Валерий Колесников Место битвы – Италия?!
© ЭИ «@элита» 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Вступление
– И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть, – Воланд протянул руку. – Я, к сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – потому что я сжег его в печке. – Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят. – Он повернулся к Бегемоту и сказал: – Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман. Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слёз: – Вот она, рукопись! Вот она!
Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»Кто в нашей стране не слышал о замечательном памятнике литературы Древней Руси XII века «Слово о полку Игореве»[1]? При упоминании о нём кто-то вспомнит из школьной программы «плач Ярославны» в переводе Н. Заболоцкого, кто-то арию князя Игоря из оперы А. П. Бородина, кто-то недоумённо пожмёт плечами и не станет напрягаться по этому поводу. «Какой Игорь? Какие ещё половцы? Кому сейчас это нужно?» – с усмешкой спросят они. И таких людей, к большому сожалению, в нашей стране становится всё больше. В век голого прагматизма и повсеместного одичания, в мире всеобщего потребления главными жизненными правилами являются примитивные и понятные всем установки, такие как: «Бери от жизни всё! Живи в своё удовольствие! Не думай ни о чём!» Но, как сказано в писании, «не хлебом единым жив человек…». В данной аналитической работе заинтересованный читатель найдет не совсем обычное переложение древнерусского текста, являющееся альтернативой объяснительному переводу Д. С. Лихачева и тому традиционному пониманию, которое на сегодняшний день преобладает в лингвистике и медиевистике по данному вопросу.
Первоосновой любого перевода является точность смыслового прочтения. По мере возможности я старался придерживаться этого золотого правила. В моей работе на обсуждение вынесены на первый взгляд простые вопросы, например, где и когда произошла битва на реке Каяле. Многие, наверное, скажут, что тема давно исследована, практически все тёмные места в «Слове…» изучены и после таких научных светил, как Б. Д. Греков, Б. А. Рыбаков и Д. С. Лихачев, она стала не такой актуальной, какой была раньше. Всё же хотелось бы придать дополнительный импульс старым спорам о времени и месте похода, о цели, которую преследовал князь Игорь, избавить тему от стереотипов и направить современную дискуссию по этим вопросам в практическое русло. Также в работе проведено небольшое аналитическое исследование с целью выяснить, в каких исторических условиях проводилась работа по первоначальному переводу обнаруженной в Ярославском монастыре рукописи. Почему в то время так, а не иначе трактовались те географические названия, о которых идет речь в «Слове», и на какой исторический фундамент стали опираться основные постулаты и идеи самого первого перевода древней рукописи, который и заложил основу для будущих исследователей. Все эти моменты имеют принципиальное значение для отечественной истории и культуры. Как только становится понятным, где на самом деле произошла битва, произведение сразу же раскрывается совсем с другой стороны, у него словно появляется второе дыхание. Старые предположения становятся ненужными и теряют свои невнятные объяснения. Так называемые темные и испорченные места в «Слове о полку Игореве» по большей части проясняются, а все непонятные и неузнаваемые слова принимают свои нормальные и естественные значения. Для дальнейшего понимания моих мыслей читателю необходимо принять на веру несколько аксиом.
Во-первых. Первоначальная рукопись «Слова о полку Игореве» существовала в действительности, а не была сфальсифицирована в конце XVIII века русскими литераторами. Такая «гипотеза сомнения» появилась практически сразу после утраты оригинала. Затем в 1890 году французский славист Луи Леже вскользь высказал предположение, что «Слово о полку Игореве» – подделка, списанная с памятника конца XIV века, рассказывающая о Куликовской битве «Задонщины». Эту мысль в 1940 году развил в своей монографии «Le Slovo d`Igor» другой француз – профессор философского факультета Страсбургского университета Андре Мазон. Профессор Мазон видел в «путаной», «бессвязной» композиции «Слова…» одно из доказательств его поддельности: дескать, фальсификатор не способен свести концы с концами. Он приписывал авторство «Слова о полку Игореве» директору Московского архива Коллегии иностранных дел Н. Н. Бантыш-Каменскому.
Практически сразу в 1941 году с опровержением этой идеи выступил русский языковед А. В. Исаченко, живший в то время в эмиграции в г. Любляне. В своей статье «Двойственное число в «Слове о полку Игореве»[2] он апеллировал к простому факту. Формы двойственного числа (грамматические формы, указывающие на два предмета или два лица) в «Слове…» таковы, что извлечь их из доступных в конце XVIII века восточнославянских памятников было невозможно, а стандартная информация, которой мог располагать автор этой поздней эпохи, предполагала иные формы двойственного числа, отличные от употребляющихся в «Слове…». Значит, по его мнению, о поздней подделке не может быть и речи. Кроме Исаченко, за рубежом в полемику с Мазоном вступил выдающийся русский филолог Р. О. Якобсон, живший в то время в Америке. Его работы показали всю несостоятельность идей Мазона, ему также принадлежит реконструкция текста «Слова…» и перевод на современный русский язык, разбивка на строки в котором считается канонической.
В Советском Союзе для борьбы с теорией Мазона были задействованы лучшие историки и филологи: Н. К. Гудзий, В. П. Андрианова-Перетц, Д. С. Лихачев, Ю. М. Лотман. После выхода в свет в 1962 году специального сборника «Слово о полку Игореве – памятник литературы XII века»[3] по идеям французского слависта был нанесен серьёзный удар, на некоторое время притихли даже его зарубежные сторонники. Страсти улеглись, и этот вопрос казался окончательно решённым. Но передышка оказалась недолгой: ещё не успел остыть прах концепции Мазона, как 27 февраля 1963 года в Пушкинском доме в Ленинграде выступил с докладом А. А. Зимин. Когда в обморочной тишине отзвучало его последнее слово, председательствующий И. П. Ерёмин потрясённо произнёс, что находится в состоянии шока. И было отчего: «Слово…» объявил фальшивкой не какой-то представитель буржуазной филологии, который по определению не может сказать ничего путного, а восходящая звезда советской исторической науки, признанный и блестящий учёный. Годом ранее, в возрасте сорока двух лет (уникальный для гуманитария того времени случай), Зимин даже баллотировался в члены-корреспонденты АН СССР.
Второй его доклад, уже с прениями, состоялся в начале мая 1964 года в Москве. Зимин считал, что филологи это произведение как текст проанализировать не смогли и кому-то придется за это дело взяться. Историк, в принципе, заимствовал схему Мазона о первичности «Задонщины», но провёл гораздо более тщательное исследование текстов. В частности Зимин пришел к выводу, что зависимость «Слова…» от «Задонщины» не прямая, а между ними существовал какой-то неизвестный памятник, с которого и было списано «Слово…». В заключение Зимин сказал, что его и Мазона разделяют, прежде всего, методологические основы исследования. «Для меня, как историка-марксиста, главное – социально-политическое содержание «Слова…», его органическая связь с идейной борьбой конца XVIII века. Для Мазона это – «пастиш» (стилизация), который навеян Оссианом, преисполнен галлицизмами и т. п., то есть не органическое явление русской литературы, а навеянное иноземными влияниями. Это решающее, основное».
Вот как характеризовал точку зрения Зимина его сторонник и сподвижник, историк В. Б. Кобрин: «Оригинальный и глубокий учёный, наделённый острым скептическим умом, Зимин пришёл к выводу, что «Слово…» – не средневековое произведение XII века, а гениальная стилизация второй половины XVII века. Дело не в том, прав был Зимин или нет, хотя я лично убеждён его аргументами. Дело в другом. Ведь и кроме Зимина были учёные, сомневающиеся в традиционной датировке «Слова…», относившие его то к концу XVII, то к XVIII веку. Но зная религиозно-фанатическое отношение к этому памятнику, помня, как обвиняли в антисоветизме крупного французского слависта Андре Мазона, считавшего «Слово…» подделкой, они не решались ни обнародовать свои сомнения, ни потратить годы напряжённого труда на серьёзное исследование, сулящее лишь трения без лавров. Зимин же считал, что, выступив открыто со своей точкой зрения, он поможет утвердить мысль, что в науке нет запретных тем, нет источников, которые не могли быть подвергнуты критическому анализу»[4].
По мнению Я. С. Лурье, возникшая полемика и споры, вызванные докладом Зимина, не были напрасными и принесли немалую научную пользу. Схема взаимоотношений текстологических групп и отдельных списков «Задонщины», существовавшая до Зимина, потребовала серьезных корректив; текстологические схемы, принятые в науке в настоящее время, не идентичны прежним, существовавшим до 1963 года. Это следствие обширной текстологической работы над «Задонщиной», порожденной спорами с Зиминым. В последние годы у Зимина возникла потребность обобщить накопившийся материал по методике источниковедения и текстологии. Он ставит вопрос о разграничении источниковедческих гипотез, догадок и домыслов, о принципах сопоставления параллельных текстов (случаи «необратимости сопоставлений»), возражает против высказанного недавно тезиса о «презумпции невиновности источника», пытается сформулировать пока еще не вполне ясные принципы «источниковедения системы фактов». Труды эти, к несчастью, остались незавершенными[5].
После разгромной критики Зимина, носившей не совсем корректный и не всегда научный характер и сглаженной вмешательством идеологической комиссии ЦК КПСС во главе с Ильичёвым, дискуссия постепенно утихла. Но споры по этому вопросу не прекращаются и в наше время, хотя, по мнению некоторых историков, подлинная реабилитация «Слова…» произошла несколько десятилетий назад, когда в руки филологов попал Кодекс Куманикус – «Латинско-половецко-персидский словарь» из библиотеки Франческо Петрарки, составленный якобы каким-то средневековым эрудитом. Они утверждают, что в тексте «Слова…» имеются многочисленные заимствования из половецкого языка XII века. Примеры таких заимствований они почему-то не приводят. Но чтобы серьёзно опираться в своих доказательствах на этот словарь, надо сначала убедиться, что он не подложный. Учёные же, выдвигающие такую версию подлинности «Слова…», считают половцев дикими азиатами из Причерноморской степи, говорившими на одном из многочисленных тюркских языков. А раз носители этого языка полностью исчезли к концу Средневековья, то, по их мнению, очевидно, что намеренная фальсификация в данном случае невозможна, потому что в XVIII веке в России уже никто не помнил живую половецкую речь, и, следовательно, никто не мог вставить половецкие слова в текст «Слова…». И всё же «теорию сомнения» Мазона – Зимина опровергли ведущие слависты ещё в советское время, а окончательную точку в этом вопросе поставил академик А. А. Зализняк[6].
Доказательства Зализняка по этому вопросу опираются на раскрытие им тончайших закономерностей древнерусского языка. Он считает, что гипотетический фальсификатор XVIII века должен был бы обладать немыслимыми качествами, а именно знать эти закономерности и скрывать своё знание от современников. Зализняк обращает внимание читателя-нелингвиста на то, в чём состоит трудность имитации языка древнего текста. Он пишет: «Легче всего вставить в текст взятые из подлинных памятников необычные слова. Их можно набрать, даже не утруждая себя сплошным чтением объёмистых летописей и т. п., – достаточно сделать выписки при просмотре. Совсем иное дело, когда требуется воспроизвести некоторую грамматическую закономерность, реализованную в выбранном памятнике, скажем, установить, по каким правилам в нём распределены комплексы типа слышалъ еси и типа еси слышалъ, и соблюсти эти правила в поддельном тексте. Здесь уже недостаточно не только беглого просмотра, но даже и полного просмотра памятника» (§ 5, с. 29). Его книга, по сути, закрывает двухсотлетнюю дискуссию о подлинности древнерусского памятника. Но не для всех. Доказательность языковедческих доводов остаётся невнятной для нелингвистов, которым не под силу признать, что строгость лингвистических утверждений качественно отличается от занимательных, но необязательных рассуждений о поэтике, образном строе, влиянии одной литературы на другую и т. д.
Во-вторых. В нашей исследовательской литературе утвердилась устойчивая версия, что большое количество тёмных мест в «Слове…» – это прямое следствие некачественной и невнимательной переписки первоначального авторского текста, происходившей на протяжении нескольких веков. Но это всего лишь красивая отговорка. Всё дело в нас самих, в нашей оценке прошлого в той трактовке событий, которую дают нам традиционные историки. В данной ситуации имеет место явная попытка собственные огрехи свалить на тех людей, которые уже никогда не смогут оправдаться. Любому человеку свойственно ошибаться, и под «ошибками» следует подразумевать те написания в «Слове…», которые невозможны в рукописи XII–XIII веков, но типичны для списков XV–XVI вв., отклонявшихся от оригинала под влиянием живого языка переписчика (например, написания «ки», «ги», «хи» вместо «кы», «гы», «хы»). Оказывается, таких отклонений больше в конце «Слова…», нежели в начале. Такой эффект хорошо известен специалистам, которые работают со средневековыми рукописями: в начале писец очень тщательно копировал переписываемый текст, а к концу уставал и от оригинала отвлекался. Первые переписчики, участвовавшие в издании 1800 года, и их предшественники (монахи-летописцы XIV–XVI веков) очень скрупулезно, грамотно и добросовестно выполнили порученную им работу. И только благодаря их кропотливому труду мы видим сегодня сквозь толщу времени художественную красоту этой древней саги, хотя сам перевод и комментарии к нему, написанные под руководством А. И. Мусина-Пушкина, оставляют желать лучшего. Соответственно, вина за непрочтение тёмных мест и само их существование лежит не на средневековых писцах, а на исследователях и комментаторах «Слова…» XIX–XX веков.
В-третьих. Надо очень осторожно и самым критическим образом подходить к той исторической оценке описываемых событий, которую нам стараются навязать многочисленные комментаторы «Слова…». В первую очередь надо отбросить в сторону ту немецко-норманнскую концепцию Российской истории, которую сформировали Г. Ф. Миллер, А. Л. Шлёцер, Г. З. Байер. В дальнейшем эту теорию развили в своих научных трудах их ученики Н. М. Карамзин и М. П. Погодин и закрепили в науке их идейные последователи С. М. Соловьев и К. Д. Кавелин. Именно они трудились и переиначивали её по заказу императоров и императриц голштинского рода – Романовских, среди которых особенно рьяно пытались повлиять на этот процесс Екатерина II и Александр II.
Так почему иноземцы так прочно и основательно уцепились за Российский престол, почему норманнизм так сильно пустил корни в отечественной истории?
Для ответа на эти вопросы перенесемся в первую половину XVIII в., когда после смерти Петра II (в ночь на 19 января 1730 года) в стране сложилась вполне благоприятная обстановка для плодотворных преобразований в государственной системе. С кончиною Петра II пресеклось мужское колено императорского дома, поэтому князь В. Л. Долгорукий и его сподвижники посчитали это обстоятельство подходящим поводом, чтобы власть российских императоров некоторым образом ограничить. Когда в Совете стали обсуждать вопрос о преемнике только что скончавшегося императора, князь Д. М. Голицын произнёс речь, в которой доказывал, что дочери Петра не имеют права на престол, потому что родились до вступления его в брак с их матерью. Завещание Екатерины, по которому престол после Петра II в случае бездетной его смерти переходил к ее дочерям, само по себе не имеет силы, потому что женщина, будучи низкого происхождения, сама не имела прав на престол и не могла им распоряжаться.
Поэтому князь Голицын неожиданно предложил избрать на престол племянницу Петра, дочь царя Ивана, вдовствующую герцогиню Анну, которую Пётр ещё в 1710 году выдал за курляндского герцога. Представители старой московской боярской знати хотели вернуть свои частично утраченные в ходе реформ Петра I привилегии и денонсировать принятый незадолго до его смерти новый «Указ о престолонаследии» (опубл. в 1722 г.), который существенно нарушил расстановку политических сил в стране. В петровском «Уставе о наследовании престола» было дано обоснование прав царствующей особы назначить себе преемника по своему усмотрению, минуя старшего сына. Этот документ был тесно связан с делом царевича Алексея, и первый российский император пытался закрепить начатые им в нашей стране реформы. После смерти Петра I так называемая «русская партия», интересы которой в тайном Верховном совете выражали Голицыны и могущественный клан Долгоруких, попытались ограничить самодержавную власть и в будущем предполагали ввести прямое государственное правление в стране. При Петре II «верховники» – так звали членов Верховного Тайного Совета в 1726–1730 годах – настолько сильно укрепили свои позиции, что, пригласив на русский престол Анну Иоанновну, предложили ей особые условия – «Пункты» («Кондиции»). Вот содержание этих пунктов, изложенных в письме Верховного совета, посланном из Москвы в Митаву: императрица-вдова во всю жизнь не вступает в брак и не назначает себе наследника, правит вместе с Верховным Советом, состоящим из 8 персон; без согласия Совета не начинает войны и не заключает мира; не вводит новых налогов; не жалует чины выше полковника, предоставляя командование гвардией и прочими войсками одному Совету; никого из шляхетства без суда не лишает жизни, чести и имущества; не раздает вотчин и не расходует государственных сумм без согласия того же Совета. Эти условия скреплялись словами от имени избранной императрицы: «А буде чего по сему обещанию не исполню, лишена буду короны российской».
Кондиции ограничивали власть императрицы в пользу Верховного Тайного Совета и означали юридическое оформление уже давно имевшихся у этого учреждения прав. Монарх даже лишался права определять наследника, что, по мнению Лефорта, следовало понимать как «начало избирательного образа престолонаследования». Ночь с 18 на 19 января 1730 года вошла в историю как попытка ограничения самодержавия Анны Иоанновны. Именно после подписания этих условий она благополучно воцарилась, и в дальнейшем кондиции должны были служить своеобразной платой за её спокойное и чисто номинальное царствование. Расчет «верховников» был прост: они рассудили, что Анна Иоанновна, не имея опоры в России, ради получения короны с радостью согласится на все их требования. В этом документе отразилась попытка установления своеобразной олигархической формы правления – этакой «смеси» английской конституционной монархии, где король играет чисто церемониальную роль, и шведской коллегиальной системы, государственный совет которой так много значит, что ставит преграды верховной королевской власти. Что-то подобное русским вельможам хотелось реализовать и у себя в стране и уже законным путём приподняться над самодержавием, установив вместо абсолютной монархии новую форму правления – монархию ограниченную, стеснённую законом. К этому их непроизвольно подталкивали новые формы общественных и экономических отношений, складывавшихся как в мире, так и в нашей стране, где самобытный и размеренный патриархальный уклад жизни был взорван петровскими начинаниями. Дело грядущих преобразований было послушно воле Голицына, одного из наиболее просвещенных людей своего времени. Заметим, кстати, что его библиотека состояла из шести тысяч книг, в том числе на французском, английском, голландском, испанском, шведском языках. Почти все иностранные свидетели отмечали его ведущую роль в этом процессе. Близкий к «верховникам» датский посол Г. Вестфален заметил в дипломатической депеше от 22 января: «Голицын, основатель и защитник этого дела, спросил меня вчера, который из двух образов правления я считаю лучшим: шведский или английский? Я ответил, что шведский самый подходящий, и что я не думаю, что английское правление может быть введено в России. Он ничего на это мне не сказал». Характерно, что Голицын интересовался не советом, а мнением Вестфалена. Это значит, что для Голицына вопрос о форме правления был давно решённым и, вероятнее всего, он отдавал предпочтение шведской форме правления. Много нового было привнесено в государственную жизнь России при Петре I именно из Швеции, и Голицын принимал в этом непосредственное участие. В этой связи американский историк М. Раев замечает, что Россия в петровскую эпоху перенимала не столько передовой, сколько рутинный опыт в государственном управлении и общественной жизни. И это обстоятельство наложило глубокий отпечаток и на сам характер модернизации в России, и на восприятие русскими Запада. «Верховники» в ходе своего правления старались придать петровским реформам более мягкие, сглаженные и плавные черты, учитывающие местную специфику. Но Долгорукий и Голицын глубоко заблуждались, надеясь на приверженность Анны к русским традициям. В силу ряда обстоятельств их попытка изменить политическое устройство в России провалилась. В дело вмешалась гвардия, офицеры которой явились к императрице и решительно высказались за восстановление самодержавия. Анна, воспользовавшись благоприятным моментом, приказала принести подписанные ею кондиции и собственноручно перед всеми разорвала их. Вскоре «русская партия» под надуманными предлогами была разгромлена. Вот что сам мудрый и прозорливый старик Голицын сказал про это: «Пир был готов, но званые оказались недостойные его. Знаю, что паду жертвой неудачи етого дела, – так и быть, пострадаю за отечество; мне уже немного остаётся жить; но те, которые заставляют меня плакать, будут плакать больше моего»[7].
Лидер «верховников» Голицын был арестован и умер 16 апреля 1737 года в каземате Петропавловской крепости в возрасте 74 лет. По сути, провалилась попытка окончательно установить боярскую олигархию, которая до этого фактически властвовала в стране. Она разбилась о желание простого дворянства установить сословную конституционную монархию, подобную той, что существовала в шляхетской Польше. В результате ни тем, ни другим не удалось воплотить в жизнь свои замыслы. При этом не надо идеализировать «верховников», они были теми же «западниками», только выражали при этом интересы узкого круга правящей верхушки, совершенно игнорируя интересы среднего дворянства и русского народа. В будущем похожую попытку государственного переустройства предпримет другой видный политик, один из главных инициаторов дворцового переворота 1762 года, канцлер Н. И. Панин. За первые месяцы, прошедшие после переворота, им был выработан проект Учреждения «Императорского совета», и хотя Екатерина II подписала его 28 декабря, он не был опубликован и вскоре ею же отменен, поскольку мог привести к ограничению самодержавия. Позднее при Екатерине II состоял Госсовет, но это был чисто совещательный орган, состав которого полностью зависел от императрицы. В конце концов, точку в этом вопросе в пользу полного самодержавия и абсолютизма поставил Николай I на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Только ни он, ни его преемники принципиально не решили те системные противоречия в управлении государством и обществом, которые, в конце концов, и привели царскую Россию к окаянным дням 1917 года, когда большевики одним ударом разрубили этот «гордиев узел» перезревших проблем, лукаво обещая народу всеобщее равенство и социальную справедливость. Со временем сталинисты-ленинцы создали, по сути, похожую на царский режим структуру власти, только более централизованную, деспотичную и кровавую, которую в конечном итоге похоронили те же нерешенные вопросы землепользования, преемственности власти, отсутствия обратной связи с народом и нерационального распределения внутри её верхушки властных полномочий. В России как в прошлом, так и сейчас в государственном управлении имеет место одна устойчивая тенденция. Все ключевые решения принимаются либо единолично, либо узкой группой лиц в центре власти. Всем прочим остаётся лишь соперничать в борьбе за влияние на «небожителей».
А пока прусский посланник Марфельд уже в феврале 1730 года доносил, что императрица «в душе больше расположена к иностранцам, чем к русским, отчего она в своем курляндском штате не держит ни одного русского, а только немцев». По выражению В. О. Ключевского, с воцарением Анны «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались на все доходные места в управлении». Чёрный след в нашей истории оставил фаворит Анны Иоанновны, временщик Э. И. фон Бирон; как и большинство иностранцев, он смотрел на Россию свысока, считая себя просветителем и благодетелем бескрайней варварской страны. Демонстративно отказываясь учить русский язык, он тем самым подчеркивал свое «невмешательство» в ход внутренних дел и, управляя железным скипетром, в течение девяти лет своего правления умертвил одиннадцать тысяч человек. Для сравнения, Иваном IV за семь лет «опричнины» было казнено четыре тысячи человек. По замечанию известного историка А. Д. Градовского, «этот кабинет не любил заглядывать внутрь страны… Вершина русской администрации, – поясняет он, – живет самою внешнею политической жизнью. Россия для неё только средство для добывания сумм, нужных для того, чтобы участвовать в общем хоре западных держав». Всё это хорошо видели иностранные резиденты. По их наблюдениям, «цель двора достигнута, если в Европе говорят, что Россия богата». Перед самой кончиной Анна Иоанновна назначила герцога Курляндского Эрнста Иоганна Бирона регентом при двухмесячном наследнике престола, и в этом качестве он должен был править 17 лет (!). После смерти императрицы в октябре 1840 года Бирон захотел присвоить себе корону империи. И когда в его руках оказалось всё высшее правление, гвардия заволновалась. После дворцового переворота он был арестован. Не будет преувеличением сказать, что его ненавидели все. Разграбление богатств страны, всеобщая подозрительность, шпионаж, доносы, жестокое преследование недовольных – вот чем характеризовался созданный им реакционный режим. Три недели верховной власти в стране стоили ему двадцатилетней ссылки. «Эпоха дворцовых переворотов» – прямое следствие петровского закона о престолонаследовании, который сводился к принципу: «Кто палку взял, тот и капрал». На вершину власти попадали случайные люди, которые были далеки от истинных интересов нашей страны и не желали знать ни её менталитета, ни её древних традиций. С воцарением Елизаветы немецкий гнёт, как это ни странно, только усилился. Это произошло вследствие того, что внешнюю политику Бирона продолжил его бывший ставленник А. П. Бестужев-Рюмин. Став Великим канцлером и не имея соперников, нагло беря взятки со всех дворов Европы и втравляя Россию в бессмысленные войны, он фактически правил страной 14 лет. Некоторых иностранцев поражало то, что страна, обладавшая колоссальными возможностями, проявившая несокрушимую мощь в Северной войне, как будто не знает, куда деть свои силы и ищет себе в этом помощника. Не без иронии в адрес и русских, и немцев говорил по этому поводу французский посланник маркиз де Шетарди: «Немцы были этими первыми встречными, они и воспользовались руками и ногами этого народа и управляют его движениями». Уже другой иностранец замечает, что «Россия всегда вела войны, но не война истощала это государство, оно истощено роскошью, дурным управлением министров, переводом за границу огромных денежных сумм, наконец, бесплодная распущенность, тщеславие и суетность разоряют государство». Немецкое засилье коснулось всех институтов нашего государства, Российская Академия наук не стала исключением. Постараемся разобраться в давно забытом, но принципиальном споре, который зарождался в то время между двумя академическими школами. Первую возглавлял М. В. Ломоносов, в противовес ему выступали Г. З. Байер, А. Л. Шлёцер и Г. Ф. Миллер. Именно они при нескрываемой поддержке «немецкой партии» в правительстве, которую первоначально возглавлял бывший член Верховного Совета – барон А. И. Остерман, закладывали фундамент новой «норманнской» версии Российской истории. Их теория, безусловно, ласкала слух императоров и императриц голштинского рода Романовских, которые видели себя в роли таких же «легендарных» варяжских князей, приглашённых царствовать в дикую и варварскую азиатскую страну, и которые также в меру своих сил старались облагодетельствовать её «тёмный» народ своим «просвещённым правлением».
6 сентября 1749 года придворный историограф, академик Миллер прочитал ежегодный доклад, в котором, опираясь на труды своего предшественника Байера, изложил теорию создания Киевской Руси норманнами. Вскоре после этого 3 ноября Ломоносов подверг резкой критике только что вышедшую в свет диссертацию Миллера «О происхождении русского народа», где наглым образом была оболгана отечественная история, в ней всё было перевернуто вверх дном и основные события представлены с отрицательной стороны. Приведу одну важную для нашего расследования цитату из статьи Ломоносова «Замечания к диссертации Миллера Г. Ф.», с. 13: «Прадеды ваши, почтеннейшие слушатели, от славных своих дел славянами назывались, которых от Дуная волохи выгнали». Здесь весьма явны противные вещи слава и изгнание, которые в такой диссертации места иметь не могут. Но как наш сочинитель славные дела прадедов наших начинает с изгнания, так и всю их жизнь в разорениях и порабощениях представляет, о чем смотри ниже. И хотя бы то была правда, что славяне для римлян Дунай оставили, однако сие можно было бы изобразить инако. Например: славянский народ, любя свою вольность и нехотя носить римского ига, переселился к северу. Новгородский летописец говорит, что славян часть некоторая, для тесноты места на Дунае, отошла к Днепру, Ильменю и прочая, что с правдою очень сходно, ибо и теперь по Дунаю довольно есть славянского народа, как то: сербияне, болгары и проч. Господину бы автору должно было упомянуть славные дела славянского народа из старых внешних авторов, из которых явно, что римляне сами чувствовали храбрость наших праотцев и прочая. Прокопий Кесарийский в третьей книге своей пишет, что в пятом веку во время Юстиниана, царя греческого славяне, перешедши Дунай, землю за ним опустошили, и великое множество римлян в плен взяли. Иорнанд о четах пишучи, говорит, что ныне славяне за грехи наши везде нас разоряют, то было в шестом веку. Григорий Великий папа Римский, к епископам в Истрию (епископат на п-ове Истр в Хорватии – прим. автора) пишет: «Истинно для славянского народа, который на вас наступает, весьма сокрушаюсь и смущаюсь: сокрушаюсь о том, что вашу болезнь сам претерпеваю: возмущаюсь о том, что они через Истрию уже и в Италию вступают![8]». Из сего явствует, что славяне от римлян не так выгнаны были, как господин Г. Ф. Миллер пишет. И сие бы должно было ему упомянуть для чести славянского народа».
По мере того как накал борьбы с Миллером нарастал, вопросы по отечественной истории вышли у Ломоносова на первый план, ради них он отказывается от исполнения обязанностей профессора химии. Он дает уничтожающую характеристику на статьи Байера по русской истории, сравнивая их с «бредом обкурившегося шамана». Байер приехал в Россию в 1730 году, через год после открытия Академии наук. Именно он выдвинул теорию, что варяги и руссы – это норманны, принадлежавшие германскому королю племена шведов, датчан и норвежцев. Байер русского языка не знал. Помимо Ломоносова, в будущем и другие русские академики – Тредьяковский, Крашенинников и Попов – также возражали против метода Миллера принимать тезисы Байера без проверки. Ломоносов полагал – и не без оснований – что слово «рус», «русский» северным языкам совершенно незнакомо, но распространено на южном побережье Балтийского моря. Так, один устьевой рукав Немана носит название Руса (хотя по-литовски этот рукав носит название «Русне», и в переводе «русноти» означает «медленно гореть, тлеть» или «медленно бежать, течь» – прим. автора). Здесь же, по его мнению, следует искать и родину Рюрика. Впоследствии Ломоносов писал, что Миллер сделал русских «столь убогим народом, каким ещё ни один самый подлый народ ни от какого историка не представлен»[9].
Норманнисты создали непрерывную цепь культурного воздействия на русские области. Согласно их теории, в IX веке готов сменили варяги, которых они считают создателями культуры Киевской Руси и проводниками ирано-арабского и византийского влияния в Восточной Европе. Схема эта до сих пор удерживается практически в том же виде, только некоторые учёные пытаются её обновить и модернизировать. В постсоветский период в нашей археологической, лингвистической и отчасти исторической литературе наблюдается всплеск неонорманнизма, связанный отчасти с тем, что в советском прошлом борьба с норманнизмом велась не всегда вполне научными методами. Так, к примеру, в 1963 году будущий правозащитник Андрей Альмарик был исключен из Московского университета за курсовую работу «Норманны и Киевская Русь», в которой защищал «норманнскую теорию», отвергавшуюся советской наукой. К норманнизму сегодня обращаются и многие специалисты, ранее с ним воевавшие. Для взглядов современных норманнистов характерна одна очевидная нестыковка: русь противопоставляется варягам, а для доказательства германоязычия варягов используются факты, относящиеся к руси. Ещё в середине 70-х годов прошлого века группа советских археологов и историков пришла к странному выводу, что, дескать, древней столицей Руси был город Старая Ладога, расположенный в устье реки Волхов, а не Великий Новгород. Аргументировалось это тем, что крепостные застройки там старше новгородских, и тем самым невольно подводилась научная база под основную идею норманнистов о колонизации южнорусской равнины с Севера, с берегов Скандинавии. Ранние государства обычно возникали в результате установления господства одного из племен над соседями. Но прочным насильственное объединение могло стать лишь в том случае, если оно маскировалось заботой о внешней безопасности, правым судом и т. п. «Повесть временных лет»[10] – летописный рассказ о призвании варягов в середине IX века славянскими и угро-финскими племенами севера Восточной Европы ради прекращения усобиц на огромной территории от Балтики до Средней Волги – не сказка, а отражение представления о правах и обязанностях власти, которые как бы признают все стороны.
В начале XX века известный историк А. А. Шахматов (1864–1920), критически анализируя дошедшие до нас летописи, пишет: «Вторая редакция ПВЛ возникла в 1117–1118 годах. Мы указывали на главное отличие сказания о призвании варягов по этой редакции. Оно вызвано знакомством составителя этой редакции с ладожским преданием, отстаивавшим старшинство Ладоги перед Новгородом и связавшим Рюрика и древневаряжских князей с воспоминаниями об основании Ладоги: «и придоша к Словеномъ первее и срубиша город Ладогу». Новгород, по сказанию второй редакции ПВЛ, выстроен Рюриком уже по смерти братьев. В связи с этим нельзя не поставить следующий пропуск в рассматриваемом тексте сказания. После слов «и от техъ Варягь прозвася Руская земля» опущена фраза: «и суть Новъгородьстии людие отъ рода Варяжьска, прежде бо беша Словене». Составителю второй редакции она показалась неуместною именно потому, что о Новгороде речь идёт ниже.
Спор между норманнистами и их противниками завязался в первой половине XIX столетия вокруг летописного текста ПВЛ. Здравая критика, внесённая в понимание его Эверсом, Костомаровым, Гадеоновым, Иловайским и др., показала всю шаткость основания, на котором строили своё здание норманнисты. Но их противники ушли слишком далеко по пути отрицания и не пожелали увидеть за буквой летописного текста такие элементы народных преданий, которые не придумываются и не создаются фантазией. Это зависело от того, что противники норманнистов основное внимание обратили на противоречие между свидетельством «Нестора» и свидетельствами целого ряда других, несомненно достоверных, источников. Во-первых, соображения хронологические не позволяли относить призвание руси к 862 году, т. к. византийцы знали русь и в первой половине IX столетия. Во-вторых, многочисленные данные, среди которых выдвигаются, между прочим, и Амастридская и Сурожская легенды, так тщательно обследованные В. Г. Василевским, решительно противоречат рассказу о прибытии руси в середине IX века с севера, из Новгорода; имеется ряд указаний на давнее местопребывание руси именно на юге, и в числе их не последнее место занимает то обстоятельство, что под «Русью» долгое время разумелась именно юго-западная Россия, и что Чёрное море издавна именовалось Русским. Таким образом, вместо прежнего источника суждения о варяго-руссах, вместо текста ПВЛ, мы имеем перед собой: во-первых, новгородское сказание о призвании князей из варягов, не смешиваемых с русью, сказание, предполагающее, как мы видели, народное предание о приглашении в Новгород наёмной варяжской дружины; во-вторых, работу киевского летописца, отождествившего варягов с русью; и за этой работой мы видим народное киевское предание об иноземном, варяжском происхождении руси, – предание, не дававшее притом никаких хронологических указаний на время появления руси в Южной России. Исторической науке предстоит связать оба предания – северное и южное – с теми событиями, которые в действительности могли иметь место при создании Русского государства»[11].
Более двадцати лет Шахматов занимался летописями, ставя перед собой задачу реконструкции древнейших летописей, пока не понял, что эта задача неразрешима в силу самой их природы как сводов различных сочинений идеологического, а потому неизменно заинтересованного характера. «Шахматов в своих работах («Сказание о призвании варягов», «Разыскания о древнейших русских летописных сводах») показал, что «Сказание о призвании варягов» – это позднейшая вставка, скомбинированная способом искусственного соединения нескольких северорусских преданий, подвергнутых глубокой переработке летописцами. Шахматов увидел преобладание в нём домыслов над мотивами местных преданий о Рюрике в Ладоге, Труворе в Изборске, Синеусе на Белоозере и обнаружил литературное происхождение записи под 862 г., явившимся плодом творчества киевских летописцев второй половины XI – начала XII века»[12]. К тому же в 1860 году, после опубликования ряда работ на эту тему, между Н. И. Костомаровым и М. П. Погудиным состоялся публичный спор по поводу концепции происхождения Древнерусского государства от норманнов; Костомаров пришёл к выводу, что «самая история призвания князей есть не что иное, как басня»[13]. Славянская колонизация Южной Европы и, в частности, Балкан шла с востока, и центром её был Киев. На северо-восток Европы, к Белому морю, она вышла узким клином вдоль северных рек, разорвав тем самым сплошную полосу расселения финно-угорских народностей. Колонизация Севера велась из двух центров – Ростово-Суздальского княжества и Новгорода. Старая Ладога сначала была на острие этого продвижения, а потом стала опорным пунктом на пути дальнейшего освоения Севера славянскими переселенцами. К тому же в середине XX века на основе богатого археологического материала академик Б. А. Рыбаков доказал, что среди всех славянских земель именно Среднее Приднепровье было наиболее подготовлено ходом исторического развития к главенствующей роли. Норманны, появившиеся здесь лишь в IX веке, не были создателями культуры Киевской Руси, напротив, расцвет Приднепровья в VII–VIII веках, его связи с Византией, Ираном и арабами, его собственная высокая культура определили центр притяжения варяжских походов со второй половины IX века. «Никакого перелома, – пишет Рыбаков, – в развитии культуры в связи с появлением варяжских отрядов в Приднепровье не произошло. Глубокое различие в полноте источников создаёт кажущееся отличие киевского периода от докиевского. И это отличие нередко приписывалось благотворному влиянию «скандинавской закваски». Отсутствие культурного влияния в области письменности также несомненно. Кроме того, образцом послужил греческий маюскул, а не руны. Любопытно сопоставление количества рунических надписей в Скандинавии и у нас. В Швеции было зарегистрировано около 2000 рунических надписей IX–XI веков, а на территории СССР найдена только одна руническая надпись на острове Березани. Столь же ничтожно было количество собственно варяжских погребений»[14].
Ломоносов написал в своё время ряд работ по русской истории, однако ни этих трудов, ни многочисленных документов до нас не дошло. «Навсегда утрачен конфискованный Екатериной II архив М. В Ломоносова. На другой день после его смерти библиотека и все бумаги были по приказу Екатерины II опечатаны графом Орловым, привезены в его дворец и бесследно исчезли»[15]. Но всё же не все бумаги Ломоносова, которые попали к Григорию Орлову, были безвозвратно утеряны. Прошедшие сквозь сито личной екатерининской цензуры, они вскоре появились в сильно усечённом виде в форме так называемого «Александровского вклада». В 1823 году значительная часть этого архива поступила в библиотеку Хельсинского университета, в порядке пополнения фондов попавшая туда из собрания библиофила И. А. Крофта, а до этого хранившаяся в Гатчинском дворце графа Орлова и перемещённая затем в Мраморный дворец. Как выяснила советская исследовательница Ю. П. Тимокина, значительное число этих книг содержат пометки и приписки великого русского учёного[16].
Подобным же образом Екатерина II (София Августа Фредерика, принцесса Анхальт-Цербстская, по материнской линии происходящая из дома Гольштейн-Готторп) поступила и с архивом другого видного деятеля петровской эпохи – П. Н. Крекшина, который вел журнал Петра I и после смерти царя разбирал его бумаги. С 1762 года он находился в отставке и работал над историческими сочинениями по отечественной истории. В этом же году он написал статью «Критика на новонапечатанную книгу о начале Рима и действиях народов той монархии», которую впервые на русском языке опубликовал французский историк Шарль Роллен. Что же не устраивает Крекшина в «Римской истории» Роллена? С чем он никак не мог согласиться? Прежде всего, с его утверждением о «непобедимости Рима». Крекшин широко привлекает в своей рецензии сведения, почерпнутые у Иосифа Флавия, Плиния, Тацита, Овидия, в «Вавилонских хрониках» Бероса, Страбона и проч. Кто же всегда побеждал Рим, кто заставлял трепетать его армию и его императоров? Победителями Рима, – утверждал Крекшин, – всегда были славяне, русские. Вкратце перечень поражений Рима по его словам выглядят следующим образом: «В кесарствование кесаря Августа готы, т. е. славяне, разорили области ближние, подлежащие державству римскому»; «Аттила, царь гуннский, нарицаемый бич божий из русския страны…»; «Одоакр[17], царь российский, Италиею возобладал». Для Крекшина «античный Рим» существовал одновременно со средневековой Русью! Запрет на такие исторические параллели и суждения победившая миллеровская школа вскоре незамедлительно введёт, и такие утверждения Крекшина и другие похожие факты с точки зрения нововведённой хронологии будут считаться несусветной глупостью и диким невежеством.
А что же случилось с архивами Крекшина, трудами которого пользовались те же В. Н. Татищев, М. М. Щербаков, В. О. Ключевский? После его смерти Екатерина II потребовала «видеть некоторые его летописи и господину Крекшину принадлежавшие бумаги, которые с крайним любопытством рассмотрев, благоволила некоторые оставить у себя». В 1791 году архив Крекшина был целиком куплен А. И. Мусиным-Пушкиным, а что стало со всеми собранными им манускриптами в 1812 году, – всем известно. Стоит обратить внимание читателя, что в 1791 году Мусин-Пушкин и собранная им команда литераторов уже вовсю работали над переводом «Слова» для Екатерины II, и они вполне могли обращаться к имевшимся в их распоряжении бумагам из его архива. После смерти Татищева в 1750 и Ломоносова в 1765 году, Миллер со Шлёцером «тихой сапой», с подачи Екатерины II, перепишут и отредактируют их труды по русской истории до неузнаваемости, в нужном для своей норманнской теории ключе. Стоит ли после этого удивляться, что труды обоих великих русских учёных так гармонично согласуются с миллеровской концепцией нашей истории? Даже непонятно, зачем тогда Ломоносов столько лет так яростно спорил с ними? Надо полагать, Миллер в нужном для себя аспекте «подготовил к изданию» первую часть труда Ломоносова, остальное было уничтожено. Эту мысль высказали и обосновали современные российские учёные из Московского университета А. Т. Фоменко и Н. С. Келлин из Института прикладной математики им. М. В. Келдыша. Если их мысль верна, то, редактируя и переписывая бумаги Ломоносова, Миллер с неизбежностью должен был оставить следы своего «авторского стиля» в его «Истории». Данный эффект можно попытаться обнаружить, применив методику авторского инварианта, найденного в работах Фоменко. Инвариант – частота употребления всех служебных слов; позволяет обнаруживать плагиат и выявлять писателей с близким авторским стилем. Келлин провёл сравнение соответствующих текстов на основе указанного инварианта. Результат оказался однозначным. Выяснилось, что авторский инвариант Миллера чрезвычайно близок к инварианту «Истории» Ломоносова. И очень сильно отличается от авторского инварианта Ломоносова, вычисленного по его автографам и по произведениям, которые заведомо принадлежат его перу. Это доказывает факт подделки опубликованной от имени Ломоносова «Российской истории», т. е. этот текст «Истории» перу Ломоносова не принадлежит (см. статью Келлина и Фоменко в «Вестнике Московского университета», серия филологическая, № 1, 1999).
Конечно, Ломоносов заблуждался, считая, что начальствовавшие на тот момент в Академии иностранцы были единственными виновниками её «закоренелого несчастья». Борьба, происходившая в Академии, была в основе своей политической борьбой. Враждебные Ломоносову иностранцы, безусловно, были опасными противниками, ибо их обращала в своё орудие всесильная феодальная знать, окружавшая императорский престол. Ломоносов не знал и даже не подозревал, что бюрократические и дворцовые связи его чужеземных «неприятелей» были несравненно шире и глубже. Его академические враги вели за его спиной разговоры и переписку со многими влиятельными особами, в том числе и с теми меценатствующими сановниками, которых Ломоносов считал своими искренними друзьями и покровителями. Как известно, историю пишут победители, и в том давнем споре взяла верх норманнская версия нашей истории. На тот момент победила школа Миллера и Шлёцера, которая своими псевдонаучными теориями и гнусными выдумками при непосредственной поддержке императоров Романовских надолго загнала отечественную историческую науку в своё «прокрустово ложе», из которого та до сих пор не может выбраться. Именно эти учёные принесли с собой русофобскую идею о ничтожности Руси как государства и как цивилизации. Тогда-то и получилось, что «античный Рим» рухнул задолго до образования славянского государства, и всё написанное Миллером, Байером, их учениками и последователями приобрело статус непреложной истины. Эта победа окончательно закрепилась в начале XIX века. Когда бывший воспитанник Виттенбергского университета Германии, ставший русским академиком, доживавший свой век профессором Геттингенского университета Август Людвиг Шлёцер, добиваясь награды за изданные в 1802 году первые части исследования о Несторе, в письме к графу Н. П. Румянцеву высказал пожелание видеть полное издание древних русских летописей. Он открыто претендовал на монопольное место в русской исторической науке. И уже вначале 1804 года министр народного образования граф Задовский доложил государю, что Шлёцер выразил готовность соучаствовать с русскими учёными в таком издании. Александр I повелел для этого дела составить особое общество. Так 18 марта 1804 года при Московском университете было основано Учёное общество, первоначальной задачей которого было критическое издание русских летописей, со временем оно расширило свои знания на всю область источников русской истории. В это же время Н. М. Карамзин при поддержке государя стал возводить прочную стену на миллеровском фундаменте. А уже придворный историк Александра II С. М. Соловьев так отштукатурит и отполирует эту свежевыложенную стену, что никакие доводы против этого ни ранних декабристов и литераторов в лице П. А. Катенина и В. К. Кюхельбекера, ни славянофилов в лице братьев И. С. и К. С. Аксаковых, К. Н. Бестужева-Рюмина, А. С. Хомякова, Н. И. Костомарова, В. Г. Василевского, Ю. Ф. Самарина, С. А. Гедеонова не смогли ее поколебать. И все, кто попытается оспорить эти вновь утвердившиеся идеи, будут в лучшем случае осмеяны, а в худшем – поступят как с диссертацией Костомарова, защита которой была отменена министром народного просвещения С. С. Уваровым и по его приказу сожжена как «подрывная»[18].
И уже на отредактированную и исправленную Миллером «Историю России» Татищева ссылается и опирается в своем переводе «Слова» граф А. И. Мусин-Пушкин, в котором красной нитью проводится мысль о постоянной борьбе «леса со степью», «борьба» за выход славян на побережье Чёрного моря. А это уже явная теоретическая поддержка имперской политики Екатерины II, которая старалась мотивировать территориальные захваты в Малороссии и Бессарабии преемственностью политики Петра I и мечтала восстановить в прежних границах восточную часть Византийской империи. Это так называемый «Греческий проект» Екатерины, согласно которому Россия должна была изгнать Турцию с Балкан и перенести столицу в освобождённый Константинополь. На эту затею было брошено немало сил и средств, даже её внуку, который в будущем по её планам должен был занять «нововизантийский» престол, было дано соответствующее имя. Для оправдания территориальных захватов в Крыму, Малороссии, Бессарабии Екатерине как воздух нужны были определённые исторические параллели в нужном для себя ключе и примерно в том же географическом районе. Вот таким образом и получилось, что дружина Игоря вела неравный бой с дикими степняками-кочевниками – «половцами» на юге Причерноморского Дона. И эта мысль настолько сильно укоренилась в умах людей, что предположение о том, что Игорь водил свою дружину в совершенно противоположную сторону – на запад, на Адриатическое побережье Северной Италии к Венеции, может вызвать неоднозначную реакцию у большинства современных читателей и историков.
История открытия «Слова» долгое время была окутана тайной. Сам Мусин-Пушкин не любил распространяться на эту тему. Причиной молчаливости графа было то, что рукописный сборник, в состав которого входило «Слово», так же как и многие другие редкие книги для своей библиотеки, Мусин-Пушкин приобрёл не совсем законным путём. Заняв летом 1791 года пост главы «духовной коллегии» – Синода, он вскоре убедил Екатерину II издать указ, который требовал извлечения из всех монастырских архивов наиболее древних рукописей и присылки их в Синод для снятия копий. Документы, поступавшие в синод согласно царскому указу, Мусин-Пушкин просматривал лично. Наиболее интересные из них он отбирал для своей домашней библиотеки. Такие действия графа впоследствии не остались незамеченными. Сменивший его на этом посту князь В. А. Хованский обвинил его в присвоении монастырских рукописей. В литературных кругах заговорили о том, что Мусин-Пушкин беззаконно стяжал свои книжные сокровища. Слабым утешением служит то, что в действиях графа не было никакой корысти. Большую часть библиотеки он незадолго до пожара передал Московскому архиву Коллегии иностранных дел. И лишь привязанность к «своим» рукописям заставляла его медлить с перевозкой остальной её части. Гибель в 1812 году этого бесценного собрания древних фолиантов потрясла современников. Вольное обращение графа с синодальными документами обернулось невосполнимой утратой для русской культуры. В его московском дворце на Разгуляе (ныне Спартаковская ул., д. 2/1), помимо «Слова» и архива самого Мусина-Пушкина, погибли ценнейшие исторические документы из архивов В. Н. Татищева, И. Н. Болтина, бумаги П. Н. Крекшина, сгорела также знаменитая пергаментная Троицкая летопись, а также большая часть экземпляров первого издания «Слова». Библиотека же Синода, где следовало бы находиться всем этим книгам из его коллекции, и собрания Московского архива Коллегии иностранных дел, куда он так и не собрался передать свой архив, полностью уцелели. О гибели рукописи в пожаре общественность узнала со слов самого Мусина-Пушкина, однако доподлинно известно, что перед вступлением Наполеона в Москву из дворца на Разгуляе в подмосковное имение были вывезены на 32 подводах «серебро, картины и библиотека». В ответ на критику в его адрес Мусин-Пушкин устно и письменно неоднократно заявляет о том, что все его рукописи были куплены у частных лиц. Например, известный историк и археограф К. Ф. Калайдович в декабре 1813 года писал ему: «Я желал бы знать о всех подробностях несравненной песни Игоревой. На чём? Как и когда она написана? Где найдена? Кто был участником в издании? Сколько экземпляров напечатано? Так же и о первых её переводах, о коих я слышал от А. Ф. Малиновского?» Вот что отвечал граф: «Писана на лощёной бумаге в конце летописи довольно чистым письмом. По почерку письма и по бумаге должно отнести оную переписку к концу XIV или к началу XV века. Где найдена? До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом, управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности; по уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился в недостатке, а потому случаю, комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323, под названием «Хронограф», в конце найдено «Слово о полку Игореве». О прежних переводах и кто был участником в издании? – Во время службы моей в С.-Петербурге несколько лет занимался я разбором и переложением оныя Песни на нынешний язык, которая в подлиннике хотя и ясным языком была писана, но разобрать ее было весьма трудно, потому, что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни разделения слов, в числе коих множество находилось неизвестных, вышедших из употребления; прежде всего, разделить ее на периоды и потом добиться домысла, что крайне затруднительно, и хотя все было разобрано, но я не был переложением моим доволен, выдать оную в печать не решился, опасаясь паче всего, чтобы не сделать ошибки. По приезде же моем в Москву, увидел я у А. Ф. Малиновского, к удивлению моему, перевод в очень неисправной переписке и по убедительному совету его и друга моего Н. Н. Бантыша-Каменского, решился общее с ними сверить переложение с подлинником и исправя с общего совета, что следовало, отдал в печать». Неудовлетворенный неясным характером этого письма, Калайдович вновь обращается к графу с просьбой точнее определить характер письма рукописи и назвать лиц, видевших рукопись «Слова». Видимо считая, что Калайдович его в чём-то подозревает, Мусин-Пушкин ответ на второй запрос писать не стал. Проверить же утверждение самого графа, после написания им этого письма, что именно его комиссионер купил у архимандрита рукописные книги, было невозможно, т. к. Иоиль (Иван) Быковский умер в 1798 году, да и вряд ли бы этот святой человек пошёл бы на такую сомнительную сделку. Во имя чего? Зачем ему перед скорой встречей с богом продавать за тридцать серебренников бесценные монастырские рукописи какому-то светскому прощелыге? Тем более, в соответствии с недавно подписанным царским указом, он должен был послать эти книги в Москву безвозмездно.
Нищенское положение архимандрита напрямую было связано с недавно проведённой секуляризацией духовных имений. Такую политику, направленную на подрыв экономической самостоятельности русского духовенства и подчинение её своему политическому влиянию, начал активно проводить Пётр I, учитывая при этом опыт своих предшественников. Далее её продолжил Пётр III, и в конечном итоге вялотекущую церковную реформу успешно завершила его жена. Столь кардинальный подход к этому вопросу, безусловно, ущемлял экономическую самостоятельность части духовенства. Их глухой ропот во всеуслышание озвучил митрополит Ростовский Арсентий Мацевич. В начале 1763 года он выступил с резким протестом против того решения вопроса о церковных имениях, какое наметила императрица. За это Арсений был лишён сана и заточён в монастырь. Указом от 26 февраля 1764 года все крестьяне, принадлежащие монастырям, архиерейским домам (около 1 миллиона человек мужского пола) были переданы в ведение Коллегии экономии. Для них были составлены новые штаты, а жалование отпускалось из той же Коллегии. По этой же причине Екатерина II не разрешила духовенству участвовать в Уложенной комиссии, боясь серьезного противодействия своим реформам. Эта реформа превратила церковь в бюрократическую контору, которая в дальнейшем стояла на страже интересов самодержавия. «Церковь с её тысячелетними традициями защиты униженных и поверженных государством, церковь, которая «печаловалась» за казнимых, публично осуждала тиранов, стала послушным орудием власти и тем самым во многом потеряла уважение народа, впоследствии так равнодушно смотревшего и на её гибель под обломками самодержавия, и на разрушение её храмов» (Е. В. Анисимов).
В последние годы туман, скрывавший историю находки единственной рукописи «Слова», несколько рассеялся благодаря большой и кропотливой работе, проделанной советским филологом Г. Н. Моисеевой, которая весьма убедительно восстановила историю «обретения» Хронографа в своей книге «Спасо-Ярославский Хронограф и СПИ»[19]. Вероятно, где-то в середине 80-х годов XVIII века Мусин-Пушкин, часто бывавший в Ярославле проездом в своё имение Иловна на Мологе, взял для ознакомления четыре древних книги из библиотеки Спасо-Преображенского монастыря. В одной из них и находилась рукопись, граф не спешил возвращать в монастырь заинтересовавшие его книги. В 1787 году Спасо-Преображенский монастырь был преобразован, а в его зданиях разместился Архиерейский дом, перенесённая из Ростова резиденция архиепископа ростовского и ярославского. Когда Иоиль сдавал дела новому начальству, была составлена полная опись имущества всех книг и рукописей. Рядом со словом «Хронограф», на полях, чернилами, другим почерком было написано еще одно слово. И потом жирной чертой зачеркнуто. Уже в наше время оптико-фотографическая экспертиза установила – раньше там было слово «отданъ». (Такие же зачеркнутые надписи имеются возле трёх весьма ценных рукописей в том же списке.) Монастырь упразднили, Иоиль составил опись, сдал имущество – никому ничего не продавал! «И начету никакого на нем…, а равно и ко взысканию с него ничего не открылось». После этого Иоиль уже вообще распоряжаться имуществом монастыря никак не мог. Всё имущество монастыря, в том числе и библиотека, перешло в распоряжение ростовского владыки. Занимавший этот пост Арсений Верещагин был в дружеских отношениях с графом (Мусин-Пушкин способствовал продвижению по военной службе племянника Верещагина). В 1788 году он организовал окончательное «списание» книг, числившихся за Мусиным-Пушкиным. В новой описи монастырской библиотеки за тот год против названий этих рукописей стоит лаконичная запись: «Оной хронограф за ветхостию и согнитием уничтожены» (рис. 1). А в старой описи слово «отданъ» зачеркивается. Какой-то иподьякон Соколов поставил рядом четыре вопросительных знака и свою подпись.
В результате из временного держателя рукописей граф превратился в их «законного» владельца. И с тех пор до самого пожара Москвы он считал рукопись Хронографа своей собственностью.
Рис. 1. Опись казенного имущества Спасо-Ярославского монастыря.
Написано: «Оный Хронограф за ветхостию и согнитием уничтожен»
После того как Мусин-Пушкин взялся за перевод рукописи и в какой-то мере осознал, с чем столкнулся, у него возникла серьезная теоретическая проблема. Он и его помощники (И. Н. Болтин и И. П. Елагин) не знали, а русские летописи молчали (т. к. ранее были подвергнуты намеренному редактированию) о конкретном географическом местоположении княжества и града Тмутаракань. Из сохранившихся летописей было ясно, что некогда этот город был столицей некоего русского удельного княжества и, судя по тексту СПИ, являлся главной целью похода князя Игоря.
И тогда действительный статский советник, обер-прокурор, граф Мусин-Пушкин проявил, скорее всего, собственную инициативу и пошел на явную фальсификацию в этом вопросе, стараясь узаконить местоположение этого древнерусского города в недавно отвоёванном у османов причерноморском районе. Очевидно, он стремился, чтобы прилегающая местность была как можно более близка к тому описанию, которое имелось в «Слове». А именно недалеко от того места, где был «найден» Тмутараканский камень, река Дон впадает в Азовское море и близлежащее побережье изобилует многочисленными морскими заливами и лиманами (лукоморьями).
До находки камня само княжество помещалось нашими историками в весьма отдалённых друг от друга уголках Древней Руси – от Литвы до Крыма. Так, Татищев полагал, что Тмутаракань находилась в Рязанской области, М. М. Щербатов размещал её в районе Азова, А. Лызлов и П. Рычков определяли её местоположение близ Астрахани, И. Н. Болтин искал её в верховьях реки Воркслы. Правда, был ещё один «знаток русской старины» профессор Байер, который за 56 лет до находки камня в 1736 году в своей книге «Краткое описание всех случаев касающихся до Азова от создания сего города до возвращения оного под Российскую державу» (в переводе А. И. Тауберта) писал: «Тмутаракань есть самое то место, которое цесарь Константин Порфирогеннета Таматархою называет и полагает против Босфора или Керчи. Ныне называется сие место на турецких ландкартах Темрюк и лежит против крепости Тамана в северо-восточной стороне подле Меотического моря». Скорее всего, этой теоретической выкладкой и воспользовался Мусин-Пушкин. Он подготовил к печати «Историческое исследование о местоположении древнего российского Тмутараканского княжества» и вскоре в том районе очень кстати был найден камень. Действия Мусина-Пушкина в будущем привели к серьёзным негативным последствиям в отечественной исторической науке, в которой как рой начали плодиться довольно спорные концепции и сомнительные теории, а их доказательства «высасывались из пальца» и «притягивались за уши». Легендарный же град Тмутаракань стал безапелляционно ассоциироваться с Таманским полуостровом в районе современной станицы Таманской и с прилегающими к ним приазовскими степями, в которых якобы и «кочевали» половцы – «дикие и кровожадные степняки». Возможно, все эти шаги делались в угоду той экспансионистской политике, которую проводила Екатерина II, чтобы польстить её чувствам завоевательницы юга и расширительницы границ России на западе. Соответствующий перевод «Слова» должен был, вероятно, показать всем её подданным преемственность и законность этой политики, сходной с такой же политикой великих князей XII века, которые якобы в прошлом на южной границе Киевской Руси в Причерноморье тоже отстаивали свои жизненные интересы. Ведь те князья, по мнению графа, решали похожие проблемы и сталкивались с похожими трудностями. Хотя по большому счёту империализм Екатерины II в такого рода оправданиях вовсе не нуждался, дипломатия того времени к историческим оправданиям не прибегала. Достаточно сказать, что даже разделы Польши не требовали никаких исторических мотивировок. А. А. Зимин в своей работе подчеркивал, что как раз в сентябре – ноябре 1791 года императрица проявляла особый интерес к русским древностям, и предположил, что Мусин-Пушкин воспользовался благоприятным моментом для получения высочайших милостей. Значит екатерининский фаворит, руководствуясь в большей степени придворным лакейством, и, как ему казалось, благими намерениями, решился на явный подлог.
Находка Тмутараканского камня, впрочем, как находка и пропажа самой рукописи «Слова», напоминает запутанный детективный сюжет. Незадолго до высадки казаков премьер-майор Х. К. Розенберг, командир егерского батальона, расквартированного в Тамани, обнаружил мраморную плиту. Камень с надписью был найден его солдатами где-то на городище и уложен у входа в казарму в качестве порога. Ценность находки быстро установили. В 1793 году войсковой дьяк Егоров приехал в Санкт-Петербург и рассказал, что капитан П. В. Пустошкин, командовавший кораблями флотилии, нашел мраморную плиту, так называемый «Тмутараканский камень», и передал его адмиралу Н. С. Мордвинову. Как только при дворе стало известно о камне, завистники и соперники Мусина-Пушкина за фавор сразу же поставили под сомнение подлинность находки. Екатерина II велела произвести дознание о камне. Следствие выяснило, что в конце XVIII века, уже после завоевания Россией Крыма, начались территориальные споры между казаками. И для разграничения их владений была послана команда геодезистов, которая проводила работы по картографии местности. Из Санкт-Петербурга (возможно, самим Мусиным-Пушкиным) через Головатова Мокею Гулику, который работал с камнерезами и землемерами, ставившими межевые знаки, была послана бумага, трафарет с надписью. Камнерезы по этому трафарету из сугубо патриотических чувств и изготовили этот «памятник старины». Посмеявшись над проделками графа, Екатерина II повелела оставить камень на месте его изготовления – в «Тмутаракани» (на Тамани), поставив камень на видном месте.
Надпись на камне гласит: «-I-βъ лето…….сяже [нъ]. В лето 6576 г. индикта (6) Глеб Князь мерилъ море по леду от Тьмутороканя до Кърчева, iид (10000 i 4000) сяже [нъ]» (рис. 2).
Рис. 2. Надпись на Тмутараканском камне
Первое, что бросается в глаза в этой надписи, это использование двух разных форм летосчисления, применявшихся в разные временные периоды. Эра от сотворения мира была принята на Руси в довольно поздний временной период, а упоминание номера индикта без номера круга Солнца и круга Луны делает архаичную индиктовую дату, летосчисление по которой применялось в домонгольский период нашей истории, совершенно бессмысленной. В надписи почему-то не указан месяц года. Но раз море замерзло, то без сомнения дело происходило зимой. В переводе на современное летосчисление 6 индикт 6576 года означает декабрь 1067 – январь 1068 года. Вероятно, по замыслу заказчика, само слово «индикт» должно было служить дополнительным доказательством древности, а значит и подлинности самого камня. «Считается, что древнейшая известная нам летопись ПВЛ составлена в начале XII века. В результате многолетнего труда по сопоставлению ПВЛ с более поздними летописями, А. А. Шахматов в одной из них Новгородской летописи младшего извода (Н 1) обнаружил отражение более раннего памятника – Начального свода, который он датировал концом XI века. Исходя из этого, Шахматов приходит к выводу, что вплоть до 60-х годов XI века современных регулярных записей с точными датами не было. Летописцы конца XI-начала XII вв. имели дело с недатированными записями предыдущих лет и вставляли в них даты по догадке, иногда разрывая единые фразы предшествующего текста. Известия IX–X веков в летописании восходят в основном к устной традиции; этим и объясняется расхождение между Начальным сводом (известным нам по Н 1) и ПВЛ. К тому же составитель свода использовал хронологическую компиляцию, основанную на греческой хронике Амартола, из которой он почерпнул сведения о походах Руси на Царьград[20]. Камнерезы расположили надпись на боковой стороне, причем выполнили её, абсолютно точно копируя весь трафарет, сделанный на бумаге, не по всей длине боковой стороны, а в две строчки. Было бы естественно, если бы надпись нанесли на широкую, свободную от каких-либо изображений сторону, однако камнерезы подошли к делу формально и расположили надпись явно неудачно. Отгравированный камень в этом районе был найден в единственном экземпляре, больше ни до этого случая, ни после таких артефактов там не находили. Эта надпись не только давала привязку местонахождения Тмутаракани, но и указывала её расстояние до Керчи, казалось, что она нанесена специально для потомков с единственной целью – дабы они прекратили свой спор о Тмутаракани.
Пролежав 11 лет в забвении под мраморными обломками, в ограде Таманской гарнизонной церкви, «древняя» реликвия «случайно» попалась на глаза бывшему сопернику Мусина-Пушкина по фаворитизму Н. А. Львову. Путешествуя по Крыму в 1803 году, отставной архитектор и геолог, академик Львов, собрав несколько обломков, совместно с двумя молодыми художниками Ивановым и Алексеевым составил проект памятника (надгробия), «означающий прехождение остова Тамана под владение разных народов». По их задумке памятник должен был представлять историю Крыма – последовательность завоевания его разными странами: Грецией, Древней Русью, Генуэзской республикой, Турцией и снова Россией. И свидетельствовать о русском владычестве в Причерноморье. Проект памятника представлял собой генуэзскую капителью и татарские шишаки, которые сверху прикрывал Тмутараканский камень, ещё выше – камень античной Греции, а наверху – мраморное изваяние воина (на рисунке – торс с отрубленными руками и головой). На обломке старой колонны Львов позаботился об увековечении своего имени. Там была высечена надпись, объясняющая значение самого камня, которая гласила: «Свидетель веков прошедших послужил Великой Екатерине к обретению исторической истины о царстве Тмутараканьском, найденный в 1793 г. атаманом Головатовым. Свидетельство его свету сообщил граф Пушкин. Из былия изверг Львов-Никольский в 1803 году при начальстве майора Васюренцева при пастырстве протоирея Павла Домешко». Зимой того же года Львов скончался. Попытка возвести этот памятник стала его последним архитектурным прожектом, который представлял собой простое нагромождение обломков. Памятник так и не был сооружён, и камни остались лежать в ограде церкви, а деталь с надписью хранится в Таманском музее. Львов пытался соорудить своеобразный вычурный ребус из камней и слов. Не случайно он написал фамилию Мусина-Пушкина (т. к. приставка Мусин происходит от татарского прозвища Муса) в усечённом виде, а свою – с прибавлением литературного псевдонима. У многих знатоков истории вызывает недоумение малозначительностью самой надписи на обломке, а также упоминание имени атамана Головатова, который на самом деле не имел отношение к находке камня. Видимо фамилия Розенберг как-то не вписывалась в эту патриотическую надпись.
В царствование Павла I вновь завели дело о камне, которое на месте вели таврический губернатор Жегулин и профессор Паллас. Эта высокая комиссия подтвердила подлинность камня. И уже Александр I своим указом повелел считать местоположение древней Тмутаракани на Тамани. После того как у мраморной плиты обрубили края до приемлемых размеров, камень был доставлен в С.-Петербург и удостоен места в Эрмитаже[21].
Со временем, в том числе и на основе надписи на Тмутараканском камне, была разработана палеография других древнерусских надписей, хотя специалисты, изучающие древнерусские тексты, имеют небезосновательные претензии к самому языку надписи. К примеру, Зимин в своём «Слове о полку Игореве» (работа была опубликована только в 2006 году) открыто обвинил графа в фальсификации. «Надпись на Тмутараканском камне (или её нижняя строка) могла быть сделана по распоряжению А. И. Мусина-Пушкина для доказательства существования на берегах Керченского пролива старинного русского княжества»[22]. Претензии имеются и к самой сажени как метрологической единице. Сравнение данных «Тмутараканского камня» с данными XIX века о ширине Керченского пролива приводит к заключению, что сажень при переводе в метрическую систему мер равна 142 см и в сажени 3 локтя. Против такого обычного для метрологической литературы вывода о сажени в древнерусском государстве категорически и убедительно возражает Б. А. Рыбаков. Во-первых, ширина Керченского пролива, по его совершенно справедливому мнению, за девять веков могла измениться. Во-вторых, в древности не встречается деление крупной единицы на 3 мелкие части. Особенностью древней метрологии является деление на 2, 4 и 8. Более мелкая единица получалась от последовательного деления пополам. Если измерение производилось веревкой, то складывание её пополам давало точные доли сажени. В-третьих, величина древних единиц длины определялась частями тела человека. Сажень в 142 см частями тела человека не может быть определена. Рыбаков высказывает предположение о других размерах сажени, в частности о той, которой измеряли Керченский пролив в 1068 году. Для определения размера тмутараканской сажени можно использовать не данные XIX в. о ширине Керченского пролива, а измерения, сделанные за 100 лет до князя Глеба. Сообщение о ширине Керченского пролива содержится в сочинении византийского императора X в. Константина Багрянородного «Как надо управлять империей». Константин Багрянородный указывает, что ширина Керченского пролива равна 18 милям. При переводе в метрическую систему мер это составляет, по расчёту Рыбакова, 21 199 м или 2 119 900 см. Если на основании этих данных определить размеры сажени, то получим: 2 119 900 / 14 000 = 151,42 = ок. 152 см[23].
Также непонятно, почему именно в этом году замёрз лёд в Керченском проливе? Примерно в VIII–XIII вв. климат повсеместно стал сравнительно тёплым. Одна из современных наук палеоклиматология говорит, что начало средних веков совпало с наступлением малого климатического оптимума, так называемого Архызского периода влажности и оледенения. Потепление климата в тот период привело к таянию ледников, отступлению полярных льдов и как следствие происходило переселение различных племён на 200–300 км к северу от уже освоенных территорий. Этот период можно назвать также периодом забытых географических открытий. Викинги в то время свободно плавали в Гренландию. Так, каменные пирамиды норманнов, служившие им ориентирами, обнаружены на 79°с. ш. на берегу пролива Смита. Ирландские монахи вследствие потепления в Северной Атлантике смогли впервые открыть Фарерские о-ва, Исландию и, как теперь предполагают, Америку. Наиболее тёплый период этого оптимума приходился на территории нашей страны как раз на 950–1200 годы. Это подтверждено пробами, взятыми современными учёными из векового льда в Гренландии. На эти годы также приходится пик солнечной активности (минимум образования радиоуглерода). Потепление раннего средневековья привело к уменьшению увлажнённости в Европе, свидетельства чего найдены в отложениях торфяников в Средней Европе. На Руси до конца X в. также были благоприятные климатические условия: редко случались неурожаи, не было очень суровых зим и сильных засух, был открыт и интенсивно использовался путь «из варяг в греки». Малый же ледниковый период был зафиксирован позже с XIII по XVII век[24].
Но для Мусина-Пушкина перед опубликованием рукописи главным было обозначить и исторически узаконить местоположение Тмутаракани именно на Азовском побережье. И разбирайтесь потом потомки, какая зима была 900 лет назад в том районе – холодная или теплая. Но даже если предположить, что зима в тот год была очень суровая, и пролив всё-таки перехватило льдом, то это был не тот лёд, по которому следовало бы ходить с рейкой. Он представлял бы из себя простое нагромождение подвижных льдин (торосы), как, например, в Беринговом проливе, и ходить там было бы опасно для жизни даже в самый суровый мороз. К тому же не надо забывать, что солёная вода замерзает при более низкой температуре, а также необходимо учитывать большую аккумуляторную способность Чёрного и Азовского морей в плане сохранения тепла, накапливаемую за продолжительный летний период. А если бы море не замёрзло, что тогда? Князь Глеб не смог бы замерить расстояние между двумя портами, да и какая у него в этом была необходимость, если противоположный берег в том месте можно увидеть невооружённым глазом. Может быть, граф считал, что, проводя на тот момент межевания недавно завоеванных земель, то же самое делали в прошлом русские князья, якобы сгонявшие половцев с их «родовых кочевий». Хотелось бы затронуть ещё один немаловажный аспект проблемы. Мог ли вообще князь Глеб мерить пролив по морю? Судя по античным источникам Страбона и Геродота[25], этот водоём раньше называли Меотийское озеро, именно озеро, а значит, вода там была малосолёной. Полноводные реки Дон (Танаис) и Кубань наполняли водоём так, что солёные воды Чёрного моря не могли большой массой прорваться через пролив и «отравить» Азов солью и сероводородом. Что это нам даёт? То, что не могли современники князя Глеба, которые якобы делали надпись на камне, написать на нём «мерил море», они бы в лучшем случае написали «мерил озеро».
Вот таким воровским образом и закрепилось местоположение древнерусского града Тмутаракани – на Тамани. И эта фальсификация Мусина-Пушкина надолго стала общепризнанной, и нахождение там этого города не вызывало ни у кого сомнений, хотя во второй половине XX века отечественная археология не смогла чётко и уверенно ни подтвердить, ни опровергнуть, что этот город находился именно на побережье Азовского моря. Там не было найдено никаких археологических руин, которые бы чётко подтвердили богатое летописное прошлое легендарного города, не было вскрыто ни одного поля боя, которыми должен был, судя по летописям, изобиловать этот регион. А все найденные там исторические находки, судя по результатам проведённых экспедиций, относятся или к более ранним или к более поздним временным эпохам.
Итак, предполагая, что таинственная Тмутаракань находится в каком-то другом месте, во всяком случае, не на Тамани, попробуем при помощи косвенных методов и топонимики разобраться с местоположением этого города.
Топонимика (от греческого topos – место и onoma – имя) живёт на стыке трех областей знаний: истории, географии и лингвистики, она имеет свои правила и законы, нарушение которых влечёт за собой грубые ошибки. Поэтому, решая историко-географические задачи, не стоит забывать об элементарных законах ономастики. Прежде всего, результат топонимического анализа во многом зависит от точности фиксации самого географического названия. Географическое название, если правильно понять его содержание, почти всегда обладает информационностью, т. к. оно возникло в результате осмысленного акта именования. А этот город явно отличается своим названием от других древнерусских городов своей нетипичностью, как бы несуразностью, и у простого человека это название всегда ассоциируется с дальней провинцией, с глухоманью. В научно-исторической литературе традиционно город Тмутаракань принято считать местом пребывания князей – «изгоев». Постараемся перевести название этого древнего топонима, в котором смешались различные языковые понятия, сложенные из четырёх частей на современный русский язык. Написание самого слова в первоисточнике встречается в различных вариантах, как то: Тьмуторокань, Тьмуторакань, Тмуторакань или Тмутаракань. Объединив все варианты, получим:
Тму – то [а] – ро [а] – кань. Этот сложносоставной топоним делится на несколько частей:
т [ь] му – тьма – слово пришло к нам из тюркской лексики от слова «тумен» (первоначально обозначавшее военное формирование, а затем им стали называть административно-территориальный округ) и по старорусскому счёту обозначает числительное – десять тысяч;
та – (пока перевода нет) – возможно, рукотворная (река);
ра – река, и не просто река, а величественная река;
кань – каган, город кагана.
Географическое название, как и всякое имя собственное, социально. Оно возникает из практической потребности людей назвать тот или иной объект. Какая же из характеристик объекта окажется той, что даёт основу для названия, зависит от уровня и характера экономического и политического развития общества и от социальной психологии людей. Получилось, что это город, где протекает десять тысяч великих каганских рек. Предположим далее, что вопреки миллеровской концепции истории русские воины всё-таки ходили в Италию в походы против римских кесарей в средние века. Где же тогда в Италии на берегу морского залива мы найдем такой город? Где протекает десять тысяч Каганских рек? Это, безусловно, Венеция, построенная в живописной бухте мелководной морской лагуны, как в старину говорили, «лукоморье». Отделённая от неспокойного моря песчаной косой с тремя проливами, она и сейчас пленяет своей красотой и многочисленными каналами, теми самыми каганскими реками, вернее, рукотворно сделанными по воле кагана, властителя многих земель, которому, безусловно, принадлежала и Италия, вернее, северная её часть с плодородной долиной реки По. В связи с этим стоит поискать в Италии и других странах Средиземноморья названия таких городов и областей, где до наших дней сохранилась и присутствует часть слова «кан» или «кон», т. е. «каганский».
Рядность географических названий заключается в положении какого-то одного из них в ряду себе подобных. Такой тезис подтверждается многими примерами, что позволило В. А. Никонову говорить о законе ряда: «Названия никогда не существуют в одиночку, они всегда соотнесены друг с другом. Чтобы выяснить происхождение названия, необходимо, прежде всего, понять, что оно возникло не изолированно, а лишь в определённом ряду названий»[26]. Приведу пример такого ряда для русских городов, названия которых дошли до нас из позднего Средневековья: Антополь, Белополье, Борисполь, Всполье (пригород Владимира, находящийся сейчас в черте города; такой же топоним существует в Ярославле), Гостинополье, Долгополье, Златополье, Иванополь, Краснополье, Каргополь, Крыстынополь, Ряснополь, Святополье, Старополье, Триполье, Углич (древнейшая форма этого топонима – Угличе Поле), Чистополь, Юрьев-Польский (Польской), Ямполь, Ярополец и т. д. В этих названиях ярко выражен закон ряда, кроме того каждое название должно специфически выделяться из данного ряда.
Попробуем составить топонимический ряд в алфавитном порядке для нашего случая в предполагаемом мною районе Средиземноморья. Итак: Аканту – порт на острове Кипр; Анкона – город на Адриатическом побережье Италии; Аскона – город в Швейцарии; Ватикан – один из семи римских холмов, дом когана, где и по сей день размещается римская курия; остров Крит в старину называли Кандий – остров когана Дия, а один из портов на этом острове имеет название – Ханья (!?); Канделара; Канаро; Канны – селение в Юго-Восточной Италии (область Апулия недалеко от современного города Барлетты, место знаменитой битвы Ганнибала с римлянами); Канда, Каннето, Канельяно; Казакандителле (область Абруцци); Коканиле; Кона; Конкорецо (Corica), ныне Герц; Конкордия, Консандоло; Консельве, Конселиче, Кантиано, Канфанар (город на п-ове Истр в Хорватии); Монфальконе; Петрикон (совр. Нови-Сад); Понт-Канадите; Тмутаракань (Венеция) – город, где размещалась своя независимая от Рима курия; Тоскана – название местности в центральной Италии, где ранее проживали этруски; Лукания – область на юге Италии (с одноимённым озером).
Этот ряд можно существенно расширить, если более целенаправленно изучать древнюю географию и названия старых городов Апеннинского п-ова и тех Средиземноморских портов, которые когда-то находились под властью Венецианской республики. При этом надо понимать, что они получили свои названия с этим корнем задолго до её образования. Например: не так давно итальянскими подводными археологами был найден город Конка (описанный ещё «древними» географами), который они обнаружили на морском мелководье недалеко от курортного городка Габичче. Морские порты с таким корнем есть во Франции – Кан, Канн; в Испании – Аликанте, на западе этой страны есть горы, под названием Кантабрийские. Особо в этом ряду стоит упомянуть обширную территорию на юго-востоке Европы – Балканы, которая была завоёвана в давние времена неким могущественным каганом Балтом, его имя носит также Балтийское море. Чёрный континент в древности также имел этот корень и назывался Африкан. Северная часть Европы – Скандинавия также несёт в своём названии корень кан. Великий завоеватель античности Александр Македонский также носил этот титул, в Средней Азии его называли Искандер Двурогий.
На побережье же Азовского моря и прилегающей к нему Донской степи мы такого ряда географических названий не обнаружим, за исключением одной (!), «причерноморской Тмутаракани» (Тмутархи), появившейся там не без участия обер-прокурора Мусина-Пушкина с его липовым мраморным камнем. Впоследствии название города Тмутаракань в Северной Италии с уходом оттуда славян было забыто или сознательно вычеркнуто из исторических «анналов» и у этого города осталось его второе название, опять-таки славянского происхождения – Венец, ведь именно на венцах, на брёвнах из лиственницы стоит этот город. При строительстве сваи забивались густым частоколом в слабый грунт островов на глубину от 3 до 10 метров, а поверх них укладывались платформы из соединённых между собой брёвен. Благодаря большому содержанию в древесине лиственницы смолистых веществ это дерево не гниёт в воде, и чем дольше свая, изготовленная из него, находится в ней, тем крепче она становится. Как эти лиственницы (миллионы стволов) попали из Сибири через Далмацию в Италию? Кто повелел возвести этот архитектурный шедевр в мелководной морской лагуне? Не иначе как по каганскому указу. Это был, по сути, венец творения свайно-водяных поселений, которые были найдены впоследствии подводными археологами в других районах Италии и в озёрах Швейцарии.
Некоторые же историки предлагают переводить название этого города от слова «венценосный», т. е. город, где венчались на царство эти самые каганы. Недаром на гербе Венеции изображён лев – символ царской власти, и этот символ говорит о многом! Скорее всего, именно под этим городом и следует понимать раннесредневековый, легендарный город Царьград, к которому так часто ходили наши первые князья за данью, а не в пресловутый Константинополь, который непонятно зачем так много раз осаждали. Многие читатели удивятся, мол, что за бред? Какой Каган? Какой властелин земли? При чём тут Венеция? О чём вообще речь? Ведь история средневековой Западной Европы X–XII веков давно написана, все события датированы, практически всё исследовано. Если и были какие-то каганы или ханы, то они явно правили не в это время и не в этом месте, а где-то далеко на Востоке, в «дремучей» Азии. В центр же Европы, тем более в Италию их бы и близко не пустили в XII-то веке.
Но так ли всё было на самом деле? После того, как становится понятно, насколько глубоко была сфальсифицирована история Древней Руси и всей Западной Европы, а настоящие и правильные исторические документы и манускрипты были безжалостно сожжены и уничтожены на средневековых кострах инквизиции – аутодафе, что значит буквально «дело веры». Почему это происходило? Почему так остервенело уничтожались памятники архитектуры, сжигались и смывались рукописи, предавались анафеме великие учёные и просветители того времени? Наша задача выяснить, было ли это, если да, то когда, и так ли было, как сказано, и если не так, то почему так написано, то есть ради кого или чего введено искажение прошлого. Складывается такое впечатление, что некое высокопоставленное преступное сообщество людей, руководствуясь клановыми интересами и опираясь на безнаказанность и вседозволенность, планомерно и целенаправленно уничтожало вещественные доказательства и культурные ценности предыдущей эпохи. Уничтожались также все улики, которые могли в будущем пролить свет на их неприглядную деятельность в плане создания этими «учёными» новой истории и новой хронологии для своих царствующих повелителей. А прикрывали они свои деяния именем Господа, ведь именно в период с XVI–XVII веков под руководством религиозных фанатиков молодые и амбициозные «западные просветители», в том числе так называемые итальянские «гуманисты», начали переписывать историю мировой цивилизации в нужном для себя аспекте. Как ни странно это прозвучит, но большую роль в этом процессе сыграло быстрыми темпами развивающееся книгопечатание. Древние манускрипты, трактаты и рукописи, переписываемые в течение столетий от руки, исправлялись ими и фальсифицировались в нужном для них ключе, а затем тиражировались в массовом количестве, подлинники же затем уничтожались. До нашего времени сохранились лишь те литографии, которые не несут какой-либо важной информации и блещут своей бессодержательностью. Но уничтожить все письменные и архитектурные памятники предыдущей эпохи было физически невозможно, слишком большое культурное наследие за трёхсотлетний период своего правления оставила после себя Великая монгольская империя, распространявшая своё влияние на весь мир, в том числе и на всю Западную Европу. Впоследствии было решено перенести все её культурные и технические достижения на более ранние исторические вехи и разбить их по частям. А когда из небытия всплывал тот или иной документ или литературный памятник предыдущей эпохи, как это случилось со «Словом» или, к примеру, с поэмой Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» (подлинник которой тоже был безвозвратно утерян), то сразу же официальные историки и предвзятые исследователи старались субъективно датировать их более ранним временным периодом, чтобы эти вновь открытые произведения четко укладывались в нужную хронологическую сетку, которую не так давно сформулировали и «обосновали» их предшественники и учителя. Подлинники же, являвшиеся ненужными свидетелями, в более позднее время уничтожали более изощрённо и не так открыто, как это делалось ранее, а эти «учёные» предлагали уже на суд публике более «правильную» и отредактированную копию этого произведения. Анализ сохранившихся летописей, к сожалению, показывает, что документы, дошедшие до нас, не исторические, а литературно-политические и содержат мало информации для выявления действительного положения дел. В них были собраны народные преданья, былины и рассказы, явно противоречащие друг другу, вследствие чего они стали крайне тенденциозными. В них одни и те же политические персонажи живут и действуют в разные исторические эпохи, повторяя через поколение судьбу своих предшественников, при этом существуя как бы вне времени и пространства.
Общеизвестен пример такой исторической инсценировки – это Никоновская летопись, названная так по принадлежности одного из её списков патриарху Никону. Основная часть этого свода была составлена около 1539–1542 года в книгописной мастерской митрополита Н. А. Даниила. Она представляет собой громадную компиляцию, созданную на основе многих, в том числе не сохранившихся до нашего времени, источников. Составители Никоновской летописи подвергли имевшиеся у них материалы значительной редакционной обработке и создали концепцию, согласно которой руководящая роль в образовании Русского государства принадлежит московским князьям, действовавшим в союзе с церковью. Несколько позднее, в 60–70 годах XVI в. был составлен иллюстрированный Лицевой летописный свод для этой летописи, что свидетельствует о стремлении придать ей характер официального толкования исторических событий. Как хорошо сказано про этот процесс у А. С. Пушкина в «Борисе Годунове»: «…И пыль веков от хартий отряхнув, правдивые сказанья перепишет…».
И всё-таки по косвенным источникам, которые пережили тёмные времена мракобесия, можно сделать определённые выводы. Например, вспомогательная историческая дисциплина «сфрагистика», изучающая печати, частично поможет нам в решении этого вопроса. Ведь печати, сохранившиеся в отрыве от документов, которые они когда-то скрепляли, зачастую становятся важнейшими источниками для изучения различных институтов государственной власти в ту или иную эпоху. Среди сфрагистических памятников Киевской Руси существует небольшая группа, представленная семью печатями. На них с одной стороны изображён Святой Климент IV (считавшийся третьим, после апостола Петра, римским папой, по легенде сосланным императором Трояном на каторжные работы в Корсунь, умер ок. 101 года и попал в число святых, как один из первых христианских мучеников), а с другой надпись: «От Ратибора» (рис. 3). Особо следует отметить, что на них впервые употребляется для надписей русский язык[27]. В ранней славянской литературе культ Климента занимал самое почётное место, у славян возникают «Житие Климента», «Слово об обретении его мощей», проложные сказания. Культ Климента имел большое значение и для раннего русского христианства, потому что он был непосредственным преемником Петра по председательству в римской церкви и постановление в епископы получил от первенствующего апостола. В Десятинной церкви имелся придел в его честь, а Титмар Мерзебургский, побывавший в Киеве в 1017 году, прямо называет эту церковь храмом святого Климента. В корсунском сказании говорится о перенесении Владимиром мощей Климента и его ученика Фива в Киев. Прославления Климента в первую очередь добивалась, прежде всего, Десятинная церковь, поскольку она претендовала на его наследство. «Слово об обновлении Десятинной церкви» прямо посвящается Клименту и представляет его заступником, патроном всей Русской земли. Киев же превосходит славой другие города именно потому, что в нём находятся мощи этого святого. Клириком Десятинной церкви написано «Чудо св[ятого] Климента о отрачати». Через притчу об отроке говорится о спасении русского народа, которому покровительствует Климент, пришедший из Рима через Корсунь в Киев. Ю. К. Бегунов убедительно датирует это произведение временем Изяслава Ярославича (умер в 1078) и указывает на постепенное оттеснение культа Климента с конца XI века новым святым – Николой, культ которого, видимо, был связан с Софийским собором[28].
Все семь печатей, своеобразно оформленные, принадлежали крупному сановнику некняжеского происхождения Ратибору (? – 1113), который сначала был посадником Великого князя Всеволода Ярославича в Переяславле, а с 1079 года стал его представителем в Тмутаракани, чтобы держать под контролем это постоянное убежище князей-изгоев.
Рис. 3. Печать «От Ратибора» с изображением Св. Климента, Папы Римского в святительских ризах
Участник походов на половцев, в 1100 году он присутствует на Витичёвском съезде (Витичёв – город южнее Киева). А в 1113 году Ратибор уже в качестве киевского тысяцкого участвует в знаменитом совещании князей в Берестове, где окончательно были поделены между участниками походов завоёванные ими на Балканах и в Северной Италии земли (Берестов – княжеское село под Киевом, не путать с городом Берестье на реке Мухавец – современный Брест). Ратибор к тому же являлся одним из авторов «Устава Мономаха», который наряду с «Правдой Ярослава» и «Правдой Ярославича» вошел в свод законов древнерусского феодального права под общим названием «Русская Правда», а также участвовал в разработке правил, регламентирующих деятельность ростовщиков. Надо заметить, что не только славяне воспользовались законами ушедшей в небытие Римской империи. В середине первого тысячелетия начали формироваться так называемые «варварские правды»: у салических франков появилась «Салическая правда», у рипуарских – «Рипуарская правда», у древних саксов – «Саксонская правда» и т. д. До принятия этих кодексов общинная жизнь славян строилась на основе так называемого обычного неписаного права, восходившего к древним временам. На долю «Русской Правды» выпало юридическое разрешение противоречий, возникающих в результате становления и развития, новых общественных отношений в стране. Нововведённое законодательство позволяло уловить перемены именно в этой области. Под названием «Русская Правда» скрывается целый комплекс документов XI–XII веков. В древнейшей её части, в «Правде Ярослава», законодатель ещё не отказывается от такого обычая, свойственного родовому строю, как кровная месть. Но в ней предполагается возможность другого способа разрешения конфликта, который ограничивает разрушительную силу этой дикой традиции и соответствует уже взгляду государства на месть. В более позднем законодательстве в «Пространной Правде Ярославичей» (сост. в 1072 г.) кровная месть уже запрещена – вместо неё пострадавшая сторона получает материальное возмещение, а виновные наказываются уже не самосудом, а княжеским судом. Разбирая судебные дела, удельные князья подбирали из «Правды» своего племени соответствующие постановления и назначали соответствующие наказания. Главным образом в ней предусматривалась защита жизни и имущества княжеских дружинников и слуг, а также включалось обязательное и наследственное право, но многие сферы жизни по-прежнему не затрагивались. Наличие на печатях Ратибора фигуры Святого Климента наводит на мысль, что провинция, где он был полным хозяином, была именно в Италии. А свои обширные юридические знания он почерпнул у латинов, которые попали к нему в политическую и экономическую зависимость после завоевания славянами их земель, на чём, собственно говоря, и настаивали в своих работах Ломоносов, Крекшин и другие историки петровской эпохи. Ратибор в полной мере использовал доставшееся ему в наследство от развалившейся Западной Римской империи «Римское право» для составления «Русской правды». Основным стержнем римского права, которое римляне в свою очередь позаимствовали у этрусков, было право частной собственности. Как и другие виды «вещных» прав, они были всесторонне и тщательно разработаны и имели богатую, многовековую юридическую практику. Важное место среди институтов римского права занимает обязательное право, и прежде всего – договор (contractus). Разработанная римскими юристами система договоров обеспечивала, прежде всего, стабильность торгового оборота в государстве. Ратибор и его сподвижники при введении нового законодательства не слепо копировали римские законы, они учитывали местные традиции и национальные особенности славян. Ещё в конце XIX столетия было указано на некоторые латинские черты в древнерусском праве[29]. Общность этих двух юриспруденций дошла и сохранилась в том или ином виде до наших дней.
Как только становится понятным, куда и против кого водил Игорь свои полки, большинство «тёмных мест» в «Слове» проясняются и практически всё становится на свои места. Текст приобретает внутреннюю связанность. Все звери и птицы, которых описывает Автор в своём произведении, сразу же гармонично вписываются в свою естественную среду обитания. Никакой степью даже близко «не пахнет», само слово «степь» ни разу не встречается в «Слове». Многочисленные комментаторы просто отождествляют её с полем, что в корне неверно, под полями следует понимать плодородные и живописные поля в долине реки По, на которых с давних пор выращивались пшеница, ячмень, развивалось рисосеяние, культивировались цитрусовые, оливки и виноград. А степняки, надо заметить, как раз участвуют в походе на стороне Игоря и являются его главными союзниками в борьбе против половцев. Авары, аланы, адыги – это не какие-то дикие азиаты, а бывшие давние соседи славян, которые все вместе в далекие времена, во время Великого переселения народов, вышли с Иранского нагорья, с Алтая, из Индии и расселились по всей Южной Европе, в том числе в Северной Италии и на Балканах. Они осели в тех местах, частично ассимилировались с местными племенами, именно они несли первоначальное культурное просвещение. Назовём этот процесс протославянской колонизацией. Тмутараканский же удел Киевского княжества в начале XI века был самой отдалённой западной резиденцией русских великих князей (каганов), и на протяжении двухсот лет он был своего рода «кошельком империи», её культурным, финансовым и торговым центром, который они постоянно обустраивали. В город стекаются богатства, строятся великолепные дворцы, соборы, роскошные здания, которые со временем одеваются мрамором и позолотой. Прокладываются новые каналы и засыпаются старые, строятся изящные мосты. Но со временем вследствие династических споров и религиозной розни бывших соплеменников Тмутаракань становится камнем преткновения и объектом споров за право владения между бывшими союзниками и недавно появившимися в этом регионе племенами половцев, военные вожди которых тоже хотели заполучить свою долю от экономической деятельности города и всего региона. Вследствие всех этих причин князем Игорем была предпринята, говоря современным языком, военная экспедиция в Венецию (Тмутаракань) за сбором дани, которую половцы (племена гузов), ставшие на тот момент там полными хозяевами, давно уже не выплачивали (они «отложились»). Заодно Игорь хочет укротить своенравный удел, который стремится к экономической и политической самостоятельности, и всеми силами старается отойти от своей бывшей метрополии в Киеве. На тот момент Венеция была одним из главных посреднических центров «мировой» (по тогдашним масштабам) торговли между Востоком и Западом. Это была своеобразная «Уолл-Стрит» раннего средневековья: шёлк, пряности, меха, ювелирные украшения, изделия из керамики, оружие, природные красители (индиго), которые добывались только на востоке, – абсолютно все виды товаров проходили через её порт. Культурный и научный обмен, торговые экспедиции в далёкие земли – всё финансировалось оттуда. Там закладывались основы банковской системы и оттачивались механизмы различных видов кредитования. Совершенствовались правила обмена и пересчёта монет разных стран. Возникла система безналичного перевода крупных денежных сумм в далёкие заморские страны, где имелись торговые представительства венецианцев (Индия, Китай, Персия). В Венеции впервые стали страховать морские грузы, а также заключались практически все крупные сделки того времени. Именно в Венеции зародились и вошли в словарный оборот многие финансовые, торговые и математические термины, которыми до сих пор пользуются бизнесмены и экономисты всего мира. Перечисление их займёт не одну страницу. После падения в 1453 году Константинополя Венеция в силу ряда обстоятельств утратила своё геополитическое влияние в мире. Поэтому для Северной Италии закрытие торговых путей на Восток с приходом турков-османов явилось завершающим, подводящим итог моментом. Это можно объяснить тем, что турки вплотную подошли к Адриатике, поставив под свой контроль основные пути на Восток, лишив, таким образом, Венецианскую республику её заморских портов. А эпоха Великих географических открытий, открывшая новые рынки Испании, Португалии, Англии, Голландии переориентировала основные торговые пути на Запад, лишив венецианцев торгового преимущества. Но Венеция, накопившая большие богатства, на протяжении столетий оставалась банковским центром Европы. Её неповторимый облик и царское великолепие, пышные соборы и правительственные резиденции сохранились и дошли до наших дней.
Ведя на Запад, к Венеции (в Тмутаракань) по старым и хорошо знакомым речным, степным и горным дорогам свои полки, Игорь, безусловно, надеялся на успех. Относительно недавняя громкая победа русской дружины над половцами под началом его отца Святослава окрыляла русичей и вселяла в них уверенность. Почему Игоря постигла неудача в том злополучном походе? И в чём кроется причина? На эти вопросы я и постараюсь ответить в своей работе.
Теперь о времени: когда же мог состояться сам поход? Дату 24 апреля (1 мая по н. с.) 1185 года, которая считается общепринятой, многие независимые исследователи ставят под сомнение. Почему? Какие могут быть сомнения в этом вопросе? Первоиздатели взяли дату 23 апреля (30 апреля по н.с.) из Ипатьевской летописи, советские астрономы, скорректировав своими расчётами, подтвердили, что 1 мая (по н. с.) 1185 года в районе Курска действительно наблюдалось частичное солнечное затмение, при этом сама полоса полного солнечного затмения прошла с запада на восток в районе Великого Новгорода. И вот, к примеру, А. Н. Лаврухин в полемической статье «Многоточие академика», опубликованной в его интернет-журнале (an-lavruhin.livejornal.com) утверждает, что имеются расхождения даты выступления в самих источниках. И эти противоречия, к сожалению, малоизвестны широкому кругу читателей. Так, например, Ипатьевская летопись совершенно точно указывает дату начала похода – 23 апреля и как вариант 13 апреля по её Хлебниковскому списку, т. е. в ней утверждается, что Игорь выступил в поход до 1 мая. А в Лаврентьевской летописи утверждается, что поход был начат после солнечного затмения 17 мая. Значит, предполагает он, какая-то летопись из двух была сфабрикована, и, по сути, он прав, не замечать такое несоответствие нельзя. От учёных занимающихся проблематикой СПИ, хотелось бы услышать хотя бы какое-то внятное объяснение этого противоречия. Но они публично не дискутируют по этому вопросу, считая, что обсуждать в принципе нечего. А ведь по большому счёту проблема датировки начала похода упирается в вопрос достоверности самой рукописи «Слова», и, уходя от обсуждения этой проблемы, они невольно подогревают интерес тех учёных, которые несмотря ни на какие доводы по-прежнему стремятся подвергнуть сомнению подлинность этого литературного памятника. Я считаю, что промежуточный военно-полевой стан, где проходил сбор основных сил после перехода по Галиции и Дунаю, их смотр и войсковой круг, и в котором дружину Игоря застала полоса полного солнечного затмения, был не там, где его обычно принято размещать, а совершенно в другом месте. Это как раз тот случай, который учит нас не поддаваться гипнозу слов «доказано астрономически» и каждый раз проверять все дополнительные предположения.
Рис. 4. Полное солнечное затмение 1 мая 1185 года[30]
Зелёными линиями отмечены границы лунной полутени, звёздочка соответствует точке наибольшего затмения. Границы видимости полной фазы тени показаны синими линиями.
Полное солнечное затмение первого мая 1185 года – это 30-е затмение сто пятнадцатого Сароса. Область наилучшей его видимости попадает в средние широты северного полушария. Максимума затмение достигает в точке с координатами 46° северной широты, 37.2° западной долготы, длится в максимуме 5 минут 10 секунд, а ширина лунной тени на земной поверхности составляет 280 километров. В момент и в точке наибольшего затмения направление на солнце (азимут) составляет 149°, а высота солнца над горизонтом составляет 58°. Динамическое мировое время в момент наибольшего затмения: 13:30:57. Ось тени проходит между центром Земли и Северным полюсом, минимальное расстояние от центра Земли до оси конуса лунной тени составляет 3357 километров. Таким образом, Гамма затмения равна 0.5264, а максимальная фаза достигает 1.0736.
Солнечные и лунные затмения бывают сравнительно часто, но они видны не со всех участков земной поверхности и поэтому многим людям кажутся редкими. Полное солнечное затмение – редкое явление для каждой данной местности, в одной точке земной поверхности его можно наблюдать раз в 300–400 лет. Но для Земли в целом за 18 лет случается 43 солнечных затмения. Солнечное затмение всегда происходит в момент новолуния, но не в каждое новолуние происходит солнечное затмение. Из-за наклона орбиты Луны к плоскости земной орбиты на 5о 9' Луна обычно немного «промахивается» и проходит выше или ниже Солнца в момент новолуния. Однако не менее двух раз в году (но не более пяти) тень Луны падает на Землю и происходит солнечное затмение, причём одно из них, как правило, полное или кольцеобразное, и они являются своеобразными отпечатками пальцев в хронологии. В среднем за 100 лет происходит 238 солнечных затмений (83 кольцеобразных, 71 полное и 84 частных), при этом каждый участок на земле получает в среднем одно солнечное затмение с фазой не меньше 6 баллов на протяжении 10–20 лет до или после любой даты. К примеру, занимаясь предвычислениями затмений и проблемами хронологии, известный русский астроном М. А. Вильев (1893–1919) в своей книге «Каноны Русских затмений» (изданной в 1915 году) задаёт интересный вопрос, на который нет ответа. Во всех летописях, дошедших до нас, должно быть описание по крайне мере 300 солнечных затмений, а реально, если разбирать все списки, до нас дошло описание только 49. Где же описание остальных затмений? «За 665 лет, с 1060 по 1715 гг., в России было видно 283 солнечных затмения, из них 147 для Новгородско-Киевской Руси имели фазу 0,5 солнечного диаметра и более. Судя же по летописным указаниям, в России наблюдалось 49 затмений, т. е. 33 %, остальные же не попали в летописи; их не заметили, либо было пасмурно, либо, наконец, их описания не дошли до нас, так как многие летописи были утрачены. Что же касается лунных затмений, то за тот же период времени из 618 затмений, бывших в России, попало в летописи только 40, т. е. только 6.3 %». В своей книге М. А. Вильев, стараясь устранить этот пробел, приводит свои расчёты солнечных и лунных затмений с 1060 по 1715 год на Среднерусской возвышенности (канон М. А. Вильева переиздан в работе Д. О. Святского «Астрономические явления в русских летописях»).
Каждое полное солнечное затмение происходит в узкой (250–270 км) и притом в определённой части земной поверхности. А от года к году положение этой полосы значительно меняется вследствие сложной лунной орбиты, на которую, кроме Солнца и Земли, влияет притяжение других планет (скажем, Юпитера). Сами затмения при этом периодически повторяются через определённый промежуток времени, так называемый «сарос», составляющий 18 лет 11 дней 7 часов, за который происходит 41 солнечное затмение, в том числе 10 полных и 29 лунных. Но лунная тень в следующий раз проходит уже в другом районе земли, т. к. сарос не содержит целого числа суток, а за избыток 1/3 суток (сверх 6585 дней) Земля повернётся вокруг оси примерно на 120о. Поэтому лунная тень пробежит по земной поверхности на те же 120о западнее, чем 18 лет назад, к тому же и Солнце с Луной будут находиться на несколько иных расстояниях. По местности, в которой происходило полное или кольцеобразное солнечное затмение, в современных условиях с помощью вычислений можно абсолютно точно установить его дату. Если мы знаем место, где произошло затмение, то мы без труда узнаем время, когда произошло то или иное описанное в летописи событие, и наоборот. Но пока ни времени, ни места, где происходил «войсковой круг», во время которого и произошло описанное в «Слове» затмение, лично я не знаю, если не считать традиционной версии. У меня есть одно предположение по этому поводу. Первоначально в районе современной Белой Церкви на Украине (по-старому г. Юрьев) полки Игоря и Всеволода встретились в этом месте и уже отсюда ушли в поход на половцев в Северную Италию. Одна половина водным путём по рекам Рось, Днепр, Дунай, Сава и Купа (Лаба). Другая половина полков – конным переходом через Ужгород, Волынь и Венгрию, вдоль Тисы или по ней к слиянию рек Дунай и Сава. И можно предположить, что местом, в котором могло застать солнечное затмение Игореву дружину, был район Белграда (Сербия), возможно, там встречались и приводили себя в порядок после длительного перехода перед последним броском через старинный горный волок основные силы Игоря и Всеволода. Если бы полоса солнечного затмения прошла в районе Курска или Киева, то, вероятно, князь Игорь отложил бы сам поход, потому что киевские звездочёты наверняка бы предупредили его о скором наступлении затмения в этом месте, т. к. они могли точно предсказывать как лунные, так и солнечные затмения. В своих расчетах средневековые астрономы использовали не современный сарос, а его утроенное значение (19756 дней: 54 года 33 дня), заимствованное у греков и подтвержденное длительными наблюдениями на большой территории. Эти знания перешли к ним от астрономов древнего Востока (шумеры). При использовании этого периода излишка в 1/3 суток (сверх 6585 дней) не получалось, поскольку 3 ×1/3 = 1 сутки, и предсказанные затмения проходили на той же территории, но, конечно, уже с несколько иными фазами. В конце сароса взаимное расположение объектов в системе Земля – Луна – Солнце повторяется с такой высокой точностью, что её вполне достаточно для предсказания солнечных и лунных затмений, если известны прошлые затмения с начала сароса. Все эти небесные явления скрупулезно отмечались в летописях, следовательно, прибавляя этот период к датам прошедших затмений, монахам нетрудно было предсказать даты ожидаемых затмений с точностью до 1–2 суток. Правда, в связи с постепенно изменяющимися условиями повторения затмений изредка предсказанное затмение не наступало, но остальные чередовались в правильной последовательности. К тому же знание сароса не всегда дает точный прогноз, что полоса затмения пройдёт в предсказанном оракулами районе. Об ожидавшихся, но несостоявшихся затмениях тоже имеются записи в древних летописях. Из района же Белграда (Сербия), где вероятно и произошло описанное в «Слове» затмение, и местоположение которого киевским астрологам предсказать было практически невозможно, полкам Игоря возвращаться уже не было смысла. К тому же сразу после литературного описания затмения в «Слове» идёт непосредственное перечисление земель, на тот момент принадлежавших уже половцам: Влозе, Поморие и т. д., ведь именно живущих на этих землях половцев предупредил своим криком Див (Дэф). В традиционном же понимании местоположения военного стана в районе Курска сомнительно в том плане, что Солнце в этом месте во время солнечного затмения 1185 года было ущербно всего лишь на треть, и смотреть на него, не защищая глаза, было невозможно. А если заранее не было известно, что в этом районе состоится затмение, оно могло остаться незамеченным, тем более в условиях облачности. Так что в любом случае первоначальный вариант солнечного затмения 1.05.1185 года применительно к «Слову» оказывается неверным, и если у современного исследователя нет веры летописям, то остаётся только одна надежда на археологию. Окончательный ответ на вопрос о датировке битвы на реке Каяле можно будет дать только после археологических изысканий в предполагаемом мною районе недалеко от дельты реки По и объективного радиоуглеродного анализа тех предметов, которые будут найдены на месте этого сражения, а также после астрономического просчёта полос полных солнечных затмений в районе Балкан, на территории современной Сербии (по-старому в Шумадии) или Византии в тот период. В точке пересечения этих двух условий мы и найдём искомую дату. Если такой результат будет получен, то эта дата будет объективной реперной точкой в хронологии похода. К тому же надо помнить о том, что дань, собранную Игорем в граде Тмутаракани и затопленную им в Каяле, ещё никто не нашёл и не поднял со дна реки. Важно помнить, что находит не тот, кто копает, а тот, кто знает, где копать. Монетный клад – источник объективный, беспристрастный и при всей его специфике очень информативный. И если этот клад будет со временем обнаружен, то по найденным в нём вещам и монетам можно будет определить примерное время похода.
И как один из возможных вариантов можно предположить, что начало похода пришлось на другое затмение, а именно на 21 апреля 1186 года (рис. 5).
Рис. 5. Предположительное солнечное затмение в Сербии[31]
Зелёными линиями отмечены границы лунной полутени, звёздочка соответствует точке наибольшего затмения. Затмение имеет только одну границу полутени.
Частное солнечное затмение двадцать первого апреля 1186 года – это восьмое затмение сто двадцать пятого сароса. Область наилучшей его видимости попадает в приполярные и средние широты северного полушария.
Максимума затмение достигает в точке с координатами 62° северной широты, 18.6° западной долготы и не имеет центральной полосы полной фазы. В момент и в точке наибольшего затмения направление на солнце (азимут) составляет 59°. Динамическое мировое время в момент наибольшего затмения: 05:32:46, поправка динамического времени: 770 секунд. Ось тени проходит около северного полюса, не пересекая поверхность Земли, минимальное расстояние от центра Земли до оси конуса лунной тени составляет 8194 километра. Таким образом, Гамма затмения равна 1.2847, а максимальная фаза достигает 0.4732.
Проблема датировки похода напрямую связана с другой научной проблемой – с датировкой написания самого произведения. К примеру, исследовательница Н. С. Демкова датирует «Слово» серединой 90-х годов XII века. Она считает, что верхней границей написания «Слова» является май 1196 года – время смерти Всеволода Святославича: «здравица» в его честь в конце песни, бесспорно, свидетельствует о создании «Слова» до его смерти. Нижняя граница – июль 1194 года, время смерти великого князя киевского Святослава Всеволодовича. По мнению Демковой, отсутствие «здравицы» ему в конце поэмы и характер «сна Святослава» говорят о том, что произведение писалось после его смерти. Политическая ситуация периода 1194–1196 гг., как считает Демкова, отвечает многим характеристикам и образам[32].
Говоря о «Слове», нельзя обойти вниманием ещё одну любопытную деталь. В каждой научной работе советского периода, посвященной «Слову», как молитва была вставлена цитата из трудов марксистских классиков, а иначе её просто не допустили бы к печати, я её тоже приведу для молодого поколения. Маркс в письме к Энгельсу пишет: «Суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ, вся песнь носит героически христианский характер, хотя языческие элементы выступают ещё весьма заметно»[33]. В принципе такой анализ произведения вроде бы верный, только причём тут монголо-татары? Автор «Слова» был, безусловно, гений, но не пророк. Основная идея «Слова» заключается в том, чтобы убедить удельных князей соблюдать сложившиеся столетиями определённые и всеми признанные законы престолонаследования, так называемое «лествичное право», где основным и главным претендентом на престол является старший сын великого князя. Если же по каким-то причинам его не стало, то на престол становится старший из рода. Например, дядя, но ни в коем случае не младшие дети князя. Их доля – это удельные, провинциальные княжества. Но, как известно, идеальных законов не существует, и не все правители бывают великодушными, проницательными и мудрыми. Поэтому Автор «Слова» постоянно приводит примеры того, к чему приводили распри в прошлом и к чему могла привести назревающая на тот момент княжеская усобица. Всеми признанный, а главное законный князь на престоле – вот одно из основных условий гармоничного развития государства, укрепление его политической, экономической и военной мощи, способное дать отпор любому завоевателю.
В заключение хотелось бы сказать, что в работах западноевропейских историков с XVIII столетия красной нитью проводится мысль о полной противоположности исторических судеб России и Европы, об азиатских корнях русской культуры и государственности. Сильное влияние в этом плане оказала немецкая классическая философия, к примеру, Гегель наделяет лишь Запад правом «свободно творить в мире на основе субъективного сознания». Представление о России как об азиатской державе, якобы угрожающей всей европейской цивилизации, служило, да и по сей день служит воинственно настроенным западным политикам одним из «идейных обоснований» непримиримой враждебности к нашей стране. Превращение России в огромную чуждую Западу геополитическую и историческую величину породило в западной историографии XIX–XX вв. крайне враждебную интерпретацию всей русской истории и политики, приписывая России монополию на агрессивность, а в их трудах доминирует извечная тема русского варварства и реакционности. Стремясь опровергнуть все эти домыслы, русские учёные XIX века сосредотачивали своё основное внимание на общих явлениях в истории России и Западной Европы, на их культурных связях, в результате чего разработка «русско-азиатской» проблематики отошла на второй план. Лишь в советское время положение заметно изменилось, появился объективный подход, стали публиковаться новые работы, посвящённые культурным связям Киевской Руси и Востока. Достижения в области изучения культуры современных и древних народов Азии позволили навсегда покончить с отождествлением понятий «азиатский», «варварский», «примитивный».
Так, в середине 70-х годов XX века известный казахский поэт Олжас Сулейменов в своей книге «Аз и Я» справедливо отмечал, что кочевники внесли большой положительный вклад в русскую историю и культуру той эпохи. Он несомненно прав, когда говорит, что «Слово» густо насыщено тюркской лексикой. Эти ценные наблюдения Сулейманова вызвали резкую критику со стороны некоторых славистов, филологов и историков-медиевистов. Традиционные толкователи «Слова» сразу перешли в решительное наступление[34].
Книга Сулейменова сразу после опубликования подверглась жестокому разгрому, которому не подвергалась ни одна работа, посвящённая этому древнейшему памятнику русской литературы. Она была запрещена и выведена на несколько лет из научного оборота. Стенограмма его экзекуции публикуется в журнале «Вопросы истории», № 9 за 1976 год. Но полемика, вызванная его работой, и вопросы, поднятые им, ещё раз говорят о необходимости более глубокого изучения взаимоотношений Киевской Руси, как с Западом, так и с Востоком. Мой «Альтернативный перевод» исходит из определённой исторической гипотезы, многие положения которой по не зависящим от меня обстоятельствам, опираются не на стройную систему доказательств, а на индуктивные методы доказательства и умозрительную схему автора, носящую вероятностный характер. Но в дальнейшем не исключено, что их развитие приведёт со временем к её подтверждению и реконструкции действительных событий. Часто бывает, что правда, когда её пытаются скрыть, исказить или запутать, обнаруживается в мелочах, в штрихах и деталях. Сложных вопросов в этой теме много, источники не полны, отрывочны, разноречивы и выявление истины достигается с большим трудом. Главное в такой ситуации правильно показать направление поиска, и положительный результат не заставит себя долго ждать.
Вступление мне хотелось бы закончить цитатой из книги Сулейменова «Аз и Я»: «Слово – своеобразный тест, проверяющий знания, мировоззрение и творческие способности читателя его психологическую подготовленность к встрече с историей. Оно, как лакмусовая бумажка, определяет читательскую среду – в одном прочтении краснеет, в другом – синеет. А иногда и белеет… «Слово» не должно быть средством, как, впрочем, литература и наука вообще. Оттого, как ты прочтёшь, чью точку зрения поддержишь, а чью опровергнешь, не должно зависеть твоё бытование. Ты обязан быть предельно свободным в оценке работ своих учителей. Аксиома, но требующая доказательств практической творческой жизни».
Комментарий к альтернативному переводу
Ничего так не объясняет настоящее, как знание прошлого.
ПолибийЗачин
«НЕ ЛЕПО[35] ЛИ НЫ БЯШЕТЬ[36], БРАТИЕ, НАЧАТИ СТАРЫМИ СЛОВЕСЫ ТРУДНЫХЪ ПОВЕСТIЙ О ПЪЛУ ИГОРЕВЕ, ИГОРЯ СВЯТОСЛАВЛИЧА!»
В большинстве современных переводов первая строчка, с незначительными вариациями, начинается со слов: «А не начать ли нам…»; «Не уместно ли…»; «Не прилично ли…» и т. д., при этом первое словосочетание «не лепо» по непонятным причинам игнорируется. Хотя первоиздатели, безусловно понимая смысл слова «лепо», попытались правильно перевести его, написав другое близкое по значению слово – «приятно». Но при этом они почему-то исключили отрицательную частицу «не» и пропустили вопросительную интонацию первого предложения, написав: «Приятно нам, братцы, начать…». Хотя далее по тексту первоисточника в своём зачине сам Автор два раза упоминает слово «начать» в той ситуации, когда его действительно следует употреблять. Начинать перевод песни с фразы: «А не начать ли нам…» и менять словосочетание «не лепо» на какое-либо нейтральное выражение не совсем корректно, т. к. в таком случае меняется творческий замысел поэта. Следует заметить, что уже с первых строк своей песни Автор «Слова» задаёт поэтико-литературный тон всему произведению. Начальные фразы в памятниках древнерусской книжности являются, как показал итальянский славист Р. Пикко, «тематическими ключами», они дают «шифр», код к толкованию смысла последующего текста[37]. Если мы правильно поймём и переведём начало песни, к нам придёт осознание того, что хотел сказать Автор в своей прелюдии к основному повествованию. И уже от этого понимания во многом зависит дальнейшее восприятие современным читателем всего произведения. О чём же идет речь в этой песне? В ней Автор «Слова» описывает трагические события, которые происходили в то далёкое время в нашей стране и которые, к счастью для всего русского народа, завершились благоприятным исходом. Великий князь Игорь – законный претендент на киевский престол, благодаря «божьему соизволению», въехал-таки в Киев по Боричеву (ввоз от Днепровской пристани) живой и невредимый. И сел на полагающийся ему по «Лествичному праву» (закон о престолонаследии того времени) Киевский Великокняжеский стол, в то время являющийся главным престолом в древнерусском государстве. В силу этого страна избежала очередной княжеской междоусобицы, которая непременно бы произошла в случае его преждевременной гибели в половецком плену. После чудесного возвращения князя Игоря в Киев в стране наступили всеобщая радость и веселье. Но главной причиной, которая омрачала вступление Игоря на престол и тот всенародный праздник, который сопровождал это событие, стала гибель в далёком военном походе многочисленной княжеской дружины. А это был цвет русского воинства, самые элитные и боеспособные полки нашего государства, за которыми оно могло чувствовать себя как за каменной стеной. Из-за этого поражения Киевская Русь какое-то время даже стояла на грани потери своей государственной независимости.
И вот Автор в своем произведении пытается вскрыть те причины и проанализировать те решения верховных правителей, которые могли привести страну к такому плачевному исходу. Он словно предупреждает будущих державных властителей, чтобы они не повторяли подобных ошибок своих отцов и дедов, потому что результат такой недальновидной политики с сиюминутной выгодой всегда плачевен, как для верховной власти, так и для всего русского народа, который расплачивается за это своей кровью. И в качестве наглядного примера такого правления он приводит кровавое княжение Олега Гориславлича и Всеслава Полоцкого. В противовес же этим горе-правителям Автор ставит в пример таких князей, на славные царствования которых следует равняться и великие деяния которых прославились в веках. Это «Вещий» Олег, Владимир «Святой», Ярослав «Мудрый» и Святослав «Грозный».
В прелюдии к своей песне Автор как бы напоминает всем слушателям, что и на заре своего существования Киевская Русь не раз сталкивалась как с вражеским вторжением, так и с внутренними конфликтами, что и в те далекие времена случались неудачные походы, а от княжеских раздоров народ нёс неоправданные потери. Какие же песни при этом пел «вещий Боян» на княжеских пирах? Как он выходил из такой щекотливой ситуации? Когда и правду надо сказать, и не задеть при этом родовое достоинство и великокняжескую честь, пошатнувшуюся в ходе бесславной войны. Вот тогда-то Боян и умасливал своим замысловатым пением со всевозможными припевками и лирическими отступлениями своих великодержавных слушателей. Песнь свою «вещий» Боян начинал с таких сладкоголосых и витиеватых эпитетов, что в этой усладе терялся смысл тех печальных событий, и соответственно своей песней он не вызывал никаких отрицательных эмоций у всемогущих и высокородных слушателей, все они были довольны таким исполнением вновь сочинённой баллады. А до Бояна победители битвы поступали еще проще – образно говоря, в поисках развлечения выпускали родовитых пленников якобы на свободу, и кто из них благополучно уходил от погони и оставался в живых, тот и должен был восхвалять своего бывшего соперника. Под страхом смерти хочешь, не хочешь, а вспомнишь все красивые эпитеты и до небес возвысишь своего победителя.
Вот и в нашем случае Автор «Слова» в первых же строках своего повествования спрашивает своих слушателей: «А не начать ли нам, братья, сию печальную песню с такой же красивой (лепо) присказки?» Таким же старым, витиеватым слогом приукрасить этот неудавшийся поход, в бояновской манере изложения завуалировать княжеские распри, замысловатым сравнением сгладить последствия вражеского вторжения, и все слушатели дипломатично промолчат, сделают вид, что ничего страшного не произошло. Беда-то ведь уже ушла в прошлое и скоро забудется, вдовы отревутся, сироты подрастут, окрепнут и встанут в строй вместо своих погибших отцов. Жизнь не стоит на месте. Разрушенные города отстроятся, вытоптанные нивы вновь заколосятся, зацветут сады, для влюблённых запоёт свою песню соловей. Наша страна, как это не раз бывало, поднимется с колен, расправит свои могучие, богатырские плечи, стряхнёт с себя тяжелый груз лихолетья и грозно посмотрит на вчерашних врагов. Так зачем сгущать краски? Зачем ворошить прошлое, если всё и так образуется и вернётся на круги своя? Но древний поэт сразу же отвергает это предложение как неуместное, несостоятельное, имея в виду, что его песня не будет очередным панегириком правящей верхушке. И он, Автор, будет вести печальное повествование недавних трагических событий не тем витиеватым, пафосным и восторженным бояновским стилем, в котором славятся все князья подряд, а будет описывать прошедшие перипетии с откровенной прямотой современным на тот момент стихотворным слогом, понятным всем его слушателям. При этом оно мною разбито на две части – вопросительную и восклицательную, пафосную. Почему вопросительный знак нельзя непосредственно ставить в конце первого четверостишия? Потому что к тому времени в нашей истории уже было несколько князей по имени «Игорь». О каком же Игоре идёт речь? Да, конечно же, наш рассказ пойдёт о Великом князе Игоре Святославличе! И его полках. Итак, первое четверостишие переведено мною как: «Не приукрасить ли сейчас нам, братья, и начать старинным слогом наш рассказ печальный о полках Игоревых? Игоря Святославича!». Исходя из вышесказанного, я считаю, что произведение начинается с риторического вопроса, на который следует вполне аргументированный и обоснованный ответ, заключенный во всём произведении. И уже после многозначительной прелюдии Автор «Слова» приступает к описанию самого похода, который начинается непосредственно с подготовки и сбора главных сил в промежуточном военно-полевом лагере (стане).
«НАЧАТИ ЖЕ СЯ ТЪИ ПЕСНИ ПО БЫЛИНАМЬ СЕГО ВРЕМЕНИ, А НЕ ПО ЗАМЫШЛЕНIЮ БОЯНЮ»
В следующем абзаце Автор, приводя в качестве примера эпический стиль Бояна, подчеркивает, что когда Боян «…КОМУ ХОТЯШЕ ПЕСНЬ ТВОРИТИ, ТО РАСТЕКАШЕТСЯ МЫСЛИЮ ПО ДЕРЕВУ, СЕРЫМЪ ВЪЛКОМЪ ПО ЗЕМЛИ, ШИЗЫМЪ ОРЛОМЪ ПОДЪ ОБЛАКЫ». В этом выражении, скорее всего, имел место неправильный перевод или описка, и под словом МЫСЛИЮ, вероятно, подразумевалось слово МАСЛИЮ (т. к. строчное написание букв «Ы» и «А» в старорусской манере в разных школах письма было схожим и трудноразличимым, особенно в скорописи). Возможно также, что в подлиннике в этом слове вообще не было гласной буквы между первыми двумя согласными буквами. «Одним из графических приемов, использовавшихся в древнеславянских рукописях, является сокращенное написание слов с целью облегчения процесса письма. Известно, что многие ранние славянские тексты переводились с греческих книг, и вполне закономерно употребление в этих текстах сокращений по греческому образцу. Общими для славянского и греческого письма были основные принципы сокращения слов: пропуск букв (контракция), усечение конечных букв в слове (суспенсия) и система условных значков. Аналогичные способы известны и в древней латинской письменности»[38]. Слово же «растекашется» надо буквально понимать в его нормальном значении, как растекался, т. е. этот глагол, имеет прямое отношение к течению какой-либо жидкости. В данном случае имеется в виду масло, а не полёт белки («мысии») и т. п. Значит, как один из вариантов, фразу можно интерпретировать таким образом: «РАСТЕКАЛСЯ МАСЛИЮ (оливковым или елеем) ПО ДРЕВУ». Прямой ассоциацией может служить пример того, как готовят доску для росписи иконы. Маслом пропитывают дерево. Бояновский стиль песнопения Автор приводит в качестве идеального примера хвалебного, сладкоголосого стиха, при этом Боян исполнял свои былины на гуслях так, что струны сами князьям славу рокотали. То есть всем своим видом Боян показывал, что петь он будет только о подвигах, о славе, о победе. А тема попранной чести, женских слёз и поражения ему чужда.
Боян – это реальный человек, как исторический персонаж является спорной фигурой, а само имя было редким. Я предполагаю, что его имя имеет балканское происхождение. На современной границе Албании и Черногории недалеко от морского побережья есть Скадарское озеро, из которого вытекает река Бояна (по-албански Буна). С определенной долей вероятности можно предположить, что Боян был родом из этих мест, а настоящее имя у него было наверняка другое – сербское (черногорское). Но в стольном граде Киеве при княжеском дворе выдающемуся сказителю дали свое прозвище по названию той реки, откуда он был родом. Так он и стал Бояном. В старину это было распространенным явлением – ассоциировать с названием реки достойных людей, так или иначе связанных с ней, к примеру, Дмитрий Донской, Александр Невский и т. п.
«ПОЧНЕМЪ ЖЕ, БРАТИЕ, ПОВЕСТЬ СИЮ ОТЬ СТАРАГО ВЛАДИМИРА… НАВЕДЕ СВОЯ ХРАБРЫЯ ПЛЪКИ НА ЗЕМЛЮ ПОЛОВЕЦЬКУЮ ЗА ЗЕМЛЮ РУСЬКУЮ».
В начале повествования Автор показывает нам основные историко-хронологические рамки своего произведения: «оть стараго Владимира» до «нынешнего Игоря»; ставя на один уровень эти две фигуры, он уравнивает их в иерархическом ряду. В этом месте необходимо сделать небольшое отступление и оговорить так называемую проблему третьего абзаца. В первом издании и в Екатерининской копии[39] был воспроизведен текст оригинала, в котором имела место путаница листов, нарушившая логическую последовательность повествования. После слов «…ЗА ЗЕМЛЮ РУСЬКУЮ» следует абзац с описанием солнечного затмения: «ТОГДА ИГОРЬ ВЪЗРЕ НА СВЕТЛОЕ СОЛНЦЕ…, А ЛЮБО ИСПИТИ ШЕЛОМОМЬ ДОНУ», который многие комментаторы и исследователи помещают после слов: «А КНЯЗЮ СЛАВЫ», перед словами «ТОГДА ВЪСТУПИ ИГОРЬ КНЯЗЬ…».
Обсуждая эту спорную проблему, следует начать с А. И. Соболевского, тогда ещё молодого лингвиста, а в будущем – академика, впервые выступившего с этой гипотезой устно 15 февраля 1886 года в Историческом обществе Нестора – летописца, но письменно обосновавшего своё предположение только спустя двадцать лет, в 1916 году. Такая перестановка обосновывалась, прежде всего, соображениями композиционного характера. Соболевский предположил, что некогда целый лист выпал из рукописи «Слова», а затем был вставлен составителем не на своё место. Список же, опубликованный в 1800 году, повторял этот дефект. «Когда… оригинал от употребления пострадал, расшился и распался, один листок был положен перед двумя листками, за ним первоначально следовавшими. Переписчик не заметил перемещения листков и переписал их в том порядке, как они лежали перед ним»[40]. Первым же в последующих изданиях «Слова» эту перестановку в тексте осуществил В. А. Яковлев в 1891 году, заметив в предисловии: «Рассказ о солнечном затмении мы считаем более удобным поместить после речи Всеволода; посредством такой перестановки восстанавливается, по нашему мнению, последовательность изложения и единство выступления»[41]. В пользу этой гипотезы говорит анализ композиции «Задонщины». Повторяя художественные образы «Слова», автор «Задонщины» повторил и его структуру. Композиция же «Задонщины» совпадает с вариантом композиции, предложенным А. И. Соболевским. Предложенный им список вызвал горячую полемику среди ученых. К примеру, в реконструкции В. Н. Перетца получается, что данный отрывок занимает не лист, а одну сторону листа[42]. Предположение, что последовательность текста «Слова» могла быть нарушена не в результате выпадения листа, а в результате пропуска страницы при переписке, останется недоказанным. Многие учёные считают, что данная перестановка является недостаточно аргументированной, и не принимают её[43].
И всё же дискуссию по этому вопросу можно обобщить словами одного из ведущих славистов академика Н. К. Гудзия: «В результате перестановки Яковлева – Соболевского – Перетца получается действительно логически последовательное и связанное чтение, нарушенное путаницей листов… Думается после сказанного, что есть все основания закрепить эту перестановку в последующих и популярных изданиях СПИ»[44].
«О БОЯНЕ, СОЛОВIЮ СТАРОГО ВРЕМЕНИ!.. СВИВАЯ СЛАВЫ ОБА ПОЛЫ СЕГО ВРЕМЕНИ, РИЩА ВЪ ТРОПУ ТРОЯНЮ ЧРЕСЪ ПОЛЯ НА ГОРЫ».
Фраза из этого отрывка «скача славию по мыслену древу» трактуется мной исходя из средиземноморского природоописания «Слова». В слове «мыслену», как и в зачине со словом «мыслию», букву «Ы» я меняю на «А» и соответственно перевожу его как «маслина, оливка». А глагол «скакать» означает «порхать» или в данном случае «перелетать с ветки на ветку». Соответственно фраза будет выглядеть так: «порхая соловьём по оливковому (масленому) дереву».
Прилагательное от слова «Троян» в «Слове» встречается еще три раза, смысловой контекст во всех случаях указывает на то, что в этих выражениях подразумевается архаичное прошлое канувшей в лету римской империи, причём северо-западное побережье Чёрного моря входило в эту империю, а Северная Италия была её политическим и экономическим центром. Но почему Мусин-Пушкин написал про Троян: «Кто сей Троян, догадаться ни по чему не возможно»? Очевидно, в то время это был забытый персонаж Древнего Мира. Мысль, что Троян – римский император (Траян), высказывал ещё Н. М. Карамзин в 1816 году, а в советские годы ярым сторонником такого толкования был историк и археолог Б. А. Рыбаков. Он полагал сначала, что «тропа Троянья» – это построенная Траяном римская, мощёная камнем дорога, а позднее пришёл к мысли, что это искажённое tropaeum Traiani – памятник в Добруждже в честь победы Траяна над даками.
Римский император Траян из династии Антонинов (53–98 – 117 г. н. э.) был одним из отцов-основателей новой династии, и впоследствии период их правления стал считаться золотым веком Римской империи (с 96 – 192 г. н. э. Нерва, Траян, Адриан и др.). Их преемственность и сплочённость определялась тем, что все три императора были родом из Испании, уроженцы города Италики (близ Севильи). Траян – прирождённый стратег и удачливый полководец, проводил успешную завоевательную политику, и к концу его правления она достигла своих максимальных границ за всю историю своего существования. В результате войн 101–102 и 105–106 годов земля даков была превращена в римскую провинцию Дакия (Румыния). Одной из главных причин начала войны было желание овладеть в Дакии рудниками, где добывали золото. В 106 году практически бескровно он захватил Набатейское царство, по территории которого пролегал старинный «Пряный» путь, а главный город набатейцев Авдат превратился в часть пограничной системы римской Палестины. Римляне перестроили этот город согласно своим представлениям о красоте и удобстве. Теперь на Акрополе были возведены храм Зевса и алтарь Афродиты, а горожане вкусили дары цивилизации – римляне провели водопровод. Затем римляне захватили Синайский полуостров и северо-западную часть Аравии. В 109 году, продвигаясь вдоль склонов Кавказских гор, Траян заставил сарматов и иберов признать господство Рима. В верности Траяну поклялся и царь Босфора. В 114–117 годах подчинена Великая Армения, её объявили провинцией Рима (на Армянском нагорье было одно из старейших в древнем мире месторождений железных руд). В 115 году завоёвана вся Месопотамия (Парфянское царство). Весной 115 года римская армия, продвигаясь по реке Тигр, вторглась в Северную Месопотамию и захватила её. Весной 116 года боевые действия против Парфии были продолжены, и римляне овладели столицей Парфянского царства Ктезифоном. Армия Траяна достигла Персидского залива, на берегу которого римляне выстроили корабли. Месопотамия и Вавилония были объявлены римскими провинциями. Римляне упразднили местное самоуправление и установили провинциальное администрирование; в 116 году завоёвана Фракия (Болгария). После покорения фракийцев Траян кардинально перестроил их главный город, который стал в его честь именоваться Ульпия Сердика (современная столица Болгарии – София). А в честь победы над даками в 114 году в Риме была воздвигнута мраморная колонна со сценами из этой войны и построена триумфальная арка.
О царствовании Траяна римский историк Корнелий Тацит писал как «о годах редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет и говорить, что думает». Император Траян получил от сената титул OPTIMUS PRINCEPS (optimus – эпитет, заимствованный из титулатуры верховного бога – Juppiter optimus maximus), что означает «лучший принцепс». За всю историю Рима никогда до него и никогда после него ни один римский правитель не удостаивался такого звания. Слово Dominus стало включаться в официальный титул монарха. Евтропий в «Breviarumhistoriae Romanae» сохранил для нас поговорку, повторявшуюся в приветствиях и пожеланиях каждому вновь вступающему на престол императору: «Будь счастливее Августа, лучше Траяна» (feliko Augusto, melior Trayano).
Под городом Базиашем (Румыния) горы зажали Дунай в узкую горловину. Изгибаясь петлёй, река вьется на протяжении 130 км до города Кладова. У города Дробета-Турну-Северин это ущелье носит название «Железные Ворота» (рис. 6).
Рис. 6. «Железные ворота» (сербск. «Бердапска клисура»)
В этом месте ущелья высота Дуная над уровнем моря с 37 метров переходит в 11. При таком уклоне река приобретает чрезвычайную стремительность течения и сжата с обеих сторон до невероятия. К тому же дно реки там во многих местах усеяно подводными скалами и камнями. Так что никакое судоходство на том отрезке реки было невозможно. Соответственно речной римский флот был разделен на две флотилии, не связанные между собой, что являлось серьёзным препятствием для ведения боевых действий против Дакии. Ведь именно в этом труднопроходимом месте Траян решил нанести свой главный удар. Как соединить эти две речные группировки? Нужен был нетривиальный подход к решению поставленной задачи. За ее выполнение взялся выдающийся военный инженер того времени, в будущем личный архитектор Траяна – Апполодор Дамасский.
У современного города Джердапа римлянами были предприняты большие строительные работы. По приказу Траяна солдаты пробили в отвесной скале дорогу протяженностью 25 км. Как на самом деле была устроена дорога, видно на рис. 7 (фото тридцатых годов прошлого века). Сначала в скале выбивалась ниша высотой в три и шириной в полтора метра. Затем под нишей выдалбливалось отверстие квадратного сечения, и туда вставлялась деревянная оснастка. В конце настилали доски и делали бортики. Как только прибрежный проход в горах был сделан, римляне провели успешную военную операцию против Дакии (Румынии).
Рис. 7. Тропа Траяна в Дакии[45]
Глядя на эту фотографию, ясно понимаешь, почему Автор «Слова» назвал выдолбленную римскими солдатами горную дорогу тропой.
Приводя в пример сладкоголосый стиль Бояна, Автор уподобляет князя Игоря этому великому правителю древности и пророчит ему такую же неувядаемую воинскую славу в веках. Таким образом, выражение «рища въ тропу Трояню чересъ поля на горы», следует понимать как: «идя по дороге Траяна, через поля широкие Галиции на Балканские горы».
К большому сожалению, это сооружение ушло под воду после строительства ГЭС ниже по течению в 50-х годах прошлого века. Единственное, что осталось от дороги – это высеченная на камне надпись. Перед затоплением окрестностей надпись была вырублена и перенесена на 50 метров выше по течению и сейчас как раз находится над уровнем воды. Надпись гласит: «Император Цезарь, сын божественного Нервы, Нерва Траян Август Германикус, верховный понтифик, народный трибун в 4-й раз, консул в 3-й раз, Отец отечества, после высечения гор и снятия лесов, построил эту дорогу». Из надписи видно, что открытие дороги состоялось между 1 января и 31 декабря 100 года, за год до начала боевых действий.
Но в наше время надо учитывать то обстоятельство, что современная (традиционная) хронология может и не быть истинной, т. к. ряд не только отечественных, но и зарубежных учёных считает её сфальсифицированной в угоду средневековым христианским догматикам. Большие изыскания по этому вопросу проводил И. Ньютон в работе «Исправленная хронология древних царств», интересную концепцию по этой проблеме выдвинул русский ученый Н. А. Морозов в своём фундаментальном труде «Христос». Он считал, что, поскольку в Новом Завете сбываются пророчества Ветхого Завета, последний не мог быть написан прежде первого. Самой ранней книгой Нового Завета, очевидно, является Откровение Иоанна Богослова. Следовательно, все прочие библейские книги были написаны прежде него. Поэтому все исторические факты, которые упоминаются в обоих заветах, могут относиться ко времени не ранее 395 года н. э., которым Морозов датировал Апокалипсис. В середине двадцатого века научный мир потряс своими прозорливыми гипотезами бывший наш соотечественник Иммануил Великовский («Миры в столкновении», «Века хаоса», «Народы моря»). Главный тезис Великовского заключался в том, что «исход евреев из Египта» действительно имел место в указанные Библией сроки и совпал с завоеванием Египта племенами гиксосов. Эта догадка привела к кардинальному пересмотру им традиционной хронологии. Кроме того при сопоставлении Библии с традиционной историей Египта бросается в глаза, что египетские хроники ни в одном пункте не совпадают с библейским текстом, в то время как библейские описания Египта не имеют аналогов в египетских хрониках. Тот же парадокс наблюдается и при сопоставлении греческих и египетских хроник с 7 по 4 век до н. э. Более того, попытки археологов синхронизировать египетскую и местные хронологии в европейских странах и на Ближнем Востоке привели к возникновению локальных «тёмных веков» – растянутых на многие столетия периодов полного отсутствия памятников письменности и материальной культуры равно как и признаков взаимодействия соседних культур до и после этого «провала в истории». В результате в настоящее время сформировалась научная школа (А. Т. Фоменко, Г. В. Носовский), которая стремится объективно разобраться в хронологических нестыковках, существующих на данный момент в официальной (традиционной) исторической науке, а также пытается разработать математический инструмент для правильного решения этой непростой задачи.
В своей работе я не буду опираться на не доказанные пока гипотезы, и вопрос хронологического несоответствия будет рассматриваться мною ровно настолько, насколько это будет необходимо для понимания одного из тёмных мест (в случае с «Великим Хресови»). Для себя же отметим, что в песне при использовании начальной точки отсчета своего повествования Автор не упоминает, например, Великого Александра Македонского, после распада империи которого в Малой Азии наступила эра Селевкидов (Халдеев), и отчёт в ней официально вёлся с 1 октября 312 года до н. э. (Этот календарь использовался христианами Сирии и Эфиопии (коптами) вплоть до начала XIX века.) Не упоминает Юлия Цезаря, в правление которого была проведена всем известная календарная реформа, когда вместо «лунного года» был введён «солнечный год». Не упоминает также Августа, который наряду с Цезарем внёс существенные изменения в гражданский календарь. В «Слове» нет даже намёка на труды Дионисия Малого, который вычислил год смерти Христа, а вся хронология в произведении почему-то вертится вокруг имени Траяна.
Так почему же Автор «Слова» в своем произведении использует именно политическую эру от начала царствования римского императора Траяна? Да потому, что с приходом Траяна канула в лету целая эпоха римских императоров – Флавиев, завершающее правление которых олицетворяло собой кровавое беззаконие (Тиберий, Нерон, Калигула, и последний из них Домициан), ведущее к загниванию, стагнации и деградации римского общества, к его упадку. И ей на смену пришла новая династия – Северов-Антонинов, первые представители которой возродили былое величие империи. Воцарение Антонинов было лишь призванием к власти того общества, чьё праведное негодование изобразил нам Тацит, общества мудрых, сплотившегося путём союза всех, кого возмущал деспотизм первых цезарей. С их приходом во власть началось колоссальное развитие римской державы. Они максимально расширили владения государства, восстановили в нём законность и порядок. Устранили причины, приводившие к разного рода террористическим эксцессам (здесь имеются в виду древнееврейские сикарии – «кинжальщики», использовавшие террор как основной метод борьбы за свободу: они убивали римских чиновников, еврейских богачей, греческую знать) и кровавым вакханалиям.
В это время утрачивают своё былое могущество и прекращают существование семьи, десятилетиями господствовавшие при старой династии. Исчезают из политики многие стоящие у власти люди, прежде всего знаменитые delatores – доносчики, такие как Витий Криси – известный оратор и автор доносов, которые принесли ему огромное состояние; адвокат и сенатор Аквелий Регул, в начале своей карьеры получивший за доносы на сенаторов Орфита и Красса 7 миллионов сестерциев, и многие другие. Все они сгинули с политической арены после прихода к власти Траяна, их сдул ветер перемен. В его правление возродилась стоическая философия, основанная греческим мыслителем Зеноном и впоследствии развитая Гераклитом и Пифагором. На раннем этапе республиканского римского государства стоическая философия отражала образ мыслей сенатской оппозиции, а при Траяне ставшая основополагающей позднее в римском государстве. Яркими представителями поздней стои были Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. А при Нероне или Домициане занятия стоической философией включались в число обвинений, на основе которых любой сенатор мог быть осуждён или убит. Почему? Потому что философия, по словам Стендаля, – это знание о том, как обстоят дела на самом деле. А дела у правителей как государственных деятелей были в удручающем состоянии. И правду о себе даже в завуалированной форме никто из них слышать не хотел.
Кроме философии в правление Траяна возрождаются литература, искусство, в позитивную сторону меняется архитектура. На месте вычурного и громоздкого дворцового комплекса Нерона в центре Рима был возведён Колоссеум (Колизей) – четырёхэтажный амфитеатр на 60 тысяч зрителей. В 109–113 годах одним из величайших архитекторов Рима Апполодором в городе был возведен новый форум. В противоположность предыдущим императорским форумам, форум Траяна выделялся упорядоченным симметричным многообразием, спокойную и уравновешенную композицию которого подчёркивала возвышавшаяся в его центре колонна, призванная быть одновременно подножием венчавшей её статуи Траяна и монументом, прославляющим его дакийские победы. С трёх сторон форум окружали портики, между колоннами которых стояли статуи прославленных полководцев и ораторов. С четвёртой стороны находилось величественное здание базилики, а за ней располагались две библиотеки и храм, посвящённый императору. Весь архитектурный ансамбль расположен по одной оси. Его планировка от других отличалась смелостью замысла и исключительной законченностью. Римский историк Аммиан Марцелин утверждал, что это сооружение – единственное в целом мире и достойное удивления богов ().
Траян распространил систему алиментации, т. е. помощь детям малоимущих родителей и сиротам, была создана претура – институт, ведающий делами по опеке. Появились акты гражданского состояния и метрические записи. Он раздавал права римского гражданства провинциалам. Ввёл запрет на немотивированную смертную казнь для рабов и возможность их убежища у алтаря храма. При нём снизились репрессии в отношении христианских общин, в принятом им в 109 году законе запрещалось разыскивать христиан и принимать на них безымянные доносы[46]. Он уравнял их юридические права с правами остальных граждан, что в дальнейшем подготовило почву для официального признания христианства в качестве государственной религии в западной части римской империи. Его преемники Антонин Пий (86-161), Адриан (117–138), Марк Аврелий (121–180) также находились под влиянием стоической и кинической философских школ. Со времен Адриана стоицизм успел провести в римское право свои широкие нормы и сделал его правом естественным, философским, мыслимым по разуму для всех людей. Просвещать умы, будить мысль, истреблять нелепые предрассудки, воспитывать людей в духе строгой и возвышенной, во многом приближающейся к аскетизму, морали – таковы основные задачи религиозно-философского просветительства, активными сторонниками которого они были. Для императоров этой эпохи характерно стремление к смягчению классовых и национальных противоречий, сближению провинций с центром, просвещению, широкая религиозная терпимость. С конца 1 века в широких масштабах развивается филантропия, в императорских доменах вместо рабов появляются крепостные колоны, наделяемые жилищем, участками земли, орудиями труда и получающие известные гражданские права, издаётся ряд законов, несколько облегчающих положение рабов. Например, филантропия Антонина Пия исходила из принципов стоицизма и учения о естественном праве (jus naturalis), согласно которому все люди рождаются равными. Гонения против христианских общин возобновились с новой силой только в 303–304 годах при Диоклетиане. Когда же в середине IV века стала очевидной безрезультатность диоклетиановских репрессий, римские императоры пришли к окончательному решению в этом жизненно важном вопросе.
Все эти великие деяния Траяна, его сподвижников и преемников, ставшие основополагающими на переломном этапе развития цивилизации оставили неизгладимый след в памяти людей на протяжении 700 лет после его смерти. К примеру, известный французский философ Поль Гольбах называет этих людей великими язычниками, считая их «наиболее почтенными, наиболее полезными, мудрыми, святыми представителями античности, которые всю жизнь посвятили счастью себе подобных». Поэтому Автор «Слова» использует восхождение Траяна на трон в качестве начальной точки отсчёта в своём произведении. Разбирая этот сложный вопрос, надо учитывать ещё один немаловажный момент. В сборнике биографий римских императоров, так называемых «писателей истории Августов» жизнеописание Траяна и Марка Нервы (его предшественника) отсутствуют, хотя их биографии должны были быть на первом месте. Существует предположение, что главы эти были уничтожены сознательно, чтобы люди забыли об этих правителях. Историки XIX–XX веков по крупицам из второстепенных источников добывали информацию о Траяне. К примеру, чудом до наших дней сохранилась похвальная речь «Панегирик» Траяну, написанная римским писателем Плинием Младшим (62–114). В заключительной части своего произведения Плиний называет Траяна Цезарем Августом – эти имена стали теперь титулом монарха; он приветствует императора как властителя над морями и землями, повелителя, предписывающего мир и войну, как принцепса, которому подобает равная с бессмертными богами власть. Она носит в глазах панегириста характер высшего морального авторитета. Траян – глава рода человеческого. Траян – «отец всех людей». То же мы читаем и на монетах того периода: «Император Цезарь Нерва Траян Август Германский, верховный Понтифик (т. е. глава религии), обладающий трибунской властью, консул в четвёртый раз, отец отечества»[47]. Это обозначение тем более возвеличивает императора, что оно созвучно религиозной формуле, называющей Юпитера «родителем мира». Все старались прославить Траяна. Ещё при жизни император был обожествлён, а после смерти ему долгое время поклонялись как языческому богу, почитание которого было очень распространено. В Египте на священном острове Филе (Пилак) в качестве усыпальницы был возведен грациозный павильон Траяна. Он был известен болгарам, сербам, чехам, полякам, русским, румынам. Остров Филе, на котором стоял храм (рис. 8), был частично затоплен после строительства старой Асуанской плотины в 1902 и ее достройки в 1929–34 годах. Храм находился в полузатопленном состоянии. После начала строительства высотной плотины в 1960 году храм по проекту ЮНЕСКО был перенесен на соседний остров – Агилка (рис. 9). Павильон имеет четырехугольную форму и состоит из четырнадцати колонн капители, которых соединяют собой всю постройку. В павильоне всего два барельефа, изображающих самого Траяна, приносящего дары Исиде, Осирису и Хорусу (Хоруса не путать с Хресови).
Но слава – последнее, что есть из обольщений; и как она, однако, ничтожна. Память о величайшем человеке исчезает так быстро. И на политическом Олимпе в недалёком историческом будущем появился уже новый кумир – божественный и победоносный Диоклетиан, объявивший себя живым Юпитером, и со временем летосчисление начали вести уже от нового императора. Эпоха Диоклетиана началась 29 августа 284 года н. э. и была названа впоследствии «эрой мучеников». И кем стал Траян после всех этих инсинуаций? В сознании людей XVIII–XIX веков он был каким-то заурядным, второстепенным царьком, на которого и внимания-то не стоит обращать. Даже А. С. Пушкин недоумевает по поводу Траяна, считая кандидатуру римского императора явно неуместной в контексте данного произведения. «Должно ли не шутя опровергать такое легкомысленное объяснение?» – писал он. Хотя на самом деле Траян был величайшим правителем Древнего мира, стоявший по значимости в одном ряду с Юлием Цезарем и с Александром Македонским. И какая разница, кто пытался вычеркнуть Траяна из анналов истории – приспешник очередного римского императора или средневековый хронист. В любом случае это был умный и расчётливый придворный интриган, а не полуграмотный монах или религиозный фанатик. Да и разве мало примеров такого рода деятельности со стороны историков в нашем «просвещённом» XX веке.
Рис. 8. Первоначальное местоположение усыпальницы Траяна. Вид на остров Филе с острова Биге, 1904 год
Рис. 9. Перенесённая на другой остров усыпальница Траяна
Немаловажное значение при рассмотрении этого вопроса имеет хронологический сдвиг в 300 лет, получившийся в результате активной деятельности Скалигеровских историков и хронистов в середине XVI века. Это тоже является серьёзным поводом для объективного разбирательства и изучения. Над этими проблемами в настоящее время работает ряд отечественных математиков и историков из МГУ под руководством Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко, а так же их зарубежные коллеги: Уве Топер «Великий обман», Г. Иллинг «Выдуманные Средние века», Е. Габович «История под знаком вопроса» и т. д. Конечно, гипотезы, которые они выдвигают, не бесспорны, но их настойчивое стремление к установлению истины и нестандартный подход к делу не может не вызывать уважения. А истина, как известно, рождается в споре. И спор этот должен быть позитивным и вестись в форме диалога.
Фразу «свивая славы оба полы сего времени» я понимаю как авторскую стилизацию, оформленную в форме своеобразного послания в будущее, т. е. написанный древним писцом свиток из пергамента, на котором отображены ратные победы наших пращуров, а на другой половине этого же свитка современник Бояна с его слов вписывает новые героические подвиги. И уже их внук, раскрыв этот свиток одним движением руки и прочитав его, узнает своё великое и славное прошлое.
«ПЕТИ БЫЛО ПЕСЬ ИГОРЕВИ, ТОГО (ОЛГА) ВНУКУ»
Из древнерусского текста неясно, к кому именно в этой фразе относится словосочетание «того внуку». В издании 1800 года после слова «того» первоиздателями в скобках поставлено (Олга), по выражению самого Мусина – Пушкина, «для большей ясности речи». Первые издатели поняли её так, будто в этом месте говорится об Игоре, как внуке Олега Святославича (Гориславлича). Другие комментаторы, ставя его редакторскую правку под сомнение, считают, что он внук Траяна, что тоже маловероятно, т. к. Игорь жил как минимум через 800 лет после царствования Траяна. Некоторые считают, что речь идёт о самом Авторе «Слова» – внуке Баяна[48]. Я же предполагаю, что речь в этом месте идёт всё-таки об Игоре, и Автор считает его «внуком» Бояна. Только это надо понимать не в смысле прямого родства, а в плане преемственности поколений. Таким образом, после слова «того» в скобках следует поставить имя Бояна, названного далее Велесовым внуком. Значит, фразу следует понимать следующим образом: «Пети было песнь Игорю, твоему (Боян) внуку».
«НЕ БУРЯ СОКОЛЫ ЗАНЕСЕ ЧРЕЗЪ ПОЛЯ ШИРОКАЯ; ГАЛИЦИ СТАДЫ БЕЖАТЪ КЪ ДОНУ ВЕЛИКОМУ…»
Далее в тексте Автор, копируя Бояновскую манеру исполнения, воспроизводит один из его витиеватых запевов, но первые переводчики, неправильно уяснив смысл фразы, не в тех местах расставили знаки препинания. Безусловно зная, что в Восточной Европе существует территория с таким названием, как Галиция, они даже и не думали связывать это слово в своём переводе с этим географическим понятием, им такое даже в голову не могло прийти. С чего это вдруг Игоревы дружинники должны соколиной стаей лететь по Галиции? Куда они в таком случае прилетят? Явно не в «половецкую степь» на юг причерноморского Дона (скиф. «Танаис»). Это в принципе не укладывалось в их научные концепции и мировоззрения, поэтому такой вариант ими даже не обсуждался и не рассматривался. Как не думали они связывать другое географическое понятие – Рим из «золотого слова Святослава» с Италией. Поэтому они посчитали, что словосочетание «Се у Рим» – это имя половецкого хана – «Сеурим». Слово же «галици» они перевели как «галки-птицы», которые наряду с соколами «стадом бежат къ Дону Великому»; из-за этого произошла невероятная путаница и подмена основных понятий в бояновском стихосложении, которая со временем приобрела форму безапелляционной истины и окончательно запутала всех исследователей и толкователей «Слова». Потому что в таком изложении в одной фразе смешались положительные соколы и отрицательные галки, причем оба эпитета относились к русским дружинникам. Это несуразное противоречие им надо было как-то растолковать и объяснить, и тогда в ход шли самые невероятные предположения. К примеру, некоторые уважаемые мною учёные утверждают, что галки – это тотемный знак одного из племени половцев(?).
На самом же деле в этом месте «Слова» Автор под словом «галици» имел в виду часть исторической области в Венгрии – Галицию, где действительно широкие и ровные, как стол, степи – Пуста. А фраза «стады бежат» относится соответственно к слову «соколы», которые грозной стаей летят к Дону Великому, т. е. к широкой и полноводной реке Эридан (р. По). Автор как бы подчеркивает этой фразой, что не по воле случая Игоревы дружинники соколиной стаей пролетают через поля широкие Галиции, не шальной ветер, не буря и не ураган их туда занесли, а целенаправленно по княжескому волеизъявлению стремятся они на запад к Венеции. При этом Автор использует витиеватый бояновский стих, который так сладко умасливал ухо слушателя. Поэтому в данном случае вполне обоснован следующий перевод: «Не буря соколов занесла через поля широкие Галиции[49], стаей летящих к Дону Великому». А кто знает, может по-другому бы начал песнь свою вещий Боян, Велесов «внук»? И тут же Автор приводит другой вариант запева, который можно было ожидать от мудрого сказителя в пафосном стиле: «Кони ржут за Сулою, звенит слава в Киеве, трубы трубят…».
Перечисление географических названий в этом отрывке идёт по кругу по часовой стрелке. Начало круга – «За Сулой» – это её устье на левом берегу, где в качестве оплота стоял старинный город Переяслав (сожжён и разрушен половцами), затем идёт Киев, потом Новеград (Новгород-Сиверский), далее Путивль – всё, круг замкнулся. Автор, говорящий свои патетические слова, мысленно находится в центре этого круга, т. е. в центре русской земли. Ко всему прочему, в этом абзаце Автор явно показывает преемственность поколений в творчестве древнерусских поэтов. Тем самым подчёркивается, что не на пустом месте возникло его произведение, и он чтит их былые традиции, которые, в конечном счёте, он и передал своим потомкам в виде живого русского слова.
Говоря о мифической реке Эридан, нельзя не обойти вниманием научную проблему, связанную с названиями рек, оканчивающихся на Дон (Дан) или Тан. Реки с таким корнем есть на Кавказе (р. Раздан в Армении), в Малой Азии (р. Калхидон, когда-то впадавшая в Мраморное море), пролив Дарданеллы. В Передней Азии (р. Иордан и город Сидон, современная Сайда), в Западной Европе (Дордонь – на юго-западе, Рона – бывший Родон – на юго-востоке Франции), а также другие реки, имеющие осетинскую этимологию, но не имеющие такого корня. От рек слово «дан» или «дон» перешло и в имена многих стран и народов: Каледония (совр. Шотландия), Македония, Дардания, полуостров Халкидон – это современная Халкидики на северо-востоке Греции (гора Афон). В более широком понимании формант «ДН» лингвисты и этимологи наблюдают в сочетании с какой-нибудь гласной (дон, дан, дин, дун) не только в названиях рек, но и городов, в которых скрывается этот корень: Сингидон (совр. Белград), Новиодун (ныне Невр во Франции), Лигдун (Лион), в Англии это Абердин, расположенный на слиянии двух рек. Название «Лондон» наводит на мысль, что и Темза или Тамиза могла когда-то называться «Тана» или «Дана». Известный историк Д. И. Иловайский предположил, что данная проблема носит ярко выраженный религиозный аспект. Он пишет: «…многочисленные Доны и Дунаи, это не собственное название, а нарицательное, обозначающее вообще реку; следовательно, никак нельзя ручаться, чтобы означенные предания относились именно к той или другой известной реке. Тот же корень дан или тан у Германцев сохранился в названии их главного бога Вотана, Водана или Одина. Последнее указывает на то, что Германцы были когда-то такие водопоклонники, как и Славяне. Как корень дан имеет связь с понятием реки и наша форма дно (то есть дно реки) есть видоизменение того же корня; точно так же русло и роса находится в связи с именами рек Рось и Русь. В связи с ними находится и название мифических водяных существ или русалок»[50].
Эридан, по мнению древних историков, протекал в западных районах Скифии, это название встречается у древнегреческого поэта Геосида (VII в. до н. э.) в его знаменитой «Теогонии» (Родословие богов). Перечисляя в своей поэме «изобилие водоворотами реки», он в числе других называет и «глубоко лучинный Эридан».
Река Эридан была прочно связана с античными мифами, где воспевался чудесный камень янтарь. Ему приписывалось магическая сила отгонять злых духов, приносить счастье и удачу. Считалось, что янтарь не что иное, как золотые слёзы, которые ронял Аполлон, когда шёл к гипербореям оплакивать своего сына Эскулапа. В другой поэме рассказывается о прекрасном юноше Фаэтоне, который попросил своего отца Гелиоса дать ему на один день солнечную колесницу. Долго противился Гелиос, но Фаэтон так сильно умолял его, что тот, наконец, согласился. Горя от нетерпения, юноша вскакивает на колесницу, и волшебные кони срываются с места и несут её туда, где ярко светит солнце. От горячих лучей колесница вспыхивает, как факел, а кони мчатся то высоко, оставляя на тёмном небосклоне следы Млечного пути, то низко над землёй, едва не сжигая её. Увидев это, разгневанный Зевс бросает в колесницу молнию и поражает ею Фаэтона. (По другой легенде, Фаэтоном древние называли одну из планет нашей солнечной системы, которая в результате космической катастрофы распалась на множество частей. Сейчас на месте этой планеты расположен так называемый пояс астероидов, находящийся между орбитами Марса и Юпитера.) Юноша падает с колесницы далеко от родины, в стране солнечного заката. Сёстры Фаэтона (гелиады) вместе с матерью Климентой отправились искать его тело по всей земле. Найдя кости сына на берегу Эридана, Климента окаменела от горя, а её дочери четыре месяца оставались там, оплакивая брата. Девушки приросли к земле и превратились в тополя, а их слёзы – в кусочки янтаря.
Место добывания янтаря так тщательно скрывается купцами и мореходами, что о местоположении этой реки ничего неизвестно античным поэтам, учёным, географам. Тот же Геосид сомневается: «О западных окраинах Европы не могу сказать ничего достоверного, ибо я не допускаю существования реки, которую варвары называют Эриданом, которая будто бы впадает в Северное море, и от которой, как говорят, приходит янтарь». Он тщетно ищет очевидцев среди мореходов, которые могли бы подтвердить, что по ту сторону Европы есть такая река и море, где на побережье добывают этот драгоценный камень. Река под таким названием известна и Геродоту, хотя он и сомневается в реальности её существования у Северного моря. Эридан в его понимании – это современная для нас река По в её нижнем течении. Рассказывая же о самых отдалённых странах Европы на Западе, Геродот говорит, что он не может сообщить о них ничего определённого: «Я-то ведь не верю в существование реки, называемой у варваров Эриданом, которая впадает в Северное море (откуда, по рассказам, привозят янтарь)… Ведь само название «Эридан» оказывается эллинским, а не варварским и придумано каким-нибудь поэтом»[51].
Скепсис Геродота относительно существования реки, названной не местным населением, странен, но весьма показательна связь реки Эридан с янтарём. Спустя некоторое время интересную мысль высказал другой античный учёный, Эвдокс. По его мнению, янтарная река Эридан вытекает из Рифейских гор (возможно, это Валдай), находящихся в глубине Скифии, и впадает в Западное море близ земли кельтов. Вслед за ним Диор Сицилийский и Плиний ясно говорят: янтарь добывают на острове Северного океана, лежащего в трех днях пути от Скифии. Этот остров называется Балтия.
Сопоставление мифологических данных об Эридане с фактом реального существования двух Эриданов, на северо-западе Европы и Адриатическом побережье, явно свидетельствует, что в древнейший период греческой мифологии данный гидроним был уже известен грекам, что в определённой степени объясняет скепсис Геродота о негреческом происхождении этого имени. Учитывая всю совокупность этих данных, можно утверждать, что таким названием обозначалась какая-то из рек, впадающих в Балтийское море, – Висла или Неман как две наиболее крупные европейские реки. Что касается времени появления этого гидронима в данном регионе, а, следовательно, и его носителей, то здесь приходится руководствоваться лишь косвенными соображениями. Греческий географ Маркиан в своём описании Европейской Сарматии, составленном на основе «Географии» Клавдия Птолемея (II в. н. э.), пишет, что за устьем Вислы, которую он называет Вистулой, следуют устья реки Хрона, а за ней «находятся устья реки Рудона. Эти реки изливаются в Вендский залив, который начинается от Вистулы, простираясь на огромное пространство». Вендским или Венедеским заливом здесь называется юго-восточное побережье Балтийского моря. Река же Рудон, по словам географа, «течёт из Аланской горы; у этой горы и в этой области живёт на широком пространстве народ алан – сармат, в земле которых находятся истоки реки Борисфен (Днепр), впадающей в Понт Аксинос (от скифского – тёмно-синий – АХСИН – «негостеприимный», ставший у греков – Pontus Euxinus – «гостеприимным»)».
Сравнение данных Маркиана с птолемеевской картой Европейской Сарматии показывает, что река Рудон идентична современному Неману, это было впервые отмечено Ю. Кулаковским, известным своими трудами по истории алан. Птолемей ошибочно называет Рудон «Рубоном», поскольку перечень рек в Европейской Сарматии к востоку от Вислы у Птолемея и следующего за ним Маркиана одинаково – Хрона, Рубон, Трунта и Хесин. Исходя из этого, можно полагать, что либо Птолемей ошибся в передаче названия «Рудон», либо это название было искажено поздними переписчиками. В любом случае, сравнение показывает, что в сведениях Гесиода, Птолемея и Маркиана имеется в виду одна и та же река, а именно Неман, который впадает в Балтику в районе, действительно богатом янтарём.
Первое же упоминание Эридана как названия конкретной реки в Западной Европе в античных источниках относится к последним векам до н. э. Согласно римскому историку Полибию, река Пад, прославленная поэтами под именем «Эридан», берет своё начало из Альп. «Дошедший до местностей ровных, река изменяет свое направление и протекает по ним к востоку, впадая двумя устьями в Адриатику. Из моря через устье, именуемое Оланою, корабли по ней подымаются на две тысячи стадии». Как явствует из вышесказанного, рекой Эридан Полибий определённо называет современную реку По в Италии.
Полибий приводит и другое название реки на северной стороне Альп, близкое к этому названию, а именно Родан (современная Рона во Франции). Появление скифско-сарматских, т. е. древнеосетинских гидронимов по обоим склонам Альп в последних веках до н. э. естественно требует объяснения, тем более что письменные источники не содержат прямых известий о пребывании этих племён на Апеннинах и сопредельных территориях до «эпохи великого переселения народов». Однако данные Полибия позволяют внести определённые коррективы в этот вопрос. Рассказывая об этнической истории бассейна реки Эридан, он сообщает, что равнинами Паданской низменности некогда владели тиррены, по имени которых получило своё название Тирренское море. Их северными соседями были кельтские племена, из числа которых одним из наиболее известных было племя галатов. «С завистью взирая на блага этой страны», кельты огромным войском напали на тирренов, вытеснили их из области Пада и завладели равнинами. Однако здесь поселились не только кельтские племена. Как сообщает Полибий, землями, доходящими до Адриатического моря, завладело «другое очень древнее племя», носящее имя венетов (венедов); в отношении нравов и одежды они мало отличаются от кельтов, но языком говорят особым. По словам историка, писатели трагедий часто упоминают об этом народе и рассказывают о нём много чудес. Кто же такие венеды? Ответ весьма проблематичен, поскольку сведения античных авторов о них довольно скудны и противоречивы. Ранее упоминания о венедах к востоку от Вислы содержатся у Плиния Старшего (I век н. э.), который называет их в числе других сарматских племён. Клавдий Птолемей в своём описании Европейской Сарматии называет венедов в числе наиболее многочисленных племён, наряду с иазигами, роксоланами, аоросами и аланами, а также певкинами и бастарнами. Географ локализует венедов «по всему Венедскому заливу». Этот залив Птолемей называет «заливом Сарматского океана», так он именует Балтийское море, что указывает на юго-восточное побережье Балтики с Рижским заливом. Упоминает венедов и Корнелий Тацит, называя их в числе восточных соседей германских племён. Нет также убедительных доказательств и в пользу распространённого мнения в русской и советской историографии об изначальной принадлежности венедов к протославянским племенам. Геродот упоминал на побережье Адриатического моря и на северо-западе Апеннин племя и область венедов, их северо-восточными соседями Геродот называл племя сигиннов, носящих мидийскую одежду и являющихся переселенцами из Мидии, – факт, который Геродот не в состоянии был объяснить. Принимая во внимание близость расселения венедов Геродота и венедов Полибия на Адриатическом побережье Апеннин и идентичность самих этнических названий, можно полагать, что и те и другие венеды, которых они локализуют в бассейне рек Эридан – По, суть одно и то же племя, переселившееся сюда с побережья Балтийского моря и уже во времена Геродота жившее на побережье Адриатики. И как обычно это бывает у переселенцев (колонистов), которые перенесли сюда название для этой реки с места своего первоначального проживания, она стала называться «Эридан». В науке такой перенос старого названия на новое место называется транспонимизация.
Сбор основных сил
«А МОИ ТИ КУРЯНИ СВЕДОМИ КЪ МЕТИ, …»
Это словосочетание помощники Мусина-Пушкина перевели правильно: «в цель стрелять довольно сведомы» (так в Екатерининской копии) и «в цель стрелять знающи» (так в издании 1800 года). Но вскоре Карамзин исправил это сочетание букв, оговорив, что «кмети» назывались слуги и дружина князя. И уже современные комментаторы превратили курян в «знающих кметей» – отважных воинов, говоря при этом, что «кмети» как воины – это вполне ясное и обычное для древнерусского языка слово. И такое заявление они подтверждают лишь своим авторитетом, сознательно подвергая это понятие архаизации. Я считаю, что начало этого предложения по-прежнему следует понимать в его первоначальной трактовке, а именно: «А мои-то куряне знают куда метить», т. е. они знают, куда им предстоит идти. Цель похода им известна, и в нужный момент они не промахнутся, многие из них не раз бывали в тех краях, воины они надёжные, с раннего детства в ратных делах закалённые, им по плечу любые трудности и любые испытания, которые встанут у них на пути.
«И РЕЧЕ ИГОРЬ КЪ ДРУЖИНЕ СВОЕЙ: БРАТИЕ И ДРУЖИНО! ЛУЦЕЖЪ БЫ ПОТЯТУ БЫТИ, НЕЖЕ ПОЛОНЕНУ БЫТИ…»
В христианстве руссов, судя по описаниям XI века, ещё сохранялось влияние славянского язычества. Именно вера в непреложность божественных установлений заставляла руссов предпочитать самоубийство плену: пленный по закону войны – раб, и никакая сила не может изменить этого положения. Воздаяния язычество не знало. Не знало его никакое язычество, но славянин при этом имел дело не с фатумом, а с фортуной. В этом сюжете проявляется русское языческое воззрение. Игорю и его дружине ясно, что случившееся знамение означает верную гибель, а откупиться от рока нельзя. Но уклониться от боя – значит попасть в плен и навсегда остаться рабом. По этому поводу приведу одну цитату из Ветхого завета: «Не плачьте об умершем и не жалейте о нем; но горько плачьте об отходящем в плен, ибо он уже не возвратится и не увидит родной страны своей» (Плач Иеремия 22.10). Поэтому возвышенный призыв Игоря к своим соратникам умереть с честью воспринимается всеми воинами как должное, и его слова подымают моральный дух бойцов, сплачивают их в единое целое. Игорь это знает и умело этим пользуется, ведь фанатичный и воодушевленный на победу воин легко противостоит десятку врагов.
Рассматривая более широко этот вопрос, нельзя не затронуть тему арианства. Это христианское течение усваивалось на стадии военной демократии, потому что власть в это время ещё окончательно не оторвалась от общества, не противопоставила себя ему. Его зачинатель – пресвитер Арий[52] из города Александрии. Арианами были завоевавшие Италию готы, затем лангобарды. Арианства придерживались также вандалы, аланы, руги (русы) и другие племена, населявшие область Среднего Подунавья. Главная внешняя и отличительная черта арианства от традиционной церкви – место бога-сына по отношению к богу-отцу. Ортодоксальная церковь настаивала на единосущности лиц Троицы, в то время как ариане выдвигали принцип подобосущия; по учению Ария, Христос как творение бога-отца – существо, ниже его стоящее. Они отстаивали свободу воли каждого человека и способность его без участия церкви достичь «спасения» путём добрых дел. При таком понимании христианства в разветвлённой церковной иерархии вообще не было необходимости. Ариане также не знали церковной субординации. Община выбирала епископа, а совет епископов решал общие дела. Рассуждение об арианстве имеет самое прямое отношение к нашей теме потому, что Игорь и его воины, скорее всего, исповедовали арианство. Возможно, представители других течений в христианстве, не принимавшие их символ веры, считались у них неверными, которые в их представлении были последователями языческих обрядов, поэтому они с таким нетерпением относились к языческим мраморным статуям, а также к тем новым статуям апостолов, которым поклонялись католики (латины).
На то, что арианство господствовало в Древней Руси вплоть до XII века, указывал в конце XIX века П. Заболоцкий. Он сопоставил летописный символ веры с «исповеданием веры» Михаила Синкелла, помещённый в «Изборнике Святослава»[53], и пришел к выводу, что перед летописцем находился не греческий оригинал и не «Изборник». «…В таком важном произведении, как «исповедание веры», где каждое слово имеет значение, – заключал Заболоцкий, – разумеется, можно было бы ещё допустить неважные изменения в способе выражения сравнительно с оригиналом, но допустить такие характерные для известного направления искажения, как вместо различия бога отца от сына и духа – старейшинство бога отца, вместо единосущих сына и духа с отцом – подобосущие или наконец последовательный пропуск свидетельства об антипостастности (нерасчленённости) лиц пресвятой Троицы – всего этого нельзя допустить, как выражения лишь более или менее свободного отношения летописца к оригиналу»[54]. Это наблюдение Заболоцкого привлекло внимание и А. А. Шахматова, и Н. К. Никольского. Но первому оно ничего не дало, т. к. не укладывалось в его научную концепцию, а второму помогло провести параллель с летописным текстом сборника XII века[55]. Однако развивать дальше это направление он не стал потому, что не обнаружил связи с западнославянской культурной традицией, либо остерегался косых взглядов ревнителей византийского православия.
Войсковой круг
«СПАЛА КНЯЗЮ УМЪ ПОХОТИ, И ЖАЛОСТЬ ЕМУ ЗНАМЕНIЕ ЗАСТУПИ, ИСКУСИТИ ДОНУ, ВЕЛИКАГО»
Это выражение следует понимать в буквальном смысле, где под похотью понимаются низменные желания Игоря, которые серой пеленой упали на его светлые помыслы и довлеют над его чувствами. И несмотря ни на какие небесные предзнаменования они не могут служить ему преградой для достижения вожделенной цели, а именно усмирения и захвата богатого удельного княжества и включения его обратно в сферу своих жизненных интересов. Таким образом, фразу читаем как: «Упали князю на ум желания, и жалко ему, что знамение наступило, но искушает Дон (Эридан) Величавый». Так у римского поэта Публия Овидия в мифическом эпосе «Метаморфозы» этой реке дан эпитет «Величайший Эридан» – Maximus Eridanus[56]. С величием реки Эридан (По) всё понятно, она являлась одной из колыбелей цивилизации. Солнечный край, благодатная, тучная земля, горами защищённая от северных ветров. Это житница, там растут рис, пшеница, цитрусовые, всевозможные фрукты, виноград, маслины, миндаль, лавр. Там есть всё, что душа пожелает. А чего нет, то привезут по морю из далёких стран: пряности, шёлк, парча, индиго, ладан, янтарь, железо. Долина реки По – это земля обетованная, которая с древности манила к себе всё новых и новых завоевателей. Она притягивала их как магнит. Они точно знали, что там текут молочные реки в кисельных берегах. Вот как писал о своей стране итальянский поэт Винченце Филикайи в своем сонете «All Italia» (перевод Павла Катенина):
Италия! Италия! Зачем Тебя судьба ущедрила красою? Сей щедрый дар неразлучим с тобою, И корень он твоим несчастьям всем. Будь менее прекрасна ты собою Иль более сильна владеть мечом, Чтоб не пылал к тебе любви огнем, Чтоб не губил пришлец тебя войною. Не зрел бы я с Альпийских гор тогда Сходящих войск и грозного соседа В кровавом По пиющие стада; Врагов твоих я не нашел бы следа, И налагать не смели бы всегда Нам равных уз разбитье и победа.В этом контексте хочется спросить у традиционных толкователей «Слова»: а в чём величие причерноморского Дона на Тамани? Чем эта река в то время так прославилась, что к ней, по их мнению, идёт князь Игорь со своими грозными полками?
«ХОЧУ БО, РЕЧЕ, КОПIЕ ПРИЛОМИТИ КОНЕЦЬ ПОЛЯ ПОЛОВЕЦКАГО СЪ ВАМИ РУСИЦИ, ХОЩУ ГЛАВУ СВОЮ ПРИЛОЖИТИ, А ЛЮБО ИСПИТИ ШЕЛОМОМЬ ДОНУ»
«Хочу, – говорит, – копье преломить на конце поля половецкого». Этой фразой Игорь как бы очерчивает круг своих территориальных притязаний, т. е. он хочет вернуть обратно в сферу своего экономического и политического влияния всю Падонскую низменность и долину реки По (Эридан) с её многочисленными притоками, а также подчинить своей власти находящиеся на Северном побережье Адриатики торговые города и как в старые добрые времена собирать с них налоги (дань). «Конец поля половецкого» – это граница, рубеж, за которым кончаются его интересы. По моему убеждению, это южная граница современной области Италии Эмилии-Романьи. С незапамятных времён эта местность была пограничной между разными мирами: Римом и кельтами, Византией и лангобардами, она являлась важнейшим перекрёстком двух древних дорог (Виа Эмилия и Виа Ромеа), которые впоследствии и дали название этой провинции. На юго-востоке этой области, недалеко от Адриатики и состоялась грандиозная битва между русичами и половцами, местоположение которой наши историки традиционно ассоциируют с причерноморским Доном и Таманским полуостровом.
В случае успеха в Тмутараканский удел в качестве наместника Игорь планировал посадить своего старшего сына Владимира, собственно говоря, для этого он и взял его в поход. А в случае неудачи обещает вместе со всеми голову свою положить, что вполне резонно. Ведь лежать в братской могиле вместе с русскими воинами – это великая честь.
Затем он спрашивает у стоящих «в кругу» воинов: «А «Любо!» испить шеломом Дону?». Причём слово «любо» надо так и понимать, как оно написано в первоначальном тексте, а не переводить его как слово «либо». То есть по душе ли им его смелые планы, согласны ли они вместе с ним идти в этот опасный поход? И по законам военной демократии того времени воины отвечали или «любо», или «не любо», в случае же отрицательного ответа командир или воины, сказавшие «нет», не участвовали в походе. Эта древняя традиция дошла до нашего времени и существует как в казачьих частях, так и у других кавказских народов, где первостепенные и жизненно важные вопросы выносятся на всеобщее обсуждение – «на круг».
«Любо! Любо!» – отвечали воины. Этот ответ, не прозвучавший в «Слове», следует из того, что Игорь только после их одобрительных возгласов вступил в золотые стремёна. К тому же при такой интерпретации этого фрагмента надо учитывать гипотезу А. И. Соболевского о спутанных листах начала рукописи.
«ТОГДА ВЪСТУПИ ИГОРЬ КНЯЗЬ ВЪ ЗЛАТЪ СТРЕМЕНЬ, И ПОЕХА ПО ЧИСТОМУ ПОЛЮ»
После того как все участники воинского «круга» одобрили его смелые замыслы, Игорь, подчиняясь древней традиции, вступает в золотые стремёна и символически едет по полю в ту сторону, куда намечен сам поход, тем самым показывая, что решение окончательно принято, своеобразная точка возврата пройдена и пути назад уже нет. После этого все русские полки пришли в движение и грозной лавиной устремились на запад, к Венеции, преодолевая последнее природное препятствие, стоящее у них на пути, – высокие горы Шеломень (Юлийские Альпы).
Знамение
«СОЛНЦЕ ЕМУ ТЪМОЮ ПУТЬ ЗАСТУПАШЕ; НОЩЬ СТОНУЩИ ЕМУ ГРОЗОЮ…, И ТЕБЕ ТЬМУТОРАКАНЬСКИЙ БЛЪВАНЪ»
Только солнечное затмение Игорю путь преграждает, ночь стонет ему грозою. «Ночь» в этом предложении – не время суток и не описание ночной грозы, а наступивший во время полного солнечного затмения ночной сумрак. Внезапно среди бела дня наступает именно ночь в полном смысле этого слова. Во время солнечного затмения лунная тень, двигаясь справа налево (с запада на восток), медленно загораживает собой солнце. В общей сложности затмение продолжается около двух часов, тогда как его полная фаза в отдельно взятой точке на земной поверхности длится, как правило, 2–3 минуты, и в редких случаях до 10 минут. В этот отрезок времени днём на потемневшем небе становятся видны некоторые планеты и яркие звёзды, со всех сторон вспыхивает лимонно-оранжевая заря. На месте Солнца зловеще зияет чёрный круг, окружённый невнятным серебристым сиянием. Религиозный человек того времени, полностью зависящий от могучих сил природы, видя этот грозный разгул стихии, трепетал от страха при виде всего происходящего, и в его воображении в такой момент возникал образ неминуемого конца света. В старину затмение Солнца или Луны всегда было предвестником войны, эпидемий, голода, неурожая, наводнения, гибели державы или царства.
Лишившись днём на какое-то время солнечного света, природа всегда одинаково реагирует на такое грозное явление, полевые цветы закрываются, в земной атмосфере из-за резкого остывания воздуха и перепада температуры в полосе затмения возникает быстрое движение воздушных потоков. Аномальным становится поведение животных в преддверии момента начала полной фазы. Конкретно в тот день неожиданно появившиеся грозовые тучи, сильный шквалистый ветер, гром и молнии напугали лесных птиц. Свинцовые грозовые тучи усугубили тьму и превратили день в ночь, дополнительно продлив время затмения. Испуганные птицы в свою очередь гомоном и оглушительным свистом разбудили «Зверя» (зверенъ), он же Див[57], который, как и любая другая нечисть, днём спит, прячась от ярких солнечных лучей, а под покровом ночи вершит свои тёмные дела. Птичья суета, их неуёмная тревога и неожиданно возникший днём могильный мрак внесли в душу разбуженного Дива (существо, которое считает, что только оно может творить на земле тёмные дела) смятение, страх, ужас и полное непонимание того, что всё это значит. Кто хозяйничает в его «епархии»? И кто всё это смог сотворить? Значит, этот кто-то сильнее его и претендует на власть в его «вотчине». И от пугающей неизвестности властелин тьмы взбесился (зби). Выскочив из своего мрачного логова, он взвился вверх на самое высокое дерево, чтобы оглядеться. И увидев в походных колоннах нескончаемую рать русскую, Див пронзительно заверещал с верхушки высокого дерева своим диким, гортанным, нечеловеческим воплем, предупреждая половцев – людей, которые ему поклоняются, и страны в которые они недавно переселились, находящиеся в полном неведении – «земли незнаемые», что на них идет князь Игорь со своими грозными полками.
Одним из первых, кто обратил внимание что «ночь» в разбираемой фразе – это затмение, был зарубежный исследователь «Слова» С. Н. Плаутин[58]. Такое же толкование этого слова в данном отрывке находим и у Ф. М. Головенченко[59], сказавшего: «Здесь речь идёт о темноте, наступившей после солнечного затмения», сопровождённого громом, разбудившим птиц и встревожившим зверей. Более мотивированно, с привлечением общеславянского материала, слово «нощь» в нашем контексте рассмотрено в статье Э. Я. Гребневой[60]. В её понимании, переполошила птиц не гроза, а ночь – «темнота, мрак от померкшего от затмения солнца». Выводя этимологию слова ночь из эпохи индоевропейской и общеславянской общности и ссылаясь на вторичное значение мрак, темнота (лат. nox – ночь), Э. Я. Гребнева находит его далекое отражение в диалектном примере, приведённом В. Далем[61]: «Ночь – тьма, потемки, темь, темень, мрак. – В чулане ночь, без свечи не видать. В нашем лесу ночь – ночью». «При таком понимании слова ночь становится ясно, – заключает Гребнева, – что речь идёт не о тёмном времени суток, а о затмении солнца, когда ночь (темнота, темень) наступает среди дня».
Естественно, Автор «Слова» и его слушатели хорошо знали, где эти земли находились, но со временем топонимика того региона изменилась до неузнаваемости и современный исследователь и читатель «Слова» не может понять, о каких странах идёт речь. И комментаторам приходится выдвигать различные версии и гипотезы. Нам же остаётся только гадать, при этом надо понимать, что Влъзе – это не низовья Волги, т. к. название этой реки встречается в песне в своём обычном написании: «…Волгу веслы раскропити». Влозе – это, вероятно, волок по водоразделу двух рек. Каких? На протяжении столетий считалось, что у Дуная наряду с черноморским устьем есть ещё второе устье – на Адриатическом море. По этому поводу укоренилось твёрдое убеждение, что в поэме Аполлония Родосского «Аргонавтика» мореплаватели попадают из Понта прямо по Истру в Адриатическое море. «На третий день пристали они к устью реки Галиса и тут вспомнили, что Финей советовал им возвращаться домой не тем путем, каким они плыли в Колхиду. Сын Фриксов, Аргос, настаивал на том, чтобы аргонавты плыли рекой Истром. Далеко на севере за жилищем Борея, берёт начало эта река; достигнув же области скифов и фракийцев, разделяется она на два рукава: один изливается в Ионийское, а другой в Сицилийское море»[62].
Понять, каким образом возникло это убеждение о втором устье Дуная на Адриатике, можно только, если обратиться к географии транспорта. «Гора Окра – самая низкая часть Альп: там они касаются земли карнов. Через Окру из Акилеи перевозятся товары в так называемый Невпорт; путь этот имеет немного больше четырехсот стадий. Оттуда по рекам товары доставляются к Истру и к прилегающим к нему местностям. Мимо Невпорта протекает судоходная, выходящая из Иллирии река, которая впадает в Саву…»[63]. Как показывает приведённая цитата, в древности существовал важный торговый путь, который вёл от системы Дуная через Бирбаумский Лес (проход Окра) к Триестскому заливу. В древней торговле выдающуюся роль играли венеты, от которых обычно получали товары тарентинцы. Насколько важное значение имел путь через проход Окра, видно из того, что здесь был один из особенно часто используемых европейских волоков («Люблянские ворота») для более лёгкой доставки судов через горы. Впадающая в реку Саву Лаба была первым водным путём, в который попадали корабли из Адриатики после волока. Характерно, что он назывался Наупортом (современное название Врхника), то есть «носителем кораблей». У Страбона это название искажено и превращено в Невпорт. То обстоятельство, что северо-западное побережье Адриатики по Дунаю получило название «Истрия», которое сохранилось до наших дней, также свидетельствует о важности прохода, ведущего от этого моря к Дунаю[64]. Этот водный путь по Истру был намного старше и важнее для южных и восточных славян в раннее средневековье, чем пресловутый путь «из варяг в греки», который так любят приводить норманнисты в качестве примера «цивилизованности» варягов.
Корсунь и Сурож – не в Крыму.
Ещё М. Н. Сперанский убедительно доказал, что под Корсунью никак нельзя понимать реальный греческий Херсонес. Важным аргументом против расположения Корсуни в Крыму является полное незнакомство греческих «житий Кузьмы и Демьяна» с чудом из этой легенды[65]. В древнейшей редакции Жития Владимира, где запись ведётся от одного события к другому, читаем: «На другое лето к порогам ходи по крещении; на третье лето взят Корсунь; на четвёртое лето церковь камену Богородици заложи; на пятое лето Переяслав заложи; на девятое лето блаженный князь Владимир, христолюбивый, церкви святые Богородици вдаде десятину от имения своего; …по святом крещении поживи блаженный князь Владимир 28 лет». (Владимир умер 15 июля 6523/1015 года. Стало быть, это Житие относит его крещение к 987 году).
О каких порогах идёт речь в этом отрывке? Традиционная историография утверждает, что речь идёт о днепровских порогах. Но наиболее вероятно, что он ходил к дунайским порогам. Ему нечего было делать у днепровских порогов. Этот природный заслон на пути врага к столице и так был в наших руках. Под «порогами» или водопадами «катарактами» имелись в виду теснины, подступающие к руслу Дуная в Трансильванских Альпах, в которых река, суженная горами, проходит так называемые «клисуры» (clausura – запирание, замыкание), а затем «Железные ворота» близ г. Дробета – Турну – Северина. Ширина Дуная уменьшается в клисурах до 112 метров, в этом месте был своего рода «перерыв» реки. На правом берегу Дуная во время дакийского похода в 103 году по приказу консула Траяна в обход клисуры была вырублена римская дорога, ставшая волоком для боевых кораблей. Страбон[66] обстоятельно сообщает, что часть реки, находившаяся наверху, называлась у даков Данувием, другая же часть реки ниже по течению вплоть до Понта называлась у гетов Истром. В военном плане «Железные ворота» были важным опорно-стратегическим пунктом, то есть, кто владел этим волоком, тот, по сути, и был хозяином на Балканах, потому что мимо него не пройдешь. Надо заметить, что только после успешного похода к порогам Владимиром была взята Корсунь. По-видимому, этот волок и есть та самая «тропа Трояна», подойдя к которой через поля Галиции на Балканские горы и миновав которую, Игорь свивал славой обе половины своего и недавно минувшего времени. Описание Корсуни мы найдём у Никона в «Сказании о крещении Руси». Введя в свою летопись так называемую «Корсунскую легенду», рассказывавшую о взятии Корсуни Владимиром, о сватовстве Владимира и, наконец, о крещении его именно в Корсуни, а не в Киеве или Васильеве: «Се же, не сведуще право, глаголютъ, яко крестися есть в Киеве, инии же реша в Василиве»[67]. Никон тем самым опровергает версию своего предшественника – составителя «Сказания о первоначальном распространении христианства». В этом рассказе Никона имеется ряд фольклорных мотивов, свидетельствующих об устном происхождении легенды, которая, по сути, и была былью. По топографической точности легенда, несомненно, принадлежала к Северному Средиземноморью. В ней указаны детали устройства водопровода в Корсуни из колодца вне города, т. е. римского акведука, проходящего в некоторых местах под землёй. Указано и место, где стояла церковь Святого Василия, в которой крестился Владимир: «Крести же ся в церкви святаго Василья, и есть церкви та стоящи в Корсуне граде на месте посреди града, иде же торг деють корсуняне. Полата же Володимеря с края церкве стоит и до сего дне, а царицына полата за олтарем. По крещеньи же приведе царицю на браченье…», и указано место, где стояла палата Владимира: «с края церкви» Василия; о палатах Владимира отмечено, что они сохраняются «и до сего дне» и т. д.
Чтобы внести Корсунскую легенду в «Сказания», Никону пришлось прибегнуть к целому ряду искусственных приёмов, оттянувших крещение Владимира до корсунского похода. В начале повествования, показывая нравственное падение Владимира-язычника, он рассказывает, как тот бесчестит дочь корсунского князя на глазах родителей, отдаёт её в жены своему дружиннику, а затем убивает самого князя и княгиню. Владимир не сразу исполняет своё обещание креститься, за что бог «наказывает» его слепотою, от которой он исцеляется только при крещении. Но каковы бы ни были грехи Владимира-язычника, они не могли ставиться с христианской точки зрения в укор Владимиру-христианину. Наоборот, чем ниже был нравственный уровень Владимира до крещения, тем выше, с точки зрения Никона, становился его подвиг принятия христианства, тем резче выступал произошедший в нём перелом, тем более величественным становился самый акт крещения. По мнению А. А. Шахматова, в основе Корсунской легенды лежала историческая песня. Здесь же, полагал учёный, впервые появился рассказ о блудной жизни и идолопоклонстве Владимира, в чём он усматривал руку грека или грекофила, стремящегося принизить киевского князя. Рассматривая этот вопрос, нельзя обойтись без работ замечательного русского византиста В. Г. Василевского. Указывая на противоречивость русских источников, он, в частности, отдавал явное предпочтение «Памяти и похвале» Иакова перед летописью, т. е. признавал, что Корсунь Владимир брал уже будучи крещёным. Так же он обратил внимание на то, что 986–989 годах между Византией и Русью был заключён договор о союзе, скреплённый браком русского князя и сестрой императора и связанный с крещением Владимира. Но учёный отметил и то, что ни византийские, ни русские источники ничего не говорят ни об этом союзе, ни о крещении Владимира именно византийскими миссионерами, хотя, скажем, Лев Диакон был современником тех событий.
При обсуждении этого вопроса надо учитывать ещё одно немаловажное обстоятельство. Во всех летописных источниках эта империя именуется Ромейской, при этом большинство комментаторов нам услужливо подсказывают, что, дескать, это и есть Византия, Царьград же это Константинополь (современный Стамбул), а ромеи это и есть греки, хотя по сути и по смыслу это два разных государства, два разных города и два разных народа, когда-то давно входившие в состав единой римской империи. В летописи у Никона под влиянием пасхальных таблиц появляется погодность записей, хотя предыдущее «Сказание о первоначальном распространении христианства» не знало расположения материала по годам и не заботилось о точности датировки событий. На связь погодной формы изложения в летописях с пасхальными таблицами указал ещё академик М. Н. Сухомлинов в своей работе «О древней русской летописи как памятнике литературном»[68].
Никон же придавал большое значение хронологии и строил изложение событий по годам: под 1061 годом указан день поражения Всеволода Ярославича впервые напавшими на Русь половцами – 2 февраля. Под 1066 годом отмечен день кончины Ростислава Владимировича в Тмутаракани – 3 февраля. Под следующим, 1067 годом отмечен день битвы на Немиге – 3 марта. Под 1068 годом определён день победы Святослава над половцами – 1 ноября. В Тмутаракань Никон отбыл в первых числах февраля 1061 года. О поражении Всеволода 2 февраля он узнал ещё в Киеве. С 1061 по 1067 год Никон провёл в Тмутаракани, там он встретился с новгородцем Вышатой, рассказами которого и воспользовался в своей летописи. Неточные хронологически и несистематические, они носят на себе все признаки устного происхождения. К тому же нельзя недооценивать тот факт, что Корсунь всегда занимала особое положение в составе Ромейской империи, временами вообще отпадая от неё. Летописец, вводивший Корсунскую легенду, хорошо ориентировался в топографии Корсуня. Следовательно, он там бывал, значит, он не компилятор. И он с чувством рассказал о гневе корсунян, которые побили греческого наместника за вероломное отравление тмутараканского князя Ростислава в 1066 году. Под 1076 годом В. Н. Татищев в своей истории сообщил о просьбе византийского императора Михаила, обращённой к Святославу и Всеволоду Ярославичам, помочь в усмирении болгар и корсунян. На Руси по-разному отнеслись к этой просьбе. Святослав готов был помочь императору, Всеволод же после смерти брата, а также Михаила отозвал уже вышедшее в поход войско. Эти сведения Татищев мог почерпнуть в особом галицко-волынском источнике, где было больше, чем в «Начальной летописи», сведений о Ростиславе Владимировиче (потомки его правили в Галицко-Волынской земле). О восстании в Болгарии известно и по другим источникам[69]. Корсунское христианство также отличалось от константинопольского. У корсунян, в частности, почитался западный святой – Папа Римский Мартин. Главное же, что увязывает в нечто единое Корсунь, Русь и западных славян, – это культ Климента. С большой долей вероятности под легендарным градом Корсунь можно подразумевать современный город Равенну в итальянском регионе Эмилия-Романья.
«Равенна» (Александр Блок, 1909 год)
Всё, что минутно, всё, что бренно, Похоронила ты в веках. Ты, как младенец, спишь, Равенна, У сонной вечности в руках. Рабы сквозь римские ворота Уже не ввозят мозаик. И догорает позолота В стенах прохладных базилик. От медленных лобзаний влаги Нежнее грубый свод гробниц, Где зеленеют саркофаги Святых монахов и цариц. Безмолвны гробовые залы, Тенист и хладен их порог, Чтоб черный взор блаженной Галлы, Проснувшись, камня не прожег. Военной брани и обиды Забыт и стерт кровавый след, Чтобы воскресший глас Плакиды Не пел страстей протекших лет. Далёко отступило море, И розы оцепили вал, Чтоб спящий в гробе Теодорих О буре жизни не мечтал… Лишь по ночам, склонясь к долинам, Ведя векам грядущим счет, Тень Данта с профилем орлиным О новой жизни мне поет.В I веке н. э. на месте более раннего поселения император Август закладывает военный порт Классис (от римского – флот). Удобно расположенный город на побережье морской лагуны имел один недостаток – дефицит питьевой воды. Когда город вырос, император Траян снабдил порт Классис подземным акведуком, проведя родниковую воду прямо с Апеннинских гор. Пик расцвета города пришелся на начало V в. н. э. В 402 году н. э. город становится столицей Западной Римской империи. Именно тогда император Гнорий ради безопасности, защищаясь от набегов воинственных племён, перенёс свою столицу из Милана в Равенну. Отбросив провинциальную скромность, город в дельте По быстро превратился из тихой Золушки в прекрасную принцессу. А в 473 году н. э. Равенна становится столицей королевства остготов. Скорее всего, тогда же она сменила свое римское название «Классис» на «варварское» – Корсунь. При императорах Валентиане III, Одоакре и Теодорихе появились новые, невиданные до того времени христианские здания и сооружения. Равенна с этого времени приобрела значение экономического, политического, культурного центра. Затем император Юстиниан, не признававший арианской веры, повелел переделать храмы еретиков в католические церкви, а всё имущество арианцев раздать истинным христианам. Чуть позже в столице Западной империи был введён титул – экзархат. И в раннем средневековье там находилась резиденция экзарха – главы византийской администрации. Недаром у нас даже в средние века всё особо ценное, редкостное или древнее в церковном искусстве называли «корсунским», даже знаменитые новгородские «корсунские врата» в Софийском соборе, хотя они были немецкой работы. По легенде, известной уже в XV веке, Корсунские ворота – реликвия, принесенная на Русь св. князем Владимиром после взятия Корсуни в 988 году. Со временем природный ландшафт изменился. В связи с обмелением устья реки По и образованием прибрежных отмелей из-за нанесенного с реки песка город потерял доступ к морю.
Если Корсунь – это Равенна, то получается, что Владимир крестился по ранне – католическому обряду в Италии (земля Троянья) на берегах Адриатики. Поэтому киевские князья являлись святыми именно Римско-католической церкви. Поэтому покрыты тайной ритуал крещения Киевской Руси и её последующий развал. А московская Русь после освобождения от татарского ига была крещена уже по греческому (староправославному) обряду византийскими иерархами для легализации вновь народившейся аристократии не царской крови, чтобы показать народу законность её власти. Отсюда непримиримость вер, сокрытие правды, уничтожение летописных рукописей, компиляция и изготовление подделок в летописных сводах, где красной нитью помимо всего прочего проходит основная фраза: «Ничего в это лето не бысть» (мол, в этом году ничего не случилось). Как же так? Да, вот так и украли нашу историю. Народом, который не знает своего прошлого и живёт одним днём, очень легко управлять. А значит истина и правда этим управленцам совсем не нужна.
Сурож – это не современный г. Судак в Крыму. Под Сурожем, вероятно, следует понимать портовый город Копёр или Триест (северо-восточная Адриатика), «сурожанами» на Руси называли «гостей», торговавших от Сурожа и через Сурож. Впоследствии название «сурожане» было усвоено и за русскими людьми, которые вели торговлю сурожскими, или, как после стали говаривать, суровскими товарами. Шелковые сурожские товары были в большом ходу, а в Новгороде был особый Сурожский двор. Русские жили в Суроже, как сурожане на Московии, и имя сурожанина недаром запечатлено в наших былинах. Ещё в начале XV века в Москву прибыл из Сурожа Стефан Васильевич Сурожский (родоначальник Головиных и Третьяковых) и, может быть, он-то и завёз на Русь жизнеописание Св. Стефана, как остроумно догадывается В. Васильевский в своем известном труде «Житие Св. Георгия Амостридского и Стефана Сурожского». Вероятно, переводом на русский язык он и популяризировал привезённое житие. Собственно «Житие Св. Стефана Сурожского» описывает деяния епископа Сугдеи. Стефан Сурожский родился около 700 года, в 787 году отмечен как участник (2-го Никейского) собора. Предполагается, что он скончался в конце века, после чего его мощи покоились на алтаре храма Св. Софии в Суроже. Вскоре после смерти Стефана на Сурож напал некий князь Бравлин: «По смерти же святого мало лет минуло, пришла рать великая русская из Новаграда. Князь Бравлин, очень сильный, пленил [всё] от Корсуня и до Керчи. Подошёл с большой силой к Сурожу 10 дней бился зло там. И по истечении 10 дней Бравлин ворвался в город, разломав железные ворота». Русский князь кинулся в храм святой Софии, где разграбил золотую утварь и прочие драгоценности, наваленные возле гроба святого. В тот же момент у Бравлина случился приступ, который житие описывает как «обратися лице его назадъ». Тогда предводитель приказал своим людям вернуть всё к гробу святого, однако это не помогло обездвиженному князю. Бравлин приказал вывести войско из захваченного города, оставив в нём всю добычу, награбленную также в Корсуни и Керчи. Святой Стефан явился к князю в видении и сказал: «Пока не крестишься в церкви моей, не возвратишься и не выйдешь отсюда». Архиепископ Филарет сотворил молитву и крестил Бравлина, после чего тот вернулся в нормальное состояние. Приняли крещение также все его бояре. Бравлин по настоянию церковников повелел отпустить всех пленников, затем неделю не выходил из церкви, пока не почтил дарами Св. Стефана и сам город Сурож с его жителями, после чего удалился. Если история с набегом и не является вымышленной вставкой в греческий текст жития, то этническая принадлежность князя Бравлина остаётся неясной. Сама этимология имени свидетельствует о неславянском происхождении князя. Окончание – ин не характерно для славянских имён, но встречается у древних германцев и скандинавов. С другой стороны, притяжательный падеж у славян почти повсеместно выводит к окончанию – ин, что дает слова типа Грецин (принадлежащий к грекам), Русин (принадлежащий к русским), Ольгин (принадлежащий Олегу) и т. д. уже в ранних письменных памятниках восточных славян.
Первый слог «Су» в топониме Сурож в переводе с санскрита обозначает следующее: 1) обладать силой или верховной властью; 2) хороший, прекрасный либо придаёт слову высшую степень качества, а также обозначает «нечто высшее над простором, водным простором»[70].
Следующее географическое понятие – Посулие, это не левобережье Днепра. Это и не граница с «половецкой степью» в низовьях современного Дона. Возможно, надо понимать эту местность как «по суше», а Тмутаракань не на Таманском полуострове. Речь, скорее всего, идёт о северо-восточном и северо-западном побережье Адриатики.
Поморие – наверно здесь имеется в виду самый западный район Словении на полуострове Истр. Он граничит с Италией, и название его практически не изменилось с тех пор и сейчас называется Примоска. Причём описание вышеперечисленных названий идёт по кругу, против часовой стрелки (рис. 10). Тмутараканский же болван – это, скорее всего мраморные статуи в самой Венеции и других городах Северной Италии, которым и поклонялись половцы, принося к ним свои ритуальные жертвы. Хотя нас хотят уверить, что это две колоссальные статуи до XVIII века, возвышавшиеся на Таманском п-ове, воздвигнутые во времена Боспорского царства в честь языческих божеств Синергу и Астарте в IV в. до нашей эры (Перец, 1926, с. 42). Здесь мы сталкиваемся с явным стремлением исследователей выдать желаемое за действительное, и ещё сильнее привязаться к Приазовскому району, как цели похода. А на самом деле сейчас от этих статуй никаких следов и фундаментов не осталось. И временной отрезок их существования тоже не реальный.
Далее разберём словосочетание – Тмутараканский болван. В раннем христианстве одним из основных догматов был тезис: «Не сотвори себе кумира», что значило запрещение делать изображение богов. Этот догмат следовал из текстов Ветхого завета, где ясно были выражены претензии главного бога Савоафа (Яхве) на единственность и универсальность: «… Я первый – говорит он, – и я последний, и кроме меня нет бога», «Есть ли бог кроме меня? Нет другой твердыни никакой не знаю», «Делающие идолов все ничтожны, и вожделение их не приносят никакой пользы, и они сами себе свидетели в том. Они не видят и не разумеют и по тому будут посрамлены» (Книга пророка Исаия гл. XLIV (44)-6.8.9). Говоря о Тмутараканском идоле в надменной, уничижительной форме – болван (по В. Далю – истукан, статуя, идол, языческий изваянный бог), Автор «Слова» ещё раз осуждает нечестивую, языческую веру половцев.
Рис. 10. Названия городов и местностей, идущих по кругу
Половцы – это люди, живущие на поле, в долине реки По, поэтому река так и стала в дальнейшем называться – По (половецкая). И название её произошло, как утверждают некоторые исследователи, не от такого географического понятия, как Пад. Потому что слово «Пад» нельзя сокращать до трёх первых букв и утверждать, что оно со временем трансформировалось на «этимологической дыбе» в «Па», а затем, соответственно, в «По». Надо произносить это слово полностью и правильно – Падонье, где корнем слова является такое понятие, как «дон». И до прихода туда половцев эта река имела ирано-сарматское название «Эридан», он же Великий Дон.
Непонятное исчезновение в отдалённом прошлом из поля зрения историков таких народов, как печенеги, хазары, половцы, гунны, нельзя рассматривать как их физическое уничтожение. Вероятно, эти народы переселились на новые земли и появились на исторической сцене в другом обличии. Это явление можно назвать условным исчезновением народа в результате переселения в другой регион континента, при этом их численность, культура и язык радикально не пострадали. Половцы как этнос никуда не исчезали с исторической арены. Хотя по официальной хрестоматийной версии этот народ был якобы истреблён ещё в XIII веке «кровожадными» моголами, а уцелевшая их часть якобы отошла в Венгрию, где и ассимилировалась с местным населением. Но как нас учит исторический опыт, никакой народ, никакой этнос не может быть полностью уничтожен какими-либо завоевателями. Потомки половцев и сейчас живут там, где они всегда и жили и куда пришли из «азиатского котла» в поисках «земли обетованной» по «Причерноморскому коридору» во время очередной волны «Великого переселения народов» в IV–V веке н. э. Процесс переселения был вызван, вероятно, демографическим взрывом и последующим изменением климата в худшую сторону (он стал более засушливым) в местах их первоначального проживания. Вероятно также, что сильное давление на эти кочевые племена оказывал континентальный Китай, который не давал воинственным племенам закрепляться в приалтайских степях, создавая своеобразную «буферную зону безопасности» у своих северных границ.
В кровопролитной борьбе с хорошо обученной и дисциплинированной армией императорского Китая династии Тан половецкие племена и их вожди приобрели бесценный военно-тактический опыт, который в дальнейшем помог им беспрепятственно продвигаться на запад, отвоёвывая там себе жизненное пространство, претендуя при этом на самые лучшие и плодородные земли. Сами половцы называли себя кунами, что в переводе с древнетюрского «кум/кун» значит «белокрылые лебеди». Потомки половцев и сейчас живут на севере Апеннинского полуострова, в юго-восточной части Франции, на юге Швейцарии, частично в Словении и Хорватии. А в Венгрии в юго-западной части Среднедунайской низменности (Алфельде) до сегодняшнего дня сохранились в названиях городов и деревень топонимы одного из племён половцев – кунов (Кунсентмиклош, Кишкунхалаш, Кунбая и т. д.), города с похожей топонимикой встречаются и на крайнем западе Италии – Кунео. Только «западные просветители» после того, как распалась всемирная монгольская империя в конце XIV века, и произошел её развал на множество враждующих между собой государств, переписали историю Европы в позднее средневековье в свою пользу. А заодно уничтожили на кострах инквизиции все документы ушедшей в небытие империи и превратили половцев в племена «италиков», а заодно удревнили их приход на Апеннинский полуостров, заполняя искусственно возникший пробел в общеисторическом повествовании.
В раннее средневековье столицей половцев считался город Саксин, в 1132 году его посетил арабский путешественник Абу Хамид Аль-Гаранти. Вот как он описывает этот город: «Саксин лежит на огромной реке «больше Тигра». В нём живут сорок племён гузов, у них большие дворы… у города большая река, а рядом “тысяча рек”». В 1229 году Саксин был взят монголами, а уцелевшие его жители якобы убежали на север. В понимании традиционных историков эти события происходят в устье Волги, а Саксин, по их мнению, это будущая Астрахань (?). Хотя на самом деле события, вероятно, происходили совсем в другом месте – в Северной Италии. Ведь монголы по традиционно – исторической версии уже в 1241 году дошли до Венеции.
В русской же истории в постмонгольский период половцев, которые, как и другие народы, гармонично развивались в позднюю монгольскую эпоху, стали называть «генуэзцами» или «фрязи», а отношение к ним осталось по-прежнему резко отрицательным. Они постоянно вносили распри в торговые дела, настойчиво вмешивались в духовную сферу русского государства, пытаясь поколебать православную веру и насадить свои католитические каноны вероисповедания (униатство), при этом активно внедряя в правящую верхушку страны своих адептов. Они пытались установить свои религиозные обряды, церемонии, молитвы, правила поведения и нравственности, которые в силу разнообразных причин считались римскими епископами наиболее «угодными богу», думая при этом, что только они правильно понимают и доносят до людей новозаветные христианские истины. К тому же именно в католической церкви остались от прошлой языческой веры изображения богов в виде статуй, а у протестантов, магометан и иудеев изображать бога нельзя ни в каком виде, хотя в раннем византийском христианстве эту проблему пытались разрешить с помощью иконописи. Но, как мы знаем, ортодоксальные религиозные фанатики по такому важному и первостепенному вопросу не идут на компромисс. Об этом свидетельствует религиозное движение иконоборцев в Византии в VIII – 1 половине IX вв., а также иконоборческое восстание в Нидерландах в 1566 году, с которого началась буржуазная революция, проходившая под знаменем кальвинизма, когда народ громил католические церкви, уничтожая иконы и статуи святых. Всего было уничтожено более пяти тысяч церквей. И совсем свежий пример – это варварский расстрел и уничтожение талибами статуй Будды в Афганистане.
«КРЫЧАТЪ ТЕЛЕГЫ ПОЛУНОЩЫ, РЦЫ ЛЕБЕДИ РОСПУЩЕНИ»
В этой фразе речь идёт об отступлении половцев, которые, услышав нечеловеческий вопль Дива (Дэва) и правильно поняв этот крик как предупреждение приближающейся беды, поспешно покидают свои недавно обжитые места. Зная о том, что их сородичи в недалёком прошлом не щадили славян в своих набегах на Русь, они тоже не ждут никакого снисхождения от русичей. Едут (в панике бегут) они, естественно, в телегах и повозках со всем своим нехитрым скарбом и истошно кричат при этом, предупреждая, таким образом, других своих соплеменников о внезапно приближающейся беде. И этот надсадный крик испуганных людей, а не скрип колес от их телег якобы гулко разносящийся по степи, сравнивается с пронзительным и гортанным криком диких лебедей (лебедь – тотемная птица половцев), которых кто-то внезапно напугал во время их чуткого ночного сна. Читаем: «А половцы неготовыми дорогами побежали (отступают) к Дону Великому (к реке По), кричат в телегах, словно в полночь лебеди распуганные». И чтобы никто не усомнился в серьёзности намерений Игоря и направления движения его полков, Автор с металлом в голосе восклицает: «Игорь к Дону воинов ведёт!»
«УЖЕ БО БЕДЫ ЕГО ПАСЕТЪ ПТИЦЬ; ПОДОБИЮ…
О РУСКАЯ ЗЕМЛЕ! УЖЕ ЗА ШЕЛОМЯНЕМЪ ЕСИ»
Только ведь уже беда его пасёт, птице (лебедь) подобная, а не птицы, сидящие на дубах. И природа в тех местах уже не на нашей стороне: «волки грозные сторожат по яругам (в горах), орлы клекотом на кости зверей зовут, лисы лают (брешут) на красные щиты». В этом отрывке под Шеломенем подразумеваются высокие горы, которые имеют форму русских шлемов, а не пресловутый Изюмский (перелаз) курган. Этим возгласом Автор подчеркивает, что родная сторона осталась далеко за этими высокими горными хребтами, пограничный рубеж давно уже пройден, и рассчитывать придётся только на свои силы. Значит, Игоревы полки уже перевалили через Юлийские Альпы (современная граница Словении и Италии) и непрерывным, сплошным потоком начали спускаться в живописную долину Падонской низменности с её многочисленными реками, живописными и плодородным полями. Вот Автор и восклицает: «О, Русская земля! Уже за высокими горами ты!» Но если в этом месте сказано: «уже за шеломянем еси», то во втором случае в прелюдии к главной битве в издании 1800 года мы читаем: «уже не шеломянем еси». И пренебрегать этой отрицательной частицей нельзя. Эту фразу я расширил и перевёл в пафосном стиле как «уже не увидеть за горами тебя!».
Первый бой
«ДЛЪГО. НОЧЬ МРКНЕТЪ, ЗАРЯ СВЕТЪ ЗАПАЛА, МЪГЛА ПОЛЯ ПОКРЫЛА, ЩЕКОТЪ СЛАВIЙ УСПЕ, ГОВОРЪ ГАЛИЧЬ УБУДИ. РУСИЧИ ВЕЛИКАЯ ПОЛЯ ЧРЬЛЕНЫМИ ЩИТЫ ПЕРЕГОРОДИША, ИЩУЧИ СЕБЕ ЧТИ, А КНЯЗЮ СЛАВЫ»
Это место в «Слове» считается неясным. Среди исследователей нет единого мнения, о каком времени суток идёт речь. По мнению Н. Н. Зарубина, здесь описывается картина утренней зари, т. к. именно перед рассветом поля покрываются туманом, смолкает соловьиное пение и громко начинают кричать галки и вороны[71]. В этом вопросе с ним нельзя не согласиться, я также считаю, что в этом абзаце описывается ранний предрассветный час, когда солнце вот-вот должно выглянуть из-за горизонта, но по какой-то причине оно не встаёт в нужный момент. Следовательно, описание времени суток необходимо перевести следующим образом: «Долго длится сумрак ночной, у зари свет пропал (запала), поля покрывает густой туман», сквозь который солнечные лучи ещё не могут пробиться, да и со стороны восходящего солнца стоят высокие горы, ему ещё надо над ними приподняться. При этом вся дружина, кроме дозорных, спит, отдыхает после тяжёлого перехода через горные перевалы. Уже не слышно ночного пения соловьев (они затихли – «успе»). Как дозорным узнать – наступает утро или ещё продолжается ночь? А ведь каждый лишний предрассветный час сна прибавляет силы уставшим воинам. И только вездесущие галки своим гомоном разбудили русичей, дали им понять, что хватит спать, т. к. у этих птиц свой, устоявшийся биологический ритм (своеобразные биологические часы, основанные на циклических процессах), именно они среди диких птиц раньше всех встречают рассвет. И вот отдохнувшие и набравшиеся сил воины начали споро готовиться к первому бою. Стали перегораживать будущее поле битвы своими «червлеными щитами», с тем, чтобы использовать их в качестве укрытия во время первоначальной атаки половецких лучников, которые первыми нанесут удар, издали осыпая противника градом стрел (проводя своеобразную артподготовку). Такая тактика ведения боя у русичей против вражьих лучников была заранее отработана, а врытый и подпёртый в землю щит служил надёжным прикрытием на начальном этапе боя. Затем в ближнем бою использовался уже другой щит, более легкий и удобный.
«СЪ ЗАРАНIЯ ВЪ ПЯТКЪ ПОТОПТАША ПОГАНЫЯ ПОЛКИ ПОЛОВЕЦКЫЯ; И РАССУШЯСЬ СТРЕЛАМИ ПО ПОЛЮ, ПОМЧАША КРАСНЫЯ ДЕВКЫ ПОЛОВЕЦКЫЯ, …СРЕБРЕНО СТРУЖIЕ ХРАБРОМУ СВЯТЬСЛАВЛИЧЮ»
Успех в первом сражении во многом определило то, как быстро наши дружинники сумели подготовиться к этому бою, как стойко выдержали первый натиск, как грамотно и в нужный момент нанесли сокрушительный контрудар. Они не стали лёгкой добычей половцев, а вышли победителями в трудной и упорной схватке. При этом они смяли вражьи полки и своими стрелами рассеяли их по полю, другими словами, в результате мощной атаки русской дружины половецкая пехота дрогнула, их полки потеряли строй и обратились в позорное бегство. В Ипатьевской летописи при описании этого боя упоминается река Сюурлий, в переводе с тюркского – «комариная река». Вероятно, это небольшая речушка на территории современной провинции Фриули – Венеция – Джулия, носящая теперь уже другое название. В переводе же с итальянского смысл её названия наверняка остался тот же: либо болотистая, либо небольшая речка. Также в летописи при описании первого боя упоминается другая река: «И оттуда придоша к Сальнице», этот гидроним пока не определён, вероятно, река служила как ориентир (показывала общее направление движения) полкам, следовавшим разными дорогами. Возможно, что это современная река Изонцо в древности носившая название Sontius, словенск. Soča, южнее Монфальконе, которая под названием Сдоббы впадает дельтой в Триестский залив.
Далее следует слово, которое совсем не вписывается в грозное описание картины боя: «помчаша красныя девкы половецкие». Откуда взялись эти «девки» на поле брани? Может быть, они половецкие тылы прикрывали своими юбками. Непонятно. Тут имеет место или явная описка переписчика, или полное непонимание этого места переводчиком. В этой фразе, скорее всего, имеется в виду слово «древки», т. е. добротно выполненные половецкими мастеровыми и красиво украшенные штандарты, с которыми шли в бой вражьи полки. Когда же разгром стал неизбежным, половцы, превратившись в деморализованную толпу, без оглядки побежали с поля боя, а чтобы быстрее было убегать, скинули с себя ставшие тяжёлой обузой все свои доспехи, кожаные панцири и железные кирасы. Глядя на них, половецкие знаменосцы, не задумываясь о былых традициях, забыв честь и воинский долг, побросали на землю свои красные стяги, штандарты и вымпелы, думая только об одном – чтобы спасти свою жалкую шкуру. Сами знамёна были украшены поволокой (златотканою), которую можно сравнить с новогодней мишурой – вычурности и блеска много, а реальной ценности никакой. Поэтому все эти вражеские флаги, сшитые из дорогого бархата – аксамита, все эти атласные, узорчатые штандарты, обрамлённые желтой бахромой, белые хоругви, увенчанные червлёной чёлкой, без сожаления были втоптаны нашими воинами в грязь. А артьмами, япончицами, защитными кожухами и тяжелыми железными кирасами они замостили низины и болотистые места (которых так много в долинах Падонской низменности). Воины устилали ими себе дорогу, сделав из них своеобразную символическую гать, т. е. совершали действия, свойственные всем победителям во все времена. Автор подчёркивает этой фразой, что только в грязной луже место всей этой брошенной впопыхах вражеской амуниции и всем этим узорчатым тряпкам с цветастой бахромой. Единственное, что было удостоено вниманием, так это красиво украшенное, посеребрённое холодное оружие, взятое в равном бою, которое и было торжественно преподнесено князю Игорю в качестве боевых трофеев как знак воинской доблести.
«ДРЕМЛЕТЪ ВЪ ПОЛЕ ОЛЬГОВО ХРАБРОЕ ГНЕЗДО ДАЛЕЧЕ ЗАЛЕТЕЛО! …НИ ТЕБЕ, ЧРЪНЫЙ ВОРОНЪ, ПОГАНЫЙ ПОЛОВЧИНЕ. ГЗАКЪ БЕЖИТЪ СЕРЫМЪ ВЛЪКОМЪ; КОНЧАК[72] ЕМУ СЛЕДЪ ПРАВИТ КЪ ДОНУ ВЕЛИКОМУ»
После первого боя дружина отдыхает. Автор особо подчёркивает: «далече залетело», при этом ни о каких степях на юге России не может быть и речи. Разве расстояние от Киева до устья Дона (Краснодарский край) по средневековым меркам это далеко? А вот Средиземное море действительно далеко. Но почему гнездо Ольгово? «Ещё в XIX веке некоторые историки в ходе своих изысканий пришли к парадоксальному выводу: династии Рюриковичей в действительности не было. Можно сформулировать этот тезис по-другому: династия великих князей киевских не происходит от Рюрика. Странно, однако, что даже те из них, кто старательно и убедительно доказывает невозможность норманнского происхождения Рюрика (тот же Иловайский), не доводят свои выводы до полного логического завершения. Увы, для широкой публики продолжает распространяться наглая историческая ложь, и по сей день выходят книги, на обложке которых красуется название несуществующей династии. Что касается современных историков, то некоторые осторожно именуют Киевскую династию Игоревичами, а настоящим основателем Русского государства был князь Олег или Вольг, и князья, правившие Русью с X до конца XVI века, принадлежат династии Ольговичей[73].
Далее следует отрывок, в котором мусин-пушкинские переводчики не в том месте расставили знаки препинания, и у них получилось, что «поганый половчине» – это чёрный ворон, а «серый волк» – это Гзак. При такой расстановке в сюжете мы не видим ни рифмы, ни пафосности. И этот эпитет по смыслу явно относится к Гзаку – предводителю половцев (тотемное прозвище), т. е. гусаку – вожаку стаи. И если сравнить этот отрывок с аналогичным отрывком из «Задонщины» по списку Ундольского, то в нём эпитет «поганый» относится к Мамаю: «Ни в обиде емся были по рождению ни ястребу, ни соколу, ни кречету, ни чёрному ворону, ни тому же псу, поганому Мамаю». Следовательно, знаки препинания в этом отрывке следует расставить следующим образом:
Не было оно обиде порождено Ни соколу, ни кречету, Ни тебе черный ворон. (Точка) Далее с большой буквы: Поганый половчине Гзак (Гусак) бежит, Серым волком Кончак ему след правит К Дону Великому (к реке По).Таким образом, отрицательный эпитет «поганый половчине» относится только к Гзаку и ни в коем случае не к чёрному ворону. Ворон в русских эпосах и сказаниях всегда был символом прозорливости, мудрости и олицетворением вечности. Непонятно, почему первоиздатели прилепили этот эпитет к такой благородной птице? Тем более что ворон не являлся тотемным символом половцев. Может, спутали её с вороной, летящей на поживу. Имя половецкого князя Гзака (Гзы, Кзы, Козы), по мнению И. И. Березина, происходит от слова «Каз», что в переводе с тюркского означает «Гусь»[74]. В этом случае следует обратить внимание читателя на один немаловажный момент: ни Кобяку, ни Кзака (Гусака), ни Кончака ни в коем случае нельзя называть ханами, ханы появятся несколько позднее уже в монгольский период нашей истории. Эти же предводители половцев были не какие-то дикие степняки-азиаты-кочевники, а будущие европейские князья, впоследствии гордо именовавшие себя «дожами». И в повседневной жизни у них были благозвучные имена и громкие титулы, под которыми они и вошли в исторические хроники. И только в бывшей метрополии в Киевской Руси их пренебрежительно «величали» этими унизительными кличками и прозвищами. До сих пор в исторической науке остаётся открытым вопрос об их персонификации. В этом ракурсе очень интересно прочитать старые венецианские предания и проанализировать их хронологию.
Сначала в них говорится об угрозе со стороны славянских народов, которые расселились на берегу Далмации, и что интересно, славян итальянские хронисты называют пиратами. В 887 году 18 сентября дож Пьетро I Кандиано погиб во время кампании против пиратов. После пленения сына дожа Орко II Патричиако, Венеция стала платить выкуп (дань) пиратам. В начале X века Пьетро II Кандиано вернул Венеции морскую мощь. В 932 году он подписал с Каподистрой, основной гаванью Истрии, договор о защите интересов Венеции. Весной 1000 года Венеция, договорившись с другими прибрежными городами, повела объединённый флот против пиратов (славян) и победила их в день вознесения Христова, захватив в плен 40 знатных славян. В результате этой победы славяне вынуждены были отказаться от взимания дани с Венеции, и она получила часть Далматинского побережья. Эта территория стала первой венецианской колонией.
Битва на Каяле
«ГЗАКЪ БЕЖИТЪ СЕРЫМЪ ВЛЪКОМЪ; КОНЧАКЪ ЕМУ СЛЕДЪ ПРАВИТЬ КЪ ДОНУ ВЕЛИКОМУ»
Эпитет «серый волк» относится к Кончаку, он вассал Гзака (Гусака), будущий прообраз кондотьера, символ безжалостной войны. Вероятно, это его полки были разбиты в первом сражении на реке Сюурли (Комариной), поэтому он и показывает дорогу (след правит) своему Господину туда, где находится военно-полевой стан Игоря, Всеволода и вся русская дружина.
«ДРУГАГО ДНИ ВЕЛМИ РАНО КРОВАВЫЯ ЗОРИ СВЕТ ПОВЕДАЮТЪ; …О РУССКАЯ ЗЕМЛЕ! УЖЕ НЕ ШЕЛОМЯНЕМЪ ЕСИ»
На другой день ранним утром перед рассветом обе стороны уже вовсю готовятся к генеральному сражению и строятся в боевые порядки, они только ждут восхода солнца, чтобы начать битву. И не успело солнце показаться из-за морского горизонта, как тут же его плотной стеной закрыли мрачные свинцовые тучи, и у этой кровавой зари нового дня свет повял (погас). В такой аллегорической форме показано, насколько серьёзная угроза нависла над нашими полками. Автор «Слова» заранее готовит слушателей к трагическому исходу предстоящей битвы на реке Каяле. Понимая, что эта решающая битва будет для большинства воинов последней в их жизни, Автор восклицает: «О, Русская земля! Уже не увидеть за горами тебя!».
Река «Kajaly» переводится с тюркского языка как «скалистая», от слова Qaja-скала. Это может быть один из правых притоков реки По (Эридан), больше всего под этот эпитет подпадает река Рено, берущая своё начало в Этрусских Апеннинах (дебрях Кисани). Сначала она течёт на север через ущелье, а около города Болоньи вступает на равнину, поворачивая на юго-восток. До 1797 года река Рено была правым притоком реки По, но из-за постоянных наводнений русло реки было изменено, и в нижней части она была сильно канализирована. Русло реки По (Эридан) подвержено блужданию, в раннем средневековье она текла южнее, в городе Феррара до нашего времени сохранился старинный мост, когда-то связывающий её берега. Вероятно, этой переправой и воспользовались наши полки для перехода на правый берег, где впоследствии в междуречье рек По и Рено состоялась грандиозная битва.
В южной же части Приазовской степи (Краснодарский край), на равнине, где все реки донского бассейна текут размеренно и спокойно, под эпитет «быстрая», «со скалистыми берегами» не подпадает ни одна река. Хотя имелись многочисленные попытки с помощью различных натяжек отождествить её с той или иной рекой в том районе. Современные учёные и исторические ориенталисты так и не смогли чётко и уверенно определиться с местоположением Каялы в низовьях современного Дона, некоторые предлагают считать её притоком Десны (река Осетр), другие локализуют место битвы вблизи среднего течения Северского Донца. В семидесятых годах прошлого века Академия Наук Украины провела шесть крупномасштабных полевых экспедиций в том районе, и было задействовано немало сил и средств. Но не было найдено ничего, за что можно было бы серьёзно зацепиться. Неудачи закономерны в том случае, если не там ищешь калитку в прошлое. И всё же, как говорится, «отрицательный результат тоже результат», он работает на будущее, и если археологи не нашли следов битвы в одном месте, то надо искать в другом, нельзя опускать руки.
Также ни в коем случае не следует отождествлять реку Каялу с эпитетами «окаянная» или «злосчастная», верить, что она якобы имеет метафорическое значение. Своё название она получила задолго до той трагической битвы. Один из видных русских просветителей XVIII века Н. И. Болтин писал: «При всяком… шаге историка, не имеющего в руках географии, встречается притыкание» и «неоспоримо есть, что история и география взаимное друг другу делают пособие, то есть одна другой неясности и недостатки уясняет и пополняет». Эта мысль для политической истории является аксиомой! Ему вторит Л. Н. Гумилёв: «Для того чтобы уяснить ход той или иной битвы, в ряде случаев следует учитывать такие, на первый взгляд второстепенные подробности, как, например, рельеф местности и время года; отсутствие источников воды, заставлявшее менять позиции; наличие холмов или оврагов, препятствующих построению войск. Ещё важнее представлять себе всю область, через которую наступают или отступают войска. Знание карты местности слишком мало. Если это пустыня или залитая водой речная долина, то по карте не определить её истинного характера, а на местности, рассматриваемой под определённым интересующим нас углом зрения, все детали бросаются в глаза»[75].
«СЕ ВЕТРИ, СТРИБОЖИ ВНУЦИ, ВЕЮТЪ СЪ МОРЯ СТРЕЛАМИ НА ХРАБРЫЯ ПЛЪКЫ ИГОРЕВЫ!»
В этой строчке Автор ещё раз подчеркивает языческую сущность половцев, сравнивая их с «внуками Стрибога». Отсюда напрашивается вывод об общих религиозных корнях половцев и русичей, в прошлом также поклонявшихся Стрибогу – богу ветра в древнерусской мифологии. Бог на протяжении всей битвы помогает половцам, которые по ветру пускают свои стрелы, при этом они остаются недосягаемыми для наших лучников. Этот ветер с древности был хорошо известен людям во всём Средиземноморье как сирокко. Своё название он получил от арабского слова «шарк» – восток – знойный, сильный, сухой южный или юго-восточный ветер, который дует на протяжении довольно длительного времени и приносит с собой большое количество песка и пыли из пустынь Северной Африки и Аравии.
«ЗЕМЛЯ ТУТНЕТЪ, РЕКЫ МУТНО ТЕКУТЬ; ПОРОСИ[76] ПОЛЯ ПРИКРЫВАЮТЪ; СТЯЗИ ГЛАГОЛЮТЪ, ПОЛОВЦИ ИДУТЬ ОТЪ ДОНА, И ОТЪ МОРЯ, И ОТЪ ВСЕХЪ СТРАНЪ»
В этом отрывке мусин-пушкинские переводчики, исходя из ими же предложенной неверной теоретической концепции, не поняв и не уяснив для себя смысл фразы, не в тех местах расставили знаки препинания, при этом неправильно разбили сплошную строчку на нужные слова. Вследствие этого полностью изменился смысл данного отрывка, и это место в «Слове» в дальнейшем стало считаться тёмным, т. к. появились новые и необъяснимые слова «тутнетъ» и «пороси». Впоследствии у исследователей закрепился традиционный перевод: «Земля тутнетъ, реки мутно текут, пороси поля покрывают» и т. д. Поводом для такой трактовки этого места послужила, скорее всего, аналогия из другого места в «Слове» с похожими словами и примерно в такой же ситуации, где речь идёт об аллегорическом описании начала похода Святослава на Кобяку. Там говорится: «Взмутил поля и реки, иссушил потоки и болота…». Раз Святослав мутит реки, значит, по аналогии то же самое делает Игорь. Отсюда и перевод, ставший впоследствии каноническим. Поэтому одна нелепость стала накладываться на другую: откуда-то взялась пыль (кругом же степь), она почему-то стала называться «порось», каким-то образом были одухотворены флаги, которые вдруг заговорили. О чём? О том, что половцы идут. (?) Всё это явная несуразица и полный абсурд.
На самом деле Автор в этом отрывке опять же в форме аллегории, с высоты птичьего полёта показывает общую панораму начала битвы, когда противоборствующие стороны только-только вошли в соприкосновение и один строй с остервенением врезался в другой. Автор обращает внимание слушателя на то, что земли в этом месте уже нет, множество солдатских и конских ног перепахали её своими ногами и копытами, и, смешанная с лошадиным навозом, она превратилась в тёмную жижу. И эта чёрная земля (половцы) мутной рекой, грязным потоком разливается по чистой утренней росе (русичи). Вот в такой короткой фразе Автор «Слова» показал реальность предстоящей угрозы для русских витязей. Поля, куда не брось взгляд, покрывают половецкие стяги, где каждый флаг – это вражеский полк. Идя в боевом строю, половцы гортанно кричат, пытаясь создать видимость ещё большей численности и тем самым устрашить русичей. Этим воинственным криком они стараются поднять свой боевой дух, понимая, что предстоящая схватка будет жестокой и беспощадной. Половцы не понаслышке, а на своей шкуре знают, что русичи – это стойкие и опытные воины, которых одним криком не запугать. Таким образом, эту фразу надо понимать и читать по-другому, а именно: «Земли тут нет! Рекой мутной течет (она) по росе, поля покрывают стяги, глаголют (кричат) половцы. Идут от Дона (со стороны реки По) и от моря (Адриатического) и со всех сторон русские полки обступили, дети бисовы (чёртовы) криком поля перегородили, а храбрые русичи перегородили их красными щитами».
В этом орывке снова упоминается такой тактический приём, как перегораживание поля боя щитами. Сначала о нём упоминалось в первом бою на реке Сюурлий (Комариной): «РУСИЧИ ВЕЛИКАЯ ПОЛЯ ЧРЬЛЕНЫМИ ЩИТЫ ПЕРЕГОРОДИША». И теперь он применяется ими в ходе основной битвы на реке Каяле. Этот тактический приём ведения боя был ещё в прошлом заимствован славянами у викингов и назывался «стена щитов» или «кольцо щитов». К сожалению, в наших летописях о нём нет упоминаний, поэтому воспользуемся иностранными источниками. Английский историк прошлого века Трэвэлиэн в своём сжатом анализе битвы при Гастингсе в 1066 году разбирает способ его применения как основной приём защиты от превосходящего в численности противника.
Трэвэлиэн пишет: «Англодатчане, оставив своих коней в тылу, продолжали драться пешими в кольце щитов длинной датской секирой… Нормандцы же дрались с седла, бросая копьё им, рубя мечом. Но даже ударная тактика их великолепной кавалерии оказалась неспособной сломать стену щитов на макушке холма без помощи другого рода оружия»[77].
В IX веке стена щитов была тактической новинкой викингов, обеспечивающей им успех по всей Западной Европе. В XI веке под Гастингсом стена щитов уже не новинка, но всё ещё непобедима, потому что нет способа пробить брешь в её круговой обороне. Все усилия Вельгельма-завоевателя в ходе этой битвы были направлены к одной цели – расстроить проклятую стену щитов. И ему удаётся это сделать с помощью двух тактических приёмов: притворного бегства после решающего штурма и превосходства в числе лучников. Хаускарлов (варяжскую гвардию) засыпали стрелами и тем самым пробили, наконец, стену щитов. Трэвэлиэн даже сравнивает роль лучников под Гастингсом с решающей ролью английского дальнобойного оружия в битве при Ватерлоо. Вот какова была под Гастингсом роль стены щитов – и роль пробивающих её стрел. Но какое отношение может иметь этот эпизод к битве на Каяле? Самое прямое. На заключительном этапе битвы именно половецкие лучники сыграли решающую роль в разгроме наших полков и пробили своими стрелами многочисленные бреши в нашей обороне. Автор завуалированно говорит об этом в разных местах своей поэмы: упоминается дождь стрел в ходе самой битвы, во сне Святослава говорится об опустевших колчанах поганьих (тьщими тулы поганыхъ). При описании плача Ярославны в обращении к ветру и солнцу в этом контексте упоминаются стрелы и колчаны. Вероятно, в конце XII века в битве на Каяле этот тактический приём последний раз был использован нашими древними полководцами. В недалеком будущем монгольские завоеватели стали использовать совершенно другую стратегию боя, при которой приём возведения щитов на поле боя становился бессмысленным, также было усовершенствовано натяжное оружие, появились арбалеты и самострелы, которые пробивали подобные преграды. Поэтому в дальнейшем в русских летописях мы не встречаем описания данного приёма, он перестал быть актуальным на долгое время. В более поздний период, в XVIII веке похожий прием возведения полевых укреплений возродился под названием «редан» или «флеши».
Что забыл Всеволод?
«ЯРЪ ТУРЕ ВСЕВОЛОДЕ! СТОИШИ НА БОРОНИ, …ТАМО ЛЕЖАТЪ ПОГАНЫЯ ГОЛОВЫ ПОЛОВЕЦКЫЯ; …»
Этой фразой подчеркивается, что на данный момент Всеволод является военным стратегом битвы, главнокомандующим всеми русскими полками. Он олицетворяет собой величие и несокрушимую мощь нашей дружины, это у него не первая битва и не последняя. Именно Всеволод определяет основные направления главных ударов, его ставка находится на высоком холме, где стоит богато украшенный шатёр. Оттуда он внимательным, опытным и хладнокровным взглядом наблюдает за ходом сражения. Беспрекословно выполняется каждый его приказ, где-то сложилась угрожающая обстановка, Яр-Тур Всеволод с отборными дружинниками (гридней) незамедлительно вмешивается в ситуацию, своим примером и воинской доблестью поднимает упавший было боевой дух русичей. И сразу же в этом месте боя обстановка изменилась, враг дрогнул, отступил: «Камо (куда) Тур поскочяше, своим золотым шлемом посвечивая, там лежат поганые головы половецкие».
«…ПОСКЕПАНЫ САБЛЯМИ КАЛЕНЫМИ ШЕЛОМЫ ОВАРЬСКЫЯ ОТЪ ТЕБЕ ЯРЪ ТУРЕ ВСЕВОЛОДЕ. КАЯ РАНЫ ДОРОГА, БРАТIЕ, ЗАБЫВЪ ЧТИ И ЖИВОТА, И ГРАДА ЧРЪНИГОВА, …И СВОЯ МИЛЫЯ ХОТИ КРАСНЫЯ ГЛЕБОВНЫ, СВЫЧАЯ И ОБЫЧАЯ?»
Этот абзац очень тяжёл для понимания, так как опять-таки, по моему мнению, неправильно был первоначально истолкован первыми переводчиками. Думая, что дружина Игоря ходила в южнорусские степи, переводчик считает аваров союзниками половцев, говоря при этом, что именно об их аварские шлемы затупились калёные сабли Яр-Тура. Анализируя эту фразу, надо помнить, что Аварский каганат располагался в то время на территории современной Болгарии. Другие же исследователи переводят фразу «отъ тебе», как затупились «о тебя», имея в виду, что половецкие сабли затупились о самого Всеволода, словно он выточен из гранита и ему всё нипочём. Это в корне не верно, т. к. головы русских витязей защищают как раз аварские шлемы, и именно о них затупились калёные половецкие сабли, не причинив при этом большого вреда нашим воинам: «Поскепаны (затупились) сабли каленые о шеломы Оварские». Вот что пишет о форме русских шлемов известный археолог и историк Д. Я. Самоквасов в 1908 году в своей книге «Могилы Русской земли»: «Именно в VIII веке появляются кольчуги и шлемы характерной иранской формы, восходящие ещё к ассирийским прототипам. Эти иранские шлемы и послужили образцами для русских оружейников, изготовлявших такие шлемы вплоть до XVII века». И на голове у Всеволода был именно такой аварский шлем, изготовленный кавказскими золотых дел мастерами. Примерно такой же парадно-боевой золотой шлем Михаила Федоровича Романова выставлен в Москве в оружейной палате под названием «Шапка Иерихонская». Изысканную золотую насечку на нём выполнил в старых традициях известный русский оружейник Никита Давыдов в 1621 году.
В этом отрывке Автор обращается к Всеволоду с нелицеприятным вопросом о ранах Игоря и о неслучайной забывчивости самого Всеволода. Но разве раны родного брата, полученные им в ходе битвы, могут радовать Всеволода? Оказывается, могут. Особенно когда стоишь вторым в очереди на Великое Киевское княжение.
«ТАМ ЛЕЖАТ ПОГАНЫЕ ГОЛОВЫ ПОЛОВЕЦКИЕ, ПОСКЕПАНЫ (потупились) САБЛИ КАЛЕНЫЕ (О) ШЕЛОМЫ ОВАРСКИЕ. А ТЕБЕ ЯР-ТУР ВСЕВОЛОДЕ, КАКАЯ ИЗ РАН ДОРОГА У БРАТА? ЗАБЫЛ ЧЕСТЬ И ЖИВОТА И ГРАД ЧЕРНИГОВ?Впрочем, комментируя этот отрывок, традиционные исследователи умудрились и тут на ровном месте запутать простую, казалось бы, фразу. И никаких выводов из общепринятой трактовки у них не следует. Они здесь продолжают героизировать Всеволода. Ну а как иначе, он же ведёт неравный бой с половцами. Значит он герой! На этом исследователи и обманулись и невольно использовали тот самый слащавый подход в бояновском стиле, который возвеличивает всех князей подряд независимо от их дальнейших деяний. А ведь за этим абзацем следует поучительный экскурс в прошлое. Надо бы задуматься над вопросом. Почему эпизод с Олегом Гориславличем вставлен Автором именно в этом месте «Слова»? Представители академической науки не видят в этом месте никакой взаимосвязи. И вопрос этот не объясняют, потому что не понимают или не хотят его понять. Он перед ними не стоит. Они объясняют такую компоновку исторических сюжетов «шахматностью» и «лоскутностью» в самом повествовании. А ведь этот наглядный пример из прошлого служит, по сути, своеобразным предупреждением Всеволоду. Автор призывает его не повторять чёрные деяния Олега Гориславлича.
Слово «живота» понимается всеми комментаторами исходя из известного воинского призыва: «Не пощадим живота своего (жизни своей)», т. е. не задумываясь ни о чём, во всеобщем порыве самоотверженно воспользоваться представившейся возможностью пожертвовать собой во имя Родины. Автор упрекает Всеволода в том, что возможная перспектива захватить отцовский престол «ослепила» его разум, и он утратил такую благородную черту своего характера, впитанную в него с молоком матери, как самопожертвование во имя своего старшего брата, а значит и во имя единства страны. Ведь по главному закону Лествичного права именно старший брат Игорь, а не Всеволод должен встать во главе государства. Далее в этой строчке фигурирует черниговский стол. Но Всеволод привёл свои полки из Курска. Значит, на момент начала похода он там княжил. А в упрёке упомянут черниговский стол. Он наряду с честью и животом забыл град Чернигов. Причём тут Чернигов? Ведь в Чернигове на момент похода княжит его дядя, Ярослав. В дальнейшем в разных частях «Слова», причем в различных проявлениях постоянно упоминается именно черниговский престол. Лествичное восхождение к трону подразумевает не только занятие престолов, но и передвижение из княжества в княжество по старшинству. Ярослав – родной брат Святослава и соответственно он является одним из основных претендентов на верховную власть. Значит, по значимости черниговский стол является вторым после киевского. И там княжит основной, а главное законный претендент на киевский престол. В случае если по какой-либо причине великого киевского князя не станет (к примеру, он умрёт естественной смертью или в бою, либо в результате заговора), черниговский князь согласно «Лествичному восхождению» займёт его место. Перспектива просидеть большую часть жизни на втором плане в Чернигове, как это получилось с его дядей Ярославом, Всеволода явно не устраивает. Свои властные амбиции в переломный момент сражения он не скрывает, и они постоянно вырываются наружу в его словах и поступках. Поэтому он в дальнейшем стремится любыми путями занять главный престол страны. Вот почему раны, полученные Игорем в ходе сражения, дороги ему. Они подогревают его страстное и необузданное желание. Ведь боевые раны никому не удлиняют жизнь. Значит, они приближают его к заветной цели, дню вступления на Киевский престол. А о черниговском престоле он даже не думает, он забыл про него. Эту ступеньку в «Лествице», в своей политической карьере на пути к верховной власти он хочет перепрыгнуть, даже не постояв на ней.
Итак. Что забыл Всеволод? Он забыл ЧЕСТЬ, он забыл ЖИВОТ (жизнь), он забыл, что его будущий удел – это всего лишь град Чернигов. Вот что делает с человеком жажда верховной власти. Опасней этой страсти нет ничего. Она как похоть ослепляет его и толкает на необдуманные поступки. Он вожделеет эту власть, как свою Красну Глебовну, он сладострастно мечтает о ней. Хотя верховная власть ему пока не принадлежит, а Красна Глебовна ему всецело принадлежит.
«…ОТНЯ ЗЛАТА СТОЛА, И СВОЯ МИЛЫЯ ХОТИ КРАСНЫЯ ГЛЕБОВНЫ СВЫЧАЯ И ОБЫЧАЯ?»
Желание завладеть отцовским золотым престолом раньше положенного срока сравнивается в этом отрывке с низменным мужским желанием – похотью (хоти – хочет). Подобное же сравнение мы встречаем в другом месте «Слова», при описании захвата власти Всеславом Полоцким: «Връже Всеслав жребий о девицю себе любу». Словосочетание «свычая и обычая» я интерпретировал как своеобразный риторический вопрос Автора к Всеволоду – «ЗАБЫЛ СВЯТЫЕ ОБЫЧАИ?» т. е. он забыл те законы престолонаследия – «Лествицы», которые считались незыблемыми в то время, по крайней мере на словах.
Главная и уникальная особенность киевского наследственного права заключалась в принципе ротации. Князья получали в наследство богатые владения на время: после смерти старшего младший переходил на его место. Но справедливая по своей идее ротация, позволяющая каждому сыну в своё время посидеть на Киевском престоле, на практике привела к непрекращающимся около двух столетий братоубийственным войнам. По мере роста числа сыновей – наследников раздел владений и ротация становились всё сложнее. К тому же возникали трудности, которые можно было преодолеть, поступая несправедливо. В случае смерти отца, который ещё только ждал наследства, сын оказывался выброшенным из иерархического ряда. В результате возникает категория так называемых «князей-изгоев», которые бегут от возможных репрессий. Куда? На самую дальнюю окраину государства, в Тмутаракань (Венецию), где их принимают с распростёртыми объятиями и оказывают всевозможную моральную и материальную поддержку. Естественно, делают они это не бескорыстно, рассчитывая в недалёком будущем на их покладистость и сговорчивость. Ведь в случае какой-либо династической неразберихи в метрополии у политической оппозиции всегда наготове есть свой «законный» кандидат, он появится неожиданно, как чёртик из табакерки, а легитимность его подтвердит любой княжеский съезд. Он всем хорош: молод, статен, красив, образован, напорист, умён, но главный его недостаток заключается в том, что, в дальнейшем встав во главе государства, он будет петь с чужого голоса и выражать чужие политические, экономические и религиозные интересы. И наглядный пример этому – внезапный захват верховной власти Всеславом Полоцким и его политика, направленная, в конечном счёте, на ослабление Русского государства.
Порядок старшинства никогда не был окончательно выработан в Лествичном праве. Необходимо было учитывать и порядок поколений (генеалогическое старшинство), и порядок рождения (физиологическое старшинство). Второе условие было особенно трудным. Ключевский изложил эту дилемму так: дядя обычно старше племянника, но при обычае рано жениться и поздно умирать племянник мог быть старше дяди. И тогда возникал неразрешимый вопрос; кто выше на лествице старшинства, младший ли летами дядя или младший по поколению, но старший возрастом племянник? «Большая часть княжеских усобиц XI–XII веков, – замечает историк, – выходила именно из столкновения старших племянников с младшими дядьями; т. е. из столкновения первоначально совпадавших старшинства физического с генеалогическим»[78]. Отсутствие ясного порядка наследования открывало возможности для тщеславия и жажды власти: личные качества претендента становятся причинами братоубийственных схваток.
В этом месте «Слова» Автор впервые задаёт Всеволоду нелицеприятный вопрос о его неправомерных притязаниях на киевский престол. Автор прямо спрашивает его, какая из ран брата, полученная им в ходе сражения, дорога ему? Не думает ли он в случае неблагоприятного исхода сражения и, не дай бог, смерти Игоря от ран, полученных им в ходе битвы, занять отцовский великокняжеский золотой престол, желая его (хоти), как свою любимую «красну Глебовну», забывая при этом святые обычаи наших предков. Забывает Всеволод то самое «Лествичное право», которое являлось своеобразной конституцией Киевской Руси, тем более в самом начале похода Всеволод клялся Игорю в верности, говоря, что «только он и никто другой олицетворяет собой солнечный свет, а значит и верховную власть». И сразу же за этим упрёком, в следующем абзаце Автор напоминает Всеволоду и всем своим слушателям, к чему приводят такие незаконные и неправомерные желания.
В историческом обзоре, следующем за вопросительным обращением к Всеволоду о ранах, все события из недавнего прошлого, хорошо знакомые и памятные первым слушателям «Слова», не просто перечисляются, а сравниваются с теми перипетиями, которые происходят на тот момент в стране. Ведь в прошлом Олег Гориславлич при помощи военной силы, начиная свой поход из Тмутаракани, так же незаконно захватил княжеский престол. И если Всеволод добьётся своего и повторит «подвиг» Гориславлича, то ничего хорошего из этого намерения не выйдет, и он опозорит себя на века. И в глазах потомков он будет выглядеть таким же кровавым диктатором и самозванцем.
Княжение Олега Гориславлича (первый исторический экскурс в прошлое)
«БЫЛИ ВЕЧИ ТРОЯНИ, МИНУЛА ЛЕТА ЯРОСЛАВЛЯ; БЫЛИ ПЛЪЦИ ОЛГОВЫ, ОЛЬГА СВЯТЬСЛАВЛИЧЯ…»
Описание уходящих в прошлое событий Автор начинает с небольшого хронологического обзора, для того чтобы всем читателям поэмы было понятно, в какие годы происходили события, о которых идёт речь в этом отрывке. Вероятно, неправомерно вступив в борьбу за киевский престол, Олег Святославич положил начало кровавой сумятице в стране. Автор сразу же определяет его как отрицательный персонаж, подчёркивая: «Тот ведь Олег мечом крамолу (усобицу) ковал и стрелы (раздоры) по земле сеял. Ступает в злат стремень в граде Тмутаракане (в Венеции)», т. е. выступает в военный поход из этого города.
«ТОТ ЖЕ ЗВОНЪ СЛЫША ДАВНЫЙ ВЕЛИКЫЙ ЯРОСЛАВЬ СЫН ВСЕВОЛОЖЬА ВЛАДИМИР, ПО ВСЯ УТРА УШИ ЗАКЛАДАШЕ В ЧЕРНИГОВЕ»
И «тот же звон слышал давний Великий Ярослав» – здесь имеется в виду Ярослав Черниговский (брат Святослава). Эпитет «давний» относится не к какому-то старому князю, а к звону. К тому звону, который слышался при сборе Олега Гориславлича на братоубийственную распрю. Поэтому звон давний, и он должен напоминать об ошибках прошлого. То есть такие же в тайне готовящиеся и давно задуманные военные приготовления слышит Ярослав Черниговский (брат Святослава). Видимо, Автор хотел сказать этой фразой, что сегодняшние раздоры ещё в старые времена посеяны и в полной мере созрели, стали «яблоком раздора» и происходят из-за далёкой Тмутаракани (Венеции), а спор идёт за богатый и обширный торговый удел. Но выводы о тех событиях нынешние великие князья делать не хотят. И сын Всеволода (Всеволожа) Владимир (т. е. племянник Игоря) «по вся утра уши закладывал в Чернигове», т. е. он каждое утро уши затыкал в Чернигове, делая вид, что не знает о намерениях своего отца силой, при помощи оружия захватить киевский престол. Ведь тогда в случае успеха в будущем он после смерти своего отца Всеволода станет основным, а главное законным претендентом на это место. В душе мечтая о венценосном завтрашнем дне, он на людях делает вид, что ничего не слышит и не замечает тех военных приготовлений, которые на тот момент происходят в городе. Он каждое утро делал вид, что, дескать, он не при делах. А не проушины закладывал на городских воротах, опасаясь нападения половцев, готовя крепость к обороне, как утверждают некоторые исследователи.
В любом комментарии к «Слову» внимательный читатель увидит в генеалогической таблице прямое родство Игоря и Всеволода с Олегом Святославличем (Гориславличем), который приходился им обоим якобы дедом. Может ли быть такое? Если отцом обоих князей на самом деле был Святослав Всеволодович (1124–1176 – 1194), то и дед у них был совсем другой князь, и с Олегом Гориславличем они не имели ничего общего, тем более кровного родства. Да и не логично было бы Автору «Слова» для незаконного претендента на киевский престол, каким был Буй-Тур Всеволод, приводить отрицательный пример из недалёкого прошлого, в котором фигурирует Олег Гориславлич, якобы дед обоих братьев. Из этого следует, что родоначальник черниговских Олеговичей, судя по тексту, в прошлом незаконно захвативший престол, и все его потомки – тоже нелегитимные властители. Если принять на веру такую родословную – получается ерунда. Тем более отрицательный персонаж, который принёс раздоры на Русь, не может быть примером для подражания. Говоря: «дремлет в поле Ольгово храброе гнездо», Автор, вероятно, имеет в виду Великого Кагана «Вещего» Олега или княгиню Ольгу, жену князя Игоря, убитого древлянами, а не Олега Гориславлича.
«БОРИСА ЖЕ ВЯЧЕСЛАВЛИЧА СЛАВА НА СУДЪ ПРИВЕДЕ…»
В этом отрывке Автор снова переходит во времена Олега Гориславлича. Когда некоего Бориса Вячеславлича (кто он – наука не знает, вероятно, это один из главных претендентов на престол) слава его предков (видимо, не последних людей в княжеском роду) привела на поединок (т. е. на судебный поединок – «Поле», как один из видов судебного доказательства, посредством которого разрешались взаимные споры) с Олегом. Княжеские распри за стол, как правило, завершались бескомпромиссным боем. «Полевщики» обычно говорили друг другу: «Бог нас рассудит». Побеждал, по их убеждению, тот, на чьей стороне был Бог, а значит и правда. Считая именно себя более законным претендентом на великокняжеский стол, Борис Вячеславлич посчитал, что Олег Гориславлич своим неправомерным желанием занять это место нанёс ему нестерпимую обиду. И по своей молодости и неопытности потерпел от него поражение в поединке, который и разрешил этот спор за княжеский стол, при этом эпитеты «храбрый» и «молодой» относятся к Борису Вячеславличу. Вероятно, этот поединок перед битвой происходил на берегу реки. И такое затемнённое понятие как «канина», является гидронимом – рекой Канин, протекающей на юго-западе современной Болгарии. Такое предположение высказал и обосновал один из исследователей данного вопроса Н. М. Дылевский[79]. И «слава» постелила ему «зелёную паполому»[80] на берегу реки Канины. А зелёная она стала от цвета травы, на которую упал Борис, сражённый Олеговым мечом. Этим воспоминанием Автор, возможно, даёт понять, что альтернатива плохому Олегу всё же была, и если бы удача не отвернулась от Бориса, то всё могло бы сложиться по-другому.
«СЪ ТОЯЖЕ КАЯЛЫ СВЯТОПЛЪКЬ ПОВЕЛЕЯ ОТЦА СВОЕГО МЕЖДЮ УГОРЬСКИМИ И ИНОХОДЬЦЫ КО СВЯТЕЙ СОФIИ КЪ КIЕВУ».
В этих строчках Автор напоминает своим слушателям, что с той же Каялы (реки в Северной Италии) Святополк сам взял под уздцы и повёл двух ритуальных венгерских коней, между которыми на специальных носилках лежало тело его покойного отца. Возможно, иноходцы использовались в качестве почётного царского траурного кортежа на всём пути следования. При каких обстоятельствах погиб Изяслав, нам неизвестно, но, приводя его смерть в качестве назидательного примера, Автор подразумевал, что первые слушатели и читатели «Слова» хорошо знали, почему и как он погиб, поэтому и не разворачивает данную тему. Он ведь не мог предугадать, что его потомки в будущем практически полностью лишатся своей древней истории.
Тело Изяслава с почётом привезли в Киев, в главный кафедральный собор столицы в Святую Софию для отпевания уже по новому христианскому обряду, а не как раньше – для сожжения на ритуальном костре. Имя Святополка не получило большого распространения на Руси из-за его дурной славы как Окаянного, убившего своих родных братьев – Бориса и Глеба. «Окаянный» как претендент, о котором идёт речь в этом отрывке, отпадает потому, что он умер в 1019 году, а Софийский Собор в Киеве был построен в 1037 году. Остались ещё три Святополка: Мстиславич, Георгиевич и Изяславич. Первый с 1142 года правил в Новгороде, умер он в 1154 году. Второй – Святополк Георгиевич – был малоизвестным туровским князем. А вот третий, Святополк Изяславич (1053–1093 – 1113), который на протяжении двадцати лет был Великим князем Киевским и вполне мог быть упомянут Автором «Слова» в этом отрывке в связи с трагическими событиями, произошедшими на реке Каяле в прошлом, где в бою погиб его отец. Хотя в летописи утверждается, что тело покойного Изяслава сопровождал другой его сын Ярополк, но возможно и по указанию самого Святополка, хотя это только предположение некоторых исследователей.
Далее Автор говорит, что именно Олег Святославлич, он же Гориславлич, создал такой прецедент, при котором был нарушен закон престолонаследия (Лествичное право). Именно в его правление сеялись и подрастали княжеские крамолы, поэтому-то Киевская Русь и вверглась в пучину гражданской войны. Именно он посеял смуту в душах людей и взрастил ту усобицу, которая аукнулась через поколение. При нём погибали славяне, славные потомки людей, чьим кумиром некогда был языческий Даждьбог. Этот бог во времена написания «Слова» был ещё в почете как один из главных богов старой языческой веры. В славянском (болгарском) переводе «Хроники Иоанна Малалы» с Даждьбогом отождествлён царь Солнце, сын Сварога. В греческом оригинале ему соответствует Гелиос, сын Гефеста.
«ТОГДА ПО РУСКОЙ ЗЕМЛИ РЕТКО РАТАЕВЕ КИКАХУТЬ: НЪ ЧАСТО ВРАНИ ГРАЯХУТЬ, ТРУПIА СЕБЕ ДЕЛЯЧЕ …»
В этом отрывке Автор перечисляет птиц, и перевод слова «ратаеве» как «пахарь» выпадает из контекста этого перечисления. Слово «оратарь» (оратай) – пахарь, которое отождествляют со словом «ратаеве», пришло к нам в более поздний период из церковно-славянского (греческого) языка, из известного библейского призыва «перекуём мечи на орала» и не стало в полном смысле народным. Причём тут пахари и почему они во время своей мирной работы должны перекликаться между собой или покрикивать на лошадей? Тем более этот крик ни с чем не ассоциируется и не вызывает у людей никаких эмоций. А что человек в первую очередь слышит, когда подходит к русской деревне или к небольшим выселкам? Он ещё издалека слышит звонкую перекличку петухов. И в данном случае речь, скорее всего, идёт о петухах. Говоря «ратаеве», Автор имеет в виду боевые качества этой птицы, её задиристость, которую используют для зрелищных боёв (от слова «рать»). А слово «кикахуть» надо понимать как звукоподражательный крик этой птицы – «кукареку», как и в случае с воронами, которые «граяхуть», и с птицей Зигзицей (зиг-зиг) из плача Ярославны.
Можно сказать и по-другому – когда междоусобная война тяжёлой поступью прошла по городам и весям, деревни в одночасье опустели, некому стало птицу держать, вот пения петухов и не слышно. «Ретко ратаеве кикахуть» – редко где петух кукарекнет, но зато воронья да галок полно (врани граяхуть), которые, деля между собой плоть человеческую, кормятся на полях недавно отгремевших сражений, потому что убитых воинов даже присыпать землей-то некому. Таким аллегорическим сравнением Автор напоминает Всеволоду (младшему брату Игоря), что если он нарушит законы престолонаследия и при помощи военной силы сядет на престол, а преданная ему дружина выполнит этот необдуманный и незаконный приказ, то на Руси снова вспыхнет братоубийственная война между князьями. Ведь далеко не все из них скоро согласятся с его волевым решением – Киевской золотой стол поблюсти, т. е. силой занять престол. И каждый из удельных князей будет по-своему «прав», у каждого из них найдутся «весомые» аргументы в борьбе за обладание высшей властью в стране. Тогда снова, как и в былые времена, полноводной рекой понапрасну прольётся русская кровь.
Трагический финал битвы на реке Каяле
«ТО БЫЛО ВЪ ТЫ РАТИ, ВЪ ТЫ ПОЛКЫ; А СИЦЕ И РАТИ НЕ СЛЫШАНО…»
По поводу этой строчки разногласий у исследователей практически нет. Перевод примерно одинаков: «То было в те войны, в те сражения, но о такой (грандиозной) битве (сица – сеча) ещё никто никогда не слыхивал». Затем Автор как бы возвращается из невесёлых воспоминаний в печальные реалии.
«…СЪ ЗАРАНИIА ДО ВЕЧЕРА, СЪ ВЕЧЕРА ДО СВЕТА ЛЕТЯТ СТРЕЛЫ КАЛЕНЫЯ; ГРЕМЛЮТЪ САБЛИ О ШЕЛОМЫ; …»
На реке Каяле тем временем приближается трагическая развязка небывалой битвы. Численное превосходство половцев и отсутствие согласованных действий между братьями на последнем этапе битвы сыграло роковую роль. И часть дружины, подчинявшаяся Всеволоду, покинула поле боя, оставив без прикрытия один из флангов – тыл Игоревых полков. При этом Всеволод, наверное, аргументировал свои действия тем, что Игорь заранее присвоил весь ещё не завоёванный тмутараканский удел себе, и ему, Всеволоду, в любом случае ничего не достанется. А значит биться ему не за что. Не смогли братья поделить сферы влияния. Вероятно в конце этого дня, вечером (давеча), младшие князья (командиры отрядов), которые непосредственно подчинялись Игорю, среди которых был, безусловно, и Автор «Слова», горячо обсуждали на экстренно собранном военном совете критическую ситуацию, сложившуюся не в нашу пользу. Наверняка были предложения под покровом ночи покинуть поле битвы, все предложения горячо обсуждались, и приводились резонные доводы: «Что мы шумели, что мы звенели давеча (вчера)?» – задаёт Автор риторический вопрос. И всё же решающее слово осталось за князем Игорем. Нарушая военные законы стратегии и тактики, пренебрегая своей личной безопасностью, он пошёл на самопожертвование и не последовал примеру Всеволода: «рано перед зорями Игорь полки заворачивает жаль ведь ему милого брата Всеволода». И всё же, несмотря на все героические усилия Игоря и подконтрольных ему полков, битва в общестратегическом плане была уже проиграна. К тому же всё сильнее в ход сражения вмешивался временной фактор. Битва явно затягивалась, и это играло на руку половцам. У них появилась возможность мобилизовать свежие силы и незамедлительно вводить их в бой, а русичи несли при этом безвозвратные потери. На заключительном этапе битвы, приняв на себя сокрушительный удар, обескровленные полки Игоря, по сути, прикрывали бегство Всеволода, выполняя задачу арьергарда.
И вот закономерный итог: «Третьяго дни к полудню падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы». И разлучились они не только физически, но и политически. Игорь попал в плен, а Всеволод этой участи избежал. Это следует из того, что и отец Всеволода Святослав, и Автор «Слова» постоянно предупреждают его о том, чтобы он опомнился и перестал претендовать на Киевский престол. Всеволод же все эти увещевания игнорирует и лелеет в душе свою заветную мечту. При этом реально он собирает силы не для борьбы с половцами, а собирает их против других претендентов занять «свято место». Почему Игорь жалеет Всеволода? Да потому что он прекрасно понимает, что на Родине Всеволод не найдет в этом вопросе поддержки. Не сможет он договориться ни с отцом (Святослав Грозный), ни с дядей (Ярослав Черниговский), ни с другими претендентами (дальней роднёй). Нет за ним правды, потому что он младший брат, его очередь настанет ещё не скоро, за ним одни безмерные амбиции, которые постоянно выплёскиваются через край.
«ТУ ПИР ДОКОНЧАША ХРАБРIИ РУСИЧИ: СВАТЫ ПОПОИША, А САМИ ПОЛЕГОША ЗА ЗЕМЛЮ РУСКУЮ»
Эта фраза всеми понимается практически одинаково, за исключением одного слова – «сватов». Кого следует понимать под этим словом? Это либо половцы, т. к. дочь Кончака была помолвлена с сыном Игоря, и тогда Игорь приходился «сватом» Кончаку. Но в таком случае самих половцев нельзя считать «сватами», к тому же эта помолвка произойдёт как минимум через год после битвы, при этом самого Игоря даже не спросят. Либо это часть русской дружины, которая вырвалась из каяловской мышеловки благодаря самоотверженности Игоревых полков. Возможно, это были куряне, которые подчинялись Всеволоду и которых как раз можно смело называть сватами, т. к. родственных связей между курянами и киевлянами было намного больше, чем с половцами.
«НИЧИТЬ ТРАВА ЖАЛОЩАМИ, А ДРЕВО СТУГОЮ КЪ ЗЕМЛИ ПРЕКЛОНИЛОСЬ»
Эту метафору, вероятно, следует понимать следующим образом: «Не жалит трава своими колючими жалами», т. е. павшему воину она уже не сможет причинить боль, и, даже имея острые жала, она не станет его колоть и резать. Природа в данном случае на стороне русичей, она скорбит по убитым воинам вместе с колючей травой и деревом, которое с печалью (с тугою) к земле преклонилось. В конце «Слова» это выражение повторяется в несколько изменённом виде.
«УНЫША ЦВЕТЫ ЖАЛОБОЮ И ДЕРЕВО СЪ ТУГОЮ КЪ ЗЕМЛЕ ПРИКЛОНИЛОСЬ».
Трава в этой метафоре заменена на цветы, и её следует понимать так: «Увяли цветы от жалости (словно на них попали материнские слёзы) и дерево вместе с цветами склонилось к земле в знак скорби по унесённому рекой князю Ростиславу». Природа в ней разделяет безмерное материнское горе и вместе с ней оплакивает её любимого сыночка, который утонул в коварной и непредсказуемой реке Стугне.
«ВСТАЛА ОБИДА ВЪ СИЛАХЪ ДАЖЬ-БОЖА ВНУКА. ВСТУПИЛЪ ДЕВОЮ НА ЗЕМЛЮ ТРОЯНЮ, ВЪСПЛЕСКАЛА ЛЕБЕДИНЫМИ КРЫЛЫ НА СИНЕМЪ МОРЕ У ДОНА ПЛЕЩУЧИ, УБУДИ ЖИРНЯ ВРЕМЕНА».
Это одно их тёмных мест в «Слове». В этом четверостишии собрано множество спорных слов и понятий. Судя по контексту, «Дажь-Божа внук» – это половцы, бывшие в то время язычниками или иноверцами. Обида же отождествляется в этом отрывке с бедою, с той самой, которая «пасла» Игоря «птице подобная», в самом начале похода вместе с волками, орлами и лисами.
«Земля Троянья» – у большинства исследователей ассоциируется с южной частью Руси, что маловероятно, т. к. это земля римского кесаря Траяна и к Киевской Руси она не имеет никакого отношения (рис. 11). Такая грандиозная битва на реке Каяле не могла на тот момент не остаться неотмеченной в других русских погодных записях. Отголоски этого сражения дошли до нас в Ипатьевской, в Лаврентьевской летописях и в других источниках. Смысл событий представлен в них в сильно изменённом и тенденциозном виде, первоначальный текст был явно переработан позднейшими редакторами и апокрифистами, но внимательно анализируя их, кое за что можно зацепиться. Например, при описании битвы упоминается некое безымянное озеро, от которого в ходе сражения были оттеснены русские полки, в результате чего люди и кони были лишены питьевой воды. Поэтому «в плаче Ярославны», в обращении к Солнцу, княжна просит его спрятать свои жаркие лучи, убрать их в колчаны: «в поле безводне жаждею имь, лучи съпряже тугою имъ тулии затче».
Рис. 11. Предположительное место сражения – «На речке на Каяле, у Дона Великого»
А сама битва завершилась в своеобразном треугольнике, стороны которого ограничивались рекой По (Эридан), побережьем Адриатического моря с вышеназванным озером (недалеко от современного итальянского города Комаккьо в провинции Эмилия-Романья) и рекой Рено (Каялой), как раз на конце поля половецкого. Поэтому обида… и вступила девою в этом месте на землю Троянью, т. е. дева с лебедиными крыльями сравнивается здесь с бедой, которая, стоя на берегу Адриатического моря, у Дона (По) недалеко от места, где трагически завершилась битва; своими сильными крыльями, брызгаясь водой, словно неразумное дитя, резвясь и плескаясь, как бы играючи, невзначай, даже не заметив этого, утопила (убуди) славные, безмятежные времена. Таким образом, получается, что «земля Троянья» – это бывший округ в одной из центральных римских провинций, в котором некогда властвовал будущий император Траян. Вот эта земля и стала через несколько сот лет, в результате славянского завоевания севера Италии, удельным Тмутараканским княжеством. Ко времени же похода князя Игоря, в силу ряда обстоятельств это княжество отложилось (отошло) от своей метрополии со столицей в Киеве и с переменным успехом стремится к политической и экономической самостоятельности. В те времена, когда отец Игоря Святослав был молодым, энергичным и сильным, у этого княжества было стремление, но не было возможности отделиться от далёкой метрополии. Когда же Игорь потерпел сокрушительное поражение, такая возможность у них появилась. При этом половцы мечтают расквитаться за старые обиды и компенсировать материальные потери, путем собирания дани «по беле[81] со двора» и наложения контрибуции, а также взимания выкупа за родовитых русских пленников, которые удерживались у них в качестве заложников.
Вот при таких обстоятельствах Киевская Русь в одночасье навсегда лишилась своей богатой, яркой и переливающейся жемчужины – Тмутараканского княжества, которое встарь с таким большим трудом завоевали наши далёкие предки. И после этого всё как обрезало, жизнь в стране круто изменилась, а истина утонула в реке забвения.
«ЗА НИМЪ КЛИКНУ КАРНА И ЖЛЯ, ПО СКОЧИ ПО РУСКОЙ ЗЕМЛИ, СМАГУ МЫЧЮЧИ ВЪ ПЛАМЯНЕ РОЗЕ»
Первые издатели полагали, что Карна и Жля – имена половецких ханов, впрочем, как и Сеурим, по их мнению, тоже был хан. В советское время большинство исследователей считало, что это имена не собственные, а нарицательные, символически обобщающие образы печали и скорби, но казахский поэт О. О. Сулейманов открыл, что эти два слова произошли от тюркского словосочетания Кара Жлян – «чёрный змей». Такой перевод данного словосочетания является наиболее вероятным и несёт в себе определённый смысловой контекст. «Чёрный змей» – это символ старой языческой веры, который в первую очередь отражается в погребальных обрядах, таких как кремация покойников. Об этом обряде собственно и говорит это выражение. Именно этого «чёрного змея» (язычество) и поразил своим копьём святой великомученик Георгий, приобщённый впоследствии русской православной церковью к лику святых, тем самым была окончательно поставлена точка в деле победы христианства над язычеством. Фразу «смагу мычючи въ пламяне розе» можно понимать как пламенный цветок (роза) – образ погребального костра и, соответственно роза, как символ бессмертия, а не пылающий рог, непонятно откуда взявшийся в традиционных переводах.
«А ВЪСТОНА БО, БРАТИЕ, КIЕВЪ ТУГОЮ, А ЧЕРНИГОВЪ НАПАСТЬМИ; ТОСКА РАЗЛIЯСЯ ПО РУСКОЙ ЗЕМЛИ; …»
В своем произведении Автор постоянно обращается к своим великородным слушателям словом «братья». Это давний демократический обычай, возникший ещё в первых христианских общинах, – именовать всех единоверцев друзьями и братьями. И в самой первой строчке «Слова»: «Не лепо ли ны бяшеть, братья» и после зачина: «Почнем, братие, повесть сию», затем: «Уже бо, братие, невеселая година встала…», и в этом абзаце также: «А встона, бо братье, Киев тугою, а Чернигов напастьми», обращение «братья» относится именно к слушателям «Слова». Хотя в некоторых переводах под словом «братья» в этой строке понимаются «родные братья», которые якобы остались в Киеве и стонут по своим убитым родственникам. В Киеве по ним стонут матери, жены и сестры, а все дядья и братья там, на Каяле. Поэтому перевод этой строчки выглядит следующим образом: «И стон был великий, братья, в Киеве печаль необъятная, а в Чернигове проклинают половцев». Весь русский народ от мала до велика скорбит по своим погибшим родичам.
«УСОБИЦА КНЯЗЕМЪ НА ПОГАНЫЯ ПОГЫБЕ, РЕКОСТА БО БРАТЬ БРАТУ: СЕ МОЁ, А ТО МОЕ ЖЕ; …, А ПОГАНИИ СЪ ВСЕХЪ СТРАНЪ ПРИХОЖДАХУ СЪ ПОБЕДАМИ НА ЗЕМЛЮ РУСКУЮ»
Деля между собой ещё не до конца завоёванный удел, скорее всего старший брат дал понять младшему, что вся завоёванная ими земля будет принадлежать только ему одному и его потомкам. И аргументами в том споре, разлучившем братьев, который собственно и привёл к поражению на реке Каяле, служили несущественные доводы. Эти мелочные препирательства выдавались обоими братьями за важные, за великие, которые якобы не вызывают ни у кого сомнения. В этом абзаце Автор прямо говорит, почему стало возможным такое, что враги осмелились совершать набеги на русские земли. Усобица между братьями, разобщённость в действиях, гордыня, жадность, высокомерие, подозрительность и недоверие друг к другу – вот главные причины внешней агрессии. Князья сами на себя крамолу сковали, враги тут ни причём, они всегда были, есть и будут. Они, как ненасытные шакалы, сидят и ждут – как только ослабла земля Русская, тут же со всех сторон набрасываются и «емляху дань по беле со двора». (Совсем свежий пример подобной ситуации – это постперестроечный период в нашей стране.) Так кто же те князья, которые говорят друг другу: «Се мое, а то мое же»?
«ТIИ БО ДВА ХРАБРЫЯ СВЯТОСЛАВЛИЧА, ИГОРЬ И ВСЕВОЛОДЪ УЖЕ ЛЖУ УБУДИ, КОТОРУЮ ТО БЯШЕ УСЫПИЛЪ ОТЕЦЪ ИХ СВЯТОСЛАВЬ ГРОЗНЫЙ ВЕЛИКЫЙ КIЕВСКЫЙ»
Автор «Слова» прямо называет имена князей, ответственных за поражение, которые в будущем станут державными властителями и соправителями в Киевской Руси, при этом не боясь возможных репрессий с их стороны. Он открыто упрекает их в том, что именно из-за их усобицы на Русь свалилась такая страшная беда. И сразу приводит им в пример их отца Святослава «Грозного», который в свое время усыпил похожую распрю, с помощью своих сильных полков и воронёных мечей притрепал половцев. Грозой могучей прошёлся по их владениям. Наступил на землю половецкую, притоптал холмы и яруги[82] (горы), взмутил реки и озёра, иссушил потоки и болота. А поганого Кобяку, как вихрь унёс (выторже) из лукоморья (Венецианской лагуны) от великих железных полков половецких». Вероятно, во время решающей битвы Святослава с половцами произошёл заранее спланированный рейд, ставший неожиданным для врага, когда молниеносный прорыв части русской дружины (гридни) к шатру, где находилась ставка Кобяки, сыграл решающую роль. Кобяка был захвачен в плен, после чего половцы, лишившись предводителя, были полностью дезорганизованы и разбиты.
«…И ПАДЕСЯ КОБЯКЪ[83] В ГРАДЕ КIЕВЕ, В ГРИДНИЦЕ[84] СВЯТЪСЛАВЛИ»
С пленённым Кобякой в столице, конечно, не церемонились, скорее всего, ему дали достойно умереть с оружием в руках в равном поединке во время очередной тренировки гридни, и он не был отравлен или зарезан, как свинья.
«ТУ НЕМЦЫ И ВЕНЕДИЦИ*, ТУ ГРЕЦИ И МОРАВА* ПОЮТЪ СЛАВУ СВЯТОСЛАВЛЮ КАЮТЬ КНЯЗЯ ИГОРЯ…»
Если принять традиционный вариант с местоположением битвы на юге России как истинный, тогда какое дело было перечисленным европейским народам до небольшой вылазки «малозначительного» Новгород – Северского князя в Половецкую степь. Какое им было дело до затопленного в Каяле золота? А если поход проходил в другом месте и затрагивал их интересы, только тогда они действительно радовались или огорчались. Перечисление дружественных нам народов идет по кругу против часовой стрелки (рис. 12).
В этом отрывке Автор перечисляет христианские народы, которые были искренне рады, когда Святослав победил неверного язычника Кобяку. И упрекают Игоря в том, что он не смог справиться с Гзаком и Кончаком, уступил им богатый удел и утопил при этом в половецкой реке Каяле богатую добычу – дань, собранную в Тмутаракани (Венеции).
Рис. 12. Перечисление дружественных народов по кругу
Примечание:
Венедецы (венеды) – самый спорный этнос, считается, что это западная ветвь славянских племен, населявших северное побережье Адриатического моря, вопрос о происхождении не решен (Малая советская энциклопедия). У франков так назывались все полабские славяне. На протяжении Средних веков немцы обобщённо называли вендами все соседние с ними славянские народы: лужичан, лютичей, бодричей. На территории современной Латвии в XII–XIII вв. также обитал небольшой народ, известный под названием «венды». Делаются лишь теоретические предположения, как то: венды – часть курземских ливов. От вендов пошли названия – река Винда (Вента) и город Виндава (Вентспилс) в Курземе. Часто также город Венден (ныне Цесис), в окрестности которого они переселились в начале XIII века из Курземе, считают происходящим от вендов. Однако Макс Фасмер, например, считал, что Венден происходит от финского Vento и со славянскими племенами «венедов» не имеет ничего общего (Этимологический словарь русского языка М. Фасмера. Т.1. С. 290).
Морава – историческая область в Чехословакии, славяне (моравяне), заселившие бассейн реки Морава, левый приток Дуная (Малая советская энциклопедия).
Немцы – в старину это понятие имело более широкое толкование, чем современное. Известный лингвист академик А. И. Попов писал, что древние славяне всех говорящих на чужих языках называли «немцами» и «немыми». Этот термин происходит от названия германского племени неметов – Nemetes (в Северной Галлии), с которым граничили первоначальные славяне (затем термин был перенесён вообще на всех иностранцев, чья речь непонятна: свейские немцы (шведы), французские и т. п.). То есть «иностранец с Запада вообще».
Греци – македонцы-славяне, живущие в исторической области на севере Греции. Этнические греки радоваться нашей победе не могли, потому что им было абсолютно всё равно, кто победит. На основе исторических данных устанавливается, что Греция была заселена славянами в два этапа. Первый датируется последними десятилетиями VI в., когда был взят Коринф и славяне начали проникать на Пелопоннес. Второй этап славянского освоения относится к первым десятилетиям VII в., когда мощные миграционные волны охватили всю территорию Греции; славяне достигли островов, в том числе поселились на Крите, а отдельные группы – и в Малой Азии. Топонимика неоспоримо свидетельствует, что славянское расселение было весьма широким и массовым: на Пелопоннесском полуострове обнаруживается около 400 географических названий славянского происхождения, в районе Фессалоники и Халкиды – около 150, в Фессалии – свыше 100. Лингвистический анализ новогреческого языка выявляет заметное воздействие славянской речи (Седов В. В. Расселение славян на Балканском полуострове и Пелопоннесе).
Мутный сон Святослава
По мнению большинства исследователей, описание сна – одно из самых тёмных и испорченных мест в «Слове». Считается, что искажения в сохранившейся рукописи произошли в результате многократных и некачественных переписок в течение нескольких веков, которые вносили туда средневековые монахи, и при этом исследователи предполагают, что некоторые из них даже умудрялись редактировать первоначальный текст. Это маловероятно. Современному исследователю, привыкшему к обилию бумаги, к черновикам, к предварительным наброскам, трудно представить технику работы летописца, писавшего только набело, «без права на корректуру», располагая крайне ограниченным пространством листа пергамента, который был чрезвычайно дорог. Об этом свидетельствуют палимпсесты и документы, использующие буквально каждый квадратный сантиметр поверхности. Экономить приходилось на каждом слове и на каждой букве, сокращая их «под титлы» или вынося над строкой. Писцы нескольких поколений качественно и добросовестно выполнили порученную им работу, и не надо держать их за полуграмотных и недалёких людей. Они знали в то время гораздо больше, чем сейчас знаем мы и о своей истории и о литературе, и вряд ли стремились внести в древний текст отсебятину. Распишем подробно каждую фразу и постараемся понять смысл сна.
«А СВЯТЪСЛАВЬ МУТЕНЪ СОНЪ ВИДЕ: В КIЕВЕ НА ГОРАХЪ СИ НОЧЬ СЪ ВЕЧЕРА ОДЕВАХЪТЕ МЯ, РЕЧЕ, ЧРЪНОЮ ПАПОЛОМОЮ, НА КРОВАТЫ ТИСОВЕ[85]»
Для начала постараемся понять смысл фразы: «си ночь с вечера». Сутки в Древней Руси делились на две половины. Счёт часов вёлся от восхода солнца и причём только в светлое время дня. Их количество зависело от времени года и колебалось от 7 до 17 часов. В интересующее нас время года, с конца мая до середины июня по старому стилю, солнце восходит примерно в 5 часов утра, а заходит в 9 часов вечера. Анализируя фразу «… в Киеве на горах си ночь», надо к тому же учитывать разницу во времени между Киевом и Тмутараканью (Венецией), а она составляет примерно два часа. Значит, в Киеве в описываемый период ночь наступила в 22 часа, а в Тмутаракани на тот момент был ещё вечер. В тот день битва трагически завершилась в полдень: «на третий день к полудню пали стяги Игоревы». В переводе на современное время половина того дня приходилась на промежуток с 13.00 до 14.00, т. е. середина светового дня в первой половине июня. Вероятно, после этого разрозненные остатки русской дружины всё ещё продолжали сопротивляться, пытаясь вырваться из окружения. Например, в Ипатьевской летописи сообщается, что войско Игоря после поражения «в море истопаша». Какое море здесь имеется в виду, пояснять, я думаю, не надо? Игорь же с гридней, используя заслоны, пробился к реке и затопил взятую в Тмутаракани добычу, чтобы она не досталась половцам, и только после этого во второй половине дня был пленён.
Сон Святослава с большой вероятностью можно назвать «сном в руку» или вещим сном. Это когда где-то далеко с родным человеком произошла беда, и его близкий родственник, в данном случае отец, видит в тот момент дурной, непонятный для него сон, смысл которого он поймёт несколько позже, когда прискорбное событие станет известно всем, т. е. видение сбывается наяву. Это редкое и малоизученное явление, которое ни с каким другим сном не спутаешь, потому что он яркий, отчётливый и не забывается сразу, как простые сны после того, как человек проснётся. Такие сновидения происходят на подсознательном, телепатическом уровне, где присутствует энергетическая связь между близкими родственниками. Особенно часто это происходит с пожилыми людьми, у которых особенно чуткая энергетика. К примеру, мать эмоционально чувствует боль, которую испытывает её тяжело раненный на войне сын. В этом случае расстояние, которым они разделены, не имеет значение, что подтверждается многочисленными примерами, хотя официальная наука вещие сны и телепатию отвергает. Для отдельной части учёных приём отрицания является обычной практикой; если они не могут объяснить феномен или увидеть какие-либо аномалии с помощью своих приборов, то такого явления в природе для них и их науки не существует. «Мутный сон» Святослава является косвенным доказательством того, что Игорь и Всеволод являются родными детьми великого князя. Потому что дяде двоюродные племянники в таком сне привидеться не могут. Значит, Игорь во второй половине дня попал в плен, и его родной отец в ту же ночь видит дурной, непонятный для него сон. К тому же во сне ему привиделись те места, куда Игорь ушёл в поход. Проснувшись утром, он подсознательно понимает, что с сыном случилась беда. Таким образом, читаем: «А Святослав мутный сон видит в Киеве на горах в ту же (сию) ночь». Как раз перед этой ночью, во второй половине дня, когда окончательно были разгромлены остатки русской дружины, стало ясно, что сопротивляться бесполезно, Игорь сдался в плен.
Утром, всё ещё находясь под впечатлением своих ярких ночных видений, Святослав начинает пересказывать ближайшему окружению свой дурной сон, в надежде на то, что бояре поймут его сумбурный рассказ и правильно всё растолкуют. Рассказ Святослава непосредственно начинается со слов: «С вечера одевают меня, говорит, в чёрную паполому на кровати тисовой…». То есть не всю ночь с вечера его одевают и готовят к погребению, а только «с вечера», потому что эта процедура много времени не занимает. Значит, в самом начале сна Святослав видит со стороны подготовку к собственным похоронам, при этом видит он себя лежащим на специально приготовленном для такого случая ритуальном тисовом помосте, и челядь одевает его в траурные одежды. Чем же он объясняет утром стоящим вокруг него боярам свою преждевременную смерть, привидевшуюся ему в нехорошем сне? Он говорит, что ему зачерпнули и дали выпить синее вино. Эпитет «синий» не мог относиться ни к какому виду виноградного вина, он связан рифмой с «синим морем» в конце сна. И вино это было смешано с «трудом» вражьих лучников. «Труд» в этой строчке – это образное понятие, его надо понимать как тяжелую работу. Половецкие лучники «трудились» не покладая рук. И от жары и беспрерывной работы у них выделялся обильный пот. А человеческий пот, приготовленный в виде порошка, согласно Аюрведе (система древних знаний о здоровье) является одним из смертоносных ядов. А насыпали (сыпахуть) ему зелье-то из опустевших в ходе битвы половецких колчанов поганьих, в которые тот пот стекал с их «натруженных» спин ручьём, и от жары в тех колчанах закристаллизовался. Вот эту ядовитую соль в виде порошка ему кто-то тайком и подсыпал в кубок, с синим вином. А затем, немного погодя, «толкнули (тлъковинь) большой (великий) камень (женчуг) на грудь (лоно)». «И давят меня (не гують мя), т. е. не дают вздохнуть» – говорит он.
Слово «негуют» в данном случае нельзя переводить как «нега, ласка». В этом месте сна речь конкретно идёт о покушении на Святослава. И люди, покушавшиеся на Великого князя, – это не какие-то идиоты, самозабвенно ласкающие старческую грудь покойника драгоценными камнями, как трактуется в традиционных переводах, а простые убийцы, заговорщики, у которых не осталось ничего святого за душой. О какой неге, о каких ласках в такой «ответственный» для них момент может идти речь? НЕ – здесь частица, а ГУЮТ – корень слова, которое давно вышло из употребления. Таким образом, Святославу приснилось, что заговорщики вначале дали выпить ему отравленное вино. И когда, ещё ничего не подозревая, князь прилёг отдохнуть, считая себя просто уставшим, т. к. яд действовал медленно (возможно они не рассчитали дозу), убийцы, боясь, что Святослав, заподозрив неладное, поймёт их коварный умысел и подымет тревогу, чтобы ускорить его неминуемую смерть и поскорее завершить свою грязную работу, толкнули, привалили ему на грудь тяжелый, необъятный камень. «И не гуют мя» (и не вздохнуть мне) – говорит в конце этой фразы князь. Можно трактовать эти слова по-другому: «и давят меня». При этом Святослав, несмотря на возраст, всё ещё крепок, но он не может оказать сопротивления, силы у него отняло отравленное потом вино. Почему цареубийцы выбрали большой камень, а не удавку или кинжал? Да чтобы утром, когда верные слуги обнаружат бездыханного князя и, тщательно осмотрев, не найдут на его теле ни одной царапины, всем скажут, что смерть Святослава произошла «от бога», – от старости или от внезапного удара, т. е. естественным образом, а не от злого умысла недоброжелателей, значит подозревать и обвинять в его смерти будет некого. Великий князь тихо и мирно скончался во сне в своей царской опочивальне. Так и должно быть. «Пожил своё. Пусть земля ему будет пухом» – вздохнув и печально покачав головой, скажут простые люди. Соответственно различных кривотолков и сплетней, коих немало бывает в таких случаях, а также народных волнений можно будет избежать. И вот плачевный итог хладнокровно рассчитанного ночного покушения: «уже доски без кнеса[86] (князя) в тереме моём златовръсем[87]». Т. е. пол деревянный из тёсаных досок во дворце, а это было роскошью в то время, остался без хозяина, без князя, без царя, а не без конька (балки) на крыше терема, как считают некоторые исследователи «Слова». Далее Святослав видит во сне вражьих воронов.
«ВСЮ НОЩЬ СЪ ВЕЧЕРА БОСУВИ ВРАНИ ВЪЗГРАЯХУ, У ПЛЕСНЬСКА[88] НА БОЛОНИ[89] БЕША ДЕБРЬ[90] КИСАНЮ[91], И НЕ СОШЛЮ КЪ СИНЕМУ МОРЮ»
Без сомнения в этом отрывке перечисляются устаревшие географические названия в Северной Италии. Святослав хорошо знал те места, сам в молодости, когда был в силе, ходил туда с походом, при этом удачно пленил Кобяку. Вот эти дебри (гористая местность) ему и снятся. Конечно, топонимика Италии сильно изменилась с тех пор, но вот Болонья хорошо проглядывается сквозь толщу времени. Город Болонья расположен на отлогом склоне спускающихся к равнине последних отрогов Северных Апеннин. Он лежит на древнеримской эмилианской дороге, пересекающей полуостров с северо-запада на юго-восток от г. Пьянченца до г. Римини. А Плесненск – это же плес на реке По, скорее всего это современный город Пьянченца, потому что этот «Дон», эта река судоходна именно до этого города. Словосочетание «дебрь кисани» в тексте первого издания читается как: «дебрь кисани», в Екатерининской копии: «дебрьскы сани». Это, вероятно, один из многочисленных горных перевалов в центральных Апеннинах, миновав который, «босуви врани» – вражьи вороны (от слова басурмане) слетались на место недавнего сражения, на западное побережье Адриатики, для страшной трапезы – «на уедие». В конце «вещего» сна мы снова встречаем похожую фразу: «Всю ночь с вечера…», относящуюся уже к птицам, которые начали сбиваться в большие, шумные стаи вечером сразу после битвы, и путь у них к месту сражения занял всю ночь. Этих воронов можно также ассоциировать с вражескими воинами, которые не так давно, из тех же мест, быстро собираясь в поход, той же дорогой шли на битву с русскими полками. Когда русская дружина разгромила в первом бою половецкие полки, их военачальники из всех подконтрольным им мест в Северной Италии стали спешно собрать силы для дальнейшего противодействия. Возможно «дебри Кисани» – это горный перевал на пути из Флоренции в Болонью, которая на тот момент была главным местом сбора половецких сил. Современное его итальянское название – Ла-Футу (915 м над уровнем моря) или Пиетрамала (Pietramala), названный так потому, что там свирепствуют сильные бури («futa»).
«И РКОША БОЯРЕ КНЯЗЮ: …А САМАЮ ОПУСТОША ВЪ ПУТИНЫ ЖЕЛЕЗНЫ»
Ответ бояр не менее мутен, чем сон Святослава, но в данном случае как говорится, какой вопрос, такой и ответ. При этом бояре – солидные люди, не склонные к пустой болтовне, стараются не многословить, так как тема довольно щекотливая. Ещё бы! Великому князю, властелину могучей державы, приснилось, что его хотят отравить в собственных покоях. А кто реально это может сделать? Коварный половец ведь не примчится «из-за тридевять земель» и не отравит Святослава. Это могут сделать только люди из ближайшего окружения князя, которые всегда находятся рядом с ним, вместе ездят на охоту, вместе отдыхают, трапезничают с ним за одним столом, вместе обсуждают политические проблемы и решают важные государственные дела. То есть это его ровесники, его бывшие соратники по походам и на тот момент действующие советники. Это люди с широкими полномочиями и огромными возможностями, за которыми стоят определённые группировки, которые между собой уже проигрывают различные варианты будущего политического устройства и своего места в этом будущем. Они реально взвешивают шансы других претендентов на «хлебные места». Так что пускаться боярам в пространные рассуждения на эту щекотливую тему «себе дороже». А с другой стороны можно ведь и плохим известием убить старого, больного человека, если морально не подготовить его к печальной вести, и ни какого яда для этого не надо. Так что ответ бояр можно считать туманной, витиеватой, ничего не значащей дипломатической уловкой царедворцев.
Исходя из того, что сам Игорь ни разу не упоминает о Тмутаракани, а Святослав говорит о том, что вороны понеслись к синему морю, некоторые исследователи «Слова» считают, что в устах бояр возможная цель похода указана гиперболически. Но для нас важно, что в ответе бояр указана реальная цель похода – город Тмутаракань. Пытаясь истолковать дурной сон и успокоить великого князя, бояре говорят Святославу: «Это не вороны тебе приснились летящие на поживу, это же два сокола (сыновья твои Игорь и Всеволод) слетели с отцовского престола, золота поискать в граде Тмутаракани (Венеции)». То есть конкретно обозначена цель похода – сбор дани с богатого купеческого города, являвшегося центром морской торговли в Средиземноморье, и возвращение всего удела обратно в подчинение киевскому князю. Также следует обратить внимание читателя на то, что фраза «Се бо два сокола слетеста с отня стола злата, поискати града Тмутараканя…» переведена мусин-пушкинскими переводчиками как: «что слетели два сокола с золотого престола родительского доставать города Тмутаракани…», а последующие исследователи «Слова» отправили уже самих соколов искать этот город, т. к. для них под вопросом было его географическое местоположение. Хотя Мусин-Пушкин хитрым образом и нашёл в Тамани «Тмутараканский камень», точного местонахождения города не указал, потому что сам не знал, где конкретно он был расположен. Где же в действительности находится этот город, Автор «Слова» и герои его произведения, безусловно, знали и очень удивились бы, узнав, что их потомки считают, что он находился на берегу Азовского моря (Меотийского озера), т. е. совершенно в другой стороне. И цель похода была не в том, чтобы забрать как можно больше золота, разорив и ограбив тем самым богатый купеческий город и с ценной добычей вернуться домой. Нет, во главу угла ставилось вернуть весь этот удел, всё Тмутараканское княжество (бывшую русскую вотчину, когда-то давно покорённую прадедами) обратно в вассальное подчинение киевскому князю, который на тот момент являлся властелином могучей державы. Чтобы город снова приносил доход в казну, т. е. выплачивал определённый процент (ренту) с торгового оборота, как это было в прежние времена, собственно говоря, для этой цели он и был там возведён. Таким образом, эту фразу следует перевести так: «Это же два сокола слетели с отчего стола, золота поискать в граде Тмутаракани (Венеции) и победно завершить поход у Дона (По), и только соколы крыльями припешали (сбили с коней, сделав их пешими) поганых словно саблями, как сами запутались в паутине железной[92]». Глагол «припешати» долгое время считался уникальным, но затем был обнаружен в составе сборника афоризмов и изречений «Пчёлы» (в списке XIV в.): «Ум остръ николиже слыша святыхъ книг – аки она припешана птица, не может борзо взлетети».
Говоря про западню, бояре, ещё не зная о плачевном исходе битвы, подстраховываясь, загодя готовили Святослава к возможным плохим известиям. Победа была близка, – говорят они, – только соколы в пылу сражения не заметили силков и попали в заранее расставленную ловушку, западню. На этом ответ бояр заканчивается. Следует отметить, что большинство исследователей «Слова» ответ бояр продлевают дальше, до «золотого слова Святослава». Но тут возникает вопрос. Откуда бояре могут знать, что темно стало именно в третий день битвы, а не в четвёртый или не в пятый? Об этом мог знать только непосредственный участник сражения, т. е. Автор песни. Тем более что в своём ответе бояре стараются успокоить и отвлечь его пустыми разговорами, увести в сторону от печальных мыслей, дескать: «Там на Каяле всё не так плохо, и проблемы, с которыми столкнулись сыновья твои, они с трудом, но преодолеют». Поэтому далее по тексту идет аллегорическая вставка самого Автора, где он в мрачных тонах рисует ближайшую перспективу вражеского вторжения. Это вторжение, безусловно, явилось следствием неудачного похода его сыновей, и Автор предупреждает Святослава о том, что половцы уже изготовились к прыжку и готовы кровавым набегом пройтись по просторам никем не защищённой Киевской Руси. Первыми же печальную весть на Родину о поражении нашей дружины на реке Каяле, по свидетельству летописцев, принесли на своих устах торговые люди, купцы. Ипатьевская летопись упоминает некого купца Беловода Просовича, который был свидетелем разгрома на Каяле. Он-то и поведал обо всём Святославу.
«ТЕМНО БО БЕ ВЪ Г(3) ДЕНЬ: ДВА СОЛНЦА ПОМЕРКОСТА, …
А МЫ УЖЕ ДРУЖИНА, ЖАДНИ ВЕСЕЛIЯ»
Этот фрагмент текста, как полагают большинство исследователей, искажён на каком-то из этапов переписки «Слова» или его перевода. При таком прочтении получается, что в море погрузились половцы, одолевшие Игоря в сражении на реке Каяле. Якобсон предложил перенести только два слова – «и в море погрузиста», поставив их после слова «погасоста». В этом случае текст приобретает следующий вид: «…два солнца померкоста: оба багряные стлъпа погасоста и в море погрузиста, и с ними молодая месяца (имена княжичей по непонятным причинам Якобсон предлагает опустить) тьмою ся поволокоста. На реце на Каяле тьма свет покрыла…»[93]. Такое прочтение имеет ещё одно достоинство: «буйство» подают именно «хинови» – половцы, победившие русичей. Слово «хинови» встречается только в «Слове» и в «Задонщине», где оно, безусловно, восходит к первоисточнику. А. И. Соболевский видел в этом обозначении гуннов, а М. Шефтель, Д. Моравчик, А. И. Соловьев считают, что «хиновой» именуются венгры, которых они отождествляют с гуннами и их потомками.
Но еще в XIX веке молодой венгерский лингвист Антал Регули доказал, что прямыми потомками венгров были финно-угорские племена вогулов и осяков, проживающих на севере нашей страны, которые известны сейчас как ханты и манси, и к гуннам венгры не имеют ни какого отношения. Далее в этом отрывке мы снова сталкиваемся с некорректным переводом, а именно: «Се бо готская (германские) красныя девы вспеша на брезе синему морю, звоня рускым златом, поют время Бусово, лелеют месть Шароканю». Снова, как и в первом бою с половцами, в этом отрывке встречается фраза «красные девы» и её традиционный перевод – «красивые девушки», который никак не вписывается в смысловой контекст данного отрывка. К тому же тут они ещё и готские! Причём тут девушки? Когда Автор конкретно имеет в виду девушек, он использует совершенно другую форму этого слова. Он не употребляет вульгарную форму «девки», а использует уменьшительно-ласкательную форму этого слова с соответствующим окончанием: це, цею, ци. Так, в эпизоде с Всеславом читаем «о девице себе любу», в диалоге Кончака с Гусаком – «красною девицею» и «красны девице», при возвращении Игоря из плена – «девицы поют на Дунаи».
Значит в данном случае речь снова идёт о красиво изготовленных древках, на которых крепятся красные стяги и боевые штандарты. Вот под этими красивыми флагами и маршируют половцы, звеня при этом золотыми ожерельями (гривнами), снятыми с убитых русских воинов из Игоревой дружины. Красно-золотой штандарт – это флаг Венецианской республики, символ которой сохранился до наших дней. В дни праздников поднимается он рядом с трёхцветным итальянским флагом перед собором Св. Марка на специальный постамент. Фразу «поют время Бусово» следует отнести к неточной переписке и понимать её как «поют, племя бисово (от слова бес, т. е. племя чёртово)». Подобный смысловой контекст встречается при описании начала битвы на реке Каяле: «дети бисовы криком поля перегородили, а храбрые русичи…». Это значит, что, идя в походной колонне, половцы подбадривают себя воинственной песней и при этом мечтают отомстить некому Шарокану. Хотя общепринятая версия перевода этой фразы как раз обратная, – дескать, половцы при этом мечтают отомстить за своего далёкого предка хана – Шарокана, которого якобы когда-то давно в равном бою обидели русские князья. И все ссылаются при этом на летописи, по сути, являющиеся апокрифами, причём ни одна из ссылок не считается убедительной. Скорее всего, под Шароканом следует понимать Святослава, так по старой памяти величают половцы Всемогущего Киевского Кагана. Именно он, Святослав, совершил последний, удачный для нас, русичей, и унизительный для них, половцев, военный поход (пленение Кобяки), за который они хотят сейчас расквитаться, тем более что лучшего момента для мести в дальнейшем у них может и не представиться. Слово «лелеять» означает «нежить», «заботливо ухаживать» за кем-то. В нашем случае – «лелеять месть», т. е. в переносном значении – «вынашивать месть». Зададимся вопросом. Кому вынашивать месть? Ответ – Шароканю. А если отомстить за него, тогда вопрос надо поставить по-другому – отомстить за кого? Ответ – за Шарокана. В подлиннике же читаем «лелеют месть Шароканю». Далее Автор вписывает короткую фразу: «А мы уже, дружина (т. е. сила), жадни веселия». Мусин-пушкинские переводчики поняли её как: «А нам уже, братцы, нет веселия!», имея в виду, что так говорят русские воины в ожидании неминуемого боя с половцами, что в корне неправильно. Это половецкие воины, идя на Русь, чувствуя в себе несокрушимую силу и мощь, весело и задорно (по-молодецки) поют свою незамысловатую, бьющую в такт походную песню, мечтая при этом о лёгкой победе и богатой добыче, которая сама идёт к ним в руки. Шли они точно так же, как шли немецкие солдаты в 41 году по Украине, с бесшабашной улыбкой на лице, со шмайсером наперевес и с губной гармошкой в руках. У всех завоевателей во все времена бывает одно и то же лицо, а после них остаётся один и тот же след: разграбленные дома, вырубленные сады, выжженные нивы и воронье, летящее на поживу. Таким образом, этот припев из песни вражеских легионеров следует понимать так: «А наша дружина желает повеселиться (отвести душу)». Не случайно вслед за этим отрывком идет «Злато слово Святослава», полное горя, печали и обиды.
Злато слово Святослава
«… И РЕЧЕ: О МОЯ СЫНОВЧЯ ИГОРЮ И ВСЕВОЛОДЕ!»
Ссылаясь на русские летописи, которые были несколько раз переписаны и изобилуют многочисленными вставками и являются, по сути, позднейшими компиляциями (апокрифами), т. к. подлинные летописи в силу ряда обстоятельств были утрачены или сознательно уничтожены, некоторые историки утверждают, что Игорь и Всеволод – это двоюродные братья Святослава. Другие ученые говорят, что они его племянники, хотя из общего контекста произведения ясно, что Святослав – это родной отец обоих князей. Причём Игорь – старший, и он главный претендент на киевский престол, а Всеволод – младший и по «Лествичному праву» не может занимать этот трон при живом Игоре или родном дяде, хотя такие амбиции у Всеволода явно имеются. Вероятно, ранее «Лествичное право» уже не раз нарушалось, и подобные прецеденты в истории престолонаследования имели место и невольно подогревали заветную мечту Всеволода.
«РАНО ЕСТА НАЧАЛА ПОЛОВЕЦКУЮ ЗЕМЛЮ МЕЧИ ЦВЕЛИТИ, А СЕБЕ СЛАВЫ ИСКАТИ. НЪ НЕЧЕСТНО ОДОЛЕСТЕ: НЕЧЕСТНО БО КРОВЬ ПОГАНУЮ ПРОЛIЯСТЕ».
В чём же упрекает Святослав своих сыновей? «Рано еста начала…» – говорит он. Что за упрёк такой? Князь сидит на столе (престоле) и соответственно ест с него, как в прямом, так и в переносном смысле. В переносном значении он собирает дань, т. е. налоги, которые идут в его казну. Это необходимое условие существования любого государства и основной показатель того, что та или другая территория этому государству принадлежит. Но почему рано? Что, если бы пошли позднее, переждали бы солнечное затмение, то всё прошло бы как по маслу? Нет, дело не в этом. Далее следует новый упрёк: «но нечестно одолеете: нечестно бо кровь поганую (языческую) прольете». Святослав здесь имеет в виду, что сыновья не разобрались до конца с половецкими князьями, хотя и не законными, но на тот момент реальными хозяевами Тмутараканского удела, т. к. именно в их казну идут собираемые с города налоги. Игорь силой взял дань с этого города, тем самым отяготил себя добычей, вызвал зависть своего брата, при этом наверняка пролил невинную языческую кровь, что с точки зрения добродетельного христианина, каким является Святослав, не совсем хорошо.
Подведём итог отцовских упреков. Только после полного уничтожения врага необходимо собирать причитающуюся дань (налоги), посадив при этом во главу удела своего ставленника, – вот о чём говорит Святослав. При этом понапрасну лить человеческую кровь нельзя, даже если это кровь иноверцев (католиков, латинян) или неверных язычников. Затем он говорит, что, попав даже в такую сложную ситуацию, сыновья должны с честью выйти из неё и своими действиями и поступками не посрамить отцовских серебряных седин.
«А УЖЕ НЕ ВИЖДУ ВЛАСТИ СИЛЬНАГО, И БОГАТАГО И МНОГОВОИ БРАТА МОЕГО ЯРОСЛАВА …, И СЪ ТОПЧАКЫ, И СЪ РЕВУГЫ, И СЪ ОЛЬБЕРЫ».
Этот отрывок – одно из тёмных мест в «Слове». Фраза «не вижду» многими переводится как «не вижу», предполагается, что Ярослав якобы утратил свою власть в Чернигове и по этой причине не может помочь брату. Я же перевожу это слово как «не жду», т. е. Святослав понимает, что, в случае гибели в плену Игоря и смерти от старости его самого Ярослав, как старший рода, становится Великим князем Киевским (по «Лествичному праву» он первый, а главное, законный кандидат). А пока в этой непростой ситуации Ярослав играет роль стороннего наблюдателя, который намеренно бережёт свои силы для намечающейся в будущем решающей схватки за престол с другими претендентами. Проблемы же, связанные с половецким набегом, он рассчитывает решить, когда реально станет во главе государства, полагаясь на своё многоратное войско. Между тем, пока половцы дойдут до Чернигова, сколько они своих воинов потеряют? Поэтому помощи от него в этом деле ждать не приходится, а напрямую Святослав приказать Ярославу не может, т. к. они друг другу ровня.
Затем в тексте идёт перечисление каких-то тюркских народов или черниговских бояр, как считают большинство исследователей. В этом случае я делаю другое предположение и перевожу данный отрывок так: «…с черниговскими богатырями могучими, татранами (тараны – стенобитные машины) с шельбиры (вид катапульты или большого арбалета)», и только затем идёт перечисление народностей или разновидность войска: топчаки (возможно пехота – от слова «топтать»?), ревуги (?) и ольберы. Ольберы (от латинского слова «альба» – белый, светловолосый) – это норманнские наёмники, варяги (веринг – vaeringi, от скандинавского var – ответ), дававшие клятву верности конунгу (кагану) и состоящие на службе у русских князей, т. е. профессиональные военные, которые служат тому, кто больше платит. Благодаря своему богатому боевому опыту они состояли при князьях военными советниками, причём в их распоряжении имелась своя небольшая дружина, состоящая только из варяжских соплеменников. Например, Эрик Юлий Биорнер (1696–1750) – секретарь коллегии древностей, по заказу Татищева делал из шведских рукописей выписки; он считал, что такого народа, как варяги, в Швеции никогда не было. И он доказывал, что варяги – это «оберегатели границ», служившие у шведских и других скандинавских королей. Родоначальником этой сторожевой службы он считал Тригва, который жил, по расчётам Биорнера, в VI веке н. э.[94] Возможно, что в этом отрывке имеет место своеобразное противопоставление, а именно: черниговские богатыри идут в бой с таранами, катапультами и шельбирами, а ольберы (варяги) без щитов, с одними ножами засапожными[95] воинственным криком вражьи полки побеждают. Потому что уже их грозный и свирепый вид, то бесстрашие, с которым они идут в бой, и то, как самоотверженно они принимают смерть, внушает врагам панический ужас. Варяги (викинги) больше всего на свете ценили славу, полагая, что только похвальное слово скальда остаётся бессмертным, перенося из уст в уста имя героя, вкованное в нерушимую цепь стиха.
«НЕ РЕКОСТЕ МУЖА ИМЕСЯ САМИ, ПРЕДНЮЮ СЛАВУ САМИ ПОХИТИМЪ, А ЗАДНЮЮ СЯ САМИ ПОДЕЛИМЪ»
Не скажут эти мужи о себе: «Переднюю (предстоящую) славу сами похитим (украдём), а заднюю (прошлую) славу между собой поделим». Таким образом, Святослав имеет в виду, что прошлыми заслугами они не кичатся и напраслину на себя возводить не станут, т. е. воины они немногословные, говорят, как правило, только по делу и при этом отважно и бесстрашно воюют. Говоря такой комплимент в их адрес, Святослав – старый лис – рассчитывает переманить варягов от своего брата на свою сторону, увеличив им при этом жалование, зная, что они падки до денег и наверняка соблазнятся таким его предложением.
«А ЧИ ДИВО СЯ БРАТIЕ СТАРУ ПОМОЛОДИТИ? …НЕ ДАСТЪ ГНЕЗДА СВОЕГО ВЪ ОБИДУ. НЪ СЕ ЗЛО КНЯЖЕ МИ НЕ ПОСОБIЕ»
Я считаю, что этот отрывок надо переводить исходя из общего контекста «золотого слова» и его логической компоновки. Если от Ярослава помощи не дождаться, то Святославу придётся рассчитывать только на свои силы, а в его возрасте это не так-то легко. В данной притче Святослав сравнивает себя со старым соколом «вмытях». «Ведь не случится чудо, братья, и старик никогда не сможет стать молодым» – говорит князь. Далее слово «мытех» в следующем предположении почему-то принято считать линькой у молодых соколов, хотя многие исследователи «Слова» с этим не согласны. Слово «мытех» можно перевести как «мыт» – болезнь, и оно имеет прямое отношение к старому Святославу. Его можно трактовать как «сокол, находящийся далеко не в лучшей форме и не в юном возрасте, но сохранивший ясный ум и достаточно сил, чтобы защитить в случае опасности своё гнездо (Киев) и своё потомство (Игоря)». Так же и Святослав в дальний поход пойти уже не сможет, возраст не тот, но защитить столицу и золотой престол и выручить попавших в беду князей он ещё в силах. Для этого у него есть жизненный опыт, авторитет мудрого политика, твёрдость духа для принятия судьбоносных решений. Незадолго до вторжения половцев на Русь он ещё в силах провести переговоры со своими давними и верными союзниками и с их помощью поставить мощный заслон на пути врага. Также он ещё в силах грозно «одёрнуть» и наказать тех зарвавшихся князей, которые, козыряя «славою предков», захотят незаконно сесть на киевский престол, вероломно воспользовавшись внезапно возникшей неопределённостью в вопросе престолонаследования. Далее в своей речи Святослав подчёркивает, что «если князьям и Игорю мы (все вместе) не поможем, то значит, вся его жизнь была прожита впустую: «на ниче ся годины обратиша», т. е. его княжение уйдёт в небытие и своим бездействием он перед потомками обесчестит себя и своё правление». А полное забвение – это самая страшная кара для любого царя. «Это ли не зло?» – вопрошает Святослав.
«СЕ УРИМ КРИЧАТЪ ПОДЪ САБЛЯМИ ПОЛОВЕЦКИМИ, А ВЛАДИМИРЪ ПОДЪ РАНАМИ. ТУГА И ТОСКА СЫНУ ГЛЕБОВУ»
В этой строчке мы снова сталкиваемся с топонимикой Северной Италии – город Рим. Этот город находится на берегу Адриатики, и его современное название – Римини. Вероятно, у этого города и происходило избиение остатков русских полков, которые, прорываясь к морю, с трудом вырвались из каяловской мясорубки, а затем там, «у Рима», они были окончательно разбиты и частично пленены. Большинство же учёных под понятием «се у Рим» понимают город Римов (совр. Ромны, Украина). Но это маловероятно и объясняется лишь тем, что этот географический объект им надо где-то локализовать в соответствии с традиционным пониманием театра военных действий на южнорусской равнине недалеко от Киева. За «сына Глебова» исследователи принимают Владимира Глебовича, брата жены Буй-Тур Всеволода, Ольги Глебовны, т. е. это Владимир Глебович Переяславский, который скончался от ран 18 апреля 1187 года, полученных в битве на Каяле. Я считаю его главным претендентом на авторство песни «Слово о полку Игореве». Именно в этой строчке он косвенно отметил в поэме своё авторство.
Таким человеком не мог быть какой-нибудь придворный поэт типа Бояна, исполнявший дифирамбы великим князьям, а только князь, получивший великолепное образование при дворе Великого князя и впитавший в себя богатейшее культурное наследие своих предшественников. Он был одним из дальних родственников Игоря, а также непосредственно участвовал в этом злосчастном походе. Он до конца испил чашу поражения, видел смерть боевых товарищей, познал горечь предательства и испытал все лишения плена. Впоследствии он в числе других великородных пленников был выкуплен своими родственниками. Всё это и дало ему право открыто, честно и нелицеприятно говорить своим высокопоставленным братьям про их просчёты и ошибки, которые и привели дружину к гибели и поставили страну под удар иноземных захватчиков. Возможные репрессии со стороны великих князей за написание этой песни Автор, вероятно, игнорирует по одной простой причине – он понимает, что ему остаётся жить недолго, и рассудить их сможет только Всевышний на небесах.
«Анонимность целой плеяды древнерусских авторов нельзя назвать простой случайностью. Этим свойством подчёркиваются такие черты характера, как высокая духовность и образованность. В постоянном удерживании своего имени в неизвестности видно убеждение, своего рода начало, ставившее мысль, раскрытую в произведении, несравненно выше личности автора. Поэтому не только авторы, но и сами переписчики не считали нужным называть себя по имени» (М. И. Сухомлинов).
«ВЕЛИКЫЙ КНЯЖЕ ВСЕВОЛОДЕ! НЕ МЫСЛИЮ ТИ ПРИЛЕТЕТИ ИЗДАЛЕЧА ОТНЯ ЗЛАТА СТАЛА ПОБЛЮСТИ… ТЫ БО МОЖЕШИ ПОСУХУ ЖИВЫМИ ШЕРЕШИРЫ УДАЛЫМИ СЫНЫ ГЛЕБОВЫ!»
Прежде чем комментировать этот отрывок, следует пояснить один немаловажный момент. Большинство исследователей под Всеволодом подразумевают Всеволода III «Большое гнездо» (1154–1176 – 1212), Владимиро-Суздальского князя, приходившегося Игорю четвероюродным братом, то есть, по сути, он был «седьмой водой на киселе», и ввязаться в династический спор за киевский престол с такой родословной он никак не мог. Выдвигая Всеволода III в качестве претендента на престол, первые переводчики, а за ними и остальные исследователи исходят из того, что младший брат Игоря Всеволод тоже находился на тот момент в плену, только содержался у другого «хана», якобы в другом стойбище. Вот поэтому данному персонажу из «злата слова» и нашли вполне подходящую замену из великих князей Владимиро-Суздальского княжества того времени. Ведь он стремится прилететь издалека, из Владимира! И у традиционных комментаторов получается странная картина – на протяжении всей поэмы рассказывается про сложные взаимоотношения двух братьев во время похода, про их разлад, и вдруг ни с того ни с сего появляется Всеволод III и также внезапно выпадает из повествования. Дескать, в «Золотом слове» много разных князей перечисляется, вот и Всеволод III – один из них. Это явная нестыковка и попытка традиционных комментаторов выдать желаемое за действительное. В моём рассуждении будут уместны два сравнения из разных частей «Слова». В начале плача русских жён говорится: «О, далеко залетел сокол птиц бья, к морю», а в этом отрывке подтверждается: «Не мыслию ти прилетети издалеча». От Владимира до Киева разве далеко? Сначала далеко улетел к морю (именно далеко), а затем прилететь он думает издалеча – от моря (Адриатического) в Киев. Вот это действительно далеко!
Скорее всего, после ссоры с братом Всеволод принял прагматичное решение покинуть поле битвы, т. к. в случае победы крупных преференций при разделе Тмутараканского княжества он всё равно бы не получил. Игорь ему популярно объяснил: «это моё, и это моё же». Тогда Всеволод решил сохранить свою дружину для борьбы за верховную власть. Оба князя виноваты в поражении, потому что в переломный момент не пришли к обоюдному согласию. И Игорю в изменившейся обстановке пришлось свои поредевшие полки по сути использовать в качестве арьергарда, а Всеволод с остатком своей дружины вернулся домой, в Курск. Образно говоря, братья не смогли договориться на берегу и посредине реки начали раскачивать лодку, которая, в конце концов, перевернулась. К счастью для страны они оба выплыли (остались живы), но на разные берега. Вот как их амбиции разделила быстрая речка Каяла.
Если бы это был не сын Святослава, а какой-то другой великий князь, то Автор непременно бы указал его отчество и место княжения, как в случае с Голицынским Осмомыслом или с Ярославом Черниговским. Немаловажное значение имеет и то, что обращение к этому князю начинается с упрёка, к своему сыну это позволительно, а вот к любому другому князю Святослав вряд ли посмел бы так обратиться. К тому же престол, который хочет поблюсти Всеволод, назван «отчий» (отцовский). В этом абзаце Автор словами Святослава уже второй раз обращается к его младшему сыну Всеволоду, который, видимо, уже не скрывает своих притязаний на отцовский престол. Тем более, ему ли не знать, в каком тяжёлом положении находится в это время Игорь – главный претендент на киевский престол. В этом обращении к Всеволоду читатель сталкивается с тремя противоречивыми сравнениями, которые никогда не сбудутся. Точно так же, как никогда не смогут сбыться мечты Всеволода сесть раньше положенного срока на киевский престол, и это несмотря на то, что за ним стоит военная сила, готовая выполнить любой его приказ. Первое противоречие связано со вторым логическим несоответствием: «Ты бо можеши Волгу веслами раскопить (расплескать), а Дон шлемами выльяти (вычерпать)», т. е. Святослав делает своеобразный «комплимент» младшему сыну, имея в виду примерно следующее: «рать твоя настолько многочисленна, что с ней тебе любая задача по плечу, даже такая, как самовольный захват отчего престола». Своим вторым противоречием Святослав как бы говорит, что если бы этот захват произошёл, «то была бы чага (нарост на березе) по нагате (по рублю), а кощей (пленник, раб) по резане (по копейке)». И, как мы понимаем, это никогда не может случиться, даже если все невольничьи рынки Киевской Руси будут переполнены пленными половцами (хотя откуда им взяться в такой ситуации), они всё равно будут стоить дороже чаги, которая и гроша ломаного не стоит в стране, где не счесть берёзовых рощ. Третье противоречие: «Ты думаешь, что можешь посуху живыми шереширами стрелять, удалыми сыны Глебовы». Под «шереширами» в этом отрывке, скорее всего, надо понимать тяжёлый по весу зажигательный снаряд, выпускаемый с крупногабаритной метательной баллисты (камнемёт), установленной на корабле, снаряд, который в полете издаёт свистяще-шелестящий звук «шер-шер» (от персидского tir-i-carx, буквально «вертящаяся стрела»). Эта громоздкая катапульта предназначена для штурма или осады морских крепостей, и транспортировка её по суше не эффективна в силу её больших размеров. Итак, в третьем противоречии ставится под сомнение, что, во-первых, «посуху», а не по воде Всеволод смог бы эту баллисту перевозить и стрелять из неё. Это в принципе возможно, но маловероятно. Зачем? Во-вторых, в качестве снарядов-стрел использовались бы «удалые сыны Глебовы», те самые, что «у Рима кричат». Таким образом, третьим противоречивым сравнением Святослав хочет предупредить Всеволода о том, что если он задумал применить недозволенные методы и вероломные приемы в ходе борьбы за власть, то они ему не помогут, и каждым словом в обращении к Всеволоду Святослав призывает усмирить его династическую похоть.
«…ТО БЫЛА БЫ ЧАГА ПО НОГАТЕ, А КОЩЕЙ ПО РЕЗАНЕ…»
Но всё же для начала надо оговориться и сказать, как это сравнение переводят большинство исследователей в своих комментариях к «Слову». Под «чагой» у них принято понимать девушку-невольницу – пленную половчанку с лицом «черной головешки», предполагая при этом, что у неё должна быть монголоидная внешность, которая ярко выражена у степных народов, и темноватый оттенок цвета лица. Ведь они считают – раз половцы пришли из Азии, значит, они относятся к тюркским народам. «Ногата» же и «резань», по их мнению, – это мелкие разменные монеты. Так ли это? Для того, чтобы разобраться с денежными номиналами того времени, обратимся к нумизматике. Спор о древнерусской куне, ногате и резане в русской науке в середине XIX века стал принципиальным. В нём столкнулись сторонники восточной и западной древнерусской денежно-весовой системы. Последние исходили из теории норманнизма, которая основные достижения древнерусской государственности объясняла деятельностью на Руси варягов. Перед нумизматической наукой века встала задача определить денежно-весовую систему и весовые нормы Древней Руси. Решить эту задачу можно было, идя только по двум путям: первый – изучая письменные источники, в которых говорится о различных единицах и их соотношениях, и второй – исследуя клады монет и сами монеты. В точке пересечения этих двух путей и лежало решение загадки древнерусской денежно-весовой системы. С этой нелёгкой задачей с честью справились русские, а затем уже советские учёные. После тысяч взвешиваний и систематизации сотен найденных кладов В. Л. Яниным были реконструированы весовые единицы Древней Руси IX–X веков. Согласно его исследованиям получается, что гривна весила 68,22 гр., куна – 2,73 гр., ногата – 3,41 гр., резана – 1,36 гр.[96]
Окончательный же древнерусский счёт получался таким:
Для XI века 1 гривна = 20 ногатам = 25 кунам = 50 резанам = 150 веверицам.
Для XII–XIII вв. 1 гривна = 20 ногатам = 50 кунам или резанам[97]. На Руси во второй трети X века была осуществлена сортировка дирхемов по нормам куны и новой единицы ногаты. «Ногата» переводится с арабского «нагд» как полноценная, отборная монета, в отличие от монет меньшей стоимости. Также оно сходно с арабским словом «накада» – сортировать деньги, отбирать хорошие экземпляры. Это было связано с необходимостью выделить дирхемы более позднего чекана, равные 3.4 грамма и отличавшиеся большей массой от старых (2.5 гр.), но ещё находящихся в торговом обороте монет. В «Русской правде» 20 ногат приравнены к 25 кунам. 50 кун составляли киевскую гривну (170 гр. серебра), а 50 ногат – новгородскую гривну (204 гр.). Это реальная серебряная монета высокой пробы. Отсюда следует, что ногата – это не какая-то мелкая разменная монета, а всеми признанное надёжное, полновесное платежное средство того времени. В системе гривны круглые вырезки из дирхемов составили 1/50 часть гривны и стали называться «резанами» (от слова «резать»). Вот это действительно мелочь, которая использовалась при торговых расчётах в качестве мелких довесков. На севере Руси это наименование перешло затем в наиболее распространенный вид – динарий, имевший норму около одного грамма. Таким образом, старинные обозначения «ногата» и «резань» по смыслу вполне соответствуют современным денежным единицам. Ногату с определенной натяжкой образно можно считать полновесным (советским) рублём, а резань – копейкой (современной российской копейкой, которая ничего не стоит) и фразу трактовать так: «то была бы чага[98] по рублю, а пленный половец по копейке».
Прежде чем создать военную коалицию против половцев, которые с запада чёрной тучей надвигаются на Русь, Святослав, как искушённый политик и человек, умудрённый богатым жизненным опытом, постоянно помнит о потенциальной опасности княжеской распри и возможной попытке покушения на него (мутный сон-то был в руку). Он понимает, что вероятные претенденты на киевский престол ради призрачного успеха могут пойти на сговор с врагом. Святослав, таким образом, предупреждает «внуков Всеславовых», что, пока он жив, общепризнанные законы престолонаследования («Лествичное право») нарушены не будут и все их потуги бесполезны. Он прекрасно понимает, к чему всё это может привести и как трудно любому государству и народу выходить из таких передряг.
«ТЫ БУЙ РЮРИЧЕ И ДАВЫДЕ, …НЕ ВАЮ ЛИ ХРАБРАЯ ДРУЖИНА РЫКАЮТЪ АКЫ ТУРИ[99], РАНЕНЫ САБЛЯМИ КАЛЕНЫМИ, НА ПОЛЕ НЕЗНАЕМЕ?»
Не случайно обращение к этим русским князьям Автор ставит после обращения к Всеволоду. Рюрик и Давид – это ещё одни реальные претенденты на киевский княжеский престол. Это предположение следует из заключительной части «златого слова», когда Автор говорит: «сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзья Давыдовы не розы носят им, боевыми вымпелами (хоботами) машут (пашут), копия поют». Обращаясь к этим двум князьям, Автор устами Святослава призывает их бороться с внешним врагом – с половцами, а не начинать братоубийственной войны между собой. Затем в своём «золотом слове» Святослав призывает своих давних союзников, государей других княжеств, которые на тот момент только номинально признают главенствующую власть киевского князя, выступить в военный поход, встать на защиту Руси и попранной чести Игоря Святославича.
«ГАЛИЧКЫ ОСМОМЫСЛЕ ЯРОСЛАВЕ …ГРОЗЫ ТВОЯ ПО ЗЕМЛЯМ ТЕКУТ; ОТТВОРЯЕШИ КiЕВУ ВРАТА; …»
Во всех русских летописях хорошо описаны районы, куда ходили половцы, но ни разу не указано, откуда они приходили. К Киеву и на Поросье они подходили двумя путями – вдоль Днепра и по Забужью, где в лес вдавался широкий степной «язык». Этот так называемый «Забужский степной коридор» заканчивался Галицинским княжеством. В этом месте «Слова» имеется в виду обще стратегический взгляд на расстановку противоборствующих сторон в юго-западном регионе страны. То есть если на Киевскую Русь идет угроза с запада, тогда галицынский Осмомысл на дальних подступах первым встретит врага, т. к. в то время ему была подконтрольна ровная, как стол венгерская степь (Пуста), находящаяся между Высокими Татрами Словакии и Восточными Карпатами Румынии. Эта степь является удобным проходом (коридором) между горами, а Восточный склон Карпат и Подольская возвышенность – идеальным трамплином для молниеносного броска на Киев. Но Осмомысл может и не выставить заслон, промолчать, тогда враги транзитом пройдут через его владения с условием, что не будут разорять его земли и лавиной сойдут на оперативный простор южной Руси. Вот таким образом Осмомысл «открывает» или «закрывает» ворота на Киев. Кстати часть Игоревой дружины по этим же полям соколиной стаей летела к граду Тмутараканю: «Не буря соколов занесла через поля широкая Галици – стады бежать к Дону Великому». И Святослав в такой тяжёлый для государства момент стремится заручиться поддержкой со стороны могущественного галицинского князя. Говоря Осмомыслу витиеватые комплименты, он призывает его выступить против Кончака, т. е. закрыть ворота на Киев. Фраза «заступивъ Королеви путь, затвори въ Дунаю ворота» ещё раз показывает, насколько важные земли для защиты Киевской Руси занимает галицинский Осмомысл. Судя по всему, он же контролирует «ворота на Дунае», возможно, это и есть «Железные ворота» (клисуры). Под словом же «Королеви», вероятно, подразумеваются германские короли – потомки гуннов и готов, которые отвоевали себе земли у чехов, поляков, лужичан в верховьях Дуная, Эльбы (Лабы) и Одера (Одры) и были всегда не прочь расширить свои владения за счёт славянских, галльских и кельтских соседей, при этом насильственно ассимилировав их. Особенно резким было сокращение этнической территории и численности сорбов (лужичан), проживающих в восточных районах ГДР, в частности в верховьях реки Шпрее (славянская – Спрова). К примеру, многие топонимы Германии (не только в бывшей ГДР, но и в восточной части ФРГ) имеют славянское происхождение: Шверин (славянское Зверин), Дрезден (по славянскому племени дреджан от «дрязга» – лес), Лейпциг (из Липск), Росток (из «розтока» – место разделения реки на два рукава), Баутцен (из славянского «Будышин»), Любек (по славянскому племени любичей). Эти и многие другие названия городов и рек составляют славянский «подслой» (по-научному «субстрат») в немецкой топонимике.
«…СТРЕЛЯЕШИ СЪ ОТНЯ ЗЛАТА СТОЛА САЛТАНИ ЗА ЗЕМЛЯМИ. СТРЕЛЯЙ ГОСПОДИНЕ КОНЧАКА, ПОГАНОГО КОЩЕЯ…»
В данном случае Осмомысл сидит на Салтанском троне, и к турецким султанам он не имеет никакого отношения, скорее всего Автор делает недвусмысленный намек на то, что Осмомысл сидит на троне легендарного «царя царей» Соломона, при этом он обладает такой же мудростью. И еще, если обратиться к русскому фольклору и вспомнить «Сказку о царе Салтане» в литературной обработке А. С. Пушкина, то станет ясно, что оба этих Салтана – славянские цари, которых в те далекие времена гордо величали каганами или великими князьями.
«А ТЫ БУЙ РОМАНЕ И МСТИСЛАВЕ!..»
Этот отрывок из «золотого слова» Святослава требует особой расшифровки. Мусин-пушкинские переводчики снова неправильно поняли смысл нескольких ключевых фраз в этом отрывке, и не потому, что ума не хватило, а оттого что приняли на веру восточное направление похода. Все учёные и лингвисты, работавшие над первым переводом, были «западниками» по своей сущности, по своему образованию, по своему мировоззрению. «Суть бо у ваю железныи папорзи подъ шеломы латинскими. Теми тресну земля и многи страны Хинова». По мнению первых переводчиков и последующих комментаторов на войнах удалого Романа шлемы были латинские, а значит, по их мнению, более крепкие и надёжные, что якобы способствовало завоеванию других земель. Это в корне неверно. Фраза должна читаться так: «Латинская ими была покорёна (тресну) земля и многие страны…», земля именно треснула. То есть итальянский сапог в результате вторжения славянских племен раскололся пополам, и на долгие века граница размежевания между Севером и Югом прошла посередине полуострова. И далее идёт перечисление завоёванных в раннем средневековье славянами других стран, причём слово «Хинова» в этом контексте следует перевести не как «ханская», а как «гунновья» – страна, где живут гунны (Паннония – Венгрия), которых воины Романа тоже покорили. В этом месте «Слова» мы вновь встречаемся с перечислением покорённых народов по кругу. Перечисление побеждённых славянами народов идёт по часовой стрелке, а дружественные русским людям греки, венеды, немцы и морава перечислены против часовой стрелки. И в этом был определённый сакральный смысл, который в то время был понятен великокняжеским слушателям (рис. 13).
Таким образом, в данном отрывке «Слова» шлемы Романа и Мстислава нельзя считать латинскими, потому что у славян были свои аварские шлемы на головах, и латинские шлемы они сроду не надевали. Потому что русский солдат никогда не наденет на голову немецкую каску.
Рис. 13. Название городов и местностей, идущих по кругу
Примечание:
Ятвяги – древнее литовское племя, обитавшее в междуречье Среднего Немана и Нарева. В XIII веке вошло в состав Великого княжества Литовского.
Деремела – финно-угорское племя, возможно древляне.
Паннония – римская провинция, образованная в VIII веке н. э., расположенная между реками Дравой и Дунаем. Своё название получила от населявших её иллирийских племён – паннонцев; занимала часть территории современной Венгрии, Югославии, Австрии. В настоящее время составляет западную часть Венгрии вокруг озера Балатон (от слав. Блатьно, т. е. болотное). Гунны, как народ с явно выраженными национальными чертами, конечно не сохранились. Они растворились в общей массе народов Европы, но, безусловно, гунны оставили о себе память в западноевропейской литературе. Приведу выдержку из стихотворения средневекового поэта-монаха Эккехарта Хв. «Воспоминания о могуществе союзов племён под предводительством Атиллы»:
Третья часть мира Европою, братья, зовётся. Народы разные в ней обитают: Из них отличается каждый образом жизни И верой, по имени, речи и нравом. Племя одно превозносят из них, что в Паннонии жило. Гуннами чаще, однако, его называть мы привыкли. Сильный был это народ и прославленный доблестью бранной. Власти своей подчинил он не только окрестные страны, Но и достиг Океана союзы даруя и мира покорно просящим, Он в прах повергал непокорных. Много веков, говорят, так он властвовал сильно и крепко. Гуннов корону носил в это время Атилла, который, Вовсе покоя не зная, искал себе новых триумфов.В конце списка перечисленных народов значатся половцы, которые «вместе с другими головы свои склонили под твоими, князь, мечами харалужными» (см. рис. 3). Итак, точку в этом предложении я ставлю после слова «шеломы», и новое предложение начнётся со слов: «Латинскими теми тресну земля и многие страны… Суть бо у ваю железные папорзи под шеломы!». Главная мысль этого предложения состоит не в том, что у наших бойцов есть какие-то хитроумно выполненные застежки и непробиваемая железная защита, находящаяся под шлемами, благодаря которой и покорены эти страны. Нет, у них в груди непреклонные железные сердца с неумолимой волей к победе, которая и помогает выстоять воинам в жестоком бою: «Железные папорзи под шлемами». Именно от этих славных побед треснула латинская земля. Она надолго разломилась пополам. Граница прошла посередине Апеннинского полуострова.
«…И ПОЛОВЦЫ СУЛИЦЫ СВОИ ПОВРЪГОША, А ГЛАВЫ СВОЯ ПОКЛОНИША ПОДЪ ТЫИ МЕЧИ ХАРАЛУЖНЫИ»
В этом отрывке речь идёт об оружии ближнего боя, где под словом «сулицы» следует понимать короткие обоюдоострые мечи, которыми удобно сражаться в плотном строю, а не дротик, которым толком ничего не сделаешь в рукопашной схватке. Слово «харалужный» следует разделить на две части: «кара» – «чёрный, воронёной стали» и «лужный» – лужёный. В верхней трети клинка на широкой его стороне были впаяны буквы из железной проволоки, а в более поздний период – из благородных металлов. Для их написания в разогретой полосе штамповались канавки, в них укладывалась кусочками проволока (в среднем до 25 мм), которая затем проковывалась и сваривалась с железной и стальной основой при температуре 1300 оC. При последующей полировке и проставке начертания выделялись на зеркале металла. Как правило, это был оберег или боевой девиз (род пиктограмм), клеймо мастера или короткая цитата из Святого писания. Археологи в основном находят такие мечи в курганах, на «дорогах войны», на полях былых сражений, речных переправах. А вот как объяснил слово «харалуг» Л. Н. Гумилев: «Оно происходит от тюркского слова «каралык» – чернота (чёрная, воронёная сталь). Следовательно, каралужный означает «сделанный из стали особого рода закалки, при которой сталь приобретает синеватый налёт», по метонимии означает «стальной», «булатный». «Монголизация тюркских слов даёт право усмотреть здесь слово «каралук» с заменой к (тюрк.) на х (монг.) т. е. «воронёная сталь»[100].
Известно, что любая победа в средние века начиналась в кузнице, летела на быстрых подкованных конях, звенела лёгкой кольчугой и завершалась на поле боя мощным ударом меча, под которым трещали вражьи доспехи. Вопрос о наличии местного сырья для получения железа почему-то всегда решался историками русского хозяйства отрицательно. Железо добывали из рудных месторождений лимонита, магнетита и гематита, которые в достаточном количестве имелись в горах Западной Европы. Исходя из современных сырьевых баз металлургической промышленности, в большинстве своём ставших известными в недавнее время, отрицалось наличие железных руд в распоряжении восточнославянских металлургов, и все железные изделия объявлялись привозными. При этом упускалось из виду, что древние славянские домники работали на особом виде сырья – болотной руде, которая вплоть до XVIII века сохраняла своё промышленное значение. Болотная (озёрная, дерновая, луговая) руда – бурый железняк органического происхождения (железистые отложения на корневищах болотных растений). Структура её различна, она бывает то плотная, то орховидная, то пористо-туфовидная и содержит от 20 до 60 % окиси железа. Формула её – 2Fe2O5 × 3H2O. По своим техническим качествам болотная руда являлась наиболее подходящим сырьём для примитивной металлургии, т. к. она принадлежит к легко возобновляемым породам. Восстановление железа из болотной руды начинается при температуре всего в 400 оC, а при температуре 700–800 оC получается тестообразное железо. Процесс варки проходил в сыродутных печах (рис. 14).
Рис. 14. Схема сыродутного процесса в печи[101]
«Сыродутным» этот способ назывался из-за того, что в горн подавали («дули») холодный («сырой») атмосферный воздух. Печи представляли собой ямы, вырытые на склонах, чтобы можно было иметь естественную тягу. Сначала разжигали древесный уголь, насыпанный на дно горна или печи, затем сверху загружали попеременно слои болотной руды и того же угля. В результате горения угля выделялся газ – окись углерода, которая, проходя через толщу руды, восстанавливала окислы железа. Сыродутный процесс не обеспечивал достижения температуры плавления железа (1537 оC), а максимально доходил до 1200 оC (это была своего рода «варка» железа). Восстановленное железо концентрировалось в тестообразном виде на самом дне печи, образуя так называемую горновую крицу – железную губчатую массу с включениями несгоревшего древесного угля и с многочисленными примесями шлака (при этом в более совершенных вариантах сыродутных печей жидкий шлак выпускали из горна по жёлобу). Из крицы, которую в раскалённом виде извлекали из печи, можно было изготавливать изделия только после предварительного деления этой шлаковой примеси и устранения губчатости. Поэтому непосредственным продолжением сыродутного процесса были холодная и, главное, горячая ковка, состоявшая в периодическом прокаливании кричной массы и её проковывании. В результате создавались крицы-заготовки.
Современных геологов болотная руда почти совсем не интересует, поэтому на современных картах эти месторождения искать бесполезно. Но в Белоруссии, на Украине и в граничащих с ними областях России течёт немало речек, и много населённых пунктов носят имена Рудня, Руда, Рудка, Рудница, Рудежник, а также есть урочища и заброшенные деревни с названиями Крицы, Криця – в старину так называли железо (пористый, тестообразный, пропитанный шлаком металл).
«Южная граница распространения её совпадает с южной границей лесостепи. Таким образом, все восточнославянские племена, все позднейшие русские княжества лежали в зоне этих рудных месторождений; русские кузнецы почти повсеместно были обеспечены сырьём. В древнерусском языке слово «руда» означало одновременно и руду и кровь, а прилагательное «руды» было синонимом красного, рыжего. Чаще всего руда залегает на дне болот и озёр, а добывали её на плотах или лодках черпаками с длинной рукоятью. Добыча и плавка железной руды обычно производилась осенью или зимой»[102]. Также сильно распространены на этой территории фамилии людей с корнем Руд (Рудаков, Рудин, Руднев, и т. д.), а фамилия «Кузнецов» в нашей стране по статистике занимает второе место после фамилии «Иванов». Как, впрочем, и фамилия «Ковалёв» (производная от польского слова «коваль»).
Общая технология изготовления мечей была примерно одинакова на протяжении нескольких столетий, совершенствовалась и передавалась из поколения в поколение, от отца к сыну. «Меч ковали из малоуглеродистой стали. После проковки лезвие меча подвергалось цементации, благодаря чему лезвие становилось твёрдым, а сердцевина сохраняла вязкость. В дальнейшем мечи стали изготавливаться уже из процементированных заготовок. Такая заготовка ковалась, сгибалась, сваривалась и снова проковывалась. В результате многократного повторения такой операции меч приобретал полосчатую структуру: перлитовые (стальные) полосы чередовались с ферритовыми (железистыми). Первые давали твёрдость, а вторые – вязкость. Такой способ изготовления мечей и сабель долго сохранялся и в Средневековой Европе. Чтобы получить высокоуглеродистую сталь, железные заготовки клали в глиняные горшки вместе с углём, обломками костей животных и кожей. Затем горшок наглухо закрывался и ставился в большое пламя. Благодаря присутствию костей процесс науглероживания протекал более активно, и по прошествии необходимого срока горшок разбивали и железные заготовки поступали в окончательную обработку на обычный кузнечный горн»[103]. Немаловажное значение при закалке меча имел цвет побежалости, появляющейся на стали после нагрева. О качестве готового изделия свидетельствовало мерцание крупных зёрен металла на грани закалённой и незакалённой зон, а неровная волна, идущая по лезвию вдоль клинка в виде протуберанцев, свидетельствовала о качестве ковки и кристаллизации металла. Следующее четверостишие: «Не уже, княже, Игорю утрепе солнцю свет, а дерево не бологом листвие срони…», мною переведено так:
«Неужели, Княже, Игорь не увидит больше солнца свет? (Неужели, Князь, Игорь не увидит больше свободы) А дерево не по добру листву сронит (уронит)? По Рси и по Сули (половцы) города поделят?»Автор задает три риторических вопроса Роману и Мстиславу, в ответ на которые князья должны были бы выступить в поход против половцев и их союзников литовцев. Во втором вопросе Автор отождествляет дерево из живой природы с княжеским династическим древом, родоначальником которого является «вещий» Олег. И одна из его ветвей он – Святослав, а один из листочков на ней – его сын Игорь, от которого в будущем и пойдут новые зелёные побеги, будет крепнуть и хорошеть ствол их княжеского рода. Если же князья не помогут, то это династическое древо не по своей воле листву уронит и засохнет, а свершится это по злому умыслу врагов и от расчётливого бездействия «союзников». Вся эта аллегория напрямую связана с «Лествичным правом», с теми законами о престолонаследии, которым и руководствовались великие киевские князья, и порядок княжеского владения держался на очереди старшинства вплоть до начала XV века. Их упразднил в годы своего правления Иван III «Грозный» (1440–1462 – 1505), введя при этом новые династические и судебные своды законов.
«ПО РСIИ, ПО СУЛИ ГРАДИ ПОДЕЛИША»
И в третьем риторическом вопросе Автор заявляет, что если князья не помогут, то исконно русские земли, испокон веков принадлежавшие столичному Киевскому княжеству, враги между собой поделят. А границами для них в этой делёжке будут служить наши реки Рось да Сула, на живописных берегах которых издревле стоят города русские, и с которых эти нечестивые половцы станут собирать себе дань. Да неужели это случится? Ведь Игоревы храбрые полки уже не воскресить. Кто поможет? Кто встанет на защиту страны? С надеждой на вас, Роман и Мстислав, смотрят города русские.
«ОЛЕГОВИЧИ, ХРАБРЫИ КНЯЗИ, ДОСПЕЛИ НА БРАНЬ»
На первый взгляд кажется, что это предложение явно выпало из общего контекста повествования. Очень странная фраза. В первом издании, читая классический перевод, непонятно, кого Автор называет Олеговичами – Романа и Мстислава или Ингваря и Всеволода. При этом мусин-пушкинские переводчики довольно просто разрешили этот сложный вопрос. Они перевели эту фразу так: «Храбрые князи Олеговичи на брань поспешили». Не очень понятно. Затем у них речь пошла об Ингваре и Всеволоде, отчество Олеговичи соответственно стало относиться к Роману и Мстиславу. И, самое удивительное, при таком прочтении получается, что сам Автор в дальнейшем повествовании не развивает данной темы. Если некие Олеговичи доспели-таки на брань и соответственно выступили в поход, то почему сражение на Каяле закончилось столь плачевно? Может быть, их помощь подошла туда слишком поздно, или они вовремя не смогли поставить заслон на пути врага. Но, исходя из дальнейшего повествования, становится ясно, что только один Изяслав Васильков вступил с коварным и многочисленным врагом в неравный бой. Я считаю, что в данном месте «Слова» имело место неправильная трактовка этой фразы и некорректный перевод слова «доспели»; окончание этого слова, скорее всего, следует читать как просьбу: «доспейте на брань», потому что всё «злато слово» пронизано этим призывом. Автор в лице Святослава просит князей Олеговичей «доспеть на брань», выставить заслон. Следующий абзац в «Слове» вызывает ещё большее недоумение: «Ингварь и Всеволодъ, и все три…».
«ИНЪГВАРЬ И ВСЕВОЛОДЪ, И ВСИ ТРИ МСТИСЛАВИЧИ, НЕ ХУДА ГНЕЗДА ШЕСТОКРИЛЦИ, НЕПОБЕДНЫМИ ЖРЕБIИ СОБЕ ВЛАСТИ РАСХЫТИСТЕ?»
Во-первых, в начале этой фразы к этим князьям в мусин-пушкинском переводе нет уважительного обращения, т. е. они не яр-туры, не буй-туры, не храбрые, не сильные, никакие: просто какой-то Ингварь и какой-то Всеволод, да плюс к ним ещё какие-то три Мстиславича. Таким образом, у первоиздателей получается, что Великий князь Святослав просит у целой кучи влиятельных державных особ военного содействия, а обращается при этом к ним как к безусым мальчишкам, ничего из себя не представляющим. Может ли быть такое? Конечно, нет. Тем более в предыдущем обращении Роман и Мстислав были буями, т. е. удалыми. Уважительное обращение к тому или иному князю имеет в «Слове» первостепенное значение.
Отсюда следует очень важный вывод: Ингварь и Всеволод – это Олеговичи, а значит и дополнительно ещё к трём Мстиславичам, имена которых не названы, обращён этот призыв. Следовательно, абзац начинается с пафосного обращения «Олеговичи храбрые князья», за которым следует просьба, призыв о помощи, незамедлительно выступить в поход: «доспейте на брань!». В связи с этим напрашивается закономерный вопрос. Где же правят эти всеми уважаемые князья? В каких землях?
Всех перечисленных князей можно мысленно разделить на три группы. Первые – подунайцы, чьи уделы расположены по берегам реки Дунай и её притоков в нижнем течении. В числе многочисленных «Русий», известных источникам X–XIII вв., едва ли не более всего данных как раз о Руси Дунайской. В литературе отмечалось, что, скажем, французские источники чаще упоминают Русь, нежели Германию (Алеманию)[104]. Но Русь эта обычно соседствует с Германией, располагаясь либо на побережье моря, либо в Подунавье. Иными словами, французские источники XII века свидетельствуют о Руси Прибалтийской и Подунайской (хотя Киевскую Русь они тоже знают). Дунайская Русь привлекла внимание советских ученых лишь в самое последнее время. Между тем, не уяснив её значения, невозможно разобраться в сути международных контактов Киевской Руси[105]. Именно по Дунаю с юго-запада, по этой речной дороге приплывут половцы к киевским землям на своих стругах с «ответным визитом». Ко второй группе князей относится галицинский Осмомысл со своими вассалами, они, находясь по центру, в Галиции прикрывают Киев с запада. И третья группа князей владеет уделами напротив Литовского княжества (Прибалтийская Русь) с городами Минск, Волынь, Полоцк, Гродно, они защищают стольный град Киев с северо-западной стороны.
Затем Автор проводит завуалированное сравнение, двояко понятое многими исследователями «Слова», в следующей фразе: «не худа гнезда шестокрылицы, непобедными жребiи себе власти разхытисте», где под словом «шестокрылицы» ими понимается сокол с шестью крыльями. На самом же деле речь здесь, скорее всего, идёт о хищном, паразитирующем насекомом, типа жужелицы, с тремя парами крылышек. В данном случае Автор хотел сказать, что все эти князья вышли не из какого-то захудалого, затрапезного рода этой самой шестокрылицы (жужелицы), вотчины, в которой власть передаётся при помощи жребия, и окончательный результат выбора можно легко подделать и подтасовать (за примерами фальсификации выборов даже в наше время далеко ходить не надо, а в то время тем более). А все они вышли из славных боевых княжеских родов, верховная власть в которых первоначально доставалась им в результате трудных и опасных поединков над сильным, смелым и ловким соперником. Это был своего рода «естественный отбор».
Во-вторых, если обращение к Олеговичам считать отдельным отрывком, то прослеживается очень интересная связь в дальнейшем повествовании. На риторический вопрос Автора: «Не уж то по Рсi и по Сули (половцы) города поделят»? Он уже в начале следующего абзаца с прискорбием сообщает своим слушателям, что река Сула уже не течёт больше серебряными струями к граду Переяславлю, скорее всего в ходе набега половцы разрушили и сожгли этот город, который занимал стратегическое положение в защите Киева и охранял Зарубинский брод (переправа через Днепр).
И река Двина, которая ещё вчера с весёлым перезвоном стремительно несла свои быстрые воды через русские земли, сегодня уже болотом (т. е. медленно, нехотя) течёт к грозным половчанам под победные крики поганых язычников. Она всем своим видом показывает, что ей тоже ненавистен враг. Какой же вывод в связи со всем этим напрашивается? Половцы и их союзники литовцы успешно миновали все природные преграды и все буферные славянские пограничные княжества. И никто из тех, к кому был обращён призыв Святослава, не выступил против них и не поставил на пути врага крепкий заслон, ни галицинский Осмомысл, ни Давид, ни Роман, ни Мстислав, а к Ингварю и Всеволоду призывы Святослава остались «гласом вопиющего в пустыне», пустым звуком. Всё это говорит о том, что ослабление Киевского государства и утрата им военной мощи произошла вследствие обособления вассальных земель, ещё недавно признававших власть киевского князя. Центробежные устремления и сепаратистские настроения удельных князей в критической обстановке возобладали, призрачная жажда верховной власти, о которой они мечтают, помутила их рассудок и никакие разумные доводы верховного правителя ими в дальнейшем не учитывались и на деле серьёзно не воспринимались.
«Изяслав на кровати»
«ЕДИНЪ ЖЕ ИЗЯСЛАВЪ СЫНЪ ВАСИЛЬКОВЪ ПОЗВОНИ СВОИМИ ОСТРЫМИ МЕЧИ О ШЕЛОМЫ ЛИТОВСКIЯ; …»
Только один Изяслав выступил в поход против врагов. Но причём тут литовцы? В то время, как и сейчас, не было таких государств, которые бы зорко не следили за тем, что делается в соседней стране, и не старались бы воспользоваться хотя бы и временным ослаблением соседей. На тот момент Литва была небольшим языческим княжеством. С давних пор там из поколения в поколение передаётся легенда о языческих богах, которым поклонялись их далёкие предки. В легенде рассказывается, как богатырь Рамбинас, один из трёх сынов великана, владыки этих краёв, поставил жертвенный камень богам на высокой горе на берегу Нямунаса. Громом и молниями главный бог Перкунас и богиня Лайма благословили этот край и его людей. Под камнем появились золотая соха, золотая борона и серебряная колыбель. Литовцы-язычники приходили сюда из самых дальних мест, чтобы полониться своим богам. Литва была последним языческим государством Европы (Аукштайтия – до 1387, Жемайтия – до 1414 года). Несмотря на то, что впоследствии крестоносцы заставили людей принять христианство, многие годы литовцы приходили на гору к священному камню и, презирая чужую веру, тайком поклонялись прежним богам.
Литва была давним и верным союзником половцев, таких же язычников, и при любом удобном случае она не прочь была территориально поживиться за счёт своего богатого на землю восточного соседа. Половцы же, прекрасно понимая, что им одним не справиться с хоть и обескровленным, но ещё могучим богатырём, каким являлась Киевская Русь, исподволь используют «обиженного» соседа Руси в своих военных и политических целях, обещая им в случае успеха большие территориальные приобретения и богатую добычу. Поэтому-то предложение половцев одновременно с ними выступить в поход против престарелого киевского князя и его малочисленной дружины находит у литовцев горячую поддержку. Но на пути у литовских полков встал русский князь Изяслав со своей храброй дружиной. Подлинный героизм скуп на слова и не любит патетики, поэтому Автор в этом месте «Слова» старается не многословить. Эти былинные богатыри достойно встретили нежданных гостей и до конца выполнили свой воинский долг, сложив свои буйные головы за свободу и независимость нашей Родины. Тем самым они обессмертили себя в веках. Литовцы же в той битве понесли большие потери и были сильно деморализованы, их заранее спланированный с половцами поход на Киев оказался не легкой прогулкой, а жестоким испытанием, после которого они отказались от дальнейшей экспансии и ограничились бессмысленным разбоем в пограничных русских княжествах.
«…ПРИТРЕПА СЛАВУ ДЕДУ СВОЕМУ ВСЕСЛАВУ, …»
Эта строчка стала камнем преткновения для большинства исследователей «Слова». Как понимать слово «притрепа» – убавил, прибавил, помрачил, или убил? Какой смысл Автор вкладывал в это слово? Ведь уже в следующем предложении оно же воспринимается всеми переводчиками одинаково, и словосочетание «притрепанъ литовскыми мечи» трактуется ими абсолютно правильно как «убит литовскими мечами». Я считаю, что в данном случае надо исходить из того, что понимать под словосочетанием – «славой деде Всеслава». А именно, какая это была слава, хорошая или плохая? Исходя же из дальнейшего повествования, становится ясно, что слава эта была зловещей. Таким образом, единородный потомок кровавого диктатора своей героической смертью частично искупил те злодеяния, которые совершил в недалёком прошлом его родной дед – Всеслав «чародей». Соответственно и фразу эту я перевожу как «убавил «славу» деда своего Всеслава», причём само слово «слава» ставлю в кавычки, т. к. слава эта нехорошая, омраченная кровавыми деяниями языческого князя Всеслава Полоцкого. Сам же Изяслав лежит под червлёными щитами на кровавой траве, убитый литовскими мечами. Хронологически же эта битва произошла уже после драматических событий на Каяле, на восьмом веку Трояновом.
«И СХОТИ ЮНА КРОВ А ТИ РЕКЪ: …»
Трудно сказать, почему так, а не иначе первоиздатели разбили сплошную строчку древнерусского текста. Но в их трактовке получилось, что уже убитый князь в последнем издыхании то ли на смертном одре, то ли на кровати, говорит прискорбные слова о своей дружине в первом лице: «Дружину твою, княже и т. д.». После такой интерпретации это место стало считаться тёмным, а перевод всего сюжета аллегоричным. Такой перевод не имеет смысла. Мёртвые не говорят. В этом абзаце говорит сам Автор «Слова» следующие поминальные слова об Изяславе: «И с(х)коти (лась) юна кровь, а (ти) ту рек(у). Дружину твою, княже, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизаша». То есть сама природа в лице зверей и птиц достойно выполнила погребальный обряд омовения усопших и приодела их в чистое. «Спи спокойно, князь, похоронные обычаи и погребальный ритуал соблюдены, – подразумевает Автор под этими словами, – твоих боевых товарищей никто не потревожит, тела их никто не осквернит».
В какую же реку стекла тонким ручейком юная княжеская кровь? Скорее всего, речь идёт о Западной Двине (она же Даугава), которая в результате проигранной битвы уже «болотом» (нехотя) течёт к оным грозным половцам (полочанам) под победные крики поганых (язычников), на берегах которой и погиб юный Изяслав со своей верной дружиной.
«НЕ БЫСЬ ТУ БРАТА БРЯЧЯСЛАВА, НИ ДРУГАГО ВСЕВОЛОДА; ЕДИНЪ ЖЕ ИЗРОНИ ЖЕМЧЮЖНУ ДУШУ ИЗЪ ХРАБРА ТЕЛА, …»
Скорее всего, речь здесь идёт не о кровных братьях Изяслава, а о тех князьях, которые на словах всегда готовы помочь другим. Но, как только речь заходит о конкретном походе, то только «один Изяслав звенит своим острым мечом», а другие отсиживаются в своих уделах, за крепкими городскими стенами и высокими насыпями, сберегая силы для междоусобицы. Этот Брячеслав – он только бренчит славой своих предков, и Всеволод – тоже «хорош», как доходит до дела – его не найдешь.
«Един же (Изяслав) изрони жемчюжную душу из храбра тела, чресь злато ожерелие». Рассказ об Изяславе завершается словами: «Уныли голоси, пониче веселие». Когда страна узнала о гибели Изяславовой дружины, наступил всеобщий траур, люди осознали, что действительно наступили тяжёлые и невесёлые времена.
Начало междоусобицы
«ТРУБЫ ТРУБЯТЪ ГОРОДЕНЬСКIИ. ЯРОСЛАВЕ, И ВСИ ВНУЦЕ ВСЕСЛАВЛИ УЖЕ ПОНИЗИТЬ СТЯЗИ СВОИ, …, УЖЕ БО ВЫСКОЧИСТИ ИЗЪ ДЕДНЕЙ СЛАВЕ»
О каком именно городе говорится здесь? Скорее всего, это город Гродно, который в то время был центром удельного княжества. В нём, вероятно, и правили «внуци Всеславли». Но прежде чем комментировать это четверостишие, следует обратить внимание на то, какую конъектуру вносит в эту строчку Лихачёв. Он заменил всего одну букву в имени одного из персонажей, и вместо «Ярославе и вси внуци Всеслалавли» предложил чтение «Ярославли и вси внуци Всеславли» подразумевая под «Ярославли» – внуков (потомков) Ярослава «Мудрого», а под «внуци Всеславли» – родных внуков Всеслава Брячеславовича Полоцкого. При этом и тех и других он героизирует. Такое прочтение данной фразы маловероятно и зиждется лишь на его авторитете. Все эти «внуци» были не единокровными внуками Всеслава Полоцкого, а его духовными последователями, для которых незаконный захват верховной власти Всеславом в прошлом служил на тот момент наглядным примером для подражания. Под персонажем «Ярославе», вероятно, следует понимать галицинского Осмомысла Ярославе, так же претендующего на киевский престол. Вместо того чтобы откликнутся на призыв Святослава и единым фронтом выступить против внешнего врага, он считает более нужным и важным для себя участвовать в междоусобице, тем самым потакая врагу. И время, в которое они решили затеять эту свару, с тактической точки зрения было выбрано ими как нельзя кстати. Далее я детально разберу этот отрывок.
«Трубы трубят Городеньскии» – это боевые трубы, издающие громкие, пронзительные звуки, они призывают к войсковому сбору, к выступлению в поход. Это призыв на братоубийственную, гражданскую войну. Затем следует фраза, призывающая князей опомниться: «Ярославе и вси внуце Всеславли уже понизить стязи свои, вонзить свои мечи вережени». В этом предложении Святослав устами Автора «Слова» призывает незаконных кандидатов на Киевский престол не начинать междоусобицу. Просит их вложить обратно в ножны свои мечи харалужные, занесённые для коварного удара, который не принесёт пользы Родине в это тревожное время. Именно как «враждебный», «бранный» надо понимать в этом месте повествования значение слова «харалужный». Такой перевод предлагает один из исследователей древнерусской письменности В. Г. Анастасевич, он отмечает, что по-калмыцки и по-монгольски «харал» – брань, война. Значит, «харалужные» – «бранные, воинственные»[106].
«Уже бо выскочите из дедней славы» – т. е., развязав междоусобицу, вы тем самым переплюнете худую «славу» деда своего Всеслава. Этот оборот – явное противопоставление выражению «приумножить славу», точнее и не скажешь – «выскочить из славы», т. е. совершить такие злодеяния, которые Всеславу Полоцкому и не снились. «Вы бо своими крамолами начасте наводите поганыя на землю Рускую», т. е. своими крамольными, нечестивыми притязаниями друг к другу ослабляете нашу страну и тем самым наводите злейших врагов на землю Русскую, – вероятно, такой смысл вкладывает в эту строчку Автор.
В конце этого абзаца мусин-пушкинские переводчики после слов «на землю Рускую» поставили запятую, а после слов «на жизнь Всеславлю» точку, и далее с заглавной буквы пишут: «Которое бо беше насилие от земли Половецкой», из чего следует, что эти князья своими крамолами наводят неверных на землю Русскую, к тому же покушаются на «драгоценную» жизнь Всеслава Полоцкого и на его богатство. Вот, дескать, они какие нехорошие. А потом первоиздатели с пафосом вопрошают: «Было ли какое насилие от земли Половецкой?» Этот вопрос у них явно остался без ответа, он повис в воздухе. Перед нами как раз тот случай, когда перестановка знаков препинания даёт отрицательный, противоположный результат. И создаёт неверную трактовку в повествовании предыдущего и последующего за ним сюжета.
После слов «…на землю Рускую» ставится точка! Этой фразой заканчивается абзац с призывом не начинать братоубийственную войну, не начинать междоусобицу. Далее за ним идёт новое предложение, вслед за которым следует исторический экскурс в прошлое. В нём, как и в случае с Олегом Гориславличем, дано жизнеописание языческого князя Всеслава – «чародея» и подробно рассказано о его чёрных деяниях. Начало же этого «жития» следует перевести следующим образом: «(Про) На жизнь Всеславлю, (при) которое бо беше насилие от земли Половецкой». Непосредственно после этой фразы следует описание захвата Всеславом верховной власти в стране и последующее его кровавое княжение, где с хронологической точностью для того времени указано начало его царствования: «На седьмом веце Трояни». Следовательно, насилие было, да ещё какое! И об этом мы узнаем в следующей главе.
Жизнеописание Всеслава (второй исторический экскурс в прошлое)
«НА СЕДЬМОМ ВЕЦЕ ТРОЯНИ…»
Если первый экскурс в прошлое (который так до конца и не понят современными исследователями) был предназначен для великого князя Всеволода (нетерпеливого претендента на киевский престол), то второй предназначен для Ярослава (пока непонятно какого: или Осмомысла или брата Святослава) и других незаконных кандидатов на престол, которых Автор символически называет «внуками Всеслава». По авторской задумке пример кровавого царствования Всеслава должен образумить их, остановить их далеко идущие планы по захвату власти в стране.
Итак. На 700 году от начала царствования римского императора Марка Ульпия Траяна (98–117 годы н. э.), «връже Всеслав жребий о девицю себе любу». В такой момент судьба словно швыряет монету, и либо ты вознесён, либо на плахе. Вот и в данном случае кинул Всеслав жребий, отбросив в сторону все условности и показное притворство, решившись на открытую борьбу за царский трон. А на кон он поставил свою жизнь! По-другому нельзя, потому что по-хорошему с другими претендентами не договоришься. Таким образом, он «перешел Рубикон» и сжёг за собой все мосты, т. е. терять ему в той ситуации было абсолютно нечего. Причём пошёл он на это с такой лёгкостью и бесшабашностью, будто речь шла не о княжеском престоле и его дальнейшей судьбе, а о внезапно полюбившейся ему красной девице, стыдливо краснеющей и опускающей глаза долу, когда на неё смотрит пылкий юноша, словно говорящей: «А ну-ка. Кто меня возьмёт?», то есть «Кто осмелится занять царский трон?». Ведь свято место пусто не бывает.
«ТЪЙ КЛЮКАМИ ПОДПРЪСЯ О КОНИ, И СКАЧИ КЪ ГРАДУ КИЕВУ, И ДОЧТЕСЯ СТРУЖIЕМЪ ЗЛАТА СТОЛА КIЕВСКАГО»
С самого начала этого повествования Автор рисует своему слушателю отрицательный образ «Всеслава-чародея», т. е. он не ногу вставил в золочёное стремя (как Олег Гориславлич) и добрым молодцем поскакал добывать престол Киевский. Он о клюки оперся, по-стариковски взбираясь на коня, и добился оружием золотого стола Киевского. Клюка (посох) всегда была атрибутом волхвов, колдунов, ворожеев, людей, далеких от христианства, которые поклонялись языческим идолам на своих кровавых капищах. Затем он «дотчеся стружием (добился оружием) злата стола Киевского», говоря современным языком, при помощи военного переворота или на фоне народных волнений захватил власть в стране. По традиционной хронологии вокняжение Всеслава произошло 15 сентября 1068 года. Применив такой вероломный и недозволенный приём (минуя княжеский съезд), он вызвал ярость и всеобщее негодование других претендентов на это место, тем более что по вероисповеданию Всеслав был приверженцем старых языческих обрядов. Вскоре после этих событий среди русских князей спонтанно возникла мощная и непримиримая оппозиция, объединившая в себе ранее противоборствующие стороны. И как это не раз бывало в прошлом, в стране вспыхнула братоубийственная бойня. После ряда неудач (на Немиге и в Новуграде) на очередном этапе противостояния для его свержения лидеры оппозиции стали незамедлительно собирать новые силы для дальнейшей борьбы с самозванцем. Следующим центром борьбы с «Всеславом-чародеем» они выбрали наиболее подготовленный для многомесячной осады и ведения затяжной войны город-крепость Полоцк.
«СКОЧИ ОТЪ НИХ ЛЮТЫМ ЗВЕРЕМ В ПОЛНОЧИ, ИЗ БЕЛА-ГРАДА, ОБЕСИСЯ СИНЕ МЬГЛЕ, УТРЪ ЖЕ ВОЗЗНИ СТРИКУСЫ ОТТВОРИ ВРАТА НОВУ-ГРАДУ, РАЗШИБЕ СЛАВУ ЯРОСЛАВУ, …»
В этом отрывке мусин-пушкинского перевода мы снова сталкиваемся с неправильной расстановкой знаков препинания и неверной трактовки ими всего предложения, в результате чего это место в «Слове» становится тёмным. Попробуем прояснить этот отрывок. Для успешной борьбы с грозными соперниками Всеслав незамедлительно задействовал все свои сильнодействующие колдовские чары. По мнению Автора, он был не простой смертный, а злой волшебник, колдун, в совершенстве владевший приемами чёрной магии. «Скочи от них лютым зверем, в полночи из Бела-града растворился в синей мгле. Утром же возни стрикусы, оттвори врата Нову-граду». Словосочетание «воззни стрикусы», исходя из этого понимания, читаем как «воззнис(к) – три (цифровое значение) – (ис) кусы» – букву «с» в конце слова «вознис» читаем как «к», а буква «и» является одновременно и окончанием слова «три», и началом слова «искусы», т. к. орфография и правила написания слов в то время были ещё на стадии формирования. Средневековые писцы придерживались различных школ и форм письма, которые к тому же постепенно менялись.
Говоря о чародейских способностях Всеслава, мы невольно вступаем на зыбкую почву эзотерики с её потаённой символикой, всевозможными заклинаниями, непонятными для непосвящённых, действами, находящимися за пределами здравого смысла. Сталкиваемся с разного рода потусторонними силами: домовыми, водяными, полевыми, лешими, волкудлаками, злыднями, верлиоками, живыми мертвецами; духами мрака, не терпящими солнечных лучей: вампирами, упырями, навьи, мары и прочей нечистью. Значит, в полночь Всеслав «обесился» при помощи чёрной магии в синий туман, став его неразрывной частью. А в начале сумерек, с первым отдалённым криком петуха, когда в небе только-только начали таять звезды и вдалеке за горизонтом чуть-чуть забрезжил рассвет, он возник (воплотился в плоть) благодаря своим сильным бесовским чарам очень искусно. При этом приставка «три» увеличивает какое-либо свойство троекратно, по аналогии с «тресветлым Слънцем» из плача Ярославны. Таким образом, не верхом на облаке, не на ковре-самолете, а в виде густого ползущего тумана, «Всеслав-чародей» проник за городскую стену, и ранним утром, перевоплотившись уже в человеческое обличье, изнутри отворил ворота Нову-града. После чего, затаившаяся в засаде и ждавшая этого момента дружина князя-«чародея» как свора бешеных псов ворвалась в город и, пользуясь внезапностью, безжалостно уничтожала своих противников и защитников крепости, которые спросонья так и не поняли, что случилось и почему враг уже в городе. Конечно, в наше время мало кто поверит, что некий человек, растворившись в тумане и преодолев в этом облике за одну ночь большое расстояние, уже на новом месте вновь примет человеческий облик. Поэтому обратимся к специалистам. Скорее всего, в этом месте «Слова» описан внезапный налёт, называвшийся изгоном или изъездом. «Такой внезапный захват осуществляли через ворота, которые противник не успевал закрыть. Многочисленные примеры проникновения врагов в город через ворота свидетельствуют о том, что сторожевая служба была поставлена из рук вон плохо, а дозорные вышки в то время, видимо, распространения не имели»[107]. Видимо Автор «Слова» таким своеобразным сравнением решил сгладить явную оплошность защитников крепости при обороне Нову-града, которые за густым утренним туманом, в условиях «нулевой видимости» проглядели вероломного врага. Но мы в данном случае примем на веру, что язычник Всеслав умел колдовским образом превращаться в разное обличье: в туман, в птицу, в волка, …в любую тварь.
Топонимика местности, где происходят описанные события, пока является спорной, под Бела-градом же большинство исследователей принимают древнерусский город-крепость Белгород, находившийся к западу от Киева на реке Ирпень (сейчас село Белогородка). Но возможно и скорее всего, это был город Юрьев (основанный Владимиром «Святым»), сейчас именуемый Белой церковью. По всей видимости, Всеслав использовал его в качестве своей временной резиденции после захвата власти, потому что в самом Киеве было много скрытых и явных врагов, и находиться ему там в тот период было небезопасно. А Бела-град был своего рода генеральным штабом, где собирались преданные ему люди и велась крупномасштабная подготовка для взятия Нову-града. Под этим городом понимается то Новгород-Северский, то Новгород на Волхове, но скорее всего это был город, который впоследствии стали называть Минском, как и любой другой вновь строящийся древнерусский город, первоначально он назывался Новым городом по отношению к Старому городу – Киеву. Характерным погодным явлением для города Минска являются густые туманы, при которых уровень видимости в городе снижается до 1 км и менее. Образуясь ночью в замкнутых котловинах, туманы иногда долго не рассеиваются.
Взяв именно этот город – Минск, Всеслав поспешил (поскакал волком) из Дудуток[108] (в старину городок южнее Минска, нынешнее селенье Дудичи близ Минска) на битву, которая вскоре состоялась на реке Немиге[109] (река Неман), и в которой христианская оппозиция потерпела от Всеслава сокрушительное поражение: «На Немиге же снопы стелют головами, молотят цепами харалужными». Под «цепами» в этом месте следует понимать один из видов боевого оружия, кистень – короткая палка, на одном конце которой на ремне или цепи подвешивался металлический шар, а на другом – петля для надевания на руку. Битва на Немиге всеми комментаторами аллегорически сравнивается с жатвой, с уборкой хлеба. На Немигу Всеслав с дружиной прибыл с Дудуток, т. е. из пригорода Минска (Нову-града), который не пострадал во время осады. Значит там находилась его временная ставка, по аналогии с Бела-градом, т. к. сам Нову-град (г. Минск) был разрушен и разграблен в результате изгона. А фразу «расшибе славу Ярославу» можно трактовать следующим образом: захватив Нову-град (Минск), он принизил, попрал славу, вероятно, Ярослава Мудрого, отца-основателя этого города или той династии, потомков которой Всеслав сверг в результате военного переворота и захвата этого города.
Вероятно, всё, что касается древнего Новгорода в истории Киевской Руси, имеет отношение именно к городу Минску, а не к Новгороду на Волхове. Внятного объяснения названия города Минска нет. Исходя из «народной этимологии» его название произошло от слова «менять», так как Минск был расположен на пересечении главных торговых путей, проходивших через старую Русь. Город вырос в верховьях реки Свислочи вблизи волоков, соединявших бассейны Чёрного и Балтийского морей. Древнерусские варианты названия – «Мѣньскъ», «Мѣнескъ», «Мѣнскъ» встречаются в летописях. В более поздних источниках название города пишется и без буквы «ять» – «Меньск», «Менеск», «Менск». Форма «Менск» исчезает из официальных документов только в XVIII в., когда старобелорусский язык полностью исключается из государственного употребления. В конце XVIII в. при разделах Речи Посполитой название города переходит в русский язык как «Минскъ».
«… А САМЪ ВЪ НОЧИ ВЛЪКОМЪ РЫСКАШЕ; ИЗ КЫЕВА ДОРИСКАШЕ ДО КУРЪ ТМУТОРОКАНЯ; ВЕЛИКОМУ ХРЪСОВИ ВЛЪКОМЪ ПУТЬ ПРЕРЫСКАШЕ. ТОМУ В ПОЛОТСКЕ…».
Многие исследователи переводят словосочетание «до куръ» как «до пения петухов», «до рассвета», считая, что в Древней Руси оно было «одним из суточных терминов и соответствовало поздней ночи», т. е. легко для своей гипотезы трансформируют куриц в петухов. А лингвисты предлагают считать это понятие неразложимым выражением, т. е. наречием «докурь». Помимо временного толкования существует и географическое определение этого оборота, а также в значении живого места, поселения.
Я же считаю, что слово «курь» в данном отрывке следует перевести и соответственно понимать его, как слово «курия» – curia от латинских слов cum – вместе и vir – мужчина. В древности это был один из видов народных советов в итальянских городах-государствах, так называемая «куриатная комиция» – собрание мужчин-воинов, состоящее из 10 родов. (Именно в римской республиканской курии был зарезан Юлий Цезарь.) Позднее в Венеции курия трансформировалась в такой орган государственного управления, как «Совет десяти». А в Запорожской Сечи это слово, видоизменившись, превратилось в такое общеизвестное понятие, как «курень». Этим словом в Малороссии стали называться войсковое подразделение и его жилые помещения, а командовал им соответственно куренной атаман. Значит в Тмутаракани (Венеции) «курь», она же курия будет означать предположительно «старый дворец Дожей» (первый дворец Дожей на островах Риальто), в котором на тот момент жил и правил «Великий Хресови». От первоначальной конструкции старого дворца, построенной до 1000 года на основе уже существующих римских стен, почти ничего не осталось. Это античное здание было уничтожено пожаром. Основное строительство нынешнего дворца было осуществлено в 1309–1424 годах предположительно архитектором Филиппо Календарио. И после очередного пожара дворец Дожей был восстановлен в 1577 году Антонио де Понте.
В этом отрывке Автор снова помещает Всеслава в отрицательный образ, только уже волка-оборотня – волкудлака[110] – человека, который после ночного демонического перевоплощения в волчье обличье становится обладателем сверхъестественной, звериной, нечеловеческой силы. Вот как в эзотерической литературе описывается это превращение. Уединившись, человек совершает необходимый обряд, произносит заклинания, после чего раздевается догола. Неожиданно его тело начинает напрягаться и становиться прозрачным, пока не исчезнет совсем. А на этом месте тут же появляется вначале прозрачное, а потом тёмно-лиловое с густым подшёрстком тело волка.
Значит днём Всеслав обычный, простой с виду человек, который физиологически ничем не отличается от других людей. И ко всему прочему он на тот момент уже выполняет текущие и повседневные обязанности главы государства: принимает послов, выслушивает доклады бояр и советников, разбирает судебные тяжбы, раздаёт уделы своим верным союзникам и преданным вассалам. А в полночь Всеслав легко, со знанием дела обернувшись в волка-оборотня, порыскал из Киева до «курь Тмутараканя» – до курии венецианской, т. е. до дворца Дожей, где власть захватил и на тот момент правил его потенциальный союзник и единоверец – язычник, некий «Великий Хръсови».
В традиционных комментариях слово «Хръсови» заменено конъектурой «Хорс». Откуда в научных изданиях взялся этот Хорс? Вот как это преобразование комментирует А. Лаврухин в своей заметке «Академические «подновления» в СПИ»: «Примечательно, что текст Екатерининской рукописи «Слова» в академических изданиях советского периода дан с некоторыми «подновлениями» без указания на таковые. К примеру, в Екатерининской копии написано «хръ сови», а в издании 1960 года АН СССР (ред. Д. С. Лихачёва) «Хръсови». Эти сделанные учёными исправления сразу же порождают имя языческого бога Хорса и убирают всякие возможные мысли о параллелях отдельно написанного «хръ» с очень похожим буквенным обозначением имени Христа на православных иконах и камнях».
В моём же понимании «Великий Хресови» – это не какой-то пресловутый бог Солнца – Хорс, которому Всеслав «дорогу перебегал», как утверждают некоторые комментаторы, а весьма конкретный исторический персонаж. Это Великий Аттила[111], наречённый в народе «бич Божий» или «божья кара» – Хресови. В то время говорили, что он выполз на свет как будто из преисподней «сын Дьявола, посланный в наказание за грехи». В Тмутаракань (Венецию) Всеслав прибыл к нему за помощью для борьбы с христианской оппозицией, основные силы которой были на тот момент собраны в Полоцке. Одно дело захватить верховную власть в столице, но совершенно другое дело удержать эту власть в стране и сделать её легитимной. Значит, последнее предложение этого фрагмента будет выглядеть следующим образом: «великому Хръсови влъком путь прерыскаше тому в Полотск». Окончание фразы, «тому в Полотск», явно относится к великому Хръсови, которому Всеслав указывал короткую и безопасную дорогу, т. е. сопровождал его, чтобы на пути их следования не возникало каких-либо эксцессов и недоразумений с местными князьками. Затем им совместными усилиями удалось окончательно разгромить в Полоцке христианскую оппозицию, состоящую из недовольных его правлением русских князей. При этом сам город был безжалостно разрушен и опустошён, фортификационные сооружения затем были срыты. Церкви и храмы в городе были разграблены и осквернены воинами Аттилы, так что Всеслав не мог слышать никакого мелодичного колокольного звона в Киеве из Полоцкого Софийского собора, якобы зовущего его к заутренней службе, потому что, скорее всего, на тот момент там раздавался надрывный погребальный набат. Впоследствии город возродился уже на новом месте, и остатки храма, которые выдают за ту самую Полоцкую Святую Софию (в которой Всеслав якобы слышал звон) находятся в «новом» Полоцке.
Залив в Полоцке людской кровью последний очаг недовольства с чувством внутреннего спокойствия, что на захваченную им власть больше никто не посмеет претендовать, Всеслав быстрее ветра помчался в столицу, чтобы там последний сомневающийся в его праве на трон из первых уст узнал, кто вышел победителем в решающей схватке за верховную власть в стране. И снова Автор подчёркивает, как ловко (триискусно) используя свою чёрную, бесовскую силу, «Всеслав – чародей» за одну ночь преодолел немыслимо большое расстояние. Киевляне-то думают, что их новый правитель находится где-то далеко, за тридевять земель, а Всеслав-то уже прибыл в столицу. Ранним утром, с первыми петухами, когда кончается действие его чёрной магии, он вернулся с организованного им кровавого шабаша в Киев. Прибыв из Полоцка, язычник Всеслав, как ни в чём не бывало, уже слушал заутреню в Софийском соборе. Примерно так же (напоказ) во времена перестройки вели себя бывшие советские партийные бонзы в православных храмах. Своим появлением в соборе Всеслав показал, что он по-прежнему в силе и верховной властью ни с кем делиться не намерен. При этом стоял он на хорах, или полатях (эмпоры – балкон внутри церкви), которые размещались над боковыми нефами в западной части Софийского собора. Там же во время службы, словно небожители, располагались все члены его великокняжеской семьи. А проходили они туда по специально выстроенному для этой цели наружному переходу (галерее) непосредственно из своих жилых палат. В древности открытые галереи с трёх сторон опоясывали этот храм. Помимо архитектурной композиции эти переходы имели чисто практическое значение в плане безопасности первых лиц государства. По какой из них пройдет князь? Вероятному заговорщику или подосланному убийце угадать было трудно. И внимательно рассмотреть Всеслава в тот ранний предрассветный час праздным зевакам тоже было проблематично. Подавляющее большинство его поданных по вероисповеданию в то время были уже истинными христианами, и «Всеславу-чародею» по крайне мере на людях приходилось притворяться добродетельным и набожным правителем, хотя на самом деле он был чёрный ворожей и злой колдун, а в душе неисправимый кровожадный язычник.
Внимательно анализируя эти обстоятельства, можно предположить, что никакого Софийского собора в Полоцке на тот период не было и в принципе не могло быть. Хотя в наше время вам там покажут макет собора и якобы чудом уцелевшую древнюю аспиду, оставшуюся от некой старинной церкви домонгольского периода, которую сейчас и выдают за остатки храма Святой Софии. Софийский собор – это, прежде всего, грандиозное, мегалитическое сооружение, и иметь подобный кафедральный собор – прерогатива крупных столичных городов, таких как Киев, Новгород, Константинополь, Среднец (средина), впервые названный Софией в 1376 году болгарским царём Иваном Шишманом (Страшимиром). А Полоцк – это всего лишь небольшой, периферийный город-крепость, грамотно выбранный в военно-географическом плане и хорошо укреплённый форпост на пути вероятного противника к древнему приморскому торжищу на Балтике. Здесь, в устье реки Вины, с давних времён проживали и вели посредническую торговлю легендарные бьярмы (финно-угорское племя). Как показал А. Л. Никитин в «Королевской саге» (), именно туда, в Биармию, ходили викинги в свои разбойничьи походы за золотом, серебром и мехами. Периодически они разграбляли при этом священный для бьярмов янтарный храм Йомалы (Юрмала). Со временем на том торжище возник город Рига, который впоследствии захватили крестоносцы Тевтонского ордена. Полоцк защищал этот морской порт с суши, закрывая проход боевых насадов по Западной Двине, а в мирное время он выполнял функцию таможенного поста для торговых караванов (археологи обнаружили там в большом количестве торговые пломбы и вислые печати владельцев товаров). Крайне благоприятным обстоятельством для полоцкой земли была также близость верхнего Днепра (у Орши) и среднего течения Западной Двины (у Бешенковичей), что обеспечивало удобный транзит товаров, движущихся с Черного моря в Балтийское, и способствовало торговле внутри страны. Поэтому княжеская оппозиция в кульминационный для себя момент и выбрала его в качестве центра для сбора военных сил против «Всеслава-чародея».
Всеслав же прекрасно осознавал, что своей дружины ему явно не хватит для взятия Полоцка и расправы с непримиримой оппозицией, и знал, что не помогут ему в этом деле даже его колдовские чары. Вот он и обратился за помощью к своему единоверцу и верному союзнику Великому Хресови – он же Аттила. Аттила – талантливый полководец и опытный дипломат, который объединил разрозненные племена гуннов в единый кулак. Он поставил себе цель подчинить всю Западную Европу (рис. 15). В качестве своей столицы Аттила выбрал недавно захваченную его войсками жемчужину Средиземноморья – Венецию (Тмутаракань). Туда-то, в курию Тмутараканя (дворец Дожей), где в бывшем республиканском собрании этого города-государства и разместилась постоянная резиденция Великого Аттилы, волком и порыскал Всеслав к будущему своему господину (сюзерену), чтобы заручиться его поддержкой.
К сожалению, русские летописи ничего не сообщают нам о трагических событиях, произошедших в Полоцке в тот период. Тщательно переписанные и отредактированные в XVII и XVIII веках, такой ереси они уже не допускали. А вот в одном из самых популярных западноевропейских памятников, в германском эпосе – «Саге о Тидреке (Дитрихе) Бернском[112]» эти события косвенно нашли своё отражение. В ней есть описание того, как тот самый Тидрик подбивает Аттилу отомстить некоему Вольдемару (возможно Владимиру Святославличу) за его недавнюю победу. «Собрав 20 тысяч рыцарей, идёт Аттила на Полоцк. Осадил он город тремя отрядами. Три месяца длится осада. И предложил Тидрик: сам я останусь осаждать, а ты Аттила иди на Русь за добычей, незачем нам всем сидеть у города. Но Аттиле не захотелось одному идти воевать, и решили они, что на Русь пойдёт сам Тидрик. И приходит Тидрик под Смоленск и обложил его. Спустя шесть дней туда же приходит Вольдемар (Владимир Святославович) с войском и начинается сеча, и наносит смертельный удар Тидрик самому Вольдемару, и побежали русские. Два дня ловили и убивали их кого только могли найти. А Аттиле всего три дня спустя после ухода Тидрика удалось взять Полоцк, перебив много людей и взяв богатую добычу. После этого сравняли город с землёй»[113].
Рис. 15. Карта походов и места сражений Хресови
Все эти события в какой-то мере подтверждаются археологическими изысканиями в том районе. «В 2004 году на поле, прилегающем к территории современного микрорайона Полоцка – Заполотья, – был открыт и исследован культурный слой XI–XII столетий на площади не менее 21 гектара. В результате раскопок, проведенных в течение нескольких сезонов, были обнаружены материалы, позволяющие заключить, что древний Заполоцкий посад простирался в западном направлении вдоль Двины на расстояние 1300 метров от Верхнего замка. Примерно на такое же расстояние на восток вдоль Двины простиралась граница Великого посада. На западной окраине Заполоцкого посада существовал природный холм с мощным культурным слоем (современное местное название «гора»). И хотя он был срыт под карьер в 1972 году, культурный слой сохранился в переотложенном виде и был исследован в 2004 году. На сегодняшний день можно с уверенностью говорить о существовании военного форпоста, а, возможно, и ещё одного городища на западной окраине Полоцка. В 12 веке полочане покинули западную часть Заполоцкого посада. С тех пор вплоть до наших дней она остаётся не заселённой. Второй этап существования Заполоцкого посада в новых границах датируется первой половиной века, когда был снова выкопан глубокий ров, в нём оборудован частокол и насыпан высокий вал»[114].
Внимательный читатель, хорошо знающий историю, сразу же увидит в такой трактовке событий хронологическое несоответствие, – Аттила жил в пятом веке (? – 434–453), Тидрик Бернский в шестом (454–526), Всеслав Полоцкий в одиннадцатом (? – 1068–1101). А в «Слове» в моей трактовке все эти персонажи живут и действуют в одно и то же время – «на седьмом веку Трояновом». Зададимся вопросом, кому же верить – Автору «Слова» или традиционным историкам и хронистам? В этом эпизоде мы как раз сталкиваемся с так называемым хронологическим сдвигом, который был искусственно создан в результате фальсификации в XV, XVI веках мировой, а затем в XVII, XVIII веках отечественной истории. Стоит отметить, что в древнерусских летописях, ещё не примкнувших к хронологической сетке какого-либо свода, сама датировка ведётся не по годам от сотворения мира, а счётом лет от одного события до другого. В большинстве же исторических хроник одни и те же исторические персонажи действуют в разных временных эпохах, и там переплетаются похожие события. О самом же Аттиле как таковом никаких достоверных сведений до нашего времени совсем не сохранилось, одни только невероятные домыслы и предположения. Возможно, что его деяния средневековые историки сознательно перенесли в прошлое, тем самым освободив место для какого-то более «правильного», фантомного политического персонажа, и немаловажную роль в этом переносе сыграл религиозный аспект. Современными историками подмечена одна любопытная деталь – у знаменитых средневековых и библейских полководцев, оказывается, есть много общего. Отмечается достаточно жестокий характер их завоевательных походов: разрушение городов, уничтожение больших масс людей, все они как бы сознательно расчищали вновь завоёванные территории для расселения своих народов. Тем не менее, жестокости этих воителей отнюдь не снижают огромного уважения к ним, которое до сих пор питает Западная Европа и другие «цивилизованные» страны.
«АЩЕ И ВЕЩА ДУША ВЪ ДРУЗЕ ТЕЛЕ, НЪ ЧАСТО БЕДЫ СТРАДАШЕ. ТОМУ ВЕЩЕМ БОЯНЪ И ПРЪВОЕ ПРИПЕВКУ…»
Автор «Слова» вводит в свою песню образ «Всеслава-чародея» и его недоброе царствование, как своего рода поучение для будущих великих князей. Это резко отрицательный персонаж – тиран, кровавый диктатор, узурпатор власти, злодей и человеконенавистник. Именно на его примере показывается, к чему приводит незаконный и никем не признанный захват власти в стране. В борьбе за высшую власть Всеслав не брезгует никакими методами, в том числе призываются на помощь заклятые враги Русского государства – половцы и гунны во главе с Аттилой. Большинство же переводчиков, не правильно поняв и не осознав авторского замысла, восторженно воспевают Всеслава Полоцкого. Они пытаются переложить данный отрывок на свой лад и пропеть его нам «по замышлению Бояна», стараясь при этом идеализировать и приукрасить образ «загадочного» князя-чародея. Так, у В. А. Жуковского читаем: «вещая душа у него в крепком теле», у А. Н. Майкова – в «богатырском», у Н. Заболоцкого – в «могучем», у Д. С. Лихачева – в «дерзком», а у В. И. Стеллецкого даже в «храбром». Вот так и появился герой-оборотень, затмевающий собой Солнце (Хорса). От недостатка информации по этому вопросу Всеслава как добродетельного князя героизируют современные белорусские учёные. Отчасти это связано с тем, что в народном, былинном эпосе Всеволод Волхвович представлен как положительный герой-богатырь, пришедший к власти на волне народного недовольства.
А ведь ещё в 1861 году историк литературы, языковед Ф. И. Буслаев решительно отверг надобность в подобной переделке подлинного выражения в «Слове» – «в друзе теле» на «в дерзе теле». «В друзе» на древнерусском языке означает «в другом, ином», а «в дрезе» – в отважном. Ф. И. Буслаев по этому поводу писал: «Другое тело, по-моему, – пишет он, – означает не другого или какого-нибудь человека вообще, а именно другое тело, не свое собственное, а волчье, которое надевал на себя герой, перерыскивая путь великому Хорсу»[115]. На этом аспекте, ведя спор с традиционными славистами, снова заостряет внимание своих оппонентов Алексей Югов[116]. Но доводы Буслаева и Югова по этому выражению академической наукой остаются не услышанными, а аргументы непонятыми, поэтому весь сюжет в песне, связанный с Всеславом, в традиционной интерпретации представлен в гипертрофированном и тенденциозном виде.
Перевод, по моему мнению, должен выглядеть следующим образом: «Ещё бы, колдовская душа в волчьем теле не часто бедам людским сострадает, про таких извергов как Всеслав еще вещий Боян в своей первой припевке с умыслом говаривал: “ни хитру, ни горазду, ни птицю горазду, суда Божия не минути”». Автор, сославшись на Бояна, в короткой, но ёмкой притче как бы предупреждает других зарвавшихся князей (своих современников), что если они не опомнятся и не остановятся в деле захвата власти, то после смерти на небе их ждёт такой же, как Всеслава, суровый и беспристрастный суд, где каждый из них получит по «заслугам». И никого из них не минует праведная божья кара. А значит гореть им всем в аду, в геенне огненной.
Читателя не должно смущать, что под словом «вещий» подразумевается как положительный персонаж «вещий Боян», так и отрицательный эпитет – «вещая душа», относящийся к Всеславу. Под понятием «вещий» подразумевается язычник, т. е. вещун, ведун, а он независимо от религиозных убеждений может быть как хорошим, так и плохим. Например, «вещий Олег» – это языческий князь, но на Руси он всегда ассоциировался как непобедимый воин, мудрый политик и основатель великой княжеской династии. Проблема соотношения христианства и язычества до середины XIX века почти не рассматривалась, так как православная церковь не позволяла их сравнивать как нечто равноценное. Язычество представлялось ими в духе поучений первых христианских проповедников. Внимание к язычеству резко возрастает в связи с подъёмом национального самосознания, в рамках которого начинается собирание народных сказаний, песен, пословиц, запись обычаев. Неожиданно обнаружилось, что и в XIX веке русский крестьянин, особенно где-нибудь на севере или в Сибири, где меньше сказывался царский гнёт, оставался в большей степени язычником, чем христианином. Нельзя не согласиться с наблюдением Е. И. Осетрова: «Если ещё Островскому, писавшему весеннюю сказку «Снегурочка», пришлось наблюдать, как крестьяне ходят в Ярилину долину и приветствуют появление солнца радостными криками, то легко понять, как сильно было язычество во времена Игоря и Ярославны». Насколько трудным было дело выявления исконно народных верований, показывает судьба одного из выдающихся деятелей русской культуры А. Н. Афанасьева. За свой трёхтомный монументальный труд «Поэтические воззрения славян на природу» в 1862 году он был уволен из Главного архива иностранных дел с запрещением впредь состоять на государственной службе.
«…СМЫСЛЕНЫЙ РЕЧЕ: НИ ХЫТРУ, НИ ГОРАЗДУ, НИ ПТИЦЮ ГОРАЗДУ, СУДА БОЖIА НЕ МИНУТИ»
Ещё вещий Боян в своей первой припевке мудро сказывал: «Как ни хитри, как ни ловчи, да хоть ты в птицу ловко обернись, суда божьего не избежать». Эту Бояновскую притчу Автор предназначает как для Всеслава, так и для его «внуков», тех князей, которые замышляют новую свару и междоусобицу. Автор «Слова» проводит следующую мысль: Всеслав – князь, язычник и чародей, который незаконно стал всемогущим властителем Великого Киевского княжества и при захвате власти пролил реки невинной крови, а при своём царствовании натворил много зла, но при этом открытого людского суда на земле избежал. Умер, вероятно, своей смертью от старости, и никто из ближнего окружения не посмел его открыто упрекать в тех кровавых злодеяниях, которые он сотворил. Зато там, на небесах, – предупреждает Автор, – с ним состоится совсем другой, суровый разговор, и праведного божьего суда ему, злодею и языческому ворожею, не избежать. Пусть он, заметая свои кровавые следы, хоть в «невинную» птицу ловко обернётся, используя при этом сильнодействующие колдовские чары и думая таким образом уйти от ответственности за безвинно загубленные людские души. Но всевидящее Божье око узнает его в любой твари, в какую бы он ни превратился, стараясь при этом уйти от возмездия, и воздаст с лихвой по «заслугам» его. Такая же неотвратимая божья кара ждёт всех его идейных и духовных последователей. Этой мудрой бояновской поговоркой заканчивается кровавое жизнеописание языческого князя Всеслава Полоцкого.
«О! СТОНАТИ РУСКОЙ ЗЕМЛИ, ПОМЯНУВШЕ ПРЪВУЮ ГОДИНУ, И ПЕРВЫХЪ КНЯЗЕЙ»
В этом месте Автор проводит своеобразное противопоставление между разными царствованиями и разными мировоззрениями (христианством и язычеством). Заканчивая лаконичной притчей рассказ о Всеславе, он уже в следующей строке поминает славные времена правления первых христианских князей. Почему тогда година первая? При ответе на этот вопрос надо учитывать особенности летосчисления того времени. Тогда существовали погодные записи событий не от мифической даты сотворения мира, а от того или иного эпохального политического события. В данном случае речь идёт о временах правления Владимира I «Святого», при котором крестилась Киевская Русь.
Крещение Руси было переломной вехой в истории нашего государства, и эта дата недавно перешагнула тысячелетие. Для людей того времени год крещения стал отправной точкой отсчёта новой эпохи. В летописи рассказывается, что Владимир, «любя дружину, и с ними думал о строе землянем, и о ратях, и о уставе землянем». Летописи свидетельствуют, что ни одно решение по более или менее важному вопросу князь не предпринимал без совета с дружиной[117]. В связи с нашествием половцев и княжеской междоусобицей простые люди с ностальгией вспоминали своё славное прошлое, первых христианских князей, при мудром правлении которых их предыдущее поколение не знало таких бед и несчастий. Они вспоминали Ярослава I Владимировича, Святослава Ярославича, Изяслава I (Дмитрия) Ярославича (1054–1078), Всеволода I Ярославича и, наконец, Владимира Мономаха. Автор, поминая их, как бы подчеркивает: «Вот на кого надо равняться! Вот с кого надо брать пример».
«ТОГО СТАРАГО ВЛАДИМИРА НЕЛЬЗЕ БЕ ПРИГВОЗДИТИ КЪ ГОРАМЪ КIЕВСКИМЪ: …»
Эта строчка является логическим продолжением предыдущей фразы. Того старого, умудренного жизненным и политическим опытом, всеми признанного князя Владимира I «Святого» нельзя же заставить навсегда, из века в век добросовестно исполнять обязанности первого лица в государстве: «нельзя же его навечно приковать к княжескому столу (к горам киевским)». Чтобы только он и никто другой выполнял эту трудную и непосильную работу. Этой фразой Автор старается донести до нас следующую мысль: чтобы славное правление в государстве никогда не кончалось, надо всего-навсего не нарушать «средневековую конституцию», тот закон о престолонаследовании («Лествичное право»), который завещали им их прадеды. В результате чего к власти в стране приходили бы только сильные по духу, справедливые, мудрые и прозорливые правители, при которых только бы крепла, хорошела и процветала земля Русская. Именно законная преемственность во власти является гарантией несокрушимости государства, как от внешних, так и от внутренних врагов в веках. Эта мысль красной нитью проходит через всю песню.
«…СЕГО БО НЫНЕ СТАША СТЯЗИ РЮРИКОВЫ, А ДРУЗИИ ДАВИДОВЫ; НЪ РОЗИ НОСЯ ИМЪ ХОБОТЫ ПАШУТЪ, КОПИЯ ПОЮТЪ».
Несмотря на все увещевания и предупреждения Святослава, другие кандидаты на Киевский престол развязали-таки новую междоусобную войну за свои династические интересы, т. к. Игорь всё ещё находился в половецком плену, и царская вакансия была в принципе свободна. В слове «пашут», вероятно, в результате описки на одном из этапов копирования подлинника, вместо буквы «М» была написана буква «П». В свете этого предположения, фразу надо понимать следующим образом: «но сегодня поднялись знамёна Рюрика, а друзья Давыдовы не розы (благородные цветы) носят им, хоботы[118] (вымпелами) машут (пашут), копия поют». Значит, ещё вчера Рюрик с Давидом были верными союзниками и преданными друзьями, а сегодня, как это часто бывает в политике, они уже стали непримиримыми врагами. Внутриполитическая обстановка в стране изменилась. А как мы знаем, друзей и родственников в большой политике не бывает, особенно когда ставки возросли, и на кону в качестве главного приза стоит Киевский Великокняжеский престол. Эти князья – «внуце Всеславли» – сразу же стали руководствоваться голым прагматизмом и сиюминутной выгодой. Потому-то бывшие друзья и союзники по общей княжеской коалиции Рюрик и Давид не благородные цветы (розы) и дорогие подарки друг другу преподносят, не витиеватыми комплиментами и дружественными посольствами между собой обмениваются. Они боевыми вымпелами друг другу машут (пашут), копия и стрелы друг в друга пускают. Поэтому слово друзии, т. е. «друзья» (множ. число) в этом месте перевода следует поставить в кавычки. Несмотря на все увещевания и предупреждения Святослава соблюдать «Лествичное право» и не начинать междоусобицу, а все имеющиеся силы направить на борьбу с вражеской коалицией (половцами и Литвой), княжеская распря в стране постепенно начинает набирать обороты, вовлекая в гражданскую бойню всё большее количество участников (мнимых претендентов на верховную власть). На фоне этого половцы получают значительное преимущество в военно-стратегическом плане, т. к. внутренний раздор «съедает» наши силы, способствуя внешней агрессии.
Плач Ярославны
«НА ДУНАИ ЯРОСЛАВНЫНЪ ГЛАСЪ СЛЫШИТЪ: ЗЕГЗИЦЕЮ[119] НЕЗНАЕМЬ, РАНО КЫЧЕТЬ: ПОЛЕЧЮ, РЕЧЕ, ЗЕГЗИЦЕЮ ПО ДУНАЕВИ; ОМОЧЮ БЕБРЯНЪ[120] РУКАВЪ ВЪ КАЯЛЕ РЕЦЕ, …»
Плач Ярославны начинается с того, что она уже на Дунае[121]. Это главная река в Западной Европе. Она реальная, и в этом значении существует в «Слове». Почему я на этом заостряю внимание? Потому что традиционные переводчики трактуют «Дунай» как метафору, в их понимании это река вообще, любая река. Они говорят: «Ведь у нас много рек с похожим названием (Дунаец и т. д.) с корнем Дун, Дан. Значит, зегзица – кукушка летит на юго-восток в междуречье Днепра и Дона. Ведь там же была битва. Это общепризнано. Какие могут быть сомнения?» Значит Дунай, как и Каяла, для них красивая аллегория. А Каяла для некоторых из них является рекой покаяния. Непонятно только, перед кем и в чём надо каяться?
Первый абзац является ключевым для понимания плача. В нем собраны все самые спорные и тёмные слова. Уже в самом начале плача Ярославна показана в образе птицы. Утром на рассвете она с помощью белой магии превратилась в маленькую, незаметную птичку, чтобы никто из простых смертных даже не мог подумать, что это Ярославна – жена Великого князя Игоря. И летит она вверх по течению большой реки, на запад, ко второму её устью. Именно на Дунае слышится её заунывное пение. Она кычет. Это звукоподражательный крик встревоженной птицы – Зегзицы. Крик, напоминающий женский плач с причитаниями и всхлипываниями. Пташкой маленькой, никем не узнанной (незнаемь), поёт она печальную песнь свою. Поёт о том, как прилетит она на Каялу-речку, как найдет на поле страшной битвы раненого своего мужа, как оботрёт шелковым рукавом кровавые раны на жестоцемъ его теле (т. е. на теле жестоко избитом, израненном, облегчив тем самым его страдания). В говорах современной Брянщины эпитет «жестокий» употребляется в значении «разгоряченный», «вспыльчивый» и др., что открывает возможности понимать контекст этого слова как «на воспалённом теле»[122].
Побывав на месте недавно отгремевшего сражения в виде маленькой (незаметной) пташки и не найдя мужа среди убитых и раненых, Ярославна поняла, что он пленён и она, находясь там, ничем не сможет ему помочь. Тогда она вернулась в Путивль и уже в естественном своем обличии говорит с всемогущими силами природы, поочередно спрашивая у бога Ветра и бога Солнца, почему они помогают этим нечестивым половцам. Просит их усмирить свой пыл и ярость, а у духа реки Днепра, которого она славит, просит помощи, чтобы он вынес из плена на своих могучих волнах ладью её любимого мужа. Таким образом, ясно видно, что, летя вверх по Дунаю, ко второму его устью, находящемуся у полуострова Истр, «Ярославна – птичка» непременно окажется на северо-западе Адриатики, а не в приазовских степях юга России.
«ЯРОСЛАВНА РАНО ПЛАЧЕТЪ ВЪ ПУТИВЛЕ НА ЗАБРАЛЕ, АРКУЧИ: О ВЕТРЕ! ВЕТРИЛО!.. ЧЕМУ МЫЧЕШИ ХИНОВЬСКЫЯ СТРЕЛКЫ НА СВОЕЮ – НЕ ТРУДНУЮ КРИЛЦЮ НА МОЕЯ ЛАДЫ ВОИ? …МОЕ ВЕСЕЛИЕ ПО КОВЫЛИЮ РАЗВЕЯ?»
«Ярославна с раннего утра плачет в Путивле на забрале». Под забралом в этом месте следует понимать защиту, городские стены, а более конкретно – защитную решётку на городских воротах, которая молниеносно опускалась в случае внезапного нападения. Также под забралом можно понимать караульную площадку на смотровой башне, стоя на которой, Ярославна и ведет свой монолог. Слово «хиновские» в этом месте следует перевести как гунновские. Гунны – это враждебный славянам народ, многочисленные племена которого во времена Великого переселения народов шли из Центральной Азии (от границ Китая) на запад, через причерноморские степи, разрушая и грабя при этом русские города и веси. В плаче Ярославны Автор использовал современные на тот момент языческие моления и заклинания. В них Ветер, Днепр, Солнце представлены одухотворёнными божествами, оттого в этих монологах, в обращении к ним употребляется слово «Господине». «Ветрило» – употребляется с уважительным суффиксом – наименование собственно божества по аналогии с «Ярило», ведь ветры – это внуки Стрибога, и им подвластны стрелы, которые летят на наших воинов, «…чему мычеши хиновская стрелкы…». В этом вопросе глагол «мычеши» повторяется, первый раз он встречается при описании разгула «черного змея» (кара жля [н]) на русской земле «…смагу мычеши в пламене розе». Так, известный славист Срезневский И. И. (1812–1880) в своём основном труде «Материалы для словаря др. русского языка по письменным памятникам» отмечал: «мыкати, мычу – трепать, метать».
Фразу не «трудную крильцю» я понимаю как «крылья, не привыкшие к труду», т. е. маленькие, небольшие. Да и сама пташка (Ярославна) в своей повседневной жизни ведёт лёгкую, беззаботную жизнь, всё-таки она жена Великого князя! Соответственно перевод этой строчки будет такой: «зачем мечешь гунновские стрелы на свою малюсенькую птичку». «На свою», потому что она в обличии пташки полностью зависит от Ветра как божества. Затем идёт вопрос, который можно перевести двояко: «на моея лады воя». В первом случае переводим его как «на моих любимых воинов». И в обращении Ярославны к Солнцу подобное словосочетание понимается всеми именно в этом контексте: «горячюю свою лучю, на ладе вои?». Но можно перевести эту фразу из монолога к ветру и по-другому: «лады», как музыкальный лад, а «вои» – от слова «воешь». Следовательно, фраза будет выглядеть так: «Зачем на мои лады воешь?» или можно сказать по-другому: «Зачем мою песню задуваешь?» Я выбрал второй вариант. В заключительной части этого монолога Ярославна призывает ветер выполнять его повседневную, нужную и плодотворную для людей работу. «Под облаками дуй!» – говорит она. «Там, в вышине, занимаясь мирной работой, ты не принесешь никому горя, делай, мол, своё дело: «поддувай попутным ветром корабли на синем море. А вместо этого ты помогал во время битвы нечестивым половецким лучникам безнаказанно убивать наших воинов, принёс горе и поэтому “моё веселие по ковылию развеял”».
«… О ДНЕПРЕ[123] СЛОВУТИЦЮ! ТЫ ПРОБИЛЪ ЕСИ КАМЕННЫЯ ГОРЫ СКВОЗЕ ЗЕМЛЮ ПОЛОВЕЦКУЮ. ТЫ ЛЕЛЕЯЛЪ ЕСИ НА СЕБЕ СВЯТОСЛАВЛИ НАСАДЫ ДО ПЛЪКУ КОБЯКОВА: …»
Одно из самых важных и информативных мест в «Слове», глубокий анализ этих строк позволит нам понять, где происходят описываемые события. Надо сразу отметить, что мусин-пушкинские переводчики подошли к переводу этого места формально, и знаки препинания, расставленные ими не в тех местах, сыграли с ними злую шутку. В литературном обиходе появилось новое слово «Словутицию», которому до сих пор нет внятного разъяснения. Читая эту строчку в традиционном переводе, у любого человека складывается устойчивое понимание того, что Днепр Славутич пробил себе дорогу сквозь землю половецкую. А значит причерноморские просторы, включая и донскую степь, были исконной территорией половцев со времени их вторжения из Азии. Если же точку поставить в другом месте строчки, правильном с поэтической точки зрения, то смысл предложения полностью поменяется и всё встанет на свои места.
Ярославна в этом отрывке славит реку. За что? Во-первых, Днепр насквозь пробил каменные горы, у которых потом широко и привольно раскинулся стольный Киев-град. С этой нелёгкой работой могла справиться только сильная, полноводная и непокорная река, которая бурлящим потоком сносит любую преграду, вставшую на её пути. Во-вторых, именно Днепр, словно играючи, как пушинку вынес на себе в землю половецкую (Северную Италию) тяжёлые боевые насады, в которых находилась дружина Святослава, «до полку Кобякова». Там, в Лукоморье (Венеции) он и пленит его. Слабая, болотистая и мелководная река с такой трудной задачей явно не справится, Ярославна считает, что она под силу только могучему и неукротимому Днепру. И просит у реки взлелеять «мою ладу ко мне», т. е. помочь вернуться князю Игорю из плена живым и невредимым. Отсюда и перевод: «О Днепре! Слава тебе! Цю[124] (Это), ты пробил еси (эти) каменные горы сквозе (насквозь)! (В) землю Половецкую, ты как бы играючи вынес на себе (лелеял еси) Святославовы насады до полка Кобякова».
«СВЕТЛОЕ И ТРЕСВЕТЛОЕ СЛЪНЦЕ! ВСЕМЪ ТЕПЛО И КРАСНО ЕСИ: ЧЕМУ ГОСПОДИНЕ ПРОСТРЕ ГОРЯЧЮЮ СВОЮ ЛУЧЮ НА ЛАДЕ ВОИ? В ПОЛЕ БЕЗВОДНЕ ЖАЖДЕЮ ИМ ЛУЧИ СПРЯЖЕ …»
В начале этого монолога Ярославна своей мольбой пытается умилостивить Солнце, которое для неё является сверхъестественным, божественным существом. Она называет его «троесветлым», т. е. дающим свет и тепло всему живому на земле. А там, на поле боя, то же ласковое и лучистое Солнышко превратилось в беспощадный, жестокий огненно-яркий шар. Равнодушно и безжалостно бьёт он в глаза нашим воинам. В полдень наступила невыносимая жара. Из Аравийской пустыни сирокко принёс с собой мелкий песок, который лезет в глаза, лицо при этом застилает липкий, кровавый пот, жажда стягивает горло. А сверху на русичей обрушивается град стрел, от которых нет спасения. Кругом кромешный ад, где воинственные крики сражающихся и звон их оружия смешались с испуганным ржанием лошадей и предсмертными стонами тяжелораненых бойцов. Сравнивая солнечные лучи со стрелами, Ярославна умоляет его спрятать их, убрать свои лучи-стрелы в своеобразные колчаны, как бы закрыть их, словно тучами, хотя бы в этом дать нашим воинам своеобразную передышку.
В завершении абзаца хотелось бы обратить внимание читателя на языческий характер этих монологов. Загадкой также является то, почему Автор счёл важным для Ярославны произнести «языческую молитву» в Путивле, а не в Новгород-Северском, где она жила. На первый вопрос ответим цитатой известного учёного Н. М. Никольского. «Столь же живучими оказались прежняя обрядность и магия. Дохристианская обрядность, как показывают жалобы и увещевания церковных проповедников, продолжала жить целиком в течение всего киевского периода и даже в течение удельно-феодального периода, и не только в деревне, но и в городе; напротив христианская обрядность прививалась туго. Ещё проще обстояло с магией. Больных, в особенности детей, матери без всяких колебаний несли по-прежнему к волхвам; когда в конце XIII века волхвы стали исчезать со сцены, старая магическая обрядность и её формулы продолжали сохранять свою силу, лишь с механическими добавлениями христианского характера»[125]. Язычество в целом ближе к природе, чем христианство, поскольку для древнего человека основной была именно проблема взаимоотношения с природой. Язычество оставалось неистребимым именно потому, что в нём в спрессованном и мистифицированном виде отражался весь жизненный путь крестьянина-общинника: цикл сельскохозяйственных работ, домашний быт, сельские сходы, свадьбы, похороны. Скорее всего, Ярославна до замужества была язычницей и с детства владела приёмами «белой магии», т. е. обернуться в пташку, а через какое-то время принять снова естественное обличье ей не составляло большого труда. Идя под венец, она приняла христианство чисто формально, общественное мнение и закон обязали её сделать это.
Второй вопрос. Почему Ярославна плачет именно в Путивле? Остаётся пока без ответа. Возможно, в связи с нападением половцев на Киевскую Русь, жену и всю семью Великого князя надёжно укрыли в хорошо защищённой крепости на восточной окраине государства, в его глубоком тылу. И если половцы всё же дойдут до Путивля, что маловероятно, то их войска будут сильно потрепаны и обескровлены в предыдущих сражениях, и сходу взять ощетинившийся и приготовленный к длительной осаде город у них не получится. Плач Ярославны некоторые исследователи рассматривают как самостоятельное целое, между тем плач и побег Игоря из плена – это неразрывно связанные между собой сюжеты.
Побег Игоря из плена
«ПРЫСНУ МОРЕ ПОЛУНОЩИ; ИДУТЪ СМОРЦИ МГЛАМИ; …»
Рассказ о побеге начинается с тревожно-динамичного описания природы. Штормовой ветер с дождём, пришедший со стороны Адриатического моря, и наступившая ночная непогода должны были, по всей видимости, способствовать заранее оговорённому и подготовленному побегу. При этом охрана потеряла былую бдительность и расторопность, т. к. родовитый пленник ранее не делал никаких попыток к самостоятельному освобождению и вел себя очень спокойно, тихо и непринуждённо. Жизнь в неволе в течение года у него и охраны превратилась в рутину, она текла ровно и размеренно, и, следовательно, никто из них не ожидал от князя такого подвоха. Поэтому, когда подул порывистый ветер и стал накрапывать нудный мелкий дождик, стража наглухо подвязала свои шатры и со спокойной душой легла спать, думая, что их пленник тоже будет спать. Потому что так было всегда. А их подопечный между тем и не думал отдыхать. У человека в ту ночь решалась дальнейшая судьба. Автор в этом месте задаёт вопрос: Игорь спит? В такой ответственный момент какой может быть сон. Конечно, нет. И тут же отвечает: Игорь бдит! Находясь в постоянной готовности, он ждёт сигнала от своего верного помощника Лавра.
«ИГОРЬ МЫСЛIЮ ПОЛЯ МЕРИТЪ ОТЪ ВЕЛИКАГО ДОНУ ДО МАЛОГО ДОНЦА».
Сидя в своём шатре в напряжённом ожидании, Игорь вновь и вновь мысленно просчитывал тот неблизкий путь, по которому им с Лавром предстоит пройти. Он взвешивал все за и против, молился и просил у господа содействия в этом нелёгком деле. И всемогущий Бог внял его мольбам, прояснил его рассудок и направил Игоря на путь истинный, мысленно подсказав ему единственно верную и правильную дорогу, укрепил веру в успех.
В этом предложении мы снова сталкиваемся с ушедшими в небытие ирано-сарматскими названиями рек в районе Северной Италии. Великий Дон в древности назывался Эридан, современное же его название – По, река Рона в прошлом называлась Родон и т. д. Малый Донец – это, вероятно, небольшая пограничная речка между племенами половцев и княжествами западных славян (район современной границы между Италией и Словенией на западном предгорье Юлийских Альп, возможно, это река Сан-Дона-ди-Пьяве или какая-то другая пограничная речка, т. к. в то время славяне жили значительно западнее, чем сейчас). Перейдя эту реку, беглецы рассчитывали быть уже в безопасности. Неизвестно, в каком конкретно месте находился Игорь в плену. Возможно также, что побег был устроен во время соколиной охоты, так как Великий князь Игорь содержался в плену в довольно благоприятных условиях, потому что у пленника был высокий статус, и охрана не довлела над ним, а возможно даже, была подкуплена им или Лавром.
«КОМОНЬ ВЪ ПОЛУНОЧИ. ОВЛУРЪ СВИСНУЗА РЕКОЮ; …»
К побегу заговорщики подготовились основательно, они правильно рассчитали время и всесторонне продумали маршрут движения. Но главное Лавром был подготовлен сильный, верный и надёжный конь, который был заранее объезжен Игорем, и на него можно было всецело положиться, зная, что в экстремальной ситуации он не подведёт.
«ВРЪЖЕСЯ НА БРЪЗЪ[126] КОМОНЬ, И СКОЧИ СЪ НЕГО БОСЫМ[127] ВЛЪКОМЪ, И ПОТЕЧЕ КЪ ЛУГУ ДОНЦА,…»
В этом месте перевода мною принята конъектура Н. В. Шарлемань, который в своём природоведческом комментарии к «Слову» определил, что слово «луг» могло означать урёму, поёмный лес у реки и то, что гусей и лебедей Игорь мог бить молодых, ещё не научившихся в то время летать, не ставших на крыло. Он показывал тем самым, в какой месяц лета мог быть совершен побег.
В древности ритуальное перерождение вождя племени в волка или пса было характерно для многих народов. Волку отводилось большое место в мифологии и культовой практике древних индоевропейцев, где вождь племени выступает в образе волка или обладает способностью превращаться в волка. Распространённый фольклорный образ волка в роли помощника сказочного героя приводит исследователей к заключению о существовании общеславянского мифа о чудесном волке, выступающем в роли положительного героя. А. В. Гура отмечает, что символика волка в народных поверьях связана с пересечением границы и пограничными, переломными моментами и периодами. Белый волк (царь волков в поверьях) символизировал его приход из иного мира, где всё лишено цвета[128]. В данном случае принципиального значения не имеет, какой был волк – бусый (серый) или быстрый. Я думаю, что Автору в этом месте произведения важно было подчеркнуть разницу в сравнении между отрицательными героями, такими как: Кончак, который «серым волком» Гусаку «путь правил»; Всеслав, который «в ночи волком рыскал…», Великий Хресов, который «волком путь прирыскивал тому в Полоцк», и положительным героем, каким являлся князь Игорь.
«ДОНЕЦЪ РЕЧЕ: КНЯЖЕ ИГОРЮ! НЕ МАЛО ТИ ВЕЛИЧIЯ… ЧАЙЦАМИ НА СТРУЯХЪ, ЧРЪНЯДЬМИ НА ВЕТРЕХЪ»
В этом отрывке Игорь благодарит малый Донец за то, что река помогла ему благополучно вырваться из плена и успешно оторваться от преследователей. При этом река укрывала князя Игоря густыми туманами, которые скрывали его от зорких и внимательных глаз Гусака и его свиты. Стерегла Игоря от врагов во время их коротких передышек птичьим переполохом: «лебедем на воде, чайками на струях, чернядьми (ласточками) на ветрах». Слово «чернядьми» некоторые переводчики трактуют, как нырковая утка (?). В этом отрывке перечисляются благородные птицы, а речь в песне ведётся о Великом князе киевском, который в будущем станет помазанником божьим на земле русской! О каких нырковых утках в таком сравнении может идти речь?
«НЕ ТАКО ЛИ, РЕЧЕ, РЕКА СТУГНА ХУДУ СТРУЮ ИМЕЯ, …»
Не так ли скажут о реке Стугне? Таких же хороших слов в сравнении с Малым Донцом о реке Стугне не скажут. Худую, непредсказуемую струю имея, пожирает чужие ручьи и струги, растрепав на куски, унесла князя Ростислава, затворила на дне, при тёмном берегу. В данном месте перевода мною используется конъектура В. И. Стеллецкого: «скрыла на дне у тёмного берега»[129].
Судя по описанию, это горная река с ледяной водой, изобилующая частыми перекатами и опасными водоворотами. А князь Ростислав – это, вероятно, один из участников этого похода, который, скорее всего, по неосторожности утонул, когда его струг был разбит об острые камни. Причём самого князя затянуло в подводный лабиринт или глубокий омут. Возможно, это был не единственный трагический случай, и все небоевые потери помянуты и оплаканы Автором «Слова» в этом сюжете. «Плачется мати Ростиславля по унесенному князи Ростиславе. Уныша цветы жалобою…». Перевод слова «уношу» как «юноша» не совсем корректен, в этом походе большинство бойцов были юными, молодыми и сильными. А под рекой Стугной следует понимать реку Сава, правый приток Дуная, т. к. она в своём верхнем течении больше всех попадает под описание, данное в «Слове». Вероятный маршрут, по которому бежал Игорь из плена, шёл от малого Донца (Пьяве) далее по рекам Купа (Лаба) и Сава (Стугна) и затем уже по Дунаю, вдоль Черного моря до Днепра. Соответственно так он и отображён в «Слове», причём, исходя из отрицательной характеристики реки Савы – Стугны, надо понимать, что природа не всегда способствовала беглецам, и всё-таки, несмотря на все перипетии, Игорь благополучно возвратился в Киев.
«ТОГДА ВРАНИ НЕ ГРААХУТЬ, …ПОЛОЗIЮ ПОЛЗОША ТОЛЬКО, …СОЛОВIИ ВЕСЕЛЫМИ ПЕСЬМИ СВЕТ ПОВЕДАЮТЪ».
Все птицы, кроме дятлов, молчат, не желая выдавать беглецов. В этом предложении показано, что природа оказывает содействие побегу Игоря из плена. В этом отрывке всеми учёными в настоящее время принимается прочтение Вс. Миллера «полозие». Он в 1877 году выдвинул два возможных значения слова: 1) «полозы» – змеи; 2) птицы – поползни или «ползики», отдав предпочтение второму. Ареал их обитания велик и распространяется практически на всю южную часть Западной и Восточной Европы. Что «полозие» означает поползней, ясно из предшествующего перечисления птиц. Такие перечисления однородных существительных (в частности по четыре) встречаются ещё несколько раз в «Слове», следовательно «полозие», несомненно, птицы, а не змеи. «Ползают» по деревьям из птиц только поползни. Далее: «Соловьи весёлыми песьнями свет поведают». Эта фраза говорит о том, что Игорь пробыл в плену около года. За это время половцы уже совершили свои кровавые набеги на города Киевской Руси. И Гзак с Кончаком с недобрыми намерениями уже возвращались к себе домой, и возможно убийство Игоря входило в их планы. Скорее всего, им за это заплатили вероятные, но не законные кандидаты на Киевский престол. Те самые «внуци Всеславли» при удобном случае всегда готовые развязать братоубийственную войну. Это про них сказано: «Сего бо ныне, сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы не розы нося им хоботы (вымпелы) пашут (машут), копия поют». Может об этом и узнал Игорь от своего верного помощника Лавра, который, судя по отрывочным историческим хроникам, был не чистокровным половцем; мать у него была славянка. Скорее всего, после таких неутешительных новостей Игорь и решился на побег, а не стал ждать, пока его зарежут или отравят в плену. И вот соловьи своими вечерними весёлыми песнями (весёлыми они были для беглецов и безрадостными для преследователей) уже возвестили Гусака и Кончака, что скоро станет смеркаться (темнеет в тех краях быстро), настанет вечер и дальнейшие поиски впотьмах ни к чему не приведут. Время упущено, и беглецы ушли слишком далеко. Только после того, как окончательно стало ясно, что Игоря с Лавром уже не догнать, состоялся довольно примечательный диалог между половецкими князьями.
«МЛЪВИТЪ ГЗАКЪ КОНЧАКОВИ: АЖЕ СОКОЛЪ К ГНЕЗДУ ЛЕТИТЪ…, ТО ПОЧНУТЪ НАЮ ПТИЦИ БИТИ ВЪ ПОЛЕ ПОЛОВЕЦКОМЪ».
В начале диалога Гусак, как истинный солдафон, быстрый на расправу, с досады от неудачной погони и от жгущего его душу нетерпения, предлагает отыграться на оставшемся в их руках юном заложнике и расстрелять соколёнка (Владимира Игоревича) позолоченными стрелами. В ответ на это эмоциональное предложение Гусака Кончак, видимо, более искушенный в политических интригах человек, предлагает не горячиться и окрутить сына князя Игоря красивой девицей. Даже в такой непростой ситуации Кончак думал о будущем своих дочерей. Впоследствии именно одна из дочерей Кончака станет невестой Владимира Игоревича, а затем и его женой. По своей сути это был неравноправный династический брак, согласия на который не спрашивали ни у жениха, ни у невесты, ни у свекра, в выигрыше остался только Кончак, который породнился с будущим великим князем киевским.
Гусак же, как великолепный стратег (ведь именно войска под его командованием разгромили дружину Игоря) и неплохой тактик, предвидящий будущие события на два-три шага вперёд, немного успокоился. Взвесив все «за» и «против», он отвечает на вполне разумное предложение Кончака: «Если опутаем его красивой девицей, то не наш будет соколенок, не нашей станет красна девица». Этой фразой он как бы подчёркивает, что после женитьбы на половецкой княжне Владимир станет для них каким-никаким, а всё-таки родственником. И использовать его в дальнейшем в качестве заложника им будет не с руки. Значит, – говорит Гзак, – «не останется у нас в руках ни одного высокородного заложника, нечем будет прикрыться и тогда снова в недалёком будущем придет русская дружина (т. е. прилетит соколиной стаей), и опять начнут нас (половцев), как птиц (как гусей да лебедей), бить в поле Половецком». Этой фразой Гзак недвусмысленно напоминает Кончаку про его первый бой с русскими полками на реке Сюурлий (Комариной).
Мудрое поучение Бояна
«РЕКЪ БОЯНЪ И ХОДЫ НА СВЯТЪСЛАВЛЯ ПЕСТВОРЦА СТАРОГО ВРЕМЕНИ ЯРОСЛАВЛЯ ОЛЬГОВА КОГАНЯ* ХОТИ: ТЯЖКО ТИ…»
Прежде чем комментировать это выражение, стоит оговориться о так называемой «фабуле дописки». Часть исследователей считает, что концовку «Слова» приписал неизвестный монах-переписчик в XVII веке. Этот довод основан на том, что в конце текста один-единственный раз в поэме встречается слово «христианские». Хочется напомнить, что это светское произведение, а не религиозный панегирик. Автор довёл своё произведение до логического конца, и нет никаких оснований сомневаться в полноте его замысла.
Традиционный перевод этого отрывка интересен тем, что на нём ясно видно, как академическая наука наслаивает одни предположения на другие, в результате чего вместо первоначального текста первого издания получается совсем другой текст в затуманенной интерпретации, который выдаётся за древнерусский. В современных переводах так называемой словоформе «ходы на» дается новая трактовка. Конъектурное прочтение данной фразы: «Рекъ Боянъ и Ходына, Святъславля песнотворца (вития) старого времени…» предложил еще в 1894 году И. Е. Забелин. Переводчик А. Степанов, а вслед за ним писатель В. Набоков обратили внимание на место, где рядом с Бояном появляется ещё один сочинитель – «Ходына». Причем оба они якобы существовали при Святославе Ярославиче в середине XI века и были песнотворцами старого времени: «Сказали Боян и Ходына, оба Святославовы песнетворцы…». Другие исследователи слово «Ходына» интерпретируют как имя второго певца, жившего во времена «старого Ярослава». Получается, что комментаторы ввели образ Ходыны постфактум для большей стройности в повествовании, и этот образ безоговорочно принимается большинством исследователей. И уже поэт А. Ю. Чернов в наше время высказал предположение, что под именем Ходына скрывается Автор «Слова», подразумевая под этим авторскую сфрагиду (?). Хотя в первоисточнике ясно написано слово – «пестворца», а не «песнотворец».
Далее: в том же отрывке выражение «коганя хоти» считается неясным. Это словосочетание некоторые исследователи трактуют как: «время жены когана» переведя слово «хоти» как жена Олега Святославича, от слова «похоть». Как слово «похоть» можно связать со словом «жена» или «возлюбленная», непонятно? И в соответствии с таким пониманием датируют события, происходящие в этом тёмном месте, как временем правления княгини Ольги (945–957) жены («хоти») и вдовы киевского князя (кагана) Игоря (912–957). В переводе Лихачева все эти трактовки наряду с другими рекомендациями науки сведены в единое целое, в результате чего получился академический перевод: «Сказали Боян и Ходына, Святославовы песнотворцы, старого времени Ярославова: «О жена когана Олега! Тяжко ведь голове без плеч, горе и телу без головы», – так и Русской земле без Игоря». Понимая подобным образом эту фразу, традиционные комментаторы явно хотят выдать желаемое за действительное, своими «хотями» и «ходынами» загоняют себя в угол, из которого ведут долговременную оборону.
«Хоть и» – это уступительный союз, с которого начинается заключительное поучение Бояна, заканчивающееся словами «кроме головы», и к которому Автор от себя добавляет фразу: «(А) Русской земли безъ Игоря», имея в виду Игоря Святославича (см. первое четверостишие «Слова»), а не того Игоря, которого убили древляне в 945 году, в чём нас пытаются убедить своими переводами некоторые исследователи поэмы. Поэтому следующую фразу стоит разобрать досконально! Она предшествует одному из мудрых и витиеватых поучений, которыми так изобиловали песни «вещего Бояна»: «Хоть и тяжко ти (той) головы, кроме (без) плечю, зло ти (тому) телу (народу) кроме головы (без князя). (А) Руской земли без Игоря!» При разборе этого предложения надо учитывать немаловажный момент, а именно то, что мудрая присказка Бояна идёт не сразу после слов «рек Боян». Это цельное предложение разорвано аллегорической вставкой, где перечислены бывшие правители Киевской Руси.
Сославшись на то, что это мудрое изречение говаривал еще Боян, Автор «Слова» как бы говорит своим высокородным слушателям, что мудрость Бояна справедлива в любые времена, при любом правителе. Перечислять же этих правителей в заключительном абзаце он начинает со Святослава – правителя своего времени, при котором Автор жил и творил. Сложносоставное слово «пестворца» в этом изречении я разбил на два слова и перевёл как «перстом творящий (созидающий)». При этом буква «т» в середине словосочетания является по-видимому конечной в слове «пест» – палец и одновременно начальной в слове «творца» – искусный мастер. Значит, фразу читаем так: «И (в) годину (буква «х» читается как «г» – южнорусский говор) Святослава перстом творящий». Данное выражение подразумевает под собой характерный волевой царский жест (т. е. перстом указующим). Этим жестом вседержавный властелин подводил окончательный итог какой-либо ранее обсуждаемой серьёзной государственной проблеме, за которым следовали созидающие дела его подданных. При этом слово «година» (ходына) в этой фразе надо понимать, как далеко не мирное и благополучное время, ведь именно при княжении Святослава произошли описанные печальные события в стране. Далее перечисление князей идет по убыванию в прошлое: «(В) старые времена Ярослава («Мудрого»), при котором это изречение тоже было непреложной истиной. И, наконец, последним в этом списке князей стоит «Вещий Олег», при котором древнерусское государство называлось тюркским словом каганат. А Олег соответственно был всемогущим каганом[130] (в греческом понимании арх(к)онт), при одном упоминании имени которого трепетали все грозные соседи, именно он провозгласил в 882 году город Киев «матерью городам русским». Летописи приписывают ему объединение Новгорода (Минска) и Киева и образование Древнерусского государства.
Кто такие Каганы? Проблема каганов – одна из наиболее загадочных и спорных в древнерусской истории. Академик Рыбаков в книге «Из истории культуры Древней Руси» отмечает: «Византийский титул пришел на смену восточному наименованию великих князей киевских «каганами». В том же Софийском собор на одном из столпов северной галереи была надпись: «…кагана нашего С…». Заглавная буква «С», стоявшая в конце сохранившейся части надписи, может указывать на Святослава Ярославича или Святополка Изяславича». Также в другом древнерусском письменном памятнике «Слово о законе и благодати» первый русский митрополит Илларион именует великого князя Владимира – каганом. Приведу выдержку из текста: «И вера во вся языки простреся и до нашего языка русьскаго и похвала когану нашему Володимиру, от него же крещении быхом».
После перечисления всех этих великих правителей Киевской Руси, как бы подразумевающего, что именно с них и надо брать пример будущим властителям, следует само мудрое изречение. Оно по сути дела подводит итог всему произведению, которое было предназначено, как своего рода поучение для молодых великокняжеских слушателей, и для действующих на тот момент и будущих правителей нашего русского государства:
«Хоть и тяжко той голове без плеч, зло тому телу без головы». А Русской земле без Игоря!
В этом месте надо отметить, что речь опять-таки идёт о всей Русской земле, а не об отдельно взятом Новгород-Северском княжестве, и о будущем Великом князе Киевского государства, а не об удельном князьке.
Долгожданная встреча
«СОЛНЦЕ СВЕТИТСЯ НА НЕБЕСЕ, ИГОРЬ КНЯЗЬ ВЪ РУСКОЙ ЗЕМЛИ».
Наконец-то свершилось! Благодаря божьему соизволению, всё образумилось и встало на свои места. Игорь вырвался из плена, но до Киева добираться ему еще очень далеко. Пройдя пограничную реку Малый Донец (Сан-Дона-ди-Пьяве), он плывёт уже на струге по горной реке Сава (т. е. Стугна, где погиб юный Ростислав), которая впадает в Дунай. Затем, миновав вдоль берега Черное море, плывёт вверх по Днепру и только потом въезжает в столицу на борзом, кологривом коне. Его появление в столице предвосхищает сладкоголосое пение болгарских девушек, чьи голоса вьются через Чёрное море до Киева. Они уже славили князя, когда он проплывал мимо них, их голоса обгоняют Игоря, оповещая всех русских людей радостной вестью о его долгожданном возвращении на Родину. И как Солнце днём освещает землю, так и Великий Князь Игорь своим появлением от края и до края освятил все Русские земли.
«ИГОРЬ ЕДЕТЪ ПО БОРИЧЕВУ КЪ СВЯТЕЙ БОГОРОДИЦИ ПИРОГОЩЕЙ. СТРАНЫ РАДИ, ГРАДИ ВЕСЕЛИ…, А ДРУЖИНЕ АМИНЬ».
Следует сказать несколько слов о церкви Пирогоща, которая была якобы заложена в Киеве в 1131 г. князем Мстиславом Владимировичем. Все выдумки о ней появились только после обнаружения рукописи «Слова». Позднее появились и другие инсинуации по поводу её строительства на «торговище» в центре Подола и освящения её в честь святой богородицы Пирогощи, икона которой была якобы привезена из Константинополя вместе с иконой «Владимирской богоматери». Расположена церковь была, по мнению некоторых историков, внизу на Подоле, по дороге из Киева к Вышгороду, ведущей к перевозу через Днепр у устья Десны, при следовании в Чернигов. Если рассматривать такой вариант как основной, то получается, что Игорь не въезжал торжественно в Киев, а непонятно почему уезжал из него в Чернигов(?). Возьму на себя смелость сказать, что всё это неправда. Со словом «Пирогоща» произошла такая же метаморфоза, что и со словом «Словутицю», впрочем, как и с «Софийским собором» в Полоцке, а Владимирскую икону присовокупили сюда для большей авторитетности, ведь по преданию она была написана самим евангелистом Лукой. Скорее всего, первоначально мусин-пушкинские переводчики не смогли правильно понять смысл этой фразы и перевели её одним словом – «Пирогоща». В данном случае надо учитывать, что в конце XVIII века сформировался целый пантеон «богородиц» и это понятие, первоначально относившееся к одной иконе, растворилось в десятках «богоматерей» по числу её чудотворных икон. Святые образы матери божьей стали своего рода «градохранительницами», небесными покровительницами большинства русских городов, отводившие от них различные напасти, такие как вражеские нашествия, чуму, неурожай и природные катаклизмы. В «Православном церковном календаре на 1916 год» были упомянуты уже 212 таких икон. Характерно, что лишь немногие из этих икон носят христианские названия, отражающие строго догматический взгляд на богородицу: «Слово плоть бысть», «Блаженное чрево», «Благовещение», «Всеблаженная» и т. д. Значительная же часть чудотворных богородичных икон названа в соответствии с языческим истолкованием места Богородицы в христианском культе: «Взыскание погибшей», «Вододательница», «Всех скорбящих радосте», «Животодательница», «Избавление от бед», «Неопалимая купина», «Скоропослушница», «Споручница грешных», «Целительница» и т. п. Вероятно, поэтому Бантыш-Каменский и Малиновский в процессе работы над переводом «Слова» посчитали, что в те далекие времена в честь этой святой могла быть освещена некая второстепенная церквушка, к которой и едет «малозначительный» новгород-северский князь Игорь, чтобы поблагодарить Богородицу «Пирогощу» за своё чудесное освобождение. К тому же надо учитывать, что Мусин-Пушкин переводил текст в узком кругу единомышленников, не вынося те или иные рабочие моменты и вопросы на всеобщее обсуждение.
Это словосочетание, по-видимому, следует перевести следующим образом: «Игорь едет по Боричеву к Святой Богородице». (точка) Чтобы понять, к какому храму едет Игорь, обратимся к Лаврентьевской летописи, в ней под 1037 годом читаем: «Заложи Ярослав город великыи Кыев, у него же града суть Златая врата; заложи же и церковь святыя София, митрополью, и посемь церковь на Золотых воротех св[ятая] Богородица Благовещенье, посемь св[ятого] Георгия монастырь и св[ятой] Ирины». (Лаврентьевская летопись под 6545. Ранее в Воскресенской: «Великий князь Ярослав митрополию устави».) Значит, поднявшись от Днепра по Боричеву взвозу (нынешнему Андреевскому спуску) к городу, князь Игорь торжественно въехал в столицу через Золотые ворота – парадный въезд города. Это грандиозное сооружение было увенчано золотым куполом вышеназванной церкви. Надвратная церковь была воссоздана советскими реставраторами в конце XX века в виде четырёхстопного одноглавого храма, аспиды которого устроены в толще стен и не выступают на фасаде. Для облегчения сводов использовались кувшины – голосники, улучшающие акустику. Внутри церковь была украшена мозаикой и фресковой росписью. Вплоть до средины XVII в. Золотые ворота служили главным въездом в Киев, своего рода триумфальной аркой, где в 1648 году по старой традиции толпы киевлян восторженно встречали героя национально-освободительной борьбы украинского народа Богдана Хмельницкого после его победы под Желтыми водами. А в 1654 году, ознаменованном воссоединением Украины с Россией, через Золотые ворота торжественно въехало в Киев русское посольство.
Само же слово «Пирогоща» в конце произведения – это, вероятно, сокращённое словосочетание, и его надо понимать, как фразу: «Пир горой, угощения!», далее восклицательный возглас продолжается в рифму: «Страны рады, города веселели». То есть после прибытия Игоря в Киев в стольном граде наступил всеобщий праздник и всенародное ликование, всех людей при этом «от мала до велика пиром угощали». Вместе с нашим народом радовались и все дружественные нам страны, и все русские города при этом тоже веселились. Подобный финал был характерен для большинства древнерусских произведений эпического характера, где добро всегда побеждает зло, и всё завершалось богатым, весёлым всенародным пиром. Страны, о которых идёт речь, и народы, живущие в них, Автор ранее уже перечислял в своей песне, это немцы, морава, греки, венедецы, к ним ещё можно добавить жителей Словении, Сербии и Болгарии. Все эти страны были в то далёкое время заинтересованы в стабильности на Руси, потому что от неё зависели их независимость, процветание и благополучие. Жители других городов Киевской Руси и княжеств тоже веселятся, они рады, что ситуация с престолонаследием наконец-то разрешилась мирным, а главное законным путем. Возвращение Игоря в Киев сразу же разрядило политическую обстановку, и страсти между основными претендентами на трон на время улеглись, а значит многочисленных людских жертв и братоубийственной войны в стране удалось избежать.
Далее в песне идёт здравица царствующей на то время правящей династии. В этом ряду мы уже не видим Великого Киевского князя Святослава – «Грозного». Возможно, он отошёл от дел или ушёл в мир иной, недаром некоторые исследователи рассматривают его «золотое слово» как своего рода политическое завещание. Нет в этом списке и его родного брата Ярослава Черниговского. Зато кроме Игоря в этом списке мы видим Буй-Тур Всеволода, бывшего нетерпеливого претендента на киевский престол. Именно он занимает в этом списке второе место, следовательно, только он после смерти Игоря сможет занять Великокняжеский стол. На третьем месте стоит старший сын Игоря, Владимир, который также имел право на великое княжение, вероятно, он со временем и станет Великодержавным правителем. Этот список из трёх князей наводит на мысль, что в будущем верхушка власть имущих снова столкнётся с серьёзным противоречием, заложенным в «Лествичном праве». И снова возникнет спор за высшую власть между младшим по возрасту племянником (сыном Игоря) и старшим по возрасту дядей (Всеволодом). И возможно в том споре победит третья сила, которая впоследствии позаботится о своей исторической легитимности. Историю-то пишут победители. А судя по тому, как мы мало знаем про Святослава «Грозного», про Игоря и его сына Владимира, и много знаем про то, что вся древняя история Руси вертится вокруг династии Рюриковичей, то победили в борьбе за Киевский престол Рюрик с Давидом, и власть на первом этапе они поделили между собой.
Затем в песне идёт здравица другим удельным князьям, а также славится храбрая дружина, бившаяся на Каяле за «христьяны» с погаными (языческими) полками. Далее славятся князья, возглавлявшие русские полки в этом походе. Последние же два слова в этой «песне» предназначаются погибшим воинам, и говорится поминальная фраза за их упокой. Первоиздатели последнее словосочетание разбили так: «Княземъ слава, а дружине Аминь». Но такое разговорное употребление данного слова шло в разрез позднейшей литературной традиции, согласно которой «аминь» служит отмеченной концовкой всего текста. Поэтому большинство позднейших исследователей разбивает рассматриваемый отрезок на два предложения: «Княземъ слава а дружине. Аминь», в котором союз «а» получает соединительное значение.
Так как само произведение носит светский, а не религиозный характер, слово «Аминь» не следует воспринимать в чисто религиозном аспекте, как заключительное слово христианской молитвы. Этот термин следует понимать как «вечная слава павшим героям»: «А дружине Аминь». Безусловно, Автор возлагал большие надежды на то, что с воцарением на престол князя Игоря в стране на какое-то время восстановится относительный мир, взаимопонимание между князьями и всеобщее благоденствие. Но, к большому сожалению, этим надеждам не удалось сбыться в ближайшей исторической перспективе, а впоследствии были забыты и перевёрнуты с ног на голову описываемые в песне события и оболганы их герои. Поэтому-то Великий Князь Игорь и превратился у норманнистов в малозначительного новгород-северского князя, который, якобы позавидовав год назад успешно завершившемуся походу на половецкие стойбища объединенной княжеской коалиции, решился на пару со своим братом и малочисленной дружиной повторить безрассудный набег в «дикую» причерноморскую половецкую степь. И из смелого, благородного и самоотверженного человека он превратился в их трактовке в корыстного, малодушного и честолюбивого захватчика, позарившегося на половецкие тряпки, их рухлядь, домашний скарб, на их юрты и вежи. В настоящее время в лингвистике и медиевистике имеет место явное непонимание сути описанных в «Слове» событий. А устоявшаяся научная гипотеза с подачи Пушкинского Дома выдается за истину в последней инстанции. Разве можно такой великой поэмой описывать якобы заурядную пограничную вылазку князя Игоря, который тем самым творит мелкий разбой на большой дороге. Разве можно в таком аспекте представлять историю нашей древней страны и ее верховных правителей?!
Альтернативный перевод «Слова о полку Игореве» в стихотворной форме
Не приукрасить ли сейчас нам, братья, И начать старинными словами Наш рассказ печальный О дружине Игоревой? Игоря Святославлича!* * *
Начнем же песню эту По былинам своего времени, А не по замыслам Бояновым. Боян же вещий, Если хотел, кому песнь исполнить, То растекался маслием по дереву, Серым волком по земле, Сизым орлом под облаками. Помянет в песне своей Первых времен усобицы. В те времена далекие Пускали десять соколов на стаю лебедей, Которая невредимой долетала, Та первая песню пела: Старому Ярославу, храброму Мстиславу, Герою зарезавшему Редедю Пред полками Касожскими, Красивому Роману Святославличу. Боян же, братья, Не десять соколов На стаю лебедей пускал, Он свои вещие персты На живые струны воскладал; Те струны сами князьям славу рокотали.* * *
Начнем же, братья, повесть эту От старого Владимира до нынешнего Игоря; Который стянул ум крепостью своею И заострил сердце свое мужеством Наполнившись ратным духом. Навёдя свои храбрые полки На землю Половецкую, за землю Русскую. О Боян, соловей старого времени! Как бы ты прославил те полки? Порхая соловьем по оливковому дереву, Летая умом под облаками, Свивая славы обе половины сего времени, Идя тропой Трояньей, через поля на горы. Спел бы так песню Игорю, своему «внуку»: «Не буря соколов занесла Через поля широкие Галиции, Стаей летящих к Дону Великому». А может, по-другому начал песнь свою Вещий Боян, Велесов «внук»: «Кони ржут за Сулою — Звенит слава в Киеве; Трубы трубят в Новеграде — Стоят флаги в Путивле!»* * *
Игорь ждет милого брата Всеволода. И говорит ему Буй – Тур Всеволод: «Один брат, один свет светлый – ты, Игорь! Оба есть Святославлича! Седлай же, брат, своих борзых коней, Мои-то готовы, осёдланы у Курска первыми. Мои-то куряне знают, куда метить: Под боевыми трубами рождённые, Под шлемами взращённые, С конца копья вскормленные, Пути им ведомы, Горные тропы знаемы, Луки у них натянуты, Колчаны отворены, сабли заострены, Сами скачут, как серые волки в поле, Ища себе чести, а князю славы!»* * *
Тогда Игорь воззрел на светлое Солнце И видит на нем тень, Которая всех его воинов прикрыла. И обратился Игорь к дружине своей: «Братья и дружина! Лучше же убитым быть, нежели полоненным быть! А сядем, братья, На своих борзых коней Да посмотрим на синий Дон!» Спала князю на ум похоть, И жалко ему, что знаменье наступило, Но искушает Дон Величавый. «Хочу, говорит, копье преломить На конце поля Половецкого. С вами, русичи, Хочу голову свою положить! А «Любо!» испить шеломом Дону?»* * *
Тогда вступил Игорь князь в злат стремень И поехал по чисто полю. Солнце же ему тьмою путь заграждает, Днём наступившая ночь Стонет ему грозою. Птицы испуганным свистом своим Разбудили зверя. Встал взбесившийся Див, Кличет сверху дерева, Велит прислушаться землям Далеким: Влозе и Поморью, Посулью и Сурожу, Корсуню; И тебя предупреждает Тмутараканский истукан. А половцы неготовыми дорогами Побежали к Дону Великому; Кричат в телегах, словно в полночь Лебеди распуганные. Игорь к Дону воинов ведет! Но уже беда его пасет птице подобная, Волки грозные сторожат в горах; Орлы клекотом на кости зверей зовут, Лисы лают на красные щиты. О, Русская земля! Уже за высокими горами ты!* * *
Долго длится сумрак ночной, У зари свет пропал. Густой туман на полях лежит, Соловьиные трели утихли, тишина кругом. И только говор галочий разбудил воинов. Русичи Великие поля Красными щитами перегородили, Ища себе чести, а князю славы. Ранним утром в пятницу Разбили поганые полки половецкие! И рассеяли их стрелами по полю. И помчались прочь Красные древки половецкие, Украшенные золотою паволокою И дорогими аксамитами. Ортьмами, епанчицами и кожухами Начали мосты мостить по болотам, А по грязевым местам втоптали Всякое узорочье половецкое: Красные флаги, белые хоругви с червлёной чёлкой. Серебрёное же оружие – храброму Святославличу!* * *
Дремлет в поле Ольгово храброе гнездо, Далече залетело! Не было оно обиде порождено Ни соколу, ни кречету, Ни тебе, чёрный ворон.* * *
Поганый половчине Гзак бежит, Серым волком Кончак ему След правит к Дону Великому. На другой день ранним утром Кровавой зари свет погас. Чёрные тучи с моря идут, Хотят прикрыть четыре солнца, А в них сверкают синие молнии. Быть грому великому! Идти дождю стрел с Дону Великого! Тут сейчас копья преломятся, Тут сейчас сабли притупятся О шеломы половецкие На речке на Каяле, у Дона Великого! О, Русская земля! Уже не увидеть за горами тебя!* * *
Это ветры, Стрибожьи внуки, Веют с моря стрелами На храбрые полки Игоревы. Земли тут нет! Рекой мутной течет она по росе, Поля покрывают флаги. Кричат половцы! Идут от Дона и от моря И со всех сторон Русские полки обступили. Дети бисовы Криком поля перегородили, А храбрые русичи Перегородили их червлёными щитами.* * *
Яр – Тур Всеволод! Стоишь на поле бранном Мечешь во врагов стрелы, Гремишь о шеломы мечом воронёным! Куда Тур поскачет, Своим золотым шлемом посвечивая, Там лежат поганые головы половецкие. Затупились сабли их каленные о шеломы аварские.* * *
А тебе, Яр – Тур Всеволод, Какая из ран дорога у брата? Забыл ты честь, жизнь, свой удел Чернигов? Отцовский золотой престол, Как свою милую хочешь Красну Глебовну? Забыл ты, святые обычаи?* * *
Были века Трояна, Миновали года Ярослава; Были полки Олеговы, Олега Святославлича. Тот ведь Олег мечом крамолу ковал И стрелы по земле сеял, Вступая в золотые стремена В городе Венеции. Тот же звон давний слышал Великий Ярослав. Сын же Всеволожа, Владимир, Каждое утро уши затыкает в Чернигове, Словно не слышит он бряцанья этого. Бориса же Вячеславлича Храброго и молодого князя, Слава на суд привела и на Канину Зеленую паполому постелила, За обиду Олегову. С той же Каялы Святополк повел отца своего Между венгерскими иноходцами, Ко Святой Софии к Киеву. Тогда при Олеге Гориславличе Сеялись и подрастали усобицы; Погибла жизнь Даждь – божа внука, В княжеских крамолах Век человеческий короток был. Тогда по Русской земле Редко петухи кукарекали, Но зато часто воронье каркало, Трупы меж собой делившие, Да галки по-своему сговаривались, Собираясь лететь на уедие.* * *
То было в те битвы, в те полки, А эта сеча и битва неслыханная! С раннего утра до вечера, С вечера до рассвета Летят стрелы каленные, Гремят сабли о шеломы, Трещат копья кованые В поле далеком Среди земли Половецкой. Чёрная земля под копытами Костьми была посеяна, Да кровью полита. Бедой взошла по Русской земле.* * *
Что мы шумели, Что мы звенели вчера? Ранним утром перед рассветом Игорь полки заворачивает, Жаль ведь ему милого брата Всеволода. Бились день, бились другой, На третий день к полудню Пали стяги Игоревы. Тут два брата и разлучились На берегу быстрой Каялы. Тут кровавого вина не хватило; Тут пир закончили храбрые русичи: Сватов попоили, а сами полегли За землю Русскую. Не жалит трава колючая, А дерево с печалью к земле приклонилось.* * *
Уже, братья, Невеселое время настало. Уже пустынь силу прикрыла. Встала обида в силах Дажь – божа внука, Вступила девою на землю Троянью, Всплескала лебедиными крылами. На синем море, у Дона плескаясь, Утопила славные времена. Усобица княжья на бесславную гибель, Говорит брат брату: «Это мое, и это – моё же!» И начали князья про малое: «Это великое!» – молвят. И сами на себя крамолу куют, А поганые со всех стран Приходят с победами На землю Русскую.* * *
О! Далеко залетел сокол птиц бья, – к морю! А Игорева храброго полку не воскресить. По их души кликнут там «чёрного змея», Поскачет он по Русской земле, В пепел, изводящий живую плоть, В пламенной розе костра. Жены русские заплакали причитая: «Неужели нам со своими Милыми, любимыми Ни мыслию смыслить, Ни думу сдумать, Ни в глаза им посмотреть А злата и серебра Ни толики не потрогать?» И стон был великий, братья, Киев скорбит, а в Чернигове Проклинают половцев. Тоска разлилась по земле Русской. Печаль необъятная течёт Средь земли Русской. А князья сами на себя крамолу сковали. А поганые сами свои победы закрепляли, На Русской земле имели дань По одному оболу (по беле) со двора.* * *
Это ведь два храбрых Святославлича, Игорь и Всеволод ту ложь разбудили, Которую недавно усыпил отец их, Святослав – Грозный, Великий, Киевский. Грозой могучей притрепал Своими сильными полками И воронёными мечами. Притоптал холмы и горы, Взмутил реки и озера, Иссушил потоки и болота. А поганого Кобяку из лагуны морской От железных, великих полков половецких, Как вихрь унес: И свалился Кобяка в граде Киеве, В гриднице Святославливой. Тогда Немцы и Венедецы, Тогда Греки и Морава Поют славу Святославу, И укоряют князя Игоря, Погрузившего богатую добычу на дно Каялы, В реке половецкой русское золото утопивший. Там же Игорь князь Пересел из седла золотого в седло пленника. Унесло словно градом защиту, А веселие пропало.* * *
А Святослав мутный сон видит В Киеве на горах в ту же ночь. «С вечера одевают меня, говорит, в чёрный саван на кровати тисовой. Зачерпнули мне синее вино, с потом смешанное, А насыпали мне зелье-то из пустых колчанов поганьих, Толкнули тяжелый камень на грудь и давят меня. Уже пол без князя в тереме моем златосемиворотном! Всю ночь с вечера вражьи вороны Сбивались в стаи у Плесненска, на Болони, Миновали горный склон у Кисани И неслись к синему морю».* * *
И отвечали бояре князю: «Уже, Князь, печаль твой ум пленила; Это же два сокола Слетели с отчего престола, Золота поискать в городе Венеции И победно испить шеломом из Дона. Уже соколы крыльями Припешали поганых, как саблями, А сами запутались в паутине железной».* * *
Темно вдруг стало в третий день: Два солнца померкли, Оба багряными столпами погасли, И в море погрузились, А с ними молодые месяцы Олег и Святослав. Тьмою всё заволокло. На речке на Каяле тьма свет покрыла: По Русской земле помчались половцы, Как гепардовый выводок И великое буйство настало гунновье. Уже снеслась хула на хвалу, Уже вырвалась нужда на волю, Уже свалился Див на землю. Это готские красные древки (флаги) Устремились на берег к синему морю, Звеня русским золотом. Поют племя бисово, Мечтая отомстить Шарокану (Киевскому кагану): «А наша дружина жадна до веселья».* * *
Тогда Великий Святослав Изронил злато слово, Со слезами смешанное, и молвил: «О мои сыночки, Игорь и Всеволод! Рано есть начали землю Половецкую, Мечи тупить, а себе славы искать. Если нечестно одолеете, То нечестно и кровь поганую прольете. Знаю, храбрые сердца ваши В жестоких поединках скованы Да в удали закалены, Не посрамите вы моих серебряных седин. Только не жду я помощи от власти Сильного, богатого и многоратного Брата моего Ярослава. С его черниговскими богатырями могучими, С его таранами и шелебирами, С его топчаками, ревугами и альберами, С теми, что без щитов С одними ножами засапожными Криком полки побеждают. Звеня славою предков Не скажут эти мужи о себе: «Будущую славу себе похитим, А прошлую меж собой поделим». Ведь не случится чуда, братья, И старик не сможет помолодеть. Если сокол в мытях бывает, Высоко ли птиц он сбивает? Но не даст гнезда своего в обиду! Это ли не зло? Если князьям мы не поможем, Тогда на нет, все наши годы обратятся. Там у Рима! Кричат под саблями половецкими, А Владимир под ранами, Тяжело и больно сыну Глебову».* * *
Великий князь Всеволод! Не думаешь ли ты, прилетев издалёка, Отцовский золотой престол занять? Ты думаешь, что можешь Волгу веслами расплескать, А Дон шлемами вычерпать? Если бы это случилось наяву, То была бы чага по рублю, А пленный половец по копейке. Ты, быть может, хочешь посуху Живыми шереширами стрелять, Удалыми сынами Глебовыми?* * *
Ты, удалой Рюрик и Давид! Не вы ли в золочёных шеломах По крови плавали? Не ваша ли храбрая дружина Рыкает, как туры, Раненые саблями калёными На поле далеком? Выступите, Господари, в боевой поход, За обиду нашего времени! За землю Русскую! За раны Игоревы, Удалого Святославлича!* * *
Галицинский Осмомысл Ярославе! Высоко сидишь На своем златокованом столе! Подпер горы Карпатские. Своими полками железными Заграждаешь Королеве путь. Мечешь бремены через облака, Суды вершишь до Дуная, Отворяешь Киеву врата. Стреляешь с отчего стола Золотого Салтанского за земли. Стреляй, Господине, В Кончака – поганого кощея! За землю Русскую! За раны Игоревы, Удалого Святославлича!* * *
А ты, удалой Роман и Мстислав! Храбрая мысль носит ваш ум на дело! Высоко плаваешь на дело в удали, Словно сокол на ветрах парящий, Желающий сильную птицу В удальстве одолеть! Суть в том, что у вас непреклонные Воины под шлемами. Латинская ими покорёна земля И многие страны: Хинова, Литва, Ятвязи, Дремела и Половцы – сулицы свои обломали, А головы свои преклонили Под твои мечи воронёные. Неужели, Княже, Игорь не увидит больше Солнца свет? А дерево не по добру листву уронит? По Рси и по Сули враг города поделит? Игорева же храброго полку не воскресить, Дон тебя, Княже, кличет! И зовет князей на победу!* * *
Олеговичи, храбрые князья, доспейте на брань! Ингварь, Всеволод и все три Мстиславича! Вы же не из того худого гнезда шестокрылицы, Которая не победами, а жребием себе Власть всю присвоила. Где ваши золотые шеломы? Где мечи ваши звонкие и щиты? Загородите полю ворота Своими острыми стрелами! За землю Русскую! За раны Игоревы, Удалого Святославлича!* * *
Уже Сула не течет больше Серебряными струями к граду Переяславлю. И Двина нехотя течет К этим грозным половчанам Под победные крики поганых. Один Изяслав сын Васильков Позвонил своим острым мечом О шеломы литовские. Убавив «славу» деда своего Всеслава. Сам же под красными щитами Лежит на кровавой траве Сражённый литовским мечом. И скатилась юная кровь в ту реку. Дружину твою, княже, Птицы крыльями приодели, А звери кровь облизали. Не было тут ни брата Брячислава, Ни другого – Всеволода. Один ты уронил жемчужную душу Из храброго тела через златое ожерелье. Узнав о том, жены в голос рыдали, И веселие пропало.* * *
Трубы трубят Городеньские! Ярославе и все «внуки» Всеславли, Уже опустите стяги свои. Вложите обратно в ножны Свои мечи ворождебные! Иначе перескочите «дедову славу». Вы же своими крамолами Наводите нечисть поганую на землю Русскую!* * *
Про жизнь Всеславову, При которой случилось Большое насилие от земли Половецкой:* * *
На седьмом веку Трояновом Бросил Всеслав жребий, словно речь шла О девице ему полюбившейся. Он клюками оперся на коней, и поскакал к граду Киеву. И добился оружием золотого стола Киевского. Из Бела-града поскакал от них лютым зверем, В полночь обесившись, растворился в синей мгле. Утром же возник триискусно, Отворил врата Новуграду, Расшиб славу Ярославу. Скакал волком до Немиги с Дудуток. На Немиге же снопы стелют головами, Молотят цепами воронёными, На току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега Не багульником душистым посеяны, Посеяны костьми русских сынов. Всеслав-князь, людей судящий, Князьям города раздающий. А сам в ночи волком рыскает; Из Киева дорыскал до курии Венецианской (до дворца Дожей). Великому Хресови – Аттиле волком путь Прирыскивал тому в Полоцк. Позвонили заутреннею рано У Святой Софии в колокола, А он уже в Киеве тот звон слушает. Еще бы, бесовская душа В волчьем теле нечасто Беде людской сострадает. Про таких, как он еще вещий Боян В своей первой припевке мудро сказывал: «Как ни хитри, как ни ловчи, да хоть ты в птицу ловко обернись, суда божьего не миновать».* * *
О! Встонала Русская земля, Вспоминая первую годовщину, И своих первых князей! Того старого Владимира нельзя же Навечно приковать к горам Киевским. А нынче, встали стяги Рюриковы, А «друзья» Давидовы не розы носят им, Боевыми вымпелами машут, копия поют.* * *
На Дунае Ярославлин голос слышится, Птичкой маленькой, никем не узнанной, Ранним утром заунывно кычет: «Полечу, говорит, пташкой по Дунаю, Омочу шелковый рукав в Каяле речке, Оботру князю кровавые его раны На теле его жестоко избитом».* * *
Ярославна с утра плачет в Путивле, На площадке смотровой, вопрошая: «О Ветер, Ветрило! Зачем, Господине, так сильно дуешь? Зачем мечешь гунновские стрелы На свою малюсенькую птичку? Зачем мою песню задуваешь? Думаешь мало, ты нам сделал горя? Под облаками дуй! Поддувай попутным ветром Корабли на синем море! Почему мое веселье По ковылию развеял?* * *
Ярославна с утра плачет в Путивле, На площадке смотровой, восклицая: «О, Днепре! Слава тебе! Это ты пробил эти каменные горы насквозь! В землю Половецкую ты играючи вынес На себе Святославовы насады До полка Кобякова! Помоги вернуться, Господине, Моему любимому ко мне! Как будь-то, не посылала к нему Слез своих на море утром ранним.* * *
Ярославна с утра плачет в Путивле На площадке смотровой, призывая: «Светлое, троесветлое Солнце! Всем тепло и красно от тебя! Зачем, Господине, простер Горячий свой луч На воинов наших любимых? В поле безводном зной нестерпимый. Лучи свои спрячь! Плохо им. Колчаны свои закрой!* * *
Взволновалось море неспокойное, Набегают с моря тучи. Князю Игорю, Бог путь указывает, Из земли Половецкой в землю Русскую, К отчему золотому столу. Погасли вечерние зори. Игорь спит? Нет. Игорь бдит! Игорь мысленно поля меряет От Великого Дона до малого Донца. С вечера приготовлен конь. В полночь Лавр свистит за рекой, Велит Князю приготовиться Не спешить, быть внимательным. Подал знак Лавр, стукнул по земле, Разыгралась непогода, зашумела трава. Половецкие шатры задернулись. А Игорь-князь, Проскользнул горностаем к тростнику И белым гоголем врезался на воду. Выйдя из реки, Вскочил на борзого коня И поскакал быстрым волком. И потёк к пойме Донца. И полетел соколом под облаками, Сбивая гусей и лебедей К завтраку, обеду и ужину. Если Игорь соколом летит, Тогда Лавр волком трусит, Сбивая собой студеную росу Перед дорогим своим борзым конем.* * *
Малый Донец вопрошал: «Князь Игорь, хватит ли тебе величия, А Кончаку нелюбия, а Русской земле веселия?» Игорь отвечал: «О Донче! Конечно хватит того величия. Ведь это ты заботился о князе на волнах. Ты постилал ему зеленую траву На своих серебряных берегах. Одевал его теплыми туманами Под сенью зеленых дубрав. Стерег его гоголем на воде, Чайками на струях, Ласточками на ветрах».* * *
Таких хороших слов О реке Стугне не скажут. Худую струю имея, Пожирает чужие ручьи. И струги, растрепав на куски, Унесла князя Ростислава Затворила на дне, при тёмном береге. Плачет мать Ростислава По унесенному князю Ростиславу. Поникли цветы от жалости, И дерево с печалью к земле приклонилось.* * *
То не сороки всполошились — По следу Игоря ездит Гусак с Кончаком. Тогда вороны не каркали, Галки приумолкли, Сороки не стрекотали, Поползни только ползали. Да дятловый перестук Путь к речке указывал. Под веселые трели соловьиные День угасал. Говорит Гусак Кончаку: «Если сокол к гнезду летит, Соколенка расстреляем своими Позолоченными стрелами». Отвечает Кончак Гусаку: «Если сокол к гнезду летит, А мы соколенка опутаем Красной девицей». Молвит Гусак Кончаку: «Если опутаем его красной девицей, Не наш будет соколенок, Не наша станет красна девица, Тогда снова придут русичи, И начнут нас, как птиц бить В поле Половецком».* * *
Говаривал еще Боян; И в годину Святослава – перстом творивший. И в старые времена Ярослава, И в Олегово коганство: «Хоть и тяжко той голове без плеч, Зло тому телу без головы». А Русской земле без Игоря! Солнце светится на небесе, Игорь Князь в Русской земле!!! Девицы поют на Дунае, Вьются их голоса через море до Киева. Игорь едет по Боричеву К Святой Богородице (Благовещенье)! Кругом пир горой, угощения! Страны рады, города веселели, Певшие песнь старым князьям, а потом молодым. Пойте славу Игорю Святославличу! Буй Тур Всеволоду! Владимиру Игоревичу! Здрави будь, князья и дружина, Боровшаяся за христианство С полками погаными. Князьям слава! А дружине Аминь.* * *
Декабрь 2007 – март 2012 г.
Кирово-Чепецк
Примечания
Игорь (1151–1202) – старший сын киевского князя Святослава.
Боян – певец-поэт, судя по именам князей, деяния, которых он воспевал, жил в конце XI – начале XII века.
Ярослав – имеется в виду великий князь киевский Ярослав «Мудрый» (ок. 978–1054).
Мстислав (умер в 1036) – князь черниговский и тмутараканский, в 1022 году перед битвой с касогами в поединке перед битвой зарезал касожского богатыря Редедю.
Роман Святославлич (умер в 1079) – князь тмутараканский.
Владимир (?1015) – Владимир I Святославович «Святой».
Троян (Траян) – римский император из династии Антонинов (53–98–117 годы н. э.). Тропа Троянья – римская дорога, пробитая по приказу Траяна в прибрежных скалах реки его солдатами в обход Дунайских порогов (клиссур). В настоящее время это место затоплено водохранилищем вблизи румынского города Дробета-Турну-Северин.
Галиция – историческое название части западно-украинских, венгерских и польских земель на северо-западных склонах Карпат, в верховьях рек Днестр, Прут, Серет; т. е. места, непосредственно связанные с разработкой соли.
Велес (Волос) – др. – рус. – Бог, в общепринятой трактовке покровитель скотоводства и судя по тексту «Слова», поэтов-певцов, но в исследовательских работах Е. В. Анечкова показано, что в языках кельтской группы оказавших большое влияние на Центральную и Северную Европу, слово «скот» означало «богатство, деньги». И в ранних русских источниках – договорах Руси с греками – божество это связывается с купеческой частью русского посольства (Анечков Е. В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1914. С. 308–310).
Река Сула – левый приток Днепра. Говоря: «за Сулою», скорее всего, Автор подразумевал удельный град Переяславль.
Новгород-Северский – город на реке Десне. Стольный город удельного княжества. Правильное его произношение Новгород-Сиверский, от названия народа, ранее проживавшего в тех местах; «сиверцы», предположительно, означает «родственники».
Путивль – город южнее Новгород-Северского на реке Сейм, в нём княжил сын Игоря Владимир. Старое название реки Сейм – Семь, имеет др. иранские корни.
Всеволод (ок.1155–1196) – младший брат Игоря, князь трубчевский и курский.
Буй-Тур – буй – отважный, храбрый, тур – дикий бык, в древней Руси символ мужества и силы, в переводе с тюркского – «высокий господин», «высокородный».
Великий Дон – река По, в древности в нижнем течении называлась Эридан (по Геродоту).
Диф – мифическое существо из ираноязыческого эпоса, он же Дэф.
Влъзе, Поморье, Посулие, Сурож, Корсунь, Тмутаракань – города и местности на северном побережье Адриатики.
Шеломянь – горы, имеющие форму русских шлемов, Юлийские Альпы на границе Италии и Словении.
Великие поля – живописная и плодородная долина реки По.
Золотая поволока – шелковая ткань с вшитой в неё золотой нитью.
Аксамит – бархатная ткань красного и фиолетового тонов.
Ортьма, японча (епанча) – слова тюркского происхождения, верхняя одежда воинов, безрукавный плащ-накидка наподобие бурки; кожухи – защитные кожаные нагрудники.
Хоругвь (от монгольского «оронго» – знак, знамя) – боевой штандарт, показывающий местонахождение военно-полевого стана или главной ставки командующего битвой.
Половецкие князья – Гзак (Гза) Бурнович и Кончак Отракович.
4 солнца – участники похода: Игорь, Всеволод, их племянники Святослав Ольгович Рыльский, сын Игоря Владимир (1170–1208).
Река Каяла – вероятно это река Рено, т. к. она больше всех подходит под описание, данное в «Слове»: быстрая, скалистая, с крутыми берегами.
Стрибог – древнерусский языческий бог ветра.
Оварские – от названия народности «авары». Основали в бассейне Дуная государственное объединение – Аварский каганат. Русские летописи называют аваров обрами.
Глебовна – в древней Руси женщин часто называли по имени отца или мужа, дочь князя Глеба Юрьевича, внука Юрия Долгорукова.
Олег Святославович (умер в 1115) – сын Святослава Ярославича, внук Ярослава Мудрого, князь черниговский.
Борис Вячеславлич – неизвестный нам персонаж.
Святополк – по повелению Святополка Изяславича (1053–1093 – 1113) тело его отца было торжественно перевезено для отпевания в Киевский Софийский Собор.
«при Олеге Гориславличе» – т. е. при князе Олеге Святославличе. Прозвище «Гориславлич» носит осудительно-отрицательный характер.
Даждьбог – один из главных языческих богов древней Руси.
Земля половецкая – территория на севере Италии в долине реки По.
Земля Троянья – бывшая метрополия Римской империи на Севере Италии.
Карна и Жля – казахский поэт О. О. Сулейманов открыл, что эти два слова произошли от тюркского словосочетания Кара Жлян – «чёрный змей».
Бела – обобщённое наименование взимаемой денежной дани, предположительно обол (спорное понятие).
Святослав – Святослав Всеволодович (ок. 1124–1194), великий князь киевский, отец Игоря и Всеволода.
Кобяка – половецкий князь, которого Святослав взял в плен во время своего знаменитого похода.
Немцы, венедецы и т. д. – дружественные русичам народы.
Чёрная паполома – траурные, погребальные одеяния.
Плесненск, Болонь, дебрь Кисани – города и области в Северной Италии: Пьянченца, Болонья и один из горных склонов (дебрь) предгорье Апеннин, где «Кисань» – скорее всего старое, забытое название этой местности.
Буйство Хинова – сравнение с разгульным, кровавым и беспощадным набегом гуннов, чьи племена в давние времена, завоёвывая Западную Европу, целенаправленно уничтожали её коренное кельтское и галльское население, освобождая для себя жизненное пространство.
Шарокан – возможно так половцы называли Святослава (отца князя Игоря), по старой привычке именовавшие его Каганом, который в недавнем прошлом пленил их предводителя, Кобяку.
Ярослав – князь черниговский (1140–1198), родной брат Святослава.
Были, могуты – богатыри, могучие; татраны – тараны, стенобитные орудия; шелебиры – катапульты, снаряды которой в полёте издают свистяще-шелестящий звук.
Топчаки, ревуги, ольберы – возможно, в этом месте перечислены народности, среди которых названы ольберы. Вероятно, это были скандинавы, варяги от лат. albus (альба) – белый, белобрысый; т. е. ольберы – это варяжские наёмники.
«Се у Рим» – с большой долей вероятности можно сказать, что это город Римини, находящийся на Адриатическом побережье Северной Италии, куда были выдавлены превосходящими половецкими полками остатки Игоревой дружины. Возможно также, что это был сам город Рим, куда в качестве пленников половцы привели наших воинов на свой торжественный парад по случаю победы.
Рюриче и Давыде – реальные исторические деятели той эпохи, о которых доподлинно ничего не известно. Хотя имеются многочисленные заявления о их деятельности: Рюрик (1139–1215) якобы был владельцем всей Киевской земли и в то же время являлся соправителем Святослава, хотя это маловероятно, а Давид (1140–1197) был якобы князем смоленским.
Галичкы Осмомысле Ярославе! – тесть Игоря Святославича Ярослав Владимирович, князь галицкий (1130–1153 – 1187). Термин «Осмомысл» – древняя калька (перевод) тюркского эпитета «восьмигранный», здесь – «всесторонне развитый, одарённый, сверкающий многими сторонами своего таланта». В такой трактовке второй корень этого слова «мыс» – угол, а «л» – суффикс (Сулейманов О. Аз и Я Книга благонамеренного читателя. Алма-Ата,1975).
Королеви – множественное число; вероятно, под этим понятием подразумеваются германские короли, династии Каролингов.
Бремены – большие камни (снаряды) для крупных катапульт и баллист.
Роман и Мстислав – Роман Мстиславович (1150–1205), князь владимир-волынский. Какой Мстислав в данном случае имеется в виду, – неясно, поскольку было два Мстислава, связанных с Романом.
Харалужный – «Кара» – «чёрный», т. е. «воронёная сталь» и «лужный» – лужёный, на всю длину меча был впаян боевой девиз, возможно цитата из святого писания или фраза, подразумевающая оберег, выполненная в виде пиктограммы по желанию заказчика. Археологи находят эти мечи в основном в курганах рядом с их бывшими владельцами.
Рось – правый приток Днепра, южнее Киева.
Ингварь, Всеволод и все три Мстиславича – князья волынские.
Переяславль – древнерусский город, находившийся на левом берегу недалеко от места впадения реки Сулы в Днепр.
Изяслав Васильков – об этом князе ничего доподлинно не известно.
Брячеслав, Всеволод – вероятно не единородные братья Изяслава, братьями они названы, потому что Автор всех русских князей именует «братьями».
Городенские – Гродненские.
Всеслав Полоцкий (? – 1101), кровавый, языческий князь – «чародей», незаконно захвативший киевский престол и пытавшийся восстановить язычество в качестве государственной религии.
Цеп харалужный – один из видов древнего боевого оружия, в простонародье называвшийся «кистень».
Хобота – от слова «хобот», одна из разновидностей боевых вымпелов, сшитых в виде рукава, который показывает воеводе местоположение того или иного конного воинского подразделения во время их маневра или атаки.
Полозы или поползни – спорное понятие, в традиционном понимании – «змея», но скорее всего, что это птица семейства поползнёвых.
«Опутаеве красной девицей» – сын Игоря Владимировича в плену женился на дочери Кончака. Из половецкого плена домой он вернулся в 1187 году с женой и ребёнком.
Боричев – подъем от Днепра на гору к центру Киева.
Святая Богородица Благовещенье – церковь, венчавшая Золотые ворота в Киеве.
Аминь – др. – евр. «да будет верно, воистину»; заключительное слово христианских молитв и проповедей (Большая советская энциклопедия).
Литература
1. Автор неизвестен. Ироическая песнь о походе на половцов удельнаго князя Новагорода-Северского Игоря Святославича. М., 1800. 54 с.
2. Зализняк А. А. СПИ: взгляд лингвиста // Языки славянской культуры. М. 2004. (§ 5, стр. 29, 352).
3. Михайло Ломоносов «Избранная проза». 1986. М. Советская Россия. С. 195, 518.
4. Шахматов А. А. История русского летописания. СПб.: Наука, 2003. Т. 1. С. 230.
5. Фроянов И. Я. Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов // Вопросы Истории. № 6/91. С. 3.
6. Костомаров Н. И. Предания первоначальной русской летописи в соображениях с русскими народными преданиям в песнях, сказаниях и обычаях // Вестник Европы, 1873. Т. 1, кн.1. С. 1–34; кн. 2. С. 570–624. Т. 2, кН. 3. С.7– 60.
7. Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М.: Изд-во «Наука», 1983. С. 39.
7. Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1949. С.115.
8. Белявский М. Т. Ломоносов и основание московского университета. М., 1955.
9. Кулятко Е. С., Бешенковский Н. Б. Судьба библиотеки М. В. Ломоносова // Известия АН СССР, серия литературы и языка. М., 1972. Вып. 5. С. 444–453.
11. Келлин Н. С., Носовский Г. В., Фоменко А. Т. Вопрос о подлинности „Древней Российской истории“ М. В. Ломоносова. Ломоносов или Миллер?» // Вестник Московского Университета, серия 9: Филология. № 1, 1999. С. 116–125.
12. Хлебников Л. М. Сожженная диссертация // Вопросы истории, 1965. № 9. С. 213–215.
13. Борисов Н. С. Злато слово. М.: Молодая гвардия, 1986. С. 14–17.
14. Яков Лурье. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева // Звезда. 1994. № 10. С. 167–170.
15. Саша Антонова. Загадка Тмутараканьского камня» // Вече Твери. 12. 05. 2006.
16. Зимин А. А. Слово о полку Игореве. СПб: Дмитрий Буланин, 2006. С. 367.
17. Рыбаков Б. А. Русские системы мер длины XI–XV вв. // Советская этнография. 1949. № 1. С. 69–71.
18. Борисенков В. П., Пасецкий В. М. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М.: Мысль, 1988. С. 55, 97.
19. Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965.
20. Археология СССР. Древняя Русь. Город, замок, село / под общей ред. Б. А. Рыбакова. М.: Наука, 1985. С. 382.
21. Бегунов Ю. К. Русское Слово о чуде Климента Римского и кирилло-мефодиевская традиция. Slavia (Praha), 1974. С. 38–41.
22. Суворов Н. С. Следы западно-католического церковного права в памятниках древнерусского права // Ярославль, 1888.
23. Лаврухин А. Н. Многоточие академика. URL: an-lavruhin.livejornal.com.
24. Полное солнечное затмение. URL: .
25. Святский Д. О. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. М., 1915.
26. Демкова Н. С. К вопросу о времени написания «Слова о полку Игореве». СПб.: Вести ЛГУ, 1973. № 14. Вып. 3. С. 72–77.
27. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 29. С.16.
28. Дмитриев А. А, Творогов О. В. Слово о полку Игореве в интерпретации О. Сулейменова // Русская литература. 1976. № 1. С. 257.
29. Седова О. Н. Проблемы палеографии и кодикологии в СССР: сб. статей «Сокращённо написанные слова в древнерусском уставном письме конца XIII в. (на материале новгородского Евангелия 1270 года)». М.: Изд-во «Наука», 1974. С. 77.
30. Соболевский А. И. Резюме доклада в Обществе Нестора-летописца. Материалы и заметки по древнерусской литературе // ИОРЯС.Т. XXI. Кн. 2. 1916. С. 210–211.
31. Перетц В. Н. Слово о полку Игоревім – пам’ятка феодальної України – Руси XII віку». Київ, 1926. С. 97.
32. Гудзий Н. К. О перестановке в начале текста «Слова о полку Игореве» // Сборник «Слово о полку Игореве». М.-Л., 1950. С. 251, 254.
33. Щепкина М. В. О личности певца. ТОДРЛ. М.-Л., 1960. Т. 16. С. 74–75.
34. Иловайский Д. И. О мнимом призвании варягов. М.: Университетская типография (Катков и К°), 1871. 98 с.
35. Геродот. История. Кн. 3 «Талия». Л.: Изд-во «Наука», 1972. С.173.
36. Заболоцкий П. К вопросу об иноземных письменных источниках Начальной летописи // РФВ. Т. XLV. Варшава, 1901. № 1–2. С. 28–29.
37. Никольский Н. К. Материалы для истории древнерусской духовной письменности. СПб., 1907. С. 21–24.
38. Овидий Назон. Метаморфозы. М.-Л., 1937. Т. 2. С. 360.
39. Рихард Хеннинг. Неведомые земли. М.: Изд. иностранной литературы, 1961. С. 294.
40. Сперанский М. Н. Корсунское чудо Кузмы и Демяна // Известия общества Русского языка и словесности. М. 1928. Т. 1. С. 373.
41. Сабон. География. VII. 3, 13.
42. Сухомлинов М. Н. О древней русской летописи как памятнике литературном. М., 1908. С. 32–36.
43. Литаврин Г. Г. Болгария и Византия в XI–XII вв. М., 1960. С. 402, 409.
44. Кочергина В. А. Санскритско-русский словарь: около 30000 слов / под ред. В. И. Кальянова. М.: Русский язык, 1996. 896 с.
45. Зарубин Н. Н. Заря утренняя или вечерняя? // ТОДРЛ. М.-Л.,1935. Т. 2. С. 113.
46. Волог А. Рюриковичи между легендой и ложью // Молодая гвардия. № 11/12. 2007.
47. Сумаруков Г. В. Кто есть кто в «Слове о полку Игореве». М.: Московский университет, 1983. С. 82.
48. Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. М.: Изд-во «Наука», 1979. С. 17, 92.
49. Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М.: АСТ, 2008.
50. Государственная оружейная палата. Альбом. М.: Советский художник, 1988. С. 163.
51. Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. 1. С. 190. М.: Изд. «Мысль», 1987.
52. Янин В. Л. Берестяные грамоты и проблема происхождения новгородской денежной системы 15 века. Л., 1970. Т. 3. С. 168–169.
53. Анохин В. А. Монетное дело Херсонеса // Гл. каталог античных и средневековых монет. № 121. Киев. 1977. С. 142.
54. Федоров-Давыдов Г. А. Монеты – свидетели прошлого. М.: Московский университет, 1985. С. 115–118.
55. Сулейменов О. О. Аз и Я: книга благонамеренного читателя. Алма-Ата: Изд-во «Жазушы», 1975. С. 300.
56. Сулейменов О. О. Эссе, публицистика. Стихи, поэмы. Аз и Я. 2-е изд. Алма-Ата: Изд-во «Жалын», 1990.
57. Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. 1893–1903. Т. 1.
58. Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. СПб.: Изд-во «Полрадиз», 1998. Т. 7.
59. Якобсон Р. О. Изучение Слова о полку Игореве в США. ТОДРЛ. Т. 14. М.-Л., 1958. С. 119.
60. Кузьмин А. Татищев // ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 1987.
61. Хрестоматия по западноевропейской литературе. Литература средних веков. М., 1938. С. 21.
62. Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М.: Наука, 1970. С. 318–319.
63. Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1945. С. 122–128.
64. Шрамко Б. А., Солнцев Л. А., Фомин Л. Д. Техника обработки железа в лесостепной и степной Скифии. Изд. «Советская археология», 1963. № 4. С. 49–53.
65. Losinsky G. La Russie dans la litterature francaise au moyen age // Revue des etudes Slaves. Vol. IX. 1929. P. 86, 266.
66. Анастасевич В. Г. Тайна стального клинка // Комсомольская Правда. № 273 (13347). 23 ноября 1968.
67. Носов К. С. Русские крепости и осадная техника VIII–XVII вв. М.: Изд-во «Полигон», 2003. С. 33.
68. Бычков А. Киевская Русь Сана, которой никогда не было? Легенды и мифы. М.: Изд-во АСель, 2005. С. 243.
69. Дук Д. Камни из саги о Тидрике Бернском: новое измерение археологии Полоцка // Родина. 2006. № 10.
70. Потебня А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. М., 1863. С. 279.
71. Буслаев Ф. И. Русская хрестоматия. М.,1912. 12-е изд. С. 99–100.
72. Югов А. Слово о полку Игореве: перевод, комментарий и статьи. М.: Московский рабочий, 1975. С. 263.
73. Юшков С. В. Общественно-политический Сой и право Киевского государства. М., 1949. С. 112.
74. Козырев В. А. Словарный состав «Слова…» и лексика современных русских народных говоров. ТОДРЛ. Т. XXXI. Л., 1976. С. 96–97.
75. Мещерский Н. А. К изучению лексики и фразеологии «Слова о полку Игореве». ТОДРЛ. М.-Л., 1958. Т. XIV. С. 44.
76. Никольский Н. М. История Русской церкви. М., 1983. С. 28–29.
77. Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997. С. 158.
78. Стеллецкий В. И. Слово о полку Игореве. Древнерусский текст и переводы. М.: Советская Россия. 1981. С. 194.
79. Этимологический словарь русского языка / под ред. Вып. 8 «К». М., 1982.
80. Энциклопедия «Слова о полку Игореве» в 5 томах / Рос. акад. наук. ИРЛИ (Пушкинский дом); ред. кол.: Л. А. Дмитриев, Д. С. Лихачев, С. А. Семячко, О. В. Творогов (отв. ред.). СПб.: Дмитрий Буланин, 1995.
Примечания
1
Сокращённо: СПИ.
(обратно)2
Исаченко А. В. Двойственное число в «Слове о полку Игореве» // Заметки к «Слову о полку Игореве». Београд, 1941.
(обратно)3
«Слово о полку Игореве» – памятник XII века / отв. ред. Д. С. Лихачев. ИРЛИ. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1962.
(обратно)4
Кобрин В. Б. Кому ты опасен, историк? М.: Изд. «Московский рабочий», 1991.
(обратно)5
Зимин А. А. Трудные вопросы методики источниковедения древней Руси / в кн.: Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М., 1969, с. 431–433; Зимин А. А. Существовал ли «невидимка» XVI века? – Знание – сила, 1971. № 8. с. 46; Зимин А. А. О методике изучения повествовательных источников // Источниковедение отечественной истории. Сб. 1. М., 1973. С. 192, 211; Зимин А. А. О методике изучения древнерусского летописания // Изв. АН СССР, серия литературы и языка. 1974. Т. 33. № 5. С. 456–457; Буганов В. И., Зимин А. А. О некоторых задачах специальных исторических дисциплин в изучении и издании письменных источников по истории русского средневековья. История СССР, 1980, № 1, с. 118, 121, 125–126.
(обратно)6
Зализняк А. А. Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста // Языки славянской культуры. М., 2004. 352 с.
(обратно)7
Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М.: Изд-во «Наука», 1983. С. 39.
(обратно)8
Здесь и далее подчёркивание автора.
(обратно)9
Михайло Ломоносов. «Избранная проза». М.: Советская Россия, 1986. С. 195, 518.
(обратно)10
Сокращённо: ПВЛ.
(обратно)11
Шахматов А. А. История русского летописания. СПб.: Наука, 2003. Т. 1. С. 230.
(обратно)12
Фроянов И. Я. Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов // Вопросы истории. № 6/91. С. 3.
(обратно)13
Костомаров Н. И. Предания первоначальной русской летописи в соображениях с русскими народными преданиям в песнях, сказаниях и обычаях // Вестник Европы. 1873. Т. 1, кн. 1. С. 1–34; кн. 2, с. 570–624; Т. 2, кн. 3, с.7–60.
(обратно)14
Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1949. С. 115.
(обратно)15
Белявский М. Т. Основание московского университета. М., 1955.
(обратно)16
Кулятко Е. С., Бешенковский Н. Б. Судьба библиотеки М. В. Ломоносова. Известия АН СССР, серия литературы и языка. Вып. 5. М., 1972. С. 444–453.
(обратно)17
Одоакр (ок. 431–493) – полководец, в течение 13 лет владел Северной Италией. 23 августа 476 года пала Великая Римская империя, но не под ударами германских племён, как принято считать, а была упразднена за ненадобностью Одоакром – славянским князем, вождём ругов по Иордану или вождём русинов по другим источникам. В этот день он сместил с престола последнего римского императора Ромула Августула.
(обратно)18
Хлебников Л. М. Сожжённая диссертация // Вопросы истории. 1965. № 9. С. 213–215.
(обратно)19
Моисеева Г. Н. Спасо-Ярославский Хронограф и СПИ. Л.: Наука, 1976. 96 c.; 2-е изд., доп. Л.: Наука 1984. 150 с.
(обратно)20
Яков Лурье. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева //Звезда. 1994. № 10. С. 167–170.
(обратно)21
Саша Антонова. Загадка Тмутараканского камня // Вече Твери, 12. 05. 2006.
(обратно)22
Зимин А. А. Слово о полку Игореве. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. С. 367.
(обратно)23
Рыбаков Б. А. Русские системы мер длины XI–XV вв. // Советская этнография. 1949. № 1. С. 69–71.
(обратно)24
Борисенков В. П., Пасецкий В. М. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М.: Мысль, 1988. С. 55, 97.
(обратно)25
(обратно)26
Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965.
(обратно)27
Археология СССР. Древняя Русь. Город, замок, село / Под общей ред. Б. А. Рыбакова. М.: Наука, 1985. С. 382, табл. 155, № 8.
(обратно)28
Бегунов Ю. К. Русское Слово о чуде Климента Римского и кирилло-мефодиевская традиция. Slavia (Praha), 1974. С. 38–41.
(обратно)29
Суворов Н. С. Следы западно-католического церковного права в памятниках древнерусского права. Ярославль, 1888.
(обратно)30
.
(обратно)31
.
(обратно)32
Демкова Н. С. К вопросу о времени написания СПИ. Вести ЛГУ. 1973. № 14. Вып. 3. С. 72–77.
(обратно)33
Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 29. С. 16.
(обратно)34
Дмитриев А. А., Творогов О. В. Слово о полку Игореве в интерпретации О. Сулейменова // Русск. литература. 1976. № 1. С. 257; Селезнёв Ю. Мифы и истины. М., 1976. № 3.
(обратно)35
Лепо (лепота) – в переводе с церковнославянского – красиво, красота.
(обратно)36
Бяшеть – в хрестоматийных переводах нет объяснения этому слову, и у Даля его нет, вероятно, поэтому переводчики его игнорируют. Исходя из контекста начальной фразы, я предполагаю, что это, скорее всего, наречие времени, которое нужно понимать в значении – сейчас, то есть теперь, в настоящий момент.
(обратно)37
Пикко Р. СПИ как памятник религиозной литературы Др. Руси.
(обратно)38
Седова О. Н. Сокращенно написанные слова в древнерусском уставном письме конца XIII в. (на материале новгородского Евангелия 1270 г.), с. 77; Проблемы палеографии и кодикологии в СССР: сб. статей. М.: Изд-во «Наука», 1974.
(обратно)39
Пекарский П. СПИ по списку, найденному между бумагами Императрицы Екатерины II. СПб., 1864. Прилож. к т. 5. Зап. АН. № 2.
(обратно)40
Соболевский А. И. Резюме доклада в Обществе Нестора – летописца. Материалы и заметки по древнерусской литературе // ИОРЯС. 1916. Т. XXI. Кн. 2. С. 210–211.
(обратно)41
Слово о полку Игореве. Редакция и примечания В. А. Яковлева. Спб., 1891. С. 9.
(обратно)42
В. Н. Перетц «Слово о полку Игоревім – пам’ятка феодальної України – Руси XII віку». Київ, 1926. С. 97.
(обратно)43
Стеллецкий В. И. К вопросу о перестановке в нале текста. ТОДРЛ. Т. 11.
(обратно)44
Гудзий Н. К. О перестановке в начале текста «Слова о полку Игореве»: сб. «Слово о полку Игореве». М.-Л., 1950. С. 251, 254.
(обратно)45
(обратно)46
Плиний Младший. Послания 10:97.
(обратно)47
Федоров-Давыдов Г. А. Монеты рассказывают. М.: Педагогика, 1990. С. 35.
(обратно)48
Щепкина М. В. О личности певца. ТОДРЛ. М.-Л., 1960. Т. 16. С. 74–75.
(обратно)49
Галиция – историческое название части западно-украинских, венгерских, польских земель на северо-западных склонах Карпат, в верховьях рек Днестр, Прут, Серет; естественно-природный равнинный проход на запад между двух горных образований. Галич – от древнекельтского слова «галь» – т. е. места, связанные с разработкой соли (Малая советская энциклопедия).
(обратно)50
Иловайский Д. И. О мнимом призвании варягов.
(обратно)51
Геродот. История. Кн. 3 «Талия». Изд-во «Наука». Л., 1972. С. 173.
(обратно)52
Арий – пресвитер из Александрии, умер в 336 году. Когда Арий «вычислил», что раз Христос – рождённый, значит, «однажды появившийся», т. е. не существовавший до рождения и поэтому не единосущный Богу, Никейский Вселенский собор назвал это логическое утверждение ересью. Собор утвердил символ веры, говорившей о Христе как о «рождённом прежде всех век», т. е. до начала Бытия. Логически понять это нельзя, в это надо верить. Для этого нужно признать невозможность человека выйти за человеческие рамки. Арий не мог этого признать и расколол своей ересью церковь. Для кого авторитет Ария был выше авторитета церкви, те отклонились от Вселенской Церкви. Большой раскол всегда организуется очень крупным религиозным авторитетом, простой человек на такое не способен.
(обратно)53
«Изборник» Святослава 1073 года – копия болгарского сборника, составленная в начале Х века для болгарского царя Симеона. На Руси «Изборник» был переписан для киевского князя Изяслава, но затем имя князя было выскоблено и заменено именем Святослава, захватившего княжеский престол в 1073 году. Представляет собой сборник, где наряду с произведениями «отцов церкви» были и другие памятники разнообразного содержания. Обнаружено 27 списков XV–XVIII вв. в русской редакции. Опубликован в 1880 году.
(обратно)54
Заболоцкий П. К вопросу об иноземных письменных источниках Начальной летописи // РФВ. Т. XLV. Варшава, 1901. № 1–2. С. 28–29.
(обратно)55
Никольский Н. К. Материалы для истории древнерусской духовной письменности. СПб., 1907. С. 21–24.
(обратно)56
Овидий Назон. Метаморфозы. М. – Л., 1937. Т. 2. С. 360.
(обратно)57
Див – в ассирийско-вавилонской мифологии Дев – языческий Бог. В более поздний период это религиозно-мифологическое существо из ираноязыческого эпоса, имеющий ипостась чёрта (беса). Но Див намного сильнее и могущественнее по своим демоническим способностям. Только ему под силу оповестить половцев о походе на них Игоря. Недаром Автор называет его зверем (зверенъ – ед. число). Див это тот же Дэф. Ни в коем случае нельзя отождествлять его со всевозможными птицами типа филина или удода, как это предлагали делать первоиздатели «Слова». Вводя это «исчадие ада» в свое произведение, Автор как бы говорит своим слушателям, что вся потусторонняя нечисть во главе с Дивом выступает на стороне половцев. Затем Див ещё раз появляется в «Слове» при описании разгульного набега половцев на Русь, когда эта безобразная тварь свалилась на мирные города и сёла как «чёрт на голову» (упал Див на землю).
(обратно)58
Плаутин С. Н. Слово о полку Игореве: исправленный и неисправленный тексты. Перевод и примечания. Париж, 1958. С. 36.
(обратно)59
Головенченко Ф. М. «Слово о полку Игореве»: библиографический очерк; Перевод; пояснения к тексту и переводу. М., 1963. С. 276–277. (Учен. зап. Моск. гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина. № 198).
(обратно)60
Гребнева Э. Я. К прочтению темных мест «Слова о полку Игореве». 1. (Гроза и ночь в «Слове…») // Исследования «Слова о полку Игореве». Л., 1986. С. 118.
(обратно)61
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1954. Т. 2. С. 557.
(обратно)62
Штоль Г. В. Мифы классической древности. 2-е изд. М.: Высш. шк., 1993. С. 167.
(обратно)63
Страбон, IV, 6, № 10.
(обратно)64
Хеннинг Рихард. Неведомые земли. М.: Изд. иностранной литературы,1961. С. 294.
(обратно)65
Сперанский М. Н. Корсунское чудо Кузьмы и Демьяна // Известия общества Русского языка и словесности. М. 1928. Т. 1. С. 373.
(обратно)66
Страбон. География, VII, 3, 13.
(обратно)67
ПВЛ, 987 год.
(обратно)68
Сухомлинов М. Н. О древней русской летописи как памятнике литературном. М., 1908. С. 32–36.
(обратно)69
Литаврин Г. Г. Болгария и Византия в XI–XII вв. М., 1960. С. 402, 409; прим. 32.
(обратно)70
Кочергина В. А. Санскритско-русский словарь: около 30000 слов / под ред. В. И. Кальянова. М.: Русский язык, 1996. 896 с.
(обратно)71
Зарубин Н. Н. Заря утренняя или вечерняя? // ТОДРЛ. М.-Л., 1935. Т. 2. С.113.
(обратно)72
Кончак – имя тюркского происхождения, qon – часть ноги от колена и выше, соответственно qoncaq – это наколенники – часть воинского снаряжения (латы), а также qol – часть руки, qolcak – нарукавники; отсюда произошли соответствующие прозвища, а затем собственные имена и фамилии: Колчак – русская фамилия из qolc + aq (поручни кольчужные) и Кончак – имя половецкого князя из qonc + aq (панцирный наколенник > голенища, краги). (Н. А. Баскаков «Русские фамилии тюркского происхождения». М.: Наука, 1979. С. 17, 92).
(обратно)73
Волог А. Рюриковичи между легендой и ложью // Молодая гвардия. № 11/12. 2007.
(обратно)74
Сумаруков Г. В. Кто есть кто в «Слове о полку Игореве». Московский университет, 1983. С. 82.
(обратно)75
Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М.: АСТ, 2008.
(обратно)76
Роса – слово происходит от общеславянского корня, означающего «вода», «влажность». Этот корень сохранился также в таких словах как «орошать», «русалка», «русло», названии реки Рось, а также, согласно одной из версий, в этнониме «русские».
(обратно)77
J. M. Trevelyan. History of England. Lnd., 1937, p. 117.
(обратно)78
Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. 1, лекция XI. М.: Изд-во «Мысль», 1987. С. 190.
(обратно)79
ТОДРЛ / ИРЛИ РАН. СПб.: Дмитрий Буланин, 1993. Т. 48. С. 52.
(обратно)80
«Зелёная пополома» – зелёная мурава прибрежной луговины Канина или Канины, ставшая смертным ложем и покровом (саваном) убитого Бориса Вячеславлича.
(обратно)81
Бела – спорное понятие, по расчётам В. Л. Янина «бела» равнялась четырём кунам. Имеются данные, по которым куна равнялась 18 беличьим шкуркам (Янин В. Л. Берестяные грамоты и проблема происхождения новгородской денежной системы 15 века. Л., 1970. Т.3. С. 168–169). «Бела» в «Русскую правду» не попала, а из упоминаний в источниках ясно лишь то, что она ценилась значительно дороже белки. Но если исходить из того, что половцы пришли на Русь с запада и назначали дань в своих денежных единицах, то под «белей» следует понимать такое понятие, как обол. «Обол» – серебряная монета, находившаяся в обороте в западной части, бывшей Римской империи, в переводе с греческого означающая «вертел». Обол употреблялся и как единица веса (как вес = 0,33 части золотника) и как единица стоимости (диобол, триобол, пентобол и т. д.). О каком номинале в нашем случае идёт речь, вычислить и понять пока трудно, возможно, это серебряная монета в 4.5 обола = 2.89 грамма серебра и эквивалентная примерно одной куне (Анохин В. А. Монетное дело Херсонеса // Гл. каталог античных и Средневековых монет. Киев, 1977. С. 142. № 121). «Кунами» называли на Руси западные динарии (от римского «кованый»), и «куница» получила название от монеты, а не наоборот. При этом римский динарий I–III вв. весил 3.41 гр. серебра.
(обратно)82
Яруги – в этом понятии проступает Русь дохристианская, языческая. Слово «яруг» является видоизменённым именем божества – Ярило. Ему поклонялись на высоких холмах и возвышенных местах. Примеров из топонимики можно привести множество: Яранск, Ярино, Яровое, Яренск, Яруновка. Т. е. яруги можно смело сопоставить с горами, и этот отрывок сразу приобретает более пафосный характер, нежели в традиционном понимании, как овраг.
(обратно)83
Кобяка, Кобяк – волшебник, знахарь (Этимологический словарь русских фамилий). Но наиболее вероятно, что это прозвище происходит от тюрк. kopek, kopak (собака), слова, встречающегося во многих тюркских языках в одном и том же значении с небольшими отклонениями: в ногайском и каракалпакском языках – «небольшая собака», а в огузских – «большая собака» (Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. М.: Наука, 1979. С. 17, 92).
(обратно)84
Гридница – место постоянной дислокации в мирное время княжеских охранников на территории великокняжеского терема, а не княжеская «едальня». Это было место для тренировок самых элитных княжеских воинов – т. е. гридни. Их ни в коем случае нельзя называть телохранителями князя в современном понимании этого слова. Великий князь не был «телом» и всегда мог постоять за себя в любой ситуации потому, что сам был одним из лучших бойцов. Охрана же полагалась ему только по статусу.
(обратно)85
Тис – вечнозелёное хвойное дерево с твёрдой красной древесиной. Характерной особенностью тиса является наличие в древесине ядовитых веществ, поражающих нервную систему. Живёт от 2 до 3 тысяч лет. В средние века тис считался деревом скорби и печали, и его садили рядом с могилой усопшего. Всеми исследователями признаётся символическое значение этого образа в общем контексте зловещих примет вещего сна Святослава. Соответственно фразу «кровать тисова» надо понимать как смертное ложе.
(обратно)86
Кнес – устная форма западнославянской лексемы «кнез» – господин, князь (конъектура О. О. Сулейменова).
(обратно)87
В тереме златовръсем – княжеский дворец внутри детинца, имевший семь ворот и княжий двор с жилым комплексом палат. После 15 века детинец именовался уже «кремлём». Это последняя хорошо укрепленная линия обороны города, своеобразная «цитадель». И как утверждает Н. Н. Вашкевич (переводчик с арабского), если читать слово «детинец» по-арабски и задом наперёд, то получается крепость + крепость, т. е. «крепость в крепости». А «кремль» – очевидно от арабского «харам» – «недоступное, недосягаемое, священное» и частное значение, «территория вокруг эмира, куда не должна ступать нога постороннего». Последнее «ль» – след артикля. Родственно – хоромы. Златовръсем – златосемиворотном – сложносоставное прилагательное с числительным.
(обратно)88
Плес – широкое водное пространство между островами, более глубокий участок русла реки, расположенный между перекатами; большой участок реки, с глубинами, обеспечивающие необходимые условия для судоходства (Большая советская энциклопедия). Слово «плес» сохранилось в современных названиях русских городов: это г. Плес на Волге в Ивановской обл., плес на реке Великой у города Пскова, старое название – Плесков, а также др. русский город, Плесненск, городище которого сохранилось у села Подгорцы в Львовской области.
(обратно)89
Болонь – низменное поречье; пространство между двумя валами; пойменный луг (В. Даль). Болонье – пространство между двумя валами, которыми обыкновеннобыли защищены древние города. Слово «болонье» происходит от польского сова «болонь» – луг, равнина (Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. СПб., 1998. Т. 7).
(обратно)90
Дебрь – горный склон; ущелье; долина или склон, поросшие лесом; поток в ущелье; (Срезневский И. И., 1893–1903, т. 1, стлб. 766–767; Даль, т. 1, с. 424).
(обратно)91
Кисань – древний топоним, означавший название местности, пока не ясно какой (возможно перевал Ла-Футу в Этрусских Апеннинах, по которому проходит дорога из Болоньи во Флоренцию).
(обратно)92
Путина (паутина) железная – металлическая сетка, которую использовали бойцы в ближнем бою или гладиаторы в зрелищных поединках.
(обратно)93
Якобсон Р. О. Изучение Слова о полку Игореве в США». ТОДРЛ. Т.14. М.-Л., 1958. С. 119.
(обратно)94
Кузьмин А. Татищев / ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 1987.
(обратно)95
Нож засапожный – прообраз кинжала, использовавшийся исключительно в рукопашной схватке.
(обратно)96
Федоров-Давыдов Г. А. Монеты – свидетели прошлого. Моск. ун-т, 1985. С. 115–118.
(обратно)97
Янин В. Л. Денежно-весовые системы средневековья. М.,1956. С. 48.
(обратно)98
Чага – слово, встречающееся в русских областных говорах в значении «березовая губка», «трут» (Даль, IV, с. 580). Берёзовый чёрный гриб, из семейства трутовиковых, развивается в виде нароста на стволах старых берёз (Большая советская энциклопедия).
(обратно)99
Тур – первобытный бык семейства полорогих, вымершее парнокопытное животное. Высотой до двух метров, масса до 800 кг, объект охоты. Последний тур убит в Польше в 1627 году (Большая советская энциклопедия).
(обратно)100
Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М.: Наука, 1970. С. 318–319.
(обратно)101
.
(обратно)102
Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1945. С. 122–128.
(обратно)103
Шрамко Б. А., Солнцев Л. А., Фомин Л. Д. Техника обработки железа в лесостепной и степной Скифии // Советская археология. 1963. № 4. С. 49–53.
(обратно)104
Losinsky G. La Russie dans la litterature' francaise au moyen age // Revue des etudes Slaves. Vol. IX. 1929. P. 86, 266.
(обратно)105
Кузьмин А. Г. Об истоках древнерусского права // Советское государство и право. М., 1985. № 2. Серия «История отечества в романах, повестях, документах».
(обратно)106
Анастасевич В. Г. Тайна стального клинка // Комсомольская Правда. № 273 (13347). 23 ноября 1968.
(обратно)107
Носов К. С. Русские крепости и осадная техника VIII–XVII вв М.: Издательство «Полигон», 2003. С. 33.
(обратно)108
Дудуток – по мнению видного русского мыслителя И. Д. Беляева топоним «Дудудки» следует отождествлять с селением Дудичи, расположенным к югу от Минска.
(обратно)109
Немига – Карамзин полагал, что это река Неман (т. II, прим. 118).
(обратно)110
Волкудлак – волк + длака; второе слово обозначает волосы, шкуру и сохранилось в сербском и словенском языках. По украинскому народному поверью, колдуны и ведьмы, желая кого-либо превратить в волка, набрасывают на него волчью шкуру и нашептывают при этом волшебные слова. Когда сами колдуны и ведьмы желают преобразиться в зверей, они набрасывают на себя кольцо из мочала или кувыркаются через обручи. На Украине различают волкудлаков двух родов. Волколак, превращённый из простых людей, представлялся существами не зловредными, а страждущими, несчастными, заслуживающими полного сострадания. Волколак же, превращающийся добровольно, особенно колдуны и ведьмы, не испытывают никаких состраданий, пользуются этим превращением с выгодой для своих целей; рыская волками по ночам, к рассвету они снова принимают человеческий облик. (Потебня А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий». М., 1863. С. 279.)
(обратно)111
Аттила – этимология имени: имя тюркского происхождения и означает «батюшка» (atta – «отец» + ila – уменьшительно-ласкательный суффикс).
(обратно)112
Тидрик Бернский (Теодорих Веронский) – после победы над Одоакром основал в Италии государство остготов, просуществовавшее до середины VI века. Города Равенна (по-немецки Рабеп) и Верона (Бери) стали резиденциями победителя. Со временем в народной поэзии Теодорих Веронский превратился в Дитриха Бернского и стал самой популярной личностью немецкого героического эпоса средних веков. Погребен около Равенны; над его гробом дочерью был возведен роскошный мавзолей в виде круглого здания на шестиугольном фундаменте, покрытого одним громадным камнем 11 м в диаметре.
(обратно)113
Бычков А. Киевская Русь – страна, которой никогда не было? Легенды и мифы. М.: Изд-во «Астрель», 2005. С. 243.
(обратно)114
Дук Д. Камни из саги о Тидрике Бернском: новое измерение археологии Полоцка // Родина. 2006. № 10.
(обратно)115
Буслаев Ф. И. Русская хрестоматия. 12-е изд. М.,1912. С. 99–100.
(обратно)116
«Слово о полку Игореве»: Перевод, комментарий и статьи А. Югова. М.: Московский рабочий, 1975. С. 263.
(обратно)117
Юшков С. В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. С. 112.
(обратно)118
Хоботы – это сравнительный образ из животного мира, т. к. хоботы бывают только у слонов. Кроме слова «хобот», в песне фигурирует такое понятие, как «пардужье (гепардовое) гнездо», т. е. Автор «Слова» был хорошо знаком с африканской фауной. Значит хобот – одна из разновидностей индивидуальных боевых вымпелов, сшитых в виде длинного рукава, из ярких и разных по цвету кусков материи. Развеваясь на ветру, он показывал воеводе, руководящему сражением, местоположение того или иного конного воинского подразделения во время маневра или атаки, чтобы знать, какой отряд находится в бою, а какой в резерве. В наше время он используется в виде полосатого «чулка» на аэродромах в качестве указателя ветра.
(обратно)119
Зигзица – вероятно, это слово по своему происхождению звукоподражательное. То есть это небольшая, неприметная птичка, которая поет: «взиг – взиг», может быть, род речных соловьев типа иволги или таволги, но ни в коем случае не кукушка. Кукушки, по замечанию орнитологов, вдоль рек не летают. Да и как можно назвать кукушкой верную жену Великого князя, любящую мать своих детей, ведь кукушка – это символ женской беспечности и безответственности, который никак не вяжется с красивым образом Ярославны. Н. В. Шарлемань отмечает, что под Новгород-Северским «гигичкой» или «зигичкой» и даже «зигзичкой» называют чайку, пичужку и чибиса (см. реальный комментарий к «Слову о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1948. Т. VI. С. 115).
(обратно)120
Бебрень – одна из разновидностей дорогих шелковых тканей, но это не бобровая оторочка на рукаве. В 1956 году Н. А. Мещерский обнаружил, что в переводе «Истории Иудейской войны», осуществлённом на Руси в XII веке, словом «бебренъ» переведено греческое слово, обозначающее шелковую ткань (см. Мещерский Н. А. К изучению лексики и фразеологии «Слова о полку Игореве». ТОДРЛ, т. XIV, М. -Л., 1958. С. 44).
(обратно)121
Дунай (Дон Ай; Данубий) – великая река, а после порогов клиссур имела второе название – Истр, осетинский корень «стыр» – большой, великий.
(обратно)122
Козырев В. А. Словарный состав «Слова…» и лексика современных русских народных говоров. – ТОДРЛ, т. XXXI. Л., 1976. С. 96–97.
(обратно)123
Днепр – Данп, возможно сокращено из «Данапраг» и значит «река-порог» или «порожистая река» (Д. И. Иловайский)
(обратно)124
ЦЮ – это местоимение, производное от южнорусского диалекта – цэ, т. е. це – я, це – ты, это – я, это – ты и переводится как «это».
(обратно)125
Н. М. Никольский «История Русской церкви» М., 1983 г. стр. 28–29.
(обратно)126
Борзой – скорый, проворный, прыткий, быстрый, бойкий, рьяный.
(обратно)127
Бусый – это фраза с конъектурной правкой, в первом издании вместо «бусым (серым) – босым». По Далю бусый – от сибир. Темно-голубо-серый, буро-дымчатый, буро-пепельный, тёмно-бурый с синевою. В брянских же говорах словосочетание «босый волк» употребляется в речениях как о быстро бегущем (бегающем) человеке (см. Козырев, с. 95).
(обратно)128
Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997. С. 158.
(обратно)129
Стеллецкий В. И. Слово о полку Игореве. Древнерусский текст и переводы. М.: Советская Россия, 1981. С.194.
(обратно)130
Каган – лат. Chacanus; заимствованное из китайского языка, в котором оно образовано сложением [ke] – «великий» и [kuan] – «правитель, управляющий». (Этимологический словарь рус. языка / под ред. Шанского Н. М. Т. 2, вып. 8 «К». М., 1982)
(обратно)
Комментарии к книге «Место битвы – Италия?!», Валерий Колесников
Всего 0 комментариев