«Церебральный сортинг»

Церебральный сортинг (fb2) - Церебральный сортинг 2031K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Вячеславович Савельев

САВЕЛЬЕВ С. В. ЦЕРЕБРАЛЬНЫЙ СОРТИНГ 

МОСКВА 2016

ВЕДИ

УДК 612.82+612.821 + 159.9 ББК 28.71+88.2 С12

Савельев С.В.

С 12 Церебральный сортинг / С.В. Савельев. — М.: ВЕДИ, 2016. — 232 с .: ил.

ISBN 978-5-94624-049-9

© Савельев С.В., 2016 ISBN 978-5-94624-049-9 © Издательство «ВЕДИ», 2016

Напечатано в Российской Федерации.

Права на данное издание принадлежат издательству «ВЕДИ». Воспроизведение и распространение в каком бы то ни было виде части или целого издания не могут быть осуществлены без письменного разрешения издательства.

Повар с напитками указывает на пищевые мотивы социального сортинга мозга человека.

Влюблённая парочка обозначает фрагмент текста, посвящённый размножению тел и мозга.

Суровый служитель культа отмечает рассуждения, посвящённые религиозным механизмам сортинга мозга.

Французская виселица для массовых казней указывает на физические способы социального отбора.

Рыцарь обозначает особенности сортинга, обусловленные подготовкой или ведением войн.

Художник с мольбертом располагается там, где есть упоминание о талантах и гениях в самых разных областях.

Хвостатый и копытастый проказник, сидящий на мозге, отмечает тексты бесовидного пришельца.

ПРЕДИСЛОВИЕ

В название этой книги вынесен термин, обозначающий процесс выявления людей с желательными свойствами мозга. Он был введён мною ранее для привлечения внимания к необходимости разработать методы объективного отбора талантов и гениев с различными типами одарённости (Савельев, 2015б). В настоящее время такой отбор людей по реальным особенностям мозга ещё невозможен, и это должно успокоить тех, кто осознаёт масштабы своих недостатков. Тем, кто надеется, что его таланты будут справедливо оценены, успокаиваться рано. Приборов для прижизненного анализа способностей нет, а опасливые собиратели дензнаков стремятся сохранить доходные обезьяньи отношения в инстинктивных сообществах. Перспектива доминантов получить объективное доказательство бездарности своих отпрысков, глупости ближайших помощников, а главное — собственной некомпетентности пока никого не вдохновляет. «Консервация» этого положения дел отнимает даже призрачные перспективы у талантливой молодёжи, а вероятность появления гениев тает вместе с опережающим воспроизводством плодовитых и недалёких властителей.

Отсутствие объективных знаний об эволюции мозга погубило и погубит ещё множество стран и народов. Этот биологический процесс хотелось бы прервать, но обезьянье прошлое человечества легко проявляется из поколения в поколение. Уверенность каждого нового человека в собственной исключительности, бытовой хитрости и тайной прозорливости является гарантией его неосознанного участия в скотском празднике дикой эволюции мозга. Только растратив лучшие годы работы мозга на гормональный самообман, выращивание разочарований и жировой прослойки, очередная жертва биологического отбора начинает чувствовать свою убогую роль в непонятном процессе. Затем смутное беспокойство и обида на гадких сородичей тонут в привычках, заботах, ленивой вере во всеобщую несправедливость, а успокаивается надеждой на лучшую долю потомков. Понурый старческий самообман уже сегодня можно заменить на объективную оценку своих способностей и осознанно прожитую жизнь. Если в период созревания человека провести объективную оценку особенностей его мозга, то есть большой шанс превратить потенциального обывателя в реального творца.

Для такого принудительного осчастливливания предлагается ввести вместо привычной обезьяньей эволюции рассудочный церебральный сортинг. Анализ структурной организации мозга при помощи рентгеновской томографии высокого разрешения мог бы стать методом такого прижизненного анализа. Основные принципы этого подхода уже разработаны на анализе индивидуальной изменчивости мозга у одарённых людей и подробно изложены ранее (Савельев, 2015a, б). Реализация этого подхода для изучения мозга дала бы возможность объективно оценивать врождённые способности человека и своевременно предлагать ему оригинальную судьбу.

В нашем сложном мире существует огромное разнообразие профессий, которые требуют глубочайшей церебральной специализации. Найти человека с подходящим для этой работы мозгом крайне сложно. Только систематический тотальный анализ структурной организации мозга даст возможность каждому найти идеальное занятие. Только тогда, когда работа для человека столь же вожделенна, как еда и размножение, и любима, как тайное хобби, можно ожидать подвигов интеллекта. Для этого только надо подобрать нужный мозг к нужному делу. Попав в подходящую среду, человек может стать вполне счастливым. Если мозг по своей организации точно соответствует выполняемой работе, то он будет делать её лучше и быстрее всех, затрачивая минимум усилий. Это значит, что обладатель такого рассудочного устройства будет собирать максимум внутренних стимуляторов, поощряющих экономию энергии мозга.

Делая хоть что-то лучше других, мозг получает инстинктивное подкрепление своей исключительности, а его обладатель повышает свою доминантность. Вполне вероятно, что блестящая работа может приносить и достойный материальный результат. При наличии полной востребованности, материального достатка и признанной доминантности изготовление себе подобных не составит особого труда. Это занятие можно сделать особенно приятным, если подобрать партнёра по сходству организации мозга. Достаточно сканировать мозг репродуктивных парочек и определять уровень их сходства. Взаимопонимание не заставит себя долго ждать и приведёт к сладостному переносу генома в следующее поколение.

Следовательно, осознанный церебральный сортинг может утешить основные инстинктивные, социальные и творческие проблемы человека. При этом абсолютно неважен род деятельности, поскольку удовольствие от творчества всегда будет максимальным при совпадении структурной предрасположенности мозга и работы. Отлично сделанное маленькое дело и величайшее открытие одинаковы для мозга. Масштабы содеянного различает только внешний мир, а освобождённый мозг постарается сразу насладиться изысканной праздностью.

Никакие всеобщая гармония и глобальная справедливость невозможны из-за бесконечной изменчивости мозга. К сожалению, на этой планете двух одинаковых людей нет, что делает конфликты неизбежными, а непонимание обязательным. Единственный разумный выход из этой зоологической конкуренции лежит в учёте особенностей мозга каждого человека и индивидуализации его деятельности. Найдя способ рационального использования наших неповторимых личных свойств, можно хотя бы перестать уничтожать друг друга и приступить к рассудочному развитию человечества.

К счастью или к несчастью, такие методы пока только разрабатываются, что позволяет нам некоторое время повольнодумствовать. Введение в практику самых прогрессивных методов церебрального сортинга моментально лишит нас удовольствия свободного использования собственного мозга. Затем этот неосознанный, но разнузданный разврат автономного и свободного мышления незаметно исчезнет, как артефакт причудливой эволюции. Парадоксально, но это произойдёт гораздо быстрее, если церебральный сортинг так и не будет введён в повседневную практику.

Используя временную возможность свободомыслия, необходимо понять, что термин «церебральный сортинг» намного шире, чем принято считать. Церебральный сортинг в гоминидной истории существовал всегда и продолжается сейчас. Последние 200 тыс. лет мозг человечества изменяется особенно интенсивно, несмотря на почти постоянный объём черепа. Именно этим изменениям мы обязаны нашему социальному и техническому прогрессу. Настоящая книга рассматривает именно эти скрытые механизмы социальной эволюции мозга. Исторические различия сводятся к методам осуществления самоселекции. Человечество использует в качестве критерия для отбора нужных свойств мозга видимые поступки или слова отдельных людей. Учитывая лживость развитого мозга и биологический эгоизм любого примата, эти критерии очень ненадёжны. Тем не менее даже на этом зыбком пути убогого этологического отбора были достигнуты прекрасные результаты.

Всего за несколько миллионов лет церебральный сортинг увеличил наш мозг в несколько раз и придал ему невиданные для животного мира свойства. Проблема состоит в том, что эта тенденция уже изменилась и сегодняшний искусственный отбор направлен на уменьшение массы мозга, что упрощает дальнейшую социализацию и конформизм. При этом биологический отбор процветает, ему абсолютно безразличен как размер мозга, так и уровень интеллекта его обладателя. Главная ценность состоит в пищевом и репродуктивном доминировании над другими обитателями планеты. По этим причинам безопасное единообразие мыслей обывателей возникнет без всякого тотального контроля со стороны злых дядек с томографами. Милое человечество уже создало совершенные способы поведенческого отбора, которые разрушат наше сознание и уничтожат следы разума без всяких дополнительных усилий. Противопоставить этим процессам можно только сознательный церебральный сортинг как инструмент осуществления вечной мечты человечества о гармонии мира, безопасности и справедливости отношений.

В этой книге есть отступления, которые немного вредят повествованию. Дело в том, что в конце 70-х годов прошлого столетия на веранде летней дачи детского сада № 123 в компоте утонуло странное существо, затем похищенное местной крысой. По воспоминаниям очевидцев, утопленник мог быть как инопланетянином, так и обычным мелким бесом, погибшим по неосторожности. Точная идентификация невозможна, поскольку в середине ХХ века мы неожиданно сообразили, что между этими персонажами никаких различий нет, а карманные черти прошлого представляют собой высший инопланетный разум настоящего. Впоследствии среди детских игрушек был случайно найден небольшой звездолёт. В нём лежал трёхмерный отчёт, который удалось прочитать при помощи рентгеновского микроскопа. Чертовидного инопланетянина звали Эльфовием, а его недолгие, но проницательные наблюдения за обитателями Земли распределены по соответствующим главам книги. Гибель хвостатого и копытастого пришельца в обеде малышовой группы лишила нас возможности романтичного слияния с внеземной цивилизацией, но найденный текст проливает свет на опасность таких сомнительных контактов.

Повествование Эльфовия начиналось с обзора планеты, которую путешественник-гермафродит воспринимал как заштатную галактическую дыру и вынужден был описывать в качестве своего постыдного наказания:

«Небольшая планета с избытком воды и кислорода населена автотрофными и гетеротрофными организмами с высоким уровнем! метаболизма. Всё разнообразие жизни возникло благодаря непрерывному конкурентному уничтожению представителей как своего, так и других видов. Короткие жизненные циклы, агрессивная борьба за пищу и репродуктивная экспансия являются источником быстрого изменения организмов и причиной появления сложных форм жизни. Наиболее опасны обитатели планеты, обладающие высокой способностью адаптироваться к изменяющимся условиям в течение непродолжительной жизни. У таких существ чрезвычайно развита интегративная структура, которую аборигены называют мозгом.

Размножение обладателей развитого мозга идёт угрожающими темпами, поскольку они используют его только по прямому предназначению. Оно состоит в том, чтобы добывать пищу, запасать и поедать её для эффективного размножения и выращивания потомков. Детёныши этих существ быстро начинают размножаться и сразу посвящают свою жизнь выращиванию следующего поколения. Их заботит только репродуктивный перенос информационных молекул и создание оптимальной среды для их сохранения. Для этого они стараются накапливать разные условные эквиваленты, гарантирующие их обмен на пищу и содержание мест размножения. В качестве внутривидовых отношений они используют прямую физическую и условную конкуренцию, которая регулярно заканчивается уничтожением друг друга. В основе структурной организации этих сообществ лежит дикая иерархическая система, построенная на наследственно-пищевых преимуществах родственных или трофических групп. Репродуктивная активность не зависит ни от каких природных явлений и сезонного состояния природы. Её торможение возможно только при недостатке пищи, что преодолевается любым доступным способом, включая поедание представителей своего вида.

Особый ужас вселяет наличие полового диморфизма у дикарей. Размножение осуществляется при участии двух особей, обладающих молекулярными, физическими и мозговыми различиями. Это занятие у аборигенов сопряжено с конкуренцией за существ противоположного пола и может завершаться физическим уничтожением части популяции.

Невероятная архаичность этих существ проявляется в том, что они из поколения в поколение одобряют и эстетично воспевают события, связанные с массовым истреблением друг друга. При этом огромное значение придаётся масштабам самоистребления.

Если какой-либо дикарь организовал большую группу сторонников и долгое время в путешествиях убивал всех подряд, то он считается гениальным организатором и очень успешным существом. За достоинство принимается удача в борьбе за пищу и собирание наиболее ценных предметов обихода. В настоящее время по поверхности планеты носятся толпы конкурирующих между собой существ, которые готовы на любые поступки ради самокопирования, хорошей пищи и убогих социальных преимуществ. Они ограничены только техническими возможностями переноса своей экспансии в другие миры. Эти существа постоянно мечтают погрузить во мрак биологической эволюции обитателей любых населённых планет. Для этого они создают мечтательные произведения о захвате чужих цивилизаций и войнах между галактиками. Агрессивная воинственность и рассудочная убогость этих существ так велики, что катастрофические последствия их внешней экспансии не вызывают сомнений. По этой причине их репродуктивный успех можно рассматривать как тяжёлое паразитарное заболевание планеты.

Таким образом, существует большая угроза распространения этого явления по соседним планетам с последующим инфицированием ближайших звёздных систем. В этом случае будет необходима локальная стерилизация окраины галактики с привлечением гравитационных звездососов, называемых дикарями чёрными дырами. Для оценки масштабов надвигающейся катастрофы необходимо объективно исследовать потенциальные возможности социализированных доминантов этой планеты, которые называют себя людьми. Они склонны к праздности и обладают примитивными технологиями, но быстро плодятся и эволюционируют. По этой причине мне поручено провести детальный анализ их возможностей как к самоуничтожению, так и к экзопланетной экспансии».

Учитывая трудности космического перевода, примерно таким текстом открывается отчёт погибшего пришельца. Я не могу отвечать за достоверность этого сочинения. Оно с равной вероятностью могло привидеться автору во сне, возникнуть под влиянием асоциальных излишеств или прилететь из адских глубин космоса. Содержание заметок напоминает плоды работы патологоанатома, который буднично вскрыл тело усопшего человечества. Суть заболеваний нашей планеты наблюдатель определил неплохо, хотя мог бы описать наши несчастья и с большим уважением. С позиции патриота Земли циничный и аморальный взгляд залётного натуралиста на прогрессивное человечество заслуживает всяческого порицания, а его кончина в компоте — заслуженный финал бестолкового путешественника. Следующие главы книги наверняка убедят читателя в дикости его измышлений и избавят меня от обвинений в необъективности и отсутствии патриотизма.

Настоящая книга в полном соответствии с заблуждениями философии является продуктом безудержной фантазии автора, немного унавоженной естествознанием. Это означает, что в ней нет оценочных суждений, а все явления рассматриваются с точки зрения причинности или следствий. Ядовитый субъективизм некоторых глав может быть смело отнесён на счёт дурного влияния сочинений чертовидного пришельца. Заканчивая вступление, хочется подчеркнуть, что автор излагает исключительно личную точку зрения на эволюцию мозга пытливого и наивного человечества.

С.В. Савельев

1. СВОБОДА МОЗГА

Некоторое время назад ленивый мозговой нож автора наткнулся на идею, которая давно и вяло копошилась в умах философов. Её суть сводится к тому, что наиболее значимым событием в становлении человечества стало освобождение мозга от тела. Гениальное теологическое изобретение невидимой, бесплотной и вечной души стало величайшим шагом в нашей истории. Этот изящный плод умозрения необходимо поставить в один ряд с идеалистическими идеями гоминидной самоорганизации Заратустры и созданием небиологических способов хранения информации в виде книг и двоичного кода.

Ничего более понятного, приятного, личного, ценного и недоступного, чем душа, пока придумать не удалось. Каждый обитатель планеты, верящий в существование души, твёрдо уверен, что это самое лучшее, чем он обладает. Бренное и неказистое тело с лишними килограммами, болезнями, выпавшими или не там растущими волосами не вызывает восторга. Тем более что дурные наклонности и вечно неправильный образ жизни гарантируют страдания и невесёлые мысли о насилии над праведной душой. Эфемерную душу все народы наделяют самыми драгоценными качествами. Она — воплощение мечты о вечной жизни, абсолютной справедливости и свободы от завлекательных скотских удовольствий. Душа не ест, не пьёт, не задирает юбки и не таскает ефимки из соседских карманов. Она, как личное и скрытое воплощение бескорыстного добра и порядочности, должна тайно уравновешивать сомнительную реальность.

Введение в гоминидную жизнь такого ценного понятия, как душа, отметило два реальных события в эволюционных преобразованиях мозга. С одной стороны, развитие достигло уровня, при котором стал возможен хотя бы кратковременный баланс между подсознанием, или лимбической системой, и рассудочной деятельностью коры больших полушарий. Интуитивное ощущение своей принадлежности к животному миру потребовало создания хотя бы умозрительного барьера вокруг человечества. Драгоценная и невидимая душа — идеальный и неопровержимый признак собственной исключительности. Эти вопросы отчасти были рассмотрены в предыдущих публикациях, посвящённых двойственности сознания (Савельев, 2015б, 2016).

С другой стороны, появление представления о душе отразило важнейшее событие, связанное с независимой эволюцией нервной системы. Как известно из теологических работ, души живут вечно и по собственным законам. Эти законы никакого отношения к бренным телам не имеют и только косвенно могут повлиять на соматические драмы повседневной жизни.

Сам факт такого разделения души и мерзкой оскотинившейся тушки очень примечателен. Он показывает, что наши предшественники тонко ощущали как двойственность сознания, так и независимый параллелизм эволюционных процессов становления мозга и тела. Этими историями борьбы духа с желудком и половыми органами полна изящная литература, а яркие образы душевных страданий и искушений легче и приятнее проникают в ленивый мозг. Однако в реальном мире всё намного приземлённее и проще, чем хотелось бы праздным фантазёрам. Попробуем понять события, приведшие к появлению представления о душе, как следствие автономизации церебральной эволюции.

В рамках теории эволюции является общепризнанным фактом то, что любой вид постепенно изменяется со временем. Преобразования организма происходят в результате коррелятивных изменений органов, повышающих приспособительные возможности животного. Критерием эволюционного успеха любого вида является численность размножающихся потомков. Если их много, то в данный момент времени искомый биологический успех достигнут. Если их меньше, чем родителей, то наступает вымирание или эволюционный проигрыш. В соответствии с этим примитивным критерием все животные и растения уничтожают друг друга в борьбе за ресурсы репродуктивной экспансии.

Вполне понятно, что в рамках этих моделей эволюция нервной системы как одного из органов целостного организма ничем уникальным не отличается. На неё действуют общие принципы изменчивости и адаптивного отбора — те же, что и для лёгких, печени, почек, кишечника и других внутренних органов. Нервная система отягощена только более медленной структурной перестройкой и консервативностью однажды возникших центров. Для мозга безразлично, как использовать уже существующие нейральные комплексы. При редкой смене функций архаичные центры мозга включаются в обслуживание уже существующих сетей без редукции или структурной перестройки. Консервативность нервной системы базируется на универсальности её компонентов и способности к пожизненной адаптации. Она получает, хранит и перерабатывает информацию внешнего мира, реализует программы инстинктивногормональной регуляции поведения и интегрирует работу всех систем организма. Эта особенность морфофункциональных изменений центральной нервной системы хорошо известна, как и последовательность эволюционных изменений существ, обладающих нервной системой. В самом общем виде и кратком изложении она выглядит следующим образом.

Если условия обитания начинают меняться, то первым значимым событием можно назвать адаптивную смену поведения животного. У каждого владельца нервной системы есть небольшая возможность приспособить видовой набор инстинктивно-гормональных алгоритмов поведения к изменяющимся условиям. Если этого неврологического ресурса достаточно, то никаких видимых трансформаций, кроме поведенческих, мы не обнаружим. При более радикальном изменении окружающей среды адаптация поведения не справится с проблемой выживания и на эволюционную арену выходят соматические перемены. В этом случае накопление значимых для отбора перестроек скелета, мускулатуры, внутренних органов и метаболизма меняет внешность выживших животных. Соматические изменения накапливаются десятками поколений, что зависит от жёсткости отбора и масштабов изменчивости эволюционирующего признака. Специализация мозга в такой ситуации всегда вторична и продиктована новыми соматическими возможностями организма.

По этому незатейливому алгоритму осуществляется вялотекущая эволюция организмов на этой планете. В предложенной последовательности событий изменения мозга становятся неотъемлемым этапом совершенствования конкретного вида. Он всегда эволюционирует как сцепленная система контроля и управления новыми соматическими адаптациями организма. Никакой особой автономией мозг не обладает, а его структура полностью отражает эволюцию конкретного организма.

Процесс совершенствования способов уничтожения друг друга и выработки общих и частных приспособлений для получения пищевых и репродуктивных преимуществ легко понятен на простейшем примере. Если в позднем эоцене появляется один из древнейших представителей отряда хоботных (Moer/therium), то вместе с увеличением подвижного носа формируются специальная система кровообращения и особый нервный аппарат. Уже к моменту становления африканских Gomphotherium, а затем и крупного миоценового Stegodon в головном мозге предков слонов полностью сложилась система управления хоботом. Огромные сенсомоторные поля в коре мозга этих гигантов возникли как специализированные центры обслуживания около 100 тыс. мелких мышц и механорецепторов хобота. На всю эту историю с увеличением размеров тела и появлением длинного вертлявого носа понадобилось около 45 млн лет неспешных адаптивных изменений.

Из примера понятно, что столь неторопливый и славный путь накопления полезнейших изменений для объяснения метаморфозов человека не пригоден. Наши предки в 10 раз быстрее сформировали парные манипуляторы и гигантский затейливый мозг с обилием сомнительных свойств и возможностей. Это очевидное различие в скорости изменений сравниваемых органов предполагает существование иного варианта эволюционного развития.

Представим себе иной сценарий последовательности событий, немного изменив начальные параметры. Допустим, условия обитания некоего вида изменились, что потребовало адаптивной перестройки организма. При этом в нашем умозрительном эксперименте исходная изменчивость головного мозга равна соматической или больше неё. В такой ситуации амплитуда поведенческих изменений будет намного шире, чем при невысокой индивидуальной вариабельности головного мозга. Это значит, что быстрые компенсаторные изменения поведения смогут возместить глубокие экологические перестройки, неожиданную смену источников пищи или направления миграций. Если изменчивости нервной системы оказывается достаточно для решения возникших проблем, то соматические изменения откладываются до новых катаклизмов окружающей среды. Не исключено, что по этому пути происходили наиболее значимые перестройки нервной системы, положившие начало формированию крупных систематических таксонов позвоночных.

Попробуем применить этот подход к человеку как наиболее выраженному модельному виду церебральной эволюции. Существует описанный ранее парадокс несоответствия организации головного мозга и тела человека (Савельев, 201 б). Между этими частями нашего организма существуют очень важные различия, обусловленные масштабами изменчивости.

Головной мозг современного человека может обладать массой от 800-900 до 2300 г, что считается нормальным (Савельев, 2005а). Изменчивость современных человекообразных обезьян немного меньше, но в целом соответствует полиморфизму австралопитеков (Савельев, 2015а). Масштабы изменчивости современного мозга вполне соответствуют вариабельности роста, который может составлять в норме от 100 до 250 см. Примерно та же изменчивость размеров и массы обнаружена при количественной оценке внутренних органов человека. Следовательно, наша внутривидовая вариабельность, касающаяся как размеров тела, так и внутренних органов, в норме составляет около 250%.

В патологических ситуациях различия могут быть несколько больше, особенно по массе тела. Однако случаи аномальных изменений отдельных органов обычно уникальны и для эволюции популяций особого значения не имеют. Нормальные масштабы изменчивости тела человека весьма значительны, но особого удивления не вызывают.

Самое важное, что независимо от соматических различий люди могут иметь плодовитое потомство. Исключение составляют несколько архаичных племён, обитающих в Африке и Южной Америке. Представители бушменов и огнеземельцев отлично размножаются внутри своих групп, но не могут успешно предаваться этим занятиям с европейскими или азиатскими путешественниками. Под успехом надо понимать не сексуальные удовольствия, которые вполне достижимы, а его плоды. Потомки не получаются вовсе или обладают патологиями, несовместимыми с жизнью. Во всех остальных случаях мы довольно легко преодолеваем этнические предубеждения и увеличиваем масштабы метисации населения планеты.

Огромное количество метисов с самыми экзотическими сочетаниями геномов населяют Новый Свет и европейские страны. Необходимо отметить, что и в этом случае наиболее отдалённые скрещивания получаются далеко не всегда и часто завершаются появлением патологичных потомков. В конечном счёте эти затруднения преодолеваются как учащением попыток, так и упорством экспериментаторов. Для нас важно отсутствие биологических ограничений в изготовлении детей у отцов и матерей из самых разных расовых групп. Эти естественные последствия метисации показывают, что мы — соматически единый вид, который может легко преодолевать существующие индивидуальные различия.

Совершенно иная картина вырисовывается при более детальном изучении изменчивости мозга. Неприятности начинаются с поверхности полушарий. Они обладают рисунком борозд и извилин, более уникальным, чем отпечатки пальцев. Чудесный дизайн поверхности мозга остаётся недооценённым, хотя мог бы использоваться для идентификации граждан. Персональная красота борозд и извилин представляет собой только эстетическую сторону индивидуальности мозга. Внутри него скрыты невероятные качественные и количественные особенности строения. Максимальные доказанные на аутопсийном материале индивидуальные различия полей и подполей коры полушарий составляют 4131% , а подкорковых структур — 369% . Более того, подполя лобной и теменной долей могут присутствовать у одного человека и отсутствовать у другого. Эти различия по неврологическим критериям намного превышают известную видовую изменчивость (Савельев, 2015б).

Если бы наше тело было столь же изменчиво, как мозг, то на его фоне чудовища из сочинений фантастов выглядели бы как детский сад ангелочков. К людям пришлось бы причислить существ с несколькими руками или ногами, многоглазых и многоухих либо совсем без конечностей или сенсорных органов. При этом какой-либо одноногий и шестиглазый трёхчлен мог бы быть ростом около 65-70 метров. Сексуальную пару такому красавцу могла бы составить полутораметровая слепая двуногая и двуротая красотка с тремя парами волосатых молочных желёз. Если бы эти люди смогли догадаться, что принадлежат к одному виду, то легко представить их нежные чувства, взаимопонимание и гармоничную семейную жизнь.

К счастью, мы не видим этих различий в строении нервной системы и пытаемся создать семейные или рабочие отношения между описанными выше существами. Эти выдуманные чудовища отражают многообразие нашего собственного мозга в его индивидуальном воплощении. По сути дела, человеческие внутривидовые отношения выглядят как запутанный клубок ниток, где внешние различия неважны, а скрытые — делают нас разными видами. В повседневной жизни мы ориентируемся только на видимые различия, а до внутренних причин будущих конфликтов нам никакого дела нет.

Парадоксально глубокие индивидуальные различия мозга и сохранность способности к крайне отдалённой метисации подталкивают нас к вопросу о странностях происхождения гоминид. Существует большое подозрение, что эволюция мозга человека шла независимо от его тела. Она отличалась как темпом изменений, так и механизмами отбора. До появления австралопитеков мозг приматов выполнял функции центра формирования инстинктивно-адаптивного поведения и согласованного управления телом. Всё было чудесно и эволюционно сбалансировано, как у современных млекопитающих. Эта гармония поддерживалась в райский период эволюции, когда единственной заботой наших предков была половая конкуренция. Именно в то благостное время переизбытка пищи возникли основы вариабельности структурной организации головного мозга. В раю легко выживали потомки приматов с любыми отклонениями развития, которые не мешали есть и размножаться.

Изменчивость мозга уже тогда могла стать мишенью для направленного отбора. Изобретательная половая конкуренция и умелое домогательство половозрелых самок стимулировали процветание наиболее оригинальных особенностей поведения, что поддерживало или даже провоцировало церебральный полиморфизм. При значимой половой конкуренции необходимость переноса генома в следующее поколение повысила ценность сексуально-романтического творчества и новаторства. Следы этих событий можно наблюдать и сегодня, когда любая необычность и оригинальность неизбежно увеличивает вероятность плодотворных репродуктивных контактов.

К моменту окончания райской эпохи будущие люди оставались животными, но предпосылки для независимого развития мозга и тела уже возникли. Автономизация эволюции нервной системы архаичных гоминид изменила сущность механизмов отбора в становлении разумного человечества. Это событие произошло скрыто и незаметно даже для участников процесса 4, 5 млн лет назад. Не стоит понимать буквально, что несчастный и угнетаемый мозг с боем вырвался из бренной соматической оболочки и гордо воспарил над разогретой сковородкой эволюции. Образ столь эффектного побега отражает суть и масштабы произошедшего события, но бесконечно далёк от реальности.

Реконструировать катастрофы далёкого прошлого можно только с большими оговорками, поскольку нежный и жирноватый мозг плохо сохраняется в археологической летописи. Приходится опираться на скромные слепки внутренних поверхностей черепов наших далёких предков и на следы прошлых структурных адаптаций мозга современного человека. Некоторую помощь в понимании сути событий может оказать сравнение скоростей адаптивных изменений мозга приматов и других обитателей планеты. Основываясь на перечисленных фактах, парадоксальной организации и функциях мозга, попробуем восстановить природу автономизации эволюции этой свободолюбивой части тела.

Для становления независимых механизмов отбора головного мозга приматов должно было одновременно создаться несколько условий. Во-первых, необходимо появление индивидуальных поведенческих особенностей, сцепленных с размерами и организацией локальных участков мозга. Во-вторых, различия в поведении отдельных людей должны быть крайне значимы для выживания и размножения. Только в этом случае можно ожидать прямого действия отбора на мозг и ускорения темпов его независимой эволюции. По-видимому, это произошло в период окончания райского периода становления человечества и перехода к социально зависимой борьбе за существование. В эпоху поздних австралопитеков сложились все необходимые условия для начала относительно независимого отбора мозга по наиболее востребованным свойствам (Савельев, 2016).

Своеобразная эволюционная независимость отбора головного мозга от совершенствования соматической оболочки началась с повышения значимости социальных отношений. Для выживания неродственных групп стали важны конформистские взаимодействия между отдельными особями, а не стандартная животная конкуренция. Базовая вариабельность головного мозга уже была сформирована разнузданной сексуальной конкуренцией в эпоху райского переизбытка пищи. При любых изменениях внешней среды найти подходящую адаптивную конструкцию нервной системы было несложно. Вместе с тем для коллективного выживания важны согласованные действия по снижению внутривидовой агрессии. Эти признаки стали входным билетом наших предков в игольное ушко выживания.

Ключевым событием стало описанное ранее развитие тормозных лобных долей мозга, позволявших неродственным особям обмениваться пищей (Савельев, 2016). Важнейшим следствием функционального становления лобных долей мозга и вынужденного обмена пищей можно считать появление социальных инстинктов с внегеномным наследованием. Столь сложные формы поведения в сочетании с внегеномным наследованием могли передаваться только особям с выраженной структурной предрасположенностью мозга. Скорость отбора в этот период времени была столь высока, что объём мозга быстро увеличился более чем на треть (Савельев, 201 5a). Австралопитек мог быть с каким угодно телом, но соблюдение социальных правил и отношений стало гарантией выживания. В противном случае все проблемы приходилось решать в одиночку, что предполагало переход в разряд добычи для дружественных каннибалов из числа ближайших родственников. По этой причине только обладатели больших тормозных центров имели возможность демонстрировать достаточные для выживания в сообществе особенности поведения. Иначе говоря, по окончании райского периода сложились условия для отбора австралопитеков по способности вести общественный образ жизни. Поддержание социальных отношений гарантирует выживание, поскольку истребление обладателей архаичных конструкций мозга было приятным и очень эффективным.

Следует отметить, что вынужденный обмен пищей с неродственными особями стал основой для будущей экономики гоминид. В самых архаичных социальных системах дикарей всего мира существуют формы обмена подарками, которые стали заменять пищу. Дарение ценных предметов постепенно ритуализировалось и усложнялось различными условиями. Так, самые известные следы этих явлений можно найти в традициях скандинавов, которые обязаны возмещать друг другу подарки. Маори очень следят за «духами отданной вещи» и стараются соблюдать баланс этого престижного обмена. Тщательно исследован в первобытных сообществах феномен праздника с подарками «потлач», который сохранился в цивилизованном мире и стал необходим для поддержания социального статуса участников обмена (Мосс, 1996, 2000).

Аналогичные наблюдения были сделаны Б. Малиновским при изучении меланезийцев Тробианских островов (Малиновский, 2004, 2005). Он показал, что среди аборигенов существует обычай «кула», который состоит в обмене предметами, не имеющими никакого практического употребления. При этом кажущееся бессмысленным занятие ещё усложнено внутренними правилами. Так, обмен «кула» имеет тонкие особенности, которые обозначают собственными именами «ваигу'а». Эти способы обмена ненужными предметами имеют исключительно социальный смысл, нужны для поддержания отношений и сохранения структуры сообщества.

Присмотревшись к любым современным отношениям, легко увидеть множество следов такого же неосознанного обмена предметами. Почти у всех народов существует обязанность как принимать, так и вручать подарки. Иногда обмен получает экономическое наполнение, как плата за невесту или приданое, а иногда полностью бессмыслен. Последний вариант встречается у обитателей островов Самоа, где на свадьбах женское имущество меняется на мужское (Мосс, 2000).

Словесным вариантом славянского дара является речь чужака, пришедшего в дом, которая содержит пожелание добра и долгих лет его обитателям. Это действие рассматривается как «благопожелание», которое завершается обрядом материального вознаграждения со стороны утешенного хозяина. Для этого годятся застолье, еда в дорогу или деньги, что обеспечивало хозяйственное и семейное благополучие дома (Агапкина, Виноградова, 1995).

Совершенно ясно, что в большинстве случаев неэкономического обмена рекапитулируется самый древний признак появления безопасного дележа пищи между неродственными особями. Лобные области с тормозными функциями не только позволили нам поддерживать социальные отношения, но и запустили механизм меновой торговли. Раздаривая на работе абсолютно ненужные магнитики на холодильник или другую мелкую пакость, мы отдаём виртуальную дань далёкому прошлому эпохи появления человечества.

Собственно говоря, М. Мосс, анализируя ритуальные обмены, обнаруженные в архаичных сообществах, сформулировал идею возникновения торговли и экономических отношений (Мосс, 1996, 2000). Эта здравая идея имеет очевидный материальный неврологический субстрат, который кроется в нашей успешной попытке использования тормозных функций лобных областей для поддержания социальных отношений.

С началом бескомпромиссного отбора особей, способных сдерживать свои инстинктивные формы поведения, стартовала автономная эволюция мозга. Процесс автономизации действия искусственного отбора на формирование мозга можно назвать его эволюционным освобождением. Впервые в истории мозг стал не просто органом для управления телом и местом хранения инстинктивно-гормональных программ поведения, а самостоятельным объектом эволюции. Следовательно, появление тормозных функций лобных областей только отмечает начало искусственной культивации мозга, а не её конец, как наивно считают теоретики антропологии (Клейн, 2014). По их необъяснимому, но глубокому убеждению, «за последние 40 и даже 100 тыс. лет человек фенотипически и генетически не изменился» (Клейн, 2014). По-видимому, эти исследователи ещё не знают о появлении расовых, анатомических и генетических различий, хотя явно знакомы с нравами примитивных этносов и племён. Однако их не в чем винить, поскольку скрытая под черепом, но бурная эволюция нашего мозга пока очень плохо изучена.

Необходимо пояснить, что до появления сдерживающих функций у лобных областей действие отбора всегда было направлено на весь организм животного. Если зрение становилось критичным для выживания, то для реализации его новых аналитических свойств были необходимы быстрые лапы, острые когти и т. д. Организм менялся в рамках коррелятивных отношений, описанных ещё Кювье. Появление тормозных лобных областей и социальной жизни австралопитеков привело к тому, что отбору подвергались только мозг и, как следствие, повседневное поведение человека. Иначе говоря, для того чтобы успешно существовать в сообществе, надо было изменять только поведение, а не кости и мускулатуру. Мозг стал эволюционировать как центр поведенческого управления довольно консервативным телом.

В заметках зловредного Эльфовия вопрос автономной эволюции мозга и тела занимал немного места.

«По-видимому, причиной быстрого прогресса двуногих негодяев стала относительно недавняя автономизация отбора головного мозга. Необычность парцельной эволюции мозга и тела повлекла за собой длинную цепочку событий, закончившуюся появлением человека. Найденные мной анатомические признаки людей только маркируют уже состоявшиеся последствия этих событий. К результатам автономизации эволюции мозга следует отнести их ранние навыки добывания огня, термической обработки пищи, речь, орудийную деятельность, абстрактное мышление и письменность.

Все перечисленные выше признаки человеческой уникальности и обособленности от биологического мира являются отсроченными последствиями независимого отбора головного мозга по специфическим особенностям поведения. Это наиболее опасная тенденция в эволюции псевдоразумных существ. При внешнем сходстве скрытые индивидуальные различия мозга настолько колоссальны, что могут представлять общегалактическую опасность. Особенно следует подчеркнуть, что индивидуальная изменчивость усиливается наличием полового диморфизма в сочетании со специализацией мозга. Мозг мужчин и женщин у аборигенов различается как строением, так и функциональными целями. Этот феномен стимулирует церебральное многообразие, которое становится непредсказуемым. Мы, в нашей продвинутой культуре гермафродитизма, не можем себе вообразить последствий такой сексуальной вакханалии, даже при самом порнографическом перекрёстном оплодотворении. Это говорит о том, что скорость эволюционных изменений этих существ крайне велика, а появление галактических интеллектуальных монстров вполне вероятно».

Важнейшим наблюдением чертовидного мерзавца стало выявление несоответствия видимого соматического состояния особи и её церебральной активности. Потомство одной и той же пары людей может быть очень похоже друг на друга и на своих родителей. Однако внешнее сходство будет говорить только о кровной соматической близости, которая наследуется по общебиологическим законам. Невидимый мозг к этому внешнему сходству никакого отношения не имеет. Мозг братьев и сестёр может существенно различаться как по размерам, так и по морфофункциональной конструкции. Индивидуальная изменчивость столь высока, что вполне вероятна ситуация, когда каждый член семьи принципиально отличается по строению мозга от любого ближайшего родственника. Эти различия постоянно проявляются в несходстве характеров и семейных конфликтах. При этом внешнее сходство может быть почти абсолютным.

Следует отметить, что зачатки таких различий есть и у животных, у которых их называют особенностями характера. Наглядным примером могут служить многочисленные потомки лошадей, коров, коз, собак и кошек разных пород. Любители содержания этих домашних животных прекрасно знают, что полностью схожих особей нет даже в одном помёте. Индивидуальный характер поведения служит внешним проявлением уникальной конструкции каждого мозга, что подтверждает полиморфизм строения нервной системы. Однако, в отличие от людей, породные линии домашних животных в большей или меньшей степени наследуют свойства, выведенные в результате направленной селекции. Борзые собаки отлично преследуют дичь, спаниели её вынюхивают, а таксы сражаются в норах. Собаки каждой породы соматически очень похожи на своих родителей, а их экстерьерные качества часто ассоциируют и с рабочими навыками. Обычно это соответствует истине, поскольку специализированные свойства мозга передаются по наследству и сцеплены с внешними признаками породы. Крайне важно, что независимо от масштабов индивидуальной изменчивости породные отличия сохраняются и наследуются.

У человека всё наоборот. Внешние признаки принадлежности к семейной, этнической и расовой группе прекрасно сохраняются, а поведенческие свойства зависят от индивидуальных особенностей мозга. Именно по этой причине в самых разных социальных и этнических группах появляются таланты и гении. Их возникновение — лишь статистический процесс случайного перебора вариантов. Следовательно, автономизация эволюции мозга стала инструментом развития человечества, который работал скрытно, под внешне схожими телами наивных гоминид.

Стоит напомнить, что тайная и автономная эволюция мозга шла с необычайным ускорением. Это означает быстрое появление и развитие эффективных механизмов отбора. Они были лучше традиционной эволюции, которая закончилась в тот момент, когда в сообществе архаичных приматов сложились первые признаки социальных отношений. Вполне понятно, что это произошло не мгновенно, а в результате многократных попыток создания как родственных, так и неродственных объединений наших предков. Сформировав большие популяции, предприимчивые гоминиды мгновенно занялись «честным» дележом пищи и распределением простейших условий выживания «по справедливости», что предусматривает насилие и искусственный отбор. Эти явления можно в деталях наблюдать в деревнях, устроенных по родоплеменным принципам, и в изолированных племенах Азии, Африки и Латинской Америки.

Именно искусственный отбор стал двигателем церебральной эволюции, наградившей нас столь волнующим мозгом.

Возникает вполне естественный вопрос о природе происхождения социальных взаимодействий и их предшественниках. На сегодняшний день существует формально непротиворечивое понимание механизмов начала автономной эволюции мозга. По-видимому, после окончания райского периода эволюции проблемы добывания пищи, безопасной миграции и размножения стали естественной причиной объединения наших предков. С этого момента на мозг стали действовать новые механизмы искусственного отбора, которые работают и в настоящее время.

2. ИЗБИРАТЕЛЬНОСТЬ ОТБОРА

Общая концепция искусственного отбора была сформулирована ранее и рассматривалась как способ ускорения эволюционных изменений головного мозга гоминид (Савельев, 2015a). Её суть сводится к тому, что для успешного выживания в больших группах архантропов было необходимо поддерживать социальные отношения. Их основу составляли активный обмен пищей, снижение внутривидовой агрессии, коллективная охота и защита общих биологических интересов. Эти особенности поведения сложились под влиянием искусственного отбора, направленного на увеличение тормозных лобных областей и массы мозга. Его сущность состоит в том, что с появлением первых признаков социальности наши далёкие предки оказались перед выбором — выжить и защититься от агрессивной среды обитания, создав глубоко интегрированное сообщество, или исчезнуть. Вполне понятно, что большинство австралопитековых ретроградов предпочло дружно погибнуть и остаться верными своим скотским традициям. Те немногие оригиналы, чей мозг позволил им выжить, ступили на скользкую дорожку селективной эволюции мозга и сложных социальных систем.

Первичная социализация самых сообразительных австралопитеков позволила приспособиться к изменившейся среде обитания и сохраниться как вид. Однако ввиду некоторых особенностей мозга приматов социальные взаимодействия запустили маховик искусственного отбора мозга (Савельев, 2016). Решение адаптивных проблем выживания архантропов привело к неожиданным эволюционным последствиям, изложенным в предыдущей главе, — автономизации эволюции головного мозга. Так возник ранее неизвестный механизм отбора, который при стабильной репродукции и неизменном теле менял адаптивность нервной системы. Мозг будущих людей оказался под действием специфического отбора, что невероятно ускорило эволюционные изменения (Савельев, 2016).

В результате скрытой от глаз, ночрезвычайно быстрой автономной эволюции мозга к настоящему времени сложилась довольно сложная ситуация. Оставаясь очень схожими соматически, мы легко можем производить плодовитое потомство почти при любом варианте метисации. Это традиционный признак принадлежности к одному виду, который не требует объяснений. При этом на уровне мозга мы обладаем структурными различиями, намного превышающими видовой уровень. Относясь по строению мозга к разным видам и даже родам гоминид, мы непрерывно и вполне естественно вступаем в неразрешимые и кровавые конфликты.

Причины такого печального положения дел кроются в биологической природе эволюции как мозга, так и тела. Эти два параллельных процесса становления человечества объединены общей целью, которая состоит в примитивном доминировании нашего вида. Иначе говоря, вся возня с развитием мозга и интеллекта нужна только для того, чтобы расплодиться, как паразитические черви, и покрыть несчастную планету многометровым слоем своих потомков. В большей части мира столь убогие цели собственной эволюции вызывают бурный энтузиазм, и лишь иногда — беспокойство у тех, кто ещё пытается думать. Совершенно ясно, что пришло время человечеству хотя бы немного разобраться в вакханалии собственных эволюционных процессов.

По этой причине попробуем рассмотреть сущность событий, происходящих с нашим мозгом. Ужас нашего единения с природой состоит в том, что биологические процессы абсолютно одинаково действуют как на уровне Организации Объединённых Наций, так и среди паразитических червей в кишечнике африканской зебры. Разница сводится к инструментам отбора и различиям в организации растения или животного. Неприятно сознавать, что, предлагая с трибуны ООН экономически поддержать разрушенную войной страну, какой-либо гуманист преследует ту же цель, что и гиена, отгоняющая мелких хищников от присвоенной падали. Биологические цели плоского червя, голодной гиены, отдельных стран и крупных международных объединений особенно не различаются. Пища, размножение и доминантность остаются залогом биологического процветания любых организмов на планете. Именно эти биологические функции критичны для эволюции и максимально значимы для отбора. Мозг и поведение — это всего-навсего квалифицированная, но тщательно угнетаемая прислуга перечисленных выше биологических процессов. Вполне понятно, что от этого обременения успешно избавились паразиты, которые переселились в богатый пищей кишечник своих хозяев и вместе с нейронами утратили задумчивость.

Нервная система в сочетании со сложным поведением представляет собой довольно затратный комплекс приспособительных систем организма. Он, конечно, иногда весьма эффективен, но энергетически затратен и далеко не обязателен. По этой причине большинство адаптивных изменений позвоночных начинается с простого отбора, направленного на увеличение размеров зубов, модификацию конечностей, тела или длины кишечника. Обычно таких незатейливых метаморфозов вполне хватает для решения возникающих проблем. Очень редко соматические различия животных оказываются недостаточными для появления наиболее приспособленных. В такой ситуации критичными становятся особенности добывания пищи, избегания опасности, способы размножения и заботы о потомстве, отражающие индивидуальность организации нервной системы. Только тогда, через поведение, отбор добирается до мозга, что может привести к заметным морфологическим изменениям его строения. Происходят такие эволюционные события намного медленнее и реже, чем соматические перестройки.

Надо отметить, что значимая для выживания поведенческая несостоятельность возникает редко. Обычно уже существующий адаптивный потенциал мозга большинства животных легко справляется с модификациями повседневных проблем. Из-за этой особенности мозг оказался весьма консервативен, медленно эволюционирует и сохраняет следы давно прошедших древних катаклизмов. Так, дельфины, лишённые обоняния много миллионов лет назад, обладают хорошо развитыми обонятельными центрами, которые выполняют совершенно другие функции. Ползающие змеи бережно сохранили в мозге красное ядро, необходимое для согласованного управления четырьмя конечностями. Таких примеров много, что говорит как о консервативности мозга, так и о сложности глубоких морфологических перестроек (Савельев, 2008). В условиях естественной среды быстро изменить структурную организацию мозга крайне затруднительно, а молниеносное увеличение головного мозга человека вызывает закономерное удивление и интерес к природе этого необычного события.

Показательно сравнение скорости эволюции мозга человека и других групп животных. Так, среди рыб небольшой мозг массой в О, 1 г почти за 300 млн лет достиг у наиболее крупных форм массы 100-150 г, что отражает не интеллектуальное развитие, а увеличение размеров тела и массы мускулатуры. Аналогично рос мозг динозавров, что было обусловлено возрастанием массы тела. Примерно за 100 млн лет мозг увеличился по массе с 10-15 до 180-200 г, а тело — в несколько тысяч раз. При этом конструкционный архетип мозга рыб и рептилий оставался неизменным, несмотря на всё видовое многообразие и адаптацию этих групп позвоночных к различным средам обитания. Млекопитающие также не показали особой скорости нейробиологической эволюции. Около 80 млн лет их мозг усложнялся в основном количественно, нарастив площадь поверхности полушарий при помощи борозд и извилин коры. Эти примеры показывают, что относительные размеры мозга слабо изменялись в процессе эволюции и были опосредованы увеличением массы тела и размерами животных (Савельев, 2005б).

Неторопливая эволюция нервной системы была нарушена к концу существования австралопитеков. У человека всего за 5 млн лет мозг стал впятеро тяжелее и несколько раз структурно изменился до неузнаваемости. В нём появились совершенно новые морфологические центры, которые не встречаются у других млекопитающих и характерны только для человека (Савельев, 2015а, б). Эти наблюдения не означают, что человек утратил консервативный архетип строения мозга приматов. Архаичные структурные особенности строения, конечно, сохранены, но они спрятаны под необычными эволюционными новообразованиями.

Необходимо подчеркнуть, что похожих по скорости и масштабам эволюционных изменений в мозге других существ на этой планете пока не обнаружено. Следовательно, необычная скорость эволюционных изменений мозга человека подразумевает или вмешательство каких-либо трансцендентных сил, или появление ранее неизвестных механизмов эволюции. Поскольку вера в любые внешние силы автоматически закрывает проблему, попробуем немного помучиться в поисках более рациональных объяснений этого явления.

С одной стороны, необходимо понять природу непрерывного появления множества новых и необычных требований к поведению. При этом каждое из них было значимо для выживания наших предков и не могло выполняться в рамках уже существовавшего мозга. С другой стороны, все события происходили в условиях развития социализации сообществ человека, что неизбежно ослабляет действие естественного отбора. Таким образом, эффективность традиционных механизмов эволюции была малопригодна для генетического закрепления возникающих структурных изменений мозга. Реконструируя столь противоречивую ситуацию, необходимо одновременно искать как причины появления необычных свойств поведения, так и более эффективный способ культивирования их носителей — будущих людей.

Суть любого процесса эволюционных изменений сводится к трём несложным биологическим явлениям. Во-первых, для появления искомого признака он должен быть значим для выживания и размножения. Во-вторых, для сохранения нового свойства организма необходимо постоянное действие некоего эффективного механизма отбора. Этот механизм должен одновременно эффективно истреблять одних особей и создавать условия для размножения других, в зависимости от выраженности ценного признака. В-третьих, отбираемый признак должен быть индивидуально изменчив. Чем больше вариантов проявления конкретного признака, тем богаче морфофункциональный субстрат для отбора. Такой значимый и изменчивый признак позволит быстро достигать заметных структурных изменений в эволюционирующей популяции. Попробуем предельно кратко повторить основные принципы изменчивости мозга, на которых построены дальнейшие рассуждения (Савельев, 2015б, 2016).

У человека изменчивость мозга и поведения неразрывна и зависит не только от наследственной информации. Изменчивость морфологической организации человека очень велика и по массе головного мозга может достигать кратных различий. Минимальная масса мозга женщин и мужчин составляет 800-960 г, а максимальная — 2200-2300 г (Савельев, 2005а). Как меньшая, так и большая масса мозга обычно выявляется у людей с глубокими нарушениями, которые редко совместимы с нормальной жизнью в любом сообществе. К настоящему времени известно около 20 исключений из этого правила. В таких уникальных ситуациях масса мозга отклонялась от указанных величин лишь на 5-10%. Ретроспективный анализ жизни обладателей мозга уникальных размеров не позволил обнаружить каких-либо отклонений в их поведении.

Вполне понятно, что различия по общей массе мозга вполне укладываются в привычную изменчивость других органов и систем. Двухметровые баскетболисты и артисты цирка лилипутов ростом около метра уже давно никого не удивляют. Совершенно ясно, что простой изменчивости массы мозга для возникновения особых условий эволюции недостаточно. Несмотря на этот очевидный факт, долгое время именно масса мозга была предметом бесконечных научных споров, выливавшихся в обсуждение расовых и социальных конфликтов. Научную часть этой дискуссии удалось завершить после выяснения природы изменчивости мозга и структурных основ гениальности (Савельев, 2015б).

Значимая для отбора изменчивость головного мозга оказалась спрятана в его внутренней организации. Мозг человека состоит из обособленных структур, которые выполняют конкретные функции. В процессе эволюции органы чувств, системы управления движением и ассоциативные задачи постоянно усложнялись, что приводило к появлению дополнительных центров обработки разнородной информации. Так мозг позвоночных достраивался на протяжении миллионов лет. Архаичные области мозга становились рефлекторными центрами контроля за врождёнными формами поведения, а эволюционные приобретения отвечали за произвольные движения и ассоциативные функции. Наиболее значимым событием в совершенствовании функций мозга стало приобретение млекопитающими коры. Именно в ней сосредоточены дублирующие подкорковые центры поля, отвечающие за органы чувств и осмысленное поведение.

На адаптивной специализации нейральных структур сложился принцип локализации функций. Его основой является морфофункциональное единство обособленных нервных центров, отвечающих за конкретные органы чувств, двигательные функции и индивидуальные особенности поведения. Для обслуживания каждой жизненно важной функции в головном мозге существует целая система корковых полей и подкорковых ядер, которые связаны между собой и с другими центрами мозга. При разрушении только одного из компонентов вся цепочка специализированных на одной задаче структур мозга выходит из строя или её функции заметно нарушаются. По этой причине мозг очень уязвим при различных травмах, токсических воздействиях и нарушениях кровообращения.

На поверхности мозга расположена кора с бороздами и извилинами. В ней слоями лежат корковые нейроны, которые образуют поля, выполняющие специализированные функции (Савельев, 201 5a, б). Изменчивость размеров полей коры, а следовательно, и числа входящих в них нейронов намного превосходит вариабельность массы мозга. Различия между крайними вариантами количественной изменчивости отдельных полей неокортекса лобной области составляли около 300%, теменной области — 400%, лимбической, затылочной и нижней теменной областей — 200-800%. Сами по себе эти количественные различия отделов мозга очень велики, а их комбинации могут давать бесконечное число вариантов индивидуального поведения. Количественная изменчивость затрагивает и считавшиеся наиболее консервативными многочисленные подкорковые центры мозга. Сравнительные исследования показали, что количественные различия могут достигать 150— 370% (Савельев, 2015а, б). Эта вариабельность эволюционно-древних структур ещё более усиливает изменчивость мозга и индивидуализацию поведения.

Следовательно, уникальность головного мозга каждого человека практически гарантирована. В этом легко убедиться при помощи арифметики. В головном мозге человека около 50 основных полей коры и 200 подкорковых ядер, а количество нейронов в одинаковых структурах разных людей может различаться в 1,5— 8 раз. Вполне понятно, что число вариантов индивидуальной организации огромно, а найти обладателей одинакового мозга среди 7 млрд практически невозможно. Иначе говоря, изменчивость полей и ядер мозга даёт возможность получить очень большое разнообразие неповторимой работы органов чувств, индивидуальной локомоции и ассоциативных идей.

Казалось бы, такого бесконечного разнообразия мозга человека вполне достаточно для создания любых неврологических причуд и модификаций поведения. Однако это только верхушка айсберга индивидуальной вариабельности человеческого мозга. Наша социальная и личная беда состоит в том, что поля коры большого мозга не однородны. Большинство полей коры полушарий разделяются на подполя, которые являются основным источником персональной неповторимости. Именно изменчивость подполей достигает индивидуального максимума и является основным источником страданий и непонимания внутреннего мира друг друга.

По этой причине среди людей искусственный отбор происходит в первую очередь по подполям коры большого мозга. Это становится особенно ясно из количественных оценок размеров подполей. Например, индивидуальная изменчивость подполей поля 47 коры лобной области мозга может различаться в 14 раз, что намного превышает вариабельность целого поля. Различия огромны, особенно если учесть, что в данной зоне мозга сосредоточены центры, определяющие индивидуальные особенности характера, привычки и врождённые наклонности человека. Ещё масштабнее изменчивость в базальной височной области мозга. Отдельные подполя этой зоны могут различаться у разных людей в 1,5-41 раз. Более чем 40-кратные количественные различия морфофункциональных центров головного мозга создают беспрецедентные по глубине и масштабам изменения индивидуального поведения (Савельев, 2015а, б). Их невозможно компенсировать образованием или воспитанием, что создаёт уникальные барьеры между отдельными людьми. Перечисленных количественных различий головного мозга человека с запасом хватит для создания индивидуальной изменчивости на протяжении нескольких миллионов лет. Такой многообразный и уникальный субстрат совершенно избыточен для быстрого и эффективного отбора существ с любыми заданными свойствами. Любой специалист по разведению домашних животных был бы в восторге, если бы получил для селекционной работы питомцев с таким диапазоном морфологических вариантов одного и того же признака. Это позволило бы быстро выделять и культивировать самые экзотические, но нужные свойства. Тем не менее даже такой гигантский полиморфизм не удовлетворил затейливую эволюцию нашего мозга.

Настоящим кошмаром для человечества являются не количественные, а качественные различия подполей коры большого мозга. В том же поле 47 левого полушария мозга одного поэта было обнаружено шестое подполе, которое пока ещё не встречалось в мозге других людей (Кононова, 1938; Савельев, 2015б). Изучение изменчивости нижней теменной области показало, что в некоторых случаях могут полностью отсутствовать одно, два или сразу три подполя. Для этих же центров характерна и максимальная асимметрия мозга человека. Именно подполя нижней теменной области могут присутствовать или отсутствовать в левом или правом полушарии одного и того же человека (Станкевич, Шевченко, 1935). Эти результаты представляют собой бесценное доказательство непреодолимых качественных различий между мозгом и поведением отдельных людей.

Качественные различия в строении мозга разных людей выводят индивидуальные особенности на новый биологический уровень, который создаёт принципиально новую эволюционную ситуацию. С одной стороны, качественные различия мозга программируют возможность полного непонимания поведения друг друга. Разница в самых изменчивых — «человеческих» — областях мозга так велика, что предполагает отсутствие некоторых функций у одного человека и их блестящую выраженность у другого. Вполне понятно, что в такой ситуации договориться об одинаковом отношении к общей проблеме невозможно. У одного из собеседников в мозге может просто не оказаться центра для понимания или выполнения поставленной задачи. В такой ситуации людей можно только заставить имитировать поступки, для осознанного выполнения которых у них нет никакого неврологического субстрата. С тем же успехом можно требовать виртуозного владения лопатой от безрукого, что тот будет обоснованно воспринимать как откровенное издевательство.

С другой стороны, в человеческом мозге скрыты различия видового уровня. При этом столь глубокие особенности строения головного мозга не связаны ни с половыми различиями, ни с этнической, ни с расовой принадлежностью конкретного человека. Мы, несомненно, являемся одним видом, дающим плодовитое потомство. Такая изменчивость мозга даже внутри одной этнической группы может превышать видовые различия, типичные для других видов млекопитающих.

Получается, что репродуктивно мы один вид, а церебрально — разные. К разным церебральным видам могут принадлежать мать и дочь, отец и сын, а про внуков, племянников и более дальних кровных родственников говорить даже не приходится. Безусловно, в близкородственной группе вероятность церебрального единства выше, чем у случайно собранных людей. Однако различия продолжают оставаться игрой природы наследования комбинаций мозговых структур и их количественной выраженности.

К сожалению, качественные различия между людьми не исчерпываются отсутствием или наличием подполей головного мозга, отвечающих за сложные формы поведения. Ситуация ещё немного усугубляется различиями на уровне клеточного строения коры большого мозга. Например, у людей может различаться общий тип строения коры. Это значит, что у одного человека вся кора может состоять из мелких или более крупных клеток. Такие различия дополняются модификационной изменчивостью коры внутри одного поля или подполя, а также выраженностью переходных зон между полями. Более того, существует индивидуальная изменчивость толщины коры больших полушарий. Так, ширина зрительного поля 17 может варьировать от 1,8 до 2,4 мм, поля 40 нижней теменной области — от 2,28 до 3,2 мм, а поля 10 лобной области — от 2, 18 до 2,6 мм (Преображенская, 1960). Эти различия подразумевают фактическую разницу в сотни миллионов нейронов и гарантируют функциональные особенности даже при общем сходстве размеров площади поверхности того или иного поля коры большого мозга.

Таким образом, в основе изменчивости головного мозга человека лежит количественная и качественная вариабельность. Уникальная ситуация репродуктивного единства и церебральных различий видового уровня создаёт идеальные условия для крайне быстрой структурной эволюции мозга. Изменчивость генетического и социального компонентов передачи ключевых форм поведения является базовым принципом эволюционного прогресса человечества.

Генетическая составляющая простейшего наследуемого поведения подвергается изменениям медленно и ценой колоссальных популяционных потерь для каждого вида. Любой закреплённый в геноме алгоритм уникален и крайне редко заново возникает в эволюции. Это делает его необходимым для базовых физиологических функций и совершенно бесполезным для динамичной эволюции сложных социальных взаимодействий человека. Социально наследуемые формы поведения очень легко модифицировать в любом поколении. Достаточно на 20 лет изменить условия или правила воспитания детей, как мы получим любой желаемый уровень заданного культа, национальной веры или искренней убеждённости. При этом не имеет никакого значения содержательная часть новодельных социальных инстинктов. С лёгкостью можно убедить целое поколение наивных подростков в реальности говорящих розовых слонов, кусачих вампиров или коварных мойдодыров. С тем же успехом можно воспитать глубочайшую уверенность в том, что кривоватые и диковатые подростки являются представителями высшей расы, наследниками ариев, а их предком был марсианин, удачно полюбивший царевну-лягушку. В пустые центры мозга, предназначенные для социальных инстинктов, можно загрузить любую абракадабру, а спустя пару десятилетий пожинать запрограммированные или неожиданные плоды.

Следовательно, двойственность передачи различных типов инстинктивной активности очень эффективна. С одной стороны, генетическая детерминация врождённых форм поведения позволяет сохранять консерватизм проверенных временем видоспецифических инстинктов, с другой — социальные инстинкты адаптивны и позволяют модифицировать их в каждом новом поколении. Несмотря на различия в свойствах, обе версии наследования поведения играют огромную роль в производстве себе подобных — главной цели любого вида на планете. В соответствии с инстинктами размножение является самым желанным событием, на которое направлено всё существование особи. По этой причине большинство социальных инстинктов замешено на пищевом или репродуктивном тесте в квашне врождённых форм поведения.

В этой ситуации действует искусственный отбор мозга, описанный ранее (Савельев, 2016). Его суть состоит в том, что в каждый исторический период развития цивилизации возникает необходимость в преодолении новых, ранее неизвестных социальных, технических, экономических и военных проблем. Начинается поиск людей, способных придумывать и применять необычные решения. Путём массового перебора кандидатов такие оригиналы в конце концов находятся, что запускает цикл церебрального сортинга по новым качествам мозга. Через некоторое время количество людей с новыми качествами нервной системы достигает уровня 10-15%, что достаточно для смены структуры власти или общественно-экономической формации. Отбор мозга на некоторое время стабилизируется, но новые социальные конфликты стимулируют следующий цикл эволюции мозга. Этот примитивный механизм очень эффективен, что позволило нашему мозгу относительно быстро увеличиться в размерах. Церебральные механизмы таких событий стали ясны недавно (Савельев, 2016), но очевидность подобной цикличности была понятна как античным философам, так и идеологам современного хипстеризма.

Показателен пример рассуждений из «Белого негра» Н. Мейлера (2015): «Почти любой психопат или полупсихопат примечателен стремлением пересоздать собственную нервную организацию. Как правило, мы привыкли довольствоваться сформировавшимся в период младенчества фенотипом нервной системы. Характер этой системы напрямую зависит от воспринятых нами отношений между родителями и влияния окружающей нас социальной среды. В результате мы, то есть большинство из нас, вынуждены приспосабливаться к темпу настоящего и будущего с теми ритмами и рефлексами, что были унаследованы из прошлого. И в данном случае имеется в виду не только “мёртвый груз былых институций”, но и набор действительно неэффективных, подчас устаревших нервных цепей, которые сковывают наши способности к реализации новых возможностей и закрывают перед нами потенциально широкие перспективы роста». Последующие 60 лет после публикации этих строк подтвердили эту свежую мысль о динамике изменений социальных инстинктов даже среди маргинальных хипстеров. Поскольку изобилие никак не наступает, а отношения между людьми далеки от разумных, следует поискать скрытые препятствия на пути многообещающего прогресса.

Как всегда, проблема кроется в существовании хронического противоречия между обезьяньей сущностью нашего существования и мечтами о разумном и справедливом. Развитие системы социальных инстинктов и искусственный отбор направлены на решение биологических задач, а не на интеллектуальное развитие человечества. Прогресс, конечно, есть, но его цели абсолютно такие же, как и у любого почвенного червя. Главная цель живого организма состоит в поисках бесконечного источника пищи, беспредельном размножении и доминантности при повсеместном расселении. В решении таких задач мозг — только вспомогательный инструмент, который можно легко выбросить после успешного использования. По этой причине постоянно возникающие обременения избытком интеллекта автоматически удаляются из сообщества при помощи специального механизма.

Этот механизм можно назвать реверсивным сортингом мозга, намекая на принудительный возврат исходной конструкции. На самом деле это вполне объективный эволюционный процесс, который говорит, что глубокая специализация любого вида ставит его на грань вымирания. Наш мозг ничем не лучше, а его искусственный отбор как раз и создаёт группы людей, обладающих прекрасным, но чрезмерно адаптированным мозгом. Такая специализация сужает изменчивость и ухудшает перспективы нашего вида. Попробуем разобраться в том, как избавляется добрейшее человечество от обладателей очень важной, но слишком специализированной и устаревшей конструкции мозга.

Речь идёт о плавном искусственном процессе, а не об эффективном ускорении отбора при помощи острой гильотины или удобной виселицы.

Незатейливые, но очень консервативные инстинкты размножения имеют дурную традицию нарушаться, когда в их действия вмешиваются рассудочные процессы. Эта странная ситуация выглядит неочевидной и требует пояснения. Казалось бы, умный, изощрённый и хитрый человек имеет больше шансов стать богатым и оставить многочисленное потомство. Действительно, обладатель социально востребованного мозга становится лидером условной популяции и получает репродуктивное преимущество. Достаточно проследить несколько поколений талантливой семьи — и общечеловеческая ценность роли культурного и интеллектуального развития станет ясна. Однако в настоящее время люди часто и много мигрируют, а популяции подвергаются постоянной метисации. Ещё больше затрудняют объективность оценки вмешательства рассудка в репродукцию иллюзия информационного единства планеты и многие другие сомнительные предубеждения. По этой причине следует обратиться к более старым исследованиям, которые охватывают значительные периоды времени.

Наиболее поучительные истории начинаются в далёком прошлом. Так, из 9000 знатных родов спартанцев периода Ликурга к появлению Аристотеля осталось только 1900. Ещё интереснее наблюдения за семьями почётных граждан в свободных городах Германии. В 1368 году Аугсбург насчитывал 50 почётных фамилий деятельных и богатых граждан, через столетие их число уменьшилось до 13, а к 1538 году — до 8. В том же году популяцию записных талантов дополнили 42 фамилиями самых способных и умных, но через столетие от них осталось только 12, а от первого «призыва» 1368 года — лишь 6 семейных групп. Аналогичным образом происходило вымирание знатных граждан в Нюрнберге, где за 120 лет число умных и богатых сократилось в три раза. Такие сведения многочисленны, а их обзоры и сводки широко известны (Юдин, 1928).

Всех без исключения любителей этих исследований объединяет нетривиальный вывод о том, что, независимо от страны, языковой принадлежности и верований, хуже всего размножаются известные учёные, художники, врачи и другие интеллектуалы. Неважно дело обстоит и с воспроизводством богатых людей, хотя их трудно заподозрить в излишней тяге к интеллектуальным развлечениям. У самых богатых людей планеты репродуктивные успехи в три раза ниже, чем у их беднейших наёмных рабочих. Совсем плохая ситуация с продолжением рода у научно-технических гениев. Обычно половина из них вовсе не имеет детей, а потомки случайно размножившихся вымирают за два-три поколения.

Эти данные показывают, что механизмы социального уничтожения наиболее специализированных конструкций мозга очень эффективны и давно сложились. Идеи о постоянном интеллектуальном прогрессе и развитии человечества оказались приятным вымыслом, который противоречит ожиданиям. Странная статистика скоротечного вырождения самой образованной, творческой и предприимчивой части населения полностью опровергла надежды на эффективность всеобщего просвещения и культурного развития.

Парадоксально, но в материалистическом СССР вместе с запретом евгеники были отброшены уже доказанные закономерности социогенеза. Вопреки многочисленным и достоверным данным о начале снижения рождаемости при повышении уровня образования и культуры, в Советском Союзе стремились приобщить население к всеобщему среднему и высшему образованию. Принудительно повышая уровень образования, в СССР одновременно замедляли воспроизводство населения. Эти процессы были мало заметны в стабилизированных условиях социализма из-за неравномерности развития страны и этнических традиций. В районах, где на проблемы образования по традиции не обращали особенного внимания, численность населения росла, а при создании университетов — падала. Вполне понятно, что в тех регионах, где успешно добивались культурного образования населения, рождаемость снижалась, а трудовые ресурсы приходилось завозить по лимитированным квотам.

Перенос генома в следующее поколение обычно происходит под большим или меньшим контролем со стороны социальной системы. При наличии жёсткой структуры для вступления в брак и размножения требуется некий имущественный ценз, который может проявляться в виде выкупа невесты, значительного приданого или материальных признаков социальной успешности жениха. Это те же инстинкты доминантности и тяга к размножению, что и в животном мире. Развесистые рога, яркое оперение, изящное пение, большое гнездо или сильный и специфический запах мочи оказывают аналогичное воздействие. Инстинктивное поведение животных заменяется социальными инстинктами, которые ничуть не хуже регулируют процесс размножения.

После появления дарвиновской модели естественного отбора у исследователей возник непреодолимый соблазн применить этот подход к эволюции человечества. В последней четверти XIX — начале ХХ века появилось невероятное число спекуляций и добротных исследований по этому вопросу. Многие из них были вполне заслуженно и справедливо забыты. Попытки реализации фантазий социальных дарвинистов в виде научного основания национал-социализма, коммунизма и фашизма вызвали многие европейские катастрофы. По милой традиции просвещённого человечества, безграмотное и политизированное отношение к науке привело к тому, что с родовыми водами первых социальных и расовых исследований выплеснули и ребёнка. Попробуем рассмотреть некоторые из представлений об улучшении человечества при помощи отбора нужных признаков и о препятствии вырождению.

Самым очевидным и страстным желанием всех философов, социологов и психиатров, увлекавшихся проблемами улучшения или спасения человечества, было введение искусственного отбора. Вполне понятно, что речь идёт не о мозге, а о его обладателях. Большинство мыслителей прошлого были убеждены в том, что жёсткая конкуренция, являясь инструментом естественного отбора, ведёт к прогрессу любого вида. Эта дилетантская точка зрения уже столетие назад была расхожим анекдотом. Достаточно вновь вспомнить славный эволюционный путь червей. Перейдя к кишечному паразитизму, они практически утратили нервную систему, но стали половыми гигантами с многомиллионным потомством. Эта эффективная специализация является регрессом, который исключает автономное существование взрослых плоских червей. Таким же образом и любой отбор, направленный на выявление и усиление самых лучших качеств, может с равной вероятностью приводить как к прогрессу, так и к регрессу.

Поскольку отрицательные результаты принудительного отбора не учитывались, добрейший Ф. Ницше предлагал не поддерживать особей с низкой жизнеспособностью или наследственными заболеваниями. С его точки зрения, было бы желательно вернуться к животным правилам естественного отбора. Выступая против гуманистической «добродетели», Ф. Ницше полагал, что она препятствует естественному отбору в жизни вида и очищению его от «отбросов» общества. Призывая сохранить наиболее здоровую часть населения, он считал необходимым подавлять как физически неполноценных личностей, так и проявления морального уродства. Примерно к таким же выводам пришёл и А. Шопенгауэр, который предлагал популярный рецепт оздоровления Германии: «Негодяев — на виселицу, гусынь — в монастырь». Неподходящую часть населения рекомендовалось стерилизовать, а затем и изолировать. В конечном счёте эти известные рекомендации перенесли на другие расы, расширили на ближайшие этносы и превратили в идеологию фашизма. На этом примере видно, что вполне оправданное желание остановить национальное вырождение при помощи направленного отбора моментально приводит к самоистреблению и снижению вариабельности головного мозга.

Немного наивные и категоричные высказывания Ф. Ницше и А. Шопенгауэра построены на заблуждении о неразрывном единстве эволюционных изменений человека. На самом деле мозг эволюционирует автономно, а индивидуальные особенности возникают постоянно. Следовательно, прямым истреблением любых отклонений от посредственной нормы мы только уменьшим индивидуальную изменчивость мозга и снизим вероятность появления как гениев, так и злодеев. Такова плата нашего вида за прогресс и автономную эволюцию нервной системы.

Собственно говоря, если бы Ф. Ницше и А. Шопенгауэр разводили домашних животных, то их идеи не вызывали бы такого осуждения. Все селекционеры собак, котов, баранов, ослов и других домашних животных являются последовательными ницшеанцами и шопенгауэристами. Они с полным осознанием своей правоты пускают неказистую скотинку на колбасу или шкурки, не испытывая ни малейших угрызений совести. Однако в отношении человека вновь всё оказалось очень запутанным. К концу XIX века были накоплены многочисленные сведения о непонятном исчезновении ценных человеческих качеств уже в следующем поколении. Так, очень талантливые писатели, художники, музыканты и генералы постоянно производили довольно посредственных или даже убогих потомков.

В те времена природа этого феномена была загадкой, поскольку индивидуальная изменчивость оценивалась no поступкам людей. Ценность человека измерялась полезными для общества интеллектуальными или практическими достижениями. При этом самих носителей драгоценных способностей пытались разводить так же, как баранов, считая естественным наследование поведения. Это никогда не получалось, а случайное воспроизводство семейных способностей окончательно запутывало исследователей. Такие данные стали известны из работ евгенических обществ и при генеалогических исследованиях. Гениальность никак не наследовалась, что подтверждает автономность эволюции мозга и тела человека.

Занятно, что, путая плоды биологической эволюции с социальным прогрессом, мыслители прошлого удивлялись скромным результатам самых кровавых революций. Так, Элизе Реклю, поучаствовав в развлечениях Парижской коммуны XIX века, с ужасом писал: «Будто подчиняясь движению часового механизма, правильно, как движение тени солнечных часов, подчиняясь законам эволюции, вся эта радостная молодёжь, которая ещё недавно героически боролась с преследовавшей её полицией, превратилась теперь в осторожных, боящихся слишком смелых реформ людей, затем в довольных существующим порядком консерваторов и, наконец, падая всё ниже, даже в нагло наслаждающихся предоставленными им благами защитников своего привилегированного положения» (Реклю, 2012). Наивный Э. Реклю не понимал, что объекты биологической эволюции революцию социальную используют только для решения своих пищевых и репродуктивных интересов. Мировые катаклизмы являются всего-навсего способами отбора мозга, а базовые инстинкты и их производные мотивации всегда остаются неизменными.

Идеи отбора и культивирования талантливых людей или обладателей уникальных способностей постоянно возникали в умах философов, но наталкивались на необъяснимое препятствие. Сотни изученных потомков великих людей оказывались посредственностями и обывателями. В конце концов Ф. Гальтон (Galto^ 1892), подчёркивая бесполезность попыток селекционного отбора талантов, предложил широко известный «закон возврата». Его сущность состоит в том, что если родители обладают выраженными способностями, то у потомков от них остаются только следы, а в следующем поколении исчезают и они. Основываясь на этом наблюдении, Ф. Гальтон считал, что любые таланты являются отклонениями от стабильного усреднённого варианта организации. Любая уникальность губительна, а строение мозга потомков гения «стремится» к среднему этническому типу. Последователи Ф. Гальтона нашли много соматических и интеллектуальных примеров, доказывающих существование закона. Однако осталось непонятным, кто и как «Стремит» мозг потомков гения к посредственности обывателя.

Сегодня мы понимаем, что вероятность наследственного воспроизводства «гениальной» комбинации структур мозга, предопределяющих одарённость, крайне мала. Гигантская вариабельность структурной организации мозга делает статистически невероятным появление двух гениев подряд в одной семье. Имитации такой псевдогениальности давно известны, но проверку временем они не выдерживают. К сожалению, клонирование является красивой, но безграмотной выдумкой, что не даёт надежды на копирование мозга гениев.

Таким образом, отбор необходимых для популяции людей со специфической организацией мозга крайне затруднён. Если критериями отбора являются только внешние поведенческие признаки, то реальную оценку способностей человека провести невозможно. Полиморфизм головного мозга и его слабая связь с внешностью и соматической организацией оказались неоценённым благом для человечества. Если бы идеальное физическое здоровье было жёстко связано с интеллектуальной одарённостью, то мы бы до сих пор пользовались каменными ножами. Дело в том, что странное человечество с незапамятных времён выбирало для войн и других способов самоистребления лучших своих представителей. Вполне понятно, что такими считались рослые и физически сильные мужчины без очевидных соматических дефектов. Их отбирали, обучали военному делу, поощряли деньгами и организованно отправляли в места массового уничтожения. По ходу дела часть обречённых успевала рассеять свой геном в местах постоя, что увеличивало метисацию и полиморфизм мозга. Тем не менее яркая и короткая жизнь большей части героев снижала их репродуктивный потенциал.

Параллельно происходил обратный процесс с далеко не лучшими представителями популяций. Обычно вне военных действий остаются те, кого в Германии называли «калеками расы». Это люди с заведомыми соматическими дефектами или психическими расстройствами. Они не использовались в военных конфликтах и спокойно выживали в тыловых условиях. Складывалась довольно дикая ситуация. С одной стороны, самые соматически одарённые и довольно способные люди отправлялись воевать и рисковали остаться без потомков. С другой стороны, никчёмная кучка дефективных отщепенцев оставалась вне войны и отлично размножалась. В это время они получали половые преференции и могли с выдумкой обеспечивать своё биологическое бессмертие. Получается так, что во время войн истребляются самые лучшие соматические представители популяции, а худшие получают репродуктивные преимущества и поощряют инстинктивную полигамию. Если бы существовала взаимосвязь между физической и интеллектуальной одарённостью, то в непрерывных войнах мы бы давно истребили все зачатки разума. К нашему счастью, эволюция мозга достаточно давно автономна и прямо не связана с соматическим здоровьем. Надо отметить, что тыловое размножение наиболее убогих особей во время войн в какой-то степени увеличивает изменчивость популяции и стимулирует внутривидовые эволюционные конфликты.

Внимание чертовидного пришельца почти не задержалось на проблеме избирательности эволюционных изменений мозга, но оставило парочку гнусных культурологических погадок. Он писал:

«Невероятная глупость наиболее разумных аборигенов планеты видна из их представлений о собственной истории и эволюции. На протяжении тысяч лет они считают себя потомками зверей, богов или плодами их научно-эротических опытов. Дикий культ собственного величия и невидимой духовной уникальности раздирает этих существ, не позволяя понять преимуществ автономности церебросоматической эволюции. Можно утверждать, что представителям Млечного Пути и ближайших галактик невероятно повезло. Если бы аборигены разобрались в своём собственном мозге, то давно бы смогли освоить Вселенную. Им достаточно за два-три поколения вывести существ, способных решить простейшие проблемы пространственных перемещений. Последствия такой самоселекции будут катастрофичны для цивилизованных галактик, так как приведут к массовому расселению опасных гоминид. Поскольку на Земле считается, что "возможное — это значит случившееся”, я настоятельно рекомендую профилактическую санацию опасной планеты или всего сегмента пространства».

Жестокосердие пришельца вполне понятно, поскольку он переживал за судьбы других разумных существ. По-видимому, он зря перепугался, так как процветающие в настоящее время религиозно-психологические и историко-философские мысли в сочетании с отбором во власть самых биологичных и интеллектуально ограниченных особей гарантируют длительную безопасность Вселенной.

Хроническое непонимание причин различий селекции домашних животных и человека повергало мыслителей прошлого в хроническую панику и терминологическое творчество. Вместе с гальтоновским «законом возврата» широко обсуждались принципы «доместикации» и «панмиксии», суть которых — в поиске внешних причин вырождения наций и объяснении невозможности культивирования полезных признаков.

Все эти рассуждения базировались на ошибочном представлении о видоспецифичном единстве эволюции головного мозга и тела человека. Отбор людей для нужд государств или популяций осуществлялся по соматическим признакам и некоторым сомнительным особенностям поведения. Результат мы видим вокруг себя. Винить в таких скромных достижениях особенно некого, поскольку селекция мозга осуществлялась по косвенным признакам его строения. Однако в этой печальной картине нашего развития есть и светлые фрагменты. Скрытые недостатки и проблемы огромного полиморфизма мозга привели к появлению необычных инструментов эволюции. Среди человеческих популяций постепенно стали превалировать очень изменчивые и эффективные способы внегеномного наследования поведения, которым будет посвящена следующая глава книги.

3. ФАНТАЗИИ РЕАЛЬНОСТИ

Большой человеческий мозг обладает безудержной фантазией. Эта драгоценная особенность его функционирования бесконечно скрашивает и утешает наше неважнецкое существование. На протяжении всей известной истории мы придумывали сказки, верования, объяснения загадочных явлений и событий. В основе повседневных фантазий лежит архаичная биологическая необходимость прогнозирования будущего. После завершения райского периода эволюции наши далёкие предки оказались перед туманным будущим с одним биологическим активом — развитым мозгом. Выжили только те многочисленные архантропы, кто использовал свои неврологические преимущества. В нашем понимании, от 300-граммового мозга особого интеллекта ждать не стоит, как и от мозга современных человекообразных обезьян (Савельев, 2015а). Тем не менее кое-какие ресурсы для сложного поведения у такой нервной системы есть. Достаточно напомнить, что творческие обладатели мозга массой от 0,1 до 10 г из класса рептилий показывают очевидную тягу к абстрактным удовольствиям игрового поведения (Barabanov et al., 2015; Burghardt, 2005). На таком фоне обученные искусственным языкам современные высшие приматы демонстрируют вполне ожидаемую сообразительность, владение абстрактными образами и умение предсказывать будущие события.

В своё время эта способность прогноза дала австралопитекам колоссальные преимущества для выживания. В послерайский период это качество мозга оказалось равным выживанию. Дальнейшее увеличение мозга только усилило эти свойства, поскольку они позволяли предвосхищать последствия поступков своего обладателя. Биологическое значение такого навыка практически бесценно, так как именно анализ возможных результатов любых действий до сих пор позволяет большинству избегать неприятностей и достигать разнообразных удовольствий.

Однако особого желания заниматься даже столь полезным делом, как анализ возможного будущего, у головного мозга нет. Нейронам всегда кажется, что энергии не хватает или что она плохо возобновляется. По этой причине ленивый мозг создал множество удобных способов, объясняющих его праздность и нежелание ни о чём думать. Следами поведенческих задержек, позволяющих мозгу немного поскрипеть на непривычную тему, являются непроизвольные движения и звуки. Попав в неожиданную ситуацию, мозг пытается творчески поработать, но времени на столь непривычное занятие не хватает. Это приводит к появлению непроизвольных звуков или движений.

В зависимости от традиций это может быть потирание рук, почёсывание головы, уха, носа или причинного места. Иногда эти задержки сопровождаются интенсивным ковырянием в носу, перебиранием косички, закручиванием усов или тисканьем в руках мелких предметов. Чётки, монетки, ключи на цепочке, телефоны, ручки и гладкие палочки с одиноким сучком являются излюбленными стимуляторами и утешителями рассудочной деятельности. Ещё чаще используются нечленораздельные звуки, сопение, кряхтенье и паразитические слова, которыми изобилует речь при ответе на опасный вопрос. Сюда же относятся и советы «сразу не делать, а подумать», «Сосчитать до десяти» или отложить на завтра, по формуле: «утро вечера мудренее». В таких рекомендациях заложена надежда на то, что со временем мозг сам найдёт оптимальный или безопасный рецепт для будущего. Как ни странно, но он находит, и далеко не самые плохие решения; это случается даже у людей, не замеченных в избытке интеллекта. Затраты мозга на поиски ответов на жизненные вопросы связаны с пониманием опасности последующих событий, которые зависят от сиюминутного решения.

Следовательно, способность головного мозга гоминид прогнозировать будущее является важнейшим биологическим качеством, которое методично выделялось в процессе искусственного отбора. Действительно, обладатели хорошей памяти, внимательные, сообразительные и объективные гоминиды приобретали большой багаж личного опыта и полезных наблюдений как за бестолковыми, так и за очень удачливыми сородичами. Тот, кто лучше разобрался в последствиях сегодняшних событий, мог избежать гибели и добиться процветания уже завтра. Собственно говоря, большой и сложный неокортекс с бороздами и извилинами возник именно для обслуживания этих функций. Архантропы 4 млн лет назад явно не увлекались математикой, философией и изящной словесностью. Свой большой мозг они использовали для принятия интуитивных решений и поддержания социальной структуры сообщества. Прогнозирование сводилось к сбору максимально разнообразных сведений и милому паразитизму на ёмкости памяти и ассоциативных возможностях. Именно эти дефицитные качества нервной системы стали целью методичного искусственного отбора и критерием успеха внутривидовой конкуренции.

Сторонниками такой интуитивной эксплуатации мозга являются пубертатные подростки, мужчины и женщины, не обременяющие себя интеллектуальными усилиями. Никакой рассудочной логики они никогда не используют, стараясь не растрачивать драгоценную энергию, столь необходимую для увлекательного изготовления генокопий и пищеварения. Особенно не задумываясь о сути происходящего, большинство гоминид поступают в соответствии с инстинктивно-гормональным приоритетом обезьяньего мозга. Это означает, что в их головах одновременно трепыхаются желания, возможности и ограничения. Если в личном плане ситуация не критична, то никакого «шевеления мозгами» и растранжиривания драгоценных подкожных запасов жира не происходит.

Благодаря накопленному личному опыту, социальным инстинктам и особенностям строения неокортекса люди выбирают наиболее выгодное интуитивное решение. Оно всплывает как-то само собой и моментально находит массу внутренних подтверждений. Далёкие от какой-либо логики и здравомыслия рассуждения формируют стройные последовательности, приводящие к очень искренним и дурацким поступкам. Несчастный обыватель легко обманывается своим собственным ленивым мозгом, который упорно добавляет доверчивому страдальцу уверенности в своей правоте. При этом мозг нисколько не заботится о судьбе своего владельца. Он решает свои собственные проблемы по экономии энергетических расходов и соблюдению выгодных правил социального поведения. По этой причине мозг не обращает особого внимания на смысл и содержание принятого решения.

Причина столь неожиданной работы мозга кроется в описанной ранее независимости его отбора. Став автономным объектом эволюции, мозг до определённой степени пользуется нашим телом как системный паразит. Это новое качество наполняет содержанием один из парадоксов мозга, связанный с его иммунологической изоляцией. Речь идёт о том, что мозг является иммунологически инородным для нашего тела образованием и быстро отторгается, если происходит масштабное нарушение гематоэнцефалического барьера (Савельев, 2016). Следовательно, став объектом относительно автономной эволюции, мозг наполнил содержанием свою иммунологическую несовместимость с телом.

Внимательному читателю должно быть понятно, что доверять своему собственному мозгу надо с величайшей осторожностью. Проблема состоит в том, что цели независимой церебральной эволюции могут не совпадать с вашими собственными планами на обозримое будущее. В рамках существующих различий интересов доверяться бесконтрольным фантазиям мозга довольно рискованно. Эгоистично мотивируя своего бедного владельца изысканными перспективами, мозг может вовлечь тело в крайне сомнительные мероприятия, часто несовместимые с жизнью. Если поступок сразу не ведёт к очевидной физической или социальной катастрофе, то он считается мозгом не очень значимым. Многие читатели наблюдали родственников и начальников, с туповатым упорством настаивающих на очевидной глупости, однажды пришедшей им в голову. Не стоит их судить очень строго. Они просто покладистые невольники независимости и праздности собственного мозга. В крайнем варианте мозгового волюнтаризма жизнь тела и мозга может прекратиться при помощи тряпки с динамитом, привязанной к животу.

Большой и ленивый мозг без умелого понукания своего носителя принимает все решения по отработанным за время биологической эволюции и гоминидного отбора правилам. Проблема в том, что эти закономерности относятся к области статистики, где жизнь конкретного человека никакой ценности не имеет. В эволюции проблемы решаются на уровне выживания, процветания или вымирания вида, а не отдельных особей. По этой причине интуитивное использование собственного мозга может приводить к неожиданным результатам. Так, мозг обывателя будет настойчиво подталкивать своего хозяина к принятию интуитивного решения, проверенного предыдущей эволюцией, если вероятность выживания будет составлять около 60%. Выживание 600 тыс. человек является прекрасным результатом, если речь идёт о миллионе человек или популяции в целом. Однако для отдельного гражданина вероятность сохранить жизнь будет составлять 3 : 2, на что трудно согласиться.

Совершенно необходим постоянный контроль за интуитивными решениями собственного мозга, поскольку они направлены на сохранение вида, а не отдельно взятого читателя этой книги. При этом не следует забывать, что наш драгоценный мозг в первую очередь беспокоится о наполнении желудка, упражнении половых органов и социальном успехе. Это и есть социально ответственное поведение, которое нетрудно регулировать простыми запретами и разрешениями, деньгами и поощрениями. Если все вокруг поступают аналогичным образом, то можно легко прожить целую жизнь, так и не приходя в сознание.

Вполне понятно, что любые прогнозы нашего мозга о грядущих событиях особого интеллектуального опыта в своей основе не имеют. Интуитивная биологич ность нервной системы предопределена миллионами лет жестокого отбора, и ожидать от неё чего-либо разумного не приходится. Прогноз событий или предсказание наиболее вероятного результата поступков стали важнейшим приобретением наших далёких предков. Для этого наш мозг должен был научиться моделировать внутри себя окружающий мир. Делать это он должен с высокой точностью и в мельчайших деталях. Чем точнее будет создана мозгом модель событий, тем вероятнее получение желаемого или избегание неприятного результата. Не вызывает сомнения, что столь ценное для сохранения вида свойство мозга сразу стало предметом отбора.

Если это предположение верно, то именно умозрительное моделирование будущего могло стать одним из функциональных посредников, повлиявших на увеличение размеров мозга. Действительно, сигналы от органов чувств, сенсомоторный анализ, память и ассоциативный анализ событий требуют участия большого числа нейронов. Наращивание их количества, числа синаптических контактов и межструктурных связей увеличивает аналитические возможности мозга. Обладатели большого мозга могут намного легче справляться с подобными задачами, что и стало поводом для целенаправленного отбора головастиков. В конце концов это и стало одной из причин гоминидной церебрализации. Следовательно, можно предположить существование устойчивой связи между эволюционным увеличением размеров мозга и развитием способности к моделированию окружающего мира. Это далеко не новое свойство обезьяньего мозга, а повторное использование проверенного подхода, который зародился ещё во времена появления бипедальности и формирования умелых и шаловливых рук (Савельев, 2015а).

Таким образом, умозрительный анализ настоящего и прогнозирование будущего стали намного более эффективными биологическими инструментами борьбы за выживание, чем длинные ноги, острые зубы и ядовитые железы. Самыми опасными для жизни на планете стали странные существа, которые научились анализировать окружающий мир. Умозрительные модели реальности являются неотъемлемой частью человеческого существования. Они возникли и совершенствуются вместе с мозгом, интуитивно сохраняя нашу жизнь. Эти способности актуальны и в наше время, а биржевые спекуляции ожиданиями и прогнозами прекрасно иллюстрируют инстинктивную природу этих занятий. Устойчивость любви человечества к принятию неосознанных решений замешена на старых дрожжах патологической лености мозга. По сути дела, эксплуатация неокортекса является излюбленным занятием лимбической системы, которая уравновешивает рассудочный компонент двойственности сознания (Савельев, 2015б, 2016).

Напомню, что наше сознание имеет двойственную природу. Один компонент является драгоценным человеческим свойством принимать осознанные решения, вести социальный образ жизни и даже иногда думать о высоких материях. Этим убыточным делом занимается кора большого мозга, покрытая бороздами и извилинами. Противовесом управления этими никчёмными занятиями считается лимбическая система, унаследованная нами от приматов. В неё входят структуры мозга, детерминирующие инстинктивно-гормональные формы контроля поведения. Другой компонент двойной системы невелик по объёму, энергетически малозатратен для мозга и детерминирует самые обожаемые мотивации — к еде, размножению и доминантности. Не требует пояснений, что лимбический компонент для большинства людей является любимым и единственным источником принятия решений. В такой ситуации кора большого мозга принимает подчинённое положение и выполняет функции хранилища интуитивного личного опыта и справочной библиотеки.

Окончательная картина работы мозга замученного обывателя средних лет выглядит примерно следующим образом. Подчиняя свою жизнь целям лимбической системы, он использует наборы социальных инстинктов, которые являются основной гарантией переноса генома в следующее поколение. Знания, навыки и личный опыт выполняют вспомогательную роль в осуществлении этой главной задачи. Разрешённая в сообществе рассудочная деятельность минимальна, а творчество всегда изощрённо наказывается. Однако способность к прогнозу и невидимые окружающим фантазии остаются личными тайными игрушками. Так из биологически необходимых моделей будущих событий появились церебральные артефакты — индивидуальные и коллективные выдумки. По понятным причинам внутренние синтетические иллюзии могут иметь очень слабые связи с реальным миром, как и их фантастические киноверсии.

Трагедия и ужас нашего существования состоят в том, что личные и тайные фантазии разных людей очень похожи. Они особенно близки к общему архетипу, если люди получили одинаковый набор социальных инстинктов и выросли в среде с похожими традициями и отношениями. По этой причине среди нас регулярно заводятся предсказатели, гадатели, маги и волшебники. Однако большая часть их волшебства связана с тривиальными человеческими поступками и желаниями. На этом построен исторический успех цыганских гаданий. Цыганки паразитируют как на сходстве общих обезьяньих несчастий, так и на биологическом единстве незатейливых бытовых желаний. В этом деле им помогают пещерная физиогномика, внимание к одежде и поперечные полоски на ногтях от прошлых переживаний. Ногти у нас на руках растут со скоростью около 1 мм за 10 дней. Стоит цыганке увидеть руку простодушной девицы, как начинается бытовая угадай ка с рассказами о пережитых трагедиях. Карты и игральные кости являются только поводом подтолкнуть наши воспоминания или фантазии. Мы сами всё время занимаемся этой цыганщиной человеческих отношений, но готовы платить за примитивную психотерапию.

Занимаясь умозрительным моделированием, наш мозг с удовольствием изменяет прошлое, настоящее и будущее в угоду своему хозяину. Так, неожиданно для себя любая семейная пара, прожив совместно целую жизнь, совершенно по-разному вспоминает общую свадьбу. Каждый помнит важные для него детали, и зачастую оба участника путаются даже в последовательности событий мероприятия. Дело ещё не в начинающем пробовать свои силы маразме, а в том, что мозг каждого из них модифицирует воспоминания. Всякий раз, воспроизводя мысленно свадьбу, он немного изменяет события так, как хотелось бы его обладателю. Мозг, как подобострастный угодник, постоянно переиначивает историю, индивидуализирует настоящее и хитрит с будущим. Если человек перестаёт критически следить за мармеладными выдумками своего мозга, то оригинальность и неадекватность его повседневных поступков начинают интересовать психиатров.

Самые тяжёлые бытовые случаи неуёмных фантазий связаны с материнской заботой о детях. В этом случае милейшая мамка умозрительно создаёт модель благостного процветания своего потомка. Затем вся её жизнь посвящается методичному воплощению фантазии, пришедшей в пустую голову 18-25-летней голубки. Вполне понятно, что, посадив под свою юбку растущего отпрыска, она прекрасно кормит, учит, дрессирует и оберегает драгоценную генокопию. Очевидная эгоистичная цель такой мамаши состоит в том, чтобы достичь максимальной доминантности в отсроченных результатах размножения. Она моделирует будущее и надеется, что её чудесный подъюбочник станет знатным самцом-доминантам. Обычно такие истории заканчиваются тем, что молодец оказывается неспособным даже к материнскому моделированию окружающего мира, так как созерцал его одним глазом, да и то через дырку в юбке. Иногда дело завершается мгновенным перепрыгиванием созревшей генокопии из-под мамкиной юбки под сарафанчик жены. Последствия таких прекрасных материнских фантазий окружают нас каждый день и крайне важны для стабилизирующего искусственного отбора.

Артефакты выбравшихся из-под черепа фантазий очень удобно наблюдать в книжных магазинах, полки которых больше всего похожи на регистрационный отдел богоугодного заведения для душевных страдальцев, маниакально занимающихся анализом спонтанной активности своего мозга. При этом добрые издатели не отказывают в заботе графоманам, шизофреникам, молодым и старым доминантам, богатым идиотам, певунам, плясунам, домохозяйкам, лицедеям и другой почтенной публике, которой нечего сказать.

Большинство писчебумажных изделий является методом решения проблем неудовлетворённой доминантности авторов, попыткой поторговать знакомыми словами, социальными инстинктами или иллюзиями. Наиболее модные истории мучений мозга, описанные самими пациентами, копируются и продаются всем желающим. Их любят покупать читатели с похожими проблемами или с более лёгкой формой течения заболевания. Если состояние страждущих похоже, то происходит глубочайшее духовное слияние автора и читателя. Однако нас интересует не экстаз встречи обладателей двух сходных церебральных конструкций, а опубликованные свидетельства фантазийных успехов нашего мозга. По этому принципу книги можно разделить на три группы.

Наиболее оголтелые выдумки встречаются в сказках и различных фантастических произведениях. Их любит праздный и незрелый мозг впечатлительных подростков. С одной стороны, выдуманные впечатления, навеянные умозрениями писателей, могут быть богаче очевидной реальности и развивают способности моделирования реального мира. С другой стороны, такое чтение является формой смещённой активности, которая подменяет необходимость решать повседневные проблемы. Конкретное содержание сказок может быть мистическим, инопланетным, познавательным или религиозным. Реальные различия отсутствуют, поскольку самые фантастические истории населяются существами с проблемами и обезьяньей логикой автора. Это сводит разницу фантастических историй к различиям в фоновой обстановке и никак не меняет привычные социальные ценности.

Некоторые авторы создают истории с меньшей долей выдуманного, но всё равно очень похожие на небылицы. Приключенческие, детективные и любовные романы выполняют те же функции, что и фантастика, но в более приземлённом варианте. При известном внутреннем принуждении читатель может даже ненадолго поверить в такие истории.

Самыми натуралистичными выдумками являются мемуары и личные воспоминания. Наш мозг парадоксально и постоянно переиначивает память, что делает сомнительными самые честные попытки рассказать о своём прошлом.

Три градации творческих выдумок или модификаций памяти интересны тем, что они отражают попытки создания мозгом целостных и логических иллюзий. В этих умозрительных построениях скрыт колоссальный потенциал нашего мозга, который пытается осознанно переделать окружающий мир. Вполне понятно, что здравомыслящий читатель никогда не поверит в достоверность самых откровенных иллюзий.

Очень похожи на книжные фантазии кинофильмы и игровые компьютерные программы. Фантастический мир книг в них заменён динамической искусственной реальностью. Мозгу нравится экономить на создании образов героев, событиях, ландшафтах и деталях обстановки. Энергетические расходы на фантазии становятся минимальными, а условная и недорогая среда — вполне достаточной для замены реальности. При этом гарантированы биологическая безопасность участника действий и его божественная неприкосновенность. Поскольку мозгу абсолютно безразличны как иллюзии, так и реальность, занятие оценивается по энергетическим расходам. Если подростка вырывают из столь выгодного мира и возвращают в дорогостоящую, с позиции мозга, гадкую реальность, то возмущённый геймер пытается всеми силами избавиться от обидчика. Уничтожение родителей заигравшимися подростками стало тривиальным и повсеместным событием, инспирированным особенностями нашего обезьяньего мозга. Это говорит о том, что для мозга любые случайные фантазии столь же реальны, как и окружающий мир. Мозг возвращается к реальности только в случае беспокойства по поводу отсутствия пищи, при увеличении концентрации половых гормонов и появлении опасности неизбежного разрушения любимой иллюзорной среды. Страх любых изменений и две основные формы инстинктивных мотиваций обычно заставляют подростков включиться в репродуктивную конкуренцию и принять участие в реальном искусственном отборе. Освоив новые правила гоминидной среды, они легко увлекаются игрой «вживую», поскольку самому мозгу степень реальности происходящего почти безразлична.

По этой причине коварный чертовидный инопланетянин написал занятный пассаж:

«Столкнувшись с плодами человеческой мысли, я убедился, что опасность гоминидизации Вселенной намного более высока, чем можно было бы ожидать. Их мозг совершенно не отличает реальность от иллюзий и часто принимает одно за другое. В глубоком сне они переживают настоящие страсти и почти реальные страдания, что приводит к иррациональным результатам. Из-за спонтанной активности плохо управляемого мозга им в голову постоянно приходят чрезвычайно странные желания и идеи, которые практического смысла и разумных целей не имеют. Самое удивительное для нашей рациональной культуры свободного гермафродитизма — то, что все свои дикие фантазии они стремятся воплотить в жизнь. Их основные научные достижения не являются плодами методичной и рациональной работы по познанию окружающего мира. Наоборот, чаще всего это результат случайности, чудачества, сумасбродства или жестокой биологической конкуренции. Эти чудовища обычно создают что-то новое из опасения, что их соседи раньше успеют смастерить эффективное устройство для очередного цикламассовыхубийств. Иначе говоря, они лучше и быстрее всего создают инструменты уничтожения друг друга. Если добавить к этому невероятную способность генерировать иллюзии, которые они затем воплощают в реальность, вопреки возможностям и здравомыслию, то мы получим опаснейшую ситуацию. На заштатной планете убогой галактики формируется динамично эволюционирующий вид, специализированный на создании оружия и мечтающий о романтическом ведении межгалактических войн. Бесконечные фантазии военного освоения Вселенной постоянно реплицируются в их односторонней культуре. Умозрительная перспектива таких чудовищных событий вызывает искреннюю зависть у большей части населения, которое страстно желает поучаствовать в столь благородном деле. Эти странные наклонности аборигенов гарантируют их быструю космическую экспансию при появлении любой реальной возможности. По этой причине следует категорически запретить даже приближаться к этой системе любым грузовым и военным кораблям».

Нам всегда кажется, что буйные фантазии крайне далеки от реальности, хотя это не так. Достаточно напомнить, что эффективность планирования операций любой внешней разведки начинается с формулы «возможное — значит случившееся». При планировании учитываются любые, даже самые фантастические, сценарии. Если учтено всё, что приходит в искушённые головы, то надёжность шпионской операции становится особенно высока. Такое применение наших фантазий даёт прекрасные и вполне ощутимые практические результаты. В повседневной жизни наш мозг старается избегать дополнительных усилий и перекладывает последствия собственной праздности на суровую окружающую действительность.

Шаря по чужим карманам, ленивые болтуны любят повторять, что бытие определяет сознание. Эта расхожая фраза кочует из одной пустой головы в другую, подтверждая нашу принадлежность к животному миру и приверженность биологической эволюции. И.В. Джугашвили (Сталин) посрамил всех философов вместе с изобретателями христианства и марксизма. Он на практике реализовал реверсивную идею, доказав, что сознание может определять бытиё. Восстановив рабство и устроив коммунистический церебральный сортинг, он создал новое бытиё из благородных, но умозрительных фантазий. Всех, кто не обладал необходимым уровнем социалистического сознания или сомневался в его наличии у других сограждан, отправляли на перевоспитание. Лагерным и тюремным педагогам было интуитивно понятно, что внегеномное наследование социальных инстинктов времён сытого царизма изменить невозможно. Это вынуждало применять радикальные педагогические приёмы и физически уничтожать их упорных носителей.

Не требует особых доказательств, что такими эффективными селекционными методами удалось необычайно быстро добиться изменения системы искусственного отбора. Коммунистический период церебрального сортинга за два десятилетия сумел радикально изменить направление эволюции людей и начать культивирование обладателей лучших человеческих качеств. Парадокс в том, что, убирая из популяции прекрасные плоды предыдущей биологической эволюции, коммунистический отбор был направлен на реальное разведение обладателей совести, сочувствия, трудолюбия, терпимости и социального послушания. По сути дела, компания фантазёров-революционеров решила вывести целую популяцию обладателей лучших человеческих качеств, которые сложились в виде религиозных мечтаний. Задавшись этой фантастической целью, они стали применять для оценки способностей такие простые понятия, как «совесть», «душа», «вера», «добро», «зло», «ложь» и «правда». Вполне понятно, что к этим милым понятиям всегда обращались только как к умозрительным и благородным абстракциям для системного управления населением. Сортинг в СССР перевёл их в реальные критерии поведения, значимые для выживания. За несколько поколений отбора эти иллюзии воплотились в способ мышления. Последствия столь масштабных деяний ещё больше углубили структурные различия в организации мозга населения России и остального мира.

Этот пример показывает колоссальное значение фантазий и социальных иллюзий в эволюции человечества. Самое идиотическое умозрение или модная иллюзия легко «овладевает массами», если её скрытое биологическое содержание будет привлекательно для бесхвостых обезьян. Иначе говоря, наш мозг в процессе естественного, а затем и искусственного отбора создал функцию, ранее неизвестную для животного мира этой планеты. За счёт огромного аналитического неокортекса большого мозга человек заполучил бесподобную память и умение реконструировать возможное будущее в мельчайших деталях. Это полезное свойство позволило успешно добывать пищу, конкурировать за самочек и оставлять после себя обеспеченное плодовитое потомство. Всего за несколько миллионов лет драгоценное моделирование окружающего мира и возможного будущего стало самостоятельным участником эволюции гоминид.

Индивидуальные и бесполезные фантазии властителей стали превращаться в реальные события и явления. Инстинктивная доминантность перестала проявляться только в пищевых и репродуктивных подвигах, как у всех приматов. Наступила эпоха воплощения свободы мозга, который заставлял строить гигантские пирамиды, сказочные дворцы и необъятные империи. Выдумки мозга поглощали ресурсы человечества, становясь инструментами эволюции. В головах людей началось личностное и социальное проектирование, а не предсказание будущего.

Воплощение фантазий отдельного мозга в материальные объекты и общественные события — очень полезный с точки зрения эволюции процесс. Чем нелепее и противоречивее реализованные фантазии, тем более жестокие и бескомпромиссные формы принимает искусственный отбор. Сторонники диких сект совершают массовые убийства или самоубийства, а банды подростков культивируют летальные принципы отбора своих членов. Иногда даже целые государства умудряются подолгу существовать по законам, изобретённым одним-единственным и не слишком вменяемым человеком. Эти чудесные источники непримиримых внутривидовых противоречий подарил нам изобретательный мозг как бесплатное приложение к прогнозированию будущего.

Не вызывает сомнений, что изобретательность мозга имеет эволюционные причины, которые могут трансформироваться и в более осознанные проекты гуманистической направленности. Все удачные случаи развития различных отраслей человеческой деятельности построены на фантазиях, которые обычно называют социальным проектированием. Примером таких достижений являются железные дороги, проводная и беспроводная связь, энергетика, космические проекты, общественное здравоохранение и пенсионная система СССР. Мы создаём внутри мозга умозрительные модели мира и затем сравниваем их с реальностью. Если совпадения нет (а его нет никогда), то мы начинаем мучить окружающий мир до полного совпадения с нашими иллюзиями. Этот эволюционный механизм оказался самым жестоким и эффективным на планете. Он открыл путь для создания целого букета культовых, государственных, семейных и научных иллюзий, воплощённых человечеством в жизнь. Как и следовало ожидать, они не все оказались жизнеспособными, удачными или гуманистическими. Однако именно им будет посвящена следующая глава книги.

4. ИЗОБРЕТЕНИЕ БУДУЩЕГО

Культивируемая ценность биологических предсказаний изощрённого мозга сыграла с нами злую шутку. Обезьянья неудовлетворённость настоящим заставляет нас фантазировать и мечтать о неосуществимом. Как правило, мечтой становится смутный коктейль из фрагментов подсмотренных событий и внушённых иллюзий, замешенных на зависти и подражании. Наши тайные фантазии и умозрительное моделирование личного будущего играют огромную роль в стабилизации социальной структуры сообщества и дрессировке законопослушных граждан. Мечтая о домике на берегу Адриатического моря с причалом для яхты или винном погребке в пыльном подвальчике небольшого замка во французской провинции Коньяк, человек автоматически принимает кабальные правила социальных игр. Такие цели простодушных обывателей являются самой надёжной гарантией продолжения бескомпромиссной эволюции.

На первый взгляд, милые желания праздного и сытого размножения на собственном пляже Средиземного моря кажутся безвредными и далёкими от повседневных зверств бытия. Они напоминают скорее диванные фантазии никчёмных бездельников, чем социально опасные идеи борцов за какую-нибудь моднейшую половую или религиозную справедливость. На самом деле именно спонтанные и интуитивные фантазии на пищеварительно-репродуктивную тему стали важнейшим компонентом эволюции человечества.

Достаточно посмотреть на жителей Французской Ривьеры, чтобы оценить их вклад в дело искусственного отбора человечества. Большинство обитателей прекрасных особняков самостоятельно никакой селекционной работой не занимались и гоминид не истребляли. Наоборот, они поощряют искусства, издалека заботятся о диких животных, туберкулёзниках, прокажённых, бездомных детях и постоянно соблюдают дорожные правила. Их биологические цели уже вполне достигнуты, что делает их безопасными и даже полезными для челяди и официантов. Все события, опосредованные невинными обитателями мелких дворцов, давно закончились или происходят в крайнем отдалении. Они сами уже являются воплощением социальной фантазии и биологической мечты мозга, что подогревает эволюционное самодвижение человечества. Большинству внешних наблюдателей за обитателями Ривьеры хочется присоединиться к очевидному счастью достатка и процветания. Именно эти простейшие мечты до сих пор прекрасно действуют на ниве искусственного отбора. Рассмотрим движущие силы социальных иллюзий в церебральном сортинге современных людей. Для этого необходимо кратко напомнить о механизмах церебральной эволюции.

Одним из самых чудовищных свойств нашего мозга является его активное участие в процессе эволюции человечества. Адаптивные изменения мозга — эволюционная цель, которая достигается тем, что сам мозг искусственно создаёт условия для её достижения. Иначе говоря, наш мозг является одновременно целью и инструментом эволюции. Не вызывает сомнения, что сам по себе мозг никакой эволюции не нужен. Он является только временным органом для решения приспособительных и эволюционных задачек. Из этого очевидного факта есть одно неприятное и очень ложное следствие, которое начинает беспокоить нашу цивилизацию. Если большую часть проблем биологического выживания и процветания мы решили, то адаптивные функции мозга вполне могут быть постепенно утрачены.

Преимущества человеческой разумности не очевидны, а отдельные личности, народы и даже страны никакой ценности для эволюции не представляют. Воспроизводство гоминид идёт с довольно высокой скоростью, так что утрата большей части населения планеты не критична для дальнейшего процветания нашего вида. Примерно такая логика просматривается в закономерностях биологического развития, которое не сулит человечеству ничего хорошего. От этих рассуждений очень легко перейти к идее деградации мозга как основы для вырождения нашего вида.

Однако на страже непрерывности эволюционных преобразований стоят изменчивость мозга и его способность к оголтелому фантазёрству. Выдумки отдельных людей часто становятся общепринятыми социальными иллюзиями, которые могут подменить самую очевидную реальность. Для отсроченного создания основы нового социального инстинкта остаточно подкупить, убедить или соблазнить 2-5% пубертатных подростков в любой дикости или модной нелепости. Внушаемые, общительные и раздираемые мечтами о доминантности молодые особи легко погружаются в системы любых социальных иллюзий. Они особенно ценны для эволюции, поскольку любят подражать друг другу и проявляют половую агрессию созревания, которую можно направить на любые события и людей. По этой схеме, с небольшими вариациями, осуществляется простейшее социальное управление революционными катаклизмами. Умелое насыщение подрастающего поколения специально подобранными иллюзиями превращает их в социальные инстинкты, которые обычно заканчиваются смелым использованием многоэтажных виселиц и гуманных гильотин.

Следовательно, для осуществления самых хитроумных и коварных планов преобразований человечества эволюция использует наш собственный мозг. При этом основной упор делается на его невинное свойство — способность к фантазиям. Наш большой мозг с удовольствием плавает и ныряет в собственных или умело подсунутых иллюзиях, придавая им почти реальные образы. Так вынужденное прогнозирование событий окружающего мира постепенно превратилось в одну из форм тайной наркомании и эволюционной агрессии. Как было показано выше, мечтания далеко не так бесполезны и безопасны, как кажется на первый взгляд. С их помощью создаются алгоритмы поведения и персонифицируются представления о ценности социальных инстинктов.

Последствиями этих незамысловатых приёмов обычно становятся два основных типа значимых для искусственного отбора поступков. С одной стороны, иллюзии являются основой личностного целеполагания. Безопасным и наиболее частым примером может служить поведение пубертатных девиц, влюбляющихся в популярных молодых певунов. Гормональное созревание вызывает назойливые мечты о половых контактах, которые легко переносятся на соблазнительные экранные образы. Медийное навязывание желанных девичьих иллюзий создаёт прекрасную основу для массовых инвестиций в благосостояние продюсеров. Эта невинная чистка карманов лопоухих подростков построена на простейшей эксплуатации инстинкта размножения и детской мечтательности. Иногда эти фантазии трансформируются в смысл жизни и реальные поступки, где статус двенадцатой любовницы певуна становится сбывшейся мечтой.

С другой стороны, драгоценными и тайными личными мечтами довольно легко управлять. Вполне понятно, что разумная регуляция спонтанной активности общества возможна только тогда, когда социальные доминанты осознают происходящее и сами не являются объектами эволюции. К сожалению, на это можно надеяться только в совершенно несбыточных мечтах. Биологичность существующего искусственного отбора гарантирует попадание в систему власти только правоверных эволюционистов. Они могут искренне класть свою жизнь на алтарь процветания страны, служить или молиться любым богам, честно заботиться о населении и желать всем только самого лучшего. Однако ничто из этого патриотического набора никак не поможет, если упорно следовать интуитивным, а значит — эволюционным алгоритмам принятия решений. Внутренние проблемы населения и внешние неразрешимые конфликты будут множиться, как грибы после дождя. Проблема спрятана не в личности очередного вождя, диктатора, царя или президента, а в его неосознанном участии в архаичном биологическом процессе церебрального сортинга. Неосознаваемый смысл существования государства, этноса, поклонников одного культа или шайки разбойников состоит в физическом увеличении скорости и избирательности искусственного отбора.

Коварная эволюция примерно так же скрытно использует наши мечты о лучшем будущем, хороших друзьях, прелестных невестах и мужественных женихах, больших квартирах и красивых домах, дальних странах, богатой старости, вкусной пище и прочих удовольствиях. Вполне естественно, что умение гоминидного мозга мечтать о будущем стало использоваться для более масштабных эволюционных процессов. Наша способность создавать иллюзии на основе уже имеющихся социальных инстинктов превратилась в фактор внутривидовой конкуренции.

Межличностные сражения за исполнение мечтаний повышают избирательность искусственного отбора, а иллюзии больших сообществ ведут к войнам и масштабному самоистреблению. Для этих целей используются семейные, групповые, языковые, культурные, этнические, религиозные и социальные противоречия. Вынудив любого человека помечтать на определённую тему, можно легко обмануть его мозг, поскольку праздные иллюзии воспринимаются нами как желанная среда и возможная жизненная цель. Чем безграмотнее и некритичнее обладатель мозга, тем проще создать в его пустоватой голове иллюзии, которые отправят его одинаково страстно спасать китов, учить детей или истреблять неверных.

Цели наиболее просвещённой части населения планеты и естественной эволюции немного не совпадают, что требует пояснения. Если вменяемые люди стремятся организовать репродуктивное заполнение планеты более или менее бесконфликтным способом, то для эволюции это абсолютно неприемлемый путь. Гуманистическая экспансия идёт слишком медленно, отбор стабилизируется, а структурные изменения угасают. Эти затруднения преодолеваются разумным человечеством при помощи организации нескольких уровней искусственного отбора.

В самом простом случае это отбор на индивидуальном уровне, который был описан ранее (Савельев, 2015б, 2016). Персональный отбор эффективен только при большой длительности процесса, но бессмыслен в краткосрочной перспективе. Эволюционные изменения ускоряются при быстрой смене носителей устаревших социальных инстинктов во время войн, великих переселений и других организованных катаклизмов. Только при масштабных переменах структуры сообществ у отдельных особей появляется возможность получить желаемые, но недоступные в стабильные времена преимущества.

Вполне понятно, что для любых организмов на этой планете имеет значение только сохранение и приумножение числа собственных потомков. Инстинктивное желание любой мышки покрыть всю планету норами любимых потомков столь же бескомпромиссно, как и мечта каждого глиста заселить все кишечники своими генокопиями. Отсутствие речи, самосознания, духовности и даже нервной системы не влияет на целеустремлённость живых существ. Ничего не зная об эволюционных процессах, они просто живут и умирают по биологическим законам, не задумываясь о природе сиюминутных желаний. Люди не являются исключением из общего правила, но имеют возможность понять скрытые от глаз причины убогости своего поведения и осознать механизмы процесса, организованного их собственным мозгом.

Чтобы успешно осуществлять бесконечную видовую экспансию, нужны неисчерпаемые ресурсы. В тех случаях, когда ограничений на пищу или пространство нет, происходит бурное увеличение многообразия видов с похожим архетипом конструкции тела и мозга. Многочисленные примеры таких событий хорошо известны в эволюционной истории кишечнополостных, насекомых, костистых рыб и динозавров. Бурному развитию какой-либо группы животных обычно предшествовало структурное изменение архетипа организма, которое создаёт биологические преимущества в освоении доступных ресурсов. Такими достижениями были появление наружного или внутреннего скелета, замкнутой кровеносной системы, возникновение теплокровности, передвижение на четырёх или двух конечностях, активный полёт и живорождение. Каждый раз значительный эволюционный успех одной группы животных становился следствием удачных морфофункциональных изменений организма.

Таким образом, наиболее перспективным способом добиться биологических преимуществ над другими видами можно адаптивными изменениями в строении всего тела или отдельных органов. Пока речь идёт о вёртком хвосте, длинных зубах или ловких лапках, пояснять ничего не нужно. На хвосте удобно висеть, лапками — хватать, а зубками — кусать. Преимущества обладателей таких соматических сокровищ очевидны, а представление о причинах их появления сводится к примитивному, но понятному отбору. Скорость появления ценных структурных приобретений зависит от масштабов индивидуальной изменчивости, сложности органа и его адаптивной значимости для выживания вида. Вполне естественно, что новые, ранее невиданные структурные особенности организмов появляются редко, а на их морфофункциональное становление тратятся миллионы лет и тысячи поколений неудачников и переходных форм. Любое ускорение этого процесса очень ценно и даёт быстро изменяющемуся виду неоценимые конкурентные преимущества.

Попробуем отыскать признаки столь важных явлений в человеческой среде. Как уже говорилось выше, самой полиморфной частью нашего организма является мозг. Мы очень разные по организации мозга, который более индивидуален, чем отпечатки пальцев. Нашу непохожесть гарантируют многократные количественные и качественные различия в его строении, пока неизвестные для других животных (Савельев, 2015б). Это очень хорошо с точки зрения бессовестной и жестокой эволюции и отвратительно, если посмотреть с позиции глобального гуманизма, равенства, братства и прогресса просвещённого человечества. Самое главное — то, что наше церебральное разнообразие создаёт прекрасную структурную основу для быстрых эволюционных изменений. Вместе с тем одной изменчивости внутренней организации мозга явно недостаточно для появления новых качеств. Совершенно необходим надёжный, эффективный и быстродействующий механизм внутривидового отбора.

Самыми очевидными условиями для отбора кажутся семейные группы кровных родственников, среди которых человек в недалёком прошлом проводил значительную часть жизни. Эта ситуация сохранилась в деревнях, небольших городках и этнических кварталах эмигрантов. Исторически сложившимся способом поддержания стабильности социальных инстинктов или традиций являются местные национальные объединения компактно проживающего населения. Хорошо известны сохранившиеся из прошлого африканские, южноамериканские и полинезийские племена. Они в чистом виде демонстрируют традиции изолированного искусственного отбора в больших группах гоминид. Континентальные объединения: среднеазиатская махалля, еврейский кагал, вайнахские тайпы и русский деревенский мир — имеют одинаковое биологическое значение. В конечном счёте это архаичные семейно-территориальные сообщества, которые создают и поддерживают большой комплекс искусственных социальных инстинктов. Контроль за их выполнением возлагался на престарелых или наиболее опытных участников естественного объединения.

Ценность семейных социальных инстинктов в том, что при внешней стабильности и консервативности они легко трансформируются. Каждое следующее поколение людей вырастает в новых или немного изменённых условиях. Заимствование социальных инстинктов происходит из ранее не существовавших источников, что меняет их содержание и поверхностные цели. В результате накопления различий самые добрые дедушки и бабушки тихо звереют, наблюдая за демонстрациями новодельных социальных инстинктов своих внуков и полубезумных правнуков. Эти семейные несчастья особенно обострились в ХХи XXI веках, когда скорость технических и общественных изменений стала выше, а жизнь — дольше. Легко понять, что столь заметные на бытовом и семейном уровне конфликты поколений являются чудесным источником плавной эволюции мозга гоминид.

При слабой подвижности населения такой эволюционный механизм давал неплохие результаты, хотя физический отбор асоциальных особей был всегда затруднён. Их обычно изгоняли, увеличивая полиморфизм и конкурентность внеродовых объединений гоминид. Внутренняя проблема родовых отношений состоит в том, что молодые особи автоматически избавляются от рассудочной деятельности, необходимости принятия решений и ответственности. Затем, вырвавшись из-под надзора старших, они воспринимают остальной мир как место охоты и ведут себя в соответствии с родными традициями каннибалов-архантропов. В конечном счёте социальная свобода приводит к конфликтам и закономерной утрате части населения. Собственно говоря, это и есть дифференциальный церебральный сортинг при стабилизирующей роли искусственного отбора.

Семейно-родовые локалитеты являются как первичными источниками сохранения исторических социальных инстинктов, так и местами формирования новых форм ритуализации поведения. Примером могут служить изолированные африканские племена, где к середине ХХ века сложился религиозный культ поклонения пролетавшим самолётам. Этот пример показывает, что возраст культа и его форма не имеют особого значения. Главными являются принцип отличия от соседних объединений людей и выработка частных социальных инстинктов, поддерживающих изоляцию.

Этот эволюционный механизм лежит в основе милых русских традиций кулачных боёв стенка на стенку между соседними деревнями и улицами городов и посёлков. Такие молодецкие забавы в дикой совдепии превратились в пещерные битвы с применением ножей, цепей, ломиков и розочек из водопроводных труб. Поводы для массового уличного душегубства всегда были незначительны, а последствия — масштабны. Часть патриотов дворовых помоек отправлялась на кладбище, другая — осваивать тюремные наборы социальных инстинктов, а третья — применяла полученные навыки для развития доминантности.

Семейно-уличные механизмы коварной эволюции безусловно хороши своей неотвратимостью и постоянным давлением отбора. Однако их масштабы столь незначительны, что даже массовое использование кухонных ножей, охотничьих ружей и крысиной отравы слишком медленно сказывается на глобальных популяционных процессах. Для ускорения отбора необходим более эффективный искусственный отбор. Наш услужливый мозг с неистощимой энергией и изобретательностью потворствует эволюции, создавая кровавые конфликты и всё более совершенные инструменты для истребления лучших представителей своего вида.

Иначе говоря, для быстрого церебрального сортинга людей желательно постоянно создавать условия отбора. Нужны хоть какие-то очевидные различия, способные разделить человечество и столкнуть различные группы или популяции между собой. В самом простом виде такую модель демонстрируют бандитские группировки — массовое явление во всех развитых и недоразвитых странах. Стабильные надсемейные популяционные системы лучше всего демонстрируют яркие истории сицилийской мафии, неаполитанской каморры, китайских триад и японских якудза. Эти этнографические системы организованной преступности прекрасно экспортировались в Северную Америку и другие страны. Их объединяют примитивный популяционный паразитизм и локальное культивирование архаичных социальных инстинктов. Жестокость церебрального сортинга в таких системах краткосрочно увеличивает биоразнообразие популяции в целом и повышает адаптивную лабильность поведения. Вполне понятно, что никаким гуманизмом и героизмом от этих аналогов кишечных паразитов даже не пахнет. Их наличие в популяциях показывает существование непрерывного физического отбора людей по поведению и особенностям мозга.

Огромную эволюционную пользу приносят расовые различия людей. Они порождают уникальные по нелепости, глупости и дикости конфликты, но стимулируют церебральный сортинг в масштабах всей планеты. Однако эволюционный процесс не ограничивается столь очевидными способами отбора мозга. Его механизмы работают на всех уровнях, начиная с глобальных расовых, религиозных и межгосударственных конфликтов и заканчивая бытовыми семейными отношениями. Трагедия этой ситуации состоит в том, что, не понимая причин событий, мы с завидным упорством ищем поводы для создания очередного цикла самоотбора. При этом используются все механизмы ускорения эволюции: от религиозных конфликтов до бытовой поножовщины.

Вполне понятно, что наилучшим способом раскрытия потенциала каждого человека являются экстремальные условия жизни. В стабильном сообществе бытовые конфликты, трагедии индивидуального развития, мелкий бандитизм и частное душегубство слишком медленно влияют на динамику церебрального сортинга. Такой отбор хорош и ценен своей методичностью при большой продолжительности действия, но снижает изменчивость и играет роль стабилизирующего фактора, как и в мире животных. Этот стагнационный тип сортинга типичен для Северной Америки и для Европы, где давно не было глобальных поводов для самоистребления. Интуитивно понимая замедление эволюции мозга, обитатели этих территорий пытаются стимулировать отбор миграционными процессами и внешними конфликтами. Однако для масштабного и быстрого церебрального сортинга людей с востребованным строением мозга и поведением нужны более сильные и проверенные временем средства. Если они никак не возникают естественным путём, то по законам искусственного отбора их начинает создавать наш добрый и изобретательный мозг. Тут ему на помощь приходит буйная фантазия, которая в сочетании с инстинктивным стремлением к доминантности и социальной исключительности даёт прекрасные результаты.

Простым и эффективным способом начать очередной цикл отбора является целенаправленное формирование любых особых правил, традиций и языковых особенностей в локальной популяции людей. Самыми очевидными примерами такого рода могут быть молодёжная субкультура общения и уголовная речевая среда. Подростки даже в интернете умудряются создавать свой ленивый язык, состоящий из буквенных сокращений слов и даже фраз. Разбойники дифференцируются от обывателей целыми лексическими системами и традициями оригинального понимания значения обычных слов. Тех же способов обособления и социальной исключительности добивались и целые народы, когда создавали и культивировали очень сомнительные обычаи речевой независимости от ближайших племён и родственников.

При этом не было никакой необходимости каким-то образом принижать или обижать окружающие народы и страны. Стремление любой популяции гоминид быть отдельным и самым лучшим народом очень роднит нас с низшими приматами. Тот же эффект достигается самостийным бахвальством, подчёркиванием своей планетарной исключительности или верой в особо заковыристый культ. При этом содержательная часть культа может быть тривиальным плагиатом из набора каких-либо общеизвестных правил или вывернутыми наизнанку традициями ближайших соседей. Зато форма соблюдения неких социальных правил или культа должна быть исключительно оригинальной.

Например, сторонники одного культа должны каждое утро с песней поднимать на палку тряпицу странного вида, другого — ориентируясь по компасу, встречать солнце, а третьего — музыкально попукивать, отбивая чечётку с телефоном в зубах. Ещё лучше, если для достижения нужного тембра испускания анальных газов последний оригинал будет обязан покупать у пастыря особые продукты и заглатывать их по часам. Подобные диковатые фокусы и ужимки есть во всех культах, а их содержательная часть спрятана в самом человеке. Обманувшись, человек приобретает возможность не думать о проблемах, а просто выполнять предложенные правила. В результате экономии на расходах мозга он обильно получает внутримозговые наркотики как награду за лень. Кроме того, принадлежность к любому культу или обладание сложным социальным инстинктом повышает статус участника процесса.

Системная поддержка такого способа внушения тривиальной обезьяньей исключительности очень эффективна, поскольку поощряет один из самых архаичных инстинктов — доминантность и социальную уникальность. При этом совершенно неважно, что «боевой гопак» полезен только как физическое упражнение, а американские военные герои после антидепрессантов и «таблеток смелости» становятся наркоманами. На девушек и женщин подобные инстинкты действуют ещё более эффективно, чем на мужчин. Особенности строения их мозга автоматически переводят любой часто повторяемый набор алгоритмов поведения в систему принятия решений. По этой причине они сами начинают внушать любые привычные нелепости своим детям, инстинктивно усиливая их адаптацию к новой социальной ситуации. Подобная забота о детях позволяет быстро насаждать любые необходимые сообществу правила и традиции. Отсроченные последствия искусственно привитых инстинктов населением не осознаются, хотя они могут привести к самоуничтожению наивную популяцию или целую страну. Вполне понятно, что такие проекты целенаправленно и долго готовят, добиваясь выращивания целого поколения людей в новой среде. В конечном счёте эти эволюционные процессы ориентированы на создание масштабных конфликтных ситуаций, приводящих к началу быстрого физического отбора.

Проблема состоит в том,что после выполнения частных задач, полученных от создателей новых социальных инстинктов, в таких популяциях начинаются неконтролируемые процессы внутреннего отбора. Это связано с тем, что обезьянье желание попользоваться незащищённым населением и пограбить собственную страну намного сильнее, чем стремление истребить неизвестных и опасных внешних конкурентов. Иначе говоря, прививая любые новые социальные инстинкты, мы автоматически запускаем механизм искусственного отбора мозга. Опасность таких экспериментов состоит в том, что, кроме ожидаемых геополитических плодов, неизбежно возникает большое число объединённых обладателей модифицированного мозга. В лучшем случае эти плоды селекционной работы расползаются по планете и становятся индукторами новых процессов отбора. В худшем — они объединяются и устанавливают свой собственный механизм искусственного отбора, построенный на широком применении оружия.

Следовательно, автономное или искусственное создание нового набора любых социальных инстинктов крайне эффективно для ускорения эволюции нервной системы. По этой причине наш мозг является организатором жестокой эволюции, стремясь создать более справедливое, честное и процветающее сообщество людей. С самыми лучшими намерениями он создаёт новые социальные инстинкты, которые формируют национальную, религиозную или государственную исключительность. Она быстро превращается во внешние амбиции, конфликты и эффективный отбор с помощью самых современных танков, ракет, самолётов, кораблей и подводных лодок.

В противовес этим некрасивым и разрушительным инстинктам среди наиболее агрессивных и аморальных популяций гоминид сложилась гуманистическая модель отсроченного церебрального сортинга. Эта система никакого отношения к своему поэтическому названию не имеет и осуществляется с совершенно иными целями. В социальных структурах изобретаются и внушаются населению идеи, которые должны объединить или уравнять всех на свете. В этом случае кажущиеся правдивыми, неподкупными и справедливыми социальные системы создают иллюзию той же исключительности, но на несколько изменённом фоне. В таких ситуациях основными признаками человеческой доминантности объявляются полный гуманизм, абсолютное равноправие и соблюдение многочисленных прав людей, ослов, дубов и клопов.

На первый взгляд системы такого типа выглядят человеколюбивым торжеством разума и гармонии. На самом деле избыток равноправия и свободы неизбежно приводит к праздности, сексуальным извращениям и изобретению необычных форм социальной конкуренции. Иначе говоря, попытки локального воссоздания райского периода эволюции развращают, а нарочитый гуманизм лишь немного маскирует архаичные инструменты искусственного отбора. Без биологически мотивированных причин сытые и похотливые гоминиды никакой сознательности, тяги к труду или желания интегрироваться в благородное сообщество не проявят.

Подобные социальные конструкции нежизнеспособны, поскольку для содержания больших масс праздных и быстро размножающихся гоминид необходимы значительные ресурсы. Даже комплексы социального жилья, минимального здравоохранения и раздача карточек на еду требуют очень больших финансовых затрат. По этой причине все гуманистические системы крайне нестабильны и требуют внешних источников содержания. Странам, проявляющим чрезмерную заботу о собственном населении, приходится заниматься жестоким финансовым и физическим грабежом всех, кто находится вне их собственных территорий. В результате возникает локальная эволюционная стабильность, вызванная двумя причинами. С одной стороны, государство формирует искусственную доминантность своего населения, неоправданно высоко оплачивая его труд. С другой — изобретаются крайне затратные социальные льготы, обеспечивающие пищу, репродукцию и вызывающие полную зависимость свободных гоминид. Это необходимо делать для того, чтобы превратить быстро нарастающую массу похотливых бездельников в сытых и послушных избирателей. По сути дела, доминантная часть популяции стремится любой ценой продлить своё райское существование, замедляя или стабилизируя условия отбора внутри страны.

Таким способом благоденствующие сообщества выносят неприглядные и кровавые инструменты искусственного отбора в разграбляемые зоны планеты. Паразитический гуманизм ничего не меняет в отборе, а только замедляет его течение в одной или нескольких странах. При избытке пищи и условий для размножения гоминиды могут временно снижать внутривидовую агрессию, что только откладывает и увеличивает размеры последующей волны искусственного отбора. Возникновение и развитие гуманистических систем очень привлекательно для дальнейших эволюционных процессов. Достаточно вспомнить нежнейший и велеречивый пацифизм, который привёл к двум мировым войнам и невиданным успехам в области эволюционного отбора. Об этом свидетельствуют 70-80 млн человеческих жизней, оборванных во время двух мировых войн. Следовательно, любые либеральные системы исподволь готовят масштабные конфликты с массовым истреблением носителей устаревших социальных инстинктов и обладателей архаичных конструкций мозга.

По этой причине агрессивный государственный режим переносит всю тяжесть искусственного церебрального сортинга на собственное население, а гуманистический — на чужое. Через некоторое время процессы отбора меняются на прямо противоположные. Оба подхода никаким рассудочным содержанием не обладают, а являются компонентами одного и того же дикого процесса биологической эволюции. Эти социальные модели абсолютно непригодны для осмысленного развития человечества. Такие государственные конструкции являются только источником усиления внутривидовых различий мозга и топливом для аморального отбора.

Рассмотрим процесс формирования социальных иллюзий или инстинктов как инструмент эволюции несколько подробнее. Для появления новых социальных инстинктов достаточно на протяжении 15-20 лет проводить системное и методичное насаждение любых нелепостей, выдумок и откровенных глупостей. Свежее поколение убеждённых носителей новейших иллюзий не замедлит появиться на улицах городов в коричневых, белых, красных или чёрных рубашках, тюрбанах или фуражках, под красными, чёрными или радужными флажками. Сомкнув колонны, марширующие крикуны и певуны с молитвами, гимнами и маршами станут очередными инструментами церебральной эволюции. Большая их часть будут использованы для уничтожения устаревших конструкций мозга, а затем и сами отправятся на гильотину. В бескомпромиссной эволюционной гонке инструменты уже проведённого сортинга всегда становятся непригодны для будущего. Инстинкт, даже социальный, плох тем, что его можно убрать только вместе с головой.

К сожалению, напрашивается вывод о том, что в результате формирования любых новых социальных инстинктов эволюционный сортинг мозга начинается сразу внутри популяции или государства. Агрессивные режимы пытаются это явление использовать, а либеральные — замедлить. Независимо от хотения властей события всегда развиваются одинаково. Разница состоит только в степени публичности происходящих процессов. На первом этапе обладатели старых социальных инстинктов лишаются мест их хранения при помощи топоров, мотыг или гильотин. После начального интенсивного, но кровавого сортинга процесс немного замедляется. Проблема задержек состоит в том, что для создания новых инстинктов просто нет готовых носителей с совершенно пустыми головами. Их можно только изготовить заново. Стимулировать человечество к размножению не очень сложно, поскольку для большинства это единственная инстинктивная цель, развлечение и смысл незатейливого существования.

Инопланетные писульки чертовидного эстета оценили наши склонности к неуёмному фантазёрству как само собой разумеющееся свойство. Они приоткрыли оригинальный метод мышления даровитых галактических наблюдателей. Засланец откровенно писал:

«Двуногие владеют огромным мозгом, который обладает способностью к безудержной фантазии, почти не связанной с реальностью. Это драгоценное для нас свойство они растрачивают на мечтания о модных анатомических достоинствах, надевании разноцветных покровов, расширении личных зон размножения и приобретении раскрашенных самодвижущихся тележек. Если бы эти существа знали, что регулярные мечтания позволяют мозгу автономно находить оригинальные решения, то от них не было бы никакого спасения во всей Вселенной. На наше счастье, аборигены не понимают, что продолжают оставаться участниками дикой биологической эволюции. Они наивно считают, что преобразили природу и живут так, как сами придумали. Эта анекдотичная ситуация приводит к тому, что они увлечённо ускоряют искусственный отбор. Имея возможности решения практически любых планетарных и галактических проблем, они остаются невменяемыми инструментами биологических процессов».

Злорадство чертовидного Эльфовия легко можно понять, поскольку мы сами находим изысканные способы прекращения разумной деятельности.

Возвращаясь к социально-репродуктивным циклам изменчивости социальных иллюзий, следует отметить, что новодельные обладатели пустоватого мозга быстро насыщаются модернизированными инстинктами и становятся новым инструментом сортинга. Если бы человечество воспроизводилось со скоростью размножения дрожжей, то этот процесс шёл бы без перерывов и остановок. К нашему счастью, мы медленно размножаемся и долго выращиваем детёнышей, хотя в стремлении начинать обучение детей с 5-6 лет, снижении возраста замужества, первых родов и в поощрении многодетности просматриваются эволюционные цели. Умозрительно опираясь на экономические сложности последствий собственной некомпетентности, социальные доминанты во всём мире стремятся наращивать темпы смены поколений. Тотальное омоложение позволяет динамично заменять устаревшие наборы социальных инстинктов и стимулировать сцепленный с ними отбор мозга.

Все перечисленные чудесные преобразования нервной системы осуществляются только на подготовительном этапе действительно масштабного церебрального сортинга. Звёздные часы эволюции наступают в несколько иной ситуации, когда формируются наднациональные системы социальных инстинктов. Существуют многочисленные глобальные заблуждения, превращающиеся в иллюзорные инстинкты, необходимые для наиболее жестокого и глобального внутривидового отбора.

Самыми старыми и эффективными системами такого типа являются разнообразные культы вымышленных существ, природных явлений, животных или исторических персонажей. Религиозные подходы к выработке социальных инстинктов крайне важны и необходимы для ускорения церебрального сортинга. Дело в том, что сложные социальные инстинкты с невероятным трудом и огромными затратами могут быть привиты значительным массам гоминид. Их искусственное насаждение вызывает обоснованные внутренние протесты, обусловленные чрезмерными энергетическими затратами мозга и очевидной биологической бесполезностью. По этой причине самые успешные и глобальные культы обладают незатейливым набором примитивнейших социальных правил.

Разнообразные религии предоставляют потребителям предельно упрощённые и понятные наборы социальных инстинктов. Для их освоения не надо перенапрягать свой мозг, а биологический результат будет намного желаннее и дешевле расходов на социальный гуманизм. Все искренне верующие вполне успешно едят, размножаются и выпендриваются друг перед другом в разрешённых культом пределах. Столь выгодная и понятная перспектива привлекает ленивых, похотливых и праздных гоминид больше, чем любая другая социальная система, требующая заметных энергетических затрат мозга. По этой причине в наиболее ортодоксальных и регламентированных культах оказывается много молодых женщин. Их биологичный мозг экономит энергию, а гарантированный самыми жестокими правилами репродуктивный успех привлекает больше, чем любая социальная свобода. Действительно, зачем насиловать мозг рассудочными проблемами выбора поведения, когда достаточно соблюдать незатейливые правила и обряды. Учитывая интуитивное стремление мозга к экономии на всём чём можно, успех самых простых решений всегда гарантирован.

Особое значение для эволюции имеет культовое многообразие. Большинство религий построено на врождённых формах поведения, которые регулируются небольшим набором социальных инстинктов и двойственности сознания. Алгоритмы простых правил поведения, экономия энергии мозгом и делегирование личной ответственности абстрактным богам гарантируют успешную наркотизацию гоминид иллюзиями веры. По этой причине в эволюционном становлении человечества все виды верований играли огромную позитивную роль. Поскольку все культы эксплуатируют одни и те же особенности мозга, а различаются алгоритмами самообмана, их конфликтность неизбежна. Зачастую сторонники различных религий не скрывают своих противоречий или культивируют их в открытой форме. Сущность и структурная основа любого культа конфликтны по своей сути. Культ возникает как социальная исключительность одной части населения по отношению к другой. Затем культ разрастается в набор выгодных социальных инстинктов, повышающих статус каждой особи, уже освобождённой от личной ответственности. Результатом развития системы культовых иллюзий становятся кровопролитные столкновения на религиозной почве. Они обычно завершаются наиболее масштабным направленным отбором и ускоряют эволюционные процессы. По сути дела, все последователи религиозных культов оказываются самыми активными организаторами искусственного отбора и ярыми эволюционистами.

Собственно говоря, архаичные религии ничем не отличаются от современных иллюзий культового типа. Наиболее полезным для эволюции и искусственного отбора стало создание системы электронного моделирования реальности, которым раньше занимался только сам мозг. Компьютерный виртуальный мир был усилен системой социальных интернет-взаимодействий, что моментально превратило его как в значимую для эволюции гоминид систему искусственного отбора, так и в религию. По сути дела, новая социальная иллюзия может быть названа виртуанством, поскольку содержит все признаки очередного культа.

Для широкого распространения любая новая религия должна быть внешне очень прогрессивной и способной заинтересовать детей и подростков. Первое поколение неофитов всегда становится агрессивным и буйным носителем учения, которое сулит гигантские перспективы личного и общественного процветания. Все перечисленные соблазны широко представлены в виртуанстве. В этой модной религии уже есть свои боги, апостолы, святые и мученики. Идёт героическая борьба за обладание новейшими электрическими молельнями, за правдивый пиксель и внутримониторную свободу. В виртуанстве существует коллективное исполнение молитвенных оргий, где все участники могут демонстрировать символ веры и проповедовать одновременно. Мировая сеть создаёт иллюзию всезнайства и открытости мира, который включается нажатием пары клавиш. Виртуанство обещает невиданное цифровое равенство и возможность личного влияния на любой процесс. Наличие обратной связи гарантирует иллюзию причастности простодушных обывателей к созданию независимого от них и нереального мира. О таком масштабе самозадуривания и контроля за паствой ни одна архаичная религия не могла даже мечтать, что гарантирует их плавный переход в объекты культурологической археологии.

Таким образом, семейные, групповые, этнические, государственные и религиозные различия являются результатом естественной биологической эволюции. Конфликты между ними порождаются противоречиями созданных мозгом умозрительных иллюзий. Основной движущей силой отбора становится столкновение иллюзорных социальных инстинктов, которые имеют внегеномное наследование и быстро изменяются в зависимости от ситуации.

Основная трагедия происходящего состоит в том, что жизнь любых биологических сообществ заканчивается социальными тупиками. Из них можно выходить только при помощи войн или катастроф. По сути дела, мы будем и дальше пожинать плоды эквифинальности любых социальных фантазий и государственных систем, если не избавимся от вакханалии скрытой биологической эволюции.

5. ЦЕРЕБРАЛЬНЫЙ ЛАМАРКИЗМ

Наряду с автономизацией эволюции головного мозга, искусственным отбором или селекцией важнейшую роль в эволюции человечества играют социальные инстинкты с внегеномным способом наследования. Их значение трудно переоценить, поскольку наши отношения, особенности поведения, традиции, пищевые пристрастия, культурные различия и даже приёмы мышления передаются при помощи социальных инстинктов. Это важнейший инструмент гоминидной социализации, общественного манипулирования сознанием и основа искусственного отбора.

Изменчивость человеческой нервной системы усиливается в локальных популяциях внегеномным способом передачи поведения. Эволюция нашего мозга неотделима от конкуренции людей с разными социальными инстинктами. Они передаются из поколения в поколение во время воспитания и обучения детёныша, но имеют в мозге строгую локализацию, как и врождённые инстинкты. Для хранения социальных инстинктов существуют специальные «человеческие» области мозга, расположенные в лобных, височных и теменных областях (Савельев, 2016). Поведение закладывается в мозг ребёнка его окружением и мало изменяется в процессе жизни. Социальные инстинкты очень похожи на врождённые, но намного сложнее и отличаются изменчивостью при наследовании.

Надо отметить, что идея существования внегеномного наследования поведения далеко не нова. Одним из первых исследователей, понявших суть этого аспекта созревания мозга человека, был В.М. Бехтерев. Изучая проблемы социального отбора и наследственности, он писал: «Но необходимо признать ещё иной фактор, содействующий передаче приобретённых особенностей потомству. Этот фактор мы называем социальной наследственностью. Под этим наименованием мы обозначаем передачу из поколения в поколение приобретённых навыков и рефлексов путём воспитания и переимчивости вообще, основанных на подражании, внушении и усвоении» (Бехтерев, 1916). Рассматривая эволюцию сообществ в животном мире, он предлагал ввести понятие социального отбора в качестве одного из основных факторов эволюции. В.М. Бехтерев прямо писал: « ...мы считаем социальный отбор наряду с дарвиновским естественным отбором основным законом жизни, который, как мы видели, в результате ведёт к поддержке более социальных особей, хотя бы и менее приспособленных к окружающей природе». Этот вывод сделан столетие назад, но он не был услышан и оценён в научном сообществе. Вполне понятно, что бесконечное самомнение и вера в нашу «духовную» исключительность успешно погубили прекрасную идею блестящего учёного.

У человека социальные инстинкты эволюционно возникли как способ адаптивного поведения в сообществах. Для традиционных генетических способов передачи столь сложной информации наш мозг непригоден. Зачастую новорождённые не торопятся даже сделать свой первый рефлекторный вздох, что вынуждает акушера шлёпнуть ленивца по попке. Некоторое время детёныши срыгивают пищу и демонстрируют неадекватные рефлекторные реакции, которые постепенно налаживаются при сенсомоторной стимуляции. Это показывает, что даже самые древние врождённые рефлексы начинают нормально воспроизводиться с большими затруднениями. При всей своей внешней примитивности рефлекторное дыхание, присасывание к материнской груди, глотание, проталкивание пищи через кишечник и дефекация далеко не так просты, как кажется на первый взгляд. В эти процессы вовлечены миллионы нейронов, которые с трудом и с ошибками запускают многоступенчатый и сложный механизм простейшего врождённого рефлекса.

Вполне понятно, что передать при помощи генома основные формы социального поведения или знания высшей математики невозможно. В линейной структуре ДНК можно спрятать частоту и скорость деления клетки, механизм и время белкового синтеза, что абсолютно необходимо для развития всех соматических органов. В небольших нервных системах насекомых при помощи этого способа передачи информации удаётся даже детерминировать пространственную организацию отдельных нейронов. Именно этот механизм позволяет беспозвоночным наследовать большинство форм инстинктивного поведения. В нервной системе человека, состоящей из миллиардов нейронов, детальное программирование морфологии всех нейронов и будущих социальных отношений осуществить невозможно. Даже среди общественных насекомых регуляция согласованной активности сообщества осуществляется хемогенетическими механизмами. Так, пчёлы постоянно «целуются», передавая химический сигнал подавления половой дифференцировки, который вырабатывается единственной яйцекладущей маткой. Если она погибает, то появляются несколько новых репродуктивных особей из числа рабочих пчёл. Самая зрелая матка заменяет старую, а остальных обычно уничтожают. Этот пример показывает, что даже в самых простых сообществах возникает внегеномная регуляция коллективных действий сообщества, которая позволяет эффективно управлять поведением отдельных особей.

У млекопитающих прямая генетическая детерминация сложного поведения затруднена ещё несколькими причинами. Во время развития нервной системы происходит непредсказуемая гибель клеток, а пул межнейронных корковых связей всегда индивидуален и неповторим, что затрудняет структурную генетическую детерминацию. Информационные связи и количество нейронов в каждом функциональном образовании индивидуальны. Из-за случайной гибели нейронов и вероятностного образования синаптических связей в развитии даже однояйцевые близнецы обладают различной организацией мозга. Этот регуляционный механизм индивидуального развития модифицирует самые консервативные врождённые рефлексы.

Следовательно, при помощи генетических механизмов создать эффективную систему наследования сложных форм поведения невероятно трудно. На практике порочность такого способа наследования социальных навыков усложняется тем, что общественные инстинкты и стандарты поведения изменяются в каждом последующем поколении. Иначе говоря, генетическая детерминация очень сложного и быстро меняющегося поведения даже гипотетически невозможна и очевидно губительна. По этой причине в эволюции сложился необычный способ наследования социального поведения. В него вовлечены геном человека, специализированные области коры полушарий и отношения людей внутри сообщества, которые копируются мозгом растущего организма. Эти компоненты неразделимы и являются основой стабильности передачи социальных инстинктов из поколения в поколение.

Социальные инстинкты вырабатываются между людьми внутри небольших популяций. Это могут быть традиции, религиозные правила, местные законы, общественные представления о добре и зле и прочие особенности публичного или домашнего поведения. В среде таких этнических или общественных популяций вырастают люди, которые воспринимают эти правила как повседневный и естественный алгоритм поведения или социальный инстинкт. Скопированный у взрослых в раннем детстве комплекс инстинктов аналогичен функции запечатления у животных. Хорошо известно, что гусята, никогда не видевшие своей матери-гусыни, запоминают в качестве родителя любой движущийся объект (Lorenz, 1965). Они преследуют абстрактную «маму», стараясь подражать ей и запоминать все её действия. Это запечатление может сохраняться всю жизнь или только на период развития, до полового созревания (Савельев, 1998).

Очень похожие события происходят и с развивающимся ребёнком. Отличие состоит в том, что масштабы детского и юношеского запечатления в развитии человека в тысячи раз больше, чем у животных. Человеческий вариант запечатления отличается множественностью одинаково глубоких и растянутых во времени отдельных событий. Ребёнок многократно запечатлевает алгоритмы самых разных социальных инстинктов в катастрофических масштабах. Источник наблюдаемых различий состоит в том, что у животных существуют многочисленные ограничения объёмов индивидуальной памяти.

У большинства беспозвоночных и низших позвоночных запоминание личного опыта связано с конкретными биологическими задачами и мало зависит от воспитания, которого часто просто нет. Поведение представителей этих групп обычно инстинктивно, а доля новоприобретённых знаний сказывается только на небольшой части адаптивных действий. Эти особенности обусловлены малыми размерами нервной системы и ограниченной ёмкостью памяти.

Для рептилий, птиц и млекопитающих ситуация немного меняется. Их мозг несравненно больше, а вместе с числом нейронов растут способности к запоминанию индивидуального опыта и подражанию. В результате этих нейральных приобретений возникают такие феномены, как запечатление, сложная и даже коллективная забота о потомстве, коррекция адаптивного поведения в стае или сообществе. У обладателей наиболее крупного мозга доля личного опыта приобретает всё большее значение, а внегеномные способы передачи поведения постепенно превращаются в обучение. Следует подчеркнуть, что в животном мире приобретённые формы поведения почти никогда не могут превалировать над врождёнными (Савельев, 1998, 2005б, 201 5a).

Всеми этими возможностями обладает и человек, но они усилены огромным ресурсом головного мозга. Простое запечатление мамы только вылупившимся из яйца гусёнком заменено в мозге ребёнка формированием целых комплексов социальных инстинктов. На самом раннем этапе индивидуального развития простейшие действия копируются у родителей. Обычно это интонации речи, слова, манера поведения и масштабы социальной агрессии. Автоматически фиксируются мозгом традиции питания, запахи, манера движения, обстановка помещений и суточные ритмы. Самыми существенными детскими запечатлениями являются представления о существующих в сообществе ценностях. Отношение к самой жизни, социальным взаимодействиям, предметам и явлениям запечатлевается как этнографический инстинкт поведения и сохраняется на всю жизнь.

С расширением внесемейных контактов подростка начинается активное подражание, принудительное или самостоятельное обучение. Эти процессы длятся более десятка лет, пока головной мозг не достигнет периода полового созревания. В это время он почти утрачивает способность ко всем формам подражания, кроме репродуктивного. Инстинктивная нацеленность на размножение снижает все механизмы запечатления и рассудочное восприятие окружающего мира. Это гормонально-эмоциональное потрясение организма является своеобразным финалом накопления универсальных поведенческих инстинктов социального происхождения. Способность осваивать новые алгоритмы поведения сохраняется на долгие годы, но в меньших масштабах. Дальнейшее восприятие мира зависит от индивидуальной организации мозга и носит более изощрённый характер.

Для нас важно то, что мозг человека развивается очень долго, а события, аналогичные гусиному запечатлению, могут происходить на протяжении полутора десятков лет. У человека это называется созреванием или взрослением. В этот период происходит своеобразное человеческое запечатление социальных инстинктов, которые сохраняются в специальных лобных, височных и теменных областях мозга (Савельев, 2015б, 2016). Однако проблема состоит в том, что социальные инстинкты прививаются молодым особям очень непредсказуемым способом. Степень случайности запечатления некоего алгоритма поступков и социальных ценностей зависит от состояния мозга в тот или иной момент созревания. Для каждого конкретного человека сущность формирования личности довольно проста и регулируется морфогенезом мозга.

Рассмотрим реальный пример социального запечатления подростком некоего алгоритма поведения или даже целостной жизненной стратегии, который можно считать социальным инстинктом. Например, быстро растущий юнец несколько дней провёл у любвеобильной бабушки. В это время он не мучил кишки в модных забегаловках, а отлично питался. Растущий организм оказался в блаженном переизбытке метаболитов, а это неизменно стимулирует рост отростков нейронов и образование новых синаптических связей, необходимых для формирования долговременной памяти. Вполне предсказуемо вырвавшийся от занудной старушки подросток решил потратить карманные деньги и пошёл в кино. Попав на хорошо сделанный и содержательный фильм о жизни нищего писателя, сочиняющего романы о суперагенте, мальчик был потрясён. На его детское сознание оказали огромное влияние как изящная шпионская жизнь с шампанским, сигарами и горячими красотками, так и убогость существования сочинителя этих соблазнов. Философия парадоксальности бытия была накрепко запечатлена в нейронных связях его мозга благодаря бабушкиным закускам. Подростка привлекла форма двойной жизни, которая сохранилась в виде социального инстинкта и стала его скрытой натурой. Прожив длинную жизнь шпиона, он в конце концов стал писателем, хотя и далёким от гротескного киношного образа. Такое влияние социальных моделей поведения на формирование сознания неизбежно происходит с каждым человеком, особенно в молодости.

Встреча с сильной и целеустремлённой личностью, плоды работы гения, просмотр яркого и умного кинофильма, прочитанная книга или случайный разговор могут повлиять на человека больше, чем любые педагогические ужимки родителей и учителей. Среди известных примеров достаточно вспомнить судьбы гениальных композиторов, учёных, ораторов и философов. Так, Моцарт в своих ранних сочинениях подражал Карлу Филиппу Эмануэлю Баху и Иоганну Адольфу Гассе, а Бетховен — Моцарту. Молодой Аристотель стремился походить на Платона, Тацит — на Цезаря, Лейбниц был ярым картезианцем (сторонником Декарта), а Кант — последователем Юма. Сильные юношеские впечатления изменили жизнь будущих гениев, послужив основой для редких и необычных социальных инстинктов. Следует уточнить, что каждый из этих великих запечатлителей гениальных образцов мог встретить другую одарённую личность и прожить совершенно иную жизнь. В этом отношении социальные инстинкты довольно случайны, но масштабы их притягательности и влияния зависят от сходства конструкции мозга учителя и ученика.

Надо отметить, что мозг сохраняет потенциал социального заполнения довольно долго, но само запечатление происходит быстро и зависит от метаболизма, среды и образца для подражания. Отличное запоминание обусловлено массивом межнейронных связей, причём неизвестно, в какое время и в каком окружении подростка они возникнут. По этой причине нельзя предсказать момент ключевого запечатления, которое может быть многократным. Эти особенности созревания мозга человека требуют внимательного подхода к заполнению его специфических областей необходимыми социальными инстинктами. Для успешной и глубокой замены одних социальных инстинктов на другие требуется в среднем около 20 лет методичной работы. Чем дольше внушаются нужные сообществу или властям социальные инстинкты, тем выше вероятность их запечатления. Примером является воспитательная политика Советской России и Германии в 20-30-е годы ХХ века. Для создания системы новых представлений о мире у молодёжи потребовалось всего 15-20 лет навязывания выдуманных социальных инстинктов. При хорошем контроле за общественной информацией в обеих странах удалось легко получить популяции убеждённых бойцов, которые вскорости перешли к массовому истреблению друг друга.

Аналогичные процессы происходят на Украине с 90-х годов ХХ века по настоящее время. Методичное и непрерывное внедрение национальных социальных инстинктов в мозг детей и подростков привело к формированию популяции с устойчивыми алгоритмами агрессии этнической направленности. Сущность такого поведения инстинктивна и построена на двух примитивных мотивациях лимбического происхождения (Савельев, 2015б). Одна обусловлена инстинктивным стремлением к увеличению личной, групповой или этнической доминантности. При этом способ достижения искомого биологического состояния не имеет никакого значения. Он стимулируется внутренней системой наркотического самопоощрения мозга, так как соответствует эволюционному опыту выживания.

Другая, более скрытая, мотивация активных участников передела мира связана с инстинктивными ожиданиями репродуктивных и пищевых преимуществ. Поскольку инстинктивные формы поведения легко конкурируют с рассудочными решениями, любая государственная поддержка тенденций биологической эволюции имеет огромный народный успех. Вместе с тем у народной любви к обещаниям и казённому поощрению архаичных инстинктов есть одна особенность — недолговечность. Стабилизация любых социальных опытов возможна только при быстром достижении преимуществ всеми участниками столь рискованного мероприятия. Для этого необходим военный или социальный успех с последующей раздачей «земель, злата, рабов и слонов».

Временные задержки в получении вкусной еды, денег, самок, славы и красивых орденов могут остановить самые перспективные авантюры. Если скорой раздачи «слонов» не происходит, то инстинкты перенаправят внимание обиженных исполнителей на мошну начальников. Это случается потому, что организаторы первыми накапливают запасы обещанного счастья и получают право ношения блестящих предметов на любой части своего тела. Иначе говоря, обращаясь к стимуляции инстинктивных форм поведения, необходимо сразу начинать готовить оплату или эффективное уничтожение носителей полезных, но очень временных инстинктов. Обычно происходит последнее, что с регулярностью подтверждается и замалчивается стыдливой историей человечества.

Основная проблема выращенного с заданными свойствами поколения состоит в том, что искусственные социальные инстинкты столь же устойчивы, как и наследуемые. Дело в том, что созданные для решения сиюминутных государственных задач социальные инстинкты воспринимаются растущим мозгом человека как абсолютная истина. Они внушаются простейшим способом через средства массовой информации, которые копируют друг у друга как содержание информации, так и способы её подачи. Если эта социальная среда дополнена фильмами, книгами и популярными образцами поведения, то накопление заданных социальных инстинктов и методов самоубеждения будет гарантировано. Для воспитанных в такой среде подростков изменение социальных инстинктов практически невозможно. В качестве острого опыта достаточно поговорить со старым носителем советских социальных инстинктов или молодым — украинских. Никому из них ничего объяснить или доказать противоположную точку зрения практически невозможно. По этой причине носителей революционных идей и старых инстинктов приходится физически заменять на новых и молодых.

Привитому в детстве миропониманию могут противодействовать только врождённые инстинкты. Недостаток пищи и риск личной гибели заставят обладателя диких социальных идей ненадолго отказаться от своих привычек поведения и общения. Однако при малейшем ослаблении внешнего давления на такого человека активность первичных социальных инстинктов проявляется вновь. Носительство усвоенных в детстве правил поведения необратимо меняет человека, как и наследственное заболевание генетической природы. Подобную патологию исправить обычно нельзя, а неподчинение казённым социальным инстинктам отражает их конфликт с семейными или врождёнными формами поведения.

Вполне понятно, что для решения сложных государственных задач регулярно требуются целые поколения временщиков с полезным набором привитого в детстве поведения. Однако впоследствии, если поставленная задача была успешно выполнена или забыта, носителей этих социальных инстинктов стараются изолировать от нового поколения, выращиваемого для других проектов. Социальные инстинкты меняются часто, а люди живут долго, что вызывает популяционные конфликты и замедляет эволюционную динамику.

Для дифференциального навязывания или внушения социально значимых государственных инстинктов давным-давно была придумана система своеобразного апартеида или раздельного развития. В самом понятном виде этот подход реализуется в детских полувоенных организациях. Церковно-приходские школы, советские октябрята и пионеры, немецкий гитлерюгенд, суворовские и кадетские училища дают прекрасный пример такого подхода. Детям с раннего детства предлагают для запечатления тщательно отобранный набор социальных инстинктов, называемый патриотическим, национальным, религиозным или военным воспитанием. В этой среде вырастают блестящие служители культов или военные. Они обладают нужными для государства эффективными и безопасными формами поведения.

Независимо от казны похожая инстинктивно-социальная специализация часто возникает и в среде ремесленников, которых надо рассматривать в самом широком смысле слова. Таким способом обычно воспроизводятся банкиры, врачи, политики, музыканты, композиторы, художники, артисты и менее публичные люди. Тут дело не в наследственном даровании, которое обычно отсутствует, а в раннем запечатлении набора профессиональных форм поведения и приёмов работы. Стабильное воспроизводство из поколения в поколение профессиональных посредственностей только доказывает социально-инстинктивное происхождение навыков самых обычных детей. Это неплохой вариант поддержания хорошего уровня традиционного ремесленничества. Однако следует помнить, что семейные кланы всегда отчаянно противодействуют появлению настоящего гения.

От этих частных проблем следует вернуться к более общим эволюционным закономерностям. В больших популяциях массовая смена социальных инстинктов обычно происходит после естественного вымирания их обладателей. Это слишком медленный процесс, и прогрессивное человечество изобрело множество способов принудительного уничтожения носителей устаревших социальных инстинктов. Эффективно избавиться от ненужных, но широко распространённых социальных инстинктов можно во время войн и стимуляций хронических конфликтов. Идеальной ситуацией для ускорения эволюционных процессов можно считать эффективное репродуктивное воспроизводство популяции при быстрой замене носителей устойчивых социальных инстинктов. В скрытой форме этой идеологии придерживаются все современные государства и мелкие сообщества.

Обобщая источники многообразия поведения человека, необходимо сказать, что оно складывается из двух основных переменных. С одной стороны, это гигантская изменчивость мозга у каждого его обладателя. Качественные различия мозга могут достигать видового уровня, а количественная изменчивость делает нас очень непохожими или несовместимыми. С другой стороны, в каждой популяции, сообществе или стране формируются наборы устойчивых социальных инстинктов, которые в детстве и юности навсегда запечатлеваются в памяти человека. Для большинства людей их изменение невозможно даже при остром желании самого обладателя замороченного в детстве мозга.

Таким образом, постоянная модификация социальных инстинктов накладывается на изменчивость мозга и динамику развития социальных отношений. Результатом становится гигантский полиморфизм индивидуального поведения, который был и остаётся основой для жесточайшей конкуренции и отбора. Надо подчеркнуть, что нестабильность социальных инстинктов является залогом блестящих общественных экспериментов в человеческой истории.

Следовательно, впервые возникнув у поздних австралопитеков, социальные инстинкты начали собственную эволюцию, которая неотделима от естественной истории человеческого мозга и общества. Этот занимательный процесс привлекателен тем, что в большинстве естественных сообществ социальные инстинкты быстро изменяются. Необходимо отметить, что под естественными сообществами следует понимать все формы пищеварительно-репродуктивных отношений. Всюду натаскавший много пищи или её всеобщего эквивалента (денег) примат занимает доминирующее положение как в обществе, так и в сохранении генома. Остальные завистники стремятся разделить его преимущества или завладеть большими. Способы и методы значения не имеют, а главными целями являются репродуктивный результат и социальная доминантность. Общественная грызня происходит исключительно по биологическим законам, очень далёким от благородных устремлений цивилизации.

Вполне понятно, что иногда эта сладостная животная идиллия нарушается в странах с фашистским, коммунистическим, религиозным или декларативно-гуманистическим устройством. В таких государственных системах основными организующими принципами выступают довольно примитивные инстинкты-фантазии. Популярные людоедские правила поведения и сортинга мозга формируются в рамках синтетических идей или культов, что, на первый взгляд, снижает их эволюционную жизнеспособность. Нам кажется, что невероятная простота, лживость и откровенная глупость основных социальных постулатов таких сообществ не могут сделать их жизнеспособными. Однако это не так, поскольку каждый социальный инстинкт, вербующий новых сторонников, базируется на врождённых формах поведения. При системном подходе к навязыванию любых новых форм поведения требуется их непосредственное подкрепление пищей, репродуктивными удовольствиями и доминантностью новообращённого. Если удаётся хотя бы частично решить эти простейшие задачи, то рекрутирование потомков обезьян не представляет никакой проблемы. Биологичность нашего сознания так велика, что даже высокая смертность среди последователей какого-либо дикого культа будет только подчёркивать его исключительность.

Попыток создания утопических, но идеальных систем жизни людей было много, и они оставили глубокий след в нашей истории. Достаточно вспомнить столетний расцвет Афинской школы философии, эпоху Аристотеля-Александра Македонского, переустройство Англии Кромвелем, французские революции, национал-социализм в Германии и построение коммунизма в России. Поверхностный анализ этих систем социализации гоминид показывает, что мы имеем дело с попытками создания сообществ на основании новых инстинктов. Идеи внедрения таких инстинктов обычно возникали у отдельных людей и были настолько биологичны, что легко распространялись в любых обществах. Завиральные идеи большинства организаторов быстро расползались по праздным и ленивым мозгам обнищавших граждан и становились очевидными личными мечтами, а затем и социальными инстинктами. Как правило, их нестабильность состоит в скоротечности распространения. Они становятся социально значимыми до физической смены поколений, которые были носителями устаревших представлений. По этой причине организаторам смены инстинктивного статуса государства приходится негуманно сокращать число носителей предыдущих заблуждений и вводить строгий церебральный сортинг. Так было во время масштабных социальных экспериментов в Италии, Испании, Германии, России, Северной Корее и Китае.

Во всех перечисленных странах новейшие социальные инстинкты возникли искусственно, но на базе архаичных врождённых форм поведения. При этом скорость их распространения была очень высокой, что не позволило вырастить полноценное поколение в среде новодельных инстинктов. Вполне понятно, что для количественного накопления обладателей необходимых конструкций мозга времени тем более не хватило. Возникло эволюционное рассогласование в процессе церебрального сортинга. «Прекрасные» идеи уже появились, а ни носителей, ни изменений в конструкции мозга большинства ещё нет.

Следовательно, сверхпрогрессивные социальные инстинкты вступают в непримиримый конфликт с существовавшими адаптивными конструкциями мозга и набором предыдущих заблуждений. Слабость оригинальных социальных конструкций обычно интуитивно понимали уже их творцы. Они пытались максимально быстро устранить дисбаланс между новодельными инстинктами и архаичными конструкциями мозга. Проблема обычно решалась при помощи различных вариантов гильотины, поскольку модных идей было мало, а обладателей устаревшего мозга — много. Это всегда вынуждало ориентироваться на молодых мужчин как носителей новодельных инстинктов.

В таких ситуациях приходилось проводить интенсивный церебральный сортинг. При методичном истреблении носителей устаревших идей иногда удавалось стабилизировать систему довольно надолго. Со временем интенсивность искусственного отбора снижалась, сортинг замедлялся, новые поколения обладателей стареющих конструкций мозга сами становились ретроградами, а общество возвращалось на исходные позиции отбора.

Подводя промежуточный итог анализа источников социальных инстинктов, необходимо отметить несколько общих закономерностей.

Во-первых, социальные инстинкты возникли как форма внегеномного наследования сложного поведения человека вместе с появлением специализированных отделов мозга для их хранения.

Во-вторых, приобретённые социальные инстинкты являются человеческим вариантом множественного запечатления животных.

В-третьих, социальные инстинкты нестабильны и постоянно изменяются. Каждое новое поколение культивирует модифицированные наборы инстинктов, отличающихся от предыдущих.

В-четвёртых, для естественной смены устойчивых инстинктов необходим церебральный сортинг на протяжении нескольких поколений.

В-пятых, принудительная и быстрая смена широкого набора социальных инстинктов эффективна только при контроле за системой детского и юношеского воспитания в сочетании с резким снижением роли родителей. Важным условием является частичная элиминация носителей предыдущих вариантов поведения.

В-шестых, конфликты социальных инстинктов между поколениями неизбежны при увеличении продолжительности жизни и частой смене стратегий развития внутри одной страны.

Эти закономерности показывают, что социальные инстинкты внегеномного наследования являются важнейшим компонентом организации сообществ гоминид и инструментом управления поведением. Их преимущества и одновременно хронические недостатки обусловлены слишком глубокой кортикальной фиксацией алгоритмов поведения, привитых в детском и юношеском возрасте. С одной стороны, эта устойчивость запечатления позволяет адептам легко жертвовать собственной и чужой жизнью, что повышает социальную эффективность государства, культа или тайного общества. С другой стороны, та же устойчивость вынуждает искать способы физической замены носителей устаревших инстинктов, которые не поддаются коррекции в новых условиях.

Жестокая практическая цикличность смены социальных инстинктов доказывает естественное происхождение этого явления и его направленность на получение видоспецифических преимуществ. Реальными источниками адаптивности людей стали две простые причины: сложное социальное поведение и наличие областей мозга для хранения его алгоритмов. В целом столь пластичная и индивидуально устойчивая система управления стала источником отбора, что ускорило эволюцию мозга человечества.

Невероятная ценность появления внегеномного наследования социальных инстинктов человека может быть понята только через анализ проблем теории эволюции. Теоретические вопросы законов развития биологической жизни на Земле активно будоражили научное и общественное мнение чуть меньше столетия назад. К середине ХХ века всем казалось очевидным, что теория Ч. Дарвина-А. Уоллеса, дополненная генетикой, молекулярной биологией, законами макро- и микроэволюции в сочетании с эволюцией экосистем, вполне объективно объясняет наблюдаемые глобальные биологические изменения в животном и растительном мире (Северцов, 2005). По этой причине горячие споры о жизнеспособности гипотезы Ж.Б. Ламарка давно забыты и представляют интерес только для историков науки. Поскольку обсуждение старинных течений научной мысли в учебном процессе упрощено до полного непонимания, мне придётся напомнить суть основной идеи этого исследователя.

В своём главном теоретическом труде «Философия зоологии» Ж.Б. Ламарк сформулировал роль влияния на организмы среды обитания и образа жизни. Он считал, что по мере того, как изменяются условия обитания, климата, питания и образа жизни, трансформируются соответственным образом и рост, форма, соотношение частей, окраска, консистенция, подвижность и индустрия животных (Ламарк, 1911). Морфологические изменения организмов, в соответствии с гипотезой, происходят среди животных и растений от «привычки частого упражнения органа или отсутствия его употребления». С одной стороны, процесс редукции, по словам Ж.Б. Ламарка, выглядит таким образом: «Отсутствие употребления органа, сделавшееся постоянным вследствие усвоенных привычек, постепенно ослабляет этот орган и в конце концов заставляет его совершенно исчезнуть». С другой стороны, для морфологического прогресса и адаптивных изменений предлагается противоположный способ: «Частое употребление органа, сделавшееся постоянным в силу привычки, увеличивает способности этого органа, развивает его самого и заставляет его приобрести размеры и силу действия, каких нет у животных, упражняющих его менее». Результаты такого использования организма наследственно закрепляются и передаются из поколения в поколение, что и становится причиной эволюционных перемен (Ламарк, 1911 ).

Не вызывает сомнения, что эти идеи подтвердить не удалось, а часть оригинальных доказательств Ж.Б. Ламарка превратилась в расхожие анекдоты. Среди них достоин упоминания оригинальный анекдот с редукцией желудка пьяниц. Ж.Б. Ламарк заметил, что французские пьяницы того времени ели очень мало твёрдой пищи, а энергию получали в основном из напитков. По его мнению, жидкая пища быстро эвакуируется из системы пищеварения, не растягивая желудка и кишечника. На основании этого он делает вывод, что «...с течением времени их желудок сжался, а кишки укоротились». Такие прелестные рассуждения не подтверждались анатомами и ещё больше дискредитировали сомнительную гипотезу.

Теоретическое построение Ж.Б. Ламарка действительно неверно и умозрительно в отношении традиционных объектов морфологической эволюции. Наследование даже самых ценных качеств, приобретённых в течение жизни, никогда не происходит. В качестве примера воспользуемся экспериментами не на животных, а на людях. Образцом сомнительности идей ламаркизма могут служить опыты на азиатских и африканских красотках, которые продолжаются уже многие поколения. В Мьянме и Таиланде обитает племя падаунгов, относящееся к группе каренов. Женщины этого племени с раннего детства удлиняют шею кольцами. Масса этих колечек может превышать 20 кг, и при пожизненном ношении они вызывают атрофические изменения в мускулатуре шеи. Аналогичные представления о женской красоте существуют и в южноафриканском племени ама-ндебеле, принадлежащем к народам группы нгуни. Женские шейки приобретают жирафистую форму, что, по-видимому, возбуждает ндебельских эстетов. На самом деле шея почти не деформируется, а основные анатомические изменения связаны с плечевой зоной. Таким изысканным способом азиатские и африканские селекционеры уже много поколений улучшают своих любимых женщин для сексуальных утех.

Однако в последнее время некоторые свободомыслящие извращенки из падаунгов отказываются носить впечатляющие ошейники. В результате такой свободы нравов их шея и плечевой пояс остаются без изменений. Следовательно, вытянутые шейки никак не закрепились в геноме, хотя попыток было очень много. Если бы амандебеле и падаунги просто оставляли для размножения только естественных длинношеих красавиц, а остальных отбраковывали, то через сотню поколений желаемый эстетический финал был бы получен и без тяжёлых колец. Этот примитивный пример показывает, что ламаркизм является всего-навсего наивным умозрением и изящной игрой МЫСЛИ эволюционистов прошлого.

Аналогичным образом, пытаться перестроить в течение одной человеческой жизни мозг или детские социальные инстинкты невозможно. Принудительные изменения в поведении, уже детерминированном морфологической организацией мозга, получить почти невозможно. Каждый раз на впитанный с молоком матери и хорошо запечатлённый социальный инстинкт придётся надевать железный ошейник, заставляя человека изменить своё «естественное» поведение. Принуждая сложившегося человека отказаться от своих территориально-этнографических правил поведения и мышления, мы заставим его насиловать свой мозг и подражать чужеродным традициям.

Имитационная адаптивность скрывает от окружающих реальный нрав и юношеские социальные инстинкты. Радикально перестроить таких особей невозможно, а сменить менталитет удастся лишь через несколько поколений в контролируемой среде обитания. Иначе говоря, структурные изменения мозга, возникающие при церебральном сортинге, должны обязательно дополняться различными социальными инстинктами, которые являются видимой причиной дальнейшего искусственного отбора.

По поводу инстинктов в рукописи коварного Эльфовия был найден странный пассаж, который вселяет надежду на будущее человечества. Чертовидный авантюрист писал:

«Ужасающая скорость эволюции сообразительных аборигенов имеет несколько уязвимых для внешнего вмешательства особенностей. Самой существенной из них является социальная наследственность. Мозг этих существ пока ещё не способен к врождённой передаче как сложных социальных правил поведения и научных знаний галактики, так и рассудочных принципов мышления. Он может только сохранять простейшие физиологические функции. По этой причине двуногие паразиты вынуждены принудительно передавать своим бестолковым детёнышам очень много знаний уже после рождения. Это не всегда возможно, поскольку требует значительных ресурсов и связано с особенностями местообитания конкретной популяции. Воспитание, обучение и передача навыков интеллектуальной деятельности длятся у аборигенов долго, мучительно и с большими индивидуальными ошибками. Бестолковые аборигены используют драгоценную возможность внегеномного наследования сложных форм поведения самым диким способом. Они умудряются в каждом следующем поколении создавать набор социальных инстинктов, частично или полностью отрицающих предыдущие. Этот неосознанный приём закладывает естественный и непреодолимый конфликт между поколениями. Вместо того чтобы использовать управляемое развитие социальных инстинктов для выработки рассудочных систем контроля поведения, они оставили эти процессы в ведении биологической эволюции. Именно эта глупость приводит к кровавым конфликтам, которые чрезвычайно ускоряют эволюцию людей. В этот процесс можно умело вмешаться, изменив суть социальных инстинктов аборигенов. Достаточно сформировать необходимую для вторжения иллюзию и осуществить её поддержку на протяжении двух поколений. При таком подходе есть шанс воспользоваться особенностями мозга и мышления дикарей для развития галактической цивилизации».

Этот вывод пришельца предполагает не мгновенное уничтожение всего населения планеты, а его творческое инопланетное изменение. Наивный инопланетянин даже не догадывается об изысканной подлости и мстительном долготерпении объектов описания, что обещает галактике бесконечные развлечения.

Таким образом, эволюция гоминид привела к созданию механизма наследования приобретённых свойств разума. Разработанные или полученные из внутривидовых контактов социальные инстинкты гоминид передаются потомству независимо от содержания человеческого генома. Если охотничье правило, бытовой или репродуктивный приём регулярно приносит результат, то он незамедлительно переходит в ранг социальных инстинктов с внегеномным наследованием. При высокой общественной или личной эффективности найденное решение закрепляется подражанием, имитацией или записывается на внешние носители памяти.

Если присмотреться повнимательнее, то это тот же осмеянный выше классический ламаркизм «упражнения или неупражнения», только в сфере поведения человека. По сути дела, всякое удачное «упражнение», под которым следует понимать вновь возникшее правило, навык или знание, закрепляется в виде внегеномно наследуемого социального инстинкта. Бесподобное достижение человеческого мозга состоит в том, что он научился сохранять каждый уникальный навык, достигнутый одним-единственным человеком. Первоначально этот навык реплицировался при помощи подражания и подсматривания друг за другом. По-видимому, так в далёком прошлом передавалось искусство добывания огня, изготовления каменных орудий, стекла, металла и мелкое ремесленничество. Затем обучение при помощи подражания было оторвано от отдельных носителей знания и перенесено в книги. Появились центры передачи внегеномной информации в виде университетов, институтов и училищ. После массового развития грамотности и клавиатурной письменности всякая ерунда и случайные достижения стали фиксироваться и становиться общей внегеномной и свободно наследуемой информацией. Современные социальные сети являются общими музеями хранения внегеномных инстинктов, навыков и прочих выдумок человечества.

Следовательно, изящное заблуждение Ж.Б. Ламарка в отношении костей и кишок оказалось пророчеством для эволюции головного мозга человека. Наш мозг стал автономным объектом эволюции, а при помощи своих болтливых и изобретательных носителей добился наследуемого сохранения последствий индивидуальных «упражнений и неупражнений». Эволюция мозга и подневольного ему человечества аккумулировала все известные приёмы самосовершенствования и методы искусственного отбора. Отделив социальные инстинкты от собственного генома и создав области мозга для их индивидуального хранения, только гоминиды умудрились перевести индивидуальные навыки в наследуемые свойства вида.

Таким образом, казавшийся давно решённым конфликт между естественным отбором врождённых изменений и наследованием приобретённых свойств отсутствует в эволюции человека. Наследование приобретённых свойств осуществляется при помощи внегеномного наследования социальных инстинктов, которые каждый раз обновляются при загрузке в мозг очередной жертвы эволюции.

6. СХОДСТВО РАЗЛИЧИЙ

Поверхность головного мозга человека снаружи покрыта бороздами и извилинами, обладающими уникальной морфологией. Их рисунок намного индивидуальней отпечатков пальцев и генной дактилоскопии. В ближайшем будущем комплект антропометрических паспортных данных наверняка дополнят томографией мозга. Борозды и извилины, создающие рисунок большей части поверхности полушарий, принадлежат неокортексу, или новой коре. Новой корой называют шесть слоёв нейронов, лежащих тонким слоем под поверхностью полушарий и занимающих полоску толщиной около 5 мм. Эта структура нашего мозга появилась задолго до возникновения человечества и специфична для всех млекопитающих. Надо отметить, что гордый царёк природы имеет довольно посредственный с анатомической точки зрения головной мозг. У животных он может быть тяжелее, как у слонов и китов. Дельфины при равной с человеком массе тела имеют в два раза больше борозд и извилин, а начисто лишённый их бобёр может гордиться намного более толстой корой (Савельев, 2005б).

Тем не менее ничем не выдающийся человеческий мозг каким-то образом умудрился стать сложнейшим ассоциативным инструментом. Для ответа на вопрос о принципиальных отличиях мозга человека от мозга высокоорганизованных млекопитающих необходимо обратиться к различиям в механизмах эволюции. Именно уникальные критерии искусственного отбора гоминид стали источником нашего творческого мышления. Культивируя наиболее востребованные особенности общественного поведения, мы начали уникальный процесс церебрального сортинга, который быстро привёл склонных к каннибализму диких приматов к современной цивилизации.

Феномен человеческого мышления постоянно вдохновлял и озадачивал теологов, философов и учёных недавнего прошлого. Не понимая неврологической природы рассудка, искусственного отбора и причин смены стратегий гоминидного поведения, они искали ответы в умозрениях и изящном словоблудии. Так всегда бывало в истории человечества, когда незнание скрывали за туманной терминологией или объясняли выдуманной сущностью. В этом отношении наиболее занятны антикварные философские представления о социальном развитии человечества, которые совсем не связаны с реальностью (Клейн, 2014). Тем не менее старые идеи об «истории развития души» очень полезны для понимания становления мозга человека.

Следует отметить, что в понятие «души» на рубеже XIX и ХХ веков вкладывали рациональный смысл, а не современный коктейль из примитивных верований и страхов, подогретых животной праздностью мозга. Лучше всех пытался рационально использовать этот термин Э. Кречмер (1927), который писал: «Душою мы называем непосредственное переживание. Душа есть всё то, что было ощущаемо, воспринимаемо, чувствуемо, представляемо, желаемо». В столь разумном виде термин в психологии не прижился и вернулся в культовый словарь как обозначение вымышленной сущности гоминид.

В рамках изучения истории души или социального развития человечества внятную периодизацию событий предложил наимоднейший в начале ХХ века психолог В. Вундт (Wuпdt, 1896, 1912). Этот исследователь был безупречно обобран своими последователями и постепенно, но столь же тщательно забыт (Клейн, 2014). Заслуга В. Вундта состоит в том, что он попытался создать очень грубую и умозрительную систему становления поведения человека. Он предложил периодизацию церебрального развития Ноmо sapiens sapiens, где каждый этап был сопоставим по значению с известными зоологическими ароморфозами. По сути дела, в изменении поведения человека он выделил этапы, сравнимые в эволюции с выходом позвоночных на сушу, появлением теплокровности, полёта и плацентарным развитием млекопитающих. Не столь очевидные и яркие, но сходные по значимости этапы становления поведения наших предков В. Вундт и попытался выделить.

Он предложил различать период примитивного человека, который представлял собой переход между животным и человеческим образом жизни. Речь идёт, по его мнению, о «состоянии неорганизованных орд, без земледелия и только с зачатками орудий». Следующий этап развития В. Вундт обозначал как земледельческий тотемный период, который предполагал сложное племенное расчленение и систему социальных законов, регулирующих репродуктивные отношения. За этим этапом следовал период богов и героев, который часто не совсем корректно называют античностью. Последний период развития В. Вундт называл периодом гуманности, «который от узконациональной организации стремится перейти к общим мыслям о человечестве с большими интернациональными объединениями (мировые царства, мировые религии)».

Если не придираться к деталям, то за прошедшие столетия никаких заметных изменений в натурфилософских взглядах на социальное развитие человечества не произошло. Следует особенно подчеркнуть, что выделенные В. Вундтом социальные периоды развития автор объяснял не усложнением культуры и орудийной деятельности, а сменами понимания человечеством общей картины мира. Для примитивного и тотемного этапов он считал характерной анимистическую (животную), для периода богов и героев — религиозную, а для современного времени гуманности — научную картину мира.

С удобством оставив погрешности этого умозрения на совести давно умершего В. Вундта и его последователей, перейдём к церебральным аспектам проблемы. Современные возможности анализа истории церебрального сортинга ограничены плохой исследованностью гоминидной эволюции на большинстве континентов. По этой причине анализ человечества охватывает территорию современной Европы и её ближайших окрестностей. Периодизация социального развития В. Вундта очень условна и построена на теоретическом анализе истории, что размывает границы реальных событий нашего социального становления. Учитывая ограничения этого умозрительного подхода, попробуем реконструировать столь занимательные церебральные метаморфозы.

Для понимания того, что происходило с мозгом человека на каждом вундтовском этапе развития, надо решить один небольшой парадокс. Дело в том, что в последний (сапиенсный) период эволюции объём мозга людей долго не менялся, а затем стал понемногу уменьшаться. К настоящему времени продвинутые европейцы уже утратили около 16% своего драгоценного мозга (Савельев, 2015а, 2016). Такие ужасающие потери не повлияли на динамику очевидного социального и научно-технического прогресса. Складывается, на первый взгляд, очень нелогичная ситуация. Мозг становится меньше, а цивилизация — совершеннее. Решение этой проблемы вновь спрятано в конструкции мозга, которая отличает нас от животных. Рассмотрим обе стороны парадоксальной ситуации.

С одной стороны, от полуживотных семейно-племенных отношений человечество бодро переходит к сложной иерархической структуре царств, империй и мировых религиозных культов. Параллельно удалось заменить пещеры и звериные шкурки на гигантские города и сложную одежду, а вместо утомительных пеших походов обзавестись машинами и самолётами.

С другой стороны, у гоминид с момента появления Нато sapiens sapiens и Нато sapiens neanderthalensis мозг непрерывно уменьшался, что снижает его творческие возможности. Эта закономерность обусловлена сокращением числа нейронов, вовлечённых в процессы памяти и мышления. Гении с большим мозгом встречаются в 4 раза чаще, чем столь же способные люди с маленьким (Савельев, 201 5а, б). Следовательно, общая тенденция уменьшения массы мозга у европеоидов при очевидном прогрессе цивилизации выглядит более чем парадоксально.

Противоречие можно разрешить несколькими способами. Наиболее очевидный ответ кроется в простейшем предположении о том, что сложная структура сообщества гоминид требует конформизма и социальной пассивности. Далёкие от церебральной свободы посредственности, озабоченные пищеварением, изготовлением и разведением потомков, являются фундаментом любой цивилизации. Для этой части популяции любая избыточная интеллектуальная самостоятельность разрушительна и социальным отбором не поддерживается.

Вполне естественно, что столь обширный и невостребованный неврологический ресурс опасен социальным обременением. Именно переизбыток хорошей памяти, способность к сравнению и любая форма бытового здравомыслия несут огромную опасность для стабильности сообществ. По этой причине чрезмерно сообразительные и активные обыватели быстро элиминируются под давлением стабилизирующего отбора, который у гоминид отличается изощрённостью и невероятной жестокостью.

Совершенно ясно, что следствием такого направленного отбора становится увеличение числа всё более покладистых и пассивных граждан с маленьким мозгом. Большой творческий мозг не нужен и даже вреден для выполнения ограниченного числа социальных правил поведения общественных гоминид. На сегодняшний день любое государство стремится свести рассудочную активность мозга населения к нулю. Это достигается назойливой социальной ориентацией граждан на пищеварение, размножение и бытовую конкуренцию. Для этого годятся все средства — от соблазнения простодушных людей едой и пещерками для размножения до состязания в обладании всеобщими эквивалентами или марками самодвижущихся тележек. По-видимому, перспективным финалом такого процесса может стать средняя масса мозга европейца около 1 кг. Эта общая тенденция социализации за счёт снижения индивидуальной изменчивости уже внесла большой вклад в уменьшение массы мозга современного человечества.

Столь гадкие перспективы деградации просвещённой Европы вызывают обоснованные возражения.

В настоящее время существуют огромные популяции гоминид с массой мозга около килограмма, населяющие Африканский континент. Однако тамошние обладатели мозга европейской мечты пока достигли больших цивилизационных успехов только в конкуренции за гуманитарные бутерброды и динамичное размножение. Несколько поколений успешного воспроизводства африканцев на территории Европы никак не сказались на их интеллектуальном развитии, а новые проблемы почему-то сохраняют свою древнюю пищеварительнорепродуктивную сущность.

Возникает нехорошее подозрение, что речь идёт не о массе мозга, а о качественных различиях в структуре неокортекса, прошедшего различный эволюционный путь искусственного отбора. Даже европейцы, страстно уменьшающие свой мозг, и гордые африканские владельцы искомого объёма нервной ткани не совсем одинаковы. Эти различия не очевидны, но очень влияют на поведение и социальные наклонности конкретного человека. При этом цвет кожи и географическое происхождение человека могут быть легко нивелированы индивидуальной изменчивостью мозга. Следует подчеркнуть, что различный эволюционный путь становления нервной системы может быть пройден людьми, принадлежащими к одной расе, этносу и даже популяции. Влияние искусственного отбора на выживание и метисацию потомков одной семьи довольно случайно, но не может быть усреднено ни на каком уровне.

Ключевой проблемой, лежащей в основании возникшего вопроса, является неокортикальная организация головного мозга различного эволюционного генеза, но одинаковой массы. Для лучшего осознания сути явления проведём умозрительное сравнение парочки разноцветных гоминид с одинаковой массой мозга. Кроме этого, сделаем смелое допущение, что в результате уникального совпадения оба мозга очень похожи по организации неокортекса. При соблюдении условия структурного сходства отличия логично искать в размерах отдельных полей и подполей мозга, которые могут индивидуально различаться в десятки раз (Савельев, 2015б). Это объяснение по сути верно, но в полной мере не исчерпывает проблемы.

При большой разнице в размерах отдельных полей и подполей мы просто получим несравнимую пару. Перед нами будут два очень непохожих по поведению и личным интересам человека. Следовательно, необходимо ввести ещё одно условие — поля и подполя должны быть примерно одинакового размера. В нашем умозрительном эксперименте это означает, что любое из полей неокортекса не может отличаться в сравниваемой паре более чем на 50%. Разница невелика, если учесть существующие многократные различия. На первый взгляд кажется, что при таком сходстве мозга два человека будут напоминать однояйцевых близнецов. По идее, сходные размеры полей неокортекса должны идентично анализировать внешний мир и формировать сходное поведение. К сожалению, это не так. В строение мозга каждого нашего гипотетического испытуемого вмешивается аморальная и совсем не толерантная эволюция. Два обладателя почти одинакового мозга всё равно будут непохожи, поскольку их предки прошли очень разные пути искусственного отбора. Иначе говоря, существуют структурные отличия мозга, которые отражают эволюционный путь, пройденный той или иной популяцией людей.

По различным причинам у меня ранее не было возможности обсудить столь скользкий социальный вопрос конструкционных особенностей мозга равной массы, но разного происхождения. Для понимания сути проблемы читателю придётся немного помучиться с примерами из сравнительной цитоархитектоники. Парадоксальность столь тонких различий можно разрешить простым способом — сопоставив наиболее древние и эволюционно прогрессивные конструкции неокортекса мозга современных млекопитающих.

В качестве наиболее удобных объектов сравнения можно использовать современных хищников и сохранивших архаичные черты строения мозга австралийских сумчатых. Подберём подходящую пару для сравнения по массе мозга. Для этого вполне подойдут 35-килограммовый кенгуру и домашняя собака или волк примерно того же размера. У таких животных масса мозга составляет около 60 г и присутствуют развитые борозды и извилины на поверхности полушарий.

Вполне понятно, что при общем единстве строения неокортекс больших полушарий сумчатых немного отличается по кортикальной стратификации (расположению слоёв) нейронов от аналогичных структур мозга хищных. Тем не менее локализация функций и распределение морфофункциональных полей лежат в рамках общего архетипа. Основное отличие строения неокортекса выбранной пары состоит в размерах промежутков между полями коры, которые принято называть лимитрофными адаптациями. Эти участки неокортекса по их цитоархитектоническому строению нельзя уверенно отнести ни к одному из лежащих рядом полей.

По сути дела, лимитрофные адаптации являются переходными зонами между функционально детерминированными полями коры. Именно этими участками неокортекса собаки и волки отличаются от австралийских сумчатых. У кенгуру размер лимитрофных адаптаций намного больше, а сами поля — меньше. В результате складывается занятная морфофункциональная ситуация, которая требует небольшого пояснения.

При равных размерах мозга и сходной организации неокортекса у одной особи функциональные поля большие, а переходные зоны между ними — маленькие. В другом случае — всё наоборот, функциональные поля и переходные зоны почти равны. Чем эволюционно совершеннее неокортекс, тем меньше размеры лимитрофных адаптаций. Эволюция новой коры мозга млекопитающих происходила по этому принципу. В лиссэнцефальном, лишённом борозд и извилин, мозге современных насекомоядных морфофункциональные поля небольшие, а лимитрофные переходные зоны занимают около трети поверхности полушарий. По этой причине бобру, обладающему корой толще, чем у человека, никак не достичь интеллекта даже зелёной мартышки. Широкие лимитрофные промежутки и небольшие функциональные поля обязательно превратят бобра в модный воротник или в постную рыбу. В богатом извилинами мозге копытных и хищных лимитрофные области примерно вдвое меньше, чем у грызунов, и минимальны они у приматов. Тем не менее лимитрофные переходы между полями неокортекса ясно выражены у всех млекопитающих независимо от уровня развития нервной системы.

Размеры лимитрофных участков коры показывают уровень дифференцировки и эволюционной специализации неокортекса. Чем они больше, тем меньше на мозг данного вида влиял отбор, а приспособление к изменяющимся условиям среды происходило за счёт других систем организма. Имеются в виду такие чудесные способы адаптации, как уход в почву кротов и грызунов, а также защитные иголки ежей и дикобразов. Насекомоядные, сумчатые, зайцеобразные и даже широко распространённые грызуны демонстрируют именно такой вариант эволюционной консервации новой коры больших полушарий. Небольшим утешением для представителей этих групп животных можно считать потенциальный ресурс их слабо дифференцированной коры. Если им сильно не повезёт, то они могут начать свой путь церебрального сортинга и совершенствования цитоархитектоники мозга. Это связано с тем, что за счёт лимитрофных областей изменяются размеры существующих полей и возникают новые подразделения коры, как было показано для лобной области (Кононова, 1962). Этот эволюционный потенциал лимитрофных адаптаций был замечен ещё на заре цитоархитектоники и является основой эволюционного совершенствования неокортекса.

После этого вынужденного отступления необходимо вернуться к нашему умозрительному эксперименту с двумя обладателями мозга равной массы, но прошедшими различные дистанции искусственного отбора. Пусть один мозг принадлежит потомственному африканскому охотнику. Он эволюционировал в приятном климате, с достаточной пищевой базой и без избыточного влияния искусственного отбора, давление которого снижалось из-за большой территории обитания.

Архаичная, но стабильная родоплеменная система искусственного отбора на протяжении десятков тысяч лет шлифовала ценные социальные качества предков нашего охотника. Это позволило сформировать мозг, идеально приспособленный для консервативной природной и социальной среды Африканского континента.

Другой мозг, такого же размера и схожих конструкционных особенностей, стал результатом потомственной эволюции охотников в условиях европейской Франции. Не требует пояснений, что незатейливая охота на дикихживотных вызывает страстный интерес только у тех, кто сохранил интеллектуальную близость к своим трофеям. У таких людей постановка капканов или выцеливание загнанного зверька через снайперский прицел винтовки считается примером равной борьбы с дикой и опасной природой. По этой причине можно легко допустить отсутствие различий в массе мозга европейского и африканского охотников. Килограмма нервной ткани будет даже многовато для столь интеллектуального занятия, несмотря на расовое несходство.

Допустим, что полторы тысячи лет назад истории обеих семей и действующих персонажей более или менее совпадали, хотя объекты охоты существенно различались. Навыки выслеживания и добывания даже непохожих диких животных почти одинаковы. Вполне понятно, что крупные африканские животные намного опаснее для охотника, чем обычная европейская добыча. До изобретения огнестрельного оружия эти особенности охотничьих трофеев создавали различия в действии естественного отбора на семьи охотников. В Африке любая ошибка легко приводила к смерти, а в Европе — только отдаляла мясной ужин или смену кафтана. В первом случае отбор действовал по принципу прямого истребления охотников-глупышей, а во втором — стимулировал развитие изощрённых способов охоты. Тем не менее суть охотничьего дела на обоих континентах принципиально не различалась.

Церебральные особенности охотников стали накапливаться после изменения социальной системы гоминид на территории современной Франции. Увеличение численности населения, раздел пригодных для обработки земель, вырубка лесов и создание государственных образований вовлекли семью французского охотника в развивавшиеся социальные отношения. В это время наш африканский герой продолжал охотиться на привычных его предкам животных и придерживаться неизменных социальных правил. Обе охотничьи семьи испытывали на себе давление естественного отбора со стороны дикой природы и искусственного — со стороны сообщества. Разница сводилась к скорости процесса смены требований искусственного отбора, поскольку давление естественного отбора оставалось неизменным и даже понемногу снижалось.

Не требует особых доказательств и то, что в густонаселённой Франции несчастный охотник неоднократно становился зависимым или подневольным человеком с множеством несвойственных его профессии обязательств. Это социальное давление сочеталось с показательным душегубством чрезмерно хозяйственных землевладельцев, судебными преследованиями, засильем мытарей, воинов и разбойников. Столь милая сердцу любого барона, князька и императора система вездесущего насилия над личностью стала двигателем искусственного отбора в семье французского охотника. В таких условиях выжили только те семьи, которые, кроме необходимых профессиональных навыков, обладали незаурядными рассудочными способностями. За несколько столетий пребывания в мясорубке социальных битв предки французского охотника неоднократно проходили через игольное ушко искусственного отбора.

Таким образом, в случае с африканским охотником мы имеем архаичные, но стабильные условия жизни и незначительную динамику искусственного отбора. Эволюция семьи французского охотника шла намного веселее. Животных становилось всё меньше, населения — больше. Искусственный отбор со стороны людоедской социальной системы бурно развивавшейся Франции ставил на грань выживания каждое новое поколение.

Наконец продолжительные особенности социальной эволюции привели и к появлению церебральных различий. Они возникли из-за того, что предки африканского охотника, жившие в более стабильном сообществе, подвергались искусственному отбору в несравнимо меньшей степени, чем у его французского коллеги. При равной массе мозга различия заключаются в размере лимитрофных зон, расположенных между специализированными полями. У африканского охотника они больше, а у французского — меньше. Лимитрофные адаптации француза были использованы в качестве неврологического субстрата для расширения размеров полей неокортекса. Их увеличение позволяло находить оригинальные решения и выживать в условиях жесткой системы социального сортинга. Эффективный искусственный отбор, существовавший на французских землях последние две тысячи лет, умело культивировал новые свойства мозга и лишал возможности размножения обладателей архаичных конструкций.

Таким образом, при равной массе мозга и сходном строении полей неокортекса мы можем найти глубокие поведенческие отличия, которые отражают эволюционный путь, пройденный предками конкретного человека. Причиной этих отличий будет то, что одна популяция гоминид эволюционировала в жёстких условиях искусственного отбора, а другая — в благоприятной естественной среде. Мозг сходного строения может стать основой глубоких поведенческих различий, если несколько поколений будет подвергаться различному искусственному отбору. Противоположность поступков и суждений будет спрятана в размерах лимитрофных адаптаций между специализированными полями. Они отражают эволюционный путь не только конкретной популяции или этнической группы, но и отдельной семьи. Для этого есть все основания. Многие небольшие религиозные и этнические сообщества тайно или явно тысячелетиями поддерживают самоизоляцию. Они создают автономные системы близкородственного размножения и изолированную среду социальной автономизации искусственного отбора. Последствия такой обособленности прекрасно увеличивают неоднородность и нестабильность более крупной популяции гоминид.

Если внутри обитателей одного города существует скрытая сегрегация по национальному или расовому принципу, то нетрудно понять, что локальные особенности искусственного отбора будут бесконечно усиливать противоречия и конфликты. С точки зрения стабильности социальной системы это очень плохо, поскольку непрерывно нарастают скрытая межнациональная неприязнь и культурные противоречия. Зато для эволюции гоминид подобные конфликты, перерастающие в физический отбор, — идеальный механизм социального сортинга мозга. Оставляя эти процессы без рассудочного контроля, мы бодро шагаем по привычному пути биологической эволюции, в которой нет и следов модных гуманистических ценностей и религиозных иллюзий.

Следует отметить, что в отношении лимитрофных адаптаций коры головного мозга справедлива и обратная логика при анализе мозга наших современников. Если мы видим, что в мозге какого-либо человека размеры лимитрофных адаптаций достаточно велики, то вправе заподозрить некоторую архаичность неокортекса и поведения. Имеется в виду склонность к агрессивным способам решения социальных проблем и нетерпимость к существованию биологической конкуренции. Такой конструкцией мозга обладал один из очень известных политиков и диктаторов недавнего прошлого — В.И. Ульянов (Ленин). Его мозг мог похвастаться обширными лимитрофными адаптациями, а поведение — искомыми биологическими особенностями (Савельев, 2015б).

Однако ни в коем случае не следует считать, что обладатель одной конструкции лучше, а другой — хуже. Вопрос оценки эффективности организации центральной нервной системы сводится к последующей деятельности человека. С одной стороны, простодушный людоед с большими лимитрофными зонами может быть очень полезен для общества, если его активность направить на борьбу с убийцами, истребление постельных клопов и огородных сорняков. С другой стороны, самый гениальный обладатель редуцированных лимитрофных зон окажется большой обузой, если владельца столь искушённого и опасного мозга деклассировать до санации выгребных ям. Каждый вариант строения мозга может найти себе область оптимального применения для получения уникальных результатов. Для этого необходимо лишь совпадение интересов сообщества и врождённых ^особностей людей. Проблемы начинаются тогда, когда обладатели обширных лимитрофных адаптаций устанавливают критерии искусственного отбора для тех, у кого они намного меньше. Этот виток перехода полного взаимного непонимания в социальные отношения особенно хорош для эволюционного кровавого отбора, но губителен для людей.

Собственно говоря, такой социальный эк^еримент произошёл в начале ХХ века. В то время англосаксонская и германская популяции европейских гоминид передали власть в Российской империи Tpynne обладателей развитых лимитрофных адаптаций неокортекса. Последствия такого эволюционного возврата к управлению страной обладателей наиболее архаичных и агрессивных конструкций мозга хорошо известны. В конечном счёте это привело к массовому истреблению или миграции наиболее рассудочной части населения. Параллельно происходил физический искусственный отбор no принадлежности к коммунистическому культу. Он вывел на первые государственные и социальные роли наиболее адаптивных и биологичных особей, что гарантировало разрушение системы. Такие эволюционные процессы неизбежны, так как увеличивают интенсивность отбора. Аналогичные события развиваются на Ближнем Востоке и в Африке. Масштабное истребление населения на основании выдуманных культов и их различий является скрытой формой пищевой и репродуктивной эк^ансии. Эти факты подтверждают идеи биологического происхождения основных мировых культов как естественных инструментов эволюции и искусственного отбора.

Получается, различия в размерах лимитрофных адаптаций как детерминируют фундаментальные свойства человеческого мозга, так и маркируют эволюционный путь любого локального сообщества. По этой причине мне придётся остановиться на морфофункциональных последствиях структурного полиморфизма переходных зон немного подробнее.

Переходные зоны, или лимитрофные адаптации, расположены по периферии каждого специализированного поля, отличного от соседних по выполняемой функции. Между функционально близкими полями и подполями одного поля неокортекса их нет. Например, моторные области предцентральной извилины граничат с аналогичными соседними полями без лимитрофных переходов. Зато слуховые, зрительные и ассоциативные комплексы полей окружены обширными переходными зонами. По этой причине во всех цитоархитектонических картах мозга человека есть доля лукавства. Обычно поля нанесены на поверхность мозга без каких-либо промежутков, что создаёт иллюзию непрерывной и окончательной специализации всей поверхности полушарий (Савельев, 2005а, б). Это не совсем так. У человека между разными по функциям полями существуют небольшие переходные зоны, где строение коры не имеет выраженной принадлежности ни к одному из соседних полей. За счёт этих переходных участков коры могут расширяться старые поля, появляться новые подполя и формироваться внутрикортикальные связи.

В первую очередь речь идёт о количестве межкорковых связей с удалёнными полями и подполями неокортекса. Например, первичное затылочное зрительное поле получает волокна от латерального коленчатого тела, а то, в свою очередь, от сетчатки глаза. Эти «входы» в зрительное поле занимают львиную долю нейронов, которые сохраняют фототопическую организацию. Это значит, что каждый участок сетчатки глаза соответствует определённой зоне поля 17. Вполне понятно, что в неокортикальные взаимодействия могут быть вовлечены только нейроны, не задействованные в непосредственном анализе зрительных сигналов. Эти связи возникли за счёт тех самых лимитрофных переходных зон, которые у наших далёких предков окружали зрительные области и поля.

Межкорковые связи между одинаковыми полями, расположенными в правом и левом полушариях, позволяют сравнивать изображения, оценивать объём и расстояние до предметов. На краях специализированных полей расположены нейроны, образующие связи с другими полями, столь же специализированными, но не имеющими общих зрительных функций. Они позволяют интегрировать работу зрительной системы с другими морфофункциональными центрами мозга. По сравнению с межкорковыми зрительными волокнами, таких связей немного. Однако именно они возникают в результате лимитрофных адаптаций, вовлекаемых в работу рассматриваемого поля. Иначе говоря, ассоциативные связи специализированных полей формируются преимущественно путём сокращения лимитрофных участков неокортекса.

Данные пояснения приводят к нескольким важным следствиям, которые предопределяют интеллектуальные возможности отдельных людей. Для простоты понимания кратко оценим роль лимитрофных адаптаций в речевых центрах Брака и Вернике. Эти центры неокортекса ответственны за моторные и сенсорные компоненты речевых функций человека. Область Вернике включает в себя несколько полей и подполей, имеющих тонотопическую организацию и позволяющих распознавать колебания звукового диапазона. При её повреждении происходит как выпадение возможности воспринимать определённые звуки, так и снижение понимания речи. Моторные речевые центры Брака выполняют функции управления мускулатурой глотки, гортани и языка при генерации звуков. Их повреждения вызывают речевые проблемы, которые зависят от масштабов и локализации дефекта.

Из личного опыта читателю хорошо известно, что люди издают звуки по-разному. Первые словоохотливы и могут болтать непрерывно и на любую тему, не особенно задумываясь над содержанием слов. Вторые предпочитают помалкивать и с трудом выжимают из себя даже необходимые слова. Третьи говорят ясно и чётко, и только по конкретному делу. Внешних вариантов особенностей организации речевых центров великое множество, которое детерминировано изменчивостью полей, их сочетанием и ассоциативной структурой мозга. Под ассоциативной структурой следует понимать как размеры самих ассоциативных полей, так и количество межкорковых связей, сформированных нейронами лимитрофных адаптаций. Если этих связей вокруг сенсомоторных речевых полей много, то в словах появляется осмысленность. По сути дела, сами слова и смысловое содержание речи являются отражением развитости индивидуальных ассоциативных связей. За счёт них происходит замена отдельных слов на связные рассудочные тексты.

Не требует особых пояснений, что сокращение лимитрофных адаптаций в результате формирования новых межкорковых связей является самым быстрым способом эволюции речевых центров. Следствием этих событий стала постепенная замена асинтаксических рядов образов ранних гоминид на целостное миропонимание современных людей. Необходимо уточнить, что все эти рассуждения не учитывают гигантскую индивидуальную изменчивость мозга. Общие принципы эволюции неокортекса только объясняют механизмы полиморфизма вариантов строения нервной системы. У каждого конкретного человека можно встретить бесконечное сочетание множества переменных в строении мозга, что снижает точность любых универсальных подходов.

Следовательно, вопрос о природе уменьшения массы мозга людей при параллельном развитии цивилизации может иметь разумное объяснение. Справедливо высказанное ранее предположение о том, что для однородного и сплочённого социального сообщества индивидуальные мыслители вредны и очень опасны. Это означает, что любое увеличение изменчивости нервной системы не приветствуется. По этой причине их старательно истребляют вместе с носителями, снижая индивидуальную изменчивость головного мозга. Такая профилактика появления творческого мышления одновременно уменьшает размеры мозга и укрепляет конформизм единомыслия. Эта закономерность распространяется и на вводимую в обиход изменчивость лимитрофных адаптаций. Полиморфизм переходных зон коры является такой же важной переменной, как и вариабельность размеров полей и подполей.

С одной стороны, появление человека со слишком большими переходными зонами будет означать возврат к архаичным формам поведения, а с маленькими — к чрезмерно прогрессивным и рациональным. Такой разброс вариаций поведения в одном сообществе всегда вызывает эволюционные конфликты. Если начинает доминировать тенденция к снижению размеров лимитрофных адаптаций, то масса мозга может уменьшаться без потери интеллектуальных качеств своих владельцев.

С другой стороны, эволюционным ресурсом неокортекса является комплекс переходных зон или лимитрофных адаптаций, которые окружают специализированные поля мозга. Если последние в процессе эволюции расширяются, то нейроны переходных зон создают систему межкорковых ассоциативных связей, увеличивающих рассудочный потенциал мозга. Это перспективное направление развития мозга человечества, как всегда, не прижилось и осталось уделом талантливых отщепенцев. Иначе говоря, редукция лимитрофных адаптаций может представлять собой негативный с человеческой точки зрения сценарий современной инволюции. Гоминидный мозг стал уменьшаться без редукции размеров специализированных полей, а за счёт лимитрофных адаптаций. Ими легко можно пожертвовать, поскольку в искусственной среде обитания расширения функциональных полей не требуется. Наоборот, чрезмерные аналитические и творческие начала частенько вступают в непримиримые противоречия с любой социальной системой. Каждый читатель на собственном опыте может оценить реакцию социальной системы на любое разумное нововведение.

Таким образом, старая идея В. Вундта о социальной периодизации развития Ното sapiens sapiens отражает различные направления и принципы церебральной эволюции (Wundt, 1896, 1912). Во время продолжавшегося более 3 млн лет периода примитивного человека происходило появление архетипа человеческого мозга с тормозными лобными областями. Они позволили создать сообщество, поддерживать его социальную структуру и делиться пищей с неродственными особями. В это время действовал как естественный, так и искусственный отбор, который был направлен на стабилизацию отношений между людьми за счёт культивирования обладателей больших лобных областей социализированного мозга.

Земледельческий, или тотемный, период В. Вундта ознаменовал фактическую победу искусственного социального отбора над всеми другими механизмами гоминидной эволюции. Впервые в истории планеты интенсивность изменения мозга стала полностью зависеть от процессов самоотбора по поведенческим свойствам (Савельев, 2016) . Во время тотемного периода, продолжавшегося около 1 млн лет, завершилось формирование мозга человека современного архетипа.

Под современным архетипом следует понимать такой мозг, в котором размеры морфофункциональных полей неокортекса и подкорковых структур примерно соответствуют нижней границе сегодняшней нормы. Тем не менее хорошо известно, что головной мозг ранних неандертальцев и наших непосредственных предков был больше 1500 г. По-видимому, причиной столь большого объёма мозга стали не выдающиеся способности изобретателей каменных топоров, а обширные лимитрофные адаптации неокортекса.

Если это предположение верно, то мыслители тотемного периода были очень возбудимы и чрезмерно впечатлительны, как все животные — обладатели обширных лимитрофных зон полушарий мозга. Социальность, хорошая сообразительность в сочетании с прекрасной памятью сделали из этих существ богов как для природы, так и для них самих. Вполне понятно, что эти возбудимые, сообразительные и злющие божества моментально устроили глобальный церебральный сортинг. В результате были созданы вундтовское сложное племенное расчленение и система социальных законов, регулирующих репродуктивные отношения. Такой же социальный фокус спустя тысячелетия устроил в Российской империи обладатель развитых лимитрофных зон В.И. Ульянов (Ленин). Эволюционные последствия этих событий были очень похожи, но в ХХ веке они оказались немного отягощены уже уменьшенной массой мозга ( 1320 г) и высокой социализацией гоминид.

По поводу событий такого рода в заметках чертовидного инопланетянина было обнаружено много острого сарказма. Он писал:

«Эволюционные процессы двуногие доминанты обычно ускоряют очень простым способом. Стремясь уничтожить друг друга и получить биологические преимущества, эти существа всегда прибегают к стандартной схеме. Они приводят к власти ослабленного, но конкурирующего государства группы активных людей с самыми животными конструкциями мозга. Их подбирают по внешним проявлениям повседневного поведения. Преимуществом обладают наиболее примитивные особи, которые проявляют архаичные биологические наклонности. Яркая склонность к увеличению личной доминантности обычно рассматривается в качестве залога политической управляемости. Такие особи выкармливаются в наивной надежде на разрушение неугодной социальной системы. Вполне понятно, что добравшиеся до власти дикари моментально восстанавливают своё сообщество и нападают на бывших хозяев. Их мозг приспособлен исключительно для биологической конкуренции, которая направлена туда, где больше пищи и привлекательнее самки. Результатом таких проектов всегда становится ускорение искусственного отбора в эволюции мозга».

Возвратимся к увлекательной вундтовской периодизации созревания человечества — в тотемный период. К концу этого этапа гоминиды создали основы самой примитивной, но масштабной социальной системы в виде городов-государств и их деревенских аналогов.

В таких значительных скоплениях вынужденно трудолюбивого населения легко было процветать праздным, похотливым и вороватым особям. Это неизбежно привело к началу нового цикла социальной сегрегации и интенсификации искусственного отбора. Структурализация общества на основании выделения группы доминантов и развития инструментов системного паразитизма была уже почти готова и не требовала особых усилий. Довольно быстро возникли кланы военных, торговцев, земледельцев, ремесленников и социальных доминантов. Последние занимались принудительным перераспределением ресурсов в соответствии со своими интересами самосохранения. Совершенно иные проблемы решались в процессе искусственного отбора. Он был направлен на создание покладистого, профессионального и трудолюбивого населения без избытка творческой активности. Чем сложнее социальная структура, тем меньше индивидуальности может позволить себе человек. Бодрый отбор конформистов стал быстро уменьшать размеры мозга путём сокращения лимитрофных адаптаций.

Стабилизация этой системы церебрального сортинга привела к античности, или вундтовскому периоду богов и героев. Ощущение того, что популяции античных гоминид были для самих себя одновременно богами и людьми, проходит красной нитью через всю человеческую историю. Боги в те времена легко скрещивались со смертными, решали свои проблемы при помощи человеческих интриг и широко использовали массовое истребление людей как эффективный способ искусственного отбора. Эти наивные фантазии отражают интуитивное понимание масштабного самоотбора, который продолжал умело сокращать наш лимитрофный потенциал развития неокортекса.

В конечном счёте редукция переходных зон между функциональными полями снизила индивидуальную изменчивость поведения до уровня рабского социального самоконтроля. Когда большей частью населения был достигнут этот прекрасный результат, наступил самый прогрессивный вундтовский период гуманности (Wundt, 1896, 1912). Для нашего мозга и реального мира этот термин означает начало применения немыслимых по жестокости и масштабам самоистребления процессов отбора. Под песни о свободе, равенстве и братстве, вооружившись эмансипацией, социализмом и либерализмом, человечество доказало наступление эпохи гуманности двумя мировыми войнами и успешным истреблением более 150 млн человек. По сравнению с нашим временем вся предыдущая история человечества выглядит как детский утренник в сообществе пацифистов. За ХХ столетие были изобретены и широко применены выдающиеся методы направленного церебрального сортинга, а скрытое планирование почти естественного уничтожения целых популяций стало эффективным приёмом искусственного отбора. Столь заметного ускорения биологической эволюции нервной системы история планеты ещё не знала.

Подводя итог истории очеловечивания неокортекса, необходимо отметить, что этот процесс происходил несколькими параллельными путями. Первичным и наиболее значимым событием было увеличение лобных областей как инструмента снижения внутривидовой агрессии (Савельев, 201 5a, 2016). Затем, под живительным влиянием искусственного отбора, приводившего к массовому самоистреблению, совершенствовались социальные инстинкты. Они не только усложнялись вместе с мозгом, но и дифференцировались на основе национальных, экономических и государственных различий. Следствием полезнейших эволюционных нововведений стала неравномерность развития отдельных стран, их объединений и даже целых континентов. Эти прогрессивные изменения повышали уровень внутривидовой конкуренции и заметно ускоряли эволюцию.

В конечном счёте социальный искусственный отбор дотянулся до неокортекса, где лимитрофные адаптации стали настоящим полем битвы за репродуктивный и общественный успех. У кого они были меньше, тот лучше думал, адаптировался, крал, обманывал, скрывал свои недостатки и демонстрировал достоинства. Несчастным обладателям больших лимитрофных адаптаций была уготована роль мальчиков для битья или мёртвых героев. Они страстно совершали кровавые перевороты, затевали войны и разрушали страны. Их архаичный мозг требовал масштабных социальных действий, в которых они увлечённо участвовали. Однако плодами активности обладателей устаревших церебральных конструкций всегда пользуются тихие конформисты. Результатом интенсивного искусственного отбора стали вполне ощутимые изменения даже в представлениях об устройстве нашего мира.

Внутри одного вида интуитивно был выделен своеобразный пищеварительно-экономический подвид, названный «золотым миллиардом». По сути дела, это те самые популяции, которые подверглись наиболее жестокому и продолжительному искусственному отбору. Не вызывает сомнения, что это наиболее прагматичная часть нашего вида, сосредоточенная на решении биологических задач своего дальнейшего процветания. Проявляя бескомпромиссный эгоизм, полную аморальность и ставя репродуктивно-пищеварительные интересы выше любых религиозных и социальных иллюзий, они демонстрируют светлое будущее человечества. Не стоит обижаться или взывать к совести представителей «золотого миллиарда». Они не виноваты в биологическом содержании и убогих целях гоминидной эволюции. Естественные процессы очень трудно остановить, если нет понимания механизмов происходящего. Некоторое успокоение может принести осознание незавершённости дифференциации по размерам лимитрофных адаптаций головного мозга, что гарантирует нам занимательность завтрашних новостей.

7. АСИНХРОННОСТЬ ОТБОРА МОЗГА

Гоминиды на поверхности планеты имеют почти микроскопические размеры. Передвигаясь на собственных конечностях между ресторанами и гостиницами, человек может обойти Землю за несколько лет. Правда, через океаны и моря такого гулёну придётся перевозить, поскольку сам по себе он их переплывает только при условии навязчивой доминантности. Иначе говоря, планета достаточно велика для того, чтобы появились плоды территориально независимого отбора внутри больших популяций гоминид. Нескольких тысяч поколений автономной эволюции оказалось вполне достаточно для изменения цвета кожи, появления анатомических особенностей в строении скелета, мускулатуры и черепа. Искусственный отбор, отягощённый местными природными условиями и придуманными социальными традициями, закрепил этнографические изменения в популяции. Следствием этой эволюционной свободы стал направленный церебральный сортинг, который переводит национальные традиции в оригинальные конструкции головного мозга. Эти события происходили всюду, куда добирались двуногие бродильщики, называющие себя людьми.

Вполне понятно, что различия природных условий, церебральной изменчивости и правил искусственного отбора не совпадали. Разбежавшееся по планете человечество изобретало разнообразные способы самоуничтожения, которые влияли на скорость искусственного отбора. В одних популяциях он шёл крайне медленно, а в других — очень быстро. Следы консервативного единства сохранялись очень долго. Так, ещё в XVll веке индейские племена Северной Америки и обитатели Южной Монголии жили по сходным архаичным традициям. Они одинаково варили мясо в шкурах животных. Для этого воду, мясо и приправы помещали в подвешенную шкуру, а затем клали туда же разогретые на кострах камни. Остывая, камни нагревали варево, что позволяло баловаться кулинарией даже при отсутствии горшков. Занятно, что эта древнейшая культура камневарения уже почти полностью забыта как у народов Нового Света, так и в изощрённой кухне Китая. Только в современной Монголии так иногда готовят пищу, помещая камни в молочные бидоны с мясом и овощами. Таким образом, огромное расстояние между популяциями не разрушило следы общих архаичных традиций, хотя навсегда разделило пути церебрального сортинга. Особенности культуры, язык, принципы отношения к природе и наборы социальных инстинктов очень сильно различаются в этих удалённых популяциях.

На народы из общих волн гоминидных миграций долго воздействовали весьма различные силы, которые порождались как особенностями условий жизни, так и искусственным отбором. В конечном счёте это приводило к асинхронности эволюционных изменений. В одной социальной системе, с высокой плотностью населения, церебральный сортинг шёл очень быстро, что сопровождалось заметным материальным и рассудочным прогрессом. Примером могут быть города инков, пирамиды майя, китайская письменность и искусство. В другой системе церебральный сортинг почти не действовал, а огромные пространства Северной Америки и Монголии гарантировали возможность побега от любого давления искусственного отбора. Это позволило с успехом законсервировать не только традицию камневарения, но и оригинальный полиморфизм палеолитического мозга. Итогом такой автономизации социального развития стало накопление непреодолимого этнического непонимания. Эти противоречия впоследствии успешно решались самым быстрым эволюционным способом — войной, которая интенсифицировала темп вялого искусственного отбора мирного времени.

Различные скорости и разнонаправленность сортинга мозга в отдельных популяциях гоминид гарантируют драгоценную внутривидовую изменчивость. Этот прекрасный эволюционный потенциал человечества всегда с успехом реализовался. Столкновение гоминид, прошедших разные пути социального отбора, является одним из ключевых способов ускорения эволюции и направленного церебрального сортинга. Мы точно не знаем, как осуществлялись эти процессы в далёком прошлом, но документированная история последних тысячелетий вполне доступна для поверхностного и умозрительного анализа.

Одним из самых эффективных методов отбора являются массовые переселения людей на новые для них территории. Иногда их называют миграциями, вынужденным переселением, колонизацией, геноцидом, захватами чужих территорий и т. д. На самом деле это более или менее откровенный процесс внутривидовой конкуренции по очевидным признакам: цвету кожи, росту, мимическим особенностям, запаху и традициям. В самом привычном случае местное население вытесняется в соседние территории, истребляется разнообразными способами или смешивается с переселенцами. Кто и кого при этом ассимилирует, не имеет особого значения, поскольку в активе эволюции остаются увеличение индивидуальной изменчивости и формирование новых принципов отбора.

При этом процесс исчезновения целых народов может происходить и без видимых физических причин. Большой мозг людей прекрасно организует самоистребление при очевидных неудачах внутривидовой конкуренции. Похожие явления хорошо известны даже у высших приматов. Так, самец шимпанзе после потери статуса доминанта или субдоминанта изгоняется или сам уходит из семейной группы и быстро умирает. Этот процесс сопровождается выпадением волос, нарушением пищеварения и поведения. Иначе говоря, размер мозга шимпанзе вполне достаточен для возникновения летальных последствий от социального стресса. У человека мозг в несколько раз больше, что гарантирует ещё большую эффективность такой формы отбора. Летальный стресс был впервые отмечен психиатрами, философами и антропологами в конце XIX века, когда бурный технический прогресс привёл к колоссальной разнице в организации повседневной жизни «цивилизованных» и «диких» народов.

Социально-поведенческие различия были столь велики, что даже метисация не убеждала европейцев в видовом единстве человечества. Не понимая природы столкновения социальных инстинктов и последствий тысячелетий автономной эволюции мозга, исследователи прошлого изобретали романтические, но довольно бестолковые объяснения многих явлений. Например, вымирание народов в XIX веке О. Пешель (О. Peschel) объяснял довольно экзотическим способом: «Жестокость и угнетение народа никогда ещё не были причиной полного истребления целого племени, народы не гибли целиком даже от новых болезней и ещё менее от алкогольной заразы; есть другой, гораздо более своеобразный ангел смерти, реющий в настоящее время над племенами, бывшими некогда жизнерадостными: отвращение к жизни». Надо отметить, что полтора столетия назад «отвращение к жизни» у аборигенов гуманные европейцы легко усиливали войсковыми операциями и организацией локальных геноцидов. Тем не менее реальность летального стресса не вызывает сомнений. Его доказательства существуют в виде регулярных самоубийств как отдельных жителей цивилизованных стран, так и целых народов.

Очень демонстративно исчезновение коренного населения Тасмании всего через 70 лет после занятия острова англичанами. При этом исследователями не отмечалось массового распространения охоты на аборигенов, как это принято в колониальной английской культуре. Аналогичный социальный стресс вызывали европейцы у обитателей Антильских островов. Островитяне договаривались между собой и совместно принимали яды или вешались. После успешной колонизации жителями просвещённой Европы многие народы Южной Америки быстро и без следа исчезли. Среди аборигенов излюбленным методом протестного самоистребления было осознанное прекращение сексуальных отношений в сочетании с провокацией абортов при помощи растительных ядов. Собственно говоря, аборигены Гавайских островов и Таити вымерли по тем же причинам, а их остатки перемешались с пришлыми африканскими рабами.

Эти примеры показывают реальную опасность как конфликтных, так и бесконфликтных контактов между популяциями людей с различной эволюционной историей мозга. При этом совершенно нет никакого смысла рассуждать о том, кто лучше или хуже. Длительный и жестокий отбор людей, приспособленных к специфичным условиям обитания, привёл к закономерным изменениям социальных инстинктов и конструкции мозга. По сути дела, речь идёт об эндемиках, аналогичных специализированным видам животных. Всем понятно, что кормление австралийских коал морковкой вместо эвкалипта приведёт к печальному результату, что многократно подтверждено экспериментально. В Европе XIX века считалось нормальным помещать в зоопарки людей из отдалённых районов планеты и рассуждать о неполноценности их мозга. По мнению организаторов этих представлений, рассудок аборигенов «сдал под влиянием длительного напряжения, которого потребовал процесс цивилизации». На самом деле речь идёт о длительной эндемичной селекции или консервации той или иной конструкции мозга. Этот драгоценный полиморфизм нервной системы безвозвратно утрачен вместе с исчезнувшими народами. Убогие социальные инстинкты национального и религиозного превосходства колонизаторов оказались привлекательнее зачаточного здравомыслия.

Следует отметить, что критерии европейских мыслителей в оценке интеллекта народов, названных «дикарями», всегда строились на поведении последних в «Цивилизованном мире». Естественно, что резкая смена среды обитания и условий жизни потрясала любого привезённого в Европу «дикаря». Однако на этом опыте никак нельзя делать вывод об интеллектуальных различиях. Для чистоты эксперимента надо было бы провести встречное переселение голеньких немецких, английских и французских философов XIX века в места обитания «дикарей». Такая интродукция партии кабинетных словоблудов в девственные джунгли легко доказала бы их «относительную неполноценность», которой они широко награждали африканцев, полинезийцев и аборигенов Амазонии.

Среди нас нет плохих и хороших, развитых и неразвитых, образованных и диких, мы просто очень разные. Наш мозг приспособлен к решению непохожих задач, которые были продиктованы как природными условиями жизни, так и скоростью эволюции социальных процессов. События церебральной дифференциации отдельных популяций человечества происходили независимо и в непохожих условиях. По этой причине существующие различия носят адаптивный характер, сложившийся в рамках как биологического, так и искусственного социального отбора.

Основными источниками, питающими ускорение эволюции мозга человека, являются повышение межпопуляционной изменчивости и гетерохрония развития. В исторически близких популяциях накапливаются оригинальные устойчивые культовые и социальные инстинкты, максимально разделяющие представителей одного этноса. Системы социальных инстинктов формируют отдельные этнические или государственные иллюзии, которые становятся основой для внутривидовых конфликтов. В конечном итоге умозрительные абстракции, превращённые в социальные законы, начинают очередной летальный цикл отбора. Несложная последовательность эволюции обладателей необходимой конструкции мозга регулярно повторяется, что позволяет рассмотреть механизмы этих процессов.

Эндемичное развитие относительно изолированных популяций людей неизбежно приводит к нескольким последствиям. Во-первых, в соответствии с условиями среды формируются местные социальные инстинкты. Они позволяют обособиться от однотипного окружения и являются средством для создания иллюзии популяционной исключительности. Так, жители деревни Заболотье могут столетиями конфликтовать с обитателями соседней деревни Залесье, но дружить с ними против негодяев из деревни Загорье. При этом никакой видимой разницы между населением этих деревень обнаружить не удаётся. Тем не менее следует помнить, что чем более неоднородны природные места обитания отдельных племён, тем глубже изменения и быстрее наступают глубокие социальные инстинкты. В конце концов это приводит к появлению устойчивых иллюзий, которые объединяют социальные инстинкты в систему этнических представлений или верований.

Таким способом адаптивные формы поведения постепенно трансформируются в умозрительные конструкции иерархических отношений. Очевидный прогресс любой популяции гоминид, объединённых общим культом или организованных в деревню, город или государство, отражает результаты автономного и методичного внутреннего отбора мозга. Необходимое культовое или социальное единство достигается простейшим, но регулярным преследованием наименее адаптивных особей. Наиболее агрессивные и чересчур оригинальные жители ограничиваются репродуктивно и социально. Оригиналов обычно помещают в психиатрические заведения, а агрессивных наследников обезьяньего прошлого — в тюрьмы. Это очень гуманно, поскольку прежде таких отщепенцев от полезной однотипности большинства просто истребляли, а ещё ранее — и съедали. Так достигается более или менее стабильное состояние сообщества, которое приобретает новое эволюционное качество. Продолжая интенсивный внутренний отбор обладателей востребованного мозга, данная популяция становится инструментом масштабной биологической конкуренции. Иначе говоря, чем успешнее и эффективнее развивается во времени внутренняя структура популяции, тем быстрее она вступает в конфликт с аналогичной системой, что завершается войнами и массовым истреблением населения.

Эволюционная привлекательность этих процессов состоит в том, что можно быстро добиться больших поведенческих различий и управляемости огромных популяций. Никакая власть не возможна без максимального разделения людей, что гарантирует минимальные усилия и колоссальные результаты. В этом отношении цели властителей как физическое воплощение инструментов эволюции очевидны. Любое разделение популяций по самому ничтожному признаку — прекрасный повод для очередного цикла искусственного отбора. Культивируемые различия так заметны, что самосравнение народов неминуемо, конкуренция неизбежна, а столкновение — гарантировано. У царей и президентов открываются огромные возможности для манипуляции сообществом и оправданного истребления себе подобных. Совершенно ясно, что для эволюции особенно привлекательны межгосударственные конфликты, которые обычно приводят к резкому ускорению искусственного отбора мозга. Это связано с тем, что войны дают возможность обойти тормозные функции лобных областей, поддерживающие социальную стабильность, заботу о потомстве и обмен пищей. Данная проблема очень актуальна и в настоящее время, поскольку цели стабилизирующего отбора и прогрессивной эволюции прямо противоположны.

Рассмотрим сущность стабилизирующего отбора, представляющего собой частный случай социальной гоминидной эволюции. Со стороны он выглядит как естественное развитие страны или города. Люди рождаются, растут, работают и умирают, не испытывая особых социальных потрясений и очевидных опасностей. Эти впечатления хороши только на первый взгляд. На самом деле идёт скрытая, но оттого не менее жестокая внутривидовая конкуренция, называемая искусственным отбором и рассмотренная мной ранее (Савельев, 2016). Такой тип эволюции предусматривает медленное накопление популяционных изменений мозга.

В период социальной стабильности происходит интенсивный искусственный отбор, направленный на сохранение потомства наиболее пассивной части населения. Обладателям больших лобных областей намного легче соблюдать внушаемую доминантами законопослушность и необходимость следования неписаным моральным или религиозным правилам. Тормозное действие лобных центров делает половину дела по выработке неагрессивного и конформистского поведения. Методично выполняя все требования сообщества, покладистые граждане едят, размножаются, выращивают безопасные мечты и содержат систему насаждения социальных инстинктов. Такие обыватели являются абсолютной мечтой любого правителя, служителя культа, грабителя или мытаря. Вместе с тем любая стабильность неизбежно трансформируется в биологическую экспансию или конфликты.

Такое странное превращение наступает всегда — как в убогой и нищей, так и в богатой и процветающей стране. Инстинкты семейной, социальной, популяционной, этнической конкуренции и простой доминантности легко прорастают через самые лучшие законы и правила. Иначе говоря, в стабилизированной системе формируются очень мелкие зоны образования новых и непохожих друг на друга социальных инстинктов. Например, единый город в стабильных условиях начинает разделяться на автономные популяции носителей различных социальных инстинктов: работяг, интеллигентов, торговцев, служителей культов, байкеров, мигрантов, студентов, пенсионеров, бандитов, силовиков, властителей и казнокрадов. Чем дольше стабильность, тем глубже различия и сложнее их преодолеть. Накопление мелких различий между людьми внутри популяции неизбежно приводит к опасности бесконтрольного искусственного формирования новых социальных инстинктов. Если они возникают, то начинаются внутренние конфликты, дестабилизирующие любую популяцию. Примеры раскола в православии в России, лютеранстве в Германии, французские религиозные конфликты и современные войны в арабском мире не нуждаются в дополнительных пояснениях.

Если бы мы обладали минимальной эволюционной самостоятельностью, то следовало бы сделать всё возможное для профилактики социальной дифференциации. Простыми указами или убеждением тут помочь нельзя. Надо вдумчиво понижать творческий порыв создания местечковых традиций и профессиональной сегрегации. Таким способом можно было бы предотвращать развитие новых форм внутрипопуляционных конфликтов. К сожалению, мы — бессознательные, но последовательные эволюционисты, которые при первой возможности закладывают основы новых противоречий и последующего искусственного отбора.

Внутри любого сообщества мы упорно поощряем носительство различных типов социальных инстинктов. Для этого методично культивируем особые формы поведения для каждого рода человеческой деятельности и локальных территорий. При этом мы постоянно подчёркиваем крайне разрушительные индивидуальные различия как при помощи профессиональных предметов обихода, так и манерой социального поведения. Интуитивное осознание эволюционной ценности этого самоубийственного подхода привело к практическому выделению из общей популяции особых людей для культивирования полезных инстинктов. Примером может служить каста военных, предназначенная для решения эволюционных задач истребления себе подобных. Увлекательное воспроизводство массовых носителей навыков убийства и специфических социальных инстинктов сегодня совершенно необходимо для повышения конкурентной доминантности государства.

Однако культивирование агрессивных социальных инстинктов чревато для любой власти, если военные конфликты не ведутся постоянно. Военизированные организации самого разного толка всегда успешно решали проблемы внутривидовой конкуренции, а контроль за ними потребовал развития политического искусства и государственного насилия. В конце концов сложилась традиция выделения части любой популяции для проведения военного или социального принуждения. Носительство силовых социальных инстинктов позволяет оправдать физическое уничтожение части населения как в своей, так и в чужой популяции. Вполне понятно, что во время конфликтов в первую очередь погибают обладатели наиболее консервативных и абиологичных социальных инстинктов, основанных на религиозных убеждениях или на таких странных для природы приматов понятиях, как долг, честь и верность отечеству.

Для этих целей военизированную часть популяции предварительно специально отбирают, тренируют, прививают ограниченные наборы сомнительных социальных инстинктов и создают условия для массового воспроизводства. Например, в царской России, при низкой подвижности населения, перенос полезного и уже отобранного генома интуитивно стимулировали оригинальными способами. Был разработан метод зимнего постоя офицеров и солдат в домах гражданского населения. Эти простейшие правила резко снижали социальные барьеры между гражданскими и военными и объединяли сообщество. Параллельно происходило неспешное и постоянное передвижение по территории страны полков, состоящих из бравых молодых мужчин. Их блестящие казённые мундиры и свободное время способствовали широкому посеву разумного, доброго и вечного в виде собственного генетического материала. Массовая метисация населения на просторах России происходила естественным и довольно приятным способом. Государство не прикладывало никаких усилий к стимулированию размножения, позаботившись о достойных условиях для существования армии. Востребованные граждане с необходимыми соматическими и церебральными свойствами неожиданно и повсеместно появлялись в самых разных слоях общества.

Итак, только в исключительных случаях, за особые заслуги перед императором или государством, граждане освобождались от армейского постоя. Российская табличка или столб перед домом с надписью «Свободен от постоя» были почти селекционным знаком исключительной ценности его обитателей. По сути дела, поведенческие качества самых полезных для страны граждан пытались сохранять и приумножать, а не смешивать с геномом гусар и драгун.

Неизбежный прирост населения и широкая метисация позволяли увеличивать вариабельность мозга и создавали отличные эволюционные перспективы для страны. Таким, почти естественным, способом решалась одна из наиболее острых проблем, связанных с массовым отбором или войнами. Она состоит в том, что во время конфликтов чаще всего сохраняются не блестящие и храбрые солдаты и офицеры, а трусоватые, подловатые и пронырливые мерзавчики, которые оставляют многочисленное потомство от заскучавших представительниц другого пола. Примером может служить эпоха процветания Испании как колониальной державы. В больших семьях наследование осуществлялось по старшинству, что лишало младших сыновей шансов на будущее. Получив от отца благословение, сапоги и оружие, гордые и нищие дворянские дети отправлялись искать счастье в тропические колонии. Там они быстро погибали от болезней и войн с туземцами, что привело как к обогащению страны, так и к заметному интеллектуальному упадку метрополии.

Следует отметить, что до начала этнических, культовых и государственных столкновений идёт тщательная подготовка масштабных эволюционных процессов. Развивается система патриотических социальных инстинктов, которые заполняют пустоватые мозги подрастающего поколения. Параллельно поощряются исторические и семейные культы бравых специалистов по уничтожению представителей своего вида. Продолжительное содержание человеческого мозга в многослойных социальных иллюзиях снижает биологическую критичность ленивой рассудочной системы. В конечном счёте эта простейшая общественная работа облегчает фатальную мобилизацию поголовья гоминид для героического прощания с жизнью.

После такой подготовки племя, город, государство или страна готовы начать процесс церебрального сортинга в эволюционно значимых масштабах. Цари, президенты, маршалы и генералы начинают войны с наилучшими пищеварительными намерениями, а заканчивают — при начале голода. Выглядит парадоксальным явлением то, что наиболее оголтелых эволюционистов такого рода наивное человечество считает гениальными политиками и полководцами. По загадочным причинам мы уверены, что хорошо организованное, спланированное и очень разорительное самоуничтожение людей является демонстрацией величия человеческого мозга. Александр Македонский, Дарий, Чингисхан, Наполеон, Бисмарк, Гитлер, Ленин, Сталин, Черчилль, многие президенты США и другие организаторы массового искусственного отбора почитаются как герои и большие мыслители. Эти продукты биологического отбора являются примитивными игрушками в шаловливых лапках эволюции, а их уже недоступный мозг заслуживает внимания только как образец целеустремлённого применения простейших инстинктивных форм поведения.

Самое занимательное, что биологическая естественность увлекательного самоистребления была давно подмечена человечеством, но никак не повлияла на понимание сущности явления. Так, историки с удовольствием отмечают, что описанная Гомером многолетняя потасовка под стенами Трои происходила из-за красотки Елены, а Первая мировая война началась с убийства никчёмной парочки венценосных бездельников. Повод для войн обычно убог или смешон, но эволюционные цели жестоки и бескомпромиссны. Иначе говоря, если условия для изменения конструкции центров хранения социальных инстинктов в мозге конкретной популяции созрели, то массовое душегубство физического отбора неизбежно. При этом повод для начала очередного цикла самоуничтожения особого значения не имеет. Последовательные этапы созревания условий морфосоциальных катаклизмов описаны мной ранее и построены на внутрипопуляционном сортинге мозга по его индивидуальным особенностям (Савельев, 2016).

Следовательно, если рассматривать войны как инструмент ускорения искусственного отбора, то просматривается его неприличная биологическая сущность. Вполне понятно, что известные военные, короли и авантюристы прошлого непосредственно осуществляли эволюционный процесс, не понимая его сути. Такие люди осознанно рискуют собой во имя личной доминантности и абстрактных идеалов, которые никогда не сбываются. Они просто хотели стать самыми лучшими среди равных, что является прямой реализацией инстинкта доминантности. Если оставить в стороне мелкие личностные причуды этих эволюционных пупсиков, то возникает вопрос о биологическом смысле масштабного самоистребления. Действительно, радостно вовлекаясь в массовое уничтожение друг друга, целые народы исчезают с лица Земли, а их культурные достижения оказываются безвозвратно утерянными. При этом в течение эволюционных войн в первую очередь страдают обладатели мозга, оптимизированного для хранения и использования наиболее ценных человеческих качеств.

Из истории хорошо известно, что изощрённое истребление представителей науки и искусства всегда входило в задачи физического отбора во время разнообразных конфликтов. Действительно, для эволюционных процессов рассудочное влияние личностей, обладающих знаниями и осознающих происходящее, крайне нежелательно. Это порождает избыток неуместного гуманизма и, как следствие, тормозит процесс отбора. Твёрдая приверженность духовным, общечеловеческим и государственным ценностям крайне рискованна, поскольку является очевидным летальным признаком.

Тормозящее действие рассудочной деятельности на процессы эволюции приводит к непроизвольному отбору кандидатов для управления странами или другими гоминидными объединениями. Вполне понятно, что подготовленный, культурный и образованный человек, не отягощённый наследственными или психическими заболеваниями, чрезвычайно полезен в руководстве любого государства. Тщательно продуманные и просчитанные на далёкий результат поступки и проекты такого мыслителя накормят, обезопасят и стабилизируют жизнь населения. Отобрать достаточное количество способных и образованных людей несложно даже в самой отсталой стране. Это можно сделать только при большом желании, поскольку такие люди сами во власть никогда не пойдут. Причиной такого поведения является инстинктивная природа властолюбия.

Стремление к власти является социализированной выжимкой из инстинкта доминантности, а превалирование обезьяньих форм поведения мало совместимо с рассудочной деятельностью. В связи с этим полезных и разумных людей для такой деятельности надо разыскивать так же тщательно, как коварных шпионов, а соблазнять властью — как капризных принцесс. К нашему общечеловеческому горю и к величайшей радости эволюции, вероятность таких событий ничтожна.

Во власть приходят деятельные и социально активные люди, готовые за личные биологические преимущества заниматься чем угодно. Это совсем не означает, что они стремятся хорошо делать любую работу. Наоборот, они смогут одинаково успешно имитировать самую разную деятельность, поскольку основным мотивом жизни являются личные интересы, а структура власти выглядит для них наиболее привлекательным инструментом. Они с равным успехом будут делать умный вид и плодить дикие проекты как в партийном строительстве, так и в перестройке экономики. Этим особям прекрасно подойдёт как создание синхротрона, так и постройка канализации в зоопарке. Чем примитивнее поведение и биологичнее личные цели чиновника, тем универсальнее его адаптивные возможности и выше вероятность проникновения в любые системы гоминидного управления.

Иначе говоря, биологическая эволюция нашего мозга формирует искусственную изменчивость, а затем создаёт и использует конфликты для отбора успешных и плодовитых особей. У эволюционного процесса нет совести и чести, он оперирует понятиями пищевой и репродуктивной эффективности каждого конкретного вида или популяции. В рамках естественных законов мозг рассматривается только как вспомогательный инструмент для добывания пищи и изготовления потомков. В этом отношении ленивые, вороватые и туповатые чинуши являются венцом биологической гоминидной эволюции. Их нацеленность на воспроизводство генома и присвоение ресурсов является воплощением биологических целей вида.

Причина столь негативного процесса очень проста — эти люди выполняют эволюционные задачи. Чиновники всех времён и народов представляют собой прекрасный паноптикум из полых резиновых куколок, натянутых на абсолютно одинаковые рычажки механизма искусственного отбора мозга человека. Их рассудочная ограниченность, безграмотность, недальновидность и вороватость являются нерушимой гарантией продолжения эволюции. Именно они обеспечивают высокую вероятность постоянной гибели людей, возникновения местных и глобальных конфликтов. В конечном счёте эти эволюционисты совершенно необходимы для начала очередных циклов физической смены социальных инстинктов вместе с их носителями.

Более или менее разумное руководство странами по этой причине практически невозможно. Наоборот, ускорение отбора приводит к власти не самых лучших, а эволюционно востребованных личностей, которые обеспечат максимальную интенсивность процессов церебрального сортинга. Иначе говоря, искусственный отбор в периоды стабильности направлен на создание оптимальных условий для возникновения масштабных конфликтов. Популярная формула «хочешь мира — готовься к войне» лишь отражает эмпирическое наблюдение за развитием человечества.

Следует отметить, что филогенетические конфликты стимулируются и более глобальными причинами, чем внутрипопуляционный отбор во власть представителей «эволюционной партии». Наша планета слишком велика (при сравнении с размерами человеческого тела). В результате гармонии с природой среди людей постоянно возникают и разрушаются мелкие географические изоляты, где формируются новые социальные сообщества. Они мгновенно превращаются в гордые народы с неожиданно древней и богатой историей, прихваченной у ближайших соседей. Это происходит по причине инстинктивной доминантности, которая активно поддерживается всей популяцией гоминид. Быть мистическим сыном орла или дочерью пумы намного почётнее, чем пошлыми потомками похотливых, но явно недоразвитых соседей. При развитии просвещения и науки героические предковые козлы и ослы легко заменяются идолами или древнейшей местной обезьяной. Для не отягощённых интеллектом гоминид лучше всего подходят примитивные идеи трансцендентного рукоблудства. В этом случае всякие непристойности о родстве с сомнительными тварями заменяются тайными и секретными манипуляциями богов, которые особо отличились при создании данного уникального народа.

Главное требование состоит в том, чтобы каждая конкретная популяция была намного лучше и древнее, чем гадкие соседи или антропологические родственники.

Добиться такой убеждённости у населения чрезвычайно легко при помощи плавной коррекции наборов ценностей и интересов. При каждой смене поколений системные представления о мире можно изменять, поскольку жизнеспособность социальных инстинктов в основном зависит от отношения к ним доминирующих особей. Если хитроумные руководители страны ненавязчиво проявляют интерес к определённому виду деятельности, одежде или культу, то сотни придворных, тысячи конформистов, кормящихся от власти, и простодушные обыватели начинают искренне подражать своим властителям. Этим приёмом достигается мгновенное изменение локальных традиций, которые после множества повторений становятся доминирующими социальными инстинктами. С помощью этого инструмента достигается важнейший эволюционный принцип — увеличения многообразия популяций.

Ценность этнической сегрегации людей состоит в том, что естественным путём складываются непреодолимые языковые, культурные и этические традиции, которые гарантируют летальные формы отбора по самым бессмысленным поводам. Значение этой формы апартеида, или раздельного этнического развития, трудно недооценить из-за видимых масштабов и последствий конфликтов. Длительная сегрегация приводит к изменчивости уже не отдельных людей, а многотысячных или многомиллионных популяций. Продолжительное культивирование локальных социальных инстинктов и местные принципы искусственного отбора формируют более или менее общие требования к поведению. В конечном счёте меняется даже структура мозга, которая отражает требования национальных традиций и инстинктивные механизмы принятия решений.

8. ТУПИКИ СПЕЦИАЛИЗАЦИИ

Люди довольно плотно населяют эту небольшую (в масштабах космоса) планету, что крайне благоприятно для прогрессивной эволюции. Особенно много людей сосредоточено в областях удобного добывания пищи и в зонах скопления ценных природных ресурсов. Репродуктивная экспансия гоминид в таких местах достигает максимума и приводит к формированию специализированных популяций. Этим путём человечество двигалось несколько миллионов лет и достигло невероятного биологического успеха. При первой же попытке классифицировать всё разнообразие современных гоминидных популяций выяснилось, что планету истязает около 240 групп населения, различающихся по культурологическим традициям. Всего через 10 лет эта цифра возросла в 4 раза (Мердок, 2003; Murdock, 196 7). Спустя ещё 20 лет исследований и систематизации общее разнообразие надёжно различаемых этносов стабилизировалось на отметке около 2000 (Брук, 1986).

Вычислительная техника и развесистые плоды генетического анализа человеческого полиморфизма непрерывно уточняют этот масштабный результат (Bamshad et al., 2005; Creanza et al., 2015). В настоящее время известно более 2300 популяций гоминид с выраженными различиями культурологического и генетического генеза. Этот прекрасный результат показывает многообразие уже существующих форм искусственного отбора и совершенствование различий внегеномного наследования социальных инстинктов. Следовательно, биологический прогресс гарантирован неистощимостью уже созданных внутривидовых эволюционных противоречий.

Эндемичность развития популяций добавила в динамику человеческого развития ещё один важнейший компонент — неравномерность скорости эволюционных изменений. Эти гетерохронии возникают оттого, что одни народы проводили отбор самих себя очень интенсивно, не считаясь с потерями. Другим, относительно изолированным, популяциям был свойствен медленный и методичный отбор в рамках адаптивных традиций. Так возникло гетерохронное развитие больших объединений гоминид, которые стали конкурировать между собой. На сегодняшний день, по уточнённым данным, известно 300 больших этносов, включающих в себя более 1 млн человек, и около 600 — немного более 100 тыс. 100-миллионные популяции единичны, но оказывают решающее влияние на церебральную эволюцию. Языковые, культурные и социальные различия популяций — залог многообразия мозга и вечный источник жестокого отбора. Никакие попытки принудительной интеграции местного отбора результатов не дают. Образцами могут служить известные и скрытые социальные конфликты стран Европы и Америки.

Прекрасным примером такого рода стали хронические расовые конфликты Северной Америки. Введение самых гуманных законов и преследование за расовую дискриминацию ничего не меняют. Англиканская церковь и англосаксонская система невидимой, но самой агрессивной социальной иерархии и скрытого расизма живут и процветают. Глубокое удовлетворение негритянской популяции всеобщим равенством и братством можно было бы в конце концов ненадолго создать. Для этого цветному населению США нужно только отмартинить (термин изготовлен из имени Мартина Лютера Кинга) или, по-старому, — линчевать десяток конгрессменов и парочку белых президентов. Мартинизацию желательно провести так же, как это делали белые граждане во время линчевания в 30-40-е годы ХХ века. Для этого обычно возводят клетку с железным полом, чтобы, к восторгу многотысячной толпы гуманистически настроенных зрителей, зажарить белого пацифиста. Затем, для соблюдения экологических законов и полной расовой гармонии, обжарку можно раздать зрителям порционно с картошкой фри. Регулярность проведения таких шоу-ланчей поможет немного снизить расовые обиды, но в реальности — лишь усилит их. Этот пещерный приём (правда, без кулинарных изысков) с начала XXI века практикуется на Востоке при воплощении идей религиозной доминантности. Постепенно такая милая практика может немного напугать население или снизить накал страстей. Однако столь понятный и яркии призыв к началу бескомпромиссного искусственного отбора никогда не остаётся незамеченным. Безусловно, всего через пару столетий сжигатели начнут испытывать угрызения совести, но никогда не избавятся от предвзятого отношения к сжигаемым. Для полного взаимопонимания каждая раса, этническая или культовая группа должна была бы пройти одинаковую эволюционную мясорубку, что невозможно даже теоретически.

В настоящее время хорошо заметно некоторое изменение принципов внутривидовой гоминидной конкуренции. Сейчас речь идёт не о покорении народов с дальнейшей ужасной эксплуатацией, а о прямом физическом уничтожении. Это в корне меняет подход к проведению искусственного отбора. До начала XXI века большие популяции гоминид захватывали друг друга с целью поживиться добром, территорией и дармовым трудом покорённых народов. Эти прекрасные гуманистические проекты оставляли угнетённым популяциям возможность быстро воспроизводиться, сливаясь в этом приятном занятии с поработителями. В конечном счёте кровосмешение приводило к расширению изменчивости, полному слиянию или вторичной сегрегации популяций. В XXI веке плотность населения существенно повысилась благодаря пусть даже самому минимальному медицинскому обслуживанию и доступности пищи. Каждый эшелон провизии и лекарств, отправленный в развивающиеся страны, уже через несколько лет возвращается на постоянное кормление в виде сотни глубоко убеждённых эволюционистов с «Калашниковыми» в руках.

Вполне понятно, что 2-3 млрд человек, стремящихся рискованно поучаствовать в искусственном отборе, составляют авангард биологической эволюции гоминид. Такой избыток конкурирующих особей гарантирует невероятную динамику церебральных изменений в ближайшем будущем. При этом повод для конфликтов не имеет значения, но цели совершенно изменились. В XXI веке никакой захватчик эксплуатировать и размножать даже самых симпатичных рабов не будет. Архаичное использование наилучших самок, конечно, неизбежно, но завоёванные популяции обречены на физическое уничтожение. Их экономическое использование биологически нецелесообразно, поскольку современные технологии не требуют столь дорогих в содержании рабов.

Таким образом, развитие медицины, технологий сельского хозяйства и промышленности перевело искусственный отбор в бескомпромиссную фазу. Это означает, что можно безболезненно элиминировать огромные популяции гоминид с заметной пользой для эволюционного процесса. Собственно говоря, неизбирательный тотальный терроризм и направлен на интуитивную реализацию этих биологических задач. Потери как среди агрессоров, так и среди страдающих от их нападений не имеют значения. Наоборот, исполнители должны геройски погибать, унося с собой множество невинных жертв, архаичные конструкции своего мозга вместе с диковатыми социальными инстинктами. Следует отметить, что уровень образования террористов не имеет значения, поскольку накопление знаний не меняет устройства их мозга. Крайне занятна биологичность целей таких активных участников искусственного отбора. Идея фатального приближения конца света и страшного суда как нельзя лучше оправдывает масштабный церебральный сортинг. К сожалению, эти динамичные и эффективные приёмы запуска эволюционных событий при помощи насыщающих террористических актов направлены на культивирование регрессивных изменений головного мозга человечества.

Аналогичные публичные или скрытые конфликты процветают между европейским населением, мусульманским миром и обитателями современной России. Попробуем рассмотреть суть различий неравномерного искусственного отбора мозга в России и Европе, которые стали источником взаимного непонимания. Затем этот простейший патологический бисквит можно украсить блестящей вишенкой из процесса дружественной африканской миграции в Европу. Сущность последних столкновений состоит не в лежащих на поверхности расовых, этнических, культурных и религиозных различиях. Даже если навсегда снять с евромигрантов паранджу, тюрбан, халаты, фески и жилетки, никакой интеграции с историческим населением европейских стран не получится. Ничего не выйдет и после массового изменения цвета кожи, лицевого угла и формы тела. Различия в поведении, которые служат внешними проявлениями особенностей строения мозга, испортят вкус варева из «плавильного котла» Европы.

Особенности этнической организации мозга складывались на протяжении сотен поколений целенаправленного искусственного отбора, адаптированного к историческим условиям обитания каждой популяции людей. Несложно догадаться, что в благоприятных природных условиях Европы с высокой плотностью населения отбор мозга отличался от аналогичных процессов как в России, так и в современном арабском мире. Для европейских народов интенсивный период оригинального искусственного отбора начался 130-140 тыс. лет назад, ещё во времена конкуренции с неандертальцами и заселения Европы. В ту эпоху между собой конкурировали довольно похожие группы гоминид, различавшиеся степенью социализации. Для неандертальцев (Нато sapiens neanderthalensis) обычны жизнь небольшими семейными группами и высокая автономность принятия решений. Это был своеобразный эволюционный путь развития интеллектуального индивидуализма, который вёл к дальнейшему совершенствованию мозга гоминид.

Параллельно существовали менее разумные, но более социализированные Ното sapiens sapiens, которые жили большими неродственными группами в несколько десятков или сотен человек. Для обоих подвидов человека был характерен средний объём головного мозга 1500 см3 (максимальные значения более 1700 см3), намного превышавший сегодняшние показатели 1330 см3 (Савельев, 2015a).

Дальнейшие события развивались по весьма тривиальному сценарию внутривидовой конкуренции. Менее физически и интеллектуально развитые сапиенсы имели в активе умение выживать в больших социальных группах, где коллективные отношения ценились выше индивидуальных достижений. Отбор их мозга затронул в первую очередь лобные области, обеспечивающие тормозные функции и позволяющие сочетать умеренный конформизм с согласованностью совместных действий. Это не шло на пользу ярким индивидуальностям, но давало огромные преимущества большим популяциям с общим управлением. Таким достижениям искусственного отбора неандертальцы могли противопоставить только интеллект и личную физическую силу. Вполне понятно, что их судьба была предрешена. Несъеденные неандертальцы были успешно ассимилированы славными предками европейцев.

Продолжительная конкуренция с неандертальцами стимулировала искусственный отбор в популяциях будущих европейских народов. Параллельно они продолжали интенсивно отстаивать свои интересы на благоприятных для обитания территориях в столкновениях как с местными, так и с пришлыми племенами. В конечном счёте эти явления только ускоряли отбор мозга в пользу уменьшения индивидуальной изменчивости поведения и повышения уровня социального единства популяции. Высокая плотность населения и жёсткая борьба за ограниченные ресурсы сформировали самый продвинутый мозг современного европейца.

Обладатели такого мозга воспринимают религиозные, гуманистические и общечеловеческие ценности как необязательные правила социальной адаптации. При внутриевропейском использовании эти законы детского периода эволюции человечества принято не соблюдать и легко обменивать на еду, возможность репродукции и любимую доминантность. Столь прогрессивное мировоззрение стало результатом жесточайшего искусственного отбора с помощью войн, пандемий, государственной и религиозной агрессии. По этой вынужденной причине европейцы стали абсолютно биологичны в своих повседневных интересах. Демонстрируемое отношение к религии, государственным и моральным ценностям имитационно и сохранилось как инструмент достижения системной доминантности или средство обмана внешних завистников и неопытных мигрантов.

Для наиболее эволюционно продвинутого обитателя Европы следы морали, семейных ценностей, представления об этнической родине, совести, чести и элементарная порядочность являются гоминидным анахронизмом. Действительно, с точки зрения биологического прогресса все эти условности прошлого только тормозят безудержное доминирование нашего прекрасного вида.

Если рассматривать эволюционную сущность метаморфозов мозга и ценностей обитателей Европы, то необходимо признать, что они являются самыми прогрессивными представителями человечества. В этой трагедии редукции человеческих ценностей нет и следа вины самих европейских народов. Они просто оказались на острие биологической эволюции, которой нет никакого дела до наших философских выдумок.

Для полноты картины осталось только уточнить общее направление чудесных эволюционных изменений обладателей «евромозга». Генеральный путь биологической эволюции гоминид довольно понятен и никакого отношения к фантазиям о разумном гуманистическом будущем цивилизованной планеты не имеет. Мозг самой прогрессивной части человечества уменьшается с невероятной скоростью, составляющей около 50 см3 за каждые 10 тыс. лет. Это привело к тому, что европейцы успешно избавились уже от 250 см3 опасного субстрата для интеллектуальных и моральных излишеств (Савельев, 2015а). Эти данные известны только для Европы, что не позволяет сделать ожидаемое пикантное сравнение с динамикой аналогичных процессов на территории России и Ближнего Востока.

Таким образом, основными результатами искусственного отбора гоминид на территории перенаселённой Европы стало уменьшение размеров мозга и превалирование в нём тормозных центров. Это привело к изменениям в поведении, которые ярче всего проявляются в социальной терпимости, конформизме и деградации рассудочной деятельности в пользу пищевых и репродуктивных преимуществ популяции. Европейцы действительно стали обладателями самого совершенного мозга среди Ното sapiens sapiens, если рассматривать его с точки зрения зоологических достоинств. С таким мозгом они получили ожидаемые эволюционные преимущества, поскольку могут использовать все интеллектуальные и духовные достижения человечества в качестве расходных средств для достижения собственного биологического прогресса.

В других популяциях гоминид, находящихся вне европейского эволюционного котла, происходили несколько иные процессы. Сложный климат, огромные просторы России в сочетании с вынужденными интеллектуальными усилиями, необходимыми для элементарного выживания, затормозили эволюцию мозга. Низкая плотность населения и постоянная доступность калорийной пищи позволяли тысячелетиями избегать чрезмерного давления искусственного внутрипопуляционного отбора. Любой социальный конфликт вызывал начало миграционных процессов, замедляющих осуществление физического уничтожения носителей архаичных социальных инстинктов. По этой причине в российской популяции сохранён полиморфизм организации мозга ранних сапиенсов, который постоянно усиливался метисацией с небольшими этническими локалитетами.

По сути дела, уникальность природных условий России создала некий аналог африканского райского периода эволюции человечества, только с изменёнными начальными правилами. В африканском раю были идеальные климатические условия и изобилие пищи, позволяющие предкам австралопитеков вести праздный образ жизни и развлекаться усложнением сексуальноромантических отношений (Савельев, 2015а). При такой благодати, к которой стремится современное человечество, головного мозга массой 350 г вполне достаточно. В суровом климате большей части России голым австралопитекам делать было нечего, а избыток белковой и углеводной пищи всегда усложнялся церебральной нагрузкой при её непростом добывании. По этим причинам только Ното sapiens sapiens с крупным мозгом и изощрённым умом оказались пригодны для её заселения. Разбредясь по бесконечным просторам России и перемешавшись со следами предыдущих гоминидных миграций, ранние сапиенсы сохранили архаичную конструкцию мозга. Невысокая плотность населения уменьшила давление искусственного социального отбора, которое сохранялось только в городских поселениях. Эволюция мозга, движимая социальным сортингом гоминид, замедлилась, а местами и полностью прекратилась.

Результатом этих специфических территориальных особенностей стал не жестокий и динамический европейский отбор по востребованным свойствам мозга, а консервация последнего пика сапиенсной церебрализации. Социальные проблемы, возникавшие на этих территориях, решались путём бесконечного разнообразия вариантов организации мозга, а не направленного и жёсткого отбора. Избыток пространства позволял просто избегать летальных конфликтов, которые у европейцев обычно заканчивались физическим истреблением друг друга.

Если проводить аналогии, то можно воспользоваться образом излюбленной дарвиновской голубятни. Европа представляет собой помещение, плотно заставленное клетками с птицами разных пород. Их скрещивают между собой и отбирают по соматическим признакам, полёту, цвету оперения, клювикам и глазкам. Эти внешние птичьи достоинства в человеческом сообществе заменены структурными особенностями организации мозга. Плохоньких птичек селекционер отправлял на корм домашним хищникам, а первосортные образчики использовали для дальнейшего разведения. Им позволяли спариваться и подкармливали отборным зерном. Так достигался интенсивный и направленный отбор свойств мозга, в котором была задействована вся популяция в каждой конкретной клетке.

Российская территория предполагает другой способ голубеводства. Голубятня в этом случае очень дырявая, а большинство птиц носятся вокруг и скрещиваются между собой в художественном беспорядке. В задачи голубевода входят наблюдение, выбор и хитроумный прикорм летающих вокруг птиц. Вполне понятно, что чистых линий с заданными свойствами так получить нельзя, но отдельные образцы могут быть неподражаемо хороши. Функции внимательного селекционера выполняли города и казённые интересы государства. Однако эти убогие зоны интенсивного искусственного отбора мозга только усиливают полиморфизм его организации, что является гарантией сохранности эволюционного потенциала.

Ещё большей консервации достиг мозг ранних Ното sapiens sapiens на обширных полупустынных пространствах севера Африки, Аравии и огромной области от Средиземного моря до Тибета. В этих краях происходили те же события, что и на территории России, только в более благоприятном климате, но с меньшими пищевыми ресурсами. В конечном счёте результат оказался примерно таким же — консервация морфологической структуры крупного раннесапиенсного мозга и повышение его индивидуальной изменчивости.

Если рассматривать события в рамках биологической эволюции, то и российское, и ближневосточное население владеет безнадёжно устаревшим мозгом. Ему потребуется несколько сотен поколений жесточайшего отбора для достижения европейской простоты организации. Тем не менее эта архаичная конструкция обладает некоторыми преимуществами, сохранившимися из предыдущей истории человечества.

Суть этих достоинств проста. На ранних этапах эволюции Ното sapiens sapiens направленно культивировали особенности мозга, позволявшие делиться дефицитной пищей с неродственными особями. Затем поддерживались особи, соблюдающие правила социальных отношений и совершающие поступки, невыгодные действующей особи, но очень нужные для выживания всей социальной группы. Отбор по этим свойствам мозга в конце концов и стал причиной трансформации головастых приматов в людей. Благодаря искусственному отбору, направленному на культивирование не биологических, а социальных форм поведения, сложился мозг ранних сапиенсов. Пик количественного обеспечения мозговой тканью человеческих свойств был пройден около 130-140 тыс. лет назад, когда средняя масса мозга достигла максимальных значений — 1500-1600 г. Затем начался очень интенсивный искусственный отбор в пользу социального конформизма и адаптивности поведения. Этот процесс привёл к тотальному снижению массы мозга до современных 1320 г.

Вместе с тем не во всех популяциях масса мозга изменилась столь значительно. Максимальное снижение было достигнуто у народов Центральной и Южной Европы, где прекрасные природные условия стимулировали внутривидовую конкуренцию и массовый физический отбор. Для того чтобы убедиться в справедливости этих выводов, достаточно проследить изменение массы мозга в конце XIX века от Восточной Франции до современной Беларуси. Если до начала мировых войн у французов масса мозга составляла в среднем около 1280 г, у баварских немцев — 1363 г, у поляков — 1420 г, то у белорусов — 1429 г (Савельев, 1996). На непривлекательной лесистой и болотистой территории Белоруссии, с континентальным климатом и редким населением, отбор шёл медленнее, чем во Франции.

Иначе говоря, если популяция меньше подвергалась адаптивному искусственному отбору, то у входящих в неё людей существует раннесапиенсное строение мозга и культивируются устаревшие внегеномные социальные инстинкты. Таким образом, архаичный мозг сохранил критерии отбора эпохи становления первичного комплекса социальных ценностей. По этой причине в среде носителей постыдного древнего мозга процветают антибиологические понятия порядочности, честности, искренности, веры в обещания, совести и серьёзное отношение к религиозным идеям.

Эти атавизмы мозга почти исчезли в Европе, но пока есть в Азии, Южной Америке и на территории России. То, что мы понимаем как общечеловеческие ценности, было просто кратковременным критерием искусственного отбора, который давно пройден в Европе. Термины ещё остались, но их содержание стало всего-навсего способом внутривидовой конкуренции. Отсюда растут корни сегодняшних религиозных, этнических и социальных конфликтов. В процессе всё той же биологической эволюции происходит столкновение не выдуманных политиками цивилизаций, а миллионов владельцев мозга совершенно различных конструкций.

Самое печальное в этой истории то, что никаких шансов на прекращение конфликтов нет и не может быть по действующим законам эволюции. Причиной очередного цикла отбора является не разница в воспитании, образовании, культуре или уровне жизни. Проблема в популяционных различиях строения мозга, которые препятствуют даже призрачным шансам на взаимопонимание и социальную гармонию. Даже если прямых столкновений нет, то скрытые конфликты и сегрегация процветают, а церебральный сортинг осуществляется тайно.

Очевидно, что благополучие населения какой-либо ограниченной территории стимулирует миграцию обитателей из менее успешных областей планеты. Начинается активное переселение людей по простейшему пищевому градиенту. Миграция описывается формулой, в которой в числителе — пища и репродуктивный успех, а в знаменателе — энергетические затраты особи. Чем больше результат такого деления, тем активнее миграция. В первую очередь двигаются не самые умные, способные или обученные, а наиболее активные и биологичные особи. Массовое современное переселение обитателей Азии, Африки и Латинской Америки в места проживания европеоидов порождает расовые конфликты времён эпохи великих географических открытий. Если в те давние времена европейцы приходили осваивать земли и заставлять работать загадочные дикие народы, то сегодня началась встречная миграция.

Считавшиеся отсталыми народы хлынули за едой и благоприятными условиями размножения к хорошо знакомым колонизаторам. Вполне понятно, что цели сегодняшней персональной миграции далеки даже от грабительских идей создания удалённых колоний. Основная мотивационная составляющая переселенцев в Европу и Америку состоит в поисках биологической стабильности для реализации простейших задач выживания и размножения. При таких минимальных требованиях к среде обитания начинается успешная конкуренция мигрантов с аборигенным населением.

Любые мигранты поначалу вынуждены приспосабливаться, а затем ищут способы эффективного внутривидового противостояния. Постмиграционная адаптация и предельное упрощение индивидуальных целей повседневной жизни позволяют вытеснять местное население, имеющее крайне сложные социальные инстинкты и правила искусственного отбора. Примером может быть массовая миграция в Европу из Северной Африки, Индокитая и Азии.

Наблюдая эти явления со стороны, мы относим их к исторически сложившимся культурным традициям или социальным инстинктам. Вывод абсолютно верен, но не стоит забывать, что под оригинальным и непривычным поведением лежит работа мозга. Этнические особенности отношения к природе, животным и людям складывались десятки тысяч лет, и не только в результате восторженного подражания друг другу. Высокий уровень обособленности народа достигается через несколько периодов жёсткого искусственного отбора, который обычно сочетается с популяционной изоляцией. Чем продолжительнее отбор и стабильнее требования к искомым свойствам, тем глубже и ярче национальные особенности.

Вполне понятно, что этнографические традиции являются внешними последствиями этапного периода церебрального сортинга. Только продолжительный отбор может гарантировать узнаваемость национального поведения, интуитивную поддержку общих интересов и сплочённость нации. Этот процесс не запрещает появление пришлых гениев и полководцев, если конструкция их мозга оказывается близка к национальному архетипу.

Плоды длительной автономной эволюции рас и этнических групп являются залогом продолжения гоминидной эволюции. Гоминидные конфликты раздельного филогенетического становления головного мозга приводят к непреодолимым противоречиям и стимулируют активный искусственный отбор. Следовательно, расовые и этнические конфликты никуда не делись и являются прекрасным инструментом эволюции в псевдогуманистических сообществах гоминид.

9. СЕЛЕКЦИОННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Длительное существование стабильной среды обитания, питания и размножения замедляет изменения любых организмов. Если сотни тысяч лет проблемы добывания пищи и размножения удаётся решать при помощи существующих адаптаций, то никаких анатомических и физиологических перестроек ожидать не приходится. На первый взгляд кажется, чтожизнь в благоприятных и консервативных условиях затормаживает эволюционные процессы и видообразование. Отчасти это верно, поскольку неизменная и благоприятная среда является основным условием стабилизирующего отбора и, при ограниченном пространстве, стимулом для внутривидовой конкуренции. Отрицательные последствия стабильных периодов развития заключаются в том, что в длинных рядах поколений закрепляется небольшой набор похожих и эффективных специализаций, которые подкреплены пищей и гарантией размножения. Закономерности такого рода характерны как для зоологического мира, так и для социальной эволюции мозга человечества. Консервативные периоды развития сменяются бурными эволюционными изменениями, если взять более продолжительные отрезки времени.

Любые райские условия обитания и стабильной жизни каждого вида на планете рано или поздно заканчиваются. Изменения среды начинают предъявлять необычные требования к глубоко специализированным организмам, изменчивость которых снижена в благоприятной среде обитания. Низкая адаптивность организмов при резкой смене условий жизни обычно приводит к массовому вымиранию множества видов. Вполне понятно, что масштабы вымирания тем больше, чем продолжительнее и глубже была предварительная специализация. По этой причине ценность стабилизирующих периодов состоит в фактической подготовке масштабного физического отбора. Быстрый и бурный церебральный сортинг успешно компенсирует длительные периоды консервирования удачных адаптивных признаков.

Таким образом, значимого замедления эволюционных процессов церебрального сортинга на больших отрезках времени никогда не происходит. Просто жизнь человека слишком коротка для объективной личной оценки нашей затейливой эволюции. С одной стороны, длительные периоды правления какого-нибудь царя, президента, императора или генерального секретаря воспринимаются как «хорошие» и стабильные промежутки жизни. Отсутствие публичной демонстрации повседневного церебрального сортинга принято считать стабильностью. Параллельная гибель людей от локальных бедствий, небольших военных столкновений, вынужденных миграций и повседневного конкурентного самоистребления воспринимается как фатальное, но естественное событие. С другой стороны, субъективное впечатление от ежедневной работы гильотины на центральной площади создаёт иллюзию интенсивного социального отбора.

На самом деле перечисленные выше события являются инструментами эволюции, действующими с различной избирательностью и интенсивностью. При этом самые малозаметные, но постоянные способы отбора обычно оказываются и самыми действенными. Вместе с тем принципиальными различиями искусственного отбора следует считать не методы истребления друг друга, а направление церебрального сортинга. Как правило, сами участники никак не осознают биологического смысла осуществляемого ими процесса. Он обычно скрыт за идеями братства, равенства, гуманизма, расизма, национализма и религиозной ненависти, что не имеет никакого значения. Не нужно пояснять, что участники массового или избирательного головотяпства никаких эволюционных целей перед собой не ставят, а озабочены исключительно личными интересами. По этой причине их участие в самых неприглядных событиях не стоит оценивать даже в терминах гуманистических или культовых заблуждений.

Палачи и жертвы с калейдоскопическим задором меняются местами на горе родственникам и на радость эволюции. Эта прелестная вакханалия искусственного отбора имеет собственные внутренние закономерности, которые для нас не очевидны. Проблема состоит в том, что мы сами — участники и организаторы процесса накопления эволюционных изменений. Отбирая новую популяцию людей из самих себя, мы особенно не беспокоимся о перспективах, поскольку решаем сиюминутные проблемы добывания колбасы, репродуктивных партнёров и доминантности в ближайшем стаде. До отсроченных результатов мы просто не доживаем, что позволяет по их поводу не озадачиваться и не страдать.

В биологическом сознании гоминид завтрашнего дня просто нет и никогда не может быть. По этой причине мы с нежеланием планируем события и с удовольствием отказываемся от задуманного под любыми предлогами. Низкая вероятность доживания до будущего позволяет гоминидам совершать любые подлости и преступления, которые никогда не будут наказаны по этой же причине. Краткость активной жизни, биологическое беспамятство и гарантированная смерть избавляют человечество от излишней задумчивости при выборе между сиюминутной личной выгодой и заботой о будущем всего человечества. Неизбежное наступление следующего дня вызывает удивление и испуг, как случайность, которая не должна была произойти. Это милое состояние рассудочного младенчества позволяет нам ударно участвовать в собственной эволюции, не очень задумываясь над её катастрофическими последствиями.

Самым излюбленным занятием гоминид во все времена считалось уничтожение себе подобных. Этот примитивнейший механизм искусственного отбора мы умудрились превратить в науку, искусство, политику и историю. Детективы занимательно описывают душегубство и поиски виноватого, а фильмы умело рассказывают об изысканных методах истребления друг друга. Специальные учебные заведения готовят мастеров по массовым убийствам, промышленность создаёт прекрасные инструменты для этих занятий, а политики старательно изобретают поводы для их своевременного начала. Затем историки, писатели и поэты описывают подвиги и трагедии каждого народа, прозрачно намекая на острую необходимость более успешного продолжения. Этот патологический экстаз подготовки самоистребления всегда оправдан.

В каждом сообществе гоминид все видят, что их истребление и порабощение уже тщательно готовятся коварными и неутомимыми противниками. Ужас ситуации состоит в том, что это и есть истина в последней инстанции. Биологические столкновения неизбежны, а их подготовка и проведение являются сутью биологического прогресса. Эволюционное значение подобных подходов в социальных системах гоминид трудно переоценить. Искусственный отбор, усовершенствованный научно-техническим прогрессом, повышает избирательность и масштабность истребления друг друга. Для этих целей повышаются такие характеристики оружия, как его точность, оригинальность и убойность.

Тем не менее масштабные конфликты были прекрасными механизмами отбора только до изобретения мощного, но неизбирательного оружия. Опыт двух мировых войн показал, что при массовом истреблении населения контролируемую выборочность или направленный церебральный сортинг проводить практически невозможно. Успешное умерщвление гоминид на больших пространствах слишком масштабно и грубо для осуществления направленного отбора. Предотвратить эти отрицательные явления биологического прогресса можно было, лишь договорившись о правилах эволюционного контроля за истреблением друг друга. По этой причине после Первой мировой войны возникла Лига Наций, а после Второй — Организация Объединённых Наций (ООН).

Смысл самоорганизации гоминид в такие добровольно-принудительные организации состоит не в радикальном предотвращении военных конфликтов, а в препятствии случайным нарушениям направленного отбора. При системном самоуничтожении человечества свойства мозга отдельных людей не важны, а статистические процессы выживания населения снижают темпы церебрального сортинга. Опыт Второй мировой войны показал эволюционную бессмысленность ядерных ударов, массовых бомбардировок, геноцида по национальному, религиозному или партийному признаку. В таких условиях никакого избирательного отбора нет, а гибель людей случайна. По этой причине глобальные конфликты тщательно предупреждаются, а мелкие войны, с высокой избирательностью уничтожения населения, — поощряются.

Иначе говоря, профилактика и предотвращение мировых войн создают прекрасные условия для небольших, но кровавых конфликтов, которые стали во второй половине ХХ и начале XXI века основой быстрого церебрального сортинга. Этот вывод не означает, что где-то под коврами международных организаций засели хитрые сторонники биологического прогресса человечества и тайно руководят эволюцией. Всё происходит совершенно наоборот. В борьбе за ресурсы и влияние мировые войны привлекательны, но затратны и слишком непредсказуемы. Последствия тотального уничтожения людей при масштабных столкновениях могут приводить к самым неожиданным результатам. Так, инспирированная наивными англосаксонскими теоретиками Вторая мировая война обернулась созданием социалистического лагеря. В свою очередь это событие укрепило СССР как источник новых планетарных конфликтов и средство для ускорения искусственного отбора. Этот пример показывает, как незнание базовых принципов искусственного отбора гоминид ведёт к неожиданным эволюционным последствиям.

Следовательно, интуитивное понимание очевидной бесконтрольности мировых конфликтов стало основой для их предотвращения. Демонстрационная забота о выживании человечества и имитационный публичный гуманизм создают массовые иллюзии, скрывающие неосознаваемые биологические процессы. Профилактика мировых войн, преграды для обладания неизбирательным оружием массового уничтожения и абстрактные гарантии стабильности планетарного порядка запустили механизмы ещё более интенсивного отбора гоминид. Кажущиеся мелкими и плохо известные кровавые конфликты за последние 30 лет унесли в могилы около 20 млн человек только в одной Африке. Примерно те же процессы бурно развиваются в арабском мире, зреют в Индокитае и Новом Свете. На Европейском континенте распад СССР, Югославии и социальные метаморфозы мелких сателлитных стран привели к кровавым методам искусственного отбора, миграциям и созданию нового театра эволюции на территории Европы.

Следовательно, самые лучшие способы ускорения гоминидной эволюции — локальные войны или вялотекущие конфликты с непрерывным истреблением участников процесса. В этом случае происходит двунаправленная миграция людей вокруг зон столкновений, что гарантирует высокую избирательность церебрального сортинга. Встречные потоки людей повышают вероятность появления эволюционных конфликтов на бытовой, национальной и культурной почве.

Общий взгляд на церебральную эволюцию гоминид хорош своей глобальностью, которая легко превращается в умозрительный дилетантизм при решении конкретных вопросов. По этой причине попробуем рассмотреть в понятиях церебрального сортинга какую-либо новомодную, но более конкретную проблему. Для этих целей прекрасно подходит застарелый русско-европейский конфликт, который несколько столетий кормит политиков, мозолит языки и изводит лучших представителей человечества.

Существует устойчивое представление о том, что в Европе социальное и интеллектуальное развитие человечества шло намного быстрее, чем в любой другой части планеты. Вполне естествен вопрос о механизмах опережающего развития мозга на столь ограниченной территории, который был немного затронут ранее. Для поддержания высокой скорости морфологических изменений в организации нервной системы необходимо соблюсти несколько несложных условий. Объектов отбора должно быть много, они должны быть максимально изменчивы, а отбор — быстр, эффективен и летален.

Во-первых, при компактном проживании большого числа особей должно поддерживаться максимально возможное разнообразие локальных вариантов строения мозга. Эти правила в рамках Европы соблюсти было несложно, поскольку благоприятная среда обитания гоминид создавала условия для этнического многообразия. Ограниченная морями, разделённая горными зонами, реками и лесами Европа стала прекрасным ландшафтом для возникновения множества обособленных групп гоминид, локальных социальных систем и даже государств. Дожившее до наших времён бесконечное разнообразие мелких этнических групп, микроскопических княжеств и культовых сект хорошо иллюстрирует это явление.

Во-вторых, местечковую эволюцию стимулировали межродственные браки, сексуальная свобода локальных доминантов и различные способы создания социальной зависимости. Последний приём чрезвычайно важен для становления локальных популяций. По сути дела, у наиболее интенсивно эволюционирующих гоминид возникла социальная форма широко известной в биологии географической изоляции. В любой изолированной естественными природными преградами группе животных очень быстро возникают и генетически закрепляются разнообразные морфофункциональные особенности. В конечном счёте при вялой метисации с другими популяциями формируются всё более глубокие структурные и поведенческие отличия, которые заканчиваются появлением новых подвидов или видов. Этот механизм видообразования широко распространён и наиболее эффективен в эволюции животного мира (Северцов, 2005; Kardong, 1995).

На территории современной Европы естественная географическая изоляция была эффективна только в начале её заселения ранними гоминидами. Довольно скоро в процессы простейшего церебрального сортинга вмешался системный искусственный отбор, начатый Римской империей. В качестве эволюционного механизма это государственное образование долго играло очень полезную роль. При скромном техническом прогрессе римский сортинг в течение многих поколений создавал биологическую базу интеллектуального развития человечества. По сути дела, искусственный отбор в Римской империи был эволюционным аналогом сходных событий более поздней истории России. Одинаковые гигантские территории сочетались с этносоциальным биоразнообразием гоминид. Похожие способы существовали и в проведении искусственного отбора. Среди многочисленных народов старательно выявляли наиболее способных и полезных для империи людей. За реальные значимые поступки их поощряли гражданством, переселяли, хотя бы на время, в Рим и создавали репродуктивные преимущества. Именно этот многолетний отбор стал основой для интереснейшего церебрального сортинга в Европе.

Уникальная динамика эволюции мозга в Европе началась в результате трёх параллельных процессов: социального и экономического заката Римской империи, нашествия варваров и распространения христианства. Формальной границей этих событий является IV век н. э., когда император Константин Миланский своим эдиктом разрешил свободу вероисповедания, а Феодосий 1 объявил христианство государственной религией. Введение нового культа на территории гигантской империи усилило противоречия, а многочисленные и конфликтующие между собой популяции варваров добавили в эволюционный процесс кровавой динамики. Достаточно упомянуть, что в дележе остатков Римской империи активно участвовали англосаксонские, франкские, бургундские, готские, вестготские, лангобардские короли и бесчисленные вожди небольших племён и временных содружеств.

Очень полезным для становления новых принципов церебрального сортинга стало разграбление Рима вестготами в 410 году. Это позволило окончательно разрушить законсервированные на тысячелетия принципы искусственного отбора гоминид в сердце Римской империи. Их косность и эволюционная древность достигли критических параметров, которые противоречили результатам социальной эволюции на вечно конфликтующих окраинах империи. В доказательство этой точки зрения достаточно упомянуть о том, что использование железа и его обработка были привнесены в Европу варварами. Поразительно, но в просвещённой Римской империи так и не возникло понимания роли металлообработки и её военного значения. Только вторжение варваров разрушило нежное течение стабилизирующего отбора и создало условия для интенсификации церебрального сортинга.

Бурный и кровавый переход к новым социальным инстинктам и методам искусственного отбора продолжался около 20-25 поколений, вплоть до Vlll века. В это время формировались как прообразы будущих государств, так и христианские принципы отбора. Речь идёт о святых Иерониме и Августине. Первый перевёл с древнееврейского на латинский язык Библию, а второй додумался до создания системного конфликта между свободой воли и божественной благодатью. Приписав древнееврейскому культу все имевшиеся моральные и духовные ценности, св. Августин умудрился противопоставить его философии гражданской власти. Этим способом он гениально заложил основы вечного и лицемерного конфликта между любым культом и виноватыми во всех смертных грехах начальниками, вождями, царями и императорами. Верующие обыватели автоматически превращались в угнетаемых страдальцев, а их праздность, похоть, зверства и лицемерие — в духовную соль земли.

Занятно, что, по сути дела, проницательный св. Августин умудрился интуитивно противопоставить неокортикальные приобретения человечества и лимбическую систему. Его представления о мире отражают двойственность сознания, которая состоит из инстинктивно-гормональной и рассудочной регуляции нашего поведения (Савельев, 2015а, б). Св. Августин правильно решил, что власть имущие пользуются в основном биологическими критериями оценки событий, а профессиональные служители культа — моральными и духовными. Проблема в том, что эти противоречия есть у каждого человека, а их автономное существование невозможно. Заслуга св. Августина как последовательного эволюциониста — в создании дополнительных критериев церебрального сортинга и усилении значимых социальных конфликтов, которые действуют до настоящего времени.

Церебральный сортинг Европы к концу описываемого периода был усилен войнами с мусульманами, которые заняли почти всю Испанию и достигли Пиренеев. Параллельно развивались плодотворные для эволюции, но конфликтные для людей социальные и культовые разногласия с Византией и обитателями внеримских территорий. Вхождение в европейскую систему отбора скандинавов (ViM—X века), миграции хорватов (Vll—Vlll века) и венгров (IX—X века) только ускорили эволюцию гоминид.

Следует отметить, что в послеримский период колониальная система торговли заглохла, а искусственно достигнутая доступность пищевых ресурсов резко сократилась. Варвары хотели жить так же, как ограбленные ими римляне, но логистика торговли и ресурсного обмена античности была безвозвратно утрачена. Пищи не хватало, что привело к упадку городов и резкому увеличению численности обитателей деревень. Эти территории надо было охранять и обирать, что резко укрепило искусственные системы географической изоляции — государства. В конечном счёте простейшая пищевая проблема стала причиной возникновения межгосударственных границ эпохи Каролингов.

Эта социально-территориальная структурализация Европы ускорила эволюцию при помощи создания локальных сообществ, которые вначале называли владениями или княжествами, а затем и царствами, империями и государствами. Для этого были применены многочисленные способы социальной и географической сегрегации. Самыми простыми и очень удобными оказались местные традиции использования автономных способов культивирования речи. Затем в ход пошли различия искусственных покровов в виде одежды, национальная раскраска горшков и звонкая монета с изображением местных доминантов.

Из всех перечисленных и искусственно культивируемых противоречий бесценными для развития наиболее эффективных способов самоистребления оказались достоинства языковых различий. Межпопуляционные речевые особенности у склонных к подражанию приматов возникают быстро и хорошо сохраняются. Фонетические тонкости позволяют провести эволюционно значимое опознавание чужой особи за несколько секунд и перейти к конкурентным отношениям. Следовательно, лингвистические отличия стали основой для молниеносного распада любой значительной популяции на конфликтующих между собой обладателей местных наречий и родственных языков.

Не менее пригодным способом социальной изоляции стали традиции повседневного поведения, которые легко превращались в социальные инстинкты и диковатые культы. На этих принципах искусственно культивируемых различий возникали многочисленные этносы, которые моментально самоизолировались от окружающего мира при помощи особой правильной религии, лучшего искусства, методов обжарки быков и непревзойдённой местечковой философии. Вполне понятно, что основной движущей силой этих явлений была и остаётся плодовитая прослойка руководящих процессом барышников. Их с равной справедливостью можно называть князьями, царями, атаманами, олигархами, аристократией, элитой, чиновниками или демократически выбранными начальниками. От красоты названия суть природы архаичного воплощения инстинкта доминантности, который через поколение заменяется примитивным паразитизмом, совершенно не меняется.

Во время уже упомянутой эпохи Каролингов, которая продолжалась с Vlll по Х век, в Европе был изобретён ещё один повод для церебрального сортинга. Знаменитый предводитель империи франков Карл Великий сформулировал плодотворную идею создания националистического государства. Построенная на социальных инстинктах самовлюблённого патриотизма империя Карла Великого оказалась очень агрессивной и вела непрерывные войны. Попытка создать империю не удалась, несмотря на поддержку папы римского Льва 111. Тем не менее богатая и универсальная идея истребления друг друга по национальным признакам очень понравилась прогрессивным европейцам. Её с большим успехом применяли как на местном уровне, так и в глобальных войнах. Достаточно вспомнить Карла V в Швеции, Адольфа Гитлера в Германии, Наполеона во Франции и их мелких подражателей. Бесполезность ведения националистических войн в очень неоднородной Европе настолько очевидна, что в действиях упомянутых персонажей можно заподозрить благородное сочетание психического нездоровья и инстинктивного эволюционного умысла.

Однако на рубеже тысячного года идея национальной сегрегации была блестящей новинкой. Её успешно начал воплощать в жизнь германский король Оттон 1, создавший Священную Римскую империю германской нации. Введение в практику этнической и государственной сегрегации всё более изысканных и эффективных противоречий чрезвычайно усиливало эволюционный отбор. Любое столкновение заканчивалось физическим уничтожением части конфликтующих, что стало ключевым фактором гоминидной эволюции. Достаточно упомянуть конец англосаксонского королевства после захвата Британии Вильгельмом Незаконнорождён н ы м, христианизацию Венгрии, Моравии, Польши и Богемии. Параллельно началась Реконкиста, которая стала длительным этапом отвоёвывания Пиренейского полуострова у мусульман. Вполне понятно, что каждое государственное новообразование Европы, которые плодились как грибы после дождя, приводило к местной войне или интенсификации искусственного отбора.

Таким образом, искусственная обособленность городов-государств, княжеств, государственных образований разных размеров, языковые и религиозные противоречия лили воду на европейскую мельницу биологической эволюции. Под её жерновами перемалывались целые этносы, тысячелетние традиции Римской империи и ещё более древние правила жизни варварских народов. Результатом этих процессов стало феноменальное разделение населения Европы не только на мелкие государства, но и на частные феодальные владения. Иначе говоря, с конца XI века привычная система церебрального сортинга была дополнена феодальными структурами и появлением дифференциации искусственного отбора. Это означает, что после тысячного года в Европе выделяется дворянство как высший слой общества.

В социальной системе дворянства осуществлять церебральный сортинг намного проще, так как эти семьи уже прошли предварительный отбор на социальную ценность. Их далёкие предки или они сами как-либо проявили себя на пользу своему суверену или властителю. Семьи носителей востребованных поведенческих свойств уже прошли предварительный отбор и были отмечены материально, что и стало основой их общественного положения. Среди таких семей шансов появления новых деятельных и сообразительных помощников суверена всегда больше, чем в общей массе населения. Это было быстро замечено и использовано для наследственного воспроизводства. По сути дела, налицо примитивный церебральный сортинг с элементами генетической селекции. Выделение дворянства и формирование аристократии стали инструментом локального отбора заданных свойств почти на тысячелетие. Вплоть до XIX века этот подход в искусственном отборе гоминид давал неплохие плоды, что было описано ранее (Савельев, 2016).

Как видим, формирование феодальной системы запустило новый цикл церебрального сортинга. Его последствия не заставили себя долго ждать. Уже через 20-25 поколений формируется средневековое городское неравенство, выделяются наследственные кланы военных и торговцев, регенерируют коварные ростовщики и появляются наследственные чиновники. Быстро усложняется дворянская иерархия, а система искусственного отбора людей с заданными свойствами становится основой любого государства. Это способствует появлению университетов и начального образования, которые являются самыми доступными и незаметными способами церебрального сортинга. Массовое строительство изысканных культовых и феодальных сооружений становится смыслом гоминидной конкуренции, что требует творческих обладателей ранее невостребованных знаний. Мало-мальски способные к нестандартной или творческой работе люди становятся драгоценным товаром и предметом конкуренции суверенов. Их разыскивают, соблазняют, перекупают, выращивают и создают им самые благоприятные условия для размножения и селекции.

Искусственный отбор творческих людей позднего средневековья подготовил эпоху Возрождения и дальнейший научно-технический прогресс. Не стоит забывать о том, что эти важнейшие зачатки церебрального сортинга одарённых людей шли параллельно с более масштабными эволюционными событиями. При помощи непрерывных войн и массового самоистребления всё более разделяемых народов европейцы поддерживали высокий темп самоселекции по выработке предельно конформистского и трудолюбивого населения.

Многочисленные европейские селекционные изоляты совершенствовали способы церебрального сортинга, что усиливалось развитием публичных или скрытых форм рабства. Под рабством следует понимать как прямое владение человеком, так и репродуктивно-пищевую зависимость, на протяжении многих веков очень популярную в Европе. При соблюдении внешних правил демократии скрытые инструменты социального насилия формируют высокоэффективные рабовладельческие отношения. К ним относятся система банковского ограничения активности, скрытое территориальное закрепление, имитационная демократия, открытый авторитаризм, контроль поведения с помощью культовых (религиозных) правил и персонализация рабской части населения с помощью методов учёта метаболизма и размножения. При этом миграции рабского населения в зоны максимально возможной биологической оптимальности являются прекрасным способом имитации свободы.

Все эти чудесные достижения человечества позволяют прекрасно контролировать и изолировать друг от друга любые сообщества. Иначе говоря, предельная социальная самоизоляция, оригинальные религиозные традиции, многоязычие и мультикультурализм создали в Европе идеальную основу для быстрого биологического прогресса. Чем больше появлялось стран с высоким национальным самосознанием населения, тем больше было шансов для начала очередного цикла искусственного отбора. Высокий патриотизм и осознание феодальной исключительности являются блестящей основой для организации войны против неказистого соседа с отвратительным гербом и богатыми землями. Сущность этих мотивов сохранилась неизменной, а подобные события активно происходят и в настоящее время. Дробление крупных государств повышает дифференциацию и автоматически увеличивает вероятность начала нового цикла эволюционных изменений.

Следовательно, никто у европейцев ум не изощрял, класс рационально мыслящих людей не формировал и школ свободных мыслителей (des libres penseurs) не создавал. Биологическая конкуренция в рамках искусственного отбора привела к тому, что поначалу всех неумелых глупышей просто ели, затем грабили и заставляли работать. Обладатели наиболее лживого и рационального мозга, умеющего понимать последствия событий, выживали и оставляли потомство, а их бестолковые конкуренты становились эволюционными отходами отбора.

Не вызывает сомнений, что для быстрого церебрального сортинга необходимы масштабные и бескомпромиссные методы отбора. Их многократно создавали по самым несущественным поводам, что привело к столь заметным успехам эволюционного прогресса Европы. Наилучшим способом для осуществления широкого физического отбора стали такие развлечения, как охота на ведьм, нетерпимость к культовому полиморфизму, эпидемии и все виды войн. Во время любой войны снижается персонализация эволюционного процесса отбора, поскольку гибель людей случайна и неизбирательна.

Тем не менее в Европе тысячелетиями практиковалась именно эта форма сортинга как наиболее быстрый способ смены поколений и социальных инстинктов.

Стимулом для самых чудовищных и избирательных методов самоистребления европейцев зачастую становились анекдотичные причины. Так, массовый и продолжительный церебральный сортинг, проведённый христианскими инквизиторами, был основан на парочке книжек со сказками. Одну компиляцию римских и греческих побасёнок написал Гервасий в 1211 году для императора Оттона IV, а вторую — в 1222 году Цезарий Хейстербахский. На основании строгого христианского осуждения этих исключительно развлекательных сочинений доминиканцы и инквизиторы создали отличный повод для искусственного отбора. В непримиримой борьбе за чистоту веры сказки сгодились за доказательство волшебства, а их читатели стали коварными и тайными еретиками.

Духовные отцы начали творчески истреблять наиболее богатую часть населения, перехватывая в свою собственность от трети до двух третей имущества пострадавших. Остальным, для профилактики возможных заблуждений, настойчиво предлагалось отдавать 10% всех доходов в пользу честнейших и бескорыстнейших пастырей. При упорном сопротивлении жадного и аморального населения проводились локальные крестовые походы отрядами численностью от 1 О до 60 тыс. человек. Восстановление высокой духовности и массовых добровольных пожертвований обычно сопровождались истреблением от 20 до 60% заблудшей паствы. Масштабы и методичность подобного искусственного отбора трудно представить. Только до формализации методов инквизиции это доходное мероприятие по отделению наиболее разумных экземпляров мозга от тел продолжалось более 300 лет.

Степень скрытности, хитроумия, двойных стандартов и изощрённости как охотников за чужим добром, так и их жертв совершенствовалась с каждым поколением. Однако передовой опыт и бесподобный эволюционный успех католического социального сортинга потребовал усовершенствований. По этой причине Яков Шпренгер написал в 1588 году во Франкфурте вдохновенную книжку о колдовстве «Молот ведьм» (Hexenhammer), которая ещё на столетие стала отличным пособием для искусственного отбора. Это сочинение занятно тем, что содержит прямое указание на церебральное совершенствование населения при помощи инквизиторского отбора. Слегка перелицевав смысл слов обращения св. апостола Павла к коринфянам, Я. Шпренгер ссылался на культовый первоисточник: «Так как я был умён, то поймал их обманом». Иначе говоря, инквизиция с удовольствием коптила на кострах недостаточно сообразительных, не очень подлых и богатых простаков. Те, кто умел договариваться с папской церковью, обманывать, умело предавать и охотно грабить ближних, — процветали и давали плодовитое потомство.

Этот пример показывает, что только инквизиция на протяжении почти 500 лет тщательно шлифовала мозг сопротивлявшихся европейцев. Не требует особых доказательств то, что подобный отбор невероятно развил лицемерие, имитацию духовности, подражание морали и справедливости, усовершенствовал двойные стандарты и изощрённую лживость. Кроме ярких костров публичной инквизиции, параллельно существовали не менее эффективные методы церебрального сортинга. Их масштабы легко оценить, если обратиться к эволюционным последствиям социальной активности работы князей и государей, мытарей и военных, разбойников и жадных соседей.

Европейская мясорубка столетиями осуществляла бескомпромиссный искусственный отбор. Его видимыми результатами стали многомиллионные потери ни в чём не повинных и очень способных гоминид, что вызывает огромное сожаление. Зато невидимый результат стал своеобразным апофеозом многовекового церебрального сортинга. На европейской селекционной станции был создан небольшой, быстро работающий и социализированный мозг, обладающий способностью прекрасно адаптироваться. Его обладатели, в большинстве своём, могут искренне имитировать любую духовность и полностью свободны от морали при достижении личных и коллективных биологических целей.

Есть ещё один поучительный пример европейского церебрального сортинга, обычно ускользающий от внимания и особенно заметный в России сегодня. Речь идёт о суевериях, которые слабо культивируются в европейских странах и по загадочным причинам стали процветать в нашей постматериалистической культуре. В условиях Европы инквизиция, осуществляя чрезвычайно изощрённую христианизацию населения, добилась чудесного побочного результата — истребления суеверного фанатизма. Надо отдать должное этому явлению, столь же зверскому, как и охота на ведьм. Принудительное и тщательное замещение множества архаичных суеверий на одно — христианское — стало огромным шагом в интеллектуальном прогрессе европейцев.

Собственно говоря, разрушение суеверных предрассудков о природных явлениях и устройстве Вселенной стало одним из важнейших позитивных следствий христианства. В подновлённых архаичных семитских культах появилось место для поиска причинно-следственных связей и объяснения простейших физических событий. Это не осуждалось священнослужителями, поскольку промысел божий до бытовой и алхимической ерунды не опускался. В конечном счёте это привело к изъятию у популяции жрецов всего комплекса естественных наук и становлению прикладного рассудочного мышления. Европейская научная и философская мысль сложилась как рациональная замена идиотических предрассудков и мистифицированных суеверий, которые были ослаблены христианским искусственным отбором.

Как видно, в результате перечисленных этнических, социальных и культурных особенностей на территории Европы сложилась уникальная эволюционная ситуация. Плотное и разнородное население, изолированное языковыми различиями, вооружённое культовыми противоречиями и диким социальным неравенством, гарантировало бесконечные кровавые конфликты. Жесточайший искусственный отбор на тысячи лет стал нормой жизни для миллионов европейцев. Вполне понятно, что такие масштабы церебрального сортинга нигде на планете более не осуществлялись. Скорость отбора немного снизилась в эпоху великих географических открытий, когда началось массовое бегство из Европы — от давления искусственного отбора. Эти события на местный эволюционный процесс особенно не повлияли. До настоящего времени плотность европейского населения как основного материала и конфликтного двигателя эволюции непрерывно возрастает. Результатом европейского отбора стали описанные выше снижение массы мозга, уменьшение лимитрофных адаптаций и уникальный социальный конформизм.

Необходимо отметить, что миграция европейцев в Северную Америку стала тормозом для дальнейшего эволюционного прогресса головного мозга переселенцев. Вырвавшись на просторы вновь открытого континента, с населением, пребывающем в каменном веке, европейцы почувствовали себя почти богами. Легко истребляя индейское население, они провели самый массовый в истории геноцид, создав целую сеть эволюционных новообразований. На необъятных просторах Америки давление социального отбора быстро снизилось, а редкость компактных скоплений населения гарантировала выживание обладателей самых необычных вариантов строения головного мозга. Сходные события происходили и на территории современной России.

Основными эволюционными отличиями церебрального сортинга в восточноевропейской популяции были малочисленность населения, огромные пространства, многообразие источников питания и этнический полиморфизм. Сами по себе перечисленные особенности не уникальны, но их сочетание надолго предопределило низкий уровень давления искусственного отбора. Этим отличалось как возникновение Древнерусского государства, так и вся его последующая история. Датой образования Древнерусского государства обычно считают 882 год, когда Олег добавил к верховной власти над северной конфедерацией племён контроль над Киевом и торговым путём «из варяг в греки». В те времена, после Великой славянской миграции, в условный состав нестабильного государства входили племенные союзы словен, кривичей, вятичей, радимичей,северян, полян, древлян, дреговичей, полочан,уличей,тиверцев, волынян и белых хорватов. Чётких границ между племенными союзами не существовало, а генезис Древнерусского государства начался с документированного похода на Царьград (Темушев, 2014).

По свидетельству летописи Нестора, Устава Владимира, Правил митрополита Иоанна и византийских источников, в дохристианские времена социальный искусственный отбор на сегодняшней территории России был минимален. В это время «сенсуально»- (чувственно-) мифологическая мыслительность славянских племён коснела ещё на степени дикарского, зверочеловеческого, зооморфического миросозерцания, так как и многие племена славянские жили ещё, по преданию летописи, в лесах зверинским образом, приносили в жертву не только зверей, но и «сыны своя и дщери» (Афанасьев, 1851, 1852). Иначе говоря, отбор шёл вяло, а выраженной общественной задачи в сортинге людей по способностям ещё не чувствовалось. Даже социально ответственная увлечённость культами рек, деревьев, болот, колодцев и прочими мистифицированными атрибутами повседневного мира славян не давала особых поводов для смены коллективных инстинктов и начала динамичного самоистребления.

Прелесть ситуации была и в том, что практичные славяне в дохристианские времена не додумались даже до создания умозрительных героев, которые уже давно расплодились в головах греков и римлян. Отсутствие героического элемента в мифологии означает безразличие к отдельным личностям и игнорирование мировоззренческого антропоморфизма. Следует отметить, что диким культом героев и антропоморфизмом до сих пор страдает как Европа, так и Новый Свет. Этот порок мышления процветает в кино, литературе и политике. Лениво отказываясь от антропоморфизма, славяне оттягивали структурализацию своих сообществ. На их социальной системе почти не сказывалось фактическое наличие особых людей в образе ведунов, знахарей и волхвов. Сложная иерархия внутрипопуляционных отношений у славян отсутствовала, а философская мысль, построенная на абстракции, сравнении и глобальных обобщениях, как-то не заводилась.

Эти особенности повседневной жизни славян воспринимались европейцами и историками-западниками как национальная неспособность к «самодеятельности мышления», приведшая к многовековому дефициту «мыслящего класса». На самом деле причина не в том, что у славян не было способностей, а в том, что наших предков почти не затронуло несколько столетий зверского искусственного отбора на территории Европы, который был описан выше. Как уже говорилось, в плотно населённой Европе процесс искусственного отбора осуществлялся почти повсеместно, и население было вынуждено в этом участвовать. Любое изменение условий церебрального сортинга быстро доходило до каждого европейца, которому просто некуда было деваться из-за ограниченности пространства и плотности населения. Как для горожанина, так и для деревенского жителя Европы давление искусственного отбора было почти одинаково и практически неотвратимо.

Итак, мозг славян пребывал в консервации архаичного состояния, а мозг европейцев вышел на первый этап интенсивного социального отбора. Его плодом стало развитие передовой европейской цивилизации, которой так завидовали отечественные западники XIX века (Щапов, 1870). Проклиная неспособность русских к философским обобщениям, что считались признаком интеллектуальности других народов, они проявляли глубочайшее непонимание происходивших в России процессов. Сегодня забавно читать выдержки из наблюдений европейского профессора Роммеля, работавшего в Харьковском университете в 1806— 1815 годах, приводимые А. Щаповым. Он писал: «Вообще высказывалось преобладающее стремление русских к практическим наукам, зато понимание высшей философии им было почти недоступно».

Под высшей философией понималось изящное романское словоблудие XVlll и начала XIX века, а под практическими науками — математика, механика, физика и промышленные технологии. К осмысленному освоению практических наук славяне оказались вполне готовы, а их умственное развитие соответствовало западным стандартам. Зато умствование по поводу теолого-психиатрических проблем западной Европы, где с помощью невнятной иерархической системы лингвистических ужимок и прыжков самоутверждались закомплексованные философы, почему-то интереса не вызывало. Поразительно, но совершенно здравое отношение русского населения к бессмысленным артефактам длительной церебральной специализации европейцев воспринимались как «умственная отсталость». Эти печали русских западников XIX века аналогичны обвинению врачом-психиатром здоровых обывателей в том, что они не могут понять и начать пропагандировать гениальные идеи его пациентов.

Причиной европейских «достижений» в области «высшей философии» были не просвещённый гуманизм и вынужденное создание университетов, а долгий методичный церебральный сортинг. В XVlll и XIX веках интенсивный искусственный отбор, продолжавшийся полтора тысячелетия, начал давать плоды, которые говорят о гиперспециализации мозга. Противоречия направленного отбора, детерминирующего конформизм и социальную пассивность европейцев, привели к возникновению теологии, метафизики, философии и других направлений компенсации проблем двойственного или страдающего сознания.

В России и в Новом Свете специализации мозга под давлением интенсивного искусственного отбора не произошло. Этот механизм не работал по природным причинам. В отдалении от крупных центров давление искусственного отбора резко снижалось, а церебральный сортинг населения по особенностям поведения был крайне затруднён. По-европейски эффективно уничтожать носителей ненужных социальных инстинктов и обладателей старых церебральных конструкций в России было практически невозможно. Примером могут служить старообрядческие деревни, которые легко сохранились и через 400 лет после начала раскола православной церкви. По этой причине всегда приходилось решать эволюционные проблемы самым консервативным способом.

Консерватизм российского отбора заключается в том, что обладателей необходимых психосоматических качеств приходилось искать или выманивать из архаичной гоминидной среды. В результате условно лучшие обладатели необходимых особенностей мозга оказывались на гребне доминантности, социального успеха и репродуктивных перспектив.

Для эффективного отбора приходилось создавать привлекательные городские конгломераты, куда селекционный материал стекался по принципу биологической привлекательности. Эти процессы продолжаются и в настоящее время, что позволяет проводить церебральный сортинг наиболее гуманным, в лучшем смысле этого слова, способом. Основным эволюционным инструментом русской системы отбора являются соблазнительные для гоминид крупные города. В бытовом умозрении такие образования как будто предоставляют лучшие условия жизни, возможности для размножения и достижения высокой доминантности. Это привлекает простодушное население, чем и достигается безболезненный первичный социальный отбор.

Параллельно продолжала существовать система провинциального воспроизводства обладателей древнейших и экзотических вариантов организации мозга. Следствием этих процессов стал российский эволюционный заповедник, в котором были сохранены почти все варианты гоминидных церебральных конструкций и очень большая изменчивость головного мозга. В результате мы можем разнообразить наше сообщество как диковатыми обладателями гигантских лимитрофных адаптаций, так и сверхцивилизованными гениями с микроскопическими следами переходных зон. Этот полиморфизм является залогом эволюционного прогресса и бесконечным биологическим преимуществом в условиях рассудочного церебрального сортинга.

Как ни странно, но появление на Руси византийскогреческой версии древнесемитского культа христианства очень успешно предотвратило начало европейского варианта церебрального сортинга. Основная цель восточного варианта этого культа состояла в интеллектуальном воспитании русского народа в духе православного востока и отчуждении от римского запада.

Для этого тщательно прививалась религиозная антипатия как к самой западной версии христианства, так и к научно-техническим достижениям европейских народов. Процесс духовно-моральной и рассудочной византийской колонизации был хорошо организован. Из Древней Руси в Византию отправлялись учиться церковности, копировать иконы, переводить и переписывать книги. С европейскими странами контакты были сокращены вплоть до того, что первые поездки за «учёностью» начались только при Петре 1. За предыдущие 700 лет попыток учебных или просветительных поездок не предпринималось. Наоборот, греческие митрополиты открыто насаждали догматико-обрядовую форму христианства и проклинали латинскую мудрость и просвещение.

В конечном счёте такая изоляция сослужила неплохую службу для дальнейшей эволюции. Сохранение архаичного полиморфизма мозга обитателей Древней Руси под влиянием греко-византийской религиозной консервации надолго затормозило дикую европейскую эволюцию. Тем не менее с первых лет царствования Бориса Годунова начался приток коварных западных носителей цивилизации в Россию. При Петре 1 этот процесс обмена усилился, а русские стали ездить в Европу за знаниями, как ранее на Афон и в Иерусалим. Следует отметить, что греко-византийский и петровско-европейский варианты церебрального сортинга на большую часть населения особо не повлияли. В обоих случаях было охвачено минимальное количество наиболее образованных или активных людей. Даже замеченные историей, но локальные эволюционные достижения искусственного отбора мозга быстро растворялись в архаичном субстрате, что непрерывно увеличивало индивидуальную изменчивость.

По этой причине русская социальная система в основном прошла мимо увлекательных, но кровавых процессов массового самоистребления на христианской почве. В Европе небольшие различия в атрибутике и правилах соблюдения любого культа становились основанием для физического отбора в масштабах войны. Возможные последствия европейских событий легко оценить по аналогичным культовым признакам и по результатам раздела Русской православной церкви и появлению старообрядчества. Кризис был усилен вхождением в состав России территории сегодняшней Украины. Интеграция украинской модификации православия в сложившийся российский культ прошла крайне болезненно и привела к расколу, многочисленным человеческим жертвам и вынужденной миграции. На этом примере видно, что относительно мягкое объединение почти идентичных культов вызвало тяжёлые социальные последствия, сохраняющиеся до настоящего времени.

Таких религиозных противоречий в динамично эволюционирующей Европе были сотни, а их разрешение приводило к бесконечным поводам для уничтожения друг друга. Иногда религиозных, языковых и национальных особенностей не хватало для начала очередного цикла физического отбора. Тогда повод пристроить зазевавшегося обывателя на виселицу или обжарить его на костре находили в мелких бытовых ересях и колдовстве. Вполне понятно, что на просторах России столь изощрённые методы церебрального сортинга работали плохо или не работали совсем. Прогрессивная европейская традиция сжигания ведьм, колдунов и еретиков как-то не прижилась, а ереси заканчивались порками или переселением самих заблудших.

Столь мягкая модель российской церебральной эволюции привела к консервации наиболее архаичных конструкций мозга, что создало гигантский потенциал полиморфизма. Именно эта церебральная изменчивость стала основой для невероятного прогресса России после начала реформ Петра 1. В это время начался гигантский отбор мозга, который продолжался больше столетия. Процесс проходил крайне тяжело, поскольку пришлось методом простого перебора отыскивать адекватные мозговые конструкции в океане невероятного биоразнообразия. Самые сдержанные сторонники западного пути развития довольно резко указывали на трудности отбора людей для реализации проектов царя-затейника. По их мнению, «голове и уму русского народа не доступны науки и знания, москвитяне не способны к научным занятиям».

Столкновение европейских плодов жестокого и методичного отбора мозга с русским церебральным заповедником доказало огромную роль социальных последствий искусственной селекции гоминид. Занятно, что разницу между просвещёнными европеоидами и дикими московитами объясняли преобладанием в сознании «верхоглядного сенсуализма над рассудочной силою понимания». В качестве примера приведу наиболее характерное объяснение патриота, но яркого западника XIX века А. Щапова (1870). Он писал о русском народе: «Особенно, вследствие нововведений и преобразований Петра Великого, они разом увидели, услышали и вообще всеми чувствами воспринимали много новых предметов, форм и наглядных образцов. Но, вследствие неразвитости чисто головного, рассудочного процесса абстрактно-логической переработки сообщаемых чувствами и памятью впечатлений, они не могли отчётливо и точно понимать всеготого, что видели, слышали, осязали и ощущали, не могли, как говорится, переварить в своих головах всего воспринятого чувствами и сохранённого памятью конкретного материала». По мнению А. Щапова, проблема в «головной неразвитости», которую он предлагал загадочным способом улучшать методом насаждения западных методов образования и развития культуры.

Это занятие полностью идентично сегодняшним усилиям российских инноваторов и чем-то напоминает анальную заправку лошади дизельным топливом. Несмотря на фатальную дикость такой странной ситуации, основные казённые дискуссии сосредоточены на выборе марки горючего. Одни знатоки рекомендуют заливать дизельное топливо, а другие — только бензин. Предположение о кормлении лошади сеном и зерном выглядит ретроградным святотатством.

Собственно говоря, никаких изменений в головах западников за 200 лет не произошло. Не понимая сути происходящего, они продолжают упорно фаршировать Россию плодами чужой церебральной эволюции, которая веками вызывает системное отторжение. Выход из этой ситуации тот же, что и 300 лет назад, — искусственный отбор, который надо трансформировать в осознанный инструментальный сортинг людей по врождённым способностям. Во времена Петра 1 проблему решали всё тем же искусственным отбором, только выбирать обладателей искомых конструкций мозга приходилось из огромной массы кандидатов.

Показательна статистика пригодности молодых людей к обучению в математических школах на начало XVlll века. В новгородской школе было отчислено 48%, в Санкт-Петербургском Александровском училище — 86%, а в нижегородской школе — 23% учеников (Пекарский, 1862). При этом все педагоги отмечали, что столь большой процент учащихся, способных освоить европейские науки, был характерен только для отпрысков наследственной аристократии. Для остальных сословий ситуация была намного хуже. Статистика вполне объяснима, поскольку аристократия несколько столетий подвергалась в России хоть какому-то искусственному отбору. Простые обыватели реального давления искусственного отбора не испытывали, что сохраняло архаичный полиморфизм их мозга. При такой колоссальной и почти бесконтрольной изменчивости, усиленной живописной метисацией, любой русский правитель мог отыскать себе людей с наиболее подходящим вариантом строения нервной системы. Лишь единицы легко понимали любого царя, а остальных, не прошедших отбор, приходилось заставлять силой.

Отсюда следует важнейший вывод, проясняющий историю российской государственности. Хронический гуманизм при отсутствии жёсткого искусственного отбора привёл к невиданному полиморфизму мозга, который стал основой эволюционного потенциала России. Этот же процесс является причиной нестабильности и суровости любой русской власти. Большие различия в организации мозга у населения страны делают крайне затруднительными согласованные коллективные действия. Все думают по-разному, у каждого своё особое мнение, которое часто ни на что не похоже. Европа избавлена от напасти личного творческого мышления обывателей своей жестокой историей. Церебральный сортинг сотни лет выковыривал изюминки самостоятельности из румяного европейского пирожка, но оказался бессилен перед российскими просторами.

Иначе говоря, русский псевдогуманизм, выросший из территориальных преимуществ, сохранил множество вариантов строения мозга. Такое достижение прекрасно для эволюции, но очень плохо для государства. По этой причине любое начинание всегда разделяют не очень много людей, а остальных автономных мыслителей вовлечь даже в хорошее дело можно только физическим насилием. Результатом изменчивости мозга в стране всегда остаётся огромный слой противников любого дела, которые создают основу для разрушения существующей социальной структуры. Русский искусственный отбор шёл тяжело и очень дифференцированно. Это означает, что он был не повсеместным, как в тесной Европе, а локальным и направленным на решение конкретных государственных задач. Изменчивость мозга при развитии методов церебрального сортинга давала отличные, но оригинальные результаты, на которые требовалось время.

Эти процессы можно легко проиллюстрировать примером сортинга в петровское и послепетровское время. Невероятные усилия Петра 1 по поиску людей, мало-мальски удовлетворяющих новейшим требованиям, показали, что искомая версия мозга встречается с частотой около 1-2%. Биологические преимущест ва, получаемые от казённого содержания, заставляли стекаться в Санкт-Петербург наиболее способных обитателей империи. Это помогало отбору, но не очень значительно. С одной стороны, кандидаты на доходные должности широко использовали любимую обезьянью привычку имитировать любые требуемые способности, которых у особи нет и в помине. С другой — процветала глубокая уверенность в том, что убогие бытовые навыки повседневной жизни достаточны для решения государственных и научных проблем. Оба этих гоминидных порока процветают по сей день, что заметно по представителям власти, культуры, науки и образования любого государства. Результаты отбора среди таких соискателей оказались вполне предсказуемыми. А. Щапов очень точно выразил плоды церебрального сортинга того времени: «„.мыслительные силы второго послепетровского поколения ещё очень недалеки были от первоначальной непонятливости первого послепетровского поколения». Искусственный отбор, даже активно поддерживаемый государством, шёл очень туго и медленно.

Массовым явлением отбор обладателей рассудочного мозга не стал даже во времена Екатерины Великой, после возникновения в России моды на «умы». Сама императрица писала: «Помню, что в 1740 году головы, всего менее философские, хотели быть философами; по крайней мере в таком случае рассудок и общий смысл не теряли своей силы. Но сии новые заблуждения принудили у нас сдурачиться таким людям, которые прежде сего не были дураками». Эта цитата показывает, как тяжело идёт даже вынужденный локальный сортинг мозга при высокой индивидуальной изменчивости. Блестящее обезьянье умение имитировать любые способности под социальный заказ крайне усложняет и удлиняет поиск необходимых рассудочных конструкций.

Описанная выше ситуация сохраняется в России до настоящего времени. Сочетание гигантского полиморфизма мозга с невероятными трудностями объективного церебрального сортинга затрудняет выполнение самых лучших проектов и начинаний. Однако в этих же проблемах скрываются и отечественные преимущества. При методичном и длительном осуществлении любого проекта, обеспеченного ресурсами для привлечения одарённых людей, могут быть получены результаты, недостижимые в других условиях. Так, при решении конкретной задачи европейские обладатели специализированного мозга быстро, но однотипно находят эффективное решение. В России это будет трудный поиск, сочетающий в себе всю палитру событий — от откровенной безграмотности и идиотизма до гениальных находок и необъяснимых успехов. Такие различия не говорят о том, что кто-то лучше или хуже. Просто европейцы действительно прошли дальше россиян в церебральном сортинге, но заплатили за это сужением масштабов изменчивости, уменьшением массы мозга и структурной адаптацией.

Иначе говоря, Европа очень далеко продвинулась по пути церебрального прогресса и создала прекрасный и совершенный мозг для парниковой искусственной среды. Он приспособлен для ограниченного набора условий, что говорит о его биологической гиперспециализации. Это приобретение столь же актуально, эффективно и полезно, как формирование гигантских рогов у оленей, появление саблезубых тигров, огромных динозавров и летающих ящеров. К великому сожалению, эти успешные для своего времени существа вымерли, так как не смогли приспособиться к вновь возникающим условиям среды. Тупиковость глубоких специализаций многократно подтверждена палеонтологией и не вызывает сомнений. Весьма вероятно, что обладатели сегодняшних европейских конструкций мозга исчезнут в эволюции, частично перемешавшись с пришлым азиатским и североафриканским населением.

Из всего вышесказанного следует, что хронический конфликт между Европой и Россией никакого отношения к типу государственного строя и политике не имеет. Это доказывается тем, что Россия была болезненным раздражителем для европейцев во времена князей, царей, генеральных секретарей и президентов, а значит, противоречия намного глубже и коренятся в принципиально различных механизмах искусственного отбора и направлении церебрального сортинга. Многовековой жесточайший отбор загнал европейцев в тупик социально-конформистской специализации головного мозга, которая эволюционно бесперспективна. По сути дела, в своё время так же специализировались панцирные рыбы, стегоцефалы, ихтиозавры, гадрозавры и многие животные. В конечном счёте все они вымерли при изменении условий среды обитания. Различия при глубокой специализации мозга менее очевидны, чем заметные соматические особенности, но столь же губительны. Это доказывает успешная массовая североафриканская миграция в Европу менее социализированного, но более биологически адаптивного населения. Если эта динамика сохранится, то вымирание европейцев произойдёт как обычная историческая смена видового состава популяций животных на ограниченной, но перенаселённой территории.

10. ВСЕМИРНЫЙ РЕЖИССЁР

Среди наблюдательных людей, наделённых памятью и способностью к сравнению, всегда бытовало подозрение о существовании мирового заговора. Эта парадигма гласит, что постоянно существует тайное всевластие масонов, хранителей Грааля, богов с прислугой, защитников Ковчега, магов, хитрых иудеев, инопланетян, миллиардеров или банкиров. Многие представители нашего вида убеждены, что существует скрытое планетарное правительство, которое придумывает всякие глобальные гадости и хитроумно заставляет нас их исполнять. Затем неизвестные коварные интриганы пожинают гнусные плоды тайных проектов, обогащаются и постоянно увеличивают своё влияние. Такие блестящие догадки регулярно поражают сознание простодушных пенсионерок, искушённых политиков и философов от шоу-бизнеса. Эти мыслители легко находят доказательства существования тайного мирового закулисья, которое постоянно вмешивается во все сферы их жизни.

Действительно, на этой планете происходят самые разные события, осуществляемые расплодившимися гоминидами. Для стороннего наблюдателя очевидно, что всё происходящее имеет какой-то скрытый смысл, который надо непременно отыскать. Поиски обычно начинают передовым диванным методом, под руководством бутерброда, возлияний и прелестного принципа — «кому выгодно?». Поскольку любое событие кому-то явно на руку, то следы тайного правительства мгновенно находятся. Такими оригинальными исследованиями социальной системы человечества баловались политики и философы со времён Древней Греции и Римской империи. Человечество всё время подозревало, что внутри него созрела управляющая система, которую нельзя ни обнаружить и ни победить.

Можно только порадоваться за нашу рассудочную интуицию, которая постоянно предупреждает нас о существующей глобальной опасности. Тайный мировой центр управления человечеством действительно существует, но, к сожалению, это далеко не собрание алчных полубезумных банкиров и не боевой слёт богатейших склеротиков. О секретном закулисье любых идиотов можно только мечтать, даже не надеясь на столь светлое будущее. С тайным мировым правительством дело обстоит намного хуже, чем можно было бы надеяться. Его бесподобная неуловимость на протяжении нескольких тысяч лет мягко намекает на естественность происхождения.

Предположим, что все кровавые войны, миграции, порабощение народов, истребление целых стран, рабство, процветание одних за счёт других, расцвет культуры, науки, религии и другие значимые события имеют скрытый смысл. Тогда мы должны допустить, что этот смысл возник в голове шизофреника, который не может удерживаться в рамках одной логической цепочки дольше трёх фраз. В этом случае можно объяснить постоянное уничтожение достижений человечества, созданных невероятными усилиями и ценой миллионов жизней. Вектор направленности событий всё время весело и непринуждённо меняется, отрицая предыдущий опыт и большую часть знаний. Неизменным остаётся направление прогресса, сосредоточенного на улучшении избирательности при массовом истреблении очередного поколения людей.

Следовательно, функции мирового закулисья всегда выполняли мы сами, отдавая право принятия решений нашему прагматичному мозгу. По сути дела, биологические основы поведения, заложенные в лимбической системе инстинктивно-гормональных мотиваций, и являются скрытой системой глобального управления. Простодушное человечество является своеобразной распределённой сетью принятия решений, которая обслуживает интересы видового доминирования. Вполне понятно, что наше процветание как планетарного вида никакого отношения к так называемым человеческим ценностям не имеет. С биологической точки зрения вид процветает, если число его представителей постоянно увеличивается. В рамках этой чудной оценки нелёгкого труда всемирное, но внутримозговое закулисье действует безупречно. Оно использует самый простой и эффективный способ управления, построенный на незаметном церебральном сортинге.

Церебральный сортинг возникал в эволюции всегда, когда поведенческие и соматические перестройки организма не могли компенсировать изменений окружающей среды. На этом принципе построена вся эволюция нервной системы как самого консервативного органа позвоночных и беспозвоночных животных (Савельев, 2005а, б). Пока дело касалось традиционных биологических процессов адаптации, головной мозг был сложным, инертным, но одним из тривиальных компонентов организма. Проблемы начались тогда, когда головной мозг освободился от бренного тела и стал эволюционировать по собственным законам, что описано в первой главе этой книги. Начав автономную эволюцию, нервная система гоминид стала источником формирования нескольких особенностей, которые ранее не возникали в биологическом мире. Попытаемся подробнее рассмотреть эти явления, поскольку именно они стали случайным инструментом интеллектуального прогресса человечества.

Для начала направленного сортинга головного мозга необходимы соответствующие социальные условия, которые не возникают сами по себе. Проводя аналогию с почти что лабораторным отбором породистых котов, мы должны хорошо понимать, что никакой селекционной станции и верховного специалиста, со светящимся нимбом или копытцами, нет и никогда не было. Наши далёкие предки как опытные массовики-затейники отличились в организации эволюции без посторонней помощи. На первый взгляд очень трудно согласиться с тем, что уличные беспородные коты, собравшись вместе, стали строить селекционную лабораторию для разведения самих себя. Кажется невероятным, чтобы бестолковые мурзики придумали методы и способы эволюции, а затем закрылись в самодельных клетках, ожидая кормления, спаривания, отбора и расправы. Таких поступков трудно добиться даже от современных европейцев, хотя некоторые успехи уже налицо. Предполагаемые, в умозрительном моделировании, функции селекционной станции и одержимого естествоиспытателя в истории человечества выполнили автономная эволюция мозга и социальные взаимодействия гоминид.

Не вызывает сомнений, что архаичные стаи наших предков слабо отличались от современных приматов (Савельев, 201 5a). На заре формирования гоминидных сообществ биологические цели элементарного выживания составляли сущность краткой жизни любой особи. Социальные взаимодействия сводились к получению коллективных преимуществ перед нестайными видами. Постепенное начало обмена пищей и искусственный отбор обладателей мозга, пригодного для неконфликтных отношений, стали влиять на процесс церебральной эволюции.

Совершенствовались механизмы внутригруппового искусственного отбора, что со временем привело к их системному превалированию над зоологическими закономерностями эволюции приматов. Стали появляться признаки небиологичного поведения, под которыми следует понимать действия гоминид, не приносящие мгновенной и личной биологической выгоды, но крайне полезные для сложившейся социальной группы. Собственно говоря, под небиологичным поведением мы подразумеваем сознательное отношение человека к окружающему миру. Наличие сознания мы противопоставляем бессознательному, интуитивному или нашим необъяснимым желаниям. В этом отношении термин «сознание» является ёмким словесным обозначением рассудочного поведения, которое противостоит диким страстям и необъяснимым эмоциональным порывам.

Под умозрительным понятием «сознание» подразумевается любое неинстинктивное поведение. Если при решении того или иного вопроса человек поступает по принципу «мне так хочется», «я чувствую, что так надо поступить» или «мне кажется, что это будет правильное решение» и т. д., то это является инстинктивной формой поведения и никакого отношения к сознанию не имеет.

Сознание я рассматриваю как способность проводить принудительное внутреннее обдумывание некоего вопроса и принятие рассудочного решения. Это решение может быть как самым гуманистичным, философским и высокоморальным, так и эгоистичным, обезьяньим и бессовестным.

Внешние проявления результатов сознательного решения не имеют никакого значения. Его ценность только в том, что человек вынудил свой мозг работать по своей воле. Он может как натужно пыхтеть в рамках правил и законов существующих отношений, так и искать способы их нарушения. Если этого не происходит, то мозг принимает интуитивные решения, которые продиктованы архаичными инстинктами наших далёких предков. В этом случае большой мозг нам нужен как механизм изощрённой адаптации пещерных форм поведения к современной ситуации.

Инстинктивные порывы экономичнее осознанного мышления, что продиктовано парадоксальностью работы мозга (Савельев, 2016). По этой причине недорогие бессознательно-эмоциональные поступки превалируют у гоминид. При интуитивном принятии решений мозг погружается в состояние сладостной гармонии. Он ловко избегает противоречий между неокортексом большого мозга и обезьяньей лимбической системой. Умело избавляется от внутреннего конфликта принятия решений и излишнего расхода драгоценной энергии. Вся эта райская праздность мозга поощряется внутренними аналогами наркотической стимуляции. От столь бездумной благодати трудно удержаться даже самому искушённому мыслителю.

Нежелание пользоваться собственным мышлением для сознательного принятия решений затруднено по многим тривиальным причинам. Стороннему наблюдателю внешних признаков рассудочного или инстинктивного механизма принятия решений не видно, а значит и не стыдно. То, что тайно происходит в головах добропорядочных граждан, вызвало бы ужас у внешнего наблюдателя. При этом потрясённый зритель думал бы точно так же. Если бы при инстинктивном принятии решений на голове появлялись рожки, а при сознательном — шишка Будды, то эти анатомические проявления мышления быстро стали бы признаком доминантности и публичного культивирования. Однако об этом даже не приходится мечтать. В современном мире инстинктивный конформист с интересами кролика и рассудком пьяненького воробушка внешне не отличается от записного гения. Снаружи мыслей не видно, а мозг активно стремится экономить на своей работе. В связи с этим граждане особо не затрудняются и стараются экономно имитировать интеллект. Рассудочная задумчивость всегда была сомнительным благом, тем более что праздности ума на лице не заметно. В результате воробьиное сознание массово процветает, а случайный обладатель и пользователь развитого мышления плохо вписывается в эту птичью гармонию.

Учитывая особенности мышления, легко понять, что биологический прогресс человеческого мозга потребовал нетривиальных условий и методов. Эволюция сознания человечества началась в тот момент, когда оно стало объектом искусственного отбора. Для того чтобы это произошло без внешнего вмешательства, как у выдуманных котов, необходимо выполнить несколько простых условий.

Во-первых, головной мозг гоминид должен обладать огромной изменчивостью, которая формирует индивидуальное поведение. Эта морфологическая уникальность нервной системы, лежащая в основе выживания и репродукции, стала объектом автономной эволюции (Савельев, 2015а, б).

Во-вторых, гоминиды должны постоянно вести развитую социальную жизнь. Под этим подразумевается коллективное существование, построенное на вынужденном поддержании низкого уровня агрессии, обмене пищей и несмертельной половой конкуренции, что описано ранее (Савельев, 2016). Для этих целей необходимо формирование внегеномного наследования социальных инстинктов, которые успешно разобщают популяции гоминид и приводят к расслоению любых сообществ.

В-третьих, скоротечная и автономная церебральная эволюция предполагает изощрённый искусственный отбор по наиболее востребованным формам поведения. Это означает, что благоприятные для популяции формы отношений и индивидуальные особенности должны поощряться обильными репродуктивными плодами, а негативные — наказываться лишением столь приятного занятия. В такой ситуации продолжительный искусственный отбор обязательно даст ощутимые морфологические изменения строения мозга. Перечисленные условия необходимы для церебрального сортинга, который осуществляется при помощи самых замысловатых, но естественных эволюционных процессов.

Наиболее популярной целью гоминидного отбора было создание иерархических систем по образцу классической стаи бабуинов. Во главе социальной системы такого типа стоит безусловный самец-доминант (он же — император, диктатор, царь, президент или генеральный секретарь), который возглавляет групповую борьбу за пространство, приносящее пищу. Он становится безнаказанным обладателем самой вкусной еды, первосортных самок и лучших условий жизни. Его окружают самцы-субдоминанты со своими самочками. Пока их бьют — они служат и ждут случая занять место вожака. Они привилегированны, но получают еду похуже, а самочек пострашнее. Если субдоминанту удалось тайно стащить вкусного или интересного, то ценность надо прятать поглубже, а наслаждаться тайно. Это уже слой парламентариев, олигархов, военных начальников и чиновников. Ниже по социальной лестнице находятся те, кого называют стаей, народом, обывателями или населением. На самом деле это просто самцы и самки гоминид, которые меняют иллюзию личной свободы на преимущества рабства социальной системы. Такая замечательная обезьянья конструкция лежит в основе контроля за самыми разными методами церебрального сортинга, которые тысячи лет безупречно служат человечеству. В становлении методов гоминидной эволюции можно выделить несколько этапов и направлений искусственного отбора.

Первый этап — пограничный биосоциальный отбор — был обусловлен формированием нейроморфологической основы для устойчивых социальных взаимодействий. Он происходил как в райский период эволюции, так и при формировании архантропов. В это время возникли тормозные центры мозга человека, необходимые для обмена пищей и минимального социального конформизма. Он продолжался не менее 10 млн лет и завершился формированием общего архетипа мозга современного человека (Савельев, 2015а, б).

Второй этап был намного короче, около 4 млн лет, но его влияние на формирование нашего мозга было решающим. Он продолжался с момента исчезновения архантропов до появления современного человека. Следы этого периода и архаичные механизмы церебрального сортинга сохранились почти без изменений до наших дней. Речь идёт о больших полуродственных популяциях палеоантропов, живших на общей территории, которые затем стали называть общинами или племенами. Следы этих отношений можно встретить у разных народов под непохожими названиями, но с одинаковой сущностью взаимодействий.

Такие социальные образования обычно называли кагалом у евреев, тейпом у кавказцев, махаллёй у узбеков или миром у русских крестьян. В аналогах этих древнейших социальных структур был достигнут оптимальный баланс между общественной выгодой и оценкой личного участия в борьбе за существование. В небольшом племени невозможно бесконтрольно паразитировать на ближайших родственниках или уклоняться от социальных взаимодействий (Савельев, 2016). Эффективность избирательного церебрального сортинга в условиях родоплеменной организации гоминид сделала нас современными людьми и заложила основы дальнейшего прогресса.

Третий этап начался с появлением племенных объединений, которые совместно мигрировали или боролись за пищевые территории. Возникшая большая популяция структурировалась по старым принципам стаи обезьян. Выделялись племенной вожак, который набирался наглости принимать самостоятельные решения, и менее сообразительные, но активные помощники. Остальные предпочитали подчиняться и выживать в большой шайке, чем погибнуть вне её. С этого момента стайная иерархия приматов стала универсальным принципом организации человеческих сообществ. Её использовали для всех видов объединений, копировали для военных, религиозных и научных целей, даже если она работала только во вред очередной затее.

Хорошим примером может служить одна из древнейших систем искусственного отбора, каждый раз возникающая на основе очередного религиозного культа. Следует напомнить, что увлечение человеческого мозга различными культами имеет не духовные, а совершенно прагматические причины. Мозг ленив, похотлив и эгоистичен. Он, по биологическим законам, сопротивляется любому напряжению, поскольку это приводит к огромным потерям дефицитной энергии, называемой пищей или деньгами. Этого ресурса всегда маловато или его трудно добывать, что нарушает любимый сон сознания и отвлекает от изготовления своих генокопий. По этой причине упорно стремящийся к покою мозг изыскивает утончённые способы обоснования своей инстинктивной праздности.

Среди излюбленных методов отлынивая от рассудочной деятельности несколько тысячелетий лидируют религиозные культы. Действительно, зачем же тратить на активность проглотистых нейронов мозга драгоценную энергию, уменьшая пищевую ценность человека для могильных червей и кладбищенских деревьев? Всякому пацифисту понятно, что лучше стать образцовым звеном в очередной пищевой цепочке биоценоза планеты, чем страдать от излишней задумчивости. Этот экологический подход очень популярен среди обывателей, а различные культы с готовностью предоставляют как идеологическую, так и гуманистическую основу для подобного поведения.

Суть привлекательности культов состоит в регуляции поведения, которое позволяет мозгу не думать, а исполнять наборы простейших правил. Жизнь идёт, энергия не расходуется, мозг спит, правила соблюдаются, социальная активность снижается, общество стабилизируется, а кладбищенские черви отъедаются. Единственным достижением такой гармонии бытия становится стабильное увеличение плодородного слоя.

Любая религия в конечном счёте паразитирует на выработке собственных социальных инстинктов, которые выдаются за единственно правильную основу поведения. Заставив усвоить внегеномно наследуемые религиозные инстинкты, можно добиться невероятных и удивительных результатов. Глубоко верующий человек свято убеждён, что он свободен. Это по-своему справедливо, поскольку он свободен от избыточных затрат энергии на содержание собственного мозга. Экономия достигается отказом как от осознанного обдумывания повседневных поступков, так и от копирования готовых образцов отношений с внешним миром. Верующий человек удачно избавляется от ответственности за принятие решений, экономит на энергетических затратах мозга и бездумно плывёт в комфортном море теологических иллюзий.

Избрав в качестве основного принципа отношений с внешним миром веру, человек начинает неосознанно экономить на работе своего мозга. Это притягательное занятие поддерживается фундаментальными биологическими инстинктами, которые стоят на страже расходования свежедобытой глюкозы, гликогена печени и подкожного жира. Готовые алгоритмы поведения и простейшие лингвистические объяснения любого события прекрасно инактивируют мозг и увеличивают драгоценные запасы метаболитов. Инстинктивная экономия энергии на работе мозга так благотворно сказывается на физических размерах тела, что во всех культах существует принудительное ограничение потребления пищи. По-видимому, это мало помогает, поскольку избытки липидов быстро накапливаются как у пастырей, так и у овец.

Вера как архаичный способ гоминидной социализации и метод экономии дефицитной энергии мозга имеет положительные и отрицательные стороны. Ценность использования веры в качестве принципа организации частной жизни очень высока. В Европе период религиозного сортинга снизил индивидуальную изменчивость мозга, компенсировал неравномерность и различия в скорости процесса искусственного отбора. По этой причине эмигранты, не прошедшие у себя на родине аналогичного этапа эволюции, обладают архаичной конструкцией нервной системы. Их в меньшей степени коснулся жестокий церебральный сортинг последних европейских столетий, что можно рассматривать как достоинство или как недостаток. Эти молодые переселенцы представляют наибольшую опасность для стабильности любого общества. Их мозг еще физически не обладает необходимой структурной поддержкой европейского конформизма, что делает их асоциальными создателями новых проблем. Именно они больше всего нуждаются в принудительном избавлении от опасных исканий обременительного мозга. Это можно желать, но невозможно осуществить, поскольку их мозг не прошёл того социального сортинга, который сформировал Европу.

Наиболее тяжёлые церебральные последствия у любителей разнообразных культов связаны с заменой рассудочного мышления на удобные для мозга верования. Создав навык объяснения любого явления при помощи религиозного словоблудия, люди утрачивают необходимость поиска естественных причин событий. Исключение составляет только то, что связано с пищей, размножением (семьёй) и доминантностью. Следовательно, распространяя некритичные принципы верований на окружающий мир, гоминиды с большой биологической выгодой утрачивают способность к затратному рациональному мышлению.

При таком умильном состоянии мозга можно легко поверить в ад, рай, холодный термоядерный синтез, клонирование и в собственный астральный хвост. Обнаружив последнее, легко потратить большую часть жизни на удлинение или ампутацию этого невидимого аксессуара. Иначе говоря, начав верить, а не думать, мы с лёгкостью блокируем личные особенности мозга и избавляемся от рассудочных достижений наших лучших предков. Такая нивелировка частных различий социально полезна, но губительна для творческих людей, которыми можно пренебречь.

Самым существенным следствием регулярного скупердяйства на работе собственного мозга становится изменение личных оценок окружающего мира. Так называемый взгляд на мир строится не на личном опыте, истории человечества и ближайших родственников, а на интродуцированной в мозг чужой убеждённости.

Последовательный культ веры меняет индивидуальное восприятие так, что оно начинает противоречить реальным фактам. При этом будет совершенно невозможно переубедить уверенного в своей правоте сторонника любого культа. Вера как комплекс социальных инстинктов является наиболее проверенным и действенным способом социализации гоминид с различными конструкциями мозга. К сожалению, эти социальные инстинкты так сильны и эффективны, что их смена обычно сопряжена с физической заменой большей части носителей. Для биологической эволюции это лишняя возможность ускорить отбор, которая слабо сочетается с гуманизмом и популярными правилами большинства религий.

Основным достижением каждого традиционного культа является заметная стабилизирующая роль, которая состоит в умелой инактивации особей со слишком оригинальной или архаичной конструкцией мозга. При этом решаются сразу две важнейшие общественно-биологические задачи. С одной стороны, обладатели устаревших гражданских социальных инстинктов сохраняются в качестве репродуктивной гоминидной базы, которая поддерживает значимую вариабельность мозга. Это является своеобразным рассудочным потенциалом для будущего популяции или страны. С другой стороны, особи, одновременно отягощённые гражданскими и культовыми социальными инстинктами, менее агрессивны, так как с трудом поддерживают стабильность своих социальных привычек и религиозных увлечений. Даже при высокой изменчивости мозга сочетание давления репродуктивно-пищевого светского общества и культовых правил может нивелировать большинство ретроградных или творческих порывов. В результате мы получаем не очень агрессивный стабилизирующий отбор и воспитание глубоко социализированных конформистов, что гарантирует невнятное существование или умирание многих культов.

Совершенно иные результаты достигаются в культовых модификациях веры, адаптированных к интенсивному церебральному сортингу. Достаточно вспомнить успехи распространения христианства, эпические крестовые походы, охоту на ведьм и истребление еретических течений. В те времена культы выполняли важнейшие функции искусственного отбора и формирования мозга современных европейцев. Без этих принципиальных для эволюции гоминид событий мозг современного человека никогда бы не возник. В настоящее время аналогичным образом человечество использует исламские варианты веры. Они изменены для удобства церебрального сортинга и кровавого искусственного отбора. В остальных своих проявлениях модификации ближневосточного культа ничем не отличаются от блестящих эволюционных проектов иудаизма, христианства, буддизма, синтоизма и других способов направленного истребления человечества. Во всех случаях создавался повод для искусственного отбора, который осуществлялся без оглядки на последствия, но с отличным моральным и материальным оправданием.

Следовательно, в основе устройства человеческих сообществ лежат модифицированные инстинктивные правила стаи бабуинов. Эта же структура копируется в религиозных, военных, государственных, медицинских и развлекательных системах искусственного отбора. Цель каждой параллельной системы обычно состоит в регуляции одного из аспектов церебрального сортинга и инактивации уже невостребованных особей.

Рассматривая с этих позиций недавно исчезнувшие и пока существующие государственные образования, можно прийти к нетривиальным выводам, о которых я упоминал в предыдущих главах. Дело в том, что для идеально точного искусственного отбора надо достигать предельной избирательности в поисках особей, предназначенных как для размножения, так и для репродуктивных ограничений. Этих соблазнительных перспектив очень трудно достичь в гетерогенном сообществе, состоящем из множества этносов, мелких культов, ересей, национальных традиций и оригинальных культур. Обитатели такой сложной страны будут вечно конфликтовать по поводу цвета кожи, размеров крайней плоти, типа причёсок и кулинарных традиций. В столь противоречивой системе всегда найдутся мелкие и никчёмные конфликты, мешающие направленному на государственную исключительность церебральному сортингу.

В рукописях проницательного Эльфовия были найдены свидетельства некоторой заинтересованности фокусами эволюции и механизмами отбора человеческого мозга. Ответственный натуралист внимательно наблюдал за нашими поступками, что позволило ему сделать следующую запись.

«Среди непроходимой дикости межличностных отношений аборигенов я обнаружил отличный механизм скрытого управления поведением. Оказалось, что ихмозгявляется крайне затратным энергетическим компонентом организма. На его содержание в активном состоянии расходуется четверть всех энергетических приобретений организма. По этой причине дикари стараются не пользоваться этим дорогим аксессуаром, что уменьшает метаболические расходы их тела более чем вдвое. Я испытал настоящее потрясение, осознав масштабы открывшихся возможностей по контролю за этими агрессивными существами. Никогда не вызывало сомнений то, что они готовы на любую дикость и глупость в обмен на пищу, размножение и небольшие привилегии. Однако существование простейшего способа самоорганизации в послушное и неагрессивное стадо было для меня полной неожиданностью. Оказалось, что, используя их инстинктивное стремление к экономии на работе мозга, можно добиться удивительных результатов. Я многократно наблюдал, в самых разных уголках планеты появление особей, которые легко организовывали сообщества полностью управляемых аборигенов. Эти не совсем здоровые типы называли себя сверхлюдьми или богами и создавали очень понятные, но оригинальные законы поведения. Окружающие с удовольствием подчинялись этим законам, .жертвуя самым ценным имуществом. Вера в очередного обманщика или сумасшедшего позволяла менять раздражающую рассудочную активность мозга на слепое выполнение простых и суровых правил. Это наблюдение показывает, что дикарей мо.жно организовать в религиозное течение любой направленности. Таким способом наша прогрессивная галактика сможет внедрить любые желаемые направления развития аборигенов. Это позволит использовать их огромный эволюционный потенциал как для создания управляемых колоний, так и для военных целей».

Нестабильность многообразия многочисленных популяций всегда прекрасно понимали те, кто создавал большие империи и государства. Египетские царства, Древний Рим, империя Чингисхана, Древний Китай, государства ацтеков и майя, колониальные Испания, Португалия, Англия и Франция были попытками запустить избирательный отбор мозга в условиях более или менее системной стабильности. Искусственный отбор проводили по общим правилам среди всего многообразия подчинённого населения, что давало неплохие практические результаты.

Следует отметить, что по плодам отбора между собой почти не различаются территориальные завоевания, идеологическая или социальная экспансия. Главное в этом процессе — общая и однозначная тенденция к активности большой популяции, а её осмысленность и реальная направленность особой роли не играют. Последней, уже завершённой, попыткой такого отбора стало длительное существование СССР. Ценность этого эволюционного опыта состоит в том, что на огромной территории удалось практически ликвидировать религиозную, национальную и образовательную раздробленность. Мелочные, но кровавые противоречия отдельных культов и диковатых популяций гоминид были успешно нивелированы. Насаждался слегка перелицованный гибрид утопической модели отбора на религиозной базе культового сознания.

Для нового витка эволюции сложились прекрасные условия. Всеобщая грамотность, равенство полов и наций, бесплатные образование и медицина создали очень приличную систему для максимально избирательного отбора наиболее способных особей. Даже задуривание новыми социальными инстинктами, внесемейное воспитание детей и другие коммунистические фокусы не повлияли на результаты искусственного отбора. Через пару поколений глобального церебрального сортинга сложились целые популяции реальных людей нового типа, для которых рассудочные ценности играли большую роль, чем наследственные плоды биологической эволюции. Такой эволюционный эксперимент трудно повторить, но он показал, что социальный сортинг имеет огромные преимущества и всего за несколько поколений может изменить мир. Остаётся только сожалеть о том, что устроители СССР не довели дело до логического эволюционного конца, а возвратили страну в лоно дикой биологической эволюции. Опираясь на уже отработанные идеалы всеобщего равенства и братства, осуществить глобальный искусственный отбор рассудочного типа больше не получится.

В похожий, но более архаичный и менее эффективный эволюционный процесс сейчас вошла и Европа. На первый взгляд кажется, что с целью экономической и политической экспансии Германия и Франция создали Европейский Союз. Континентальный искусственный отбор удалось организовать, уничтожив местные экономические центры роста, обобрав население и вынудив наиболее способных и активных искать новое место под солнцем. В конечном счёте массовая миграция за бутербродом и метисация европейских народов увеличат изменчивость, но никогда не создадут рассудочного отбора. Сохранив этнические и религиозные различия, а во главу угла поставив биологическое процветание, европейцы просто продолжают традиционный эволюционный путь. Любая социальная интеграция по пищеварительному принципу легко усиливает биологические конфликты, ведущие к репродуктивному отбору самых паразитических особей.

Сходные явления происходят в США и в районах их влияния. Осуществляя мировую экспансию, эта популяция считает, что она приспосабливает мир под себя, для собственного биологического процветания. Эта похвальная обезьянья цель сама по себе неплоха, так как ускоряет искусственный отбор и создаёт системные конфликты. Вместе с тем парадоксальность ситуации состоит в том, что, наведя оригинальный порядок внутри своей страны, они добились не только процветания, но и высочайшей избирательности искусственного отбора. В условиях США очень удобно и комфортно проводить церебральный сортинг любого типа. Проблема только в целях отбора. Создать характерные для СССР рассудочные социальные инстинкты там не удалось. Для совдепии было характерно глубоко укоренившееся представление о том, что биологического процветания легче добиться через личное приобретение знаний и редких умений, которые найдут значимое общегосударственное применение. Это был социальный моторчик отбора наиболее способных и востребованных людей.

Иммигрантам в Северную Америку такие социальные инстинкты были неведомы. Для них реальным богом стал всеобщий эквивалент, который не позволяет организовать воспроизводство интеллектуалов. По этой причине была налажена массовая закупка математиков, физиков, биологов и инженеров из других стран. Доля «головастиков» из СССР оказалась крайне велика, чтодоказывает как высокую изменчивость мозга, так и эффективность советской системы рассудочного сортинга.

Оценка традиционных подходов к церебральному сортингу показала, что они до сегодняшнего дня осуществляются по биологическим законам. Основная закономерность этого процесса может быть изложена в двух предложениях. С одной стороны, архаичные системы социального отбора не могут быть успешно применены к обладателям мозга, уже прошедшим этот этап эволюции. С другой — мировые социальные взаимодействия направлены на увеличение избирательности и персонализацию действия искусственного отбора. Очень печально, что единственная советская попытка рассудочного отбора охватила лишь несколько поколений, показав свою жестокую эффективность и эволюционную обречённость.

11. ОСОЗНАНИЕ ЭВОЛЮЦИИ

Для перехода к целям осознанного преобразования человеческого мозга необходимо напомнить, что мы имеем дело с результатами биологической эволюции, отягощённой искусственным отбором. Наш мозг первоначально сформировался как тривиальная обезьянья конструкция. Этот орган на протяжении всей своей естественной истории приспосабливался для решения сугубо биологических задач. Эволюция человечества стала отличаться от обезьяньей только тогда, когда начал действовать искусственный отбор. Всего за несколько миллионов лет самоистязания мы сформировали уникальный мозг, который может иногда заниматься и небиологическими проблемами.

Редкие или случайные интеллектуальные усилия нашего мозга являются вынужденным следствием неразрешимых проблем социальных взаимодействий или результатами чудовищной индивидуальной изменчивости. Несмотря на тысячелетия словоблудия о роли разума и моральных ценностей, мы остались праздными и похотливыми приматами, верящими в чудеса, надеющимися на вечную жизнь и неожиданное счастье. Процессы развития человечества реализуются через древние биологические механизмы, которые спрятаны за частными и государственными интересами, странными верованиями, культами и научно-техническим прогрессом. Постыдность этой ситуации состоит в том, что, считая себя разумными существами, мы с блаженной радостью подчиняемся самым зверским и примитивным законам эволюции. Эти древнейшие принципы отбора сводят к нулю возможности нашего интеллекта, уравнивая царя природы с дождевыми червями, муравьями, мышами и кроликами, жаждущими только пищи и размножения.

Таким образом, продолжая гармонично эволюционировать по биологическим законам, наивное человечество бодрым шагом идёт не к покорению Вселенной, а к отращиванию лохматеньких хвостов. Для этого неутешительного вывода есть кое-какие основания. Попробуем избавиться от раздутого самомнения, гипнотических иллюзий двоичного кода и величия одухотворённых покорителей космоса. Это легко сделать, если самокритично оценить морфофункциональные изменения в мозге и социальном теле современного человечества. Разделить все возможные достижения биологической эволюции людей на «плохие» и «хорошие» просто нельзя. Условность любых оценок связана с тем, что многие изменения можно посчитать относящимися к обеим группам.

Что же плохого-хорошего с рассудочной точки зрения произошло с бедным человечеством за последние 200 тыс. лет эволюции?

Самым очевидным и наиболее заметным событием стала потеря массы мозга у просвещённых европейцев. Если в момент появления наших непосредственных предков и неандертальцев средняя масса мозга превышала 1500 г, то теперь эта цифра снизилась до 1300 г. Потеряв более 200 г нервной ткани мозга, мы лишились около десятка миллиардов нейронов и поглупели на размеры мозга шимпанзе бонобо. Это означает, что в гоминидном сообществе происходит не позитивный, а негативный отбор, что я неоднократно рассматривал в предыдущих работах (Савельев, 2015а, б, 2016).

С этим генерализованным процессом связаны два следствия, которые можно толковать в качестве как негативных, так и позитивных изменений. Общее уменьшение массы мозга всегда снижает индивидуальную изменчивость и вероятность появления необычных и гениальных личностей. Иначе говоря, творческий потенциал человечества падает, а социальный конформизм растёт. Сплочённость глуповатых и недалёких гоминид в единомыслящее сообщество является мечтой для руководителей стран, но ничего хорошего человечеству не обещает. Повседневное снижение необходимости в рассудочной деятельности нивелирует церебральный половой диморфизм и создаёт иллюзии равенства. Объединяя особей с различными принципами мышления и биологическими задачами, мы всеми силами тормозим реальный прогресс, ориентируясь на самых бестолковых, ленивых, похотливых и вороватых. За личный успех принимаются сиюминутные удачи пищеварения, размножения и овладения предметами признанной доминантности. Искусственно навязанная абиологичная иллюзия равенства порождает сексуально-романтические конфликты, распад семьи, публичную социализацию половых отклонений и увеличение летальности репродуктивных конфликтов. Ситуация выглядит безвыходной, а моральное занудство консерваторов и теологов только подогревает процесс массовой деградации и снижение воспроизводства наиболее разумной части населения.

Огромную роль в плохо-хорошести эволюции человечества сыграло появление расовых отличий. Это стало прекрасным поводом для неизбирательного отбора по очевидным анатомическим различиям. Плодотворное культивирование расовых противоречий вызвало долговременное исключение из контролируемого искусственного отбора гигантских популяций. В конечном счёте отсутствие цивилизационного церебрального сортинга среди большей части негроидов и монголоидов привело к торможению эволюции. Результат этих процессов сегодня очевиден в европейских странах, где обладатели архаичных конструкций мозга легко разрушают любые рассудочные социальные системы.

Расовое и этническое смешение народов на общих территориях вызвало закономерные конфликты между обладателями различных эволюционных конструкций мозга и социальных инстинктов. В конечном счёте прогрессивные рассудочные критерии оценки человеческих достоинств были заменены возвратом искусственного отбора в устаревшие рамки эпохи становления социального конформизма. Это означает, что внедрение в продвинутые европейские популяции обладателей архаичных церебральных систем вынуждает сообщество вновь запустить уже устаревшие механизмы отбора. Они нужны только для того, чтобы из свежих интродуциантов и метисов сохранить только адаптирующихся особей. Вполне понятно, что такая эволюционная петля замедлила церебральный сортинг в Европе и Северной Америке, но может вновь увеличить потенциальную изменчивость мозга. Самое печальное состоит в том, что в центрах цивилизованности уже отвыкли от успешного применения многоэтажных виселиц и массового использования гильотин. К сожалению, биологические проблемы церебральных различий другим способом пока не решаются.

Увеличение церебральной неоднородности популяций приводит к массовым поведенческим конфликтам. На их разрешение потребуется несколько поколений не очень гуманного искусственного отбора или ещё одна полярная варфоломеевская ночка. В противном случае конфликт социальных инстинктов различного этнического происхождения приведёт к развитию имитационных форм поведения как у мигрантов, так и у аборигенов. Такие неоправданные неврологические нагрузки требуют дополнительных энергетических затрат, вызывая немотивированную и спонтанную агрессию. Гоминиды не выдерживают продолжительного напряжения такого рода и инстинктивно начинают искать выход из создавшегося нестабильного состояния.

На этом фоне неприглядных и тщательно скрываемых проблем есть и положительные изменения. За последние десятилетия в цивилизованных странах снижена зависимость эволюционных процессов от пищи. Избыток низкокачественных, но доступных продуктов решил пищевую проблему и вернул человечество почти в райские условия далёкого прошлого. Стоит напомнить, что в те времена закладывались основы строения мозга современных людей, а его «очеловечивание» происходило уже в более поздних и жестоких циклах искусственного церебрального сортинга (Савельев, 201 5a). Иначе говоря, современная цивилизация, во всей её плохо-хорошести, сформировала идеальные условия для стабилизации отбора и инволюции мозга человека. Миграция, этнические и религиозные конфликты немного тормозят этот процесс рассудочного вырождения, чтобы затем устроить его компенсационное ускорение.

По-видимому, к похожим выводам пришёл и наш чертовидный инопланетянин. Опасаясь продолжительной чрезмерной биосоциализации и массового оскотинивания человечества, он решился на роковой контакт. Для него он выбрал наиболее подходящее место — летнюю дачу детского сада одного из богатых оборонных заводов. Сам Эльфовий описал свои соображения довольно скупо.

«Как положено по инструкции, я подготовился к рискованному контакту с опасными аборигенами этой захудалой планеты. Для начала мне пришлось очистить гермафродитную бурсу с моими оплодотворёнными клетками. Переведя их в диапаузу, я надёжно спрятал все системы оружия и пространственный привод звездолёта, а затем подготовил динамическую копию своего рассудочного интегратора. Пойдя на первый контакт в детском саду № 123, я решил, что на большой веранде с игрушками будет несложно запарковать любое компактное средство перемещения. Звездолёт не отличается от обширного набора игрушек, как и я сам от детских кукол. Для контакта я выбрал самого оптимального представителя человечества. Голубоглазая девочка с белыми волнистыми волосами никогда никого не обижала, часто напевала и играла с куклами. Все взрослые, едва завидев девочку, умилялись и называли её чистым ангелочком. Зная религиозные традиции аборигенов, я посчитал, что передо мной не испорченный жизнью образец гуманизма и взаимопонимания. Уверен, что мой контакт даст блестящие результаты, а убогое человечество избавится от смертельных болезней, войн и ужасов биологической эволюции».

На этом записи обрываются, но свидетели межгалактического общения поведали мне о финале исторического события.

— Ребята, мойте руки и садитесь за стол, — сказала воспитательница Мария Яковлевна, которую дети обычно называли Малякалой.

На низеньких столах уже были разложены столовые приборы и стояли тарелки с супом, хлебом и стаканы с компотом. Солнце играло на поверхности тарелок, преломляясь на торчащих из бульона тонких полосках моркови и половинках распаренных горошин.

— Все взяли ложку в правую руку, а хлеб в левую. Приступайте.

Дети принялись за еду, неумело постукивая ложками и обгрызая хлеб. В это время из-за кружки с компотом перед Любочкой Гариной появился инопланетянин. Его большая голова, великоватые уши и зелёный костюм вызвали Любочкин интерес.

— Какой пупсик, — сказала Любочка.

Эльфовий поднял руки в приветствии.

— И движется, — изумилась она.

— Он подводник, в скафандре, должен нырять, — предположил сосед по столу. Любочка заулыбалась и бросила Эльфовия в суп. Он отчаянно работал конечностями, но был прижат алюминиевой ложкой.

— Ему глубины мало, — заключил сосед.

Посланец был извлечён из супа и засунут головой в компот. Немного потрепыхавшись, Эльфовий замер.

— Батарейка кончилась, — расстроилась Любочка и достала инопланетянина. Он выглядел плохо. Из распоротого костюмчика торчал разбухший в компоте спермопередатчик.

— Малякала! — завопила Любочка. — У нас пупсик сломался. У него теперь глупости видны.

Эльфовий был изъят и водружён на батарею, где и остался для просушки. Там его ночью нашла старая и опытная крыса, которая промышляла по детским шкафчикам в раздевалке. Эльфовий, конечно, не был обломком печенья или конфетой, но его дальнейшая судьба неизвестна. Инопланетный корабль был найден вместе с микроскопическими записями во время неудачной попытки снабдить его батарейками. Как ни странно, но злой и саркастичный посланец оказался настоящим героем, который хотел остановить безумный биологический прогресс человечества. Эльфовий погиб, но его записи не оставляют сомнений в возможности рассудочных перспектив нашего будущего.

Одобряя дружеский порыв чертовидного инопланетянина, следует отметить, что продолжение нашей биологической эволюции выглядит не очень радужным. Особого прогресса нам не обещает ни избыток пищи, ни развитие понурого социального конформизма, ни принудительная толерантность, ни псевдоинформационное пространство в рамках контролируемой имитации свободы. По-видимому, нас ждёт дальнейшее уменьшение размеров мозга в сочетании со снижением индивидуальной изменчивости. У человечества существует неприятная перспектива превращения в малоголовых физкультурников с интеллектом австралопитеков и самомнением греческих богов.

Местные райские кущи такого типа уже давно воздвигли для самой богатой части населения планеты. Соблазнительная праздность искусственного рая манит эгоистичных потомков приматов. Для доказательства своей доминантности они страстно создают привилегированные районы, школы, больницы и моднейшие клубы. Этологические исследования оседлых обитателей таких изолированных лагерей в Европе, Америке и России не утешают. Уже в третьем или четвёртом поколении селекции удаётся добиться блестящих реверсивных изменений. Происходят примитивизация поведения, предельное упрощение рассудочной деятельности и масштабная репродуктивная специализация. Эти международные исследования показывают, что широкое распространение такой благодати быстро вернёт наш мозг в крайне архаичное состояние.

Следовательно, единственным разумным выходом из сложившейся ситуации будет активное вмешательство в безобразный процесс биологической эволюции. Существует настойчивая необходимость остановить ускоряющуюся инволюцию головного мозга. Сделать это далеко не просто, поскольку мы сами себе организуем процесс деградации, будучи одновременно как объектом, так и инструментом отбора. Не стоит надеяться, что этот кошмар как-то прекратится сам собой. Этого не произойдёт, поскольку цели эволюции ничего общего с разумным развитием человечества не имеют. Наоборот, наш разум является только подсобным инструментом для биологического процветания Ното sapiens sapiens. И если оставить всё как есть, то очень скоро наши потомки начнут делать шестимесячные завивки белокурых хвостов и накалывать кельтские тату на малиновые ягодицы.

Если перспектива такого эстетического финала разумное человечество беспокоит, то следует начать осознанный церебральный сортинг. Для этого необходимо использовать объективные методы непосредственного анализа головного мозга ныне живущих людей. О сути этого вмешательства в эволюцию гоминид мне уже приходилось писать в самых общих чертах (Савельев, 2015б, 2016). Однако возможность реализации столь масштабной затеи требует дополнительных пояснений. Попробуем сначала рассмотреть все достаточные средства и условия для осуществления проекта, а затем оценим наиболее вероятные последствия нарушения естественного хода эволюции гоминид.

Для воплощения проекта следует создать устройство для прижизненного анализа расположения нейронов в мозге и обеспечить наличие базы необходимых сведений об индивидуальной изменчивости. По поводу создания такого прибора существуют полная научная ясность и реальные технические возможности. Необходимо пространственное разрешение ЗD-томографа около 1 мкм (размер вокселя) при времени сканирования мозга не более 6 часов. Вычислительная мощность системы должна позволить рассчитать расположение около 100 млрд нейронов человеческого мозга. Решение этой проблемы не за горами. Современные традиционные томографы подошли к уровню разрешения 100 мкм, а использование рентгеновских оптических элементов и фазово-контрастных систем сканирования упростит эту задачу. Технические и интеллектуальные возможности для создания необходимого инструмента уже существуют в двух-трёх странах, что позволит завершить работы по созданию такого томографа в недалёком будущем.

Параллельно необходимо накопление сведений о строении мозга различных людей. Для этого следует создать специализированную структуру с конвейерной гистологической обработкой мозга людей с известной биографией, оригинальными способностями или вовсе без них. Отчасти эта работа была выполнена в СССР, что послужило основой книги об изменчивости и гениальности (Савельев, 2015б). В этой ситуации морфологическая база данных по ключевым особенностям мозга будет частично готова к моменту начала прижизненного анализа индивидуальных особенностей мозга. Вполне понятно, что потребуется время для разработки методов сравнения морфологического строения мозга и реального поведения человека. Точность прижизненного анализа будет повышаться в геометрической прогрессии при расширении числа обследованных вариантов строения мозга. Результатом этой работы станет возможность объективной оценки способностей каждого человека.

ПОСЛЕДСТВИЯ ОТБОРА

При осуществлении осознанного церебрального сортинга будут решены как индивидуальные, так и социальные проблемы, порождаемые биологическими механизмами эволюции. Проект выглядит как антигуманное мероприятие, построенное на вмешательстве в судьбу человека, контроле поведения и принудительном ограничении его интересов. Рассмотрим возможные последствия этого подхода, двигаясь от частных трагедий отдельных людей к общим закономерностям.

Если рассудочный церебральный сортинг станет планетарным принципом определения индивидуальных возможностей мозга, то отпадёт необходимость в социальном насилии над большей частью взрослого населения. Каждый человек после определения своих способностей и уникальности конструкции мозга сможет выбрать наиболее адекватное занятие. Это всегда будет выбор конкретного человека, поскольку для очень многих специальностей необходимы похожие свойства мозга. Различия будут сводиться к второстепенным деталям и комбинациям вспомогательных центров мозга. Самое существенное следствие из этого определения конструкционных особенностей состоит в идентификации способностей конкретных людей, которые будут точно соответствовать их деятельности. Если это произойдёт, то при профессиональном обучении и в повседневной работе роль внешнего контроля и принуждения будет постепенно заменена неповторимым результатом.

Речь идёт о том, что, реализовав все свои индивидуальные особенности мозга, человек достигнет неповторимости результатов и столь желанной инстинктивной доминантности. Впервые может возникнуть ситуация, когда мы осознанно заставим служить дикие инстинкты на пользу, а не во вред нашему разуму. Иначе говоря, инстинктивный смысл обезьяньего поведения начнёт работать на рассудочную деятельность. Плоды таких изменений несложно предсказать. Достаточно обратиться к выраженным гениям в любой области человеческой деятельности. Гении получают удовольствие как от творческой работы, так и от её оценки окружающими. Они с удовольствием и трепетом меняют свою рассудочную уникальность на социальную доминантность всеобщей любви, восторга и уважения.

Примерно такой же механизм будет действовать при совпадении практических занятий и церебральных способностей любого человека. Последствия индивидуального анализа мозга станут пожизненной характеристикой человека, которая потребует уточнения только при патологии мозга и при его старении. Логическим следствием этих технологий анализа мозга будет индивидуальный подбор как неконфликтных семейных пар, так и благоприятного социального окружения.

Наибольшим изменениям будут подвергнуты ныне существующие социальные системы. При своей реализации рассудочный церебральный сортинг обязательно уничтожит традиционные аристократии, систему материального апартеида, религиозные культы и сложившиеся иерархические отношения гоминид. Поддерживать аристократическую или финансовую исключительность небольших групп людей будет просто невозможно. Причиной станет то, что финансовый гений из любого слоя общества всегда сможет перераспределить ресурсы в свою пользу. Пока такой гений о способностях не подозревает — он безопасен. Вопиющая несправедливость современных сообществ является залогом биологической стабильности до тех пор, пока спящие великие умы ничего не ведают о своих способностях. Было бы наивно считать, что, узнав о своей гениальности, они не очистят карманы некомпетентных хозяев и не отправят их на постройку хороших и длинных дорог.

Аналогичным образом произойдёт замена наследственных правил передачи имущества, власти и систем управления. Все эти соблазнительные ценности окажутся в руках обладателей специализированного мозга. При таком развитии событий маловероятно выживание большинства форм государственных образований, как и искусственная поддержка национальной и расовой сегрегации. Эти внутривидовые противоречия необходимы для интенсификации биологической эволюции и абсолютно бесполезны в условиях объективного церебрального сортинга по индивидуальным особенностям мозга.

Введение осознанного отбора мозга впервые отделит нас от всепланетарного эволюционного процесса, который ничего общего с нашими лучшими представлениями о социальной справедливости и гуманистическом устройстве социума не имеет. По сути дела, под оболочкой пугающего обывателей тотального контроля спрятана система оптимальной реализации уникальной конструкции мозга каждого человека. До настоящего времени с позиции эволюции мы выглядим невероятно богатым и пресыщенным видом. Мы упорно не используем возможность подбирать уникальные конструкции мозга человека для решения конкретных задач.

Бесконечная изменчивость мозга даёт возможность найти уникального человека для каждой столь же редкостной ситуации. Когда это происходит случайно, люди испытывают буйный восторг и отдают должное каждой неординарной личности. Если бы все на планете занимались тем, для чего лучше всего приспособлен их мозг, то большая часть сегодняшних непреодолимых проблем была бы давно решена. Вместо осознанной реализации выявленных способностей каждого человека на Земле мы занимаемся пещерным и бессмысленным поиском малолетних талантов. Потом они, как правило, оказываются взрослыми посредственностями или средними талантами, но не гениями. Только случайность выносит гения в условия социальной реализации. Г ораздо чаще возможные и даже состоявшиеся достижения человеческого разума никак не проявляются или пропадают в безвестности.

Начав осознанный церебральный сортинг, мы создадим объективные критерии оценки способностей людей. Результаты анализа конструкции мозга нельзя будет унаследовать, подделать, купить или воспитать. Подлог обнаружится при первой попытке осуществить любые профессиональные функции. Слишком велика будет разница между обладателем специализированного мозга и имитатором отсутствующих возможностей. При таком уровне специализации любой человек испытает удовлетворение от работы, которую он выполнит лучше всех. Гарантии этого заложены в предельно точном определении врождённых способностей человека, которые делают каждого уникальным.

Вполне понятно, что такая ситуация будет характерна не для всех. Кто-то окажется обладателем архаичного мозга, готового только изощрённо убивать себе подобных, паразитировать на ближних и интенсивно размножаться. Таких биологических ортодоксов можно приспосабливать для специфических занятий освоения Вселенной и обязательно оставлять на размножение. Сохранение и воспроизводство самых странных вариантов строения мозга являются ключевой задачей для будущего моделирования гоминид.

Поскольку редкие способности очень плохо наследуются, а индивидуальная изменчивость непредсказуема, любые крайние варианты строения мозга надо сохранять как уникальную драгоценность. Каждая мельчайшая этническая группа людей или гипертрофированная особенность мозга на этой планете представляет собой ценнейший селекционный материал для получения мозга с заданными свойствами. Расовые, этнические, культурные и поведенческие различия людей должны сохраняться любой ценой как потенциал для нашего рассудочного будущего. По сути дела, обладатели необычного мозга нужны нам в качестве своеобразного банка возможностей. Это уже готовые блоки поведения, которые мы ещё не умеем отбирать и воспроизводить по собственному желанию. Однако в наших силах сохранить это уникальное богатство вида. Понимание важности каждого человеческого мозга позволяет оценить степень биологического сумасшествия европейцев, стремящихся смешать потомков разных народов для получения однородного стада. Эта подчинённость естественным процессам эволюции облекается в гуманистические идеалы, оправдывающие изысканные способы уничтожения разнообразного разума человечества.

Следует отметить, что сегодняшняя оценка той или иной формы поведения, отражающей строение мозга, никакого значения не имеет. В голове серийного убийцы, извращенца или угрожающего обществу маньяка мы можем обнаружить столь уникальные особенности, что физическое уничтожение безусловно опасных особей скоро станет непозволительной роскошью. Каждый человек обладает уникальным мозгом, который является настоящим сокровищем для осознанной и контролируемой эволюции.

Не исключено, что проницательные намёки некоторых выдуманных или религиозных персонажей говорят именно о разумном церебральном сортинге, который должен заменить вакханалию естественного отбора. Подозрительно точно на предлагаемый механизм дальнейшей эволюции человечества ложится фраза: «Моё царство не от мира сего», — которую любят повторять христиане. Действительно, добиться всеобщего утверждения гуманистических религиозных ценностей в условиях продолжающейся биологической эволюции крайне затруднительно. И наоборот, при развитой системе церебрального сортинга создание искомого гармоничного царства станет вполне вероятно и возможно.

Я надеюсь, что постепенно будет накоплен опыт наследования структурных основ поведения. Эти сведения окончательно выведут нашу эволюцию из поля действия биологических процессов. В конечном счёте мы сможем заняться фантастической мечтой человечества — выведением и отбором обладателей головного мозга заданных конструкций.

События более далёкого будущего трудно предвидеть. Тем не менее уже становится очевидным, что прекращение неконтролируемых эволюционных процессов является наиболее безболезненным способом остановить невидимую инволюцию мозга и самоуничтожение человечества.

ЛИТЕРАТУРА

Агапкина Т.А., Виноградова Л.Н. Благопожелание / / Славянские древности: этнолингвистический словарь. В 5 томах. - М.: Институт славяноведения РАН, 1995. - Т. 1.-С 188-191.

Афанасьев А.Н. Ведун и ведьма / / Учёно-литературный альманах «Комета». - М.: Издание Н. Щепкина, 1851. - с. 89-164.

Афанасьев А.Н. О зооморфических божествах у славян / / Отечественные записки. - 1852. - № 1. — С. 1-18.

Бехтерев В.М. Значение гормонизма и социального отбора в эволюции организмов // Природа. - 1916. — № 10. - с. 1130-1159.

Брук С.И. Население мира: Этнодемографический справочник. - 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Наука, 1986.

Клейн Л.С. История антропологических учений. - СПб.: Изд- во Санкт-Петербургского университета, 2014.

Кононова Е.П. Лобная область взрослого человека // Труды Ин-та мозга при ЦИК СССР. - М.: Изд-во Ин-та мозга, 1938. - Вып. Ill—IV. - С. 213-274.

Кононова Е. П. Лобная область большого мозга. - Л.: Гос. изд- во мед. лит., 1962.

Кречмер Э. Медицинская психология. - М.: Жизнь и знание, 1927.

Ламарк Ж.Б. Философия зоологии. - М.: Наука, 1911.

Малиновский Б. Аргонавты западной части Тихого океана. - М.: РОССПЭН, 2004.

Малиновский Б. Научная теория культуры. - 2-е изд., испр. - М.: Объединенное Гуманитарное Издательство (ОГИ), 2005.

Мейлер Н. Белый негр. Поверхностные размышления о хип- стере. - М.: Ад Маргинем Пресс, 2015.

Мердок Д.П. Социальная структура.- М.: Объединенное Гуманитарное Издательство (ОГИ), 2003.

Мосс М. Общества, обмен, личность. - М.: Наука, 1996.

Мосс М. Социальные функции священного: Избранные произведения. - СПб.: Евразия, 2000.

Пекарский П.П. Наука и литература при Петре Великом. — СПб.: Издание товарищества «Общественная польза», 1862.

Преображенская Н.С. Индивидуальные особенности строения коры мозга человека. Некоторые теоретические вопросы строения и деятельности мозга. - М.: Медгиз, 1960. - с. 49-62.

Реклю Э. Эволюция, революция и идеалы анархизма. - М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012.

Савельев С.В. Стереоскопический атлас мозга человека. - М.: AREA XVll, 1996.

Савельев С.В. Введение в зоопсихологию. — М.: AREA XVll, 1998.

Савельев С.В. Атлас мозга человека. - М.: ВЕДИ, 2005а.

Савельев С.В. Происхождение мозга. - М.: ВЕДИ, 2005б.

Савельев СВ. Нейробиологические подходы в палеонтологии позвоночных // Палеонтол. журн. - 2008. - № 6. — С. 3-1 О.

Савельев С.В. Возникновение мозга человека. - 2-е изд., стер. — М.: ВЕДИ, 2015а.

Савельев С.В. Изменчивость и гениальность. — 2-е изд., доп. - М.: ВЕДИ, 2015б.

Савельев С.В. Нищета мозга. -2-е изд., доп. — М.: ВЕДИ, 2016.

Северцов А.С. Теория эволюции. — М.: ВЛАДОС, 2005.

Станкевич И.А., Шевченко Ю.Г. Вариабельность строения коры большого мозга. Нижнепариетальная область у взрослого человека//Труды Ин-та мозга при ЦИК СССР. - М.: Изд-во Ин-та мозга, 1935. — Вып. 1. -С. 119-174.

Темушев С.Н. Образование Древнерусского государства. — М.: Квадрига, 2014.

Щапов А. Социально-педагогические условия умственного развития русского народа. - СПб.: Издание Н.П. Полякова, 1870.

Юдин Т.И. Евгеника. — М.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1928.

Bamshad М., Wooding S, Salisbury В.А. et а/. Decoпstructiпg the relationship between genetics and rase / / Nat. Genet. — 2005. — Vol. 5. - Р. 598-608.

Barabanov V., Gulimova V., BerdievR., SavelievS. Object play in thick-toed geckos durmg а space experiment / / J. Ethol. — 2015. - Vol. 33, No. 2. - Р. 109-115.

Burghardt G.M. The genesis of animal play: Testing the limits. — Cambridge: MIT Press, 2005.

Creanza N., Ruch/еп M., Pemberton T.J. et а!. А comparison of worldwide phonemic аnd genetic variate in human populations / / Proc. Natl. Acad. Sci. - 2015. - Vol. 112, No. 5. - Р. 1265-1272.

Galton F. Hereditary Genius. - Lопdоn, 1892.

Lorenz K.Z. Evolution аnd modification of behavior. - Chicago: Univ. Chicago Press, 1965.

Kardong К. V. Vertebrates. - Dubuque, lowa: Wm. С. Brown РuЫ., 1995.

Murdock G. P. Ettmographic Atlas: А Summary. - Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1967.

Wundt W. Grundriss der Pseechologie. - Leipzig: Engelmann, 1896.

Wundt W. ElemtederVolkerpsychologie. - Leipzig: Kroner, 1912.

Оглавление

САВЕЛЬЕВ С. В. ЦЕРЕБРАЛЬНЫЙ СОРТИНГ 

  ПРЕДИСЛОВИЕ

  1. СВОБОДА МОЗГА

  2. ИЗБИРАТЕЛЬНОСТЬ ОТБОРА

  3. ФАНТАЗИИ РЕАЛЬНОСТИ

  4. ИЗОБРЕТЕНИЕ БУДУЩЕГО

  5. ЦЕРЕБРАЛЬНЫЙ ЛАМАРКИЗМ

  6. СХОДСТВО РАЗЛИЧИЙ

  7. АСИНХРОННОСТЬ ОТБОРА МОЗГА

  8. ТУПИКИ СПЕЦИАЛИЗАЦИИ

  9. СЕЛЕКЦИОННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

  10. ВСЕМИРНЫЙ РЕЖИССЁР

  11. ОСОЗНАНИЕ ЭВОЛЮЦИИ

    ПОСЛЕДСТВИЯ ОТБОРА

    ЛИТЕРАТУРА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg