«Анатомия развода»

Ирина ЛОБАНОВСКАЯ АНАТОМИЯ РАЗВОДА

1

— Анюта… — вдруг тихо окликнул ее кто-то из глубины полутемного магазинчика.

За окнами хлестал ополоумевший дождь. Она обернулась. Удивилась… Шагнула назад…

— Анюта… — повторил знакомый и уже вроде бы забытый голос. — Это ты…

— А это ты… — растерянно отозвалась Аня. — Надо же… Сколько лет мы не виделись?..

Он пожал плечами:

— Какое это имеет значение? Тебе важна цифра? Я давно заметил, все женщины обожают считать: деньги, платья, тарелки и прорезавшиеся зубы у детей… А больше всего любовниц мужа. Это у них в крови. Странно, что не все становятся Софьями Ковалевскими.

Аня засмеялась. Он глянул на нее. с удовольствием.

— Ну, наконец-то… А я все ждал, когда ты рассмеешься. Помнишь, ты была ужасная хохотушка? Смеялась всегда. По-моему, даже ночью, во сне. Или я это выдумал?

— Да, смеялась, — пробормотала Аня. — И досмеялась до жизни такой… Вот… А насчет снов… Мне уже давно снятся печальные сны. Какие-то чересчур нехорошие. Там не расхохочешься. Откуда ты взялся?

— Не важно. Главное, взялся. И теперь тебя не отпущу.

— Как это?

— Да так! Очень просто. А разве я тебе не снился, не мерещился?

Аня смутилась. Щеки стали непривычно и неприятно горячими.

Этот проклятый сон… Он повторялся с такой неприятной настойчивостью, что нельзя было забыть или плюнуть на него. Хотя Аня не один год твердила себе, что сны — настоящая дурь. Небо, ракета, космонавты… Полет в никуда… Но женщины любят глупости. Это тоже у них в крови.

— Откуда ты знаешь?

— А я догадливый! И очень памятливый. Хотя на самом деле тебя забыть трудно… Пошли, я отвезу. А то выглядишь так, словно минуту назад усердно полоскалась в стиралке. Я на машине. Ты домой? — И он открыл дверь магазина.

* * *

Земли не было. Она давно истаяла внизу: зеленая, синяя, коричневая… И небо приняло их в бесконечные и насмешливые своей беспредельностью просторы, поскольку ему просто ничего другого не оставалось.

— «Пока Земля еще вертится…» — Алик повернулся на Анютин взгляд.

Как поворачивался в ее снах слишком часто…

Алик, Алик, бесконечный Алик… Так смеялся над ней на Земле муж.

Командира космического корабля вообще-то звали Роальд…

* * *

В тот дождливый день он просто довез ее до дома.

На гараже возле Аниного подъезда кто-то накарябал огромными кривыми буквами: «Алена, извени меня!»

У неизвестного поклонника неведомой Алены явно имелись совесть и чувство вины, но вот с грамотностью сложилась напряженка.

— А я недавно видел посреди Садового кольца белилами надпись во весь тротуар, буквами в полметра каждая: «Я тебя люблю!» — сообщил Роальд. — Признание без подписи и без обращения. Кто и как умудрился написать? И очень интересна его психология…

— Ну, ты психолог, ты и разгадывай! Как раз по твоей части! Потренируешься…

Аня хотела поблагодарить Роальда, попрощаться и выйти из машины, но почему-то медлила. Он усмехнулся.

Коренастый и гибкий, разлохмаченный сильным ветром из незакрытого окна, Роальд сиял напротив белыми зубами, и Аня с недоумением вспомнила свой постоянный сон…

Она раньше нередко натыкалась на Алика в квартире своей двоюродной сестры Галины, за которой тот ухлестывал. Где-то, когда-то… Очень давно… И замечала легкие следы ветрянки или юношеских прыщей на загорелых щеках, плотные руки с коротковатыми мужицкими пальцами, четко наметившиеся милые морщинки на лбу… Тогда, в четырнадцать лет, Анька жутко влюбилась в Роальда, уже студента университета. И старалась скрыть свою влюбленность. Похоже, он так тогда ничего и не заметил.

— А в медицинский тоже принимают за внешность? Я всегда считал, что внешние данные требуются лишь в театральных. — Алик любовался Аней не таясь.

— Перестань! Я уже старая! — Польщенная, она смутилась от неожиданности.

— Давно я не видел лучше тебя, — задумчиво произнес он. — Неужели тебе никто никогда не говорил об этом? Думаю, я здесь не первооткрыватель. Твой муж счастлив?

Счастлив ли муж?.. Более дурацкого вопроса, наверное, не придумаешь. Счастлив до такой степени, что собирается уйти. И больше никогда не видеть ни жены, ни детей…

Похоже, Роальд не ждал ответов, а оставлял их про запас, на потом. Или задавал вопросы сам себе в ожидании личных, собственных ответов.

Он искоса взглянул на нее. Чересчур честные и прозрачные у него глаза…

Аня хорошо знала по собственному опыту, что именно такие кристально ясные, подозрительно искренние и наивные глаза бывают у мужчин, исключительно когда они что-то всерьез замышляют. И сразу насторожилась.

— Молчишь? Правильно делаешь! — кивнул Алик. — Молчание часто сближает больше, чем любые слова. А иногда для того, чтобы тебя просто услышали, надо всего-навсего промолчать. Такой вот парадокс! Вообще, по-моему, лишь чересчур простодушные способны верить словам и придавать им большое значение. А заодно и логике. Словами можно разбить любые истины и опровергнуть все, что угодно. Стоит только захотеть.

С широким размахом плеч, рыжеватыми глазами, словно усеянными веснушками, веселый, он казался упрямым и никогда не упускающим из вида цель впереди — будь то далекая планета или женщина. И Аня поняла: Роальд настоящий космонавт и капитан корабля из ее сна. Другой профессии и должности для него на Земле не существовало. Он родился надмирным. И хотел видеть Землю всегда далеко внизу, под своим кораблем… Психолог — это чистая случайность.

— А молчанием, значит, ничего опровергнуть нельзя? — спросила Аня. — Интересное умозаключение… Душа иногда задыхается без слов.

— Но чаще от них, — поправил Роальд.

— Допустим… Ну, пока! — Аня продолжала сидеть, глядя, как лупит по лужам упорный дождь.

Его твердости характера стоило и позавидовать, и поучиться.

Алик снова ухмыльнулся:

— Твои на даче?

— Да, со свекровью. Золотая попалась, повезло… Такое плохое лето… Придется, наверное, их скоро привозить.

— Подожди, не торопись! — Роальд внимательно взглянул на небо. — Разойдется..,, Август будет хорошим.

Аня засмеялась. Ну да, все правильно! Командир космического корабля должен уметь предсказывать погоду. Посмотрела в стекло и содрогнулась. Небо затосковало безнадежно и беспросветно… Как много от него всегда зависит!.. И значит, надеяться не на что…

— Какая же на улице дрянь! Сплошная дождилка…

— Нет, плохая погода — это человеческое счастье, — возразил Роальд. — Просто мы не понимаем. На погоду очень удобно все сваливать: скверное настроение, плохое самочувствие и болезни. Ею удачно прикрывать нашу лень. С ее помощью легко отменить поездку, куда-то не пойти. А какая замечательная тема для разговоров! С погоды начинают беседу и заканчивают. Погода безответна и стерпит все обвинения. Поэтому мы постоянно ее склоняем и списываем все на ее счет. Хорошо, когда есть на кого валить. А теперь представь, как тяжко жить в Италии! Обвинять-то некого!

Аня вновь улыбнулась. В стекла барабанил дождь, старательно набирающий темп и намекающий на близкую осень.

Как ни странно, Аня больше всего любила именно конец августа, когда жара прячется до будущего лета, а холодные ветра еще не успевают добраться с северо-запада до нового пункта назначения. И вокруг пока тепло, тихо и довольно часто солнечно. Самое задумчивое и философское время года. Время для размышлений. Оно не терзает душу противоречиями и дает короткую возможность хоть немного понять себя и окружающий мир.

Но в этом году август разыгрался дождями не на шутку. И в дверях клиники Аня нередко задерживалась. Мимо проскальзывали пациенты. Вежливо и чуточку подобострастно раскланивались. Аня ненавидела лесть и угодливость, но больных понимала. Они целиком и полностью зависели от врачей, а потому вели себя неестественно, как все подчиненные болезни или окружающим. Хотя разумнее было бы заискивать перед судьбой…

Пациенты не подозревали, что Аня очень плохой врач. Что она не сумела толком ничему научиться, потому что без конца занималась своими мужьями и детьми. Мать предупреждала ее об этом вполне запрограммированном итоге, но Аня не прислушивалась. Она всегда жила независимо от чужих мнений. И атмосферное давление окружавших идей и взглядов на жизнь никогда Анюту не затрагивало. Но независимость часто не переносит существования в одиночку, а начинает мечтать подчинить себе других. Глупое и порочное желание… Стать властелиншей и повелительницей хотя бы в своем доме Ане все равно не удалось, несмотря на то что она попыталась дать родным почувствовать, что прекрасно знает их уязвимые места, попробовала заставить слушаться ее и бояться…

Чего она добилась?.. Да ничего! И если бы не Анатолий, верный давний друг, Ане никогда бы не найти приличной работы. Знакомств в медицинском мире она не завела, но справедливо считала, что нередко выручает даже не блат, не связи, а обыкновенная человеческая доброта и желание помочь. Когда они есть, все получается. У Анатолия нашлось и то и другое.

— До свидания, Анна Борисовна! — раскланивались пациенты.

— У вас нет зонта? Могу довести вас до метро…

— Нет, нет, спасибо! — отказывалась Аня. — Зонт есть. Я немного пережду…

По проспекту гуляли веселые, словно десантники на своем августовском празднике, грязные потоки, заливающие тротуары и мостовые. Жизнь уже несколько дней шла по дождливому и ветреному графику. Аня смотрела сквозь стеклянную верхнюю половину двери. Скоро осень… И она все насмешливее напоминает о себе ливнями и ветрами. Через две недели пора привозить детей с дачи. Неужели у них там тоже вот так льет?.. Свекровь замучилась. И надо идти домой… Если ждать, пока закончится дождь, можно простоять до утра. Прямо до начала приема больных.

— До свидания, Анна Борисовна!

Аня автоматически кивала, не оборачиваясь.

До свидания… И осторожно ступала за порог, держа зонт на изготовку, как оружие. Идти по проспекту было нелегко, только короткими перебежками. Ветер выламывал вцепившуюся в зонт руку, угрожая вырвать эту слабую защиту от дождя. Потом начинал шаловливо заигрывать со спицами, пробуя их вывернуть и сломать. Серый депрессивный оттенок мокрого города безуспешно старались нарушить разноцветные гусеницы зонтов на остановках. Озорные водители лихо и хамовато взрывали колесами лужи и обдавали прохожих грязными брызгами. Своеобразно шалили…

— Но тебе не страшны никакие дожди! — лукаво продолжал Роальд. — Ты запросто проскочишь между каплями! С твоими параметрами это несложно.

Аня фыркнула и вышла, наконец, из машины.

* * *

На следующий день вечером он, со свойственной ему бесшабашностью, позвонил Анюте домой. Она изумилась, услышав его голос.

— Как ты нашел мой номер телефона?

— Это моя проблема, — отозвался Роальд. — Какая тебе разница? В ФСБ за помощью не обращался, будь уверена! Что-то ты напряжена и тревожна… Я помешал? Тебя долго не было дома. Я звонил несколько раз. Задержалась на работе?

— Ездила на дачу, — нехотя объяснила Аня. — Пришлось в очередной раз разбираться с дочерью… Очень тяжелый характер. Замкнутая, скрытная. Ничего не хочет делать: ни читать, ни рисовать, ни лепить. Лень непролазная. Целый день сидит в углу. И с детьми играть не любит.

— А сколько ей лет?

— Три года.

— Тогда ты будешь с ней разбираться еще долго. — Роальд весело хмыкнул. — Когда мы увидимся?

Аня растерялась. Такая решительность и стремительность действий ее нередко ставили в тупик.

— Разве мы собирались?..

— Ты, может, и нет, а я планировал. Давай обсудим когда и где.

— А зачем нам видеться? — сурово спросила Аня, пытаясь влить в голос максимум холодного металла.

— Анюта, ты специально притворяешься дурой и принцессой на горошине? — ехидно поинтересовался Роальд. — И задаешь такие вопросы?

— Я… нет… Так сразу… Я не знаю… И где?..

Что ты мнешься, как девочка? — усмехнулся в трубку Роальд, резко сокращая дистанцию. — Где… Это тоже исключительно моя проблема. Твоя — согласиться. Впрочем, это вообще не проблема. Так, пустячок… Что, где, когда… Передачка на ТиВи. Давай завтра в половине седьмого на «Алексеевской». Там один выход.

Сердце пыталось сорваться из груди в пятки, как у студентки, вытащившей провальный билет…

Снова лгать мужу? Но лгать до бесконечности нельзя. В итоге Юрий обо всем догадается… Он и так без конца ее подозревает. Только молчит, не хочет затевать скандал и портить едва наладившиеся отношения. Противно… Говорят, есть люди, которые никогда не лгут. Трудно представить… Никогда не врать?! Даже если очень редко… Неужели такие есть?!

Аня задумалась. Она подобных не встречала. Наверное, у нее друзья и знакомые, похожие на нее. Впрочем, так почти у всех… «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу…»

Женщину?.. И Юрий и Роальд ведь тоже выбрали ее для себя… А как иначе? Им требовалась именно такая — легкая, порхающая, хохочущая… И может, немного привирающая?.. Кто знает… Мужчинам не нужны проблемные дамы, относящиеся к миру трагически.

Она выбирала их, а они — ее… Кто вообще кого выбирал?! Аня думала, что первые шаги делала все-таки она… Но видимо, ошиблась. И сейчас ее выбором руководил этот психолог, отлично знающий человеческие души, и Анькину заблудшую в том числе. Он сыграл на ее желании изменить свою жизнь. Он его угадал, вычислил. И почти заставил поступить так, как хотел именно он. Она догадалась правильно…

Аня не успела спросить, почему вдруг на «Алексеевской». Запели короткие гудки…

2

— Аннушка!.. — Мама ласково касалась Анькиного лица, пытаясь ее разбудить. — Пора вставать! Тебе опять что-то снится?

Ходит рядом, говорит, настаивает… Мама… Опять…

Аня с трудом разлепляла веки. Неужели утро?! И вновь просыпаться, подниматься, одеваться… Какой-то ежедневный непрерывный кошмар…

Она родилась жуткой соней. Самой совиной совой из всех сов. И утренний подъем казался ей пыткой, каторгой, нечеловеческим издевательством.

Мама, мамочка… Ее руки, ее голос, ее нежность… Сколько лет они будили Аню по утрам… а когда перестали, потому что появились другие «будильники», Ане так не хватало маминых прикосновений!.. Но лучше бы ее никто не трогал по утрам…

— Мне опять приснился сон, тот же самый. — Аня смотрела на маму сквозь непослушные, ленивые ресницы. — Мы куда-то летим в космическом корабле… Со мной какие-то парни… И почему-то Алик… Вот… А Земля погибла. Ее больше нет.

Мама улыбалась, не слишком вслушиваясь в Анькин полусонный лепет. У нее хватало забот, и дочкин сон, почему-то неизменно повторяющийся, матери немного надоел. И знала она его до мельчайших подробностей.

— В школу, в школу, — повторяла мама. — Аннушка, пора в школу!

И Аня, наконец, вспоминала про школу. И начинала проворно собираться.

В девятом классе она его не видела. И в десятом тоже. Хотя не увидеть его было трудно, даже попросту невозможно. Юрка вымахнул за метр девяносто. Раскосые, светлые глаза и не поддающиеся усилиям расчески русые волосы. Но невнимательная Анька заметила его лишь первого сентября выпускного одиннадцатого класса. Приметила и задумалась. Кто это? Откуда? Ах да, это же такой хорошо знакомый, такой привычный Юрка Воробьев, с которым они учатся в одном классе уже третий год… Подумать только! Третий год!.. Сколько времени пробежало зря, бессмысленно и впустую! Куда же она смотрела?.. А никуда… Вокруг да около. В саму себя. В книги. В дурацкие сны про всяких там Аликов… Теперь надо попытаться срочно наверстать упущенное.

Тем летом они с мамой здорово отдохнули в Крыму. И загорелая счастливая Анька привычно подпрыгивала возле школьного крыльца в ожидании тронной речи директора. Рядом толпились одноклассники, галдели и делились впечатлениями о летнем отдыхе. Старые деревья в школьном саду гнули ветки к земле, словно пробуя на время прилечь отдохнуть.

Аня смотрела на сад, на мокрые, готовые вскоре спокойно умереть листья, на толпу школьников… И пыталась избавиться от внезапного убеждения — в этом году обязательно случится что-то новое, неожиданное, странное… Что— она пока не знает. Но вскоре… завтра… через неделю… через месяц… да, самое позднее — через месяц это произойдет… Что же это будет?..

— Ну, ты как? Рассказывай! — подлетела к ней лучшая подруга Оля Маттис. — Черная, как из шахты! А я не успела тебе даже позвонить! Только вчера вечером приехала из Карелии! Ань, ты что? Что с тобой?

Оля дернула ее за рукав и попыталась заглянуть в глаза. Аня отвернулась.

— Очень вежливо. — тотчас обиделась Оля. — Ты даже знать меня не хочешь?

— Хочу, — равнодушно отозвалась Аня.

— «Хочу»! — передразнила Оля. — Не похоже! Ну и ладно! Подумаешь! Придешь в себя — позвони!

Она гордо повернулась, вздернула маленький курносый нос, махнула роскошной светлой косой ниже попы и поплыла к другим девчонкам.

Аня одиноко стояла в стороне и думала, что напрасно обидела верную Олю, безмерно дорожащую дружбой с Анютой. Оля в глубине души признавала Анькино превосходство во всем и нередко посматривала на Аню снизу вверх, но усиленно это скрывала. Хотя Аня догадалась обо всем давным-давно. Да и что тут особенно отгадывать? К Анюте в классе относились сложно, со смешанным коктейлем зависти и восхищения, ненависти и любви.

В каждом классе всегда обязательно есть самая красивая девочка и завидная невеста, что не всегда совпадает, и самый привлекательный парень и завидный жених. Аня прекрасно знала: одноклассницы ее недолюбливают за аристократическую внешность, за папу, известного физика, и маму-архитектора, за безупречный вкус, за изящество и ловкость, за удачливость… Ей и впрямь всегда везло. Да разве она в том виновата?

В общем, причин для нелюбви оказалось более чем достаточно. И Анюта, хорошенько вникнув в ситуацию и оценив свое необычное положение, старалась держаться особняком. В тесные дружеские отношения ни с кем не вступала, но гордость и гонор не показывала. «Ты у меня умница», — часто повторяла мать. За это Аню тоже не любили. Чем меньше у девушки ума и красоты — тем для нее лучше. Меньше завистников. Или вообще нет. А это как раз то, что требуется для нормальной спокойной жизни. Но тут уж кому как повезет…

* * *

Анькины родители вообще-то официально так и не поженились. Почему-то поленились или не захотели прогуляться до милого заведения под названием ЗАГС. Только никого из них сложившееся положение не угнетало и не шокировало. Хотя в те времена, когда Аня еще не появилась на свет (чудовищно дикая, нелепая, дурацкая мысль — как это ее могло не быть?!), гражданские браки модными не считались. Их не понимали и осуждали. Но мама — тогда еще и не мама вовсе, просто девочка Женя — плевала на все законы и обычаи. Абсолютно равнодушная к условностям, она всегда жила по-своему, чересчур самостоятельно и вызывающе для обывателей. И Анька уродилась в нее. Правда, мама упорно это отрицала и старалась не замечать. Обычно никто не думает о том, чем награждает детей при рождении. Просто все хотят родить и рожают — вот и все! О чем тут долго размышлять? А дети, как правило, подбирают почти все плохие качества и черты родителей, будто в упор не замечая хороших. Им так нравится, детям.

Во времена Жениной молодости буквально все помешались на физиках. И выйти замуж именно за физика, желательно атомщика, сделалось заветной мечтой каждой мало-мальски смышленой девчонки. И не только девчонки. Даже родители и те начали по-юношески грезить женихами-физиками для своих заневестившихся дочек. Всеобщее сумасшествие продолжалось довольно долго. И Женя Литинская, полька, у которой предки давно обрусели и забыли родной язык, угодила в самые горячие страсти по физикам, как в эпидемию гриппа.

* * *

Борис оказался легким по характеру, беспредельно обаятельным и охмурял девок с ходу. С подошью на редкость наивной, искренней, обольстительной улыбки, широкой и простой. Она в два счета покупала женщин и обещала им куда больше, чем он собирался и мог им дать. Но слабому полу нравилось обманываться. Обманщик чересчур хорош…

В юности он взял за правила ни в коем случае не вступать с женщинами в серьезные отношения. А прощаясь, вычеркивать их из памяти навсегда. Он старался никогда не сближаться ни с кем до такой степени, чтобы потом, неизбежно расставаясь — все равно иначе у него не получится! — жалеть и страдать. Чувствами Борис пробовал управлять, как водой в трубах — то выпустить немного, то подсобрать, то открыть кран, то закрыть… Под руководством главного мудреца, данного Борису природой, — собственного разума.

Но физик ошибся в одном — он внезапно привязался к маленькой Анюте, своей первой дочке, стремительно и чересчур крепко. Жизнь состоит из неожиданностей.

Борис никогда не задумывался над своими ловкостью и хитростью и не использовал их намеренно. Они побеждали, словно независимо от него, выручали в сложных ситуациях и помогали сохранить хорошие отношения со всеми соперниками, у которых он неизбежно выигрывал, и с женщинами, которых неизменно бросал. Милый, очень образованный, такой простодушный и добрый… Так думали о нем все. А он и есть такой. Ценит покой и тишину, а потому прикладывает максимум усилий, чтобы наловчиться превращать всех своих любимых по очереди в некое подобие манекенов и жить по своему вкусу, в укромной заводи. Борис много читал, охотно вступал в разговоры, его мгновенно трогали и волновали любые пустяки, он легко приходил в смятение, и казалось, причинить ему боль сумеет каждый, кто хоть немного постарается. Но ненадолго. Борис моментально отбрасывал ненужные ему ощущения и очень ценил отдых, потому что редко отдыхал. Борис принадлежал к породе людей, которые просто не умеют это делать. Он не мог жить без любимой физики. А увлекаясь работой, уже ни о чем другом не думал и ничего вокруг не замечал.

Однажды насмешливые приятели-коллеги решили проверить этого заумного типа на рассеянность. Проверка прошла на ура. Ему зашили в пиджак металлическую часть молотка. Он ходил две недели и часто растерянно повторял: «Чего-то кособочится сбоку, а почему — не понимаю. И что-то немного тяжеловато…» Все ржали, но Борис был абсолютно искренен и беспредельно наивен. Пока, наконец, Женя не обозлилась, не распорола подкладку и не вытащила то, что «кособочилось».

Борис потрясенно открыл рот.

— Откуда это взялось?..

— От твоей запредельной «не-от-мирности», дурачок! — объяснила Женька.

Ей самой нередко приходилось брать себя в руки и по возможности невозмутимо ждать, когда о ней вспомнят. Терпению она училась у сотрудников Метеоцентра, всегда спокойно выжидающих, когда погода, наконец, придет в себя и внезапно совпадет с их взятым с потолка, а не с неба прогнозом.

После своих личных постов заработавшийся и забывший обо всем на свете Борис возвращался к Женьке сильно оголодавшим. Тогда она торжествовала и сразу объявляла о необходимости отдыха. Разгадав Бориса, хитрая Женька сумела стать для него той самой редкой передышкой, которую он так высоко ценил. Женька хорошо умела ладить с мужчинами — она никогда на них не давила. Секрет простой.

А потому всю жизнь, несколько раз женившись и легко столько же раз разойдясь, наплодив после Ани еще четверых детей, Борис неизменно возвращался к Жене. И вообще часто у нее бывал. Поэтому Аня не чувствовала, что у нее нет отца. Он у нее всегда был. Только ночевал в их квартире не всегда, вот и все.

Однажды Борис заявил Женьке:

— Если бы ты родилась Евой, то не стала бы колебаться и сама бы сорвала яблоко, вместо того чтобы исподтишка подбивать на нехороший поступок Адама.

Женька засмеялась. Она как раз в тот день собиралась его удивить.

— У нас будет ребенок! — сообщила она ему.

— Да? — по-детски изумился Борис. — Как же так?!

— Представляешь, от этого, оказывается, бывают дети! А ты и не подозревал, бедный? Запомни на всякий случай, вдруг пригодится!

Он фыркнул.

— Ладно, рожай! Но ты ведь раньше не хотела… Сама говорила.

Борис знал, что о свадьбе Женя никогда не заикнется. Такой характер.

— Тогда жди! — торжественно пообещала Женька. — Девочку Анюту!

— Почему именно девочку? — вновь удивился он.

— Потому что я так хочу! — заявила Женька. И родила девочку Анюту.

* * *

Сначала Женя рожать не собиралась. Сделала несколько абортов. Тайком от своего любимого физика. У них с Борисом всегда отвратительно решался вопрос предохранения.

— Я привык во всем полагаться на женщину, — весело признался он ей в самом начале их отношений. — Например, при предохранении… Ты это учти, пожалуйста!

— Учту! — усмехнулась Женька.

А когда она забеременела в очередной раз, неожиданно и необъяснимо почувствовала, что должна родить этого ребенка. Должна — и все! Иначе будет беда… Какая?.. Женя не знала. Но Аня словно продиктовала ей свои жесткие условия и потребовала жизни.

— Я не могу убить эту малышку. Не могу! — повторяла Женя, как заведенная, родителям.

Они наорались вволю и безнадежно махнули руками. Рожай, полоумная!.. А где жить будешь?.. Полунищий быт, крохотная сыроватая квартира на первом этаже… Но Борис поступил как настоящий мужчина: купил Жене хорошую кооперативную двухкомнатную квартиру, залез в долги… Но расплатился быстро. Он уже стал хорошо известен и завоевал славу.

С тех пор душа Бориса стала и вовсе свободной и умиротворенной, совесть блаженно посапывала в нежных объятиях Женьки, а мысли текли в одном правильном направлении — она, наконец, прочно стоит на ногах и можно за ее судьбу и за завтрашний день дочери особо не беспокоиться. Хотя Борис помогал Жене неизменно. И ее душа тоже была относительно спокойна.

Однако сломать это равновесие стремились и упоенно мечтали многие. Их имена остались истории неизвестны. На Женьку начали увлеченно писать анонимки.

Какие только ярлыки ей не приклеивали, в чем только не обвиняли! Она даже в самых страшных снах не могла увидеть ничего подобного. И с помощью пожелавших остаться неизвестными «доброжелателей» узнала о себе столько нового, о чем никогда не подозревала и не догадывалась.

Оказывается, она — корыстная особа, попытавшаяся захомутать великого физика и польстившаяся на его деньги. Во-вторых, развратная и даже якобы промышлявшая когда-то самой древнейшей профессией. Ее отлично знают в Москве, поскольку она не один год выслеживала клиентов на углу Нового Арбата и Садового кольца и дежурила в районе Тверской. Евгения нажила с помощью сутенеров немалые деньги, но этим не ограничилась, а кинулась в погоню за деньгами известного ученого.

Кроме того, она в рабочее время бегает в бассейн и сидит с ребенком, который не ходит в детский сад — якобы много болеет. И ездит со своим любовником-прихехешником, то бишь известным физиком, дважды в год в Сочи.

Дальше самое интересное. И самого ребенка, оказывается, корыстолюбивая и жадная Женька родила не просто так, а чтобы использовать всю щедрость родной страны и сесть ей на шею — ведь государство помогает матерям-одиночкам и проявляет о них невиданную, потрясающую, поистине материнскую заботу! Евгения собирается вырастить ребенка за счет государства— ни больше, ни меньше…

Неожиданный поворот сюжета, подумала Женька, надо же так сформулировать… И совсем запечалилась. Она теряла былую веру в людей.

Секретарь парткома архитектурного управления, где работала Женька, мужик деловой, веселый и откровенный, вызвал ее к себе и великодушно дал прочитать все анонимки, написанные разными почерками.

— Ознакомилась? — спросил он, забирая у нее, совершенно обалдевшей и недоумевающей, письма борцов за нравственность.

Женька еле-еле кивнула. Тогда он фыркнул.

— Конечно, нам придется все это осудить. Я не имею права оставить сигналы без внимания. Сама понимаешь! Ты, Евгения, к сожалению, у нас член партии, а нравственный облик советского человека не блюдешь и правил жизни не соблюдаешь. Как свидетельствуют и утверждают эти стойкие в моральном отношении товарищи, не соответствуешь. Ладно, не бери в голову! Она и так у тебя другим забита. Иди проектируй новый домик!

Обсуждение повергло Женьку в шок. Она никогда не представляла себе, что у нее столько врагов. В основном среди женщин. Они, ее коллеги и якобы подруги, выступали и говорили, мол, Жене пора одуматься и взглянуть на себя другими глазами.

«Какими? — думала Женька. — Ихними, что ли? Так это они уже сделали без меня…»

— Мы тебе желаем только добра! — уверяли дамы.

«Мы желаем счастья вам…» — вспомнила Женька популярный хиток и не вовремя засмеялась. Собрание возмущенно загалдело.

— Заканчиваем! — решительно подвел итог секретарь парткома. — Остальное беру на себя!

— А что это вы хотите взять на себя, Виктор Кузьмич? — ядовито пропищала секретарша начальника.

— У вас есть право меня допрашивать? — нахмурился секретарь. — Да еще в таком тоне? Вы ведь член партии! Что вы себе позволяете?

Секретарша присмирела.

Но анонимки продолжали идти и позже. В общем, появление Горбачева пришлось для Женьки очень кстати. Как раз в том году, весной, очередную анонимку направили в Комитет народного контроля. А до этого целых пять штук разослали в разные инстанции — люди никак не могли успокоиться. Письма разбирали и разбирали… То есть Женькино аморальное поведение. Она уже отупела от разборок, привыкла к ним, притерпелась…

Один раз ей даже пришлось сказать при всех, что Анюта — дочка вовсе не Бориса, а совсем другого человека. Хорошо еще, что от нее не потребовали свидетельства о рождении Ани, где голая правда записана черным по белому… Именно то вранье казалось Жене самым ужасным, каким-то по-настоящему предательским. Но Борис тогда готовился защищать докторскую, и Женя боялась ему чем-нибудь навредить.

К тому времени она переехала в другой кооперативный дом, где жили многие ее коллеги-архитекторы. А свою старую квартиру передала Борису. Он женился в очередной раз и в очередной раз собирался разводиться, но хотел оставить что-то бывшей жене и сыну. Поэтому квартира Женьки ему пригодилась. И маленькая Анюта, невесть каким чудом угадавшая ситуацию, хотя ничего не осознавала и не разбиралась еще ни в чем, старательно обходила всех соседей, гуляла во дворе только одна и возвращалась домой так, чтобы ее никто по возможности не видел и не замечал.

Но давать себя в обиду Анька не собиралась даже в пятилетнем возрасте. Мать прозвала ее жучкой после одного случая.

Соседка по площадке, встретив как-то Аню во дворе, где она гуляла абсолютно самостоятельно, вдруг запела:

— Такой чудесный ребенок, все умеет, все понимает, потому что родителями брошенный! Отец неизвестно где, мать якобы работает целыми днями или занимается своими делами! Няню почему-то уволили. Денег у матери на нее, видите ли, не хватает! А девочка растет сама по себе, никому не нужная!

Аня поняла, что эти не понравившиеся ей разговоры надо немедленно остановить. Если сейчас не поставить соседку на место, наезды на родителей и сплетни будут продолжаться.

— Да замолчи ты, бабуля мелкая! — выдала Аня. — Играть мешаешь! У тебя свои дела, у меня — свои. Так что лучше топай отсюда подобру-поздорову!

Соседка, считавшая себя еще молодой, изумленно затихла, а потом, на все лады ругая современное грубое и наглое поколение, возмущенно протопала к дому. Зато расхваливать Аню и приставать с критикой ее родителей перестала. И вообще старалась обходить девчонку стороной. Как обо всем узнала мать, Аня не догадалась — не сама ведь соседка пожаловалась! — но прозвище «жучка» в семье прижилось. Аня на него не обижалась, считала справедливым и даже гордилась им.

Больше того, она взяла на вооружение крики разгневанной соседки и стала часто, с большим удовольствием и восторгом повторять, копируя чужую интонацию:

— А я совсем обняглела-а!

Девочке нравилось чувствовать и видеть себя сильнее, хитрее и практичнее других, взрослых и старших, проживших на земле куда больше, чем она, Анька, но ума и опыта так и не наживших. Это радовало, вдохновляло на новые подвиги и свершения, подзаряжало силами и энергией, как батарейку. И Аня усердно развивала свои способности, понимая, что именно они ее в конце концов вывезут. Куда и как вывезут — не догадывалась и не задумывалась. Просто знала — и все! И верила в свое светлое завтра.

В одиннадцать лет она заявила матери:

— Ты мне только о сексе ничего не рассказывай! Вы, взрослые, всегда делаете это с таким смущенным видом! Зачем ставить себя в неловкое положение? А я и так уже все выведала, что нужно.

Мать изумилась. Она пыталась заинтересовать Аню своей профессией, которую очень любила. Но Аня оставалась к ней равнодушной и намылилась поступать в медицинский.

— Архитектура — самое непонятное и сейчас почти забытое, к сожалению, искусство, — часто повторяла Евгения Александровна. — Не могу понять, почему так получилось! Ведь именно архитектура символизирует свою эпоху и в течение многих веков напоминает беспамятным людям о прошлом. Словно рассказывает с помощью немногих уцелевших строений и сохранившихся памятников о том, что думали и чувствовали люди, их построившие, о чем они мечтали. Любые храмы и церкви, дворцы и замки, жилые дома и коттеджи — это история. Они лучше всяких книг раскрывают суть, проблемы и величие своего времени.

От мамы Аня научилась внимательно вглядываться в дома, отличать их стиль и особенности, видеть их плюсы и минусы. Но становиться архитектором не собиралась. Только в мед… Она будет лечить людей.

В детстве, увлеченно занимаясь лечением заболевших кукол, зайцев и медведей, Аня вдруг решила, что врач — самый главный человек на земле. Он один может разобраться, что у человека болит, какие ему глотать таблетки, чтобы выздороветь, как себя вести, чтобы не заболеть снова… Он один распоряжается человеческим здоровьем и даже жизнью. Про Бога она тогда не думала. Мать была равнодушна к религии.

Ане часто казалось, что мать немного давит на нее, пробует подчинить себе во всем, сделать себе подобной. Она хотела вырваться из-под этой власти. И с помощью профессии тоже.

3

В прошлом году у Ани вдруг появилась новая странная привычка проводить языком по внутренней стороне верхней губы. Словно гладить зубы.

Ольга сориентировалась моментально.

— Ты так не делай, — вроде бы добросердечно посоветовала она, скопировав Анино непроизвольное движение. — Иначе мальчики любить не будут!

И нехорошо засмеялась.

А когда у Ани в десятом классе на лице высыпали противные мелкие прыщи, Ольга, не говоря не слова, пристально изучала их, словно пересчитывала, все уроки напролет. И Аня терзалась. Мать истратила немало денег на косметические кабинеты, чтобы свести прыщи с Анькиных щек и лба.

Несмотря на мелкие Ольгины пакости, Аня все равно знала: Ольга ей предана. И эти выпады и уколы — просто выпады и уколы, как в фехтовании, где нужно уметь отбить удар противницы, поскольку редко кому из женщин удается избежать магии собственной стервозности. Почему-то именно роль заразы и стервы привлекает их чаще всего. Да и сыграть ее им частенько удается отменно.

Плюс ко всему Оля была влюблена в Игоря Скудина их одноклассника. А тот бродил по Аниным следам. Давно и постоянно. Так что никаких секретов тут не существовало. Все несложно и объяснимо.

Почему ей часто снится этот странный сон о погибшей Земле?..

— Твой Апокалипсис, — посмеивалась мама. Что смешного?..

Мама не понимала. Или не хотела понимать. Порой статус матери предусматривает полное непонимание некоторых проблем собственных детей. Иногда матерям даже требуется проявить настоящую тупость. Й тогда, глядишь, дети тоже начинают считать, что проблема яйца выеденного не стоит…

В составе экипажа космического корабля их насчитывалось пятеро — командир Роальд, врач Анна и кто-то еще. Рассмотреть лица других Аня не успевала. Штурман, бортинженер, бортмеханик… Ракета взяла старт ранним майским утром.

Они быстро вышли на околоземную орбиту. Все шло по плану. Команда собиралась пробыть в космосе полгода. Полгода… Такая малость… Ане мечталось провести там всю жизнь. Но и шесть месяцев тоже неплохо. Она, наконец, свободна от забот и тревог.

— Потому что на седьмом небе, — шутила мама и весело поглядывала на Аню.

Да, возможно…

Правда, за ней там внимательно следил в три пары глаз экипаж, но Ане казалось, что глаза эти — дружеские, зла не таящие. Почему она так считала, объяснить невозможно.

В соответствии со сном, она довольно долго упорно пробивалась именно в эту команду, настаивала на этом полете, а когда добилась своего, неожиданно почувствовала себя вымотанной, измочаленной, не годной ни на что. Даже почти равнодушной к дальнейшему. Внезапно захлестнула чудовищная усталость, о которой никто не должен был догадаться, иначе не видать ей того полета…

Во сне Аня с трудом справилась с собой. Но она всегда умела приводить себя в нужное состояние. Хотя не всегда сразу… Родители наделили ее отличной и редкой способностью всякий раз, после любых катастроф, словно рождаться заново. Она умела перешагивать через прошлое и смело топтать разбитые стенки вчерашнего дня. Но большинство людей вокруг нее неохотно расставались с пройденным и ничего не забывали. Это часто мешало Ане и отравляло ей жизнь.

Однако в ее неизменном сне на рассвете солнечного майского дня ракета брала старт…

Командира звали Роальд.

* * *

Наконец, директор закончил выступление, и все потянулись в школу. Первыми за дверью стали исчезать младшие классы. Одиннадцатиклассники входили последними.

Аня задумчиво рассматривала Юру. И он, почувствовав ее взгляд, обернулся и приветственно помахал рукой. Большой, лохматый, узкоглазый… На загорелый лоб падают выгоревшие добела прямые волосы, почти касавшиеся небольшого, темного от солнца, чуточку разрисованного веснушками носа. Недобро поблескивают ровные, предусмотрительно не касающиеся друг друга зубы.

Как у хищного зверя, внезапно подумала Аня. Надо сесть с ним… А что? Совсем неплохо. Мысль показалась слишком неожиданной. Зачем ей с ним садиться? И как же Оля? Вот уж будет обида на всю жизнь! Но при чем тут Оля и остальные?! Разве Аня собирается жить с оглядкой на окружающих? Ни за что на свете! Она предоставит такое существование другим. И Оля — она пришла в Анину жизнь не навсегда…

Пусть отныне рядом будет Юра, назойливо твердил вредный внутренний голос, от которого добра ждать не приходилось. Он сроду ничего путного не присоветовал. Но, несмотря на его козни и пакости, Анька привыкла к нему прислушиваться и ему подчиняться. И доверяла в основном лишь ему одному. Все-таки свой, родной, единственный… Ближе его у Анечки никого нет. Разве что родители…

И сейчас, повинуясь его жаркому страстному шепоту, Аня резко бросилась вперед.

— Так рвешься к знаниям? — заржали одноклассники. — Анька, берегись! Замуж никто не возьмет! Кто захочет иметь жену умнее себя?

Аня молча пролетела мимо них и их замечаний и догнала Воробьева. Он вопросительно наклонился к ней, и Анна увидела вблизи пахнущее солнцем темное, обветренное от загара лицо, на котором красивые узковатые глаза, словно засыпанные серой пылью, казались взятыми напрокат.

— Воробей, давай сядем вместе! — с ходу выпалила Аня.

Юра удивился. Вместе? С чего бы это?

Но Аня Литинская по праву считалась самой красивой и умной девчонкой в классе.

В Анюте было нечто такое, что заставляло сразу вздрогнуть, ахнуть и вздохнуть. Полячка по матери и еврейка по отцу, она волшебным и неожиданным образом соединила в себе обе крови. Природа создала нечто загадочное и удивительное. Увидев ее впервые, даже самые хамоватые, разболтанные парни почему-то непроизвольно вскакивали и вытягивались по стойке «смирно». Тоненькая, даже худая. Никогда не стоящая на месте. Смуглая, с низкой темной челкой, слегка горбоносенькая — сильно напоминающая портрет молодой Ахматовой в синем платье.

Мальчишкам часто хотелось вытирать Анькины теплые ладошки, постоянно перепачканные мелом. Его Аня любила грызть. И многим парням мечталось как можно медленнее тащиться каждый день следом за нею до ее дома, болтая о всякой околошкольной ерунде… И встречать ее по утрам возле школы, и наблюдать, как она безмятежно скачет, перепрыгивая через лужи, всегда опаздывая и весело размахивая сумкой, где вместо учебников и тетрадей лежат яблоки, духи и губная помада…

Непоседа Аня не могла долго заниматься чем-то серьезным. Редко делала сегодня то, что задумала вчера. И это придавало ей очарования. Мужчины любят легкомысленных женщин. Кому нужна занудная девица, навевающая скуку одним только постным взглядом и строго поджатыми губами, призывающими к скромности и сдержанности?

В вырезе ее безуспешно притворявшегося форменным довольно дорогого платья некрасиво торчали ключицы, но от них вверх словно убегала длинная гладкая шея… Трогательно-нежные маленькие бугорки грудей… Узкая спина с выпирающими лопатками… И прямой, слегка отсутствующий взгляд зеленоватых глаз, от которого нельзя оторваться…

Да, Анюта по праву считалась самой красивой в классе. А за Юркой бегали буквально все девчонки, обожающие все огромное и длинное, все выдающееся и уходящее высоко вверх. Им интересовались все, кроме Ани и Ольги.

Юра задумался. Какая в ней красота, в этой попрыгунье?.. Никакой… Зато есть что-то более значительное, чем красота… Что это, Юрка по молодости лет не знал и определений подобрать не мог.

Ладно, пусть садится рядом. Будет ему подсказывать… Литинская хорошо учится. Почти отличница.

И Юрий согласно кивнул.

Оля, неодобрительно наблюдавшая всю эту картину издалека, презрительно поджав губы, поняла, что отставлена навсегда. и одновременно жутко оскорбилась и очень обрадовалась… На самом деле она давно втайне ждала чего-нибудь подобного и мечтала об этом.

4

Они ехали из Ивантеевки от приятелей Роальда. Он выпил и завалился поспать на заднем сиденье, доверив руль Анне. Она недавно получила права и, гордая, как любой человек, достигший маленькой власти, собиралась гонять на машине целыми сутками.

Алик добивался ее водительских прав так яростно, как никогда мужчины не боролись даже против эмансипации. Это развязывало ему руки: он мог спокойно, без опасения, выпивать в гостях, не давая пить Ане и зная, что именно она довезет их обоих до дома. Точнее, до двух разных домов.

Они встретились год назад и с тех пор стали неразлучны. Почти… Потому что каждый вечер расходились по различным адресам и квартирам. У Роальда была семья. У Ани тоже, хотя она разваливалась на глазах, особенно после рождения дочери. И Анюта теперь ничего не имела против окончательного крушения. Все равно уже нечего беречь. А вот Аликово бездетное семейство казалось довольно прочным. Там на страже порядка стояла ревнивая и зоркая жена. И это осложняло всем жизнь.

Роальд мирно спал на заднем сиденье. Аня уверенно, весело мурлыкая о звенящем на дороге колокольчике, вела «ауди» к Москве. И вдруг из-за поворота выехал огромный «КамАЗ»… До чего же он бесконечный… Аня в ужасе смотрела на него, не в силах понять, что нужно сделать. А потом поняла, наконец, и заорала. Они вот-вот врежутся в борт этого тяжеловоза, размажутся об него, и от них даже ничего не найдут… Ни клочка! До гибели осталось всего ничего — секунд шесть или семь…

От ее истошного крика Алик проснулся и мгновенно оценил ситуацию. Он не напрасно окончил психфак МГУ и считался одним из наиболее подающих надежды психологов. Роальд моментально перекинулся через спинку сиденья и врубил тормоз. Машина остановилась в полуметре от страшного бока невозмутимого «КамАЗа», хладнокровно ползущего по шоссе со скоростью гусеницы и, кажется, ничего даже не заметившего. Мало ли козявок на дорогах…

— Все! — констатировал Алик. — Наездилась! Больше к рулю не подпущу!

— Я и сама больше ни за что не сяду! — огрызнулась Аня и заревела.

Какое это было счастье — плакать, уткнувшись Роальду в плечо…

* * *

— «Земля в иллюминаторе…» — промурлыкал он свое любимое.

Завелся…

— «Земля в иллюминаторе…» — и взглянул хитро на Аню, а затем в этот самый песенный иллюминатор.

Земля плавала далеко внизу в облаках, отсюда совсем не похожих на облака земные.

— Чтобы понять Землю, нужно стоять на ней, а не смотреть на нее сверху, — задумчиво произнес капитан корабля. — Верно я мыслю, доктор?

— В правильном направлении, сударь, — отозвалась Аня.

— Ну конечно, — хмыкнул командир. — И самый важный этап — «этап прикосновения к Земле». Всегда и у всех. У нас он еще очень не скоро. Будем готовиться и ждать.

Они летели уже не первые сутки, но полет планировался долгим, предстояло много дел, заданий и раздумий.

— Размышления еще впереди! — часто повторял командир. — Пока идут наблюдения.

Почему ей постоянно снится именно этот странный сон?.. Ну почему?!

— Зачем женщине космос? — смеялась мать, выслушивая Анькины рассказы о надоедливом сне. — И вообще женщине в небесах не место…

— А где ей место, бедной? — однажды обиделась Аня.

Интересно, что изобретет в ответ мать? Будет талдычить стандартные истины о кухнях и постелях?.. Но Евгения Александровна пошла другим путем.

— Женская натура — земная, — начала она философствовать. — Женщина любит все обычное и привычное, находит в этом смысл жизни, радуется окружающему…

Аня обозлилась:

— Ну да, что еще от тебя можно услышать?! По-моему, это вообще псевдознание жизни!

Мать тоже рассердилась:

— Тебе еще рано говорить о знании жизни! Как ты можешь рассуждать, не имея собственной семьи?!

— Поэтому я и собираюсь ее завести. В самом ближайшем будущем!

— Что?! — Евгения Александровна растерялась. — Что ты плетешь?! Какая семья? У тебя на носу выпускные экзамены и поступление в институт!

— Все это очень легко совместить! — объявила Анька. — Было бы желание! Хочешь познакомиться с будущим зятем?

— Не хочу! — закричала мать так громко и отчаянно, что даже напугала Аню. — Никаких зятьев!! Ты обалдела? Ну ты и жучка!! — И бросилась звонить отцу.

Пока она судорожно набирала номер, Анька успела ввернуть главное:

— Не забудь ему передать, что я поступаю правильно! Мне пора и вообще надо. У меня будет ребенок!

— Что?! — прошептала Евгения Александровна в ужасе и застыла с трубкой в руке. — Какой ребенок?! Анюта, думай, что говоришь… Что ты несешь?

— Обыкновенный, с ручками-ножками, — дерзко ответила Аня. — Это правда. А почему она тебя так удивляет? Ты тоже, по-моему, встретилась с папой в восемнадцать лет!

— Да, но ведь не в шестнадцать! — закричала мать, вновь потеряв над собой контроль. — Я уже окончила школу и училась в институте! И между прочим, еще не ждала ребенка! Кроме того, по-моему, ты не замужем! И почему я всегда все узнаю в последнюю очередь?!

— А уж в этом ты виновата сама! Вот! — нагло объяснила Анька. — Тебе вечно некогда. У тебя дела, проекты и подчиненные, которых надо постоянно, буквально каждый день контролировать. А потом еще командировки и телефонные звонки… — Аня ехидно глянула на мать. — И все такое прочее… Потому и недосуг заметить, что я давно уже выросла. А замужество в наше время — чепуха! Никому не нужное клеймо в паспорте!.. Холодная безликая штамповка! Главное — ребенок! И на мой взгляд, ты вроде бы тоже до сих пор не замужем… Так что нечего выступать!

Она абсолютно права. У Евгении Александровны вечно не хватало времени на Анюту… На все хватало, а на дочь почему-то нет… Думала, большая, взрослая, выросла… Она потерянно молчала. Аня подошла к ней, присела на корточки и примирительно заглянула в лицо. И повинилась:

— Мама, знаешь, я стала какая-то неудержимая! И ничего не могу с собой поделать… Вот… Зато у тебя будет внук или внучка! — гнула свое хитрая Анька. — Ты кого хочешь больше?

— Тройню, — мрачно отозвалась Евгения Александровна.

— Неостроумно! — обиделась Анюта. — Троих нам все-таки не поднять. Очень тяжело! Даже с помощью папы.

— А с одним, ты считаешь, запросто справимся?! — вновь взорвалась мать. — Ты бы поинтересовалась заранее, сколько сегодня стоит упаковка памперсов! И учти — завтра она будет стоить намного дороже! Что ты себе думаешь?! Разве мы с отцом для того тебя пестовали, для того горбатились на тебя шестнадцать лет, чтобы ты, как полная дура, разрушила в один день все?! Всю свою жизнь?! Когда станешь взрослой, когда уплатишь нам сполна свой дочерний долг, вот тогда будешь вольна делать с собой все, что угодно! А до тех пор помни, что ты в долгу!

Вот оно как, оказывается… Она еще вдобавок в долгу…

Аня злобно нахмурилась:

— Ты на ходу меняешься и превращаешься в мерзкую тещу и требовательную мать! Вот! А с детей долгов не требуют!

Она равнодушно махнула рукой. Мать уже становилась такой далекой, такой непонимающей… И пусть ее… Но сдаваться не собиралась ни одна, ни другая.

— А твой этот… как его там?.. Так называемый муж… Он собирается работать, жениться на тебе и растить своего ребенка?

— Собирается, — отозвалась Аня. — Очень даже собирается. Даже придумал имена. И для девочки, и для мальчика.

— Молодец! — похвалила Евгения Александровна. — Имена — это самое главное! Что может быть важнее имен?! Все остальное— ерунда!..

* * *

Накричавшись в телефонную трубку и вылив на отца ошеломляющее сообщение, что подлая, дрянная Анька беременна — да еще от какого-то сопляка, был бы хоть мужик стоящий! — мать неожиданно успокоилась и вечером заговорила по-другому Аня сидела рядом и с удовольствием слушала родительский разговор.

— Пожалуй, Боря, нам стоит пригласить этого обормота в субботу на ужин, — предложила мать. — Я скажу ему: «Ты обесчестил мою дочь!» — и упаду в обморок. А ты меня подхватишь! Правда, неожиданный поворот сюжета? Как тебе сцена? Поставлена неплохо?

— Так себе, — скептически оценил фантазию жены отец. — Довольно банально. Я каждый раз удивляюсь, что способны сделать с тобой чувства! Их избыток так же вреден, как и нехватка. Но твоя задумка может сойти на худой конец, если этот негодяй действительно влюблен в Анюту.

— А ты думаешь, в нее кто-нибудь может быть не влюблен?! — патетически воскликнула мать.

Она верила, что ее дочь самая красивая, умная и талантливая. Поэтому не нуждается ни в каких совершенствованиях. И все всегда делает идеально. Это была серьезная ошибка, но переубедить любящую мамашу оказалось невозможно.

Аня ухмыльнулась:

— Кто будет приглашать? Ты или я?

— Папа! — заявила мать. — Пусть мужчины договорятся между собой! У них это лучше получится.

— Пусть, — согласилась Аня.

Обожая старшую дочку, отец иногда проявлял ревность и суровость. В основном по телефону. Если его начинали одолевать юношеские голоса, каждые пять минут выпаливающие ломающимися басками в трубку: «Здрасте! А можно Аню?», отец понемногу зверел.

— Аню? Опять?! А кто ее спрашивает?

— Ну… Это не важно, — обычно отвечал очередной кавалер.

— Ах вот как? — иронически тянул отец. — Ну, молодой человек, если не важно, кто вы, в таком случае не важно и с вами разговаривать. До свидания, до лучших времен!

И вешал трубку, Анюту не подзывая.

Но она надеялась, что на Воробьева никакие отцовские жестокости распространяться не будут. И не ошиблась.

Юрий пришел в субботу точно к назначенному часу, отглаженный и шикарно одетый — вот что такое мама, работающая в ночном клубе! Это очень много значит в жизни…

В руке, правильно опущенной вниз — а то многие вечно носят цветы, гордо задрав их вверх, как милицейский жезл! — он держал букет роскошных для зимы роз. Интересно, за какие деньги раздобыл посреди января?

Аня довольно усмехнулась. Юрка безмятежно взглянул на нее и незаметно подмигнул.

Анюта с любопытством ждала, когда и как мать осуществит задуманную сцену с обмороком. Но та что-то падать не собиралась — передумала или забыла? И вместо падения приветливо взяла у Юрия букет и отправилась ставить его в вазу. А отец пригласил будущего зятя раздеться и повел в комнату, где их ждал торжественный субботний сватовской ужин.

Аня поплелась за ними, чувствуя себя абсолютно ненужной, лишней… Мать, отец и Юрий тотчас сплотились и составили между собой довольно дружную милую троечку, для которой все остальные были не нужны. И как это у них так ловко и мгновенно получилось?!

Анюта тихо возмутилась, села в кресло и стала смотреть и слушать. Ничего другого ей не оставалось делать, поскольку иной роли ей в родном доме сегодня не предоставили. Не спорить ведь сразу с троими!

— Ну, каковы ваши планы на будущее, Юрий? — сразу поинтересовался отец.

— Любой технический вуз, а там посмотрим, — отчеканил почти муж и зять.

Во всяком случае, отец Анькиного ребенка.

— Могу помочь, — предложил отец.

— Ну что вы! — вежливо, но решительно отклонил помощь будущего тестя Юрий. — Я привык справляться сам.

Он скромно умолчал о том, что его мать в силах запросто оплатить любое образование сына, но Юрий хотел учиться самостоятельно, без всяких денег. За деньги любой дурак сумеет получить диплом! Главное — плати!

Явилась из кухни Евгения Александровна и пригласила всех к столу. Под всеми она явно подразумевала мужа и Юрия, поскольку на Аньку даже не взглянула.

Анюта собралась всерьез обидеться, но тут отец повернулся к ней:

—. Аннушка, прости, все никак не соберусь у тебя спросить… Когда же думает появиться на свет мой внук?

Ну, вспомнили, наконец! Но только в связи с внуком…

— А вдруг это думает сделать внучка? — хмуро справилась Аня.

— Почему ты такая надутая? — воскликнула мать. — Голодная, что ли? Вон сколько всяких вкусностей, ешь!.. Или у тебя токсикоз? Какая разница — внук или внучка? Главное — человечек… Свой, родной… Борис, они уже имя придумали! Как вы там кого назовете?

Отец удовлетворенно кивнул, аппетитно дожевывая котлету.

— Первого сына обычно называют в честь отца, а дочь — в честь матери!

— Ну, конечно… Обязательно… — проворчала Анька. — Чего ж вы тогда не назвали меня Евгенией?

— Я хотел, — развел руками отец. — Но твоя мать возражала.

И он любовно глянул на Евгению Александровну. Она засмеялась.

— Мое имя — и женское и мужское одновременно. Я не хотела давать тебе такое. И вообще тебя очень красиво зовут — Анна. Царски-королевски. Разве тебе не нравится? А потом, главное другое. Мы привезли тебя из роддома, глянули повнимательнее — а это Анечка, и никак иначе! Понимаешь меня?

— Понимаю, — пробурчала Аня. — Даже очень… И мое имя мне нравится. Но дочка получит другое.

— Дело твое, — равнодушно пожала плечами мать и вернулась к самой увлекательной теме, то бишь к Юрию. — Свадьбу играть будем? И где молодые собираются жить? Лучше у меня, я помогу с ребенком. А то ваша мама, Юрий, насколько я поняла, слишком занята на работе.

Юрка кивнул.

— Кроме того, вы оба будете учиться в институте, так что без меня вам никак… Решено?

Юрий снова кивнул.

«А хорошие мне попались теща и тесть, — подумал он, — свезло».

«Меня никто и не спрашивает, — подумала Аня. — Я словно лишняя…»

* * *

Алик, Алик, бесконечный Алик… Так смеялся над Аней муж.

Он быстро обо всем узнал и догадался. Или проболталась неугомонная дочка, которая во все совала свой короткий, но пронырливый нос и подозрительно интересовалась телефонными разговорами матери.

Хотя сам Роальд, бесстрашный и откровенный до возмущения, тоже чувств своих в карман не прятал.

— Красивая у тебя жена, — с ходу заявил он Юрию, когда тот однажды снял трубку.

— Ничего, — маловыразительно промычал Юрий.

Никакой ненависти или элементарно закономерной ревности Юрий к этому неизвестному человеку, называемому соперником, а говоря проще — любовнику жены, не испытывал. Он устал и хотел все забыть.

Зато когда все нюансы окончательно прояснились и все точки расставились сами собой, автоматом, Юрий внезапно задумал ревновать. Глупо и странно…

— Иди, твой зовет, — бурчал он, в очередной раз подходя к телефону. — У которого вместо сердца — пламенный мотор. Разницу между ним и остальными улавливаешь?

Аня улавливала.

5

На «Алексеевской» поручень перепачкал ей руку. Так здесь он делал всегда. Просто Аня еще не знала этого.

Когда она вышла из метро, заходящее солнце затеяло привычную игру с тенями, развлекаясь полутонами и оттенками. Люди на них не обращали внимания. Полутонов не различали и не видели в упор, а жизнь всегда казалась им одного цвета — черного. В крайнем случае — серого.

Аня не сразу заметила Роальда. Он возник откуда-то слева и подошел к ней почти вплотную. Они стояли, смотрели друг на друга и молчали, бессмысленно улыбаясь, как два идиота. Догадливый народ осторожно и насмешливо ручейками обтекал их с двух сторон.

И Аня вдруг подумала, что в жизни часто самой главной становится улыбка. Ей можно расплатиться, наградить и даже вернуть почти утерянные надежду и веру… Роальд очень хорошо умел улыбаться. Этому научиться нельзя. Это дают Небеса. Избранным.

После знакомства с Роальдом, еще в юности, Аня начала оценивать людей именно по улыбке — хорошо человек улыбается или нет. Это стало для нее основной и единственной характеристикой окружающих.

Роальд, все так же молча, протянул вперед правую руку ладонью вверх. Аня, тоже без слов, вложила в нее свою ладошку. И Алик повел доктора за собой…

Они шли, держась за руки, как подростки. Словно оказались в шумном суетливом городе одни, в полном и долгожданном одиночестве, и действительно напрочь забыли, что на земле есть кто-то еще, кроме них двоих.

В первый раз Аня даже не запомнила толком, куда они пришли. Так волновалась. Как девочка, повторял Роальд.

Через три часа Анюта попыталась встать.

— Алик, мне пора…

— Куда?! — бешено прорычал Роальд. — Назад! Обратно он отвез ее на машине.

* * *

— «Я Земля, я своих провожаю питомцев, сыновей, дочерей… Долетайте до самого Солнца и домой возвращайтесь скорей…» — безмятежно мурлыкал командир.

Все было в полном безукоризненном порядке. Так тогда казалось. В самом начале Аниного постоянного сна, преследующего ее много лет подряд.

И так ей почудилось в тот сентябрьский желтый день, когда она села за одну парту с Юркой Воробьевым, местным сердцеедом и красавцем.

Аню мать перевела в другую школу в середине девятого класса. Сказала, что эта школа лучше. Дочка спорить не стала.

В первый день на занятия она явилась слишком рано. Немного волновалась. Вошла в кабинет, который ей показали, и осторожно села за первый стол. Минуты через три явился паренек и уставился на Аньку угольными, глянцевыми, как обложка дорогого журнала, глазищами. Слишком большой, некрасивый, непропорциональный лоб, выпуклый, с шишками на висках… На него небрежно падала косая, странно-нелепая маленькая прядь, будто пытаясь слегка прикрыть и смягчить его безобразие, но лишь подчеркивая и демонстрируя его. Под крошечным, курносым, совершенно не мужским носом без намека на переносицу гордо красовались жесткие черные усы.

Если Анька наденет каблуки, сразу перерастет парня на полголовы. Шибздик…

— Давай познакомимся, все равно других вариантов нам теперь судьба не оставила, — предложил парень. — Меня зовут Игорь. Видно, учиться нам теперь предстоит вместе?

Аня кивнула и пробормотала свое имя.

— А что тебя потянуло в нашу школу?

Аня пожала плечами. Не скажешь ведь, что мама потянула… Неловко. Самой Ане-то все равно.

— Ты как думаешь, можно ездить на городских улицах на самолете?

Аня фыркнула:

— Кому такое придет в голову?

— Кому-то придет, — задумчиво произнес Игорь. — В одной европейской стране человек завел себе одноместный маленький самолет. И катался на нем по городским улицам, как на автомобиле. Полиция останавливает: что, мол, за безобразие? И он им на это без малейшего смущения: «А вы мне покажите статью закона, запрещающую движение по улицам города на самолетах! Найдете — значит, действительно не имею права, а нет— на меня и суда нет!» Полицейские растерялись от такой наглости и долгое время ничего не могли с ним поделать. Но потом все-таки что-то отыскали, какую-то ссылку, подходящую под подобный случай, и запретили ему поездки на самолете. Интересно?

Он прекрасно видел, что новенькую его пустая болтовня не вдохновляет, что она слушает его просто так, из вежливости, но умолкать не собирался.

С того дня Игорь Скудин не сводил с нее черных, непрозрачных, блecтящиx, словно начищенных щеткой, глаз и ходил по пятам, будто приклеенный.

Он попытался впустить ее в свою жизнь, когда впервые увидел и разглядел. Но Аня входить туда не собиралась. Она попросту не замечала Игоря. И "он, со свойственным ему беспредельным самомнением, гадал, за что девчонка упорно его отвергает: то ли потому, что боится скудинского приглашения в постель, то ли из-за того, что он до сих пор этого не сделал. Других оснований для Аниного более чем странного отношения к нему Игорь не усматривал.

А потом, в начале одиннадцатого класса, она вдруг лихо влюбилась в Юрку Воробьева…

Да и кого оставит равнодушной мощная фигура под два метра и светлый растреп густых волос?

Люди, а девицы в особенности, часто реагируют лишь на внешний облик, падки на первое впечатление, на имидж — модное паршивое слово! Суть его пребывает на поверхности и на глубину не претендует. Мало кто интересуется, что прячется за необычными волосами и глазами, что таится за гладким юным лбом… Да какое это имеет значение? Значение имеет все остальное — картинка с выставки.

— Ты, Воробей, слишком часто влегкую приковываешь женское внимание. Как универсам «Магнит», блин! — не без зависти посмеивался Игорь. — Высокий блондин в черных ботинках!

Да, девки липли к Юрию со страшной силой, но он почему-то всегда оказывался совершенно бесстрастным, как горная вершина. И девицы, немного побившись о скалу гладкими юными лобиками, бросали искушать неприступную судьбу. Практичные современные девочки, они не тратили времени зря и, если понимали, что дальнейшие атаки бессмысленны, сразу переключались на другой объект.

Юрию пустой кадреж был совершенно ни к чему. Он уже неплохо разобрался в существе этих иногда даже привлекательных, довольно смазливых мадемуазелек и понял, что тратить на них свои молодые годы непростительно. Жизнь надо заполнять совсем другими интересами. Разве что иногда переспать с какой-нибудь финтифлюшкой и тут же ее забыть… Особой нужды в дамских услугах Юрий не ощущал.

— Я вырос во времена уничтоженной пионерии и вне ее боевой организации. Поэтому призыв «Будь готов!» и ответ «Всегда готов!» мне чужды и непонятны! Я вообще от них очень и очень далек. Все эти готовности номер раз… Чушь! — объяснил однажды свою позицию Юрий другу Скудину.

Кажется, тот немного обиделся.

Только ничего изменить было невозможно. Юрий почти всегда оставался неизменно равнодушным к женским чарам, в отличие от маленького и резвого по бабской части Игоря. И оба достаточно спокойно оценивали и воспринимали ситуацию. Между друзьями существовал негласный момент передачи прав. В конце концов довольно часто девушки, сначала восторженно пялившиеся на Юрия, доставались его низкорослому другу. Кроме одного-единственного случая…

Юрий еще плохо знал женщин. Но узнавать не старался, зато позволял себе их судить. Одних идеализировал, других строго осуждал. В молодости многие скоры на выводы. И часто видят в других лишь то, что им хочется видеть. "Зато о своем лучшем друге Юрий знал многое.

Игорь втайне переживал из-за роста — так и не вырос больше метра шестидесяти пяти. И, пытаясь компенсировать малорослость, бросился ухаживать за девчонками напропалую. Выбирал попроще, чтобы не прогадать. И оказалось, что многим девчонкам его рост по фигу, главное — совсем другое. Рано ощутив и распробовав свою мужскую силу, в два счета привыкнув к легким победам, Игорь стал оценивать девочек по-иному и смотреть на них не так, как многие его сверстники. И потому долго удивлялся Аниному равнодушию. Однако бросать ухаживания не собирался.

Черные зеркальные глаза смотрели радостно и оживленно. Позже Аня поняла, что Игорь смотрит так всегда. Оставалось неясным другое: родился ли он оптимистом или стал имиджевым весельчаком, старательно вылепившим свой образ неизменно всем довольного человека? Он себя таким представлял, подавал, как экзотическое блюдо в ресторане, или таков на самом деле? Постоянно блаженно сияющий хлюпик… На редкость словоохотливый, попросту настоящий болтун, равнявшийся по умению трепаться с самой говорливой из женщин… Когда-то Игорь уверовал, что лишь умение убедительно и метко ораторствовать, произносить яркие, выразительные, образные речи — кратчайший путь к тому, чтобы выдвинуться. А выделиться он мечтал втайне от всех, хотя абсолютно не представлял, в какой области. Он грезил, как ребенок. Стать известным, добиться популярности и славы, проявить себя… Ничего такого не получалось, хотя болтать и парировать он выучился здорово. Только говорильня ему ни в чем не помогла. Очевидно, для признания и бессмертия требовалось что-то еще, и именно в том, другом, и заключалось самое главное. Но Игорь никак не мог догадаться, в чем секрет.

* * *

Оля в глубине души ликовала. Наконец-то! Свершилось то, о чем она так долго мечтала втихомолку. Анька сделала окончательный выбор, и теперь Игорь явно остался с носом. С сегодняшнего дня Скудину нет смысла преданно бродить по Анькиным следам, то и дело заглядывая ей в глаза. И даже стыдно и позорно. Значит, шансы Ольги растут.

Олю пленял ум Игоря и его ораторский талант. Она справедливо полагала, что всех выдающихся личностей и знаменитых людей отличает именно умение рассуждать и выступать. Однако не учитывала, что умеют рассуждать не только одни великие.

Оля пыталась завлечь Скудина, чем могла.

Ее роскошная коса ему нравилась, но он почему-то терпеть не мог блондинок. Кроме того, Ольга увлекалась лошадьми и, вероятно, поэтому обладала парой крепких, гладких, мускулистых, но кривоватых ножек. Далекие от совершенства, они Игоря тоже абсолютно не привлекали.

Чтобы расположить его к себе, Оля, мобилизовав последние слабые силы и фантазию, постаралась хоть как-то выделиться из общей безликой девчоночьей массы. Ольга стала донимать учителей провокационной тягой к знаниям. Особенным вниманием у нее пользовалась толстая, безобидная и на редкость доверчивая биологичка Ирина Абрамовна. Подлая Ольга измывалась над училкой, вызывая дружный одобрительный смех нахального и жестокого по молодости лет класса.

— Ирина Абрамовна, — попросила однажды на уроке Оля, глядя на биологиню наивными бледно-голубыми круглыми глазенками, — вы не могли бы рассказать подробнее про обряд обрезания?

Класс довольно загоготал. Здорово! Ольга молоток! До такого хитрого вопроса никто еще не додумался. Даже парни.

— Ах, Маттис! — вздохнула слегка побледневшая учительница, поправляя очки. — Вы очень любознательны, это хорошо… Подойдите ко мне на перемене, я вам все объясню. Это не программный материал.

— А почему только ей одной объяснять, блин?! К чему такие привилегии? — тотчас вскочил якобы возмущенный и даже артистически раскрасневшийся от несправедливости Игорь. — Нам всем интересно знать!

— Да! — охотно присоединился к нему Юрий. — Вдруг когда-нибудь придется делать? — И мечтательно вздохнул.

— Успокойтесь, Воробьев! — нашлась Ирина Абрамовна. — Вам не придется!

— Откуда вы знаете? — тотчас с удовольствием ввязался в дискуссию Юрий. — У меня отец неустановленных кровей. Мать говорит, то ли бурят, то ли калмык. А может, ни тот, ни другой. Все более тривиально — цыган на букву «е»! Я его в жизни не видел. Так что зарекаться не стоит! А у цыган и евреев, по слухам, общие предки. Вы наверняка об этом знаете. Давайте сменим тему урока и поговорим о близости двух восточных народов. Это интересно. Они ведь не случайно разбросаны по свету и лишены родины. Еще есть история о трех гвоздях, выкованных цыганами для распятия Христа.

Класс ликовал, бурно готовясь к отличному развлечению.

Несчастную учительницу выручил звонок. Но спастись от Ольги, способной затравить ради своей неразделенной любви кого угодно, стало невозможно. Хотя в следующий раз она изобрела вопрос поскромнее.

— Ирина Абрамовна, — поинтересовалась нахалка, — а может ли негр покраснеть? И если да, то какого он станет цвета?

— Зачем это вам, Маттис? — простодушно удивилась биологичка.

Класс веселился вовсю, предлагая собственные варианты цветовых сочетаний. Пока учительница не решила начать опрос пройденного…

Позже Оленька надумала удариться в литературные дебри и удалилась прямо в поэзию.

— А по творчеству можно угадать темперамент человека и подробности его сексуальной жизни? — простодушно поинтересовалась она. — Я на днях почитала стихи Баркова. Ну до чего же сексуально неудовлетворенный человек! Прямо сексострадалец! Правда, Ирина Абрамовна?

Добрейшая учительница никогда не ставила двоек, не выгоняла из класса и не вызывала в школу родителей. Никогда не жаловалась директору и нежно, искренне любила всех своих учеников без всяких исключений. И юные наглецы и охальники пользовались этим без малейшего смущения и стыда.

— Совесть иногда позволяет нам делать то, чего мы сами себе никогда бы не позволили, — изрек философ Юрий после того, как разгоревшаяся в классе дискуссия по поводу особенностей темперамента была остановлена возмутившейся Аней.

Ее слушались в классе многие.

— Ты, конечно, человек своеобразный и стремишься к людям не менее оригинальным, — заявила Аня после урока своей лучшей подруге, — но при этом как-то забываешь главное: часто необычности добиваются, шокируя окружающих, с помощью эпатажа, иначе попросту дешевка.

Ольга обиделась, закусила губу и промолчала. Но не успокоилась. И через несколько дней поставила во время перемены на стол математику валокордин. Он пришел, обнаружил лекарство и бодро заявил:

— Спасибо! После девятого урока ваш подарок мне очень пригодится!

Класс снова гоготал.

На химии Ольга поинтересовалась, можно ли отличить кислоту от щелочи на вкус. И тоже не на того напала. Химик нашелся тотчас:

— Гм… В принципе можно. Но сначала я вам рекомендую набрать ноль три, а когда врачи будут звонить в дверь — только тогда и попробовать. Как видите, способ очень уж накладный — и для вас, и для «скорой». Поэтому поищем метод различия попроще…

К учительнице литературы Оля привязалась с другим приколом:

— А вот я видела в программе экзаменов по литературе билет с такой темой: «Раненое сердце Некрасова». Это что значит? И как он вообще жил, если его в сердце ранили?

— Нет, ты не понимаешь! — тотчас вскочил Юрка. — Я сейчас сам все объясню! Фишка в том, что он этой кровью из сердца и писал! Кровавые строки! Правильно я говорю, Наталья Петровна?

— А вот еще странный случай с «Гренадой» Светлова, — не сдавалась Ольга. — Прямо-таки загадочный. Ее печатали раньше во всех наших старых учебниках как песню воспитания патриотизма. Но возникает простейший вопрос: почему же этот паренек, светловский герой, воспевает не свою родину, а какую-то Гренаду в Испании? А ориентировано ведь на советского молодого человека. И где тут логика?

К следующему уроку Оля заготовила новый вопросик.

— Есть такая муза — Полигимния — муза священных гимнов, — важно сообщила она училке. — А к священным гимнам, которым она покровительствует, относятся гимны России?

Выслушивая ответы, Оля всегда принимала издевательски-смиренный вид, как человек, который про себя смеется над учителем, выказывая ему при этом величайшие внимание и почтение.

Потом классная руководительница собралась идти с ребятами в поход и пустила по классу опросный лист. Каждый напротив своей фамилии старательно выводил предложение, где, на его взгляд, стоило побывать: «Скудин — Малаховка, Воробьев — Коломна, Литинская — Толстопальцево». А Ольга написала: «Михаил Сергеевич Горбачев — США С тех пор как я узнал, что люди живут в Африке, мне захотелось в Америку».

Потом Ольга подняла руку.

— Нужно еще обязательно в любой поход взять с собой КЛМН. Это прежде всего.

Учительница и весь класс дружно изумились.

— Обана… Расшифруй! — попросил Юрка.

— Это значит — кружка, ложка, миска, нож! У каждого, — с торжеством доложила Ольга. — А потом еще надо решить, кто возьмет КПСС.

Класс грохнул от смеха.

— А это чего такое? — сияя, спросил Игорь.

— Конфеты, печенье, сушки, сухари.

Но как белокурая, изворотливая и лукавая Ольга ни старалась, как ни доводила своей уникальной наивностью и любознательностью учителей, перебить темных чар всесильной Литинской, в чью сторону упорно неотрывно смотрел Игорь, не сумела.

* * *

В конце первого сентябрьского дня к одиннадцатиклассникам заглянул нахмуренный директор. Он не любил, когда даже взрослые дети ходили одетые не пойми во что, хотя форму давно отменили. Особенно ему не нравилось, что девушки приходили на занятия в брюках.

— Ну-ка признавайтесь — кто в брюках?! — сурово спросил директор.

— Я! — тотчас вскочил Юрий. — А еще Скудин, Денисов, Лошкарев, Славин, Чернышев…

— Ну, хватит! — оборвал его директор, осознав свою стилистическую оплошность.

Класс довольно гоготал.

— У тебя, Воробьев, чересчур хорошо подвешен язык! За словом в карман не лезешь!

— Это не порок! — тотчас отозвался Юрий. — Зато в карман я часто лезу за деньгами, которых там не оказывается. К великому моему сожалению!

— Это, конечно, не порок! — мрачно повторил директор и спросил вкрадчиво: — Воробьев, а в чем это ты в школу ходишь? Это, по-твоему, одежда для учебы, а особенно для первого сентября?

Юрий был в косухе и обвешан множеством цепей. Он тотчас радостно затараторил:

— Мне Всеволод Николаич мама никак не может купить ничего другого это очень трудная проблема не шьют на меня у меня шестой рост пятьдесят четвертый размер!

Размер свой он, конечно, преувеличил, подумала Аня, а вот рост у него, пожалуй, даже седьмой. Если такой существует в природе.

Класс хохотал.

Директор совсем захмурел:

— Ты, Воробьев, хотя бы врал поталантливее! А Юрка снова как пошел:

— Мы с мамой Всеволод Николаич объехали недавно все бутики и универмаги облазили все фирмы и все без толку не шьют на меня у меня Всеволод Николаич шестой рост пятьдесят четвертый размер не может мне мама ничего купить мучается со мной бедная…

— Ну, хватит, Воробьев! — прервал его директор. — Достаточно мы тебя уже послушали! И бедная у тебя не только мама, но и мы все, которые с тобой тоже мучаемся который год!

— Последний, Всеволод Николаич! — радостно сообщил Юрка. — Теперь отмучаетесь!

— Наконец-то! — буркнул директор.

— А он недавно подошел в гастрономе к кассе и говорит, имея в виду курицу: «Дайте мне птичку!» И попрыгал и помахал руками, как крылышками, — радостно сообщил директору Игорь. — У кассирши был истерический припадок хохота!

— Вы все у меня скоро допрыгаетесь! — пообещал угрюмый директор и вышел.

Победа осталась за Юрием. Он торжественно оглядел гогочущий класс и сел на стул рядом с Анькой. Но тут же вскочил и, застонав, схватился за живот.

— Что случилось, Воробьев? — испугалась учительница.

— Отрава! — простонал он. — Наш директор вообще-то следит за нашей столовой или нет?! Что нам сегодня давали?

— Да, сосиски привезли — жуткая мерзость! Генетически модифицированные! Полный отстой! — охотно включился в игру Скудин. — Может, тебе, Юрок, «скорую» вызвать?

— Не надо! — простонал Юрий и потянулся к двери нарочито медленно, еле-еле, слабыми рывками волоча ноги из последних сил, наклонив голову и сделав идиотическое выражение лица. Обе руки он при этом все время держал крепко прижатыми к животу.

Таким манером Юрка дополз до двери минуты за две. В течение его скорбного шествия одиночные вначале хихиканья класса перешли во всеобщий хохот. А учительница молчала, провожая его серьезным взглядом. А когда хохот в классе стал громовым, тяжко вздохнула:

— Ну что нам с тобой делать, Воробьев? Юрий подмигнул Ане и вышел.

— Домой пойдем вместе, великан болезный! — сказала она ему после уроков. — Нам по пути!

Юрка снова удивился и кивнул. Им действительно было по дороге.

6

Первый раз они брели домой довольно долго. Останавливались, рассматривали тысячу раз виденные-перевиденные дома, бульвар и дорожки, приценивались к бутылкам с водой в многочисленных палатках…

— Как думаешь, какого цвета уран? — спросил Юрка.

Аня удивленно пожала плечами.

— А еще дочка известного физика! — подначил Юрка. — Да его цвет вообще никому не известен! Все дело в том, что человек, увидевший своими глазами кусок урана и сумевший определить его цвет, уже никому не успеет об этом рассказать. Ладно, не обижайся! — быстро добавил он, заметив Анькину надувшуюся физиономию. — Я просто так спросил. Надо же о чем-то разговаривать… Но я не слишком представляю о чем. А ты?

Аня вновь пожала плечами. Она тоже не знала. А Воробей, оказывается, искренний… Кто бы мог подумать… Искренность— большая редкость. Как ум или красота. Аня уже успела столкнуться с фальшью и лживостью подруг и поняла, что нельзя требовать честности от всех и каждого.

— У меня мало опыта в этом вопросе, — продолжал Юрий.

И почти не лукавил. Разве что чуть-чуть…

Иногда он все же пробовал завести интрижку с какой-нибудь пялившейся на него девицей. Но это оказывалось скучно, пресно, примитивно… Все начиналось с постели, ею же и заканчивалось. А Юрке хотелось чего-то совсем иного. И его девицы моментально перекочевывали в широко раскрытые объятия друга — Игоря, всегда готового к сексуальным подвигам и не выбирающего объекты для любви долго и придирчиво.

Только отношения с Аней планировались совершенно отличными от коротких и бестолковых связей. Юрий это понимал слишком хорошо. И сразу настроился на серьезный лад.

Но он действительно не знал, как действовать и с чего начать, как себя правильно вести и как продвигаться вперед. Конечно, все нужные ходы известны, чего там сложного? Сплошной примитив… Руку на плечо, пара-тройка банальных комплиментов… Однако почему-то рядом с Анютой Литинской это не проходило. Ну, не смотрелось — и все! Здесь настойчиво напрашивалось что-то другое. Но что?!

И Юрка никак не мог решиться сделать простейший шаг и преодолеть свою неуверенность, потому что не ожидал увидеть возле себя Аню Литинскую. Она считалась очень умной, и Юра в глубине души побаивался, что Анюта просто посмеется над ним и его поступками и оттолкнет. А посоветоваться не с кем. Не с Игорем же, давно и безответно влюбленным в Аньку!

Юра покосился на нее, шествующую рядом с каким-то торжественным, таинственным видом. Эту загадку ему предстояло разгадать. Но как?!

— Интересно, милиционеры обижаются, когда их ментами называют? — задумчиво спросил он.

Анюта саркастически хмыкнула.

— А ты подойди и спроси: «Менты, вы обижаетесь, когда вас ментами называют?» Но думаю, проверка обойдется тебе недешево.

Воробьев решил сменить тематику.

— Конфеты любишь? Анька замахала руками:

— Ни в коем случае! Даже не траться!

Она никогда не увлекалась сладким и складывала дареные шоколадки — их часто приносили мамины знакомые — в пирамидку. Эту пирамидку мать прятала в холодильник, где она и хранилась до лучших времен. То есть до той минуты, когда самой Евгении Александровне вдруг хотелось отломить кусочек «Бабаевского» или «Аленки». Зато Анюта с детства обожала соленое. Обмакивала палец а солонку и с удовольствием, еще не умея произносить это слово, говорила:

— Холем!

Что означало «с солью».

— Меня лучше всего угощать селедкой в соусе! Юрка фыркнул и вновь покосился на Аньку.

— Обана! Странные у тебя вкусы! Ладно, разницу уловил…

— А какой у тебя рост? — тоже искоса разглядывая Юрку, чтобы запомнить получше все его видовые особенности, спросила Аня.

— Хороший вопрос! Метр девяносто три! И пятьдесят четвертые плечи! — гордо отрапортовал Юрий. — А самый высокий человек, зафиксированный в истории, имел рост двести семьдесят пять сантиметров. Зато умер в двадцать пять лет.

— Почему так рано? — удивилась Аня.

— Ну что за жизнь с таким ростом? Сама подумай! Ни одежды, ни ботинок, ни кровати… А поезд и самолет? В салоне такие ноги между креслами не засунуть. Остается лишь повеситься. Но даже повеситься не на чем — при такой длине…

— Ты как-то чересчур мрачно относишься к своему росту, — заметила Аня. — Все женщины любят высоких. Вот…

— Женщины— да! —„согласился Юрий. — Но им не надо задумываться над тем, как живут эти высокие. А у них очень сложная жизнь. Вот, например, мать отдала меня в прогулочную группу. Мне было три года. И я там оказался самым крупным, просто громадным увальнем по сравнению с остальными. За это меня все дразнили «слоном». Я очень переживал. — Юрка достал сигарету и закурил, краем глаза наблюдая за спутницей. — Но еще обиднее было, когда играли в «мышеловку». Все стоят кругом, держась за руки, а «мышка» бегает между ребятами, как хочет. Потом, под считалку, все мгновенно опускают руки и «ловят мышь в мышеловку». И мне так хотелось хоть разок побегать мышкой! Но воспитательница меня никогда не выбирала. Ни разу! А я прекрасно видел: она нарочно мухлевала при считалке и через меня откровенно перескакивала. И поэтому попасть на меня просто не могла. Тебе понятна ее логика? Будет очень смешно, если «слона» выбрать «мышкой».

Аня фыркнула.

— Вот видишь, и ты туда же, сразу развеселилась! Л так все без исключения! — обиженно заметил Юрий. — А когда играли в «рыбку» — это игра по такому же типу, только рыбку не «ловили», просто цели песню и смотрели на нее — один раз меня все-таки выбрали рыбкой. Один-единственный! Но и из этого сделали хохму! Моя туша вызывала смех в сочетании с такой ролью. И воспитательница даже спела песенку не так, как для остальных «рыбок». Не «Рыбка, рыбка, озорница», а «Рыба, рыба, озорница». А все вокруг смеялись. И я в виде рыбки тоже. Так я побывал не рыбкой, а рыбой. А мышкой вообще не удалось. И во мне с детства зародился своеобразный комплекс слишком высокого человека.

— Это еще вдобавок и комплекс? — протянула Аня.

Ну да! Не веришь? Фишка в том, что мне всю жизнь хочется быть незаметным. Спрятаться от всех в темный уголок, сидеть в компании так, чтобы никто меня не видел. Но, увы, — все меня замечают, запоминают, все взгляды всегда приковываются ко мне, и чисто физически я не могу нигде притаиться. Виноват рост. Вот он, комплекс человека высокого — пробую стать незаметным, а не получается. — Юрка усмехнулся. — А маленькие комплексуют с точностью до наоборот: им мечтается быть заметными, обратить на себя всеобщее внимание, привлечь к себе людей чем угодно — агрессией или активностью. Оно и понятно — такова логика развития комплексов У высоких и маленьких. Вот, скажем, я по всем данным мог бы служить в разведке: почти никогда не теряю выдержки и самообладания, вхожу в комнату бесшумно, наблюдателен и могу много пить, а внешне по мне этого не видно. Я сделан из прочных материалов. Нервничать отродясь не умел. Однако разведке я не нужен и послужить стране не могу — рост не тот, а потому слишком запоминающаяся внешность. А там требуется полная стертость образа и вообще обезличка. Вот тебе и комплекс! По всем параметрам годен, а рост подкачал, как пятый пункт. Особая примета!

Анька хихикнула и вздохнула одновременно. Показался ее дом, а девочке не хотелось расставаться с Юрием…

— А по-моему, волноваться умеют все, — пробормотала она. — Просто некоторые, вроде тебя, способны очень хорошо и долго это скрывать.

Аня с сожалением смотрела на свой подъезд. Что бы такое придумать, чтобы задержать Воробьева еще ненадолго?..

— Давай пойдем ко мне! — выпалила она первое пришедшее на ум. — Мама на работе… Мне надо собаку прогулять… Вот… Можно вместе!

Юрий посмотрел на нее задумчиво.

— Ходят слухи, будто твой пес опасный! Известно, кто тебе его подарил. Еще покусает! Ходи потом, колись от бешенства!

Аня возмутилась:

— Он же не бешеный! И вообще он некоторых очень даже любит…

И прикусила язык. Вдаваться в подробности не следовало.

* * *

Щенка подарила Ане лучшая подруга Ольга Маттис. Она обожала собак и считала себя настоящей собачницей. А в старших классах даже стала подрабатывать — и очень прилично — стрижкой собак. Ольга мечтала сделать на чем-нибудь приличный бизнес, купить иномарку и вести светский образ жизни. Это в случае, если не удастся отыскать выгодного мужа.

Дареного эрдельтерьерчика по-своему остроумный Анькин папа-физик, не задумываясь, назвал звучно, выразительно и необыкновенно — Синхрофазотроном. Имя чересчур длинное, о чем ни физик, ни эрдель нисколько не печалились. Тем более что резвая Анька мгновенно переименовала пса в Синха. Псевдовосточное имя тотчас прижилось.

Но дареный пес Синх оказался недобрым. Очевидно, подарок сделали с особым прицелом. Аня об этом быстро догадалась и всех честно заранее предупреждала о характере «подарка». Искренне привязался эрдель лишь к одному человеку — Игорю Скудину. Это тоже было заложено в собачьем характере Ольгой. А Игорь нередко бывал у Ани, о чем ей совсем не хотелось рассказывать сейчас Юрию. Хотя на самом деле это очень глупо… Юра наверняка давно все знает от самого Игоря.

Скудину всегда, несмотря на ощущение опасности, доставляло особое удовольствие играть с собакой по-своему. Он давал псу закусить войлочный мячик, а потом изо всех сил вырывал игрушку у него из пасти.

Аня и Евгения Александровна каждый раз пугались и просили Игоря этого не делать. Но он никак не мог отказаться от искушения риском. Его грело любое угрожающее действо, наводящее легкий ужас, заставляющее пересмотреть свои отношения с действительностью и задуматься о жизни и здоровье как о немалых ценностях. При этом Игорь всех убеждал, что Синх его не обидит, он умный, добрый, выученный… Странно, но в данном конкретном случае пес вполне оправдывал такую характеристику. Да, Аня не ошибалась. Псу по наследству передалась давняя и неизменная влюбленность Ольги в Игоря.

* * *

— Так что? Пойдем? — спросила Аня.

Юрий легко уловил в ее интонации надежду и тревогу, но это его вряд ли растрогало бы. Просто довольно тонкий и чуткий от природы Юрка услышал в Анютином тоне нечто большее, что-то непонятное, неясное, новое, каким всегда кажется новый год или год, наступающий за очередным днем рождения. Удивился. Пожал плечами. Подумал полминуты… И согласно мотнул головой:

— Пойдем! Заодно поможешь мне кое-что решить по алгебре.

Воробей был практичным современным юношей, привыкшим из любой ситуации извлекать хоть какую-нибудь пользу.

7

В детстве у Юрки было все. И ничего не было. Родители разошлись, когда ему исполнилось пять лет. Мать, промыкавшись с сынишкой год у родителей, продолжать такое зависимое и убогое существование не захотела. Она сняла квартиру в центре и отправилась работать. Юрка не знал, с чьей помощью матери удалось устроиться администратором ночного клуба, но деньги в дом побежали бодро, по самому высокому курсу, словно им приделали ложки и точно задали определенное направление.

А еще появился Миша…

Он работал вместе с матерью в клубе, охранником, и разъезжал на недавно купленном отличном «рено». Алле, матери Юры, Миша обещал подарить ко дню рождения «вольво» и кольцо с бриллиантом. Они ходили выбирать украшение в подземный Манеж, но матери перстенек за три тысячи баксов не приглянулся, а ничего подороже и поприличнее в тот день не нашлось. Отложили на потом. Зато через неделю купили сразу два.

Чтобы Юра не мешал днем — ночью мать работала, — она отвозила его на машине к частным учителям, которые занимались с мальчиком по всем предметам, потом — в тренажерный зал, а позже — в игровой детский зал, где Юрка просаживал уйму жетонов.

Он играл и с тоской думал, что мать сейчас с Мишей, а он, Юрка, ей совершенно не нужен, что дома в холодильнике, как всегда, пусто, поскольку матери некогда заехать в универсам. Она ела всегда в клубе, а что и где лопал Юра — ее не слишком интересовало.

Сердобольные частные преподавательницы, зная о судьбе мальчика, нередко кормили его и поили чаем. Но ему хотелось обедать и ужинать дома, за столом, где рядом на плите кипит суп и жарятся котлеты, а мама, красивая, разрумянившаяся, в фартуке, режет помидоры и огурцы для салата…

Иллюзии и грезы оставались все такими же призрачными. Мама проводила время на работе и с Мишей, а Юрка жил сам по себе, предоставленный своим собственным настроениям, желаниям и мыслям. Мишу он ненавидел и мечтал убить.

— Способный парень, — говорили о нем учителя. — Но сладу с ним нет! Колония по нему уже слезами горькими обливается!

Юра ожесточенно лупил одноклассников, издевался над учителями, срывал уроки… Алла Николаевна переводила его из школы в школу, проклиная бездарных педагогов и порочную систему образования, но без толку. Юрка по-прежнему дебоширил, учителя точно так же жаловались…

— Где у этого парня кнопка? — без конца тосковали они.

Но ее не находилось.

Юрка обожал развлекать класс.

— Ну-ка, сообразите, как пишется слово «тушенка» — через «о» или через «ё»? — спросила новая училка по русскому.

— Смотря о чем речь! — солидно заявил Юрка. — Если о мясе в банке — то через «ё», а если о чьей-то тушке — то через «о»!

Училка заинтересовалась:

— А как пишется слово «пескарь» — через «е» или через «и»?

— Смотря о ком речь! — продолжал Юрка. — Если о рыбе — то через «е», а если о ком-то, кто все время пищит, — то через «и»!

Класс хохотал.

— А вы знаете, кто написал картину «День рождения Марии»? — приставал он к учителям.

Никто из них не догадался, что он имел в виду «Рождество Марии» и ловил их на невежестве. Мать когда-то увлекалась живописью, и у Воробьевых дома было полно книг с репродукциями.

А поэму Некрасова «Мороз красный нос» Юрка переделал в поэму про Деда Мороза и упорно так ее называл.

Затем новой училке пришло в голову разучивать с классом «Гренаду» Светлова. Учительница прочитала:

И «Яблочко» песню держали в зубах…

Юрка молниеносно вытащил из сумки яблоко, выданное ему матерью на завтрак, зажал его зубами и сквозь него громко спросил:

— Это фак так? Фот так, фто ли?

Потом он проделал новый эксперимент. Залез перед началом урока под свой стол и сидел там, выжидая, когда подойдет учитель и как вообще он отреагирует. Но математик оказался человеком умным и к Юркиному столу не подходил. Сидящего под столом Воробьева он заметил сразу. И тут же дал знак всему классу не обращать на Юрку внимания. Принципиально проигнорировать.

Класс похихикал в кулачки и послушался.

Увлеченный препод, с досадой думал Юрка, ничего вокруг себя не видит, прямо одни цифры на уме.

Пришлось просидеть, согнувшись в три погибели, в пыли весь урок. Учитель объяснял и спрашивал как ни в чем не бывало.

«Ну и математик у нас! — злился Юрка. — Наверное, его каждый день в метро карманники обчищают. Как он вообще живет при такой рассеянности?!»

Измучившись, в конце урока он высунул снизу из-под стола руку и начал на ощупь хватать с парты учебники и тетради и тащить их вниз. А под столом складывал в сумку. Одноклассники возликовали:

— Рука! Смотрите — рука торчит!

Выглядело действительно эффектно: из-под стола вылезла одна рука, хищно шарит и утаскивает вниз вещи. Прямо нечто из Стивена Кинга — палец из дырки в умывальнике.

Но один неудачный эксперимент на уроке Юрку остановить не мог.

Он спросил словесницу, что такое риторический вопрос. Ему объяснили, что это вопрос, не требующий ответа. Он секунду поразмышлял.

— Вроде «Юрка, как тебя зовут?»? Глупость какая-то… И чему нас только учат… Одной ерунде!

Он с детства недолюбливал шипящие и букву «р». А логопед, к которому Алла Николаевна привела сына, показался Юрке недоразвитым. Только умственно отсталый может повторять без устали одни и те же слова, типа «шапка», «шубка» и «рыба». Поэтому ходить к дуре маленький Юрка отказался наотрез, как мать ни уговаривала. И остался на всю жизнь слегка картавым, что позже влюбленным в него девушкам казалось особым очарованием Воробьева.

Хотя лучший друг Игорь частенько посмеивался:

— Похоже на Владимира Ильича! Под него косишь? Но это теперь уже не модно, ты опоздал! Хотя для девок полный шарман!

Учителя терпеть не могли Воробьева и порой даже опасались. Детские милые шалости сменялись более серьезными. Однажды он умудрился боксировать с мальчишками в Пушкинском музее. Ему стало скучно уже на входе. Все тупо толклись в гардеробе, как рыбки в аквариуме, под призрачным светом фойе и неприятным надзором подозрительных по жизни бабушек-смотрительниц… Тоска… И Юрка бойко развеял ее. По-своему.

Позже завуч учинила жуткий скандал и вызвала в школу мать. А мать орала дома на Юрку.

На другой экскурсии, в Третьяковке, Юрка, поблескивая хитрыми узкими глазами, толкнул в бок стоящего рядом Игоря.

— Ну что? Поборемся?! Игорь оквадратил черные очи.

— Зде-е-есь?!

— Да не! — фыркнул Юрка. — Я имел в виду — на руках!

— А-а! — хмыкнул Игорь, мгновенно оценив ситуацию. — Ну, давай!

Они тотчас пристроились в раздевалке на скамейке, сцепились ладонями и каждый начал стараться «уложить» руку приятеля. Одноклассники столпились вокруг, с интересом наблюдая за поединком. Куинджи и Левитан никого больше не привлекали. Учительница опять возмутилась…

— Ты там еще школу не спалил? — интересовалась для очистки совести Алла Николаевна. — Ну, если нет, тогда все в порядке! Сожжешь — сказать не забудь!

Потом она, отчаявшись, решила его припугнуть.

— Будешь хулиганить на улицах и драться в музеях — на тебя в милицию и в твою школу такие «телеги» напишут, что уже не отбрыкаешься!

— А если я бы окончил школу, куда бы написали? — поинтересовался Юрка, на учителей давно плевавший.

— В институт или на работу.

— А если я не учусь и не работаю?

— Домой, в семью напишут.

Юрка быстро прикинул возможные варианты.

— А вот интересно: куда напишут «телегу» на пенсионера, который живет один?

Алла Николаевна засмеялась и махнула рукой. Воспитатель из нее липовый.

На экскурсии по Петербургу, куда как-то на весенних каникулах повезли весь класс, Юрка тотчас попытался залезть на мраморного льва возле Исаакиевского собора.

— У тебя что, крышу снесло? В милицию заберут! — сказала ему Ольга.

— Но на этом самом льве во время наводнения сидел Евгений из «Медного всадника»! Чего ж его в ми… в полицию не забрали?! — возразил Юрка.

С учительницей опять случилась истерика.

Кажется, единственными воспоминаниями детства и отрочества Юры остались одни сплошные запрещения.

Он с матерью гуляет в парке. И мать ожесточенно ругается:

— Ну, сколько тебе можно повторять! Не ходи головой назад!

Или в том же самом парке Юрка топает туда, где на асфальте лежит тонкий слой мягкой влажной грязюки. И мать в бешенстве кричит:

— Опять пошел в болото! Всюду его найдет! Юра, ну не ходи в болото! Сколько можно повторять!

Поэтому во дворе Юрка часто убегал от матери, раскрывающей навстречу ему руки… Зачем он это делал, дурачок?.. Бежать нужно было именно к ней, родной, единственной…

Когда он подрос, нередко ловил себя на странной, парадоксальной, противоестественной мысли: «Пусть бы ругалась, орала, лишь бы рядом была…»

Но матери рядом почти никогда не оказывалось.

— У меня такая работа! — оправдывалась она. — А ты уже большой, вполне можешь обходиться сам.

Да, он рано научился обходиться без матери. И так и не смог без нее обойтись.

В неясных тенях и отражениях на улицах Юре мерещилось лицо матери. Самой красивой, самой умной, самой лучшей на земле женщины… Именно поэтому у нее всегда столько поклонников. Именно поэтому из-за нее сходил с ума и безумствовал Миша… Только из-за нее… Из-за нее одной…

И Юрка гордился матерью. Тосковал, негодовал и обожал.

Чуть пониже правой лопатки у него остался отпечаток крохотной детской ладошки — клеймо на всю жизнь. Родимое пятно. Рука братца-близнеца. Брат умер через два дня после рождения. В роддоме Алле сразу сказали, что дети выживут вряд ли — очень уж маленькие и слабые. В крайнем случае останется один из них. Алла набросилась на врачей с кулаками, еле успокоили.

Выжить выпало Юрке, клейменному памятью и ладонью брата, словно оставившего его по ненаписанному завещанию вековать за двоих и заклинавшего жить долго и хорошо. Но жить хорошо у Юрки никак не получалось.

— Мама, отвези меня к папе, — однажды попросил Юра.

Он не видел отца с далекого детства и давно забыл, как тот выглядит.

— Пожалуйста, — хмыкнула неприятно удивленная мать, села за руль своих стареньких «Жигулей» и лихо домчала Юру в Чертаново.

В тот день почему-то даже пробок на дорогах не оказалось.

Среди высоких безликих домов Юрка бы моментально заблудился — в лесу куда проще! Деревья ведь все разные, не то что унылые плосколицые московские здания. Но мать прекрасно ориентировалась среди корпусов.

— Шесть с половиной минут— и любящий сын попадет в объятия обожающего его папочки! — насмешничала она.

Дверь открыл маленький одутловатый человечек с большим животом и висячим подбородком.

И это Юркин отец?!

Хоть бы бороду отпустил, что ли… Мужчине так проще замаскировать второй подбородок. Это женщине крыть нечем.

Юрка стоял в растерянности, переминаясь с ноги на ногу под ироническим, зорким взглядом матери.

А не врет ли?.. Неужели у Юрия такой папаша?! Стыдиться родного отца — это для каждого слишком тяжкое испытание. Юрка запыхтел бурно и гневно. Почему его мать вышла замуж за этого человека? Что могло их связать, соединить, свести вместе?! Это ужасно…

Алла Николаевна без труда разгадала мысли сына и с наслаждением любовалась произведенным эффектом.

— Проходите, — неуверенно пригласил мужичок.

Нет, — отказалась мать. — Я поеду. Мне некогда, у меня дела. Юра, домой вернешься сам! А впрочем, я, наверное, за тобой заеду. Через два часа. Этого тебе для знакомства будет достаточно? Она ухмыльнулась и двинулась к лифту.

— Алла, подожди… — робко попытался остановить ее мужчина.

— Пока! — крикнула она, уже входя в лифт. — Извини, дел невпроворот! Деньги так просто никому не достаются!

Юрка промучился два часа на кухне в маленькой квартирке отца, школьного преподавателя химии. Мальчика усердно закармливала конфетами и печеньем жена отца, тетка в перманенте и оранжевой помаде. Дома-то зачем губы красить?!

Юрка не мог представить, что это ради него.

— А кем ты хочешь быть? — заискивающе спросил отец, когда то и дело задыхающийся и на каждом слове умирающий разговор окончательно зашел в тупик.

— Киллером, — признался Юрка и, увидев опрокинувшиеся лица отца и перманентной тетки, объяснил свое нормальное, вполне обыкновенное желание: — Работка непыльная, а денег куча! Я стреляю здорово, уже сейчас восемьдесят из ста запросто выбиваю. Глядишь, и во власть пролезу со временем, как Анатолий Быков. У нас в классе ему многие завидуют и мечтают подражать. Хотят стать таким, как он. Он тоже в школе раньше работал. Физкультуре детишек обучал. Спортсмен. На худой конец можно стать и президентом. Но слишком много дел, за все придется отвечать. То правительство не такое, как надо, то дефолт, то террористы… Пока со всеми разберешься… И зарплата маленькая, я читал. Мне не хватит. А ты, папка, профессию сменить не собираешься?

— Да нет, — пролепетал совершенно потерянный отец. — А у мамы все хорошо?

Оранжевая тетка подарила отцу грозный взгляд.

— Все просто отлично, — объявил Юрка. — Она с наркотиков такие бабки имеет, прямо обалденные! И менты у нее все в обойме, пикнуть не смеют! Маман им на лапу нехило отваливает каждый вечер. Еще до начала работы. Ну и все в ажуре! Мишка ее изумрудами да брильянтами задарил, авто купил… Вы не видели? Тачка высший класс! Хотя мог бы и получше, пожадничал. Но как только мать эту колымагу заездит или расколотит, придется ему разориться на другую, покруче! К вам приходить-то можно?

— Ой, ну конечно! — одомнилась напомаженная тетка. — В любое время! Когда тебе удобно. Но лучше позвонить заранее. Мало ли что…

Отец так и не сумел прийти в себя.

— Это обязательно, — солидно кивнул Юра и вытащил сотовый. — Мать, ты где там болтаешься? С Мишкой, что ли, опять лясы точишь? — сурово спросил он. — Давай кончай трепаться, я тебя жду! На метро в толкучке ехать не собираюсь. Не так воспитан!

— Соскучился? Ишь как быстро! — хохотнула довольная Алла. Рядом слышался Мишин басок. — Я так и думала… Сейчас выезжаю. Прибуду через десять минут. Подожди…

Больше к отцу Юра не поехал, хотя тот звонил несколько раз и приглашал.

— Чего это ты? — удивлялась мать. — Так туда рвался…

И Юра никак не мог сообразить, искреннее ли это удивление или мать попросту издевается над ним.

В старших классах он малость образумился и еще крепче подружился с Игорем Скудиным, парнем умным, но таким же, как Воробьев, раздолбаем.

Юрка великодушно прощал приятелю его слабости. В конце концов, они у всех есть и должны быть — большие и маленькие. Хотя бы в виде симпатичных, худых, чуточку горбоносых девиц с черными челками.

8

Часто снилась девочка с низкой черной челкой до бровей… Аня смеялась и, казалось, постоянно что-то порывалась сказать. Но так ничего и не говорила.

В этой девочке пряталось нечто не поддающееся никаким словам, что-то неопределенное, странное… Никакая не красота в привычном понимании этого слова. Хотя взгляды на красоту у людей расходились испокон веков.

Игорь постоянно вспоминал Анькину хрупкость, гибкость и прыгучесть, теплоту ее нежных ладошек…

Со свойственной ему нагловатостью он запросто добился у Ани разрешения приходить к ней домой. Так просто, ничего особенного… Посидеть, поболтать, погулять с собакой… Выпить чаю… Аня изучила его вкусы и заваривала ему особенно крепкий.

Она всегда распахивала ему дверь так радостно, будто действительно ждала именно Игоря. Этим он обманывался недолго.

На самом деле Аня просто ждала чего-то нового, чудесных перемен, в непреложность и обязательность которых упорно верила. И если они вдруг оказались бы связанными с Игорем, ну что ж… Значит, так тому и быть. Ане в принципе все равно, лишь бы не стоять на одном месте, лишь бы двигаться, бежать и прыгать… Только с Игорем у нее ничего не получилось. Через два месяца его довольно частых визитов Аня поняла, что ей, оказывается, хочется, чтобы он поскорее ушел. Но как ему скажешь об этом?.. Он догадался сам.

Счастье Аня понимала по-своему и на редкость правильно. Оно вовсе не цель, не ожидание и не замечательный, светлый пункт назначения, вроде Канарских островов — мечты и грезы многих! — а способ твоего существования. Счастье — сама твоя жизнь. И в ней часто случается так, что, упрямо добившись своего и дождавшись желанной Жар-птицы, внезапно понимаешь — ждать ее вовсе не стоило. Нужно найти совсем другое перо, и ты хочешь немедленно оказаться в ином месте… Но на тщетное ожидание и бессмысленные поиски потрачены годы, на них убито столько времени… И ты в отчаянии и слепой надежде снова начинаешь ждать…

Аню этот вариант интуитивно никак не устраивал, он ей никогда не подходил. Она хотела просто жить.

Игорь постепенно проникался ее природной, естественной правотой. Он словно перехватил у нее, перенял, скопировал ее личное понимание действительности и бытия. Да, именно у попрыгуньи Аньки он многому научился за те недолгие месяцы довольно частого общения.

Она не ошибалась. Зачем ставить себе определенные задачи и мучить несбыточными стремлениями, прекрасными желаниями и далекими золотыми горами? Путь к ним выстлан отнюдь не расписными коврами. Нужно спокойно жить и радоваться тому, что имеешь, отыскивая в ежедневных событиях бесхитростные радости и плюсы. А они есть. Их не может не быть! К ним только нужно повнимательнее присмотреться и вытащить на поверхность из-под густого грязного слоя повседневности, складывающегося из дурного настроения, плохой погоды и хамства окружающих.

Наконец Евгения Александровна, встречая Игоря вечерами в своей квартире все чаще и чаще, стала поглядывать на него пристально. А однажды после его ухода вдруг объявила своей непонятливой легкомысленной дочке, что Игорь ходит в их дом как жених. И Ане не стоило давать ему право приходить сюда, когда ему вздумается. Аня с досадой отмахнулась и проворчала, что все это чепуха и мнительной матери просто кажется. Но мать угадала.

На Игоря все настойчивее накатывала тоска в виде черной прямой челки и быстрых глаз. Он старательно изгонял из души образ попрыгуньи Аньки и думал о другом. Например, о какой-нибудь девице. Одной из тех, что интересуются его другом Воробьем, а потом все равно достаются по наследству Игорю. Мысли становились легкими, а темные глаза начинали поблескивать.

Юрий давно и отлично изучил характер приятеля и прекрасно ориентировался в разных степенях блеска его черных глаз. Существовал блеск номер раз, колебавшийся от спокойного и умиротворенного до опасно-обжигающего и чересчур яркого, — результат воздействия крепких напитков. Блеск номер два свидетельствовал о душевном покое и удовлетворении жизнью. Блеск номер три — когда нос Игоря, как у гончей собаки, чуял желанную встречу с новой юбкой. И еще блеск номер четыре — когда Игорь напрягался, увидев вожделенный объект женского пола, и собирался за ним ухлестнуть.

В последнее время его мало интересовали книги, учеба и любые высокие материи. Хотелось обычного, теплого, обустроенного дома, где вечерами тебя ждут. И все. Что еще нужно человеку для счастья?..

Ему быстро надоели длинные разговоры об искусстве и политике и чаепития за столом рядом с Анькой. Это превратилось в бессмыслицу, а именно ее Игорь не переносил. Почему-то ему стало казаться, что уже приближается пора личного обустройства и надо срочно вить свое гнездо, как заботливо лепит его птица, вернувшаяся из холодных стран в родное короткое летнее тепло и нетерпеливо пытающаяся поскорее найти себе пару и вывести птенцов. Он не ошибался — пора гнездования наступила. Но не только у него.

Аньке стал звонить какой-то юноша. Заслышав его голос в телефонной трубке, Аня менялась на глазах, забывала о времени и могла ворковать в трубку до бесконечности.

Игорь терпеливо выжидал, прислушиваясь. Но Анька умышленно говорила очень тихо. Хотя один раз ему послышалось, будто она сказала «Юра»… но, вероятно, он ошибся.

— Аня, у тебя же гость! Оторвись, наконец, от телефона! — сердилась Евгения Александровна.

Аня виновато, невидяще взглядывала на Игоря, бормотала, оправдываясь: «Я сейчас…» — и продолжала что-то интимно лепетать своему новому другу.

Игорь понял — здесь ему делать нечего. В этом доме ему ничего не обломится, и надо делать ноги, то бишь сматывать удочки, неудачно закинутые в чужом пруду.

Анюта не ведала, что творит. Она не понимала слишком многого, не задумывалась о других и даже не подозревала, абсолютно искренне, что когда-то сама подала человеку несуществующую надежду.

— Ну и что? Что я такого сделала? — пожала она плечами в ответ на очередные укоризны матери.

Доверчивая Евгения Александровна как-то попросила усердно женихавшегося Игоря посмотреть онемевшую магнитолу, наивно полагая, что он — специалист де-факто. Поскольку Игорь усердно всем и всюду рассказывал о своих технических способностях и о том, что он абсолютно все умеет и чинит дома все приборы и всю технику. Парень взялся за дело с жаром и, пытаясь до последнего не ударить в грязь лицом, делал вид, будто пробует ремонтировать. Что-то крутил, отвинчивал, пристально заглядывал внутрь… Аня и великий физик, никогда не бравшийся за починку домашней техники, едва сдерживали смех. Наконец Игорь нашелся и объявил:

— Магнитола импортная, неразборная, блин! Давно и хорошо знающая одноклассника, Аня не выдержала и прыснула.

— Игорь Петрович у нас в радиотехнике не понимает! Ему бы атомный реактор — он бы в нем разобрался в-легкую, а магнитола — это не для него! Слишком простое устройство. Вот!

Игорю очень хотелось причинить Аньке боль, и причинять ее постоянно. Хоть как-то отыграться за все, что она с ним сделала. Но это оказалось невозможным. Аня уходила из его жизни навсегда. И упорно вспоминалось его детское жестокое удовлетворение в те минуты, когда учителя выходили из себя от проделок Скудина-младшеклассника. Это было очень приятно. Может, стоило взять за образец именно такую линию поведения? Над этим следовало поразмыслить…

В последнее время Игорь все чаще и чаще стал замечать за собой это дрянное качество. Ему нравилось играть на нервах у окружающих. Доставляло злую радость и настоящее, пожалуй, единственное удовольствие видеть, как человек выходит из себя. И что он, Игорек Скудин, Гарик, как звала его мать, черноглазый малыш и недомерок, в два счета заставил кого-то кричать и беситься, сделал ему больно, сломал душевное равновесие.

Вначале всяческими утонченными едкими колкостями, сарказмом и язвительностью он в своей мерзкой манере доводил человека до кондиции, а когда тот, наконец не выдержав, начинал орать благим матом, тут же ласково укорял:

— Тихо, тихо! Зачем ругаться по-черному? Не распускайся, это нехорошо!

Он был прирожденный иезуит и деспот и даже не желал представить, что у другого человека могут быть иные, чем у него, желания и совершенно иные, даже противоположные мнения. Для Игоря существовало одно-единственное мнение — свое собственное. И никаких других.

Однажды Юрий заметил приятелю:

— Я никогда не оспариваю твоего права вести себя так, как тебе хочется. Но ты всегда упорно оспариваешь мое. Разницу улавливаешь?

Игорь не ответил.

Разбалансировать привычное существование окружающих — вот что постепенно стало смыслом и целью его бытия. И когда это удавалось — он переполнялся счастьем, словно мстил миру и окружающим за что-то. За что? Он сам до конца не понимал. Вероятно, за некрасивость, маленький рост, хилую фигуру… А сейчас еще и за потерю своей первой серьезной любви. С ее исчезновением нелегко смириться каждому. А Анька… Ее облик, такой ясный и такой смутный, уже начал скрываться в далекой дали, там, где когда-то остались светлые горизонты детства и куда скоро уйдут ясные зори юности… Анькин образ словно обесценивался временем и обстоятельствами жизни Гарика Скудина. Его жизни с большой буквы и в единственном числе. Поскольку он ценил себя слишком высоко, как многие низкорослые люди.

* * *

Семья Игорю досталась не самая худшая, но и сильно благополучной ее назвать было трудно. Мама, Надежда Михайловна, преподавала физкультуру в Энергетическом институте, но делала это слишком громко, бурно и напористо, много лет назад превратив МЭИ в филиал инфизкульта. Она заполняла собой и своим зычным пронзительным голосом все коридоры и аудитории и вообще любые пустующие пространства. Надежда Михайловна без труда проводила через подводные камни вступительных экзаменов известных и начинающих спортсменов. У нее существовал свой собственный тайный список жизненно необходимых институту мастеров по гимнастике, фигурному катанию, плаванию и всем остальным видам спорта. Физкультурница легко, в пару минут убеждала ректора, что без ее очередного протеже российская энергетика моментально погибнет на корню. Не по возрасту наивный и доверчивый ректор каждый раз искренне пугался за судьбу родной и обожаемой науки и отрасли, и спортсменов принимали почти не экзаменуя.

Буквально через месяц после поступления в МЭИ каждому первокурснику начинало упорно казаться, будто травленная перекисью до пронзительной белизны дама — здесь самая важная. Именно она — единственная верховная институтская власть. И даже ректор пасует перед ней и советуется буквально по всем значительным и малозначимым вопросам. Физкультурница была столь уверена в себе и в своих безграничных силах, что окружающие тоже мгновенно проникались ее убежденностью и начинали верить в ее беспредельные возможности. Незыблемый закон жизни. Студенты между собой называли ее Надеждой Нахаловной.

Сына она, конечно, запросто бы устроила к себе и твердила ему об этом последние несколько лет. Но Игорь медлил и размышлял…

Своего отца он никогда не видел, хотя знал, что тот существует неподалеку и даже вполне благополучен. Занимает немалый чин в МВД.

Когда-то совсем юная восемнадцатилетняя Наденька, студентка инфизкульта и подающая надежды лыжница, потеряла голову от юного сержанта милиции. И родила от него Гарика.

Сержант прислал ей в роддом записку:

«Жить с тобой не буду. Не люблю»,

У Нади началась горячка и пропало молоко. Игоря выкармливали из бутылки с соской.

В основном его растила бабушка. И любил он больше всего бабушку Анюту. Может, поэтому в Анькином имени для Игоря заключалась особая магия… Мать, возвращаясь с работы, прилипала к телевизору и смотрела все подряд, перескакивая с одного канала на другой.

Сержант, дослужившийся до чина полковника милиции и должности в МВД, признать сына так и не пожелал.

Когда Гарику было тринадцать лет, мать внезапно вышла замуж. Игорь отчима возненавидел сразу. Ненависть оказалась взаимной. Отчим преподавал на факультете психологии МГУ и тотчас взялся перевоспитывать пасынка, донимавшего учителей. — Да полно тебе, Эдик! — пыталась вразумить зятя бабушка Анюта. — Игорек перерастет свои шалости, и все пройдет!

Но психолог на доводы простой необразованной женщины не обращал внимания и только без конца возмущался, что мальчика за столько лет не сумели воспитать должным образом.

Почти каждый вечер сутулый очкастый отчим, смотревший на людей как-то скособочившись, занудно и монотонно вдалбливал в голову Игоря правила поведения, хорошего тона и основы взаимоотношений.

Наконец Гарику вся эта долбежка опротивела, и он заявил отчиму:

— Да ваш фак — один отстой! Там учатся и работают одни психи! Поскольку психология и психика интересуют лишь людей, головенками нездоровых. С которыми одна нерва!

После этой отповеди отношения с отчимом прервались навсегда, и Игорь перебрался жить к бабушке Анюте.

Она очень любила внука, но еще обожала навещать своих подруг-пенсионерок, где часами пила чай, пела «Взвейтесь кострами…» и беседовала о политике, призывая состарившихся дочерей рабочих и крестьян к свержению власти олигархов и установлению диктатуры пролетариата. Бабуля вполне соответствовала рациональному новому веку.

— Эх, вождя у нас нет! — с горечью повторяла баба Анюта. — Нам бы сейчас хоть какого-никакого Ильича! Глядишь, и .все перевернулось бы запросто! И зажили бы мы опять, как люди, а не как живые трупы!

Однажды бабушка попеняла в сквере компании современных оболтусов, проводящих время с пивом и сигаретами:

— Как-то бессмысленно вы гуляете сейчас! Пошли туда, пошли сюда, посидели!.. Вот раньше толковее жили: все-таки пионерская организация работала, комсомол…

Лениво отозвался один парень, остальные вообще не обратили никакого внимания:

— Бабенция, комсомол придумал Сталин. А Сталин был дурак! И этот, второй, забыл его фамилию — ну, с бородкой который — и он тоже дурак был!

Дома Игорь утешил расстроенную бабушку Анюту по-своему:

— Ты не переживай, у нас в школе давно никто не знает, кто такой Ленин. Нас как-то спрашивали об этом. В младших классах. Кто-то сказал, что Ленин не любил евреев и сам тоже был еврей, кто-то заявил, что Ленин собрал рабочих и поднял восстание против короля, а мой друг Юрка Воробьев закричал, что Ленин кого-то сверг, а себя поставил, только Юрка не помнит куда!

Бабушка Анюта печально усмехнулась и махнула на молодежь рукой. С ними страны не перевернуть.

* * *

Через два года у Гарика появилась сестра. Надежда Михайловна погрузилась в заботы о ней, ослабила контроль за сыном, и Игорю стало жить свободнее и спокойнее.

Надя Эдика не любила. Но, больно обжегшись один раз, решила, что носиться, сбивая ноги и теряя голову, в поисках любви и играть с огнем вторично крайне опасно. Рисковать вновь побоялась. А вот выйти замуж и завести себе, наконец, семью хотелось очень.

— Для женщины штамп в паспорте — знак качества! — говаривал, посмеиваясь, Надин отец, полковник.

Он всегда сильно пил. Домой часто притаскивался еле-еле, с трудом удерживаясь на ногах, и тотчас заваливался спать. Анна Сергеевна молча вздыхала и закрывала дверь в спальню. Надина мать свое уже откричала, отнервничала. Она давно устала, отчаялась и на все махнула рукой.

Отец был человеком тихим, скандалов и пьяных Драк не устраивал. Но пить продолжал.

Через несколько лет беспробудного тихого пьянства отец сначала лишился службы в Министерстве обороны, затем окончательно спился и так же тихо, как делал все в своей жизни, умер. Анна Сергеевна поплакала, облегченно вздохнула и обменяла их большую квартиру в старом доме близ Садового кольца на маленькую подальше от центра с хорошей приплатой.

Насмотревшись на жизнь матери и вполне на сладившись собственным горчащим опытом, Надя, случайно познакомившись с молодым перспективным кандидатом наук, решила долее судьбу не испытывать. Судьба и любовь — вещи разные. Часто попросту взаимоисключающие.

Только ночами рядом с Эдиком она лежала бревно бревном…

— Любишь, любишь!! Скажи, что любишь!! — однажды не выдержал и сорвался он.

Надя не ответила…

Отчим брал чудовищные взятки за поступление на факультет, а потом за сдачу зачетов и экзаменов. Да вообще там все брали почем зря… Зато жили неплохо и искусно разыгрывали «прибеднялки», рассказывая о том, как мало платят преподавателям. Многие верили и жалели профессоров.

Игорь ненавидел отчима все больше.

Отчаявшись добиться Надиной любви, профессор загулял, стал ездить в Сочи в одиночку, и мать часто поливала матом мужа и его девок. А потом таскала его по врачам. Отчим много болел, у него была бронхиальная астма. И сестра Гарика унаследовала эту болезнь.

Игорь злорадствовал.

Он с немалым удовольствием и ехидством отметил, что мать вытравила волосы краской до полного безобразия и начала лысеть. Кое-где даже предательски поблескивала розовая детская гладкая кожица. По заслугам! — мстительно думал Игорь. И сам не понимал, какие именно «заслуги» имеет в виду.

Мать его проведывала довольно часто, постоянно звонила бабушке Анюте. Но все равно потихоньку ее жизнь уходила в другую колею — упрямо стремилась в сторону нового семейства, из которого Игорь оказался вычеркнут навсегда.

Бабушка Анюта старалась о дочери, зяте и внучке не говорить.

Правда, иногда Надежде Михайловне в душу западало желание решительно вмешаться в жизнь сына и ее исправить. Поскольку в свои силы бравая физкультурница верила неизменно и безгранично.

9

Синх резво носился по мокрой желтой листве, яростно взрывая лапами землю, словно считал ее в чем-то виноватой перед ним. Вообще мир он продолжал воспринимать достаточно агрессивно и относился к нему с непонятными подозрительностью и враждебностью. Аню он тоже рассматривал сложно — как человека, с которым необходимо хотя бы временно примириться — иначе кто будет кормить, поить и выводить погулять? Тут стоило припрятать характер и слегка поджать хвост, учитывая все превходящие обстоятельства. А вот нежданно-негаданно свалившийся ему на голову гигантский светловолосый парень удивлял Синха своим неразумным появлением. И, носясь по дорожкам бульвара, пес тщательно обдумывал необъяснимое поведение длинного юноши. А эти двое безмятежно бродили по до рожкам следом за Синхом. Теперь они часто прогуливали пса вместе, и он логично связывал эти про гулки с будущим и соображал, что этим дело не кончится — продлится чем-то, пока для него неясным. На бульварной скамейке сидел седобородый бомж-старичок в пиджаке, надетом на голое тело, в рваных кроссовках и грязных брюках. В одной руке бомж держал букетик блеклых цветов без на звания, в другой — яркую книгу. Он явно углубился в чтение.

— Обана! Чего только в Москве не увидишь! пробормотал Юрка. — Наверное, хочет поставит, свой букетик в чердачное окошко, где живет его любимая бомжиха… Но ее сейчас нет дома, так что старикашка караулит, почитывая Пелевина… Всюду любовь…

Аня хихикнула.

— А еще недавно я видел в метро необычного человека. То ли еврей, то ли цыган. В замызганном подпоясанном пальто. Вроде не бомж, но и не совсем цивил. Черные кудри и здоровенный горбатый нос. В сумке какие-то книги типа молитвенников, но я не успел заметить, православные или какие-нибудь другие. И что самое интересное — этот странник прямо в метро лопал суп «Доширак». Поставил пластиковую коробку на окно в хвосте вагона, где сидел. Чем развел суп — загадка. Ведь нужен кипяток. Народ балдел от изумления… Термос с собой носит и разводит супец? А скажи мне, Нюся, только честно, Игорек к тебе до сих пор таскается?

Аня смутилась от неожиданности лобового вопроса.

— А ты не знаешь? Ни за что не поверю, что он с тобой не делился! Игорь обожает хвастаться. И вообще трепло!

— Я, кажется, тебя сейчас спрашиваю! — резко ответил Юрий. — И незачем выяснять, что мне известно, а что нет! Хочу проверить твою честность. А ты сразу увиливаешь. Ты врушка!

— Ну и что? — окрысилась Аня. — И вообще я тебе не врала! Просто ушла от ответа, который ты, кстати, замечательно знаешь. А это не одно и то же. Тебя что, так волнует судьба твоего друга?

— Хороший вопрос! Тоже проверяешь мою искренность? — хмыкнул Юрий. — Логично… Так вот… Не волнует. Нисколько! Вариант ответа устраивает?

Аня вновь растерялась:

— Как так? Вы же такие друганы! Прямо неразлейки! Значит, это все пыль в глаза, лицемерие? Тартюфики? Как мило!.. Вот никогда бы не подумала… Да и никто не подозревает о вашей лживости. Вы оба очень ловко всех облапошили. Прямо-таки талантливо, надо признать!

— Ты ничего не понимаешь! — нагло заявил Юрий. — Фишка в том, что никакая мужская дружба не выдерживает испытания женщиной. Тут требуется особая прочность, которой нам-то и недостает.

Аня призадумалась. Синх бросился к ней в ноги, сурово, недоверчиво покосился на ее спутника и вновь помчался разбрасывать рваные" листья в разные стороны.

— А вот скажи, зачем тебе Игорь? Дурью маешься? — продолжал жестокий допрос дотошный Юрий.

— У женщины всегда должна быть тень! — сообщила Аня. — Так уверял Лев Толстой. Ты, конечно, читал страшилку о жизни моей влюбленной тезки? Так что в курсе всех подробностей.

Юрий снова хмыкнул.

— Тень?! Обана! Да у тебя их, я думаю, штук пять или больше! Скажешь, нет?

— Скажу — да! — не стала отпираться Аня. — Но это не позор и не порок! В чем же моя вина, сударь? Я никого никогда не заставляю ходить за мной и мне звонить. Вот…

— Ты так думаешь? А давно не смотрела на себя в зеркало?

Ишь какой хитрый комплимент… После него обезоруженной Ане удалось возмутиться с большим трудом. Но она очень постаралась.

— А это тоже моя вина?

— Что ты все твердишь о какой-то вине? У тебя что, комплекс вины? Очень рано. Я вовсе не о том. Просто мы порой не понимаем, насколько часто действуем на уровне подсознания и какую власть имеем над окружающими или, наоборот, насколько мы беспомощны. Обманываемся мы вечно! Слишком многое нам кажется!

— Какой ты у нас, оказывается, умный ма-альчик! — насмешливо пропела Аня. — Еще одно открытие! С тобой рядом прямо как в науке! То и дело познаешь…

— Значит, со мной трудно соскучиться! Самое смешное, что Юрка угадал. Он оказался на редкость прозорлив и тонок. И жил по большей части с помощью интуиции. Загадка для Ани с первого дня их тесного общения, Юрий остался для нее неразгаданным на много лет. До такой степени, что иногда ей чудилось, будто она лишь вчера с ним познакомилась.

— А как ты собираешься отчитываться перед своим дружбаном за меня? — смело поинтересовалась она.

— Ну, отчитываться — слишком сильно сказано! — пробурчал Юрий. — Отчитываются и держат ответ лишь перед Богом… А здесь… Захочет выяснить отношения — побалакаем. Промолчит, если ума хватит, — это лучше. Но вряд ли. Игорек обязательно полезет на рожон. Он недавно взялся даже объясняться со скинхедами — втолковывал им, что напрасно они защищают русских, мол, не та нация. Я думал, ему морду набьют. Уже приготовился к драке, поскольку остановить и оттащить этого русоненавистника не сумел, но почему-то все обошлось. Парни просто куда-то сильно торопились и не стали тратить время на очередного идиота.

— А разве Игорь не русский? — удивилась Аня.

— Русский. Но постоянно твердит о бабке-цыганке и колдунье. О предках-чернокнижниках. О сомнительных иудейских корнях. И еще о каких-то мадьярских. Что в принципе от цыган недалеко. А русоненавистничество — нынче модное течение.

— А мне он ничего такого не рассказывал, жалко. Очень хотелось бы его послушать, — посетовала Аня. — Хотя болтал, что может телепатнугь и вычислить любого человека даже на расстоянии. Врал, поди…

Внезапно Синх радостно помчался вперед и завертелся юлой вокруг слегка кривоватых плотных Девичьих ножек.

Как она не вовремя, с досадой подумала Аня.

Пришла удостовериться и донести Игорю, догадался Юрий.

— Привет! — махнула рукой Оля. — Хорошо гуляете! Давай, Анюта, я тебе собачку подстригу. За рос он сильно. Бесплатно, не бойся.

— Я сама подстригу, — пробубнила Аня. Справлюсь как-нибудь…

Оля не могла и даже не хотела скрыть торжества. Она знала, что эти двое не первый день вместе прогуливают собачку. Одноклассницы сообщили с тоскливой завистью. Теперь о Юрке Воробьеве нечего даже мечтать. Обаяние дрянной чаровницы Аньки Литинской не перебить никому. Но Оле хотелось во всем убедиться самой. И понять, что Игорю с Анькой ничего не светит. Чтобы постараться потом вдумчиво и сознательно вдолбить эту счастливую для Ольги мысль в его зацикленное на Аньке сознание. Пусть это будет грубо и жестоко. Но лечение редко бывает безболезненным. Зато… Дальше Оля старалась ничего не воображать и ни о чем не помышлять. По молодости и неопытности она лелеяла убеждение, что исчезновение одной женщины в жизни мужчины автоматически подразумевает появление другой. Любой. Безразлично какой. Чейндж — и все! Смена образа. Оля думала, что теперь путь перед ней свободен, не подозревая, какие тени и призраки, сильные и насмешливые, часто стоят на пути тех, кто уверен в открытости сильного пола и в своей силе.

— Какие приколы на завтра придумала? — спросил Воробей. — Или они тебе уже не нужны?

Да, он всегда удивлял чрезвычайной проницательностью.

Оля пожала плечами. Клоунада на уроках отныне действительно теряла смысл и актуальность.

Пусть хохмят другие… Оле уже грезилась ее победа. Она почти не сомневалась в успехе, потому что «главная причина неудачи исчезла сама собой. Глупышка не понимала, что уход женщины еще нижнего не означает.

Но ей упорно казалось, что если бы не было, ну вдруг случайно не стало всех этих соблазнялок, Игорь бы сразу угомонился. А пока в одном лишь вагоне метро их насчитывается летом не меньше десяти — полуголых, одновременно вызывающих огонь на себя и мечущих горячие искры поиска объекта страсти во все стороны… Как только им это удается?..

Ольга иногда им тяжко завидовала, вздыхала, злилась, оглядывала неодобрительно, с ненавистью… Тупо жуют жвачку, этот проклятый рекламный «Дирол», без всяких перерывов, как коровы…

Носить вызывающе открытые одежки Оля не любила.

— Нам с тобой ни к чему демонстрировать свои металлоконструкции! — посмеивалась Аня.

Но она сама об этом не сильно печалилась, а вот Ольга страдала по-настоящему и мечтала стать толстой, как Крачковская. Но не каждой дано…

Оля еще не подозревала об известном заблуждении многих обманутых и отвергнутых влюбленных. Им часто неоправданно кажется, что, если исчезнут внезапно свалившиеся на головы их любимых коварные разлучницы и разлучники, все тотчас станет на свои места и вернется на круги своя. — И сохранится любовь, если она была. И легко зародится новая. Почему они, неразумные, так думают?!

Аня переминалась с ноги на ногу. Подруга сегодня явно третья лишняя. Но Оля и не претендовала на серьезное амплуа в данном спектакле. Абсолютно иная роль поджидала ее в другом месте и на совсем иной сцене. Поэтому она посияла, по блестела белыми зубками и удалилась, важно и высоко задрав голову.

Она очень удачно выйдет замуж, неожиданно подумал Юрий, глядя Ольге вслед. Ведь именно дурнушки находят мужей, души в них не чаящих. А у Ольги роскошная коса и неплохая стройная фигурка… Правда, ножки подгуляли. Однако некоторые мужики падки именно на такие дефекты. Частенько обожают именно их и реагируют на волосатые женские ноги или маленькую грудь. Но высказываться по этому поводу Юрка разумно поостерегся.

Анюта вздохнула с облегчением.

— Камень с души свалился? — ехидно заметил ничего не упускающий из виду Юрий.

— Вы чересчур проницательны, сударь! — с досадой отозвалась Аня.

— Это не порок! Просто женская дружба не прочнее мужской. Испытания мужчиной тоже почти никогда не выдерживает.

— Что это они все такие слабые и дохлые, эти дружбы… прямо какие-то бессильные… — пробормотала Аня. — Зачем вообще нужны такие? Послушать тебя — так дружить и не стоит. Все равно это бессмысленно и длится до поры до времени. То есть до появления на горизонте мужчины или женщины. Какой-то тупиковый расклад… Жить не захочешь… дружить, во всяком случае…

— Больно мрачно рассуждаешь, — усмехнулся Юрий. — На жизнь надо смотреть философски. Я так и стараюсь. Не знаю, правда, как получается — Что такое дружба вообще? Взаимная снисходительность, позволяющая говорить о себе с другим. И большая откровенность. Без нее тоже дружбы нет. А найти людей, которым ты мог бы доверить себя целиком, крайне сложно. Вот и получается, что дружба — большая редкость. И то, что мы называем этим словом, — не более чем приятельские отношения. Знакомых много. Друзей нет. Это закономерность. Поэтому лучше не мучаться поисками и заводить не так называемых друзей, а знакомых. От них не устаешь, и, между прочим, в конце концов они оказываются, как ни странно, гораздо надежнее.

— Умный ма-альчик! На редкость! — промурлыкала Аня. — А давай напьемся!

Паршивый внутренний голос нашептывал ей эту нехорошую идейку с самого утра. Купить вино или коньяк… Выпить вместе с Юркой… Отвлечься… Хотя от чего ей так сильно требовалось отвлекаться? От самой себя все равно далеко не оторвешься…

Аню раздражало непоколебимое спокойствие Воробьева. Непрошибаемый… Ходит себе рядом и ходит… Даже руку на плечо не положит, как некоторые. Уж о поцелуях вообще не мечтай! Каменный гость! Не предлагать же ему стать малость поактивнее… Или Аня ему совершенно не нужна, не интересна, и он просто уступил ее просьбам… А сидеть с ней в классе вообще очень удобно — теперь Юрию всегда есть у кого списать:

Аня всегда училась легко и ровно, без напряга и без тщеславных потуг получить непременную пятерку. А Юрка ленился. Часто не делал домашние задания и сдувал их потом у Игоря. Еще чаще ничего не учил. И предпочитал проехаться за чужой счет, чем. обременять себя зубрежкой.

Учитель математики, быстро увидевший нежелательные перемещения в классе, перед полугодовой контрольной заявил:

— Воробьев, сядь к Маттис! А ты, Литинская. если рассчитываешь снова передать ему шпаргалку, сразу отправляйся погулять в коридор!

Юрий не обиделся и пересел к Ольге с невозмутимым видом.

Анька переживала за Воробьева всю контрольную — на Олю надежда слабая! — но дело, к счастью, обошлось тройкой. На большее Юрка без Литинской и не рассчитывал.

— Напиться? — не слишком удивился он. — Обана! А повод есть?

— Как будто нельзя без повода! Захотелось! Зато у меня есть деньги. — И Аня полезла в сумку. — Вот…

Юрий внимательно наблюдал за ней, не останавливая. Анька вытащила сотню и помахала ею в воздухе.

— Не хватит — скинемся!

— На хорошее не хватит! — Очевидно, Юрий уже приобрел немалый опыт в этом деле. — Ладно, наскребем…

Он пошарил в кармане и явно остался доволен поисками. Мать снабжала его неплохо.

В магазине Юрка моментально нашел то, что искал, сунул бутылку в пакет и бросил Ане:

— Пошли!

Привязанный у дверей Синх подскакивал на месте и недобро косился на Юрку.

— Все-таки правильно говорят, что собаки похожи на своих хозяев! По принципу — с кем поведешься, — пробурчал Юрка. — Твой пес скачет в точности как ты! Пример берет.

— А еще больше похожи на своих хозяев машины! — охотно подхватила тему Аня. — Я как-то подумала: почему братки покупают именно «БМВ»? Потом присмотрелась к «бээмвэшкам» и все поняла дедуктивным методом. У «БМВ» очень низко, щитком, нависают двери и крылья, а колеса — толстые и приземистые. Значит, при стрельбе труднее попасть в колесо и пробить кузов. Поэтому понятно, почему братки, тоже крепенькие и плотненькие, низко осевшие к земле, стараются купить «БМВ». Вот… А чиновники высокого ранга, потоньше и поизящнее, предпочитают «мерсы». Стремительные бизнесмены, делающие деньги на ходу, мчатся обычно на джипах. Их дамы выбирают «тойоты». Ну и так далее…

Юрий иронически хмыкнул, услыхав о дедуктивном методе, но промолчал.

Они пришли к Ане, вымыли лапы беснующемуся от тоски Синху — он ненавидел возвращения домой и готов был гулять до самых сумерек, — открыли коньяк и сели за стол.

— А полопать не найдется, хозяйка? — Юрка выразительно взглянул на уютно устроившуюся рядом Анюту.

— Тебя еще и кормить надо? — хихикнула она и отправилась к холодильнику.

— Желательно, — проворчал Юрий. — Хотя я, как большинство длинных, ем мало. Или ты коньяк собираешься пить без закуси?

— Собиралась, но ты помешал, — призналась Аня. — Вот тебе всякая еда…

Она вытащила из холодильника приготовленную матерью снедь и в беспорядке понаставила на стол.

— Н-да… — Юрий скептически осмотрел сервировку. — Скажем прямо, хозяйка из тебя липовая. Как мужа думаешь обслуживать?

— Какого мужа? — живо заинтересовалась Аня. — И его, значит, надо обслуживать?

— Хороший вопрос! А ты как себе это представляла? — хмыкнул Юрий. — Мужик в доме — жуткая обуза! Корми его, стирай, убирай, подавай и еще постель! Тоже дело не десятое!

Анька от смущения потупилась. Как раз постель она считала делом необременительным, приятным и вообще самым привлекательным из остальных. Ее снедало любопытство, подогретое книгами, утверждающими, что это занятие— прекрасное во всех отношениях. Был бы человек хороший… Терзало и мучило собственное Незнание и неумение. Словно к какой-то самой важной, безумно интересной стороне жизни Анюта так до сих пор и не прикоснулась. И надо торопиться, надо все узнать как можно скорее… Почему скорее? Аня не задумывалась над подобным вопросом, попрыгунья… А любопытство — страшно навязчивая штука.

Юрий смотрел Ане прямо в глаза. В его расширенных зрачках отражалась кухня с добрым, мирным оранжевым абажуром и полка с деревянными игрушками. Анюте хотелось, чтобы он вот так сидел напротив нее всю жизнь, под этим абажуром, и точно так же смотрел глаза в глаза… Только не так внимательно…

Столь хорошо начавшееся застолье прервал звонок в дверь. Аня с досадой посмотрела в сторону передней, где уже носился обрадованный нежданным визитером Синх.

— Кого еще несет? — проворчала Аня. — Вот уж некстати…

Звонок повторился. Гость проявлял очевидную настойчивость, уходить не собирался и отказываться от своей цели не желал.

— Ты бы открыла, Нюся, — спокойно заметил Юрий, покосился на нее, встал и направился в прихожую.

Синх завыл от счастья.

— Замолчи, собака! — крикнула Аня. — А то отдам обратно Ольге!

Почему-то перспектива возвращения псу не понравилась, и он злобно замолчал и присел, громко и выразительно постукивая хвостом по полу. Подтекст был таков: только попробуй! Не обрадуешься!

Юрий распахнул дверь. На пороге стоял Игорь, живо и радостно поблескивая черными глазами.

Блеск номер один, отметил Юрий. А неплохая у Игорька интуиция…

Как все нелепо, размышляла Аня.

— Ну, входи, раз пришел! — проворчал Юрий. — Чего на пороге жмешься?

— А ты, я смотрю, блин, тут уже за хозяина! — заметил Игорь. — Привет, конский щавель!

Этими словами Скудин демонстрировал наивысшую степень презрения. Взгляд черных глаз передернулся ненавистью. Синх радостно вертелся и прыгал вокруг него.

«Паршивый пес! — подумала Аня. — Отдам Ольге… Скажу: всех искусал, спасу нет…»

— Смотри не спои девку! — посоветовал другу Игорь, усаживаясь за стол. — Женский алкоголизм — страшная штука!

— Постараюсь, — лаконично отозвался Юрий.

— А я отошел на парсек от дома и решил вас навестить!

Он имел виду пару секунд. Аня иронически хмыкнула. Она все-таки была дочкой физика…

— Ты, видно, не знаешь, что такое парсек. Отойти на парсек — это значит отлететь на тридцать тысяч километров. Прочухал, знаток терминов?

Игорь постарался не реагировать.

— А ты, я смотрю, без затяжки куришь, — продолжал он, обращаясь к Юрию. — От этого бывает рак губы, учти!

— Обана!.. А если курить с затяжкой — рака легкого, по-твоему, быть не «может?

— Может. Обычное человеческое «Мальборо» — и рак обеспечен…

— Так что хуже? Разницу улавливаешь? Игорь молчал. С Юрием разговаривать непросто. Слишком находчив. Не то что другие…

Воробьев хитро усмехнулся:

— А чего же тогда плетешь? С логикой у тебя в порядке?

Молчание…

Игорь вытащил мятый пакет с заранее припасенными шоколадными конфетами.

— Для закуси! — весело объяснил он.

— У тебя памяти совсем нет? — недобро справилась Аня. Она ненавидела Игоря в этот момент и готовилась вылить на его голову ушат оскорблений. — Ты никак не в силах запомнить, что я терпеть не могу сладкое?! Пить меньше надо!

Она вышла из себя, забыв о том, что именно это доставляет Игорю единственное высочайшее наслаждение. Радовать Игорька не хотелось, но он уже ликовал, посматривая на нее и потирая руки.

Напиться бы! — горестно думал Воробей.

Как все глупо и странно!.. — бесилась про себя Аня.

— А это я тебя понемногу приучаю к сладкой жизни, — отозвался Скудин.

Он по-хозяйски разлил коньяк, достав себе третью рюмку, с демонстративной ласковостью погладил Синха, выразившего телячий восторг томным поскуливанием, и положил себе на тарелку салат и колбасу.

«Убью собаку! — решила Аня. — Как Герасим Муму… Утоплю в Москве-реке… Вот только найду подходящий камень… А Ольге скажу, что ее дареный поганец сдох от злости…»

— Выпьем за вас! — предложил Скудин. Юра невозмутимо поднял свою рюмку.

— Неплохо придумано! — одобрил он. — Еще пока соображаешь!

Приятели вышли на тропу войны. А, как известно, самые злейшие враги на свете — лучшие друзья. Хотя злиться на соперника смешно. Нет ничего бессмысленней… Разве он виноват?

Ане теперь предстояло насладиться яркой словесной перепалкой. Она выпила и стала печально жевать сыр, ожидая продолжения. Оно не заставило себя ждать. Только дискуссия завязалась в политическом ключе. Точнее, друзья вернулись к спору, начатому раньше, без Анюты.

Она затосковала. Политика — излюбленная тема мужчин, и никуда от нее не денешься.

— Все-таки русские дети — как правило, дебилы, уроды, дегенераты! С ними одна нерва! Пушкипа в школе выучить и то не могут! — неожиданно заявил Игорь.

Воробей флегматично хмыкнул:

— Самокритично. Насколько мне помнится, ты сам с его стихами в школе не справлялся. Учителя бились-бились — и бросили. Ты всегда блистал у нас исключительно на математике да на физике.

Игорь проглотил это молча. Крыть нечем. И мыслями перескакивал с одного вопроса на другой.

— А почему ты говоришь, что нет общемировой культуры? Очень даже есть. Россия хорошо жила при царях-западниках, взять хотя бы Екатерину. А примеры славянофилов — Иван Грозный и Сталин. Тираны!

— А Петр? — спросил Юрий.

— Е-мое… Да, Петр мне в пику, блин… Тиран, а западник… Ну хорошо, а в науке? Ведь славянофилы затравили Ломоносова. Ломоносов был западник, а его оппоненты — славянофилы.

— Как это? — удивился Юрий. — Его оппонентами в основном становились немцы. Выходит, они у тебя — славянофилы, а православный ученый Ломоносов — западник?

Игорь вновь ушел от ответа. Аня ядовито усмехнулась.

— Вообще, если говорить о вере, христианство — тоже западное явление. А патриотизм — ерунда! Я удивляюсь, как ты этого не понимаешь!

Что ж удивительного? — пожал плечами Юрий. — Я вырос в России и неплохо к ней отношусь. Меня не задевают ни тоскующие по прежней жизни, ни уверенные в совершенстве настоящей. Я нормально отношусь к сторонникам монархии, демократии, социализма… Одно-единственное, что меня бесит, — это когда поносят Россию! Имей какие угодно политические убеждения, но при этом не говори гадости о своем народе!

— Славянофильство — не путь к храму. От чего пошло слово «славяне», знаешь? От «склавины» — рабы.

— Это ошибочное толкование, — спокойно возразил Юрий. — Доказано.

Анька хихикнула. ,Скудин разъярился.

— Русофилы хотят всем доказать, что мы великие и могучие, а остальные в говне! Очень мы великие, когда нас все ненавидят, блин! Ни одна бывшая республика не принимает! Да ты посмотри на ночную карту Америки! Огней полно, все светится — вот тебе индустриальная мощь! А в России мерцают один Транссиб да крупные города! Сплошной отстой!

— Ты меня держишь за недоумка? — вновь хмыкнул Юрий. — Я отлично знаю, что у Америки больше индустриальной мощи, чем у разграбленной бедной России. Или считаешь, что любить можно только того, кто богаче? Так это называется воинствующая бездуховность.

— Е-мое, никакие мы не великие и не могучие! — заорал в ответ Игорь. — Идиотская страна! Только кретин может здесь заниматься наукой! Все нормальные ученые давно уехали!

— Кажется, ты собираешься остаться и учиться здесь? — поинтересовался Юрий, сплошное воплощение задумчивости и безмятежности.

— Зато я никогда не продавался, как некоторые! — с апломбом заявил Скудин.

А разве тебя покупали? Вот, например, Сережа Вихренко из одиннадцатого «А», победитель всех олимпиад, уже получил предложение уехать учиться во Францию…

Юрка умышленно задел больное место Игоря — тому никак не удавалось занять призовое место хотя бы на одной олимпиаде.

— Славяне, конский щавель, по природе своей агрессоры, — сделав вид, что не услышал про Сережу, продолжал разглагольствовать Игорь. — В мире было два очага агрессии — Советский Союз да Германия Сталин хотел всех завоевать, но Гитлер успел раньше. А в то, что русский народ избран Богом, я тоже не верю. За что нам бороться? Разве за язык… Я вижу, ты ненавидишь американцев. Почему? Встреться с американцем, блин, он тебя не будет ненавидеть.

— А духовная агрессия Америки?

— Слушай, ну что ты городишь?! Американцы же бездуховны, блин! Дубы дубами! Какая может быть духовная агрессия у бездуховных людей? И русские должны дружить именно с американцами Они похожи друг на друга. А кто потопил «Курск»? Олигархи? Но военные получают намного больше олигархов. Они и потопили. Теперь все вернется! Пойдут массовые репрессии! Одна нерва…

Аня фыркнула.

— Тебе смешно?! От рук русских гибнут чеченские дети, а ей смешно! Террор в Чечне! Я понимаю, чеченцы — говнюки, но федералы много хуже! Дома в Москве взорвали не чеченцы, а спецслужбы, это я точно знаю! Потому что чеченцы не могут достать гексоген, у них два класса образования! Гексоген хранится у спецслужб.

— А дома, которые разминировали?

Е-мое… Да, милиция помешала спецслужбам. Немножко сорвала их планы. Я не западник, но хочу понять: за каких ты славян, если славянофил? Славяне разные. Русские — это вообще не славяне. Славяне — на севере, где Кольский полуостров. А если по вере дружить — то мы должны закорешить с негритосиками, блин! — Игорь переполнился сарказмом. — Потому что некоторые негры в Африке — православные! Я много читал и знаю: первое упоминание о Христе — что камень был отвален, а тело похищено. Остальное написали позже последователи. А когда христианство пришло на Русь, христиане уничтожили здесь науку. Её хранили языческие жрецы. От славянофилов исходит агрессия.

— А разве против них нет агрессии? — поинтересовался Юрий.

— Ну, какая агрессия?! У нас везде продают фашистские газеты!

— Ты ставишь знак равенства между патриотом и фашистом, славянофилом и баркашовцем, скинхедом? Разницу улавливаешь? — Юрий оставался по-прежнему бесстрастным.

Игорь вновь проигнорировал вопрос и двинулся в атаку.

— Ну хорошо, а как ты относишься к англичанам? Не сомневаешься же, что это великая нация?

— Вероятно. Если бы не пресловутый английский снобизм…

— Ха-а-а! Снобизм! — возмутился Скудин. — Однако у Англии полно колоний, и все они хотят сохранить свое положение. А кто хочет быть нашей колонией? Все республики отделились! Узбеки — и те…

— Пример неудачный, — возразил Юрий.

Ты несешь чушь! Я встречался с несколькими узбеками, и все они наизусть знали Хайяма! А разве на Руси есть произведение того же века на уровне Хайяма?

— «Слово о полку Игореве».

— А ты его знаешь наизусть? Нет?! И вообще это фальшивка, блин… Впрочем, я уже прикалываюсь… Но ты слушай дальше! Великую Отечественную выиграли не мы, а американцы! Мы победили только с помощью Америки! И что ты ругаешь демократию?! Сейчас все так хорошо, посмотри вокруг! Какие книги можно купить! Я вот недавно купил мифы. А раньше что было?! Юрий Трифонов — попса типа мыльных опер!

— Я лучше буду читать Трифонова, чем Сорокина или Пелевина, — холодно возразил Юрий.

— Сорокина и я не читаю, а вот Пелевин — интересная личность! И ты заметь, Россия просрала все войны, кроме Отечественной и с Наполеоном! — Аня поморщилась, но Игорь не обратил на нее внимания. Он вошел в раж. — Когда и где мог отличиться русский? Отличился Петр Кошка — и то хохол, а не русский! И кстати, Украина— это и есть Великороссия. И почему вы ругаете кавказцев в Москве? Что они вам сделали?! Я видел, как хотели подраться кавказец и русский. Народ подошел. Кавказец извинился и ушел. Мы же, русские, — быдло! Никто нас не хочет завоевать, блин, мы никому не нужны! Американцам требуются лишь садик, домик да кока-кола. Ни о каких завоеваниях они не мечтают. И потом, если бы Америка хотела, она бы давным-давно уничтожила советскую республику! Я бы рванул из страны, но некуда. Не знаю, поставили мне спецслужбы «жучок» на телефон или нет — ведь я звонил в Штаты одному знакомому… Одна нерва, конский щавель…

Тщеславному Игорю очень хотелось, чтобы спецслужбы «отметили» его отнюдь не оригинальный звонок за кордон. Выделиться любым доступным способом — Скудин всегда мечтал об этом. Он вырос с мыслью, что всегда, везде и во всем должен быть первым. Это твердо внушала ему мать. И внушила, наконец. Только зря она все это сделала…

Юрий ухмылялся. Он не страдал по славе. И вообще исповедовал совсем другие принципы и жил по иным законам. Его мнения и убеждения Скудин не разделял. Но раньше он их просто не принимал, а теперь грубо отвергал, высмеивал, точно так же, как Юрий высмеивал его, скудинские. Старая дружба понемногу рушилась, уходила в прошлое, оставаясь светлым пятном-воспоминанием.

Друзья не до конца осознавали, что все закономерно. Дом, семья, женщина становятся, вольно или невольно, поперек вроде бы верных и добрых отношений. Семейный быт заедает совместные посиделки и выпивки, прогулки по всяким там паркам культуры, с большим удовольствием закушивает всем этим, захлестывает и тянет за собой… И приходится выбирать — либо семья, либо приятели. Вместе они никак не уживаются. Жены ревнуют, друзья усмехаются… И крепкие, на первый взгляд такие прочные веревочки изнашиваются, быстро перетираются, тлеют на глазах… То, что казалось незыблемым, становится призрачным и смешным. То, что представлялось неизменным, истаивает в дымном городском бензинном воздухе, перемешанном с запахами чебуреков и шаурмы. То, во что верилось и надеялось, превращается в блеф… И всему виной она, одна она, — женщина, решившая строить и упрямо создавшая на пустом месте семью, дом, свой собственный уголок и очажок… И никто никогда не представляет истинной стоимости своего нового обустройства. Нравственная цена вопроса… Она довольно высока.

«Ну да, — думал Игорь, — я совершил массу глупостей и еще совершу столько же, как всякий нормальный человек. Но почему я за это должен так больно расплачиваться?.. А ведь должен… Тоже как всякий нормальный человек. Иначе не получится. Ни у кого и никогда».

И вообще тот, кто мечтает лишь побеждать, сначала должен научиться проигрывать. А теряя одно, мы часто находим что-то другое… Что?.. И как бы отыскать это поскорее…

Игорь был нетерпелив, как все честолюбцы. И учиться терпению не хотел.

Только вот если его дружба с Юрием так легко распадается… Можно ли их отношения назвать дружбой? Была ли она, или им показалось? А может, они принимали за дружбу примитивные встречи от нечего делать? Хотя женщина на пути — преграда серьезная… Да и так ли уж дороги все эти иллюзии и грезы юности — Анюта, Воробей, школа?.. Так ли уж святы они сами по себе и воспоминания о них?..

Игорь часто теперь задавался этими вопросами.

Оказалось — и дороги, и святы… Но не настолько, чтобы ради них жертвовать чем-то, например своим великим будущим. Даже смешно сравнивать Можно кое-как, с трудом совмещать.

— Ты меня упрекаешь в ненависти, — невозмутимо произнес Юрий. — А сам?

— Я не ненавижу… Нет… Просто не люблю. Кое-кого и кое-что. И смеюсь над этими славянофилами.

блин… Баркашов и другие — у них у самих семитские черты. И вообще у нашей страны слишком большая территория. В этом проблема. Была бы поменьше — все стало бы куда проще… А моя любимая религия — буддизм. Сел бы под дерево — так бы и сидел целыми днями да медитировал… Уехал бы куда-нибудь на остров… Здесь все козлы — и в этом суть. Одна нерва…

— Вот и езжай себе. Подальше от козлов, — ехидно посоветовал Юрий. — А ты, между прочим, и так целый день словно сидишь под деревом. Не заметил?

— Россия — страна рабов и пьяного быдла! — не на шутку разошелся выпивший Игорь.

Аня лишь сейчас сообразила, что он прилично набрался еще до того, как прийти к ней.

Скудин в последнее время пил все больше, пытаясь сбросить давящие лямки воспоминаний, стать легким и пустым, лишенным всяких забот и печалей. Водка запросто, несколькими рюмками выметала любые тяжести и отбрасывала горечь. И обладала великим умением подсластить любую горькую пилюлю науки, раскрасить мрачный пейзаж невезухи яркими красками и смягчить кажущиеся поначалу смертельными удары судьбы. Казалось, это самый удобный выход из любого безвыходного положения.

Опуститься всегда легче, чем подняться. Не нужно никуда тянуться, чего-то добиваться, к чему-то стремиться…

— Е-мое, я просто не хочу быть рабом, и потому против этой системы! — истошно завопил Игорь. — Да если бы не такие, как я, — а таких, как я, не так Уж мало! — здесь все давно бы стали рабами и сидели в тюрьмах!

— Ну ладно, великий диссидент и спаситель России, — сдержанно подвел черту Юрий, — по-моему, ты чересчур много на себя берешь. Что ты такого совершил? А трепаться может каждый. Фишка в том, что ты неадекватно себя оцениваешь и вдобавок все время на меня орешь. Я же не кричу на тебя. Разницу улавливаешь?

— А у меня вообще больше эмоций, чем у тебя, блин! Давно понял! — с упреком отозвался Игорь.

Он взглянул на Аню. Ну конечно, она сидит злая и слушает одного Воробья… Хотя Игорь затеял весь этот шутовской балаган ради нее. Только ради нее. Чтобы доказать ей, каков он есть— смелый, с собственными взглядами на мир, протестант и борец с действительностью. На самом деле мыслями он блуждал далеко от высказываний. И даже порой не слишком вникал в свои слова. Просто бил на эффект, устраивал показуху, спор ради спора, а не ради истины. Лишь бы поорать… Но Анюте не нравятся борцы. И вообще она явно скучает. Игорь промахнулся. Рассуждать о политике в обществе женщин неразумно. Он выглядит смешным в ее глазах.

— Блин, как ты всем надоел со своими блинами! — выпалила Аня.

Ее особенно раздражали и возмущали в Скудине грубость, чудовищный апломб, огромное самомнение и вечное сияние.

Игорь прикусил губу, хлопнул еще одну рюмашку и понял, что игра окончена. Поскольку он все-таки проиграл. И ему теперь лучше всего поскорее перетопить в себе свое поражение. Переплавить, что называется, мечи на орала и в дела друга больше не встревать.

А Анюта в своих желаниях и поступках никогда не знала меры, бросая на карту сразу все и желая получить тоже сразу все или ничего. Ее чувства всегда с большим трудом приходили в равновесие. Она редко вдумывалась в происходящее — ситуация ее лишь забавляла.

И когда на следующее утро Аня бросилась в школьном коридоре навстречу Юрию никого не стесняясь, а он вдруг подхватил ее на руки, готовый подкинуть под потолок и поймать, прижав покрепче к себе драгоценную ношу, Игорь понял, что все кончено…

— Надо же, конский щавель! — иронически покачал он головой. — Какая любовь, блин… Не каждый день встретишь! Хотя отдает мелодрамой.

— А если бы каждый день, никто бы ее и не заметил! — отозвался Юрий и бережно опустил Анюту на пол.

— «Ты прости меня, малыш!» — издевательски пропела Аня, жестокая, как все счастливые женщины, которые чем больше чувствуют вину перед кем-то, тем жестче и насмешливее ведут себя с ним.

Юрий ловко перехватил инициативу, чтобы не доводить дело до обиды, хотя было уже поздно.

— А под малышом, Нюта, конечно, подразумеваюсь я?

Они расхохотались на весь коридор.

— Но ведь ты, Юрастый, хочешь быть малышом! — объявила Аня. — Сам признавался! А если хочешь — будь им!

Юрастый? — задумчиво повторил Игорь. — Так его будут называть женщины… А вот любопытное мое личное наблюдение — каждый парень любит девочек по-своему. Одному нравится просто на них смотреть, другому — обнимать и целовать, третий с ними спит, четвертый на них женится…

— Сразу на всех? — фыркнула Аня.

Она переглянулась с Юрием, и оба вновь засмеялись.

Анютин счастливый, беззаботный смех отозвался болезненным незатихающим эхом в ушах Игоря…

10

Они целовались до изнеможения. Аня все-таки сломала Юркино упорство. Но она осознавала, что Воробей старается держаться в рамочках и остаться по возможности спокойным. Почему? Это ее интересовало все сильнее, а потом стало раздражать. Что за нелепости и странности? Подозрительная невозмутимость… Нарочитая или естественная? Он не любит ее? Она ему не нужна? Или он так упорно защищает свою территорию, как зверь?.. Но зачем?! Ради чего?

Его довольно трудно вывести из себя. Юрка почти стена. А со стеной не спорят, не пререкаются, ее старательно обходят. Не биться же, в самом деле, об нее головой! Она отрезает, обрезает и замыкается сама в себе — это ее удел и принцип существования. И то, что она отсекла для себя, — не про вас: это ее личное владение, частная собственность, неприкосновенность.

Аня потихоньку изучала Юрия и приходила к неутешительным выводам. Нет, он не слишком горд, это не то… Но боится или не любит искренних излияний. Очевидно, считает их лишними. Первое мнение о нем оказалось ошибочным. Никогда не расскажет, где был, что делал. Не поделится сокровенными мыслями, не вспомнит о знакомых и семье. Никогда не сердится, но одновременно ни ласков, ни печален, ни весел. Он кажется чуждым любым эмоциям и страстям, далеким от них, лишенным всяких порывов к любви, дружбе, стремления к прекрасному… Он чересчур бесстрастен.

Юрий всегда и во всем придерживался одного неплохого правила: самое лучшее в любом деле — суметь вовремя остановиться и остаться в границах дозволенного миром и допустимого самим собой. Не выйти за свои собственные пределы. А поскольку прямых дорог не бывает, тем более в России, удобнее всего обойти скользкую и сложную ситуацию сторонкой, чтобы ненароком не споткнуться.

Да, Юрка Воробьев был весь мирно-бытовой и смирно-задумчивый. Был или казался?

Аня уже отлично понимала, что маска, имидж нужны всем, без них люди беззащитны. Без маски могут нормально жить только беспредельно спокойные, чересчур наивные или крайне глупые. Но такие на земле — большая редкость. Поскольку все давным-давно твердо заучили, что в этом мире важно не то, каков ты есть, а каким ты кажешься.

Юркина холодность Аню возмущала. "Нет, только не спокойствие, так не должно быть… Никто не имеет права оставаться невозмутимым и бесстрастным рядом с Аней Литинской!.. Тем более какие-то там Воробьи… Этот номер не пройдет…

Ей нужен Юрий. Нужен — и все! Баста! И она должна его добиться, заполучить всеми правдами и неправдами, любыми доступными способами! Но какие же ей доступны?..

* * *

— У женщин ум часто похож на лазер, — посмеивался отец. — Вдруг устремляется в одну сторону и ничего не замечает вокруг.

До того как Аня словно впервые увидела Юрку в школьном сентябрьском дворе, она жила в странной полудреме.

Опять вспомнила отца, часто повторяющего, что любая женщина — плющ, который должен обязательно вокруг кого-нибудь обвиться.

— Женщины, — уверяя отец, — не любят ни ласки, ни нежности, ни влюбленных глаз! Ни смелости и напористости!

— Да что же тогда они любят? — однажды вспылила Аня.

И он четко ответил, не думая ни секунды:

— Штамп в паспорте, моя дорогая! Исключительно штамп в паспорте!

Мама смеялась.

Хорошо ей!.. У нее уже все позади… А каково Ане? Ничего не знающей в этой жизни?.. Одни страхи да ужасы…

— Они думают, что любая замужняя женщина гораздо счастливее незамужней, — продолжал отец. — А женатый мужчина счастливее холостого. Приятное заблуждение.

— У нас один парень, — задумчиво произнесла Аня (она имела в виду Юрия), — предложил девчонкам сыграть в карты на раздевание по типу передачи Фоменко. Все наотрез отказались…

— Ты как-то очень грустно рассказываешь об этом, — заметила мать. — Для нормальных девушек это бессмысленное действо. Не имеющее перспективы и положительного результата. Все правильно. И в наше время смутить девушек такими предложениями невозможно.

«А мне он не предлагал», — печально подумала Аня…

* * *

— Ко мне сегодня приезжала мама Игоря, — меланхолично доложила она Юрию, нехотя отодвинувшись от него наконец.

У Юрки от удивления глаза на лоб полезли.

— Кто?!

— Мама Игоря, — повторила Аня. — Вот…

Неизменно бодрая Надежда Нахаловна подкараулила Аню в школьном коридоре и подошла решительным шагом спортсменки, громко и уверенно топая.

— Ты, Анна Батьковна, чего себе думаешь? — грубовато спросила она, неудачно изобразив ласковую улыбку. — Парню моему совсем голову заморочила! Давай, красавица, решай: или выходишь за него замуж, или оставь его в покое! Ему учиться надо, а не на твою смазливую морду с утра до ночи пялиться! И так уже тянет еле-еле, с тройки на четверку перебивается! А ему в институт поступать! Не в армию же греметь! Квартира у Гарика есть, будете у меня жить, как два голубка, и ворковать с утра до ночи. А моя мама, бабушка Анюта, вам поможет. Она еще крепкая. И Гарика обожает. Не надышится на него. Все Для вас сделает!

Аня изумилась и возмутилась одновременно. Она не привыкла, чтобы ее судьбой распоряжались и давали ей советы. И не позволяла этого даже собственной матери, к которой очень привязана.

— Замуж просто так не выходят! — твердо заявила она. — Я не люблю Игоря! Кроме того, у меня сейчас начинается урок. Я не могу долго говорить, извините…

Надежда Михайловна насупилась и затопталась на месте, не зная, что сказать или на худой конец возразить. И удалилась, грозно и разобиженно, но все равно бравой поступью бодрой спортивной дамы, привыкшей гонять баскетбольные мячи, и-высоко, гордо неся блондинистую голову победительницы любых, и не обязательно спортивных, соревнований.

Вот еще недоставало!..

Расстроенная и оскорбленная Аня мрачно смотрела вслед своей возможной будущей свекрови. Да они и пяти минут не прожили бы вместе! Хотя Игорь живет с бабушкой, мать навещает его три раза в неделю. Аня была немного в курсе жизни Скудиных.

* * *

— И что она тебе сказала? — с любопытством спросил Юрий.

— Предложила выйти замуж за ее драгоценного сыночка!

— Обана… — протянул Юрий и закурил. — Ну и…

— Ты что, совсем идиот?! — рассвирепела Аня. — И так все ясно, без вопросов: приняла ее предложение с великой благодарностью и радостью! Я ведь обожаю этого блина, вся школа в курсе нашей безграничной любви! Один ты ничего не слышал, флегма двухметровая!

Юрка засмеялся.

— Обана… — повторил он. — Ты, Нюся, зря бесишься.

Он догадывался о причине Анькиного постоянного раздражения и тоже порой задумывался, почему они до сих пор не стали близки.

Юрий не стремился к этому — их отношения пока не требовали новизны и пересмотра устоявшихся позиций. Они притерлись друг к другу, не сильно привыкая. Как бы задержавшись на поверхности своих чувств. Такой расклад устраивал парня на все сто. Привяжешься чересчур крепко — потом будет очень больно отрываться. Так считал Юрий. А отрываться все равно рано или поздно придется.

— Ты как? — иногда вскользь, казалось равнодушно, интересовался он у Анюты.

И она отлично знала, что нужна ему, именно ему одному— и никому больше. Странно… Откуда и каким образом пришло к ней это ощущение, осталось невыясненным. Главное — пришло и задержалось.

А вот чем Юрий жил, чем увлекался — все было покрыто мраком неведения. На все вопросы о себе он откликался односложно и всегда одинаково:

— Живу!

— Это заметно! — засмеялась Аня, услышав его ответ впервые. — А подробнее нельзя?

Юрий флегматично пожал плечами: .

— Зачем? Какие еще подробности о жизни тебя интересуют? По-моему, с ней все давно и у всех ясно.

— Думаешь? — удивилась Аня. — А вот остальные считают по-другому.

— Мне жаль их, Нюта, — холодно отозвался Юрий. — Очень" жаль. Но фишка в том, что мне нет до них дела. А им до меня.

Дальнейшее выяснение нюансов его непростого, смутного бытия ни к чему не привело. Он лишь досадливо передергивал плечами и просил Аню переключиться на другую тему. Явно темнил.

— Ты мне надоел, — злобно заявила она. Юрий даже не повернул к ней головы. Увлеченно курил…

— Чего так? — безразлично спросил он минуты через две.

— Из тебя слова клещами не вытянешь.

— Словами интересуешься?

— Конечно! Если они «хорошие…

— А какой дурак мечтает о плохих? — хмыкнул Юрий. — Я давно удивлялся, Нюся, что это ты вдруг выбрала меня в качестве своего идеала…

— Тебя?! — окончательно взбеленилась Аня. — Да кому нужно держать тебя за идеал?! Тоже мне образцовый мальчик! Наглый, как павлин, и загадочный до идиотизма! Я тайны ненавижу и детективы не читаю — не люблю! Это чтение для дураков! Вот! И вообще я живу не по примеру! Все примеры остались в школе, как решенные!

Юрий лениво потянулся. Анино эмоциональное выступление оказалось малоэффективным и абсолютно зряшным.

— Хотя вряд ли ты сам решил хоть один… — съязвила Аня.

— Я гуманитарий по природе, — невозмутимо заметил Юрий.

— По природе каждый человек должен быть гуманитарием, если говорить о корне слова, — ехидно объяснила Аня.

Все-таки чем он увлекается?.. Анька давно и тщетно пыталась проникнуть в его тайны, хотя твердила, как он ей надоел. Надоесть он ей не мог…

Подлетел Синх, внимательно оглядел хозяйку и ее высокого кавалера, попытался вникнуть в суть беседы, но быстро утомился и удрал решать дела попроще.

— Сударь, мне противна твоя личность под маской-шоу «совершенно секретно»! По-моему, за ней ничего нет, одна бездарная личина ложной таинственности, — выпалила Аня.

— А ты, Нюра, слишком любопытная, — отозвался Юрий. — Почему людям всегда хочется проникнуть в души окружающих и все о них разузнать? Я живу себе спокойно, никому не мешаю… Так нет, подай всю подноготную! Недавно даже вдруг услышал о себе от одноклассников, мол, «очень скрытный человек». Вроде как очень склочный или беспредельно хамский. Нуда, мало ли что я скрываю… Может, какое преступление… Хотя кто из нормальных людей станет о нем рассказывать? Это все она — ноющая, зудящая потребность разгадки, как чтение детектива или триллер на экране — а что там дальше, а что потом?.. Чем дело кончится? Жутко хочется догадаться. И совсем не обязательно любить острые сюжеты.

— Ты как-то необычно разговорился, не похоже на тебя. Видно, я наступила на больную мозоль? — съязвила Аня.

— Пожалуй, — кивнул Юрий. — Больше так не Делай.

— Не буду. Только мне все равно хочется о тебе знать… Это ведь понятно.

Знаешь, чем ты мне понравилась? — невозмутимо спросил он, когда разозленная его безответностью Анюта встала со скамейки и кликнула Синха, собираясь уходить.

— О-о, великий немой обрел, наконец, дар речи! — возликовала Аня. — И чем же я вас, сударь, очаровала? Страшно интересно!

— Издавна ценились только два умения — красиво двигаться и хорошо говорить. «Сказку о золотой рыбке» помнишь? Старик там так увещевает старуху, возмечтавшую стать царицей: «Ты же ни ступить, ни молвить не умеешь!» Емко и характерно. А в «Илиаде» старики любовались походкой Елены, идущей мимо них, и даже почти забывали в тот момент, что война разгорелась из-за нее. Прощали ей то, что она послужила причиной страшной бойни. И хорошо понимали и оправдывали Париса, укравшего Елену у Менелая и тем самым развязавшего Троянскую войну.

Аня опять уселась возле него.

— Значит, я тебе очень нравлюсь?..

Юрий молчал, покусывая хвостик желтого листа и внимательно рассматривая потерявшее свою яркость небо.

— Нет, — холодно усмехнулся он. — Ты настоящая шляхта — гордая и упрямая! Но ты мне нужна в данном конкретном случае. Вот в чем фишка… И одно другого не исключает. Хотя половое влечение — это еще не любовь. Как вино — не панацея от сомнений и смятения. Разницу улавливаешь?

Аня растерялась. До встречи с Юрием ей еще не приходилось так часто попадать в тупик. Своих ухажеров она всегда умело ставила на место, родителей попросту игнорировала, на других старших плевала… Но тут…

Он смотрел на нее с откровенной насмешкой. Дня обозлилась.

Она тупо и недоуменно рассматривала парня. Нет, этого не может быть… Ей он снится, мерещится… Сердце заколотилось как у птицы, которую прочно зацепили коготки кошки… И теперь не вырваться…

— Ты мне нужна, Нюта, — повторил он. — Я все рассчитал: рано или поздно ты все равно будешь со мной.

— Нужна? — в замешательстве повторила Аня. — Тебе?! Зачем?

Юрий лениво пожал плечами:

— Хороший вопрос! Чтобы изнасиловать в особо извращенной форме и бросить. Чего спрашивать глупости?

— Ладно, найдем вопрос поумнее, — рассердилась Аня. — А если бы я к тебе не подошла первого сентября?

— Думаешь, вру? — меланхолично поинтересовался Юрий.

— Да нет! — махнула рукой Аня. — Просто на тебя не похоже… Чтобы ты — и в ком-то нуждался…

— Не в ком-то, Нюся, а именно в тебе! — флегматично поправил Юрий. — Разницу улавливаешь?

— Улавливаю, надоел! А если я сейчас уйду? — спросила она и вызывающе вскинула гордую голову.

— Держать не буду, — хладнокровно отозвался Юрий. — Ты вольна сама распоряжаться своей жизнью. Но ты не уйдешь.

— Почему? — сознавая глупость вопроса, не удержалась Аня.

— Потому что тебе это невыгодно, а ты — практичная девочка. Кроме того, тебя раздирает любопытство. У тебя еще никогда не было такого… ну, скажем, друга. И ты еще не попадала ни в какие изломы. Они впереди.

В сущности, он говорил чистую правду. Возражать просто смешно…

— Мне непонятно твое затруднение. Даже странно. У женщины всегда есть чем ответить на мужское откровение.

Он кинул на нее короткий выразительный взгляд.

— А-а, — пробормотала Аня и капризно изогнулась знаком согласия. — Как в анекдоте: где у вас тут диван для прослушивания?.. Я думала, тебе это совершенно неинтересно Й вообще без всякой разницы…

— Нет, почему же… — помолчав еще минуты две, нехотя процедил сквозь зубы Юрий. — Но ты все время куда-то намыливаешься. И сидеть со мной на скамейке тебе вовсе не интересно. Тебя все время куда-то тянет… Ты беспокойна, а здешняя земля любит лишь умиротворенных и невозмутимых.

— Скажите пожалуйста, какой стиль и какая глубокая философия на мелком месте! — иронически пропела Аня. — Да, я такая, ну и что? Тогда тебе лучше всего подойдет корова, она всегда очень хладнокровна и безмятежна. Ее из себя ничем не выведешь. И с любимых полей не больно стронешь. Поищи на здешней земле — и найдешь обязательно! Привет!

Она встала и вновь кликнула Синха. Юрий смотрел на нее задумчиво и вопросительно. Чего он ждал?..

Пес примчался с озлобленным видом: хозяйка его сегодня вконец задергала, а любимый черноглазый мальчик куда-то исчез.

— Пошли… — пробормотала Аня, не глядя на Юрия. — Только не надо на меня смотреть, как контролер в автобусе…

Сердце прыгало, как еще не умеющий летать птенец. И его ничем было не унять.

Юрий поднялся со скамейки вроде с готовностью, но все равно равнодушный ко всему на свете, сдержанный, ровный, как туго натянутая обивка дивана.

«Значит, я красиво хожу и складно говорю», — злилась про себя Аня. Что ж, надо использовать признанные Юрием умения на всю катушку…

11

— Я заеду! — позвонил Алик.

Он не сомневался в ее согласии. И удивился:

— Почему ты молчишь? Анюта, твои все равно на даче.

— Это единственный повод для наших встреч? — пробубнила Аня. — Нет чтобы сказать что-нибудь ласковое, нежное…

Хочешь услышать нечто особенное? Для слов любви я не гожусь. И вообще, все на свете уже давно сказано. Повторяться не хочется. И без надобности. Слова — мертвая материя. А мы —"живые! В любых разговорах стоит обращать внимание не на слова, которые сплошь и рядом сбивают с толку, а на смысл. Он обычно прячется именно там, где человек старается что-то скрыть. Люди не стремятся демонстрировать свои мысли и почти никогда не высказывают своих чувств.

— Это зависит от характера! — возразила Аня.

— От характера жизни! — засмеялся Роальд.

— А по-моему, если тебе хочется что-то кому-то высказать, что-то хорошее, надо спешить это сделать, не откладывая на потом. Иначе можешь опоздать, а несказанные слова способны отравить тебе жизнь.

— Жизнь способны отравить люди, а не слова, — вновь не согласился с ней Роальд. — Если человек торопится говорить, не имея за душой что .сказать, он так никогда ничего и не скажет. Я буду около шести.

Гараж возле Аниного дома по обыкновению пестрел самыми разными и весьма неожиданными надписями. Например: «Я так жил, живу и буду жить!»

— Формула хорошая и известная! — усмехнулся Роальд.

— Ну надо же!.. — каждый раз удивлялась Аня. Затем кто-то запечатлел на стене гаража свое жизненное кредо огромными пляшущими буквами: «А я пил, пью и пить буду!»

Тезис красовался долго. Прохожие читали и усмехались, пока, наконец, кто-то из дворников не смыл большие кривые буквы.

Сегодня там задавался вопрос: «Едят ли белки булки?»

— А правда, едят или нет? — заинтересовалась Аня.

— Проверь! — засмеялся Роальд.

— Тогда в субботу поедем в Измайловский парк! Вот… Кормить белок. Жаль, что ты психолог и ничего не знаешь о зверушках!

Длиннохвостые зверьки булок не ели. Роальд смеялся и утверждал, что Анюту погубит тяга к знаниям.

В следующий раз на стене гаража была начерпано крупными косыми буквами, чтобы издалека сразу бросалось в глаза: «Леня, я у бабульки. Приезжай!»

— Интересно, кто этот Леня и поехал ли он к бабульке? — вслух задумалась Аня.

— К счастью, это тебе проверить не удастся, — хмыкнул Роальд. — Доктор, почему вы так любите настенную переписку?

Аня пожала плечами.

Следующая надпись на стене гаража изумила даже Роальда: «Масло? Ха!»

— Что бы это значило? — удивился он. — Какая-то чушь! И никакие дожди этим приятелям нипочем!

— Нет, сударь, — грустно покачала головой Аня, — все равно все надписи скоро смоет. Дождь очень упрям, он всегда настоит на своем… Потом пойдет снег…

— Ничего, не переживай, — утешающе больно стиснул ее плечи Роальд. — Этот загадочный гараж предназначен вовсе не для машин. И здесь всегда будут что-то писать. Много разных новых надписей. Похоже, это специально отведенное для них место. В крайнем случае, я сам что-нибудь напишу для тебя.

В конце сентября он привел ее за руку к гаражу. На стене сияли синие огромные буквы — даже краску специально привез! — «Ты моя единственная!».

Аня смутилась:

— Спасибо тебе… Но зачем?.. Могут догадаться..

— Да кто? Вот глупости! Пусть эта надпись ждет нас вечно! И пусть все ее читают и завидуют той, для кого это написали! Серенада на стене…

Он только с ней рядом понял смысл слова «желанная». И даже почти забыл о Кате…

* * *

Тяжелый случай, думала о себе Аня. Запоздалое увлечение… Зачем оно мне?.. Как большинство женщин, за спиной которых не один год замужества, она считала, что уже прошла через самое худшее. Но еще не знала, что такое мужчина возле сорока, когда он вдруг срывается с катушек долой и маниакально твердит себе: теперь или никогда!..

Роальд тяжко пережил первую любовь и не хо тел больше никакой. Словно первая неудача сломала его. Ему достался на долю один из самых печальных сюрпризов жизни — забыть о своей любви.

Однажды ночью ему приснилось, будто он женат на Кате. Что она рядом с ним, стоит лишь протянуть руку… Он понял, что никогда в жизни еще не был так счастлив. И коснулся пальцами лежащей рядом жены.

— Не вовремя! — сухо отрезала она.

Роальд проснулся. Возле него — законная супруга, которая с ним совершенно не церемонится. Да и он с ней тоже. Роальд пробурчал что-то невнятное. Сон бесследно улетучился. Мужчина лежал руки за голову и тупо смотрел в темную стену.

Когда он случайно встретил Аню — хохотушку Аннушку, какой запомнил ее с молодости, — то вдруг подумал, что ничего еще не потеряно, еще совсем не поздно, все еще можно вернуть, найти, выиграть… Главное— не потерять свою находку. Когда-то в студенческой компании он познакомился с Аниной двоюродной старшей сестрой Галиной, девицей красивой до откровенного вызова, носившей одежду предельно смелых решений и отважных фасонов. Роальд даже сначала подумал шутя приударить за ней. Но так и не собрался по-настоящему. Хотя многие тогда решили, и Анюта в том числе, что Алика и Галю связывает нечто серьезное. Очевидно, потому, что Галина строила довольно четкие планы на будущее, и они довольно легко прочитывались окружающими.

Женское воображение — потрясающая загадка для мужчин. Оно развивает удивительную скорость и отличается сногсшибательной динамикой, не подчиняющейся никаким законам физики. И вообще женская фантазия живет в мире сплошного беззакония. Едва познакомившись с новым потенциальным кавалером, любая девица на выданье или разведенная дама четко и с наслаждением видит, как стоит с ним под венцом. До свадьбы просто рукой подать! Откуда только берутся в женских головках эти яркие картины обязательных и скоропалительных бракосочетаний?! Эти охотно и моментально выстроенные планы будущей семейной жизни с ее непременными атрибутами в виде детей, шикарной квартиры, дачи, машины и празднований дней рождения в «Метелице» на Новом Арбате под дивный истошный визг Витаса, извивающегося в серебристом, прилипшем к телу рыбьем костюме…

Мужчины порой просто не подозревают о стремительности женской фантазии. Потому нередко теряются, бледнеют и на какое-то время напрочь выбывают из игры, случайно приоткрыв для себя лишь малую частичку женского, вперед смотрящего и резво бегущего, выносливого, как марафонец, мышления, рассчитанного на далекую перспективу.

Никто из мужчин не догадывается и о самом худшем. Порой им предстоит стать супругом исключительно для предъявления по первому требованию или по необходимости, то есть козырным тузом, который можно и нужно горделиво открыть в нужный момент.

Ты обо мне еще пожалеешь! Сколько раз повторяют эту излюбленную заезженную фразу женщины, вспоминая подло бросившего их мужика. Сколько раз твердят ее на «все лады с разной интонацией… И вовсе не потому, что до сих пор любят предателя! В них клокочет, встает на дыбы, яростно протестует, высоко поднимая голову, уязвленное самолюбие. Они лелеют свою обиду, заботливо ее растят, поливают слезами и удобряют гневом, обдумывают всевозможные страшные и жестокие способы мести и заранее упиваются зрелищем поверженного, сломленного и несчастного врага — бывшего любимого… Месть — такое сладкое и приятное чувство!.. А женское воображение обладает удивительной скоростью, перед которой теряется и смущенно уходит в тень даже бывалая и опытная скорость света. Потому что быстрее женской фантазии нет на земле ничего.

Второпях женщины не всматриваются в глаза своих избранников, не задумываются о том, что таится в их непроглядной глубине. Ох как зря. Стоит повнимательнее присмотреться к возможному кандидату в мужья. Это не так уж сложно. Ведь в этих глазах напротив порой отражается искренняя любовь не к вам, к другой… И заменить ее вряд ли реально…

Но женщинам требуется немедля попробовать свою силу, испытать ее, наконец, натянуть поводья… Сначала осторожно, в виде тестовой проверки (вопрос — ответ, вопрос — ответ), а если получится — резко рвануть на себя… Если пойманный охотно пойдет на поводу — считайте, будущее почти безоблачно.

Роальд довольно быстро понял, что ему, в сущности, безразлично, какая женщина рядом. И искать дальше бесполезно и бессмысленно. Поэтому какая разница, с кем спать, жить, на ком жениться?.. Теперь, после Кати, это не имело никакого значения.

Но через нескольких лет холодного супружества он встретил хохотушку Аннушку… Жизнь состоит из неожиданностей. Иногда даже приятных.

* * *

На обратном пути Аня привычно молчала. Бессмысленно уставилась на дорогу. Роальд искоса поглядывал на нее и усмехался. Он не думал, что за этим молчанием прячется какая-нибудь тайна. Хотя бывает… Но чаще глубина и загадочность такого безмолвия легче любого кроссворда. Только все равно, если человек, близкий тебе и нужный, хотя бы в данный момент, сидит рядом и тупо молчит, а ты ничего не понимаешь, то поневоле начинаешь мучиться самыми разными догадками, выдвигать жуткие и дурацкие предположения и даже почему-то заранее казниться, предполагая пока неведомую свою вину.

— Надо уметь себя прощать, — невозмутимо заметил Роальд.

— Не умею… — пробубнила Аня. — Вот… И снова затихла.

Значит, он угадал… Совесть мучает женщин-изменниц куда чаще и сильнее, нежели мужчин.

— Учись, пригодится на будущее, — усмехнулся Роальд. — Да и вообще… Во многих семьях вполне, на первый взгляд, благополучных и вроде бы счастливых, давным-давно вместо любви живут привычка и желание не выдать себя окружающим. И сами браки часто рождаются вовсе не под влиянием любви. Просто двоим людям вдруг хочется создать союзное государство. А тебе в какой-то степени повезло — выпал на долю шанс испытать всю прелесть жизни треугольником.

— Четырехугольником… — пробормотала Аня.

— Ну, четырех… Знаешь, у кого стоит поучиться решению проблем? У нашего инстинкта! Он решает любую запросто, не задумываясь и не задавая лишних вопросов типа «Как?», «Зачем?», «Правильно ли?».

— И он часто ошибается… — тихо отозвалась Аня.

— Иногда, — поправил Роальд.

— Этому учит твоя психология? Во всем всегда полагаться на инстинкт? Немного же вы достигли, господа!

А кто говорит, что многого? Психологи по большей части туповаты и бездарны. А почему? Да потому, что все современные школы психологии созданы неверующими людьми. Фрейд был откровенным атеистом, Юнг всю жизнь собирался съездить в Ватикан, но так и не собрался, а уж о советской психиатрии и говорить нечего! Такой подход не учитывает бессмертную духовную составляющую. Он близок взглядам хирурга, рассматривающего каждого человека как тело с мышцами и нервами. А между тем психология — совсем не та область. И в результате психология и психиатрия становятся ущербны по определению.

Аня усмехнулась.

— А разве можно кого-нибудь в принципе научить читать чужие мысли? — разошелся Роальд. — У меня просто надуманная, высосанная из пальца профессия! Полная профанация деятельности… Чем мы занимаемся? Какой-то ерундой! Психологами рождаются, так же как писателями. Это вообще одно и то же. И чему у нас на факультете особенно учиться? Интуиция — не предмет факультетского расписания.

Аня слушала очень внимательно, хотя, как медик, имела свою точку зрения.

— Подумаешь, чужой характер… Его всегда отлично видно. На любом из нас написаны все наши склонности и особенности. Крупными буквами. На каждом. Нужно только внимательнее всмотреться в черты лица, в движения, походку… Глядеть прямо в глаза. И с ходу отличишь враля от честного, шлюху от матери семейства, убийцу от нормального человека. Разве я не вычислю в толпе сумасшедшего, пьяницу, тупицу?.. И ты тоже. Это легко. Хотя некоторые умеют здорово притворяться, чтобы не разгадали… Но таких не очень много. Еще нас всех выдают голос, интонация, стилистика речи…

Роальд замолчал. Он пока таил от Ани всю правду.

Когда-то он мечтал добиться огромного успеха. Сегодня ничего не делал и презирал псевдонаучных сотрудников, усердно кропающих диссертации. Коллеги вдумчиво, со знанием дела исследовали, как мальчик Коля складывает кубики в детском саду и почему он делает это совсем не так, как мальчик Петя. Хотя наверняка дельные психологи не показались бы лишними в администрации президента и в правительстве. Не помешала бы и проверка народных избранников в Думе. Да где взять необходимые психологические силы? И нужны ли они? Именно их порой всерьез опасаются власти — слишком много тайн может стать ненужной явью. Поэтому лучше пусть наука занимается кубиками в детском саду. Эта ситуация устраивает все стороны, одинаково незаинтересованные в успехах психологии.

Пустота и бессмысленность отталкивала Роальда от избранной им науки все сильнее. Отсутствие идеалов, цели и точных ориентиров сыграли свою зловещую роль. Он выбрал себе пустое, никчемное занятие. И все больше раздражался как на себя, так и на окружающих. Не желал понимать, что в ярости и злобе напрасно сделал презрение и отрицание смыслом жизни вместо того, чтобы искать в ней полезное и делать хоть что-нибудь. Опуститься всегда легче, чем подняться.

— Что молчишь? — попытался он вновь разговорить Аню.

— Но ведь твоя фирма, как я понимаю, не зря платит тебе приличные деньги. — Она выразительно обвела взглядом салон машины.

А-а, это… — презрительно прищурился Роальд. — Семью кормить надо. Консультирую там всяких богатеев, испытывающих психологический дискомфорт. Хотя на самом деле настоящий психологический дискомфорт испытывают как раз бедняки, а не эти… Но чего не сделаешь ради денег…

Ну а ты? Веришь в силу лекарств? Или врачебного слова?

— Насчет слов ты уже все сказал, — пробурчала Аня. — А лекарств нет, зато есть болезни. Вот… Точнее, лекарств столько, что можно обалдеть… Сколько в медицине школ, столько и методов лечения. В одном и том же случае выписывают совершенно противоположные средства: одни врачи назначают лед, другие — припарки, одни — строжайшую диету, другие — усиленное питание. Я уж не говорю о химических препаратах. Настоящая отрава… — Аня скривилась. — Конечно, все это заодно оказывает и положительное действие, но какое — заранее угадать невозможно, результат непредсказуем. Один и тот же антибиотик одного может спасти, а другого отправить на тот свет. На что тут полагаться? На какие научные основы? Хваленая наука… Я верю лишь в одно — в активность человека и в его желание выздороветь. И замечаю за собой в последнее время, что начала упорно делить людей на две категории — на здоровых и пациентов. И все… Других для меня словно не существует. А у многих больных такие странные причуды… Они капризны, как дети, часто по-детски сами не знают, чего хотят.

— Это скорее напоминает женщин, а не детей, — ухмыльнулся Роальд. — Зато больные нередко безжалостны.

— Они этого не понимают, — вздохнула Аня. — Болезнь меняет человека, часто делает его не похожим на себя…

Чепуха, доктор! Просто обостряет все недостатки и пороки, вот и все! Они начинают торчать изо всех дыр. Поскольку эти дыры пробиты болезнью. А знаешь, кто на земле самые великие, непревзойденные психологи? Рыночные торговцы и водители такси! Ни один профессиональный психолог не сравнится с их безупречной интуицией. Они давно поднаторели в обмане и общении и прекрасно ориентируются в любой ситуации, а также в характерах и желаниях покупателей и пассажиров. Вот у них бы нам учиться! А им бы писать учебники по психологии и читать лекции студентам.

— Мысль неожиданная, сударь, — усмехнулась Аня. — Попробуйте донести ее до сознания своих руководителей.

Они подъехали к ее дому. Внезапно из подъезда выскочил голый до пояса немолодой мужчина в тренировочных штанах со сковородкой в руке и бросился, угрожающе потрясая кухонным оружием, к стоящим возле подъезда на тротуаре девчушкам лет шестнадцати. Мужчина что-то устрашающе вопил на манер индейских вождей. Девчушки испуганно шарахнулись в арку дома и убежали.

— Что это за война со сковородками? — изумился Роальд. — Первый раз в жизни вижу такое…

— Допекли, — грустно объяснила Аня. — Довели дядю Митю до состояния аффекта. Вот, уже со сковородой воевать вышел!

— Кто довел?

— Любовь и «Иванушки»! Роальд повернулся к ней:

— Доктор, у вас явно отсутствует педагогический талант! Вы не в силах дать четкого и разумного толкования самым обычным вещам.

Аня пожала плечами:

— Все очень просто… Эти девочки — фанатки, влюбленные в группу «Иванушки Интернешнл». А в нашем подъезде на седьмом этаже снимает квартиру Андрюша Аполлонов-Григорьев. Знаешь, рыженький такой? Вот девчонки и повадились ходить к нам во двор. Прямо живут здесь на скамейках. Приходят с бутербродами, с бутылками с водой и ждут, когда пройдет их кумир. Дежурят сутками. Измалевали его именем все стены и дома, и подъезда. Ночами распевают песни «Иванушек». Орут: «Рыжий, выйди! Рыжий, выйди!» Спать невозможно… Как мы их только не урезонивали! Андрей сам просил их уйти и не мешать людям. Катал их на машине, угощал вином и сладостями и умолял оставить в покое его и жильцов. Но не на тех напал! Им, видимо, совершенно нечего делать, кроме как поклоняться своему рыжему идолу. И родители их тоже, судя по всему, не ждут и о судьбе дочерей не беспокоятся. У нас даже в автобусах все спинки сидений исчерканы фамилиями «Иванушек».

— И много этих поклонниц? — заинтересовался хохочущий Роальд.

— Тебе смешно? Пожил бы ты у нас в доме… Иногда собирается семь, иногда десять. Бывает и побольше. Смотри… — Аня кивнула на арку.

Оттуда осторожно появились верные любительницы российской попсы и потихоньку двинулись к подъезду. Дядя Митя отвоевался и исчез, теперь опасаться им некого.

— Прибить юных поклонниц могут ненароком, — задумчиво произнес Роальд. — И суд присяжных убийцу оправдает… А какой смысл в их походах сюда? Они что, рассчитывают все разом, вдесятером выйти за этого Аполлонова замуж? Фамилия говорящая… Хотят подбить его на создание гарема в центре Москвы? Но он, судя по всему, не мусульманин.

— Мы о том же твердили. А что толку? Это опять к вопросу о пресловутых дырках. Видишь, две из них в брюках с дырками?

— Стиль, — бросил Роальд, внимательно рассмотрев юных обладательниц дырок.

— Дырки на попе — мода?! Странновато, сударь… Вы не находите? По-моему, они не подходят никакому стилю. Хотя я, видимо, устарела. Прежде всего, у них дырки в голове. На них мода не проходит никогда. А уж вследствие этого — все остальное. Всякие там безумные увлечения и поклонения. Теперь я тебе, наконец, объяснила понятно? Несмотря на отсутствие педагогического таланта.

Роальд кивнул. И вдруг выдал жалобно:

— Не знаю почему… Это какая-то глупость… Вы совершенно разные. Но мне все время кажется, что ты на нее страшно похожа… Анюта, не бросай меня, пожалуйста!

— Пока не собиралась… — удивленно отозвалась Аня. — А на кого это — на нее?

— Не важно. — Роальд помолчал. — Помни мою надпись на гараже… Я позвоню тебе завтра…

* * *

Они заснули не надолго, всего на полчаса… Аня уткнулась носом в его плечо. И проснулась от его всегда бодрого голоса:

— Аннушка, пора! Поднимайся! Нас ждут наши родные семьи!

— Я видела нехороший сон… — мрачно поведала она, открывая глаза.

Алик засмеялся:

— И это после моей горячей любви?! А я-то, дуралей, рассчитывал как раз на твои прекрасные сны со мной в главной роли! Да, с тобой явно происходит что-то скверное и необычное. Раньше ты никаких ужастиков во сне не наблюдала, И давно дурные сны стали удостаивать тебя своим посещением? Хотя неудивительно, что тебе грезятся кошмары: ты вечно смотришь новости! А мне, признаюсь, снятся одни только голые бабы! Исключительно симпатяшки-распутницы. И что самое занятное — все время разные. Настоящая загадка, откуда в моей голове скопилось такое количество разнообразных морд и форм. Целая коллекция. Как у художника или скульптора. Или я ошибся с выбором профессии? Промахнулся?

Аня догадалась, что история о развратных Аликовых снах звучит далеко не впервые.

— Так что же тебе снилось, доктор?

— Земля погибла… — пробормотала Аня. — По неизвестной причине. А мы с тобой остались живые, в космическом корабле, вращающемся вокруг планеты… На время… Пока еще жива сила притяжения… Вот…

Ну и прозорливая! Тьфу на тебя,! — в гневе плюнул Роальд. — Я бы вообще запретил своей властью всякие сны! Нужно поменьше спать! А то завтра еще чего-нибудь жуткое увидишь! Жизнь на Марсе, например, или пятиглазых и шестиногих пришельцев с Юпитера. Да, не знал я, что у вас, доктор, такая необузданная фантазия. Иначе ни за что бы с вами не связался! Сидели бы вы дома, возле мужа, как миленькая! И не маялись бы дурью! И Земля не казалась бы вам погибшей! Аннушка, тебе что, со мной так скучно и плохо? Головка не разболелась? Я тебе покажу сны! По шее накостыляю! Чтобы я больше ни слова не слышал ни о каких видениях! Ясно?! — Роальд засмеялся. — Перестань, Аннушка! Что с тобой сегодня? Помнишь, как ты раньше всегда хохотала?

— То было раньше… Давно…

— Не так уж и давно! Ты мне сегодня не нравишься, доктор…

— Я сама себе не нравлюсь, — пробурчала Аня. — — И тоже довольно давно…

( Алик томно потянулся.

— Не хочешь меня поцеловать? Непонятно… Ты кажешься абсолютно здоровой…

— Так и есть! — виновато усмехнулась Аня. — Я абсолютно здорова и весела. Жизнь продолжается! С поцелуями и любовью…

* * *

«Вот он какой, оказывается, наш „этап прикосновения к Земле…“ — думала во сне Аня. Но этого не может быть… А, собственно, почему? Потому что на Земле не было войны… Да, пять минут назад не было. А сейчас есть… Точнее, была… Время уже прошедшее… Хотя, вполне вероятно, война здесь ни при чем. Комета или еще что-нибудь… Какая теперь разница?..

Но «пока Земля еще вертится…». И пока есть земное притяжение… На сколько его хватит… И на сколько дней хватит топлива… Да, они все, земляне, там, внизу, оказались куда счастливее тех, кто оказался на корабле. Они ушли моментально… Аня всегда мечтала умереть мгновенно. Не повезло…

Ей выпало на долю только ждать… «Пока идут старинные часы…»

Аня постаралась стряхнуть с себя наваждение привычного сна.

— Кстати, доктор, который час?.. — Алик смотрел на нее искоса, нехорошим испытующим взглядом.

— Без пятнадцати одиннадцать, — безразлично отозвалась она. — Ты прав, пора разбегаться по домам…

— Всегда приходится быть быком, но думать, что ты матадор! — объявил Роальд, резко встал и начал одеваться.

Аня задумчиво смотрела на него. Всегда отглаженная чистая рубашка… Безупречное белье… У него хорошая жена. Ее достоинства определяются по аккуратному виду мужа.

— У меня там Денис и Дашка… Два «д»…

— Что за дурная манера у женщин — вечно прикрываться детьми! — жестко и холодно бросил Роальд. — У многих есть Денисы и Дашки. Ну и что? Мы с тобой сейчас от них далеко. И надо что-то решать.

Каких решений он ждет и требует от нее?..

Аня пыталась осмыслить это и не могла. Роальд смотрел на нее с какой-то смутной, неосознанной надеждой. Словно именно она, Аня, одна-единственная в состоянии сломать все, все изменить и переиначить… В тяжелых, критических ситуациях нередко ждут спасения именно от женщины. Виктория — женского рода…

На «Алексеевской» поручень всегда пачкает руки… В переходе у метро там часто просит милостыню молодая женщина без ног. Передвигается на тележке. Женщина очень симпатичная, разбитная, с громким голосом и удивительно добрым лицом. Однажды Аня заметила возле нее мальчика лет пяти. Сын?.. Все может быть…

А Дашкин злой хомячок давно следил за волнистым попугайчиком Сенькой. И подкараулил-таки. Дождался, терпеливый, когда рассеянная Дашка забыла закрыть его клетку, и выбрался на волю. Знал, что Сенька часто беззаботно летал по комнате. Этот злобный хмырь выждал удобный момент, схватил беспечного Сеньку за горло и прокусил.

Ане позвонил на мобильник встревоженный Денис, скороговоркой доложил ситуацию и добавил, что Даша рыдает. Пришлось все бросить — Аня была с Роальдом — и мчаться домой спасать глупого Сеньку. Роальд за рулем всю дорогу хохотал над проблемой и предлагал купить на Птичьем рынке другого волнистого попугая. А еще лучше — двух. На всякий пожарный. На случай происков врагов и хищников. А хомяка судить и приговорить за покушение на попугая к пожизненному заключению.

Сеньку удалось спасти. Алик быстро доставил его в ветеринарную клинику, где рану зашили и посоветовали бледной от страданий Дашке поместить двух врагов в разные комнаты. И всегда плотно закрывать двери.

Дашка послушно кивала и смотрела на Сеньку с нежностью и любовью. ,

Правда, злобного хомяка она тоже любила и не отказалась от него даже после случившегося.

У Ани никогда не хватает времени на детей… Никогда… Почему?..

Денис, когда моется, вечно заливает водой пол в ванной… И Аню это безумно раздражает…

Роальд вновь украдкой взглянул на нее.

— Зато теперь у нас огромное небо, одно на четверых, — хмыкнул он. — Сколько нас в твоем распрекрасном сне? На двоих было у Адама и Евы, но они его по недомыслию потеряли. И нам в небесах очень близко до конечной цели, далеко лететь не придется…

— Замолчи! — крикнула Аня. — Как ты смеешь так острить?! Это кощунство!

— Нет, — пожал плечами Алик. — Вовсе нет… И всем нам лучше именно шутить. Иначе станет совсем плохо. Смех словно равняет всех и сближает.

Он говорил правду. С ним приходилось согласиться. Но Аня не желала этой правды и не могла с ней смириться.

Стало быть, никого нет. Ни мам, ни пап, ни детей… И никто там больше никого не ждет… Некому…

Так случилось. И все… Больше нечего обсуждать и не о чем спорить. Но у четверых человек в космическом корабле в запасе еще есть какое-то время. Сколько?.. Какая разница, сколько именно… Абсолютно не важно… Их осталось четверо. Четверо последних землян, последних из могикан… Когда их не станет, население Земли исчезнет навсегда, полностью… Хотя, наверное, пройдут миллионы лет, и снова жизнь вернется на планету по имени Земля… Интересно, там опять все начнется с нуля — появятся питекантропы? Или жизнь будет сразу более цивилизованная?

Им об этом никогда уже не узнать. Да и зачем?.. Им все равно, кто и когда вновь появится на Земле… Словно все произошло в действительности, а не во сне…

Их четверо — Роальд и его жена, Аня и Юрий… А их дети?.. Родители?.. Родные?.. Нет, их куда больше… И оставаться вдвоем они не могут…

Алик пристально осмотрел Аню и вздохнул.

— Ты совершенно никуда не годишься…

— А разве я должна еще годиться на что-то? — безразлично спросила она. — И на что же? Мне непонятно…

— Да, — резко отозвался Роальд, — должна! Человек в любой ситуации, даже критической, обязан годиться на многое! Иначе он не человек!

Аня взглянула на него отчужденно. Какую чушь несет Роальд…

* * *

Жена Алика была тяжело больна. Об этом знали немногие. Но Ане он как-то выдал семейную тайну.

Правда, после операции метастазов не находили, и жена Роальда жила уже не первый год, надеясь, что новых опухолей не появится. Только вот Аня… Она-то и рассчитывала на обратное и этого с нетерпением ждала. Постоянно расспрашивала Алика о самочувствии жены. И провоцировала развитие болезни, нервируя Суровцеву своими телефонными звонками.

Аня довольно нахально просила Роальда к телефону и завела вредную привычку звонить ему по вечерам с пожеланиями спокойной ночи. Как в телевизионной передаче для детишек. Что тут плохого? И отлично знала, что именно… Ведь Анины звонки, даже если трубку поднимал Роальд, не проходили незамеченными.

Аня рассчитывала на смерть его жены. Только тогда он женится на Ане. Лишь тогда… Это чепуха, что ему требуется ее решение, обычный самообман. Роальд все равно не способен пойти на разрыв, потому что боится жены. Или общественного мнения. Какая разница…

Алик, Алик, бесконечный Алик, смеялся ее муж…

Аня снова вспомнила свой сон. Это всего-навсего сон… Почему она к нему так привязалась?.. Прямо зациклилась…

— И что же нам теперь делать? — беспомощно спросила она там, в небе, Роальда.

Он посмотрел на нее чересчур ласково.

— Помнить, — ответил он. — Вспоминать… Желательно хорошее… Чтобы уйти с миром в душе, даже если у нас с тобой не получится быть вместе…

— Это очень трудно, — пробормотала Аня.

— Не труднее остального. И потом, это уже не надолго…

«Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна…»

— За что? — тихо спросила Аня. Роальд резко повернулся к ней:

— И ты еще спрашиваешь?! Забыла, что мы все на Земле так долго и упорно творили?! Что делали, как жили, чего хотели и добивались?! Сколько на нашей общей совести войн и смертей?! Сколько загубленных, замученных душ и судеб?! Ты забыла об этом?!

Аня молчала. Роальд слегка помягчел.

— А если нет, то почему спрашиваешь? Ответ ясен давно. Вопрос оставался во времени. И время наступило, доктор… И Земля нас всех уже проводила… В свой последний полет… И рукой помахала на прощание… Летите, голуби, летите…

— Не ерничай! — попросила Аня.

— Прости… — Он снова внимательно взглянул на нее. — Сорвалось… Помнишь пушкинский «Пир во время чумы»? Простая психология… И «пока Земля еще вертится…» — Роальд замолчал.

Да, самый главный вопрос— вопрос времени.

* * *

Как-то на «Алексеевской» она увидела мертвого старичка. Возле него тихо плакала жена… Они вдвоем потихоньку шли себе в магазин, ни о чем не подозревая… А он упал и сразу умер…

Аня подошла, предложила помощь… — Спасибо, деточка, — прошептала вдова. — Соседка уже вызвала «скорую?… Чем тут поможешь?.

— Анюта, что с тобой? — Роальд сел рядом. — Проснись, наконец… Мне тоже ничего не понятно…

— Стыдно, психолог! — пробормотала Аня. — Кому, как не тебе, понимать людей?

— Издеваешься?

— Нет, просто подчеркиваю. Констатирую факт. Я попробую тебе объяснить… Видишь ли, у каждого, наверное, возникает такое состояние, когда становится себя жалко… Жалеешь себя и жалеешь… Поскольку вдруг понимаешь, что годы пробежали зря, впустую… Что ты ничего толком не сделала, не успела, наделала кучу ошибок, и даже людей, с которыми провела рядом все эти годы, не сумела толком узнать… Я с собственным мужем, кажется, даже не успела познакомиться за столько лет жизни вместе… Странно, правда?

Нет, почему… — отозвался Роальд. — Не так уж странно… Нормально. Естественно. Человеку невыносимо трудно признать, что он прожил жизнь напрасно… Это мучительное чувство, с которым невозможно бороться. Но у тебя двое детей. Разве это пустая жизнь? И свою профессию ты любишь. Да и вообще тебе еще не много лет. Вот тут я тебя снова не понимаю…

— Я и сама себя не понимаю, — печально призналась Аня. — И уже довольно давно. А это самое плохое…

— Пожалуй. Анюта, прости меня… Я увидел тебя и потерял голову… Так все и началось… Мне казалось, я без тебя не могу…

— А теперь больше не кажется? — прищурилась Аня.

— Кажется… Только не так остро… Потому что ведь ты со мной…

— С тобой? Алик, я больше всего в жизни не люблю половинчатых решений, это паршивое фифти-фифти… Я хочу все или ничего… Вот…

— Я знаю. — Роальд встал. — Анюта, поднимайся, хватит валяться, нам пора ехать! Тебя ждут дома. Меня тоже. А насчет всего.:. Я тоже хочу этого.

Всю обратную дорогу в машине они привычно молчали.

Проклятый сон… Почему он преследует ее?..

12

Подавали плохо.

Народ, задавленный жаром, суетой и припадочным ритмом жизни, хмуро шагал мимо, словно не замечая брошенной на пол возле инвалидной коляски старой шапки. Люди действительно ее не видели.

За два года попрошайничества Роман научился легко различать специально отводящих взгляд и тех, кто слишком погружен в собственные беды и несчастья. Вообще ему везло — сострадания и жалости русский народ еще не потерял.

К вечеру приходила Полина, чтобы помочь ему выбраться из метро и попасть домой с «наработанными» за день деньгами. Коляску привозила и вывозила всегда она. За день Роман уставал так, будто и правда работал. Его давно уже не отпускало напряжение. Он был постоянно зажат, стиснут морально и физически, и уверен, что распрямиться уже никогда больше не удастся. Не получится сбросить с себя эти тяжкие оковы… Да и как ты выпрямишься без обеих ног?.»

Часто подходила поболтать дежурная на перроне Света, когда была ее смена. Другие метрополитеновцы аккуратно обходили Романа стороной, его существование и пост нищего их не касались. Торчит себе инвалид на станции, и пусть его…

Светке Роман всегда радовался и ждал ее дежурства.

— Привет, привет! — весело улыбнулась она, подходя ненадолго, в коротеньком промежутке между двумя поездами. — Ну и жарища сегодня, да? И в метро тоже нечем дышать. От поездов так и несет Африкой.

Роман улыбнулся в ответ:

— Да, не холодно. Знаешь, я раньше ненавидел жару… В Афгане всегда была такая парилка… А теперь думаю: какая разница, что за погода? Дождь, снег, солнце… Да хоть цунами! Лишь бы на своих ногах…

Светка торопливо кивнула, прикусила губу и поспешила встретить и проводить очередной, пылающий жаром и забитый психованными пассажирами поезд.

Да, в Афгане всегда было жарко. Особенно когда тебя в любой момент могут оставить размазанным по земле, разнесенным в мелкие клочки. Противный пот, струившийся непрерывным ручейком по затылку и уползающий вниз по спине… Когда Роман вернулся домой, стал часто слышать: «Мы вас туда не посылали!..» И его сослуживцы выслушивали то же самое. А кто их туда посылал?! Кто?! Разве они сами попросились под пули, рванули воевать добровольцами?!

Теперь их вообще посылали совсем в другое место… Далекое как от Афгана, так и от родных властей, державшихся бодро, несмотря ни на что, и отлично наловчившихся выдерживать необходимое безопасное расстояние от любых проблем простых людей.

И люди тоже успели за это время прилично дистанцироваться от любимой державы, они больше себя с ней не отождествляли. Страна вроде бы жила сама по себе, а они — сами по себе. Так оно и шло-ехало…

Каждый теперь отвечал сам за себя. «Сам свой боцман, сам свой капитан…» Тоненькое пение Новеллы Матвеевой врезалось Ромке в память давно, еще до войны. Сестра Полина как-то принесла домой пластинку, поставила… и зазвучал забавный полудетский дискант… Роман редко слушал музыку. Не то чтобы не любил — просто не чувствовал в ней потребности. Но тогда заинтересовался… Уж больно необычно, странным диссонансом жесткой грубой действительности вибрировал в комнате тонкий, нежный, неземной голосок… Он был слишком далек от реальности, а потому казался замечательным.

— Света, ты любишь Новеллу Матвееву? — спросил Роман вернувшуюся от поезда дежурную.

Она напряженно наморщила маленький нос.

— Не помню… — неуверенно произнесла Света. — А это кто?

Роман засмеялся и махнул рукой.

— Да ладно, я так просто спросил. Песни она свои поет. Сочиняет и поет… Хорошие… Беги…

Подходил следующий поезд.

* * *

Роман уже почти привык к своему положению. Хотя как можно к нему привыкнуть? Раньше он ни за что бы в это не поверил. Оказалось, можно запросто, да еще как… Привыкать и смиряться заставляет безысходность. Как в концлагере. И к нему человек привыкает тоже, хотя как можно…

И в семье тоже привыкли. Сначала мать часто плакала, а отец хмуро смотрел в пол. А мать однажды вдруг выдала:

— Да что ж это я, глупая?.. Ведь живой вернулся!.. Других-то вон в цинковых гробах домой привезли…

Иногда, даже чаще, чем хотелось, Ромка думал, что лучше бы ему тоже вернуться в цинковом… Лучше для него. И для семьи, хотя родные ни за что не признаются в этом. Мать поплакала бы и успокоилась в конце концов. Все погрустили бы, пострадали и продолжили жить. А сейчас им не успокоиться. Безногий Ромка постоянно маячит перед глазами… Каждый день…

Особенно тосковал младший брат, Роальд, по-домашнему Алик. Хотя ни словом, ни жестом, ни взглядом ни разу себя не выдал. Все трое детей в семье Суровцевых были дружны с самого детства. Роман — старший — всегда охранял малышей, особенно Алика, который быстро избаловался среди четверых взрослых. Его пестовали, учили, за ним следили… Его обожали. Но испортить его дружными усилиями и стараниями Суровцевым не удалось. Как-то не получилось… Да и Роман рано приохотил Алика к спорту, приучил к жесткому режиму и определенному порядку, несмотря на любовь и баловство. Все сочеталось в разумных пределах. И Роальд безумно и тайно обожал старшего брата, скрывая свое восхищение и привязанность. Наверное, у него выходило плохо. Все обо всем догадывались, но виду не подавали. А потом началась война…

Алик ждал брата и гордился им. Он верил, что Роман вернется, обвешанный орденами и медалями. Грезил какими-то победами, триумфами, лавровыми венками… Был убежден, что все справедливо, правильно и честно. Но тогда многие так думали…

Брат вернулся без ног, подавленный и мрачный. Пытался шутить и улыбаться, но не получалось изменить тоскливое выражение глаз… А других глаз не нарисуешь. Войну в Афганистане прокляли и даже, видимо, почти забыли. Потому что вычеркнули из памяти людей, хлебнувших ее вдосталь.

Полина после возвращения брата ночами плакала. Как и мать. Алик несколько раз слышал.

— Это просто родинка, — однажды утром вдруг сказала Полина. — Рома, это родинка…

— Какая родинка? — удивились сразу оба брата.

Наша страна… У каждого человека есть какой-нибудь дефект, изъян, ну, хотя бы большая родинка или бородавка… Наша страна — такая родинка на Земле…

— Выдумала… — проворчал Роман. — И потом, я не мечтал жить в бородавке…

— Ну, мало ли кто о чем мечтал, — вздохнула Полина. — Я, например, собиралась стать великой певицей…

У Поли еще в раннем детстве педагоги музыкальной школы, куда мать привела дочку, обнаружили абсолютный музыкальный слух и голос. Полина начала заниматься музыкой. Но жили тогда Суровцевы в сыроватой коммуналке. Девочка постоянно болела. Врачи посоветовали вырезать гланды. Мол, сразу и ангины пройдут, и простуды. Но, расставшись с гландами, Нолина вскоре потеряла и голос из-за постоянных сильных катаров…

Родинка… Кому какая выпала на долю…

— Тебе, Полька, давно пора замуж, — угрюмо отозвался Роман. — Чего не выходишь?

— Долго выбираю, — отшутилась Полина.

Все было куда хуже. Полине не хотелось оставлять родных. А самое главное — она с детства уверовала, что ее муж должен обязательно походить на старшего брата. Только такой, и никакой больше… И вот теперь Поля оказалась в сложном положении. Она больше не хотела такого второго, похожего — эти плохо кончают! Но и другого рядом с собой представить не могла, как ни старалась.

Правда, один раз ей показалось— вот он… Но Полина вскоре разобралась, что Анатолий тоскует рядом с ней. Ему неинтересно ни говорить с ней, ни спать. Она ему быстро надоела, прискучила. Словно лишняя… Но изменить Поля ничего не сумела, хотя и пыталась — слушала песни Высоцкого, любимого барда Анатолия, и перечитывала давно забытую книгу «Трое в лодке, не считая собаки», которую он часто вспоминал. Хриплый баритон и антигерои Владимира Семеновича ее дремлющую душу не трогали и раньше, а книга не рассмешила. Вероятно, Полина родилась бесчувственной, как старый серый валенок.

Анатолию требовалась совсем другая женщина, вовсе не Полина. Они оба ошиблись, приняв мечту за реальность. «Я для него посторонняя, — печально думала Полина, — была и осталась. И для себя тоже…»

Потом появилась Катя…

* * *

Она работала медсестрой в медицинском центре, где Роман проходил реабилитацию. Ромка ее даже не слишком запомнил, не выделил среди других шустрых белых халатиков. Но она сама его выделила и запомнила. И даже очень хорошо.

Катя подошла к Роману, когда за ним приехали на такси брат с сестрой.

— Дай мне свой номер телефона! — потребовала Катя.

Роман пристально взглянул на нее. Девчонка как девчонка… Немножко курносая, немножко широколицая. Небольшие темные глаза. Милый скуластик… И родинка над верхней губой. Одновременно притягательная и неприятная.

— Зачем? — холодно спросил он. — б благородство поиграть захотелось? Я в няньках не нуждаюсь!

— Я дам телефон! — поспешила вмешаться Полина. — У вас есть авторучка?

Катя кивнула. Она запаслась всем необходимым. Алик внимательно рассматривал ее.

Катя позвонила через два дня. Поговорила с Полиной, спросила, не нужно ли чего. Уколы, массаж… Она, Катя, умеет многое. И живет недалеко. Выяснила это по номеру телефона.

Потом Катя попросила подозвать Романа. Он нехотя взял трубку.

— Ты, девочка, что здесь забыла? Свои грехи с моей помощью собираешься замаливать?

— Если честно, я не знаю, — призналась Катя. — Папка, если о тебе услышит, меня прибьет. Можно я приду в гости?

— Нельзя! — немного смягчившись, отрезал Роман. — Папка, он дело говорит. И понимает, что его дочка достойна лучшей доли, чем безногий инвалид. А у меня, к счастью, пока имеются родители и брат с сестрой. Так что помощников хватает.

— Я в курсе, — пробормотала Катя. — Но меня пригласила Полина… И я приду в субботу. Уж извини…

— Дура! — закричал Роман на сестру, швырнув трубку. — Ну что ты лезешь в мою жизнь?! Кто тебя просит?! Учишь детишек бренчать на пианинке, и учи себе дальше! Лучше бы мужика приискала на счастье!

Полина отмалчивалась. Родители тоже как-то очень тихо и ловко устранились, а Алик был еще маловат.

Катя пришла. Принесла конфеты и бутылку красного вина. Его распили дружно, всей семьей, а потом старшие Суровцевы опять безмолвно исчезли в своей комнате, и они остались вчетвером. Алик во все глаза рассматривал Катю. И чем дольше смотрел на нее, тем больше она ему нравилась. Чудилась в ней отрешенность, отстраненность от земли, какая-то отдаленность от всего, что ее окружало и что находилось с нею рядом. Она казалась ни к чему не привязанной и ни от чего не зависящей. Простая и легкая, как лист дерева, и непонятная, как птица в вышине, которую никому не догнать…

Катя… Разве могла она предположить, сколько горя принесет в дом Суровцевых, и без нее содрогающийся от боли?..

— Мука мне с тобой, — признался медсестре Роман, когда они остались одни. Деликатные брат с сестрой отправились восвояси. — Зачем ты пришла?

— Я не знаю, — повторила свое Катя.

Если бы она поняла тогда… Но как можно предугадать будущее?..

— А какие у нее грехи? — спросил потом Алик. Роман недоумевающе уставился на брата. Он и забыл о своих словах.

— Ну, ты вот говорил ей по телефону, — напомнил Роальд. — Где ты о них слышал? Когда лечился?

— А-а, да… — вспомнил Роман. — Понимаешь, просто грехи есть у каждого из нас. У кого много, у кого поменьше… И у нее тоже. Обязательно. Пусть даже тебе о них ничего не известно. И искупать их тоже придется. В этом деле нет избранных.

В тот вечер они еще полчаса посидели — тупо, бездарно, раздражаясь в глубине души друг на друга и одновременно радуясь всем окружающим. И Катя ушла.

— Зачем она приходила? — поинтересовался Алик.

— Сама не разберется зачем, — иронически объяснил брат. — Я тоже у нее об этом спрашивал.

Через некоторое время начались скандалы. Катя настаивала на переезде к Роману. Ее родители были категорически против. Однажды Катин отец позвонил Суровцевым.

Братья оказались вдвоем. Алик передал трубку Роману, не подозревая о том, кто звонит. Лицо брата, выслушавшего несколько первых фраз, странно и нехорошо изменилось.

— Кто это? — шепотом спросил Алик.

Роман махнул рукой, чтобы брат вышел из комнаты. Тот послушно закрыл за собой дверь, но решил подслушивать, хотя раньше никогда не опускался до такого.

— Я ее за руку сюда не тащу! — резко сказал кому-то Роман. — Разбирайтесь со своей дочкой сами, меня в это дело не вмешивайте! Но запретить ей тоже ничего нельзя — взрослая! У нее своя голова на плечах.

Роальд догадался, кто звонит.

— А вы предлагаете мне ее отсюда выставить, когда она ко мне снова заявится? — продолжал брат. — И как вы это себе представляете? Она приходит, а я ей говорю: «Убирайся, поскольку так требует твой отец!» Вы этого хотите?

Собеседник что-то ответил.

— Нет!! — неистово закричал Роман. Алик даже испугался. — Нет!! Ни за что!! Не дождетесь! — и швырнул трубку. — Роальд! — заорал брат.

Алик в ужасе ворвался в комнату.

— Этому типу больше меня не подзывай! — приказал брат. — Голос запомнил? И отправляйся опять к себе! Мне нужно позвонить Катерине.

Алик кивнул и тихо ушел на кухню, где готовил уроки. У Суровцевых была трехкомнатная квартира. Спали братья вместе, но днем Алик старался не беспокоить брата и перебирался со своими делами на кухню.

«А где же я буду жить, когда сюда переедет Катя?» — грустно подумал он. Да, в этом случае ему придется и спать на кухне. Другого варианта не предвидится. Не переселять же Полину к родителям…

Вечером пришла Катя. Навсегда. С маленьким чемоданом.

— Это все твои вещи? — насмешливо хмыкнул Роман. — Богато живешь!

И Алик безмолвно переселился на кухню. Пока. До поры до времени. Правда, никто не имел представления о том, как долго это время может продлиться.

— Алечка… — робко, неуверенно завела после ужина разговор мать.

Она мучительно разрывалась между тремя неустроенными и несчастными детьми. Алик не дал ей договорить.

— Я все понимаю, мама, — вздохнул он. Мать снова заплакала…

Потом началось самое страшное…

* * *

Роальд стал бродить за Катей по квартире. Едва Катя переступала вечером порог, Алик буквально приклеивался к ней и таскался всюду по пятам.

— Хвостом работаешь? — недобро поинтересовался Роман. — Скоро возле сортира ее караулить станешь… Ты совсем обалдел, братишка?

— Да, — просто признался Алик.

И Роман надолго задумался, изредка пристально оглядывая младшего брата.

Катя Аликовых взглядов не замечала. Она была счастлива. Жили Роман с Катериной хорошо. И порой, мельком посматривая на себя в зеркало, Алик печально думал, что он некрасивый. Совсем не похож на Романа, высокого, плечистого, с вьющейся неразберихой волос и глазами в пол-лица, над которыми удивленно размахнулись темные брови.. Алик даже искренне забывал о том, что брат без ног. Ему это сейчас казалось незначительным обстоятельством.

Через несколько месяцев Катя стала раздражаться.

— Что ты ходишь за мной? Не мешай, я буду варить борщ!

Алик равнодушно и удивленно вскидывал плечи.

— А куда мне деваться? Я все равно живу на кухне. Так что куда ты — туда и я.

Катя ненадолго умолкала. Логика оставалась на стороне Роальда.

— Алечка… — вновь робко попробовала заговорить с младшим сыном мать.

И он опять ее оборвал. На этот раз довольно резко.

— Я могу смотреть на кого угодно и сколько угодно в своем родном доме!

И мать в который раз привычно заплакала… Отец хмуро отмалчивался. Попыталась вмешаться Полина.

— Братик, — она прижала к себе упрямую взъерошенную дерзкую Алькину голову, — ты ведь понимаешь, мы должны жить ради Романа. Помогать ему. Думать и заботиться о нем.

Слова подбирались беспомощные, нескладные и чужие.

— Заботиться? — холодно повторил Роальд. — А Катя на что? Знаешь, Поля, я понимал, понимал вас всех, и надоело. Я устал во всем разбираться. Теперь хочу не понимать!

Полина испугалась по-настоящему. Ей тоже очень тяжело жилось. Она любила обоих братьев, тосковала по своему женскому заблудившемуся счастью и чувствовала себя в доме почти лишней. Ушла бы к мужу — освободила бы столь необходимую им комнату… Но уходить Поле было совершенно некуда.

— Тебе нравится Катя? — прошептала Полина.

— Очень, — тихо отозвался Алик. — Поля, что же мне делать? Я не знаю…

Полина тоже не знала. Она растерялась, заметалась в отчаянии перед непростой ситуацией и вернулась к своим обычным, ненадолго приносящим облегчение ночным слезам.

Катя продолжала психовать все сильнее. Роман нервно замыкался в себе. Над Суровцевыми нависла новая, абсолютно неожиданная беда.

А Роальд действительно не хотел ничего понимать. Он полюбил впервые, впервые ощутил в себе власть эгоистичного чувства, жестко диктовавшего свои законы, и полностью подчинился ему, не задумываясь ни о чем.

Разве он собирался отобрать Катю у брата? Ерунда! Ему не приходило в голову ничего подобного. Чего же он хотел и добивался? И этого он не знал. Просто полюбил впервые в жизни… И не смог, не пожелал подавить в себе увлечение. А зачем, ради чего ему себя ломать?

Весной он заканчивал школу. Суровцевы радостно готовились к выпускному. Роман подарил брату отличную бритву. Первую в Алькиной жизни.

А после праздника, когда Роальд уже поступил на психологический факультет МГУ, Роман внезапно расстался с Катей.

Об их последнем разговоре так никто и не узнал. Катя молча, тихо сложила свои немудреные пожитки и так же молча ушла. Навсегда.

— У вас тут слишком боевое братство, — сказала она на прощание.

Милый скуластик…

А Роман начал просить милостыню в метро.

Это было совершенно лишнее. На жизнь Суровцевым вполне хватало. Но Роман демонстративно, на грани срыва, заявил, что не желает сидеть на шее родителей и сестры. И раз уж родная страна не хочет о нем заботиться, он позаботится о себе сам. Он начал раздражаться, срывал свое настроение на родителях, кричал на Полину, которая мучилась с низким давлением и часто бродила вялая, полусонная и почти обессиленная.

Роальд по-прежнему жил на кухне. Вернуться к брату не захотел…

Учиться ему нравилось. Можно каждого разложить до мельчайших подробностей души. Человек часто сам не знает, что у него прячется где-то в глубине. Эти тайны иногда проявляются в сложных ситуациях или просто случайно — основная мысль философии экзистенциализма.

Он обожал пускать пыль в глаза, очаровывать и потрясать хрупкое воображение юных девиц непонятными словами и умными сентенциями. «Трепло, — часто беззлобно ворчал Роман, — понахватался знаний… А в пустой голове они звенят, как в пустой бочке».

Роальд не обижался.

Он стал подрабатывать мойщиком машин, там очень хорошо платили, и снял себе квартиру. Несколько женщин, которых он даже не запомнил, мелькнули, вроде осенних листьев на ветру… Жизнь казалась пустой, лишенной всякого смысла и содержания. Зачем все это? — все чаще и чаще думал Роальд.

Катю он больше не видел.

13

Олины надежды быстро растаяли в жарком блеске черных скудинских глаз. Никакие замены его не устраивали. Во всяком случае, в Олином лице. Она была теперь хорошо наслышана — он сам похвалялся на каждом шагу! — что у Игоря множество девок.

— И что интересно! — хвастал он в школьном коридоре Юрию так громко, чтобы хорошо расслышали окружающие. — Ты понимаешь, замечаю вдруг, что у меня сплошь одни подружки! Одна другой передает! Во как!

— Обана! Слух о тебе прошел по всей Земле великой?.. — усмехнулся Юрий.

— Ну да! — ярко засиял Игорь. — Именно так! Рассказывают они друг дружке обо мне!

Ольга постояла, послушала… Почему-то ей стало очень противно и горько… И поплелась восвояси…

Юрий внимательно посмотрел ей вслед. Игорь ничего не заметил.

Теперь надо было выживать и забывать… А это не так просто. Но Ольга очень старалась.

Начитавшись рекламных газет, она надумала выйти замуж за рубеж и изучила все объявления иностранных женихов, мечтающих обзавестись русскими женами. Ольга выбрала одного и проворно настрочила ему письмо по-английски.

Жених ответил быстро. Письмо оказалось деловым, грамотным и набранным на компьютере. Завязалась переписка. Оля отправила в Штаты свою лучшую цветную фотографию и получила фото жениха. Все шло о'кей, по намеченной программе.

Но в третьем письме Фредди раскололся и честно сообщил, что сейчас он сидит в тюрьме, где компьютеры в каждой камере. Фредди отбывает срок за торговлю наркотиками и скоро выходит на свободу. Он — один из наиболее известных драгдилеров Америки и связан с поставщиками наркоты из Европы. Жених чудовищно богат, и Оля не будет ни в чем нуждаться. У нее всегда будет все, что она пожелает. Правда, его снова когда-нибудь могут посадить, но Фредди впредь постарается вести себя осторожнее…

Оля подумала и отказалась от столь выгодного предложения. Знакомые девицы дружно, в голос ее осудили. Что за глупость? Разве можно терять такой редкий шанс и такого богатого мужа? В конце концов, вышла бы там потом за другого. Главное — уехать.

Но Оля думала иначе и писать новым женихам больше не пыталась. В стране, где компьютеры стоят в каждой тюремной камере, русской невесте слишком легко попасть впросак.

Но ей пришла пора вступить в настоящую жизнь. Как это сделать поудачнее?..

Наивная учительница литературы — почему взрослых так легко обмануть? — купившись на Олину тягу к знаниям и поверив ее мнимому интересу к литературе и желанию писать, познакомила Ольгу со своим знакомым журналистом из редакции журнала «Пионер».

Увидев его, Ольга обмерла. У него оказались точно такие же черно-непрозрачные скудинские глаза… Уж не родственник ли? — в страхе подумала Ольга. Но о Скудине ее новый знакомый даже не слыхал.

Журналист оказался старше Оли на восемнадцать лет. Порабощенный тщеславием, он яростно претендовал на роль великого прозаика и даже опубликовал в московском издательстве один-единственный сборник рассказов. Они навевали скуку, поскольку жизнь там оказалась насквозь выдуманная, люди неестественные, с неоправданными поступками, необъяснимой логикой и неживой речью.

Сказать об этом журналисту Оля по малолетству постеснялась. Да и кто она такая, чтобы судить чужие книги?..

Но другие, видимо, не молчали, поэтому вторая книга так и не появилась. В редакции «Пионера» непризнанный гений со всеми разругался, обиделся на критику и ушел на вольные хлеба. Его не печатали, он тяжко комплексовал и спасался от депрессии с помощью девочек, к которым явно тяготел. Но все это Оля поняла значительно позже, когда сама приобрела кое-какой жизненный опыт.

У неудачника подрастала дочь, моложе Оли на пять лет. Он давно разошелся с женой и жил один в милой однокомнатке, куда Оля и приходила. Через год, став взрослее, она сообразила, что писатель откровенно слаб в постели и потому с настоящими женщинами общаться не осмеливается. Опасаясь насмешек и, очевидно, нарываясь на них не раз, он стал подбирать исключительно неопытных девчонок. Им его мужская слабость не казалась чем-то ненормальным. В особенностях и достоинствах другого пола малолетки разбирались не слишком.

Писатель Оле довольно быстро надоел, поскольку говорил только о своих новых произведениях, с великими трудами вымученных за письменным столом, и о дочери, которую обожал. Прозаик, считающий себя знатоком человеческих душ, не догадывался о самых простейших вещах. Например, о том, что любая женщина, тем более молодая, жаждет, чтобы обожали лишь ее одну, и никого больше. Слабый и абсолютно беспомощный мужик, он даже сразу не сориентировался, что Оля — девушка. Да и вообще отличал ли он женщин от девственниц? Позже Ольга сильно засомневалась в этом.

В постели с ним ей тоже было бесконечно скучно и безнадежно тоскливо. Его монотонные движения тянулись до бесконечности. Оле надоедало ждать чего-то… А, собственно, чего? Она этого так и не поняла, пролежав рядом с писателем несколько месяцев подряд. Чем привлекает людей такая унылая любовь? Неужели она не бывает другой? Но тогда зачем она, для чего?..

Устав от глупости и безысходности ситуации, Оля перестала навещать своего старшего друга. Он сначала звонил ей и спрашивал, когда она приедет, а потом отвалился. Понял, наконец. Оля врала, обещала заехать то в конце этой недели, то в начале следующей. И без конца причитала и жаловалась на отсутствие времени.

Она продолжала усиленно следить за судьбой Игоря, который Олю попросту не замечал. Но она уже привыкла к этому, притерпелась и даже приняла как данность. Просто потому, что ничего другого не оставалось.

После школы Оля поступила в первый попавшийся вуз. Попался ей на дороге Институт связи. Ну и хорошо… Ей было, в сущности, безразлично. Никаких особых талантов и наклонностей Оля за собой не замечала. Но все вокруг твердили о необходимости, важности и ценности высшего образования, этой сомнительной дорожки на самый верх, хотя работали потом вовсе не по специальности. Вообще в России появилась и утвердилась лишь одна профессия — менеджер. По-английски — руководитель, заведующий, директор, управляющий… Без всякой узкой специализации, как вроде бы положено — либо мебель, либо мобильники, либо посуда. Россия — страна особая, здесь все иначе, чем у других, а потому — да здравствует универсальный менеджер! Просто менеджер на все случаи жизни.

Оля стремилась, как многие в молодости, менять жизненные картинки по возможности часто. Хотя они и сами быстро менялись, со скоростью кадров на экране, что опять же происходит исключительно в молодости.

За двадцать четыре часа в Олиной .голове частенько рождалось не меньше двадцати четырех желаний, нередко противоречивых, сумбурных, но настойчивых и требующих исполнения.

То хотелось выйти замуж — все равно за кого, то немедленно родить ребенка, то купить себе машину, обязательно иномарку… Еще требовалось построить дачу со всеми удобствами поближе к Москве, устроить там конюшню и псарню, стать известной бизнес-леди, доказав всем, какая она, Ольга, умелая и пробивная, какая богатая, как сама умеет зарабатывать большие деньги…

Но пока мечты оставались мечтами.

Оля часто звонила Ане и делилась с ней самым сокровенным. Они обе дорожили дружбой и не хотели ее терять. Поэтому Аня была в курсе и почтового романа с драгдилером, и настоящего — с неудавшимся писателем.

— Тихая ты, а непоседливая, — заметила как-то Аня. — Словно на одном месте долго оставаться не можешь. Вот… А нужно выбрать себе для жизни одного мужика и при нем сидеть неотлучно, как ветка при дереве, при любом раскладе. Куда своего прозаика девала? Ничего о нем больше не рассказываешь… Может, у вас бы все и сладилось. Человек солидный, серьезный…

Аня с сожалением вздохнула, словно сетуя о неудавшейся Ольгиной судьбе.

— Нашлась тут одна… — нехотя объяснила Оля. — Приезжаю к нему как-то, а у него сидит такая курносая… Вся из себя молодая-молодая… По-моему, даже моложе меня. Ну, я развернулась и ушла. Хотя он меня всяко удерживал… Видно, мечтал о групповухе. Девочка снизу, девочка сверху…

Значит, разжала ты свои ладошки! — заключила чувствующая себя опытной Аня. — Выпускать мужика из своих рук нельзя ни на минуту! Чуть недоглядела: он шасть за порог — и поминай как звали! Хватнулась — а поздно! Учу тебя, учу, а ты как была — ровно гладкая доска! Что ни напиши, все стирается! Для тебя в жизни слишком много лишнего. А на самом деле ничего бесполезного и случайного в ней нет. Я бы побоялась так часто менять привязанности. А тебе разве не страшно? Все-таки ты на редкость спокойная, даже бояться не умеешь. Завидую я тебе, непробиваемая ты! Но живешь неправильно. Вот…

— Да ты сама все время прыгаешь, а меня поучаешь! — не удержалась Оля.

—Я прыгаю на одном месте! И далеко ни от кого не отбегаю, — отрезала Анюта. — А ты вроде кузнечика! Странное сочетание с твоей тишиной… Какое-то тут есть противоречие… Хотя оно есть у всех нас, наверное…

И Аня задумалась.

Оля в эти философские загогулины не вникала. Ей было не до того. Она, конечно, побаивалась новизны. Но заставила страх, как и любовь, существовать отдельно от нее, не захватывая целиком, не терзая и не мучая. Ольга просто честно признавалась себе: «Да, я боюсь! Боюсь завтрашнего дня, людей, себя… Ну и что?» И флегматично перелистывала страницы своей жизни дальше, холодно рассматривая собственные чувства и настроения со стороны, взглядом постороннего бесстрастного наблюдателя. Оля теперь никакими эмоциями старалась не проникаться и глубоко в душу их не допускать. Пыталась от них спрятаться, чтобы ненароком снова не сделать себе больно. Они сами по себе, она — сама по себе, совершенно отдельно. Чувствам больше не доверяла, они вообще чересчур абстрактны и спорны. Отныне Ольга признавала и Ценила лишь действия и поступки, то есть реальность, а все, что таилось и пряталось в ее тени, обусловливало и направляло — все это оставалось для Ольги надуманным и мало значащим. И если бы не Игорь…

Оля сознавала, что не права, но ничего не могла с собой поделать. Она как бы подчинилась продиктованным писателем условиям, приняла их… выбора у нее не оставалось. Но Ольга не отнеслась к ним с душой и даже не знала, зачем ей нужны такие отношения. Совершенно лишние… Просто это оказалось единственным способом удержать писателя. А ей хотелось его удержать. Но зачем? Ольга плохо понимала его, они оставались по-прежнему далекими друг от друга, даже вроде бы став близкими. Дальнейшее казалось Оле смутным, темным, а иногда на редкость тоскливым. Старший друг, несмотря ни на что, был повыше интеллектом и совершенно непонятен. Она старательно пробовала понять и дорасти. Ничего не получалось. Оля с болью догадывалась, что в основе любой близости — сердце, а не постель. Она начала не с того, с чего надо было…

«Почему я такая? — иногда задумывалась Оля. — А какая — такая? Ну, не как все… А разве я должна быть такой, как все?»

Она замкнулась и стала сильно сомневаться в любви, нежности и заботливости и даже почти отвергать привязанности, доброту и бескорыстность. Оля хотела жить безмятежно и безветренно. Пусть другие вокруг непрерывно срываются, ломаются под штормовыми предупреждениями и пытаются бороться с проливными дождями! В покое она видела свое счастье.

Спокойно она относилась и к любым бытовым неурядицам. Могла жить без горячей воды, неделями не убирала в своей комнате, перешагивая через мусор на полу и не обращая внимания на коврики пыли на столе и подоконнике. С Ольги достаточно и сегодняшней, ежедневной пыли, и с ней-то не оберешься возни! Недоставало еще собирать пыль минувших дней!

Повсюду валялись неубранные Ольгины юбки, брюки и лифчики. Перед приходом гостей Оля мгновенно и ловко, неплохо навострившись, сбрасывала все шмотки под диван, запихивая их ногой поглубже.

Мать, заглядывая в комнату, удивлялась:

— Ты, наконец, прибралась?

— Да… — бурчала Ольга.

Но тут взгляд матери натыкался на краешек платья, видного из-под дивана.

— А это что?

Оля быстро и злобно заталкивала ногой платье подальше.

Мать безнадежно вздыхала и закрывала за собой дверь. Переделать дочь она давно отчаялась.

Мать родилась и выросла в украинской деревне, где жизнь уходила в вечность неторопливо и умиротворенно. Потом неожиданно вышла замуж за москвича, который приехал к ним на лето строить дома.

— Еврей, что ли? Или немец? — интересовались соседки. — Фамилия чудная…

Оля росла спокойной и тихой. Могла заниматься сама с собой все время, пока не спала. Просыпаясь, она никогда не вопила, как другие дети, а лежала и улыбалась игрушкам, потолку и стенам дома. Иногда на рассвете просовывала сквозь деревянные столбики кроватки маленькую руку и тихонько трогала мать. Осторожно будила. Родители спали рядом. Мать открывала глаза и радовалась: какая у нее хорошая, некапризная, смирная девочка! Просто счастье, а не ребенок! Утешение в жизни!

Но доченька выросла, и мать затемнела лицом от горькой думы. Стало ясно, что любимая девочка не собирается лелеять близкую родительскую старость. Она постоянно куда-то рвалась, сочиняла немыслимые проекты и собиралась выстроить себе новую жизнь. И мать поняла, что любимой дочке сильно недостает обычного, человеческого, и это она сама многого недодала своей Оленьке… Наверное, не так, как надо, воспитала, а теперь ничего не вернуть и не исправить.

Оля очень обижалась на мать и отца, не обеспечивших ей достойной жизни, о какой она мечтала с детства. Они — простые баба и мужик, готовые пахать всю жизнь за копейки как ломовые лошади и еще благодарить за это. Но такая судьба не про нее! Оля не сильно задумывалась о том, почему планида распорядилась именно так, поскольку твердо знала одно — ей предназначено жить по-другому. Знала — и все!

В четырнадцать лет Оле мучительно понадобилось одеться поприличнее и немедленно завести себе немалый гардероб модных шмоток. А в старом Олином шкафчике не разгуляешься. Там висели только синее шерстяное, заношенное до отвращения платье, одна-единственная юбка с блузкой да два летних сарафанчика. Теплую кофту Оле связала мать. А потом как-то к зиме отец купил матери шубу — дорогую, лоснящуюся коричневым натуральным мехом… И мать, смущенная, радостная и гордая, любовно поглядывая на отца, осматривала себя целый день в мутном зеркале и красовалась перед соседками, заглянувшими подивиться такой красоте.

Оля с тоской вспоминала свою задрипанную куртешку, которую уже стыдно носить. Но придет зима, и все равно деваться будет некуда, как только влезать в эту дряхлую одежонку…

— Ну зачем тебе шуба, зачем?! — в отчаянии, не сдержавшись, крикнула Оля вечером матери.

Изумленные мать и отец недоуменно, в замешательстве переглянулись. Оля никогда так прежде не срывалась.

— Ты ведь уже старая!! — кричала любимая дочка. — Для чего тебе наряжаться?! Для кого?! Это мне теперь нужно, только мне!!

Отец с матерью слишком растерялись, чтобы найти слова для ответа.

— Олечка… — смятенно прошептала мать и плюхнулась на табуретку.

Не ожидали… А что они могли ожидать?!

Ссора затухла сама собой, толком не разгоревшись. И хорошо… Но упрямая обида на родителей осталась, обида-долгожительница, как старики Кавказа. Именно тогда Оля решила уехать. Бросить дом навсегда, жить сама по себе, так, как она считает необходимым и важным. Жить для себя, для себя одной… Любимая родителями дочка Оля…

И придумала стричь собак, выпросив, у отца деньги на дорогую импортную машинку для собачьих стрижек.

Она стала грубее, жестче. Требовала у родителей Денег то на кофточку — да это всего-навсего пятьсот рублей! — то на джинсы. И те безропотно давали. Отец стал подрабатывать, мать тоже нашла себе вторую работу.

— Мне в школу ходить стыдно! — орала Ольга. — У нас знаете как все девки одеты?! Одна Анька Литинская чего стоит! У нее мать архитектор, а отец — известный физик! Не то что вы!

Родители пугливо притихли. Они не подозревали, что любимая доченька нагло врет. Евгения Александровна не слишком баловала Аню и не разрешала одеваться чересчур дорого и не по возрасту. Да и другие тоже…

Но Оля отлично знала, что проверить ее родители не смогут. Не потащатся ведь они в школу на уроки! А потому продолжала вести свою жестокую политику давления и вымогательства.

Мешало ей лишь одно: не проходящая, не оставляющая ее память об Игоре…

Намаявшись со своим писателем, Ольга попыталась неловко вызнать у Анюты, как правильно любить и вести себя в постели.

— А никак! — отмахнулась подружка, ловко подкручивая волосы феном перед зеркалом. — Люби и люби! И веди себя, как ведется!

Олю объяснение не устроило.

— А если не получается? — багровея, спросила она.

Аня оторвалась от зеркала и с любопытством воззрилась на Олю.

— У него не получается?! — изумленно протянула она. — Вот так номер! Никогда бы не подумала!

Она однажды встретила подругу под ручку с этим солидным, представительным господином.

— Да нет! — пробормотала Оля. — При чем тут он? Это у меня… — Ей не хотелось делиться смутными подозрениями по поводу своего старшего друга.

Подружка пренебрежительно махнула рукой и вернулась к фену, сообщив нараспев:

— Пусть даже небо упадет, но не выйду из дома непричесанная!

Она уделяла своей внешности максимум внимания, хотя порой гладила волосы утюгом, чтоб высохли быстрее. Аня усердно выщипывала свои черные мохнатые густые брови, называя их «брежнятиной». Девчонки в классе часто просили ее помочь расправиться с их собственными бровями.

— В конце концов, твое дело в постели не самое главное! — цинично заявила Анька. — Ублажила мужика — и порядок! А уж как это сделать лучше — решай сама! Наблюдай, что ему больше нравится…

— Да не могу я, Аня, ни в чем разобраться! — в отчаянии закричала Оля. — Ты пойми! Тоска его берет со мной рядом… Я будто недоделанная! Наверное, фригидная…

Анюта вновь с интересом оглядела Олю.

— Сразу и не скажешь! Обычная на вид девка. И собой ничего. А чего в тебе недоделанного?

— Ну… — прошептала Оля, — мне это не нужно. И даже не нравится… И вообще я — это не я вовсе… И все происходит не со мной…

Аня развеселилась:

— Не с тобой? А с кем же? Может, со мной? А ты с кем-нибудь поменяйся! Вон хоть с Любкой из соседнего класса! У нее всегда парней навалом. И она тебе охотно кого-нибудь выделит. Глядишь, и ты в чем-то поучаствуешь. А он тебе нравится? Или ты просто так с ним пошла, от нечего делать?

— Вроде нравится… — шепнула Оля.

И вспомнила черные глаза писателя… Точь-в-точь Игоревы…

— Ну, тогда не знаю! — рассердилась подруга. — Непонятно, как ты вообще решилась с мужиком спать! Тебе бы лучше дома на печи всю жизнь просидеть. Мамаша сосватала бы тебя за сына подруги, родила бы ему пятерых… — Аня фыркнула.

Она здорово понахваталась знаний за последние несколько месяцев.

— У нас знакомых почти нет, — обиженно надулась Оля. — Родители замкнуто живут, уединенно… Двоечкой… Не больно-то выйдешь…

— Ну, разве что так, — равнодушно согласилась Аня. — Все равно ты, по-моему, многое упускаешь Неужели из-за этого идиота Игоря?!

Ольга тотчас замкнулась. Она не позволяла никому, даже Ане, упоминать об Игоре в подобном тоне.

Подруга взглянула на нее искоса.

— Ты пойми, если любишь одного, искать ему замену бесполезно… Ты ведешь себя глупо.

Очевидно, точно так же думал и писатель, у которого Оля неожиданно встретила курносую вертлявую девчонку, на чьих остреньких плечиках уверенно покоилась большая полноватая писательская рука. Его сальный довольный взгляд нагло заявлял о том, что девица отлично справляется с возложенной на нее задачей и ее общество его вполне устраивает отныне и навсегда.

— Вообще, если ты в постели безучастная, это плохо, — продолжала наставлять Аня. — Флегматичные и холодные, просто позволяющие делать с ними что угодно, парням ни к чему! Ну, сама подумай! Что мужику захочется, если голая мадам в постели демонстрирует всем своим видом лишь одно — ей не надо ничего! Ты, Оля, странная, малахольная! Прости за откровенность!

Ольга думала о себе примерно так же.

— Поживее надо быть, а то всю жизнь проспишь! — вещала Аня. — Вот я давно заметила: ты разговариваешь с парнями так, будто в чем-то перед ними провинилась, и глаза у тебя при этом виноватые. А ты должна разговаривать, словно они тебе должны миллион баксов! Живешь медленно, как старуха, которой уже некуда торопиться. А у нас с тобой сейчас каждая минута на счету.

Оля сознавала правоту подруги, но ничего поделать с собой не могла. Или она действительно зациклилась на Игоре и нечего кого-то искать?..

Иногда Оле хотелось в отчаянии обратиться к первому попавшемуся мужичку:

— Ну, посмотри же на меня!! Пожалуйста! Почему тебе нет до меня дела?! Я ведь не такая уж завалящая, у меня хорошая фигура и замечательные волосы!

Она уже сомневалась в своем убеждении о ненужности чувств и была почти готова их признать. Но жизнь насмешничала, хорошо помня Ольгины тезисы, и демонстрировать перед ней чьи-то сердца и души не спешила. А зачем? Достаточно одних поступков.

На Олины безмолвные горькие призывы никто не реагировал. Их не слышали.

— Понимаешь, класс — это чересчур случайное, механическое объединение мало подходящих друг другу людей, — пыталась Аня растолковать Оле ее ошибку с Игорем. — Почему надо обязательно искать в этом нечаянно ограниченном кругу, а не где-то еще? И почему надо думать, будто тебе нужен только этот, и никто другой?..

— Да все коллективы случайны, — отозвалась Оля. — И школьные, и институтские, и служебные… Однако люди находят там своих суженых и встречают настоящую любовь. Это судьба! Кстати, ты ведь тоже что-то подозрительно замкнулась на классе, случайном, механическом объединении…

Ольга хитро прищурилась. Аня увлеченно рассматривала себя в зеркале и укладывала волосы, почти не вслушиваясь в слова подруги. . — Вот… Вышло неплохо… А замкнулась я потому, что и Воробей сосредоточился на мне. Это совсем другое дело. Знаешь, я вообще никогда не смогла бы влюбиться в мужчину, если бы видела, что ему неинтересна. Зачем мне такой тупик? Чего тут добьешься? Или ты надеешься сломать сердце нашего драгоценного Игоречка? Нет, это чепуха… Надо искать того, кому ты нравишься.

И Оля в который раз убедилась, что ее будущее счастье живет чересчур далеко…

14

Первая девочка Воробьевых умерла почти сразу после рождения.

Аню из-за нехватки мест положили в коридоре, возле телефона, и она была вынуждена слушать, какие у одного новорожденного красивые и умные глазки и какой правильный носик у другого… Молодые мамочки без конца звонили домой.

Анюта без конца вспоминала, что ей месяца два назад рассказывала о родах мать, стараясь ее приободрить:

— Рожать, Аннушка, — это весело. Лежишь и гадаешь — а какой он, твой ребенок, с какими волосами, на кого похож? И ждешь, чтобы поскорее родился… А с ним такая радость… Вот она, Анина радость…

— Я не могу здесь лежать! — попыталась объяснить Аня врачу.

Та недоумевающе глянула на нее, пытаясь понять:

— Это почему же?.. Мест в палатах нет! Тогда Аня позвонила матери и закатила истерику. Мать немедленно забрала ее под расписку.

— Надо было рожать в платном роддоме! — сокрушался отец.

Хотя в следующий раз им не помог и платный… Только содрали бешеные деньги.

— Врачи всегда рожают отвратительно! — заявили Ане в роддоме.

— Я еще не врач, — прошептала она.

— Все равно… Вы же им станете!..

Юрий встретил Аню спокойно, постаравшись сделать вид, будто ничего особенного не произошло.

Они оба учились. Он — в строительном, Аня — в медицинской академии.

Часто звонила Оля, спрашивала, как жизнь. Но Аня на все реагировала плохо, тупо, безразлично… И только часто вспоминала, какие нежные и тонкие были у ее первой девочки волосики на макушке… Прямо неживые…

После смерти первой дочки она поняла, насколько все хрупко и непрочно. Ей исполнилось всего-навсего восемнадцать лет…

«Ты еще не попадала ни в какие изломы. Они впереди», — сказал когда-то Юрий…

Иногда Аня думала, что потеряла девочку по вине врачей. Они без конца просили денег и подарков, иначе — угрожали. Вымогали и в женской консультации, и в поликлинике, и в роддоме…

— Мы вам сделали самое лучшее обследование, и никакой благодарности! — изумленно возмущалась врач в женской консультации.

— Ну что вы! — воскликнула простодушная Аня. — Я вам так благодарна!

И позже поняла, что доктор имела в виду совсем другую благодарность…

Раньше она просто плевала на это, не обращала внимания, даже матери ничего не рассказывала, а Теперь призадумалась…

В роддоме просто клали деньги врачам в карманы халатов. Ловкие доктора для этого предусмотрительно поворачивались слегка оттопыренными карманами к своим пациенткам… И все об этом знали…

Почему мать не научила Аньку таким простым вещам?

Но Евгения Александровна категорически долго отвергала даже саму возможность подобных товарно-денежных отношений.

— Это грязно и низко! — возмущенно заявляла она.

— Ты всегда была и осталась неисправимой идеалисткой! — посмеивался отец. — Рынок не про тебя! Ты просто создана для коммунистического общества! Но оно закончилось, Женечка, даже не успев толком начаться. Поэтому тебе надо перестраиваться. Пора!

— Мать перестраиваться упрямо не желала. И Анюта без ее помощи постигла, что людей стоит остерегаться. Если окажется негодяй — не Но ей тогда придется брать академический!.. — не сдавался Юрий.

— Пусть берет! — махнула рукой теща. — Лишь бы родила…

Но умерла и вторая девочка, появившаяся на свет через год… Первой удалось прожить на земле всего сутки, а второй чуточку больше — две недели. Тогда даже появилась надежда…

Потом жизнь превратилась в настоящий ад… Разве Аня и Юрий могли когда-нибудь предположить такое?.. Никто никогда не думает о плохом. Может, надо бы?..

Врачи развели руками и сказали странную вещь выживет только мальчик.

Юрий за прошедшие годы очень изменился, возмужал. Пропала мягкость линий юношеского, полудетского лица, пушок на подбородке превратился в жесткую щетину. Черты лица стали четкими, слегка резковатыми и обозначили настоящий характер, словно из наброска получился оконченный портрет. Голос зазвучал басовито.

А Анюта задумала рожать в третий раз…

Больная, грустно думал Юрий.

Хочу ребенка, тосковала Аня.

— Нюта… — начал очередной разговор Юрий.

— Будет мальчик! — категорически пресекла она его. — Потому что я видела сегодня сон… Очень странный… И жуткий.

Как надоели ее сны, тоскливо подумал Юрка. Вот шляхта упрямая…

— Будто я просыпаюсь в какой-то квартире с двумя дверями. Звонок. Иду к дверям, открываю первую, смотрю в глазок второй… На площадке стоит мальчик лет девяти. Худенький такой, бледный, в очках… Я спрашиваю, зачем и к кому. А он молчит. Потом идет к квартире напротив, звонит туда, а потом к квартире рядом. Ему нигде не открывают. Тогда он возвращается к моим дверям… И вдруг вижу… — Аня на секунду замолчала, — что первой двери, за моей спиной, уже нет. Мальчик провел руками — и она исчезла… Осталась только та, за которой я стою, и мальчик что-то с ней делает, и она тоже вот-вот исчезнет… И тогда он войдет… И мне страшно-страшно… А потом я проснулась… Это о чем, как ты думаешь?

Юрий с досадой пожал плечами.

— На редкость дурацкий жест, — прокомментировала Аня. — Просто у нас будет мальчик! Который должен войти… А ты эгоист!

— Допустим, — согласился Юрий. — А ты?

— Я думаю не о себе, в отличие от тебя, а о ребенке! — возмутилась Аня.

— Нюся, что ты несешь? Ты думаешь как раз о себе. Ты, именно ты хочешь иметь ребенка — и все! На остальных тебе наплевать…

— Да, наплевать! — признала правду Аня. — Я не могу тебе ничего объяснить…

И Юрий смирился в очередной раз. У Анюты были такие глаза, что им подчинился бы каждый…

* * *

Как же она его ждала, этого мальчика!.. Даже боялась верить УЗИ, когда ей сказали, что третьим будет парень… Но он родился, и завопил, и сломал радостью всю их жизнь… Да, сначала только радостью…

Какая она всегда коротенькая, эта радость, как ни старайся ее продлить… И каким долгим оказывается любое несчастье…

— Тише, он спит…

— Господи, да не шуми ты так! Что орешь? Ты его разбудишь!

— Тише, не топай, как лошадь! Он может проснуться!

Тише, тише, тише…

Это навязчивое, отвратительное слово стало преследовать Юрия. Давить на него, мучить, как болезнь, как страшные мысли о неотвратимости конца, смерти близких, войне… Хотелось все сделать наоборот: громче, громче, громче!.. Засмеяться во весь . голос, прямо-таки заржать как лошадь, включить на всю гашетку магнитолу… Но нельзя. Он понимал, что этого нельзя делать — малыш спит. Долгожданный, такой необходимый им обоим теплый малыш. Почему же все сразу в доме пошло наперекосяк, не так, как хотелось и мечталось?..

Синха по жесткому требованию Анюты безропотно забрал отец. Метод воспитания дочери у великого физика заключался в одной любимой фразе Маршака: «А то, чего требует дочка, должно быть исполнено. Точка!»

Евгения Александровна заскучала без собаки, но понимала, что иначе нельзя. С Аней стало опасно спорить. Без Синха мать грустила и вечерами упоенно слушала на кухне радио.

Аня с интересом наблюдала за матерью, а потом, наконец, спросила:

— Ты кого это с таким наслаждением слушаешь? Джо Дассена или Иглесиаса?

— А программу этого лохматого, у которого никогда нет денег на парикмахера! — объяснила мать.

Она слушала любимое «Эхо Москвы».

Анька присела в кресло и без всякого интереса выслушала вечерние новости. Снова где-то что-то взлетело на воздух — ни дня без взрыва! В кого-то стреляли популярные нынче «маски-шоу», планета содрогалась от возмущения и ужаса, а Небо заливало грешную землю страшными стенобитными ливнями, напоминающими потопы, — словно расстреливало.

* * *

Жизнь изменилась, а Юрий все не понимал, что так оно и должно быть. Он просто еще не знал, что такое дети и как непросто они приходят в этот мир, начиная сразу диктовать свои условия. Этот диктат неизбежен, и его нужно принять, иначе жить станет невозможно.

Но он не понял и не принял. Почему? Ведь когда-то хотел ребенка… Что случилось? Где и когда он перестал жить с Анютой одной жизнью и думать одними мыслями?

В семье такая одинаковость непреложна. Он не сознавал этого. И панически боялся крохотных пищащих комочков. И не собирался что-либо менять из-за них в своей жизни. Зачем?

Но они сами изменили его и Анюты жизнь.

* * *

Их мир четко разделился на два. На два чужих и почти уже враждебных друг другу мира. Аня словно куда-то ушла от Юрия, оставаясь рядом, в одной комнате. Стала занятой — с ней уже больше нельзя было никуда ездить, как он любил раньше…

Они садились в машину, подаренную Юрию матерью, — свободные, счастливые, не связанные ничем — и мчались к его приятелям в гости, или в ЦДЛ на вечер, или в Дом киноактера, или в Дом композиторов… Всегда находилась элитная тусовка, куда они запросто проникали и где весело проводили время.

Часто наведывались в дом и друзья Юрия по институту, порой оставались ночевать на надувном матрасе и просто на полу. Воробей всегда и всюду легко заводил знакомых. Лишних диванов в доме не имелось, но никто из Юркиных приятелей на них и не претендовал, все без капризов.

Теперь пригласить никого стало нельзя.

— Тише, он спит!..

Монотонный, уже ставший привычным рефрен их новой жизни, которую они так ждали…

Аня стремилась за мужем в его тусовки, но поделать ничего не могла. Она оказалась в своеобразном капкане. Малыш приковал ее к себе сильнее всяких цепей и любви к Юрию.

Она стала окрысиваться на мужа все чаще. Устраивала сцены по поводу друзей, ночующих на полу по старой памяти. И наконец, вышибла всех вон, заявив, что в доме, где грудной ребенок, ночевать чужим людям не пристало. И вообще пора бы и честь знать…

— Обана… — пробурчал Юрий. — Дело твое… Только и я уйду вместе с ними…

Когда они вышли, Аня, сунув в руки матери спящего малыша, бросилась за Юрием. И выскочила под снег в тапочках и в халате…

— Юрастый! — крикнула она и замолчала.

— Слушай, Юр, нехорошо…— — пробормотал один из приятелей. — Ты бы вернулся…

Юрка вернулся.

Но Анютина жизнь уже четко разбилась на три части, как три действия в пьесе: школа, жизнь с Юрием и настоящая. И Аня почему-то упорно думала о четвертой…

— Есть женщины, ожидающие любимого, и женщины, которых ждут, — шутил отец. — Других я не встречал. А все мужья, в свою очередь, тоже делятся на две категории — на привыкающих к женам и на отвыкающих от них.

Незаметно для Анюты Юрий перешел во вторую. Вечерами куда-то уезжал без нее, возвращался поздно, мельком интересовался малышом…

Днем работал, а звонить домой не любил.

— Я не телефонный человек, — повторял он. «А как часто ты мне звонил в одиннадцатом классе!..» — печально думала Аня. Как все изменилось…

Она постепенно стала понимать, что осталась почти одна. То есть с ребенком и матерью. И пока еще со штампом в паспорте.

Хотя для нее сейчас, как для многих женщин, сознание, что она замужем, казалось куда важнее, чем само замужество. А искать любви в муже — черпать воду в луже. Так говорит народ. А уж он неплохо знает эту непростую жизнь.

* * *

С самого начала Юрий стал ревновать Анюту.

Он ловил себя на этой совершенно дурацкой, страшной, непредсказуемой ревности, мучился ею и от безысходности, но никак не мог с собой справиться. Она оказалась куда сильнее — мучительная ревность к собственному ребенку…

Юрий жалел Аню, старался понять ее и… не понимал. Собственные боль и обида оказались сильнее и могущественнее.

Вначале он пытался помогать жене. Особенно ему нравилось купать малыша. Первый страх удалось, наконец, преодолеть.

— Осторожнее, — непрерывно повторяла Аня. — Осторожнее…

Ему надоели предупреждения. Она одна все умеет и все делает идеально!..

— Что ты трешь ребенка, будто он деревянный Буратино! — наконец, психанул Юрий. — Разве может новорожденный быть таким грязным?

Он глянул на спинку малыша и оцепенел — чуть пониже правой лопатки остался след маленькой детской руки…

— Не может быть… — прошептал Юрий.

Брат еще раз напомнил в себе… И Юрий попробовал прислушаться к голосу родного человека.

Юрка часто и довольно давно пытался выяснить, разобраться, определить, где он, а где — брат Услышать его слова. Попросить у него помощи и совета. Но мнения брата слишком часто расходились с Юркиными, и он справедливо решил, что раздвоение — штука опасная и верный путь к шизофрении. Да и так ли уж нужны ему двойники? У него своя голова на плечах. И довольно толковая.

В тот самый первый раз с Аней, у нее в квартире, когда она сама его к себе заманила, он был поражен ее фигурой.

— Обана… С тебя бы скульптурки лепить для Пушкинского музея… — восхищенно пробормотал он.

— Да?.. — Аня глянула в зеркало с большим удовольствием. — Увы, личный Роден мне до сих пор не встретился… И Микеланджело на мою долю тоже пока не нашлось… И теперь уже вряд ли найдется, раз мне повстречался ты…

— У тебя не грудь, а сосочки… — разнеженно пробормотал он. — Худыха… И все равно секс-бомба… В чем тут фишка, не понимаю… Очень могучий зов…

— А что это за странный след у тебя на спине? Похожий на детскую руку… — прошептала она в ответ.

— Брат о себе память оставил. Близнец… Нас было двое. Но он умер еще в роддоме. А я выжил… Да еще вырос таким огромным. Редкий случай в природе. Повезло…

— Ну да? — заинтересовалась Аня. — Смотри-ка. . Двойник… Это символично. Значит, ты живешь за двоих? Один день — ты, а другой — брат. И как же вы с ним делитесь? И когда я буду с тобой, а когда— с ним?

Юрий задумчиво молчал. Эта мысль не приходила ему в голову.

— Это философские вопросы — о двойной жизни. Мне их сразу запросто не решить. Как-нибудь попозже…

Но и позже на них не хватало времени.

* * *

Постоянно ходить на цыпочках Юрий не мог. И вообще его тяготила вечная тишина в квартире, пеленки повсюду, бесконечное кипячение молока… Он понял, что так жить не в состоянии. Только вырываясь из дома, как из тюрьмы, Юрий начинал жить по-настоящему, чувствовать себя счастливым и раскованным, свободным и бесконтрольным. Он становился человеком… И все чаще забывал о тех, кого оставил за дверью квартиры.

Напрасно брат твердил ему, что неправильно это, мол, Юрка должен пересмотреть свою жизнь… Юрка махнул на него рукой. Хватит! К чему эти завихрения? Да, двойняшки — это как бы один человек, разделившийся на двоих… Но если выпало жить лишь одному… Он и будет жить, как умеет.

Раньше Юрка слушался брата больше. Тот диктовал Юрке спокойное поведение, учил выдержке, просил больше любить мать… Он учил прощению и миролюбию, доброте и нежности… Но сейчас с Юрием что-то случилось. И он плюнул на все эти глупости и свои собственные закидоны юности. И брат понемногу умолк…

Но маленькая ручка на спине Юриного сына… , Что это значит?!

Ему стало не по себе. А впрочем, мало ли в жизни совпадений?.. Довольно идиотских и пустых…

Хотя Алла Николаевна, услышав об отпечатке руки, сразу насторожилась.

— А ты не ошибся?

— Нет, — буркнул Юрий.

— Интересно… Это какой-то знак сверху… Меченый малыш… Потому и выжил.

Юрий взглянул на мать, хотел покрутить пальцем у виска, но вовремя одумался. Мать все-таки…

А Анюта вдруг обнаружила, что люди, на средства которых она живет, — ее родители. Юрка тратит деньги на гулянки. Человечек, с которым ей интересно играть и находиться, — ее сын. А мужа ей трудно даже назвать мужем. Да и был ли он им вообще, или только назывался?

Но после рождения Дениса они прожили еще три года. За это время Ане окончательно надоели Юркины пьянки, тусовки, дружки…

Когда она вспоминала прошлое, становилось страшно от собственного легкомыслия, эгоизма, глупости. Она совершенно не знала человека, за которого поспешила выскочить замуж… И абсолютно не представляла, что сулит семейная жизнь… И самой ; этой жизни тоже не представляла…

Чтобы дать дочке свободу, Евгения Александровна предложила взять все заботы о Денисе на себя и найти няню. Она старалась помочь Ане спасти семью, сохранить мужа и его любовь. Делала все, что могла. Но к сожалению, от нее уже мало что зависело. Да и Анюта не хотела отдавать ребенка матери даже ради сохранения семьи. Такая цена казалась Анюте непомерно высокой и неоправданной.

Евгения Александровна молча согласилась с дочерью.

* * *

Юрий разбудил ее посреди ночи, осторожно погладив и прошептав привычное: «Нюрка…» Денис спал. В квартире стояла настороженная тишина, уже привыкшая к постоянным ночным пробуждениям от горького плача словно обиженного кем-то малыша.

Анька даже не сумела разлепить глаз — так крепко спала и так хотела спать. Малыш просыпался часто, и она не высыпалась. Порой даже засыпала стоя или сидя и боялась уронить ребенка, если держала его на руках.

— Нюся… — ласково позвал Юрий. — Нюся, проснись… Я соскучился… Ну что ты, как сомнамбула?

Аня спала, не реагируя и не отвечая на ласки.

— Нюта, я сколько времени постился, пока ты ходила с пузом, — начал раздражаться Юрий. — Ты боялась выкидыша… И врачи тоже. А теперь-то чего боишься?!

— Отстань, я спать хочу… — сонно проворчала Аня. — Постился он… По девкам шлялся без ус тали!..

— Ты меня с кем-то путаешь, — стараясь сохранять спокойствие, отозвался Юрий. — Видимо, со Скудиным.

— Ни с кем я тебя не путаю! — огрызнулась Анька. — Тебя вообще трудно перепутать при таком росте!

И повернулась носом к стене.

«Ну, было пару раз, — безразлично подумал Юрий. — А сколько может жить без бабы здоровый мужик?! Ты ведь без конца беременная…»

— Представь себе, я почти все время оставался верным мужем! Как для тебя это ни удивительно, — иронически протянул Юрий. — Тебя что, стали удивлять самые обычные человеческие отношения? Для тебя норма стала аномальной и противоестественной? Нюрка, а тебе не кажется, что ты зашла слишком далеко и давно пора остановиться? Рисковый я мужик, что связался с тобой! Другой бы на моем месте поостерегся!

Аня не отвечала, крепко спала…

Теша его даже жалела. Она понимала куда больше, чем Анька. А та без конца дрожала над ребенком, тряслась и ныла:

— Он такой маленький… Я боюсь… Как вообще к нему прикасаться?.. Мне страшно… А как стричь ему ногти? У него такие крохотные пальчики…

— А каким он должен быть? — ласково посмеивалась мать. — Чтобы сразу в первый класс?

Пока Анюта боялась за ребенка, мать начала опасаться за семью дочки. Но кажется, опоздала…

Позже Юрий не раз подумывал, почему Анюта так быстро согласилась с ним спать? Вообще он подобным вопросом задавался не часто. Раз девки с ним спят — значит, хочется. Никто насильно не тянет.

Однако Юрия привлекала не постель. Это так, прикладное. Девушку для любовных занятий можно найти без особых трудностей. Тогда для него главным было другое. Воробей спешно пересматривал свои кадры на предмет жены. Срочно понадобились дом и семья. Своя — родная и теплая. Нужны были дети.

Но семья лучше, если без интеллигентских вывертов, без претензий и требований, без всяких псевдоумных бесед… Да и зачем с женой дискутировать об искусстве и политике? Для этого есть друзья. У жены совсем другие цели и задачи.

Юрий даже не подозревал, насколько они с Анютой подходили друг другу. Оба точно и четко вычислили свое будущее и определили своих избранников. А брак по расчету — самый прочный и выносливый. Что бы там ни говорили о большой, чистой и верной любви.

И жизнь сначала с удовольствием подтвердила правильность проектов Воробья. Но только сначала…

15

Неожиданно на пороге окончания школы Игорь объявил матери, что будет поступать только на исторический факультет МГУ. Его манит история — и ничего больше! , Надежда Нахаловна тотчас переполошилась.

— Гарик, какой истфак?! Ты туда ни за что не поступишь! У тебя с гуманитарными предметами полный швах! По русскому еле-еле тройку натянули! Ты же хорошо знаешь математику и физику! Учитель математики о тебе всегда с похвалой отзывался… Вот и поступай к нам! И если бы ты сообразил сказать мне об этом поганом истфаке раньше! Я могла бы устроить какой-нибудь блат и учителей оттуда взяла бы заранее! А теперь поздно!

Но Игорь упорно стоял на своем: истфак — и никуда больше! И улыбался. Очевидно, он родился на свет с этой несмываемой, не пропадающей ни при каких обстоятельствах усмешкой.

В школе ему, человеку легкомысленному и шагающему по жизни, ей улыбаясь (это принцип такой: я — ей, она — мне!), все случавшееся казалось пустяками, мелочовкой, ерундой. Но дело явно принимало плохой оборот.

Он потерял друга и любовь. Одним махом. Семью он потерял еще раньше. Хотя мать и баба Анюта оставались ему преданными и любящими, Игорь остро ощущал свои ущербность и одиночество.

Он попытался срочно пересмотреть свои отношения с действительностью и взгляды на жизнь. Похоже, годы будут просто проскакивать теперь мимо, один за одним, быстрые и незаметные. Будто ненужные… А что дальше? В принципе всякие там учебы и работы Игоря интересовали не слишком, защищаться он не собирался — кому нынче нужны эти диссертации? Истфак выбрал исключительно ради того, чтобы вновь всех изумить и ошарашить. А особенно поиграть на нервах у матери. Устраиваться в престижную фирму на хорошие деньги или самому заниматься бизнесом Игорь тоже не рвался. С одной стороны, презирал новоявленных бизнесменов и торговцев, с другой — отлично понимал, что никакая фирма держать его долго не станет. Достаточно ему раза два сильно набраться.

Тогда что остается? Чем жить, куда себя девать? Время вдруг показалось ненужным. Оно тяготило, мешало. Лишнее, лишнее… Постоянно тянуло напиться и впасть в блаженное отрешение от мира и себя самого.

В институт он не поступил, к торжеству отчима, великого психолога — он же все это предсказывал! — и осенью ушел служить. Мать паниковала, бабушка плакала. Но Игорь был абсолютно спокоен. Его невозмутимость основывалась на связях матери.

Она, конечно, моментально засуетилась, отыскала среди своих выпускников-спортсменов одного волейболиста с папой-генералом и бухнулась военному начальнику в ноги. В переносном смысле, разумеется. Генерал сжалился над несчастной матерью-страдалицей — Надежда Михайловна преподнесла себя в качестве матери-одиночки, у которой вся жизнь — в единственном сыне. И если Игоря убьют… Нет, этого она не переживет…

И Скудина направили служить в войска связи под Москву, куда мать и бабушка наведывались к нему каждые две недели, а то и чаще. Возили еду, деньги и витамины.

Из армии Игорь почему-то вдруг решил написать Анюте. Ему было одиноко и неуютно, несмотря на мамино-бабушкинскую опеку. Да и что за радость восемнадцатилетнему парню от приездов заботливой маменьки?

В то время он еще надеялся, сильно постаравшись, вырвать у жизни редкую удачу. Игорь хорошо знал своего лучшего друга, да и Аннушку изучил неплохо. И понимал, что брак их будет недолгим. Анька все равно скоро останется одна, на перепутье, в некотором, правда очень недолгом, раздумье. И потому Игорь не слишком удивился, когда Анюта, добрая душа, охотно взялась отвечать на его послания.

Одновременно с ней писать в армию стала и верная Оленька, благополучно к тому времени поступившая в институт. Замуж она так и не выскочила, что сделали почти все ее одноклассницы и сокурсницы. Трудно сказать, что помешало ее замужеству — безумное увлечение лошадьми, кривые ножки или преданность Игорю. Он, конечно, со свойственной многим мужчинам самонадеянностью, верил в последнее. Думать и знать об Ольгиной любви было очень приятно, но не более того.

Служившие вместе со Скудиным ребята посмеивались: кого выберешь, Игорек? Ты у нас вроде знаменитого ефрейтора Збруева, хотя у того насчитывалось аж семь невест… Смотри не провыбирайся среди своих двоих! Заблудишься, как в паре сосен. И советовали:

— Ты, Гарька, чтобы не мучиться зря, пиши обеим одинаковые письма. Только одной рисуй сердечко, пронзенное стрелой, в левом углу сверху, а другой — в правом снизу. Как там по дизайну будет лучше смотреться…

Игорь "удовлетворенно улыбался, слушая эти шутки, читал и перечитывал бесхитростные женские письма, очень радовался, ждал их и пробовал не загадывать о будущем. Но оно, конечно, загадывалось само собой…

За два года службы в армии его дом словно осиротел. Словно временное Игорево отсутствие нарушило и без того нестойкий домашний покой и навсегда сломало хрупкое семейное равновесие. Неужели весь дом держался на нем?! Он очень удивлялся. Но таившийся среди кирпичей их жизни серенький, не видный глазу цемент, то есть он, Игорь, незаметно выпал, и кирпичи легко рассыпались…

За два года бабушка окончательно разругалась с матерью, заявив Наде, что она не мать, а кукушка, Игоря не любит, только изображает эту любовь, а на самом деле живет ради мужика, своего Эдика, который гроша ломаного не стоит в базарный день.

Между ними произошел скандал, подробностей которого Игорь так и не узнал, да и выспрашивать не очень хотелось. Но в результате ссоры Эдик, зять, толкнул бабушку Анюту, она упала и сильно ударилась…

А внучка бабы Анюты, сестра Игоря Юля, радовалась и смеялась, хлопая в ладоши. Она бабушку терпеть не могла, как и ее отец.

Баба Анюта заболела, затосковала без Игоря, любимого и единственного внука, а потом тихо и незаметно умерла. Соседи случайно припомнили, что бабушка вот уже больше недели не выходила из квартиры…

На похоронах матери Надя сильно плакала, убивалась и просила у матери прощения.

— Ну ты и дура! — сказал ей потом муж.

И загулял еще сильнее.

Игоря вызвали на похороны. Он попрощался с бабушкой, посадил на свежей могиле две березы, недоуменно постоял над фотографией улыбающейся, слишком молодой и какой-то чужой, незнакомой ему женщины… Словно все это случилось не с ним…

И уехал дослуживать.

Игорь уже утратил первую остроту потерь и почти не ощущал боли сразу нескольких утрат. Когда боль непрерывна или ее слишком много, она становится значительно слабее. И когда несчастья идут чередой, их словно перестаешь бояться, реагировать и ощущать их тяжесть.

Вернувшись, Игорь холостяковал, изредка забегая к старому другу и понимая, что там ему делать нечего.

Мать все-таки организовала его поступление на истфак. Но только на вечерний. А чтобы хоть немного зарабатывать, Игорь устроился лаборантом — опять же с помощью матери — в научно-исследовательский институт, который давным-давно ничего не исследовал и имел к науке самое туманное отношение. Зато вовсю сдавал помещение в аренду и тем жил.

Иногда позванивала Ольга и безразлично интересовалась, как у Игоря дела.

— Как всегда, хорошо, — отзывался он.

Парень жил памятью, куда складывал все прекрасно запомнившиеся обиды и оскорбления, нанесенные ему жизнью и людьми. В эдакую тайную шкатулочку, чтобы в подходящий момент вдруг открыть ее, еще раз пересчитать экспонаты коллекции и выплеснуть в лицо обидчикам свои боль и унижения. Обыкновенное ноу-хау. Бои без правил…

Он был злопамятен и зол. Мстителен от природы. А главное, что давно поняли и Юрий, и Аня, и Ольга, — Игорь страшно переживал, усердно это скрывая, свои недостатки. Страдал, как красна девица на выданье, от своей неказистой внешности, курносого, еле заметного на лице, крохотного, не для мужика, носа, маленького роста, хилости… Игорь терзался своей посредственностью, усредненностью. Все среднее, и даже еще ниже — рост, способности, зарплата, общественное положение… Он упорно хотел выделиться, но никак не мог этого сделать. Не мог даже сообразить, с чего начать. Да если честно, и не собирался ничего добиваться — у него и сил бы на это не хватило. Просто ждал, довольно терпеливо, когда все само собой упадет ему в руки.

Игорь стыдился своей неустроенности в жизни, но демонстративно не желал ее устроить. Тосковал об Анюте и знал, как воспринимают его знакомые. И все глубже, все страшнее, все безвозвратнее погружался в свои комплексы и отчаяние… Пытался перебить, перебороть свое состояние с помощью девиц, новых приятелей, бессмысленной и пустой болтовни, нелепых общений, блужданий по городу и, конечно, водки… Ну, с ее ценной и незаменимой помощью выжить, увы, пытаются многие. Только мало кому удается.

Пить после армии Игорь стал еще больше, чем раньше…

16

Игорь свалился утром прямо у ворот своего института, пытаясь дошагать до работы. Его обнаружили приятели по службе, на минуту призадумались, а потом бодро внесли в лабораторию и спрятали от вездесущих, зорких глаз строгого начальства.

— Н-да! — философски хмыкнул один из коллег Скудина. — Чтобы выносили из учреждения — это я наблюдал в своей жизни немало, но чтобы вносили — сегодня видел впервые!

И набрал номер Юрия, с которым был немного знаком. Попросил заехать и забрать друга, на ногах не стоящего. До завтра Скудина они перед начальством прикроют, а уж там Игорек пусть самостоятельно думает о собственной судьбе своей . гениальной головой, если не хочет остаться без работы.

Юрий позвонил к себе на работу, хрипло сообщил, ежеминутно талантливо задыхаясь от кашля, что приболел и берет отгул, сел в машину и, беззлобно матюгаясь, помчался вызволять Игорька.

Тот валялся на грязном полу за шкафом. За столом парень колдовал над прибором. Спокойствие ребят в лаборатории свидетельствовало, что такое положение Игоря — дело абсолютно житейское и привычное. За время своей семейной жизни Воробей упустил из виду кое-какие подробности скудинского бытия.

Юрий насупился и мрачно спросил:

— Спит?

Парень за столом рассеянно махнул рукой:

— Не! Отдыхает! Заберешь неподвижное тело? Оно уже давно не колготится, а своя ноша не тянет! Эх, клевая у него тут работа! Сутки спит, трое не приходит.

— Сильно поддавать стал?

Не! Не поддавать. Он нажирается так, что на ногах не стоит. А потом с удовольствием смотрится в зеркало. И утверждает, что выглядит очень свежо, моложе своих лет, потому что выпьет водки — и сразу молодеет!

— Помоги загрузить этого идиота в машину! — буркнул Воробей.

Он отвез Игоря к себе в квартиру, где пока временно никто не жил. Мать Юрия часто гостила у преданного ей Михаила. В машине упившийся до выпадения в осадок Скудин начал поборматывать:

— Бомбить… Ковровой бомбардировкой!.. Юрий полюбопытствовал:

— Бомбить, говоришь? Это кого же — меня, что ли? Агрессора везу!

— Всех бомбить… — требовал пьяный Игорь. — Вообще все бомбить! Ковровой бомбардировкой!!

Дома у Юрия он спал часа три, пока, наконец, распахнул черные, по-прежнему привычно сияющие в двести ватт глаза и огляделся.

— Ишь куда я попал, блин… — пробормотал он. — Ты зачем, конский щавель, меня с работы уволок?

Тебя с этой работы скоро выкинут, если водку жрать не перестанешь! — торжественно и мрачно пообещал Юрий, глядя исподлобья, как змий из-под куста. — А ты хлестать ее не перестанешь! Это аксиома, вроде той, что Новый год приходит первого января. Тебя сегодня твои кореша прикрыли, но завтра этот номер не пройдет. Я тоже поддать не дурак, но до тебя, скажем прямо, далеко мне! Нельзя полоскаться в одном и том же корыте много раз. Вода становится уж очень грязная. Тебя твое будущее совсем не колышет? Лучше женись! Да вот хотя бы на нашей Ольге! Она ждет не дождется. Чего тебе еще искать? Коса будь здоров! Есть за что таскать в случае непослушания. Вот я уже женат и… Ну, скажем прямо, нагрелся на этом — эх… И теперь всем советую: женись! Пройди через это. Хорошая жена — удача, плохая — мудрость жизни.

— Е-мое, моралист выискался! Ты что — моя дуэнья? Или классная дама? И у тебя есть еще вторая попытка, — логично заметил Игорь. — И третья. Как у спортсменов. Так что ставить на себе крест рановато. Разведись и пробуй по новой. Будешь либо шибко удачливым, либо на редкость мудрым.

— Верно, разумник! — согласился Юрий. — Но только на этот раз я женюсь на девушке, умеющей доить корову. Мечтаю приходить домой пьяным и «падать на чистое покрывало в грязных сапогах, а жена будет снимать их с меня и говорить слова ласковые!

— Утопист! — хмыкнул Игорь. — Таких девушек, блин, нынче нет, все перевелись! А вот тебе еще одно простое наблюдение к размышлению: женщины всегда и во все времена в качестве украшений и татуировок любили и любят изображения змей… К чему бы это? Да, а зачем тебе, Воробей, в городе корова? Молоко в пакетах пока не перевелось.

— На всякий пожарный. Вдруг в деревню соберусь переехать? Фермером стану. А в общем, это просто личная характеристика невесты, анкетные данные, которые мне должны подойти и соответствовать. Вот, как обожает повторять Нюта. Вставай, пьяница, будем чай пить!

На столе вместо чайника стояла початая бутылка водки, грязные стаканы и несколько тарелок с объедками и остатками засохшей еды.

— А на чем это ты так сильно нагрелся с Анютой?

Игорь безмятежно потянулся. Юрий внимательно глянул на него исподлобья:

— Хороший вопрос! Мечтаешь повторить мой скорбный путь? Не советую. Быстро ошалеешь от избытка интеллигентности и наставлений на путь истинный. Да и в остальном… Не думай, что с ней хорошо в койке. Слишком много капризов и причуд. Настоящая упрямая шляхта с чудовищной гордыней, волей и огромной тягой к свободе. Анна привередлива, а баба чем проще, тем лучше. Но можешь попробовать. Если так уж неймется. Хотя она пока под моей фамилией ходит. И знаешь… — Он помолчал. — Во всем нужна мера. А мы с тобой, похоже, как раз ее и не знаем. И не только мы одни. Многие частенько не видят границ ни в чем: ни в любви, ни в ненависти, ни в мести, ни в самопожертвовании, ни в эгоизме, ни в глупости, ни в бесстрашии, ни в заботе о своей семье… Дурацкая беспредельность… Тебя это касается всерьез. Задумайся, пока не поздно. Увлекаешься слишком. Водярой, например. Ты долго валяться собираешься?

— Пока ты не дашь мне вырезки, — мечтательно отозвался Игорь. — И обязательно рыночной! С кровью! А насчет койки… Может, это у тебя там не все благополучно? Не замечал, конский щавель?

Он никогда не был привлекателен для Анюты. И даже если вдруг Воробьевы действительно разбегутся в разные стороны… Это ничего не значит. А письма… Обыкновенная бабья блажь. Нашло на нее… Маялась дурью и скукой. С кем не бывает… Вот только зачем было заниматься этим так серьезно?.. Тоже, видно, не чует предела. Ну, маялась бы на крайняк в одиночку, а ведь Анька долго держала Скудина за дурака…

Игорь вспомнил ее, прикусил губу и уставился в стенку. Его пьяный дурной каприз не произвел на Юрия впечатления. На самом деле Игорь к мясу был довольно равнодушен и просто выкаблучивался: пытался разозлить Воробья, оскорбить, раздразнить — пусть по-детски, глупо! — но обязательно заставить злиться, даже психовать.

— Обана… Слуг еще не завел, чтобы на рынок гонять! — усмехнулся Юрий. — Как только появятся, сразу на базар и пошлю. Долгонько тебе этого счастливого момента дожидаться придется! Ломаешься почем зря. Спесивого дурака из себя корчишь. А дурак с претензиями еще хуже, чем обыкновенный идиот. Валяйся хоть до Нового года! Но повторяю: с работы тебя выкинут как миленького! И мать на сей раз не поможет. Она тоже не всесильна. Что тогда делать будешь? Ты же ни к чему не пригоден, гвоздя в стену не вобьешь! Обе руки левые. И обе кривые. С ними ни торговать, ни строить, ни компьютеры отлаживать — нынче самые престижные занятия. С голоду сдохнешь! А уж про водку вообще тогда думать забудь! Помнишь, как приемник у Нюськи чинил?

Игорь помнил. Приятель умел при случае точно попасть в самое больное место и спокойно ответить мощным ударом на удар. Хотя никогда не вступал первым в сражение и борьбой не увлекался.

— Ты вообще-то еще не забыл, каким концом лампочку в люстру вставляют? — безмятежно поинтересовался Юрий. — А что у тебя творится дома… — Юрий брезгливо поморщился, вспомнив квартиру приятеля. — Ты когда бачок починишь в туалете?

По квартире Скудина стайками летали мухи, постоянно здесь живущие и размножающиеся. Перед каждой едой он судорожно искал по всей кухне чистый стакан или чашку. В туалете воду сливал ведром.

— Слесаря вызвать — он же не будет стараться и не починит так хорошо, как я! — глубокомысленно объяснил Игорь. — А если починю сам — мои девки тотчас на меня навешают починку других вышей в квартире. Вот поэтому я принципиально не чиню и слесаря не вызываю.

— Надо же уметь так выкрутиться! — искренне восхитился Юрий. — Язык у тебя незаурядный, прямо-таки редкостный!

Игорь сиял. Черные глаза сверкали блеском номер два, свидетельствующим о душевном покое и довольстве жизнью. Переделать парня невозможно, поскольку он сам категорически не желал меняться и что-либо переиначивать в своей жизни.

Да, у Юрия было давно собрано неплохое досье на друга. Воробей потрудился лучше ФСБ. Но дружить они продолжали в силу беззлобности Юриного характера, его добродушия и незлопамятности. А еще потому, что оба долго ностальгировали по школьным, ясным до прозрачности годам. И еще… Они оказались повязаны одной женщиной. И это неожиданно спаяло их прочнее всего.

Юрия, так же как Игоря, жизнь не так легко и просто вышибала из седла. И испортить ему настроение тоже мало кому удавалось. Довольно твердый камушек даже для скудинских зубов, которых у опустившегося пьянчужки оставалось все меньше. Лечить их Игорь панически боялся, а когда боль становилась нестерпимой, отправлялся к хирургу и удалял очередной зуб. Схема простая, действенная, но, увы, зубов не сохраняющая.

Отлично зная все слабые места приятеля, Воробей издевательски спросил:

— Ты когда зубы-то вставишь, жених?

Юрий любил периодически задавать этот вопрос.

— Никогда! — с вызовом заявил Скудин. — Мечтаю о вставных челюстях. Это совсем неплохо. Два чудесных преимущества: зубы точно никогда больше не заболят и ничего не надо чистить — только не забывай новые зубья на ночь в стакане замачивать. Все о'кей!

— Разумник! — ухмыльнулся Юрий. — Далеко пойдешь! Отрезанная нога тоже никогда больше болеть не будет. Почему бы тебе не попробовать? Сразу и навсегда избавишься от всех мозолей и станешь первооткрывателем нового метода. Да и палец на руке обжег — тотчас его под нож! Без забот и хлопот! А почему у тебя носки дырявые?

— Да, — с гордостью подтвердил Игорь, — у меня все носки с дырочками. Поэтому я надеваю сразу три пары. Дырки накладываются одна на другую, и носки как целые. И теплее, В детстве со мной приключилась забавная история. Мать заслала меня как-то на лето в лагерь. Мне лет восемь было. Я ехать не хотел, упирался. Мать перед отъездом говорит: «Ты, Гарик, грязное белье долго не носи, надевай чистое, я тебе много смен положила». Ну, я и надевал: на одни трусы — другие, а потом третьи… Пока, наконец, вожатая не заметила, что я как-то странно потолстел и двигаюсь с трудом. Зато больше мать меня в лагерь никогда не отправляла, у бабки летом жил…

Юрий хмыкнул:

— Женись! Может, малость в себя придешь. Слово «супружество» произошло от сочетания «соупряжь», что значит «совместная упряжка». Вместе тянуть веселее. И пусть роза пахнет лучше, чем капуста, но из нее не сваришь борщ. Советую тебе над этим хорошенько поразмыслить.

— Отныне, Воробей, у тебя будет новое прозвище: Женись! — объявил Игорь. — В соответствии с твоим привычным советом. Все твердят про здоровый образ жизни… А так ли он необходим? Вот тебе лишь один пример — Уинстон Черчилль. Маленького роста был, очень склонный к полноте, не вынимал изо рта сигары, покупал ящиками коньяк в СССР и хлестал за милую душу. И прожил, блин, девяносто лет!

— Ну, ты не Черчилль, поэтому на девяносто лет не рассчитывай! — заметил Юрий. — А свои байки будешь девкам рассказывать. Они это любят. Так что женись и успокойся. Пройди через свадьбу и семейную жизнь! Как через аттракцион в Парке культуры. Посмотрим, как у тебя получится.

Игорю тоже хотелось бы на это посмотреть. Почему-то ему казалось, что все сложится как нельзя лучше. При одном обязательном условии: если выбросить из жизни Анечку Литинскую… С ней одна нерва. И потом, Женись прав: нельзя плескаться в одном и том же корыте много раз. Вода становится слишком грязной…

— Наверное, ты прав… Как проснусь утром, — пожаловался Игорь, — одно только чувство: плеваться хочется!

— Ну, ты бы вечером ставил возле кровати корыто с водой. Чтобы, проснувшись, сразу поплевать сколько душе угодно — и таким образом разрядиться и войти в нужную форму.

— Однажды я так перепил портвейну «Кавказ», что несколько лет не мог слышать даже просто слово «Кавказ», — вернулся Игорь к любимой теме.

— Однако пить портвейн мог?

Выходить из перебранок Игорь привык только победителем.

— У себя начфаке видел агитку, — радостно продолжил он, — «Интеллигент, занимайся физкультурой!». Дальше там написали, с кого стоит брать пример: «Платон был прекрасным борцом, Байрон — великолепным пловцом, Пушкин — замечательным фехтовальщиком». А ниже кто-то от руки приписал: «Но ведь все они плохо кончили!»

Юрий ухмыльнулся:

— Да у тебя, друг, все равно конец один — плохой! Выбирать не из чего.

— Нет, выбор всегда есть. Например, чай или водка! И ты зря со мной все время с подковыркой разговариваешь, конский щавель. Не думай, я не алкоголик и не пьяница! Я лью не каждый день! Так ты что предпочитаешь из предложенного мною списка, Женись?

Воробей выбрал водку.

17

Они познакомились в Парке культуры, куда Игорь частенько захаживал погулять и попить пивка от нечего делать. В тот вечер он пришел туда с Юрием, который ненадолго сбежал из дому.

Мимо лилась разноцветная безразличная толпа, сомнительная, как любое сборище, и в любой момент готовая на торжество и на расправу.

Девушка в розовом сразу привлекла внимание Игоря. Словно чья-то невидимая властная рука потащила его прямо к этой гладкой девахе без всяких причуд и выкрутасов, понятной и спокойной, как река. Вялый поток сознания… Опуститься всегда легче, чем подняться. Хотелось простоты и нормального дома, где всегда есть обед и вымытый пол.

— Может, познакомиться с ней? — обронил Игорь в пространство. — У меня начинает задумываться одна неплохая мысль…

Его глаза загорелись блеском номер три.

— У тебя слишком часто задумывается именно эта популярная мысль! — пробурчал Юрий.

Он мельком глянул на незнакомую девицу и хмыкнул. Обычно чужим слабостям и пристрастиям, какими бы странными они ни казались, Юрий старался не возражать. Во-первых, бесполезно и бессмысленно, а во-вторых, бывший друг тотчас превратится в злейшего врага. И так всегда советовал брат. Но сегодня Юрий придерживался противоположных взглядов.

— Если хочешь закончить жизнь самоубийством — вперед и с песней! — проворчал он. — Девка завидная! Особенно ее красит наряд! Из ста человек сто тебя не поймут. Ты здорово понизил свою планку, Игорястый!

Воробей вспомнил хрупкость, гибкость и прыгучесть Анечки, теплоту ее нежных ладошек и с удивлением покосился на Игоря. А еще утверждают, опираясь на великого Фрейда, что у каждого мужчины всю жизнь якобы один и тот же женский идеал. Либо психологи сильно заврались, либо Игорь Скудин, человек неординарный и оригинальный порой до абсурда, выбился далеко в сторону из общего правила. После Анечки — вот эта?! Полные руки не скрывали густых зарослей небритых подмышек, от девицы за версту разило потом плюс волосатые мощные ноги-колоды. Этим черным непроходимым зарослям сильно поспособствовали гормональные таблетки, которые она глотала, чтобы не забеременеть.

— Я в плане женщин теперь соблюдаю тот же принцип, что и в еде, — решил объясниться Игорь. — Надоело мучиться, блин. Стал лопать что ни попадя — падаль и отбросы. И нока еще, как видишь, жив. А женщин нахожу таких, на кого никто никогда не позарится. Полный отстой! И это очень выгодно. Зато у меня нет конкурентов. Живи спокойно!

Юрий неопределенно усмехнулся.

— Сбрендил? — буркнул он. — Попей пивка, кровь от одного места к голове вернется — и порядок!

— Но жену я бы хотел, зарабатывающую в несколько раз больше меня! — не слушая, продолжал мечтать Игорь.

— Ну, с твоим немощным НИИ это несложно! — усмехнулся Юрий. — Только разве ты садомазохист?

— Гм… Вопрос понял, но почему приставка «садо»?

— А, ну просто это обычно сочетается. Игорь, улыбаясь, двинулся вперед.

— Девушка без конкретного маршрута, — заметил он, подойдя к девице в розовом платье. — Интересно, вы такая всегда или только сейчас? Кстати, самый лучший способ жить — это плыть по течению. Судя по всему, вы исповедуете именно данный принцип.

Она молчала. Вероятно, не знала, что отвечать и нужно ли это делать вообще. Вдобавок еще не успела определить свои позиции и спешно пыталась занять их и осознать свое отношение к происходящему.

— Посмотри, Воробей, — продолжал прикалываться Игорь, — нас не хотят замечать. Это гордость. А гордый человек должен смириться. Иначе ему грозит наказание, как за любое другое преступление. Расплата неизбежна. Вы не боитесь? «Идиота» Федора Михайловича читали?

— Он был идиот? — пробормотала с любопытством девушка. — Зачем же тогда его читать?

— Смотри-ка, сообразила, в чем фишка! — хмыкнул Игорь. — Сразу доходит не до всех.

— Ты, как всегда, перепутал романы, — с досадой буркнул Юрий. — Литература — не твой конек.

Он даже не старался скрыть недовольство и мечтал допить недопитое, чему помешал внезапно проснувшийся интерес приятеля к неизвестно откуда взявшейся девице. Недобравший свое Воробей тоскливо озирался и смотрел на девицу выразительным взглядом маньяка-убийцы, специализирующегося исключительно на юных леди в пределах двадцати пяти лет.

Она сразу почувствовала, что, несмотря на пиво, ребята эти непростые, скорее всего, студенты или молодые специалисты. Таких образованных она еще не привечала. Да и где ей их встретить? В метро, где никто ни на кого внимания не обращает, хоть рыдай в голос?! Или в женском общежитии, где на восемьдесят восемь баб и девок один семидесятилетний охранник Семеныч, вечно по-пионерски готовый цапнуть за грудь или хватить по заднице? В комнатах жарко, и девчонки часто надевают тонкие, почти прозрачные халатики. А мужиков в общежитие пускают к даме сердца строго до определенного часа.

— Покатаемся на колесе обозрения? — предложил девице Скудин. — Меня вообще-то зовут Игорем, а это — Юрий, — кивнул он на друга.

— Алевтина, — пробормотала девица в розовом. — Оно называется чертово колесо. И кататься на нем я не буду…

V — Почему? — удивился Игорь.

Алевтина смотрела на огромное колесо, безмятежно медленно перекатывающееся в высоком небе и надменно оглядывающее сверху безрадостную панораму каменного пыльного города, величаво протянувшегося на долгие километры автобусных маршрутов и линий метро. Она избегала любых аттракционов.

Зачем люди так воодушевленно бросаются пережить восторг острых ощущений? Неужели от скуки?

Многим нравится наслаждаться риском, приближаться к пугающей и заманчивой границе опасности, подходить к самому ее краю, за который смотреть жутковато, но тянет все сильнее и сильнее. Люди часто упорно пытаются заглянуть за черту, которой никому на этом свете не избежать, пробуют испытать мгновенное отчаяние обязательного ухода, пережить страх и любопытство… Да, именно любопытство. А как это — меня вдруг не станет?!

Не очень понимая себя, молодые и старые тянутся прочувствовать новые неведомые настроения Развлекательный комплекс стал своеобразным наркотиком, триллером, будоражащим кровь и заставляющим несколько минут жить на недосягаемой высоте эмоционального подъема. Аттракционы притягивают к себе огромное количество желающих прикоснуться к ужасу, потрогать его рукой — почти нестрашному вблизи и все-таки таящему серьезную угрозу. А она привлекательна, и даже очень. Особенно такая, почти гарантирующая безопасность. Обрыв, за который не упадешь, не можешь, не должен упасть. И все-таки обрыв…

— Странная вы дама, — заметил Игорь. — Вы всегда такая?

Он поймал ее заинтересованный взгляд исподлобья, украдкой брошенный на Юрия. Так, попалась еще одна… Почему девки так обожают длинных?! Пусть даже в голове пусто, был бы рост да фигура…

Игорь начал злиться.

— Нет, Алечка, на него не рассчитывайте! Это очень опасный человек. Мало того что любого сумеет напоить, плюс к этому всегда еще запросто докажет, что напиться — это здорово! И у него семья, дети… Поэтому дружеский совет— Воробьем не увлекаться.

— Да, я женат, но это не конец света! И красотка, вероятно, собирается замуж — но это поправимо! Ты, Алевтина, зря от Игоря нос воротишь! — неожиданно заявил Юрий. Он всегда был готов помочь, если это в его силах. — Игорястый — человек хитрый и практичный. К вечеру напивается и спит себе до утра в своей лаборатории. Отличный ход! Проснулся— и уже на работе! Никогда не опоздает. Дома его все равно никто не ждет. Ты, Гарька, на работу приходишь водку пить?

Игорь сиял. Блеск номер четыре…

— Я чувствую себя все хуже, поэтому стараюсь выпить побольше, — сообщил он.

Забавная логика, подумала Аля и вновь с сожалением посмотрела на Юрия.

— Мы всегда такие хохотуны! И очень честные ребята. Когда не врем, радостно поведал Игорь. — Зато Юрий плюс ко всему — серьезный и солидный мужчина! Обремененный семьей!

— Обана… Так меня еще никогда в жизни не оскорбляли, — буркнул Воробей. — Ничем я не обремененный! Мне вообще трудно что-нибудь навесить на шею. Так же как и тебе. Здесь мы похожи. , Алевтина с трудом пыталась уследить за их небрежными перебрасываниями словами. Шел пустой московский треп. Она в нем абсолютно ничего не понимала, уставала быстро и не признавала за настоящий разговор. А они признавали. Им нравилось говорить без конца, ничего не сказав, не связывать слова в мысли и не размышлять о сказанном. Словно в картишки от безделья перекинуться. В Москве это давно вошло в привычку и стало нормой жизни. Именно такое умение болтать и отличает столичных жителей от приезжих. . В парке орало то ли радио, то ли магнитола. Музыка оглушала и била по нервам. Почему люди всегда считают, что чем громче, тем лучше? И почему все должны слушать то, что нравится тебе? Этими вопросами давно никто не задавался. Лишние… Шум, грохот, суета… Пыль, недоброе солнце и назойливый, тошнотворный запах бензина… Медленно умирающие деревья… Никто никем не интересуется. Люди мельтешили в толпе, занятые лишь собой и озабоченные только своими делами. Очевидно, Але повезло: в этой муравьиной толчее именно на нее упал черный взгляд маленького человечка. Пел Киркоров, утверждающий: «Я твоя мышка, я тебя съем».

— А вот к кому он обращается? Не знаете? — заинтересовался Игорь. — Кому летучая мышка может так реально угрожать и к кому обращаться? К насекомому? Ведь летучие мыши их едят. А к какому?

— Почему летучая? — спросил Юрий.

— Ну а какая же? Полевка ест зерна. И вообще ты клип видел?

— Делать мне нечего! — хмыкнул Юрий.

— Конечно, а что тебе делать? Жена с тещей пестуют, да тесть помогает… Почти все девушки выбирают исключительно высоких, — продолжал без всякой связи Игорь, вновь пронаблюдав за очередным алчным взглядом Алевтины на Воробья.

Она уже выдохлась от непривычного непосильного напряжения и перестала следить за разговором.

— Хотя все диктаторы были маленького роста — Наполеон, Гитлер, Сталин, Ленин… Заметили?

— А Иван Грозный? — встрял Юрий.

— Не помню… А что Иван Грозный? Кто он такой? Ха! Мелкий уголовник. Я с такими не вожусь и знать не хочу, каким он был! А вы что пьете? — вдруг обратился к Алевтине Игорь.

— Пепси-колу, — пробормотала она.

— Да? — снова обрадовался непонятно чему Игорь. — А я однажды выпил стакан пепси-колы — и сразу голова болит, нос заложило… Аллергия! И красное вино пить не могу — тоже непереносимость. А пиво часто совсем не утоляет жажду…

— Короче — у тебя все не как у людей! Чем хвалишься? — прервал его Юрий. — Может, ты у нас мутант?

Мрачный Юрий глядел на Алю, как на человека, посланного ему в наказание за тяжкие, совершенные и еще несовершенные грехи. И она почувствовала себя очень неловко.

— Почему я пью водку? — продолжал талдычить сам себе Игорь. — Кайф! Хочу его постоянно ловить! Мне говорят: «Ну, поцелуйся с девушкой — вот тебе и будет кайф!» Но это кайф совсем другого рода! Мне нужен — психоделический.

— Ну, возьми плеер с психоделической музыкой — вот и будет тебе кайф, только без водки! — пробурчал Юрий. — Язык без костей!

Игорь сиял.

Болтовню людей, качающихся в кабинках огромного колеса, ветер уносил в сторону и вниз. Там ее, наверное, подхватывали на лету зеваки или ловили очередники в кассу, усердно, с любопытством задиравшие головы в небо, где над ними неторопливо и важно кружилась главная достопримечательность парка.

Аля посмотрела на небо, чистое и безмятежное, чуждое страхам и далекое от страстей. Каким бесконечным порой бывает торопливое время!

— Я пойду, — пробормотала она.

И бросилась почти бегом из парка. Вслед ехидно засмеялся довольный Юрий, избавившийся, наконец, от тяжкой обузы в виде крупной девицы в розовом. Цвет несбывшихся надежд… У его приятеля все-таки на редкость своеобразный вкус. Но настойчивый Игорь догнал Алевтину.

— Я провожу! — заявил он. — И заодно запишу телефончик.

— Мне некуда звонить! — отмахнулась она. — Я живу в общежитии…

— И там нет телефона? — удивился Игорь. — Что-то я такой общаги еще не встречал. Этого просто не может быть, и вы, дорогая девушка, лапшу мне на уши не вешайте. У меня начинает задумываться одна очень интересная мысль…

Он был упорен, как маниакально долбящий кору дятел. Глядишь, и отыщется где-то в глубине червячок…

Аля молча торопливо шагала впереди Игоря к метро через мост. Ветер, взлетающий от реки резко вверх, подхватывал ее волосы и забавлялся ими в свое удовольствие, перебирая и перепутывая прядь за прядью. Алевтина молчала, зато ее добровольный провожатый весело болтал, не смущаясь и активно соперничая со звуковой рекламой в метро. Возле общежития он заставил Алю продиктовать номер телефона, победно хмыкнул, прощально и празднично просиял напоследок черными глазами и исчез.

Игорь был уверен, что девушка в розовом дала абсолютно правильный номер: такие, как она, не обманывают. Просто потому, что еще не успели этому научиться.

* * *

Осень пришла, как всегда, в сопровождении гриппа. В троллейбусе чихали, в метро кашляли, на улице осипшими голосами интересовались, который час. Зачем им, болезным, время? Не все ли теперь равно? Езжай домой и хворай на здоровье."Главное — сиди в тепле и носа никуда не высовывай.

В газетах и по телевидению настойчиво рекомендовали принимать аскорбинку, запастись фервексом и пореже выходить из дому.

Последний совет казался особенно дельным — сидеть дома действительно лучше. Всегда. До конца дней своих. Ну, можно для разнообразия выйти в магазин…

Но и спускаться лень. Игорь уже четвертый день проводил безвылазно в родной квартире. Явившаяся на дом врач бюллетень дала запросто, заметив, что больных — уйма, и тотчас резво ускакала лечить других.

Совсем заскучав к вечеру, Игорь, немного потрепавшись по телефону с Юрием, набрал тот телефонный номер, что оставила ему летняя девица в розовом. Прошло несколько месяцев, и Скудин внезапно (вспомнил о ней.

Злая и, похоже, сонная бабка-дежурная с ходу заявила, что в той комнате никого нет.

— А если поискать? — стал вежливо настаивать Игорь. — Бабуля, да куда они в такой грипп и дождь могли подеваться?

— Куда надо — туда и подевались! Им никакой грипп нипочем! — резонно возразила вредная бабка. — Так что ты, внучек, будь здоров и не кашляй! Голосок-то у тебя вроде как охрип.

— Болею! — поделился новостью Игорь. — И жутко скучаю по любимой девушке Алечке. А вы ее не хотите подозвать. Ах, моя Алюня! Сладость поцелуев… Нежность объятий… Бабуля, вспомните, какой вы были в молодости и как вокруг без конца сходили с ума влюбленные в вас без памяти красны молодцы! И сколько их насчитывалось!

— Ну и плут! Ишь ты, скучает он… — ядовито протянула бабка и неожиданно смягчилась. — Ладно, так и быть, поищу твою шалаву. Только ждать тебе на проводе придется долго, путь наверх неблизкий.

— Сколько угодно! — возликовал Игорь. — Буду вам обязан до конца дней своих и стану вечно поминать с благодарностью!

— Льстец! Настоящий хитрый лис! — точно определила бабка. — Жди!

И ушла на поиски Алевтины. Ходила она действительно долго. Игорь соскучился ждать, закурил и пожалел о своей затее. Для чего ему понадобилась эта девица? Но положить теперь трубку — неудобно перед бабулей, согласившейся топтать ради него свои немолодые ноги.

Наконец он услышал Алино неуверенное «да».

— Алечка, надеюсь, ты меня помнишь, — бодро заговорил Игорь. — Мы познакомились в Парке культуры. Еще летом. Но позвонить раньше я не мог, хотя все время о тебе думал. Вообще давай на «ты» — так короче!

Алевтина молчала, то ли пытаясь его вспомнить, то ли обидевшись за такое длительное его отсутствие.

— Помню, — наконец выдавила она и вновь подумала о его своеобразной логике.

— О'кей! — обрадовался Игорь. — Нам нужно повидаться. Я сижу дома, грипп симулирую, кошу под эпидемию. Может, приедешь? Заодно прогуляешься под дождем. Это полезно для здоровья — очень закаляет.

— Сегодня поздно уже… Оказывается, она покладистая…

— Зачем обязательно сегодня? Давай завтра. У тебя когда рабочий день заканчивается? Сразу и приезжай. Я ждать буду, на стол накрою… Ты, наверное, сладкое любишь?

— Куда ехать?

— Записывай…

Игорь радостно продиктовал адрес, подробно объяснил, как добираться, и попрощался до завтра.

— Да, не забудь бабуле низкий поклон от меня передать!

— Кому?

— Дежурной вашей, которая тебя нашла.

— А-а… — протянула Аля. — Ладно, передам. Игорь положил трубку.

Но Алевтина преподнесла ему неожиданный сюрприз. Явившись на следующий день в его квартиру, она заявила прямо с порога очень серьезно и осмысленно: , — Ты ведь еще не знаешь, кто я…

— А кто? — усмехнулся Игорь. — На мой взгляд, вполне симпатичная молодая девушка.

— Нет, — сосредоточенно покачала головой Алевтина. — Я — ведьма!..

Игорь с интересом взглянул на нее. Е-мое… Неужели пациентка психдиспансера? Во вляпался… Правильно предостерегал Юрка…

— Ты на меня так не смотри, — сурово отрезала Алевтина. — Я все это запросто могу доказать. Я — ведьма… Настоящая, потомственная…

С ее появлением жизнь Игоря и пошла совсем другим путем…

18

Анатолий быстро разгадал состояние Полины. Он был внимателен, а кроме того, учился в медицинском и собирался стать врачом-гинекологом.

После аборта Полина в себя приходила долго.

— Почему ты не захотела рожать? — поглаживая ее ладони, мягко спросил Толя. — И даже ничего мне не сказала…

Полина молчала. К чему обсуждать свершившееся?.. Да и вообще… Она понятия не имеет, как сложится ее жизнь… И Анатолий, кстати, об этом тоже молчит.

— Мне еще рано, — нехотя пробурчала Полина. — И потом, у меня Роман и Алик…

— Сначала рано, а потом будет поздно, — разумно возразил Толя. Рассудительный… — А твои Роман и Алик будут всегда! Все-таки я тебя не понимаю…

— А себя? — хмуро спросила Полина. — Себя-то ты понимаешь?..

Анатолий ничего не ответил. Полина попала в больное место и в самую точку.

* * *

Толя Халфин ненавидел родителей. И лет в тринадцать дал себе зарок вырасти не похожим на них ни в чем. Прежде всего, он не желал нищенствовать.

После уничтожения и распада всех НИИ мать и отец, инженеры, окончившие Институт стали и сплавов, остались без работы. Отец подрабатывал дворником, сторожем, курьером. Мать попробовала переквалифицироваться в бухгалтеры, но поскольку соответствующего образования не имела, да и возраст был не подходящий для начала жизни, то получала очень смешные деньги.

Толя ненавидел и стыдился бедной одежды родителей, маминых штопаных старушечьих кофт и отцовских лоснящихся до блеска на заднице брюк.

Сгорал от стыда, глядя на стертый до белизны линолеум в родной квартире и пожелтевшие, в пятнах, обои.

Однажды он случайно вычитал в газете размышления известного педагога о семье. И запомнил их.

Педагог сравнивал семью с живой лабораторией человеческих судеб, личных и народных. Каждого народа в отдельности и всех народов вместе. Хотя эти две лаборатории сильно отличались друг от друга. В настоящей обычно знали и представляли себе, что делают, и действовали целенаправленно и осмысленно. А в семье, наоборот, обычно не понимали, что творят, а потому поступали, как придется. Природа допустила здесь серьезный просчет. Одно из самых ответственных и священных призваний человека — быть отцом и матерью — доступно каждому. Имей лишь минимальное телесное здоровье да достигни половой зрелости. И все! Дальше рожай детишек в свое удовольствие, ни о чем серьезном не помышляя…

Халфины так и делали. У них в семье было четверо детей. Поэтому в маленькой квартирке быстро стало тесно. И тогда маме с папой пришла в голову спасительная и, казалось, хорошая мысль — переселить старшего, Анатолия, к бабушке с дедушкой. Старики с восторгом приняли идею. Они души не чаяли во внуках, особенно в старшем, и всегда хотели облегчить жизнь детям.

Сначала все шло замечательно. Спокойнее стало у молодых Халфиных, радостнее — у пожилых. Но надвигалась беда, уже запрограммированная родителями. Они оказались слишком посредственными психологами.

Анатолий и его брат, второй сын в семье, Антон, учились в одном классе, поскольку очень способный младший опередил сверстников и оказался в двенадцать лет в девятом — рядом с братом. Только как раз не рядом, а всегда вдалеке. Маленький Антон, пугливо и часто моргая, садился в самый угол класса за последнюю парту, потому что на первой сидел Анатолий. А старший брат ненавидел младшего.

Бесконечно добрый и ласковый с бабушкой и дедушкой, с учителями и приятелями, которые его очень любили, всегда готовый помочь, улыбчивый Анатолий просто менялся на глазах, когда видел и слышал Антона. Толя переставал владеть собой. Понимал, что так нельзя, но ничего поделать не мог.

Старший брат высмеивал младшего, иронизировал над его замедленной речью и крупным детским почерком, дразнил, а на переменах часто яростно, исступленно бил, доводя Антона до слез. И девочки в классе с грустью констатировали:

— Опять Халфины подрались!

Одноклассники — абсолютно все — были на стороне Анатолия. Они понимали, кому приходится труднее и живется хуже. Дети нередко оказываются проницательнее взрослых. Именно высокомерного отличника Антона в классе избегали. И это еще больше подогревало ненависть Анатолия. Порой ему казалось, еще немного, и он убьет этого боязливо моргающего Антона. Ну почему, почему именно его так любят, просто обожают родители?! Почему Антон живет дома, а Анатолий оттуда словно выброшен к бабушке с дедом?!

А Халфины-старшие упорно не желали ничего видеть и слышать, хотя учителя не раз говорили им о ненормальной ситуации, о нехороших, по сути, страшных отношениях между братьями. Родители закрывали глаза и на ревность Анатолия, и на его ощущение изгоя. Будто не верили в это. И продолжали из чувства тщеславия лелеять и баловать Антона, явно более одаренного, необычного ребенка, словно принося в жертву младшему старшего.

Анатолий догадывался, что в семьях довольна часто есть любимчики. Но почему? Как же так можно?! Разве взрослые не понимают, что тем самым заботливо, своими руками куют основы ненависти, озлобленности, агрессивности у одного и эгоцентризма, вседозволенности и самодовольства у другого? Как могут родители делить детей, выбирая себе любимого, лучшего? По какому принципу?

Какой безграничной ни была любовь бабушки и деда к Анатолию, она не смогла заменить материнскую и отцовскую.

«В конце концов, — рассуждал Анатолий, — почему из четверых детей родители отдали только меня? Словно отказались… Ну хорошо, сестренки еще маленькие, дошкольницы, но брат…»

Окончив школу в четырнадцать лет, Антон в пятнадцать стал первокурсником мехмата МГУ. Не желая и в институте видеть брата, Анатолий умышленно не подавал документы в университет и поступил в МИЭМ. Потом, окончив его, сдал экзамены в медицинский и в конце концов стал еще в институте высоко цениться как специалист-медик и знаток приборов. После ординатуры его ждала аспирантура. Тема диссертации была заявлена и продумана: сохранение детей в тяжелых случаях невынашиваемости беременности с помощью специально разработанного Анатолием прибора.

И все шло хорошо… Только Анатолий стал опасен и страшен для родного младшего брата. Да и для родителей тоже. Он отлично понимал это и пытался самостоятельно хоть как-то исправить положение, которое родители даже за год до окончания детьми школы изменить не захотели. Анатолий их ненавидел. Неужели они добивались именно этого?! Он по-прежнему жил у бабушки с дедушкой и редко встречался с близкими. Родные души не казались ему родными. Истосковавшееся когда-то по любви, исстрадавшееся детское сердце ожесточилось… И ничего уже не исправишь.

Он много читал о педагогике. Больное место… И вычитал, что многих родителей надо учить родительскому искусству. Но захотят ли они постигать непростую науку?.. Значит, думал Анатолий, тогда придется учить детей защищаться от тех, кто дал им жизнь. Бывает ли что-нибудь ужаснее?..

* * *

— По-моему, тем, у кого нет братьев и сестер, крупно повезло… — заявил Анатолий.

Полина вздохнула. Она хорошо знала историю его жизни.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

— А я нет, — задумчиво отозвалась Полина. — И вообще, нельзя ни в чем быть твердо уверенным…

* * *

Антон, думал Анатолий. Он по-прежнему пугливо, нервно моргает, словно ждет, что старший брат вот-вот набросится на него с кулаками… Сестренки… Они вообще никогда не интересовали Анатолия. Так же как и он их. Хотя, когда приходил к родителям, девчонки с радостным визгом бросались к нему… Он всегда мрачно, грубо отгонял их. Они обижались…

Отец, замученный язвой и большой семьей… Рано постаревшая, растолстевшая мать в затрапезе…

Анатолий ненавидел их всех. Наверное, у него были на то причины. Он словно вычеркнул близких из памяти и жизни. Сказал себе, будто их больше нет… Никого… Ни вечно испуганного Антона. ни шумных, визгливых сестренок, ни родителей… Никого… Так вышло… Судьба. И ему осталось лишь коротать жизнь в одиночестве при живых родите лях, брате и сестрах. Так бывает…

Краешком дремлющего подсознания он вдруг вспоминал порой мамины руки… Как от мамы хорошо пахло мылом, борщом и чем-то еще, домашним и неопределенным… Как звучал когда-то, давным-давно, мамин голос, обращавшийся лишь к нему, Толе… Тогда единственному сыну…

Да, для него никого больше нет… Он всех выбросил из своей жизни и памяти точно так же, как они когда-то выбросили его. И некого ненавидеть… Не надо лелеять и нежить свои обиды и проклинать тебя оскорбивших… Вообще уже не придется ни о чем думать и ни о ком вспоминать… А своя судьба… Она мало заботила Анатолия. Как выяснилось неожиданно именно сейчас. Оказывается, он жил только с помощью своей ненависти и подпитывался своими мыслями, тянул из них нужную ему энергию…

После окончания второго института Анатолия сразу пригласили на работу в самую престижную медицинскую гинекологическую клинику. Там он и опробовал свой прибор, заканчивая диссертацию.

Дедушка и бабушка радовались за внука и с гордостью рассказывали о его успехах соседям. Очевидно, и родителям тоже. Только, когда те звонили, Анатолий, даже если случайно оказывался дома, к телефону упрямо не подходил.

— Халфин, золотая голова! — часто с удовольствием повторяла палатный врач Надеждина.

В отделении невынашиваемости беременности подобрались замечательные врачи да еще вдобавок с уникальными фамилиями. Словно специально выбирали. Надеждина, Спасова плюс заведующая отделением Любимцева.

Она завела альбом с фотографиями родившихся у пациенток детей и самих мамочек и часто повторяла, показывая в альбоме на ту или иную даму: «Мы ей здесь сделали двоих детей».

Анатолий попросту переселился в клинику. Дед с бабкой не возражали. Если Толенька хочет… Он поставил себе раскладушку в ординаторской и там спал. Все в отделении были в восторге: всегда под рукой еще один врач, кроме дежурного. Да и дежурные при Халфине блаженствовали. Он спал мало и чутко, всегда легко просыпался и любил брать решение любых сложных вопросов на себя. Анатолий следовал одному нехитрому жизненному правилу — старался каждый день добиваться немножко больше того, что мог и достиг вчера.

Дамы, которым он, по выражению Любимцевой, «делал детей», и их безгранично благодарные мужья и родственники, непрерывно таскали Анатолию конфеты и коньяки. Потому что деньги он брать не любил. В маленькой комнатенке Халфина, которую ему выделили внизу, при поликлинике в стенном шкафу вечно толпились шеренги разномастных бутылок коньяка. Выбирай любой, на вкус и на цвет, — и пей! И Анатолий постепенно привык к коньякам и конфетам.

— А зря ты, Халфин, не берешь взяток «зеленью»! Вот тут твоя золотая голова просчиталась! — посмеивалась веселый доктор Надеждина. — Хотя бы приоделся за счет осчастливленных мамашек! Купил бы себе приличные брюки и ботинки.

— А еще лучше взятки натурой! Баб у меня тогда будет навалом! — бурчал Анатолий и продолжал ходить по больнице в старых, залохматившихся внизу брюках и разношенных шлепанцах.

Приличная обувь здесь ему вообще не требовалась.

И семья тоже. Никакая. Поэтому он не стремился ее заводить. К женщинам Анатолий относился с большой осторожностью. Старался держаться от них подальше, исключая представительниц своей профессии.

С Полиной он познакомился случайно, на концерте Владимира Спивакова в Большом зале консерватории. Сидели рядом…

Но о женитьбе Анатолий не помышлял. А ребенок… Ему почему-то тогда стало очень горько, что Полина убила его ребенка. Именно его…

И их связь продолжалась, путаная и смутная…

Поля стала задумываться о том, что сейчас во всем появилась какая-то неясность. Это особенности нашей современности. От которой не спрятаться, не уйти, не сбежать…

* * *

После ухода из дома Алика Полина, что называется, слетела с катушек. Она устала, замучилась, ей все надоело… Надоело столько лет безуспешно пытаться примирить братьев… Надоело видеть заплаканные глаза матери и тоскливые — отца… Надоело выслушивать грубости Романа и понимать его настроение и состояние.

«Почему я должна всех понимать и всем сочувствовать? — все чаще и чаще спрашивала себя Полина, вспоминая слова младшего брата. — Почему никто не хочет понимать меня и сочувствовать мне? В конце концов, я ни в чем не виновата… Зато я по их вине — а кто просил вырезать мне в детстве гланды? — потеряла голос и возможную профессию… Кто знает, чего я бы сумела добиться на сцене… Может быть, как раз очень большого успеха…»

Отношения с Романом становились все напряженнее. Теперь уже Поля начала думать, что именно по вине родителей и братьев она не вышла замуж — потому что возилась с ними со всеми непрерывно, а на себя махнула рукой, — все только Ромочка да Алик… А вот теперь она не нужна ни Ромочке, ни Алику» Они оба на нее плюнули уже давно… И ее растоптанная личная жизнь— исключительно вина близких…

Давление у Полины падало все ниже. Голова кружилась все чаще… Поля стала бояться потерять сознание и упасть.

Весной от сквозняков в метро Роман сильно простудился. Ни Полина, ни родители ничего не могли поделать с его тупым, граничащим с идиотизмом упрямством и желанием по-прежнему просить милостыню.

— Людям нравится демонстрировать свою щедрость и доброту, — цинично повторял Роман. — Вот я и предоставляю им такую возможность…

Он начал кашлять все сильнее, особенно по ночам. Но упрямо требовал, чтобы утром Полина отвозила его на любимую станцию «Октябрьская». Полина просыпалась ночами от надсадного кашля брата за стеной и лежала тихо и напряженно, стараясь не заплакать.

Она приготовила Роману грудной сбор и купила «Доктор Мом», но пил он травы нерегулярно — где уж там в метро? — и помогали они слабо.

Наконец ему стало совсем плохо. Утром Роман не смог даже оторвать голову от подушки.

— Полина, Поля… — слабо позвал он. Сестра тотчас метнулась к нему:

— Что?

— Да неважно как-то… — признался Роман.

— Тогда я врача вызову! — решительно заявила Полина. — Он моментально тебя поднимет! Это уникальный врач, удивительный!..

* * *

Два года назад Полина заболела. Давление то поднималось, то резко обрушивалось вниз, стали мучить головные боли…

Подруга по музыкальной школе, где преподавала Полина, посоветовала экстрасенса.

— Да я им не верю! — махнула рукой Поля. — Шарлатанство это! Все газеты кишат объявлениями: «Белый маг…», «Черный маг…», «Потомственная колдунья…». Какая-то чушь!

— И напрасно! — Подруга вздохнула. — Но я тоже когда-то так думала! А потом мне порекомендовали одного человека… Он чародей!

— Ну да, как же иначе? — засмеялась Полина. — Маг и чародей!

— В общем, мы с тобой должны к нему сходить прямо на этой неделе! — обиженно, но решительно объявила подруга. — За первый сеанс он денег не берет. Только ставит диагноз. Он видит все насквозь! У него «третий глаз»!

— Ладно, — нехотя согласилась Полина. — Прогуляемся к твоему «третьему глазу». Посмотрим…

Провидец оказался маленьким шустрым черноглазым человечком. Блеск его очей освещал комнату лучше всяких ламп.

Он приветливо пригласил их войти и сесть поудобнее.

— Это Игорь Скудин, — торжественно представила подруга. — А это Полина. Я рассказала ей о ваших необыкновенных способностях. И она тоже просто поражена!

Полина скривилась. Она ненавидела склонность к преувеличениям. Ведь никакого изумления от рассказа подруги о том, как маг и чародей вылечил ее за пять сеансов от хронического гастрита, гайморита и бессонницы — причем все распознал сам, Полина не испытала!

В чудеса Поля верила слабо, даже, скорее, совсем не верила. Но допускала существование силы самовнушения больного, гипноза и всякого такого прочего… Остальное мура!

— А напрасно вы мне не доверяете! — загремел черноглазый человечек могучим басом, неожиданным для такого хилого сложения. Оно полностью соответствовало его фамилии. — Я могу очень многое! Поскольку сам из семьи потомственных колдунов. Бабка была цыганка и колдунья.

Игорь имел в виду вовсе не тихую бабушку Анюту, а другую свою бабку, по отцу, о которой ему как-то поведала мать. Она, правда, сама эту бабку никогда не видела, но покинувший ее милиционер немало с жаром и придыханием рассказывал молоденькой Наденьке о черноокой и черноволосой грозной своей матери, предсказаний которой боялась вся деревня на реке Яхроме. И лечить мать могла руками и травами, и болезни заговаривала, и беду от дома отводила, и накликать ее умела, и гадала классно… В общем, все, чего изволите…

И позже, глядя на темноглазого сына, Надежда Михайловна все чаще вспоминала восторженные рассказы предателя любимого о его матери…

— Мне не доверять нельзя! — гремел озлобившийся человечек. — Тогда и нечего было сюда приходить! Тебя же не силком тащили!

Полина слегка присмирела, а подруга вообще потеряла дар речи и только таращила испуганные глаза. Ей еще не доводилось видеть мага и кудесника в таком страшном гневе. И она ничего не знала о тяжких комплексах Игоря Скудица.

— Вы выйдите! — приказал он ей. — А я займусь вашей Полиной…

Подруга послушно растворилась на кухне, а маг начал водить руками вокруг Поли и приставлять к ней какую-то металлическую рамочку.

О таких вещах она уже что-то слышала. Какое-то там магнитное поле или нечто подобное… Это называется еще «лозоходством», а точнее, биолокацией. Человек берет в руки два прутика, вязальные спицы или вот такую металлическую рамку и начинает исследовать то место, где предположительно воры спрятали награбленное или закопали труп. Принцип действия довольно прост: там, где рамка задрожала, спицы или прутики внезапно скрестились, а поисковик или экстрасенс слегка заволновался, — там следует искать. Точно так же ищут и болезни у человека.

Правда, Полина читала, что статистика свидетельствует о провале этого метода. Лишь в тринадцати (это символично!) случаях из ста удавалось раскрыть преступление с помощью экстрасенсов. Значит, дело в простых совпадениях. А их в нашей жизни немало.

Но пока она все это вспоминала и размышляла, маг начал творить чудеса, то есть объявлять о ее болезнях. Странно, но он угадал. Хотя, если разобраться, у какой женщины Полиного возраста не болит и не кружится голова и не прыгает давление? Вариант почти беспроигрышный. Годится для любой дамы в районе сороковника.

Но самое интересное началось дальше. Сеанс оккультизма или лечения — называй как хочешь! — потомственный колдун оформил соответствующим образом и довольно продуманно. Многочисленные сопутствующие атрибуты — фетиши, обереги, свечи, амулеты — должны были и воздействовали во время сеансов на все органы чувств пациентов. Особенно сверхчувствительных.

В комнате на столе находился большой шар, непременный участник паранормальных действий, сделанный из технического стекла, выдаваемого за хрусталь. Шар окружали свечи. Игорь отлично знал, что, если смотреть внутрь шарика до отупения, перед глазами клиента обязательно возникнет необходимая картинка.

Присутствовали и другие атрибуты медитации, в частности источники слуховых ощущений — аудиокассеты с духовной музыкой Восточной Азии, и множество подвесок, издающих при соприкосновении или дуновении ветерка мелодичные звуки.

Для привлечения сверхъестественных сил Скудин использовал амулеты, магические руны и кристаллы, карты Таро, спецкомпасы, определяющие, где лучше удовлетворять всякие физиологические потребности, жезлы силы — как духовной, так и половой, а также многочисленные благовония.

* * *

Маги, целители и парапсихологи, конечно, были и есть везде, однако экстрасенсы в России создали поистине уникальную ситуацию. Такого количества колдунов сейчас нет ни в одной цивилизованной стране мира. Сообщалось что на пятьсот пятьдесят россиян ныне приходится по одному целителю-экстрасенсу или магу. Основная причина — удивительная востребованность этих целителей. Россия всегда была и осталась верующей страной. Только вот кому и во что верить…

Кроме того, россияне в большинстве своем остро нуждаются, а сейчас особенно, не в помощи психоаналитиков и психотерапевтов, в основном консультирующих, а в сеансах утешительно-директивных. То, чем, по сути, и занимаются маги и парапсихологи.

Масштабы колдовского бизнеса способны потрясти даже невпечатлительных. Только в одной Москве действуют порядка тридцати крупных центров и школ магии. Их ежемесячный оборот составляет от шестидесяти до ста двадцати тысяч долларов. Но якобы на них приходится не более двадцати-тридцати процентов всего рынка, остальное принадлежит одиночкам.

Магов в России развелось невиданно, поэтому стала велика и конкуренция. Игорю приходилось нелегко, но он пробился, хотя по его приблизительным подсчетам в Москве трудилось не меньше десяти тысяч колдунов, а на каждого психолога или психотерапевта приходилось пять-шесть экстрасенсов без всякого медицинского образования. Популярный чародей мог заработать до пяти тысяч долларов в месяц, какая-нибудь старушка-ведунья, активно себя не рекламирующая, — не больше ста баксов.

* * *

Комнату Игорь оборудовал под ритуальный зал. На стенах развесил индуистские, буддистские символы и тантрические свастики. На столе расставил иконы, белые свечи, положил Библию и Каббалу, колоду карт, книгу «Астрология».

Для приемов страждущих он надевал обтягивающий черный комбинезон. На указательный палец нацеплял перстень с большим рубином. Три золотые цепочки на шее.

Изучающий черный взгляд сверлил Полину минуты три.

— Ребенка зачем убила? Рожать не хотела?..

Полина побледнела и прикусила губу. Откуда он знает?

* * *

Почему она не вышла замуж? Почему убила ребенка? Даже ни о чем не сказала Толе… Он узнал позже. Просто догадался по ее состоянию.

Сначала Полина просто не поверила в свою беременность, как ребенок не в силах осмыслить, что мама может умереть. Потом все осознала, но не испугалась. Чуточку позже пришел настоящий страх. Подружка, та, что привела ее сегодня к колдуну, дала телефон и адрес. Врач, предупрежденная заранее и сильно напоминающая борца-сумоиста, встретила Полину излишне любезно. Конечно, за такие-то деньги… Немолодая тучная дама, обремененная висячим животом и пятью подбородками… Полина, несмотря на страх перед операцией, их с большим удовольствием тотчас пересчитала и глянула на докторицу с таким сомнением, словно та предложила себя в качестве слесаря-сантехника. Положение спасала лишь рекомендация подруги.

— Все будет в порядке. — с ходу заявила гинекологиня. — Первый раз?

— Да… — робко пискнула Поля. — А может, не стоит?..

Врачиха тотчас обиделась:

— Это, детка, тебе надо было решить заранее, а не у меня в кабинете!

Она абсолютно права.

Полину сотрясала нервная дрожь, привязавшаяся, как весенний насморк.

— Как же мы поступим? Муж есть? — грозно спросила докторша-борец.

В принципе наилучший облик для жизни с ее выкрутасами…

— Нет…— пролепетала Полина.

— Значит, мечтаешь стать матерью-одиночкой? Не советую! На такой подвиг, детка, способны немногие! — Она скептически осмотрела Полину. — А ты вряд ли! Ты что, одна приехала?

Поля кивнула.

— И за тобой никто не заедет? Это плохо…

— Ничего, сама доберусь…

Конечно, Полина могла прихватить с собой подружку, но вдруг ударилась в суеверие и решила, что любая девица под дверью больницы ее сглазит. Разве кто-нибудь из этих мнимых приятельниц желает ей добра?..

— Ну, ты мне время не тяни! — рассердилась докторица-борец. — У меня очередь! А через месяц приходи, спираль поставлю, будешь жить спокойно. Иначе не годится. Ты еще молодая, рожать, того и гляди, соберешься, а эти выскабливания до добра не доведут. Не бойся, все будет отлично.

Потом, когда все закончилось, Полина побрела в туалет, где из нее долго хлестала кровь. Поля с ужасом смотрела вниз, содрогаясь от отвращения к самой себе и животного страха. Неужели все это сделала над собой она сама?! И неужели ЭТО могло и должно было стать ее ребенком?! Мальчиком или девочкой… Он (или она) вырос бы, стал бы носиться по квартире, пошел бы в детский сад и в школу… И был бы похож на Полину, тоненький и белокурый… Или на Анатолия: темноглазый, кудрявый и черноволосый… Ее ребенок, которому уже никогда не родиться и не вырасти… Что же она наделала, глупая?!

Голова кружилась, ноги подчинялись плохо, руки не слушались. Больше всего хотелось лечь прямо на пол и закрыть глаза. Но за все, что Полина сделала, ей так и надо! Этого даже мало. Поле сейчас лучше всего умереть. Но она с трудом выползла на улицу и Даже сумела поймать такси.

— Жду через месяц! — напомнила на прощание врачиха-сумоист. — Пока обходись другими методами. Все меры надо принимать заранее. И не переживай, сначала все долго мучаются! Только снова не попадайся.

Шофер окинул еле живую пассажирку пристальным недобрым взглядом.

— Ох, девки! — горько вздохнул он. — Вечно все у вас наперекосяк! Куда ехать-то, болезная?

Перед Полиными глазами плавали ворота, деревья и больница, словно покрытые тонкой пленкой воды. Она с трудом прошептала свой адрес и откинулась на спинку сиденья. Машина не спеша тронулась с места…

* * *

— Ну ладно…— наконец мрачно произнес кудесник. — У вас, мадам, очень сложная карма. Тяжелый случай… Придется много работать… Но мне не нужна ваша негативная энергия.

Полина испугалась — сейчас начнет вымогать деньги. Якобы за лишний труд. Но маг об этом не заикнулся.

— А вообще-то вы ведьма! У вас есть «третий» глаз, — ликующе сообщил он. — Вы знаете об этом? Вы сами все можете. Если хотите, приходите ко мне на курсы черной магии. За три месяца я научу вас, как использовать ваш дар. Потом посвящение в маги. Сами сможете заколдовать любого и сколотить за год солидный капитал — не меньше, чем у любого олигарха. Оплата за учебу — пятьсот долларов в месяц.

Полина ахнула про себя от названной суммы, содрогнулась. Но перспектива стать колдуньей показалась заманчивой.

— Я подумаю, — тихо пробормотала она. Игорь сосредоточенно кивнул и начал работать с испорченным биополем пациентки. Выключил свет, зажег четыре свечи и едкое индийское благовоние, включил музыку со звуками флейты и стал ритмично водить вокруг Полины руками.

— О, что я вижу! В прошлой жизни вы отрабатывали карму и не отработали. Теперь у вас огромный кармический хвост. И еще два хвоста, которые вы подцепили в этой жизни, — из сердечной и эмоциональной чакры. Будем рубить?

— Что рубить? — ужаснулась Полина.

— Ваши хвосты! А что же еще?! — заорал маг. — Не голову ведь! — Деликатностью и вежливым обхождением он явно не отличался.

— А зачем? — робко спросила Поля.

— Да затем, что вы с ними скоро подохнете, мадам! — грубо объяснил чудодей. — В противном случае я все сделаю о'кей!

— Делайте о'кей! — решилась Полина. — Рубите!

И на всякий случай крепко зажмурилась от страха. Она не представляла, как колдун обрубит хвосты, которые ей не видны и никому не заметны.

— Подождите! С вашим кармическим долгом — и сразу рубить! Это только у шарлатанов так, а я человек честный. Сначала мне надо вас почистить. Это будет стоить еще тридцать баксов.

Полина кивнула и чуточку приоткрыла глаза. Все-таки хотелось посмотреть, как этот черный маг будет рубить хвосты, и увидеть их вживую. Полины хвосты он сначала резал энергетическими ножницами. Ни их, ни хвостов разглядеть не удалось. Но видимо, кармический долг Полины оказался чересчур велик. Поэтому Игорю пришлось вооружиться энергетической дрелью, тоже невидимой, и минут пять сверлить дырки в хвостах. Не помогло. В ход пошел такой же незримый энергетический факел, потом электропила-невидимка. Экстрасенс жужжал и скрипел остатками гнилых зубов. Его лоб покрылся каплями пота.

— Да, мадам, здорово вы себя запустили!.. Придется делать взрывчатку, иначе ничего не получится.

— Что?.. — в ужасе пролепетала замороченная Полина.

— Приготовлю обычную энергетическую бомбу с мощностью заряда… э-э-э… ну, скажем, четыре килограмма тротила. Думаю, ядерная бомба вам не понадобится: вы же пока не дипломированная ведьма.

От взрыва, во время которого маг сжимал кулаки и тряс ими у совершенно обалдевшей Полины над головой, хвосты, наконец, отвалились.

— Ну, просто о'кей! Все обошлось. Хорошо, хоть порчи на вас нет, а то пришлось бы нам еще часок помучиться. — Игорь вытянул вперед руки и потряс невидимыми хвостами. — Положите их в полиэтиленовый пакет и выбросьте в реку, а лучше сожгите в лесу. Если мечтаете сделать кому-нибудь пакость, спрячьте пакет под кроватью врага. Теперь ваши болезни должны пройти. Но если вдруг заболит голова, немедленно снимайте серьги, ложитесь и кладите себе под копчик флакон с одеколоном. В самом крайнем случае вам придется сжечь свои трусики ночью на перекрестке. Но думаю, до этого не дойдет.

* * *

Кто в основном становился клиентами Игоря и вообще всех оккультистов? Чаще всего — неудачливые болезненные дамы и суеверные бизнесмены.

Нередко приходили наркоманы и пьяницы, мечтающие избавиться от дурной зависимости. Игорь уже хорошо ориентировался в своем прибыльном нетрадиционном бизнесе и прекрасно знал, что почти семьдесят процентов центров магии и отдельных целителей давно стали объектами для инвестиций бизнесменов, не имеющих к оккультизму никакого отношения. Порой таким образом просто отмывались «грязные» деньги. Именно поэтому круг колдунов и чародеев каждые два года обновлялся на девяносто процентов. И никакой структуры в нем не было.

Солидные маги охотно пользовались покровительством бандитских «крыш». Им колдун-предприниматель отдавал четверть дохода и взамен получал крупномасштабную рекламную кампанию и роскошный пиар на деньги «покровителя». Настоящих, умелых магов-целителей и парапсихологов среди огромного количества оккультистов насчитывалось очень мало — не более десяти процентов. Остальные — жулики, пользующиеся доверием клиентов. А наивные, доверчивые и отчаявшиеся люди готовы верить кому угодно в последней надежде на исцеление и помощь.

Хотя многий маги и целители действительно обладали некоторыми чудесными способностями — они бесподобно умели исчезать. С деньгами клиентов. Свои номера телефонов молниеносно отключали или меняли, как меняли и квартиры. И это искусно проделывали как известные целители и колдуны, так и начинающие.

Одни маги называли себя белыми, другие — черными или серыми, третьи вообще утверждали, что они не маги, а парапсихологи. Но на деле набор услуг у всех оккультистов стандартен. Они обещали вернуть или приворотить любимого с полной гарантией, подкорректировать карму, ликвидировать пробои в биополе, избавить от сглаза, порчи, венца безбрачия, блокировать энергетическую замену органов, рассказать о прошлом, будущем, запрограммировать на богатство, вернуть долги и украденный автомобиль, разыскать пропавшего человека… А также наслать порчу на недруга (как правило, эта услуга предполагала манипуляции с кладбищенской землей) или устранить конкурента по бизнесу. Устранение конкурента пользовалось в Москве повышенным спросом.

Ходили слухи, что именно силами черного мага уничтожили Континент-банк. Сильный эгрегор — совокупность энергий — якобы у Альфа-банка и Березовского. Наверное, у них очень могучие маги.

Нередко оккультисты искали определенный смысл в названиях и именах. Например, Гута-банк. «Гута» в африканской религии и магии вуду значит «фигурка поверженного врага». Следовательно, название банка выбрано не случайно — оно надежно защищает от конкурентов, но не защитило…

Игорь довольно неплохо овладел и ритуальной магией вуду. Основное в ней — приворот с помощью энвольтирования. Так называется работа с восковой куклой. По заказу клиента, мечтающего кого-то в себя влюбить, священник вуду целые сутки непрерывно лепит куклу любимого объекта из воска, постепенно подмешивая туда так называемые привязки, лучшие из которых — волосы, ногти или кровь избранника. Также в воск добавляется кровь колдуна. Затем заказчица (чаще всего дама) должна отстоять с куклой три дня утренние и вечерние службы в церкви. Таким образом, в куклу якобы вгоняется ангел-хранитель любимого. Потом в голову, руки, ноги и половые органы куклы под чтение специальных заклинаний последовательно втыкается игла. И приворот совершен.

Куклу можно использовать и для физического устранения жертвы. Для этого в сердце куклы втыкается нож, после чего ее растапливают.

Нет ничего проще и вернуть долг. Фотографию должника привязывают красной нитью к большому камню, заказчик бросает камень в реку так, чтобы снимок виднелся из-под воды. Когда изображение с него исчезнет, долг вернут.

Существовали и некроманты — колдуны, использующие прах умерших для гадания. Материал для обряда они откапывали на кладбище. Призвав дух, колдуя на костях или пепле покойника, маг узнавал номер кредитной карты умершего или банковский счет любого из ныне здравствующих миллионеров.

Игорь этим не занимался, брезговал. Хотя его бизнес был грязен сам по себе. Люди далеко не всегда заказывали доброе дело, а, наоборот, часто просили причинить зло другим.

Открыть салон черной магии в Москве оказалось несложно. Для этого Игорь, как его научили, зарегистрировал некую фирму, в уставе которой написал: «Оказание консалтинговых услуг населению в области социологии». После этого оборудовал свою квартиру соответствующим образом, дал несколько объявлений в газеты и обеспечил себе фронт работ.

Его чистый доход довольно скоро достиг двух с половиной тысяч долларов в месяц. Но, учитывая высокую конкуренцию и опыт других, делающих основные деньги на обучении, Игорь тоже начал усиленно набирать учеников. Он использовал самый примитивный, стандартный прием московских оккультистов: искренне восхищался колдовскими способностями клиента и тут же предлагал ему стать своим учеником.

После окончания курсов человек мог заниматься целительством и магией. Ежемесячно курсы проходило до двадцати человек. Отличающиеся особыми способностями оставались на годичный курс второй, третьей, четвертой ступени высшей магии.

Парапсихологических школ с каждым днем становилось все больше. Соответственно, и колдунов. Но Скудину удалось не затеряться в этом калейдоскопе. Он делал основной акцент на целительстве, даже рискнул заявлять, что лечит рак, и к нему хлынул людской поток…

Игорь смело утверждал, что лет через десять— пятнадцать биоэнергетику будут преподавать в российских университетах. А здравый смысл… Да кому он нужен! Сейчас маги и целители в России отвоевали себе то место, которое на Западе занимают психоаналитики. Вопрос психотерапии в России решать никто не собирается. Поэтому здесь долго еще будут процветать маги и колдуны… Им для этого создают все условия.

* * *

Полина вышла к подруге совершенно ошарашенная.

— Ну что? — спросила та шепотом.

Поля недоуменно пожала плечами.

Самое интересное произошло чуточку позже — все ее боли и недомогания вдруг куда-то исчезли, отступили, прошли…

— Ты очень внушаема, прямо на редкость, — говорил Анатолий.

Полина свято поверила черноглазому грубому кудеснику…

19

На четвертом месяце своей третьей беременности Ане вдруг пришло в голову лечь на сохранение. Ее терзал мучительный страх за будущего ребенка.

— Ну, скажи мне, — спрашивала иногда мать, — какой из тебя врач? Ты же не учишься, а только рожаешь!

— Какой уж выйдет! — упрямо отвечала Аня. — Мне главное — ребенок, дети…

Мать махнула рукой.

Когда-то она, еще юная Женька, расспрашивала свою мать, теперь бабушку Анюты, о том, как они жили при Сталине.

— Ужас какой… — прошептала Женя, все внимательно выслушав. — Разве можно так жить?

— Так все жили… Куда же деваться? — вздохнула мать.

— Все?! А я вот, например, не хочу и не могу жить, как все! Не желаю! Чувство стадности — самое страшное!

Похоже, Анька тоже не желала жить, как все. Хотя почти все женщины мечтают иметь ребенка, и Анютка на этом зациклилась, но это" еще полбеды. Анин еще не слишком длинный жизненный путь оказался чересчур своеобразен…

По молодости, неопытности и дурости Аня была Дерзкой и неосмотрительной, не боялась возможных провалов и неудач, не заботилась о будущем и не тревожилась о своих отношениях с людьми. Она вообще не задумывалась о мире, в котором жила, хотя думать о нем надо, и, если он меняется, — необходимо меняться вместе с ним. Анька проповедовала совсем другую, но тоже очень известную истину, гласящую, что «не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас». Пусть-то, конечно, пусть… Да только получится ли?..

Ее пока еще не мучил, не терзал страх перед завтрашним днем, который позже стал навязчивым и жестоким, давящим, непрерывным, грубо стискивающим душу корявой лапой…

— Аннушка, — попыталась вразумить мать, — Юра устал, ему тяжело…

— От чего это он вдруг устал? — фыркнула Аня. — Не он ведь рожает!

— Для мужчины ситуация, когда женщина начинает заниматься чем-то или кем-то другим, а не им одним, — самое тяжелое испытание! Не каждый выдерживает! И дело не в банальной ревности, а в том, что вдруг ему, такому важному и сверхценному, предпочли кого-то другого, обошли его своим вниманием… Мужчины этого обычно не в силах пережить.

— Но это же его собственный ребенок! — закричала Анька. — Он тоже талдычил непрерывно, что хочет детей! Вот!

Мало ли что! — отозвалась мать. — Не рассчитал своих возможностей и сил… Это часто бывает. Мужчины всегда переоценивают себя. У нас вообще отцовство начинает исчезать само по себе — как чувство, как понятие, как общественный институт. Мужчины только кричат, что все вокруг плохо, да руками размахивают. Этому они хорошо научились. А что без толку рот раскрывать? Надо защищать людей и дело делать. А вообще есть мнение, что мужчины редко бывают тем, чем хотят быть, и никогда тем, чем должны.

— Ладно, мне на них наплевать! И на мужа тоже! — заявила несмышленая Анька.

И пошла к врачу с требованием дать ей немедленно направление в клинику. Чтобы сохранить ребенка. Врач изумилась, стала убеждать Анюту, что пока все в полном порядке, но вразумить не сумела. Аня раскричалась, расшумелась, расплакалась и выбила себе нужный документ.

Все равно дома делать нечего. Она бесцельно бродит по квартире, говорит о мелочах, перекидываясь с мужем ничего не значащими словами-пустышками. За ними ничего не стоит — ни мыслей, ни чувств, ни даже намеков.

В Дни тянулись чересчур медленно, доводя до тупости, до недоумения, до полного растворения в самих себе. Иногда Аня ловила себя на странной мысли, что они с Юрием уже не существуют. Их нет. Нигде! Превратились в призраков, видения, слоистые облака, напоминающие зефир из недалекого детства.

Мать чересчур часто начинала тревожиться и говорить о несчастьях. Туманно намекать на женское одиночество, горькую женскую долю и другие подобные грустные явления. Мол, это обязательно грозит Ане, если она немедленно не одумается и не возьмется двумя руками за свою бестолковую голову, не желающую рассуждать, как надо.

Аня ничего не пожелала сделать.

Семья уже рассыпалась, Воробьевы просто еще пока были не разведены.

В первый же день в клинике, гордо шлепая по коридору тапочками, Аня наткнулась на Толю Халфина, с которым училась в институте.

— Толька! — обрадовалась Анюта. — Ты здесь работаешь? Вот здорово! Мне повезло!

Она просто вцепилась в него и не отлипала, пока Анатолий не согласился прочесть ее медкарту и вообще помочь сохранить ребенка.

— У тебя там шикарный прибор, я слышала! — захлебывалась от воодушевления Анька. — Говорят, прямо необыкновенный! Он меня и спасет. То есть моего мальчика. И УЗИ мне сделай, пожалуйста!

— Так ведь недавно делали, — просматривая ее карту, заметил Анатолий.

— Ну и что? — вытаращила глаза Анюта. — А ты сделай еще раз! Я тебе доверяю, а им — нет.

Кому— им, Аня не уточнила.

* * *

Первое время Аня лежала в палате, почти ни с кем не разговаривая… Неотрывно смотрела в окно. Днем там было мало интересного — ветер, дождь, мокрые серые ветки облезших деревьев… Но вечерами, под лунной вывеской, в доме напротив загорались окна, и реклама тонким острым лучиком упрямо тянулась к Аниным глазам и проникала в них настойчивым холодным сиянием. Светившиеся прямоугольники манили добром и теплом домашнего уюта, казавшегося далеким и несбыточным. Аню тянуло туда, к чужим огням, где мерещилась совсем другая жизнь, не похожая на ее собственную, вконец неудавшуюся.

Почему людям так часто кажется, что именно там, за чужими окнами и подозрительно мирными шторами, освещенными изнутри непременно симпатичными, не такими, как у тебя, люстрами или абажурами, обязательно живет счастье?

Неужели ее третий ребенок тоже погибнет?! За что ей такое?! Ну за что?!

Соседки по палате решили ее развлечь. Сговорились и со смехом сообщили утром, что она всю ночь просила сало.

— Да будет вам издеваться, — прошептала Аня. — У меня так живот почему-то всю ночь болел… Я жутко боялась выкинуть… Какое там еще сало?..

— Это вполне может быть, — весело вмешалась медсестра. — У нас одна старушка лежала после операции, так она тут всех замучила, куриного бульона требовала! Дайте ей, и все! Она его любит!

Аня вздохнула. Мир был нереальным, странным, далеким от нее… Она словно возвращалась туда снова.

— Мне бы зеркало на время… — робко попросила она. — У меня такое маленькое, один нос видно…

— Значит, все в порядке! — раздался голос Любимцевой. — Раз вспомнила о зеркале — за тебя можно не беспокоиться. Вообще я на вас всех гляжу и поражаюсь! Совершенно опустились! Хоть бы встали, причесались, посмотрели на себя! Вон ваши мужья под окнами виснут! Матерями вы станете, я вам обещаю, но это будет сплошная безотцовщина!

Однако излишне эмоциональная завотделением сама себе противоречила.

Через несколько дней она увидела в коридоре двоих пузатых с мокрыми волосами и тотчас вспылила:

— Что это вы в таком виде разгуливаете? Сохраняем вам детей, сохраняем, мучаемся, а вы с утра до ночи под душем полощетесь! Вы что, мыться сюда легли? С мокрыми волосами легко простудиться — и пожалуйста! Выкидыш! Сегодня же душ закрою!

Про Любимцеву рассказывали местный анекдот, близкий к правде. Якобы завотделением различала своих пузатых не по лицам и фамилиям, а по маткам.

Рекламный лучик из-за окна привычно тянулся к Аниным глазам. Она незаметно привыкла к нему и неожиданно подумала, что, как ни странно, стала по-настоящему счастлива в этой больнице. И теперь ей даже не хочется выписываться и возвращаться домой.

Бодрый беглый взгляд доктора Надеждинои скользил по всем без исключения больным приветливо, но равнодушно.

— А вы переживаете за своих пациентов? — спросила ее однажды Аня, набравшись смелости.

— Переживать за каждую из вас невозможно, — спокойно ответил она. — И даже категорически запрещено, поскольку наши запасы сопереживания далеко не безграничны. И если бы я полностью выкладывалась с каждой больной, отдавала бы ей все свои душевные и физические силы, страдала бы из-за нее и металась, я бы выдохлась через год, а то и раньше. И не смогла бы уже никому помогать. Любой врач, особенно хирург, должен работать бесстрастно, с холодной головой и невозмутимым сердцем. Это закон медицины. Надо не причитать над человеком, а лечить и спасать его. Вам это важно уяснить, как будущему врачу.

Аня запомнила эти слова: «Не причитать над человеком, а спасать его». Сейчас ей нужно спасать свою семью. И себя. От отчаяния. А как же ребенок?.. Этот неродившийся малыш уже не укладывался в схему Аниной семейной жизни. Юрий, видите ли, устал… Ему, понимаете ли, надоели ее бесконечные беременности… «Да пошел он! Все равно рожу, чего бы это мне ни стоило».

Тонкий лучик рекламы тянулся к ее глазам… Словно хотел что-то сказать, о чем-то напомнить… О чем?..

— Толя, — спросила она как-то Халфина, — а почему ты стал врачом? Да еще гинекологом? — У них вошло в привычку болтать после ужина в холле. — Только не говори, что мечтал помогать появляться на свет новым людям. Это банальщина. Раньше я считала всех мужиков-гинекологов жуткими бабниками. Такой своеобразный онанизм. Но ты совершенно не подходишь под эту категорию. Ты или исключение из правила, или подтверждаешь его, как исключение.

Анатолий невозмутимо посмотрел ей в глаза:

— Все куда проще… Я вдруг заметил некую человеческую особенность, на которую раньше не обращал внимания. Оказывается, даже самое ничтожное недомогание: расстройство желудка, насморк, мозоль, — словом, довольно мелкие неполадки в нашем живом механизме, таком несовершенном и хрупком, здорово и моментально изменяют человека. И прямо на глазах превращают весельчака в меланхолика, а храбреца — в труса. Человек боится недомоганий и не в силах с ними сладить, не может справиться с собой и собой владеть. С ним происходит что-то нехорошее. Он не может работать, радоваться, нормально существовать даже из-за порезанного пальца.

— Ну, положим, не все… — неуверенно протянула Аня.

— Но большинство. А раз наше настроение и психология так зависят от здоровья, значит, стоит заниматься именно им. Хотя, конечно, это банальщина, звучит тривиально и в зубах у всех навязло.

— Навязло, пока не заболеешь, — проворчала Аня.

Халфин кивнул.

— Я объяснился? Ну а ты зачем поступила в мед?

— Понятия не имею, — честно призналась Аня. — Но я почему-то с детства будто и не знала никакой другой профессии… Словно никаких больше не было… Толя, а у меня точно мальчик?.. Ты не обманываешь? — Она напряглась в ожидании ответа.

— Успокойся! Тебе наговорили каких-то ужасов, напугали!.. Не могу понять, откуда это взялось, кто такое придумал: девочки — нет, а мальчики — да!.. Странный диагноз… И какие для него основания? На всякий случай, несмотря на то что ты сама будешь медиком, советую тебе хорошенько запомнить: если видишь перед собой человека в белом халате, ну, или там в голубовато-салатовом, врачебном, знай — перед тобой дебил! Умственно отсталый! Возьми на вооружение.

Аня расхохоталась:

— А ты сам себя к этой категории не относишь?

— Почему не отношу? Запросто! Ты видела врачебные почерки?

— Ну, это уже из области графологии! — пропела Аня. — Она вообще псевдонаука.

Не скажи. Это характеристика. Я на днях одной даме выписал лекарство, чтобы согнать воду, она ее многовато набрала, ребенок там прямо плавает. А дамочка посмотрела на рецепт и шепчет: «Вы меня, пожалуйста, извините, Анатолий Германович, но вы уверены, что в аптеке это прочитают?» Пришлось сказать, что уверен. Прочитали… Только после этого дама стала посматривать на меня с опаской. Как на подозреваемого. Думаю, в кретинизме. Ну, на худой конец, в сумасшествии. Почему бы и нет?

Аня снова залилась смехом.

— Ты всегда была хохотушкой… — вдруг сказал Толя. — Была и осталась…

И глянул на нее спокойно. Его глаза казались чересчур умиротворенными и ясными, и их откровенная безмятежность не слишком понравилась Ане.

20

Алевтина приехала в Москву несколько лет назад из брянской глубинки. Шумный большой город, гомонящий сутками напролет, Але не понравился. Уж очень колготно…

Она вспоминала неторопливую, никуда не спешащую речку, испуганно мелеющую и высыхающую к концу лета, как усыхает чахоточник… Негустой, но всегда готовый спрятать в тени лес… Пригорающие на летнем солнце луга… Но жить там Аля не собиралась, вот в чем беда. Потому что деревня — понятие вымирающее, а судьба предназначила Алевтине не коров доить и не сорняки пропалывать.

Горячий поезд глухо шумел, погромыхивая старыми, уставшими от жизни колесами. В открытые окна бил грязный ветер, щедро, от всей души накладывающий на щеки темную пудру гари и пыли Аля стояла у окна, безразлично глядя на стремительно убегающие назад поля, города и поселки Она даже толком не простилась с родителями и младшими сестрами. Просто сказала, что уезжает и обещала писать. Зачем дурацкие посиделки перед расставанием? Это лишнее… Она была убеждена. что домашним все равно, останется она или нет. В сущности, почти всем совершенно безразлично, существует ли Алевтина на белом свете, живет рядом или вдалеке… Мало кто о ней вспоминает и мало кто ждет. Родителям на все наплевать, в том числе и на Алю, поскольку они не сумели обеспечить ее будущее, хотя очень любят дочку. По-своему. Но все любят именно так.

— Ох, как быстро разлетаются дети по свету! только вздохнула перед Алиным отъездом мать. И что ты там собираешься делать? Одна, без профессии… Вся страна переезжает с места на место, нигде никому покоя нет…

— Ну да, конечно, — буркнула Аля. — Лучше мне здесь до смерти коров доить…

— Да жить надо неспешно! — не сдавалась мать. — Для чего толчется в городах несметное множество праздного люда… Шатаются в мечтах и надеждах призрачного счастья и кратковременных радостей…

— А мне здесь скучно! — гнула свое Аля.

— Думаешь, там сразу повеселеет? Ох, пожалеешь ты, Алечка, нагреешься на этом веселье-то!

Младшие сестры слушали их с любопытством. Алевтина порой не понимала, почему все здесь кажется ей скучным. Любая бесконечная даль пугала — неестественно безбрежная, чересчур огромная, неприятно темнеющая… Аля боялась всякой глубины и привыкла к родному летнему мелководью, где можно легко рассмотреть песок и камни на дне, где вертлявые маленькие рыбки проворно мелькают среди водорослей и будто отражают своими переливающимися боками солнце и высокое небо. Детство сладко пахло травой, землей и дорожной пылью. А там… Что разглядишь в этих черных мрачноватых водах Москвы-реки, таинственно и лениво шуршащих о берег, не остывающий даже летними ночами?.. Аля нуждалась в ясности — всегда и во всем. Город ясности не предполагал. Она там тоже оказалась лишней.

— Тут все всегда одинаковое! — через силу буркнула Аля.

Мать грустно покачала головой:

— Это как смотреть! Если нехотя да вполглаза — всегда все одинаковым покажется. Ты плохо видишь. А я здесь родилась и выросла, и мне тут никогда не надоедает. Смотрела бы и смотрела без конца…

Большая заслуга, иронически подумала Аля.

— Может, ты кого полюбила? — осторожно спросила мать. — Приезжали тут студенты всякие да строители… Ежели влюбилась— значит, мешать нельзя. Это как граница — чужих не пускают и сам не лезь. Но из дома подаются, когда все там хорошо разглядят…

Новые вопросы опять смутили Алю. Заколебала ее мать своим любопытством, вопросами и допросами: зачем да почему… Захотелось— и все! Только разве этим объяснишь… Но другого ответа у Али не находилось.

— Чего молчишь? — печально усмехнулась мать. — Сама не знаешь, поди?

— Ну, не знаю! И пусть! Что с того? — окрысилась Аля. — Разве нельзя на мир посмотреть?

— Почему нельзя? Можно. Посмотреть всегда на все позволительно! Но еще неизвестно, как мир на тебя посмотрит! Так, не ровен час, глянет, что не выдержишь, заорешь и дашь деру! Не думала об этом? Да и глядеть на белый свет лучше из родно го угла. Жить на чужой стороне неуютно. Тебе нравится чувствовать себя неприкаянной?

Алевтина ни о чем подобном не думала. И не собиралась думать.

— Свободной ты выросла, независимой, — вздох пула мать. Аля уловила в ее. тоне презрение. — От дома, от вещей, от привязанностей… Разве тебе нравится такая жизнь? По-моему, тяжко. Хотя и в ней тоже есть свои преимущества. Например, не заедает быт…

— Там все есть… В городах… — пробормотала Аля.

Мать устало махнула рукой:

— Что значит «все»? Жратва? Так ее сейчас вроде и у нас хватает. И в ней ли счастье? Удобства? Да ты не больно в них нуждаешься! Привыкла к своему углу… Театры, музеи? Но ты, прости уж за прямоту и откровенность, сроду туда в городе ходить не будешь! Для чего тогда едешь?

Она снова внимательно глянула на молчаливо набычившуюся Алю. Во дворе тихо закудахтала наседка — наверное, бормотала о несбыточном.

— Безответная ты, — жестко бросила мать. — Ни на что и ни за что не отвечаешь. А надо отвечать хотя бы за себя. И если бы мы все сидели на своих местах и не болтались бы зазря по свету, у нас давно везде и всюду появилось бы это твое прекрасное «все»! Что ты только сама разумеешь под этим словом?

— От меня ничего не зависит, — обиженно надулась Аля. Ей не понравились неожиданно глубокие рассуждения матери. От кого она ими заразилась? Видно, телевизор слишком часто смотрит. — Я не могу нигде и ничего исправить к лучшему. Зачем тогда лезть в дебри?

— Вот потому, что так говорят все, ничего нигде не меняется. И не изменится никогда! — отрубила мать. — Надо, наоборот, думать, что все зависит от нас, от наших сил, от наших рук! Ясно?

Но Але ничего ясно не было, кроме того, что у ее матери явно революционные настроения. И именно ей не сидеть бы в деревне, а вершить судьбу страны в столице.

* * *

Москва встретила Алевтину равнодушно, рассеянно посмотрев на нее множеством окон и оглушив шумом издерганных проспектов. Город вел свою непонятную, на грани нервного срыва, но вполне привычную жизнь, где каждый сам по себе, как молекула, вполне освоившаяся со своей ролью и ее давно принявшая, словно милую данность.

Вокруг толкались, без конца наступали на пятки и при этом тебя же обругивали, переговариваясь на ходу. Нелепо торчала над дышащим теплотой входом в метро буква «М». Она грустно и тщетно кокетничала формами, пытаясь внести разнообразие в строгошатровый вокзальный дизайн.

Вокзал бурлил и галдел. Убегали и прибегали резвые электрички, выплевывая толпы дачников и пригородников, важно подплывали поезда дальнего следования. Синел, как отравленный, жаркий, пропитанный гарью воздух. От реки несло теплой душной влагой, обволакивающей и липнущей, словно пленка, к телу. Напевно и навязчиво, пристально и ласково заглядывая в глаза, предлагали погадать скользящие мимо худые золотозубые цыганки в длинных замызганных юбках и спадающих с плеч платках. Цыганята носились по площади и приставали к прохожим. Люди с баулами, рюкзаками и чемоданами тащились на перрон навстречу точно такому же нагруженному потоку пассажиров. Сталкивались, налетали друг на друга, привычно на ходу перелаивались, скорее по привычке, чем по злобе, и шли дальше… У них намечались свои цели и задачи, а дома их кто-то ждал… Поэтому им было хорошо.

У Алевтины тоже имелись нереализованные планы, которые требовалось как можно скорее осуществить. Ей нужно было во весь голос заявить о себе. Показать свое умение хорошо жить. Нужно, наконец, разубедить всех, что она не простая деревенская, ни на что не способная девка. Аля годится на многое и должна этого многого обязательно достичь. Ради чего еще она здесь?! Чтобы доказать всем свои таланты! И не сойдет с места, пока не засветится перед ней надежда на завтрашний прекрасный день.

На самом деле все ее желания граничили с глупостью. Она не задумывалась о том, что вряд ли кто, кроме матери, отца да сестер, узнает о ее московских достижениях. Никто даже не услышит о них. Но для нее сейчас главное — добиться! Чтобы появился повод крикнуть: «Видите, вы считали меня никчемной деревенской дурой, а я вот какая!»

Она не взяла с собой из прежней жизни ничего: ни родственников, ни друзей… Это позволяло двигаться вперед беспечно, бездумно, не оглядываясь. Аля не ошиблась. Путешественники и странники всех времен и народов не имеют права оставлять где-нибудь частичку себя и своего сердца, иначе им будет трудно, почти невозможно странствовать по белу свету. Любой уход должен быть легким, без жалости о том, что сознательно оставлено в прошлом.

Резко, одним махом обрубившая все корни и выдравшая из земли все стволы прошлой жизни, Аля не была скована ничем. Облачно-призрачная, она пыталась освободиться от памяти и жить светлым будущим, которое, как ей казалось, может существовать без всяких основ. Аля не понимала, что будущего без настоящего и прошлого не бывает. Она надеялась…

Но надежда на прекрасное завтра появляться не торопилась.

Посидев немного на вокзале и поразмышляв, почему вокзалы, предназначенные исключительно для пассажиров и поездов, всегда и всюду становятся грязными притонами и крышами над головами воров, бомжей и проституток, Аля вышла на улицу. Хотелось есть и пить. Аля купила себе булочку и бутылку воды и с тоской вспомнила мамины борщи и каши.

Возле туалета на асфальте сидела пьяная женщина с удивительным толстым красно-фиолетовым носом, по виду и по запаху бомжиха, и дремала. Возле нее ругались двое других бомжей. Аля засмотрелась на необычный нос. У них в деревнях бомжей пока еще не водилось.

Бомжиха выглядела довольно ярко — крохотные, глубоко посаженные глазки-щелки, похожие на бритвы, щеки изрытые, как пчелиные соты, дряблые губы, пухлые, висячие. Огромный колыхающийся зад. Тяжелый, вязкий запах перегара.

— Чего ищешь, девка? — спросила бомжиха.

— Жить негде, — призналась Аля.

Она приехала в Москву на авось, соврав матери, будто списалась с бывшей соседкой по деревне, давно живущей в столице. На самом деле никому Аля не писала. Сейчас она самой себе показалась легкомысленной и глупой. Но не возвращаться же…

— Вон, видишь столб? — ткнула куда-то вправо бомжиха. — Там объявлений куча. Сдают комнаты, квартиры… И в общежития приглашают. Только все это не бесплатно. У тебя деньги-то есть? — Бомжиха посмотрела чересчур испытующе.

— Спасибо. — Аля не ответила на подозрительный вопрос и пошла к столбу.

Он действительно был облеплен самыми разными объявлениями. Аля списала два телефона, купила несколько телефонных жетонов и позвонила. В первом же общежитии ей сказали, что можно приехать.

Сразу повезло! — ликовала Алевтина. Это хороший знак! Значит, будет везти и дальше!

В Москве она несколько раз бывала с родителями, поэтому не слишком терялась в метро и на улицах. Хотя все равно все вокруг было чужим и непривычным. А главное — слишком шумным. В общежитие на краю Москвы Аля добиралась очень долго, с двумя пересадками, едва-едва не запутавшись. Там она заплатила за три месяца вперед — родители снабдили ее деньгами на первое время — и стала искать работу.

Для начала Алевтина попробовала покупать журналы и газеты-завлекалочки, обещающие высокооплачиваемую работу любому, кто пожелает. Несколько раз она нарвалась на массовые «шоу» и подозрительные встречи, куда ее приглашали дамы .с непроницаемыми лицами и мужики с хамоватыми манерами. Один раз ее зазвали в подземный Манеж, другой раз — в стекляшку «Макдоналдса». Аля послушно пришла и внимательно выслушала жуткие, дикие бредни о том, как легко получать больше тысячи баксов в месяц и обеспечить себе бесплатную квартиру, лишь заманивая людей неизвестно куда. Она, наконец, постигла смысл двух ранее таинственных слов «сетевой маркетинг». Это когда тебя берут на работу на должность берущего на работу людей, которые будут брать на работу других. Не случайно он называется «сетевой». Сеть для идиотов, которые в нее и попадаются.

У Али хватило ума и практичности холодно отказаться и уйти. Но дальше зияла пустота. Соседки по комнате трудились в самых разных местах. Одна — маляром, другая торговала на рынке, третья служила курьером в крупной фирме. Новые подружки звали ее работать к себе, и каждая расхваливала свою профессию. Но Аля не торопилась и обдумывала свое будущее, чем обижала соседок.

Лучше жить неспешно, говорила мать; И это правильно. К чему пороть горячку?

Грязный, шумный, бестолковый город неожиданно стал привлекать Алю как раз своей суматошностью и безалаберностью. Здесь бродили и торговали темные во всех прямых и переносных смыслах люди. Здесь изо всех щелей и дырок, из всех углов выглядывала бедность и посматривала опасность. Здесь можно было начать торговаться со смуглым продавцом, предлагающим тебе пару туфель за семьсот рублей, и в результате купить две пары за пятьсот. Здесь было то самое до конца не изведанное дно. И постичь его, попробовать на вкус и на цвет так любопытно и интересно, что просто никаких нет сил…

И сначала Аля загуляла.

Большие города всегда опасны своими соблазнами. И обманчивы той легкостью, с какой якобы можно в два счета достичь всего. Лишь пожелай. . Город всегда хитро и умышленно прячет все тяжелое, трудное, ухитряется скрыть от чужих глаз свою изнанку, а заодно заводы, фабрики, тяжесть ежедневного труда за копейки, зато выставляет на всеобщее обозрение свои изыски и излишества. И притягательно мерцает яркий вечерний свет проспектов, ресторанов и баров, переливается дорогая реклама, блестят витрины… Жизнь кажется постоянным праздником и дорогим, но вполне доступным отдыхом, который вроде бы всегда с тобой. Этим город прельщал и покупал наивных доверчивых провинциалов.

Разыскивая себе работу с помощью объявлений и фирм по найму, Аля охотно знакомилась с молодыми людьми. Руку и сердце они ей, конечно, не предлагали, а предлагали нечто другое. Но Аля соглашалась. Она думала, что найти мужа проще всего именно таким опробованным многими путем. Грезила об одном — остаться жить в столице нашей великой родины. Значит, выйти замуж за москвича… И говорили милые провинциалочки в общежитии об этом часто, вечерами советуясь между собой, как лучше взять намеченные бастионы.

Алю мужчины выделяли сразу и бросались за ней ухаживать. Это радовало, согревало душу и очень льстило. Она по праву гордилась своими большими глазами и густыми длинными волосами, которые каждое утро с немалым трудом укрепляла на затылке. Хотелось, чтобы кавалеров становилось с каждым днем все больше. Зачем ей требовалась эта дивизия, она толком не знала. Просто с ребяческим удовольствием собирала новую для себя коллекцию, как в детстве коллекционировала марки и бабочек. Правда, любая коллекция со временем надоедает, и ее потом выбрасывают. Но Аля пока не задумывалась над горькой судьбой своих воздыхателей, число которых множилось день ото дня. А главное, не печалилась о будущем.

Чем она их так привлекала, эта Алевтина? Красивые глаза и волосы — достояние многих девушек, если присмотреться.

На первый взгляд не слишком уверенная в себе провинциалочка, часто растерянно и размыто улыбающаяся и отвечающая невпопад тоненьким, готовым в любой момент надломиться голоском, Аля казалась супердомашним существом, комнатной птичкой, привыкшей жить в своей милой и уютной клетке и опасающейся любых морозов, ветров и уличного шума. Но это было очень поверхностное впечатление. Она только выглядела .безвольной, слабой и легко управляемой. Мужчины любят подчиняющихся им женщин — и смекалистая Алевтина давно постигла эту нехитрую истину. Ею и объяснялся повальный интерес к Але, охотно отдающей мужчинам лидирующую роль.

Кроме того, так просто отделаться от Алевтины было невозможно. При желании она могла приклеиваться достаточно плотно, вроде скотча.

В обсуждения дальнейших планов на жизнь соседок по комнате Аля старалась не вступать, а только слушала, улыбаясь.

— А что ты, тихоня, о себе думаешь? — не выдержала как-то ядовитая подружка. — Где мужа ищешь?

— Пока присматриваюсь, — кротко ответила Аля.

— Ты уже в кровать к себе стольких присмотрела!.. Удивляюсь, как у тебя хватает здоровья, сил и времени! В общежитии ночуешь редко. Видно, хорошо платят… Сколько берешь за час? Не считала, сколько васек уже себе нарыла? Неужели никто из них до сих пор на тебя не польстился и не сделал предложения?! Даже странно… Для тебя нет ничего проще выйти замуж за москвича!

Да, не сделал. И даже не собирался. Ну и пусть… У Алевтины имелись свои далеко и быстро бегущие планы.

Аля насупилась:

— Понятное дело, дорожка известная! А где мне взять такого москвича? Адресок и телефончик не подскажешь? Я запишу!

— Не придуривайся! — грубовато отозвалась завистница. — У таких, как ты, этих адресочков — море, хоть на всех столбах лишние развешивай! В пользу провинциальных обездоленных невест. И чего только мужики в тебе находят?!

— А ты у них спроси! — вышла из себя Аля. — Им виднее! И вообще это дело ихнее!

К близким отношениям с мужчинами она оставалась абсолютно равнодушной. Легко уступала их просьбам и домогательствам, поскольку это ей ничего не стоило, а им почему-то было крайне необходимо. Хотя некоторые вскоре начинали замечать неладное — нехорошее, обидное для них бесстрастие в ее поведении. Непроснувшаяся, деликатно говорили одни. Вся какая-то замороженная, как вклад в иностранном банке, смеялись другие. Тормозная, злобился ее самый первый мужчина…

Первого не забывает никто и никогда. Даже если он нелюбимый, ошибка, случайность и не принес ничего, кроме страданий.

С Василием Алю познакомила подруга-малярша, как-то заявившаяся вечером в общежитие сразу с двумя кавалерами. Васька предназначался для Алевтины.

— Эй, девка, — выдал он, садясь за стол, — у вас тут небось не курят? Первый раз я здесь!

— Вижу, что первый! — холодно отозвалась Аля. — Пепельница там, а я тебе не девка!

— Ну, прости! Сразу рассердилась! — Парень засмеялся и неожиданно взглянул на Алю внимательно и строго. — А ты вполне ничего! Глаза как два колодца, без дна. Тебя как звать? Давай вечером погуляем?

— Я работу ищу, — строго сказала Аля. — Мне некогда.

— Работу ты днем ищешь, а я говорю про вечер. И вообще у тебя тут не железная дорога, где все по расписанию!

Он прав, Алька, не ломайся! — резво влезла в разговор веселая малярша Тося. — Смотри, какой У нас Василий хорошенький! Прямо красавчик из сериала! Плюс шоферит на такси. Денег — навалом! Такого парня склеить захочет каждая! И все тебе обзавидуются. А если чего не так, могу его у тебя забрать. Понадобится снова — возверну в целости и сохранности! И ничего у него не поврежу, не волнуйся!

Услышав ее деловое предложение, парни заржали, а Алевтина покраснела и нахмурилась.

— Слыхала? — усмехнулся Василий. — Если уж не по душе, тут желающих на меня вон сколько — займу любую!

Девчонки смеялись. Они жили легко и свободно и даже не подозревали, что буквально через полгода тихая и молчаливая Алевтина их всех переплюнет.

Она посмотрела на шофера. Ровные белые зубы, нечесаные пряди длинных волос, нагловатые светлые глаза… И Але почему-то не захотелось отдавать его подружкам.

— Ладно, — пробубнила она. — Погуляем.

— В пять приеду, — отчеканил Василий.

Около пяти Аля осторожно вышла из общежития. Летняя жара не спадала даже к вечеру. Пыль в лицо и горячий, жадно дышащий, уставший ветер.

— Привет! — раздалось у нее над ухом. — А ты ведь ждала меня, Алька!

— Вот еще! — огрызнулась она.

— Да не «вот» и не «еще»! — хмыкнул Василий. — Куда пойдем?

Алевтина не слишком хорошо знала Москву.

— Ты решай, — пробормотала она. — Мне все равно…

— Тогда прямиком ко мне, — объявил шофер. — Посидим, выпьем…

Аля набычилась:

— Нет, к тебе не пойду!

— А говорила, все равно! — захохотал Василий. — Ты чего, меня боишься?

— Я не боюсь! — обиделась Аля. — Но домой не пойду… Нельзя же так сразу…

— Ну ты даешь! — вытаращил глаза Васька. — Почему нельзя? И чего там еще откладывать, если ты мне глянулась, а я — тебе? —Не понимаю, чего тянуть… — И он резко схватил ее за плечи.

— Пусти, дурак! Совсем обалдел! Я тебе не какая-нибудь там! — злобно прошипела Аля.

Василий почти равнодушно выпустил ее из рук. Такое безразличие обидело Алю куда больше, чем резвость атаки. Он буркнул:

— «Какая-нибудь там», Алевтина, порой бывает лучше тебя раз в сто! Так что шибко не зарывайся и себя за идеал не держи. Девка как девка! Это внешне. А как начнешь выяснять подробности… Многое тебе еще недоступно! Неведомо пока! Видать, еще не выросла. Большой ребенок. Вырастешь — свистни! А для своих походов в кино ищи другого провожатого. Ты мне неинтересна. Хотя и видная. Смотришь и не видишь, слушаешь и не слышишь, живешь и не знаешь, что живешь. Мне с такими скучно. Пока!

Он ушел, насвистывая, а Аля долго стояла, тупо глядя ему вслед и пытаясь понять, что это вдруг, нежданно-негаданно, вошло в ее жизнь, и почему она, привычная и хорошо знакомая, внезапно перестала устраивать Алевтину своим медленным четким ритмом…

Но через несколько дней нахальный водитель снова возник в общежитии. Аля спряталась и показываться ему не хотела.

— Тебе Альку разыскать или без нее обойдешься? — хихикнула малярша Тося.

— Обойдусь! — буркнул Василий, но тотчас передумал; — А вообще разыщи! Да поживее — у меня времени мало!

— Эй, Алевтина! — заорала бойкая Тося на все общежитие, выскочив в коридор. — Где ты там хоронишься? Давай вылезай! Вон, видишь, мужика на тебе совсем замкнуло! Хотя ты и пальца его не стоишь!

Пришлось нехотя выползать из своего укрытия.

— Слушай, Алевтина! — Василий будто сверлил ее наглыми глазами ожесточенно и неприятно испытующе. — Если я тебя обидел, извини! Но и ты должна привыкать к городской жизни. Здесь никто к тебе сватов засылать не будет. И ждать никто не захочет, пока ты до бабы еще лет десять созревать станешь, как колос в чистом поле. В твоем темпе люди не живут — это ты усвой раз и навсегда! И с парнями здесь гуляют по-другому, не как у вас в деревне! Хотя и в деревнях нынче тоже все иначе, просто ты девка тормозная по жизни, я это сразу заметил. Еще раз — но в последний! — предлагаю: или ты со мной остаешься — у меня сейчас никого нет, — или разбежимся навсегда! А болтаться с тобой по набережной и глазеть на город — это развлечения для малолеток! И не то чтобы дать, и не то чтобы взять… Усекла? Может, я кажусь тебе грубым, не знаю… У тебя, видать, свои какие-то дурацкие принципы, только все это фигня! Детские игрушки!

И Аля поняла: действительно настало время решений. Ей не хочется отпускать от себя светловолосого шофера, несмотря на его резкости и грубости. Он во многом прав. Даже почти во всем…

— Но у меня никого еще не было…— багрово покраснела она.

Почему люди чаще всего краснеют, сообщая о себе что-нибудь хорошее, и редко — говоря о сделанных подлостях? Странная, вывернутая наизнанку логика… Должно происходить все наоборот.

— Знаю. Удивить, что ли, новостью хотела? — заржал Василий. — Или думаешь, не справлюсь?

— И правильно! Хватит ломаться! Парень стоящий. А тебе давно пора с кем-нибудь загулять. Чего вечерами одной в комнате преть? — рассудительно прокомментировала случившееся Тося. — Надоест — мне отдашь! Не откажусь! — и весело захохотала.

У них мало что получалось в постели. Аля нервничала и пугливо посматривала на дверь, словно в комнату каждую минуту мог вломиться наряд милиции. Василий начал раздражаться и укорять Алевтину в холодности. Его серые глаза отливали сабельным блеском.

— Тормозная! — все чаще с досадой повторял он. — Рыбья кровь! Тебя не растормошишь. И не то чтобы дать, и не то чтобы взять… Обстоятельства ни при чем! Ты пойми, дурында, если сильно захочешь, все шмотки с себя на дороге скинешь! И вокруг не оглянешься. Усекла? А ты все: «Соседка, соседка»! Да она нас в упор не видит! Равно как ты меня.

Потом Аля «подзалетела».

— Что мы будем теперь делать? — потерянно спросила она Василия.

— Не мы, а ты, — навел шофер ясность в вопросе. — Известно что! Не ты первая, не ты последняя! Иначе я бы давно уже был отцом-героем. Жаль, что за это мужикам орденов не дают!

Наконец игры с любовью Але стали надоедать. Бестолковые и безрезультатные, если не считать двух абортов.

Работать она устроилась с помощью фирмы удачно: убирала квартиры богатеньких новых русских. Платили неплохо, хотя некоторые жены бизнесменов оказывались чересчур капризными и без конца предъявляли претензии: «А почему осталась пыль на тумбочке?», «Окно вымыто наспех, нужно протереть его снова», «Куда подевалось синее полотенце?».

Стиснув зубы, чтобы не нахамить в ответ, Аля второй раз мыла окно, вытирала пыль и отыскивала полотенце.

И все-таки судьба благоволила к ней. И однажды она попала в семью дочери одного из немолодых предпринимателей. Марине — так звали дочку— отчего-то понравилась спокойная, тихая Алевтина. И Марина предложила Але стать у нее постоянной домработницей. Деньги сулила хорошие.

Алевтина обрадовалась. И прожила с Мариной и ее мужем — детей у них не было — душа в душу больше года.

А потом… Как-то осенью Марина намылилась ехать за грибами — блажь ей такая пришла в голову. И взяла с собой любимую Алевтину, с которой стала теперь почти неразлучна и без которой жизни своей теперь не представляла.

Стояла редкая осень: теплая, с обессиливающими сине-желтыми полднями и тревожными шепчущими ночами, пересыпанными тихими долгими дождями и белыми ласковыми туманами. Муж Марины Алексей ехать отказался. Он ценил каждый час, оставшийся до защиты диссертации, и с утра в воскресенье хотел сесть за работу в пустой молчаливой квартире. На вокзал Марина и Аля торопились, подгоняли таксиста, и в результате приехали слишком рано: электричка еще не подошла.

Марина с удовольствием опустилась на влажную, темную от сырости скамейку и закурила. Она думала о том, что грибов в этом году полно, и привезет она домой с верхом две корзины, сварит суп и накормит Алешеньку жареными. А оставшиеся можно и насушить. Мысли были легкие, светлые, радостные. Солнце еще не вставало. Слабые его отблески мерцали где-то далеко, за железнодорожными путями. Аля купила билеты, подошла и села рядом.

— Смотри, Марина, цыгане! — заметила Аля. — Давай погадаем!

Она не думала, что Марина согласится, так просто болтнула, как иногда говорят, увидев цыганку. Но хозяйка и подруга повела себя очень странно. Задумалась, напряглась, резко скомкала дорогостоящую сигарету и, вдруг встав, пошла к цыганам. Казалось, сейчас в гадании весь смысл ее жизни.

Аля с удивлением потопала за Мариной. Та прямо и смело подошла к одной из цыганок, немолодой и строгой на вид, протянула ей развернутую ладошку и попросила:

— Погадай!

Цыганка повернулась и уставилась на Марину.

— Я заплачу! — пообещала Марина. — Сколько скажете!

Цыганка взяла Марину за руку и молча повела куда-то в сторону, к заборам. Алевтина поплелась следом, ругая себя за дурацкое предложение.

— Мариша, электричка… — тихо напомнила она.

— Не мешай, успеем! — отмахнулась хозяйка. Она вся погрузилась в предстоящее таинство и прямо светилась изнутри, вроде фонарика. Ее грело сейчас великое чувство веры. У забора цыганка остановилась и пристально всмотрелась в Маринину ладонь.

— Красавица ты, а судьба у тебя трудная, — начала она, и Марина тут же по-бабьи, по-деревенски пригорюнилась. — Отвернулся он от тебя, вижу, отвернулся…

— Что?! — похолодев, прошептала Марина. Как это— отвернулся?! Другую, что ли, нашел? И кого только обольстить сумел со своей физиономией: скулы вроде металлоконструкций, под глазами мешки, бороденка чахлая! Да правду ли ты говоришь?

— Правду, красавица! — уверенно сказала цыганка. — Не сомневайся!

Ах, вот оно что! — заполошно закричала Марина, до онемения перепугав Алевтину. — Вот, значит, какая там у Алешеньки диссертация! Ну, ничего, управу найдем, не на таких находили! Я быстренько в его фирму смотаюсь, меня там все знают! И секретарша шефа Люська моя знакомая! На прием к Николаю Афанасьевичу тут же пропустит! Я покажу Алешке, как меня за нос водить! Что он без меня может, убогенький! Ведь это я ему с помощью папы должности выбиваю, и друзей с умом выбираю, и тексты на компьютере набиваю, и шмотки по лучшим магазинам выискиваю! Сижу всю жизнь с ним дома, чтобы рядом, чтобы близко! Ни в кино, ни в театр ни ногой! Ты подумай, Аля, тут недавно в гостях у моих родителей он вдруг решил сам себе сахар в чай положить и спрашивает: «Мариша, а сколько ложек ты мне всегда кладешь?» Мама от смеха из кухни выскочила! Говори дальше! — велела она гадалке.

Та смотрела бесстрастно, но удивление засквозило в ее черном неподвижном взгляде.

— Не горюй, красавица! — сообщила она. — Другого человека встретишь, вижу я его! Любить он тебя будет, на руках носить, дочку ему родишь!

— Ой, мамочка! — простонала в ужасе Марина. — Какую дочку, что ты несешь?! У меня же спираль стоит канадская! Неужели больше не действует?!

Цыганка вздрогнула и глянула на Марину с некоторым испугом.

— Почти сирота ты, вот что я тебе скажу! — заключила она, слегка придя в себя и вновь склоняясь над Марининой ладонью. — Не заботятся о тебе родители, а ты день и ночь беспокоишься об их здоровье!

— Твоя правда! — выдохнула Марина. — День и ночь о них думаю. А они, значит, уже позабыли о своем обещании подарить нам джип к Новому году? Хороши старички, ничего не скажешь! Слышишь, Алька, что на белом свете делается? Прямо жить после таких откровений не хочется!

— Нет, милая, жить ты будешь долго. Жизнь твоя будет длинная, хорошая, болеть ничем никогда не будешь. Нет у тебя никаких болезней…

Это было последней каплей, переполнившей чашу Марининого терпения.

— Нет?! — застонала она и схватилась рукой за сердце. — Как нет?! А за что же тогда я без конца переплачиваю иглотерапевту, массажисту и невропатологу?! И еще на путевки в санатории и пансионаты, как дура, каждое лето разоряюсь? Этот проклятый престижный дом отдыха «Президентская полянка»! Ну, спасибо тебе! Просветила меня, наконец, идиотку безмозглую! На, возьми! — И Марина швырнула цыганке пятьдесят рублей.

Но цыганка отбросила деньги гневным царским жестом.

— Почему я должна тебе гадать? — возопила она в ответ. — Ты сама все знаешь, сама обо всем наперед расскажешь и гадать можешь не хуже меня! Вон глаза у тебя ненормальные, посмотрись в зеркало! Еще к людям пристаешь, сумасшедшая! Разве таким, как ты, гадают? Иди, откуда пришла, и не подходи больше ко мне! Видеть тебя страшно, бояться тебя надо! Ты беду можешь накликать, скаженная!

— Пойдем, пойдем! — схватила Марину за рукав вконец перепуганная Аля. — Пойдем скорее, Мариночка!

Полтинник Аля осторожно подобрала — чего же деньгами расшвыриваться? И неожиданно задумалась о словах цыганки…

Словно ничего не видя и не слыша, хозяйка повернулась и устало, опустошенно побрела на перрон. Подходила электричка, грибная, мокрая, с прилипшими к дверям и окнам желтыми листьями.

— Зачем ты стала гадать? Что тебя потянуло, не понимаю, — торопливо говорила на ходу Аля. — И еще переживать из-за глупости! Да если бы все наши несчастья были такими! Неужели можно всерьез воспринимать вокзальный балаган? Ты что, действительно всему поверила?

— А это стандарт, — отозвалась Марина, не оборачиваясь. — Стандарт живущих…

За вокзалом медленно поднималось тихое, задумчивое солнце.

21

Мать каждый день делала для Ани соки, покупала творог, а привозил все это обычно на машине Юрий.

— Какой заботливый муж! — восхищались соседки по палате.

К тому времени, благополучно окончив институт и немного помыкавшись на инженерской должности, Юрий отлично понял, что существовать так дальше невозможно. Ситуация сложилась, увы, ленинская: верхи не могут управлять по-старому, а низы — жить. И решил срочно переквалифицироваться в кого-нибудь дельного и хорошо зарабатывающего. Глупо зарабатывать мало и с великим трудом. Куда разумнее загрести кучу денег одним махом. А сидеть на шее матери и тестя с тещей унизительно.

Поломав голову дней пять, он пришел к выводу, что неплохо бы заняться недвижимостью. Точнее, ее продажей. И звучит красиво, хотя и не по-русски — «риелтор».

За прошедшие несколько лет в стране был благополучно мастерски разрушен авторитет любых принципов и законов, а заодно людей и книг, властвовавших над умами предыдущих поколений. Найти приличные средства к существованию становилось все труднее. Средний класс задыхался, погибая, трудовая интеллигенция старого типа— наиболее честная и бескорыстная — вымирала, став жертвой медленно разгоравшегося, но теперь уже вечного негасимого огня нового строя. На людей постоянно обрушивались несчастья — потеря с трудом накопленных сбережений, дефолты, стремительно галопирующие цены… Преследовали и угнетали нищенские, унизительные заработки и грошовые, издевательские пенсии, давила и мучила невозможность приспособиться к новым условиям и законам, которые установили и требовали выполнять в обязательном порядке люди иной породы — породы хищников. И откуда только взялось их такое великое множество? Словно они, хитрые и нахрапистые, выжидали, смирно отсиживаясь в кустах до поры до времени, чтобы в удобный момент выскочить и схватить всю страну в свои цепкие лапы…

Юрий отдавать им любимое отечество целиком вовсе не мечтал и не собирался. Он планировал взять его частичку в свои большие руки. И взял-таки. Юрий хотел, чтобы его жизнь влилась в жизнь его республики. О чем грезил еще Маяковский, квадратный тезка президента. Но у него — не влилась, а у Юрки — несомненно…

Он увлекся недвижимостью задолго до того, как вступил в силу закон, отменяющий лицензирование риелторской деятельности. И успел состряпать неплохой капиталец. Купил «ауди» и квартиру.

Прогнозы экспертов рынка недвижимости после вступления в силу нового закона звучали чересчур мрачно. Услуги маклеров якобы должны подешеветь в два-три раза, но при этом сделки с жильем стать более рискованными. Хотя куда уж рискованнее! Такого беспредела, как в сфере торговли недвижимостью, не наблюдалось, пожалуй, ни в одном другом секторе российского не сильно цивилизованного рынка. И наверное, ни один вид коммерческой деятельности не был скомпрометирован так, как риелторский бизнес. Все объяснялось просто — ставки здесь предельно высоки, а значит, велика и опасность попасть в сети жуликов, неплохо промышляющих недвижимостью. Из-за них, сшибающих шальные «бабки» на торговле и сдаче жилья, люди оставались порой не только без многолетних трудовых сбережений, но даже и без своих квартир. Государство в миниатюре…

А что такого? — думали многие из риелторов. Как государство кидает народ, так и мы. Ничего особенного. Берем пример сверху…

Многие операции риелтеров стали сомнительными, появилось даже такое понятие, как «черный риелтор». Ну, уж эти сеяли вокруг себя одни сплошные трагедии.

Но Юрий Воробьев на чужие трагедии плевал. Его волновали исключительно свои собственные. Он тоже ожесточился, превратился в некое подобие лучшего друга Скудина и стал жить по иным законам и принципам.

Чтобы заработать хорошие деньги на рынке недвижимости, Юрий сначала досконально изучил наиболее распространенные типы обманов. Без этого начинать работать риелтором просто смешно.

Таких самых популярных видов махинаций с квартирами насчитывалось несколько: незаконное вступление в права наследования жилплощадью, продажа жилой площади граждан так называемой группы риска, то есть алкоголиков и психически больных, и аннулирование сделок на основании неправильного оформления документов.

Обманутым владельцам новых квартир редко удавалось вернуть заплаченные мошенникам деньги. А количество раскрытых преступлений с недвижимостью по стране резко сокращалось, поскольку квалификация черных маклеров повышалась день ото дня. Риелторы не дремали и учились на ходу, используя ценный опыт коллег.

Юрий, как и все агенты по недвижимости, не получал твердой зарплаты, а работал за проценты со сделок. И это, естественно, заставляло его и остальных искусственно поддерживать цену на высоком уровне. Конечно, только при продажах и сдачах внаем. При покупке, квартир и комнат цена умышленно занижалась. А как иначе? Это основа любого бизнеса.

От стабильности высоких цен в основном страдали лишь несостоятельные покупатели или бедные наниматели квартир. Кавказцы, бизнесмены, предприниматели могли свободно, не задумываясь, переплатить сотню-другую баксов арендной платы. Они просто потом повышали цены на свои товары, продукты и услуги и возвращали себе потраченные деньги за счет все тех же несчастных, нищавших день ото дня москвичей. Эти же богатые и в основном приезжие господа могли легко заплатить и за элитное жилье. Коренные москвичи не смели даже подумать о таком.

Юрий начал работать осторожно, присматривался. Совершил несколько довольно удачных сделок, получил неплохой процент…

Он, как выяснилось, обладал даром убеждения и красноречия, что для профессии риелтора немаловажно, и умел долго и убедительно расхваливать продаваемое жилье.

— Все понимают, что идеальных квартир нет, — начинал свой привычный монолог Юрий. — В каждой можно найти какие-то недостатки, и в вашей тоже. Но давайте сначала рассмотрим все достоинства квартиры, которую я вам предлагаю. Во-первых, прекрасный тихий район, зеленый и не пыльный. Во-вторых, обилие магазинов. Рядом поликлиники — детская и взрослая. Близко школа и детский сад. Хорошо работающий транспорт. Метро недалеко. Недостатки? Пожалуйста. Квартира давно не ремонтировалась, но вы ведь наверняка захотите сделать евроремонт по-своему и еще перепланировку на свой вкус. Так что вам все равно ни к чему чужие обои в мелкий цветочек, пусть даже и свеженькие, и кафель омерзительного цвета. Второй этаж. Ну и что? А представьте непрерывно ломающиеся лифты! На десятый не набегаешься! Грязный подъезд. Но я узнавал: там скоро собираются делать ремонт. Так что будет чисто.

Юрий быстро усвоил, что квартира, как и любой товар, нуждается в серьезной предпродажной подготовке. Сюда входит и оформление документов, и подготовка самого жилья. Чтобы покупателю понравилась квартира, необходимо подчеркнуть и выделить все ее достоинства.

Он часто имел дело с несколькими квартирами в одном районе, равноценными по местоположению и типу дома, стоимости и другим основным параметрам. Но поиски покупателей на каждую из них занимали у Юрия разное время. Одна квартира уходила почти моментально, другая — чуть медленнее, а третья и вовсе зависала. Разница легко объяснялась тем, что на окончательное решение покупателя влияли второстепенные детали. Например, все тот же ремонт, наличие или отсутствие консьержки, чистота подъезда, бутылки на его подоконниках, перегоревшие лампочки…

Состояние квартиры имело особенно большое значение для небогатых покупателей, которым не по средствам осилить сразу и переезд, и ремонт.

— Перед тем как к вам придут смотреть квартиру, — советовал Юрий своим клиентам, — хорошенько проветрите и уберись в ней. Выбросьте на помойку весь хлам, который не собираетесь перевозить на новое место жительства. Чем больше квартира загромождена мебелью, тем меньшей покажется покупателю ее площадь. И не печальтесь, что картина закрывает дырку на обоях, как в известном мультфильме. Это не беда. Главное — сознательно не обманывать и не вводить покупателей в заблуждение.

Клиенты стали его любить, некоторые дамы просто обожали. Юрия начали рекомендовать своим знакомым. Начальство было им очень довольно.

От Юрия всегда исходило необъяснимое ощущение уверенности и чувство надежности. Он всем казался прочным и устойчивым, кок американский доллар. Ему во всем хотелось верить, на него все пытались опереться. Хотя такое ощущение надежности нередко обманчиво. Как у того же доллара, на смену претендует прийти евро или еще какой-нибудь новый «зеленый» появится…

Тем, кто продавал комнату в коммуналке, Юрий давал советы несколько иного рода.

— Здесь есть свои нюансы, — вкрадчиво журчал он. — Большей частью психологические. Ваши соседи формально могут согласиться с продажей и даже подписать отказ от приобретения вашей комнаты. Но если при визите потенциального покупателя ваши соседи вдруг заартачатся, комната зависнет на неопределенный срок. Поэтому старайтесь поддерживать с соседями хорошие отношения.

У Юрия были готовы советы на любые случаи жизни. Он проявлял редкую сообразительность и опытность, охотно делился своими житейскими знаниями. Риелторские сказки, смеясь, называла его беседы с клиентами Аня.

— Если квартиру придет смотреть пожилая пара, испеките сладкий пирог. У вас сразу появится предлог спокойно обсудить все за чашкой чая. А главное — запах сдобы «роднит» еще чужую квартиру с собственным домом, — дружески советовал Юрий.

— Какой у вас чудесный пес, прямо красавец! А у нас эрдельтерьер. Я тоже так люблю собак! Но если у вас в квартире покупатели, попросите кого-нибудь из соседей погулять с вашей собачкой, пока визитеры не уйдут. Так надежнее. Далеко не все расположены к животным, и пес может осложнить переговоры. Покупатели начнут напрягаться, побаиваться, оглядываться… Я вам правду говорю.

— А кошки у вас сибирские или персидские? Ну просто чудо! — ворковал он в другой квартире. — Хотя я не слишком в них разбираюсь, уж простите! Только запах в квартире немного есть… Если не удастся его выветрить к приходу покупателей, брызните немного духов на лампы и паласы. Можно просто на пол.

— А у вас все члены семьи согласны продавать квартиру? — интересовался Юрий. — Если хоть один против, она уйдет не скоро. Тут хоть стелите ковровую дорожку от подъезда до входной двери, а нахмуренные брови даже одного домочадца испортят настроение любому покупателю и отобьют у него всякую охоту иметь с вами дело. Поэтому сначала придите к общему согласию в семье. И будьте доброжелательны ко всем потенциальным покупателям. Все-таки на соседней улице может продаваться точно такая же квартира…

Да, клиенты его обожали. Но Юрию очень скоро стало не хватать зарабатываемых денег. Да и семья разрасталась. Аня окончательно ополоумела, расхрабрилась и затеялась рожать второго ребенка. После Дениса.

— Зачем? — спросил ее Юрий и понял бессмысленность вопроса.

У-у, шляхта паршивая…

* * *

Юрий попробовал продавать квартиры несколько иначе. Впрочем, этот метод был уже достаточно отработан и распространен среди риелторов.

Юрий разыскивал квартиры без наследников, что сделать всегда не так уж сложно. После смерти владельцев эти квартиры становились государственной собственностью. Но риелторам не нравилось отдавать государству что-нибудь из своих жадных рук.

Отследив такие квартиры, желательно с пожилыми и одинокими хозяевами, Юрий начинал следить за их жизнью и, главное, болезнями и смертью. Дальше требовалось срочно «создать», «изобрести», «высосать из пальца» родственников, претендующих на освободившееся жилье. Такие люди тоже у Юрия на примете имелись. С его помощью и под его чутким руководством новоиспеченные «внуки» или «племянники» подавали иски в суды с просьбами продлить срок наследования и признать за ними право собственности на квартиру. Естественно, не просто так. Предварительно псевдородственникам Юрий платил по одной-две тысячи долларов. Конечно, и судьи получали от него приличную мзду в «зеленых». После чего запросто выносили положительные решения, и «родственники» вскоре получали права собственников. После этого Юрий быстренько продавал их квартиры и наживал на подобных сделках огромные суммы в валюте.

Никто из покупателей и не думал отказываться от приобретения сомнительных квартир. Никто не обращал внимания на дурное наследие-в виде судебных документов и странных, неизвестно откуда, в самую последнюю минуту взявшихся наследников. Доверчивым наивным людям ни документы, ни родственники не казались подозрительными. Они не догадывались о том, что их права на купленные квартиры вполне могут оспорить немного позже. Кто? Да эти же самые «родственники».

Юрий все это отлично знал, но в погоне за процентами от сделок плевал на мелочи. Да, покупатели могли остаться и без квартир, и без денег. Например, однажды при оформлении документов в выписке из домовой книги не указали одного из прописанных в квартире жильцов. Значит, документально не оформили его согласие на сделку, и она спорна. Или в другой проданной Юрием квартире оказался прописан ребенок продавца, но в Документах отсутствовало разрешение органов опеки на продажу жилья.

Один раз Юрий даже решился на откровенную и еще большую подлость.

Тогда он случайно познакомился с милой молодой дамой, работницей РЭУ, продающей квартиру.

— У нас столько народу не платят за коммунальные услуги, — как-то пожаловалась она Юрию. — И ведь сделать пока ничего не можем. Вот примут закон о неплательщиках, сразу начнем выселять!

В глазах дамы загорелся горячий огонь ненависти к должникам и страстное желание насладиться их горем и торжеством справедливости.

А Юрию пришла в голову одна простенькая мысль…

Дама продавала квартиру как раз в том доме, который принадлежал РЭУ, — где она и трудилась.

— И кто же из ваших соседей не платит? — вскользь поинтересовался Юрий.

— Да таких полно! — махнула рукой дама. — Пятнадцатая квартира, сорок пятая, шестьдесят восьмая, восемьдесят четвертая, сто первая…

И Юрий наведался по одному адресу. Предъявил документы риелторской фирмы,

— Возникают неприятности с вашей неоплатой за коммунальные услуги, — объяснил он хозяйке, приятной на вид, полноватой старушке пенсионерке. — Вы знаете, что вас за это теперь могут выселить?

Он брал на испуг, и старушка действительно заволновалась.

— Да как же так — выселить?.. — залепетала она. — У меня сын сейчас без работы… Живем на одну мою пенсию…

Юрий выразил горячее сочувствие:

— Ох, как я вас хорошо понимаю! Сам вволю насиделся без работы, пока вот не пошел в риелторы…

Но ведь я хочу вам помочь! И долги ваши за квартиру мы оплатим. Продайте нашей фирме свою квартиру, а взамен мы вам найдем две неплохие однокомнатные. Плюс доплата тысяча баксов. Я подберу вам хороший район, рядом с сыном жить будете…

Квартира старушки стоила дорого: во-первых, самый центр Москвы, во-вторых, отличная большая трехкомнатка с изолированными комнатами. Правда, жутко запущенная, но это не беда. Новые хозяева отремонтируют на свой вкус и лад.

— Подумайте, посоветуйтесь с сыном, — на прощание посоветовал Юрий. — Я зайду дня через три.

Старушка и ее сын не подозревали о подлинной стоимости квартиры и настоящем размере доплаты за нее. И согласились переехать в Тушино.

На этой перепродаже Юрий заработал немалые деньги. Но повторять свой довольно удачный первый эксперимент не решился. Просто стало уж очень противно.

Один раз он ловко объегорил одну пьющую семейку. Они, почти всегда сильно набравшиеся, соображали плоховато, подписывали любые документы и при этом очень всему радовались. Юрий даже немного выпивал с ними — за компанию, — но головы старался при этом не терять.

В крайнем случае он мог пригрозить и судами (мол, затаскаю, а судьи у меня все в кармане, за деньги сделают что угодно), и даже расправой. После последней угрозы огромного мощного Юрия обычно все споры и возражения затихали сами собой. Но скандалы у него случались редко. Он их сам не любил и старался не нарываться.

Аню в свои махинации и аферы Юрий предпочитал не посвящать.

Его первая риелторская фирма разорилась, поскольку столичная администрация расторгла контракт с компанией из-за нарушения условий договора. Юрий приискивал себе новую фирму, но решил не дремать. Он по-прежнему вел активную продажу квартир и их сдачу внаем по уже несуществующему договору с московским правительством. Отыскав очередного доверчивого покупателя, Юрий продавал ему квартиру, уверяя, что фирма сотрудничает с правительством Москвы. Его расчет, довольно примитивный, неизменно оправдывался — психология, блин… Любыми доступными способами Юрий убеждал желающего купить или продать свое жилье в том, что перед ним — настоящий риелтор. В подтверждение своих слов он отдавал клиенту копию контракта с мэрией, и покупатель полностью верил в законность сделки. Таким образом ему удалось купить и впарить три квартиры.

Но самой крупной махинацией стала продажа несуществующего жилья. Они тогда объединились с несколькими риелторами и дали в крупные журналы и газеты, специализирующиеся на проблемах рынка столичной недвижимости, и в Интернет объявления от имени новой фирмы «Новостройка». Фирмочка была скромна и просила за квадратный метр в два раза меньше, чем другие известные фирмы. Причем платить дозволялось и в рассрочку. Забыв известную истину, что бесплатный сыр бывает только в мышеловках, в офис фирмы потянулись все те же наивные и доверчивые покупатели. Что бы делал Юрий, как бы он жил, не будь на свете таких простодушных?.. Кидать людей стало его профессией.

Приветливые, ласковые девушки-менеджеры называли покупателям адреса новостроек, весело раскидывали перед ними планы-схемы домов, предлагая выбрать квартиру и планировку. После этого клиенты оплачивали первоначальный взнос в размере десяти-пятнадцати тысяч долларов и получали квитанцию. Наивняки вновь забывали о многочисленных предупреждениях никогда не делать предоплаты. Правда, некоторые чересчур бдительные все же требовали у риелторов учредительные документы и лицензию. Однако это Юрий с сотоварищами предусмотрели. И конечно, такие документы оказывались в полном порядке. Но никто из клиентов не поинтересовался, есть ли у компании договор со столичным правительством на строительство жилья и документально подтвержденные права на земельные участки.

Фирма продавала несуществующие квартиры в домах, никогда ей не принадлежавших. Адреса новостроек и планы-схемы жилья отыскивали в Интернете. Вместо инвестиций в строительство полученные деньги сразу переводились на счета в западные банки. По самым скромным подсчетам в общей сложности Юрий с приятелями заработали больше миллиона долларов. И успели исчезнуть прежде, чем милиция начала их поиск.

Во всех делах Юрию помогал верный друг Игорь, который мастерски наводил, как он горделиво рассказывал, порчу на всех конкурентов Воробьева и затемнял мозги всем его покупателям.

Юрий посмеивался про себя. Он не слишком верил в эти волшебства, но кудесничать Игорю разрешал. Чем бы дитя ни тешилось…

22

Алевтина стала внимательно присматриваться к своей хозяйке. Неужели цыганка на вокзале сказала правду? Разве Марина умеет гадать, ворожить и вообще способна на что-то из ряда вон выдающееся?

Она пристала к Марине с вопросами, но та с досадой отмахнулась:

— Тебе что, нечего делать? Я со своими проблемами и вопросами никак разобраться не могу, а еще ты!

Проблемы возникли после проклятого гадания, и Марина простить себе не могла, что осмелилась на такую глупость и завеяла столь опасное дело.

— Ой, подлецы! — теперь с утра до ночи протяжно стонала Марина. — Ой, обманщики! Ой, негодяи! — При этом старалась, чтобы ее никто, кроме Алевтины, не услышал.

Пока Марина стонами пыталась разобраться с родственниками, Аля напряженно обдумывала: «Не смогу ли я ворожить и гадать? Вдруг у меня те самые ненормальные глаза, о которых упоминала цыганка на вокзале?»

Но понять это самой было невозможно. Жаль, что она не догадалась тогда все подробно повыспросить у гадалки… Теперь не узнаешь… Разве что подойти к какой-нибудь на улице…

Газеты, конечно, пестрели объявлениями о гаданиях и чудесах, но это все за немалые деньги. А тратиться Аля не хотела.

И тогда она решилась. Высмотрела возле вокзала более-менее приличную на вид цыганку — там их вечно толпы — и подошла к ней.

— Гадать мне не надо, — с ходу прервала Алевтина уже начавшую напевно предлагать свои услуги ворожею. — Мне хочется знать, могу я сама гадать или нет. Ну, есть ли у меня способности к этому… Я заплачу. Но немного. Много не могу.

Цыганка удивилась:

— А сколько дашь, красавица?

— Полсотни, — расщедрилась Алевтина, вспомнив свою хозяйку.

— Ну, давай! — с готовностью протянула руку цыганка.

— Э-э, нет! — отступила Аля. — Сначала скажи…

Цыганка недовольно глянула на Алевтину:

— Зарабатывать хочешь, красавица? Еще как дело пойдет… А гадать можешь! И видеть насквозь тоже. Глаз у тебя хороший. Только поучиться немного надо… Хочешь, помогу?

— Нет, — помотала головой Аля. — Учителей я найду… Главное— знать, что получится…

— Получится, подучится! — закивала цыганка. — Еще как получится! У тебя здорово все выйдет! Давай деньги, красавица!

Аля отдала обещанное и поспешила уйти, а то цыганка затеялась предлагать что-то еще, и к ней уже поспешили ее пестрые, резвые и ушлые соплеменники. А общаться с этой толпой Алевтина желанием не горела.

Отправляясь по утрам на рынок, она стала внимательнее приглядываться к манерам и словам уличных гадалок в ярких одежках. И кое-что для себя Уяснила.

Эта народная психотехника была явно когда-то кем-то неплохо продумана и отработана. Она строилась на магических принципах и применялась в основном как уличный гипноз — ловкий и почти беспроигрышный метод одурачивания и обмана людей. Такой уличный гипноз в последнее время стали называть «цыганским», поскольку именно цыгане чаще и успешнее других использовали его для добывания денег. И совсем нехилых денег.

Главный секрет цыганского «искусства», как поняла Алевтина, — разыгрывать спектакли лишь с настоящими лохами. А их необходимо сначала безошибочно вычислить в толпе прохожих. Интуицию, зоркость, тонкое природное знание психологии — эти свои качества цыганки развивали и совершенствовали на ходу. Целыми днями они бродили по улицам и бульварам, выискивая нужных людей. Ими оказывались мечтательные, рассеянные, то есть не от мира сего молодые неопытные девушки, застенчивые юноши и чем-то расстроенные женщины. Именно они совершенно автоматически выполняли любую несложную просьбу, произнесенную мимоходом. А потом уже им объясняли, что на них навели порчу или сглаз, что их дети (это особенно пугало матерей) в большой опасности, что случится беда, поэтому лучше заплатить прямо сейчас и освободиться от проклятия.

Многие верили. Платили. И освобождались. От денег. Часто от довольно больших.

Наблюдательная Аля подметила, что цыганки часто просто начинают разговор и стараются построить его так, чтобы человек обязательно согласился два-три раза с каким-нибудь их утверждением, чтобы он несколько раз почти автоматически произнес «да», совершенно не анализируя очередное предложение.

Правда, наблюдать из разных укрытий и укромных углов ей мешали мальчишки и подростки. Их привлекала кого-то выслеживающая девушка. Один пацаненок лет девяти подошел и спросил:

— Тетя, вы террористов ловите? Можно я вам помогу? Я знаю некоторые приемы.

Аля молча погрозила ему кулаком.

Позже Алевтина с помощью Марины раздобыла книгу «Русский гипноз». И выяснила, что разновидностью уличной игры цыган стал так называемый метод непродуманного согласия. После того как «сценарий» отработан и человек неоднократно согласился с гипнотизерами, они кодируют свои жертвы на забывание произошедшего. Обычно такое «очарование» проходит уже через две-три минуты после расставания. Но бывает, что срабатывает на многие годы, а порой и на всю жизнь.

Автор книги, профессор Кандыба, утверждал: «В науке этот феномен объясняется тем, что в таком состоянии подсознание человека все слышит и способно помимо сознания напрямую вступать в контакт».

«Еще в древнерусских землях шаманы и жрецы разработали специфическую психотехнику воздействия на людей в обычном состоянии сознания, — читала Алевтина в книге. — Главный секрет ее заключался в умении подстроиться к человеку, незаметно привлекая его внешне и внутренне, а затем, добившись контакта, через механизм врожденного бессознательного подражания, который есть у каждого человека, добиться управляемого контакта и очарования. Оно отличается тем, что оказавшийся в нем человек на несколько секунд или минут полностью вам подчиняется, сам этого не осознавая. По истечении нескольких кратких минут какой-то легкий туман — наваждение как бы спадает с человека, и он начинает вновь трезво воспринимать все происходящее».

В прошлые века в психотехнику было внесено много элементов христианской религии и культа Христа и Девы Марии — Богоматери. Причем применялась она для ускорения духовного просветления и самосовершенствования. Но это в прошлом..

Многое изучив и освоив основные приемы и методы, Алевтина отважилась рискнуть и попробовать. С кого же начать? — напряженно обдумывала она. И решила проэкспериментировать на муже Марины Алексее. Он — настоящий лох, тут никто не ошибется.

Улучив момент, когда Алексей был дома, а Марина отправилась в косметический салон, Аля подсела к нему.

— Алеша, — вкрадчиво начала она, — ты только не подумай, что я выдаю чужие тайны… Я вообще-то ничего не знаю. Но чувствую что-то нехорошее… Вот посмотри на меня…

Алексей заволновался и уставился на Алевтину.

— Ты ничего такого не замечал за Мариной? — осторожно продолжала Аля. — Ведь тебя что-то настораживает, правда?

— Да, — охотно и тревожно согласился Алексей, — ты права… Марина стала вспыльчивой, раздражительной, подозрительной…

— Помяни мое слово — у нее кто-то есть! — воскликнула Аля в неожиданном сиюминутном озарении. — А тебе разве так не кажется?

— Кажется, — понуро согласился Алексей, хотя вспыльчивость Марины не приводила к романам и любовникам.

— Но я могу вас помирить, — заявила Аля и сама подивилась своей наглости и смелости. — Наворожу вам полный мир в доме! Хочешь?

— Конечно хочу! — радостно воскликнул Алексей. Прямо как малый ребенок… Вот таких-то и дурят напропалую…

И Алевтина начала водить руками и приговаривать. В общем, несла настоящую околесицу… Но будущий кандидат наук был совершенно заворожен. Дурачок…

А на следующий день Аля напрямую поговорила с Мариной. Та расплакалась.

— Прямо не знаю, что делать! Я после того гадания просто жить не могу! И зачем я все это затеяла, не понимаю! Глупость такая! Затмение на меня нашло!

— Я помогу! — объявила Аля и приступила к своим пассам.

Вечером супруги помирились. А потом Алевтина точно так же запросто примирила Марину с ее родителями. Ей это ничего не стоило, когда люди сами готовы на примирение.

И слава об Алевтине пошла повсюду, как круги по воде. Марина рассказала соседкам и подругам, своим парикмахершам и косметологам, Алексей поделился с приятелями…

Действовало лучше всякой рекламы.

К Алевтине стали обращаться за помощью и платить. Деньги потекли нешуточные.

— Ты только меня не бросай! — умоляла Марина. — Ты ведь можешь совмещать помощь людям и мне!

— Не брошу, — солидно, с чувством собственного достоинства отзывалась Аля.

В принципе ей уже вполне хватало на жизнь и без Марины. Но хотелось уехать из надоевшего общежития, где теперь к Але на прием записывались в порядке живой очереди, и снять квартиру. А еще лучше — выйти замуж за москвича.

И тогда, словно по ее желанию, подвернулся черноглазый малыш… Он смеялся и блестел радостными глазами.

— Бойся черных глаз, доченька, — когда-то говорила мать.

Она ничего не понимала. Для гадания и ворожбы черные глаза — находка. И Аля не стала отказываться от подарка судьбы.

* * *

Разве можно кому-нибудь растолковать, почему Игоря нежданно-негаданно так потянуло к толстой девушке в розовом? Да потому, что ему надоело идти вслед за другими! Надоело влюбляться в тех, кто нравился всем. Опротивело повторять поступки и ошибки приятелей. Скудин — не тень Юрия и будет отныне думать и действовать самостоятельно.

Своим выбором Игорь словно бросал вызов миру. Да пусть себе эту девицу все считают страхолюдиной! Но для него она будет красавицей, Василисой Прекрасной. Ну да, настоящей красоткой. У Алевтины роскошные волосы, греческий нос, большие глаза, отличная фигура… И Игорю плевать, что никто, кроме него, не замечает этого. Он видит лишь то, что хочет видеть, а не то, что видят другие, и совсем не то, что есть на самом деле. Поэтому его жизнь может стать счастливой.

Все правильно. Жить надо все равно своим умом, и просчеты совершать свои собственные, чтобы потом ни на кого не кивать и не сваливать вину за собственные глупости на других. Хотя так ли это? Для чего вообще людям дан разум? Не для того ли, чтобы они, наконец, поняли — жить одним разумом нельзя? В конце концов, люди все равно живут и хотят жить чувствами, для которых совершенно безразлично, кто прав, а кто ошибся.

Игорь запутался, слегка засомневался в своих, на первый взгляд, твердых постулатах, и махнул на них рукой. Рассуждать дальше не имело смысла. Нужно просто жить. Что он и сделал.

Игорь давно уже чудесно наловчился готовить и стирать. Ему даже понравилось стоять у плиты, обжаривая себе на обед куски мяса или засыпая в бульон лапшу, напялив фартук, в котором он выглядел очень смешно.

«Кухонный мужик, — подумала Аля, увидев его среди кастрюль и сковородок. — А что, очень неплохо… То, что мне надо…»

В тот судьбоносный день он готовил для Алевтины, которая должна была явиться с минуты на минуту, и ликовал. Черные глаза горели блеском номер четыре.

Его очень грела сложившаяся ситуация. Она напоминала французские фильмы, где герои вечно запросто путаются с кем ни попадя и спят с кем угодно, не задумываясь о последствиях. Игорю нравилась этакая чужеземная свобода действий и раскованность отношений, устраивала беззаботность и легкость. Он любил жить, мыслями не обременяясь. Для чего грузить себя ненужными проблемами? Лишнее, лишнее… Жизнь светла и прекрасна. И незачем превращать ее в мрачную и тяжкую, как частенько привыкли делать русские, взращенные творчеством Достоевского и Толстого.

Но время стремительно уходило, напоминая, что наступила пора гнездования. Иначе будет поздно.

И влюбиться Игорю пришлось только потому, что ему стало необходимо любить. И не так уж важно, на кого излить свои чувства. Они переполняли его и настойчиво искали выхода.

Алевтина явилась почти не опоздав и тотчас стала осматриваться. Квартира ей понравилась.

Ее заявление по поводу ведьмы Игорь для начала предпочел оставить без внимания. В конце концов, все бабы по натуре такие. Только среди них .встречаются очень симпатичные на морду…

— Ладно, давай проходи! — пригласил он.

— Один живешь? — Алевтина грузно уселась на хрупкий табурет и заопасалась, как бы он под ней не обломился.

— Один, — кивнул Игорь, выкладывая ей на тарелку большую жирную отбивную. — С тех пор, как бабушка умерла. А мать отдельно со своим мужем и дочерью. Я с ними не дружу и общаюсь редко. Телевизор включить? Будет фильм — расследование дела по поводу рождения Христа.

— Художественный или документальный? — спросила Аля.

Игорь взглянул на нее и усмехнулся. До объяснений не снизошел.

— Ты ешь! А то остынет. Для тебя старался! Предпочитаешь рыбу или мясо?

— Предпочитаю вкусно, — пробурчала Аля.

— Молодец! — похвалил Игорь. — Ну, пробуй! Правда, объедение? Согласно заказу!

Он всегда очень ревниво относился к своей готовке и обожал, чтобы ее хвалили и просили добавки.

— Угу! — пробубнила Аля с набитым ртом.

— А вчера, — продолжил светский диалог Игорь, — по телевизору показывали такое милое музыкальное шоу! С участием Аллы Пугачевой, Филиппа Киркорова, Кристины Орбакайте, Владимира Преснякова…

Он явно ждал от Алевтины какой-то реакции, определенного ответа, но она не понимала, какого именно, и промолчала.

За окном вдруг заорали:

— Викто-о-о-о-ор! Игорь задумчиво спросил:

— Как думаешь, кого он зовет?

— Собутыльника! — буркнула Аля.

— Да, возможно, — кивнул Игорь. — А если совсем другого? Может, Гюго? Но тот вроде умер…

И скосил хитрые глаза, которые залил еще с утра, на Алевтину.

Она его вновь не поняла. А так ли уж обязательно понимать друг друга, чтобы жить вместе? Жизнь этого не подтверждает. Поскольку психологические причины совместного бытия часто оказываются менее важными, чем экономические. У нас на дворе рынок, так что продаем и покупаем. И торговля собой — одна из привычных составляющих рыночных отношений.

Да и кто будет рассматривать и принимать всерьез чувства, когда человеку нужен просто угол для житья? Этим углом для Алевтины всерьез, готовился стать Игорь Скудин.

Он снова хмыкнул:

— А я сейчас читаю Андре Жида!

— Жида? — удивленно повторила Аля. — Разве есть такой писатель?

«Только постель, — подумал Игорь. — Нас может соединить и согреть лишь она. И ничего больше…»

— Телевизор любишь смотреть? — поинтересовалась Аля, доедая отбивную.

Быстро управилась…

— А что еще делать вечерами? — пожал плечами Игорь. — А ты не любишь?

— Мне некогда, — пояснила Аля. — Дел полно…

— И какие же такие дела у ведьмы? — ехидно справился Игорь. — Ты, помнится, именно так себя называла…

Алевтина посерьезнела:

— Это правда, я не вру. Над этим смеяться грех, Я людям помогаю! У меня клиентов полно. Порчу снимаю, сглаз… Заговариваю на удачу, на деньги, на любовь… И лечить могу руками. Немного… Хочешь, и тебя заговорю? Бесплатно…

Игорь со смехом отмахнулся:

— Не надо, что ты! Я и так как-нибудь проживу! Без заговоров.

— Зря отказываешься. Не проживешь! Ты, я вижу, — она снова огляделась, — много бабок не получаешь. И еще учишься. А если бы вместе взялись за дело… — Новая удивительная мысль пришла ей в голову совершенно неожиданно, Аля сама не думала, не гадала. — Я могу тебя научить…

Алевтина еще не знала, что больше всего на свете Игорь ненавидит именно это простое слово. Он еще в школе терпеть не мог занудных назойливых училок как раз за то, что они пытались его чему-то научить. Его нечему учить, он сам все давно знает! И исключительно он один способен научить человечество чему угодно. Лишь бы его слушались! Именно о такой роли — роли верховного учителя — Игорь грезил втайне от всех. Но он еще не догадывался, что эту роль и собирается предложить ему новая случайная знакомая.

Он с удовольствием ее кормил и непрерывно банально острил:

— Как гостя ни корми, а он все в рот смотрит! Или:

— Редкий гость станет засиживаться, если почувствует себя как дома.

Но реакция Алевтины оказалась весьма своеобразной. Она все принимала за откровение, о юморе вроде как представления не имела, а потому сочла нужным наконец обидеться:

— Ты чего, боишься, что я тебя объем?! А зачем тогда звал? Ишь какой щедрый! Да уж, на твою зарплату точно не разгуляешься! Гонишь, что ли?

Игорь даже удивился: ничего подобного он не ожидал.

— Ну, это шутки у меня такие! — попытался он объясниться.

— Дурацкие! — отрезала Алевтина.

— Какая жизнь, такие и шутки! Сама понимать должна, не маленькая…

— Эти хиханьки да хаханьки мне уже надоели, как осенняя слякоть! — заявила Аля. — Даже сильнее.

Она была довольно точна в своих суждениях и определениях.

Черные глаза Игоря налились обидой. Он распахнул заветную шкатулочку, куда складывал и где хранил все свои обиды, накопленные за жизнь, и вышел на тропу войны. Или на ринг. Смотря где он сейчас сам себя представлял. Да и какой мужик, Даже самый завалящий, не мечтает о битвах? Только сражения у всех очень разные. Словесные бои у Игоря оказались единственными, где он действительно преуспевал. Тогда он становился опасным. Опять бои без правил… Излюбленные и постоянные. Хотя правила там все равно есть, и еще какие!.. Романтика боя…

— Алевтина, не вредничай! — довольно миролюбиво отозвался Игорь. — Кто тебе сегодня на хвост наступил? Видно, бросил очередной любовник… И часто они тебя так кидают? Или ты мужикам нравиться перестала? Неужели выходишь в тираж?

Аня злобно стиснула зубы. Она подобных Игорю не переносила. Но сдаваться и покидать поле боя пока не собиралась.

— Язык тебя украшает еще меньше, чем все остальное! — не осталась в долгу Алевтина.

И зачем она вообще связалась с этим волосатым кривоногим черноглазым малышом?! Когда-то мама предостерегала — темные глаза опасны. В них трудно что-либо рассмотреть. Аля посмеялась, хотя запомнила. Как же она еще глупа, неопытна, безрассудна… Просто дура серая!

Пока Игорь собирался с мыслями для ответа — Аля заметила, что он вдобавок еще и тугодум, — она встала и побродила по комнате. В квартире застыла тишина, наполненная запахами поздней осени и кухни.

Под стеклом стояла фотография — улыбающийся щербатым ртом Игорь с бокалом вина в руке.

— Да ты, оказывается, шибко вино любишь! А вроде с виду порядочный!

— Чем же это я такой порядочный? — пробурчал удивленный и очень польщенный Игорь, хотя его нелегко изумить.

Никто из знакомых девиц, бросавших его, самое большее, через два-три месяца после знакомства, даже в забытьи и в тяжелом бреду не решился бы дать подобное определение. Уживаться со скудинским тяжелым характером не пожелала ни одна. Да и ему была нужна такая, которая бы ничего от него не требовала, никаких претензий ему ни по каким поводам не предъявляла, на колкости не обижалась… Лишь тогда их отношения могли бы затянуться, угрожая принять чересчур устойчивую форму.

Но такой до сих пор не находилось.

— В этом мире я — как пьяный среди трезвых. А может, наоборот: как трезвый среди пьяных, — изрек Игорь и сам призадумался над хитро закрученным смыслом своих фраз.

— Мудрено! — хмыкнула Аля. — Ну ладно, вот ты человек, я вижу, вроде порядочный. Да? — повторилась она, подойдя к новому другу вплотную.

— Надеюсь, — отозвался Скудин, весело ощерившись беззубой улыбкой.

— А смотрю — за женским полом бегаешь! — продолжила свою мысль Алевтина. — Одно с другим как-то не увязывается, тебе не кажется?

— Не кажется, — ухмыльнулся Игорь. — А что, по-твоему, преклонение перед женским полом — непорядочность?

— Ах, по-твоему, это называется преклонение? — насмешливо пропела Аля. — Вот не знала…

— А как же это называется?

— Я бы сказала, но не люблю неприличных слов. — Аля нахмурилась.

— Да девушку они только украшают, придают ей шарм, то бишь очарование! — объявил Игорь.

— Ты серьезно? — удивилась гостья. — Если да, то это… Пустая болтовня! И ты мне глупостями мозги не забивай. Понахватался ерунды! Все вы бандюки! А если женишься, что, тоже преклоняться перед другими будешь?

— Женитьба ничего в человеке не меняет! — философски изрек Игорь. — И вообще жена женой, а человек живой!

— Если ты о себе, то даже чересчур живой! — съязвила Аля. — Как этот, знаешь, который смирно теперь лежит себе в мавзолейчике! Тоже был когда-то живее всех живых.

Игорь неожиданно обрел глубокомысленный вид. .Очень смешно…

— Только не надо опускаться до пошлости. Не опускайся, ладно?

Алька изумилась. У парня налицо явный легкий дебилизм, как любила повторять, оценивая своих знакомых, Марина. А может, и тяжелый. Как у многих сильно пьющих несостоявшихся ученых. Будущий историк… Ну на кой ляд ему эта история? Лучше бы занялся собой. Подтянул живот и руки-ноги. А то они у него дряблые, как у старухи, похожей на ком теста. Стыдно! Молодой еще мужик!

Аля с презрением оглядела его дохлую фигуру, лишенную даже слабого намека на мускулы. Хилый зачаток эротики… Зато про баб треплется не переставая. Хвастает победами… Неужели все это правда? Аля очень сомневалась в его искренности. Волосатый и кривоногий, сутулый и хилый, настоящий задохлик… Хоббит какой-то… Она о них не читала, но слышала от Марины, что они маленькие и волосатые. А этот еще наверняка трус и комплексун от природы, как говорила Марина о своем муже. Или они в Москве все такие? Нет, здесь тоже бывают и крутые, и жесткие, и накачанные… Например, тот очень симпотный друг Игоря… Как же его звали?.. А, да, Юрий…

— Ты сколько раз можешь на турнике подтянуться? — спросила Аля.

— Ни одного! — весело объявил Игорь. — Ну и что? Подумаешь! В армии такая умора была! Все потешались.

Оно и видно! — сурово подумала Аля. Взглянул бы он на себя со стороны… Действительно умора. Обхохочешься! Прямо уписаться можно!

— А ты занимался каким-нибудь спортом?

— Только одним — шахматами! — горделиво отозвался он.

— Хороший спорт — никаких тебе травм, — пробормотала Аля.

— На самом деле — говорю это тебе как шахматист с опытом! — травмы у шахматистов бывают похуже, чем в другом спорте, — важно заявил Игорь. Он обожал, демонстрировать эрудицию. — Травмы от напряжения мозгов у шахматистов куда страшнее физических. Когда бежишь, например, на лыжах — мозг расслабляется, работает лишь тело, и борьба за победу так тяжело не переносится. А в шахматах — мощное моральное напряжение в борьбе за выигрыш, и при этом нет физической разрядки.

Игорь любил эту абстрактную и успокаивающую игру. Казалось, она придавала мыслям совсем иные направления, далекие от человеческих скучных будней, от земных сомнений и тоски. Шахматы были для Игоря своеобразным миром в себе, не знающим разочарований, суеты и смерти. В школе Скудин даже получил первый разряд, но совершенствоваться ему надоело. Он чересчур быстро остывал ко всему.

Обычно, сыграв множество шахматных партий с Юрием и, как водится, почти во всех проиграв, Игорь предлагал:

— Слушай, а давай теперь в домино! А то думать надоело!

Или предлагал перейти на шашки. Правда, и здесь он лихо проигрывался. Над его вечными проигрышами Юрий издевался, ехидно удивляясь, какой же кретин дал Скудину первый разряд.

— Подожди, Воробей, ты во что играл? В шашки? — однажды вдруг спросил Игорь Юрия.

— А во что же еще?

— Но я играл в поддавки! — заявил Игорь и засиял.

— Да, выворачиваться ты горазд! — хмыкнул Юрий. — Тут тебе нет равных! Мне, например, трудно додуматься до таких крутых поворотов и неожиданных направлений твоих мыслей!

— Ты тугодум, как всякий высокий мужик! А жизнь — это тебе не шахматы. Тут думать надо! — с апломбом низкорослого человека объявил Игорь. — А я мал да удал!

Юрий с сомнением покосился на приятеля, но возражать и спорить на скользкую тему не стал. Да и вообще возникать по пустякам и скандалить он не любил. Просто порой Игорь сильно донимал его и досаждал своими амбициями на пустом месте. Похоже, Скудин всегда прекрасно себя чувствовал, и собственное положение его не просто устраивало, а несказанно радовало. И Юрию не удавалось понять, как взрослый здоровый мужик может ничего не делать, но жить себе весело и безмятежно. Игоря такое положение дел не унижало и не оскорбляло. Он продолжал плести несуразные речи про науку — вот, написал еще одну статью! — словно забывая о том, что в институте только пьет да болтает, отвлекая действительно работающих людей.

Снова за окном раздался знакомый всей стране голос Киркорова. Певец на сей раз выступал не в роли угрожающей мышки, а страдал от неразделенной любви: «Мучает бессонница, в голове тумандурма-а-ан…»

— Ай-ай-ай! — вздохнул Игорь. — Надо ему таблеточек попить! Куда дорогая жена только смотрит? Так ненароком можно упустить юного мужа. Мальчик давно крепко стоит на резвых ногах. А нам, Алечка, еще пивка глотнуть не мешает. Я ведь живу по очень хорошей и обычной схеме: денежки имею — денежки спускаю… И так далее. А ты предлагаешь что-нибудь другое, совсем новенькое?

— Может быть, — пробормотала Аля, снова садясь на хилую, под стать хозяину, табуретку. — А чем ты на работе занимаешься? И вообще…

— Я занимаюсь наукой, а не паршивым бизнесом! — горделиво заявил Игорь. — И на деньги мне наплевать!

Странно, подумала Аля.

— А в институте… Ну, как тебе объяснить… Приходить туда больше двух раз в неделю часа на три и не надо. У меня там свой стол. На нем фотографии. Куча отчетов и моих статей в ящиках. Да я вообще хожу на работу не потому, что там что-то делаю, а потому как знаю, что делать в случае непредвиденности. Моя должность называется «старший лаборант». Только я до сих пор не знаю — в чем старший… Зато все лето отпуск. Хочу взять участок и начать строить дачу. Я пока на работе не нужен. А потом выйду… На денек… И вообще у нас сейчас институт в таком состоянии, что там делать нечего. У нас такой директор!

Обычно на вопросы о работе Игорь отвечал очень размыто и обтекаемо, как агент российской разведки.

— Мы в нашем НИИ недавно провели эксперимент на мышах. Те мыши, которым давали пить пиво, прожили в шесть раз дольше непьющих. Вот и думай после этого о вреде алкоголя!

— А у вас в НИИ что, пивопровод? — с любопытством спросила Аля.

Неужели в Москве и такoe бывает?.. Или парень— настоящее трепло?..

— У нас просто мыши стаями всюду бегают, и мы никак с ними справиться не можем! Хорошо еще, что не крысы! А я мечтаю купить землю и растения сажать!

— За что же ты бедные растения сажать будешь? — буркнула в ответ Алевтина.

— Ты забавная, — ухмыльнулся Игорь. — То, извини за прямоту, кажешься тупой, как лодка-плоскодонка, а то парируешь с ходу, ловко и метко.

«Это я у Марины понахваталась», — подумала Аля.

— В детстве я часто слышал: плохая примета, если дорогу перебежала черная кошка, — продолжал балагурить Игорь. — И стал рассуждать. А вот если дорогу перебежала не взрослая кошка, а маленький котенок, совершенно черный, — это тоже считается плохой приметой? Об этом никто не говорил. И еще: если кошка не сама перебежала дорогу, а ее перешел человек с черной кошкой на руках, это как считается?

— Ты, видимо, в детстве мудрен был, если такие мысли у тебя возникали! — хмыкнула Аля. — Хаким и остался!

Из открытого окна доносилось привычное пение женского любимца Киркорова: «Без тебя я, без тебя, словно… революция без вождя!»

— Вот представь, я тебе говорю, признаваясь в любви: «Я без тебя — как революция без вождя!» Как бы ты на такое отреагировала? — глубокомысленно спросил Игорь.

— Все вы бандюки! — буркнула Аля.

— Справедливое замечание и вполне разумное, — кивнул Игорь. — Хотя недоброе. Я давно заметил одну удивительную особенность приезжающих в Москву провинциалов. Они сочетают в себе искреннюю непосредственность и наивность восприятия мира с эгоистичной потрясающей настырностью в достижении практических целей. Ну, я думаю, ехать тебе домой в твое общежитие уже поздновато, а провожать я не люблю. Останешься до утра?

Аля подумала полминуты и кивнула. И осталась с Игорем надолго.

23

— Опять забыл! — каждый день виноватился Анатолий. — Ну никак не могу запомнить! Давно хочу подобрать для тебя короткий пояс. На французские Фигуры этот не рассчитан.

— Не волнуйся, меня даже лифт в одиночку не поднимает, — успокоила его Аня.

Анатолий взглянул вопросительно.

— Ну, вхожу в лифт, нажимаю кнопку, а он вдруг выключает свет и никуда не едет. Не фиксирует мой малый вес — думает, что в нем никого нет. Наши лифты тоже на меня не рассчитаны.

Толя улыбнулся.

Его прибор, посылающий слабые токи — сигналы для успокоения бунтующего в животе матери малыша и предотвращения выкидыша, — застегивался на пузе беременной специальным поясом. И он оказался даже для пузатой Аньки чересчур велик. Толя проделал в нем еще одно отверстие и, надеясь, что малыш будет быстро расти, думал, все теперь в полном порядке. Только пояс все равно свободно болтался на маленьком Анькином животе, а Анатолий каждый день забывал сменить пояс на другой.

— Надо мне специально сделать запасной, для таких фигур, — говорил Толя и забывал. — Ну потому что ты такая одна! — оправдывался он и повторял с каким-то странным выражением: — Ты одна такая…

Аня краснела. Старалась не думать ни о чем и ни о ком, кроме будущего ребенка. Пыталась сосредоточиться исключительно на нем… Не получалось…

Это было что-то странное, непонятное, то, что случилось с ней тогда…

— Анюта… — тихо позвал ее кто-то сзади. Она обернулась. Удивилась… Сделала шаг назад…

— Анюта… — повторил он. — Это ты…

— А это ты… — растерянно отозвалась Аня. — Надо же… Откуда ты взялся? Что тут делаешь?

Анатолий пожал плечами:

— Вероятно, то же, что и ты. Пытаюсь забыть о работе. На отдыхе каждый пытается забыть о чем-то своем: кто — о пакостном начальнике, кто — о куче брошенных дел, кто — о семье, теще, детях, о жене или муже, несделанном ремонте, долгах и соседях сверху, постоянно забывающих закрывать краны и заливающих твою квартиру…

Аня засмеялась. Он посмотрел на нее с удовольствием.

— Вот, как ты любишь повторять. А я все ждал, когда ты рассмеешься. Ты ужасная хохотушка. И смеешься всегда. По-моему, даже ночью, во сне. Или мне кажется?

— Да, смеялась, — пробормотала Аня. — И досмеялась до жизни такой… Вот… А насчет сна… Нет, Толя, мне снятся печальные сны. Какие-то нехорошие… Там не расхохочешься… Откуда ты взялся?

В — Не важно, — сказал он. — Главное, что взялся. И теперь я тебя никуда не отпущу.

Она изумилась и по-детски открыла рот. Анатолий полюбовался ее дурацким видом.

— Имею право на южный роман! — внезапно заявил он. Аня никогда еще не видела его таким дерзким и нахальным. — Да я и приехал сюда на него в расчете! Но незнакомые женщины меня привлекают не слишком. К ним еще надо время притереться, что с моей плохой контактностью сложновато, а отпуск короткий. Я прилетел всего на три недели. Учти, четыре дня уже прошло. Так что нам с тобой надо торопиться.

Аня смутилась:

— Что с тобой сегодня?

— Почему сегодня? Если честно, я здесь просто ждал, когда ты, наконец, догадаешься, телепатнешь и прилетишь утренним рейсом. И вот дождался, наконец.

— Интересно, — ехидно пропела Аня. — Ты вес всегда можешь предположить и вычислить?

— Всего вычислить не может никто! — Анатолий искоса взглянул на Аню. — А вот кое-что можно Например, что я тебе по-прежнему жутко нравлюсь!

Он будто мазнул Аню хитрым взглядом. Она растерялась.

— Толя… — пролепетала Аня. — У меня… девочка… уже вторая…

Это случилось после смерти ее второго ребенка, когда мать настояла на том, чтобы они с Юрием поехали летом отдохнуть в Сочи.

— Я знаю, — пожал плечами Анатолий. — Но это жизнь! А она никогда не стоит на месте.

— Понятно, что не стоит, — прошептала Аня. — Но… видишь ли, Толя… Я вспоминала тебя… Часто… Но я приехала с мужем…

— Не понимаю, какая связь. Почему ты нас объединяешь? Собираешься сложить нас или умножить друг на друга?.. Где в остатке будешь ты сама? Этот остаток довольно много и серьезно весит. На редкость проблемная штука. Муж… Ну и что?

— Как — что?! По-твоему, я буду совмещать тебя с ним?!

Анатолий выразительно хмыкнул и взглянул Ане прямо в глаза.

— Скажи, Аннушка, а разве нас с тобой ничего не связывает? И нам с тобой совсем нечего продолжать?! Или у тебя плохо с памятью? Рановато по возрасту. Ты напряги ее посильнее. Только, пожалуйста, без излишне богатого воображения.

Аня больно прикусила губу и растерянно посмотрела по сторонам. Кого она искала? Здесь никто не придет на помощь. Или она хотела звать Юрия спасти ее от внезапно свалившегося на голову любовника?

Но муж безмятежно сидел в баре, наливаясь пивом и солидно беседуя за жизнь с аборигенами и курортниками. Он умел запросто находить себе приятелей и собеседников и мог закорешить с кем угодно буквально за две минуты.

Контактер, называла его Аня.

Анатолий смотрел на нее серьезно и пристально. Сказать, что все прошлое — случайность, ошибка, наваждение? Что она тогда слишком много выпила и просто забылась? Что… Что бы она сейчас ни сказала, он ей не поверит. И будет прав. Потому что все ее слова — сплошная ложь…

* * *

Это случилось на первом курсе. В его конце. Когда безвозвратно миновал самый светлый период Анькиной жизни. Короткий до отчаяния. Сначала она была счастлива до такой безбрежности и бескрайности, что потеряла всякие ориентиры и границы. Она жила словно в новом мире, открывшемся ей за каким-то незримым порогом. В мире взрослом и взрослых, прекрасном и волшебном. Аня вышла замуж, поступила в институт, добилась своего… И мечты, якобы трудно поддающиеся и капризные, оказались для нее послушными и кроткими, готовыми тотчас подчиниться и сдаться, осуществиться по первой же Аниной заявке… Мать посмеивалась и тревожилась, наблюдая за ней.

Но потом умерла девочка… И Аня потускнела Поэтому родители и Юрий дружно одобрили идею отметить окончание первого курса.

— Тебе нужно отдохнуть, развлечься, немного сменить обстановку, — заметил Юрий.

Он не подумал о том, что смена обстановки подразумевает не только иные декорации, но и нового главного героя. Юрий был очень далек от этой простой, но не востребованной им сейчас мысли.

Ошибаться могут даже очень умные мальчики.

* * *

Завершение первого курса и сдачу второй сессии будущие медики решили отпраздновать как можно торжественнее и ярче. Кутилка проходила бурно, шумно, беспорядочно. Они словно сорвались с катушек, потеряли тормоза — дружно загудели, обмывая переход на второй курс так упоенно и весело, что сами забыли обо всем.

Анатолий сидел напротив Аньки за большим столом в ее квартире. Мать с отцом и Синхом отправились на неделю за город, а Юрий благополучно отбыл в командировку, и Анютина квартира была предоставлена в полное распоряжение сокурсников.

Сюда они приходили, уходили домой и снова появлялись на следующий день. Скатерть на столе с трудом просыхала от пролитого вина и водки, тарелки и рюмки мылись наспех и возвращались на стол еще мокрыми. Мыл кто хотел. А потом Анюта стала ловко использовать новую и абсолютно правильную в данной ситуации тактику.

г — Пришел? — встречала она очередного сокурсника. — Слушай, поищи себе чистую тарелочку… а не найдешь, помой. И вилку с ножом тоже. А чего притащил из жратвы, кидай на стол. Резать надо? Тогда и порежь заодно.

Каждый по уговору притаскивал с собой колбасу, сыр, хлеб, масло, вино, консервы и разную другую снедь, уже готовую к употреблению.

Мусор со стола кто-нибудь из желающих или особенно чистоплотных сметал в ведро.

Время от времени Аня поднималась со стула с пылающим страстью лицом. Ей явно стоило поступать в Щукинское, а не в медицинскую академию. — Мужчины здесь есть?! — сексуально приоткрыв рот, шептала она. — Мне нужен настоящий мужчина…

Кто-нибудь из вновь прибывших или просто сильно наклюкавшихся студентов тотчас легко попадался на эту Анькину довольно примитивную удочку, отвечал на ее полный страсти эротический призыв и с готовностью вскакивал, сияя.

Подвыпившая Анька нежно манила его тонким, ярко-красно наманикюренным пальчиком. Если со стульев взлетало сразу несколько настоящих мужиков, она выбирала одного из них, а другим говорила извиняющимся тоном:

— Вы мне понадобитесь в следующий раз! Она отлично знала, что в человеке никогда нельзя убивать надежду.

На кухне хитроумная и вредная Анюта вручала пылающему вожделением сокурснику ведро с мусором:

— Вот, сходи вынеси в мусоропровод! Вместо того чтобы трепаться! У тебя рот просто не закрывается. Остальное потом. Ишь, уже и губы раскатал…

Разочарованный и грубо обманутый в своих лучших чувствах студент тащил ведро, проклиная подлую ушлую девку. Но поскольку рассказывать приятелям об ее экспериментах никому не хотелось, ведро послушно выносили по очереди, пока, наконец, один все-таки не выдержал и прошептал несколько слов на ухо соседу. И началось студенческое восстание.

— Нет среди нас мужчин! — дружным хором заявили в следующий раз парни. — И нечего нас дурить!

— Что?! — грозно нахмурилась Анюта. — Бунт на корабле?! Я вам покажу «нет мужчин»! Еще бастовать они мне тут будут! Иначе всех вон!

Перспектива быть выгнанными никому не понравилась. Пришлось смириться и выносить ведро уже по очереди, без всяких шуток.

— Талантливо! — хмыкнул Анатолий.

Его взгляд давно смущал Анюту, сковывал, хотя она старалась, чтобы никто этого не заметил, особенно сам Анатолий.

Может, у нее грязная щека или размазалась тушь? И зеркало, как назло, далеко…

— Что, у меня нос блестит? — справилась она осторожно.

— Нет, — хладнокровно отозвался он, — только глаза…

Еще один юноша спекся… В один миг…

— Возьми себя в руки! — шепотом приказала ему Анюта.

Он усмехнулся, не отрывая от нее неподвижного взгляда. Брать себя в руки он явно не собирался.

Как все не вовремя!.. Ей никакое ухаживание сейчас ни к чему. Лишнее, лишнее… Если бы немного пораньше…

Анатолия все без исключения медички называли симпотным, но глаз он до сих пор не положил ни на одну. Всегда приветливо, дружелюбно всем улыбался и охотно демонстрировал отличную фигуру, отнюдь не прячущуюся под кокетливо распахнутым белым халатом. Прямо не будущий врач, а участник чемпионата мира по бодибилдингу. Сразу видно, думала Аня: человек себя любит и бережет, холит и лелеет. Делает все только себе, любимому, и живет исключительно для себя. Эгоист. И прекрасно. Ведь тот, кто не любит и не умеет ценить себя по достоинству, никогда не научится любить и ценить других. В этом Анька была абсолютно уверена.

Только она в который раз ошиблась. Халфин больше всего любил медицину и своих пациентов. Но выяснилось это немного позже.

А сейчас будущий доктор опоздал. Анька уже разыграла свои карты.

Она попыталась сурово нахмуриться. Вышло плохо и неискренне. Задуманная сцена, поставленная наспех, без репетиций, почему-то моментально сорвалась. Все-таки ей недоставало театрального опыта. Анатолий засмеялся.

— Как там твой муж? — неожиданно спросил он, пересаживаясь на ее сторону.

Не умеющая врать Аня безразлично пожала плечами. Анатолия очень порадовал этот жест.

— То есть пока еще ночами лежите рядом? И никто из вас не собирается делать ноги?

Сударь, я не планировала на сегодняшний вечер интервью, — сообщила уже увлекшаяся предложенной игрой Аня. — А ты, оказывается, наглец! И еще какой! Вот никогда бы не подумала, глядя на тебя!

Анатолий нравился ей все больше и больше.

— Вероятно, — сдержанно кивнул он. — Это не такой уж страшный диагноз! Во всяком случае, не смертельный! И не приговор!

Ане надоел беспредметный диалог.

— Ладно, мне некогда! — Она встала. — Тут еще дел полно! Пора завязывать с нашей бесконечной беспробудной пьянкой. Скоро мама приедет.

— Ты забыла добавить: «и муж», — спокойно дополнил Анатолий.

— Да, и муж! — с вызовом бросила Аня. — Ты чего добиваешься?

— А ты не понимаешь, дите неразумное? Как до тебя все долгонько доходит! Я даже не об этом, не о конкретном… Я о жизни вообще. Ты поймешь все значительно позже! Только как бы не припоздниться, Анюта. Время скачет очень быстро. Смотри не прогадай!

Аня мрачно покосилась в его сторону, грозно сверкнула на него глазами и суровым голосом учителя, оглашающего оценки за последнюю контрольную, велела всем выметаться, поскольку время истекло. Хватит пьянствовать, пора и честь знать, и вообще у нее мама, семья и все такое прочее… Повеселились — и будя!..

Студенты сначала заартачились, но потом вняли голосу разума и Анькиному и начали потихоньку расползаться по домам. Каждый из сокурсников и сокурсниц перед уходом обязательно желал на прощание чмокнуть в щечку милую и гостеприимную хозяйку, терпевшую их почти четверо суток.

Анька не возражала и охотно подставляла щеку — то правую, то левую — всем желающим. Наконец ушел последний гость, весело махнув Аньке рукой. Она облегченно и устало вздохнула и повернулась. Позади нее спокойно стоял Анатолий.

Ну да, правильно, его же не было среди уходивших и целовавшихся…

— Нацеловалась? — спросил он.

— Не я, а они, — поправила его Анька. — А ты чего ждешь? Тоже хочешь в щечку?

Анатолий невозмутимо покачал головой:

— Нет, в щечку мне не надо. Маловато… Анька покраснела.

— Помогу тебе убрать со стола и привести в порядок квартиру. К приезду мамы.

— Ты не добавил:, «и мужа»! — буркнула Анька.

Комната представляла собой ужасающее зрелище. Всюду — на столе, на полу, на диване— валялись пустые бутылки, горы грязной посуды с засохшими, прилипшими кусками пищи, скатерть изгваздана донельзя…

Аня села на стул и застыла. Да она тут не разберется и за неделю! Ужас, что творится! В берлоге у мишки куда чище. Она совершила серьезную, даже трагическую ошибку, распустив всех по домам! Надо было сначала заставить их все тут прибрать. Что это она так расслабилась и обмишурилась? А все из-за этого сохнущего по ней Халфина…

— Анюта, ложись спать! — спокойно посоветовал он, собирая на поднос со стола грязные тарелки. — Ты устала, переутомилась… Тебе нужно обязательно хорошенько выспаться. Я справлюсь один.

— А ты не переутомился? — сонно спросила Аня.

— Мне это несвойственно, — бесстрастно отозвался он. — Почему ты грустная?

— У всех женщин тяжелая, трудная судьба, — проворчала она.

Он внимательно глянул на нее:

— Но сейчас ее главная трудность в том, чтобы заставить меня в это поверить! А заодно заставить мыть посуду! Хотя я давно привык это делать.

Анатолий ловко сбросил тарелки в мойку, открыл воду и ласково попросил:

— Помойтесь, ребята!

Он вообще любил разговаривать не с людьми, а с компьютерами, приборами, мебелью. И они вес его внимательно слушали, "не возражали и не мололи в ответ чепуху.

— Я давно знаю, мужчинам никогда и ни в чем нельзя верить! — невпопад заявила Анька.

— А кто тебе высказал эту заветную идею? — по интересовался Анатолий, проворно перекладывая тарелки в сушку.

— Мама.

— А папа у тебя есть?

— Есть. Ну и что? Он не меняет истины жизни!

— Да, он не меняет! — согласился Анатолий. — Они охотно меняются сами.

Анька засмеялась, на все махнула рукой, встала и пошлепала в ванную. Стоя под теплым душем, она слышала, как звонко купались и послушно мылись бокалы, вилки и ножи, как загудел пылесос, как проворно вылетели на лестничную клетку все пустые бутылки…

Класс! — в полудреме подумала Анька, накинула халатик на голое тело, добрела до своей комнаты, теперь ставшей их общей с Юрием, и заснула, едва уронив голову на подушку.

Проснулась она от легкого, еле слышного скрипа. Она прекрасно знала этот звук. Это щелкнула, раскрываясь, «молния» на джинсах.

— Нет… — пробормотала она.

— Почему? — удивился Анатолий, наглый, как все мужики.

— Не здесь… — прошептала Аня. — Здесь я не могу… Ты совсем обалдел?

— Да, — коротко согласился с ней Анатолий. — Похоже на то…

Слышать это было приятно. Аня довольно ухмыльнулась.

Она напрасно думала, что чудесно проживет жизнь с помощью одного только разума.

Сердце колготилось, как у воришки, открывающего чужую дверь… Аня с трудом перевела дыхание. Веселенькая получается ситуация…

Здесь все связано с Юрием. Здесь они были вместе в самый первый раз… Здесь жили позже… Здесь Аня забеременела…

Глаза моментально набухли слезами.

Анатолий ее понял. Или просто решил проявить деликатность и политкорректность.

— Хорошо, — произнес он. — Прости… Не сдержался… Тогда завтра в шесть на «Тимирязевской».

— Угу, — пробормотала Аня.

* * *

Юрию она обо всем рассказала сама. Предварительно поставленная в известность мать была категорически против и не советовала Ане откровенничать.

Но тайна, не слишком хорошая и не очень приятно пахнущая, тяготила Анюту и мешала ей жить.

— Какой-то странный одноразовый порыв честности! — сердито воскликнула Евгения Александровна. — Тебя что, охватило стремление к порядочности? С ним ты далеко не уйдешь, уж поверь мне! И какое отношение имеет твоя измена к тебе и Юрию? Ломать — не строить! И один великий союз уже неосмотрительно и поспешно развалили на наших глазах. Ни к чему хорошему это, как известно, не привело, результаты по сей день куша ем. Зачем повторять чужие дурные примеры, пycть даже в миниатюре? Вообще, Аннушка, учись беречь и сохранять все уже благоприобретенное и завоеванное. Это важно для жизни. Вышвырнуть ты всегда успеешь, еще навыбрасываешься! А вот найти потом что-нибудь путное и нужное будет сложно. Поверь мне, это правда и опыт жизни.

Аня тупо молчала.

— Ты пойми главное, — убеждала ее мать, — своим покаянием И признанием ты даешь Юрию в руки очень серьезные козыри и аргументы против тебя. И в свое время он ими непременно воспользуется. Или ты думаешь, твой муж вечно будет предан и верен одной тебе?

— Я ничего такого не думаю, — отрешенно бубнила Аня. — Но я не умею и не люблю врать.

Да это же не называется врать! — тщетно пыталась вразумить ее Евгения Александровна. Просто промолчать, когда тебя ни о чем не спрашивают! Мужчина может не быть дипломатом, если у него совсем иная профессия, но женщина обязана им быть независимо от того, преподает она в вузе или шьет платья в ателье. Она должна отлично уметь притворяться, лукавить и выдавать себя за совсем другого человека, нежели она есть на самом деле. А взрослые, такие опытные, вроде бы жизнью умудренные и не раз ею же битые люди, часто не в силах отличить правду от лжи. Их несложно водить за нос, поскольку они это легко позволяют. Люди наивны и доверчивы.

— Ты слишком хорошего мнения об одних и слишком низкого о других, — буркнула Аня. — А Я собираюсь жить, а не развлекаться. Вот…

На самом деле ее поступки свидетельствовали о другом…

Она была напряжена, как столб электропередачи, и нервно, автоматически, почти не замечая своих движений, расстегивала и тут же застегивала пуговки на кофточке, с трудом балансируя на грани постоянного нервного срыва и вызова. И все от беспомощности и потерянности, неустроенности в жизни… — Как честный человек, я обязана подать в отставку! И вообще разумнее объясниться. Если я хочу и могу… И пока совсем не потеряла голову, когда уже не стоит вопрос о правде и о разуме вообще… Это моя точка зрения.

— Это не точка зрения, а точечка! — возразила мать.

Но Аня ее не слушала.

— Просто никакая женщина не умеет жить без любви. И каждой хочется любить, пока она еще молодая и не истратила своих сил, не устала, не выдохлась. Она все время ищет любви, если одна не Удалась, если помешали, разлучили… Так и я…

Евгения Александровна всплеснула руками:

— Между вами уже нет любви?! Куда это она пропала так мгновенно? Тогда тебе лучше всего было бы подать в отставку еще до своего скоропалительного замужества. Вспомни, я всегда была против! Потому что рано. Я тебя не понимаю! Ты что, хочешь отказаться от Юры навсегда? Иначе зачем ему все рассказывать?

Любовь ушла?.. Аня примолкла. Или ее никогда и не было? Во всяком случае, у Юрия… А что же было? Она приняла за любовь что-то другое — любопытство, интерес, свое желание выиграть у судьбы этого мощного юношу?.. В конце концов, голую физиологию, искорки влюбленности… А любовь — .нечто другое… Но что?..

Наверное, у любящего сердца есть свой ум, думала Аня. И он твердо знает, чего хочет, и даже может предсказать будущее У меня ничего этого нет… И очень плохо, когда один любит, а второй рассматривает их отношения как дружбу. Хотя какая там еще дружба?.. Между мужчиной и женщиной ее не бывает, это нереально. А если кому-то так кажется, то он принимает за дружбу или начало, или остатки любви, или даже саму любовь. Любили они с Юрием друг друга?.. Хороший вопрос, сейчас бы сказал он.

Они не ставили верность во главу угла. Не слишком считались с моралью. У каждого нашлись свои дела, свои развлечения. Но им не удалось превосходно поладить, как двум добрым приятелям, думающим только о себе. Хотя они попытались это сделать — словно пробовали жить, любить, создавать семью… И у них не получилось.

— Да я не собираюсь ни от кого и ни от чего отказываться навсегда, — пробубнила Аня. — Не имею такой привычки… И у меня уже есть свой жизненный опыт, научивший меня так поступать. С виду кажется, будто я очень деликатная и хорошо воспитанная. На самом деле — вовсе нет. Я просто осторожничаю по очень прозаической, эгоистичной причине — не хочу, чтобы меня морально и физически поколотили. Боязнь получить в морду в прямом и переносном смысле заставляет вести себя со всеми без исключения вежливо и аккуратно. Отказаться от человека никогда не поздно. Тем более, что Юрка очень мил. Только слишком деловой и без всяких моральных принципов и устоев. Как большинство нынешних молодых. И вообще чужие отношения его не касаются. Он больше печется о своей судьбе. Как любой другой здравомыслящий человек. Так же как ты и я.

Она внезапно решила проявить категоричность по отношению к своему поколению некст, как некоторые ее ровесники, решившие поиграть в многоопытность.

— Это ты рассуждаешь о принципах и устоях?! — возмутилась мать. — Ну, ты и жучка… Ничего подобного я от тебя не ожидала! Ты дождешься самого плохого! — мрачно пообещала Евгения Александровна.

— Как все надоели своими нравоучениями! — пробурчала Аня. — Лезут и лезут, пристают и пристают! Делать вам всем нечего, что ли? Ну для чего совать нос в чужую жизнь, когда у всех есть собственная? И тоже не больно устроенная.

— Языкастая ты, боевая, бесстыжая! — заявила мать. — Так и скачешь, так и прыгаешь! А нестись по жизни вприпрыжку нельзя!

Если я такая по жизни — то можно! — буркнула Аня. — У меня особенный возраст — специально для скакания! В сорок лет прыгать не станешь— не захочется. Да и глупо. И свое возможное счастье нельзя откладывать ни на час. А то потеряешь. Эта неприятность может и подождать Кроме того, ты сама меня воспитывала! Вот… В?, кого теперь жалуешься?

Евгения Александровна попыталась перевести разговор на другие рельсы.

— Трудноватая ты у меня девочка… Аннушка ты, как всегда, торопишься. И тебе совершенно некогда остановиться и подумать. А любовь, как это ни странно, — одна из самых трудных школ. И там нужно обучаться всю жизнь. Нельзя не любить всех и всех любить, хотя некоторые будто бы любят весь мир, потому что добры. На самом деле они никого не любят и даже не добры, а просто не злы…

— Мама, ты говоришь абсолютно не о том, — раздраженно прервала ее Анюта. — Меня не интересует всеобщая любовь! Со своей бы разобраться…

Мать явно ничего не понимала. Объясняться не хотелось. И Аня умчалась на улицу проветриться, чтобы не усугублять и без того осложнившуюся ситуацию.

* * *

Узнав обо всем, Юрий болезненно скривился. У него некрасиво исказилось лицо. Ане это страшно понравилось. Она откровенно наслаждалась. Как это прекрасно — знать, что человек полностью от тебя зависит! Что тебе достаточно лишь слегка дернуть за веревочку — и он покорно исполнит все желания, которые забредут в твою взбалмошную, ветреную, обманчиво светлую, как считали в школе, головку. А голова у Аньки была ясная, лишь когда хозяйка ее не теряла от любви или еще от каких чувств.

У Юрия стали страдальческие глаза внезапно заболевшего человека, хорошо знающего о страшном Приговоре.

Рядом с Аней Юрий жил в убеждении, что он один на свете так любит и любим. Он почему-то был уверен в Анюте. Доверял ей и думал, что любовь к нему — ее основное достоинство. Люди верят в то, во что хотят верить.

И верил Юрка жене не потому, что высоко ценил ее моральные качества. Нет, он неплохо представлял себе эту мятущуюся, суетливую, тщеславную душонку. Но что в ней всегда было — так это доброта. С женщинами Юрка вечно натыкался на острые углы, потому что им в жизни требуется совсем не то, что мужчинам, они словно другая раса. Либо все отдают тебе, как растение, либо больно царапают, как острые ножницы. Потихоньку Юрка выучился ценить эту редкость — женскую доброту.

Он думал, что его девочка никуда не денется просто потому, что ей некуда деваться. Прошлого у нее не было, а будущее тесно связано с Юрием. Все хорошо. Анька всегда будет рядом. Других вариантов нет. Но выяснилось, что они существовали. И очень неплохо…

Как быстро порой все свершается и меняется в жизни! Иногда бывает достаточно нескольких часов, чтобы разрушить то, что создавалось годами… В сущности, они оба обманули друг друга. Но Юрке казалось, что он пострадал сильнее. Анюта нанесла его мужскому самолюбию страшный удар.

— А-а, значит, я теперь рогатый муж? — протянул Юрий. — Обана… Замечательно! Ты выложила мне все как есть, потому что я все внимательно выслушал. Давай разбираться дальше. Ты что, Нюрка, собираешься уйти к нему? Ты не обо мне думай, а о себе! Ты совершаешь сейчас большую ошибку…

— Не твое дело, — отрезала Аня. — Это моя личная, близкая мне ошибка… Даже если она существует, в чем я сомневаюсь…

— Каждый вправе поступать по своему усмотрению, но это усмотрение у многих часто кривое и косое! Его можно и нужно подправить и выпрямить…

Аня еще никогда не видела мужа в таком состоянии. «Неужели Юрка так любит меня? — удивилась она. — А я и не подозревала… Думала, он со мной просто так… и это я его когда-то соблазнила, вынудила…»

— А ты будешь выпрямителем? — спросила она. — Как в электричестве! Там, кажется, именно так из переменного тока делают постоянный… Мечтаешь меня изменить? А тебе не кажется, что чересчур много на себя берешь? Я тебе таких полномочий не давала.

— Значит, ты спала со мной от нечего делать? От безделья, от скуки?! Так, что ли?! И просто так вышла за меня замуж?! Ты с людьми живешь, а не с машинами!! Так продолжаться не может! Что ты думаешь по этому поводу?

Не вижу повода для раздумий! — упрямо пробурчала Аня. — И что опять все лезут в мою жизнь?! Прямо массовое вмешательство! Я живу как хочу и как умею! Мне нравится моя жизнь, и я не собираюсь что-либо в ней менять! А ты вообще когда-то, если помнишь, добровольно отпустил меня на свободу. Навсегда! Ты тогда заявил во всеуслышание, что у тебя есть жена, из-за которой тебе все завидуют… И за чем дело стало? Если кто желает ее взять…

Да, Юрка опрометчиво заявил Ане на отдыхе в Сочи, что не хочет ее ни в чем связывать. Он хорошо понимал, что этот характер ничем связать и нельзя. Шляхта она и есть шляхта… Гордая и вольная…

Юра взглянул на нее изумленно:

— Ты так мне поверила?! Но ведь в твою жизнь оказались замешаны слишком многие, малахольная! Ты живешь не наедине с собой! Как ты не понимаешь простых вещей? И люди, скорее, не лезут в твою жизнь, Нюта, а пытаются изменить и наладить свою собственную! Тесно переплетенную с твоей. Ты путаешься не пойми с кем и еще пытаешься выдать это за свободу и любовь! Коллонтай начиталась?

— Почему же не пойми с кем? Очень даже пойми… — проворчала обидевшаяся Аня. — Как только поняла — так сразу и стала! Спасибо тебе за все, но наше будущее мне видится очень разным. Я не хочу портить тебе жизнь!

Юра опять скривился, тонко почувствовав Анину фальшь.

— К чему такой ненужный пафос? — возмутился он. — Врать тоже надо уметь! И делать это со вкусом и чувством меры. У тебя нет ни того ни другого.

Вот видишь, сколького у меня нет! — тотчас расплатилась Аня. — Ни того, ни этого! Зачем тебе такая никчемная жена?! Развратная, лживая и подлая! Зачем ты вообще связался со мной?! Нашел бы себе чистенькую и примерную девочку с манерами институтки из Смольного — и ноу проблем!! Жил бы себе в свое удовольствие, женился бы и завел кошелку детей и аквариум с рыбками!!

Ане действительно стало стыдно. Она тщетно пыталась это скрыть от самой себя, спрятавшись за грубость. Именно хамство — часто надежная и прочная защита от самого себя. Сомнительная, но порой кажущаяся почти непробиваемой для окружающих.

Ей захотелось кричать, выть от отчаяния, биться в истерике, удариться головой о стену… Впервые Анька подумала, как это хорошо и даже прекрасна: разбить себе лоб в кровь, до жестокой боли… Именно она, и только она «сумеет на время излечить и заставить забыть о муке, что сейчас не дает ни дышать, ни думать…

Анюта пыталась отрешиться, спрятаться от смерти крохотного пищащего комочка куда угодно, пусть даже с помощью измен, развлечений, игры… Чего угодно, лишь бы вычеркнуть все из памяти хотя бы на время! Но ломать ради этого теперь свою и не только свою судьбу? Пытаться все переиначить, переделать, начать заново?.. Ее обуревала прежняя, дерзкая и дикая жажда жизни — жажда, с которой она справиться оказалась не в состоянии. Аня пыталась выжить любым способом, пусть даже таким… Мать ее не поняла.

Ей вдруг почудилось в Юрином грустном взгляде тайное, невысказанное, но изо всех сил рвущееся на свободу признание. Признание в том, о чем знали и догадывались лишь они двое… Почему он никогда не сказал об этом ни слова, ни раньше, ни теперь?! Он любит ее?..

Но она никогда не верила ему до конца. Не доверяла… В чужой душе потемки слишком темные. Иногда ей в голову забредали на редкость странные мысли, и казалось, Юра любил ее маленькой любовью, любовью на время в ожидании большой.

— Ты не оглядываешься на тех, с кем живешь! Ты забываешь о них! Думаешь только о себе! Не умеешь ценить ничего настоящего, не выучилась! Ты стала паршивая, переменчивая, флюгерная! — бешено продолжал Юрий.

— А ты никогда ни в чем не знаешь меры! — закричала в ответ Аня.

— Чепуха, Нюся! — отрезал Юрий. — С больной головы да на здоровую… Меры у нас ни в чем не знаешь как раз ты! И все это плохо выглядит! Как внезапно открывшаяся дверь туалета…

Он был до отвращения прав, как всегда. И Анюта должна признать это, а не лезть на рожон.

Она прикусила губу.

Что ты наделал, умный мальчик?! Зачем словно отпустил от себя свою ветреную, непутевую, легкомысленную Нюрку? Дал ей вольную волю, которой Нюся не умела распоряжаться? Анюта не понимала, что делать с собой, куда себя девать… Зачем ты позволил своей любимой и бестолковой Нютке жить будто в одиночку, и мучиться, и плакать втихомолку, и ждать тебя, путаясь в неуверенных шагах и непрерывно ошибаясь?! Зачем ты сделал это, зачем?! Юрка, родной мой, единственный! Тысячи раз можно влюбляться, но только один раз любить…

Аня сама себе поразилась: до чего же низко может пасть человек! Глубина этого нравственного падения неизмерима и непостижима. Проваливаешься, как Алиса в стране чудес, в колодец без всякого дна… Хотя в этот колодец, равно как и в Страну чудес, попадают далеко не всякие, а в основном глупые юные девочки, живущие по своим собственным законам и правилам, сильно расходящимся с общепринятой моралью. И успокаивать себя тем, что в юности так часто бывает — когда же еще расходиться с законами, если не в это время? — не стоило. И неразумно убеждать себя в том, что за ум берутся позже. Не очень помогали эти утешения. Теперь уже не очень… Поскольку Ане давно пора было поумнеть.

А она, видно, еще не отгуляла своего, хотя думала, что та гуляльная майско-июньская пора прошла навсегда. Отлетела вместе с пушистым одуванчиковым тополиным пухом, густо заметавшим все дворы и улицы Москвы в начале лета.

Не отлетела. Аня опять ошиблась. В который раз… Она не понимала себя, но заниматься своей душой и обдумывать собственное житье-бытье не желала.

Ей хотелось просто хоть немного забыть обо всем и отвлечься. Она устала, замучилась и сломалась. Халфин все точно угадал и последил верный момент. Он так и сказал ей потом об этом — абсолютно честно. Да, он выжидал и искал удобного случая. И нашел-таки. В то время Ане было все равно, что случится потом. Она поступила именно так, как хотела. Было невозможно больше жить, как она жила. Пришла пора снова сломать свою жизнь. В который раз… Аня опять запуталась, заблудилась, закружилась… Она развлекалась нехорошими играми. Но не представляла до конца их опасности…

Ну конечно, все всегда совершала самостоятельно — и тогда, и сейчас… Сама охотно пошла навстречу сначала одному, затем другому, и теперь ей некого винить. Кроме себя. А разве она кого-нибудь пытается обвинить?

Да в том-то и дело… Пытается, и даже очень…

Какая у Юрия неприятная ухмылка…

Ее всегда несло вперед каким-то необъяснимым потоком. Юрий угадал еще в шкоде. Эта странная сила движения… Словно кто-то куда-то тянет, зовет, и ей совершенно все равно, как и что делать… И она действительно не знает, чего хочет… А родители ее давно потеряли. Еще в детстве. Ане было три года, и они поехали с ней в дом отдыха. Как-то вечером пошли в кинозал смотреть мультики. В длинном мультфильме рассказывалось о привидениях. И Аня их почему-то очень испугалась, хотя вроде не из пугливых. И потихоньку, никому ничего не говоря, сползла со стула, вышла из зала, чтобы не смотреть дальше страшный фильм, и пошла кататься на качелях и дожидаться конца сеанса. Мать с отцом не заметили, что дочь исчезла. Обнаружили, только когда зажегся свет… Им было хорошо вдвоем. И маленькая Анюта это четко запомнила и затаила молчаливую обиду на всю жизнь.

В Ане самым причудливым образом переплелись запоздавшее детство, наивность, наигранная опытность и благоприобретенная хватка жизни. Но в ее глазах, парадоксально сливаясь с наглостью, часто мелькали неуверенность и растерянность. .Словно мольба о помощи. Себя трудно разглядеть со стороны. Именно этим необычным, странным сочетанием она часто многих пленяла и заинтересовывала.

— Ты просто лихо даешь себя купить! — распалялся дальше Юрий. — Ты, Нюрка, прямо напрашиваешься на продажу всем своим видом! Это каждому бьет в глаза, но далеко не все имеют на это средства. Ты — дорогая игрушка и непростое удовольствие. Ловкая и бойкая девочка. Это неплохо. Но запомни — именно такие проворные оступаются чаще других! Потому что делают куда больше шагов, в том числе совершенно необдуманных. И ошибаются они чаще не потому, что не знают, как себя вести, а потому, что думают, будто знают все.

Аня вспомнила вино, которое они пили в Сочи с Анатолием. Оно прятало в своей глубине южное солнце, нехотя отражая все остальное.

В общем-то ничего страшного не произошло, но на душе будто после кражи в родном доме. Словно входишь в свою квартиру, ограбленную вчера вечером, и видишь на полу вывернутые наизнанку сумки, выброшенные из конвертов фотографии и документы из ящиков письменного стола, развороченное белье… Всюду искали деньги!

Юрий не представлял, до чего может довести человека, живущего рядом, отчаяние, истинное отчаяние… В чужой душе потемки слишком темные.

— Прости меня… — вырвалось у Ани почти против воли. Расслышал ли он этот слабый шелест шепота?.. — Если можешь… Я вообще-то давно с ним рассталась… — Нет, кажется, услышал, потому что у него посветлели глаза… — Просто я никак не могу забыть нашу малышку… У нее были такие крошечные пальчики…

Он молча сгреб ее в охапку и больно зажал огромными руками. И все осталось по-прежнему. До той встречи на сочинском берегу…

Жизнь состоит из неожиданностей.

24

Алевтина, как большинство женщин, прекрасно чувствовала и любовь, и ненависть, тонко ощущала чужую зависимость и независимость, что само до себе понятие весьма условное. Нельзя не зависеть от судьбы, от земли, от солнца, от людей, от тех, кто с тобой рядом… Нельзя… Хотя она когда-то пыталась. Теперь лишь посмеивалась, вспоминая прежние ошибки.

Аля привыкла к непростому характеру Игоря. Иногда ему вдруг требовалось стать по-настоящему деликатным и благородным. Эта роль начинала нравиться и казаться подходящей. Но ненадолго. Он быстро терял к ней всякий интерес и переставал разыгрывать доброту и великодушие. Поскольку подлинными так и не обзавелся, а изображать — нужны немалые силы и немереные желания. Ни того ни другого в его невеликом душевном запасе не находилось.

Зато он оказался на редкость сентиментальным и обожал целоваться. Очевидно, считая, что так демонстрирует свою любовь к Алевтине. А демонстрировать себя Игорь любил больше всего на свете. Однако природа лишила его актерского дара, и приходилось довольствоваться тем, что имелось в резерве.

Алю вообще никогда, ни раньше, ни теперь, не вдохновляли поцелуи. А потому раздражал Игорь, слюнявый облизунчик, готовый то и дело прилепиться к ней губами не только дома, но и на улице, в магазине, в метро. Было в его сентиментальной немужской нежности что-то противное и неестественное. Странно, но ей хотелось, чтобы муж вел себя погрубее и пожестче. Да и вообще, почему нужно лизаться у всех на виду? Мужик, который лезет целоваться при всех, напоминал Алевтине пса. распустившего длинные слюни.

Слово «мужчина» в Алином понимании всегда стояло рядом со словом «мужественный». Предполагалось, что он таким и должен быть — смелым, сильным и добрым, но никак не сентиментальным. Сентиментальный человек — часто убивец. Или многие убивцы сентиментальны. Так утверждала Марина.

С ней Але пришлось расстаться, хотя Марина убивалась по-настоящему и взяла с Алевтины слово вернуться, если жизнь не заладится. Похоже, Марина очень рассчитывала на семейную неудачу Али. Но у той все складывалось хорошо.

— У нас настоящая итальянская семья! — радовался Игорь. — Шум, гам, скандалы! И чуть что — по лбу ложкой! Здорово!

Жизнь радовала его во всех проявлениях.

Алевтина действительно по-простому, не задумываясь ни о какой деликатности, в гневе могла шарахнуть мужа чем угодно, что подворачивалось под руку: половником, батоном, тряпкой…

У них дома всюду валялось столько книг, что со стороны могло показаться, будто кто-то их читал. На самом деле Игорь натаскивал массу какой-то сомнительной макулатурной литературы, выброшенной из библиотек и квартир, и уверял, что найдет время все это прочесть. Точно так же он наводнил квартиру газетами и журналами, которые не разрешал выбрасывать, потому что — опять же! — он найдет время и все это прочитает. Там есть крайне важная информация. Аля поругалась, поскандалила немного и плюнула. Пускай все пылится на полу! На генеральную уборку ей все равно не хватало ни сил, ни желания.

Однажды Аля случайно увидела у Игоря эротический журнал, развернутый на определенной странице. Там красовалось постановочное фото — женщина держит мужчину на поводке, как собаку.

Она хмыкнула. А похоже на них… Неужели ее недалекий муженек, которым она вертит как хочет, почувствовал близость ситуации? И любовался фотографией не просто так?

— Нравится? — спросила она Игоря.

Он отреагировал ярким сиянием глаз и прорвавшимся, якобы искренним возгласом восхищения и довольного хохота.

— Маешься дурью! — справедливо откомментировала его поведение Аля. — А пора бы взяться за дело!

— Я занимаюсь наукой, — завел муж свою привычную, давно надоевшую волынку.

— Ладно, хватит, о твоей науке все уже наслышаны! — оборвала его Аля. — Тут либо твоя наука, либо деньги!

— А призвание? — заорал Игорь.

— С твоим призванием мы можем спокойно умереть с голоду! — отрубила Аля. — Как раз на это твоей зарплаты хватит сполна! Никакой научный работник нынче семью не прокормит. С его-то слишком нежной натурой и чересчур тонким умом, почти незаметным.

Она говорила так злобно только потому, что отлично видела: это все одни лишь разговоры, яркая, броская вывеска, вновь демонстрация своей необычности, интеллектуальности, презрения к материальным благам и грязным делам земным, очередная заявка на свою необычность. Игорь — мастер притворяться и выдавать себя не за того, кто он на самом деле. Если бы Алевтина действительно видела талант мужа, если бы разглядела его настоящую любовь к науке и его самоотдачу, она бы и слова не сказала. Но фальшь ей надоела…

Однажды утром, за завтраком, Аля с неожиданной ненавистью обратила внимание на то, как Игорь жует. Жевал он обыкновенно, как все, не чавкал, не плевался, не брызгал слюной. Только медленно из-за отсутствия зубов. Что же ее так взбесило?

Она вдруг резко отодвинула тарелку:

— Ладно, хватит жрать! Не наелся, что ли? Игорь пристально взглянул на супругу:

— Раздражаю?

Она смешалась и ничего не ответила. А что тут скажешь?

Он раздражал ее всем — хилостью, пьянством, слишком большой привязанностью к ней. Надо же, какая нелепость — кипятиться из-за мужской преданности тебе же! Аля понимала свой идиотизм и странность настроений, но ничего поделать не могла. Раньше она даже не подозревала, что любовь может оказаться такой неприятной. Хотя разве их отношения можно назвать любовью?..

Но, возненавидев Игоря, Алевтина делала больнее себе. И терзала себя мыслями о том, что добиться она, в сущности, так ничего и не сумела…

Потом Але позвонил Юрий и спокойно спросил:

— Алевтина, а ты зачем разрешаешь мужу ходить к Анне? У них визуальный онанизм. Можно совершать ошибки, это почти неизбежность, но зачем их повторять?..

Он всегда был откровенен и прямолинеен, как шоссе, убегающее в никуда.

— Твоя жена, между прочим, — нехотя пробормотала Аля. — И ходит он не к ней, а к вам.

— Ты себе морочишь голову или мне? — хмыкнул Воробей. — Всем известно, к кому он ходит. А мы — семейка со стажем и опытом. Уже очень разнообразным. Зато вы со Скудиным только начинаете. Разницу улавливаешь?

— А как ему можно запретить ходить в гости? Человек взрослый, самостоятельный…

Юрий скептически ухмыльнулся. У него были большие объективные сомнения по поводу возраста и независимости Скудина.

Аля замолчала. Почему она разрешает Игорю таскаться к Анне? Потому что с этим ничего нельзя поделать. Это рок, наваждение… И пусть уж лучше Анна, с которой резвого Игорька не связывает постель, чем его вечные девки, неизменные и верные, как российская инфляция.

— Это куда хуже всего остального, — неожиданно ответил за нее очень чуткий Юрий, легко проследив несложную цепочку ее мыслей. — С другими его связывает всего-навсего физиология, часто пустая и ненужная, а здесь… — Он помолчал. — Здесь неизбывная ностальгия по молодости и никогда не проходящее первое чувство. Ты знаешь, что такое первая любовь?

Аля не ответила. Ностальгия по юности… Как с ней бороться?.. Похоже, никак…

Игорь всегда возвращался от Воробьевых поздно, счастливый, с блестящими нехорошей чернотой довольными глазами. Блеск номер четыре.

Аля пыталась не ревновать. И каждый раз спокойно поджидала мужа. Ей даже почти удавалось Она внушила себе, что Анюта — высока и далека, вне досягаемости Скудина, а она — рядом. И там рядом муж. Верный хранитель жениной чести и друг Игоря. Это несложное и логичное жизненное объяснение и разумное наблюдение Алевтину вполне устроило. Можно всю жизнь тянуться к звездам. но добраться до них не сумеешь никогда. Все очень просто. Роза пахнет лучше, чем капуста, но из нее не сваришь борш, любил повторять Игорь. И если розу никак не удается сорвать, будешь рад и одуванчику…

— В общем, так, — решительно заявила однажды вечером Алевтина мужу — мое гадание — наша главная неразменная валюта! Я буду, как теперь модно говорить, пять в одном! Нам очень нужны деньги. У нас с ними сейчас большие проблемы… Игорь радостно хохотнул:

— А у кого их нет? Сейчас с деньгами проблемы даже у господина Ходорковского. Ему придется экономить каждый миллиард. Как другим — каждый доллар. Каждому свое.

— Будем работать, а не мир в окошко разглядывать! — подвела Аля черту под разговором.

Так они начали новую совместную трудовую бизнес-жизнь вне государства.

* * *

Через месяц Скудины дали объявления в газеты о том, что потомственные маги и наследственные ясновидящие в пятом поколении, мастера от бога, окажут настоящую помощь всем страждущим. Колдуны способны на стопроцентный приворот, проверенный временем и многолетним опытом. Также они снимают венец безбрачия, чужой приворот, воздействуют на подсознание, исключая даже мысли об измене, исправляют работу недобросовестных коллег. В общем, наколдуют чего пожелаете. Кроме того, заговаривают от алкоголизма, лечат страх, депрессии и другие заболевания, гадают, в том числе и по фотографии. У них безупречная репутация. На всю работу дается пожизненная гарантия. Разрешение на магическую деятельность выдано правительством Москвы.

Текст объявления сочинял Игорь, весело приговаривая: «Колдуй, баба, колдуй, дед…» Алевтина прочла и в целом одобрила.

— Хорошо написано, убедительно. Люди должны завлечься. Только вот насчет разрешения… Чего-то ты тут, по-моему, погорячился. А вдруг кто-нибудь это разрешение захочет прочитать?

Игорь сиял. Блеск черных глаз номер один. Он легкомысленно махнул рукой.

— Не спросят. А если что, делай изумленные глаза и оскорбленное лицо и спрашивай трагическим шепотом: «Вы нам не верите?!» У народа тотчас проснется совесть, станет неловко, неудобно, и все вопросы сами собой завянут.

— Да?.. Ты уверен? — с сомнением протянула Аля. — А не переоцениваешь народ по поводу совести?

Но Игорь всегда хранил-безграничное убеждение в непреложности своих оценок и мнений. Собственно говоря, других мнений и оценок, кроме его личных, для него и не существовало. Он их никогда попросту не принимал во внимание, словно не слышал.

Объявления вышли сразу в нескольких газетах, и к новоявленным магам и чародеям потянулись люди. Сначала в основном женщины.

Несчастные дурочки верили в то, что любовь можно вернуть, возродить, реанимировать. Думали, что несложно заставить человека жениться, уйти от любимой, что порча и сглаз — вещи распространенные — насылаются сплошь и рядом и снимаются тоже без особого труда. Был бы колдун поопытнее. А что насильно мил не будешь или сердцу не прикажешь — эти истины давным-давно отправлены в архив до лучших времен.

Вся страна вконец одурела от неограниченной свободы, и люди кинулись во все тяжкие — кто гадать, кто изображать жриц и сладких богинь любви и русских красавиц, кто делать эротический массаж… Кто во что горазд.

— Ты считаешь, что умеешь предсказывать будущее? — позвонил как-то Юрий. — А ты в силах возвращаться в прошлое?

— Да зачем мне это нужно, блин? — удивился Скудин.

— Нет? Значит, ты не можешь и предсказать будущее! — заявил Воробей. — Поскольку прошлое и будущее — две стороны одной медали. Если кто-то сумеет вернуться назад, он сумеет угадать, что нас ждет. Но таких людей пока на земле нет. Следовательно, и будущее никто не предскажет.

— Иди на фиг, скептик! — отослал друга Игорь.

Алевтина успела понахвататься тонкостей особой магической обстановки. Она как-то раз даже прогулялась к одной известной гадалке якобы за помощью и успела все вокруг обсмотреть и запомнить. Особенно Аля настаивала на иконах, свечах и Библии на столе. Дескать, маги — люди православные, можете сами убедиться.

Игорь спорить не стал, ей виднее, этой юной ведьме.

Попробовав гадать и лечить самостоятельно, Алевтина быстро поняла, что надолго ее не хватит. Нет нужного запала и жара, необходимой горячности и дара убеждения. И вообще люди не слишком ей верят. Это только вначале они потянулись на новенькую. И тогда ей пришло в голову испытать Игоря… Эксперимент вышел более чем удачным.

Игорь прекрасно умел заговаривать зубы. Черные глаза сияли и ворожили уже сами по себе. Так что Алевтина не ошиблась и удачно нашла себе помощника под стать.

— Вы сами удивитесь, как быстро последует результат! — вешал он лапшу на уши милой простенькой девушке, тоскующей без любимого. — Главное — делать все, как я сказал!

Маг блестел черными глазами и сиял блуждающей смутной улыбкой, поскольку с утра успел неслабо приложиться к пиву.

— Муж обязательно к вам вернется, — внушал Скудин солидной матери семейства. — Только не забывайте выполнять все мои распоряжения!

Наставления о непреложности его приказаний Игорь повторял не случайно. Он все хорошо продумал заранее. В случаях неудач — а почему бы им не быть? — он сразу выдвинет этот суровый аргумент: его не послушались, а потому ничего не вышло. Вот если бы делали все, как он сказал…

Алевтина помогала в качестве ассистентки, передав ему ведущую роль, хотя знача куда больше чем супруг. Но обманывать так мастерски, искусно и ловко, как Игорь, Але не удавалось.

С присущим ему чудовищным самомнением Скудин любые достижения и завоевания приписывал исключительно себе. Вот как все может быть гладко, если у человека есть извилины, самодовольно думал он. Он не лажанулся когда-то, не прокололся в выборе и подошел в Парке культуры к Алевтине не случайно. Именно эта огромная, чудовищная разница между Анютой и Алей ему и понравилась. Игорь стремился к противоположным полюсам. Потому что понимал — не стоит дважды "наступать на одни и те же грабли. Теперь надо выбрать совсем другие, иного качества, содержания и формы. Другого цвета. Пусть даже розового. Цвета утраченных надежд…

И если сделал ошибку — не нужно терять голову и хладнокровие. Надо суметь выпутаться. Иначе хана…

Но завышенная самооценка обманывала Скудина. Это вообще его основной жизненный принцип.

Пусть Игорь ловко ворожил, лечил и манипулировал людьми, доверчиво приходящими к нему за помощью, дома всем руководила жена, направляя кудесника властной и сильной рукой туда, куда хотела.

Мужчины всегда смешны, когда воображают, будто женщинам необходимо учиться их хваленой мудрости. И легко попадаются на женские простенькие удочки, когда жены и подруги робко спрашивают у сильной половины человечества, что им делать… В ответах они не нуждаются. Женщины сами все отлично знают. Но им нужно заморочить гордые мужские головы, что дамы и проделывают без всякого труда.

Как-то заехала Надежда Михайловна, все такая же бодрая и вытравленная перекисью. Подивилась на всю эту ерунду в виде символов и благовоний, посмеялась и отбыла к мужу и дочери. Аля ей не понравилась, о чем она прямо и заявила сыну в телефонном разговоре.

— Но ведь не тебе с ней жить! — отозвался Игорь. — Мне тоже твой разлюбезный муженек давно поперек горла, но я же не выступаю, а молчу!

— Молчит он! — заорала мать. — Да если бы ты молчал, мы бы так не жили, на два дома!

Игорь понял, что мать теперь уже навсегда, после смерти бабушки Анюты, перешла в стан врага. И бороться с этим невозможно. Надо смириться.

Он окончательно потерял мать, хотя она продолжала иногда заезжать и звонить.

Зато деньги у молодой пары появились тотчас. И почти в немереном количестве. Многие хотели избавиться от сглаза, болезней и заполучить любовь.

Старательно пересчитывая полученную от клиентов «зеленку» и «деревянные», Аля всякий раз изумлялась. Нехило! За неделю они с Гариком зарабатывали теперь столько, сколько замученные жизнью, издерганные детьми и зачумленные нервными коллегами и властным начальством «фирменные» дамы получали в своих тесных шумных офисах за два-три месяца.

Но что больше всего потрясало Алю"— так это действительные результаты. Игорь, со свойственной ему самонадеянностью, иного и не ждал. Со скромностью у него был серьезный недобор. Он явно переоценивал свои возможности. А самодовольство в девяноста девяти и девяти десятых процента бывает ошибочным.

Хотя пока жизнь эту формулу не подтверждала.

Позвонила счастливая дама, у которой начался новый бурный роман с предпринимателем. Правда, потом «бизнесмен» украл у нее драгоценности и две тысячи баксов. Но при чем тут Игорь? Нечего было рот разевать!

Потом явилась с благодарностями излеченная от ночных страхов бухгалтерша. Правда, через полгода ее все равно посадили за растрату, но Игорь-то не заставлял ее воровать!

Он следовал одному нехитрому жизненному правилу, гласящему, что, если ежедневно внушать себе, будто у тебя все в полном порядке, в конце концов все обязательно так и окажется. Скудин стал ярким примером неограниченных возможностей самовнушения.

— Пора нам с тобой оформить нашу жизнь, — сказал Игорь однажды Алевтине. — По закону.

Она флегматично пожала плечами.

— Это как понимать? Надеюсь, как мгновенное согласие? — заулыбался Скудин.

После подачи заявления в ЗАГС внезапно выяснилось, что у Али нет свидетельниц.

— Разве у тебя не завелось здесь ни одной подруги? — удивился Игорь. — А девчонки по общежитию? Их ведь там полно! Пригласи какую-нибудь. Марину, в конце концов.

— Мне некого, — безразлично повторила Аля. Она не собиралась теперь дружить с девками, оставшимися в далеком прошлом. Она поднялась куда выше их, зарабатывала раз в десять больше — и еще приглашать их любоваться на ее счастье?!

Нет уж, дудки! еще сглазят, завистницы! А Марина… Нет, Марину тоже нельзя. Это опасно, она ждет не дождется возвращения Алевтины.

Игорь взглянул на нее с интересом. О такой замкнутости и отрешенности от мира своей невесты он не подозревал. И романы с подругами будущей жены ему явно не грозили.

— Тогда придется мне искать свидетельницу, — задумался он вслух. — Кого выбрать?

Сначала счастливый жених вспомнил об Оленьке Маттис. Она вряд ли откажет. Оригинальность замысла подкупала. Но приглашать по сей день влюбленную в него женщину на свою свадьбу?! На это издевательство оказался неспособным даже легкомысленный Игорь.

Оля иногда звонила ему. Просто так. Рассказывала о своей жизни и о собачках, чья непрерывно отрастающая шерсть приносила немалые доходы. Видимо, влюбленная девушка ждала от Игоря каких-то действий и надеялась на перемены в его и своей судьбе. И вот, наконец, дождалась… Нет, Олю приглашать никак нельзя, это откровенный садизм.

Другая мысль показалась Игорю тоже интересной и забавной, во всяком случае, не менее нестандартной. До такого варианта, пожалуй, никто, кроме Скудина, не додумался бы. А не пригласить ли ему свидетельницей Аньку Литинскую? По доброте душевной она согласится выручить старого доброго школьного приятеля.

Не теряя времени даром, Игорь набрал номер. Аня оказалась дома, и он коротко и ясно изложил ситуацию. Дескать, помоги, больше некому, нет у невесты Алевтины подруг.

Аня удивилась, но высказывать удивления разумно не стала. Она всегда отличалась толковостью и тактичностью.

— Когда и куда приходить? — спросила она. — Подожди, возьму ручку записать… А кто твой свидетель?

Со стороны жениха свидетельствовать пообещал Воробей, Аня засмеялась:

— Забавно! Как говорит моя мама, неожиданный поворот сюжета!

Игорь возрадовался одобрению:

— А я вообще очень умный, догадливый и остроумный. И у меня ярко выраженная склонность к моделированию неожиданностей.

Вечером Юрий хладнокровно спросил Аню:

— Свидетельницей будешь?

— Буду. — Аня не стала отрицать очевидность, которую все равно не скроешь. — А ты против?

— Да мне наплевать! — грубовато отозвался Юрий. — Дело в другом. Мне нужно тебя кое о чем предупредить, поскольку ты не видела Игореву избранницу…

— Она такая необычная? — залюбопытничала Анька. — Да, наш Игорек это обожает! Иностранка, еле-еле бормочущая по-русски? А может, негритоска? Или чукча из чума?

Не напрягай свое воображение! Все равно не угадаешь, — буркнул Юрий. — Хоть я давно знаю цену Скудину и всем его представлениям. Но он все же мой друг и бывший наш однокашник. А баба у него… Ну, как бы тебе получше объяснить… Ты врать не умеешь, что очень плохо, у тебя на лице всегда все написано. Из ста человек сто тебе не поверят! Постарайся не испугаться и не выдать своего изумления и ужаса, чтобы не обидеть Гарика. Его Алевтина страшна, как каменная тумба, поставленная при дороге еще до нашей эры. Аня недоуменно помолчала.

— А зачем же…

— Не задавай дурацких вопросов! — резко оборвал ее Юрий. — Еще затейся поспорить о вкусах! Кому нравится автобус, а кому — телега с лошадью. Она ему нужна — вот и все! Зачем да почему! И вообще у каждого из нас совершенно разное зрение. А Гарик у Алевтины на подпевках. Она его мощно захомутала, колдунья! Ему теперь не вырваться. Прочухала, наконец? В общем, все увидишь в ЗАГСе. Опять в том же самом незабываемом учреждении. Эх, раз, еще раз, еще много-много раз…

* * *

После приема страждущих Алевтина привычно интересовалась у Игоря:

— как обстановка?

И он радостно откликался:

— Полный порядок! Все живы!

— Ясно! — кивала Аля. — Это самое главное. Как-то раз, случайно забежав в гости, Юрий бросил ей за столом:

— Учти, Алевтина, Скудин — человек злой и комплексующий.

Игорь неестественно захохотал. Старая дружба трещала по всем швам. Но это горькая закономерность, поскольку все человеческие недостатки с возрастом становятся острее и нетерпимее. Хотя они оба еще пытались сохранить дружеские отношения.

Юрий вначале тоже дивился на их бизнес, но потом философски изрек, что в принципе любое дело, приносящее прибыль, можно считать удачным. Так что какая разница — продавать нефть или колдовать?..

Игорь привычно сиял и без конца пил пиво.

— Только пьешь ты через край и лыбишься слишком много, — заметил приятелю Юрий. — Видимо, считаешь, что улыбка украшает человека, но не понимаешь, что не стоит ходить всю жизнь с разинутым ртом. Вдобавок беззубым.

Игорь подарил приятелю недобрый взгляд. Юрии словно ничего не заметил.

— А жену ты себе подобрал терпеливую! — хмыкнул Воробей. — Все-таки отыскал хорошую, повезло. Зато мудрым не станешь.

* * *

У Али уже выработался привычный жест, когда ей что-нибудь рассказывал муж, — взмахивать от уха рукой, словно отгоняя надоедливого комара или наглую муху. Игорь вначале ее движения не понимал и однажды спросил:

— Ты что это всегда рукой машешь, когда я говорю?

— Лапшу стряхиваю! — буркнула Алевтина. — Болтун вроде маятника: будет языком раскачивать, пока не остановишь.

— О'кей! — весело отозвался Игорь.

Аля ненавидела его иностранные словечки, словно что-то подчеркивающие, на что-то претендующие, чужие здесь и совсем России не нужные. Зато излюбленные в последнее время многими.

Особенно возненавидела она мужа после того, как он объявил ожидавшим его клиентам:

— Аи эм сорри, аи эм лэйт — аи эм гоу туалэйт!

Пошляк, подумала Аля и извинилась перед людьми.

Через несколько месяцев она объявила Игорю, что хочет венчаться в церкви. Он поморщился и завел свою привычную песню:

— Аля, ты же знаешь, я не люблю православную церковь. Патриарх наш в Бога не верит. Потому что патриарх — агент КГБ. Поэтому церковь все так соглашательски принимала. При Сталине патриарх жил в Кремле! Все священники — кагэбэшники. При советской власти их назначали оттуда специально — гомиков, уродцев, алкоголиков! Не понимали, что человек идет не к священнику, а к Богу. Но я принимаю веру бабки у иконы больше, чем веру патриарха! Наша церковь живет торговлей вином и табаком, какая у них вера?!

— Хватит болтать! Несешь ахинею! — сурово оборвала его жена. — Сам ведь сказал, что Бог не в бревнах, а в ребрах. В общем, или венчаемся, или разводимся. Одно из двух, выбирай!

Игорь притих. Ему совершенно не улыбалось расходиться с Алевтиной. Он уже к ней привык. Аля его устраивала по всем параметрам. Правда, в постели оказалась равнодушна и неподвижна, но сильно пьющему Игорю любовные игры были уже не так интересны, как раньше.

Истфак он благополучно заканчивал, работать по специальности собирался только для стажа, и, в общем, все шло очень неплохо.

— Да православный колдун — это оксюморон! — выпалил он.

Алевтина такого слова никогда не слышала, возмутилась и тотчас стукнула мужа кулаком по лбу. А рука у нее тяжелая, деревенская…

Игорь отшатнулся со смехом.

— Культуру проявляешь? — грозно гавкнула Аля. — Объясни, что это значит!

— Ну, почти невозможное сочетание. Например, честный вор или «Живой труп»…

— С колдовством многое не сочетается, — логично ответила Аля.

И позвонила Юрию, пригласив его с женой на венчание, держать венцы над головами жениха и невесты.

— Идет, — тотчас согласился Юрий.

Услышав новое предложение мужа, Аня зашлась от смеха.

— Ей мало нашей встречи в ЗАГСе? Еще и в церкви захотелось? А ты не .забыл, что во мне есть еврейская кровь? Правда, я крещеная.

— Тогда в чем проблема? Кровь по отцу вообще не считается, — проворчал Воробей. — Не забудь надеть длинную юбку! У матери возьми. А то еще в джинсах явишься, с тебя станется… И пожалуйста, без губной помады.

25

Юрий не выносил кино и театры. Неизвестно почему. Очевидно, не нуждался в зрелищах, которых просит народ. Дружки-приятели, тусовки, кафе, дискотеки, бары — это пожалуйста, сколько угодно, но культпоходы в кино… При всяком упоминании о нем Юрий морщился, кривился, гримасничал…

— Ну, пойдем в кино! — часто ныла Аня. — Или в театр!

Если ей вдруг с великим трудом удавалось все-таки завлечь мужа куда-нибудь, он демонстративно вытаскивал в антракте из кармана специально припасенную для этого случая газету и утыкался в нее. Аня бесилась и шепотом злобно ругалась, чтобы не слышали зрители вокруг. Юрий на ее ругань не реагировал и продолжал увлеченно читать о новых программах Наташи Королевой и успехах группы «Тату».

— Бессильный гнев, — усмехался он. — Ты зря тратишь на меня свои нервы. Пожалей себя! Я неисправим.

Теперь его нелюбовь к кинотеатрам очень пригодилась. Ее стоило использовать с немалой выгодой для себя.

— В кино не пойдешь? — невинно спрашивала Аня. — Какой-то новый американский фильм, двухсерийный… Вроде бы хороший…

Юрий привычно гримасничал.

— Тогда пойду одна, — печально говорила Аня. — Тебя переделать невозможно.

И убегала. К Анатолию.

Так прошло три недели. И пора было возвращаться домой, к своим на время позабытым делам…

Все эти сочинские дни Аня даже не вспоминала о доме и о Москве.

В странном горячечном состоянии, когда все вокруг раскалялось от солнца и люди разогревались точно так же, как деревья, камни и тротуары, она забыла, где и с кем находится, что было и прошло и как теперь сложится ее будущее… Она добилась своего. Может, иначе и не выжила бы.

Анатолий вновь помог ей, спас, вытащил из черного провала… И она должна быть ему благодарна… Должна быть… Но не была.

— Я позвоню тебе в Москве, — пообещал он вечером перед своим отлетом.

И услышал вдруг холодное:

— Нет. Халфин удивился:

— Почему нет? Что с тобой?

— Толя, прости меня, — торопливо, сбивчиво заговорила Аня. Сколько же раз она уже просила прощения и сколько раз еще придется просить?! Она кругом виновата, перед всеми: перед Юрием, перед мамой, перед любимой подругой Олей, о которой совсем забыла. — Я ведь искала… сама не знаю, что я искала.. и с твоей помощью… мне нужно было просто отвлечься, забыться…

— Я знаю, — спокойно отозвался Анатолий. — Какие тут Америки? И я ни на что особо и не рассчитывал. И все-таки иногда надеялся… Думал, все еще может измениться в мою пользу… Ждал… Но не дождался. В этом нет ничего страшного. Просто жизнь.

— Которая никогда не стоит на месте, — напомнила Аня его слова.

Анатолий сдержанно кивнул:

— Именно поэтому люди и надеются. Анюта, если тебе когда-нибудь что-то будет от меня нужно… Мало ли что… Медицинская помощь… Я неплохо владею гипнозом…

— Да-да, конечно, — поспешно пробормотала Аня. — Мне всегда было трудно понять, о чем человек думает…

Анатолий пожал плечами:

— Да нет, это как раз нетрудно… Значительно сложнее понять, что он чувствует.

Аня смотрела в сторону.

И он действительно опять помог ей. Аня была просто уверена, что, не повстречай она Анатолия в клинике, сын у нее никогда бы не родился. Ее третий ребенок…

— Я понимаю, все женщины мечтают родить, — часто повторял Юрий. — Но если сама природа против, Бог против — как же можно идти ему наперекор?!

Он призывал Аню смириться и навсегда забыть о детях. Она молча, судорожно стискивала кулачки и мириться с судьбой не желала. Пусть все на свете ополчились против нее! Пусть никто не хочет, чтобы он родился, ее малыш! Но Аня будет сражаться за него до конца, столько, сколько сможет, пока хватит сил…

И он родился…

Аня с интересом вслушивалась в это новое, непривычное для нее слово — сын…

«Я купила твоему сыну распашонки, легкие и байковые, — писала в записке в роддом мать. — Постирала все эти „мужские“ рубашки. Завтра едем с Юрой за одеялами и пеленками. Отец на радостях приволок сразу кроватку, ванночку, коляску и груду памперсов. Ими теперь завалена вся квартира».

Конечно, во все приметы они верили свято и не покупали ничего до рождения третьего малыша.

Сын охотно сосал грудь и был очень серьезен. Как настоящий мужичок, обремененный мирскими заботами и жизненными тяготами, уже давящими на него, будто каменная плита.

Один раз зашел Толя, проведать. Серьезно осмотрел малыша, поздравил, подарил несколько погремушек…

Еще когда Аня лежала на сохранении, Юрий стал устраивать ей жуткие, неприличные истерики.

— Это ты из-за него не хочешь выписываться! Снова закрутила роман со своим докторишкой?! — орал он в мобильник. — Что тебе там так долго делать, в этой паршивой клинике?!

— Какой роман, ты обалдел? С таким пузом? — пыталась урезонить его Аня. — Ты какой-то дикий…

* * *

Сын надолго заменил Ане все и всех. Да еще через полтора года родилась дочка… И Анюте почудилось, что она совершенно счастлива. Пока не очнулась от своего счастья.

Она привычно торопилась домой. Возле метро, под фонарями, болталось несколько юных пар, которые, по обыкновению, никак не могли разлепить свои клейкие объятия.

Аня, усмехнувшись, с презрением и умудренностью женщины, почти завершающей земную жизнь, прошла мимо. Но что-то заставило ее попридержать шаг… Она всмотрелась повнимательнее. Да это, оказывается, ее муж собственной персоной, Юрий Воробьев…

Он шел неторопливо к своей машине, сунув в рот сигарету, вальяжной походкой вполне довольного жизнью и удовлетворенного женщинами человека. По его виду было несложно догадаться, что от своей девицы, семенящей возле на высоких каблучках, он совсем недавно получил то. что хотел. И получал уже не раз и, вероятно, далеко не от нее одной. Ане стало больно видеть Юрия, шагающего мягко и степенно, как насытившийся кот, небрежно приобняв плечи своей подруги.

Они мелькнули мимо Ани слабо различимыми точками, еле заметными мазками, росчерками кисти на стене…

Он шел рядом с девицей с гордой, вызывающей, но какой-то странно циничной улыбкой, не слишком понравившейся Ане. Ей показалось, что Юрий, родившийся властелином, даже не сомневался в итогах. Все должно было быть именно так, а не иначе.

Он глядел на свою спутницу с интересом, вспыхнувшим когда-то, вероятно, не очень давно, как газ в конфорке. Пламя горело ровно и спокойно, одаряя своим теплом всех вокруг.

Ох, как пристально он ее рассматривал!.. Прямо как уличный художник на Арбате, готовый немедленно создать твой портрет за приличные деньги.

И внезапно Аня подумала, что власть всегда сексуальна. Недаром в известной песне девушки интимно и страстно объявляют, как безумно хотят президента.

Когда-то Анина уверенность в результативности игры с Юрием оставалась кирпично твердой. Анюта таила непоколебимое убеждение, что все будет так, как она загадала, пожелала и распланировала. Но они оказались с Юрием очень похожи, а это плохо. Широко известный постулат о якобы притягивающихся разных полюсах Ане давно казался сомнительным. Опыт ее пусть еще короткой семейной жизни доказывал — люди с одинаково настойчивыми, одинаково несгибаемыми и рвущимися вперед характерами ужиться не смогут никогда, ни при каких обстоятельствах. Такие приятели быстро станут неприятелями, поскольку столкнутся лбами, то бишь жесткими нравами и непробиваемыми волями и стремлениями. Такие любовники мгновенно страшно разругаются, поскольку не смогут найти общего языка, понять друг друга и хоть в чем-то уступить. Упрямые, как встречные поезда, ошибочно переведенные на один путь… Им никогда не разбежаться в разные стороны — оптимальный и наиболее спокойный вариант! — а только столкнуться и разбиться.

Слепить едва наметившиеся отношения, продолжить их и укрепить похожим друг на друга людям не удастся. Каждый будет стремиться захватить бразды правления, встать к рулю их общего на время прогулочного катера под названием жизнь и выплыть на широкий водный простор И все возможные варианты руководства рухнут, как один.

Первый, на который рассчитывала когда-то Анюта, — постель. Но темпераментной Ане не удалось завлечь прохладного Юрия. Второй — откровенная лесть и признания в любви. Ах, как я тебя люблю, дорогой Юрочка! Просто жизни без тебя не представляю! Но Аня так говорить стеснялась Третий — лицемерное преклонение перед его талантами. Кто же лучше тебя, Юрка, сможет сделать в доме ремонт и заработать деньги на нашу общую жизнь? Но Аня не умела так откровенно врать.

А чего же ты хотела и ждала? — подумала она Ведь мама предупреждала давно, еще когда родился Денис… Именно в то время нужно было сделать выбор: или отдать Дениса маме, переложив целиком на ее плечи заботы о внуке, она ведь не возражала, даже предлагала, или выбрать сына… Она сделала последнее. А Юрка продолжал жить так, как ему нравилось, как он привык, — таскался по приятелям, пил в барах, сидел допоздна в кафе… Он жил своей прежней холостой жизнью, ничего не желая и не собираясь менять…

Чего же она хотела? Или действительно опрометчиво надеялась, будто муж останется ей верен на всю оставшуюся жизнь? Он отплатил ей сполна, возможно даже не задумываясь о мести. За него просто расплатилась жизнь… И мама давным-давно предупреждала Аню и об этом…

Теперь в ней копились, собирались, сбивались в большой липкий комок раздражение, неудовлетворенность, горечь. Она чувствовала себя униженной, задавленной, прибитой. Казалось, что она принесла в жертву Юрия, а на самом деле принесла себя. И все равно получила своеобразный домострой… И ради чего?! Ради чего она мучает себя, издевается над собой и живет с человеком, который ею помыкает и распоряжается по своему желанию и усмотрению?! Гуляльно-бродильный муж… Разве об этом она мечтала когда-то?..

Да, она сама дала себя купить… Но разве подозревала о том, что такое жизнь?! Разве знала, как себя в ней вести, что делать, каким образом бороться и справляться с трудностями? И вообще какими они будут, эти трудности? Хорошо бы найти и прочитать учебник жизни. Но такого еще никто не написал. Есть только энциклопедия выживания. Но это про другое…

Счастье, в представлении Юрия, складывалось из спокойной души и здорового тела. Но организовать это спокойствие и здоровье каждый должен уметь и хотеть. У него все сложилось наилучшим образом. И теперь он полностью, всегда и во всех проявлениях, принимал жизнь. А вот Аня — нет.

Ей все уже надоело. Она больше не могла жить так, как живет. Устала от монотонности, серости и безнадежности своего бытия. Работа, в которой Анюта разбирается плохо — ведь она без конца рожала! Мама вновь права, ну какой из нее врач? Она снова — в который раз! — ошиблась на свой счет и приняла желаемое за действительное. Искала любви, но, очевидно, делала это неправильно, неразумно, так, как никто никогда не делает. Аня не годится на роль подчиненной, не может быть тихой и податливой, терпеливой и смирной и сидеть всю жизнь молча возле мужа.

Ане порой начинало казаться, что все без исключения предметы в квартире теперь относятся к ней по-новому, с нескрываемым презрением. Книги обливали холодом корешков, ложки и ножи выскакивали из рук и резво прыгали на пол, краны иронически гудели… Слишком быстро перегорали лампочки, чересчур промерзал холодильник, не желала отмываться плита… Квартира словно объявила Ане своеобразный бойкот, издеваясь над ее неумением жить и откровенно выживая. Но Аня не хотела сдаваться — это было не в ее правилах и привычках.

Правда, у нее был обязательный принцип — никогда никому не быть в тягость и не играть роль жертвы. А тут ей явно пытались навязать именно эти две отвратительные роли.

Нужно лишь рвануться и вырваться из сетки, наброшенной на нее когда-то.

«Юрка, родной мой, единственный… Что ты наделал, Юрка?! Что мы с тобой вместе наделали…»

Никто не хотел отвечать…

26

Жена Роальда умерла весной. И он сразу попросил Аню переехать к нему.

Юрий не возражал. Мать промолчала. Отец вообще давно ни во что не встревал.

Разводиться Воробьевы пока не торопились. Хотя на развод Аня подала. Детям постаралась внушить, что теперь у них будет новый папа и это к лучшему. Они оба промолчали. Но промолчали по-разному.

Денис принял нового родителя хорошо. У него изначально не сложились отношения с настоящим отцом. Юрий так и не смог преодолеть свою ревность, скрыть неприязнь к сыну, который словно попытался сломать его прежнюю вольную жизнь, отобрал у него жену и настоящую свободу. Денис это прекрасно чувствовал.

Дашка, наоборот, вопреки всем ожиданиям, оказалась отцовской любимицей. Именно к ней Юрий бросался, возвращаясь домой, именно ее таскал на руках и улыбался нежено и растроганно. Будто в нем, наконец, проснулось запоздавшее отцовское чувство. Сначала Аня даже обрадовалась. Потом стала ревновать к Денису и оскорбляться за него. Иногда бывало очень больно видеть, как Юрий не скрывает ни равнодушия и холодности к сыну, ни обожания дочери.

Если он звонил домой, то задавал исключительно один вопрос:

— Как Дашка?

Да и звонил-то он, нетелефонный человек, исключительно ради нее одной.

Денис по доброте душевной все отцу прощал, но отдалился от него очень рано, хотя к сестре агрессии не проявлял. И сейчас, в новой ситуации, он с интересом и любопытством рассматривал нового маминого мужа, которого собирался полюбить всей душой.

Дашка, напротив, сразу надулась и замкнулась. Она вообще была замкнута от природы, на людей смотрела исподлобья, испытующе, словно заранее видела в них врагов. И ела отвратительно. Точнее, вообще ничего не ела, а только пила свой излюбленный компот. Аня измучилась, пытаясь заставить дочку есть.

,. — Что же это такое? — причитала Евгения Александровна. — Ребенок ничего в рот не берет! Чем она жива?

Они избаловались с Денисом, который с самого рождения уплетал все подряд за обе щеки.

— Хорошо, что хоть не ест крокодилов! — смеялась Аня. — Их в Москве не достанешь.

Правда, когда Даша жила у второй бабушки, Аллы Николаевны, та никогда не жаловалась на малоежку. И удивлялась Аниным вопросам. Словно Даша перерождалась в другом доме…

Аня начинала ревновать и злиться, но молчала.

После переезда к Роальду Дашка тотчас начала закатывать матери страшные истерики…

* * *

Он искал в ней Катю. Грезил своей первой любовью, никак не мог ее забыть. Роальд соединил их, перемешал, словно перепутал. Но Аня оказалась не Катей. Психолог, как он мог так наколоться?! Тысячи раз может влюбляться человек, но только один раз он любит…

И еще двое чужих детей…

— Ничего, все будет отлично, не волнуйся, — успокаивал он Аню, — я все-таки психолог! И мне ли не найти подхода к детям!

Не нашел, как ни старался…

Точнее, с Денисом отношения наладились вполне, но исключительно потому, что прежние, с отцом, у мальчика были очень плохие. А вот Даша…

Она смотрела на Роальда волчонком — злым, затравленным, глаза горели холодной ненавистью… И разговорить ее оказалось невозможно.

Через два месяца Роальд отчаялся и бросил попытки. Аня психовала и пыталась уговорить Дашу. Дашка ревела…

А Роальд неожиданно запил по-черному.

Аня отлично знала, выученная горчащим, противным, ненавистным до отвращения опытом, что все это смирное сидение Роальда дома — явление кратковременное. Это все ненадолго и скоро минует, как столичное лето, длящееся от силы месяц-полтора. Роальд любил выпить и раньше, но поводы и причины в прежние времена были иные — дружеские встречи, праздничные вечеринки, дни рождения… Теперь все изменилось.

Аня попыталась не выпускать его из рук по примеру умершей жены. Отныне он будет подчиняться лишь ей одной, и никому больше. Никаких пьянок! Только дом, дети, магазины, сумки и стиральная машина. Все остальное — не для Роальда. Его круг жизненных интересов и занятий строго определен и ограничен женой. Отныне и навсегда.

Что думал по этому поводу сам Роальд, Аню абсолютно не интересовало. Он не имеет права думать и рассуждать о своей судьбе. Всю ответственность за его будущее взяла на себя Аня, единственная кормилица и поилица. Она одна имеет настоящее право решать и распоряжаться их совместной жизнью. Она одна — и никто больше.

Ничего не вышло. Роальд пил и опускался все больше, выклянчивая у Ани деньги. Из фирмы, где он работал, его убрали. Остался только Институт психологии, где платили смешную зарплату и не требовали ходить на службу каждый день. Поэтому у Роальда оказалось море свободного времени, которое ему особенно было некуда девать.

У него не осталось — или не было никогда? — ни чувства гордости, ни собственного достоинства, вообще ничего мужского. Аня смотрела на него с презрением.

Она видела, что Роальд начинает ее побаиваться. Это ей нравилось все больше. Сила и власть заманивали, зачаровывали, притягивали к себе, демонстрируя свои преимущества и привилегии. Аня уже откровенно забавлялась, наслаждалась своим могуществом, издевалась над мужем. А он, прекрасно чувствуя это, горбился, сутулился, становился меньше ростом и посматривал на жену с неизменной опаской.

И хвалился перед друзьями-психологами:

— Моя докторица зарабатывает — на пять семей хватит! Пашет с утра до ночи.

Она освоила гомеопатию и стала подрабатывать в частной клинике, куда ее устроил все тот же Анатолий.

Ане снова требовалось сломать и перекроить всю жизнь, но она пока была не готова к очередной перестройке и отложила ее на неопределенный срок. Так и жила.

Ноги горели, ныли, стонали, плакали к вечеру — сбитые, замученные, натруженные, как трубы городского водоснабжения. Она все чаще перекрашивалась и стриглась, пытаясь остановить бег времени и самой не засидеться на одном месте. Собственное лицо ее теперь радовало все реже. То синяки, то мешки под глазами, четкие моршинки на лбу, слегка обвисающий подбородок…

Колесо жизни крутится размеренно и равнодушно, как колесо в Парке культуры, и хладнокровно, флегматично перемалывает все заблуждения, иллюзии и миражи. И все возвращается на круги своя… Но, увы, не на те, о которых мечталось.

И шум унылых голосов вокруг, наводящий тоску…

Роальд торопился устроить свою новую жизнь, волнуясь исключительно о себе. Умершая жена его интересовала, как ценный вклад в Сбербанке. Она там работала и очень много получала.

Вначале он рассчитывал на любовь, которую искал всю жизнь. Аня ему напоминала Катю… Но ситуация была совсем иной, чего он, психолог, учитывать не пожелал. Впрочем, любящий человек мало что может учитывать.

И он не подозревал, что Аня преследовала одну твердую, четкую цель — подчинить его себе. Раз уж ей не удалось с Юрием… Выяснилось, что в новом варианте это — плевое дело. Просто есть люди, которым покоряться приятно и необходимо по жизни, а есть такие, которыми надлежит руководить и управлять. Роальд принадлежал к последним и сам прекрасно это сознавал. Хотя вслух категорически все отрицал, провозглашая себя главой семьи. На деле ему нравилось только подчиняться — любое бремя ответственности казалось Алику невыносимым. Поэтому его заявления о том, что он не раб, Ане казались смешными. Роальд родился, чтобы подчиняться, и его бурный протест был лишь яркой инсценировкой, далекой от реальности.

Но именно она, Анюта, нужна Роальду отныне и всегда. И эту ее незаменимость как раз сейчас требуется железно подтвердить, жирно и ярко подчеркнуть, чтобы потом Роальд не сумел неожиданно взбрыкнуть и вывернуться из Аниных рук. Он должен стать несчастным и не слишком необходимым предметом домашнего обихода. И он им станет. Алик должен уразуметь, что только при Анюте он хоть что-то значит, а без нее — ничто. И он это поймет. Разберется, что именно она, и никто больше, — его капитальное вложение.

Аня понимала, как хорошо служить поддержкои и опорой тем, кого любишь. Она была в ответе за тех, кого содержала. Но неплохо, если бы и тебя время от времени поддерживал кто-то. Впрочем, это чересчур большая роскошь. Каждый дает лишь то, что у него есть. А все мужчины, которых она знала, имели не больше того, что требовалось им самим.

Она напрочь перестала интересоваться мнениями и мыслями мужа. Он стал ей абсолютно неинтересен.

Но Аня не догадывалась о другом, быть может, самом главном. Роальд стремился к тому положению, какого собиралась добиться Аня. Ей и стараться особо нечего. Он ждал, когда, наконец, его навсегда освободят от тягостного добывания денег для семьи. Жаждал свободной жизни, которую готов был радостно посвятить себе. Он мечтал поменяться с Аней ролями. Поэтому никакой битвы за смену приоритетов и лидеров в семье не намечалось. Все совершилось легко и безболезненно, как бархатная революция. Да, все-таки их брак вполне можно было назвать близким к расчетному. Очень близким. Выгодная связь…

В глубине души он ликовал. Сесть на шею жены — предел его мечтаний. Вот этого Аня по своей неопытности и наивности не учитывала. Она до сих пор плоховато знала мужа. Раньше он отлично умел скрывать свои желания под маской.

Но в семье никакие маски не проходят, их приходится сбрасывать поневоле. И они оба поняли свои ошибки…

Почему судьба заставила их встретиться второй раз? Зачем? И даже как-то позаботилась о них, наладила жизнь, правда взвалив основную тяжесть ноши лишь на одни плечи.

— Где-то я вычитал забавную мысль: среди людей есть головы, руки, ноги, мускулы, спины… — сказал ей как-то Роальд. — Я кто, как думаешь? А вот ты явно плечо.

Но быть плечом ей быстро надоело.

Он слушался Аню, подчинялся и вообще казался покорным, как жертвенный барашек перед закланием. Сначала она им забавлялась. Но это время быстро прошло… Едва он запил.

Его отчаяния Аня не понимала. Да Алик и не делился с ней сокровенным…

Тогда она жестко разделила бюджет" семьи на свой с детьми и Роальда и стала выдавать ему деньги только под строгую письменную отчетность. Он унижался еще сильнее, заискивающе докладывал, что нужно обязательно купить, сочинял докладные о покупках и ценах, но продолжал терпеть. Деваться ему было некуда. Но какая это семья, если два кошелька?!

Правда, их отношения уже нельзя было назвать семейными. Брак по расчету оказался весьма сомнительным, поскольку первоначальные расчеты вдруг с треском провалились, оказавшись на поверку весьма приблизительными и неточными. Вероятность ошибки в таких случаях слишком высока.

Семьи бывают разные, пыталась уговорить себя и внушить себе эту мысль Аня. И сама себя тот час опровергала с горечью: «Да нет, семьи все одинаковые… Точнее, созданные и задуманные по одному и тому же принципу» по одной схеме, где во главе угла муж, где есть дети и так далее… И я сама отлично все понимаю, но не хочу признаться». Жалость и сострадание хороши и приятны на расстоянии, желательно на далеком. Вблизи любая болезнь отвратительна, выглядит отталкивающе и не вызывает стремления остаться рядом с ней.

Анюта словно постоянно спорила сама с собой, хотя прежде ей была совершенно несвойственна потребность исповедоваться таким образом.

Болезнь… Да, Роальд стал бравировать запоями и непрерывно о них говорить как о тяжелой болезни.

— Я болен, — часто оскорбленно отзывался он в ответ на просьбу что-либо сделать в доме.

— Об этом знает любая бродячая собака! — наконец не сдержалась Аня. — И тут гордиться нечем! Не понимаешь? Люди свои пороки и болезни скрывают, в отличие от тебя.

— Держи свое мнение при себе! — рявкнул Роальд. — Оно меня абсолютно не волнует!

— В последнее время с тобой стало трудно разговаривать! — заметила Анюта. — Ты становишься непереносим! И не из-за болезни, которую лелеешь и которой бравируешь. Ты просто позволяешь себе распускаться до предела. Тебе это нравится, и тебя это устраивает. Хороший жизненный принцип!

Она пыталась его лечить, но без его согласия это было невозможно. Ему оказалось трудно, почти невозможно помочь. Потому что человек должен принимать помощь, а он ее от себя отталкивал. Алик просто нуждался в своей болезни, жить без нее не мог. Это парадокс, но факт. У Роальда оказался тот к самый случай: ему требовалось все время чувствовать себя больным.

А что здесь такого? На редкость удобно. Окружающие вынуждены проявлять сочувствие, всегда можно вполне оправданно и законно сыграть на жалости. Можно легко оправдать свое ничегонеделание… В общем, сразу появляется масса чрезвычайно удобных поводов для жизнеустройства бездельника, и с этими зацепками расставаться жаль. Поэтому нет смысла выздоравливать и лечиться. Наоборот, болезнь нужно холить и лелеять, всячески ее поддерживать, избегать улучшений. И продолжать неплохо существовать за ее счет. Люди Часто чувствуют себя виноватыми по отношению к больному, чем эти хитрые больные порой изворотливо и ловко пользуются. Им невыгодно выздоравливать.

Роальд уже почти не работал. В Институте психологии умные и тактичные психологи осторожно упоминали о недуге Суровцева, что было ему на руку. Особенно усердствовал по этому поводу некий Эдуард Викторович, заведующий лабораторией, где трудился Роальд. Этот добрейший начальник, с которым Аня вынужденно познакомилась без конца уверял ее, что она не права и ведет себя неправильно по отношению к больному. Учил ее, как жить, и рассказывал, что сам тоже не сумел найти общего языка с пасынком, как ни старался.

— Вы же понимаете, Анечка, — говорил он, — психологи тоже люди. И самые обычные.

Роальд абсолютно ничего не желал делать. Только болеть, то есть пить. Это стало смыслом его жизни. Отличная жизненная позиция, продуманная во всех отношениях. Он часто думал о Кате и открывал новую бутылку водки, стоявшую на столе Почему он решил, будто Катю можно кем-то заме нить?.. Зачем устроил из своей жизни мелодраматический сериал, столь любимый народом?..

Роальд шарил в карманах в поисках денег н. водку. Пусто… Значит, снова придется клянчить Анюты…

«Дрянной характер, — думала Аня. — Роальл надо мной измывается…» У нее опускались руки.

Но круг замкнулся. Аня сама очень хотела его замкнуть раз и навсегда. Только разве она собиралась принести свою юную жизнь и жизнь двоих детей к жертвенному алтарю ее нового возлюбленного?..

Этот великовозрастный мальчик не выучился до сих пор ходить своими ногами. И Аня боялась что не научится никогда. Больной человек всегда ожесточен и не может быть настроен благодушно, объясняла она себе. Не помогали ее объяснения…

Теперь они жили рядом, как соседи, один из которых день и ночь мечтает разбавить суп другого капелькой цианистого калия или подсластить чай мышьяком.

* * *

Два парня, сидящие в вагоне метро напротив, тянули пиво из банок и с большим интересом взялись разглядывать Аню. Надо же, она еще ничего при неярком освещении… Девушка, сидящая возле них, спала с некрасиво открытым ртом, запрокинув длинноволосую голову. Так и проспит своих кавалеров, подумала Аня не без удовольствия и вышла из вагона.

Дома ее ждала новая «радость»: Роальд поскользнулся на льду возле дома — пьян был, конечно, вдрабадан — и сломал ногу. Возле него хлопотал отзывчивый Денис. Даша сидела возле телевизора и молча ликовала.

Полтора месяца, пока Алик лежал дома в гипсе, Анюту выручал безотказный и преданный папе Роальду Денис. Он делал по дому так много, что Аня иногда просто удивлялась, откуда у сына столько умения, желания и сил.

Но едва Роальд поднялся, как запил еще сильнее и попал в больницу с инфарктом.

Аня бегала к нему каждый день. Вставать он стал быстро, но непрерывно плакал и твердил, что обязательно умрет. Анюта его жалела. Почему жизнь сложилась так, как сложилась?.. Неужели у судьбы не нашлось лучшего варианта ни для Ани, ни для Алика?.. Этот Алик… Едва заметные следы ветрянки или юношеских прыщей на загорелых щеках, плотные руки с коротковатыми мужицкими пальцами, четко наметившиеся милые морщинки на лбу…

Аня с горечью всматривалась в его жалкие, молившие о прощении слезившиеся глаза…

Родственники Роальда давно отдалились от него, или он от них. Изредка звонила сестра, но желания встретиться не выражала.

— Перестань, возьми себя в руки! — пыталась убедить Роальда Аня. — Ты же мужчина, в конце концов!

Но он сомневался в этом так же, как она.

— Тебе вредно волноваться, — строго убеждала Аня. — Чем больше положительных эмоций, тем лучше!

Нервы ее были на пределу, когда на помощь явилась все та же удивительная свекровь.

— Пусть женщина сделает что угодно, — сказала Юрию мать, — изменила тебе, ушла, устроила скандал, — постарайся ее ни в чем никогда не осуждать Обвиняй кого хочешь — любовников, ее темперамент, воспитание, саму жизнь, но только не женщину! При знай ее правоту и власть, ну хотя бы притворись. И постарайся не оскорбить и не ударить. Благородство и снисхождение — твоя сила. Попробуй все забыть и простить. Если хочешь остаться на высоте и сохранить элементарную порядочность. Хотя всегда очень трудно бороться с уязвленным самолюбием. Оно бунтует и требует не прощать. И все-таки попробуй… Высшее благородство как раз в молчании и умении не искушать судьбу ради глупых утопий.

Юрий хмыкнул. Алла Николаевна невозмутимо продолжала:

— Ты даже не можешь себе представить, какой ужас порой охватывает женщину! Она панически боится состариться и стать никому не нужной. Это чувство невозможно передать. Исподволь, потихоньку в душу закрадывалась неясная тревога о том, что жизнь проходит и старость близка. Эта мысль — вроде слабого, но непрекращающегося аллергического зуда. И ты боишься себе в этом признаться. А еще больше боишься состариться, так ничего и не узнав в жизни, даже счастья домашнего очага.

— Мать, ты еще отлично выглядишь! — пробормотал удивленный Юрий.

Она была действительно хороша собой — отлично сохранившаяся, моложавая и энергичная дама. Так сохраняются зимние фрукты в закрытом шкафу.

Интересно, где она понабралась житейской мудрости? Неужели в своем ночном клубе? Это у нас в стране наркоманы такие умные?.. Обана…

Алла Николаевна почти угадала незаданные вопросы.

— Снисходительности к людям меня научила жизнь. И еще книги, — объяснила она. т— Теперь я смотрю на людей, как на неразумных деток. Не нужно предъявлять к ним завышенные требования.

— Еще бы понять, как отличить завышенные от простых, — проворчал Юрий.

— Ты сам все поймешь. И еще разберешься, как . это много — даже короткие и редкие встречи с хорошими и доброжелательными людьми. Их надо ценить и ничего от них не ждать. Я давно знаю, что, если обращусь к своим знакомым за серьезной помощью, откликнутся немногие. А большинство просто тотчас разбежится в страхе, как бы я снова у них что-нибудь не попросила. Это истина. И очень простая. Впрочем, любая истина всегда проста, даже примитивна.

— Истина? — задумчиво повторил Юрий. — А мне кажется, она всегда отыскивается в нюансах. Точно так же, как суть состоит из крайностей.

— Разумно, — кивнула мать. — А из чего состоят люди? Видишь ли, я по долгу службы тесно общаюсь с теми, кто уже потерял деньгам счет. Эти вообще не предложат тебе ни гроша взаймы, даже если будешь лежать при смерти. Деньги стали их защитной оболочкой, второй кожей, броней, и они берегут их, как самих себя. Даже больше. Но когда я встречаю капельку настоящего чувства, я стараюсь его ценить и не обращать внимания на остальное. Люди все одинаковы —..берут что могут, а дают как можно меньше. А мужчины всегда требуют от женщины больше того, что сами могут дать. Уж извини за прямоту, сынок…

— А как насчет подлости и зла? — вкрадчиво поинтересовался Юрий. — К ним тоже надо быть снисходительным?

Алла Николаевна на секунду задумалась.

— К совершившейся и уже сделанной подлости — да, но мириться с запланированным преступлением, конечно, нельзя. А прощающий человек — он всегда сильный. Намного сильнее тех, кто мстит и ненавидит. Как наиболее суровый из двух вовсе не тот, кто усиленно демонстрирует суровость. И сильный всегда принесет гораздо больше пользы слабому.

Юрий задумался. Даже не просто над словами матери. За последние полгода он основательно перетряхнул и пересмотрел все свои привязанности — и любовные, и дружеские. Осталось больше мусора, чем остального. И среди этой трухи вдруг отыскалась настоящая ценность — ум и сердце его матери.

Почему он раньше не видел ее, словно не замечал?.. Они всегда были далеки друг от друга, жили словно на расстоянии. И ни один из них не хотел нарушить строго проведенную границу.

Но главную беду молодых Воробьевых Юрий видел в несходстве их душ. Ему казалось, что они не могут жить вместе точно так же, как и жить врозь. Странно… Да, они очень разные… Как бегущая река и стоячая вода. Но разве вместе живут лишь одинаковые? И мечта людей о слиянии сердец — извечная грубая ошибка. А слово «любить» значит лишь одно — «любить другого». Только люди любят в основном себя, и никого больше. Поэтому природе один раз из тысячи удается выполнить свой замысел — создать настоящую пару.

— Человек ничем и никогда прочно не владеет, в том числе и чужой душой, — легко вздохнула мать. — А наше настроение… Это нередко неизбежное зло, которое мы должны постараться по возможности игнорировать.

— Мама… — начал Юрий и замолчал.

— Что, дурачок?

— Нет, ничего… — пробормотал он. — Ничего особенного… Мы с тобой давно не разговаривали.

— Давно.

— И мы, в сущности, очень мало знаем друг о друге… Как это ни парадоксально…

— Не парадоксально, а смешно и грустно! — вновь вздохнула Алла Николаевна. — Хотя иногда чем больше узнаешь друг о друге, тем хуже. А зубы мудрости у всех прорезаются поздно. У некоторых не появляются никогда.

Мать Ани после ее решительного ухода к Роальду почти перестала интересоваться судьбой дочери и внуков. Евгения Александровна не понимала Аню и осуждала. Родители давно избрали для себя в отношениях с единственной дочерью прекрасный, необременительный и действенный принцип невмешательства.

А вот Алла Николаевна…

Помогавшая Ане безотказно и раньше, она на какое-то время пропала после Анютиного разрыва с Юрием. Но всегда оставалась в курсе дела, поскольку Юрий нередко звонил Анюте и задавал свой привычный вопрос:

— Как там Дашка?

— Хорошо, — поначалу "упрямо отвечала Аня. У-у, шляхта паршивая, думал Юрий.

«Все равно я буду счастлива, назло всем!» — думала Аня.

Но однажды она не справилась с собой.

— Юра, — взмолилась она, — забери Дашу хотя бы на лето к себе на дачу! Денис поедет в лагерь, а Дашкин детский сад не выезжает!

Признаваться в остальном ей не хотелось. Юрий хмыкнул:

— Ладно.

На следующий день позвонила Алла Николаевна.

Мать Юрия, владелица ночного клуба и довольно преуспевающая бизнесменша, сменившая в своей бурной, переполненной страстями и романтическими увлечениями жизни с добрых десятка три мужчин, неожиданно оказалась уникальной, редчайшей свекровью. Так что напрасно Аню запугивали опытные люди, часто черпающие свой опыт в анекдотах про тещ и свекровей. Иная женщина, пока не сделается бабушкой, даже не представляет себе, что значит быть матерью.

Алла Николаевна искренне переживала за Аню, потерявшую двоих детей, и просто обожала внуков, никогда не отказывая в помощи. И на даче с внуками сидеть хотела сама, хотя нанять няню и еще двух экономок ей было пара пустяков.

— Анюта, — произнесла Алла Николаевна так спокойно, словно они беседовали каждый день перед сном, — ты собери Дашку к субботе. Юра заедет за ней на машине, а я уже буду ждать их в Голицыне. Могу пробыть до конца августа. На работе меня есть кому заменить. А когда мне понадобится поехать в город, проконтролировать свой хитрый и якобы подчиненный народец, с Дашей побудет Юра. Не возражаешь?

— Спасибо… — пролепетала Аня.

— А кстати, — невозмутимо продолжала золотая свекровь, — зачем тебе Дениса отправлять в лагерь? Лишние траты! И кормят там детей какой-то отравой, пригодной лишь для беспризорников! Я могу забрать и его.

— Спасибо… — снова прошелестела Аня.

Это было их счастливейшее лето вдвоем. Роальд даже почти перестал пить.

Но когда дети вернулись, все стало значительно хуже. Даша еще сильнее прикипела к отцу и бабушке, чего Аня совершенно не учла. И теперь вечерами бросалась на пол, истерически билась об него ногами и головой и кричала:

— Я хочу к папе! Я хочу к папе! Отвезите меня к нему!

Денис смотрел на нее осуждающе, но молчал. Он был очень привязан к матери.

Тогда и случилось несчастье с Романом.

27

Полина задумала показать брата великому кудеснику и врачевателю.

К тому времени полоса удач у двоих потомственных колдунов сменилась периодом временного невезения. А затем постоянного.

Больные внезапно перестали выздоравливать. Словно сговорились. И покинувшие их неверные возлюбленные тоже отказались возвращаться по воле Игоря. Начались жалобы, недовольство крепчало, люди стали скандалить, требовать вернуть свои деньги или немедленно исправить результат.

Не помогал уже и привычный рефрен Скудина, скандирующего и нагло повторяющего, что они не выполняли его требований и распоряжений, а потому сами виноваты во всем.

— Мы делали все, как вы сказали! — орали одураченные наивные люди. — Абсолютно все! Верните наши деньги!

Игорь в ответ хамил и посылал далеко и подальше. Так же точно научилась себя вести с обманутыми и качающими права пациентами и Алевтина. Все равно жаловаться на лжекудесников некуда и некому. Да и кто виноват в том, что у тебя самого плохо варят мозги и ты веришь каждому встречному-поперечному, убеждающему с пеной у рта в своей гениальности и сверхспособностях?!

Хуже всего стало, когда двое больных умерли. У них диагностировали рак в последней стадии, и лечить их было по меньшей мере неосмотрительно. Но Игорь со свойственными ему амбициями и фанаберией взялся, уверяя несчастных, что все поправимо. Сколько денег ему перетаскали…

В последнее время Игорь вообще объявил, что изобрел лекарство от рака. Даже издал за свой счет брошюру на эту тему. Брошюру, где в конце волшебник указал свой номер телефона, мгновенно раскупили, и к нему повалил народ с удвоенной силой.

В день супруги Скудины зарабатывал не меньше тысячи баксов, а иногда и больше. Жили на широкую ногу, завели две сберегательные книжки, ездили отдыхать в Европу…

* * *

В подъезде возле лифта, скромно закрывшего двери и послушно ожидающего, когда страсти утихомирятся, увлеченно целовалась совсем еще юная, зеленая парочка. Аня тотчас наткнулась на них взглядом и засмеялась.

Паренек, стоящий к Ане лицом, выразительно махнул ей рукой по направлению к лифту. Дескать, езжай себе, тетя! Не заглядывайся на людей без толку! Не твое дело! И нечего тут топтать свои уже не слишком молодые ноги!

Аня нажала на кнопку, посмеиваясь. Скучающий в одиночестве лифт радостно распахнул перед —ней дверцы.

Паренек нахально помахал Ане вслед.

В квартире в нос резко ударил довольно привычный в последнее время тяжелый запах перегаpa и недавно открытой водки. Смешавшись в воздухе, они создавали на редкость гнусный аромат Роальд неподвижно сидел на кухне, уставившись невидящими, тупыми глазами в окно. Едва откроешь дверь — сразу эта постоянная, надоевшая картинка.

Кажется, все очень знакомо. И все-таки… Аня с ходу угадала нехорошее.

— Что случилось, сударь? — неласково спросила она, сначала смахнув со стола мусор, а потом быстро составив в мойку пирамидку грязных тарелок. — Ты когда-нибудь будешь мыть посуду. По-моему, не так сложно. При горячей воде. В чем проблема? И вообще, мне упорно кажется, что тебе давно пора слезть с моей шеи и заняться каким-нибудь делом, а не бесконечно критиковать мир.

Женщина бывает сострадательной и нежной, честной и справедливой только с теми, кого любит К остальным она порой безжалостна. Хотя Роальду это уже безразлично.

— Роман… — пробормотал он. — Ромка… И Полина…

Аня равнодушно открыла кран. Интересно, что бы муж делал, если бы у него закончились чистые чашки и тарелки задолго до Аниного прихода?. Какие у нее шершавые руки… Куда опять задевался крем?.. До чего все надоело…

— Ну и что там с ними, с Полиной и Романом? Надо все-таки проявить слабое любопытство..

Хотя ей нет никакого дела до родных Роальда…

— У тебя будто весь смысл жизни в этих тарелках… — пробормотал Роальд.

— Это верно, — хмыкнула Аня.

Вода звонко била по дорогому фарфору. Подарок бывшей свекрови…

— Аннушка, милая!.. — неожиданно пьяно зарыдал Роальд.

Совсем допился!.. За кого только женщины не выходят замуж…

— Спаси Ромку! Помоги! Ты можешь! Лишь ты одна!

— Сомневаюсь, — пробурчала Аня, с трудом яростно отчищая с тарелок засохшие куски картошки и хлеба. — Ты забыл про МЧС!

Но Роальд ее словно не слышал:

— Ромка тяжело заболел! Продуло его на Кольцевой! Говорили ему, что это все глупости, ни к чему там сидеть. Зачем ему понадобилось это проклятое метро?! Не с голоду же пока подыхаем! А Полинка, дура, обратилась к какому-то негодяю экстрасенсу! Руками он лечит, сволочь! И вылечил! Умирает теперь Ромка! Полина звонила… Анечка, спаси Романа! Я тебя умоляю! Я никого в жизни не любил больше, чем" его!

Вот это правда… — подумала Аня. Насчет его любви…

Почему бы именно сейчас не спросить Роальда: «А как же Катя?.. А ты помнишь, как у нас с тобой все начиналось?.. Как все удивительно складывалось?.. И как в результате сложилось…» Довольно удачный момент для хронологии событий… Настоящее изуверство…

До какой же подлости ты докатилась, Анна Борисовна!.. И до какого отчаяния…

Люди обращаются к воспоминаниям, когда у них ничего нет в настоящем и не слишком нравится заглядывать в хмурое будущее. Зато успехи и радости вчерашнего дня порой становятся пустяками, бессмыслицей, когда впереди яснеет обязательно приветливое, пусть до конца пока неведомое завтра. Путь назад — лишняя демонстрация своей безнадежности… Нет, лучше не надо…

Аня вытерла руки и подняла трубку телефона.

— А как же Полина нашла негодяя экстрасенса?

— Да как! Как все идиоты находят! Через рекламную газетку! Ты бы знала, сколько они ему денег переплатили!

— Догадываюсь… — проворчала Аня.

— Это же сам Игорь Скудин, известный маг и чародей! Потомственный колдун! Поля совсем обалдела!

— Кто?! — ахнула Аня, на мгновение перестав набирать номер.

— Скудин. Все газеты о нем кричат! Разве ты его знаешь?..

Аня молчала. Скудин… Давненько они не встречались… Какой приятный сюрпризик… Но жизнь состоит из неожиданностей.

— Успокойся, Алик! Я постараюсь сделать все, что в моих силах! Какой там у Романа диагноз? Врачебный, а не этого прохвоста Скудина!

* * *

Аня взяла такси, сунула туда еле стоящего на ногах Роальда и помчалась к Суровцевым.

Полина ждала их в открытых дверях.

— Он умирает… — Она заплакала.

Роман страшно хрипел, и уже по одному этому звуку Аня догадалась, что здесь либо обострение астмы, либо воспаление легких. Оказалось второе.

— Двустороннее… — пробормотала Аня. — Немедленно в больницу… Я сейчас позвоню.

Она набрала номер мобильника своего начальника и коротко изложила суть дела.

— Понял, Анна Борисовна, — так же лаконично отозвался он. — Берите машину — и в Первую градскую. От моего имени к главному врачу.

Роальд тихо сидел в углу и смотрел слезившимися глазами на Анюту, как на богиню.

Неожиданно Полина вышла на звонок в дверь и вернулась с Анатолием. Аня вздрогнула:

— Откуда ты взялся?

— Это я его вызвала, извините, — заторопилась Полина. — Просто не знала, что делать… Звонила всем знакомым врачам… А вы…

— Мы вместе учились, — пробормотала Аня и резко встала. — Тут двустороннее воспаление легких. Хорошо, что ты пришел. Поможешь довезти до клиники. И там тоже. На Роальда надежда плохая, а их отец совсем старик.

Романа удалось спасти. С большим трудом.

— Едва успели, — честно признался Ане палатный врач.

— Дайте мне адрес того волшебника, к которому вы обращались, — попросила Аня Полину. — Хочу побеседовать с ним с глазу на глаз.

— Да что вы, не надо! — замахала руками Полина. — Еще вам связываться! Это мне тяжелый урок на всю жизнь!

Но Аня адрес все-таки вытребовала.

— Я поеду с тобой! — вызвался Роальд.

Она категорически отказалась. Ей хотелось самой взглянуть в глаза когда-то влюбленного в нее человека.

На звонок в дверь открыла крутобедрая, полногрудая, носатая Алевтина и с ходу заявила:

— Мы сегодня не принимаем! Надо предварительно звонить! У нас запись на много дней вперед! Вы что, дама, порядков не знаете?

Она явно не узнала Аню, выкрашенную в другой цвет и свежепостриженную.

— Это вы их не знаете. — Аня решительно отстранила женщину с пути плечом. — Но сейчас я моментально введу вас в курс дела! — И вошла в квартиру.

Хозяйка слегка побледнела и заволновалась:

— Вы чего тут распоряжаетесь и угрожаете? Видали мы таких!

— Нет, как раз таких вы. еще не видали! — отрезала Аня. — Вот теперь увидите! Где Игорь? Зовите быстро, мне некогда!

Скудин сам вышел из комнаты на звук раздраженных голосов. И тотчас просиял. Блеск номер четыре.

— Ух ты! Прямо картина Репина «Не ждали»…

— Привет! — Аня прошла в комнату и нагло уселась в кресло. — Надеюсь, я не сильно помешала вашим делам? Если да, простите великодушно! Но ведь сегодня у вас, насколько я в курсе, неприемный день. Потому и людей не видно. А ты по-прежнему занимаешься наукой? — холодно обратилась она к Игорю. — Только, похоже, не историей…

Он ликовал и даже не обратил внимания на резкость. Зато супруга набычилась. Сейчас начнет ревновать, с удовольствием подумала Аня. И вспомнит меня, наконец…

— Всего-навсего думаю о деньгах и о своем будущем, — скромно признался Скудин.

— На тебя не похоже, — протянула Аня. — В день, поди, сейчас имеешь не меньше штуки «зеленкой».

Неожиданно Игорь посерьезнел:

— Кайф и лафа, Анюта, обязательно когда-нибудь кончатся. И тогда потянется совсем иная, суровая и непростая действительность, далекая от нынешней милой жизни. На те дни у меня должен быть свой золотой запас.

— Как ты поумнел! — восхитилась Аня. — Да ты ли это? Или на тебя так жена повлияла? Она у тебя далеко не дура! Плюс провинциальная пробиваемость. А женское влияние — страшная сила!

Алевтина стала смотреть поласковей.

— А я помню, ты еще в школе, — задумчиво предалась приятным воспоминаниям Аня, — увидел в передаче «Спокойной ночи, малыши» пластилиновый мухомор. Он там появлялся в течение секунды. Ты выяснил, сколько на нем крапинок. Отслеживал эту секунду и две недели специально считал по одной запримеченной крапинке. И запоминал подсчитанные.

Игорь сиял.

— Патологический пример того, как человеку нечего делать, — съязвила Аня. — Вечно дурью маялся. И не знал, что страсть к любому бессмысленному счету — признак шизофрении.

— Ты чего сюда приперлась? — наконец не выдержала Алевтина.

Конечно, не просто так и не для того, чтобы на вас полюбоваться, — призналась Аня. — Не люблю и не понимаю бессмысленных шагов и поступков. Они мне чужды и неприятны. И жить стараюсь, не подчиняясь эмоциям и слушая лишь свой разум, диктующий определенные жесткие и единственно правильные условия и правила. Как и вы. Только не пора ли тебе, Игорястый, задуматься: а вдруг с тобой происходит что-то ужасное и жить осталось всего ничего, пора собираться в дорогу вечную?.. В принципе ничего нового: все мы идем в одном направлении…

Игорь удивился и улыбаться перестал.

— Выглядишь ты не очень, — продолжала откровенничать Аня. — Это я тебе как врач говорю! Я даже сначала испугалась, тебя увидев. Печень у тебя в крайне сложном состоянии, да и давление небось зашкаливает.

— Как напряжение у трансформатора — двести двадцать на сто двадцать! — гордо сообщил Игорь.

— Ну вот, я угадала… Хотя такого напряжения нет ни у какого трансформатора. В технике ты совсем профан. А бояться не нужно — нужно знать! — изрекла Аня. — Давай топай к белым халатам! И чем скорее, тем лучше. Но учти: врачи любят лишь тех пациентов, которым помогли. Каждому приятно рассматривать дело рук своих. Поэтому не затягивай. Положение у тебя сложное. Лучше всего лечь на обследование. Это, конечно, дороговато по нынешним временам, но я могу помочь, у меня, сам понимаешь, большие связи во врачебном мире. Устрою самую лучшую клинику. Друзьям надо помогать, тем более что настоящих на свете очень мало. Но чтобы они у тебя появились, окружающих нужно выручать. А деньги у тебя есть. И на свое здоровье ты их не жалей!

Алевтина явно испугалась. Она не рассчитывала потерять такого сверхценного, безгранично выгодного мужа.

— Ты что, совсем дурак?! — зашипела она. — Соглашайся немедленно! У тебя печень и вправду болит часто! Пьешь ведь без роздыху… А уж про давление и говорит нечего!

Она даже забыла, что так и не выяснила цель Аниного визита.

Анюта откровенно любовалась эффектом своих слов. Ишь, как лихо подействовало…

Игорь тоже забеспокоился и даже побледнел. Трусоват, подумала Аня. Как все мужики без исключения. А жена — вообще теха-матеха. Хотя в чем-то очень неглупа. Во всяком случае, умнее своего Игорька…

— Попробую найти для тебя суперклинику, — повторила Аня. — Только вот что мне за это будет?

— Что будет, что будет… — проворчал Игорь. — Никто теперь шагу не ступит просто так, лишь бы урвать для себя кусочек… Практичные все стали, как кассовые аппараты. Вы нам деньги — мы вам чек и товар!

— Время такое! — объяснила Анька. — Слишком деловое! Ладно, сумму моего гонорара мы обговорим позже. А ты готовься, отмени на время приемы. Телефон дай, я выбросила старую записную книжку. Позвоню дня через два. Очень рада была вас видеть! Хотя надеялась застать в лучшем здравии. Да вы не вешайте носы, все еще поправимо! Ничего не может быть кончено для тех, кто пока жив!

С этим весьма оптимистичным заявлением Аня покинула дом Скудиных.

Все было обговорено заранее. С помощью Анатолия Игоря устроили в самую дорогую и фешенебельную клинику, где взялись усердно выкачивать с него деньги. Болезней у него набралось немало, так что и лечение потребовалось длительное и серьезное. К его завершению обе сберкнижки Скудиных растаяли тихо и незаметно, как быстрорастворимый сахар-рафинад в горячем чае.

Одна Алевтина принимать страждущих не решалась, да и слава о Скудиных уже шла нехорошая. Так что заработки заканчивались.

Но Аля не падала духом. Она ждала, когда Игорек выйдет из больницы, они снова начнут принимать больных, а деньги поплывут привычной рекой…

Только дождаться никак не могла.

Она не догадывалась, что Аня и Анатолий, по очереди навещая Скудина в клинике, с двух сторон авторитетно и настойчиво рекомендовали ему не спешить выписываться, поскольку анализы еще не очень, да и многое, слишком многое внушает серьезные опасения…

Игорь всему верил и в страхе за свою жизнь, которая вот-вот грозила оборваться, продолжал усердно лечиться.

Обманывать его и дурить ему голову можно было до бесконечности, точно так же, как он дурил людей. Но о его судьбе волноваться не стоило. Ее он сам себе организовал и выбрал из множества других.

* * *

В больницу примчалась обеспокоенная Надежда Михайловна и с порога закричала, что во всем виновата эта стерва, сбившая Гарика с толку. Она имела в виду Алевтину.

Игорь вдруг вспомнил, как после свадьбы Аля задумчиво спросила:

— Так, значит, мы теперь муж и жена по закону?

— Ну да, — весело отозвался Скудин. — Под моей фамилией с этого дня ходишь!

— Значит, теперь я имею полное право быть стервой… — с прежней задумчивостью резюмировала Алевтина.

— Угораздило тебя, бестолкового, на ней жениться! — орала Надежда Нахаловна. — Она вертит тобой как хочет и заправляет всем домом на свой лад! И детей заводить не собирается! Молодые все теперь нынче пошли такие опытные да знающие! Это раньше рожали в свое удовольствие. Теперь удовольствие молодежь видит совсем в другом. Это что же такое делается на свете?! Весь мир перевернулся! Мало того что им нынче деспотично и откровенно правят деньги! В конце концов, так было всегда. Самое ужасное, что теперь им влегкую распоряжаются молодые наглые девки! Почувствовали себя на вершине могущества и ощутили блаженный, заманивающий вкус власти! Лучше бы ты нашел себе дуру! Тебе никогда не сладить с умной женщиной — это мудреная школа и не по твоим зубам!

Игорь смотрел злобно и молчал. Ждал продолжения. И оно не заставило себя ждать.

Оказалось, Гарик едва не отправил на тот свет родного брата сослуживца Эдуарда Викторовича. И отчим окончательно озверел и собирается разобраться с пасынком по-своему.

— Это как же? — поинтересовался Игорь. — Топором зарубит, что ли? А его коллеги, все как один, такие же идиоты, как он сам! Давно известно! Им бы всем, кроме высшего образования, иметь бы среднее соображение!

Мать еще покричала и ушла разговаривать с лечащим врачом.

Игорь лежал и тосковал по бабушке Анюте. Кроме бабули, его на этом свете не любил никто…

* * *

Воробьевым неожиданно позвонила давно запропавшая Ольга и тревожно, срывающимся голосом спросила, что случилось с Игорем.

— А что с ним могло случиться? — рассеянно и равнодушно ответила вопросом на вопрос Аня. — Лежит себе в больнице… Лежится…

— Как в больнице?! — закричала Ольга. — Я позвонила ему домой, его краля лепечет что-то невразумительное! Я от нее только вытянула, что это ты положила его в клинику! Что с ним?!

— Пить надо меньше, — лаконично отозвалась Аня.

— Ты же врач! — продолжала изводиться Ольга. — Чем он болен?! И где эта больница?

— Бери ручку и пиши. — Аня тяжело вздохнула. — Ну, ты и глупая! Только один этот негодяй на уме!

— У меня один негодяй, у тебя — другой! — резонно отпарировала подруга. — Значит, у него плохо с печенью? Я правильно поняла?

— У него, прежде всего, очень плохо с головой и с совестью! — объявила Аня. — Но это не лечится!

Получив адрес клиники, Ольга, нагруженная фруктами, явилась навестить больного. Черные скудинские глаза тотчас засияли. Блеск номер один… Или четыре? Ольга не разбиралась так хорошо в этих блесках, как Воробьев. Эх, сюда бы его, этого длинного, для разъяснений! Но Юрий проведывать приятеля не торопился, зная подноготную его закладки в больницу.

Ольга зачастила в палату. Подолгу сидела возле Игоря, любовалась его темными бездонными очами и слушала всякую дребедень. Лучшего слушателя Скудину было не найти. Ольга давно отлично знала, что Скудин не отличается терпимостью и юмором. Но никогда не пыталась навязывать ему свою точку зрения. Просто спокойно и с удовольствием бесконечно выслушивала в любой обстановке.

Но однажды, когда она прилежно и восторженно внимала байкам болящего, в палату вошла крупная дама и уставилась на Ольгу с недоумением и гневом.

— Это еще кто? — грозно спросила дама Игоря.

— Алечка, познакомься, — испуганно заюлил тот. — Это Оля, моя бывшая одноклассница…

Скудин испугался. Когда жена говорила таким тоном, шутить становилось слишком опасно. Челюсть всегда знает настроение хозяина. Но Игорь не подозревал, как супруге противна его угодливость. Мужчина, выбравший для себя роль льстеца, немного стоит в глазах женщины. Даже той, перед которой исправно лебезит.

Аля почти не слышала. Плевать на его бесконечную и бессмысленную, как всегда, болтовню. У Алевтины своя жизнь, с которой необходимо разобраться и где Игорь занимает определенное, хотя и незначительное место.

Раньше она страшилась остаться без мужа. Сейчас стала откровенно играть на нервах у Игоря, нередко обещая его бросить.

— А ты не боишься? — однажды спросил он. — Все-таки я добытчик…

— Мои боялки перебоялись! — ответила Аля. Она понимала, что дальше ей лучше топать по жизни в одиночку.

— Еще одна? — громовым голосом поинтересовалась Аля. — На сей раз беленькая… Разных выбираешь, молодец! Ты же болтал, что терпеть не можешь блондинок?! Ох и барахольщик! Лишь бы языком молоть! Ты учти, Скудин: чем чаще меняешь партнерш, тем хуже для твоих мужских силенок, и так не больно могучий по пьяному делу, уж прости за откровенность.

Она не могла отказать себе в удовольствии посрамить соперницу вместе с мужем. На редкость удобный случай…

Игорь молчал, хотя явно оскорбился. Ольга покраснела от обиды — догадалась, что это жена Скудина.

— Я пойду… — пролепетала она и торопливо поднялась со стула.

— Ах, она пойдет! — расхохоталась Алевтина, тонко копируя стиль и интонации Марины. — А потом придет опять! Смотри, если я тебя еще раз здесь увижу!

Что она сделает с соперницей, Аля уточнять не стала. И так было ясно, что ничего хорошего блондинке и бывшей однокласснице ждать не придется.

А «тыкать» Алевтина начинала всем без исключения после двух минут знакомства, не обращая внимания на возраст, что всегда потрясало и возмущало мать. Исключения для Али пока составляли лишь отдельные, наиболее состоятельные клиенты.

Муж ей поднадоел, обрыдло быть его сторожевой овчаркой, натаскивать его и учить. И думать надо не о прошлом и настоящем, а о будущем. В особенности о своем. Поскольку Игорь явно выбывал из игры. Сегодня — это сегодня, размышляла Алевтина, а завтра окажется совсем другим. Нужно уметь приспосабливаться к любому дню. Хороший он или не слишком, глотать все его сомнительные сюрпризы и принимать их целиком — дело неизбежное. И надеяться теперь только на себя, больше не на кого… Скудин лопнул, как мыльный пузырь… Придется учиться смотреть в лицо любой судьбе, какая выпадет на долю.

Але уже не раз звонила Марина и умоляла вернуться.

— Я и клиентов тебе найду сколько угодно! Услышать предсказания хотят многие. А ты ведь так умеешь все угадать и помочь! — заискивала Марина.

И Алевтина стала задумываться…

— Этот дебил чего тебе тут наплел? Опять лапшу на уши вешал, как водится? А у тебя, конечно, тут же крышу снесло попутным ветром! У баб частенько случается. Ты слушай его больше! Совсем свихнешься! — Она внимательно глянула на Ольгу: — Хотя ты и так уже давно свихнутая! Как и он! Только в другую сторону.

Дальше Ольга слушать не стала и ушла, кусая губы.

Но вечером ей позвонил Игорь, извинился за случившееся, звал приходить… Даже завел речь о свиданках после того, как он выпишется.

— Нашу новую встречу в больнице, — радостно вещал Игорь в телефон, — если обратиться к языку официальной прессы, можно вполне назвать судьбоносной. Во всяком случае, я очень на это рассчитываю. И все оставшиеся дни в клинике я буду делать на стене зарубки, отсчитывающие дни до рандеву с тобой!

И Ольга его болтовне охотно поверила, сразу оттаяла и забыла свою обиду. Женское сердце отходчиво. А люди всегда верят в то, чему хотят верить.

28

Ночью Аня лежала без сна. Она давно уже плохо спала и терзалась бессонными мыслями о совершенных ошибках, о бессмысленно прожитых юных годах, прекрасными так и не ставших, раскаивалась и пыталась строить основанные на искренности и честности планы на будущее. Но эти планы никак не выдумывались. И вообще мечтать о грядущем и тосковать о прошлом вредно и опасно. И это было ей несвойственно.

Раньше она не подозревала и о своих физиологических тяготах. Тело не мучало ее. У нее всегда был мужчина, всегда можно было к нему прижаться, обнять, поделиться своей неустроенностью и излить на него свои пусть даже порой ловко придуманные и мастерски сыгранные ласку и любовь. Аня даже не догадывалась, как это тяжело — остаться совсем одной, без мужика. Ночами мучало неотвязное назойливое желание, превратившееся из друга в злейшего врага и внезапно показавшее острые когти и отвратительные зубы. Греховные мысли — они упорные.

А какой теперь из Роальда мужик!.. Так, одно название… Амебообразное существо… Аморфное и хилое, но усердно разыгрывающее роль, предназначенную ему природой.

Аня вертелась на диване, сминая простыни и сбивая их в один большой-горячий мятый комок.

Сквозь ночное затишье иногда прорывался шорох шин и скрип тормозов. Внизу в подъезде глухо загудел лифт. Кто-то возвращался домой с позднего свидания или вез к себе ночную посетительницу.

Аня прислушалась. Лифт тормознулся этажом ниже, резко хлопнула, словно выстрелила, дверь. И снова тишина…

Что делать с Дашей? Неужели Полине теперь вновь придется мучиться с двумя братьями, ненавидящими и любящими друг друга?! Если вдруг Аня потопает восвояси? Ее одинокий, измятый горячкой несчастный диван… Единственный свидетель ее ночных страданий…

Простыни уже сбиты в гоголь-моголь…

Ей хотелось помочь Роальду. Но как?

Она выбрала его сама. И вначале Анюте даже понравилась ее новая вероятная роль палочки-выручалочки. Аня с интересом примеривала на себя непривычные одежды. А если уж она кого-то для себя намечала, то прикладывала все силы, делала все возможное и почти невозможное, чтобы добиться задуманного.

Аня села на диване и задумалась. Действительно, что она тут забыла? Что ищет, чего добивается? Или предпочитает сидеть в темноте и терзаться дальше?

И потом, разве она действительно хочет стать вечной няней и сиделкой? Неужели действительно избрала себе такое жизненное назначение? Подходит ли оно ей? Разумен ли, оправдан ли выбор? Что с ней происходит?

Она выросла, стала другой. Испробовала много вариантов. Испытала себя и знакомых, пробежала по разным закоулкам жизни, истоптала немало тропинок, запутанных и сложных. Аня устала, ей надоело без конца замазывать синяки и царапины йодом и начинать все сначала. Она еще не разобралась во многом и никак не могла себе уяснить, что жизнь построена по этому образцу, что иначе не бывает и быть не может. Хотелось пристанища, своего угла, мирного, спокойного и охраняющего от бед. Анюта думала, что это реально, и предпочла новый вариант как наилучший. Ей так казалось. Очень простые и лежащие на поверхности объяснения. И что там искать дальше…

Она старалась быть честной, но все-таки не до конца. Да кто из нас бывает искренним до прозрачности, на все сто?!

А насчет заботы… Женщины часто любят беспомощных. Женское сердце жалостливо. И Ане на мгновение показалось, что она нашла, наконец, то, что искала. Роальд очень тосковал. Но почему? Его неожиданно подкосила смерть нелюбимой жены, с которой он прожил столько лет, или это все Катя?..

Алик болен и потому очень нервный. И несчастный. Он пропадет без Аньки. А мы ведь должны быть в ответе за тех, кому помогаем… Зачем она помогала кому-то, зачем?! Потому что хотела помочь себе спасти себя… Да помогла ли?..

Аня сидела тихо и неподвижно. И смотрела на стену. До Ани никому нет дела… Ни Роальду, ни Анатолию, ни родителям… Ни всем остальным. А Юрий… Юрка, что же ты наделал, глупый, бестолковый, беспечный?!

Зачем отпустил на свободу свою Нюсю, ветреную, смешливую, увлекающуюся?!

* * *

Назавтра после работы она двинулась в Юрину контору, где Воробей по-прежнему уверенно зарабатывал деньги. И сразу увидела бывшего мужа возле «го машины. А джип ничего, кажется, опять новый…

Какая-то женщина просила, просто умоляла Юрия вернуть ей деньги за квартиру, купленную с его помощью, или помочь ей как-то иначе, поскольку в этой квартире оказался прописан дальний родственник умершего прежнего хозяина.

— Это только через суд! — повторял Юрий.

— Так уже нас и вызвали в суд! — горестно объясняла женщина. — Но там говорят, что законный владелец — этот родственник, а не мы! Нас же выселят, выбросят на улицу! У нас нет денег на другую квартиру!

— Ничем не могу помочь! — разводил руками Юрий. — Только через суд!

Анюту он не заметил. Она постояла, послушала и пошла к метро. На душе было отвратительно. А ведь она даже никогда не задумывалась и не подозревала, каким путем добывает бешеные «бабки» ее бывший и вроде бы любимый муж! Неужели все это аферы, махинации, обман?! Неужели они будут окружать ее вечно и никуда от них не деться?!

— Издержки капитализма, — любила повторять золотая свекровь Алла Николаевна.

Даша переехала жить к ней и была счастлива возле отца и бабушки. Денис по-прежнему притирался к папе Роальду и заменял ему заботы матери, сестры и жены. Аня работала. И двигалась как автомат.

Неожиданно взбеленившаяся от толпищи народа машина, припаркованная у края тротуара, завопила дурным голосом. Почему-то решила, что ее собираются украсть.

— Уйди, уйди, уйди!

Кому она так настойчиво советовала исчезнуть? На добровольно включившуюся антиугонку никто не обратил внимания. Эти слишком чуткие, чересчур чувствительные защиты в последнее время достали москвичей. Особенно по ночам.

Аня шагала безмолвно и целенаправленно, отрешенная и погруженная в свои тайные думы. Неясный, серый ноябрьский закат напоминал ее будущее, грозившее нехорошими непредвиденностями…

Она неожиданно вспомнила, каким всегда по-своему тонким и чутким был Юрка.

Однажды Анюта вдруг решила присоединиться к компании будущего мужа, по неопытности быстро перепила и потихоньку от всех скрылась в ванной, где ее стало выворачивать. Но Юрка тотчас догадался о случившемся, вломился в ванную, заставил пить воду и поддерживал ей голову.

— Уйди! — стонала Анюта.

— Молчи и пей воду! — сурово повторял он. Куда все это делось?.. Словно испарилось без остатка…

Но в разладе не бывает виноват один… Виноватых всегда двое… И не стоит решать, кто из них виновен больше…

Через несколько лет после свадьбы Юрий реагировал на все иначе.

— Ты что опять развалилась на диване, как медуза? Снова голова болит? Надоело…

Все хорошее исчезло без следа… Отчитываются и держат ответ лишь перед Богом, вспомнила Аня Юр кипы слова…

— Мадам, нельзя так внезапно тормозить, попадете в аварию! — налетев на нее сзади, прокомментировал событие юноша лет двадцати и засмеялся.

Аня вновь побрела дальше, к метро.

— На улицах всегда смотри в лица прохожих, это помогает в тяжелых ситуациях, — сказал ей когда-то Анатолий.

Она попыталась сейчас это сделать, но все двоилось, кружилось. Цвета мешались, и различала их Аня с трудом. Лица слились в один собирательный образ большого города.

— Ты есть будешь? — обычно этим вопросом встречал папа Роальд Дениса, вернувшегося из школы. — Или там поел?

Это следовало понимать так — ты меня собираешься кормить или мне придется по твоей милости лечь спать голодным?

И Денис, добрая душа — в отца или в мать? — спешил на кухню греть обед, оставленный мамой.

— Вам нужно заниматься спортом! — пробовал воспитывать Роальда Денис, увлекающийся волейболом.

— Да ну что ты! — отнекивался Роальд. — Мне даже двигаться трудно!

— Вот поэтому и нужно! Надо учиться преодолевать себя, — важно объяснял Денис. — Мама говорит, что жизнь состоит из преодолений самого себя и усилий над собой. Вы же психолог и должны это знать.

Наконец Роальд не выдержал и взорвался.

— Тогда ты последуй сам своему совету: приложи некоторые усилия, преодолей себя и перестань меня учить и наставлять на путь истинный! Пойми, это совершенно бесполезное мероприятие, бесцельный трюк, который ни к чему не приведет!

Но Денис был упрям в мать и поучать Роальда не перестал.

— Ты устала? — иногда вдруг спрашивал вечером Аню Роальд.

Какая нежная забота о жене, которая кормит, поит и одевает…

Но каждому хочется порой быть нежным, заботливым и благородным…

Какой гнусный, паршивый, противный дом, думала Аня. Почему-то раньше она этого не замечала.

Роальд жил в старом доме, родившемся в сталинскую мрачную эпоху, а потому сохранившем все настроения и отпечатки того безрадостного времени, правда искусственно подбодренного маршами Дунаевского. Сквозь толстые, мощные стены не проходило ни звука. Живем как в бункере Сталина! — иногда посмеивался Алик. Квартира была холодной и темноватой. Высокие гордые потолки казались противоестественными на фоне низкорослых квартирок друзей и знакомых, подоконники остались огромными, рамы — допотопными, узкими, с маленькими форточками.

«Я больше не могу здесь жить, — подумала Аня. — Пусть меня простят Полина, Роальд, Денис и остальные… Несчастные дети… А ведь когда я рожала их и так хотела родить, я была уверена, что они всегда будут счастливы».

— Ты знаешь, что человеку нужно для счастья? — спросил ее как-то в Сочи Анатолий.

Она рассеянно пожала плечами и подумала, что счастье— это ребенок…

— Всего лишь немного тепла. На свете слишком много зависит от крошечки человеческого тепла и участия, — задумчиво ответил сам себе Анатолий. — И слишком много зависит от его отсутствия.

— Это вроде как доброе слово и кошке приятно? — задумалась вслух Аня.

Анатолий не ответил. Смотрел на море и думал о своем.

Этот непреложный закон тяготения между людьми… Однажды вдруг две души, два мира, два одиночества сливаются, пытаясь найти единый ритм и вместе дышать… Но находят это далеко не всегда… Почему?.. В чем их ошибка?..

За свое долготерпение Аня отыгралась вполне, искупив его звонком Анатолию.

— Ты еще не женился на Полине? — прямо спросила она.

— А почему ты спрашиваешь? — ушел он от ответа.

— Потому что предлагаю жениться на мне. Вот… — выпалила Аня. — Только учти: у меня дети, бывшие мужья, вечное безденежье, ну и все такое прочее… В общем, невеста с богатым приданым…

— Опять какие-то никчемушные Америки, — пробормотал Анатолий. — И ты учти: столько денег, сколько у Юрия, мне никогда не заработать. И прошлое у меня тоже есть, как у всякого другого нормального человека. И туда входит не одна лишь Полина…

Аня засмеялась:

— Значит, мы квиты? И равны? Тогда за чем дело стало?

— Сейчас половина четвертого, — невозмутимо отозвался Анатолий. — Я задержусь в клинике до семи. В четверть восьмого жду тебя у «Фрунзенской».

Тысячи раз может любить человек, но только один раз он любит…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

Реклама на сайте