«Забвению неподвластно»

Александра Торн Забвению неподвластно

Пролог

Удушливый густой дым забивал горло и легкие Джейд Ховард. Она задыхалась, пытаясь вдохнуть хотя бы глоток воздуха. Потерявшись в этом дыму, она не могла найти выход. Ей нужно выбраться отсюда. Обжигающий жар подтолкнул ее вперед. Сделав несколько шагов, она споткнулась и упала на колени, парализованная смертельным ужасом. Но чьи-то сильные руки подхватили ее и подняли с пола.

— Дверь прямо перед тобой, — произнес откуда-то сзади мужской голос.

Она увидела прямоугольник, залитый лунным светом, и рванулась туда, ощутив, как шершавый деревянный пол сменился под босыми ногами шелковистой травой. Пробежав футов пятьдесят, она обернулась и увидела полыхающий дом. Жадные языки красновато-золотистого пламени лизали глинобитные стены, брызгая фейерверками искр в черноту ночного неба.

Приглядевшись, она различила в дыму фигуру. Мужчина все еще был в доме. О Боже! Она думала, что он где-то рядом. Пламя рычало диким зверем, заглушая все другие звуки. Вот оно прорвалось сквозь крышу. Потолок — нет! только не это! — вздыбился, и огромные пылающие стропила стали рушиться вниз. Она попыталась крикнуть, предупредить мужчину — и проснулась. Так случалось каждый раз.

Глава 1

Малибу. 13 мая 1989 года

Это был сон. Она вновь увидела этот сон, кошмар, мучающий ее с детства. В нем не было никаких злобных монстров, нечистой силы и других подобных ужасов. Просто спасение из горящего дома. Но сон бросал ее в дрожь и наполнял чувством невосполнимой утраты. Наяву ей никогда не приходилось видеть подобного пожара, и тем не менее в сновидении всегда было что-то знакомое.

— Проклятие! — пробормотала Джейд, приподнимаясь и отбрасывая с глаз мокрые от пота кудряшки. Учитывая то, что днем ей предстоит важная встреча, она хотела как следует выспаться. А сейчас — циферблат на ночном столике высвечивал четыре часа утра.

«Солнце встанет еще через несколько часов, и я сделаю то же самое, если хочу поправить дело», — подумала она.

За окнами ее дома в Малибу, стоящего на краю пляжа, непрерывно ворчал Тихий океан, мягко накатывая на берег волны. Разыскав нагретое телом место на кровати, Джейд свернулась калачиком и сосредоточилась на убаюкивающих звуках океана, дав себе приказ уснуть. Но ее сознание отказывалось подчиниться: в нем еще бродили отголоски кошмара. Тогда она решила встать. Предстоял напряженный день.

Джейд могла бы предположить, что этот день, так плохо начавшийся, вряд ли может удачно завершиться. Но она всегда была оптимисткой и исповедовала философию, по которой что ни случается — все имеет свой резон. В прошлом это помогло ей пережить смерть родителей, а позднее, во время учебы в колледже, — уход возлюбленного, всего за несколько недель до назначенной свадьбы.

— Забыть этот проклятый сон! — приказала она себе и встала с постели, чтобы сварить чашечку кофе.

Когда в половине девятого зазвонил телефон, Джейд вознесла к небу краткую молитву: «Господи, сделай так, чтобы это был Айра Макс, а не очередной проситель пожертвований, которому я не в состоянии помочь!»

— Джейд Ховард слушает, — произнесла она в трубку. Ее мольбу услышали: это действительно был Айра.

Хотя ее литературный агент обычно сразу говорил о деле, на этот раз он начал издалека: спросил о здоровье, перешел к погоде, затем затеял разговор ни о чем и обо всем, избегая говорить лишь о новом романе, который она несколько недель назад переслала ему авиапочтой.

— Не мучай меня, — сказала она, обрывая этот мягко журчащий треп. — Что ты думаешь об «Игре в большинстве» ?

Ее сердце неровно билось, пока на том конце провода длилось молчание.

— С романом есть проблемы.

— И?.. — нервно поторопила Джейд.

— Стиль временами прекрасный, особенно в описаниях…

— И?.. — вновь поторопила она, чувствуя, как знобит ее от нехорошего предчувствия.

Он прокашлялся:

— Видишь ли, твоя героиня… она… ну да ладно. Она какая-то вся изломанная. Честно говоря, мне на нее наплевать. Я вообще в принципе не люблю людей подобного типа.

Джейд почувствовала себя так, будто ее ударили под дых. Как у любого писателя, ее герои были частичкой ее самой, пропущены через нее, извлечены из светлой или темной сущности подсознания. Слова Айры о том, что ему не нравятся ее персонажи, отозвались болью где-то внутри. Она заставила себя заговорить:

— Я допускаю, что у моих героев странный взгляд на жизнь. А каков же он должен быть, если они живут в фантастическом Лалаленде? Но мне казалось, что сами характеры интересны.

— Джейд, золотко, я не хочу тебя учить. Ты лучше знаешь, каких героев нужно преподносить читателю, чтобы он согласился поверить. Ты же профессионал.

Мягкие интонации, чувствующиеся в его голосе, не смягчали резкость слов.

— Я должна выдержать, — тихо пробормотала Джейд. Костяшки ее пальцев, сжимавших телефонную трубку, побелели. Она столько поставила на «Игру в большинстве»!

Если бы десять лет назад, когда ее первый роман возглавил список бестселлеров, кто-нибудь сказал, что ее дальнейшая литературная карьера станет классическим примером падения с вершины, она бы не поверила. Но за этот срок, опубликовав еще четыре книги, она из любимца критиков превратилась в привычную мишень для их острот. До сих пор Джейд старалась заглушать назойливый внутренний голос, который все чаще имел наглость утверждать, что, быть может, она сама во всем виновата.

— Поверь мне, — продолжал Айра. — Я знаю, как много ты работала над этой вещью. И, как я уже сказал, временами в ней проступает прежний блеск. Но…

Он вновь сделал паузу. И она знала, что это будет огромное «но».

— Мне неприятно говорить это, но показывать такой роман на теперешнем этапе твоей карьеры было бы ошибкой. Большой ошибкой. Романы этого плана не продаются до тех пор, пока имя автора не звучит вроде Джекки Коллинз. А твое… В общем, если ты доверяешь моему мнению, отложи эту рукопись в сторону. Ты не имеешь права на еще один провал. Спрячь ее.

Джейд стало трудно дышать. На глаза навернулись слезы. Кусая губы, она старалась сдержать их. Слезы — не ее стиль.

— Ты уверен?

— Да, абсолютно. — В его голосе прозвучал приговор. — Не могу выразить тебе, как мне жаль… Да, что у тебя с финансами?

Она была слишком гордой, чтобы рассказать Айре, сколько денег осталось на ее банковском счете. Кроме того, дело не только в деньгах: писательский труд был ее спасением. В юности, когда боль от потери родителей грозила стать невыносимой, процесс писания стал для нее эмоциональным выходом. Она до сих пор могла наизусть читать отрывки из своей первой опубликованной вещи. В то время ей было пятнадцать лет — неприятный возраст, даже когда у тебя все в порядке, и крайне несчастный, если погибли твои родители и нет никаких близких родственников, способных хотя бы отчасти их заменить. Она написала о смерти матери и отца — нелепой, несправедливой смерти по вине пьяного шофера. Написала о своих переживаниях: гневе, душевных муках, о том, как от нее отвернулись сверстники, будто в ее трагедии было что-то заразное, и об отчаянной боязни остаться одинокой в этом мире.

Преподаватель английского языка поставил ей за сочинение высший балл и убедил направить рассказ в журнал «Ридерз дайджест». Публикация рассказа — то, что рожденные ею слова обрели жизнь на страницах журнала, — смягчила ее боль и наполнила чувством, что жизнь вновь обретает смысл. Прежде чем Джейд как следует осознала, что произошло, творчество стало главным делом в ее жизни — делом, оправдывающим ее существование, придающим ему значимость.

Во время учебы в колледже в ее жизнь вошел Пол, и все могло бы перемениться… Пол гордился ею, был нежным и милым, но Джейд так боялась, что внезапный поворот судьбы может отнять его у нее; она не смогла полностью раскрыть перед ним свое сердце. Как он сказал в тот день, когда разорвал их помолвку? «Я совсем не знаю тебя. Ты не даешь мне узнать, какая ты». И слезы катились по его лицу.

Ее глаза были сухими тогда, сухими они остаются и теперь. В прошлом она проиграла в любви, а сейчас потерпела поражение как писатель. Но она все равно не будет плакать. Стоит только начать, и остановиться будет невозможно.

Было время, когда она боялась, что ей не хватит жизни на то, чтобы создать все книги, живущие в ее воображении. Но сегодня она подумала о другом: хватит ли у нее духу, чтобы когда-нибудь снова сесть за письменный стол.

— Что же мне теперь делать? — спросила она Айру.

Он не сразу нашелся что ответить. Она ждала, гадая, что он скажет, надеясь… на что? Черт побери, она и сама не знает, на что ей надеяться. Айра был прекрасным литературным агентом — самым лучшим из всех — и настоящим другом, но и у него не было лекарства от ее боли.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Может быть, все дело в том, что ты живешь в придуманном доме. В твоей первой книге было так много сердца! Ты заставляла читателя то плакать, то смеяться. А теперь ты пишешь словно во сне: слова остаются прежними, а сердца нет. Не знаю, можно ли оставаться в реальности, живя в хрустальном замке.

Она обвела взглядом свой кабинет — стильную мебель белого дерева, белую шелковую обивку кресел, дорогие картины на стенах; выглянула в окно, за которым открывался великолепный вид на океан, и вспомнила, как купила этот дом на волне первого успеха. Ее расточительство было тогда вызовом, реакцией на одиночество в мире: надежды на счастливую жизнь с Полом не сбылись. Но сейчас это злосчастное место было заложено-перезаложено, и ей с трудом удавалось выплачивать по закладным.

По контрасту она представила Айру, сидящего в своем уютном нью-йоркском офисе, в глубоком кожаном кресле за массивным столом. За его спиной возвышались полки с книгами и рукописями, а на стенах висели фотографии авторов, которых он представляет, с их автографами. Этот кабинет, казалось, радовался людям, в то время как ее собственный вдруг показался ей бездушным, как химическая лаборатория.

— Кроме того, — продолжал Айра, — Лос-Анджелес настолько напичкан литературой, что, живя там безвыездно, практически невозможно создать что-либо новое и свежее. Смена обстановки, возможно, как раз то, что тебе нужно. Ты не подумывала о переезде? Скажем, о возвращении в Университет Айовы? Повстречалась бы со своими старыми преподавателями?

— Не думаю, что это принесет пользу именно сейчас.

— Хорошо, я предлагаю тебе просто выбраться из города. Путешествие помогло бы тебе по-новому взглянуть на мир.

— Айра, я понимаю, что ты желаешь мне добра. Но я еще не готова к каким-то переменам.

— Подумай об этом. — В его голосе было столько неподдельной заботы, что Джейд почувствовала себя виноватой.

— Не беспокойся обо мне. Я всегда выкарабкиваюсь. Кроме того, есть шанс, что продвинется дело со сценарием.

Чтобы как-то успокоить Айру, она старалась говорить уверенно. Хотя, конечно, понимала: шансов на то, что такой известный продюсер, как Харрисон Денби, серьезно заинтересуется книгой, не входящей в список бестселлеров, чрезвычайно мало.

— Когда ты встречаешься с Денби? — спросил Айра.

— Сегодня днем.

— Если он захочет обсудить сюжет, действуй смело, но не говори с ним о гонораре. Я сам преподнесу ему цифру — с шестью ноликами.

— Это будет великолепно, — согласилась Джейд, понимая, что Айра настроен слишком оптимистично. Денби, без сомнений, выложит миллион-другой за бестселлер. Но ее вторая книга — «Лучше, чем секс» — вряд ли потянет на такую сумму. Сам факт, что Денби проявил к роману какой-то интерес, выглядел неслыханной удачей.

— Позвони мне после переговоров, — сказал Айра. — Если меня не будет в офисе, то я дома.

— Договорились.

После окончания разговора Джейд долго сидела у стола, пытаясь свыкнуться с мыслью, что «Игра в большинстве» — книга, которой она отдала два года жизни, — не станет поворотным пунктом в ее карьере, не принесет ни доллара на ее умирающий банковский счет и даже не поможет ей восстановить самоуважение. Это знание приносило боль. Сильную боль. Она ненавидела себя за то, что разочаровала Айру. Ненавидела Айру за его слова о романе. Но обиднее всего было то, что Айра абсолютно прав. Чтобы как-то разобраться с этим делом, она сказала себе, что в ее провале должен быть какой-то смысл. В ближайшее время ей необходимо уяснить, какой именно.

Через некоторое время Джейд заставила себя сосредоточиться на более конкретных делах — в частности на предстоящем ленче с Денби. Она еще ни разу не встречалась с ним, но хорошо знала этот тип людей: они чувствуют неудачников за версту.

Остаток утра Джейд провела моя и полируя свой арендованный «мерседес». Затем нарядилась с привычной тщательностью, хотя вообще-то никогда не придавала одежде особого значения. Для встречи она выбрала зеленый шелковый костюм от Даны Багман, купленный три года назад. Костюм был классическим, и она надеялась, что он еще не вышел из моды.

В час дня она уже заворачивала на стоянку отеля «Беверли-Хиллз». Когда Джейд только приехала в Голливуд, она арендовала дом в колониальном стиле в районе Саммит-драйв, на холмах над знаменитым бульваром Сансет. Отель «Беверли-Хиллз» являлся ближайшим местом, где можно было поесть, поэтому она стала там завсегдатаем.

«Он совсем не изменился», — подумала Джейд, останавливая машину. Убрав ключи в сумочку, она прошла по крытой галерее в вестибюль ресторана, встретив по пути несколько посетителей. В былые времена один или двое из них обязательно поприветствовали бы ее. Но Голливуд — жестокий город. После того как критики набросились на ее последний роман, словно варвары на монашек-девственниц, так называемые «друзья» забыли номер ее телефона. Почта больше не приносила приглашений на открытие модных ресторанов, картинных галерей, бутиков. Не было посланий от рекламных агентств, стремящихся заполучить ее на съемки своего очередного шедевра. В свои тридцать два года она уже стала «бывшей».

«Так проходит мирская слава», — вспомнила Джейд латинскую пословицу. Десятью годами раньше, когда она только появилась тут, с горящими глазами, надеждами и несбыточными мечтами, это имело бы для нее значение. Но за прошедшие годы она поняла, что блеск Голливуда — всего лишь мишура. А мишуру могут любить только дети.

Джейд прошла через вестибюль и зашла в зал. Джилберта, метрдотеля, не было на его обычном месте, поэтому она остановилась у входа, изучая публику.

— Чем могу служить? — спросил мужчина, подходя к стойке метрдотеля.

— Я жду Джилберта, чтобы он проводил меня к моему столику.

— Джилберт здесь больше не работает, — ответил мужчина, осматривая ее с головы до ног, как бы пытаясь определить, достойна ли она его внимания. «Это, должно быть, новый метрдотель», — подумала Джейд.

Видимо, она отвечала его критериям, поскольку он вновь предложил свои услуги.

— Меня зовут Джейд Ховард. Я заказывала столик на половину второго.

Он изучал список забронированных мест с видом прокурора, готовящегося сделать важное заявление. В другое время она бы рассмеялась над его напыщенностью. Но сегодня, когда на весах лежало все ее будущее, на лице Джейд не появилось даже тени улыбки.

Джилберт всегда провожал ее к постоянному столику едва ли не как особу королевской крови. А сейчас… что, если войдет Харрисон Денби — и увидит ее стоящей в общей очереди, как будто она никто? Она должна произвести на продюсера наилучшее впечатление, а это совершенно не тот способ.

— Да, есть, — произнес метрдотель, найдя наконец-то ее имя в списке. — Столик на двоих. 13.30. — Он взглянул на часы. — Я приношу извинения, мисс… э-э…

— Ховард. Джейд Ховард, — отчеканила она.

— Конечно, Ховард. Простите, пожалуйста. — Он окинул взглядом переполненный зал. — Вы пришли немного рано. Ни одного свободного столика. Но я уверен, что через полчаса все будет в порядке. Если, конечно, вы согласитесь чуть подождать.

Джейд едва сдерживалась. Она предложила Денби именно этот ресторан в силу уверенности, что здесь всегда будут для нее хороший столик и прекрасное обслуживание. Она также была уверена, что Харрисон Денби — тот человек, который обращает на это внимание.

Она смерила метрдотеля высокомерным взглядом:

— Мне это не подходит. Я ожидаю на ленч Харрисона Денби.

Имя сработало моментально.

— Я прекрасно понимаю, — произнес метрдотель подобострастным тоном. — Мы не заставим мистера Денби ждать. Пойдемте, пожалуйста.

Он прошествовал через зал и остановился около одного из столиков в центре. Одно кресло он предупредительно отодвинул.

— Здесь будет неудобно. — По иерархии ресторана «Беверли-Хиллз» подобные столики предназначались для незначительных персон. — Когда я заказывала места, то просила свои обычные.

— Я очень извиняюсь; мисс… э-э…

— Ховард! — Она произнесла имя так громко, что сидящие за соседними столами оглянулись.

— Вы сами можете убедиться, это единственный свободный столик, — продолжал метрдотель с улыбкой, напоминающей сибирские морозы. — Но если он вам не подходит, можете подождать в баре.

В бар обычно отправляли туристов. И иногда они просиживали там в ожидании места по нескольку часов и уходили, так и не дождавшись. Это был еще худший вариант, чем сидеть за столом в центре. Джейд выдала метрдотелю улыбку, означавшую «как-ужасно-но-что-поделаешь-это-даже-смешно», и, проигнорировав отодвинутое кресло, опустилась на соседнее, лицом к двери.

Когда метрдотель ушел, Джейд несколько раз глубоко вздохнула, переводя дух, надеясь, что мягкий зеленовато-жемчужный декор зала поможет ей успокоиться. Она чувствовала, как на левом веке пульсирует жилка. Ее нервы были на пределе.

Вынув из сумочки косметичку, Джейд бегло изучила макияж. Она не считала себя хорошенькой и обычно не обращала внимания на одобрительные взгляды мужчин. В зеркале она выглядела усталой и бледной. Обрамляющие ее овальное лицо темные кудри уже несколько месяцев требовали внимания парикмахера. Ее удивительные глаза цвета джунглей скользнули прочь с зеркального отображения. Оно им явно не понравилось.

Джейд захлопнула косметичку и, выпрямившись в кресле, постаралась выглядеть так же спокойно, уверенно и удачливо, как ее соседи по ресторану. Из спиртного она обычно заказывала что-нибудь попроще, но сейчас взяла порцию французского коньяка «Перье», когда официант наконец соизволил обратить на нее внимание.

В 14.30 она шестой раз посмотрела на часы. «Большие люди» уже давно окончили ленч и отбыли в офисы, половина соседних столиков пустовала. Несколько посетителей, засидевшихся за кофе, вели беседы такими замогильными голосами, как будто боялись нарушить дневную тишину ресторана.

Она ожидала, что Денби может немного опоздать, но не на столько же! Даже если он сильно занят, он всегда мог сказать своей секретарше, чтобы она сообщила Джейд о его задержке.

— Еще вина? — осведомился подошедший официант.

Не в силах заставить себя отвечать, она просто кивнула. Через весь зал на нее смотрел метрдотель. В его взгляде читалось презрение. Он, конечно же, решил, что она не знает Денби и воспользовалась этим именем, чтобы попасть в ресторан. Джейд, в свою очередь, подняла взгляд на метрдотеля и не опускала глаз, пока тот не отвернулся. После этого она из чистой бравады достала из сумочки двадцатидолларовую банкноту и придавила ее бокалом в качестве платы за выпивку. Да будь она проклята, если позволит этому высокомерному жлобу считать себя сквалыгой или лгуньей.

Распрямив плечи, Джейд встала и уверенной походкой вышла из зала. Голова была высоко поднята, солнечные очки скрыли внезапно заблестевшие глаза.

В вестибюле она набрала номер офиса Денби.

— Это Джейд Ховард, — произнесла она, когда секретарша сняла трубку. — Я и мистер Денби должны были встретиться в 13.30 в ресторане «Беверли-Хиллз», но он не появился.

— Должно быть, произошла какая-то ошибка, мисс Ховард, — ответила секретарша. — Мистера Денби нет в городе. Ему что-нибудь передать?

Джейд почувствовала, что ее лицо пылает.

— Да, — сказала она громко. — Передайте, пусть он идет к черту.

Когда час спустя она въехала в свой гараж, то поняла, что Айра прав. Она должна выбраться из Лалаленда, пока он не затянул ее полностью.

«Но это не бегство, нет. Это — не для Джейд Ховард», — думала она, упаковывая чемоданы. Она будет считать, что отправляется в путешествие по Веселой Желтой дороге: в путешествие на поиски собственного сердца.

Глaвa 2

Санта-Фе. 16 мая 1989 года

Пройдут годы, и Джейд поймет, что ее приезд в Санта-Фе был так же неотвратим, как стремление пчелы к своему улью. Но когда она покинула Лос-Анджелес вечером 13 мая, направляясь на восток, у нее не было никакой определенной цели. Днем позже она катила по шоссе 1-40 по пригороду Альбукерка в штате Нью-Мексико. По дороге она увидела указатель на Санта-Фе и просто свернула на север.

Когда она достигла города, солнце уже село. По сторонам мелькали десятки приветливо освещенных мотелей. Джейд не раз собиралась остановиться у одного из них, но что-то все время ее не устраивало: то внешний вид, то место, то окружение. «Это становится нелепым», — сказала она себе, приближаясь к центру города. Ей нужен любой чистый номер где угодно.

И тогда она увидела массивные очертания отеля «Ла-Фонда», вырисовывающиеся на фоне ночного неба, и поняла, что ее путешествие подошло к концу. Оставив машину на гостиничной стоянке, она пятью минутами позже стояла перед конторкой администратора, аккуратно расположив у ног багаж.

— Одноместный номер, пожалуйста, — сказала Джейд, доставая кредитную карточку.

— Боюсь, у нас нет ничего подходящего, — ответила администратор, молодая испанка. Но когда она прочитала имя на кредитной карточке, ее лицо просветлело. — Кажется, вы бронировали номер, мисс Ховард?

— Нет. Я даже не подозревала, что здесь остановлюсь.

Испанка проигнорировала реплику Джейд и стала просматривать книгу заказов.

— Ну вот, — заявила она, с триумфом указывая на одну из записей. — Вы просили оставить 310 «люкс».

— Это невозможно. Я не знала о существовании «Ла-Фонды» еще пять минут назад. И мне не нужен «люкс». Единственное, чего мне хочется, — это добраться до постели. — Джейд была слишком уставшей, чтобы злиться, и слишком хорошо понимала, что «люкс» ей не по карману. — Должно быть, вы ожидаете другую мисс Ховард.

Администратор пожала плечами:

— Не думаю, что это распространенное имя. Кроме того, все одноместные номера уже заняты. Но поскольку мы, кажется, допустили ошибку, вы можете оплатить «люкс» по цене одноместного номера.

Джейд улыбкой выказала согласие и поблагодарила женщину. Она взяла ключ от «люкса», отправила коридорного вперед с чемоданами и, купив газету и путеводитель по Санта-Фе, поднялась на лифте на третий этаж.

После глубокого сна (без всяких, слава Богу, кошмаров) Джейд проснулась хорошо отдохнувшей. Готовая к новым впечатлениям, она быстро оделась и через десять минут покинула «Ла-Фонду», выйдя на улицу Сан-Франциско. Налево находилась площадь; с правой стороны, неподалеку от отеля, — красивый собор. Она полюбовалась собором, когда имя — Святой Франциск — внезапно пришло ей на ум. Одновременно появилось неприятное ощущение того, что все происходящее уже было когда-то в прошлом. Джейд почувствовала головокружение и озноб и была сбита с толку.

«Должно быть, это от горного воздуха», — подумала она, когда ощущения исчезли так же внезапно, как и появились. Джейд достала из сумочки путеводитель и увидела, что собор действительно носит имя Святого Франциска.

«Должно быть, я запомнила это название, перелистывая путеводитель перед сном», — заключила Джейд и направилась к площади.

Санта-Фе не был похож на города, которые ей довелось видеть. Казалось, он сам вырос из земли, был скорее неотъемлемой частью ландшафта, нежели творением рук человеческих. Здания, напоминающие старинные замки, были окрашены в теплые грунтовые тона. Математическая точность архитектурных форм смягчалась округлостью стен. Узкие улочки располагали к неторопливым прогулкам, а на каждом углу открывались прелестные виды.

На северо-востоке в прозрачно-бриллиантовое небо врезались покрытые елями пики гор Сангре-де-Кристо. Горы Жемез возвышались на западе, Сандиас — на юге. Город лежал на высоком холмистом плоскогорье, зажатый между этими горами. Джейд, привыкшая к лос-анджелесскому смогу, глубоко дышала, восхищаясь воздухом, не имевшим ни привкуса, ни цвета.

Она провела утро, гуляя по площади и отходящим от нее улочкам, затем выбрала из путеводителя Кэньон-роуд, улицу, обозначенную на плане как средоточие музеев и картинных галерей. Пешая прогулка под палящим солнцем несколько поумерила ее исследовательский пыл. Дойдя до Кэньон-роуд, она сбавила шаг, высматривая, где можно попить чего-нибудь холодненького.

Но вокруг — как и обещал путеводитель — были только музеи и картинные галереи.

Пройдя несколько кварталов, она свернула на небольшую аллею и увидела в конце ее полотнище, раздуваемое ветерком. Буквы на полотнище складывались в надпись «Аврора Борилис — Сокровища прошлого».

«Какое неудобное место для магазина», — подумала Джейд, направляясь в его сторону. Судя по облупившейся штукатурке, это было очень старое здание. Два высоких окна, обрамленных истонченными временем деревянными наличниками, разделялись входной дверью, на которой виднелись остатки росписи бирюзового цвета. Джейд уже собиралась заглянуть внутрь через окно, когда дверь магазина со скрипом отворилась. В ней появилась огромных размеров женщина, весила она фунтов двести, а ростом была более шести футов. Она взглянула на Джейд кошачьими янтарными глазами и произнесла:

— Добрый день. Я так и знала, что сегодня кто-нибудь зайдет. — Голос ее, тихий и деликатный, совсем не подходил к невероятной фигуре. — Заходите, — произнесла она. — В это время года у меня не так уж много покупателей.

С ощущением некоторой неуверенности в том, что сюда стоит заходить, Джейд посмотрела вверх и поразилась тому, что небеса вот-вот готовы лопнуть, как перезрелые стручки фасоли.

«Как странно, — изумилась она. — Всего несколько минут назад на небе не было ни единого облачка».

— Учитывая погоду, я, пожалуй, пойду обратно в гостиницу, — сказала Джейд.

Огромная женщина тоже посмотрела на небо:

— Ого. Кажется, собирается одна из наших, весенних гроз. Вам бы лучше войти и переждать ее внутри.

Она приоткрыла дверь шире, пропуская Джейд, затем вошла сама и заняла место за прилавком. В дальнем конце стоял старинный кассовый аппарат, поблескивающий надраенными медными частями. Под стеклянными витринами в художественном беспорядке были разложены вышитые бисером дамские сумочки и ювелирные изделия. Джейд моргнула от удивления: в магазинах на Родео-драйв в Лос-Анджелесе она видела достаточно дорогих украшений, чтобы оценить эти вещи. Драгоценные камни в великолепной оправе могли бы оказать честь и лучшим магазинам Тиффани.

— Добро пожаловать в Борилис, — произнесла женщина.

— Меня зовут Аврора. Я здесь хозяйка. — Она улыбнулась, и ее глаза почти полностью исчезли под складками кожи. У нее были белые ровные зубы, ангельский ротик и аккуратный нос.

— А меня зовут Джейд Ховард, — представилась Джейд, протягивая руку.

Когда их пальцы соприкоснулись, между ними пробежали искры.

— Во время грозы в воздухе всегда много статического электричества, — весело рассмеялась Аврора.

Как бы в подтверждение ее слов, сильный порыв ветра ударил в окна.

— Здесь вы в безопасности, — продолжала Аврора. — Этот дом простоял двести лет и простоит еще сотню. Вы знаете, что местные жители говорят о такой погоде?

Джейд покачала головой.

— То же, что и везде: «Если вам она не нравится, переждите пару минут». — От смеха обширное тело Авроры заколыхалось. — Не хотите ли чашечку чая?

— Нет, спасибо. Если вы не возражаете, я хотела бы осмотреться.

Несмотря на то что снаружи дом выглядел обшарпанным, внутри было чисто и уютно. В одном углу зала стояла напольная вешалка, усыпанная шляпками, как весеннее дерево цветами. Ряды обуви стояли на начищенном полу. Помещение было заполнено вешалками и плечиками с одеждой, что делало его похожим на лабиринт. Отсюда был вход и в другой зал. Джейд увидела, что и он переполнен предметами одежды.

— У меня лучшие антикварные вещи к северу от Миссисипи. — Голос Авроры был преисполнен гордостью. — Поскольку вам придется переждать грозу, предлагаю устроить экскурсию.

— Я поброжу сама, если вы не против.

Аврора широким жестом обвела магазин, предлагая Джейд полную свободу действий, и направилась в глубь помещения.

Когда она скрылась из вида, Джейд подошла к входной двери, открыла ее и выглянула наружу. Гроза усиливалась, тучи опустились едва ли не на крыши зданий. Ветер терзал полотнище над магазином, раскачивая его с сумасшедшей скоростью. Крупные капли дождя застучали по земле, вздымая облачка пыли.

На мгновение Джейд застыла. Затем тихо прикрыла дверь и подошла к ближайшему ряду вешалок. После беглого осмотра она убедилась, что все вещи систематизированы по годам. Каждое десятилетие (завершалась коллекция 1970-м) имело собственное место. Одежда была в великолепном состоянии, такая свежая и чистая, будто предыдущие владельцы приобрели ее за день до продажи Авроре.

Осматривая одежду, Джейд установила, что ценники отсутствуют. «С понятным умыслом», — подумала она. Это действительно не было похоже на комиссионный магазин, где обычно свалены в кучу самые разные поношенные вещи. Здесь платья, костюмы и нижнее белье имели фирменные ярлыки от Диора, Шанель, Балинсиаги, Чэпмена, Кванта и Карнеги. Скорее, это была коллекция одежды, уместная в музее истории моды. Многие вещи были настолько элегантны, настолько «на все времена», что Джейд испытала желание примерить их, хотя никогда раньше не интересовалась модой «от кутюр».

— Ну, и что вы думаете о моих товарах? — спросила Аврора, материализовавшись откуда-то из тени.

— Я в восхищении. Скажите, Бога ради, откуда вы смогли добыть все это богатство в таком месте, как…

— Как Санта-Фе? — дополнила Аврора вопрос Джейд. — Очень просто. Я не ищу эти вещи. Они сами находят меня. Вас что-нибудь заинтересовало?

«Какой странный ответ», — подумала Джейд. Правда, в этом магазине все было странным: старинное здание, огромная владелица, сами вещи… Джейд начала рассматривать костюм от Диора, замеченный ею в секции 50-х годов: кремового цвета шерстяную юбку и пиджак с фалдами.

— Пожалуй, я примерю вот это, — сказала она, снимая костюм с плечиков.

Аврора выглядела огорченной, и Джейд испытала такое чувство, как будто провалила какое-то важное испытание.

— Ох нет, дорогая. Это не для вас. Абсолютно не для вас! Аврора отступила чуть назад, ее массивное тело загородило проход между вешалками.

— Гм-м. Дайте подумать. Вам не подойдет стиль пятидесятых.

Поманив Джейд, она направилась в другой зал. Они прошли его и оказались в третьем, также переполненном одеждой; но здесь она несказанно отличалась от вещей в первых двух залах. Плюмажи, птичьи перья и искусственные цветы украшали широкополые шляпы. Высокие шнурованные ботинки выстроились вдоль стен, с которых свисали ряды кринолинов и корсажей. Джейд сразу поняла, что эти наряды ей никоим образом не подойдут: слишком уж они открыто женственные. Они принадлежат леди другой эпохи.

— Но мне действительно понравился костюм от Диора, — запротестовала Джейд.

Аврора решительно покачала головой:

— Позвольте уж мне решать, что для вас лучше. Я в этом бизнесе век и один день, к тому же у меня есть шестое чувство, позволяющее направлять клиентов в правильную эпоху.

На минуту Аврора погрузилась в размышления. Затем, двигаясь с удивительной для ее сложения грацией, она заскользила вдоль ряда платьев, отвергая одно за одним.

— Ага, вот оно, — сказала она, снимая блестящий черный жакет времен короля Эдварда и длинную, до пола юбку. — Держите, дорогая, и давайте взглянем, к лицу ли это вам.

Джейд усмехнулась. Все это обещало стать забавным. Право, владельцам фешенебельных магазинов стоило бы ознакомиться с опытом Авроры, превращающей рутинный акт продажи подержанной одежды в удивительный театр.

Когда жакет перешел в руки Джейд, он заблистал под лампами отделкой из черного гагата. Жакет пах цветами, словно его только что вынули из цветочной корзины, бархат был соблазнительно мягок на ощупь.

Аврора пристально разглядывала Джейд: ее брови сдвинулись, рот поджался. Затем она сделала отрицательный жест:

— Не понимаю. Я почти никогда не ошибаюсь, но этот костюм тоже вам не подходит. Сейчас я поняла, что и прошлый век вам не подойдет.

Джейд нервно рассмеялась:

— Каждый раз, когда мне что-то нравится, вы говорите, что это не для меня. Если вы используете психологический ход «от обратного», должна признать, он срабатывает.

На лице Авроры появилось выражение страдания.

— Для меня большее значение имеет правильный подбор покупателей для моих сокровищ, нежели банальные деньги.

— Простите, я немного нервничаю. Я не очень хорошо разбираюсь в одежде, да и, честно говоря, в людях тоже.

Аврора громко причмокнула губами:

— С вашими данными вы должны быть моделью, хотя вы одеты, как… — Она сопровождала свои слова изучением застиранных джинсов Джейд и майки с лозунгом традиционного пятикилометрового кросса по пляжам Малибу. — Если вы наберетесь терпения, я обязательно отыщу что-нибудь именно для вас.

Джейд взглянула на часы и поразилась. Она была в магазине уже целый час, но он показался ей несколькими минутами.

— Итак, — Аврора опять оценивающе посмотрела на Джейд, — где же я ошиблась?

Она вновь впала в задумчивость, и на этот раз ее молчание тянулось мучительно долго. Джейд беспокойно переминалась с ноги на ногу, мысленно спрашивая себя, какого дьявола она вообще согласилась испытывать на себе торговые приемы Авроры.

Внезапно та радостно хлопнула в ладоши:

— Теперь мне все ясно! Ваш образ был сначала как в тумане, поэтому я и оплошала.

Она провела Джейд назад, во второй зал, и начала поспешно перебирать плечики.

— Ну, вот оно! — заявила она, потрясая платьем перед глазами Джейд.

Вначале Джейд разглядела только расцветку — платье было цвета красной герани.

— Да, это то, что нужно. Причем будет вам в самый раз.

— Откуда такая уверенность? Ведь вы даже не спросили мой размер.

— А ваш размер — американский седьмой.

— Как вы узнали?

— Знание — это моя работа. — Аврора держала платье перед собой, с удовлетворением рассматривая его.

— Можно взглянуть?

— Конечно. — Она передала плечики в руки Джейд. — Смотрите, сколько хотите. И вы увидите, насколько я права!

Хотя внешне платье выглядело воздушным и изящным, но оказалось довольно тяжелым. Глубокое декольте было инкрустировано стеклярусом. Шифоновая ткань свободно струилась до нижней оторочки, чуть повыше колен. От половины бедра и ниже были нашиты шевроны, тоже украшенные стеклярусом. Нижняя юбка была сшита из такого же тонкого шелка.

— Оно восхитительно!

— И должно быть таким. Это платье от Мулинекса, купленное в 1929 году в Париже.

— Где же, во имя всех святых, вы его достали?

— Здесь же, в Санта-Фе. На прошлой неделе мне его продала Меган Карлисл, живущая неподалеку.

— Не могу поверить, чтобы кто-нибудь хранил платье так долго. Должно быть, она очень любила его.

Аврора, поколебавшись, ответила:

— У меня было такое чувство, что она вообще не хотела его продавать. Она долго рассказывала, как это платье изменило ее жизнь. Меган немного странновата, соседи считают ее слишком эксцентричной. Но, по-моему, с этой старой леди все в порядке. Она тверда, как гвоздь, и каждый раз, принося вещи на продажу, торгуется до последнего.

Джейд попыталась представить себе владелицу платья.

— Ей, должно быть, уже за 80.

— Восемьдесят девять. Она уже много лет продает мне одежду. Ей тяжело живется с тех пор, как ее муж погиб во время пожара… Но это давняя история. Довольно о Меган Карлисл. Думаю, вам нужно примерить платье.

Взяв «мулинекс» и держа его перед собой как талисман, Аврора проводила Джейд в примерочную в глубине магазина.

— Я пока оставлю вас. Позовите, если буду нужна.

Оставшись одна, Джейд сняла джинсы. Затем, осознав, что маечка выглядит ужасно на фоне изумительного произведения искусства, избавилась и от нее. Босая, полуобнаженная, она сняла с вешалки нижнюю юбку и надела через голову. Когда шелк пробежал по ее телу, она ощутила дрожь; и непонятные чувства, испытанные утром, вновь пронзили ее с необычной силой. Правда, прошли они так же быстро, как и в первый раз.

Джейд надела платье. Оно мягко обволокло ее тело, облегло, как перчатка. Платье сидело так хорошо, как будто сам Мулинекс собственными руками подгонял его по фигуре. Она повернулась к зеркалу и вскрикнула от удивления.

Она полностью преобразилась: из зеркала смотрела очаровательная незнакомка, чувственная и искушенная светская львица из прошлого. Некоторое время Джейд боролась с фантастическим желанием превратиться в подобную даму, стать другой, не такой, какой была сейчас — неудачницей в карьере и в жизни.

Глубокий красный цвет усилил все другие цвета, оттеняя ее черные волосы и темно-зеленые глаза. Шелковая комбинация ласкала грудь, заставляя соски трепетать. Джейд медленно поворачивалась перед зеркалом, рассматривая, как сидит платье, и свет играл на стеклярусе шевронов.

Впервые за свои тридцать два года Джейд испытывала безудержное желание обладать предметом одежды. Учитывая ее нынешнее финансовое положение, покупка такого, несомненно, дорогого платья была чистым безумием. Но она знала, что не сможет расстаться с ним.

— Как там у вас дела? — донесся из глубины магазина голос Авроры.

— Отлично.

Джейд прошла в первый зал, и Аврора с удовлетворением отметила:

— Вы выглядите великолепно. Впрочем, я заранее была в этом уверена.

— У вас действительно талант подбирать одежду для незнакомых покупателей. Я хотела бы задать один вопрос…

— Вы, наверное, желаете узнать цену?

— Нет, я возьму это платье в любом случае. — Джейд подавила приступ вины за предстоящее расточительство. — Мне интересно, почему это платье такое тяжелое — оно весит фунтов десять.

— Я могла бы ответить высокопарно, вроде того, что оно несет груз шести десятилетий. Все дело в том, что инкрустации сделаны из настоящего горного хрусталя. Искусственный стеклярус, конечно, будет полегче…

Джейд улыбнулась:

— Не могли бы вы упаковать платье и положить в какую-нибудь коробку? Видите ли, я сейчас путешествую, и мне бы не хотелось класть его в чемоданы вместе с другими вещами.

— Не хочу и слышать об этом! — запротестовала Аврора. — Эта вещь не для коробки, она для вас. Она и есть вы. Я просто положу платье в пакет, когда вы переоденетесь. Вдруг вы решите надеть его уже нынче вечером? Вызвать вам такси, пока вы будете заняты?

Джейд взглянула в окно. Гроза прошла, и обновленное небо сияло чистотой голубого топаза.

— Я, пожалуй, прогуляюсь до гостиницы пешком.

— До «Ла-Фонды», — сказала Аврора скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Откуда вы знаете? — Джейд не могла припомнить, чтобы она говорила, где остановилась.

— Я просто не могу себе представить, что такая женщина, как вы, захотела бы остановиться где-нибудь еще. Кстати, бывшая хозяйка вашего платья была одним из постояльцев «Ла-Фонды». Были времена, когда отель считался достопримечательностью Санта-Фе; конечно, за эти годы понастроено немало новых гостиниц, но «Ла-Фонда» до сих пор остается чем-то особенным.

Джейд согласно кивнула. В отеле действительно было что-то особенное, терзавшее ее мозг обещанием приближающегося откровения.

Глава 3

Санта-Фе. 17 мая 1929 года

Из радиоприемника плыл негромкий голос Руди Вали, наполняя спальню Меган Карлисл мягкими обертонами. Полностью обнаженная, она сидела на краю широкой кровати, дуя на свежевыкрашенные ногти. Цвет лака был ярко-красным.

У нее были овальное лицо, черные волосы, сверкающие, как мех морского котика, чувственные губы, так и зовущие к поцелую, и безупречная фигура. Изумрудные глаза обрамляли длинные ресницы. Меган была полностью уверена в своей красоте, которую ежедневно наводила, несмотря даже на изоляцию ранчо Сиело от внешнего мира. Она хмуро осмотрелась, не замечая изящества этого глинобитного дома и успокаивающих тонов внутренней деревянной отделки.

Господи, как же ей было скучно! Скучно до смерти.

Убедившись, что ногти высохли, она соскользнула с кровати и направилась к огромному встроенному платяному шкафу. Когда ее муж Дункан в первый год их совместной жизни построил этот дом для мексиканских и индейских рабочих, шкаф стал настоящей сенсацией. Рабочие не могли поверить, что у кого-то может быть столько одежды, и поэтому называли шкаф «маленькой спальней». По сути, он и был целой комнатой.

Полки, заполненные дамским бельем, туфлями и сумочками, занимали три стены. Четвертая — от пола до потолка — была зеркальной. В центре стояли ряды вешалок, перегруженных нижними юбками, платьями, костюмами, плащами и шубами. Ярлыки от Пагуина, Ланвина, Чиапарелли, Пату, Мулинекса и Шанели напоминали Меган о восхитительном мире за пределами Санта-Фе, и такие воспоминания не могли способствовать улучшению ее настроения.

Тяжело вздохнув, она стала перебирать одежду. Набрав ворох нижнего белья, Меган возвратилась в спальню и вывалила его на кровать. Второй поход в шкаф добавил к этой куче с полдюжины платьев. Накинув кружевной пеньюар, она вышла из спальни в просторный, отделанный лепниной и изразцами холл.

— Дулси! — позвала она громко, выговаривая это имя именно так, а не «Дулсей», как произносили его местные. Не получив ответа, она двинулась вперед по коридору. — Дулси, куда ты подевалась?

— Иду, сеньора, — послышался женский голос, и Дулси появилась в дверном проеме в дальнем конце коридора.

Дулси Ортес была испанкой, в возрасте между сорока и пятьюдесятью, с широкими плечами и бедрами. Она была экономкой Дункана, когда Меган прибыла в Санта-Фе в качестве новобрачной. Хотя Меган видела ее день за днем в течение десяти лет, для нее Дулси до сих пор оставалась загадкой: в черных глазах испанки читались непознаваемость и отчужденность.

Никогда в жизни Меган не сможет понять, почему Дункан часами болтает на кухне по-испански с Дулси и ее мужем Джорджем. Впрочем, в Дункане она вообще многого не понимает. Например, почему он, будучи одним из известнейших американских художников, живет на захолустном ранчо, когда мог быть гордостью Манхэттена?

— Мое красное платье уже привезли из чистки? — спросила Меган.

— Какое красное платье?

— Черт побери, Дулси, почему ты всегда отвечаешь мне так, словно не понимаешь, о чем я говорю? Ты должна помнить о платье, которое я поручила Джорджу отвезти в чистку неделю назад. Красное, от Мулинекса. Я привезла его из Парижа в январе.

— Да, сеньора. Джордж забрал его сегодня, когда ездил в город за покупками. Оно висит на кухне.

— Я хочу надеть его вечером в «Ла-Фонду». Упакуй его вместе со всем тем, что лежит у меня на кровати в спальне.

— Да, сеньора. — Голос Дулси был так же бесстрастен, как и выражение глаз.

Никогда — ни словом, ни жестом, ни поступком — она не выказывала своего отношения к Меган. Тем не менее Меган чувствовала ее неприязнь.

— Это все, сеньора?

Меган хотелось заорать: «Нет, не все! Я хочу послать к чертовой матери этот дом и все окружающее. Я хочу оказаться подальше от тебя и твоего Джорджа, подальше от Санта-Фе и даже от Дункана». Вместо этого она повернулась и прошла в спальню, хлопнув тяжелой дубовой дверью. Не было смысла требовать голову Дулси: не экономка была виновата в том, что Меган смертельно несчастна.

Если бы только Лиленд Вайли III возвратился с войны целым, а не безногим обрубком! Она бы вышла за него замуж, как они и планировали. Сейчас она бы обедала в лучшем нью-йоркском ресторане, или сидела в театре, или выбирала покупки в магазинах на Пятой авеню, а не металась бы по спальне, не имея в планах ничего лучшего, чем уик-энд в «Ла-Фонде». Почему бы Дункану не покончить с его картинами, чтобы они могли уехать отсюда?

Ах, как это было романтично — в девятнадцать лет выйти замуж за Дункана и уехать в Санта-Фе! Теперь, накануне тридцатилетия, она чувствовала, что жизнь прошла мимо.

Кутаясь в пеньюар, Меган подошла к огромному окну, выходящему на юг. Ее не волновала величественная панорама гор Сандиас. Мысленно она вернулась в тот день, когда впервые увидела Дункана Карлисла.

Зима 1919 года была сезоном балов, и самым запоминающимся для Мепан был, конечно же, ее первый выход в свет. Прошел год с момента возвращения домой демобилизованных после войны, и все красавчики, все лучшие женихи уже освоились в мирной жизни. Меган была в самом центре того социального круга, который стал послевоенной «меккой», — круга детей заводчиков, нажившихся на войне, и отпрысков старинных аристократических фамилий — таких, как ее собственная.

Несмотря на только что введенный «сухой закон», у нью-йоркцев было праздничное настроение. Даже сейчас Меган усмехнулась, вспоминая, как были уверены эти болваны-конгрессмены, что их идиотский закон отвадит людей от выпивки. В каждом престижном городском ресторане или клубе нувориши и аристократия из «Четырех сотен» гуляли от души, и в кармане каждого булькала заветная фляжка со спиртным.

В тот декабрьский вечер она ужинала в компании друзей. На ней было белое хлопковое платье от Дуйели, с вырезом, обнажавшим значительную часть ее груди, когда Меган наклонялась вперед. Они только что завершили трапезу и собирались переехать в «Коттон клаб», когда Паулетта Вандервик предложила отправиться в галерею Макса на открытие выставки Дункана Карлисла.

Меган захлопала глазами. Паулетта никогда не интересовалась ничем, кроме мужчин, одежды и гулянок — именно в таком порядке.

— Когда это ты стала поклонницей живописи? — спросила Меган.

— С тех пор, как я увидела Дункана Карлисла на обеде у Девиттов три дня назад, — загадочно ответила Паулетта, чуть приподняв брови.

Ее ответ заинтриговал Меган: если Паулетта в чем-то и разбиралась, так это в мужчинах. Меган рассмеялась:

— Может, пришло время приобщиться к культуре? Представьте только, как будут рады наши родители, когда мы расскажем им, что провели время в картинной галерее.

Когда они прибыли, галерея Макса была переполнена. Их спутники сразу рванулись искать выпивку и закуску, а Паулетта отвела Меган в сторону.

— Пойдем поищем Карлисла, — сказала она, и было в ее взгляде что-то истерическое.

Подхватив Меган под локоть, Паулетта стала решительно прокладывать путь через толпу.

Они пробирались вперед, когда справа обозначилось какое-то движение, и Меган увидела неподалеку такого эффектного мужчину, какого не могла даже представить. На вид ему было между тридцатью и сорока. Он был высок, более шести футов. Смокинг сидел на его широченных плечах как влитой. Еще больше поражал окружавший его ореол мужественности, заставлявший стоящих рядом мужчин чувствовать себя неуютно. Меган оценивающе разглядывала его длинные спутанные волосы, волевые черты лица, четко обрисованный подбородок; вдруг он перенес свой сверлящий взгляд прямо на нее. Мегаи почувствовала, что колени ее слабеют. Когда он широко улыбнулся ей и на его щеках заиграли ямочки, она чуть не упала в обморок. В то время как они смотрели друг на друга, Паулетта подошла к незнакомцу.

— Как я рада вновь вас видеть! — выдохнула она.

Мужчина взглянул на нее, явно не узнавая. Она потупила глазки:

— Я Паулетта Вандервик, мы встречались с вами у Девиттов.

— Ну конечно, как я мог забыть? — галантно ответил он.

«Так это и есть Дункан Карлисл, — поняла Меган. — Теперь понятно, почему Паулетта хотела его видеть».

Она неуверенно шагнула вперед:

— А я ее подруга. Меня зовут Меган Хэйворд.

Дункан Карлисл взял ее руку, и она почувствовала, как возникает между ними чувство близости. Он посмотрел на нее так, как будто они уже были любовниками. Дункан поднес ее руку к губам, и внезапно шум зала словно исчез. Она почувствовала его поцелуи, и что-то немедленно отозвалось у нее глубоко внутри. Она поняла его.

Дункан заглянул в ее глаза и произнес:

— У нас есть о чем поговорить, Меган Хэйворд.

Так их подхватил любовный ураган, завершившийся через три недели неожиданной свадьбой. «Теперь, — печально подумала Меган, невидяще смотря на горы, — ясно, какую ошибку я допустила десять лет назад».

…Весь этот день Дункан Карлисл рисовал. Сейчас, отступив чуть назад, он рассматривал холст, на котором изобразил Голгофу. Доминантой был правый угол картины, где на кресте в муках погибал Посланник Божий. Краски были темными и гнетущими; отражавшими его настроения. Картина, понимал он, получилась такой же угрюмой, как и все, что он писал в последние годы.

Было время, когда он упивался красками, когда каждый оттенок его палитры говорил о наслаждении, которое он получал от жизни. Он ненавидел человека, в которого теперь превратился, — тяжелого циничного мизантропа, умеющего ожидать от жизни только плохое. Но он не мог стать прежним: было уже слишком поздно. Он похоронил все надежды на счастье и теперь надеялся лишь на тихое спокойное существование, на капельку безмятежности. После той ошибки, той боли, на которую он обрек себя и Меган, он не заслуживал ничего большего.

Дункан взглянул на картину, висевшую на противоположной стене. Портрет Меган, выполненный десять лет назад, резко отличался от всех других его работ. Он рисовал ее сразу после медового месяца, и их взаимная страсть была видна в каждом мазке. Красный цвет, цвет жизни, служил замечательным фоном к черноте ее волос и белизне кожи.

Сколько раз они бросали работу над портретом ради того, чтобы заняться любовью! Никогда ранее он не испытывал такого страстного желания обладать и отдаваться. Сейчас он отдал бы все, чтобы вернуть это ощущение…

Но не с Меган. Только не с ней. Их женитьба была трагической ошибкой для обоих. Он никогда не сможет забыть тот день, когда осознал это окончательно и бесповоротно.

Была середина апреля, шел второй год их совместной жизни. Весна запоздала, и Меган страдала от затворничества, чувствовала себя подавленной, беспокойной и неудовлетворенной. Подумав, что это, возможно, развлечет ее, он пригласил Меган провести день в его студии, понаблюдать, как он работает. Первый час она беспрестанно ходила по студии, куря сигарету за сигаретой, почти не обращая внимания на его объяснения по поводу художественной техники. В конце концов он решил, что ее присутствие в студии не слишком приятно, даже вызывает раздражение.

— Тебе действительно скучно здесь, милая? — спросил он.

— Наблюдать за твоей работой, дорогой, так же волнующе и интересно, как смотреть на рост травы, — ответила она.

С тех пор Меган никогда не проявляла интереса к тому, каким образом он зарабатывает на жизнь. Она как бы абстрагировалась от того факта, что мужчина, делящий с ней ложе, и художник в студии — одно и то же лицо.

Он был не первым человеком, перепутавшим страсть с любовью, и не единственным, обманувшимся в убеждении, что физическое совершенство должно идти рука об руку с интеллектом и способностью к сопереживанию.

«Красота Меган стала для меня ловушкой. Но эта же красота заманила в ловушку и ее саму», — думал он с бесконечным сожалением. Несмотря на несчастливый брак, у него всегда оставалась в запасе его работа; ей же было совершенно нечем занять свое время, за исключением редких уик-эндов в «Ла-Фонде» в компании с друзьями вроде Малкольма Эшфорда и Хилари Делано.

Возможно, имей они детей, все у них сложилось бы иначе. В том, что Меган, такая сексуальная и словно созданная для материнства, оказалась стерильной, была невероятная насмешка судьбы. Поскольку ответственность за это нельзя было возложить ни на кого, кроме Бога, Дункан с тех пор перестал в него верить.

Расстроенный этими воспоминаниями, он вновь взял кисть из соболиного меха и продолжил работу. Печальная история их брака угнетала его. Если бы они не встретились, Меган, несомненно, стала бы драгоценным украшением нью-йоркского высшего света; ну а он смог бы встретить женщину, которая сумела бы понять его потребность в художественном труде. Печально, но понятия Меган о творчестве ограничивались единственной способностью подбирать прекрасные аксессуары к новым нарядам. Слово «несовпадение» было бы вежливым определением сути их брака.

От Дункана потребовалось значительное усилие, чтобы подчинить собственные переживания и продолжить работу. Но вскоре он полностью ушел в новое полотно, накладывая темные краски, так отвечающие его настроению. Услышав стук в дверь, он произнес:

— Войдите!

Вошла Меган, как всегда элегантная, в шерстяном костюме от Шанели.

— Я тебя жду, — рассерженно заявила она.

Он взглянул на часы:

— Извини, я заработался и потерял счет времени.

— Черт побери, Дункан, ты сам говорил, что мы отправимся в «Ла-Фонду» в пять часов. Сейчас уже без четверти. Малкольм и Хилари обещали встретить нас в семь. И мне нужно время, чтобы распаковать вещи и переодеться к ужину, Я понимаю, что тебя уже не волнует мое счастье, но должна же быть обычная вежливость!

Она достала из сумочки сигарету, прикурила и недовольно пыхнула дымом.

— Я буду готов через несколько минут. — Он положил кисть в банку со скипидаром и начал собирать тюбики с краской. — Поскольку ты здесь, думаю, нам нужно поговорить.

Она саркастически приподняла бровь:

— Боже, я надеюсь, ты не собираешься возвращаться к душещипательным разговорам о нашей неудавшейся жизни? Ты же понимаешь, что это бесполезно. Мы не сможем ничего поделать, абсолютно ничего. Разве только ты согласишься переехать в Нью-Йорк?

Он сделал отрицательный жест:

— Когда мы поженились, ты знала, что я живу в Нью-Мексико. Это не каприз. Здесь особое место для художника. Вот почему многие и живут в этом районе.

Она неприязненно поджала губы:

— Не утруждай себя чтением лекции о качестве света в Санта-Фе. Мы и так опаздываем.

— Есть другое решение.

— Какое же, дорогой?

— Ты никогда не думала о разводе? — выпалил Дункан. Он не собирался затрагивать эту тему именно сегодня, но внезапно подумал: какая разница? Днем раньше, днем позже…

Ее бледность стала заметной даже под слоем косметики.

— Об этом не может быть и речи!

— Почему?

— Не будь таким тупым. — Она выбросила сигарету и тотчас закурила новую. — Или я должна напомнить тебе, что единственной причиной для развода в этом штате является супружеская неверность? Если мы разведемся, родители никогда мне этого не простят. Я стану парией. Ты можешь представить, что скажет, например, Паулетта Вандервик? Она будет говорить всем и каждому, что я была замешана в адюльтере!

— Тогда можно обвинить в неверности меня, и ты останешься чистой.

Она фыркнула:

— Я не желаю считаться брошенной женой. К тому же у нас только одна знакомая, которая не побоится участвовать в бракоразводном процессе в качестве соответчицы. Правда, Хилари Делано как раз и есть наилучшая кандидатура: у нее на тебя течка. Но пусть меня изжарят в аду прежде, чем я увижу тебя в ее постели. Итак, дорогой, наш разговор не имеет смысла.

— Но мы не можем оставаться и дальше в таком положении!

— Наверное, ты прав, — согласилась она, и голос ее звучал на удивление разумно. — Временами я готова продать душу дьяволу, чтобы получить в жизни второй шанс.

Неожиданно она одарила его лучезарной улыбкой. Какое-то мгновение он чувствовал знакомое по прошлым временам обаяние ее красоты.

— Но нет ни дьявола, ни шанса, — продолжила она. — Послушай, я готовилась к этому вечеру всю неделю. Давай-ка поторапливаться. Я не хочу опаздывать на встречу с Малкольмом и Хилари. — Ее смешок прозвучал хрипло и сексуально. — Я собираюсь надеть сегодня платье от Мулинекса. Хилари его еще не видела. Заранее представляю, как она позеленеет от зависти.

Глава 4

Санта-Фе. 17 мая 1989 года

Возвращаясь в «Ла-Фонду» из магазина Авроры Борилис, Джейд пожалела, что не взяла такси. Войдя в лифт, чтобы подняться в свой «люкс», она чувствовала, как красное платье оттягивает ей руки.

Послеобеденное солнце окрашивало номер в мягкие пастельные тона. Джейд повесила платье в ванную, задернула шторы на окнах и присела на кровать, отчаянно зевая. Она чувствовала себя чрезвычайно усталой, даже более усталой, чем в последние дни работы над книгой, когда она просиживала у компьютера по 12 — 14 часов. Позвонив дежурному администратору, она попросила разбудить ее в 18.30.

Глаза слипались. «Это все от высоты и пешей прогулки», — подумала Джейд. Она быстро разделась и юркнула под одеяло. Завтра она подумает над своим будущим, а сейчас от усталости в ее голове нет ни единой мысли.

Через полтора часа пронзительный звонок ворвался в ее сон. Сначала она не могла вспомнить, где находится. Пока она шарила рукой по ночному столику в поисках выключателя, ее охватила настоящая паника. Ее переполняли чувства потерянности и одиночества. Джейд вскочила с постели. Как только она ощутила под ногами твердость пола, все стало возвращаться на свои места: звонок Айры из Нью-Йорка, ее побег из Малибу и приезд в Санта-Фе. Она включила свет, и ее обволок утонченный комфорт спальни в «Ла-Фонде». Она поблагодарила администратора за звонок.

Повесив трубку, она взглянула в открытую дверь ванной. Красное платье полыхало как пожар. Когда Аврора предположила, что Джейд наденет платье уже сегодня вечером, это показалось нелепым: в конце концов платье от Мулинекса заслуживает большего, нежели одинокий ужин в ресторане «Ла-Фонды». Но сейчас Джейд не могла оторвать взгляд от этого платья, не могла сопротивляться его притяжению. Она сняла платье и положила на кровать в спальне.

Затем она прошла в гостиную и включила телевизор, надеясь прослушать вечерние известия. Пробежавшись по незнакомым каналам, пропустив повтор фильма «Я люблю Люси», какое-то испаноязычное шоу и несколько рекламных роликов, она наконец остановилась на программе с Томом Брокау и, включив звук погромче, вернулась в спальню.

Платье вновь завладело ее вниманием. Хрустальные бусинки притягивали свет, и лучи его играли в хрустале огненными всполохами. «Если бы только платья могли говорить, — размышляла она, натягивая колготки, — какие истории они бы рассказали!»

Обычно она не беспокоилась о макияже: внешний вид никогда не числился в ее списке среди первых по важности забот. В детстве она была угловатой, слишком высокой для своего возраста девчонкой, этаким жеребенком из локтей и коленок, с замкнутым выражением лица, которое после смерти родителей стало еще более печальным.

Как считала сама Джейд, с возрастом она не стала выглядеть лучше. Ее лоб оставался слишком высоким, губы слишком пухлыми, а курчавые волосы жили своей собственной жизнью. Но этим вечером она сидела перед зеркалом и тщательно накладывала косметику, подводя глаза зеленоватыми тенями, крася тушью ресницы до тех пор, пока те не стали выглядеть бархатными и длинными. Небольшое количество румян и бледно-розовая помада довершили дело. Джейд обула туфли на высоком каблуке, подтянула колготки и надела комбинацию. Пришел черед надевать платье. Внезапно телевизионную передачу прервал громкий треск. Она положила платье и прошла в гостиную. Хотя изображение рябило, треск прекратился. Она повозилась с пультом и, когда Брокау снова занял место на экране, включила звук.

Вернувшись в спальню, Джейд взяла «мулинекс» в руки. Телевизор буквально взревел, ужасный треск электрических разрядов казался еще громче. На секунду она застыла, не в силах выбрать между желанием выключить этот раздражающий звук и завершить процесс одевания. Последнее желание перевесило. Закрыв глаза и поджав губы, чтобы не испачкать платье, Джейд потянула его через голову. И тогда вселенная перевернулась.

В ушах звенело, волны тошноты накатывались одна за другой. Комната мерцала и пульсировала. Сквозь красный шифон платья все виделось словно в кровавой пелене. Свет тускнел, воздух вибрировал. Запутавшись в чем-то, она упала на колени. Очертания предметов стали расплываться; Джейд показалось, что она проваливается в глубокий спиральный туннель.

Позднее она припомнит каждую деталь, каждое ощущение. Но в этот момент у нее не было времени анализировать происходящее. Ничего не понимая, испытывая ощущение тонущего человека, цепляющегося за проплывающее мимо бревно, она каким-то чудом добралась до постели и упала на нее.

Скулы свело, спазмы схватили каждую клеточку ее тела; а она чувствовала, что ее засасывает в туннель.

— Нет! — закричала Джейд. — Нет! Нет! Нет!

Скорость увеличивалась. Она падала… падала… падала… Затем ударилась обо что-то твердое.

Ужасные ощущения разом исчезли. Она осознала, что лежит на грубом ковре, крепко сжимая в руках постельное покрывало. С трудом поднявшись на ноги, Джейд уселась на край кровати, ощущая дрожь и слабость в теле, как когда-то в детстве во время воспаления легких. Она уткнулась лицом в колени, заставляя себя глубоко дышать, чтобы упорядочить сердцебиение. И, уже успокаиваясь, услышала музыку, доносившуюся из гостиной, — смешные, непривычные, незнакомые звуки. Что там случилось с этими чертовыми вечерними известиями?

Джейд сидела на кровати, не двигаясь, пока не исчезли неприятные ощущения в желудке и головокружение. «Возможно, — подумала она с надеждой, — все случилось из-за того, что я долго не ела». Поднявшись на ноги, она протянула руку за сумочкой, лежавшей, как она помнила, на ночном столике, и замерла от удивления.

Столика на месте не было. Присмотревшись, она обнаружила, что спальня выглядит иначе; все вещи были как бы сдвинуты. Даже кровать была не совсем на том месте. И вся мебель выглядела теперь не уютно-старинной, а совершенно новой, словно бы недавно изготовленной.

Она качала головой, отгоняя остатки головокружения, и прошла в гостиную. Эта комната тоже претерпела изменения. Телевизор исчез, и на его месте стоял старинный радиоприемник с куполообразным верхом. На стене, там, где должны были висеть картины с видами Юго-Запада, находился индейский ковер.

Что, к дьяволу, происходит? Может быть, она каким-то образом попала в другой номер?

Она стояла посреди гостиной, и мысли ее разбегались. «Думай, черт тебя побрал. Думай!» — приказала она себе. Ведь должно же быть какое-то здравое объяснение всем этим катаклизмам. Она закрыла глаза, досчитала до десяти и открыла их, надеясь, что окажется вновь в своем «люксе».

Это оказалось не так.

Она глубоко вздохнула и принялась вспоминать все события этого дня, начиная с яичницы с колбасой по-мексикански, которой она позавтракала в маленьком кафе на площади. Может быть, дело в ней? Колбаса, например, могла быть испорченной. Что, если у нее какая-то форма пищевого отравления, вызывающая галлюцинации?

Однако то, что на ней было платье от Мулинекса, неопровержимо указывало на факт посещения магазина Авроры Борилис. Джейд ясно вспомнила обратный путь в отель, сморивший ее сон. Или же с ней что-то крайне не в порядке, или она стала жертвой дурацкого, неуместного розыгрыша. «Руководство отеля должно об этом обязательно узнать», — подумала она, разозлившись, и подошла к телефону.

Телефон стоял на похожей подставке, но резко отличался от того суперсовременного аппарата, которым она сегодня пользовалась. Этот выглядел как принадлежность старых комедий Ноэля Коварда. Подняв переговорное устройство и приложив его к уху, Джейд стала рассерженно дергать шнур, ожидая гудка соединения.

— Говорит оператор отеля, — неожиданно раздался в устройстве гнусавый женский голос. — Могу я чем-нибудь помочь?

— Я очень на это надеюсь, — с чувством произнесла Джейд.

Прежде чем она смогла сказать что-либо еще, дверь номера отворилась. Открыв рот от изумления, она смотрела, как в комнату входит мужчина. Он был ей не знаком, но на какое-то мгновение она испытала безумный шок узнавания. Мужчина был высок, одет в черные брюки и белую накрахмаленную рубашку, застегнутую наполовину и обнажавшую мускулистую грудь. В руках незнакомец держал ведерко со льдом.

Он взглянул на нее и вздрогнул:

— Господи, Меган, что случилось?

— Кто вы прежде всего такой? — закричала она истерически, с трудом узнавая собственный голос.

— Успокойся, ради Бога, тебя слышно по всему этажу. — Поставив ведерко на пол, мужчина повернулся и закрыл дверь.

Джейд подумала, что, может быть, ей удастся выскочить из номера, но, глядя на широкие плечи мужчины и заметив, с какой спортивной легкостью он передвигался, поняла, что он без труда предотвратит любую ее попытку.

— Не подходите ко мне! — предупредила она, когда незнакомец повернулся к ней лицом.

— Ты бледна как простыня. Что, кто-то пытался ворваться в номер, пока меня не было?

Она сжимала телефон дрожащими руками.

— Если вы не уберетесь отсюда немедленно, я вызову полицию!

— Ты лучше присядь, а то упадешь, — сказал он, подходя ближе и забирая из ее рук переговорное устройство.

Джейд почувствовала, как адреналин вскипает в ее крови.

Закричать? Бежать? Или то и другое вместе? Она испуганно смотрела на мужчину, гадая, что сейчас последует: ограбление? изнасилование?

Он продолжал изучающе смотреть на нее, но так, будто они встречались каждый день. Выражение самоуверенности на его лице вдруг сменилось удивлением.

— Что ты сделала со своими волосами?

— Мои волосы! Вы в своем уме? Мои волосы — не проблема. Проблема заключается в вас. Я хочу, чтобы вы убрались немедленно!

Ей показалось, что мужчина разозлился так же, как она, однако он быстро остыл:

— Я думал, мы попытаемся провести приятный вечер, Меган.

«Меган?» Где она слышала это имя? Если бы вспомнить — она сумела бы тогда во всем этом разобраться!

И тут ее озарило. Это платье — «мулинекс» — принадлежало женщине по имени Меган. Меган Карлисл. Колени Джейд подогнулись, она все поняла. У нее всегда было хорошее воображение, работавшее, видимо, даже во сне. Вот что происходит на самом деле: у нее комплексный ночной кошмар, вызванный покупкой платья и испытанным на мгновение желанием побыть другим человеком.

Теперь она знала, как с этим бороться. Несколько лет назад она консультировалась с психиатром по поводу ее сна о пожаре; врач посоветовал ей отдаваться сновидению полностью, входить в него, чтобы его контролировать. Это похоже на вождение машины по гололеду — она должна свободно катиться по льду, пока не сможет маневрировать. Но ее кошмар, к несчастью, всегда заканчивался раньше, чем она могла проверить эту теорию.

Но теперешнее сновидение вовсе не прекращалось. Войти в него, вот что она должна сделать!

— Я тоже ожидала этого вечера, — сказала она, улыбаясь незнакомцу как можно приветливее.

Его лицо сразу же расслабилось.

— Я чуть задержусь. Почему бы тебе не спуститься вниз и не посмотреть, пришли уже Хилари и Малкольм?

Его тон означал скорее приказ, чем предложение. Джейд не нашла сил, чтобы ответить, поэтому просто кивнула головой и пошла к двери, мысленно спрашивая себя: что же она увидит снаружи?

Глава 5

Санта-Фе. 17 мая 1929 года

Злость и беспокойство боролись в душе Дункана, когда он наблюдал за женой, выходящей из номера. Он почти что ожидал, что она повернется и что-нибудь скажет, но она хлопнула дверью, даже не взглянув на него.

Что-то произошло, пока он был в холле: что-то такое, от чего даже сейчас волосы на его затылке продолжали шевелиться. Судя по тому страху, который он увидел на лице Меган, и по ее странному поведению, она, должно быть, не совсем в порядке. Что могло произойти? Маленькое землетрясение? Или какие-то непонятные явления в атмосфере?

Несколькими минутами раньше, когда он поднимался из холла с ведерком льда в руках, свет неожиданно померк, и Дункан почувствовал сотрясение пола под ногами. Ощущение было настолько сильным, что он выронил ведерко, и кубики льда разлетелись по ковру. На мгновение он подумал, что у него сердечный приступ. Но все очень быстро закончилось, и он отверг эту мысль.

Когда он открыл дверь в их номер, Меган выглядела неподдельно испуганной. Он понимал ее настроения, ее разочарование; понимал, какой несчастной она себя ощущала. Но сейчас было что-то другое. Она даже выглядела не так. И дело было не столько в ее волосах — хотя он абсолютно не понимал, как она могла их накрутить за несколько минут его отсутствия. В ее глазах читались такая ранящая сердце уязвимость, такой страх, что, несмотря на все их разногласия, Дункану захотелось заключить ее в объятия и сказать, что все будет в порядке.

Меган. Его жена. Его возмездие. Быть может, она просто наказывает его за предложение развестись?

«Да, — подумал он. — В этом, наверное, все дело». Меган была прирожденным игроком. Видит Бог, у нее было мало других способов развлечься. Но, с другой стороны, это не объясняло его собственного испуга: он никогда не испытывал ничего подобного.

«Что там еще?» — недовольно подумал он, когда телефонный звонок оторвал его от невеселых размышлений.

— Это я, приятель! — услышал он голос Малкольма Эшфорда, говорившего с неподражаемым английским акцентом аристократа. — Я внизу, в вестибюле. Решил проверить, будешь ли ты с Меган вовремя.

— Меган уже спускается, а я присоединюсь к вам через несколько минут. Сделай одолжение, присмотри за ней.

— Что-нибудь случилось?

— Она была немножко бледной, когда выходила. — Дункан сделал гримасу. Его слова были явным преуменьшением: она была бела как алебастр.

— Надеюсь, это не заставит вас сократить уик-энд, — сказал Малкольм.

— Не знаю. Возможно, с ней ничего страшного.

— Я с радостью присмотрю за ней. Но не придавай моим словам другого смысла.

Дункан отметил, что голос Малкольма звучит весьма жизнерадостно. «Если у нас что-то и произошло, — а теперь Дункан пытался уверить себя, что все случившееся лишь плод его фантазии, — не нужно впутывать в это дело Малкольма».

После того как они попрощались, Дункан прошел в спальню, чтобы одеться к выходу. В рукава рубашки он вставил черные запонки, закрепил на шее бабочку и облачился в прекрасно сшитый фрак.

В воздухе разливался запах «Шанель № 5», любимых духов Меган. «Несмотря на бледность, она выглядела очень привлекательной, выходя из номера», — подумал Дункан. В этот вечер в ней явно было что-то необычное. Но что — он не мог понять.

Временами, когда он принимал изрядное количество алкоголя, в нем просыпалось желание физической близости с Меган. Он должен отдать ей должное: если у нее и был какой-то талант, так это талант любовницы. Но они уже не занимались сексом долгое время. Может быть, сегодня ночью?..

«Это должен быть сон», — думала Джейд, ожидая лифт. Сон на уровне высших достижений техники, такой реальный, что она могла не только видеть и слышать, но также осязать и обонять. Все ее чувства были задействованы. Она свободно различала запахи парфюмерии и табака, заполнявшие коридор. Звук шагов за закрытыми дверями, доносившийся оттуда смех — все было до боли реальным. Как наяву, она ощущала шелк платья на своем теле.

Это было жутковато. Шок от того, что произошло несколькими минутами раньше, продолжал вибрировать в глубине ее души. Если ее теория насчет сна неверна, то этому может быть только одна альтернатива: она сошла с ума. Но несмотря на напряжение, в котором она находилась со времени звонка Айры, Джейд не могла приписать свое нынешнее состояние нервному срыву.

Ее жизнь основывалась на непреложных истинах: небо голубое, земля круглая, дважды два всегда и непременно четыре. Она верила в причины и следствия и гордилась своей способностью делать логические умозаключения. И вот: она не могла дать никакого логического объяснения загадочному превращению своего номера или появлению в нем человека, уверенного, что она его жена — Меган Карлисл. Но если дважды два — до сих пор четыре, то она видит сон, сюрреалистический кошмар, где, как на картинах Сальвадора Дали, время течет вспять. Она сильно ущипнула себя, надеясь, что боль заставит ее проснуться. Единственным результатом стало красное пятно на запястье. Сон обладал всеми проявлениями реальности. И это было в нем самое страшное.

Мужчина в ее номере тоже был испуган. И невероятно красив… И чертовски самоуверен; она испытывала какое-то неудобство от его ярко выраженной мужественности. Он вызывал в ней раздражение, поскольку принадлежал к тому типу мужчин — холодному, возможно, даже жестокому, — который повсеместно вводит женщину в заблуждение, давая понять, что только она одна может растопить его ледяное сердце.

Джейд усмехнулась. Она думает о нем как о реальном человеке из плоти и крови, а не как о порождении ее подсознания. Этот мужчина вызвал в ней воспоминание о тех, которые населяли ее романы, — чрезвычайно желанных, абсолютно недостижимых, лишенных чувств, таких законченных негодяях, которые…

Ее размышления были прерваны приходом лифта. В открытых железных дверях показался одетый в униформу лифтер. Он отступил в сторону от причудливых дверей — подобные двери она встречала только в фильмах о 20-х годах.

— Собираетесь вниз? — вежливо спросил он.

Она невольно сделала шаг назад. Несколькими часами ранее лифты в «Ла-Фонде» были ультрасовременными, и в них не было никаких лифтеров. Сузив глаза, она подозрительно взглянула на него:

— Когда вы сегодня заступили на работу?

— С полудня, — ответил мужчина в униформе.

Она подумала о том, что, быть может, администрация «Ла-Фонды» нанимает лифтеров для работы в вечерние часы. Но этот человек явно был частью сна: этакая химера в красной униформе. Молясь, чтобы ноги не отказали, Джейд стоически прошествовала в лифт.

— Как долго вы пробудете у нас на этот раз? — спросил лифтер, закрыв двери.

«На этот раз»? Очевидно, лифтер, как и тот мужчина в номере, считал, что знает ее.

— Я еще не знаю, — ответила она, полагая, что это самый лучший ответ на все происходящее.

Лифт остановился на втором этаже, и в него вошла пара.

— Надеюсь, ты ничего не забыл, — говорила женщина своему спутнику, — поскольку я не люблю возвращаться назад. Ох уж эти провинциальные городки! Думаешь, что до Санта-Фе должны ходить поезда — в конце концов на дворе XX век. Но ничего подобного: указывается, нужно ехать на автобусе до Лами, чтобы попасть на восточный экспресс.

Она обернулась и взглянула на Джейд, словно ожидая с ее стороны согласия, но Джейд держала губы крепко сжатыми, уставившись прямо перед собой. Лифт остановился на первом этаже. Лифтер открыл двери, и парочка вышла в вестибюль, все еще продолжая недовольно ворчать.

— Туристы! — произнес лифтер презрительно. Его взгляд явно говорил о том, что он считал Джейд союзницей.

— Туристы, — с готовностью повторила она.

Пока что все ее попытки контролировать кошмар явно терпели провал. Она попробовала собраться, привести себя в чувство.

— Я не хотел бы беспокоить вас, мэм, — произнес уважительно лифтер, — но меня вызывают наверх. — В подтверждение своих слов он указал на светящуюся панель в кабине.

Джейд заставила себя шагнуть вперед. Если ее сон все-таки продолжается в своей ирреальной рациональности, то, выйдя из лифта, она должна попасть в холл, выходящий в вестибюль «Ла-Фонды».

Набрав в грудь побольше воздуха, она покинула относительно безопасную кабину лифта. Двери за ней быстро закрылись, и Джейд осталась одна на незнакомой территории. Она сделала один неуверенный шаг, потом другой, оглядываясь по сторонам. Все вокруг выглядело иначе.

Несколько долгих минут она беспомощно озиралась, невольно подмечая происшедшие изменения. Главный вход отеля переместился с северной стороны на восточную, вместо кафе было патио — внутренний дворик в испанском стиле. В южной части здания располагался вымощенный плитами зал, через широкие окна которого просматривалась площадь. Но на ней не было никаких сувенирных магазинчиков и бутиков, мимо которых она проходила утром.

Она услышала звуки музыки — оттуда, где еще несколько часов назад был гостиничный вестибюль, и направилась туда. На месте широкой гостиничной стойки была эстрада, и сейчас на ней играли пять оркестрантов. Кресла и диванчики группировались около стен, создавая непринужденную клубную обстановку. На столиках стояли лампы, несколько огромных люстр висело на потолке. Единственной знакомой частью был мозаичный пол, выглядевший точно так же, как и утром.

Большинство мест было занято, несколько пар кружились в танце. Их наряды напомнили Джейд фильмы 20 — 30-х годов, которые она иногда смотрела в ночных программах телевидения. Прижимаясь к стене, чтобы как можно меньше привлекать внимание, она наблюдала за входящими и выходящими людьми.

В основном это были англосаксы, но иногда попадались и лица выходцев из Испании. Некоторые мужчины носили деловые костюмы, но большинство щеголяли во фраках. Как она ни присматривалась, ей не попадались посетители ни в свитерах, ни в ярких восточных кушаках, ни с шарфами или широкими галстуками на шее, что было обычным стилем для ночной жизни Голливуда.

Здесь черная бабочка или черный галстук были непременным условием. Пиджаки были двубортными и зауженными в талии. Брюки собраны в поясе, воротнички рубашек заужены, мягкие кожаные ботинки явно предназначались только для вечерних раутов.

Одежды женщин напоминали ее собственную: шелковые, бархатные и комбинированные платья, инкрустированные блестящими камнями, облегали фигуры их обладательниц, создавая ощущение такой эротичности, какую не в состоянии придать даже самые короткие мини-юбки. Джейд с испугом отметила, что дамы выглядели так, словно все они побывали в магазине Авроры Борилис.

Она блуждала взглядом по лицам окружающих, почти что ожидая увидеть в этой элегантной толпе своих покойных родителей. Некоторые из сидящих улыбались ей, пока она пробиралась вперед, как будто хорошо были с ней знакомы и хотели бы перекинуться парой слов. Любой брошенный наугад взгляд вызывал смутное чувство кровосмешения, обычное для вечеринок кинозвезд, где каждый знаком с каждым и по меньшей мере половина присутствующих переспали между собой в то или иное время.

Она улыбалась в ответ, пробираясь к нише в уголке вестибюля, где, как она заметила, продавались газеты и журналы. Взяв в руки номер газеты «Санта-Фе нью-мексикэн», она быстро пробежала заголовки: «Гигантский дирижабль графа Цеппелина ломает три мотора — и вынужден повернуть назад», «Знаменитый гангстер получает первый тюремный срок. Наводящий ужас Аль-Капоне арестован и осужден в ходе двенадцатичасового судебного заседания», «„Дженерал моторз“ покупает немецкие самолеты „Фоккер“«.

Сердце готово было выпрыгнуть из груди. «Нельзя впадать в панику», — приказала себе Джейд, впиваясь ногтями в ладони. Она, возможно, читала эти заголовки в давно забытых школьных учебниках истории. Это просто-напросто новые проявления ее воображения.

Затем она прочитала дату выпуска:

«17 мая 1929 года».

Джейд почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Противный холодок возник где-то внутри, разливаясь по всему телу.

— С тобой все в порядке, Меган?

Сильная рука сжала ее локоть. Она обернулась и увидела симпатичного мужчину: лет тридцати пяти, с черной, конечно же, бабочкой на шее. В его карих глазах читалось участие.

— Немного кружится голова, — ответила она честно.

— Дункан предупредил меня, что ты не очень хорошо себя чувствуешь. Он попросил меня присмотреть за тобой. Хилари наводит последние штрихи, но мы, пожалуй, не будем ее дожидаться. Позволь мне проводить тебя в ресторан.

Он обнял ее за талию.

— Дорогая, ты действительно очень бледна. Не села ли ты опять на диету? Я понимаю, что большой бюст сейчас не в моде, но нельзя же голодать до смерти!

Джейд искоса посмотрела на него. Он был с ней почти одного роста, несколько хрупок для мужчины, с интеллигентным лицом. Черные волосы, разделенные посередине пробором, открывали высокий лоб. Он был не похож на того сурового и крупного мужчину наверху и выглядел куда более приятным. Она почувствовала к нему благодарность за предложенную помощь.

Метрдотель поспешил к ним навстречу, как только незнакомец ввел ее в ресторан «Ла-Пласуэлла», единственную знакомую ей по прошлому месторасположению часть нижнего этажа отеля.

— Добрый вечер, мадам Карлисл, мистер Эшфорд. Ваш столик готов.

Мужчина кивнул метрдотелю, продолжая поддерживать Джейд за талию.

— Мистер Карлисл и мисс Делано присоединятся к нам через несколько минут.

— Я сразу провожу их к вам, — ответил метрдотель, подводя их к столику на четыре персоны. Он помог Джейд усесться на плюшевый стул, и она невольно вспомнила, как ужасно обслуживали ее в «Беверли-Хиллз» несколько дней назад. Правда, несмотря на это, она очень бы хотела оказаться сейчас в «Беверли-Хиллз»…

Мужчина, которого метрдотель назвал «мистер Эшфорд», занял соседний стул. Наклонившись к ее уху, он спросил:

— Вы с Дунканом опять поссорились?

Она взглянула на него, и их глаза встретились. Когда он брал со стола салфетку и раскладывал ее на коленях, Джейд заметила, как тщательно отшлифованы ногти на его длинных элегантных пальцах. Кто бы он ни был, он наверняка не знал физического труда.

— Ты же знаешь, дорогая, что можешь быть со мной вполне откровенной.

Прежде чем она смогла ответить, к их столику подошла женщина в броском черном бархатном платье, подчеркивающем стройную, как тростинка, фигуру. У нее были широко расставленные карие глаза, тонкие, подведенные карандашом брови, пухлые губы, накрашенные красной помадой и сложенные сейчас в недовольную гримаску. Копна ниспадающих платиновых волос украшала ее голову. Аура чувственности и сексуальности плотно окружала ее; казалось, что воздух вокруг женщины наэлектризован.

— Малкольм, дорогой, ты мог бы по крайней мере меня подождать.

— Ох, Хилари, Меган чуть было не упала в обморок, — ответил он.

«Стало быть, это те самые Малкольм и Хилари, которых я должна была встретить внизу», — подумала Джейд. Метрдотель назвал мужчину мистером Эшфор-дом. Малкольм Эшфорд: Джейд была настолько поражена, что вскочила с места. Малкольм Эшфорд был литературным гигантом первой половины века, писателем, чьи первые романы стали новой вехой в истории литературы благодаря их открытой сексуальности. А тот человек в номере должен тогда быть Дунканом Карлислом, известным художником, чьи картины способствовали славе Санта-Фе в кругах ценителей искусства в 20-х годах. Она же читала в путеводителе что-то о нем и его доме, который до сих пор стоял в пригороде Санта-Фе. Меган Карлисл, которой принадлежало платье, была его женой.

Теперь все приобрело смысл. Конечно же, она спит. Ее мозг, переполненный мыслями о платье, создал этот сложный сценарий из разных отрывочных знаний. Теперь уж она в любой момент может проснуться на своей постели в «люксе» «Ла-Фонды». Она с нетерпением ждала пробуждения.

Хилари с изумлением уставилась на нее:

— Меган, это мужчины должны вставать, когда к ним присоединяется дама. Присаживайся, дорогая.

— С тобой все в порядке? — спросил Малкольм, поднимаясь и помогая Джейд вновь занять ее место.

— Конечно, с ней все хорошо, — сказала Хилари. — Ты только взгляни на нее. Она просто цветет! Скажи на милость, где ты купила такое изумительное платье?

— У Авроры Борилис, — выпалила, не подумав, Джейд.

— Никогда о такой не слышала. Ты, наверное, что-то от меня скрываешь. — Глаза Хилари буквально буравили Джейд.

Отводя глаза от ее испытующего взгляда, Джейд постаралась обрести ясность в мыслях, преодолеть чувство нереальности, грозившее поразить ее разум.

Видя ее растерянность, Малкольм пришел к ней на помощь:

— Вы могли бы обсудить свои туалеты и без меня.

— Конечно, — сразу же согласилась Хилари. — В один из этих дней мы с Меган обязательно найдем время и будем долго-долго обсуждать наши наряды и другие вещи. — Она обернулась к Джейд: — Ты сегодня выглядишь как-то по-другому, милочка. Что-то такое… я просто не могу понять…

— Я не очень хорошо себя чувствую.

— А, я знаю, что именно! — провозгласила Хилари с триумфом. — Твои волосы! Посмотри, Малкольм. Боже мой, она же накрутила их, как продавщицы в магазине! Ох, Меган, кудри — это такой моветон…

— Оставь ее, — скомандовал Малкольм. Улыбнувшись Джейд мягкой улыбкой, он предложил: — Может, выпьешь?

— Если только мартини, — ответила Джейд.

Хилари встретила ее ответ громким смехом:

— Побойся Бога, Меган!

Малкольм нахмурил брови:

— Боюсь, в моей фляжке нет ничего лучшего, чем виски. Но зато лучшее канадское.

— Что тут говорят насчет виски? — произнес Дункан, появляясь перед столиком.

Джейд плохо рассмотрела его в номере. Теперь она могла сделать это более тщательно. Черты его лица, за исключением носа, вероятно, сломанного, оказались предельно симметричными. У него были сильно развитые надбровные дуги, четко выраженные скулы и квадратный подбородок. Во взгляде серо-стальных глаз, когда он взглянул на нее, читалась смесь любопытства и пренебрежения.

Джейд вновь охватил страх: «Как он может не видеть, что я не его жена?» От нее потребовалось все мужество, чтобы не убежать. «Это только сон, — напомнила она себе. — Просто дурацкий сон».

— Вы же знаете, что администрация отеля запрещает употреблять спиртные напитки, — продолжал Дункан.

— Как смешно, — сказала Хилари, бросая на него вызывающий взгляд.

Она достала из вечерней сумочки серебряную фляжку и, вылив воду из своего бокала в стоящую рядом кадку с пальмой, примерно на дюйм заполнила его янтарной жидкостью. Официант в белоснежном сюртуке, проходивший в этот момент мимо их столика, не обратил на ее действия ни малейшего внимания.

Хилари фыркнула:

— Ты видишь? Официант не возражает против нашей небольшой попойки. — Подняв бокал, она произнесла тост: — За моего бутлегера! За то, чтобы полиция его никогда не поймала.

Джейд чувствовала себя как на судне во время сильной качки. Она нуждалась в небольшой передышке, чтобы собрать воедино свои мысли. Уткнувшись в меню, она постаралась не обращать внимания на их болтовню. «Никаких модных легких блюд сегодня вечером», — убедилась она. Меню предлагало такие кушанья, как копченые бараньи ребра, говяжье филе или утку в апельсинах — все, перенасыщенное калориями и холестерином. К ее удивлению, по мере того как она читала, ее рот наполнялся слюной. Затем она посмотрела на цены.

Ни одно из блюд не стоило больше двух долларов.

Она еле сдержала истерический смех, вовремя заметив, что официант готовится принять заказ.

— Что вам подать сегодня, мадам Карлисл?

Она хотела заорать, что она не мадам Карлисл. Она Джейд Ховард, и она хотела бы, чтобы все убрались к черту вместе с ее кошмаром. Вместо этого она подала официанту меню и мягко сказала:

— Пожалуй, я выберу утку.

Глава 6

Утка в апельсинах была восхитительна — корочка хрустела, мясо было сочным, соус чуть отдавал чесноком. Джейд дивилась, с каким наслаждением она ест каждый кусочек этой тяжелой холестериновой пищи. Она до сих пор не могла бы сказать уверенно: видит ли она сон, или сошла с ума. Единственное, в чем она была полностью уверена, садясь за стол, — это в том, что страшно голодна.

При других обстоятельствах Джейд могла бы чувствовать себя полностью довольной. К концу обеда она поняла, что ее компаньоны не только красивые люди, но и яркие личности. Они напоминали ей посетителей лучших голливудских вечеринок, таких, на которых встречаются настоящие мастера своего дела, а не околокиношные прилипалы. Малкольм, Дункан и Хилари вели непринужденную беседу, а Джейд сидела тихо, стараясь не сказать или не сделать ничего такого, что могло бы вызвать у них подозрение. Теплота и очарование Малкольма скрашивали несколько отчужденные манеры Дункана. Хилари была наиболее забавной из всех — настоящий виртуоз интриги.

Когда Джейд доедала последний кусочек утки, Хилари сказала:

— Да, вы слышали, о чем говорила Мэйбл Додж? Оказывается, Джорджия О'Кифф собирается приехать сюда на лето, писать наш Юго-Запад. Кажется, она намерена изобрести юго-западный стиль в искусстве, но мы-то знаем, — тут она бросила взгляд на Дункана, — что этот стиль уже создал ты, дорогой.

Дункан ответил ей холодной улыбкой.

— Ты слишком высоко меня ставишь. Индейцы, их деревни, горы были здесь задолго до того, как я или Джорджия прибыли сюда. Их никто не изобретал — разве что высшая сила. Что касается их художественного отображения, то не забыла ли ты, что первыми поселившимися в Нью-Мексико художниками были Джозеф Шарп и Эрнст Блюменштейн?

«Все-таки это Карлисл, известный художник», — подумала Джейд с непонятным удовлетворением. Какой-то смысл во всем этом есть. Если логика одержит победу, то вот-вот зазвонит телефон, портье скажет, что уже 18.30, и она возвратится в свой мир.

— Знаешь, — продолжила Хилари, смотря на Дункана так, словно они были одни за столиком, — дело не в том, кто приехал первым. Ты лучше их всех, вместе взятых. И как-нибудь на днях ты просто обязан написать мой портрет. — Она потянулась через стол, притронулась пальчиком к губам Дункана, затем поднесла его к собственным губам и облизнула.

Джейд не была бы возмущена больше, если бы Хилари открыто пригласила Дункана в постель.

Малкольм нарушил повисшее тяжелое молчание.

— Там играют твою любимую песню, — сказал он, поднимаясь и помогая встать Хилари.

— Нет, это не та песня! — запротестовала Хилари.

— Для тебя все подходят, — продолжил Малкольм, уводя ее от стола.

Джейд решила, что ей очень нравится Малкольм Эшфорд. Учась еще на подготовительном отделении Университета Айовы, она обожала его книги, восхищалась его стилем и смелостью. Но она, конечно, даже не предполагала, что когда-нибудь встретится с ним.

«И сейчас не предполагаю», — поправила она себя рассерженно. Хотя, если этот кошмар бесконечен, если она не проснется…

Вздрогнув, она отогнала эти мысли в сторону. Она не хочет и не будет об этом думать. Сейчас, во всяком случае.

— Ты сегодня была очень спокойной, — сказал Дункан, возвращая ее на землю. — После того как ты вела себя в номере, я боялся, что ты закатишь сцену за обедом.

Впервые за все время она прямо посмотрела ему в глаза. Впечатление было настолько сильным, что у нее покраснело не только лицо, но даже шея и грудь. Ей еще никогда так не нравился мужчина, особенно при первой встрече. Даже пусть он — только порождение ее фантазии. Он волновал ее, вызывая инстинктивное чувство самозащиты и, если говорить честно, физического влечения.

— Ты ничего не понимаешь. Я бы посмотрела на тебя, будь ты на моем месте.

— На твоем месте? Ты говоришь о моем предложении развестись?

Развод? Этот чертов сон становился чересчур уж реальным. За злостью Дункана она угадывала такие же печаль и одиночество, как у нее самой. В других обстоятельствах она, вероятно, почувствовала бы в нем родственную душу. Опустив глаза, Джейд повертела в руках бокал. От холода его поверхности пальцы чуть мерзли, и этот холод стал расползаться по всему телу.

Его голос стал еще суше.

— Твое молчание меня больше не беспокоит, Меган. Я пошел наверх.

Он отодвинул стул и встал.

— Кто тут говорит об уходе? — спросил Малкольм, возвращаясь к столу в одиночестве.

— Сегодня был длинный день, — ответил Дункан, отчетливо произнося каждое слово. — Но моя жена имеет полное право быть с вами столько, сколько захочет.

Малкольм ободряюще улыбнулся Джейд:

— Я посмотрю за ней. Пока я рядом, Меган не о чем беспокоиться.

Дункан помрачнел еще больше:

— Ну, тогда решено.

Он достал из внутреннего кармана бумажник, вынул оттуда десятидолларовую банкноту и положил на стол.

— Я плачу за обед. — Повернувшись к Джейд, он добавил: — Увидимся позже. Но не торопись, не обращай ча меня внимания.

— Сегодня он какой-то кусачий, — отметил Малкольм, когда Дункан ушел.

— А где Хилари? — спросила Джейд, меняя тему разговора.

— Ты же ее знаешь. Всегда порхает, как бабочка. Оркестр заиграл «Черный силуэт», и она сразу же упала в объятия ближайшего смазливого мужика.

Он взял Джейд за руку:

— Боже, какая холодная! Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Она хотела сказать: «Нет, не уверена. Меня здесь нет.. Вас здесь нет. Никто из вас не существует в действительности».

Несмотря на его неподдельную озабоченность, она не может ему доверять. Никому не может. Ситуация была настолько невозможной, что рассказать о ней кому-то означало только одно — оказаться в результате в ближайшем сумасшедшем доме. По крайней мере до того момента, пока она не проснется. А она вовсе не была уверена, что проснется когда-нибудь.

— Я просто немного устала, — сказала она, избегая встречаться с пытливым взглядом Малкольма.

Он продолжал держать ее руку в своей.

— Я рад немного побыть с тобой наедине. Я никогда не видел тебя такой тихой. Это я виноват, да? Я что-то сказал или сделал, что тебя задело?

Она сделала отрицательный жест:

— Это не ты. Дело в…

Осознав, насколько она была близка к тому, чтобы сказать правду, она замялась.

— Дело в Дункане, — сымпровизировала она.

Она даже не заметила, что в глазах Малкольма промелькнуло сочувствие. Каким-то образом нужно найти выход, нужно выбраться из этого сна. А что, если сейчас подняться наверх и снова лечь спать? Может быть, это сработает?

Она проглотила внезапно возникший комок в горле.

Обязательно должно сработать!

Джейд вскочила так резко, что опрокинула свой бокал.

— Мне нужно наверх, — сказала она.

Малкольм невозмутимо промакнул растекающуюся жидкость салфеткой:

— Дункан же сказал, что ты можешь не торопиться.

Но Джейд уже не слышала его слов. Она почти бежала к выходу, красное платье развевалось вокруг ее ног.

Дункан повесил фрак в ванной, снял бабочку и расстегнул ворот. Возвратившись в гостиную, он достал из пачки «Лаки страйк» сигарету и устроился на диванчике с газетой. Прогноз обещал на завтра солнечную и теплую погоду — хороший день для экскурсий. Хотя он не собирался на ту, которую собиралась устроить Хилари: сама мысль о том, чтобы провести несколько часов подряд в обществе Меган, Малкольма и Хилари, делала его больным.

Он и Меган явно находятся накануне разрыва. Что за игру она затеяла сегодня за обедом, сидя так тихо, словно мышка, и бросая на него беспокойные взгляды, когда ей казалось, что он на нее не смотрит? Она выглядела другой женщиной — думающей, зрелой. Возможно ли, что простое упоминание о разводе дало такой результат? Или она наконец повзрослела? Но какая в принципе ему разница?

Тяжело вздыхая, он затушил сигарету и прикурил новую. Он знавал профессиональных неудачников, которые несли свои беды как иконы, выставляя их на всеобщее обозрение. Он не желал быть таким. И не хотел проигрывать только лишь из-за неудачного брака. Нужно найти способ разорвать его до того, как будет изувечена жизнь обоих.

Его сигарета догорела почти до фильтра и грозила обжечь пальцы, когда он услышал звук открывающейся двери. Он не ожидал, что Меган вернется так быстро. Зная ее, он был уверен, что она полностью использует предоставившуюся возможность выпить, потанцевать и пофлиртовать от всей души. Она вошла в гостиную с тем же поразительным выражением лица, которое он уже видел ранее, когда возвратился со льдом из холла.

— Давай сделаем друг другу одолжение и ляжем спать без новых сцен.

Джейд выдержала его взгляд.

— Меня это полностью устраивает, — ответила она.

Возвращаясь в номер, она надеялась, что он уже спит. Обычаи семейной жизни, интимные взаимоотношения всегда вызывали в ней чувство неудобства. В колледже она никак не могла привыкнуть раздеваться на глазах своей подруги по комнате. А как ужасно она смутилась, когда впервые сняла платье в присутствии Пола! И сейчас ее страшила необходимость готовиться ко сну в присутствии этого мужчины, считающего ее своей женой, — мужчины, которого она находила волнующе красивым.

А что, если он захочет заняться с ней любовью? Как, к дьяволу, она с ним управится? Делая со своей стороны все возможное, чтобы игнорировать его присутствие, она прошла в спальню и стала рыться в нижнем белье Меган, лежавшем в туалетном столике, пытаясь отыскать пижаму. Груда белья состояла из кружевных трусиков, подвязок, поясов, ночных сорочек, чулок, доходивших лишь до середины бедра, и прочих штучек. К ужасу Джейд, сорочки Меган Карлисл были излишне женственными: тонкая ткань обнажала больше, чем скрывала. Или облегала так плотно, что ее как будто и не было вовсе. Джейд выбрала наименее соблазнительную из всех, сшитую из крепдешина персикового цвета, длиной до самого пола, и подобранный в тон халат.

Прижимая белье к груди, она зашла в ванную и заперла дверь. В качестве дополнительной предосторожности, чтобы Дункан не слышал, как она переодевается, она включила воду.

Она сняла «мулинекс» и комбинацию, затем сняла и скатала в комок трусики и бюстгальтер и спрятала их под платье. После этого она надела ночную рубашку Меган, пришедшуюся ей точно впору. Взглянув в зеркало, висящее над умывальником, она опять поразилась, увидев в нем отражение сексуальной аристократки. Господи, желать быть такой всего несколько часов назад! Какой идиотизм!

Сорочка прилипала к телу, и соски просвечивали сквозь ткань. Она торопливо натянула халат и туго завязала поясок.

Когда она вошла в спальню, Дункан уже был там. Он успел снять рубашку и был голым до пояса. У него была сильная мускулистая грудь, покрытая волосами, спускавшимися клином от горла к животу. В нем чувствовалась мощь, и какое-то время Джейд боролась с желанием прижаться к его груди, спрятаться…

Дым сигареты вился перед его лицом.

— Весь вечер меня мучает один вопрос… — произнес он.

— Какой же? — Она повернулась к нему спиной, чтобы положить свое нижнее белье в столик.

— Каким образом ты ухитрилась сменить прическу?

Слава Всевышнему, что он не видит ее лица. Джейд пыталась найти подходящий ответ. Если это сон — а она все больше сомневалась в этом, — ее ответ не имеет значения. А если нет — от ответа может зависеть ее безопасность, более того — ее жизнь в этом незнакомом мире. Продолжая возиться с бельем, она сказала:

— У женщин должны быть свои маленькие секреты.

— У тебя их, кажется, больше чем надо, — сказал Дункан раздраженным тоном.

Джейд отвернулась от столика и подошла к одной из двуспальных кроватей, стоящих в комнате. Забравшись под одеяло, она натянула его до подбородка, хотя в комнате было тепло. Она не успела отвести глаза в сторону, когда Дункан несколькими быстрыми движениями снял брюки и остался в шелковых боксерских трусах. Тело Дункана сделало бы честь «звездам» пляжного волейбола в Малибу. Джейд бросило в жар, когда она осознала какой-то частью разума, что желала бы увидеть его полностью обнаженным.

Взглянув на нее, он скептически усмехнулся:

— Тебе не обязательно спать в халате. Если дело во мне, то я обещаю, что даже не прикоснусь к тебе.

Она резко села, развязала халат и бросила его на пол. Затем выключила свет со своей стороны кровати и легла, повернувшись к Дункану спиной и закрыв глаза, стараясь забыть о его присутствии.

А что, если он спит голым?

Она услышала, как открылась и захлопнулась дверь ванной. Но интимные звуки, сопровождавшие его подготовку ко сну, все равно доносились до нее. Что сейчас произойдет? Мысль об этом терзала Джейд.

Свет в ванной погас. Дверь открылась. Она услышала приближающиеся шаги и вся напряглась, ожидая его прикосновения.

Но ничего не последовало.

Она услышала шорох снимаемого покрывала и стон пружин на соседней кровати. Затем свет погас. Через несколько минут ровное дыхание Дункана подсказало ей, что он спит.

Перед сном он оставил одну створку окна открытой и не задернул штору. Джейд приподнялась на локте и взглянула через плечо. Тело Дункана четко вырисовывалось под простыней. Лунный свет таинственно дрожал на стенах; становилось прохладнее, и в растворенное окно вливался пряный запах цветущих пионов. Звуки на улице постепенно затихали, и она стала засыпать.

Малкольм засиделся в ресторане, потягивая сдобренный виски черный кофе. У него не было никакого желания разыскивать Хилари. Она найдет его сама, когда утолит свою жажду из чаши мужского обожания. Скольких она соблазнит сегодня? По меньшей мере двоих, решил он. Он всегда рассматривал предсказуемость Хилари и отсутствие у нее претензий как достоинство.

Малкольм считал, что они идеально подходят друг другу: он добывал средства, она — сексуальные ощущения. Он наполнял этими ощущениями свои книги, получал еще больше денег, часть которых перекочевывала на ее банковский счет. Каждому свое.

Когда же он начал хотеть большего? Он не мог точно назвать дату, но чувство неудовлетворенности росло, видимо, подспудно. Долгое время он о нем не подозревал, пока оно неожиданно — как черт из мешка — не выскочило наружу.

— Так вот где ты прячешься, — сказала Хилари, появляясь возле стола и прерывая его размышления. — А где Дункан и Меган?

Она вся порозовела, как женщина, только что закончившая танцевать или только что выскользнувшая из постели.

— Они решили уйти пораньше, — ответил он, усаживая ее за столик.

— Не расстраивайся так, — поддела его Хилари. — Уверяю тебя, они убежали в номер не для того, чтобы заняться любовью.

— С чего ты подумала, что это меня волнует?

— Ты же разговариваешь со мной, пупсик. Ты хочешь Меган уже несколько лет, в чем я тебя вовсе не упрекаю. У нее, может быть, абсолютно пусто в голове, но, глядя на нее, замечаешь это в последнюю очередь.

Хилари забросила ногу на ногу и покачивала носком туфли в такт доносившемуся с эстрады чарльстону.

— О, я попал под чары зеленоглазого монстра?

— Не будь смешным. Но лично я ни за какие коврижки не хотела бы оказаться на месте Меган.

— Почему?

— Малкольм, дорогой, несмотря на весь твой литературный опыт, в некоторых областях ты весьма невежествен. Совершенно ясно, что брак Дункана и Меган распадается. Они едва соблюдают приличия по отношению друг к другу. Я никогда не видела Меган такой тихой. Она явно чем-то подавлена. И ела как портовый грузчик: если она будет так продолжать, то испортит фигуру.

Хилари достала сигарету из расшитой бисером сумочки и наклонилась к нему прикурить.

Он автоматическим жестом помог ей.

— Мне показалось, что Меган выглядит просто восхитительно.

Хилари взмахнула головой, и ее платиновые волосы описали изящную дугу.

— Ты, должно быть, шутишь! Кудри как у французского пуделя! Потом, она почти не накрасилась. Я не думаю, что Меган такая дура, чтобы возвратиться к натуральному виду. Возможно, это хорошо для Джорджии О'Кифф, но при отсутствии у Меган интеллекта…

— Когда-нибудь твой язычок доведет тебя до беды.

Губы Хилари скривились в злобной усмешке.

— Все вы, мужчины, одинаковы. Никто из вас не в состоянии разглядеть больше, чем пару больших сисек.

— Ревность тебе никогда не шла, — сказал Малкольм, чувствуя, что его терпение подходит к концу. — В Меган сегодня было что-то непонятное и недосказанное, и я, например, нахожу все это исключительно загадочным.

— Недосказанное, поцелуй меня в задницу! — остервенела Хилари. — Меган — это женщина для вечеринок. Твоя беда в том, что ты видишь обворожительный ум там, где на деле есть только великолепные глаза. Поверь мне, если бы ты был прав, я первая же признала бы это. Ну, с меня достаточно Меган Карлисл. — Она затушила сигарету. — Куда пойдем сегодня — к тебе или ко мне?

— Никуда, — твердо ответил Малкольм. Он хотел побыть один и подумать о Меган. Хилари в чем-то была права: сегодня Меган была не похожа сама на себя. Ясно, что произошло что-то плохое. Очень плохое. И он хотел докопаться, что именно.

Глава 7

Санта-Фе. 18 мая 1929 года

Дункан встал с рассветом. Он одевался тихо, чтобы не разбудить Меган. Хотя всю ночь было открыто окно, атмосфера в комнате казалась удушливой. Ему хотелось выбраться на воздух, подальше от жены, от запаха одуряющей женственности и парфюмерии. Убежать как можно дальше, чтобы забыть о настойчивых требованиях собственного тела, тех позывах, которые заставляли его всю ночь беспокойно ворочаться.

Он надел плотные джинсы и свитер, обул мокасины. Когда он покидал спальню, Меган вдруг вскрикнула с таким ужасом, что волосы на его голове встали дыбом.

Застыв на месте, Дункан обернулся и взглянул на нее. Она спала, лежа на спине, сбросив одеяло на пол, руки сжаты на груди в замок, как Дева Мария на алтаре XVI века в немецком Грюнвальде.

«Должно быть, ей снится какой-то кошмар», — подумал он, подходя ближе.

Ее лицо — без косметики — казалось более четко очерченным и приобрело изящество, которого он не помнил. Глаза двигались под закрытыми веками, нижняя губа дрожала, придавая Меган детское и уязвимое выражение. На секунду у него промелькнула мысль, что он смотрит не на свою супругу, а на незнакомую женщину.

Он встряхнул головой, отгоняя эту нелепую мысль. Да, Меган выглядит иначе этим утром. Хотя он редко видел ее без косметики. Сыграла роль и ее новая прическа. Кроме того, он не вглядывался в нее по-настоящему уже много лет, тем более что и она не баловала его вниманием.

Так, в прошлом месяце он сбрил усы, которые носил со своего сорокалетия, и прошло несколько дней, прежде чем она это заметила. Такова печальная сторона брака — и их собственного, и многих других. После того как проходит сексуальный и эмоциональный «медовый месяц», мужья и жены прекращают обращать друг на друга внимание.

Конечно же, Меган выглядит по-другому. Ее красота стала даже больше бросаться в глаза, чем во время их первых свиданий десять лет назад. В девятнадцать лет она была привлекательна грациозностью и неопытной чувственностью. Сейчас же он мог поклясться, что видит на ее лице весьма более привлекательное сочетание невинности и интеллигентности. Эта новая, подмеченная им красота заставила его задержать дыхание.

Вчера за обедом она была неестественно тиха, смотрела настороженно, говорила, тщательно подбирая выражения. Впервые за последние годы он ощутил в себе желание любить и заботиться. Он и ушел с обеда рано, чтобы избавиться от этого ощущения.

«Да, мужчина должен быть сделан из камня», — подумал он, разглядывая ее женственные очертания, проступавшие под тонкой тканью ночной сорочки. Желание переполняло его, и он почувствовал, как оно рвется наружу.

Словно зачарованный, он наблюдал, как опускается и поднимается ее грудь. Соски отчетливо выступали сквозь шелк, приглашая к прикосновению. Он различал темный треугольник, покрывающий холмик Венеры меж ее ног.

Дункан почти застонал, вспоминая, какое наслаждение — входить в нее, топить в ее теплом лоне благоразумие. и горести. Всегда казалось, что это длится вечность: Меган была создана для того, чтобы ею обладали.

Он наклонился вперед. Его пальцы подрагивали в предчувствии прикосновения к этой прекрасной плоти, все его тело требовало освобождения.

Пораженный силой своего влечения, он отпрянул. Лучше пусть он сгорит в аду, нежели позволит себе пойти по уже исхоженному пути. Секс никогда не был проблемой; в их семейных отношениях, но не был и решением этих проблем. Если бы он желал Меган меньше, когда они встретились!..

А если он сможет забыть ее сейчас, проблем не будет вообще. Он обязан игнорировать ее существование и постараться начать строить новую жизнь.

Дункан двинулся к выходу, но она вскрикнула вновь, и он опять остановился. Ее лицо пылало, тело била дрожь. Он приблизился к постели и набросил на жену упавшее одеяло. Это единственная помощь, которую он может ей предложить. Меган должна сама сражаться со своими злыми духами, как и он со своими.

Прохлада раннего утра окутывала золотистой дымкой Санта-Ше, когда Дункан вышел на улицу. Он повернул к площади, на которой в столь ранний час не было никого, за исключением облаченного в серапе мужчины, управлявшего запряженной мулами повозкой. Погруженный в свои мысли, Дункан поежился от утренней свежести и свернул налево, на тракт Санта-Фе. Он шел дорогой, исполненной для него глубоким смыслом, — мимо собора Лоретте и старинных глинобитных зданий, теснящихся вдоль узкой дороги.

Он сосредоточился на ходьбе, заставляя мышцы ног усиленно работать, увеличивая скорость, пока она не стала изнуряющей. Он дышал глубоко, очищая легкие от запаха Меган, а мозг — от желания обладать ею.

К тому времени как Дункан дошел до дома Карлоса Виерры, возле которого тракт Санта-Фе поворачивал на Песос, он сумел уже преодолеть эмоции, делавшие разум бессильным. Да, действительно, Меган вела себя по-другому. Вероятно, разговор о разводе так подействовал на нее, что она выглядела незнакомкой. Но он не должен разрешать себе из-за единственного вечера менять решение относительно собственной свободы: они остаются чужими друг другу.

Нельзя сказать, чтобы он ненавидел или даже не любил Меган. В глубине души он чувствовал себя виноватым перед ней. Она покинула великолепный отцовский особняк на Пятой авеню ради грубого ранчо в Нью-Мексико, будучи еще не сформировавшимся человеком. Он мог бы понять, что она, девятнадцатилетняя невеста, возлагала на него ответственность за свое счастье, забавы и наслаждения, маленькие и большие.

На первых порах совместной жизни он старался развить ее интеллектуальные способности. Но развивать оказалось нечего. Меган не интересовалась ни политикой, ни историей, ни философией, ни искусством, ни литературой. Она выросла во взрослую женщину, у которой не было ни внутренних ресурсов, ни устремлений, ради которых стоило бы жить. По мнению Меган, жизнь должна быть бесконечной вечеринкой, свободной от ответственности и любых забот, кроме необходимых: о том, что надеть вечером, что купить нового, с кем провести время…

«Может быть, когда-нибудь женщины научатся думать самостоятельно: о карьере, о собственной жизни», — пронеслось в голове Дункана. Меган же была рождена и воспитана исключительно для удачного брака, для того, чтобы быть украшением мужчины, добившегося успеха в жизни. Она была бы всем довольна, если бы они жили в Нью-Йорке, где к ее услугам любые развлечения. Свидания, встречи, приглашения заполнили бы все ее свободное время. Неудивительно, что мысль о разводе, об одинокой жизни ужаснула ее.

Дункан внезапно остановился. Дьявол! Неужели он случайно нашел решение проблемы, решение, освобождающее их обоих? Меган ясно дала понять, что сама не уйдет, но если ее будет ждать знаменитый, вращающийся в высших кругах мужчина, она может возжелать свободы так же сильно, как и сам Дункан!

И он знал такого мужчину. Малкольм Эшфорд уже почти влюблен в Меган.

Дункан развернулся и поспешил назад, в «Ла-Фонду». Он был уверен, что нашел выход, устраивающий всех. С сегодняшнего дня он начнет поощрять Малкольма и Меган проводить больше времени вдвоем. И ему останется только сидеть и ждать, когда природа скажет свое слово.

Джейд не могла отвести взгляд от горящего дома, в котором находился мужчина. Дрожа как в лихорадке, она пыталась крикнуть мужчине об опасности, о том, что крыша начала рушиться.

И в этот момент она проснулась.

Опять этот сон. На сей раз все было таким натуральным, что она до сих пор ощущала во рту привкус дыма.

Сердце прыгало в груди. Джейд вскочила с постели, бросилась к окну и выглянула наружу. Санта-Фе просыпался. К ее ужасу, это оказался не современный город с улицами, кишащими толпами туристов и яркими витринами. Внизу она увидела остановившийся перед гостиницей фургон, из которого шофер вытаскивал большие бидоны с молоком. Ее ноги подкосились, и она была вынуждена опереться о подоконник.

Пришло время взглянуть правде в глаза: это не сон. Она действительно перенеслась в 1929 год.

Понимание этого не принесло успокоения, но было невозможно больше отрицать действительность. Она отвернулась от окна и, пошатываясь, вернулась к кровати. После звонка от Айры несколько дней назад она стала жалеть себя; сегодня же она отдала бы все на свете, чтобы снова услышать его голос, пусть даже говорящий самые отвратительные новости.

Ее тело покрылось липким потом, руки дрожали. Она собрала всю свою волю, чтобы не закричать. Сжав руки в кулаки, Джейд попыталась обуздать страх и заставить себя думать. Если она случайно нашла путь в прошлое, то должна существовать и обратная дорога.

Все началось с этого платья.

От осознания этого факта кровь застучала в висках, как молот по наковальне. Почему она сразу об этом не подумала? Платье возрастом в шестьдесят лет стало ее пропуском в прошлое. Значит, оно же и есть ключ к возвращению в ее собственное время. Именно на этом и нужно сосредоточиться.

Охваченная надеждой, она бросилась в ванную. Платье висело на своем месте, поблескивая из полутьмы, как сказочные огоньки в волшебном средневековом лесу. Она лихорадочно сорвала с себя ночную рубашку и отбросила в сторону, затем стащила с вешалки платье и комбинацию и надела их именно в таком порядке, надеясь — вопреки разуму, — что мир вновь перевернется.

Мягкий шелк прошелестел по ее обнаженному телу и замер. Но мир оставался на месте. Ничего не произошло. От платья Меган шел возбуждающий запах.

Джейд сгорбилась от тяжести разочарования: «мулинекс» не обладал никаким волшебством. Просто дорогое платье от кутюрье, ничего более. Отчаяние стало настолько сильным, что Джейд ощущала почти физическую боль. Когда-то она стойко перенесла потерю родителей и уход Пола, нашла в себе силы справиться с собственными эмоциями, а друзья помогли ей восстановиться, окружив вниманием. Но теперь никакая сила не могла удержать ее от слез.

Она потеряла свое прошлое, свое настоящее, свое будущее. Она потеряла свой внутренний мир. ОНА ПОТЕРЯЛА СЕБЯ!

Впервые за долгие годы Джейд дала волю своим чувствам. Она скорчилась на кровати, обхватив подушку и уткнувшись в нее лицом. Рыдания сотрясали ее тело до тех пор, пока в горле не начало саднить. Глаза опухли и покраснели, нос заложило, как во время простуды. Ей, оказавшейся в незнакомом времени, запертой в чужую женскую жизнь, абсолютно не на кого положиться: ее существование теперь полностью зависит от мужа этой женщины.

Когда она проснулась, у нее не было времени поинтересоваться Дунканом Карлислом, где он и что с ним. Услышав теперь, как открывается дверь номера, она сообразила, что он с утра куда-то уходил. Джейд не хотела, чтобы он застал ее в таком виде, и не желала сама видеть его, пока боль от ее открытия не уляжется. Она вскочила, выгребла из туалетного столика какое-то белье, схватила из шкафа вешалку с платьем и бросилась в ванную, заперев за собой дверь.

Горячая ванна помогла ей немного расслабиться. Джейд долго одевалась, хмуро примериваясь к незнакомым предметам дамского туалета, чулкам с подвязками, поясам, твердым, сдавливающим грудь бюстгальтерам. То, что она выхватила из шкафа, оказалось костюмом от Диора из трех частей. Это укрепило ее во мнении, что Меган Карлисл обладала прекрасным вкусом, а Дункан Карлисл — достаточной суммой денег.

Но что он чувствует по отношению к своей жене? Только ли презрение, которое было столь очевидным во время вчерашнего обеда? Осталась ли между ними физическая близость? Боже милостивый, надеется ли он на поцелуи и все такое прочее? И что, к черту, ей делать с тем фактом, что впервые за последние десять лет она встретила мужчину, с которым ей хочется заняться любовью? Мужчину, женатого на другой.

Прежде чем покинуть свое убежище, она машинально сверила время и обнаружила, что на ее руке до сих пор блестят часы на батарейках. Слава небесам, что на них никто не обратил внимания за обедом. Она сняла часы, положила их в карман пиджака и вышла из ванной.

Дункан с самодовольным выражением сидел в гостиной и читал утреннюю газету, дымя сигаретой. «Пошел ты к черту», — подумала Джейд. В повседневной одежде Дункан выглядел даже еще более мужественным и сильным, чем в смокинге.

Она бросила курить лет пять назад, но сейчас почувствовала непреодолимое желание начать снова. «В конце концов, — грустно пошутила про себя Джейд, — не умру же я от рака легких, еще не родившись».

— Можно, я возьму твою сигарету? — спросила она.

Он взглянул на нее, и его глаза стали расширяться.

Меган удивилась: «Неужели я сделала ошибку? Могло ли быть, что в 1929 году, когда, кажется, курили все, у Меган не было этой привычки? Понял ли Дункан, что я самозванка и что он сделает?»

Образы тюремной камеры или чего-нибудь похуже вихрем пронеслись в ее голове.

Собрав все свое мужество, она спросила:

— Что ты так на меня уставился? У меня выглядывает нижнее белье или случилось что-то более серьезное?

Он пожал плечами, и вопросительное выражение исчезло с его лица. Достав пачку «Лаки страйк» из кармана брюк, он прикурил сигарету и протянул ей.

Сигарета еще хранила тепло его губ. Джейд глубоко затянулась. Крепкий табак ворвался в ее легкие, и голова закружилась. У нее перехватило дыхание, она закашлялась и пошатнулась.

— С тобой все в порядке? — спросил он, поднимаясь и поддерживая ее под руку.

На несколько секунд она позволила себе расслабиться, оценивая прикосновение, затем оттолкнула его руку:

— Все нормально.

На его лице вновь появилось презрительное выражение.

— Ты уже готова к выходу?

Она молча кивнула. Конечно, ей хотелось спросить, куда они собираются, но она не осмелилась. До тех пор пока она не узнает как можно больше о женщине, чье место заняла, нужно быть чрезвычайно осторожной.

После пятиминутной прогулки скорым шагом по деловой части Санта-Фе Дункан подвел ее к ресторану «Королевский совет вафельных замков». Внутри ресторан был выдержан в стиле Юго-Запада. За столиками суетилась веселая толпа.

Левую сторону занимала длинная стойка, справа располагались кабинки. Когда Джейд и Дункан вошли, несколько человек поприветствовали их громкими выкриками. В ближайшей к выходу кабинке она увидела Хилари и Малкольма.

— Мы здесь, дорогие! — Хилари приветливо помахала рукой, и они с Малкольмом поднялись, приветствуя друзей. Малкольм и Дункан обменялись рукопожатиями, Хилари чмокнула воздух вблизи щеки Джейд. Повернувшись к Дункану, она открыто поцеловала его в губы. Джейд попыталась представить, как бы отреагировала на подобное вторжение в свои владения Меган. Что-то подсказывало ей, что та расценила бы этот демарш как объявление войны. Честно говоря, ей и самой поведение Хилари не понравилось.

Хилари была одета в облегающий пиджак и тесную юбку, акцентирующую внимание на ее стройных ногах. На Малкольме были вязаный свитер с орнаментом на груди, широкие твидовые брюки, темные ботинки. Он и Хилари казались персонажами, сошедшими со страниц книги «Великий Гэтсби».

— Надеюсь, ты сегодня не будешь слишком скучать, Меган, — сказала Хилари, усаживаясь между Дунканом и Малкольмом.

— А почему я должна скучать?

— Честно говоря, я удивилась, узнав, что ты согласилась ехать с нами. Ведь мои маленькие экскурсии — не твой стиль.

Джейд загадочно усмехнулась:

— Настоящая леди всегда должна быть готова сменить свой стиль.

— Браво! Наповал! — весело воскликнул Малкольм.

Джейд была рада, что подошедшая официантка прервала разговор. Ей не следует вступать в словесные баталии с Хилари, пока она не узнает лучше эту женщину. То, что Хилари не любила Меган, было очевидно. Но почему — оставалось загадкой.

Во время завтрака Джейд внимательно слушала, по крупицам собирая информацию из шутливой застольной болтовни. Выяснилось, что Хилари владеет салоном-магазином, в котором продаются произведения индейского искусства и картины местных художников, известных как «Пятерка из Санта-Фе». Она хвасталась, что ее покупатели — лучшие коллекционеры востока страны.

Дункан знал всех этих художников, но, как оказалось, не входил ни в «пятерку», ни в какое-либо другое объединение, что усилило впечатление Джейд о его одиночестве. Возможно, схожесть между ними объясняла чувство влечения к нему.

Кабинка была настолько узкой, что левое бедро и плечо Дункана прикасались к ней, несмотря на все ее усилия соблюдать дистанцию. Не было сомнений, что Дункан и Меган постоянно случайно касались друг друга, не обращая на это никакого внимания. Джейд, однако, остро ощущала это прикосновение, мощь тела Дункана и даже его запах.

Интересно, как бы он отреагировал, если бы она сейчас положила руку ему на бедро? Представив это, она едва удержалась от реализации своей идеи. Прошлым вечером она заметила, что его ноги выглядят для мужчины просто великолепно. Заметила? Да она просто прилипла взглядом к его полуголой фигуре.

Почему же она так желает чужого мужа?

Джейд почувствовала облегчение, когда завтрак закончился и она освободилась от его непосредственной близости.

Она до сих пор так и не знала, куда они собираются. Они возвратились к «Ла-Фонде», где Дункан оставил иху входа, сообщив, что сейчас сходит за автомобилем. Несколькими минутами позже он выехал из-за угла на такой длинной и элегантной машине, каких Джейд раньше видеть не приходилось. Это была красно-черная красавица, блестящая хромированными деталями и черной резиной колес, со стальной надписью «дьюсенберг», прикрепленной к капоту.

— Вот это «душенька»! — с восхищением воскликнул Малкольм.

С присущим писателям чувством слова Джейд с удовольствием отметила, что Малкольм произвел свою «душеньку» от названия автомобиля.

— Тебе нравится «дьюсенберг»? — спросил ее Малкольм.

— Очень, — ответила она, действительно очарованная великолепным автомобилем.

— Ты уже сидела за рулем? — вмешалась в их разговор Хилари.

Джейд перевела взгляд на Хилари, испытывая затруднение с ответом. Неожиданно ей на помощь пришел Малкольм:

— Ты же знаешь, Хил, как Меган влюблена в автомобили. Конечно же, вряд ли она удержалась от того, чтобы не попробовать. Повезешь нас сегодня? — обратился он к Джейд, широко улыбаясь.

«Ни за что», — подумала она.

— Я лучше полюбуюсь видами, — сказала она громко, наблюдая за Дунканом, обходящим автомобиль.

Он взял ее под руку и подвел к «дьюсенбергу».

— Почему бы вам с Малкольмом не сесть сзади и не поболтать?

Не дав ей времени даже ответить, он помог ей забраться на сиденье за местом шофера.

— Великолепная идея, приятель! — заявил, улыбаясь, Малкольм, усаживаясь рядом с Джейд. Когда он улыбался, то выглядел моложе и не так интеллектуально. Она с удовольствием поговорила бы с ним о писательских проблемах, но, увы, это было полностью невозможным, пока она не узнает подробнее о его взаимоотношениях с Меган.

Хилари была явно наверху блаженства и выглядела самодовольной, как объевшаяся сливок кошка, когда Дункан помогал ей устроиться на переднем сиденье.

Джейд откинулась назад и немного расслабилась, пока они ехали по городу. Затем машина свернула на север, на шедшую по хребту бетонную дорогу, с которой открывалась обширная панорама. Тогда Джейд взялась за Малкольма.

Побуждаемый ее вопросами и осторожными комментариями, он не умолкал ни на минуту. Даже если бы она дала ему список интересующих ее вопросов, вряд ли он справился бы лучше. Его родителями были богатая американка и титулованный англичанин. Он имел двойное гражданство и владел домами в Лондоне, на юге Франции, в Санта-Фе, а также «пентхаусом» на Манхэттене. Он и Хилари познакомились лет десять назад в Европе и с тех пор были вместе. Теперь он намеревается пробыть в Санта-Фе до тех пор, пока не окончит новый роман, который он определил как «квинтэссенцию американской мечты, базирующейся на свободном переложении жизни Аль-Капоне».

Было странно знать, что она уже читала этот роман.

Джейд незаметно перевела разговор на Дункана, пытаясь хоть немного узнать о его жизни. Карлислы оказались аристократической банкирской фамилией из Филадельфии. Дункан был отторгнут семейством, когда предпочел путь художника, а не бизнесмена. Он сделал карьеру благодаря небольшому наследству своей незамужней тетушки и своему блестящему таланту.

Джейд была настолько занята, слушая Малкольма, что не следила за разговором на передних сиденьях. Но, видя в зеркале плотоядные улыбки Хилари и ее более чем дружеские прикосновения к Дункану, она подозревала, что эта платиновая блондинка занята его обольщением. Из-за этого Джейд испытывала раздражение: странная реакция, учитывая, что Дункан вовсе не был ее мужем и что сама она надеялась вернуться в собственное время и к собственным заботам сразу, как только представится возможность.

Через час езды от Санта-Фе они свернули на грязную дорогу, ведущую на запад и носящую гордое название нью-мексиканского шоссе номер четыре. Дункан снизил скорость, объезжая лужи, и указал направо.

— Эта гора называется Туньо, — сказал он. — Индейцы верят, что здесь жил великан Цайбайо. Легенда гласит, что много веков назад Цайбайо съел всех детей в деревне Сан-Ильдефонсо. Напуганные жители обратились к Высшему духу с просьбой помочь им убить великана. И когда в схватке великан погиб, его кровь хлынула с горы, превращаясь в лаву, которую вы и видите вокруг.

— Какой жестокий миф, — сказал Малкольм.

Дункан усмехнулся:

— Думаю, он не более жесток, чем история распятия Христа.

Малкольм чуть наклонился вперед:

— Ты говоришь так, как будто веришь в существование этого Цайбайо.

— Как гениально сказал Шекспир: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…».

Джейд уставилась Дункану в затылок, пытаясь определить, серьезно ли он говорит. Может ли она полностью ему довериться? Она хотела этого, очень хотела. Но сумеет ли человек, ничего не знающий ни об атомной энергии, ни о космических кораблях, высаживающих людей на Луну, ни о маленьких компьютерах, обладающих огромной памятью, без предубеждения отнестись к рассказу о путешествии сквозь время? Или же он прямой дорогой отправит ее в сумасшедший дом?

Они приблизились к месту, где их дорогу пересекала еще одна, и Дункан свернул на нее. Впереди Джейд увидела маленькую деревеньку, прилепившуюся к берегам реки Рио-Гранде и окруженную зелеными полями.

— Это Сан-Ильдефонсо, — сказал Дункан.

Через несколько минут он затормозил перед невзрачным глинобитным домиком. Пока он ставил машину на ручной тормоз, Малкольм вышел и помог выйти Хилари, открыв переднюю дверцу. Джейд, привыкшая выходить из автомобиля самостоятельно, уже открывала дверь, когда Дункан распахнул ее снаружи. Потеряв равновесие, Джейд упала бы, если бы он ее не подхватил.

Физическое влечение, испытанное Джейд к Дункану во время завтрака, сейчас, когда она упала к нему в объятия, усилилось десятикратно. Краска выступила на ее лице; к своему ужасу, она поняла, что ее соски стали набухать, и отпрянула от Дункана, моля Бога, чтобы он этого не заметил.

Он даже не взглянул на нее, проследовав за Хилари к двери дома. Хилари постучала и громко крикнула:

— Мария!

На призывы откликнулась миниатюрная черноволосая женщина лет сорока. Она смотрела прямо на них, но, казалось, их не видела.

— Кто здесь? — спросила она.

«Наверное, слепая», — подумала Джейд. Интересно, зачем Хилари привезла их сюда, к старой индианке? Она явно не была похожа на человека, занимающегося благотворительностью, — Это Хилари Делано, а со мной еще несколько человек.

— Я ждала вас, мисс Делано, — произнесла женщина с едва заметным акцентом. — Пусть ваши друзья зайдут с вами.

Джейд со всеми проследовала в прихожую, а затем в крохотную гостиную. Стены блистали белизной, но мебель была старая и дешевая. Только несколько великолепных индейских сосудов из глины, украшенных характерным, черным по черному, орнаментом, придавали комнате оттенок уюта. У Джейд появилось странное чувство, что она где-то уже видела что-то подобное. Но когда и где?

— Мария Мартинес, — провозгласила Хилари. — А это Малкольм Эшфорд, Дункан Карлисл и его супруга Меган.

Улыбка озарила лицо слепой женщины.

— Я хорошо знаю ваши картины, мистер Карлисл. К сожалению, теперь я лишена счастья их видеть.

— А я прекрасно знаю ваши работы, — сказал Дункан. — Но если вы не возражаете, я хотел бы узнать, как вам удается справляться сейчас, учитывая… — Он не закончил вопрос.

— Учитывая, что я почти ослепла? — закончила за него Мария, продолжая улыбаться. — Я не нуждаюсь в глазах, когда леплю: я вижу руками. А Хуан, мой муж, раскрашивает сделанное.

— Да, а где Хуан? Он дома? — вмешалась в их беседу Хилари.

Мария сделала отрицательный жест:

— Нет, он копает глину. Но у меня есть несколько вещей для вашего магазина. Если вы немного подождете, моя помощница их принесет.

Она позвала, и из глубины дома вышла молодая женщина.

— Элина, принеси, пожалуйста, ту посуду, которую Хуан сегодня выставил на двор.

Элина возвратилась через несколько минут. В руках она держала горшки из черной глины, такие же прелестные, как и стоящие на столе в гостиной. В мозгу Джейд сверкнула молния. Она видела работы Марии на ее посмертной выставке в Хайленд-парке, организованной несколько лет назад Музеем искусства Юго-Запада. Мария Мартинес была к тому времени знаменита и признана во всем мире.

Преисполненная почтительности, которую она испытывала к настоящим мастерам, Джейд подошла ближе:

— Для меня большая честь познакомиться с вами, миссис Мартинес.

— Вы слишком добры, миссис Карлисл, я ведь простой гончар.

— Не простой, а знаменитый, — ответила Джейд прежде, чем осознала, что в 1929 году Марию Мартинес могли знать лишь одиночки. Ей хотелось сказать этой достойной женщине, что ее произведения через пятьдесят лет будут стоить тысячи долларов и выставляться в лучших музеях.

Хилари изучала посуду, принесенную Элиной. Потом она обернулась к Марии и спросила:

— Это пока все?

Мария кивнула головой:

— Чтобы сделать красивую вещь, нужны время и терпение. Несмотря ни на что, мы с Хуаном не можем снижать к себе требования.

— Но вы гарантируете для меня самое лучшее? — продолжала настаивать Хилари.

— У нас все лучшее, — откликнулась Мария. — Глину дает нам наша матушка-земля. И мы относимся к ней с той любовью и уважением, которых она заслуживает.

Малкольм выглядел полностью очарованным Марией:

— Великолепно сказано, миссис Мартинес.

Когда Хилари покончила с покупками, они вновь уселись в автомобиль и по ее указаниям добрались до деревни Отови, где перекусили. Во время ленча Джейд постоянно ловила на себе испытующие взгляды Дункана. Поэтому она чувствовала себя так неуютно, что даже жевала с трудом. Разгадал ли он ее маскарад? Собирается ли устроить ей проверку, когда они останутся одни?

На обратном пути Дункан был вынужден участвовать в нескончаемой словесной эквилибристике, навязанной ему Хилари. От этого у него урчало в животе, как будто он съел что-то несъедобное. Каждый раз, когда он смотрел в находящееся перед ним зеркало, он видел одну и ту картину: склонившихся друг к другу и непринужденно болтавших Меган и Малкольма. «Они составят великолепную пару», — думал он с мучительным неудовольствием.

Малкольм, на взгляд Дункана, был слишком бойким. Но женщины — по крайней мере Меган — любят эту черту в мужчинах.

Колокол на соборе Святого Франциска пробил пять раз, когда он парковал «дьюсенберг» около магазина Хилари. Он помог перенести купленные вещи внутрь, проигнорировав прямой намек в ее глазах, когда она предложила ему немного выпить… или что-нибудь еще, если он пожелает.

Когда Дункан возвратился к машине, Меган и Малкольм продолжали беседовать. Он громко хлопнул дверцей и обратился к Малкольму:

— Могу ли я кое о чем попросить?

— О чем угодно.

— Меган страстно мечтала посмотреть сегодня вечером в кинотеатре «Париж» фильм «Наши танцующие дочери». А меня что-то мутит, к тому же я смертельно устал. Ты не мог бы сходить с ней в кино вместо меня?

Малкольм просиял:

— С огромным удовольствием! Я слышал, что новая «звезда» — Джоан Кроуфорд — просто бесподобна в этой картине.

Какое-то мгновение Дункан думал и даже надеялся, что Меган будет возражать. Вместо этого, когда они подъехали к «Ла-Фонде», она выдала Малкольму ослепительную улыбку:

— Поскольку мой муж нехорошо себя чувствует, почему бы нам сейчас вдвоем и не пообедать?

— Ты не против, приятель? — спросил Малкольм.

Дункан не возражал. Его план заработал даже быстрее, чем он предполагал.

Он сохранял улыбку на лице до тех пор, пока Меган и Малкольм не скрылись за поворотом, затем возвратился к своему обычному хмурому состоянию. Он никак не мог понять Меган. Какое представление играла она сегодня и с какой целью? Он никогда не видел, чтобы она носила один и тот же костюм два дня подряд: некоторые она вообще надевала один раз в жизни. А в этом наряде она приехала вчера. Ее поведение у Марии поразило его еще больше. Она не обращала внимание на красоту индейской керамики и индейского искусства, даже будучи новобрачной. С чего бы это сегодня она так расшаркивалась перед Марией Мартинес, неся чепуху по поводу ее якобы широкой известности, хотя о ней вряд ли слышал кто-нибудь, живущий за пределами Нью-Мексико? И почему она тогда не упомянула, что у них дома есть с полдюжины ее работ?

Дункан был уверен, что хорошо знает свою жену. Теперь он с удивлением думал, какой новый сюрприз она ему преподнесет. И отчего, к дьяволу, его так влечет к ней, хотя каждая клеточка мозга твердит ему, что это сумасшествие?

Джейд понадобилось большое усилие, чтобы забыть свои тревоги, и она провела действительно приятный вечер в обществе Малкольма. Сначала они пообедали в кафе на улице Сан-Франциско, а затем отправились в «Париж» — богато украшенный дворец кино. В его вестибюле стояли причудливые позолоченные фигуры, стулья в зале были обиты плюшем, колонны выступали из стен. Даже потолок был весь разрисован. «Париж» был полной противоположностью современным многозальным кинокомплексам.

Фильм был черно-белым, но было приятно наблюдать за молоденькой очаровательной Джоан Кроуфорд, танцующей и флиртующей перед кинокамерой. Она еще не знала, какую цену ей придется заплатить за свой успех в будущем. Фильм напомнил Джейд о ее времени — Голливуд, Беверли-Хиллз, дом в Малибу… Она покинула их внезапно и не была уверена, что когда-нибудь возвратится туда.

После фильма Малкольм проводил ее до отеля, поцеловал джентльменским поцелуем в щеку и оставил в вестибюле. Когда Джейд на цыпочках прокралась в спальню, Дункан спал. Она разделась в ванной и легла в постель, приготовившись к бессонной ночи. Но сразу провалилась в глубокий освежающий сон.

Проснувшись, она обнаружила на ночном столике записку от Дункана. Он сообщал, что вернется в одиннадцать и отвезет ее на ранчо Сиело.

Этот мужчина взял за привычку исчезать. Она предположила, что он делает это для того, чтобы досадить Меган. Однако она не Меган и чувствует только облегчение оттого, что не видит по утрам Дункана Карлисла.

Часом позже она в одиночестве завтракала в «Ла-Пласуэлле», просматривая купленную в вестибюле «Санта-Фе нью-мексикэн». Заголовки — «Билль о помощи фермерам одобрен сенатом», «Риск полетов увеличился», «Общеобразовательные школы небезопасны» — могли принадлежать любой газете в ее время.

К ее удивлению, реклама оказалась даже более увлекательной, чем новости. Бакалеи фирмы «М-систем» предлагали масло по 44 цента за фунт, консервированные персики — по 25 центов за банку, жареное филе свинины — по 24 цента за фунт. Магазины «Дж. С. Пинни» продавали осенние пальто за 9 долларов 90 центов, а с меховым воротником — за 14 с половиной долларов. Мужская галантерея «Харт, Шаффнер и Маркс» имела в продаже костюмы по 25 долларов.

Газета была переполнена рекламой фирм «Хилл бра-зерз», «Гудйерз», «Свифт» и т.д. Сами эти названия будили в ней ностальгию по дому. Она испытала чувство, похожее на сентиментальность, узнав, что и в этом времени можно ходить в магазины «Скэгг», «Сэйфвэй» и «Пигги-Виггли». Она встретила такое количество знакомых названий, что даже почувствовала облегчение от этого, пока, пробегая рекламу автомобилей, не наткнулась на модель «марман спорт родстер» 1927 года выпуска — машину с открытым двухместным кузовом, складным верхом и откидным задним сиденьем.

Эти несколько слов пробудили в ней такую тревогу, даже отчаяние, что она чуть было не бросилась вон из ресторана. Она уже познакомилась с «дьюсенбергом», но о «мармане» не слышала никогда. Каким, черт возьми, образом она будет решать эту шараду, если знает о Меган и окружавшей ее жизни так мало? На какой срок она застряла в 1929 году? Какую часть себя она потеряла? И что сделает Дункан, если разоблачит ее до того, как она сумеет вернуться назад?

Инстинкт подсказывал ей, что необходимо бежать отсюда куда глаза глядят, и чем скорее, тем лучше. Логика советовала остаться. Если путешествие во времени связано с определенным местом, то для возвращения домой она должна находиться как можно ближе к «Ла-Фонде». А она может это сделать, лишь оставаясь женой Дункана Карлисла.

Ока должна верить, что именно здесь существует окно в ее время, окно, открывающееся в обе стороны. И ей необходимо его найти. Платье является частью нужного ключа, но, быть может, не единственной. Джейд предположила, что недостающие звенья может дать изучение жизни Меган Карлисл и ее дома. Да, несмотря на инстинкт, несмотря на чувство страшной опасности, которое охватывает ее при любом взгляде постороннего, она должна оставаться здесь.

Ровно в 11 утра она ожидала в вестибюле, окруженная багажом семейства Карлислов. Появившийся Дункан никак не объяснил своего отсутствия. Он просто проводил ее до машины, в которую два гостиничных мальчика погрузили их чемоданы.

— Прекрасный день для поездки, — сказала она, когда машина свернула на юг, на тракт Санта-Фе.

— Угу, — пробормотал он.

— Ты мог бы быть повежливей.

— Мы одни, к чему притворяться?

Она сдержала готовый уже вырваться злой ответ: это дело Меган, не ее.

Несмотря на недавнее решение продолжать маскарад, она не могла удержаться от ощущения, что каждая миля дороги отдаляет ее от собственного времени и дома. Через полчаса они повернули на узкую дорогу, ведущую на восток. Висящий у дороги знак оповещал, что она ведет в Лас-Вегас, штат Нью-Мексико. Джейд она казалась дорогой в никуда.

Дункан прибавил скорость. Спидометр перевалил отметку 80 миль в час . Джейд поймала себя на мысли, что ищет ремень безопасности. Этот сумасшедший хочет убить их обоих. Чтобы как-то замаскировать свой испуг, она попыталась сосредоточиться на окружающем ландшафте, гряде покрытых цветами холмов, переходящих на юге в широкое плато. Редкие домики, скорее, подчеркивали пустынность местности, нежели оживляли ее.

Наконец Дункан сбросил скорость и свернул на пыльную узкую дорожку. Вся в ухабах и рытвинах, она петляла между стоящими по сторонам соснами и кустами можжевельника, густо и сочно пахнущими хвоей. По деревьям прыгали белки, сойки и вороны перелетали с ветки на ветку, встречая подъезжающий автомобиль хриплыми голосами, вплетающимися в какофонию лесных звуков.

Машина преодолела крутой подъем, и ранчо Сиело легло перед ними внизу, в поросшей травою котловине. У Джейд перехватило дыхание. Зелень деревьев и травы, яркая голубизна неба, золотистые отблески солнца на стенах главного глинобитного дома — все это вечно будет жить в ее памяти. Она испытала необъяснимое чувство возвращения домой.

— Это прекрасно! — сказала она мягко.

— Да, — ответил Дункан, взглянув на нее. — Ранчо Сиело красиво. Жаль, что тебе понадобилось десять лет, чтобы осознать это.

Он всю дорогу незаметно наблюдал за Меган, снова пытаясь понять, почему она выглядит другой. Могла ли она в конце концов стать взрослой, и почему это случилось именно теперь, когда уже слишком поздно? Или же он просто страдает от глупого мужского самолюбия, мешающего порвать с женщиной, которую он считал своей собственностью?

Он буквально навязывал ее Малкольму вчера вечером, а потом чуть не взбесился, глядя, как ловко писатель использовал момент. Он не мог уснуть, представляя их в объятиях друг друга. А затем как идиот притворился спящим, когда Меган вернулась в номер.

«Дурак чертов», — думал он, осторожно съезжая вниз к ранчо и нажимая на клаксон, чтобы предупредить Дулси и Джорджа о своем прибытии.

Когда он затормозил перед главным домом, из ближайшего леса выскочил Блэкджек. Он несся мощными скачками приветствовать хозяина, заливисто лая. Пока Дункан выходил из машины, огромный черный ньюфаундленд успел подбежать и преданно колотил хвостом по земле.

— Потерял меня, да? — сказал Дункан, ласково потрепав пса за ушами. Он хотел помочь Меган выйти из машины, но в этот момент Блэкджек предупреждающе зарычал.

Джейд взглянула на здоровенную ворчащую собаку и подумала, что ей лучше пока оставаться в «дьюсенберге». Она может быть настолько похожа на Меган Карлисл, что это вводит в заблуждение людей; но она не была уверена, что такое пройдет с собакой. Ньюфаундленд был таким огромным, что спокойно мог разорвать ее на куски. Наблюдая за ее неуверенными движениями, собака продолжала рычать.

— Спокойно, Блэкджек, — приказал Дункан, протягивая ей руку.

Блэкджек на мгновение замолк. Но как только она вышла из машины, он грозно клацнул зубами и зарычал еще громче.

— Бог мой, — сказал Дункан. — Тебе лучше посидеть в машине, пока я его не привяжу.

Джейд всегда любила животных — кошек, собак, лошадей, — и у нее никогда не возникало с ними проблем. Поэтому она сделала шаг вперед.

— Нет необходимости, — сказала она Дункану, а затем скомандовала псу: — Ко мне, Блэкджек!

Собака была сбита с толку. Уши Блэкджека обмякли, а хвост замер между задними лапами. К облегчению Джейд, после некоторого колебания пес повиновался ее приказу. Когда он был всего в нескольких дюймах от нее, она протянула ему руку с разжатыми пальцами. Нос собаки задвигался. Блэкджек внюхивался в незнакомый запах.

— Хороший мальчик, — похвалила Джейд, когда он неуверенно вильнул хвостом. После того как он познакомился с ее запахом, она потрепала его по голове — традиционный жест человеческого превосходства над животными. Блэкджек принял ее ласку и сильнее завилял хвостом.

— Ну и ну, дьявол меня забери, — пробормотал Дункан. В его голосе смешались удивление и восхищение, когда он произнес: — Я никогда и не подозревал, что вы сможете стать друзьями.

Переведя дыхание, Джейд опустилась на траву так, чтобы ее глаза и глаза Блэкджека оказались на одном уровне, и потрепала пса за ушами.

— Я не понимаю, чему ты удивляешься. В конце концов Блэкджек меня хорошо знает.

— Это точно, — ответил Дункан. — Он тебя всегда не любил.

Уже знакомое чувство опасности заставило ее напрячься. Джейд снизу посмотрела на Дункана, подумав, когда же он раскроет ее игру. Она все-таки не смогла обмануть пса: тот не признал ее за Меган.

Сколько еще ей удастся дурачить Дункана?

Глава 8

Ранчо Сиело. 19 мая 1929 года

— Очень вкусно. Ты приготовила отличный завтрак! — Джордж Ортес оторвался от еды и причмокнул от удовольствия губами.

Это был стройный мужчина, чей аппетит входил в прямое противоречие с его хрупкой фигурой. Сегодня за завтраком он съел яичницу из четырех яиц с беконом, приготовленным Дулси собственноручно, и с полдюжины бутербродов, разогретых в печи.

Зная, что ее муж может делать лишь одно дело, Дулси терпеливо ждала, когда он покончит с завтраком. Дождавшись, она встала из-за стола, тщательно перемешала угли в кухонной печи, которая топилась дровами, достала оттуда эмалированный кофейник и наполнила чашку Джорджа. Затем ока уселась напротив него.

— Нам нужно поговорить, — заявила она.

— У меня масса дел на конюшне, — запротестовал Джордж.

— Лошади могут подождать. А разговор — нет. Речь идет о сеньоре Меган.

— А что такое?

В глазах Дулси вспыхнуло нетерпение. Джордж не был глупцом или тугодумом, но предпочитал ни во что не вмешиваться.

— Не прикидывайся дурачком, дорогой. Я видела, как ты вчера за ней наблюдал.

— Конечно, сеньора — очень красивая женщина! А ты сейчас говоришь как ревнивица.

Дулси отмахнулась:

— С сеньорой происходит что-то плохое!

— По-моему, она выглядит неплохо.

— Я ке говорю о здоровье. Разговор о том, как она себя ведет, что делает с тех пор, как вчера возвратилась из города.

Джордж передернул плечами:

— То, что она делает или не делает, — это не наше с тобой дело.

— Как ты можешь так говорить? Смотреть за ранчо Сиело — наша обязанность.

— Ты говоришь так, будто ты здесь хозяйка, а не сеньора Карлисл.

Дулси понизила голос:

— Ты знаешь, что я думаю? — И, не давая Джорджу времени на ответ, продолжила: — Женщина, вернувшаяся из Санта-Фе, не сеньора Карлисл. Я боюсь, что ее место занял оборотень. — Говоря это, Дулси перекрестилась.

Глаза Джорджа сузились, и он тоже осенил себя крестным знамением.

— Ты что, о таких вещах даже думать опасно!

— Тебя не было, когда хозяин с хозяйкой возвратились вчера на ранчо, я же все видела из окна гостиной. Ты не представляешь, как Блэкджек скалился и рычал, когда она выходила из машины.

— Ну и что? Он никогда ее не любил. Ты же сама утверждала, что он ее когда-нибудь искусает.

— А я как раз тебе об этом и рассказываю. — Дулси не смогла сдержать дрожь, вспомнив вчерашнее. — Пес уже собирался на нее прыгнуть. Но она вышла из машины и сделала что-то такое, от чего он сразу присмирел. Я думаю, она его заколдовала.

Джордж рывком поднялся на ноги:

— Если это единственное доказательство, что она оборотень, то твой дурачок идет работать. И советует тебе сделать то же самое.

Взяв его за руку, Дулси толкнула его обратно на стул:

— Есть и еще кое-что. Я наблюдала за ней потом весь день. Она расхаживала по дому, как будто никогда здесь раньше не бывала. Каждый раз, замечая меня, она прекращала заниматься тем делом, которым только что занималась, и смотрела на меня таким взглядом, что у меня кровь стыла в жилах. У этого оборотня черный дьявольский взгляд! Этим утром, когда я грела воду, в ней была кровь. Я повторяю тебе, эта женщина — не сеньора Карлисл. Это оборотень.

Джордж поднял руки в знак того, что сдается:

— Хорошо. Здесь происходит что-то странное. Я не хотел тебя беспокоить, но теперь, думаю, ты должна знать. Вчера вечером, когда я задремал в нашей спальне, в окно вдруг влетела сова. Она уселась на угол кровати, посмотрела мне прямо в глаза и сказала человеческим голосом: «Берегись, Джордж, ох, берегись!»

Дулси схватила его натруженные руки в свои:

— Мы должны быть очень осторожными, пока сеньор Карлисл ее не разгадает. Обещай, что ты не сделаешь ничего, что может привлечь ее внимание. Находись сегодня подальше от нее.

— А как же ты? — Обеспокоенность сменила на лице Джорджа обычную безмятежность.

— Я буду все утро на кухне. А ближе к двенадцати скажу оборотню, что у нас с тобой есть дела в городе. Мы не вернемся до самого вечера. Единственная наша надежда, что хозяин заметит подмену сеньоры до наступления ночи.

— А если нет?

Ее опять охватил ужас, но необходимость защитить Джорджа придала ей мужества. Она сунула руку в карман и достала распятие, которое положила туда утром.

— Это поможет победить оборотня, — сказала Дулси благоговейным тоном.

Джейд проснулась в залитой солнечными лучами комнате, когда стали петь птицы. Она потянулась, радуясь удобству чистого белья и твердого матраца. Затем она вспомнила, где находится, и сердце ее панически прыгнуло, а страх перехватил дыхание. Она спала эту ночь на кровати Меган Карлисл, рядом с ее мужем. Опасаясь, что он может смотреть на нее, она взглянула в его сторону через чуть приоткрытые ресницы. Единственным свидетельством его присутствия здесь минувшей ночью была смятая подушка.

После относительного спокойствия двуспальных кроватей «Ла-Фонды» она боялась спать от Дункана так близко, что в любой момент можно было дотронуться до него рукой. И болезненная правда была в том, что ночью она надеялась на это. Она чувствовала себя такой одинокой, до боли уязвимой, что отчаянно нуждалась в утешении. Возможно, поэтому ее реакция на присутствие в постели этого большого, сильного и жаркого тела была столь интенсивной.

Да! Она хотела, чтобы он обнял ее.

Она представляла, как его мускулистые руки прикасаются к ее груди, как их губы встречаются и она ощущает вкус его поцелуев. Но мечтала об этом, отодвинувшись на самый край кровати — так, чтобы только с нее не свалиться.

Дункан, казалось, и не подозревал об обуревавших ее чувствах. Он настолько не замечал ее присутствия, что спал как бревно все ночи напролет. Осознав, что он не собирается заниматься с ней любовью, Джейд постаралась заснуть. Но ощущение его близости нервировало ее, не давая уснуть по-настоящему. Сон пришел к ней только под утро. И сейчас Джейд радовалась, что она одна в комнате.

Вчера вечером он что-то говорил о намерении встать рано и поработать в студии. Нужно постараться избавиться от Дулси, тогда у нее наконец-то появится возможность осмотреть дом. И если удача ей улыбнется — один Бог знает, как она ей нужна, — Джейд сможет узнать о жизни четы Карлислов столько, что можно будет без опасений продолжать свое притворство, прикидываясь Меган до тех пор, пока не отыщется возможность вернуться в свое время.

Взволнованная этой перспективой, Джейд вскочила с постели и направилась в ванную. Выйдя из нее, она осмотрела платяной шкаф. Несмотря на обширность гардероба Меган, Джейд тщетно искала что-нибудь годное для повседневной жизни — какие-нибудь джинсы, футболки или кроссовки, привычные и удобные. В конце концов она остановилась на брюках от Чиапарелли, свободном «топе» и мягких босоножках. Минут через десять, привлеченная соблазнительным ароматом свежесваренного кофе, она зашла на кухню.

Это была большая солнечная комната с высоким потолком, с которого свисали связки перца, чеснока и разнообразных сушеных трав. Огромная печь занимала одну стену кухни. У противоположной стены стоял старинный холодильник с охлаждающим устройством, расположенным сверху и похожим на «летающую тарелку». Еще одну стену занимала плита, в которой можно было бы зажарить половину быка. Двойная раковина, вделанная в длинную стойку, занимала четвертую стену.

Дулси что-то готовила в центре кухни, у стола, помешивая черпаком в большой желтой кастрюле. У ее ног лежал Блэкджек. Почувствовав присутствие Джейд, он начал приветливо постукивать хвостом по полу. Это движение насторожило Дулси, и она обернулась. Увидев Джейд, она вытаращила глаза.

— Что вы делаете на кухне? — сказала Дулси требовательным тоном.

Джейд была крайне удивлена ее грубостью. Вчера экономка выглядела такой почтительной, что даже приводила ее в смущение.

— Боюсь, я проспала, — ответила Джейд, подавляя в себе желание принести извинения. — Если вас не затруднит, я хотела бы позавтракать.

— Так почему же вы не вызвали меня звонком из спальни?

— Я не хотела вас тревожить. — Джейд видела около изголовья постели узкий разноцветный шнурок, но не смогла понять его предназначения. Она отодвинула один из стульев и присела к столу, улыбнувшись экономке самой располагающей улыбкой.

Дулси игнорировала этот жест доброй воли.

— Сеньор Карлисл не разрешает мне накрывать вам на кухне.

Сначала Джейд ей не поверила. Дункан не произвел на нее впечатления сторонника строгого этикета. Кроме того, ей хотелось поближе познакомиться с Дулси.

— Я уверена, что он не будет возражать.

Дулси отрицательно покачала головой. К удивлению Джейд, она казалась напуганной. Господи, бояться ее, Джейд!

— Хорошо, — сказала она, поднимаясь с места. — Делайте по-своему.

— Что бы вы хотели на завтрак? — спросила Дулси, провожая ее в столовую.

— Сок, кофе и тосты, — ответила Джейд, надеясь, что Меган не относится к категории женщин, предпочитающих с утра плотно наедаться. — И дайте мне свежую газету.

— Она рядом с вашим местом, как обычно. — Дулси указала пальцем в направлении стола, на котором «Санта-Фе нью-мексикэн» выделялась броским пятном.

Через несколько минут Дулси подала завтрак, стараясь при этом не встречаться глазами с Джейд, и быстро выскочила из столовой.

Кофе был ароматным и крепким, тосты — из хлеба домашней выпечки, а апельсиновый сок — свежайшим. Но Джейд пребывала в смущении и не могла насладиться едой в полной мере. Что-то явно беспокоило экономку. «Еще одна проблема, требующая внимания», — подумала Джейд. Как будто для нее и так недостаточно проблем!

Она ела быстро, одновременно перелистывая газету. Когда с завтраком было покончено, она позвала Дулси:

— Я хочу, чтобы вы съездили в город за покупками.

К ее изумлению, Дулси улыбнулась. Улыбка сделала ее лицо моложе.

— Да, сеньора!

— Я хочу побольше свежих цветов в дом.

Джейд с опозданием вспомнила о саде, который виден через окно кухни и полон весенних цветов. Но Дулси промолчала.

— И я просто жажду свежих овощей и фруктов, — продолжила Джейд. — «Пигги-Виггли» рекламирует спаржу и шпинат, а в «М-систем» есть персики и клубника. И купите еще рыбы на ужин.

Экономка согласно кивала.

— Что-нибудь еще, сеньора?

Надеясь продлить отсутствие Дулси, Джейд вспомнила еще одну рекламу в газете.

— Да, если вам не трудно, купите портативную пишущую машинку в магазине канцелярских принадлежностей.

— Но у сеньора Карлисла есть пишущая машинка в кабинете!

О черт! Неудивительно, что в черных глазах Дулси столько подозрительности.

— Я знаю, но мне нужна своя. Попросите продавца помочь вам выбрать, хотя меня устроит любая марка. Но, Дулси, поскольку я дала вам слишком много заданий, возьмите в помощь Джорджа. Вам лучше выехать прямо сейчас.

— А как же ленч?

— Я сама о нем позабочусь. — Джейд отпустила Дулси и поднялась в гостиную.

Через пятнадцать минут она увидела в окно, как старомодный «форд», за рулем которого находился Джордж, увез слуг по направлению к. городу. Пока машина брала подъем, Ортесы ни разу не обернулись на ранчо. Когда они скрылись за холмом, Джейд вздохнула с облегчением. Наконец-то она свободна и может побыть сама собой. И заняться исследованием дома, не опасаясь подглядываний со стороны Дулси.

Гостиная была с любовью и вкусом обставлена мебелью, представляющей смесь старины и современного юго-западного стиля. Джейд покрылась румянцем досады, увидев на комоде шесть горшков работы Марии Мартинес. Что должен был подумать Дункан, когда она не упомянула об этих работах, находясь у Марии? Сколько же других ошибок и упущений она допустила по незнанию! И с каждым новым ее промахом риск разоблачения возрастает. Она должна как можно скорее узнать о Дункане и Меган, об их совместной жизни как можно подробнее, пока не стало слишком поздно.

Она оглядела комнату, скользя взглядом по вещам, как бы пытаясь определить: с чего начать? Ее внимание привлекла картина, висящая над камином. Она заметила ее вчера вечером и хотела разглядеть внимательнее, но в тот момент в гостиную вошла Дулси. Сейчас Джейд отошла чуть назад, чтобы рассмотреть картину в целом. Затем приблизилась, чтобы узнать фамилию автора. Дункан поставил свою подпись в нижнем правом углу.

Картина была прелестной и вызывала восхищение мастерством живописца. Если сказать просто, это была самая красивая картина, которую Джейд видела. Хотя слово «красивая» здесь не подходило. Дункан изобразил юную индианку, сидящую в одиночестве около пылающего костра. Ее взгляд был устремлен куда-то за рамки полотна, и было ясно, что она смотрит на своего возлюбленного. Отблески огня, играющие на ее лице и фигуре, придавали ей оттенок тайны, извечной тайны, присущей женщине.

Из опыта общения с Дунканом она считала его довольно жестким и неприступным. Но тот, кто написал эту картину, был добрым, теплым, эмоциональным и глубоким человеком. Джейд хотела бы узнать его лучше, ближе — и не только из-за своего маскарада. Она хотела бы узнать его для себя, а это, осознала Джейд, было гораздо опаснее любого маскарада.

Остаток утра она потратила на изучение гостиной, столовой и спальни. Она не смогла осмотреть их так быстро, как надеялась, поскольку постоянно застывала перед картинами Дункана, развешанными по комнатам.

Дункан бросал сердитые взгляды на стоящий перед ним на мольберте холст. Он старался сосредоточиться на нем с самого утра, но его мозг отказывался сотрудничать. Вместо того чтобы думать о работе, он думал о Меган.

Он с раздражением пожал плечами и бросил кисть в банку со скипидаром. Какой у него все-таки непостоянный дурацкий характер! Два дня назад он просил Меган о разводе и с тех самых пор страстно ее хотел. Лежа рядом с ней минувшей ночью и старательно притворяясь спящим, он чуть не сошел с ума от желания. Два дня подряд он наблюдал за ней, когда был уверен, что она на него не смотрит. Ему внезапно все в ней стало нравиться — локоны, свободно падающие на шею, стройная фигура, то, как по-новому она склоняет к плечу голову. Не было никаких сомнений в происшедших с ней изменениях. Она выглядела по-другому, вела себя по-другому; она, черт побери, даже пахла по-другому!

Он безнадежно покачал головой. Сегодня ему явно не удастся поработать. Он почистил палитру, убрал краски, бросил последний хмурый взгляд на мольберт, вышел из студии и направился к конюшне. Верховая прогулка поможет ему прочистить мозги.

Джордж всегда проводил утро в конюшне, ухаживая за лошадьми, убирая в стойлах. Но сегодня его не было видно.

— Джордж! — позвал Дункан. Не услышав ответа, он двинулся на кухню. Когда он вошел, она была пуста. — Джордж! Дулси! — снова позвал он.

Это было не похоже на них — уезжать, не предупредив его, куда они направляются и когда вернутся. К его удивлению, на призыв откликнулась Меган:

— Что-нибудь случилось?

— Я ищу Джорджа и Дулси.

— Боюсь, они возвратятся не скоро. Я отправила их в город. Я могу тебе чем-то помочь?

— Я собирался перекусить, прежде чем прокатиться на лошади.

— Я как раз собиралась приготовить ленч. Не хочешь ли мне помочь? Я хочу сделать простенький омлет.

Дункан не смог удержаться от смеха, представив Меган у плиты. Он также никогда не слышал, чтобы еду называли «простенькой». Хотя, возможно, это была как раз нужная характеристика ее знаний о приготовлении пищи.

— Принимаю предложение. Но мы же оба знаем, что ты не умеешь готовить.

Джейд насупилась. Идиотизм! Она опять прокололась.

— Не надо так расстраиваться, — сказал Дункан. — Я приготовлю омлет сам, а ты накрой на стол. Дулси хранит посуду и столовое серебро в буфете.

Джейд сообразила, что Меган понятия не имела о том, где хранится посуда, равно как и о стряпне. Похоже, что Меган не делала ничего ни в доме, ни за его пределами. Чем же в таком случае она зацепила такого мужчину, как Дункан Карлисл? Джейд решила, что ей лучше не думать над ответом на этот вопрос, и бросилась выполнять поручение Дункана.

Когда она вернулась на кухню, Дункан с привычным умением разбивал яйца над широкой чашкой. Она с одобрением отметила, как он добавил туда мелко нарезанный зеленый лук и натертый сыр. Внезапно она почувствовала, как к глазам подступают слезы. Никто не готовил для нее с тех пор, как умерла ее мать. А сейчас этот суровый мужчина делает для нее омлет. Она шмыгнула носом и отвернулась.

Он закончил с подготовительной работой, зажег огонь в плите и начал готовить.

— Почему бы тебе не достать бутылочку вина для ленча?

Опять начинается. Сердце Джейд прыгнуло в груди. У нее не было ни малейшего представления, где он хранит свои запасы.

Казалось, он понял ее растерянность, поскольку посмотрел открытым взглядом.

— Извини, я забыл, что ты не любишь спускаться в погреб. Иди сюда и размешивай яйца, пока я схожу за вином.

Она с облегчением подошла к плите. Она уже готова была взять у него мешалку, когда его рука легла ей на плечо.

— Перемешивать яйца нужно вот так, осторожненько, — сказал Дункан.

Хотя они спали прошлой ночью на одной постели, она еще никогда не находилась так близко к Дункану. Он стоял прямо за ней и направлял ее руку. Он прижался к ней сзади всем телом, к она была вынуждена крепко сжать колени, чтобы не упасть. Ее дыхание участилось, сердце билось все быстрее. Что, к дьяволу, с ней происходит — ока готова упасть в обморок, как школьница! Яйца шипели на сковородке.

Слава Богу, он вроде бы не догадался о ее состоянии. Он прервал их соприкосновение так же внезапно, как и начал его, и исчез из кухни.

Дункан открыл дверь погреба, включил свет и быстро устремился вниз по ступенькам. Холод хранилища охладил его горящую кожу. Он просто одурел, разрешая себе вот так прикасаться к Меган, но он не ожидал от себя такой сильной реакции. Он еле-еле удержался, чтобы не развернуть Меган к себе и не поцеловать. Поцеловать? Черт возьми, это не то слово. Он хотел обладать ею, хотел ласкать ее так, чтобы она потеряла сознание! И если он может доверять своим ощущениям, она хотела этого так же страстно, как и он.

Он подошел к стеллажам у задней стенки и снял одну бутылку, даже не потрудившись взглянуть на марку. В его теперешнем состоянии подойдет любое вино. Пока оно еще есть.

Полки с бутылками, так хорошо подобранными до «сухого закона», были сейчас полупустыми. Еще неделю назад сама мысль о том, что он пренебрежет своим любимым французским вином и возьмет для стола неизвестный напиток, поставляемый бутлегерами, привыкшими лепить наклейки дорогих вин на дешевые бутылки, показалась бы ему нелепой. Но сегодн: она была заслонена осознанием того, что после стольких лет неудачной семейной жизни им вновь овладевала навязчивая идея близости с собственной женой.

Когда он возвратился на кухню, она уже выложила готовый омлет на две тарелки, добавив сверху ломтики помидора. На столе также стояли блюдо с нарезанным хлебом, масленка и джем. Он был на удивление тронут ее вкладом в приготовление трапезы. Раньше Меган не сделала бы ничего подобного. Он откупорил бутылку, разлил вино по бокалам и сел за стол.

— В последнее время ты как-то необычно спокойна и тиха, — сказал он, пытаясь поймать ее взгляд.

На ее лице появилось выражение растерянности.

— Это из-за того, что я предложил развод?

Джейд просто не знала, что ему ответить. Поэтому она решила согласиться с предложенным объяснением:

— Ты прав. Я очень переживаю. Это означает признание неудачи… И я хотела бы… — Ее голос прервался. Она вряд ли могла сказать ему о том, чего бы она хотела в действительности. — Неужели у нас все так плохо?

Его выражение лица подсказало ей утвердительный ответ.

— В последнее время — да, — сказал он.

— А что ты скажешь о начале?

Он вздрогнул:

— Ты знаешь об этом так же, как и я.

«Черт бы тебя побрал, — подумала Джейд. — Я-то как раз ничего не знаю».

— Может быть, попробовать начать еще раз? — сказала она вслух. — Мы можем представить, что абсолютно незнакомы и постараться узнать друг друга снова. Это будет даже интересно.

Неожиданно в его глазах вспыхнула ярость, и голос приобрел знакомые жалящие интонации.

— Ты и твои игры! Твои новые драмы! Ты никогда не бросишь эту привычку, так ведь?

— Когда дело касается такой важной вещи — нет! — заявила она, не желая ему уступать.

Они оба какое-то время ковыряли вилками в своих тарелках и молчали. Потом он поднялся из-за стола:

— По-моему, я не так голоден, как думал. Лучше прокачусь верхом. Буду к ужину.

— Ты подумаешь о том, что я сказала?

Он был уже на полпути к двери, но обернулся:

— Я подумаю. Но не тешь себя напрасными надеждами.

После его ухода Джейд просидела в кресле достаточно долго, чтобы омлет остыл, а вино стало теплым. Она сделала попытку сохранить брак Карлислов. Но для кого — для Меган или для себя?

После размышлений на эту тему она вымыла посуду, затем, не желая поддаваться отчаянию, прошла в рабочий кабинет Дункана, чтобы продолжить свои исследования.

Там она обнаружила Блэкджека, который спал на валяном коврике работы индейцев Навахо. Пес взглянул на нее. Он полностью проникся к ней доверием, о чем свидетельствовало веселое постукивание хвостом по полу. Присутствие Блэкджека в кабинете говорило о том, что именно здесь находится настоящее убежище Дункана в доме. Комната была чисто мужской: и по интерьеру, и по общей атмосфере, которую еще более подчеркивал застарелый аромат трубочного табака. Пишущая машинка, о которой говорила Дулси, стояла на изукрашенном резьбой бюваре, располагавшемся возле массивной конторки с откидной крышкой.

Внимание Джейд привлекла стена с фотографиями. На них Дункан и черноволосая женщина были засняты вместе с известными людьми. «Так вот она, Меган!» — подумала Джейд, затаив дыхание.

Хотя она узнала президента Герберта Гувера, летчика Чарльза Линдберга, режиссера и музыканта Ноэля Коварда, писателя Уилла Роджерса и молодого тогда Пабло Пикассо, ее внимание было сосредоточено только на Меган. Сравнивая черту за чертой, Джейд поняла, что они могли бы быть близнецами. Но если Джейд считала себя непривлекательной, то Меган какая-то волшебная алхимия сделала красавицей.

Были ли они воплощением друг друга, перемещающимся в пространстве по приказу неведомой космической силы? И где, черт побери, находится Меган сейчас? Эти вопросы прыгали в голове Джейд, пока она рассматривала книжные полки, занимавшие одну из стен кабинета. Она вытащила наугад роман Скотта Фицджеральда «Красавица и проклятый» и увидела, что автор подписал его Дункану. Книги Джона Лоуренса и Малкольма Эшфорда тоже были с автографами.

Книги рассказали ей о том же, о чем и фотографии. Дункан вращался в великолепном обществе. И больше ни о чем.

Ее паника еще больше усилилась. Она чувствовала себя так, будто складывает кусочки мозаики, не имея представления о целой картинке. По краям кусочки вроде бы складывались, но в центре зияла пустота: секреты семейства Карлислов оставались в тумане.

Следующие полчаса она разбирала документы в конторке. Четко заполненные счета, оплаченные чеки, страховые полисы, многочисленные акции являлись доказательством успеха Дункана. У него были деньги, много денег, если она сумела правильно оценить покупательную способность доллара в 1929 году. Джейд с восхищением поняла, что этот человек действительно сделал себя сам.

Она открыла перетянутый резинкой конверт с корреспонденцией и заморгала от удивления, увидев на верхнем письме штамп Галереи Макса в Нью-Йорке. Боже милостивый! Она знала Дэвида Макса, она точно знала его! Он был отцом Айры. Она познакомилась с ним незадолго до его смерти, десять лет назад, и сразу же полюбила его. Он был таким же прекрасным человеком, мягким и мудрым, как и его сын.

Она прижала конверт к сердцу, головокружительная волна надежды подхватила ее. Она должна встретиться с Дэвидом Максом как можно скорее! После точного установления ее личности она отдаст себя на его милость, умоляя о помощи. Возможно, он изыщет путь, как ей возвратиться в ее время. Чувствуя эйфорию, она впилась глазами в письмо, любуясь разборчивым и красивым почерком.

К тому моменту, когда она закончила читать, ее приподнятое настроение испарилось. Этот Дэвид Макс был не тем человеком, которого она знала. Этому Дэвиду Максу было всего тридцать девять лет, к он имел грудного ребенка. В его памяти не было никаких встреч с писательницей по имени Джейд Ховард, и вряд ли он подозревал, что его сын, когда вырастет, станет известным литературным агентом.

Дункан катался уже около часа, вспоминая ленч с Меган. Ему нравилось находиться вместе с ней, разговаривать, слушать, смотреть на нее. Если бы во время ленча в столовую вошел какой-нибудь незнакомец, он наверняка подумал бы о них как о счастливой паре. Нужно признать, что Меган очень старалась. Должен ли он поверить ее словам о желании начать все сначала?

Она казалась искренней.

После десяти лет совместной жизни он был уверен, что различает каждый нюанс ее голоса. Обычно он сразу понимал, когда она врет. На этот раз он мог бы поклясться, что она говорила правду. Она действительно хочет сделать вторую попытку начать совместную семейную жизнь. Честно говоря, он тоже хотел этого, если Меган намерена оставаться такой же, как в последнее время.

Он натянул уздечку и остановил коня.

— Ну, и что ты скажешь по этому поводу, Эскалибур? — обратился он к своему арабскому жеребцу. — Должен ли я дать Меган еще один шанс?

— Почему бы и нет? — ответил он за Эскалибура. Что он теряет? Дункан повернул коня в сторону ранчо и пустился в галоп. Полчаса спустя он въехал в конюшню, спрыгнул с жеребца, расседлал его и, испытывая чувство вины за то, что не вытер выступивший на боках коня пот, все-таки ввел Эскалибура в стойло, а сам поспешил в дом.

На кухне он Меган не обнаружил, хотя отметил, что она убрала со стола и вымыла посуду. Он думал найти ее в спальне, но ее не оказалось и там. Проходя обратно по коридору, он услышал какое-то движение в своем кабинете.

Меган сидела за конторкой, рассматривая его бумаги. Акции, оплаченные чеки, страховые полисы и его личная корреспонденция были разложены вокруг нее. Чувство надежды, певшее в нем весь обратный путь до дома, исчезло. На его место пришла ярость.

— Какого черта ты здесь делаешь? — закричал он, сдергивая ее со стула.

Бумаги выпали из ее рук, когда он развернул ее лицом к себе.

— Я только…

— Что «ты только»? Пытаешься определить, сколько получишь при разводе?

Джейд вырывалась, но он держал ее крепко. Она была так обезоруживающе мила пару часов назад! Но теперь ясно, что это была простая уловка. Свинья! Она снова обманула его доверие!

Глядя на нее сверху вниз, он испытывал чувство всепоглощающего гнева. Джейд хотела отвернуться, спрятаться от огня, бушевавшего в его глазах, но его бешенство сковало ее. Она не отваживалась сказать ему, почему она рылась в его бумагах, а ее молчание только усиливало его ярость.

Он крепко сжимал ее, и она чувствовала, как у нее перехватывает дыхание и бешено колотится пульс. От Дункана исходил жар, тот самый жар, который так расслабляюще действовал на нее минувшей ночью. Но сейчас он не приносил успокоения. Она боялась этого огня и боялась того, что он будит в ней самой.

Дункан был восхитителен в гневе, просто неотразим. Она понимала, что должна сопротивляться, стараться вырваться из его объятий. Но тело не повиновалось разуму. Она продолжала смотреть в его глаза, видя в них боль и еще что-то… Желание. Ее живот напрягся, когда она осознала, что он ее хочет.

Ее руки как бы непроизвольно поднялись. Пальцы погрузились в его спутанные волосы, когда она притянула его голову к своему лицу. В нее вселилось какое-то неистовство. Она услышала его стон, предвестник первобытной страсти, от которого ее кровь забурлила. Затем их губы встретились.

Дункан крепко прижал ее тело к своему и впился в ее губы с такой силой, что на них, вероятно, останутся синяки. Она уже использовала раньше секс в качестве оружия. И делает это сейчас. Что ж, это на нее так похоже. Дункан хотел наказать ее, оскорбить так, как она оскорбила его. Вместо этого он почувствовал, как растворяется в этом прекрасном теле. Ее губы поддались под его поцелуем, и его язык проник внутрь, в то время как руки нетерпеливо, жадно и грубо ласкали ее тело.

Она была такой горячей! Он хотел утонуть в ней, хотел впиться зубами в каждый дюйм ее плоти — в рубиновые соски ее грудей, в глубокую впадину пупка, в опасную черноту мягкого куста, прячущего медовую глубину ее лона.

Их языки встретились, и ее ласкающие движения так разожгли его вожделение, что оно почти перевесило ярость. Он почувствовал через одежду, как твердеют ее соски, и воспоминание о том, как он любил прикасаться к ним губами, отозвалось в нем болью.

Она встречала его страсть с нарастающим пылом — умоляющим, требующим, неистовым. Меган. О Боже! Меган.

Внезапно, даже не подозревая, что он это сделает, он сильно оттолкнул ее прочь. Он хочет ее, проклятие, он хочет ее с такой силой, что даже кости пробирает озноб. Но лучше пусть он сгорит в аду, нежели хоть еще раз займется с ней любовью. Час удовольствия не стоит разбитой жизни.

Джейд была настолько во власти желания, что сначала даже не поняла, что он ее оттолкнул. Она сцепила руки и сжала колени, пытаясь удержаться на ногах, затем открыла глаза и взглянула на этого мужчину, которого она желала больше, чем кого-нибудь в жизни. Ее мечтой было отдаться ему, сдаться его телу и своей душе.

На его лице теперь открыто читалось отчуждение. Она уже видела раньше такое выражение у мужчины. В тот день, когда Пол разорвал их помолвку. Господи, увидеть это вновь! Ей хотелось зарыдать, выплакать и выкричать свое горе. Она хотела прыгнуть на Дункана, вцепиться ногтями ему в лицо и рвать его, пока кровь не зальет рану, нанесенную ее душе.

Но она не даст ему насладиться ее унижением. Джейд гордо выпрямила спину и, не оглядываясь, вышла из кабинета. Ее обуревало желание выбежать из дома и бежать вперед, по неизведанной дороге, уйти навсегда из жизни Дункана Карлисла. Но этой возможности у нее не было.

Ни один мужчина никогда ее так не возбуждал. Мысль о том, что он ее отверг, делала ее больной. Ну, и где сейчас ее гордость, ее независимость? Растоптаны его башмаком. Хотя она никогда не была склонна к пьянству, сейчас ей хотелось напиться до бесчувствия. Но у нее не было и этой возможности.

Для того чтобы продолжить исследования, ей пришлось собрать в кулак всю волю и мужество. Она прошла в спальню и с рожденной отчаянием расчетливостью стала подводить итоги своих изысканий.

Итак, Дункан Карлисл. Преуспевающий, богатый, признанный художник, который войдет в историю своей эпохи как лучший мастер. К тому же красив, и, несмотря на холодность, с которой он к ней относится, теперь она знает, что он может быть пылким любовником, если захочет. Но пусть он лучше сгорит в аду, если надеется прикоснуться к ней хоть еще раз.

Единственной вещью, которую она точно знала про Меган, было ее увлечение одеждой. Этого было недостаточно, с какой стороны ни посмотри. Джейд присела у туалетного столика и взглянула в зеркало, проверяя свои выводы, сделанные из фотографий в кабинете.

Она ясно видела различия между ними. Почему же их не замечает Дункан? И что произошло с Меган? Переместилась ли она во времени тоже? Не является ли ключом ко всему Аврора Борилис? Или все-таки платье? Или это вообще была комбинация каких-то других неведомых обстоятельств, которая никогда не повторится?

Она ничего не знала о теории путешествий во времени, кроме того, что эта тема была популярна у писателей-фантастов. Хотя, возможно, на эту тему написаны какие-то серьезные научные книги. Возможно, в библиотеке Санта-Фе… Нет, эта идея не подходит. Если она правильно помнит, Эйнштейн не так давно открыл свою теорию вероятности. Местная библиотека вряд ли сможет ей помочь.

Опустив плечи, она горько вздохнула. Она заперта здесь, заперта в жизни другой женщины, даже спит с ее мужем. И она должна это четко осознать. К тому же какая-то часть ее самой стремится остаться в этом времени.

Она открыла верхний ящик столика. Его заполняла косметика Меган, и Джейд стала краситься, как будто надеялась впитать в себя личность другой женщины через принадлежащие той предметы. Когда она закончила с макияжем, то вновь осмотрела себя в зеркале. Так стало лучше. Она больше походит теперь на Меган. Но что это дает, если она не может думать и действовать, как та?

У нее попросту нет шансов. Она должна сказать вечером всю правду Дункану. Представляя возможные последствия такого шага, она машинально открыла другой ящик, где Меган хранила свои украшения. Ослепленная блеском и количеством драгоценностей, она достала обитую бархатом коробку и положила ее на колени. Собираясь закрыть ящик, она скользнула по нему взглядом и увидела, что коробка прикрывала несколько обтянутых кожей книжек. Наклонившись, чтобы лучше их рассмотреть, она увидела, что каждая из них была пронумерована — начиная с 1919 года и заканчивая 1929-м. Это были дневники Меган. В самую десятку! Джейд охватило ликование, и она открыла первый томик.

Дулси сидела в темноте, наблюдая за светом в окнах спальни своих хозяев. Она так была уверена, что сеньор Дункан поймет, что это оборотень, а не его жена! Но мужчины такие дураки! Они видят только то, что хотят увидеть. Теперь лишь она, Дулси Катерина Марино-и-Ортес, может их всех защитить. Благодаря Спасителю и Непорочной Деве Марии она чувствовала себя полностью к этому готовой.

Ее семья уже давно имела дело с нечистой силой — с семнадцатого века. Ее прапрапрапрадедушка дон Жозе Патрисио Марине был превращен одной ведьмой по имени Марселина в женщину. Но он победил, обратив ее заклятие против нее самой. Марселина сгинула, а ее предок прожил долгую жизнь, передав долголетие по наследству многочисленным детям.

А в 1909 году ее кузины, жившие в деревне Эль-Лана к югу от Таоса, были заражены чумой злым духом. Дулси как сейчас помнила, что ни полиция, ни деревенский священник не смогли ничего против злого духа поделать, пока на помощь не пришла ее мама. Именно она, самая известная ведунья на севере Нью-Мексико, в конце концов изгнала из кузин дьявола.

Теперь пришла ее очередь. Сидя в комнате, она начала строить планы. Когда она приведет их в исполнение, оборотень пожалеет о том дне, когда решил поселиться на ранчо Сиело!

Глава 9

Санта-Фе. 19 мая 1989 года

Меган Карлисл чувствовала себя ужасно. Шея затекла, во рту ощущалась страшная сухость, под веками пульсировала боль. Прижав ладонь ко лбу, она медленно села. Солнце просвечивало сквозь занавески гостиной, а в каком-то странном ящике мелькали картинки. Она заснула на диванчике примерно в одиннадцать вечера, завороженная этим калейдоскопом. Вроде бы эта штуковина работала всю ночь.

Потянувшись, она встала, почувствовав непривычное неудобство пижамной куртки. Она взяла в руки бутылку шампанского, стоявшую на столике и, увидев, что в ней есть еще немного жидкости, поднесла к губам.

Покалывающая влага освежила пересохшее горло. Только представить себе: можно заказать в номер любой сорт шампанского просто по телефону! Смех застрял в ее горле, перейдя в кашель, который завершился судорожными вздохами.

Что там говорил Дункан насчет осторожности в желаниях? «Будь осторожна, ведь твои желания могут и сбыться!» Два дня и шестьдесят лет назад — ее охватил новый приступ истерического смеха — она страстно желала изменений в жизни и рвалась к свободе. Дункан был прав, чтоб его разорвало. Она получила, чего хотела. И это приводило ее в ужас.

Несколько дней назад она думала о себе как о по-настоящему искушенной, много путешествовавшей по миру женщине. Только в Европе они были с Дунканом трижды. Последний раз — в сказочной Франции, что дало ей возможность посетить в Париже лучших модельеров и кутюрье. А затем они проехали по маршруту Рим — Венеция — Ницца — Монте-Карло. Но она ни разу не ездила никуда в одиночестве. Всегда в сопровождении мужа, который брал на себя все заботы. Она даже не бывала одна в ресторане.

А сейчас она совершила путешествие — уникальный вояж за пределами понимания и любых ожиданий и проделала это самостоятельно.

Она не имела представления, как и почему это случилось, и в данный момент ее заботило совершенно другое. Все, что она знала, — это то, что две ночи назад она была з этом же самом номере, одеваясь и готовясь к очередному вечеру с Малкольмом и Хилари. Она взяла из ванной комнаты платье от Мулинекса, надела его… И следующее, что она почувствовала, — это падение на пол.

Когда прекратились желудочные спазмы, она по-настоящему испугалась и стала звать на помощь мужа.

— Дункан, черт тебя побери, куда ты подевался? — закричала она, поднимаясь на ноги. Она позвала его несколько раз, пробежав пустую гостиную, выглянула в коридор, ожидая увидеть Дункана, возвращающегося в номер. Обстановка показалась ей необычной: что-то связанное со светильниками, окраской стен…

Пока она пыталась определить, что, собственно, изменилось, из их номера раздался мужской голос. Как это Дункан ухитрился пройти мимо нее незамеченным? Она вернулась в гостиную, намереваясь закатить ему сцену. В номере был не Дункан. Голос вообще не принадлежал настоящему, живому человеку. Он исходил из того же странного ящика, который она немедленно окрестила «магическим». Оттуда прямо на нее смотрел кудрявый, с ямочками на щеках мужчина, который говорил о какой-то вещи, называемой СПИДом.

— Что такое? Что все это значит? — спросила она, смело подходя к ящику.

Мужской голос отражался от стен гостиной, которая выглядела еще более удивительно, чем коридор отеля. Что, собственно говоря, происходит? Каким образом в эту комнату попали этот «магический ящик» и другие странные вещи? И откуда, ради Христа, они появились?

Как бы то ни было, ящик стал первой неожиданностью в длинной череде сюрпризов. Спустившись вниз, в «Ла-Пласуэллу», думая, что они с Дунканом, возможно, не поняли друг друга насчет места встречи, Меган с удивлением осознала, что эта «Ла-Фонда» совсем не та, к которой она привыкла. Вестибюль изменился еще больше, чем ее номер. Она твердым шагом подошла к портье, стоящему за стойкой, на месте которой раньше находилась эстрада, где музыканты играли четыре раза в неделю.

— Что случилось? Где все?

— Вы ищете кого-нибудь из постояльцев? — почтительно осведомился служащий.

— Да, Дункана Карлисла.

Портье посмотрел на нее как на сумасшедшую.

— Вы можете увидеть его картины в Музее изящных искусств завтра утром. Он открывается в 10.00.

Конечно, она ему не поверила. Дункан никогда не выставлялся в этом новом музее. Он говорил, что разрешать художникам самим управлять музеем, в котором они же выставляются, — то же, что разрешить безумцу руководить сумасшедшим домом.

Дункан. Господи Боже! Вздохнув, Меган уселась на диван и глотнула шампанского. Она так и не могла свыкнуться с мыслью, что больше никогда его не увидит. Она даже не может пожелать, чтобы…

О проклятие! Лучше она вообще не будет больше ничего желать! Дункан не сможет прийти к ней на помощь. Впервые в своей жизни она должна полагаться только на себя.

Представив свое будущее, Меган почувствовала, как по телу поползли мурашки. Она была до смерти напугана, но одновременно испытывала чувство возбуждения. Прямо за окнами открывается целый новый мир. Она не должна больше прятаться в номере, общаясь с реальностью только через службу вызова, делая вид, что ничего не случилось. Случилось: и чем раньше она начнет с этим разбираться, тем лучше.

Но как?

Меган сидела, покусывая нижнюю губу, пока зародившийся в ее голове план не стал приобретать некоторые очертания. Она вскочила и оглядела гостиную в поисках сумочки, которую обнаружила в первый же вечер. Сумочка принадлежала женщине по имени Джейд Ховард и лежала рядом со смешной пишущей машинкой, печатающей без бумаги. Меган взяла сумочку и вывалила ее содержимое на кофейный столик. В сумочке оказались толстый бумажник, маленькая книжка в кожаной обложке, бумажная книжечка, связка ключей, несколько бледно-розовых клочков мягкой бумаги непонятного назначения, с полдюжины ручек, подобных которым Меган не встречала, тюбик губной помады и косметичка. Она потрогала пальцами бумагу, восхищаясь ее расцветкой и качеством, а затем открыла косметичку.

Среди других предметов в ней находилось вещество, напоминающее пудру, но спрессованное в плотную массу. Поглядывая на себя в зеркало, она обмакнула подушечку и приложила ее к носу. Вещество легло ровным слоем, а его цвет как нельзя лучше подходил ее коже.

Ее собственная красота всегда вселяла в нее чувство успокоения, а в это утро оно тем более было необходимым. Она разглядывала себя в зеркало с явным удовлетворением, поздравляя с тем, что вызвавшее нервное потрясение путешествие через время никак не отразилось на ее внешности. Перенесясь на 60 лет вперед, она не постарела ни на один день.

Удостоверившись, что она выглядит как нужно, Меган захлопнула косметичку и открыла бумажную книжицу. Она оказалась чековой. В левом верхнем углу было отпечатано имя «Джейд Ховард», а также стоял адрес: Калифорния, Малибу-Бич.

«Это Малибу случайно не рядом ли с Голливудом?» — подумала Меган, ощутив надвигающееся возбуждение. Она открыла чековую книжку на страничке с последними поступлениями, и глаза ее расширились. Итоговая цифра составляла 25 тысяч 279 долларов. Это чертовски большая сумма — достаточная, чтобы приобрести несколько домов! Осознание того, что Джейд Ховард богата, устранило последние страхи Меган. По крайней мере ей не придется думать о деньгах!

Она повертела в руках связку ключей. На одном из них было выгравировано слово «замок», Меган подумала, что это, должно быть, ключ от дома, и обрадовалась, найдя что-то знакомое. На двух других ключах были надписи «мерседес-бенц». Меган задумалась. Что-то она слышала о немецком автозаводчике по фамилии Бенц. Точно, Малкольм даже собирался когда-нибудь приобрести его машину.

Вспышка радости озарила ее лицо. Меган всегда наслаждалась ездой на автомобиле, хотя других женщин это пугало. Одним из многих удовольствий для нее на ранчо Сиело было вождение «паккарда», на котором она без устали гоняла по окрестностям. Обладание сложным агрегатом давало ощущение уверенности и богатства. Итак, у Джейд имелся собственный «бенц»!

Меган быстро пролистала кожаную книжку, которая оказалась чем-то вроде ежедневника с разделами для имен, адресов и телефонных номеров. Кроме пометки о встрече с неким Харрисоном Денби 13 мая никаких других записей на май не было. У Джейд Ховард, видимо, тоже не было чем занять свое время. Меган внезапно почувствовала родство с этой женщиной. Была ли она тоже несчастлива?

Бумажник Меган оставила напоследок. Открыв его, она постаралась игнорировать чувство вины за вторжение в частную собственность чужой женщины. Если интуиция ее не подводит, то можно поклясться, что Джейд Ховард сейчас активно вторгается в собственность Меган.

Она сначала подсчитала купюры — 2 тысячи 32 доллара: вполне достаточно, чтобы плевать на все очень долго. В портмоне были и другие отделения. В одном из них находилось несколько толстых карточек из непонятного материала. Все они были выписаны на Джейд Ховард и носили странные названия — «Америкэн экспресс», «Виза», «Мастеркард». Меган вертела их и так и этак, пытаясь уяснить их предназначение. Последняя карточка оказалась водительской лицензией штата Калифорния, и на ней была наклеена фотография.

«Вот она, Джейд Ховард!» — подумала Меган, рассматривая фото. Ее пульс забился чаще, когда она поняла, что та могла бы быть ее близнецом, но каким-то образом — некрасивым близнецом. У них была одинаковая внешность, одинаковый цвет волос и глаз. Различия были лишь в возрасте, росте и весе. Джейд была на три года старше, на дюйм выше и на несколько фунтов легче. Но если ей нормально уложить волосы и правильно наложить макияж, то их будет трудно различить.

Не потому ли их судьбы переплелись?

Меган положила руку на лоб и помассировала надбровные дуги. Голова все еще болела. Возможно, из-за шампанского, выпитого на ночь, а возможно, из-за странных обстоятельств, в которых она оказалась. Но какой бы ни была причина, ее попытки объяснить необъяснимое все только ухудшали.

Дункан всегда обвинял ее в том, что она сначала делает, а потом только думает. Но ее попытки поразмыслить над данной ситуацией ни к чему хорошему не привели. Мужество. Вот что ей сейчас необходимо. Нужна смелость, чтобы использовать ситуацию и жить полной жизнью.

Она сложила вещи обратно в сумочку, подошла к окну и распахнула его. Тремя этажами ниже площадь обтекал ровный поток автомобилей — великолепных, мощных, рычащих моторами. И одним из таких обладает Джейд.

В молодости Айра Макс был симпатичным мужчиной, с пышной шапкой рыжих волос, веснушчатым лицом, на котором поблескивали голубые глаза, и открытой улыбкой. Самой характерной его чертой тогда была бьющая через край энергия. Теперь, в 61 год, его волосы стали редкими и седыми, глаза выцвели, а улыбка редко появлялась на лице. Но что касается энергии, то она осталась.

Айра шел по жизни быстрыми шагами н успевал сделать за день столько, сколько другой не сделает и за два. Будучи вдовцом, трое взрослых сыновей которого были разбросаны по стране, он должен был быть — или чувствовать себя — одиноким человеком. Но у него не было времени для одиночества. Он был доступен для своих клиентов и сотрудников все двадцать четыре часа в сутки.

Этим утром Айра встал в 5.30, побрился и оделся по-домашнему. После спартанского завтрака он уселся в уютное глубокое кресло в своей гостиной и погрузился в чтение рукописи одного из своих постоянных авторов. К 9.30 он прочитал роман, сделал несколько пометок и переоделся в рабочий костюм.

Когда он входил в свой офис, расположенный на нижнем этаже его городского дома в Манхэттене, его личная секретарша Элеонора Мэтьюз сидела за своим столом, прижимая плечом телефонную трубку к уху, и что-то записывала.

— Звонит Харрисон Денби из Калифорнии. Вы будете с ним говорить? — спросила она.

Айра утвердительно кивнул. Через несколько секунд, заняв место в своем кабинете, он поднял трубку:

— Айра Макс слушает. Чем могу помочь, мистер Денби?

— Зовите меня Гарри, — ответил голос в трубке с легким смешком. — Мистером Денби я называю своего папашу.

— Отлично, Гарри. Можете называть меня Айрой. Я подозреваю, что вы звоните по поводу встречи с Джейд Ховард. Как у вас все прошло?

— Никак.

Брови Айры поползли вверх.

— Я удивлен! Джейд Ховард — настоящий профессионал, много пишущий и легко идущий на контакт. Более того, она была заинтригована, когда я сообщил ей, что вы интересуетесь ее книгой.

— Это была не ее вина, — сообщил Денби. — Дело в том, что встреча вообще не состоялась. По срочным семейным обстоятельствам я был вынужден покинуть Лос-Анджелес и не успел сказать секретарше, чтобы она отменила встречу. Боюсь, я действительно оскорбил ее. Я потом оставил ей несколько посланий на автоответчике, но она не ответила ни на одно. Я надеюсь на вашу помощь. Не могли бы вы дозвониться до нее, объяснить ситуацию и попросить связаться со мной?

— С большим удовольствием, — ответил, улыбаясь, Айра. Если бы все проблемы, с которыми он сталкивается в течение дня, решались бы столь легко!

Объяснение с Джейд по поводу провала ее «Игры в большинстве» было самым тяжелым за всю его сорокалетнюю практику литературного агента. По разным причинам он думал о ней как о дочери — милой, желанной, независимой и очень решительной. Она занимала особое место в его сердце. Так было с самой первой их встречи. Хотя они об этом не говорили, он ощущал, что и она испытывает что-то похожее. Их связывала какая-то нить, почти кровная. Даже его отец, умерший вскоре после того, как Айра стал агентом Джейд, заявлял, что на этот раз его сын поставил на настоящего победителя.

Все еще улыбаясь, Он набрал ее номер. Она не ответила. Как не ответила еще минимум на полдюжины звонков, которые он сделал в течение дня. Покидая офис, он уже начинал беспокоиться. Джейд всегда проверяла автоответчик, возвращаясь домой. И на нее было абсолютно непохожим не звонить ему.

На пути в вестибюль «Ла-Фонды» Меган взглянула в зеркало. Неодобрительно рассматривая свой наряд, она подумала, что у Джейд Ховард ужасный вкус. Уродливые брюки из грубой ткани, преобладавшие в гардеробе Джейд, могли бы обрадовать каменщика, но Меган их возненавидела. Кроме того, она уже выбросила в мусорную корзину отвратительные белые ботинки на толстой подошве с надписью «Найк» на заднике.

— Я чувствую себя ужасно глупо, — сказала она, подходя к администратору и улыбаясь ему ослепительной улыбкой, которую обычно использовала для привлечения мужского внимания, — но вчера вечером я, должно быть, немного перепила. И не могу вспомнить, куда поставила свою машину.

Клерк улыбнулся в ответ:

— Я вас прекрасно понимаю. Если вы мне подскажете марку вашей машины, я позвоню на парковку и узнаю, там ли она.

— У меня «бенц».

— Вы имеете в виду «мерседес»?

— Угу.

— Какой модели и года выпуска?

«Когда сомневаешься, флиртуй!» — напомнила себе Меган. Опустив длинные ресницы, она просчитывала варианты ответа.

— Вы сочтете меня полной идиоткой, но я не знаю. Видите ли, эта машина — подарок. Абсолютно новый подарок.

Он задумался.

— Хочу вам помочь, но пока не вижу, каким образом: сведений маловато. — Но тут его лицо просветлело: — А вы не смотрели в своей сумочке квитанцию из гаража?

— Могу поклясться, что нет! — Она еще раз улыбнулась администратору и принялась рыться в сумочке. Среди кусочков мягкой бумаги лежал твердый кусок картона с какими-то цифрами. — Вот это? — спросила она, доставая его из сумочки.

Портье подтвердил.

— Просто отдайте его дежурному по гаражу, и он выведет вашу машину.

Не осмеливаясь еще и спросить дорогу к гаражу, Меган покинула отель через ближайший выход и оказалась на улице Сан-Франциско. Если не считать огромного количества автомобилей и пешеходов, Санта-Фе не очень изменился с ее времени. С ее времени!.. Эта фраза стучала в ее мозгу, пока она осматривалась с жадным любопытством.

В 1929 году гостиничная парковка находилась в конце здания, напротив собора. На ее месте Меган увидела многоэтажный гараж и направилась туда, моля Бога, чтобы машина Джейд оказалась именно там.

Через несколько минут обходительный служащий вывел из гаража изумительный автомобиль и вылез, оставив дверцу открытой. Меган выловила из бумажника монетку в двадцать пять центов и сунула дежурному в руку.

— Вы уверены, что можете позволить себе такие расходы? — спросил тот.

Но она была слишком занята, рассматривая автомобиль, чтобы обратить внимание на его саркастический тон. «Бенц» сильно отличался от ее «паккарда», особенно изяществом линий. Она села внутрь, вдыхая аромат кожи. Служитель оставил мотор включенным. Меган подумала, что это отличный автомобиль, и поставила правую ногу на педаль газа. «Бенц» взревел, когда она чуть поддала горючего.

Меган взглянула на приборный щиток, разыскивая магнето и искрообразователь. Но большинство циферблатов и включателей, которые она предполагала увидеть, отсутствовало. На их месте находились большей частью незнакомые ей приборы. Она взглянула вниз и увидела, что отсутствует педаль сцепления, а длинная рукоятка переключателя скоростей превращена в короткий огрызок, утопленный в резиновую муфту на уровне ее колен. Как же тут, к черту, меняются скорости? Когда она решила прокатиться на автомобиле, ей и в голову не пришло, как сильно могут измениться машины.

Она прикоснулась к ручке, прикрепленной к рулю. В ответ на приборной доске замигала какая-то лампочка. Нажатие на одну из кнопок заставило заработать «дворники» на лобовом стекле. Она чуть сильнее нажала на кнопку, и на стекло выплеснулись фонтанчики воды.

Меган рассмеялась от удовольствия. Воодушевленная, она дернула за рычаг переключения скоростей. «Бенц» прыгнул вперед, как жеребец на скачках, и сердце Меган прыгнуло вместе с ним. Автомобиль вылетел из гаража и помчался поперек дороги так быстро, что она не успела среагировать. Она увидела мчащуюся на нее стену здания и крутанула руль, пытаясь предотвратить неминуемую катастрофу.

«Бенц» ответил на ее движение как осенний лист на внезапный порыв ветра. Машина развернулась на 180 градусов, и к ужасу Меган помчалась прямо на гараж. Ее рука искала переключатель скоростей, но его не было на месте. Ее нога напрасно нащупывала сцепление.

Какой-то проворный пешеход успел выскочить из-под колес автомобиля, когда она ворвалась на тротуар. Служитель гаража, сидевший в стеклянной будке, увидел мчащуюся на него машину и бросился наружу. В отчаянии Меган нажала на педаль тормоза. С резким протестующим визгом «бенц» юзом прокатился вперед и остановился в нескольких дюймах от будки. Мотор заглох. Парализованная страхом, Меган тряслась с головы до ног.

Дверь со стороны водителя открылась, и в нее просунулась голова дежурного.

— Что… твою мать, ты вытворяешь? Ты меня чуть не убила!

Меган вспыхнула от смущения и негодования. Единственное, чем она гордилась, единственное, что ей удавалось делать лучше многих мужчин, — это водить автомобиль. А сейчас на нее кричит разгневанный мужчина, произносящий слова, которые джентльмен никогда не позволит себе в присутствии дамы. И все из-за того, что она не может управлять этим «бенцем»!

Используя подвластное ей оружие, которое, как она знала из опыта, не оставляет равнодушным даже самых обозленных особей мужского пола, она уткнулась головой в колени и зарыдала. Ей даже не надо было притворяться — она действительно была крайне расстроена.

Через несколько секунд она услышала голос служащего, звучащий гораздо мягче и исполненный беспокойства:

— Извините, мадам. С вами все в порядке?

Меган взглянула на него сквозь пелену слез. Дежурный был молодым человеком, лет двадцати с небольшим, симпатичным, с выразительными карими глазами и сверкающими белыми зубами.

— Все в порядке, — сказала она. — Я не хотела вас так напугать, но это машина моего приятеля, и я на ней еще ни разу не ездила. Он сдерет с меня кожу живьем, если узнает, что произошло.

Дежурный ответил тоном заговорщика:

— Сказать правду, если бы мой босс узнал, как я с вами разговаривал, он оторвал бы мне яйца.

— Предлагаю один вариант. — Меган достала из сумочки мягкие и нежные кусочки бумаги и промокнула глаза. — Я ничего не скажу вашему боссу. А вы взамен окажете мне услугу. Я хочу, чтобы вы научили меня водить эту машину!

Молодой человек с готовностью согласился. В его глазах горело желание начать уроки немедленно.

Меган с облегчением вздохнула. Чертовски много изменилось в этом мире с 1929 года. Но, слава Богу, не мужчины.

Глава 10

Ранчо Сиело. 12 июня 1929 года

Дункан стоял на улице неподалеку от своей студии и смотрел на небо. На западе еще были видны звезды, но на востоке горизонт уже розовел. Ему всегда нравилось раннее утро, когда начинающийся день представляется неоткрытой коробкой с подарками. Однако теперь у него были новые и весьма серьезные основания спешить из постели, которую он делил с Меган.

Меган… Почему же все дороги, все его мысли обязательно приводят к Меган? Он передернул плечами от неосознанного смущения. Он многого ожидал от женитьбы: любви, секса, дружбы, общих интересов, глубокого взаимопонимания… В его представлении они должны были делить кров и постель, дышать одним воздухом, есть одну пищу. Он представлял себе такое взаимопроникновение, такой симбиоз душ, которые делали бы невозможной саму мысль о жизни порознь.

Когда он впервые увидел Меган, то испытал чувство, что наконец-то встретил женщину, которую ожидал всю жизнь. Он никогда еще так не ошибался. Секс был единственным, что они делили.

У него не было никакого права обвинять ее в том, что она была тем, кем была. Это он совершил ошибку, абсолютно неверно оценив ее характер и наградив в своих мыслях чертами, которыми она не обладала.

Со временем он осознал глубину своей ошибки. Страсть, сбившая его с толку десять лет назад, была лишь трепетанием крыльев бабочки. Почему же она вернулась, и вернулась с удесятеренной силой?

Как там Шекспир определил Клеопатру? «Женщина, изменяющаяся постоянно»? Сейчас это определение как нельзя лучше подходит Меган. На его глазах происходит метаморфоза. Она никогда не обращала внимания на животных, но теперь превратила Блэкджека в своего преданного раба. А на прошлой неделе подобрала выпавшего из гнезда воробышка. И с упорством настоящей воробьихи носилась по всему ранчо, ловя насекомых, чтобы этого воробья кормить. К концу третьего дня и сам Дункан с удовольствием присоединился к этому, казалось бы, полностью бесперспективному Делу, охотясь за мухами и мошками.

И ему никогда не забыть выражения на ее лице, когда она вопреки всему все же выходила птенца и вчера отпустила его на волю: как она смотрела на его полет! Ему не забыть и собственных ощущений: что-то давно дремавшее в сердце тоже попыталось вырваться на волю. Разменной монетой в их браке была страсть, но никогда — нежность. И вот он испытал именно это чувство. И испугался.

Он боролся со своими переживаниями, возводя баррикады из опыта их совместной жизни. Он не может, не должен впускать ее к себе в душу, куда она врывается в последнее время. Логика подсказывала ему, что Меган притворяется. С другой стороны, когда она думала, что он на нее не смотрит, в ней появлялась такая печаль, которая была гораздо глубже ее обычного недовольства жизнью. Это выражение на ее лице пробирало Дункана насквозь. Он ловил себя на желании заключить ее в объятия и приласкать как потерявшегося ребенка.

И это ее новое влечение к писанине — она часами просиживает за пишущей машинкой — тоже добавляет таинственности ко всему происходящему. Десять лет Меган растрачивала энергию исключительно на пополнение своего гардероба. Где она нашла внутренние силы для попытки начать новую жизнь? Возможно, она делает это для Малкольма?

Дункан сам отказался от этого предположения. Меган — достаточно опытная женщина и должна отлично понимать, что для того чтобы поймать в свои сети Малкольма, ей не нужны дополнительные усилия. Кроме того, она не стала бы часами сидеть взаперти даже ради Всевышнего. Нет, она меняется. Действительно меняется.

Самое страшное, что он хотел ее сейчас как никогда. И лежать каждую ночь с ней в постели, чувствовать ее тепло, ощущать ее запах, более мягкий и свежий, заставляющий его думать, что она ко всему прочему сменила еще и духи, было просто нестерпимо. Поэтому он и вставал рано, и работал допоздна, совершал далекие пешие прогулки и долго стоял по вечерам в холодном душе, пытаясь заглушить, успокоить крик своего тела.

Но это не срабатывало и не могло сработать. По ночам он рвался к ней, мечтал о ней. А днем поощрял ее проводить больше времени с Малкольмом. Мазохизм ли это или желание себя обезопасить?

Разозленный, он перестал замечать красоту утра. Так не может больше продолжаться. Ему нужны совет и понимание, подтверждение того, что он все делает правильно. Он знал, к кому обратиться. Ральф Бресуэйт был больше, чем старым и любимым другом. Он был еще адвокатом и прекрасно умел хранить секреты.

Обнадеженный, Дункан зашел в студию, взял телефон и попросил оператора на телефонном узле соединить его с номером Ральфа в Нью-Йорке. Через пару минут Ральф ответил.

— Ты рано встаешь! — приветливо сказал он. — Я только что зашел в офис. А у вас там, в Санта-Фе, наверное, еще и не рассвело?

— Моя проблема ждать не может.

— Ах, так это не просто приятельский звонок, дружище?

— Боюсь, что нет. — Дункан не стал медлить и сразу раскрыл карты: — Хочу поговорить с тобой насчет развода.

Ральф сразу же понял суть дела:

— Ты обсуждал вопрос с Меган?

— Да, но она даже слышать не хочет о разводе!

— Тогда дело может выйти очень трудным. — В голосе Ральфа зазвучали адвокатские нотки, обычно приберегаемые для клиентов.

— Я знаю. Поэтому и звоню. У меня есть идея, как преодолеть тупик. — Дункан коротко рассказал о своем плане.

Когда он закончил, Ральф спросил:

— Ты уверен, что хорошо понимаешь, что задумал?

— Абсолютно.

— Позволь мне расставить акценты. Ты поощряешь Меган проводить больше времени с Малкольмом Эшфордом для того, чтобы они вступили в половую связь?

Несмотря на утреннюю прохладу, на лбу Дункана выступили капельки пота.

— Я не совсем себе так это представляю.

— Ты планируешь вызвать Эшфорда в качестве соответчика на бракоразводном процессе?

— Я не думаю, что Меган даст мне развод вообще до тех пор, пока ее не будет ожидать другой мужчина. А если она будет уверена, что сразу же вступит в новый брак, то, думаю, сама подаст в суд.

— Прости за банальность, но должен тебя предупредить, что ты играешь с огнем. Честно говоря, я читал романы этого парня и не хотел бы, чтобы он крутился вокруг моей жены.

— Ты не понял. Де-факто мы давно уже не состоим в браке.

Дункан почти ощущал, как в голове Ральфа заворочались колесики и шестеренки.

— Ну что ж, черт побери… Это может сработать… Но если ты настаиваешь на своем плане, ни в коем случае не занимайся с Меган сексом. В судебном языке есть слово «кондонация» — забвение супружеской неверности. На простом английском это означает, что, если вы продолжаете жить половой жизнью, абсолютно не важно, чем она будет заниматься с Малкольмом. Меган может использовать эту статью для затягивания развода на сколь угодно длительный срок.

Дункан ощутил во рту сухость, а по телу пробежал жар. Три недели назад он чуть не переступил черту. Эти мысли вызвали уже привычное напряжение в паху. Сможет ли он действительно отказаться от секса с Меган?

Его тело сказало «нет».

Но Ральф не оставил ему других шансов: он не должен даже прикасаться к ней.

Хилари Делано никогда не чувствовала себя хорошо по утрам. Если бы она была предоставлена самой себе, то не вставала бы раньше десяти. Но Малкольм в свое время настоял на раннем подъеме в дни, когда он работает над книгой. И сейчас она сидела в обеденном зале в одиночестве, испытывая ощущение, что выглядит ужасно: во вчерашнем вечернем платье, с плохо наложенной косметикой, поскольку пудра и румяна случайно перемешались в ее сумочке. И к тому же она нуждалась в уверенности, что Малкольм хотя бы физически присутствует около нее. Мысленно он витал где-то далеко целыми неделями.

Она понимала, что в их взаимоотношениях произошел перелом. Они об этом не говорили, но ощущение было таким же натуральным, как стул, на котором она сидит. «Но почему?» — задавала она себе вопрос. Она делала все, чтобы удержать Малкольма. Что или кто их разъединяет?

Она невидяще смотрела перед собой, не замечая привычной красоты обеденного зала. Лучи солнца проникали через большие окна и играли на хрустальных подвесках люстры. Стол и стулья являлись шедеврами стиля «чиппендейл». Массивные бронзовые канделябры украшали буфет красного дерева; обои абрикосового цвета и изумрудные драпировки повторяли цвета ковра, лежащего на полу. Дополнял интерьер камин во французском стиле.

Они покупали мебель вместе. Это были золотые дни! Они скакали с континента на континент, наслаждаясь бесконечными вариациями сексуальных оргий. Это не должно так закончиться. Она этого не допустит. Хилари не любила Малкольма, но привыкла к нему и к той жизни, которую он для нее создал.

Его появление прервало ее грустные размышления.

— Извини, дорогая, что заставил тебя ждать. Я сказал на кухне, чтобы нам подали яйца по-бенедиктински.

Он сел напротив нее, открыл газету и спрятался за ней, как будто, заказав ее любимое блюдо, полностью выполнил обязанности хозяина. Вскоре столовую наполнил запах поджаренного канадского бекона и соуса по-голландски: слуга Малкольма внес поднос с завтраком. Хилари не прикоснулась к еде: беспокойство лишило ее аппетита. Отставив тарелку с яичницей в сторону, она вставила сигарету в мундштук из слоновой кости.

— Я смотрю, ты следишь за фигурой, — сказал Малкольм, откладывая наконец газету в сторону.

— Если не я, то кто же, — ответила она, не скрывая раздражения.

— Вы закончили, мисс Делано? — спросил слуга Рауль из-за ее плеча. Хотя во время любовных игр они бывали близки, в его тоне не было ни следа интимности.

— Можешь убрать мою тарелку, — бесстрастно ответила она.

— Ты можешь идти, Рауль, — сказал Малкольм. — Я позвоню, когда мы закончим завтрак.

Когда шаги Рауля затихли вдали, он полностью сосредоточился на еде, пережевывая яичницу с видимым удовольствием.

— Ого, у тебя действительно сегодня хороший аппетит, — сказала Хилари кисло.

На его щеках играл румянец, а в глазах прыгали чертики, чего она за ним не замечала уже долгое время. Но Хилари могла бы поклясться, что не она причина этих изменений.

— Я страшно голоден, — заявил Малкольм. — Задала же ты мне жару прошлой ночью!

Она изучала его из-под полуприкрытых ресниц, размышляя, верит ли он сам в то, что сказал. С каких это пор единственный за ночь оргазм означает «задать жару»? Более того, его поведение в постели этой ночью с точки зрения женщины было вообще никуда не годным. В последнее время его сексуальные забавы потеряли оригинальность, непредсказуемость и ту длительность, которые делали его таким возбуждающим и эротичным партнером в прошлом.

Она не замечала, что продолжает пристально смотреть на него, пока он не спросил:

— У меня что, перекрутился галстук или расстегнута ширинка?

Она сделала отрицательный жест, и ее волосы взметнулись изящным полукругом.

— Тогда почему ты меня разглядываешь как живность в микроскоп?

— Хотела бы я знать, что творится в твоей голове.

— Тебе стало бы скучно.

— Малкольм, милый, я же не одна из твоих маленьких потаскушек, не надо со мной играть.

Он отодвинул тарелку, выпрямился и скрестил руки.

— Как всегда, ты очень наблюдательна!

«Вот оно», — подумала Хилари, ожидая продолжения в стиле: «Это причиняет мне боль даже больше, чем тебе, дорогая, но…»

— Я действительно хотел с тобой поговорить кое о чем прежде, чем ты отправишься домой.

Ее желудок сжался. Слава Богу, она ничего не ела. Было бы неприлично отрыгнуть на стол яичницу по-бенедиктински.

— Ты не хотела бы забрать себе Рауля для обслуживания?

Она чуть не вскрикнула от облегчения. Но это чувство испарилось так же быстро, как роса жарким утром. Она подалась вперед, насторожив все свое внимание. Не было ли это способом Малкольма поставить крест на их периодических занятиях любовью втроем? Или за этим крылось что-то другое?

— Но ты же всегда утверждал, что Рауль — неотьемлемая часть твоего домашнего хозяйства?

— Я был эгоистичен. Мы нашли Рауля вместе, и, по-моему, нечестно, что я продолжаю монополизировать его услуги.

Она закусила губу. Если Малкольм избавляется от Рауля, как скоро придет ее очередь?

Заставив себя улыбнуться, она произнесла:

— Ты сегодня в очень великодушном настроении, дорогой. Но все же я не могу понять, почему ты так вдруг отказываешься от Рауля?

— Из чистого альтруизма, дорогая! Во-первых, ты занята в своем магазине. Во-вторых, у тебя куча других проблем. И в-третьих, Рауль — наиболее подходящая кандидатура для того, чтобы вести твой дом.

Конечно, Все было не так просто, как хотел представить Малкольм, но Хилари решила ему пока подыграть:

— Что я еще могу тебе сказать, кроме слов благодарности! Ты уже говорил с Раулем о его новой работе?

Малкольм усмехнулся:

— Раулю идея понравилась. Особенно после того, как я сказал, что ты повысишь ему жалованье.

— Ах ты, негодник! — засмеялась Хилари, прикидываясь довольной, хотя была не на шутку встревожена. Налаженная жизнь рассыпалась в прах, и это ей совсем не нравилось.

— Позвать Рауля, чтобы вы уже сегодня заключили соглашение?

Она помедлила с ответом, доставая сигарету и прикуривая.

— К чему такая спешка?

— Нет, я вовсе не хочу тебя торопить. Но у меня сегодня много хлопот, — произнес он, вставая из-за стола.

— Что-то новенькое? — Хилари оставалась сидеть, игнорируя его прямой намек.

— Да нет, рутина. Разборка корреспонденции, несколько деловых звонков, разная писанина… — Он сделал паузу, а затем добавил как бы между прочим: — Ах да, забыл сказать о ленче на ранчо Сиело. Мы с Меган собрались немного покататься на лошадях.

Хилари сжала под столом руки:

— Это уже второй раз за последние дни, а?

— Возможно, я ведь не считаю.

«Зато я считаю», — подумала Хилари, впиваясь ногтями в кожу рук.

Раньше они ездили на ранчо Сиело все вместе, и не так часто.

— Передай Меган привет, и Дункану тоже. Я не видела их с той нашей пирушки в Сан-Ильдефонсо. Честно сказать, со стороны Меган не очень-то деликатно отвлекать тебя в то самое время, когда работа над твоей книгой в самом разгаре.

Малкольм нахмурился:

— Она меня и не отвлекает. Не надо читать между строк там, где ничего не написано. Я просто еду на ленч.

— Конечно, дорогой, просто на ленч. — Хилари загасила сигарету и томно потянулась, стараясь выглядеть незаинтересованной. Само собой, она не будет слепой и глухой. Никому не удастся ее одурачить — тем более Меган.

Джейд вынула письмо из пишущей машинки, в последний раз проверила его и поставила под текстом свою подпись — Джейд Ховард.

Осознав, что она сделала, Джейд яростно разорвала Письмо на мелкие клочки и бросила их в корзину для бумаг. Что же, она теперь навсегда прикована к имени Меган Карлисл — и к ее жизни? Расстроенная, она вскочила со стула. Комната для гостей, где она работала, была огромных размеров, но Джейд широкими шагами в секунду одолела расстояние до двери. Открыв ее, она высунула голову в коридор. Бежать все равно было некуда.

Бормоча проклятия, Джейд возвратилась к столу, закурила и стала мерять шагами комнату. Мысли ее беспорядочно мелькали.

Слишком многое на нее сразу навалилось. Внезапное и необъяснимое путешествие сквозь время, необходимость, притворяться другой женщиной, боязнь и чудовищное влечение, которые она испытывала к мужу этой женщины.

У нее до сих пор не было никакой другой идеи, каким образом возвратиться домой, кроме той, на которую она поставила месяц назад. Каждый день она разглядывала «мулинекс», надеясь, что на этот раз платье откроет свой секрет. Но этого не случалось. Она пыталась узнать и у Дулси, и у Малкольма, не слышали ли они что-нибудь о магазине Авроры Борилис, говоря, что видела такой, но не помнит, в каком городе. В библиотеке Дункана она однажды обнаружила книгу Герберта Уэллса «Машина времени» и жадно прочитала ее. Но это оказался обычный роман, в котором, естественно, не было для нее ничего подходящего.

Она точно знала, что была несчастна в 1989 году и желала другой жизни. И Меган была несчастна в 1929 году и, возможно, тоже стремилась к изменениям. Случай свел их в одном и том же месте, но с разницей в шестьдесят лет. «Мулинекс», конечно же, сыграл свою роль, но наверняка были и другие причины, позволившие неизвестной силе порвать оковы времени.

Что касается ее обмана, то о нем, казалось, никто не подозревал. Дулси, правда, продолжала избегать с ней контактов, насколько это было возможно. Но из того, что Джейд узнала о Меган, было ясно, что та вряд ли могла поддерживать со служанкой дружеские отношения.

Что же касается Дункана… Господи, что ей с ним делать?

Хотя она предпринимала героические усилия забыть, что случилось в его кабинете три недели назад, но никак не могла выбросить это из головы. Она никогда не выступала в роли соблазнительницы, но поцелуй в кабинете спровоцировала именно она, потому что желала Дункана. И продолжает желать.

В прошлом она могла спокойно управлять своими эмоциями. Что случилось с ее самоконтролем? Она втягивалась в жизнь, в которой чувства перевешивали логику. Джейд твердо постановила не разрешать Дункану дотрагиваться до себя. Но каждое утро была готова молить его об этом. Вот и сегодня, проснувшись, она почувствовала его случайное прикосновение и замерла от сладостного ощущения, погрузившись в незнакомую ранее вселенную чувственных переживаний. Заметив, что он начал просыпаться и пошевелился, она спрыгнула с постели, чтобы не дать ему возможности вновь отвергнуть ее. Запершись в ванной, она включила воду, чтобы заглушить свои рыдания.

Используя прошлый опыт, она попыталась в эти недели утихомирить свою боль за писательским столом. Только процесс переложения мыслей на бумагу может помочь ей сохранить здравый рассудок. К тому же теперь она четко понимала, почему качество ее последних книг неуклонно снижалось: из-за отсутствия в них живых чувств. Сейчас она могла бы написать целые тома об эмоциях. И если ей когда-нибудь суждено вернуться домой, она напишет такую книжищу…

«Да, но все чувства в мире не помогли мне написать самое обычное деловое письмо», — напомнила себе Джейд. Было странно начинать писательскую карьеру снова. В ее прошлой жизни она могла позвонить по телефону почти любому редактору журнала в Нью-Йорке и предложить идею статьи. Но в 1929 году о ней никто не знал.

К тому же она лишилась компьютера, на котором было так удобно и просто исправлять любые опечатки. Сегодня ей пришлось трижды перепечатывать письмо в «Харперз», прежде чем оно стало удобочитаемым. И то, что она поставила вместо подписи Меган Карлисл свою, стало последней каплей, переполнившей чашу. Раньше у нее не возникало проблем с концентрацией мыслей, когда она садилась за работу. Теперь же они разбегались в разные стороны.

Она взбешенно пыхнула сигаретой. Да и что значит история с этим письмом, если вся ее жизнь…

Джейд не захотела завершать эту мысль. Она вернулась к столу и решительно вставила в машинку чистый лист. Нужно смириться. Она должна начать новую карьеру, поскольку, по-видимому, к старой возврата не будет.

Она стала печатать и немедленно сделала опечатку. Отчаяние схватило ее за горло и вырвалось наружу.

— К… матери! — заорала она так громко, что стены даже отрезонировали.

Брань не принесла желаемого облегчения. Она осмотрелась, и ее взгляд упал на машинку. Джейд почувствовала отвращение к этому предмету, она ненавидела его за то, что он символизировал в данный момент. Не думая, что делает, она схватила «ремингтон» и с силой швырнула его на пол.

Дункан сидел на кухне, прихлебывая кофе, когда услышал крик Меган. Раньше она почти не ругалась, даже когда была сильно раздражена. А это словосочетание, которое сейчас носилось эхом по всему дому, как ястреб над раненым волком, он вообще от нее никогда не слышал. Затем раздался страшный грохот.

Произошло что-то ужасное.

Дункан поставил чашку на стол так, что кофе выплеснулся, и помчался наверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. О Господи! Что, если кто-то пробрался незамеченным в дом и застал Меган одну?

Он ворвался в комнату. Она стояла около стола, слепо уставившись в стену. Ее новая пишущая машинка валялась на полу. По-видимому, у этой изменившейся женщины, за которую он только что так переживал, случилась весьма знакомая вспышка раздражения. Увидев ее в безопасности, он ни с того ни с сего разозлился.

— Ну и что, черт побери, случилось на этот раз? — закричал он.

Она, казалось, не подозревала о его присутствии и медленно обернулась на звук его голоса. Внезапно ее плечи стали вздрагивать.

— Я не могу тебе сказать, что случилось.

Слезы катились по ее лицу, но она даже не пыталась вытереть их.

Меган была настоящим мастером притворных истерик, когда ей нужно было чего-то добиться. Но сейчас Дункан понял, что она не притворяется. Он никогда еще не видел такой душераздирающей сцены. Еще десять секунд назад он был готов ее задушить. Сейчас же он поспешил к ней и заключил в объятия.

Его рубашка мгновенно промокла от слез.

— Меган, скажи мне, ради Бога, что произошло?

— Я не могу! Я хочу сказать, но не могу…

Она всхлипывала так сильно, что едва могла говорить. Но это было и не нужно. Он знал, что ее беспокоит. Даже если его тело и отвечает на прикосновение к ней, он уверен, что их брак закончен.

Джейд готова была оставаться в объятиях Дункана весь день и, если уж на то пошло, то и всю ночь тоже. Но она не должна себе этого разрешать. В прошлый раз, когда он ее обнимал, она поддалась зову страсти. Такого нельзя допустить вновь. Но у нее не было сил выскользнуть из его — таких успокаивающих — объятий. Ощущения расслабленности и комфорта, которые она испытывала, были такими же соблазнительными, как и страсть. Судороги в горле ослабли, когда она почувствовала, как биение их сердец сливается в одно. И вместо того чтобы отпрянуть в сторону, она сильнее прижалась к Дункану.

Последним мужчиной, у которого она рыдала на груди, был ее отец. Теперь ее плач посвящался любви, которая потеряна, так и не успев начаться. Она выплакивала боль своего сердца, свои страхи, свое одиночество, позволяя Дункану взять на себя часть ее отчаяния. Джейд поняла, что разделять с кем-то слезы не менее сладостно, чем поцелуи. Но осознание того факта, что у нее нет никаких прав делить что-либо с Дунканом, заставило ее разрыдаться еще сильнее.

Когда через несколько минут она все же справилась с собой, ей не потребовалось просить Дункана уйти. Казалось, он сам торопился скрыться с глаз долой. Она прислушивалась к его удаляющимся шагам. Уверившись, что он покинул дом, она уронила голову на руки. Как долго она сможет все это выдержать?

Краем глаза Джейд заметила валяющуюся на полу пишущую машинку. Почувствовав вину, она подняла ее и вернула на прежнее место. Слава Богу, машинка вроде бы выдержала. Хлюпнув носом в последний раз, Джейд вставила новый лист бумаги и в очередной раз стала печатать письмо в «Харперз».

Сначала она даже не понимала смысла слов. Хотя Дункан ушел, он оставался в ее мыслях. Как может один и тот же человек быть жестоким и холодным и в то же время нежным и ласковым? И что ей делать с собственными чувствами, многие из которых были для нее настолько новыми, что она, всегда гордившаяся своими познаниями в области языкознания, даже не находила для них названия?

Она пристально смотрела на лист бумаги, заставляя себя загородиться своим профессионализмом. Слово было некогда ее спасением, ее щитом. Оно может выручить ее и сейчас. Джейд стала печатать быстрее, каждый удар по клавишам помогал ей возводить защитные укрепления. Когда она закончила письмо, то почувствовала себя значительно лучше. Запечатывая конверт и наклеивая марку, Джейд сказала себе, что так или иначе должна пройти по этому минному полю.

Через час, освеженная душем и одетая для верховой езды, она поджидала в гостиной прибытия Малкольма Эшфорда. Расположившись на диване, она шевелила пальцами ног, пытаясь поудобнее расположить их в сапожках: ступни у Меган были короче и шире. Джейд не сомневалась, что между ними есть и другие физические различия.

Она часто не могла заснуть, думая об этих возможных различиях. Похож ли запах их тел, вкус кожи? Каковы, к примеру, размеры сосков у Меган, высота волос на лобке, глубина пупка?

Пока еще Дункан никак не комментировал то, что его жена одевается и раздевается только в ванной и при закрытых дверях. Хотя на днях что-то упомянул вскользь о ее скромности.

Но сколько еще времени он будет делить с ней ложе, не прикасаясь к ней? Джейд почувствовала, как этот вопрос начинает оказывать на нее уже привычное действие: кожа покрылась мурашками, соски затвердели. Она опять представила, как он держит ее в своих объятиях, как их губы встречаются и он наконец берет то, что она так боится и стремится ему отдать. О Беже! Ну когда же она сможет контролировать свои чувства по отношению к этому человеку?

Она вскочила и поспешила к буфету, где за дверцами стоял графин и с полдюжины бокалов. В графине было «амонтильядо» — нежное сухое вино, помогавшее расслабиться ее натянутым нервам. Она принесла его утром из погреба, хотя знала, что Дункан озабочен уменьшением своих запасов. Вообще она получала удовольствие от этого акта неповиновения, столь подходившего характеру Меган.

Она цедила «амонтильядо» мелкими глотками, когда раздался знакомый рокот «бугатти» Малкольма. Он ворвался в гостиную минутой позже, принеся с собой свежесть улицы.

— Прекрасный день для поездки! — заявил он. — Я гнал машину со скоростью сто миль в час!

— Я бы хотела, чтобы ты перестал разыгрывать из себя Айртона Сенну, — сказала она.

— Кого?

Боже, она опять апеллирует к кому-то из ее собственного времени!

— Ну, это мой хороший друг из Нью-Йорка. Он всегда гоняет как сумасшедший, — вывернулась Джейд. — Не дай Бог, ты еще разобьешься.

— И кто мне это говорит? Ты же ездишь на машине куда быстрее, чем я!

— Просто обещай, что будешь осторожным, — сказала она, думая, что если с ним что-нибудь случится, то она вообще останется одинокой. Если она кому-нибудь здесь и доверяет, так только Малкольму, хотя и ему с большими оговорками. Он явно ослеплен Меган, но в состоянии ли принять предлагаемую ею, Джейд, дружбу?

— Что ты тут говоришь о любви Меган к быстрой езде? — спросил входящий в комнату Дункан.

Она не была уверена, что он примет участие в их ленче. Появление Дункана заставило ее сердце забиться быстрее. Казалось, он заполнил собой комнату. Это был гораздо более живой мужчина, чем встречавшиеся ей ранее; но в глазах его она видела ощущение смерти — смерти их брака, смерти его надежд.

Малкольм засмеялся:

— Думаю, не надо тебе говорить о том, как быстро и хорошо водит машину твоя жена.

— А что ты подумаешь, если я скажу, что Меган уже несколько недель не прикасалась к рулю?

Брови Малкольма поползли вверх.

— Ты, наверное, шутишь!

Дункан сказал мрачно:

— Меган очень изменилась в последнее время. И она не выезжала ни на одну автомобильную прогулку с тех пор, как мы вернулись из «Ла-Фонды».

Малкольм воззрился на нее с удивлением, и Джейд постаралась разрядить невольно возникшую паузу. Она, конечно, хотела бы прокатиться на машине Меган, но не хотела, чтобы кто-нибудь увидел, как она это делает в первый раз. Такого подходящего случая ей пока не представлялось.

— Я сейчас занята новым проектом, — сказала она.

— Новым проектом? — Малкольм переводил взгляд с Джейд на Дункана и обратно.

— Я только что закончила письмо в журнал «Харперз» с планом статьи о Марии Мартинес.

Мужчины выглядели настолько ошеломленными, что Джейд поняла, насколько она переоценила возможности Меган.

Явное удивление Малкольма, правда, быстро сменилось волнением.

— Могу ли я предположить, что к этому твоему новому делу тебя подвигло наше знакомство?

Дункан перебил его:

— Господи! Откуда ты вообще знаешь о таком понятии, как план статьи для журнала?

Она попыталась выдать загадочную улыбку:

— Дорогой, ты бы очень удивился, если б узнал, с чем только не приходится встречаться юной девушке на жизненном пути!

— Меган, я действительно восхищен! — Малкольм поднял большой палец вверх. — Ты не хотела бы, чтобы я прочитал это письмо?

— Спасибо за предложение, Малкольм, но я уже его отправила.

— Не расстраивайся, если «Харперз» его завернет. Я писал целых три года, прежде чем мой первый роман был куплен.

Как бы она хотела рассказать им обоим, что способна не только писать какие-то письма с планами статей. Она продала свой первый роман, когда ей не было еще и двадцати двух лет, и он сразу стал бестселлером!

— Ты не поверишь, какой усидчивой стала Меган. Она по полдня проводит в одной из комнат для гостей, печатая на машинке!

Голос Дункана звучал так снисходительно, что Джейд почувствовала желание его ударить. Вместо этого она сказала:

— Я не понимаю, чему ты удивляешься. Я уже много лет в тайне пишу. Мой дорогой Дункан, ты вряд ли знаешь обо мне и половину того, что мог бы.

К ее радости, появление Дулси, приглашающей их на ленч, прервало продолжение разговора.

Когда они сели за стол, Джейд осмотрительно перевела разговор на безопасные темы. С тех пор как они приехали на ранчо Сиело, она перечитала все хранившиеся газеты и журналы. И теперь была уверена в том, что может участвовать в общем разговоре на любую тему — касается ли он проблем президента Гувера, ажиотажного роста цен акций на бирже, провала «сухого закона» или связанного с этим законом роста организованной преступности.

Застольная беседа еще больше высвечивала разницу между ее собеседниками. Малкольм казался оптимистичным, открытым, веселым; Дункан старательно скрывал свои мысли и чувства. Какие секреты спрятаны за его взвешенными словами и взглядами? Этот вопрос преследовал Джейд весь ленч, но она так и не нашла ответа.

— Надеюсь, вы оба меня извините, но я возвращусь в студию. Нужно поработать, — сказал Дункан, как только Дулси убрала со стола.

— Трудно представить, что может оторвать тебя от работы, старина! — ответил Малкольм. — Спасибо за ленч.

— Всегда рад тебя видеть. Приезжай в любое время. Я знаю, что Меган будет благодарна тебе за помощь в литературной работе.

— Ловлю на слове!

Малкольм встал и пожал Дункану руку.

«Они разговаривают, как будто меня здесь нет», — думала Джейд, наблюдая за мужчинами. Это бесило ее. Ее возмущало, что к ней относятся как к человеку второго сорта. Но она уже поняла, что женщины ее круга в 20-х годах — даже такие наглые вертихвостки, как Хилари Делано, — были всего лишь избалованными детьми. Им разрешалось пить, курить, щеголять сексуальностью, — но только ради услаждения и с разрешения их мужчин. Понятно, почему Меган было так тоскливо.

После ухода Дункана Малкольм возвратился за стол. Он внимательно следил за Джейд во время ленча и убедился, что она натянута как струна. Ее выдавали глаза, нервные движения рук, то, как она постоянно себя останавливала во время разговора. Брак Дункана и Меган действительно подходит к концу. Вряд ли он ошибается. Они держатся на дистанции, очень вежливы между собой — как это случается на океанском лайнере, когда стюард перепутает компании за столиками.

Этот парень должен быть сумасшедшим, если отпускает Меган. Ее физическая красота всегда бросалась в глаза; но в последнее время Малкольма поражало, как быстро она развивается интеллектуально и как глубоко мыслит.

— Итак, ты хочешь стать писателем, — сказал Малкольм, глядя на нее через стол. — Предлагаю себя в качестве личного редактора.

В его голове заискрились фантазии о предстоящей совместной работе, в ходе которой они становились бы все ближе друг к другу. Вот он сидит за столом, читая ее рукопись, а она смотрит через его плечо, наклонившись так, что касается его грудью. На ее платье глубокое декольте. Он поворачивается и прижимается губами к ее нежной коже. Привлекает ее к себе, прижимает к своей груди, чувствуя ее соски под тонкой тканью…

— Малкольм!

Он вздрогнул от звука ее голоса:

— Да, Меган?

— Я хотела бы обсудить с тобой несколько других моих будущих статей.

— Начинающие писатели допускают ошибку, когда затрагивают малознакомые им темы. Почему бы тебе не написать что-нибудь о моде?

— Мне не интересны традиционные обозрения журнала «Гуд хаускипинг».

— Ну, я больше подумывал о фешенебельном «Вог»…

— У меня много дорогих вещей, но я вовсе не собираюсь о них писать. Я хотела бы выбирать для статей общечеловеческие темы, писать о людях, об их характерах… Господи, да в Санта-Фе приезжает столько знаменитостей, о которых я могла бы собрать материал! Меня также интересует, к каким результатам в будущем может привести нынешнее состояние финансового рынка, «сухой закон» и так далее.

Малкольм не поставил бы и ломаного гроша на то, что новичок сможет пробиться в журнал с первой попытки. Но, слушая Меган, он все больше убеждался в наличии у нее «шестого чувства» в выборе тем, которые могут заинтересовать любого издателя, если, конечно, ее возможности соответствуют амбициям.

Со временем она, наверное, сможет написать удобочитаемый очерк; но у него были серьезные сомнения в ее способности проанализировать влияние настоящего на будущее. Черт возьми, он и сам вряд ли взялся бы за такую задачу. Тем не менее Малкольм не собирался ее разочаровывать, особенно принимая во внимание тот факт, что совместная работа может помочь их сближению. В свое время он сам получал немало отказов от издателей и знал, с какими трудностями ей придется столкнуться. Ему нужно быть поблизости, когда эти трудности начнутся, чтобы утешить ее.

Она поднялась, давая этим понять, что разговор окончен. И Малкольм осознал, что слишком был занят собственными мыслями, чтобы внимательно ее выслушать.

— Пойдем лучше на конюшню, — сказала она. — Джордж, вероятно, уже беспокоится, куда это мы запропастились.

Хотя Малкольм больше рассчитывал на то, что они посидят еще вместе, разговаривая, немного флиртуя, поддразнивая друг друга намеками и двусмысленностями, — первая и необходимая фаза игры перед тем, как затащить женщину в постель, — он с готовностью исполнил желание Меган.

Когда они подошли к конюшне, солнце уже прошло зенит. Был великолепный нежаркий день, на голубом небе кудрявились барашки облачков. Через двор к ним подбежал радостный Блэкджек. Малкольм подумал про себя, что даже смешно, как пес привязался к Меган, учитывая их прежние отношения.

— Добрый день, сеньор, сеньора, — сказал Джордж, выходя из конюшни.

Их ожидали две оседланные лошади. Кобыла по кличке Дансе принадлежала Меган. Когда Малкольм взглянул на другую, его лоб покрылся испариной. Это был арабский жеребец Дункана Эскалибур. Конь, привязанный к столбу, дергал головой, пытаясь отвязаться, вскидывал крупом и рыл землю копытами. Джордж обычно седлал для Малкольма пятнадцатилетнего мерина Теннесси-Уокера, когда Дункан и Меган несколько раз приглашали его раньше на верховую прогулку.

Малкольм вопрошающе взглянул на Джорджа:

— А где Уокер?

— Он утром расковался, сеньор.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я залезу на это страшилище? — Малкольм указал на жеребца.

— На Эскалибуре поедет сеньора, — ответил Джордж.

Малкольм перевел дух, когда Джердж подал ему поводья Дансе.

— Ты уверена, что хочешь покататься? — спросил Малкольм у Меган. — Я не очень разбираюсь в лошадях, но этот жеребец выглядит опасным.

Глава 11

Джейд осторожно огладила жеребца, держа его за уздечку. Его ноздри раздувались, он тряс головой из стороны в сторону. Дункан говорил, что Эскалибур прекрасно вышколен. Но сегодня конь казался чем-то взбешенным. Она чуть было не сказала Джорджу, что на жеребце не поедет, но остановила себя.

Джейд Ховард никогда бы не села на Эскалибура в его нынешнем состоянии. Меган Карлисл колебаться не стала бы. Она была опытной наездницей: села в седло в возрасте двенадцати лет, а в четырнадцать уже сама объезжала коней. За эти недели Джейд уже сделала много ошибок, поступая не как Меган, и рисковать больше нельзя. Она сжала зубы, уперлась сапогом в подставленные руки Джорджа и вскочила в седло.

И сразу поняла, что сделала это зря. Эскалибур заржал от боли. Она почувствовала, как напряглись его мышцы. Он взбрыкнул задом. Краешком глаза Джейд увидела, как конь задел крупом Джорджа, и тот взмыл в воздух и, пролетев футов десять по воздуху, упал на землю.

— Тпру, мальчик! — закричала она, инстинктивно натягивая поводья и пытаясь нащупать стремена. — Спокойно, милый!

Она услышала чей-то крик, но не могла разобрать ни слова. В этот момент Эскалибур рванулся вперед бешеным галопом. Следующее, что она осознала, — это то, что они мчатся к лесу.

Джейд всегда гордилась тем, что прилично ездит на лошади. В детстве она так обожала животных, что даже хотела стать ветеринаром. Она нянчилась с выпавшими из гнезд птенцами, ухаживала за соседскими собаками и по уик-эндам работала на конюшне. За то, что она убирала грязь из денников, ей разрешалось кататься на лошадях до появления платных клиентов.

Теперь она поняла, как мало катание на покладистых лошадках в манеже подготовило ее к скачке на хрипящем арабском жеребце, и закричала от ужаса. Хотя она изо всех сил вцепилась в поводья, конь летел вперед все быстрее и быстрее. Эскалибур полностью вышел из-под контроля и не понимал никаких команд, слыша лишь собственную боль. Она могла только пытаться остаться в седле до тех пор, пока жеребец не устанет. Джейд приникла к его шее и крепко сжала колени вокруг его боков, когда они влетели в лес.

Плотно стоящие деревья не остановили коня. Он несся вперед, не разбирая дороги. Ветви свистели вокруг Джейд, раздирая в клочья одежду. Мышцы шеи Эскалибура тоже покрывались царапинами, из которых сочилась кровь, но он не замедлял бега. Жеребец вспотел, изо рта его хлестала пена, железо звякало о зубы, дыхание стало прерывистым.

Дункан даже не знал, кто она на самом деле. О, Боже милостивый, она не хочет умирать в качестве Меган! Ее жизнь не должна закончиться так! И хотя руки саднили, Джейд натягивала и натягивала узду, крича «тпру!» сквозь ветер. Дорогу им перегородило огромное упавшее дерево. Она никогда еще не прыгала с конем через препятствия, а такое могло бы проверить на мужество и самого лучшего наездника.

Она тянула поводья вправо, пытаясь повернуть жеребца, до тех пор, пока ее мышцы не стали трещать. Но он продолжал мчаться вперед. Подлетая к препятствию, Джейд услышала дикий крик и осознала, что кричит она сама. Пятьдесят футов… тридцать… десять… и…

Телом, руками, коленями она понукала Эскалибура прыгнуть. В самый последний момент он заартачился и с треском врезался в сучья лежавшего дерева. Готовясь к прыжку, Джейд привстала на стременах и теперь почувствовала, что летит по воздуху. Земля приближалась, и она попыталась сгруппироваться. Толстый слой дубовых листьев и сосновых иголок покрывал лесную почву. Их острый запах заполнил ее ноздри в тот момент, когда она упала. На какую-то долю секунды ей показалось, что все обойдется, но тут она почувствовала сильный удар головой обо что-то твердое. Ее пронзила боль, и мир погрузился в темноту.

Дункан никак не мог сконцентрироваться. Каждые несколько минут он отрывал взгляд от стоящего перед ним мольберта и выглядывал в окно студии, ожидая увидеть идущих к конюшне Меган и Малкольма. Думая о том, что сейчас происходит в доме, он то и дело поглядывал на часы. Разговаривают ли они о литературе? Он в этом сомневался, хотя до сих пор не мог оправиться от изумления, что Меган намерена опубликоваться в журнале.

Внезапно он почувствовал, что воротник рубахи ему слишком тесен. Он расстегнул верхнюю пуговицу, снял галстук и бросил его на кресло. Затем, раздраженно вертя головой, вернулся к работе. Новая картина была плохой: абсолютная чепуха. За последние недели он не написал ничего стоящего. У него случались периоды, когда каждое полотно вызывало чувство неудовлетворения, но они никогда не длились так долго.

С ним что-то происходит. Его ничего не устраивает, ничего не радует, ничего не успокаивает. Он достал из кармана рубашки сигарету, прикурил и, сделав несколько коротких, злых затяжек, подошел к окну: ждать и наблюдать.

Наконец в три часа Меган и Малкольм вышли из дома. Малкольм сказал что-то, вероятно, развеселившее Меган, поскольку она смотрела на него, улыбаясь так, как никогда не улыбалась Дункану.

Когда они шли к конюшне, Малкольм взял ее за руку, и она даже не сделала попытки освободить ее. Эта парочка явно сблизилась за последние недели. Он должен быть доволен. Так почему же его нервы на пределе?

Проходя мимо студии, ни Малкольм, ни Меган даже не взглянули в его сторону. Когда они прошли, Дункан вышел на крыльцо. Ветер доносил до него звук ее слов, и, хотя он не мог их разобрать, в ее тоне чувствовалась радость. Он продолжал наблюдать за ними — шпионить, если говорить откровенно, — пока они продолжали путь к конюшне.

Малкольм говорил с Джорджем, оживленно качая головой. Из его жестов было понятно, что разговор касается оседланных лошадей. Дункан почувствовал определенное удовлетворение, зная, что Малкольм смотрится на лошади хуже, чем в гостиной. Особенно на Эскалибуре.

Огромный белый жеребец грыз мундштук, тряс головой и поднимал облачка пыли, роя землю копытами. С ним происходило что-то не то, явно не то.

— Не садись на жеребца! — закричал он, устремляясь к конюшне.

Ветер отнес его слова в сторону. Ни Меган, ни Малкольм, ни Джордж его не услышали. С этого момента он видел все как в замедленной киносъемке. Меган шагнула вперед и взяла поводья из рук Джорджа. Джордж сложил руки «колодцем» и помог Меган забраться в седло. Она вспорхнула в него уверенно и грациозно, как прыгает балерина на сцене.

Когда она выпрямилась в седле, Эскалибур словно обезумел. Еще секунду назад он был здесь, а в следующую рванулся вперед, отбросив Джорджа в сторону как пушинку, и понесся стрелой по направлению к лесу. Даже несмотря на охвативший его ужас, Дункан не мог не испытать гордости, глядя, как Меган держится в седле. Любая другая женщина на ее месте орала бы благим матом, но она держала себя в руках, стараясь успокоить коня.

Конечно, это было бесполезно. Дункан повидал на своем веку закусивших удила лошадей: ужаленных ли в чувствительное место шершнем, укушенных ли змеей или взбесившихся от местной ядовитой травы — астрагала. Он знал, что Эскалибур будет скакать теперь вперед до тех пор, пока его благородное сердце не разорвется. Или пока его не остановит что-то более сильное, чем рука Меган.

Эти мысли проносились в голове Дункана, пока он бежал к конюшне. Когда он добежал туда, Джордж уже сидел на земле, потирая голову, а Малкольм стоял с разинутым ртом. От него в этот момент не было никакого толка.

Дункан выхватил из его рук повод Дансе и одним прыжком очутился на ее спине. Он разберется с этим писателем позже, пообещал он себе, колотя пятками по бокам кобылы, посылая ее в галоп.

Он хотел освободиться от Меган, но не так. Нет, только не так!

Дансе не шла ни в какое сравнение с Эскалибуром, когда речь шла о выносливости и силе. Она никогда не смогла бы промчаться по лесу галопом. Но Эскалибур уже проложил дорогу для нее. Дункан вздрогнул, представив, что это означает для всадницы и самого коня.

Нахлестывая Дансе, он гнал ее вперед, слыша треск ломаемых сучьев и тонкий голос Меган. Ее громкий, но неразборчивый вскрик, казалось, разорвал его сердце напополам. Меган была испугана до смерти и имела на это все причины. Она слишком хорошо знала лошадей, чтобы не понимать опасности, которая ей угрожает.

Дункан не обращал внимания на ветки, хлеставшие по его рукам и ногам. Он думал только о Меган, о том, как спасти ее жизнь.

Он продолжал колотить Дансе по бокам, вздымавшимся от напряжения, побуждая ее увеличить скорость. Нужно перехватить Эскалибура раньше, чем произойдет непоправимое.

Внезапно он разглядел жеребца сквозь деревья. Тот застрял в сучьях поваленного дуба. Меган нигде не было видно. Дункан подскакал к запутавшемуся жеребцу, бросил поводья и прыгнул с лошади.

— Меган! — позвал он. — Ты где?

Он не услышал ничего, кроме храпа загнанных лошадей.

— Меган! — закричал он снова, окидывая взглядом все вокруг.

Потом он сообразил, что могло произойти. Эскалибур мчался на пределе возможного, когда влетел в дерево. Даже самый лучший в мире наездник не смог бы остаться в седле при таких обстоятельствах.

Дункан перелез через поваленное дерево. Когда он увидел Меган, из его горла вырвался сдавленный крик. Он бросился к ней и опустился на колени. Меган была жива, но пульс бился тоненькой ниточкой, тело обмякло. Она находилась в состоянии шока.

— Меган, ты меня слышишь? — Его руки лихорадочно ощупывали ее тело в поисках переломов.

Возможно, ее нельзя было трогать с места, но у него не было выбора: она нуждалась в срочной медицинской помощи. Прижав Меган к груди, Дункан заметил, что на его рубашке стало расплываться кровавое пятно. Он отгреб одной рукой листья и нащупал узловатый корень.

Когда он нес жену, она не издала ни единого звука. С силой, рожденной отчаянием, он взобрался на Дансе, не выпуская Меган из рук. Кобыла фырканьем выразила неудовольствие двойной ношей, но Дункан успокоил ее несколькими ласковыми словами и, дернув за поводья, направил спокойным шагом к ранчо.

Опустив взгляд, он увидел, что кровь продолжает сочиться из головы Меган. Она болталась в его руках, как тряпичная кукла, и он осторожно прижал ее к себе, желая, чтобы его сила перешла к нс-й.

Когда они выехали из леса, к ним бросились Джордж и Малкольм. Глаза Малкольма, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

— Она жива? — спросил он, не отрывая взгляда от Меган.

— Но не благодаря тебе, — ответил Дункан.

— Я не должен был разрешать сеньоре садиться на Эскалибура! — чуть не плача, воскликнул Джордж, помогая Дункану сойти с лошади.

— Мы поговорим на эту тему позже. — Дункан принял в свои руки Меган и направился к дому.

— Чем я могу помочь? — задал вопрос Малкольм, поспешая за ним.

— Позвони доктору Адельману. Скажи, что Меган ударилась головой при падении с лошади. Она находится в шоке. Затем попроси Дулси принести в спальню аптечку первой помощи.

Малкольм побежал в дом.

— А что делать мне, сеньор? — Голос Джорджа прерывался от волнения.

— Сходи приведи Эскалибура. Я не знаю, что вселилось в этого коня, но уверен, что найду причину.

Джейд плыла по волнам в сером, не имеющем измерений мире к черному горизонту. Ей хотелось скорее доплыть и упасть в черную пустоту, но мешал мужской голос, призывающий ее обратно: «Меган, Меган, очнись!» Она почувствовала что-то холодное и ласковое на лбу и услышала другие голоса, другие звуки. Шаги. Невнятный разговор. Скрип закрывающейся двери.

Ей потребовались все силы, чтобы сосредоточиться, и тогда она почувствовала боль, которая, казалось, раскалывает ее голову на куски. Она умоляла черноту, чтобы та взяла ее обратно, но голос зазвучал снова: «Меган, ты меня слышишь?»

Она попыталась ответить, но смогла издать только стон.

— Меган, не бойся, я здесь, с тобой. Все будет хорошо.

Она хотела ответить, что она не Меган, и попыталась разлепить склеенные чем-то веки. Ей удалось чуть приоткрыть глаза, и свет ворвался в них. Каким же он был белым и болезненным, Господи! Мужской силуэт склонился над ней.

— Кто вы? — прошептала Джейд.

— Это я, Дункан. Ты помнишь, что с тобой произошло? — Он взял ее руки в свои и чуть сжал их. Он выглядел сильным и полным жизни.

Его успокаивающий жест вызвал на ее глазах слезы, и она вцепилась в его руку.

— Тебе чего-нибудь хочется?

Она облизнула губы.

— Хочешь пить?

Она закрыла и открыла вновь глаза.

Он поднес стакан к ее губам и мягко поддерживал ее голову, пока они пила. Его прикосновения были такими нежными, такими добрыми! Джейд хотела бы, чтобы он не отпускал ее всю жизнь. Но потом она вспомнила, кто это такой.

— Долго я была без сознания?

— Около часа. Доктор Адельман сказал, что у тебя сильное сотрясение мозга. Он придет и завтра. Сильно болит?

— Да, — сказала она дрожащим голосом.

Он высвободил руки, чтобы поменять компресс ей на лбу:

— Так лучше?

Она хотела кивнуть, но это движение вызвало взрыв в ее мозгу.

— Доктор предупредил, чтобы ты даже не пыталась двигаться несколько дней. Он пришлет сиделку, которая будет за тобой ухаживать. А пока с тобой побуду я.

— А где Дулси? Почему она не может со мной посидеть?

— Ты же знаешь, какая она суеверная. Она что-то бормочет насчет нечистого духа. — Он ободряюще сжал ее ладонь.

— Не оставляй меня одну.

— Конечно, нет. Постарайся уснуть.

— А Эскалибур, он… — Она не могла найти в себе сил, чтобы договорить.

— Он в порядке.

Джейд хотела бы лежать так, наслаждаясь его ласковыми прикосновениями, но ее клонило в сон. Она закрыла глаза и опять погрузилась в серый туман.

Дункан продолжал держать ее за руку, хотя она уже уснула. Меган была бледна, как бинты на ее голове. Несмотря на все их разногласия, Дункану было невыносимо тяжело видеть ее в таком состоянии.

«Сожаление и раскаяние — жалкая компания», — подумал он. Господи! Если бы только они могли начать все сначала, как Меган предлагала несколько недель назад! Он бы нашел способы сделать ее счастливой. Но для нового старта слишком поздно. Он это ясно видит. Да, через какое-то время она начнет все сначала — но с Малкольмом. И все, что он может сделать сейчас, — это следить за ее сном, смотреть на спящую Меган.

Он продолжал молчаливо бодрствовать около нее и двумя часами позже, когда прибыла сиделка. Она вплыла в спальню с самоуверенностью испанской армады.

— Я мисс Бингхемптон, — произнесла она. — А вы, должно быть, Дункан Карлисл.

Это был чопорный, здравомыслящий, накрахмаленный и затянутый в корсет ангел милосердия. В глазах ангела блистала сталь.

— Виноват, но это действительно я, — ответил Дункан.

— Миссис Карлисл приходила в себя? — спросила она командирским голосом.

— На несколько минут. Я дал ей воды.

— Вам повезло, что она не захлебнулась. Вы, наверное, просто разжали ей зубы? — Тон сиделки и ее воинственное выражение дали Дункану понять, что она считает всех мужчин лжецами и хулиганами. — Теперь, если вы освободите мне место, я взгляну на своего пациента, — заявила она, отстраняя Дункана.

Меган продолжала спать. Сиделка ловко прощупала пульс, сменила повязку на голове и подоткнула одеяло.

— Что я еще могу для нее сделать? — спросил Дункан, чувствуя себя незваным гостем в собственной спальне.

— Можете упаковать свои вещи. Вы будете спать где-нибудь в другом месте, пока ваша жена полностью не поправится. Она нуждается в абсолютном покое и тишине.

Он давно пытался изобрести подходящий предлог, чтобы не спать с Меган на одной постели. Теперь же, когда случай представился, ему стала ненавистна сама мысль об этом раздельном существовании.

— Итак? — напомнила ему о себе мисс Бингхемптон с недовольным выражением лица.

— Я пришлю экономку за своими вещами, — ответил Дункан, поеживаясь, как нашаливший школьник.

Он бросил на прощание взгляд на Меган и на цыпочках вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

К его удивлению, Малкольм сидел в холле рядом со спальней.

— Надеюсь, ты не против, что я остался? Я не мог уехать, не поговорив с тобой.

— Я как раз против! — В этот момент Дункан мог бы задушить писателя.

Малкольм не обратил внимание на гнев Дункана:

— Я знаю, что ты сейчас переживаешь, и не сержусь на тебя. Было ужасно видеть Меган в таком состоянии. До того как я уеду, я хотел бы получить от тебя разрешение навещать ее, пока она не выздоровеет. Доктор сказал, что она не будет в состоянии ничего делать несколько недель, а ты знаешь, какое у нее настроение. Она умрет от скуки.

— Приезжай, когда тебе будет угодно. Но сделай мне одно одолжение.

— Какое хочешь.

— Убирайся сейчас отсюда к черту!

Малкольм с удивлением посмотрел на него.

— Я сказал, прямо сейчас!

Малкольм повернулся к выходу, затем посмотрел через плечо на Дункана и пробормотал:

— Я действительно хорошо понимаю, что ты сейчас переживаешь.

Через несколько минут Дункан услышал удаляющийся шум мотора. Он посмотрел на закрытую дверь спальни и прошел в кабинет. Блзкджек дремал на своем любимом индейском коврике. Почувствовав приход хозяина и его обеспокоенность, пес встал, подошел к Дункану и лизнул ему руку.

Дункан упал на колени и зарылся лицом в мягкую шерсть собаки. Из его груди вырвался протяжный стон. Стоя на коленях, он невидяще смотрел в пустоту, прокручивая в мыслях картину трагедии снова и снова. Что-то случилось с Эскалибуром. Но что?

Дулси сидела на кухне, перебирая пальцами розовые четки. Ее губы беззвучно шевелились, когда Дункан вошел. Казалось, она полностью сосредоточилась на молитве, потому что вздрогнула, услышав его голос.

— Где Джордж?

— На конюшне, сеньор Карлисл. Он чувствует себя виноватым в том, что произошло с сеньорой.

— И он не ошибается, должен я сказать!

— Я молюсь за сеньору. Она поправится?

Дункан заставил себя говорить нормальным тоном. Дулси ни к чему не причастна. Было бы нечестным срывать на ней свою злость.

— Доктор уверил меня, что твои молитвы будут услышаны. Миссис Карлисл будет в порядке через несколько недель.

Дулси отложила четки:

— Пожалуйста, скажите об этом Джорджу.

Дункан кивнул и покинул кухню. Он абсолютно не замечал времени и, выйдя на улицу, удивился, что уже вечер. Солнце зашло, на востоке показались первые звезды.

Он нашел Джорджа в деннике Эскалибура.

— Как он? — спросил Дункан.

— Дулси дала мне мазь для ран. Кровь уже остановилась. А как миссис Карлисл?

— У нее сотрясение мозга. Что, к черту, произошло, Джордж?

Джордж опустил голову и уставился в пол. Руки его нервно теребили рубаху.

— Я не знаю, сеньор. Я заметил, что конь немного возбужден, но был уверен, что сеньора сумеет его успокоить.

— Ты замечал что-нибудь подозрительное до этого? Он не отказывался от корма?

Джордж наконец-то поднял голову и взглянул Дункану в глаза:

— Если бы с ним что-то происходило, я бы обязательно вам сказал. Я люблю этого жеребца, сеньор.

— Но Эскалибур не может понести просто так. Должна быть какая-то причина!

— Я понимаю. Он был все еще возбужден, когда я вел его обратно. Он не успокаивался до тех пор, пока я его не расседлал. С тех пор он в полном порядке, если не считать порезов.

— Ты проверял упряжь?

— Нет, я об этом не подумал.

— Покажи мне ее.

— Сейчас, сеньор, — ответил Джордж, направляясь в денник.

Вскоре он возвратился и положил к ногам Дункана седло, уздечку и подседельную попону.

Сначала Дункан осмотрел узду. Кожа была мягкой и упругой, железные удила гладкими. Тут было все в порядке. Он присел и стал изучать английское седло, сделанное на заказ. Набивка, передняя и задняя луки седла, подпруги — все это тоже было в норме. Единственной данью, которую Меган отдавала индейскому стилю езды, была расшитая попона. Дункан поднял ее и осмотрел сначала одну, затем другую сторону. Его глаза расширились: в попону было воткнуто несколько острых шипов. Неудивительно, что Эскалибур взбесился, как только Меган вскочила в седло. Жеребец должен был чувствовать себя так, словно на него напал целый рой пчел.

Дункан потряй попоной перед глазами Джорджа, указывая на шипы:

— Как это здесь оказалось?

Джордж задрожал:

— Не знаю, сеньор! Правда, не знаю.

— К дьяволу «не знаю»!

— Я могу поклясться Святой Девой Гваделупской!

— Ты проверял попону перед тем, как оседлать Эскалибура?

— Нет, сеньор. — Кровь отхлынула от лица Джорджа. — Она была в полном порядке, когда сеньора каталась в последний раз, и с тех пор ее никто не трогал!

Дункан видел, что Джордж вот-вот зарыдает.

— Но эти шипы не могли появиться сами по себе.

— Клянусь могилой матери, я ничего о них не знал!

Дункан смотрел на Джорджа, пытаясь прочесть на его лице признание вины. Это не могло быть обычной небрежностью. Но Дункан не мог и представить себе Джорджа, загоняющего шипы в попону. Ортесы служили у него почти двадцать лет, и ни разу ему не пришлось усомниться в их преданности.

— Хорошо, Джордж. Я верю тебе. Произошел просто несчастный случай. Но на будущее я хочу, чтобы ты самым тщательным образом проверял всю сбрую, прежде чем седлать любую лошадь.

— Да, сеньор! — Джордж закивал головой. И продолжал кивать, когда Дункан уже покинул конюшню.

Дулси сидела у окна, наблюдая за входом в конюшню, гадая, что там сейчас происходит. Сеньор выглядел таким разгневанным, что казался способным на убийство; но она была уверена, что он не тронет Джорджа. Даже если найдет шипы. Джордж будет клясться в своей невиновности, и сеньор будет вынужден ему поверить. Потому что она ничего Джорджу не сказала. Так было лучше.

Боже милостивый! Когда она увидела мчащегося Эскалибура, то подумала, что ее план избавления от оборотня сработал. Но она не рассчитала силы этого демона.

Дулси достала четки из кармана платья и стала их перебирать. Как легко было уверить сеньора, что она молится за выздоровление сеньоры. Ничего подобного: она возносила молитвы Святой Деве Марии, чтобы та помогла избавиться от ведьмы.

В этот раз ей не удалось, но она будет пытаться снова. Как это обычно говорит их священник: «Бог помогает тем, кто сам себе помогает».

Глава 12

Малибу-Бич. 15 июня 1989 года

Меган Карлисл сидела за столом и смотрела в пустоту, не замечая ни красоты песчаного пляжа, ни шума прибоя. Справа от нее лежала куча счетов, слева — чековая книжка. Она сунула сигарету в уже переполненную пепельницу и немедленно закурила новую. Гнетущее настроение, казалось, навсегда поселилось в ее душе. «Только этого мне еще и не хватало ко всем моим проблемам», — подумала она, пытаясь разогнать хмурость.

Она выехала из Санта-Фе в Малибу почти месяц назад, возбужденная перспективами открывающейся перед ней новой, свободной, великолепной жизни, и с трудом могла дождаться прибытия в Калифорнию. Ей уже виделись вечеринки, премьеры, беседы со «звездами экрана».

Теперь после месяца, проведенного в доме Джейд, она поняла, какова здесь стоимость жизни, и подумала, что лучше бы ей вообще не покидать «Ла-Фонды». Доллар мало что стоил в 80-е годы.

Она уныло перемешала счета, прикидывая, как долго сможет их оплачивать. А что будет потом, когда деньги закончатся?

Она невзлюбила жизнь Джейд почти так же, как и свою прошлую. Как может женщина писать целыми днями напролет и при этом получать так мало денег? Как можно иметь такой отвратительный вкус в одежде? Самой убираться в доме? Чувства Меган требовали выхода. Она схватила пепельницу и с размаху швырнула ее в стену. Тяжелая пепельница разлетелась, окурки и осколки усеяли пол.

— Дулси! — позвала она машинально.

Ее голосу отозвалось эхо. По щекам Меган потекли слезы. Она забыла, что рядом нет Дулси, которая убрала бы грязь. Она уронила голову на стол и разрыдалась.

Минут через двадцать зазвонил телефон.

— Алло? — сказала она дрожащим голосом.

— Могу я поговорить с Джейд Ховард?

— Я бы и сама чертовски этого хотела! — с чувством произнесла Меган.

— Вы не могли бы оставить для нее записку?

— Конечно, но я не уверена, что она ее получит.

— Это секретарь Харрисона Денби. Он просил меня напомнить мисс Ховард об их встрече в ресторане «Беверли-Хиллз».

Меган помрачнела. Она совсем забыла об этой встрече. Нужно что-то решать, любым способом. Она уже хотела сказать секретарю, что Джейд не может прийти, но потом подумала, что ей было бы неплохо сегодня развеяться.

— Передайте, что она обязательно будет.

Повесив трубку, Меган прошла на кухню, взяла веник и подмела окурки и стекло в комнате. Затем вынула из холодильника огурец, отрезала два тонких ломтика и захватила с собой в спальню. Поставив будильник, чтобы он зазвонил через час, она легла на кровать и положила дольки огурца на веки.

Харрисон Денби разглядывал ресторан, сидя за удобным столиком у противоположной от входа стены. Это было лучшее место в «Беверли-Хиллз», его постоянное место, когда он навещал этот ресторан. Денби отвечал на приветствия и улыбки знакомых, но его мысли были заняты Джейд Ховард.

Он раскрыл потрепанны», испещренный пометками экземпляр романа «Лучше, чем секс», размышляя о женщине, написавшей эту книгу. Из того, что он о ней слышал, можно было сделать вывод, что она была трудоголиком и настоящим «синим чулком». Он знал этот тип женщин: властный, напористый, склонный к поучениям, иначе говоря, шило в заднице. До того как он завершит это дело, он хотел быть уверенным, что она полностью понимает правила игры. Он всегда полагал, что лучшая политика — сразу выложить карты на стол. Это упрощает впоследствии дело.

Он взглянул на фотографию на задней обложке книги. Автор безмятежно улыбалась ему оттуда. Она была довольно красива. Но, если она отвергла обычную голливудскую карьеру, у нее должны быть счетная машинка вместо мозгов и кусок прессованного картона вместо сердца.

Он взглянул на красивого молодого официанта, подошедшего к столику с видом паломника, добравшегося наконец до Мекки.

— Могу ли я предложить вам чего-нибудь выпить, мистер Денби? — Улыбка официанта была слишком уж широкой.

— Пока бокал «перье». Я ожидаю гостя.

Он почти физически ощущал исходящий от официанта запах волнения, что-то вроде «я-хочу-стать-звездой-и-все-что-мне-нужно-это-первый-шанс». Почему любой человек в Голливуде стремится к одной и той же цели?

— Я понимаю, что вы слышите это на каждом шагу, но мне действительно очень нравятся ваши картины, — выдохнул официант.

Харрисон с неудовольствием вздохнул. Ему не нравилось то, что он собирался сейчас сделать, но другого выхода нет, если он хочет в спокойной обстановке побеседовать с этой Ховард.

— Как вы относитесь к моей работе, абсолютно не важно. А вот как относитесь к своей — другое дело. Предлагаю вам ею заняться.

Лицо официанта сменило выражение с обожания на ненависть. «Вот так приходится платить за нормальное обслуживание», — вздохнул про себя Денби. Он посмотрел на часы. Джейд Ховард опаздывала на пять минут. И, если он не ошибается, эти пять минут — ничто по сравнению с его безрезультатным ожиданием в течение гораздо большего времени.

Она «динамила» его уже целый месяц. Ему говорили, что она лезет из кожи вон, чтобы продать свой роман. Или его источники ошибались насчет ее карьеры, якобы идущей под уклон, или же у нее нервы как у профессионального игрока.

Сердце Меган отбивало такты ее любимой песни «Черный силуэт», когда она приближалась к отелю «Беверли-Хиллз». От возможности выставить себя в качестве полной дуры пробирала дрожь. Поймет ли Харрисон Денби, что она не Джейд Ховард?

Она остановила «мерседес», отдала служителю стоянки ключи и прошествовала по ковровой дорожке через вход и вестибюль. Остановившись у стойки регистрации, она огляделась, изучая манеры поведения присутствующих. Общая обстановка была чарующей, хотя люди были одеты — на вкус 1929 года — слишком неформально. Не было ни шляпок, ни длинных перчаток, ни чулок со швом сзади, на ней самой не было нижней юбки, отчего она чувствовала себя полураздетой в коротком черном платье, которое показалось ей лучшей вещью в гардеробе Джейд.

К ней подошел портье:

— Могу ли я вам помочь, мадам?

— У меня назначена встреча в ресторане.

— Тогда вам направо.

Она поблагодарила его и медленно направилась к входу, гадая, заметна ли ее нервозность. Загорелая блондинка с большим бюстом и в прелестном платье, проходившая мимо, вдруг развернулась и схватила ее за руку:

— Джейд, дорогая, ты ли это?

Во рту Меган пересохло.

— А кто же еще?

— Ты выглядишь потрясающе! Мне нравится твоя новая прическа. И платье. Такое простенькое, прямо по твоему вкусу! — Женщина придвинулась ближе: — Я видела в ресторане Харрисона Денби, и он сказал, что встречается с тобой. Как тебе это удалось, учитывая твое затворничество все последние годы?

— Что удалось?

— Закадрить самого популярного холостяка в городе!

— Это деловая встреча, — ответила Меган, ощущая, как стучит ее пульс. Она и не знала, что Харрисон Денби не женат. Подумать только, что она чуть не осталась дома!

Женщина хохотнула:

— Конечно, милая, деловая встреча. Я понимаю! Рада была тебя видеть и надеюсь на скорую встречу: Передай Харрисону мою пламенную любовь!

Она прикоснулась губами к щеке Меган и устремилась к выходу из гостиницы прежде, чем Меган успела спросить ее имя. Хотя, если подумать, этого делать и не следовало.

Меган сделала паузу, прежде чем войти в ресторан, и набрала в грудь побольше воздуха. Она оглядела переполненный зал, пытаясь угадать, кто из этих прекрасно одетых мужчин Харрисон Денби. Наиболее подходящим к этому имени ей показался пожилой седовласый мужчина, сидевший в одиночестве за угловым столиком. Она облизнула губы и улыбнулась на случай, если он сделает приглашающий жест.

— Ах, мисс Ховард, я счастлив видеть вас снова! — сказал появившийся около нее мужчина. По его подобострастному виду она определила, что это метрдотель.

— Да, приятно опять у вас побывать, — ответила она.

— Пойдемте со мной, мистер Денби вас ожидает.

Меган пыталась посмотреть, куда они направляются, но из-за спины метрдотеля ничего не было видно.

— Вот мы и пришли, мисс Ховард! — сказал метрдотель, застывая около одного из столиков.

Сидящий мужчина вскочил на ногд и пожал ей руку. Он улыбнулся, тепло и уверенно.

— Я рад, что наша встреча наконец-то состоялась.

На первый взгляд Харрисон Денби выглядел лет на 25, но морщинки вокруг его голубых глаз, заметные при улыбке, говорили о том, что ему уже за 30. У него были тяжелый квадратный подбородок, сильно развитые скулы и жесткие брови, смягчавшиеся копной неуложенных русых волос, пряди которых спадали на лоб. Если Дункан был высоким, стройным и гибким, то фигура этого мужчины казалась мощной, как у игрока в американский футбол. «Привлекателен. Чертовски привлекателен!» — подумала Меган.

— Надеюсь, я не заставила вас долго ждать, — сказала она, устраиваясь рядом с ним на банкетку. — Когда я ехала сюда, то заблудилась.

— Заблудились? — Он выглядел озадаченным.

— О, какую глупость я сказала! Я имела в виду, что застряла в «пробке». — Она достала пачку сигарет из сумочки, надеясь, что рука не задрожит. — Не возражаете?

Он улыбнулся, обнажив большие блестящие зубы:

— Ни в коем случае. Я даже к вам присоединюсь. Я предпочитаю крепкие напитки, недожаренное мясо и секс без предохранения. Но, конечно, кое в чем мужчина не должен переступать черту.

Совершенно сконфуженная, Меган попыталась подыскать подходящий ответ:

— Это как-то связано с вашей религией?

К ее удивлению, Харрисон Денби расхохотался:

— Я так и знал, что вы это скажете! Большинство калифорнийцев считают, что религия помогает поддерживать здоровье. Как будто они не дышат этим дерьмом изо дня в день. Но я надеюсь, вы не принадлежите к этим ужасным счетчикам калорий, поклоняющимся Великому Богу Гербалайфу?

Дышать дерьмом? Поклоняться Гербалайфу? О чем это он говорит?

— Я воспитывалась в католичестве, — ответила Меган.

Харрисон вновь расхохотался:

— Мисс Ховард, у вас прекрасное чувство юмора!

Она обрадовалась его похвале. Пусть будет так. Хорошо.

— Зовите меня Меган, — сказала она, поворачиваясь к нему всем телом. — Джейд — это мой литературный псевдоним.

— Тогда вы должны называть меня Харрисоном.

Она сделала отрицательный жест:

— У меня смешные представления об именах. Я надеюсь, вы не рассердитесь, но имя «Харрисон» вам не подходит.

— Мой отец назвал бы ваши слова ересью, но я согласен.

— Я думаю, вы достойны лучшего имени, нежели это американское «Гарри».

— Принимаю как комплимент. Отец назвал меня Харрисоном, несмотря на возражения матери. До того как он стал Сэмюэлем Денби, его звали Шлема Дерновиц. Конечно, смена имени была правильным решением, когда он стал заниматься кинобизнесом. А когда появился на свет я, он назвал меня Харрисоном, думая, что так будет звучать еще аристократичнее.

Гарри строчил как пулемет, и Меган сидела безмолвно. Изредка ей, правда, удавалось вставить в его речь заинтересованное: «На самом деле?»

Внезапно он остановился на полуслове и выразил неудовольствие собой:

— О, я пригласил вас на ленч вовсе не для того, чтобы вы скучали над моими семейными историями!

— Но я совершенно не скучаю! Мне бы хотелось узнать о вас побольше.

Она выглядела искренней, но он такое уже проходил.

— Мы обсудим ваш вопрос, но я предпочитаю сделать это на полный желудок. — Он щелкнул пальцами, подзывая официанта.

Харрисон уже давно привык встречаться с женщинами, которые болтают за столом не умолкая и считают невозможной даже саму мысль о секундной передышке. Ему понравилось, что Джейд (Меган, поправил он себя) сосредоточилась на еде, предоставив ему такую же возможность. Он с одобрением смотрел, как она приканчивает салат Кобба.

— Вы знаете, как было изобретено это блюдо? — спросил он.

— Нет, — ответила Меган, вытирая рот салфеткой.

— В тридцатых годах, когда Джон Уэйн и его парни заключили сделку с законом, они часто скрывались в закусочной старины Брауна Денби после перестрелок с другими гангстерскими группировками. Частенько, когда они приходили, кухня была уже закрыта; но повар по имени Кобб готовил им из остатков продуктов, беря помаленьку того и другого. Вот так и появился этот салат. Как любит повторять мой папаша — добрые старые времена.

— Насколько мне известно, они действительно были старыми и добрыми! — сказала она с энтузиазмом.

— Что ж, я рад, что вы разделяете мнение моего отца. — Он изучал ее, думая, как она непохожа на тот портрет, который он себе нарисовал. Когда он впервые встречался с женщиной, та делала все возможное, чтобы произвести на него впечатление, ловко подчеркивая все свои достоинства и достижения. А Меган даже ни разу не упомянула о своей книге.

— Около месяца назад я приняла новую философию, — сказала она, вынимая сигарету из лежащей на столе пачки. — Что прошло, то прошло. Вернуться в прошлое невозможно. Его нельзя изменить. И с этим ни черта невозможно поделать. Существует только настоящее и будущее — вот и все.

Он вынул зажигалку и дал ей прикурить, испытав неожиданно приятное ощущение, когда их пальцы соприкоснулись.

— Ну, тогда давайте обсудим наше будущее. У вас есть какие-то вопросы по нашему делу?

— Я доверяю агенту Джейд — то есть своему агенту — и теперь, когда мы с вами встретились, испытываю доверие и к вам.

Он выпрямился на диванчике, слишком изумленный, чтобы ответить сразу. Такое случалось впервые, и он хотел помедлить и оценить этот момент. Каждый писатель, с которым ему приходилось работать, на первый общий вопрос всегда отвечал длинным списком проблем, пытаясь изменить первую договоренность, начиная с оплаты и заканчивая нюансами сценария.

— Вы имеете в виду, что подпишете контракт, базирующийся на моем предложении?

— Естественно.

От удивления он заморгал. Тут должен быть какой-то подвох.

— Я хочу быть с вами абсолютно откровенным, Джейд, то есть Меган. Мне нравится ваша книга, но мы оба знаем, что она плохо продается. Я не могу заплатить за нее ни центом больше, чем объявил на переговорах с Айрой Максом.

— А сколько это будет?

Какую игру она ведет? Он не мог поверить, что она не знает условия предлагаемого контракта.

— Семьдесят пять тысяч.

— В долларах или в песо?

Если она хотела его обезоружить, то в этом преуспела.

— В долларах, конечно. Вы получите первую треть при подписании контракта, вторую — после подготовки сценария и последнюю, когда начнутся съемки.

В ее глазах читалась такая явная благодарность, что он продолжил, хотя и не собирался вовсе этого делать:

— Я понимаю, что это немного, но поговорю еще с Айрой насчет процента от выручки для вас. Если фильм пойдет удачно, то будет хорошо и вам. — Как только эти слова сорвались с его губ, он сразу же пожалел об этом. Вполне можно было обойтись и без процентов: на переговорах с Айрой Максом о них речь вообще не велась.

Он потянулся за своими сигаретами и прикурил, используя паузу, чтобы оценить ситуацию. Или же Меган та самая единица на миллион, или же она чрезвычайно хитра. Самая хитрая из тех, с кем ему приходилось иметь дело на переговорах.

— Это последнее, что я могу вам предложить.

— Великолепно! — Она вся светилась.

Проклятие, у этой женщины улыбка убийцы!

— Вы не должны забывать и об изменениях в сценарии, — добавил он более резко, нежели сам ожидал. — Я планирую изменить конец.

Она кивнула:

— Я прочитала, то есть перечитала только что «Лучше, чем секс», и если бы писала книгу сейчас, то в конце у меня обе пары помирились бы и расцеловались.

— Хорошо, — сказал он, — я сдаюсь. Ответьте мне, какого черта вы хотите?

— Я хочу десерт.

Он поймал себя на том, что улыбается. Еще ни одна женщина не действовала на него так освежающе. Но внутренний голос убеждал, что тут скрыта какая-то ловушка. Меган, она же Джейд Ховард, была слишком хороша, чтобы быть настоящей.

На пути домой Харрисон Денби продолжал размышлять о том, что сделало Меган такой покладистой. Она могла бы пожелать его скальпа за то, что он не пришел на первую встречу, но она об этом даже не упомянула. Ее агент обрисовал ее как чистой воды профессионала в том, что касается работы, а она даже не попыталась заставить его изменить первоначальное предложение.

Она выглядела веселой, смышленой и очень сексуальной. Сквозь ее внешнюю изощренность проглядывала наивность. Несмотря на то что она жила в Голливуде много лет, казалось, она получает почти что детскую радость от пребывания в «Беверли-Хиллз», будто бы пришла туда впервые. Она ела и пила с нескрываемым удовольствием и к тому же была самой лучшей слушательницей, с которой он когда-либо имел дело.

Он остановился около дома на своей постоянной стоянке и некоторое время просто сидел в машине, продолжая думать об этой женщине.

Офис Денби располагался на последнем этаже здания, которое долгое время служило эталоном XX века. Из двенадцатикомнатных апартаментов открывались великолепные виды: на Лос-Анджелес — с востока, на холмы Голливуда — с севера и на Тихий океан — с запада. Дизайнеру было сказано, чтобы он не тратил на отделку лишних денег, но общая атмосфера офиса была удобной для работы. Правда, пушистые ковры на полу и стены, выдержанные в серебристо-серых тонах, не могли заглушить сигналов компьютеров, звонков телефонов и беготни его перегруженных работой сотрудников.

Обычно после нескольких часов вне офиса он останавливался у столов, чтобы обсудить накопившиеся проблемы со своими людьми. На этот раз он быстро проследовал через кабинеты и заперся в своем. Сидя за столом, он смотрел в окно. После тяжкого любовного романа с одной актрисой, которая, как оказалось, была больше заинтересована в карьере, чем в нем самом, он поставил себе правилом не ухаживать за женщинами, работающими в киноиндустрии. Если у него осталась хоть капелька разума, он должен забыть о Меган Ховард.

Он взял деловые бумаги и попытался на них сосредоточиться. Но из головы не шла Меган, ее хрипловатый смех. По крайней мере он может попытаться о ней что-нибудь разузнать.

Он придвинул к себе телефон и набрал номер в Манхэттене. К его удивлению, Айра Макс поднял трубку после первого же гудка.

— Это Харрисон Денби. Надеюсь, что звоню не слишком поздно.

— Да, я еще работаю.

— Я только что встречался с Джейд Ховард, и мы пришли к соглашению.

— Это прекрасная новость!

— Я предложил ей еще дополнительно небольшой процент от проката, помимо той суммы, о которой мы с вами вели речь.

— Это еще лучшая новость!

— Я перешлю вам контракт через пару недель.

— Хорошо. — Айра сделал паузу. — Что-нибудь еще, Харрисон?

— Вы хорошо знаете Меган?

— Кого?

— Мисс Ховард.

— Ваш интерес продиктован личными соображениями или профессиональными?

Денби откашлялся:

— Скорее первыми.

Айра не раздумывал ни секунды:

— Я никогда не обсуждаю своих клиентов, мистер Денби. Все, что я могу вам сказать, я уже говорил. Мисс Ховард — настоящий профессионал. Она живет своей карьерой и работой.

Дальше Харрисон уже не слушал. Он получил необходимый ответ. Он не собирается налаживать личные отношения с кем-то, кто заинтересован в собственной карьере больше, чем в нем.

Меган наслаждалась произведенным на Гарри впечатлением. Она была уверена, что он ей обязательно позвонит и предложит новую встречу. Впервые с того момента, когда она вторглась в жизнь Джейд, Меган чувствовала себя на своем месте.

Она поставила машину в гараж и закрыла дверь на электронный замок — удивительное приспособление, до сих пор производившее на нее сильнейшее впечатление, — и вошла в дом через кухню. Здесь царил затхлый запах, в раковине громоздилась грязная посуда. Внезапно ей пришла в голову мысль: вдруг Гарри вздумает приехать к ней и все это увидит? Этого было нельзя допустить.

Хотя она ненавидела даже мысль о мытье посуды, так как это занятие плохо отражается на руках и ногтях, она пустила горячую воду, налила в мойку жидкость для мытья и оставила чашки и тарелки отмокать. Затем поспешила в спальню и переоделась, натянув на себя шорты и майку. На пути обратно она автоматически остановилась перед зеркалом.

Меган до сих пор еще не привыкла носить брюки, которые еле прикрывали ягодицы и выставляли на всеобщее обозрение каждый дюйм ее длинных ног. Четыре недели назад ноги были белыми как молоко, но после ежедневных прогулок по пляжу стали золотисто-коричневыми. «Неплохо!» — ободрила она себя и улыбнулась.

Мытье посуды заняло целый час. Когда она закончила, кожа на руках покраснела, а лак на ногтях ободрался. Зато воздух на кухне стал чище. Затем она открыла дверцу под раковиной, надеясь, что Джейд, как и Дулси, хранит всякие моющие и чистящие средства именно тут.

На внутренних полках стояли ряды жидкостей, предназначенных для мойки стекла, чистки мебели, натирки полов и всяческих других нужд. Меган прочитала по наклейкам способы употребления, взяла тряпки и пошла внутрь дома. Он был гораздо меньше, чем ранчо Сиело, — всего две спальни с тремя ванными комнатами, рабочий кабинет и нечто, напоминающее гостиную. Все было покрыто толстым слоем пыли, и она решительно приступила к уборке.

Меган удивилась, осознав, что может произойти с красивым домом всего за месяц, если к нему не прикладывать рук. Ей еще ни разу в жизни не приходилось убирать, но сейчас она с энтузиазмом взялась за дело. Ей хотелось, чтобы дом произвел на Гарри благоприятное впечатление, когда он впервые в него войдет.

Уже стемнело, когда Меган закончила работу. Она прошлась по комнатам, с удовольствием разглядывая плоды своих трудов и вдыхая запах свежести, исходящий от надраенных полов, мебели, окон. Меган почувствовала прилив гордости — непросто было привести дом в порядок. Целых пятнадцать минут ушло у нее только на то, чтобы понять, как пользоваться пылесосом. Но она все вычистила. Все тело, казалось, болит после уборки; но она поймала себя на том, что улыбается, ощущает настоящий восторг: она все-таки сделала это! Хотя от нее самой не пахло и вполовину так приятно, как от окружающего, в душе она испытывала чистоту и свежесть.

Она налила себе бокал вина и закурила сигарету, подводя итоги дня. Она была польщена неприкрытым восторгом Гарри и получила от общения с ним большое удовлетворение. Но больше всего она гордилась собой. Глядя на океан и прихлебывая вино, Меган старалась понять, что означает это новое чувство. Она никогда не отличалась склонностью к анализу или самоанализу, но в данный момент подумала, что находится на грани изменения своих взглядов на жизнь. Произошло ли это оттого, что ее действия за последние несколько часов принесли ей удовлетворение? В прошлом нечто подобное она ощущала, видя у своих ног мужчину, умоляющего о взаимной любви. Теперь же она нашла другой способ добиваться самоуважения. Но как ей применить все это в подготовке своего будущего?

Глава 13

Ранчо Сиело. 28 июня 1929 года

Встав с кровати и тихонько направляясь к ванной, Джейд передвигалась с осторожностью квартирного вора. Сиделка Бингхемптон спала в одной из комнат для гостей прямо под ней, а Джейд не хотелось, чтобы страж милосердия проснулась. Со времени несчастного случая прошло две недели, но Бингхемптон продолжала относиться к Джейд как к инвалиду, угрожая страшными последствиями, если она пошевельнется. Теперь, когда она чувствовала себя значительно лучше, ей становилось все труднее выслушивать от этого Торквемады в юбке, что ей можно делать, а что нельзя.

Не обращая внимания на боль в глазах, она почистила зубы и причесалась, стараясь не задеть шрам на затылке. Затем набрала полную ванну горячей воды, налила жидкого мыла и забралась в нее. Усевшись, Джейд расслабилась в ароматном тепле.

Через открытое окно она слышала шелест листьев и посвист птиц. Солнце бросало золотистые отблески на изразцовый пол.

Ранчо Сиело было тихим раем. Первые дни после травмы она очень нуждалась в этой тишине. Она часто впадала в забытье, плавая в океане боли. Бингхемптон сторожила ее целыми днями как ястреб. Ночами, когда душа и тело страдали больше всего, Джейд часто просыпалась и всегда видела подле себя Дункана.

Он приобрел привычку приходить с маленькими подарками — букетиком только что распустившихся цветов или каким-нибудь гостинцем. Когда она была не в силах заснуть, он часами развлекал ее рассказами о студенческих годах в Париже. Как бы она хотела, чтобы они познакомились именно тогда, до того, как он встретил Меган! Несмотря на расслабляющее тепло ванны, она вздрогнула, вспомнив тепло рук, прикасавшихся к ней, когда Дункан поправлял подушки, подтыкал одеяло, помогал ей перевернуться. Он казался Прекрасным Рыцарем, о котором мечтает любая женщина. Перед тем как уходить, он всегда целовал ее в лоб. Даже сейчас кожа помнила этот поцелуй.

До несчастного случая Джейд думала, что уже знает все черты его характера. Но она не могла подозревать, какой он может быть изумительной сиделкой. Думая о всех бессонных ночах, проведенных им близ ее постели, она поняла, что познакомилась с лучшей стороной Дункана. Как жаль, что она больше не сможет на это рассчитывать, когда поправится!

Резко выпрямившись, она взяла мочалку и стала намыливаться энергичными движениями. Ей необходимо прекратить изводить себя романтическими мечтами. Он заботится не о Джейд Ховард, а выполняет обязанности по отношению к женщине, которую считает своей женой. Он принадлежит именно этой женщине. И та, кстати, в любой момент может объявиться.

Спасибо, подумала Джейд мрачно, что травма не лишила ее способности мыслить. Дункан Карлисл для нее — неприкасаемый. И ничто, не исключая и ее собственного глупого сердца, этого изменить не в силах.

Она вылезла из ванны, вытерлась и случайно бросила взгляд в зеркало. Две недели вынужденного отдыха смягчили спортивные черты ее тела, оно стало более женственным. Это еще раз напомнило ей о настоятельных требованиях ее женской сути, которые она так долго игнорировала.

Часы, проводимые Джейд в безделье в постели, не оставляли больших возможностей для выбора мыслей. Она думала о Дункане, вспоминала то его мальчишескую улыбку, то как темнели его глаза, когда он злился. Вспоминала его сочный баритон. Мощные линии его плеч. Ощущение сильного и голодного тела, прижавшегося к ней в тот день в кабинете.

Она вспоминала все.

Джейд провела рукой по груди, прижала их к соскам, чувствуя, как они напрягаются. Две невидимые нити будто связали ее груди и пах.

— Дункан! — простонала она.

Агонизирующий звук собственного голоса вызвал в ней шок. Это нужно немедленно прекратить!

Она вернулась в спальню, надела одну из ночных рубашек Меган и улеглась в кровать. Нужно подумать о более важных вещах, чем о разгулявшейся плоти. Через несколько месяцев мир рухнет. И если она не найдет способа вернуться в собственное время, случится несчастье. Не только с ней — со всеми: с Дунканом, Малкольмом, Хилари, даже с Ортесами.

Может ли она кого-нибудь предупредить?

Сможет ли кто-нибудь ей поверить?

Кому она может довериться?

Стук в дверь прервал ее размышления и вернул к настоящему. Сиделка Бингхемптон вплыла в дверь, неся поднос с завтраком:

— Как мы себя сегодня чувствуем, миссис Карлисл?

— Спасибо, хорошо.

Бингхемптон поставила поднос на столик около кровати таким повелительным жестом, что даже звякнули приборы. Внимательно посмотрев на Джейд и заметив расчесанные волосы и свежую ночную рубашку, она нахмурилась:

— Мы опять были сегодня непослушной девочкой?

Джейд закусила губу, удивляясь, почему она позволяет сиделке разговаривать с ней как с пятилетней.

— Не нужно оправдываться. У меня есть глаза. Сейчас мы взглянем, не причинили ли мы себе вреда?

Она пощупала пульс Джейд и приняла еще более озабоченный вид.

— Хм-м. У нас сердцебиение. Доктор Адельман говорил, что мы не должны подниматься с постели еще несколько дней. Ну, и что мы будем делать, если потеряем сознание, когда рядом никого не окажется.

— Прошу вас, не говорите слова «мы». Ведь это у меня травма, но я чувствую себя значительно лучше! И должна сказать, что если вы хоть еще раз попытаетесь принести мне «судно», помыть меня губкой или покормить с ложечки, то вам, вероятно, самой придется обратиться за помощью к доктору Адельману!

— Ну-ну, — Бингхемптон стала укутывать Джейд в одеяла и затянула так плотно, что она почувствовала себя бабочкой в коконе, — нам нельзя раздражаться!

Джейд закрыла глаза, пытаясь не слушать голос сиделки. Она уже не могла переносить этого маньяка в должности ангела милосердия.

— Как сегодня наш животик? Нам не хочется сходить в туалет?

— Я уже все сделала, — пробормотала Джейд.

— О каких делах идет речь? — спросил Дункан, входя в комнату. Одетый в свитер и джинсы, он выглядел как всегда великолепно-мужественным. В одной руке он держал чашку кофе, а в другой — вазу со свежими цветами.

— Ты неправильно понял, — сказала Джейд, ощутив сильное душевное волнение, как при любом его появлении.

— Ты уже позавтракала?

Он подошел и присел на постель.

— Я только что собиралась покормить миссис Карлисл! — заявила Бингхемптон.

— Меня не нужно кормить!

Не обращая внимания на протесты Джейд, Дункан улыбнулся сиделке самой широкой улыбкой:

— Дулси только что вынула из духовки персиковый пирог. Если вы хотите его попробовать, то я с удовольствием сам покормлю жену.

— О, вы очень добры, мистер Карлисл!

Когда она ушла, Джейд чуть не прослезилась:

— Не знаю, как тебя отблагодарить, Дункан! Я понимаю, что у нее есть обязанности, но ведь это настоящее сумасшествие! Она не разрешает мне садиться, не разрешает читать, даже до ванной дойти не дает!

— Ты хочешь есть? — спросил Дункан, водружая поднос ей на грудь. — Как я обещал мисс Бингхемптон, я покормлю тебя сам!

Она еле сдержала стон, когда его рука дотронулась до ее груди. Хотя он даже не заметил этого прикосновения, ее лицо запылало. А ведь это даже не было лаской — просто случайность! Внезапно она ощутила на себе его пристальный взгляд.

— Итак, — сказал он мягко, — можно мне тебя покормить?

— Но я не хочу есть.

Когда Бингхемптон появилась с завтраком, Джейд была чертовски голодна. Но под взглядом Дункана кусок просто не лез в горло. Она с трудом пережевывала поджаренный хлебец, стараясь угомонить бурю в желудке.

— Нет, серьезно, как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Мне действительно лучше. Достаточно хорошо, чтобы испытывать тошноту от этой постели. Отдам все, лишь бы отсюда выбраться.

— Если хочешь, я подойду после того, как ты позавтракаешь, и помогу перебраться в гостиную. Там по крайней мере ты можешь сменить обзор, лежа на диване.

— Это было бы хорошо, но я подумала о другом…

— О чем именно?

— Если это невозможно, ты скажи честно… но я хотела бы посмотреть, как ты рисуешь…

Это напоминало прыжок в прорубь. Она закрыла глаза, как девочка-школьница после просьбы о свидании со спортивным героем штата.

Дункан помолчал.

— Это не невозможно, Меган, — просто я чертовски удивлен. Если помнишь, то когда ты последний раз была в студии, тебе было до смерти скучно.

— Ну, если это так трудно, то забудь о моей просьбе, — сказала Джейд. Она почувствовала досаду.

— Ты совсем не ешь.

Она взглянула на засыхающую яичницу:

— Я не голодна.

Дункан встал и направился к двери. Она подумала, что он собирается уйти, даже не попрощавшись, но в последний момент он обернулся:

— Утром в студии прохладно, тебе надо одеться потеплее. Я пришлю мисс Бингхемптон, чтобы она тебе помогла.

Дункан моментально пожалел о произнесенном. Он знавал художников, превративших свои студии в модные салоны, где они изображали из себя королей в присутствии придворных. Он таким не был. По его понятиям, писать картины в присутствии свидетелей было так же неестественно, как заниматься любовью при посторонних.

Он уже собирался сказать Меган, что пошутил. Но, увидев радость в ее зеленых глазах, озарившую лицо улыбку, понял, что не может ее разочаровать.

По пути к кухне он достал из бельевого шкафа покрывало. Сиделка и Дулси сидели рядышком, когда он вошел. Увидев его, Дулси, которая что-то оживленно говорила, моментально замолчала. Сначала ему даже показалось, что она не хочет, чтобы он услышал их разговор. Но он отмел это предположение как недостойное.

— Вы хотите, чтобы я это постирала? — спросила Дулси, указывая на покрывало.

— Меган хочет побыть немного в студии, и я взял его, чтобы ее укрыть, если будет прохладно.

Бингхемптон подпрыгнула на месте:

— Разве доктор Адельман давал миссис Карлисл разрешение вставать с постели?

— Я не думаю, что на это нужно отдельное разрешение.

— Но сеньора так больна! — вмешалась Дулси.

Дункан ожидал, что сиделка будет противиться, но озабоченность Дулси его поразила. Он и не подозревал, что она может так переживать за Меган.

— Дорогие дамы, я ценю ваше беспокойство, но уверен, что в состоянии сам позаботиться о супруге в течение часа-полутора.

Выходя из кухни, он ободряюще потрепал Дулси по плечу.

Студия находилась в футах пятидесяти от главного дома и архитектурно повторяла его юго-западный стиль. Несколько минут Дункан потратил на уборку, собирая с пола использованные тюбики из-под краски, приводя в порядок одеяла и покрывала на диванчике. Он также проветрил комнату и развел огонь в камине. Затем он возвратился в дом, в гостевую комнату, в которой ночевал эти дни, и привел в порядок себя.

Хотя с утра он надел чистую рубашку, он снял ее и бросил на кровать. Зайдя в ванную, сполоснул лицо и руки. Почувствовав небольшую шероховатость на щеках, он решил побриться — второй раз за сегодня. Завершая свой туалет, он побрызгался одеколоном и внимательно посмотрел на себя в зеркало.

Дункан ощущал себя как человек, впервые идущий на свидание с прекрасной дамой. Идиот. Ведь ничего не изменилось. Но где-то в глубине его души ворочалась мысль, что изменилось как раз все, и в первую очередь его отношение к Меган.

Наведя внешний лоск, он вышел из ванной. Нужно перестать себя дурачить. Эти недели после несчастного случая всего лишь антракт в продолжающейся пьесе. Он уже принял решение. За это время Малкольм приезжал раз шесть, и Меган ждала его визитов. Когда их дружба перерастет в нечто большее — всего лишь вопрос времени.

Вернувшись к Меган, Дункан застал ее сидящей на кровати. На ней была голубая хлопковая пижама с переводной картиной Рауля Дюфи на куртке, которую она приобрела во время их поездки в Париж. Дункан вспомнил, как он был раздражен в то время из-за того, что известный художник дал согласие использовать свое творение для такой плебейской цели.

Меган не могла ни понять, ни разделить его негодования. В ее головке не укладывалась разница между настоящим искусством и модой «от кутюр». Воспоминание напомнило ему о существующих между ними различиях, и за это он был благодарен.

— Мистер Карлисл, — заявила появившаяся сиделка, — я должна заявить решительный протест. Не имеет значения, хорошо ли чувствует себя ваша жена. Она до сих пор испытывает слабость и головные боли. Она не в состоянии дойти до вашей студии.

— А ей и не надо идти, я ее донесу. Ты готова? — спросил он, поворачиваясь к кровати.

Она инстинктивно отпрянула от него, как будто изменила свое решение; но тут же протянула руки и обняла его за шею. Бингхемптон продолжала бормотать предупреждения и увещевания, предрекая различные несчастья, если они покинут комнату.

Как давно уже Дункан не прижимал к себе Меган; только в фантазиях — слишком частых. Она похудела, понял он, взяв ее на руки. Но округлости ее тела были по-прежнему неотразимыми. Несмотря на свое решение, он поддавался их чарам.

Сердце Джейд колотилось настолько сильно, что ей казалось, Дункан его ощущает. Она приказывала себе успокоиться, но ничего не получалось. Когда он сжимал ее в объятиях в последний — и единственный — раз, она была в панике и не могла как следует разобраться в своих ощущениях. Теперь же она испытывала необыкновенное чувство, вдыхая запах его одеколона и мыла, терпкий мужской запах, незаглушаемый ими. Она запомнила этот запах с того момента, когда они стали спать в одной постели.

Он нес ее с такой легкостью, что ритм его дыхания даже не изменился. Джейд чувствовала себя неловко оттого, что к ней относятся как к инвалиду, но не могла сопротивляться силе его ласковых рук.

Дункан опустил ее на диван в студии. Подкладывая под нее подушки, он поинтересовался:

— Тебе удобно?

— Еще бы! Как здорово выбраться из дома! Не знаю, чем тебя и отблагодарить!

— Мне не нужна благодарность.

Тепло в его глазах смягчило некоторую резкость тона. Он вышел на середину студии, оглядываясь, будто не понимал, что делать дальше. В комнате воцарилось почти осязаемое молчание.

Наконец он откашлялся и произнес:

— Я чувствую себя не в своей тарелке, разрешая тебе смотреть за моей работой после всех этих лет.

Не так давно литературные критики хвалили ее за мастерские диалоги. Сейчас она не нашла ничего лучшего, чем произнести:

— Пожалуйста, просто не обращай на меня внимания.

Он согласно кивнул и начал передвигаться по студии, устанавливая мольберт так, чтобы на него падал свет, готовя палитру, выбирая кисти. Стараясь не мешать ему, Джейд, как только взгляд художника обращался на нее, делала вид, что смотрит в окно. Вскоре в студии установилась глубокая тишина.

Через полчаса, когда Дункан полностью ушел в работу и перестал замечать ее присутствие, Джейд смогла более или менее открыто наблюдать за ним. Она зачарованно смотрела, как чистый холст покрывался свободными, широкими мазками его кисти. В том, как он трудился, было что-то волшебное. Казалось, кисть в его руке связана невидимыми нитями с сердцем, мозгом, душой. Его действия и достигаемые результаты сплетались в единое целое. Только что холст был пустым, но вот на нем началась вырисовываться фигура индейского воина. На его старом лице отчетливо прочитывались печали его народа.

Наблюдая за Дунканом, Джейд вспомнила те прекрасные времена, когда она с упоением работала за своим компьютером, и слова со сладкой неизбежностью капель меда, падающих в соты, ложились одно к одному.

Закончив предварительный набросок, Дункан выдавил на палитру разнообразные краски и стал грунтовать холст. Одновременно он вносил изменения в набросок: в поворот головы воина, в линии его тела — до тех пор, пока рисунок не приобрел силу и яркость, которые раскрывали идею картины так же ясно, как это сделала бы надпись.

Энергично работая над холстом, временами Дункан как бы устремлял свой взгляд внутрь, наблюдая за чем-то, видимым ему одному. Его напряжение передавалось и Джейд. Раньше она и не подозревала, как материален может быть процесс рисования. Теперь она видела этот процесс как балетное адажио, в котором каждое движение исполнено смысла и значения. Что же ее очаровывает — талант или мужчина? И можно ли отделить одно от другого?

Она не чувствовала, как бежит время, пока кто-то не постучал в дверь.

— Это я, сеньор! — раздался голос Дулси. — Где накрывать вам ленч?

Дункан отложил палитру и посмотрел на Джейд. Казалось, он был удивлен, что был в студии не один.

— Ты готова к возвращению в спальню?

— Пожалуйста, чуть позже.

— А что ты хочешь на ленч?

— Что угодно.

Он подошел к двери, открыл ее и сказал:

— Мы будем есть здесь. Принеси нам несколько бутербродов и бутылку вина.

— Но сеньор!

Джейд удивило выражение, промелькнувшее на лице Дулси. Экономка выглядела гораздо более обеспокоенной, чем того заслуживала ситуация.

Дункан ел тщательно пережевывая пищу, но не чувствуя ее вкуса. Он разглядывал Меган, убеждая себя, что будет последним дураком, если поверит в ее перевоплощение. Еще несколько месяцев назад она не испытывала ни малейшего желания заглянуть в студию. А если бы даже зашла, то наверняка стала бы суетиться, критиковать запах скипидара и красок, выказывать скуку и упоминать к месту и не к месту, чего она лишилась, выйдя за него замуж.

Новая Меган вела себя на удивление тихо, так тихо, что во время работы он практически забыл о ее присутствии. Но сейчас он вспомнил о ней и испытывал неудобства.

— Хочешь немного вина? — спросил он.

— Сиделку Бингхемптон хватит удар, если она узнает, что я сделала хоть глоток.

— Ну, то, о чем она знать не будет, не причинит ей вреда!

— Тогда я немного выпью, — сказала она, протягивая бокал.

Дункан плеснул им обоим. Он подумал, что именно такой должна была быть их прежняя жизнь. Сколько часов они потратили на бессмысленные споры? Сколько дней — на взаимные упреки? Сколько недель — на обиды и злость?

Но правда остается правдой. Сегодняшний день вряд ли повторится. Меган и Малкольм становятся все ближе друг к другу.

Джейд изучала лицо Дункана, отпивая вино. Он выглядел таким серьезным, что ей захотелось узнать, о чем он думает. Ее собственная голова была переполнена словами, которые она хотела бы ему сказать. Наблюдая, как он работает, она открыла для себя нового Дункана. Когда он писал картину, его лицо освобождалось от обычного сурового и настороженного выражения. Он полностью отдавался эмоциям, улыбаясь, когда был доволен, хмуря брови, когда что-то не получалось. Как бы она хотела, чтобы и с ней он был полностью открытым!

Он страстно любил свое искусство, и это ей нравилось. Если бы она только могла поведать ему, что точно также относится к своему литературному труду! В те годы, когда она начинала писать, до того как приняла решение избегать эмоциональности, она могла громко смеяться над рожденными ею словами или почти рыдать, когда сюжет обретал трагический поворот.

Да, было бы прекрасно поговорить с Дунканом о муках творчества, поделиться глубокими чувствами, рождаемыми искусством, но ей было непозволительно делать этого.

Сначала нужно признаться, кто она такая на самом деле. Но она была еще слаба, чтобы встретить лицом к лицу последствия такого шага. Тем не менее она может постараться разговорить его на тему живописи…

— Ты не возражаешь, если я задам тебе несколько вопросов о твоей работе?

— Что бы тебе хотелось узнать? — Он неопределенно повел плечами.

— Ты не работаешь с эскизами или фотографиями и не используешь натурщиков. Откуда тогда ты знаешь, что у тебя в конце концов должно получиться?

— Ну, я начинаю рисовать, когда идея картины уже полностью сформировалась у меня в голове. Иногда я делаю зарисовки, но обычно работаю прямо на холсте, поскольку хочу быть свободным в своем поиске. Можно получить неожиданный результат. Я думаю, будет честно сказать, что больше все-таки полагаюсь на интуицию.

— Да, я пишу точно так же. Вначале я печатаю обширный план произведения, но никогда ему полностью не следую…

Заметив недоумение на лице Дункана, Джейд оборвала свою мысль. Она настолько расслабилась, услышав от него столь созвучные ее душе слова, что совершенно забыла о том, что Меган мало что понимает в писательском труде.

— Я не понимаю, как ты можешь сравнивать свои игры с пишущей машинкой и мою работу!

— А почему нет? — Боже, она сделала только хуже! Она опять говорит как писатель, а не как Меган.

— Хотя бы по отношению ко времени. Мне трудно сопоставить твое единственное письмо в редакцию журнала с целой жизнью, которую я посвятил…

Дункан остановился на середине фразы. Вскочив с места, он собрал пустые тарелки и бокалы на поднос и направился к выходу из студии.

Его опущенные плечи свидетельствовали о том, что он расстроен. Он со стуком поставил поднос за дверью, и Джейд с затаенным дыханием ожидала, что последует дальше. К ее облегчению, он вернулся обратно.

— Я прошу у тебя прощения, — сказала она. — Я понимаю, что говорила слишком претенциозно. Моим единственным извинением может стать только то, что я очень серьезно отношусь к своей попытке начать писательскую карьеру.

Он коротко кивнул, но холод в его глазах сказал ей, что ему не нужны ее извинения и что он продолжает злиться. Но почему он так разозлился? Явно не только из-за ее неуклюжего замечания. Возможно ли, что Дункан Карлисл предпочитает женщин, которые должны восхищаться только им и не стремятся к чему-то своему в жизни? Джейд подумала, что временами Дункана легче ненавидеть, чем любить.

Хилари взглянула на часы. Малкольм появится не раньше чем через час. Времени у нее больше чем достаточно, чтобы принять расслабляющую ванну и получить вдобавок небольшое удовольствие. Она сняла костюм, копию «от Шанель», сшитую местной портнихой: только знаток смог бы отличить его от настоящего. К несчастью, Меган Карлисл, чтоб ее разорвало, как раз была экспертом в этих делах.

Хилари помассировала эти ужасные морщинки на лбу. Они никак не устраивали ее на нынешней стадии игры, когда положение с каждым днем становилось все более шатким. Она всегда делала ставку на свой внешний вид — до того, как встретила Малкольма. Но сейчас и на Малкольма положиться нельзя. Будь Меган дважды проклята!

Жизнь так несправедлива! Меган даже пальцем не пошевелила, чтобы иметь все, о чем Хилари могла только мечтать. Великолепного мужа, великолепный дом и великолепный счет в банке. И все это только потому, что ее угораздило родиться в правильной семье. Думы о семье вновь заставили Хилари нахмуриться.

О семье? Просто смешно. Иметь мать-проститутку и родиться в одном из борделей Нового Орлеана вовсе не означает иметь семью, даже если другие шлюхи сюсюкали над тобой, пока ты была маленькая. Да, ей было трудно начинать, но она старалась пробиться. Она так же красива, как и Меган, ни капельки не хуже. И конечно же, больше нее заслуживает удачи в жизни, обладания той роскошью, которую имеет Меган. Она вкалывала, не жалея себя, чтобы заработать то, что сегодня у нее есть — галерея, домик и прочее. Положим, оплачивал все это Малкольм, но с точки зрения справедливости она это заработала. Своим горбом. Собою. А теперь Меган собирается увести от нее Малкольма. Если ей не удастся это предотвратить.

Хилари дотянулась до шнура от звонка, висевшего около кровати, и требовательно дернула. Через минуту в дверях появился Рауль. За прошедшие две недели он полностью реорганизовал ее домашнее хозяйство: уволил старую прислугу и нанял новую, более подходящую к специфическим запросам Хилари.

— Вы звонили?

— Да. Где эта новая служанка?

— Ест на кухне.

— Она полностью понимает свои обязанности?

— Полностью. Я сам ее обучал.

— Хорошо, я хочу, чтобы она приготовила ванну. И пусть принесет шампанского.

— Как угодно, мадам.

Хилари была полностью обнаженной, когда служанка, лет пятнадцати на вид, вошла в спальню. Взглянув на хозяйку, она покраснела до корней волос.

«Симпатичная девчонка», — подумала Хилари. Рауль умеет выбирать. Ее юность, неопытность и бедность должны сделать ее податливой, такой же, какой Хилари сама была годы назад, когда один из мамашиных дружков ее изнасиловал.

— Ты знаешь свои обязанности, Энид? Ведь тебя зовут Энид, не так ли?

— Да, мэм. — Она стояла, опустив глаза к полу.

— Когда я с тобой разговариваю, смотри прямо на меня!

Хилари наслаждалась испугом девушки. Хилари могла бы вспомнить время, когда сама была такой — беззащитной, запуганной, которую каждый мог использовать и выбросить как ненужную тряпку. Сейчас, впрочем, она ощущала себя победительницей. Сила — это возможность заставлять людей делать, что тебе хочется, невзирая на их желания. Сила — это единственный путь к цели. Сегодня, до того как Хилари увидит Меган, ей нужны доказательства своей силы, конкретные напоминания о том, как далеко она продвинулась в жизни.

— Я объясняю лишь один раз, — сказала она, беря Энид за руку и ведя в ванную. — Мне нужно, чтобы вода была горячей, полотенца — теплыми, шампанское — холодным.

Энид наполнила ванну, и Хилари залезла в нее. Протянув девушке мочалку, она спросила:

— Чего же ты ждешь?

— Ничего, мэм.

Хилари вкрадчиво засмеялась:

— Я такая же женщина, как и ты, Энид. С грудью, задницей и лобком. Ведь ты же моешься сама, не так ли?

Энид вновь залилась краской:

— Да, мэм.

— Тогда ты вполне можешь помыть и меня. — Хилари, откинулась в ванной и закрыла глаза, ее груди наполовину выглядывали из воды.

Она подождала, пока Энид начнет ее мыть, но, чувствуя, что та растеряна, взяла ее руку и положила себе на грудь. И ощутила, что девушка дрожит. Со временем она станет более опытной, но в первый раз от них получаешь самое большое наслаждение. Продолжая держать руку Энид, Хилари стала водить мочалкой по своей груди. Под мягкими прикосновениями ее соски стали набухать.

— Ведь это не трудно, правда?

Энид попыталась улыбнуться:

— Нет, мэм.

— Можешь управляться теперь сама?

— Да, мэм.

— Напоминаю, я хочу, чтобы ты помыла меня всю, каждый дюйм тела. Я ясно выражаюсь?

— Да, мэм.

Хилари глубоко вздохнула и опять опустилась в ванну. Поначалу прикосновения Энид были чересчур робкими. Потом, когда девушка немного расслабилась, она стала действовать более уверенно. Руки у Энид были жесткими, как и полагается деревенской девчонке, и, двигаясь по телу Хилари, приятно его массировали. Кожа Хилари стала скрипеть, и она удовлетворенно мурлыкала, пока Энид проходилась по ее плечам, груди, животу, бедрам и ступням.

— Я хочу быть чистой не только снаружи, но и внутри, — пропыхтела она, когда девушка остановилась. — Рауль объяснил, как это делается?

Она приоткрыла глаза и увидела, что служанка утвердительно кивнула, наклоняясь над ванной.

Хилари в предвкушении раздвинула ноги пошире.

Девушка погрузила руку в воду и стала тихонько раздвигать ей нижние губы. Хилари подумала, что Рауль хорошо знает свою работу: Энид использовала именно два пальца. Первые движения были медленными и осторожными, но по мере того как Энид чувствовала себя более уверенно, скорость стала возрастать. Хилари чуть присела, чтобы лучше видеть все, что происходит.

Она ощутила нарастающее в глубине тела напряжение, предвестник оргазма.

— Быстрее!

Терпкая волна наслаждения накатывалась на нее, в горле копился рычащий звук. Она почувствовала, как мышцы влагалища крепнут вокруг девичьих пальцев; тело стали сотрясать спазмы. А затем все кончилось.

— Теперь можешь подать мне полотенце, — сказала она.

Боже, она чувствовала себя чудесно! В полном порядке! Сила и власть — их ей еще просто немного недостает.

Глава 14

Санта-Фе. 28 июня 1929 года

Дулси Ортес не понимала этих англичан. За исключением сеньора Карлисла, которого она знала уже двадцать лет. Англосаксы изменчивы как хамелеоны и непостоянны как песчаные банки на Рио-Гранде. В одни моменты они могут быть дружелюбными, словно дворовые псы, получившие порцию корма. А через секунду — ледяными, словно вьюга в горах Сангре-де-Кристо.

Сиделка Бингхемптон не была исключением. Провести с ней целое утро означало хорошую проверку терпения Дулси.

— Если мужчины часто находятся в состоянии полового возбуждения, то медицинская наука обязана произвести против этого лекарство, — говорила Бингхемптон. — А вы как считаете?

— Это верно. — Дулси усиленно кивала, хотя сентенции англичанки ее шокировали. Воспитанная испанская женщина никогда не стала бы обсуждать такие личные вопросы. Чтобы скрыть свою неловкость, Дулси подошла к плите и в очередной раз наполнила чашки горячим кофе. Затем она вернулась к столу. Пришло время извлечь пользу из нежелательного присутствия сиделки в этом доме.

— Должно быть, замечательно так много знать о медицине! Я чувствую себя значительно спокойнее, когда вы здесь.

— Да? Почему же? — спросила сиделка, отрезая новый кусок от пирога.

— Ранчо — очень опасное место. Вот только сегодня утром я убила на кухне здоровенного скорпиона. — Дулси сделала паузу для большего драматического эффекта. — Ай, я всегда хотела знать, что будет, если скорпион когда-нибудь обнаружит меня прежде, чем я его!

— Понимаю ваши чувства, но вам не следует беспокоиться. Укус скорпиона не вызывает фатальных последствий у взрослых людей.

— Никогда?

— Ну, если человек уже стар и имеет больное сердце, то он может умереть. Так же, как и маленький ребенок. Но такая здоровая женщина, как вы… — Сиделка отмела предположение.

— А что вы скажете о пауках «черная вдова»?

— Как и скорпионы, они для взрослого не смертельны.

— Но я сама слышала некоторые истории…

— Это все старушечья болтовня, — отрезала сиделка Бингхемптон авторитетно.

— По вашим словам, все очень просто.

— Я не говорю, что вы не почувствуете себя больной после укуса, но вы точно не умрете.

Дулси заставила себя улыбнуться, хотя была глубоко разочарована. Избавиться от оборотня будет не так-то просто. Она прикоснулась рукой к карману на платье, убеждаясь в наличии распятия, гревшего ей душу.

Сиделка Бингхемптон наклонилась ближе:

— Есть только одно ядовитое создание, которого вам нужно опасаться. Но я никогда не слышала, чтобы оно кого-нибудь укусило близ Санта-Фе.

— Вы, должно быть, говорите о гремучей змее?

Сиделка снисходительно улыбнулась:

— Вы не правы, миссис Ортес. Укус гремучей змеи может надолго приковать человека к постели, но большинство пострадавших выживают.

Сиделка наклонилась еще ближе, навалившись грудью на стол. Она понизила голос почти до шепота и говорила как заговорщик:

— Когда я работала в госпитале в Фениксе, туда однажды доставили мужчину, укушенного коралловой змеей. Он был МДП.

— Что это значит? Как вы сказали — МДП?

— «Мертв до прибытия», миссис Ортес. Он умер раньше, чем его привезли в госпиталь. И страшная, скажу я вам, это была смерть! Вы бы только посмотрели на его лицо. Бедняжка!

Сиделка Бингхемптон вздрогнула, хотя это и не помешало ей приняться за следующий кусок пирога.

— А в нашей округе есть коралловые змеи?

— Никогда об этом не слышала.

Дулси вздохнула. Еще один тупик.

— Но меня беспокоят не только змеи или насекомые. Временами нас навещают внуки, и я опасаюсь, что они могут отравиться ядом, который хранится у Джорджа.

Брови сиделки взметнулись вверх.

— И о чем только думает ваш муж, держа яд в помещении!

— Ну, он пользуется им для работы в саду. Это мышьяк.

Сиделка Бингхемптон на минутку задумалась, переваривая информацию.

— Не думаю, что вы должны сильно беспокоиться. Для того чтобы доза оказалась смертельной, понадобится довольно много мышьяка. Уверена, ребенок не примет эту отраву за что-то вкусное, даже случайно. Но на всякий случай посоветуйте Джорджу хранить его не в пределах досягаемости. Вообще-то все яды должны храниться под замком. Конечно, если вы не хотите, чтобы вашего супруга осудили за непредумышленное убийство.

Теперь пришла очередь удивляться Дулси. Что это она сказала об убийстве? Дулси испугалась:

— Я вас не понимаю.

— Когда человек умирает при не полностью выясненных обстоятельствах, то следователь проводит вскрытие для определения причин смерти. И если кто-нибудь на ранчо Сиело погибнет от мышьяка, Джорджа посадят.

— Но это же нелепо!

— Вы так считаете? Это будет зависеть от установления того факта, что он хранил яд там, откуда его можно было без труда достать. К тому же вы спрашивали меня о возможных последствиях применения мышьяка. — Сиделка Бингхемптон лукаво улыбнулась: — Вы ведь не собираетесь кого-нибудь убить, а?

Дулси чуть не упала со стула. Все шло не так, как она задумала. Неужели власть ведьмы так сильна, что подчинила себе и сиделку?

— Потому что если у вас именно такая цель, — продолжала Бингхемптон, — то под рукой множество других средств. — Она кивнула на окно: — Возьмем вот эту живую изгородь.

Дулси проследила взглядом за указующим перстом сиделки:

— Вы имеете в виду олеандр?

— Именно его. Он токсичен. И это только одно растение. По пути сюда я видела заросли травы, известной как «вонючий дурман», по-другому — датура. Это очень сильный галлюциноген, в больших дозах смертельный. Можно привести и другие примеры: грибы, наперстянка, болиголов, да тот же мак, растущий в вашем саду. Все они могут вызвать смерть, если их экстракты ввести в организм в больших количествах. Хотя что я об этом говорю вам, индианке. Вы наверняка лучше меня разбираетесь в этих вещах.

Дулси почувствовала, как кровь ударяет ей в голову. Это она — индианка! Она поставила чашку на стол с такой силой, что кофе залил скатерть.

— Мои предки прибыли из Испании еще в XVI веке! Они были конкистадорами — дворянами, несшими истинную веру на эти земли! — Она инстинктивно осенила себя знамением.

— Не принимайте мои слова близко к сердцу, — сказала сиделка Бингхемптон. — Я никак не хотела вас обидеть. Просто все эти мексиканцы, индейцы… Честно сказать, я не отличаю их друг от друга. Но уверяю вас, я против них ничего не имею.

Дулси встала, выпрямившись во все свои невеликие пять футов с достоинством, которое она только могла изобразить.

— Простите меня, сеньора, — она подчеркнула это слово, думая, что нет ничего удивительного в том, что ни один мужчина не позарился на эту женщину, — но я должна забрать посуду из студии.

Сиделка взглянула на часы:

— Господи Боже! Уже половина второго. Я обязана позвонить доктору Адельману и рассказать ему, как долго миссис Карлисл сегодня находится вне постели.

Она поднялась со стула.

— Интересно, что они там все это время делают?

Дулси подумала, что неудивительно, что сиделку это заинтересовало. Она и сама не помнила, чтобы хозяин когда-нибудь проводил так много времени со своей женой.

Хилари изучала профиль Малкольма. Они приближались к ранчо Карлислов, и он склонился за рулем «бугатти», все время ускоряя бег машины, как будто его гнала к ранчо и Меган неведомая сила. Его всегда влекло к телу Меган, но сейчас за этим стояло нечто большее, чем стремление к сексуальным утехам. Неужели Малкольм влюбился?

Она должна все внимательно обдумать еще раз. Малкольм, по-настоящему великолепный мужчина, как сумасшедший рвется к такой безголовой вертихвостке, как Меган. Будет просто смешно, если она, Хилари, не сможет ее победить. Она уже давно и далеко ушла от своего новоорлеанского прошлого и надеется на большее. Когда-нибудь она откроет собственную галерею в Нью-Йорке, где будет торговать дорогими предметами искусства, антиквариатом. Но для достижения этой цели ей необходимы две вещи — деньги и социальное положение. Этим обладает Малкольм. Нет, ей никак нельзя его отдавать.

В ее глазах сейчас Малкольм выглядел даже еще более красивым, чем когда они познакомились в Риме. Он стал знаменитым и выглядел внушающим доверие, уверенным — именно таким, каким выглядит человек, достигший успеха. И хотя Малкольму недоставало ореола мужественности и чувственности, окружавшего Дункана Карлисла, он брал умением очаровывать любого собеседника.

— Полагаю, Меган не очень расстроится из-за того, что я приеду вместе с тобой, — сказала она, кладя руку ему на бедро.

— Если бы я думал, что это ей повредит, я тебя с собой и не взял бы.

— Поверишь ли, милый, но я скучаю по Меган. Как у нее дела — только честно?

— Гораздо лучше. Но в первые дни, — его голос дрогнул, — было чертовски плохо. Она испытывала страшную боль.

— Представляю. Насколько я знаю Меган, она вряд ли страдала молча.

Малкольм продолжал смотреть вперед, но по тому, как сузились его глаза, она поняла, что его что-то сильно беспокоит.

— Я не уверен, что кто-нибудь из нас действительно знает Меган. Ее соприкосновение со смертью… — Он сделал паузу. — В общем, оно ее сильно изменило.

— Каким образом?

— Я еще не в состоянии этого объяснить.

Хилари подумала, что все мужчины просто круглые идиоты. Возможно, Малкольм и не в состоянии сформулировать, как Меган изменилась; но она, Хилари, запросто это может. Самое большое изменение — то, что Меган хочет прибрать Малкольма к своим загребущим рукам.

— Послушай, во имя всех святых, о чем ты разговаривал с Меган эти недели? Она же явно не в твоем интеллектуальном весе!

Он не обратил внимание на ехидство:

— О книгах. О литературе. Выяснилось, что она читала достаточно много.

Хилари сдавленно рассмеялась:

— Насколько мне известно, единственная литература, которую она читает, — это этикетки на платьях.

— Ты ее недооцениваешь. В школе она получила вполне приличное образование.

«Если под образованием иметь в виду умение разбираться в шмотках и мужиках», — добавила про себя Хилари.

— Я читал Меган свою новую рукопись, и ее замечания были весьма проницательными.

— С каких это пор ты читаешь неоконченные вещи посторонним?

Он взглянул на нее, и в его глазах вспыхнули опасные огоньки.

— Ты не понимаешь, да? Ведь именно я должен был сидеть на этом проклятом жеребце, а не Меган! И я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы ее выздоровление проходило в наилучшей обстановке. Дункан это прекрасно понимает. Почему же тебе ничего не удается понять?

Хилари решила сменить тактику. Она придвинулась к Малкольму как можно ближе и просунула руку ему между ног, ощущая, как двигаются мышцы, когда он нажимает на педали. Переведя руку чуть выше, она нащупала через брюки его упругую плоть.

Он отбросил ее руку:

— Хилари! Бога ради, ты хочешь, чтобы мы разбились? Или ты не видишь, что я за рулем?

Она сделала недовольную гримаску, стараясь выглядеть как можно сексуальнее, хотя в груди у нее похолодело.

— Ты мог бы ехать и потише. Я забываю тебя, дорогой! Сколько это еще будет продолжаться?

Малкольм никак не отреагировал на это неприкрытое приглашение.

— Становится уже поздновато. Хотя Дункан приглашал меня приезжать в любое время, он вряд ли имел в виду вечер.

Хилари закусила губу. Проклятие! Дела обстоят даже хуже, чем она думала. Она достала из сумочки массивный портсигар, который был сделан для нее индейцем, мастером серебряных дел. Сверху на портсигаре был выгравирован старинный бог плодородия Кокопелли. Его огромный фаллос обычно вызывал у нее улыбку. Сегодня она даже на него не посмотрела, поджав недовольно губы. Хилари прикурила.

— Ты как всегда прав. Неприлично приезжать слишком поздно. Но за тобой будет должок. Кроме того, у меня есть для тебя сюрприз. Я выучила новую горничную нескольким забавным трюкам. Уверена, что ты не разочаруешься, увидев ее за работой.

Последнюю часть дороги до ранчо Сиело они ехали молча. Малкольм сконцентрировал свое внимание на дороге, а Хилари попыхивала сигаретой, ее руки нервно двигались.

Чувство власти, обретенное ею утром при помощи служанки, улетучилось, когда они подъехали к повороту на ранчо.

— Посмотри! — заявила она, указывая на почтовый ящик Карлислов, установленный у дороги. — Флажок поднят. Почему бы нам не избавить хозяев от путешествия наверх и не захватить их почту?

Малкольм остановил «бугатти» и вышел из машины. Он достал из ящика перетянутый резинкой пакет и передал его Хилари. Затем вновь сел за руль. Хилари проглядывала корреспонденцию с ленивым любопытством, отметив несколько писем от различных музеев и галерей со всей страны. Какой все-таки Дункан осел, что не выставляется нигде, кроме нью-йоркской галереи его дружка Дэвида Макса!

Если бы он не был таким однолюбом и разрешил какому-нибудь энергичному агенту вроде нее организовывать его карьеру, то до конца года цены на его картины удвоились бы или даже утроились. Благодаря рынку финансов в эти дни только дурак не может делать денег.

Сейчас людям нравится тратить — выставлять богатство напоказ. Она перебирала почту, пока не наткнулась на конверт из журнала «Харперз».

— А это что еще такое? — пробормотала она.

— Ты о чем? — спросил Малкольм, не отвлекаясь от руля.

— Меган письмо из «Харперз».

Малкольм чуть притормозил перед последним подъемом к ранчо и внимательно взглянул на конверт.

— Боже, надеюсь, что это не отказ. В ее состоянии отказ — самая худшая вещь, которую только можно представить.

— Я ничего не понимаю!

— Ох, я совсем забыл тебе сказать. У Меган появилась идея для статьи. Она послала письмо в «Харперз» как раз в тот день, когда произошел несчастный случай.

— Меган? Она хочет писать для журнала?

— Она объяснила мне, что хранила все в секрете, но долгие годы об этом мечтала. Она серьезно настроена стать писателем.

Хилари прикусила губу до крови. Претензии Меган на то, чтобы стать писателем, означают только одно. Хилари могла бы поклясться, что Меган хочет выйти замуж за Малкольма — с какой точки зрения на это ни взгляни. Но если Меган поймает Малкольма в сети, то Хилари не уйдет с пустыми руками. Дункан Карлисл — более чем хороший приз в этой игре!

Джейд наблюдала, как Дункан снимает холст с мольберта.

— Мне нравится эта картина, — сказала она. — Ты не собираешься ее заканчивать?

— Не сейчас, — ответил он, относя полотно в угол студии и устанавливая на полку, уже заполненную готовыми картинами. — Имприматура должна подсохнуть.

— Имприматура?

— Ну, грунтовка. — Он выговорил это слово так, будто оно было неприличным.

Затем Дункан снял с полки другую незавершенную картину и водрузил ее на мольберт. Он очистил палитру и встал напротив полотна, оценивающе глядя на него. Выдавив из тюбиков с полдюжины новых красок, он стал их тщательно размешивать. Джейд в молчании наблюдала, как адажио началось вновь — танец художника, обольщающего свою избранницу.

Джейд откинулась на подушки, внезапно ощутив усталость, физическое и моральное недомогание. До ее ошибки в разговоре Дункан был таким открытым и мягким и беседовал с ней с удовольствием. Сейчас по причинам, ей непонятным, стена между ними выросла даже выше, чем ранее.

Если бы он не был так занят картиной, она попросила бы его помочь ей возвратиться в спальню. Но это, вне всякого сомнения, только подогрело бы его злость. Она прикрыла веки, пытаясь утихомирить головную боль.

Характерный звук мотора «бугатти» достиг ее слуха. Она и забыла, что Малкольм обещал сегодня ее навестить. Дункан, казалось, тоже забыл об этом визите. Во всяком случае, он не поднимал головы от холста до тех пор, пока не услышал стук в дверь. И даже после этого выдержал паузу, прежде чем ответить.

— Надеюсь, ты не сердишься, что мы врываемся прямо сюда, дружище! — сказал, входя, Малкольм. — Мы зашли в дом, но Дулси сказала, что ты с Меган здесь. Хилари просто не терпелось увидеть Меган.

— Мне это не нравится. Ты хорошо знаешь, что моя студия — это моя крепость, и неприкосновенная.

Губы Дункана поджались и сложились в жесткую линию.

Несмотря на то что Хилари алчно пожирала глазами развешанные по стенам картины, она быстро откликнулась:

— Я тебя прекрасно понимаю, Дункан. Студия — твоя святая святых, и мы сделали ошибку, придя сюда без приглашения. — Она подтолкнула Малкольма к выходу, но продолжала взглядом обшаривать помещение. — Просто я так стремилась повидать Меган, и когда твоя Дулси сказала, что она здесь, то… — Она почти что выпроводила Малкольма за дверь. — Мы подождем вас в доме.

Дункан смягчился:

— Мне не хотелось показаться грубым, но у меня правило не допускать никого в студию. Я присоединюсь к вам буквально через минуту. А пока — не могли бы вы помочь Меган добраться до спальни?

В этот момент в студию решительно вошла сиделка Бингхемптон, выглядевшая как солдат, готовый к бою. Не тратя времени даром, она тут же произвела первый выстрел:

— Я только что говорила с доктором Адельманом. Он пришел в неистовство, узнав, что здесь происходит.

Джейд не могла сдержать улыбки: Бингхемптон говорила таким тоном, как будто застала их во время оргии.

— Я как раз просил наших гостей проводить мою жену в ее комнату, — сконфуженно ответил Дункан.

— Вы хотите сказать, что она пойдет сама? — Сиделка посмотрела на Дункана так, словно он покусился не только на ее медицинский опыт, но и на ее девичью честь.

Джейд не могла больше выдерживать эту чепуху. Она встала и плотно запахнула пижаму.

— Давайте отстанем от моего мужа. Малкольм, если ты позволишь мне опереться на твою руку, этого будет достаточно.

Хотя боль в висках сопровождалась головокружением, она стояла абсолютно прямо, пока Малкольм спешил к ней на помощь. Но она не возразила, когда сиделка Бингхемптон подхватила ее под вторую руку.

Джейд даже не обратила внимания на то, что Хилари осталась в студии, когда они вышли на улицу.

— Надеюсь, ты потерпишь мое присутствие несколько минут. Нам необходимо поговорить, — сказала Хилари.

Дункан нахмурился. Сейчас он не хотел общаться ни с кем, тем более с Хилари.

— Если ты пойдешь за остальными, я вскоре подойду.

Хилари проигнорировала его слова.

— Нам нужно поговорить, — повторила она. — Наедине.

— Это не может подождать?

— Нет, Дункан, не может. — Хилари подошла к дивану, на котором только что лежала Джейд, и уселась, нервно теребя подол платья. Солнце, ворвавшееся через окно, превратило ее платиновые волосы в сияющий нимб. Она откинулась назад с грацией кошки.

Помимо своей воли Дункан представил, как бы он изобразил ее на холсте. Что-нибудь в византийском стиле или даже… Он увидел ее полулежащей на кушетке, обнаженное тело просвечивает сквозь легчайшую ткань. Он изобразил бы ее как одалистку, наложницу султана. Какое-то время представление о возможной картине вытесняло из его сознания живую Хилари. Затем, очнувшись, он спросил:

— Скажи, что ты задумала?

Хилари усмехнулась про себя. Когда она и Малкольм зашли в студию, Дункан выглядел таким разъяренным, что она даже опасалась, как бы он не выставил их за дверь силой. Теперь она помолчала, готовясь к главному разговору в своей жизни.

— Я хотела бы, чтобы все оказалось ерундой. — Она заставила свой голос слегка дрожать. — Не хочу, чтобы тебе было так больно, как сейчас больно мне. Если бы дело касалось только меня, я промолчала бы.

— О чем ты говоришь?

— О Боже! Как бы мне хотелось ничего не рассказывать! — Она громко всхлипнула, довольная, что всегда может вызвать у себя слезы, когда это необходимо. — Я имею в виду Меган. Точнее, Меган и Малкольма.

— А что случилось?

— Ты что, ничего не замечаешь? — Хилари достала из сумочки платок с монограммой и аккуратно промокнула глаза, чтобы не стерлась тушь. — Я боюсь, они влюбились друг в друга, — прорыдала она.

Дункан реагировал как надо. Он присел рядом и положил руку на ее вздрагивающие плечи.

— Я тебе этого бы не сказала, потому что не люблю, когда меня жалеют, — продолжала она. — Знаешь, ведь я сирота. Мои родители умерли, когда мне едва минуло десять лет. Я была совершенно одинокой, когда встретила Малкольма. И он… Он — все, что у меня есть. Все эти годы он обещал жениться на мне, и вот…

Дункан подумал, что у него нет иного выхода, кроме как постараться успокоить Хилари. Он прижал ее к себе, давая возможность выплакаться. Она была худенькой: он ощущал под своими ладонями ее хрупкие ключицы. Он всегда считал Хилари железной женщиной, способной постоять за себя в любой ситуации. Теперь он понял, что та броня, которой она себя окружила, была не более чем внешней защитой от посягательства на ее душу. Она была уязвимой и испытывала настоящую боль. Дункан почувствовал себя негодяем. Когда он начал подталкивать Меган и Малкольма друг к другу, он абсолютно не подумал о том, как это затронет Хилари.

— Я так сожалею, Хилари, — пробормотал он в копну ее блестящих на солнце волос.

— Я просто не знаю, что делать. Не знаю, к кому обратиться. Пожалуйста, прости меня! — Ее голос был исполнен глубокой тоски. — Я не должна была тебе все это рассказывать. Знаю, что тебе тоже нелегко.

— Ну, со мной дело другое, — ответил Дункан, подавая Хилари свой носовой платок, заметив, что ее уже насквозь промок. — Я и Меган — отнюдь не Ромео и Джульетта.

Хилари печально улыбнулась:

— Да и мы с Малкольмом тоже. Но это не значит, что я его не люблю.

Она отодвинулась от Дункана и взглянула на него глазами, переполненными слезами. Он почувствовал, что восхищен ее мужеством и честностью. Дункан решил про себя, что раз он втянул ее в это дело, то должен помочь ей выбраться с наименьшими потерями, чего бы это ему ни стоило.

— Тебе лучше? — спросил он.

— Я в ужасном смущении. — Она достала из сумочки косметичку и стала приводить себя в порядок. — Я всегда сражаюсь со своими бедами сама.

Он еще раз оценил ее независимость и чувство собственного достоинства.

— Мне больно видеть тебя такой.

Она попыталась изобразить мужественную улыбку:

— Я знаю, что не всегда веду себя правильно, но считаю тебя настоящим другом и надеюсь, что ты так же относишься ко мне. Я понимаю, что прошу слишком многого, но не можешь ли ты поговорить с Меган, чтобы она проводила в обществе Малкольма поменьше времени?

— Ты хорошо знаешь, что я не могу. Но даже если бы мог, то вряд ли это что-нибудь изменило. Меган меня не слушается. И никогда не слушалась.

Она опустила голову:

— Даже не знаю, что тебе на это сказать. Мне так стыдно! Мне просто необходимо было с кем-то поделиться. Если ты не сможешь помочь… — Ее голос прервался.

Она дрожала так сильно, что он крепко прижал ее к себе. Бедное дитя. Он никогда не подозревал, что она так одинока в этом мире.

— Я не могу сделать то, что ты просишь, — сказал он. — Но это не означает, что я не в состоянии тебе помочь. Если тебе что-нибудь понадобится — все, что угодно, — ты всегда можешь на меня положиться. Если тебе будут нужны деньги, дай мне знать.

Сиделка Бингхемптон кудахтала и квохтала, хотя Джейд с помощью Малкольма уже забралась в постель. Несмотря на его присутствие, сиделка прощупала пульс Джейд, измерила ей температуру. Джейд подумала, что следующим шагом Бингхемптон будет, вероятно, предложение сесть на горшок.

— Не могли бы вы подать мистеру Эшфорду стаканчик хереса? — спросила она, надеясь, что сиделка поймет ее намек и покинет комнату.

— Думаю, у вас был и так тяжелый день, — ответила сиделка.

— Нет, не тяжелый, — твердо произнесла Джейд.

Малкольм повернулся к сиделке и улыбнулся самой располагающей улыбкой.

— Обещаю, что пробуду здесь всего несколько минут. И с удовольствием выпил бы стаканчик.

— Ну ладно, — сказала Бингхемптон, возвращая Малкольму улыбку и выходя из спальни.

— Ты здорово это проделал! — сказала Джейд. — Впрочем, ты все делаешь здорово.

Малкольм просиял:

— Просто ты пробуждаешь во мне самое лучшее!

— Интересно, что там задержало Дункана и Хилари?

— Ты знаешь Хилари. Вероятно, она уговаривает Дункана выставить его картины в ее салоне.

— Ошибаешься, — сказала Хилари, появляясь в дверях в сопровождении Дункана. — Я просто просила у Дункана совета.

— Какого совета? — спросила Джейд, не сумев скрыть подозрения в голосе.

Хилари ослепительно ей улыбнулась:

— Почему бы тебе не спросить об этом самого Дункана?

Джейд уже собиралась последовать совету, но в это время в спальню вошла Бингхемптон и окинула присутствующих неодобрительным взглядом.

Дункан принял из ее рук поднос и сказал, что позовет ее, когда понадобится. Выставив сиделку, Дункан углубился в свой бокал, и Джейд подметила, что он старается не встречаться с ней взглядом.

Через полчаса она почувствовала себя настолько измотанной, что ей уже не было дела ни до кого, включая Дункана. Она хотела сказать, что хочет немного отдохнуть, когда Малкольм внезапно прервал разговор:

— Я забыл сказать, что мы захватили вашу почту. Я оставил все у Дулси, за исключением письма, адресованного тебе, Меган. — Он сунул руку в карман пиджака и достал конверт: — Это из «Харперз».

Сердце Джейд подпрыгнуло в груди. Она с трудом смогла прочитать адрес. Джейд вскрыла конверт, но затем вернула письмо Малкольму:

— Ты не прочитаешь его вслух?

Он заметил ее нервозность:

— Ты уверена, что хочешь услышать все сейчас? Возможно ведь, что новости не слишком приятные.

Джейд оценила его заботливость. Почему Малкольм так хорошо чувствует ее переживания, а Дункан их абсолютно не понимает? Малкольм не хотел читать письмо из «Харперз» в присутствии остальных, предполагая, что журнал мог прислать и отказ на ее предложение написать статью о Марии Мартинес. Она могла бы рассказать ему, что за годы писательской карьеры уже давно уяснила, что писатели, даже самые лучшие, не гарантированы от отказов.

— Ничего страшного, читай, — сказала она.

Пока Малкольм доставал письмо из конверта, Дункан внимательно следил за лицом жены. Она выглядела очень уставшей, и он понимал, что обязан увести Хилари и Малкольма из комнаты. Но сейчас все ожидали ответа из журнала. Он надеялся, что это не отказ. Он не хотел видеть ее унижения. С другой стороны, если «Харперз» принял ее предложение, попросит ли Малкольм о возможности стать ее персональным редактором? Ведь в таком случае они будут встречаться еще чаще.

Малкольм откашлялся.

— Дорогая миссис Карлисл! — прочитал он. — Мы были рады получить от вас предложение о статье об индейской художнице Марии Мартинес. Тема материала, по нашему мнению, может привлечь внимание читателей нашего журнала…

Он остановился и начал размахивать письмом над головой, издавая победные кличи.

— Ты сделала это, Меган, ты сделала! — провозгласил он в конце концов, усаживаясь на краешек постели и импульсивно обнимая ее.

— Поздравляю! — сказал Дункан.

Он сделал шаг к кровати, чувствуя, что действительно рад ее успеху и испытывает гордость за Меган. Он хотел бы, чтобы они были в этот момент наедине и вдвоем порадовались бы удаче. Но он остановился на полпути, увидев ее лицо. Она смотрела на Малкольма таким взглядом, что было совершенно ясно, что ей не нужно делить свои чувства с кем-то другим.

Осознав, что он только что хотел быть с Меган, Дункан почувствовал злость на себя. Сегодня утром он разозлился из-за ее слов о задуманной статье, поскольку они напоминали ему о растущей близости между нею и Малкольмом. Но ведь он давно уже отказался от нее как от жены. И не имеет никакого права завидовать счастью, которое возможно у Меган с другим мужчиной.

Дункан не заметил, как черты его лица обрели суровое выражение. Он размышлял над поворотами судьбы, которые привели к такой развязке. Когда он впервые увидел Меган в галерее Макса, то испытал сверхъестественный шок от узнавания, как будто был знаком с ней всю жизнь. Последующие годы показали, что они всегда были и навсегда останутся чужими друг другу; но в эти последние недели, когда стало уже слишком поздно, он временами чувствовал, что старое ощущение возвращается.

Джейд наблюдала через плечо Малкольма, как на лице Дункана отражается буря эмоций — удивление, неудовольствие и, наконец, глубокая печаль. Хотя в своем разочаровании Дункан был не одинок. Если бы взгляд мог убивать, Джейд была бы сражена наповал молнией, сверкнувшей в глазах Хилари.

Только Малкольм, казалось, не замечал повисшего в комнате напряжения.

— Если ты будешь в порядке, то завтра утром я подъеду и помогу тебе с началом статьи. Предлагаю свои услуги в качестве твоего личного секретаря. Ох Меган! — сказал он, радостно улыбаясь. — Это может стать для тебя началом совершенно новой жизни!

После того как все ушли, Джейд вспомнила эти слова. Совершенно новая жизнь. Никто из них и не подозревал, что у нее уже есть одна новая жизнь.

Глава 15

Ранчо Сиело. 5 августа 1929 года

За завтраком Дункан пил кофе и наблюдал за Меган, от корки до корки изучавшей «Санта-Фе нью-мексикэн». Два-три месяца назад она сочла местную газету слишком скучной и обычно просматривала светскую хронику в центральных изданиях: «Нью-Йорк тайме», «Вог», «Харперз» и «Нью-йоркер».

Раньше в ее разговорах превалировали две темы: последние новости моды и ее личное несчастье. Теперь же ее расцветающий интеллект временами ставил его в тупик, как бы стирая их различия. Иногда Меган вовлекала его в живой спор на самые разные темы, и он почти забывал о проблемах их супружества.

Он до сих пор не мог поверить, что она сама написала статью для «Харперз», а теперь задумала роман. Если бы она раскрылась раньше, их брак можно было бы спасти. Но то, что она так изменилась, стало результатом влияния Малкольма. Меган заставила себя перемениться, чтобы понравиться этому писателю. Ясно, что тот значит для нее гораздо больше, чем когда-либо Дункан.

Случайно взглянув поверх газеты, Меган поймала его изучающий взгляд. И залилась краской. Еще одна метаморфоза. Прежняя Меган никогда не краснела.

— Почему ты так на меня смотришь? — спросила она.

— Просто хотел поинтересоваться, каковы твои планы на день.

— Я собираюсь в Санта-Фе на ленч с Малкольмом. Он хочет в последний раз просмотреть мою статью о Марии Мартинес, прежде чем я отправлю ее в «Харперз». Кстати, нам в городе ничего не нужно?

— Можешь заехать по пути в бюро путешествий и подтвердить наши билеты на поезд.

Она смотрела на него непонимающим взглядом. В последние месяцы он часто замечал у нее этот взгляд. Он мог появиться в середине разговора, и тогда ее глаза внезапно меркли, а Дункан чувствовал, что дальше разговаривает с иностранцем, не понимающим английского языка.

— Ты ведь помнишь о предстоящей поездке?

— Конечно! — Ее голос был тверд, но глаза она отвела в сторону. — Сегодня с утра у меня полно всяких забот. Что ты говорил насчет билетов на поезд?

— Ладно, не стоит беспокоиться. Я сам их выкуплю, когда буду в городе. — Дункан хорошо понимал причину рассеянности Меган. Значительную часть времени она, казалось, была мыслями далеко от ранчо, где-то на другой планете. Но он-то знал, что она думает отнюдь не о космосе: в эти минуты она была с Малкольмом. Это знание разъедало его душу как раковая опухоль, как тяжкая болезнь, выращенная им самим.

Он встал из-за стола, глядя в сторону, чтобы глаза его не выдали.

— Если я тебе понадоблюсь, то до конца дня буду в студии упаковывать картины для выставки.

— Для выставки? — В ее глазах мелькнуло непонимание.

— Ради Христа, Меган! Ты же отлично знаешь, что я ежегодно устраиваю выставку в галерее Макса. Вспоминаешь? Это там, где мы познакомились! — К его глубокой жалости.

Она была настолько любезна, что сумела даже изобразить смущение:

— Я так виновата, Дункан! Я ведь знаю, насколько эта выставка важна для тебя.

— Временами мне кажется, что из-за этого несчастного случая у тебя не все в порядке с памятью. Доктор Адельман говорил, что такое может случиться.

Она бросила на него испытующий взгляд:

— Я была бы благодарна, если б ты сказал мне об этом раньше. Я давно уже беспокоюсь, поскольку, как мне кажется, забыла о многих вещах.

— О каких именно?

— О всяких. Например, о дате выставки. — Она подняла руку и невольным жестом ощупала шрам на голове.

Дункан внезапно вспомнил, как обнаружил ее тогда в лесу, с разбитой головой. Как он испугался за нее! Теперь он беспокоился за собственное самочувствие. Вне всяких сомнений, он опять влюбился в свою жену… но чертовски поздно. От этого он испытывал невиданную боль.

— Извини, — сказал Дункан, заметив, что Меган смотрит на него с недоумением, — о чем мы говорили?

— О дате выставки.

— Она должна открыться 16 октября.

— Спасибо, что напомнил. На этот раз я не забуду. Не могу дождаться, когда увижу Айру Макса! — В ее голосе звучал неподдельный энтузиазм, и он почти ей поверил. Осень в Нью-Йорке всегда была для них чем-то особенным, но он сомневался, что их брак продержится до этого времени. Меган покинет Санта-Фе, но вряд ли вместе с ним.

Что он всегда ей говорил? «Берегись своих желаний, они могут осуществиться!» Да, он хотел, чтобы Меган ушла из его жизни; но от того факта, что его желание скоро станет явью, его охватывало отчаяние.

Когда Дункан ушел, Джейд налила себе еще кофе, закурила сигарету и стала ждать, пока ее пульс успокоится. И почему только Дункан не сказал ей раньше о возможности амнезии из-за травмы! С таким диагнозом она могла больше не беспокоиться обо всех этих неизвестных ей вещах и позаботиться о хорошо известных. Таких, например, как приближающийся биржевой крах и его ужасные последствия. Очень скоро произойдет Апокалипсис, который ввергнет страну в трагедию.

Она взяла газету и перечитала заголовки. «Дирижабль графа Цеппелина пересек Атлантику», «Китайские кланы развязали междоусобную войну в Чикаго», «Наркоманы уволены из государственных учреждений Лос-Анджелеса». И наконец, «Цены на акции продолжают расти». Она перевела дух: пока еще не было признаков близости крушения Уолл-стрит.

До своего путешествия сквозь время Джейд очень мало читала о 20-х годах. Но она помнила, что рынок ценных бумаг рухнул в конце октября 1929 года. Через два с половиной месяца этот «мыльный пузырь» рванет, и прекрасные «старые времена» безвозвратно уйдут в прошлое. За одну ночь миллионеры станут нищими, брокеры будут десятками выбрасываться из окон небоскребов, «средний класс» потеряет все свои сбережения и выйдет на улицы с протянутой рукой. Новые бедняки заполонят страну. На десятилетия черная туча надвинется на весь мир, и из ее тени вырастет зловещая фигура Гитлера…

Джейд вздрогнула, представив, что будет впереди. Она, конечно, не в состоянии изменить ход истории. Но может хотя бы попытаться вывести из-под удара знакомых ей людей. Кого она может посвятить в свою тайну? Малкольма или Дункана?

Дулси мыла на кухне посуду после завтрака, когда увидела бегущую по дорожке сада сеньору. Она была в теннисных туфлях и шокирующих, неимоверных штанах, которые сшила сама. Сеньора называла их «шортами», и, видит Бог, они действительно были слишком короткими!

— Она опять этим занимается! — воскликнула Дулси, указывая пальцем в окно.

Джордж поднялся со своего места за столом и присоединился к ней.

— Ба! И зачем женщине вообще так бегать? — заявил он.

— Не понимаю. Это противоестественно! — Дулси потерла тыльной стороной ладони лоб, словно стараясь этим движением отогнать свои сомнения и тревоги. — Я вообще в этой женщине многого не понимаю!

Джордж обвил руками ее талию и на мгновение крепко прижал Дулси к себе.

— Ну, что касается женщин, то я в этом деле дока! Всегда готов помочь, только спрашивай!

Дулси вытерла руки и на отяжелевших ногах прошла к столу. Внезапно она почувствовала себя старой и больной.

— Не могу выбросить из головы сеньору!

— Ты только о ней все время и говоришь, — заявил Джордж, вновь усаживаясь за стол. — Сначала ты поклялась от нее избавиться. Затем чуть не сделала это, и сеньор хотел меня выгнать. Что ты задумала теперь?

Она взглянула на него с сомнением:

— Я, возможно… допустила по отношению к ней ошибку.

— Матерь Божья! Что ты имеешь в виду? — В его голосе звучало раздражение.

Хотя Дулси временами подшучивала над ним и называла «дурачком», в глубине души она понимала, что Джордж гораздо лучше нее. И она хотела выглядеть в его глазах достойно. Но как он отреагирует, если она открыто признается, что ошибалась, осуждая эту женщину, живущую в доме как сеньора Карлисл? Джордж молчал, ожидая ее ответа.

— Я очень внимательно следила за сеньорой все это время, — сказала наконец Дулси, — пытаясь заметить, когда она начнет колдовать. Но так и не заметила. Она ведет себя не как прежняя сеньора, но теперь я не думаю, что она ведьма или оборотень.

Джордж весь обратился во внимание и наклонился ближе к Дулси.

— Помнишь, как прежняя сеньора вменяла мне в обязанности планировать все покупки, готовить еду, а потом впадала в ярость, если ей что-то не нравилось?

Джордж с пониманием кивнул.

— А новая сеньора делает все, чтобы мы подружились. И, поверь, я делала все возможное, чтобы ее охладить. Вначале я пугалась ее присутствия. Но она ни разу не вышла из себя, ни разу даже не рассердилась. Просто временами выглядела опечаленной. Потом она составляет меню вместе со мной, и мы вместе обсуждаем список необходимых покупок. Она даже попросила меня научить ее готовить любимые блюда сеньора. Наконец, она пытается выучить испанский язык!

Джордж нахмурился так, что его брови сошлись на переносице:

— И такую женщину ты чуть не убила!

«Моя вина. Ох, моя вина!» — подумала Дулси, крепко сжав пальцы. Слава Господу, она ни разу не говорила Джорджу о своем разговоре с сиделкой Бингхемптон. Он наверняка был бы огорчен еще больше, если бы узнал, что она хотела отравить сеньору.

— Единственное, что меня извиняет, — это то, что я думала в то время о сеньоре как об оборотне.

— А сейчас что ты думаешь?

— Она не оборотень… Но она и не сеньора.

— Ты говоришь загадками!

— Я понимаю, что это звучит бессмысленно. Но взгляни на сеньора и сеньору. Иногда мне кажется, и я даже готова поклясться своей честью, что они снова влюбились друг в друга.

Джордж согласился:

— Я тоже это заметил.

— Но скажи мне тогда вот что: почему они не спят вместе? Почему иногда они выглядят такими счастливыми, а в другое время — самыми несчастными людьми на свете? И зачем сеньора бегает по дороге как сумасшедшая?

— Ну, как ты всегда говоришь: кто их, этих англичан, поймет? Но я тебя хорошо знаю. У тебя всегда есть какой-нибудь план. Что ты собираешься предпринять?

Она глубоко вздохнула:

— Я собираюсь сказать сеньору Карлислу правду. Что я сделала, что я думаю по этому поводу — сказать все. А затем попрошу рассчитать нас. Мы покинем ранчо Сиело, потому что уже стары для всяких тайн.

Малкольм прибыл на завтрак в «Ла-Пласуэллу» рано. Он хотел собраться с силами прежде, чем появится Хилари. Он специально выбрал людное место, чтобы сказать ей о своем решении. Он рассчитывал на ее здравомыслие и занимаемое положение в местном обществе и надеялся, что она не устроит спектакля со скандалом.

Он заканчивал первую чашку кофе, когда увидел ее, стоящую перед входом в зал. Она осматривалась, поворачиваясь как манекенщица, чтобы сидящие в зале могли оценить ее появление как следует. На ней была бледно-голубая пелерина в восточном стиле, наброшенная поверх подобранного в тон платья. Артистически уложенные платиновые локоны выглядывали из-под голубого тюрбана. Учитывая ее нежную, цвета слоновой кости кожу, в этом наряде она смотрелась как конфетка. Малкольм подумал, что это не случайно. Она хочет напомнить ему о своей неувядаемой красоте.

Малкольм помахал ей рукой, но она продолжала стоять при входе до тех пор, пока не стала центром внимания. И только после этого соизволила заметить Малкольма:

— Вот ты где, дорогой!

Хилари двинулась к нему скользящей походкой, напоминающей танцевальные па.

— Просто изумительно начинать день с завтрака в твоем обществе! — заявила она, когда Малкольм помог ей усесться. — Ты совсем меня забыл, милый; но я знаю, тебе необходимо одиночество, когда ты пишешь. Как, кстати, продвигается дело?

— Неплохо.

Ее приветливые манеры стали для него сюрпризом. Хилари не принадлежала к числу женщин, которых можно оставлять на долгое время. К тому же она была достаточно умна и обладала прекрасной интуицией, чтобы понять его намерение расстаться с ней. Он ожидал — и даже надеялся, — что она разозлится на открыто демонстрируемое им в последнее время пренебрежение. Разъяренной Хилари он со спокойной душой мог бы сказать «до свидания». Прощаться с милой, улыбающейся Хилари будет намного труднее.

— Я была страшно занята в магазине эти несколько недель, — сказала она. — Такое впечатление, что остальной мир открывает для себя Санта-Фе. Ты не представляешь, как трудно заполнять полки галереи, когда обрушивается целая лавина туристов.

Ее болтовня была прервана подошедшим официантом. Она заказала яичницу с беконом. Малкольм, страшившийся в глубине души предстоящего часа, ограничился соком и еще одной чашкой кофе.

— Сегодня ты не очень голоден, — отметила она, когда официант отошел. — Надеюсь, это не из-за меня?

— Тебе лучше знать.

— Правда? Позднее я это обдумаю. Я действительно по тебе скучала.

Он взглянул на нее, думая, как начать разговор. Она тоже посмотрела ему в глаза с невинным видом. Но Хилари вовсе не была такой наивной. Насколько он в ней разбирается, она уже давно догадалась, что он собирается ей сказать.

— Я был очень занят романом, — сказал он. — Но я не встречался с тобой по другой причине.

— Тебе не нужно ничего говорить. Мы же давно договорились не вмешиваться в личные дела друг друга.

— Я рад, что ты это помнишь. Поскольку моя личная жизнь и является частью разговора.

Проклятие! Она его совсем запутала. Когда Хилари хотела, она могла очаровать даже дьявола.

Она взглянула на него влажными глазами:

— Признания, возможно, необходимы для спасения души, но со мной тебе не надо беспокоиться. Ты и раньше сбивался с дороги, но я не обращала на это никакого внимания. Простить и забыть — вот мой девиз.

— Но это не обычный загул. Речь идет о гораздо более серьезных вещах.

— Я предполагаю, что ты собираешься говорить о нашей общей подруге — Меган. Ради всех святых, ты можешь трахнуть ее хоть на центральной площади во время индейского базара. Но ведь ты устанешь от нее так же, как уставал от всех других. И когда это случится, приходи ко мне.

Он схватил руку Хилари и так сжал ей запястье, что она скривилась от боли.

— Я запрещаю тебе так говорить о ней!

— Отпусти! — зло прошипела Хилари, выдергивая свою руку. Но, сразу сообразив, что ее гнев в этот момент играет на руку Малкольму, она понизила тон до почти нормального. — Послушай, я понимаю, что ты свихнулся на Меган. Если ты собираешься с ней спать, это твое дело. У меня нет ни малейших возражений. Но я не хотела бы быть на твоем месте, если вас застукает Дункан. Не думаю, что он спокойно воспримет роль рогоносца.

— Почему ты всегда говоришь и думаешь только о сексе?

— Потому, что это единственная вещь, на которую обращают внимание мужчины, в том числе и ты.

— Это еще вопрос, Хилари. Просто ты всегда судишь о людях именно по себе.

Малкольм прервал разговор, заметив приближающегося официанта.

Хилари не обратила внимания на его шпильку. Она набросилась на яичницу так, будто бы не ела несколько дней.

— Очень вкусно. Хочешь попробовать? — спросила она.

Он сделал отрицательный жест:

— Мы можем разговаривать с тобой весь день, но это ничего не изменит. Я уже все решил и думаю, что будет честно с моей стороны сказать тебе об этом.

— Ты знаешь, как говорят в таких случаях? «У стоящего члена нет совести». Поэтому не говори мне о честности. У тебя на Меган просто стоит. Ну и что из этого?

Малкольм почувствовал почти непреодолимое желание встать и уйти. Но нельзя было допустить, чтобы не законченное сегодня дело омрачило розовое будущее, которое он себе готовил.

— У меня, если уж использовать твои выражения, на Меган не просто стоит. Хотя детали наших отношений тебя не касаются. И абсолютно честно, прошу прощения за использование этого слова, хочу тебе кое-что сказать. Я собираюсь жениться на Меган.

Тщательно подведенные брови Хилари поползли вверх.

— Я не ослышалась?

— Нет.

Ее громкий смех отразился от стен ресторана, и посетители обернулись в их сторону.

— Но, Малкольм, ты же не создан для семейной жизни! Кроме того, Меган уже замужем.

— От их брака почти ничего не осталось, — ответил он. Затем, осознав, что изменил своему решению не обсуждать с Хилари ситуацию, он резко оборвал себя.

Она подняла вилку и направила на него указующим жестом. В ее глазах отражалось полное недоверие.

— Я не понимаю, что в ней такого особенного, в этой женщине? Что она может делать в постели такого, чего не могу я?

— Мы не делим постель, я тебе уже говорил. Я хочу на ней жениться.

— Почему на ней, а не на мне? — Ее голос по-настоящему дрогнул.

— Ты сама должна это понимать.

Какое-то мгновение он думал, что Хилари швырнет тарелку ему в лицо. Но она не сделала этого, а когда заговорила вновь, ее голос вновь звучал ровно.

— Я подозреваю, ты хочешь сказать, что я хороша для постели, но плоха для женитьбы. Ты хладнокровное и бесчувственное животное.

— И это хладнокровное, бесчувственное животное предлагает расстаться. Ты, конечно, догадывалась, что этот день рано или поздно наступит?

— Но почему? Мы же были счастливы. Я никогда тебе ничего не запрещала: ни в постели, ни где-либо еще. Не так ли?

— Не начинай все сначала. У нас была договоренность, деловое соглашение, сделка, но никак не любовь. И я готов выйти из нашего бизнеса.

Он полез в карман пиджака и, достав конверт, широким жестом положил его на стол.

— Это тебе, с большой благодарностью. Надеюсь, мы останемся друзьями.

Хилари смотрела на конверт как загипнотизированная. Она напоминала кобру, готовящуюся к прыжку. Схватив конверт, Хилари принялась вынимать одну за другой бумаги — документы на дом, который он купил для нее по приезде в Санта-Фе, на магазин-галерею и чек на двадцать пять тысяч долларов. Она прочитала бумаги, облизнула губы и положила конверт на стол. Затем вновь схватила его и перечитала документы.

Малкольм отпивал кофе мелкими глотками и ожидал ее реакции. Он считал, что его дар более чем щедр. Имущество стоило более ста тысяч долларов, а чек на двадцать пять тысяч даст ей возможность быть финансово независимой.

В конце концов она вспомнила о его присутствии:

— Должна ли я поблагодарить за то, что ты вышвыриваешь меня вон?

— Конечно, нет. Но ты можешь сказать «спасибо» за дом и галерею, не говоря уж о наличных.

— Я принимаю все это. — Она открыла сумочку и быстрым движением спрятала документы, словно опасаясь, что он передумает. — Ну, а теперь, поскольку ты предложил нам оставаться друзьями, не скажешь ли мне, когда ты намерен поставить вопрос перед Меган ребром?

— Сегодня. Я пригласил ее на ленч.

Он сразу же понял, что лучше ему было бы держать язык за зубами. К его облегчению, в ее глазах ничего не отразилось.

— Я уверена, что ты совершаешь ошибку, дорогой. Если у тебя ничего не получится, если она тебя отвергнет и если ты будешь нуждаться в утешении — я буду до вечера в магазине.

Хилари отодвинула кресло и встала. К его удивлению, она потрепала его за подбородок.

— Я знаю, что ты думаешь по-другому, но мы созданы друг для друга. Ты обязательно вернешься. Просто не заставляй меня ждать очень долго.

Еще до того как он успел ей сказать, что она ошибается, или хотя бы попрощаться, Хилари развернулась и пошла к выходу, все убыстряя шаг. Когда она выходила из «Ла-Пласуэллы», то почти бежала.

Малкрльм ощутил непередаваемое чувство свободы, глядя, как она покидает ресторан. Он подумал, выкладывая на стол несколько долларовых бумажек за их завтрак, что она страшно ошибается: он никогда к ней не вернется.

Хилари не заметила изумления Рауля по поводу ее раннего возвращения.

— Дай мне выпить, — буркнула она.

— Кофе?

— Нет! Виски, и побольше.

Сначала она бесцельно слонялась по комнатам со стаканом в руке, не испытывая никакого удовлетворения от того, что этот дом теперь полностью принадлежал ей. Мысль о том, что Малкольм уходит от нее навсегда и никогда не вернется, сжимала ей сердце. Да кто он, к черту, такой? Нет, должна быть возможность остановить его или хотя бы разрушить его планы. Лучше она сдохнет, чем будет молча наблюдать, как эта парочка устраивает свое счастье и готовится к жизни в блаженстве!

В половине первого, приняв ванну и переодевшись, она села в свой «шевроле». Эта машина ее крайне раздражала. Малкольм купил ей автомобиль в 1926 году, и он ей сразу же не понравился. Еще недавно она обдумывала план, как бы расколоть Малкольма на покупку «паккарда-кабриолета», подобного тому, что был у Меган. Впрочем, теперь даже если она не найдет новую «дойную корову», то сама приобретет этот автомобиль. Заводя мотор, она чертыхалась. Да будут прокляты все мужчины за то, что они сделали с ней! Когда-нибудь, как-нибудь — она найдет возможность отомстить.

Хилари давала волю своей злости, пока не свернула на дорогу к ранчо Сиело. Понимая, что разговор с Дунканом потребует всего ее внимания, она загнала ярость в дальние уголки своего подсознания.

Выключив мотор машины, она посмотрела на часы. Был ровно час дня. Малкольм и Меган должны как раз сейчас заканчивать ленч. Если привычки Малкольма не изменились, то он не допустит, чтобы официант прерывал их романтическую беседу. Поэтому он будет ожидать, пока уберут со стола приборы, прежде чем начнет изливать свою душу. Меган вряд ли возвратится раньше чем через пару часов.

Посмотрев в висевшее перед ней зеркало заднего обзора, Хилари оценила свой внешний вид: припудрила нос, подправила помадой губы и взбила волосы. Когда она выходила из машины, солнце исчезло за тучами. Хилари взглянула на небо: кажется, собирается гроза.

— Дункан! — крикнула она, постучав в дверь студии. — Это я, Хилари.

Ее сердце бешено колотилось, пока она ожидала отклика. Его не было. От этой поездки зависит все. Она еще раз постучалась, позвав громче, и опять не услышала ни слова в ответ. Тогда она приложила ухо к замочной скважине. Из студии раздавался стук молотка. Она открыла дверь и вошла.

Дункан стоял к ней спиной. Он возился около большого деревянного ящика, сильными ударами вгоняя гвозди в обшивку. Некоторое время Хилари наблюдала за игрой его мышц, не выдавая своего присутствия. Дункан обладал необузданной силой и мужественностью, которые ей так хотелось почувствовать. Сегодня для попытки соблазнения было подходящее время. Но его можно подцепить на крючок, только если действовать с величайшей осторожностью.

Она придала себе самый скорбный вид, после чего приблизилась и коснулась его плеча. Он резко повернулся, угрожающе подняв молоток, как бы готовясь отразить нападение непрошеного гостя. Хилари пронзил страх, и мгновение она наслаждалась им. Опасные мужчины всегда притягивали ее.

— Что ты здесь делаешь? — грубо спросил он.

«Не самое благоприятное начало», — подумала Хилари.

— Ты говорил, что если я буду нуждаться в помощи, то могу обратиться к тебе. И сегодня я в ней нуждаюсь.

Ее плечи продуманно поникли.

Угрожающее выражение лица Дункана смягчилось.

— Извини. Ты застала меня врасплох. Я никого сегодня не ожидал. Выпьешь кофе или чего-нибудь покрепче?

Он расстегнул свой плотницкий ремень с инструментами и бросил его на ящик.

— Я бы выпила бренди. Да и тебе советую. То, что я хочу сказать, прямо затрагивает и тебя.

Единственным знаком того, что он понял ее намек, стали чуть дрогнувшие брови Дункана. Он подошел к бару, достал бутылку и два бокала и поставил их на столик около дивана. Когда Хилари присела, он налил им обоим.

— О чем ты хочешь мне сказать? — спросил Дункан, протягивая ей бокал.

Хилари поднесла его к губам и выпила одним махом, так, что даже закашлялась, а на глаза навернулись слезы.

— Мне было необходимо выпить, — сказала она.

— Я вижу, что ты расстроена. Не хочу выставлять себя ясновидящим, но подозреваю, что это связано с Малкольмом и Меган. Что произошло на этот раз?

— Ты знаешь, что они сегодня встречаются за ленчем?

Дункан подтвердил:

— Да, Меган сказала, что Малкольм собирается внести последнюю правку в ее статью для «Харперз».

— Это только предлог. У Малкольма гораздо более веская причина для встречи. Он собирается просить Меган выйти за него замуж.

На лице Дункана не дрогнул ни один мускул. Он продолжал спокойно смотреть на нее, но его глаза потемнели, словно небо перед бурей.

— Когда ты об этом узнала?

— Сегодня за завтраком. Малкольм сам мне сказал.

— Почему ты приехала сюда? И что ты от меня хочешь?

Хилари опешила и потянулась за сигаретой. Подобного вопроса она от него не ожидала. Любой мужчина отреагировал бы на такое известие крайне болезненно. Она надеялась подогревать эмоции Дункана до тех пор, пока они не достигнут пика. А когда он потерял бы над собой контроль, она бы его соблазнила.

— Тебя не выводит из себя мысль о том, что они сейчас наедине? Бог знает, что они вытворяли все это время за нашими спинами! Они и сейчас скорее всего над нами смеются.

— Я понимаю, что ты сейчас переживаешь. Но должен сказать, что, если Меган попросит меня о разводе — по любой причине, — я соглашусь.

Хилари была настолько поражена, что некоторое время, не в силах ничего произнести, только хватала ртом воздух.

— У тебя нет никакой гордости! — произнесла она наконец.

Теперь пришла его очередь отпить бренди.

— Я не собираюсь оспаривать развод. Нет никакого смысла. Невозможно заставить кого-то любить или оставаться в семье против желания.

Хилари больше не могла сдерживать клокотавшую ярость.

— Будь ты проклят! Ты же обещал мне помочь! — закричала она, вскакивая с дивана.

— И помогу, если буду в силах. — Его голос был неестественно спокоен. — Но я не могу разрушить для этого три судьбы.

Она промчалась по студии, а затем резко обернулась:

— Все вы, мужчины, одинаковы! Вы твердите о честности, а когда приходит время, играете без правил. Я говорила тебе, что в этом мире у меня никого нет. Твоя жена крадет единственного мужчину, который для меня что-то значит, а ты заявляешь мне в глаза, что не собираешься коверкать их жизнь. А что делать мне? — Ее голос поднимался все выше, пока не сорвался на крик.

Она видела, как на скулах Дункана заходили желваки.

— Я действительно сожалею, Хилари. Я говорил, что сделаю для тебя все, что смогу, и не отказываюсь от своих слов. Предполагаю, что Малкольм предложил тебе финансовую помощь. Он что-нибудь сделал для твоего будущего?

— Ни хрена он не сделал! Эта свинья! Он просто бросил меня!

Хилари моментально сообразила, как повернуть дело в свою сторону, получить реальную выгоду взамен рушащейся жизни. Она понизила тон и опустила глаза, чтобы он не заметил полыхавшую в них ненависть.

— Я не хочу перекладывать свои беды на тебя. Проблема состоит в том, что я завишу от Малкольма в расходах по эксплуатации помещений. У меня огромная задолженность по закладным на дом и галерею, а мой бизнес не приносит пока достаточных доходов. Но я уверена в будущем. Я знаю, что могу изменить ситуацию, с небольшой помощью, конечно.

— Сколько тебе нужно?

Она тяжело вздохнула и снова присела на диван рядом с ним.

— Ах Дункан! Я не хочу, чтобы все сводилось к деньгам. Я хотела бы, чтобы мы просто оставались друзьями и в ближайшие месяцы морально поддерживали друг друга.

— Я понимаю. Тяжело сознавать, что ты сделал в жизни решающую ошибку…

Дункан, казалось, говорил о себе.

— У меня были мечты о перестройке работы галереи, — продолжала Хилари. — Мечты о превращении Санта-Фе в Мекку для коллекционеров. А теперь…

Она опустила плечи, как бы признавая свое поражение, и голос ее прервался.

— Тебе не нужно менять планы. — Дункан встал и подошел к встроенному в стену шкафчику. Когда он возвратился к дивану, то держал в руках чистый чек. В то время как она за ним наблюдала, он проставил дату и надписал ее имя.

— Во всей этой истории я выигрываю больше, чем ты. Какая сумма тебя устроит?

— Для начала десять тысяч долларов.

Он спокойно вписал цифру в чек.

Она взяла чек и опустила в сумочку.

— Могу ли я сделать что-нибудь для тебя? Я знаю, что тебе больно и одиноко. Я могу успокоить тебя. Мы можем успокоить друг друга. — Она протянула руку и провела пальцем по линии его губ.

Он отстранился и встал.

— Спасибо за предложение, но я не думаю, что это чему-нибудь или кому-нибудь поможет. А теперь, если у тебя нет возражений, я хотел бы побыть один.

Она тоже встала, приподнялась на цыпочки и поцеловала его, проведя кончиком языка по его сомкнутым губам.

Поскольку он не отреагировал, она повернулась к двери, взмахнула на прощание, рукой и вышла из студии, едва сдерживая ликование. Дункан Карлисл оказался простаком — курицей, несущей золотые яйца и созревшей для потрошения! Все, что ей нужно делать, — это играть на его чувстве вины. И тогда она получит гораздо больше, чем. эти несчастные десять тысяч.

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой, — сказал Малкольм.

Джейд, отпивавшая воду из бокала, поперхнулась, услышав это. Пытаясь вдохнуть, она беззвучно разевала рот и чувствовала, как ее лицо багровеет. Малкольм вскочил и принялся хлопать ей по спине.

— Ох, извини! Я понимаю, что не должен был этого говорить… Но я думал, ты знаешь о моих чувствах к тебе.

Он выглядел настолько сконфуженным, что ее сердце против воли потянулось к нему.

— Я очень тронута, это правда, но я никогда даже не думала об этом!

— Ни разу за все эти недели? Не могу в это поверить! Я и ты — знаешь, я никогда в жизни не испытывал такого влечения к женщине. Когда мы были вдвоем, разговаривали о литературе, ты просто оживала. Я никогда не видел тебя более счастливой, более воодушевленной. Ты же видишь, как мы подходим друг другу!

Его уверенность отозвалась в ней болью. Какую путаницу она внесла в жизнь Меган! Джейд знала, что Малкольм увлекся ею, или, возможно, Меган. Проблема состояла в том, что, погруженная в собственные заботы, она не сообразила, насколько далеко все зашло. А теперь она должна обидеть Малкольма, и с этим невозможно ничего поделать!

— Ты мне нравишься даже больше, нежели думаешь, и я восхищаюсь твоим талантом писателя, но я тебя не люблю.

Произнеся эти слова, она впервые за последние недели сказала правду. Нет, она не любит Малкольма. Несмотря на то что она наслаждалась его обществом, обожала его книги, делила с ним радость писательского труда — несмотря на все это, она не была влюблена в Малкольма. Джейд была благодарна ему за многое, особенно за дружбу. Но не более. Не эта дружба заставляла ее просыпаться среди ночи, не она сжигала, отзывалась болью, голодной страстью. Это все было предназначено другому мужчине. Дункану. Чем больше он раздражал и расстраивал ее, чем больше скрывался за занавесом холода, не разрешая почувствовать свое тепло, тем больше она любила. Полностью, безоговорочно, необратимо.

После этого самопризнания все ее сомнения и опасения улетучились. И она почувствовала себя так, как, наверное, чувствует себя слепой, обретший зрение, как безногий, у которого вдруг появились новые ноги.

Малкольм не отводил взгляда от ее лица, не в силах поверить в ответ.

— Мне нужно немного времени, чтобы все обдумать. Невозможно рассказать, как я себя чувствую.

Она грустно покачала головой:

— Время ничего не изменит. У любви собственные правила и собственная правда.

Она так хотела очутиться сейчас на ранчо Сиело и рассказать Дункану об этой правде, что с трудом могла усидеть на месте. Но следующие слова Малкольма вновь привлекли ее внимание.

— Выслушай меня, пожалуйста. Для всех твоих друзей не является тайной, что ты и Дункан несчастливы. Особенно в последние годы. Я и сам видел, как ты засыхаешь на ранчо Сиело; но несколько месяцев назад ты начала просто расцветать — интеллектуально и эмоционально. И эти изменения происходили тем ощутимее, чем чаще мы с тобой встречались. Ты не понимаешь, о чем это говорит?

— Ты сделал неправильные выводы.

Ах, если бы она только могла ему все рассказать! Насколько легче стало бы им обоим!

— Я изменилась, потому что решила стать писателем. Ты помог мне, и за это я всегда буду тебе признательна. Но благодарность — не любовь. Кроме того, тебя любит Хилари.

— Она меня не любит. Я ей просто нужен. Даже не я, а мои деньги.

Он выглядел настолько убитым, что на глазах Джейд выступили слезы. Для них обоих сегодняшний день был настоящим поворотом в судьбе; но если у нее оставалась надежда на будущее, то его путь вел только к смерти.

— Я совсем не тот человек, за которого ты меня принимаешь, — произнесла она, вставая из кресла. — Я хотела быть им, но не могу. — Не в силах больше выдерживать пустоту его взгляда, она поспешила к выходу.

Завтра или послезавтра она попытается помочь ему справиться с разочарованием. Но сейчас Джейд думала только о возвращении на ранчо Сиело — к мужчине, которого она любит. Она и так потеряла слишком много времени.

Глава 16

Джейд вставила ключ в замок зажигания, сняла «паккард» с тормоза, вызвала искру и нажала кнопку стартера. К ее облегчению, машина завелась сразу, и шум мотора наполнил округу. Она придавила педаль сцепления, поставила первую скорость и осторожно газанула. Мышцы ног и рук были напряжены.

Ей не понравился этот автомобиль, когда она села за руль в первый раз, и это мнение не изменилось до сих пор. В тот день, когда она стала учиться на нем ездить, «паккард» подпрыгивал и застывал на месте всякий раз, когда она переключала скорость. Она провела ужасные два часа, и, когда поставила машину у входа в дом, руки просто отказывались ей служить.

Но сегодня она не обращала внимания на сложную систему зажигания, тяжелое переключение скоростей и отсутствие автоматического указателя поворота. «Паккард» стал для нее сказочной каретой, запряженной четверкой лошадей и мчащей ее к прекрасному замку, где живет принц. Она торопилась туда. Домой. В конце концов она осознала, что ранчо Сиело и есть ее настоящий дом, каким никогда не было бунгало в Малибу. Бунгало было ее имуществом, недвижимостью, а ранчо Сиело — ее душой.

Ничто не могло омрачить ее бесконечного счастья, даже мысли о Малкольме и Меган. Малкольм — взрослый человек. Он в состоянии справиться с переживаниями и продолжать жить дальше. А Меган растворилась где-то во времени.

Последние три месяца она провела, отдавая дань памяти Меган, живя в ее тени, выступая как ее второе «я», думая о ее прошлом; в то время как единственное, что имело значение, — это настоящее, принадлежащее ей самой, Джейд. Все, что у нее есть, — это настоящее. В любой момент неизвестная сила, бросившая ее сюда, может вернуть ее обратно.

Скоро она предстанет перед Дунканом в качестве Джейд Ховард. Она понимала риск, на который идет, но не хотела допустить, чтобы страх остановил ее порыв, как это часто случалось до сих пор. Разве не правда делает человека свободным?

Подъезжая к повороту на ранчо Сиело, Джейд заметила, что стало необычайно темно. Видимость почти пропала, и она была вынуждена резко затормозить, и на покрытой грязью грунтовой дороге «паккард» вышел из-под контроля. Виляя из стороны в сторону, он подпрыгивал на кочках и рвался к окружающим дорогу деревьям. Джейд подумала, что она не для того зашла так далеко, чтобы закончить жизнь здесь, и вцепилась в руль с отчаянной решимостью. В конце концов ее усилия увенчались успехом, и она смогла доехать до ранчо.

В студии и в домике Ортесов горел свет, но в главном доме было темно. Блэкджек притаился на ступеньках перед входом. Промокший насквозь, он выглядел маленьким и заброшенным. Почему никто не впустил его в дом? На Дулси, во всяком случае, это было непохоже. Джейд выскочила из машины и побежала к двери. Впустив Блэкджека, она позвала Дулси. Никто не откликнулся, и она включила свет в прихожей. Блэкджек шумно отряхивался, брызгая водой. Затем он потрусил по направлению к кабинету Дункана, оглядываясь на Джейд и как бы приглашая следовать за ним.

— Я скоро приду, — пообещала Джейд.

Не обращая внимания на хлещущий дождь, она выскочила на улицу и устремилась к студии. Постучав в дверь и не дождавшись ответа, она вбежала внутрь. Дункан сидел на диване. Перед ним на столике стояли початая бутылка бренди, два бокала и переполненная окурками пепельница. Хотя Дункан слышал, как она вошла, он даже не взглянул на нее. Единственным признаком жизни в сверхъестественной тишине были облачка дыма, поднимающиеся от его сигареты.

Сдерживаемые Джейд страхи снова выплыли наружу. Опять эти «что, если» завертелись в ее голове. Что, если Дункан примет ее за сумасшедшую? Что, если он обвинит ее в исчезновении Меган? Что, если он хочет именно Меган?

— Я вернулась, — сказала она, с трудом разлепляя губы.

Он так и не посмотрел в ее сторону.

— Я тебя ждал.

Джейд решила не обращать внимания на его ледяной тон, успокаивая себя мыслью, что, возможно, его что-то расстроило во время ее отсутствия. Она указала на бокалы:

— У тебя были гости?

Дункан кивнул.

Она уже знала, как он ненавидит, когда его отвлекают от работы. Возможно, это объясняет его плохое настроение.

— Как прошел ленч? — Он наконец повернулся и взглянул на нее. Его лицо казалось выточенным из куска алебастра.

Под его взглядом Джейд растерялась. Боже всемогущий, что с ним случилось и почему он так на нее смотрит? Не важно, скомандовала она себе. Это не имеет никакого значения. Самая важная вещь — сказать ему правду. Прямо сейчас, пока силы ее не покинули.

— Ленч был великолепен, — ответила она.

— Могу поклясться, — пробормотал Дункан.

Она хотела присесть рядом с ним, дотронуться до его руки, чтобы начать разговор, но не посмела. Она стояла молча, пригвожденная к месту собственной неуверенностью.

— Я хочу тебе кое-что сказать. Такое, во что с трудом можно поверить, — начала Джейд беспомощно.

Он отвернулся от нее, наклонился и налил себе полный бокал бренди. Затем выпил его так, будто бы это был лимонад.

— Пожалуйста, Дункан! Почему ты от меня отвернулся? Я не могу разговаривать с твоим затылком. А разговор очень важен для нас обоих.

Он с силой поставил бокал на стол, так, что тот чуть не разлетелся на куски.

— Мы можем обойтись без этого разговора. Я знаю, что ты собираешься сказать.

— Но ты даже не можешь себе представить, о чем…

— Заткнись! Помолчи хотя бы раз в жизни.

Дункан вскочил на ноги так неожиданно, что перевернул стол. Осколки бокалов разлетелись по полу.

Она почувствовала, что под его тяжелым взглядом ее решимость тает.

— Ради нас двоих, ты должен меня выслушать!

Он начал надвигаться на нее.

— Если в тебе есть хоть капля порядочности, хоть какое-то внимание не только к себе, но и к другим, то ты сейчас уберешься отсюда к черту, пока я не сделал ничего такого, о чем нам обоим придется потом сожалеть.

Самые худшие ее предположения оправдывались. Каким-то образом он узнал, что она не Меган, и сейчас ненавидит ее за ложь.

— Убирайся! — повторил он.

Джейд почувствовала, что ее ноги словно погружаются в трясину. Она с трудом сделала один шаг к выходу, затем другой. Она не помнила, как открыла дверь и вышла на улицу, где ливень сразу же промочил ее до костей. Следующее, что она осознала, было то, что она сидит в «паккарде», рыдая и содрогаясь, и заводит мотор.

Дункан открыл еще одну бутылку бренди и наполнил новый бокал до краев. Он почувствовал на губах жжение, но не ощутил никакого вкуса. Напиваться бессмысленно: это не спасет его от переживаний. Он с силой запустил стакан в стену, освобождаясь от ненависти к себе самому, которая заставляла его тело колотиться крупной дрожью.

Как он мог так по-подлому отнестись к Меган? Он считал себя более достойным человеком. Она нашла в себе мужество встретиться с ним лицом к лицу, хотя вполне могла прислать адвоката или даже Малкольма для улаживания дел. Вместо этого она пришла сама, ища его понимания, желая поговорить. А все, на что он оказался способным, — это прогнать ее.

Меган никак не могла предположить, что его чувства к ней переменились. Он не открывал их, вел себя как последний дурак. Когда они обсуждали их брак в последний раз, он просил ее о разводе. Он даже не согласился возвратиться в их спальню, когда она поправилась после болезни. А теперь он сам лишил себя последнего, возможно, шанса рассказать ей о своих переживаниях.

Что она сказала? Что-то о желании открыть всю правду, в которую ему будет трудно поверить? Он потряс головой, словно отгоняя гнев, туманящий мозг. Ведь, возможно, она отказала Малкольму, и его, Дункана, поведение просто толкнет ее в объятия писателя. Дункан застонал от этой мысли. Ему нужно найти Меган, поговорить с ней и сказать свою правду.

В два прыжка он пересек студию и распахнул дверь. И застыл в изумлении, увидев на пороге Дулси. Она вся вымокла, несмотря на широкую шерстяную накидку, закрывавшую голову и плечи.

— Я хотела бы поговорить с вами, сеньор, — сказала она.

Он сделал отрицательный жест:

— Ты не могла бы подождать? Я спешу.

Дулси помотала головой и зашла в студию.

— Хорошо, Дулси, но давай побыстрее.

Она остановилась посередине комнаты и взглянула ему прямо в лицо. Ее губы задвигались, но с них не слетело ни звука. Он наконец увидел, что вид у нее страшный, как будто она только что избежала смертельной опасности.

— Что-то произошло с Джорджем? — спросил Дункан, уверенный, что это единственное, что может привести ее в подобное состояние.

Она вновь покачала головой, но продолжала молчать.

— У меня нет времени играть в прятки. Что случилось?

Дулси заплакала, и это поразило Дункана. Она не рыдала громко; ее лицо продолжало сохранять стоическое выражение, но слезы градом катились по щекам.

— Мы с Джорджем решили покинуть ранчо Сиело, — вымолвила она наконец.

Дункан чуть не упал:

— Почему? Вы прожили со мной двадцать лет и стали почти что членами семьи] Если вы хотите прибавки жалованья — просто назовите сумму.

— Дело совсем не в деньгах. Мы с Джорджем получали достаточно, чтобы благополучно прожить до конца жизни. Мы устали, сеньор. Мы хотим уехать домой, в Тругас, и жить мирно!

— Ты что-то скрываешь от меня, Дулси.

Ее губы чуть приоткрылись, казалось, в ней происходит какая-то внутренняя борьба. Она достала платок из кармана платья и прочистила нос. Потом откашлялась:

— Вы правы, сеньор. Дело в вашей жене.

— В моей жене? А что с ней? Где она?

Дулси заморгала от удивления. Казалось, она не ожидала этих вопросов.

— Где сеньора? — настойчиво спросил Дункан.

— Я видела ее с полчаса назад, когда она выезжала с ранчо на «паккарде».

Удар грома как бы подчеркнул ее ответ.

— Она уехала в грозу? — Сердце Дункана сжалось в предчувствии беды.

— Да, сеньор. Но я не об этом хотела с вами поговорить.

Дункан никогда не поднимал руку на Дулси, но сейчас он подсознательно ощутил, что оттолкнул ее с дороги не очень вежливо. Боже милостивый, Меган уехала в грозу!

— Поговорим позднее, — сказал Дункан, распахивая дверь. — Сейчас я должен разыскать сеньору.

Дулси следовала за ним по пятам.

— Сказать Джорджу, чтобы он вывел «дьюсенберг»?

Когда они выскочили из студии, мощный порыв ветра ударил в лицо. Дубы и сосны раскачивались и трещали, потоки воды с неба залили дорогу.

Дункан обернулся к Дулси и закричал, перекрывая звуки бури:

— На машине сейчас не проехать! Передай Джорджу, пусть седлает Эскалибура!

Дункан бросился к дому, готовый к самой опасной скачке в своей жизни. Он поспешно схватил какую-то одежду, прихватил фляжку с виски и фонарь. Через несколько минут он уже подбегал к конюшне, где Джордж ждал его с оседланным жеребцом. Дулси стояла рядом. Они не обращали никакого внимания на ливень, вымочивший их с ног до головы.

Дункан с трудом различал их голоса, желавшие ему удачи, когда одним прыжком вскочил на Эскалибура и погнал его по залитой лужами дороге.

Джейд вела машину по направлению к Санта-Фе. Дорога была сырой и скользкой. Вода заполнила дренажные канавы вдоль пути, угрожая залить и само полотно. Сверкали молнии, и резкие звуки грома прокатывались по горам.

Она покинула ранчо Сиело в ужасном состоянии, думая только о том, как оказаться подальше от Дункана. Теперь она поняла, какой опасности подвергает свою жизнь во время этого отчаянного путешествия. «Дворники» не справлялись с потоками воды, и видимость упала до нуля. Она даже не могла понять, далеко ли отъехала от ранчо. Вокруг все выглядело незнакомым. Вода бурлила по краям, и казалось, что движется сама дорога.

Джейд вытерла слезы и вцепилась в руль, стараясь сосредоточиться на управлении машиной. Но в мозгу ярко стояли картины разговора с Дунканом. Почему он был так разъярен?

«Нет никакой необходимости в разговоре, — сказал он. — Я уже знаю, что ты собираешься сказать».

Джейд попыталась привести в порядок разбегающиеся мысли. В его глазах она прочитала душевную боль и еще что-то, чему она не смогла подобрать определения. Мог ли он узнать о предложении, которое ей сделал Малкольм?

Нет, это было невозможно: об этом никто не знал.

Никто об этом ничего и не сказал бы, даже если бы узнал.

Кроме Хилари.

Хилари!

Малкольм говорил, что завтракал с ней. Он мог проговориться, что собирается сделать Меган предложение. Зная Хилари, можно не сомневаться в том, что она сразу же бросилась с этой новостью к Дункану.

Теперь ясно, почему он был так уверен, что знает, о чем она хочет ему рассказать. И тот факт, что он был в ярости, говорит о его неравнодушии к ней. Теперь остается единственный вопрвс: к кому он неравнодушен — к ней или к Меган? Ведь возможно, что он до сих пор любит именно свою жену!

Джейд напомнила себе, что несколько месяцев назад Дункан просил Меган о разводе. Тот Дункан, который предложил ей сегодня убираться вон, выглядел как раненый лев, загнанный в ловушку. Что еще она видела в его глазах? Неужели это была любовь?

Невидимые путы понемногу отпустили ее душу, и комок в горле начал рассасываться. Она медленно и осторожно остановила автомобиль. Права ли она? Любит ли ее Дункан? Эти вопросы можно разрешить лишь одним способом.

Разворачивать «паккард» на узкой двухрядной дороге — задача не из легких: нужно было удержать машину на покрытии, поскольку в противном случае та могла уйти в жидкую грязь и застрять. После нескольких попыток Джейд ухитрилась все-таки направить автомобиль в сторону ранчо.

Черное сердце бури находилось в этот момент прямо над ней. Колючие оторванные ветки деревьев метались по дороге, как призраки. Молния ударила в сосну футах в пятидесяти от «паккарда», и дерево загорелось. Ливень тут же затушил его.

За время поездки Джейд не встретила ни одного автомобиля. Все нормальные люди сидели в безопасности, пережидая грозу. Она представила себе их, наслаждающихся спокойным огнем очага, испытывающих чувство облегчения, которое всегда сопутствует человеку, пережидающему бурю в укрытии.

Почему она не подумала как следует, прежде чем бежать с ранчо!

Джейд стала бороться с собственными страхами, приказав рукам не трястись, зубам и коленям — не стучать. Двинувшись вперед, она заметила, что вода уже переливается из канав на дорогу. Молясь, чтобы не заело зажигание, она стала прокладывать путь к ранчо.

Через несколько миль машина замерла перед огромной лужей, перекрывавшей полотно дороги. Это была даже не лужа, а целая река, показалось Джейд. Она выключила мотор и поставила машину на тормоз. Мгновение она размышляла, не вылезти ли ей наружу и не прощупать ли глубину лужи; но сильный раскат грома и сверкание молнии заставили ее отказаться от такого решения. Она заметила, что над горами Сангре-де-Кристо нависает еще одна грозовая туча, выглядевшая просто ужасающе. Ей нужно достичь ранчо, пока не будет слишком поздно.

Джейд завела мотор, отпустила тормоз и въехала в воду. Мутная вода брызнула в салон из-под дверей. Ее сердце подпрыгнуло в груди. Машина сотрясалась под мощными ударами стремящейся с гор воды.

Из-за шума ливня и раскатов грома Джейд не слышала двигатель. Вскоре он заглох, и машина остановилась окончательно. Джейд перевела переключатель скоростей в нейтральное положение, вызвала искру и с лихорадочной поспешностью стала нажимать на стартер. Но мотор не заводился. Затем в борт «паккарда» ударилось что-то тяжелое. Еще один такой удар, и тяжелая машина может слететь с дороги в водную пучину.

К тому времени когда Дункан поднялся на верхнюю дорогу, ему уже стало казаться, что он напрасно поддался дурацкой панике. У Меган было достаточно времени, чтобы выбраться с гор на шоссе к Санта-Фе до того, как буря набрала полную силу. И она прекрасно знала об опасности такой грозы, чтобы не попытаться ее опередить.

Эти мысли успокаивали его, пока он не осознал, что Меган была не в себе, покидая ранчо, и вряд ли могла мыслить логично. Он выгнал ее с ранчо Сиело. И он никогда себе не простит, если с ней что-нибудь случится.

Хотя он скакал всего несколько минут, дождь уже пробрался под воротник плаща, и холодные капли стекали по разгоряченному телу. Он не обращал на них никакого внимания, подстегивая Эскалибура идти легким галопом. До города было далеко. В любое время это была бы тяжелая скачка; что уж говорить о сегодняшних условиях!

Жеребец, казалось, принял вызов. Он проламывался сквозь пелену ливня, как корабль сквозь шторм в открытом море, и ни на шаг не сбивался с курса. Дункан наклонился вперед, подбадривая коня ласковыми словами. Дождь продолжал обливать их ледяными струями. Вода залила дорогу, а смытая с гор почва сделала ее красной, словно кровь.

Ровный топот железных подков Эскалибура говорил Дункану, что они продвигаются вперед, хотя он уже не разбирал дорогу по сторонам. Дункан не боялся встречного движения. В здравом уме никто не выедет из дома в такую погоду. Он оскалился в темноту. Уж он-то точно потерял разум, еще в студии.

Будь он проклят, если снова не влюбился в Меган. Эта любовь не имеет никакого смысла. Дункан ненавидел себя за нее, но отрицать очевидное было бесполезно. Он хочет, чтобы Меган вернулась к нему, и, если для этого нужно мчаться сквозь убийственную грозу, пусть будет так.

Вода заполнила все углубления на дороге, все низины, создав небольшие озерца и бурлящие ручьи. Чуть впереди дорога пролегала через глубокую промоину, непроезжую при плохой погоде. О ней велись постоянные разговоры, но как-то так всегда получалось, что у властей штата не хватало средств на ремонт.

Он почувствовал, что жеребец начинает уставать. Дункан знал, что Эскалибур отдаст все силы до конца, когда ему прикажут, но не хотел выжимать из коня последнее. Путь был еще слишком далек.

Внезапно впереди показалась неясная тень. Он послал коня в галоп, одновременно вытирая заливаемые дождем глаза. Наконец он смог разобрать очертания автомобиля, по крайней мере его верхней части. Нижняя была скрыта потоками воды, переливающимися через промоину.

Подскакав ближе, он увидел, что это «паккард» Меган. Сама она, сжавшись в комок, сидела на капоте. Дункан чуть было не рассмеялся от счастья, заметив, что машина развернута на восток, на ранчо Сиело. Она хотела вернуться, когда «паккард» застрял на дороге.

Джейд оставалась в салоне, пока поднимающаяся вода не стала заливать сиденья. Тогда, дрожа от страха и холода, она подняла крышу кабриолета и перелезла через ветровое стекло на скользкий капот. Она не помнила, сколько времени просидела там, скрючившись и молясь, чтобы показался хоть один автомобиль.

Под ударами воды машина стала медленно сползать вниз, и Джейд охватил испуг, подобного которому она ни разу не испытывала. Кто-то говорил ей, что тонущий человек не испытывает страшных мучений; но сейчас она поняла, что умереть в воде — самая страшная смерть.

Она продрогла до костей и держалась на поверхности капота только усилием воли. Зубы выстукивали нескончаемую дробь, но она все-таки цеплялась за надежду на спасение.

Когда Джейд заметила тонкий луч света, пробившийся с дороги сквозь тьму, ей показалось, что у нее начались галлюцинации. Она сконцентрировалась на этом луче, и он стал приближаться, пока не появился из дождя массивный белый призрак, казавшийся порождением самой бури. Расстояние между ними сокращалось, и она поняла, что это конь, несущий на спине всадника. Хотя на мужчине был плотный желтый плащ, лицо было закрыто широкополой шляпой, в его посадке было явно что-то знакомое.

От облегчения она всхлипнула. Слава Богу, это Дункан!

Он направил коня прямо в поток и остановил с подветренной стороны машины.

Из последних сил она протянула ему руку, заглянула в глаза и сказала:

— Меня зовут Джейд Ховард.

Глава 17

Дункан в изумлении уставился на женщину, сообразив, что она сказала. Он чувствовал себя так, словно одна из бесчисленных молний, сверкавших в небе, ударила ему в голову. Шок, досада, злость?.. Но в то же время и чувство какого-то глубокого облегчения. Он столько раз обвинял себя в том, что влюбился в собственную жену, считая себя самым большим дураком в мире. Но он оказался просто слепцом.

— Ты не Меган? — спросил он просто для того, чтобы быть уверенным, что правильно понял ее слова.

— Нет, я не Меган, — ответила женщина.

— Тогда кто ты, к дьяволу, такая и что здесь делаешь?

— Меня зовут Джейд Ховард, — повторила она. — А остальное долго объяснять.

Он взглянул на нее, сосредоточившись изо всех сил. Господи, как же он не разглядел этого раньше! Конечно, она не Меган. Дождь смыл с ее лица всю косметику, мокрые волосы облепили голову. Болван, дважды болван! Она выглядела достаточно похожей на Меган, чтобы одурачить любого, но не его же! Он ведь художник, и достаточно грамотный. У этой женщины строение тела было более изящным, чем у его жены. И — на его вкус — она была более красива.

Он вновь почувствовал себя как внезапно прозревший. Он же видел все различия, начиная с того уже далекого вечера в «Ла-Фонде», но придумывал им рациональное объяснение!

Голос женщины прервал скачку его мыслей:

— Ты не мог бы меня отсюда забрать?

В ситуации не было ничего хорошего: Бог видит, они находились в большой опасности. Но Дункан не мог удержаться от улыбки. Он почувствовал себя великолепно.

— Это чертовски неудобное место для парковки машины, — сказал он.

— У меня не было особого выбора, — стуча зубами, откликнулась она, тоже пытаясь улыбнуться.

«Прекрасно, — подумал Дункан, — у нее есть мужество. Оно ей понадобится, пока мы не выберемся из этой передряги».

Хотя борт «паккарда» защищал Эскалибура от сильного течения, вода все прибывала и дошла жеребцу почти до брюха. Он сильно всхрапывал и перебирал ногами, пытаясь удержаться на месте. Им всем троим необходимо скорее выбраться из этого потока. Но следующий взгляд, брошенный Дунканом на Джейд, подсказал ему, что сейчас от нее трудно ожидать помощи.

— Я хочу, чтобы ты точно выполняла мои указания, — сказал он. — Я привез для тебя сухие вещи, но сначала мы должны отсюда выскочить. У тебя хватит сил, чтобы самостоятельно держаться в седле?

— Я… я не уверена.

— Можешь подобраться ко мне поближе?

Она кивнула и потихоньку стала перемещаться к краю капота.

Дункан обмотал уздечку за луку седла, удерживая нервничающего Эскалибура усилием ног, наклонился и подхватил Джейд за талию и, приподняв, усадил ее перед собой.

— Управляй, — сказал он.

Но в ее руках не было силы, поэтому Дункан перехватил поводья правой рукой, а левой прижал ее ближе к себе. Хотя дождь уменьшился, поток с горы все прибывал. Как только они выбрались из относительного затишья за автомобилем, течение ударило жеребцу в бок, и он потерял почву под копытами. Дункан зажал уздечку в зубах, направляя Эскалибура наперерез потоку, сомкнув руки вокруг Джейд.

Конь отчаянно сражался с течением. Казалось, прошла вечность, прежде чем его копыта нащупали твердую почву. Он продвигался вперед рывками, из последних сил. Наконец они выбрались на дорогу.

Дункан сжимал Джейд настолько крепко, что ему потребовалось усилие, чтобы разомкнуть замерзшие пальцы.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Сейчас да — ведь я с тобой, — ответила она твердым тоном, хотя ее тело продолжало дрожать от холода.

Как раз в это время Дункан услышал грохот и скрежет металла. Он взглянул через плечо и увидел, как «паккард» катится под гору. Еще несколько минут, и было бы поздно. Мысль о том, что он чуть не потерял эту женщину…

У него было множество вопросов, но они подождут. Все может подождать, пока он не доставит ее в целости и сохранности на ранчо Сиело. Он направил жеребца на верхнюю дорогу и там остановился.

— Тебе нужно переодеться в сухое. — Он отстегнул одну из седельных сумок и достал оттуда толстый свитер и промасленный плащ-пончо. Она быстро облачилась в эту одежду с его помощью, и Дункан протянул ей фляжку с виски.

— Глотни немножко, это тебя согреет.

Когда Дункан скакал по направлению к Санта-Фе, ветер дул ему в лицо. Теперь же он подгонял их в спину. Несмотря на теплую одежду и виски, Джейд продолжала дрожать. Дункан, однако, не пускал коня в галоп, хотя инстинктивно готов был это сделать. Он понимал, что ни конь, ни женщина сейчас не в состоянии выдержать скачку. Поэтому он пустил коня легкой рысью, достаточной, чтобы достичь дома в течение получаса.

Джейд все теснее прижималась к нему в поисках тепла. Несмотря на их недавнюю ссору и на то, что они были мокрыми и иззябшими, Дункан почувствовал прилив страсти. Все, что он о ней знал, было ее имя — Джейд Ховард. Прекрасное имя, просто великолепное имя! Он хотел бы кричать его сквозь грозу. Что за сладкое, чудесное сумасшествие! Дункан улыбнулся дождю.

— Джейд Ховард, Джейд Ховард, — пробормотал он, слушая звуки этого имени.

Он почувствовал, как она вздрогнула.

— Ты что-то сказал?

— Только твое имя.

Он удержался, чтобы не добавить, что оно так же чудесно, как она сама. Для этого было еще слишком рано.

Джейд придвинулась к нему еще ближе, прижавшись щекой к ложбинке между плечом и шеей. Дункану это понравилось. Он должен столько о ней узнать, столько ей сказать, что для этого, возможно, понадобится целая жизнь. Он, конечно, беспокоился и за Меган, но она покинула ранчо Сиело уже несколько месяцев назад. После такого срока он может подождать еще чуть-чуть, чтобы узнать, почему она это сделала.

Когда они приблизились к повороту на ранчо, Джейд дрожала уже меньше. Почувствовав близость теплого и сухого стойла, Эскалибур сам увеличил скорость. Спуск вниз был засыпан опавшими листьями и сломанными ветками, поверх которых сейчас мчались ручьи, но гроза уже уходила на восток. Среди туч проглядывали первые звезды. Дункан увидел перед собой гостеприимные огни ранчо.

Он привязал изможденного жеребца к крюку перед дверью в дом, спрыгнул с седла и протянул Джейд руки. Она сползла в его объятия, и он подхватил ее. Она пахла дождем, ветром, мокрой одеждой и женщиной. Она пахла очень вкусно.

— Я не была уверена, что смогу когда-нибудь снова увидеть это место, — сказала она. — Благодарю тебя.

— В этом нет нужды.

Дункан опустил женщину на землю и внимательно посмотрел на нее. В отблесках света, исходящих из окон, он заметил, что ее щеки немного порозовели, но это только подчеркивало общую бледность. Она выглядела хрупкой, как фарфоровая ваза. Как он вообще мог спутать ее с Меган? В той была приземленная чувственность, а в Джейд он отметил спокойную, почти неземную красоту, которая — он был в этом уверен — будет жить в его памяти до последнего вздоха.

— Я, должно быть, выгляжу как мокрая мышь, — сказала она, потупившись под его изучающим взглядом.

— Только в том случае, если считать, что мокрая мышь выглядит очаровательно, — ответил он и, поддерживая Джейд за талию, помог ей войти в дом.

В коридоре их встречал повизгивающий от радости Блэкджек. Дункан мягко прищелкнул языком, подумав, что ньюфаундленд оказался куда более наблюдательным, чем его хозяин. Пес сразу же почувствовал в Джейд незнакомку, когда она впервые появилась на ранчо. И Блэкджек сразу же в нее влюбился, а он потерял долгие недели, прежде чем осознал свои истинные чувства к этой женщине. Блэкджек провожал ее гулять, ходил за ней по дому, спал у ее кровати.

Ловкий пес! Удачливый пес!

Джейд наклонилась и потрепала ньюфаундленда за ушами.

— Я же говорила тебе, что вернусь, — произнесла она.

Дункан видел в ее глазах растерянность, словно она не верила, что вернулась домой. А это и есть ее дом, если она примет его вместе с ним, Дунканом, в придачу.

— Думаю, тебе нужно принять горячую ванну и переодеться во все теплое. А потом мы поговорим.

Она выпрямилась и посмотрела на него.

— У тебя должно быть столько вопросов! Ты уверен, что сможешь подождать?

— Ты насквозь промокла, да и я тоже. Нужно еще уделить внимание и Эскалибуру. Поэтому время у нас есть.

Джейд согласилась и направилась в спальню, оставляя на полу мокрые следы. Дункан глядел ей вслед, пока она не скрылась из вида. Открыв входную дверь, он увидел Джорджа, уводящего Эскалибура к конюшне. Они с Дулси, видимо, ждали и видели их возвращение.

Дункан поспешил в комнату, где он спал со времени несчастного случая с Джейд, и переоделся в сухое. Затем он направился на кухню. Там никого не было. От вкусных ароматов у него потекли слюнки. В записке, оставленной Дулси, говорилось, что в духовке находятся жареное мясо и поджаренные хлебцы. Дункан почувствовал сильный голод.

Он открыл дверцы буфета и комода и стал вытаскивать столовое серебро, тарелки, салфетки, расставлять все это на столе, предвкушая, как они с Джейд будут сейчас сидеть рядом, согревая друг друга теплом своих сердец. А затем поднимутся в спальню; но их любовные утехи вовсе не будут напоминать о долгой совместной жизни.

Он потряс головой, отгоняя свои фантазии. Он обязательно займется любовью с Джейд, это он себе обещает. Но он не будет принуждать ее. Пусть она сама захочет этого. Их чувства должны быть взаимными.

Дункан накрыл на стол, разжег огонь в печи и даже успел подогреть кувшин рома, когда пришла Джейд. Он поднял глаза и увидел ее, стоящую в дверном проеме. На ее лице не было косметики. Она пришла в голубом халате, туго перетянутом в талии. Из-за ее спины выбежал Блэкджек. Он улегся перед печкой и, зарычав от удовольствия, погрузил морду в наполненную миску.

— Тебе лучше? — спросил Дункан, наполняя бокалы горячим и пахучим ромом.

— Спасибо, намного! — ответила Джейд. Она посмотрела ему в глаза, и он почувствовал, как между ними пробежали электрические искры.

— Я страшно расстроена из-за машины. Мне нужно было придумать что-то лучшее, чем лезть в эту промоину.

— Забудь о ней. Машину можно заменить. Тебя — нельзя.

— А вот в этом я не уверена. — Ее улыбка была полна печали и иронии. — Подожди до тех пор, пока не услышишь мою историю.

— Если ты голодна, то можно сперва поесть.

— С удовольствием! Ох, как я проголодалась! Помочь что-нибудь приготовить?

— Дулси оставила ужин в духовке.

— Тогда посиди, я накрою сама. Это самое малое, что я могу для тебя сделать в награду за свое спасение.

Дункан поудобнее устроился на стуле. Он ничего не знал о Джейд, но вопросы тем не менее можно оставить на потом. Ему понравилась спокойная уверенность, с которой она хозяйничала на кухне. Ему даже пришло в голову, что вся его прошлая жизнь была лишь прелюдией к этому вечеру.

Они ели в благожелательном молчании, словно давно женатая пара. Первая часть его фантазии начала сбываться.

Джейд думала, что знает все переменчивые настроения Дункана. Она видела его в состоянии ярости, беспокойным, вдохновенным, презрительным, сомневающимся, нежным, нетерпеливым. Но она никогда не видела его умиротворенным. Он выглядел абсолютно расслабленным, как будто открытие, что он живет с подмененной женой, было пустяком, не заслуживающим внимания. Любой другой мужчина засыпал бы ее вопросами сразу же, как только они вошли в дом. А он в молчании и с удовольствием поглощает ужин. Какой же он все-таки добрый и мягкий: дал ей возможность согреться в ванне и поесть!

Она была обязана ему жизнью; она хотела отдать ему свою любовь. Примет ли он этот дар и как ей жить дальше, если он ее отвергнет? Она, конечно, не сможет тогда остаться на ранчо Сиело. Куда она поедет? Тысячи вопросов теснились в ее голове; как она подозревала, и в его тоже.

Дункан не задал ни одного, пока она не убрала со стола. Затем прикурил две сигареты и одну протянул ей.

— Мне нравится твое имя. Оно английское?

Джейд не ожидала такого вопроса.

— Наверное. Я так думаю. Хотя я не очень хорошо знаю свою семейную историю. Мои родители умерли раньше, чем я могла ей заинтересоваться.

Его глаза наполнились сочувствием.

— Тебе должно было быть очень нелегко.

— Да, так оно и было. Но я не думаю, что тебя интересует, как я провела детство. Во всяком случае, это не самое важное.

— Ты неправа. Я хочу знать о тебе все. Где ты росла, имя твоего любимого учителя, что ты любишь есть, с кем ты впервые поцеловалась, что тебе нравится, на кого ты больше похожа — на мать или на отца? Я хочу знать, как ты жила на этом свете с первого дня и до того, как мы с тобой повстречались.

— Это займет всю ночь. А ты не хочешь узнать, как я здесь очутилась и что делаю?

— И об этом тоже! — Дункан улыбнулся, приподнялся и подбросил в печь полено. Вернувшись за стол, он предложил:

— Можешь начинать!

Ничто в его манерах не говорило даже о малейшем неудовольствии, и все же Джейд волновалась, как студентка перед решающим экзаменом. Она хотела ему понравиться. Нет, не так: она хотела, чтобы он ее полюбил. Но как он сможет это сделать, если каждый прожитый ею здесь день был ложью?

— Я даже не знаю, с чего начать, — сказала она. — Как ты мог догадаться, я писатель. Так я зарабатываю на жизнь.

— Так ты трудящаяся женщина?

— Да.

— Замужем?

— Нет.

— Это лучшее известие, которое я услышал за долгие годы!

Итак, он все же любит ее — хоть немного. Джейд почувствовала мучительное стеснение, как девушка на первом свидании. Она не умела флиртовать, соблазнять взглядами и жестами, поэтому решила воздействовать на него живыми словами.

— Когда я пишу книгу, я часто начинаю с конца. Но у нашей истории конца пока нет. Еще нет. Она о разбитых мечтах, побеге в незнаемое, о потерявшемся человеке.

— Это, должно быть, грустная история. — Дункан откинулся на стуле и вытянул длинные ноги. — Но ты рассказываешь потрясающе! Как Шахерезада!

Она почувствовала, что краснеет: комплименты всегда приводили ее в смущение.

— Когда ты краснеешь, то выглядишь еще красивее. — Он улыбнулся и вдруг с удивлением вскинул брови: — Моя жена никогда не краснела!

— Возможно, нам нужно сначала поговорить о Меган.

— Нет, Меган подождет. Я хочу услышать о тебе.

— Хорошо. — Она откашлялась и облизнула губы. — Когда я была маленькой, то очень любила истории, начинающиеся словом «однажды…». И свой рассказ я начну именно так. Однажды, через шестьдесят лет, считая от этого времени…

— Я думал, что ты начнешь рассказывать мне о себе, — перебил Дункан.

— Я расскажу, немного терпения.

Джейд не могла сразу рассказать ему о путешествии сквозь время, вот так, без подготовки, поэтому стала говорить о будущем и о своей жизни, опуская имя и называя себя просто «писателем». Она всегда верила в силу слова, в его магическую действенность. Теперь она торопилась, пытаясь дать прочувствовать Дункану свои триумфы и трагедии, ничего не опуская, предпочитая правду возможности приукрасить свою жизнь.

Он слушал с огромным вниманием. Когда она остановилась передохнуть, он озабоченно придвинулся к ней. В его глазах читалась тревога.

— Ты нарисовала очень достоверную картину будущего. Твоему воображению мог бы позавидовать и Жюль Верн. Но я не понимаю, почему ты рассказываешь мне об этой женщине, писателе, когда я просил тебя рассказать о себе.

Джейд проглотила подкативший к горлу комок:

— Потому, что я и есть эта женщина.

Дункану показалось, что он понял что-то неправильно:

— Ты не могла бы повторить?

— Я и есть эта женщина. Ты хотел узнать, откуда я. Ответ — из будущего. Из 1989 года.

Боже всемогущий, он влюбился в безумную! В желанную, восхитительную сумасшедшую с ангельским личиком и бесподобным телом, обещавшим райские наслаждения!

— Не говори этого. Ради нас. Пожалуйста, расскажи мне правду, какой бы плохой она, по твоему мнению, ни была.

— Но я говорю правду!

Он не знал, плакать ему или смеяться. Правду ли говорят, что настоящие сумасшедшие полностью уверены в своей правоте? Должна быть возможность чем-то затронуть Джейд, вернуть ее к реальности.

— Там, в той промоине, когда я увидел, что ты не Меган, я предположил, что ты должна быть с ней знакома. Возможно, вы встретились где-то случайно. Говорят, что у каждого человека должен быть двойник. — Не дожидаясь ее ответа, он торопливо продолжал: — Значит, вы с Меган двойники. Сколько она тебе заплатила, чтобы ты заняла ее место?

— Она мне ничего не платила. Мы с ней никогда в жизни не встречались!

— Откуда же тогда ты все про нее знаешь? И про нашу с ней жизнь?

— Я прочитала ее дневники от корки до корки. Зачем мне лгать? Я понимаю, что это звучит невероятно, но я действительно переместилась сюда из будущего! Я родилась в городе Давенпорт, штат Айова, в 1957 году. Мои родители погибли, когда я была еще подростком. Свою первую книгу я продала издательству, когда мне было двадцать два года.

— Ради всего святого!..

— Почему, как ты думаешь, я столько знаю о будущем?

— Ты сказала, что ты писатель. Писатели продают как раз свои выдумки.

— Я не могу ничего доказать. Все, о чем я могу тебя просить, — это, чтобы ты мне поверил.

В тишине комнаты он пристально смотрел на нее. Джейд мужественно выдержала его взгляд.

— Хорошо, — сказал он наконец, — ты веришь, что прибыла из будущего, и этого для меня достаточно.

— Но недостаточно для меня! Ты должен мне поверить. Я не сумасшедшая. Я клянусь, что говорю чистую правду! — Она вдруг вскочила на ноги: — Я вспомнила! У меня есть доказательства. Подожди минуту…

Она выскочила из кухни до того, как он смог ей что-либо ответить.

Дункан сидел, ожидая ее возвращения, против воли надеясь, что у нее есть действительно реальные доказательства, подтверждающие ее заявления. Потому что ему было просто необходимо поверить ей.

Через несколько минут Джейд вернулась на кухню, неся те вещи, которые были на ней в первую ночь в «Ла-Фонде»: прозрачный бюстгальтер, трусики и спортивные наручные часы на жидких кристаллах. Она выложила их на стол и примостилась на краешке стула, не смея даже дышать, пока Дункан изучал вещи.

Сначала он взял в руки нижнее белье. Двусмысленная улыбка тронула его губы, когда он стал их ощупывать.

— Это как раз то, что ты предполагаешь, — сказала она.

— Я не большой эксперт в женском нижнем белье, но ничего подобного раньше не видел. Ткань похожа на шелк, но он так не растягивается.

— Это синтетическая ткань, ее называют «лайкра». Синтетику стали производить во время второй мировой войны, когда шелк стал практически недоступен.

— Второй мировой войны?

— Она начнется в 1939 году. США, Великобритания, Франция и Россия объединятся против Японии, Германии и Италии.

— Но мы разгромили Германию всего несколько лет назад! И эта война казалась последней!

— Увы, будет еще много войн…

Он тяжело вздохнул, затем отложил в сторону нижнее белье и взял в руки часы — путешествие во времени никак не сказалось на них. Его глаза расширились, когда он взглянул на светящийся циферблат, показывающий не только время, но также день и год.

— Невероятно!

— Да, но не в 90-х годах.

Он осмотрел часы сверху и снизу, а затем приложил их к уху.

— Почему я не слышу, как они тикают?

— Они на батарейках.

Джейд взяла часы из его рук, сдвинула заднюю панель и достала батарейки. Показав их Дункану, она вложила батарейки обратно и объяснила, как работает будильник, и другие тонкости.

— Где ты их купила? — спросил он.

— Я приобрела их в 1987 году в торговом центре «Беверли» в Лос-Анджелесе. Это супермаркет, — объяснила Джейд. Увидев в его глазах непонимание, она добавила: — Супермаркет — это огромное здание с десятками магазинов под одной крышей. Эти часы я купила в магазине Буллока, в универсальном отделе.

— Единственные слова, которые я понял, — это универсальный отдел. Меган любила ходить по магазинам. Но в Санта-Фе нет никаких «супермаркетов».

— Они будут. Во всяком случае, я видела один, гуляя тогда по городу.

— Когда? То есть я имею в виду дату, когда ты там была.

— 17 мая 1989 года.

Дункан опять взял часы в руки. Джейд слышала потрескивание дров, звуки утихающего ветра, похрапывание Блэкджека. Слышала все, кроме тех слов, о которых молилась про себя. Когда она уже подумала, что не перенесет дальнейшего молчания, он положил часы на стол и посмотрел открыто на нее.

— Я верю тебе. — Его голос был тих и печален. — Я и Меган отправились в «Ла-Фонду» именно 17 мая, и с тех пор для меня все пошло по-другому.

Она выдохнула с облегчением. Самое худшее осталось позади.

— Я знаю, именно тогда мы и встретились.

— Я до сих пор не могу понять, как ты смогла прорваться сквозь время.

— Пойдем со мной, и я расскажу тебе все, что знаю, — сказала, поднимаясь, Джейд.

Она надеялась, что Дункан правильно поймет, зачем она приглашает его в спальню. Прибыв туда, Джейд открыла платяной шкаф и достала «мулинекс».

— Ты помнишь это платье?

Он присел на край постели и внимательно рассмотрел «мулинекс».

— Конечно. Меган купила его в Париже в прошлом году. Оно стоило целое состояние, но она никогда не считала деньги. Насколько я помню, она хотела надеть его 17 мая на обед в «Ла-Фонде».

Джейд взяла платье в руки. Хрустальные подвески, казалось, лукаво ей подмигивали, отражая мягкий свет комнаты.

— Меган была не одинокой в желании надеть это платье к обеду в «Ла-Фонде». То же хотела сделать и я.

— Не понимаю?..

— Я купила его в Санта-Фе 17 мая 1989 года в магазине, специализирующемся на продаже антикварных вещей.

Дункан взглянул на платье, затем опять на Джейд:

— Если ты надела платье тем вечером и оно совершило с тобой путешествие во времени, то оно и выглядеть должно лет на шестьдесят. — Он дотронулся до платья рукой. — Но оно выглядит точно так же, как в тот день, когда Меган его купила!

— Я поражена не меньше тебя, но я просто рассказываю, что со мной произошло.

Она стала объяснять, как приобрела платье в странном магазине с еще более странной хозяйкой.

— А откуда Аврора достала это платье? — спросил Дункан, когда она окончила рассказ.

— Она что-то сказала о том, что Меган принесла его несколькими днями раньше.

Джейд закрыла глаза, напрягая память, чтобы вспомнить точные слова Авроры.

— Насколько я припоминаю, Аврора сказала, что Меган годами продает ей одежду. Затем она упомянула о нежелании Меган продавать именно это платье, поскольку оно полностью изменило ее жизнь. Боюсь, я не обращала в то время особенного внимания на ее слова. Теперь я об этом жалею.

Дункан встал, подошел к окну:

— Значит, Меган будет еще жива в 1989 году. А ты ничего не слышала обо мне?

Джейд была рада, что он не видит ее лица. Она слишком хорошо помнила слова Авроры. «Бедняжка, — сказала та, — у нее нелегкая жизнь с тех пор, как ее муж погиб в огне».

Джейд не могла заставить себя повторить эти слова Дункану.

— Аврора что-то сказала о том, что Меган вдова…

Он повернулся и посмотрел на нее:

— Неудивительно. Дай-ка я подсчитаю… — Он поморщился. — Это немного напоминает чтение собственного некролога в газете. Ну, и что произошло после того, как ты купила платье?

— Я возвратилась в отель и немного отдохнула. Последнее, что мне сказала перед моим уходом из магазина Аврора, было то, что я должна надеть платье этим же вечером. Когда я проснулась, то увидела висящий в ванной «мулинекс» и просто не могла сопротивляться его притяжению. Как только я его надела, мир перевернулся, все вдруг встало с ног на голову. Ощущения были болезненные, страшные. Когда эта круговерть прекратилась, я прошла в гостиную. А через минуту появился ты. Остальное тебе известно.

Он дотронулся до ее плеча, как бы пытаясь удостовериться, что она живой человек — из плоти и крови.

— Меган попросила принести ей немного льда. Я возвращался в номер, когда почувствовал что-то, чего не мог определить. В тот момент я страшно испугался. А потом зашел в номер и увидел тебя… — Он сделал паузу.

— Такое облегчение, что я могу на тебя положиться. Я чувствовала себя такой одинокой и испуганной… — Джейд не ощущала, что плачет, пока он не протянул ей платок.

— Да, от меня тебе было не много помощи.

— Но это не твоя ошибка. Ты же ничего не знал. — Ей хотелось, чтобы он ее приласкал, но она не знала, как об этом сказать.

— Я обязан был догадаться. Где-то в глубине души я думаю, что я знал. — Он погрустнел. — У тебя есть хоть какие-то идеи насчет Меган? Что с ней случилось?

— Я думала над этим. Не могу быть полностью уверенной, но мне кажется, что мы поменялись местами. Я прочитала ее дневники и поняла, что она не была слишком счастлива. И видит Бог, я тоже отпевала свою жизнь. Мы оказались в одном номере, причем обе желали изменить свою жизнь, хотели оказаться в каком-то другом месте, к тому же обе носили «мулинекс».

— Так, по твоему мнению, платье каким-то образом является ключом к путешествию во времени?

Она прикрыла глаза в знак подтверждения:

— Я понимаю, как невероятно все выглядит. Я сама не могла принять такого объяснения очень долго. В течение трех месяцев я пыталась придумать другой ответ, но так и не смогла.

Дункан задумался. Она видела, как он ушел в себя, пытаясь разобраться в ее фантастической истории.

— Нет, я не могу удержаться от мысли, что здесь заключено что-то большее. Мне не верится, что серия совпадений может каким-то образом разомкнуть цепи времен.

Он сдержал досадливое движение, не желая, чтобы она заметила, как эта идея его беспокоит.

— Итак, все это приводит нас к сегодняшнему дню. Когда ты возвратилась сегодня домой после полудня, ты хотела мне что-то сказать, во что я, по твоим словам, с трудом смогу поверить. Ты собиралась открыть мне, кто ты на самом деле?

— Да. — Ее охватило мрачное предчувствие. Ей много еще в чем придется исповедоваться.

— Почему именно сегодня?

— Я поняла, что полностью разрушила жизнь Меган, и не хотела позволить этому продолжаться. Я была обязана сказать тебе всю правду.

Дункан пристально посмотрел на нее. Черты его лица окаменели. Его выдержка была потрясающей, несмотря на эмоциональное напряжение, испытываемое ими обоими:

— Малкольм сделал тебе сегодня предложение?

Итак, об этом он знает.

— Да.

— Он понял, что ты не Меган?

— Уверена, что нет.

— И что ты ему ответила? — Голос Дункана прозвучал твердо. Только сжатые в тонкую линию губы выдавали его волнение.

Он не был уверен, что сможет пережить нежелательный ответ, но также не был уверен, что его сердце выдержит благоприятный. Его непреодолимо тянуло к ней, он жаждал ее, она была ему необходима — эта женщина, прорвавшаяся сквозь время прямо в его сердце. Он с радостью отдал бы все, только бы услышать, что и она чувствует по отношению к нему то же.

— Я сказала ему, что он мне нравится и я уважаю его талант, но не люблю и никогда не полюблю его.

Джейд беспомощно вздохнула, разочарованная тяжестью своих познаний.

— Я уже прочла те книги, которые он еще не задумывал. Книги, которые мы проходили в колледже. Малкольм Эшфорд и Скотт Фицджеральд станут литературными гигантами 20-х годов…

— Боже мой, — выдавил из себя Дункан, — ты действительно знаешь, что будет впереди!

— Я думала, ты мне поверил…

Она попыталась встать, но он удержал ее за плечо. Тепло от его прикосновения растеклось по ее телу, как легкое и свежее шампанское. Существовали тысячи причин, по которым они не могут, не должны быть вместе; но любовь прислушивается лишь к собственному языку.

— Я полностью тебе верю, но только теперь начинаю осознавать, что это все означает.

Он заглянул в ее глаза таким взглядом, что, казалось, проник ей в душу.

— Я тоже должен тебе кое в чем признаться. До того, как ты и Меган поменялись местами, и до того момента, как мы с тобой выяснили, что произошло, я хотел развода с Меган. Когда она мне отказала, я решил поощрить ее частые встречи с Малкольмом в надежде, что они полюбят друг друга…

Теперь пришла очередь Джейд удивляться:

— Но зачем?

Дункан озабоченно насупил брови. Он должен ей объяснить так, чтобы она поняла. Но, с другой стороны, как он может обнажить свои чувства, не разобравшись в ее?

— Ты должна была бы знать Меган, чтобы понять мои причины. Наш брак был несчастлив. Она была им недовольна, скучала все время, но не смогла бы жить самостоятельно. Я понимал, что она не даст мне развод до тех пор, пока не соберется выйти замуж за другого. Сегодня это прозвучит претенциозно, но мой план вовсе не был глупым. Я хотел, чтобы она была счастлива, и знает Бог, со мной это у нее не получилось.

Значит, он до сих пор переживает из-за Меган. Это поразило Джейд в самое сердце.

— Я все разрушила, ведь так? Для тебя. Для Малкольма. Для Меган. Ты, наверное, сильно из-за нее расстроен.

— Да, я озабочен ее судьбой, но не могу сделать для нее ничего большего, кроме как пожелать ей всего наилучшего и выразить надежду, что она найдет то, о чем мечтала.

— К чему же мы пришли? Если хочешь, то я могу утром уехать в Санта-Фе.

Джейд закусила губу. Она нашла в себе силы спросить, но не была уверена, что найдет в себе достаточно мужества, если он примет ее предложение, перенести это.

— Нет, я не хочу, чтобы ты уезжала, — сказал Дункан, беря ее за руку.

Она с радостью протянула ее, благодарная за это утешающее прикосновение. Господи, как она в нем нуждалась!

Он сильнее сжал ее руку.

— Я еще не окончил свою исповедь. Пока я сводил тебя и Малкольма, что-то произошло во мне самом. Ты знаешь выражение… — Далее Дункан произнес фразу по-французски.

Она ощутила во рту сухость и еле-еле смогла прошептать:

— Насколько я помню французский, это означает «любовь с первого взгляда».

— В ту ночь, когда ты заняла место Меган, со мной именно это и произошло. Я никак не мог с этим смириться долгое время. Мысль о любви к Меган делала меня больным. И вот в тот день, когда ты попросила взять тебя в студию-Черт, объяснять непросто. Я никогда не ладил со словами. Обычно я говорю о том, что хочу выразить, с помощью холста и кисти.

Он поднял ее руку и поцеловал.

— Я люблю тебя, Джейд Ховард, люблю больше, чем могу высказать!

Она почувствовала себя невесомой, легче воздуха: любой ветерок мог бы вознести ее к потолку. Потянувшись к нему, она смеялась и плакала одновременно.

— Я тоже люблю тебя, Дункан! Именно поэтому я и повернула к ранчо во время грозы.

Он заключил ее в объятия.

Проводя в одиночестве ночь за ночью, она представляла себе этот момент, проигрывая сцену в десятках вариантов. Но настоящие сильные мускулы его рук, его мощная грудь были куда лучше любых фантазий.

— До того как мы с тобой встретились, — сказала она, заглядывая ему в глаза, — я не думала, что поверю в любовь. Но потом, когда я перенеслась сюда, временами мне казалось, что я умру от нее.

Она задрожала, когда он сильнее прижал ее к себе.

— Не бойся, — прошептал Дункан, — я никогда больше не допущу, чтобы тебя что-то испугало или обидело.

С этими словами он поцеловал ее. Она приоткрыла губы и прижалась к его телу, наслаждаясь мягкостью его губ, танцем его языка.

Жаркое и настоятельное желание заставляло ее соски твердеть и увлажняло нежную ткань трусиков. Она хотела его больше всего на свете. Немедленно.

— Я так тебя люблю… — В ее голосе было столько страсти, что она с трудом его узнала.

Дункан оторвался от нее, чтобы сбросить с постели «мулинекс» и покрывало. Затем развязал узел ее халата и снял его. Под халатом Джейд была обнаженной. Она почувствовала беспокойство, когда он впился взглядом в ее тело: она помнила, что ее грудь меньше, чем у Меган, туловище чуть длиннее и атлетичнее. Не проиграет ли она в сравнении? Он рассматривал ее так долго и внимательно, что от свежести воздуха она покрылась мурашками.

— Ты такая красивая, — наконец прошептал он. — Очень, очень красивая!

Он стал раздеваться, не сводя с нее глаз. Она тоже приникла взглядом к его телу, забыв о своей обычной стыдливости и очарованная мыслью о предстоящей близости с любимым мужчиной.

Дункан прижал ее трепещущее тело к своему. Он вновь испытал шок узнавания, как будто его кожа когда-то уже касалась ее кожи. До женитьбы он спал со многими женщинами и был уверен в том, что способен удовлетворить любую из них. Но он знал, что акт любви с Джейд будет чем-то другим, большим, чем простое физическое наслаждение.

Как звезды на небе созданы для ночи, так и ее тело создано для него. Желание обладать ею немедленно, заполнить ее и навсегда приковать к себе боролось в нем со стремлением продлить восторг узнавания.

Он медленно водил языком по ее губам, наслаждаясь шелковистостью внутренней поверхности, прежде чем погрузил его глубже. Его руки гладили спину Джейд, и он находил удовольствие в мягком подрагивании ее мышц под его прикосновениями. Он сжимал ее в объятиях, продолжая целовать, и их поцелуи были одновременно и страстными, и божественно чистыми. Он мог бы навсегда остаться в этом положении, просто целуя ее, но страсть требовала своего. Он почувствовал, что не может больше себя сдерживать.

Дункан перевернул Джейд на спину и начал покрывать поцелуями ее шею, постепенно спускаясь ниже, пока его губы не коснулись одного из розовых сосков. Он провел языком по этой чувственной шишечке, ощущая, как она поднимается и набухает, и принялся сосать ее, трогать языком, пока Джейд не застонала от удовольствия. Затем он двинулся к другой груди, обследовав по пути углубление, где сходятся ребра и округлые полушария, и дошел по другого соска. Потом сложил руки чашечками и накрыл ее груди, запоминая их тепло, твердость и шелковистость.

Ее губы и руки были не просто податливыми. Поцелуи и ласки, которыми она встречала его прикосновения, будили в нем огонь и силу. А когда она сжала руками его ягодицы, он был вынужден собрать всю свою волю в кулак, чтобы не наброситься на нее с жадностью голодного зверя.

Дункан оторвался от сладости ее груди и начал спускаться ниже, покрывая поцелуями и обжигая дыханием ее тело. Он чуть приподнялся, обозревая холмик Венеры между стройными бедрами. Его пальцы последовали за взглядом, раздвигая пушистые волосы, прикасаясь к лепесткам бутона ее женственности. И затем он приник к ним губами, вонзив язык в таинственную глубину.

Напряжение ее бедер, тяжелое дыхание свидетельствовали о полной готовности встретить его. Он раздвинул ее ноги и привстал над ней, задержавшись еще на одно — последнее — мгновение. Она смотрела на него, в ее глазах светились любовь и доверие. Инстинктивно она понимала, что отдает ему больше, чем может дать любому другому мужчине, больше, чем ему может дать любая другая женщина. И она надеялась, что он сможет возвратить ее дар в полной мере.

Бормоча ее имя, он сильно и глубоко вошел в ее влажное лоно. И замер на секунду. Когда их тела слились наконец в одно, время остановилось. За пределом их тел не существовало никакого другого мира. Не было ни будущего, ни прошлого, ни сожалений, ни опасений.

Дункан сдался ей полностью, с чувством, которого он никогда ранее не испытывал. Он одарил ее своей страстью, своей душой, вливая в нее свою любовь, а затем и семя; а она кричала от восторга и экстаза. Она обвила его ногами, ее тело пульсировало под ним. Радость, которую он испытал от доставляемого им Джейд наслаждения, вытеснила из его груди одиночество, от которого он страдал всю жизнь.

Дункан прижимал ее к себе, пока их сердца и дыхание успокаивались. Он приподнялся на одном локте, стараясь запечатлеть в своей памяти каждую черточку ее лица и тела. Мысль о том, как он был близок к тому, чтбы ее потерять, была настолько болезненной, словно в его сердце вонзили раскаленную иглу.

Она открыла глаза и улыбнулась ему.

— Впервые в жизни я не могу найти слов, чтобы выразить свои чувства. Я люблю тебя. Мне кажется, что я любила тебя всегда.

— Нам не нужны слова. Во всяком случае, этой ночью, — сказал Дункан, и их губы вновь нашли друг друга.

Глава 18

Ранчо Сиело. 19 августа 1929 года

Как только первые рассветные лучи разогнали темноту, Дункан зевнул и протер слипающиеся глаза. Он взглянул на спящую рядом Джейд, как бы желая убедиться, что она не призрак, не фантазия, готовая развеяться с восходом солнца. Он любил ее больше всего на свете; больше даже, чем свое искусство. Раньше он и не предполагал, что человеческое сердце может вместить такое чувство.

Но он постоянно испытывал страх потерять ее. Последние несколько дней были самыми счастливыми в его жизни. В одном-единственном существе он обрел все — любовь, взаимопонимание, интеллект, талант и страсть.

Он должен был бы упиваться своим открытием, обрести крылья. Так оно и было; но Дункан не был в состоянии отогнать дурное предчувствие, засевшее в его подсознании.

Он не мог свыкнуться с мыслью, что Джейд может исчезнуть так же внезапно, как появилась. Поэтому его сон был нервным, он постоянно просыпался, чтобы убедиться в том, что она здесь; его сердце вздрагивало при любом ее движении ночью.

Стараясь ее не разбудить, он беззвучно выскользнул из-под одеяла и прошел в ванную. «Мулинекс» висел там же, где Джейд оставила его несколько дней назад. Дункан посмотрел на платье, и от внезапной мысли у него перехватило дыхание: если оно действительно является ключом ко времени, то представляет большую угрозу для него и его счастья.

«Мулинекс» поблескивал в темноте, как угольки под пеплом, готовые вспыхнуть в любой момент. Инстинктивно он чувствовал, что платье необходимо уничтожить, разодрать на куски, разбить вдребезги инкрустацию, чтобы оно никогда не смогло унести Джейд от него. Но уничтожение платья — дурацкая идея, а он никогда не был глупцом.

Хотя Джейд повторяла, что хочет быть с ним навсегда, она не принадлежит 20-м годам. Как бы они ни старались забыть об этом, но ее жизнь и карьера состоятся через шестьдесят лет. Она живет именно в том времени. Она сама строила там свои планы, выбирала дорогу. Она была настолько независимой, что подорвала основополагающие воззрения Дункана на взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Однажды их интересы могут разойтись. Он ли потребует от нее больше, чем она сможет дать, или она пожелает большей независимости, чем он может ей предложить, — это не важно. Не проклянет ли она в этом случае тот день, когда пожелала остаться во времени Дункана, и не станет ли его ненавидеть?

С другой стороны, он не может забывать и о Меган. Из того, что Джейд рассказала ему о будущем, он понял, что Меган потеряется там, как сломанная и выброшенная игрушка. Он не хотел ее возвращения, но и не мог, будь на то его воля, оставить ее запертой во враждебном мире. Поэтому его совесть не позволяла уничтожить «мулинекс», как бы ему того ни хотелось. Если Джейд когда-нибудь захочет его оставить, эта чертова вещь ей пригодится.

Дункан покинул ванную и возвратился к постели, чтобы пожелать Джейд доброго утра. Он наклонился и поцеловал ее.

— M-м, вкусно, — пробормотала она. — Ты действительно знаешь, как нужно правильно начинать день.

— Есть и другие способы. — Он еще раз поцеловал ее, в то время как его руки начали медленно ласкать ее тело. Она затрепетала под его пальцами, и его тело немедленно отозвалось на этот трепет. Ночью они занимались любовью долго и с наслаждением, но сейчас он опять хотел ее.

— Ты знаешь, что я хочу на завтрак? — спросила она, вырываясь из его объятий.

Он отрицательно покачал головой, поскольку его мысли были в этот момент далеко от кухни.

— Тебя! — заявила она, отбрасывая одеяло и притягивая его к себе.

Часом позже, чисто вымытая и одетая для рабочего дня, Джейд рассматривала себя в зеркало в ванной комнате. Она подумала, что никогда еще не выглядела лучше. И должна благодарить за это Дункана. Он переполнял ее сердце. От его любви она расцветала. Он сделал ее сильной и уверенной. Если бы только он смог разделить ее убеждение, что они предназначены жить в одном мире и что ее пребывание с ним здесь так же необратимо, как ежедневный восход солнца!

Его что-то беспокоит. Временами она замечала это на его лице, а еще чаще слышала в голосе. Господи, сделай так, чтобы она не была причиной его беспокойства!

Когда она вошла на кухню, он разводил огонь в печи. Хотя они жили без прислуги всего несколько дней, но безо всяких разговоров сумели распределить домашние обязанности. Теперь, когда он знал, что она умеет готовить — любит готовить для него, — эта работа перешла к ней.

— Ты скучаешь по Дулси и Джорджу? — спросила она, доставая из холодильника кастрюлю с яйцами.

— Немножко. — Он взглянул на нее через кухню с такой любовью, что внутри нее что-то сжалось.

— Я чувствую себя виноватой в их уходе, — сказала она, — но, с другой стороны, испытываю и освобождение, поскольку мне не надо больше притворяться Меган. Пока они были здесь, ты не мог называть меня Джейд. А мне так нравится, как ты произносишь мое имя.

— Ты уверена, что забота о доме тебя не очень утомляет?

— Думаю, ты можешь назвать ее повинностью любви.

Вид Дункана, занимающегося таким банальным делом, как расстановка приборов на столе, заставлял ее улыбаться. Она разделила яичницу на две порции, положила большую часть ему, а остальное — себе и поставила тарелки на стол.

— Завтрак подан!

— Я думал, что завтраком был я!

— Совершенно верно. Яичница — на десерт.

Джейд игриво улыбнулась в надежде поднять ему настроение.

Он ел молча, погруженный в свои мысли, так что они не обменялись и парой слов, пока она не стала убирать со стола.

— Помочь тебе вымыть посуду?

— Нет. Но я хочу, чтобы ты побыл здесь и поговорил со мной. Ты чем-то серьезно обеспокоен. И я бы была признательна, если бы ты поделился со мной.

Он резко оттолкнулся от стола и встал.

— Мне нужен глоток воздуха. Пойдем прогуляемся.

Она с готовностью согласилась, надеясь, что, оставив дом и связанные с ним воспоминания, Дункан поделится с ней своими заботами.

— Правильно, тарелки могут подождать. Но должна тебя предупредить, во время прогулки мы будем беседовать.

Они вышли из дома. Блэкджек бросился за ними, увидев, что хозяева уходят.

— Прохлада напоминает о приближении осени, — сказал Дункан. — И это еще раз подтверждает, как быстро летит время.

Джейд твердо взяла его за руку:

— Ты обещал рассказать мне, что тебя беспокоит. Твоя работа?

— Нет.

— Я?

— Нет, — ответил он так подчеркнуто, что у нее не осталось сомнений.

Джейд остановилась и заглянула Дункану в лицо.

— Я знаю, что у тебя не было привычки обсуждать проблемы с Меган, но я так жить не хочу. Мне хочется делить с тобой все — и радости, и неприятности. Дай мне такую возможность. Расскажи, что заставляет тебя не спать все ночи напролет, — и расскажи правду!

Он поднял взгляд на нее:

— Могу поклясться, что я не рожден для счастья. Ты — самое лучшее, что произошло в моей жизни, но я впадаю в смертельную тоску, когда думаю, что ты в любой момент можешь растаять как дым.

Она испытала неслыханное облегчение. Джейд понимала, что должна быть так же уверена в его любви к ней, как уверена в своей, но это понимание давалось ей с трудом.

— Я думаю, ты напрасно беспокоишься.

— Напрасно? Подумай вот о чем: что, если Меган находится в Санта-Фе на расстоянии в шестьдесят лет от нас? Что, если она приедет на ранчо Сиело просто для того, чтобы вспомнить старые времена, и наденет это платье? Откуда мне знать, что в таком случае ты не перенесешься в свое время?

— Я не уверена, что все настолько просто. В свое первое утро в «Ла-Фонде» я пыталась возвратиться с помощью платья, но ничего не вышло!

Его глаза испытующе смотрели на нее.

— Меган и платье — не единственное, о чем я забочусь. Я знаю, как ты оказалась здесь. Теперь я хочу знать: почему? Мне не знать мира в душе, пока я не буду уверен, что раз ты выбрала это время, то никуда отсюда не исчезнешь.

— В моих намерениях нет никаких сомнений, — сказала она, взяла его вновь под руку, и они продолжили прогулку. День был прелестным: воздух был наполнен солнцем, запахом сосен и свежеомытой травы. Но она почувствовала, что между ними пробежало темное облачко. Дункан прав. Мысль о том, что она без своего желания может быть выдернута из этого мира, ошеломила ее.

— Мне бы хотелось получить ответы на эти вопросы так же, как и тебе, — сказала она. — Но я не уверена, что на них сможет дать ответ даже гений Альберт Эйнштейн.

— Это тот физик, который несколько лет назад получил Нобелевскую премию?

— Да, и если ты помнишь мой рассказ, он проводит исследования в Принстоне. Не думаю, однако, что мы сможем с ним встретиться.

Впервые с тех пор, как они поднялись с постели, лицо Дункана озарила широкая улыбка.

— Нам не нужно консультироваться с твоим Эйнштейном, хотя, уверен, он бы заинтересовался твоей историей. Человек, которого нам необходимо повидать, живет гораздо ближе от нашего дома!

— И кто же он такой?

— Габриэль Нотсэвэй.

— Габриэль… как?

— Нот-еэ-вэй. Он касик — вождь в Акоме.

— Он что, шаман? Что-то вроде мудреца?

— Ну, не то, чтобы этот титул ему принес диплом Иель-ского университета. Я повстречался с ним, когда был студентом. Гейб заканчивал диссертацию по философии и преподавал на младших курсах, чтобы сводить концы с концами.

— Значит, ты собираешься повидать доктора философии, проживающего где-то на небесах, и спросить, почему я совершила путешествие сквозь время? Думаю, это имеет смысл. — Джейд хихикнула. — По крайней мере если к нему проявить уважение, он не посчитает меня странной.

Дункан тоже рассмеялся, и настроение Джейд сразу улучшилось.

— Гейб не живет на небесах, сердце мое. Он живет в Небесном городе — это другое название Акомы. Подожди, пока не увидишь это место. Ты просто поразишься.

Они едут!

Габриэль Нотсэвэй ел из горшка размоченные в молоке кукурузные хлопья, оглядывая пределы своего мира, когда эта мысль отпечаталась в его мозгу. Дункан едет к нему со своей новой женщиной! Улыбка смягчила ястребиные черты лица Габриэля. В последнее время они с Дунканом проводили вдвоем слишком мало времени. Как быстро мчатся годы! И никогда не хватает времени для старых и лучших друзей.

Он осмотрел свой простой дом, представляя, каким он должен показаться этой женщине. Здание на две комнаты было сложено из грубого камня. Покрытый слоем грязи пол и просмоленные бревна, поддерживающие потолок, видели не меньше четырех столетий. Передняя комната, выполняющая функции прихожей, кухни и столовой, была размером не более двадцати квадратных футов. А задняя, в которой он спал, и того меньше.

«Конечно, это не отель „Риц“, — подумал Габриэль.

Меган Карлисл приезжала сюда лишь однажды, и тогда и Дункан, и сам Габриэль испытали разочарование. Она открыто невзлюбила это место, отказалась даже от чашечки кофе, не говоря уж о предложении переночевать. С другой стороны, большинство англосаксов слепы к красотам природы, предпочитая хрустящие зеленые бумажки.

Габриэль подошел к единственному в комнате окну и взглянул на подножие горы Себолетты в трехстах пятидесяти футах под ногами. Затем перевел взгляд на видневшуюся вдали гору Тейлора. Его глаза увлажнились. Не имело значения, сколько раз он видел эту картину: она всегда наполняла его чувством изумления.

Он знал, что на этот раз все будет иначе. Эта женщина поймет красоту окружающего и попросит остаться на ночь. Возможно, она даже захочет пробыть дольше.

Как и все другие строения на вершине продуваемой всеми ветрами горы, его дом не имел ни электричества, ни водоснабжения. Единственная скважина, обслуживавшая индейскую деревню, располагалась внизу. В темное время комнаты освещались масляными лампами, а согревал их простой каменный очаг.

Знаки отличия Габриэля — одежда, накидки, дорогие украшения из серебра с бирюзой — были развешаны на стенах. С потолка свисали связки красного перца, сушеной дыни, плетеные сумки с сушеными персиками, вяленой говядиной и олениной.

Скрученные матрацы ручной работы, накрытые покрывалами, лежали у стены.

Единственными знаками причастности к современному миру были обшарпанный столик и несколько разнокалиберных стульев, пара комодов, сколоченных им самим, а также книги и журналы, наваленные в углу. Единственным предметом роскоши был телескоп. Габриэль любил созерцать звезды, наблюдать за величественным ходом времени в параде созвездий и планет. Он также любил следить за ростом трав — от первых былинок, пробивающихся из земли, до последних сухих стебельков, раскачивающихся под осенним ветром. Звезды и травы представляли разные измерения, но все они находили свое место в великой целесообразности вселенной.

Габриэль напомнил себе, что и его собственная страна имеет такое место — у подножия гор, где уже созрели поля кукурузы, фасоли и тыквы. Для уборки щедрого урожая, дарованного Великим Духом людям Акомы в этом году, нужна каждая пара рук. Женщины его родного племени, восходящего к клану Антилопы, не поймут, если он не внесет в общий труд своей лепты.

Он ополоснул посуду в чугунном ведре, вышел во двор и выплеснул воду на ростки, которым выпала нелегкая задача — сражаться за жизнь на пустом горном камне.

Его домашние обязанности были выполнены. Он повязал на голову красную хлопчатую повязку, затворил дверь и начал спускаться к далеким полям.

Джейд проверила содержимое корзинки для пикников, сглотнув слюнки от запаха только что зажаренной курицы. Она передала корзинку Дункану, и он уложил ее в багажник «дьюсенберга», где уже находились рюкзаки, спальные мешки, корзинки с одеждой, бельем, туалетными принадлежностями, свечами и другими вещами, которые Дункан сказал ей упаковать.

Сборы в путь до Акомы заняли все утро. Учитывая их поклажу, путешествие могло напоминать сафари.

— Ты уверен, что мы ничего не забыли? — спросила она.

Он заглянул в багажник, пересчитывая содержимое:

— Нет, все на месте.

Дункан захлопнул крышку, подошел и открыл заднюю дверь.

— Залезай! — скомандовал он Блэкджеку.

Огромный пес, все время крутившийся вокруг машины и прыгавший в бесплодных усилиях поймать бабочку, моментально вскарабкался на заднее сиденье и расположился с видом бывалого путешественника.

Дункан открыл переднюю дверь для Джейд и помог ей усесться. Она никогда не подозревала, что для нее будут открывать двери автомобиля, прикуривать сигареты и поддерживать ее под локоть на прогулках. Все эти прекрасные манеры стали жертвами борьбы за женское равноправие.

Торопясь выехать, они почти не разговаривали. Ее разбирало любопытство, когда они двинулись в путь от ранчо Сиело.

— Я хочу, чтобы ты мне все рассказал о своем друге, — сказала она.

Губы Дункана тронула улыбка.

— О нем не так уж много можно рассказать. Я уже упоминал, что мы познакомились в Иеле. Гейб читал вводный курс по философии. Он был старше меня лет на десять, но казался мудрее на несколько жизней. Он был, я хочу сказать, он является, великолепным человеком. Я не знаю, что он нашел во мне, когда взял под свою опеку, но я был очень ему благодарен. Я даже тогда был довольно одинок. А когда ты молод, трудно подглядывать за жизнью через замочную скважину.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Мне тоже было непросто в Айовском университете. — Она скорчила гримаску, вспоминая юность, проведенную там.

Дункан взглянул на нее с еще большей симпатией:

— Хотел бы я познакомиться с тобой в то время.

— О, я счастлива, что этого не произошло. Тогда я была шизанутой.

— Шизанутой?

— Ну, ты понимаешь. Яйцеголовой. Сдвинутой по фазе. Прибабахнутой.

Дункан нахмурил брови.

— Ну, книжным червем.

— Наконец-то, — произнес он, посмеиваясь, — ты привела понятный мне термин. Я тоже считался в Иеле книжным червем. Этим, как его… шизанутым. На искусстве. Гейб открыл мне более широкий круг идей. Если бы он остался в университете, то, думаю, в свое время возглавил бы кафедру. Мы стали очень дружны, особенно после того, как умерла его жена.

— Умерла?

— Он женился на белой, англичанке. Это была особенная женщина. Она занималась антропологией. А умерла она в 1904 году от воспаления легких. Гейб не смог с этим смириться. Через год после того, как я окончил университет, он вернулся в Акому. Я навестил его следующим летом. И именно тогда влюбился в Нью-Мексико. Несколько выдающихся художников, таких как Эрнст Блюменштейн, Оскар Берингауз, Ирвин Коуз, уже осели в Таосе. Они приглашали меня к себе, но я предпочел Санта-Фе. Я не хотел, чтобы кто-нибудь оказывал влияние на мои работы.

Джейд внимательно слушала его. Дункан был скрытным человеком и редко рассказывал о своей жизни, особенно о годах, проведенных с Меган. А если и говорил что-то, то обычно хмурился. Она знала, что он выходец из высшего класса, что отец-банкир лишил его наследства, считая, что искусство — не карьера для настоящего мужчины. Дункан чуть приоткрыл ей глаза на его жизнь в университете. Она знала, что он поддерживает контакты с двумя бывшими соседями по общежитию — с Дэвидом Максом и Ральфом Бресуэйтом. Но о Габриэле Нотсэвэе, например, он впервые упомянул лишь сегодня утром.

— После смерти жены, — продолжал Дункан, — Гейб решил посвятить жизнь своему народу.

— Учитывая его образование, не думаю, что он поступил правильно.

— Я предлагаю тебе судить после того, как ты с ним познакомишься, — не согласился Дункан.

— Он вождь?

— Большинство племен не имеют вождей, или индейских принцесс, в общепринятом смысле. Это обычные анг-лосакские заблуждения. Жители Акомы выбирают того, кого они уважают, обычно из представителей старшего поколения, в качестве своеобразного духовного лидера, арбитра в спорах. По своему интеллекту и честности Гейб полностью подходил для должности касика. Существует единственное обязательное условие, которому должен отвечать претендент: он должен принадлежать к клану Антилопы. Габриэль как раз к нему принадлежит. Он уникальный человек, мудрый в любом смысле этого слова.

— Именно поэтому ты и решил с ним посоветоваться?

— Поэтому, а еще потому, что, кроме него, Дэвида и Ральфа, у меня больше нет настоящих друзей. — Дункан дотронулся до ее руки: — Я надеюсь, тебе понравится он, понравится Акома. Они занимают важное место в моей жизни.

Они ехали на юг по дороге, по которой Джейд ехала в Санта-Фе в 1989 году. Окрестности были куда менее заселенными, чем в ее время, даже небо казалось больше. У Альбукерка они свернули на федеральное шоссе № 66. Дункан оказался интересным гидом.

Солнце же начало путь на запад, когда они повернули на грязный проселок, не имеющий никаких указателей. Полчаса спустя Дункан сбавил скорость и указал на две золотистого цвета столовые горы, поднимающиеся над горизонтом.

— Слева гора Энчантед, — сказал он. — Гейб однажды водил меня к ней. На нее чертовски трудно забираться, склоны в основном отвесные. На самом верху — разрушенная индейская деревня. Жители Акомы считают, что в ней жили их предки, пока один из ураганов не разрушил единственную дорогу наверх. Это была поистине эпическая трагедия. Люди, обрабатывавшие поля, не смогли вернуться домой. Они были беспомощны, пока там, наверху, умирали от голода члены их семей. Говорят, что их души до сих пор обитают на горе.

Джейд бросила на него взгляд:

— Ты веришь в привидения?

— Любимая, учитывая факт твоего присутствия в нашем времени, я теперь считаю, что ничего невозможного не существует. Об этом уголке земли ходят разные легенды. Когда испанцы добрались сюда в 1540 году в поисках Семи Золотых Городов, Акома уже была древним поселением. Люди жили там более девяти веков. — Он указал на вторую скалистую гору: — Мы едем вот туда. Там Акома, Небесный город.

Джейд проследила взглядом за его рукой. В нескольких милях от них возвышалась отсвечивающая в лучах солнца белая гора, одинокий перст, указующий в небо, прекрасный в своем одиночестве. От этого вида ее сердце глухо стукнуло в груди.

— Но зачем поселение нужно было строить там, наверху?

— Чтобы защитить свои житницы от враждебных племен.

— Вроде апачей?

— Этого точно никто не знает. Акома была здесь задолго до того, как появились апачи. Если приглядеться, даже отсюда можно увидеть поля около подножия.

Джейд всматривалась, ожидая увидеть что-то наподобие правильных рядов колосьев, как у фермеров Айовы. Но поля Акомы выглядели больше коричневыми, чем золотистыми. Она видела редкие клочки обработанной земли, разбросанные по целине.

— Название «Акома», — продолжал Дункан, — произошло от слова «аком» из наречия индейцев племени кере-сан. Оно означает «люди белой скалы».

— Белую скалу я вижу, — сказала Джейд, — а где же люди?

— Думаю, большинство сейчас в поселке, готовят ужин.

— В каком поселке?

Она вглядывалась в высокую гору, пытаясь разглядеть на ней что-нибудь, созданное человеком. Сначала ей не удавалось различить дома на скальной поверхности; но, когда они подъехали ближе, Джейд увидела их, как бы растущих из камня. Казалось невероятным, чтобы кто-нибудь, тем более примитивные индейцы, мог построить целый городок на вершине отвесной горы.

— Но как мы туда доберемся?

Джейд не любила высоты, а в этом понятии она объединяла все, что выше стремянки.

— Там есть тропинка.

— Если ты еще не заметил, то я вовсе не горный козел.

Улыбка сделала его лицо мальчишеским и беззаботным.

— О, я это заметил. И как раз этим утром!

Джейд все продолжала беспокоиться о том, как они смогут добраться до Акомы, когда десятью минутами спустя Дункан остановил машину. Блэкджек выпрыгнул из нее сразу же, как только открыли дверцу, и начал кружиться вокруг, повизгивая от удовольствия.

— Он здесь уже бывал? — спросила Джейд.

В это время Дункан вытаскивал из багажника их пожитки и укладывал в рюкзаки. Услышав вопрос, он посмотрел на нее:

— Я не любил оставлять его дома с Меган, поэтому всегда брал с собой. Временами мне кажется, что Габриэль больше любит Блэкджека, чем меня.

Когда он закончил паковать вещи, то помог Джейд надеть ее рюкзак.

— А как же корзинка для пикников?

— Я ее сам понесу.

Джейд издала притворно-разочарованное восклицание:

— У-у, это очень плохо! Я надеялась, что ты понесешь меня.

Когда они подошли к самому подножию, Дункан указал на крутую тропинку, от вида которой колени Джейд задрожали.

— Это и есть «дорога в небо», — сказал Дункан. — Она состоит из комбинации выемок, врезанных в камень, — для ног и ладоней. Там есть и несколько настоящих лестниц — где подъем совсем отвесный. Это был единственный ход на вершину в 1629 году, когда отряды миссии Фрея Хуана Рамиреса прибыли сюда. Можешь представить, как вооруженные до зубов воины карабкались туда? И дошли ведь!

— Я не могу представить, как карабкаться даже с этим рюкзаком! Я стремлюсь встретиться с твоим другом, но сейчас ведь не 1629-й, а 1929 год. Нет ли у них какого-нибудь лифта или, на худой конец, каната, привязанного прямо к луне?

Он взял ее за локоть и подтолкнул вперед.

— В наши времена, конечно, есть и более легкий путь. Иди за мной.

Минут через десять пути по кручам намытого ветром песка они добрались до более или менее удобных ступенек, вырубленных в скальной породе. Джейд взглянула наверх и увидела мужчину, ожидавшего их на вершине.

— Приветствую вас! — крикнул мужчина, помахав рукой.

Джейд подергала Дункана за рубашку:

— Это Габриэль?

— Да.

— Откуда он узнал, что мы приедем? Ты ему звонил?

— В Акоме нет телефонов.

— Тогда откуда?

Дункан загадочно усмехнулся:

— Могу только сказать, что всякий раз, когда я сюда приезжаю, Гейб уже поджидает меня на верхней ступеньке.

Глава 19

Джейд удивилась собственному приступу ревности, наблюдая за тем, как Дункан и Габриэль обнимаются на вершине горы. Мужчины рычали как медведи, хлопали друг друга по спинам, восклицали с нежностью отца и сына, встретившихся после долгой разлуки.

— Ты не был очень долго! — заявил Габриэль, чуть отодвигая Дункана, чтобы лучше его рассмотреть. Затем с радостной улыбкой он обернулся к Джейд: — Я вижу, ты привез мне компанию, и очень красивую компанию, должен отметить. Почему ты не представляешь нас друг другу?

Дункан деланно улыбнулся:

— Разве ты не узнаешь Меган?

Габриэль вновь перевел свои черные глаза на Джейд. Секунду он выглядел сконфуженным, но затем рассмеялся.

— Мой друг, — кивнул он в сторону Дункана, — видимо, находится в игривом настроении. Может быть, вы лучше представитесь сами?

Он протянул руку.

— Меня зовут Джейд Ховард. Но как вы догадались, что я не Меган?

Он продолжал пристально смотреть на нее, улыбаясь как человек, которому что-то нравится.

— Дункан должен бы знать, что только глупец судит о книге по обложке, а о женщине — по ее внешнему виду.

К радости Джейд, Дункан довольно расхохотался в ответ на этот дружеский выговор:

— Я говорил Джейд, что ты мудрец. А должен был сказать — мудрейший из мудрых!

На смех Габриэля отозвалось горное эхо.

— Должно быть, вы утомились с дороги. Разрешите предложить гостеприимство моего дома, — произнес он, забирая у Джейд рюкзак.

Он не был похож на человека, которого она ожидала увидеть. Она нарисовала в мыслях образ профессора, ни дня в своей жизни не работавшего физически. Но морщинистая кожа Гейба, его натруженные руки свидетельствовали не о домашнем образе жизни. Неровно подстриженные волосы, перехваченные красной лентой, обрамляли широкое лицо. У Гейба были шея борца и широкие плечи, тонкая талия и стройные бедра, но несколько кривые ноги — результат того, что он долгое время проводил в седле. Если судить по внешнему виду, то Джейд вряд ли предположила бы, что он когда-нибудь ходил в школу, а не то что в Иельский университет.

Блэкджек, которому все вокруг явно было хорошо знакомо, трусил впереди Габриэля, ведущего их по молчаливому поселку. Джейд жадно оглядывалась, пытаясь получше рассмотреть Небесный город.

Гейб заметил ее интерес:

— Я устрою вам полную экскурсию, как только вы немного освежитесь.

Они шли по узкой улице, обрамленной, как сказала бы Джейд, нагромождением домов. Мягкий свет, приятно отличающийся от сияния электрических ламп, лился из окон.

— Вы знакомы с каменной историей Нью-Йорка, мисс Ховард?

— Да, но зовите меня, пожалуйста, просто Джейд.

— Хорошо. Здесь, Джейд, наше каменное наследие. Мой народ строил дома из камня, когда европейцы еще жили в соломенных хижинах.

Она не могла обижаться на гордость, прозвучавшую в его тоне. Строения из белого камня, так любовно возведенные давно ушедшими поколениями, были действительно великолепными.

— Вот мы и пришли, — сказал Гейб, останавливаясь у двери последнего на улице дома. Он поднял засов и предложил им войти.

Свет в комнату проникал через единственное окно, но вид из него открывался эффектный. Обстановка была скромной, однако от комнаты веяло покоем и миром. Джейд обратилась к Гейбу:

— У вас уютный дом. А от Акомы просто захватывает дух. Я должна извиниться, что мы вторглись к вам безо всякого предупреждения.

— Вы не могли бы подобрать лучшего времени! Сегодня мы закончили собирать урожай. Завтра праздник. Вы когда-нибудь видели танец урожая моего народа?

— Нет. Но хотела бы увидеть, если у Дункана нет других планов.

— Конечно, мы остаемся! — заявил Дункан с энтузиазмом. — К тому же нам надо с тобой поговорить, Гейб, и чем скорее, тем лучше.

Гейб согласно кивнул:

— Но сначала я хочу показать Джейд наш город, а потом мы поедим. У нас будет время поговорить после ужина. Я приготовил вам заднюю комнату. Когда вы распакуете вещи, я буду ждать вас на улице.

Он открыл дверь и выскользнул настолько тихо, что Джейд даже не заметила его ухода.

— Ну и что ты о нем думаешь? — спросил Дункан, перетаскивая вещи в комнату.

Она была еще меньше первой, и обстановка в ней была спартанской. Два тонких матраца лежали на полу. На самодельной тумбочке стояли кувшин с водой и таз для умывания. Единственным ярким пятном выделялся висевший на стене ковер индейской работы. Маленькое — не больше квадратного фута — окно создавало впечатление постоянных сумерек. Джейд подождала, пока ее глаза привыкнут к полумраку.

— Я знаю, что вы с Гейбом старые друзья, но в нем есть что-то ужасное.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Дункан, расстилая поверх матрацев их спальные мешки.

— Ну, ужасное — это, наверное, не то слово. Я думала, он будет спрашивать, зачем мы приехали, но теперь у меня такое ощущение, что он и без нас все знает.

— Да, ты, возможно, права. — Дункан передал Джейд ее рюкзак и стал развязывать свой.

— И тебя не интересует, каким образом он все узнает?

— Конечно, интересует! Кроме того, мне ясно, что он заинтересовался тобой. Но у индейцев не принято допрашивать друзей. Это считается дурной манерой. Как я тебе говорил, Акома всегда считалась загадочным местом. Что касается Гейба, то он раскроет себя, если захочет.

— И ты хочешь, чтобы я до этого времени держала язык за зубами?

— Как в Ватикане, дорогая, как в Ватикане. — Он продолжал разбирать рюкзак.

— Мне неприятно спрашивать здесь о такой приземленной вещи, но есть ли в этом доме что-нибудь вроде ванны?

Посмеиваясь, он ответил:

— Удобства во дворе, если ты не возражаешь.

Она тоже улыбнулась:

— С тех пор как мы вместе, я вообще почти не возражаю.

Они вышли из дома и увидели Гейба, сидящего у входа на каменной скамье. Блэкджек растянулся у его ног.

— Скоро совсем стемнеет, — сказал Гейб, — но у нас еще есть время для небольшой прогулки. Вы не возражаете?

— Это было бы просто здорово! — ответила Джейд.

Во время поездки в мае в Сан-Ильдефонсо они проезжали мимо нескольких индейских поселков; но Джейд никогда еще не видела ничего более уединенного, чем Небесный город. Ее взору предстали несколько соприкасающихся строений, каждое длиной примерно в тысячу футов и высотой в три этажа. Здания формировали три улицы. На некотором расстоянии от домов находился вызывающий почему-то неприятное ощущение католический храм.

Следующие полчаса Гейб показывал Джейд местный источник, общинную мельницу, на которой женщины племени размалывают зерна в муку, печи, в которых они готовят, семь тотемов, которым поклоняется весь род.

— Наше общество отличается от вашего, — говорил Гейб во время прогулки. — У нас женщина пользуется с мужчиной равными правами. Фактически им даже принадлежит все имущество. — Он указал на тихие дома, мимо которых они проходили. — Мы в каком-то смысле ближе к матриархату. Наследство передается по женской линии.

Осмотр завершался около церкви.

— Это миссия Сан-Эстебан Рей. Она была построена жителями Акомы в 1629 году.

Джейд рассматривала здание, возвышающееся на фоне заходящего солнца.

— Трудно поверить, что это было так давно.

Гейб ввел их внутрь и указал на каменные столбы, подпирающие крышу:

— Их длина сорок футов. Они были вырублены целиком в горах Себолетто в тридцати милях отсюда и доставлены мужчинами Акомы сюда. Остальные строительные материалы, включая тонны песка для цемента, поднимали наверх наши женщины. Работа была тяжелой для всех. После того как церковь была построена, священники испугались, что мужчины-акомцы сбегут и уведут с собой семьи. И солдатам был отдан приказ изуродовать мужчин.

— Что? Каким образом?

— Каждому мужчине отрезали одну ногу. Некоторые истекли кровью и умерли. — Голос Габриэля наполнился гневом. — Но священники добились своего. Оставшиеся в живых не смогли убежать.

Джейд передернуло. Ее всегда поражало, какими безжалостными могут быть люди по отношению к ближним.

— Это ужасно. Но прошло уже три столетия, а вас до сих пор переполняет чувство гнева.

— У моего народа другое понятие о времени, чем у вас, англосаксов. Для нас три столетия — всего лишь вчерашний день.

Еще через полчаса они сидели вокруг стола у Гейба, поедая жареную курицу, приготовленную Джейд на ранчо Сиело, и тонкие лепешки из маиса, которые Гейб испек на отполированных до блеска камнях очага.

— Ты, наверное, спрашиваешь себя, зачем мы приехали? — сказал Дункан, отставляя в сторону пустую тарелку.

— Я уверен, что в свое время ты сам об этом расскажешь.

— Время. В нем-то все и дело.

Дункан облокотился на стол и переводил взгляд с Гейба на Джейд.

— Именно из-за него мы и здесь.

Габриэль давно уже не видел людей, так влюбленных друг в друга. Они напомнили ему о собственной молодости, о его обожаемой Саре. Он прикрыл глаза, вызывая в памяти дорогое лицо. Ее дух был так близко, что, казалось, только протяни руку и…

— Гейб, что с тобой? — Голос Дункана возвратил его на землю.

Габриэль тяжело вздохнул. Он будет вспоминать о Саре позднее. Сейчас в его помощи нуждаются друзья.

— Со мной все в порядке. Что вы хотели рассказать мне о времени?

Он заметил, как Дункан и Джейд вновь обменялись глубокими и исполненными смысла взглядами.

— Это вообще-то история Джейд, — сказал Дункан, уступая ей право рассказывать.

Она прямо посмотрела Гейбу в глаза:

— Вы читали когда-нибудь книги или статьи, посвященные путешествиям сквозь время?

У Гейба ее вопрос вызвал удивление.

— Да, я знаком с романами такого рода, написанными Марком Твеном, Гербертом Уэллсом и другими. Видите ли, эта тема представляет для меня значительный интерес.

Джейд тоже была удивлена его ответом:

— Вы думаете, что путешествия во времени возможны?

Он подтвердил, пытаясь угадать, к чему она ведет.

— Это упрощает дело.

Джейд чуть придвинулась к Гейбу и начала свою историю. Ее рассказ зачаровал Гейба и наполнил его душу благоговейным трепетом.

Дункан периодически вступал в разговор, но в основном за столом царила Джейд. Гейб сидел, закрыв глаза, полностью погруженный в ее историю, воспринимая рассказ и разумом, и сердцем. Она имела талант, ее словесные картины были такими же наглядными, как портреты, написанные Дунканом. Когда Джейд закончила, в маленькой комнате воцарилось молчание. Глубокая тишина Акомы вошла в дом Гейба.

Он приподнял веки и встретил устремленный на него взгляд Джейд.

— Что вы об этом думаете? Наверное, это самая дикая история, которую вам приходилось когда-либо слышать?

Дункан не дал возможности Гейбу ответить:

— Как, по-твоему, Джейд оказалась в нашем времени случайно, а платье явилось тем самым неожиданным ключом, открывшим дверь времени?

— Твой вопрос напоминает известную загадку: что было раньше — курица или яйцо?

Гейб смотрел куда-то в сторону, перебирая свои знания в поисках ответа.

— Мы, философы, тратим целую жизнь на то, чтобы дать определение реальности. Но пока открыли лишь то, что она не поддается однозначному определению. Реальность базируется на культуре. А поскольку культура моего народа отличается от вашей, отличается и мое понятие реальности. Я могу дать лишь свой, собственный ответ на ваши вопросы.

— Мне это подходит, — сказал Дункан.

— Мне тоже, — подтвердила Джейд.

— Как я уже сказал, понятие реальности — свое для каждой культуры. Наша основывается на желании сосуществовать в гармонии с природой. Все, что мы делаем, начиная со строительства Акомы из местного камня, выращивания урожая в соответствии с возможностями и потребностями нашей земли и заканчивая нашим прикладным искусством, — все подчинено этой цели. Мы воспринимаем время как неотъемлемую часть природы. Меняются времена года, подрастают дети, мы начинаем ощущать старческие болезни… Мы живем от одного солнцестояния до другого, празднуя продвижение светил по небу.

Гейб сделал паузу и облизнул губы. Ему давно уже не приходилось говорить так много и долго.

— У вашего народа другой взгляд на мир. Вы считаете природу предметом преобразований. Из этого следует попытка взять под контроль и время. Но вы с удивлением обнаруживаете, что время контролю не поддается. Ведь контролировать его так же невозможно, как заставить биться сердце по вашему собственному усмотрению.

Во время своей речи Гейб против воли подмечал любовные взгляды, которыми обменивались Дункан и Джейд. Как же он завидовал тем драгоценным минутам, которые им предстоит прожить вместе! Но он не завидовал им, когда они узнают боль расставания. Все любящие люди в конце концов расстаются — всегда и везде.

— Вы спрашивали меня, верю ли я в путешествия во времени. Я ответил — да, но не сказал почему.

Гейб остановился, чтобы сделать глоток кофе, который уже остыл.

— Пожалуйста, не томите нас неизвестностью.

На лице Джейд проявился испуг.

— Извините, дорогая гостья. Я абсолютно не хочу этого делать. Просто я уверен, что мой народ совершил когда-то подобное путешествие.

Джейд растерянно смотрела на Гейба, ошеломленная его заявлением.

— Дайте мне немного времени, чтобы объяснить, как я пришел к такому заключению, — продолжал он. — Население Акомы, а также жители поселений Таос, Когити, Санто-Доминго, Зиа, Сан-Фелипе, Джелез и Санта-Ана — все говорят на языке керес. Лингвисты, изучающие керес, пришли к выводу, что это уникальный язык. Мы окружены племенами, говорящими на наречиях ацтеков, но керес не имеет к ним никакого отношения. Понимаете, что из этого следует?

Джейд понимающе кивнула:

— Думаю, что да. Это означает, что ваш народ не принадлежит ни к одному из юго-западных племен. Я не особенно понимаю в лингвистике, но знаю, что такая ситуация крайне необычна.

— Вы на правильном пути, — сказал Гейб. — Эксперты-лингвисты считают, что говорящие на языке керес живут на Юго-Западе с незапамятных времен. В наших легендах рассказывается, что когда-то мы жили в другом мире, хотя и очень похожем на этот. Предания гласят, что мы прибыли сюда одним прыжком.

— Откуда?

— Я уверен, что определенное место существует, но, конечно, не могу показать его на географических картах. В нашем языке с понятием «прыжка» связывается другое, которое можно перевести как «дыра во времени». Я провел многие годы с тех пор, как вырос, в попытках расшифровать эту легенду. И пришел к предположению, что наш «прыжок» был совершен сквозь время, подобно вашему появлению в «Ла-Фонде». Но мой вывод был сделан задолго до вашего рассказа.

Гейб замолчал, но его слова эхом звучали в голове Джейд. Прыжок сквозь время, дверь в пространстве. Она оглядела комнату, замечая, как отблески лампы играют на каменных стенах. Здесь во всем чувствовалось прошлое. Сам воздух, казалось, был наполнен его ароматами.

Дункан обратился к Гейбу:

— Ты рассказал мне легенду о переселении вашего народа, но ни разу не упомянул о своей теории возможности перемещения во времени. Почему?

— До сегодняшнего вечера у меня не было оснований говорить о ней.

Дункан заворочался на стуле. В комнате становилось прохладнее.

— У тебя есть какая-то идея, почему кересанцы переместились?

— Только предположения.

— Значит, ты не сможешь нам объяснить, почему такое случилось с Джейд?

Гейб встал и подбросил полено в затухающее пламя очага.

— Я этого не говорил. У меня есть одно предположение, и я хотел бы его проверить, с вашего, разумеется, разрешения.

Он закончил размешивать золу и вернулся за стол.

— Вы знаете что-нибудь о датуре? Неспециалисты называют ее дурманом.

Волосы на затылке Дункана зашевелились. Ему не понравился оборот, который приобретал разговор.

— Только то, что она ядовита.

— Датура принадлежит к семейству пасленовых. Мой народ употребляет пасленовые — белену, беладонну, некоторые другие — с медицинскими целями сотни лет. Кстати, сигареты, которые вы сейчас курите, тоже содержат выходца из этого семейства — табак. Хотя датура может быть смертельно опасной, она обладает некоторыми интересными свойствами. Взятая в малых дозах, она является галлюциногеном. Я множество раз использовал чай с добавкой датуры в поисках истины, путешествий туда, куда мое тело отправиться не в состоянии.

— Ты предлагаешь Джейд попробовать датуру? — спросил шокированный Дункан.

— Я предлагаю, чтобы мы втроем выпили чай с датурой, приготовленный по моим рецептам. Я использовал этот настой, пытаясь перенестись по другую сторону «прыжка».

— И вам это удалось? — В глазах Джейд загорелось возбуждение.

— Нет… Но мне кажется, что вам удастся. А если это произойдет, то я и Дункан сможем последовать за вами.

— Когда ты собираешься все организовать?

— А почему бы не прямо сейчас?

Хилари закрыла магазин в 17.00, собрала выручку в банковский мешочек и положила в сумку. Первое, что она сделает утром, — это положит деньги в банк. А второе — позвонит своему брокеру и скажет, чтобы он прикупил еще акций. Господи, будь она дважды проклята! Очень скоро она станет богатой. Игра на разнице курсов акций — лучшее изобретение человечества после колеса!

Направляясь к своему автомобилю, она пританцовывала от ликования. Несколько прохожих проводили ее жадными взглядами, но Хилари не обратила на них внимания. Если на рынке будет продолжаться этот бешеный рост цен, вскоре она никогда не будет зависеть от мужчин, не говоря уже о том, чтобы служить для их удовлетворения.

Каждый доллар, полученный ею от Малкольма и Дункана, каждый цент, заработанный в магазине, уходил на скупку акций. Она устало улыбнулась, подумав, что наличных денег у нее не хватит даже на зарплату служащим и погашения счетов за этот месяц. Хотя это не имеет значения. Завтра цены на акции поднимутся еще на несколько пунктов, и она станет богаче, чем сегодня. Ее финансовое положение укреплялось невиданными темпами.

Выскочив у дома из машины, она сбросила тесные туфли и ворвалась в прихожую в одних чулках.

— Вы сегодня в прекрасном настроении, мадам! — сказал Рауль, встречая ее у дверей.

— Ты и половины не знаешь! Я даже хочу отпраздновать этот день бокалом хорошего шампанского.

Рауль пожал плечами:

— У нас нет шампанского, мадам.

— О чем это ты мне говоришь? Я же приказала тебе заказать ящик на прошлой неделе!

Ее настроение стало ухудшаться. Дерьмо. Ей действительно хотелось шампанского.

— Так точно, мадам, вы приказывали, но забыли оставить деньги. А ваш бутлегер заявил, что больше не будет приносить спиртное в долг, пока вы не покроете хотя бы часть задолженности.

— Глупая сволочь! — Она вытащила сигарету, закурила и глубоко затянулась. — Он ведь знает, что я могу расплатиться в любое время.

— Я ему это и сказал.

— Ну?..

— Он ответил, что вы задолжали уже всему городу.

— Ну и?.. — повторила она.

— Мне не подобает вмешиваться в ваши дела, мадам, но и в бакалее, и в прачечной, и… в общем, все, даже Энид, недовольны задержками с выплатами.

— А что ты скажешь о себе, Рауль? Ты хочешь таким путем намекнуть и о своих претензиях?

— Конечно, нет. Я понимаю, сколь многим вам обязан. — Его карие глаза блестели от вожделения.

— Забудь об этих придурках. Все они дистрофики, у них нет жизненной силы. Я и ты, Рауль, — мы оба принадлежим к породе игроков, мечтателей, рисковых людей. Я знаю, что сейчас у меня нет денег даже на покрытие текущих расходов, но я на подъеме. Очень скоро у меня будут средства, чтобы открыть собственную художественную галерею в Нью-Йорке. И когда это сбудется, ты поедешь вместе со мной.

Хилари видела по выражению его глаз, что он ни слова не понял из ее тирады, но это ее не волновало. Все мужчины, с которыми ей приходилось сталкиваться, раньше или позже ее бросали. Но на Рауля она может вполне положиться.

— У нас еще есть шотландское виски?

Рауль кивнул.

— Прекрасно. Тогда принеси бутылку в спальню и присоединяйся ко мне.

— Ты уверен, что пить это безопасно? — спросил Дункан.

— Чай из датуры не принесет нам ни малейшего вреда.

Гейб расхаживал по комнате, доставая необходимые ингредиенты. Затем он поставил на огонь котелок и на мгновение застыл, повернувшись к Дункану и Джейд.

— Но вы должны знать, что, выпив напиток, обратно повернуть невозможно. Даже если то, что вы увидите, огорчит или напугает вас. Вы полностью уверены, что готовы рискнуть?

— Я готова на все, чтобы развеять сомнения Дункана.

Голос Джейд прозвучал торжественно, как у невесты, дающей клятву верности.

— Меня считают хорошим писателем, но я не могу найти слов, чтобы объяснить вам, как много он для меня значит.

— Я уверен, что вы влюблялись и раньше, я прав?

— Думаю, что да. Сказать правду, я чуть было не вышла замуж несколько лет назад. Мой избранник разорвал помолвку за несколько дней до свадьбы.

— Это до сих пор приносит вам боль?

— Дункан более чем заполнил пустоту в моем сердце. Я чувствую себя так, словно всю жизнь ждала именно его.

— А тот ваш избранник — он был похож на Дункана?

Ее глаза расширились от удивления.

— Теперь, когда вы об этом сказали, мне кажется, что да.

— А что вы думаете о том, что так похожи на Меган? Считаете это совпадением?

— А чем же еще это может быть? — спросили Джейд и Дункан в один голос.

Гейб улыбнулся. Они пока ничего не поняли. Но поймут еще до того, как закончится эта ночь.

— Все готово, — сказал он, ставя на стол котелок и три чашки.

Они уселись за стол, и Гейб водрузил на его середину лампу, чуть привернув фитиль. Наполнив чашки напитком, он раздал их присутствующим. Запах чая показался Джейд неприятным.

— Надеюсь, что на вкус он лучше.

— Гораздо лучше. Он проникает в кровь через несколько минут после употребления. Я хочу, чтобы вы выпили напиток так быстро, как только возможно. После этого мы должны взять друг друга за руки. Не важно, что будет потом происходить, что вы будете думать о происходящем: только не отпускайте рук! Вы меня поняли?

Джейд кивнула, а Дункан пробормотал севшим голосом:

— Да.

— Я считаю, — продолжал Гейб, — что Джейд проведет нас через неведомое. Но, по-моему, ей понадобится наша помощь, чтобы вернуться обратно. — Он в последний раз взглянул на Джейд и Дункана. — Готовы?

Джейд подтвердила.

— Прыжок через неведомое, — сказала она и одним духом опустошила свою чашку. Вкус действительно был приятным. Она подумала, что Гейб, должно быть, добавил в напиток немного меда для сладости. После этого Джейд быстро дотянулась до рук Гейба и Дункана.

— Если смотреть на лампу, то все произойдет быстрее, — сказал Гейб, и его голос донесся до Джейд откуда-то издалека.

Гейб говорил, что датура подействует через какое-то время, но Джейд уже поплыла, втягиваясь в длинный и темный тоннель. Она ощущала, что Дункан и Габриэль бесстрашно следуют за ней. Испытываемые ею чувства были похожи на те, которые она помнила по отелю «Ла-Фонда». Но тогда она была сосредоточена на физической реакции. Сегодня тело ее не заботило.

Вниз, вниз, еще вниз — их закручивало, тащило со страшной скоростью, и Джейд боялась, что они навсегда потеряются в этом бесконечном тоннеле.

Внезапно падение прекратилось.

Они находились в пещере, или, возможно, по ней блуждали их души. Снаружи шел снег, но внутри горело несколько костров. В центре сидели двое, одетые в звериные шкуры: темноволосая женщина с изумрудными глазами, которая рассказывала что-то на непонятном Джейд гортанном языке, а рядом с ней мужчина. «Это же я! — подумала с изумлением Джейд, всматриваясь в женщину. — Или мой двойник».

Когда темноволосая завершила рассказ, мужчина взял ее за руку и повел в дальний конец пещеры, к тлевшему в глубине костерку. Мужчина был копией Дункана. Он помог ей взобраться на каменное ложе, устланное шкурами, и улегся рядом. Они обняли друг друга и спокойно стали заниматься любовью, как будто находились в одиночестве. Позднее, когда все остальные уснули, двое укрылись в самом укромном уголке, и мужчина при тусклом свете факела стал что-то рисовать на стене.

Видение померкло, и Джейд почувствовала, как ураган вновь подхватил ее. Он швырял и переворачивал ее в воздухе. Слава Богу, что какая-то часть ее подсознания сохраняла твердую уверенность в поддержке со стороны Гейба и Дункана.

Когда ураган стих, она увидела другую пару, в которой узнала себя и Дункана. Они находились в каком-то подобии храма. Он рисовал на стене, а она выписывала под его фресками иероглифы.

«Египет. Мы в Египте!» — подумала она прежде, чем ураган подхватил ее опять.

Независимо от того, как быстро она летела сквозь века, Джейд была уверена, что души Дункана и Гейба находятся рядом с ней. Снова и снова она видела себя и Дункана — в разных временах, в разных, сменяющих друг друга жизнях.

И вот они едут в фургоне, запряженном несколькими парами лошадей. По одежде и способу передвижения она заключила, что дело происходит вскоре после гражданской войны. Она сидела за спиной Дункана, правившего лошадьми, и что-то записывала.

Сначала ей показалось, что они фермеры, переселенцы, передвигающиеся на запад. Но затем увидела, что фургон изнутри уставлен картинами, и поняла, что Дункан и здесь художник. Дух Джейд витал над фургоном, и ей показалось странным, что она сразу и наблюдатель, и действующее лицо: смотрит сверху на собственное тело и ощущает все, что в нем происходит.

Оглядевшись, она увидела на северо-западе знакомые очертания гор Сангре-де-Кристо. Пара приближалась к Санта-Фе. Она обрадовалась, поскольку одинокий фургон смотрелся брошенным на произвол судьбы под безжалостными лучами знойного солнца.

Внезапно на дороге, ведущей от Песоса, показалась четверка всадников и поскакала к фургону. Управляющий фургоном мужчина тоже их увидел и стал настегивать лошадей, понукая их двигаться еще быстрее. Однако расстояние между двумя группами все сокращалось. Теперь Джейд разглядела, что всадники хорошо вооружены. Дункан поднялся на козлах и хлестал лошадей, пустив их в бешеный галоп, пытаясь оторваться от преследователей, но все было бесполезно. Джейд закричала, когда передний всадник поравнялся с фургоном.

Грянул выстрел, и кровавое пятно стало расползаться на груди Дункана.

Руки Гейба тряслись, когда он готовил утренний кофе. Учитывая, что происходило вчера вечером, дрожь его не удивила. Если бы Джейд не сделалось дурно, когда она увидела смерть Дункана, и если бы она продержалась до того, чтобы стать свидетельницей собственной смерти, вряд ли кто-нибудь из них троих смог бы прорваться сквозь пространство и возвратиться сюда. Им повезло. Им очень повезло.

Гейб передвигался по комнате тихо, чтобы не разбудить друзей. Он накормил Блэкджека, потом поставил на стол приборы для завтрака. После этих приготовлений он открыл дверь, выпустил ньюфаундленда и вышел сам.

Когда он возвратился в дом, то увидел, что Дункан и Джейд сидят за столом. Они держались за руки, как чудом спасшиеся во время кораблекрушения. Он понимал, как они должны себя ощущать — напуганными, испытывающими чувство благоговения, — поскольку и сам чувствовал себя подобным образом. Он налил им кофе и терпеливо ожидал, когда крепчайший напиток приведет их в нормальное состояние.

Дункан смог заговорить первым:

— Что это, к дьяволу, вчера с нами произошло, Гейб?

— А ты не понимаешь?

— У меня есть предположения, но сначала я хотел бы услышать твои.

— Мы ведь совершили прыжок через пространство, да? — вмешалась Джейд.

Гейб подтвердил.

— Вчера, — продолжала Джейд, — когда вы говорили о том, что я покажу вам путь сквозь время, я наполовину была убеждена, что мы найдем место, откуда пришел ваш народ. Вместо этого мы увидели наши прошлые жизни.

— Прошлые жизни? — спросил Дункан с откровенным скептицизмом.

— Треть населения Земли верит в реинкарнацию — переселение душ и возрождение после смерти, — сказал Гейб. — Ты должен пошире раскрыть глаза, Дункан, посмотреть дальше горизонта.

Глядя на восторженную Джейд, Гейб мог бы поклясться, что она не разделяет сомнений Дункана.

— Я предпочитаю придерживаться идеи, что я и Дункан знали друг друга в прошлых жизнях, — сказала она. — Но это до сих пор не объясняет, почему я оказалась вместо своего времени в 1929 году.

Гейб надеялся, что они сами, без его помощи смогут найти истину. Но Дункан и Джейд явно были слишком потрясены прыжком через время, чтобы прийти к тем же выводам, что и он. Что ж, он должен им помочь.

— Расскажи мне свои впечатления о прошлой ночи, Дункан.

— Я постоянно видел мужчину, похожего на меня, и женщину, двойника Джейд. В подавляющем большинстве случаев мужчина был художником, а женщина — писателем или рассказчиком. Думаю, что все это чистой воды галлюцинация. Особенно последняя картина — когда мужчина погибает.

Дункан посмотрел на себя и инстинктивно приложил руку к груди, как бы ожидая, что она окрасится кровью.

— Честно говоря, все было настолько реально, что я испытал ощущение, что меня по-настоящему пристрелили.

Пока Дункан рассказывал, Джейд становилась все бледнее.

— Я видела то же самое, но не помню, что произошло потом.

Гейб повернулся в ее сторону:

— Вы упали в обморок. Дункану и мне посчастливилось донести вас сквозь время до этой комнаты. Потом Дункан уложил вас в постель.

На фоне бледного лица ее глаза блестели как два изумруда. Гейб с удовлетворением отметил пробуждающееся в ней понимание.

— Так значит, я оказалась в Санта-Фе потому, что это последнее место, где мы с Дунканом были вместе?

Гейб кивнул:

— Я уверен, что вас связывают с ним многие века и многие жизни. Дункан может этого пока не понимать, но он приехал в Санта-Фе многие годы назад в поисках вас. Я думаю, что он женился на Меган — как и вы чуть было не вышли замуж за своего Пола — из-за неточного воспоминания.

На щеках Джейд вспыхнул румянец.

— Дункан и я любим друг друга целую вечность, правильно?

— Я так думаю. Затем, из-за какой-то космической ошибки, вы оказались в разных поколениях. Возможно, из-за шока, который вы, Джейд, пережили, присутствуя при убийстве Дункана. Но все равно, несмотря ни на какие препятствия, вы нашли путь к друг другу.

Гейб откашлялся.

— Я провел всю свою жизнь, пытаясь понять наше место во вселенной. И пришел к убеждению, что любовь — самая могущественная сила в природе. Любовь может возрождаться и возобновляться. Земля меняется, культуры рождаются и умирают. Только любовь в состоянии все выдержать. Она одна — постоянна. Англосакская религия учит, что Бог — это Любовь. Я предпочитаю верить, что Любовь — это Бог.

— Предположим, ты прав, — сказал Дункан. — Но где гарантия, что Джейд не исчезнет в один прекрасный день?

— Любовь заставила ее совершить прыжок через пространство и время. И пока ваша любовь жива, я не думаю, что тебе следует испытывать беспокойство по поводу ее исчезновения.

— Так значит, любовь — и есть ответ? — спросила Джейд, ощущая, как великое спокойствие заполняет ее душу.

— Моя дорогая Джейд, — ответил Гейб, — так было, и так будет. Во все времена.

Глава 20

Беверли-Хиллз. 11 августа 1989 года

Смог был одним из немногих неприятных сюрпризов, преподнесенных Меган концом XX века. Правда, этим утром бриз унес далеко в море привычный покров горчично-желтого цвета. Великолепное голубое небо соответствовало ее энергичному, кипучему настроению.

Она сделала это! Она нашла свою нишу в этом мире, где ее приняли безо всяких условий, место, где она чувствовала себя полноценным человеком. И ей даже платят за работу, хотя она могла бы делать все бесплатно и каждый день, потому что наслаждалась таким трудом.

Бодрое состояние духа еще больше красило ее. Впервые за многие годы она была довольна собой и жизнью. Она стояла под яркими солнечными лучами, омывающими Родео-драйв, зачарованно разглядывая конверт со своей первой зарплатой и игнорируя поток обтекающих ее пешеходов, когда мужской голос вырвал ее из состояния мечтательности.

— Это вы, Меган?

Она взглянула и увидела в нескольких футах от себя Харрисона Денби. Вначале она инстинктивно хотела проигнорировать его, так же как он игнорировал ее эти два месяца. Но у нее было слишком хорошее настроение, чтобы проявить нелюбезность. Кроме того, она была ему в некотором роде обязана. После того как по городу разнесся слух о том, что Денби взял для экранизации один из романов Джейд, ее телефон раскалился от приглашений на различные ленчи и обеды.

Меган принимала все приглашения и многому научилась у людей, с которыми встречалась. Сами того не понимая, они вводили ее в современный мир, знакомили с обычными для них предметами, такими, как, например, кредитные карточки и автоответчики. Они привозили ее и сюда, на Родео-драйв, и в конечном счете натолкнули на мысль о работе в «Алтитьюд» — приятном бутике, торгующем одеждой в диапазоне от классической до супертенденциозной.

— Тратите часть своих гонораров? — спросил Гарри, прерывая неловкое молчание. Движением головы он указал на бесчисленные магазины, выстроившиеся вдоль знаменитой улицы.

— Нет, — выразительно ответила она, — я сама здесь работаю. В «Алтитьюд».

Его брови приподнялись, а голос понизился до шепота, словно он намеревался признаться в социально порочном прошлом:

— Проводите изыскания для будущей книги?

Она еле сдержалась. Черт с ним, пусть думает, что у нее есть какие-то скрытые причины для того, чтобы заниматься подобной работой. С тех пор как Меган приехала в Голливуд, она хорошо изучила кастовую систему, разделяющую тех, кто считал себя участником бизнеса — именно так они называли производство фильмов, как будто в городе не существовало никаких других областей деятельности, достойных этого названия, — и всех прочих. Наверху пирамиды были продюсеры, директора картин, агенты и актеры, а внизу — все остальные, вроде нее, теперешней. Они назывались «обслуживающим персоналом».

Вполне понятно, что Гарри не может поверить, что она способна оставить писательскую карьеру ради жизни с 9.00 до 17.00. Но ей абсолютно безразлично, что он или любой другой знакомый Джейд подумает о ее работе в бутике. Она любит одежду и отлично ее продает. С помощью небольшой удачи и тщательного планирования она сама когда-нибудь станет владелицей подобного магазинчика. Подумав об этом, Меган повернулась на своих шпильках и пошла прочь, оставив без внимания и Денби, и его вопрос.

Она не прошла и нескольких шагов, как он поймал ее за локоть.

— Я совершенно не хотел вас обидеть! — сказал он.

Она высвободила руку и повернулась к нему. Ей понадобился всего один быстрый взгляд, чтобы отметить, что он стал еще более привлекательным с момента их встречи в ресторане. И конечно же, он знал толк в одежде. Когда они встретились впервые, его широкий пиджак и брюки со складками у пояса выглядели для нее диковато. Но теперь она знала, что это последний «писк» мужской моды. На нем был дорогой костюм от Армани, который он носил с вызывающей небрежностью. Меган всегда была каким-то придатком при хорошо одетых и богатых мужчинах. Снова становиться им она не будет ни за что.

Несмотря на убедительный тон Гарри, а возможно, и благодаря этому тону, она ответила с оттенком гнева:

— Я ничего не исследую. Просто я хочу жить именно так, как у меня лучше всего получается.

Неожиданно Гарри упал перед ней на одно колено и протянул руки с умоляющим видом:

— Я совсем не собирался принизить ваше дело! Сможете ли вы, пожелаете ли вы меня простить?

Она расхохоталась. Ей нравилось его непринужденное поведение. Дункан был настолько суровым, что она уже забыла, что глаза взрослого мужчины могут светиться от озорства.

— Я прощу вас, если вы встанете.

Гарри не обращал внимания на оглядывающихся на него прохожих, вставая и отряхивая брюки. Затем он взял ее под руку.

На этот раз Меган ее не отняла.

— У вас есть планы на вечер? — спросил он, и улыбка смягчила его лицо.

Ее твердое намерение держать его на расстоянии таяло, как лед на жаре. Кроме того, Меган устала от обедов в одиночестве. Поэтому она ответила:

— Только если считать планами заезд в китайский ресторанчик за полуфабрикатами по пути домой.

— Тогда, возможно, вы отобедаете со мной?

Она засомневалась, вспоминая, как тяжело ей было в последние недели, а от него не было ни одного звонка. Такой очаровательный и притягательный мужчина представляет большую опасность для одинокой леди вроде нее. Она только что приспособилась к новой жизни. Нашла работу, познакомилась с городом, стала понимать, когда люди разговаривали о СПИДе или окончании «холодной войны», — хотя уяснить все это было очень тяжело. Временами ей хотелось закрыться на ключ дома и спрятаться с головой под одеяло. Да, она достигла успехов, но они дались ей нелегко. Дополнение в виде сильного и желанного мужчины может перевесить груз, который она в состоянии вынести. Она отвела взгляд в сторону и отказалась от предложения.

— Ну, пожалуйста, — продолжал настаивать Гарри, — я действительно хотел бы узнать вас получше, Меган!

Его улыбка могла бы растопить айсберг, а она не была ледяной скалой.

— Ну, хорошо, — ответила она неохотно.

Он указал на соседнюю улочку:

— Моя машина прямо за углом.

Она замерла на месте, как преступник, только что отпущенный на свободу под залог.

— Нет, так не пойдет. Моя машина припаркована через пару кварталов совсем в другой стороне. До Малибу мне добираться долго, и я не хочу возвращаться слишком поздно. Я должна быть в магазине завтра в 9.30.

Гарри, сделавший уже несколько шагов по направлению к своему автомобилю, по-военному развернулся и отдал Меган честь:

— Так точно! Нет проблем: мы едем на вашей машине, а после обеда я вернусь за своей на такси. — Он опять взял ее под руку. — Вы были когда-нибудь в ресторане Ника Блэйра?

Меган прокладывала путь сквозь поток автомобилей, везущих своих хозяев домой, и Харрисон решил от греха подальше пристегнуть ремень безопасности. Он испытывал неприятный холодок в желудке, хотя заметил привычную сноровку, с которой она вела машину. Она давила на газ и вертела руль так, словно находилась на гоночном треке, а не на бульваре Сансет. Слава Богу, она не пыталась разговаривать с ним. От мысли, что Меган может отвлечься от дороги на что-то другое, у него пересохло во рту.

Профиль Меган, освещаемый фарами встречных машин, в конце концов отвлек его мысли от ее манеры водить автомобиль. У нее были смелые черты лица, которые так любят кинооператоры: высокий лоб, нос с небольшой горбинкой, отчетливые скулы, полные губы и округлый подбородок. Он поймал себя на том, что думает о ней как продюсер, представляя, как легко будет высветить на экране такое лицо. Было бы интересно предложить ей пробную съемку, чтобы посмотреть, как она сможет держаться перед камерой.

Он нахмурился и отбросил эту мысль. То, что Меган не хочет больше иметь ничего общего с кинобизнесом, снимает ограничения, которые он мысленно воздвиг в ее отношении в июне. Так зачем мечтать о приглашении Меган на съемку? Или он последний идиот?

Она, казалось, не подозревала о моральной самоэкзекуции, которой подвергал себя Гарри. Эта женщина — загадка. Известная писательница, настоящий профессионал пера, вдруг бросает карьеру и идет торговать одеждой. Конечно, пара ее книг обманула ожидания издателей и, наверное, ее собственные. Но ее решение вообще прекратить писать несказанно его удивило: ну, как если бы Стивен Спилберг не стал бы снимать фильмы из-за одного не слишком удачного. То, что сделала Меган, ставило его в тупик. И он решил познакомиться с ней поближе, чтобы во всем разобраться. Он не мог даже припомнить, когда его в последний раз так заинтриговала женщина.

— К Нику направо, — подсказал он дорогу.

Она воспользовалась небольшим зазором в автомобильном потоке и со скрежетом и визгом шин проскочила мимо других водителей, разинувших от удивления рты.

Ресторан, расположенный на первом этаже суперсовременного небоскреба, привлекал знаменитостей. Это было местечко, куда женщин приглашают с целью произвести впечатление, не показывая своей заинтересованности в этом.

Ники Блэйр, бывший актер, выглядел в своем элегантном костюме ослепительным красавцем. Он встретил их у входа.

— Как я рад тебя снова увидеть, старина! — сказал он, обеими руками пожимая руку Харрисона. Когда он посмотрел на Меган, на мгновение в его глазах отразилось неприкрытое восхищение.

— Это мой друг, Джейд-Меган Ховард, писатель, — сказал Харрисон. — Нас бы устроила тихая кабинка.

Блэйр просиял, взял со столика метрдотеля несколько меню и провел их мимо бара в глубь ресторана.

— Вот здесь, думаю, вам будет удобно, — сказал он, указывая на уединенный столик.

Он предложил широкий ассортимент горячих закусок, гордость местной кухни, пообещал немедленно прислать официанта принять заказ на напитки и оставил их наедине, бросив в сторону Меган еще один одобрительный взгляд.

Как только они остались вдвоем, Меган обернулась к Харрисону. Ее глаза метали молнии.

— Почему вы представили меня как писателя?

— Потому что вы и есть писатель.

— Давайте решим раз и навсегда. Если вы пригласили меня сюда потому, что я писатель и автор одного из ваших фильмов, мы прощаемся немедленно. Я не собираюсь больше писать.

— Вы сказали об этом Айре Максу?

— Естественно!

— И что он ответил?

— Он не обрадовался. Но достаточно умен, чтобы понять невозможность меня переубедить.

Она выглядела расстроенной, и ее голос свидетельствовал о том же. Он почувствовал сильное желание, просто необходимость как-то успокоить ее.

— Каждый писатель проходит через неудачи, Меган. У вас тоже все пройдет.

Она решительно помотала головой:

— Нет, я не хочу больше быть писателем. Мне нравится продавать платья, помогать женщинам выглядеть наилучшим образом, чтобы они были довольны собой. Вам, мужчинам, не понять, как это важно для…

Ее эмоциональная речь была прервана появлением официанта, принесшего закуски и желавшего узнать, что гости хотели бы выпить. Меган заказала виски со льдом.

«Честный напиток!» — подумал Харрисон. Он привык к женщинам, употребляющим на людях шампанское или сухое вино и переходящим на крепкое спиртное в домашних условиях. Себе он заказал бочковое пиво. Как только официант отошел, он, не теряя времени, привлек внимание Меган к себе.

— Вы не правы, говоря о мужчинах. Я, например, прекрасно все понимаю. Я вырос в доме, переполненном женщинами!

— Правда?

Он дотронулся до ее руки, словно бы подчеркивая то, что собирается сказать.

— У меня четыре сестры — две старшие и две младшие, поэтому я кое-что знаю о том, что важно для женщин.

Он с удовольствием отметил, что Меган не отдернула руку.

— И вы не думаете обо мне хуже, раз я работаю в бутике?

— Наоборот! Я восхищен вашим мужеством! Слишком многие люди на свете занимаются тем, что, как они думают, другие от них ожидают. А так жить отвратительно.

Напряжение спало с ее лица.

— Я так и думала, что вы меня поймете.

— А вы не хотите узнать, как идут дела с вашим фильмом? — спросил он, предполагая, что пришло время сменить тему. — Я уже видел первый вариант сценария.

— Сказать вам правду, я ни на секунду не задумывалась о нем с тех пор, как получила от вас первый гонорар. У меня такое ощущение, что эта книга была написана другим человеком, а не мной. Когда мы встречались с вами впервые, я сказала, что не забочусь о прошлом. Я собираюсь жить настоящим и думать о будущем. С тех пор ничего не изменилось. И мое будущее исключает писательскую карьеру.

Харрисон задумчиво отхлебнул пиво. Чем больше он узнавал Меган, тем сильнее было впечатление от ее абсолютной честности. Честность — редкий гость в этом, да и любом другом городе Америки.

— Большинство писателей считают рожденные ими слова священными. И узнавая, что кто-то вносит поправки в их тексты, становятся буйными сумасшедшими.

Она взглянула на него из-под полуприкрытых ресниц такой неимоверной длины, какой он раньше не встречал, и спросила:

— Уж не намекаете ли вы на состояние моего душевного здоровья?

— Вовсе нет! Я нахожу его восхитительным. Я никогда не встречал людей, похожих на вас. Такое впечатление, что вы и Джейд Ховард, о которой мне рассказывали, абсолютно разные женщины!

Потупив глаза, она поерзала на стуле:

— В каком-то смысле мы и есть разные женщины.

Харрисону показалось, что она говорит сама с собой, но, когда она вновь посмотрела на него, он был поражен ее обезоруживающей открытостью.

— Вы выглядите удивленным тем, что я бросила писать книги, — сказала она. — Но, думаю, я не единственный человек в мире, переменивший карьеру. Могу побиться об заклад, что и вы когда-то намеревались заниматься не тем делом, которым заняты сейчас.

— Вы попали в самую точку. Я не хотел идти в киноиндустрию, поскольку она была епархией моего отца, а у нас с ним были не самые лучшие отношения, когда я был подростком. И я два года проучился в Лос-Анджелесском университете на медицинском факультете. Но затем я испытал нечто вроде откровения.

— В каком смысле?

— Случился, что называется, момент истины. Однажды на занятиях химией я четко осознал, что ненавижу всякие там бунзеновские горелки и реактивы. Мысль о том, что мне предстоит резать чьи-то тела, делала меня больным. Мне хотелось заниматься только одним — делать кино. После этого я решил, что мои взаимоотношения с отцом не должны мешать моему призванию.

В глазах Меган он видел понимание.

— Я никому об этом не рассказывал, — добавил он. В ней было что-то такое, что вызывало на откровенность. И если он не будет за собой следить, то, чего доброго, выложит про себя всю подноготную. Впрочем, в ее присутствии ему не хотелось за собой следить.

— Я рада, что вы мне об этом рассказали, — серьезно сказала она. — У меня тоже был свой момент истины до того, как мы повстречались. Я была в Санта-Фе, когда, проснувшись однажды утром, поняла, что Джейд Ховард больше не существует. Меган не может писать ее книги, поэтому она должна что-то делать со своей жизнью. Я всегда любила хорошую одежду; ну и одна мысль повлекла за собой другую.

— А чем вы занимаетесь в магазине?

— Показываю и продаю платья, помогаю покупателям-мужчинам, у которых нет либо времени, либо вкуса выбрать что-то пикантное для своих жен и подруг.

— Я уверен, что вам это нравится: это просто написано на вашем лице.

Гарри отметил, что Меган держится гораздо увереннее, чем во время ленча в «Беверли-Хиллз».

Потом их разговор стал оживленнее и раскованнее. Как он уже успел убедиться, она была хорошей слушательницей. Большинство его знакомых женщин или все время говорили о себе, или обдумывали то, что собираются сказать. Они просто не могли сосредоточиться на чем-то другом. Меган же смотрела на него так, будто они были единственными посетителями ресторана, и это больше льстило его самолюбию, чем любые слова. Под ее взглядом он чувствовал себя обворожительным, остроумным и мужественным.

Сначала идея пригласить ее на обед была для него лишь продолжением мальчишеской выходки со вставанием на колени. Завтрашний день у него был плотно забит, и он предполагал подготовиться к различным встречам этим вечером. Но когда пришло время прощаться, он делал это с великим сожалением, несмотря на то что часы показывали 22.30.

— Вы не могли бы присоединиться ко мне за ленчем завтра? — спросил он, когда служитель на автостоянке подогнал ее автомобиль.

— Я же работаю до шести вечера, — ответила, усаживаясь в «мерседес», Меган. Ее платье чуть приподнялось, обнажив шелковистую кожу бедра. Ему страшно захотелось увидеть больше. Значительно больше.

— Ну, тогда за обедом. Вы свободны вечером? — Он давно уже не стремился ко встрече с женщиной с такой всепоглощающей силой.

— Ох, Гарри, я не знаю. Это было бы мило, но… — По тому, как она оборвала фразу, он понял, что их будущие взаимоотношения находятся под вопросом.

— Вы хотите сказать, что у вас есть кто-то другой? — спросил он, не давая ей закрыть дверцу машины и уехать.

Она немного поколебалась.

— Он у меня был. Мы в некотором смысле порвали отношения в мае. Не уверена, что когда-нибудь я вновь с ним встречусь.

— Он уехал?

— Думаю, что можно сказать и так.

— Но вы этого не хотели?

— Вовсе нет. Ничего подобного. Просто я ощущаю себя сейчас немного неловко. Послушайте, Гарри, вы можете мне позвонить, — сказала она в конце концов. Затем, увидев разрыв в уличном движении, она хлопнула дверью и рванула с места прежде, чем он смог ее задержать.

Он наблюдал за удаляющимся автомобилем, остолбенев, как двадцать лет назад во время первого свидания со школьной королевой красоты.

Меган Ховард. Меган Ховард. Имя крутилось в его голове как испорченная пластинка.

Меган была дома через сорок минут. Зайдя в спальню, она отметила, что автоответчик зафиксировал несколько звонков. Два первых были от Фреда Сэндса — ее агента по недвижимости.

Записанный на пленку голос Фреда произнес:

— У меня две новости. Хорошая — я сдал сегодня ваш дом в аренду. И плохая — арендаторы желают въехать как можно скорее. Дома я буду поздно, поэтому позвоните мне для уточнения деталей.

Последний звонок был от Гарри:

— Я очень хочу встретиться с вами завтра! Пожалуйста, позвоните мне перед тем, как ляжете спать.

Меган скинула туфли и бросилась на диван. Она тоже была бы не против встретиться с Гарри, но нельзя забывать, что она замужем. Одно дело — увидеться со знакомым мужчиной случайно и Принять предложение пообедать, и совсем другое — согласиться на свидание. Ей нужно посоветоваться со своей совестью.

И почему он появился, когда она только наладила свою жизнь? Работа в «Алтитьюд» стала воплотившейся мечтой. Она дала ей шанс делать то, что ей было по душе, к чему у нее был талант, как к писательству у Джейд. К тому же теперь, когда ей удалось сдать дом в аренду, ее финансовые заботы отступили на задний план. А если бы она была уверена, что не проснется однажды утром в своем времени, то вообще продала бы этот дом и купила бы себе магазин-бутик. Она уставилась в потолок, отдавшись мечтам… Ох, дьявол ее забери, она снова мечтает! Ну когда же она будет довольствоваться реальностью?

Она села на постели, передернула плечами и позвонила агенту по недвижимости.

— Я выеду из Малибу в течение двух недель, — сказала она.

Пройдя на кухню, Меган наполнила водой кофейник, поставила его на плиту, установив таймер на 7.30 утра. Медленно возвращаясь в спальню, она подумала, что будет рада покинуть этот дом. Ее новое место жительства будет, вне всякого сомнения, гораздо меньше и проще. Но оно будет принадлежать ей, будет ее собственным, какими не могли быть ни ранчо Сиело, ни этот дом в Малибу.

Она почти разделась, когда раздался телефонный звонок. Поднимая трубку она поняла, что надеется услышать на другом конце провода голос Гарри.

«Черт с ней, с совестью!» — подумала она, убедившись, что звонит именно он. Дункан был от нее в тысячах миль и в шестидесяти годах.

— Я знаю, что сейчас слишком поздно а вам завтра рано вставать, — сказал он, не дав ей даже сказать «алло». — И все же я хочу вас увидеть. Скажите, что вы согласны пообедать со мной завтра.

— Я не могу, — сказала она с неподдельным сожалением, — мне нужно искать квартиру.

— Квартиру? Я считал, что у вас собственный дом в Малибу.

— Сегодня мой агент сдал его в аренду.

— Меган! Вы, вероятно, единственный человек в Лос-Анджелесе, который покидает дом на побережье по собственной воле!

В его голосе смешались удивление и смущение.

— Я устала каждый день добираться отсюда на работу. Но это не главное: дело в том, что я не могу содержать этот дом.

— Ну, если дело в деньгах, я могу одолжить вам нужную сумму в счет следующего гонорара за фильм.

Она вздохнула. Было так легко согласиться с его предложением, сказав, что дело именно в деньгах, но она давно уже решила оставить ложь и полуправду в прошлом времени. Ей претило начинать новую жизнь со старыми привычками.

— Спасибо за предложение, но моя проблема не временного характера. Я буду сдавать дом в аренду, пока не решусь вообще его продать.

— В таком случае не говорил ли я вам, что поиск квартир — это мое хобби?

Она не смогла сдержать улыбку:

— Вы никогда не принимаете отрицательного ответа?

— Только не в том случае, когда могу оказать помощь!

Так и произошло, что он встретил ее на следующий день около бутика, держа в руках свежеотпечатанные адреса сдающихся внаем квартир. Хотя она понимала, что работа была сделана по его приказу секретаршей, было трудно не оценить его заботу.

Ей понравились третьи по счету апартаменты, которые они посетили в этот вечер. Это была небольшая очаровательная квартирка — всего две спальни и две ванные комнаты — в доме, построенном в испанском стиле. Пятнадцать минут от ее работы. Так как она сдала дом Джейд в аренду со всей обстановкой, включая постельное белье, ей потребовалось несколько вечеров для обустройства на новом месте.

Гарри сопровождал ее везде и познакомил с магазинами на авеню Мелроуз. Он знал Лос-Анджелес как свои пять пальцев и советовал, где можно приобрести по минимальным ценам все для спальни, а где нужно покупать корзинку для пикника, который они наметили после ее новоселья.

Они стали неразлучны до того, как она это осознала. Они завтракали «У Муссо и Франка», встречались за ленчем в бистро «Гардн», обедали в «Айви ов компаниэл», проводили вечера в кинотеатрах, где смыкались профессиональные и человеческие интересы Харрисона. Меган испытывала чувство блаженства, когда Гарри доверял ей руль своего «мазаратти», и они отправлялись путешествовать по побережью. Они посещали отдаленные от главных дорог местечки, которые были неизвестны даже ему.

Меган не знала, когда точно это произошло — и, видит Бог, она к этому не стремилась, — но, проснувшись однажды утром в своей новой квартире, она осознала, что любит его. Она любит Харрисона Денби.

И она никогда не вернется в свою прошлую жизнь.

Никогда!

Глава 21

Ранчо Сиело. 20 августа 1929 года

Услышав шум мотора «дьюсенберга», Джейд бросилась к дверям дома. Пока Дункан парковал машину, она ожидала его под навесом крыльца, но, не в силах дождаться, бросилась к автомобилю. Слишком долго в своей жизни она сдерживала чувства. Она прыгнула в его объятия с такой страстью, как будто они расстались не несколько часов назад, а по крайней мере несколько недель.

Он крепко прижимал ее к себе, понимая, что это ей необходимо. Когда они выпустили друг друга, он игриво заявил:

— Если ты будешь всегда встречать меня так после поездки, я никогда ничего не смогу довести до конца. Я буду просто выезжать с ранчо и немедленно возвращаться назад!

Она рассмеялась:

— Не издевайся! Ну, как все прошло? Что сказал Дик Дэвис? — Она просунула руку ему под локоть, и они направились к дому.

— Он думает, что я сошел с ума, или… как это… шизанулся.

— Он не поверил тому, что ты сказал ему о биржевом рынке?

— Боюсь, что нет.

— Я только что сварила кофе. Расскажешь мне все подробно за столом.

На кухне Джейд разлила по чашкам кофе и выложила на стол изготовленное ею печенье.

Дункан взял свою чашку и подул на горячий напиток.

— Дик сделал все, чтобы отговорить меня от продажи акций. Он прекрасный брокер, и я его не виню. Это естественная реакция на самый стремительный рост капитала в истории Уолл-стрит. Временами мне самому с трудом верится, что скоро все рухнет.

— Ты все еще веришь мне?

— Однозначно. Я сказал Дику, что весьма серьезный и высокопоставленный аналитик предрекает скорую депрессию. Он, конечно, захотел узнать все до тонкостей — кто, что, где, когда и так далее.

— И что ты ему ответил?

— Ну, что я не имею права раскрывать источник информации. Но намекнул, что сведения исходят от одного моего хорошего приятеля по университету, занимающего ответственный пост в Вашингтоне. До того как Дик согласился продать мои акции, он усадил меня в кресло и прочел целую лекцию о принципах инвестирования. Дик пытался уговорить меня не продавать, а покупать акции.

— Значит, он вообще ни во что не поверил?

— Милая моя, Дик Дэвис — оптимист. Таковы большинство брокеров. И вряд ли можно ожидать, что он уйдет с рынка ценных бумаг только из-за того, что какой-то слабоумный художник пришел к нему с дурацкими слухами.

— Но он согласился продать твои акции?

— Сказал, что пришлет мне чек в течение десяти дней. Ты знаешь, я чувствую себя не совсем в своей тарелке, зная, что останусь богатым, когда другие обанкротятся.

— Ты думаешь, я чувствую себя лучше?

Она откинулась на спинку стула. Ее хорошее настроение улетучилось. Что хорошего в том, что ты знаешь будущее, если не в силах никому помочь?

— Есть ли шансы на то, что Дик предупредит о твоих словах кого-нибудь еще?

— Не думаю.

— Тогда мы должны сделать это сами, — сказала Джейд решительно.

Дункан согласился и встал из-за стола.

— Я никогда не имел привычки вмешиваться в дела моих друзей, но сейчас нет другого выхода. Придется мне провести остаток дня за телефоном. А у тебя какие планы?

— Я могла бы поехать в город и поговорить наедине с Малкольмом. Это единственное, что я могу для него сделать, учитывая…

Ей до сих пор было неудобно говорить о Малкольме с Дунканом. Каждый из них по разным причинам и по-своему использовал писателя в своих собственных целях.

— Ты не возражаешь?

Его глаза потемнели, как всегда, когда он был чем-то обеспокоен.

— Вообще-то я возражаю. Но я знаю, что ты будешь несчастлива, если не предупредишь его.

— Тогда я заеду еще и к Хилари.

Он нахмурился еще сильнее:

— Ты уверена, что это хорошая идея?

— Нет. В Хилари есть что-то пугающее, что-то для меня непонятное. Но я кожей чувствую, что всем нам будет лучше, если я с ней помирюсь.

Она поднялась из-за стола и перенесла грязные чашки в мойку. Ей было трудно представить встречи с Малкольмом и с Хилари, особенно с Хилари. Что сокрыто в этой женщине?

Дункан обнял ее сзади за талию и поцеловал в шею. Она повернулась и приникла к нему, ощущая, как растворяется в его нежности.

— Я люблю тебя! — сказала она охрипшим голосом. Ей хотелось, чтобы день уже закончился и они оказались в постели, лаская друг друга.

Малкольм сидел за столом в своем кабинете, уставленном книжными полками, и перечитывал только что отпечатанную страницу. С удовлетворением улыбнувшись, он отстукал на машинке слово «конец». Вынув лист из «ремингтона», он приобщил его к толстой пачке страниц, лежащих рядом.

У него была давняя привычка приглашать пару-тройку друзей на бокал шампанского по случаю завершения первого варианта новой книги. Но сегодня у него не было настроения кого-нибудь приглашать. Он достал из портсигара сигарету, прикурил и подошел к окну.

Лето было на исходе, а вместе с ним — и его пребывание в Санта-Фе. Изменения витали в воздухе: он мог ощущать их, пробовать на вкус. Время кутежей, затянувшееся надолго после войны, время, когда можно было потакать своим капризам, подходило к концу.

«Это были хорошие времена», — подумал Малкольм с сожалением. Эти годы он делал лишь то, к чему лежала душа.

С тех пор как он оставил армию, он написал три книги. Он предоставил другим управлять своим капиталом, а сам занимался сексом, ставил опыты для своих литературных изысканий. Но теперь он стремился к большему. Он хотел славы серьезного писателя, хотел, чтобы его книги покупали не только из-за их сексуальности. Этим он был обязан Меган.

Она доказала своим примером, что человек может меняться, становиться лучше. В его случае — лучшим, чем раньше, писателем. Сигарета догорела, хотя он не сделал ни одной затяжки, и он прикурил новую.

«Возможно, я все-таки заслужил глоток шампанского», — подумал Малкольм. Кроме того, что он завершил рукопись, он еще приобрел и свободу. Этим он тоже обязан Меган.

Казалось, его мысли материализовались: он увидел «дьюсенберг» Карлислов, подъезжающий к его дому. Он наблюдал за Меган, вылезающей из машины, находя ее еще более красивой, нежели раньше. Его сердце било барабанную дробь. Он не стал концентрироваться на уязвленном самолюбии и поспешил к ней навстречу.

Он открыл дверь, когда она собиралась позвонить.

— Я только что думал о тебе, — сказал он, как будто они виделись только вчера, а не несколько недель назад.

— Надеюсь, только хорошее?

— Когда дело касается тебя, — сказал Малкольм, провожая ее в гостиную, — то у меня только хорошие мысли.

— Я рада, что ты думаешь именно так.

Она уселась в кресло, а Малкольм устроился напротив нее.

— Я слышал о наводнении и о том, что произошло с твоим «паккардом». Я знаю, что ты любила эту машину. Надеюсь, поминки были справлены надлежащим образом? — сказал он, стремясь развеять печальное выражение, появившееся на лице женщины.

Ее смех прозвучал неуверенно. Прежняя легкость общения между ними исчезла, ее разрушило его дурацкое предложение выйти за него замуж.

— Мы не смогли устроить бедняжке достойные похороны, — сказала она. — Честно говоря, мы ее не нашли. Скорее всего ее смыло в какую-то песчаную расщелину и занесло.

— Могу ли я предложить тебе чашку чая, или, может быть, бокал шампанского? У меня есть бутылочка «Вдовы Клико», сохранившаяся еще со времен до «сухого закона». Я хранил ее до особого случая. И поскольку я сегодня окончил роман, то можно это дело отпраздновать.

— Это было бы великолепно.

Ее голос прозвучал твердо и бодро, но Малкольм отметил озабоченное выражение на ее лице, когда покидал комнату. Возвратившись с шампанским, он увидел, что она стоит около одной из книжных полок и перелистывает его ранний роман.

— Ты читала его? — спросил он, открывая бутылку и наполняя бокалы богемского стекла золотистой жидкостью.

— О, очень давно, еще в институте.

— Я и не подозревал, что ты училась в институте.

Малкольм передал ей бокал.

Усаживаясь в кресло, она сильно покраснела:

— Разве я сказала «в институте»? Я имела в виду в школе.

— Моя дорогая Меган, с тех пор как ты окончила школу, прошло лет двенадцать, а эта книга издана шесть лет назад. Тебе не надо передо мной притворяться. Не существует закона, обязывающего тебя читать все мои романы.

Она выглядела сильно сконфуженной, а он абсолютно этого не хотел.

— Давай попробуем шампанское, — сказал он, меняя тему разговора.

Джейд чокнулась с ним своим бокалом:

— За твою новую книгу! Уверена, что она великолепна!

— С концом работы поздравлять еще рано. — Он усмехнулся. — Твой случайный визит очень кстати — я собирался заняться редактурой романа уже в Англии. Через несколько дней я уезжаю.

Она опустила глаза.

— Это как-то связано со мной?

Он протянул руку и мягко приподнял ее подбородок.

— Вовсе нет. Я не из тех дураков, которые считают, что из-за несчастной любви мир рушится. Я очень долго не был дома. Ведь, несмотря на то что я об этом уже почти позабыл. Англия все-таки моя родина.

— Хилари едет с тобой?

— Мы с ней расстались. — Малкольм допил свой бокал и вновь наполнил его. — Я бы не хотел, чтобы ты винила в этом себя. Отношения, существовавшие между мной и Хилари, не предполагают длительности, хотя и вполне естественны.

— Она без тебя погибнет!

— Не думаю. Хилари без труда найдет мне замену. Кроме того, я позаботился о ней материально. Прежде чем ты продолжишь высказывать к ней свои симпатии, сообщу, что перевел на ее имя дом и галерею, а также выплатил двадцать пять тысяч долларов. Ну, а теперь поведай, что привело тебя сегодня ко мне, кроме, конечно, желания побыть в моей несомненно приятной компании.

Она задумалась.

— Я вижу, что у тебя что-то на уме. Ну, не стесняйся! — У него мелькнула надежда, что у них с Дунканом не все в порядке, но, припомнив сияющий вид, с которым она подъехала, отбросил эту мысль. Кроме того, не поздравлял ли он себя только что с тем, что наконец свободен?

— Дункан только что получил предупреждение насчет биржевого рынка, — сказала она в конце концов. — И я хотела тебе об этом сообщить.

Это заявление повергло его в изумление. Он никогда раньше не обсуждал с Меган финансовые вопросы.

— Это должно быть чертовски важное предупреждение, раз ты проделала такой длинный путь от ранчо Сиело!

— У Дункана есть друг, допущенный к секретной информации. Так вот, он уверен, что биржевой рынок скоро рухнет. Дункан настолько ему доверяет, что попросил сегодня утром Дика Дэвиса продать все свои акции.

Малкольм напряженно раздумывал. Люди его круга постоянно делились информацией о положении дел на бирже. Так, по совету Джо Кеннеди он купил акции таксомоторного общества, а после звонка от Чарльза Шваба инвестировал средства в «Ю.С. стил».

— Я уверен, что ты хочешь сделать как лучше, — сказал он, — но не думаю, что сейчас время уходить с рынка. Сказать правду, я планировал прикупить еще кое-какие акции до отъезда из Санта-Фе.

— Это было бы огромной ошибкой. — В каждом ее слове звучала убежденность. — Ты должен мне поверить. Рынок рухнет в конце октября.

— С кем ты и Дункан советовались — с биржевым аналитиком или с цыганкой с хрустальным волшебным шаром?

— Ни с тем и ни с другим. Человек, который нас предупредил, занимает высокое положение, и у него нет никаких сомнений.

— Откуда же он прибыл? Прямо из будущего?

Он пошутил, но, заметив, что она побледнела, понял, что затронул болезненную тему. Что, к дьяволу, происходит? Он присел на край стула, и странная мысль забрезжила в его голове. Несколько месяцев подряд он считал, что Меган стала совсем другой женщиной, но не раздумывал об этом. Не думал в прямом смысле о том, что она не такая, какой должна быть…

Малкольм пристально посмотрел на нее, отметив кудрявые как у пуделя волосы, изящные черты лица, стройную фигуру — Господи Боже, как же он не понял этого раньше?

Не в силах сдержать волнения, он вскочил и заглянул ей в глаза.

— Кто ты такая?

Она застыла.

— Я повторяю: кто ты?

Проклятие, ему срочно захотелось выпить, но он не мог оторвать от нее взгляда. Он почувствовал, что тонет в изумрудном море ее глаз, и время для него остановилось.

— Я твой друг, — сказала она мягко и уверенно. — Друг, который заботится о тебе. Я хочу, чтобы ты написал все те прекрасные книги, которые ты напишешь в будущем.

Казалось, что эти слова еще долго висели в воздухе после того, как она замолчала. За тем, что она сказала, была какая-то невысказанная правда. Он был более чем напуган открывающимися перед ним возможностями. Если бы она могла рассказать ему больше! Но по ее твердо сжатым губам он понял, что она намерена хранить свои секреты.

— Могу ли я передать твое предупреждение друзьям?

Джейд подтвердила.

— Можно ли мне раскрыть им источник информации?

Ее отказ подтвердил его догадки. Он мог теперь точно назвать время, когда она перестала быть Меган Карлисл и стала кем-то другим. Кем-то — даже страшно об этом подумать — из будущего. Он страстно желал узнать о будущем. И больше всего — о собственной судьбе.

— Ты можешь открыть мне что-нибудь еще?

Джейд встала, и он понял, что она собирается уходить. Осознание, что он никогда больше не увидит ее, болью отозвалось в его душе.

— Пожалуйста, — сказал Малкольм, — побудь со мной еще немного.

— Мы оба понимаем, что я должна уйти. — Она открыла сумочку, достала ключи от автомобиля и направилась к выходу.

Перед тем как выйти, она повернулась и улыбнулась ему. Эту улыбку он будет помнить до конца жизни.

— Я не могу открыть тебе все, что ты хочешь знать. Скажу только, что все твои мечты — все без исключения — сбудутся.

«Кроме одной», — подумал Малкольм, глядя, как она уходит из его жизни.

Хилари устанавливала в глубине магазина индейские гончарные изделия, когда вошла Меган.

«Как это она осмелилась здесь показаться! — злобно подумала Хилари. — Если ей хочется посыпать солью мои раны, то лучше бы ей вообще не родиться на свет».

— Я занята, Меган! — крикнула она. — Но скоро освобожусь.

Хилари подумала, что пусть эта тварь ждет, пока не посинеет. Четверть часа она полностью игнорировала присутствие Меган, надеясь, что та поймет намек и уберется из магазина. Но Меган не уходила. Она рассматривала картины и образчики индейского искусства с таким видом, будто в жизни не видела ничего более интересного. В конце концов Хилари подошла к ней.

— Чем обязана? — спросила Хилари язвительно.

— Я заезжала в город и решила заехать к тебе. Надеюсь, ты извинишь, что без звонка.

— Ну-ну, давай, продолжай. Приехала позлорадствовать? — Хилари была вынуждена отдать ей должное: Меган изобразила настоящую озабоченность.

— Ты говоришь о Малкольме? Я только что узнала, что он уезжает. Мне так жаль, Хилари!

— Черта с два тебе жаль! — Голос Хилари был таким злобным, что продавщицы посмотрели в ее сторону.

Еще несколько месяцев назад она не раздумывая закатила бы этой якобы неприступной Меган такой сногсшибательный публичный скандал, что только ошметки бы полетели. Но тогда ее репутацию охранял Малкольм.

— Нам нельзя здесь разговаривать, — сказала она напряженным шепотом, развернулась и пошла к своей тесной конторке в глубине магазина, не заботясь о том, следует ли за ней Меган. Но она слышала за спиной стук ее каблучков.

Хилари уселась за стол.

— Какого черта тебе нужно?

— Просто хотела поговорить.

— Ну, говори.

— Я не займу много времени. До Дункана дошли слухи, что биржевой рынок скоро лопнет, и он просил передать это тебе.

— А почему он сам не приехал? Твой муж и я действительно очень и очень хорошо относимся друг к другу, если ты улавливаешь смысл моих слов. — Хилари с удовлетворением отметила, что ее удар попал точно в цель.

Меган переступила с ноги на ногу, словно почувствовала неудобство.

— Он занят: обзванивает друзей, чтобы передать информацию.

— И ты добровольно вызвалась поехать в город, чтобы специально встретиться со мной.

— Я поехала не специально к тебе. Кроме того, по пути я навестила Малкольма.

При имени Малкольма Хилари почувствовала, что теряет над собой контроль. Ей захотелось вскочить с места и вцепиться Меган в глаза. Эта чепуха насчет рынка ценных бумаг была лишь хилым предлогом. Свинья, приехала над ней поиздеваться!

— Полагаю, что у вас было любовное свидание. Он отличный любовник, не так ли?

— Мы с Малкольмом просто друзья, и ничего более.

— Не смеши меня. Если бы вы просто дружили, он бы меня не бросил.

— А ты никогда не думала, что в определенной степени сама в этом виновата?

Хилари так рванула с места, что ушибла бедро о стол. Неожиданная боль переполнила чашу ее ярости.

— Мы были счастливы до того, как ты наложила на него свою лапу. Я не в состоянии этого объяснить. Ты ведь вовсе не такая уж блестящая, так каким же образом ты заставляешь мужчин бегать за тобой, словно кобели за сучкой, у которой течка? — Она почти кричала, не позволяя сопернице сказать ни слова. — Ты, должно быть, очень горяча в постели, та еще штучка! Как-нибудь на днях ты должна поучить меня мастерству. Я, правда, и сама кое-что умею, но кажется мне, что у тебя получается лучше!

Джейд то краснела, то бледнела, отодвигаясь назад, пока не уперлась в дверь.

— Мне не стоило к тебе приезжать.

— Вот это уж точно! Особенно с такими глупыми выдумками, на которые ты хотела меня купить. Я не буду уходить с рынка. А сделаю вот что: одолжу у твоего мужа еще денег и прикуплю побольше акций.

— Он одалживал тебе деньги?

Хилари с радостью отметила, что сейчас Меган выглядит вовсе не такой довольной и уверенной.

— Как, он ничего не сказал тебе о чеке на десять тысяч долларов, который он выписал мне?

Она сделала паузу, наслаждаясь проступившим на лице Меган беспокойством.

— Я не понимаю…

— Дункан и говорил, что ты не поймешь, ну и черт с тобой. Между нами, девочками, говоря — это была плата за предоставленные услуги. Ты понимаешь, что я имею в виду. Я вложила каждый цент в акции и уже получила великолепный доход.

Хилари упивалась озабоченностью Меган. Но счет еще не оплачен, даже наполовину. Она будет довольна только тогда, когда возьмет глаз за глаз, зуб за зуб — мужчину за мужчину.

На пути на ранчо Сиело в голове Джейд стучала одна и та же мысль — ошибка. Она сделала ошибку. Ее поездка к Хилари — колоссальная ошибка.

Она вовсе не ожидала, что Хилари встретит ее с распростертыми объятиями, тем не менее в ее ярости было что-то безрассудное. Джейд понимала, что виновата перед Хилари. Та по-своему любила Малкольма и потеряла его. Джейд даже не могла себе представить, как бы сама себя чувствовала, потеряй она Дункана.

Когда она подъехала к дому, Дункан как раз открыл дверь, чтобы выпустить на улицу Блэкджека. Впервые с тех пор, как она покинула днем ранчо, сердце Джейд начало успокаиваться. Так здорово возвратиться домой! Она уже начинала сожалеть о появившейся у нее мысли уехать на время с ранчо, но им необходимо это сделать.

— Ты выглядишь усталой, — сказал Дункан, помогая ей выйти из машины и обнимая за талию. — Как твои успехи?

— Примерно как я и ожидала. Малкольм сначала мне не поверил, но…

— Но ты сумела его убедить.

— Да, сумела, — сказала Джейд, вспоминая, как близка была к тому, чтобы раскрыться перед Малкольмом. Но он сам обо всем догадался.

— А как твои звонки?

— В полном порядке. Художники, с которыми я говорил, всегда изрядно нервничают, когда речь заходит о деньгах. Я думаю, они только счастливы получить предлог для того, чтобы уйти с биржи.

— А что Дэвид Макс и Ральф Бресуэйт?

— О, эти двое весьма проницательны. Ральф уже несколько недель раздумывал о продаже акций и даже советовался по этому поводу с Дэвидом. Мой совет лишь ускорил этот процесс. — Он сделал паузу. — Ну, а что с Хилари? Встреча, наверное, была ужасной?

— Еще хуже. Малкольм через несколько дней уезжает в Англию, а ее с собой не берет. Хилари во всем обвиняет меня. Она сделала все, чтобы меня унизить. Насмехалась и сказала, что ты дал ей десять тысяч долларов за услуги определенного характера.

— Я действительно дал ей денег, но из чистого милосердия. Это произошло в тот день, когда Малкольм сделал тебе предложение. Я говорил тебе, как она примчалась сюда, чтобы меня предупредить и поплакать на моем плече. Она сказала, что Малкольм использовал ее и выбросил без гроша в кармане. Я был в этом более чем повинен, поэтому и предложил финансовую помощь.

— Ты должен бы лучше знать Малкольма. Он передал ей во владение дом и галерею и добавил к этому двадцать пять тысяч долларов.

Дункан скорчил гримасу:

— Значит, она меня надула?

— Боюсь, что да. Видел бы ты ее сегодня. Ты знаешь поговорку, что разъяренная женщина опаснее дьявола. Я думаю, что Хилари сейчас готова на все.

— Перебьется! — Дункан взял руки Джейд в свои, стараясь ее успокоить.

— Может быть, ты сочтешь, что у меня мания, но эта женщина меня действительно пугает. Я почувствую себя лучше, если мы на время уедем отсюда.

— Меня никто не сможет выгнать из собственного дома, и уж конечно, не Хилари!

Джейд вспомнила полубезумный взгляд Хилари, и по ее спине пробежал холодок.

— Я вправду напугана. Пожалуйста, сделай это ради меня!

— Как я могу сопротивляться, когда ты просишь! Мы должны отправиться в Нью-Йорк 6 октября, но дату можно и изменить. Раз ты так хочешь, мы поедем раньше.

— Это чудесно! — пылко сказала Джейд. Возможно, это напоминает бегство, но она была рада убежать с Дунканом от Хилари как можно дальше.

Глава 22

Нью-Йорк. 10 сентября 1929 года

— Ну, и что ты об этом думаешь? — спросил Дункан, так тихо подойдя сзади к Джейд, что она вздрогнула. Она даже не поняла, когда он успел встать с постели. — Сильно изменился Манхэттен?

Она с удовольствием рассматривала ту часть города, которая была видна из окна их спальни в отеле «Плаза». Джейд утвердительно ответила на его вопрос.

— А как именно изменился? — спросил он, обнимая ее.

— Ну, здесь нет таких высоких и сверкающих зданий, которые будут в конце века. Гораздо меньше также машин и пешеходов. Точнее будет сказать, что всего гораздо меньше, кроме деревьев и неба. Мне кажется, я полюблю этот Нью-Йорк.

— Я уверен, что полюбишь. — Он потерся губами о ее шею. — Хочется, чтобы эти несколько недель стали для нас праздником.

— Так и будет, раз мы вместе!

Она отвернулась от окна и оглядела его с головы до ног. Ей нравились его перепутанные и торчащие в разные стороны после сна волосы. Они придавали ему такой вид, будто он только что предавался бурным ласкам.

Она не сдержала улыбки, подумав, что одно только слово — постель — наполнило ее жизнь за последние месяцы новым смыслом.

— Что тебя рассмешило?

— Да ничего. Все прекрасно! Ты. Мы. Быть здесь. А что мы запланировали для первого дня в Манхэттене?

— Сначала я хочу заехать в галерею: я соскучился по Дэвиду.

— Я и сама не могу дождаться, когда его увижу. Такой славный дедуля!

— Любимая, ты должна быть очень осторожной, когда встретишься с Дэвидом. Он совсем не старичок. Если быть точным, их с Паулиной ребенку еще нет и года.

Джейд улыбнулась:

— Ты говоришь об Айре, да?

Он приподнял одну бровь:

— Я до сих пор не могу смириться с мыслью, что ребенок Дэвида является — вернее, когда-то будет являться — твоим литературным агентом! Ведь сейчас он в состоянии говорить лишь «агу».

— Когда же я его увижу?

— Максы ожидают нас на обед. Но помни, что тебе нельзя поднимать возню вокруг Айры или бурно им восхищаться. Когда мы приезжали в Нью-Йорк сразу же после его рождения, Меган едва удостоила его взглядом.

Джейд хихикнула, представив, что будет качать Айру на коленях.

— Боюсь, мне будет трудно сдержаться.

— Ты должна попытаться. Меган перестала нежничать с чужими детьми, когда узнала, что сама их иметь не может.

— А нельзя ли нам сделать исключение и рассказать Дэвиду правду — обо мне, о нас?

— Не самая лучшая идея.

— Я думала, ты доверяешь Дэвиду.

— Конечно. И ты можешь ему доверять. Но он, естественно, не сможет удержаться и расскажет Паулине. А та может поделиться со своей лучшей подругой. А потом…

— Да, ты прав, — перебила его Джейд. Независимо от того, куда они будут ходить и с кем общаться, ей необходимо скрывать, кто она и откуда. В подобных случаях она чувствовала себя виноватой перед Дунканом за то, что взвалила на него такую ношу.

Заметив, что ее настроение ухудшилось, Дункан быстро добавил:

— Мы прекрасно проведем время в Нью-Йорке! До Макса мы можем сходить на ленч в ресторан «Алкогуин». Там у многих писателей постоянные места. Может быть, ты слышала о Джеймсе Сурбере и Роберте Бенчли? Они оба работают в журнале «Нью-йоркер».

— Да, они знамениты. Вернее, будут знаменитыми.

Дункан засмеялся:

— Только не говори им об этом. Они уже сейчас много о себе воображают.

Джейд подозревала, что он так быстро перевел разговор на эту тему затем, чтобы снять предыдущую. И тем не менее мысль о ленче со знаменитыми писателями в «Алкогуине» была той наживкой, которую она не могла не проглотить.

Через полтора часа они вышли из такси напротив галереи Макса. Когда она увидела это элегантное кирпичное здание, знакомое ей почти так же, как ее дом в Малибу, колени Джейд подогнулись.

— Ты в порядке? — спросил ее Дункан, увидев ее замешательство. — Ты выглядишь так, словно увидела привидение.

— Так и есть, в каком-то смысле, — ответила, запинаясь, Джейд. — Я просто не могла себе представить…

Он обнял ее:

— Чего ты не могла представить?

— Офис Айры должен быть именно здесь, на первом этаже. А жил он наверху, там его квартира.

Она понимала, что путается в грамматических временах, но была слишком взволнованна, чтобы следить за правильным употреблением прошлого, настоящего и будущего.

— Послушай, нам совсем не обязательно заходить сюда сейчас. Мы можем прийти попозже.

Она попыталась улыбнуться:

— Это звучит обнадеживающе. Но я понимаю, как сильно тебе хочется увидеть Макса.

— Ты уверена, что сможешь выдержать?

Она подтвердила, и на этот раз в ее улыбке напряжения было меньше.

— У меня все будет хорошо.

Некоторое время она постояла на гранитных ступенях, испытывая почти болезненную ностальгию. Она вспоминала многие случаи, когда она посещала это здание. Затем Дункан отворил дверь, и они вошли внутрь.

Джейд огляделась. Сейчас все здесь выглядело по-другому. Офис Айры вытянулся, как хорошо разношенный ботинок. Галерея была более элегантной и впечатляющей. В обширном вестибюле стояли большие вазы с цветами, а на антикварных столиках лежали переплетенные кожей книги для почетных посетителей. В конце покрытого коврами холла виднелась богато украшенная лестница. Широкая арка открывала вход на выставку.

— Сама галерея занимает два этажа, — объяснил Дункан. — Дэвид и его сотрудники располагаются на третьем. А в подвале ведутся плотницкие и погрузочно-разгрузочные работы. Хочешь подняться наверх и увидеть Дэвида прямо сейчас?

— А можно сначала осмотреть галерею? — спросила она, нуждаясь еще в некотором времени, чтобы собраться для встречи с Максом. У нее остались болезненные воспоминания о его похоронах, после которых она долго утешала Айру.

— Конечно! — ответил Дункан.

Галерея открылась для посетителей всего полчаса назад, но несколько потенциальных покупателей уже разгуливали по залам. Джейд быстро сообразила, что Дэвид Макс представляет лучших художников своей эпохи. Здесь были выставлены превосходные романтические картины Джона Стюарда Курри, Томаса Харта Бентона, Джеймса Чаплина, более модернистские произведения Чарльза Демуса и Джона Слоана.

Она испытала прилив гордости, увидев, что работы Дункана нисколько не проигрывают на фоне других холстов. Она уже привыкла наблюдать за тем, как он работает. Но, видя в галерее конечный результат его трудов, прекрасно развешанные картины в богатых рамах, она еще раз убедилась в его таланте, — нет! — в его гении.

Джейд была так увлечена экспозицией, что сначала не заметила невысокого, но хорошо сложенного мужчину, устремившегося к ним навстречу. Когда она наконец обратила на него внимание, то чуть не закричала: «Айра!» Сходство было поразительным.

— Дункан! Меган! — загудел Дэвид теплым баритоном. — Я и не ожидал вас так рано. Думал, вы будете отсыпаться после долгого путешествия.

— Я просто не могла дождаться новой встречи с вами! — вырвалось у Джейд.

— Я чрезвычайно польщен.

Дэвид взглянул на нее своими голубыми глазами.

— Мне всегда казалось, что вы недооцениваете свою красоту. А сейчас вы выглядите еще лучше, чем когда-либо.

Джейд улыбнулась ему в ответ и, как всегда, когда ей говорили комплименты, покраснела.

Дэвид был одет достаточно консервативно: в темно-синий костюм и бледно-голубую рубашку с высоким белым воротником. Спокойные тона одежды вступали в противоречие с его моложавостью. У него, как и у Айры, были круглое личико херувима, рыжие волосы и веснушки, рассыпанные по щекам и носу.

— А ты вообще выглядишь как луч света в темном царстве! — заявил он Дункану, хлопая его по плечу. — Я страшно обрадовался, когда ты сообщил, что приедешь на несколько недель раньше. Ты удивишься, увидев маленького Айру. Не поверишь, как он подрос!

Дэвид резко оборвал себя и бросил обеспокоенный взгляд на Джейд. Дэвид подумал, что должен был понять гораздо раньше, что хвастаться ребенком в присутствии бесплодной женщины — плохой тон.

Хотела бы Джейд его переубедить и сказать, что она так же ждет момента встречи с его ребенком, как он стремится его показать Дункану!

— Мы оба с нетерпением ожидаем встречи с вами за обедом, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал вежливо, а не восторженно.

— Паулина намерена устроить в вашу честь небольшой прием, — ответил Дэвид. Улыбка возвратилась на его лицо. — Нас будет ровно двенадцать, включая Бресуэйтов. Обещал также приехать Ноэль Ковард: он ждет не дождется новой встречи с вами.

— Просто великолепно! — сказала Джейд, но ее радость от предстоящей встречи с Айрой и Ноэлем Ковардом быстро сменилась сомнениями. Сегодняшний вечер станет самой серьезной проверкой ее способности притворяться Меган. Ей удавалось делать это в Санта-Фе, но тот город не был родным для Меган. А вот Нью-Йорк…

Хотя у Меган было полным-полно вечерних платьев, Джейд потратила некоторое время для покупки наряда и других аксессуаров для обеда у Максов. Пусть она будет представлять другую женщину, а не себя, — но ей не хотелось одеваться как Меган. Решение купить что-то новое стало своеобразным актом самоутверждения. Она выбрала черный костюм и небольшую круглую шляпку.

В их номере она закрепила эту шляпку на голове, обмотала шею длинной ниткой жемчуга и надела серьги с бриллиантами и жемчугом, которые Дункан заставил ее купить в магазине Тиффани.

— Как я выгляжу? — спросила она, выходя в гостиную.

— Просто бесподобно! — Он оглядывал ее лицо и фигуру голодным взглядом. — Так бесподобно, что я, пожалуй, позвоню Максу и скажу, что нас неожиданно свалила в постель тяжкая болезнь.

— Да ты сам настоящий красавец! — Джейд привыкла наблюдать его в повседневной одежде. Фрак подчеркивал мускулатуру Дункана, и она просто задыхалась от желания. Год назад она и не подозревала о возможности такого всепоглощающего чувства.

Он игриво улыбнулся:

— Если ты будешь смотреть на меня таким взглядом, мы отсюда никогда не уйдем!

— Но я же не виновата, что не могу смотреть иначе!

Внезапно веселые искорки исчезли из глаз Дункана, сделав их холодными, как лунный ландшафт.

— Тебе следует быть очень осторожной этим вечером. Максы и Бресуэйты знают Меган очень давно. Ральф и Дэвид изрядно удивились, когда я сообщил им о нашем примирении. Честно говоря, их жены были этим разочарованы.

— Меган! Меган! Я так устала быть Меган. Боюсь, что и она устала быть мной там, где она находится сейчас.

— Хотелось бы мне быть уверенным, что у нее все в порядке. — Дункан сдвинул брови, уставившись в стену.

Джейд испытала иррациональный приступ ревности. Тем не менее она оставалась уверенной, что от перемены мест выиграла больше, чем Меган.

— Ну, ты готов? — спросила она.

Он похлопал себя по карманам, убеждаясь, что не забыл ключи от номера, бумажник, сигареты и зажигалку.

— Вроде бы все на месте.

Минут через двадцать их такси остановилось около дома рядом с Центральным парком. Дункан объяснил ей, что Максы живут наверху, в «пентхаусе», и тщательно рассказал о расположении комнат, чтобы она чувствовала себя уверенной при передвижении и могла, в частности, безошибочно найти дамскую уборную.

На лифте они поднялись на последний этаж, где в вестибюле, выдержанном в бледно-розовых тонах, их встретил слуга в униформе.

— Счастлив видеть вас вновь, мистер и миссис Карлисл, — сказал он, принимая их верхнюю одежду. Затем он ввел их в обширную гостиную.

Оглядевшись по сторонам, Джейд подумала, что комната выглядит элегантной и безмятежной. На стенах были шелковые драпировки цвета слоновой кости и произведения искусства из личной коллекции Дэвида Макса. Пол покрывали толстые ковры той же расцветки, что в вестибюле и прихожей, в артистично подобранной мебели преобладали белый и бледно-фиолетовый цвета. Огромные окна открывали вид на город.

— А, вот и наши почетные гости! — сказала высокая стройная брюнетка.

Джейд узнала в ней Паулину Макс, чью фотографию она видела на ранчо Сиело.

Дэвид, который сидел на диванчике, беседуя с другими гостями, тоже встал поприветствовать прибывших.

— Понравилось ли вам в «Алкогуин»? — спросил он.

— В высшей степени, — ответила Джейд. — Я никогда и не мечтала увидеть Джеймса Сурбера, Дороти Паркер, Роберта Бенчли. А когда мы уже уходили, пришел сам Теодор Драйзер!

— Вы говорите как настоящий библиофил! — произнес, подходя к ним, изящный мужчина, лет тридцати с небольшим, говоривший с классическим английским акцентом.

Джейд изучала подошедшего из-под полуприкрытых ресниц. Как и Паулина Макс, он выглядел смутно знакомым.

«Ноэль Ковард!» — неожиданно поняла она. О небо! Это же Ноэль Ковард в расцвете сил.

Как будто прочитав ее мысли, Дэвид Макс подтвердил ее догадку.

— Ноэль, — сказал он низким голосом, так не подходившим к его сухощавой фигуре, — ты ведь помнишь чету Карлислов?

— Ну а как же! Красота и талант — незабываемая комбинация!

Джейд едва сдержала дрожь, когда Ковард наклонился и поцеловал ей руку. Это самый невероятный день в ее жизни. Она встретила сегодня столько литературных идолов, что, казалось, больше ничто не в состоянии ее удивить. Но этот человек — и здесь! В глазах драматурга и музыканта легко читалась великая одаренность, хотя он и пытался скрывать ее под маской любезности.

Как и все хорошее, час коктейлей прошел незаметно. Перед самым обедом няня Максов вынесла Айру. Он был точной маленькой копией своего отца — сильное тельце, круглое лицо, медные кудряшки. Он всем улыбался, как король, дающий аудиенцию.

Джейд не удержалась и взяла его на руки, хотя знала, что это не в характере Меган. Айра важно глазел на нее несколько мгновений, а затем схватил нитку жемчуга, запихнул несколько камешков в рот и стал с упоением сосать.

Джейд и не подозревала о тех взглядах, которыми обменялись хозяин и хозяйка дома, наблюдая за ее неприкрытым восхищением их сыном.

«Милый, милый Айра, — думала она. — Ты такой же прекрасный ребенок, каким прекрасным станешь человеком!»

— Ах ты, непослушный мальчишка! — сказала няня, забирая младенца у Джейд. — Ты же можешь порвать такое замечательное украшение миссис Карлисл!

Джейд с сожалением выпустила Айру из рук. Она провожала взглядом няню с ребенком, пока те не скрылись в другой комнате.

Паулина поспешила к Джейд и стала вытирать салфеткой жемчуг.

— Я должна перед вами извиниться. Айра сейчас в том возрасте, когда дети все тянут в рот.

— Как я вам завидую, — сказала Джейд. — Я так всегда хотела иметь ребенка!

Паулина посмотрела на нее с симпатией:

— Возможно, у вас еще будет ребенок. В тот самый момент, когда вы меньше всего этого будете ожидать. Как произошло с нами. Хотя, учитывая наш возраст, я часто боюсь, что мы не доживем до того времени, когда Айра вырастет. Не говорю уже о возможности дожить до появления внуков.

Неожиданные слезы навернулись на глаза Джейд. Ей очень захотелось открыть будущее хозяйке дома, сказать, что она увидит Айру взрослым и женатым. Такое же желание было у нее во время последней встречи с Малкольмом. Она могла бы рассказать ему, что после второй мировой войны он получит Пулитцеровскую премию за лучший роман. А Ноэлю Коварду она поведала бы, что за свой труд он будет пожалован дворянством в Англии…

Она так много знает о судьбах других людей… Только не о себе и Дункане. Это упущение очень сильно ее беспокоило.

Вслед за коктейлями последовал прекрасно приготовленный и сервированный обед. Джейд не могла припомнить, когда ее так здорово развлекали и угощали в последний раз. Она подумала, что одной из трагедий ее времени является забвение традиции живого общения, замененного телевизором.

После обеда, когда все возвратились в гостиную, Ноэль Ковард уселся за концертный рояль Максов и стал наигрывать мелодии из написанных им мюзиклов. Баллады несли оттенок легкой грусти и были наполнены настроениями и переживаниями, понятными каждому, кто когда-нибудь любил. Один за одним гости покидали уютные местечки и собирались вокруг рояля, подпевая Ноэлю.

Наконец он заиграл самую любимую мелодию Джейд, и она запела вместе с ним. Когда затихли звуки последнего аккорда, присутствующие разразились аплодисментами.

— У вас прекрасный голос, — сказал Ноэль, заглядывая ей в глаза. Его взгляд показался ей странным, но его следующий вопрос был настолько обычным, что она посчитала свою тревогу ложной. — Вы где-нибудь учились?

— Нет, но моя мама часто играла на пианино и побуждала меня петь при любой возможности.

— Ноэль, а что это за песня, которую вы сыграли последней? — спросила Паулина. — Мне кажется, я ее никогда не слышала.

— Это любовная тема из моей оперетты «Жестокая красавица», я только что поставил ее в Лондоне. — Он обернулся к Джейд: — Вы ведь слышали ее именно там?

Она чуть было не ответила утвердительно, но вспомнила, что Максы и Бресуэйты знают, что они с Дунканом в последнее время в Лондон не выезжали.

— О, у меня, боюсь, не было такого счастья. Вероятно, я слышала ее по радио.

— Это невозможно, моя дорогая! Она еще не записана для радио, и даже ноты в Америке не опубликованы.

Джейд охватила паника, когда на нее с недоумением воззрились десять пар глаз. Откуда же она могла знать песню, которой никто из них не слышал? Джейд открыла и закрыла рот, лихорадочно подыскивая подходящий ответ.

К ее удивлению, на помощь ей пришел сам Ноэль:

— Конечно, я должен был бы поразиться, откуда вы знаете эту мелодию. Но, честно говоря, меня больше всего удивляет, как я сам ее написал. Долгое время я тратил целые дни, не в силах подыскать даже одну правильную ноту, не говоря уже о стихах.

Черты его лица приобрели задумчивое выражение.

— И вдруг во время поездки в такси песня полностью сложилась в моей голове. Я сразу же погнал водителя обратно, к себе домой. И должен признаться, что когда сыграл мелодию на рояле, то расплакался. Со мной этого никогда не случалось и, боюсь, никогда больше не случится… Поэтому, дорогая, — продолжил он, опять взглянув Джейд в глаза, — пожалуйста, не ищите рационального объяснения своему знанию. Я предпочитаю верить, что до вас ее донесла та же неведомая сила, которая заставила меня ее написать.

Глава 23

Ранчо Спело. 10 мая 1930 года

Джейд проснулась с улыбкой на губах. Она провела рукой по своему животу, убеждаясь, что за ночь ничего не изменилось. Повернувшись на бок, она посмотрела на Дункана, и ее улыбка стала еще счастливее. Спящий, он выглядел совсем молодым. Во сне все черты его лица расслабились, чуть припухшие губы полуоткрылись.

Как же она его любит! Хотя с момента возвращения из Нью-Йорка они практически все время находились рядом, его постоянное присутствие не утоляло ее жажды общения с ним. Она все время хотела большего.

Она чувствовала себя виноватой в том, что, когда весь мир катился к хаосу, она была такой счастливой, такой защищенной его любовью к ней и ее — к нему. Шесть месяцев назад развал рынка ценных бумаг мощным взрывом отозвался на экономике страны. Закрывались предприятия, исчезала работа, разорялись банки. Хуже всего было то, что умирала надежда: люди переставали верить правительству — и самим себе.

Она припомнила, как ее удивила реакция газеты «Санта-Фе нью-мексикэн» на события шестимесячной давности на нью-йоркской бирже. 29 октября, в день, который вошел в историю под названием «черного вторника», она ожидала увидеть в газете огромные заголовки о наступающей беде. Вместо этого на первой полосе главной новостью стал репортаж о потерявшемся самолете западной авиакомпании. Как будто Земля могла перестать вращаться из-за потери одного летательного аппарата. Лишь одна маленькая заметка в глубине выпуска гласила: «Брокеры устроили демпинг. Крах на бирже. Банкиры уверяют, что покупка инвестиционных бумаг может спасти деморализованные финансы». Джейд была поражена недальновидностью редакции.

На следующий день заголовки были более занимательными. На первой странице двухдюймовые буквы сообщали: «САМОЛЕТ НАШЕЛСЯ. ВСЕ ЖИВЫ». И лишь внизу, гораздо более мелким шрифтом, была напечатана статья, начинавшаяся словами: «Официальный Вашингтон твердо придерживается мнения, что американский бизнес не понесет ощутимых потерь из-за коллапса на рынке ценных бумаг…»

Дункан давно уже перевел большую часть своих накоплений в золото и бриллианты, которые они спрятали в новый сейф, встроенный в его кабинете. То, что так много людей прислушались к советам Дункана накануне краха, как-то смягчало чувство вины Джейд за их тайник.

Что там говорил Габриэль Нотсэвэй: «Любовь — ответ на все. И так будет вечно». Тогда она не до конца поняла смысл этих слов, отнеся их только к себе и Дункану. Но любовь к Дункану сделала ее сердце восприимчивым к заботам и тех людей, которые были ей совсем незнакомы несколько месяцев назад.

Джейд и Дункан стали помогать тем, кого финансовый крах застиг врасплох. Следуя их примеру, художники Санта-Фе тоже организовали группу помощи неимущим. Несмотря на тень экономической депрессии, нависшую над страной, Джейд никогда еще так не верила в лучшие качества, присущие человеку. И никогда раньше не думала, что жизнь так прекрасна. Да, действительно, любовь — это ответ на все. И так будет всегда.

Она снова прикоснулась ладонью к животу. Сегодня. Она узнает это сегодня.

Дункан зевнул и открыл глаза.

— Ты не имеешь права выглядеть такой красивой в такую рань, — пробормотал он, протягивая руки и прижимая ее к себе.

Джейд почувствовала твердость его мужской плоти на своем бедре. Как чудесно, что природа наделила мужчину способностью быть готовым к любви в момент пробуждения! Она не знала лучшего способа начинать день.

Утреннее солнце показалось над восточным горизонтом и осветило лицо Хилари Делано, въезжающую на свою улицу. Если бы она заглянула сейчас в зеркало, то вряд ли себе понравилась бы: ненависть искажала ее лицо.

На фоне черного свитера и брюк ее кожа выглядела белее мела. Черная шапочка прятала ее платиновые волосы. Она очень тщательно подбирала одежду, надеясь, что в ней ее будет так же трудно разглядеть в темноте, как и другие порождения ночи. Как до смешного просто оказалось добраться до ранчо Сиело и оставить смертоносный подарок у задней двери!

Она вышла из машины и осмотрела пустынную улицу, убеждаясь, что никто из соседей не видел ее прибытия, а затем поспешила к двери в дом. Там ее встретила полная тишина. Она была вынуждена уволить всех своих слуг, когда стало нечем им платить. Только Рауль, преданный ей до последнего, оставался с ней еще долго после того, как прекратил получать зарплату. Но недавно и он оставил ее, уехав искать лучшую долю.

Когда она проходила через холл, поднятые ее ногами облачка пыли стали поблескивать в лучах солнца. Она вошла в столовую, отметив с раздражением, что в доме все вообще покрыто толстым слоем пыли.

На дорогом буфете темнели пятна от пролитых напитков. Ее это не волновало: мебель ей больше не принадлежала. Через несколько дней банк объявит о продаже ее дома вместе со всем содержимым. Ее охватил приступ ярости, когда она представила, как дамы высшего света будут рыться в ее вещах накануне аукциона.

В роскошном хрустальном графине на буфете еще оставалось немного бренди. Она вылила остатки в бокал и швырнула графин в стену. Он разлетелся на тысячи заблестевших на полу осколков.

У нее перехватило горло. Полное разрушение, конечно, предпочтительнее прозябания в каком-нибудь приюте. Да, ей жалко графин. Но кто пожалеет ее? Она сделала огромный глоток бренди и ощутила, как обжигающая жидкость опускается по пищеводу в желудок.

Бренди и мщение — отличная парочка, обрученная в аду.

Бренди утром.

Мщение ночью.

Она прошла с бокалом в гостиную и упала в кресло. Подумать, еще год назад они с Малкольмом занимались в этом самом кресле сексом и смеялись над необходимостью выделывать акробатические трюки из-за неудобства этого любовного ложа! Она забросила ноги ему на плечи, а он обнимал ее за талию и входил в нее с такой силой, что она боялась, как бы кресло не развалилось.

Это чертово кресло до сих пор здесь — и она тоже. Что касается сбежавшего Малкольма, то пусть он сдохнет.

И во всем виноваты медоточивые губки этой Меган! Если бы она не стала заигрывать с Малкольмом, притворяясь, что хочет стать писателем, и заглядывая ему в рот, словно он был священным оракулом, а не похотливым мужиком, Малкольм никогда бы от нее, Хилари, не уехал. Своими жеманными восторгами и манерами Меган убедила Малкольма, что он само совершенство, гений, литературный бог! А затем, когда игра ей надоела, она отшила его быстрее, чем шлюха раздвигает ноги перед клиентом.

Губы Хилари сложились в жестокую улыбку. Она знает все о повадках шлюх — этому ее учили в раннем детстве. Она всегда испытывала определенное удовлетворение, наблюдая за тем, как мужчина теряет контроль, начинает стонать и покрываться потом, когда она впускает его внутрь себя. Впрочем, она может снова заняться этим делом. За деньги, разумеется. Ей необходимы деньги, чтобы снова встать на ноги.

Будь проклят и Дункан. Он обещал помочь ей, сделать так, чтобы она не оказалась на мели после ухода Малкольма. Но когда рынок рухнул и она предпринимала отчаянные усилия спасти хоть часть своего капитала, этот мерзавец дал ей от ворот поворот.

Она мелкими глотками отпивала бренди, рассматривала янтарную жидкость на свет и вспоминала последний визит на ранчо Сиело.

Это случилось в первую неделю ноября. Карлислы только что возвратились из Нью-Йорка. Поскольку в главном доме никто не отзывался, она направилась к студии и постучала.

К ее изумлению, дверь открыла Меган. В тот же момент, как Хилари ее увидела, она поняла: что-то произошло. Кожа Меган светилась, как будто согретая внутренним огнем. На ней были джинсы и одна из рубах Дункана. Этот наряд настолько противоречил вкусам Меган, что Хилари удивилась бы гораздо меньше, увидев ее вообще голой.

Сбитая с толку, Хилари произнесла:

— Это маскарадный костюм для праздника Хэллоуин?

— Я не ожидала посетителей, — сказала Меган с холодной невозмутимостью. — Что тебя сюда привело?

Хилари попыталась заглянуть в студию, но эта свинья загородила ей обзор.

— Я хотела бы переговорить с Дунканом. По срочному делу.

Меган нехотя открыла дверь:

— Пожалуйста, побыстрее — мы работаем.

Хилари вошла в студию и сразу же обратила внимание на новый портрет Меган, висевший на месте старого. Она была изображена в чем-то белом и воздушном. Каким-то образом Дункан написал ее полной любви и гораздо более привлекательной, нежели на раннем портрете. В другом конце студии, прямо напротив мольберта, на столе стояла пишущая машинка и возвышалась гора книг. Выглядело это так, будто Меган проводила все свое время в студии и продолжала играть в писателя.

Дункан был погружен в работу. Он взглянул на гостью из-за мольберта, но не встал с места. В его приветствии не было ни капли тепла.

— Привет, привет! — сказала Хилари мягко, как бы не замечая его холодности. — Мне нравится новый портрет Меган. Не знаю, дорогой, как это у тебя получается, но ты пишешь все лучше и лучше!

Взгляд Дункана немного смягчился.

— У меня прекрасная модель, — сказал он, с любовью глядя на свою жену.

Хилари чуть не упала.

«Ни черта не понимаю!» — подумала она с нарастающим беспокойством. Карлислы выглядели скорее как новобрачные, а не как пара, готовящаяся к разводу.

Она облизнула губы и бросила на Дункана умоляющий взгляд потерявшейся маленькой девочки.

— Я хорошо знаю, что это неприлично, но нельзя ли нам поговорить с тобой наедине?

— У меня нет секретов от Меган.

Хилари вынула из сумочки носовой платок и промокнула глаза. В последний раз с помощью слез ей удалось преодолеть природную недоверчивость Дункана. Она надеялась, что так будет и сегодня.

— Уверена, что ты не забыл своего обещания. — Она заставила свой голос задрожать. — Я бы не приползла к тебе на коленях, если Малкольм был бы здесь. Но мне больше не к кому обратиться!

— Чего ты хочешь? — спросила Меган, выступая вперед и заслоняя Дункана охраняющим жестом.

Сердце Хилари упало. Она не ожидала вмешательства такого серьезного оппонента.

— Как я уже говорила, я хотела бы побеседовать с Дунканом. У меня личное дело, не имеющее к тебе никакого отношения.

— Зато все, что делаю я, имеет отношение к моей жене, — твердо объявил Дункан. — Почему бы тебе просто не сказать нам, что у тебя на уме?

Хилари сглотнула слюну: ей показалось, что в горле пересохло, а язык распух. У нее не было выбора. Она должна унизиться в присутствии Меган.

— Мне нужны деньги, чтобы покрыть разницу между стоимостью биржевых акций. Я сразу же отдам долг, как только рынок восстановится. Я готова написать любую долговую расписку.

Дункан закрыл глаза, набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. Когда он взглянул на нее, в его глазах была странная смесь симпатии и раздражения.

— Значит, ты не приняла во внимание предупреждение Меган?

Хилари боролась с искушением дать волю своему темпераменту.

— А почему я должна была это сделать? Меган ведь не финансовый эксперт. К тому же всем известно, что падение курса акций — временное явление.

— Сколько тебе нужно?

В душе Хилари забрезжила надежда. Он не задал бы этого вопроса, если бы отказался ей помочь.

— Сто тысяч долларов.

— Так много? Господи, что же ты наделала?

— Я поступала так, как делали все. Свои средства я вложила в акции и играла на разнице курсов. Твой приятель Дик Дэвис звонил мне каждый день и советовал, какие акции прикупать. Не надо смотреть на меня так, словно я потеряла разум. Рынок восстановится через пару дней. Сегодня об этом написано в газете.

— Это огромная сумма! Она гораздо больше, чем я мог бы предложить. Извини, Хилари, но в этот раз я не могу тебя выручить. Ты разговаривала со своим банкиром? Возможно, он предложит тебе заем под дом и галерею.

— Я их давно уже заложила, а деньги истратила на покупку акций. Бога ради, Дункан, если ты мне не поможешь, я потеряю все!

Но он был непреклонен, вспомнила Хилари. Из-за него и его стервы жены она действительно потеряла все — Малкольма, дом, галерею. Все!..

И теперь они должны за это заплатить.

Когда Джейд проснулась, то ей казалось, она может проглотить быка. Но сейчас от запаха еды ее тошнило. Она едва прикоснулась к завтраку. После того как Дункан очистил свою тарелку, она сложила грязную посуду в мойку, выложила недоеденные ею яйца и тосты в миску Блэкджека и открыла дверь кухни. С утра Дункан всегда первым делом выпускал пса на улицу, но к завтраку тот обычно уже крутился поблизости.

Она выглянула на лужайку, ожидая увидеть собаку, греющуюся на солнце. Джейд собиралась уже позвать его, когда услышала смешные скулящие звуки.

— Блэкджек? — спросила она с сомнением.

— Что там случилось? — спросил Дункан, выходя во двор.

— Я услышала какой-то странный шум. Ага, вот. Ты слышишь?

— Да, кажется, это кто-то за домом.

— Что это могло быть?

— Не знаю, сейчас посмотрю.

Он сошел с крыльца под ласковые лучи солнца. День был просто чудесным! Она пошла за Дунканом, думая, что в такое прекрасное утро ничего плохого просто не может произойти.

Дункан заглянул за угол и застыл на месте.

— Не ходи сюда! — скомандовал он Джейд сдавленным голосом.

Джейд снова услышала жалобное повизгивание, и дыхание у нее перехватило. Она бросилась за угол и увидела стоящего на коленях Дункана, который обнимал что-то большое и черное. Боже милостивый, это же Блэкджек! Его пасть покрыта пеной, а тело конвульсивно вздрагивало. Тем не менее при ее приближении он попытался вильнуть хвостом.

— Мы должны отвезти его к ветеринару. Я подгоню машину, — сказала Джейд и бросилась бегом.

Поездка в город стала сплошным кошмаром. Джейд гнала автомобиль, а Дункан удерживал собаку на заднем сиденье. Они достигли города меньше чем в полчаса.

— Я позову кого-нибудь помочь тебе его донести, — сказала Джейд, выскакивая напротив дверей лечебницы.

— Нет времени, — ответил Дункан, хватая Блэкджека на руки. Его мускулы напряглись под тяжестью огромного ньюфаундленда, но он сумел втащить его в приемную. Джейд почувствовала резкий запах карболки и какое-то мгновение думала, что сейчас ее стошнит. Она с усилием проглотила подступающий к горлу комок.

Доктор Гонсалес был прекрасным ветеринаром, обладавшим почти мистическим влиянием на животных. Он моментально поспешил на помощь Дункану и помог внести Блэкджека в кабинет.

Врач проверил глаза и десны Блэкджека, прослушал его сердце и легкие. Джейд не замечала понимающих взглядов, которыми обменялись Гонсалес и Дункан, когда осмотр подошел к концу.

— С ним ведь все будет в порядке, правда, доктор? — спросила она.

— Боюсь, что нет, миссис Карлисл, — ответил врач.

Джейд с такой силой прикусила губу, что ощутила вкус крови. Такого не могло случиться! Она обвила руками Блэкджека, чесала ему за ухом, целовала огромную голову.

— С тобой все будет в порядке, малыш. Я знаю, все будет хорошо.

Ее сердце чуть не разорвалось на части, когда она заметила, что его глаза меркнут. Только что в них были жизнь, тепло, а в следующее мгновение все было кончено. Она продолжала сжимать его в объятиях и целовать, словно ее ласки могли возвратить пса к жизни, пока Дункан мягко не оторвал ее от Блэкджека. Она содрогалась в его руках, близкая к отчаянию, переходящему в бессильную ярость.

— Почему он умер? — прорыдала Джейд. — Ведь он всегда был таким здоровым!

Симпатия, высказываемая доктором Гонсалесом, не позволила ей впасть в настоящую истерику; но если бы Дункан не поддерживал ее, она бы упала.

— Я сделаю вскрытие, чтобы узнать точную причину, — сказал доктор. — Но, учитывая конвульсии и цвет десен, не думаю, что он умер естественной смертью. Скорее всего его отравили.

Из-за затрудненного дыхания Джейд еле выговаривала слова:

— Кто же мог быть таким жестоким? Ведь Блэкджек всегда был таким веселым и добрым!

Дункан сильнее прижал ее к себе:

— Здешние овцеводы часто оставляют отравленную приманку для койотов. Боюсь, что Блэкджеку не повезло, и он съел одну из них. Ты же знаешь, как он относился к пище. Он всегда поедал все до последней крошки.

Хотя сказанное Дунканом выглядело вполне логичным, что-то делало это объяснение неприемлемым для Джейд.

— Вы хотите, чтобы я о нем позаботился? — спросил доктор Гонсалес у Дункана.

— Нет, — ответил он, отчаянно моргая, — я заберу его завтра. Мы похороним Блэкджека на ранчо Сиело.

Дункан потом отметил, что, слава Богу, на обратном пути домой не было встречного движения. Он вел машину почти бессознательно, раздумывая над смертью Блэкджека и реакцией на нее Джейд. Она свернулась калачиком на переднем сиденье, настолько измотанная, что он не мог думать ни о чем другом, кроме ее боли. В последнее время ей частенько не хотелось есть, да и выглядела она бледной. А тут еще это.

Потеря Блэкджека была тяжелой и для него, но он уже похоронил немало любимых собак. Для нее же ньюфаундленд был первым домашним животным, и по выражению ее глаз он понял, что вряд ли у нее хватит мужества завести нового пса.

— Это сильный удар, а? — спросил он.

— Господи! Это так несправедливо! Блэкджек выглядел грозным, но это была одна видимость. Кому потребовалось его травить?

— Не думай об этом, милая. Это был несчастный случай.

— Я хотела бы тебе поверить, но…

— Но что?

— Сколько весит койот? Фунтов сорок или меньше. А Блэкджек весил почти двести фунтов. Если бы он съел приманку для койота, он мог бы заболеть; но я не верю, чтобы он от нее умер.

Тревога Дункана за Джейд еще более усилилась. Всегда трудно принимать ничем не обоснованную, случайную смерть. Но, черт побери, так обычно и происходит! Секундная невнимательность, неправильно поставленная нога, не за то ухватившаяся рука — и рок приоткрывает дверь, через которую приходит старуха с косой.

— Ты должна успокоиться, — сказал он. — Блэкджек погиб, и его не вернуть, даже если начать кого-то обвинять в его смерти. Он не первая собака, отравившаяся приманкой для койотов, и — увы — не последняя.

— Как ты можешь быть таким бесчувственным? Или тебе все равно? — Она повернула к нему залитое слезами лицо. И он впервые за последние месяцы увидел в ее глазах отчаяние. И еще хуже: страх.

— Потеря Блэкджека напомнила тебе о родителях?

— После их смерти я поставила себе цель — никогда не принимать больше что-то или кого-то близко к сердцу. И это у меня получалось… До того, как я встретила тебя.

— Ты также рассказывала мне, что была тогда живой только наполовину. И это накладывало отпечаток на все, что ты делала, включая твой литературный труд.

Он взял ее за руку.

— Сейчас ты живешь полной жизнью, моя любимая. А это означает, что ты стала уязвимой. Но горе пройдет. Я обещаю тебе. Скоро ты сможешь без слез вспоминать, какую хорошую жизнь прожил Блэкджек и как он тебя любил.

К немалому его облегчению, Джейд повернулась на сиденье и прижалась к нему. Остаток пути они проехали молча, ощущая свою взаимную любовь через это прикосновение. Когда они достигли ранчо Сиело, Дункану пришлось маскировать собственную боль оттого, что он никогда больше не увидит радующегося их приезду и скачущего вокруг машины Блэкджека…

Они направились к дому. Шаги Джейд все еще были нетверды. Дункан услышал звонок телефона и поспешил к нему, надеясь, что несколько минут одиночества помогут Джейд прийти в себя.

Приветствие доктора Адельмана прозвучало почти что агрессивно-бодро. Затем он спросил:

— Ваша жена поблизости? У меня готовы результаты ее анализов.

— Анализов? Она ничего мне не говорила ни про какие анализы! Я думал, что вы пригласили ее к себе в прошлый раз, чтобы убедиться, что у нее нет никаких осложнений после этой злосчастной травмы.

— Я уверен, что она все вам расскажет после нашего разговора.

— Но у нее все в порядке?

— Лучше и быть не может!

Джейд как раз вошла в комнату. Она была бледна и выглядела изнуренной. Ее плечи поникли, словно на них легла печаль всего мира. Несмотря на то что сказал ему доктор, на взгляд Дункана, она была больна.

— Кто это? — спросила она безучастно.

— Доктор Адельман — тебя.

Ее лицо чуть просветлело, когда она взяла трубку.

— Я так рада вашему звонку, доктор! Надеюсь, что у вас хорошая новость. Она так мне сейчас необходима.

Она слушала. Кивала головой. Наконец начала улыбаться:

— Вы абсолютно в этом уверены?

Дункан не мог слышать, что говорит доктор Адельман, но по лицу Джейд понимал, что новость действительно хорошая.

— Я вам так благодарна! — сказала она. — Я перезвоню позже, и мы назначим встречу. А сейчас я хочу сообщить все Дункану.

Она положила трубку и повернулась к нему. Выражение ее лица изменилось настолько, что он теперь хорошо представлял, как она выглядела в юности.

— Привет, папочка!

— Папочка? — Это единственное слово поразило его как молния.

Она назвала его папочкой.

— Это значит?.. Ты?.. У нас?..

— «Да» на все три вопроса! — воскликнула она, бросаясь в его объятия.

Джейд слишком устала, чтобы работать, но была слишком возбуждена, чтобы спать. Она наблюдала за склонившимся над мольбертом Дунканом, восхищаясь его трудолюбием. В самом начале их любви он говорил ей, что ему легче выражать свои чувства на холсте, нежели словами. Джейд подумала, что он был совершенно прав. Его новая картина несла на себе отпечаток абсолютного счастья.

Они провели день, говоря о своем будущем ребенке, строя различные планы, связанные с его появлением на свет, обсуждая свои надежды и мечты. Временами они умолкали на середине фразы и смотрели друг на друга с такой радостью и обожанием, словно были единственными в мире супругами, собирающимися иметь ребенка.

Он предложил поехать в город и отметить это событие роскошным обедом в ресторане, но с готовностью согласился, когда она ответила, что предпочла бы остаться дома. Они засиделись за столом гораздо дольше обычного, а затем вместе убирали и мыли посуду. Понимая, что уснуть им обоим сейчас не удастся, Дункан предложил ей пойти в студию, где он немного поработает.

Джейд смотрела на лист, который она только что отпечатала. Эшли Карлисл, Диана Карлисл, Мелани Карлисл. Нита, Элизабет, Кэролайн, Линда. Имена выстроились в шеренгу как солдаты в строю. Прочитав их, она не смогла удержаться от счастливого смешка. Ни одного мужского имени в списке! Вот и говори о мужском шовинизме.

— Над чем смеешься? — спросил Дункан.

— Подойди и посмотри!

Он отложил палитру, подошел к столу и стал читать через ее плечо.

— Не думаю, что тебе удастся опубликовать эту твою новую вещь в «Нью-йоркере». Но на мой взгляд, это самая лучшая проза, которую я когда-либо читал! Говорил ли я тебе, как я тебя люблю?

— Пятнадцать минут назад. Но я не возражаю, если ты повторишь!

Он поцеловал ее в щеку:

— Ты сделала меня счастливейшим из мужчин! Каждый раз, когда я заглядываю тебе в глаза, я вижу в них исполнение своих желаний. Этот день я буду помнить всю оставшуюся жизнь!

— Если бы еще с нами был Блэкджек… — Она старалась не думать о ньюфаундленде весь день. Но сейчас на ее глазах выступили слезы.

— Да, он прекрасно поладил бы с ребенком.

— Поладил бы.

Джейд прильнула к груди Дункана.

— Я больше не хочу сегодня говорить о Блэкджеке, потому что это заставляет меня плакать. А я уже достаточно нарыдалась для одного дня. Мы отдадим дань его памяти завтра. Сейчас я хочу подумать о нас троих.

Он прижался губами к ее лбу:

— О нас троих… Как прекрасно это звучит! Я часто завидовал друзьям, имеющим детей. Теперь ты подаришь мне собственного наследника. Я, наверное, не увижу того будущего, откуда ты явилась, но наш малыш его увидит.

— Не говори так, дорогой, пожалуйста! Не надо сегодня о грустном.

Она помассировала ему шею, чтобы снять напряжение.

— Ты устала?

— Немного. День был нелегким.

— Тогда почему бы тебе не отправиться спать? Я скоро к тебе присоединюсь.

— Нет, я лучше побуду с тобой. Если ты хочешь еще порисовать, то я отдохну здесь.

Она встала из-за стола и поцеловала его долгим и нежным поцелуем. Затем прилегла на диван, а Дункан возвратился к мольберту.

«Какая мирная ночь!» — подумала она. Единственным звуком в студии было потрескивание поленьев в камине. Этот звук навевал на нее сон.

Глава 24

Голливуд. 10 мая 1990 года

Меган смотрела на свое отражение в трюмо, размышляя, одобрил ли бы Дункан происшедшие с ней изменения. Он, вероятно, без труда обнаружил бы внешние — более разумное использование косметики, утолщенные брови, новую стрижку — и счел бы их подходящими. Но ее внутреннее обновление — зрелость, уверенность в себе — наверняка повергло бы его в изумление.

Она адаптировалась к будущему с легкостью, не перестававшей удивлять ее саму: научилась принимать решения, радуясь правильным и терпеливо перенося последствия плохих. Оглядев квартиру, она подумала, что здесь ее настоящее место. Она своими руками создала этот дом и это время.

Где-то по пути она перешагнула психологический Рубикон. Позади остались прошлое и населявшие его тени. Ночами, лежа рядом с Гарри, она уже не просыпалась от мысли, что Дункан может внезапно материализоваться в ее спальне. Она даже продала дом в Малибу, разрубив гордиев узел, привязывавший ее к жизни Джейд.

У нее были карьера, друзья, мужчина — по крайней мере та часть мужчины, которую Гарри с готовностью предлагал. Ну и что, если он не делает ей официальное предложение? Она и сама не была уверена, что хочет этого. Было что-то восхитительно-грешное в том, чтобы спать с мужчиной, за которым она не была замужем.

Кроме того, Гарри не учил ее жить. Он также и не просил ее советов. Они понимали друг друга так, как никогда у нее не получалось с Дунканом.

Дункан. Она не вспоминала о нем неделями. Но сегодня забыть о нем было невозможно. Холодные судороги пробежали по ее телу, когда она вспоминала прошедший вечер.

Все началось так невинно!

— Как ты относишься к тому, чтобы пойти на открытие выставки в Музее искусств? — спросил ее позвонивший утром в магазин Гарри.

— Я совершенно вымоталась. Сегодня последний день весенней распродажи. Сам понимаешь, какая будет лихорадка.

Она мечтала о спокойном вечере после окончания рабочей недели, с заказанным на дом обедом, у экрана телевизора или за просмотром какого-нибудь видеофильма: вместе с Гарри, конечно, поскольку утром в субботу ни ему, ни ей не идти на работу.

— Как скажешь, — ответил он, но в его голосе прозвучало разочарование.

— А это будет настоящее торжественное мероприятие? — спросила она, думая о недавно купленном платье от Лакрусса, висевшем в гардеробе. Оно стоило ей черт знает сколько, даже за вычетом скидок, предоставляемых работникам «Алтитьюд». Меган уже не раз спрашивала себя, когда же ей удастся показаться в новом наряде на людях.

— Более чем. Мужчинам вход только в галстуках. Я слышал, что картины очень эффектные.

Гарри говорил со всевозрастающим энтузиазмом, пытаясь все-таки продать ей идею насчет выставки.

— Тебе имя Дункана Карлисла о чем-нибудь говорит?

Меган была настолько ошеломлена, что трубка выпала из ее рук. Она слышала голос Гарри, доносящийся через лежавшую на полу мембрану.

— Что случилось? Меган, ты меня слышишь?

Она наклонилась и подняла трубку негнущимися пальцами.

— Да, слышу.

— Ну, так что? Выставка открывается в 19.00. Потом мы можем пообедать в «Оранжерее».

— А сам художник будет?

Гарри рассмеялся:

— Только в случае если музей переместится с бульвара Уолшир в Сумеречный пояс. Дункан Карлисл давно умер, малышка. Это ретроспектива.

— Ох, нет! — сказала она чуть слышно. Логика подсказывала ей, что Дункан не мог бы дожить до этого времени. Тем не менее услышать подтверждение…

— Ты имеешь в виду, что не хочешь ехать?

— Я… я не знаю.

— Так продолжай. Теперь скажи «да».

Когда Гарри брался за что-нибудь, он превращался в настоящего бульдога. Она не хотела, чтобы их уик-энд начался с минорной ноты.

— Ну хорошо, — произнесла она нехотя.

Накладывая последний слой туши, Меган подумала, что поездка в музей может стать большой ошибкой. Одно неверное слово, одна обмолвка — и она попадет в сложное положение. С другой стороны, ей трудно было удержаться от любопытства. Она множество раз задавала себе вопрос: что же случилось год назад в «Ла-Фонде»? Возможно, выставка подскажет ей какие-нибудь ответы.

Она потрясла головой, чтобы придать волосам вид «только что из постели», поднялась и одернула юбку. Ее ноги чуть дрожали, но она это предвидела. Меган присутствовала на всех выставках Дункана, когда они были женаты. Какая ирония заключается в том, что она будет присутствовать и на этой!

Меган дала себе зарок, что будет сдерживать эмоции, когда увидит картины Дункана. Гарри всегда восторгался актерами, умевшими выразить мысль без слов.

«Язык тела! — повторял он. — Настоящий мастер может им все высказать!»

Она должна особенно тщательно следить сегодня за жестами и движениями.

Меган подхватила сумочку и вышла в гостиную ожидать приезда Гарри. Ей бы не помешало побыть наедине с собой подольше, чтобы подготовиться к предстоящему, но Гарри, как всегда, был точен.

— Ты выглядишь ослепительно! — заявил он, подразумевая мини-юбку, которая подчеркивала великолепие ее длинных ног. Он аккуратно поцеловал ее, чтобы не повредить макияж. — Я рад, что ты согласилась поехать на выставку. Мне хотелось бы воспользоваться твоим советом.

— Каким советом? — удивилась Меган.

— Я собираюсь начать коллекционировать живопись.

— Я и не подозревала, что ты ею интересуешься.

— Коллекционирование — это прекрасные инвестиции. Консультант по искусству, которого я недавно нанял, уверяет, что цены на работы Карлисла растут с бешеной скоростью. На будущей неделе на аукционе Кристи будут предложены две его картины, и я хочу попытаться купить хотя бы одну.

Меган подумала, что Дункан, вкладывавший в свою работу всю душу, возненавидел бы человека, рассуждающего о его холстах с позиции их рыночной стоимости. Однако она ощутила прилив гордости, когда Гарри проявил явную заинтересованность в покупке работ Дункана. Как будто бы двое мужчин познакомились и приняли друг друга.

Пока они ехали к музею, Гарри беспрерывно болтал. Последняя его картина плохо посещается зрителями. Для фильма «Лучше, чем секс» он нанял уже третьего сценариста и теперь определенно надеется на успех. Завтра было бы неплохо заехать сначала в Кармель, потом пообедать в ресторане Клинта, а переночевать в мотеле «Постель и завтрак».

Речь Гарри не нуждалась в ответных репликах. Для него она была чем-то вроде отдушины после трудного рабочего дня. Ему было необходимо лишь подтверждение того, что его слушают.

Как только он делал паузу, Меган автоматически кивала головой. Она почти не понимала, о чем он говорит. Она думала только о предстоящей выставке. Когда они достигли музея, ее пальцы были ледяными, а тело покрылось потом.

Как и многие лос-анджелесские «старожилы», Музей искусств в последние годы обновился. К обычным прохожим он обращал безмятежное, тщательно ухоженное «лицо», сохраняя свои сокровища для тех, кто поднимался по ступенькам и входил в портал.

В толпе, окружившей вход в здание, Меган увидела нескольких постоянных клиентов своего бутика. Пока она обменивалась с ними приветствиями и обсуждала их общие проблемы, Гарри купил каталог выставки. Затем он и Меган проследовали сквозь блестяще одетую публику, щеголявшую изысканными манерами, внутрь музея.

Увидев первую из выставленных картин Дункана, Меган чуть не вскрикнула. Это был портрет, над которым Дункан работал в студии в тот самый судьбоносный день в середине мая. Тогда она была настолько поглощена мыслью скорее уехать в «Ла-Фонду», что практически не рассмотрела этот холст. Почему же она не смогла понять, как несчастлив был Дункан, работая над этой вещью? Да потому, что была занята своими собственными переживаниями. Какой же эгоцентричной свиньей она была! Если бы можно было все начать сначала.

Как лунатик она двинулась к картине, загипнотизированная этой, пробудившей ее размышления, мрачной работой. Протянув руку, чтобы попробовать на ощупь знакомый холст, она не замечала никого и ничего вокруг, пока сильная рука не перехватила ее запястье.

В поле ее зрения появился одетый в униформу музейный охранник.

— Вы можете смотреть, сколько пожелаете, но трогать экспонаты строго запрещено! — сказал он, грозя ей пальцем.

— О, этого больше не случится! — Голос Гарри шел, казалось, откуда-то издалека, хотя сам он находился прямо за ее спиной.

Охранник кивнул и двинулся в сторону.

Гарри подхватил ее за локоть и повлек от картины.

— На секунду мне показалось, что он собирается попросить тебя покинуть зал. Что это за дурацкая выходка, Меган?

Она попыталась подыскать подходящий ответ, но ее воображение отказывалось работать. Не имея возможности сказать что-либо в свою защиту, она попросту двинулась к другой картине. У Гарри не было другого выбора, кроме как идти за ней.

Работы Дункана были развешаны в анфиладе залов. У каждой картины было свое тщательно продуманное место, позволяющее посетителю полностью ее рассмотреть и оценить прежде, чем перейти к следующей. Из этого факта Меган сделала вывод, что выставка является важным событием: из тех, на которых ведущие музеи мира выставляют работы самых известных художников.

Она настолько привыкла к картинам Дункана и так ревновала ко времени, проводимому им в студии в годы их совместной жизни, что приобрела иммунитет к его таланту. Теперь, когда она увидела искусство Дункана во всем великолепии, ее собственные достижения в новом для нее мире показались абсолютно незначительными, а поиски самой себя вообще ничтожными.

Она переходила от картины к картине, и они захватили ее настолько, что толпа и музейные стены отдалились, перестали существовать. Меган почти видела солнечные лучи, проникающие в студию, ощущала в воздухе запах скипидара. Лишь благодаря постоянному бормотанию Гарри, читающего выдержки из каталога почти ей в ухо, она продолжала ощущать современную реальность.

Меган узнала большинство картин, даже те, которые Дункан завершил до свадьбы. Она видела их в галерее Дэвида Макса, либо на ранчо Сиело. Все они, за редким исключением, были датированы периодом до мая 1929 года. Она спросила себя: почему бы это? Не бросил ли Дункан писать после ее исчезновения?

Непохоже. Он жил для того, чтобы рисовать, и рисовал для того, чтобы жить. Такая маленькая незадача, как ее таинственное исчезновение, вряд ли могла заставить его отказаться от работы.

По мере того как она и Гарри приближались к концу выставки, Меган подумала, что все-таки смогла примириться со странным ощущением одновременного присутствия на ранчо Сиело и на посмертной выставке Дункана. Ничто не подготовило ее к той неожиданности, которая последовала вскоре. В последнем зале висели всего два портрета. Слева — ее собственный, написанный Дунканом после их медового месяца.

Другой портрет мог бы быть написан с нее десятью годами позже, но она сразу увидела тонкие отличия, не имевшие никакого отношения к возрасту. Ясный спокойный взгляд, чуть иные формы тела… Они принадлежали Джейд Ховард. Меган больше было не нужно ничего предполагать.

Они все-таки действительно поменялись местами.

Гарри чувствовал себя в положении классически одураченного зрителя, попавшегося на трюк, излюбленный комическими актерами, — с двойниками. У него отвалилась челюсть, а глаза перебегали с Меган на портреты и обратно.

— Что за черт! — воскликнул он, привлекши к себе неодобрительные взгляды. — Какая дьявольщина здесь происходит?

— Ничего не понимаю, — ответила беспокойно Меган.

Гарри отодвинулся, чтобы получше рассмотреть портреты, затем сверился с каталогом и покрылся холодным потом.

— Здесь сказано, что это неподписанные портреты жены художника. И знаешь ли ты, как ее имя?

— Не имею ни малейшего представления!

— Меган! Ее зовут Меган! Довольно странно, не так ли? — Он ощущал неуверенность, растерянность и надвигающуюся ярость. Все это ему очень не нравилось.

— На что это ты намекаешь?

— Думаю, ты меня обманула.

— Каким образом?

Она скрестила руки на груди защитным жестом и старалась не встречаться с ним взглядом. Если он хоть что-то понимал в языке тела, ей наверняка было, что прятать от него.

— Ты знала об этих картинах, а?

— Не будь глупым. Посещение выставки — твоя идея. Я-то как раз собиралась побыть дома!

Он продолжал смотреть на нее.

— Тогда чем ты объяснишь полное сходство между вами? И имя — Меган? Ты наверняка знакома с Карлислом! — Теперь он говорил на повышенных тонах, но не собирался контролировать свой голос.

Он еще раз посмотрел на портреты. Две версии Меган — одна молодая, а другая так ему знакомая — безмятежно глядели на него из рам, делая из него посмешище. Один из портретов был написан в 1919-м, а другой — в 1930 году.

Значение дат внезапно поразило его расстроенный мозг. Шестьдесят, семьдесят лет прошло с тех пор, как Карлисл завершил эти холсты. Его жена сейчас или очень старая, или вообще покойница. Он попытался рассмеяться, но не смог.

— Может быть, пойдем отсюда? — В голосе Меган звучали успокаивающие нотки.

Гарри заметил, что она отодвинулась от него на несколько футов.

— Да, я видел достаточно, — ответил он, испытывая неприятное стеснение в груди. — Более чем достаточно! Покупать картины Карлисла на аукционе? Нет уж, дудки!

Он хотел расспросить Меган. Нет, он хотел ее «поджарить», подвергнуть перекрестному допросу. Она просто обязана была знать Карлисла — и в то же время у нее не было на это ни единого шанса. Что это он сам говорил перед выставкой насчет Сумеречного пояса?

Когда они возвращались из музея, в салоне его «мазаратти» царила необычная тишина. Он не мог удержаться и периодически бросал на Меган испытующие взгляды. Никаких сомнений. Она выглядела точно так же, как женщина на портретах. Или это самое невероятное совпадение, или…

Что «или»?

— Я понимаю, что тебя беспокоят эти картины, — сказала Меган в тот момент, когда ему показалось, что он больше не выдержит гнетущего молчания. — Меня они тоже беспокоят. Но я ничего не могу объяснить. Поверь, если бы могла, то сделала бы это.

В ее голосе он расслышал такую печаль, что, несмотря на собственные переживания, обнял ее свободной рукой за талию и привлек к себе.

Она тяжело вздохнула:

— У меня нет никакого настроения ехать в ресторан. Ты не возражаешь, если мы просто поедем ко мне домой?

— Ты плохо себя чувствуешь, Меган?

— Устала. Мне нужно хорошенько выспаться перед нашей завтрашней поездкой в Кармель.

— По мне это звучит просто чудесно. По пути мы можем заказать пиццу.

Он взглянул ей в лицо. Эти чертовы портреты так его напугали, что он даже не подумал, каково же пришлось ей самой.

Она выглядела больной.

Пока они поднимались в ее квартиру, Меган продолжала дрожать. Понимая, что ей все равно не удастся попасть в замок, она передала ключ Гарри. Он открыл дверь, и Меган вошла, на ходу сбрасывая туфли, швырнув сумочку на столик при входе.

— Мне необходимо выпить, — сказала она. — Тебе налить что-нибудь?

— Я выпью пива, когда принесут пиццу. Сейчас мне необходим долгий и горячий душ. Мне хочется расслабиться после… — Он не окончил фразу. — Может, присоединишься ко мне?

— Я лучше подожду пиццу. А ты иди.

Как только Гарри пересек холл, Меган прошла на кухню и налила двойную порцию виски. Она мечтала об этом весь вечер. Возвратившись в гостиную, она уселась на софу, поджав ноги. Ретроспектива стала настоящим бедствием. Она знала, что у Гарри еще остались вопросы насчет этих портретов. Вопросы, на которые она не может дать ему ответов.

Она взглянула на каталог, который Гарри положил на стол, и подумала, что может просмотреть его и спрятать, пока он в душе. Чем скорее он забудет об увиденном, тем лучше. Но он может поинтересоваться, где каталог. Черт. И почему это жизнь обладает способностью запутываться?

Она услышала шум бегущей воды. Гарри любит стоять под сильной струей до тех пор, пока вода в колонке не превратится из горячей в холодную… У нее есть по меньшей мере четверть часа.

Она отпила глоток виски и взяла каталог, пролистав фотографии картин и дойдя до краткой биографии художника.

Автор сделал жизнь Дункана более интересной, чем она была на самом деле, и несколько раз упомянул о его жене. Увидеть свое имя в этом издании было для Меган откровением.

Ее взгляд упал на заключительный абзац статьи, остановился и застыл на нем: «Дункан Карлисл трагически погиб во время пожара в своей студии на ранчо Сиело 17 мая 1930 года».

«Этого не может быть!» — подумала она. Не может быть! Она просто не могла в это поверить, ее мозг отказывался принять эту новость. Дункан так тщательно всегда следил за тем, чтобы каждая сигарета была затушена. Когда дело касалось студии, он был фанатиком безопасности: убирал в специальный шкаф масло, краски, скипидар…

Меган опять взглянула на последнюю фразу. Слезы застилали ей глаза. Она представляла, что Дункан может уме реть — в постели, в преклонном возрасте. Но в пламени… Ее начало трясти. Между ею и Дунканом было мало любви, особенно в последнее время. Но он никак не заслужил такой смерти. Это слишком ужасно!

17 мая 1930 года. Шестьдесят лет назад. Она потерла ладонью лоб, словно стараясь изгнать из головы зарождающуюся идею.

Нет, черт побери, нет! Она не так смела — и не так великодушна.

Она Дункану ничего не должна. И все же…

«Забудь об этом, — приказал ей внутренний голос. — Ты не сможешь вернуться в 1930 год и даже не хочешь пытаться». Меган обвела взглядом комнату, стараясь сосредоточить свои мысли на настоящем. Из душа раздавалось пение Гарри. Ее жизнь здесь, с ним!

Она закрыла глаза, прогоняя четко представленную ею сцену. Ранчо Сиело. Ночь. Студия в огне. Дункан в ловушке. Все вокруг него пылает…

«Вернись, ты можешь его спасти!» — произнес кто-то в ее голове.

«Нет, я не могу!» — ответила она мысленно. Она была слишком напугана. И все-таки она не сможет жить с собой в мире, если не предпримет хотя бы попытку. Она не сможет построить свое счастье на углях сгоревшей студии. Никогда, если есть хотя бы один шанс из тысячи, что она сможет изменить прошлое! Возможно, старая Меган смогла бы, но не она.

Кроме того, попытка скорее всего окажется неудачной. И через неделю она вернется в Голливуд. Но она сможет смотреть на себя в зеркало со спокойной совестью. Она застонала и потрясла головой. Должно быть, она сошла с ума. Но это — хорошее сумасшествие. Оценит ли кто-нибудь когда-нибудь ее героизм?

Ей нужно сделать так много, а времени остается так мало! Нужно подумать о мелочах: сложить вещи, освободить холодильник… И о вещах более важных: заказать билет на самолет до Санта-Фе, зарезервировать тот самый номер в «Ла-Фонде». Нужно попрощаться со всеми в бутике «Алтитьюд». А затем сказать «прощай» Гарри…

Она не замечала текущих по щекам слез и того, что Гарри уже возвратился в комнату, пока не услышала его голос.

— Я совсем не хотел выходить сегодня из себя. Прости, я тебя сильно обидел?

Вокруг его бедер было обмотано полотенце, на голове поблескивали капельки воды. Должно быть, он услышал ее рыдания и даже не успел одеться.

— Дело не в тебе, — всхлипнула она, вытирая слезы.

— Тогда отчего же ты плачешь?

— Я должна уехать из города. — Слова падали помимо ее воли.

— Что случилось? Умер кто-то из родственников? — Гарри присел к ней и сжал в объятиях.

Меган прильнула к нему, с наслаждением ощущая его обнаженное тело, чистый запах свежевымытой кожи. Она любила его больше, чем хотела сама, больше, чем казалось возможным.

«Не будь идиоткой! — сказала она себе. — Не надо никуда уезжать».

— Ты же знаешь, что у меня нет родственников, — сказала она, высвобождаясь из уютных объятий. Если они хоть на секунду продлятся, она не найдет в себе сил покинуть Гарри.

— Тогда в чем же дело? — В его глазах появилось подозрение. — Ты что, давно это задумала? Вот почему ты продала дом!

— Как ты мог об этом подумать! Ты прекрасно знаешь, что я продала его, чтобы выкупить часть магазина!

Его плечи поникли.

— Почему-то я сегодня все время делаю неправильные умозаключения. Как долго тебя не будет?

— Не знаю. Возможно, очень долго. — Она ненавидела себя за то, что делает с ним.

— Ты ничего мне не объясняешь… Но я понимаю.

Он поднял ее бокал с виски и допил одним глотком.

— Теперь ты скажешь, что страдаешь больше, чем я, но… Ради Христа, я думал, что мы счастливы вдвоем!

— То, что я собираюсь сделать, не имеет к нам с тобой никакого отношения!

Она отдала бы душу за то, чтобы вернуться в начало этого дня. Она сказала бы Гарри, что не пойдет на выставку. Вместо этого ей придется попытаться перевести часы на шестьдесят лет назад.

— Если своим отъездом ты хочешь наказать меня за то, что я до сих пор не сделал тебе официального предложения, то я готов! — сказал он.

— Я знаю, что ты готов… Но — в следующий раз, если я возвращусь, мы с тобой об этом поговорим. Мне не хочется уезжать, но я должна.

— Когда?

— Чем скорее, тем лучше. Завтра или послезавтра.

— И ты так и не объяснишь мне, почему?

— Когда-нибудь, возможно, но не сегодня.

— И ты ничего не можешь изменить, хотя я предлагаю тебе руку и сердце?

Он опять привлек ее к себе.

— Я люблю тебя! Я давно уже должен был тебе об этом сказать.

— Я тоже люблю тебя. Но я думаю, что сейчас ты должен уйти. Потому, что, если ты останешься еще хотя бы на минуту, я поменяю свое решение. А если я это сделаю, мне будет невозможно жить. Пожалуйста, выполни мою последнюю просьбу — уходи.

К ее облегчению, он не стал затягивать паузу. Повернувшись, он ушел в спальню одеваться. Его лицо было белее простыни, глаза потухли. Он вышел уже в смокинге.

С грустью Меган подумала, что всегда выступала в качестве придатка при хорошо одетых и обеспеченных мужчинах. Боже! Как она хотела заявить ему, что меняет решение и остается! Но мысль о том, как ужасно и нелепо погиб Дункан, остановила готовые сорваться с ее губ слова.

— Но ты можешь мне по крайней мере сказать, куда ты направляешься? — Гарри с трудом управлял своим голосом.

— В Санта-Фе.

— Какой дьявол связывает тебя с этим местом?

Она попыталась улыбнуться:

— Однажды, может быть, я смогу тебе все объяснить…

Он слепо потянулся к замку:

— Если тебе что-то нужно…

— Ничего. Ты уже дал мне гораздо больше, чем сам можешь предположить.

— Что именно?

— Возможность обрести саму себя.

Он печально улыбнулся:

— Моя ошибка. Я должен был дать тебе возможность обрести меня.

И он ушел.

Она упала на софу и горько разрыдалась. Если ей хоть немного повезет, она не сможет найти обратный путь сквозь время. Но у нее появилось предчувствие, что за прошедший год она уже использовала свое везение.

Глава 25

Ранчо Сиело. 10 мая 1930 года

Дункан работал как одержимый. Когда он наконец сделал паузу и посмотрел на часы, была почти полночь. В девять вечера он пообещал Джейд, что скоро закончит. Боже милосердный, что же она должна о нем подумать! Он взглянул на нее. Пока он работал, не замечая ничего вокруг, кроме своего холста, она накрылась покрывалом, драпировавшим диван, и уснула. Во сне она выглядела еще красивее.

Как же ему повезло — благословенно повезло! — встретить ее в своей жизни. Теперь у него была не только Джейд, но был и ребенок, которого она носит под сердцем. Его ребенок. Неожиданный подарок в середине жизни, и от этого еще более желанный! Никогда еще его жизнь не была такой счастливой, а сердце таким полным, как в эти минуты. Он чувствовал, что под влиянием любви полностью изменился, восстал из пепла!

Когда они с Меган узнали, что не смогут иметь детей, а она отказалась от усыновления ребенка, какая-то часть его души умерла. Во время их нелепого брака он забыл, что такое делить свои чувства, себя самого с другим человеком. Но затем Джейд пронзила пространство, и его жизнь началась заново.

Очищая кисти, он поклялся себе, что никогда в будущем не будет забывать о Джейд, как это случилось сегодня вечером. Но он просто не мог остановиться! Его переполняла радость, и нужно было ее выплеснуть наружу. Новое полотно так обнажало его душу, как он никогда не смог бы сделать на словах.

Дункан взглянул на картину, находя в ней что-то особенное, то, что он пытался выразить всю свою жизнь. Сегодня он к этому приблизился. Осознав, что ему не удалось все-таки воплотить свои замыслы полностью, он чуть было не вернулся к мольберту, чтобы переделать все по-новому. Ему понадобилось усилие воли, чтобы убрать кисти и палитру. У него впереди еще целая жизнь, чтобы понять, какое чудо преобразило его искусство этим вечером.

Когда он покончил с уборкой студии, то подошел к дивану и стал смотреть на Джейд. Мягкая улыбка украшала ее прекрасные губы. Снится ли ей их будущий ребенок и их будущая счастливая жизнь? Ему было жалко ее будить: она спала так безмятежно!

Он наклонился, чтобы ее поцеловать, и любовь захлестнула его сердце. Она была его чудом, живым символом возрождения его души. Без нее он бы засох: превратился бы в злобного стареющего мужчину, замкнутого в своей студии, в которой создавал бы мрачные картины без единого светлого лучика. Она была солнцем, ворвавшимся в его убогое существование. Сияние наполнило и его, обновило сполохом вновь рожденной звезды.

— Джейд, — сказал он мягко, — моя ненаглядная!

Каждый день, проведенный с нею, был сказочным приключением, а каждая ночь — путешествием по безграничной стране любви. Теперь от их счастья зародилась новая жизнь. Он смотрел на Джейд до тех пор, пока не потерял ощущение времени. Его усталое тело напомнило о длинном и напряженном дне.

Он опустился на пол, облокотился на диван и стал наблюдать за догорающими в камине дровами, грезя о будущем. Жизнь стала бы еще прекраснее, если бы они с Джейд могли пожениться, дать его имя ребенку без вопросов и недомолвок. Дункан подумал, однако, что ему не надо гневить судьбу, запрашивая больше, чем он уже имеет. Он полностью удовлетворен отношениями с Джейд и их любовью, любовью до конца его дней.

Джейд ощутила запах дыма — едкий, душащий. Она слышала потрескивание дерева, пожираемого пламенем. Сон. Она опять видит этот сон. Проснуться. Ей необходимо немедленно проснуться! Если она сможет это сделать, все будет в порядке. Она была уверена, что обнаружит себя и Дункана в доме, в теплой постели, в безопасности. Он обнимет ее, и все страхи улетучатся.

Она протянула руки, но встретила пустоту. Где он? И где она?

Тут она вспомнила, что уснула на диване в студии.

«Наверное, Дункан подбросил дров в камин», — подумала она в полусне. Перевернувшись на спину, она вытянула ноги, стараясь расшевелить затекшие мышцы. Должно быть, уже очень поздно.

Она разлепила веки и увидела отблески пламени, играющие на противоположной стене. Плохо, что Дункан развел такой большой огонь. Он всегда был осторожен и не раз предупреждал ее об опасности пожара в столь удаленном от помощи месте. Теперь он будет сидеть в студии до тех пор, пока дрова в камине полностью не прогорят.

Она вновь повернулась со спины на бок, оттягивая момент вставания с уютного дивана, и с удивлением увидела затылок Дункана всего в нескольких дюймах от себя. Он уснул, сидя около нее на полу! Она собралась уже нагнуться и поцеловать его, когда ужасный звук, подобный рычанию дикого зверя, заставил ее резко сесть.

Камин оказался прямо перед ее глазами. Огонь, горевший там, когда она засыпала, полностью погас; но она продолжала видеть отблески огня на стене и ощущать резкий запах горелого дерева.

Она вскочила на ноги и огляделась. Пожар! Студия охвачена огнем! На этот раз это не сон. Ее охватила паника. Им необходимо выбраться отсюда.

— Дункан! — закричала она, вцепившись ему в плечи и тряся его. — Вставай!

Он непонимающе моргал, медленно приходя в себя после сна и начиная улавливать тревогу в ее голосе.

— Что случилось?

Она помогла ему встать на ноги и указала на стену:

— Студия горит!

Когда он осознал грозящую им опасность, его сон сняло как рукой. Он моментально принял решение:

— Беги на улицу, притащи садовый шланг и поливай стену!

Страх сковал Джейд. Она крикнула, не скрывая его:

— Я требую, чтобы ты тоже вышел из студии!

— Я хочу попытаться спасти столько картин, сколько смогу, — произнес он спокойно.

— Ради всего святого! Ты сможешь потом написать новые!

— Делай, как я сказал. Можешь не волноваться, со мной все будет в порядке.

Она увидела в его глазах стальной блеск: он принял решение. Дункан развернул ее за плечи и подтолкнул к выходу из студии.

— Нет! — крикнула Джейд. — Ты пойдешь со мной!

— Не старайся меня переубедить. Ты теряешь время! Попытайся залить стену водой.

В его голосе прозвучал приказ.

Она хотела выполнить его команду, но ноги отказывались ей повиноваться. Он продолжал подталкивать ее к двери, а она боролась за право остаться вместе с ним. Несмотря на эти усилия, Джейд внезапно обнаружила себя уже за дверью студии. Босые ноги ощутили под собой мягкую траву. Глоток холодного ночного воздуха отрезвил ее.

Спасти Дункана. Она обязана его спасти!

Джейд взглянула на студию, и надежда начала в ней оживать: казалось, что пламя сосредоточилось лишь на одной стене. Может, ей даже удастся залить его водой, если сразу же взяться за дело.

Минуты, которые она тащила в темноте шланг от дальнего конца дома к студии, показались ей вечностью. Еще больше времени пришлось затратить на закрепление шланга. Но она боролась с ним изо всех сил. Краем глаза Джейд заметила мелькнувший силуэт Дункана, вытащившего из студии ее портрет.

— Не ходи туда больше! — закричала Джейд. Но он не слушал ее предупреждения.

Она включила воду на полную мощь, но давление было слишком низким. За время ее короткого отсутствия пожар разросся, прибавил в силе. Она водила шлангом из стороны в сторону, переводя тонкую струю с одного вспыхивающего места на другое, придвинувшись почти вплотную к зданию. Ее кожа казалась раскаленной от жара. Несмотря на все усилия, огонь не сдавался.

Она звала Дункана, пока не охрипла. В этот момент пламя достигло крыши, и Джейд бросила бесполезный шланг и побежала к входу в студию. Впечатление, что горит всего одна стена, оказалось неверным. Сейчас студия полыхала со всех концов. Джейд подбежала к открытой двери и стала звать Дункана. Она с трудом различала его в дыму. Он пытался снять со стены еще одну картину.

Раздался ужасный треск, и Джейд подняла глаза к крыше, увидев, как стронулись с места массивные деревянные стропила. Она кричала, как в своем давнем сне. Но на этот раз она знала, кого ей нужно звать.

— Дункан! Дункан! Дункан!

Первое упавшее бревно не задело его, и на мгновение Джейд подумала, что шанс на спасение еще есть. Он бросил взгляд на потолок и осознал надвигающуюся угрозу, но картину из рук не выпустил.

Она вновь услышала треск, и второе бревно упало с потолка. Она стояла у самого входа, взывая к Дункану, снова и снова повторяя его имя:

— Дункан! Ду-у-нк-а-ан! Дууункаааан!

Эхо ее голоса еще звенело, когда следующее падающее бревно ударило Дункана по голове и сбило его с ног. До того, как она смогла сделать хоть какое-то движение, ос таток крыши рухнул, подняв столб искр в темно-фиолетовое небо.

Глава 26

Ранчо Сиело. 11 мая 1930 года

В быстро промелькнувшее время с момента сна до пробуждения память Джейд не сохранила ночного происшествия. Но ее подсознание помнило каждую деталь и было переполнено ужасом. Это побуждало ее спрятаться в умиротворяющий кокон забвения. Она старалась. Видит Бог, как она старалась!

Но в конце концов ее тело предало ее. Оно болело, болело все, до последней косточки. Боль была в легких, в горле, а левая рука, казалось, была зажарена в печи. Когда жжение стало нестерпимым, она проснулась. И ощутила аромат свежезаваренного кофе. Наверное, Дункан уже встал и поставил кофейник.

Она постаралась отбросить в сторону растущее ощущение непоправимого, но ничего не вышло. Чувство, что случилось что-то невозможное, оставалось на месте.

«Должно быть, это оттого, что я беременна», — подумала Джейд, открывая глаза. И с изумлением увидела Дулси Ортес, сидящую около ее постели. В ее руках поблескивали розовые четки, а губы шептали беззвучную молитву. Хотя Дункан время от времени ездил в Тругас навещать Ортесов, Джейд не видела ни Дулси, ни Джорджа долгие месяцы.

— Дулси? — спросила она хрипло.

Бывшая экономка посмотрела на нее:

— Вы проснулись, сеньора. — В ее голосе звучали странные нотки.

— Что ты здесь делаешь?

— Ох, сеньора, я так сожалею! — Оливковое лицо Дулси казалось белым.

Где-то глубоко внутри Джейд знала, почему Дулси здесь. Но она сопротивлялась правде каждой своей клеточкой. Поэтому она опустила ноги на пол, стараясь уверить себя, что сегодня — самый обычный день.

— Сколько сейчас времени?

— Час дня. — Слезы оставляли мокрые следы на обветренном лице Дулси.

— Не может быть! Я никогда не сплю так долго. — Джейд поднялась на ноги, чувствуя слабость, неуверенность и полную дезориентацию.

— Приходил доктор и давал вам какие-то таблетки, чтобы вы уснули.

Джейд пошатнулась, когда, вытесняя так необходимое ей забвение, перед ее глазами возникло ужасное видение. Пожар. Дункан. О Боже! Это не было сном! Она вспомнила все. Обрушившийся потолок. Попытку прорваться в студию и огонь, отбрасывающий ее назад. Пожарная команда приехала слишком поздно — через час после того, как студия загорелась. Все, что они могли сделать, — это затушить догорающий огонь и вызвать для нее врача.

— А что с Дунканом? — Она должна была это спросить, должна услышать ответ, хотя уже знала его.

Дулси промокнула глаза подолом платья, утирая струящиеся слезы:

— Сеньор Карлисл умер.

Ноги больше не держали Джейд. Она упала на кровать, чувствуя себя старой и опустошенной.

— Где он?

— Доктор Адельман сказал, что займется всем сам, пока вы не почувствуете себя лучше.

Лучше! Ей хотелось рвать на себе волосы, раздирать одежду… Она хотела умереть. Джейд прижала ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу крик. Дункан погиб. Она видела, как это произошло, и оказалась бессильной помочь ему, спасти его. Как ей теперь жить? Как она сможет дальше жить?

— Вы побудете одна, пока я посмотрю, кто приехал? — спросила Дулси.

Джейд не слышала ни ее вопроса, ни звонка дверного колокольчика. Где-то внутри рождался крик отчаяния. Он рос, переполнял ее и, наконец, вырвался наружу. Внутренняя боль была настолько сильна, что заслонила собой все — даже слезы.

— Нет, Господи! Только не Дункан! — стонала она. Почему у нее не хватило смелости броситься в огонь и сгореть вместе с ним? Без него жизнь не имеет смысла!

Она дотянулась и взяла его подушку, прижала ее к лицу и утонула в ее глубине. Подушка сохраняла запах Дункана. Он клал свою голову на нее всего две ночи назад. Джейд закрыла глаза, сдерживая слезы, поскольку знала, что, начав рыдать, уже не успокоится.

Вновь открыв их, она увидела Габриэля Нотсэвэя около своей кровати, словно материализовавшегося из воздуха. С тех пор, как они виделись в прошлый раз, Гейб постарел, казалось, лет на десять. На лице появились новые морщины, а плечи поникли, словно под тяжестью непосильной ноши.

— Вы уже все знаете? — Джейд с трудом узнала собственный севший голос.

— Что-то разбудило меня прошлой ночью. Мне показалось, что это был голос Дункана, который прощался со мной. Он также попросил меня приехать к вам.

Гейб присел на край кровати и протянул к ней руки.

— Поплачь со мной. Нам обоим станет легче.

Она рухнула ему в объятия, чувствуя, как сотрясается его тело, ощущая на своем лице горькие мужские слезы. Ее агонизирующий вскрик, затем другой эхом отозвались по всему дому. Они рождались в самом сердце Джейд. Слезы вырвались наружу. Она рыдала так, как никогда в жизни, а Гейб мягко сжимал ее хрупкое тело, которое колотила крупная дрожь.

Временами она обвиняла Бога. Временами умоляла Его возвратить ей Дункана. Она кусала губы, и кровь смешивалась со слезами. Если бы Гейб не поддерживал и не успокаивал ее, Джейд сошла бы с ума. Но он не оставлял ее, пока первый приступ отчаяния не схлынул.

В то время как ее душа билась в конвульсиях, солнце успело дойти до западного горизонта. Она почувствовала себя омытой слезами, почти очищенной, словно прошла через огонь.

Наконец Джейд смогла оторваться от успокаивающих рук Гейба и упала навзничь на кровать, не в силах даже сидеть.

— Вам лучше? — спросил он.

— Нет. Мне теперь никогда не станет лучше.

— Вы в силах рассказать о том, то произошло?

— Да. Нет. Ох, я не знаю! — Она обвела комнату пустыми глазами. — Мне кажется, что нужно умыться и переодеться.

— Если только вам будет от этого лучше. Скоро придет доктор Адельман. Кстати, вы что-нибудь ели сегодня?

Она сделала отрицательный жест. От одной только мысли о еде ее желудок, казалось, поднялся к самому горлу.

— Ничего не надо. Я не хочу есть.

Он не обратил внимания на ее слова:

— Беременным женщинам необходимо питаться регулярно. Я попрошу Дулси что-нибудь приготовить.

— Откуда вы узнали о ребенке?

— Мне сказала Дулси. Она очень о вас беспокоится. И доктор Адельман тоже. Он просил ее не оставлять вас до его прихода.

Когда Гейб ушел на кухню, Джейд встала с постели. Ноги подгибались, и ей приходилось, как инвалиду, хвататься за мебель. Но она все-таки добралась до ванной. Она посмотрела на висящую одежду, не в состоянии сделать самое простое умственное усилие — выбрать платье. В какой-то мере выбор одежды предполагал, что жизнь продолжается. Жизнь без Дункана.

Нет! Прошу тебя, Господи, нет!

В конце концов она сняла с вешалки голубой шелковый халат, надела его и подошла к умывальнику. Из зеркала на нее глядело распухшее от слез бледное лицо — лицо незнакомки. Теперь она знала, как будет выглядеть в старости. В старости? О, небо, хватит ли у нее мужества жить так долго, когда Дункана нет? Она опять почувствовала, что плачет, думая о том, как будет растить их ребенка без него.

Через несколько минут, все еще пошатываясь, она вышла в гостиную в поисках Гейба. Он стоял у окна и смотрел наружу.

Она проследила за его взглядом и наткнулась на обгоревший остов студии. Джейд всхлипнула и отвернулась.

— Пожалуйста, закройте шторы.

Габриэль извинился.

— Я должен был сделать это сразу же, как вы вошли.

В этот момент в комнату вошла Дулси с подносом:

— Я принесла вам самое легкое — только тосты и чай. Если вам захочется чего-то еще, позвоните мне на кухню.

Она поставила поднос на кофейный столик и вышла из комнаты.

Джейд была благодарна Гейбу за то, что он молчал, пока они ели. Она заставила себя проглотить несколько тостов и запить их чаем — только ради ребенка. Когда она закончила есть, то была готова встретить миллион проблем, связанных со внезапной смертью Дункана. Она встала и прошлась по комнате более уверенно, чувствуя тяжесть в желудке, а затем достала из ящика конторки ручку и блокнот.

— Нам нужно составить несколько списков и разработать план.

— Вы достаточно хорошо себя для этого чувствуете?

— Нет. Но если я не буду хоть что-то делать, то свихнусь.

Гейб выразил понимание кивком головы:

— Значит, будем составлять план.

За время разговора с Гейбом Джейд освоилась со своей скорбью, с приливами и отливами отчаяния. Запасы слез казались неиссякаемыми, и она тратила их с щедростью транжиры: расписывала обязанности — и рыдала, составляла списки — и рыдала.

Гейб вызвался съездить утром в город, чтобы организовать похороны Дункана и привезти на обратном пути от ветеринара Блэкджека. Джейд останется на ранчо, чтобы обзвонить друзей и написать некрологи для «Санта-Фе нью-мексикэн» и «Нью-Йорк тайме».

В семь вечера Дулси включила свет в комнате и унесла поднос. В восемь прибыл доктор Адельман. Он выразил Джейд свои соболезнования и передал таблетки со снотворным. В девять Гейб сказал, что на сегодня хватит.

— Я знаю, что вы устали, но не ложитесь еще спать, — попросила Джейд. — Я не могу оставаться одна.

— И я тоже, — ответил он.

— Не хотите стаканчик шерри?

Он улыбнулся, впервые с тех пор, как приехал на ранчо:

— Разве вы не знаете, что предлагать индейцу выпить запрещено законом?

Она покачала головой.

— Это глупый закон, — сказал Гейб. — Мы с женой всегда выпивали за обедом, когда я был в Иеле.

Джейд подошла к буфету, наполнила два бокала и вернулась к диванчику.

— Как вы пережили ее смерть? — спросила она, протягивая ему бокал.

Он задумчиво отхлебнул янтарную жидкость:

— Никогда до конца я не смогу это пережить. Нет ни единого дня, когда бы я не помнил о ней. С тех пор прошло больше двадцати лет, но я часто ловлю себя на том, что днем подмечаю какие-то вещи в надежде рассказать ей о них вечером.

— Вы имеете в виду, что и я буду в таком состоянии до конца жизни?

— И да, и нет. Боль пройдет. Придет время, когда вам не нужно будет прятаться от воспоминаний. Вы будете приветствовать их как старых и верных друзей.

Он сделал паузу, и взгляд его ушел внутрь, туда, где мог видеть только он.

— Ученые утверждают, что материя не исчезает, а лишь видоизменяется. Я думаю, что то же самое происходит и с любовью. Люди слишком много ставят на ненависть, скопившуюся в них, и действуют во имя зла. Но я верю, что именно любовь — самая могущественная сила во вселенной. Ее — как и материю — невозможно уничтожить. Она только претерпевает изменения.

Он остановился и сделал глоток.

— Пожалуйста, продолжайте! — попросила Джейд.

Он вновь заговорил, и в его глазах светился огромный мир доброты.

— Любовь, которую я испытываю сейчас к моей жене, совсем не похожа на ту, которой я упивался в дни своей молодости. Но она настолько же могущественна. Она может превратить самый холодный день в Акоме в лето. У вас с Дунканом — особенная любовь. Вы нашли путь к нему. Возможно, когда-то в будущем он найдет дорогу к вам.

— Вы действительно верите в это?

— Я много думал об этом с того дня, когда мы трое совершили прыжок сквозь время. Я, правда, недостаточно мудр… — Он покачал головой и взглянул на свои натруженные руки. — Только у Бога есть ответ на ваш вопрос. А я просто старый и слабый человек с измученным сердцем. Но я провел большую часть жизни, пытаясь понять природу нашего земного существования. Мне кажется, что время — это река. Мы можем испить из ее истока, искупаться в ней там, где она набирает силу, или ощутить ее в виде дождя, подняв лицо к небу. Эта река существовала всегда. Вы и Дункан плыли по ней множество раз. И я верю, что поплывете снова.

Родители Джейд не верили в загробную жизнь. По их завещанию они были кремированы, а пепел развеян над полем за домом. Их жизни оборвались столь внезапно, и так мало осталось свидетельств их пребывания на этой земле, что Джейд потребовались годы, чтобы свыкнуться с отсутствием родителей. Сейчас, прощаясь с последними посетителями на похоронах Дункана, Джейд подумала, что настоящая последняя церемония, с цветами, венками, речами, — это заключительный акт скорби, признания милосердия.

Дункан лежал на вершине холма, возвышающегося над ранчо Сиело. Блэкджека похоронили двумя днями раньше, и он лежал футах в десяти от последнего пристанища своего хозяина. Казалось само собой разумеющимся, чтобы они оба наблюдали с этой возвышенности за ранчо.

После того как Джейд пожала руку последнему участнику траурной церемонии, она вернулась в гостиную, где ее ожидали трое мужчин. Ральф Бресуэйт и Дэвид Макс прибыли через два дня после пожара, измученные восемнадцатичасовым перелетом из Нью-Йорка. Под глазами у них до сих пор виднелись темные круги, еще больше подчеркивающие их скорбь.

На их фоне Габриэль Нотсэвэй выглядел гораздо спокойнее, но Джейд знала, что за его легкой улыбкой скрывается острая боль от потери друга. В море ее скорби Гейб оставался чем-то вроде скалы, крепости на острове.

Во время похорон все трое возносили панегирики Дункану, вспоминали о его жизни. Дэвид, по его просьбе, выступал последним. Когда он произносил заключительные слова: «Спи спокойно, светлый гений, и пусть ангелы поют тебе бесконечные песни», — у Джейд чуть было не подкосились ноги. Но Гейб постоянно был рядом с ней, передавая свое мужество.

Теперь ей казалось естественным подойти к нему и опереться на его руку.

— Даже не знаю, каким образом я смогу вас отблагодарить, — сказала она, глядя на трех мужчин. Какие они были разные и в то же время одинаковые в своей преданности Дункану! — Без вас я ничего не смогла бы сделать.

— Мы просто отдали ему последний долг. Надеюсь, он бы нас одобрил. — Голос Дэвида звучал хрипло. Из них троих он смотрелся самым измученным. — Я и не думал, что в Санта-Фе так много жителей. И что все они любили Дункана.

Ральф безостановочно ходил по комнате. Он тоже выглядел обессиленным и исхудавшим.

— Ничего так не объединяет людей, как напоминание об их бренности. — Его взгляд сверкнул из-под нависших бровей. — Я до сих пор не могу поверить, что кто-то поджег студию. Кто, черт побери, мог так ненавидеть Дункана, чтобы среди ночи облить бензином стены? — Он обернулся к Гейбу: — Полиция арестовала кого-нибудь?

— Еще нет. Но я думаю, что сейчас не время обсуждать этот вопрос.

— Почему же? Все нормально, — сказала Джейд. Она понимала, что Гейб хочет оградить ее от неприятных воспоминаний, но этого уже никогда нельзя будет сделать. — Я знаю, что Дункана не вернешь, но хочу, чтобы поджигатель был пойман и наказан. Это мое единственное желание.

— Мы все это хотим, — произнес Гейб. — К несчастью, полиция пока мало что смогла сделать.

— Ох, все боги ада! — пробормотал Ральф.

Джейд подумала, что эти слова как нельзя лучше подходят к ситуации. Четыре дня после смерти Дункана она прожила в аду, ежечасном, ежеминутном, ежесекундном. Хуже всего приходилось ночами. Она спала урывками: постоянно просыпаясь, вскакивая на постели, чувствуя, как стучит сердце. Словно самое страшное только еще должно случиться…

Появление Дулси прервало ее печальные размышления.

— Я, пожалуй, начну здесь прибирать? — спросила Дулси, указывая на грязную посуду, пустые бокалы, переполненные пепельницы, оставленные полусотней гостей, почтивших память Дункана на поминках.

— Почему бы не оставить это до завтра? — предложила Джейд.

— Я чувствую себя лучше, когда занята.

Джейд ее прекрасно поняла. Она сама боялась тишины, боялась будущего, боялась продолжать жить в чужом времени, в котором для нее не оставалось ничего, кроме горестных воспоминаний.

— Хорошо, Дулси. Мы сейчас освободим тебе место.

Мужчины последовали за Джейд в кабинет Дункана. В комнате еще явно ощущалось его присутствие: старый свитер висел на спинке стула, набор трубок на столе рядом с открытой книгой, которую он так и не успел дочитать.

Дэвид подошел к стене с фотографиями и стал их рассматривать. Джейд была уверена, что он видел их уже множество раз. Он не произнес ни слова, но по тяжелым вздохам было ясно, как глубоко он переживает. Ральф встал у окна и уставился неподвижным взглядом на лежащий перед ним лес, залитый солнечными лучами. Гейб занялся разведением огня в камине.

Джейд присела в кресло, ощутив, что оно за эти годы приобрело контуры сильного и гибкого тела Дункана. Это чувство было настолько явным, что Джейд как бы снова испытала объятия Дункана.

В кабинете воцарилась тишина.

В конце концов Ральф отвернулся от окна и откашлялся.

— Думаю, пока мы здесь все вместе, вчетвером, нужно ознакомиться с последней волей Дункана.

— Должны ли мы это делать прямо сейчас? — спросила Джейд.

— Почему бы и нет? Сейчас подходит так же, как и любое другое время. Мы не будем устраивать официальное чтение, я лишь хочу ознакомить вас с некоторыми нюансами. Для этого мне нужен мой портфель.

Он возвратился через пару минут, пододвинул одно из кресел к столу и жестом попросил остальных присоединиться к нему. Когда Гейб и Джейд уселись, он открыл портфель и достал оттуда тонкий документ.

— Меган, — спросил он, — знаешь ли ты, что Дункан написал новое завещание, когда вы были в Нью-Йорке осенью?

— Он об этом не упоминал, — ответила Джейд, с тревогой ожидая, что последует за этим заявлением.

— Из нового завещания следует, что он обратил большинство своих ценных бумаг, банковских депозитов и так далее в деньги и драгоценности. Основные условия нового документа не отличаются от старого, за одним исключением, о котором я вскоре скажу.

Он поднял глаза и посмотрел на Дэвида и Гейба.

— По желанию Дункана нам, троим его друзьям, переходят некоторые его личные вещи — запонки, часы и тому подобное. Нам были завещаны и некоторые из его картин, но…

Его голос прервался, и на лице проступило выражение страшного горя. Через несколько секунд ему удалось справиться с волнением и продолжить:

— Ортесам передаются двадцать тысяч долларов; кроме этого им предназначены некоторые другие подарки. — Он взглянул на Джейд: — Все остальное имущество: золото, бриллианты, автомобили, содержимое дома — Дункан оставляет тебе. Гейб, Дэвид и я названы твоими попечителями. Все так. Но дальше в завещании есть приписка, которой я не понимаю, и, поверь мне, я пытался уговорить Дункана аннулировать ее. Она гласит, что тебе, Меган, передается ранчо Сиело в пожизненное владение. Однако ты не имеешь права ничего отсюда продавать — этим имуществом тебе распоряжаться запрещено. После твоей смерти ранчо переходит к женщине по имени Джейд Ховард. — Лицо Ральфа выдавало его недоумение и озабоченность. — Кто-нибудь может мне сказать, кто, к дьяволу, такая эта Джейд Ховард и почему Дункан завещал ей то, что ценил больше всего?

Джейд проглотила комок в горле. Слезы выступили на ее глазах, но она сумела сдержать рыдания. Как же, несмотря на различные обстоятельства, Дункан был к ней внимателен! Должно быть, он все-таки опасался, что она может возвратиться в свое время и сделал все, чтобы увериться, что рано или поздно ранчо Сиело будет ей принадлежать.

— Я повторяю, — сказал Ральф, — кто такая Джейд Ховард?

Ему ответил Гейб.

— Это она, — сказал он, указывая на Джейд.

Дэвид, сидевший, откинувшись в кресле, резко выпрямился после слов Гейба:

— Сейчас не время для шуток!

— Я не шучу, — ответил Гейб. — Если Джейд даст разрешение, я расскажу вам всю историю.

Она знала его достаточно хорошо, чтобы доверять полностью. У него должны были быть веские причины, раз он выбрал это время и место для того, чтобы огласить правду.

— Рассказывай, — сказала она, удивляясь спокойствию своего голоса.

Дэвид и Ральф изумленно глазели на нее, и она прикрыла глаза, когда Гейб погрузился в описание ее появления в Санта-Фе. Хотя все события происходили с ней самой, изложение Гейба ей понравилось. Он был прирожденным рассказчиком, из которых часто получаются хорошие писатели. Через несколько минут она приоткрыла глаза и увидела, что Ральф и Дэвид полностью поглощены словами Гейба.

— Я знаю, что ты уверен в том, что нам рассказал, — заявил Ральф после того, как Гейб замолчал. — Но единственным подтверждением всего сказанного являются ваши свидетельства. Я не хотел бы стоять перед судом, имея на руках такие хрупкие доказательства.

— А вы поверите в материальные свидетельства? — спросила Джейд.

— Это зависит от доказательств, — ответил, все еще сомневаясь, Ральф.

Она вышла, чтобы принести свои часы на жидких кристаллах и нижнее белье, спрятанные ею в укромном месте.

Она не смогла сдержать улыбки, наблюдая, как трое мужчин со смешанным выражением смущения и восхищения рассматривают бюстгальтер и трусики.

Ральф, который, казалось, вменил себе в обязанность говорить и за себя, и за Дэвида, наконец произнес:

— Все это достаточно убедительно, но я хотел бы услышать всю историю еще раз от вас самой, Джейд.

Время от времени Ральф и Дэвид перебивали ее, спрашивая объяснения тех или иных событий. Они утвердительно кивали, когда вещи, которые приводили их раньше в недоумение, становились понятными. Их разговор продолжался и во время обеда, и позже вечером. Когда двое мужчин убедились в ее правдивости, Джейд совершила вместе с ними краткое путешествие в будущее. Она порадовалась счастью Дэвида, узнавшего о своей долгой жизни и о достижениях своего сына.

— Подумать только, ты качала его на своих коленях! — воскликнул он с таким нескрываемым удовольствием, что все рассмеялись. — Ну, когда мы встретимся через пятьдесят лет, я буду знать, кто ты такая на самом деле, — добавил он, подморгнув Джейд.

Джейд и сама заморгала от удивления, осознав, насколько он прав. Неудивительно, что она и Дэвид так хорошо поладили друг с другом, когда встретились впервые в 1979 году.

Все время, пока продолжался вечер, Джейд не переставала восхищаться мудростью Гейба, предложившего рассказать правду. Правда послужила для всех очищением, стала катарсисом, позволившим взглянуть на будущее, а не на прошлое. Но она все-таки не понимала полного смысла его предложения открыться, пока Гейб не прервал их оживленную беседу и не попросил внимания.

— В одиночестве, — сказал он, — я мог бы расспрашивать Джейд целую неделю и так и не узнать всего того, чего хочу. У меня была причина, чтобы правда всплыла наружу именно сегодня.

Ральф, обладавший быстрым умом адвоката, сразу же насторожился:

— Что за причина?

— Во-первых, я не хотел, чтобы Джейд несла свою тяжкую правду одна, поскольку теперь не может разделить ее с Дунканом. Во-вторых, я надеюсь, что вы двое поможете мне уговорить ее попытаться вернуться в ее время.

— Но как? И зачем? — В глазах Дэвида читалось непонимание.

— Зачем? Это очень просто, — ответил Гейб. — Джейд больше не принадлежит этому времени, поскольку Дункан погиб. А вот как? Это может быть более трудным делом. Я думаю, что знаю, как подготовить возвращение, но не уверен, что оно произойдет.

— Это опасно? — спросил Ральф.

— Не более, чем было в первый раз.

Джейд слушала молча. Несколько последних дней она пыталась примириться с фактом, что будет продолжать жить на ранчо Сиело, но без Дункана. Теперь, думая о возможности возвращения в ее собственное время, она ощутила прилив надежды. Она знала как никто из присутствующих, что будущее — гораздо лучшее время для того, чтобы вырастить их с Дунканом ребенка. Не из-за каких-то модных приспособлений или игрушек, кажущихся невероятными в 1930 году. С ее точки зрения, конец века стал эпохой, когда понятие «равенство» являлось не просто словом, записанным в конституцию.

— Ну, Джейд, что вы об этом думаете? — спросил Ральф.

Она повернулась к Гейбу:

— Вы считаете мое возвращение возможным?

— Я не могу дать твердых гарантий, но думаю, что да. Некоторые философы рассматривают вселенную как место хаотических и случайных событий. Я же верю в ее постоянство, в определенный порядок вещей. Вы совершили прыжок через пространство год назад, 17 мая. Теперь, когда ваша любовь к Дункану, а его — к вам больше не удерживает вас здесь, думаю, есть определенная возможность совершить обратное путешествие.

— Когда?

— Через три дня. 17 мая.

— Но я не могу так скоро!

— Почему? Что вас здесь удерживает?

— Я хочу увидеть, как накажут убийцу Дункана, хочу, чтобы свершилась справедливость.

Гейб заглянул ей в глаза:

— Справедливость торжествует всегда: если не по человеческим законам, то по Божьим.

Джейд почти физически ощутила напряжение, воцарившееся в кабинете.

— А что случится с Меган, если ваша теория верна?

— Она тоже вернется в свое собственное время.

— Я понимаю, что это звучит глупо, но все же предпочту, чтобы здесь осталась Джейд, — вмешался в разговор Дэвид. — Кроме того, подумайте, что испытает Меган, когда узнает о смерти Дункана.

— Я думал об этом, — ответил Гейб. — Вот почему я и хочу, чтобы ты и Ральф остались здесь до тех пор, пока Джейд не предпримет попытку возвращения. Если она удастся, то Меган будет нуждаться в нас троих. Если же нет… — Он пожал плечами.

— Предположим, я соглашусь. Что потом? — Джейд чувствовала, как болезненно бьется ее сердце. Она все еще не была уверена, что согласится покинуть ранчо Сиело, напоминавшее ей о счастливой жизни с Дунканом.

— 17 мая, — торжественно сказал Гейб, как будто произносил заклинание, — вы повторите день, в который вы пронзили пространство. Поедете в тот же самый номер в «Ла-Фонде». И наденете там свое красное платье точно в то же время, что и год назад.

Глава 27

Санта-Фе. 17 мая 1990 года

Джейд держала глаза крепко зажмуренными, а руками оберегающе обнимала живот, пока головокружение и тошнота не исчезли. Затем она осторожно приоткрыла веки и осмотрелась, все еще опасаясь увидеть не то, что она предполагала. Но постепенно боязнь начала рассеиваться. Хотя она провела в этом номере менее суток, каждая его деталь, расположение мебели, цвет покрывал на кроватях, размеры висевших на стенах картин — все неизгладимо отпечаталось в ее памяти.

Ей даже не нужно было напоминания в виде доносившегося из гостиной голоса телеведущего Тома Брокау, чтобы понять: она возвратилась в свое время. Испытывая слабость в коленях, она взобралась на постель. Со дня смерти Дункана прошла всего неделя, но теперь между ней и воспоминаниями Джейд пролегло шестьдесят лет. Тем не менее ее горе было таким же свежим, как последние известия в телевизоре. Господи, как же ей плохо!

Интересно, Меган тоже вернулась назад?

Джейд увидела в зеркале свое бледное лицо, а затем платье, поблескивающее на ее теле. Внезапно это великолепное одеяние показалось ей злорадствующим. Она поспешно скинула его и на вытянутых руках отнесла в ванную.

Решение возвратиться в свой мир было принято Джейд с такой быстротой, что она даже не подумала, что будет делать, если все пройдет удачно. Была ли в этом самом номере несколько минут назад Меган, или же скоро сюда заявится другой постоялец с вопросом, что она здесь делает?

Тем не менее она почти что ожидала обнаружить в стенном шкафу свои джинсы и свитера. Но он оказался заполненным самыми фешенебельными костюмами и платьями. Она быстро осмотрела одежду, сама не представляя, что ищет. В кармане одного из жакетов она обнаружила загадочную записку, гласившую: «Гарри (семь) музей». Джейд быстро сунула записку обратно, затем надела первое попавшееся платье. Нервы ее были настолько натянуты, что руки ходили ходуном.

Слишком испуганная и взволнованная, чтобы оставаться в номере, она поспешно вышла. Спустившись на лифте в холл, Джейд направилась прямо к стойке администратора.

— Вы не подскажете, кто проживает в номере 310? — спросила она.

Молодой человек за стойкой посмотрел на нее как на сумасшедшую:

— Это ваш номер, мисс Ховард! Что-то произошло?

— Нет, все великолепно. — Она постаралась унять дрожь в голосе, задавая следующий вопрос: — А какое сегодня число?

— 17 мая.

— А год?

Брови клерка поползли вверх, выдавая крайнее удивление, но он был слишком вежливым, чтобы не ответить.

— Ну, сейчас 1990 год, мисс Ховард.

Гейб предполагал, что она возвратится в то же самое время, когда исчезла. Но прошел целый год. Что произошло в ее жизни за это время? Множество вопросов вертелось в голове. Они почти что заполнили зияющую пустоту, образовавшуюся после смерти Дункана.

Она возвратилась в номер и стала проводить систематическую инвентаризацию вещей, оставленных прежней жиличкой. В гостиной не нашлось ничего личного, за исключением журналов, но Джейд тщательно перелистала каждый. Майский выпуск «Беверли-Хиллз» был открыт на странице с рекламой бутика «Алтитьюд», магазина для женщин на Родео-драйв. Джейд знала этот магазин, хотя сама там никогда ничего не покупала. Не оттуда ли все эти модные вещи в шкафу?

Она прошла в спальню и принялась за изучение ящиков ночного столика. В трех из них находилось нижнее белье, сексуальные кружевные вещицы, которые женщина обычно надевает для возлюбленного. В верхнем лежали три сумочки. Две были пусты, а в третьей Джейд обнаружила связку ключей, бумажник и чековую книжку.

Сначала она открыла бумажник и ахнула, увидев собственные кредитные карточки и водительскую лицензию. Несколько мгновений от испытанного шока она даже не могла вздохнуть. Она вынула лицензию из пластиковой обертки и прижала к сердцу как талисман.

Джейд не отваживалась открывать чековую книжку, пока бешеное биение в груди не сменилось нормальным. Книжка была выписана тем же самым банком, которым она пользовалась. Она прочитала имя, напечатанное в верхнем левом углу, застыла от удивления и перечитала еще раз.

Джейд Меган Ховард.

Она и Меган не просто поменялись местами. Но Меган нашла возможность сохранить свое собственное имя. Когда Джейд прочитала адрес в Голливуде, ее охватило беспокойство. Что Меган сделала с ее домом в Малибу? Она уже свыклась с мыслью, что будет растить ребенка Дункана именно там. Она положила руки на живот. Силы небесные! Дункан ушел от нее. Неужели она потеряла еще и дом?

Джейд вернулась в гостиную и бросилась на диван, обхватив руками голову. Виски пульсировали. Она до сих пор не имела никакого понятия, что произошло за год, когда Меган заняла ее место.

Айра. Могла ли Меган одурачить его? И кто такой Гарри? Не для него ли Меган покупала свое нижнее белье? Не думает ли этот Гарри, что спал этот год с ней, с Джейд Ховард?

На эти вопросы ответ могла дать только Меган. Возможно, она уже пребывает на небесах. Джейд взяла телефонную книгу Санта-Фе и открыла на букве «К». И вздрогнула, увидев имя Меган Карлисл внизу страницы.

Меган сидела перед телевизором, не обращая никакого внимания на передачу. Ее взгляд сосредоточился на телефоне, стоящем рядом. Почему Джейд так задерживается? Сумела ли она совершить прыжок сквозь время без ущерба для себя?

Она протянула руку за сигаретами, прикурила и глубоко затянулась. Эта проклятая привычка убивает ее, но она все еще жива. Она не хотела пропустить этот день ни за что на свете — включая даже путешествие к небесным вратам, хотя она и страстно желала, просто умирала от желания узнать, что там — за ними.

«Сейчас это только игра слов», — подумала Меган. Несмотря на то что она ожидала звонка, он заставил ее подпрыгнуть. Внезапное движение отозвалось резкой болью в суставах, изувеченных артритом. Гримаса исказила ее лицо, но она повернулась и взяла трубку.

— Алло.

— Простите, Меган Карлисл дома? — спросил женский голос.

— Вы с ней разговариваете.

— О Боже…

— Это ты, Джейд?

— Откуда вы узнали?

— Я была уверена, что ты позвонишь, как только обнаружишь некоторые вещи и поразмыслишь над ними.

— Так значит, это действительно вы, Меган?

— Да. — Меган улыбнулась в темноту.

— У меня множество вопросов!

— И я предполагаю, что знаю ответы на большинство из них. Как скоро ты сможешь подъехать?

— А где вы находитесь?

— На ранчо Сиело. — Меган хрипло рассмеялась. — Уверена, что ты знаешь дорогу. Местность, правда, довольно застроена с тех пор, когда ты здесь была. Не перепутай: езжай по старому шоссе, а не по новому федеральному. Мое имя увидишь на почтовом ящике. И вот еще, Джейд… — Она умолкла, чтобы перевести дух. Женщине в ее возрасте не так уж легко нанизывать слова одно за другим.

— Что случилось, Меган? Вы в порядке?

— В полном, насколько можно быть в 89-летнем возрасте. О чем это я говорила? Ах, да! Ключи от белого «форда» ты найдешь в моей черной крокодиловой сумочке. Машина стоит на первом этаже гостиничной стоянки.

— Сейчас уже половина восьмого вечера. Может быть, отложим наше свидание на завтра?

— Лучше бы ты приехала сегодня, — сказала Меган, стараясь говорить спокойно. Учитывая, как развивается ее ангина, она не была уверена, что встретит завтрашний день. Она достала из кармана платья таблетки и положила одну под язык.

— Я буду так скоро, как только смогу, — заверила Джейд.

— У меня есть одна просьба. Я не видела своего белого платья от Донны Каран уже шестьдесят лет. Ты доставишь мне огромное удовольствие, если приедешь в нем.

— Что-нибудь еще?

— Нет, это все.

Когда Джейд повесила трубку, Меган уронила на пол свою трость. Одна из Ортесов — на этот раз Серафина — сразу же вбежала в комнату. Меган уже не помнила точно, правнучка это или праправнучка Дулси, но она была хорошей девушкой. Казалось, Серафина считает своей пожизненной обязанностью ухаживать за Меган просто потому, что та помогла ей получить диплом медсестры. Не так уж много молодых девушек настолько преданы в это время.

В любом случае у нее, у Меган, не было каких-то болезней, из-за которых она нуждалась бы в наблюдении врача или сиделки. Просто ее тело износилось, как изнашивается платье, в котором много ходишь, или автомобиль, пробежавший слишком много миль.

— У вас все нормально, Меган? — спросила Серафина, поблескивая глазами. — Почему вы сидите в темноте?

— Я смотрю телевизор. Хотя с тех пор, как они прекратили транслировать «Пороки Майами», и смотреть-то нечего. Правда, этот Дон Джонсон был отдушиной для моего сердца. Он напоминал Гарри.

Меган понимала, что бредит, испытывает очередной, по ее определению, приступ словесного поноса. В последнее время это происходит с ней все чаще.

— Как бы то ни было, я ожидаю сегодня гостью. Поэтому включи свет и принеси графинчик шерри и чай.

— Но вы же знаете, что доктор запрещает вам пить спиртное!

— И курить тоже. Я знаю. Все это в один из ближайших дней меня убьет.

Смех Меган был таким же жизнерадостным, как в молодости. Она любила смеяться, потому что это напоминало ей о годах, когда ее кожа еще не выглядела как мятый вельвет, из которого индианки-навахо шьют себе юбки.

Серафина подошла к Меган, взяла из ее рук сигарету и затушила.

— Я вернусь через несколько минут, — сказала она. — Надеюсь, вы постараетесь в это время вести себя благоразумно.

Меган дождалась, пока шаги Серафины не затихли на первом этаже, и прикурила новую сигарету. Она не обращала внимания на то, как глухо стучит ее сердце под воздействием никотина. Она представляла, что вновь молода, красива и здорова. Она хотела, чтобы Джейд увидела ее в расцвете сил.

Джейд подумала, что дела разворачиваются слишком быстро. Она повернула «форд» туда, что ныне называлось «старым лас-вегасским шоссе». События обгоняли друг друга, не давая ей возможности передохнуть. Смерть Дункана кровоточила незаживающей раной, когда она разрешала себе подумать о нем. Сейчас она ехала на встречу с женщиной, которая была женой Дункана.

Она смотрела по сторонам, стараясь сконцентрироваться. Справа, параллельно старой дороге, пролегло оживленное четырехполосное шоссе. Слева, там, где она помнила безлюдную равнину до самых подножий гор Сан-гре-де-Кристо, местность была застроена роскошными особняками. Она проехала столько много отводных дорожек без каких-либо указателей, что чуть было не проскочила поворот на ранчо Сиело.

Через несколько минут Джейд стояла перед входом в главный дом, собирая все свое мужество перед тем, как позвонить.

— Секундочку! — отозвался на звонок женский голос.

Молодая женщина, открывшая дверь, быстро представилась:

— Меня зовут Серафина Ортес, я сиделка миссис Карлисл. Она вас ожидает, но на самом деле она не в состоянии поддерживать компанию. Пожалуйста, не слишком утомляйте ее.

Джейд отметила имя Ортес, но была настолько взволнована предстоящей встречей с Меган, что ничего не сказала. Она прошла за молодой сиделкой в гостиную. Перед диваном стояла, опираясь на трость, старая женщина, ожидавшая их приближения. Для Джейд оказалось почти невозможным отождествить эту древнюю вдову с писаной красавицей, которую она помнила по фотографиям.

— Это ты, Джейд? — Меган смахнула слезы, застилавшие взор. Она ждала этой встречи шестьдесят лет, и будь она проклята, если испортит ее поступками сентиментальной старой дуры.

— Это я.

— Подойди поближе, я хочу тебя хорошенько разглядеть.

Когда они встали друг против друга, Меган принялась изучать молодую женщину с нескрываемым любопытством.

— Ты красивее, чем была я, — сказала она прямо.

— Вы слишком добры, говоря это, — ответила Джейд, думая, что Меган очень стара.

Она должна была понять это гораздо раньше. Но шестьдесят лет, постоянно разделявшие их, до сих пор не стали для Джейд реальностью, а Меган выглядела так, будто прожила их день за днем. Да так оно и было.

Меган рассмеялась:

— В моем возрасте люди уже могут не заботиться о вежливости. У меня есть преимущество — быть честной.

Она продолжала разглядывать Джейд.

— А вот это платье все-таки лучше смотрелось на мне. Вся штука в том, что для того, чтобы владеть одеждой хорошо, нельзя позволять ей владеть тобой.

Прежде чем Джейд успела что-либо ответить, Меган потянулась и поправила воротник жакета так, чтобы он обрамлял лицо Джейд.

— Вот, так гораздо лучше.

Серафина, наблюдавшая за встречей двух женщин, подошла к Меган и помогла ей усесться на диван.

— Могу побиться об заклад, что она сказала тебе меня не утомлять, — сказала Меган, нахмурившись на сиделку. — Выйди, дитя мое. У нас с мисс Ховард важный разговор.

Серафина направилась к двери, но прежде чем выйти, предупредила:

— Не засиживайтесь допоздна, миссис Карлисл.

— Садись, пожалуйста. — Меган указала на кресло напротив себя. — Я знаю, что ты о многом хочешь узнать. И до сих пор глубоко страдаешь. У тебя такой вид, словно тебе не помешало бы хорошенько выпить. Или налить чаю?

— Чаю.

— О, конечно. Ребенок. Как глупо с моей стороны забыть о нем.

— Кто вам рассказал о ребенке?

— Гейб. Шестьдесят лет назад. Тогда я очень сильно ревновала. Но ты знаешь пословицу о воде, текущей под мостом… — Меган указала на поднос: — Меня что-то трясет от волнения. Ты нам не нальешь? Мне, пожалуйста, шерри.

Она подождала, пока Джейд не передала ей бокал, а затем сказала:

— О чем ты хотела бы узнать?

— Обо всем, — ответила Джейд. — Обо всем, что произошло, пока вы жили моей жизнью. Почему бы не начать с того, что вы сделали с моим домом?

— Я его продала.

— Что?

— После того как я прожила в нем несколько недель, я поняла, что ты не в состоянии его содержать. И я не могла.

Меган сделала паузу и изучающе посмотрела Джейд в лицо.

— Ты хочешь знать обо всем, и я не собираюсь что-либо скрывать. Но ты должна позволить мне рассказывать самой: в моей собственной манере и с той скоростью, которую я могу выдержать. Договорились?

— Договорились, — ответила Джейд, понимая, что ей необходимо сдерживаться.

Несмотря на хилость, Меган обладала достаточной властью, чтобы натворить немало бед, сводя с ней счеты. Поэтому Джейд устроилась поудобнее, приготовясь слушать столько времени, сколько Меган сможет выдержать.

Как рассказчице, Меган не хватало организованности и практики. Она перескакивала с одного на другое, останавливалась, чтобы прикурить, отпить из бокала или перевести дыхание. Но Джейд никогда еще не была так зачарована повествованием. Узнавая о прыжке Меган через пространство, о том, как последующие месяцы изменили ее взгляды на жизнь, Джейд полностью обратилась в слух. Она почувствовала, что ей нравится Меган, более того, она ей восхищается. Кто знает, подумала Джейд, возможно, они смогли бы даже стать подругами, случись им встретиться при других обстоятельствах.

В 21.00 в комнату пришла Серафина и начала настаивать, чтобы Меган ложилась спать. Хотя было явно видно, что усилия Меган завершить свое повествование отнимают у нее последнюю энергию, она царственным жестом руки просто отослала девушку из комнаты и продолжала рассказ. Двумя часами позже она приблизилась к концу истории.

— Полагаю, что ты вполне можешь назвать мою идею спасения Дункана временным умопомешательством, — печально улыбнулась Меган.

Джейд отчаянно пыталась сдержать слезы. Проклятие, она уже достаточно нарыдалась для одной жизни.

— Я не знаю, что вам сказать, кроме того, что я от души благодарна вам за эту попытку.

— Правда заключается в том, что я была уверена: она будет неудачной. Когда я сказала Гарри, что покидаю Лос-Анджелес, то действительно считала, что скоро вернусь обратно.

— А как Гарри воспринял ваш отъезд?

— Более или менее нормально. Все вопросы мы решили. Но я знаю, что рано или поздно он будет пытаться искать встречи со мной — то есть теперь с тобой. И если узнает о твоей беременности, то наверняка подумает, что ребенок от него.

Джейд не знала, смеяться ей или плакать. Она совершенно не предполагала подобного осложнения.

— Не беспокойтесь, я найду какой-нибудь выход, чтобы потихоньку от него избавиться, А когда вы в последний раз говорили с Айрой?

— Шесть месяцев назад, по вашему времени. Я наконец смогла убедить его, что застой в моей писательской карьере никак не кончается и что разговаривать с ним на эту тему мне слишком больно. Думаю, он будет чрезвычайно рад услышать, что ты восстановила силы, если, конечно, ты собираешься продолжать писать романы.

— Так далеко я еще не заглядывала — не было времени.

Меган сильно побледнела от усталости, но все-таки продолжала говорить:

— Нам нужно обсудить еще одну вещь. Деньги. Те полмиллиона долларов, которые ты здесь оставила. Ты знаешь, в годы Великой депрессии было столько много людей, которые нуждались в помощи, да и позднее тоже. Хороших людей, которым было необходимо совсем немного средств, чтобы пережить трудные времена, о которых было необходимо позаботиться при жизни или после смерти. Возможно, я покупала дружбу. Видит Бог, поначалу у меня было немного друзей. Как бы то ни было, я не отказывала просящим.

Джейд мягко коснулась старушечьей руки:

— Я хотела бы, чтобы Дункан знал о том, что вы сделали.

— Брось, Джейд, не делай из меня картонного святого. Я поступала так, как могла, но, кроме того, не забывала и о собственных удовольствиях. Раз в году я ездила в Нью-Йорк, посещала театры, делала покупки, встречалась по ходу дела с интересными мужчинами. Когда несколько лет назад деньги закончились, я стала продавать разные вещи: картины Дункана, предметы индейского искусства из его коллекции, даже собственные платья! Хотя «мулинекс» я хранила до тех самых пор, пока не дождалась времени, когда ты должна была пойти к Авроре Борилис.

Джейд пыталась скрыть свое огорчение: ей претила мысль, что эта достойная женщина была вынуждена терпеть нужду.

Меган легко рассмеялась:

— Ты выглядишь слишком озабоченной!

— Я думаю не о себе, а о вас — какими трудными были эти последние годы.

— Ну, все было не так уж плохо. Когда человек доживает до моего возраста, он переоценивает ценности. У меня была крыша над головой, еда на столе. И прекрасные воспоминания! Я даже мечтала… — Она не закончила предложение. — Черт побери, я уже давно должна была заучить наизусть одну истину: напрасно мечтать нельзя и опасно. У меня давно уже сложилось впечатление, что именно из-за этого все и началось. У меня, у тебя, у Дункана. Мы все мечтали о том, чего не имели… Впрочем, о чем то бишь я говорила?

У Джейд еще оставались вопросы, но она обещала не перебивать Меган:

— О деньгах.

— Могу поклясться, что я забыла о том, что говорила. Значит так, я не стала покупать пай в «Алтитьюд». Поэтому на твоем расчетном счете в Лос-Анджелесе есть несколько сот тысяч.

— Долларов?

— Конечно.

— И снова я не знаю, как вас благодарить. Когда я думаю о том, как трудно было вам расстаться с Гарри, пройти через все, а потом ждать целых шестьдесят лет…

К испугу Джейд, Меган заплакала:

— Я потеряла обоих. И Дункана, и Гарри. Гейб, Ральф, Дэвид — все они ушли. Столько теней… — Она обвела взглядом тихую комнату. — Одного я до сих пор не могу понять. Я уверена, что правильно прочитала дату в каталоге выставки. Там было сказано, что Дункан погиб 17 мая 1930 года. Я поехала в «Ла-Фонду» 13 мая и одевала это проклятое платье каждый вечер, думая, что могу спасти его. Но когда я вернулась в свое время, Гейб сказал, что Дункана уже нет. — Глаза Меган сверкнули. — Ты писатель, Джейд. Скажи, как мог автор каталога допустить такую ужасную ошибку?

— Должно быть, это вина типографии. Кто-то неправильно набрал цифру. К сожалению, такое случается постоянно. Мне так жаль!

— Но это же не твоя ошибка.

Злость мгновенно исчезла с лица Меган. Она легонько сжала руку Джейд.

— У меня остался один вопрос, — произнесла Джейд. — Полиции удалось найти поджигателя?

Меган улыбнулась с печальным удовлетворением:

— Полиции нет, но это сделала я. Не спрашивай как. Тебе это знать не обязательно, да я в любом случае не скажу. Это была Хилари. Она сказала, что не знала о том, что в студии кто-то был. Она хотела просто уничтожить картины Дункана, чтобы он не смог провести свою ежегодную выставку.

— И вы ей поверили?

— Да. Она лучше меня знала о том, что значит для Дункана его живопись. До твоего появления в ней заключалась вся его жизнь. И она была права, разве нет? Дункан погиб, пытаясь спасти свои картины. Кстати, и Блэкджека заранее отравила Хилари — чтобы он не залаял и не разбудил вас, когда она будет обливать стены бензином.

— Ее отправили в тюрьму?

— Нет. У меня не было доказательств, которые можно было бы предъявить в суде. Но это и не важно, если учесть, как потом обернулось дело. Дулси наложила на нее проклятие. Не знаю, веришь ли ты в подобные вещи, но это сработало. Хилари умерла через несколько лет в одном из публичных домов Нового Орлеана. Говорят, она наложила на себя руки.

Джейд всю трясло.

— Как же она должна была нас ненавидеть! Гейб сказал однажды, что любовь — самая могущественная сила во вселенной. Зная, что сделала Хилари, я в этом теперь не так уверена.

Меган вновь потрепала Джейд по руке:

— Ты же знаешь, что Гейб был прав. Бедняжка Хилари давно отправилась на тот свет, от нее ничего не осталось. А Дункан живет в твоей памяти, в вашем будущем ребенке, в своих картинах. — Меган откинулась на диван. — Ох, как же я устала! Ты не поможешь мне добраться до спальни?

Джейд посмотрела на часы и обнаружила, что уже полночь. Этот вечер стал тяжелым испытанием для нее. Она могла только предположить, каково же пришлось Меган.

— Я бы хотела повидать вас и завтра.

— Сейчас слишком поздно, чтобы ехать в Санта-Фе. Предлагаю тебе провести эту ночь здесь.

— Мне не хотелось бы причинять вам беспокойство. Кроме того, я не захватила с собой никакой одежды.

— Никакого беспокойства. Не забывай, когда я умру, этот дом станет твоим. — Меган опять рассмеялась смехом молодой цветущей женщины. — Что же касается проблемы с одеждой, то я уверена в том, что у нас до сих пор одинаковый размер!

Меган никогда еще не ощущала себя такой дряхлой. Кости скрипели. Даже для вдоха и выдоха требовалось усилие. По дороге в спальню она была вынуждена всей тяжестью повиснуть на Джейд. После того как они пожелали друг другу спокойной ночи, у нее едва хватило сил добраться до кровати.

Слишком уставшая для того, чтобы раздеться, она прилегла на покрывало.

Вот уже долгие годы она так много не говорила. Но как прекрасно, что они встретились с Джейд и допряли пряжу их пересекшейся двойной жизни. Правда, и цена за это была высока. Она чувствовала спазмы в сердце и стеснение в груди. Меган сунула руку в карман за таблетками и вспомнила, что оставила их в гостиной на кофейном столике. Она подумала, нужно бы за ними сходить, но у нее не было сил.

Она ощутила сильную нарастающую боль, и ее дыхание прервалось.

«Да, пора. Время пришло», — подумала Меган. Время увидеть, что там, на другой стороне. Она не боялась. Ей уже случалось ранее делать этот прыжок.

Прыжок сквозь время.

Эпилог

Ранчо Сиело. 16 мая 1991 года

Джейд остановилась и вдохнула аромат букета пышных цветов, который она держала в руках, а затем начала путь через поле к возвышенности, где был похоронен Дункан. Как ей его не хватало! Даже сейчас у нее оставалось ощущение, что она потеряла половину души.

Казалось невероятным, что с момента ее возвращения в свое время прошел уже целый год. Вначале она была крайне занята, склеивая осколки своей жизни. Она летала в Нью-Йорк на встречу с Айрой и в Лос-Анджелес, чтобы повидать Харрисона Денби. Бедный Харрисон. Он был обескуражен ее объяснениями, отказывался в них верить и даже предлагал выйти за него замуж! Она провела с ним бесчисленные часы, рассказывая и повторяя свою историю, убеждая, что она не Меган.

Реакция Айры на ее рассказ была абсолютно противоположной. Он не спорил с ней, не сомневался и не предлагал обратиться к психиатру. Вместо этого он подбивал ее изложить все на бумаге. Через восемь месяцев он блистательно продал ее новую книгу. Джейд усмехнулась, вспомнив, как смешно все получилось. Как Харрисон, наконец-то уверовавший в ее правдивость, поставил по роману фильм.

Пока она писала книгу, ребенок Дункана, носимый ею, все подрастал. Она улыбнулась, вспоминая, как горд был Дункан, когда узнал, что станет отцом. У него не было возможности выбрать имя их ребенку, но она была уверена, что он согласился бы с ее выбором. С того момента, когда она впервые держала на руках их дочь, она не сомневалась, как ее нужно назвать.

Меган. Она дала их дочери имя Меган. Хотя Меган было сейчас всего три месяца от роду, временами Джейд видела в ее миниатюрных чертах черты Дункана. И у него были такие же серо-голубые глаза.

Простые мраморные плиты укрывали могилы Дункана и Меган. Подойдя, Джейд рассыпала на них цветы. Затем встала на колени, склонила голову и долго молилась, прежде чем отправиться в дом.

На крыльце ее поджидала Серафина, явно чем-то обеспокоенная.

— Акома простояла на своем месте сотни лет, — сказала девушка. — И я уверена, что простоит еще несколько. Вы обязательно хотите поехать сегодня?

Джейд улыбнулась ей, подумав, какие прекрасные женщины в семействе Ортесов. Последние двенадцать месяцев она во всем полагалась на Серафину, переложив на нее всю ответственность. Но сейчас пришло время становиться на ноги, брать жизнь в собственные руки. Думая о предстоящем путешествии, она испытывала волнение и некоторое опасение.

Тогда, очень давно, покидая Лос-Анджелес в попытке начать новую жизнь, она думала, что ее поездка поможет написать книгу, которую можно будет хорошо продать. Эта мечта сбылась. Она печатала роман в кабинете Дункана, сидя в его кресле, ощущая его присутствие. Их история была уже создана природой, поэтому ей нужно было только изменить имена. Но сотворение потенциального бестселлера было недостаточным, чтобы сделать ее вновь счастливой или хотя бы принести успокоение.

Гейб предполагал, что Дункан может найти к ней путь. Но она вовсе не собиралась сидеть сложа руки и ждать этого. Она должна попытаться сама найти дорогу к Дункану. Джейд дважды совершала прыжок сквозь время в «Ла-Фонде». Эта дверь захлопнулась. Но должны же быть другие! Она не успокоится, пока не вернется к своему любимому.

Учитывая те легенды, которые Гейб рассказывал об Акоме, логически правильно было бы начать именно оттуда.

— Я понимаю твою озабоченность, Серафина, и знаю, что ты стараешься сделать, как лучше. Но я должна ехать в Акому, — сказала Джейд. — Ты уложила мой багаж?

Серафина подтвердила:

— Все в большом чемодане: коробка пеленок, рюкзак для малышки, даже это старое красное платье.

«Они едут», — подумала Элина Нотсэвэй, и в ее воображении всплыла темноволосая женщина с ребенком на руках. Элина с удовлетворением улыбнулась. Гейб давным-давно оказался прав, когда начал готовить ее, передавая свои знания, к прибытию Джейд Ховард.

Элина отложила в сторону глиняный горшок, над которым работала, вымыла руки и повесила табличку «закрыто» на входной двери. Хотя для настоящего сезона было еще рановато, туристы уже приезжали в Акому, и она не хотела, чтобы какой-нибудь покупатель отнимал у нее сегодня время. Ей многое нужно было сделать.

В то время как Элина готовила свой дом к прибытию Джейд и ребенка, она перенеслась в памяти в те годы, когда проводила время со своим прадедом. Гейб был великолепным человеком. Он без труда читал самые трудные научные трактаты, связанные с временем и космосом, в поисках возможности прыжка сквозь время, дверей во времени. Возможно, именно поэтому их расположение все время ускользало от него.

Понадобился ее, Элины, врожденный опыт, чтобы научить людей вроде Гейба подниматься над обыденным, рассматривать вещи более комплексно. Ей не нужно пить датуру, чтобы пронзить пространство. Дыры во времени для нее так же осязаемы, как пол под ногами или крыша над головой.

Она посмотрела через окно на горы Энчантед. Гейб знал легенды, связанные с этими горами, но почему-то игнорировал их. Дрожь пробежала по спине Элины, когда она вспомнила, что открылось ей в развалинах крепостных стен на самой вершине.

Сердце Джейд сжалось, когда она подъехала к гостевому центру у подножия горы, на которой располагалась Акома. Все выглядело незнакомым. Она ожидала каких-то изменений, но была не подготовлена к такому туристическому буму.

Шесть десятилетий назад ей с Дунканом пришлось карабкаться, чтобы достичь вершины. Теперь к ней вела узкая, но гладкая дорога. Знаки предупреждали, что въезд на собственных автомобилях в Акому запрещен. Ее надежды на то, что она сможет самостоятельно заняться розысками в Акоме, испарились, когда она увидела организованные группы туристов, которых сопровождали гиды-индейцы. Если бы только Гейб был жив! Но он умер много лет назад. Она должна полагаться лишь на себя.

Тяжело вздыхая, она повернулась к заднему сиденью, где в специальной коляске спала Меган. Та встрепенулась, открыла глаза и улыбнулась, как бы говоря: «Не беспокойся, ма. Все получится!»

Джейд наклонилась к дочери и погладила ее по бархатной щечке. Когда она выпрямилась, то увидела у открытого окна автомобиля индейскую женщину. Джейд немного испугалась, осознав, что та пристально на нее смотрит, хотя в чертах индианки было что-то волнующе знакомое. Пока они смотрели друг на друга, она вдруг поняла, что женщина — копия Гейба. Какое-то мгновение она чувствовала его присутствие рядом.

Она открыла дверь, вылезла из машины и протянула руку.

— Меня зовут Джейд Ховард.

— Я знаю, как вас зовут, — ответила Элина Нотсэвэй. — Я ждала вас.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глaвa 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Эпилог

Реклама на сайте