«Степан Бандера и судьба Украины»

Степан Бандера и судьба Украины (fb2) - Степан Бандера и судьба Украины 1766K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Леонид Михайлович Млечин

Леонид Млечин Степан Бандера и судьба Украины

От автора

Каждый год 1 января на Западной Украине отмечают день рождения вождя Организации украинских националистов* Степана Андреевича Бандеры.

Приезжаешь во Львов, административный и культурный центр Западной Украины, и если внимательно присмотришься, то понимаешь, что оказался в иной историко-духовной реальности.

Львов — это улицы, названные в честь вождей Организации украинских националистов* и бойцов Украинской повстанческой армии*, сражавшихся против советских войск. Это охраняемый милицией памятник Бандере и дома с барельефами политиков, которые во время Второй мировой войны служили немецкой оккупационной администрации. Здесь они — почитаемые люди, а для нас — преступники, которые и за давностью лет не подлежат ни прощению, ни реабилитации.

Львов — это памятник евреям, которых убили немцы при деятельном участии местных националистов. Львов — это крест жертвам голодного мора и камень на том месте, где обещают воздвигнуть памятник жертвам коммунистического террора. Львов — это рынки, где торгуют вперемежку советскими орденами, железными крестами вермахта, наградами Организации украинских националистов[1] и Украинской повстанческой армии*. И всё это рядом! И словно на равных.

Как же это воспринимать и как к этому относиться?

Религиозный философ Георгий Петрович Федотов писал когда-то, что русская интеллигенция несет один грех перед украинским национальным движением: она его не замечает. Беда в том, что в замкнувшейся в себе Галиции национальную идею оседлали фанатики и радикалы, такие как Степан Бандера. В этом узком провинциальном мирке развилась националистическая шизофрения, которая, как яд, разрушала умы.

Но это лишь одна глава истории. Есть множество других.

Мало кто задумывается над тем, отчего именно ненавидимый у нас Бандера и Организация украинских националистов* в тридцатые и сороковые годы предстали в роли защитников народных интересов? Что переживали тогда в западных областях, от кого просили защиты? Да много ли мы вообще знаем о соседях?

Историю Украины, печально заметил один из видных деятелей национального движения, столетие назад пытавшийся сделать ее самостоятельным государством, нужно читать с бромом. Настолько она драматическая. Или даже трагическая, потому что добиться независимости украинцам после Первой мировой войны не удалось. Соседние народы обрели самостоятельность, но не украинцы. А почему бром? Других успокаивающих препаратов тогда не знали.

Революция и Гражданская война повсюду прокатились кровавым хаосом. Однако же Украине, пожалуй, досталось больше других. На ее территории люди убивали друг друга с особым ожесточением. Природу этого ожесточения и сегодня не просто объяснить.

«В Украине шли гражданские войны как внутри российского лагеря (между красноармейцами и белогвардейцами), так и внутри украинского лагеря (между гетмановцами и петлюровцами), — считает современный историк Станислав Кульчицкий (см. сборник «Украина Incognita». Киев, 2004). — Однако наиболее жестокий характер приобрели войны между украинскими и российскими войсками. К ним следует отнести русско-украинские войны 1917–1918 и 1918–1919 годов, а также войну между деникинцами и петлюровцами. Эти войны назвать гражданскими нельзя».

Украину делили и соседи, и сами украинцы, ненавидя друг друга.

Конечно, исторически обусловленная разделенность Запада и Востока сказывалась всегда. Даже при стремлении советской власти ликвидировать ее любыми средствами. В 1969 году, когда считалось, что с бандеровщиной давно покончено, начальник управления КГБ Ивано-Франковской области докладывал в центр:

«Оперативная обстановка в области характеризуется наличием среди местного населения глубоких корней националистической идеологии… Вскрыта и пресечена идейно вредная и антисоветская деятельность нескольких формирований националистического характера, которые занимались националистической обработкой советских граждан, размножали и распространяли антисоветские документы и возводили клевету на национальную политику советского государства».

Поклонники национальной идеи сосредоточились не только в западных областях, оттого в советскую эпоху происходящее на Украине воспринималось настороженно, с сомнением и опаской. Если в Киеве намеревались перевести обучение в высших учебных заведениях на украинский язык, то в Кремле видели в этом проявление национализма и сепаратизма. Меняли руководителей республики, подбирали тех, кто стоял на «позициях Богдана Хмельницкого», то есть полностью ориентировался на Москву. Новый хозяин возмущался предшественником:

— Наблюдается ревизия прошлого, восхваление старины. А издание Пушкина на украинском языке! А трансляция футбола на украинском!

Один из видных украинских прозаиков так характеризовал в дневнике руководителя республики:

«Тоже трагическая фигура. Каждый из украинских лидеров, оказавшись на вершине, должен был выбирать: будет работать он на Украину или на Москву. И, конечно, каждый выбирал последнюю. Кто проявил бы непослушание, не продержался бы у руля и трех дней. И этот понимает. К тому же у него, очевидно, не было со школы украинского воспитания…»

Из Москвы присылали в Киев руководителя госбезопасности с заданием развернуть настоящую борьбу с национализмом. Он внушал подчиненным:

— Мы работаем на Союз, мы интернационалисты, и никакой Украины в нашей работе нет. Но о какой борьбе с украинским буржуазным национализмом может идти речь, если первый заместитель председателя комитета приходил на работу в «вышиванцi»!

Имелась в виду традиционная украинская рубашка с вышивкой…

Идеологическая чистка считалась в республике задачей номер один, потому что национальная идея не умирала.

Второе управление КГБ Украины — контрразведка (по традиции самое многочисленное и важное!) насчитывало всего 80 офицеров. А самым крупным оперативным подразделением стало пятое управление (борьба с идеологической диверсией) — 155 оперативных работников, вдвое больше! Ни в одной другой республике такого не было.

«Новая волна украинского свободомыслия выпала на 60-е и 70-е годы, — вспоминает бывший секретарь ЦК компартии Украины по идеологии Александр Семенович Капто. — Это было названо диссидентством, что давало основание применять репрессивные формы подавления. Но на Украине ситуация выглядела по-иному. В основе выступлений украинских «диссидентов» звучало законное и обоснованное требование бороться за сохранение национальной культурной самобытности народа и особенно пересмотреть языковую политику».

И в семидесятые, и в начале восьмидесятых, до перестройки, по всей Украине шли аресты диссидентов, реальных и мнимых. В ходу была мрачная шутка: «Когда в Москве стригут ногти, в Киеве рубят руки». Сажали сторонников национальной идеи, мечтавших о самостоятельности. Многие из них после перестройки станут видными деятелями культуры, депутатами украинского парламента.

Не только в Днепропетровске или Донецке, но и в Киеве или даже во Львове, если приехал туристом, то несложно увериться в том, что ты почти дома. Раз говоришь по-русски, значит, не заграница. Вывески на украинском языке кажутся забавной экзотикой… Да, нас на Украине понимают. Понимаем ли мы украинцев?

Во Львове по обыкновению зашел в большой книжный магазин. На втором этаже замер, огорченный: какая жалость, что не владею литературным украинским! Полки забиты увесистыми фолиантами украинских мыслителей, философов и социологов. Мемуарную книгу киевского политика или современную публицистику могу освоить. Это если и не суржик, то достаточно доступный язык. А научные труды, написанные на хорошем украинском, мне не под силу.

И вот вопрос: а кто в Москве все это читал — как положено, с карандашом в руках? А ведь западно-украинские интеллектуальные искания лишь часть разнообразного и многосложного духовного пространства немаленькой страны.

Принято считать, что Запад Украины — против России, а Восток — за нас. Но и в восточных областях еще в советские годы немалая часть украинской интеллигенции с горечью говорила о судьбе своего народа и вину возлагала на российскую власть.

«С какой сатанинской силой уничтожалась Украина! — писал классик современной украинской литературы Олесь Терентьевич Гончар. — По трагизму судьбы мы народ уникальный. Величайшие гении нации — Шевченко, Гоголь, Сковорода — всю жизнь были бездомными. Но сталинщина своими ужасами, государственным садизмом превзошла все. Геноцид истребил самые деятельные, самые одаренные силы народа. За какие же грехи нам выпала такая доля?»

Гончар — не диссидент. Любимец советской власти: Герой Социалистического Труда, лауреат двух сталинских, государственной и ленинской премий. И вот, оказывается, что он думал о судьбе родной Украины.

А у одного из министров недавнего правительства в Киеве воззрения прямо противоположного свойства:

«Украинское государство — во многом историческая случайность, рожденная разломом цивилизаций, противоборством сверхдержав и экономических систем, сытым отупением советской безвольной номенклатуры… Украинцы вечно получают независимость как дар судьбы, как Божий промысел. Она падает на них нежданная, негаданная и, в общем-то, как оказывается через некоторое время, ненужная».

Какое сплетение взаимоисключающих мнений! Украина — молодое государство, этнически, религиозно и ментально неоднородное, часто с противоположными и взаимоисключающими устремлениями, но без традиции улаживания противоречий, учета разнообразных интересов и нахождения компромиссов. И потому идет от кризиса к кризису.

Несовпадение настроений Запада и Востока — малая толика сложнейшей духовной жизни Украины. Ее делит не только политическая география. Как никогда ощутимо несовпадение мировосприятия разных поколений. Десятилетия самостоятельности уже сказались на жизнеощущении молодого поколения украинцев. Это мы думаем, что выбор прост: или с нами, с Россией, или с ними, с Европой. А Украина располагает себя в иной системе координат. Молодежь, выросшая после распада Советского Союза, видит свое будущее в ином общественно-политическом устройстве и иных геополитических структурах, чем те, кто руководит государством.

Кто в нашей стране старается в это вникнуть?

Не просто, конечно, оценить духовное и душевное состояние целого народа. Но заметим: за почти три десятилетия существования современной Украины так и не появилось академического института, изучающего ближайшую и важнейшую для нас страну. С учетом нынешнего состояния российской Академии наук рассчитывать на это не приходится. Не знаю ни одного сколько-нибудь серьезного научного центра, посвятившего себя анализу украинских проблем.

Конечно, мы родом из одного государства. Но каждый день доказывает, что Украина другая. И разная. Особенности истории регионов Украины, разрывавшие ее конфликты, переплетение религиозных верований сформировали иной менталитет. Здесь собственные символы веры, свои мифы, страхи и фобии. Не зная их, опираясь лишь на собственные представления о соседях, можно ли точно оценить происходящее на Украине, прогнозировать повороты настроений общества, мечущегося в поисках верного решения?..

В Киеве в последние годы рассекречен огромный массив документов ведомства госбезопасности. Открывшаяся картина ошеломляет. И позволяет осознать ход событий недавнего прошлого. Особенно важно понять, как шел ускоренный процесс советизации западных областей. Нет сомнения: происходившее в республике в тридцатые, сороковые, пятидесятые годы и по сей день в немалой степени определяет настроения украинцев.

Часть первая Галиция. Особый район

Начать эту историю придется издалека, иначе не разобраться.

«Есть ли у нас столько сил, есть ли у нас столько рук, чтобы направить их на эту тяжелую работу? — записал летом 1917 года в дневнике Владимир Кириллович Винниченко, первый руководитель Украины, пытавшейся стать самостоятельным государством. — Сердце сжимается от тревоги, печали и страха: а что, если не поднимем? Не сможем взять того, что судьба так неожиданно, фантастически бросила нам под ноги?»

«Малороссы», «хохлы» И сознательные

В те решающие послереволюционные годы нигде власть не менялась так часто, как в Киеве — Центральная Рада, большевики, гетман, опять Рада, директория, снова большевики. То немецкая армия приходит, то польская. И всякий раз смена власти сопровождалась грабежами, расстрелами, погромами.

«И продолжалось это в течение четырех лет, — писал киевлянин Михаил Афанасьевич Булгаков. — Что за это время происходило в знаменитом городе, никакому описанию не поддается. Будто уэллсовская атомистическая бомба лопнула под могилами Аскольда и Дира, и в течение 1000 дней гремело, и клокотало, и полыхало пламенем не только в самом Киеве».

В одном ошибся Булгаков. Он полагал:

«Когда небесный гром (ведь и небесному терпению есть предел) убьет всех до единого современных писателей, и явится лет через пятьдесят новый, настоящий Лев Толстой, — будет создана изумительная книга о великих боях в Киеве».

Увы. Ни бои в Киеве эпохи Гражданской войны, ни вообще современная история Украины не нашли пока своего описателя, способного охватить все происходившее…

Окончание Первой мировой войны стало счастливым моментом в исторической судьбе многих народов Центральной и Восточной Европы. Не пережив затянувшегося военного конфликта, превратившегося в бойню, империи распадались одна за другой. Народы, считавшиеся малыми, обретали собственные государства. Почти у всех получилось. Но попытка украинцев не увенчалась успехом!

Что помешало появлению независимого государства? Соседние страны, спешившие поделить территорию Украины, которая могла бы стать крупным и заметным европейским государством? Или же самим украинцам не хватило воли и желания? А, может быть, подвели лидеры?

Отречение императора Николая II от трона пробудило большие надежды среди национально мыслящих украинцев. Открылся редчайший шанс стать самостоятельными. Они обрели свободу говорить и действовать, и спешили ею воспользоваться.

Всеукраинский национальный конгресс в 1917 году заявил:

«Мы отвергаем понятие и термин «украинский буржуазный национализм», ибо он — плод русских великодержавных шовинистов для оправдания морального террора против украинских патриотов и борьбы с украинским освободительным движением.

Политике угнетения наций противопоставляется принцип равноправия суверенных национальных государств. Борьбу за независимое Украинское государство украинский национализм осуществляет под лозунгом «Украина — это общее богатство всех ее граждан» и призывает к этой борьбе все национальные меньшинства, проживающие на Украине.

Нет народов худших или лучших. Есть только такие, которые уже достигли высокого уровня развития, и такие, которые стремятся к нему. Мы спрашиваем: чем язык Шевченко хуже языка Ленина?»

После февральской революции в Киеве появилась собственная власть — Центральная Рада, которая объединила социалистические партии, культурные и общественные организации и постепенно превратилась в парламент самостоятельной Украины. В состав Рады вошли около семисот человек. Ее председателем 8 апреля избрали профессора-историка Михаила Сергеевича Грушевского.

В июне семнадцатого Центральная Рада выпустила первый универсал (то есть акт конституционного значения) — «К украинскому народу на Украине и вне Украины сущему». Рада декларировала национально-территориальную автономию, но «не отделяясь от всей России, не разрывая отношений с государством Российским».

Центральная Рада 15 июня образовала генеральный секретариат, то есть правительство под председательством Владимира Винниченко. Он сразу же перебрался в особняк царского генерал-губернатора.

Владимир Винниченко, выходец из бедной крестьянской семьи, учился на юридическом факультете Киевского университета и был исключен за пропаганду антимонархических идей. Попал в тюрьму. Бежал. Вступил в подпольную Революционную украинскую партию, созданную малороссийским студенчеством в феврале 1900 года на съезде в Харькове. Затем принял участие в формировании Украинской социал-демократической рабочей партии.

В России его больше знали как прозаика и драматурга. Пьесы Винниченко ставились на русской сцене. Каждый год премьера. Он писал в жанре психологической драмы. Руководитель Украины более позднего времени — Никита Сергеевич Хрущев, не самый начитанный человек, часто вспоминал короткую повесть Винниченко «Талисман» — о скромном и боязливом от природы человеке, который, исполняя свой долг, идет на верную смерть.

В Киеве спорили, какой должна быть Украина. Полностью независимой? Или остаться частью России? Центральная Рада занимала умеренную позицию — Украина образует федерацию с новой Россией. Винниченко оставался искренним сторонником единения. Полагал, что Украина не готова стать самостоятельным государством.

В Киев приехала делегация Временного правительства во главе с Александром Федоровичем Керенским. Договорились о разграничении полномочий Петрограда и Киева, что для Киева символизировало признание новой украинской власти.

А радикально настроенные политики давили на Раду и на Винниченко, говорили: берите власть в свои руки, будьте твердыми, жесткими, становитесь настоящим правительством. Лозунг независимости, национальная идея вдохновляли в основном городскую интеллигенцию, мелкую буржуазию, студентов, гимназистов — не самый многочисленный социальный слой. Остальные скорее пассивно наблюдали за происходящим.

Владимир Винниченко делил украинцев на «малороссов» (они полностью русифицировались), «хохлов» (знают язык, но не более того) и «сознательных украинцев», которые не пропали для общенационального дела и готовы за него сражаться.

В конце июля 1917 года украинская делегация во главе с Винниченко отправилась в Петроград утверждать состав правительства (генерального секретариата). Секретарь Рады по военным делам Симон Васильевич Петлюра телеграфировал вдогонку из Киева:

«Примите настойчивые меры к тому, чтобы правительство утвердило Секретариат. Каждый день промедления ставит нас в положение совершенно безвыходное и к нам уже обращаются как к правительству, требуют от нас указаний, упрекают в бездеятельности, не хотят считаться с тем, что мы формально не утверждены. Генеральный Секретариат и Украинская Центральная Рада должны в этот грозный час взять власть в свои руки…»

Владимир Винниченко не разделял радикализм Симона Петлюры. Предпочел компромисс с Керенским. В Петрограде договорились так: украинская власть подчиняется Временному правительству и получает под управление пять губерний — Киевскую, Волынскую, Подольскую, Полтавскую и значительную часть Черниговской. А не девять, которые считались этнографически украинскими!

Однако же и Винниченко давал понять, что Украина претендует на большее. Предупреждающе сказал в интервью французским журналистам:

— Неуважительное отношение союзников к требованиям украинского народа вызывает среди украинцев неприязненное настроение. Чем сильнее противятся они нашим требованиям, тем больше определенные украинские круги поворачивают свой взор в сторону Австрии и Германии.

В Киеве росло стремление к полной самостоятельности. Провозгласили курс на украинизацию армии, объединение всех украинских земель, создание народной милиции и созыв собственного Учредительного собрания, которое примет окончательное решение о судьбе страны. Это уже были шаги к созданию самостоятельного государства.

В Петрограде возмутились. 18 октября, за неделю до большевистской революции, Винниченко получил злую телеграмму управляющего делами Временного правительства:

«Прошу Вас безотлагательно выехать в Петроград для личных объяснений по поводу сообщений об агитации на Украине в пользу созыва суверенного Учредительного Собрания».

Министр юстиции Временного правительства Павел Николаевич Малянтович приказал прокурору Киевской судебной палаты «провести строжайшее расследование действий Центральной Рады и Генерального секретариата, не считаясь ни с политическими условиями, ни с чем другим».

Но власть самого Временного правительства рушилась на глазах. Оно уже ничего не успело сделать. Октябрьская революция изменила ход истории.

Харьков против Киева

В центре Киева все еще стоит памятник героям Великой октябрьской социалистической революции, павшим в боях. В реальности повторить успех петроградских большевиков киевским не удалось. Верховной властью осталась Центральная Рада.

Третий универсал (напомним — это акт конституционного значения) декларировал образование Украинской Народной Республики:

«Во имя создания порядка в нашем крае оповещаем: Отныне Украина становится Украинской Народной Республикой. Не отделяясь от республики Российской и сберегая единство ее, мы твердо станем на нашей земле, чтобы силами нашими помочь всей России, чтобы вся республика Российская стала федерацией равных и свободных народов».

Говорили о федерации. В реальности будущая российская республика рисовалась как конфедерация свободных народов, то есть объединение независимых государств. Большинство киевских политиков, конечно же, мечтало о полной самостоятельности.

Самостийники, националисты были не многочисленны, но очень активны. Наиболее радикальные требовали соблюдать заповеди национальной жизни: «Все люди братья, но москали, поляки и евреи — враги нашего народа»; «Украина для украинцев! Гони с Украины чужеземцев-угнетателей!»; «Не бери себе в жены женщин из других народов, потому что твои дети будут тебе врагами; не дружи с врагами нашего народа…»

Население украинских губерний активно участвовало в выборах Учредительного собрания, которое должно было определить государственное устройство России. Украинцы в основном проголосовали за социалистов и националистов.

«Не будет преувеличением сказать, что Центральная Рада располагала широкой поддержкой населения, — отмечает профессор Лев Григорьевич Протасов, автор исследования, посвященного Учредительному собранию. — Цифры красноречивы: на выборах в целом на украинские национальные списки, партийные и беспартийные, пришлось около 60 процентов, в том числе в Киевской губернии — 76,9 процента, на Волыни — 70 процентов».

Депутатами Учредительного собрания, с одной стороны, были избраны Владимир Винниченко и Симон Петлюра, с другой, руководители киевских большевиков братья Георгий и Леонид Пятаковы, а также жена Георгия Пятакова — Евгения Бош, весьма жесткая по характеру дама.

Только что избранные депутаты Учредительного собрания собрались 10 декабря 1917 года в Киеве. Снарядили в Петроград делегацию. Ей рекомендовали выступить за федеративное устройство России. Остальное намеревались передоверить Украинскому Учредительному собранию, выборы в которое назначили на начало января. Но пока делегаты добирались до Петрограда, вспыхнула первая война между Россией и Украиной.

Центральная Рада потребовала от советской власти признать независимость Украины. Большевикам, которые провозгласили лозунг «самоопределение народов», возразить было нечего. Однако и отпускать Украину не хотели. Нашли выход — признали Украинскую Народную Республику. Но не признали полномочия Центральной Рады.

Новому государству потребовались свои вооруженные силы. Киев затеял украинизацию армии. Симон Петлюра требовал «вырвать всех солдат-украинцев из рук русского командования». Солдат-украинцев призвали вернуться на родину, чтобы из них сформировать национальные полки. Украинцам — военнослужащим Петроградского гарнизона — советская власть позволила с оружием в руках уехать в Киев.

Дальше — больше. Центральная Рада потребовала отозвать всех украинских солдат и офицеров, обещая сформировать отдельный Украинский фронт, который продолжит войну против Германии и Австро-Венгрии. Большевики справедливо возражали против неорганизованного отвода войск и разделения фронта на украинский и российский.

Симон Петлюра приказал украинскому комиссару Северного фронта:

«Никаких распоряжений ни комиссаров, ни большевистских комитетов не выполнять. Все украинцы подчинены Вам. Организуйте украинский командный состав и докажите, что тот, кто поднимает руку на молодую Украинскую народную республику, найдет в воинах-украинцах решительный и твердый отпор. Из Петрограда надвигается на Украину большая угроза. Необходимо, чтобы Вы эту угрозу удержали возле Петрограда».

Центральная Рада пропускала через свою территорию пробиравшиеся на Дон офицерские отряды будущей белой армии и не позволяла большевистским войскам их преследовать. В Петрограде сочли это поводом для разрыва отношений.

3 декабря 1917 года Совет народных комиссаров потребовал от Киева прекратить дезорганизацию фронта, не разоружать части Красной гвардии и помочь в борьбе с контрреволюцией. Если киевское правительство в течение сорока восьми часов не ответит согласием, говорилось в заявлении, Совнарком будет считать Центральную Раду находящейся «в состоянии открытой войны против Советской власти в России и на Украине».

«Почему надвигается столкновение с Радой? — объясняла газета «Правда», центральный орган большевиков. — Рада, обманывая украинский народ, вошла в союз с калединской контрреволюцией и во всей России хочет установить режим буржуазной власти».

5 декабря Симон Петлюра предупредил сограждан:

— На нас готовится поход! Мы ощутили, что нам, украинским демократам, в спину кто-то готовится всадить нож. Большевики концентрируют свое войско для разгрома Украинской республики.

Владимир Ильич Ленин изложил свою политику на Всероссийском съезде военного флота:

— Мы скажем украинцам: вы можете устраивать у себя жизнь, как вы хотите. Но мы протянем руку украинским рабочим и скажем им: вместе с вами мы будем бороться против вашей и нашей буржуазии.

Киев отверг ультиматум Совнаркома. Генеральный секретариат ответил Петрограду:

«Невозможно одновременно признавать право на самоопределение «вплоть» до отделения и грубо покушаться на это право, навязывая свои формы политического устройства государству, которое самоопределилось».

5 декабря Совнарком постановил: «Признать ответ Рады неудовлетворительным, считать Раду в состоянии войны с нами».

Украинские большевики, оставшись в меньшинстве, из Киева, где власть принадлежала Центральной Раде, перебрались в Харьков. Туда же прибыл народный комиссар по военным делам Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, тот самый, который взял Смольный и арестовал Временное правительство. Его назначили командующим советскими войсками по борьбе с контрреволюцией на юге страны. Он должен был помешать Украине отделиться.

13 декабря в Харькове созвали другой первый Всеукраинский съезд Советов. Он провозгласил Украинскую Советскую Республику, назвал ее «федеративной частью России» и образовал правительство — Народный секретариат. Многие в ту пору недоумевали: что это за украинское правительство, члены которого не знают украинского языка и знать не хотят?

Эту власть Москва признала и обещала украинским большевикам братскую помощь.

4 января 1918 года большевистский Харьков объявил войну самостийному Киеву.

Ответом стал Четвертый универсал Центральной Рады, принятый в ночь на 12 января:

«Отныне Украинская Народная Республика становится самостоятельной, независимой, вольной, суверенной Державой Украинского Народа. Народная Украинская Держава должна быть очищена от направленных из Петрограда наемных захватчиков».

Одна Украина пошла войной на другую.

Генерал-лейтенант царской армии барон Алексей Павлович Будберг записал в дневнике: «Комиссары объявили войну Украине; быть может, на этом они расквасят свои морды; украинцы в войсках резко выделялись среди остальных товарищей своей разумностью и уравновешенностью и держались особняком, не поддаваясь большевизму».

15 января Симон Петлюра приехал на трамвае в юнкерскую школу.

— Будущее свободной Украины в ваших руках! — говорил он юнкерам. — Если большевики вступят в Киев, они убьют ваших родных и близких, превратят вас в рабов и людей второго сорта. На фронте сейчас нет сил, чтобы остановить красную орду. Я верю, что только молодые львы с криком «Слава Украине!» пойдут на пулеметы, смогут изменить ход всей истории. Я не приказываю, а призываю вас, юнкера, стать добровольцами моей армии! Свобода или смерть! Родина или смерть!

Это была, наверное, лучшая речь Петлюры. Восторженные юноши попросились на фронт. 29 января 1918 года на станции Круты, на дальних подступах к Киеву, произошел первый бой между наступавшими частями Красной армии и защитниками Центральной Рады. Погибших юнкеров украинской военной школы, гимназистов и студентов похоронили в Киеве в Аскольдовой могиле. Бой стал одним из символов борьбы Украины за национальную независимость. Ныне в республике ежегодно отмечают день памяти героев Крут.

Мир в обмен на хлеб

Появление самостоятельной Украины изменило ситуацию в Европе, где еще полыхала мировая война. Конечно же, несказанно обрадовались державы Четверного союза — Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция. Они терпели поражение и откликнулись на предложение советского правительства заключить мир. Выход Украины из состава России окончательно добивал восточный фронт.

Мирные переговоры шли в Брест-Литовске, где располагалась ставка командующего германским восточным фронтом. Туда же решили ехать и киевляне.

Премьер-министр Украинской Народной Республики Всеволод Александрович Голубович, инженер по образованию и эсер по политическим взглядам, 10 января 1918 года огласил ноту Центральной Рады о непризнании советского правительства и о решении принять участие в мирных переговорах самостоятельно. Державы Четверного союза согласились. В Брест отправилась и украинская делегация. Вот тогда-то самостоятельная Украина стала политической реальностью, мало приятной для Советской России.

— Мы признаем украинскую делегацию самостоятельным представительством независимой Украинской Народной Республики, — заявил от имени правительств стран Четверного союза австрийский дипломат граф Оттокар Чернин.

В Киеве очень хотели подписать мирный договор с немцами, австрийцами, болгарами и турками, потому что это было равносильно международному признанию. А в Берлине прикидывали, сколько продовольствия и сырья смогут получить на Украине в обмен на договор.

В Москве пытались этому помешать. А как? Свергнуть правительство в Киеве. За город уже шли бои. И оказалось, что некому защищать Раду.

Отчего Центральная Рада так быстро утратила поддержку в стране?

Историки сравнивают Раду с Временным правительством. Поначалу на Украине социальный протест слился с национальным движением. Но потом миллионные массы отхлынули от Рады с такой же легкостью, с какой в России от Керенского.

Среди жителей Киева в семнадцатом году украинцы составляли всего двадцать процентов. Остальные — русские, поляки и евреи. В восточной части Украины, например, в Харькове, русских было еще больше. Так что в городах сторону Рады держал лишь немногочисленный слой националистов.

Но и сельское население ее не очень поддержало. Катастрофическая нехватка продовольствия толкала город к ограблению деревни. Экономические рычаги уже не действовали. При Раде начались реквизиции продовольствия. Селяне не желали отдавать хлеб, брались за оружие. В результате становой хребет Украинской Народной Республики — крестьянство — выступило против собственной власти.

Центральная Рада потеряла все, не сумев вовремя дать крестьянам то, чего они требовали. А крестьяне прежде всего желали, чтобы закон подтвердил их право на ту землю, которую они уже отобрали у помещиков и других богатых землевладельцев.

Только в последний день января 1918 года Рада, наконец, приняла закон о социализации земли без выкупа — в надежде привлечь симпатии крестьян. Но было поздно, в Киеве уже полыхало восстание. А украинское крестьянство осталось равнодушным. Или, скорее, ожидало прихода большевиков — они уж точно обещали раздать землю.

8 февраля 1918 года австрийские дипломаты в Брест-Литовске предупредили главу российской делегации — наркома по иностранным делам Льва Давидовича Троцкого, что вот-вот подпишут с Украиной мир.

Троцкий телеграфировал Ленину:

«Договор с Радой готов. Подписания его можно ожидать с часу на час. Только точные и проверенные данные, что Киев в руках советской власти, могли бы помешать этому. Подписание договора обеспечит центральным державам возможность постоянного вмешательства в судьбы Украины».

Но большевики не успели.

В ночь на 9 февраля 1918 года представители Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии поставили свои подписи под мирным договором с Украиной.

— Это первый мир, который приходит в этой мировой войне! — такие восторженные слова звучали в тот день в Берлине.

Первой договор ратифицировала Болгария, и царь прислал в Киев посла. Примеру Болгарии последовала Турция. Затем прибыли германский посол барон фон Шварценштайн и австрийский — граф Йозеф Форгач. Германия и ее союзники обрели шанс продолжить войну. Переброска боеспособных частей с восточного фронта на западный позволяла успешно противостоять наступающим войскам Антанты.

Мир с Украиной немцы и австрийцы называли хлебным. Нечаянная радость в тяжелую военную пору! Секретным соглашением правительство Украины обещало поставить Германии и Австро-Венгрии около миллиона тонн зерна и полмиллиона тонн мяса.

А Украина по условиям Брестского мира получила территории, на которые претендовали и поляки, — Холмщину и Подляшье. Австро-Венгерская империя обещала предоставить широкую автономию украинцам в Галиции и Буковине. Но власть самой Центральной Рады висела на волоске. Рада никем не воспринималась как серьезная сила.

Сформированный большевиками народный секретариат Украинской рабоче-крестьянской республики назначил бывшего подполковника Михаила Артемьевича Муравьева начальником штаба по борьбе с контрреволюцией на Юге России. Он руководил взятием Киева. Довольный своими успехами, Муравьев докладывал Ленину:

«Я приказал артиллерии бить по богатым дворцам, по церквям и попам. Я сжег большой дом Грушевского, и он на протяжении трех суток пылал ярким пламенем. Просили перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг — быть беспощадными!»

Большевики взяли Киев. Но ненадолго. Центральная Рада, оказавшаяся в отчаянном положении, 12 февраля обратилась за помощью к немцам. Берлин ответил согласием. Казалось бы, удачный ход. Однако же тактический выигрыш обернулся стратегическим поражением. Украинская национальная власть сама призвала на Украину чужеземную армию. Этого ей не простили.

«Пришли немцы, — записал в дневнике находившийся в Полтаве выдающийся ученый академик Владимир Иванович Вернадский. — Случилось то, что еще полгода назад не могло предвидеть самое пылкое воображение. С самого утра часов до трех-четырех была перестрелка; снаряды падали на город, и есть убитые и пострадавшие. О том, что немцы и гайдамаки здесь, бабы, возвращавшиеся с базара или туда шедшие, сообщали с радостью.

Обыватель и город приняли пришествие немцев с облегчением и ожидают, очевидно, от них порядка, спокойствия. Немцы производят большое впечатление своей организованностью, высокой дисциплиной. Держат себя корректно, но как господа. Украинцы играют печальную роль марионеток, приведших в свою страну иноземцев-поработителей».

Политик крайне правых убеждений Василий Витальевич Шульгин в знак протеста отказался издавать свою газету «Киевлянин»:

«Мы немцев не звали и не хотим пользоваться благами относительного спокойствия и некоторой политической свободы, которые немцы нам принесли. Мы на это не имеем права… Мы всегда были честными противниками. И своим принципам не изменим. Пришедшим в наш город немцам мы это говорим открыто и прямо. Мы — ваши враги. Мы можем быть вашими военнопленными, но вашими друзьями мы не будем до тех пор, пока идёт война».

В течение марта и апреля германские войска оккупировали всю Украину. 18 апреля вошли в Крым, 30 апреля взяли Севастополь, 8 мая — Ростов-на-Дону.

Московская газета «Правда» писала о соседях:

«Первое, что бросается в глаза, когда проезжаешь по железной дороге на Украине, — это охрана железнодорожных станций германскими отрядами и полное отсутствие солдат украинской армии».

Германская армия победным маршем двинулась по Украине. 2 марта большевикам пришлось покинуть Киев.

С помощью немцев в Киев вернулась Центральная Рада. Фактически же это было равнозначно оккупации Украины.

«Немцы, — вспоминал очевидец, — начали с того, что снарядили сорок баб, которым было велено горячей водой и мылом вымыть киевский вокзал. Об этом анекдоте много говорили, но тем не менее это чистая правда. Правда и то, что на моей памяти ни до, ни после никто не подумал вымыть наш вокзал».

4 мая 1918 года Антонов-Овсеенко доложил в Совет народных комиссаров, что слагает с себя полномочия верховного главнокомандующего, поскольку советские войска покинули территорию Украины и должны быть разоружены в соответствии с положениями Брестского мира.

Москва не желала злить немцев и давать им повод вторгнуться на территорию России. Немцы занесли это требование в текст договора, подписанного с большевиками:

«Россия обязывается немедленно заключить мир с Украинской Народной Республикой и признать мирный договор между этим государством и державами Четверного союза. Территория Украины незамедлительно очищается от русских войск и русской Красной гвардии».

22 мая в Киев прибыла российская делегация во главе с видным большевиком Христианом Георгиевичем Раковским. Соблюли дипломатические формальности. Переговоры велись на русском и украинском языках через переводчиков. Все всерьез. 12 июня подписали предварительный мирный договор. Россия признала независимость Украины. Договорились об обмене гражданами — украинцы могли перебираться на Украину, русские — в Россию. В Москве и Петрограде открылись генеральные консульства Украины.

Рада продержалась всего месяц. Она окончательно утратила поддержку, потому что привела в страну чужеземные войска. Но и немцы были недовольны: не получили всего обещанного продовольствия.

«Немцы захватили бесконечно богатую базу для питания, которой не могла и не умела пользоваться Россия! — пометил в дневнике Вернадский. — Немцы получают от Украины жалованье. Идут завоевывать, и им же платят!.. В деревнях немцы берут все, платят — но не считаются с потребностями населения. И в среде немцев раздражение: их прислали, а между тем они как бы среди врагов».

Офицеры штаба оккупационных войск презрительно и откровенно именовали Украину опереточным государством, а Раду — бандой социалистов. Наступало время гетмана Скоропадского.

Государственный переворот

В мае 1917 года в Полтавской губернии образовалась Хлеборобско-демократическая партия, объединившая помещиков и зажиточных крестьян. На Украине — в отличие от России — они были влиятельной силой. Долго искали политического лидера. И нашли — уже при немцах.

Всеукраинский съезд хлеборобов открылся в Киеве 29 апреля 1918 года в одиннадцать утра. Все ораторы как один критиковали аграрную политику Рады за социалистические эксперименты. А к трем часам дня приехал тот, кого давно ждали и с кем связывали большие надежды — генерал Павел Петрович Скоропадский. Его встретили аплодисментами и провозгласили на староукраинский манер гетманом.

Гетману было сорок пять лет. Обладатель крупных поместий в Черниговской и Полтавской губерниях, Павел Петрович Скоропадский окончил Пажеский корпус и служил в лейб-гвардии конном полку. В первую мировую командовал 1-й гвардейской кавалерийской дивизией, 34-м армейским корпусом. В 1916 году получил погоны генерал-лейтенанта.

В бурную пору Павел Петрович не хотел оставаться в стороне от большой политики. В октябре семнадцатого его избрали почетным атаманом Украинского вольного казачества — это было что-то вроде добровольной военизированной милиции, занимавшейся наведением порядка и борьбой с бандитизмом. Так он обратил на себя внимание…

Съезд хлеборобов постановил: «Для спасения страны нужна сильная власть. Нам необходим диктатор — согласно старинным обычаям — гетман».

Председательствующий объявил:

— Слово предоставляется ясновельможному пану гетману Скоропадскому.

— Господа! Искренне благодарю вас за предложенную власть, — сказал Павел Петрович. — Не для собственной выгоды, а для прекращения анархии принимаю эту власть от вас. На вас и на благородные слои населения я буду опираться. Молю Бога, чтобы он помог мне спасти Украину от крови и гибели, перед которой она стоит.

Власть в Киеве сменилась всего за несколько часов. Делегаты хлеборобского съезда приехали к Софийскому собору. Прямо на площади епископ Никодим помолился за «гетмана Павла». Тем временем небольшой отряд, человек сто, захватил в городе все главнейшие здания: телеграф, государственный банк и военное министерство. Операцию осуществил генерал-майор Владислав Владиславович Дашкевич-Горбацкий, он получит должность начальника генштаба несуществующих вооруженных сил Украинской державы…

Охрана Центральной Рады, как это обыкновенно случается во время государственных переворотов, дезертировала первой. Беспомощные депутаты разошлись. В здании Рады оставался только отряд сечевых стрельцов, прибывших из Галиции, но в восемь вечера командир стрельцов полковник Евген Коновалец тоже перешел на сторону гетмана.

Полковник — заметная в истории Украины фигура.

Евгений (Евген) Михайлович Коновалец, сын директора сельской школы, в гимназии всерьез увлекался футболом, в 1909 году поступил на юридический факультет Львовского университета. Активно работал в Украинском студенческом совете, отстаивая право преподавания на украинском языке. В 1913 году вступил в Украинскую народно-демократическую партию.

28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Началась мобилизация. Коновалец записался добровольцем в 19-й полк. Его отправили в офицерскую школу. Весной 1915 года кадет Коновалец вместе с маршевым батальоном прибыл на фронт. В одном из первых боев в Карпатах попал в русский плен. Сидел в лагере для военнопленных в Царицыне, пока не грянула революция. Его выпустили, и он отправился в Киев.

В нем проснулся политический темперамент. Он собирался играть в свою игру. В бурлящей киевской жизни почувствовал себя на месте. В январе восемнадцатого принял под командование Галицко-Буковинский курень сечевых стрельцов, сформированный из западных украинцев, бывших солдат австро-венгерской армии. Звание полковника Коновалец присвоил себе сам. Его имя еще встретится на этих страницах.

Газета «Правда» писала о переменах у соседей:

«Украинский переворот, плодом которого является восстановление самодержавия в Киеве, создает новую политическую обстановку, внутреннюю и международную. Это положение должно быть продумано до конца.

Прежде всего правительство Скоропадского не есть Украинское правительство. Генерал Скоропадский — это майское гадание августовского генерала Корнилова. Это Всероссийский Корнилов, имеющий к своим услугам полмиллиона немецких штыков.

Правительством, в программе которого значилось отделение Украины от России, была Рада. Рада выгнана немецким генералом за дверь. Отброшена и программа «отделения» Украины. Вместе с кадетами и октябристами, на которых политически опирается гетман Скоропадский, вместе с помещиками, банкирами, заводчиками на очередь дня поставлено «воссоединение» Украины с Россией на основе гетманско-помещичье-банкирского самодержавия, «воссоединение» как подачка октябристам и кадетам за их переход на сторону германской ориентации.

Теперь Скоропадский с кадетами и октябристами поведет генерала Эйхгорна на Москву. И в обмен за услугу генерал Эйхгорн поможет генералу Скоропадскому в его войне с рабочими и крестьянами под лозунгом: «всю землю обратно помещикам, все фабрики обратно капиталистам».

С благословения немецких властей Павел Петрович Скоропадский упразднил Украинскую Народную Республику и декларировал образование Украинской Державы.

2 июня 1918 года Германская империя признала независимость Украины. 24 июля рейхстаг ратифицировал мирный договор. Только левые социал-демократы, поклонники русской революции, выразили сомнение в законности признания Украины. Остальные депутаты им отвечали:

— Вашими теориями народ немецкий не накормишь. Благоразумнее ввозить с Украины зерно и корм для скота. Благоразумнее признать независимость Украины.

Последний гетман

О Скоропадском принято говорить пренебрежительно-иронически. Но это несправедливо. Правительство он сформировал из профессионалов без этнических предпочтений. На заседаниях министры говорили исключительно по-русски. Представители украинских националистических партий даже укоряли гетмана: почему среди министров нет настоящих украинцев?

Одни обвиняли гетмана в нехватке украинскости, другие называли его режим авторитарно-бюрократическим. Скоропадский выражал интересы зажиточных крестьян, помещиков, промышленной, финансовой и интеллектуальной элиты. Кто мог, бежал от советской власти. Прежде всего устремлялись в Киев, потому что здесь, благодаря гетману, установилась жизнь, близкая к нормальной.

В Москве на Рождественском бульваре выстроились длинные очереди ходатайствующих о разрешении выехать на Украину. Правда, следовало доказать свое украинское происхождение, что было затруднительно — не каждому в революционной суматохе удавалось собрать нужные документы. Граница советской России и независимой Украины проходила через Оршу. Пассажирская станция — советская территория, товарная — украинская.

«Я не буду описывать ни тех впечатлений, ни того настроения, которое охватило меня при путешествии по Украине, — вспоминал один из бежавших. — Они всякому понятны, кто побывал под режимом большевиков и вырвался из этого сумасшедшего дома. Киев по контрасту с городами Совдепии производил самое благоприятное впечатление. Нормальный уклад жизни, торговля, обилие продовольствия, правовые отношения — все это было целительным бальзамом для измученных физически и нравственно беженцев».

Украина в те месяцы Гражданской войны стала землей обетованной.

«Киев переполнен, — рассказывал бывший офицер Белой армии Роман Гуль. — Особенно много беженцев из Совдепии. Шумящие улицы пестрят шикарными туалетами дам. Элегантные мужчины, военные мундиры. Битком набитые кафе, переполненные театры, музыка, гул, шум… Но в этом чаду ощущается какая-то торопливость, предчувствие неминуемого конца. Как будто веселящиеся люди чувствуют за собой погоню».

По приглашению правительства Скоропадского из Полтавы в Киев переехал Владимир Вернадский в надежде способствовать духовному возрождению республики и созданию академии наук Украины. Академию основали, Вернадского избрали ее первым президентом. При гетмане Скоропадском открылись государственный театр, национальная галерея, национальный музей.

Павел Петрович считал себя крупным государственным деятелем. Ему виделась федерация, которая помимо Украины включала бы Дон, Кубань, Терек, Астрахань, Крым и Бессарабию.

А в Москве развернули пропагандистскую кампанию против гетманской власти. Скоропадского обличали все советские газеты:

«Пала предательская Киевская Рада, так долго прикрывавшая диктатуру имущих классов социалистическим и демократическим маскарадом. Скрытая диктатура буржуазии уступила место диктатуре открытой, оголенной в лице немецкого статиста «ясновельможного гетмана всея Украины Павла Скоропадского».

Съезд Советов принял Декларацию прав всех трудящихся и эксплуатируемого народа.

Гетман провозгласил в противовес ей свою Декларацию прав паразитов и угнетателей.

В советской декларации о власти говорится так:

«Вся власть в центре и на местах принадлежит Советам».

В грамоте гетмана:

«Власть во всем объеме принадлежит гетману Украины».

То есть помещикам и капиталистам.

О земле — в советской декларации:

«Частная собственность на землю отменяется, и весь земельный фонд объявляется общенародным достоянием и передается трудящимся без всякого выкупа на началах уравнительного землепользования».

Декларация за подписью гетмана наоборот утверждает:

«Права частной собственности — как основы культуры».

Советская декларация передает железные дороги и банки в собственность рабочего и крестьянского государства. Победившая немецкими штыками буржуазия диктует гетману следующие строки его «грамоты»: открывается широкой простор частной предприимчивости и инициативе…

Или Советы — или Гетманы.

Третьего в революции не дано».

Скоропадский рассчитывал на поддержку Германии, которой нужна сильная Украина — как противовес и России и Польше. На переговоры в Берлин поехал глава украинского правительства Федор Андреевич Лизогуб, в прошлом известный земский деятель. Договорились о расширении взаимной торговли и о предоставлении Германией кредита.

В сентябре 1918 года и сам Павел Петрович Скоропадский провел в Берлине почти две недели. Ему устроили торжественную встречу. Гетмана приняли кайзер и имперский канцлер. Вильгельм II заверил гетмана, что Германия непоколебимо поддерживает независимость Украины. Скоропадский осмотрел военные заводы Круппа, вышел в море на подводной лодке, объехал флот на миноносце, словом, убедился в непоколебимой военной мощи союзницы.

Гетман мечтал о тесном экономическом сотрудничестве: промышленная база Германии и сельское хозяйство Украины дополнят друг друга. Но украинское государство даже не могло составить бюджет. Печатный станок работал с полной нагрузкой, результатом стала сильнейшая инфляция и невероятный рост цен.

Крестьяне разграбили наиболее продуктивные хозяйства — помещичьи, частновладельческие. Разрушили наиболее эффективный сектор производства — рентабельные хозяйства с высокой агрокультурой. Сельскохозяйственные машины крестьяне даже не поделили между собой, а просто разломали.

Революция на селе не привела к социальному миру и равенству, а связала всех круговой порукой совершенного преступления: одни злились на других, что те успели награбить больше. Когда растаскивали помещичьи хозяйства, выигрывали богатые крестьяне: у них были лошади и подводы, чтобы вывозить чужое добро. Остальные несли награбленное в руках…

Раскололось само украинское крестьянство. Настоящие войны заполыхали на улицах сел и деревень — между богатыми и бедными, старожилами и переселенцами. Производительные возможности деревни резко снизились. Украина не выполняла свои обязательства перед Берлином и Веной.

В последний год Первой мировой войны немцев плохо кормили. Они почти что голодали. Немцев, как и австрийцев, интересовало одно: сколько продовольствия можно вывезти с Украины. Но республика не очень-то подчинялась приказам из Киева.

Несмотря на усилия гетманского посла в Вене Вячеслава Казимировича Липинского, одного из основателей хлеборобской партии, еще хуже складывались отношения с Австро-Венгрией, которая подписала мир с Украиной только ради хлеба. В Вене угрожали: если Украина не выполнит свои обязательства, Брестский мир будет аннулирован. Конечно, Австрия получила меньше, чем рассчитывала, но без украинского зерна не дотянула бы до нового урожая.

Скоропадский был сторонником столыпинской аграрной реформы, считал, что будущее за небольшими, но высоко продуктивными хозяйствами. Он узаконил частную собственность на землю, отмененную Центральной Радой. Это возмутило крестьян. Правительство Скоропадского пыталось восстановить законный порядок и вернуть владельцам земли, захваченные крестьянами. В результате при гетмане произошло еще большее отчуждение крестьян от власти. Возникла ностальгия по большевикам, которые призывали делить помещичьи земли — «грабить награбленное».

Немецкие войска привела на Украину еще Рада, выдав им вексель на украинский хлеб. Платить по векселю пришлось Скоропадскому. Когда оккупационные войска стали отбирать хлеб, то Скоропадский и вовсе превратился во врага. Крестьяне возненавидели гетмана, считая, что он служит не Украине, а Германии.

Московская «Правда» сообщала вести с Украины:

«В Харьсковской губернии приступлено к реквизиции хлеба у крестьян. Реквизиция производится в Изюмском уезде и в трех волостях Старобельского уезда. Реквизиция производится уполномоченным министерства продовольствия генералом Богатько при помощи германской вооруженной силы.

Во многих пунктах Украины неспокойно. Наблюдаются анархические выступления и агитация против властей. Волнения происходят на почве реквизиции продовольственных припасов.

Много благ обещали социал-патриоты Екатеринослава в начале апреля, когда к городу стали приближаться немецко-гайдамацкие войска. Обманутые рабочие массы в последний момент шарахнулись от советской власти к социал-ликвидаторам, надеясь на Учредительное собрание, Раду и прочих. Но ближайшие же дела раскрыли рабочим сущность Учредилки и обнажили германскую оккупацию, от всяких ширм, и от меньшевистского настроения рабочих не осталось и следа.

Посмотрим, как осуществились все широкие обещания социал-скоропадских. Они обещали, что промышленность, перейдя из корявых рабочих рук в руки опытных капиталистов, воскреснет к новой жизни… Приехали немецкие инструктора. Рабочий день где постепенно, а где сразу доводят до нормальной буржуазно-меньшевистской нормы.

Зреет месть, перед которой побледнеет все, что было до сегодняшнего дня. Все товарищи, приезжающие оттуда, из царства Скоропадского, говорят об одном: нынешние властители готовят бурю…»

Немцы убегают

Восстание против немцев и против гетмана возглавили Владимир Винниченко и Симон Петлюра. Вспыхнула настоящая партизанская война. По подсчетам начальника штаба оккупационных войск генерала Вильгельма Тренера, немецкие войска в этих стычках потеряли тридцать тысяч убитыми и ранеными.

30 июля 1918 года генерал-фельдмаршал Герман фон Эйхгорн, командующий группой армий «Киев», был убит. Это сделала боевая группа, которой руководили левые эсеры Борис Дмитриевич Донской и Ирина Константиновна Каховская. Всех причастных к теракту немецкий военно-полевой суд приговорил к повешенью. Но среди террористов была женщина. Ирине Каховской смертный приговор должен был утвердить сам кайзер. Пока ждали ответа из Берлина, она бежала из Лукьяновской тюрьмы.

Власть последнего гетмана на Украине оказалась недолгой, о чем очень многие потом горько пожалеют.

Николай Прокофьевич Василенко, ставший при гетмане министром иностранных дел, пересказывал свой разговор со Скоропадским. Тот спросил Василенко, верит ли он в самостоятельность Украины. Министр честно ответил, что не верит:

— Граница между Украиной и Россией искусственная и связи между Россией и Украиной такие крепкие, что не могут быть так прерваны.

Гетман сказал:

— Но мы должны действовать, как будто бы Украина самостоятельное государство.

— Я так действую, — согласился Василенко.

Точку в карьере Скоропадского поставили Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Точнее революция, внезапно разразившаяся в Германии. Она же перечеркнула надежды национально мыслящих украинцев обрести собственное государство. Сам Скоропадский позднее вспоминал: когда он в ноябре восемнадцатого получил от украинского посла в Берлине Теодора Рудольфовича Штейнгеля срочное сообщение о революции, то понял: «Это последний день моего гетманства».

Большевики в Москве торжествовали:

«Мы всегда говорили, что во время борьбы за социализм необходима диктатура, неограниченная железная власть пролетариата. Она необходима еще и потому, что против нее выдвигается другая диктатура — военная и монархическая диктатура империалистической буржуазии и помещиков.

И если на Украине трещит власть диктатора, то это потому, что против нее выступила диктатура рабочих и крестьян. Либо черная, либо красная диктатура — середины нет».

Немцам было уже не до Украины. Собственные войска гетман не успел или не смог сформировать. Киев защищали немецкие подразделения и немногочисленные добровольцы. 12 декабря 1918 немцы заявили, что намерены придерживаться нейтралитета. 14 декабря Павел Петрович Скоропадский отрекся от власти:

«Я, гетман всей Украины, на протяжении семи с половиной месяцев прилагал все усилия, чтобы вывести край из того тяжелого положения, в котором он находится. Бог не дал мне сил справиться с этим заданием, и нынче я, руководствуясь исключительно интересами Украины, отказываюсь от власти».

Бывший гетман уехал в Германию. Гетманских офицеров схватили войска Петлюры. Всех ждал расстрел, но их спасли немцы — это был прощальный подарок кайзеровской армии. Когда немцы возвращались на родину, то прихватили с собой всех офицеров, которые пожелали переехать в Германию.

Последний гетман провел в Германии остаток жизни. На склоне лет предлагал свои услуги гитлеровцам. Но не очень был им нужен, поскольку конкуренцию ему составили более молодые и энергичные украинские националисты. Павел Петрович Скоропадский погиб при бомбардировке авиацией союзников в самом конце войны — 26 апреля 1945 года.

После гетмана власть в Киеве взяла сформированная 13 ноября 1918 года Директория из пяти человек. Название предложил Владимир Винниченко, увлекавшийся историей французской революции. Он же стал председателем директории, провозгласившей восстановление Украинской народной республики и обещавшей стремиться к республиканским и социалистическим идеалам.

Как вспоминал один из членов директории, в городе царила «атмосфера безвластия и страха перед большевиками, что со всех сторон все ближе подходили к Киеву». Но когда в январе 1919 года директория объявила войну советской России, Винниченко категорически с этим не согласился, ушел в отставку и уехал из страны.

«Теперь мы не имеем ни доверия, ни порыва, ни веры в себя, — констатировал председатель Директории. — Чиновники пьянствуют, безобразничают, позорят нас. Приходится давать приказы, чтобы их за пьянство ловили, арестовывали и пороли шомполами».

Для украинских националистов Владимир Винниченко — пробольшевистски настроенный политик-неудачник. В Москве его, напротив, считали националистом и контрреволюционером. Всеукраинский съезд Советов объявил его «врагом народа». А Винниченко оставался социалистом. Ему, пожалуй, даже нравилась программа большевиков. За границей он держался подальше от антисоветски настроенных эмигрантов. Надеялся вернуться на родину.

После Гражданской войны большевики разрешили Винниченко вернуться на Украину. Большевики рады были популярному политику и писателю. Его назначили заместителем председателя республиканского Совнаркома. Но работать с новой властью он все равно не смог и опять уехал за границу. На сей раз уже навсегда. В годы второй мировой Винниченко (в отличие от Скоропадского) сотрудничать с нацистами не пожелал, и был отправлен в концлагерь.

Василь Вышиванный

Когда летом 1947 года в оккупированной Вене советские чекисты по приказу из центра арестовали владельца небольшой лакокрасочной фирмы по имени Вильгельм Габсбург и вывезли его в Киев, то для них это было рядовое дело. А ведь чекисты поставили точку в жизни человека, который был внучатым племянником императора Австро-Венгрии. После Первой мировой войны он вполне мог стать властителем независимой Украинской державы. Звали бы его тогда гетман Василь Вышиванный.

Раскол между восточной и западной частями Украины остро ощущается и сегодня. Сказывается историческое наследство. А сто лет назад вообще казалось, что между западными и восточными украинцами непреодолимая пропасть. Украинцы долго оставались разделенным народом. Одни были подданными Российской империи, другие находились по ту сторону государственной границы.

Галиция до первой мировой принадлежала Австро-Венгерской империи. Под властью австрийской короны проживало примерно четыре миллиона человек, которых украинские авторы именуют украинцами, а российские — русскими малороссийской ветви (см. «Вопросы истории», № 9/2005).

Когда началась первая мировая, украинский вопрос приобрел особую остроту. Обе коалиции желали привлечь украинцев на свою сторону. Это было сражение за умы и сердца миллионов людей. Украинцы хотели в обмен на лояльность получить свое государство.

Австро-Венгрия начала разваливаться еще до войны. Поляки, чехи, сербы — все населявшие многонациональную империю народы желали иметь собственное государство. Престарелый император Франц-Иосиф I постепенно уступал, сохраняя только фасад империи. И вел себя достаточно мягко с национальными меньшинствами.

Львов был официальным центром Галиции, здесь находился галицийский краевой сейм, здесь выходили газеты не только на польском, но и на украинском языке. Вот почему в среде национально мыслящей интеллигенции зародилась идея: Галиции суждено сыграть роль украинского Пьемонта — итальянской провинции, которая некогда объединила итальянцев в единое государство.

28 июня 1914 года в эрцгерцога Франца Фердинанда, племянника императора Австро-Венгрии и наследника престола, в Сараево стрелял восемнадцатилетний боснийский серб по имени Таврило Принцип.

Франц Фердинанд, женатый на чешке, был расположен к славянам, считал необходимым предоставить больше прав всем народам, населяющим Австро-Венгрию, и покончить с приниженностью славян. Наследник престола проявлял интерес и к национальным устремлениям украинского народа. Говорили, что он готов создать украинское королевство внутри Австро-Венгрии. Одна из выходивших во Львове газет назвала его смерть «катастрофой» для украинцев.

Убивать Франца Фердинанда было не только преступно, но и глупо. Даже тайная организация сербских офицеров «Черная рука», мечтавшая о создании Великой Сербии, и та высказалась против покушения на эрцгерцога. Но на Балканах эмоции часто берут верх над разумом…

— Мы были обречены на смерть, — меланхолически заметил министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Оттокар Чернин, — но мы могли выбрать, как мы хотим умереть. Мы выбрали самый ужасный путь.

Когда вспыхнула первая мировая, 19 августа 1914 года, приказом верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича на территории Галиции, занятой российскими войсками, было образовано генерал-губернаторство. Временным военным генерал-губернатором Галиции стал генерал-лейтенант граф Георгий Александрович Бобринский.

А в Австро-Венгрии в том же августе украинские политики образовали Союз освобождения Украины — в надежде создать украинское государство под эгидой Вены. Самый известный деятель союза — Александр Филаретович Скоропись-Иолтуховский, бывший социал-демократ, который бежал из сибирской ссылки и обосновался в австрийской столице.

Русская армия вступила в Галицию, и появился манифест верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича с призывом включить эти земли в состав Российской империи:

«Достояние Владимира святого, земля Ярослава Осмомысла и князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, неразделимой и великой России. Да свершится дело великих собирателей земли Русской. Да поможет Господь завершить дело Великого князя Ивана Калиты».

Николай Николаевич обещал объединить все польские земли под «скипетром русского царя» и предоставить им самоуправление. Но это исходило от него лично, а не от императора. В Петрограде председатель Совета министров Иван Логинович Горемыкин пренебрежительно заметил коллегам по правительству:

— Великий князь может говорить, что хочет.

В любом случае манифест не вдохновил местное население, потому что Российская империя отвергала идею самостоятельной украинской нации.

В июне 1863 года председатель Киевского цензурного комитета Новицкий обратился к министру внутренних дел России Петру Александровичу Валуеву. Цензор возражал против издания Евангелия на украинском языке: зачем школьникам-украинцам читать Евангелие по-украински? И просил министра поддержать его мнение: «Образование по всей России производится на общерусском языке и употребление в училищах малороссийского наречия нигде не допущено».

Министр должен был выяснить позицию императора. Доложил Александру II: «Никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может». Министр предложил выпускать на украинском только художественную литературу, но не учебную, научную, религиозную. Император согласился.

А в мае 1876 года, находясь на курорте в Змее, Александр II подписал указ, фактически запрещавший украинскую литературу и театр:

«Не допускать ввоза в пределы Империи каких бы то ни было книг и брошюр, издаваемых на малороссийском наречии. Печатание и издание в Империи оригинальных произведений и переводов на том же наречии воспретить. Воспретить также различные сценические представления и чтения на малороссийском наречии, а равно печатание на таковом же текстов к музыкальным нотам. Не допускать к исполнению никакие пьесы и чтения на малороссийском наречии».

В Петербурге исходили из того, что галичане — русские. Посол в Вене Николай Николаевич Гире напомнил 8 февраля 1912 года министру иностранных дел Сергею Дмитриевичу Сазонову: «Восточная Галиция в официальных бумагах называлась Rot Russland (Червонная Русь), а население — russisch. Ныне австрийское правительство отрицает существование русского племени в Галиции». Пришли к выводу, что в Австро-Венгрии используют понятие «украинцы» только с одной целью: оторвать русинов от России (см. «Вопросы истории», № 9/2009).

А на Украине национально мыслящую интеллигенцию обижало непризнание украинцев самостоятельным народом. В Галиции была еще одна причина для противостояния России. Галичане принадлежали к униатской, то есть греко-католической церкви. Царское правительство униатской церкви не признавало. Желало изгнать католичество и унию, вернуть галичан в православную веру.

Глава униатской церкви Андрей Шептицкий обратился к пастве с призывом защитить Австро-Венгрию и сражаться против царской России:

«Идет война между нашим императором и царем Москвы. Войну ведут за нас, ибо московский царь не мог стерпеть того, что в австрийском государстве у нас есть свобода веры и народности; он хочет вырвать эту свободу, заковав в цепи.

В огне этой страшной войны куется для нас лучшая доля. Мы Божьей волей связаны с австрийской державой и династией Габсбургов; счастье и несчастье у нас общее; когда войско нашего императора победит, а по Божьей милости оно победит, нас ожидает более светлая и лучшая будущность. Будьте же до последней капли крови верны императору».

Сын графа Яна Шептицкого, он в 1888 году покинул австрийскую военную службу, перешел в униатскую церковь и принял монашество с именем Андрей. С 1900 года — митрополит Галицийской церковной провинции, архиепископ Львовский и Каменец-Подольский.

Департамент полиции докладывал:

«Шептицкий проникнут самой грубой ненавистью и злобой по отношению к Православию и России. И все, что только напоминает эти два термина, вызывает в нем самую отчаянную борьбу».

Русская армия наступала, и министр внутренних дел поручил начальнику штаба верховного главнокомандующего генералу от инфантерии Николаю Николаевичу Янушкевичу найти и арестовать униатского митрополита Шептицкого, а также наложить секвестр на его библиотеку и все бумаги (см. «Исторический архив», № 2/2002). Генерал Янушкевич доложил, что «неукоснительно исполнит это поручение — живым или мертвым доставит Шептицкого, а в случае надобности прикажет его прикончить».

Узнав об этом, министр иностранных дел России Сергей Дмитриевич Сазонов 3 сентября 1914 года обратился к императору с просьбой отказаться от идеи «насильственного устранения» митрополита Шептицкого: «Как ввиду его сана, так и общей известности, которой он пользуется; это могло бы лишь придать ему ореол мученичества и подорвать уважение к русской государственной власти».

Но было поздно. В начале сентября 1914 года Австро-Венгрия проиграла сражение под Львовом, ее войска откатились до Карпатского хребта. Когда российская армия заняла Львов, Шептицкого задержали.

Командующий VIII армией Юго-Западного фронта сообщил в ставку:

«Я Шептицкого вызвал к себе и предложил дать слово чести, что он никаких враждебных действий как явных, так и тайных, против нас предпринимать не будет; на таких условиях я разрешил ему остаться во Львове для исполнения духовных обязанностей. Он охотно дал мне слово, но, к сожалению, вслед за этим начал снова баламутить и провозглашать церковные проповеди нам враждебные. Тогда я выслал его в распоряжение главнокомандующего».

Князь Николай Александрович Кудашев, директор дипломатической канцелярии при штабе верховного главнокомандующего, 8 сентября 1914 года доложил министру иностранных дел Сазонову: «Шептицкий уже арестован и выслан из Галиции в Россию».

В подвале его дома во Львове в тайнике обнаружили переписку митрополита с Веной. Шептицкий надеялся на победу австрийской армии и предлагал императору Францу-Иосифу создать украинское государство.

Митрополита Андрея отправили в Киев, потом перевели в Ярославль. После революции, 8 марта 1917 года, Временное правительство по ходатайству министра юстиции Александра Керенского освободило Шептицкого. 19 сентября он вернулся во Львов еще менее расположенным к России, чем до войны.

Царское правительство не признавало униатской церкви. Февральская революция все изменила. 20 марта 1917 года Временное правительство отменило «вероисповедные и национальные ограничения», 14 июля приняло акт «О свободе совести». Отныне граждане России не делились по этническому происхождению и принадлежности к той или иной церкви.

Временное правительство проделало немалую работу, внеся изменения в Законы о состоянии, Положение об инородцах, Положения о наказаниях, Устав гражданского судопроизводства, Устав о воинской повинности, Уставы иностранных исповеданий. Униатская церковь больше не воспринималась как антигосударственная.

В конце мая 1917 года собрался первый собор греко-католической церкви, на котором учредили экзархат греко-католической церкви. Важное событие для униатов — в тот исторический момент, когда западные украинцы попытались образовать свое государство и отстоять независимость.

Первая мировая война нанесла Австро-Венгерской империи последний удар. В ноябре 1916 года император Франц-Иосиф I, символ империи, умер. Незадолго до смерти, 4 ноября, он подписал рескрипт о самоуправлении Галиции. Слишком поздно и слишком мало, чтобы остановить развал Австро-Венгрии! 15 сентября 1918 года армия империи просто развалилась.

Смирившийся с происходящими вокруг революционными переменами новый император Карл I Габсбург, человек не сильной воли, объявил, что отказывается от участия в государственных делах. Последним указом он превратил империю в союз государств и предоставил всем народам автономию. Но оставаться в составе единого государства никто не пожелал. 17 октября независимость от Австрии провозгласила Венгрия. Вслед за венграми империю покинули и другие народы. Последний император Карл тихо исчез. Он умер на острове Мадейра в 1922 году от гриппа.

Небольшая по размеру Австрия больше ни для кого не представляла угрозы. В 1919 году она была похожа на сироту. От империи остались дворцы и множество чиновников, которых нечем было занять. Один народ за другим объявлял о своей независимости. Чехословакию создал Томаш Масарик, Польшу — Юзеф Пилсудский. Ярких лидеров такого масштаба на Украине не оказалось.

18 октября 1918 года во Львове украинцы — депутаты австро-венгерского парламента и местных собраний, представители культурных и общественных организаций торжественно сформировали Национальную Раду и заявили о переходе власти к украинскому народу. На следующий день Рада объявила, что объединяет Галицию, Северную Буковину и Закарпатье в единое государство.

1 ноября провозгласили создание Западно-Украинской Народной Республики и сформировали державный секретариат (правительство). Главой Западно-Украинской Народной Республики стал Евгений Емельянович Петрушевич, адвокат по профессии.

Приступили к формированию Украинской галицкой армии. Главнокомандующим назначили генерал-майора царской армии Александра Петровича Грекова. Он окончил Николаевскую академию генерального штаба, во время Первой мировой войны служил начальником штаба армейского корпуса на Юго-Западном фронте.

На территории Западно-Украинской республики жило примерно шесть миллионов человек. Слишком мало, чтобы защитить свою независимость. Но у кого искать помощи и защиты?

Еще во время мировой войны некоторые видные фигуры во Львове предлагали императору Францу-Иосифу создать украинское государство под властью его внучатого племянника — молодого эрцгерцога Вильгельма Габсбурга, третьего сына эрцгерцога Карла Штефана. Его отец претендовал на польскую корону и был полонофилом. Когда сын увлекся украинской идеей, отец от него отрекся.

«Пора была горячая, — вспоминал сам эрцгерцог Вильгельм, — и каждый, кто имел на то хотя бы малейшее основание, объявлял себя представителем любой династии и стремился к любому возможному престолу. Я же никакой борьбы за престол вести не собирался».

Вильгельм Габсбург лукавил.

Молодой эрцгерцог был весьма колоритной фигурой. В первую мировую командовал украинским легионом в составе австрийской армии. В 1917 году обещал, что после войны реорганизует Восточную Галицию и Буковину в единую провинцию внутри Австрии. В 1918 году стал полковником сечевых стрельцов. Теперь уже именовал себя на украинский манер — Василь Вышиванный. Принял униатство.

Когда на Украину вошли немецкие войска, то в штабе оккупационных войск рассматривали кандидатуру Вышиванного на роль хозяина края. Но он считался австрийским ставленником. Предпочли гетмана Скоропадского.

Галичане традиционно ориентировались на Вену. Киевские украинцы — на Берлин. Австрийцы хотели удержать украинские этнографические земли в рамках своей империи. Но не осмелились поддержать эрцгерцога Вильгельма, дабы не ссориться с немцами.

«Если бы принц моего дома принял титул гетмана с моего согласия, — объяснил император Карл эрцгерцогу Вильгельму, — это вызвало бы большие трудности в наших взаимоотношениях с Германией. Хотя мне и желательно, чтобы ты дружественно относился к украинским элементам и завоевывал симпатии украинцев, все же пока не следует предпринимать каких-либо решительных шагов».

Когда австро-венгерская армия развалилась, подчиненный Василю Вышиванному украинский легион сечевых стрельцов присоединился к армии Западно-Украинской республики. Эрцгерцог поклялся быть «верным гражданином новой республики».

«Прозвище «Вышиванный», — рассказывал эрцгерцог, — мне дали в 1918 году за то, что я носил вышитую украинскую рубаху. Я служил в 13-м уланском полку, состоявшем в основном из украинцев. С украинцами сжился, перенял их традиции и в то время был таким же «патриотом-украинцем», как и все украинцы. К румынам я не хотел. У Деникина мне было нечего делать. Поляков я ненавидел. Выход был один — только к Петлюре и Петрушевичу».

Современные украинские исследователи уверены, что Вильгельм Габсбург был искренним борцом за национальную идею. Ему понравилась неповторимая краса Карпат, мелодии гуцульских песен и поэтика украинского языка. Но в ту пору украинофильство Василя-Вильгельма мало кто принимал за чистую монету. Его хотели использовать против гетмана Скоропадского.

«Скоропадский был моим политическим противником, — вспоминал эрцгерцог. — В 1918 году он требовал от немцев моего удаления из пределов Украины. Генерал Болбачан и полковник Петрив в беседах со мной высказывали недовольство проводимой Скоропадским политикой и предлагали мне объединить войска для организации переворота, чтобы в дальнейшем возглавить Украину…»

Бывший штабс-капитан царской армии Петр Федорович Болбочан сам пытался стать диктатором Украины. Зазывал к себе всех бывших офицеров. Но Симон Петлюра его переиграл. Объявил Болбочана вне закона и в июне 1919 года расстрелял.

Полковник царской армии Всеволод Михайлович Петрив стал военным министром Украинской народной республики. В эмиграции — одним из руководителей Организации украинских националистов*. Когда летом сорок первого, после отступления Красной армии, во Львове ОУН* попытается создать свое правительство, Петрива назначат военным министром…

Любопытна дальнейшая судьба Василя Вышиванного. После Гражданской войны он через Польшу перебрался в Германию. Обосновался в Мюнхене. Собирал вокруг себя сторонников создания независимой Украины, которые съезжались в Баварию и проходили боевую подготовку. Это продолжалось до тех пор, пока полиция не задержала нескольких боевиков, признавшихся, что принадлежат к секретной военной организации, которая борется за независимую Украину. Боевой подготовкой руководили немецкие офицеры. Занимался этим капитан Эрнст Рём, будущий соратник Гитлера и начальник штаба штурмовых отрядов. Василя Вышиванного выслали из Германии.

Он жил во Франции. В 1935 году в Париже его заочно приговорили к пяти годам тюрьмы за подделку банковского чека. Не дожидаясь вынесения приговора, уехал в Вену. Здесь он основал лакокрасочную фирму. Никак не предполагал, что после падения третьего рейха им заинтересуются советские чекисты.

23 июня 1947 года сотрудники управления контрразведки Центральной группы советских войск, расквартированные на территории оккупированной Австрии, арестовали в Вене бывшего полковника Украинской галицкой армии Вильгельма Габсбурга? За что? В чем его обвиняли?

«В 1918 году, являясь командиром группы австро-венгерских войск, в состав которой входил украинский легион «сечевых стрельцов», принимал активное участие в оккупации немцами Украины. Впоследствии примкнул к Петлюре. Проживал за границей, поддерживал связи с руководителями украинского националистического подполья — Коновальцем и Скоропадским. Сотрудничал с французской разведкой. Организовал встречи и переговоры между представителями французской разведки и ОУН* Бандеры. Занимался активной шпионской деятельностью против советских войск в Австрии. Вербовал для этой цели агентуру».

Во время второй мировой войны бывший эрцгерцог действительно помогал французам, которые вели подпольную работу против нацистского режима. Но к моменту его ареста уже шла холодная война, и французы воспринимались вовсе не как союзники по антигитлеровской коалиции, а как враги. Так что в глазах советских чекистов это было преступное сотрудничество с западной разведкой.

В Киев, где Василь Вышиванный когда-то мечтал быть человеком номер один, его доставили под конвоем. 20 мая 1948 года министр госбезопасности УССР генерал-лейтенант Сергей Романович Савченко утвердил обвинительное заключение. 21 июля особое совещание при МГБ СССР приговорило Василя Вашиванного к двадцати пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Просидел он меньше месяца. 18 августа скончался в тюрьме № 1 управления внутренних дел Киевской области. Причина смерти: двусторонний туберкулез легких.

Европа умывает руки

Западные украинцы отправили свою делегацию в Париж, где 18 января 1919 года, после разгрома кайзеровской Германии и ее союзников, открылась мирная конференция.

Победители, страны Антанты, переустраивали Европу. На политической карте появилась Польша, которая сразу вступила с соседями в спор за земли. Участники мирной конференции сошлись во мнении, что западная часть Галиции (центр — город Краков) с ее очевидным польским большинством отойдет к Польше. С восточной Галицией (центр — город Львов) дело обстояло сложнее. Здесь поляки составляли всего треть населения. Большинство были украинцами. На конференции в Версале этот регион именовали Рутенией, а население — русинами-католиками, чтобы отличать их от православных украинцев.

Польшу на Версальской мирной конференции представлял политик и публицист, в прошлом депутат Государственной думы Роман Дмовский. Он придерживался радикально националистических взглядов. Он даже Юзефа Пилсудского считал ставленником евреев.

Дмовский доказывал союзникам, что украинцы, населяющие Галицию, неспособны к самоуправлению. Они нуждаются в польской власти и польской культуре. Роман Дмовский не упомянул, что самой Польше нужны нефтеносные месторождения рядом с Львовом.

Когда же премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж сказал об этом, возмутился глава польского правительства пианист и композитор Игнац Падеревский:

— Поляки отчаянно защищают Львов от украинцев и большевиков. Вы что думаете, тринадцатилетние подростки сражаются за чужие земли, за империализм?

Решающее слово на парижской конференции неизменно оставалось за президентом Соединенных Штатов Америки Вудро Вильсоном, премьер-министром Великобритании Дэвидом Ллойд Джорджем и премьер-министром Франции Жоржем Клемансо.

Среди держав-победительниц отсутствовала Россия. Союзники не могли решить, кто может ее представлять: ни белые, ни красные не контролировали тогда всю страну.

У Вудро Вильсона не было предубеждений против русской революции, потому что он считал, что Соединенные Штаты сами появились на свет благодаря революции. Он говорил: царский режим был противоестественен, поскольку противоречил интересам простого человека, и естественно, что его свергли. Даже когда хозяевами Петрограда стали большевики, президент все равно считал, что они сделали неплохое дело: отняли власть у крупного бизнеса и отдали простому человеку.

Он говорил:

— Пусть русский народ выберет такое правительство, которое ему нравится. Это правительство Соединенные Штаты и признают.

Правда, добавлял:

— Я бы не хотел, чтобы это были большевики.

Вудро Вильсон исходил из того, что все народы, даже небольшие, имеют право создать свое государство и выбрать себе правительство. Идеи Вильсона были прекрасны: самоопределение и равноправие наций, приоритет права. Его частенько обвиняли в лицемерии, но это несправедливо. Вильсон искренне верил в то, что делал. Сын пресвитерианского священника, он разделял религиозные убеждения отца.

Скажем, Вудро Вильсон поддерживал стремление чехов к самостоятельности. Американский дипломат Джордж Кеннан вспоминал: «Президент любил малые народы и не любил большие. Ему нравились славяне и не нравились немцы. Для него чехи были невинным и идеалистическим народом». В результате Чехословакии достались самые богатые угольные залежи, на которые рассчитывали и другие части бывшей Австро-Венгрии. В новое государство включили немалые национальные меньшинства-треть населения не были ни чехами, ни словаками.

Вудро Вильсон не желал способствовать распаду России. Потому возражал против признания независимости Украины.

Премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж, решительный человек с репутацией борца за справедливость, хотел, чтобы Россия участвовала в мирной конференции: нельзя же делать вид, словно такой огромной страны нет. И он тоже испытывал симпатию к русскому народу.

Но его аргументы не действовали на французского премьер-министра Жоржа Клемансо, который по праву хозяина председательствовал на конференции. Он не мог простить России сепаратный мир с немцами, считал, что большевики в Брест-Литовске предали общее дело, оставив Францию на растерзание Германии. Брестский мир открыл Германии доступ к российским ресурсам и возможность перебросить войска на Западный фронт. Действия Ленина, считал Клемансо, освободили союзников от всех обязательств перед Россией.

Премьер-министра за косой взгляд и жесткость называли старым тигром. Жорж Клемансо был предельно циничен. Один из тех, кто его хорошо знал, сказал:

— Он вырос в стае волков.

Участники парижской мирной конференции плохо понимали, что происходит на территории бывшей российской империи, раздираемой Гражданской войной. Не знали, как быть: передать западно-украинские земли Польше? Или, как предпочитали англичане, России? А может, Чехословакии? Язык и культура у всех украинцев общие. Теоретически надо дать им возможность объединиться. Но религия и историческое прошлое — разные. Восточная Украина была частью Российской империи, Западная — Австро-Венгерской.

— Я видел одного украинца, — пренебрежительно сказал Ллойд Джордж, — и не уверен, что хочу видеть еще кого-то из них.

— Нам очень трудно вмешиваться, — признался американский президент Вудро Вильсон, — не имея четкой позиции по отношению к украинцам и к большевикам.

Союзные державы отложили решение вопроса о Восточной Галиции на три года. Однако в Варшаве ждать не стали. Здесь не сомневались, что Восточная Галиция, Западная Волынь, Холмщина, Подляшье должны быть польскими.

Варшава не позволила украинцам создать собственное государство. 4 ноября 1918 года на Западно-Украинскую республику двинулись польские войска, атаковали Львов и в ночь на 22 ноября взяли город.

Вот почему украинские националисты с горечью говорили, что после первой мировой войны поляки получили свое государство, а украинцы — нет. Сечевых стрельцов, которых убили при обороне Львова, похоронили на Яновском кладбище. Теперь их могилы, заброшенные при советской власти, приведены в порядок.

Преодолевая ожесточенное сопротивление украинской армии, поляки захватили Галицию. Ллойд Джорджу не нравилось стремление Польши захватить эти территории:

— Я с отчаянием наблюдаю за тем, как небольшие народы, едва получив свободу, начинают подавлять другие народы.

Потом европейские политики говорили, что, в конце концов, западные украинцы не прогадали: под польским управлением им жилось лучше, чем под сталинским. Во всяком случае голодомора на Западной Украине не было.

Западные украинцы считали, что их предали не только европейские державы, но и киевские политики, подписав договор с создателем независимой Польши Юзефом Пилсудским. А ведь сделал это Петлюра, считавший себя вождем украинских националистов.

Правительство без страны

Сменивший гетмана Скоропадского у кормила власти в Киеве Симон Васильевич Петлюра был в ту пору, пожалуй, самым знаменитым и популярным украинским вождем.

Ровесник Сталина, он, как и будущий генсек, тоже учился в семинарии, в Полтаве. Тоже был исключен за участие в Революционной украинской партии. Пробовал свои силы в журналистике. В армии не служил, но пожелал стать военным министром.

Родители назвали его Семеном. Он предпочитал именовать себя на французский манер — Симон. У него было плохое зрение, но очки носил только в школе. Считал, что политику, военному диктатору очки не к лицу. Постоянно щурился и, судя по его политической карьере, не всегда отчетливо разбирал, что вокруг него происходит.

Петлюра с юности интересовался сценой. Но художественному театру предпочел политический. В политике он был очень театрален. После первой русской революции жил в Питере, где работал бухгалтером в чайной компании, потом в Москве, в знаменитом страховом товариществе «Россия», которое занимало тот самый дом на Лубянке, где позже обоснуется ВЧК.

14 декабря 1918 года, после ухода немецких войск и бегства гетмана Скоропадского, солдаты Симона Петлюры заняли Киев.

«Я ожидал увидеть конные эскадроны в украинской форме, — вспоминал очевидец, — но вместо них моему взору предстали тысячи саней и повозок, окруженные восставшим народом. Толпы крестьян мешались с солдатами без знаков отличия. Многие из них имели с собой жен, а некоторые даже и детей. Это был марш крестьянской революции».

Восставшие крестьяне с наслаждением грабили большие города и вагонами отправляли домой чужое добро.

«В Киеве неукраинское население просто горело ненавистью к украинской власти, — вспоминал Владимир Винниченко. — В марте девятнадцатого года издали приказ: в три дня организовать украинизацию вывесок. Симон Петлюра самодовольно ездил по улицам и радовался украинским надписям над магазинами. Для атаманской (и особенно петлюровской) психики этого было достаточно: лишь бы была показная, декоративная сторона».

Как только грянула революция в Германии, перед большевиками открылась возможность с помощью Красной армии вернуть себе власть в Киеве. Россия аннулировала Брестский мир. Наркомат по иностранным делам заявил: советское правительство больше не признает Украину самостоятельным государством.

28 ноября 1918 года образовалось Временное рабоче-крестьянское правительство Украины под председательством видного большевика киевлянина Георгия Леонидовича Пятакова. Его старшего брата Леонида схватила группа украинских офицеров. Тело нашли, когда советские войска вступили в Киев. Судя по всему, он принял мученическую смерть.

«На месте сердца, — писал Георгий Пятаков, — была глубокая воронка, просверленная, очевидно, шашкой, а руки были совершенно изрезаны; как объясняли врачи, ему, живому, высверливали сердце, и он конвульсивно хватался за клинок сверлящей шашки…»

Командовать войсками украинской советской республики новое правительство опять поставило Антонова-Овсеенко. Противостоять набиравшим силу большевикам малочисленная и плохо организованная армия Симона Петлюры не могла, потому что, как и всякое крестьянское войско, добившись первого успеха, она сразу же начала распадаться. Крестьяне, взяв Киев, решили, что дело сделано, и двинулись назад в родные деревни.

«Из-за Днепра наступали большевики, — писал Михаил Булгаков, — и ждал их весь город не только с нетерпением, а я бы даже сказал — с восхищением. Потому что то, что творили петлюровские войска в Киеве в этот последний месяц их пребывания, уму непостижимо. Погромы закипали поминутно, убивали кого-то ежедневно… Какие-то простоволосые бабы выскакивали из подворотен, грозили кулаками в небо и кричали:

— Ну, погодите. Придут, придут большевики».

4 февраля 1919 года директория во главе с Петлюрой покинула Киев. 5 февраля город был взят войсками Антонова-Овсеенко. Большевики торжествовали: «Украина — это мост, через который революция идет в Европу». Но столицей Советской Украины объявили Харьков, там обосновалось республиканское правительство.

Самостоятельность его была весьма относительной. Председатель Реввоенсовета Республики Лев Троцкий предложил ввести «единое командование армиями как России, так и дружественных социалистических республик». 1 июня 1919 года ВЦИК, высший орган государственной власти Советской России, принял постановление «Об объединении военных сил советских республик: России, Украины, Латвии, Литвы и Белоруссии». Украинские части были влиты в состав единой Красной армии, украинский наркомат по военным и морским делам расформировали.

В свою очередь большевики действовали настолько неумело, что вскоре возбудили против себя массовую ненависть. Для большинства русских большевиков «украинский вопрос» вообще не существовал. На III Всеукраинском съезде Советов в марте 1919 года, когда кто-то из делегатов выступал по-украински, зал начинал шуметь: «мы не понимаем», требовал, чтобы говорили исключительно по-русски.

Жизнь под большевиками мало кому понравилась — аресты, бессудные расстрелы. Советская власть рассматривала Украину как огромный амбар, откуда надо черпать зерно, чтобы решить продовольственные проблемы революционной страны. И большевики в глазах крестьянина превратились в еще одну чужеземную армию, которая их грабит.

В 1919 году произошел мощный всплеск национальных чувств под лозунгом «Украина для украинцев». Это был ответ на диктатуру большевиков, военный коммунизм и акции чекистов. Восстание носило характер и социального протеста — против тех, кто забирал хлеб, и национального — против чужаков, не украинцев. По всей Украине действовали крестьянские отряды, они провозглашали: «Да здравствует советская власть! Долой большевиков!» Повстанцы требовали «настоящей» советской власти, а не той, которую им навязали из Москвы.

Хозяевами жизни на местах становились авантюристы, разбойники и маленькие диктаторы. Они обзавелись собственными армиями, вооружились пулеметами и броневиками. Самой знаменитой была крестьянская республика Нестора Ивановича Махно в Гуляй-Поле. Договориться между собой атаманы не могли. Как гласит пословица: «Где собираются два украинца, появляются три гетмана». Это предопределило поражение украинской армии.

«Существовали без войска, без территории и с врагами со всех сторон, — вспоминал Винниченко. — Были моменты, когда под властью украинского атаманско-«социалистического» правительства было только несколько верст железной дороги, занятой правительственными вагонами, в которых жили правительство, партии, чиновники и «войско». Директория живет в вагонах, вокруг которых горы нечистот, мусора, грязи. Министры ругаются, грызутся, жалуются, арестовывают друг друга. Войска нет, только одни штабы и атаманы во главе с «Головным атаманом» — Петлюрой».

Целые регионы были охвачены грабежами и насилием. Национальное самосознание пробудилось в самой грубой и примитивной форме: этнические чистки, погромы. Врагами стали московские большевики, русские и польские помещики, немецкие колонисты и, как водится, евреи. Антисемитизм на Украине вылился в массовые убийства и грабежи. Стимулом к погромам стало желание грабить.

«Это был настоящий взрыв национал-социализма на крестьянской почве, — считают современные историки. — Ненависть деревни обратилась на всех представителей новой власти, которая держалась только на поддержке Москвы и «чуждых» крестьянину городов. Почвой для этой ненависти послужило превращение государства в чистый аппарат насилия над деревней».

Большевики ответили жесточайшим террором: брали заложников, расстреливали, сжигали непокорные деревни. Стоит ли удивляться, что население с такой радостью встречало приход белой армии?

В июле 1919 года перешли в наступление вооруженные силы юга России под командованием генерала Антона Ивановича Деникина. Это было время наибольших успехов белого движения. В августе Деникин обратился к населению Малороссии:

«Доблестью и кровью армий одна за другой освобождаются русские области от ига безумцев и предателей, давших обманутому народу рабство вместо счастья и свободы. К древнему Киеву, «матери городов русских», приближаются полки в неудержимом стремлении вернуть русскому народу утраченное им единство.

Немцы задолго до 1914 года стремились разрушить выкованное в тяжелой борьбе единство русского племени. С этой целью ими поддерживалось и раздувалось на юге России движение, поставившее себе целью отделение от России ея девяти губерний под именем «Украинской Державы». Стремление отторгнуть от России малорусскую ветвь русского народа не оставлено и поныне.

Былые ставленники немцев — Петлюра и его соратники, положившие начало расчленению России, продолжают и теперь совершать свое злое дело создания самостоятельной «Украинской Державы» и борьбы против возрождения Единой России.

Однако же, от изменнического движения, направленного к разделу России, необходимо совершенно отличать деятельность, внушенную любовью к родному краю, к его особенностям, к его местной старине и его местному народному языку. В виду сего, в основу устроения областей Юга России и будет положено начало самоуправления и децентрализации при непременном уважении к жизненным особенностям местного быта.

Оставляя государственным языком на всем пространстве России язык русский, считаю совершенно недопустимым и запрещаю преследование малорусского народного языка. Каждый может говорить в местных учреждениях, земских, присутственных местах и суде — по-малорусски. Частные школы, содержимые на частные средства, могут вести преподавание на каком угодно языке. В казенных школах, если найдутся желающие учащиеся, могут быть учреждаемы уроки малорусского народного языка в его классических образцах. В первые годы обучения в начальной школе может быть допущено употребление малорусского языка для облегчения учащимся усвоения первых начатков знания. Равным образом не будет никаких ограничений в отношении малорусского языка в печати».

В сентябре девятнадцатого войска Деникина вошли в Киев.

«Улицы были запружены радостным, праздничным народом, — вспоминали очевидцы. — Офицеры изредка говорили речи, благодарили за то сочувствие, с которым их встречают, скромно просили прощения в том, что так долго заставляли себя ждать…»

Академик Вернадский писал одному из друзей:

«Я прожил в Киеве гетманско-немецкий период, директорию Винниченко, большевиков, и теперь, надеюсь, уже более прочный период Добровольческой армии, возрождающейся России. Я очень верю, что это уже начало нового, может быть, и очень тяжелого, но во всяком случае не будет того рабства и тех несчастий, к которым привел социалистический строй. В Киеве мы испытали при нем в XX веке рабство…»

А вот еще одно воспоминание:

«Вскоре добровольцы начали осматривать «Чека», которых было три. Самая ужасная была на Садовой улице. В парке нашли яму, в которой лежало 105 трупов, расстрелянных в последнюю ночь. Трупы уже разлагались, и целый район был заражен ужасным запахом… В анатомическом музее лежало несколько трупов со следами всевозможных зверств и насилий. В здание «Чека» первое время пускали, и можно было видеть комнату с полом, на четверть покрытом густой кровью, стенами, забрызганными ею».

Офицеры-пропагандисты Добровольческой армии открыли для киевлян здание, где при большевиках размещались чекисты, показывали подвалы, где людей расстреливали.

«У всей молодежи, исстрадавшейся, посещавшей места убийств и пыток, страстное чувство мести, — отметил в дневнике Вернадский. — Недовольство простым расстрелом убийц очень сильно. Говорят о том, что необходима для них мучительная смерть».

«В толпе, — вспоминали киевляне, — один разговор, одна общая для всех тема: «Бить, резать, грабить». Когда же в России перестанет литься кровь, белая, красная — всякая! И как много пролилось ее в последующие дни, когда выла киевская улица, когда банды солдат, переходя из дома в дом, на глазах у начальства грабили, насиловали, убивали!»

Василий Шульгин описывал в своей газете «Киевлянин» в октябре 1919 года, что творится в столице Украины:

«По ночам на улицах Киева наступает средневековая жизнь. Среди мертвой тишины и безлюдья вдруг начинается душераздирающий вопль. Кричат от страха… В темноте улицы где-нибудь появится кучка пробирающихся вооруженных людей со штыками, и, увидев их, дома начинают выть сверху донизу… Целые улицы, охваченные смертельным страхом, кричат нечеловеческими голосами, дрожа за жизнь…»

Одолеть советскую власть Антону Ивановичу Деникину оказалось не под силу.

«По-видимому, Добровольческая армия разложилась, и в казачьих полках тоже нет желания сражаться, — сокрушался Вернадский. — Моральное падение Добровольческой армии полное, и едва ли она подымется. Полное разложение, благодаря отсутствию идейного содержания. Идея большого «великого» государства не могла повести за собой массы. К Добровольческой армии так же, как к большевикам, присосалась масса нечисти, и в конце концов они не лучше друг друга; только при Добровольческой армии легче жить культурным людям. И то не всем…»

Украинцы не поддержали генерала Деникина потому, что белые требовали восстановления «единой и неделимой России» и слышать не хотели о национальных устремлениях украинского народа. Даже слово Украина не употребляли, предпочитали топонимику царских времен — «Юго-Западный край».

Деятели белого движения считали украинских националистов «сепаратистами», которые пытаются доказать, что «несуществующая» украинская нация все-таки есть. Даже киевлянин Василий Шульгин, который был яростным противником самостийников, не признавал украинского народа и украинского государства: «Украинский вопрос — это спор южан между собой, из которых одни желают оставаться русскими, которыми они и были от века, а другие желают, наплевав в очи батькови и матери, отступиться от национальности своих предков».

Один из генералов Добровольческой армии Михаил Гордеевич Дроздовский записал в дневнике:

«С украинцами отношения отвратительные. Немцы — враги, но мы их уважаем, хотя и ненавидим. Украинцы — к ним одно презрение, как к ренегатам и разнузданным бандам…»

Петлюра призывает поляков

Белые отступали, и в декабре 1919 года Красная армия опять вернула себе столицу Украины. В Москве на заседании политбюро по предложению Ленина постановили «партийным путем вести осторожную подготовку планов слияния Украины и России».

А что же сторонники украинской национальной идеи? Главного союзника — крестьянина — они потеряли. Крестьянин не мог долго воевать, ему надо было работать на земле.

«Для украинского возрождения, — писал академик Вернадский, — совершилось почти историческое чудо, дав возможность достигнуть никем серьезно нечаянного, благодаря стечению исключительно благоприятных обстоятельств. Но едва ли при условиях, какие есть в стране, может возродиться Украина с чисто украинским языком и культурой. Для этого нет ни одного слоя, который бы поддерживал и был охвачен этой идеей.

Удивительно мало кругом веры в силу духовного возрождения Украины, и всюду стремление проводить силой то, что может проводиться только жизнью. Безумная и безудержная политика украинцев с их неверным и фальшивым образом действий, ярым шовинизмом, идеологией, построенной на ложных, выдуманных положениях. Я во многом понимаю то настроение ненависти, какое здесь замечается среди русских по отношению к ним, и чувствую больно, насколько вредит всему движению низкий моральный уровень украинских деятелей».

Головным атаманом, то есть, главнокомандующим армией Украинской народной республики Симон Петлюра назначил себя самого. Поскольку для него врагами были и белые, и красные, он обратился к единственному возможному союзнику — к Польше.

Поляки уже создали свое государство и добились международного признания. Но первый глава Польши — Юзеф Пилсудский — хотел раздвинуть границы своего государства. Петлюра был готов на все, лишь бы создать независимую Украину и вернуть себе власть в Киеве.

«Утром 7 декабря 1919 на Варшавский вокзал прибыл Петлюра, — пишет его биограф. — Он шагнул из вагона измученный, еле державшийся на ногах, совершенно подавленный, в запачканной грязью потрепанной одежде».

В Бельведерском дворце соседа принял Юзеф Пилсудский.

22 апреля 1920 года Польша признала независимость Украинской Народной Республики и власть директории во главе с Петлюрой. В обмен он отказался от Восточной Галиции, западной Волыни и части Полесья. Кроме того, Украина обязалась снабжать Польшу продовольствием, а Польша Украину — оружием. 22 апреля подписали военную конвенцию, 1 мая — торговое соглашение. На территории Польши из интернированных и пленных украинцев стали формировать воинские части для Петлюры.

Пилсудский не хотел иметь общей границы с Россией. Боялся большевиков. Вот и возникла грандиозная идея создания Восточной Федерации. Варшава берет под свое покровительство Украину, Белоруссию и Литву и тем самым отгораживается от России.

Польское военное командование сформулировало задачу:

«Мы намерены поддержать украинское национальное движение, чтобы создать независимое украинское государство и этим значительно ослабить Россию, забрав ее самые богатые зерном и природными ископаемыми окраины. Идея состоит в том, чтобы Украина перешла под польское влияние…»

А в Москве нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин докладывал членам политбюро:

«Польское правительство собирается потребовать от нас независимости Украины. Или мы должны отказаться от Украины, или в результате борьбы за Украину поляки пойдут на Москву, или же надо локализовать борьбу путем немедленного отделения от нас красной независимой Украины».

Украинская армия перешла под польское командование. 7 мая 1920 года объединенные украинско-польские войска заняли Киев. Передовые части 3-й армии Эдварда Рыдза-Смиглого просто въехали в город на трамвае. Симон Петлюра приступил к формированию правительства. Отпраздновать победу в Киев приехал сам Юзеф Пилсудский.

Но польские войска продержались всего полтора месяца и были выбиты из города наступавшей Красной армией. Петлюра с Пилсудским сильно просчитались. Чужеземную армию встретили враждебно.

«На каждом шагу польская речь, то мягкая, тягучая, то хлесткая и трещащая, смотря по наречию, — вспоминал один из киевлян. — Город был полон солдатами в новеньких американских френчах и во всевозможных головных уборах, начиная от обыкновенных фуражек, очень похожих на русские, кончая «рогатувками» — чисто польскими шапочками с квадратным верхом. Вместо знакомых черных двуглавых орлов всюду глаз встречал белого одноглавого, беспомощно растопырившего свои лапки, но имевшего вид героя, грозящего кому-то.

— Настоящий поляк, — говорили у нас про этих орлов. — Почвы под ногами никакой, опоры нет, а он хорохорится.

Солдаты и власти притесняли русских и белорусов, справедливости не стало. На базарах появились кучи солдат, забиравших все, что им нравилось, без денег. И поднялось в народе недовольство. «Этого и при красных не было», — говорили крестьяне».

Польское командование, конечно же, недооценило потенциал Красной армии, которая брала верх в Гражданской войне.

Антипольские настроения в России были очень сильны. 10 мая 1920 года Лев Троцкий выступал в Гомеле на митинге:

— Польская шляхта и польская буржуазия — это из всех дворянских сословий и всех буржуазных классов наиболее циничный, бестолковый, хвастливый, наглый, авантюристический. Польский герб с изображением белого орла — это голова хищника, которая поворачивается и направо, и налево, чтобы клевать и терзать и своих польских рабочих, и украинских, и белорусских рабочих и крестьян. Этот белый орел — он уже весь покрыт кровью. И наша задача — отсечь голову хищному польскому орлу.

Невзлюбили поляков и те, кто бежал от большевиков и надеялся найти приют у соседей. Вот характерное свидетельство:

«Благополучно перешел границу и очутился в Польше. Но жалел, и даже очень жалел, зачем я уехал из России. Стал «кацапом», которого все поляки ненавидят. Прибыл в Варшаву, в общежитие Русского Красного Креста. Опять голодовка и вши… Поляки меня сделали заклятым врагом Польши и всего польского. Дай Бог, чтобы была с ними война, я тогда пойду им отомстить за все свои страдания».

В середине августа Ленин требовал от Реввоенсовета Республики: «С политической точки зрения архиважно добить Польшу. Надо нажать: во что бы то ни стало взять Варшаву в три — пять дней».

Сокрушить польскую армию большевикам не удалось, но и восточная Украина полякам не досталась.

3 декабря 1920 года на квартире Эдварда Рыдза-Смиглого маршал Пилсудский с сожалением говорил:

— Мы должны снова взять Киев и Минск, чтобы объединить Польшу, Украину, Белоруссию и Литву в федерацию и создать унию. К сожалению, сделать этого я сейчас не в состоянии. Польша этого не желает. А кроме того, Польша очень истощена войной. Армия наша переутомлена и бедна. Нет, нам эту задачу не поднять…

28 декабря 1920 года РСФСР и УССР подписали Союзный рабоче-крестьянский договор. Обе республики вступили в хозяйственный и военный союз, объединялись советы народного хозяйства и наркоматы — военных и морских дел, внешней торговли, финансов, труда, путей сообщения, почты и телеграфа.

Самостоятельное украинское государство рухнуло — и не только потому, что Ленин и Троцкий двинули на Украину Красную Армию, а потому, что значительная часть населения Украины, особенно Восточной, пожелала остаться с Россией.

Запоздалая месть

Гражданская война завершилась полной победой большевиков. Но крестьянские восстания продолжались, и у большевистских вождей не было ощущения, что они покорили Украину. Многие украинские политики и историки именуют Голодный мор на Украине — в начале тридцатых годов — актом геноцида, то есть сознательного уничтожения Москвой украинцев. Есть ли основания для таких оценок?

Большой голод стал прямым следствием сталинской политики коллективизации и раскулачивания, что подорвало производительные силы деревни. Зерно потребовалось для того, чтобы расплатиться с огромным внешним долгом. Единственный экспортный товар — зерно. Его гнали за границу — в те месяцы, когда люди умирали от голода. Крестьяне не хотели умирать, не отдавали хлеб, и государство объявило им войну. Сталинское руководство заявило, что хлеб в деревне есть, но враги, то есть кулаки, его прячут.

«Власти фактически действовали как шайка разбойников, которая вторглась в чужую страну, — отмечает известный историк Олег Витальевич Хлевнюк. — Многочисленные документы, которые открылись в последние годы, рисуют ужасную картину насилия над деревней. У голодающих крестьян отбирали последнее имущество и выгоняли из домов».

Украинские крестьяне восстали против колхозов весной тридцатого года, а Сталин трактовал их возмущение, как очередную войну против советской власти. Сталин считал, что хлебозаготовкам мешает «заговор петлюровцев», которые сохранили в подполье свои кадры. Они и саботируют хлебозаготовки. Антикрестьянские настроения вождя усиливались страхом перед активизацией украинского национального движения.

«Украинские крестьяне, — отмечают историки, — находились под двойным подозрением — и как крестьяне, и как украинцы, в то время, как русские крестьяне находились под подозрением только как крестьяне».

На Украине не было того количества хлеба, которое Сталин распорядился собрать. Но вождь ничего не желал слышать. Требовал вести хлебозаготовки любыми средствами.

«Он хотел получить «свой» хлеб, — пишет Олег Хлевнюк, — и Сталина не интересовало, сколько крестьян в результате реквизиций умрет от голода… Крестьянство рассматривалось как реакционная и, в силу своей многочисленности, крайне опасная сила, препятствие на пути социалистического строительства, класс, исторически обреченный на вымирание».

Вот почему государство не оказало голодающей деревне даже минимальную помощь. Но не только на Украине. В распоряжении историков нет документов, свидетельствующих о том, что хлеб забирали для того, чтобы уморить украинцев. Изъятие хлеба обернулось такой же катастрофой и для Казахстана.

Но понятно, почему возникло предположение, что украинцев губят сознательно. Голод на Украине был страшный. Известный писатель Корней Иванович Чуковский осенью 1932 года записал в дневнике:

«Вчера парикмахер, брея меня, рассказал, что он бежал из Украины, оставил там дочь и жену. И вдруг истерично:

— У нас там истребление человечества! Истреб-ле-ние человечества. Я знаю, я думаю, что вы служите в ГПУ, но мне это все равно: там идет истреб-ле-ние человечества. Ничего, и здесь то же самое будет. Я буду рад, так вам и надо!»

27 ноября 1932 года на заседании политбюро Сталин хладнокровно втолковывал товарищам по партийному руководству, как следует объяснять трудности с хлебом:

— Антисоветские элементы из бывших белых офицеров и урядников, из контрреволюционной интеллигенции, кулаков и подкулачников налетают на колхозы и совхозы, как муха на молоко, и занимают такие должности, как должность завхоза, счетовода, кладовщика, члена правления и организуют вредительство и саботаж. Организуют воровство семян, сеют с огрехами, создавая тем самым почву для сорняков, портят машины и тракторы, организуют воровство хлеба во время молотьбы, организуют «черные» ямы и тайные амбары, организуют саботаж хлебозаготовок. Разбить эту банду и вышибить их из колхозов и совхозов — такова задача коммунистов.

И это произносилось не с трибуны, а в своем, самом узком кругу. Малограмотные люди, руководившие страной, или действительно не понимали, что происходит в сельском хозяйстве, или не желали ничего знать.

«В 1933 году многие земляки умерли от голода, — вспоминал Федор Трофимович Моргун, который в более позднее время стал первым секретарем Полтавского обкома и Героем Социалистического Труда. — Погибла моя младшая сестра. Родственники помогли тяжелобольной матери определить нас в детдом. В 1933 году умирали и воспитанники детдома. Умерших хоронили в больших могилах, чаще навалом и голыми».

Украинский прозаик Олесь Гончар пометил в дневнике:

«1933-й — это был геноцид! Пол-деревни выморено голодом за одну весну. Семья Булата-кузнеца, где дети старшие поели меньших… А мои товарищи — одноклассники Кисели из бреусовских хуторов, что несравненные успехи проявляли в математике, — сегодня в школе были, а завтра уже не пришли: умерли оба. А по городам — Торгсины. Галещанская фабрика окорока отправляла на экспорт. Нет, это преступление Сталина, которому нет и никогда не будет оправдания».

22 января 1933 года Сталин велел запретить украинским крестьянам выезжать в другие районы и области за хлебом. Им не продавали билеты. Останавливали на дорогах и возвращали назад.

Прилагали все усилия для того, чтобы никто в мире о голоде не узнал. 19 февраля раздраженный вождь распекал своих подручных Молотова и Кагановича:

«Не знаете ли, кто разрешил американским корреспондентам в Москве поехать на Кубань? Они состряпали гнусность о положении на Кубани. Надо положить этому конец и воспретить этим господам разъезжать по СССР. Шпионов и так много».

12 марта киевские чекисты информировали центр:

«В ряде случаев людоедство переходит даже «в привычку»… В пораженных людоедством селах с каждым днем укрепляется мнение, что возможно употреблять в пищу человеческое мясо. Это мнение распространяется особенно среди голодных и опухших детей».

В мае местные органы госбезопасности и прокуратуры получили секретное письмо ОГПУ, союзной прокуратуры и наркомата юстиции:

«Ввиду того, что существующим уголовным законодательством не предусмотрено наказание для лиц, виновных в людоедстве, все дела по обвинению в людоедстве должны быть переданы местным органам ОГПУ».

Дочь Андрея Андреевича Громыко на всю жизнь запомнила рассказ отца о том, как в те годы будущего министра иностранных дел СССР, а тогда аспиранта Института экономики сельского хозяйства, отправили в командировку на Украину:

«Идет он по дороге из одного села в другое, а навстречу — вереница телег, запряженных лошадьми. На телегах домашний скарб, дети, старухи. Мужик с женой шагают рядом с лошадью.

— Куда путь держите? — спрашивает папа мужика.

— А куда глаза глядят, — отвечает крестьянин.

Деревня разорялась».

Летом 1934 года возник (от отчаяния!) вопрос об импорте хлеба. Но Сталин поставил своих подчиненных на место: какое значение имеет судьба умирающих от голода людей, когда речь идет о его репутации, как главы государства? Отдыхавший в Сочи вождь 30 августа осудил Молотова и Кагановича:

«Импорт хлеба теперь, когда заграница кричит о недостатке хлеба в СССР, может дать только политический минус. Советую воздержаться от импорта. Ячмень и овес надо вывезти, так как нам очень нужна валюта».

На Украине массовая коллективизация и реквизиции хлеба вызвали волну восстаний. В семидесяти трех сельсоветах восставшие крестьяне просто свергли советскую власть. Особые отделы — органы госбезопасности в вооруженных силах — фиксировали пугающий рост недовольства среди украинцев-красноармейцев:

«В частях Украины отмечается национальная рознь между украинцами и великоросами, имеются шовинистические группировки, агитирующие за «незаможнюю Украйну» и стремящиеся дискредитировать партработников, комсостав и Советскую власть».

В Москве были крайне обеспокоены масштабами крестьянского недовольства на Украине. Боялись соседней Польши, которая в Гражданскую войну пришла на помощь независимой Украине.

Сталин писал своему ближайшему помощнику — члену политбюро и секретарю ЦК Лазарю Кагановичу:

«Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. В Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается немало (да, немало) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии».

Мнение вождя обретало силу закона.

Политбюро в 1934 году постановило:

«1) Переселить с западных приграничных районов Украины в восточные ее окраины (Старобельская и т. п.) 7–8 тысяч хозяйств ненадежного элемента.

2) Обязать НКВД выслать в порядке репрессии с западных приграничных районов 2000 антисоветских семейств».

Сталин видел опасность не там, где она была. Агентов польского маршала Юзефа Пилсудского на Украине не было. Но мысль о том, что Москва сознательно угнетает украинцев, будоражила национальные чувства: «А все-таки жаль, что мы не сумели создать свое государство». И эти настроения ещё дадут о себе знать…

А после Гражданской войны, потерпев поражение от большевиков, остатки Украинской галицкой армии и армии Украинской Народной Республики отступили на территорию Польши. Родину покинуло около сорока тысяч человек. Они были интернированы на польской территории и умерли от голода и болезней (свирепствовала эпидемия тифа) в лагере под Краковом. Десятилетия спустя, 1 сентября 2000 года, премьер-министр Украины Виктор Ющенко и глава правительства Польши Ежи Бузек открыли памятник воинам Украинской Народной Республики и другим украинским солдатам на Раковицком кладбище в Кракове. На кладбище больше тысячи украинских могил. Точное количество умерших неизвестно, потому что в конце пятидесятых годов в социалистической Польше украинские военные погребения были уничтожены.

Когда Симон Петлюра и его отряды покидали Украину, его преследовали наступающие красноармейские части:

— Даешь Украину! Смерть петлюровцам!

«Он познал ошеломляющую славу, — писал о Петлюре его соратник. — Его приветствовали, как бога, люди, охваченные экстазом. Но массы бывают неблагодарными и в какой-то момент теряют веру в своего бога».

А Москве казалось, что Петлюра опасен и в эмиграции. В июле 1921 года заместитель председателя ВЧК Иосиф Станиславович Уншлихт докладывал в ЦК партии:

«Стремление Петлюры захватить Украину, а Савинкова — Белоруссию, как начало общего наступления на Россию, не ослабло. Первоначально их военный успех с одновременным восстанием кулацких элементов Украины и Белоруссии может быть сигналом нового открытого похода против нас Антанты».

В реальности Симон Петлюра превратился в никому не нужного эмигранта. Пытался обосноваться в разных городах. В конце концов осел с семьей во Франции. Выпускал еженедельник «Тризуб». 25 мая 1926 года Петлюра был убит в Париже — запоздалая месть за разбойное поведение его армии, за еврейские погромы. Прямо на улице в него стрелял Самуил Шварцбард, тоже эмигрант. Пятнадцать его родственников погибли от рук петлюровцев. Суд присяжных Шварцбарда оправдал. В 1942 году в оккупированной немцами Франции его арестовало гестапо. Он погиб в концлагере.

Когда Виктор Ющенко был президентом Украины, он распорядился поставить в Киеве памятник Симону Петлюре. Исполнить распоряжение городские власти не спешили. Даже поклонники национальной идеи не могут забыть Петлюре, что он, во-первых, привел на Украину иностранные войска — поляков, во-вторых, согласился с тем, что западноукраинские земли станут польскими.

После того, как в июле 1919 года Восточная Галиция вошла в состав Польши, советские руководители поддерживали западноукраинские организации, боровшиеся за самостоятельность. Помогали не только коммунистической партии Восточной Галиции, но и украинским националистам, с которыми еще недавно находились в контрах.

Но теперь объединились ради противостояния общему врагу — Польше.

Занимались этим спецслужбы. 2 февраля 1923 года заместитель главы ведомства госбезопасности Иосиф Уншлихт докладывал в политбюро:

«В связи с переговорами наркомата иностранных дел с находящимися в настоящее время в Москве представителями галицкой группы Петрушевича считаем необходимым указать на нижеследующее:

1) В конце декабря прошлого года по нашему представлению ЦК решил вопрос о финансировании группы Петрушевича отрицательно, исходя из соответственной оценки этой группы, как возможного орудия английской политики.

2) По имеющимся агентурным сведениям Коновалец, являющийся агентом польской разведки, продолжает находиться в тесных отношениях с группой Петрушевича.

Учитывая сложность и остроту международной обстановки и исходя из оценки группы Петрушевича, как возможной агентуры Антанты (связь Петрушевича с Англией, а по линии Коновальца связь с М-м отделом польского Генштаба), считая отношения НКИД с указанными выше представителями этой группы, таящими в себе опасность разоблачения этих отношений и создания для Советской республики если не катастрофического, то, во всяком случае, чрезвычайно затруднительного положения, решительно высказываемся против каких-либо официальных соглашений с группой Петрушевича».

Советские спецслужбы действовали негласно. Но сохранить контакты с украинскими националистами в секрете не удалось.

Министерство внутренних дел Польши 5 марта 1923 года составило отчет, в котором отмечалось, что бывшие «главари Западно-Украинской народной республики» вернулись из Москвы, где получили полную поддержку и деньги.

13 ноября 1923 года политбюро постановило и впредь помогать антипольской деятельности украинских организаций:

«Продолжить субсидировать Петрушевича при условии, если в его штабе будет наш представитель. Повысить его ежемесячную субсидию до 1500 долларов. В дальнейшем повысить субсидию еще больше после его проверки.

Проверить справки Тютюника об его организации в Галиции. В случае его солидности, считать возможным оказание ему материальной поддержки. Поручить это тов. Фрунзе.

В целях проверки всех организаций секретно вводить в них наших людей.

Партийно-политическая и военно-техническая работа в странах с украинским населением должна вестись из Харькова. Общее руководство за Москвой. Секретная дипломатическая и политическая разведка — из Москвы».

Чекисты считали важнейшим направлением закордонной работы дестабилизацию положения в Польше. 2 февраля 1924 года Уншлихт попросил политбюро выделить шесть тысяч долларов на подпольную работу в Галиции. В тот же день политбюро санкционировало передачу валюты чекистам.

Республиканское начальство перебралось из Харькова в Киев только в 1934 году. Это решили в Москве на политбюро:

«Имея в виду необходимость приближения правительства Украины и центрального партийного и советского аппарата к важнейшим сельскохозяйственным районам, какими являются районы, расположенные на правобережье Украины, а также для дальнейшего и быстрейшего развития национально-культурного строительства и большевистской украинизации на базе индустриализации, коллективизации — перенести столицу Украины в Киев, являющийся ее естественным географическим центром».

Часть вторая Организация украинских националистов*

После Гражданской войны украинская интеллигенция пыталась понять, отчего не удалось обрести независимость? Народу не хватило настойчивости и воли? Поэт и прозаик Микола Хвылевой, классик украинской литературы XX столетия, огорченно говорил в двадцатые годы:

— Малоросс боится дерзать.

Национально мыслящие украинцы считали своими врагами не только русских, но и поляков, под властью которых оказалась немалая часть украинского населения. Именно в Польше между двумя великими войнами и зародился воинственный украинский национализм. Самые деятельные и радикальные сторонники освобождения и воссоединения всех украинских земель вошли в Организацию украинских националистов (ОУН*).

Началось с того, что бывший командир сечевых стрельцов полковник Евген Коновалец (в 1919-м он попал в польский плен, когда освободили, перебрался в Чехословакию) в июле 1920 года в Праге создал из эмигрантов Украинскую военную организацию («Украiнська вiйськова органiзаii»). Он готовил теракт против Юзефа Пилсудского в сентябре 1921 года. Но стрелок — Степан Федак — промахнулся.

Процесс консолидации шел медленно. В 1927 году в Берлине объединились Группа украинской национальной молодежи («Групи украiнськоi нацiональноi молодi»), Легион украинской националистической молодежи («Легii украiнськоi нацiоналистичноi молодi») и Союз украинской националистической молодежи («Союз украiнськоi нацiоналiстичной молодi»).

Полковника Коновальца попросили составить программу ОУН*, к которой на первом конгрессе в Вене 28 января — 3 февраля 1929 года присоединилась и его собственная Украинская военная организация. Сверхзадача: создание Украинского суверенного соборного (то есть объединенного, единого) государства. Причем имелось в виду чисто национальное государство, «Украина для украинцев».

Движение страдало от недостатка средств — небогатая украинская эмиграция много пожервовать не могла. Искали щедрых союзников. Пытались найти поддержку у европейских политиков. Коновалец ездил в Женеву, где находилась Лига Наций, рассказывал о тяжком положении украинцев как под польским, так и под советским правлением. Но его речи мало кого интересовали.

ОУН* взяла на вооружение методы террора. Идеологи движения объяснили свою позицию: если легальные, политические методы ничего не дают, подневольный народ имеет право на революционное сопротивление государственному террору.

Главный враг — поляки, поскольку Западная Украина входила в состав Польши. Первоочередная задача — противостояние антиукраинской политике польских властей. А заодно и месть большевикам за подавление национального движения в Советской Украине.

Два боевика — Дмитро Данилишин и Василь Билас убили заведующего восточным отделом министерства иностранных дел Польши Тадеуша Голувко, одного из соратников Пилсудского и бывшего депутата сейма. Они же во главе группы ОУНовцев напали на почтовое отделение.

ОУНовцам нужны были деньги. По примеру российских большевиков создали «летучую бригаду» для проведения экспроприаций.

Нападение оказалось неудачным. Один из боевиков Юрий Березинский застрелился. Данилишина и Биласа поймали и повесили. В последние минуты жизни они вели себя мужественно.

— Да здравствует Украина! — воскликнул с эшафота Билас.

Палач заткнул ему рот. Адвокат, присутствовавший на казни, возмутился:

— Что же вы творите! Затыкаете уста приговоренному к смерти, лишаете его последнего слова. Да есть ли на земле еще такая же страна, как наша!

ОУН* устроила во всей Галиции акции протеста против казни «украинских патриотов»…

ОУНовцы еще тогда, в тридцатые годы, обратили на себя внимание тем, что убивали всех, на кого ложилась тень подозрения в сотрудничестве с польской полицией. Причем судебных заседаний не устраивали. Достаточно было подозрений.

«Зубы рвал у кузнеца»

Кинохроника Степана Бандеру не снимала. Провозглашенное им государство существовало всего несколько дней — и то лишь на бумаге. Насладиться властью он не успел. Немалую часть жизни провел за решеткой — в тюрьме или концлагере — и в подполье, скрываясь под чужим именем.

Наркомат госбезопасности (уже после войны) разослал чекистам его описание, весьма малосимпатичное: «Низкого роста, шатен, волосы редкие — почти лысый, некрасивый, худощавый, верхняя челюсть выдвигается вперед, так, что верхняя губа у него всегда приподнята и видны зубы».

Набросать его портрет можно по фотографиям и рисункам. Для фото он позировал, выбирая выгодный для себя ракурс. Рисунки, выполненные соратниками или поклонниками, — комплиментарные. Каким же Бандера был в реальной жизни?

Невысокого роста, скорее даже маленький. Худощавая фигура аскета. Суровое и неулыбчивое бледное лицо, выдающее внутренние страсти. Холодный огонь в глазах. Беспощадный взгляд фанатика. Он с юности был охвачен национальной идеей и, казалось, только искал врага, чтобы его сокрушить.

Адольф Гитлер приказал посадить его в концлагерь, Иосиф Сталин распорядился уничтожить. Степан Бандера пережил обоих. Неисполненными остались два смертных приговора, вынесенных ему. И все-таки его убили, когда все его высокопоставленные враги либо уже ушли из жизни, либо оставили политическую сцену.

23 января 2010 года в Киеве на торжественном собрании по случаю Дня соборности Украины президент Виктор Андреевич Ющенко заявил о посмертной реабилитации руководителя Организации украинских националистов*. Подчеркнул значение подписанного им акта:

— Этого много лет ждали миллионы украинцев.

Тогда Ющенко присвоил Бандере высокое звание Героя Украины «за отстаивание национальной идеи и борьбу за независимое украинское государство» и наградил его орденом Державы, который вручил внуку Степана Андреевича, который работает на Украине, но имеет канадское гражданство.

Президент Ющенко своим указом постановил, что участниками борьбы за независимость признаются «члены формирований Украинской Центральной рады, Украинской народной республики, Западно-Украинской народной республики, Украинского государства (Гетманата), Украинской военной организации, Организации народной обороны «Карпатская Сечь», Организации украинских националистов*, Украинской повстанческой армии*, Украинского главного освободительного совета…»

Ющенко поручил правительству вместе со Службой безопасности и Национальной Академией наук разработать проект закона «О правовом статусе участников борьбы за независимость Украины в XX веке».

В России указ вызвал протесты и возмущение. Золотая звезда Героя Украины Бандере воспринималась как прощальная зловредная выходка Ющенко. Но на Украине есть те, кто считает указ торжеством справедливости. На Западной Украине поклонников Бандеры предостаточно.

Нам эта картина мира представляется перевернутой. Как же это произошло, что наши соседи выбрали себе в герои Степана Андреевича Бандеру?

В ночь на 23 октября 1933 года Сталину, отдыхавшему в Гаграх, шифртелеграммой из Москвы доложили о теракте Организации украинских националистов* против советских загранработников. Это было дело рук двадцатичетырехлетнего Степана Бандеры.

Он давно задумал убить советского консула во Львове.

«Боевые действия были направлены против польских государственных органов, против национально-политического гнета и полицейского террора польской власти против украинцев, — рассказывал позднее сам Бандера. — Кроме революционной деятельности против Польши как оккупанта был создан второй фронт противобольшевистской борьбы. Этот фронт был направлен против дипломатических представителей СССР на западно-украинских землях, против большевистской агентуры и компартии».

ОУНовцам помог свой человек, который бывал в консульстве. По просьбе Бандеры он составил подробный план помещения и даже набросал портрет консула.

Убить советского дипломата Бандера отправил Миколу Лемика, которого теперь во Львове поминают как героя. Ему было всего восемнадцать лет. Он учился на математическом факультете Львовского университета. Лемик гордился порученным ему делом. Вот одна из черт характера Бандеры, определивших его успех: умение завоевывать сердца и умы молодых украинцев определенного психологического типа. Микола Лемик подчинялся ему беспрекословно. Боевики ОУН* замкнулись в своем кругу. Мир сжался до размеров подпольной организации; если вождь одобрил акцию, значит это правильно.

Бандера дал молодому человеку тридцать злотых, чтобы он купил себе приличную обувь. Лемик был левша. Ему в пиджаке перешили внутренний карман на правую сторону, чтобы он мог выхватить пистолет левой рукой.

Днем 22 октября 1933 года Микола Лемик пришел в консульство. Назвался чужим именем и попросил о приеме. Лемик больше всего боялся показаться трусом или недостаточно надежным членом организации, был намерен доказать свою храбрость и презрение к врагу. Он вошел в консульство, ощущая себя хозяином жизни и смерти. Судья и палач в одном лице.

В тот день прием граждан вел начальник канцелярии консульства Алексей Майлов. Лемик сказал, что пришел за визой: у него в Советском Союзе сестра, она зовет в гости.

— Покажите письмо, — попросил дипломат.

«Сейчасты у меня, кацап, почитаешь», подумал Лемик. Вместо письма он выхватил оружие и застрелил дипломата. Услышав звук выстрела, в комнату влетел дворник. Лемик выстрелил в него — и выбежал из консульства.

Убийцу схватила польская полиция, охранявшая советское дипломатическое представительство. Микола Лемик и не сопротивлялся. Он знал, что молодые украинские националисты будут им восхищаться и станут подражать.

Каганович и Молотов переслали Сталину проект ноты польскому правительству:

«21 сего октября на генеральное консульство СССР во Львове было произведено нападение, в результате которого сотрудник названого консульства — Майлов был убит, а другой сотрудник — Джурай ранен. Это покушение нельзя не поставить в связь с той кампанией, которая уже в течение продолжительного времени ведется в некоторых воеводствах, из них, в частности, во Львове, кампанией, не знающей никаких границ в травле, клевете и науськивании на Советский Союз и имеющей целью возбудить известные слои населения против СССР».

После обеда Сталин из Гагр ответил согласием. Ноту советский полномочный представитель в Польше Владимир Антонов-Овсеенко вручил министру иностранных дел полковнику Юзефу Беку.

На суде Микола Лемик гордо заявил, что застрелил московского представителя в знак протеста против голодомора, устроенного коммунистами на Украине. Его приговорили к смертной казни. Поскольку убийце не исполнилось еще двадцати одного года, заменили пожизненным заключением.

Выстрел в дипломата не был актом отчаяния и протеста беспомощного одиночки, это была продуманная стратегия. Убийство политического врага, внушали боевикам, не только необходимость, но и долг. Не важно, что убит невинный человек. Цель оправдывает средства. Этому принципу Степан Бандера и его соратники не просто молчаливо следовали. Они превозносили террор. Сначала охотились за польскими чиновниками и представителями советской власти, потом националисты взялись друг за друга. В конце концов даже священнослужители попали под жернова жестокой моды.

В честь Степана Бандеры на западе Украины открыты музеи. Я побывал в трех.

Огромный мемориальный комплекс воздвигли в его родных местах.

Степан Бандера родился 1 января 1909 года в селе Старый Угрынов (ныне это Ивано-Франковская область). Мать, Мирослава Владимировна, уйдет из жизни рано, умрет от туберкулеза весной 1922 года, сразу после рождения восьмого ребенка. Но и девочка, названная в честь матери Мирославой, не выжила. У овдовевшего отца осталось на руках семеро детей. Четверо сыновей: Степан, Александр, Василь, Богдан. Три дочери: Марта-Мария, Владимира и Оксана.

Андрей Михайлович Бандера был убежденным националистом. После гимназии он поступил на богословский факультет Львовского университета и стал греко-католическим священником. Мирослава Владимировна происходила из семьи заметных в Галиции людей. Ее отец Владимир Глодзинский был священником, а братья не были обойдены общественным темпераментом.

Галиция тяготилась ролью заброшенной австрийской, а затем польской провинции. Здесь украинская национальная идея обрела воинственные, агрессивные черты. Объяснение, возможно, следует искать в психологии исполненных предрассудками галицийских крестьян, которые во всем видели происки внешних врагов. Да и принадлежность к собственной — униатской, то есть греко-католической — церкви делала обитателей Галиции обособленной общностью.

Когда-то у галицийской украинской интеллигенции был «роман» с Польшей. Возможно, потому что поляки тоже страстно стремились к независимости. Привлекательность Польши состояла в том, что она являлась частью иного, западного мира. Часть украинской знати в пику Петербургу отдавала предпочтение польскому языку и польской культуре. Остался в память об этом монумент великому польскому поэту Адаму Мицкевичу в центре Львова.

И украинский гимн «Ще не вмерла Украша» очень напоминает польский — «Еще Польска не згинела».

Гоголь писал о том, что украинский народ не хотел идти под власть русских царей, потому что «дышал вольностью и лихим казачеством и хотел пожить своей жизнью». Национально мыслящие украинцы мечтали о государственной самостоятельности и ненавидели российскую элиту за то, что Россия не признавала за украинцами этого права. Богдан Хмельницкий, столь любимый в Москве, для многих украинцев — предатель.

История украинской государственности не богата. Княжили Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Даниил Галицкий, Богдан Хмельницкий… И еще вопрос, кем можно гордиться. Богдана Хмельницкого трудно считать героем — у него руки по локоть в крови. В 1648–1649 годах он устроил на Украине чудовищный еврейский погром.

Сохранилось его описание:

«С некоторых сдирали кожу, а их тела скармливали собакам. У других отрубали руки и ноги и бросали на дорогу, где они попадали под колеса телег и копыта лошадей. Многих заживо погребали. Одних детей убивали на груди матерей, а других разрывали как рыбу. Вспарывали животы беременных женщин, вытаскивали неродившихся детей и бросали им в лицо. Некоторым разрезали животы и сажали туда живых кошек, отрубая жертвам при этом руки, чтобы они не могли их вытащить».

Да еще были два с лишним года самостоятельности Украины во время Гражданской войны. Депутатом законодательного собрания недолго существовавшей Западно-Украинской народной республики избрали и отца Бандеры. Так что политические взгляды достались Степану Андреевичу по наследству.

«Я вырос в атмосфере украинского патриотизма и живых национально-культурных, политических и общественных интересов, — писал Бандера в своей автобиографии. — Дома была большая библиотека, часто съезжались активные участники украинской национальной жизни Галичины, родственники и их знакомые. В октябре-ноябре 1918 года десятилетним мальчиком я пережил волнующие события возрождения и строительства украинской державы. С ноября 1918 года нашла семейная жизнь проходила под знаком строительства украинской государственной жизни и охраны независимости».

После того, как польские войска сокрушили Западно-Украинскую республику, вся семья отступила вместе с малочисленной Украинской Галицкой армией. Когда стало ясно, что поляки окончательно взяли верх, в сентябре 1919 года, Мирослава Владимировна с детьми вернулась в родное село Старый Угрынов. Андрей Михайлович присоединился к семье только летом 1920 года. И вновь стал священником.

В Варшаве западно-украинские земли именовали Восточной Малопольшей, не признавали за украинцами права на минимальную автономию. Это породило отчаяние и озлобление среди западных украинцев. Андрея Михайловича Бандеру, несмотря на то, что он священник, польские власти арестуют «за антипольскую агитацию»…

Степана Бандеру в сентябре 1919 года приняли в украинскую гимназию города Стрый. Там жили родители отца, они и заботились о внуке. Подростком он вступил в спортивно-патриотическую организацию «Пласт» (украинские скауты). Состоял в 5-м пластовом курене имени князя Ярослава Осмомысла, затем во 2-м курене старших пластунов «Отряд Красная Калина».

В 1927 году после гимназии вернулся в родное село. Намеревался ехать в Чехословакию — учиться в хозяйственной академии, но не получил заграничный паспорт. Потерял год. Сидел дома, работал в читальне «Просвиты» («Просвещение»), вел любительский театральный кружок и хор. Осенью 1928 года поехал во Львов. Его приняли на агрономический факультет Львовского политехнического института. Он намеревался стать агрономом. Но диплом не получил из-за ареста.

Студент Бандера вовлекся в борьбу за независимое государство. В 1928 году вступил в подпольную ячейку Украинской военной организации полковника Евгена Коновальца. На следующий год присоединился к Организации украинских националистов* и быстро оказался на первых ролях. Его избрали членом краевой экзекутивы (руководства) ОУН*. Он возглавил отдел пропаганды, распространял перевозимые через границу издания на украинском языке.

— Организация украинских националистов*, — убежденно говорил Бандера, — это освободительная политическая организация, которая своими целями, идеями и практической деятельностью разительно отличается от всех других партий. ОУН* сражается во имя всего украинского народа, а не какой-то его части.

Когда 10 апреля 1931 года умер избитый польскими полицейскими студент Львовского университета Степан Охримович, Бандера превратил его похороны в демонстрацию против польской власти над украинским народом. Эта демонстрация сделала молодого Бандеру популярным среди украинского населения.

Его активисты призывали украинское население не покупать водку и табак, поскольку доходы от них поступали в бюджет польского государства. Организовали громкую акцию в школах: ученики-украинцы демонстративно выбрасывали из окон польские гербы, на уроках отказывались отвечать по-польски и кричали учителям-полякам, чтобы они уезжали к себе в Польшу.

В 1932 году двадцатитрехлетнего Бандеру избрали заместителем председателя Организации украинских националистов* — это было признание его заслуг. Особенно соратники оценили убийство ненавистного им польского офицера — начальника «украинского отдела» львовской полиции, которого застрелили ранним утром прямо на улице. После этого Бандера возглавил подполье ОУН* на Западной Украине. Одного из его предшественников на этом посту застрелили, другой умер в тюрьме, третий сидел за решеткой, четвертый уехал за границу…

Степану Бандере было всего двадцать четыре года. Он стал кумиром западноукраинской молодежи. Ради него шли на смерть. С юности его отличали упорство, воля, целеустремленность. Низенький (167–168 сантиметров) и щуплый, он не отличался крепким здоровьем. Вспоминал: «Ревматизмом суставов я болел с раннего детства, часто не мог ходить, в 1922 году провел около двух месяцев в больнице из-за водяной опухоли в колене». Пытался победить болезнь спортом, бегал, плавал и добился своего. Воспитывал волю и стойкость, учил себя противостоять пыткам. Однажды старшая сестра Марта застала его с окровавленными пальцами. Он сам втыкал себе под ногти иголки…

Когда и Западная Украина станет советской, начальники областных управлений госбезопасности получат ориентировку на Бандеру:

«Будучи студентом сельскохозяйственной академии, он, готовясь к возможным репрессиям за проведение активной националистической деятельности, тренировал свою волю — колол себя иглами и так далее. В случаях зубной боли к врачам не обращался, а зубы рвал у кузнеца».

Степан Бандера сознательно отказался от табака и алкоголя. Играл на пианино, гитаре, мандолине, бандуре. Легко сходился с людьми и подчинял их своему влиянию.

Боевики из Организации украинских националистов* мечтали о своем государстве, в котором установят национальную диктатуру, избавятся от поляков, русских, евреев и останутся, наконец, одни! Украина — только для этнических украинцев, остальные народы, живущие рядом, — враги, лишние на этой земле: их надо изгнать или уничтожить.

Летом 1934 года Степан Бандера как краевой проводник ОУН* подготовил в Варшаве самый громкий теракт предвоенного времени — против министра внутренних дел Польши генерала Бронислава Перацкого. Это был ответ на «злодеяния против украинского народа»: министр жестко преследовал украинских националистов. Решение убить министра приняли на тайном совещании в Берлине, в котором участвовали основные вожди ОУН* от Коновальца до Бандеры.

Совершить теракт изъявили желание трое добровольцев-ОУНовцев. Бандера выбрал работавшего в цинкографии Грица Мацейко, псевдоним «Гонта».

15 июня министр Перацкий приехал в клуб. Он вылез из машины и пошел к входу. Грицу Мацейко снарядили бомбой и пистолетом. Бомба — самодельная, изготовленная в краковской химической лаборатории ОУН*, — не сработала. Тогда боевик вытащил пистолет, подбежал к министру и несколько раз выстрелил в Перацкого. Все это произошло на глазах дворника, открывавшего министру дверь.

— Министра Перацкого застрелили! — закричал он и бросился за убийцей вдогонку.

Гриц Мацейко, фантастически хладнокровный человек, как ни в чем не бывало, шел по улице, посвистывая.

— Это он! — кричал дворник на всю улицу.

Только тогда Мацейко побежал. Его пытался задержать охранник, дежуривший у здания японского консульства. Мацейко выстрелил, и тот испуганно отскочил. За убийцей пустился вслед полицейский — его Мацейко ранил. И сумел убежать. Его вывезли в Чехословакию, оттуда в Аргентину.

В ходе массовой облавы польская полиция арестовала Бандеру. Нашли студента-химика, который готовил для Грица Мацейко бомбу. А со студентом работал Бандера… К тому же полиция получила доступ к секретному архиву ОУН*, что позволило следствию установить руководителей подпольной организации. На скамью подсудимых в ноябре 1935 года посадили двенадцать человек, причастных к теракту.

Через много лет, в ноябре 1948 года, в следственной части министерства госбезопасности Украины допрашивали престарелого адвоката Владимира-Станислава Горбового, переданного чекистам польскими коллегами. Он рассказал, что взялся тогда защищать Степана Бандеру по просьбе его отца.

На процессе в Варшавском окружном суде Бандера держался стойко и завоевал славу человека, преданного украинскому национальному движению:

— Вины за собой не признаю. Свою революционную деятельность я считаю исполнением своих обязанностей.

На процессе клеймил не только польскую власть, но и советскую:

— ОУН* выступает против большевизма, потому что большевизм — это система, с помощью которой Москва поработила украинскую нацию, уничтожив украинскую государственность. Большевизм методами физического уничтожения борется на восточно-украинских землях с украинским народом, а именно — массовыми расстрелами в подземельях ГПУ, уничтожением голодом миллионов людей и ссылками в Сибирь, на Соловки. Большевики применяют физические методы, поэтому и мы применяем в борьбе с ними физические методы…

Бандера отказался говорить по-польски. Демонстративно отвечал только на украинском, пока судья не приказал вывести его из зала.

13 января 1936 года его приговорили к смертной казни. Заменили пожизненным заключением, поскольку именно в тот момент польский сейм объявил амнистию. А уже в мае повезли во Львов — на новый процесс в окружном суде. Держали в тюрьме Бригидка. На сей раз два десятка руководителей ОУН* судили за преступную антигосударственную деятельность и теракты. Новый приговор для Бандеры значения не имел — ему все равно предстояло провести за решеткой остаток жизни.

Бандера сидел в трех разных тюрьмах. Трижды объявлял голодовку — одну держал девять дней, другую тринадцать, третью — шестнадцать.

Другие лидеры украинского движения осудили громкий теракт, поскольку убийство министра стало поводом для репрессий против украинцев на территории Польши. Начались аресты «подрывных элементов». Для них в полесской местности Береза Картусская создали «лагерь изоляции», как он именовался в польских документах.

В Варшаве пришли к выводу, что в убийстве министра виновны не только боевики ОУН*, но и все, кто пытается дестабилизировать общественно-политическую ситуацию в стране — «лица, деятельность либо намерения которых дают основание допускать, что с их стороны грозит нарушение безопасности, мира либо общественного порядка». Арестовали поэтому не только украинских националистов, но и польских коммунистов.

Решение принимали административные органы без решения суда. Задержанного доставляли в полицию, где предъявляли извещение об отправке в лагерь. Ни обжаловать решение, ни оспорить…

Правила внутреннего распорядка лагеря в Березе Картусской были скопированы с армейских:

04:00–05:00 подъем, умывание, уборка

05:00–05:30 завтрак, мытье посуды

05:30–06:30 перекличка, рапорт, проверка помещений

06:30–11:30 работа, упражнения

11:30–13:00 обед, мытье посуды, отдых

13:00–17:00 работа, упражнения

17:00–18:00 возвращение на территорию лагеря, перекличка

18:00–19:00 ужин, мытье посуды

19:00–19:15 приготовление ко сну

19:15 отбой

Запрещались разговоры, курение, получение продуктовых посылок. Передвигаться по территории лагеря — только бегом. Кто отставал — били. Кормили впроголодь: жидкий суп и четыреста граммов хлеба в день. В казармах теснота и невыносимый смрад, вечно переполненная параша, выносить которую ночью не позволяли. Задача — физически и психологически изнурять заключенных, чтобы подавить «враждебные антипольские настроения».

В лагере содержалось больше трех тысяч заключенных. За пять лет тринадцать похоронили. Один покончил с собой. Но много больше умерло в больнице в Кобрине, куда отправляли заболевших узников. В 1935 году здесь служили 64 полицейских, в 1937 — 112, в 1938 — 102, в 1939 — 131. Жизнь в казарменных условиях, изоляция от внешнего мира не нравились самим польским полицейским. Не все же рождены палачами. Лагерь действовал до 18 сентября 1939 года, когда немецкие войска разгромили польскую армию и страна стала разрушаться.

Пока Степан Бандера сидел в тюрьме, советские чекисты по-своему позаботились о его карьере. Нарком внутренних дел генеральный комиссар госбезопасности Николай Иванович Ежов распорядился уничтожить признанного главу украинских националистов полковника Евгена Коновальца. За ним охотились и Москва, и Варшава. У Коновальца был литовский паспорт, по которому он с марта 1930 года жил в Женеве. Но в 1936 году его выслали из Швейцарии.

23 мая 1938 года начинавший свою карьеру в разведке будущий генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов в самом центре Роттердама преподнес Коновальцу коробку конфет.

Судоплатов, родившийся в Мелитополе, рано остался без родителей. Совсем юным его взяли в органы госбезопасности на Украине, потом перевели в Москву, в отдел кадров ОГПУ. В 1932 году он приступил к службе в иностранном отделе.

В июле 1935 года агент НКВД в Финляндии представил молодого человека, прибывшего с Советской Украины, членам главного провода (руководства) ОУН* Емельяну Сенику-Грибовскому и Дмитро Андреевскому. Павел Судоплатов выдавал себя за искреннего сторонника независимости Украины.

Не так много людей приходило с той стороны. Судоплатова привели к Коновальцу. Они встречались потом в Париже и Берлине. Судоплатова чекисты устроили на торговый флот, и это прикрытие позволяло ему свободно появляться в европейских столицах.

В тот день они встретились с Коновальцем в центре Роттердама в кафе. Было без десяти двенадцать. Судоплатов страшно торопился, объяснил: нужно возвращаться на судно.

Полковник Коновалец обожал шоколадные конфеты. Коробку московские чекисты начинили взрывчаткой. Судоплатов нес ее в вертикальном положении. Вручая полковнику, повернул, как положено, в горизонтальное. И тем самым привел в действие взрыватель. Через несколько минут, когда Коновалец проходил мимо кинотеатра, взрыватель сработал. Создателя ОУН* буквально разнесло на куски.

Смерть Коновальца открыла дорогу Бандере, который оказался куда более опасным врагом советской власти. Правда, пока он сидел в польской тюрьме, 14 октября 1938 года главой Организации украинских националистов* стал бывший полковник Андрей Антанасович Мельник, который обосновался в Италии под крылышком у Бенито Муссолини. Мельник, инженер по образованию, в первую мировую оказался в плену вместе с Коновальцем. В Гражданскую войну стал начальником штаба сечевых стрельцов. Вместе с полковником Коновальцем участвовал в терактах Украинской военной организации. Поляки на четыре года упрятали его за решетку.

Коновалец и Мельник женились на сестрах, дочках Львовского адвоката Степана Федака. Это была семья с определенными традициями. Сын адвоката Степан Степанович Федак, студент Львовского университета, участвовал в неудачной попытке убить маршала Пилсудского.

Избрание Андрея Мельника главой ОУН* утвердил второй великий сбор (съезд), проходивший 26–27 августа 1939 года в Риме. Бандера ненавидел Мельника, мешавшего ему развернуться. Против Мельника и его «стариков» взбунтовалось молодежное крыло ОУН*. Нетерпеливые и радикально настроенные, в основном студенты, молодые ОУНовцы упрекали немолодого Мельника в робости и недостатке решимости. Те, кто с риском для жизни действовал в подполье, не хотели подчиняться эмигрантам, укрывшимся в Европе.

Они искали волевого и отчаянного человека и увидели вождя в Бандере.

Судьбу Степана Андреевича решил Адольф Гитлер, напав на Польшу 1 сентября 1939 года. Бандера сидел в тюрьме в Бресте, который тогда был польским.

«В первый же день войны город бомбили немецкие самолеты, — вспоминал он сам. — 13 сентября, когда положение польских войск на этом направлении стало критическим из-за опасности окружения, тюремная администрация поспешно эвакуировалась. И я вместе с другими узниками вышел на свободу».

Бандера двинулся во Львов, охваченный определенными надеждами. Но выяснилось, что украинским националистам рассчитывать не на что. Львовская область отошла к Советскому Союзу.

«Во Львове я пробыл две недели, — рассказывал Степан Бандера. — Жил конспиративно, однако в связи с начальной неразберихой пользовался свободой передвижения».

Чекисты его упустили, хотя именно во Львове обосновался со своими подчиненными новый нарком внутренних дел Украины комиссар госбезопасности 3-го ранга Иван Александрович Серов.

«Во второй половине октября 1939 года я покинул Львов, — вспоминал Бандера, — и вместе с братом Василием, который вернулся во Львов из польского концлагеря в Березе Картусской, и с четырьмя другими членами перешел советско-немецкую демаркационную линию окружными дорогами, частью пешком, частью поездом. Прибыл в Краков. Краков стал в этот час центром украинской политической, культурно-просветительской и общественной жизни на западных окраинах украинских земель под немецкой оккупацией».

Обосновавшись в Кракове, он женился. И начал новую политическую жизнь. Под немецкой властью чувствовал себя достаточно спокойно. В ноябре поехал на две недели в Словакию лечить ревматизм. Оттуда двинулся в Вену. Повсюду встречался с оказавшимися в эмиграции деятелями украинского движения. Знакомился или возобновлял отношения. Выяснял, кто чем занимается, кто на каких позициях стоит.

В начале января 1940 года Степан Бандера поехал к Андрею Мельнику в Рим. Уговаривал обновить руководство ОУН*, ввести более стойких и надежных людей и выгнать всех, кого подозревал в работе на польскую полицию.

«Этот разговор ни к чему не привел», — констатировал Бандера.

Тогда он решил сам стать наследником Евгена Коновальца.

Вернувшись из Рима, Степан Андреевич собрал 10 февраля 1940 года в оккупированном немцами Кракове членов ОУН*. Пришли человек сорок. Рассказал о неудачных переговорах с Мельником и получил полную поддержку. 12 февраля молодые активисты, среди которых тон задавали боевики, только что освобожденные из польских тюрем, создали свой Революционный провод и объявили вождем Бандеру.

В марте 1941 года его сторонники созвали в Кракове новый второй великий сбор ОУН*. Делегаты поддержали линию Бандеры на создание независимой Украины путем вооруженной борьбы. Именно тогда одобрили приветственный жест (правая рука поднимается вправо и наискось — чуть выше головы) и формулу приветствия, которой члены организации должны были встречать друг друга:

— Слава Украине!

— Героям слава!

Заодно исключили из организации захватившего власть «вопреки уставу» Андрея Мельника и запретили ему выступать от имени ОУН*.

Считалось, что Коновалец говорил одному из руководителей ОУН* Емельяну Сеник-Грибовскому: после моей смерти организацию должен возглавить Мельник. Но выяснилось, что Сеник все это придумал. Делегаты постановили отказаться от вождистских традиций и избирать главу ОУН* демократическим путем каждые четыре года.

Бандера считал себя наследником Коновальца и главой украинского национального движения. Тех, кто хранил верность полковнику Мельнику, воспринимал как врагов. Сеника-Грибовского, которому Мельник поручит в сорок первом — после ухода Красной армии — провозгласить в Киеве независимость Украины, убьет один из бандеровцев…

Чекисты приходят на запад

В конце января 1938 года Сталин сменил руководство Украины. Перевел из Москвы в Киев первым секретарем республиканского ЦК понравившегося ему Никиту Сергеевича Хрущева. Ему предстояло сыграть немалую роль в те годы, когда на Украине происходили драматические, а то и трагические перемены.

В Киеве новый хозяин республики разместился в особняке на улице Левашовской. Его сын, Сергей Никитич, вспоминал, что окна, выходившие на улицу, закрасили, чтобы прохожим ничего не было видно.

Никита Сергеевич провел свой первый съезд компартии Украины. Завел речь о продовольственном снабжении:

— Перебои с овощами — результат вражеской работы, потому что разве можно допустить, чтобы на Украине не было капусты или огурцов. Ну, кто может поверить, чтобы Украина была без капусты, была без огурцов, была без картошки. Это вообще не укладывается в голове. Когда нам сдавали в ЦК КП(б)У дела, мы спросили старое руководство: как же можно объяснить перебои с овощами. Они вместо ответа вертелись, как все равно карась на горячей сковороде, потому что объяснить это безобразие ничем нельзя. Это только лишь вражеская работа может довести до такого состояния дело с овощами… С помощью ЦК ВКП(б) и лично товарища Сталина, с помощью всего украинского народа мы почистили, очищаем и будем очищать украинскую землю от врагов народа.

8 июня 1938 году новый первый секретарь ЦК Украины выступал на партийной конференции пограничных войск НКВД Украины:

— Товарищи, исключительная любовь в народе к НКВД. Это, товарищи, особенности нашего строя. Везде органы сыска и политического сыска ненавистны, к ним народ питает ненависть, а у нас — исключительную любовь.

Никита Сергеевич сердечно поблагодарил союзного наркома внутренних дел:

— После приезда Николая Ивановича Ежова на Украину, с приходом товарища Успенского в наркомат внутренних дел Украины начался на Украине настоящий разгром вражеских гнезд. Исключительная заслуга органов НКВД, персонально товарища Успенского в деле разоблачения Косиора. Этот пилсудчик проводил от начала до конца все, что ему приказывал Пилсудский, все, что ему приказывала польская банда.

Станислав Викентьевич Косиор до Хрущева был первым секретарем ЦК компартии Украины. В январе 1938 года Сталин перевел Косиора в Москву заместителем главы правительства, а в мае приказал арестовать, в феврале 1939 года его расстреляют.

Разумеется, Хрущев не предполагал, что оба наркома, союзный и республиканский, сами очень быстро перейдут в категорию «врагов народа». Через несколько месяцев рухнула карьера наркома внутренних дел Украины комиссара госбезопасности третьего ранга Александра Ивановича Успенского.

Уже на пенсии Хрущев вспоминал, как в октябре 1938 года позвонил Сталин. Сказал, что имеются данные, согласно которым надо арестовать наркома Успенского. Слышно по ВЧ-связи было плохо. Хрущеву послышалось: не Успенского, а Усенко.

Степан Иванович Усенко был первым секретарем ЦК ЛКСМ Украины. На главного комсомольского секретаря тоже собрали показания, и он ждал решения своей участи.

— Вы можете, — поинтересовался Сталин, — арестовать его?

— Можем.

— Но это вы сами должны сделать, — подчеркнул вождь.

И Сталин повторил фамилию. Тут Хрущев понял, что надо арестовать не комсомольского вожака, а главного чекиста Украины. Впрочем, Степана Усенко тоже со временем расстреляют…

Вскоре Сталин перезвонил:

— Мы вот посоветовались и решили, чтобы вы Успенского не арестовывали. Мы вызовем его в Москву и арестуем здесь. Не вмешивайтесь в эти дела…

Хрущев тем временем поехал в Днепропетровск. Здесь, в обкоме партии, его застал звонок из Москвы, у телефона был Лаврентий Павлович Берия, новый первый заместитель Ежова в союзном наркомате внутренних дел.

— Ты в Днепропетровске, — с упреком сказал Берия, — а Успенский сбежал. Сделай все, чтобы не ушел за границу.

Хрущев успокоил Лаврентия Павловича:

— Ночь у нас была с густым туманом, поэтому машиной сейчас доехать из Киева до границы совершенно невозможно.

— Тебе, видимо, надо вернуться в Киев, — посоветовал Берия.

— Хорошо, все, что можно сделать, сейчас сделаем. Закроем границу, предупрежу погранвойска, чтобы они усилили охрану сухопутной и морской границы.

Александр Иванович Успенский оставил в наркомате записку: «Ухожу из жизни. Труп ищите на берегу реки». Его одежду обнаружили на берегу Днепра. Водолазы сетями и крючьями обшарили весь Днепр и речной берег. Нашли утонувшую свинью, а Успенского не оказалось.

Бывший нарком скитался по стране, но через месяц его все-таки отыскали и через год расстреляли.

Когда Хрущев приехал в Москву, Сталин сказал ему:

— Я с вами говорил по телефону, а Успенский подслушал. Хотя нам объясняют, что подслушать ВЧ нельзя, видимо, чекисты все же могут подслушать, и он подслушал…

Есть и другая версия, видимо, более точная. Разговаривая по телефону с Ежовым, Успенский угадал по его обреченному тону, что дела союзного наркома плохи и надо спасаться, пока не поздно. Знал, что смена хозяина Лубянки влечет за собой и уничтожение прежней команды.

В декабре 1938 года на пленуме ЦК комсомола Украины Хрущев мрачно шутил:

— Товарищи, может ли кто-нибудь укрыться в наших условиях, чтобы его никто не увидел? Куда он укроется, особенно если это ответственный работник — все собаки его знают (смех в зале)… Я иной раз фамилию назвать не могу, потому что не знаю, кто сидит здесь, кто в тюрьме (смех в зале).

Настроения изменились. Глава республики уже не благодарил чекистов, а упрекал за ротозейство и благодушие, за неспособность разглядеть шпионов и предателей у себя под носом. 13 декабря на партийном собрании в республиканском наркомате внутренних дел Хрущев объяснил, почему сам велел арестовать начальника первого отдела НКВД Украины Дальского. Первый отдел — это спецчасть, которая доставляла все секретные документы. Никите Сергеевичу не нравилось, что вокруг него крутится слишком много чекистов, а вдруг кто-то из них замаскировавшийся враг:

— Если будет выстрел, это организовано первым отделом. Враг думает, что я поехал этой дорогой, а я другой поехал. Но первый отдел знает, когда и куда я хожу, и ему легче это сделать. Я бы хотел, чтобы этих людей больше не было. Они говорят, что они меня обслуживают. Ведь Дальский всегда за моей спиной стоял, я его дыхание всегда чувствовал. Я говорил товарищу Бурмистенко, так бы и в морду хотелось дать ему…

Михаил Алексеевич Бурмистенко был секретарем ЦК компартии Украины.

Нового наркома для Украины вместо Успенского долго не могли подобрать, пока не остановились на кандидатуре Ивана Александровича Серова, который в Москве руководил вторым (секретно-политическим) отделом главного управления государственной безопасности союзного НКВД. Подразделение занималось борьбой с антисоветскими элементами, на этом направлении чекисты достигли наибольших успехов.

В десятых числах октября 1938 года в Москве на заседании политбюро, посвященное постановке партийной пропаганды, вызвали идеологических работников с мест. Выступали руководители отдела печати ЦК компартии Украины В.М. Новожилов и отдела пропаганды и агитации Александр Андреевич Неботов. Ситуация в республике заинтересовала вождя.

— В районах газеты должны быть на украинском, — наставительно заметил Сталин. — Вы украинским языком владеете?

— Владею, — уверенно ответил Новожилов.

— А заведующий отделом пропаганды тоже владеет?

— Я читаю, — объяснил Неботов, — но говорить могу не так хорошо. Могу переводить.

— А как, украинская интеллигенция растет? — поинтересовался Сталин. — Мало ее, кажется?

Еще недавно Киев вовсе не жаловался на отсутствие интеллигенции и вялость интеллектуальной жизни. Но усилия партаппарата и чекистов дали свои плоды. Впрочем, под интеллигенцией Сталин понимал аппаратчиков, получивших дипломы о высшем образовании.

— Растет и крепко растет, товарищ Сталин, — успокоил вождя Новожилов.

— Марксистская? — допытывался генсек.

— Даже в отделы печати пришли новые украинские работники, окончившие украинские учебные заведения.

— Если привлекли, конечно, придут, — заметил Сталин. — Но они-то имеют марксистское образование, понимают что-нибудь в марксизме?

— Подготовленных марксистов не назову, — признался Новожилов.

Через два десятилетия после того, как большевики взяли власть, в партийном аппарате отсутствовали люди, понимающие государственную идеологию.

— Но желание готовиться у них есть?

— Желание есть, — заверил хозяина Новожилов.

— Теоретические журналы на украинском языке есть? — задал новый вопрос вождь.

— Выходит «Большевик Украины».

— Все больше перепечатки? — предположил Сталин.

В крупнейшей республике не решались (или некому было?) написать что-то от себя. Действовали проверенным методом: переводили на украинский московские директивные указания.

— В большинстве перепечатки, — подтвердил киевлянин. — Остальные журналы также перепечатывают…

2 сентября 1939 года, на следующий день после нападения Германии на Польшу и начала второй мировой войны, Иван Серов стал наркомом внутренних дел Украинской ССР. И его тут же произвели в комиссары госбезопасности третьего ранга.

В Киеве жизнь связала Серова с первым секретарем ЦК компартии Украины, первым секретарем Киевского обкома и горкома партии Никитой Хрущевым. Поначалу они повздорили. Серов даже жаловался Берии на недоброжелательное отношение первого секретаря Украины к чекистам. Но потом отношения наладились.

Через две недели после переезда Серова в Киев советские войска вступили в войну с Польшей. Западную Украину включили в состав Советского Союза, и органы НКВД ускоренными темпами проводили чистку новых областей от антисоветских элементов. Работу, которую чекисты на территории Советского Союза выполняли уже два десятилетия, на новоприсоединенных областях требовалось провести в сжатые сроки.

Директива, подписанная Берией, объясняла задачи чекистов. Первоочередные: занять все учреждения связи — телеграф, телефонные и радиостанции, почту, государственные и частные банки, казначейства и взять на учет все ценности. Затем: «в целях предотвращения заговорщической предательской работы» арестовать и объявить заложниками крупнейших помещиков и капиталистов, а также «князей и дворян». И, наконец, приступить к созданию агентурно-осведомительной сети в административном аппарате, редакциях газет и на продовольственных складах.

Для непосредственного руководства операциями Иван Серов из Киева перебрался во Львов, культурный и исторический центр Западной Украины.

24 сентября республиканский нарком докладывал Берии:

«Части Красной армии вступили во Львов в 14:00. На главной улице из некоторых домов раздались редкие выстрелы. Войсковые части, очевидно, не предупрежденные о том, чтобы не открывать огня, сразу открыли огонь ружейный и пулеметный. Началась паника на главной улице.

Все бойцы Красной армии стреляют, но большинство не видят цели. Многие стреляют по окнам домов. Не попадая в окна, пули поднимают пыль, и другой боец, принимая эту пыль за дым выстрела, открывал огонь. Никакого руководства со стороны командного состава стрельбой не было. Кто хотел, тот и стрелял.

Вместо того, чтобы заняться сбором боевого оружия сдавшихся поляков, войсковые части занялись устройством себя, предоставляя гражданскому населению растаскивать трофеи. Лица начальствующего состава проходили мимо этих безобразий, не обращая внимания».

Серов живописал Берии появление весьма раздраженных Хрущева и Тимошенко.

Командарм 1-го ранга Семен Константинович Тимошенко возглавил Украинский фронт, созданный для ведения военных действий против Польши. Первый секретарь ЦК компартии Украины Хрущев стал членом Военного совета фронта.

Тимошенко был крайне недоволен работой штаба группы войск комкора Филиппа Ивановича Голикова, не стеснялся в выражениях:

— Надо весь штаб группы расстрелять, видно, что тут сидят сволочи.

Распорядился сосредоточить танковую бригаду на западной окраине Львова. Но выяснилось, что из ста шестидесяти танков на ходу только сорок, остальные отстали. После этого Тимошенко совершенно рассвирепел.

А Хрущев накинулся на начальника особого отдела фронта капитана госбезопасности Анатолия Николаевича Михеева:

— Что вы по тылам болтаетесь? Вам нужно больше работать! Не видно вашей работы. Ни одного расстрелянного!

Михеев стал оправдываться:

— В Золочеве расстреляли двенадцать человек.

Хрущев переключился на наркома:

— Товарищ Серов, я должен вам заявить, что работой НКВД и особым отделом я недоволен!

Уверенный в себе посланец Москвы стал возражать. Хрущев возмутился:

— Ишь ты, гусь какой! Знаем мы, как ваши работники стараются подмять партийное руководство под себя!

Во Львове к Серову присоединился командированный из Москвы первый заместитель союзного наркома внутренних дел Всеволод Николаевич Меркулов. Он тоже столкнулся с Хрущевым, который возмущался:

— Чекисты зазнались! Надев форму, считают, что они уже не подчиняются партии. Таких чекистов нужно одергивать.

Меркулов давно уже привык к почтительно-опасливому отношению решительно всех, в том числе и партийных секретарей. Жаловался Берии на Хрущева:

«О нормальном контакте в дальнейшем между нами не может быть и речи. Я старался держать себя максимально выдержанно и не отвечал на грубости грубостями только потому, что не хотел взять на себя инициативу полного разрыва».

Промахнулся Меркулов. Со временем его расстреляют вместе с Лаврентием Павловичем. А Серова, который сумел поладить с Никитой Сергеевичем, не тронут.

Тогда Меркулов сам руководил выявлением и изоляцией «враждебных элементов».

10 сентября его срочно вызвал Берия:

«Выезжайте в Москву. Возьмите с собой подробные данные о работе оперативных групп, в частности материалы агентурной и следственной работы, а также другие материалы о положении в Западной Украине».

После доклада Меркулов вернулся во Львов с новыми инструкциями: в сжатые сроки изъять врагов и помочь проведению коллективизации и раскулачивания.

Ненависть украинцев к полякам была настолько сильной, что вступление Красной армии на территорию Западной Украины осенью тридцать девятого года прошло спокойно (см. «Отечественная история», № 1/2003).

Красноармейцев встречали цветами как освободителей от польского гнета. Поначалу социальная политика советской власти даже нравилась. Но как только началась ускоренная советизация, настроения изменились.

4 ноября заместитель наркома внутренних дел Украины старший майор государственной безопасности Николай Дмитриевич Горлинский информировал ЦК, что первый эшелон с безработными с Западной Украины доставлен в Сталино (ныне Донецк) для работы на угольных шахтах.

Горлинский бодро докладывал: «Настроение среди прибывших хорошее. В своих выступлениях они подчеркивали благодарность коммунистической партии и Советскому правительству за освобождение от кабалы и угнетения польской шляхтой и за предоставление им человеческих условий жизни и труда».

Звучит как издевка. Из тысячи ста человек горняков было всего пятеро. Остальные, как сказано в записке замнаркома, «служащие и люди так называемых свободных профессий: скульпторы, адвокаты, художники, литераторы, врачи». Что они могли делать на угольной шахте? Безработными-то они стали после прихода Красной армии…

Крестьян оттолкнула насильственная коллективизация. Начались репрессии, массовые высылки мнимых «кулаков». Советская политика стремительно превращала западных украинцев во врагов Москвы.

Известный кинорежиссер и драматург Александр Петрович Довженко в июле сорокового года поехал на Буковину, куда только что вступили советские войска. Делился впечатлениями:

— Народу там, в Буковине, жилось значительно лучше, чем у нас. Когда у нас едешь поездом, то нигде не встретишь радостных лиц, нарядного убранства. Всюду убогость, бедность, придавленность. А там все красочно, весело, приятно.

В его словах звучала горечь:

— Но наши ведут себя плохо. На Западной Украине нас встречали в прошлом году изумительно, а теперь мы довели до того, что там ширится повстанческое движение. Теперь то же самое повторяют в Буковине. Хватают без разбору людей правых и виноватых. Мы туда несем нашу грубость, неделикатность, некультурность. Они удивленно видят, как при нас все разрушается, как все жадно расхватывают вещи.

Слова кинорежиссера старательно фиксировали окружавшие его осведомители. Докладывали своему начальству: «Довженко считает, что Сталин не получает должной информации, что до него многое не доходит. В частности Сталину не рассказывают о всех фактах насилий, грабежа, издевательств, которые допускали наши работники на Западной Украине».

Когда Западную Украину присоединяли, там находился переводчик Молотова молодой тогда дипломат Валентин Михайлович Бережков:

«Началось раскулачивание, насильственная коллективизация, ликвидация частных предприятий и кустарных мастерских… Офицеры и работники различных советских ведомств, нахлынувшие в освобожденные районы, скупали все, что в Москве являлось дефицитом. Мелкие лавочки и кустари разорились. Цены на все, включая и продовольствие, подскочили до небес, а заработная плата у местного населения оставалась прежней. Все это, естественно, вызвало протесты. Начались аресты, жестокие расправы с участниками демонстраций, депортации. Органы госбезопасности занимали в освобожденных районах помещения бывшей жандармерии, что многим украинцам и белорусам, ненавидевшим секретную службу панской Польши, представлялось особенно зловещим».

Именно тогда Организация украинских националистов* стала восприниматься как единственный защитник украинского народа.

Дело «Чума»

23 ноября 1939 года в городе Станиславе (ныне Ивано-Франковск) в только что образованном областном управлении внутренних дел заместитель начальника 2-го (секретно-политического) отдела младший лейтенант госбезопасности Горшков составил справку по агентурному делу «Чума»:

«По делу проходит греко-католическое духовенство и верующий религиозный актив из среды кулачества, бывшей украинской интеллигенции, учительства и адвокатов (всего по разработке проходит двадцать человек).

Установлено, что среди греко-католического духовенства с 1932 года до последнего времени существует клерикальная партия, так называемая «украинско-национальная обнова», в которую входит преимущественно само греко-католическое духовенство.

Характерные особенности греко-католиков состоят в том, что греко-католическая епархия, организованная во Львове, куда входила и Станиславовская епископия, непосредственно подчиняется главе церкви Папе Римскому. Епархия имела к Папе своего постоянного нунция, который по закону посещал Папу Римского каждые три месяца, а письменное руководство осуществлялось через посольство».

Все это чекисты считали составом тяжкого преступления.

Общие оценки подкреплялись конкретными обвинениями:

«Игумен монастыря и настоятель греко-католической церкви города Станиславова Иосиф Иванович Лучинский проводит активную контрреволюционную деятельность».

В чем она состояла?

«Его посетили две монашки, пришедшие нелегально из Германии (с территории бывшей Польши). Получив соответствующую информацию от Лучинского (суть не установлена), монашки убыли в Германию. Лучинский организовал в районе Перемышль (пункты не установлены) переправу, через которую уже переправил ряд видных националистов и священнослужителей. Окружение Лучинского — националисты, члены ОУН*».

По документам областное управление наркомата внутренних дел в Станиславе было образовано лишь в декабре 1939 года. На самом деле чекисты, прибывшие в город вслед за войсками, сразу приступили к работе. Начальником управления еще 6 ноября назначили Савченко, человека резкого и жесткого. Его ждала большая карьера, и его фамилия еще много раз встретится на страницах этой книги.

Сергей Романович Савченко родился в 1904 году в Таврической губернии в крестьянской семье. Окончил четырехклассное земское училище и четыре класса гимназии в Скадовске в 1920 году. Начинал трудовую деятельность переписчиком, ночным сторожем, конторщиком и приемщиком зерна в отделе продовольственного снабжения 6-й армии.

В ноябре 1921 года юного Сергея Савченко взяли в органы госбезопасности — оперативным сотрудником Николаевской губернской ЧК. Несколько месяцев он служил регистратором и делопроизводителем особого отдела по охране границы Черного и Азовского морей Николаевской ЧК. В 1924 году начинающего чекиста послали учиться в Высшую пограничную школу. Он служил в пограничных войсках, прошел переподготовку на курсах усовершенствования Высшей пограничной школы. Его оставили преподавать, а потом вновь отправили на Украину.

Чекисты в Станиславе перегнули палку. Местное население возмутилось. 22 декабря 1939 года народный комиссар внутренних дел УССР комиссар госбезопасности третьего ранга Серов, недовольный неумелыми действиями своих подчиненных, инструктировал начальников областных управлений:

«Имеющиеся в распоряжении НКВД УССР данные свидетельствуют о том, что в Западной Украине церковники и сектанты всех течений активизируют свою организационную антисоветскую деятельность, используя религиозные предрассудки верующих. В условиях Западной Украины агентурно-оперативная работа по религиозникам приобретает особое значение и требует умелого и правильного разрешения агентурно-оперативных вопросов.

В результате неправильного подхода к разрешению вопросов, касающихся религиозников (Станиславская область — Городенский уезд) имеют место массовые волынки верующих, сопровождающиеся резкими антисоветскими выпадами. Духовенство и антисоветские элементы провоцируют массовые волынки верующих путем распространения клеветнических слухов о закрытии церквей, арестах духовенства и т. п. В ряде случаев эти волынки сопровождались избиением руководящего советского и партийного актива (Станиславская область — Комийский уезд, Станиславский уезд).

Под влиянием церковников со стороны отдельных слоев населения выставляются требования о введении религиозной учебы в школах и воспитании молодежи в реакционном духе. Это говорит за то, что, наряду с оперативными мероприятиями в отношении организаторов и зачинщиков, необходимо организовать широкую разложенческую работу среди церковно-сектантского актива.

Необходимо учитывать возможность упорного сопротивления со стороны духовенства, так как в большинстве своем попы и ксендзы в прошлом являлись активными участниками националистических партий, петлюровских банд, офицерами польской армии.

Исходя из вышеизложенного, приказываю:

работу по агентурно-оперативному обслуживанию всех религиозников сосредоточить во 2-х Отделах управления государственной безопасности УНКВД. Оперативные учеты и агентуру передать во 2-е Отделы УГБ».

В Станиславской области Савченко пробыл совсем недолго. Его сменил Алексей Никифорович Михайлов. Он родился в Луганске в рабочей семье. В 1917 году окончил заводскую школу (это все его образование). Чернорабочий на патронном заводе, токарь по металлу в Луганске. В декабре 1925 года начал работать в комсомоле. В ноябре 1928 года его с должности заведующего организационным отделом Луганского окружкома ЛКСМ Украины призвали в армию, служил политруком роты. После демобилизации работал в политотделе машинно-тракторной станции. В мае 1937 года его утвердили секретарем Добропольского райкома партии, в сентябре 1938 — заведующим организационно-распределительным отделом Каменец-Подольского обкома.

А в первых числах 1939 года жизнь Алексея Михайлова коренным образом переменилась. Молодого партработника направили на укрепление органов госбезопасности. 8 января сразу назначили начальником управления Каменец-Подольской области, в марте присвоили спецзвание капитана госбезопасности. В конце года перебросили в Станислав.

Народный комиссар внутренних дел Украины Серов устроил выволочку Михайлову:

«Докладной № 1505075/2 Вы сообщаете, что в селах Подбережье, Гошеве, Газиеве, Тяпчи и др. вашей области церковники греко-католической ориентации под руководством служителей культа открыто проводят вражескую работу, распространяют провокационные слухи о появлении всевозможных чуд, организовывают религиозные шествия и среди верующих распространяют антисоветскую пораженческую агитацию.

Эти факты говорят за то, что Вами недостаточно поставлена агентурно-оперативная работа по церковникам, нет глубокой разработки подучетного униатского элемента, в связи с чем Вы не могли своевременно вскрыть и предотвратить провокационные действия церковников. В целях пресечения контрреволюционной деятельности церковников предлагаю задокументировать факты антисоветской деятельности и при подтверждении их арестовать».

Центр чекистской работы против униатской церкви переместился во Львов, где находился митрополит Андрей Шептицкий. Чекисты всегда занимались разложением церкви. Но глава униатов еще и однозначно воспринимался как злейший враг советской власти, который должен быть устранен. Вопрос состоял только в том, как это устроить.

На основании агентурных материалов на Лубянке составили справку:

«Митрополит граф Шептицкий ведет по-прежнему всю организационную работу. Многие страдают материально и затрудняются выплатить налоги, но работа кипит.

Священники, оставшиеся на месте, очень разнообразны. Большинство из них смелые и верные слуги, исполняющие со рвением свой долг и решившие стоять на посту до конца. Но много и таких, которые, просто не имея возможности бежать, остались прикованными к месту злой судьбой и живут в страхе за каждый новый день, стараясь как можно меньше проявлять свою активность в борьбе за церковь.

Были и такие, которые покинули места (таких довольно много) и пробиваются на государственную службу. Во Львове такие примеры встречаются очень часто. Например, многие студенты служат в госучреждениях — аптеках, банках, библиотеках. Некоторые из них в то же время продолжают учебу у Шептицкого.

По данным Шептицкого есть и отступники веры — многие монахи из-за страха женились, чтобы доказать советским властям, что они не монахи. Но большая часть работает бодро и храбро и на съезде у Шептицкого собирается каждую неделю около ста человек дельного духовенства. Шептицкий объясняет опасность разрухи, к которой ведет коммунизм, отсутствие организации, неспособность к систематическому труду. Это все временно, по его мнению, скоро придут немцы, а пока держитесь».

31 декабря 1939, в последний день уходящего года, начальник 5-го отделения 2-го отдела управления госбезопасности Львовского управления младший лейтенант госбезопасности Черпаков составил документ, который будет иметь большие последствия:

«Рассмотрев материалы на:

Шептицкого Андрея Ивановича, 1865 года рождения, митрополит греко-католической церкви, украинец, проживает на площади Святого Юра, 5;

Куницкого Леонтия Теофиловича, 1876 года рождения, священник-прелат, украинец, проживает на площади Святого Юра, 5;

Бучко Ивана Григорьевича, 1891 года рождения, епископ, украинец, проживает на площади Святого Юра, 5;

Будка Никита Михайлович, 1877 года рождения, епископ, украинец, проживает на площади Святого Юра, 5, кв. 15;

Ковальского Александра Дмитриевича, 1885 года рождения, священник-прелат, украинец, проживает на площади Святого Юра, 5, кв. 7;

Лаба Василий Михайлович, каноник, 1887 года рождения, украинец, проживает на площади Святого Юра, 5, кв. 10;

Каштанюк Антон Трифонович, священник, 1891 года рождения, украинец, проживает по ул. Балонова, 3, кв. 5;

Дьякова Леонтия, адъютант Куницкого, — нашел, что выше указанные лица ведут антисоветскую деятельность, используя при этом религию. Постановил: на всех выше названных фигурантов завести агентурное дело под кличкой «Ходячие».

Постановление утвердил начальник 2-го отдела УГБ УНКВД по Львовской области старший лейтенант государственной безопасности Дроздецкий. Ему, человеку вообще без образования, поручили бороться с униатской церковью.

Павел Гаврилович Дроздецкий родился в крестьянской семье в Витебской губернии. После Гражданской войны устроился конторщиком на железной дороге, но быстро пошел по комсомольской линии. После армейской службы заведовал складом в «Союзтрансе» в Ленинграде. В октябре 1930 года Дроздецкого взяли в полномочное представительство ОГПУ Ленинградского военного округа, так началась его чекистская карьера. В ноябре 1939 года его перебросили во Львов.

Автор этих строк считает необходимым так подробно представлять действующих лиц этой драмы, потому что их биографии, особенно уровень образования, сами по себе очень многое объясняют.

Львовское управление тоже формально было образовано в декабре 1939 года. Но уже с сентября в области действовала оперативная группа. 26 февраля 1940 года львовское управление возглавил Сергиенко — еще одна по-своему «историческая» фигура.

Василий Тимофеевич Сергиенко родился в семье сапожника в Харьковской губернии. Окончил три класса городского приходского училища. Работал учеником печатника, резчика на картонажной фабрике, грузчиком, чернорабочим. Заведовал магазином при спиртоводочном заводе, затем вступил в партию и стал секретарем заводоуправления спиртоводочного завода в Мариуполе.

В июле 1927 года его взяли фельдъегерем в аппарат госбезопасности. На следующий год — помощник уполномоченного секретного отдела. Несколько лет трудился в Харькове, пока в феврале 1938 года его не взяли в Москву. В декабре определили в следственную часть НКВД. Хотя даже начального юридического образования он не получил. Руководствовался мнением начальства.

Именно старшему лейтенанту госбезопасности Сергиенко поручили подписать постановление о привлечении к уголовной ответственности недавнего наркома внутренних дел знаменитого Николая Ивановича Ежова, которого ждал расстрел.

После дела Ежова, в сентябре 1939 года, Сергиенко стал начальником следственной части главного управления госбезопасности НКВД. А через полгода, 26 февраля 1940 года, его перевели в Киев заместителем наркома внутренних дел Украины и одновременно утвердили начальником важнейшего Львовского областного управления.

В Москве работой против церкви ведал 2-й (секретно-политический) отдел главного управления госбезопасности союзного НКВД. Руководил им комиссар госбезопасности 3-го ранга Павел Васильевич Федотов, заметный в истории Лубянки человек, будущий начальник и разведки, и контрразведки страны.

7 апреля 1940 года он получил докладную записку «О церковных формированиях в Западных областях Украины». Все документы цитируются по оригиналу — без исправления грамматики, пунктуации и стиля их составителей:

«В результате проведенной работы установлено, что на территории Западных областей Украины имеются три основных церковных ориентаций:

1. Римо-католитическая, объединяющая исключительно верующих польской национальности.

2. Греко-католическая (украинские униаты).

3. Православная церковь

Греко-католическая ориентация имеет три совершенно самостоятельных епархии — Львовская, Станиславская и Перемышльская.

Установлено, что каждая из епархий совершенно самостоятельна и непосредственно связана с Римом. Главой греко-католической церкви в Западных областях Украины является митрополит Шептицкий Андрей, находящийся в непосредственном подчинении папы Римского. По заданиям польского правительства Шептицкий проводил активную работу по католизации украинского населения.

Центр Львовской епархии находится в городе Львове, в состав которой входит 1200 греко-католических церквей, три монастыря и духовная семинария. Шептицкий является украинским националистом, пользуется большим авторитетом среди верующих в Западной Украине и Галиции, где его считают «духовным вожаком». Ближайшим помощником Шептицкого является епископ Бучко Иван.

В Станиславскую греко-католическую епархию входят 811 церквей, 73 молитвенных дома. Руководит Станиславской епархией епископ Хомышин Григорий, 1867 года рождения, и епископ Лятишевский Иван, 1879 года рождения.

Перемышльская епархия с центром в городе Перемышле Дрогобычской области насчитывает 810 церквей и 9 монастырей. Епископом Перемышльской епархии является Коциловский.

Между греко-католическими епархиями имеются трения по вопросу обряда. Львовская епархия больше ориентируется на восток, а Станиславская и Перемышльская — на запад. Это разногласие в униатском движении возникло еще в момент окончания империалистической войны.

Станиславская и Перемышльская епархии под давлением бывшего польского правительства настаивали на том, чтобы служители культа были не женаты, то есть по принципу ксендзов, и служения в церкви проводили на латинском языке, как и в костелах. По этому вопросу имелись разногласия с Львовской епархией, так как митрополит Шептицкий проявлял тенденции к автокефальной украинской церкви униатского толка.

В Львовской епархии в начале 1939 года существовала церковная группировка, во главе которой стоял священник Шептицкий Климентий (брат митрополита Шептицкого Андрея), которая ставила вопрос об украинизации униатской церкви, отхода от унии и создании так называемой «Украинской народной церкви». В эту группировку входили священники Львовской епархии Ковальский, Костельник, Притма и другие. Митрополит Шептицкий намечался главой самостоятельной украинской церкви и был осведомлен о наличии этой церковной группировки.

Во Львове на этой почве возникла вторая группировка из духовенства монастыря «Васильянов», которая была против Шептицкого Климентия, примыкала к Станиславской епархии, возглавляемой Хомышиным, и стояла за католизацию украинского населения. В городе Станиславе активно разрабатывается контрреволюционная группа, руководимая епископом Хомышиным. В состав группы входят греко-католическое духовенство, религиозный актив из среды кулачества и антисоветски настроенная часть украинской интеллигенции (агентурное дело «Чума»).

Продолжаем работу, которая будет направлена на подготовку разложенческой работы среди верующих и вскрытия организованной контрреволюционной деятельности среди церковников. С целью компрометации видных чинов католического духовенства подбираем материалы об их бытовом разложении».

Записку в Москву подписал заместитель наркома внутренних дел УССР старший майор государственной безопасности Николай Дмитриевич Горлинский.

Его родители умерли, он воспитывался в детдоме. В 1917 году окончил церковно-приходскую школу. В апреле 1920 года Николая Горлинского взяли рассыльным в уездную ЧК Ахтырки. Окончил вечернюю партийную школу и стал оперуполномоченным ГПУ в Конотопе. В марте этого же года его отправили в Центральную школу ОГПУ. Несколько лет служил на Украине. В июле 1937 года его перевели в Москву. А в декабре 1938 года Горлинского вернули на Украину — вторым заместителем наркома внутренних дел Украины. 14 марта 1940 года произвели из капитанов госбезопасности, минуя одну ступень, сразу в старшие майоры.

22 августа 1940 года Горлинского вернули в Москву. Вершиной его карьеры был пост начальника Ленинградского управления, но в 1951-м он впал в немилость. Служил в главном управлении лагерей, что в чекистском ведомстве считалось ссылкой. В 1954-м его уволили из КГБ «по служебному несоответствию». Он лишился звания генерал-лейтенанта «как дискредитировавший себя за время работы в органах госбезопасности и недостойный в связи с этим высокого звания»…

«Недостаток агентурной мысли»

Начальник 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР Павел Федотов инструктировал начальника Львовского управления Сергиенко:

«Учитывая, что по линии Ватикана митрополиту Шептицкому в настоящее время поручено руководство всеми католическими организациями на территории Западных областей УССР, БССР и в Прибалтике, обратить внимание на разработку Шептицкого и его ближайшего окружения. В процессе разработки выявлять каналы связей Шептицкого и католиков с закордоном».

Сергиенко расписал бумагу своему подчиненному:

«т. Баранов. Все, что было сделано по внедрению в резиденцию Шептицкого, оказалось недостаточно эффективным, и почти ничего не предпринято в части внедрения к католикам и, особенно, к иезуитам. Видимо, в этом направлении мы недостаточно решительны и страдаем недостатком агентурной мысли.

Зайдите ко мне с Бриккером, заслушаем его и наметим ряд мероприятий. Настало время, когда крайне необходимо и неотложно поставить вопрос в законодательных инстанциях о порядке регистрации пятидесятки религиозных общин, учета культового имущества и регистрации служителей культа, то есть все, что делается уже многие годы в восточных областях СССР».

Баранов переслал московское послание непосредственному исполнителю — Константину Алексеевичу Бриккеру:

«т. Бриккер. Переговори со мной».

В Москве составили план агентурно-оперативных мероприятий по греко-католической (униатской) церкви. Перед чекистами на Украине поставили масштабную задачу — устранить униатство из жизни республики:

«В настоящее время униатская церковь, объединяющая потрем епархиям 2821 приход, 11 монастырей и 3 монашеских ордена («васильяне», «студиты», «редемптористы»), представляет из себя сильный оплот реакционных влияний Ватикана и украинских националистов. В этих условиях необходимо проведение следующих агентурно-оперативных мероприятий, направленных на разложение униатской церкви и подрыв ее влияния:

1. Организация раскола униатской церкви путем использования существующих противоречий между сторонниками так называемого западного и восточного обряда.

2. Дискредитация руководителей униатской церкви в глазах верующих путем обнародования фактов их бытового разложения, нарушения канонических законов и злоупотреблений в делах управления церковным имуществом.

3. Организация среди униатов течения за отрыв от Ватикана и создание «независимой» униатской церкви.

4. Активизация православных церковников на борьбу за присоединение униатов к православной церкви».

11 января 1941 года план утвердил Лаврентий Павлович Берия.

Прочитав разработанный в Москве план, республиканский нарком Серов передал его для исполнения капитану госбезопасности Дроздецкому, который к тому времени получил повышение — стал начальником 2-го отдела НКВД УССР. Он отвечал теперь за борьбу против униатской церкви уже во всей республике.

С одной стороны, чекисты искали людей, которые могли бы внести раскол в церковный мир, с другой, начали наступление на ключевые фигуры униатской церкви.

31 января 1941 года начальник управления НКВД по Станиславской области Михайлов отправил Дроздецкому докладную записку:

«От имени отдела культов по повестке был вызвал в здание облисполкома епископ Станиславской епархии Хомышин Григорий Лукич. Беседа велась лично с Хомышиным, в которой приняли участие начальник УНКВД Михайлов, начальник 2-го Отдела УГБ Черепенин и начальник 2-го отделения 2-го отдела УГБ Шмулевич».

Хомышину заявили, что отдельные священники нарушают Советскую Конституцию, причем привели в пример один из районов Станиславской области, подведомственный Львовскому митрополиту Шептицкому. Хомышин ответил, что готов призвать к порядку любого священника, нарушающего конституцию, но не в праве вмешиваться в дела района, входящего во Львовскую митрополию.

Воспользовавшись его словами, перед Хомышиным поставили вопрос об изменении структуры епархии — в соответствии с новым административным делением области. Он заявил, что этот вопрос может разрешить только Рим. Он бы не возражал против присоединения к его епархии районов, относящихся к Львовской митрополии, однако сделать этого не может, пока не получит письменного предписания из Рима.

Хомышину разъяснили, что структура епархий была узаконена в свое время правительством, и поэтому этот вопрос является чисто административным, и органы советской власти имеют право в него вмешиваться. Епископу предложили как «советскому гражданину» подчиниться требованиям власти.

— Как хотите, так и поступайте, — ответил Хомышин. — Без Рима я ничего делать не стану. Ваши намерения будут выражать насилие над религией.

«Хомышин в беседе с нами вел себя нахально, — доложил начальник управления, — и в тоне ответов выражал свою враждебность к Советской власти. Настоятельно попросил, чтобы беседу с ним прекратили и отпустили его домой. Таким образом, наша беседа с Хомышиным нужных нам результатов не принесла».

Этот разговор окажется для епископа фатальным. Раз не желает идти навстречу советской власти, он — лицо нежелательное.

Чекисты выявили еще одну возможность — сыграть на недовольстве материальными трудностями в среде высшего духовенства.

Агент доносил о порядках в епархии: все деньги, которые приносят священники, Хомышин хранит у себя в столике, в запертом ящике, ключи от которого всегда носит при себе. Своему помощнику Ивану Юлиановичу Лятышевскому выделяет определенную сумму — больше трехсот рублей в месяц. Лятышевский недоволен. Считает, что Хомышин дает мало. Словом, епископом недоволен.

Прочитав докладную записку начальника областного управления из Станислава, Дроздецкий инструктировал Михайлова, что в отношениях с Хомышиным нужно проявить настойчивость. Вновь вызвать в облисполком, разговаривать решительно и объяснить, что он несет полную ответственность за деятельность всех приходов униатской церкви, находящихся на территории Станиславской области. А если он станет объяснять, что часть приходов ему не подчинены, то органы советской власти не примут это во внимание. А параллельно с этим через финансовые органы обложить дополнительным налогом духовенство униатской церкви, в том числе и самого Хомышина.

19 февраля 1941 года Михайлов доложил Дроздецкому, что епископа вторично вызвали в облисполком. Прислали повестку из отдела культов. Беседовали с ним сотрудники 2-го отдела управления госбезопасности. На сей раз чекистам показалось, что Хомышин разговаривал с ними более охотно.

Хомышину заявили, что органы советской власти желают, чтобы он возглавил все церковные приходы в Станиславской области. Изменение структуры епархии в соответствии с административным делением области улучшат взаимоотношения власти с церковью. Тогда его просьбы могут быть разрешены.

Хомышин заявил, что он сам этого вопроса разрешить не может. Тогда ему предложили обратиться к митрополиту Шептицкому. Епископ ответил, что поскольку вопрос принципиален, он просит дать ему подумать пару дней.

Сославшись на болезненное состояние, попросил в следующий раз прийти к нему на квартиру.

17 февраля начальник 2-го отдела УГБ Черепенин и начальник 2-го отделения Шмулевич посетили квартиру епископа Хомышина. Сразу отметили, что настроение Хомышина переменилось. На вопрос, к какому выводу он пришел, Хомышин ответил, что в тот раз был растерян, потому пообещал изменить свое мнение. Однако, посоветовавшись со своим помощником, остался при старом мнении, и согласиться с требованиями власти не может. Заявил, что готов к любым лишениям…

Областное управление доложило:

«Через финорганы договориться о дополнительном обложении священников, обслуживающих по несколько церковных приходов и лично епископа Хомышина. Третий раз вызвать в Облисполком епископа Хомышина. Сказать, что его нежелание согласиться с нами является выражением его враждебности по адресу Советской власти. Просим сообщить Ваши соображения. До получения от Вас ответа от проведения в жизнь намеченных мероприятий мы воздержимся».

На Западной Украине чекисты столкнулись с непривычными для них открытыми проявлениями протеста. Советская власть только установилась. И люди не успели понять, с кем имеют дело.

Начальник управления по Дрогобычской области капитан госбезопасности Иван Иванович Зачепа информировал Москву и Киев, что духовенство униатской церкви «активизировало свою антисоветскую деятельность, использует церковь как трибуну для проведения вражеской работы».

В селе Лаврове Стрелковского района священник Белан во время проповеди в церкви заявил:

— Не упускайте церковь, ибо пришли враги, которые хотят уничтожить церковь и религию, их агитация будет короткое время, их скоро не станет, а церковь будет вечно жить.

В селе по случаю церковного праздника собралось до ста пятидесяти человек верующих. Они направились к церкви через территорию воинской части. Командование предложило пойти в обход, то есть через двор колхоза. Но секретарь райкома партии Линник бросил реплику:

— И там вас не пропустят.

Тогда верующие взломали ворота воинской части и прошли в церковь.

В Судово-Вишнянском районе в отделение милиции вызвали священика села Волосково Николая Ивановича Мацюка. Вместо Мацюка явилась делегация — четырнадцать человек — с требованием прекратить уголовное преследование. У дома Мацюка установили круглосуточное дежурство церковного актива, чтобы помешать его аресту. Мацюк велел в случае ареста звонить в колокола и поднять все население на ноги.

Начальник областного управления доложил:

«В городе Стрий священник Лещинский и другие через «сестру» церковного братства Ольгу Богинскую подыскали не вполне нормальную девушку для инсценировки «чуда». Девушка является дочерью рабочего-алкоголика, находилась в сильной нужде, отец систематически ее избивал, после чего она заболела эпилепсией. Эта болезнь сопровождается тяжелыми припадками. Воспользовавшись этим, Богинская распространила слухи о том, что эта девушка пользуется особой «божьей» благодатью и делает «божьи» чудеса, появляющиеся неестественным образом.

Митрополит Шептицкий прислал в город Стрий «комиссию» из священников и Святогорского врача, которая признала девушку здоровой и припадки назвали «экстазами» — явления, которые человеческий разум не может определить. В декабре 1940 года девушка, находясь в «экстазе», выступила перед верующими и заявила:

— Украинский народ избран Богом для большой миссии, его терпению придет конец — терпеть осталось недолго, терпящие будут вознаграждены созданием свободной Украины».

В феврале 1941 года НКВД поделили на два наркомата — внутренних дел и государственной безопасности. Наркомом внутренних дел остался Берия, он ведал милицией, пожарными, пограничниками и системой лагерей, работавшей на промышленность.

Наркомом госбезопасности Сталин назначил недавнего заместителя Берии Всеволода Николаевича Меркулова. Ему достались разведка и контрразведка, секретно-политическое управление, следственная часть.

Дрогобычское управление получило ответ из наркомата госбезопасности: священника Белана не арестовывать, так как он пользуется большой популярностью среди верующих; пока что взять в активную разработку. Взять в разработку также «священника Лещинского, «сестру» церковного братства Багинскую и активную церковницу Волошину Ольгу». А вот священника села Волосково Судово-Вишняковского района Николая Мацука готовить к аресту.

Предпринимались попытки наладить негласное сотрудничество со священнослужителями, иначе говоря, завербовать. Но мало кто соглашался.

Начальник УНКГБ по Дрогобычской области капитан госбезопасности Зачепа 12 марта 1941 года доложил начальнику секретно-политического управления НКГБ УССР Дроздецкому, что канцлер Перемышльской епархии Николай Иванович Грицеляк изъявил согласие выполнять поручения чекистов, за что ему обещали облегчить участь его сына, содержащегося под стражей за деятельность в ОУН*.

Но при следующей встрече Грицеляк категорически отказался от взятых на себя обязательств, сославшись на свои религиозные убеждения. Заявил, что религия для него превыше всего и сами встречи с представителями НКВД противоречат его духу и взглядам.

Дрогобычское управление сообщило:

«Таким образом, в лице Грицеляка мы встретили убежденного врага Советской власти, подлежащего репрессии вместе с сыном. На последнего заканчиваем дело и отправляем его по подсудности. На Грицеляка собираем дополнительные данные о его антисоветской деятельности, составляем справку и направляем Вам на санкцию».

Чекисты жаловались, что налоговая политика в отношении служителей культа не дает эффекта. После получения извещения об уплате налога священники во время богослужения обнародовали суммы налога и просили верующих заплатить за них, угрожая в противном случае оставить приход. Верующих это не располагало к советской власти.

Через неделю, 19 марта 1941 года, Дроздецкий ответил Зачепе:

«Поскольку Грицеляк отказался от взятых на себя обязательств по сотрудничеству с нами, заявив решительный отказ в силу своих «убеждений», — дальнейшую связь с ним прекратите. Следственное дело на сына Грицеляка заканчивайте и направляйте по подсудности. Рекомендуем от сына Грицеляка получить письмо, адресованное матери, в котором последний в резкой форме осуждал бы отца и посылал бы ему проклятие за нежелание походатайствовать за него. Письмо сохраните для дальнейшей комбинации, о чем будут даны нами соответствующие указания».

Методика, испробованная не раз. Арест сына или дочери, чтобы иметь возможность влиять на интересующего госбезопасность человека. Вне зависимости от того, удавалась вербовка или нет, судьба детей, ставших заложниками, как правило, складывалась трагически. Расстрел или лагерь.

Наркомат госбезопасности рекомендовал областным управлениям через финансовые органы разъяснить духовенству, что налоги они должны платить сами. Если это станут делать за них верующие, то им придется платить в двойном размере. Параллельно через органы милиции выписывать штраф за незаконные сборы с населения…

Работа против униатской церкви прервалась из-за войны.

Украинцы в кракове

Разгром и оккупация Польши осенью тридцать девятого стали праздником для украинских националистов: враг повержен и унижен! Подпольная пресса ОУН* торжествовала: «Бог покарал Польшу за издевательства над украинским народом, за узников Березы Картусской, кампанию полонизации и террор против нашего народа на Западной Украине».

На оккупированной территории ОУНовцы оказались в привилегированном положении. Учитывая ненависть украинских националистов к полякам, евреям и русским, немцы формировали из них подразделения вспомогательной полиции. Нацистская Германия неслучайно проявила интерес к украинцам. В Берлине исходили из того, что они понадобятся в будущей войне с Советским Союзом.

Нарком внутренних дел Украины комиссар госбезопасности 2-го ранга Серов переслал в союзный наркомат донесение о положении украинцев в оккупированной Польше:

«Украинцы принадлежат к гражданам первой категории. Им выданы специальные удостоверения личности, отличающие их от остального населения; пищевые карточки, по которым они получают такие же нормы, как и немцы; они свободно могут ездить вагонами, поездами и автомобилями, предназначенными для немцев. Все украинское население настроено прогермански. Ожидает той минуты, когда Гитлер освободит всю Украину».

26 января 1940 года Серов обратился в Москву — к заместителю наркома внутренних дел СССР по кадрам комиссару госбезопасности третьего ранга Сергею Никифоровичу Круглову. Сообщая об активизации «за границей украинской контрреволюции», просил санкционировать расширение штатов.

Серов считал необходимым создать в западно-украинских областных управлениях НКВД отделения (семь — девять оперативных работников), которые сосредоточились бы на разработке украинской эмиграции по ту сторону границы.

Для советской разведки не было секретом, что оккупационная администрация позволила учреждать в Кракове украинские культурно-просветительские организации. Объединения, которым покровительствовали немцы, насчитывали пятьдесят тысяч человек. Издавались украинские газеты, открылись школы с преподаванием на украинском языке.

6 августа 1940 года Серов отправил спецсообщение Берии:

«Арестованный курьер Краковского провода ОУН* Глущишин показал, что основной задачей Краковского центра ОУН* в настоящее время является накопление ОУНовских кадров путем проведения широкой вербовочной работы на территории СССР. Руководство ОУНовскими комитетами на территории западных областей Украины осуществляется из-за кордона через эмиссаров и курьеров, перебрасываемых со специальными инструкциями и заданиями.

Перехваченного ОУНовского курьера пытались перевербовать. Но чекисты столкнулись с невероятным фанатизмом украинских националистов, готовых умереть, но не служить врагу.

В справке, сохранившейся в архиве ведомства госбезопасности, сказано:

«Глущишин назвал ряд лиц и явочных квартир ОУНовской организации на территории западных областей. Исходя из того, что Глущишин внушал доверие, некоторые его данные были перепроверены и подтверждены. Он из-под стражи был освобожден».

Глущишин в Дрогобыче взял билет до города Стрий. Чтобы проверить, ведется ли за ним наблюдение, вышел в поле и лег в траву. Установил, что за ним наблюдают. Вернулся на вокзал, а по дороге пытался бежать. Но его задержали. Глущишин высказал чекистам:

— Я вашу работу знаю, на этой работе я был десять лет и за это получал пятьсот злотых.

На допросе подтвердил, что намеревался бежать за кордон. Отказался от всех показаний. В камере несколько раз пытался покончить жизнь самоубийством.

В августе 1940 года Серов отправил Берии итоговый доклад о деятельности ОУН*. Доложил, что руководство ОУН* с помощью немецкого командования формирует из украинской националистически настроенной молодежи военизированные отряды.

Нарком отметил, что немецкие власти создали ОУНовцам привилегированное положение:

«а) Назначение украинских националистов на административные должности, как тб: бургомистрами, волостными и сельскими старостами, чиновниками гос. учреждений и т. д.

б) Образование украинской полиции, рядовой и комсостав которой вербуется из состава украинских националистов».

В Кракове немцы разрешили сформировать Украинский национальный комитет, который бы занялся социальными вопросами и просвещением. Генерал-губернатор оккупированных польских областей обергруппенфюрер СС Ханс Франк поставил во главе комитета профессора Владимира Михайловича Кубийовича.

Во время недолгого существования Западно-Украинской республики он служил в артиллерии. Потом поступил в Краковский университет, изучал географию. В 1923 году защитил докторскую диссертацию, преподавал, но его уволили. Тогда он нашел работу в украинском университете в Праге.

«Кубийович, — описывал его один из ОУНовцев, — слабого телосложения, бросаются в глаза очень маленькие руки. Брюнет, лысый, имеет желтый цвет лица. Голос тихий, анемический, детский. Плохой оратор, но хорошо знает немецкий».

Закордонный агент НКВД Украины, вернувшись весной сорок первого с территории бывшей Польши, доложил: «Украинцы в основном верят в победу Германии и ей симпатизируют».

2-й спецотдел НКВД Украины составил обзор писем, которые эмигранты-украинцы писали домой. Чекисты, просмотрев пятьдесят три тысячи писем, сделали характерные выдержки:

«Живем мы очень хорошо, помещение хорошее, каждый имеет свою кровать, подушку, кушать дают хорошо. Одежду и обувь каждый имеет…»

«Мы все еще в лагерях. Нам здесь дают и одеться, и обуться, и поесть, а кто хочет, идет работать на фабрику, а кто ленивый, тот все лежит, встанет только поесть и опять ложится. У нас в лагерях весело, играет музыка, гуляют, есть кино, театры и не заставляют идти работать…»

«Мы посещаем украинскую читалку, читаем украинские книги, газеты, носим знак отличия — украинца — «Тризуб». Дорогие, радуйтесь, что украинцы поехали в Германию, ибо здесь нам солнце светит, а дома у нас было темно в глазах. Не бойтесь, что мы поехали в Германию, ибо мы еще вернемся».

«Здесь живется очень хорошо, мы здесь пьем, кушаем и гуляем, а поляки не имеют таких прав, как украинцы, им не разрешают бывать с немецкими девушками, один поляк был с немецкими девушками, — застрелили. Поляков здесь сильно бьют, даже украинцы бьют их. Слава Украине…»

«Скоро, дорогие мои, придем к вам, но не одни, в Кракове много есть гостей, там стоят украинские войска, очень много их, тут собраны украинцы всего мира. А поляков немцы посылают работать, бьют и арестовывают, поступают с ними так, как они поступали с украинцами…»

«Только говорю вам одно, что наше немецкое правительство победит эти противные страны… И мы, украинцы, всегда готовы идти на стороне Германии. У нас есть украинские войска — это правда. Дорогой друг, не падайте духом, ибо мы скоро увидимся с вами, только бы нам справиться поскорей с Англией и Францией…»

Ознакомившись со сводкой, нарком Серов распорядился:

«Следует подвербовать получателей этих писем и тех, кто получает наиболее грамотные, а затем ему легендировать ответы для того, чтобы он мог тянуть интересующие нас сведения. Надо это продумать и дать указания УНКВД».

Украинские активисты готовили восстание против советской власти. Весной 1940 года Краковский краевой провод ОУН* одобрил «Единый генеральный план повстанческого штаба». Его разработал кадровый офицер австро-венгерской армии и бывший начальник штаба Украинской галицийской армии Виктор Иосифович Курманович. В ноябре план повез во Львов курьер закордонного провода ОУН* Теодор Филиппович Мельник. Он благополучно перешел границу, но в городе был опознан и после перестрелки задержан чекистами со всеми документами.

Таким образом копию «генерального плана» получили в наркомате внутренних дел, перевели на русский язык для сведения высшего начальства:

«Украина накануне вооруженного восстания. Еще миг, и миллионы возьмут оружие, чтобы уничтожить врага и создать свое украинское государство. В такой момент необходимо, чтобы на Украине действовала украинская политическая, организованная, националистическая сила, которая возглавила бы назревающее вооруженное восстание и повела бы народ к победе. Эта сила у нас уже есть — это ОУН*.

За нами уже долгий путь революции. Ряд акций. Теперь вновь готовим великое восстание на всех украинских землях, на всех постсоветских территориях, чтобы довести до полного развала московскую советскую тюрьму народов…

Паника, разложение в среде врага, поголовные расстрелы врагов — это одно из условий нашей выигранной победы. Партизанское движение в тылу врага (бактериологическая война, минирование и боевой огонь) ликвидирует врага. Инонаселение сразу же отстраняется от власти. В первые же дни необходимо создать революционный украинский суд для решения политических дел…

Первая ночь решает все. Захватить и уничтожить: все вражеские вооруженные ячейки (НКВД, военные гарнизоны). Захватить почту, железнодорожные станции, электростанции, газопроводы и водопроводы. На следующий день нас будет уже много».

Бандеровцы оказались трудным противником для чекистов. 13 ноября 1940 года нарком внутренних дел Украины Серов признался Берии в неудачах своего ведомства: внедрение агентуры в руководящие круги ОУН* большого успеха не принесло: «Львовская краевая экзекутива ОУН* быстро перестраивается в работе, уходит в более глубокое подполье и еще более упорно привлекает националистические элементы для борьбы против Советской власти».

Зато плотный пограничный контроль позволял перехватывать активистов ОУН*, пытавшихся проникнуть на советскую территорию или покинуть ее.

12 декабря 1940 года Серов доложил в Москву, что при попытке нелегального ухода за кордон арестовали члена Львовской краевой экзекутивы ОУН* Константина Ивановича Вальчика. Он дал показания об организационной структуре, нелегальной технике, складах оружия украинских националистов.

Серов обещал ликвидировать ОУНовское подполье в западных областях. В декабре 1940 года чекисты провели серию арестов, взяли около тысячи активистов националистического движения — с оружием, литературой и документами. Как положено, Серов сообщил о результатах партийному руководителю Украины Хрущеву, что во Львовской, Станиславской, Дрогобычской, Тернопольской и Волынской областях чекисты арестовали 576 человек. Изъяли: винтовок — три, револьверов — одиннадцать, гранат — шесть.

Серов прослужил на Украине полтора года. Его труды признали успешными. В феврале 1941 года, после разделения НКВД на два наркомата, Ивана Александровича отозвали в Москву и назначили первым заместителем наркома госбезопасности СССР Меркулова.

Ведомство госбезопасности в республике возглавил старший майор госбезопасности Павел Яковлевич Мешик. Он был совсем молодым человеком — тридцать один год. Окончил фабрично-заводское училище, немного поучился в Самарском энергетическом институте и в ведомственной Высшей школе. Он был доверенным человеком Берии, под его руководством прошел школу чекистской работы. В его руках побывал бывший член коллегии ВЧК и начальник особого отдела Михаил Сергеевич Кедров.

Арестованный перед войной, Кедров верил, что произошла ошибка и, сидя в камере, описал, что с ним творили:

«После моего отказа сознаться в преступлениях, которые я не совершал, Мешик отправил меня в карцер «за оскорбление партии». Это был форменный погреб, сырой, холодный, пол совершенно мокрый, загаженный экскрементами… Когда вновь привели на допрос, Мешик спросил, буду ли я давать показания. Получив ответ, что я невиновен, приказал мне встать со стула и принялся меня бить по лицу. Затем повернулся к другому следователю: «Хочешь, бей его». И тот тоже ударил меня по лицу».

Перевод в Киев означал выдвижение на большую самостоятельную работу.

26 марта 1941 года нарком Мешик докладывал в Москву:

«Практика показала, что ОУН* весьма быстро оправляется от наносимых нашими органами оперативных ударов, пополняет разгромленные центры новыми активными националистами, а репрессии против низовки использует для антисоветской агитации».

Заместителем наркома стал получивший повышение Сергей Савченко, уже упоминавшийся на этих страницах.

В первых числах апреля 1941 года в Кракове состоялся второй съезд ОУН*. Он проводился подпольно. Участвовали шестьдесят пять делегатов, которые считали первоочередной задачей освобождение украинского народа, порабощенного Москвой. Главой ОУН* избрали Бандеру, его первым заместителем — Ярослава Стецько, еще одним заместителем — Николая Лебедя.

13 апреля 1941 года нарком госбезопасности СССР Меркулов приказал наркому госбезопасности УССР Мешику:

«В соответствии с утвержденным планом агентурно-оперативных мероприятий по борьбе с ОУНовским подпольем в западных областях Украины и предотвращения подготовляемого ОУНовцами ко дню 1 мая 1941 года вооруженного выступления, в апреле месяце с. г. намечено проведение операции по изъятию нелегалов, руководящего состава и актива ОУНовского подполья, оружия и нелегальной техники.

Для оказания практической помощи по проведению этой операции НКГБ СССР командирует двадцать человек оперативных работников под руководством заместителя начальника 3-го управления НКГБ СССР капитана государственной безопасности т. Шевелева Ивана Григорьевича. О намечаемых мероприятиях доложите секретарю ЦК КП(б)У тов. Хрущеву».

Третье управление НКГБ — секретно-политическое, оно занималось борьбой с антисоветскими элементами.

Адмирал Канарис предлагает работу

31 мая 1941 года нарком госбезопасности Украины Павел Мешик инструктировал своих подчиненных — начальников управлений НКГБ западных областей:

«В момент распада Польши немцами из польской тюрьмы был освобожден видный украинский националист, организатор убийства министра внутренних дел Польши Перацкого Степан Бандера. Бандера сумел подчинить своему влиянию значительную часть организации, состоящей в основном из молодежи, создав, таким образом, так называемую «Новую генерацию ОУН*». Будучи неплохим организатором и имея хорошо поставленную, работающую против Мельника разведку, Бандера сумел создать на территории Западных областей УССР крепкую организацию и перехватить почти все организации в Западных областях Украины, находившиеся ранее под влиянием Мельника.

Начиная с конца 1939 года, драка между Мельником и Бандерой разгоралась все больше и больше и к настоящему времени приняла настолько острую форму, что отдельные члены ОУН* мельниковского и бандеровского направлений стреляют друг друга, режут ножами, «витинають один одному очi». По последним данным, Бандера и Мельник готовят друг против друга террористические акты.

Бандера имеет почти безраздельное влияние на нашей территории…

Мельниковцы открыто поддерживают связь с гестапо. Немцы лично переправляют эмиссаров Мельника на нашу сторону. Бандеровцы же не разрешают своим членам, помимо провода, связываться с немцами. Немцы не перебрасывают бандеровцев на нашу территорию, а лишь открывают для них границу в заранее обусловленном месте.

Для оказания практической помощи райотделам НКГБ задержать до особого распоряжения и максимально использовать командированных работников Наркомата и УНКГБ восточных областей в количестве 765 человек».

На оккупированной польской территории руководство ОУН* искало контактов с командованием вермахта. Бандерой заинтересовались немецкие военные разведчики. С санкции начальника абвера (военной разведки и контрразведки) адмирала Вильгельма Канариса Бандере предложили деловое сотрудничество.

Еще за полгода до начала второй мировой войны Андрей Мельник обратился к имперскому министру иностранных дел Германии Иоахиму фон Риббентропу с простым предложением — вооружите нас и мы поможем разрушить Польшу:

«Ситуация на украинских землях в Польше достигла невиданного ранее напряжения. Политико-психологические предпосылки для отделения западно-украинских областей от Польши являются тем фактом, который никто уже не может изменить. Для успешного осуществления такой акции при создании благоприятной внешнеполитической ситуации необходимо только оружие».

Начальник 2-го (диверсионного) управления абвера полковник Эрвин фон Лахузен получил указание «связаться с украинскими националистами для того, чтобы вызвать повстанческое движение в Польше, которое имело бы своим следствием истребление поляков и евреев в Польше».

Но в сентябре 1939 года ОУНовцы не понадобились. Польская армия быстро капитулировала. Украинцы использовались в полицейских подразделениях на оккупированной территории.

Уже после войны взятый в плен полковник абвера Эрвин Штольце рассказывал, как они вместе с полковником Лахузеном встречались с Андреем Мельником. Разговор происходил на конспиративной квартире в Берлине. Немцы пытались примирить бандеровцев и мельниковцев, но не получилось.

Оба вождя Организации украинских националистов* состояли на связи у полковника Штольце:

«Летом 1940 года мною был принят Бандера, который в разговоре со мной обвинял Мельника в пассивности, доказывал, что он — Бандера является избранным вождем националистов, однако для пользы дела он примет все меры, чтобы примириться с Мельником.

Через несколько дней мною также был принят Мельник. Мельник обвинял Бандеру в карьеризме, что он своими необдуманными действиями погубит подполье, созданное на территории Советской Украины.

Бандера по характеру энергичный, карьерист, фанатик и бандит.

Мельник — спокойный, интеллигентный человек.

После моих встреч Мельник и Бандера встречались между собой. Во время встречи к примирению не пришли, а наоборот обострили свои взаимоотношения. Мельник поехал в Италию, якобы к жене убитого Коновальца, поэтому Бандера по сути возглавлял националистическую деятельность и подрывную работу.

В августе 1941 года адмирал Канарис поручил мне прекратить связь с Бандерой и во главе националистов удержать Мельника. Бандеру это обозлило, так как он считал, что его связь с нами есть признание его в качестве руководителя националистического движения, а не нашего агента».

Не все ведомства третьего рейха приветствовали сотрудничество с украинскими националистами. В партийном аппарате брезгливо относились к любым контактам со славянами. Но Канарис, пользуясь особым положением вооруженных сил, отстаивал свою прагматическую позицию — ОУН* полезна.

Адмирал обратился в аппарат ЦК нацистской партии:

«Мне не представляется целесообразным выступать с запретами этого самого большого движения, дающего определенную гарантию сплочения всего украинского в Германии. Считаю также необходимым избегать нежелательного военного противостояния».

Степан Бандера и другие руководители украинских националистов видели, как ведут себя немцы на оккупированной территории. Преступления нацистов их нисколько не смущали. Напротив, уничтожение поляков и евреев вполне устраивало. Они были уверены, что к ним немцы отнесутся иначе.

Вермахт готовился к войне против Советского Союза. Украинских боевиков обучали в Данциге (ныне Гданьск), где они давно обосновались. После Первой мировой войны в соответствии с Версальским мирным договором город превратили в особое государственное образование «Вольный город Данциг» под протекторатом Лиги Наций.

Особый статус Данцига привлекал ОУНовцев — здесь они были недоступны для польской полиции. Десятки тысяч бандеровцев прошли через Данциг. Здесь вожди ОУН* наладили отношения с хорватскими националистами Анте Павелича.

«Для западных украинцев создали месячные курсы, — рассказал после войны фельдфебель Альфонс Паулюс, служивший в подчиненном абверу полку особого назначения «Бранденбург». — Ориентировали их на выявление важных военных объектов. Если засылаемую группу снабжали радиопередатчиком, то радисты проходили еще специальный курс. Переброска на советскую территорию большей частью происходила через Словакию и Венгрию».

Встречи с агентурой назначали либо в штаб-квартире абвера в Кракове на Вокзальной улице, либо на конспиративной квартире, где отправлявшиеся на задание бандеровцы или мельниковцы могли остановиться на несколько дней. Группа Андрея Мельника еще и готовила для абвера переводчиков, которые потом будут сопровождать вступившие на советскую территорию части вермахта.

Бандеровцы обещали передать семьсот боеспособных украинцев под немецкое командование. Из западных украинцев накануне нападения на СССР сформировали батальон (курень) «Нахтигаль» (полное название «специальная группа «Соловей»; командир — сотник Роман Шухевич), из восточных — «Роланд» (полное название «Организация «Роланд»; командир — майор Евген Побигущий, некогда сражавшийся в Украинской галицкой армии).

«Роланд» в середине июня сорок первого перебросили в Румынию, ему предстояло действовать в составе 11-го армейского корпуса. Задачи:

«1. Использование в бою для поддержки немецких войск.

2. Оккупация, зачистка и обеспечение безопасности в областях, прилегающих к маршрутам наступления вермахта.

3. Формирование украинской самообороны в занятых вермахтом городах.

4. Обеспечение линий снабжения и оказание помощи при вывозе и охране военнопленных».

Батальон «Нахтигаль» обучался в составе разведывательно-диверсионного полка абвера «Бранденбург-800».

Мельниковцы — отдельно — образовали «Буковинский курень» (около тысячи человек) под командованием бывшего подпоручика румынской армии Петра Александровича Войновского.

Абвер видел в украинских националистах подсобную силу в будущей войне против Советского Союза. А Бандера решил, что немцы дадут украинцам то, в чем им отказывали поляки и русские: независимое государство. Гитлер уничтожит Сталина, и Украина достанется украинцам… Степан Бандера неправильно истолковал немецкие намерения.

Украинские националисты уже пытались создать свое государство на территории Подкарпатской Руси, которую у нас в стране называют Закарпатской Украиной, а на Западе — чаще всего Рутенией. Сами украинцы предпочитают иное название — Галичина. Среди них отдельным народом считают себя карпатские русины (руснаки, карпаторосы), то есть славянское население южных и северных склонов Карпат; во времена империи — забитый и бесправный народ.

Пока этот регион находился в составе Австро-Венгрии, то именовался Угорской Русью. Когда империя рушилась, венгры пытались сохранить ее под своим управлением и в декабре 1918 года предложили образовать автономию-Руська Крайна. Но страны Антанты, победители в первой мировой, передали область Чехословакии. Местное население получило автономию в рамках Подкарпатской Руси, которая имела свое правительство, гимн, герб и флаг. В августе 1920 года Ленин велел наркому иностранных дел Георгию Васильевичу Чичерину «все сведения о Карпатской Руси собрать тщательно». Но подлинный интерес к этому региону Москва проявила позднее.

Второй шанс открылся, когда Гитлер вознамерился расчленить Чехословакию. В апреле 1938 года образовавшаяся там Украинская Центральная народная Рада приняла манифест, начинавшийся словами: «Да здравствует свободный и независимый украинский народ!» В октябре 1938 года Прага вынуждено признала автономию Карпатской Украины.

11 октября здесь сформировали свое правительство. 26 октября премьер-министром стал Августин Волошин, лидер украинского движения в Ужгороде, бывший депутат чехословацкого парламента. Подписанный им указ вводил новое самоназвание — Карпатская Украина.

Но венгры тоже не хотели упускать удобную возможность расширить свою территорию. 14 марта 1939 года их войска вошли на территорию области. Украинцы пытались защищаться. Правительство Волошина из Ужгорода перебралось в город Хуст, расположенный у подножия гор. Здесь 15 марта объявили о независимости Карпатской Украины, избрали Волошина президентом. Он немедленно подписал телеграмму в адрес министра иностранных дел Германии Иоахима фон Риббентропа с просьбой о признании нового государства третьим рейхом.

Появление Карпатской Украины повсеместно вызвало взрыв энтузиазма среди украинцев. Самые большие энтузиасты устремились в Хуст. Поэт и преподаватель мукачевской гимназии Андрей Патрус написал прочувствованные строки, которые в переводе с украинского звучат так:

Вы все едины, едины, едины В Карпатской Украине, В Киеве и Буковине, В Пряшове и Галичине. Никто не сможет нас Разбить в грозный час.

В Хусте поспешно формировали Организацию национальной обороны «Карпатская сечь». В нее вступило несколько тысяч добровольцев, чтобы «дать бой венгерским захватчикам». Но Берлин занял сторону Венгрии, союзницы в будущей войне. Интересы украинцев Гитлера не интересовали.

Поскольку в 1939 году нацистская Германия обхаживала Советский Союз, то сотрудник имперского министерства иностранных дел Бруно Петер Кляйст внушал советскому поверенному в делах Георгию Александровичу Астахову:

— Германия охладела к украинской проблеме — и в этом лучшее доказательство ее стремление наладить отношения с СССР. Как бы ни была мала так называемая Закарпатская Украина, но факт ее самостоятельного существования имел бы огромное психологическое значение. Такая тактика не случайна и объясняется нежеланием Германии осложнять отношения с СССР, разыгрывая украинскую карту…

Закарпатская Украина погибла. Она просуществовала всего два дня.

Почему украинские националисты решили, что в сорок первом будет иначе? Августин Волошин перебрался в Прагу. В 1945 году, после освобождения города от немецких войск, он будет арестован чекистами и окажется за решеткой. В сорок шестом уйдет в мир иной в Бутырской тюрьме…

Решительно никто не желал предоставлять украинцам право жить самостоятельно.

22 октября 1939 года в Лондоне советский полпред Иван Михайлович Майский беседовал с чехословацким президентом в изгнании доктором Эдуардом Бенешем. Обсуждалась и судьба Подкарпатской Руси.

Полпред Майский доложил в Москву: «Эта область, по мнению Бенеша, непременно должна войти в состав СССР. Еще в бытность свою президентом Чехословакии, Бенеш мысленно всегда считал Рутению будущей частью СССР».

Доктор исторических наук Валентина Владимировна Марьина сравнила советскую и чешскую записи беседы Бенеша с Майским (см. «Новая и новейшая история», № 4/2000). Выяснилось, что в реальности чехословацкий президент сам претендовал на эти территории. Другое дело, что он понимал — в его положении, если рассчитывать на поддержку Москвы, придется чем-то жертвовать.

Относительно Подкарпатской Руси Бенеш сказал:

— Эта земля наша, мы имеем на нее право. Могут быть два решения. Или она останется у нас, или Советский Союз будет нашим соседом и потребует ее. Тогда мы возражать не станем. Ни поляки, ни, особенно, венгры ее получить не должны.

Так и произошло. Когда 22 ноября 1944 года выбили немцев, собрался съезд Народных комитетов Закарпатской Украины и потребовал воссоединиться с «великой матерью — Советской Украиной и выйти из состава Чехословакии». 29 июня премьер-министр Чехословакии Зденек Фирлингер подписал в Москве договор. Подкарпатская Русь, которая перед войной входила в состав Чехословакии как автономная республика, стала частью Советского Союза. Когда местным жителям новая власть выдавала паспорта, русинов записывали украинцами.

Но мы забежали вперед.

Кровавый день во Львове

30 июня 1941 года раскололо Западную Украину. В этот день произошло то, что одни считают преступлением и трагедией, а другие — самым счастливым днем в их жизни.

Красная армия, отступая под напором частей вермахта, покинула Львов в ночь на 30 июня 1941 года. Пока не была сформирована оккупационная администрация, город примерно на сутки оказался во власти вооруженных формирований украинских националистов, и загодя созданных немецкой военной разведкой, и наскоро сколоченной из горожан добровольческой полиции.

30 июня в четыре тридцать утра во Львов вошли передовые подразделения немецкой 1-й горно-стрелковой дивизии, а с ними украинский батальон с немецким названием «Нахтигаль» («Соловей»), Батальон, о котором много говорят и спорят, был создан абвером для проведения разведывательно-диверсионной работы на советской территории.

В город прибыла передовая группа Организации украинских националистов* из двадцати человек во главе с соратником и заместителем Бандеры Ярославом Семеновичем Стецько, молодым человеком в очках, старавшимся выглядеть старше своих лет.

Степан Бандера решил, что настал самый благоприятный момент для осуществления вековых чаяний украинского народа. Со свойственными ему авантюризмом и дерзостью поручил Стецько провозгласить на освобожденной от большевиков территории независимость Украины.

Появление украинцев в военной форме с оружием в руках воспринималось как символический акт — наконец-то вооруженный народ сам определит свою судьбу. У собора Святого Юра бойцов «Нахтигаля» приветствовал митрополит Андрей Шептицкий, митрополит Галицкий, архиепископ Львовский, блюститель Киевской митрополии и епископ Каменец-Подольский. Собор Святого Юра — главная святыня униатов.

Бойцы батальона «Нахтигаль» распространились по всему городу, занимая все важнейшие объекты, втом числе тюрьмы. Затем в городе начался один из самых страшных и омерзительных погромов. Первыми стали убивать евреев, затем поляков. Поклонники Бандеры уверяют, что это был всего лишь ответ на преступления большевиков: на Западной Украине было расстреляно больше пятидесяти тысяч человек, депортировали больше миллиона.

Но разве убийство ни в чем не повинных людей — это «ответ на преступления НКВД»? Руководители украинских националистов просто воспользовались возможностью реализовать давнее желание.

В журнале боевых действий немецкой 1-й горно-стрелковой дивизии записано:

«Можно было слышать выстрелы из тюрьмы ГПУ, где евреев заставили хоронить украинцев (несколько тысяч), убитых в последние недели. По настоянию украинского населения во Львове 1 июля дошло до настоящего погрома против евреев и русских».

Командир батальона полка «Бранденбург» составил донесение:

«30 июня и 1 июля в отношении евреев имели место крупные акции насилия, которые приняли характер наихудшего погрома. Жестоким и отвратительным поведением в отношении беззащитных людей полицейские силы подстрекают население».

За месяц до начала войны, 20 мая 1941 года, наркомат госбезопасности Украины начал на Западе Украины большую операцию: в первый же день арестовали 1713 человек, которых подозревали в принадлежности к ОУН*. Из шести областей Западной Украины депортировали 4424 семьи — это 14316 человек.

10 июня замнаркома госбезопасности Савченко информировал второго секретаря ЦК компартии Украины Михаила Бурмистенко:

«По состоянию на 9 июня 1941 года по западным областям УССР арестовано участников ОУН* — 2076, ликвидировано нелегалов — 679».

За неделю до нападения немцев чекисты вновь провели массовые аресты. 18 июня нарком Мешик доложил первому секретарю ЦК Хрущеву: «По состоянию на 17 июня 1941 года по западным областям УССР арестовано участников ОУН* — 2215, ликвидировано нелегалов — 757».

Партийным секретарям и чекистам казалось, что врагов советской власти мало наказывают. Хрущев жаловался Сталину, что Верховный Суд СССР заменяет расстрельные приговоры ОУНовцам тюремным заключением. 11 июня 1941 года Никита Сергеевич вновь обратился к вождю: «В дополнение к посланной Вам шифровке сообщаю новые факты либерального подхода Верховного Суда СССР при определении меры наказания ОУНовцам и другим участникам контрреволюционных организаций в западных областях Украины». А расстрельная мельница и так работала с полной нагрузкой.

Чекистская работа на Западной Украине отличалась тем, что здесь арестам и высылкам сопротивлялись. Иногда с оружием в руках. А чекисты не привыкли иметь дело с реальным противником.

При разделении единого НКВД в начале сорок первого наркомом внутренних дел Украины назначили старшего майора госбезопасности Василия Тимофеевича Сергиенко. По словам Хрущева, это был «оборотистый человек».

Сергиенко разослал начальству и подчиненным «Обзор работы органов НКВД по борьбе с бандитизмом в Западных областях УССР за январь — июнь 1941 года»:

«В значительной мере препятствует успешному ведению борьбы с бандитизмом также то, что многие оперработники плохо владеют оружием, особенно ручными пулеметами и гранатами. Ручные пулеметы содержатся зачастую в неисправном, загрязненном, небоеспособном состоянии. Так, в Тернопольской области в мае при перестрелке с бандитами отказали два ручных пулемета. Магазины одного из этих пулеметов были заряжены еще в апреле 1940 года и свыше года не проверялись, вследствие чего заплесневели, заржавели, патроны отсырели и не могли дать огня.

Ручные гранаты в большинстве случаев не используются оперативными работниками под предлогом неумения владеть ими. При проведении операции по изъятию антисоветского ОУНовского элемента в Волынской области оказалось, что из 140 оперативных работников милиции, прибывших из разных областей, только четверо могли пользоваться гранатами. Остальные отказались получить гранаты, мотивируя неумением с ними обращаться. В то же время вражеский элемент — бандиты, ОУНовцы, как правило, отлично пользуются ручными гранатами. Опыт показал, что при ликвидации банд, а также одиночек-нелегалов, самым эффективным оружием является ручная граната.

Каждый оперативный работник должен быть готов во всякий момент к боевым действиям, в какой угодно обстановке, хорошо знать правила поведения во время операций, метко стрелять, владеть ручной гранатой, воспитывать в себе быстроту ориентировки и принятия умелых оперативных решений».

То же самое в июне 1941 года беспокоило и коллегу Сергиенко — наркома госбезопасности Мешика. Встревоженный потерями среди чекистов, он инструктировал начальников управлений по западным областям:

«Организовать и регулярно проводить изучение оперативными сотрудниками боевого оружия и способов владения им. Проводить регулярно боевые стрельбы из револьверов и винтовок. Патроны для этой цели затребовать в административно-хозяйственном и финансовом отделах НКГБ УССР.

Предупредить всех чекистов о необходимости самого внимательного изучения их окружения и соседства по квартирам, в том числе и домработниц с тем, чтобы последние не могли по заданиям вражеских формирований совершить покушение на сотрудников и членов их семей или черпать сведения разведывательного характера.

Поручить сотрудникам, чтобы они провели соответствующую воспитательную работу со своими взрослыми членами семейств по вопросам бдительности, не допуская при этом распространения паники и боязни».

Настоящая опасность пришла с другой стороны. Казалось, что уж кому-кому, а чекистам видны военные приготовления нацистской Германии, которая после раздела Польши оказалась соседом Советского Союза. Но и для них война стала полной неожиданностью.

Бдительный нарком внутренних дел Сергиенко поспешил донести в Москву, что Хрущев намерен сдать Киев, не хочет оборонять город. Сталин обвинил Хрущева и командование Юго-Западного фронта в трусости.

В реальности, когда немцы подходили к Киеву, сам Сергиенко, как говорится в документах, «проявил растерянность и трусость». Попав в окружение, обреченно сказал подчиненным:

— Я вам теперь не нарком, делайте, что хотите.

В результате восемьсот человек из аппарата республиканского наркомата либо попали в плен, либо погибли. Сам Сергиенко некоторое время жил в оккупированном Харькове, потом все-таки перешел линию фронта. Берия его защитил, Сергиенко стал заместителем начальника Центрального штаба партизанского движения, в октябре 1943 года — наркомом внутренних дел Крымской АССР. А в 1946 году, когда Берия ушел с Лубянки, Сергиенко впал в немилость. Его с понижением перевели в систему ГУЛАГа и отправили начальником одного из лагерей, где он создал из заключенных оркестр и услаждал себя музыкой. В 1954 году его уволили из органов и лишили генеральского звания…

Летом сорок первого Красная армия отступала так быстро, что эвакуация чекистского аппарата происходила впопыхах. Семьи и даже имущество, как правило, успевали вывезти. Проблема возникла с заключенными. Содержавшихся в тюрьмах заключенных, которых сотрудники НКВД не успевали эвакуировать, просто расстреливали. Это называлось «провести операцию по первой категории».

Например, заместитель наркома госбезопасности Украины Иван Максимович Ткаченко распорядился расстрелять 767 осужденных и подследственных (то есть людей, чья вина еще не была доказана!), находившихся в тюрьме города Черткова. Его труды не остались незамеченными. Ткаченко командировали в Саратов для выселения немцев Поволжья. И опять Берия остался доволен его работой. Украинские чекисты доложили заместителю наркома внутренних дел СССР Василию Васильевичу Чернышеву:

«С началом военных действий началась эвакуация заключенных из тюрем западных областей, подвергшихся нападению фашистских войск. Для помощи в организации эвакуации заключенных в 05:00 часов 24 июня были командированы шестнадцать ответственных работников Тюремного Управления НКВД УССР во все западные области по два человека на каждую…

Основное препятствие в эвакуации заключенных из тюрем состояло в отсутствии вагонов. Несмотря на наличие распоряжений штаба фронта, на станциях военные коменданты вагонов под заключенных не давали, так как таковых не хватало для перевозки раненых, членов семей и др. воинских перевозок.

Второй основной причиной несвоевременной эвакуации заключенных явилось то, что в большинстве тюрем западных областей местные органы НКВД не только не способствовали быстрейшей эвакуации заключенных из тюрем, а наоборот задерживали вывоз контингентов, числящихся за ними, до последнего момента отступления, возлагая всю ответственность на начальников тюрем…

Также проведение операций по 1-й категории в большинстве возлагали на работников тюрем, оставаясь в стороне, и поскольку это происходило в момент отступления под огнем противника, то не везде работники тюрем смогли более тщательно закопать трупы и замаскировать внешне…»

Когда во Львов, оставленный Красной армией, вошли украинские формирования, то они открыли все тюрьмы — на улицах Замарстиновской, Донского, Казимировской (Бригидки). Ворота Бригидки взорвали, чтобы войти внутрь.

В тюрьме на улице Донского обнаружили трупы расстрелянных. Среди них был труп Юрия Шухевича. Его брат Роман Шухевич был одним из командиров батальона «Нахтигаль». Стали осматривать другие тюрьмы — и везде обнаружили трупы расстрелянных чекистами узников. Тела нашлись в подвалах и во внутренних дворах — небрежно закопанные. Созывали горожан в тюрьмы — говорили: «ищите родных».

Расстрельные команды, сотрудники ведомства госбезопасности и партийные чиновники вовремя эвакуировались.

Коллективную ответственность за расстрелы возложили на не имевших к ним никакого отношения львовских евреев.

Передовые части вермахта докладывали своему командованию 1 июля:

«В трех тюрьмах города найдено много сотен трупов мужчин и женщин, которые были убиты в последние несколько дней. Резня, которую устроили красные, разожгла ярость до предела. 30 июня и 1 июля случились крупные насильственные акции против евреев».

Поразительно, с какой скоростью, буквально в считанные часы, подручные Степана Бандеры все это организовали! Нашлось множество желающих вступить в полицию, которую формировали бандеровцы. Люди с оружием по всему городу охотились на евреев.

«Схваченных евреев распределяли по трем тюрьмам, — вспоминал очевидец страшных событий. — Одним приказывали выкапывать трупы, других заводили во внутренний двор тюрьмы и сразу расстреливали. Но и те «счастливчики», которых оставляли работать, не вернулись домой».

На глазах улюлюкающей толпы украинские полицейские избивали и убивали евреев.

«Нечеловеческие крики, — вспоминала одна из немногих выживших, — разбитые головы, обезображенные тела и лица избитых, залитые кровью, смешанной с грязью, возбуждали кровожадные инстинкты черни, которая выла от наслаждения. Женщин и стариков, которые почти без дыхания лежали на земле, тыкали палками, волочили по земле».

В первые дни после ухода Красной армии во Львове убили около четырех тысяч евреев. Вслед за ними принялись и за поляков. Расстрелы проходили на Вулецкой горе. Свидетели рассказывали: «Жертвы несли лопаты и должны были сами копать себе могилу, в которую они падали после расстрела».

Расстрелянные чекистами заключенные оказались бесценным подарком для нацистов. Имперский министр народного образования и пропаганды доктор Йозеф Геббельс командировал во Львов немецких и иностранных журналистов, а также кинооператоров, чтобы они запечатлели зверства большевиков (см. «Вопросы истории», № 9/2011). Главная партийная газета «Фёлькишер беобахтер» на первой полосе поместила репортаж из Львова с фотографиями расстрелянных чекистами людей.

Партийные пропагандисты возмущались: «Как могут Черчилль и Рузвельт помогать убийцам? Уничтожение московского режима является не только европейской задачей, но и задачей мировой цивилизации. В эти дни, когда, наконец, разрывается кровавая завеса, опутавшая эту страну, наступил час отмщения».

Шептицкий. Невыполненное обещание

Хозяином Львова при поддержке добровольческого батальона «Нахтигаль» на один день оказался заместитель Бандеры по Организации украинских националистов* Ярослав Стецько. Он мечтал очистить Украину от инородцев.

«Москва и еврейство — главные враги Украины, — писал Стецько в своей «Автобиографии». — Поэтому стою на позиции уничтожения евреев и целесообразности перенесения на Украину немецких методов уничтожения евреев, исключая их ассимиляцию».

В тот день во Львове Ярославу Стецько представилась возможность реализовать свои идеи. Он докладывал Бандере: «Создаем полицию, которая поможет евреев устранить и защитить население».

После первого дня погромов, в ночь на 1 июля, руководитель местной Организации украинских националистов* Иван Степанович Климов, псевдоним «Легенда», распорядился расклеить по всему городу обращение: «Народ! Знай! Москва, Польша, венгры, евреи — это твои враги.

Уничтожай их! Знай! Твое руководство — это ОУН*. Твой вождь — Степан Бандера».

Уничтожение евреев и поляков во Львове было хорошо организованной и продуманной акцией. Трупы, найденные в городских тюрьмах, стали лишь поводом для давно задуманного погрома. Крайний национализм или, точнее, расизм был принципом бандеровской организации. ОУНовский лозунг гласил: «Да здравствует независимая Украина без евреев, поляков и немцев. Поляки за Сан, немцы в Берлин, евреи на крюк!»

В программной резолюции учредительного съезда ОУН* еще в 1929 году записали:

«Украинский национализм — это духовное и политическое движение, родившееся из внутренней природы украинской нации в ходе борьбы за принципы и цели ее творческого бытия».

В публикациях ОУН* предвоенных лет о евреях говорилось как о внутреннем враге:

«Евреи в СССР являются самой преданной опорой большевистского режима и авангардом московского империализма на Украине. Организация Украинских Националистов* борется с евреями как с опорой московско-большевистского режима, объясняя одновременно народным массам, что Москва — это главный враг».

В мае сорок первого, накануне нападения Германии на Советский Союз, руководство ОУН* подготовило для своих активистов инструкцию — «Борьба и деятельность во время войны». В ней говорилось:

«Национальные меньшинства подразделяются на:

а) дружественные нам, то есть все порабощенные народы;

б) враждебные нам — москали, поляки, евреи.

Первые имеют одинаковые права с украинцами, они могут возвратиться на свою родину. Вторые уничтожаются в борьбе.

Уничтожать прежде всего интеллигенцию, которую нельзя допускать ни до каких правительственных учреждений, и вообще сделать невозможным появление интеллигенции, то есть доступ до школ. Евреев изолировать, убрать из правительственных учреждений. Во время хаоса и смятения можно позволить себе ликвидацию нежелательных польских, московских и еврейских активистов, особенно сторонников большевистско-московского империализма.

Такими активистами являются:

• москали, посланные на украинские земли для закрепления власти Москвы на Украине;

• евреи, индивидуально и как национальная группа;

• чужинцы, преимущественно разные азиаты, которыми Москва колонизирует Украину с намерением создания на Украине национальной чересполосицы;

• поляки на западноукраинских землях, которые не отказались от мечты о Великой Польше».

1 июля в пять утра во Львов прибыл штаб айнзацгруппы СС, которая должна была профессионально заняться уничтожением евреев, советского и партийного аппарата. Начальник айнзацгруппы, он же начальник полиции безопасности и СД на Юге России бригадефюрер СС Отто Раш разместился в здании областного управления НКВД. Он окончит свои дни в американской тюрьме, после войны, разумеется.

К погромам 30 июня бригадефюрер Раш не поспел. Немцы вмешались в события только 2 июля. С 3 июля немцы занялись убийствами со свойственными им методичностью и целеустремленностью. Но немалую часть порученной эсэсовцам работы исполнили их украинские единомышленники.

Впоследствии сторонники и поклонники Степана Бандеры потратили много сил, доказывая, что Организация украинских националистов* не имела отношения к уничтожению еврейского населения. Но небольшая немецкая оккупационная администрация не справилась бы с уничтожением такого количества людей без деятельной помощи местного населения, украинской полиции и украинских националистов.

Утром 2 июля во дворец митрополита пришел Львовский раввин доктор Левин. Он просил Шептицкого воздействовать на украинцев — участников погромов. Шептицкий предложил ему остаться во дворце, но Левин не захотел спасаться в одиночку. Он ушел и был схвачен украинскими полицейскими. Этот эпизод воспроизведен в снятом на Украине художественном фильме «Владыка Андрей». Затем следует трогательная сцена — униатские монахини спасают еврейских детей. Но все это чистая фантазия. Чего не было — того не было… Шептицкий обещал направить пасторское послание, призвать паству не участвовать в грабежах и убийствах. Он не выполнил своего обещания. Выступил против убийства евреев только в ноябре 1942 года, когда спасать было уже некого.

Расстрел чекистами заключенных, конечно же, был преступлением. Иная оценка невозможна. Но эта трагедия была использована для уничтожения невинных людей.

Уже после войны, 21 мая 1945 года, в Киеве начальник 1-го отдела 2-го управления НКГБ УССР подполковник госбезопасности Николай Георгиевич Шашков доложил своему начальству:

«Горчинский Емельян Михайлович, 1888 года рождения, уроженец города Тернополя, украинец, с высшим богословским образованием, бывший военный капеллан австрийской армии, священник — настоятель собора Св. Юра во Львове, на допросе показал:

— В первых числах августа 1941 года я получил указания от Шептицкого принять участие в антисоветской кампании, направленной к тому, чтобы униатское духовенство во Львове возглавило специальные богослужения по погибшим во Львовской тюрьме.

Священник Каштанюк объявил через оккупационную газету «Львовски висти» о том, что под руководством духовенства будет проведена манифестация и служба по гражданам, «погибшим во Львовской тюрьме».

10 августа 1941 года епископом Будка в соборе Св. Юра было проведено богослужение по «погибшим жертвам большевистского террора», после чего проведен на площади митинг, на который было собрано до десяти тысяч членов, и от имени униатского руководства провозглашена антисоветская проповедь. Затем под руководством духовенства была организована процессия на улицу Замарстиновскую к «могиле», где отслужили еще панихиду. Кроме того, намечалась организация массового посещения Львовской тюрьмы с установкой специальной мемориальной доски. Однако немецкий комендант этого не разрешил».

Часть территории советской Украины заняли румынские войска, часть — венгерские. Агент наркомата госбезопасности представил доклад о том, как встречали оккупационные войска:

«В городе Коломыя, Станиславской области, где я в то время находился, 2 июля 1941 года, в десять часов утра в город въехали на мотоцикле мадьярский офицер и один гражданский с украинским националистическим синежелтым флагом в руках. Это был первый патруль мадьяр. В три часа дня «управа города» созвала украинское население встречать «освободителей» — мадьяр. У ворот церкви были выстроены рядами дети и старики. Мадьярский полковник, принимая хлеб и соль, заявил через переводчика-священника:

— Мадьярские войска не имеют цели оккупации Галиции. Они пришли только освободить население от большевистского ига, не будут вмешиваться во внутренние дела населения.

Сразу после таких речей началась расправа националистов над украинским населением, сопровождавшаяся убийством бывших коммунистов, комсомольцев и советского актива».

Степан Бандера полагал, что сможет повторить удачный опыт вождя хорватских усташей Анте Павелича.

Привет Адольфу Гитлеру!

Анте Павелич — вождь хорватских националистов, усташей. Хорватия между двумя мировыми войнами входила в состав единого Югославского королевства. Хорватские националисты, как и украинские, мечтали о собственном государстве, но только для хорватов. Без сербов, евреев и всех остальных. В тридцатых годах усташи и бандеровцы, весьма набожные, равно искавшие поддержки у Ватикана, тесно сотрудничали.

Анте Павелич был на двадцать лет старше Бандеры. Но между ними немало общего. Оба невысокого роста, а потому, видимо, с наполеоновским комплексом. И тот, и другой создали вождистские организации. Не признавали оппозиции и разномыслия. Оба фанатики. Оба крайне жестокие. Оба считали террор полезным и необходимым.

Бежав из предвоенной Югославии, Анте Павелич обосновался в Италии. Ему покровительствовал Бенито Муссолини. В том же 1934 году, когда Степан Бандера организовал убийство польского министра внутренних дел, усташи устроили еще более громкий теракт, прогремевший на всю Европу, — застрелили югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Жана-Луи Барту.

6 апреля 1941 года Германия напала на Югославию. 10 апреля, когда немецкие войска вступили в Загреб, заместитель Павелича полковник Славко Кватерник провозгласил самостоятельную Хорватию:

— Божественное провидение и воля нашего великого союзника, многовековая борьба хорватского народа и готовность нашего вождя Анте Павелича идти на большие жертвы привели к тому, чтобы сегодня, в канун воскресения Сына Божьего, воскресло и наше независимое государство Хорватия.

Нацистская Германия признала Хорватию.

Степан Бандера решил последовать примеру Павелича. Полагал, что нацистская Германия поддержит его так же, как и хорватского вождя. И сильно ошибся в своих расчетах. Территория Югославии мало интересовала Гитлера, а в отношении плодородной Украины в третьем рейхе строили далеко идущие планы.

Павеличу во всех отношениях повезло больше, чем Бандере. Он несколько лет был главой государства, чего Бандере так и не удалось. После разгрома третьего рейха Павеличу пришлось бежать из Хорватии, но умер он в своей постели — в том же 1959 году, когда в Мюнхене агент КГБ застрелил Бандеру.

Но мы вновь забежали вперед.

23 июня 1941 года руководитель политического отдела руководства ОУН* Владимир Павлович Стахив привез в имперскую канцелярию в Берлине адресованный Адольфу Гитлеру меморандум «О путях решения украинского вопроса». От себя приписал:

«Руководитель Организации украинских националистов* Степан Бандера дал мне почетное поручение передать Вашему превосходительству как фюреру немецкой нации, победоносно борющейся за переустройство Европы, этот меморандум.

ОУН*, которая ведет украинский народ в его революционной борьбе за создание украинского государства, исполнена глубокой веры, что нынешний военный поход на Москву уничтожит разлагающее еврейско-большевистское влияние в Европе и окончательно разобьет русский империализм.

Восстановление независимого национального украинского государства укрепит новый международный порядок в Восточной Европе и будет способствовать мирному и успешному развитию этого пространства».

Копии меморандума Стахив передал в имперское министерство иностранных дел, верховное командование вермахта, канцелярию рейхсфюрера СС и рейхсляйтера Альфреда Розенберга, который возглавил новое министерство по делам оккупированных восточных территорий.

Меморандум лег на стол руководителя имперской канцелярии Ханса Ламмерса. Лысый и одноглазый доктор права Ханс Ламмерс в день прихода нацистов к власти, 20 января 1933 года, стал начальником имперской канцелярии, то есть аппарата Гитлера как канцлера. 4 октября 1937 года Гитлер распорядился, чтобы все обращения к нему шли через Ламмерса.

Начальник имперской канцелярии и перечеркнул все надежды Степана Бандеры. 26 июня Ханс Ламмерс поставил свою подпись под документом, в котором формулировалась позиция нацистского государства: «Решение украинского вопроса по примеру решения словацкого и хорватского вопроса представляется нецелесообразным».

Вожди ОУН* об этом не знали.

30 июня в восемь часов вечера во Львове, в здании, которое с середины XIX века принадлежало культурно-просветительному обществу «Просвита» («Просвещение»), бандеровская организация устроила собрание представителей западноукраинских земель, на котором провозгласили воссоздание независимого государства.

Сохранился отчет о собрании, которое «прошло в обстановке небывалого воодушевления»:

«Собрание открыл речью заместитель Проводника ОУН* Ярослав Стецько, который передал привет Проводника ОУН* Степана Бандеры, предложил почтить память борцов, павших за свободу Украины, и зачитал священный акт провозглашения Украинской государственности.

Присутствовавшие бурей овации и слезами радости приветствовали стоя эту великую историческую минуту, а потом спели национальный гимн.

Затем отец д-р Гриньох — долголетний душепастырь украинского студенчества, полевой священник Украинского Национального Легиона Степана Бандеры, выступил в сером военном мундире и передал привет от коменданта легиона — сотника Романа Шухевича и всех украинских воинов, которые присягнули отдать Украине свою кровь и жизнь.

С пламенной речью выступил делегат Краевого Провода Организации украинских националистов*, который особо подчеркнул жертвенную борьбу целой великой подпольной армии ОУН*, приносящей бесконечные жертвы и продолжающей бороться, а где уже ситуация позволяет, — становящейся непосредственно во главе государственного строительства.

Потом был зачитан первый декрет Проводника ОУН* Степана Бандеры о созыве Краевого Правления западных областей Украины во главе с председателем Ярославом Стецько.

Вслед за тем к собранию от имени митрополита Андрея Шептицкого обратился отец Слипый, который заявил, что митрополит приветствует всем сердцем и всей душой этот великий исторический почин возрождения Украинской государственности и призывает всех верующих и весь народ немедленно начать трудиться во имя этого великого дела.

Все речи сопровождались бурными овациями и проявлениями высокого энтузиазма.

Собрание направило выражение чувств всей украинской общественности — приветствие Проводнику ОУН* Степану Бандере.

Привет Творцу и Вождю Великой Германии — Адольфу Гитлеру!

Привет славной непобедимой германской армии!

Привет митрополиту Андрею!

Привет всем борцам за свободу Украины!

Делегат Проводника ОУН* и участники собрания особо приветствовали, очень горячо и душевно, присутствовавших на собрании высших офицеров немецкой армии.

Представитель германской армии профессор Кох также приветствовал присутствующих и призвал их к самому тесному сотрудничеству с немецкой армией под руководством великого вождя немецкого народа Адольфа Гитлера.

Собрание закончилось пением национального гимна».

Когда бандеровцы провозгласили Западную Украину свободной, рассказывал впоследствии один из немецких военных разведчиков, от абвера присутствовали майор Эрнст цу Эйкерн, ведавший украинцами, и капитан профессор Кох. Уроженец Станислава, он изучал теологию, преподавал в Венском университете. Кох говорил по-польски и по-украински. И он произнес речь на украинском языке. Но чиновников генерал-губернаторства заранее не уведомил. Это было сочтено самовольством. На майора Эрнеста цу Эйкерна и профессора Коха была подана жалоба в главное командование вермахта.

Прямо с балкона здания «Просвиты» участники собрания обратились к горожанам, оказавшимся на площади. Сообщили, что отныне ими будет управлять национальное правительство под руководством Ярослава Стецько:

— Волею украинского народа Организация украинских националистов* под руководством Степана Бандеры провозглашает создание Украинского Государства, за которое положили головы целые поколения наилучших сынов Украины. ОУН*, которая под руководством ее творца и вождя Евгения Коновальца в последние десятилетия кровавого московско-большевистского угнетения вела упорную борьбу за свободу, призывает народ не слагать оружие до тех пор, пока на всех украинских землях не будет создана суверенная власть. Суверенная украинская власть обеспечит украинскому народу порядок, всестороннее развитие его сил и удовлетворение всех его потребностей.

Из «Просвиты» люди Бандеры отправились на Львовское радио, предусмотрительно захваченное боевиками Ивана Климова, и передали сообщение о создании украинского государства в эфир.

Заместителями Стецько стали Марьян Иванович Панчишин (известный во Львове врач, он получил и портфель министра здравоохранения) и публицист Лев Михайлович Ребет, руководитель краевой экзекутивы ОУН* на Западной Украине. Министром государственной безопасности утвердили Николая Лебедя. Ивану Климову достался пост министра политической координации. Министром обороны назначили генерала Всеволода Петрива, а его заместителями стали Роман Иосифович Шухевич и Александр (Олекса) Иванович Гасин (в прошлом офицер польской армии, успевший посидеть в Березе Картусской).

По всему городу бандеровцы призывали львовян:

— Все на фронт! Гоните коммунистическую сволочь с нашей земли! Война всем, кто закрепостил Украину! Слава героям, которые сражаются за свободу! Слава Организации украинских националистов* и ее вождю Степану Бандере! Слава свободной суверенной соборной Украине!

На следующий день, 1 июля, растроганный митрополит Шептицкий благословил создание украинской соборной самостоятельной державы и признал правительство Западной Украины во главе с Ярославом Стецько:

«По воле всемогущего и всемилостивого Бога, в Троице единого, началась новая эпоха в жизни государственной, соборной самостоятельной Украины. Народные собрания, которые состоялись вчерашнего дня, утвердили и провозгласили это историческое событие.

Поведомляя тебя, украинский народ, о таком выслушивании наших молитв, призываю тебя к проявлению благодарности всевышнему, верности его церкви и послушанию власти. Военное время потребует еще много жертв на начатое дело во Имя Божие и с Божьей благодатью будет доведено до успешного конца.

Украинский народ должен в этот исторический момент показать, что он имеет в себе достаточно солидарности и жизненной силы, чтобы заслужить такое положение среди народов Европы, в котором мог бы развить все, Богом данные, силы. Покорностью, солидарностью, честным исполнением обязанностей докажите, что Вы дозрели до государственной жизни.

Победоносную немецкую армию приветствуем как освободительницу от врага. Установленной власти воздаем надлежащее послушание. Признаем Главою Краевого Правления Западных областей Украины пана Ярослава Стецько.

От правительства, вызванного им к жизни, ожидаем мудрого, справедливого руководства и распоряжений, которые исходили бы из нужд и блага всех граждан, проживающих в нашем крае, не взирая на их вероисповедание, национальность и занимаемое общественное положение. Пусть Бог благословит все твои труды, народ украинский, и пусть даст всем нашим руководителям святую мудрость с неба».

Внимательно наблюдавшие за ситуацией на Западной Украине чекисты отмечали:

«Рядовые священники и монахи в контакте с участниками легализовавшейся ОУН* активно занялись проведением митингов и собраний, на которых провозглашалась Самостоятельная Украина и избирались городские, районные и сельские административные органы власти».

5 июля Андрей Шептицкий выпустил второе воззвание к духовенству и верующим, напечатанное в газете «Львивськи щоденни висти»:

«По воле всемогущего и всемилостивого Бога начинается новая эра нашей родины.

Победоносную немецкую армию, которая заняла почти весь край, приветствуем с радостью и благодарностью за освобождение от врага. Для того, чтобы отблагодарить всевышнего за все, что дал, и вымолить необходимых милостей в будущем, каждый пастырь в ближайшее воскресенье, по получении этого воззвания, должен отслужить благодарственное богослужение и после песни «тебя Бога хвалим…» провозгласить многолетие победоносной немецкой армии и украинскому народу».

7 июля Ярослав Стецько, ощущая себя главой правительства, обратился в германское министерство иностранных дел с заявлением:

«30 июня провозглашено восстановление украинского государства и возрождено украинское правительство во Львове. Этот акт был обнародован посредством Львовского радио. Все украинское население восприняло этот акт с воодушевлением и немедленно приступило к организации собственной государственной жизни, к восстановлению дисциплины и порядка, к устранению всех пережитков московской оккупационной власти.

Как глава украинского правительства считаю, что восстановление украинского государства соответствует стремлению Великой Германии создать Европу на новых основах. Я стою на точке зрения тесной совместной работы и спаянного союза с Великим Германским Государством, что осуществит наше освобождение из рабства. Я не могу в этот решающий исторический для моего народа поворотный момент действовать иначе, как в полной гармонии с моим национальным долгом и не могу отказаться от начатой деятельности. С другой стороны, я не намерен ослаблять помощь Великой Германии в борьбе против Москвы, и предлагаю поэтому с высказанным уважением свои услуги».

Владимира Павловича Стахива, получившего образование в Берлине, Стецько назначил министром иностранных дел. О создании правительства Самостийной Украины Стахив письменно уведомил дипломатические представительства тех немногих стран, которые сохраняли отношения с нацистской Германией.

«Стахив хорошо владеет немецким и английским языками, — описывал его соратник по ОУН*. — Его приметы: лет тридцать семь, высокого роста, волосы темные, лоб широкий, со стороны лба лысина, носит очки в темной оправе, разговаривает очень быстро, при разговоре размахивает руками, стараясь доказать свое мнение».

Стали даже назначать послов. Рихарда Ярого, одного из ближайших соратников Бандеры, собирались послать в Японию.

Несостоявшихся союзников — в концлагерь

Степан Андреевич Бандера прибыл во Львов только через несколько дней. Все пошло не так, как он рассчитывал. Затаился. Не спешил громогласно заявить:

— Я — здесь!

Природная осторожность заставила его оставаться на нелегальном положении, наблюдая за происходящим. А в октябре сорок первого он так же тихо покинул город вместе с братом Василем, надеясь, что немцы до него не доберутся…

Это один из самых запутанных эпизодов новейшей украинской истории.

Одни и те же люди руководили наведением порядка во Львове, что вылилось в погромы и массовое уничтожение евреев и поляков, и они же провозгласили воссоздание независимого государства. В этом вся сложность тех драматических и кровавых событий. Вспоминают одно и не хотят помнить другое.

Те люди, кого на Западной Украине называют борцами за национальную независимость, запятнали себя кровью невинных жертв. Потому пролито море чернил, чтобы, во-первых, снять с них ответственность за массовые убийства, и, во-вторых, оправдать их резной реакцией немцев на торжественное собрание в доме «Просвиты»:

— Как можно называть нас пособниками Гитлера, если Степана Бандеру посадили в концлагерь?

Так что же произошло?

Степан Андреевич ошибся относительно немецких намерений.

Адольф Гитлер был взбешен самовольством неизвестных ему доселе украинских националистов, — Бандеры и его людей. Создание независимой Украины не входило в его планы. На этой земле он предполагал разместить немецких колонистов, которые бы снабжали зерном Германию. Фюрер не нуждался в «украинских союзниках»! Как позже не желал иметь дело с пленным генералом Андреем Андреевичем Власовым и его российскими соратниками, наперебой предлагавшими Гитлеру свои услуги.

Бандеровцы рассчитывали иметь свое государство под германским протекторатом. Немцы же просто расчленили Украину. 1 августа 1941 года Галиция (Львовская, Станиславская и Тернопольская области) была включена на правах дистрикта (округа) в состав генерал-губернаторства, созданного на обломках Польши. Галицийский дистрикт — так стала называться эта территория. Львов переименовали в Лемберг. Румынии достались Буковина и территория между Днестром и Южным Бугом (в том числе Одесса).

Даже разрешенная оккупационными властями газета «Украiнський вiсник» 31 августа 1941 года рискнула протестовать:

«Возможно ли, чтобы украинские земли за Днестром, политые казацкой кровью, были переданы под румынское управление?»

Различные украинские организации просили исключить Галицию из состава генерал-губернаторства, образовать автономию, обещая гарантировать поставки продовольствия немецким оккупационным властям. Немцы не отклинулись.

Крым и южную Украину рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер намеревался превратить в колонию под названием Готенгау (земля готов). Гиммлер прикинул, что ему понадобится двадцать лет на полную германизацию. Носители нордической крови получат право остаться в Готенгау. Славяне подлежат уничтожению или депортации.

Правительство Стецько, обещавшее всячески сотрудничать с немцами, воспринималось в Берлине как лишнее, ненужное и вредное. А недозволенная оккупационными властями самодеятельность сурово каралась.

Уже после войны адвокат Владимир-Станислав Горбовой, который в 1939–1940 годах жил в Кракове, рассказал следователю:

«К весне 1941 года стало очевидным, что между Германией и Советским Союзом дело дойдет до конфликта. Примерно в мае ко мне пришло несколько активных украинцев. Мы открыли дискуссию о том, какую позицию занять в этой ситуации.

Главная мысль заключалась в том, чтобы объявить миру о своей позиции: на украинской земле хозяином будет украинец, а не немец. Мы хотели показать, что не согласны с немецкой идеей превращения Украины в жизненное пространство, что украинцы должны стать хозяевами своей земли и устроить себе жизнь на собственной земле.

Мы отдавали себе отчет в том, что наша позиция вызовет репрессии со стороны немцев. В действительности так и случилось. Меня арестовали. В тюрьме я пробыл около года, после чего заболел туберкулезом легких и был отправлен в больницу на улице Коперника».

В Берлине гневались и требовали разобраться с самоуправством бандеровцев. Немецкие чиновники во Львове оправдывались:

— Первый комендант города и политически не подкованные армейские офицеры дали им слишком много воли. Люди Бандеры, злоупотребляя своими отношениями с абвером, назначили везде своих бургомистров и сформировали украинскую полицию. Заставили местное население сдавать оружие и радиооборудование не в немецкую комендатуру, а украинской полиции.

3 июля в Кракове чиновники генерал-губернаторства вызвали для отчета руководителей Украинского национального комитета. Объяснили им:

— Вы нарушили законы военного времени, вся эта область является зоной оперативных действий, где нельзя заниматься политикой. В передаче Львовского радио говорится, что германский рейх и германский вермахт — ваши союзники. Это неверно. Фюрер — единственный человек, который ведет борьбу, и украинских союзников не существует. Это фантазии… Возможно, украинцы в восторге от самих себя и чувствуют себя нашими союзниками. Но в государственно-правовой терминологии мы не союзники, мы — завоеватели советских, русских территорий. Пока советская армия полностью не разбита, страна считается сферой оперативных действий, и только вермахт определяет, как ею управлять. Сначала страну нужно завоевать, а потом уже приступать к ее строительству. Я понимаю нетерпение людей, которые столетиями стремились к свободной жизни, отнятой у вас русскими и поляками. Но горе нации, которая теряет разум.

Тут появился Степан Бандера. Внимание немцев переключилось на него:

— И мы, и Берлин хотим выяснить, что произошло во Львове. Вы знали заранее, что вас назовут главой украинского государства, как это сделали ваши люди, выступая по радио?

— Мы вступили в бой во имя независимой и свободной Украины, — высокопарно ответил немцам Бандера. — ОУН* искренне во всех отношениях сотрудничала со всеми немецкими инстанциями. Она боролась с поляками, несла потери. Борьба против большевиков велась два года — в полной тайне и в той форме, в какой это допускали немецкие инстанции, чтобы никоим образом не повредить политическим интересам Германии. ОУН* вступила в сражение против Красной армии частично в рядах вермахта, частично, выполняя немецкие задания в тылу большевистских войск. Я приказал моим людям сражаться вместе с немецкими войсками и на занятых вермахтом территориях создавать органы управления.

— С ведома какого немецкого учреждения? — последовал вопрос.

— Мне говорили, что официальные инстанции еще не приняли никакого решения, но вполне возможно, что возникнет украинское правительство. Я опирался на мандат, полученный мною от украинцев.

— Выходит, — уточнили немцы, — ваши люди провозгласили вас главой Западной Украины по вашему указанию?

— Да, — самоуверенно продолжал Бандера, — я отдал такой приказ как глава Организации украинских националистов*, как вождь украинского народа. ОУН* — единственная организация, которая вела борьбу и которая имеет право сформировать правительство.

Немецкие чиновники снисходительно растолковали Бандере:

— Такое право принадлежит вермахту и фюреру, который завоевал эту территории. Он и только он решает, какой там будет порядок.

Самовольство Бандеры в условиях военного времени оккупационными властями было сочтено преступлением. 5 июля его вывезли из генерал-губернаторства в Берлин, здесь посадили под домашний арест, в сентябре отправили в тюрьму, на следующий год поместили в концлагерь Заксенхаузен.

Степан Андреевич всегда считал, что они со Стецько поступили правильно:

«Провозглашением вновь Украинской Державы в июне 1941 года и строительством независимой государственной жизни засвидетельствовано, что украинский народ ни в какой ситуации не отказывается от своих прав хозяина на собственной земле и только признание этих суверенных прав Украины другими народами и державами может быть платформой дружбы с ними».

Различные украинские организации по-прежнему желали служить немцам. Жаловались им, что бандеровцы убивают конкурентов — людей полковника Андрея Мельника, который своеволия себе не позволял и строго исполнял указания оккупационных властей.

30 августа в Житомире убили двух членов провода ОУН* Мельника — Омельяна Сенника-Грибовского (участника теракта против польского министра внутренних дел) и Николая Сциборского, бывшего полковника петлюровской армии и одного из главных идеологов украинского национализма. Считалось, что это сделал бандеровец Козий.

Немецкие власти не желали терпеть беспорядка на оккупированных территориях. 13 сентября начальник главного управления имперской безопасности обергруппен-фюрер СС Райнхард Гейдрих распорядился:

«Члены группы Бандеры с некоторого времени развернули особую активность с целью добиться самостоятельного украинского государства. Они призывали жителей Галиции и украинское население в военной зоне не только не выполнять немецкие распоряжения, но и устранять своих политических противников.

Уже убито свыше десяти членов руководимой Андреем Мельником Организации украинских националистов*. Можно предположить, что члены группы Бандеры во имя своих политических целей станут совершать и другие террористические акты.

Предлагаю:

а) арестовать всех играющих какую-либо роль в движении Бандеры руководителей по подозрению в соучастии в убийстве представителей движения Мельника. Провести аресты одновременно в понедельник 15 сентября 1941 года;

б) закрыть бюро и конторы движения Бандеры, в том числе бюро Украинской службы по вопросам прессы в Берлине на Мекленбургише-штрассе, 78, а также Украинское бюро в Вене на Ландштрассе-Гауптштрассе. Провести тщательный обыск в бюро и квартирах руководителей движения Бандеры».

В директиве полиции и эсэсовской службы безопасности (СД) за № 12/41 от 25 ноября 1941 года говорилось: «Всех активистов бандеровского движения немедленно арестовать и после тщательного допроса без шума ликвидировать как грабителей».

Главная львовская тюрьма чуть не каждый год меняла хозяев и узников. Сначала хозяевами были поляки. Осенью 1939 года здесь устроили тюрьму № 1 областного управления НКВД. Пришли немцы и тоже стали использовать это здание по назначению. Сюда посадили вышедших из повиновения членов ОУН*, которых сочли опасными. Здесь закончил свои дни Иван Климов, руководитель львовских националистов. Тот самый, который в ночь на 1 июля восторженно приказал уничтожать москалей, евреев, поляков и венгров.

Полтора десятка активистов немцы сразу расстреляли. Почти все люди Бандеры оказались за решеткой — Ярослав Стецько и его соратники по «правительству» Роман Ильницкий, Лев Ребет, Владимир Стахив, Дмитрий Яцив. Оставшийся на свободе Николай Лебедь ушел в подполье и принял на себя руководство ОУН*.

«Лебедь, — вспоминал его соратник, — очень энергичный, трудолюбивый, но слишком нервный, невыдержанный, упрямый, в разговоре с людьми не всегда тактичен, любит показывать себя диктатором, в силу чего имеет много личных врагов среди руководящих членов ОУН*. Любит хорошо одеваться и придерживаться моды. Его приметы: лет сорок, среднего роста, стройный, худощавый, лицо продолговатое, глаза голубые, лысый, зубы редкие и некоторые отсутствуют. Разговор быстрый и резкий».

Его жена Дарья Гнаткивская принимала участие в подготовке убийства польского министра внутренних дел, за что была арестована. Во второй раз ее арестовали немцы. Отправили в женский концлагерь Равенсбрюк. Освободили в 1944 году вместе с Бандерой.

Но Лебедь недолго руководил ОУН*. На заседании Центрального Провода 13 апреля 1943 года преданный Бандере Роман Шухевич был избран председателем бюро Провода и Проводником (руководителем). Это решение утвердил в августе 1943 года третий Чрезвычайный Великий сбор ОУН*.

Украинских националистов определили в Заксехаузен.

«24 января 1942 года в третьем часу утра, — вспоминал Стецько, — перевезли нас тюремной автомашиной, как уголовных преступников, в концлагерь Заксенхаузен, где нас — Ивана Габрусевича, Осипа Тюшку, Романа Ильницкого поместили в одиночных камерах.

В тот день с раннего утра нас держали на лютом морозе с непокрытой головой перед домом лагерной администрации. Иван Габрусевич простудился. После бани забрали у меня одежду и дали тюремную робу. Я отказался ее надеть. Эсэсовцы возмущались: «Такого еще не бывало!» Две недели я находился в камере в белье, заявив, что тюремную форму не принимаю. Вызванный из Берлина гестаповец приказал вернуть мне одежду».

В Заксенхаузене существовал блок, куда нацисты сажали «важных заключенных», как правило, политиков из оккупированных стран, которые могли понадобиться. Поэтому обращались с ними не как с обычными узниками.

Немцы арестовали в декабре 1943 года еще одного вождя украинских националистов, Тараса Бульбу-Боровца вместе с его помощником Олегом Штулем.

Тарас Дмитриевич Боровец получил прозвище «Бульба» за нос, напоминавший картофелину. Но он не обиделся, а присоединил прозвище к фамилии.

Он молодым человеком вступил в ОУН*. После убийства польского министра внутренних дел в 1934 году был отправлен в Березу Картусскую. На следующий год его отпустили за «образцовое поведение».

Немцы назначили его начальником полиции Сарненского района и позволили сколотить для борьбы с партизанами собственный отряд, который он высокопарно назвал Полесской Сечью — Украинской повстанческой армией*.

28 июня 1941 года Тарас Бульба-Боровец подписал приказ № 1:

«1. Всем боевым группам организовать небольшие повстанческие отряды и начать диверсионные акты в тылах Красной армии.

2. В местах, освобожденных от большевиков, — захватить власть, организовывая народную милицию с желтоголубыми повязками. Везде вывешивать желто-голубые знамена, устраивать торжественные встречи немецких войск. Приступить к организации нового отечественного порядка».

Но немцы предпочитали организованные подразделения полиции и его отряд распустили. Он ушел в лес. К нему стекались те, кто ни к кому не хотел примыкать. Собралось несколько тысяч человек, именовавших себя «бульбовцами».

21 мая 1943 года оккупационные власти докладывали в Берлин:

«Боровец, который надеялся на то, что его отряд «Полесская сечь» станет основой будущей украинской армии, переживает крах своих намерений. В феврале 1942 года он вступал в переговоры с немецкими службами относительно восстановления «Полесской Сечи», однако они завершились безуспешно. С конца октября начались новые контакты. Боровец подчеркивал, что не проливал немецкой крови, потому что боролся вместе с немцами».

Летом сорок третьего Тарас Бульба-Боровец переименовал свой отряд в Украинскую народно-революционную армию и основал Украинскую национально-демократическую партию. Он старался ладить со всеми — вел переговоры и с немцами, и с советскими партизанами. Пытался договориться с ОУН*:

«Мы не подчинились правительству Степана Бандеры, вы это сочли проявлением анархии. А мы не могли подчиниться руководству, которое провозгласило украинское государство за спиной вермахта без официального признания немецкой властью. Кроме того, вы признаете фашистский принцип безусловной диктатуры вашей партии, а мы стояли на позиции единства народа на основах демократии, сотрудничества со многими националистами без того, чтобы они или мы отказывались от своих взглядов».

Когда немцы усилили нажим, он фактически распустил отряд. В конце сорок третьего поехал в Ровно договариваться с оккупационной администрацией. Не договорился и оказался в концлагере.

«Заксенхаузен, — вспоминал Бульба-Боровец, — был отдельным царством СС. Построили целый город с собственными бараками, бункерами, военными фабриками, газовыми камерами и крематориями. Нас поместили в отдельный барак».

Эсэсовец, который допрашивал Боровца, снисходительно заметил:

— Не делайте трагедию из своего ареста. Вас здесь изолировали исключительно для вашей безопасности. Это всего лишь почетная изоляция.

И верно — в сентябре 1944 года его освободили.

Другим ОУНовцам повезло меньше. Особенно тем, кого отправили в Освенцим (после оккупации Польши немцы переименовали город в Аушвиц). Новые исторические исследования позволяют установить их судьбу.

В июле 1942 года в лагерь поступили первые двадцать четыре украинских националиста, среди них был и брат Степана Бандеры — Василий. Через несколько дней прислали еще одну группу, в ней был другой брат, Александр Бандера.

Польские узники, как следует из воспоминаний, плохо встретили новоприбывших:

«Бандеровцев отправили в лагерь, поскольку они восстановили против себя своих гитлеровских хозяев. Высокомерные и заносчивые, уверенные в обещанных им СС снисхождении и привилегиях, эти заключенные с открытой враждебностью вели себя по отношению к польским заключенным и устроили дебош, который прекратила с применением силы вызванная обслуга блока».

Они попали в руки заключенных-поляков, ненавидевших украинских националистов. Александра Бандеру ставили на непосильные работы, да еще избивали. Он протянул в Аушвице совсем недолго — две недели. В очень плохом состоянии его отправили в больничный блок, где 10 августа 1942 года убили. Врач-эсэсовец сделал ему инъекцию фенола в сердце.

В больничном бараке 5 сентября скончался и Василий Бандера, тоже забитый польскими узниками — ему мстили за брата Степана. Лагерная администрация провела расследование: смерть Василия Бандеры не входила в ее планы. Польских заключенных, признанных виновными, расстреляли.

В лагере украинские националисты держались вместе. Никому не доверяли. Считали, что даже в лагере они на особом положении. И действительно немцы их не расстреливали и не отправляли в газовые камеры. Им разрешали получать посылки Красного Креста.

Опекал их политический отдел лагерной администрации и уполномоченные гестапо, что гарантировало выживание. Бандеровцам подбирали работу на вещевом складе и на кухне, в канцелярии и в больнице. Симпатий со стороны остальных лагерников это не прибавило — презирали их не только за предвоенный террор, но и за сотрудничество с немцами.

«Замена ожидаемого почета печальным пребыванием в лагерных условиях их ничему не научила, — вспоминали другие узники. — Были окружены всеобщей ненавистью и презрением почти всего лагеря, потому что все видели, что на их совести тысячи убитых невинных людей».

В Аушвиц попало примерно две сотни бандеровцев, больше тридцати погибли — от голода, тифа и других болезней. Характерно, что Степан Бандера претензий немцам за смерть двух братьев в концлагере не предъявлял и, когда немцы предложили возобновить сотрудничество, не отказался.

Степан Бандера и ОУН* оказались в контрах с немцами не по собственному желанию. И ссора с фашистами их не оправдывает. Сажали бандеровцев не потому, что они были антифашистами и возмутились нацистскими преступлениями, а потому, что проявили своеволие, не согласованное с оккупационными властями. Многие украинские националисты этого не понимали. Обращались за помощью в Берлин и возмущались: ну почему немцы отталкивают протянутую руку? Не желают видеть в них надежных союзников?

Украинские националисты заключили союз с преступниками. Отчего же они решили, что с ними нацисты станут вести себя по-джентльменски? Министр по делам восточных оккупированных территорий и главный партийный идеолог Альфред Розенберг наставлял своих подручных:

— Хорошее обращение славянин воспринимает как слабость.

С мельниковцами немцы тоже не церемонились. Несколько человек убили. В начале 1944 года арестовали самого Андрея Мельника и его референта по международным делам Дмитро Андриевского — за антинемецкие подпольные публикации, отправили в Заксенхаузен.

Распоряжением Альфреда Розенберга, министра по делам восточных оккупированных территорий, высшие школы на Украине закрыли. В Киеве собрали ректоров. Немецкий чиновник ознакомил их с приказом. Собравшиеся недоумевали:

— Вы, немцы, — национальные социалисты. Мы — украинские националисты, и мы тоже против большевиков. Казалось бы, вы должны нам помогать, а получается наоборот.

Ответ последовал весьма откровенный:

— Мы пришли сюда не ради Украины. И все, что мы завоевали, наше. Мы будем здесь делать то, что считаем нужным. И делиться властью не собираемся.

Несмотря на все это, даже самые видные люди на Западной Украине не побрезговали предложить Гитлеру свои услуги и восторгались его успехами. Среди них — митрополит Андрей Шептицкий. Из своего дворца 23 сентября 1941 года он поздравил фюрера по случаю взятия вермахтом Киева:

«Его Высокопревосходительству

Фюреру Великой Германской империи

Адольфу Гитлеру

Как глава украинской греко-католической церкви, я передаю вашему превосходительству мои сердечные поздравления по поводу овладения столицей Украины, златоглавым городом на Днепре — Киевом.

Украинский народ видит в этом освобождении столицы от большевистского ига предзнаменование своего освобождения из рабства. Он видит в вас победоносного полководца несравненной и славной германской армии.

Он вверяет Вашему полководческому и государственному гению свое будущее при введении нового порядка в Восточной Европе. Украинский народ несет жертвы в борьбе против общего врага — большевизма, как истребителя европейской христианской культуры.

Дело уничтожения и искоренения большевизма, которое Вы себе, как фюрер великого германского рейха, взяли за цель в этом походе, обеспечивает Вашему Высокопревосходительству благодарность всего христианского мира.

Украинская греко-католическая церковь знает об исторической значимости этого могущественного движения германского народа под вашим руководством. Так как судьба нашего народа отныне отдана Богом преимущественно в Ваши руки, мы надеемся, как весьма заинтересованный друг Германии в этой борьбе, которую Вы ведете также и за развитие нашего народа, на возможности религиозной и национальной свободы.

В благодарность вместе с украинской частью восточной церкви, связанной с всемирным христианством, я буду молить Бога о победе германской армии и германской нации».

Глава униатской церкви пользовался на Западной Украине непререкаемым авторитетом. В 1925 году Варшава и Ватикан подписали конкордат — соглашение о взаимоотношениях между Ватиканом и польским правительством. Греко-католическое духовенство перешло на содержание государства. Но Шептицкий и церковь воспринимались западными украинцами как оплот национального духа.

Конечно, не все бандеровцы верили, что немцы позволят им иметь свое государство.

В августе 1944 года начальник 2-го управления (контрразведка) союзного наркомата госбезопасности Павел Федотов подписал «Ориентировку об организациях украинских националистов»*:

«Из числа националистов нашлись элементы, в первую очередь из бандеровцев, которые приступили к собиранию сил для борьбы с фашистскими оккупантами под лозунгом «за самостийную Украину без немцев».

В конце 1942 года под этим лозунгом в ряде мест Украины произошли антинемецкие демонстрации, активное участие в которых принимали ОУНовцы. Так, например, во Львове 7 сентября немцами расстреляна демонстрация «самостийников», при этом убито двадцать человек, в Ровно арестовано и расстреляно сорок человек. Бандеровцы широко афишировали борьбу против Мельника, открыто стоявшего на позициях поддержки немцев».

Расстрелы и аресты не разорвали тесные отношения украинских националистов с оккупационной властью. Они продолжали служить в полиции, во вспомогательных частях вермахта, уничтожали партизан и участвовали в карательных акциях. Работали бургомистрами, старостами и охранниками в лагерях и, наконец, вступали в добровольческие формирования войск СС.

Директива Берлина была простой: «Препятствовать стремлению украинцев к политической самостоятельности». Но приложить усилия к формированию вспомогательной полиции: «Из расчета один полицейский на сто жителей. Оружие — пистолеты и карабины из трофейного имущества».

Оккупационная администрация была не в восторге от СВОИХ подручных:

«Украинская полиция не прекращает грабить, насиловать, убивать. Награбленное имущество рассматривается как личная собственность. Поляков приравняли к евреям и заставляют, например, тоже носить повязки на рукаве. Во многих местах украинская полиция создала такие подразделения, как «Украинское гестапо».

Но выбирать было не из кого. А без украинских помощников немцы просто не справились бы.

В Киеве расстрелы евреев в Бабьем Яру начались 29 сентября 1941 года. Акцию проводили ОУНовцы из Киевского (командир Петр Захвалынский) и Буковинского куреней (командир Петр Войновский, служивший еще в петлюровской армии). Они шли вслед за немецкой армией и вылавливали красноармейцев, попавших в окружение. Буковинский и Киевский курени преобразовали впоследствии в 115-й и 118-й шуцманшафтбатальоны СС. 118-й батальон сжег белорусскую деревню Хатынь.

Уничтожение евреев сопровождалось грабежами.

«В ходе антиеврейской акции в Киеве и Житомире, — говорилось в полицейском отчете, — былособрано 137 грузовиков с одеждой и передано национал-социалистической благотворительной организации. Большую часть одежды после дезинфекции распределили между фолькдойче. Кроме того, один из военных госпиталей войск СС смог покрыть свою потребность в шерстяных одеялах».

А вот, скажем, командующий 6-й армией генерал Фридрих Паулюс был доволен добровольными помощниками:

«В районе действия армии созданы украинские службы по поддержанию внутреннего порядка — вспомогательная полиция, железнодорожная полиция, местная городская охрана. Они оказывают значительную помощь в разрешении многочисленных задач, которые иначе выпали бы на долю армии. Эти украинцы выполняют свои задачи с большим удовольствием и любовью».

Немцы управляли огромными оккупированными территориями, располагая малочисленным административным персоналом — людей катастрофически не хватало. И уж совсем немного нашлось владеющих украинским языком. Конечно, привлекали местных немцев. Но все равно оккупационным чиновникам приходилось полагаться на коллаборационистов. Немцы многое передоверяли местным жителям и в основном проверяли, не нарушены ли директивы, присланные из Берлина.

Сотрудничавшие с оккупантами украинцы руководили промышленными предприятиями, занимались торговлей. Немцам пришлось разрешить культурные общества, открыть театры, школы и некоторые другие учебные заведения. Выходили шестьдесят газет на украинском языке. Единственное, что запрещалось людям Бандеры и Мельника, это говорить о создании самостоятельного украинского государства.

К украинцам-военнопленным германское командование относилось благожелательно.

3 июля 1941 года выходившая в Кракове газета «Кракiвський вiсник» писала: «Согласно первым распоряжениям немецких войск, должно производиться отделение украинцев от остальных пленных».

Украинцев, попавших в плен, немцы отпускали домой.

«При освобождении первой партии пленных украинцев, — сообщал «Кракiвський вiсник», — было подчеркнуто великодушие фюрера, позволившего украинским пленным через короткое время вернуться к своим родным. Свою благодарность пленные проявят дисциплинированностью и честной работой. Речи прерывались криками освобожденных военнопленных: «Слава фюреру!»

Имперское министерство иностранных дел в конце июля ходатайствовало перед верховным командованием вермахта о скорейшем освобождении украинских военнопленных с тем, чтобы они смогли принять участие в уборке урожая. Германия рассчитывала на украинское зерно.

Местные жители выдавали себя за украинцев, видя, что им оказывают предпочтение. После серии проведенных подпольщиками взрывов в Киеве немцы приказали украинской полиции брать в заложники именно русских. Русское население было напугано откровенной ненавистью к ним со стороны ОУНовцев…

Немецкие войска оккупировали и грабили Украину. Летом 1942 года оккупационные власти стали обращать внимание на то, что «нелегальное бандеровское движение пытается вывести активную молодежь из-под немецкого влияния, стремится воспрепятствовать отправке остарбайтеров в рейх и вызвать у украинцев неприязнь к немцам». Но главным врагом вожди Организации украинских националистов* все равно считали Москву.

Добровольцы из «Галичины»

Невероятно амбициозный рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер мечтал иметь собственную армию. Вермахт возражал против разрастания войсковых формирований империи СС. Армейские генералы не желали делиться с ним ни призывниками, ни вооружением. Поэтому Гиммлер зазывал в войска СС добровольцев — «расово полноценных европейцев».

25 июля 1942 года принятый фюрером, он с воодушевлением излагал ему свои идеи. Стенограф Адольфа Гитлера записал:

«Гиммлер сообщил, что в рядах СС уже состоят 4500 голландцев, 200 швейцарцев и 250 шведов. Гитлер подчеркнул, что всемерная пропаганда германской идеи — верный шаг. Тем самым можно как магнитом извлечь из германских народов лучшие, так сказать, металлические элементы, стальных людей, и притянуть их к себе».

Добровольцам обещали после окончания войны немецкое гражданство. Но большинство, попав на восточный фронт, сильно пожалели, что позволили соблазнить себя.

За ужином в ставке Гитлер заметил:

— Я скептически отношусь к участию иностранных легионов в военных действиях на восточном фронте. Никогда не следует забывать, что любой из этих легионеров будет чувствовать себя предателем своего народа.

Стремительное наступление Красной армии заставило фюрера изменить свое мнение. К концу войны брали всех, кто был готов сражаться на восточном фронте. Хотя Гитлер по-прежнему не верил, что русские и украинцы хотят воевать на стороне Германии. Да и немецкие чиновники не скрывали своих подозрений. Предупреждали обергруппенфюрера СС Ханса Прюцмана, верховного руководителя СС и полиции в имперском комиссариате «Украина»:

— Может опять произойти, как в 1918 году, — в решающий момент эти солдаты повернут оружие против немцев.

В имперском комиссариате Украины презрительно повторяли:

— У нас нет оружия для украинцев. Для вас есть только метла и мотыга.

На работы в Германию отправили полтора миллиона украинцев. Немцы брали всех, даже школьников. Они трудились на военных заводах или на строительстве дорог — в тяжелых условиях, часто под бомбежками авиации союзников. Но руководителям украинских организаций, которые сотрудничали с немцами, важен был статус союзников Германии. Для этого нужно было вместе воевать против общего врага.

«Его Превосходительству, Фюреру и Рейхсканцлеру Великой Германской империи Адольфу Гитлеру в Берлине.

Ваше Превосходительство,

Руководящие круги украинского народа понимали, что столкновение между национал-социалистической Германией и большевистской Москвой неизбежно и что лишь Германское Государство под вашим руководством, ваше превосходительство, будет в состоянии нанести большевизму смертельный удар.

Разгром России должен был дать возможность Украине включиться в политическую систему Европы. Украинцы с подъемом приветствовали немецкие вооруженные силы, помогали немецким воинам везде, где только могли.

Украинцы из Красной Армии в массовом порядке переходили на сторону немцев, так как они верили, что здесь находятся украинские военные части, и надеялись, что их не лишат возможности принимать активное участие в борьбе за освобождение своей родины и за восстановление украинского государства.

И разочарование этих пленных было велико, когда их надежды не оправдались…

Отстранение украинцев от участия в вооруженной борьбе против их вечного врага, плечом к плечу с немецкими войсками и их союзниками, лишило антибольшевистский лагерь серьезного морального политического фактора.

Присоединение западной украинской земли Галиции к генеральному Губернаторству и передача Одессы вместе с областью под управление Румынии свидетельствует о том, что речь идет о присоединении Галиции к Польше, а Одессы — к Румынии. Подобная развязка свела величественные намерения новоупорядочения Европы на нет.

Руководящие украинские круги сразу же после взятия столицы Украины немецкими войсками создали Украинскую национальную Раду в Киеве и сделали все возможное, чтобы договориться с немецким управлением. Таким путем они стремились мобилизовать все творческие силы на восстановление общественно-хозяйственной жизни на Украине. Однако немецкая власть прекратила деятельность Украинской народной Рады в Киеве.

На коренных украинских землях украинцы опять лишены различных возможностей культурно-национального развития. Причем создаются препятствия в издании патриотической прессы, запрещены традиционные культурно-просветительные и народно-воспитательные общества, закрываются школы, оттягивается разрешение на восстановление деятельности научных учреждений, а профессорские кадры — мозг нации — лишены возможности научной деятельности и даже средств для жизни.

Украинский народ будет сопротивляться разложенческим влияниям Москвы и готов нести даже большие тяжести, когда будет уверен, что признано его право на национальное развитие со свойственными ему культурно-хозяйственными и политическими формами.

К сожалению, современная действительность не дает украинцам этой уверенности, потому-то в народных массах, в руководящих кругах Украины господствует большое беспокойство и тревога за будущее нации.

Если в прошлом послеверсальская Европа сделала непростительную ошибку, когда помогла врагам Украины — Польше и России и помешала украинскому народу выполнить историческую задачу, то тем необходимее во время создания новой Европы под вашим, Ваше Превосходительство, руководством, признать за Украиной право на самостоятельное существование.

Мы заверяем вас, Ваше Превосходительство, что руководящие круги на Украине стремятся к самому тесному сотрудничеству с Германией, чтобы соединенными силами немецкого и украинского народов завершить борьбу против общего врага и установить новый порядок по всей восточной Европе.

Граф Андрей Шептицкий,

Митрополит, Председатель Украинского Национального Совета во Львове.

Андрей Ливицкий,

заместитель Симона Петлюры, Главного Атамана УНР, Варшава.

Профессор Величковский, Председатель Украинского Национального Совета в Киеве.

Генерал Михаил Омельянович-Павленко, Председатель Генерального Совета Украинских Ветеранских Кругов, Командарм УНР, Прага.

Полковник Андрей Мельник, Вождь украинских националистов, Берлин.

14 января 1942 года».

В конце концов украинским националистам позволили сформировать собственную дивизию в рамках добровольческих формирований СС. В отчаянной военной ситуации немцы хватались за соломинку.

Галицией управлял бригадефюрер СС Отто Вехтер, сын генерала австро-венгерской армии и участник убийства нацистами канцлера Австрии Энгельберта Дольфуса в 1934 году. Вехтер покровительствовал националистам, открыл школы с преподаванием на украинском языке и активно вербовал украинцев в батальоны вспомогательной полиции.

Отто Вехтеру хотелось отличиться и отправить побольше украинцев умирать за Германию. Он попросился на доклад к Генриху Гиммлеру и уговорил его создать галицийскую дивизию. Но тот категорически не соглашался называть солдат дивизии украинцами, велел именовать их галичанами. Напрасно Вехтер объяснял рейхсфюреру СС, что Галиция — административно-географическое понятие, а не национальное. Галицийцы — это и поляки, и украинцы. Однако у Гиммлера были свои соображения. Он распорядился:

— При наборе в галицийскую дивизию не говорить ни об украинской дивизии, ни об украинской нации.

Начальник главного управления полиции общественной безопасности обергруппенфюрер СС Курт Далюге объяснил задачу своему помощнику обергруппенфюреру СС Отто Винкельману: создадим дивизию войск СС из галичан греко-католиков для отправки на фронт, а из украинцев греко-православных сформируем полицейские полки. Командный состав — немецкий. Курт Далюге уточнил:

— Не допускать участия в этом украинской интеллигенции, в том числе группы Степана Бандеры.

28 апреля 1943 года во Львове бригадефюрер СС Отто Вехтер сообщил о согласии Гиммлера на формирование дивизии. Многозначительно объяснил, какое доверие оказывается украинцам: они получают право сражаться и за свою родину, и за всю Европу.

— Сегодня для украинцев Галиции исторический день, — высокопарно произнес Владимир Кубийович, председатель Украинского центрального комитета, который немцы перевели из Кракова во Львов. — С оружием в руках они могут сражаться с большевизмом.

Украинский центральный комитет обслуживал интересы оккупационной администрации.

— Немцы завоевали для себя Украину и строят колонию, но мы от этого имеем преимущества, — говорил Кубийович соратникам и единомышленникам. — Немцы изгнали большевиков — самую большую опасность в вопросе воспитания национального духа украинского народа. Большевизм уничтожил национальную жизнь и национальную культуру. Немцы разрешили нам воспитывать свой народ. Немцы уничтожили евреев. В результате украинцы получили возможность занять видные посты в учреждениях и предприятиях, заниматься ремеслом и торговлей, что создало предпосылки для подготовки кадров, необходимых для будущего украинского государства.

О создании добровольческой дивизии войск СС «Галичина» Владимир Кубийович официально объявил 4 мая 1943 года:

— Большевизм несет смерть украинскому народу, так что наше спасение только в семье европейских народов, потому нужно брать оружие в руки и защищаться от нашествия большевиков.

Уточним: Галичина — это Галиция, которая состоит из нынешних Ивано-Франковской, Львовской и Тернопольской областей.

Главная нацистская партийная газета «Фёлькишер беобахтер» одобрительно написала, что украинские добровольцы вступают в войска СС.

18 июля 1943 года на площади перед львовским оперным театром устроили парад в честь дивизии «Галичина». Построили трибуну, украшенную свастикой, и с нее выступали немецкие и украинские чиновники, в том числе губернатор Отто Вехтер:

— Галицийско-украинская молодежь! Ты обрела право участвовать в борьбе со своим смертельным врагом, большевиком, бороться за веру и родину, за справедливый новый порядок в Европе.

В соборе Святого Юра провели богослужение. Проповедь прочитал главный полевой духовник дивизии Василь Лаба:

— Вы, дорогие братья вояки, старшины, подстаршины и новобранцы, простились со своими матерями и женами, теми украинскими спартанками, которые испытывают боль в груди, отправляя вас на тяжелую кровавую дорогу. Идите, говорили они вам, куда вас зовет народный долг. А теперь вы пришли за вторым материнским благословением — за благословением родной церкви, ибо идете в поход не только за отечество, но и за веру Христову, за Христову моральность, за свободу совести, за культуру человечества. Идете бороться против орды, которая надвигается дорогами татарвы на наши земли.

Будем молиться, чтобы вы имели военные удачи, чтобы покровительствовала вам Пречистая Матерь. Будем просить Всевышнего, чтобы за вами шли другие, чтобы ваши ряды множились. Помните, что ваших дел будут ждать, и на вас будут смотреть могилы, рассыпанные по всей Украине, что их рыцарский дух будет требовать от вас обеспечить их спокойный отдых, что на вас будет смотреть многомиллионный украинский народ. Не забывайте, что на вас будут смотреть славные воины немецкой армии. Вашим долгом является высоко поднять имя украинского воина. Оставайтесь под покровительством Всевышнего и Пречистой Матери, которая пули возвращает, головы спасает, и завоевывайте славу для себя, для семьи и для нашего отечества, для нашего народа — дорогую волю и лучшую долю…

На одном из совещаний Лаба рассказал, что митрополит Шептицкий следит за формированием дивизии, что он получает от бойцов письма и восхищается ими:

— Таких энтузиастов я еще не видел!

Призывом в войска СС занимался обергруппенфюрер СС Готлоб Бергер, старый член партии. Бергер удовлетворенно писал своим подчиненным: униатские священники призывают помогать «Гитлеру и немецкому народу». Конечно, отметил он, проповеди содержат и «опасные выражения», но «мы скоро удалим этот зуб».

Во главе мобилизационного управления Отто Вехтер решил поставить генерала Виктора Курмановича. Он служил в австрийской армии, в 1912 году закончил академию, служил в разведке, был арестован российской полицией. В 1915 году австрийцы его выменяли. В 1918 году Курманович командовал войсками Западно-Украинской республики.

Первоначальным отбором ведал отдел опеки молодежи Украинского комитета. Военное управление, занимавшееся формированием дивизии СС, расположилось на улице Парковой, где находился львовский филиал Украинского центрального комитета. Потом еще получило домик на улице Смольской, 5. Желающих вступить в дивизию оказалось предостаточно. В вербовочных комиссиях под руководством местного немецкого чиновника заседали сотрудник вспомогательной полиции, священник, учитель и представитель войскового управления. Состояние здоровья определяли на глаз. Не принимали тех, кто отсидел в тюрьме больше пяти лет.

Из восьмидесяти тысяч желающих отобрали — по возрасту и здоровью — пятьдесят две тысячи. Потом половину отсеяли — в основном из-за низкого роста. Доброволец войск СС не мог быть ниже 165 сантиметров. В конце концов рейхсфюрер СС Гиммлер согласился принимать низеньких рекрутов и примирился с дурным качеством «расового материала». В итоге приняли двадцать пять тысяч молодых украинцев.

В СС не призывали. Это была добровольная служба. Иначе говоря, в войска СС по собственной воле пожелали вступить восемьдесят тысяч украинцев. Важно подчеркнуть — по собственной воле! Вступали в дивизию СС потому, что ощущали духовное и идеологическое родство с германскими нацистами, общность целей и идеалов.

Немцы вовсе не говорили, что дивизии предстоит сражаться за Украину и украинский народ. Напротив, объясняли: украинцы должны внести свой вклад в общую борьбу против большевиков и за новую Европу:

— Сейчас вопрос стоит так: жизнь или смерть. Или Европа сохранится, или Европа исчезнет с лица земли. Немецкий народ приносит огромные жертвы ради спасения Европы и христианства. Линия фронта приближается к нам. Выбирайте: либо за Сталина, либо за Гитлера — третьего не дано.

Митрополит Андрей Шептицкий благословил создание дивизии «Галичина». Только украинской разрешили иметь собственных духовников — двенадцать униатских священников. В других эсэсовских дивизиях это было запрещено. Главным полевым духовником дивизии назначили доктора теологии Василя (Василия Михайловича) Лабу. Профессор духовной академии во Львове, автор многих книг, Лаба когда-то служил в Украинской галицийской армии. Ему присвоили звание майора.

28 апреля 1945 года в Киеве следователь НКГБ УССР будет допрашивать епископа Григория Хомышина относительно участия церкви в формировании эсэсовской дивизии.

— Помню, — ответил епископ, — что летом сорок третьего ко мне приехал член Центрального Совета митрополии священник Лаба, который сообщил, что назначен старшим священником дивизии СС «Галичина». Просил выделить ему священников из Станиславской епархии для обслуживания частей дивизии. Я разрешил взять только одного — Галибея Ивана из села Скоморохи Бучачского района. Галибей написал мне письмо, в котором просил разрешить ему идти добровольцем в дивизию. Кто-то рассказывал мне, что Шептицкий хотел назначить военного епископа. Кандидатом на эту должность он наметил епископа Бучко Ивана, который находился в Риме.

— Кто такой Бучко? — уточнил следователь.

— Бучко Иван — епископ греко-католической церкви, находился в Америке, а в период войны приехал в Рим, в Ватикан, и добивался назначения в Галицию. Немецкие военные власти сами ходатайствовали перед Шептицким о том, чтобы он принял Бучко и назначил его епископом в дивизию СС «Галичина». Шептицкий согласился. Однако в связи с быстрым продвижением Красной армии на запад переезд Бучко не состоялся.

Во время торжественной церемонии формирования дивизии богослужение провел архиепископ Иосиф Слипый (в советских документах того времени — Слепой). Он был ближайшим помощником митрополита Шептицкого и после его смерти возглавил униатскую церковь. Иначе говоря, на Западной Украине церковь благословила молодых украинцев на службу в войсках СС.

Говорят, что в дивизию шли с дальним прицелом: получить от немцев оружие, а потом против них же его и повернуть. Дескать, дивизия тайно замышлялась как прообраз национальной украинской армии. Некоторые бойцы «Галичины» довольно говорили:

— Аббревиатура СС расшифровывается как сечевые стрельцы!

Иначе говоря, считали себя людьми, пытавшимися создать независимую Украину.

Рассуждения в лучшем случае наивные. Если бы Гитлер — в том числе с помощью украинских националистов — победил, Украина исчезла бы с политической карты мира…

Дивизии не хватало офицерского состава. Когда Западная Украина была частью Польши, производство украинцев в офицеры не поощрялось, поэтому в «Галичину» набрали ветеранов — тех, кто еще после революции служил в Украинской галицийской армии и армии Украинской народной республики.

Добровольцев вознаграждали материально. Семьям солдат по карточкам полагалось: девять килограммов хлеба взрослому на месяц и половина этого — ребенку, а также триста граммов сахара, сто двадцать пять граммов кофе, полкило мармелада, до четырехсот граммов мяса и сто килограммов картофеля на год. Но обещанное еще надо было получить. Немцы отступали. Вермахт и части СС испытывали затруднения со снабжением. Так что солдатам «Галичины» собирали в городах и селах подарки: сахар, печенье, масло, табак, зубной порошок, нитки.

На одном из совещаний представители дивизии жаловались:

— Обещали бойцам полтора килограмма хлеба в день, а дают всего пол кил о.

Состав дивизии: три пехотных полка, артиллерийский полк, саперный батальон, дивизион зенитной артиллерии, дивизион противотанковой артиллерии, конный эскадрон, сотня полевой жандармерии.

Командиром дивизии «Галичина» назначили немца — бригадефюрера СС Фрица Фрайтага, бывшего полицейского. Военными талантами он не блистал. Штаб дивизии состоял из немцев, старшим украинским офицером утвердили бывшего сечевого стрельца и бывшего сотника Украинской галицкой армии Дмитро Палиива (при поляках он сидел в тюрьме). Структура штаба копировала немецкую:

I a — оперативный отдел

I b — снаряжение, вооружение, боеприпасы, транспорт

I с — разведка и контрразведка

II а — офицерские кадры

II b — кадры унтер-офицеров и рядовых

III — полевой суд

IV a — вещевое и продовольственное довольствие

IV b — санитарный отдел

IV c — ветеринарный отдел

V — автоколонна

VI — психологическая служба, священники, газета, кинооператоры

В состав дивизии вошла группа военных корреспондентов, а также фотографы и кинооператоры, которым предстояло освещать подвиги добровольцев. Издавали дивизионную газету, за выпуском которой бдительно наблюдали два немецких офицера. Украинские военкоры подчинялись главному редактору эсэсовской газеты «Черный корпус» штандартенфюреру СС Гюнтеру д’Алквену.

Боевая подготовка продолжалась четыре месяца. Учили новобранцев на двух полигонах — на территории бывшей Польши и в самой Германии. На полигоне Нойхаммер провели дивизионные маневры. Приехал Генрих Гиммлер, устроил смотр и остался доволен. Сказал, что дивизию можно отправлять на фронт. Но для начала боевую группу бросили на борьбу с советскими партизанами.

11 августа 1943 года в письме губернатору Вехтеру рейхсфюрер Гиммлер жаловался на «славянскую неблагодарность» галицкой интеллигенции, но все же согласился, чтобы к добровольцам относились как к немцам.

Только в июле 1944 года «Галичину» развернули в районе городка Броды на шоссе, ведущем из Ровно во Львов. Приказ: прикрыть столицу Галиции от наступавшей Красной армии. Три недели шли бои, после чего от дивизии почти ничего не осталось. Остатки «Галичины» — примерно три тысячи бойцов — с трудом вырвались из котла.

Выжившие разбежались, часть ушла в отряды Украинской повстанческой армии*. Остальных вернули на полигон Нойхаммер. Попытались сформировать дивизию заново.

3 мая 1944 года губернатор Вехтер обратился к Гиммлеру:

«Дивизия стала преградой против сползания молодежи Галиции к националистической враждебности против рейха и опорой для молодежи, осознающей себя европейской. Население Галиции в основной своей массе совершенно непоколебимо выказывает себя чуждым большевизму, ориентируется на Европу, а не на Москву.

В связи с этим хотел бы обратиться к Вам, рейхсфюрер, с просьбой использовать галицийскую дивизию СС против Советов и по возможности направить на родину, в Галицию. Конечно, есть множество аргументов против. Но я остаюсь при своем мнении: кто рискует, тот выигрывает! Отправка на родину показала бы им, что немецкое командование им доверяет.

Украинское националистическое движение, с которым большевики ведут борьбу как с «немецкими бандитами», теперь между двух огней, и в нем различимы признаки разложения. Возвращение галицийской дивизии, которая, как я сам мог убедиться во время короткой поездки в Нойхаммер, производит по-солдатски безупречное впечатление, поможет этой дезорганизации».

К губернатору не прислушались. Дивизию перебросили в Словакию, где летом 1944 года с помощью советских и британских парашютистов вспыхнуло антифашистское восстание. Украинские эсэсовцы помогали немецким войскам.

В последние недели существования третьего рейха нацисты были готовы на все — в том числе соглашались и на независимую Украину, тем более что ее судьба уже нисколько не зависела от терпящей военное поражение Германии.

Бывший генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов, который перешел на сторону нацистской Германии и которому немцы разрешили сформировать собственную армию для участия в войне на стороне третьего рейха, предложил украинцам объединить усилия.

УПА* готова была к сотрудничеству с Власовым только при условии, что генерал признает будущую независимость Украины. Власов ответил отказом, сославшись на манифест созданного им Комитета освобождения народов России, который провозгласил лозунг единой и неделимой державы.

Бандера попросился на прием к начальнику главного административного управления СС обергруппенфюреру СС Бергеру. 5 октября его привели к Бергеру. На следующий день обергруппенфюрер доложил Гиммлеру о беседе с Бандерой:

«Бандера не приемлет Власова ни в какой форме как человека великорусского образа мыслей, утверждает, что, сотрудничая с ним, потеряет своих сторонников на Украине.

Бандера заявляет, что его движение стало таким сильным и обрело так много приверженцев, что Сталину не удастся его подавить. Тем более, что после войны Сталин наверняка должен приняться за другие народы и оставить Украину в покое.

Я выразил сомнение в этом, сославшись на конкретное донесение (Главного управления имперской безопасности, как раз сегодня переданное мне бригадефюрером СС Шеленбергом), согласно которому Сталин подготовил целую программу уничтожения украинского народа: всех женщин эвакуируют и ввезут на Украину мужчин и женщин из азаиатских районов. Так что я ему сказал, что он вряд ли сам верит, что Сталин, одержав победу, не расправится и с украинским народом.

Общее впечатление:

Ловкий, упрямый, фанатичный славянин. Своей идее предан до последнего. В настоящий момент для нас невероятно ценен, позже опасен. Ненавидит как великороссов, так и немцев.

Осмелюсь предложить все-таки задействовать Бандеру, чтобы активизировать его движение. Против нас в данный момент он мало что может предпринять, а действуя на нашей стороне, может представить серьезную угрозу для продвижения противника».

Не пожелали объединяться с генералом Власовым и другие украинские вожди.

15 марта 1945 года чекисты допрашивали Матвея Мирошниченко, который когда-то работал в правительстве гетмана Скоропадского, потом эмигрировал в Польшу и состоял в националистической организации «Укражська Громада» («Украинская Держава»),

Он рассказал:

— В конце 1944 года в Берлине совещались руководители всех украинско-националистических организаций. От ОУН* — Мельник и Бандера, от Украинской громады — Павел Скоропадский, от Украинской народной республики — Андрей Ливицкий, от Украинского национального объединения — полковник Омельченко. Обсуждалось создание единого комитета, который возглавил бы деятельность всех украинско-националистических организаций. Такой комитет был создан, и он не согласился на объединение с власовским Комитетом освобождения народов России. Переговоры с немецким правительством вел Андрей Мельник, который выставил ряд условий, в том числе немедленное создание украинского войска, на что немцы не согласились, предлагая концентрировать все антисоветские силы вокруг власовского Комитета освобождения народов России…

Все это в любом случае были пустые хлопоты — неостановимое наступление Красной армии положило конец надеждам и генерала Власова, и его украинских партнеров.

12 марта 1945 года немцы позволили образовать в Веймаре Украинский национальный комитет. В переговорах участвовали глава правительства Украинской народной республики в изгнании Андрей Николаевич Ливицкий (старый друг Петлюры), гетман Павел Скоропадский, Степан Бандера и Андрей Мельник. 17 марта в Веймаре появилось обращение от имени Украинского национального комитета.

Председателем комитета по предложению Ливицкого выбрали Павло Феофановича Шандрука, офицера с богатой биографией. В первую мировую он командовал батальоном в царской армии, дослужился до штабс-капитана. В армии Украинской народной республики принял бригаду, получил погоны генерал-хорунжего. В Польше окончил академию генерального штаба, в звании полковника воевал против вермахта в сентябре 1939 года.

В имперском министерстве по делам восточных оккупированных территорий именно генералу Шандруку вручили документ, зафиксировавший официальное признание Германией Украинского национального комитета. Его подписал министр Альфред Розенберг.

Комитет назначил Шандрука главнокомандующим украинской армией, образовал генеральный штаб и Высший военный совет. После сражения под Бродами дивизия «Галичина» стала, наконец, называться не галицийской, а украинской. Генерал Шандрук получил право именовать ее 1-й украинской дивизией Украинской освободительной армии («Украiнске вызвольне вiйско»), хотя в немецких документах она значилась иначе: 14-я добровольческая гренадерская дивизия войск СС (1 — я украинская дивизия).

17 апреля 1945 года генерал Шандрук принял присягу у нового состава дивизии. Когда изменили название, то поменяли и текст присяги. Теперь клялись воевать «за освобождение моего украинского народа, моей украинской родины». Появились желто-синие кокарды и трезубцы.

Генерал Шандрук приступил к формированию еще одной дивизии. Комдивом утвердили полковника (позже генерал-хорунжего) Петро Гавриловича Дяченко. В состав дивизии вошла группа Тараса Бульбы-Боровца «Полесская сечь».

В последние дни рейха немецкий губернатор Галиции Отто Вехтер признался Владимиру Кубийовичу:

— Какую же неразумную политику мы вели. Чем я могу вам помочь?

— Могу говорить с вами откровенно? — уточнил Кубийович.

Получив согласие, изложил свою просьбу:

— Помогите сделать так, чтобы наша дивизия не попала в руки большевиков. Ей надо разрешить оставить линию фронта и капитулировать перед западными державами.

Вехтер обещал сделать все, что в его силах.

Вместо бригадефюрера СС Фрица Фрайтага подыскали командира-украинца — генерал-хорунжего Михаила Николаевича Крата. Он служил еще в царской армии, потом в петлюровской. В Польше много лет трудился бухгалтером. Но генерал Крат даже не успел принять командование. Приказ Фрица Фрайтага о передаче генералу Шандруку 1-й украинской дивизии датирован 27 апреля 1945 года. Через несколько дней рейх прекратил свое существование. Дивизия — десять тысяч человек — бросила фронт и сдалась англичанам. Бригадефюрер СС Фрайтаг покончил с собой. Отто Вехтер бежал в Италию, скрывался в монастыре в Риме. Заболел туберкулезом и умер в 1949 году.

Война на два фронта?

Позволю себе небольшое отступление. В октябре 1993 года, когда я работал в газете «Известия», к нам, в редакцию на Пушкинской площади, затянул Вячеслав Максимович Чорновил, в советское время видный диссидент. Одаренный публицист, Чорновил был трижды судим: за книгу об интеллигенции, за издание подпольного журнала «Украинский вестник» и за участие в Украинской Хельсинской группе. В перестроечные годы создал Народный рух Украины. В самостоятельной Украине был избран депутатом Рады и занял второе место на выборах президента республики.

Руководители газеты собрались в просторном кабинете главного редактора, чтобы послушать именитого киевского гостя. Моих коллег волновала текущая политика Киева, меня — история. Я расспрашивал Вячеслава Максимовича, как он относится к сотрудничеству украинских националистов с немцами в годы войны.

Чорновил убежденно доказывал мне:

— Вот полицаи в Восточной Украине были предателями. Они — преступники. А ОУН* и УПА* боролись с немцами. Они с Гитлером не сотрудничали. Это было национально-освободительное движение. УПА* и ОУН* не участвовали и в этнических чистках евреев и поляков. Конечно, случались накладки, было и сведение счетов, но УПА* и ОУН* руководствовались благими намерениями. Они совершили тактическую ошибку: сделали ставку на то, что возьмут оружие у немцев, а потом его против немцев и повернут…

Один из коллег под столом наступил мне на ногу: что ты донимаешь гостя неприятными вопросами о далеком прошлом?

Вячеслав Чорновил вызывал симпатию. Но согласиться с ним было невозможно.

Отряды Украинской повстанческой армии*, действовавшие в советском тылу, отвлекали немалые силы Красной армии от войны с вермахтом. Тем самым бандеровцы затягивали Вторую мировую войну, давая возможность немцам держать восточный фронт. Гибли бойцы Красной армии. И пока вермахт держал фронт, внутри третьего рейха продолжалось уничтожение невинных людей. Вот в чем, в частности, вина бандеровцев.

Другое дело, что когда стало ясно — Германия терпит поражение, внутри западноукраинского националистического движения произошла смена ориентиров. Решили искать помощи у Англии и Америки, поэтому отказались от преследования инородцев, заявили о равноправии всех народов. Понимали: антисемитские призывы исключают контакты с Западом. Специальные усилия были предприняты для того, чтобы доказать: евреев убивали исключительно немцы.

Первая войсковая конференция ОУН* в октябре 1942 года постановила:

«Евреев следует не уничтожать, а выселить с Украины, дав им возможность кое-что вывезти из имущества. Поляков — всех выселить, дав им возможность взять с собой, что они хотят. Тех же, которые не захотят уезжать, уничтожить».

В лесных лагерях Украинской повстанческой армии* укрылось от немцев некоторое количество уцелевших евреев. В основном это были врачи, нужные всем. Они лечили раненых и больных бандеровцев, занимались хозяйственными работами. Но составившие костяк УПА* украинские полицейские все равно не могли отказаться от любимого занятия. Находили евреев и убивали.

В августе 1943 года прошла третья чрезвычайная конференция ОУН*. Бандеровцы озаботились своей репутацией:

«Независимо от отрицательного отношения к евреям как орудию московитско-большевистского империализма, мы считаем нецелесообразным на данном этапе международной ситуации принимать участие в антиеврейских действиях, так как не хотим стать пешкой в чужой игре и не желаем отвлекать внимание масс от главных врагов».

Украинские националисты возненавидели немцев и уже не надеялись на помощь с их стороны. Но еще больше боялись Москвы.

Думали так: либо Соединенные Штаты и Англия дадут им возможность создать свое государство, как это произошло после первой мировой, либо удастся воспользоваться периодом безвластия и самим захватить власть. Среди лесных боевиков ходили фантастические слухи о том, что англичане в помощь им сформировали целую армию из канадских украинцев, которых сбросят с парашютами.

В 1944 году в отделе по борьбе с бандитизмом наркомата внутренних дел Украины допросили члена Центрального провода ОУН* Михаила Дмитриевича Степаняка.

Он рассказал:

— Третья конференция ОУН* состоялась в феврале 1943 года в Львовской области. В своем докладе я указал, что в ходе войны СССР вырисовывается как победитель. Немцы, хотя еще находятся на Украине, фактически же войну на востоке проиграли и, следовательно, на Украину должны прийти большевики. Но так как СССР продолжает оставаться основным врагом украинской самостоятельности, за которую борется ОУН*, организация должна сделать все, что необходимо для успешной борьбы против СССР.

Какие же могут быть факторы, которые бы показали силу украинского «самостоятельного» движения, руководимого ОУН*, и, с другой стороны, показали бы СССР, что и без его помощи Украина может быть освобождена от немцев, а Советский Союз при этом положении, идя на Украину, выглядел бы как империалист? Таким фактором может быть только восстание на Украине и захват власти под руководством ОУН*. Я говорил, что если бы восстание дало положительные результаты, Англия и Америка вынуждены были бы считаться с наличием крупных антисоветских сил внутри страны. Этот фактор ускорил бы столкновение между СССР и ее нынешними союзниками.

Участники конференции отдавали себе отчет в том, что Восточная Украина живет и думает иначе, чем Западная.

— Делая анализ ОУНовской работы на востоке Украины, — рассказал Степаняк, — я доказывал, что в условиях Советской власти создался другой тип человека, социально-экономическое положение на востоке совершенно иное, чем на западе, чего до сего времени ОУН* не учитывала. На востоке не верят ОУН*, ненавидят больше всего фашизм и немцев, а ОУН* знают, как фашистское пронемецкое формирование…

После поражения Германии командование Украинской повстанческой армии пыталось откреститься от прогерманской ориентации. Осуждало тех, кто тесно сотрудничал с немцами: группу Андрея Мельника, офицеров дивизии СС «Галичина», отряды Тараса Бульбы-Боровца на Волыни. Провозглашало: «К русскому народу мы относимся позитивно и дружески, но при условии признания наших прав и воли к независимости в наших этнографических границах».

В реальности вожди и активисты ОУН* демонстрировали ненависть к русским. В годы немецкой оккупации русские на Украине больше всего боялись украинцев-коллаборационистов.

Для Восточной Украины возвращение Красной армии означало долгожданное освобождение от немецкой оккупации. Западная Украина, которая вошла в состав СССР лишь осенью тридцать девятого, встретила восстановление советской власти со смешанными чувствами. Одни были счастливы и видели в красноармейцах спасителей. Другие помнили предвоенную ускоренную коллективизацию, когда в Сибирь выселяли мнимых кулаков и «врагов советской власти».

Руководителей ОУН* вновь охватила эта идея — воспользоваться сменой власти, когда немцы уйдут, а русских еще не будет, чтобы попытаться еще раз провозгласить свое государство.

Присоединявшиеся к бандеровцам давали клятву:

«Клянусь своей честью, во славу павших героев, во имя святой пролитой крови, моей украинской земли и величия моей украинской родины, что я буду бороться всеми своими силами и ценой своей жизни за свободное украинское государство. Всем сердцем, всей душой и всем своим существом я признаю, что только украинская революция может дать власть украинскому государству и народу. Я буду стоять насмерть на поле боя, чтобы построить национальное украинское государство. Никто и ничто не может заставить меня свернуть с пути украинской национальной революции — ни трудности, ни смерть.

Я клянусь Украине, что преданно и честно выполню все обязательства, которые возложит на меня Организация украинских националистов* под командованием Степана Бандеры. Я буду всеми своими силами и ценой своей жизни бороться за украинское правительство, независимое ни от кого, бороться за его мощь и честь.

Слава Украине, слава героям!»

Бандеровцы, создавая свои подпольные структуры, готовились вести войну на два фронта — и против немецких оккупационных войск, и против Красной армии (см. журнал «Отечественная история», № 1/2003). Когда ситуация на фронте окончательно изменилась в пользу Красной армии, ОУНовцы решили: отныне все силы на борьбу с русскими. Борьба с немцами откладывается на потом.

Решение о создании собственных вооруженных сил приняла вторая конференция ОУН* в октябре 1942 года. В декабре появилось название — Украинская повстанческая армия, УПА*. Первым командующим в мае 1943 года стал Дмитрий Клячковский, известный под псевдонимом «Клим Савур». В лесах Волыни и Полесья началось формирование украинских боевых отрядов. Костяк армии составили бежавшие в лес полицейские.

4 октября 1943 года новый нарком внутренних дел УССР комиссар госбезопасности Василий Степанович Рясной разослал директиву областным управлениям:

«В областях Западной и Правобережной Украины в последнее время «Организация Украинских Националистов» (ОУН*) — бандеровцев значительно усилила свою контрреволюционную повстанческую деятельность. В основном деятельность этой организации направлена на формирование крупных вооруженных сил под общим наименованием «Украинская Повстанческая Армия» (УПА*)».

Рясной принадлежал к поколению чекистов, которых взяли на работу в органы в самый разгар большого террора. Родился он далеко от Украины, в Самарканде.

«В шестнадцать лет (в 1920 году), — писал в автобиографии Рясной, — я был направлен в Красную Армию для комсомольской работы. Работал в частях и среди населения по организации комсомола (Туркмения). В 1922 году принят в коммунистическую партию. До 1924 года работал секретарем уездного комитета комсомола. С 1924 по 1931 год на ответственной советской и партийной работе в Туркменской ССР. Вел борьбу с басмачеством».

В 1933 году Рясной окончил промышленную академию имени Сталина в Москве, два года работал начальником политотдела Лемешкинской машинно-тракторной станции Сталинградской области, еще два — первым секретарем Лемешкинского райкома партии. В 1937 году Рясного взяли на работу в НКВД. Сразу утвердили начальником областного управления в Горьком. В разгар войны назначили наркомом внутренних дел Украины.

Уже на пенсии бывший генерал Рясной рассказывал, как из Горького его вызвал в Москву секретарь ЦК Георгий Максимилианович Маленков и поставил задачу:

— Скоро будет рассмотрен и утвержден план освобождения Украины. Там много националистов, ОУНовцев, которых надо ликвидировать.

В годы войны действовали три Украинских фронта. Рясного, занимавшегося подавлением вооруженного подполья, именовали командующим 4-м Украинским фронтом.

Нарком госбезопасности УССР Савченко утвердил «Ориентировку о возникновении и деятельности «Украинской Повстанческой Армии*»:

«Агентурными данными, показаниями арестованных и рядом других источников подтверждается активная деятельность УПА* по подготовке вооруженного «восстания» на освобожденной от оккупантов территории Украины против Советской власти. Для этой цели УПА* создаются в лесах тайные базы продовольствия, фуража, одежды, обуви, оружия и боеприпасов, строятся землянки.

Особое внимание при комплектовании УПА* бандеровцы уделяют выявлению и привлечению в УПА* всех украинцев, ранее служивших в авиационных и танковых частях польской армии. В сентябре 1943 года командование УПА* пыталось привлечь на свою сторону партизанский отряд чехословаков из числа дезертировавших из немецкой армии, действовавший в составе партизанского соединения генерал-майора тов. Сабурова.

Кроме того, по агентурным данным, бандеровцы поддерживают связь с сербскими и черногорскими повстанческими отрядами, имея при них своих представителей. Сербские, черногорские и чешские националисты сочувственно относятся к украинским националистам».

23 марта 1944 года нарком Савченко инструктировал начальников областных управлений. Задача номер один: создавать кадры рейдовой агентуры, которая должна неустанно искать места расположения отрядов УПА* и выявлять базы, где хранятся оружие, боеприпасы, продовольствие. Вторая задача: направлять квалифицированную и проверенную агентуру в тыл противника — внедряться в командный состав УПА* и руководящие органы ОУН* и физически уничтожать наиболее активных участников вооруженного сопротивления. Рекомендовалось (после проверки) восстановить связь с агентурой, которая работала с органами до начала войны и оставалась на оккупированной территории.

Нарком особо обратил внимание на необходимость вербовки арестованных ОУНовцев, готовых дать откровенные показания. Но просил учесть: как правило, ОУНовцы не доверяют лицам, освобожденным из-под стражи…

Армейское командование требовало от обоих наркоматов (внутренних дел и госбезопасности) принять меры для борьбы с УПА*. 25 декабря 1943 года начальник отдела НКВД УССР по борьбе с бандитизмом капитан госбезопасности Задоя предупреждал начальников областных управлений:

«Среди находящихся в распоряжении органов НКВД и НКГБ документов, изданных украинскими националистами, имеются приказы и листовки соединений «Украинской повстанческой армии*» о проведении подготовительных мероприятий в связи с приближением Красной Армии.

В обращениях к украинской молодежи, интеллигенции и железнодорожникам, последние призываются отказаться от эвакуации с немцами и уходить в леса, организовать боевые группы и вступить в УПА*. Соединениям УПА* разрешается принимать в свои отряды грузин, татар, узбеков и представителей других национальностей СССР для совместной вооруженной борьбы против советской власти».

В Украинскую повстанческую армию* охотно вступала молодежь. Крестьян постарше — заставляли. Отряды украинских националистов под руководством Бандеры вели кровавую борьбу против наступающей Красной армии и советской власти.

Сопротивление власти носило массовый характер и подкреплялось бедственным положением на Украине. Партизанская война развернулась во всех западных областях. Отряды Украинской повстанческой армии* контролировали почти четверть территории Украины. Целые батальоны наступавшей Красной армии попадали в засаду и уничтожались.

27 января 1944 года республиканские наркомы внутренних дел и госбезопасности разослали начальникам областных управлений совместную директиву:

«В последнее время зафиксированы случаи убийств ОУНовцами военнослужащих Красной Армии и советских активистов.

Предлагаем:

Начальникам УНКВД-УНКГБ Ровенской, Житомирской, Черниговской, Винницкой, Каменец-Подольской областей лично организовать агентурно-оперативную работу по ОУН* и УПА*, считая своей первостепенной и основной задачей вскрытие и ликвидацию в кратчайший срок ОУНовского подполья и банд УПА* на своей территории.

Проводить вербовку квалифицированной агентуры для проникновения в ОУНовские руководящие звенья и штабы бандформирований УПА* для внутренней разработки участников последних и, в первую очередь, руководящего актива.

Учитывая, что командование УПА* и Главный «Провод» ОУН* бандеровского направления дали указания своим участникам уходить в советский тыл, проникать в Красную Армию и на работу в советские учреждения с целью подготовки восстания, необходимо выявлять и брать в активную разработку лиц, прибывающих из Западных областей УССР, устраивающихся на работу в советских учреждениях и предприятиях.

С участием войск НКВД и привлечением, по договоренности с военным командованием, местных гарнизонов Красной Армии производить периодическую проческу лесных массивов и проверку населенных пунктов с целью обнаружения и задержания ОУНовских нелегалов и бандитов УПА*. С той же целью производить проверку на дорогах, идущих в лесных массивах и населенных пунктах, примыкающих к лесным массивам».

Вечером 29 февраля 1944 года на Волыни отряд УПА* обстрелял колонну автомашин, в одной из которых находился командующий 1-м Украинским фронтом молодой генерал армии Николай Федорович Ватутин. Из штаба 13-й армии он направлялся в штаб 60-й, и, оправдывались потом представители главного управления военной контрразведки СМЕРШ, в такой опасной ситуации армейские командиры не предприняли необходимые меры предосторожности: не выделили дополнительные силы прикрытия, не пересадили командующего в бронемашину. В столкновении с большой группой бандеровцев обычной охраны командующего оказалось недостаточно. Ранение было смертельным, и 15 апреля генерал скончался в киевском военном госпитале.

Отряд УПА* обстрелял машины командующего 38-й армией генерал-полковника Кирилла Семеновича Москаленко и члена военного совета генерал-майора Алексея Алексеевича Епишева. Но группа прикрытия открыла ответный огонь. Генералы остались живы.

Берия командировал на Западную Украину двоих своих заместителей — Ивана Серова и Сергея Круглова с группой офицеров. В дополнение к уже действующим там десяти бригадам внутренних войск и четырем пограничным полкам по охране тыла перебросил в Ровенскую и Волынскую области две дивизии, четыре бригады и танковый батальон войск НКВД.

28 марта Берия доложил Сталину, что в Ровенской области ликвидированы бандитские группы, которые организовали нападение на генерала Ватутина. Единственный оставшийся в живых боевик подтвердил, что это они устроили засаду на командующего фронтом. У убитого командира группы нашли дневник, в котором было записано: «29 февраля. Разбито две легковые машины, из числа которых машина Ватутина. Захвачены документы и карты».

Действующая армия жаловалась Сталину на банды в своем тылу. Вождь злился на чекистов. Берия оправдывался:

«В связи с поступившими на Ваше имя телеграммами тт. Конева и Мехлиса о действиях банд украинских националистов в районах Львовской области, НКВД СССР докладывает, что в настоящее время органами и войсками НКВД во вновь освобожденных районах Львовской, Волынской и Тернопольской областей проводятся необходимые меры по поимке и ликвидации бандитов.

На месте находится первый зам. наркома внутренних дел тов. Круглов; районы, пораженные бандитизмом, усилены войсками НКВД и чекистами. Для ликвидации банд используются также пограничники, приступившие к охране границы с Польшей».

Отряды Украинской повстанческой армии* численностью от трехсот до пятисот человек пытались отбить колонны молодежи, мобилизованной в Красную армию и отправленной на призывные пункты. Обстреливали военнослужащих. Нападали на военный транспорт. Минировали железнодорожное полотно, и поезда терпели крушение. Разбирали сотни метров железнодорожного пути, подпиливали рамы мостов. Профессионалы отмечали, что ОУНовцы продуманно ведут пулеметный, винтовочный и минометный огонь, умело организуют оборону, отрывают окопы и ходы сообщения в полный профиль…

ОУНовцы убивали всех, кто представлял советскую власть или сотрудничал с ней: директоров машинно-тракторных станций, районных чиновников, занимавшихся хлебопоставками, сельский актив. Поляков уничтожали целыми селами, дома их сжигали, имущество забирали.

Руководитель республики Никита Сергеевич Хрущев негодовал. Пребывал в уверенности, что подавить сопротивление несложно. Еще не осознавал, с кем имеет дело. 5 января 1945 года он выступал на совещании секретарей райкомов, начальников райотделов госбезопасности и внутренних дел Ровенской области:

— Я прямо ставлю задачу и требую: до первого марта расправиться с вооруженными бандитами и ликвидировать их. После первого марта мы будем наказывать руководство за то, что оно позволит в своем районе какое-нибудь бандпроявление, нападение на наш актив.

ОУНовцы устраивали кровавые спектакли. Оцепляли село под видом работников НКВД и выявляли советский актив, который тут же расстреливали в назидание остальным. Иногда демонстративно сжигали райотдел НКВД и дом начальника райотдела вместе с семьей. Милиционеров убивали, арестованных освобождали. Бойцы истребительных батальонов, которые должны были помогать регулярной армии и чекистам сражаться с бандитами, часто разбегались, а то и сами занимались мародерством, грабежом и убийствами.

— Здесь что-то недоработано, — говорил Хрущев чекистам. — Конечно, истребительные батальоны не будут работать хорошо, если мы не будем их прикармливать. Мало того, что боец голову свою подставляет, если он еще и добьет свои сапоги, то жена и отец будут его пилить. Надо их хотя бы кормить.

Берия информировал Сталина:

«НКВД Украинской ССР сообщает, что в Ровенской, Волынской и Тернопольской областях и, в первую очередь, в областных городах — Ровно, Луцке и Тернополе не организована торговля предметами первой необходимости. Особенно остро население ощущает недостаток соли. Несмотря на то, что в большинстве районов крестьяне охотно продают хлеб государству, встречная продажа крестьянам предметов первой необходимости не организована. В Ровенской и Волынской областях приняло широкие размеры заболевание тифом и чесоткой. В некоторых населенных пунктах Ровенской области заболеваемость населения достигает 50–70 процентов. Медицинская помощь организована совершенно неудовлетворительно».

Хрущев и первый заместитель наркома внутренних дел Круглов 6 ноября 1946 года обратились к Сталину с просьбой поддержать истребительные батальоны:

«Не получая никаких материальных вознаграждений или льгот, постоянно находясь в опасности, некоторые бойцы стремятся уйти из батальонов или ведут в них пассивную роль. Просим вас взять обеспечение обмундированием бойцов батальонов в количестве 35 тысяч человек на счет государства».

Они просили выделить: кирзу для голенищ сапог, юфту для передов сапог, кожу подошвенную, кожу для стелек и задников, диагональ для летних костюмов, бязь для белья, хлопчатобумажную ткань — для верха телогреек и брюк и для низа телогреек и брюк, а также вату и нитки.

Бывший партийный работник комиссар госбезопасности 2-го ранга Сергей Круглов ведал в наркомате ГУЛАГом и производственно-строительными управлениями. В конце войны Берия поручил ему руководить выселением карачаевцев, калмыков, чеченцев и ингушей. Затем доверил борьбу с националистическим подпольем. Периодически вызывал в Москву для доклада.

В час ночи 30 сентября 1944 года в НКВД Украины поступила шифртелеграмма из Москвы от Круглова:

«Народный комиссар тов. Берия, выслушав меня о результатах борьбы с ОУНовским подпольем, поставил задачу о еще более энергичном проведении мероприятий по разгрому ОУНовских банд и ОУНовского подполья с таким расчетом, чтобы уже к осени этого года разгромить ОУНовских бандитов на территории западных областей Украины.

Для выполнения этой задачи мы выезжаем обратно во Львов».

Каковы были указания Берии?

Усилить репрессии в отношении семей бандеровцев. Отправить на Западную Украину пятьсот опытных оперативных работников. Заменить слабых начальников райотделов.

Нарком велел управлению военного снабжения НКВД перебросить в западные области двести грузовиков, наладить снабжение оружием, боеприпасами, продовольствием и горючим. Заодно поручил чекистам обо всех недостатках в работе местных партийных и советских организаций информировать ЦК и правительство.

20 октября 1944 года за «очистку западных областей Украины от ОУНовцев» Сергей Круглов получил орден Кутузова II степени. Это полководческий орден, который на фронте давали только за успешно проведенные крупные воинские операции.

Когда во Львов приехал Хрущев, собрали первых секретарей райкомов партии и председателей райисполкомов. Никита Сергеевич инструктировал аппарат:

— Здесь, в Львовской области, как и в других западных областях, бандеровские кадры старые, испытанные. Вы их не переубедите. Их нужно арестовывать и судить. Не может быть, чтобы крестьянин не знал своих бандитов. У крестьянина, если пропадет гуска, он знает, кто украл его гуску, он знает, кто у него ворует яблоки или мед. Чтобы вас уважал народ, надо показать свою силу в селе, которое особенно поражено бандеровцами. Нужно завести своих людей, свою агентуру, узнать о наиболее враждебно настроенных, выселить их — и прямо днем, не стесняясь. Раз боятся Сибири, прямо и говорить, что в Сибирь их выселяем.

Продемонстрируйте свою силу, требовал Хрущев:

— Один чекист, хороший парень, рассказывал мне, что в хате находился бандеровец, и они ничего с ним не могли сделать, так как он спрятался за жену, а жена беременная, он из-за нее и стреляет. Один из наших все-таки как-то смог попасть ему в ногу… А я говорю: чудаки! Бандит не жалеет ни своей жены, ни ребенка. А мы боимся в него стрелять, потому что он спрятался за жену. Вот и скажет народ, что большевики не львы, а курицы, нас никто не будет уважать…

Через месяц на собрании Львовского областного партийного актива Хрущев вновь вернулся к этой теме:

— Товарищи, в борьбе с ОУНовцами мы имели большие недостатки и в сорок первом году, когда наши партийные товарищи страдали либерализмом. Либерализмом страдали и наши партийные работники, и работники НКВД, и НКГБ. Надо громить врага, надо обязательно громить и тех, кто укрывает бандитов. Надо выселить целые села. Разве можно допустить, чтобы абсолютное большинство населения Западной Украины сочувствовало ОУНовцам?

17 декабря 1944 года нарком внутренних дел Украины Рясной по ВЧ доложил Берии о разгроме штаба военного округа Украинской повстанческой армии* «Буг», действовавшего в Львовской области. В длительном бою убили сто сорок шесть человек. Пятерых взяли живыми. Среди трупов опознали тела руководителя областной службы безопасности и командующего округом «Буг» — псевдоним «Вороный».

«Других лиц командного состава разгромленного штаба УПА* установить не удалось, — констатировал Рясной, — так как многие трупы были обнаружены изуродованными в результате того, что некоторые бандиты покончили жизнь самоубийством путем взрыва гранат, приложенных к лицам».

ОУНовцы не хотели облегчить жизнь своим врагам — позволить себя опознать. Понимали, что под ударом окажутся их семьи.

Берия разослал Сталину, Молотову и Маленкову еще одно сообщение Рясного:

«22 декабря приведены в исполнение приговоры выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР о повешении руководителей ОУНовских банд, участников убийства тринадцати работников Куликовского райвоенкомата в октябре сего года.

Приговор приведен в исполнение публично по месту совершения преступления. Эксцессов не было. При исполнении присутствовало 200–400 человек. Из среды собравшихся были слышны возгласы:

— Собакам — собачья смерть. Этих бандитов надо не вешать, а разорвать на куски.

24 декабря приведены в исполнение приговоры выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда о повешении в Ровенской и Львовской областях. В местечке Немиров Львовской области при исполнении приговоров присутствовало до 400 человек местных жителей. Из толпы раздавались выкрики:

— Правильно, правильно, смерть бандитам.

Присутствовавший на месте казни родственник бандита Наконечного, руководителя подрайонного провода ОУН*, — Руденко обратился с просьбой удавить бандита Наконечного собственными руками. В местечке Олеско присутствовало до 300 человек. Зачтение приговора было встречено аплодисментами».

В январе сорок пятого на большом совещании во Львове секретарь сельского райкома рассказал, как в селе убили председателя сельсовета. Глава советской Украины поинтересовался:

— Что вы сделали в этом селе?

— Арестовали пятнадцать человек.

— И что же, все ведется следствие? На кой черт нужно такое следствие! — взорвался Никита Сергеевич.

— Девять человек признались, — сообщил секретарь райкома.

— Ну и что? Если признались, их надо судить. Хотя бы этих девять человек повесили, и то бы другие страшились. Вот христиане! Вам только баптистами быть… Если будете так бездействовать, с вас и штаны снимут. Ни одного проявления малодушия не должно быть! Взять любое село, проверить его внимательно, изучить обстановку и тридцать пять человек арестовать… Вам свиней пасти и то смирных, а то вас разорвут…

ОУНовцы убили легендарного советского разведчика Николая Ивановича Кузнецова. Он служил в оперативно-разведывательном отряде специального назначения «Победитель», который с июня сорок второго действовал в районе города Ровно.

Немецкое оккупационное командование выбрало этот город в качестве столицы имперского комиссариата Украины. Его возглавил гауляйтер Эрих Кох, старый член нацистской партии, бывший руководитель Восточной Пруссии. В Ровно разместились штабы и основные немецкие учреждения, представлявшие оперативный интерес для советских разведчиков и диверсантов.

Командовал спецотрядом из заброшенных в немецкий тыл чекистов капитан госбезопасности Дмитрий Николаевич Медведев. После войны ветераны отряда разбились на два лагеря. Поразительным образом одни подозревали других в предательстве. Напарник Кузнецова Николай Струтинский обвинял руководителей ровенского подполья — Терентия Федоровича Новака и Василия Андреевича Бегму — в прямом предательстве. Называл их немецкими агентами (эта история подробно изложена в статье бывшего следователя следственного отдела управления КГБ по Львовской области 0. Ракитянского «Загадки Ровенского подполья», опубликованной в журнале «Военно-исторический архив», № 6/2003).

Василий Бегма — известный на Украине партийный работник. Он был секретарем Ровенского подпольного обкома партии и начальником областного штаба партизанского движения. В сорок третьем получил генеральское звание. Ему подчинялся Терентий Новак, он приехал в Ровно, когда там уже хозяйничали немцы, стал директором единственной крупной фабрики и одновременно возглавил подпольный горком партии. И это в Ровно, где свирепствовала немецкая служба безопасности!

Некоторые ветераны медведевского отряда вспоминали, что Бегма и Новак должны были переправлять в партизанские отряды оказавшихся в окружении бойцов Красной армии. Но почему-то немцы их перехватывали. А через два года все подполье в городе было уничтожено. Сохранилась только группа Новака. И это тоже повод для подозрений: не находилась ли она под контролем немецкой службы безопасности?..

Впрочем, вполне возможно, что все эти обвинения продиктованы лишь завистью к чужой славе. Терентий Новак и Николай Кузнецов через много лет после войны стали Героями Советского Союза, а на всех золотых звезд не хватило.

Николай Иванович Кузнецов родился 27 июня 1911 года в Свердловской области. Начинал до войны секретным сотрудником внутренней контрразведки. На Уралмаше общался с приглашенными на завод немецкими специалистами, совершенствуя свой немецкий. Общительный, красивый мужчина, он знакомился с иностранцами и их женами, выявляя тех, к кому можно было сделать вербовочный подход. После начала войны его передали в распоряжение 4-го (разведывательно-диверсионного) управления НКВД. Управлением руководил Павел Судоплатов. Готовил Кузнецова его сотрудник Саул Львович Окунь, который после отставки работал в ресторане «Прага».

Документы офицера вермахта Кузнецову изготовил будущий полковник Павел Георгиевич Громушкин, друг знаменитого разведчика Кима Филби и художник по призванию. Полковник Громушкин всю жизнь работал в разведке, в сорок первом начинал в резидентуре в Болгарии. А вернувшись на родину, оказался в отделе, который обеспечивал нелегалов поддельными документами.

Кузнецову долго подбирали легенду, которая бы не требовала регистрации в военных комендатурах, чтобы избежать проверки. Идеально подошли документы обер-лейтенанта 230-го полна 76-й пехотной дивизии Пауля Вильгельма Зиберта (видимо, взятого в плен), который после ранения временно был прикомандирован к управлению по использованию материальных ресурсов оккупированных территорий. Родственников у реального Зиберта не было, так что неприятных встреч Кузнецов мог не опасаться. Военный билет оставили подлинный, только вклеили фотографию Кузнецова в форме вермахта. Наградное удостоверение и водительские права изготовили на Лубянке.

Безукоризненное знание языка, смелость и авантюризм позволили ему довольно долго продержаться в немецком тылу. Он специализировался на похищении и уничтожении чиновников оккупационной администрации. Считается, что информацию о том, что происходило у немцев, Кузнецову поставляла Лидия Лисовская, молодая и красивая женщина, балерина, жена убитого офицера польской армии. Она с тридцать девятого года была осведомителем НКВД и в Ровно пользовалась большим успехом у немецких офицеров (см. журнал «Военно-исторический архив», № 6/2003).

Когда Ровно освободила Красная армия, Лидия Лисовская неосмотрительно сказала, что она знает о подполье такое, что полетят большие головы. Всех подпольщиков отправили в столицу Украины получать ордена поездом, а ее с сестрой почему-то повезли на машине. До Киева они не доехали. В пути обеих женщин убили. Это произошло уже после того, как в марте сорок четвертого года Николай Кузнецов попал к украинским националистам.

Его бывший напарник уверял, что Кузнецов в ночь на 9 марта 1944 года приехал в деревню, где его убьют, ради встречи с партизанами. А там его ждали ОУНовцы. Случайность? Или заманили в засаду?.. Впрочем, историки полагают, что за давностью лет уже не удастся восстановить все обстоятельства смерти Николая Кузнецова.

УПА* против АК, или операция «Висла»

В истории УПА* важную роль сыграла национально-религиозная война с польской подпольной Армией Крайовой, которая разгорелась в сорок третьем году. Немцы были невероятно довольны этим противостоянием.

Украинская повстанческая армия* изгоняла поляков с Волыни, которая должна была стать чисто украинской территорией.

4 августа 1943 года 4-е управление НКГБ доложило заместителю наркома Богдану Захаровичу Кобулову:

«Агент, возвратившийся из г. Владимир-Волынска, сообщил, что был очевидцем массового истребления украинскими националистами-бандеровцами польского населения. Во время богослужения в костелах бандеровцами убито одиннадцать ксендзов и до двух тысяч поляков на улицах города».

Поляки старшего поколения помнят, что творили украинские националисты. Это были настоящие бандиты:

«19 сентября 1944 года украинцы вдруг появились перед нашей дверью. Убежать удалось только брату. Мать босую в одной рубашке выволокли из дома вместе с отцом. Они сняли с отца скальп, вырезали ему язык. Матери ножом вырезали крест на спине».

Картины этих ужасов так живы, словно эти люди только вчера нашли трупы своих родителей, забросанные землей и ветками. Как будто только вчера поклялись отомстить за них. Месть, ничего кроме мести…

В ответ охоту на украинцев объявила Армия Крайова. Созданная для борьбы с немецкими оккупантами, она подчинялась польскому правительству, эмигрировавшему в Англию. Борьба была столь же беспощадной и кровавой. Бойцов Украинской повстанческой армии* подстерегали, когда они приходили в села на свадьбы или дни рождения. В их хаты врывались по ночам, стреляли им в окна.

Но в коллективном сознании большинства поляков сохранились только собственные страдания в кровавой войне с украинскими националистами. В восточной Польше повсюду памятники солдатам, полицейским, служащим госбезопасности и добровольцам из рабочей милиции.

Борьба поляков с Украинской повстанческой армией* продолжалась три года — с сорок четвертого по сорок седьмой. Точные цифры жертв с обеих сторон неизвестны.

Украинцы, уже почти отчаявшиеся, все еще продолжали бороться за свое государство. В 1944–1945 годах формирования Украинской повстанческой армии* отступали вместе с немецкой армией в Польшу и в Словакию, уходили в подполье — в ожидании третьей мировой войны. Теперь национальные мечты украинского народа, надеялись они, реализуют американцы с англичанами.

На территории Польши находилось порядка двух тысяч бойцов УПА*. Они пытались замедлить проведение «этнической чистки» обратного порядка, когда изгоняли уже украинцев. Но предотвратить ее они были уже не в состоянии.

Впрочем, чаяния поляков тоже не оправдались. Они надеялись на восстановление довоенных границ, рассчитывали, что в состав польского государства вновь войдут Западная Украина и Западная Белоруссия. Но Сталин решил иначе.

1 марта 1944 года Хрущев, выступая на сессии Верховного Совета Украины, сказал об этом ясно и определенно:

— Сейчас, когда уже виден конец разгрома немецко-фашистской армии, на законные права народа Украины посягают наши некоторые незадачливые соседи. Товарищи депутаты! Я хочу по этому вопросу сказать несколько слов. Как вам известно, польское эмигрантское правительство в Лондоне предъявляет свои незаконные претензии на земли, принадлежавшие украинскому народу, — на западные области Украины. Украинский народ не допустит того, чтобы исконно украинские земли, воссоединенные в едином украинском советском государстве по воле самого же населения западных областей Украины, были бы отторгнуты от Советской Украины.

Зал откликнулся бурными продолжительными аплодисментами.

19 августа 1944 года Берия доложил Сталину, членам политбюро Молотову, Маленкову, Хрущеву и начальнику генерального штаба Алексею Иннокентьевичу Антонову о ситуации во Львове, освобожденном от немецких войск:

«Город Львов в основном сохранился. Из имеющихся в городе 16 тысяч домов разрушено 1067. Уничтожен главный вокзал, выведен из строя водопровод, взорваны три водонапорных станции. Выведен из строя нефтеперегонный завод, полностью уничтожена львовская радиостанция.

Еврейское население в районах области почти полностью истреблено. По предварительным данным в настоящее время во Львове проживает 134500 человек взрослого населения. В том числе: русских — 6950 человек (из них четыре тысячи прибыло после освобождения города), украинцев — 43 тысячи (из них три тысячи прибыло после освобождения), поляков-71 тысяча.

Преобладание польского населения в городе, а также националистические настроения поляков проявились при вступлении частей Красной армии. На улицах города и на домах были вывешены польские национальные флаги. Существовавшие при немцах подпольные польские националистические организации вышли из подполья и имели намерение приступить к организации польской администрации, полиции и самоуправления».

Но вопрос о Львове был решен. В 1944 году польские коммунисты договорились с Москвой и Киевом: поляки уйдут из Волыни и Галиции, украинцы оставят Бещады и Хельмский край. Началось переселение народов.

Договор об эвакуации украинского населения с территории Польши, а польских граждан с территории УССР подписали 9 сентября 1944 года в Люблине председатель Совнаркома Украины Хрущев и глава Польского комитета национального освобождения Эдвард Осубка-Моравский. В сорок четвертом Сталин формально предоставил национальным республикам право ведения внешних сношений, в марте образовали наркомат иностранных дел УССР. Пост наркома достался драматургу Александру Евдокимовичу Корнейчуку, автору понравившейся Сталину пьесы «Фронт».

Подписанный Хрущевым договор с Польшей был первым опытом в межгосударственной сфере. Уполномоченным по исполнению соглашения назначили молодого тогда Николая Викторовича Подгорного, которого ждала большая карьера.

— Мы заинтересованы в том, чтобы поляки выехали, — внушал Хрущев львовским партийным работникам, — пусть выезжают. Но нужно проводить их не врагами. Мы хотим установить дружеские отношения с польским народом, поэтому надо сделать, чтобы поляки поехали, но не нашими врагами.

Выступавшие на совещании жаловались, что поляки Львов покидать не хотят.

— Я уверен, что лондонское эмигрантское правительство дало директиву не выезжать, — объяснил Никита Сергеевич, — потому что там знают: если поляки выедут, то всякая почва уходит для оспаривания этой территории. В самом Львове, я думаю, большинство поляков будет прислушиваться к Лондону, и я уверен, что будет директива сидеть здесь и готовиться для борьбы за включение этой земли в состав польского государства. Конечно, это чепуха, этого никогда не будет. Границы установлены, и вопрос решен…

Поляки действительно не хотели уезжать из мест, где родились и выросли. Партийное начальство было недовольно. 16 июля 1945 года Хрущев выступал во Львове на совещании секретарей обкомов, начальников областных управлений НКВД и НКГБ западных областей:

— Советское правительство добилось успешного разрешения польского вопроса, в результате чего победило наше толкование Ялтинского соглашения. Я убежден, что часть бандпроявлений, которые мы имели, совершены польскими националистами. Но так как мы поляков мало ловили, то это идет на счет украинских националистов… Нужно сейчас взять хорошенько под наблюдение деятельность поляков, усилить чекистскую работу. Необходимо тех людей, которые у нас на подозрении, и есть факты об их реакционной деятельности, арестовывать.

Такая линия советской власти более чем устраивала украинских националистов. Один из чекистов 1 ноября 1945 года записал слова видного униатского священнослужителя Гавриила Костельника:

— Поляки мешают. Поляков во главе с ксендзами необходимо быстрее выселить в Польшу, а то там, где униатские священники арестованы, а на их место назначены православные, все верующие пошли в польские костелы.

Украинцам в Польше пришлось много хуже. Тем, кто согласится добровольно переселиться из Польши на историческую родину, обещали выделить земельные наделы на советской территории. Украинцы осенью 1944 года просили отложить их переезд хотя бы на весну, потому что перебираться с детьми в осеннее время тяжело. К 1 марта 1945 года только восемьдесят тысяч человек воспользовались этим предложением. Люди с трудом покидали насиженные места. Тогда в ход пустили силу.

Польская милиция и армейские части окружали деревни и насильно выселяли украинские семьи. Тех, кто не хотел подчиняться, били. Сохранились горькие воспоминания:

«25 сентября 1945 года в пять часов утра польская милиция и военные окружили мою родную деревню. Дали час на сборы. Кто не хотел покидать свой двор, тех били и насильно волокли за околицу. Несколько человек расстреляли, чтобы привести к покорности остальных. Братье собой вещи не разрешалось. Соседи-поляки ждали, чтобы забрать оставленное в домах имущество. Они вламывались в опустевшие дома и хватали все, что попадалось под руку. Иногда они даже переносили сруб».

Ушедшие в леса бессильно наблюдали за тем, как угоняют их родителей. В ответ боевики ОУН* и УПА* убивали и польских милиционеров, и красноармейцев, и представителей Совнаркома Украины по переселению украинского населения из Польши в СССР — они оформляли проездные документы.

В 1946 году Москва решила прекратить переселение. В Варшаве огорчились, поскольку расстались еще не со всеми украинцами. Искали повода завершить начатое дело. Случай помог руководителям Польши.

28 марта 1947 года отряд «майора Хрина» (это был командующий Дрогобычским тактическим участком Украинской повстанческой армии* Степан Стебельский) из засады расстрелял заместителя министра обороны Польши генерала брони Кароля Сверчевского.

Он жил в Москве с 1914 года. Его называли на русский манер Карлом Карловичем. Вступил в Красную армию, в 1927 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, служил в разведывательном отделе штаба Белорусского военного округа, затем в 4-м управлении генштаба. Во время гражданской войны в Испании его командировали в Мадрид. Он был единственным командиром РККА, который получил в Испании не должность советника, а строевую. Под псевдонимом «генерал Вальтер» он командовал интернациональной бригадой и 35-й испанской дивизией.

В классическим романе Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол» Кароль Сверчевский выведен под фамилией Гольц. После возвращения в Москву он был произведен в генерал-майоры, награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, медалью «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии». До войны руководил специальным (разведывательным) факультетом академии имени М.В. Фрунзе.

В сорок первом Сверчевский командовал 248-й стрелковой дивизией на Западном фронте. В январе сорок второго его назначили начальником Киевского пехотного училища, эвакуированного в город Ачинск. Затем Сталин перевел Кароля Сверческого из кадров Красной армии в формируемые на советской территории польские части и назначил командующим 2-й армией Войска польского.

На приеме в честь Победы в июне сорок пятого Сталин поднял за него тост:

— За лучшего русского генерала в польской армии!

После войны Сталин оставил его в Польше, где его сделали членом ЦК.

Газета «Жиче Варшавы» писала после смерти генерала:

«Сверчевский погиб от рук «украинского фашиста». Мы знаем эту руку. Это рука дивизии СС «Галичина» и первой бригады Каминского. Эта рука, которая зверски уничтожила двести тысяч поляков на Волыни, которая убивала детей и женщин во время Варшавского восстания».

На самом деле дивизия СС «Галичина», сформированная из украинцев, пожелавших служить Гитлеру, не участвовала в антипольских акциях. А бригада инженера польского происхождения Бронислава Владиславовича Каминского (ее именовали также Русской освободительной народной армией), состояла не из украинцев, а из русских.

Бывший инженер Локотского спиртзавода, Каминский приветствовал приход немцев и получил от них разрешение сформировать в Орловской области вспомогательные охранные части. Из добровольческих полицейских отрядов он создал «народную армию», которую чаще называли «бригадой Каминского». В бригаде, состоявшей из пяти стрелковых полков, насчитывалось от десяти до пятнадцати тысяч человек. Бригада располагала пятью танками, тремя броневиками, артиллерией.

Бригада Каминского боролась с советскими партизанами, потом отступала вместе с вермахтом. Один ее полк действительно участвовал в 1944 году в подавлении Варшавского восстания, отличился по части грабежей и мародерства, за что Каминского сами немцы расстреляли по приговору военно-полевого суда…

Убийство Кароля Сверчевского стало предлогом для окончательного решения «украинского вопроса». Акция называлась «Висла». Она началась 28 апреля 1947 года, в четыре часа утра. В ее осуществлении принимали участие семнадцать тысяч солдат польской армии.

Вот как это происходило:

«Наша деревня утром была окружена военными — вспоминали украинцы. — До двенадцати часов нам дали время собрать пожитки. Только у троих крестьян еще оставались лошади. На повозки грузили детей и кур. У кого оставались коровы, тот гнал их перед собой. Остальные покидали пожитки в рюкзаки и несли на себе. Сначала шесть километров прошли пешком до Вары, где нас загнали в большой сад, огороженный колючей проволокой. Оттуда через четыре дня повезли в Санок, где мы переночевали на автозаводе. Еще через два дня нас погрузили в железнодорожные вагоны, а скот — на платформы и отправили в Освенцим. Там был распределительный пункт».

Печально знаменитый лагерь смерти Освенцим (Аушвиц) пустовал. Первые два года после освобождения от нацистов его использовали для содержания военнопленных и интернированных польских немцев. В апреле 1946 года Освенцим решили превратить в мемориал, и всех заключенных вывезли. Теперь освободившиеся бараки заполнили выселенными украинцами. Здесь шла фильтрация. Основную массу переправляли из Освенцима в западные края, в район Щецина и Бреслау (Вроцлав), размещали в опустевших немецких домах.

«Подозрительных» отсеивали. Решением политбюро их перебрасывали в бывший филиал Освенцима «Дахсгрубе» — по-польски Явошно (по соседству с Краковом). В число «подозрительных» входили священники-униаты, представители украинской интеллигенции, а также все, кто подозревался в поддержке Украинской повстанческой армии*.

Отец одной из депортированных украинок провел в Явошно три года:

«Раньше он был здоровым, сильным мужчиной, он же работал кузнецом. Но когда вернулся, весил всего сорок восемь килограммов. Несколько месяцев мы его кормили как ребенка. Потом он опять открыл кузницу, но работать по-настоящему уже не смог».

Польский историк Эугениуш Мисило пишет:

«Польская госбезопасность использовала немецкие лагеря, которые остались в неприкосновенности. Система лагерной охраны напоминала немецкую — двенадцать вышек, оснащенных прожекторами и тяжелыми пулеметами. Лагерь был обнесен двойным заграждением из колючей проволоки, подключенной к источнику высокого напряжения.

На допросах поляки избивали палками, загоняли иголки под ногти. Строптивых узников отправляли в карцер — бетонный бункер, на пол которого лили холодную воду».

Восемнадцать узников польские суды приговорили к смерти. Сто шестьдесят человек умерли от пыток и истощения. Две женщины, не выдержав, покончили с собой, бросившись на проволоку, через которую был пропущен ток. Последних украинцев выпустили из Освенцима в конце 1948 года.

Поляки воспользовались послевоенным переустройством и избавились от украинцев. Юго-восточная Польша, где украинцы жили веками, стала этнически чистой территорией. Таким образом, сначала немцы с помощью украинцев уничтожили там всех евреев, а после войны короткое донесение «Свободно от евреев» дополнилось другим: «Свободно от украинцев». Эта война придала Украинской повстанческой армии* героический ореол — она, пытаясь остановить изгнание из родных мест, защищала свой народ от ненавистных поляков.

Вилла под Берлином

В конце второй мировой ситуация на фронтах заставила немцев изменить тактику. Когда вермахт стал терпеть поражение, немцам вновь понадобился Степан Андреевич Бандера, который нисколько не утратил своей популярности среди западных украинцев.

Это отмечено в обширной ориентировке, составленной в марте 1944 года начальником 4-го управления наркомата госбезопасности:

«Немецким оккупационным властям на Украине 19 ноября 1941 года была разослана директива, предписывающая не допускать в органы самоуправления и полиции сторонников бандеровского движения, а 25 ноября 1941 года немцы издали приказ об уничтожении их. Значительная часть националистов из так называемой молодой генерации, сгруппированной в бандеровском крыле ОУН*, стала в оппозицию к немцам и перешла в подполье.

Несмотря на жесткие репрессии со стороны немцев, ОУН* бандеровского направления не только не была разложена, но значительно увеличила свои ряды, организовав к началу 1943 года почти повсеместно на Украине свои подпольные ячейки и боевые группы».

Руководитель Организации украинских националистов* Степан Бандера сидел в концлагере Заксенхаузен с осени сорок первого. Немецким оккупационным властям не понравилось его своеволие и привычка устранять конкурентов. Немцы считали, что на оккупированных территориях они сами решают, кому жить, а кому умереть.

Относились к нему не так, как к остальным узникам. Его хотели всего лишь изолировать, а не уничтожить. Из концлагеря лидера ОУН* перевели в гестаповскую тюрьму в Берлине.

Его жена Ярослава Васильевна Опаривская писала родным, что Степан сидит в одиночке, но ему разрешают читать книги, а ей каждые две недели позволено приносить передачи и дают свидания. Она приходила к мужу с дочерью. Разговор требовали вести по-немецки, поэтому Ярославе пришлось учить маленькую Наталию немецкому языку, чтобы она могла беседовать с отцом.

Ярослава Опаривская познакомилась с будущим мужем в Кракове. Вышла замуж за Степана Бандеру в 1940 году. Свадьба была безалкогольной — в соответствии со строгими правилами вождя ОУН*. И гостей он позвал немного: брата — Василя Бандеру и соратников — Ярослава Стецько и Николая Климишина (когда отношение немцев к ним изменится, Климишин угодит в Аушвиц).

Как и муж, Ярослава выросла в семье униатского священника, капеллана недолго существовавшей Украинской галицкой армии. Рассказывают, что в ходе боев в 1919 году Василь Опаривский хотел бросить назад прилетевшую от поляков гранату, но она взорвалась у него в руках. Брата Ярославы — члена ОУН* Левка Опаривского (псевдоним «Аскольд») в сорок первом расстреляли немцы. А мать, Юлию Опаривскую, в сорок четвертом убили поляки — это была месть семье.

О Бандере вспомнил Альфред Розенберг, имперский министр по делам оккупированных восточных территорий.

Отступая под ударами Красной армии, немцы уже потеряли Украину, но жаждали сотрудничества с украинскими националистами с одной целью — задержать наступление советских войск. Розенберг был сторонником широкого привлечения и прибалтийских, и украинских националистов на сторону Германии.

В сентябре 1944 года руководителя Организации украинских националистов* Бандеру выпустили, чтобы он занялся диверсионной работой против Красной армии. Отпустили и его соратников. Кому нужен полководец без армии…

«28 сентября появились в моей камере два эсэсовца, — вспоминал Ярослав Стецько. — Вместе с Бандерой отвезли нас на какую-то охраняемую гестапо виллу под Берлином».

Владимира Стахива отправили поправлять здоровье в курортный город Хеб (территория нынешней Чехии). Ярослав Стецько в лагере заболел и после освобождения работать не смог. Его тоже послали лечиться. Но ему не повезло. По дороге он попал в перестрелку, был ранен разрывными пулями в руку, ногу и живот, и угодил на госпитальную койку.

Степан Бандера тоже потерял здоровье в заключении. Часто болел, подолгу лежал в больницах. Но его обуревала жажда деятельности.

В апреле 1945 года в УН КГБ Львовской области составили справку по агентурному делу «Берлога»:

«Светлана» — руководитель Львовского городского провода ОУН* — в беседе с нашим агентом сообщила, что при освобождении немцами из-под стражи Степана Бандеры ему было предложено взять на себя некоторые обязательства, от чего он якобы уклонился, ответив, что может разговаривать только как частное лицо, так как с организацией связи не имеет. «Светлана» добавила, что Германия поставлена на колени и было бы наивно рассчитывать на ее помощь, поэтому переговоры с немцами неактуальны.

После войны чекисты допросили взятого в плен Зигфрида Мюллера, бывшего лейтенанта из абвер-команды-202. Он работал с бандеровцами:

«Главное управление имперской безопасности освободило из заключения Степана Бандеру. Он получил под Берлином виллу от отдела 4-Д гестапо. Бандера находился под наблюдением и работал по указаниям начальника отдела 4-Д оберштурмбанфюрера Вольфа. В декабре 1944 года Степан Бандера прибыл в распоряжение абверкоманды-202 в Кракове. На вилле нашей команды устроили банкет.

Я подготовил группу диверсантов для переброски в тыл Красной армии. Группа состояла из трех украинских националистов. Степан Бандера в моем присутствии лично инструктировал этих агентов и передал через них в штаб Украинской повстанческой армии* приказание об активизации подрывной работы в тылу Красной армии и налаживании регулярной радиосвязи с абверкомандой-202.

Группа была переброшена мною в тыл Красной армии в район Львова на немецком самолете с Краковского аэродрома. Она имела при себе для передачи в штаб УПА* один миллион рублей, медикаменты, обмундирование, взрывчатые вещества и рацию.

Радиосвязь абверкоманды-202 со штабом УПА* поддерживали с помощью сороковаттной радиостанции. Считая рацию в сорок ватт слишком мощной, что могло привести к ее пеленгации и обнаружению, мы послали с группой трехваттную станцию, которая могла безопасно действовать продолжительное время.

Насколько мне известно, группа в штаб УПА* не прибыла. Мы считали, что она была ликвидирована контрразведкой Красной армии при посадке».

Степан Бандера оставался в Кракове и не успел покинуть город, который был стремительно занят советскими войсками. Спасся чудом. Его вызволял любимец Гитлера, командир диверсионной группы войск СС штурмбаннфюрер Отто Скорцени, герой многих фильмов и книг — «человек со шрамом». Австриец по происхождению, он служил в дивизии СС «Райх», которая в сорок первом брала Брест. Скорцени со своим взводом добивал защитников Брестской крепости. Получил сотрясение мозга, переболел дизентерией, был отправлен в тыл и возглавил батальон спецназа, говоря современным языком.

Отто Скорцени приписывают различные подвиги, хотя у него было больше неудач, чем побед. Ему не удалось ни взорвать нефтепровод в Ираке, ни убить вождя югославских партизан Иосипа Броз Тито. Но все перекрыла громкая история с Бенито Муссолини.

Летом сорок третьего года король Италии, чтобы поскорее закончить войну, приказал арестовать вождя итальянских фашистов. Гитлер поручил Скорцени организовать операцию по спасению Муссолини. Тот со своими парашютистами вызволил дуче из заключения и доставил его на встречу с Гитлером. Скорцени же спас и лидера украинских националистов. На Нюрнбергском процессе он рассказывал:

— Это был трудный маршрут. Я вел Бандеру по радиомаякам, оставленным в тылу советских войск, в Чехословакии и Австрии. Гитлер приказал доставить Бандеру для продолжения работы.

Руководители ОУН* договорились с немцами, что получат оружие для борьбы против общего врага — Красной армии. Взамен взялись снабжать немцев информацией о продвижении советских войск, помогали выслеживать забрасываемые в немецкий тыл советские разведывательно-диверсионные группы и захватывать радистов с радиостанциями, что открывало возможность радиоигр.

Степана Бандеру беспокоило другое: пока немцы держали его за решеткой, другие украинские лидеры выдвинулись на первые роли. А он ненавидел конкурентов и не желал ни с нем входить в союз. Он желал быть единственным вождем Украины. Не поддержал создание дивизии «Галичина» (хотя и не возражал против нее), потому что занимался формированием собственной армии.

Немалое число украинцев преданно служили немцам в оккупированной части Польши, потом на захваченной вермахтом Украине. Но когда стало ясно, что немцы не создадут самостоятельное украинское государство, дороги разошлись.

Назначенный генеральным комиссаром оккупированных Крыма и Таврии Альфред Эдуард Фрауэнфельд разочарованно докладывал в Берлин:

«Украинский народ принимал нас радостно как освободителей от ненавистного большевистского ига. Но в итоге плохого обхождения с этим народом в течение первого года оккупации те, кто приветствовал нас, превратились в партизан, что существенно ухудшило наше положение на Востоке».

Историки отмечают, что с партизанскими отрядами, состоявшими из чекистов, заброшенных на Западную Украину, националисты в принципе не сотрудничали. А с партизанами из местных жителей ОУНовцы вполне могли сговориться. Иногда бандеровцы вместе с советскими партизанами противостояли немцам. Иногда вместе с немцами действовали против партизан.

«Однажды ОУНовцы, — пишет начинавший тогда службу в министерстве госбезопасности Украины полковник Георгий Захарович Санников, — захватили несколько партизан из соединения дважды Героя Советского Союза генерал-майора Сидора Артемьевича Ковпака и зверски убили.

Ковпак приказал начальнику разведки отряда позаботиться о том, чтобы ОУНовцы больше не смели трогать его людей. Партизаны выследили несколько ОУНовцев, поймали их, каждому вставили в анальное отверстие толовую свечу и подожгли бикфордов шнур. На шею повесили табличку: «Так будет с каждым, кто убивает партизан Ковпака».

24 мая 1943 года народный комиссар госбезопасности УССР Савченко, находившийся в городе Калаче, подписал спецсообщение о деятельности ОУН* на территории восточных областей Украины:

«Несмотря на массовые репрессии, проведенные немцами среди ОУНовцев и, в частности, среди сторонников Бандеры, последние не только не свернули своей работы, а наоборот, уйдя в подполье, значительно усилили ее.

Установлено, что ОУН* распространила свою деятельность по всей оккупированной территории Украины. Во все области ОУН* направляет своих эмиссаров, создает подпольные организации, центры и легионы, закладывает склады оружия, боеприпасов и типографии, готовит необходимые кадры для вооруженной борьбы.

Новым характерным в тактике ОУН* в настоящее время является отказ от активных выступлений против немцев с целью сохранения кадров и собирания сил, способных в удобный момент с оружием в руках выступить и против немцев, и против большевиков за создание «Самостоятельной Украины». По всей оккупированной территории Украины ОУНовцы нелегально ведут усиленную подготовку так называемой украинской армии, создают украинские легионы, запасы оружия, добывая последнее через лиц, внедренных ими в ряды украинской полиции».

Отношение к немцам было двойственным. Кто-то продолжал им служить, кто-то брал у них оружие, кто-то видел, что от Германии ждать нечего. Украинские полицейские, солдаты сформированных немцами батальонов уходили в лес. Им не хотелось умирать за немцев. Да и в лесу было вольготнее.

В 1944 году наркомат госбезопасности составил докладную записку «О расколе в организации украинских националистов ОУН* и о деятельности бандеровцев и мельниковцев на Украине»:

«Среди бандеровцев начинается отрезвление в вопросе их отношений с оккупантами, тем более, что за арестами во Львове последовали аресты бандеровцев по другим местам. Начинают появляться нелегальные документы бандеровцев, в которых они сперва осторожно, а затем более резко выступают против своих вчерашних хозяев, как против оккупантов, однако делают акцент все же на своей противобольшевистской непримиримости».

В иерархии врагов, условно говоря, Германия занимала третье место. На втором поляки, от которых следовало очистить украинскую территорию. А на первом месте — Москва. Вот от кого исходит главная опасность! Вот, кто не дает украинцам создать независимое государство!

«В настоящее время идет бой с московско-еврейским коммунизмом, — говорилось в воззвании ОУН*. — Немцы на весь мир кричат, что они спасают Европу от нашествия коммунизма. Однако все забыли, что еще в январе 1918 года мы, украинцы, первые в мире преградили путь большевизму. Под руководством атамана Симона Петлюры мы вели трагическую войну с нашествием с Севера. После войны мы перешли на подпольно-революционную борьбу. В течение двух десятков лет вели эту наиболее тяжелую из тяжелейших войну под руководством полковника Евгена Коновальца.

Культурный мир Западной Европы тогда был глухой и слепой. Никто нас тогда не хотел видеть. Никто не слышал тогда стона миллионов наших братьев, умирающих голодной смертью, не видал окровавленных стен подвалов ЧЕКА, ГПУ и НКВД, не знал о пытках в Соловках. Никто не спешил нас «освобождать»…

Когда же, наконец, загорелась война, пришла долгожданная минута собственной государственности. Казалось, все пойдет по наилучшему пути. Украинские бойцы массово стали сдаваться в плен, чтобы в рядах Украинской самостийной армии идти в бой против оккупанта Украины. Это, однако, не понравилось новым нашим «освободителям».

После нескольких дней существования Самостийное Украинское Правительство под руководством Председателя Правительства Ярослава Стецько было арестовано. Также был арестован и руководитель ОУН* Степан Бандера. Немцы начали ликвидировать украинское правительство, войска, милицию, закрывать школы, культпросветительские организации. Начались аресты самостийников-националистов, а в лагерях пленных тысячами погибали наши братья-украинцы.

Включая Украину в колониальную систему «Новой Европы» — немцы сознательно ликвидируют всю промышленность Украины, оставляя лишь шахты и заводы, необходимые для эксплуатации природных богатств. Украина для немцев должна быть лишь хлебородной страной…

Мы, украинцы, оказались в тяжелом положении. С одной стороны, московско-еврейское нашествие еще дышит своим угаром, а с другой — Германия со своей колониальной политикой уже дает хорошо себя почувствовать. Политический ум приказывает нам выжидать. Мы не ведем сегодня народ на баррикады, не идем в физический бой с новыми хозяевами Украины. Нашим первым врагом является все-таки Москва, неважно, сегодня она еще Красная или завтра будет уже белая. Мы не позволим дать себя обмануть одним или другим оккупантам и поверить в их ложные лозунги и теории…»

Когда ситуация на фронте изменилась в пользу Красной армии, ОУНовцы решили: отныне все силы на борьбу с русскими.

Организация украинских националистов* обратилась к украинскому народу:

«Над миром вспыхнул новый пожар великой войны. В его огне снова проявила себя русско-большевистская тюрьма народов. Кремлевские верховоды снова бросают свои народные массы в новую ужасную мясорубку, чтобы спасти свой тиранский престол, чтобы осуществить свои сумасбродные планы господства над миром.

Ты, украинский народ, ждал войны, ибо ты понимаешь, что каждая война, которую ведет твой угнетатель, облегчает тебе борьбу за твое освобождение. Сегодняшняя война создает новые возможности для твоей борьбы, и ты должен использовать ее для того, чтобы окончательно порвать пути неволи, сбросить цепи и добиться своего полного национального освобождения.

Смело можешь, народ, отдать судьбу своей дальнейшей освободительной борьбы в руки своего испытанного руководителя — Организации украинских националистов*, руководимой Степаном Бандерой. Организация украинских националистов* понесла на пути борьбы за украинское самостоятельное соборное государство огромные жертвы. Организация украинских националистов* создала героическую Украинскую повстанческую армию*, прославленную в боях с гитлеровскими и большевистскими захватчиками».

В 1944 году Украинская повстанческая армия* делилась на три боевые группы: «Запад» (базировалась в Галиции), «Север» (на Волыни) и «Восток» (пыталась действовать на территории советской Украины в границах 1939 года). По разным данным, обученный состав УПА* включал в себя около ста тысяч бойцов. Украинские авторы утверждают, что сражалось много больше — чуть ли не до двух миллионов человек.

«Во главе УПА* стоит главное командование и его штаб, — информировал подчиненных в августе 1944 года начальник 2-го управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга Павел Федотов. — В составе штаба УПА* имеются отделы: оперативный, политический, боевой подготовки, связи, санитарный и хозяйственный.

УПА* разделяется на полни численностью до 1000 человек, курени — до 500 человек, сотни — до 120 человек, затем идут чета — до 40 человек и рой — до 15 человек. На вооружении имеются винтовки, автоматы; каждая сотня имеет также четыре-пять пулеметов и один-два миномета. При главном командовании созданы офицерская и инженерно-саперная школы, срок обучения в которых для офицеров определен в четыре месяца, для подъофицеров-два месяца…»

Командование вермахта позволило командирам частей негласно заключать соглашения с отрядами УПА* и получать от них сведения о Красной армии — в обмен на оружие.

В листовках и воззваниях ОУН* и УПА* говорилось:

«УПА* — это вооруженная сила украинского народа; вести борьбу в рядах УПА* — почетная обязанность каждого гражданина Украины. УПА* борется против немецких и московских империалистических захватчиков, которые стремятся к порабощению и уничтожению украинского народа. Большевистских парашютистов УПА* считает передовым отрядом московских империалистов и уничтожает их наравне с немецкими грабительскими бандами…»

23 апреля 1944 года нарком Савченко потребовал от своих подчиненных:

«1. В агентурной и следственной работе добиваться вскрытия способов связи ОУН* с немецкой разведкой и подробного выяснения задач, ставящихся немецкой разведкой перед ОУН*.

2. Принять меры к перехвату каналов связи немецкой разведки с ОУНовским подпольем, существующим на освобожденной территории.

3. О каждом случае вскрытия связи ОУН* с немецкой разведкой немедленно сообщать в НКГБ УССР».

В начале января 1945 года Никита Сергеевич Хрущев приехал в Ровно, провел совещание. Прилюдно отчитал первого секретаря обкома Василия Андреевича Бегму за бесхозяйственность:

— Город приведите, товарищи, хотя бы в относительный порядок. Заезжаю в райком. Кто будет уважать таких людей? Сидят — холод, грязища, стыдно смотреть. Заезжаю в другой райком — лестница и окна разбиты, помои выливают здесь же. В старое время за это бы посадили. И секретаря райкома за это надо бы посадить на десять суток, чтобы ему жена приносила обед в каталажку. Наведите порядок, товарищи! Товарищ Бегма, проверьте — это дело государственное. Некоторые были, которые говорили, что это буржуазные предрассудки, без мытья жить можно.

В зале охотно смеялись.

— Я рабочий, котлету рукой буду есть, — с готовностью подтвердил Алексей Илларионович Кириченко, секретарь ЦК компартии Украины.

Недовольный Хрущев оборвал его:

— У хорошего культурного рабочего квартира была чистенькая, и сам одевался бедно, но по возможности чисто, аккуратно.

Никита Сергеевич остался крайне недоволен областным РУКОВОДСТВОМ:

— Город нужно привести в порядок. Ровно отопить надо. Что вы за руководители? Как вас городское население может уважать, когда вы никакой заботы не проявляете? Я приехал в Чертков — совещание в театре. Пришел, снимаю пальто, но мне говорят: «Товарищ Хрущев, не снимайте пальто, там холодно». Зашел — холод ужасный. Секретарь обкома приглашает: «Оставайтесь, вечером у нас спектакль будет, хорошие актеры выступают». Я говорю: «Товарищи, мне стыдно будет смотреть, как будут корчиться от холода актеры, а тут сидит председатель Совнаркома Украины». Это просто позор. Избавьте меня от этого несчастья! Вы ждете меня, чтобы я приехал и сказал, что надо убирать уборную? Это каждой женщине известно, что надо убирать, чтобы было чисто…

В Тернопольской области неспособность секретарей райкомов обустроить здания собственных партийных комитетов вызвала нескрываемое раздражение хозяина республики:

— В таком состоянии помещение райкома партии может держать только плохой хозяин. Это же позор: окна разбиты, перекошены, грязные. Кто из коммунистов может уважать руководителя, если он не в состоянии помещение отопить? Коммунисты говорят: лучше бы вы замерзли, тогда другие пришли бы вместо вас!

Зал зааплодировал.

В каждой области Хрущеву жаловались на невозможность элементарно обеспечить людям комфортную жизнь. Секретари райкомов робко информировали Никиту Сергеевича о том, что им не только газеты, но и срочные телеграммы из обкома не доставляют.

Хрущев ЗЛИЛСЯ:

— Почему так выходит? Четыре раза в месяц районы получают газеты. Куда это годится? Во время Екатерины почта работала лучше, а машин тогда не было. Болтаем, болтаем, а воз и ныне там. Газет не даем, связи не даем. Куда это годится!

— У нас нет кино, — робко обратился к нему еще один секретарь райкома. — Сколько ни ставили этот вопрос, ничего не выходит. Я поехал сам в трест кинофикации и взял аппарат. Но вот уже две недели, как киномеханик испортил аппарат. Сами не можем отремонтировать. И сколько я ни просил мастера прислать… Я с этим вопросом обращался ко всем.

Хрущев вышел из себя:

— Что, без меня нельзя решить этот вопрос? Что это за обком такой безрукий!

Он не переставал поражаться беспомощности и неумелости своих подчиненных, не понимал, что тому причиной. Это удивление не оставит его до самого конца политической карьеры. Предположить, что это неминуемое следствие советской системы, он себе позволить не мог… Выступал на республиканском совещании по производству товаров широкого потребления. Демонстрировал товары, выпускаемые промышленностью республики:

— Вот, товарищи, мне дали детские ботиночки. Эти ботиночки надеть ребенку невозможно, потому что гвозди в пятку впиваются. Это мелочь, сам потребитель может это исправить, но зачем же фабрика выпускает товар, который в магазине одеть на ногу нельзя? Вот кукла. Какая уродливая кукла! Такие куклы сделаны не для развлечения детишек, а для того, чтобы их пугать.

Часть третья Церковные комбинации

После прихода Красной армии на Западную Украину многие сопротивлялись советским порядкам. Не принявших новую власть сплачивала униатская церковь, которая в силу этого однозначно воспринималась как цитадель антисоветизма. Ее приказано было развалить. Прежде всего требовались авторитетные люди внутри церкви, готовые сотрудничать. Но чекисты понимали: продвижение своего агента в церковной среде — дело долгое и хлопотное. Быстрее всего очистить дорогу к вершине церковной иерархии можно было путем устранения вышестоящих священнослужителей.

Трудность задачи состояла в том, что во главе униатской церкви стоял Шептицкий.

В документах республиканского наркомата госбезопасности отмечалось:

«Митрополит Андрей Шептицкий, которого униатское духовенство в связи с его интернированием царским правительством в период империалистической войны сделало «мучеником за веру», а украинские сепаратисты превратили в «отца украинского народа», пользуется среди верующих и духовенства всеобъемлющим авторитетом».

«Дикие люди из диких степей»

Папа римский Пий XI скончался 10 февраля 1939 года. 2 марта на престол Святого Петра вступил недавний статс-секретарь кардинал Пачелли. Он принял имя Пия XII. Пачелли служил папским нунцием в Германии с 1916 по 1929 год и считался откровенным германофилом. Он руководил делегацией Ватикана на переговорах о заключении конкордата с нацистской Германией.

Через два дня после избрания новый папа принял германского посла при Ватикане. Просил передать рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру глубокую признательность и самые искренние пожелания счастья немецкому народу. Папа отправил Гитлеру собственноручно написанное им по-немецки теплое письмо с благословениями и пожеланием добиться взаимопонимания. Чтобы сделать приятное немецким властям, папа попросил выходящую в Ватикане газету «Оссерваторе романо» прекратить критику нацистской Германии. В Берлине были довольны переменами в Ватикане.

Мир раскололся на поклонников нацистов и их врагов. Папа Пий XII искусно избегал необходимости занимать определенную позицию. Глава римско-католической церкви наотрез отказался оценивать происходящее, несмотря на то, что в Европе уже полыхала война:

— Мы не позволим мирским соображениям повлиять на нас.

Американский президент Франклин Делано Рузвельт попытался повлиять на Ватикан. 3 сентября 1941 года отправил папе римскому личное послание:

«Я полагаю, что советская диктатура менее опасна, чем немецкая форма диктатуры. Я считаю, что существование Советской России представляет меньшую опасность для религии и тем самым для церкви, чем немецкая форма диктатуры».

Президент Рузвельт тщетно убеждал папу не только не оказывать моральной поддержки нацистской Германии, но и осудить ее агрессивную и преступную политику. Демократические страны были неприятно удивлены рождественским посланием папы в 1942 году. Из уст папы Пия XII прозвучали такие слова:

— Вы, осененные крестом добровольцы, поднимайте знамя морального и христианского возрождения, объявляйте войну отрекшемуся от Бога миру мрака!

Это было воспринято как благословение добровольческим частям СС, которые сражались на восточном фронте против Красной армии.

Ватикан намеревался отправить на оккупированную вермахтом Украину своих священников с миссионерским заданием. Но восточное министерство Альфреда Розенберга воспротивилось. Оккупантам не нужны были свидетели.

Папа римский утвердил руководство униатской церкви:

«Святейший отец назначает преподобного отца Климентия Шептицкого апостольским экзархом (апостольским администратором).

Святейший отец назначает преосвященного Иосифа Слипого, архиепископа титулярного сирийского и помощника с правом наследия украинского митрополита Андрея Шептицкого, апостольским экзархом (апостольским администратором).

Святейший отец назначает преосвященного митрополита архиепископа Львовского Андрея Шептицкого делегатом апостольского престола над вышеупомянутыми апостольскими экзархами. Поэтому они должны обращаться по важнейшим вопросам к нему и получать указания, касающиеся общих вопросов работы».

Связь с Ватиканом однозначно воспринималась советской властью как свидетельство враждебной деятельности. После возвращения Красной армии работа на церковном направлении началась со сбора фактов сотрудничества священников-униатов с немцами.

30 ноября 1944 года начальник управления НКГБ Дрогобычской области полковник госбезопасности Владимир Федорович Майструк доложил начальнику 3-го управления республиканского наркомата подполковнику Павлу Николаевичу Медведеву:

«С первых же дней оккупации духовенство было привлечено немцами для проведения мероприятий, направленных против Советской власти. Так, например, отдельные священники были выделены в состав комиссии по расследованию так называемых «зверств большевиков», выступали на организованных немцами митингах в честь «освобождения» Украины от московских оккупантов, принимали участие в сборе продовольствия для немецкой армии.

В июле 1941 года в Дрогобыче немцы создали комиссию для расследования так называемых «зверств большевиков», в этой комиссии принимали активное участие священники. При раскопках могил священники выступали перед населением с клеветой на Советское правительство и органы НКВД, выражая при этом благодарность немецким войскам за «освобождение» Украины.

В городе Стрий установлен и взят на учет священник греко-католической церкви Лещинский Николай Константинович, жена которого является родственницей Степана Бандеры. В период немецкой оккупации Лещинский проводил активную контрреволюционную деятельность, являлся одним из организаторов антисоветских манифестаций».

Упоминание имени Бандеры заинтересовало высокое начальство. Напротив фамилии Лещинского появилась пометка: «Уделить особое внимание его разработке».

Управление, которым руководил Павел Медведев, ведало агентурно-оперативной работой среди духовенства. Образования Медведев не получил. Работал слесарем, кочегаром, кладовщиком пивоваренного завода. В мае 1930 года его приняли на работу в полномочное представительство ОГПУ Нижегородского края. В мае 1938 года лейтенанта госбезопасности Медведева перевели в Киев.

Начальник Львовского управления НКГБ Александр Иванович Воронин свой доклад о поведении униатской церкви при немцах адресовал непосредственно союзному наркому госбезопасности Меркулову.

В городе Каменка-Буска немецким офицером был созван митинг по вопросу поражения немецкой армии под Сталинградом. На митинге священник Игнатий Михайлович Цегельский заявил:

— С востока идут на нас из диких степей дикие люди, они нас съедят.

Выступая в 1943 году на митинге, организованном немцами в связи с мобилизацией украинской молодежи в немецкую армию, Цегельский говорил:

— По просьбе украинского народа Гитлер разрешил создать 14-ю украинскую дивизию «Галичина». Большевики наступают, помогите немцам, так как они охраняют и защищают украинский народ.

Священником униатской церкви в селе Трудовача Краснянского района Львовской области Петр Николаевич Пересыпкин в первые дни немецкой оккупации заявил:

— Наконец-то мы дождались, когда нас освободили от большевиков. Великая армия, что пришла с запада, до конца разгромит евреев-большевиков и красных катов. Мы с вами должны уничтожить коммунистов и евреев, которые остались у нас, чтобы не заражались наши дети от них. Теперь у нас будет самостоятельная Украина, и мы будем устраивать жизнь по-своему.

После возвращения Красной армии, 9 сентября 1944 года, в селе Трудовача провели чекистско-войсковую операцию по ликвидации скрывающихся в селе боевиков УПА*. Убитых боевиков Пересыпкин с почетом похоронил за церковной оградой, на могилах написали: «Погибли от большевистско-польских катов»…

Священник униатской церкви в селе Ферлиевка Краснянского района Львовской области Иван Павлович Кулицкий написал на здании церкви: «Слава Бандере!» 6 декабря 1944 года боевики убили семерых советских активистов. Священник должен был во время похорон прочитать проповедь. Но отказался, заявив секретарю райкома партии:

— Вы их в церковь не несите, служить не буду.

«Для осуществления основной задачи, заключающейся в подготовке удара по униатской церкви, — доложил начальник львовского управления НКГБ Воронин, — считаем необходимым приступить к аресту духовенства, связанного с подпольем ОУН* и УПА*, а также проявившего себя в период оккупации как активные немецкие пособники».

Доктор Костельник и его дети

Чекисты неустанно искали внутри церкви тех, кто мог бы им помочь, кто был настроен против Шептицкого и других иерархов. Еще перед войной органы госбезопасности получили информацию о человеке, который их крайне интересовал и который окажется чрезвычайно полезным:

«Доктор теологии Гавриил Костельник происходит из семьи украинцев, проживающих в Югославии. Главным источником его материальных средств является содержание за преподавательскую деятельность в средних школах, где он преподает духовное писание. Человек очень способный, хороший оратор и публицист.

Костельник — большой враг западного направления греко-католической церкви. В частности, вел через прессу борьбу против лиц, выдвигавших положение о запрещении вступать в брак лицам духовного сана. Продолжительное время был редактором профессионального духовного ежемесячника «Нива». Костельник враждебно настроен по отношению к Папе и вообще к католицизму, но об этом он рассказывает только в частных беседах. Думаю, что Костельник возглавил бы работу, направленную на независимость греко-католической церкви от Ватикана. Костельник проживает во Львове в собственном доме. Имеет жену и двоих детей, которые обучаются в средней школе…»

Именно Гавриилу Костельнику предстояло сыграть ключевую роль в чекистских комбинациях после войны. Но началось все еще до нападения нацистской Германии.

29 января 1941 года во Львове начальник областного управления рабоче-крестьянской милиции подписал ордер № 325: «Выдан Управлением РКМ НКВД по Львовской области тов. Мальцеву на право производства обыска в квартире, принадлежащей гражданину Костельнику Богдану Гавриловичу».

Богдан был сыном Гавриила Теодоровича Костельника, столь важной для чекистов фигуры. Сохранился протокол допроса молодого человека:

«Я, начальник 5-го отделения 2-го отдела УГБ старший лейтенант госбезопасности Александр Варсанофиевич Решетнев, допросил в качестве обвиняемого Костельника Богдана Гавриловича, 1921 года рождения, уроженца города Львова, украинца, гражданство СССР, паспорт № 593797 серия П ЖП, выдан 6-м отделением Рабоче-Крестьянской милиции г. Львова, без определенных обязанностей, из семьи служителя религиозного культа, имеющего среднее образование, беспартийного».

— Чем занимается ваш отец? — задал вопрос следователь.

— Мой отец священник, является профессором — доктором теологии и философии, знает несколько иностранных языков, имеет печатные труды. Раньше отец был преподавателем религии во 2-й гимназии города Львова…

— Кто из ваших знакомых проживает за границей?

— Из моих знакомых за границей, в Германии, находятся восемь человек, причем четыре человека выехали легально, а остальные четыре ушли нелегально. Все эти знакомые являются моими соучениками, занимались в одном классе, среди них был Юрий Шухевич…

Костельник-младший подробно рассказал, как оказался замешан в историю, которую чекисты будут трактовать как антисоветскую и шпионскую. Молодой человек даже ничего не скрывал.

— В июне 1940 года, после окончания школы, я на площади Юра случайно встретил Любрика Гладкого. Его я знал как продавца кооператива «Пласт» и члена спортивного общества «Сокол». Мне было известно от знакомых, что Гладкий перед приходом частей Красной армии бежал в Германию.

Костельник обратил внимание на то, что на Гладком были очки с зелеными стеклами и воротник плаща поднят. Старый знакомый объяснил, что вернулся из Германии нелегально. Костельник заинтересовался ситуацией за кордоном:

— А действительно в Германии существуют украинские легионы?

— Легионов нет, — объяснил Гладкий, — но украинцы служат в вооруженной охране предприятий.

Они дошли до улицы Сапеги, и тут Гладкий попросил юношу о помощи. Объяснил, что во Львове имеются враги украинского народа, они выдают достойных украинцев НКВД. И вот он предлагает Костельнику взять на себя благородную миссию — выяснить, кто эти люди и где живут.

Гладкий внушал Костельнику, что это обязанность каждого честного украинца. И юноша согласился. Гладкий велел ему через два дня в десять вечера прийти к библиотеке политехнического института. Объяснил, что к нему подойдет человек, который назовет пароль. Он простой:

— Это университет?

Отзыв:

— Это медицинский институт.

В назначенное время Богдан Костельник, как договорились, пришел к библиотеке. К нему действительно обратился некто и назвал пароль. Дал первое задание: в условленное время направиться на Летную улицу, в предместье Левандовка, и там, около церкви, установить некоего человека, который будет кого-то ждать.

Костельник справился. В назначенный день и час пришел, куда велено, и увидел того, кого искал. Когда тот устал ждать и ушел, проводил его до дома. На следующий день пришел туда и установил, кто там живет, записал фамилии, передал их заказчику. Получил новое задание и тоже его исполнил. Костельник проявил находчивость. Ходил по квартирам и говорил, что составляет список детей школьного и дошкольного возраста.

— Последнее задание, — рассказывал следователю Костельник, — было отправиться на улицу Байки, дом 24 или 26, не помню точно. И установить, в какой квартире проживает девушка по фамилии Земба или Петри. Тоже запамятовал… В этом доме я побывал, но установить девушку не удалось. Вроде бы она руководила подпольной польской националистической организацией. Но сообщить о результатах не удалось, так как я заболел и человека, который давал мне эти задания, больше не видел.

Сохранился протокол допроса. Внизу Богдан Костельник, как положено, написал:

«Протокол записан с моих слов верно, мной прочитан, в чем я расписываюсь».

Сейчас уже невозможно установить, понимал ли юноша, в какую опасную историю позволил себя завлечь? Ему, возможно, льстило, что кто-то попросил его принять участие в увлекательной игре. Но для чекистов все это было тягчайшим преступлением, которое Костельнику-младшему будет стоить жизни.

22 февраля 1941 начальник Львовского управления НКВД старший майор госбезопасности Сергиенко и начальник 2-го отдела старший лейтенант госбезопасности Баранов отправили в Киев докладную записку наркому внутренних дел Украины комиссару госбезопасности 3-го ранга Серову:

«Для воздействия на прелата униатской церкви доктора богословия и философии Костельника Гавриила Теодоровича нами был подработан и 30 января арестован сын его Костельник Богдан, в отношении которого располагали данными, что он является участником нелегальной организации украинских националистов* и был привлечен для разведывательной работы по линии ОУН* в пользу немецкой разведки.

Для проведения операции был составлен план, в котором предусматривалось производство обыска на квартире прелата Костельника с целью изъятия документов, что понудило бы его явиться к нам. Указанная операция проводилась от имени органов милиции, чем зашифровывалось действительное положение.

В процессе обыска на квартире Костельника было изъято: незаконченная Костельником рукопись философского труда «Логика», личные его документы и письма, книги «Доктрина фашизма» и «Навигаре нецессе» (автор Муссолини), «История сечевых стрельцов», «Закарпатская Украина» и семь уставов РККА, принадлежащих арестованному сыну Костельнику Богдану.

Арестованный Костельник Богдан Гаврилович сознался в том, что является участником антисоветской, националистической молодежной организации, в которую был вовлечен в октябре 1939 года соучеником Джулинским Юрием, впоследствии выехавшим в порядке репатриации с матерью в Германию.

Из Кракова нелегально прибыл некто Гладкий Любрик, который был известен Костельнику Богдану по спортивному обществу «Сокол». При встрече с Костельником Гладкий после краткой информации о положении дел среди украинцев за границей, предложил ему связаться по установленному паролю в определенном месте с лицом, по заданию которого выполнить ряд действий по выявлению и установке подозреваемых секретных агентов НКВД.

Костельник провел шесть установок подозреваемых лиц, связанных с НКВД, из коих в двух случаях добился положительных результатов. Связь Костельника с неизвестным прервалась вследствие болезни».

Чекисты рассчитали правильно. Конечно же, встревоженный отец был готов услужить грозной власти. 1 февраля 1941 года явился в областное управление рабочекрестьянской милиции осведомиться о судьбе сына. Из милиции его провели в управление НКВД, к ожидавшим его чекистам.

«В беседе, — сказано в отчете, — Костельник интересовался причиной ареста его сына и возможностью возвращения изъятых у него принадлежащих лично ему документов. В дальнейшем был затронут вопрос религиозного движения в Западной Украине.

Костельник выразил отрицательное свое отношение к Ватикану и бывшим правящим кругам польского государства. В конце беседы он просил разрешить передачу арестованному сыну носильных вещей, для чего ему была дана явка на 3 февраля».

Гавриил Костельник еще ничего не обещал, но чекисты уже воспринимали его как своего агента.

«3 февраля в условленный час Костельник явился, и с ним была продолжена беседа по религиозным вопросам. Рассказал, что в период существования бывшей Польши он на протяжении долгого времени вел борьбу, направленную на разрыв украинской униатской церкви с Ватиканом, то есть за создание автокефальной украинской церкви. При этом он заявил, что на этих позициях он стоит и в настоящее время.

Перед Костельником был поставлен ряд наводящих вопросов: как он смотрит на возможность возобновления своей деятельности и может ли взять на себя руководство движением за создание на территории Западной Украины автокефальной церкви?

На что он ответил: возобновить эту работу он опасается, так как не уверен в успехе проведения этих мероприятий, ибо влияние унии, соединившей в себе религиозные и национальные чувства украинцев-галичан, весьма велико в народе.

Из беседы с Костельником видно, что он находится в натянутых отношениях с епископом Слипым, митрополитом Шептицким и окружением последнего. Учитывая колебания Костельника, ему было предложено составить план мероприятий по созданию украинской автокефальной православной церкви.

Костельник обещал представить свои соображения по существу затронутого вопроса, однако просил, чтобы его в УНКВД не принимали, поскольку это вызовет подозрение, и организовали бы встречу в частной квартире.

Предложили ему приступить к организационной работе, от которой он отказывается, мотивируя тем, что сейчас не время, поскольку жив еще митрополит Шептицкий. Не вступая с нами в официальное сотрудничество, он, однако, не отказывается от периодических встреч с нами.

Касаясь арестованного сына, Костельник заявил, что если он виновен, то пусть его судят, но принять на себя в связи с этим какие-либо обязательства он не согласен…»

Фигурой львовского священнослужителя интересовались в Москве, с ним были связаны большие ожидания. Но чекистам казалось, что Костельник нерешителен, не способен сыграть ту роль, которую ему подобрали.

24 февраля заместитель наркома Ткаченко распорядился:

«Тов. Дроздецкому.

Срочно напишите тт. Меркулову и Федотову: «К» отказался заниматься этой работой, а арест сына не особенно его беспокоит».

Гавриилом Костельником чекисты займутся после возвращения на освобожденную от немцев Западную Украину.

Благословение митрополита

Церковная политика немецкой оккупационной администрации оказалась неприятным сюрпризом для советской власти. Немцы разрешали на занятой ими территории открывать церкви и храмы, проводить богослужения. Оказалось, что, несмотря на всю атеистическую пропаганду, верующих очень много.

11 января 1943 года начальник 3-го управления НКВД Украины капитан государственной безопасности Павел Медведев разослал начальникам областных управлений инструкцию по работе с религиозными организациями — со строгим предупреждением: «При угрозе захвата противником — уничтожить»:

«Оккупировав территорию Украины, немецкие захватчики, в целях политического влияния на население, широко развили религиозное движение, открыв большое количество церквей, молитвенных домов и сектантских общин, а кое-где и монастырей. Оккупанты создали значительные кадры попов и проповедников как из бывших служителей культа, снявших в свое время сан и отошедших от религиозной деятельности, так и из вновь рукоположенных в попы, а также завезенных на Украину из западных областей и с территории других стран.

Начальникам оперативных групп НКВД УССР и начальникам местных органов НКВД, действующим на освобожденной от немецких захватчиков территории Украины, предлагаю руководствоваться следующим:

Взять на учет всех служителей культа. Следственным и агентурным способом выявить, арестовать и судить всех предателей и активных пособников немецких захватчиков, а также агентуру разведывательных и контрразведывательных органов из числа религиозных деятелей, разоблачая их через соответствующие органы в глазах верующих масс.

Закрыть все православные, сектантские и иные молитвенные дома, открытые оккупантами в общественных зданиях, как то: в помещениях школ, клубов, кинотеатров, музеев. Оставляя открытой или открывая ту или иную функционирующую при оккупантах церковь, обеспечить ее полным агентурным влиянием».

Униатские священники, да и почти вся украинская интеллигенция подозревались в поддержке Украинской повстанческой армии*, националистического подполья, имевшего крепкие корни в западно-украинских землях. Униатские церкви закрывались, священнослужители различными способами устранялись. Это превратилось в настоящую войну.

16 сентября 1944 года начальник управления НКГБ Львовской области полковник госбезопасности Константин Сидорович Волошенко отправил республиканскому наркому подробную докладную записку «О положении униатской или греко-католической церкви и деятельности духовенства в период немецкой оккупации», присовокупив проведенные его сотрудниками обширные исторические изыскания:

«Униатская или греко-католическая церковь, созданная Польшей и Римом в 1596 году, сыграла в свое время важную роль в закабалении украинского населения польской шляхтой и являлась на протяжении всего времени оружием активной борьбы против России, а впоследствии против Советского Союза.

Иезуиты, считавшие униатскую церковь переходной ступенью к католицизму и орудием ополячивания украинского населения, по указанию Ватикана и польской правящей верхушки начинают видоизменять облик православия и вводить новшества в ритуал церковного богослужения, приближая ее к латинской церкви.

Греко-католическая церковь постепенно заполняет богослужения новшествами, позаимствованными с Запада, мелодии и напевы восточных песнопений подменяются латинскими тихими читаниями, вводят безбрачие духовенства, затирают разницу между латинским и униатским духовенством, портят текст книг и церковно-славянский язык, допускают в церкви органы и т. д. Из церкви выживается все, что могло напоминать о былой ее связи с православным вероучением и Россией. Гонения на духовенство русской ориентации приняли настолько резкий вид, что уже сама причастность к русской идее считалась преступной. Униатская церковь создает собственную богословскую украинскую национальную систему. Она, раньше известная в народе под названием «русской церкви», переименовывается в «украинскую церковь».

Униатское духовенство и греко-католическая церковь в целом активно выступало в защиту украинского населения против так называемых католических акций и ополячивания его. Украинские попы являлись организаторами, активными участниками и руководителями украинских националистических партий и организаций, которые вели активную борьбу против поляков, продолжавших колонизировать украинский народ…»

Чекисты напоминали, что вступление немецких войск в город Львов — центр униатской церкви, духовенством было встречено повсеместным звоном колоколов, вручением хлеба и соли, организацией собраний и митингов, на которых провозглашали самостоятельность Украины и благодарили фюрера.

Одновременно Шептицкий обратился ко всем епископам православной церкви Украины с письмом, в котором призвал их к объединению во имя национального единения и прекращения внутринациональных и междуцерковных раздоров. Униатское духовенство начало проповедовать братство с русскими:

— Мы братья! Мы одно! Бог един во Троице, так и мы (русские, украинцы и белорусы) едины! Наша вера одна, наши обряды одни и те же, зачем нам делиться!

Андрей Шептицкий, по мнению чекистов, выдающийся политик и дипломат, пожертвовал все свое богатство на организацию школ, семинарий и монастырей. Он возбудил ходатайство перед немецкими властями о разрешении ему поехать в Киев, ссылаясь на приглашение киевской интеллигенции, желавшей видеть его киевским патриархом. Немцы не разрешили ему поехать в Киев и отрицательно отнеслись к его идее объединения церквей.

Чекисты исходили из того, что в сорок втором году отношение Шептицкого к немцам начало меняться, а к сорок третьему дух германофильства и вовсе сошел на нет. Послания митрополита, носившие в начале оккупации «профашистское, лакейское направление», приобрели чисто националистическое содержание. Митрополит призывал население к единству и сохранению внутреннего спокойствия.

В конце 1942 года Шептицкий отправил письмо второму человеку в третьем рейхе рейхсмаршалу Герману Герингу, в котором запоздало протестовал против истребления евреев и массового террора в отношении украинского населения. В ответ из Берлина явилась группа гестаповцев, провела обыск в резиденции Шептицкого. Это еще больше настроило митрополита против немцев.

Он запретил духовенству молиться за Гитлера и его воинство. Считал поражение Германии неминуемым:

— Немцы проиграли эту войну в результате своей идиотской внутренней и особенно национальной политики.

Профессор Илларион Семенович Свенцицкий (один из наиболее близких митрополиту львовских украинских ученых) иронически заметил:

— Оккупация вылечила митрополита от германофильства.

29 июля 1944 года митрополиту исполнилось семьдесят девять лет. В уже освобожденном от немцев Львове он устроил по этому случаю большой прием. Митрополит выразил в своем выступлении такой оптимизм, что удивил духовенство.

— Все в руках Бога, — убежденно говорил митрополит, — и все окончится, вне сомнения, очень хорошо.

Андрей Шептицкий исходил из того, что советская власть отказалась от прежнего враждебного отношения к религии, духовенству и верующим. Отметил, что восстанавливаются духовные семинарии, богословская академия во Львове. Военные приветствуют на улицах священников. Это ли не доказательство уважения советской власти к религии?

Во время войны Сталину пришлось умерить гонения на религию и церковь. Казенные лозунги не работали. За колхозы красноармейцы сражаться не хотели. В отчаянии вождь обратился за помощью к тем, кого старательно гнобил, в том числе к церкви и священникам, чтобы они благословили красноармейцев на смертельный бой.

Кроме того, союзные отношения с Соединенными Штатами и Англией требовали внешней терпимости к церкви. Все антирелигиозные газеты и журналы закрылись. На нескольких языках отпечатали книгу «Правда о религии в России» — для внешнеполитической пропаганды. И, наконец, на советских чиновников, несомненно, давило то, что немцы на оккупационных территориях открывали храмы и разрешали богослужения.

«Сталиным руководила необходимость взять под контроль церковную жизнь на освобождаемых территориях Советского Союза, — писал диакон Андрей Кураев (см. «Труд-7», 26 июня 2003 г.), — в оккупированных немцами областях люди сами открывали храмы, и оккупанты им в этом не препятствовали. Скажем, в Псковской области до прихода немцев имелось три храма, а к возвращению советских войск их было двести, зато в Тамбовской области, где советская власть стояла неизменно, так и оставалось три храма. Сталин не организовывал церковного возрождения, он его сдерживал».

В военные годы не только митрополит Шептицкий, но и многие с облегчением думали, что антицерковная политика советской власти осталась в прошлом. Ошиблись. В реальности аресты священников продолжались.

14 сентября 1943 года Сталин подписал постановление о создании при Совнаркоме Совета по делам Русской православной церкви. Вся советская жизнь была строго регламентирована. Как же обойтись без ведомства, отвечающего за церковь?

5 февраля 1944 года Совет разослал уполномоченным на местах грозную инструкцию с требованием неуклонно соблюдать все запретительные меры (см. «Вопросы истории», № 9/2008). Да дополнительных инструкций и не требовалось. И без них партийно-советский аппарат воли священникам не давал, посещение церкви трактовал как криминал и спешил покончить с любыми послаблениями.

Антицерковное рвение власти было таким, что через полгода, 5 октября, председатель Совета, он же комиссар госбезопасности Георгий Григорьевич Карпов просил заместителя главы правительства Вячеслава Михайловича Молотова дать указание «удержаться от закрытия приходских церквей, даже если они были открыты во время временной оккупации». Карпов обижался, что другие ведомства лезут в его дела. Но местное начальство предупреждало верующих:

— Кончится война, кончатся и церкви…

Но Шептицкий желал продемонстрировать свою лояльность. Когда с ним завели разговор о необходимости повлиять на молодежь, бежавшую в лес и вступившую в Украинскую повстанческую армию*, митрополит ответил, что он сам два года ведет борьбу с УПА* и резко осуждает ее в своих посланиях.

Шептицкий подчеркнул:

— Мы желаем хороших отношений с Советской властью. Всякая власть от Бога. Необходимо стремиться к взаимопониманию с правительством.

Во Львов приехал уполномоченный по делам религиозных культов при Совнаркоме Украины Даниленко. Он побеседовал с Шептицким о правовом положении униатской церкви и священнослужителей. Перед встречей митрополит провел «чрезвычайный собор руководства», на котором еще раз призвал духовенство изменить отношение к советской власти, быть лояльным и помогать ей.

Близкий к митрополиту священник Иван Онуфриевич Котив (чекисты в документах именовали его «порученцем и советником Шептицкого») подчеркнул:

— Шептицкий очень доволен беседой с Даниленко.

«Уполномоченный Совета по делам религиозных культов Даниленко» был на самом деле профессиональным чекистом и носил другое имя — Сергей Тарасович Карин. Подполковник Карин служил заместителем начальника 4-го управления НКГБ УССР.

Он родился в крестьянской семье в селе Высокие Бай-раки Александрийского уезда Елисаветградской губернии. Учился в коммерческом реальном училище в Елисаветграде. В 1919 вступил в Красную армию. В 1921 году его взяли в ЧК. Служил в секретном отделе секретно-оперативной части, занимался религиозниками. Отец и мать умерли во время голода в 1933 году.

В период массового террора, 27 августа 1937 года, Сергей Карин сам был арестован. Но ему повезло. Провел за решеткой всего два года. Когда хозяином Лубянки сделали Берию, некоторые дела пересматривались, чтобы обвинить его предшественника Ежова в «преступном уничтожении кадров». 22 октября 1939 года Карина освободили. А когда началась война, в июле сорок первого, вернули в кадры госбезопасности.

После освобождения западных областей именно ему нарком госбезопасности Украины Сергей Савченко поручил осуществить грандиозную оперативную комбинацию, которая должна была привести к развалу униатской церкви и переходу униатов в православие.

Иосиф Слипый отправляет делегацию

Смерть митрополита Андрея Шептицкого 1 ноября 1944 года открыла возможность для новых комбинаций. Главой церкви стал архиепископ Львовский Иосиф Слипый.

Ввиду особой важности задания разработкой доктора теологии Слипого занимался лично начальник Львовского управления госбезопасности Александр Иванович Воронин.

Он начинал упаковщиком, смазчиком ножей и учеником на фабрике стальных изделий. Окончил Владимирскую губернскую совпартшколу. Работал секретарем комсомольской ячейки на станции Волосатая Московско-Курской железной дороги, секретарем парткома прессово-кузнечного цеха Горьковского автозавода. В январе 1937 года молодого партработника Воронина отправили на курсы при Центральной школе НКВД. Перед войной утвердили начальником управления в Сталинградской области. 9 октября 1944 года в звании комиссара госбезопасности 3-го ранга перевели во Львов.

Война еще продолжалась, ситуация на Украине была сложной, сила униатской церкви представлялась значительной, поэтому чекисты держались осторожно. 27 января 1945 года Воронин строго предупредил начальников райотделов:

«Без санкции управления духовенство не арестовывать. В случае наличия материалов, достаточных для ареста священника униатской церкви, высылайте дело с меморандумом в УНКГБ для получения указания или санкции на арест».

Начальнику управления поручили организовать поездку представителей униатской церкви в Москву. Война еще продолжалась. Вступать в открытую борьбу с униатской церковью не спешили. Хотели попробовать привлечь на свою сторону и использовать для разложения Организации украинских националистов* и Украинской повстанческой армии*. Вот если бы униатские священнослужители призвали бойцов УПА* прекратить боевые действия против Красной армии…

18 ноября 1944 года Воронин доложил в Киев наркому Савченко, что по инициативе Шептицкого еще в конце октября в Москву должна была выехать делегация униатской церкви: Иосиф Слипый, архиепископ, Гавриил Костельник, доктор философии, бывший профессор Львовской богословской академии, и Иван Котив, личный секретарь митрополита. В связи с болезнью митрополита Шептицкого и его смертью делегация отложила поездку. После похорон возобновила ходатайство перед облисполкомом о выдаче им разрешения для поездки.

Но теперь Слипый отказался ехать в Москву:

— Меня могут арестовать, но это еще полбеды, может случиться катастрофа с аэропланом, могут напасть на поезд партизаны или может приключиться иное несчастье в пути.

В делегацию, помимо Костельника и Котива, вошли Климент Шептицкий, брат покойного митрополита, и священник Григорий Будзинский (как хорошо владеющий русским языком). Архимандрит Климент Шептицкий сказал, что назначен главой делегации распоряжением покойного митрополита, который перед смертью выразил желание, чтобы его личное письмо Сталину вручил родной брат — Климент.

Савченко приказал своему заместителю Павлу Дроздецкому:

«Заняться срочно подготовкой к встрече делегации в Киеве (номер в гостинице с литером и т. д.)».

Дроздецкий переслал записку начальнику 2-го управления наркомата:

«т. Медведев. Обеспечьте размещение делегации в Киеве и их выезд в Москву. Проследите за днем их прибытия и своевременно информируйте НКГБ СССР».

Медведев перепоручил все начальнику 4-го отдела Волошину:

«Сегодня же доложите мне Ваши соображения».

Волошин исполнил указание высокого начальства:

«т. Медведеву доложено. В гостинице места обеспечены. Мероприятия по приему их обеспечит т. Карин, который прибудет из Львова».

Долгий разговор на лубянке

Поездка в Киев и Москву стала большим событием для униатских священнослужителей. Они надеялись достичь взаимопонимания с советским правительством. Не сомневались, что им это удастся. Ладили же они с прежней властью, когда Западная Украина входила в состав Австро-Венгрии, потом Польши.

Всем занимались чекисты. 2-е управление НКГБ Украины сообщало:

«17 декабря 1944 года днем делегация греко-католической (униатской) церкви прибыла в Киев из Львова самолетом. Остановились в гостинице «Интурист» (№№ 18, 19). Костельник и Котив пошли в оперный театр. По словам Будзинского, делегации сегодня прислали четыре билета в оперу.

Делегация предполагала вылететь в Москву 18 декабря, но делегации сообщили, что самолет 18 декабря не пойдет в Москву. Тов. Иванов (Совнарком Украины), который оказывает содействие делегации, советует выехать

18 декабря вечером поездом, если будет известно, что и 19 декабря не пойдет самолет.

Отъезд делегации из Львова задержался вследствие того, что Иосиф (Слтий) также написал личное письмо товарищу Сталину. Необходимо было приложить к этому письму печать нового митрополита. Для изготовления печати требовалось разрешение соответствующих властей. Органы власти во Львове и даже в Киеве такого разрешения дать не могли, так как митрополит Иосиф является главой грекокатолической церкви по всему СССР. Разрешение на изготовление печати может быть дано только в Москве.

Сегодня архимандрит особенно много говорил о том, что делегация очень хочет, чтобы ее лично принял товарищ Сталин. Архимандрит при этом сказал, что на днях товарищ Сталин принял делегацию Прикарпатской Украины. В Москве делегация униатской церкви предполагает пробыть четыре — пять дней, после чего выехать обратно в Киев. Делегация предполагает сделать официальные визиты тов. Хрущеву и тов. Гречухе, а также разрешить все интересующие униатскую церковь вопросы».

Михаил Сергеевич Гречуха, к которому помимо Хрущева желала попасть делегация, был председателем Верховного Совета Украины, то есть формальным главой республики.

Заместитель наркома государственной безопасности УССР Дроздецкий запиской по правительственной ВЧ-связи предупредил московское начальство:

«19 декабря поездом № 6, в международном вагоне, выехала в Москву делегация греко-католического духовенства. Делегация везет приветственные письма товарищу Сталину от бывшего митрополита Андрея Шептицкого и его преемника митрополита Иосифа Слепого, а также сто тысяч рублей, предназначенных в фонд обороны».

24 декабря 1944 года начальник отделения 4-го отдела 2-го управления НКГБ УССР капитан госбезопасности Иван Иванович Богданов написал рапорт заместителю наркома Дроздецкому:

«Делегация духовенства греко-католической церкви возбудила передо мной, как заместителем уполномоченного по делам религиозных культов при Совнаркоме УССР, ходатайство о приеме их по возвращении из Москвы председателем СНК УССР тов. Хрущевым, или председателем Верховного Совета УССР тов. Гречухой, или же секретарем ЦК КП(б)У тов. Коротченко.

Основная цель посещения, как сообщили участники делегации Шептицкий и Костельник, — выразить благодарность украинскому правительству за освобождение Галиции от немецких захватчиков и высказать желание сотрудничества греко-католической церкви с Советским правительством.

Костельник также просил меня познакомить его с наркомом просвещения тов. Тычиной, с которым он хочет поговорить по вопросу воспитания детей в школах Галиции.

Сообщая о вышеизложенном, прошу Ваших указаний».

В столице приемом делегации официально ведал Иван Васильевич Полянский, за полгода до этого назначенный председателем Совета по делам религиозных культов при Совнаркоме СССР. Это ведомство по решению политбюро ведало всеми религиями, кроме православной. Вообще-то полковник Полянский был профессиональным чекистом, а именно они при Сталине и занимались церковными делами.

Иван Полянский окончил три класса приходской школы, двухклассное железнодорожное училище, четырехклассное городское училище в Уфе и еще поучился на педагогических курсах. В 1918 году ушел в партизанский отряд, оттуда в Красную армию. В августе 1918 года его взяли в Уфимскую губчека. Летом 1926 года его перевели в центральный аппарат, в секретно-политический отдел.

Но полковнику Полянскому поручили чисто техническую сторону дела. Львовскими гостями заинтересовались более крупные фигуры. В столице с делегацией униатов встретились 26 декабря 1944 года начальники трех важнейших управлений союзного наркомата госбезопасности — Леонтьев, Судоплатов и Федотов.

Александр Михайлович Леонтьев в войну командовал войсками НКВД по охране тыла действующей армии. Накануне приезда львовских гостей комиссара госбезопасности 3-го ранга Леонтьева утвердили начальником главного управления по борьбе с бандитизмом.

Комиссар госбезопасности 3-го ранга Павел Анатольевич Судоплатов, устранивший полковника Евгена Коновальца, руководил 4-м управлением наркомата госбезопасности («специальная работа в тылу противника на временно оккупированной территории»). Судоплатов родился в Мелитополе и говорил по-украински.

Комиссар госбезопасности 3-го ранга Павел Васильевич Федотов был в этой группе старшим, потому что руководил важнейшим вторым главным управлением НКГБ, то есть всей контрразведкой.

Заместитель председателя Совета по делам религиозных культов Юрий Садовский доставил делегатов в здание ведомства госбезопасности на Лубянке. Через первый подъезд (для начальства) провели в кабинет начальника секретариата наркомата Степана Соломоновича Мамулова, который работал с Берией с начала двадцатых годов. Гости из Львова, не представлявшие устройство советской жизни, проявили поразительную наивность. Они даже не поняли, где находятся.

Федотов, Леонтьев и Судоплатов составили запись беседы:

«Мы отрекомендовались им в качестве генералов-Иванова (Федотов), Лебедева (Леонтьев) и Сергеева (Судоплатов). По позднейшим донесениям агентуры, делегаты представили себе, что были в «Политическом Управлении Красной Армии», а нас приняли за ответственных представителей этого управления».

Гавриил Костельник объяснил, что народ Западной Украины встретил возвращение советской власти без энтузиазма и ей не верит. Костельник долго излагал историю Западной Украины, доказывая, что галичане в результате воздействия западной культуры по своему укладу и политическим мировоззрениям значительно отличаются от украинцев восточных областей. Отсюда их предубежденное отношение к Советской власти, этим же объясняется сила бандеровского движения. К тому же в западные области на работу в административный аппарат прибывают из восточных областей неопытные молодые люди, которые не умеют правильно строить отношения с местным населением.

Костельник признался, что боятся высылки в Сибирь всех, кто не сотрудничает с советской властью, боятся коллективизации, помня, как ее проводили в 1939–1941 годах. Не хотят идти в Красную армию, потому что мобилизованных сразу направляют на фронт, и говорят, что галичан специально обрекают на гибель. Замечают, что украинскую молодежь, имеющую образование, не берут в офицерские школы…

Шептицкий говорил, что советской власти на Западной Украине следовало бы действовать не так решительно, как в восточных областях, тан нан народ Западной Украины «не подготовлен к правильному восприятию и пониманию всех этих бесспорно полезных и нужных мероприятий».

Костельник и Будзинсний несколько раз подчеркнули, что Украинская повстанческая армия* не создавалась специально для борьбы против Советской власти; эти формирования намеревались сражаться против немцев и состояли из беглецов, уклонявшихся от мобилизации немцами на работу в Германию. Лишь позже УПА* стала на путь борьбы против Советской власти. По их словам, в составе УПА* немало людей, которые не являются убежденными противниками Советской власти. Но они продолжают находиться в лесах, с одной стороны, из-за боязни репрессий со стороны службы безпеки (карательный орган бандеровцев) и, с другой стороны, из-за страха перед советской властью.

Будзинский рассказал, что его родной брат — бандеровец и вел в свое время борьбу против немцев. Когда Красная Армия стала приближаться к Галиции, он вытащил брата из леса, устроил на учебу в школу шоферов во Львове. Уже после того, как во Львове была восстановлена советская власть, его брат под давлением бандеровцев снова ушел в лес.

Чекисты тут же заметили Будзинскому, что если он сумеет брата вызвать из леса, ему будет гарантирована полная безопасность и устройство на работу. Будзинский, поблагодарив, сказал, что он вспомнил о брате не для того, чтобы ходатайствовать за него, а для того, чтобы проиллюстрировать этим примером боязнь расправы со стороны бандеровцев за отказ подчиняться их приказам и распоряжениям. Позже, когда уже прощались, Будзинский все-таки спросил, к кому обратиться с просьбой об устройстве брата…

Все четверо — Шептицкий, Костельник, Будзинский и Котив — осудили бандитские акции УПА*. Соглашались, что надо принять какие-то меры, которые бы парализовали деятельность бандеровцев и успокоили бы народ Западной Украины. Заверили московских генералов, что греко-католическая церковь будет вести борьбу с УПА* путем разъяснений и проповедей. Зашел разговор о том, что члены делегации могли бы организовать встречу колеблющихся элементов из числа бандеровцев с представителями советской власти для переговоров о ликвидации бандитских формирований при условии, если делегатам бандеровцев будет гарантирована безопасность.

Генералы ответили, что такого рода встреча с влиятельными представителями бандеровцев желательна и делегатам, бандеровцам, гарантируется безопасность и возможность уйти в лес, если даже не придем к соглашению…

Костельник, Шептицкий и Будзинский как бы вскользь упомянули, что ряд территорий, как Холм, Перемышль и другие, отданных СССР Польше, являются исконно украинскими землями. Народ Западной Украины не понимает и болезненно переживает передачу этих земель полякам; опасается, что оставшееся там украинское население будет подвергнуто поляками физическому уничтожению. Упомянули о том, что и Прикарпатская Русь является, бесспорно, украинской землей, и они рассчитывают, что Советское правительство помнит об этом и примет меры к воссоединению этих земель с Украиной…

Договорились, что через некоторое время члены делегации сообщат, как лучше организовать встречу с представителями бандеровского движения. Им объяснили, что они могут действовать через уполномоченного по делам культов во Львове.

За каждым шагом униатских священников следили. Окружавшие их осведомители обо всем информировали чекистов. Начальник 4-го отдела 4-го управления НКГБ СССР подполковник Лев Ильич Сташко составил отчет о пребывании делегации в Москве:

«21 декабря. Во время ужина оживленно беседовали. Как большой недостаток в организации Советской власти на Западной Украине делегаты считают отсутствие на местах серьезных работников. Общее мнение таково, что на Западную Украину, в частности во Львов, направляют малокультурных, неподготовленных и не знающих местных условий людей. Говорили о плохом отношении местных властей к церкви, приведя пример, что во Львове исключили из университета двенадцать студенток за то, что они участвовали в похоронах митрополита Шептицкого».

На обратном пути из Москвы делегация рассчитывала встретиться в Киеве с представителями украинских властей.

— Если в Киеве — государственные люди, — рассуждал Костельник, — то не могут они не понять, что без них мы ничего полезного сделать не сможем, то же самое и они без нас. Нам необходимо добиться, чтобы вся украинская интеллигенция вышла из лесов и приступила бы к полезной работе.

Шептицкий заметил:

— Пожилые люди никогда не шли за бандеровцами, а сейчас и молодежь колеблется. Если бы Советский Союз объявил о присоединении Карпатской Украины — это выбило бы последний козырь из рук бандеровцев, и молодежь от них бы ушла.

Делегация осталась довольна приемом у Полянского. Ему передали деньги и письмо митрополита Шептицкого к Сталину (в запечатанном виде). Просили разрешения преподавать закон Божий в школах Западной Украины.

Украинская делегация посетила патриаршего местоблюстителя Алексия (Симанского), митрополита Ленинградского и Новгородского. Его предшественник Сергий скончался 15 мая. Патриархом Алексий будет избран через месяц с небольшим, 2 февраля 1945 года, на Поместном Соборе, который соберется впервые после 1918 года.

Постельник говорил Алексию, что «религию необходимо модернизировать, в таком виде, как она есть теперь, ее нельзя преподносить культурным людям; она была годна для темных масс». Постельник спросил у будущего патриарха, есть ли у русской церкви работающие над этими темами теологи, с которыми можно было бы обмениваться мнениями. Алексий ответил, что, к сожалению, таких людей у него нет. Вопрос этот очень интересен, но следует быть очень осторожными, чтобы не впасть в ересь.

Гавриил Постельник внушал Ивану Нотиву:

— Мне кажется, пора нам с папой порвать, нечего нам с ним возиться. Архимандрит и Будзинский не согласны со мной. Они — ярые католики и преданы Риму. Но наш народ ближе к востоку. Я по этим вопросам беседовал с покойным митрополитом. За это меня называют «восточником», и Рим меня бил. А митрополит советовал не быть большим сторонником папы, так как большевики не утвердят его митрополитом. Большевики наплюют на буллы Ватикана.

Чекистов очень заинтересовали разговоры Постельника о влиянии греко-католической церкви на сельские массы Западной Украины:

— Наше влияние в народе на Западной Украине огромно. При желании мы могли бы оторвать народ от симпатий к бандеровскому течению. Советская власть без нашей помощи бессильна что-либо сделать в этом направлении… Я — сторонник того, что лучше русское море, чем польское болото. Приеду во Львов и буду говорить, что самый устойчивый сейчас строй — большевистский. Я скажу бандеровцам, что нельзя же обманывать народ. Венгрия, Балканы большевизируются, разве это не ясно? Бандеровцам надо понять, что после войны большевики с ними говорить не будут. Надо использовать момент и сейчас выставить большевикам требования. Но если я стану встречаться с руководителями бандеровцев, местное отделение НПВД арестует и их, и меня.

Нарком Савченко информировал Москву:

«После возвращения из Москвы делегации архимандрит Климентий Шептицкий докладывал Слепому, что имел в Москве встречу с апостольским администратором американского посольства Леопольдом Брауном. Браун предупредил Шептицкого, чтобы руководство греко-католической униатской церкви не особенно доверяло советскому правительству в плане его лояльного отношения к церкви».

Леопольд Браун — историческая фигура. Когда в 1933 году между Советским Союзом и Соединенными Штатами были установлены дипломатические отношения, Москва обещала пустить в страну католического священника, чтобы он духовно окормлял американских дипломатов. В марте 1934 года в СССР приехал Леопольд Браун. Священник, находившийся под плотной опекой чекистов, выучил русский язык и двенадцать лет мужественно переносил все тяготы служения в атеистическом государстве. К его предупреждению Шептицкий не прислушался…

Почему Никита Сергеевич вас не принял?

Разговор на Лубянке имел продолжение. Идея переговоров с бандеровцами через посредство церковников казалась крайне соблазнительной. Чекисты подталкивали руководство униатской церкви к дальнейшим шагам.

31 января 1945 года получивший особое задание заместитель начальника 4-го управления НКГБ УССР подполковник государственной безопасности Карин отправил лично наркому Савченко подробный рапорт:

«При сем представляю Вам запись своих бесед с представителями греко-католической церкви — Котивым, Костельником и митрополитом Иосифом Слепым, которые я вел с ними в плане полученных от Вас лично указаний».

8 января 1845 года Костельник и Котив появились у Карина в его кабинете в здании Львовского облисполкома. Объяснили, что им поручено отчитаться:

— Поездка для нашей церкви является исторической потому, что это была первая наша делегация в Москву. Очень жаль, что не удалось выполнить миссию в Киеве, однако это не наша вина… Встретили нас приветливо и заботливо устроили. Нужды мы ни в чем не терпели, повидали Москву, побывали в церквах, музеях. Мы имели две аудиенции у председателя Совета по делам религиозных культов при Совнаркоме СССР Ивана Васильевича Полянского и, кроме того, мы имели интересную беседу с тремя генералами по вопросам политического положения в областях Западной Украины.

Гавриил Костельник начал подробно рассказывать о беседе с генералами. Однако подполковник Карин не спешил выдавать своей заинтересованности. Он спросил:

— Какое впечатление произвела на вас Москва?

— Что бросилось в глаза — в православных церквах очень много молящихся и среди них такие, кто во время богослужения принимал святое причастие. Посетили мы местоблюстителя патриаршего престола — митрополита Алексия. Симпатичный, очень культурный, более светский, чем духовный человек. Он угощал нас чаем, затем усадил в свою машину, провез по Москве.

— Я, — подчеркнул с гордостью Костельник, — сидел с ним рядом, вот так, как сижу с вами. Когда мы обсуждали свои впечатления между собой, я спросил у коллег: «Вы были под владычеством Вены, Кракова, Варшавы, а теперь видите Москву. Под чьим главенством вы хотели бы быть?» Все мои коллеги подняли руки — «хотим быть под Москвой».

Перебив Костельника, Карин заметил:

— Так вы, что же, устроили вторую Переяславскую Раду? Когда-то Богдан Хмельницкий спрашивал казацтво и украинский народ, под нем они хотят быть, и все, в один голос, крикнули: «Волим быть под Москвой».

— Именно так. Это была наша маленькая Переяславская Рада, — согласился Костельник.

— Посещали ли вы театры?

— Да, произвела сильное впечатление пьеса Островского «Последняя жертва» в Художественном театре. Артисты играли чудесно, особенно Москвин и Тарасова.

— А в Киеве успели что-либо посмотреть? Видели, что сотворили немецкие злодеи?

— Жизнь в Киеве бьет ключом. Однако, что характерно — на улицах не слышно украинской речи, как будто это не украинский народ. Украинскую речь мы слышали только в театре. В опере видели «Наймичку», в русском драматическом театре — драму Корнейчука «Миссия мистера Перкинса в страну большевиков». Мы были удивлены, как в Москве, так и в Киеве, реалистичностью постановок и тем, что на сцене в точности отображается быт народа — в комнатах и хатах висят иконы, персонажи пьес крестятся, молятся. В оперном театре мы слышали со сцены чистую украинскую народную речь. На сцене говорят по-украински, зрители между собой делятся впечатлениями по-русски, но они воспринимают все, что говорилось на сцене по-украински!.. В общем вы себе не представляете, как мы довольны поездкой в Киев и Москву. Еще раз приносим глубокую благодарность вам, а также председателю Львовского облисполкома товарищу Козыреву, который выдал нам документы на поездку.

И только после этого долгого рассказа о столичных впечатлениях Карин вернулся к главной теме:

— Вы в начале беседы обмолвились насчет разговоров с генералами. Беседа касалась церковных вопросов?

Замявшись, Костельник ответил:

— Не совсем. Говорили с генералами о политическом положении в Западной Украине. Но прежде, чем рассказывать об этом, я хочу подчеркнуть, что беседа с генералами носит характер секрета. Все же мы считаем себя обязанными информировать вас.

Через товарища Полянского нас попросили к генералам. Приезжаем, сидят трое. Один по фамилии, кажется, Иванов — седой, очень симпатичный, культурный, с умными глазами. Это был, видимо, старший. Второй — по фамилии Сергеев — красивый, симпатичный, с черными глазами, сравнительно молодой. И третий — похожий на латыша. Когда мы зашли, я сказал:

— Уважаемые господа генералы! Мы разговариваем только по-украински, следовало бы, чтобы мы поняли друг друга, пригласить переводчика.

Выступает вперед генерал Сергеев и на чисто украинско-галицкой мове, ей-богу, лучше, чем владею я сам, говорит:

— А я что, не украинец? Будем говорить с вами по-украински.

И начал, начал… Он задает вопросы, мы отвечаем. Он слушает, переводит, а тот, что похож на латыша, записывает.

— О чем же вы говорили? — поинтересовался Карин.

— О том, как начать переговоры с УПА*.

— С так называемой Украинской повстанческой армией*, вы хотите сказать? С нею или с Центральным проводом ОУН*?

— С УПА* и с Центральным Проводом ОУН*.

— Ну, а как же вы думаете это сделать? Где вы их найдете?

— Ну, будем их искать, — продолжал Костельник. — А, может быть, они, узнав, что мы были в Москве, сами придут к нам, поинтересуются, что мы там видели. Воспользуемся случаем и постараемся убедить их в необходимости переговоров с советской властью.

— А кого вы знаете персонально из главарей УПА* или Центрального Провода?

— Боже спаси, никого не знаю, — ответил Костельник.

— Состава Центрального Провода не знаете?

— Не знаю.

— Ну, а Роман Шухевич вам известен?

— Конечно, это же мой бывший ученик, — ответил Костельник.

— Давно его видели?

— Давненько. Если память не изменяет, Шухевич был у меня в сорок втором году. Он ехал с отрядом куда-то в Белоруссию для борьбы с советскими партизанами. Зашел ко мне и просил, кажется, чей-то адрес. Не помню, дал ли я ему этот адрес или не дал, но больше я его не видел.

— А Максима Рубана знаете?

— Не слыхал.

— Как, совсем не слышали? — удивился Карин.

— Не слышал.

Подполковник Карин отметил, что второй участник беседы — Иван Котив помалкивал, лишь иногда улыбался и кусал губы.

— А Николая Лебедя знаете?

— Как же, тоже мой бывший ученик, — с готовностью откликнулся Костельник.

— Это и есть Максим Рубан, — заметил Карин. — А Бандеру Степана знаете? Где он теперь?

— Слышал, что в тюрьме у немцев.

Карин прекратил импровизированный допрос и перешел к следующей теме.

— Вопрос относительно переговоров с УПА* или Центральным Проводом ОУН* возник по вашей инициативе?

— Нет, — говорил Костельник, — не по нашей. Когда мы были на аудиенции у товарища Полянского и рассказали о политическом положении на Западной Украине, он предложил встретиться с компетентными в этих вопросах людьми. Мы согласились. Нас повезли к генералам, и в беседе они нам предложили взять на себя миссию установить контакт с ОУН*-УПА*. Между нами говоря, по этим делам сюда должен приехать один из генералов.

— Вы с охотой приняли на себя эту миссию? — уточнил Карин.

— Конечно, с охотой, чтобы положить конец тем страданиям, какие терпит народ Западной Украины и спасти молодежь, которую ОУН* и УПА* увлекли за собой.

— Ну что же, — сказал подполковник Костельнику и Котиву. — Вы взяли на себя, безусловно, благородную миссию. Желаю вам успеха. Вы совершенно правы, когда подчеркнули, что это является секретом. Не следует об этом распространяться перед кем бы то ни было… Но меня интересует еще одно обстоятельство.

Он обратился к Костельнику:

— Когда вы ехали в Москву, предварительно все же обсуждали вопрос о контактах с ОУН*-УПА*, чтобы содействовать их переговорам с представителями Советской власти?

— Абсолютно нет, — еще раз подтвердил Костельник. — Вопрос всплыл совершенно неожиданно для нас самих.

9 января 1945 года в час дня Карин был приглашен на обед к митрополиту Иосифу Слипому. Прийти не мог, о чем предупредил по телефону канцелярию митрополита. А на следующий день сообщил Ивану Котиву, что просит доложить митрополиту: ему необходимо по важному делу переговорить с ним лично. И был приглашен на 11 января в четыре часа дня.

«Поздравив митрополита с прошедшими именинами, я еще раз перед ним извинился за то, что не мог быть на обеде, — записал в отчете Карин. — Митрополит принял извинение и выразил надежду, что в ближайшее время он устроит обед в такой день, когда моя занятость не помещает мне быть его гостем. По сравнению с тем временем, когда я видел митрополита Слипого последний раз, он очень осунулся. Болезненное, бледное, исхудалое лицо, усталый взгляд, слабый голос».

— Почему вы так плохо выглядите? — спросил Карин.

— Очевидно, по тем же причинам что и вы, — ответил Слипый.

— Я много работаю, — объяснил Карин.

— Потому и я осунулся, — признался Слипый. — Многие хлопоты, затруднения, переживания. Ведь я митрополитствую всего два месяца. Вся тяжесть руководства церковью свалилась на мои плечи.

— Но ваши плечи, ваша экселенция, не столь уж стары, чтобы сгибаться под тяжестью руководства церковью.

— Нет, я уже стар. Мне уже шестой десяток идет.

Глава униатской церкви завел разговор о проблемах, с которыми столкнулся.

— Покойный митрополит Андрей именовался митрополитом греко-католической церкви, архиепископом Львовским и Каменец-Подольским и имел соответствующую печать. Я должен именоваться тем же титулом и, кроме того, митрополитом Киевским, так как к этому меня обязывает, кроме всего прочего, то обстоятельство, что сейчас граница между Западной и Восточной Украиной пала, и я являюсь главой украинской греко-католической церкви на всей территории СССР, что засвидетельствовано в папских буллах.

— Но у вас нет ни одного прихода на территории Украины, помимо Галиции, — возразил Карин.

— Прихода нет, но верующие есть, и я являюсь их духовным главой. Поэтому я и просил о том, чтобы мой титул содержался бы и в печати, а так фактически получается, что я даже не могу именоваться тем титулом, какой имел покойный митрополит Андрей. Мне было заявлено, что я не должен именоваться даже Каменец-Подольским.

— Если в Киеве организуется хотя бы один приход, то вы будете именоваться и Киевским. А, вообще говоря, для того, чтобы именоваться Киевским, нужно сидеть в Киеве и быть де-факто главой украинской церкви.

— Да, но это произойдет только тогда, когда православная церковь соединится с греко-католической церковью.

— А как вы мыслите это воссоединение — под главенством московской патриархии, вселенского патриарха или папы римского? — заинтересовался Карин.

— Конечно, только под главенством папы римского, — митрополит не колебался ни секунды.

— Ну, должен вам высказать свое частное мнение, — заметил подполковник, — никогда этого не будет. Православные на Украине, вы уж простите меня, считают греко-католиков, униатов изменниками. Если думать о воссоединении, то оно мыслимо только как возвращение к тому положению, какое было до 1596 года, то есть до заключения Брестской унии. Речь идет об объединении униатов как меньшинства с православным большинством.

— Нет, объединение на такой базе никогда не состоится, — отрезал Слипый.

Карин разговор на эту тему продолжать не стал.

— Мы с вами, ваше экселенция, затронули вопрос, быть может, и важный для вас, но для меня частный, поэтому разрешите на этом с ним покончить. Меня интересует, как обстоит у вас дело с печатанием обращения к духовенству и верующим в отношении бандеровского зла?

— Обращение мы давно издали и довели до сведения духовенства. А вот напечатать и разослать его по приходам я не могу, потому что фактически не разрешены к печатанию архиепархиальные ведомости, в которых я должен бы напечатать это обращение.

А издать это обращение изолированно от архиепархиальных ведомостей, то есть сделать первым печатным документом, мне, вступившему в обязанности митрополита греко-католической церкви, было бы неумно. Верующие и духовенство расценили бы этот факт как результат нажима советской власти. Я имею в виду издать первый номер ведомостей, в котором вместить оценку деятельности покойного митрополита Андрея, документы о назначении меня главой греко-католической церкви, извещение об интронизации, а затем напечатать и обращение против бандеровского зла как документ, затрагивающий наиболее актуальный вопрос положения в западных областях Украины.

— Пожалуй, все это правильно, — согласился Карин, — но почему же до сих пор ни вы, ни один из ваших представителей не поставили вопрос о напечатании архиепархиальных ведомостей?

— Мы ждали, что органы советской власти удовлетворят нашу просьбу и разрешат иметь свою типографию. Но, к сожалению, и по этому вопросу в Москве было заявлено, что иметь собственную типографию нам не разрешается, а то, что необходимо печатать, может быть напечатано в любой местной типографии.

— Исходя из этого, — сказал Карин, — я советую вам, ваша экселенция, подготовить архиепархиальные ведомости в том виде, в каком вы говорили, и быстрее отдать их в печать. В то время, когда население Западной Украины, органы советской власти, интеллигенция ведут активную борьбу с бандеровцами и скоро доведут ее до конца, — церковь молчит. Получается, что вы фактически солидаризуетесь с бандеровским злом. Больше того, потворствуете этому злу. Тем более если принять во внимание десятки случаев активного пособничества служителей культа украинско-немецким националистам из ОУН* и УПА*, агентам немецкой разведки и гестапо.

Карин привел еще один аргумент, показавшийся ему убедительным.

— Покойный митрополит Андрей незадолго до смерти довольно определенно выступил против бандеровского зла. Фактически это было последнее его публичное выступление перед духовенством. Мы полагали, что это выступление явится завещанием для вас лично… Ведь покойный митрополит Андрей был вашим отцом. Вы — его сын, — медленно произнес подполковник и сделал паузу.

«Я пытливо смотрел на Слепого, — докладывал Карин наркому. — Согласно вашим указаниям, я употребил этот прием для того, чтобы определить, какое впечатление произведут слова «отец» и «сын» на Слепого, в связи с тем, что у нас имеются данные, свидетельствующие, будто Иосиф Слепой — незаконный сын Андрея Шептицкого. Ни один мускул не дрогнул на лице Слепого. Он сидел совершенно спокойно. Его внутреннее волнение сказалось только в одном — он глотнул слюну, как это делают люди, у которых пересохло во рту».

После паузы Карин продолжал:

— Да, вы — сын своего отца. Конечно (опять с паузой), я говорю «сын» в понимании духовном. Получается так, ваше экселенция, что сыновья не исполняют заветов отцов своих, не говоря уже об обязанностях гражданина советской страны.

— Но, повторяю вам, — сказал Слипый, — что меня смущает вопрос, как же я должен подписываться, каким титулом?

— Подписывайтесь таким же титулом, каким подписывался покойный митрополит Андрей Шептицкий.

— А как же будет все-таки с печатью?

— Я выясню в Совете по делам религиозных культов в Москве и сообщу вам. Теперь меня, ваша экселенция, интересует такой вопрос: насколько мне известно, зная, что во Львове находится председатель Совнаркома Украины Никита Сергеевич Хрущев, вы просили у него аудиенции?

— Да, просил. Расскажу, как это получилось. Помните, при первом нашем с вами разговоре я упоминал, что если Никита Сергеевич будет находиться во Львове, я попрошу аудиенции, чтобы в его лице приветствовать правительство Советской Украины. На днях приходит мой хороший знакомый — профессор Крипякевич и говорит: Никита Сергеевич во Львове и мне следовало бы попросить аудиенции. Крипякевич сказал, что они «между собой говорили» и решили, что это было бы хорошо для церкви. Крипякевич заметил, что берет на себя миссию устроить эту аудиенцию. Я дал согласие. Спустя несколько дней Крипякевич приходит и рассказывает, что передал мою просьбу. Но Никита Сергеевич ответил, что во Львове находится председатель Совета по делам культа и назвал какую-то фамилию, которую я не запомнил, и я могу обратиться к нему с теми вопросами, которые имел в виду поставить перед Никитой Сергеевичем. Вот вся история.

— Выходит, что инициатива свидания с Никитой Сергеевичем исходила не от вас?

— Не от меня, — подтвердил Иосиф Слипый. — От Крипякевича и еще кого-то, с кем он советовался.

— Так вот, ваша экселенция, я в курсе этого дела. Мне было передано, что Крипякевич от вашего имени через посредников просил Никиту Сергеевича о приеме. Никита Сергеевич дал такой ответ: «Разговаривать мне с митрополитом пока не о чем. Во Львове находится уполномоченный по делам религиозных культов при Совнаркоме Украины Даниленко. Если у митрополита есть вопросы, он может обратиться к Даниленко».

— Теперь я понимаю, что речь шла о вас! — откликнулся Слипый. — Очевидно, кто-то из посредников или сам Крипякевич перепутал вашу фамилию и ваше положение, потому что у нас на Украине Совета по делам религиозных культов не существует.

— Да, ваше экселенция, это так, но важно другое. Вы отдаете себе отчет, почему Никита Сергеевич вас не принял?

— Думаю, был очень занят, — предположил Слипый.

— Нет, это не так, ваша экселенция. Никите Сергеевичу не о чем с вами разговаривать. Ему сообщили, что вы хотите в его лице приветствовать Советскую власть. Но время для приветствий уже прошло. Львов, западные области Украины и вся Украина давно освобождены. Тот, кто хотел приветствовать Советскую власть, сделал это немедленно. Вы же лично удосужились только сейчас просить аудиенцию… Между тем ни одного слова фактически ни вы, ни ваша церковь не сказали о вашем отношении к немецким оккупантам. Ваша церковь фактически еще никакой патриотической работы не провела. Наоборот, получается, что представители греко-католической церкви участвуют в бандитско-террористической деятельности ОУН* и УПА*. При таком положении у главы правительства Украины нет времени для пустых разговоров. Об этом я довожу до вашего сведения официально. И как уполномоченный по делам религиозных культов при правительстве советую сделать соответствующие выводы.

— Мне горько слушать все это, — ответил Иосиф Слипый. — Покойный митрополит Андрей публично приветствовал советскую власть на соборе 7 ноября прошлого года. Перед смертью он написал письмо маршалу Сталину. Для приветствия советского правительства Украины в Киев ездила наша делегация. Не моя вина, что в Киеве никто не захотел принять нашу делегацию.

— Теперь, что касается меня, — продолжал Слипый. — Вам известно, что митрополитствую я всего около двух месяцев. Выехать в Киев или в Москву я без канонической санкции не мог, ждал случая для приветствия правительства Украины здесь, во Львове.

— Но почему церковь до сих пор не выявляет своего отношения к немецким оккупантам? — настаивал Карин. — Ведь в свете этого факта все ваши приветствия мы воспринимаем, скажу вам правду, как неискренние.

— Мы умалчивали о своем отношении к оккупантам, — объяснил Слипый, — по той причине, что боялись навлечь репрессии на наших священников, еще находящихся на территории, занятой немцами. Боялись, что после нашего выступления против оккупантов, они применят репрессии к нашим людям.

— А вы не боитесь, что ваше молчание мы вправе расценить как солидарность с оккупантами? И начать репрессии против представителей греко-католической церкви, находящихся на нашей территории? — Карин говорил прямым текстом.

— Мы не подумали об этом.

— Теперь меня интересует, ваша экселенция, такой вопрос. Информируя о поездке в Москву, ваша делегация сообщила мне относительно переговоров с генералами по политическим вопросам. Скажите, это делалось с вашего ведома?

— Переговоры не могли вестись с моего ведома, так как они начались в Москве совершенно неожиданно и для делегации, и для меня, — ответил Слипый.

— Разве предложение, которое сделала делегация генералам, не обсуждалось предварительно с вами перед выездом в Москву?

— Конечно, нет. Разговор с генералами явился неожиданностью для делегации. Сама делегация предложений не делала, наоборот, предложение исходило от генералов.

— Но вы, ваше экселенция, одобряете эту миссию — установить контакт с Украинской повстанческой армией* и Организацией украинских националистов* с тем, чтобы представители советской власти могли начать с ними переговоры? — уточнил Карин.

— Безусловно, одобряю.

— Так вы сами можете им помочь.

— Каким образом? Я не совсем понимаю.

— В период оккупации, ваша экселенция, вы являлись членом Рады Сеньоров, Национальной Рады. Насколько мне известно, принимали активное участие в политической жизни этих украинских организационных центров.

Более того, вы вели переговоры по умиротворению бандеровцев и мельниковцев. Так?

Упомянутая подполковником Кариным Рада Сеньоров была образована бандеровцами 8 июля 1941 года во Львове из числа наиболее известных сторонников украинской национальной идеи. Собрали представителей политических, общественных и культурно-просветительских организаций. От униатской церкви присутствовал Иосиф Слипый. Председателем президиума Рады Сеньоров, которая должна была защищать интересы украинцев, избрали Константина Левицкого, в прошлом председателя национал-демократической партии и главу правительства Украинской народной республики. 30 июля Раду Сеньоров переименовали в Национальную Раду, которая мыслилась как некий предпарламент будущего украинского государства.

Слипый явно был смущен этим напоминанием, пометил в отчете подполковник Карин. Опять, как при упоминании «отца» и «сына», глотнул слюну и сказал:

— Да, это так. Но это были не политические организации, а чисто общественные.

Перебив Слипого, Карин заметил:

— Нет, ваше экселенция, это были политические организации. Но немцы их просто разогнали. Вопрос этот для нас бесспорный, и мы не будем его дискутировать. Меня больше интересует ваша миссия в деле умиротворения бандеровцев и мельниковцев. С кем персонально вы тогда вели переговоры?

— Фамилий лиц, с которыми я вел по поручению покойного митрополита Андрея переговоры, я не помню. Они были мне незнакомы, — уклончиво ответил митрополит Слипый.

— Как же так? — переспросил Карин. — Вы вели переговоры и не знали, с кем?

Смущаясь, Слипый продолжал:

— Представьте себе. Ведь это люди такие, что трудно знать их фамилии. Простите, одного вспомнил. Случайно была произнесена фамилия Ребет. Кто он такой, какое занимал положение — не могу вам сказать, он представлял бандеровцев. Но эти переговоры ни к чему не привели, так как бандеровцы с мельниковцами не хотели мириться.

— А во время поездки за границу вы вели с кем-либо политические переговоры? — продолжал расспрашивать его Карин.

— Нет, и полномочий не имел, и ни с кем из политических фигур не встречался. За границу я ездил по поручению митрополита Андрея — на похороны епископа в Чехословакию. Моя миссия носила исключительно церковный характер.

— Вы простите, ваша экселенция, что я так подробно останавливаюсь на этих вопросах. Но мне кажется, что, поскольку вы в свое время по поручению митрополита Андрея вели переговоры, вернее, были посредником между бандеровцами и мельниковцами, то и сейчас могли бы оказать большую помощь членам делегации в осуществлении той миссии, какую они на себя взяли. Думаю, вы отдаете себе отчет в том, какое важное дело сделала бы церковь, если бы, установив контакт с Проводом ОУН* и УПА*, добилась прекращения борьбы, которую ведут они против украинского народа и Советской власти — борьбы, полезной только нашим врагам.

— Я полностью отдаю себе в этом отчет и буду содействовать тому, чтобы делегация успешно осуществила свою миссию, — обещал Слипый. — Очень сожалею, что лично я ничего для этого не могу сделать. Если потребуется мой совет, я дам его, как делегации в целом, так и каждому члену ее, как я дал им на это свое благословение после того, как они информировали меня о переговорах с генералами.

Из резиденции митрополита подполковника Карина провожал Иван Котив. Карин поинтересовался:

— Почему при выезде делегации в Москву вы не поставили меня в известность о том, что делегация намеревается выступить в Москве в качестве посредников?

Котив ответил:

— Клянусь вам Богом, что такого намерения делегация не имела и этого вопроса перед отъездом не обсуждала. Инициатива переговоров с бандеровцами исходила от генералов.

Подполковник Карин чувствовал себя обиженным. В наркомате его распекали за то, что он заранее не узнал о самом главном вопросе, который униатские священнослужители станут обсуждать в Москве. Это была ведомственная ревность. Выходило: украинские чекисты так долго разрабатывали этих священников, а важнейшее упустили. И лавры достались москвичам.

Вскоре Карин вызвал Котива в облисполком:

— Генералы, с которыми в Москве делегация вела переговоры, поручили мне осведомиться, как идет установление контактов с бандеровским Проводом ОУН* и УПА*. Есть ли что-либо конкретное? Из Москвы готов приехать специальный представитель.

Котив ответил, что, насколько ему известно, ничего конкретного еще не сделано. Костельник опасается вступать в контакт с бандеровцами:

— Власть может и его, и всех нас арестовать за связь с лесом.

Карин объяснил Котиву:

— Видимо, делегация плохо поняла генералов. Официально ставлю вас лично, а через вас и остальных членов делегации, в известность. С тех пор, как вы взяли на себя посредничество в установлении контакта с бандеровцами для ведения переговоров о прекращении борьбы с советской властью, всем вам, а также тем, кто от бандеровцев будет связываться с вами по этому вопросу, гарантируется полная неприкосновенность. Действуйте без всякой боязни.

— Хорошо, — ответил Иван Котив, — вашу официальную гарантию я принимаю к сведению. Передам всем членам делегации.

Через несколько дней Карин вновь поинтересовался, как идут дела.

— Я рад, что вы позвонили, дело находится на хорошем пути, — успокоил подполковника Котив. — Доктор Костельник просит вас в четверг в пять часов вечера прийти к нему на квартиру. Он сообщит вам подробно все, что сделано по интересующему вас вопросу.

Костельник советского чиновника, которого именовал не иначе как «господин министр», встретил радушно:

— Очень рад видеть вас у себя гостем. Вопросов, по которым я хочу говорить с вами, лучше всего касаться в домашней обстановке. Тем более, что в облисполкоме у вас нет собственного бюро, звонят телефоны, толпятся люди…

«Костельник занимает квартиру из четырех комнат, две из них, которые я видел, хорошо обставлены, особенно столовая, — записал подполковник Карин. — За столом некоторое время разговор велся обычно-салонный. Костельник рассказывал, как увлекается рыбной ловлей, сорвался из-за стола и вприпрыжку, по-юношески, приволок целую связку удилищ, описывал места рыбной ловли. Костельник усиленно угощал и, видимо, интересующий меня разговор оставлял на послеобеденное время. Я, прервав его, заявил, что деловых вопросов на десерт не оставляю».

— Раз уж вы настаиваете, то ничего не поделаешь, — развел руками Костельник. — К Проводу ОУН* мы нашли пути, поставили вопрос о возможности переговоров и получили ответ: «Нужно было с этим делом обратиться к нам до рождества. Теперь уже поздно».

Карин демонстративно записал его слова в блокноте. Уточнил:

— Как это нужно понимать?

Постельник и Котив развели руками:

— Разве этих людей поймешь? Сами ломаем голову, чтобы понять.

— Каким бы ответ ни был, — недовольно заметил Карин, — но если он не положительный, то тем хуже для тех, кто именует себя Проводом ОУН* и иже с ними. Значит, они не отдают себе отчета в том, что их ожидает. Если они не сложат оружия — мы их всех уничтожим не сегодня, так завтра.

— Ну, что вы поделаете с дураками? — экспансивно заговорил Постельник. — Разве они политики? Они — дураки. Но мы на этом своих усилий не прекращаем. Будем склонять их к переговорам. Я сам не понимаю, на что они надеются. Не понимаю именно теперь, когда побывал в Москве. Ведь, господин министр, в Киев и в Москву мы ехали со страхом. Думали, не возвратимся, что нас где-нибудь случайно бандеровцы подорвут или во время перестрелки убьют. Нас пугали тем, что они действуют на Украине везде и даже в Москве, где ими будто бы был взорван дом партии. А как боялась этой поездки моя жена, если бы вы знали! Молила меня, чтобы я не ехал, а когда я уезжал, то она считала, что больше не увидимся. Приехали в Киев, оглядываемся боязливо по сторонам — вот-вот начнется перестрелка! Сидим в театре, слушаем оперу «Наймичка», а я, нет-нет, да и взгляну на потолок, думаю, взорвут нас наши герои, и погибнешь во славу Украины…

Постельник поведал, как в антракте кто-то тронул его за плечо. Оказалось, земляк из Галиции, работает в опере. Постельник шепотом спросил его:

— Слушайте, нам здесь не опасно? Тут, говорят, у вас бандеровцы действуют?

— Какие бандеровцы? — со смехом ответил земляк. — Никаких бандеровцев у нас нет…

Постельник продолжал свой рассказ:

— А в Москве… Думаете, у нас там нет своих связей? Есть. Спрашивали мы и у них о бандеровцах — ничего они

не знают. Ехали мы из Киева поездом. До Шепетовки все было совершенно спокойно. Только от Шепетовки до Львова в одном месте горели хаты. Кто их поджег — не знаю. К чему это я говорю? А к тому, что мы теперь знаем, что бандеровцы — это наша местная беда, пора с ней покончить и мы в этом направлении будем работать.

Карин ответил Костельнику, что рад тому, что они, наконец, удостоверились в правдивости заявлений советского правительства о том, что бандеровщина — это продукт галицийский.

— Ваш, — подчеркнул подполковник.

— Почему мой, господин министр? Вы знаете, когда я бывал у себя на родине — в Югославии, мои сербы спрашивали меня: «Габор, зачем ты связался с нищими галичанами? Габор, чому ты звязався з цымы жебракамы — галичанамы?» А вы меня упрекаете в том, что они мои, — смеясь, ответил Костельник…

Карин сменил тему и обратился к Костельнику и Котиву:

— Когда вы прекратите поклонение Риму? Ватикану? Чужому для вас папе?

— О, к этому идем быстрыми шагами. Для нас этот вопрос уже решен. Недаром я шестнадцать лет работал над своим трудом по этому вопросу, — ответил Костельник.

— Не совсем, видимо, решен, — заметил Карин, — если ваш митрополит сказал, что мыслит воссоединение православной церкви с греко-католической только под главенством Рима.

— Что такое митрополит Иосиф? — запальчиво начал Костельник, но удержался от того, чтобы произнести какое-то крепкое словечко. — Это же не Андрей Шептицкий! Тот был умница. Он, к слову сказать, очень хорошо о вас отзывался, а митрополит Иосиф здорово боится вас. Вы на него нагнали страха во время последней беседы, он ходит теперь в унынии.

— Это для него полезно, так как некоторые люди от страха умнеют, — заметил подполковник.

Рассмеявшись, Костельник спросил его по-свойски:

— Господин министр, что вы тут, во Львове, так долго делаете? Вы простите меня, но я у вас спрашиваю как иезуит, неужели наша церковь заслуживает такого внимания с вашей стороны?

— На иезуитские вопросы разрешите вам, господин доктор, по-иезуитски и ответить, — начал Карин.

Костельник его перебил:

— Вы прошли и эту науку?

— Да, благодаря вам, кончаю курс, чтобы ориентироваться на Западной Украине. В частности, изучаю деятельность известного вам Петра Скарги, советника короля иезуитов Сигизмунда III. Надо же решить, что делать с выдуманной им комбинацией, именуемой унией.

В столовую вошла жена Костельника. Хозяин познакомил с ней гостя, заметив:

— Моя жена — типичный продукт воспитания школы императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа. В вашем лице она в первый раз в жизни видит живого большевика, если не считать меня самого.

Карин сообщил Костельнику и его жене, что ему не удалось разыскать следы их сына Богдана, арестованного чекистами в сорок первом:

— По всей вероятности, он был отпущен на свободу в Днепропетровске, где пассажиров эшелона, с которым он отправлялся вглубь страны в начале войны, распустили.

Этой версией Карин воспользовался потому, что Костельник однажды сам заметил, что он точно установил — его сына из Львова отправили в Днепропетровск, и его там будто бы даже видели.

Подполковник Карин поинтересовался у коллег в Москве относительно судьбы сына Костельника. Получил официальный ответ.

«НКГБ СССР на ваш запрос № 6556. сообщил, что в 1 — м спецотделе НКВД СССР имеется учетная карточка, составленная 2-м отделом УГБ УНКВД Львовской области, с отметкой, что Костельник Богдан расстрелян 25 июня 1941 г. по распоряжению начальника УНКВД и с санкции прокурора».

Юного Богдана Костельника расстреляли без приговора суда — приближались немецкие войска. От семьи это скрыли, чтобы не мешать успешной оперативной комбинации.

«Беседа и обед у Костельника продолжался с пяти до десяти часов вечера, — записал Карин в отчете. — Следует отметить, что Костельник за обедом оглушительно пил водку, курил, чего никогда я не замечал во время предыдущих встреч, несмотря на то, что я неоднократно предлагал ему папиросы. Котив, наоборот, пил мало, был сдержан, что служило предметом шуток для Костельника, который называл своего собрата не монахом, а монашкой».

Нарком Савченко переслал копию записи в Москву, в союзный наркомат, Судоплатову и Федотову, которые принимали униатскую делегацию:

«Из состоявшейся беседы видно, что униаты установили связь с «Проводом», предложили войти в контакт с Советской властью и начать переговоры о прекращении борьбы. Судя по ответу, Провод ОУН* — УПА* отказался вести переговоры через униатов».

Таинственная гостья из леса

И все-таки переговоры состоялись — в феврале 1945 года.

Начиналось все многообещающе.

Ярослава Львовна Музыка была известным во Львове человеком, трудилась в художественном музее, а муж работал проректором медицинского института. Она с давних пор поддерживала личные отношения с некоторыми руководителями Организации украинских националистов*. 19 ноября 1944 года Музыка пришла к заместителю заведующего областным отделом здравоохранения Юлиану Степановичу Кордюку и предложила совместными усилиями устроить переговоры между ОУН* и советской властью.

«Из леса» (как говорили тогда, имея в виду подпольщиков) для налаживания контактов вышла Богдана Свитлык (ОУНовский посевдоним «Светлана»), Санкционировали ее миссию Шухевич и глава службы безопасности ОУН* Николай Васильевич Арсенич. Причем Шухевич заметил, что не верит в возможность уладить дело миром, но против контактов не возражает.

Юлиан Кордюк обратился к Карину, которого знал как Даниленко, уполномоченного по делам религиозных культов из Киева.

19 февраля 1945 года произведенный в полковники госбезопасности Сергей Тарасович Карин отправил наркому Савченко докладную записку «О переговорах со связной бандеровского Центрального провода ОУН*»:

«Согласно Вашему распоряжению и руководствуясь Вашими личными указаниями, 17 февраля в 12:30 я встретился в здании Облисполкома с нашим источником, чтобы вместе с ним направиться на квартиру к художнице Музыке для встречи со связной бандеровского Центрального провода ОУН*, прибывшей во Львов для передачи нам условий дальнейших переговоров о прекращении ОУН*-УПА* борьбы против Советской власти».

Дверь гостям открыла сама Ярослава Львовна Музыка. Пригласила в гостиную.

— С вашего разрешения, я хотел бы видеть «невидому пани», — сразу же обратился Карин к Музыке.

Она через коридор прошла в другую комнату. Через минуту в гостиной появилась связная ОУН*.

Карина представили «невидомой пани».

— Перед вами представитель центрального правительства Украины из Киева. Извините, что, исходя из интересов дела, пригласили его для беседы с вами, не предупредив предварительно.

Протянув Карину руку, «невидома пани» пытливо смотрела ему в глаза. Молчала. Чтобы снять напряжение, Карин обратился к Музыке:

— Ярослава Львовна, простите меня за хозяйский тон, но с вашего разрешения мы сядем за стол.

На его взгляд, связная больше смахивала на домашнюю работницу. Скромная на вид, с простым, типично украинским обветренным лицом, с прической деревенской девушки, в серенькой поношенной городского фасона юбке и свитере, в приличных, по ноге сшитых сапогах, «невидома пани» не могла привлечь к себе никакого внимания. Совершенно спокойно она сидела за столом и, чуть-чуть улыбаясь, приготовилась слушать.

— Я представитель правительства Украины из Киева, — повторил Карин. — Мне поручено войти с вами в контакт по вопросу ведения переговоров с так называемым Центральным Проводом ОУН* о прекращении борьбы с нами.

Он сразу оговорил вопрос, который чекисты считали важнейшим:

— Я хочу сказать о безопасности. С той минуты, когда я вступил с вами в личный контакт, вам от имени правительства Украины гарантируется полная безопасность и неприкосновенность.

Склонив набок голову и несколько смущаясь, связная его поблагодарила, но с таким выражением на лице, которое как будто говорило: «Я могу обойтись и без вашей гарантии».

— Теперь я хочу вам сказать, кто я, — продолжал Карин. — Я уполномоченный по делам религиозных культов при Совете народных комиссаров Украины. Человек я для вас неизвестный, но вы можете обо мне спросить у авторитетных для вас людей, которые меня лично знают. Например, митрополит Иосиф Слипый, архимандрит Климент Шептицкий, доктор Костельник и капеллан Котив.

Он показал связной документ с фотокарточкой, выданный ему как временно исполняющему обязанности уполномоченного по делам религиозных культов при Совнаркоме УССР. На удостоверении поставил подпись первый заместитель главы правительства Советской Украины Леонид Романович Корниец.

Связная внимательно прочла текст, остановила взгляд на шапке — «Совет народных комиссаров», затем опустила глаза на подпись внизу и передала удостоверение Музыке. Ярослава Львовна тоже прочитала документ и отдала его связной, которая, вернув его Карину, сказала:

— Благодарю вас, этого мне достаточно.

Карин призвал в свидетели Музыку:

— Я обращаюсь к Ярославе Львовне с просьбой присутствовать при нашей беседе, дабы она засвидетельствовала, если это потребуется, деловое содержание нашей беседы перед вашими доверителями, ибо ваши собратья, как нам известно, всякое произвольное общение с представителями Советской власти склонны воспринимать с подозрением.

И перешел к практическим вопросам:

— Мы готовы встречаться с ответственными представителями Центрального Провода. Но не таким образом, как это нам предложено вашим «грипсом» (шифрованное сообщение. -Авт.). Согласно условию, предложенному нам в вашем «грипсе», мы на фонарном столбе — на улице Коперника, против дома № 5, — поставили две точки мелом для того, чтобы показать добрую волю, с которой соглашаемся вести переговоры. Но это не значит, что мы принимаем все предложенные условия встречи с вашими представителями.

Мы возражаем против ведения переговоров на «вашей» территории, ибо никакой территории вы не имеете.

Земля наша, украинская, советская, отвоеванная у врагов. В лес ехать мы не намерены. Пусть приезжают ваши представители сюда — во Львов, в Киев, куда хотите. Они будут в такой же безопасности, как вы в данную минуту. Для всех вас — это вопрос жизни, ибо если вы не прекратите борьбы против нас, мы всех вас уничтожим.

Карин имел полномочия для ведения беседы на масштабные темы:

— Пусть приходят Степан Бандера, Стецько. Пусть придет Роман Шухевич. И даже референт Службы безопасности Центрального провода ОУН*. Будем вести переговоры, и этим людям тоже гарантируем неприкосновенность. Ни Степану Бандере, ни Ярославу Стецько мы не собираемся ставить в вину все то, что имело место в период оккупации, то есть организацию Украинской повстанческой армии* для борьбы с нами. Почему? Потому что Бандера и Стецько находились в то время в немецкой тюрьме.

Полковник произнес небольшой монолог относительно успехов советской власти:

— Ваши говорят, что они борются против нас за самостийную соборную Украину. Да мы ее уже двадцать семь лет имеем! Вы отдаете себе отчет в том, что произошло бы с Украиной, если бы она не состояла в союзе с русским народом и с другими народами в составе Союза Советских Социалистических Республик? Погибла бы Украина, на сотни лет осталась рабой, колонией Германии. Мы объединяем украинские земли и не от «Сана до Дона», как поется в петлюровском и вашем гимне, а от Закарпатья до Дона. Мы воссоединили Западную Украину, воссоединяем Закарпатскую Украину. Остаются Холмщина, Грубешовщина, Лемковщина — украинские земли, но, думаю, и они будут наши. Во имя чего же вы ведете борьбу с нами?

Связная молчала.

Карин продолжал:

— Если с вашей стороны примут участие ответственные и авторитетные лица, то с нашей стороны также переговоры будут вести не чиновники. Как вы на это смотрите?

Спокойно, медленно, взвешивая каждое слово, связная произнесла:

— Мне поручили передать вам условия встречи. Изменять их я не вправе. Очень хорошо, что мы имеем возможность переговорить с вами лично. Но было бы еще лучше, если бы приехали к нам. Вы назначили встречу с нашими представителями на 24 февраля. Не изменяйте своего согласия, и все будет хорошо. Первая встреча вне Львова. О дальнейшем будут договариваться с вами более ответственные люди.

Карин продолжал прощупывать связную. Хотел выяснить, нет ли у нее запасной позиции, на которую ей разрешено отступить:

— Я не могу гарантировать, что правительство Украины согласится на встречу нашего представителя с вашим там, где вы предлагаете. Условимся так. Если нашего представителя 24 февраля не будет в назначенном месте, то 28 февраля ваш представитель прибудет для переговоров к нам, во Львов. Скажем, с разрешения Ярославы Львовны, в ее квартиру.

— Я снова прошу вас учесть, что не могу ничего изменять или давать согласие на ваши условия, — повторила связная. — Ваше положение несколько иное, чем наше. Вы можете без затруднений приехать, а нам прибыть во Львов гораздо сложнее. Поэтому я прошу вас, будьте джентльменом, приезжайте к нам. Мы вас неплохо примем.

— За приглашение благодарю, но быть в таких условиях джентльменом — дело довольно трудное. Хорошее джентльменство в лесу ночью, нечего сказать, — заметил Карин, смеясь. — Да передайте вы вашим лесовикам — пусть не боятся приехать во Львов. Кстати, дабы обезопасить вас, я могу выдать вам охранный документ.

Если бы девушка согласилась, ее можно было бы сфотографировать и выяснить подлинное имя, потом найти родственников.

— Я очень благодарю вас, но и со своим документом я думаю проехать или пройти туда, куда мне нужно, — озорно улыбаясь, ответила девушка.

— Ваша самоуверенность делает вам честь, — Карин демонстрировал хорошее настроение. — Давайте договариваться работать вместе на пользу Украине. Мы понимаем те исторические условия, в которых Коновалец создал Украинскую военную организацию, а Украинская военная организация переросла в ОУН*. Думаете, что я осуждаю Степана Бандеру за то, что он организовал убийство Перацкого, польского инквизитора украинского народа? Конечно, в данном случае я высказываю свое мнение как украинец, а не как представитель правительства. Если бы не Советская власть — Степан Бандера сидел бы до конца своей жизни в Березе Картусской в кандалах и чистил тюремщикам картошку!

Заканчивая разговор, Карин сказал связной:

— Хорошо, я буду просить разрешения правительства приехать к вам. Но передайте вашим, что мы будем категорически настаивать на том, чтобы генеральные переговоры велись у нас — во Львове, Киеве или другом месте. Важно, чтобы основные переговоры состоялись в обстановке государственного учреждения, а не в партизанском лагере.

«Прощаясь с Ярославой Львовной Музыкой, — завершил отчет Карин, — я поблагодарил за оказанную услугу, просил извинения за беспокойство и высказал надежду быть когда-нибудь ее гостем. Музыка приглашала заходить к ней. Связная попрощалась со мной очень тепло. Я просил ее рассчитывать на мою помощь в случае, если с ней что-либо случится. Связная, смеясь, поблагодарила.

Около двух часов дня мы вышли из квартиры.

Беседа велась на украинском языке».

Это была не последняя встреча с представителями подполья.

28 февраля 1945 года полковник Сергей Тарасович Карин и его коллега Александр Алексеевич Хорошун, будущий генерал-майор госбезопасности, выдававший себя за писателя Головко, выехали на машине в сторону Тернополя.

Предварительно, как и договорились со «Светланой», нарисовали белой краской два круга на фонарном столбе в самом начале улицы Лычаковской во Львове. Это был сигнал о готовности к встрече.

Машину остановили бойцы УПА*, подав сигнал карманным фонарем. Пересадили в сани и отвезли в село, где ждали переговорщики с той стороны. В жарко натопленной хате красовался обильно накрытый стол.

Карин первым вошел в дом. Решительно заявил, что хотел бы знать, с кем имеет дело. Но услышал в ответ:

— Извините, но здесь мы хозяева, так что разрешите вас спросить, с кем мы имеем удовольствие разговаривать?

Карин предъявил письменные полномочия от правительства республики на ведение переговоров. Сказал, что его как уполномоченного по церковным делам хорошо знают во Львове. ОУНовцы назвали свои псевдонимы, предупредили, что действуют от своего имени, потому что считают необходимым прекратить борьбу между ОУН* и советской властью. Но констатировали:

— Между нами и правительством пропасть.

— Пропасть действительно большая, — согласился Карин, — но нужно попытаться ее засыпать.

Карин сформулировал предложение: Украинская повстанческая армия прекращает вооруженную борьбу, всем, включая руководителей подполья, гарантируется освобождение от уголовной ответственности…

Сидевшие напротив чекистов два члена Провода ОУН* изложили свою позицию:

— Украина в составе СССР угнетается так же, как это было при царизме. Киев задолго до Москвы был центром мирового значения, но русский империализм истребил все украинское. Свободно развиваться украинский народ и украинская держава смогут только при полной самостоятельности. Если Украина выходит из состава СССР и обретает независимость, если проводятся новые выборы, в которых участвуют разные политические партии, тогда ОУН* и УПА* готовы участвовать в хозяйственном и культурном развитии страны.

Карин все аккуратно записывал в блокнот, потому что ему предстояло держать отчет перед начальством. Они с напарником ответили, что Украина добровольно вошла в состав СССР и этот союз себя полностью оправдал, особенно в годы войны, к тому же в реальности Украина вполне свободна в своих решениях и даже входит в состав Организации Объединенных Наций.

Бандеровцам предлагали сдать оружие. В обмен обещали сохранить жизнь. Они же требовали большего — политической роли, участия в определении судьбы Украины.

ОУНовцы выразили пожелание, чтобы в дальнейшем от имени правительства республики переговоры вели драматург Александр Евдокимович Корнейчук «как хороший политик и дипломат», а также президент Академии наук Александр Александрович Богомолец «как великий ученый». И услышали в ответ, что с их стороны тоже желательно появление известных фигур, а не людей, которые скрываются под псевдонимами.

Спорили почти до утра. Карин достал из портфеля бутылку водки и селедку. Предложил выпить за согласие. Никто не отказался. И приступили к ожидавшему на столе ужину. После чего гостей проводили до машины, и они благополучно вернулись во Львов.

Расставаясь, договорились о способах связи. Через несколько недель ОУНовцы получили письма от Карина с приглашением встретиться уже для серьезных переговоров в Киеве или в любом областном центре.

Но продолжения не последовало.

С помощью агентуры чекисты записали беседу Гавриила Костельника и Ивана Котива, уверенных, что их никто не слышит.

— Сейчас у нас очень сложное дело, мы даже не знаем, как себя вести и как выйти из создавшегося положения, — сокрушался Костельник. — Мы уже кое с кем из самого Центрального Провода связались. Там разногласия. Одни — за переговоры с большевиками. А большинство категорически против: поздно. Раньше переговоры были бы целесообразны, а сейчас уже слишком далеко зашли в вооруженной борьбе с большевиками.

Костельник изложил свою позицию:

— Ситуация сложилась такая, что нам надо что-то делать решительное. Этого не понимает митрополит. Он медлит, и у нас из-за этого идет с ним борьба. Митрополит думает, что мы, греко-католическая церковь, дав сто тысяч рублей, этим показали свое лицо перед советской властью. Он и кое-кто с ним не понимают необходимости той тонкой работы, какую мы должны вести с большевиками. Конечно, мы откровенными с большевиками не будем. Нам нужно маскироваться, но так, чтобы большевики нам верили.

Некоторые священники, — продолжал Костельник, — нападали на нас: зачем ездили в Москву, москалям верить нельзя, что бы они нам ни обещали, они не выполнят, а сделают так, чтобы нас прибрать к рукам. Я и моя группа доказывали, что с москалями надо находить точки соприкосновения. Не потому, что мы верим большевикам, а потому, что они будут стараться нас обойти. Нам же нужно вести с ними такую работу, чтобы не даться им. По вопросу переговоров мы связались с Шухевичем и Лебедем. Провод не хочет окончательно решать этот вопрос, не услышав нашего совета. Мы же сами для себя ничего не решили. Шухевич за переговоры, а Лебедь категорически против.

Гавриил Костельник уважительно именовал Шухевича дальновидным политиком и умным человеком:

— Шухевич считает, что методы, которые сегодня ОУН* использует в практике своей работы, гибельны для организации. Могут привести к полному уничтожению ОУНовских кадров. Задача же состоит в том, чтобы их сохранить. Единственный путь — переговоры. При помощи переговоров можно легализовать, то есть спасти от уничтожения кадры, необходимые для будущей национальной революции. Замаскировать ОУНовские кадры, внедрив их в государственный аппарат, в армию, во все отрасли экономической и культурной жизни. Шухевич полагает, что пора отказаться от активной вооруженной борьбы с советской властью, отказаться от террористических методов.

Лебедя же, сообщала агентура, Костельник называл фанатиком. Лебедь категорически возражал против переговоров и твердо стоял на необходимости продолжения вооруженной борьбы. Считал, что интеллигенция Львова зашаталась, не протестует против Советской власти, а наоборот, льет воду на большевистскую мельницу.

— Семьдесят пять процентов львовской украинской интеллигенции надо уничтожить, — так, по словам Костельника, заявил Лебедь.

Лебедь угрожал: в случае, если руководство ОУН* пойдет на переговоры — отколоться от Центрального Провода и уничтожать тех, кто возьмется вести переговоры или практически исполнять договореннности с большевиками.

Чекисты поняли, что Костельник виделся с Лебедем, но решил это скрыть. Выяснилось, что Костельник разговаривал и с матерью Романа Шухевича, которая находится во Львове. Она пришла к нему за советом:

— Доктор, мы знаем, чему наши дети себя посвятили. Они не пожалеют жизни за Украину. Имеем ли мы право подсказать им, чтобы они прекратили проливать кровь и нашли другие пути к осуществлению нашей идеи?

Костельник ответил, что очень хорошо понимает чувства матери, потому что у него самого сыновья тоже в ОУН*.

— Я растерялся и не знаю, имеем ли мы право усугублять разногласия в Проводе? — говорил он. — Не причиним ли мы тем самым зла своему народу? Это меня мучает, и я сам себе не могу дать ответа. Боюсь, чтобы не вышло так, что договоримся с Москвой и, тем самым, своими руками похороним свое детище — дорогое для Украины дело национальной революции.

Иначе говоря, отмечали чекисты, верхушка униатов ищет выхода из создавшегося положения, в руководстве униатов — разброд, и «наиболее шатающимся», не пришедшим пока ни к какому выводу, является Костельник.

Котив рассказал, что митрополит Иосиф Слипый и ряд других авторитетных униатов недовольны Костельником — напрасно он на приеме у уполномоченного Совнаркома Даниленко заявил, что Провод на переговоры с московскими генералами идти не хочет. Следовало оттягивать ответ до тех пор, пока священнослужители и Провод не придут к окончательному решению.

ОУНовцы, затеявшие переговоры, хотели их продолжить. Полагали, что наилучшей фигурой для бесед с властью мог бы стать один из руководителей ОУН* Александр Гасин. Но ни он, ни кто-то иной из видных ОУНовцев не соглашались рисковать собой. Опасались, что приглашение к переговорам — всего лишь ловушка, и их ждет арест. Санкцию мог бы дать Степан Бандера. И заодно прислать облеченную полномочиями авторитетную фигуру. Но война закончилась, и связываться с ним с территории Западной Украины оказалось весьма затруднительно.

В мае 1945 года Савченко сообщил в Москву — наркому госбезопасности Меркулову и его заместителю Кобулову:

«На основании Ваших указаний и указаний тов. Хрущева нами были переданы Музыке Я.Л. для представителей Центрального Провода ОУН*-УПА* конкретные предложения об условиях переговоров.

22 марта, как нам сообщила Музыка, «неизвестная девушка», явившись к ней от имени представителей Провода ОУН*-УПА*, которые имели встречу с нашими работниками, забрала наше письмо, содержащее условия переговоров.

По агентурным данным нам было известно, что как раз в этот период времени во Львове находилась связная Провода ОУН*-УПА* — «Светлана», которой, видимо, и было передано наше письмо. Во время своего пребывания во Львове «Светлана» имела встречи с агентом УН КГБ, в беседе с которым указала, что в связи с тяжелым положением, сложившимся для ОУН*-УПА*, в настоящий момент необходимостью для них являются переговоры с Советским правительством.

По тем же агентурным данным «Светлана», пробыв во Львове больше недели, в конце марта ушла в месторасположение Провода ОУН*-УПА*. За апрель месяц появление «Светланы» во Львове нашей агентурой не зафиксировано. С Музыкой мы имели связь 10 и 28 апреля, однако она доложила нам, что за этот период никто из связных Провода ОУН*-УПА* ее не посещал и ответа на наше письмо она не получала».

Из переговоров ничего не вышло. Связная — Богдана Свитлык — была убита летом 1948 года в перестрелке. Ярославу Музыку, пытавшуюся прекратить кровопролитие, 8 ноября 1948 года арестовали. Приговорили к двадцати пяти годам лагерей. После смерти Сталина, благодаря настойчивости мужа, ее дело пересмотрели и в апреле 1955 года освободили.

Допрос епископа Хомышина

В наркомате госбезопасности пришли к выводу, что «греко-католическая униатская церковь в том виде, в каком она существует в настоящее время, является чуждой нам по влиянию легальной резидентурой Ватикана и активно действующей украинской националистической организацией на нашей территории».

Чекисты сформулировали стоящую перед ними задачу: полностью ликвидировать униатство на советской территории, оторвать греко-католиков от Ватикана и воссоединить с Русской православной церковью.

Полковник Сергей Карин представил начальству план работы:

«Выявить всех греко-католических священнослужителей, склонных к воссоединению с православной церковью в СССР. Организовать инициативную группу — священнослужителей и мирян, через которую начать проведение кампании за воссоединение греко-католической церкви с православной.

Обработать видного проповедника греко-католической церкви д-ра Гавриила Костельника, поставив его во главе движения за воссоединение греко-католической церкви с православной. От имени инициативной группы по воссоединению греко-католической церкви с православной организовать посылку делегации к экзарху православной церкви на Украине и в московскую патриархию для выработки условий воссоединения.

Через московскую патриархию от имени русской православной церкви издать специальное обращение к униатам с призывом возвратиться «в лоно православной матери-церкви».

Доктор Гавриил Костельник вовсе не всем казался идеальной фигурой, способной повести за собой униатов, готовых порвать с Ватиканом и вернуться к православию. Полковник

Карин, который плотно работал с Костельником, докладывал напрямую наркому госбезопасности Украины. Коллегам из областного управления это не очень нравилось. Львовские чекисты считали неправильной ставку на Костельника.

25 февраля 1945 года начальник управления Воронин доложил наркому Савченко:

«Нами заведено агентурное дело «Ходячие», являющееся продолжением разработки руководящего состава униатской церкви, начатой в период 1939–1941 годов.

Нами добыты новые данные о том, что священник Постельник высказывается в антисоветском духе. Беседы, проводимые Костельником, — резко националистического направления, выражающие недовольство включением Украины в состав Советского Союза.

Два сына Костельника с отступлением немцев бежали в Германию, а его дочь с приближением Красной Армии к Львову выехала в Югославию».

Во 2-м управлении НКГБ УССР тоже составили справку, которая не сулила Постельнику ничего хорошего:

«В 1940 году в связи с намечавшимися мероприятиями по разложению униатской церкви Костельника предполагали вербовать с целью использования его для возглавления течения за создание в Западной Украине православной церкви.

Однако, будучи исключительно враждебно настроенным по отношению к советской власти от возобновления своей деятельности по отрыву униатской церкви от Рима отказался, мотивируя тем, что пока жив митрополит Андрей Шептицкий, это мероприятие неосуществимо. По этой же причине отказался от сотрудничества с органами УНКГБ.

Постельник в то же время сторонник разрыва с Римом и объединения униатской церкви с православной. Учитывая это, а также авторитетность Костельника среди греко-католического духовенства и интеллигенции, целесообразно его использовать для возглавления движения среди униатов за воссоединение с русской православной церковью.

В случае отказа Костельника подвергнуть его аресту».

Гавриил Костельник, разумеется, не знал, чем для него может обернуться отказ от сотрудничества с властью. Но мог предположить, видя, как складывается судьба других видных униатов, не захотевших пойти навстречу пожеланиям советской власти.

2 декабря 1944 года начальник управления по Станиславской области полковник Михайлов отправил в Москву и в Киев докладную записку о работе с главой Станиславской епархии епископом Григорием Хомышиным.

Чекисты отмечали, что когда священники спрашивают, как себя вести в отношении органов советской власти, Хомышин прямых указаний не дает, ссылаясь на неясность послевоенного периода:

— Вы имеете свою голову и делайте так, как подсказывает ваш разум.

Секретный сотрудник областного управления госбезопасности наведался к Хомышину. Спросил епископа, как все-таки относится церковь к советской власти и Москве?

— Этот вопрос еще не урегулирован, — ответил Хомышин, — и не ясно отношение советской власти к церкви.

Начальник УНКГБ полковник Михайлов сам беседовал с епископом Хомышиным как со «старым знакомым». 16 ноября 1944 года епископ прислал своего представителя к Михайлову с просьбой его посетить. На следующий день полковник заглянул к Хомышину. В осторожной форме завел главный разговор:

— Желательно было бы ваше влияние на ту часть населения, которая оказывает материальную и идеологическую помощь бандам, убивающим ни в чем не повинных людей, женщин, стариков и детей.

Епископ ответил Михайлову, что написал на сей счет письмо и разослал всем священникам, дабы они его прочли верующим с амвона. Но текст чекистов разочаровал.

«Письмо, составленное Хомышиным, — доложил полковник Михайлов в наркомат, — по своему содержанию является весьма аполитичным документом, что подтверждает его нелояльное отношение к политике Советской власти».

Попытку начальника Станиславского управления установить доверительные отношения с епископом признали неудачной. Ни по взглядам, ни по темпераменту Хомышин не походил на Костельника. Не имел больших амбиций и не желал перемен в собственной судьбе. Для похода против Ватикана не годился. А раз так, зачем тратить на него время?

Заместитель наркома госбезопасности Дроздецкий распорядился:

«т. Волошин, т. Медведев.

Напишите т. Михайлову, чтобы он прекратил подобное общение с Хомышиным и Лятышевским, так как это по существу признание в нашей немощи и обращение за помощью к попам. Оба они были и остаются нашими врагами».

Между тем униатские священнослужители пытались приспособиться, не желая конфликтовать с советской властью.

«Митрополит Иосиф Слепой, — говорилось в спецсообщении львовского областного управления, — начал ориентировать священников на ликвидацию католических обрядов униатской церкви и введение ритуалов службы православной церкви. Иосиф Слепой в четверг, 1 марта 1945 года, выступил на соборе с речью, призывающей священников постепенно вводить обряд православной церкви».

По указанию митрополита настоятель кафедрального собора Емельян Михайлович Горчинский прочитал проповедь в духе нового времени:

— Когда нас разъединили границей, в наш обряд много вкралось западноевропейского католицизма. Теперь, когда нас граница не разъединяет с большой Украиной, мы должны подчиняться большинству и ввести в богослужение православный обряд. Пусть верующие не удивляются, если в церкви будут изменения.

Но уже ничто не могло их спасти.

В начале марта сорок пятого Москва приказала действовать, уточнив:

«Арест руководителей униатской церкви предварительно согласуйте с тов. Хрущевым. Следствие по головке униатов вести в Киеве.

Оказать необходимое содействие православной епископской епархии во Львове, которая в ближайшее время будет организована московской патриархией и поведет миссионерскую работу по униатам. Во избежание провокации со стороны католиков воздержитесь от передачи одного из костелов во Львове православной церкви».

Чекисты занялись подбором материала для обвинительных заключений.

15 марта 1945 года полковник Михайлов переслал наркому Савченко готовый текст:

«Хомышин Григорий Лукич до прихода Красной Армии в Западную Украину в 1939 году являлся одним из крупнейших землевладельцев, имел семь тысяч гектаров земли и леса, в Львовском земельном банке держал вклад два миллиона злотых.

Хомышин лояльно относился к немецким захватчикам. 21 октября 1941 года на организованном в Станиславе торжестве в связи с приездом генерал-губернатора доктора Франка произнес с трибуны приветственную речь от имени епископата и верующих и благодарил Франка за «освобождение» украинского народа от большевистского «ярма».

Проявляет недовольство условиями жизни при Советской власти:

— Мы тоже бедные люди. Раньше все имели и были паны, а когда пришла Советская власть, то все у нас забрали, теперь мы живем из ласки людей.

Лятышевский Иван Юлианович, 1879 года рождения, уроженец города Богородчаны Станиславской области, из крестьян-середняков, украинец, образование высшее духовное. В 1939 году рукоположен в епископы. В епархии Станиславской консистории служит заместителем епископа Хомышина.

Сторонник бывшего польского правительства. Неоднократно бывал в Германии, Франции, Швейцарии, Италии и других европейских странах. Последний раз посетил Италию в конце 1938 года и имел встречу с папой Пием XI. Приход Красной армии в 1939 году и воссоединение Западной Украины с СССР воспринял враждебно. Был намерен в связи с этим выехать в Италию. Лятышевский говорил: «Жалко, что немецкий народ уничтожают, немцы — культурный и развитый народ, в особенности в отношении техники. Они в изобретательности всегда шли впереди других государств».

Прежде всего решили арестовать пятерых: митрополита Иосифа Слипого, епископа Григория Хомышина, епископа Иоанна Лятышевского, епископа Николая Чернецкого, епископа Никиту Будку, а с ними больше полусотни видных униатских священников.

8 апреля 1945 года Савченко обратился к Меркулову:

«На территории Польши, в Перемышле, находится епископ Коциловский. Не исключено, что после проведения нами арестов Коциловский может возглавить по поручению Ватикана униатскую церковь. Прошу Вашей санкции на изъятие Коциловского в Перемышле».

Намерение украинских чекистов арестовать одного из епископов за пределами Советского Союза вызвало возражение.

Меркулов ответил:

«Изъятие Коциловского в Перемышле, на территории Польши, нежелательно. Об этом следует поставить вопрос в случае крайней необходимости перед тов. Серовым с тем, чтобы изъятие Коциловского было произведено польскими органами общественной безопасности».

В конце войны Иван Александрович Серов был уполномоченным НКВД СССР на 1-м Белорусском фронте. А в марте 1945 года его еще назначили и советником при только что созданном министерстве общественной безопасности народной Польши.

Помимо ареста видных священослужителей во Львове решили заодно произвести тщательный обыск в резиденции митрополита, духовной академии и семинарии, подвалах и погребах под ними и проверить всех, кто там проживает. Цель — задержать «нелегалов из числа участников ОУН*-УПА*, немецких агентов и пособников, выявить склады оружия, антисоветской литературы и листовок».

Операцию назначили на поздний вечер 11 апреля 1945 года.

В тот же день союзный нарком Меркулов еще раз напомнил Савченко:

«Намеченные Вами мероприятия по униатскому духовенству НКГБ СССР санкционирует, но Вам надлежит предварительно согласовывать с тов. Хрущевым».

Начальник УНКГБ по Львовской области комиссар госбезопасности 3-го ранга Воронин и начальник 2-го управления НКГБ УСССР полковник госбезопасности Медведев составили подробный план:

«Слепого после ареста немедленно отправить во внутреннюю тюрьму УНКГБ в заранее подготовленную камеру. При обыске у Слепого изъять все документы и ценности, после чего квартиру опечатать. Будку Никиту после ареста немедленно доставить во внутреннюю тюрьму УНКГБ в подготовленную для него комнату.

Для производства поголовного обыска и проверки документов у жильцов дома № 5-а выделить группу в 45 человек. Старшие групп по этажам после обысков и проверки документов в квартирах переключают свои группы на тщательный осмотр подвалов и погребов в этих домах с целью выявления там нелегалов и разных складов.

Для размещения арестованных и задержанных во время операции униатов и нелегалов подготовить камеры с расчетом полной изоляции арестованных друг от друга. Для доставки арестованных Слепого, Будки и Чарнецкого во внутреннюю тюрьму НКГБ выделить в распоряжение старших групп три легковых закрытых машины».

Помимо Львова аресты и обыски прошли в ночь на 12 апреля в Тернопольской, Станиславской и Дрогобычской областях. Цель была достигнута — униатская церковь как структура перестала существовать. Ее епископы оказались за решеткой. Громкая акция потрясла Западную Украину, особенно интеллигенцию.

15 апреля 1945 года 2-й отдел Львовского УНКГБ составил для своего начальства справку о «зафиксированных высказываниях» профессора Иллариона Семеновича Свенцицкого, академика Василия Григорьевича Щурата и его сына Степана. Арест митрополита и епископов был основной темой разговоров. Все остальные события, даже военные действия, отодвинулись на задний план. Общее настроение было подавленное:

— В сознании никак не укладывается дерзость большевиков — арестовать вождя религии всей Галиции. Это проявление хамства. Хам никогда не думает, что делает, а если и думает, то уже задним числом. Хаму безразлично, что о нем скажут или подумают.

Свенцицкий заявил:

— Я ждал большевиков, никогда не симпатизировал немцам и националистам. Меня националисты били за мои москвофильские симпатии. Сейчас я разочарован в большевиках областных. Но трудно поверить, чтобы областные большевики без согласия сверху решились на такой идиотский трюк, как арест митрополита.

Жена Свенцицкого с ужасом говорила о слухах насчет того, что всех галичан-украинцев вышлют в Донбасс или Сибирь:

— Неужели это может быть осуществлено?

Аресты потрясли архимандрита Климентия Шептицкого:

— Вот вам теория и практика советской власти. Когда в Москве была наша делегация, в Совнаркоме Полянский заверил нас в самом благожелательном отношении правительства к униатской церкви и обещал идти навстречу всем пожеланиям. А теперь органы советской власти разгромили нашу церковь и намереваются принудительно обратить в православие наших верующих. Когда мы были в Киеве и Москве, нас так принимали, что ничто не предвещало той катастрофы, какая сейчас над нами разразилась.

Аресты сопровождались идеологической кампанией против униатской церкви в газетах. Мобилизовали такую яркую фигуру, как Ярослава Галана.

Прозаик, драматург и публицист Ярослав Александрович Галан был последовательным противником украинского национализма и поклонником советского строя. После войны он писал страстные статьи против ОУН* и УПА* и антицерковные памфлеты.

Нарком госбезопасности Украины Савченко 12 апреля 1945 года разослал Меркулову, Хрущеву, Кобулову, Рясному спецсообщение:

«В соответствии с планом мероприятий по униатской церкви 8 апреля с. г. в Львовской областной газете «Вильна Украина» опубликована статья «С крестом или ножом» Ярослава Галана, подписанная псевдонимом — Владимир Росович.

Помещение этой статьи в газете было совершенно неожиданным как для духовенства, так и для львовской общественности и, по данным наших источников, произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Униатское духовенство и отдельные лица из числа львовской общественности проявляют особый интерес к установлению автора статьи. Близкий к униатским кругам академик АН УССР Василий Григорьевич Щурат считает, что автором является «зажидивленный» Галан. Некоторые приписывают авторство статьи неизвестному униатскому священнику. Зафиксированы также заявления, что автором статьи может явиться секретарь Обкома КП(б)У тов. Тапочка или кто-нибудь из местной власти.

Священник Котив нашему работнику заявил:

— Статья исходит из недр НКГБ-НКВД со стороны поляков или евреев, которых там много работает, и, быть может, со стороны «кацапов» — русских. Я лично думаю, что вернее всего, со стороны поляков.

Сам факт появления статьи и острота содержания ее вызвали смятение и растерянность среди верхушки униатского духовенства, ожидающего в связи с этим чрезвычайных мероприятий советских органов как в отношении духовенства, так и в отношении церкви, не исключая и возможных арестов лиц, фигурирующих в статье».

Упомянутый в спецсообщении Павел Никитич Тапочка был давним помощником Хрущева. Он трудился под началом Никиты Сергеевича в аппарате украинского ЦК. Попросился на самостоятельную работу. В 1944 году его командировали во Львов вторым секретарем обкома — ведать идеологическими делами в самой «горячей» западно-украинской области.

Следствие по делу арестованных епископов шло полным ходом.

21 апреля 1945 года в Киеве начальник отделения следственной части НКГБ УССР капитан Дубок допросил Хомышина. Начал традиционно:

— Расскажите кратко вашу биографию.

Хомышин стал добросовестно вспоминать всю свою жизнь.

— Я родился в 1867 году в селе Гаденькивцы. Четыре года учился в сельской начальной школе, восемь лет в Тернопольской гимназии. Уехал во Львов, поступил в университет на богословский факультет и через четыре года окончил его.

Был рукоположен в священники униатской церкви и направлен в Станислав, где служил девять месяцев. В 1893 году выехал на учебу в Венскую высшую духовную академию, где учился четыре года. По окончании получил степень доктора богословия и вернулся в Станислав. В 1900 году я был назначен ректором Львовской духовной семинарии. В 1904 году меня рукоположили в епископы, после чего я был направлен на должность управляющего Станиславской епархии.

— Как вы встретили приход частей Красной армии в Западную Украину и присоединение ее к Советскому Союзу?

— Лояльно. Я дал указание вывесить на моем доме красный флаг и портреты вождя народов Советского Союза и других руководителей советской власти. Как я в душе встретил это событие, ответить не могу, так как это мое личное дело и никому я не обязан отвечать, как и что я думаю.

— Нас интересует не внешнее отношение к советской власти, а ваше отношение по существу, — настаивал капитан Дубок.

— Вы не имеете права у меня спрашивать об этом, — возмутился епископ. — Что я думаю — это мое личное дело.

— Вы совершили большое преступление перед советской властью и обязаны правдиво отвечать на все вопросы. Нам известно, что вы проводили активную антисоветскую деятельность. Мы требуем от вас правдивых показаний по этому вопросу.

— Никакой антисоветской работы я не проводил. Если бы я ее и проводил, то я не обязан вам о себе рассказывать. Пусть обо мне другие говорят, а я буду признавать или отрицать эти факты. Недовольство советской властью я не проявлял, а держал его при себе. Это я рекомендовал делать и другим священникам.

— Как вы встретили оккупацию немцами Украины и как вели себя по отношению к немцам?

— Приход немцев, как приход каждой новой власти, я встретил лояльно. Я считаю, что каждую власть нужно слушать, быть к ней лояльным. Мне было известно, что немцы обещают разрешить создание Самостийной Украины, сторонником которой я являюсь. Поэтому я был рад немцам, хотя я не полностью верил в их обещания, так как читал книгу Гитлера «Моя борьба», в которой он излагал свою идею движения на Восток.

25 апреля 1945 года допрос Григория Хомышина продолжился. Следователь вернулся к основному вопросу:

— Как духовенство и вы лично встретили приход немцев на Украину?

— Радостно. Немцы объявили свободу слова, свободу религии, право частной собственности. Все это соответствовало нашим желаниям.

— Расскажите о вашей встрече и переговорах с гитлеровским министром Франком.

— 21 октября 1941 года в Станислав приехал генерал-губернатор Польши и Галиции министр Франк. Городской староста немец Альбрехт передал, что духовенство должно явиться в бывшее здание воеводства и приветствовать его. Я, мой заместитель Лятышевский и другие священники пришли. Благодарили Франка за посещение нашего города. Все говорили на немецком языке. Староста Альбрехт доложил Франку об экономическом состоянии Станиславской области и национальном составе. Франк, обращаясь только к немцам, рекомендовал им жить отдельно и не общаться с местным населением.

На городской площади Украинский окружной комитет организовал митинг. Присутствовало более пятидесяти тысяч человек. Выйдя из помещения воеводства, мы направились на трибуну. Франку преподнесли хлеб и соль по старому обычаю. Я благодарил Франка за приезд к нам, выражал благодарность Гитлеру и немецкой армии за освобождение Украины от большевиков, заявил, что духовенство будет помогать немцам и выразил надежду, что германский народ поможет украинцам повысить свою культуру, улучшить материальное положение. Затем с речью выступил Франк. Из его речи, которую на украинский язык перевел полковник Альфред Бизанц, помню лишь то, что он обещал оказать помощь украинскому народу в развитии его культуры, улучшении экономического положения. Он прямо сказал, что Галиция, в которую входит и Станиславская область, будет присоединена к Германии. На митинге не прозвучало ни единого слова о самостийности Украины. Об этом даже никто не напоминал…

18 декабря 1945 года нарком Савченко распорядился опубликовать в украинской прессе сообщение прокуратуры о преступлениях руководящей верхушки греко-католической униатской церкви — арестованных митрополита Иосифа Слипого и епископов Чарнецкого, Хомышина, Будки и Лятышевского «и тем самым ликвидировать надежду среди некоторой части униатов на возможное их освобождение».

В отношении епископа Хомышина хлопоты были излишними. Он недолго прожил за решеткой. В личном деле сохранился акт о его смерти:

«28 декабря в десять часов в больнице внутренней тюрьмы НКВД умер заключенный Хомышин Григорий Лукич, 1867 года рождения. Причина смерти — нарастающая сердечная слабость от старческой дряхлости и элементарной дистрофии».

Начальник тюрьмы № 1 УНКГБ капитан Журавлев написал на акте:

«Разрешаю предать земле труп заключенного Хомышина Г. Л.»

«Вы должны стать фигурой исторической»

В марте 1945 года полковник государственной безопасности Сергей Тарасович Карин был утвержден руководителем оперативной группы наркомата госбезопасности Украины. Это была самостоятельная позиция. Нарком Савченко руководил Кариным напрямую и сам инструктировал полковника.

Савченко и Карин, несмотря на все сомнения, с самого начала считали работу с Гавриилом Костельником исключительно перспективной. И не ошиблись. Именно он сыграл главную роль в разрушении униатской церкви.

15 апреля 1945 года начальник опергруппы полковник Карин представил Савченко очередной доклад о беседе с доктором Гавриилом Костельником. Накануне прошли аресты униатских епископов и митрополита Иосифа Слипого.

«Казалось бы, на Костельнике должна лежать «печать уныния», — отметил Карин в отчете, — между тем он зашел в кабинет уверенно, спокойно и, пожалуй, даже весело».

— Что делается, пане министр! — не то спрашивая, не то восклицая, заговорил Костельник.

— Делается то, о чем я никак не могу сожалеть, — ответил Карин.

— Вы мне скажите только одно — сделано ли в Станиславе то же, что во Львове? — спросил Костельник.

— Как мне сообщили компетентные органы, сделано. Если вы имеете в виду арест епископов Хомышина и Лятышевского.

— Ну, я так и думал, — продолжал Костельник, — теперь для меня обстановка понятна.

Сняв пальто, Костельник сел и обратился к Карину:

— Я хочу слышать от вас о том, как все это нужно понимать, чтобы правильно ориентироваться в обстановке, да и самому определиться.

— Собственно, для этого я вас и вызвал, — сказал полковник. — Должен вас, господин доктор, поставить в известность о следующем. Компетентные органы официально сообщили мне о том, что все епископы греко-католической церкви во главе с Иосифом Слипым арестованы за противосоветскую деятельность. В резиденции Юра задержаны восемнадцать человек, нелегально скрывавшихся с фальшивыми документами или без них, это преступники — украинско-немецкие националисты. В свете этих фактов униатская церковь выглядит политической противосоветской организацией, терпеть которую мы не намерены.

— Неужели же в резиденции могли скрываться нелегалы-преступники и даже немцы? — удивился Постельник. — Что они, с ума сошли?

— Да, это факт. Некоторые из них пытались бежать, другие спрятались в схронах, а один из них залез в трубу, и его оттуда вытащили, как мне сообщили, за ноги, — поведал Карин.

— При таком потрясении, пане министр, и невинный мог залезть в трубу.

— В данном случае невинные наблюдали, как тащили из трубы виновного. Но не в этом дело. Вас я вызвал в качестве представителя церкви для того, чтобы пояснить вам, а через вас и другим, сложившееся положение. А положение таково: униатской греко-католической церкви как единой организации для нас больше не существует. Она не существует и с точки зрения церковных законов, ибо если нет епископа — нет и церкви. Нам известно, что в таких случаях ваша церковь признает административно-правомочным органом митрополичий капитул, ординариат. Довожу до вашего сведения, что капитул и ординариат распускаются. Если они попытаются действовать нелегально, будут привлечены к ответственности.

Что же в таком случае существует? Остались отдельные религиозные общины — приходы греко-католической церкви. Священникам вашей церкви предстоит сделать выводы как для себя лично, так и для церкви. И определить линию поведения, исходя из следующего: уния православной церкви с Ватиканом — историческая измена украинскому народу. Теперь волей народа эта уния ликвидируется.

Советская власть воссоединила украинский народ территориально и морально-политически. Перед церковниками стоит задача воссоединить верующих украинцев духовно. Честные священнослужители должны порвать с чужим для них папой римским и воссоединиться с православием. А возвращения ваших епископов и так называемого митрополита не ждите. Они будут преданы суду. Не рассматривайте это как гонение на церковь, ибо, повторяю вам, ваша церковь была не церковью, а политической противосоветской организацией.

Костельник был потрясен услышанным.

— Все, что вы мне сказали, — начал он, — раскрывает передо мною совершенно иную картину, чем я себе мог представить. Во всем этом так много для меня неожиданностей, что я даже затрудняюсь вам высказать и свое мнение, и то, как это будет воспринято нашими священнослужителями и верующими. Одно я скажу: не считайте вы меня сторонником Ватикана и папы римского! В душе я всегда был православным и, как вам известно, шестнадцать лет уже пишу труд, обосновывающий необходимость возврата к православию и разоблачающий Ватикан.

— Обстоятельства сложились так, что сейчас писать некогда, надо действовать, — втолковывал Карин Постельнику. — Именно вас я вызвал для беседы по такому важному вопросу. Искренне скажу, я вас считаю на две головы выше всех ваших собратьев.

Костельник комплимент принял не без удовольствия.

— Вы не ошиблись, пане министр, во мне, ибо я считаю себя умнее их всех. Иосиф Слипый — дурак, хотя и образованный. Слипый ведь был со мной все время на «ты». Вдруг, став митрополитом, называет меня на «вы»… Скажу одно: я в душе не католик, а православный. Требование времени понимаю и отдаю себе отчет, что унии конец. Греко-католическая церковь должна воссоединиться с православной. Но научите, как это сделать в такой сложной обстановке? Тем более, что война не кончена!

— Вы должны стать фигурой исторической, взяв на себя миссию воссоединения церквей, — объяснил Карин, — А практически… Сгруппируйте вокруг себя приверженцев перехода в православие. Организуйте инициативную группу по воссоединению греко-католической церкви с русской православной церковью.

— Я согласен с таким планом, пане министр, но нам нужно уяснить ряд вопросов. Наиболее важный из них: с какой православной церковью мы воссоединимся — украинской или русской? Учтите, что это в наших условиях — очень серьезная проблема. Мы ведь церковь украинская и должны воссоединиться с украинской православной церковью. Иначе будут считать, что мы обмосковились, и это обстоятельство, в частности, широко используют бандеровцы.

— Вы должны исходить из исторической концепции, — посоветовал Карин. — Русская православная церковь — термин собирательно-славянский, а не только великорусский. Соединяясь с Русской православной церковью, вы воссоединяетесь с исторически-традиционным православием Киевской Руси, церковный центр которого впоследствии был перенесен в Москву и существует ныне в лице патриарха всея Руси Алексия.

— Да, исторически это, безусловно, так, пане министр, — согласился Костельник. — Но учтите: не все это понимают. Русская православная церковь фактически приобрела, по богослужебному языку, характер великорусской православной церкви. А мы служим на украинском языке, проповеди произносим на украинском.

— Вы не знаете действительного положения вещей в Русской православной церкви, — перебил его Карин. — На Украине проповеди читаются и на украинском языке, и на русском. Воссоединяясь с православной церковью, вам нечего бояться того, что будет введен русский богослужебный язык. Или что вам навяжут русского епископа. Или пришлют русских священников. Этого не случится.

Московское и киевское начальство требовало от Карина практических действий. Следовало как можно скорее образовать инициативную группу по воссоединению грекокатолической церкви с православной. Кто в нее войдет?

Костельник несколько дней подряд совещался с влиятельными священниками и богословами Львова. Пришел к Карину в облисполком.

— Как много образованных дураков у нас, искалеченных Римом, — сетовал Костельник. — Им трудно вбить в голову то, что для человека, действительно религиозного, Христос и церковь дороже папы римского. Они виляют сюда-туда, не говорят ни да, ни нет. Я им говорю: не пытайтесь вы обманывать большевиков. Большевики — не дураки. Другое дело — немцы, то были дураки, и тех можно было обманывать. Но, к сожалению, пане министр, пока что мои усилия организовать инициативную группу напрасны.

Карин напомнил Костельнику: согласно 429-й статьи церковного положения в случаях, если церковь остается без руководства, митрополичий капитул в течение восьми дней обязан избрать викария, который возглавит церковь. Но митрополичьему капитулу и ординариату объявлено, что они распускаются.

— Не вздумали ли они, — насторожился полковник, — избрать капитулярного викария нелегальным способом?

Прикрыв глаза и замотав головой, Костельник скороговоркой заявил:

— Ничего не знаю, пане министр, что они там предполагают, но не думаю, чтобы они пошли на такой легкомысленный шаг.

— Это не легкомысленный, а преступный шаг, — предупредил Карин. — Мы никому не позволим обходить советские законы и распоряжения…

Митрополичий капитул действительно нелегально избрал капитулярного викария — Емельяна Михайловича Горчинского. И тут же был арестован. Через два дня полковник Карин вновь встретился с Костельником. Тот начал беседу с этой темы:

— Но что вы сделаете с дураками? Они не понимают обстановки. Поверьте, что я не знал того, что они делают. Меня в курсе дела они не держали.

— Так будет со всеми, пане доктор, — внушительно произнес Карин, — кто позволит себе нарушать постановления советской власти и искать щель для того, чтобы выйти из создавшегося положения. Возврата к старому нет и быть не может. Быть может, они, выбирая капитулярного викария, надеялись как-нибудь пересидеть в ожидании освобождения арестованного митрополита и епископов. Так вот, я должен заявить, что пусть они этого не ожидают. Возврата не будет…

— Такие вещи, — признался Костельник, — конечно, переживать тяжело. Плохо, что дело воссоединения грекокатолической церкви с православной рождает слишком много мучеников. Но, видимо, этого не избежать. Благодаря этой истории некоторые священники начинают оценивать обстановку более здраво, и это вселяет в меня надежду на то, что инициативную группу удастся организовать. Но не торопите нас.

— Нет, господин доктор, — Карин не мог позволить промедления, потому что на него самого давили. — Анархия, создавшаяся в результате предательской работы митрополита и епископата, вредна. Вы говорите о мучениках.

Чем дольше церковь как таковая будет находиться в ярме унии и в путах Ватикана, тем больше будет, как вы говорите, мучеников. Однако для нас это преступники и изменники.

— Все это так, — согласился Костельник, — но прошу учесть хотя бы то обстоятельство, что сейчас великий пост. Через неделю начнется страстная седмица, а затем пасхальная. В эти недели ничего невозможно сделать.

— Я вам, пане доктор, даю срок для организации инициативной группы — семь дней после пасхальной недели, — строго произнес Карин. — Если к этому времени группа не будет организована, то мы сделаем из этого соответствующие выводы и дадим полную инициативу местам, и тогда городское духовенство окажется в хвосте, а то, быть может, и за бортом. Пусть пеняет тогда на себя.

— Я надеюсь, пане министр, что за это время мне удастся создать группу, — согласился Костельник. — Приложу все усилия.

Он поднял практический вопрос:

— Как будет с освобождением священников от воинской повинности? Дело в том, что до недавнего времени действовали справки, которые выдавал митрополичий ординариат. Справки подтверждал облисполком, их передавали в военкомат. В настоящее время ординариат не существует. Справки выдавать некому. Как быть?

— Видите, пане министр, — удовлетворенно заметил Карин, — и это обстоятельство требует от вас быстрой организации инициативной группы. Освобождение священников от воинской повинности возможно будет только тогда, когда инициативная группа, возглавив церковь, выдаст справки священникам призывного возраста.

22 апреля 1945 года украинскому наркому Савченко поступила шифртелеграмма из Москвы от Меркулова:

«В связи с предстоящим приездом во Львов православного епископа Макария Оксиюка, необходимо принять меры к организации негласной охраны его в целях предупреждения возможных эксцессов. Предложите ему временно воздержаться от выездов по епархии. Окажите содействие Оксиюку в выполнении основной задачи — ликвидации униатской церкви путем перехода униатского руководства вместе с приходами в православную церковь…»

25 апреля нарком Савченко разослал циркулярную телеграмму во Львов, Станислав, Чортков, Дрогобыч — начальникам УНКГБ западных областей Украины:

«Каждые пять дней сообщать количество униатских приходов и духовенства, полностью перешедших в православие, количество созданных инициативных групп по воссоединению с православием, обязательно указывая установочные данные членов группы».

26 апреля полковник Карин вызвал доктора Костельника. Тот увлеченно рассказал, что его посещает значительное число священников из различных районов Львовской области и Тернополя.

— Но никого не было ни из Дрогобычской области, ни из Станиславской епархии.

Костельник не сомневался, что инициативная группа появится после пасхи.

— Все это хорошо, пане доктор, — заметил Карин, — но некоторые священники приходили ко мне и жаловались на то, что будто бы вы пытаетесь затянуть вопрос с организацией инициативной группы. Дескать, нужно «выждать».

Немного смутившись, Костельник поспешил оправдаться:

— Это не совсем так. Настаивая на необходимости организации инициативной группы, я вел дело так, чтобы они сами меня к этому подталкивали. Быть может, в связи с этим у них сложилось такое впечатление, что я хочу затянуть дело. Затяжка необходима ровно до тех пор, пока не созреет обстановка. Дело в том, пане министр, что я не хочу родить недоделанного ребенка.

28 апреля 1945 года нарком Савченко отправил в Киев Хрущеву и в Москву Меркулову, Кобулову, Федотову и Медведеву докладную записку о мероприятиях по ликвидации униатской греко-католической церкви:

«Формирование инициативной группы во главе с доктором богословия униатским священником Костельником проходит успешно. Окончательное оформление группы будет проведено после пасхальных дней, то есть примерно к 15–20 мая.

Реакционные элементы из числа униатского духовенства стремятся воспрепятствовать начавшемуся движению среди униатов, как духовенства, так и верующих, за воссоединение с православием. Группа таких элементов из среды униатского духовенства нами выявлена во Львове:

Будзинский Григорий Антонович, 1905 года рождения, уроженец села Перегонов Глинянского района Львовской области, монах-священник, служит в соборе Святого Юра, член делегации греко-католической церкви, ездившей в Москву.

Иванюк Онуфрий Иванович, бывший преподаватель униатской духовной академии во Львове.

Пристай Николай Петрович, администратор Львовской униатской духовной семинарии до ее ликвидации.

Явившись к уполномоченному по делам религиозных культов при Львовском облисполкоме, перечисленные выше лица заявили, что они не согласны с проводимыми органами Советской власти мероприятиями по ликвидации греко-католической церкви, статьей «С крестом или ножом», а также проводимыми арестами духовенства. Особенно активно выступали Будзинский и Иванюк.

В связи с изложенным, готовим арест Будзинского и Иванюка».

28 апреля по указанию наркома Савченко полковник Карин вызвал Костельника:

— Пане доктор, Провод ОУН* интересуется церковными событиями. Свяжитесь с Проводом любыми способами.

Информируйте о действительном положении вещей, указав, что епископы своими глупостями скомпрометировали себя, поставили церковь в тяжелое положение и, таким образом, создали все предпосылки, при которых большевики получили возможность нанести церкви, как организации, большой удар. Вы взяли на себя линию облегчить силу нанесенного большевиками удара, взять курс на воссоединение греко-католической церкви с православной, оторваться от Ватикана и, таким образом, спасти духовенство греко-католической церкви и всю церковь, как национальный фактор, от разгрома. Объясните: если бы вы не стали на такой путь, то дали бы возможность большевикам громить церковь и арестовывать священников. Все это необходимо сделать для того, чтобы обезопасить себя.

— А мне, пане министр, за это ничего не будет? — не без тревоги спросил Костельник.

— Все, что вы будете делать с нашего ведома, вам никем и ни при каких обстоятельствах не будет поставлено в вину. Лишь бы мы были в курсе дела.

Прощаясь, Костельник заметил:

— Я всегда был убежден в том, что большевики мудрые политики, убеждаю также в этом и других, доказывая необходимость воссоединения нашей церкви с православной. Но большевики не только мудрые политики, но и дипломаты. А это создает во мне полную уверенность в том, что воссоединение нашей церкви с православной произойдет при полном взаимном понимании. Но если меня убьют, то, что же, я готов пострадать за правду.

Карин советовал Костельнику вести себя осторожнее.

— Я знаю, пане министр, что меня хотят убить, — ответил Костельник. — Ко мне приходят и предупреждают. Но я отвечаю, что за правду готов пострадать, ибо то, что я делаю, я делаю не в силу того, что меня кто-то заставляет, а в силу своих личных убеждений. Сейчас настала эра православия, и тот, кто этого не понимает… что же, значит, для него в лучшем случае интересы церкви безразличны.

— Может, пане доктор, дать вам пистолет? — шутливо предложил Карин.

— Ну что вы, пане министр, что я с ним буду делать, я же священник, орудовать пистолетом мне не годится.

В начале января 1945 года глава Украины Никита Сергеевич Хрущев проводил совещание во Львове. Высказался и относительно религиозных дел:

— Нужно знать, сколько у нас православных приходов, сколько католических, сколько униатских, посмотреть монастыри, что там за люди.

— У нас в монастыре около двухсот монахов, — информировал Никиту Сергеевича один из руководителей областного управления госбезопасности.

— Давайте их переселим в Воркуту, — предложил Хрущев.

Нарком Савченко доложил в Москву:

«Для перевода униатских священников в православие по Дрогобычской области Управлением НКГБ обработан викарий Михаил Иванович Мельник. Мельника ориентировочно предлагаем использовать в качестве руководителя основной инициативной группы по Дрогобычской области. Мы имеем в виду при успешной работе его по воссоединению и в зависимости от результатов его дальнейшей проверки ставить вопрос о назначении его православным епископом на Дрогобычскую епархию. С этой целью Мельник будет переведен из района, где он до сих пор проживал, в город Дрогобыч и возглавит работу по воссоединению в масштабах всей области — по бывшей епархии униатского епископата Коцеловского, скрывшегося в Польше».

Для начала Мельника доставили во Львов на смотрины. 14 мая 1945 года начальник оперативной группы НКГБ Карин принял генерального викария греко-католических приходов Дрогобычской области Михаила Мельника. Он был попроще Костельника, и беседа с ним велась более приземленная.

«Мельник по внешнему виду лет сорока, здоровый, загорелый, деревенский парень, — пометил в отчете полковник. — 0 священническом сане свидетельствует только обтягивающая его богатырскую грудь и мускулы потрепанная униатская сутана. Мельник подтвердил, что вполне согласен с платформой воссоединения греко-католической церкви с православной».

15 мая, после пасхальных дней, на прием к полковнику опять пришел генеральный викарий Перемышльской епархии Мельник. На сей раз огорченный:

— По рукам ходит воззвание к греко-католикам Московского патриарха. Воззвание не выдерживает никакой критики. Зачем было выступать против покойного митрополита Шептицкого? Митрополит был бесспорным авторитетом для всех. Выступление против него производит отталкивающее впечатление.

Карин спросил:

— Вы хорошо знаете русский язык?

Мельник ответил:

— Плохо. Однако гораздо лучше, чем знают украинский те, кто переводил это воззвание с русского.

Карин перевел разговор на то, что решающую роль в деле воссоединения греко-католической церкви с православной будет играть экзарх Украины — митрополит Киевский и Галицкий Иоанн (Соколов). Что касается воззвания патриарха, то не следует воспринимать его слова с таким предубеждением. Понятно, что в Москве мало известно о положении вещей на Западной Украине, тем более, что до сих пор ни один из авторитетных представителей православной церкви здесь не был.

К концу беседы с Мельником в облисполком явился Костельник. Поздравил полковника Карина с Победой в великой войне. Затем сокрушенно повторил все то, что уже сказал Мельник о воззвании патриарха.

— В результате моих бесед с Климентием Шептицким он уже был склонен стать на путь поддержки инициативной группы. Однако в связи с воззванием патриарха резко изменил свой курс. Его оскорбило то, что патриарх сделал выпад против его покойного брата. А ведь сам Климентий во время пребывания в Москве нанес ему визит и имел с ним очень милую беседу.

Костельник предупредил, что противники воссоединения греко-католиков с православием используют это воззвание на полную катушку. Услышав, что экзарх Украины митрополит Иоанн тоже готовит послание к униатам, Костельник попросил показать ему текст, чтобы он мог внести в него коррективы, дабы не повторилась история с воззванием патриарха. Карин ответил, что этого сделать не удастся, так как послание экзарха не требует санкции советской власти, это вопрос чисто церковный.

Тут Карин перешел к главной для него теме. Напомнил: если в ближайшие дни инициативная группа не будет организована — все дело передадут периферийным священникам. Упрекнул Костельника в том, что он ориентируется на реакционные элементы, находится под их влиянием, их боится.

Костельник обиделся:

— Зачем вы меня упрекаете в том, в чем я не виновен? Вы говорите, что я нахожусь под влиянием реакционного элемента. Какое же это влияние, когда в связи с праздником Победы я единственный отслужил в своей церкви благодарственный молебен и произнес соответствующую проповедь? Никто из греко-католиков во Львове этого не ожидал.

Карин требовал немедленной организации инициативной группы. Костельник и Мельник ссылались на то, что группа не может состоять из них двоих. Нужен еще хотя бы представитель от Станиславской епархии, чтобы в инициативную группу вошло по одному представителю от каждой епархии. Карин пообещал, что представитель от Станиславской епархии прибудет во Львов через несколько дней.

17 мая нарком Савченко отправил в Киев и в Москву докладную записку:

«Из числа привлеченного нами к переходу в православие униатского духовенства представляет интерес Луб Игнат Захарович, профессор богословия бывшей униатской духовной академии в городе Станиславе. Луб был арестован как сторонник Ватикана, на следствии был обработан и освобожден из-под стражи с заданием возглавить инициативную группу в городе Станиславе по переходу униатов в православие. Луб является авторитетной фигурой в униатских кругах Станиславщины.

Прибывший во Львов православный епископ Макарий, в миру Оксиюк, приступил к исполнению обязанностей епископа. В целях популяризации самого факта появления Оксиюка во Львове он по нашему предложению был принят заместителем председателя облисполкома, о чем напечатано в областной газете «Вильна Украина». Оксиюк получил нужное направление о линии поведения в вопросе воссоединения униатских приходов с православием. Приняты меры через облисполком по поиску помещения для епископа Оксиюка и его канцелярии».

17 мая полковник Карин познакомился с профессором Лубом из Станислава. Профессор ему не понравился. Указал в отчете:

«Создается впечатление, что он — совершенно ненадежный человек, на которого нельзя рассчитывать в смысле его участия в инициативной группе. По всему видно, что профессор Луб насильно взял на себя эту роль, так как по своему характеру он, очевидно, является чистокровным католиком хомышинского типа и иезуитом по натуре».

Ушел профессор Луб. Появились Костельник и Мельник. Костельник сообщил Карину, что посетил православного епископа и в лице Макария нашел умного человека, хорошо знакомого с историей унии.

— Правда, — заметил скептически, — епископ Макарий, видно, принадлежит к категории консервативных людей. Вряд ли он когда-нибудь сбреет бороду, так же как вряд ли мы когда-нибудь отрастим бороды и поповскую шевелюру. Однако эти вопросы не догматические, а внешнего церковно-бытового порядка.

Тем временем вернулся профессор Луб. Оказалось, что все трое друг друга знают. Карин потребовал представить к завтрашнему дню проект заявления в Совнарком Украины об организации инициативной группы, которое ляжет в основу обращения к униатам с призывом о воссоединении с православием.

Костельник заметил, что декларацию к правительству и обращение к верующим он подпишет только в том случае, если эти документы не будут напечатаны до тех пор, пока не выйдет в свет его книга, которая должна служить обоснованием воссоединения с православием. Иначе, возбужденно заявил Костельник, инициаторов этого дела убьют.

— Получается, пане министр, что воссоединением грекокатолической церкви с православной занимается НКВД. Меня это ставит под удар. Приходят ко мне священники и заявляют: их вызывали в НКВД, требовали переходить в православие и направляли ко мне. Выходит так, что и меня НКВД заставило заниматься воссоединением греко-католической церкви с православной. Между тем, я борюсь за это уже двадцать лет.

Карин обещал Костельнику, Мельнику и Лубу, что обращение к правительству не опубликуют без их ведома.

Полковник Сергей Карин оказался прав относительно профессора Луба. Написав письмо с отказом от участия в инициативной группе, тот сбежал к себе в Станислав. Луб писал Костельнику, что не может быть представителем целой епархии, так как является просто монахом, а не священником. Подписывать декларацию не желает, так как за это его убьют. Костельник отправил ему вдогонку резкое письмо с упреками и обвинениями в беспринципности, трусости и дезертирстве.

Карин предупредил Костельника, что готовится выехать в Киев для доклада правительству о деятельности инициативной группы и просил представить все необходимые документы. Костельник клялся, что за ним остановки не будет. Вопрос в том, что до сих пор нет представителя от Станиславской епархии, так как профессор Луб сбежал…

После ухода Костельника Карин принял Сергея Семеновича Хруцкого, которого прочили на роль секретаря инициативной группы. Он уже успел побывать за решеткой.

«Хруцкий, — написал в справке полковник Карин, — маленький, щупленький человечек, неопрятно одетый, исхудавший видимо в тюрьме, и еще не оправившийся, — начал с того, что очень польщен моим вниманием к его особе и спросил, чем может быть полезен. Хруцкий заметил, что он был арестован по доносу одной женщины-провокатора, которая в настоящее время сама арестована».

— А вообще говоря, когда меня спрашивают: за что я был арестован и как освобожден, — Сергей Хруцкий оказался словоохотливым, — я отвечаю, что освобожден был за то же, за что меня арестовали. Поляки на меня были злы за то, что в свое время в сейме я активно выступал против политики, направленной на уничтожение православной церкви в Польше. А сейчас я могу пригодиться для борьбы с католицизмом и униатами. Я приму самое активное участие в деле воссоединения греко-католической церкви с православной. Я — человек религиозный, и это моя давнишняя мечта.

Карин поинтересовался его мнением о прибывшем во Львов православном епископе Макарии.

— Вам, очевидно, известно, что к епископам в западноукраинских областях относятся иначе, чем в Восточной Украине и России, — осторожно подбирая слова, объяснил Хруцкий. — Здесь к епископам относились почти подобострастно. Исходя из этого, я советовал бы не держать епископа в черном теле. Он одет непрезентабельно для Западной Украины. Живет в квартире настоятеля, это несолидно. И не имеет кафедрального собора.

«Хруцкий — очень толковый человек, — доложил начальству Карин, — несомненно, может принести большую пользу. Однако необходимо поставить его в соответствующие условия, так как, имея большую семью, Хруцкий материально плохо обеспечен».

26 мая Костельник доложил о своих успехах: декларацию исправил, разработку обращения к духовенству заканчивает, книга о Ватикане печатается. От Станиславской епархии прибыл новый представитель — Русин, весьма авторитетный, но очень пожилой человек. К тому же он свалился с гриппом и лежит в постели. В отношении воссоединения настроен положительно. Однако подписывать декларацию не захотел. Боится, что когда декларация появится в прессе, бандеровцы его убьют.

Костельник просил Карина принять Русина и поговорить с ним.

А еще сообщил, что имеет надежду встретиться с представителями Центрального Провода ОУН* дабы объясниться относительно воссоединения греко-католиков с православием. Возможно, это остановит бандеровцев и они не станут на него охотиться…

28 мая нарком Савченко доложил Хрущеву, что Центральная инициативная группа по переводу униатских приходов в православие в городе Львове окончательно оформлена и состоит из трех авторитетных в униатских кругах представителей Львовской, Станиславской и Дрогобычской областей. Руководитель инициативной группы доктор богословия Костельник представил проект декларации на имя Совета Народных Комиссаров УССР.

28 мая Костельник привел в облисполком представителя Станиславской епархии. Дверь кабинета открылась, и в кабинет медленно вошел бледный больной старик со слезящимися глазами, одетый в униатскую сутану. Карин встал из-за стола, подошел к гостям, поздоровался с Костельником и, обращаясь к Русину, тепло пожал ему руку:

— О, какой же вы старенький, больной! Зачем вам было себя беспокоить и ехать во Львов. Неужели церковными делами должны заниматься такие старички, как вы? Где же молодежь, воспитанная вами?

Костельник усадил старика в кресло у письменного стола. Русин облокотился о письменный стол, склонил голову на руку и горько заплакал. Карин предложил ему воды и попытался его успокоить. Спросил, ознакомился ли он с декларацией, написанной Костельником, и согласен ли подписать ее? Русин умоляющим тоном просил не принуждать его к этому, так как он боится, что бандеровцы его убьют.

— Прошу вас оградить меня от того, чтобы местное НКВД в Станиславе заставляло меня делать то, чего я не могу сделать. Я самым активным образом содействую воссоединению греко-католиков с православием, но практическую работу прошу вас возложить на молодых. Наиболее подходящий человек — декан Копычинского прихода, который входит в Станиславскую губернию, отец Антоний, Антон Андреевич Пельвецкий. Мы его переведем в Станислав. Дадим ему приход, и он в качестве представителя инициативной группы от нашей епархии возьмет на себя всю организационную работу.

Карин предложил Русину ехать домой в Станиславскую епархию, успокоиться и действовать, как условились. И тут же договорился о срочном вызове во Львов для подписания декларации Антона Пельвецкого от Станиславской епархии и Михаила Мельника от Перемышльской епархии Дрогобычской области.

28 мая 1945 года нужный советской власти документ был получен.

«СОВЕТУ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ УССР ПОЛОЖЕНИЕ ГРЕКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ В ЗАПАДНОЙ УКРАИНЕ

В нашей истории церковная уния была придумана и осуществлена поляками, как наиболее успешный и наиболее эффективный способ к Zniszczeniu Rusi (уничтожению Руси). Если бы Россия не разделила Польшу, то украинский и белорусский народы, находясь под владычеством Польши, были бы стерты с лица земли и, благодаря унии, превращены в поляков. Уже тогда Россия спасла наш народ от позорной гибели. В конце концов, кто же будет помнить о детях, как не мать?

Польша стремилась к латинизации нашей церкви и к полонизации нашего народа, поэтому разрушала и преследовала православную церковь.

Война гитлеровской Германии против СССР вскоре оказалась войной, направленной на уничтожение всех славян. Неопытному глазу могло казаться, будто немцы оставили в покое и греко-католическую и православную церковь. Но опытный глаз замечал, что в случае победы немцев в войне и наш народ, и наша церковь были бы обречены на гибель.

Куда было нам обращать свои надежды?

Мы и в мечтах не могли возлагать надежд на СССР, ибо боялись революционного атеизма, были всегда чужды социализму и, кроме того, не имели доверия к решению национального вопроса в СССР. Однако мы ошиблись в оценке советской действительности и исторической миссии СССР.

Под руководством первого маршала несравненного Сталина доблестная, удивлению достойная Советская армия покрыла себя вечной славой, разгромила гитлеровскую Германию, спасла Европу от ужасного нацистского порабощения, а славянские народы от гибели. Осуществились вековечные мечты украинцев: все украинские земли воссоединились, образовалась заветная «соборная Украина», реальная, в братском союзе с Москвой и со всеми советскими народами и поэтому не подверженная опасности, жизнеспособная, со всеми возможностями для наилучшего развития.

Маршал Сталин войдет в историю как собиратель украинских земель, поэтому от нас, западных украинцев, да будет ему истинная сердечная благодарность, ибо наш моральный долг перед советской властью мы никак иначе не сможем оплатить.

Нам известны очень большие заслуги в деле воссоединения украинских земель и Председателя Совета Народных Комиссаров УССР — Никиты Сергеевича Хрущева. Да будет и ему за это большая благодарность от нас, западных украинцев.

Мыслящие люди понимают, что униатская церковь, как таковая, является историческим пережитком. В условиях, когда весь украинский народ объединился в единый государственный организм, и его церковь должна объединиться в свою родную, независимую от чужестранного руководства православную церковь, церковь наших отцов.

К сожалению, наши епископы не сориентировались ни в политической, ни в церковной, вновь возникшей ситуации, и волна жизни перекатилась через их головы, а мы остались как будто на разбитом корабле. Наша церковь оказалась в положении безвластия и дезорганизации. Поэтому мы, представители наших трех епархий, решили вывести нашу церковь из анархии, консолидировать ее и преобразовать в православную церковь. Мы решили возглавить Инициативную группу греко-католической церкви по воссоединению с православной церковью.

Исходя из этого, просим утвердить нашу Инициативную группу и признать за ней право вести намеченное дело.

о. д-р Гавриил Федорович Костельник — настоятель Преображенской церкви во Львове, председатель Инициативной группы, представитель Львовской епархии.

о. д-р Михаил Иванович Мельник — настоятель церкви в Нижанковичах и генеральный викарий Перемышльской епархии Дрогобычской области, представитель Перемышльской епархии.

о. Антон Андреевич Пельвецкий — настоятель церкви в Копычинцах, декан Гусятинского деканата, представитель Станиславской епархии».

31 мая к полковнику Карину пришел Антон Пельвецкий, который в Инициативной группе представлял Станиславскую епархию. Рассказал, как при поляках его судили за оскорбление католической церкви. Выразился он так:

— Ксендзы — это свиньи, а костел — это нужник.

Карин поинтересовался у Пельвецкого: поскольку он не женат, не согласился ли бы он стать епископом? Конечно, уже православным. Пельвецкий ответил, что если бы его сочли достойным, он бы не возражал…

Пельвецкий поинтересовался, следует ли информировать Костельника и Мельника, которые должны были появиться с минуты на минуту, о только что состоявшейся беседе. Карин велел Пельвецкому молчать. Это с Гавриилом Костельником полковник Карин вел тонкие игры. С людьми попроще не церемонился. Вернее, чекистам стало ясно, что дело сделано и церемонии излишни.

Костельник доложил Карину, что инициативная группа создана, документы разработаны. Карин еще раз их просмотрел. Спросил всех троих:

— Согласны ли вы с текстом документов? Соответствуют ли они вашим настроениям и чаяниям в области церковной деятельности? Правильно ли здесь выражено ваше отношение к советской власти? Будут ли принципы и устремления, изложенные в документах, служить основой вашей дальнейшей церковной деятельности?

Все трое ответили утвердительно. Карин предложил приступить к процедуре подписания. Вручая полковнику подписанные документы, Костельник, обращаясь к своим коллегам, торжественным тоном предложил:

— Панове члены Инициативной группы и представители Перемышльской епархии и Станиславской, доктор Мельник и доктор Пельвецкий, прошу вас встать.

Все встали. Костельник продолжал:

— От имени созданной Инициативной группы греко-католической церкви, которая берет на себя бремя и ответственность по воссоединению ее с православной церковью в этот исторический момент, разрешите, пан уполномоченный правительства Украины, сказать вам следующее.

Карин тоже поднялся. Костельник произнес заранее подготовленную прочувственную речь, текст которой оставил Карину. Но в письменном тексте отсутствовала ключевая фраза, сказанная главой Инициативной группы:

— Мы не можем не приветствовать мудрый шаг Советского Правительства, которое заставило нас взяться за дело воссоединения греко-католической церкви с православной, то есть вступить на тот путь, который единственно мыслим в условиях великого дела воссоединения исконных украинских земель.

Карин спросил, почему этих слов нет в письменном тесте.

— Не все то, что говорится, следует излагать в документах, — витиевато ответил Костельник. — Я боялся, что если слова будут опубликованы, враги скажут, что в репрессиях против греко-католиков виноват я.

Карин счел своим долгом произнести ответные слова:

— Все то, что вы от имени Инициативной группы, пан доктор, сказали, я передам правительству. История на вас возложила миссию оторвать церковь от чуждого и иноземного влияния и возвратить ее в то положение, какое когда-то было нарушено врагами украинского народа. Я расскажу правительству о той искренности, с какой вы беретесь за это дело. Однако хочу вас предупредить о том, чтобы вы не затягивали процесс воссоединения с православием. Всякая затяжка усложнит дело, будет расценена вашими врагами как ваше бессилие и использована для борьбы против вас.

Костельник принес проект регистрационного удостоверения, которое инициативная группа предполагала выдавать своим сторонникам. Карин обещал принять меры к тому, чтобы удостоверение разрешили напечатать в типографии.

Совет Народных Комиссаров Украины 18 июня 1945 года утвердил состав Инициативной группы и признал ее единственным временным административным органом грекокатолической церкви в западных областях Украины.

30 июня 1945 года нарком Савченко доложил Меркулову и Хрущеву, что Центральная инициативная группа по воссоединению греко-католической церкви и православной составила обращение к униатскому духовенству и верующим с призывом переходить в православие.

Архимандрит Климентий Шептицкий и его окружение заявили, что Костельник поставил себя вне духовенства, он отлучается от церкви, и отныне ни один священник не может с ним священнодействовать.

— За Костельником, — предположил архимандрит Шептицкий, — идет женатое духовенство, чтобы спасти свои семьи. Все меньше и меньше среди священников людей, способных на мученичество из-за веры.

— Костельник — демагог, — возмущался священник Иван Котив, — он исказил общеизвестные исторические факты и обвиняет нашу церковь в том, в чем она никогда не была повинной. Никогда наша церковь не способствовала полонизации украинского населения и не была инструментом поляков и польских магнатов. Это у Костельника уже не от себя, а от НКГБ.

Архимандрит Шептицкий иронически заметил:

— Костельнику нужно было начать обращение так: милостью НКГБ, с благословения пана Даниленко, мы, отступник веры — Гавриил Костельник и т. д…

Профессор Богдан Александрович Барвинский заявил:

— Епископов наших вывозят, а к нам лезут сапогами в душу, думая, что так легко изменить убеждения. Я Костельника знаю давно, но теперь ему скажу: «Я Павла знал, а Савла знать не хочу».

Оставшийся во Львове вместо Карина заместитель начальника оперативной группы НКГБ УССР подполковник госбезопасности Николай Павлович Погребной отправил в Киев наркому Савченко записку по ВЧ:

«Обращения Инициативной группы и епископа Макария сегодня, 19 июня, в 20 час. 00 мин. сданы в типографию для набора. По договоренности с секретарем Обкома КП(б)У тов. Грушецким, ответственность за издание обращений возложена на редактора областной газетытов. Хижняка, которому предложено обеспечить их выпуск к 24 час. 00 мин. 20 июня по пять тысяч экземпляров каждого. Прошу Ваших указаний о порядке распространения печатаемых обращений».

Епископ Львовский и Тернопольский Макарий Оксиюк, фиксировали чекисты, ревниво относился к Костельнику:

— Костельник может испортить успех в деле воссоединения. Костельник и его ближние понимают воссоединение своеобразно, то есть, что униатская церковь остается обособленной от православной, входящей в общение с ней только формально, на бумаге, в мелочах. Вообще с Костельником нужно быть очень осторожным, чтобы он не спровоцировал какую-нибудь интригу.

Нелюбовь была взаимной. Костельник в своем кругу не стеснялся в оценках:

— Больше всего боюсь, что вот такие типы, как Макарий, начнут заводить свои порядки. Мои коллеги справедливо заявляют, что православная церковь является консервативной, отставшей от жизни. Плохо будет, если мы будем равняться на отставших. Нужно, чтобы и в православной церкви произошла некоторая реформа.

И в момент своего полного триумфа, увенчавшего долгую работу, полковник Карин получил неожиданный удар из Москвы!

Ведомственные распри

Уровень агентурно-оперативной и следственной работы управления НКГБ по Львовской области проверяла бригада из Москвы. Руководил проверкой заместитель начальника 2-го управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности Дмитрий Гаврилович Родионов. Он остался доволен. Подписал доброжелательное заключение.

Но были и замечания. Нарком Меркулов ознакомил с ними Савченко:

«По сообщению тов. Родионова, установлены случаи, когда некоторые областные управления и райотделы НКГБ в Западных областях Украины непосредственно принимали участие в работе по переговорам с униатским руководством, обязывая их (в некоторых случаях даже письменно) переходить в православную церковь.

ПРЕДЛАГАЮ:

Категорически запретить оперативному составу НКГБ УССР и УНКГБ областей вести с униатским духовенством или верующими переговоры о переходе в православие. Допускать эти переговоры на строго конспиративных началах только с представителями из числа авторитетов униатского духовенства. Не вмешиваться в функции уполномоченных Совета по делам православной церкви и по делам религиозных культов, а содействовать проведению их работы в контакте и по согласованию с Вами».

Вот, что выяснилось.

Экзарх Украины митрополит Иоанн пожаловался, что председатель союзного Совета по делам Русской православной церкви Георгий Григорьевич Карпов и уполномоченный Совета при Совнаркоме Украины Петр Семенович Ходченко попросили его составить проект обращения к униатам. Но параллельно такое же задание митрополиту Иоанну дали сотрудники республиканского наркомата госбезопасности. Причем, получив от него текст обращения, запретили говорить об этом Петру Семеновичу Ходченко и передавать ему текст обращения до окончательного утверждания текста в НКГБ УССР. Экзарх попал в неудобное положение и не стал молчать. Возник скандал.

А к Петру Ходченко чекисты вообще относились иронически. Полковник Карин отметил в докладной записке, что, воспользовавшись пребыванием во Львове уполномоченного по делам православной церкви Ходченко, счел целесообразным пригласить его на беседу с Костельником.

Знакомясь с Ходченко, Костельник сказал:

— Вы усами похожи на композитора Лысенко.

Ходченко не без удовольствия ответил:

— Я похож не на Лысенко, а на Ивана Франко.

— Ну, нет — заметил Костельник, — Ивана Франко я знал хорошо лично.

Сотрудники Совета чувствовали отношение украинских чекистов и жаловались своему начальству в Москве. Но в данном случае в глупом положении оказался не только киевлянин Ходченко, но и сам председатель союзного Совета Карпов. А он был не последним человеком в наркомате госбезопасности. И ему не понравилось, что украинские оперативные работники не проявили к нему должного уважения. Может, забыли, что у него тоже есть погоны.

Произведенный в генерал-майоры Георгий Григорьевич Карпов прослужил в ведомстве госбезопасности два десятилетия. Образование — школа ремесленных учеников, что не помешало доверить ему отдел по работе среди духовенства. Карпов потребовал сделать внушение украинским чекистам, чтобы они не мешали ему работать и не подрывали его авторитет. Так появился первый приказ союзного наркома. А за ним последовал другой, оказавшийся роковым для полковника Карина.

Свою роль сыграла и ведомственная ревность. Прибывший во Львов в составе инспекционной бригады полковник Эдуард Михайлович Бартошевич (в отличие от самого Родионова) остался крайне недоволен работой украинских чекистов. Он вел церковную линию в Москве. Имел свой взгляд на методику работы с церковниками. И составил разгромную справку, которая легла в основу еще одного приказа союзного наркома.

Меркулов в приказе от 7 июля 1945 года, объясняя, как заниматься церковными делами, обрушился на полковника Карина:

«В соответствии с решением правительства при Совнаркоме Союза ССР были образованы: 4 сентября 1943 года — Совет по делам русской православной церкви и 19 мая 1944 года — Совет по делам религиозных культов. Вышеназванные Советы имеют в республиках, краях и областях своих уполномоченных, утверждаемых бюро ЦК нацком-партий, крайкомов и обкомов ВКП(б).

НКГБ СССР известны случаи, когда некоторые местные органы используют институт уполномоченных в качестве прикрытия для проведения оперативных мероприятий по церковникам; берут под свой контроль работу уполномоченных и иногда выполняют их функции; без особых оснований вмешиваются в их распоряжения.

Сотрудник НКГБ УССР тов. Карин в церковных кругах Львовской области известен как исполняющий должность уполномоченного Совета по делам религиозных культов и в этом амплуа принимал неоднократно в облисполкоме представителей униатской церкви.

Открытое и прямое использование органами НКГБ института уполномоченных в своих целях может привести также и к утверждению среди церковников нежелательного мнения, что Совет по делам русской православной церкви и Совет по делам религиозных культов при СНК СССР являются «филиалами» органов НКГБ».

Сергей Савченко воспринял неожиданный выговор Москвы как личную обиду. Его подчиненные провели такую успешную комбинацию! Только что добились полного успеха — униатская церковь разрушена! За что же их подвергать публичной порке?

23 июля 1945 года Савченко отправил личное обращение Меркулову:

«Всеволод Николаевич!

Карин ни с кем из униатов ни одного раза не выступал как сотрудник НКГБ и, как это проверено, совершенно не известен им как сотрудник НКГБ. Прошу Вас оградить нас от повторения фактов извращения действительного положения вещей со стороны безответственно претенциозных, но мало компетентных ревизоров вроде тов. Бартошевича, которые не помогают в работе, а усложняют ее.

И без них тяжело работать.

С чекистским приветом,

Савченко».

Нарком защищал своего сотрудника, потому что тот работал под его непосредственным руководством, лично от него получал указания и ему же докладывал о каждом своем шаге. Сергей Тарасович Карин реализовывал продуманную наркомом комбинацию.

Но приказ Меркулова уже был доведен до сведения всего чекистского аппарата страны. Даже республиканский нарком оказался бессилен что-либо изменить. На карьере полковника Карина можно было ставить крест. Работу по окончательной ликвидации униатской церкви проводили другие. Они же и пожинали лавры.

Письмо Молотову осталось без ответа

16 июля 1945 года во Львове Хрущев проводил совещание с секретарями обкомов и чекистских управлений западных областей.

Глава Украины радовался:

— Об униатах. С ними получилось замечательно. Удар, который мы нанесли по Слипому, явился очень удачным. Нам нужно поддержать инициативную группу по переходу в православную веру. Из двух зол выбирают меньшее. Нам выгодно, чтобы униаты перешли в православную веру. Это позволит оторвать их от Рима…

Но униаты, которые не смогли примириться с уничтожением церкви, обратились к высшей власти. Священники — самым заметным из них был архимандрит Климентий Шептицкий — подписали письмо, адресованное заместителю председателя Совнаркома СССР Вячеславу Михайловичу Молотову:

«В результате ареста всего епископата греко-католической церкви в Западной Украине, как и целого ряда других священников, и вследствие запрещения взять на себя управление нашей церковью кому-нибудь из греко-католического духовенства, наши церкви оказались в очень ненормальном положении.

Мы не верим тому, чтобы правительство хотело нас преследовать за нашу веру, а все имеющиеся до сих пор факты «обращения в православие» считаем недоразумением своего рода, безответственными действиями. Поэтому во имя справедливости, во имя блестящей победы Советского Союза просим оставить нам, нашему народу и Западной Украине, ту свободу в церковных делах, которой мы пользовались сотни лет и на которую на основе советских законов мы имеем полное право».

Письмо было воспринято как враждебный акт недобитых противников советской власти. Заместитель начальника опергруппы наркомата госбезопасности Украины подполковник Погребной обратился к начальнику Львовского областного управления генерал-лейтенанту Воронину:

«Направляем копию заявления униатского духовенства в адрес заместителя председателя Совнаркома т. В.М. Молотова. Просим произвести установку и обеспечить серьезную разработку лиц, подписавших это заявление».

7 августа 1945 года Савченко доложил союзному начальству, что его подчиненные завели агентурное дело «Ватиканцы» на группу униатских священников, проводящих активную работу против воссоединения греко-католической церкви с православной. Завели дело на одиннадцать священников во главе с Климентом Шептицким.

Канцлера митрополичьей капитулы Николая Семеновича Галянта, священника Успенской церкви Владимира Ивановича Фиголя и ректора духовной академии во Львове Ивана Петровича Чорняка стали готовить к аресту. Николай Галянт давно был на примете у чекистов. Осведомители записали его слова:

— Только наша церковь является правдивой, а православная — неправдивая. Пусть меня арестуют, но в православие я не перейду. Конституция разрешает всякую веру, поэтому никто не запретит греко-католической веры. Крепитесь и не переходите в православие. Православие — это государственная религия, наподобие полиции, что доказывает заигрывание руководителя советского правительства с патриархом.

Полковника Карина во Львове сменил капитан Иван Иванович Богданов, начальник отделения 2-го управления НКГБ УССР. Для работы со священнослужителями он выбрал себе несложный псевдоним — Иванов. 28 июля в здании Львовского областного исполнительного комитета капитан принял Гавриила Костельника.

Он вошел в комнату со словами:

— Витаю, витаю, давно вас жду и очень рад видеть, пан заместитель министра Иванов. Когда мне сообщили о вашем приезде, я очень обрадовался — теперь дело по воссоединению пойдет значительно быстрее, так как с момента отъезда пана министра Даниленко я не мог ни с кем посоветоваться.

Даниленко — псевдоним полковника Карина, выведенного из игры…

Костельник уже знал, что Галянт и еще два священника арестованы. Попросил, чтобы в дальнейшем органы Советской власти избегали крайних мер — репрессий к духовенству, которые не воссоединятся с православной церковью.

Богданов уточнил, что он — не заместитель министра, а заместитель референта по религиозным делам. И, как положено, объяснил:

— Аресты духовенства проводятся за антисоветскую деятельность или другие преступления уголовного или политического характера — независимо оттого, переходит священнослужитель в православие или остается греко-католиком.

Костельник сообщил, что занят подбором епископата на епархии, которые будут созданы после воссоединения. Рассказал, что по всем трем бывшим греко-католическим епархиям поступило более трехсот пятидесяти заявлений от духовенства о присоединении к инициативной группе по переходу в православную церковь. Быстрее всего дело шло в Дрогобычской области. Здесь духовенству, которое отказывалось от воссоединения, райфинотделы вторично начисляли налог.

Костельник деловито заметил:

— В Львовской епархии я не вижу умного человека, который бы правильно повел православное духовенство. Поэтому я останусь администратором, а в помощь себе возьму викарного епископа, который будет совершать архиерейские богослужения и находиться в моем подчинении. Неплохо было бы, чтобы и епископы Дрогобычской, Станиславской и Тернопольской областей в административном отношении были негласно подчинены мне. Епископ Макарий не сможет руководить епархией.

Капитан Богданов остановил его:

— Это вопрос преждевременный. Он решится после воссоединения греко-католического духовенства с православной церковью.

Костельник заявил, что рассчитывает всю работу по подчинению греко-католического духовенства инициативной группе закончить к 1 января 1946 года. Потом провести съезд и принять петицию патриарху Московскому о воссоединении всех греко-католических приходов Галиции с православной церковью. Богданов недовольно сказал Костельнику, что рассчитывает воссоединение закончить значительно раньше…

Богданов с Костельником на машине, взятой в областном управлении госбезопасности, отправились в город Буск-совещаться о воссоединении с местным духовенством. Совещание началось в полдень церковным песнопением.

«Любопытно было наблюдать за физиономиями присутствующих на совещании будущих православных священников во время выступления Костельника, — написал в отчете капитан госбезопасности Богданов. — Одни краснели, другие бледнели, а третьи вообще сидели, как на иголках, в особенности в те моменты, когда Костельник обрушился на римские приматы».

Костельник обратился к священникам с прямым вопросом, присоединятся ли они к инициативной группе. Причем сказал прямо:

— Державна влада требуе, щоб ви переходили до православiя…

Один из священников поинтересовался, не получен ли ответ от товарища Молотова на письмо, которое написано Свято-Юрским духовенством? Богданов объяснил, что ответа нет и, по-видимому, не будет, а если будет, то отрицательный.

Костельник его дополнил:

— Ответ уже есть. Арестованы те, которые писали его — Галянт и другие.

После этого «дополнения» раздраженный Богданов предложил Костельнику выйти из комнаты покурить. Когда они остались одни, стал ему выговаривать:

— Такого рода заявления — провокационные и вредные.

Костельник уверенно ответил:

— Разве вы не видите, что эти бараны боятся изменить папе и надеются на что-то другое? Я их хотел напугать.

Некоторые из священников говорили:

— Как можно за несколько часов или дней переменить вероисповедание? Это все равно, что начать жизнь заново.

Тем не менее, после двухчасового раздумья написали заявление: «пiддаемося пiд юрисдикцiю iнiцативноi групи».

Богданов доложил начальству:

«Я пришел к заключению, что, подписав это заявление, они остались с теми же политическими взглядами и религиозными убеждениями. А подписали заявление только страха ради. В дальнейшем предстоит большая работа по перевоспитанию униатского духовенства как в религиозном, так и в политическом отношении. Областным управлениям необходимо лучше готовить совещание».

3 августа 1945 года начальник Львовского управления госбезопасности генерал-лейтенант Воронин переправил наркому Савченко агентурную запись разговора священников Котива и Кладочного, вернувшихся из Киева.

Они делились впечатлениями.

— Лишь в Киеве я понял, что Львов — украинский город, — заметил Кладочный. — Киев окончательно русифицирован.

Заговорили об арестованных епископах униатской церкви.

— На суде, — предсказал Кладочный, — они будут во всем признаваться и подтверждать все приписываемые им злодеяния: и связь с немцами, и помощь УПА*, и активность в ОУН*. Все, что захотят от них чекисты.

Священник Котив обреченно заметил:

— Мне в НКГБ в Киеве сказали — ваш митрополит будет висеть на одной виселице, а вы — на другой…

21 августа Богданов с Костельником поехали в село Куликово. В Куликовский деканат входило восемнадцать священников, присутствовало тринадцать.

— Мы впервые слышим, что нашей церкви не существует, — с вызовом произнес священник Владимир Федорович Гладкий. — Арест митрополита Слипого и епископов Будки, Чарнецкого и Хомышина еще не означает ликвидацию церкви, так как наш епископ Перемышльский Коциловский живет и по-прежнему руководит епархией.

— Коциловский находится в Польше, — напомнил Богданов, — а вы живете в Советском Союзе.

— Я в течение сорока лет являюсь священником, — продолжал Гладкий. — Изменить за такое короткое время свои убеждения я не могу.

Декан Иван Иванович Пастернак и другие священники попросили дать им возможность поговорить наедине. Гости вышли из комнаты. Через двадцать минут их пригласили вернуться. Заместитель декана Глацкий заявил:

— Мы предлагаем написать так. В связи с тем, что униатская церковь ликвидирована советской властью, мы переходим в юрисдикцию инициативной группы. При этой формулировке совесть у нас будет чиста и будет чем оправдаться перед верующими, которые могут обвинить нас в измене католической церкви.

Костельник предложил другую формулировку: «Желая воссоединиться с православной церковью, переходим в юрисдикцию инициативной группы».

— Мы такой декларации подписать не можем, — отказался Глацкий, — так как нам не позволяет совесть.

Костельник обратился к декану Пастернаку и предложил написать заявление в предложенной им формулировке. Пастернак ответил, что он в силу возраста (ему восемьдесят два года) писать не может, так как дрожат руки. Костельник сам написал заявление и положил перед ним. Тот подписал. Костельник обратился к остальным. Священники ответили, что вторым должен подписать заместитель декана. Глацкий отказался.

Когда все священники отказались подписать, декан Пастернак заявил:

— Я также снимаю свою подпись.

Богданов предложил Костельнику все прекратить и возвращаться. Но уехали они, уверенные, что в конечном счете заявление будет подписано. Оказались правы. Оставшись одни, священники поставили свои подписи. Заявление передали секретарю райисполкома.

Следующий пункт назначения — город Рава-Русская.

Священник из села Девятив Владимир Игнатьевич Гайтиш спросил:

— Что ждет священников, которые не перейдут в православную церковь? И можно ли выехать за границу?

— Паны отцы, за непереход в православие, может быть, и не арестуют, — откровенно ответил Костельник. — Но в связи с тем, что эта акция поддерживается правительством, то органы власти могут найти другие причины для того, чтобы ущемить вас. А в части выезда за границу, то куда вы поедете? В Польшу, что ли? Что вас там ждет? Убийства в польской пляцувке и уничтожение ваших родных.

Двое священников Рава-Русского района не согласились перейти в юрисдикцию инициативной группы: Иосиф Никитович Лещук и Ярослав Юрьевич Мартынюк. Заявили, что религиозных взглядов изменить не могут. Мартынюк взял с собой мешок продуктов, прихватил подушку, одеяло и все другое, что может понадобиться в тюрьме. На вопрос Богданова, зачем он все это принес, ответил:

— Для того, чтобы убедить меня в справедливости православия, потребуется два — три месяца. Я на этот срок и набрал продуктов.

16 сентября 1945 года капитан Богданов составил очередную справку:

«Я вместе с доктором Постельником выезжал в село Яворов для проведения совещания духовенства по вопросу воссоединения. Первый раз священники были созваны 7 сентября, но мы не поехали в Яворов, потому что машина 2-го отдела УНКГБ стала на ремонт, а облисполком категорически отказался давать машины для подобных поездок в районы, мотивируя тем, что свободных незакрепленных машин нет. Как выразились руководители облисполкома — председатель т. Козырев и секретарь т. Томенко: «Воссоединением церквей занимаются органы НКГБ, пусть они вам дают машину».

После обычного выступления Постельника священник Андрей Михайлович Михайлык из села Шкло заявил:

— Мне с вами не по пути. В православие не пойду. Если нельзя будет дальше служить греко-католической церкви, то я пойду в каменщики.

Богданов сказал Михайлыку, что в таком случае ему на совещании больше делать нечего, и он может идти домой. Михайлык вышел. Вслед за ним поднялись все остальные. Богданов сказал, что предложение уйти относится только к Михайлыку. Священники хором ответили, что полностью разделяют взгляды Михайлыка, и демонстративно вышли.

«Настолько враждебно настроены священники к Постельнику и проводимой им работе, — написал в отчете Богданов, — что хозяин квартиры даже не пригласил Постельника на обед. Срыв совещания произошел в связи с тем, что райотдел УНПГБ не провел необходимой подготовительной работы. Агентурно-оперативная работа РО НПГБ по линии униатской церкви стоит на низком уровне. В Яворовском районе семнадцать униатских священников, из них арестован лишь один».

17 сентября начальник Львовского управления Воронин подписал распоряжение всем начальникам райотделов:

«Имеются случаи срыва совещаний по вопросу воссоединения церквей. Это объясняется тем, что отдельные начальники РО НПГБ не придали вопросу воссоединения церквей политического значения.

Священников, отказывающихся от воссоединения и выступающих против воссоединения церквей, брать в активную агентурную разработку, выявлять их деятельность и документировать. Материалы направлять в УНПГБ для решения вопроса об их аресте. Предупреждаю, что за проводимую работу по линии униатского духовенства несет ответственность лично начальник РО НПГБ».

Напитан Богданов написал жалобу на уполномоченного по делам религиозных культов при Львовском облисполкоме Пучерявого, который на встречах со священниками отвечал не то, что следовало.

Скажем, священник Потив пожаловался Пучерявому:

— Греко-католическая церковь ликвидируется. НПГБ арестовывает священников. Представитель Совнаркома УССР Иванов запрещает священникам, не присоединившимся к инициативной группе, служить.

«Иванов» — это капитан Богданов.

Пучерявый удивленно ответил:

— Не может этого быть. Такие факты мне не известны. Напишите мне письменное заявление.

Кучерявый принял несколько униатов, которые вручили ему заявления с жалобами на неправильные действия органов НКГБ и на представителя СНК УССР «Иванова».

«В результате неправильной информации Кучерявого, — пожаловался своему начальству капитан госбезопасности Богданов, — некоторые греко-католические священники, ранее соглашавшиеся воссоединиться с инициативной группой, теперь категорически отказываются от воссоединения».

А тут еще Костельник рассказал по телефону Богданову:

— Ходят слухи о том, что вас отстранили от работы за искривление политики в отношении греко-католической церкви.

По настоянию чекистов «ошибку» уполномоченного Кучерявого исправили. Вызвали священников Кладочного и Котива, которым объяснили:

— Советское государство униатской церкви не признает, так как она является очагом активной антисоветской деятельности.

Львовский собор

7 декабря 1945 года патриарх Московский и Всея Руси Алексий отправил письмо председателю Совета по делам русской православной церкви генералу Карпову:

«Мы не будем настаивать на быстром и насильственном изменении внешних форм богослужения и даже внешнего вида священнослужителей (одежда, бритье бороды и усов). Важно существенное: православный символ веры; непоминовение Папы, а поминовение Патриарха и своего православного епископа, как знак единения с православной церковью; празднование пасхи по Восточной пасхалии; принятие православного календаря с прекращением чествования католических святых».

18 декабря Савченко отправил записку Меркулову:

«Мы пришли к выводу о необходимости созвать «общегалицкий» собор, ликвидировать посредством его унию, оформить разрыв с Ватиканом и окончательно воссоединить греко-католическую церковь с русской православной. Собор мы считаем политически и практически целесообразным провести после выборов в Верховный Совет СССР, то есть ориентировочно во второй половине февраля или первой половине марта 1946 года.

Для проведения собора просьба войти с ходатайством к Правительству СССР об отпуске 500 тысяч рублей — с тем, чтобы эта сумма была переведена Московской патриархии, которая, в свою очередь, должна перевести деньги в адрес Центральной инициативной группы».

В тот же день нарком Савченко утвердил план созыва собора, подготовленный начальником 2-го управления полковником Медведевым:

«После назначения Центральной Инициативной группой делегатов на собор проверить через райотделы НКГБ их линию поведения и настроения, дабы своевременно отвести тех делегатов, которые могут выступить против воссоединения с русской православной церковью. Через УНКГБ по каждой епархии провести в состав делегатов абсолютно подавляющее большинство священников, активно выступающих за разрыв с Ватиканом.

Собор провести в помещениях Св. Юра, выселив оттуда в Унивский монастырь архимандрита Климента Шептицкого и его окружение. Очистив помещения Св. Юра от нежелательных элементов, организовать там общежитие для делегатов, обеспечить их питанием. Предусмотреть охрану членов Инициативной группы, наблюдение за сомнительными делегатами и предотвращение возможной попытки со стороны ОУНовцев сорвать собор».

Униатские священники попали в безвыходное положение. Любой выбор — в ту или иную сторону — мог оказаться смертельно опасным.

Заместитель начальника управления госбезопасности по Тернопольской области подполковник Петр Кузьмич Пугач доложил в Киев, что вечером 31 декабря 1945 года в квартиру священника греко-католической церкви села Зубрец Золотопотокского района Тернопольской области Ивана Юрьевича Терешкуна постучались:

— Командир воинской части хочет говорить со священником.

Когда дверь открыли, в квартиру священника зашли двое вооруженных мужчин, одетых в форму Красной армии. Они забрали священника Терешкуна, вывели в центр села и повесили на дереве. На шею Терешкуна прикрепили табличку, написанную красным карандашом: «За измену Христу и народу». Подпись: «СБ» (служба безпеки ОУН*).

Вообще-то Терешкуна собирались арестовать чекисты. Поскольку он присоединился к инициативной группе по воссоединению с православием, оставили на свободе. Но то, что спасло его от чекистов, сделало жертвой бандеровцев.

25 января 1946 года нарком Меркулов отправил в Киев шифротелеграмму:

«Разрешение на проведение собора греко-католической церкви получено. В распоряжение СНК УССР наркомом финансов Союза будет переведено 400 тысяч рублей для последующей передачи их Инициативной группе. Деньги передавайте отдельными суммами по мере необходимости в них. Однако не стесняйте Инициативную группу в расходах в пределах общей суммы.

Созыв собора, который не следует именовать общегалицким, должен быть приурочен к так называемой «неделе православия», то есть 10 марта.

Арест наиболее активных униатов проводите не перед самым собором, а по возможности раньше. Заблаговременно проверьте всех делегатов и гостей, чтобы не допустить враждебный и неблагонадежный элемент. Для оказания практической помощи из Москвы будет послана группа оперработников. Предлагаю по известным вам соображениям отвести совершенно от работы тов. Карина».

6 февраля Савченко велел областным управлениям после отбора делегатов на собор и утверждения их Центральной инициативной группой тщательно проверить линию поведения каждого из них с тем, чтобы малонадежные делегаты во Львов не попали.

Нарком распорядился:

«Войти с ходатайством в СНК УССР о выделении необходимых продуктовых лимитов для организации питания делегатов собора во Львове на период с 7 по 10 марта. Принять гарантированные меры предосторожности и личной охраны членов Центральной инициативной группы — Костельника, Мельника и Пельвецкого, а также состава делегации православных епископов, которые будут присутствовать на соборе.

В помещениях Св. Юра или в ближайшем удобном районе организовать для наблюдения закрытый пост наружной разведки, а также пункт быстрой связи с разведчиками, которые будут находиться в качестве гостей на соборе. Пункт связать телефоном с опергруппой. Специальной опергруппе НКГБ УССР вменить в обязанность, соблюдая строгую конспирацию, проследить за окончательным редактированием всех документов, подлежащих принятию собором греко-католической церкви».

Замнаркома генерал-лейтенант Дроздецкий информировал Москву запиской по ВЧ-связи, что 9 марта работа собора началась с православного богослужения в кафедральном соборе Святого Юра. После богослужения православные епископы приступили к церковно-каноническому воссоединению делегатов собора с православием. Была зачитана специальная молитва. Каждый из делегатов исповедовался у епископа и был благословлен уже как православный священник.

Костельник сказал, что если бы Шептицкий был жив, то он сам бы осуществил церковно-религиозное воссоединение украинского народа, ибо таково знамение времени. Чекисты отметили: «Тактический маневр Костельника произвел среди присутствующих очень выгодное впечатление».

11 марта Дроздецкий доложил в Москву, что собор завершился торжественным богослужением в теперь уже православном храме Святого Юрия. Костельник произнес яркую религиозно-патриотическую речь. После богослужения патриарший экзарх Украины Иоанн вместе с епископами вышли на балкон митрополичьей палаты, откуда благословлял верующих митрополит Андрей Шептицкий. После богослужения для участников собора устроили торжественный обед.

16 марта генерал Дроздецкий отправил подробный отчет Хрущеву, а также союзному начальству — Меркулову, Огольцову, Федотову. В его докладе серьезной критике подвергся только экзарх Украины — со ссылкой на мнение делегатов и гостей собора. От себя руководители республиканского наркомата госбезопасности констатировали:

«Мы приняли меры к тому, чтобы под благовидным предлогом исключать участие экзарха в работах собора, а допустить его только на богослужебные церемонии. В истории воссоединения греко-католической церкви с православной экзарх проявил себя абсолютно инертным, нерадивым и незаинтересованным. Это заставляет нас изучать вопрос о целесообразности дальнейшего пребывания Иоанна в роли патриаршего экзарха на Украине.

В процессе подготовки собора мы отказались от применения репрессий к активным противникам воссоединения. Эти репрессии нами будут проведены после собора».

Обещание было исполнено. Отказавшиеся сотрудничать оказались за решеткой, в том числе и те, с кем поначалу заигрывали.

«Иван Котив был подвергнут нами допросу в мнимой СБ ОУН*, — доложил в центр Савченко, — и подготовляется к аресту».

Иначе говоря, Котива схватили переодетые чекисты, которые выдавали себя за представителей службы безопасности ОУН*. Чтобы священник уже не существующей церкви им ни сказал, он подписывал себе приговор.

Делегацию собора во главе с Гавриилом Постельником приняли Хрущев и Гречуха. Это был первый прием высшим руководством республики бывших греко-католиков. В Киеве Постельнику были благодарны. Но не в родном Львове. Начальник областного управления генерал Воронин инструктировал своих подчиненных:

«Было бы целесообразно доктора Постельника перевести из Львова, предоставив ему, возможно, место службы в Киеве при экзархе Украины, парализовав таким образом его попытки осуществлять руководство бывшими униатами».

Постельник говорил секретному сотруднику госбезопасности:

— Насколько хватит сил, буду спасать униатское духовенство от советской власти. Но священники — ослы. Не понимают, что уния отжила. Я первый это понял и говорил Шептицкому, который в известной мере соглашался со мной и только искал тактику спасения. Когда Шептицкий умер, я понял, что теперь охраны больше нет, поэтому решил действовать и порвать с унией. Я взял на себя инициативу, чтобы спасти наш священнический мир, полагая, что они поймут меня, пойдут за мной. А они, как дурные овцы, сами лезут в пасть волку. Сколько могу-спасаю.

Протопресвитер Богдан Постельник редактировал «Епархиальный православный вестник». Он был убит прямо на улице 20 сентября 1948 года, когда возвращался после богослужения у Спасо-Преображенского собора.

В него всадили две пули. Убийцу попытались схватить, но он покончил с собой. Труп опознали. Это был Василий Панькив. Считалось, что его послали ОУНовцы. Организация украинских националистов* опровергла свою причастность к убийству.

Полковник Сергей Карин в 1947 году ушел в отставку. Опубликовал воспоминания, но самое важное в своей профессиональной карьере не рассказал.

Судьба Иосифа Слипого

Начальник львовской госбезопасности 11 апреля 1945 года подписал ордер № 2520:

«Выдан Управлением НКГБ по Львовской области тов. Волошину на проведение ареста и обыска Слепого Иосифа Ивановича, 1892 года рождения.

Адрес: г. Львов, пл. Св. Юра, д. № 5».

Митрополит расписался на ордере: «Читав. 20 апртя 1945. Иосиф Слтий».

15 апреля заместитель начальника отделения следственной части НКГБ УССР старший лейтенант Горюн допросил бывшего митрополита. Допрос начался в 10 часов 50 минут, завершился в 17 часов 10 минут.

— Расскажите свою биографию, — велел следователь.

— Родился я в 1892 году в селе Заздристь Трембовльского уезда в семье крестьянина. Хозяйство отца состояло из двадцати двух гектаров земли, дома и хозяйственных построек, кроме того имели четыре лошади, четыре коровы, сельскохозяйственный инвентарь: плуги, бороны, веялка, молотилка. В 1902 году начал учиться в Тернопольской гимназии. В 1911 году поступил на теологический факультет Львовского университета. В 1913 году перевелся в Инсбрукский университет — также на теологический факультет, который окончил в 1918 году. Остался при университете, занимался научной работой. За научный труд «О святой Троице» весной 1918 года был удостоен звания доктор теологии.

Слипый тут же поправился:

— Нет, для получения степени доктора я написал труд «Понятие вечной жизни у святого Иоанна Златоуста», а труд «О святой Троице» — позднее для соискания звания профессора догматики. Осенью 1920 года из Инсбрука выехал в Рим, где занимался научной работой. В 1922 году получил звание профессора теологии и вернулся во Львов.

— Расскажите подробно, чем вы занимались в Риме? — заинтересовался следователь.

— Научная работа строилась так. Я посещал магистерские курсы по теологии при университете. Много времени проводил в научных библиотеках, изучал историю философии, схоластики, искусства, языки. Два раза я получал аудиенцию у папы Бенедикта XV, а после его смерти один раз у папы Пия XI.

— Чем вы занимались после прибытия во Львов?

— Преподавал в духовной семинарии и духовной академии. После организации Духовной академии в 1928 году я был ее ректором. Писал научные труды по богословским наукам.

8 мая 1945 года, в тот день, когда в Европе прекратилась вторая мировая война, старший лейтенант госбезопасности Горюн вновь допросил митрополита Иосифа Слипого:

— Вы принимали участие в собрании украинских националистов в городе Львове во время провозглашения так называемой декларации о создании самостоятельной Украины?

— Да, принимал.

— В декларации, провозглашенной украинскими националистами на собрании, где вы присутствовали, было сказано: «Нашей первоочередной задачей теперь является — быстрее создать украинскую армию, чтобы она оказала помощь немецкой армии и немедленно пошла в бой за полный и окончательный развал московской тюрьмы народов».

— Немецкие власти, не желая удовлетворить требования националистов о создании самостоятельной Украины, не разрешили организовывать и украинскую армию.

— С какой целью вы совершали богослужение для дивизии СС «Галичина»?

— Чтобы Господь помог им спасти души свои от всяких несчастий. Митрополит Андрей Шептицкий и я были против создания дивизии, так как видели, что немцы затеянную ими войну проигрывают. Но после того, как дивизия была сформирована, командование обратилось к митрополиту с просьбой назначить капелланов для солдат и офицеров — греко-католиков. Не посылать священников на службу в дивизию мы не имели права, так как это противоречило бы религиозной совести — бросить на произвол судьбы наших верных греко-католиков.

— Если бы командование Украинской повстанческой армии* обратилось к вам с просьбой отправить к ним священников, она тоже была бы удовлетворена?

— Нет, в УПА* своих священников направлять мы не могли. УПА* не признана никакой властью, а дивизия СС была сформирована по указанию немецких властей.

10 мая 1945 года было сформулировано обвинение против митрополита:

«Я, заместитель начальника отделения следчасти НКГБ УССР старший лейтенант госбезопасности Горюн, рассмотрев следственный материал по делу № 148372, нашел, что Слепой Иосиф Иванович достаточно изобличен в том, что, являясь активным украинским националистом, проводил антисоветскую работу.

В период немецкой оккупации вошел в состав президиума так называемой «Рады сеньоров» и «Национальной рады», созданных украинскими националистами для поддержки ОУНовского «правительства», возглавляемого Ярославом Стецько.

Имел связь с агентурой иностранных государств. Издавал и распространял антисоветскую националистическую литературу. Совершал богослужения, на которых призывал население вести борьбу с Красной Армией.

Руководствуясь ст. ст. 126 и 127 УПК УССР -

ПОСТАНОВИЛ:

Привлечь Слепого Иосифа Ивановича в качестве обвиняемого по ст. ст. 54-1 «а», 54–10 и 54–11 УК УССР, о чем объявить ему под расписку в настоящем постановлении.

Копию постановления направить прокурору».

В ведомстве госбезопасности подводили итоги. Успех был очевиден.

27 мая 1945 года начальник управления НКГБ по Львовской области комиссар госбезопасности третьего ранга Воронин отправил наркому Савченко докладную записку:

«В связи с тем, что:

— основные объекты агентурного дела «Ходячие» — митрополит Слепой Иосиф Иванович, епископ Будка Никита Михайлович, епископ Чарнецкий Николай Алексеевич, член капитулы Горчинский Емельян Михайлович, член капитулы Ковальский Александр Дмитриевич, диакон церкви Св. Юра Лепкий Виссарион Семенович — нами арестованы;

— в отношении оставшихся на свободе — Шептицкий Климентий, 65-ти лет (брат бывшего митрополита), основатель и игумен монастыря студитов; Костельник Гавриил Теодорович, настоятель Успенского монастыря, — материалы из агентурного дела выделены и заведены на каждого из них дела-формуляры;

— священник-каноник Лаба Василий Михайлович находится в Ватикане, бывший митрополит Андрей Шептицкий умер, — агентурное дело «Ходячие» считать реализованным».

3 июня 1946 года военный трибунал приговорил митрополита Иосифа Слипого к восьми годам, а униатских священнослужителей Петра Ивановича Вергуна, Николая Алексеевича Чарнецкого, Никиту Михайловича Будку — к трем годам заключения.

Архиепископ Слипый отсидел весь срок. Вернуться на Украину ему не позволили. Оставили в ссылке в Красноярском крае, держали в доме инвалидов. В июне 1958 года его вновь арестовали — за «нелегальную религиозную деятельность». Дали еще семь лет. В январе 1963 года освободили по просьбе президента Соединенных Штатов Джона Кеннеди и папы римского Иоанна XXIII, с которым Москва пыталась наладить отношения. И разрешили покинуть СССР — для участия во Втором Ватиканском соборе. Вернуться в Советский Союз он уже не смог. В 1965 году папа римский сделал Иосифа Слипого кардиналом.

Спецоперация, растянувшаяся на несколько лет, завершилась. И только через много лет станет ясно, что, загнав униатскую церковь в подполье, Сталин подложил мощную бомбу под будущее. Греко-католическая церковь не исчезнет, но станет объединяющей силой в противостоянии московской власти.

Часть четвертая Капкан для «волка»

Днем на Западной Украине была советская власть, а ночью во многих селах безраздельно господствовали бандеровцы. Существовала разветвленная подпольная структура украинских националистов — районные, надрайонные, окружные, областные и краевые проводы.

«Душой и главным организатором был Роман Шухевич, — писал о нем Степан Бандера. — Он проявил свой необыкновенный талант и великолепные способности военного организатора-командира. Этот период широкомасштабных действий УПА*, хотя и стоил очень много жертв лучших борцов, закрепил основы для продолжения и позднейшего развертывания революционно-освободительной борьбы всего народа и для создания совместного освободительно-революционного фронта всех угнетаемых Москвой народов.

Использование повстанческих форм борьбы после 1947 года было очень трудным. Как международная ситуация, так и внутреннее положение в СССР начали относительно стабилизироваться. Главным было обеспечить деятельность революционных сил на долгое время, чтобы они не погибли, и чтобы искра борьбы не погасла.

В этой реорганизации снова выявились руководящие способности Романа Шухевича. Глядя далеко вперед, он последовательно меняет тактику борьбы с повстанческой на партизанскую, и потом на чисто подпольную. Главным направлением становится не военное, а политическо-пропагандистское. Уменьшаются отряды УПА* и их операции, зато усиливается подолье ОУН* и его сеть».

Ей не позволили умереть

С 1945 по 1952 год ОУНовцы провели четырнадцать тысяч диверсий и террористических актов (см. «Отечественная история», № 1/2003). Погибли в боях двадцать пять тысяч солдат и офицеров советской армии, сотрудников спецслужб. А всего ОУНовцы убили, по официальным данным, шестьдесят тысяч человек. Среди них — тридцать секретарей райкомов партии, тридцать два председателя и заместителя председателя райисполкомов, тридцать семь секретарей обкомов и райкомов комсомола.

Вооруженные силы и органы госбезопасности всей мощью обрушились на Украинскую повстанческую армию*. За два года уничтожили больше ста тысяч боевиков и почти полмиллиона арестовали. Но борьба с бандеровцами сильно затянулась.

23 марта 1945 года Берия разослал Сталину, Молотову и Маленкову сообщение наркома внутренних дел Украины Рясного об удачной оперативной комбинации, проведенной чекистами в Северной Буковине.

Началась она 27 декабря 1944 года, когда в селе Васловцы Садогурского района Черновицкой области при проведении чекистской операции захватили руководившую работой ОУН* на Буковине Артемизию Григорьевну Галицкую, псевдоним «Мотря».

Школьная учительница по профессии, Галицкая, не желая попасть в плен, пыталась покончить с собой. Выстрелила из пистолета себе в голову. Но была лишь тяжело ранена. Ее отвезли в больницу города Черновцы, где поместили под охраной оперативных работников управления внутренних дел. Придя в себя, фанатичная сторонница Бандеры вновь пыталась совершить самоубийство — сорвала повязку и руками стала бередить раны в области головы. Но ей вновь не позволили умереть.

Давать показания она категорически отказалась.

«С целью вскрытия ОУНовского подполья на Буковине и его связей с центральным проводом ОУН*, — докладывал нарком Рясной, — было решено провести комбинацию по «выкрадыванию» «Мотри» из больницы якобы работниками центрального провода ОУН*».

Представителей Центрального провода ОУН* изображали работники УНКВД по Черновицкой области. Заместитель начальника управления подполковник госбезопасности Биленко играл роль руководящего работника Провода ОУН* по кличке «Тарас». Начальник оперативного отделения УНКВД старший лейтенант госбезопасности Гончаренко выдавал себя за эсбиста, референта Службы безопасности по кличке «Иван». И оперуполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом старший лейтенант госбезопасности Гусак стал ОУНовским подпольщиком по кличке «Стецко».

Участники операции все разыграли, как по нотам.

Похищение «Мотри» было проведено успешно. Ночью 7 января, когда дежурила санитарка, пользовавшаяся доверием «Мотри», появились мнимые ОУНовцы. Вынесли ее из больницы и доставили в «надежное убежище» — на конспиративную квартиру областного управления госбезопасности. Привели туда врача. Удачно созданная обстановка на конспиративной квартире, лечение — все это убедило ее в правдоподобности происходящего.

К проведению комбинации чекисты отнеслись серьезно. Раненную «Мотрю» дважды перемещали из одной конспиративной квартиры в другую — ради обеспечения ее безопасности. Причем однажды ее везли в пустом шкафу, другой раз в диване.

Для оказания «Мотре» квалифицированной медицинской помощи пригласили профессора-хирурга Булевского, которому пришлось изображать «мельниковца-бульбовца». Во время немецкой оккупации профессор работал в партизанском соединении Героя Советского Союза Медведева, который вел борьбу с бульбовцами. Так что хирург хорошо знал их быт и в беседах с «Мотрей» рассказывал ей эпизоды из «бульбовской» жизни.

А дальше началось самое главное. На конспиративной квартире появились мнимые представители Центрального провода ОУН* — «Тарас», «Иван» и «Стецко». Вначале молодая женщина насторожилась. Но чекистам повезло. Артемизия Галицкая приняла «Тараса» за реального ОУНовца — «Ярого», работника Центрального провода, которого она хотя и не видела, но знала его приметы. Поверила, что все трое представляют Центральный провод, откровенно рассказывала им о своей работе в Буковине.

Как только ее состояние улучшилось, «Тарас» объявил ей, что обязан провести следствие и выяснить причины провала целого ряда ОУНовских организаций, прошедшего после ее задержания органами НКВД. Вести следствие поручил референту службы безопасности «Ивану». И тот составил со слов «Мотри» список известного ей ОУНовского подполья — якобы для проверки, кто из ее знакомых арестован чекистами.

Все роли были расписаны. «Стецко» к ней проявлял особое внимание, заботился о раненной женщине, чем расположил ее к себе. Она жаловалась, что «Иван» чересчур строго ведет следствие. Как-то заметила, что жестокий эсбист способен ее задушить без разрешения Центрального провода… «Стецко», пользуясь дружбой и доверием «Мотри», получил от нее дополнительные сведения о многих членах ОУН*. Артемизия Галицкая была очень откровенна с новыми друзьями, «спасшими ее от смерти из рук чекистов».

«В порядке оперативной реализации материалов, добытых при проведении комбинации с «Мотрей», — говорилось в отчете наркомата госбезопасности, — за время с 1 января по 20 февраля 1945 года арестовано девяносто девять человек. Кроме того, при проведении операции по изъятию ОУНовцев по показаниям «Мотри» взяли еще сто двадцать три человека. Проведенные аресты ОУНовцев полностью подтвердили показания «Мотри». Реализация показаний «Мотри» полностью закончена».

Начальник безпеки

В октябре 1949 года ОУНовский боевик одиннадцать раз ударил гуцульским топором писателя Ярослава Александровича Галана в его собственной квартире. Это была месть за его темпераментные статьи против униатской церкви. Боевика поймали, судили и приговорили к смертной казни. Во Львове в доме, где жил Галан, при советской власти существовал музей. Теперь его нет.

Люди Степана Бандеры уничтожали не только чекистов, милиционеров, вообще советский актив. Стреляли в учителей, руководителей клубов и врачей, считая их агентами Москвы. Жестоко обращались с односельчанами, сотрудничавшими с советской властью. Не жалели даже детей.

Бандеровцы демонстрировали фанатизм и безжалостность, запугивая всех, кто был не с ними. И не так просто сказать, кто на Западной Украине помогал повстанческой армии* сознательно, кто делал это по-соседски, а кто из страха. Откажешь в еде, не пустишь переночевать — эсбисты убьют.

В структурах, подчиненных Бандере, выделилась хорошо организованная служба безопасности — наводившая страх безпека. Эсбистами были те, кто еще до войны прошел через немецкую спецшколу в Закопане. Это были бесконечно жестокие боевики, уничтожавшие всех, кого подозревали в сотрудничестве с «москалями». Убивали без всякой жалости, часто с особым садизмом — могли бы застрелить, а вместо этого душили. Пытали тех, от кого надеялись получить важную информацию.

Василий Николаевич Дьячук-Чижевский, который перед войной обитал в Кракове по соседству с главой службы безопасности ОУН* Николаем Васильевичем Арсеничем, рассказывал о нем:

«В 1940 году Арсенич обучался в так называемой старшинской школе для руководящего состава ОУН* в Кракове. После того, как Лебедь возглавил Главный провод ОУН*, Арсенич был назначен руководителем Службы безопасности. Арсенич — человек жесткий, при малейшем подозрении принимает крутые и решительные меры к подозреваемому. Практической работой в Службе безопасности снискал себе славу кровавого человека.

Арсенич — человек грамотный, упрямый и мстительный. В личных разговорах показывает себя довольно мягким, порядочным. Разговаривая с ним, трудно поверить, что это руководитель СБ, совершавший такие кровавые дела. Среди руководителей ОУН* Арсенич пользуется авторитетом и считается кристально чистым человеком, который ни на какие сделки и разговоры не в интересах ОУН* не пойдет. Его приметы: среднего роста, лысый, лоб высокий, широкий, глаза маленькие, темно-серые, жмурится. На лице почти постоянная улыбка. В разговоре спокойный. Походка медленная…»

Другой арестованный член Центрального провода Александр Андреевич Луцкий так описывал Арсенича:

«Низкого роста, хорошо сложен, худое продолговатое лицо, лысоватый, бреет голову, ясные черные глаза. Бандера назначил Арсенича на эту работу, потому что Арсенич — националист до фанатизма, непримирим к врагам ОУН*, предателям и изменникам. Из всех известных мне членов Центрального провода ОУН* он является наилучшим конспиратором и сумел организовать работу Службы безопасности сверху донизу.

Последний раз я виделся с Арсеничем в начале января 1945 года в Рогинских лесах. Он находился под охраной боевки в составе сорока человек. Вся боевка вооружена автоматами и имеет три пулемета. В целях конспирации Арсенич ежедневно менял место своего нахождения».

Руководство наркоматов госбезопасности и внутренних дел предупреждало все территориальные органы, что отделы службы безпеки УПА* ведут террор против советско-партийного актива и чекистов, выявляют и уничтожают всех, кто помогает восстановлению советской власти, а также ищут агентов органов госбезопасности. Основания для тревоги были: «уже отмечены случаи увода и уничтожения нашей агентуры».

Начальника безпеки уничтожили раньше, чем добрались до главнокомандующего Украинской повстанческой армии*. В августе 1946 года в министерстве внутренних дел Украины создали оперативную группу для розыска и ликвидации «Михайло».

В последних числах января 1947 года министр внутренних дел СССР Круглов доложил Сталину, Молотову, Берии и новому секретарю ЦК партии по административным органам Алексею Александровичу Кузнецову:

«Органами МВД УССР было установлено, что в лесу восточнее села Жуков Бережанского района Тернопольской области в схроне скрывается член Центрального провода ОУН*, руководитель Службы безопасности по кличке «Михайло».

23 января оперативно-войсковая группа МВД в двух километрах восточнее села Жуков обнаружила схрон. На предложение сдаться один из бандитов выскочил и открыл огонь из автомата. Ответным огнем он был убит. Когда чекисты проникли в схрон, то обнаружили четыре трупа.

Это были: Николай Васильевич Арсенич-Березовский, кличка «Михайло», глава службы безопасности Центрального провода ОУН*, его жена Ганна Гунько-Арсенич, кличка «Вера», руководитель женской референтуры Львовского городского провода ОУН*, и «Наталка» — связная Центрального провода ОУН*, агент органов МВД. Труп четвертого боевика опознать не удалось — его лицо было обезображено взрывом гранаты.

Находившийся в схроне Арсенич выстрелами из пистолета застрелил свою жену и связную, после чего облил керосином документы, поджег их и застрелился сам.

Агент, которая навела розыскную группу на след начальника беспеки, конечно же, не предполагала, что тоже погибнет в ходе операции. Арсенич считал, что боевики УПА* живыми в руки чекистов не попадают…

Под давлением советских войск формирования Украинской повстанческой армии* отступили на территорию Польши и Чехословакии или ушли в подполье, надеясь отсидеться там до начала третьей мировой войны, на которую сильно надеялись. Верили в неминуемое столкновение Советского Союза и Соединенных Штатов и рассчитывали, что теперь их национальные мечты реализуют американцы.

В мае 1945 года Провод ОУН* составил декларацию: «Украинское освободительно-революционное движение не было и не является понятием, тождественным итальянскому фашизму или немецкому национал-социализму, так как в теории и практике оно поставило себя в положение противника этих доктрин.

На ближайший период перед угнетенными народами СССР стоят следующие задачи:

а) на каждом шагу расшифровывать империалистическую реакционную и угнетательскую суть сталинского режима, особенно вскрывая роль компартии и привилегии господствующей верхушки;

б) физически ликвидировать наиболее активных выслужников и агентов сталинских вельмож;

в) организовать подпольно-революционные ячейки во всех средах многогранной жизни СССР.

Начиная с гетмана Мазепы, на протяжении XVIII, XIX и XX столетия, Москва, белая и красная, всегда клеймила освободительную самостийницкую украинскую политику пятном агентурное™ и продажности: обвиняла в сотрудничестве со шведами, с поляками, турками, англичанами, австрийцами и, наконец, с немцами.

Уже с первых дней немецкой оккупации украинских земель в 1941 году весь революционно-украинский лагерь очутился в условиях подпольно-конспиративной борьбы с немцами и своей бескомпромиссной политикой поставил себя в положение врага немецкого империализма. Начиная с 1942 года и до последних дней немецкой оккупации 1944 года УПА* вела неравные кровавые бои с немцами, охраняя население от насильственного увоза в Германию и от полного ограбления хлебных запасов.

Мы решительно против отнесения нас к прислужникам немцев. Для нас одинаково враждебны как фашизм, так и большевизм. Неудивительно, что гитлеровцы называли нас сообщниками Сталина, а большевики — союзниками Гитлера».

Вторая мировая заканчивалась. Отношения Москвы с союзниками портились. Сталин подозревал американцев и англичан во всех смертных грехах и требовал представить доказательства связей украинского подполья с союзниками.

25 января 1945 года заместитель начальника 2-го управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности Илья Израилевич Илюшин отправил секретное письмо в наркомат госбезопасности Украины:

«В ряде документов НКГБ УССР, представленных в НКГБ СССР в 1943-44 годах, были помещены отдельные отрывочные агентурные и следственные данные о намерениях руководства ОУН*-УПА* установить контакт с англичанами и американцами с целью заручиться их поддержкой в борьбе с Советским Союзом за отторжение Украины и предоставление ей «самостоятельности».

В связи с распоряжением заместителя наркома государственной безопасности Союза ССР тов. Кобулова просим срочно собрать подробные данные агентуры (по линии ОУН*, польской, католического, униатского и автокефального духовенства), следствия, а также, возможно, и официальные документы, указывающие на связь ОУН* с англичанами и американцами».

Составить ответ оказалось непросто. Никаких связей между украинскими националистами и союзниками еще не было. Первые контакты наладятся только после войны.

Начальник 2-го управления НКГБ УССР подполковник госбезопасности Медведев потребовал от своих подчиненных все-таки дать ответ Москве:

«До каких пор будет мусолиться этот документ в отделе? Лично вас обязываю с учетом моих замечаний оформить документ, написать толковую сопроводительную и дать мне на подпись».

14 февраля Медведев переслал в Москву «справку по имеющимся в нашем распоряжении материалам об ориентации украинских националистов на помощь Англии и Америки в вопросе создания «самостийной» Украины и о попытках к установлению контакта в этом вопросе ОУН*-УПА* с польскими военными организациями».

Однако подполковник признал: «Материалы, использованные для составления данной справки, недостаточны и не освещают еще со всей полнотой затронутых вопросов. Нами приняты срочные меры к сбору необходимых дополнительных материалов, могущих полнее осветить этот вопрос».

В ходе холодной войны выявление связей ОУН* и УПА* с западными странами стало важнейшей задачей чекистов. 8 июня 1948 года министр госбезопасности Украины Савченко информировал начальников областных управлений:

«Имеющиеся в МГБ УССР материалы свидетельствуют, что американская разведка в своей шпионской диверсионной работе против СССР широко использует организацию украинских националистов.

При разработке ОУНовского подполья особое внимание уделять вскрытию каналов связи с американской разведкой. Поступающие сведения о имевшем место или ожидаемом факте появления ОУНовского эмиссара из-за границы рассматривать одновременно как появление возможного американского разведчика или связника, идущего на связь с американской агентурой.

При ведении следствия по делам ОУНовцев тщательно изучать вещественные доказательства, представляющие собой разведывательные данные. Так как не исключено, что арестованный ОУНовец может быть американским разведчиком и арестованный американский шпион может иметь тесную связь с ОУНовским подпольем.

В разработке оперативных учетов по линии ОУН* особое внимание уделить лицам, имеющим родственные и иные связи в Америке или поддерживающим связь с американским посольством в Москве».

Роман Шухевич: «Идею я люблю сильнее тебя»

Указом президента Ющенко Роман Иосифович Шухевич получил золотую звезду Героя Украины даже раньше Бандеры. Бюст герою поставили, правда, не на родине, а в том месте, где его выследили и застрелили.

Чекисты много лет искали главнокомандующего Украинской повстанческой армией* Шухевича, псевдоним — генерал-хорунжий Тарас Чупринка. Со временем в служебных документах Шухевича стали именовать «Волком».

В ориентировке 2-го управления НКГБ Украины от 12 декабря 1944 года говорилось:

«С 13 апреля 1944 года решением Центрального провода ОУН* Шухевич, сменив заместителя Степана Бандеры Николая Лебедя («Максим Рубан»), практически руководит бандеровским Центральным проводом. На пост главнокомандующего УПА* Шухевич был выдвинут в связи с тем, что он ведал всей военной работой ОУН*, а командовавший до этого Лебедь, по мнению руководящих ОУНовских кругов, не обеспечил разворота операций в советском тылу».

Шухевич сменил на посту командующего Дмитрия Клячковского. Клячковский получил под командование отряд УПА* — Север. 12 февраля 1946 года он вместе с телохранителями напоролся на оперативно-войсковую группу, отказался сдаться и был убит в перестрелке.

Роман Шухевич вошел в бюро Провода ОУН*, состоявшего из трех человек. А летом 1944 года возглавил еще и Украинский главный освободительный совет — объединение всех националистических организаций.

Агентура по крупицам собирала сведения о Романе Шухевиче.

«По своим личным качествам Шухевич, — вспоминал хорошо знавший его человек, — честолюбив, требователен, но наряду с этим старается вести себя по-приятельски. Не любит, когда ему противоречат. Поддается влиянию других людей и имеет привычку не высказывать своего мнения до тех пор, пока не выскажутся другие люди».

Роман Шухевич родился 7 декабря 1907 года. Его отец Иосиф Вольдемарович (Владимирович) Шухевич был во Львове заметным адвокатом, затем стал судьей. Вместе с женой Евгенией Николаевной он жил на улице Касанерского, дом № 18-а.

В гимназии Роман увлекался спортом, отлично плавал и бегал. Поступил на инженерно-строительный факультет Львовского политехнического института. Параллельно учился в музыкальном институте по классу фортепьяно. Они даже концертировали вместе с братом: Юрий Шухевич пел, Роман аккомпанировал.

Активно участвовал в украинском национальном движении, руководил спортивным клубом и постепенно втянулся в подпольную работу. В 1925 году вступил в Украинскую военную организацию, созданную полковником Евгеном Коновальцем, затем присоединился к ОУН*.

В 1932 году Шухевича в первый раз арестовали. Польская полиция подозревала его в соучастии в налете членов ОУН* на почту с целью добыть деньги для борьбы. Его продержали пару месяцев. Но доказательств не нашли и потому отпустили. Он сдал выпускные экзамены, но получить диплом не успел. За участие в убийстве министра внутренних дел Польши был отправлен в концлагерь в Березе Картусской. В 1935 году на суде во Львове его приговорили к четырем годам заключения. Жена на свидании в тюрьме умоляла его оставить политику, иначе он погубит ее и сына.

— Ничего не могу поделать, — ответил Шухевич. — Идею я люблю сильнее тебя и сына.

Жену и детей это не спасло…

Он отсидел два года, его выпустили по амнистии в 1937 году. Он открыл первое на Украине рекламное агентство. А осенью 1938 года ринулся в Подкарпатскую Русь, которую галичане называют Карпатской Украиной. Здесь вспыхнуло восстание — украинцы рассчитывали обрести независимость. Поручик Шухевич принял участие в создании вооруженных сил никем не признанной республики, служил в генеральном штабе национальной обороны Карпатской Украины.

Бандера писал после войны:

«Шухевич всей душой отдался строительству независимой государственной жизни Карпатской Украины, прежде всего укреплению ее путем создания преданных национальных кадров и военной силы молодой державы. Он хорошо понимал, что борьба украинского народа за государственную независимость и соборность — едина и неделима. Какой бы это ни был фронт, против какого врага и в какой политической ситуации, это часть общей борьбы украинской нации за свои права, волю и правду».

Восстание подавила Венгрия, которая с благословения Адольфа Гитлера прибрала эту территорию себе.

После оккупации немцами Польши Роман Шухевич обосновался в Кракове. Вступил в созданный абвером легион «Нахтигаль». Он стал заметной фигурой в националистическом движении. На Украине чекисты взялись за его родственников. Первой арестовали его юную сестру — Наталью Иосифовну Шухевич, студентку первого курса медицинского института.

7 сентября 1940 года оперуполномоченный 3-го отделения 2-го отдела Львовского областного управления лейтенант госбезопасности Воронков подписал постановление на арест: «Наталья Шухевич являлась активной участницей организации украинских националистов ОУН*. По заданию организации Шухевич являлась хозяйкой явочной квартиры для курьеров закордонного центра ОУН*».

Следователей, конечно же, интересовала не она сама, а ее брат.

4 декабря 1940 года на допросе Наталья Шухевич рассказала:

— Мой отец во время существования Польши был судьей, а позже стал пенсионером. Один мой брат, Юрий Шухевич, служит певцом во Львовском радиокомитете. Второй мой брат, Роман Шухевич, в тридцать восьмом году уехал в Данциг, и после того я его не видела. Не знаю, где он сейчас проживает. Меня никто не вовлекал в ОУН*, и я не была курьеркой краевой экзекутивы.

5 декабря следственная часть управления НКВД передала ее дело в областной суд. Ее судьба решалась на процессе над обвиненными в антисоветской и националистической деятельности западными украинцами. В основном выносили смертные приговоры. Наталье Шухевич, совсем ни к чему не причастной, дали десять лет.

В списке «расстрелянных врагов народа в период военных действий на территории Украинской ССР» под номером 367 значится Шухевич Юрий Иосифович, арестованный 1 марта 1941 года. Певца расстреляли за брата…

На территории генерал-губернаторства Роман Шухевич присоединился к Степану Бандере. Шухевич всегда будет предан Бандере. Соратники Бандеры уверились, что именно он олицетворяет недостающие инертному украинскому обществу энергию и динамизм, и шли по его приказу на смерть.

Первая ориентировка по розыску Шухевича датирована сорок четвертым годом.

В марте 1944 года начальником Львовского управления госбезопасности назначили полковника Константина Сидоровича Волошенко. Он окончил три класса приходской школы и три курса городского училища в Вольске (Саратовская область). Работал в родном городе в потребительском союзе, откуда был приглашен в органы. Войну провел в далеком Алтайском крае.

3 сентября 1944 года полковник Волошенко инструктировал райотделы:

«По агентурным данным, в районах Львовской области скрывается кадровый ОУНовец, член Центрального провода ОУН*, руководитель по подготовке кадров в УПА* — Шухевич Роман, около тридцати семи лет (имеет жену и двоих детей), других установочных данных не добыто.

Примите активные меры к розыску и задержанию Шухевича. Для этого опросите всю проверенную авторитетную агентуру и направьте на установку его связей и возможного места прибытия. В случае обнаружения Шухевича с максимальной осторожностью проведите негласную съемку и немедленно сообщите во 2-й отдел УН КГБ».

Романом Шухевичем занимались не только львовские чекисты. Им заинтересовалось высокое начальство. УПА* действовала очень активно. И Шухевича искал весь чекистский аппарат. 20 октября 1944 года начальник 4-го управления НКГБ УССР подполковник госбезопасности Иван Данилович Сидоров обратился к начальнику Львовского управления полковнику Волошенко:

«Просим срочно произвести тщательную установку всех родственных связей Шухевича, проживающих на территории Львовской области и в городе Львове.

Одновременно просим через имеющиеся агентурные возможности выявить все дружественные и деловые его связи, обратив серьезное внимание на контингент лиц, учившихся в Львовском политехническом институте в период 1932–1934 годов.

На всех лиц, являющихся связями Шухевича, соберите максимум характеризующих данных, а также ваши соображения о возможностях оперативного использования кого-либо из них для разработки и специальных мероприятий по делу Шухевича Р.И.

В связи с особой важностью проведения мероприятий по делу, с исполнением просим не задерживать».

Жену Шухевича обнаружили в Дрогобыче.

19 июля 1945 года начальник управления НКГБ Дрогобычской области полковник госбезопасности Владимир Федорович Майструк утвердил составленное его подчиненными во 2-м отделе постановление на арест:

«Шухевич-Березинская Наталья Романовна, 1910 года рождения, образование среднее, дочь священника, проживающая в селе Биличи Старо-Самборского района, поддерживает деловые отношения с видными украинскими националистами, также подозревается в принадлежности к ОУН*».

С 20 по 24 июля 1945 года жену Шухевича активно допрашивали.

Наталья Березинская знала Романа Шухевича с детства. В 1930 году они поженились совсем молодыми. В 1933 году родился сын Юрий. Наталья рассказала то, что и так было известно: летом 1938 года Шухевич, выпущенный из тюрьмы, уехал в Закарпатскую Украину, где вспыхнуло восстание украинцев под руководством Августина Волошина — против Венгрии, которой отошел этот край. Восстание быстро подавили, и Шухевич перебрался в Польшу.

В конце 1939 года Наталья поехала в Краков (ей помогли нелегально перебраться через границу) и нашла там мужа. На следующий год родилась дочь Мария. Шухевич вступил в батальон «Нахтигаль» и получил звание сотника.

— Роман часто куда-то уезжал, — рассказывала Наталья Березинская. — Не бывало его дома по две недели. Никогда я его не спрашивала, куда и зачем он выезжал, так как я знала, что он не ответит. В мае сорок первого Шухевича послали в Германию для прохождения военной подготовки. И с тех пор я его не видела — до января сорок второго.

Оба батальона — «Нахтигаль» и «Роланд» — в середине октября 1941 года объединили и отправили на переподготовку во Франкфурт-на-Одере. Полгода обучали тактике антипартизанских действий.

В сентябре 1941 года вслед за мужем Наталья с детьми вернулась в оккупированный Львов. Городская управа поселила ее в квартире № 9 по улице Михальского, дом № 11 — а.

— По приказу немецкого командования Роман убыл с легионом в Германию. Прошел семимесячные курсы и был отправлен в Белоруссию для борьбы с партизанами. В начале сорок третьего немцы отозвали украинский легион во Львов и разоружили. Шухевич в январе пришел ко мне на квартиру, пробыл не более десяти минут и ушел. Потом я узнала, что он не подчинился приказу немецкого командования и скрылся.

Дело было так. Из «Нахтигаля» и «Роланда» немцы сформировали полицейский батальон и переправили в Белоруссию, где не могли справиться с партизанским движением. 201-м полицейским батальоном командовал бывший майор польской армии Евген Побигущий, Роман Шухевич командовал первой сотней.

В конце 1942 года немцы потребовали от личного состава дать подписку о готовности служить дальше. Ни Шухевичу, ни его единомышленникам не нравилась опасная служба далеко от родных мест. Все отказались. Немцы батальон расформировали. Рядовых распустили. Офицеров задержали, но Шухевич ушел в подполье.

Немцы его искали. В квартиру Шухевичей на улице Михальского пришли трое — немецкий офицер в форме и двое в штатском. Провели обыск, забрали фотографии Шухевича. Потом двое ушли, один остался: вдруг Шухевич пожелает навестить жену. А на следующий день Наталью доставили в тюрьму на улицу Лонского. На допросе требовали сказать, где скрывается ее муж. Объяснили: она — заложница. Ее будут держать, пока он не объявится. Но Шухевича так и не дождались, потому через два месяца отпустили…

Теперь уже чекисты допытывались у нее:

— Вы получали задания от офицера гестапо?

— Да.

— Какие?

— Перед освобождением немецкий офицер сказал мне, что как только придет на квартиру Роман Шухевич, то я должна немедленно вместе с ним явиться в гестапо, так как с ним хотят поговорить.

— Вы выполнили это задание гестапо?

— Нет.

Ее отец — бывший сельский униатский священник Роман Иванович Березинский — умер в марте сорок первого. Мать — Осипа Осиповна — жила с дочкой и внуками.

— В сорок втором году я получала продукты на себя и детей, положенные семье немецкого военнослужащего, — рассказала Наталья. — По моему заявлению немецкие власти вычли из жалованья Шухевича еще и три тысячи польских злотых на воспитание детей. Но после ухода Шухевича из немецкой армии меня продуктов лишили.

Они с мужем встречались тайно. Сначала на Лычаковском кладбище. Потом у зубного врача. И, наконец, на квартире, где тайно поселился Роман Шухевич. Он давал ей деньги на жизнь. Когда немцы отступали, она хотела уехать с детьми куда-нибудь на запад. Муж отсоветовал:

— Запросто можно попасть в немецкий лагерь и погибнуть. А здесь, среди своих, спокойнее.

В конце июня 1944 года Роман Шухевич предложил ей укрыться в селе Бусовиско, где жил его друг Зенон Гнатейко. Тот приехал за Натальей и детьми на грузовике. Шухевич присылал ей деньги — в злотых, потом в рублях, а также теплые вещи на зиму.

— Последняя встреча у нас была в июле сорок четвертого, — рассказала Наталья на допросе. — Он на автомашине проезжал село Бусовиско. Сделал остановку и зашел ко мне на квартиру, чтобы увидеть детей. На рассвете уехал. Я рассказала Роману, что в сорок третьем году в львовском суде уже оформила развод с ним. Просила, чтобы он оставил деньги на воспитание детей. Роман, ничего не сказав о разводе, дал мне триста злотых.

Развелась, объяснила она, потому что опасно носить фамилию Шухевич. Чекисты ей не поверили. И после новых допросов Наталья призналась, что все было не так, как она рассказывала. Она вовсе не порвала с мужем. Все рассказанное ею — заранее придуманная история.

В декабре 1944 года поехала в дальнее село на встречу с Романом:

— В доме, куда меня привели, никто не жил. В одной из комнат размещалась кухня, там две девушки готовили пищу. Вечером появился Роман, вооруженный пистолетом и автоматом, в сопровождении пяти или шести вооруженных людей, которые охраняли дом во время нашей беседы. Пробыв со мной около трех часов, Роман снова ушел в лес. На другой день мне привели пароконную подводу, нагруженную продуктами — три мешка муки, четыре или пять килограммов меда, свиная туша и еще что-то, не помню.

В марте 1945 года ей изготовили поддельный паспорт на фамилию Березинской. Во время обыска неумелые чекисты его не нашли — он был предусмотрительно спрятан в сумке под подкладкой. Она попросилась в туалет и там разорвала опасный документ.

Нарком госбезопасности Украины Савченко разослал своим подчиненным словесный портрет Шухевича:

«Блондин, лицо овальное, к подбородку суженное. Черты лица острые. Глаза темные, проницательные. Нос с горбинкой. Губы тонкие, всегда сжатые. Голос грубый. Волосы зачесывает назад, военная выправка, широкоплечий».

Заместитель наркома внутренних дел генерал-лейтенант Тимофей Амвросиевич Строкач, бывший пограничник и партизан, по своей линии разослал фотокарточку Романа Шухевича и иной вариант словесного портрета: «Среднего роста, лицо худощавое, конусообразное, продолговатое. Блондин — волосы рыжеватые волнистые, короткие, зачесывает назад. Глаза светлые. Нос длинный, острый. Уши большие, оттопыренные. Обычно одет в гражданскую одежду, маскируясь под местного жителя. Скрывается в сельской местности, в хорошо оборудованных убежищах с небольшой группой личной охраны пять-семь человек, в том числе одна-две женщины. О получении хотя бы малейших данных о месте нахождения

Шухевича немедленно сообщать в Управление по борьбе с бандитизмом НКВД УССР».

Хрущев в сентябре 1946 года негодовал:

— Тут говорят, что банды разбиты, что у них нет связи и каждый действует на свою ответственность. Это неправильно. Бандиты сохранили свой Провод. Шухевич — здесь и руководит бандами. Это позор, что Шухевич живет со дня освобождения западных областей и издевается над нашими чекистами, а мы не можем до сих пор поймать Шухевича, скрутить руки ему и его друзьям.

Найти командующего УПА* не удавалось. Руки крутили его родным.

Львовские чекисты доложили своему начальству:

«В процессе дальнейшей разработки связей руководителя ОУН*-УПА* Шухевича Романа, ОУНовская кличка «Тур», установлено, что во Львове проживает мать «Тура» — Шухевич Евгения. Муж ее Шухевич Иосиф в мае месяце 1944 года поломал ногу и с того времени находится на излечении в 3-й поликлинике (бывшая больница имени Шептицкого), обслуживаемой исключительно монашками и другим подозрительным элементом».

Добрались до матери главкома.

19 января 1946 года заместитель начальника 4-го отделения 2«А» отдела УНКГБ Львовской области капитан Бабушкин вынес постановление:

«Шухевич Евгению Ивановну, 1883 года рождения, грамотную, беспартийную, без определенных занятий, подвергнуть аресту и обыску.

Шухевич является женой бывшего адвоката, который, как украинский националист в 1940–1941 годах, используя свое служебное положение, активно защищал судившихся ОУНовцев и бандеровцев.

Ее сын Шухевич Роман до сих пор является руководителем Центрального провода ОУН* и главнокомандующим УПА*.

Второй сын, Шухевич Юрий, в 1940–1941 гг. был известен как активный бандеровец. Где он, в настоящее время не известно.

Дочь, Шухевич Наталия, в 1940 году как активная ОУНовка осуждена советским судом на десять лет и тогда же выслана в Сибирь.

Сноха Шухевич Наталья (жена Романа) арестована органами НКГБ и в данное время находится под стражей как крупная ОУНовка».

Мать Шухевича арестовали 19 января 1946 года и держали во внутренней тюрьме Львовского управления госбезопасности.

Почти одновременно родителями командующего Украинской повстанческой армией* заинтересовались и в управлении внутренних дел. Но поняли, что опоздали.

6 февраля 1946 года старший уполномоченный управления по борьбе с бандитизмом МВД УССР младший лейтенант Каменев составил справку:

«Проведенной установкой в городе Львове по ул. Косинянской в доме № 18-а, кв. №(по Кадетской направо за новостроящейся тюрьмой Львовского военного округа) проживают родители Шухевича Романа:

1. Отец: Шухевич Иосиф — лежит в постели парализованный.

2. Мать: Шухевич Евгения Ивановна, 1883 года рождения.

За семьей Шухевича Романа ведет наблюдение УНКГБ по Львовской области».

Борьбой с подпольем занимались и ведомство госбезопасности, и ведомство внутренних дел. Как разграничивались функции двух наркоматов?

НКГБ сосредоточился на уничтожении подпольных структур бандеровцев, НКВД, в составе которого находились внутренние войска, вел борьбу против боевых отрядов. 9 февраля 1944 года нарком внутренних дел УССР

Рясной и нарком госбезопасности Савченко разослали совместную директиву начальникам областных управлений:

«Органам НКВД и НКГБ работу по украинским националистам проводить в тесном контакте, обязательно информировать друг друга по всем агентурным и следственным материалам и повседневно оказывать взаимную помощь как в работе с агентурой, так и при проведении операций по изъятию или ликвидации бандитско-шпионских и других проявлений со стороны ОУНовцев».

Но сотрудничеству вредили конкуренция и плохие отношения между руководителями обоих ведомств.

— Я не разделяю работы МВД и МГБ, — говорил Хрущев на большом совещании. — Это аналогичная работа. Каждое ведомство должно составить свои планы. Правда, здесь у МГБ положение лучшее, они могут назвать агентов сколько угодно. У них все засекречено (в зале оживление). Но я прошу товарища Савченко продумать, как установить контроль. МГБ должно обслуживать МВД своей агентурой. А вы, два министра, живете рядом, а встречаетесь только в ЦК. С вас берут пример начальники областных управлений. Если у МВД есть данные для реализации, то МГБ никогда не скажет о своих данных по этой же группе. Все держит в секрете, а от этого секрета выигрывают только бандиты. МВД не говорит о своих делах, а МГБ о своих. Вы не поощряете совместные действия, а надо это делать и требовать этого от своих подчиненных.

3 апреля 1946 года Евгению Шухевич допросили. Она ничего не могла сказать о сыне, которого с сорок первого не видела. Ее это не спасло.

17 апреля следователь составил обвинительное заключение:

«Шухевич Евгения Ивановна является социально опасной и дальнейшее проживание ее в приграничной области невозможно, то есть подлежит преданию суду по статьям 33 и 34 Уголовного кодекса УССР».

К парализованному Шухевичу-старшему, который остался один после ареста престарелой жены, периодически наведывался агент областного управления госбезопасности, надеясь что-то выяснить о Романе.

14 июня 1946 года агент доложил своему куратору:

«Шухевич Иосиф ответил, что здоровье его с каждым днем ухудшается, так как за ним в настоящее время такого ухода, как было при жене, нет. Он целыми днями лежит в постели. Когда жена была дома, то он с ее помощью выходил во двор, чтобы подышать свежим воздухом. О жене сказал, что она арестована безвинно, и мною было написано прошение о ее освобождении. Когда рассказывал об арестованной дочери, плакал».

19 июня военный трибунал в закрытом заседании признал Евгению Шухевич «социально опасной» и постановил: «Удалить из пределов Украинской Советской Социалистической Республики сроком на три года. Приговор окончательный и обжалованию в кассационном порядке не подлежит».

На свободе оставались еще дядя главкома УПА* — Тарас Владимирович Шухевич, брат Иосифа, профессор Львовской консерватории, и его жена. К ним тоже ходил агент госбезопасности, который докладывал в областное управление обо всех разговорах:

«Жена Шухевича Т.В. имела на прошлой неделе свидание с матерью Романа Шухевича, которая рассказала, что спит на голом каменном полу и настолько больна, что не может встать без посторонней помощи».

Евгению Ивановну Шухевич этапировали в Актюбинск.

Тем временем закончили дело жены Романа Шухевича и его тещи.

31 декабря 1946 года старший следователь следственного отдела УНКГБ Львовской области лейтенант Федоров составил обвинительное заключение по делу «привлеченных к уголовной ответственности за контрреволюционные преступления — Шухевич-Березинской Натальи Романовны и ее матери — Березинской Осипы Иосифовны».

Наталью обвинили в том, что она «являлась членом антисоветской организации украинских националистов»*, хотя доказательств у следствия не было. Единственное ее реальное нарушение закона — нелегальный переход границы перед войной, когда она ушла к своему мужу. А тещу Шухевича обвинили в том, что она, «проживая совместно с дочерью, знала, что к ним прибывали связные курьеры ее зятя, получала от него материальную помощь, но не сообщила об этом Советской власти».

Львовское областное управление отправило их дело на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР. Особое совещание 4 января 1947 года постановило: обеих женщин «как социально опасный элемент» сослать в Кокчетавскую область на пять лет. Но приговор, вынесенный жене и теще Шухевича, высшему начальству показался либеральным. 9 июня 1947 года Особое совещание отменило свое же решение и возвратило дело на доследование.

Во Львове следствие по их делу принял к своему производству сотрудник опергруппы республиканского министерства госбезопасности капитан Клименко. Опергруппой руководил подполковник Иван Кириллович Шорубалка. Но 15 июля 1947 года капитану Клименко следствие по делу Осипы Иосифовны Березинской пришлось прекратить. 22 июня теща главкома УПА* скончалась во внутренней тюрьме львовского управления госбезопасности, как сказано в документах, «вследствие глубоких старческих изменений и заболевания колитом».

А обвинительное заключение по делу Натальи Шухевич-Березинской было готово 16 июля. Оно стало объемнее и было отправлено на рассмотрение Особого совещания с ходатайством вдвое увеличить срок лишения свободы. Просьбу удовлетворили. 8 сентября ей дали десять лет лагерей.

Тяжелобольного отца Романа Шухевича тоже арестовали и в октябре 1947 года выслали в Кемерово. Он дороги не перенес и умер. Но родных о его смерти не поставили в известность. Осведомитель, старательно составлявший отчеты о беседах с Тарасом Шухевичем, сообщил в управление, что побывал у него 4 января 1948 года. Тарас Владимирович сказал:

— О брате я сам ничего не знаю, поэтому не могу даже выслать ему денег, в которых он, несомненно, нуждается. Лучшее было бы, если бы он смог соединиться со своей женой и дочерью, находящимися в Джамбуле. Но едва ли ему это удастся сделать.

Святая святых

В западных областях продолжалась кровавая война с националистическим подпольем, которое все еще пользовалось поддержкой местного населения. Жизнь на освобожденной от немцев территории была крайне тяжелой. Даже Киев еще не был восстановлен. Первомайская демонстрация шла по Крещатику, но самого Крещатика фактически не было, вместо домов — руины.

— Вчера ехал по одной улице, — негодовал Хрущев, — и видел, как лежали два инвалида с костылями и просили милостыню. Это позор! Почему такое допускают? Я считаю, что это недосмотр милиции. Молодые люди, а просят милостыню. Куда это годится? Что мы, не можем инвалидов устроить? Есть среди них и неплохие люди. Но они морально опустились. Надо их выровнять, надо поработать с ними.

Никому не нужных инвалидов войны не только в Киеве, а по всей стране милиция убирала с улиц, чтобы они своим видом не портили настроения начальству.

Осенью сорок шестого начался жестокий голод. Это был тяжелейший год — из-за небывалой засухи собрали втрое меньший урожай, чем надеялись. 16 сентября 1946 года подняли цены на товары, которые продавались по карточкам. 27 сентября появилось постановление «Об экономии в расходовании хлеба» — оно сокращало число людей, которые получали карточки на продовольствие. Лишиться карточек было тяжким ударом: чем кормить семью? Купить в магазинах было нечего!

Хлебозаготовки сорок шестого года оставили Украину без хлеба. Однако же в нехватке хлеба обвиняли колхозников, «разбазаривавших государственный хлеб». Сажали председателей колхозов. Сталин приказал выкачивать зерно и оставил деревню без хлеба.

«Голод 1946 года как бы продолжал трагедию голодомора 1933 года, — вспоминал Александр Капто, секретарь ЦК компартии Украины. — Умерших не успевали выносить не только из сельских хат. Они лежали у забора, у опустевшего магазина, просто во дворе. Многие высохли настолько, что тела, казалось, хватало только для заедавших вшей, другие опухли до неузнаваемости…»

По данным органов внутренних дел республики, к лету сорок седьмого больше миллиона человек страдали от дистрофии, триста с лишним тысяч, надеясь спасти, госпитализировали, сорок шесть тысяч жителей Украины умерли от голода. Попытки Хрущева добиться от Сталина выделения хлеба для Украиы успехом не увенчались.

Никита Сергеевич представил вождю записку с описанием бедственной ситуации в республике. 20 октября 1946 года получил уничтожающий ответ:

«Тов. Хрущеву

Копия: членам и кандидатам политбюро

Я получил ряд Ваших записок с цифровыми данными об урожайности на Украине, о заготовительных возможностях Украины, о необходимом количестве пайков для населения Украины и тому подобное.

Должен Вам сказать, что ни одна из Ваших записок не заслуживает внимания. Такими необоснованными записками обычно отгораживаются некоторые сомнительные политические деятели от Советского Союза для того, чтобы не выполнять задания партии.

Предупреждаю Вас, что если Вы и впредь будете стоять на этом негосударственном и небольшевистском пути, дело может кончиться плохо».

Россия находилась не в лучшем положении. В последующие годы урожай был выше, голод прекратился, но продовольствия не хватало. В ЦК потоком шли письма из Рязани — нет ни хлеба, ни молока, ни мяса. Член политбюро Георгий Максимилианович Маленков поручил секретарю ЦК Аверкию Борисовичу Аристову проверить, что там происходит. Когда тот вернулся, Маленков поинтересовался:

— Как там дела? Перебои со снабжением?

— Нет, — доложил Аристов, — какие там перебои! Просто нет хлеба.

— Товарищ Аристов, без паники, — сказал невозмутимый Маленков. — Пишите на имя товарища Сталина результат проверки.

Не успел Аверкий Борисович составить докладную, как его пригласили к Сталину. Вождь поинтересовался:

— Что там, в Рязани? Перебои?

— Нет, товарищ Сталин, — доложил Аристов, — не перебои, а давно там хлеба нет, масла нет, колбасы нет. В очереди сам становился с шести-семи утра, проверял. Нет хлеба.

Сталину слова Аристова не понравились.

— Что у нас за секретарь обкома сидит в Рязани? Шляпа. Почему не сигнализировал нам? Снять его с работы! — кричал рассвирепевший Сталин.

Аристов все же успел вставить, что такое положение с хлебом существует и в других городах. Его поддержал Никита Сергеевич.

— Товарищ Сталин, наша Украина пшеничная, а пшеницы, белого хлеба в продаже не бывает, — доложил Хрущев. — Украинцы с болью говорят: нас суррогатом кормят. А украинцы привыкли белый хлеб кушать…

Сталин выслушал и снисходительно распорядился:

— Дайте украинцам белый хлеб.

Он не знал, что в стране хлеба мало и давать нечего.

Голод подпитывал антисоветские настроения. Руководитель Украины требовал от чекистов избавить его от ОУН* и УПА*. Хрущев советовал партийным работникам и чекистам:

— Нужно, чтобы секретари обкомов и начальники управлений НКВД и НКГБ и, соответственно, районные руководители составили справки — списки банд. Сводки, которые я получаю от вас, очень скудные, от них уже мутит, там столько пишут глупостей. Некоторые из вас подписывают, не читая, а я должен читать.

Начальники райотделов жаловались, что у них нет автотранспорта. Пока войска доедут до села, бандиты успевают уйти:

— Мы пешком идем, машины у нас нет.

Хрущев недовольно отвечал:

— Банды тоже не на машинах! На машины не рассчитывайте, машин не дадим.

6 января 1945 года Хрущев выступал во Львове на совещании секретарей обкомов, начальников областных управлений НКВД И НКГБ западных областей. Предложил:

— Нужно провести перепись населения каждого села и хутора. Такой-то где? Не знаем… Значит, сказать, что предупреждаем: если не явится, ну, предположим, через десять дней, вся ваша семья будет выселена. Распишитесь в том, что вам об этом объявлено. Это, конечно, наведет страх, ну, а нам это и нужно.

Хрущев советовал руководителям карательных органов: среди бела дня вызывайте уважаемых в селе людей в райотдел, а потом распускайте слухи о том, что они сотрудничают с чекистами. За это бандеровцы убивали. Никиту Сергеевича это, похоже, не смущало.

19 сентября 1946 года Хрущев выступал во Львове на межобластном совещании секретарей обкомов, начальников областных управлений госбезопасности и внутренних дел:

— Нужно выезжать в села, вызвать пять — десять человек, в том числе можно вызвать несколько кулаков. Мы имели случаи, когда вызывали кулаков, говорили с ними о хлебе, а потом бандиты приходили к ним и убивали. Пусть уничтожат несколько кулаков. Если бандиты начнут применять массовый террор, то народ вынужден будет еще более активно стать вокруг нас.

22 апреля 1947 года новый министр госбезопасности генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов подписал приказ «Об усилении борьбы с националистическим подпольем и его вооруженными бандами в Украинской ССР».

Распорядился ударить прежде всего по вождям подполья: с помощью проверенной агентуры проникнуть в руководящие центры и захватить их или уничтожить. Банды преследовать по пятам до полного их уничтожения. На границе перехватывать курьеров и связников, которых направляют заграничные центры ОУН* и иностранные разведки.

Абакумов приказал передать министерству госбезопасности Украины восемьдесят грузовиков, тридцать «виллисов» и пятнадцать легковых автомашин. А также выделить из секретно-оперативных сумм необходимые средства для поощрения ценной агентуры и для поощрения сотрудников — промышленные товары на четыреста тысяч рублей. Контролировать исполнение приказа Абакумов отправил на Украину своего заместителя генерал-лейтенанта Сергея Ивановича Огольцова с группой старшего офицерского состава.

29 апреля 1947 года Хрущев выступал во Львове на совещании секретарей обкомов партии и начальников областных управлений министерства госбезопасности. Говорил о методах уничтожения украинско-немецких националистов:

— Недавно все дело борьбы с бандами в западных областях было передано органам МГБ. Конечно, во время этой передачи была некоторая заминка и ослабление борьбы. Ведь раньше МГБ вело, главным образом, агентурную работу. Так что МГБ пришлось перестраивать свою работу, что сказалось на состоянии борьбы с бандитами.

Никита Сергеевич настаивал на том, чтобы партийные работники контролировали чекистов:

— От секретарей обкомов мы требовали, чтобы они знали о состоянии работы с агентурой, требовали улучшения этой работы. И это правильно. Ведь партийный руководитель стоит выше, чем работник МГБ, он более развит, имеет больший опыт, лучше подготовлен политически. Кто контролирует работу МГБ? Как правило, только вышестоящие начальники. Я считаю, что партийные руководители должны проверять работу органов МГБ. Нужно сговориться с товарищем Абакумовым и определить, как нужно проверять агентурную работу органов МГБ. Агентурная работа — это главное в борьбе с украинско-немецкими националистами.

Хлебная история не прошла Хрущеву даром. В сорок седьмом Никита Сергеевич попал у Сталина в опалу. Вождь лишил его положения единоличного руководителя республики. Хрущев остался лишь главой республиканского правительства. А первым секретарем ЦК компартии Украины Сталин отправил в Киев своего проверенного соратника — члена политбюро Лазаря Моисеевича Кагановича.

Одновременно секретарем ЦК республики по сельскому хозяйству назначили Николая Семеновича Патоличева. Они вместе с Кагановичем 3 марта на поезде двинулись в Киев. На вокзале их провожали родственники и многочисленные подчиненные.

«Настроение у Кагановича было великолепное, — вспоминал Патоличев. — Он безмерно радовался назначению на Украину. Со многими обнимается, жестикулирует, громко смеется, шутит. К некоторым подходит прощаться по два-три раза. Впопыхах попрощался даже со мной».

Николай Семенович принял безудержный энтузиазм Лазаря Моисеевича за чистую монету. На самом деле едва ли Каганович стремился на Украину. Ему не хотелось покидать столицу и отдаляться от вождя. Но по въевшейся в плоть и кровь привычке демонстрировал счастье и радость при исполнении нового указания вождя. Потому и выжил. А если бы позволял себе выражать сомнение в мудрости сталинских назначений и поручений, отправился бы в мир иной вслед за многими другими членами политбюро.

Освобожденный от должности Хрущев сказал, что «доволен приездом Лазаря Моисеевича», но затаил обиду. Каганович с его бешеным темпераментом снимал тех, кто ему не нравился, и продвигал новых людей. Лазарь Моисеевич вспомнил о Леониде Ильиче Брежневе, с которым познакомился на фронте, и поставил его во главе крупнейшей в республике Днепропетровской области. К другим партийным работникам он меньше благоволил, был резким и жестким, мог вспылить и накричать… Но Сталин недолго продержал его на Украине. Лазарь Моисеевич в том же году вернулся в Москву, и хозяином республики опять стал Хрущев.

23 апреля 1948 года на совещании секретарей обкомов и начальников областных управлений МГБ западных областей во Львове Хрущев вернулся к вопросу о взаимоотношениях партийного и чекистского аппаратов:

— Теперь вопрос о партийном руководстве всем, что есть в районе. Партийное руководство — это святая святых. Кто будет пытаться его ослабить, тот посягает на завоеванное нашей партией и заслуживает всемерного осуждения и пресечения.

Никита Сергеевич обратился к министру госбезопасности:

— Я знаю, товарищ Савченко, откуда начало и конец этих погрешностей. Дело заключается в том, что товарищ Савченко когда-то очень резко стоял на защите агентурной работы от контроля со стороны секретарей парторганов. Не прикидывайтесь непомнящим Иваном. Я это знаю, и вы это знаете, и отсюда пороки. Вы с маленького начали, а ваши люди повернули это дело иначе. Вы не хотели этого, но ваше поведение в районах сказалось. Это уже антипартийщина.

Никита Сергеевич отчитал и неразумных партийных секретарей:

— Некоторые райкомы поступили по-глупому, стали на открытых заседаниях формально слушать отчет начальника МГБ о работе с агентурой. ЦК компартии Украины это осудил. Сейчас в некоторых районах создались такие отношения. Секретарь райкома партии говорит начальнику райотдела МГБ: расскажи обстановку в районе. А тот отвечает: это секрет. Секретарь настаивает: Центральный Комитет требует усилить борьбу с бандитами, а это значит — усилить борьбу с агентурой. Начальник отвечает: у меня агентура много работает. Ты мне расскажи, как она работает, говорит секретарь. Это секрет.

К чему это приводит? Извините за грубость, мы будем в дураках ходить, пока он разберется со своей агентурой, а мы не будем контролировать. Есть решение партии, есть прямые указания, и каждый на своем посту должен выполнять решение партии, директивы ЦК. Если кто-то не согласен, пожалуйста, обратитесь в ЦК. Мы разберем. Если нужно, попросим разъяснения ЦК ВКП(б), товарища Сталина.

Через несколько лет, 7 июня 1954 года, Хрущев уже в роли первого человека в стране выступал на всесоюзном совещании работников КГБ. Вспомнил, как Савченко запретил чекистам докладывать о борьбе с бандитами и буржуазными националистами, чтобы члены бюро не разглашали секреты:

— Савченко — член партии, думаю, что преданный член партии, но малопартийный человек, малоидейный, а может быть, совсем безыдейный, партийный обыватель… Савченко отрывал органы от партии, пытаясь поставить их над партией. Вот, Сергей Романович, пожалуйте на трибуну, скажите, дорогой мой, сколько лет мы там вели борьбу? Выходит, что партийные органы мешали ему в борьбе с врагами!.. Почему он пошел по такому неправильному пути? Потому что он малопартийный человек…

Вспомнил, как был в Ровенской области:

— Поехали в район, где начальник райотделения не подчиняется райкому. Говорю секретарю райкома: «Вызовите мне начальника райотделения МГБ». Я сижу, рядом министр, секретарь обкома. Приходит начальник райотделения, молодой парень. Ногу этак отставил, руки на определенное место положил и со мной разговаривает. Я говорю ему: «Слушай, дорогой мой, во-первых, я секретарь ЦК, во-вторых, я старше тебя по возрасту, в-третьих, ты — лейтенант, а я уже генерал-лейтенант, это тоже имеет значение. Встань, как положено перед начальством!»

Хрущев потребовал от чекиста отчета:

— Почему вы не докладываете об обстановке в районе секретарю райкома?

— Это секретная информация, зачем же мою агентуру расшифровывать? То партийные дела, а наши органы особые, чекистские.

Хрущев повернулся к секретарю райкома:

— Он вам не докладывает? Поставьте вопрос о его партийности. Он же член партии, но не хочет считаться с партийной организацией. Вы его за это исключите.

Савченко счел себя обиженным. Искал защиты у своего начальства. Доложил о конфликте союзному министру Виктору Абакумову. Тот сразу сообразил, что его украинские подчиненные вступили на опасный путь открытого противостояния с партийной властью.

— Абакумов, — довольно вспоминал Хрущев, — звонил и извинялся, что была допущена ошибка и что эта ошибка будет исправлена.

Генерал-лейтенанта Сергея Савченко в августе 1949 года перевели в Москву и назначили первым заместителем председателя Комитета информации, фактически поставили во главе внешней разведки страны. Через два года утвердили замминистра госбезопасности. Смерть Сталина, арест Берии, чистка Лубянки поставили крест на его карьере. В декабре 1953 года его отправили начальником особого отдела управления строительных войск на строительстве объекта № 565 Московского района ПВО. А в феврале 1955 года его уволили в запас по служебному несоответствию.

Спецбоевки

В аппарате госбезопасности на Западной Украине служило в общей сложности двадцать тысяч человек. В основном это были приезжие, командированные со всей страны. Они не знали ни украинского языка, ни местных условий.

— У наших чекистов, особенно у тех, которые приезжают из восточных областей, очень слабый опыт, — говорил Хрущев чекистскому руководству. — Ну, когда они имели дело с бандитами? Здесь обстановка совершенно иная. Надо комплектовать украинцами, потому что много людей русских, которые не знают местного языка, записки прочитать не могут. До анекдотов доходит.

Никита Сергеевич не стеснялся, разговаривая с украинскими чекистами. Как член политбюро мог себе позволить:

— Кстати, хочу сказать о дисциплине работников МГБ. Я не бюрократ, но требую, когда товарищ моложе, чтобы он держал себя, как следует. А когда он разговаривает и, извините за выражение, на заднице руки держит, я считаю, что это безобразие. Распущенность, расхлябанность! Он думает, что он чекист, а мы люди гражданские, поэтому он нам может сказать что угодно, петухом припевать, а мы все должны молча слушать. Он говорит: у меня бандитов нет, они из Житомира приходят и туда же уходят. Я ему говорю: на основании каких данных вы так судите о положении дел? Он говорит: у меня есть данные. Я ему говорю: идите в отдел и принесите мне данные. Если данных нет, скажите. Приносит. Посмотрел я их и спрашиваю, вы можете судить по этим данным, что действительно эти бандиты находятся в Житомирской области? Нет, не может. А он же этими данными оперирует, и райком партии тоже может заявить, что бандитов у него нет…

Хрущев заключил:

— Укомплектовать все органы милиции и МГБ, заменить негодных. Это мы сделаем, поручим товарищу Епишеву вместе с заместителями по кадрам в министерстве госбезопасности и внутренних дел разобраться и всех людей, которых нам надо заменить, немедленно заменим.

Алексей Алексеевич Епишев был секретарем ЦК Украины по кадрам. В скором времени его переведут в Москву и назначат заместителем министра государственной безопасности, впоследствии он много лет будет начальником ГлавПУРа.

Чекисты действовали безжалостно. В результате в борьбу против советской власти включались целые семьи, подростки и даже дети.

25 октября 1944 года Берия доложил Сталину, Молотову и Маленкову:

«15 октября в городе Черновцы во время демонстрации в честь освобождения Украины от немецких захватчиков оперативными работниками управления НКВД задержан Филатов Валентин, одиннадцати лет, в кармане которого была обнаружена граната «Ф-2».

Допросом Филатова установлено, что он имел задание от директора углекислородного завода Садовника Василия Трофимовича бросить эту гранату в голову колонны железнодорожников. Арестованный Садовник после долгих препирательств сознался, что гранату получил от члена организации украинских националистов* Ткачука».

— Иногда некоторые факты становятся достоянием улицы, — негодовал Хрущев. — На ответственном собрании поговорят между собой, а страдающие словесным поносом люди не могут сдержать себя, и некоторые факты становятся достоянием наших врагов.

Никита Сергеевич растолковал непонятливым:

— Все пишется в газетах. Все, о чем надо писать. Секретов нет — за исключением того, чего не надо говорить. Ясно объяснил?

«Имели место совершенно недопустимые случаи, — говорилось в постановлении политбюро ЦК компартии Украины от 10 января 1945 года, — когда отдельные бойцы и офицеры органов НКВД и НКГБ, не разобравшись, применяют репрессии — жгут хаты и убивают без суда отдельных граждан, которые совершенно непричастны к бандитам, чем дисредитируют себя и органы советской власти».

ОУНовцы переодевались в чекистскую форму и устраивали показательные расправы, чтобы отвратить людей от советской власти. Так же действовали и чекисты, которые, выдавая себя за бандеровцев, создавали так называемые спецбоевки. В них включали и бывших активистов ОУН* и бойцов УПА*, желавших избежать наказания и заслужить прощение.

Занималось этим управление по борьбе с бандитизмом наркомата внутренних дел Украины. Начальник управления полковник Роман Николаевич Сараев сам руководил созданием спецбоевок. Командир одной из них майор Соколов, сотрудник Тернопольского областного управления НКВД, писал в отчете:

«В марте месяце 1945 года приехал ко мне на участок полковник тов. Сараев и дал поручение из задержанных бандитов организовать вооруженную группу, которая будет работать под моим руководством под видом банды по районам Тернопольской области — численность группы должна быть до 60–70 человек».

Как действовала группа?

«Мне сообщил начальник Коропецкого РО НКВД о том, что предсельсовета села Комарувка имеет тесную связь с местной боевкой «Трегуба». Спецгруппой ночью мы вошли в село под видом банды, арестовали предсельсовета от имени СБ, обвинив его в том, что он выдал весь контингент Советской власти. Он нас уверял, что ненавидит Советскую власть и всегда помогает бандитам, назвав клички бандитов, с которыми он поддерживает связь. Мы делали вид, что хотим его повесить, но потом простили, дали ему тридцать палок и ушли.

А утром я с ротой вошел в село, и предсельсовета сам ко мне прибежал с жалобой на бандитов и дал данные о месте нахождения банды «Трегуб». По его данным мы провели операцию, боевка «Трегуба» была ликвидирована. Семнадцать бандитов были убиты, «Трегуб», раненый, утонул в реке».

Чекисты рапортовали об эффективных акциях. Изображая сотрудников бандеровской СБ, безпеки, они сами вели себя побандитски. Но каково пришлось людям, оказавшимся в жерновах этой трагической истории? Что пережил председатель сельского совета, которого сначала обещали повесить, потом били палками? Иногда от страха люди выкладывали все, что знали. А иногда били и мучили тех, кто вовсе ничего не знал, а получалось, что они запираются, и им доставалось еще больше.

«Нам стало известно, что работа спецгрупп под видом банд бандитам известна. От убегающих обратно в банды боевиков спецгрупп бандиты УПА* быстро узнали эту методику, ввели пароли. И как только спецгруппа входила в село, не имея такого пароля, так ее сразу же обстреливали.

Тов. Сараев посоветовал взять тактику «СБ», то есть перестроить работу группы под видом «СБ». Группа сильно разложилась, боевики стали воровать, ворованное продавать и пропивать, и спецгруппа стала иметь вид уголовной банды. Но это разложение имело и положительные стороны — на кражах и пьянках люди спаялись, и желания бежать уже не было».

Тогда приняли новую тактику:

«Не ходить по селам под видом банд, ища бандитов, а воровать из сел людей, стоящих на учете РО НКВД как имеющих связь с бандитами, и их допрашивать под видом «СБ», обвиняя в сексотстве… Тов. Сараев дал в группу бывшего окружного референта ОУН* «Мирослава», который в группе играет роль проводника «СБ». Он первый допрашивает задержанного, своим видом и чистым галицийским выговором у задержанного рассеивает всякие подозрения. Боевики группы, одетые в красноармейскую форму, останавливаются в селах близ райцентра, готовят схроны, где можно допрашивать, а ночами, переодевшись, выезжают на операции для захвата заранее намеченных объектов».

Все смешалось; видя бойцов в красноармейской форме, люди не знали, кто перед ними — бойцы регулярной армии или боевики из леса?

25 мая 1945 года бюро Станиславского горкома партии приняло особо секретное постановление «О фактах нарушения советской законности работниками облуправления НКГБ»; в нем говорилось о практике чекистской работы — незаконных арестах, фальсифицированных показаниях и физических мерах воздействия.

Партийное дознание, проведенное работниками горкома, показало: начальник 2-го отдела областного управления госбезопасности «лично избивал арестованных, вынуждая давать неправдивые показания». Так же действовали его подчиненные: «Физические меры воздействия (избиение, «конвейер») допускали работники отдела коммунисты Плохой, Макаров, Кожухарь, Парасюк, Соловьев и другие. Эти факты беззакония усугубляются тем, что часть граждан, к которым применялись побои, впоследствии из-под стражи была за невиновностью совсем освобождена».

Летом 1946 года на Украину из Москвы прислали инспектора ЦК партии Николая Ивановича Гусарова. Он работал в недавно созданном управлении ЦК по проверке партийных кадров, наводившем страх на местных партсекретарей. Инспекторы ЦК обладали широкими полномочиями. Эта должность становилась трамплином на пути к большой самостоятельной работе. Гусаров вскоре возглавит Белоруссию.

Кадровый партийный работник поразился масштабами беззакония: тысячи людей в западных областях Украины посадили незаконно (сотрудники органов безопасности даже не затрудняли себя минимальными формальностями, скажем, получением ордера у прокурора). Проверка показывала, что пострадавшие совершенно невиновны. Но еще страшнее было мародерство, избиение арестованных, фабрикация дел и самочинные расстрелы.

«Начальник управления МВД Черновицкой области Руденко в 1945 году дал указание своим подчиненным о физическом уничтожении без суда бывших участников ОУН* и УПА*, явившихся с повинной в органы советской власти, — докладывал в ЦК Гусаров. — На основании этих указаний в Черновицком районе было уничтожено 13 человек.

Оперативной группой Золотниковского района УМГБ Тернопольской области 16 февраля 1945 года в селе Россохвец было задержано 14 человек. Присутствовавший при этой операции секретарь райкома партии Холявка дал распоряжение отобрать из числа задержанных пять человек для расстрела. Расстрел производился около сельсовета, трупы были оставлены там же. Остальные задержанные были отпущены, а часть из них зачислена в истребительный батальон. Начальник райотдела Щербань с целью скрытия преступных действий Холявки составил фиктивный акт о том, что пять расстрелянных якобы были убиты при ликвидации убежища бандитов».

От перечисленных Гусаровым историй становится не по себе:

«Начальник отделения Глинявского райотдела УМВД Львовской области Матюхин П.Е., допрашивая Михальскую Е.Г., изнасиловал и зверски избил ее. Матюхиным также были изнасилованы незаконно арестованные четыре девушки.

Оперуполномоченный Винниковского райотдела УМВД Львовской области арестовал крестьянина и по дороге его расстрелял. Через три недели арестовал в другом селе женщину и тоже ее расстрелял. А вслед за ней еще одну. Его даже не привлекли к ответственности… Начальник отделения Березновского райотдела УМВД Ровенской области созвал в селе сход. Один селянин ослушался и не пришел. Начальник отделения нашел его и расстрелял».

15 февраля 1949 года военный прокурор Украинского округа войск министерства внутренних дел доложил в ЦК:

«Министерством госбезопасности Украинской ССР и его управлениями в западных областях Украины в целях выявления вражеского, украинско-националистического подполья широко применяются так называемые спец-группы, действующие под видом бандитов УПА*.

Грубо-провокационная и неумная работа ряда спец-групп и допускаемые их участниками произвол и насилие над местным населением не только не облегчают борьбу с бандитизмом, но, наоборот, усложняют ее, подрывают авторитет советской законности и, бесспорно, наносят вред делу социалистического строительства в Западных областях Украины.

Например:

В марте 1948 г. спецгруппа, возглавляемая агентом МГБ «Крылатым», дважды посещала дом жителя села Грицки Дубровицкого района Ровенской области Паламарчука Гордея Сергеевича, 62 лет, и, выдавая себя за бандитов УПА*, жестоко истязала Паламарчука Г.С. и его дочерей, обвиняя их в том, что они «выдавали органам МГБ украинских людей». «Крылатый» и участники его группы подвергли их пыткам, подвешивали, вливали им в нос воду и, тяжко избивая, заставили дочерей дать показания, что они были связаны с участниками украинского националистического подполья.

На основании полученных таким провокационным путем «материалов» Дубровицким РО МГБ Паламарчук З.Г. и Паламарчук А.Г. были арестованы. Причем, как заявили арестованные, сотрудники райотдела МГБ во время допросов их также избивали, заставляли продолжительное время стоять на ногах и требовали, чтобы они дали показания о связи с бандитами.

В ночь на 22 июня 1948 г. спецгруппой МГБ из села Подвысоцкое Козинского района Ровенской области был уведен в лес местный житель Котловский Федор Леонтьевич. Участники спецгруппы подвергали его пыткам, обвиняя в том, что у него в доме часто останавливаются работники из числа совпартактива, и в том, что якобы он выдавал органам советской власти бандитов.

Эти провокационные действия преследовали цель путем истязаний и угрозы лишения жизни заставить Котловского дать показания, что он является врагом советской власти. В результате истязаний Котловский находился на излечении в больнице с 27 июля по 27 августа 1948 г. По заключению врачей больницы, КотловскомуФ.Л. были нанесены тяжелые телесные повреждения, повлекшие за собой сотрясение мозга и омертвление мягких тканей тела.

В ночь на 23 июля 1948 г. спецгруппой была уведена в лес гр-ка Репницкая Нина Яковлевна, 1931 года рождения. В лесу Репницкая была подвергнута пыткам. Допрашивая Репницкую, участники спецгруппы тяжко ее избивали, подвешивали вверх ногами, вводили в половой орган палку, а затем поочередно изнасиловали. В беспомощном состоянии Репницкая была брошена в лесу, где ее нашел муж и доставил в больницу, в которой Репницкая находилась продолжительное время на излечении.

Из приведенных выше примеров видно, что действия так называемых спецгрупп МГБ носят ярко выраженный бандитский, антисоветский характер и, разумеется, не могут быть оправданы никакими оперативными соображениями.

В сентябре 1947 года Львовским областным управлением МГБ были незаконно арестованы Стоцкий Степан Петрович и Дмитрук Екатерина Григорьевна. Поскольку никаких материалов об их антисоветской деятельности не было, они были пропущены через спецбоевку МГБ, где в результате применения незаконных методов допроса вынуждены были оговорить себя.

Участники спецбоевок МГБ совершают ограбления местных граждан. Эти грабежи, как и другие нарушения советской законности, оправдываются также оперативными соображениями и не только рядовыми работниками МГБ, но и самим министром тов. Савченко, который в беседе со мной заявил:

— Нельзя боевки посылать в бой с консервами с армейских складов. Их сразу же расшифруют.

23 сентября 1948 г. в Каменец-Подольский горотдел МГБ колхозники села Завалье по телефону сообщили, что в селе появилась вооруженная банда в составе двенадцати человек. Фактически это была не ОУН*-овская банда, а спецбоевка Тернопольского областного управления МГБ. Характерно, что эту спецбоевку приняли за банду не только колхозники, но и работники Каменец-

Подольского горотдела МГБ, откуда для ликвидации «банды» на грузовой автомашине была направлена группа сотрудников и офицеров Каменец-Подольского военного училища МВД.

Эта «операция» закончилась тем, что в результате аварии автомашины двое офицеров были убиты, а шестнадцать офицеров и шофер получили телесные повреждения».

Убивать своих — это уже слишком, решили в Киеве.

Политбюро ЦК компартии Украины 22 февраля 1949 года предписало министру госбезопасности Украины Савченко «установить такой порядок, при котором исключались какие бы то ни было случаи нарушения советской законности, а виновных наказать».

Но, судя по всему, после постановления тоже мало что изменилось. Военный прокурор направлял в ЦК еще несколько записок о преступных действиях оперативных групп министерства госбезопасности. Создавались комиссии для проверки изложенных им фактов. Какие-либо документы о результатах работы комиссий не выявлены.

Никита Сергеевич Хрущев, исполняя сталинские указания, обещал закрывать глаза на нарушения закона, если человек радеет за дело:

— ЦК принял решение, в котором осуждены случаи перегибов и нарушения советских законов. Но если допустите отдельные погрешности, за это вас не осудим. Мне кажется, не следует осуждать того начальника МВД, который задержит подозрительных лиц, продержит их под арестом. Если в результате следствия окажется, что человек невиновен, можно извиниться. Но если начальник МВД будет страховаться, будет добывать доказательства преступности, а тем временем бандит убежит — это глупости. Если прокурор добивается таких данных, пишите нам, мы разберемся с такими прокурорами.

Сын за отца отвечает

Время от времени украинские чекисты спешили порадовать центр сообщением о том, что с Романом Шухевичем, наконец, покончено.

14 октября 1947 года министр госбезопасности Украины Савченко доложил в Москву начальнику 2-го управления (контрразведка) МГБ СССР генерал-майору Евгению Петровичу Питовранову:

«31 августа в Станимижском лесу Глинянского района Львовской области было обнаружено тщательно замаскированное убежище, в котором скрывалось пять бандитов, ликвидированных опергруппой УМГБ. Среди убитых бандитов агентами УМГБ Львовской области был опознан Шухевич Роман. В целях проверки фотокарточка убитого бандита и труп были предъявлены хорошо знающим Шухевича лицам и его родственникам».

Жена Шухевича, которую под конвоем привезли посмотреть на труп, твердо сказала, что это не ее муж. Но ей не верили.

«Таким образом, в результате опознания было добыто много данных, на основании которых можно предполагать, что убит именно Шухевич. Наряду с этим собраны материалы, опровергающие предположение о ликвидации Шухевича. Проведение мероприятий по опознанию убитого бандита продолжаем».

Но это оказался не командующий УПА*.

Генерал Питовранов был недоволен. Очень молодой, он считался восходящей звездой Лубянки. За девять лет сделал грандиозную карьеру: из рядовых сотрудников вырос в начальника всей контрразведки страны. Евгению Петровичу сулили большое будущее.

И в Киеве требовали ускорить розыск.

Хрущев негодовал:

— Я считаю позорным, что у нас под носом сидит Шу-хевич, уполномоченный Бандеры, и издевается над нами. А мы не можем его поймать. Кучка врагов терроризирует в отдельных селах население, и эту кучку надо быстро ликвидировать!

Особо пристально чекисты следили за детьми командующего Украинской повстанческой армией*. В июле 1945 года Юрий и Мария Шухевичи, оставшиеся без родителей, были из Львова перевезены чекистами в Киев и посажены в тюрьму — вместе с матерью. Мальчику было двенадцать лет, девочке — пять. В августе их определили в Чернобыльский детский дом.

В 1946 году Юрий Шухевич пошел в шестой класс. Чекисты негласно следили за ним. Рассчитывали, что отец попытается найти мальчика и тем самым выдаст свое местонахождение. Докладывали начальству:

«Вступил в пионерский отряд, принимает участие в выпуске стенной газеты. О родителях заявляет, что мать работает на железной дороге или же находится в Киеве, а об отце утверждает, что тот служит в Красной армии».

У сына главкома оказался непокорный характер. Из всех детдомов Юрий Шухевич бежал. Чекисты его находили, некоторое время держали под стражей, потом подыскивали ему новый детдом. А он опять бежал.

1 ноября 1946 года Юрия Шухевича отправили в поселок Рутченково, где поместили в детскую трудовую колонию. Марию отослали в поселок Трудовской и отдали на воспитание местной учительнице Татьяне Зиновьевне Запорожской. Подлинную фамилию девочки скрыли, сказали учительнице, что она сирота, родители погибли на фронте.

9 июля 1947 года Юрий опять бежал. Вернулся на Западную Украину. Искал людей, которых знал и которые согласились бы ему помочь найти отца. Это было его страстное желание. И все получилось. Ему изготовили подпольные документы и 8 октября 1947 года в Рогатинском районе устроили встречу с отцом.

Прямо в лесу, где были расстелены плащ-палатки и шинели, они провели вдвоем почти сутки. Наслушавшись о жизни на Донбассе, о голоде, Роман Шухевич пришел к выводу, что Марию нужно спасать — то есть вывозить оттуда. А сыну велел идти в школу. Они встретились еще раз — вечером 18 января 1948 года во Львове. Юрий Шухевич потом рассказал:

— Отец объяснил, что приехал во Львов к врачу по случаю болезни сердца. Он выразил большое недовольство тем, что я не учусь, и предложил мне немедленно поступить в какую-нибудь школу.

Юрий Шухевич по фиктивным документам начал учиться. А в марте 1948 года, во время школьных каникул, сам поехал в Сталино вызволять сестру. Но детский сад, где находилась девочка, был под наблюдением сотрудников областного управления госбезопасности, и Юрия сразу схватили.

26 марта 1948 года он был арестован. В постановлении записали: «Будучи враждебно настроен к Советской власти, бежал из спецдетдома к своему отцу, имея намерение вести вооруженную борьбу против Советской власти. Проживал по подложным документам на нелегальном положении».

А в июле у чекистов возникла мысль использовать юношу для оперативной комбинации. Сыграть с ним, как говорят профессионалы, втемную — в надежде, что удастся найти связных, которые, в свою очередь, приведут к Роману Шухевичу. План был одобрен.

6 сентября 1948 года управление 2-Н МГБ УССР отчиталось перед начальством:

«Ему было предложено передать письмо от МГБ отцу с предложением о прекращении борьбы против Советской власти и явки с повинной. В результате проведенной работы Юрий выразил готовность передать наше письмо отцу и рассказал, что намерен установить с ним связь через ОУНовское подполье на территории Самборского района Дрогобычской области, где он укрывался после побега из Рутченковского детприемника».

В лесной массив, расположенный между селами Конюшки-Семеновское и Хлопчинцы Рудковского района Дрогобычской области, были секретно выброшены две агентурно-боевые группы министерства госбезопасности Украины, выдававшие себя за бойцов Украинской повстанческой армии.

Юрия Шухевича (в документах он фигурировал под фамилией матери — Березинский) сопровождали два оперативных работника и переодетый конвой. Его посадили на машину, обещав доставить в село Конюшки-Семеновское. В пути машина «неожиданно сломалась». А в это время — строго по разработанному чекистами плану — мимо проезжала подвода, на которой под видом местных жителей, возвращавшихся с базара, находились два агента-боевика. Юрий пересел к ним на подводу и поехал дальше.

Когда подвода проезжала мимо леса, из него вышли два «боевика» — переодетые агенты госбезопасности, которые, «опознав» в сидящих на подводе жителей села, поинтересовались, что это за человек с ними едет. Когда «местные жители» признались, что его не знают, Юрию Шухевичу пришлось слезть с подводы. Для выяснения личности его повели в лес, к «Проводнику».

А уж тут разыграли настоящий спектакль.

Мнимый «Проводник» приказал обыскать юношу. Разумеется, обнаружилось письмо министерства государственной безопасности, адресованное Роману Шухевичу. Переодетые чекисты изобразили праведный гнев и обвинили юношу в преступных связях с москалями и в работе на МГБ.

Юрий Шухевич, глубоко оскорбленный этими предположениями, желал доказать свою искренность. Он назвался. В подтверждение своих слов, рассказал, как встречался с отцом, и даже назвал имена и адреса тех, кто поддерживает связь с ОУНовским подпольем. Они вскоре будут арестованы…

Но дальше у чекистов дело не пошло. Юношей-то не сложно было манипулировать, а вот ввести в заблуждение реальных подпольщиков им не удалось. Доложили начальству:

«ОУНовское подполье не приняло нашу агентурно-боевую группу и не дало связи для дальнейшего продвижения. Намечавшаяся комбинация до конца доведена не была. В связи с этим Юрий был «отбит» у агентурно-боевой группы и снова водворен в тюрьму».

26 января 1949 года заместитель министра госбезопасности Украины Виктор Александрович Дроздов утвердил обвинительное заключение по делу сына Шухевича: «Готовил себя к активной борьбе против советской власти, имел преступную связь с подпольем ОУН* и по заданию отца пытался похитить свою сестру, чтобы передать ее подполью».

Генерал Дроздов окончил двухклассное училище и в девятнадцать лет начал службу в ЧК. Он успешно продвигался по служебной лестнице, получил генеральские погоны. В мае 1945 года успешное восхождение Дроздова остановилось. Его освободили от должности за «присвоение вещей лиц, проходивших по следственным делам, неуплату денег за полученные продукты, использование штатной сотрудницы в качестве домработницы, направление своим знакомым посылок за счет спецсредств». Некоторое время он ожидал решения своей судьбы, но меньше чем через полгода прегрешения были забыты: ему поручили борьбу с национализмом в украинском аппарате госбезопасности.

Дело Юрия Шухевича передали на рассмотрение Особого совещания при МГБ СССР с предложением приговорить к десяти годам исправительно-трудовых лагерей.

Военный прокурор написал свое заключение: «Учитывая возраст Шухевич-Березинского, отсутствие с его стороны активных действий в пользу банд ОУН*-УПА*, — мерой наказания полагал бы избрать лишение свободы сроком на пять лет».

К мягкотелому прокурору не прислушались. 16 апреля 1949 года Особое совещание постановило: «за пособничество антисоветской банде украинских националистов заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет».

А тем временем чекисты шли по следу главкома УПА*.

21 сентября 1947 года в городе Ходорове чекисты задержали активистку ОУН* Екатерину Мироновну Зарицкую-Сорока, псевдоним «Монета».

Ее отец заведовал кафедрой математики Львовского университета имени Ивана Франко. А она в 1932 году, в восемнадцать лет, вступила в ОУН* и заведовала подпольной библиотекой. В 1934 году ее арестовали как соучастницу убийства министра внутренних дел Польши. Отсидела четыре с половиной года, втюрьме Бригидка у нее родился сын.

В июне 1940 года Екатерину арестовали уже чекисты. Ее муж, тоже активист ОУН*, Михаил Сорока получил десять лет и был отправлен отбывать срок в отдаленные районы СССР. Зарицкая в львовской тюрьме родила сына Богдана. Ее выпустили из тюрьмы, когда в июне сорок первого Красная армия оставила Львов.

Приехавшая из Кракова видная активистка ОУН* Дарья Ребет, псевдоним «Орлян», привлекла Зарицкую к активной работе бандеровской организации. Она руководила Украинским Красным крестом, организовывала медицинскую помощь больным и раненным членам ОУН* и УПА*.

«После окончания курсов пропагандистов в 1945 году, — отмечалось в справке, подписанной начальником Львовского управления МГБ генерал-лейтенантом Ворониным, — Зарицкая была направлена на работу в Центральный провод ОУН* — непосредственно к Шухевичу. По заданию Шухевича написала несколько брошюр — «рефератов» в националистическом духе».

Когда вернулась Красная армия, Екатерина Зарицкая («Монета»), Галина Дидык («Анна»), Дарья Гусак («Нуся») и еще несколько женщин, фанатично настроенных и лично преданных Шухевичу, годами исполняли личные поручения главкома УПА*.

При задержании Зарицкая из пистолета «вальтер» тяжело ранила сотрудника областного управления госбезопасности и пыталась бежать. Однако уйти ей не удалось. Когда ее схватили, пыталась раздавить ампулу с цианистым калием, чтобы покончить жизнь самоубийством, но была спасена.

Ее непосредственная связь с Шухевичем и интересовала чекистов. Весь март 1948 года Зарицкую интенсивно допрашивали. Она рассказала много полезного:

«Зимой сорок пятого — сорок шестого годов Шухевич укрывался во Львове по улице Сулимирской, дом № 4, в особняке, где проживала его связная «Анна». В квартире, которую занимала «Анна», был специально оборудован схрон, который помещался перед печкой и был замаскирован железом около поддувала печки. В мае сорок шестого года Шухевич вместе с «Анной» выехал в Ногатинские леса, где укрывался до ноября.

Летом сорок шестого года по указанию Шухевича Зарицкая организовала ему запасную конспиративную квартиру в селе Княгиничи Букачевского района Станиславской области. В квартире был оборудован схрон специально для Шухевича, в котором он скрывался с ноября сорок шестого по апрель сорок седьмого года.

В схроне Шухевич установил радиоприемник, который приобрел для него участник ОУН* Полюга Любомир. Шухевич слушал заграничные радиопередачи, на основании которых составлял политические обзоры.

В марте сорок седьмого года, в связи с болезнью ноги, Шухевич вместе с Зарицкой выехал во Львов. Ему нужно было показаться хорошему врачу. «Монета» лично водила

Шухевича в поликлинику на улице Пияров, а на второй день они с Зарицкой возвратились в село Княгиничи. Зарицкая созналась, что, проживая длительное время вместе с Шухевичем, с 1945 года начала сожительствовать с ним».

Упомянутый Зарицкой Любимир Полюга, в прошлом студент Львовского мединститута, еще в октябре 1947 года был арестован управлением госбезопасности Станиславской области. О его контактах с Шухевичем тогда не знали, а он покаялся, изъявил готовность помогать чекистам. Потому из-под стражи был освобожден и использовался Управлением 2-Н МГБ УССР в спецбоевке.

Доктора, к которому обращался Роман Шухевич, нашли.

10 июня 1948 года заместитель начальника отделения следственного отдела УМГБ Львовской области старший лейтенант Жаринов допросил Львовского врача Матвея Михайловича Лотовича. Допрос начался в два часа дня, а закончился на следующий день в пять утра.

Врач рассказал все, что знал и смог вспомнить:

— Одна пациентка осенью сорок седьмого пришла ко мне на квартиру с каким-то мужчиной. Отрекомендовала его своим знакомым, бухгалтером по профессии, попросила осмотреть. Я установил диагноз: ослабление сердечной мышцы, катар желудка и суставной ревматизм. Выписал ряд назначений, назначил диету. Рекомендовал прийти на повторный прием. Он не пришел, а через месяц явилась эта же девушка с просьбой повторить его рецепт. Я выписал те же лекарства, и она ушла.

Но в начале февраля 1948 года Шухевичу вновь понадобился врач.

— Этот мужчина пришел ко мне на квартиру примерно в шесть-семь вечера с какой-то женщиной, которую отрекомендовал своей женой. Он жаловался на боль в сердце. Я осмотрел и установил тот же диагноз. Только с ревматизмом у него наблюдалось улучшение. Назначил лекарство и выписал рецепт…

К этому же врачу приводили и сына Шухевича Юрия:

— Осенью сорок седьмого, точно не помню, Полюга Иванна Ивановна привела ко мне на квартиру мальчика в возрасте тринадцати — четырнадцати лет, отрекомендовала его сыном своих хороших знакомых, которые вывезены в Сибирь органами Советской власти. У него на обеих кистях рук были татуировки — какие-то буквы, цифры и сердце, которые они просили меня вывести. Я вырезал этот участок кожи на одной руке. А спустя неделю ко мне на квартиру пришел Давидович Павел Михайлович с этим мальчиком. Я ему оперировал и вторую руку. Они ушли вместе.

Юрий Шухевич боялся, что его опознают по этим татуировкам.

Жизнь в схроне

Болезни заставляли Романа Шухевича обращаться к врачам, то есть покидать свое убежище, выходить из леса и приезжать в город. И это открывало возможность его поимки.

В феврале 1949 года во Львове ликвидировали члена Центрального провода Организации украинских националистов* и помощника Шухевича Александра Ивановича Гасина, псевдоним «Лыцарь». Когда он появился в городе, его ждали. Но взять живым не получилось. «Лыцарь» покончил с собой — застрелился.

Зато арестовали его жену — Ольгу Юрьевну Гасину. Она рассказала, что в январе ее муж встречался во Львове с Романом Шухевичем. По ее словам, Шухевич жаловался на плохое состояние здоровья, говорил, что у него совсем отказывается работать сердце, и обострился ревматизм. Это больше всего интересовало чекистов.

Начальник Львовского управления полковник Майструк пересказал министру Савченко рассказанное Ольгой Гасиной на допросе:

«Выразив сожаление по поводу того, что Шухевич и Гасин потрепали свое здоровье и при тех условиях, в которых они сейчас находятся, их совершенно могут оставить силы, Гасина Ольга посоветовала им подумать о собственной жизни и, пока не поздно, уйти за границу, где дожидаться лучшего для себя времени, то есть войны Америки и Англии против Советского Союза.

Шухевич и Гасин ответили, что при нынешнем состоянии здоровья выполнить это им невозможно. Для того, чтобы попасть к своим, находящимся в американской зоне оккупации, надо пройти пешком две тысячи километров: пересечь территорию Советского Союза, Польшу, Чехословакию и половину Австрии. Проделать этот путь они теперь не в состоянии. Самолеты же для вылета из Советского Союза за границу, как они иронически заявили, американцы им не предоставляют».

Савченко утвердил составленный 11 апреля полковником Майструком план:

«Гасину Ольгу подвергнуть активному допросу, в ходе которого потребовать выдачи известных ей мест укрытия Шухевича и его личных связных во Львове. Наряду с активным допросом, подвергнуть ее глубокой внутрикамерной агентурной разработке».

Все райотделы получили указание выявлять врачей, к которым может обратиться за помощью Шухевич, сердечник и ревматик:

«Приобрести во всех аптеках Львова розыскную агентуру с целью захвата связных Шухевича. Для организации агентурной работы на курорте Любень-Великий и прилегающих селах, имеющих лечебные источники от ревматизма, где может находиться Шухевич, направить оперативную группу в составе трех человек».

6 января 1950 года Майструк инструктировал начальников райотделов:

«С наступлением зимы наиболее вероятно появление в городе Львове для лечения членов Центрального Провода ОУН* — «Волка», «Барсука», «Бегемота» и их связных.

Известно, что «Волк» болен ревматизмом, страдает болезнью сердца и легкими. Связная «Волка» — «Анна» болеет желудком и печенью и неоднократно обращалась в клиники мединститута и другие лечебные учреждения.

Во всех лечебных учреждениях приобрести агентуру — предъявить на опознание фотографии ОУНовских главарей и связных. Выявить врачей, занимающихся частной практикой, имеющих кабинеты, оборудованные рентгеноустановками и приборами для физиотерапии.

Начальникам РО МГБ работу по лечебным учреждениям взять под личный контроль».

Болезни, которыми страдал Роман Шухевич, были характерны для участников Украинской повстанческой армии*. Отряды УПА* разбились на небольшие группы. Бойцы уходили в леса, прятались в схронах или в краивках, как говорят в тех местах.

Снабженные примитивной канализацией, эти подземные бункеры позволяли отсиживаться под землей месяцами. Жить в бункере было тяжело: без свежего воздуха, света, в тесноте, без нормальной пищи. От цинги люди теряли зубы, заболевали туберкулезом, страдали ревматизмом. Поэтому чекисты проверяли всех ревматиков, считая эту болезнь верным признаком того, что человек долгое время скрывался в бункере.

14 мая 1948 года заместитель республиканского министра госбезопасности генерал Виктор Дроздов информировал начальников областных управлений о чекистско-войсковой операции по делу «Лесозаготовки». В лесном массиве восточнее хутора Филипцы Бережанского района Тернопольской области обнаружили капитально оборудованное убежище, состоявшее из нескольких комнат и системы ходов сообщения. Решили, что оно принадлежит руководителю ОУНовского подполья Роману Шухевичу. Нашли несколько писем, представлявших оперативный интерес.

«Мы, — писал Шухевич, — должны самым решительным образом бороться всеми способами. Не имеем права без сопротивления бросить нашу землю, которую оставили нам наши предки. Теперь мы должны делать все возможное, чтобы хоть немного подорвать планы оккупанта, а народ сделать более стойким в защите его интересов».

Найти бункер проще зимой, пишет полковник Георгий Санников. На восходе или на закате можно заметить струйку теплого воздуха, который выходит из вентиляционного отверстия. Туда вставляли тонкий и гибкий шланг и открывали вентиль баллона со спецпрепаратом «Тайфун» — усыпляющим газом мгновенного действия.

14 мая 1948 года министр госбезопасности УССР Савченко и начальник 2-го управления союзного МГБ Питовранов утвердили план агентурно-оперативных мероприятий по розыску и ликвидации членов Центрального провода ОУН*:

«Создать две специальные чекистские группы из оперативных сотрудников МГБ УССР и УМГБ. Группы законспирировать под прикрытием таких организаций, служащие которых беспрепятственно разъезжают по районам западных областей и не подвергаются нападениям со стороны бандитов (геологоразведка, нефтеразведка, сбор лекарственных растений).

Перед группами поставить задачи: тщательно изучить места, где, по имеющимся у нас данным, скрываются Шухевич, Кравчук и Кук. Произвести вербовку агентуры с целью выявления связей и мест укрытия главарей ОУНовского подполья. Как исключение — под видом привлечения вербуемых в ОУНовскую организацию мельниковского направления или от имени англо-американских разведывательных органов.

Для своевременного использования агентурных возможностей районных отделов МГБ, на территории которых будут находиться специальные легендированные оперативные группы, командировать по одному опытному оперативному работнику МГБ в эти районы для поддержания односторонней связи между начальником райотдела МГБ и оперативным работником специальной группы.

Каждой группе придать грузовую автомашину, радиста с тщательно замаскированной радиостанцией и группу проверенных агентов-боевиков из числа лучших боевиков, имеющихся в западных областях Украины.

Во все районы западных областей УССР, которые известны как места укрытия членов Центрального провода, направить работников 1-го отдела Управления 2-Н с заданием пересмотреть всю имеющуюся там агентурно-осведомительную сеть на предмет выявления агентов и осведомителей, которых можно использовать для получения данных о появлении руководителей подполья, их курьеров и связников. Отработать условия связи с каждым в отдельности. При наличии возможности и необходимости обеспечить техническими средствами связи.

Всех арестованных, содержащихся в настоящее время в Станиславской, Львовской, Дрогобычской, Тернопольской областях, которые были захвачены в процессе проводимых мероприятий по разработке членов Центрального Провода и которые могут дать показания относительно мест их укрытия, сконцентрировать в следственной части МГБ УССР.

Создать специальную следственную группу, которой ежедневно выпускать для руководства МГБ УССР сводку получаемых показаний от этих арестованных и телеграфно ориентировать соответствующие УМГБ о материалах, подлежащих немедленной реализации.

В связи с тем, что разведка УМГБ Львовской области не в состоянии обеспечить выполнение заданий по наблюдению за руководителями ОУНовского подполья и их окружения, местными жителями, укрывающими нелегалов, и зачастую проваливает задания, необходимо укрепить аппарат разведки УМГБ Львовской области.

Для быстрого реагирования на получаемые сведения о местах укрытия руководителей подполья, создать специальный резервный отряд внутренних войск МГБ Украинского округа в количестве ста солдат и офицеров. Укомплектование произвести за счет отбора лучших солдат, сержантов и офицеров.

Управлению 2-Н МГБ УССР и Управлению округа внутренних войск МГБ обеспечить отряд пятью исправными автомашинами, пятью радиостанциями и пятью служебными собаками с проводниками. Отряд дислоцировать в городе Львове и направлять на проведение операции только по указаниям замминистра госбезопасности УССР тов. Дроздова».

Когда боевики УПА* понимали, что обнаружены и уйти в лес, скорее всего, не удастся, подрывали себя или стрелялись. Как правило, живыми в плен не сдавались.

Для захвата боевиков живыми использовали спец-препарат «Нептун-47». Агенты госбезопасности добавляли эту жидкость в пищу или воду ОУНовцам. Надо было всего лишь раздавить маленькую ампулу, и человек терял способность двигаться и управлять своим телом. На два часа он погружался в глубокий сон с галлюцинациями. После пробуждения испытывал безумную жажду и ради глотка воды был готов на все. Этот час считался лучшим временем для допроса. Боевики этого страшно боялись. Никому не верили, проверяли еду на хозяевах, ели только то, что и они.

20 августа 1948 года министр Савченко утвердил план «мероприятий по розыску и ликвидации члена Центрального провода ОУН* Шухевича Романа, кличка «Тур»:

«В осенне-зимний период «Тур», как правило, выбирает себе укрытия в прилегающих к лесному массиву населенных пунктах в специально приготовленных домах, где его связные заранее ведут тщательную подготовку места укрытия.

Создать пять чекистско-войсковых групп. Группы скрытно перебросить в лесные массивы. Маневрируя по территории леса мелкими подвижными и законспирированными группами, производить розыск мест укрытия (шалашей, стоянок, бункеров) «Тура» с целью захвата и ликвидации. Путем организации засад, секретов и наблюдений за населенными пунктами, захватить связников, курьеров и других бандитов с целью получения от них показаний о местах укрытия главарей и их окружения.

Через преданных оперативно-войсковым группам агентов-боевиков производить секретные съемки лиц, могущих дать показания о местах укрытия бандглаварей и других участников ОУНовского подполья. Негласно снять агентурно-боевой группой, доставить в лес и допросить от имени СБ.

Создать из работников опергруппы МГБ УССР отдела 2-Н, отдела УМГБ Львовской области, Управления охраны МГБ Львовской железной дороги и агентов-опознавателей, знающих в лицо связных «Тура», розыскные группы и организовать их рейдирование в поездках по трассе Львов-Ходоров. С этой же целью выделить специальную автомашину и периодически направлять ее с агентами-опознавателями по дороге Львов-Ходоров. Машину использовать под видом заработка, для чего набирать пассажиров, среди которых могут быть связные «Тура» и других главарей ОУНовского подполья».

Изгнать из родного села

Что принесло успех в борьбе с подпольем? Фильтрация практически всего городского населения, когда чекисты выявляли тех, кто мог поддерживать повстанцев. Секретным (не очень грамотным, но крайне жестоким) постановлением руководства республики наркомату внутренних дел предписывалось:

«Провести в сельских местностях западных областей Украины учет жителей в возрасте пятнадцати лет и выше. Точно установить, где находится тот или иной гражданин или гражданка. Родственников тех лиц, точное местонахождение которых не будет установлено, предупредить под расписку, что если эти лица не явятся в органы советской власти, то они будут считаться участниками банд и к их родственникам будут применены репрессии, вплоть до расстрела и выселения…

Гражданин, знающий, где укрываются бандитские группы или отдельные бандиты, или знающий, что у кого-либо ночевал или скрывался бандит, обязан сообщить об этом органам советской власти, в противном случае он будет считаться соучастником бандитов. Назначить в селах и поселках уполномоченных участков и десятихатских, которым вменить в обязанность следить за соблюдением установленного порядка и принимать необходимые меры к нарушителям, а также сообщать органам советской власти, кто из населения куда отлучается, кто предоставляет ночлег бандитам, снабжает их продовольствием и оказывает другие услуги…»

После этого приказа борьба стала еще ожесточеннее. Но повстанцы теряли поддержку местного населения. Помогать им стало страшно. Крестьяне боялись пускать их в свои дома, кормить, снабжать информацией.

Еще в октябре 1945 года на совещании в Станиславской области Никита Сергеевич Хрущев наставлял чекистов:

— Об аресте семей бандитов. Это тоже не было в центре внимания. А это очень сильное оружие в борьбе с бандитизмом. Мне говорили товарищ Савченко и товарищ Строкач, что иногда вот он, явный пособник, — его нужно арестовать, а прокуратура требует два свидетельских показания. Это усложняет дело. Когда мы ликвидируем бандитизм, тогда, может быть, вы будете правы, будете стоять на букве закона, а сейчас надо быть гибким. Пока мы этих двух свидетельских показаний добьемся, бандит десяток наших людей убьет!..

В Москве 13 августа 1947 года политбюро приняло решение:

«Предоставить право Министерству Государственной Безопасности СССР выселять в отдаленные места Советского Союза семьи активных националистов и бандитов, убитых при вооруженных столкновениях, осужденных и находящихся на нелегальном положении, с территории: Волынской, Ровенской, Черновицкой, Львовской, Станиславской, Тернопольской и Дрогобычской областей Украины».

Хрущев на совещании говорил чекистам:

— О выселении семей. Жалуются, что задерживается рассмотрение дел. Значит, нужно договориться с министерством внутренних дел Союза ССР. Напишите нам, мы поможем продвинуть эти вопросы.

Никита Сергеевич объяснял чекистам, как следует работать:

— Я придаю большое значение служебным собакам. Надо с товарищами Кругловым и Абакумовым поговорить, может быть, в войсках взять. Надо, чтобы из других республик помогли лучшими, хорошо дрессированными собаками. Преследовать бандитов в лесах — собаки лучшее средство, потому что собака ведет по следу. Охотники ими пользуются, а тут некоторая аналогия есть…

Идея использовать служебных собак его не оставляла. Через несколько лет, в марте 1949 года, на межобластном совещании вновь к ней вернулся:

— Это замечательное и незаменимое животное. Говорят: снег стаял и трудно искать бандита. А вы возьмите собаку, она по свежему следу поведет вас прямо к схрону. Вы найдете свою дичь.

Он обратился к заместителю министра госбезопасности:

— Товарищ Дроздов, разве не можем завести на Украине несколько десятков хороших собак? Посмотрите, как мы напугаем бандитов! Бандит оставляет след, а пес найдет. Если этот слух разнесется, то во всяком случае будет полезен.

В зале смех.

— ОУНовцы, наверное, удивляются, почему чекисты не пользуются собаками. Немцы против наших партизан часто применяли собак. Партизаны жаловались, что им очень трудно бывало…

Хрущев требовал от чекистов вести себя храбрее:

— Надо, товарищ Савченко, предложить некоторым нашим людям переодеваться в штатское, ходить по ночам. Бандиты ходят ночью по двое и не боятся, а почему наши люди должны обязательно ходить со взводом? Надо маскироваться, переодеваться, чтобы проникать в район без чекистской формы, которая демаскирует людей. И надо улучшить работу с дворниками, иметь свою агентуру. Поставить лучше обслуживание города, следить за передвижением, выявлять беспаспортных. Паспортный режим во Львове имеется, его надо только усилить.

— Существовал здесь режим так называемой запретной зоны, — с надеждой в голосе подсказал первый секретарь обкома Иван Самойлович Грушецкий.

— Этого нельзя, — осадил хозяина области Хрущев. — Тогда вы в городе поставите такую цепочку, чтобы никто не выезжал и не приезжал. Но это город, где живет народ. Мы призваны обслуживать народ, служить. И нельзя создавать такие условия, чтобы никто не приезжал и не выезжал ради того, чтобы нашим бюрократам легче жилось. Нельзя, чтобы десять или сто бандитов держали в напряжении полмиллиона людей. Уж вы действительно преувеличиваете силы врага.

17 января 1948 года Хрущев отправил Сталину записку с предложением издать закон о мерах воздействия колхозной общественности на «преступные и паразитические элементы на селе». Доложив об успехах колхозного строительства на Украине, попросил помощи в борьбе с теми, кто «не желает приобщаться к общественно-полезному труду, а живут тунеядцами на шее у честных колхозников — многие разложились и встали на порочный путь еще во время немецкой оккупации и не хотят возвращаться к честному труду».

Никита Сергеевич хотел получить право изгонять «сомнительных» людей из республики:

«Мне кажется, следует издать закон, которым предоставить общим собраниям колхозников или общим собраниям крестьян села право выносить приговоры о выселении из села за пределы Украинской ССР наиболее злостных и неисправимых преступников».

Министр госбезопасности Абакумов и министр внутренних дел Круглов в 1948 году выполнили директиву политбюро о высылке с Украины «вредных элементов в деревне, которые могут подорвать трудовую дисциплину в сельском хозяйстве, угрожать своим пребыванием в селе благосостоянию колхоза».

Фактически это было решение о новом раскулачивании. На сей раз раскулачивали Западную Украину. Ее присоединили в конце 1939 года и до войны не успели очистить от «вредных элементов». После 1944 года в западных областях Украины было арестовано сто тридцать тысяч человек, выслали из республики двести тысяч.

Высланные (кто мог) писали родным. Все жаловались на крайне тяжелые условия жизни. Осведомитель Львовского областного управления госбезопасности изложил в отчете слова одного из тех, чьих родственников изгнали из родного города:

— Многие высланные обречены на медленную смерть. Лучше было сразу умереть, чем подвергаться таким страданиям. Многие из молодежи по дороге сумели бежать и возвратились сюда. Теперь они скрываются. Здесь говорят, что их и не очень ищут, так как план вывоза количественно был перевыполнен…

В конце сорок девятого года первый секретарь ЦК компартии Украины Никита Сергеевич Хрущев находился во Львове. Он проводил митинг в Лесотехническом институте, посвященный убийству писателя Ярослава Галана. Националистическое подполье ненавидело писателя, один из студентов Лесотехнического института его и убил. Во время выступления Хрущеву передали записку, что Сталин просит позвонить.

Хрущев закончил речь, поехал на временную квартиру, на которой остановился во Львове. Здесь была развернута ВЧ связь, Никита Сергеевич соединился с Москвой. Сталин только что вернулся из отпуска, в котором находился три месяца.

Ничего не объясняя, вождь спросил у Хрущева:

— Когда вы можете приехать в Москву?

— Если нужно срочно, могу завтра.

— Хорошо, — сказал Сталин и, по обыкновению не прощаясь, повесил трубку.

Когда Хрущев вошел в сталинский кабинет, выяснилось, что ему предстоит вновь возглавить Москву.

— В столице, — сказал вождь, — неблагополучно. Мы бы хотели, чтобы Москва стала настоящей опорой Центрального комитета, поэтому предлагаем вам перейти сюда.

И добавил доброжелательно:

— Довольно вам работать на Украине, а то вы совсем превратились в украинского агронома.

Романа Шухевича взяли, когда Хрущев уже руководил столицей.

Внутрикамерная разработка

«Приметы Шухевича, — говорилось в ориентировке, — выше среднего роста, плотного телосложения, лицо продолговатое, рыжий, волосы зачесывает набок, нос длинный с горбинкой, глаза серые, пронзительные, взгляд резкий, в движении энергичный, губы тонкие, всегда сжатые…»

Портрет точный. И все же Шухевич много лет успешно скрывался. Ездил по стране с документами на другое имя. Ходил к врачам лечиться, даже дважды — в июле 1948-го и в декабре 1949 года отдыхал и полтора месяца лечился по курсовке в Одессе, хотя уже был объявлен во всесоюзный розыск как особо опасный государственный преступник.

Вместе со своей связной Галиной Дидык главком Украинской повстанческой армии* преспокойно летал в Одессу самолетом — из Станислава. Возвращался один раз через Киев, другой — через Черновцы. Отдых обошелся им обоим недешево, но деньги у Шухевича были. Они вели себя, как самые обычные отдыхающие, вырвавшиеся к морю. В Одессе ходили в театры и в кино, снимались у уличных фотографов на памятные открытки «Привет с Черного моря». Жили на частных квартирах. Как положено, прописались в местном отделении милиции — по подложным документам. Паспортистки и глазом не повели. Шухевич и его связная ни на минуту не расставались с оружием, даже на процедуры ходили с пистолетами. Никто ничего не заметил. Спецконтроль в аэропортах еще не ввели…

За несколько лет движение украинских националистов было фактически уничтожено. В городах чекисты выявили практически всех, кто помогал подполью. Для активистов ОУН* и бойцов УПА* стало очевидно, что сопротивление бесполезно. Но одни боялись наказания, другие просто привыкли к власти, которую дает оружие, не хотели возвращаться к нормальной жизни.

Шухевичу все труднее было найти надежных людей, готовых, рискуя жизнью, помогать ему. До поры, до времени спасала, скорее, всеобщая безалаберность — неотъемлемая черта нашей жизни.

После ареста Екатерины Зарицкой управление 2-Н МГБ Украины разослало ориентировку местным органам госбезопасности:

«В течение весны и лета 1947 года Шухевич скрывался на территории лесного массива, расположенного севернее леса Заланув Рогатинского района. В этих лесах он дважды встречался с личной связной — псевдоним «Монета». Последняя встреча состоялась в Заланувском лесу.

В настоящее время, как нами установлено, функции личных связных Шухевича продолжают выполнять — Дидык Галина, кличка «Анна», и Кузимович Мария, кличка «Марта». Обе находятся на нелегальном положении, но, имея фиктивные документы, свободно разъезжают по различным городам и районам, выполняя специальные задания Шухевича.

Для встречи с руководящим составом ОУНовского подполья Шухевич пользовался «мертвыми» пунктами связи, куда в обусловленные дни выходили его связные «Анна», «Марта» и находящийся при нем боевик «Демид».

Известны такие пункты. Город Рогатин Станиславской области. На базаре около одного из складов, куда в обусловленный день должна выходить девушка в черном платке с корзинкой в правой руке…»

Розыск командующего УПА* требовал полной мобилизации сил:

«Связные Шухевича, как правило, пользуются попутными автомашинами. С целью их опознания и захвата выставить на основных маршрутах агентурно-розыскные группы и создать агентурные заслоны на всех дорогах, ведущих из Львова, и главным образом на окраинах».

24 мая 1949 года заместитель начальника управления 2-Н МГБ УССР Шорубалка переслал начальнику Львовского управления полковнику Майструку фотографии личных связных Шухевича и их установочные данные:

«Анна» — Дидык Галина Тымковна, 1909 года рождения, уроженка села Шибалин Бережанского района Тернопольской области, со средним образованием, украинка, незамужняя. Выше среднего роста (165–170 сантиметров), худощавая, темная шатенка, волосы сплетает и укладывает вокруг теменной части головы. Лицо продолговатое, смуглое, с румянцем. Глаза темно-серые, брови черные, широкие, дугообразные. Нос нормальный, широкий у основания. Углы рта приподняты. Зубы большие, ровные, белые. Лоб высокий, немного выступающий. На средине левой или правой щеки имеет родинку — розоватое пятно размером пять — восемь миллиметров. Шея короткая, туловище щуплое, узкобедрая. Движения энергичные, ходит быстро, шаг короткий. Разговаривает чисто по-украински с галицийским акцентом. В совершенстве владеет польским языком».

Чекисты знали, что до 1942 года она проживала во Львове, работала директором мармеладной фабрики. После этого перебралась в Бережаны, где содержала магазин кукол. В 1943 году ушла на нелегальное положение. С мая 1945 года перешла в непосредственное подчинение Шухевича: особо доверенная личная связная. Агентура донесла, что зимой 1948–1949 года Дидык появлялась во Львове в фуфайке черного цвета, темносером шерстяном платке, длинной юбке цвета хаки и сапогах мужского покроя.

Составили потрет еще одной женщины Шухевича:

«Дарка» — Гусяк Дарья Юрьевна, 1924 года рождения, уроженка г. Трускавец Дрогобычской области, со средним образованием. Высокого роста (до 175 сантиметров), худощавая, тонкая, плечи опущенные, шея длинная. Брюнетка, носит косу. Лицо длинное овальное, смуглое, несимпатичное. Лоб высокий, ровный. Зубы кривые, в верхней и нижней челюсти несколько вставных золотых зубов. Рот небольшой. Губы тонкие. В движениях энергичная, хорошо играет на гитаре».

Связных Шухевича искали везде, где они могли появиться. Чекистам удалась сложная комбинация после того, как взяли «Дарку».

Дарью Гусяк арестовали вечером 3 марта 1950 года во Львове прямо на улице. Ни пистолетом, ни ядом воспользоваться она не сумела. О поимке доложили непосредственно министру госбезопасности УССР генерал-лейтенанту Ковальчуку.

Николая Кузьмича Ковальчука прислали на смену Савченко в августе 1949 года. Еще один воспитанник Берии, он начинал в следственном отделе наркомата внутренних дел Грузии, где запомнился особой жестокостью, избивая арестованных до смерти. Недавнего секретаря комитета комсомола НКВД республики допрашивал «так крепко», что тот, не выдержав избиений, выбросился из окна пятого этажа и разбился насмерть. Ковальчук не получил образования (в анкете писал — «незаконченное среднее», четыре года проучился в школе и совсем недолго в вечернем коммунистическом вузе при парткоме НКВД), что не помешало ему достичь высших должностей на Лубянке. В войну служил в СМЕРШ, получил погоны генерал-лейтенанта. Когда арестовали Берию, потянули к ответственности и генерала Ковальчука. Он написал Хрущеву, напомнив, как тот хвалил его за работу на Украине. Решили Николая Кузьмича к уголовной ответственности не привлекать, «ограничиться увольнением из органов госбезопасности по фактам, дискредитирующим высокое звание офицера»…

Дарью Гусяк два дня безуспешно допрашивали:

«В первые часы допроса арестованная держалась крайне надменно, прямо заявив, что никаких показаний она давать не будет. Это поставило следствие перед необходимостью процесс разоблачения разбить на два этапа: первый — это активный допрос, в ходе которого необходимо было сломить ее волю к сопротивлению и добиться признательных показаний, а второй этап — это активная камерная разработка.

Будучи по характеру крайне волевой личностью и к тому же фанатически настроенной, Гусяк категорически отказалась дать признательные показания о месте укрытия Шухевича».

Тогда чекисты подсадили в камеру своего агента. Опытная наседка расположила к себе Дарью рассказами о том, что ее избивают. Наседку соответственно загримировали и наложили ей бинты. Она намекнула Дарье, что у нее есть связь с волей. Если надо, может передать на волю записку. И связная поверила.

«Дарка», — говорилось в донесении министру госбезопасности, — пытаясь найти способы дать знать Шухевичу о своем аресте, приняла предложение о посылке записки в село Билогорща».

Вот, что писала Дарья Гусяк. Ее записку для сведения начальников сразу же перевели на русский:

«Я попала в большевистскую тюрьму, где нет человека, который бы прошел то, что меня ждет, и не сломался. После первой стадии я держусь, но не знаю, что будет дальше. Меня захватили шестеро, и не было возможности покончить с собой. Знали, что у меня есть пистолет и яд. Обо мне очень много знают, а основной вопрос — это о Шу и Ди». (Шухевич и Дидык. — Прим. пер.).

А на словах объяснила соседке по камере, что записку нужно передать Наталии Хробак, ее дом — на окраине села. Таким образом, 4 марта в десять вечера чекистам стало известно село, где укрываются Шухевич и Дидык. Это была редкостная удача.

Дарья Гусяк получила двадцать пять лет, отсидела от звонка до звонка и вышла из лагеря только весной 1975 года…

Чекисты действовали без промедлений. Заместитель начальника управления 2-Н МГБ УССР подполковник Шарубалка, начальник Львовского управления полковник Майструк и начальник внутренних войск Украинского округа генерал-майор Фадеев составили план «чекистско-войсковой операции по захвату или ликвидации «Волка»:

«а) Собрать все имеющиеся в городе Львове оперативные резервы 62-й стрелковой дивизии, штаба украинского пограничного округа и Управления милиции Львова.

б) Снять по тревоге войсковые силы, участвующие в операции на стыке административных границ Глинянского, Перемышлянского и Бобрковского районов Львовской области в количестве 600 человек и сосредоточить к пяти часам 5 марта во дворе УМГБ Львовской области.

Во всех войсковых группах иметь по одному врачу и фельдшеру с полевым набором медикаментов, в том числе противорвотным средством, и радиосредства».

Для поимки Шухевича во Львов прибыли из Киева заместитель министра госбезопасности УССР генерал-майор Дроздов и из Москвы генерал-лейтенант Судоплатов.

Романа Шухевича искали шесть лет. Нашли 5 марта 1950 года.

Судоплатов продиктовал по ВЧ записку, адресованную министру госбезопасности СССР Абакумову и министру госбезопасности УССР Ковальчуку.

В Москве телефонограмму в 13:00 принял начальник 2-го главка генерал Питовранов:

«Докладываем, что в результате суммы агентурно-оперативных мероприятий и проведенной чекистско-войсковой операции 5 марта с. г. в 8:30 утра в селе Билогорща

Брюховического района Львовской области при попытке захвата оказал вооруженное сопротивление и убит известный организатор и главарь бандитско-ОУНовского подполья в западных областях УССР — Шухевич Роман, известный под кличками «генерал Тарас Чупринка», «Тур», «Билый», «Старый», «Батько» и другими, и захвачена живой его ближайшая помощница по подполью Дидык Галина, имевшая в подполье клички «Анна», «Гася» и другие».

Вот, как это происходило.

К восьми утра село Билогорща было оцеплено. Дом Наталии Николаевны Хробак, работавшей в райисполкоме, блокировали. Ее самой в доме не оказалось. Зато ее сын Даниил, ни о чем не подозревавший, объяснил, что родственница матери живет в центре села.

В этом доме на первом этаже находился деревенский магазин, который служил удобным прикрытием для краивки Романа Шухевича. Связные шли как бы за продуктами, проходили в подсобку и поднимались к нему на второй этаж, где обитал командующий УПА*. В соседней с ним комнате обосновались связная Галина Дидык и хозяйка квартиры Анна. Рядом была кухня, стояла плита, здесь готовили пищу. На втором этаже у лестницы находилась вешалка, за ней соорудили тайник — там в случае появления нежелательных гостей могли схорониться Шухевич, его связная и двое охранников.

Когда появились чекисты, дверь открыла Галина Дидык. Она поняла, что дом окружен и на сей раз им уйти не удастся. Галину схватили за руки, чтобы она не успела отравиться. Она все равно пыталась проглотить ампулу с ядом, находившуюся у нее во рту. Однако же ей не позволили умереть. Ей предстояло дать интересовавшие чекистов показания.

Заместитель министра генерал-майор Дроздов доложил Ковальчуку:

«На почве сильного нервного потрясения и испуга у Дидык образовался шок, отнялись ноги, и она потеряла дар речи. Вызванные врачи-специалисты дали заключение, что шок может затянуться на длительный период времени, и предлагали отправить ее в Московский институт судебной экспертизы, считая состояние ее здоровья критическим.

С заключением врачей, которое Вам тогда же было доложено, Вы не согласились. По Вашему указанию, «Анна» 11 марта была помещена во внутреннюю тюрьму в специально подготовленную камеру к внутрикамерному агенту. За «Анной» было организовано круглосуточное наблюдение врачей санитарного отдела УМГБ Львовской области и следственных работников Следгруппы МГБ УССР.

Принятыми мерами «Анна» на одиннадцатый день после ареста была приведена в такое состояние, что она начала отвечать на вопросы следствия. Однако еще и до сего времени она полностью не выздоровела, по-прежнему не может ходить, что до некоторой степени затрудняет ее допросы…»

Услышав шум, Роман Шухевич появился на лестнице, увидел оперативную группу и начал стрелять. Одного из чекистов убил. Те открыли ответный огонь. Что происходило дальше — об этом различные источники говорят по-разному, но факт остается фактом: живым Шухевича не взяли…

«Вошедшая в дом группа, — докладывал генерал Судоплатов, — приступила к операции, в ходе которой Шухевичу было предложено сдаться. В ответ на это Шухевич оказал вооруженное сопротивление, открыл огонь из автомата, которым убил майора Ревенко — начальника отделения Управления 2-Н МГБ УССР. Несмотря на принятые меры к захвату живым, в ходе перестрелки он был убит сержантом 2-й стрелковой роты 10-го спецполка внутренних войск МГБ Лапиным Виктором Сергеевичем и рядовым 8-й роты того же полка Крутояровым».

В вещах Шухевича, докладывали чекисты в Москву, обнаружены шифры и коды для связи с главарями ОУНовского подполья, а также хорошо сделанные паспорт, военный билет и другие документы на чужое имя.

Тело мертвого командующего отвезли во Львов:

«Труп Шухевича был предъявлен для опознания: его сыну Юрию, содержащемуся во внутренней тюрьме УМГБ Львовской области; его бывшей сожительнице, одной из активных участниц ОУНовского подполья Зарицкой Екатерине и бывшему хозяйственному референту Центрального провода ОУН* — Благий Зиновию. Все они сразу и без колебаний опознали в трупе Шухевича».

Сцена страшная: сына привезли посмотреть на тело убитого отца…

Розыск командующего Украинской повстанческой армии* закончился.

«Героическая смерть Шухевича-Чупринки-Тура — самая большая потеря украинского освободительного движения, — писал Степан Бандера. — Но оно перенесет и этот тяжелейший удар, так как в нем живет дух, вера и храбрость лучшего его Проводника и Командира — генерала Чупринки-Тура.

Сколько людей верило в 1944–1945 годах, что борьба будет вестись так долго? А сегодня уже вполне утвердилась уверенность, что и в будущем большевикам не удастся ее сломать, и они будут вынуждены вслух признать ее живучесть! В этом наибольшая заслуга несравненной идейности, героизма, жертвенности всех кадров ОУН*-УПА* и украинского населения, поддерживавшего их, и мудрого, дальновидного и мужественного Проводника Романа Шухевича, и всех руководимых им кадров».

9 марта 1950 года четверо оперативных работников отдела 2-Н получили от полковника Ивана Кирилловича Шорубалки приказ: вывезти труп Шухевича подальше и сжечь. Сложили поленницу дров, щедро полили труп бензином и подожгли. Огонь поддерживали несколько часов. Останки сбросили в реку Збруч.

Теперь непойманным оставался только вождь Организации украинских националистов* Степан Андреевич Бандера. Добраться до него оказалось делом более сложным, потому что он давным-давно ушел за кордон.

Часть пятая Найти и уничтожить

Вступившие на землю Украины чекисты с первого дня искали Бандеру. Со слов его арестованных соратников составили подробный словесный портрет:

«Бандера человек умный, способный, решение принимает лишь после того, как обдумает его, любит советоваться с другими, умеет и старается предвидеть все вперед, решительный, к своим подчиненным относится хорошо, вежливо. Его приметы: лет 38–40, ниже среднего роста, худой, тощий, лицо мелкое, блондин, редкие волосы зачесывает набок, глаза серые, любит в левой руке носить портфель и размахивать им…»

Долгое время вовсе не знали, где он.

5 декабря 1942 года начальник Украинского штаба партизанского движения майор госбезопасности Тимофей Строкач оповестил Москву: «Бывший руководитель украинского националистического движения Бандера немцами расстрелян». Поспешил.

20 сентября 1944 года допрашивали арестованного командира Украинской повстанческой армии*. Сразу задали вопрос:

— Что известно о Степане Бандере?

— В июне сорок первого он был арестован гестапо и больше не освобождался. Его перевезли в Краков, а из Кракова — в Берлин. Было получено сообщение о том, что

Степан Бандера убит. Это сообщение было в августе сорок третьего от Центрального Провода ОУН*, от информационного бюро. Я тогда служил в подофицерской школе. Нам объявил начальник школы…

И вновь радостная для чекистов новость о гибели Бандеры не подтвердилась.

Где он спрятался?

12 ноября 1944 года нарком госбезопасности УССР комиссар госбезопасности 3-го ранга Савченко информировал свой аппарат:

«Бандеровский Центральный провод ОУН* является организующим штабом бандитско-террористической деятельности ОУН*-УПА*. В процессе агентурно-следственной работы по борьбе с ОУН*-УПА* собраны следующие данные:

Бандера Степан Андреевич, ОУНовская кличка «СИРЫЙ», 1909 года рождения, сын священника, бывший студент лесного факультета Львовского политехнического института. Во второй половине 1943 года ОУНовское подполье в Галиции распространило версию о том, что Степан Бандера убит в тюрьме немцами. Как установлено более поздними данными, сведения о расстреле немцами Степана Бандеры оказались вымышленными…

После освобождения города Львова от немецких оккупантов наш агент сообщил, что на освобожденной от немцев территории проживает униатский священник Теодор Давидюк, жена которого является родной сестрой Степана Бандеры.

В первой половине июля 1944 года Владимира Андреевна Бандера-Давидюк получила письмо от Степана Бандеры, в котором он сообщал, что находится в Берлине под домашним арестом и что совместно с ним проживает еще двенадцать человек, занимая трехэтажный дом, который охраняется немцами. Степан Бандера просил сестру оказать ему материальную помощь и переслать деньги.

Зафронтовая агентура НКГБ УССР еще в апреле — мае 1944 года сообщала, что Степан Бандера, содержавшийся под стражей в Берлине, немцами освобожден и находится на свободе. 17 июня 1944 года 4-е управление НКГБ СССР ориентировало НКГБ УССР, что, по агентурным данным, Степан Бандера выпущен немцами из тюрьмы для организации борьбы против советской власти.

Таким образом, на основании собранных НКГБ УССР и УН КГБ западных областей Украины агентурных и следственных материалов устанавливается:

Организатор и главный руководитель Центрального провода ОУН* — Степан Бандера немцами не расстрелян. До недавнего времени содержался в Берлине в тюрьме. По последним, заслуживающим доверия данным, вместе со своими ближайшими соратниками освобожден, что дает основание предполагать о возможном его появлении на нашей территории».

Но никаким рассказам чекисты не верили, поэтому вновь и вновь допрашивали всех, кто мог дать точные сведения о вожде украинских националистов. Время от времени сообщали, что Степана Бандеру видели то в одном, то в другом районе Украины.

В сентябре 1944 года управление госбезопасности Львовской области получило рапорт: «Довожу до Вашего сведения о том, что в беседе со мной первый секретарь Болеховского РК КП(б)У Станиславской области рассказывал, что Степан Бандера в форме полковника с личной охраной в восемь человек на открытой американской машине в первых числах сентября 1944 года проезжал через районный центр село Болехов. В результате перепроверки данные о его проезде подтвердились с теми подробностями, что якобы он останавливался в селе Болехов, был и в других окрестных селах».

В реальности Бандера, выйдя из немецкой тюрьмы, на Украину уже не вернулся. Он был слишком осторожен и не намеревался рисковать собственной жизнью. Повстанческим движением он предпочитал руководить издалека. Предоставлял возможность другим умирать за его лозунги.

Степан Андреевич требовал продолжать подпольную войну, хотя от Украинской повстанческой армии* мало что осталось. Но пока его бойцы продолжали умирать, Бандера ощущал себя вождем национального движения.

Бандера писал Роману Шухевичу:

«Дорогие мои друзья, я приветствую вас, тех, которые в непосредственной борьбе с врагом несут всю ее тяжесть. В сознании ее важности и величия мы все вместе и каждый из нас в отдельности — всей душой вместе с вами. Мы смотрим на вас как на высокосознательных украинцев, как на стойких рыцарей — защитников великой правды, борцов за великую идею, кузнецов светлого будущего.

Первый план большевиков по нашему уничтожению — это большие военные действия для физической ликвидации, включая массовый вывоз населения.

Второй более важный план — загнать нас в лес, оторвать от народной среды не только физически, но, прежде всего, копая психологическую пропасть между лесом и народом.

Нельзя дать вырвать себя из жизни масс, уйти в «безопасный лес», ибо там политическая, а далее окончательная смерть. Зато лес, который имеет связь с массами, который к ним прислушивается, получает от них поддержку, такой лес — наша сила и будущность».

Судьба Бандеры, которого никак не удавалось поймать, привлекала внимание высшего партийного руководства. От чекистов требовали отчета: так что же с вождем ОУН*? Он мертв или гуляет на свободе?

9 апреля 1945 года нарком Савченко докладывал в ЦК партии Украины:

«В настоящее время мы располагаем информационным бюллетенем под названием «Щоденни висте украинской информационной службы» (орган Центрального провода ОУН*), добытым нами при проведении операции в Галичском районе Станиславской области. В этом бюллетене, датированном 14 ноября 1944 года (№ 126), на первой странице под заголовком «Вождь Степан Бандера на воле» объявлено: «В начале октября вождь Степан Бандера из немецкой тюрьмы вышел на волю. Одновременно с ним освобождено около трехсот участников организации украинских националистов*».

Раз вождь ОУН* благополучно вышел из немецкой тюрьмы и вновь возглавил украинское националистическое движение, перед чекистским аппаратом западных областей сформулировали главную задачу: организовать активную разработку Степана Бандеры, его связей с целью установления точного местонахождения, захвата или ликвидации его нашими органами, а для этого насытить Львов проверенной агентурой.

9 октября 1946 года заместитель начальника главного управления по борьбе с бандитизмом МВД СССР генерал-майор Василий Степанович Прошин отправил по ВЧ-связи записку начальнику управления по борьбе с бандитизмом МВД Украины полковнику Роману Николаевичу Сараеву:

«Вам было предложено срочно представить в главное управление по борьбе с бандитизмом МВД СССР материалы, изобличающие Бандеру как военного преступника. После неоднократных напоминаний Вами представлен набор неряшливо оформленных документов, большая часть которых не имеет никакого отношения к изобличению Бандеры как военного преступника.

Согласно указаний Заместителя Министра тов. Серова предлагаю в трехдневный срок представить подлинники приказов по УПА* о боевых действиях против частей Красной армии, советских партизан и парашютистов, а также отчетные документы о проводимой ОУН*-УПА* бандитской деятельности в нашем тылу».

Василий Прошин, которого перевели в министерство из Сталинграда, недолго занимался ОУНовцами. А для Романа Сараева это станет задачей на долгие годы. Он до революции окончил два класса мужской гимназии и рабфак. На службу в органы госбезопасности пошел в семнадцать лет. В республиканском управлении по борьбе с бандитизмом прослужил меньше года. Возглавил Станиславское областное управление госбезопасности, а затем управление 2-Н МГБ УССР.

6 февраля 1946 года на сессии Генеральной Ассамблеи ООН выступал от имени делегации Советской Украины заместитель председателя республиканского правительства поэт Микола (Николай Платонович) Бажан. Он требовал от западных держав выдать бежавших из страны националистов, в том числе Степана Бандеру, «совершившего преступления против человечества». Но собранные чекистами документы не позволили добиться выдачи Бандеры: советским гражданином он никогда не был.

Эмигрантская деятельность Бандеры была бы невозможной без содействия западных спецслужб, пытавшихся понять, что происходит за железным занавесом. Скажем, для сбора информации о Советском Союзе англичане использовали Организацию украинских националистов*. Но люди Бандеры не собирались рисковать жизнью ради того, чтобы британцы составляли свои разведывательные бюллетени. Поэтому украинским боевикам помогали деньгами и даже оружием…

26 июня 1946 года министр госбезопасности УССР генерал-лейтенант Савченко напомнил начальникам областных управлений:

«Из надежных источников получены проверенные данные о том, что «закордонное бюро ОУН*» издало указание о проведении террористических актов в отношении руководителей партии и правительства Украинской ССР. Закордонное бюро ОУН* приступило к заброске на территорию УССР лиц, специально подготовленных для проведения террористической и диверсионной деятельности, в том числе и по центральному террору… О полученных данных, относящихся к террористической деятельности ОУНовского подполья и Ваших мероприятиях, немедленно докладывать непосредственно мне…»

Американская разведка пыталась использовать украинских боевиков одновременно для участия в холодной войне, которая уже шла, и в горячей, которая в любой момент могла разразиться. Если так много украинцев сражалось в годы второй мировой на стороне Гитлера, рассуждали разведчики, значит, они ненавидят советскую власть и могут быть союзниками в будущей войне. В 1948 году командование американской стратегической авиации вычеркнуло украинские города из списка первоочередных целей в будущей войне. Бомбить Украину не собирались в надежде, что она выступит против Москвы.

В эмиграции Бандера долго не мог устроиться на одном месте. Опасался гостиниц, иногда ночевал в палатке, которую возил в машине его охранник. Потом ему подыскали домик в лесу — без света и прочих удобств. Зато подальше от чужих глаз. В конце концов обосновался в Мюнхене с документами на вымышленное имя. Готовил боевиков для засылки в СССР, американцы сбрасывали их ночью с парашютами над территорией Украины. Но практически всех брали сразу после заброски.

В июле 1947 года Бандера обратился к съезду украинской эмиграции в Нью-Йорке:

— Украина несет мировое знамя беспрерывной и бескомпромиссной борьбы против тоталитарных империализмов, и гитлеровского, и большевистского. Украина показала всему миру, что нет существенной разницы между этими двумя врагами человечества и свободы, что народы, которые хотят жить свободно, имеют один путь борьбы против двухтоталитаризмов…

Даже союзнических отношений между Украиной и Россией он не желал. В статье «Слово к украинским националистам-революционерам за границей» Бандера писал:

«Главной целью и главнейшим принципом всей украинской политики является и должно быть восстановление Украинского Самостоятельного Соборного Государства путем ликвидации большевистской оккупации и расчленения российской империи на самостоятельные национальные государства. Концепции превращения СССР в союз свободных государств, но так же объединенных, в том же составе, с преимущественным или центральным положением России — такие концепции противоречат идее освобождения Украины, их надо до конца устранить из украинской политики».

Советская разведка следила за эмигрантским лагерем. 27 октября 1947 года начальник первого управления МГБ УССР полковник Погребной доложил заместителю министра генерал-майору Дроздову:

«По последним данным, полученным от нашего закордонного агента, недавно имели место серьезные разногласия между Степаном Бандерой и его заместителем Николаем Лебедем по вопросу консолидации украинских националистических сил. Эти разногласия якобы были настолько острыми, что Лебедь, угрожая Бандере, даже применил оружие, однако не причинил Бандере никакого вреда. В настоящее время Бандера и Лебедь официально помирились, но отношения между ними остаются неискренними, натянутыми».

Наконец, сбылась мечта Бандеры — он единолично возглавил Организацию украинских националистов*.

В 1947 году конференция закордонной части ОУН* назвала его главой Центрального провода. В 1948 году бандеровцы исключили Лебедя из своих рядов. В 1949 году чекисты получили сведения от своих агентов, что Бандере «удалось подчинить своему влиянию центры украинской эмиграции в США и Канаде, а также в Европе».

Движение националистов в самой Украине было подавлено. Степан Андреевич однако же уверял себя и других, что борьба ОУН* успешно продолжается. В 1954 году он писал:

«В революционной борьбе за волю Украины погиб геройской смертью генерал Чупринка — Тур — Роман Шухевич, большинство его лучших сотрудников и командиров, и много, очень много лучших борцов ОУН* и УПА*.

Однако революционная борьба против московско-большевистской неволи на Украине не останавливается. В идейно-политическом единении с революционным подпольем ОУН*, следуя тайным указаниям, патриотическая часть украинского народа осуществляет на всех уровнях жизни неуловимый, но очень заметный и неприятный московскому большевизму отпор. Идейное влияние акций ОУН* проявляется даже там, где большевистская система тотального террора и топтания всего человеческого существуют в своей реальной и грязной форме. В концлагерях Воркуты и других вспыхивают отчаянные взрывы активного массового сопротивления, организованные бесстрашными борцами за волю и правду — украинскими националистами».

Братья и сестры

Первым за Степана Бандеру ответил его отец.

За месяц до начала войны, 23 мая 1941 года, начальник УНКГБ по Станиславской области Алексей Никифорович

Михайлов подписал ордер № 345 — на старом еще бланке Управления государственной безопасности наркомата внутренних дел УССР, но с новой печатью: «Народный Комиссариат государственной безопасности УССР. Управление НКГБ по Станиславской области». Ордер в отличие от большинства чекистских документов — был выписан по-украински:

«Видано Станиславским управлiнням Державноi Безпеки НКВС УРСР тов. Овсиенко на проведення обыска и ареста Бандера Андрей Михайлович. Адрес с. Тростянец Долинского р-на».

Старшего Бандеру и двух его дочерей — Марту и Оксану — взяли среди ночи. Причина? Они приютили члена ОУН* Даниила Васильевича Стефанишина, у которого при обыске нашли револьвер и патроны. Но через несколько дней Андрея Михайловича Бандеру перевели в Киев — когда выяснили, что он отец Степана.

Оперуполномоченный 3-го отдела 3-го управления НКГБ УССР младший лейтенант госбезопасности Николай Сильвестрович Войцеховский составил обвинительное заключение по следственному делу № 61112:

«Установлено, что Бандера А.М. по своим политическим убеждениям является ярым украинским националистом, признающим «единственно правильным» государственным строем на Украине — «самостоятельную соборную Украину»; является симпатиком (сочувствующим) контрреволюционной националистической организации ОУН*.

В Германии проживают три родных сына Бандеры А.М. — Степан, Василий и Богдан, бежавшие туда в разное время, после прихода в западные области Украины Красной Армии, все они являются членами «организации украинских националистов*». Один из них Бандера Степан возглавляет закордонный «провод» ОУН*, по заданию немецких фашистских правительственных кругов и гестапо организует и проводит большую подрывную работу в западных областях УССР.

На протяжении месяца Бандера А.М. скрывал у себя в квартире члена ОУН*, террориста Стефанишина, который, находясь на нелегальном положении, вел контрреволюционную работу. Квартира Бандеры А.М. являлась местом нелегальных сборищ членов ОУН*.

Бандера знал, что его дочь Бандера Марта, проживающая вместе с ним, являлась районным руководителем ОУН*, способствовал ей в проведении антисоветской националистической работы, принимал в доме ОУНовских курьеров и других участников ОУН*, связанных по ОУНовской деятельности с Бандерой Мартой.

Полагал бы:

следственное дело № 61112 по обвинению Бандеры Андрея Михайловича направить военному прокурору Киевского особого военного округа».

2 июля обвинительное заключение утвердил нарком госбезопасности Украины старший майор госбезопасности Павел Яковлевич Мешик. После этого Бандера-старший не прожил и недели. Уже шла война, чекисты торопились.

Сохранилась выписка из протокола заседания трибунала:

«1941 года, июля 8-го дня, Военный Трибунал Киевского Военного Округа в закрытом судебном заседании без участия военного прокурора и защиты, рассмотрел дело по обвинению:

Бандеры Андрея Михайловича, по национальности украинца, грамотного, с высшим образованием, служителя религиозных культов, не судимого, в преступлении, предусмотренном ст. ст. 54-2 и 54–11 УК УССР.

Военный трибунал признал виновным Бандеру А.М. в том, что он принимал активное участие в помощи членам организации ОУН* проводить вражескую работу против Советского Союза, перепрятывал в своей квартире террориста Стефанишина, предоставил свою квартиру для подпольной работы организации ОУН*

ПРИГОВОРИЛ:

Бандеру Андрея Михайловича подвергнуть высшей мере уголовного наказания — расстрелу без конфискации имущества за отсутствием такового».

10 июля приговор привели в исполнение…

После освобождения Западной Украины от немцев чекисты принялись за других близких к вождю ОУН* людей, надеясь через них добраться до Бандеры.

Наркомат госбезопасности информировал областные аппараты:

«Из родственных связей Степана Бандеры выявлены:

Бандера Олекса (Олесь) Андреевич — родной брат Степана Бандеры, работал в гестапо в городе Люблине или в Холме. В ОУНовском журнале «Идея и чин» № 1 от 1 февраля 1942 года в статье некоего П. Думы — «Герои наших дней» сообщено, что Олекса Бандера погиб в немецкой тюрьме вместе со своим братом Василием Бандерой.

Бандера Богдан Андреевич, родной брат Степана Бандеры, в 1937 году арестовывался поляками за националистическую деятельность. В период оккупации Украины немецкими войсками для проведения ОУНовской работы выехал в восточные области УССР.

Бандера Василий Андреевич, родной брат Степана Бандеры. Вместе с братом Богданом арестовывался поляками за националистическую деятельность и содержался в тюрьме города Стрий Дрогобычской области. В первых числах июля 1941 года был арестован немцами вместе со Степаном Бандерой и вывезен в Берлин».

13 июня 1945 года допросили Федора Ивановича Давидюка. Он в июне 1933 года женился на Владимире Андреевне Бандере, и это определило его нелегкую судьбу. Для чекистов он был выходцем из клана самых опасных врагов советской власти. Это и был состав преступления.

Федор Давидюк даже не знал, что его тесть расстрелян. Сообщил на допросе:

— Бандера Андрей Михайлович в сорок первом году, в мае месяце, был сослан органами советской власти в Сибирь, и с тех пор о нем никаких сведений не имею. Его жена Мирослава Владимировна Бандера умерла в двадцать первом году. Марта и Оксана Бандера в настоящее время должны находиться на поселении в Красноярском крае.

Перечислил других родственников:

— Семья Бандеры состояла из четырех сыновей и троих дочерей. Старшей по возрасту была Марта Бандера. За ней идет сын — Степан. Третьим следует считать Александра (Олексу). Моя жена Владимира будет четвертой по летам. Родилась она в тринадцатом году. Следующий член семьи — Василий, потом Оксана. Самым меньшим по возрасту был Богдан.

Александр (Олекса) Бандера, агроном по специальности, выехал в 1932 году в Рим учиться. Написал докторскую диссертацию. Женился на итальянке, Марии д’Амико. Услышав, что 30 июня 1941 года во Львове провозгласили украинскую державу, все бросил и поехал домой. Помогал активистам ОУН*.

Федор Давидюк рассказал:

— Во второй половине августа сорок первого во Львове он сказал мне, что организует украинские профсоюзы. А спустя несколько дней после моего отъезда из Львова Александр был арестован гестапо, вывезен в город Краков, где содержался до весны сорок второго, а потом перевезен в немецкий концентрационный лагерь в Освенцим. От Александра не было сообщений, однако ряд лиц, ездивших в Краков, в так называемый «Комитет помощи заключенным в Освенциме», передали нам, что Александр также умер.

Василь Бандера тоже стал агрономом, а потом окончил философский факультет Львовского университета. За участие в ОУН* оказался в Березе Картусской. До нападения Германии на Советский Союз жил в Кракове. На территорию Западной Украины Василий прибыл вслед за немцами. Работал в отделе пропаганды ОУН* в Станиславе. Но в картотеке госбезопасности Василий Бандера числился «шефом разведки ОУН* Станиславского района».

Федор Давидюк:

— В начале июля сорок первого мы встретились в селе Голынь Калушского района в моей квартире. Василь находился по заданию Центрального провода ОУН* в городе Станиславе и там проводил митинг, на котором огласил манифест правительства Стецько.

Его тоже арестовали и отправили в Освенцим. Вскоре Мария Возняк получила телеграмму из Освенцима от коменданта лагеря с сообщением, что ее муж Василь умер.

В октябре 1945 года во 2-м управлении наркомата госбезопасности Украины составили словесный портрет еще одного из братьев — Богдана Андреевича Бандеры. Отправили его в Львовское управление:

«Среднего роста, худощавый, блондин, волосы зачесывает набок, плечи горизонтальные, шея короткая, выступает кадык, глаза серые, лицо продолговатое чистое, бороды и усов не имеет (бреет), лоб прямой, брови прямые, узкие, нос средний, тонкий, спинка носа с небольшой горбинкой, основание носа горизонтальное, рот малый, губы тонкие нормальные, подбородок выступающий, уши малые овальные, вставленных зубов не имеет, голос тихий, разговаривает медленно.

Просим срочно перепроверить установочные данные и приметы Бандеры Богдана через Вашего агента».

Богдан, тоже состоявший в Организации украинских националистов*, исчез в сорок третьем году. Где, когда и кем он был убит, выяснить не удалось.

Когда чекистам стало ясно, что братья Бандеры мертвы, переключились на других родственников. 1 ноября 1944 года 2-й отдел УНКГБ Львовской области информировал начальство о появлении во Львове жены Василия Бандеры.

Мария Бандера приехала в город 30 октября. На следующий день пришла к человеку, которому доверяла, в надежде, что он поможет найти жилье и прописаться во Львове. Доверенный человек оказался одновременно секретным сотрудником госбезопасности, о чем она, конечно же, не подозревала.

Агент немедленно доложил своему куратору:

«Мария Бандера очень измучена, при этом очень нервная. Обижена, что командование УПА* оставило ее с ребенком без помощи».

Невестка Степана Бандеры рассказывала ему:

— Я скрывалась по лесам и селам Щирецкого района. Несколько раз во время облавы чуть-чуть не попала в руки НКВД. В лесу мужчинам сидеть еще кое-как возможно, женщинам очень тяжело. Когда последний раз я была в селе Горожаны, узнала, что вы согласны помочь, и поехала во Львов вместе со своей приятельницей, у нее мужа убили в лесу. Во Львове невозможно жить без паспорта и прописки. Один из наших областных чуть-чуть не попался при ночной проверке документов. Надеюсь, что вы, хотя и не бандеровец, нам все же поможете…

Мария Возняк-Бандера казалась ниточкой, которая приведет к Степану. 12 ноября 1944 года нарком Савченко информировал областные управления:

«30 октября 1944 года жена Василия Бандеры, урожденная Возняк Мария Евгеньевна, явилась во Львове к агенту УНКГБ, которому сообщила, что до последнего времени находилась в лесу в банде УПА*. В связи с тем, что наступает зима, и банды подвергаются систематическим преследованиям со стороны советских войск, Бандера-Возняк Мария не могла, по ее словам, оставаться со своим трехлетним ребенком в лесу и обратилась с просьбой к нашему агенту помочь ей легализоваться во Львове».

По заданию областного управления госбезопасности он взялся достать «за взятку» паспорт и прописать ее. Через несколько дней принес временный паспорт на ее девичью фамилию Возник с пропиской. Чтобы не быть опознанной, агент предупредил своих кураторов, Бандера-Возняк, выходя на улицу, надевает дымчатые очки.

11 ноября 1944 года Мария выехала в село Монастырей Комарновского района Дрогобычской области за вещами. Кроме того хотела найти сестру Любу Возняк и забрать ее во Львов.

Ее сестра тоже фигурировала в документах ведомства госбезопасности:

«Возняк Любовь Евгеньевна в 1940 году вышла замуж за Лемика Николая. Лемик-Сенишин Николай, кадровый ОУНовец, террорист, в 1933 году убил секретаря консульства СССР во Львове Майлова, за что был осужден польским судом к восьми годам тюрьмы. Из тюрьмы Лемик был освобожден немцами в 1939 году и увезен.

Во время оккупации Украины немцами Лемик-Сенишин являлся заместителем руководителя краевого Провода ОУН* в одной из восточных областей Украины. В ОУНовском журнале «Идея и чин» № 1 от 1 февраля 1942 года было сообщено, что заместитель краевого проводника ОУН* Лемик-Сенишин убит немцами в Миргороде на Полтавщине.

В 1943 году Возняк Люба и Потапенко Леся организовали по поручению ОУН* во Львове в гостинице «Виктория» пункт связи, который вскоре был разгромлен гестапо, но Возняк избежала ареста».

Учитывая опыт с Марией Возняк-Бандерой, которой потребовались новые документы, предположили, что и другие ОУНовские нелегалы, легализуясь во Львове, попытаются добыть новые паспорта. Одного оперативного сотрудника госбезопасности решили устроить в милицию, а другого в военкомат с тем, чтобы при необходимости они могли за «взятку» помочь приобрести паспорта и военные билеты.

За Марией установили наружное наблюдение, а заодно и за собственным агентом. По двум причинам. Во-первых, чтобы установить, не следит ли за ним разведка службы безопасности ОУН*. Во-вторых, для проверки — надо же удостовериться в том, что он ничего не скрывает от своих кураторов.

Нарком Савченко распорядился:

«Активно разрабатывать каждую вновь выявленную связь Марии, ведущую к ОУНовскому подполью, с целью установки и агентурного перехвата тех из них, которые идут к Степану Бандере и к другим членам Центрального провода ОУН*».

Одновременно окружили агентурой и сестру Бандеры — Владимиру, а также ее мужа.

Нарком Савченко подписал приказ:

«В селе Белки Самборского района Дрогобычской области, где проживает Давидюк-Бандера, и в селе Пустомиты Сокольницкого района Львовской области, где проживает отец Марии Бандеры-Возняк — Возняк Евгений, организовать специальные группы агентов-боевиков для использования их в случае необходимости по захвату видных ОУНовских нелегалов при появлении их в этих пунктах».

Не упустили ни одного родственника Степана Бандеры. Львовские чекисты вспомнили даже его тетю. Обратились к руководству наркомата:

«Учитывая, что агент НКГБ СССР (…) может быть использован для разработки тетки Бандеры Лещинской и других его связей, просить союзный наркомат передать его на связь НКГБ УССР. После передачи нам агента поселить его во Львове и включить в активную разработку связей Степана Бандеры».

Но вождь ОУН* ни во Львове, ни вообще на Украине так и не появился. И оставшихся там родных не искал. Он был достаточно холодным и равнодушным человеком, как и большинство людей его профессии. Трех сестер вождя ОУН* — Марту, Оксану и Владимиру — чекисты выслали в восточные районы страны. Но из поля зрения не выпускали. А вдруг все-таки удастся через них выйти на Степана Андреевича…

В Москве эту работу контролировал заместитель начальника 2-го главного управления МГБ СССР генерал-лейтенант Яков Афанасьевич Едунов. Он руководил в министерстве отделом 2-Н, то есть ведал всей борьбой с национализмом.

Едунов служил в органах с 1920 года. Параллельно учился на курсах директоров зерносовхозов. Вырос до начальника московской областной милиции, но в 1939 году его уволили. И до войны он трудился в Ростекстильпроме. В войну служил в особых отделах.

7 февраля 1949 года Едунов обратился к заместителю министра госбезопасности Украины генерал-майору Виктору Дроздову:

«Управлением МГБ Красноярского края по агентурному делу «Руина» разрабатываются родные сестры Степана Бандеры — Марта и Оксана.

Установлено, что Марта и Оксана поддерживают связь с ОУНовским подпольем в западных областях Украины, откуда систематически получают корреспонденцию и значительную материальную помощь. Прошу принять меры к установке лиц, оказывающих им материальную помощь, и к активной их агентурной разработке».

Дроздов, в свою очередь, инструктировал нового начальника Станиславского областного управления госбезопасности полковника Сараева:

«Сестры Степана Бандеры регулярно получают посылки и денежные переводы, идущие из Станиславской области. Предлагается:

— Поручить работникам 2-Н, работающим по агентурному делу «Берлога», совместно с райотделами немедленно установить отправителей и взять их в активную агентурную разработку. Установить «ПК» для проверки корреспонденции, идущей в Красноярский край, в адрес сестер Бандеры».

«ПК», упомянутый генералом Дроздовым, — это почтовый контроль, проверка посылаемой и получаемой корреспонденции, то есть цензура писем. В распоряжении цензора были ножницы, клей и два конверта, один — «Для изъятия текста», другой — «Для оперативного использования». Письма, которые могли интересовать чекистов, до адресата не доходили. Цензору выдавали штамп «Проверено военной цензурой» с личным номером, что позволяло в случае необходимости установить, кто пропустил то или иное письмо, поэтому работали с особым рвением.

Но слежка за сестрами ничем не помогла чекистам.

Три месяца Лаврентия Павловича

Сразу после смерти Сталина Лаврентий Павлович Берия, занявший видное место среди руководителей страны (член Президиума ЦК, первый заместитель главы правительства, министр внутренних дел), начал поднимать национальные кадры. Настаивал на предоставлении республикам больших прав — прежде всего в продвижении местных кадров.

16 мая 1953 года Лаврентий Павлович направил в Президиум ЦК записку о положении на Украине. В ней говорилось о масштабах репрессий и раскулачивания на Западной Украине: с 1944 по 1953 год — почти полмиллиона человек, это арестованные, убитые и высланные.

Берия считал, что привычные методы борьбы с подпольем приносят отрицательный результат:

«Чекистско-войсковые операции, как правило, сопровождались сплошным «прочесыванием» населенных пунктов и массовыми обысками населения. Производились аресты и выселение граждан по малозначительным материалам, а иногда и вовсе без всяких оснований. Естественно, что такое положение не могло не озлобить широкие слои населения и способствовало усилению среди них влияния вражеских элементов. Среди населения западных областей УССР, особенно сельских районов, имеет место недовольство проводимыми советской властью мероприятиями».

Берия указывал на ошибки в кадровой политике: слишком много приезжих. Требовал серьезных перемен в республике. Руководствуясь критической запиской Берии, в Киеве провели пленум ЦК компартии Украины. Признали неудовлетворительной работу республиканского политбюро по руководству западными областями, отменили «порочную практику» выдвижения на руководящую работу в западных областях работников из других районов, перевод преподавания в украинских вузах на русский язык.

Первого секретаря республиканского ЦК сняли. Вместо Леонида Георгиевича Мельникова, который, хотя и работал долгие годы в Полтаве, Донецке и Киеве, но по паспорту был русским, назначили украинца Алексея Илларионовича Кириченко. Правда, непонятно, кто от этого выиграл. Человеком он был малообразованным, грубым, но понравился Хрущеву и сделал фантастическую карьеру.

Для украинских чекистов идеи Берии оказались сюрпризом. Удивление вызвали первые указания нового министра Павла Яковлевича Мешика, который вернулся в Киев. В войну Павел Мешик служил заместителем начальника Главного управления контрразведки СМЕРШ, потом стал правой рукой Берии в атомном проекте.

Он выразил недовольство тем, что оперативно-розыскные мероприятия заканчивались уничтожением боевиков, а они нужны живыми для пропагандистской работы. Министр предложил прекратить аресты и высылку униатских священников, объяснил: это лишь озлобляет людей, надо убеждать, а не уничтожать.

Мешик украинского языка не знал, но обещал выучить. Приблизил к себе опытного чекиста Ивана Шорубалку, знатока ОУНовского подполья, просил составлять ему бумаги на украинском. Распорядился назначать на руководящие должности тех, кто знает украинский язык, сменил начальников управлений. А уж на Западной Украине следовало говорить по-украински безукоризненно, поэтому в местные органы госбезопасности было приказано набрать триста человек из местных уроженцев. У кадровиков возникла проблема, потому что чуть ли не каждый житель Западной Украины так или иначе был связан с подпольем.

Павел Мешик недолго проработал на Украине. Убрали его одновременно с Берией — 26 июня 1953 года.

Тогдашний сотрудник министерства внутренних дел Украины Георгий Санников вспоминал, как в тот день в здании министерства внезапно сменилась охрана. Появились армейские офицеры в полевой форме. Они потребовали от всего оперативного состава сдать оружие. Незнакомые люди ходили по кабинетам и собирали пистолеты.

Когда Мешику объявили, что он арестован, уже бывший министр поинтересовался:

— Товарищу Берии известно?

Ему насмешливо ответили:

— Известно.

Днем украинских чекистов собрали, и только что назначенный министром Тимофей Амвросиевич Строкач объявил, что арестованы «враг партии и советского народа Берия и его ставленники». Из зала стали спрашивать:

— Почему забрали оружие? Нас специально разоружили? Нам не доверяют?

Строкач успокоил подчиненных:

— Оружие вам вернут сегодня же. Я уже дал команду.

Первый секретарь ЦК компартии Украины Алексей Кириченко возмущался:

— В записке Берии непонятно почему фигурируют такие термины: «западноукраинская интеллигенция», «западноукраинские кадры», «русаки», «русификация»… И это в то время, когда на Украине давно вышли из употребления эти слова. Украинский и советский народ единая семья, и нет в ней западных украинцев и восточных украинцев.

Заместителем Мешик привез из Москвы еще одного ветерана-чекиста генерал-лейтенанта Соломона Рафаиловича Мильштейна. Подчиняясь новым веяниям, он объяснял подчиненным, что ликвидация униатской церкви — политически вредное мероприятие и не поддержано украинским народом:

— Настало время приблизить духовенство к советской власти, заставить его переменить образ мыслей и работать нам на пользу.

Киевлян оторопь брала от указаний московских людей. Новые указания означали бы полную перемену чекистской линии, поворот на сто восемьдесят градусов. Но Мильштейна вскоре тоже арестовали «как подручного Берии». На следствии он объяснил:

— Я действительно говорил о необходимости приблизить униатское духовенство к советской власти, вывести униатских священников из подполья и подчинить их советскому влиянию.

В обвинительном заключении по делу бывшего генерал-лейтенанта Мильштейна его указания интерпретировали так: «Принял непосредственное участие в попытке активизировать антисоветскую деятельность украинских националистов для подрыва дружбы народов и морально-политического единства советского общества».

Мешика и Мильштейна расстреляли.

Понятно, что бериевские новации были продиктованы желанием расположить к себе национальные республики. Надо полагать, Лаврентий Павлович строил далеко идущие планы — видел себя в кресле первого человека в стране. Так что он жаждал популярности, потому и начал с большой амнистии. Впрочем, некоторые его идеи были разумными, поскольку он был абсолютным прагматиком.

Национальная политика, особенно на Украине, нуждалась в пересмотре. Но Берия был осужден и расстрелян. А вместе с этим были отвергнуты и полезные начинания.

Выстрел из газового пистолета

Вооруженное подполье на Украине было ликвидировано. Организация украинских националистов* как реальная структура существовала уже только в эмиграции. Но на Западной Украине для немалого числа людей Степан Бандера оставался символом борьбы за национальную идею.

Вступая в ОУН*, молодежь давала клятву:

«Клянусь Украине, что я преданно и честно выполню все обязательства, которые возложит на меня Организация украинских националистов* под командованием Степана Бандеры. Я буду всеми своими силами, ценой своей жизни бороться за независимую украинскую державу. Слава Украине, слава героям!»

В 1950 году Степан Андреевич Бандера дал журналистам интервью, текст которого получили в министерстве государственной безопасности и перевели на русский язык.

— Украинская повстанческая армия*, — говорил Бандера, — это подпольное революционное военное формирование, ведущее борьбу в рамках общего революционного движения.

Его спросили:

— Когда будет революция на Украине?

— Общий революционный взрыв на Украине и в остальных подвластных большевикам странах произойдет в подходящий для этого момент. Революцию может вызвать война. Война неотвратима. СССР готовится к войне и ее начнет.

— Пытались ли большевики совершить нападение лично на вас? — интересовались журналисты.

— Да. Наша служба безопасности, «безпека», выявила трех агентов НКВД, которые имели такое задание.

Попытки найти Бандеру долгое время не удавались. Пока задание не поручили молодому и умелому агенту госбезопасности Богдану Николаевичу Сташинскому.

Сташинский родился в тридцать первом году на Западной Украине, принадлежавшей тогда Польше. Семья была униатской и симпатизировала украинской национальной идее. Но Богдан, который учился во Львовском педагогическом институте и намеревался стать преподавателем математики, после прихода Красной армии порвал с родными. В 1951 году он был завербован чекистами Львовской области. Подписал стандартное обязательство, получил псевдоним «Олег» и стал осведомителем госбезопасности.

Он помог чекистам найти убийц писателя Ярослава Галана. Родная сестра, не подозревавшая о его новых взглядах и тайных служебных обязанностях, познакомила Сташинского со своим женихом. С его помощью Богдан ушел в лес и был принят в одну из боевых групп Организации украинских националистов*. Там он раздобыл нужную информацию. Молодой человек проявил очевидные способности к нелегальной работе. Его отправили учиться в Киев, где в закрытом учебном заведении министерства госбезопасности он, в частности, изучал немецкий и польский языки.

Сташинского взяла к себе нелегальная разведка. Ему разработали надежную легенду. Под именем Йозефа Лемана, родившегося на территории Польши, перебросили в Германскую Демократическую Республику для усовершенствования языковых познаний и акклиматизации в немецкой среде.

Богдан Сташинский выдавал себя за немца, выросшего среди поляков, что объясняло его славянский акцент. Настоящий Леман был к тому времени мертв и родственников не имел. На всякий случай Сташинского свозили в те места, где вырос Леман, чтобы он не прокололся в разговоре или, не дай бог, на допросе.

В ГДР он получил новые документы и в пятьдесят шестом году совершил первое путешествие уже в Западную Германию, в Мюнхен, где обосновались вожди украинских националистов*. Для начала его использовали в роли связного, поручили встречаться с давно завербованным советской разведкой агентом, чьего имени он не знал. Сташинский получал от него информацию и передавал деньги.

Наконец начальство решило, что он готов действовать самостоятельно. Первый приказ — убить главного идеолога Организации украинских националистов*, редактора журнала «Украинский самостийник» Льва Михайловича Ребета. Сташинский отыскал в Мюнхене Ребета. Несколько дней следил за ним, изучая его образ жизни, привычки, маршруты.

Лев Ребет делил свой день между редакцией, находившейся на Дахауэрштрассе, и штаб-квартирой Организации украинских националистов* на Карлсплац. Адвокат по профессии, Ребет подвергался аресту еще польским правительством. Сидел в лагере в Березе Картусской. После начала германо-советской войны добрался до Львова, где 15 сентября 1941 года был арестован немцами. Его держали в Аушвице, освободили 19 декабря 1944 года. В эмиграции он с Бандерой разругался.

Из Москвы Сташинскому доставили оружие — специально сконструированный для него газовый пистолет одноразового использования. Яд находился в герметично запечатанной капсуле. При нажатии кнопки выстреливался тонкой струйкой. Но стрелять следовало практически в упор, что не каждому под силу.

Яд вызывал сужение сосудов головного мозга. Смерть наступала в считанные мгновения, а обнаружить следы яда было почти невозможно. Сташинскому вручили и противоядие двух видов — в таблетках и ампулах.

— Для вашей безопасности, — предупредил Сташинского офицер оперативно-технического управления КГБ, доставивший оружие, — непосредственно перед акцией следует проглотить одну из этих таблеток, а сразу после выстрела раздавить еще и ампулу и вдохнуть ее содержимое.

Офицер раздобыл где-то маленькую собачку. Они сели в машину и поехали в лес. Московский гость предложил испытать новое оружие. Собаку он привязал к дереву.

— Итак, — сказал он Сташинскому, — глотай таблетку и стреляй в нее.

Собака сдохла мгновенно, не издав ни единого звука. Богдан Сташинский остался доволен оружием.

9 октября 1957 года он вновь появился в Мюнхене. Он путешествовал под именем Зигфрида Дрегера. Газовый пистолет спрятал в большой колбасе, которую держал в холодильнике в гостиничном номере.

Московский офицер предупредил его:

— У тебя есть только десять дней. Потом газовые капсулы придут в негодность.

12 октября Богдан Сташинский подстерег Льва Ребета в подъезде. Пистолет он прикрывал газетой. Ребет поднимался по лестнице, Сташинский спускался. Поравнявшись с жертвой, он поднял правую руку и выпустил смертоносный яд прямо в лицо Ребету. Тот рухнул на ступеньки лестницы.

Сташинский заранее принял нейтрализующую яд таблетку. Сразу после выстрела прикрыл лицо платком, в котором находилась ампула с другим нейтрализующим веществом. Он действовал уверенно и спокойно. Быстро вышел из подъезда. Использованный пистолет выбросил.

Московские специалисты не ошиблись в своих расчетах. Патологоанатомы пришли к выводу, что Ребет умер от сердечного приступа. Мюнхенская полиция даже не стала заниматься расследованием причин смерти эмигранта-украинца.

Выполнив задание, Сташинский на поезде доехал до Франфурта-на-Майне, оттуда улетел в Западный Берлин и перешел в Восточный, столицу ГДР. В представительстве комитета госбезопасности офицеры, работавшие по линии нелегальной разведки, устроили в его честь торжественный ужин. О проведении важного «мероприятия в Германии» доложили лично первому секретарю ЦК КПСС Хрущеву.

Начальник первого главного управления КГБ (внешняя разведка) генерал Александр Михайлович Сахаровский подготовил для руководителя партии и государства докладную записку на двух страницах. В архиве внешней разведки сохранилась справка:

«Письмо исполнено от руки на двух листах. Без оставления копии в секретариате Комитета госбезопасности.

Исполнитель т. Сахаровский, ПГУ».

Отыскать Степана Бандеру казалось почти безнадежным делом. Пока Сташинского не предупредили, что вождь ОУН* обязательно приедет в Роттердам, где поминали создателя Организации украинских националистов* полковника Евгена Коновальца. В мае 1958 года отмечали двадцатилетие его смерти.

«Освободительная борьба продолжается дальше, — писал по этому случаю Степан Бандера. — Ее несокрушимость — это первейшая гарантия грядущей победы. Весь украинский народ захвачен национальной идеологией независимости Украины и последовательной борьбы с безбожным и антинародным большевизмом. Национальное движение стало всенародным освободительным движением. А вместе с укоренением его идей в народе живет и ширится память о великом Евгении Коновальце. Напрасны все большевистские действия: осквернить и вырвать из народной души эту великую славу, так же как не удастся врагу уничтожить веру в Бога и другие национальные святыни».

На кладбище Сташинский встал как можно ближе к могиле полковника, чтобы выяснить, как теперь выглядит Бандера. Он сумел хорошо разглядеть Степана Андреевича, но сфотографировать вождя ОУН* ему не позволили.

Оставалось узнать, где тот живет.

Богдан Сташинский раз за разом приезжал в Мюнхен. Теперь у него были документы на имя Ханса Иоахима Будайта. И ему удалось обнаружить адрес некого Стефана Поппеля. Именно под этим именем обосновался в столице Баварии руководитель украинских националистов.

Кураторы торопили исполнителя. Степан Бандера открыто призывал западные державы к настоящей войне против Советского Союза.

«Холодная война, — писал Бандера, — вполне устраивает советских руководителей, но весьма обременительна для Запада, пытающегося найти формулу мирного сосуществования. Однако же, у них ничего не выходит. Почему? Москва воспринимает мирное сосуществование как постоянные ей уступки».

«Образовавшееся в период военного союза убеждение, что московско-большевистский империализм не такой уж страшный, уступает узнаванию его настоящей природы, — удовлетворенно замечал глава ОУН*. — Западные народы все яснее понимают, что неостановимая экспансия и хищнический грабеж — это постоянное, органичное лицо большевистской Москвы. Западные народы на собственной шкуре убедились, что ничто не меняет волчьей природы большевистской Москвы, поэтому всякие надежды на мирное сосуществование теряют смысл. Ведь быть в роли овец, растаскиваемых стаей волков, не хочет ни один народ».

Как же можно противостоять агрессивности большевиков, задавался вопросом Бандера. Ему ответ был ясен: «Наиболее радикальный путь к этому — тотальная мировая война с целью уничтожить большевизм и сломать хребет московскому империализму».

Но тут же с сожалением отмечал, что надеться на это в ближайшее время не приходится: «Западные державы не быстро и не легко согласятся на то, чтобы планово выбрать войну». Что же делать? Убеждать Запад в необходимости наступательной стратегии в холодной войне и ни в коем случае не идти на уступки Москве. Тогда «вместо сосуществования с большевистским экспансивным империализмом Запад будет стараться хотя бы обрубать его когти и клыки».

Бандера критиковал соратников, сомневавшихся в эффективности подпольной работы в условиях советской Украины:

«Они видят единственую возможность освобождения в том, чтобы западные державы разобьют большевиков в военном конфликте и дадут угнетенным народам независимость, или другим способом заставят Москву сменить ее внутреннюю систему и политику в направлении большей свободы. Собственные силы и собственная борьба угнетенного народа имеют для них вторичное значение».

Бандера верил в возможности своих единомышленников:

«Дело национально-освободительных сил использовать удобные условия, в частности каждую сложную ситуацию большевиков, и разворачивать революционную борьбу собственными силами и по собственному плану».

Причем вождь украинских националистов детально инструктировал молодых соратников, как следует поступать с «москалями». Судьбу каждого решать индивидуально. Прежде всего выяснить, как «москаль» попал на Украину, как относится к украинской освободительной борьбе, лоялен ли национальной идее? Если готов сражаться за независимость Украины, пусть остается. Ежели нет — изгнать.

А вот «москали — активные или потенциальные враги украинской государственности» — живыми уйти не должны.

Бандера объяснял:

«Вражеские силы нужно уничтожить доступными в данной ситуации способами и методами. Генеральная задача — убрать с Украины наибольшее количество враждебно настроенных москалей, чтобы не отвлекать большие силы на содержание пленных или интернированных в трудных условиях борьбы».

Все это воспринималось как угроза новых боевых акций на территории Украины. И от Сташинского требовали скорейшего исполнения боевого задания.

Степан Бандера привык к тому, что за ним охотятся. В отличие от идеолога Льва Ребета профессиональный боевик держался крайне осторожно. Сташинскому никак не удавалось проникнуть в дом Бандеры, чтобы найти удобное место для убийства.

А умельцы в Москве подготовили ему усовершенствованный газовый пистолет, теперь уже двуствольный, то есть стрелять можно было два раза. Расчет был на то, что патологоанатом, как и в случае с Ребетом, решит, будто причина смерти — сердечная недостаточность.

Сташинского снабдили и набором отмычек, чтобы он смог открыть подъезд. Но отмычки не подошли. И в гараж, куда Бандера ставил свой «опель», тоже проникнуть не удалось.

Он выбросил пистолет, пришедший в негодность, и вернулся в Восточный Берлин. С помощью своих кураторов обзавелся еще одним набором ключей, один из которых все-таки подошел. Ночью Сташинский забрался в подъезд и на четвертом этаже обнаружил табличку с фамилией «Попель».

Сташинскому вручили еще один специальный газовый пистолет. Вновь снабдили нейтрализующими таблетками и ингалятором, дабы он сам не погиб от ядовитых паров.

Таблетку он принимал за завтраком и весь день следил за Бандерой, выбирая удобный момент. 15 октября 1959 года он тоже дежурил возле его дома. Около часа дня увидел знакомую машину: вождь ОУН* приехал домой обедать, предварительно заглянув со своей секретаршей на рынок.

Богдан Сташинский быстро забежал в подъезд. Выждал минуту. И, не спеша, двинулся вниз по лестнице, навстречу Бандере. Он действовал совершенно хладнокровно.

Степан Андреевич уже поставил машину в гараж. Одной рукой он держал бумажный пакет с только что купленными помидорами, а другой пытался вытащить ключ, застрявший в замочной скважине.

Сташинский участливо спросил:

— Что, замок испортился?

Бандера ответил:

— Нет, все в порядке.

При этом он посмотрел на незнакомца. Сташинский поднял пистолет, завернутый в газету, и выстрелил Бандере прямо в лицо… Вождь ОУН* еще сумел подняться на третий этаж, прежде чем смертельный яд его свалил. Услышав хрип умирающего, выскочили соседи, которые увидели на полу человека, которого они знали под именем Стефана Попеля. Рядом валялся пакет с рассыпавшимися помидорами.

Бандера скончался по дороге в больницу. Первоначальный диагноз: травма черепа из-за падения на лестнице в результате сердечного приступа. Но лицо покойного пошло синими и черными пятнами. Это насторожило полицейских. Более тщательное, чем обычно, вскрытие показало, что его отравили цианистым калием. 20 октября Бандеру похоронили на мюнхенском кладбище. Никто тогда не мог предположить, что очень скоро тайна его смерти будет раскрыта…

На следующий день после уничтожения Бандеры Богдан Сташинский был уже в Восточном Берлине, где его вновь поздравили с удачно выполненным заданием.

3 ноября 1959 года постановлением Президиума ЦК КПСС был утвержден проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении Богдана Николаевича Сташинского орденом Красного Знамени. В ту пору награды нелегалам давали нечасто.

В сопроводительной записке заместитель председателя КГБ и куратор первого главного управления (внешняя разведка) генерал-полковник Петр Иванович Ивашутин писал, что Сташинский «в течение ряда лет активно использовался в мероприятиях по пресечению антисоветской деятельности украинских националистов за границей и выполнил несколько ответственных заданий, связанных с риском для жизни».

6 ноября председатель Президиума Верховного Совета СССР маршал Ворошилов подписал закрытый указ. Сташинского привезли в Москву получать награду. Богдану Николаевичу вручил орден сам председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин. Это была высокая честь.

Председатель КГБ говорил о блестящем будущем, которое ожидало молодого чекиста. Богдану Николаевичу невероятно нравилась шпионская работа, он просто наслаждался своей новой жизнью. И на него возлагали немалые надежды. Но большим планам госбезопасности помешала любимая женщина Сташинского.

В ГДР на танцах он познакомился с девушкой по имени Инге Поль. С благословения начальства у них начался роман. Она работала в парикмахерской, ее отец владел авторемонтной мастерской. Они с Инге Поль обручились.

Богдан Николаевич попросил у председателя КГБ разрешения вступить с немкой в брак. Шелепин наставительно объяснил, что чекисту-нелегалу позволительно жениться только на проверенном человеке, на женщине, способной стать надежной подругой и помощницей. Тем более, что Сташинскому предстоит пройти переподготовку и получить новое задание — на сей раз в Англии или в Соединенных Штатах.

— Работа вас ждет нелегкая, но почетная, — со значением сказал ему Шелепин.

Сташинский стоял на своем. Доказывал, что его невеста будет таким же верным человеком, как и он сам. Доброжелательно настроенный Шелепин, недавний вождь комсомола, сдался. Герою позволили вернуться в Восточный Берлин, чтобы он забрал Инге Поль.

23 апреля 1960 года они поженились. Сначала зарегистрировали отношения, а потом обвенчались в церкви. В представительстве КГБ затею с венчанием не одобрили, но Сташинский настоял на своем — он должен вести себя, как настоящий немец.

Когда Богдан Николаевич признался невесте, что на самом деле он не польский немец, а сотрудник советской разведки, она не обрадовалась. Предложила вместе бежать на Запад. Сташинский не хотел:

— Мне предстоит учеба. После этого они так и так пошлют нас на Запад. Тогда мы и решим, что нам делать.

В мае с документами на имя супругов Крыловых они приехали в Москву на инструктаж и переподготовку. Поселили их в служебной квартире, которая прослушивалась, и Сташинский это обнаружил. Обиделся и пожаловался своему начальству. А вот этого делать не следовало. Чекист обязан понимать необходимость контроля и проверок. Начальство и без того было весьма разочаровано: герой-ликвидатор оказался не таким уж надежным и исполнительным оперативником, каким казался.

Когда Инге забеременела, Сташинский, как положено, доложил, что в семействе ожидается пополнение.

— Вам придется сделать аборт или оставить ребенка в детском доме, — таков был категорический ответ куратора. — С учетом вашего будущего задания ребенок вам будет только мешать.

Но Богдан и Инге хотели ребенка. Пребывали в отчаянии. Инге сказала, что поедет рожать домой, тогда их ребенок станет гражданином ГДР и московские начальники ничего не смогут сделать.

— Когда ты родишь, — согласился Сташинский, — то напишешь личное письмо Шелепину. Он нам не откажет, разрешит мне поехать к тебе. Тогда мы уйдем на Запад втроем.

КГБ разрешил Инге вернуться на родину, в социалистическую ГДР. 31 марта 1961 года она родила мальчика. Его назвали Петером. Но вытащить мужа из Советского Союза Инге не смогла. Решила ехать к Богдану. Но произошло несчастье: ребенок заболел и умер.

В полном отчаянии она позвонила мужу:

— Петер мертв!

Сташинский попросил разрешения поехать на похороны сына — в такую трагическую минуту он не мог оставить жену одну. В комитете госбезопасности сочли за благо его отпустить, опасаясь, что иначе он «сорвется с тормозов».

В ГДР они с женой должны были обязательно ночевать на объекте представительства КГБ в Карлсхорсте. Если Сташинский куда-то направлялся, обязан был предупреждать свое начальство. За ним присматривали.

12 августа 1961 года, в субботу, чекисты отвезли Сташинского в дом тестя. Несколько часов вся семья провела в приготовлениях к похоронам мальчика, назначенным на следующий день. После обеда Богдан и Инге через черный ход вышли из дома и несколько километров до ближайшего города прошли пешком. Там взяли такси и доехали до Восточного Берлина. Сменили машину и добрались до вокзала.

Из одного сектора Берлина еще можно было свободно перейти в другой. Восточногерманская полиция даже не проверила у них документы. Вечером они уже были в Западном Берлине и обратились к американцам. Когда Сташинский признался, что работает на КГБ, их вывезли в ФРГ.

Богдан Сташинский обо всем рассказал западногерманской полиции. Он бежал вовремя. На следующий день, тринадцатого августа, появилась стена, надолго отделившая Восточный Берлин от Западного.

Следствие шло долго — больше года. Сташинского судил Федеральный суд в Карлсруэ. Через три года после убийства Степана Андреевича Бандеры. На суде выступала его дочь Наталья:

— Исполняется три года, как мой отец умер по дороге в больницу. По свидетельству подсудимого, мой отец был преступно убит с помощью отравленного оружия. Это не первое убийство в нашей семье. Почти все родственники моего покойного отца и моей матери погибли от вражеских рук.

Когда Наталья Бандера была совсем маленькой, ее отца держали в немецком концлагере. После войны, когда она подросла, жизнь лучше не стала:

— Мы с матерью под вымышленными фамилиями вынуждены были скрываться от советских эмиграционных властей и госбезопасности, агенты которых действовали на всей территории Германии и Австрии. С отцом виделись мы редко, он проведывал нас несколько раз в год. Я вспоминаю, как я болела и спросила маму, кто этот чужой пан, который склонился над моей кроватью и гладит меня. Я совершенно забыла своего отца.

Только подростком она узнала свою настоящую фамилию:

— В тринадцать лет я начала читать украинские газеты и много читала про Степана Бандеру. Со временем стала догадываться, что это мой отец.

Но эту тайну Наталья Бандера хранила от своих совсем еще маленьких брата и сестры, чтобы они не проговорились, играя во дворе с другими детьми. Ее мать всегда боялась, что советские агенты доберутся до ее мужа.

— Но мой покойный отец уставал от постоянной охраны и часто был неосторожным. Он твердо верил, что находится под особой Божьей охраной и говорил, что если его захотят убить, то найдут способ ликвидировать и вместе с охраной.

В семье боялись не только смерти. Преследовала мысль о похищении:

— Я хочу вернуться к признаниям подсудимого, когда он говорит, как начальник его успокаивал, заверяя, что дети Бандеры будут его «благодарить» за этот поступок. Столь циничное заявление указывает на то, что КГБ планировал схватить нас, детей, вывезти в Советский союз, сломать наше сопротивление теми ужасными способами, которые там практикуются и сделать из нас коммунистов, чтобы мы осуждали нашего родного отца. Именно таким способом пробовали сделать коммунистом сына генерала Тараса Чупринки (Шухевича), командира Украинской повстанческой армии…

Процесс продолжался с 8 по 15 октября 1962 года. Приговор — восемь лет тюремного заключения. Суд учел чистосердечное раскаяние и сотрудничество со следствием. Сташинский отсидел четыре. В шестьдесят шестом его выпустили из тюрьмы. Ему и его жене подготовили новые документы, и они исчезли. Считается, что одна из западных спецслужб взяла на себя заботу о нем. В обмен на информацию о том, как действует система уничтожения врагов советской власти за границей. Ему было что рассказать. Ему сделали пластическую операцию, и Богдан Сташинский исчез навсегда.

Главным виновником убийства Степана Бандеры западногерманский судья признал советское правительство. Именно тогда в Москве решили впредь подобные акции проводить за границей только в самом крайнем случае. Организатором убийства суд назвал председателя КГБ Шелепина. Эта история создала ему дурную репутацию на

Западе. Со временем она станет поводом для того, чтобы убрать Александра Николаевича, ставшего одним из руководителей страны, из политики.

Сменивший его на посту председателя КГБ Владимир Ефимович Семичастный рассказывал мне:

— Я упрекал потом Шелепина: «Зачем ты Сташинского отпустил?»

* * *

Служившие тогда на Украине ветераны-чекисты повторяли: вождя ОУН* следовало ликвидировать раньше. А его убили, когда он уже стал политическим трупом. Теракт Сташинского скорее реанимировал Бандеру. Вся эта история — выстрел из газового пистолета в Мюнхене, суд в Карлсруэ, громкие обвинения в адрес советской власти — получила огромный резонанс. Это позволило поклонникам канонизировать Степана Андреевича Бандеру, представшего в роли героя и невинной жертвы. А он не был ни тем, ни другим.

На Западной Украине Степана Бандеру и его соратников многие рисуют борцами против тоталитарных режимов — за свободу и независимость украинского народа. В каком-то смысле сбылись слова его дочери:

— Мой незабвенный отец был глубоко верующим христианином и погиб за Бога и независимую, вольную Украину — за свободу всего мира. Блаженная память о моем отце, олицетворявшем этот великий идеал, останется путеводной звездой всей моей жизни, так же как и в жизни моего брата и моей сестры, и украинской молодежи.

Христианского в методах Степаны Бандеры, с юности сделавшего ставку на террор, было немного. Непредвзятый исторический анализ показывает, что и он, и его люди сознательно шли на сотрудничество с третьим рейхом. Они видели, как ведут себя немцы на оккупированных территориях, но это их нисколько не смущало. Приветствовали военные победы вермахта и уничтожение немцами мирного населения. Действовали такими же преступными методами и придерживались той же расовой идеологии.

Если Бандера и некоторые его соратники вышли у немцев из доверия и оказались в концлагере (а кого-то и расстреляли), то не потому, что были противниками нацистской теории и практики, а потому, что им предназначалась роль подручных, а они претендовали на большее. Если связался с преступниками, не удивляйся, что сам стал их жертвой.

Во Львове памятник жертвам коммунистических злодеяний стоит на улице имени Степана Бандеры. Конечно, ставшие известными преступления сталинской эпохи многое меняют в наших представлениях о советском периоде истории. Но не отменяют оценки деятельности руководителей ОУНовского подполья. Впрочем, рассекреченные документы госбезопасности рисуют картину, которая не нравится ни поклонникам вождя украинских националистов, ни его врагам.

Беда в том, что в советские времена все скрывалось. История десятилетиями сознательно искажалась и препарировалась! В результате нелюбовь к советской власти придала героические черты всем, кто с ней сражался. Вокруг Бандеры и Шухевича, ОУН* и УПА* сложились легенды и мифы, которых они не заслуживают. Мифы живут долго, но не становятся от этого правдивее. Жаль, что Степан Андреевич Бандера вытеснил в исторической памяти другие, куда более достойные фигуры украинского пантеона.

Примечания

1

Здесь и далее обозначение * — Организации, запрещенные в Российской Федерации.

(обратно)

Оглавление

От автора

Часть первая Галиция. Особый район

  «Малороссы», «хохлы» И сознательные

  Харьков против Киева

  Мир в обмен на хлеб

  Государственный переворот

  Последний гетман

  Немцы убегают

  Василь Вышиванный

  Европа умывает руки

  Правительство без страны

  Петлюра призывает поляков

  Запоздалая месть

Часть вторая Организация украинских националистов*

  «Зубы рвал у кузнеца»

  Чекисты приходят на запад

  Дело «Чума»

  «Недостаток агентурной мысли»

  Украинцы в кракове

  Адмирал Канарис предлагает работу

  Кровавый день во Львове

  Шептицкий. Невыполненное обещание

  Привет Адольфу Гитлеру!

  Несостоявшихся союзников — в концлагерь

  Добровольцы из «Галичины»

  Война на два фронта?

  УПА* против АК, или операция «Висла»

  Вилла под Берлином

Часть третья Церковные комбинации

  «Дикие люди из диких степей»

  Доктор Костельник и его дети

  Благословение митрополита

  Иосиф Слипый отправляет делегацию

  Долгий разговор на лубянке

  Почему Никита Сергеевич вас не принял?

  Таинственная гостья из леса

  Допрос епископа Хомышина

  «Вы должны стать фигурой исторической»

  Ведомственные распри

  Письмо Молотову осталось без ответа

  Львовский собор

  Судьба Иосифа Слипого

Часть четвертая Капкан для «волка»

  Ей не позволили умереть

  Начальник безпеки

  Роман Шухевич: «Идею я люблю сильнее тебя»

  Святая святых

  Спецбоевки

  Сын за отца отвечает

  Жизнь в схроне

  Изгнать из родного села

  Внутрикамерная разработка

Часть пятая Найти и уничтожить

  Где он спрятался?

  Братья и сестры

  Три месяца Лаврентия Павловича

  Выстрел из газового пистолета Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg