«Учебные часы»

Учебные часы (fb2) - Учебные часы (пер. Белль Аврора | Пэппер Винтерс | Калли Харт Группа) (Как встречаться с засранцем - 1) 1081K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сара Ней

Сара Ней Учебные часы

Пролог

«Когда я впервые увидел ее, сидящую напротив, в библиотеке с опущенной головой, решил, что это будет легко. Подумал, что может быть, если бы я приложил немного усилий, она сбросила бы трусики и упала на колени ради пяти минут со мной. Но угадайте что? Я ошибался».

(Себастьян Осборн)

Предзнаменование

Джеймсон

Иногда я остаюсь дома учиться, но не очень часто.

Библиотека — мое утешение.

Мое убежище.

Сюда я прихожу, чтобы слушать шорох перелистываемых страниц, слабые звуки щелчков клавишей ноутбука, легкую поступь шагов по обветшалому деревянному полу. Зданию сто три года, одно из старейших объектов на территории кампуса, которое так же богато историей. Там полно резного дерева и темных углов. Оно набито знаниями и секретами ученых, философов и студентов.

Честно. Это единственное место в радиусе пяти миль, где я могу побыть наедине со своими мыслями.

Единственное место без соседей по комнате, их музыки, телефонов, и постоянной бурной деятельности в нашем съемном доме за пределами кампуса. Я никогда не знаю, когда могу застать постороннего парня отдыхающего на нашем диване, незнакомцев внутри и снаружи, или кокетливое хихиканье перед тем, как захлопываются двери спальни.

Неприятные отзвуки скрипа кровати твоего соседа по комнате, а затем следуемые за этим безумные стоны в обычно тихом доме…

Неловко.

И это еще мягко сказано, потому что, если на чистоту, как можно прогнать этот звук из головы?

Никак.

Вместо этого, ты сбегаешь в библиотеку.

Я не переживаю из-за нарушающих тишину криков, или поддразниваний, или перебиваний. Или запаха пережаренной лапши «Рамэна». Да и обычно мне не приходится беспокоиться о том, что нарушат мой покой.

За исключением сегодняшнего дня.

Сегодня я сосредоточена на столе рядом с входом, полного нарушителей порядка в виде четырех очень больших, очень атлетичных парней. Шумных парней. Наглых парней.

Довольно привлекательных парней.

Сегодня я не могу сосредоточиться.

Я заметила их задолго до того, как они увидели меня, позволяя себе краткую передышку от учебы, чтобы критическим взглядом понаблюдать за самым большим. С потрясающими темными волосами и еще более темными бровями, он ни разу не опустил взгляд на открытую перед ним книгу. Скорее оглядывал читальный зал библиотеки.

Так же, как это делаю я.

Руки скрещены на широкой груди, его ноги расставлены, нетерпеливое выражение лица, словно не стоит его утруждать домашним заданием.

Так я делаю вывод, что он, должно быть, ждет, когда небеса раскроются и вселенная сделает работу за него, наши взгляды сталкиваются; эти жестокие, беспощадные брови лезут на лоб, в то время как окруженные щетиной губы изгибаются. Проницательные глаза настолько светлые, что я не могу различить их цвет отсюда, они начинают постепенно опускаться по ряду пуговиц на моем свитере, прежде чем остановиться на моей груди.

Я дрожу.

Он улыбается.

Садистский подонок знает, что его взгляд вызывает у меня мурашки по коже.

Он получает удовольствие от сего факта.

Для парней, как он? Естественно, колледж будет маленьким этапом на дорожной карте его жизни, короткой остановкой на пути к запугиванию коллег, деловых партнеров и, вероятно, женщин.

Этот парень? Он засраснец — с большой буквы «З».

Моргнув, я отвожу взгляд, мои голубые глаза осматривают стол, останавливаясь на неуклюжем блондине, печатающем на клавиатуре, голова покачивается под какую-то музыку, пробивающуюся через эти черные блестящие Beats[1]. Затем взгляд останавливается на развалившемся на стуле латиноамериканце, глядящего в потолок и жующего желтый карандаш.

Последний, но не менее важный? Парень с толстой шеей и еще более толстыми татуированными руками.

Зачарованная, я опускаю голову, чтобы кокетливо взглянуть из-под своих длинных ресниц; он явно пытается сосредоточиться на своей работе, раздражение от своих шумных соседей по столу портит его красивое лицо и заставляет его плечи напрячься. Время от времени он беспокойно крутится на стуле, а потом качает головой.

Разочарованно выдыхает.

Крутится на стуле. Качает головой. Вздыхает.

Намылить. Прополоскать. Повторить.

До тех пор, пока…

Весь стол прерывает довольно симпатичная студентка со светло-каштановыми волосами, которые закручены у нее на голове в небрежном, беспорядочном пучке, но даже отсюда я вижу сильно подведенные глаза и ярко-красные губы. Макияж «смоки-айс» вовсе не обязателен под черные леггинсы и толстовку Iowa, но кто я такая, чтобы судить?

Она дерзко проскальзывает к ним, бедром опираясь на край стола, проводя одним пальцем по гладкой поверхности, вверх по этой татуированной руке, пробегает ногтем по голой коже его предплечья.

Он вскидывает голову от неожиданности. Фокусируется на ней.

Я выпускаю дыхание, которое неосознанно сдерживала, при виде его улыбки, адресованной ей.

Откидывается назад, скрещивает свои массивные руки.

Раздвигает ноги.

Она привлекательная.

И, очевидно, в его вкусе.

Я, не отрываясь, наблюдаю за представлением, как он поднимает мускулистую руку и обхватывает ее тонкую талию… снимаю наушники как раз вовремя, чтобы услышать неестественное, восторженное хихиканье, вырывающееся из ее горла… ловлю низкий тембр его голоса, пока он ведет ее глубже в библиотеку, к последнем ряду накопившихся журналов и газет… делаю очередной выдох, когда он шлепает девушку по попе заряженной сексуальностью ладонью… разочарованный вздох, когда они поворачивают за угол, исчезая из поля зрения.

Ну, что ж.

Снимая очки в черной оправе, я потираю свои уставшие глаза, представив на короткий миг, каково это быть такой беспечной девушкой, которая позволяет мальчикам завести себя в темные ряды книг.

Шутки ради. Потому что получает удовольствие.

Не той хорошей девушкой, которая посвящает все свое время учебе, потому что ее оценки отстой, и она не может позволить себе не делать этого.

Я обратно надеваю очки, волоски на затылке покалывают от осознания, изящно проглатываю зевок, переводя взгляд.

Встречаю холодные, устрашающие серые глаза.

Они понимающе щурятся в уголках, будто говорят: я вижу, как ты наблюдаешь, но, дорогуша, не задерживай дыхание — он никогда не станет встречаться с такой как ты.

И он был бы прав — человек, который только что исчез в библиотечных стеллажах, не захочет встречаться со мной. Не посмотрит на меня дважды, чтобы дать шанс.

Заняться сексом со мной? Может быть.

Встречаться? Нет.

Но отгадайте что? Я бы с ним тоже не захотела. Потому что могу сказать, лишь посмотрев на него, что он, вероятно, такой же засранец, как и его жуткий друг.

И я бы не хотела иметь ничего общего с таким парнем, как этот.

Глава 1

«Ты не годишься в трофейные жены. Скорее похожа на свойскую девчонку».

Себастьян

— Чувак. Сделай одолжение и посмотри, она ли это.

Я игнорирую его просьбу, решив начать эссе к уроку, который идет у меня первым завтра утром, этот предмет нужен мне для окончания школы. Я думал, что тихая библиотека даст успокоение, которое мне необходимо для выполнения задания, но, видимо, ошибался.

Очень ошибался.

— Ты меня слушаешь? Мне нужно, чтобы ты сходил туда и посмотрел, моя ли репетиторша та цыпочка, что пялится сюда. Пожалуйста, я стесняюсь.

Я делаю паузу.

— Зик, я проделал весь этот путь сюда не ради того, чтобы посмотреть, твоя ли это училка. Проверь сам.

Моя голова опускается, и я возвращаюсь к своей работе.

— Я капитан команды по борьбе, мудак.

Моя ручка останавливается во второй раз.

— Нет, я — капитан, мудак, или ты уже забыл? Выполнять твои грязные дела не является частью моей работы.

Хныкая, но ни сколь ни напуганный мой друг пытается снова.

— А что если я попрошу тебя хорошенько?

— Не-а. На сегодня ты итак предостаточно побыл мудаком.

Это заставляет его значительно воспрянуть духом.

— Кстати о мудаках, что, если я сделаю тебе минет? — мурлычет он. — Тогда бы ты согласился?

— Я сделаю это за минет, — перебивает наш друг Дилан, сидя по другую сторону стола — стола, который казался достаточно большим, чтобы вместить всех нас, когда мы сели, но теперь видится размером с большую прокладку.

— Заткнись, Ландерс. Никто тебя не спрашивал, — усмехается Зик. — Осборн, пойди, посмотри, моя ли это училка.

Черт возьми, он неутомим.

— Она не твоя репетиторша.

Он с сомнением поворачивается, чтобы взглянуть на нее.

— Откуда ты знаешь?

Мы все вытягиваем шеи, чтобы лучше рассмотреть обсуждаемую девчонку, сидящую напротив в тускло освещенном зале библиотеки. Мои темные глаза останавливаются на непритязательной девушке, которая склонившись над стопкой книг, яростно строчила карандашом.

Напряженная и серьезная, эта девушка вся из себя деловая.

Она здесь не чтобы фигней страдать.

Я сам несколько раз замечал ее мимоходом, но до сих пор, ни разу не обращал внимания, относя ее к просто очередному горячему телу, занимающему весь стол, которым мои друзья и я могли попользоваться.

Заучка. Однообразная. Вероятно, чертова ханжа, если судить по жемчужному ожерелью на ее шее.

Она и глазом не моргнула, когда я прошел мимо с Синди — или Минди или как там ее имя, что рифмуется с «Инди» — и затащил ее в подсобку, чтобы побаловать свой член.

— Откуда я знаю, твоя ли она училка? — повторяю я. — Во-первых, ее лицо зарыто в этих книгах, она ни разу не осмотрелась вокруг за все время, пока мы здесь.

Темные брови Зика поднялись.

— Не гони. Она наблюдала за нами все это время.

Я игнорирую его реплику и продолжаю напирать.

— Во-вторых, не похоже, что она нуждается в работе. То есть, ты разве не видел чертов жемчуг у нее на шее? Она точно не нуждается в деньгах.

— Может, она любит помогать нуждающимся, — шутит Дилан.

— Тогда у меня есть для нее запрос: мне нужна хорошая оценка по биологии, — Зик стебется над нами, пристально ее изучая. — Эта Дева Мария выглядит как гребаная библиотекарша. Такая девушка всю жизнь будет одна.

— Ага, но взгляни на нее: она, безусловно, никого не ждет, — отмечает Дилан.

Зик бросает на него раздраженный сердитый взгляд.

— Ты только что использовал слово «безусловно»?

Наш друг не обращает на него внимания.

— Или, может, ей хватило одного взгляда на твое недовольное лицо, чтобы решить, что работа не стоит сорока баксов, что ты собираешься заплатить ей. А что это у нее за кофта? Могу поспорить, она использует хороший, жесткий вибратор, — раскатистый голос Дилана прорезается сквозь шум, его скрежет рассекается по тихой университетской библиотеке самым беспокойным образом. — Она действительно выглядит как настоящая стерва.

Зик грубо хохочет.

— Может быть, в этом-то и проблема, она пользовалась вибратором, и он до сих пор в ее заднице, — он проверяет свой телефон в пятый раз. — Если это не моя училка, значит та не пришла. Не мог бы ты просто проверить? Мне лень поднимать свою задницу со стула.

Я заставляю его опустить глаза, качаю головой на его предположение, прежде чем опереться руками об деревянный стол, чтобы встать.

— Ладно. Как зовут твою училку?

Он разворачивает бумажку, лежащую на стопке книг, и читает вслух.

— Вайолет.

— О, как мило, — я неспешно волочу ноги через библиотеку, плетусь через мудреный лабиринт столов, нацеливаясь на черный кардиган. — Вайолет.

Ее гладкий, классический конский хвост поднят высоко, из него не выбивается ни одной волосинки, а черные очки приподняты на голову. Одета она в простую белую майку и черный кардиган, одна нитка жемчуга цвета слоновой кости поблескивает у нее на шее.

Все верно, я так и сказал: чертов жемчуг.

Ярко-розовые наушники-вкладыши свисают с ее шеи.

Я подхожу ближе, нерешительно к ней подступая, как делают в случае с бездомной собакой или девушкой, у которой, как вам известно, сейчас те дни, — с опаской, настороженно.

Кладу кончики пальцев на край массивного деревянного стола, жду, когда она поднимет взгляд. Заметит меня. Скажет что-то. Засмущается.

Но она этого не делает. На самом деле, если эта цыпочка и чувствует мое присутствие, то она на уровне: Эксперт в скрытии этого.

Прочищаю горло, бросаю стандартное приветствие и стараюсь выглядеть скучающим:

— Привет.

Ее рука продолжает двигаться по тетради, палец водит по середине рукописного параграфа. Голова все еще опущена, она тихим голосом шепчет:

— Я не репетитор, так что не докучай.

Думаю, это ответ на мой вопрос. Я поворачиваюсь к друзьям, они оба показывают мне большие пальцы, и качаю головой. Стопудово нет. Зик хмурит брови, недовольный как обычно, и, насупившись, смотрит на сложенный листок бумаги в своей руке. Он комкает его и бросает на пол.

Что поделать.

Полагаю, дело решенное. Вот только…

— Тебя не Вайолет зовут? — я выжимаю больше информации, желая, чтобы она посмотрела на меня.

Но она лишь передергивает плечами.

— Жаль тебя разочаровывать, но нет.

Я выдавливаю смешок, облокачиваясь бедром о стол и скрещивая руки.

— Просто проверяю. Моего друга вон там продинамила школьная приятельница, и теперь он хандрит.

— Почему он сам сюда не подошел?

— Ему лень вставать, — мой тон прозаичен.

— Не хочу быть грубой, но если ему нужен репетитор, возможно, отчасти лень тому виной.

Точно подмечено.

— Точно подмечено.

— Отлично, раз мы установили, что я не эта таинственная пропавшая Вайолет, то мне очень нужно вернуться к учебе. Ты убиваешь мое моджо[2].

— Верно. Прости, что побеспокоил тебя, — извинение слетает с языка и звучит довольно искренним.

Девушка пренебрежительно мямлит:

— Ммм, хмм, — и продолжает водить кончиком пальца по строчкам в блокноте, даже не взглянув на меня.

Это действительно чертовски раздражает.

В смысле, мою гордость сейчас реально побивают. Не каждый день меня отвергают, и, конечно, не какое-то ничтожество в проклятой библиотеке, занудная одноклассница с длинной палкой в заднице.

Должен ли я просто повернуться и уйти? Или попытаться оставить последнее слово за собой? Я стою тут, на самом деле не зная, что делать, и засовываю руки в карманы джинсов.

Эта цыпочка сумела вывести меня из себя менее чем за минуту, и ей хватило смелости отвергнуть меня — а я не совсем уверен, как с этим быть.

— Можешь теперь уходить, — она читает мои мысли, в ее голосе слышится небольшой надрыв.

Что, бля, не так с этой цыпочкой?

— Расслабься, — выдавливаю из себя. — Я ухожу.

Быстро возвращаюсь обратно к своему столу, и на идиотских лицах обоих моих дружков светится довольное выражение. Я отодвигаю свой стул, отвечая им сердитым взглядом.

— Было не похоже, что все прошло хорошо, — осмеливается выдать Дилан.

— Отвали.

— Это не Вайолет? — спрашивает Зик.

— Нет, — я раскрываю учебник по топографии. — Не Вайолет.

— Эй, ОзМэн, — говорит задумчиво Дилан. — Держу пари, если ты вернешься туда и начнешь клеиться к ней, она смогла бы хвастаться об этом неделями. Дай ботанке причину жить.

Почему-то я в этом сомневаюсь.

— Сперва ей нужно хотя бы ненадолго оторваться от книги, чтобы обратить на меня внимание.

— Спорю, ты не смог бы довести ее до того, чтобы она обкончала свои белые панталоны.

— Ни фига подобного. Такое было бы сложно?

Зик смеется.

— Давайте по чесноку, она носит не панталоны, а скорее, пояс целомудрия.

Не то чтобы я возражаю против белых панталон; все они соскальзывают вниз по бедрам женщин одинаково: медленно и с приятным удовлетворяющим звуком, когда они соприкасаются с полом.

Я со знанием дела ухмыляюсь.

— Да, наверное.

— Как думаешь, она девственница? — Дилан озвучивает свои мысли вслух.

Зик тихо ржет, глядя через его широкие плечи в направлении библиотекарши, которая идет по периметру зала. Он понижает голос.

— Черт, еще какая девственница; посмотри на нее. Она будет наверняка плакать после оргазма, когда, наконец, примет его по…

— Ну все, хватит, — я резко обрываю его; даже у меня есть свои нормы, когда речь идет об оскорблении женщины. Конечно, они не высоки, но у меня есть несколько, и унижать их сексуально является одним из них. — Ты ведешь себя как придурок.

Я бросаю на девушку еще один взгляд через плечо, мой тон смягчается. Она действительно вроде как миленькая.

— Кроме того, почему тебя это вообще волнует?

— Нисколько. Просто говорю, что, несмотря на твое чертово бахвальство, ты не смог бы добиться того, чтобы эта цыпочка переспала с тобой, ручаюсь за это, — он кивает головой в ее сторону. — Я видел, как она вздула тебя, и это не то, что ты привык получать.

Правда. Возьмите, к примеру, прошлую ночь: мне не понадобилось прилагать почти никаких усилий, чтобы трахнуться на заднем дворе ледового дворца по хоккею. Пару словечек, несколько кокетливых улыбок, и, прижавшись к наружной стене здания, я уже трахаю какую-то девчонку, которая даже не сказала мне своего имени.

— …и спорю, ты не смог бы добиться, чтобы ее рот оказался на какой-либо части твоего тела. Я даже заплачу тебе сто баксов.

Погодите. Отмотаем назад.

Сотня баксов?

Это привлекает мое внимание, и я резко вскидываю голову. Почему?

Потому что я на мели.

Правда в том, что я не рос, учась в лучших школах. Я изначально был талантливым борцом, но не мог позволить себе дополнительные тренировки; у нашей семьи не было денег. Когда я учился в средних классах, моя сестра получила свою первую настоящую работу сразу после окончания школы, но вскоре была втянута в судебную тяжбу — детали, в которые я не буду вдаваться — и это уничтожило значительную часть пенсионных сбережений моих родителей.

Деньги для борцовских клубов и колледжа пошли туда же.

Так что да, в отличие от большинства моих друзей мне не посчастливилось находиться здесь за счет глубоких карманов моих родителей. У меня нет безлимитных кредитных карт или ежемесячных карманных денег.

Не-а.

Возможно, мне был дарован талант от Бога прижимать противника к борцовскому ковру, но в финансовом отношении я вооружен только стипендией для спортсменов (которую я не могу прошляпить) и работой. Все верно. Работа.

Когда я не в классе, не на тренировке, или не занимаюсь, то надрываю свою задницу, работая до двадцати часов в неделю на вилочном погрузчике в ночную смену в каком-то допотопном складе пиломатериалов в пятнадцати минутах от кампуса. Эти деньги уходят за съем дыры, которую я делю со своим товарищем по команде Зиком, футболистом по имени Паркер и его двоюродным братом Эллиотом.

Работа помогает оплачивать расходы, которые стипендия и мои родители не могут покрыть — коммунальные услуги, газ и продукты — и мало что остается на что-то еще.

И если кто-нибудь узнает, то мне капец.

Формально я не должен работать; мой контракт с Айовой запрещает это. Но ничего не могу с этим поделать, приходится работать, как правило, по ночам, когда мне следует спать, учиться, и расслаблять тело.

Тело, которое регулярно сносит удары и является моим единственным билетом на получение образования в «Большой десятке»[3].

Дополнительные пару тысяч штук в год в качестве учебного стипендиатского пособия — их спонсирует страховая компания, на которую работает мой папа — но я реально мог бы воспользоваться деньгами, которые Зик только что предложил, даже если это всего лишь сто баксов.

Поэтому…

Я ловлю себя на том, что снова изучаю девчонку, разглядывая ее с возобновленным интересом. Застегнутый на все пуговицы кардиган. Серьезное лицо. Гладкие, темные волосы. Рот вытянут в прямую линию, а розовый кончик языка высовывается из уголка, бесспорно от сосредоточенности.

Полагаю, несколько секунд я смог бы стерпеть ее рот на своем.

Я одариваю Зика пренебрежительным кивком, и, зная, что он заплатит, говорю:

— Давай пятьсот, и мы договорились.

Он фыркает.

— По рукам.

Откинувшись на спинку кресла, мой товарищ по команде скрещивает свои огромные руки, подгоняя меня щелчком пальцев.

— Лучше поторопись к ней, Казанова, прежде чем она застукает, что ты пялишься и убежит, поджав хвост меж плотно сжатых ног.

Глава 2

«Девчонка, которую я подцепил прошлой ночью, проснулась сегодня утром, перевернулась, взглянула на меня и сказала:

— О, слава Богу, ты секси, — затем снова уснула».

Себастьян

— Мне казалось, мы уже выяснили, что я не репетитор.

Девчонка сгорбилась над учебником, держа маркер над правым его краем. Она по-прежнему не подняла глаз, но, по крайней мере, заметила меня, прежде чем мне пришлось принять решительные меры: прочистить горло и постучать по столу.

Я посчитал это прогрессом.

— Верно. Это я уяснил, когда в первый раз подошел.

Ее неоновый маркер застывает, зависая над раскрытой перед ней книгой. Она тут же его закрывает, вынимает из уха наушник, держит его на весу и ждет, когда я что-то скажу.

— Могу я чем-то помочь?

Она наклоняет голову в сторону, ожидая, слушая, что я скажу, но продолжает читать.

Я решил пойти ва-банк.

— Мне нужно, чтобы ты меня поцеловала.

Ничего.

Никакой реакции.

Не артачится, не краснеет, не комментирует.

Как если бы такого рода вещи происходили с ней регулярно.

— Ты вообще посмотришь на меня, черт подери?

Сработало; это привлекает ее внимание.

Голова приподнимается, длинный каштановый хвостик каскадом падает на ее правое плечо, она изящная и утонченная.

Ее глаза ярко-голубые, ресницы длинные.

Наши глаза встречаются.

Взгляды пересекаются.

Сердцебиение ускоряется.

Какое бы чертово клише вы бы тут не ожидали — они все достали, и, тем не менее, вот оно самое. Она смотрит на меня настороженно, эти голубые глаза неприветливо сужаются.

Ее ноздри раздуваются от беспокойства.

Совсем не обнадеживающе.

После долгого затяжного молчания она отводит взгляд, вставляет обратно наушник, опускает голову и возобновляет прерванное занятие — непринужденно чиркать маркером на лежащем перед ней листе.

— Ты смешен, — бормочет она, невозмутимо взмахивая запястьем. — Возвращайся к своим друзьям.

— Не могу, — надо быть также предельно честным; может, она это оценит. На самом деле похоже, у нас есть что-то общее: нулевая терпимость к вранью.

С этим можно работать.

Она поднимает голову и закатывает глаза.

— Ты не можешь вернуться? Что это вообще значит?

Я ухмыляюсь, предвкушая бомбу, которую собираюсь ей бросить.

— К сожалению, милая, это невозможно. Я здесь с миссией и не могу вернуться, пока она не будет выполнена.

Я в беспомощности поднимаю руки, умоляя.

— Во-первых, больше никогда не называй меня «милая». Я не знакома с тобой. Во-вторых, я не заинтересована в каких бы ни было играх, в которые вы — маленькие мальчики — играете. Мне нужно выполнить серьезную работу, так что…

Девушка опускает желтый маркер, копается в письменных принадлежностях на столе, и выбирает синий фломастер. Ее внимание полностью сосредоточено на этой работе, и она возвращается к ней, словно я тут уже не стою, нависая над ней всеми своими шестью футами и двумя дюймами.

Несмотря на то, что она не привлекает меня так, как влекло бы, скажем, к той, кто готов перепихнуться со мной, соревновательный дух спортсмена первого разряда во мне отказывается сдвинуться с места; скорее, я сменю стратегию.

Я придвигаюсь ближе к ее стулу, большая рука устраивается на углу деревянного стола. В дюйме от ее ноутбука, посягая на ее личное пространство, мои грубые пальцы отпускают угол стола, медленно проводят по дереву. Еще несколько поглаживаний, и я отодвигаю стул рядом с ней, осознавая, что мои товарищи по команде наблюдают с другого конца комнаты.

Любопытные придурки.

Ножки стула скрипят по старому деревянному полу, отчего многие головы взмывают в нашу сторону.

Я сажусь на него верхом, скрещивая руки на спинке, и смотрю прямо ей в лицо.

Голова склонена на бок, так как она копирует заметки из ноутбука, записывая их на листок. Первое, что я замечаю, когда она откидывает свой непослушный хвостик за плечо, это гладкую кожу на изгибе ее шеи, а затем маленькие бриллиантовые гвоздики в мочках ее ушей.

Огладываю мягкую ткань ее кардигана, а я знаю, что она мягкая, потому что уверен, последняя девушка из студенческого сестричества, которую я трахал, была в таком же свитере; это униформа надменных студенток по всему миру.

В этой девушке все классное.

Она также откровенно игнорирует меня.

Я наблюдаю за ней еще несколько минут, как она продолжает копировать классные заметки из своего ноутбука в блокнот на спирали, пренебрегая мной.

— Зачем ты копируешь заметки, которые уже сделала?

Протяжный, громкий вздох.

— Повторение. Так я могу их запомнить.

Хммм. Неплохая идея.

Может быть, я как-нибудь попробую.

— Кстати, меня Оз зовут, — я улыбаюсь ей мегаваттной улыбкой, обнажающей ряд идеально ровных жемчужных зубов, которые снимали трусики «танга», бикини и шортики по всему кампусу, и сказать по правде, в ряде других университетов.

Кто я такой, чтобы дискриминировать?

Тем не менее, девушка ничего не говорит.

— Оз Осборн, — повторяю я, на случай, если она плохо слышит, потому что по-прежнему мне не отвечает. Боже правый. А что если она глухая и может читать только по губам?

Я жду, когда она узнает мое имя. Жду, когда ее брови взлетят вверх или зарумянятся щеки. Жду любого знака, что она слышала обо мне; они все слышали.

Но мое приветствие встречено неловкой, оглушительной тишиной; значит, действительно никогда обо мне не слышала, она невозмутима — не слышит меня или ей просто наплевать.

Чик, чик, чик — водит ручкой по бумаге.

Неловко как-то, я влип, сижу за ее столом с гребаной учебой, в то время как мои дружбаны таращатся рядом, самодовольное злорадство Зика видно через всю комнату.

Скрестив руки, он облокачивается на спинку стула, карандаш заткнут за ухо и смотрит, вместо того чтобы учиться, словно я какое-то шоу.

Его надменные, сердитые брови приподнимаются.

Фиг с ним; я разберусь с этим. Ни одна нахальная цыпочка не окажет мне холодный прием; я — Себастьян, бл*дь, Осборн.

Невзирая ни на что, я прочищаю горло и пробую снова.

— Опять-таки, как я уже говорил, меня зовут Оз. Приятно познакомиться, — я облокачиваюсь локтем на край стола, моя грудь находится в опасной близости от ее личного пространства. Повышаю голос и отчетливо произношу, просто на случай, если она и впрямь глухая и не слышит меня.

— Видишь группу ребят вон там? — я киваю головой в сторону стола моих товарищей по команде; они провоцируют меня непристойными жестами. Класс. — Хотя, лучше не смотри. Они придурки.

Девушка хмыкает.

— Они тоже не думают, что ты меня поцелуешь, — каждое слово раздается ясно, как звон колокола, достаточно громко, чтобы привлечь ее внимание.

— Прежде всего, говори потише, — она закатывает глаза, но держит голову опущенной, продолжая писать. — А во-вторых, твои друзья правы. Я не поцелую тебя.

— Ах! Хорошо — так ты не глухая. Я уже начал было беспокоиться.

Она резко поднимает голову.

— Боже мой, что ты сказал?

— На секунду я подумал было, что ты глухая и именно поэтому игнорируешь меня.

— Ты бесчувственный идиот, — ее потрясенное выражение лица говорит о многом, она в ужасе раскрывает губы и говорит: — Я слышу тебя, чую тебя, черт возьми! Даже вижу тебя! Я сто процентов игнорирую тебя.

— Я представился тебе четыре раза.

Закатывает глаза.

— Разве ты не слышал об опасных незнакомцах?

— Я оставил свой белый фургон для похищения людей в наркопритоне, так что ты в безопасности — на данный момент.

Остроумное парирование привлекает ее внимание, и она с недоверием поднимает голову. Сияющие глаза встречаются с моими во второй раз с тех пор, как я оккупировал ее стол, оценивая меня также, как я изучал ее: с осознанием, любопытством и…

Юмором.

Вижу, что позабавил ее.

— Ты вроде нелепый, но… смешной, — она делает паузу. — Оз.

— Спасибо? Наверно.

— Тааааак… — девушка постукивает ручкой по углу стола, смотрит украдкой из-за компьютерного экрана и разглядывает меня выжидающе. — Мы закончили с этим, не так ли? Уже поздно, и у меня не так много времени осталось на учебу.

Я прочищаю горло.

— Только один поцелуй, и я оставлю тебя в покое.

— Какую часть «нет» ты не понял? Возможно, твой мозг качка не учил это слово? — ее голос размеренный, медленный, будто я не понимаю по-английски.

— Для галочки, ты ни разу не сказала мне нет.

Она смотрит на меня бесстрастно.

Я напираю.

— А как насчет маленького? Просто быстрый чмок в губы. Без языка.

Моя шутка не вызывает ни малейшего следа улыбки.

— Ладно, — смеюсь я. — Немного с языком.

Она кидает ручку и переплетает пальцы, голубые глаза полыхают.

— Хватит.

Одно слово.

Хватит.

Даже я не настолько глуп, чтобы давить.

Ладно, я собираюсь надавить, но лишь слегка.

— Ну же, детка. Не заставляй меня идти назад, поджав этот длинный хвост.

От моего намека ее проницательный взгляд быстро перемещается ко мне между ног, останавливаясь на промежности моих джинсов, и глаза расширяются прежде, чем она ловит себя на том, что делает. Если бы я сам не застал этого, то подумал бы, что мне привиделось.

Она поджимает губы.

Девушка тянется к черным очкам и снимает их с головы, нацепляя на переносицу своего дерзкого носа, и стреляет презрительным взглядом через комнату на мой стол, забитый товарищами по команде.

— Понимаю, как все это должно быть выглядит, но обещаю, что мои намерения благородны. Мы просто хотим немного повеселиться, ага? Никакого вреда в…

— Благородны? — розовые провода все еще свисают у нее из ушей, и она снимает их, бросая наушники на свой ноутбук. — Немного повеселиться? За чей счет?

Кстати о счетах, я вот-вот потеряю пятьсот долларов лишь из-за одного движения ее поднятой руки, которым она обрывает мой ответ.

— Скажи мне вот что: ты пришел сюда, чтобы попытаться заполучить поцелуй Бог знает ради чего, и я должна быть польщена твоим вниманием? Умоляю тебя. Кем ты себя возомнил?

Я открываю рот, чтобы сказать ей, но она перебивает меня.

Снова.

— Ты завоевал какой-то особый статус — может, табличку со своим именем на ней? Главное парковочное место в вашем доме братства на весь сентябрь?

Она хочет, чтобы я был откровенным? Ладно.

— Я не состою в братстве, но да, на самом деле, я кое-что выиграю. Получу пятьсот баксов, если ты поцелуешь меня, и честно сказать, мне правда есть, куда потратить эти деньги.

Теперь она облокачивается на спинку, балансируя на ножках стула как чувак.

— Ах, так ты прервал мое исследование, чтобы для потехи вести себя как мудак. Ради денег.

— По сути, да, — я пожимаю плечами. — Пять сотен баксов это пять сотен баксов.

Затем мы подводим итоги, оценивая друг друга с нескрываемым интересом. Она не особо скрывает, что осматривает мое тело, прячась за непроницаемым выражением лица, начинает с моих ботинок и поднимает взгляд вверх.

Я знаю, когда ее глаза падают на мой плоский рельефный пресс. Чувствую, когда они лениво пробегают по моим плечам и медлят, когда перемещаются к моим раздвинутым ногам, к промежности на моих джинсах.

Длинные темные ресницы, покрытые черной тушью, трепещут. Безупречная, бледная кожа покрывается румянцем. Ее губы, не могу не заметить, поджаты, но приятно полные.

Чертовски мило, за исключением того, что я совершенно не могу сказать, что она думает.

— Ты знаешь, что у тебя чертовски непроницаемое лицо?

— Спасибо.

Я наклоняюсь к ней.

— Как тебя зовут?

Она закатывает голубые глаза.

Я беспечно пожимаю плечами.

— Если ты не скажешь мне, то буду настаивать на имени Сексуальная Библиотекарша.

Ее глаза блуждают сверху вниз по моим накаченным, закинутым на спинку стула, татуированным рукам.

— Видишь ту женщину с седым пучком и кардиганом, которая каталогизирует словари? Это библиотекарша.

Теперь я закатываю свои глаза.

— Ни фига себе, действительно похожа на нее. Но если сравнивать, тебе не хватает только седых волос, озлобленного выражения лица и занудных очков, — ее руки касаются оправы, обрамляющей ее голубые глаза. — Впрочем, неважно, ты совпадаешь по двум из трех. Трех главных признаков сексуальной подавленности.

— Я не сексуально подавленная.

Я прикидываюсь, будто у основания моей толстой шеи вокруг горла одето ожерелье, и трогаю пальцем воображаемый жемчуг.

— Почти удалось меня одурачить.

Ее глаза сужаются.

— Если так ты стараешься быть обаятельным, то у тебя ужасно получается. Мне казалось, ты пытался поцеловать меня.

— Значит, ты об этом думаешь?

Она замирает на мгновение, берет ручку и рисует маленькие круги в своей записной книжке.

— Ты бы удивился, если бы я сказала «да», не так ли?

Я посмеиваюсь.

— Да.

— Погоди — хочу запомнить момент, когда скажу эти слова, — она искоса смотрит на меня, словно делает фото у себя в голове, затем медленно говорит: — Да. Я об этом думаю.

Не. То. Что. Я. Ожидал.

Эта цыпочка не шутит?

— Серьезно? — выпаливаю я, брови взлетают на лоб. — Ты не стебешься надо мной?

Она пожимает плечами.

— Конечно, почему нет? Я могла бы использовать триста долларов.

Люди не очень часто меня удивляют, но Сексуальная Библиотекарша… она просто шокировала меня до усрачки.

— Триста долларов?

Какого хрена!

— Не обижайся, но я не дам тебе больше половины денег; это не входит в сделку.

Она поднимает наушники, всовывая обратно в ухо сначала один, затем второй с самодовольной, удовлетворенной улыбкой.

— Тогда до встречи, Оз.

Я улавливаю, как она снова закатывает глаза, прежде чем согнуть шею, ручка приходит в движение и она возвращается к своей учебе.

Я вздыхаю.

— Ладно. Пятьдесят баксов.

— Двести пятьдесят.

Она даже не поднимает голову.

Какого черта?

— Что за бред? Ты, правда, не поцелуешь меня просто так?

— Нет, конечно, — она осматривает сверху донизу мой точеный торс, глаза воспринимают мои массивные бицепсы и тату лишь с умеренным интересом. Затем она вскидывает бровь. — Ты не совсем в моем вкусе.

Лгунья.

— Котенок, даже если бы ты сидела на этом стуле в одном своем проклятом ожерелье, то все равно не стала бы лучше на мой вкус.

Лжец.

— Пожалуйста, никогда не называй никого «котенком». Это хуже, чем «милая». Меня, прям, тошнит от таких слов, — затем она отстраняется, отодвигаясь всем свои телом подальше от меня. Ее голова склоняется над записной книжкой, плечи опускаются, затем она поднимает голову, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. — Знаешь, что еще? Мерзко такое кому-либо говорить.

— Что! Да ты сама только что сказала мне аналогичную мерзость!

Даже если так, когда ее маска сомнения смотрит на меня, не буду лгать — я чувствую себя полным ничтожеством за то, что сказал ей это в ответ.

Отчасти.

Вроде.

Хорошо. Не совсем.

Тем не менее, я испускаю долгий, протяжный вздох, будто собираюсь сделать ей огромное одолжение, чтобы компенсировать это.

— Хорошо. Я дам тебе половину денег.

Она с отвращение морщит нос.

— Это твое извинение? Жалкие деньги?

Я отказываюсь говорить «извини».

— Как хочешь.

— Ладно. Я поцелую тебя, но только потому, что ты меня утомил.

— Ты только что обчистила меня на две сотни долларов!

— Двести пятьдесят.

Мы оценивающе смотрим друг на друга в тусклом свете библиотеки, настольные лампы придает теплое сияние ее гладкой коже лица в форме сердца. Тени танцуют, когда она склоняет голову в мою сторону, ожидая, когда я что-то скажу.

Я пытаюсь осмотреть ее сверху донизу, чтобы мысленно определить размеры ее груди, бедер и зада, но это невозможно пока она сидит.

— Можешь сделать мне одно одолжение? — бурчу я. — Думаю, если бы ты встала, мне бы было не так неловко.

Она негодующе хмыкает.

— Не так неловко для тебя? Я вот-вот собираюсь коснуться губами до совершенно незнакомого человека, и теперь ты становишься разборчивым. Эти одолжения накапливаются.

— Вместо того чтобы скулить, тебе стоит благодарить меня за такую возможность.

Фырк.

— Все верно — ты платишь мне, потому что являешься самим воплощением нравственности и благонадежности. Оно практически сочится из твоих пор.

— Мать честная. Я сказал, что собираюсь дать тебе половину, и я это сделаю.

— Поверю, когда увижу, — она еще раз фыркает, но встает, поднимается в полный рост, и снова потрясает меня. Изящное маленькое существо, она едва достает мне до ключицы, меня так и подмывает проверить, смогу ли я положить подбородок на ее макушку.

— Если ты не доверяешь мне, и я тебя раздражаю, почему согласилась на такую глупость?

Она молчит и, кажется, обдумывает мой вопрос.

— Из любопытства. К тому же, разве нельзя изредка принимать неправильные решения?

Я смотрю вниз между нашими телами, отмечая полную грудь, которую обтягивает ее черный кардиган, и улыбаюсь. Извините, ничего не могу поделать; у Сексуальной Библиотекарши большие буфера под ее подобающим свитером, с рядом подобающих пуговиц и теперь они давят неподобающе мне на грудь самым неподобающим образом.

— Как ты сказала, тебя зовут? — мой вопрос выходит более хриплым, чем предполагалось.

Ее пухлый рот расползается в еще одной удовлетворенной ухмылке.

— Сексуальная Библиотекарша.

— Нет, серьезно.

Она делает паузу, вдыхая глоток воздуха, прежде чем выдохнуть.

— Ладно. Если тебе так необходимо знать, меня зовут Джеймс. Джеймс Кларк.

Знаю, что это чертовски грубо — и, вероятно, очень оскорбительно — но я выпучиваю глаза и раскрываю рот.

— Твое имя Джеймс? Как в Джеймс, Джеймс?

Она терпеливо ждет, пока я приду в себя.

Я просто таращусь на нее, примиряя мужское имя к женственной фигуре передо мной. Затем я говорю первое, что приходит на ум:

— Парней не смущает, когда ты трахаешься с ними? Твое мужское имя не сбивает их с толку?

Голубые глаза Джеймс вспыхивают, но она никак иначе не реагирует. Она, очевидно, привыкла к такой реакции на ее имя.

— Джеймс сокращенно от Джеймсон, — «придурок» на конце ее предложения так и витает в воздухе между нашими телами.

Моя темная бровь язвительно приподнимается, а губы кривятся в ухмылке.

— Неужели… две дополнительные буквы на конце делают его таким длинным, что тебе пришлось сокращать его?

— Что-то в этом роде, — смущенная, она закусывает нижнюю губу. — Ты собираешься поцеловать меня или как? Мне нужно закончить тридцать страниц до полуночи, а я только на двадцать второй.

— Ты должна поцеловать меня.

— Вот блин, — громкий вздох, и она нервно вертит верхнюю пуговицу своего кардигана. Мои глаза падают на кусочек нежной кожи там, прежде чем она говорит: — Вот же мне фортит, час от часу все лучше и лучше, не так ли? Ну тогда ладно, Оз, не двигайся. Ты готов?

Готов на все сто.

— Готов, Джим, — я посмеиваюсь. — Чмокни меня.

Когда она прижимается своим телом ко мне, я ловлю легкий запах похожий на детскую присыпку и что-то цветочное. Я вдыхаю, глядя вниз на ее грудь. То есть, поскольку ее сиськи прижимаются ко мне, я мог бы запросто этим воспользоваться — и, как ни странно, она позволяет мне это.

Поднимается на цыпочки. Хлопает ресницами.

Поджимает пухлые губы.

Я ожидаю целомудренного поцелуя в щеку, лишь легкого прикосновения ее губ, или быстрого чмока в подбородок.

Я никогда так сильно не ошибался за всю свою чертову жизнь.

И честно сказать, я никогда настолько не заводился. Было весело пытаться заполучить поцелуй от Джеймс, честное слово, я воистину наслаждался этой погоней каждую ее секунду.

Так что я смотрю на ее губы и упиваюсь ощущением…

Прекрати это, отморозок.

Сосредоточься.

Джеймсон берет в свои теплые ладони мое лицо, придерживая за челюсть. Ее большие пальцы начинают медленно, спокойно поглаживать мои щеки, пока моя шея невольно не склоняется, веки тяжелеют, а я в изумлении наблюдаю за ней. Я по-настоящему очарован, в то время как эта странная, непритязательная незнакомка ищет мой взгляд.

Инстинктивно мои губы ищут контакта с ее ладонью, желая оставить на ней поцелуй. Как будто почувствовав мое намерение, она качает головой.

— Не надо.

Шепот.

Вздох.

Ее пуговицы вдавливаются еще глубже в мою грудь, когда она сильнее вытягивается на цыпочках, чтобы прикоснуться губами к внешнему углу моего рта.

Прикасается, вдыхая. Прижимает эти губы с одной стороны, потом с другой.

Мою нижнюю губу.

Одаривает контур моей губы быстрым движением языка.

Мои ноздри расширяются, я стою, как член прямо и напряженно, ожидая… ожидая, пока Джеймсон не отодвинется, ее гладкие руки медленно двигаются, ни разу не покидая меня, голубые глаза запоминают каждую черточку моего лица.

Раздумывая.

Мой темный, ястребиный взгляд следит за зубками, которые опускаются на нижнюю губу и оттягивают ее, следит за языком, который высовывается, чтобы увлажнить ее рот.

Я не шевелю ни единым мускулом, но не могу не подначить ее.

— Я не могу торчать здесь весь день.

— Тссс, — предостерегает она. — Тихо, пожалуйста. Когда ты разговариваешь, мне хочется вправить тебе мозги.

Ее розовый ротик дразняще зависает в миллиметре от меня, атмосфера между нами подозрительно накаляется. Энергия между нашими губами излучает легкий волнительный жар, о котором я позже задумаюсь, лежа в кровати, но на данный момент мой член подергивается в темных джинсах, а кулаки сжимаются и разжимаются по бокам, пытаясь вернуть некоторый контроль над ситуацией.

Это оказывается невозможным.

Мои ноги начинают терять покой, и вдруг адреналин пробегает по всему телу. Я мог бы намотать сто кругов вокруг кампуса — что само по себе чертовски смехотворно.

Она даже не моего обычного типа: блондинка, глупая, и доступная.

Она — никто, а я не трахаюсь с неизвестно кем.

Как правило, нет.

Искривляя губы, она наконец-то прижимает их к моим.

Вздыхает.

Мой рот раскрывается и, как хорошая девочка, она неспешно скользит языком вовнутрь.

Я возбужден. Чертовски сильно возбужден.

Джеймсон на вкус освежающая — как мятная жвачка с клубникой — и неожиданно для себя я обвиваю руками ее тонкую талию, прижимая к своему телу, чтобы потереться эрекцией об ее бедро, а наши губы разрываются. Еще. Мой язык ищет свой путь вовнутрь… далеко вглубь.

Так глубоко, будто в этом смысл жизни.

За считанные секунды мы целуемся как неконтролируемые старшеклассники в подвале своих родителей, прямо посреди чертовой библиотеки, в окружении наших сверстников.

Я стону, когда она кусает мою нижнюю губу, а затем посасывает ее.

За спиной слышу, как мои придурочные товарищи по команде за столом в другом конце зала освистывают нас — недостаточно громко, чтобы подошла библиотекарша, но достаточно шумно, чтобы Джеймсон прервала поцелуй, со стоном отстраняясь от моей твердой как камень вздымающейся груди, отдаляясь от меня, положа руку на свои губы.

После нескольких успокаивающих вздохов, она хрипло спрашивает:

— Было ли это достаточно хорошо для получения гонорара? Теперь удовлетворен?

Да ни хрена.

— Я не буду удовлетворен, пока не трахну тебя на столе библиотеки, — я хватаю ее за руку. — Пойдем.

Ее глаза расширяются от удивления, когда я пытаюсь взять ее за руки. Намерение: притянуть ее для очередного поцелуя. Реальность: она ускользает от меня, уклоняясь, ее задница ударяется о стол, толкая лампу и с грохотом сбрасывая ручки на пол. Нетвердая рука взлетает к ее распухшим губам, нежно поглаживая их подушечками пальцев.

— Я не такая девушка.

Мои пылающие глаза оглядывают ее с головы до пят: джинсы, белая футболка, черный кардиган, сверкающий жемчуг.

Жемчуг. Боже милостивый.

— Тогда какая ты девушка? Одна из тех, кто не любит хорошо проводить время? Или ты просто любительница подразнить?

Мысленно я представляю себе сцену с ней. Случайно сталкиваем наши книги со стола на пол, расчистив его, чтобы я смог усадить ее на край. Стягиваю ее джинсы. Ласкаю ее в местах… повсюду. А внутри — своим членом. Ее клитор, пока наблюдаю, как она кончает, разложенная на столе.

— Ты выиграл свое пари, — начинает медленно Джеймс, разглаживая рукой свой хвостик. — Ты выиграл свои деньги, а я успокоила свое любопытство, — теперь уже настороженные, ее большие голубые глаза перемещаются к столу, где сидят и наблюдают Зик с Диланом. — Тебе пора идти. Твои друзья ждут.

Я отрывисто киваю, моя рука опускается вниз, чтобы наглядно привести в порядок стояк в штанах.

— Спасибо за «синие яйца».

Ее губы подергиваются.

— Пожалуйста.

Я еще раз быстро осматриваю ее с головы до ног, воспринимая иначе, чем десять минут назад. В мгновение ока она превратилась из строгой и несмелой в дерзкую и удивительно эротичную.

Блин, обидно, что она не поддается.

Наконец, я поворачиваюсь к ней спиной, прежде чем побрести прочь, один тяжелый шаг за другим в направлении моих друзей. Я на половину уже пересекаю библиотеку, когда раздается ее задорный голосок, тихо окликая:

— Эй, Оз!

Я останавливаюсь.

Вместо того чтобы полностью развернуться к ней, я только чуть поворачиваю голову, одаривая ее лишь своим профилем.

— Что?

Она молчит нескольких секунд, отчего мое болезненное любопытство вынуждаетменя обернуться. Джеймсон стоит в мягком свете лампы в затемненном углу, ее глаза искрятся остроумием и юмором.

Зачарованный, я приподнимаю в нетерпении брови:

— Ну?

— Маленький дружеский совет, — ее пухлые губы раскрываются и манят меня, когда она мурлычет: — Никогда не суди девушку по ее кардигану, — достаточно громко, чтобы я услышал.

Я замираю.

— Спасибо за совет, но он мне не нужен.

* * *

Два часа и двадцать минут спустя этот тихо произнесенный совет стал единственным, о чем я могу думать: никогда не суди девушку по ее кардигану.

Что, черт возьми, это вообще значит?

Раздраженный, я бью по подушке, подбивая ее под голову и пялюсь в потолок от бессонницы, пытаясь выкинуть из головы образ жемчужного комплекта и сосредоточиться на чем-то другом — например, о торчащих сиськах Рейчел Я-не-расслышал-ее-фамилию, чтобы немного раздразнить член. Или упругой маленькой попке Кармен Не-помню-ее-лица. Или о той извращенке-брюнетке, которой я позволил отсосать у меня в библиотеке, прежде чем…

Я плюю в центр ладони, прежде чем та исчезает в моих спортивных трусах. Для лучшего доступа, я приспускаю резинку с бедер через мой невероятный стояк. Сжимаю основание своего твердого стержня, и несколько раз оттягиваю, чтобы снять напряжение, прежде чем приступить к делу, дергаю в устойчивом ритме, пока мое дыхание не становится рванным.

Брови хмурятся от усердия, а кончик языка облизывает нижнюю губу, с каждым толчком закусывая ее зубами. Блин, ощущения офигенно потрясающие, несмотря на то, что это моя собственная чертова рука.

К несчастью.

Мне хватает несколько минут, чтобы дойти до грани, и, сделав еще пару толчков, я извергаюсь и стону, когда моя ладонь наполняется теплой, липкой спермой.

И как в любом романтическом клише, существующем во все времена, я мастурбирую, представляя не восхитительное, безупречное лицо сексуальной блондинки, а свежее лицо Джеймсон Кларк. Ее безупречные волосы. Ее ясные глаза. Эти черные очки, сидящие у нее на носу.

Вселенная на самом деле стервозная, безжалостная госпожа.

Встав с постели, натягиваю резинку трусов на поджарые бедра, провожу рукой по шести кубикам своего пресса, и босиком шлепаю в общую ванную, которую делю с тремя другими ребятами, чтобы ополоснуть руки — и член.

Глава 3

«Каждый раз, когда я занимаюсь с ним сексом, приходиться говорить «не в ту дырку». Отчего у нас обоих начинает появляться комплекс».

Джеймсон

Мое сердце все еще ходит ходуном, когда я залезаю в постель, выключаю свет и плюхаюсь на спину, уставившись в потолок.

Оз.

Придурок Оз.

Самоуверенный. Несуразный. Невыносимый.

Бесстыжий.

Сексуальный.

Боже, какой он был сексуальный. От вещей, которые проделывал его язык с моим ртом за короткий промежуток времени, что мы целовались, по-прежнему захватывает дух, если судить по моему тяжелому дыханию.

Волосы рассыпались по подушке, моя рука медленно проводит по обнаженной коже у тазовой кости. Мои изношенные шортики подогнуты на поясе, пальцы слегка касаются… касаются эластичного шва.

Закрыв глаза, я позволяю им залезть в трусики, дразня себя легкой лаской. Туда-обратно… все ближе и ближе к складке между бедер, пока мои ноги сами по себе не раздвигаются немного шире.

Оз…

Огромный.

Твердый.

Татуированный.

Высокий Оз навис над моим столом как какой-нибудь современный гладиатор, большой и внушительный.

Скучающий.

Его проницательные глаза смотрели на меня сверху вниз настороженно, если не полностью измождено… но это не может быть правдой; у таких парней, как он — весь мир перед ногами, а они не ценят этого. И все же… когда он стоял, насмехаясь надо мной, у него определенно отсутствовал энтузиазм к своему заданию.

Пока я не прикоснулась губами к его рту.

Я зажмурилась, вспоминая его губы. Полные, мягкие и нежные — если не обращать внимания на его язвительную ухмылку. Его язык…

Боже.

«Не в моем вкусе, не в моем вкусе, не в моем вкусе», — повторяю я.

Совсем не в моем вкусе.

И, тем не менее, вот она я, постанываю в темноте, а мои пальцы, наконец, находят влажное, ноющее сладкое местечко, которому я слишком долгое время не уделяла внимания. Поглаживаю себя, мои веки, подрагивая, закрываются, и я тону в ярком образе Оза Осборна. Внушительного. Мощного.

Серьезного.

За этой хвастливой ухмылкой есть что-то большее, чем он для видимости демонстрирует людям, в этом я уверена.

Ни разу не видев его на кампусе, сегодня вечером он появился из ниоткуда со своим громадным телом и высокомерным выражением лица — будто ему принадлежало это место. Ради всего святого, какой парень требует контроля над библиотекой? Боже, терпеть не могу таких тщеславных и самоуверенных парней.

И тем не менее…

Пальцы свободной руки находят в темноте мой рот и опускаются на губы, пока я поглаживаю себя другой. Из-за покалываний от легкой щетины на его лице, мой рот кажется заклейменным, несмотря на корыстные намерения нашего поцелуя.

Оз.

Я поворачиваюсь лицом к стене, со стоном вспоминая его сильные руки; я большая любительница татуировок, а у него их была целая куча из-под рукавов его поношенной темно-синей майки. Его сильные, плотные руки. Твердая грудь. Накаченная спина.

Он не в моем вкусе. Я должна продолжать напоминать себе об этом, поглаживая у себя между ног в поисках освобождения.

Он не в моем вкусе. Он…

Протяжный, блаженный вздох в холодную весеннюю ночь. Невероятный момент, который я не скоро забуду. Тщеславный, упрямый осел с прискорбным вкусом в выборе компании.

Он все, чего я не хочу.

И все же…

Почему-то он есть.

Глава 4

«Не присылайте мне никаких снимков сисек. Отправляйте фотографии вашей ванной и внутренностей ваших шкафчиков. Мне нужно видеть, с какой прилипалой я имею дело».

Себастьян

— Чувак, а не та ли это цыпочка из библиотеки? — Зик пихает меня мясистым локтем, хотя я едва слышу его сквозь толпу и музыку. Я наклоняюсь ближе. — На кой черт она вышла в свет? Разве она не должна раскладывать книги или подобное дерьмо? — излишне жалуется он.

— Похоже, она вернулась за очередной порцией большого Ч? — смеется Дилан рядом с ним, шлепая меня по бицепсу. — Тот поцелуй с тобой вчера вечером был горяч.

Да. Был.

— Придя домой, я дрочил из-за него, — признается Зик, хлебнув из своей бутылки пива. — У меня был ужасный стояк, когда шел домой.

Да. У меня тоже.

Мой взгляд рыщет по комнате, наконец, останавливаясь на Джеймсон, ютящуюся у двери в тяжелой зимней куртке — длинном пуховике — вместе с варежками и шарфом. Я внутренне съеживаюсь, задаваясь вопросом, какого черта она здесь делает и почему, бл*дь, она одета как проклятая принцесса эскимосов.

Никто из других цыпочек здесь не носит одежду — ну, носят, конечно, но не много — и вот заявляется Джеймсон Кларк, укутанная для поездки к Северному полярному кругу.

Снаружи тридцать градусов, не минус тридцать[4].

Тем не менее, я наблюдаю, как она входит в гостиную с небольшой группкой подруг; одну я узнаю, как завсегдатая вечеринок братства, другая — постоянная подружка Паркера для перепиха, моего соседа по комнате. Уверен, все они очень милые девушки, но с мышлением «фанаток знаменитостей», хотя, ни одна из них не одета так консервативно и не застегнута на все пуговицы, как Джеймс.

Джеймсон. Джим.

Я стараюсь слушать критику Зика, стоящего рядом со мной, но вместо этого обнаруживаю, что мой взгляд приклеен к Джеймс, когда она медленно расстегивает змейку на своей дутой куртке. Медленно спускает молнию вдоль своего тела. Распахивает полы, выгибая спину, чтобы высвободить руки.

Запрокинув голову, она смеется над чем-то сказанным «трах-подружкой» и исполняет странный маленький танец на каблуках, когда ее друзья хватаются за концы шарфа и разматывают его. Затем все вместе они снимают толстые варежки Джеймсон и запихивают их в карманы ее дутой куртки.

Она встряхивает своими длинными, темно-каштановыми волосами.

Эти проклятые волосы.

Они спутанные и влажные от выпавшего снаружи снега, и чертовски сексуальные, даже будучи немного растрепанными.

Я отвожу взгляд, но не раньше, чем замечаю изумрудно-зеленый кардиган, который, вероятно, из какой-нибудь вычурной ткани как кашемир, надетый на майку с V-образным вырезом, джинсы, и — мои глаза скользят по ее телу от грудей до пят — черные ботинки на каблуках.

Ага. Чересчур много одежды.

— Что она здесь делает? — снова толкает меня Зик со скучающей интонацией в его низком голосе. — Не думал, что они выпускают ботанов из библиотеки на выходные.

— Давайте будем честными, она их ПРОСТУШКА[5], — говорит кто-то.

Меня передергивает. Жирная Уродливая Подружка? Едва ли.

Все стоящие рядом смеются, а наш друг Джаред с пылом произносит:

— Она не их ПРОСТУШКА, дебилы. Она не жирная.

Или уродливая.

И даже близко нет.

Я спокойно пожимаю плечами, не желая привлекать еще больше внимания к Джеймсон, но, также, не вставая на ее защиту.

— Какая разница? Похоже, что она пришла сюда с подружкой для траха Паркера.

Может, я и кажусь бесстрастным, но внутри все кипит от злости.

Теперь, поцеловав эти губы, я знаю, что она не такая чопорная, какой выглядит.

Знаю, что ее сиськи настоящие, губы требовательные, но податливые, а ее язык делает эти волшебные вращательные движения, отчего у меня член встает колом. Я знаю, что она любит свитера, учебу и библиотеку.

И давайте не забывать о ее саркастичном, прозорливом маленьком ротике.

Поэтому я немного раздражен тем, что эти придурки насмехаются над ней.

— Забейте, парни.

Зик пожимает широкими плечами, которым предстоит участие в чемпионате NCAA[6].

— Как знаешь, просто даю тебе знать, что она здесь. На твоем месте я бы присмотрел за ней; ты же знаешь, какие они эти зануды. Прилипчивые, — произносит он со знанием дела, словно он какой-то чертовый Йода по занудным цыпочкам.

— Пятая стадия прилипалы, — добавляет Дилан, пытаясь быть полезным, пока я не тыкаю его локтем в грудную клетку. Одно дело, если я буду унижать Джеймсон за ее спиной; но совсем другое, когда это делают мои друзья, с меня хватит.

— Хорошо, хорошо, я все понял, — Дилан кашляет от тычка, подавившись своим пивом. — Подумаешь, бл*дь, она показалась на домашней вечеринке.

— Я за еще одним стаканом пива. Кто-нибудь чего-нибудь хочет? — спрашиваю я, не дожидаясь их ответов и уже направляясь в сторону кухни. Одинокий бочонок на желтом линолеуме призывает меня, и я отвечаю на его зов.

Рядом с ним? Джеймсон Кларк.

Какое совпадение.

— Погоди, давай налью, — я тянусь к крану на бочонке, беру красный стаканчик из ее рук и несколько раз сильно нажимаю на ручку.

Несмотря на ревущую музыку заполняющую дом, мне все равно удается поймать звук постукивания ее ноги по полу кухни.

— Ты должен мне больше, чем одно ничтожное пенное пиво, Освальд, — дразнит она.

Как она только что назвала меня?..

— Освальд? — я оглядываю толпу вокруг нас. — С кем ты, черт возьми, говоришь?

Джеймсон морщит нос, отчего веснушки на ее переносице подмигивают мне.

Это вроде как чертовски мило вообще-то, или это всего лишь говорят три порции пива, которые я уже прикончил?

— Эм, с тобой? Оз. Освальд.

И я начинаю смеяться громким, раскатистым смехом, который отзывается эхом в маленькой сраной кухоньке.

— Ты серьезно не знаешь, кто я?

Она поджимает губы и делает изящный глоток из красного пластикового стакана, стуча указательным пальцем по краю, пока пьет. Тонкая линия белой пены покрывает ее верхнюю губу.

— Не знаю… а должна?

Полагаю, это и есть ответ на вопрос.

— Милая, Оз — это прозвище. Неужели ты еще не погуглила меня?

Она закатывает свои смеющиеся голубые глаза.

— Уверена, ты гуглишь себя достаточно за нас обоих.

Черт, она права. Я очень часто себя прогугливаю.

Тем не менее, я напираю.

— Не может такого быть, чтобы ты меня не знала.

Она искоса смотрит на меня, размышляя. Постукивает по щеке кончиком указательного пальца.

— Ты актер? Я видел тебя по телевизору? — она щелкает пальцами. — Знаю — твой отец важный политик. Президент или кто-то еще? Нет? Хммм…

Моя улыбка становится шире.

— Ты — саркастичная маленькая засранка, знаешь ли?

— От тебя я приму это за комплимент. К счастью, мой сарказм, как правило, знак расположения, когда мне кто-то нравится.

— Вау, так это ты сейчас любезна? — через плечо я смотрю как «трах-подружка» и другая девушка пропихиваются сквозь толпу в нашу сторону. Они останавливаются, когда оказываются подле Джеймсон, обе прихорашивают свои длинные светлые волосы кокетливыми, хорошо отработанным движениями.

Даже стоя между ними двумя, Джеймсон продолжает меня дразнить.

— Конечно, я любезна; ты должен мне двести пятьдесят долларов. Или уже забыл?

— Как я вообще мог забыть, когда ты всеми силами стремишься напомнить мне? Вместо наличных, почему бы нам не подойти к вопросу творчески?

Она приподнимает ухоженную бровь.

— Творчески?

— Да. Есть и другие способы, которыми я могу заплатить тебе, начиная с того, где я на коленях и работаю языком. Или, если ты не фанатка оргазмов, я дам тебе…

— Прекрати! — выкрикивает поспешно Джеймсон, поднимая руки в универсальном жесте для тайм-аута. — Не продолжай! Боже. Ладно, хорошо. Как насчет того, чтобы просто заплатить мне, когда они отдадут тебе деньги?

— Ты не дала мне закончить то, что я собирался сказать.

— Поверь, я знаю, к чему все шло.

Рот «трах-подружки» раскрывается:

— Э-э, Джеймс, не хочу прерывать, но… почему Оз Осборн пытается заплатить тебе сексуальными услугами? — ее грудь выпирает, сиськи выставлены напоказ в ярко-розовом топе с округлым декольте, ее обесцвеченные волосы искусно завиты и рассыпаются вниз по спине. Она снова перекидывает их через плечо и широко улыбается.

Мило. Очень мило.

Готов поспорить, очень дружелюбная.

Она такая сногсшибательно горячая, не удивительно, что Паркер постоянно трахает ее.

Если Джеймсон и замечает, что я обращаю внимание на ее подругу, то никак не комментирует. Вместо этого она делает большой глоток пива, в результате чего на ее верхней губе остается очередная пенная полоска. Я отвожу глаза от груди ее подруги, а затем наблюдаю, как выскальзывает бледно-розовый язычок Джеймсон. Слизывает пену. Жадно снимает еще больше пены с верхушки красного стаканчика, словно это взбитые сливки.

Джеймсон берет себя в руки, обмахивая лицо, прежде чем представить своих подруг.

— Э-э, Оз, это мои подруги, Элисон и Хейли. Элисон и Хей — ну, вы, очевидно, уже знаете, кто это, и полагаю, что вам не было нужды его гуглить.

Девушки переводят взгляд с меня на нее, ржавые колесики вращаются в их красивых блондинистых головках.

— Гм… — протягивает блондинка в розовом. — Что между вами двумя происходит?

— Ничего, — невозмутимо говорит Джеймсон, проявляя свою находчивость. — Если не считать того факта, что он должен мне деньги за оказанные услуги.

Ее остроумное замечание заставляет меня подавиться от удивления, пиво из моего рта стекает по подбородку самым несексуальным образом, когда у меня из горла вырывается довольный смешок. Не могу даже вспомнить, когда в последний раз чем-то давился, потому что было смешно, не говоря уже об алкоголе.

Или, может, я просто пьянею.

Прихватив подол рубашки, чтобы вытереть слюни, я с высокомерием отмечаю, что и Элисон и Хейли с жадностью таращатся на выставленные напоказ твердые, плотные шесть кубиков пресса. Я не спешу опускать рубашку.

Пусть дамы смотрят вволю.

Черт, я бы даже позволил им прикоснуться.

— Мне просто нужно заплатить тебе за них, — напоминаю я Джеймсон.

— Конечно, нет проблем. Но только потому, что ты умолял об этом, — она невинно моргает, потягивая пиво из своего стаканчика.

— Милая, я никогда не умоляю.

Рядом с ней светлые идеально ухоженные брови ее подруг одновременно лезут на лоб, и на короткий миг я задумываюсь, что еще у них прекрасно ухоженное.

Наверное, все.

Брови. Ноги.

Киска…

— Я в полном замешательстве, — прерывает «трах-подружка». — Что происходит?

Мы игнорируем ее.

— Короче говоря, Оз выиграл пари и ему стоит меня отблагодарить.

— И все? О каких услугах вы говорили ранее? — допытывается Элисон, ее глаза осматривают комнату. — Может, кто-нибудь из вас будет добр объяснить, что происходит?

Джеймсон качает головой.

— Извини Эл, но это между мной и Освальдом, — она хватает «трах-подружку» за руку и оттаскивает. — Пойдем, давай найдем Паркера — мы ведь здесь именно поэтому, не так ли? Чтобы ты могла бесстыдно его лапать, расхрабрившись от алкоголя?

Элисон очаровательно краснеет.

— Да, — тем не менее, ее глаза оглядывают перед моих джинсов, останавливаясь на выпуклости там. — Приятно, наконец, встретиться с тобою лично. Ненавижу стыдливо проходить по вашему коридору, Освальд.

Черт, все верно. Я только видел ее зад, выходящим за дверь по утрам, и иногда слышал, как она стонет имя Паркера во время их громкого, грязного траха.

Освальд?

Черт возьми, если то, что это произносит другая девушка, не действует мне на последние нервы. Я скрещиваю руки и киваю, наблюдая, как Джеймсон тащит своих подружек прочь, ее быстрое отступление немного… оскорбительно.

Меня задело то, что она просто оставила меня здесь одного.

Странно, не правда ли?

Такого почти никогда не бывает.

Ладно. Такого никогда не бывает.

Заинтригованный, раздраженный и немного увлеченный, мой сопернический дух заставляет мои чувства инстинктивно отслеживать ее местонахождение на протяжении всего проклятого вечера.

Это довольно неудобно.

Я поглядываю на нее: Джеймс и этот чертов чопорный свитер, который почему-то оказался расстегнутым. Трезвая Джеймс хихикает в углу с первогодкой Джеком Прайером, футболистом-«краснорубашечником»[7]. Трезвая Джеймс с «трах-подружкой» около бочонка с пивом. Трезвая Джеймс склоняя голову, чтобы собрать назад свои шелковистые каштановые волосы, заходит и выходит через переднюю дверь, предположительно, чтобы подышать свежим воздухом.

Джеймс, Джеймс, чертова Джеймсон Кларк и до невозможного надоедливая нить жемчуга у нее на шее. Чем больше я смотрю, тем более раздраженным становлюсь, особенно, когда замечаю ее в гостиной вместе с моим соседом по комнате Эллиотом.

Эллиот, который на самом деле славный парень. Основательный и надежный, он серьезный учащийся — изучает финансы и право — и, вероятно, лучше подходит Джеймсон, чем я.

Лучше подходит ей? Черт, что я говорю?

Я должно быть пьян.

Пиво сказывается, впрочем, как и шоты.

К полуночи я нажрался достаточно, чтобы перестать мониторить всю ночь за каждым ее движением словно сталкер. Нажрался достаточно, чтобы перестать следить за каждым монотонным движением, которое она делает. Нажрался достаточно, чтобы обуздать любые собственнические инстинкты, взыгравшие в моей пьяной заднице — не потому что она мне нравится, а потому что бедняжка выглядит так неуместно в своем скучном дурацком кардигане, и по какой-то безбожной причине я испытываю нездоровое чувство братской привязанности.

Привязанности? Прискорбности? Привязанность — ужасное определение, но это лучшее, на что я способен в данных обстоятельствах.

Мне же она не оказывает подобной любезности, а продолжает заигрывать с Эллиотом.

Втягивая очередное пиво, мое внимание рассредотачивается, когда рука обвивается вокруг моей талии и скользит по моему накаченному прессу. Теплые губы дотрагиваются до моей шеи, и Господи, если я не получаю от этого кайф. Протянув руки назад, я хватаю неопознанную круглую задницу позади себя, крепко ее сжимая.

— Малыш Оз, это я, — хриплый женский голос мурлычет мне в ухо. — Ты скучал по мне?

Владелица этого голоса перемещается вперед, перенося свои талантливые руки по моему животу к нижней части пресса, пальцы теребят пояс моих джинсов.

— Может, отлучимся с тобой, малыш? В последней спальне никого нет. Я проверила.

«Скажи «малыш» еще раз, — интонирую саркастически. — Или еще лучше, заткнись».

— Возможно, — растягиваю я слова, так как она играет с ширинкой моих штанов. — Если ты прекратишь разговаривать.

Она кивает, рыжие волосы и грудь подпрыгивают с энтузиазмом. Мы ковыляем назад в сторону коридора, и я прижимаю ее спиной к стене, пальцы подхватывают ее плотные леггинсы, поглаживая гладкую кожу под ее пупком. С преувеличенным стоном, достойным порнозвезды, она просовывает язык мне в рот и хрипло говорит:

— Хочу, чтобы ты трахнул меня, Оз.

Я беру ее за затылок, небрежно целую в губы, голос лишен каких-либо эмоций.

— Как насчет того, чтобы вместо этого ты мне отсосала?

Нетерпеливо кивая головой, она вытирает рот тыльной стороной ладони и легонько толкает к двери спальни в трех шагах справа от меня… или это чулан?

— Не в коридоре ведь?

Да ну на фиг, конечно не в коридоре. Я все-таки джентльмен. Господи Боже.

Тем не менее, я позволяю ей поработать с моей молнией, потянуть и подергать, пока я вожусь с дверной ручкой. Она медленно тащит ее вниз прямо в коридоре всем на обозрение, ее умелые пальцы пробираются в мои джинсы. Ручка двери поддается как раз, когда шокирующий изумрудный цвет появляется в поле моего зрения.

Ярко-зеленый свитер со сверкающим жемчугом, темно-каштановыми волосами и ярко-голубыми глазами ошеломленно останавливается в коридоре. Лицом к нам. Стоит как вкопанный, застывший олень в свете фар.

Или как девственница на жертвеннике.

— Дерьмо, простите, — слышится слишком знакомый голос.

Черт.

Зимняя шапка вернулась на место, надвинутая на эти длинные, шелковистые каштановые волосы, обрамляя ее невинное лицо и выводя меня из себя. Очень широко распахнутые глаза, слишком любопытные.

Слишком набожные.

Тем не менее, она делает то, чего я ожидаю от нее в последнюю очередь: смотрит.

От пытливого взгляда Джеймсон ничто не ускользает, когда он начинает медленно опускаться вдоль руки Рыжей, следуя за ее пальцами на выпуклость моих штанов. Ее теплая ладонь прихватывает в тиски мой твердый член.

Сквозь полуприкрытые веки я наблюдаю за тем, как Джеймсон Кларк смотрит, как я прикусываю зубами нижнюю губу, смотрит, как я стону, смотрит, когда Рыжая убирает руку с моей ширинки, игриво застегивая и расстегивая молнию, чтобы вновь привлечь к себе мое внимание. Вниз. Вверх. Вниз. Металлические зубцы двигаются без усилий.

Мой затуманенный алкоголем взгляд остается на Джеймсон, даже когда Рыжая занимается моим членом.

Бледные ключицы Джеймс.

Ее зарумянившиеся щеки.

— Уходишь так скоро? — спрашиваю я как можно небрежней с ширинкой нараспашку, нижнее белье застряло в молнии.

Джеймсон никогда не пропускает вызова. Даже бровью не поведя, она делает непринужденный глоток из своего красного пластикового стакана, глядя через его край прищуренными глазами.

— Это так ты зарабатываешь деньги, чтобы заплатить мне?

Вот ведь стерва.

— Может быть, — то ли смеюсь, то ли стону я. — Ты называешь меня проституткой?

— Нет, — вытянувшись в струнку, она выгибает бровь. — Просто говорю, что… мог бы подумать о взимании платы. Ты мог бы получить хорошую прибыль, продавая свое тело.

— Это было до странности похоже на комплимент, — опираясь рукой о стену так, чтобы мои слабые колени не подогнулись, глаза оглядывают Джеймсон сверху донизу. — Заинтересована стать моей первой платящей клиенткой?

Она смеется, громкий звук перекрывает гремящую музыку, и хныканье Рыжей мне в ухо. Я игнорирую ее, когда она тянет меня за руку к спальне.

— Заинтересована? — еще один раскат смеха по коридору. — Мерзость.

Мерзость?

— Что, черт возьми, это должно означать?

— В какой момент ты прекратишь использовать свое тело, чтобы доказать свою правоту?

Я пьян или она отчеканивает каждое слово? Со стоном опускаю голову и высовываю язык, чтобы увлажнить губы.

— Эй, Джим, — вздыхаю я, обессилено указывая по коридору. — Если хочешь пописать, то пошла не в ту сторону, — я стону, когда рука Рыжей возобновляет ласки мох яичек через джинсы. — Ты пошла не в ту сторону, — повторяю я. — Это рядом с кухней. Если, конечно, ты не хочешь присоединиться к нам в спальне.

На несколько обескураживающих секунд наши глаза пересекаются.

На несколько обескураживающих секунд ее глаза смягчаются, разглядывая меня с нераспознаваемой эмоцией и опущенными уголками рта.

Она разочарована.

Во мне.

Я знаю это так же точно, как то, что стою здесь, опираясь о стену, пьяный в задницу и вдвойне заведенный. Впервые почти за двадцать один год я на самом деле противен себе. Это мимолетно, но эти мягкие, трезвые голубые глаза — вдумчивые и не затронутые всей фанатской ерундой, окружающей меня — заставляют чувствовать себя…

Пьяным до чертиков, грязным и шовинистским.

Стыдливым.

Осужденным и недостаточно хорошим.

Проходит минута, прежде чем Джеймсон, наконец, разворачивается в своих балетках и исчезает из вида.

Я качаю головой, дезориентированный, но решаю больше о ней не думать и… не буду врать, в тот момент я тяну Рыжую через порог спальни. Вместо минета я трахаю ее у стены до потери пульса.

Потому что я хочу быть безразличным.

Потому что это приятно.

Потому что я могу.

Глава 5

«Ты миленькая. Вроде занудной девушки по соседству, но той, что любит хороший, жесткий секс на своем детском покрывале».

Себастьян

Я чувствую ее еще до того, как вижу.

Не спрашивайте как, но когда Джеймсон обходит мой стол с намереньем избежать меня, я выпрямляюсь.

Уже наготове.

Не здороваясь, она искусно прокладывает свой путь через столы к книжным полкам в другом конце библиотеки, упругий зад плавно двигается в обтягивающих темно-синих леггинсах с высокими коричневыми сапогами и коричневой кожаной сумкой.

Из-под ресниц я слежу за ее движениями — она идет прямо, целенаправленно шагая к дальним стеллажам. Мои руки зависают над клавишами Макбука, замирая, чтобы посмотреть, как она роняет свою сумку на тяжелый стол. Достает свой ноутбук и подключает его в розетку.

Выстраивает свои ручки и карандаши, толкая каждый на позицию кончиком пальца и подравнивая, будто у каждого из них есть свое законное место на столе. Калькулятор справа, компьютер по середине.

Она достает небольшую стопку тетрадей, перебирает их и раскладывает рядом с ручками.

Мои брови заинтересованно взлетают, когда она бережно снимает резинку с темных волос. Они сияют, когда она встряхивает головой в тусклом свете лампы на ее столе, а затем расчесывает их пальцами. Очки с черной оправой сидят у нее на голове.

Ядрена мать, как же это сексуально.

Отличный выбор, Джимбо.

Десять минут спустя я все еще наблюдаю за ней из-под козырька своей стандартной бейсболки Айова, как будто мне самому не нужно учить чертову кучу всего. Не замечая моего наблюдения, она долбит как курица на своем компьютере, затем опускает голову, чтобы записать. Строчит что-то. Пьет через соломинку из своей бутылки с водой. Убирает выбившиеся пряди с лица и быстро заплетает волосы.

Мое колено начинает подергивать от нетерпения.

Я смотрю на свой ноут, курсор мигает в том же месте с того времени, как Джеймсон вальсирующей походкой вошла в библиотеку, непринужденно прогуливаясь мимо, словно меня не существует, и приземляясь в девяти столах от меня.

Да, девяти.

Я подсчитал.

Перемещая курсор по экрану, я отрываю от нее взгляд достаточно надолго, чтобы напечатать несколько предложений моей работы, маленький черный треугольник моргает мне, ожидая новой команды. Вместо этого огрубевшая подушечка моего указательного пальца бесцельно выводит круг в центре коврика для мыши.

Мои глаза снова перескакивают на Джеймсон, чьи худенькие плечики теперь сгорбились над открытым учебником, во время чтения лицо покоится на ладонях, а пара черных очков теперь сидит у нее на носу.

Хмм. Миленько.

Успеваю досчитать до четырех, прежде чем мое колено начинает свое устойчивое, ритмичное подергивание, и я крепко прижимаю его ладонью, чтобы это прекратить.

Черт.

Пошло оно…

Я захлопываю ноутбук, беру шнур и чехол и переворачиваю бейсболку козырьком назад, после чего поднимаюсь с места и прохожу через лабиринт парт, столов и стульев.

Встав у стола Джеймсон, я прочищаю горло, в то время как она едва поднимает голову, чтобы признать меня.

— Я не репетитор, так что не докучай, — бубнит она.

— Ха-ха. Ты используешь эту фразу с каждым?

Эти проклятые жемчуга вокруг ее шеи светятся, когда она ненадолго перестает писать, чтобы бросить на меня взгляд. Ее губ касается улыбка.

— А, это ты. Дон Жуан.

Улыбка — всегда хороший знак.

— Ауч. Поосторожней — мое эго настолько хрупкое, что ты можешь его сломать, — я кладу свои книги, сумку, и остальное барахло на ее стол, выдвигая стул напротив.

«Пффт» срывается с ее губ.

— Хрупкое? Не похоже.

— Я сказал хрупкое? Имел в виду напыщенное и раздутое.

— Уже лучше, — она преувеличенно вздыхает, притворно уставившись на стопку книг, которые я только что положил на ее столе. — Уф, что это с тобой? Я не приглашала тебя присесть.

С легким сердцем игнорируя ее гримасу, разматываю шнур питания, подключаю его к розетке на базе лампы, и тихо ей усмехаюсь.

— Ты выглядишь так, словно нуждаешься в компании.

Она в ответ сама тихо усмехается.

— Я не выгляжу так, будто мне нужна компания. Какой же ты лжец.

— Может быть. Но ты должна признать, что библиотека становится нашим особым местечком, — я зажимаю губу между зубами, прикусывая ее игриво, и одариваю ее озорной улыбкой. Вместо того чтобы покраснеть, как я ожидаю — как все они делают — она закатывает свои голубые глаза и склоняет шею, возобновляя свои занятия.

Она бросает на меня беглый взгляд.

— Можешь сделать мне одолжение и постараться не шуметь? У меня утром тест по химии, который обещает быть зверским.

— Я могу быть тихим, особенно с кляпом во рту, — я шевелю бровями, хотя она категорически меня игнорирует.

Ее ручка замирает.

— Почему-то я в этом сомневаюсь.

— Ты могла бы заткнуть меня кляпом и проверить.

Молчание затягивается. Затем:

— Нет, спасибо.

— Как хочешь.

Я открываю свой ноутбук, подключаюсь к университетскому Wi-Fi, и возобновляю исследовательскую работу по логистики делового общения, над которой я «сломал мое левое яйцо». Сдать надо в понедельник, до которого у меня в запасе четыре дня.

Я исследую печально известный судебный процесс сексуального домогательства от 1997 года — Джонсон против Оластар, дело возбудило предприятие против одного из своих менеджеров — и делаю записи на полях своего документа.

Открыв Excel, создаю таблицу с собранной информацией, сравниваю случай с недавним постановлением Верховного суда и сжимаю рот в напряженную линию из-за раскрытой передо мной статьи: сексуальные посягательства на рабочем месте в предприятии, чья PR-машина обратила жертву в виновного.

От всего этого мне становится плохо и слишком сильно напоминает о доме, так сильно, что именно по этой причине я выбрал «Управление персоналом» в качестве своего профиля.

Из-за моей старшей сестры Кайлы.

Тридцатидвухлетняя умница и красавица Кайла только выпустилась из аспирантуры, когда стала жертвой сексуальных домогательств на рабочем месте. Как адвокат, пробивавшая себе путь в маленькой фирмочке, она проводила бесчисленные ночи, работая над делами. Бесконечные часы с ассистентами. Нескончаемые ранние утра.

Затем однажды ранним вечером, когда она была одна в своем кабинете, расследуя дело, на нее напал один из партнеров. Обладая большим влиянием, он сделал из Кайлы виновную сторону, а отдел кадров закрыл на это глаза.

Происшествие получило огласку. СМИ в нашем родном городке описывали ее как молодую, великолепную корпоративную карьеристку, обвиняя в отсутствии этических норм и слишком больших амбициях.

Это уничтожило энтузиазм от первой работы на дальнейшие перспективы карьерного роста, возможности заработка — и ее самооценку.

И именно она получила пинок под зад от своего кретина босса. Кайла, может, и выиграла судебное разбирательство, но с тех пор она уже не была прежней.

Это отвратительно.

От всего того, что случилось с моей сестрой, мне становится плохо, поэтому я подковываюсь в знаниях, старательно копируя заметки.

Копирую, вставляю. Записываю. Копирую, вставляю. Записываю.

Повторяю.

В конечном счете, я делаю передышку, поднимаю голову и тянусь к своей бутылке с водой. Открываю крышку и делаю глоток, чтобы утолить жажду.

Джеймсон озадаченно меня рассматривает. Яростно стучавшие по клавишам ноутбука руки теперь замерли над клавиатурой, а пухлый ротик задумчиво кривится.

— Что?

Она слегка трясет головой, отчего заплетенные волосы колышутся.

— Ничего, — прикусив нижнюю губу, она берет маркер и проводит им в учебнике, после чего начинает жевать его кончик.

— Вздор. Ты на меня посмотрела.

Она разводит руками.

— Хорошо. Да, я смотрела на тебя. Тебе удалось удивить меня, по-настоящему выполняя домашнее задание.

Я насмешливо усмехаюсь.

— Я же сказал тебе в тот день — мой средний балл 3,7.

— Да, но… — слова повисают в воздухе между нами. Пожимая плечами, она улыбается. — Я на самом деле не поверила тебе.

— У меня стипендия. Я не могу позволить себе профукать ее.

— Поэтому ты согласился на это дурацкое пари с друзьями в тот день? Ради денег?

— Да, именно поэтому я согласился на этот глупый спор. Любая мелочь помогает, верно?

Джеймсон склоняет голову набок и секунду изучает меня.

— И это все? — спрашиваю я.

— Что?

— Ты не собираешься допрашивать меня?

Она качает головой.

— Нет, если бы тебе было еще, что сказать, ты бы это сделал, — ее голова опускается, и она возобновляет свою домашнюю работу.

— Почему ты продолжаешь это делать? — выпаливаю я.

Она вздыхает.

— Делать что?

— Игнорировать меня, — черт, это похоже на нытье.

— Послушай, — говорит она, терпеливо кладя руки на стол, и смотрит мне в глаза. — Уверена, ты настоящий ловелас, и все находят тебя очень обворожительным, — она поджимает губы. Улыбка расползается по моим губам.

— Но не ты?

— Сожалею, — она качает головой. — Не я.

Я облокачиваюсь на деревянный стул, балансируя на задних ножках. Раскачиваясь взад-вперед, я спрашиваю:

— А ты не думаешь, что такой парень, как я, посчитает это вызовом?

— Парень, как ты?

— Да, ну знаешь: упрямый, напористый… красивый.

Она со смехом еще раз качает головой.

— Что поделаешь, я не считаю тебя очаровательным — ты слишком высокомерен — так что прости, что не срываю с себя одежду и не позволяю ублажить меня.

— Ублажить тебя, — говорю я в изумлении. — Видишь, это сразу же наполнило мою голову большим количеством фантастических эротических образов.

Взмах маркера с последующим недостойным «хммм» становится ее единственным ответом.

— Ублажить. Ублажить. Ты не должна была это говорить, потому что теперь я принимаю тебя за вызов.

— На здоровье, — Джеймсон снова смеется нежным, тихим смехом, который посылает проклятую дрожь по моему позвоночнику. — Что ты делаешь с этой информацией — не моя проблема.

Мои глаза осматривают верхнюю половину ее тела. Ключицы, изящную шею. Грудь.

— Хочешь поспорим?

— Боже, нет, — смеется она. — Это так ты пытаешься получить свои двести пятьдесят долларов назад? — она хватает карандаш и размахивает им в моем направлении как крошечным мечом. — Которые ты, кстати, до сих пор не заплатил.

— Мы договорились, что я заплачу тебе, когда они отдадут их мне, и я это сделаю, слово скаута.

— Разве ты не должен быть бойскаутом, чтобы давать такие обещания?

— Возможно.

— Ты ужасен.

— Но тебе это нравится.

Закатывание глаз и вздох.

— Ты сказал, что не будешь шуметь.

— Верно, но мне нужно знать, в чем твоя проблема.

— Моя проблема?

— Да, ну понимаешь, твоя история? Ты часто приходишь сюда учиться? Ты всех игнорируешь или только меня? Почему ты носишь это ожерелье?

Ее смех низкий и подкупающий.

— Можем перенести этот допрос на другой день? У меня предчувствие, что если начну отвечать, то ничего не смогу закончить.

Проклятье, она права.

Теперь вздыхаю я.

— Ладно.

— Делай свое домашнее задание, Освальд.

Глава 6

«Если бы ты была моим домашним заданием, я бы прямо сейчас делал тебя на моем столе».

Себастьян

— Мы должны прекратить вот так встречаться.

Я отрываю взгляд от редактирования текста на экране ноутбука и с удивлением вижу Джеймсон Кларк, стоящую с лукавой ухмылкой возле моего рабочего стола. Зимняя шапка надвинута на волосы, свисающие длинной каштановой косой над грудью. Куртка в одной руке, ноутбук в другой, а розовые щечки разрумянились.

Я улыбаюсь при виде этих маленьких янтарных веснушек, рассыпанных на ее переносице. Они такие сладкие.

Мне хочется их лизнуть.

— Ты действительно часто ходишь в библиотеку, — поддразниваю ее. — Вот, садись.

Ногой толкаю стул напротив, и она с сомнением выдвигает его до конца, ноутбук лежит на углу стола.

Она вешает куртку на стул, прежде чем сесть.

— Могла бы сказать то же самое о тебе. Ты, кажется, бываешь здесь так же часто, как я.

— Верно, но ты же знаешь — у меня стипендия, — подмигиваю ей, и она проводит свой ритуал выкладывания школьных принадлежностей: ручки, тетради, учебники, ноутбук.

Неоновый маркер.

Ее голубые глаза смягчаются.

— Я до сих пор не могу свыкнуться с тем, что ты на самом деле учишься.

— Я до сих пор не могу свыкнуться с тем, что ты не считаешь меня неотразимым.

— Делай свое домашнее задание, Освальд.

— Почему ты продолжаешь называть меня так?

— Потому что это твое имя? — она одаривает меня «чего тупишь» взглядом.

— Нет. Это не так.

Искренне недоумевая, она хмурит брови.

— Нет?

— Погоди. Ты на самом деле думала, что меня зовут Освальд?

— Э-э, да?

Я пялюсь на нее.

— Погоди. Ты на самом деле думала, что меня зовут Освальд?

— Ты слышишь эхо?

Я игнорирую ее подтрунивание.

— Хочешь сказать, ты еще не гуглила меня?

— Э-э, нет?

— Перестань, — я устраиваю голове мысленную встряску, дивясь этой информации. — Позволь уточнить — ты понятия не имеешь, кто я такой.

Она бросает свой карандаш на деревянный стол и скрещивает руки.

— У меня такое ощущение, что ты просто умираешь от желания меня просветить.

Да, черт возьми!

— Да, черт возьми!

Джеймсон откидывается на спинку стула с покровительственным выражением лица.

— Хорошо. Давай. Я внимательно слушаю, ловя каждое ваше слово, ваше величество.

Дерьмо. Ее откровенный сарказм выбил почву у меня из-под ног.

— Оз. От Осборн.

Джеймсон тупо пялится на меня, прежде чем сморщить свой миленький веснушчатый носик.

— Твое имя Осборн? Дерьмо. Оно не было у меня на примете даже в качестве вероятности.

— Нет, — от нетерпения моя нога начинает дергаться под столом. — Моя фамилия Осборн.

Она поднимает руки в воздух в знак капитуляции.

— Упс, не обижайся. Откуда, черт возьми, я должна была знать?

Она что, блин, серьезно?

— Знаешь что? Неважно, — я тянусь через край стола, роюсь в рюкзаке и вытаскиваю учебник. С шумом открывая его, изо всех сил ее игнорирую.

— Ну же, не будь ребенком. Я же говорила, что не знаю, — она молчит несколько секунд, а затем: — Могу я все равно называть тебя Освальдом? Мне теперь грустно, зная, что это не твое настоящее имя.

Возмущенный, я поворачиваюсь к ней лицом, захлопывая книгу с удовлетворяющим звуком.

— Я, по-твоему, похож на Освальда?

Она косится, смеряя меня взглядом.

— Хмм, теперь, когда ты упомянул об этом… не очень-то. Хорошенько разглядев тебя сейчас, ты больше смахиваешь на Блейка. Или Ричарда.

— Ладно, теперь ты прикалываешь надо мной.

— Я? — она указывает пальцем себе на грудь. — Нееееет.

В этот момент мы оба начинаем смеяться, ясный звук ее беззаботного хихиканья странным образом действует на мой живот и сердце, я не могу это определить — непонятно, до чертиков волнующе и дерьмово.

Раздражающе.

Когда мы, наконец, перестаем посмеиваться, она склоняется над столом и тихо спрашивает:

— Так как тебя зовут?

— Я только что сказал — Оз.

— Нет, — она слегка трясет головой. — Твое настоящее имя. Не то что бы я не могла погуглить его, если у меня появилось бы желание, которого, впрочем, нет, — она произносит последнюю часть, закатив глаза. — Как тебя назвали твои родители?

В течение несколько тихих ударов сердца я подумываю не говорить ей, чтобы она сама поискала. Но затем…

— Себастьян.

— Твое имя Себастьян?

— Да, — «Д» произношу звонко.

После чего Джеймсон изучает меня усерднее, чем кто-либо когда-либо делал это прежде, голубые глаза осматривают жесткие черты моего лица. Сильную линию подбородка. Выцветший синяк под левым глазом от удара локтем при удушающем захвате.

Я чувствую каждый этап ее осмотра, словно ее гладкие кончики пальцев действительно ласкают мою кожу.

— Себастьян, — тихо повторяет она про себя, распробывая мое имя. Она повторяет его еще несколько раз, каждый раз произнося с разной интонацией. — Себастьян… Себастьян. Хмм. Кто бы мог подумать?

— Я бы предпочел имя Освальд.

— Точно нет, — ее шепот разносится над столом.

Мой подбородок покоится на ладони, локоть упирается в стол.

— Ты права. То имя полнейший отстой.

Джеймсон прикусывает нижнюю губу, ее взгляд вдруг становится застенчивым, когда она бросает взгляд на книги, раскрытые передо мной на столе. Она прочищает горло.

— Так мы ничего не закончим.

— Верно, — мой палец неспешно чертит круги на коврике для мыши, когда она начинает барабанить кончиками пальцев по столу.

— Мне, наверно, следует уйти.

— Останься. Давай поговорим еще несколько минут. От этого ведь вреда не будет, да?

Она, похоже, размышляет над этим, ее зубы все еще впиваются в нижнюю губу.

— Ладно. Поговорим. Что ты хочешь узнать обо мне?

— Что там у твоей соседки по комнате с моим соседом?

Удивленное выражение лица Джеймсон быстро исчезает.

— Думаю, они просто друзья с преимуществами. А что?

— Ей следует держаться от него подальше. Он — шлюха.

Джеймсон смеется. Голова запрокинута, веселый звук разливается по комнате.

— Именно это говорят о тебе.

— Кто-то сказал, что я шлюха? Кто?

— Все. После того, как нас увидели беседующими на вечеринке, мои друзья устроили мне нагоняй.

Я облокачиваюсь на спинку стула, и он скрипит, когда вновь откидываюсь на его задние ножки.

— Есть какая-нибудь хорошая сплетня?

Она подражает моей позе и аналогично балансирует напротив меня.

— Так, дай-ка подумать, — ножки снова ударяются о пол, и она почесывает подбородок. — Эллисон слышала, как ты занимался сексом на вечеринке в прошлые выходные, и сказала, что дверь дребезжала. Так что это были интересные новости.

Я притворяюсь, что обдумываю ее слова.

— Ага, насчет этого врать не могу. Ту дверь наряду с рыжей я почти снес с петель. Есть еще что-то?

— Ты встречаешься с несколькими людьми одновременно.

— Ложь. Я ни с кем не встречаюсь. Никогда.

Лицо Джеймсон как невозмутимая маска.

— Хейли сказала, что ты расстался со своей последней подружкой через Твиттер.

Гримаса искривляет мой рот в неодобрении.

— О, так тебе сказала Хейли, да неужели? Разве твоя мама не учила тебя не слушать сплетни?

— Да, но правда ли это?

— Да, но в свою защиту скажу, что она не была моей девушкой. Она была жалкой партнершей по сексу, которая превратилась в прилипалу.

— Разрыв по Твиттеру? — на этот раз Джеймсон морщится. — Это плохо.

— Извини, но это правда. Это был единственный способ избавиться от нее. Поверь мне, я сделал ей одолжение.

— Каким образом ты сделал ей одолжение? Она, вероятно, была унижена! — затем: — Можно узнать, что было написано в Твиттере?

Я хмыкаю.

— Почему бы тебе просто не зайти на Твиттер и не взглянуть самой.

Эти удивительные глаза, которые осуждали меня последние несколько минут, превращаются в узкие ярко-голубые щелочки, пока она тянет свой телефон через стол, открывает и разблокирует экран.

Несколько раз нажимает на него.

— Какое имя искать?

— OneTapUofI. Все в одно слово.

Тык. Тык. Тык.

Прищуренные глаза округляются, а темные брови взметаются вверх. Ее развязный рот с долей ужаса раскрывается, когда она находит его.

— Это кошмарно! Ты такой грубый.

Я снова усмехаюсь.

— Прочти вслух, чтобы я мог вдоволь посмеяться.

— Нет!

— Да ладно, Джим! Она сама напросилась.

— Нет! Ты назвал ее троллем — это так неуместно, — она бросает взгляд на экран своего телефона. — Весь этот твит ужасен.

— Осторожно, ты повторяешься.

— Ой, заткнись, ты…

— Гавнюк?

— Да.

— Сволочь?

— Да.

— Засранец?

Она хихикает.

— Это ты сказал, не я.

— Никто никогда не обвинял меня в том, что я джентльмен, Джим, — я невзначай разглядываю ее через стол. — Неужели ты никогда не делала ничего такого, о чем сожалела?

Она делает вид, что обдумывает вопрос.

— Вроде того, чтобы позволить незнакомцу убедить меня поцеловать его в общественном месте?

— Ха-ха. Но да, кажется, именно это я имею в виду.

На этот раз Джеймсон действительно задумывается, напевая про себя, пока размышляет над ответом. Она вздыхает, делая глубокий вдох, и произносит с бесстрастным выражением лица:

— Однажды я съела гамбургер в «White Castle»[8]. Можно это расценивать как сожаление?

— Конечно, почему нет.

— Я называю это «Гамбургером сожаления».

Я смеюсь, затем смеется она, и вскоре наши глаза слезятся от веселья.

— Черт возьми, это смешно, — восторгаюсь я, вытирая насухо щеки. — Ты не похожа на того, у кого вообще есть чувство юмора, но ты смешная.

Она польщена. Самодовольна.

— Я славлюсь своими порой остроумными ответами.

— Мне все еще хочется узнать побольше о девушке, которая надевает жемчуг в библиотеку, но охотно целуется с незнакомцем.

— Охотно? Это преувеличение.

— Перестань увиливать от вопроса.

Ссутулившись на своем стуле, Джеймс кладет голову на спинку стула.

— Я довольно застенчивая…

— Ни черта ты не застенчивая, но попытка хорошая.

— Ладно, я не застенчивая — но если тебе действительно нужно знать, иногда я надеваю в библиотеку жемчуг и кардиганы, чтобы выглядеть серьезно и чтобы люди ко мне не лезли, — она стреляет в меня многозначительным взглядом. — Что очевидно. Не. Срабатывает.

— Очевидно. Это не самая умная маскировка, и так ты больше похожа на воспитательницу детского сада — и совсем даже не сексуальную.

— Вот, спасибо, — отвечает она язвительно. — Дело в том, что я с трудом сохраняю хорошие оценки. Мне нужно очень усердно работать над этим — ничто не дается мне легко, особенно химия, которую я ненавижу, но должна сдать, — она вздыхает. — Моя специальность «Преформация»[9], но теперь я сомневаюсь. Одно из моих самых больших сожалений — это поспешно сделанный выбор. Иногда мне хотелось бы быть более рисковой, хотя я вполне удовлетворена наблюдением за тем, как все остальные ведут себя на вечеринках словно придурки.

— Не похоже, что тебя можно легко шокировать, — я сужу по нашей встрече в коридоре, когда рыжеволосая сжимала мой член.

— Нет, нелегко. Моя мама снимается в порно, так что… — она беспечно пожимает плечами, затягивая предложение. — У тебя нет ничего, чего бы я ни видела в одном из ее фильмов.

От эффекта разорвавшейся бомбы мои глаза вылезают из орбит, и я практически подскакиваю со стула.

— Что!

Взрыв смеха срывается с ее губ, и не успеваю я опомниться, как она брызгает слюной. Вываливается со своего места и размахивает руками, пытаясь успокоиться.

— Садись, садись, я шучу. Боже мой, видел бы ты свое лицо.

— Засранка.

— Ты все время это говоришь, — ухмылка возвращается. — Словно смотришься в зеркало, не так ли?

Глава 7

«Сегодня ко мне в гости придут родители, а это означает, что к четырем часам я должна сделать так, чтобы квартира выглядела, будто в ней живет девственница.

Это будет не просто».

Себастьян

Она последний человек, которого я ожидаю увидеть, когда обхожу угол здания бизнес-школы, но именно ее вижу, когда наклоняюсь, чтобы завязать шнурки. Я поднимаю взгляд, когда знакомые черные лаковые балетки попадают в поле зрения.

Встаю и выпрямляюсь в полный рост.

Джеймсон сегодня в очках — в черной оправе — и с длинным, гладким конским хвостом, спускающимся по ее спине. Я не могу определить надет ли под темно-синей курткой кардиган, но предполагаю, что да — и это основное. Застегнутый на все пуговицы. Возможно, какого-нибудь скучного цвета вроде серого.

Или темно-синего.

— Хей, Оз, — она приветствует меня свойственным ей быстрым взглядом, оглядывая меня сверху донизу. — Ты же не следуешь за мной по всему кампусу? Потому что не хотелось бы вызывать охрану.

— Ага. Я лишь притворяюсь, что завязываю шнурки, чтобы заглянуть тебе под юбку.

На ней джинсы и улыбка.

— Оз, ты уже встречался с Элисон и Хейли на вечеринке — это другая наша соседка по комнате, Сидни.

— Хэй, — приветствую их обеих широкой улыбкой, потому что, ну, Сидни почти так же хорошо выглядит, как Эллисон и Хейли. Сексуальность всех трех соседок Джеймсон из тех, что сразу тебя поражает, а не неуловимая, классическая, которая неспешно подкрадывается к тебе, как в случае с Джеймсон.

Соблазнительная соседка по комнате взмахивает рукой в перчатке.

— Привет. Черт, ты такой… Не знаю, помнишь ли ты меня, но мы встречались на Ориентационной неделе[10] в августе. Я из танцевальной команды.

Черт, я ее уже трахал? Я сильно напился на предварительной вечеринке в доме братства во время Ориентационной недели и ни фига не помню о тех выходных.

— Ты, наверное, меня не помнишь, — лепечет она. — Ты работал за информационным столом для спортивного отделения. Ты футболист, верно?

— Нет.

Даже не близко.

На удрученное выражение лица Сидни, Джеймс подходит ближе и пихает меня локтем в грудь. Я бросаю на нее взгляд «А что такого я сказал?» и пожимаю широкими плечами, ведь честно, я не в чертовой футбольной команде. Что она ожидает от меня услышать?

— С танцевальной команды, да? — спрашиваю я. — Да, да, точно. Теперь вспомнил. Рад встретиться с тобою… снова, — одариваю ее обаятельной улыбкой; а почему бы и нет? Сидни горяча. С плоской грудью под толстовкой «Танцевальная Команда Айовы», но все равно довольно сексуальна.

Джеймсон хватает свою соседку за руку.

— В любом случае, было приятно встретить тебя, Оз, — она начинает удаляться, пытаясь утащить за собой Сидни. — Мы опаздываем.

— Куда вы направляетесь? — я делаю несколько шагов вперед, закидывая рюкзак на плечо. — Может, нам по пути.

— Не-а. На кампусе нам делать уже нечего. Слегка опаздываем домой.

— Опаздываете домой?

Джеймсон прокашливается.

— Если хочешь знать, родители нашей соседки по комнате Эллисон приезжают в город, и мы сказали ей, что поможем там убраться.

— Никакой библиотеки?

— Не сегодня.

— Уверена, что не могу убедить тебя встретиться со мной в дальнем уголке? — скалюсь я и шевелю бровями.

У Сидни отвисает челюсть.

Джеймсон, однако, похоже в ужасе.

— Боже, нет. Сегодня у меня на это нет времени — особенно, если учесть, что ты все еще должен мне те деньги.

— Почему ты продолжаешь возвращаться к этой фигне?

— Потому что ты должен мне деньги.

— Технически я должен тебе деньги, но подумай об этом так: на самом деле ты не потеряла реальные деньги. Ты их просто не зарабатывала.

— Технически ты на словах пообещал мне заплатить половину своего выигрыша. Именно я их и заработала.

Верно, но все же…

Я меняю тему.

— Если ты не придешь в библиотеку, кто поможет мне с химией?

Джеймсон косится на меня, поправляя очки на переносице с милым легким смехом.

— У тебя нет уроков химии!

— Хорошо, но мне нравится заниматься химией, а разве это не почти одно и то же?

Темно-карие глаза Сидни перебегают с Джеймсон на меня, затем округляются, когда ее соседка по комнате издает совсем несвойственное леди фырканье.

— Знаешь что, Джим, поскольку мы друзья, я помогу тебе. Если у милой маленькой Сидни есть занятия, которые были бы полезны для химии…

— Не слушай его, Сидни. У него нет уроков химии.

— Джим, ты ранишь мои чувства, — я торжественно кладу ладонь на сердце. — Сидни, что скажешь? Ты выглядишь как девушка, которая знает дорогу к… лаборатории.

Она носком постукивает по земле.

— Оз, серьезно?

— То есть, если ты сегодня свободна, Сидни, почему бы мне не пригласить тебя на гамбургер? Ты так же голодна, как и я, дорогая? Хочешь помочь мне с учебой?

Сидни усердно кивает головой.

— Я могу это сделать. У меня теперь биохимия, так что это будет легко.

— Не обидишься, если я заберу ее, верно, Джимбо?

Ее лицо — бесстрастная маска, единственным признаком ее колебания служит лишь слабое покусывание этой розовой нижней губы.

Я вновь перевожу взгляд на Джеймсон, пытаясь ее понять. Она на самом деле собирается просто стоять и позволить мне забрать ее соседку, не борясь за меня? Кто, черт возьми, так поступает? Каждая цыпочка на кампусе умирает от желания встречаться со мной, трахать или заманить в отношения — а Джеймс ничего из этого не хочет делать.

Что за фигня такая?

Если она играет в игры, чтобы я продолжал строить догадки, то ей следует получше понимать, каково это играть со спортсменом.

Нас так легко не отпугнешь.

Я делаю отчаянную попытку и даю ей последний шанс передумать и прийти в себя.

— Джеймс, что если мы встретимся за ужином после того, как закончишь уборку? Поедим гамбургеры без всяких обязательств, и ты можешь взять с собой ноутбук.

— Ты ведь только что пригласил мою соседку пойти с тобой!

— Кого это волнует? — я хмуро смотрю на Джеймсон, которая съеживается.

— Вообще-то, она может слышать наш спор.

Я едва бросаю взгляд на Сидни.

— И что?

— Ты абсолютно смехотворен.

— Ты серьезно не встретишься со мной, чтобы поужинать? — признаю, я так близок к тому, чтобы топнуть ногой как ребенок, который не получает желаемого.

— Я не могу встретиться с тобой за ужином. Помогаю Эллисон.

— Я не собираюсь просить, Джим.

Она смеется.

— А я этого и не хочу.

— Как насчет секса втроем? — в каждой шутке лишь доля правды.

— Оз, — в ее тоне слышится предупреждение, что я зашел слишком далеко. Мы смотрим друг на друга до тех пор, пока Сидни неловко не прокашливается между нами.

— Гамбургер звучит здорово.

— Отлично. Я голоден, — демонстративно облизываю губы, обе девушки расширившимися глазами прослеживают за движением моего языка. — На самом деле прямо сейчас я смог бы съесть… все что угодно.

Сидни прикусывает нижнюю губу, сдерживая возбужденный визг, и выпаливает номер дома.

Меня охватывает неприятное ощущение, когда я смотрю на Джеймсон, ища любой признак неодобрения, какой-то намек, что она врет. В любую секунду жду, что она вскинет руки и объявит, что шутит — и, конечно же, встретится со мной в «Мэлон»!

Вместо этого на ее лице появляется широкая искренняя улыбка. Извиняющаяся. Преувеличенная, но искренняя.

Мне бы следовало вздохнуть с облегчением. Я должен испытывать восторг от того, что Джеймсон отвязалась. Никаких придирок. Никаких стервозных ответов. Никаких пререканий.

Я не должен ничего чувствовать.

Но, черт побери, я чувствую.

Джеймсон

Мне бы следовало вздохнуть с облегчением.

Я должна испытывать радость за Сидни; Себастьян Осборн на сто процентов в ее вкусе. От широких, накаченных плеч и до его черных татуировок, с его грязным ртом и популярностью на кампусе.

Я не должна ничего чувствовать к нему.

Но… блин, я чувствую.

Дерьмо.

Глава 8

«Если бы я подбросил сейчас монету, каковы были бы шансы, что она мне даст?»

Себастьян

— Так что у тебя за дела с Джимми?

— С кем?

Я нетерпеливо стучу указательным пальцем по столу.

— Джеймсон. Знаешь, вы двое не… — я размахиваю вялой картошкой фри над блюдом с закусками в центре стола. — Едва ли могу представить вас в одной компании.

Я откусываю картошку, внимательно наблюдая за Сидни, медленно жую и в то же время оцениваю ее всю с мужским одобрением. В тот час, который я дал ей подготовиться к… что бы это ни было… она использовала каждую свободную минуту, чтобы прихорошиться. Дымчатый макияж глаз, мягкие волнистые светлые волосы, облегающий голубой свитер.

Сильно обтягивающие джинсы.

В данный момент мы сидим в угловой кабинке «Мэлон», одном из ближайших к кампусу баров, который предлагает лучшие гамбургеры в городе. Ты можешь пахнуть как фритюрница, когда выходишь отсюда, но еда все это компенсирует. Если уж вынужден торчать на свидании — которое обходится мне в те немногие лишние деньги, которые у меня есть — то я собираюсь съесть чертов вкусный гамбургер, даже если из-за этого придется пробежать две добавочные мили и сделать пятьдесят дополнительных приседаний, чтобы сжечь калории.

— В одной компании? — темно-русые брови Сидни хмурятся в замешательстве. — Что ты имеешь в виду? — ее длинный ярко-розовый ноготь тычет в сырную палочку на блюде с закусками, но она не порывается съесть ее.

Я вылавливаю еще одну фри и забрасываю в рот.

— Серьезно, — я проглатываю. — Консервативная Мэри и Барби Малибу? Как оказалось, что вы двое живете вместе?

Еще один тычок в сырную палочку.

— Консервативная? О ком, Бога ради, ты говоришь?

Повторяя за Джеймсон, в чем позже собираюсь ее обвинить, я закатываю глаза.

— Джеймс.

Как она может не знать, о ком я говорю?

— Ты говоришь о Джеймс? — переспрашивает она, сбитая с толку.

Я должен отдать девушке должное: у Сидни есть здравый смысл, чтобы выглядеть оскорбленной. Даю ей еще несколько очков за верность, и одно за раздраженное выражение лица, которое она пытается замаскировать за нерешительной улыбкой.

— Джеймсон Кларк? Консервативная?

Она произносит это так скептически, что задаюсь вопросом, начинаю ли я ее раздражать.

Тем не менее…

— Ты знаешь больше одной Джеймсон? — я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки. Глаза Сидни, сильно подведенные черной подводкой, оглядывают мои татуированные бицепсы с явно горящим интересом.

Поглаживая бутылку пива, я делаю небольшой глоток.

— Да. Чопорная. Дерзкая. Что с ней такое?

Я, конечно, веду себя как придурок, но ей, кажется, по фигу. Ну, может, и не пофиг, зато мне да.

Сидни сильно краснеет.

— Джеймс не скучная.

Я усмехаюсь.

— Я не говорил, что она скучная — знаю, почему она вечно учится, но чем еще она увлекается? Она ведь чем-то еще занимается, да?

— Думаю, она просто серьезно относится к учебе. Она не любит, когда ей докучают во время занятий.

Я подавил желание закатить глаза.

— Знаю. Ей не приходило в голову, что не обязательно носить кардиганы и всякую хрень, чтобы чертовски серьезно относиться к учебе или остаться в одиночестве? — больше спрашиваю себя, нежели Сидни. — Она когда-нибудь ходит гулять и веселиться? Отрывается? Вызывающе одевается?

Изнемогаю от любопытства.

— Да?

Ага, как же. С сомнением поднимаю брови.

— В самом деле? Какого рода веселье?

Сидни беспомощно разводит руками на своей стороне кабинки.

— Не знаю! Ты же видел нас на вечеринке — такого рода веселье. Она любит сноубординг и плавание летом, поэтому часто этим занимается.

— Сноубординг? — спрашиваю я недоверчиво.

Сидни кивает.

— Она в этом и вправду хороша. Кажется, даже состоит в клубе сноубордистов; они уезжают в Юту на ближайших весенних каникулах.

Да ну на фиг.

— Сноубординг? — как дурачок повторяю словно попугай. — Ни фига себе.

Сидни таращится на меня через стол с самым недоуменным выражением на лице. Между бровями образовались глубокие складки, а уголки губ опустились.

— Прости? Я в конец запуталась.

Ее глупый смех не затрагивает глаз, а атмосфера между нами становится неловкой.

Черт. Это совсем не круто. Я мудак, но если продолжу в открытую вести себя в таком духе, нет никаких шансов, что Сидни отсосет у меня в уборной в конце этого, якобы, свидания.

Я меняю тактику и включаю очарование.

— Знаешь что? Забудь о том, что я сказал; мне просто было любопытно. Лучше расскажи побольше о себе.

Теперь все ее лицо меняется, переходит от сдержанного к оживленному, когда она взволнованно вздыхает.

— Я студентка последнего курса, по специализации медсестра, родом из Теннесси, состою в танцевальной команде, и просто люблю борьбу. Я огромная, огромная фанатка.

«Огромная фанатка, которая считала, что я в футбольной команде», — думаю я с сарказмом.

— Угу, — киваю ей, слушая вполуха, и съедаю еще один кусочек фри, запиваю его глотком пива, параллельно пытаясь представить Джеймсон Кларк на сноуборде.

Чертовски жаль, но я хоть убей, не могу представить этот образ у себя в голове. Крошка Джеймсон, обладательница застегнутых наглухо кардиганов и жемчужных ожерелий, занимается сноубордингом? В сноупарках и на хафпайпах. В свободных куртках и комбинезонах.

Не может такого быть.

Время от времени слышу монотонный бубнеж Сидни.

— …а потом в прошлом году я перевелась, когда осматривала кампус с кузиной. Вот так я встретила Эллисон, которая уже жила с Джеймсон. Я должна наверстать несколько предметов до конца года, которые не проводились в моем предыдущем колледже, что отбросит меня на семестр. Это будет полный отстой.

— Это действительно отстой, — рассеянно отвечаю я.

— Правда же? Мои родители убьют меня, — вдруг рот Сидни расплывается в широкой улыбке. — Так, хватит обо мне. Расскажи мне побольше о себе. Поведай историю знаменитого Оза Осборна. С трудом верится, что я сижу здесь с тобой. Чувствую, у нас есть много общего.

Ее белоснежные зубы светятся на загорелом лице, и она слегка пищит от восторга.

Отлично. Просто отлично. Выходит, Джеймсон заманила меня пойти на свидание с поклонницей спорта. Я собираюсь убить ее, когда увижу в следующий раз; может, она позволит мне просунуть язык ей в горло в качестве наказания.

Я наклоняюсь вперед внутри кабинки, положив локти на липкую столешницу.

— Не знаю, что и рассказывать. Я тут на борцовской стипендии, но все это знают. Моя специальность УП, мое…

— УП… типа управление персоналом?

— Ага.

— Хм, — эту же реакцию я и прежде видел миллионы раз. — Вроде я никогда не слышала, чтобы парень учился на УП. Что заставило тебя принять такое решение?

У меня свои причины, но это никого не касается. Я не знаю Сидни и не горю желанием узнавать ее — поэтому не рассказываю о причине выбора такой специальности, притом, что было миллион других карьерных путей, из которых я мог бы выбрать.

— Итак, Сидни, что еще тебе нравится делать забавы ради? — тон моего голоса — совершенно очевидный намек, приглашение, которое я совсем не чувствую в своих штанах.

— Ну, — начинает она медленно. — Я люблю вечеринки… и спорт… и знакомиться с новыми людьми… и быть дружелюбной.

Кстати о дружелюбии: от виденья Джеймсон, поднимающейся со своего места в библиотеке прямо перед тем, как зацеловать меня до смерти, я застываю. Тот черный свитер и жемчуг, что были на ней. Застегнутый на все пуговицы зеленый кардиган, в котором она была, когда наблюдала, как мне дрочили в коридоре на домашней вечеринке в минувшие выходные. Серый, надетый на ней вчера.

— Постой. Она всегда носит кардиганы? В смысле, она одевает другую фигню выходя из дома, не так ли?

Моя спутница мешкает.

— Что, прости?

— Я никогда не видел ее ни в чем, кроме свитеров. У нее же есть другая одежда, верно?

— Э-э… мы вернулись к разговору о Джеймсон?

— У нее есть другая одежды в шкафу, да? Не только вся эта невзрачная дрянь? У нее есть толстовки?

— Э-э… да. Я видела ее в другой фигне, — Сидни хмурит брови от недовольства. — Извини, если я кажусь тебе растерянной, просто… Я никогда не слышала, чтобы кто-то прежде называл ее невзрачной. Думаю, тебе нужно проверить голову.

Она, наверное, права, потому что какого черта я вообще до сих пор говорю об этой чертовщине?

Я хватаю одну из сырных палочек Сидни, макаю ее в соус Маринара, и глотаю целиком.

— Просто считаю это странным. Она выглядит, как чертова воспитательница в детсаде.

Моя спутница пожимает плечами.

— Ей часто это говорят, но она не такая. Поверь мне.

Глава 9

«Наконец, мне удалось выпроводить ее, после того, как намекал все утро. Я отказался накормить ее и познакомить со своим соседом по комнате.

Секс был настолько ужасным, что даже не хочу, чтобы она когда-нибудь возвращалась».

Джеймсон

— Ну, это было самое странное свидание, на котором я побывала, — Сидни входит в нашу квартиру, бросая сумочку на другой конец дивана, на котором я сижу. — Если его вообще можно так назвать.

Я выпрямляюсь, мои клетчатые фланелевые пижамные штаны задраны до колен. Кусочек красной лакричной веревки свисает с уголка моего рта, когда я закрываю ноутбук, ставлю его на кофейный столик и откидываюсь на плюшевые диванные подушки.

Пытаясь казаться непринужденной, я медленно протягиваю:

— Что ты имеешь в виду?

Сид фыркает, распахивая несколько шкафчиков и копошась в них, пока не находит чистую чашку.

— Он потратил все время на расспросы о тебе.

Что?

— Не заливай.

— Честно. Все это время. Сначала посчитала это милым, ну ты понимаешь? Я думала, он спрашивал из вежливости, но потом такое действительно стало раздражать.

— Сидни, прекрати. Это не смешно.

— Хотелось бы, чтобы эта была шутка, — говорит она, наполняя чашку водой и делая несколько глотков. — Ей-богу, Джеймс, этот парень так горяч. Казалось, я видела его твердые соски сквозь рубашку. А его татухи? Боже, так сексуально, но не буду врать, он убил мой «женский стояк», произнося твое имя каждые две секунды.

— Зачем он это делал?

Она пригвождает меня взглядом.

— Вот-вот.

Закатывая глаза, я следую за ней по направлению к ванной, шлепая позади босыми ногами.

— То есть, не то чтобы меня это волновало, но что он спрашивал? Можно поконкретнее?

Сидни опускает крышку сиденья для унитаза и приглашает меня присесть.

— Он хотел знать, почему ты так много занимаешься, почему такая серьезная, ходишь ли куда-нибудь развлечься, кроме библиотеки.

Протискиваясь мимо нее в крошечную комнату, я плюхаюсь на унитаз, издаю негодующе «хммм», и скрещиваю руки на груди, пока она продолжает расточаться.

— Вот же, и я о том. А вот самая бредовая часть: он намекал, что пригласит меня снова, что я нашла очень странным, потому что казалось, ему было плевать, о чем я говорила.

— Ты бы сказала «да», если бы он спросил?

Скажи нет, скажи нет.

Лицо Сидни искажается миной «ты спятила», прежде чем она сосредотачивается на зеркале.

— Э-э, да. Конечно, я же не дура. Это ведь Оз чертов Осборн. Он так чертовски горяч. Клянусь, я хотела его приласкать. О, Боже мой, Джеймс, его татуировки так меня завели — я могла бы залезть к нему на колени. Мои трусики такие влажные сейчас.

Татуировки. Влажные. Горяч.

— Верно, — говорю невозмутимо. — Горяч.

И влажные.

Моя соседка вытаскивает ватный шарик, делает его влажным, и начинает стирать туш с ресниц. Она поворачивается ко мне с одним открытым глазом.

— Что с тобой? Ты ведешь себя странно.

— Я? Вовсе нет!

Но да — совершенно странно.

— Он попросил твой номер, — небрежно говорит Сидни, прежде чем включить воду и склониться, чтобы сполоснуть лицо. — Честно говоря, я была удивлена, что он его еще не раздобыл, учитывая, как вы двое себя ведете.

— Он попросил мой номер телефона?

Моя соседка смеется.

— Да, Джеймсон, твой номер телефона.

— Зачем ему мой номер? — озадачено размышляю я. — Это так странно.

— Э-э, вовсе нет, — вслепую она нащупывает полотенце, ее голос заглушен, когда она говорит: — Клянусь, если бы я не знала тебя лучше, то подумала бы…

Я задерживаю дыхание.

— Подумала что?

— Подумала бы, что между вами что-то происходит, помимо того, что вы занимаетесь вместе, — она говорит с опаской, будто боится того, что я скажу после этого, боится, что скажу ей держаться от него подальше.

— Пфф, я тебя умоляю. Это нелепо, — протестую я. — Я видела его в библиотеке, от силы, раз пять и только.

— Я в этом не так уверенааа! — распевает она. Затем, понижая голос, дразнит: — Так что происходит между вами двумя в этой библиотеке, Джеймсон Виктория Кларк?

— Ничего! — громко протестую я.

Может, чересчур громко, потому что улыбка моей соседки расплывается до полномасштабной ухмылки.

— Хммм, — ее зеленые глаза сканируют мою полосатую темно-синюю майку без рукавов и клетчатые пижамные штаны. Сид в задумчивости стучит пальцем по подбородку. — Если призадуматься, он, казалось, был зациклен на твоем гардеробе. Он дважды упомянул о твоих кардиганах. Я рассказала ему все о твоей коллекции кардиганов.

— Заткнись, Сидни! — я хватаю влажную мочалку из душа и бросаю в нее. — У меня нет коллекции кардиганов, паршивка!

Всего лишь по одному каждого цвета радуги: красного, оранжевого, желтого, зеленого, синего… фиолетового. Розового. Белого, черного и серого. И несколько с узорами.

Но по большому счету, у кого их нет?

— Но у тебя вроде как она есть. Не пытайся этого отрицать, — дразнит она, называя цвета в моем шкафу: — Красный, розовый, желтый, зеленый.

Я показываю язык.

— Иногда я тебя ненавижу.

— Нет, вовсе нет, — Сидни возвращается к снятию макияжа. — Так тебя не волнует, если он пригласит меня снова?

— Что? Умоляю. Нет. С чего бы мне? Я ведь не собираюсь с ним встречаться. Ха-ха.

Нет. Ради Бога, он всего лишь парень, с которым я занимаюсь в библиотеке.

Серьезно, мне нужно перестать говорить.

Возясь с баночкой увлажняющего крема и не встречаясь со мной глазами, она с сомнением кивает.

— Хорошо, раз ты так говоришь. Но… знаешь, если ты передумаешь, то скажи, ладно? Не хочу чувствовать себя стремно, если Оз и я начнем встречаться.

— Встречаться с Озом Озборном? — я закатываю глаза, но она меня не видит. — Ладно, Сидни. Здорово.

На этот раз она поворачивается ко мне, нахмурившись. Уязвленная.

— Почему ты сказала это таким тоном?

— Я тебя умоляю. Парень трахается с каждой — я видела, как ему дрочили на вечеринке прямо в коридоре. Вероятно, лучше держаться подальше от такого парня, каким бы симпатичным он ни был.

— Прежде всего, он никоим образом не может трахаться с каждой. У всех спортсменов такая репутация, просто потому, что они спортсмены; они не все свиньи. Оз может быть виновным по определению. А во-вторых, почему бы мне не хотеть встречаться с ним? Это Оз Осборн. Если он пригласит меня, я буду дурой, если откажусь; по-твоему, я похожа на дуру?

Нет, черт побери. Не похожа.

Она не такая.

Я упрямо скрещиваю руки.

— Прекрасно. Только не позволяй ему себя обманывать, на столбике его кровати наверняка не осталось места для зарубок.

Она оценивает меня пристальным взглядом.

— Ты же на самом деле не веришь в эту чушь?

Ну, нет. Не верю. Так почему, черт возьми, я это сказала?

Демонстративно вздыхаю.

— Нет, но все же не думаю, что тебе стоит с ним связываться.

Сидни обдумывает это в течение нескольких минут, проводя рукой по своим длинным светлым волосам.

— Джеймс, это всего лишь несколько свиданий, ничего больше. Я не собираюсь выходить за парня замуж.

Ее лицо становится подозрительного розового оттенка — который она пытается спрятать за белым махровый полотенцем.

— Поступай как знаешь, но не говори, что я тебя не предупреждала. И убедись, что надеваешь презерватив.

Она очаровательно хихикает.

— Ему тоже?

— Это само собой разумеется, — подразниваю я, когда она опускает полотенце, чтобы намазать увлажняющий крем.

Я жду все то время, пока она чистит зубы, заплетает волосы и удирает в свою спальню.

Жду сигнального звука закрытия ее двери, прежде чем прерывисто вздыхаю и вновь мысленно возвращаюсь к нашей прошедшей беседе.

Себастьян говорил обо мне все время, пока они были на свидании? Затем попросил мой номер телефона?

Что это вообще значит?

Внизу живота образуется узел неопределенности, наряду с острыми уколами чего-то другого.

Зависти.

Я завидую, что не такая общительная, как Сидни, Эллисон, и Хэйли. Завидую, что ребята не считают меня сексуальной, потому что внешне я консервативна. Завидую, что просто не могу дать себе волю. Завидую, что…

Тьфу, прекрати, Джеймс. Хватит!

«Он не моего вкуса, он не моего вкуса, он не моего вкуса», — повторяю себе.

О боже, я делаю это вслух.

Поднимаясь с унитаза, я подхожу к умывальнику, упираясь руками по обе стороны раковины, вдыхаю через нос и выдыхаю через рот, чтобы сдержать волну тошноты.

Тошноты от мысли о моей соседке, встречающейся с Себастьяном.

Я. Ревную.

Так вот каково это?

Это слишком низко, и я жалобно стону.

Глава 10

«Ты ЕГЭ? Потому что я делал бы тебя три часа и сорок пять минут… с десятиминутным перерывом в середине для перекуса».

Себастьян

— Я занял нам учебный кабинет.

Стою над столом Джеймс, глядя на ее раскрытый учебник. Когда она поднимает взгляд, ее голубые глаза стреляют мне прямо в живот, и я неловко переминаюсь на носочках.

— Ты что?

Я выпрямляюсь во весь рост.

— Занял нам учебный кабинет. Вверх по лестнице, комната 209.

— Ты забил нам комнату?

— Да, тогда мы сможем говорить и учиться, и никто не будет к нам приставать.

Улыбка слегка касается ее губ.

— Оз, я не хочу разговаривать, совсем, особенно когда занимаюсь.

— О, Джеймс. Джим, Джим, Джим… на это я мог бы ответить множеством пошлостей.

Она прикусывает щеку изнутри, чтобы улыбка не стала шире, и на левой щеке появляется ямочка, которую я никогда не замечал.

— Ха-ха, очень смешно.

— С тобой не весело, — я вздыхаю, ставя свой красно-черный рюкзак на край ее стола. — Хорошо, никакой учебной комнаты.

— Погоди. Здесь не садись.

— Почему нет?

Она закатывает глаза.

— Потому что ты болтаешь и отвлекаешь.

— В хорошем смысле отвлекаю? Словно ты проводишь время, думая обо всех способах, которыми я мог бы трахнуть тебя, так отвлекаю?

— О, Боже, нет. Какой же ты противный.

— Ладно. Никаких разговоров. Обещаю, — я делаю всеобщий знак застегивания губ и выбрасывания ключа.

Она смотрит на меня задумчиво, затем покорно вздыхает и собирает свои вещи.

— Прекрасно. Мы можем подняться в учебный кабинет.

— Серьезно? — не могу скрыть своего удивления.

— Конечно. Твой зловещий замысел взять меня измором, пока не останется лишь оболочка женщины, явно срабатывает. Ну, знаешь, как следователь ФБР, избивающий преступника, или малыш, просящий конфету.

— Или как хорошее вино.

— Нет, не как хорошее вино. Прямо противоположное хорошему вину.

— Как скажешь, Джим, — когда она поднимается с сумкой, ноутбуком, и учебниками, я тянусь к ним. — Давай сюда. Я понесу твои вещи.

— Ой, какой джентльмен.

— В любом случае ты слишком миниатюрная и изящная, чтобы нести все это дерьмо. Это вредно для твоей спины.

— Ты… — ее голос полон удивления, Джеймс поднимает брови. — Ты считаешь меня изящной?

Я бросаю на нее взгляд.

— Ага.

* * *

Когда мы устраиваемся в кабинете, сидя друг напротив друга в уединенной, похожей на конференц-зал комнате, Джеймсон хватает лишь на семь минут, чтобы нарушить молчание. Полностью закрытое, с одним лишь узким окном в двери, изолированное помещение в конце коридора, и тут тихо.

Стояла гробовая тишина. Пока…

— Так, как прошло свидание с Сид?

Я сдерживаю улыбку. Все думал, когда же будет поднята эта тема, и она не разочаровывает.

— Отлично, — говорю я весело. — Она прекрасна.

Опять тишина. А потом…

— Так… о чем же вы говорили? — Джеймс — воплощение хладнокровия и безразличия, ее черты всегда неподвижны.

— Ну, знаешь, о разном.

— Например?

Например, касательно тебя.

— Зачем столько вопросов?

Она пожимает плечами.

— Просто любопытно. Сид была на седьмом небе, когда вернулась домой. Ты должно быть действительно положился на свой шарм.

Нет, ни в малейшей степени. Вместо этого отвечаю:

— Или, может, Сидни просто легко уложить.

Джеймсон напрягается, рот кривится в неодобрении.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь, что я имею в виду, — мой смысл ясен.

Тишина.

Значит, она игнорирует меня, склоняет голову и пишет в своей тетрадке, звук ее ручки отражается от стен с каждым тяжелым штрихом.

— Нет, не знаю, — ее голос тихий, чуть громче шепота.

Я чувствую себя таким козлом.

— О, расслабься, ничего не произошло. Я нахрен стебусь над тобой.

Она не в восторге от моих выходок или сквернословий.

— Ты довольно часто используешь это слово.

— Верно. Это охренительное слово.

Она приподнимает голову, и ее щеки красные. Зардевшиеся. Пылающие.

И все от использования одного слова. Я решил посмотреть, как далеко я могу завести ее.

— Тебе не нравится? — я делаю ударение. — Хрен?

Ноздри раздуваются, лицо становится краснее — если такое возможно — а глаза сияют ярко-голубым. Ясные. Чересчур остекленевшие.

Рассеянные. С отяжелевшими веками. Заведенные чуждым ей языком.

— Хрен — мое любимое, — успокаиваю я мягко. — Слово, я имею в виду.

Прочищая горло, Джеймс склоняет голову, чтобы изучить меня, напряженный голубой взгляд падает на мои губы и задерживается там, следя за моим ртом, когда я говорю.

— Лично я считаю, Джеймс, что это одно из самых универсальных слов в английском языке. Разве нет?

Один слабый, отрывистый кивок, и я вижу, как сокращается гортань, когда она сглатывает.

— Просто послушай разок: Хреееен, — я жалобно растягиваю звук, страдальчески, слово раздается в медленном, мучительном стоне, как звучало бы при приближающемся оргазме.

— Нахрен, — я добиваю. — Похрен. Отвали на хрен.

Теперь она беспокойно вертится на своем стуле.

— Я уловила, Освальд. Можешь уже прекратить.

Но я не останавливаюсь.

— Иди ты на хрен. А еще лучше, иди на мой хрен, — проклятие слетает с моего языка как приказ к действию.

Мой член напрягается, когда я опускаю глаза на грудь Джеймсон в мягком лавандовом свитере с натянутыми на ней пуговицами. Видимая кожа в V-образном вырезе покрыта красными пятнами.

— О да, иди на мой хрен, — я выгибаю бровь. — А ты, Джим? Фантазировала о том, чтобы отправиться на мой хрен?

— Так ли необходимо быть настолько вульгарным? — когда она задает вопрос ее дыхание, сбившееся и затрудненное, и от моего внимания не ускользает, что она уклонилась от ответа.

— Необходимо? Нет, — допускаю я. — Но так гораздо веселее.

— Ну, а мне начинает становиться некомфортно.

— В самом деле? Тебе становится некомфортно, — в задумчивости потираю подбородок.

Из нее вырывается, как я полагаю, сексуально неудовлетворенный выдох.

— Мне становится некомфортно, оттого что ты сидишь здесь и говоришь подобные вещи, когда мы оба знаем, что говоришь ты их только потому, что считаешь — я выгляжу девственницей, и пытаешься меня шокировать. Увы, это не срабатывает.

Она выдвигает убедительные аргументы. И все же…

— Не ври мне, Джим. Каждый раз, когда я использую слово хрен, ты начинаешь безумно краснеть. Держу пари, ты краснеешь повсюду, не так ли? — ее лицо поворачивается к книжным полкам, чтобы не отвечать на мои обвинения. — Посмотри мне в глаза и скажи правду; ты начинаешь заводиться.

Ее ответ звучит тихо и ранимо, что на нее не похоже.

— Может, я не чувствовала бы себя так неспокойно, если бы думала, что ты не играешь в какую-то детскую игру. И не ври мне; это игра. Все, что ты пытаешься сделать, произнося хрен снова и снова, это получить реакцию. Тебя на самом деле не волнует, насколько некомфортно мне от этого становится.

Я игнорирую все ее разговоры о чувствах и перехожу к самому интересному.

— Святое дерьмо, неужели ты это только что сказала.

— Что? Х-бомба? Пфф, я тебя умоляю — я матерюсь при соответствующем настроении.

Я смеюсь.

— Ладно, крутышка, скажи мне свое лучшее ругательство. Валяй.

Джеймсон убирает руки с клавиатуры, наклонившись вперед на стуле, пока не смотрит мне в лицо. Чопорно сцепив пальцы на краю стола, ее небольшое, но сексуальное тело получше устраивается на черном кожаном стуле, ее спина прямая как пенис.

Она разжимает руки и барабанит пальцами по гладкой лакированной столешнице.

Мое внимание приковывается к этим рукам, как мотылек к пламени; я смотрю вниз и изучаю их, бледные и хрупкие, с короткими ногтями, окрашенными в глянцевый персиково-розовый цвет. Я поднимаю взгляд на элегантное жемчужное ожерелье, украшающее ее тонкую шею, на лавандовый кардиган с закатанными до локтей рукавами.

Блестящие, изысканные золотые часы обвивают ее дразнящее запястье.

Джеймсон прикусывает нижнюю губу, сосет ее несколько секунд, а затем вздыхает. Протяжно, шумно выдыхает, когда собирается с мужеством.

— Ладно, говнюк. Себастьян, — она невозмутимо произносит мое имя, слова скорее как нежная ласка, чем оскорбление.

Первый признак того, что мой член непроизвольно твердеет, возникает, когда я полностью сосредотачиваю внимание на том, как она тихим голосом продолжает:

— Ты хочешь матерное слово, но я шокирую тебя чем-то получше. Готов? Я совершенно точно не девственница. И на мне определенно… нет… никаких… — она полностью наклоняется вперед через стол, ее ласковое дыхание щекочет мочку моего уха.

— Трусиков.

Она перестает дышать одновременно со мной, стол переговоров перед нами — монолит невероятных пропорций — очень широкий и отделяет меня от ее киски без трусиков. Она ерзает на стуле, посылая мне виноватый взгляд; она мокрая, я просто нахрен знаю это.

— Это приглашение? — шепчу в ответ, ладони растопырены на столе, и намереваюсь встать со стула, готовый наброситься. Я бы трахнул ее прямо на этом столе, если бы она позволила.

— Нет, — выдыхает она.

— Ты уверена в этом?

Еще один шепот:

— Да.

— Но не такое да, как в «Да, Оз, да! Сильнее! Да, Оз, именно там!»? — слова звучат как подростковое карканье, голос срывается, так как я борюсь с желанием скорректировать стояк в своих тугих джинсах.

Мольба отправляется по тихой комнате к своей намеченной цели, дрейфуя уныло, просачиваясь в черные леггинсы Джеймсон. Она снова ерзает на своем стуле, поднимая зад с сиденья от дискомфорта.

— Нет.

— Ты знаешь, что разбиваешь мне сердце, не так ли, Джим?

— Да.

Да, да, да.

— Охренеть.

Внезапно и без предупреждения Джеймсон встает, кожаный стул падает назад и ударяется об стену. Она собирает свои вещи, закрывая ноутбук и сгребая все в свою сумку.

— Возможно, мне стоит уйти. Я не подхожу для чего бы это ни было, и пришла сюда не для того, чтобы меня изводили, поэтому очевидно, что я девушка не твоего типа.

Мой рот раскрывается, но ничего не издает — никаких протестов, ни шуток, ни намеков.

Дерьмо.

— Джим, да ладно тебе, сядь. Я шучу.

Ее сумка перекинута через плечо, она роняет карандаш на ковровое покрытие, но не склоняется, чтобы подобрать его.

Наверное, потому что на ней нет хренова нижнего белья.

При мысли об этом я начинаю стонать.

— Останься, пожалуйста. Черт побери, прости, ладно? Я перестану быть говнюком.

— Ты хороший парень, не спорю. Думаю, даже клевый. Но ко мне в трусики не залезешь, поэтому хотелось бы, чтобы ты прекратил тратить свое время.

Погодите. Она только что назвала меня…

— Клевый?

— Да, клевый, — ее голова трясется от смеха. — Увидимся, Оз. Сделай женщинам всего мира одолжение и попытайся вести себя прилично.

Еще один удар сердца и ее нет, ничего не осталось, кроме хлопнувшей за ней двери и мускусного запаха ее духов.

Я остался сидеть в одиночестве под флуоресцентным светом стерильного учебного кабинета. Увидимся?

Вести себя?

Еще чего. Ничто я так не люблю как вызов, а Джеймсон Кларк только что спровоцировала мои состязательные рефлексы.

Я нажимаю пару клавиш на ноутбуке, прежде чем в голове возникает идея.

Гениальная, совершенно вопиющая идея.

Еще увидимся?

Можешь поспорить на свою упругую маленькую задницу, что это точно произойдет.

Глава 11

«Пришлось прогуглить все странное, извращенное сексуальное дерьмо, которое она хочет со мной проделать. И если это не повод для предложения, то не знаю, что тогда. Или хотя бы предлог для второго свидания».

Джеймсон

— Все еще не могу поверить, что у него хватило наглости! — я практически кричу, выходя и хлопая дверью студенческого клуба на кампусе, мой голос разносится по двору, отдаваясь эхом среди редких деревьев и мерзлого грунта. Несколько студентов, идущих по расчищенной бетонной дорожке, разворачивают головы и с любопытством поглядывают в мою сторону. — Этот… этот… говнюк!

Не останавливаясь, я шествую по кампусу, не сводя глаз с одного здания, и только одного здания.

Мой день проходил отлично; после долгой, бессонной ночи я, наконец, выбросила Себастьяна Осборна из головы, успешно справилась с лабораторной по химии и заполучила последнее хрустящее рисовое лакомство из автомата в кафетерии.

Все это до десяти часов.

Присвистывая, вприпрыжку я зашла в офис лыжного спорта и сноуборда, чтобы узнать самую последнюю информацию, которая необходима для завтрашней поездки. У меня не было никаких забот, пока Чед Хэнсон, наш президент, не объявил:

— Эй, Джеймс, у нас в последнюю минуту появилось пополнение в предстоящую поездку на этих весенних каникулах. Он записался вчера поздно вечером, оплатив все кредитной картой.

Затем Чед сделал паузу, переместив стопку бумаг и откашлявшись, смахнул длинные волосы с зеленых глаз и снова обратился ко мне.

— Джеймс? Ты меня слышала?

Покачав головой, я нацепила радостную улыбку на лицо.

— Извини, не знаю, что со мной. О чем ты там говорил?

— К нам на поездку записался новый парень — Себастьян Осборн, если можешь в это поверить. Почему ты не сказала мне, что он твой кузен? Он позвонил, прежде чем я закрыл офис прошлой ночью, и заплатил за поездку кредитной картой. Странно, да?

Прости, что?

— Извини, кажется, я тебя не расслышала.

— Я сказал, к нам на поездку записался новый парень…

Я выставила вперед руку, чтобы остановить его.

— Нет, нет, я поняла, что ты сказал, Чед. Просто… не могу поверить услышанному. Мы закрыли регистрацию недели назад. Недели.

Чед закатил свои прелестные зеленые глаза — зеленые глаза, на которые я в последнее время незаметно восторженно глазела, смотрела в их глубины, когда они игриво расширялись.

Он был добрый, но дерзкий. После неустанного флирта со мной в течение всего прошедшего года, я, наконец, начала откликаться на его чувства взаимностью. Вроде как.

Ну, своим особым способом. А если добавить к этому, что он невероятно талантливый сноубордист?

— Я знаю Джеймс, но это Оз Осборн. Этому парню не просто сказать нет…

— Еще как просто.

— Подруга, мне пришлось принимать оперативное решение; прошлой ночью здесь больше никого не было, — Чед вскинул брови, приглашая меня поспорить. — Осборн хочет отправиться в поездку, Осборн едет в поездку. Нам нужна реклама.

— Реклама? Нам не нужно больше рекламы! Чед — ты и Патрик поехали на Игры Икс в прошлом году, — правда, они не прошли предварительный тур, но все же.

Игры Икс.

— Джеймс, я вовсе не спорю с тобой.

— Серьезно? И это все? Ты позволяешь ему ехать? У нас был крайний срок, Чед! Никто не имел право записываться на поездку после 12-го числа!

— Знаю, но, подруга — поскольку Селеста отказалась, когда ее финансовая помощь не пришла, у нас оставалось одно дополнительное место…

Одно дополнительное место, как же.

— Где он будет ночевать, умник?

— Разберемся, когда доберемся до отеля. Он твой кузен, так что может быть…

— Нет!

— Все разрешится само собой, расслабься.

Расслабиться? Ох уж эти сноубордисты с и их равнодушным отношением.

К сожалению, если Чеду Хэнсону нужен Оз Осборн в проклятой поездке, в таком случае Чед Хэнсон получает Оза Осборна в проклятой поездке. И теперь я не отделаюсь от него целых пять дней. Пять дней и четыре ночи. В тысяча семьсот сорока шести километрах от школы. Без профессоров, соседей по комнате и родителей — только мы и горы и новенькая бошка под нашим руководством.

Моя поездка была испорчена.

Загублена сквернословящим спортсменом-качком, у которого склонность сводить меня с ума. Разрушена светловолосым Голиафом ростом метр восемьдесят восемь по имени Себастьян, которого я собиралась убить голыми руками, как только доберусь до него.

Когда я достигаю ступенек библиотеки, поднимаю взгляд на увитые плющом кирпичи четвертого этажа, гадая, будет ли удача на моей стороне, задаваясь вопросом, внутри ли Оз Осборн.

Чего он от меня хочет?

Я не глупая; понимаю, что он отправляется в эту поездку, чтобы помучить меня.

Но почему? Он едва меня знает!

Полная решимости, я прерываю свои размышления, и проталкиваюсь через тяжелые двери в холл. Не удосуживаясь снять свое тяжелое пальто, как сделала бы обычно, сканирую глазами первый этаж, тщательно осматривая каждого, кто там занимается.

Рыжеволосый парень в очках с девушкой, которая очевидно занесла того в категорию друзей, несмотря на его ужасные попытки флиртовать. Латиноамериканский парень, бывающий здесь чаще меня, у которого всегда одна и та же стопка книг на том же самом углу того же стола.

Футболист и его симпатичная блондинистая подружка.

А… Оз.

Я бы узнала этого подлого паску… паршивца где угодно, даже сзади.

Ручка зависла над тетрадкой, мышцы его сильной спины натянуты под его тонкой светло-голубой майкой, четко обрисованы, позволяя смело пускать слюни. В смысле, я реально вижу отсюда каждый выделяющийся мускул его проклятой широченной спины.

Боже, этот ублюдок великолепен.

К сожалению, он не один; я узнаю в одном из парней идиота с того вечера, который поддерживал Оза и пялился на меня.

Тем не менее, одержимая целью, я марширую прямо к их столу и так резко останавливаюсь, что толкаю Оза сзади под локоть, с удовлетворением отмечаю как черная, чернильная линия заляпала что-то похожее на очень важную бумагу.

Усмехнувшись, я наклоняюсь достаточно близко, чтобы он мог расслышать каждое слово, которое собираюсь сказать, мое черное дутое пальто задевает его крепкое плечо, когда я шепчу ему сзади на ухо.

— Я буквально собираюсь убить тебя.

Он отклоняется назад, широкие плечи касаются передней части моего пальто, прежде чем склоняет голову на бок.

— Я получаю угрозы ежедневно, Джим. Ты должна быть более конкретна.

— Зачем ты это сделал? Совсем спятил? — я отстраняюсь, отступая назад, чтобы шлепнуть его по руке — его плотной, теплой, мускулистой руке. Под моей ладонью она тверда как камень.

Наконец, он прекращает писать, откладывает ручку и с довольной миной разворачивается всем телом ко мне. Нахальный ублюдок.

Верзила рядом с ним смеется.

— Этой-то что ты сделал, Оззи? Слишком глубоко вогнал?

Большой черноволосый парень непристойно ржет, словно я какая-то шутка. Как будто я одна из членов их маленького фан-клуба, выстраивающихся в очередь, чтобы переспать с ними. Нет ничего лучше, чем поклонницы. Он, должно быть, полагает, что я изнываю от желания, потому что его равнодушный взгляд вспыхивает, прежде чем перевести свои холодные, леденяще голубые глаза на Оза.

— Уведи ее отсюда.

Я снова шлепаю Оза, от смеха в уголках его глаз образуются морщинки, по мере того как он демонстративно медленно осматривает меня сверху донизу — прямо как он смотрел на Сидни и Эллисон, и всех остальных девчонок. На ту рыжеволосую девицу, которая дрочила ему на домашней вечеринке.

Бесчувственно, холодно и пренебрежительно.

— О, пожалуйста, — нарочито закатываю глаза. — Не трудись делать вид, что не знаешь, кто я такая, подонок. Сейчас я так зла на тебя, что могла бы задушить голыми руками.

Раздаются очередные смешки за столом, когда Оз отвечает:

— Мне нравится жестко, как и любому другому парню, Джим, но почему бы тебе не подождать, пока мы не останемся наедине.

— Ха-ха. Считаешь это забавным? Для тебя все шутки? Но знаешь что? Забудь об этом — ты не едешь в мою поездку на весенних каникулах.

— Погоди, — озадачено крякает сидящий с ними белокурый гигант, — Оззи, мужик — это твоя сестра?

Оз подмигивает мне.

— Кузина.

Я игнорирую идиота, несмотря на то, что мои щеки начинают жарко пылать.

— Себастьян Осборн, я хочу, чтобы ты прямо сейчас позвонил и отменил эту поездку.

— Вау, Оззи, она использует полное имя — должно быть в бешенстве. Уверен, что не трахаешь ее?

Вместо того чтобы ответить на шпильку, Себастьян лезет в сумку, достает пачку жевательной резинки, медленно разворачивает одну пластинку и сует в рот. Недолго жует и…

— Прости, Джимми, уже оплачено.

Мои руки скрещены на груди поверх дутой застегнутой куртки.

— Что ж, очень жаль, не так ли? Потому что ты сейчас же звонишь Чеду Хэнсону и все отменяешь, — принуждаю я, желая топнуть ногой в знак протеста.

На мой повышенный тон Оз оглядывает тихую библиотеку сначала через левое, потом правое плечо и заговорщицки понижает голос:

— Слушай, Джеймсон — мы можем поспорить об этом в частном порядке? Беззрителей?

О, теперь он хочет быть воспитанным?

Хорошо. Я могу быть воспитанной.

Его бегемотное тело отталкивается от стола, стул скрипит по деревянному полу, когда он встает, поднимаясь в полный рост.

Я вспоминаю, какой он мужественный и сильный. И крепкий.

Его тело возвышается надо мной, я борюсь с восторженным всхлипом, когда его рука свободно обхватывает мое предплечье. Оз тащит меня к дальнему концу библиотеки, осмотрительно избегая и петляя между столами, как бегун в лабиринте.

Прижимая меня спиной к дальней стене, он опирается на нее руками, склоняясь ко мне так, чтобы ему не пришлось повышать голос. Он пахнет мятной жвачкой, свежестью после душа, и лосьоном после бритья с древесным запахом. Как дровосексуал[11].

Одним словом: блаженство.

Он воркует у моего уха:

— Джеймсон, я отправляюсь в эту поездку.

— Ты в своем уме? — шиплю я на него. — Что, ради всего святого, сподвигло тебя это сделать? Ты даже не знаешь меня. Зачем бы тебе ехать со мной?

Я знаю, у него нет денег. На самом деле уверена, что он на мели.

Его голубые глаза впиваются в меня, и я вижу, как он обдумывает про себя; ему хочется со мной чем-то поделиться — об этом намекает его изогнутая бровь — но чем? Что, бога ради, происходит внутри этой большой, красивой головы?

Большой красивой головы? Брр. Что на меня нашло в последнее время?

Я даю себе мысленную пощечину, а Оз качает головой.

— Прошлой ночью я заплатил кредитной картой шестьсот долларов, которых у меня нет, Джеймс. Я собираюсь в эту поездку.

Мои губы размыкаются.

— Но почему? Зачем тебе это делать, Себастьян? Нельзя познакомиться с человеком, а спустя несколько дней решить отправиться с ним в поездку. Это странно.

Он поднимает свободную руку и проводит по копне своих растрепанных волос.

— Потому что, — слова вырываются; ему приходится сделать глубокий вдох, выравнивая дыхание, чтобы продолжить: — Потому что хоть раз в своей проклятой жизни я хочу увидеть, каково это быть с человеком, который не знает, кто я такой.

Я морщу нос.

— И что за черт это значит?

Он прислоняется к стене и сует руки в карманы, торжествуя.

— Видишь? Об этом и речь.

Я совсем запуталась.

Он еще раз вздыхает.

— Джим. Я представитель борцов за Айову; в следующем году даже мог бы готовиться к Олимпиаде. Мог бы работать где-нибудь в офисе. Я пойду туда, где деньги, так что кто знает, но во мне нет ничего нормального.

Я открываю рот, потом закрываю. А затем:

— Прости, неужели эта борьба такое большое дело?

Вижу, что он пытается сохранить невозмутимость, но терпит неудачу. Его рот недолго остается сомкнут, прежде чем от неожиданности приоткрыться и отвиснуть.

— Большое дело? Джеймс. Джим. Тысячи и тысячи поклонников ежегодно выкрикивают мое имя. Меня показывали по телевизору. Когда выпускался из школы, меня добивались все университеты Большой десятки и три из Большой дюжины[12], пока я не остановил свой выбор на Айове, — он выглядит самодовольным. — Так что да, вроде как большое дело.

О, Господи, вот что на это ответить?

— Я понятия не имела.

— Знаю, что ты понятия не имела. Это одна из тех вещей, которая мне в тебе нравится — а еще твоя постоянная потребность надо мной издеваться, — когда он улыбается мне, я нахожусь достаточно близко, чтобы мельком увидеть скол на нижнем зубе. Белый, но несовершенный.

Прекрасное несовершенство.

Брр.

— Почему не сказал мне, кто ты?

— Сказать тебе? — тогда он разражается смехом, и я ловлю еще одно дуновение его аромата, когда он отклоняет шею. — Ты убиваешь меня. Это не секрет. То есть, посмотри вокруг, Джеймсон. Здесь все таращатся на нас.

Я отрываю глаза от его лица; он прав. Головы с любопытством повернуты в нашу сторону. Смотрят, взирают, бросают взгляды — правда, кажется, что каждый наблюдает за нами.

Как грубо.

— На что они смотрят? На мой пуховик? — жалуюсь я, нервно дергая молнию вверх-вниз. — Подайте на меня в суд за то, что мне постоянно холодно.

Оз поднимает палец и щелкает по кончику моего носа.

— Ты действительно нечто, знаешь об этом? Просто прелесть.

На этот раз я закатываю глаза и недовольно скрещиваю руки.

— Супер.

Он обхватывает меня рукой за плечи и сжимает.

— Мы отлично проведем время, обещаю.

— Да, да, да. Я все равно зла на тебя за то, что сначала не спросил меня. Все твоя своевольность.

— Ты справишься.

Что-то сомневаюсь в этом.

Глава 12

«Эй, мистер Неугомонный, попробуй прокатиться по водной горке, когда она сухая. Может, тогда поймешь, почему прелюдия так важна».

Себастьян

— У нас последний вечер перед отправлением в штат Юта. Ты уже собралась? — передаю Джеймсон жвачку через стол. Она тянется за ней, и наши пальцы соприкасаются, посылая вольт электричества прямо по позвоночнику. Это возбуждает.

Странно.

Такого раньше никогда не случалось.

Я не придаю значения этому чувству, раскрываю учебник и загружаю ноутбук.

— Мне не особо долго собираться, в основном только зимнюю одежду, и немного вещей под нее. Ерунда, — она постукивает ручкой по столу. — Как насчет тебя?

Я киваю.

— Ага. У меня есть сумка, которая всегда наготове для выездных матчей, так что я просто достану костюм и брошу туда свои зимние вещи. Это займет у меня в целом три минуты.

— Твой костюм?

— Мой костюм. Ну, знаешь — классические брюки, пиджак, — при виде ее замешательства я разъясняю. — От нас требуют, чтобы мы наряжались, когда гостим в других кампусах из-за борцовских матчей.

Джеймсон хихикает.

— Ты хранишь костюм сложенным в спортивной сумке?

— Порой, да. А что?

Она морщит лоб.

— Разве он от этого не мнется?

— Э-э, да?

Она с глухим стуком бьется головой о твердую столешницу.

— Уф, я от тебя не могу, — она поднимается, улыбаясь глазами. — Кто выглаживает его тебе?

— Сам и только сам, — посылаю ей дьявольскую усмешку. — Было бы кому гладить его для меня, но иногда я надеваю фартук, когда утюжу его.

Голова Джеймсон склоняется на бок, она изучает меня, ее взгляд задерживается на моем рте. Сложно определить, о чем она сейчас думает, но могу лишь надеяться, что представляет меня в этом воображаемом фартуке.

Голым.

— Ты не надеваешь фартук.

— Нет, но теперь ты представляешь меня в нем, не так ли?

— Не знаю, смотря по обстоятельствам. Это один из тех старомодных с оборками, которые повязывают вокруг талии или те, что для готовки барбекю? — ее локти ударяют по столу, и она наклоняется вперед. Ее бледно-голубой свитер сильно натягивается на ее полных, сказочных сиськах.

— Какой ты предпочитаешь?

Джеймсон делает вид, что обдумывает.

— На тебе? Мужественный, который для барбекю, но не с дурацким высказыванием на нем. Я бы не хотела, чтобы это отвлекало внимание от твоего… — она стискивает губы.

— От моего?..

Она слегка встряхивает головой.

— Ну же, скажи. Ты бы не хотела, чтобы это отвлекало от моего твердого… тела? Моих крепких… мышц? — я откидываюсь на кожаном стуле, скрещивая руки на груди. — Ты же не умрешь, если ты пофлиртуешь со мной?

— Это не флирт, а очевидная…

— Прелюдия?

Отрывистый кивок:

— Ты это так называешь? С тобой с ума сойти можно.

— И все же свожу с ума не в стиле «я хочу трахнуть тебя», да?

Она выглядит растерянной. Огорченной.

— Секс это все, о чем ты только думаешь? Вот же неуемный.

— Нет, это не все, о чем я думаю, но клянусь, что-то в этих твоих чертовых свитерах делает меня глупым.

— С этим я уж точно не собираюсь спорить, — говорит она натянуто. — Твои слова и впрямь звучат глупо.

— Тебе не нравится, когда я так говорю?

— Да, — но она отрицательно качает головой.

Я наклоняюсь, посмеиваясь.

— Это да или нет?

— Да, мне не нравится.

— Почему?

Она закатывает глаза.

— Мы это уже проходили.

Разве? Что-то не припомню.

— Ну, тогда повторим еще раз, — потому что тебя весело и сексуально дразнить, и мне нравится видеть, как ты ерзаешь на стуле. Я начинаю от этого нахрен заводиться, особенно когда твое дыхание учащается, а грудь вздымается под кардиганом.

Конечно же, в кои-то веки я держу свой проклятый рот на замке.

Со вздохом Джеймсон резко закрывает свой ноутбук.

— Не могу решить, стоит ли тебе доверять или нет, и меня сводит с ума, что ты видишь во мне лишь вызов. Безумие.

— Ты ведь знаешь, что тут гораздо большее. С чего бы мне ехать в это путешествие, просто чтобы попробовать заняться с тобой сексом, когда я мог бы нанять проститутку за меньшую сумму, чем заплатил ради тебя?

— Нанять проститутку?! — она чуть ли не кричит, выпучивая свои глаза. — Ты действительно бы это сделал?

— Ну, нет. Во-первых, потому что мне никогда не пришлось бы; я могу потрахаться в любое время, когда пожелаю. А во-вторых, мне не по карману. Я хочу сказать, что еду в эту поездку, потому что мы друзья, Джимини Крикет, а не для того чтобы подкатывать к тебе, — мне удалось сохранить невозмутимое лицо, когда с моих уст сорвалась вполне убедительная ложь.

— Едешь в эту поездку? Говоришь так, будто тебя приглашали, — посмеивается она. — Ты худший из налетчиков, и хоть убей, я по-прежнему не могу понять зачем, — я открываю рот, чтобы ответить, но тут же захлопываю его, когда она продолжает: — Да, да, знаю, ты сказал это, потому что хочешь увидеть, каково быть с человеком, который не знает, кто ты такой, но разве ты и твои друзья-неандертальцы не частите в такие избитые места, как побережье Флориды? Пивные бонги[13] и бикини? MTV, распущенные девицы и ЗППП.

Да, черт возьми, да, да, нахрен да, и нет.

— Раз мы так откровенничаем, тебе не кажется перебором отправляться в путешествие с девушкой, с которой совсем недавно познакомился, чтобы сбежать от созданной для самого себя реальности? Разве ты никогда не слышал фразы «Сам застелил постель, вот сам в ней и спи»?

Я хихикаю, как подросток на слове постель.

Джеймсон бросает в меня желтым карандашом второй твердости.

— Ты такой незрелый.

Незрелый.

Озабоченный.

Жажду вызова, и она только что бросила мне его.

Глава 13

«Какой-то реально красивый парень только что вошел в мою комнату в поисках своей одежды. Он твой или я могу его застолбить?»

Джеймсон

— Какого черта ты и твое барахло делает на моем крыльце?

Ветер дует, пробирая меня насквозь и занося в мой гостиничный номер снег и промозглый воздух.

Он стоит перед моей дверью, поставив свою красную сумку на замороженную заснеженную землю. Яркий лимонный сноуборд прислонен к косяку рядом с черной сумкой для ботинок.

— Мой новый приятель, Чед, сказал, что твой сосед по комнате кинул тебя, — говорит он, беспечно пожимая широкими плечами. За его высокой фигурой я вижу Бет Лауэр, второкурсницу из клуба сноубордистов, пялящуюся на его задницу. Упорно.

Я даже не хочу знать, какие мысли сейчас крутятся в голове у Бет, и про себя желаю, чтобы порошистая груда белого снега свалилась с крыши и засыпала меня целиком.

Или еще лучше — засыпала его целиком.

Оз болтает, не замечая пожирающую глазами Бет.

— Я сказал Чеду, что мы кузены, помнишь? Поэтому он не видел проблемы в том, чтобы мы делили комнату. Поздравляю, Джим! Похоже, мы станем соседями по комнате.

— Ты имеешь в виду сокамерниками? — стону я, поглядывая через плечо на пустую спальню с одной двуспальной кроватью с одним потертым покрывалом, единственным комодом и малюсенькой ванной комнатой с одной крошечной душевой кабинкой.

Это не «Белладжио». Это может быть и дыра, но это была моя дыра — и только моя — тридцать семь блаженных секунд назад.

Я смотрю в сторону Бет, как она тащится по снегу, проходя мимо нас; наши глаза встречаются, когда она поднимает взгляд от фантастической задницы Оза. Даже в холодную зимнюю погоду ее заливает краска смущения, и она отворачивается, поспешно удирая в противоположном направлении, как маленькая крыска-извращенка.

Кстати об извращенцах…

Ночевать с Озом весь уикенд мне совершенно не хочется. Я заплатила те же шестьсот долларов, что и он; последнее, что мне нужно, это чтобы мои друзья сплетничали обо мне, в то время как он снует туда-сюда в мою комнату.

С моих губ срывается стон.

— И перестань рассказывать всем, что мы кузены.

— Ладно тебе, что в этом такого?

— Кузены? Да ладно, серьезно?

— Мне стоило сказать ему, что мы целующиеся кузены? — он ухмыляется во все тридцать два зуба. — Сними цепочку, Джеймс, и впусти меня. Мои яйца уже втянулись в мошонку, чтобы укрыться.

Еще один стон, и я снимаю цепочку на двери, хватая его за мускулистое предплечье, и затаскиваю — вместе со всем его барахлом — в глубину моего гостиничного номера. Тяжелая дверь захлопывается за нами, а замок автоматически защелкивается.

Я задвигаю щеколду, прежде чем повернуться к нему, упирая руки в бока и сердито сверля взглядом.

— Сперва ты поганишь мне поездку, а теперь вламываешься в мою комнату. Можешь занять пол.

— Пол? — он подбирает свою сумку и чемодан и протискивается мимо меня.

Сдаваясь, я, не споря, позволяю ему пройти и следую за ним.

— Я так не могу, Джим. Это тело — храм.

— Мы не делим кровать.

— Это потому что ты не доверяешь себе рядом со мной?

— Нет. Это потому что я не доверяю тебе.

Oз усмехается.

— Ну же, будет весело.

— Я, правда, тебя убью.

— Почему ты продолжаешь это говорить? Оз, я убью тебя, — он изображает женский голос. Это на самом деле несколько обескураживает. — Ты уже во второй раз угрожаешь моей жизни; я начинаю думать, что ты это серьезно.

Я ухмыляюсь.

— Что могу сказать? Ты вызываешь у меня желание тебя придушить.

Он игнорирует меня, вместо этого поднимает чемодан на комод в дальней части комнаты и раскрывает его.

— Я решил, что если мы не собираемся быть «трах-друзьями» — должен заметить, неверное решение с твоей стороны — то можем быть вариантом не трахающихся друзей. Скучным вариантом.

— Как великодушно с твоей стороны.

Он искоса смотрит на меня.

— Я знаю, ладно? Я тоже так подумал.

— Это был сарказм, Оз.

— Сарказм или нет, Джимбо, ты довольно скоро поймешь всю выгоду от дружбы со мной.

— Ой, да что ты говоришь? — я скрещиваю руки. — Просвети меня.

— Например, я потрясающий «второй пилот»[14]. В два счета я сделаю так, что дамы будут ломиться в нашу дверь.

— Это была моя дверь, — шиплю я. — И я не лесбиянка.

— Нет? — он смотрит с сомнением.

— Нет.

— Тогда почему ты продолжаешь сопротивляться всем моим попыткам завязать дружбу? — Оз садится в изножье кровати, сбрасывая свою обувь. Та ударяется об стену и приземляется с глухим стуком.

Его носки летят туда же.

— Э-э, потому что ты не делал ни одной?

— Погоди, — он оборачивается. — Это было приглашение?

Вроде как?

— Нет!

— Видишь? — он босиком возвращается к двери, оттаскивает мой чемодан глубже в комнату и кладет его на комод рядом со своим. — В общем как я уже говорил — парни будут ломиться в твою дверь, покрытую паутиной, так что моргнуть не успеешь — или в данном случае в твое покрытое паутиной влагалище.

Бок о бок мы начинаем вытаскивать одежду из наших чемоданов, аккуратно складывая ее в верхний ящик, его рубашки с левой стороны, мои справа, как будто мы делали это сотни раз.

— Во-первых, мое влагалище не твое дело. Во-вторых, оно не покрыто паутиной.

По его выражению лица видно, что он мне не верит.

— Как скажешь, Джимбо. Хочу сказать, что рядом со мною в эти выходные ты будешь отбиваться от парней бейсбольной битой.

— Что если мне не нужен «второй пилот»?

Прижимая к груди запасную пару синих джинсов, словно щит, он непонимающе смотрит на меня, а его губы кривятся от неприязни. Он вертит в воздухе пальцами, указав на мою промежность.

— Паутина.

Я гордо шествую к маленькой тумбочке, выдвигаю ящик и роюсь в пустом пространстве в поисках необходимых ручки и бумаги.

— Нам нужно установить несколько правил, если мы собираемся делить комнату в течение этой недели.

— Ладно.

— Возьму на себя смелость написать некоторые из них.

Я держу маленький белый блокнот наизготовку.

Его губы изгибаются.

— Почему я не удивлен, что ты составляешь список?

Я игнорирую его вопрос.

— Первое: никакого секса в спальне…

— Значит только в ванной или шкафу?

Моя ручка зависает.

— Я серьезно. Ты не можешь приводить сюда девушек.

— Я тоже серьезен, Джим, прямо как сердечный приступ. Я совсем не против перепихнуться с кем-нибудь внутри шкафа.

— Ни на секунду в этом не сомневаюсь. Тем не менее, я бы и в самом деле предпочла, чтобы ты не занимался сексом нигде в пределах этой комнаты, — он закатывает глаза к потолку. — Второе: оставайся на своей стороне кровати и держи эти огромные лапы подальше от меня.

Он кладет одну из упомянутых огромных лап на сердце.

— Джим, ты меня ранишь. Стал бы я рисковать нашими дружескими отношениями, чтобы тебя потискать?

Мои брови взлетают ко лбу.

— Не знаю, Оз — стал бы?

Он, кажется, серьезно обдумывает этот вопрос, и вздыхает.

— Честно? Да, стал бы. Я, вероятно, как минимум раз попытаюсь неподобающе к тебе прикоснуться. Возможно, дважды, если быть реалистом. Иначе было бы непростительно с моей стороны, учитывая, что я заметил твои классные буфера. Твои свитеры довольно облегающие, Джимбо.

Накрываю лицо ладонью.

— Полагаю, я не могу винить тебя за честность.

Он выпрямляется в изножье кровати.

— Это прибавляет мне бонусные очки?

Обреченно вздыхаю.

— Конечно, почему нет.

— Отлично, — он хлопает гигантскими руками и ехидно потирает их. — Хорошо, порази меня номером три.

— Третьего правила нет. У меня только два, но мы можем устанавливать их по ходу дела.

— О, здорово. Это будет просто бомба.

* * *

Я стою возле кровати, без задней мысли распаковывая свое снаряжение для сноубординга и пару комбинезонов, когда дверь ванной распахивается и выходит Оз, за ним клубится густое облако пара.

Он осматривает меня с головы до ног.

— Как, нафиг, я должен держать свои чертовы руки при себе, когда на тебе такая вот чертовщина? — он размахивает своими медвежьими лапами, дико жестикулируя вверх и вниз, указывая на мою пижаму.

Я в недоумении осматриваю себя.

— Что? Это же старый топ и шорты.

Он возмущенно скрещивает руки, мои глаза взлетают к его широкой, выдающейся груди и искусно татуированным бицепсам. Пускаю слюни.

— Да, но на тебе нет лифчика.

— Я не надеваю лифчик в кровать, Оз. И к тому же не моя проблема, что ты похотливый кобель.

Он начинает спорить.

— Топ белый, то есть практически прозрачный, — во второй раз с тех пор как он вторгся в мое личное пространство, Оз закатывает глаза к потолку, а его кадык подпрыгивает. Он поднимает три пальца. — Правило номер три: никакого здесь хождения без лифчика. Прикрой все это, черт возьми. Мне видны твои торчащие соски, что вызывает у меня стояк.

— Ах ты, лицемер, да на тебе лишь полотенце! Я вижу очертания твоего… — я сразу себя обрываю, во мне настолько внезапно зарождается громкое, нервное хихиканье, что я фактически хлопаю рукой по рту, чтобы себя заткнуть.

Мой взгляд падает на поджарые бедра Оза. Не могу не заметить капельки воды, стекающие по гладкой, дразнящей коже его скульптурного торса… к четко выделенной V зоне… счастливая дорожка темных волос исчезает в белом махровом полотенце, с трудом скрывая его…

Я в защитном жесте прикрываю рукой груди, пряча их от его пылкого осмотра.

— Что ты предлагаешь мне носить, умник? Я прихватила только это и планировала ночевать в одиночку.

— Я нахрен не знаю, но ты не можешь гарцевать по комнате в этом. Иди, надень одну из моих рубашек.

Гарцевать?

Тем не менее, я киваю.

— Ладно.

— Ладно.

— Хорошо. Правило номер четыре: не расхаживать тут в одном лишь полотенце. Эта штука едва сходится вокруг твоей талии.

И тем самым вызывает у меня желание делать с тобой неприличные и грязные вещи. Например, развязать полотенце и швырнуть его на пол, чтобы увидеть, что находится под ним.

Оз топает босиком к туалетному столику, рывком открывает верхний ящик и достает серую хлопковую майку. Сминая ткань в шарик, он бросает ее в мою сторону, та проносится по воздуху и шлепается мне на лицо.

Едва успеваю ее поймать.

— Пожалуйста. Просто иди, надень это. И вернись уродливее.

Сидни: Он вообще обо мне спрашивал?

Джеймс: Кто?

Сидни: О, пожалуйста, ты знаешь, кто. Не дразни меня так! Оз — он спрашивал обо мне! Ну же, дай девушке что-то, что поможет ей пережить холодную ночь.

Джеймс:  Мы были очень заняты, извини.

Сидни: Не могу поверить, что ты проводишь с ним выходные. Если бы я знала, может, поехала бы с тобой.

Джеймс:  И отказалась бы от солнца Флориды?!

Сидни: Ты права. Я все равно не поехала бы в Юту, LOL. Может, нужно попробовать написать ему. Как думаешь, стоит?

Джеймс: Думаю, тебе стоит делать все, что приносит тебе радость;)

Сидни: Это да или нет.

Джеймс: Конечно. Да, напиши ему.

Сидни: Уииии!!! Ок, я это сделаю.

Джеймс: Удачи.

Я не рассказываю Сид, что несколько минут назад Себастьян только вышел из душа полуголый и мокрый. Или что он прожигал меня взглядом в моей белой майке. Или то, что я как раз натянула на себя его футболку — которая ощущается на теле божественно, а пахнет еще лучше.

Кладу телефон на прохладную поверхность старомодного пластмассового шкафчика в ванной и ставлю его на зарядку. Приглаживая свои шелковистые волосы, зарываюсь носом в воротник футболки Себастьяна. Еще разок вдыхаю…

С тоской выдыхаю.

Прежде чем открыть дверь и пройти в спальню, делаю глубокий вдох и напоследок еще разок по-быстрому нюхаю футболку.

Так чертовски приятно, что не могу остановиться.

На мандраже пересекаю комнату, направляясь к выключателю, притормозив, когда он садится на нашу общую кровать. Кровать, которая была бы вполне приемлемой, если бы я делила ее с Селестой, кажется ничтожной с расположившимся на ней громадным Озом Осборном.

Посередине разложена гора подушек, барьер, воздвигнутый мной, пока он был в душе, пусть даже и смехотворно неубедительный.

Оз сидит в постели поверх одеял обнаженный до пояса. Облокотившись на спинку кровати, он листает журнал «Men’s Health», а когда поднимает взгляд, то морщится, приветствуя меня раздраженным:

— Черт побери, Джим, это еще хуже!

Я оглядываю комнату, озадаченная его сердитым тоном.

— Что хуже?

— Ты. В этой футболке.

Ну, еще бы. Я всего лишь набросила его серую борцовскую футболку Айова после того, как мне было навязано его смехотворное правило «никаких топиков».

— Тебе, прям, не угодишь, — я вскидываю руки в знак поражения. — Что не так с этой футболкой? Ты сказал мне надеть ее. Точнее, скомкал и бросил в меня. Не забыл, она ударила меня по лицу и чуть не лишила глаза.

— Ты не должна была снимать свои шорты! — обвиняет он, хмурясь.

Вновь раздраженно взмахиваю руками.

— Боже мой, что в этом такого?

— Что в этом такого? Она спрашивает: что в этом такого? — ворча себе под нос, он бьет по мягкой подушке и располагает ее за головой. Не могу не восхититься, как поигрывают его бицепсы, пока он это делает. Простите, но они смотрятся изумительно. — А такого, что теперь на тебе одно только нижнее белье.

— Верно, — говорю я медленно, перемещая взгляд подальше от его тела, чтобы поднять подол футболки. — Но футболка мне до бедер…

— Ты ненормальная? Оставь эту хрень на месте.

— Э-э…

Оз поднимает руки, пресекая мой довод.

— Правило номер пять: не брить ноги.

— Не брить ноги? — взрыв смеха срывается с моих губ, и я сгибаюсь от истерического хохота. Слезы текут по щекам. Когда, наконец, перевожу дух, я бормочу: — Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала. Причем тут вообще бритье?

Он награждает меня взглядом, который говорит: ну и тормоз.

— Волосатые ноги отвратительны. Ни один парень не захочет трахнуть цыпочку, у которой больше волос, чем у него. Поверь мне, это твоя единственная защита.

Я недоуменно таращусь на него, и моя губа брезгливо кривится, прежде чем вытираю одинокую слезу.

— Ты такой странный.

— Ты права. Я бы с удовольствием трахнул цыпочку с волосатыми ногами, — он ударом карате бьет рукой по моему барьеру из подушек, в то время как на его глупом высокомерном лице расплывается насмешливая улыбка. — Это удержит тебя на твоей стороне кровати? Потому что должен сказать, Джим, я не буду бороться с тобой, когда ты решишь перейти на темную сторону.

Боже, он так дьявольски красив.

Я качаю головой, усмехаясь в ответ, когда тяну одеяло и забираюсь на свою сторону кровати.

— Этого не произойдет.

— Хочешь поспорить?

— Может, хватит уже это делать?

— Делать что?

— Спорить по каждому поводу.

— Извини. Плохая привычка.

Я откидываю покрывало и залезаю, голые ноги касаются прохладной ткани.

Устроившись рядом с ним в постели, мое тело расслабляется в пуховых подушках.

Чувствую, как он наблюдает за мной краем глаза, когда я тянусь и выключаю ночник.

Вздыхаю:

— Что?

В темноте раздается приглушенный смешок.

— Неужели ты и впрямь думаешь, что барьер из подушек удержит меня на этой стороне кровати?

— Конечно, нет. Это метафора к «держи дистанцию».

— А мои лапы подальше? — он снова усмехается, но на этот раз низкий баритон вызывает у меня дрожь. Он, должно быть, чувствует вибрацию через матрас, потому что спрашивает: — Холодно?

— Немного, — я зарываюсь глубже в одеяло, желая, чтобы оно было пуховым.

— Ну, я здесь, если ты все же захочешь улечься «ложечкой». Моя мама говорила, что я был жаркой печкой — ты раскочегаришься и, надеюсь, покроешься испариной в мгновение ока.

Я прячу улыбку в темноте.

— Спасибо за предложение.

— Я тот, кто одаривает, Джимми.

В этом я не сомневаюсь. Лежу в темноте, слушая его ровное дыхание, а мои мысли тем временем блуждают. Разве можно меня за это винить? В том, что расположилась сейчас рядом с этим большим, задумчивым, сексуальным, теплокровным, обнаженным по пояс мужчиной?

Я должна быть чокнутой, чтобы не фантазировать — или мертвой от талии донизу, каковой не являюсь.

Я прочищаю горло, и этот звук заполняет темноту.

— Расскажи мне о борьбе.

— Что ты хочешь узнать?

— Ты в этом хорош?

Его ответом служит глубокий, скрипучий рокот, отчего кровать подскакивает, трясется и вибрирует. Даже без света я знаю, что он схватился за живот.

— Не смейся надо мной! — я протягиваю руки и тыкаю во что-то, предположительно, широченный бицепс. Мои пальцы погружаются в его горячую кожу, и я быстро отдергиваю их.

— Я не высмеиваю тебя; просто ты так чертовски мила.

Я колеблюсь.

— Ну что? Ты в этом хорош?

— Да, я хорош.

— Насколько хорош?

— Очень хорош. Не просто очень хорош — я нахрен лучший. — Матрац прогибается, и он поворачивается на бок лицом ко мне. — Знаешь, какая моя любимая часть в борьбе?

— Какая? — сглатывая, шепчу я, а после вздыхаю.

— Это мгновения до того, как я, наконец, могу прижать его, предвкушение, когда вы оба знаете, что это грядет. Накал, постепенно подводящий к этому, — он определенно мурлычет, и мои нервы вторят ему. — Мое потное от усилий тело распростерто над лежащим подо мной оппонентом.

Почему это звучит так, будто мы больше не говорим о борьбе? Пульсирующий жар образуется у меня между ног, и я ерзаю, чтобы ненароком не потереть их друг об друга.

— О, — на этот раз я шепчу и вздыхаю.

— Да, — матрац снова прогибается, когда он перекатывается ко мне. — Ох.

— Тебе нравится упиваться властью?

Я чувствую, как он обдумывает этот вопрос.

— Вовсе нет. Для меня весь азарт на ментальном уровне, знать, что я могу рассчитать, как кто-то среагирует, прежде чем они это сделают, чтобы в итоге одержать верх физически, — затем, как запоздалую мысль добавляет: — Тут скорее дело в контроле над собственным телом и его движениями, а не над противником.

В комнате повисает тишина.

— Мои габариты… пугают тебя, Джеймс? — его голос звучит напряжено и полон беспокойства, будто эта мысль только что пришла ему в голову.

— Нет. Нет, твои габариты меня не пугают, — совсем наоборот; это меня не пугает — весь его вид волнует меня и мое предательское тело. Не говорю уже о том, что мне все труднее дышать, когда мы вместе. Что я стала фантазировать о нем, когда мы порознь. Что лежать здесь в темноте является для меня испытанием решимости.

Я хочу прикоснуться к нему.

Хочу позволить ему прикоснуться ко мне.

Шептать его имя, когда он…

— Возможно, я и большой, но не хочу, чтобы ты боялась меня, Джеймс. Я бы никогда не причинил тебе боли.

— Знаю, — он бы никогда этого не сделал.

— И мой член никогда не навредит тебе. Он очень нежный.

Ну, здорово. Теперь я буду лежать здесь, думая о его члене.

— О, мой Бог, Оз, ты так…

— Хорош в постели.

— Почему тебе обязательно так делать?

— Я просто констатирую факты, Джим.

— Засыпай уже, Освальд.

Глава 14

«Я не всегда выставляю себя ослом, пока на сноуборде, но когда я это сделаю, она съедет под стул».

Себастьян

Черт возьми, Джеймсон хороша.

Нет. Не так.

Не хороша. Бл*дь. Великолепна.

Я буду первым, кто признает: когда я узнал, что Джеймс хороший сноубордист… я не поверил в это. Конечно, все мои предположения были основаны исключительно на ее консервативном внешнем виде. Ее «стильные» свитера. Ее жемчужное ожерелье. Те стильные, сдержанные, алмазные серьги. Леггинсы или чем бы ни были те штаны, что она всегда носит.

Ни одна из этих вещей не кричала: «Я порву его при спуске на сноуборде».

Но она рвет в клочья.

Она это делает.

Она действительно охренительно это делает — и смотреть на нее сегодня было невероятно. Я не мог оторвать от нее глаз: темно-каштановые волосы, заплетенные в две косы, выглядывающие из-под ее черного шлема и очки с глянцевым блеском, одно из самых сексуальных, что я когда-либо, бл*, видел. Я с удовольствием следую вниз по склону за ней, преследуя любое движение ее ярко-синей куртки и ярко-голубых штанов для сноуборда.

Пытаюсь поспевать за темпами, когда она медленно делает поворот на 360 градусов в окрестностях парка. Восхищаюсь, когда она делает резкий крен с помощью слайдера. Аплодирую, когда она соскальзывает вниз к перилам.

Я считаю себя порядочным сноубордистом, но даже я не могу сделать олли[15]. Джеймсон прижучила три из них.

Она снимает ярко-синюю куртку, когда мы входим в теплое лыжное шале, и я оглядываюсь вокруг, отметив всех людей внутри, спасающихся от холода: несколько молодых людей, которые, очевидно, братья и сестры, супруги, попивающие кофе, и та же МЯХТ[16] с огромными силиконовыми сиськами и ботоксными губами, что случайно наткнулась на меня сегодня утром, когда я отдавал мой билет на подъемник. Она могла дать или не дать мне, проходя мимо и трахая меня глазами.

Линия старта — она определенно там была.

Черные лямки штанов для сноуборда, принадлежащие Джеймсон привлекают мое внимание; они натянуты на плечи, скользят вдоль ее крепких, под слоем черной шерсти, сисек. Они не огромные или поддельные — не такие как у МЯХТ — и я восхищаюсь их размером и мягкой, округлой формой под свитером.

Полностью поместятся в ладонь.

Далее идет шлем. Джеймсон доходит до ремня и отстегивает его, придерживая подбородком, прежде чем снять и встряхнуть двумя каштановыми косичками, таким образом, они ниспадают на эти великолепные сиськи, выбившиеся волосы беспорядочно обрамляют ее покрасневшее лицо.

Чертовски сексуально.

Я сокращаю расстояние между нами, протягивая руку к ее куртке и шлему.

— Эй. Давай я унесу их в наш шкафчик. У тебя есть ключ?

Она смотрит на меня, удивленно округляя красивые глаза. Улыбка появляется на лице, и она прикусывает нижнюю губу, пытаясь ее сдержать. Слабый румянец окрасил ее щеки, который появился там не от холода.

— Конечно. Да. Спасибо.

Достав из кармана куртки, она дает мне небольшой серебряный ключ от шкафчика. Он болтается между нами на кольце.

— Ой! Ты возьмешь еще и мои штаны? — Джеймсон стягивает лямки своих штанов, тянет их вниз, пока они не падают на пол. — Я не хочу поджариться, когда мы находимся перед огнем; я умру от теплового удара.

Я смотрю, как она отщелкивает передние кнопки, плавно скользит вниз молнией, и стягивает черные виниловые брюки вниз по бедрам с соблазнительным небольшим колебанием. Под ними она не носит ничего, кроме плотных, черных шерстяных колготок.

Как ни странно, я считаю, что все это невероятно эротично.

Выйдя из них, она сгибается в талии, держа дерзкую задницу в воздухе, поднимает с пола, передавая их мне с благодарной улыбкой.

Наивная. Как будто не она просто трясла задницей в направлении моего хозяйства.

Я вскидываю руку, останавливая ее.

— Подожди. Ты не серьезно собираешься бегать здесь в этом белье?

Джеймсон наклоняет голову, глядя вниз на свое тело, обтянутые колготками ноги — ее великолепные, длинные ноги — прежде чем посмотреть на меня.

— Э-э, ты имеешь в виду леггинсы, вызывающие зуд от шерсти? Да. Это то, в чем я буду бегать, — ее шутка полна юмора. — Что?

— Они не приличные.

Ее руки ложатся на талию, и она выставляет бедро.

— А тебе какое дело?

Я смотрю вниз на внутреннюю часть ее бедра.

— Мне никакого. Я просто представляю тебя голой, как и все остальные. Если ты можешь жить с этим знанием, то я думаю, у нас нет проблем.

— Я очень сомневаюсь, что каждый представляет меня голой, — Джеймсон пренебрежительно смеется. — Но я думаю, что буду в порядке, если это так.

Я скрещиваю руки на широкой груди в знак несогласия.

— Ты не думаешь, что Чед, оттуда, глаз с тебя не сводит? И этот парень Блейн?

Она щурится сбитая с толку.

— Это Брэндон, не Блейн.

— То же самое, — утверждаю я, потому что мне честно насрать, какое у парня имя.

— Знаешь, что, Оз? Ты действительно странный иногда. Никто не рассматривает мою одежду, так что ты можешь отвалить, большой кузен.

— Ощущения в моем паху вряд ли братские, — шучу я, наконец, потянувшись за ее одеждой. — Как знаешь, если ты хочешь встречаться с ними, но позже не приходи плакаться ко мне.

Еще один мягкий смех, и она похлопывает меня по руке. Короткий контакт посылает жар прямо к моему…

— Думаю, что я справлюсь, но спасибо, — она снова похлопывает меня, пробежав пальцами вверх по хлопковому рукаву. — И спасибо, что взял мои вещи в раздевалку. Я пойду, найду места для нас.

Так что я иду, как хороший маленький бойскаут, несу штаны Джеймсон, куртку, и шлем вниз к шкафам. Вставляю ключ в металлическую дверь и бросаю все в наш арендованный шкафчик, включая мою собственную куртку, штаны и шлем. Я бросаю все наше дерьмо, перед тем как закрыть его и засунуть ключ в карман моих свободных спортивных штанов.

Поворачиваюсь от шкафчика.

По ту сторону раздевалки, я не очень удивлен, обнаруживаю, что МЯХТ прислонилась к дальней стене и оценивает меня. Застенчивая улыбка застыла в уголках ее красных губ, ее обесцвеченные светлые волосы заплетены под черной вязаной тюбетейкой. Остальная часть ее наряда целомудренно белая: белая водолазка, белые лыжные брюки, белые носки.

Если она добивается невинного вида, это не работает — и давайте посмотрим правде в глаза, она знает, что никого этим не одурачит.

Я прохожу мимо МЯХТ и стреляю в нее моей сексуальной ухмылкой, зная, что она будет рядом позже, если мне станет скучно.

Поднимаясь по лестнице сразу через две ступеньки, я направляюсь к главному холлу глухого, деревенского домика, без ботинок, в поисках тех тонких черных леггинсов. Я нахожу их подпирающих большой серый каменный очаг пылающего камина. Милые маленькие пальцы Джеймс и симпатичные стройные ноги в серых шерстяных носках, которые доходят ей до икр.

Поймав меня наблюдающим за ними, она шевелит пальцами ног, когда я приближаюсь. Похлопывая по сиденью массивной кожаной кушетки, ее ноги касаются земли, когда она освобождает для меня место, предлагая сесть.

— Вот, я принесла тебе горячий шоколад, — объявляет Джеймсон, протягивая мне белую, дымящуюся кружку. Сверху взбитые сливки. — Это за то, что ты отнес мои вещи вниз.

Наши пальцы соприкасаются, когда я скольжу ладонью вокруг чашки, чтобы вынуть из ее захвата, и с легкой усмешкой, плюхаюсь рядом с ней на диван. Я оседаю на хорошо изношенную кожу, широко раздвигая ноги, так, чтобы наши бедра соприкасались, создавая приятное тепло.

— Итак, Оз, мужик, как проходит твой сезон? — спрашивает какой-то парень в красном свитере Бартона. Вязаная шапочка надвинута на лоб, очки до сих пор на голове.

— Дела пошли хреново. Мне повезло, что я смог сбежать на уикенд, — это отчасти правда. По правде говоря, я наврал тренеру, как подлец, чтобы получить выходные. Я сочинил какую-то ерунду о моем левом подколенном сухожилии, ставшем слишком плотным и, не желая потянуть его перед следующей встречей.

Которая ровно через шесть дней. Против очень энергичного Пенсильванского университета.

По контракту, спортсменам моего уровня, технически не разрешено участвовать в других видах спорта, особенно «опасных», один из них сноуборд.

Хорошо. Там нет ничего технического в этом. Мы не должны делать что-либо, от чего можем получить травмы, в том числе и играть в пляжный волейбол с моим раздражающим кузеном Брайли, или о, я не знаю… спускаться на сноуборде с чертовой горы.

Если бы я сломал, растянул, или подвернул что-нибудь, была огромная вероятность того, что я стоил бы своей команде сезона.

А это значит, я по-королевски облажаюсь, если получу травму на горнолыжном холме.

— Сколько ты можешь сделать жимов лежа? — спрашивает сноубордист в толстовке Айова. У него кепка козырьком назад, как у Джеймс, он одет в шерстяные лосины, и он в них не настолько хорош, как она. Даже с моего места на диване, я могу видеть выпуклость его хозяйства — о, Иисус, что, сложно надеть штаны в присутствии девушек?

— Около четырех сотен.

— Святое дерьмо, — бормочет он, должным образом впечатленный.

— К сожалению, я не расслышал твое имя.

— Я Скотт — мои друзья зовут меня Страйкер, — Скотт приподнимается со своего места около камина, протягивает мне руку, чтобы стукнуться кулаком. — Я играю в футбол.

Слабо ударяю.

— Я мог о тебе слышать, — признаю я, неохотно, щуря глаза.

— Знает ли твой тренер, что ты в этой поездке?

Скотт изучает меня, рыжие волосы торчат из-под его кепки.

Маленькому говнюку хватило наглости нанести удар в спину.

— А твой?

Маленький острый локоть тычет меня в грудную клетку, и я смотрю вниз на сердитые голубые глаза Джеймсон. Она посылает мне молчаливое сообщение: прекрати сейчас же.

Я поднимаю подбородок, сбавляя обороты. Успокаиваясь.

— Так что между вами двумя? — спрашивает одна из девушек. Ее белокурые волосы заколоты в небрежный пучок на макушке головы, и, несмотря на то, что мы провели целый день на улице, у нее на лице совершенный, умело наложенный макияж.

— Вы встречаетесь?

— Они кузены, — авторитетно объясняет Чед.

— Нет, это не так, — Джеймсон хмурит лоб, ее дерзкий маленький носик морщится.

— Вы не кузены? — Чед пялится на меня. — Чувак, это то, что ты сказал мне по телефону.

Вот дерьмо, точно.

— Точно… — я растягиваю слово, добавляя, смеясь: — Кузены, с поцелуями. Иногда.

Никто не думает, что это смешно.

Тем более не Джеймсон.

Она задыхается — удивленный, шокированный, вздох, который звучит неожиданно, как оргазм, он отключает мой мозг.

— Боже мой, он, конечно, пошутил! — она вжимает свой острый как дерьмо локоть глубже в грудную клетку. — Оз, скажи им, что ты шутишь, — шипит она сквозь зубы.

— Прекрасно. Я шутил о части с кузенами, — я невозмутим. — Но мы определенно целовались, и мы определенно не кузены, — я делаю небрежный глоток горячего шоколада, чтобы занять свой рот и почувствовать взбитые сливки, покрывающие мою верхнюю губу. Я облизываю ее. — Я врал. Я пытаюсь залезть ей в штаны, но если вы хотите знать правду, это оказывается довольно сложно.

Рядом со мной, Джеймсон стонет, откидывая голову на спинку кожаного дивана.

— О Боже.

Чед сидит спиной к каменному камину, изучая меня: мои шлепанцы, спортивные штаны, истончившуюся от борьбы футболку. Его глаза осмысливают мои черные татуировки, суровую линию моего рта, шрамы над моими бровями и через переносицу.

И, наконец, выдает:

— Зачем ты врешь, чувак?

Я покосился на Джеймсон, чтобы только он и Скотт могли видеть, а затем поднимаю мои тяжелые брови, посылая молчаливое сообщение: разве это не очевидно? Медленно они оба понимающе кивают, когда моя рука поднимается на спинку дивана, опираясь позади отдыхающей головы Джеймсон.

Указательным пальцем я мягко постукиваю по ее коже, поигрываю с шелковистыми кончиками волос, обернув свободные пряди вокруг пальца.

Она позволяет мне.

— Эй, что мы все делаем позже? — спрашивает темноволосая девушка. Я думаю, что ее зовут Сэм или типа того, но так или иначе, ее ужасающие темные волосы заколоты на голове в неопрятной узел, а концы хаотично торчат во все стороны. Это на самом деле довольно мило. Интересно, она одна; мое тело отчаянно ищет влагалище. — Мой парень хочет поговорить по скайпу. Я просто хочу знать, чтобы сказать ему время.

Неважно.

Чед, очевидно, лидер этой команды, скребет щетину подбородке.

— Скажи ему, в любое время. Я думаю, что сегодня после обеда мы просто охладимся.

— Говоря об ужине, я мог бы съесть задницу мертвого скунса, — объявляет Скотт, к огорчению всех девушек. Сэм, Джеймсон, и две девушки-блондинки корчат рожи, называя его отвратительным тупицей. — Уже почти шесть. Идем есть.

— Экипаж до центра города?

— Звучит как план.

Глава 15

«Вчера вечером девушка, с которой у меня был секс, дала мне пощечину, потому что я выкрикнул чужое имя. Но потом она вспомнила, что назвалась мне вымышленным именем».

Себастьян

— Как, по-твоему, что ты вытворял там в ресторане? — Джеймсон начинает сразу, как только мы возвращаемся в наш гостиничный номер после группового обеда. Я закрыл за нами дверь, задвинув засов на место. — Ты отбивал меня?

— Отбивал тебя у кого? — что, черт возьми, она говорит? Я бросаю наши куртки и прочее дерьмо на кровать, разворачиваюсь на каблуках к ней лицом. — Кого, черт возьми, ты надеешься пригласить сюда? Скотта? Потому что этот парень кретин.

— Скотт не кретин, — утверждает она слабым голосом. — Он хороший парень, в отличие от некоторых людей! И нет, я не хочу с ним встречаться.

Я хихикаю.

— Он был бы рад узнать, что ты назвала его хорошим. Хорошие парни любят это дерьмо, — нет. — Итак, на кого у тебя женский стояк?

— Не твое дело.

— Тогда как, *бать, я должен знать, у кого я должен тебя отбивать, а у кого нет? Я борец, а не чертов телепат.

Джеймсон прогуливается к комоду, дергает, чтобы открыть его, и вытаскивает белый топ и шорты для сна.

— Ну, ты и напарник хреновый, тоже.

Я недовольно хмурю лоб.

— Я похож на проклятого напарника?

У нее отвисает челюсть.

— Да! Ты буквально сказал, что собираешься быть моим напарником!

Я фыркаю в нос.

— Не с теми парнями со сноубордами! Я думал, что ты имела в виду других парней, проживающих в отеле!

— Прекрасно! — в знак поражения, Джеймсон выбрасывает руки вверх. — Тогда давай оденемся и посидим в отеле.

Я скептически на нее кошусь.

— Тебе уже есть двадцать один год?

— Боже мой, прямо сейчас я тебя ненавижу, — она постукивает ногой по ковру, чуточку раздражаясь, делая вид, что злится. Это своего рода очаровательно. — Правило номер шесть: никакого отбивания. И да, мне двадцать один год. Теперь мы можем идти?

— Э-э… ты видела идиотов, остановившихся здесь?

— Да, я смотрю на одного из них, — она сохраняет невозмутимое выражение лица в течение нескольких секунд, прежде чем ее лицо расплывается в улыбке.

— Ха-ха, очень смешно, — я ухмыляюсь. — К счастью для тебя, я так не считаю.

— Если бы, ты, по крайней мере, позволил Эрику дать мне свой номер телефона, у нас бы не было этот разговора. Ты был действительно очень груб с ним.

— Он был одет в желтую рубашку! — мне с трудом удается сдержать пренебрежение в голосе.

Она безучастно смотрит.

— И что?

— И что? А то! Ты не можешь доверять никому, кто носит желтую рубашку.

Она поднимает брови и указывает на мою желтую рубашку.

— Ты носишь желтую рубашку.

— Спасибо! Я только что доказал свою точку зрения, — я смахнул воображаемую пылинку с толстовки. — К тому же, у Эрика были маленькие руки, — никакой реакции? Хорошо. Я подскажу ей. — Маленькие руки? Маленький…

— Член.

— Видишь? Ты поняла.

— Нет — ты член.

Боже, она восхитительна, когда спорит, в приступе гнева. Голубые глаза ярко сверкают, с живым интересом, Джеймс прижимает одежду для сна одной рукой, уперев кулак в бедро другой.

— Мы идем вниз в бар или нет?

— Нет. Только когда ты успокоишься. Ты ведешь себя очень иррационально для кого-то, кто не планирует встречаться с кем-либо, — я осматриваю ее сверху донизу. — А что, черт возьми, ты делаешь в этом топике?

Она закатывает голубые глаза.

— Если мы остаемся здесь, тогда я готовлюсь ко сну.

Я указываю на топ.

— Не в этом дерьме. Нет. Джим, мы установили это в первый день; что это — заставляет меня хотеть вставить тебе. Жестко.

Несвойственное фырканье вырывается из ее носа.

— Напомни мне снова, каким образом это является моей проблемой, потому что сейчас я на самом деле не в настроении, чтобы выполнять твои приказы.

— Если ты его носишь, то нарушаешь правило номер три: не бегать без бюстгальтера.

— Попробуй остановить меня, неандерталец, — Джеймсон в хвастливой позе опирается на комод, глядя на открытую дверь ванной. Ее босые ноги на дюйм продвигаются в ту сторону.

Она собирается добежать туда.

Я удивительно спокоен для кого-то кто вот-вот атакует. Я подступаюсь к ней.

Мышь, познакомься с кошкой. Мяу.

— Даже не думай об этом, Кларк.

Она бы закатила глаза, если бы они не были прикованы к двери в ванную.

— Пфф. Думать о чем?

— Этот невинный акт не сработает на мне, но можешь, бл*, попробовать, — тик, тик. — Ты никуда не пойдешь в этом топике, Джимбо, — я протягиваю руку, ладонью вверх, и шевелю пальцами. — Отдай его.

Джеймсон фыркает, скрестив руки на груди, голубые глаза сверкают.

— Ты не можешь говорить мне, что делать.

— Нет, но я могу придавить тебя к земле и забрать это, — мысль заставляет меня возбудиться и мою кровь забурлить. — Как насчет того что я дам две секунды. Один…

Я даже не закончил отсчет, потому что Джеймсон сделала выпад в сторону ванной, легкой поступью и быстрее, чем спринтер в легкой атлетике. Я бросаюсь за ней, но она меняет траекторию, быстро поворачивает направо, уклоняясь от моей протянутой руки, и ныряет в постель.

Падая в нескольких сантиметрах от края, она карабкается наверх, а затем поднимается, чтобы стоя в центре, размахивать изношенным топом над головой, как флагом победы.

— Да! Получи! — она бьет кулаком воздух и прыгает вверх и вниз на дешевом, дрянном матрасе. Протянув руки, я вздрагиваю при виде ее замечательных грудей, прыгающих вместе с ней.

— Выкуси, Осборн.

— Оуу, ну разве ты не милашка, — я скрещиваю свои мускулистые, татуированные руки на груди. — Не будь такой чертовски быстрой, чтобы праздновать, Кларк. Ты там сейчас застряла.

Это стирает дерзкую ухмылку с ее лица.

— Проклятье, — звучит с придыханием ее ругань. Она прикусывает нижнюю губу, прежде чем убрать сбившиеся волосы изо рта. — Прямо сейчас я тебя ненавижу.

Нет, она так не думает.

— Ты вроде как в дерьме, — я кошачьей подходкой, продвигаюсь по ковру, словно хищник, преследующий свою жертву. — Что очень плохо, потому что я действительно наслаждаюсь этим.

Мяу.

— Что ты собираешься со мной делать? — шепчет она. Ее тонкий белый топ прижат к груди, что обеспечивает нулевую защиту.

— Что бы ты хотела, чтобы я сделал? — потому что я могу придумать миллион разных идей, все они с участием ног, груди, и зада. И нагота. Много и много наготы.

— Гм… — ее глаза стреляют от меня к ванной, к комоду. Меня. Ванной. Комоду. Меня.

Бедняжка планирует стратегию отхода, но ясно, что она терпит неудачу, потому что все еще стоит в середине кровати; я ставлю ей «пятерку» за усилия, но большую жирную «единицу» за исполнение.

— Ты могла бы добежать до туда, — бескорыстно расставляю руки. — Или…

— Или что?

— Или я сейчас подойду туда и — вау! Что, черт возьми, ты делаешь?

Я смотрю, как она бросает белый топ на кровать и тянется к поясу черных шерстяных леггинсов. Балансируя на мягком матрасе, она спихивает их вниз по бедрам, коленям и лодыжкам, выходит из них, и бросает безжизненно на пол.

Мои глаза наталкиваются на откровенное нежно-голубое нижнее белье, закрывающее участок между ее гладкими, сексуальными бедрами.

Кружева. Моя слабость.

— Ты немедленно надеваешь эти чертовы штаны обратно, — я угрожающе делаю шаг вперед.

— Ты говоришь, как чей-то отец, — смеется Джеймсон, протягивая руку к краю своего толстого, шерстяного свитера для сноубординга. — И я не буду называть тебя папочкой в ближайшее время.

Она тянет свитер выше, обнажая бледное пространство хорошо натренированного живота.

— Прекрати. Что, черт возьми, ты делаешь?

— Что, по-твоему, я делаю, гений? — ее приглушенный смех надо мной издевается. — Расплата та еще сука.

Она визжит, затем задыхается, когда мои руки обхватывают ее вокруг голой талии, и я пихаю ее на матрас, переворачиваю на спину в спортивном стиле.

— Оз! — умирает она со смеха. — Отстань от меня!

— Скажи волшебное слово, — я дразню, зависая над ней. Как металл к магниту, мои пальцы нашли голую кожу ее бедра и приземлились там как гравитационное притяжение. Скользя легко, они не останавливаются, пока не найдут шерстяной низ ее свитера.

Дергаю. Дергаю это дерьмо вниз, так чтобы прикрыть ее тугой живот, потому что не дай Бог, я должен буду смотреть на эту хренотень прямо сейчас, и держать руки при себе.

Легче сказать, чем сделать.

Я наклоняюсь к ней, пока слегка не подтолкнул ее нежные плечи на плоский матрас, ловя лодыжки руками, и смотрю на нее сверху вниз.

— Скажи волшебное слово, — повторяю я, мой голос более хриплый, чем предполагалось, и гораздо более серьезный.

— Волшебное слово, — маленькая хитрая задница.

Моя голова низко опускается, шепча в углубление ее шее.

— Нет, не так. Попробуй еще раз.

Горя огнем, моя рука двигается к задней стороне ее колена. Это неспешный путь вверх по ее гладкому, бритому бедру, запечатлеваясь жгучей горячей потребностью на ее коже. Разжав широкую ладонь, большой палец поглаживает это опьяняющее углубление ее линии бикини.

Она позволяет мне.

Они гладкие и совершенно безволосые, и теперь я чертовски умираю от любопытства:

— Ты делаешь эпиляцию воском киски, Джеймсон?

Маленький стон и шепот:

— Нет, я брею, — мне больно от желания увидеть это. Потрогать это. Попробовать это.

Под простыми кардиганами, чопорным жемчужным ожерельем, изысканными черными лакированными туфлями, у Джеймсон Кларк — превосходной спортсменки высшего класса — безволосая киска в штанах.

И я хочу поиграть с ней.

— Чёрт, это сексуально, — она вся сексуальна. Вся, до последнего консервативного дюйма.

Мой большой палец касается шва ее трусиков, и она задыхается, как хорошая девочка. Я наклоняюсь к ней, желая надавить ртом на ее оголенную кожу.

Джеймсон облизывает губы.

— Оз, пожалуйста.

— Пожалуйста? Пожалуйста, что? — пожалуйста, умоляй меня трахнуть тебя.

— Пусти меня?

Она звучит не уверенно, в том, что она хочет, не в малейшей степени. Со всем этим тяжелым дыханием. Не с ее грудью, поднимающейся и опускающейся с каждым затрудненным вдохом.

Она издает звук, как если бы она наслаждалась давлением моего мускулистого тела, контактом наших бедер, когда я осторожно придавил ее к матрасу в классическом борцовском движении.

Я отклоняюсь на дюйм в сторону, давая ей время, помогаю ей подняться, взяв ее за руку, и тяну вверх. Эти высокие скулы разрумянились, и она раздраженно смотрит в сторону, когда встает на ноги. Горячая. Обеспокоенная.

Взволнованная.

— Прекрасно. Я не буду носить майку. Ты выиграл, — бормочет она, избегая моих темных глаз. — Дай мне свою рубашку.

Я встаю, с трудом корректируя бушующий стояк внутри моих штанов, и пересекаю комнату. Я хватаю футболку, которая была сложена в аккуратный хлопковый квадрат в комоде, и, подняв к носу, нюхаю.

— Ммм, пахнет как ты. Я, наверное, никогда не буду снова ее стирать.

Джеймсон протягивает дрожащую руку к ней.

— Просто дай мне ее.

— Видишь? Это то, о чем я говорил…

Глава 16

«Девушка, которую я трахал прошлой ночью, остановила меня во время секса, чтобы снять с себя кольцо непорочности и выбросить его в мусорный бак».

Джеймсон

Боже мой, я должна пописать.

Отстой.

В полной темноте, я неграциозно выскальзываю из постели так тихо, как только могу, чтобы не разбудить дремлющего Оза, который как оказалось, настоящая постельная свинья, прокладываю свой путь вдоль стены из деревянных панелей по направлению к ванной.

К счастью, верхний свет над ванной, излучающий тусклый блеск, уже включен. Я хочу писать так сильно что, мои пальцы уже за поясом нижнего белья, когда я подбегаю к туалету. Стаскивая их вниз к моим лодыжкам, я опускаюсь с облегченным стоном.

Я пописала, зажмурившись, чтобы свет не попадал в глаза, открыв их только тогда, когда была не в состоянии найти конец туалетной бумаги.

Я натянула мое полупрозрачное, голубое белье на стройные бедра.

Повернулась, чтобы смыть.

Поднимаю голову, чтобы посмотреть на себя в зеркало, когда умываюсь…

— Бл*дь, Джеймсон, — мое имя звучит хрипло и протяжно, с непроизвольным стоном.

Я задыхаюсь, испуганная до смерти.

— Святое дерьмо! — кричу я, отмахиваясь рукой в сторону Оза. Если бы у меня было оружие, я бы ударила его им. — Ты мудак! Ты чертовски меня испугал…

— Бл*дь, Джеймсон.

— Ч-что… Мне так жаль. Я думала, ты в постели!

Я поворачиваюсь в сторону раковины, наши глаза встречаются в зеркале, мои — расширенные от шока, его — удовлетворенные, и я, наконец, опускаю взгляд вниз по его мускулистой покачивающейся руке. Красные сетчатые, спортивные шорты собрались вокруг его лодыжек, его большая рука обернута вокруг его твердой длины…

— О, мой Бог.

Я быстро оглядываю его, чтобы быть уверенной. Ага. Себастьян Осборн мастурбирует в ванной комнате, и я просто мочусь в двух футах от него.

Теперь, когда я видела это, я не могу это забыть.

И если быть честной, я не хочу.

* * *

Себастьян

— О мой Бог, Оз, какого черта ты делаешь! — пронзительное возмущение совершенно излишне, учитывая, что глаза Джеймсон встречаются с моими возбужденными, полуприкрытыми глазами в зеркале. Ее расширились от шока и ужаса, и чего-то совсем другого, когда она бросает тайные взгляды на мою поглаживающую ладонь.

Дважды.

Трижды.

— Я думаю, что это довольно очевидно, что я делаю, — я фыркаю, слова прерываются с каждым следующим поглаживанием. — Кроме того, это твоя вина.

— Моя вина! — она стоит застывшая возле раковины, поворачиваясь ко мне, в то время как вода капает с ее мокрых рук. — Ты мастурбировал, пока я мочилась, чертов слизняк! Что, черт возьми, с тобой не так?

— Может быть, ты должна была подумать обо всем этом, прежде чем раздеться до этого откровенного нижнего белья и подарить мне стояк с этой твоей бритой киской.

— Я-я… как…

Еще один медленный толчок вверх и вниз по головке моего члена, и мои глаза, подрагивая, закрылись.

— Все в тебе делает меня твердым. Я не знаю в чем моя гребаная проблема, — проклятье это приятно. — Иисус, Джеймсон, дверь была закрыта. Кто ты думаешь, был здесь?

— Я… Ты не запер ее, осел! Кроме того, это час ночи! Я думала, ты в постели!

— Я там был. Теперь меня там нет.

Уже в четвертый раз, ее глаза отклоняясь, падают на жесткий, пульсирующий стояк в моей руке. Я передергиваю еще один раз, и когда она смотрит и испускает удовлетворенный стон, мне становится труднее сдерживаться.

— Ты мне отвратителен.

Такая хорошенькая маленькая лгунья.

— Неужели? Тогда почему ты… уф трахаешь меня… — я тяжело дышу. — Почему ты до сих пор стоишь там? Тебе это нравится, не так ли?

Дерьмо, я никогда не был эксгибиционистом в прошлом, но она, смотрящая, как я дрочу, делает меня еще тверже.

Святой ад, этой маленькой чертовке это чертовски нравится.

Проходят секунды, прежде чем она опомнилась, крутанулась на пятках и с треском захлопнула за собой дверь в ванную. Задрожали петли, но я не слышу ее удаляющихся шагов.

Вместо этого, я, кажется, распознаю кого-то неуклюжего за дверью. Еще несколько секунд, и прочищает горло.

— Эй, Оз?

Я поглаживаю себя медленно под звук ее голоса, зубами прихватив нижнюю губу.

— Да?

Я останавливаю себя, чтобы не добавить инстинктивно ответ детка, я как-то не думаю, что она оценит.

Еще один быстрый толчок. Дерьмо. Бл*дь. Я так близко к тому чтобы кончить.

— Сожалею, что тебя прервала.

Мой палец ласкает кончик члена, распространяя предварительную смазку, и я судорожно вдыхаю, чтобы контролировать интонацию моей речи, когда при первом ее высказывании мои шары делаются до боли твердыми.

Так или иначе, я обретаю голос.

— Ты уверена? Потому что я стопудово знаю, что ты хочешь смотреть… О, черт это приятно.

Звук ее затрудненного дыхания приглушенно доходит до меня, и я представляю себе ее — лбом прижатую к прохладной двери, подслушивающую.

Она слушает, как я дрочу — я просто, бл*, это знаю.

— Скажи что-нибудь.

Ее речь колеблется, когда она отвечает.

— Правило номер семь, — сглатывает она. — Не мастурбировать в ванной.

— Джеймс? Замени правило номер семь словами: не мастурбировать при свете с открытой дверью, и считай, договорились.

Не в силах это контролировать, я стону.

— Хорошо.

Тишина почти оглушительная, пока я наконец-то не слышу звук ее удаляющихся шагов.

— Хорошо, — я кончил в руку, в тусклой ванной комнате.

В одиночестве.

Глава 17

«У тебя в комнате либо есть собака, либо ты привел домой девушку. По всем тем странным звукам, я не могу понять, кто из них».

Джеймсон

Я не могу заснуть; я уверена, что он тоже не может.

Я почти уверена, что он стонал мое имя.

Себастьян стонал мое имя, и последнее, что мне нужно, это быть порнозвездой в ночных фантазиях какого-нибудь шутника.

Мы оба не спим, под весом матрац прогибается, когда он сдвигается, приближаясь ко мне.

— Эй, Джеймс?

Он редко называет меня «Джеймс» с того дня, как мы встретились — это всегда Джим или Джимбо, — и мне нравится, как он шепчет мое имя.

Поворачиваюсь на его голос в темноте, он прозвучал всего в нескольких дюймах. Разделение кровати было, вероятно, ужасной идеей, но сейчас нет пути назад, и это куда лучше, чем мысль, что кто-то из нас спит на полу отеля, пропитанном телесными жидкостями.

При одной лишь мысли о том, что на ковре внизу, я вздрагиваю.

— Да?

Его голос дрогнул, вибрируя от матраца вверх с накопившейся энергией.

— Какова реальная причина, почему ты позволила мне поцеловать тебя в библиотеке?

Это хороший вопрос, о котором я с тех пор не перестаю думать. Я думаю обо всех причинах, которые могла бы сказать ему прямо сейчас. Я могла бы сказать ему, что это было из-за денег (которые мне не нужны). Я могла бы сказать ему, что мне было его жаль. Я могла бы сказать ему, что это было из гуманных побуждений.

Вместо этого я говорю правду.

— Я же сказала, мне было любопытно.

— Любопытно, что?

— Я никогда раньше не целовала таких, как ты.

— Что ты имеешь в виду? — я чувствую, как он довольно улыбается; этот ублюдок торжествует.

Но он точно знает, что я имею в виду, дерзкий ублюдок; он просто хочет услышать, как я произношу это вслух, не то, чтобы я его обвиняю. Разве нам не нравится слышать пафосные слова о себе? Комплименты. Лесть.

Великолепные самцы не являются исключением.

— Ну, я не шутила, когда говорила, что ты не мой обычный тип, — говорю я в его сторону. Темно, и я едва могу разглядеть его на кровати. — Ребята, с которыми я встречаюсь, обычно менее…

— Горячие?

Да.

Я бесшумно вздыхаю.

— Нет. Я не это хотела сказать.

— Менее мускулистые?

Да.

— Нет. Они обычно менее…

— Популярные?

Да.

— Ты перестанешь меня перебивать? — затем добавляю: — Подожди. Ты только что назвал себя популярным? Ты ведь помнишь, что мы не в школе, да?

— Малышка, если ты думаешь, что я сейчас крут, то ты была бы поражена тем, насколько крут я был в старшей школе. До усрачки.

Я не сомневаюсь в этом ни на секунду. Закрыв глаза, я вызываю в воображении образ Себастьяна Осборна в средней школе: высокий, самодовольный, и абсолютный красавчик. Если бы мне пришлось угадывать, я бы предположила, что он, вероятно, начал первый курс с того что трахался по дороге в школу на заднем сиденье машины своих родителей, занял первое место по борьбе, медалям и трофеям после того, как стал второкурсником университета. И стал непобедимым за следующие три года. Отсутствовал на выпускном, чтобы участвовать в государственном турнире по борьбе…

Отлично. Возможно, я случайно гуглила его.

Случайно.

И нет, там ничего не говорилось о том, что он занимался сексом, когда был первокурсником, — эту часть я придумала.

— Я никогда не говорила, что думаю, что ты крут, — смеюсь я, уютно устроившись между одеялом и подушкой. — Крут. Кто все еще так говорит?

Смех Оза раздается из темноты.

— Крутой или нет, я точно трахнул бы тебя, если бы это была средняя школа.

Он серьезно? Слава Богу, свет выключен, потому что мои щеки покраснели, и я чувствую, как жар спускается к моей шее. Я зарываюсь глубже.

— Хм, нет, ты точно бы не захотел.

Он снова смеется, на этот раз громче.

— Да брось, дай мне передышку; ты позволила бы тебе вставить. Ни за что бы ты не смогла сопротивляться крутому мачо. Все цыпочки выбирали меня.

Он настолько нелепый, что я смеюсь, но с грустью, так как я также считаю его совершенно очаровательным.

Фу.

— Плохая новость, Оз: если ты думаешь, что я зануда сейчас, ты должен был увидеть меня в старшей школе. Я была еще хуже. Приготовься к повороту сюжета: я берегла себя.

— Берегла себя ради чего? Монастыря?

— Нет, идиот, для того, кто бы меня уважал. Любил меня. Для замужества. Я не знаю, я была молода — или, может быть, я просто знала, что не хочу оставлять это неуклюжему, неопытному старшекласснику.

— И кому же ты, в конце концов, подарила вишенку?

Я лежу молча несколько секунд, игнорируя тот факт, что он просто относится к моей девственности как к «вишенке» и ожидает мой ответ с хихиканьем.

— Я, наконец, оставила это на неуклюжего, неопытного студента-второкурсника, потому что устала ждать прихода хорошего парня.

Его смешок раздается из тени.

— У тебя был оргазм?

— Я не отвечаю на этот вопрос.

— Это значит «нет».

— Почему ты… Ух. Да — это было, нет, но я восполнила это с тех пор, — я пожимаю плечами в темноте.

Он мурлычет:

— Интересно… — затем: — Так кого ты считаешь хорошим парнем?

— Используешь ли ты воздушные кавычки в темноте?

Оз смеется, сотрясая матрац.

— Да, как ты узнала?

— Ты как будто смеешься, — несмотря на это, обдумываю его вопрос. — Хороший парень? Хммм. Ответ… Я понятия не имею. Кто-то уважающий меня, наверное? У кого слова не расходятся с делом. Надежный. Кто не обманывает… не обманывает меня.

— Слишком много негатива.

Это больше похоже на правду, сейчас, когда я говорю это вслух.

— Когда доходит до дела, мне нужен кто-то, кто заставляет меня смеяться.

— Я заставляю тебя смеяться.

Хихикаю.

— Конечно.

— И я уважаю, — добавляет он.

Хммм.

— Это спорно.

— Мои слова не расходятся с делом.

Перевернувшись на спину, я смотрю в потолок.

— Без обид, но я не знаю, зачем ты мне все это рассказываешь. Ты подаешь заявку на эту «работу»?

— Наверное, потому что я пытаюсь трахнуть тебя?

Я закатываю глаза, игнорируя его вульгарный ответ.

— Хорошо, а ты? С кем ты сделал это в первый раз?

— Ах, я помню, как если бы это было вчера: мне было пятнадцать, и ее звали Пенни Вандер Вал. Она была старшей сестрой моего друга, и она позволила мне трахнуть ее на сеновале амбара. Разумеется, она была не девственница. Считает ли это, если я кончил, надевая презерватив?

Грубо.

— Я так не думаю.

— Да, ты, вероятно, права; не было фактического проникновения полового члена. Это был только кончик.

— О, мой Бог. Фильтр! Фильтр!

В темноте слышится его веселое фырканье.

— Ненавижу прерывать тебя, Джим, но если ты думаешь, что это плохо, ты не захочешь знать, что происходит внутри этой головы прямо сейчас.

«Ты так ошибаешься, — не переставая, думаю я. — Настолько, настолько ошибаешься».

Я хочу знать.

— Ты такой же дремучий, как лужа, Осборн. Конечно, я знаю, что сейчас происходит в твоей голове. Ты не делаешь секрета из того, что моя бабушка назвала бы «охотой за юбками».

— Охотник за юбками? Черт, я не слышал об этом. Мне это нравится.

— Это не комплимент, Себастьян.

Он хихикает.

— Если ты так говоришь, Джим.

Мы лежим в тишине, но я могу слышать его мысли. Чувствую его ровное дыхание рядом со мной. Чувствую, как его рука скользит по твердому матрасу, скользит под стену из подушек и хватается за мою руку.

Переплетая пальцы, он сжимает.

— Я рад, что я здесь.

— Я… — я проглатываю комок в горле. — Я тоже.

И я.

Я рада, что он здесь со мной, несмотря на его высокомерные выходки, чтобы сюда приехать. Глупый, симпатичный и странно добрый Себастьян Осборн. Мой друг.

— Спасибо за приглашение. Мне нужен был отпуск.

В темноте я закатываю глаза.

— Ты просто закатила глаза на мои слова?

— Нет?

— Ты ужасная лгунья, ты знаешь это?

— Иди спать, Освальд.

Он снова сжимает мою руку.

— Сладких влажных снов, Джим.

Глава 18

«Она показывала мне стриптиз в видеочате, но я держал телефон на беззвучном режиме, потому что мой учитель давал тему лекции. Это была большая часть удовольствия».

Джеймсон

Мы катаемся на сноубордах все выходные, упаковываем вещи в воскресенье в полдень для поездки до кампуса, что займет тысячу восемьдесят пять миль езды. Серые тучи нависают над головой, угрожая снегом, редкие снежинки, падают, грациозно опускаясь на землю.

Когда я вытаскиваю спортивную сумку из нашей комнаты и волочу ее через территорию парковки, одинокая снежинка попадает на кончик моего носа. Я скашиваю глаза и наблюдаю за ней мгновение, пока та не тает от тепла моей кожи, превращаясь в крошечную каплю воды.

Одна за другой, все остальные начинают падать. Мокрые, тихие и красивые, как миллионы маленьких огоньков, танцующих по небу.

Я вдыхаю и выдыхаю, тепло моего дыхания превращается в облачко пара. Оз появляется рядом со мной из ниоткуда, наклоняется и берет мои сумки, закидывая их через плечо, как будто они невесомы и подталкивает меня к автобусу.

Я слежу за ним, мне нечего нести, кроме портфеля с ноутбуком и маленькой сумочки. Оз несет все остальное.

Как только чемоданы сложены в багажном отделении автобуса, он терпеливо ждет, пока я вожусь с моей ручной кладью. Ждет, пока я поднимаюсь на каждую ступеньку, держа руку у меня на спине, направляя меня. Следует за мной по длинному узкому проходу автобуса. Ждет, пока я выбираю место.

В автобусе полно свободных мест, поэтому я могу выбрать, и направляюсь в конец, где более уединенно, остановившись на третьем месте в последнем ряду, рядом с уборной.

Я сую сумку под сиденье и смотрю в окно.

Оз бросает свою сумку на пустое сиденье через проход, садясь рядом со мной, его голова устало ударяется об спинку кресла. Он расставляет ноги так широко, как позволяет его гигантское тело.

— Устал, — раздраженно ворчит он. — Джим, могу я положить голову на твое плечо? Я просто хочу немного поспать.

— Конечно.

Затем Оз садится, потянув за край своей толстовки, снимает ее через голову и затем сворачивает ее. Его цель? Моя грудь.

Он пододвигается ко мне, пытаясь расположить толстовку, которую свернул, мне под подбородок.

Я уклоняюсь от свертка, направляющегося в сторону моего лица.

— Эй, приятель. Вау. Хм, что ты делаешь?

Он смотрит на меня.

— Э, делаю подушку. Плечи костлявые.

Я ничего не могу поделать; я смеюсь.

— Прекрасно, но я не хочу задохнуться от твоей толстовки, которую ты пытаешься втиснуть под мою шею. Дай я сделаю, окажи мне эту честь; не хочу, чтобы ты раздавил мне горло.

Оз вручает мне свою импровизированную подушку, и я, переделав ее, сворачиваю. Откинувшись на сиденье, я складываю подлокотник для большего места, и помещаю толстовку в изгиб шеи.

Ах, отлично.

— Я тоже закрою глаза.

Короткий сон не может повредить.

— Спасибо, Джим.

Его большое тело сдвигается, устраиваясь удобней, длинные ноги вытянуты под сиденьем перед нами. Это похоже на подгонку чего-то квадратного в круглое отверстие; оно просто не подходит.

Больше поворотов, больше недовольных вздохов, и его тело скручивается в положение эмбриона, — не маленький подвиг для мужчины его размера в тесном пространстве, которое нам отведено.

Я останавливаюсь на этом слове: мужчина.

Оз — мужчина. Крепкий, сексуальный, смешной, талантливый, умный мужчина.

Чья щека касается изгиба моей шеи, шелковистые пряди волос на его великолепной голове щекочут мой нос, когда я наклоняю шею, чтобы помочь ему.

Он действительно огромен.

Я задыхаюсь, когда его торс изгибается, и он переворачивается, пытаясь найти больше места, меняет позицию, носом зарываясь в мою грудь. Его громоздкие, татуированные руки опускаются мне на талию, чтобы было удобнее, не зная куда деть руки, я обвиваю его спину.

— Расслабься, Джимбо. Это просто сон, — шепчет он в изгиб моей шеи, руки сжимают мою талию. Его горячее дыхание ласкает мою ключицу.

— И это нормально, прикоснуться ко мне.

Он прав; мне нужно расслабиться.

Я позволяю себе на мгновение оценить его, свернувшегося на своем месте, наклонившегося ко мне. Обнимающего меня, действительно, обнимающего меня, как его любимого плюшевого медведя. Его запах атакует меня: перечная мята, мужественный шампунь. Чистота. Самец. Мой рот наполниться слюной, и все тело изнывает от жажды.

Его запах заставляет меня испытывать жажду.

Мягкая хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами обнажает мощные руки. Черные татуировки покрывают весь левый бицепс, охватывают его предплечье и заканчиваются на запястье. Его руки большие, мозолистые. Рабочие руки.

Эти руки о многом могут рассказать. Они твердые. И… надежные.

Они причиняют боль.

Приносят удовольствие.

Медленно, самопроизвольно, мои ладони очерчивают его дельтовидные мышцы, скользят по гладкой ткани его рубашки в одном томном движении, запоминая жесткую плоскость внизу. Подушечками пальцев с любопытством прослеживают каждую кривую, изучая ее форму.

Теми же кончиками пальцев поглаживаю мускулистую толстую шею. Разминая. Массируя.

Запоминая.

— Черт, Джим, как приятно, — хрипит он в скомканную толстовку, все еще зажатую между нами.

— Спи, Освальд, — я хмурюсь в его волосы, чувствуя большее к нему в этот момент, чем я позволила себе признать.

Я знаю больше этого. Этот парень — пропитан избытком тестостерона; он противоположность тому, что я ищу, несмотря на то, что сама до конца не осознаю, чего хочу.

Он спит с кем попало. Он бессердечный. Грубый. Невоспитанный. Равнодушный.

Совершенно неподходящий.

Я задумчиво, смотрю на шевелюру его волос, сопротивляясь желанию вдохнуть. Несмотря ни на что, я ловлю опьяняющий запах его шампуня — на самом деле, это мой шампунь, потому что он украл его — и закрываю глаза, смакуя различия между нами.

Его твердость против моей мягкости. Его откровенность в отношениях против моего такта. Его мужественность против моей…

Святое дерьмо, мне надо потрахаться.

Но Себастьян Осборн — последнее, что мне нужно. Последний человек, кому я могу позволить… уложить себя.

Было время, когда я беспокоилась о том, что никогда не найду единственного. Волновалась, что буду одна всегда, и никто не придет ко мне ночью, кроме собаки. Или кошки. Или рыбки. Фактически, большинство моих друзей были счастливы в одиночестве. Желали этого.

Намеренно.

Свободно делать что угодно и с кем угодно.

Кажется, я проснулась однажды утром и решила, что это уже не имеет значения; отсутствие мужчины в моей жизни не будет сдерживать меня, я не буду чувствовать себя менее цельной или нежеланной.

Нежеланная. Смешно говорить такое в возрасте двадцати одного года.

Нежеланная — может быть, это слишком сильное слово, потому что мужчины действительно желали меня; я просто не хотела, чтобы большинство из них вернулось. Конечно, я не заводила отношений на одну ночь; я, вероятно, держала руку в своих пижамных штанах, чаще чем Оз.

Но, возможно, интрижки на одну ночь для снятия стресса было недостаточно.

Уже нет.

Или, может быть, не с ним.

Хотя я сижу здесь, укутанная объятиями парня, который хочет взорвать мой мозг, — парня, который ввергнет меня в двенадцатичасовую кому, если я ему позволю, — я не могла заставить себя сказать слово «да».

Да.

Что мешало мне позволить ему?

Жар, скопившийся между ног, заставляет ерзать на месте.

— Я слышу, как ты думаешь, — бормочет Оз. — Детка, расслабься.

Детка.

Он называл меня так несколько раз раньше, но на этот раз он говорит то, что имеет в виду, то, что имеет смысл.

Именно тогда я чувствую, как его большие громадные ладони начинают свое восхождение, блуждая по моей спине. Вверх и вниз, блуждая по моей талии. Его руки чувствуются такими теплыми и приятными, что я изгибаю спину, чтобы дать ему больше доступа, потому что… о боже, как же хорошо…

— Ты не слышишь, как я думаю, — слабо спорю я с нулевой убежденностью.

— Да, я могу. Я читаю язык тела, так как я занимаюсь спортом, помнишь? Расслабься, Джеймс, я не могу спать со всей этой нервной энергией.

Язык тела как вид спорта.

В одной майке рестлеров он нагибает соперника, горячий, потный и жесткий. Вспоминая его образ в этом узком спандексе — фотографии, которые я отыскивала, когда любопытство, наконец, побеждало, — я неловко извиваюсь в его объятьях.

Интересно на что это похоже, быть прижатой им.

Интересно, так ли это, как быть под ним в постели.

Не под ним, сверху.

Без покрывал. Без одежды.

О Боже.

— Джеймс. Расслабься, — он наклоняется, наши губы на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Полные розовые губы, которые я пробовала. Всасывала. Засовывала между ними язык.

— Я пытаюсь, — я вздыхаю. — Но это тяжело.

— Это будет еще сложнее, если ты не перестанешь вертеться.

Я даже не могу собраться с силами, чтобы прочитать ему лекции о приличиях, поэтому сосредоточиваюсь на его губах. Прежде чем я смогла отвернуться назад к окну, прежде чем я смогла закрыть глаза и притвориться спящей, теплые губы плотно прижались к моему рту. Один. Два поцелуя. Мокрый язык быстро выскальзывает и проходится по уголку моего рта.

Его большая ладонь поддерживает заднюю часть шеи, тянет вниз, притягивает, и губами он прикасается к моим. Мое сердцебиение бьется в такт с его поцелуями. Один, два, три, четыре…

Веки ненадолго закрываются, и Оз отрывается, прижимаясь щекой к моей груди.

Перечная мята ощущается на моих губах, я изумленно пялюсь.

— Что… Почему ты это сделал? — даже в моих собственных ушах мой голос едва слышный, хриплый. Я хочу прижать палец к губам, но мои руки заняты, сжимая твердые мышцы на спине.

— Потому что я хотел. Теперь расслабься и вздремни со мной. Успокойся.

Успокойся? Успокойся.

— Я постараюсь, — говорю я с трудом.

Голова Оза устремляется вверх, и наши сонные глаза встречаются.

— Ты милая.

Он всегда это говорит.

Милая.

Я ненавижу это.

Феминистка или нет, я все еще ненавижу, что никогда не буду горячей, сексуальной или кокетливой.

Не умея флиртовать, я ничего не говорю, позволяя разговору закончится, пока его тихий храп не заполняет небольшое пространство, которое мы занимаем по дороге домой.

* * *

Проснувшись первая, я сажусь, когда Оз, лежа, сдвигается, его ноги широко расставлены, и руки скрещены.

Я рассматриваю его профиль, затем взгляд останавливается на его красивом лице, изучаю ровную линию носа, выдающийся подбородок.

Его губы дергаются.

— Ты смотришь, как я сплю?

Ах, так зверь бодрствует.

Да.

— Нет.

— Лжешь. — Он улыбается, но его веки остаются закрытыми.

— Ты наблюдала, как я спал все выходные, не так ли?

— Ты смотрел, как я сплю все выходные? — дразню, не ожидая, что он согласится со мной.

Он делает паузу, открывая глаза и изучая меня. Ни на секунду я не верю в правдивость его ответа.

— Это было раз или два.

Серьезно?

— Серьезно?

Он поворачивается ко мне.

— Серьезно. Ты великолепна, когда спишь.

Тогда ладно.

* * *

— Постой. Ты не смотрела, как я сплю? — от его требования дремота рассеивается, и он подталкивает меня локтем. — Эй, проснись.

— Оставь меня в покое, — я не открываю глаза, просто слепо поворачиваюсь в его направлении.

— Я уже отвечала тебе на это, по крайней мере, пять раз.

— Верно, но я просто предположил, что ты врешь.

Слабо улыбаюсь.

— Ты смешон.

Глава 19

«У нее была одна из тех ламп, которые включаются и выключаются по хлопку. Я трахал ее так сильно, что каждый раз, когда изголовье кровати ударялось о стену, свет включался и выключался.

Это было потрясающе».

Себастьян

Странно, что я скучаю по ней?

Она не подружка для траха. Не моя девушка. И если быть совершенно откровенным, она даже не друг.

И все же…

Я хочу ее видеть. Поговорить с ней. Ляпнуть ей какую-нибудь ерунду, чтобы увидеть, как ее лицо краснеет от смущения.

Сегодня утром, на рассвете, я отправил ей первое смс, после того как выдержал пробежку вокруг кампуса, зная, что она, вероятно, все еще в постели, но все равно желая пообщаться с ней. Не имея законных оснований чтобы писать ей, я начал с:

Ты без проблем добралась до дома?

Я останавливаюсь, когда телефон в кармане моих спортивных шорт жужжит, я иду размеренным шагом, чтобы мышцы оставались разогретыми, но хочу посмотреть, она ли это.

Джеймсон: Мы вернулись домой два дня назад, чудак… Впрочем, это не важно.

Мой телефон снова гудит.

Джеймсон: ТЫ ЗНАЕШЬ, СКОЛЬКО СЕЙЧАС ВРЕМЕНИ?!?

Оз: Да. 5:47, и я не ожидал, что ты на самом деле ответишь, так что ты не могла рассердиться. Разве ты, как нормальные люди, не включаешь режим без звука в телефоне, когда спишь?

Джеймсон: НЕТ!

Oз: Поскольку, ты уже встала, не хочешь присоединиться ко мне на пробежке? Я знаю, где ты живешь…

Джеймсон: Даже не думай об этом. Я убью тебя, если ты окажешься у моей двери. Убью.

Оз: Или я могу лечь в постель с тобой. Я привык делиться с тобой постелью и твоей башней из подушек, портящих мне всю малину.

Джеймсон: Эти подушки выполнили свою работу. Подожди. Почему я проснулась? Почему ты не спишь?

Оз: Я стою на беговой дорожке рядом с кампусом, переписываясь с тобой.

Джеймсон: Солнце еще не взошло…

Оз: Уже проступает рассвет. Я должен держать себя в форме. В пять я должен быть в спортзале.

Джеймсон: Когда твоя следующая бойцовская встреча? Матч? Драка? Битва?.. ПОЧЕМУ ТЫ РАЗБУДИЛ МЕНЯ?

Oз: LOL, это называется матч, и это в четверг, поэтому мы уезжаем поздно вечером в среду.

Джеймсон: *вздыхаю* где?

Оз: штат Пенссильвания, университет «Пенн».

Джеймсон: Вау! Я имею в виду, я действительно устала, поэтому все, что я могу сказать, это ВАУ, но… ВАУ.

Oз: LOL. Ты будешь сегодня в библиотеке?

Джеймсон : *зеваю* кто интересуется?

Oз: Я.

Джеймсон: Ну, тогда…

Оз: Да? Я напишу тебе после урока сегодня вечером, да?

Джеймсон: Конечно, но только потому, что ты поймал меня в момент слабости. Я бы сказала «да» на что угодно прямо сейчас, чтобы остаться одной.

Оз: НА ВСЕ?

Джеймсон: Мечтай больше, приятель. На все, кроме ЭТОГО.

Оз: Однажды ты передумаешь, Джеймсон Кларк.

Джеймсон: Я снова иду спать.

Глава 20

«Когда я спросил ее, насколько она гибкая, она сказала, что однажды потянула спину, вставляя тампон».

Себастьян.

— Значит, ты уезжаешь завтра вечером? — спрашивает Джеймс, постукивая по клавиатуре, ее гибкие пальцы быстро порхают над маленькими черными буквами.

Я поднимаю глаза от учебника этики, раскрытого передо мной.

— Да. Мы должны быть в автобусе в девять. Это хреново. Мы потеряем час, учитывая разницу во времени.

В комнате тихо, когда мы оба возвращаемся к нашей домашней работе. Но потом…

— Ты когда-нибудь нервничаешь?

Перестаю читать, и обдумываю ее вопрос. Я когда-нибудь нервничаю? Черт, да. На самом деле все время — выброс адреналина перед матчем в сочетании со всем, что я получаю от моих побед, неоднократно вызывало у меня тошноту.

Но никто никогда не спрашивал меня, поэтому я обдумываю, как мне лучше ответить. В итоге просто отвечаю: —Да.

— Когда?

Я снова делаю паузу.

— Когда мои соперники в той же весовой категории, но больше. Мощнее. Или меньше. Или наступает на меня с чувством обиды, которые я вижу, как он падает на пол.

И теперь, когда меня прорвало, я рассеянно смотрю на картину, висящую в дальнем конце комнаты.

— Некоторые парни так отчаянно хотят победить, что это легко увидеть в их глазах. Честолюбивые во всем, теряющие все с каждым проигрышем.

Вроде меня.

Недосказанность висит между нами.

— Какой у тебя рекорд?

— В этом сезоне? Мы только начали, но уже восемь побед.

Беспроигрышное, крутое начало.

Впечатленные, красивые голубые глаза Джеймсон расширяются, как гребаные блюдца, и небольшой вздох покидает ее губы.

— Себастьян, это потрясающе.

Себастьян.

Мое имя звучит как похвала из ее уст.

Я устраиваюсь на стуле прямее, немного более самоуверенно, чем десять секунд назад. Я имею в виду, не то, чтобы люди не рассказывали мне на регулярной основе, какой я чертовски удивительный, но комплимент от Джеймсон Кларк словно достижение в жизни.

Она не раздает комплиментов на постоянной основе.

Она не терпит дураков, и ее нелегко впечатлить.

— Это действительно потрясающе. — Я выставляю грудь вперед и распрямляю плечи. — Ты должна увидеть меня в действии.

— Я видела.

Для меня это новость.

— Видела? Когда?

— Я имею в виду, есть шанс, что я погуглила тебя, конечно, после того, как ты потребовал, чтобы я сделала это.

— Ты действительно преследовала меня в интернете? Я в шоке.

Почему для меня так мучительно представлять ее за компьютером в поисках всякого дерьма обо мне? Возможно, в темноте, надеюсь, неподобающе прикасающуюся к себе, предпочтительно одетой во что-то кружевное. И прозрачное.

От этой мысли мой член дергается.

— Может прекратишь? Это было не преследование. Ты сказал мне погуглить тебя.

Я не останавливаюсь.

— Да, но когда произошло это предполагаемое преследование? Будь конкретнее, — дразню я, ставя мнимые кавычки.

Она явно шокирована.

— Пожалуйста, перестань называть это так. — Она колеблется. — И это было прямо перед нашим поездкой в Юту. Я хотела знать, с каким уровнем эгоизма имею дело.

Я решительно толкаю учебник на столе прочь от себя, откидываясь на спинку стула, в который моя задница была засажена в течение последнего часа.

— Так что же, скажи на милость, ты обнаружила в ходе этого исследования? — опять использую мнимые кавычки.

Мое лицо расплывается в улыбке, когда ее лицо и шея становятся красными, под стать ее кардигану.

— Ну, — медленно начинает она, прочищая горло, взвешивая каждый слог. — Я знаю, что ты из Иллинойса, как и я. У тебя есть сестра, и в школе ты был звездой.

Джеймс колеблется, медленно выдыхая. Длинные волнистые волосы каскадом падают ей на лицо.

— Ты здесь на полной стипендии. Я знаю, что ты борец в тяжелом весе при росте шесть футов один дюйм[17], двести двадцать восемь фунтов[18] крепких мышц и у тебя всего семь процентов жира.

— Истинный факт.

— Ты внимательный, и как бы мне не хотелось это признавать, ты забавный. И ты очень заботишься об оценках, и не хочешь, чтобы люди об этом знали, но, хоть убей, я не могу понять почему.

Я хватаю свою бутылку с водой, а она, нервно покусывая нижнюю губу, поднимает голубые глаза и изучает меня через стол.

— Хм… ты хорошо пахнешь. Как свежий воздух и мята.

Мои брови взлетают вверх.

Да. Это. Вот это дерьмо, о котором я говорил.

Я с интересом наклоняюсь к ней, но в остальном сижу совершенно неподвижно, страстно желая услышать, что она скажет.

— Продолжай.

— У тебя… самые сильные руки, какие я когда-либо видела.

Да.

— У тебя фетиш иметь преимущество.

Я киваю, держа бутылку с водой у рта.

— Факт.

— В тот день, когда мы встретились, ты знал, что я не репетитор, но все равно подошел.

— Дважды, — подтверждаю я, запивая водой, комнатной температуры.

— Тебе нравится работать руками, и, несмотря на то, что все думают, так же, как и я, когда впервые встретила тебя, ты не совсем кобель.

Я давлюсь и выплевываю воду, задыхаясь от смеха, и не обращаю внимания на воду, стекающую по подбородку. Задрав подол хлопчатобумажной футболки, я вытираю лицо.

— Откуда ты знаешь, что я не кобель?

— Я не говорила, что ты не такой, я сказала не совсем. Во-первых, ты не сделал шаг в сторону моей соседки Сидни, когда у тебя был шанс, и она, вероятно, хотела, чтобы ты это сделал, и хоть убей, она не может понять почему. И, во-вторых, в Юте ты ко мне не приставал, хотя мы спали в одной постели.

— И на тебе не было пижамных штанов.

— Точно.

— Кстати, зачем ты это сделала?

Она вздыхает, громко, протяжно и хрипло.

— Фу, мы снова к этому возвращаемся?

— Да, черт возьми, мы вернулись к этому! — возмущаюсь я. — Ты прекрасно знала, что делаешь. Хитрая роковая женщина. Отсутствие пижамных штанов было нечестно и безжалостно.

Она смеется тихим, заливистым смехом, сладким и радостным, играя пуговицами своего красного кардигана.

— Роковая женщина? — Джеймс закатывает глаза. — Едва ли.

Мой взгляд опускается, останавливаясь на той второй блестящей пуговице, которую ее длинные, стройные пальцы вдавливают и вынимают из петлицы, прямо в центре этой округлой, фантастически полной груди. Груди, которую я пытался украдкой увидеть минимум дюжину раз за время поездки.

— Да ладно, — фыркаю я, скрестив руки на широкой груди. — Только не говори мне, что ты не знала, что делаешь, шатаясь вокруг без штанов.

Ее улыбка расплывается.

— Ты сошел с ума.

— Чушь собачья. Ты знала, что это сводит меня с ума.

— Ну да, но…кто угодно мог бегать без штанов, и ты бы попытался переспать с ним.

— Разве мы только что не установили, что я не приставал к твоей соседке по комнате, как там её?

— Сидни. Ладно, да, но…

— И я приударил за тобой.

— Ты? Когда?

— Помнишь, я сказал, что хочу тебя трахнуть?

Она закатывает глаза.

— Это не значит, что ты за мной приударил. Это значит, что ты хочешь переспать со мной.

— Не спать. Трахать. Огромная разница, Джим.

— Знаешь, каждый раз, когда я думаю, что у тебя есть какая-то глубоко укоренившаяся чувствительность, которая умирает от желания вырваться, ты разрушаешь это разговором.

Я пожимаю широкими плечами.

— Ты не можешь винить меня за честность.

— Нет, но, черт возьми, Оз, иногда девушке не хочется, чтобы это запихивали ей в глотку. Она хотела бы поговорить по-настоящему. Будь романтичнее.

Фраза «запихивали ей в глотку» вызывает у меня желание захихикать, как тринадцатилетняя девочка. Мне удается сдержаться, но с трудом, хотя я не могу удержаться, чтобы не упомянуть об этом. Это чертовски хорошо.

— Ты хоть понимаешь, что только что сказала? Ты сказала запихать и горло, и я сразу подумал о минете. Так что даже не… эй, сядь. Куда ты направляешься?

Она закатывает глаза и убирает свой ноутбук.

— Домой. Как бы мне ни хотелось остаться, у меня на самом деле есть важное дело.

— Ты становишься такой чертовски раздражительной. Присядь, пожалуйста.

— Я не раздражаюсь! — Джеймс ставит сумку на стол и скрещивает руки на груди. — Я останусь, если ты назовешь мне хоть одну причину, почему я должна сесть и позволить тебе продолжать отвлекать меня. Одну. Я уверена, что ты не сможешь этого сделать.

— Хочешь поспорить?

Она решительно кивает.

— Да. Безусловно.

— Потрясающе. — Потому что у меня все под контролем. Ты в деле. Каковы ставки? Не трать их зря.

— Как насчет того, чтобы ты выбрала мою, а я — твою?

Плохая идея, Джим.

Ужасная, ужасная идея. Такая ужасная, что я практически потираю руки от радости.

— Хорошо. Дамы вперед.

— Если ты не можешь придумать хоть одну законную причину держать меня в этой комнате, ты должен… — Джеймсон сосредоточенно хмурит брови. — Ты должен… — напевает она себе под нос. — Хммм. Дай подумать.

— Не торопись, — уговариваю я, откидываясь на спинку большого кожаного кресла в кабинете. Я несколько раз вращаюсь вокруг, краем глаза наблюдая, как она прикусывает губу и напряженно думает. — У меня вся ночь впереди.

Она молчит целых две минуты, потом щелкает пальцами.

— Ладно, я придумала! Если ты не сможете придумать причину, которую я одобряю, ты должен готовить для меня.

Она что, серьезно?

Я стараюсь не зевать на ее ошеломляющую идею, но она настолько отстойная, что я позволяю ей ускользнуть.

— Готовить для тебя? Это все? — Сказать, что я разочарован, значит сильно преуменьшить, и это должно быть ощутимо, потому что она кивает с ухмылкой. — Готовить, как в «Давай поедим!» или готовить, как «ты приносишь политое шоколадом тело, я принесу язык?».

— Готовить, как домашнюю еду.

Я наклоняюсь вперед в кресле, гладкое кожаное сиденье и колеса скрипят под моим весом, когда я верчусь в нем еще раз.

— Заметано. Моя очередь.

Я позволяю тишине затянуться, прежде чем хлопнуть в ладоши и радостно потереть их друг о друга.

— Если я выиграю, когда я выиграю, я снова прижму тебя. Получу тебя на матах. Получу тебя потную.

На матах, в спортзале, в темноте, когда никого нет рядом.

Джеймсон закатывает глаза, но я вижу, как у нее закрались сомнения. Это очевидно, когда она сглатывает.

— Э-э, ладно. Думаю, ты снова сможешь меня прижать.

Я начинаю перечислять причины, по которым она должна остаться со мной; они стекают с моего языка, как пот со лба во время матча. Жидкий, расплавленный и мокрый.

— Одна из причин, по которой ты должна остаться? Я этого хочу. Вторая причина: ты сводишь меня с ума, и я не могу сосредоточиться, если ты не со мной. Третье: я хочу расстегнуть пуговицы на твоем чертовом кардигане. Четвертое: очки. Пятое: мне может понадобиться твоя помощь с ответом; ты кажешься очень умной.

Она сжимает губы, когда я озвучиваю последнюю причину.

— Но настоящая причина, по которой я хочу, чтобы ты осталась? — Я растягиваю предложение, подчеркивая последние слова. — Ты единственная девушка в кампусе, которую я уважаю.

Я отталкиваюсь от стола и откидываюсь на спинку стула, скрестив руки на груди и позволяя этим фактам впитаться в её сознание.

— Ну, — Джеймс сглатывает, — это…

— Это правда. Я чертовски тебя уважаю, и, если ты уйдешь, я тоже уйду, и тогда я ничего не сделаю. Я завалю домашнюю работу, отстану и провалюсь, что сделает меня непригодным для учебы. Ты хочешь, чтобы это все было из-за тебя? Эта дерзкая улыбка, которую я люблю, возвращается.

— Нет, конечно, нет.

— Хорошо. Тогда сядь и достань свой календарь.

— Зачем?

— Я выиграл, а это значит, что я собираюсь прижать тебя к мату, и тебе это понравится, так что нам нужно выбрать дату.

Она недоверчиво открывает рот.

— А теперь садись и выполняй задания, Джимми.

Глава 21

«Я симулировала почти каждый оргазм, который у меня был, так что я уверена, что смогу притвориться на этом трагическом свидание вслепую».

Себастьян

Не знаю, как я оказался возле дома Джеймсон, на ее улице. На ее лужайке. На крыльце, у входной двери. Но милостью Божьей, Вселенная решила оказать мне услугу, и впервые за все мои студенческие годы, занятия закончились поздним утром.

Тренировка закончилась рано. Мне не нужно работать.

Автобус отправляется поздно.

И вот я стою на крыльце Джеймсон, подняв руку, чтобы постучать.

Я коротко стучу и жду. За дверью слышны приближающиеся шаги, я выпрямляюсь во весь рост, приклеиваю на губы улыбку и жду, пока отопрут замки. Ручка поворачивается. Дверь приоткрывается и появляется легкомысленное хихиканье.

Это не Джеймсон.

Моя улыбка исчезает, но я быстро прихожу в себя.

— Эй, Сидни. Как жизнь?

Я засовываю руки в карманы своей легкой зимней куртки и подпрыгиваю на носках.

— Оз! Привет! — восклицает Сидни, с совершенными светлыми волосами, сиськами и с возбуждением. — Ты получил мое сообщение? Я написала тебе!

Да ни хрена. Десять сообщений, все раздражающие и все без ответа. Я пытаюсь изобразить удивление.

— Ты написала мне! Странно. Мне ничего не приходило.

Ложь, ложь, ложь, и она слетает с моего языка свободно.

Она морщит свое сильно накрашенное лицо в гримасе.

— Серьезно? Черт возьми. Должно быть, что-то не так с моим телефоном. Нужно будет проверить его.

— Да, хорошая мысль. Так что… — я перехожу к делу. — Джеймсон дома?

— Джеймсон?

— У нас не было никаких планов, но я подумал, что мы пойдем в библиотеку или типа того.

Преимущественно или типа того.

Что угодно.

— Ее здесь нет, и я не знаю, когда она вернется, но я свободна. — Сидни застенчиво крутит белокурый завиток и перебрасывает его через плечо. — Пойдем, купим мороженого. Повезло тебе! Будет весело.

Ура, повезло мне.

Я бездействую, размышляя, стоит ли мне пойти за мороженым или нет, пока Сидни проскальзывает внутрь, появляясь через несколько секунд с курткой и сумочкой, как будто все было улажено.

Дерьмо.

Она поворачивается на каблуках, прощается с кем-то в доме, закрывает за собой дверь и выходит на крыльцо.

— Эллисон, мы с Озом идем за мороженым! Если Джеймс вернется, скажи ей, что когда-нибудь мы вернемся! — Или нет, я почти стону.

Потому что меньше всего я хочу, чтобы Джеймсон узнала, что я снова встречался с ее чертовой соседкой. Я ни черта не знаю о женщинах, но знаю, что если она услышит об этом, то у нее создастся неверное представление.

Сидни тащит меня к моему грузовику, грузовику, за который я работал как проклятый и полностью расплатился в прошлом месяце, с восторгом запрыгивая на пассажирское сиденье.

В спешке, чтобы как можно скорее закончить эту встречу с мороженым, я сокращаю время поездки. Заказываю шоколадный рожок с посыпкой. Запихиваю его в себя на ходу. Возвращаюсь в грузовик. Возвращаюсь к дому Джеймсонс невероятной скоростью, в то время пока соседка Джеймсон болтает без остановки рядом со мной.

Трогает мою ногу. Хихикает. Изо всех сил старается быть смешной и вовлечь меня в разговор.

Вместо того, чтобы затягивать нашу поездку, я высаживаю Сидни на ее переднем дворе, прежде чем достичь дна моего мороженного.

Если она и замечает суету, то слишком вежлива, чтобы показать это, и все время улыбается до тех пор, пока мы не останавливаемся перед домом.

— О, смотри! Джеймс вернулась!

О, супер.

Сидни выскакивает прежде, чем я успеваю возразить, открывает водительскую дверцу, дергает меня за руку и вытаскивает наружу.

— Зайди, поздоровайся.

Каждый шаг по дорожке напоминает марш на мою казнь с цементными блоками, прикованными к лодыжкам. В моем животе образуется узел, и я чувствую…

Я пытаюсь точно определить, что я на самом деле чувствую, и… это дерьмо.

Я чувствую себя дерьмово.

Мне плохо.

Мы уже на крыльце, и Сидни входит в парадную дверь, болтая без умолку. Я медлю, ноги приросли к бетонным ступенькам крытого крыльца, не желая идти дальше.

— Ты не войдешь? — спрашивает Сидни. Она придерживает сетчатую дверь открытой, когда замечает, что я не вошел в дом вслед за ней.

Я качаю головой. Отрицательно.

— Мне пора идти.

— Но… — пауза. — Мне позвать Джеймс?

Нет.

— Конечно.

После ее исчезновения, в тускло освещенной гостиной слышны голоса, несколько дверей открываются и закрываются, и появляется…

— Джим.

Она стоит у двери, держась за дверной косяк.

— Привет.

Первое, что я замечаю в Джеймсон, это то, что ее волосы распущены, ниспадают на плечи, немного растрепанные и спутанные, как будто она ехала с опущенными стеклами. Это сексуально.

Во-вторых, я замечаю, что на ней нет ни кардигана, ни свитера, ни кофты, ни жакета. Джинсы облегают ее плавные изгибы бедер, и я не могу не задержать свой взглядна футболке с глубоким V-образным вырезом.

— Привет.

Джеймсон закатывает глаза, на ее хорошеньком личике отражается лишь пассивная агрессия.

— В чем дело?

— Я заходил к тебе раньше.

— Ммм хм.

— Тебя здесь не было.

— Нет. — Она с опаской оглядывает меня с ног до головы. — Я выполняла поручения. Вернулась сразу после твоего ухода. С Сидни.

С Сидни.

С гребаной Сидни.

Боже правый.

Мои руки тут же ныряют в карманы.

— Сегодня у меня было свободное время, и я подумал…

— Купить мороженого?

Да.

— Нет.

— Нет, ты не купил мороженое?

— Да. Да, так и было.

Ее губы растягиваются в грустной улыбке.

— Как мило. Это было приятно?

Я изучаю ее, оценивая настроение. Конечно, она в бешенстве, но спокойная, невозмутимая и собранная Джеймсон меня не обманет. Немного пугает? Да. Одурачит меня? Нет.

Жаль, что я понятия не имею, как действовать, не попадая в неприятности. Она ведь ревнует, да? Вот что это?

Она расстроена и теперь собирается заманить меня в ловушку, чтобы я признался, что уход с ее соседкой по комнате был хреновым шагом.

Черт, черт, черт.

Я действую осторожно.

— Я пришел повидаться с тобой. — Не с твоей долбаной соседкой по комнате, которая, признаюсь, чертовски горяча, но которая меня совершенно не интересует. Даже для быстрого секса. — И, может быть, вытащить тебя куда-нибудь.

Джеймсон широко разводит руками, указывая на открытую дверь.

— И вот я здесь.

— Как я уже сказал, у меня куча времени. Не так много домашней работы, никаких эссе. — Я шаркаю ногами на крыльце. — Тренировка закончилась рано. Наш автобус отходит поздно вечером.

— Чудесно.

Ее короткие ответы сбивают меня с толку.

Я вдыхаю и продолжаю — В любом случае, поскольку у меня есть <s>все это</s> время, я подумал, что мы могли бы, ну, знаешь, сделать что-нибудь…

— Вау, это так странно, — перебивает она.

Ага. Это ловушка, я слышу это в ее голосе, который вдруг стал слишком бодрым. Слишком игривым. Слишком фальшиво счастливым, стреляющим в меня кинжалами смерти.

— Что странно?

— Ну, ты сказал, что пришел повидаться со мной, но… блин, не знаю. Ты уехал отсюда с Сидни, так что… я немного озадачена тем, как все это работает.

— Я пришел сюда, чтобы увидеть тебя. — Сколько раз мне объяснять? Я достаю телефон из кармана и проверяю время. — Я уже собрался в дорогу, но еще рано, иесли хочешь …

Джеймсон снимает воображаемую пылинку с футболки и смотрит через мое плечо во двор.

— Нет, спасибо.

— Ты уверена?

Короткий смешок, который не скрывает боли, сверкнувшей в ее глазах.

— О да, я уверена.

— Номы увидимся в понедельник в спортзале, когда я вернусь с соревнований, верно?

Она коротко кивает.

— Сделка есть сделка. Я обещала, что позволю тебе прижать меня к мату, так что я позволю тебе прижать меня к мату.

— В одиннадцать пятнадцать?

Джеймсон вздыхает.

— Я приду, Себастьян. Хватит ныть.

— Наденешь майку?

Тихий смешок.

— Нет, я не надену майку.

— Но это необходимая форма.

— А что если у меня нет?

Я на секунду задумываюсь об этом, мысленно представляю Джеймсон, одетую только в простое черное трико, слишком силен, чтобы сопротивляться. Вся эта открытая, гладкая, кремовая кожа.

— Правило номер восемь: мы оба должны быть одеты должным образом. Сделай все возможное, чтобы найти что-то черное.

И тесное. И облегающее.

Громкий, протяжный вздох.

— Ладно.

— Хорошо.

— Отлично.

Она отталкивается, и сдерживая улыбку.

— Хорошо, тогда мы согласны. О, и Джеймс?

— Да, Освальд? — На этот раз она ухмыльнулась. Ехидная ухмылка появилась на её губах, когда назвала меня этим прозвищем. Ухмылка, которую я планирую стереть своим следующим заявлением.

Разглядывая ее тело вверх и вниз своими темными, прикрытыми глазами, я добавляю: —Мы ничего не носим под майками.

Она встревоженно вскидывает бровь.

— Ничего?

— Ничего.

Я оставляю ее стоять на крыльце с открытым ртом. Повернувшись, иду к своему грузовику, насвистывая всю дорогу.

Глава 22

«Знаете, когда у самок ленивца течка, она кричит, а самцы следуют за ее звуками и иногда дерутся друг с другом, чтобы завоевать ее — однако я не могу добиться от одного парня ответа на мои сообщения».

Джеймсон

Ничто, ничто, не могло подготовить меня к виду Себастьяна Осборна в его борцовской майке: ни поисковые изображения google, ни маркетинговые снимки спортивного факультета университета, ни даже яркие визуальные эффекты, подпитываемые моим сверхактивным воображением.

Драма прошлой недели с Сидни испаряется, заменяясь видом в этом гладком, облегающем тело спандексе, это не что иное, как чудо.

Божий дар женщинам.

Убийственный комбинезон сконструированисключительно для того чтобы досаждать уровню моего эстрогена.

Он демонстрирует. Абсолютно. Всё.

Черный с талисманом школы на груди, низкие ремни на плечах обнимают его мускулистые груди, опускаясь вниз, чтобы продемонстрировать его нижнюю часть тела. Его брюшной пресс. Его грудь. От его твердых сосков до его хорошо развитой грудной клетки…

Его все. Я вижу каждую восхитительно четкую деталь.

Ох.

Я смотрю, как он потягивается на носках, прежде чем он замечает меня, выходящую из раздевалки спортивного зала, предназначенного для борцов. Я осматриваю мягкий центр комнаты, изображая интерес к блестящему деревянному полу и свежевыкрашенному школьному логотипу на бетонных стенах.

Оз стоит, уперев руки в узкие бедра, и улыбается, увидев, как я выхожу из раздевалки, одетая только в простой черный балетный купальник, за которым я, как сумасшедшая носилась по всему городу, слишком поздно осознав, что в этом студенческом городке нет танцевальных магазинов. Единственном месте, где продавалось что-то, отдаленно похожее на купальник, это Таргет[19]. А у них?

У них были только для детей.

Так что да. На мне самый большой из детских костюмов, который мне не подходит по размеру. На самом деле, он мне вообще не подходит.

Черный, без рукавов, и очень узкий, я стараюсь не обращать на него внимания и заставляю себя идти по холодному деревянному полу, дергая ткань, поднимающуюся по моей ягодице. И все потому, что Оз — мудак, который настоял, чтобы я его надела.

Над глянцевым полом в центре спортзала светится одинокая лампочка, как в кино.

Темнота окутывает углы комнаты.

Я указываю на свет наверху.

— Э-э, ты это спланировал? Это жутковато.

Он ухмыляется.

— Я могу знать, а могу и не знать обслуживающий персонал, и теперь я у них в долгу.

Он оглядывает меня с ног до головы.

— Кстати, ты выглядишь горячо.

Я неуверенно натягиваю бретели, едва прикрывающие грудь. И.Потому. Что. Идиотка. Спрашиваю:

— Горячо, как «дешевая стриптизерша»?

— Нет. Горячо, как «дешевая стриптизерша-балерина». Кстати, откуда у тебя эта штука?

— Таргет, потому что у меня не было времени заказать его в одном из тех танцевальных интернет-магазинов, и это было единственное место, где они были.

Его красиво очерченные губы изгибаются в понимающей улыбке.

— Разве у тебя нет Прайма[20]? Это заняло бы всего два дня.

Я хочу стукнуть себя по лбу, потому что он озвучил очень веское замечание. Вместо этого я полностью игнорирую вопрос.

— Мне холодно, может, покончим с этим? Я чувствую себя так, будто меня вот-вот поместят под микроскоп.

Продвигаясь дальше в комнату по блестящему полированному паркету, осматриваю свои голые, бледные ноги. Мои бледные веснушчатые руки. Мои накрашенные розовым цветом ногти на пальцах ног, которым не помешал бы свежий слой лака.

Понимая, что Себастьян смотрит, как я бреду босиком по комнате, я стараюсь не смотреть на его мужское великолепие. Его напряженное широкое тело. Его узкие бедра. Его массивные бедра. Его жилистые, пульсирующие бицепсы. Его выпуклость…

Боже.

Я не могу смотреть.

Но я должна посмотреть.

Мои порочные глаза блуждают от его ключицы вниз к твердым, как камень, грудным мышцам и плоскому, упругому прессу, каждый дюйм его длинного, толстого члена виден под тонким, узким костюмом.

Благослови Господь дизайнера этого ужасного наряда.

Мои глаза расширяются, когда останавливаются на его длине, вопиюще очевидной в спандексной ткани, которая ничего не оставляет воображению, потому что под ней на нем ничего нет.

Даже спортивной ракушки.

Я сглатываю.

Делаю еще несколько осторожных шагов.

Не решаюсь.

— Боишься? — спрашивает он, не насмешливо. Я удивлена, что он звучит… искренне. Заботливо. — Взволнована?

— Трудно волноваться, когда не знаешь, чего ожидать.

Я скрещиваю руки на груди, которую я всегда считала фарфоровой; она месяцами не видела солнца, а теперь она просто… белая. Белая, белая, белая.

— Значит, ты напугана.

Я киваю.

— Немного.

— Не стоит. Я буду очень хорошо заботиться о тебе. — Он движется под единственным тусклым светом. — Возможно, тебе даже понравится.

Я нервно сглатываю.

— Вряд ли.

— Не говори, пока не попробуешь.

— В последнее время ты меня бесишь, — фыркаю я немного возмущенно. — Тебе повезло, что я пришла.

— Мы заключили сделку.

— Я здесь, не так ли?

Его взгляд из-под полуопущенных век скользит вверх и вниз по моей фигуре так мучительно неспешно, что мурашки бегут по моей коже, по всему телу.

Я дрожу.

— Выпрями руки, Джим. — Он хлопает в ладоши. — Давай начнем вечеринку.

Я ничего не могу с собой поделать, нервное хихиканье вырывается из меня. Я опускаю руки и стою, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Когда ты называешь это вечеринкой, это звучит не так ужасно.

Его огромные ладони радостно трутся друг о друга.

— Я весь день только и думал, как бы тебя прижать. Держать тебя под собой. — Он делает один осторожный шаг ко мне. — Ни учебы. — Шаг. — Ни тренировки. — Шаг. — Ни работы.

Он останавливается, нас разделяет лишь дюйм свободного пространства.

Едва ли.

— А вот и ты. Джеймсон Кларк, в моем спортзале. — Тепло, излучаемое между нами, схоже с жаром пламени. — Так. Что мы будем делать, Джим. Есть предложения?

Два черных костюма. Две изящные фигуры.

Одна твердая, другая мягкая.

Подняв глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, я с трудом качаю головой, во рту пересохло.

— Ничего? Правда, Джеймс? Никаких предложений? Ни единого? Хорошо, что у меня есть парочка для нас обоих.

В его устах это простое утверждение звучит грязно, извращенно и горячо.

Мой уровень эстрогена взлетает до небес, яичники начинают вибрировать.

Теплая рука Себастьяна сжимает мою руку, постепенно скользя к локтю. Я дрожу, пока мои женские части делают… другие неуместные вещи.

— Ладно, Джимбо, — его голос низкий, эротичный. — Вот что мы сделаем: я покажу тебе, как занять позицию, а потом переверну тебя на спину. Хорошо?

Я смотрю на его грудь.

— Джим, кивни, если поняла.

Я согласно киваю.

Он улыбается мне всем тестостероном и сексуальной привлекательностью, обхватывая мой подбородок своей огромной рукой.

— Боже, ты чертовски милая.

Милая? Тьфу.

— Согни колени вот так и повтори мою позу.

Он отпускает меня и делает шаг назад, присаживаясь на корточки и слегка раздвигая ноги, согнув колени и выгнув спину.

— Суть в том, чтобы центрировать гравитацию.

Я подражаю его позе.

— Вот так?

— Именно так, Джеймсон.

Его голос— это нежное прикосновение, мягкое, сексуальное и низкое, и я краснею от его звука, бедные мои яичники.

— Теперь. Раздвинь ноги. Да, раздвинь их вот так, и наступи своей ведущей ногой вот так. Мы называем это силовой ногой.

Дрожащей правой ногой я делаю шаг вперед.

— Теперь подними руки в защитную стойку.

Он одобрительно кивает, когда я делаю все правильно, изучая мое тело.

— Я опущу голову и прицелюсь тебе в бедро, хорошо? Поскольку я больше, я смогу подвести тебя в нужное мне положение, чтобы поднять.

Я едва могу кивнуть в знак согласия. Мое дыхание затруднено, и я едва могу вынести мысль о том, что он прикасается ко мне, не говоря уже о том, чтобы прикасаться ко мне, не чувствуя жара и боли во всем теле.

Горячо и мучительно и влажно. Мне придется пройти через это.…

Он смотрит на меня, неторопливо и спокойно, наслаждаясь сладким, мучительным временем, изучая меня. Оценивает. Рассчитывает. Мучительно медленно.

Под его взглядом мои соски затвердевают. Его ноздри раздуваются, когда те же самые горячие глаза касаются моей груди, задерживаются и останавливаются там.

— Сегодня нет жемчуга? — он спрашивает.

— Нет, — шепчу я.

— Чертовски жаль, — шепчет он в ответ.

Он снова опускается в стойку, ноги согнуты под маленьким углом, на носочках, чтобы найти центр тяжести. Он приближается ко мне, вытянув ладони и опустив руки. Дойдя до тех пор, пока большие руки скользят по внутренней стороне бедра каждой ноги.

У меня перехватывает дыхание, когда его большие пальцы гладят гладко выбритую впадинку между моих ног, прежде чем скользнуть руками по моим бедрам и обхватить ягодицы.

— Это не техника борьбы, — задыхаюсь я, когда он подходит слишком близко к моей щели, скользит руками вверх по моей спине и нажимает легкими движениями.

— Должно быть, — бормочет он. — Это более волнующе, чем в первый раз, когда ты была подо мной, вероятно, потому, что на этот раз я вижу твои сиськи. Они фантастические.

Прежде чем я успеваю возразить, его большие руки оказываются под моими бедрами, хватая меня за задницу.

Мои ноги легко отрываются от Земли.

Взлетаю.

Переворачиваюсь.

Прижавшись спиной к прохладному полиэтилену, я неожиданно растянулась на мате, уставившись в потолок, мои волосы разметались.

У меня перехватывает дыхание, когда Оз подсовывает руку под мою левую ногу, мозолистые подушечки его грубых рук мягко скользят по бледной коже голени. Он гладит ее вверх и вниз, пока у меня не перехватывает дыхание.

— Ну-ну, — успокаивает он. — Это было не так уж плохо, правда?

— У тебя это так легко получается.

— Это потому, что у меня хорошо получается, — поддразнивает он, паря надо мной, обнимая мою голову своими большими ладонями, лаская мои волосы. — И потому что ты маленькая.

— Я чувствую себя крошечной только потому, что ты такой огромный.

Везде.

Его правая бровь поднимается, рот изгибается в ухмылке.

— Правда. Я большой.

Везде.

Эти грубые пальцы медленно скользят по моей ноге, задерживаясь на нежной коже возле промежности, касаясь ладонью, большой палец гладит мою обнаженную линию бикини. Я резко втягиваю воздух; большой палец Себастьяна цепляется за ткань в шве моего купальника, оттягивая его от моей кожи, заигрывая в опасной близости к моему… там, где я хочу его больше всего.

О Господи.

Его прикосновение — едва заметный трепет вздоха, и я чувствую себя…так хорошо, что могла бы испытать оргазм, если бы позволила себе.

Я чувствую, как жар поднимается по моей груди, сопротивляясь желанию разжечь румянец на щеках. Мне никогда не было так трудно дышат. Никогда не было так трудно не шевелить бедрами. Мне требуется вся сила воли, чтобы не извиваться под ним. Тереться. Покачиваться.

Я подавляю стон.

Он не в моем вкусе, он не в моем вкусе, он не в моем вкусе.

— Мне действительно было необходимо надевать этот дурацкий наряд?

Ему нужно убрать руку, пока я не опозорилась.

— Нет, — мурлычет он. — Конечно, нет, но я думаю, что это было бы не справедливо быть единственным, кто демонстрирует товар.

— И я попалась на эту удочку.

— Крючок, леска, грузило. Каждую минуту рождается простофиля, — говорят его губы, в то время как его пальцы, наконец, путешествуют, чтобы погладить мои бедра.

— Ты называешь меня наивной?

— Нет, но я надеюсь, что ты простофиля, потому что я такой.

— Ну, это чуточку странно.

Воздух вокруг нас такой же плотный, как связки на его шее, как его жесткая длина, прижимающаяся к моему бедру, напрягаясь внутри спандексного костюма.

— Один, — начинает он отсчет, постукивая ладонью по коврику. — Два. — Его голова опускается. — Три. Победителю достаются трофеи.

Склонив голову, его язык неторопливо скользит в ложбинке между моих полных грудей; от выреза моего купальника он проводит языком до самой ключицы. Медленно. Сексуально. Покусывает и посасываетмою ключицу.

Нежно. Горячо.

Влажно.

О, милый малыш Иисус, святая мать…

— Остановить, — задыхаюсь я, когда он облизывает мою шею. — Себастьян, остановись, — снова задыхаюсь я. Боже, это слишком, слишком хорошо. — Правило номер девять: Не делай этого, если действительно не имеешь это в виду.

— О, я, блядь, имею это в виду, — рычит он мне в шею, его язык объявляет войну каждой клеточке моего тела. За ухом. Через ключицу. Мое ноющее, отчаявшееся тело.

— Я не это имела в виду. Я не думаю, что смогу это сделать. Не с тобой. Мне очень жаль.…

Так же сильно, как я хочу его, хочу его тело и хочу чувствовать его на себе — я не могу этого сделать. Я просто не могу сделать то, что он делал с бесчисленным количеством других женщин, которые были до меня, если я не продумала это до конца. Спонтанные связи больше не по моей части.

Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня, его лицо непроницаемая маска.

— Не извиняйся. Я понял. Я остановлюсь.

Я даже не понимаю, что задерживаю дыхание, пока не отпускаю его, воздух выходит из моих легких разочарованным вздохом. Глупая, глупая Джеймс, думала, может, он скажет что-нибудь другое. Думала, может, он попытается переубедить меня.

Думала, может…

Нет.

Он промолчал.

Вместо этого он смотрит на меня, оценивая. Разглядывает меня. Снова опускает голову и касается губами уголка моих губ. Одна сторона, потом другая, слишком нежно, чтобы мое сердце не рыдало от сожаления. Нежно целует меня в висок. Щеку. Уголок моих глаз, заставляя их закрыться.

Здесь. Вот здесь — мое любимое место для поцелуя: нежная кожа под нижними ресницами.

— Ты можешь сказать, что не можешь, — напевает он мне в ухо. — Но тебе ведь это нравится, Джим?

Я выдавливаю из себя предельно честное и хриплое:

— Уф, да.

Боже да.

— Мне повторить? — мурлычет он.

Да, пожалуйста, подтверждаю я, кивая.

Он делает. Осыпает крошечными поцелуями эту нежную кожу. Нежные поцелуи. Заботливые. Один за одним, ритмичное биение моего сердца в такт ритму его великолепных губ.

Теплые полные губы нежно прикрывают мой рот, и на доли секунд мои глаза открываются, желая увидеть этот нежный момент между нами. Запомнить его.

Глаза Себастьяна закрыты. Высокие скулы. Губы — о, эти губы — покоятся на моих, ждут. Ищут. Просят.

Я отвечаю, медленно раздвигая губы и нерешительно исследуя его язык. Они смешиваются. Сливаются. Кружатся, пока мы оба не начинаем стонать.

— Боже, Джеймс, Я хочу…

Его большая рука нежно гладит меня по внутренней стороне бедра, пробегает по бедру и по дешевому полиэстеру моего плохо сидящего черного купальника, в то время как его губы ласкают мой рот. Вверх к моей чувствительной груди. Водя указательным пальцем по их нижней части, он лениво водит им взад и вперед по моей чувствительной плоти, пока я не выгибаю спину, желая, чтобы он прикоснулся ко мне.

Сделай что угодно, что угодно, со мной. Желая большего. Желая большего, чем несколько чувственных поглаживаний на полу спортзала.

Я всхлипываю, когда его рот прерывает контакт.

— Да, Себастьян? Чего ты хочешь?

Меня. Скажи, что хочешь меня. Скажи, что хочешь встречаться со мной, проводить со мной время и узнавать меня. Не просто заниматься со мной сексом на холодном полу спортзала.

Только скажи, и я твоя.

— Джеймс, малышка, я хочу ехать на тебе до самого секс-города.

Подождите.

Что?

Он ведь не мог сказать этого?

— Что ты сказал?

Глубокий смешок сотрясает его грудь.

— Мне всегда хотелось потрахаться на этих матах. Назови это безумной детской фантазией. Ты согласна?

Это официально: он придурок, и момент испорчен.

— Серьезно, Оз? Я понятия не имею, что на это сказать, но нет. Нет, я не хочу заниматься сексом на этих матах. Это не то, что я ожидала от тебя услышать.

Его пальцы убирают прядь волос с глаз.

— А что ты ожидала?

Я издаю короткий саркастический смешок.

— Я думала, что нравлюсь тебе.

— Ты мне нравишься.

— Нет, Оз. Я думала, что нравлюсь тебе. Достаточно, чтобы… — о боже, как бы это сказать. — Достаточно, чтобы хотеть чего-то большего. На прошлой неделе, когда ты встречался с Сидни, это немного задело мои чувства.

Теперь он слегка отстраняется, его длинное, твердое тело все еще парит надо мной.

— Черт, я знал, что ты ревнуешь.

Я считаю до трех, что бы успокоиться.

— Я не говорила, что ревную, я сказала, что это задело мои чувства.

— Ты просишь меня связать себя обязательствами с тобой, Джеймс? Потому что я не думаю, что готов быть связанным одним человеком.

Мы лежим неподвижно. Неподвижные, тяжело дышащие, поглощенные ледяной реальностью, которую он только что обрушил на нас обоих. Проходит несколько мгновений, не знаю, сколько именно, прежде чем я пытаюсь оттолкнуть его.

Это такое жалкое усилие, его твердая масса не сдвигается с места.

— Связанным? Нет. Все, что я сказала, что думала, что нравлюсь тебе больше, чем какой-то трах на грязном полу спортзала. Ты никогда никуда не приглашал меня, и ты дважды встречался с моей соседкой по комнате.

— Второй раз был несчастным случаем.

Я съеживаюсь, не осознавая до этого момента, как сильно я на самом деле интересуюсь им, как сильно он мне нравится. И не просто нравится, а очень нравится. В старомодном смысле, в стиле влюбленность в мальчика на детской площадке. Бабочки, сексуальные фантазии, мечты, забота, смайлики.

Все ощущения.

Все они.

Я испытываю к нему сильнейшее в мире влечение, испытываю к нему боль, о которой даже не подозревала.

— Мы даже не должны быть здесь сейчас, — он стонет в мои волосы, лаская их своей огромной ладонью, вдыхая жизнь в мой висок.

Мои глаза закрываются, слезы грозят пролиться из уголков, пока я слушаю его небрежную болтовню.

— Это была ошибка. Если кто-то из команды узнает, их подкалываниям не будет конца.

— Тогда зачем ты привел меня сюда?

Он пожимает плечами, все еще лежа на мне.

— Ты проиграла пари.

— Это единственная причина?

— А какая еще может быть причина?

Какая еще может быть причина?

Глава 23

«Я после секса шлепнул ее по заднице и оставил отпечаток руки на ее ягодице. Я сказал ей, что это все равно, что оставить пятизвездочный отзыв».

Себастьян

— Слышал, ты на днях был в тренажерном зале с той библиотекаршей.

Ко мне подходит один из моих товарищей по команде, мокрый после душа, одно полотенце переброшено через плечо, а другое обернуто вокруг талии.

— Ага.

Я поворачиваюсь к нему спиной, роясь в своем шкафчике в раздевалке команды.

— Откуда ты это слышал?

— Гандерсон.

Гандерсон? Он первокурсник и один из «заноз в заднице», и, по-видимому, стукач, с поцелуями, застрял своим носом глубоко в заднице Кэннона.

— Что еще тебе сказал этот гребаный Гандерсон?

Маленький говнюк.

— Ничего, — смеется мой товарищ по команде, бросая полотенце на скамейку. — Только то, что ты попросил уборщика открыть тренировочный зал и вытащить несколько матов. Что ты там с ней вообще делал, ломал новые полы?

Благодаря финансированию щедрого спонсора-выпускника, в борцовском спортзале недавно был проведен капитальный ремонт напольных покрытий, фресок и некоторых видов оборудования.

— Нет. Я не ломал новый пол.

— Так что ты делал, играл в чертов Твистер?

— Знаешь, что Кэннон? Это не твое дело.

Коротышка-второкурсник тычет пальцем себе в грудь.

— Ты прав. Это не мое дело, это наше гребаное дело. Это и наш спортзал тоже, братан; ты не увидишь, что бы я приводил туда цыпочек. Включи свою чертову голову.

— Он прав, Оззи. Ты же знаешь, что девушкам нельзя входить в тренажерный зал. Это взрыв мозга.

Черт, они правы.

Я не был сосредоточен.

Я не тренировался усердно, потому что был поглощён мыслями. Из-за всей истории с Джеймсон, у меня сводит живот.

Выражение ее лица, когда она уходила, преследовало меня всю неделю.

— Она не моя девушка.

— Тогда я не понимаю, зачем ты поехал кататься на сноуборде, когда мог поехать в Дейтон с командой. Чувак, там было так много кисок, это чудо, что я могу прямо ходить, — кричит Зик из душевой кабины. Его громогласное заявление разносится эхом по раздевалке и душевой. — Я все еще не чувствую свой член.

— Я же сказал, что хотел расслабиться.

Фырканье.

— О, а сноуборд расслабляет, да?

— Ну, нет. Но пейзаж был красивый.

Джеймсон была красивой.

Джеймсон красивая.

— Красивый, — голос Зика ровный, не впечатленный. Я слышу, как он делает паузу. — Твою мать, чувак.

— Подожди, — вмешивается Аарон Бауэр. — По крайней мере, скажи нам, что ты перепихнулся. Ведь где-то должны были быть снежные зайки[21], верно? Милфы[22]? Скучающие домохозяйки с пылесосом?

Он издает сосущий звук, прижимая кулак к щеке, имитируя минет.

— Верно, — соглашается Зик из душа. — В последний раз, когда моя мама ездила в поездку во время весенних каникул, она трахалась с каким-то придурком из Лиги Плюща, болтающимся у бассейна отеля.

— Дэниелс, твоя мама похожа на шлюху, — раздается насмешливый возглас.

— Да пошел ты, Сантьяго.

Вода в душе выключается, и выходит Зик, мокрый, вытирающийся полотенцем. Не смущаясь, он набрасывает полотенце на плечи, позволяя своим яйцам высохнуть на воздухе. Он поворачивается ко мне.

— Так что? Ты хотя бы трахался?

Я закатываю глаза и делаю вид, что роюсь в своем шкафчике.

— А ты как думаешь? — становлюсь я «в позу», не подтверждая и не отрицая своего утверждения.

Кто-то хлопает меня по спине.

— Вот это мой мальчик. Кто это был?

— Пожалуйста, скажи нам, что это была та распутная библиотекарша, о которой я все время слышу, — умоляет Джон. — Ты ведь с ней был, верно?

Кто-то издает громкий язвительный смешок.

Зик.

— Да, точно. Эта та сучка? Она намного чопорнее, чем Бетти, настоящая библиотекарша.

Я усаживаюсь на ближайшую деревянную скамью и сажусь прямо, словно аршин проглотил, пока они насмехаются надо мной, высмеивают Джеймсон и несут всякое дерьмо.

— Ты ей уже вставил? — спрашивает другой член команды, снова имея в виду Джеймсон.

— Я не знаю, Сантьяго, люди все еще говорят «вставил»?

— Вставил. Трахнул. Поимел. Перепихнулся. Переспал. Что тебе больше нравится, педик? Ты начинаешь говорить, как твоя девушка-девственница.

— Она не моя девушка.

Даже близко нет, я позаботился об этом в понедельник.

Во мне зарождается чувство вины.

— Да? Ты, кажется, проводишь слишком много гребаного времени в библиотеке в эти дни, занимаясь с кем-то, на кого, как ты утверждаешь, насрать. — Зик использует мнимыекавычки, говоря «занимаясь».

Вот придурок.

Я натягиваю носки, желание защитить Джеймсон усиливается. Защитить себя. Нас.

— Я никогда не говорил, что мне на неё насрать.

— Так почему ты всегда в библиотеке, чувак?

— Просто пытаюсь поддерживать свой средний.

Зик, ведет себя как всегда придирчиво, пристально смотря на меня.

— Твой средний.

— Мой средний балл, — уточняю я. — Средний балл.

— Я знаю, что такое средний балл, придурок.

Мои темные глаза впились в него.

— Ты почему-то очень злишься. Кто-то нагадил в твою овсянку сегодня утром? Разве вы не выпустили пар, заблокировав Роджерса полунельсоном[23] полчаса назад?

— Может, я и злюсь. Может, я не хочу, чтобы ты встречался с ханжой. Это даст остальным занудам ложную надежду.

— Ты мудак.

Он смеется, почти маниакально: — А я и не говорил, что нет.

Громкий, ревущий крик из офиса разносится по раздевалке, отдаваясь эхом: — Осборн. Дэниелс. Сейчас не время меряться пенисами. Одевайтесь и садитесь в автобус. У вас восемь минут.

Зик ворча от разочарования, смерив меня ледяным взглядом, отправился к своему шкафчику. Вытащив свою спортивную сумку, кричит через плечо:

— Это не конец, Осборн. Вовсе нет.

Глава 24

«Моя мечта, что бы девушка для секса жила рядом с Макдональдсом, чтобы я мог трахнуть ее, а затем взять бургер».

Себастьян

Я вваливаюсь в дом, измученный долгой поездкой в автобусе, и Зиком, который продолжал изводить меня в течение пяти часов, пока мы добирались до дома. Он критиковал. Он раздражался. Он скулил до тех пор, пока моя голова не откатилась на бок, и я не включил музыку, чтобы заглушить этот звук.

Я устал.

Я умираю с голоду.

Я готов к теплой еде и мягкой постели.

В доме тихо, когда я бросаю свои сумки в прачечную. Повесив сумку и сняв куртку, я быстро снимаю ботинки и откладываю их в сторону.

Я включаю свет на кухне и подхожу к холодильнику. Рывком открыв ее, я смотрю внутрь, ослепленный ярким светом, созерцая добычу: трехдневный соус для спагетти, недоеденный гамбургер, йогурт. Там остался галлон апельсинового сока, немного фильтрованной воды и открытая бутылка «Доктора Пеппера».

Мой выбор — отстой.

Оплакивая тот факт, что по дороге домой я не остановился и не перехватил что-нибудь быстро, я хватаю остатки гамбургера и йогурт, шлепаю их на тарелку и прислоняюсь к стойке.

Где, черт возьми, все? Я хватаю телефон и набираю сообщение соседу по комнате.

Оз: Где ты?

Зик: Остановился поесть.

Дерьмо.

Оз: Принеси мне что-нибудь. Ужасно голодный.

Зик: Ага. Буду через полчаса.

Может он и полный придурок, но он придурок, который накормит мою голодную задницу.

Довольный тем, что еда уже в пути, я выбрасываю бургер и йогурт в мусорное ведро, хватаю сумку и иду по коридору в душ.

Это занимает у меня всего шесть минут.

Натянув шорты и потрепанную старую футболку, я направляюсь в свою комнату и иду по устланному ковром коридору, останавливаясь перед дверью моего соседа. Постучав по ней костяшками пальцев, я без колебаний поворачиваю ручку.

Не желая будить его, если он спит, я медленно открываю дверь, тусклый свет изнутри указывает на то, что он дома и не спит.

— Эй, Эллиот!

Мой взгляд блуждает по кровати, задерживаясь на двух переплетенных фигурах, а именно на моем соседе по комнате, трахающем какую-то девушку, вдалбывающем ее в свой матрас, как будто это его последний шанс на перепих.

Их стоны наполняют воздух.

Ошеломленный, я не сразу прихожу в себя.

— Вот дерьмо! Прости, чувак.

Я должен был закрыть дверь, должен был отступить и уйти в свою комнату, но вид белых бедер моего соседа по комнате, страстно врезающихся в ту цыпочку, которую он загораживает, заставляет меня смотреть недоверчиво.

Консервативный Эллиот никогда не приводит девушек домой. Никогда.

Ни разу.

Ну, я бы не сказал, что никогда, но такие случаи настолько редки, что я не могу вспомнить, когда это было в последний раз. Это не в его стиле, так что я предполагаю, что это не какая-то интрижка.

Это, должно быть, девушка, с которой он встречался, но не представил нас друг другу.

Кто-то, кто ему действительно нравится.

Так что я должен закрыть дверь и уйти, радуясь тому, что он отрывается.

Но этого не делаю.

Позор мне.

Мой взгляд падает на пол, на разбросанное нижнее белье. Прозрачный кружевной бюстгальтер. Бледно-лиловые атласные стринги (хороший выбор). Джинсы. Черные лакированные балетки. Белый кардиган…

Подождите.

Черные балетки?

Белый кардиган?

Белый гребаный кардиган?

Я бросаю взгляд на кровать, на спутанные простыни. Мужской стон. Женский вздох, с которым я слишком хорошо знаком.

Длинные блестящие волосы рассыпаны по темно-синей подушке Эллиота, его руки упираются в матрас у лица брюнетки, пока он неистово толкает и вдалбливает свои бедра в нее, пока она задыхается от удовольствия.

Трахает ее.

Трахает, блядь, Джеймсон.

Это она, я просто знаю это.

В ярости я открываю рот и делаю несколько шагов к ним, намереваясь— Что? Стащить его с середины толчка? Начать драку? Черт! Мой возмущенный писк, должно быть, насторожил их, потому что Джеймсон открыла глаза и вяло подняла голову с подушки в сонном, сексуальном тумане.

Пальцы Эллиота обхватывают ее зад, впиваясь в расщелину, и я вижу красный, когда сжимает ее. Вижу красный, когда она хихикает и стонет.

— Ты такой удивительный, — всхлипывает она, и я с ошеломленным ужасом наблюдаю, как с её губ слетает мое имя. — Ты самый лучший, лучший… прямо здесь… да!

Я безмолвно смотрю, как она задыхается. Кончает.

Кончает.

Наши глаза встречаются, ее остекленевшие от экстаза, и она улыбается, откидывая голову в удовлетворенном, пьяном состоянии. Эллиот сосет ее шею, его грязный язык пробегает по ее горлу.

Ебать, ебать, ебать меня жестко.

Я захлопываю дверь с такой силой, что она трескается, дергается на петлях, и с грохотом несусь по коридору. Распахиваю свою дверь. Она ударяется о стену, отскакивая от силы удара. Расхаживая взад и вперед по своей комнате, как тигр в клетке, я считаю, чтобы восстановить самообладание.

Раз, два, пять. Десять.

Я выхожу в коридор, задыхаясь, как будто только что пробежал восемь миль, и борюсь с желанием пробить кулаком чертову стену, отделяющую комнату Эллиота от коридора.

Я жду.

* * *

Я стою, прислонившись к стене за его дверью, когда она выходит, одетая только в его футболку. Его гребаную футболку. Я вспоминаю нашу поездку в Юту, на ней не было ничего, кроме моей серой борцовской рубашки, и снова чуть не теряю самообладание.

Я считаю до пяти, с удовлетворением отмечая ее испуганный вздох, когда она видит меня, вздох, похожий на тот, который я слышал полчаса назад, когда она подложила мне свинью.

Трахаясь с моим соседом.

— Привет! — мое злобное, пронзительное и сердитое приветствие отнюдь не приятно. — В чем дело?!

Я уверен, что это звучит безумно, но я так чертовски зол.

Она смотрит налево, смотрит направо в поисках спасения. Прости, милая, никто не придет тебя спасать.

— Если тебе нужно отлить или, ну, не знаю, бросить презерватив в мусорное ведро, ванная дальше по коридору налево.

Разве я не чертов приветственный комитет? Сбавь тон, Осборн.

Вместо того чтобы направиться в ванную, Джеймсон прислоняется к стене, подражая моей позе. Спина прямая, прислонясь к стене, левое колено уперлось в стену, нога коснулась гипсокартона.

— Ты рано вернулся, — любезно говорит она. — Как прошло соревнование?

Скрестив руки на груди, я изучаю ее. Раскрасневшиеся щеки, взъерошенные волосы, немного дикие глаза… её посторгазменный взгляд невероятно сексуален.

Я перешел к делу.

— Как долго это продолжается?

Ее голова с глухим стуком ударяется о стену.

— Только один раз. Но это было наше второе свидание.

— С каких это пор?

— Мы переписывались после вечеринки.

Сукин сын. Это было минимум две недели назад. Или уже три?

— Когда ты собиралась мне сказать?

Иронический смех срывается с ее губ:

— Я не собиралась.

— Почему? Я гонялся за тобой неделями; ты трахнешь его, но не трахнешь меня?

— Это не соревнование, и, пожалуйста, говори тише.

— Почему.

— Почему что?

— Почему ты позволила ему… — я сглатываю, не в силах произнести ни слова. Черт возьми, если все это не заставляет меня чувствовать себя полным дерьмом.

В ответ она сухо рассмеялась.

— О, пожалуйста, только не говори, что тебя это беспокоит. Ты не желающий обязательств. Ты тот, кто получает «работу руками» и минет от любой, у кого есть пульс. — Она фыркает. — Дай мне чертов перерыв.

Я тычу пальцем в ее сторону.

— Ты с ума сошла, если думаешь, что меня это устроит.

— Это не имеет к тебе никакого отношения.

— Чушь собачья. Это имеет отношение ко мне! Ты простонала мое имя. Мое. Имя.

В ответ она лишь небрежно пожимает плечами, и мне хочется прижать ее к стене и показать, что она для меня значит.

— Ты спала с ним, чтобы заставить меня ревновать? Чтобы подчинить меня? Потому что я говорю тебе прямо сейчас, Джеймсон, это не сработает. Все это меня бесит.

Долгий, тихий вздох.

— Он хороший парень, Оз. Он мне нравится. Может, мы и не встречаемся, но, по крайней мере, он не заставит меня чувствовать себя использованной и дешевой по утрам. Он не заставит меня чувствовать себя очередным номером. Я сохраню достоинство, когда выйду отсюда.

— Что ты несешь? — Я тычу большим пальцем себе в грудь. — Я отношусь к тебе с уважением.

— Успокойся и говори тише, — шипит она. — Боже, Себастьян, не все всегда связано с тобой. Тебе не приходило в голову, что я не хочу быть с кем-то, кто хочет, чтобы я отвезла его в секс-город?

Я молча считаю до десяти и делаю глубокий успокаивающий вдох, сжимая кулаки.

— Почему ты не позволяешь мне трахнуть тебя?

Она изучает меня, холодная, спокойная и собранная. Плечи расправлены и полны достоинства, как будто она уже все обдумала и знает ответ.

— Потому что ты говоришь такие вещи, как «почему ты не позволяешь мне трахнуть тебя». Думаешь, я не хочу тебя? Ты ошибаешься. Я хочу. Я лежу в постели и думаю о тебе каждую ночь; Ты мне снишься, Себастьян. Но я не дура. Ты разобьешь мне сердце.

— Так это и есть твое решение? Переспать с кем-то еще? С моим долбаным соседом, из всех людей?

— Я сделала это не для того, чтобы причинить тебе боль.

— Слишком поздно! Как ты могла так поступить со мной, Джеймсон? Скажи мне! Я не трахался с твоей соседкой, когда была возможность.

Ее лицо вытягивается. Плечи опускаются.

— Наверное, я… хотела чувствовать себя хорошо. Я хотела удовольствия. Я хотела оргазма. У меня не было секса целую вечность, и Эллиот был безопасным выбором.

— О, мой гребаный Бог. — Мои кулаки сжимаются, мне хочется ударить кулаком в стену позади меня. — Это такое дерьмо.

Джеймсон скрещивает руки на груди.

— Я приняла решение.

— Я никогда не лгал тебе о том, кто я.

— И мне это нравится в тебе, но…

— Но что? — Не могу избавиться от горького привкуса во рту.

— Чудесно и ужасно, — шепчет она. — Красиво и легко забываемо. Ты заставляешь меня чувствовать то же самое.

— Как ты можешь стоять здесь и говорить такое? Я обожаю тебя! Я думаю, ты красивая. Я не могу ни минуты не думать о тебе, о том, как ты пахнешь и как ты всегда откидываешь волосы назад, или постукиваешь ручкой, когда концентрируешься. Ты сводишь меня с ума.

— Этого недостаточно.

— Не делай этого, Джеймсон, не говори это дерьмо. Пожалуйста, ты разбиваешь мне сердце.

Она отступает, делая шаг к двери моего соседа.

— Ты не сделаешь этого нарочно, Себастьян, но, в конце концов, разобьешь моё.

Я сглатываю комок в горле.

— А Эллиот, видимо, нет.

Она слегка трясёт головой.

— Эллиот нет.

И в этом дерьме есть смысл. Эллиот не разобьет её сердце, потому что Эллиот отличный гребаный парень, который на самом деле заслуживает такую девушку, как Джеймсон Кларк. Я думаю, что это в два счета делает меня засранцем, с хреновой тучей долгов, переломанным телом и грубым темпераментом. Парнем, который спит со многими девушками, который напивается и получает минет от незнакомок.

Чертов Эллиот и его чертов золотой нимб.

Я выбью из него все дерьмо. Сначала, я собираюсь схватить его за отвисшие яйца. А потом я врежу ему прямо в лицо. Затем…

Я отталкиваюсь от стены и приклеиваю фальшивую улыбку.

— Хорошо. Тогда я просто оставлю тебя. Веселитесь.

Она выглядит опустошенной, плечи опущены.

— Всё должно было быть не так.

Я иду к своей спальне в конце коридора и останавливаюсь у двери.

— Эй, Джеймс!

Она все еще стоит там, где я ее оставил, приросшая к месту. Ее подбородок дрожит.

— Что?

— Я хочу, чтобы до утра тебя здесь не было.

Мне даже не нужно ждать так долго.

Через пятнадцать минут после нашей стычки в коридоре я слышу, как открывается дверь спальни Эллиота, слышны приглушенные голоса и шаги за моей дверью. Они медлят, прежде чем двинуться по коридору к выходу.

Входная дверь открывается и со щелчком закрывается. Я тупо вслушиваюсь в каждый звук, все еще пытаясь понять, что, черт возьми, здесь произошло.

Что, черт возьми, произошло?

Заложив руки за голову, прикроватная лампа всё ещё светится, я смотрю на вентилятор под потолком и, назовите меня садистом, изо всех сил стараюсь переварить каждую деталь того, на что наткнулся: Джеймсон стонет. Белая на фоне всего остального тела задница Эллиота раскачивается над ней. Полуприкрытые глаза Джеймсон, когда она приближается к оргазму. Ее рот формирует форму моего имени, пока её трахает другой человек.

Я десять раз пытаюсь сложить все воедино, потом еще десяток раз, но безуспешно.

Джеймсон занимается сексом, потому что хочет чувствовать себя хорошо. Занимается сексом с кем-то другим, потому что это приятно, с кем-то, кто не является мной. Потому что она хотела, оргазма и удовольствия. Голая в соседней комнате, в чужой кровати, в моем доме.

Я упоминал голую?

Джеймсон трахалась с моим соседом по комнате. В моем доме.

Джеймсон.

Эллиот.

Джеймсон и Эллиот.

Эллиот в итоге переспал с Джеймсон, в чьи трусикия пытался залезть неделями. Эллиот, мой друг, который заслуживает такую девушку, как Джеймсон, которая трахнула его, потому что хотела чувствовать себя хорошо.

Интересно, выходит ли жизнь на улицу покурить прямо сейчас, потому что она только что закончила трахать меня.

Трахать меня жестко.

Логически все это не имеет смысла.

Да, я возможно был немного резок с Джеймсон, но она даже не знает Эллиота. Как можно было прыгнуть в постель к кому-то, кого однажды встретила на вечеринке, после того, как пофлиртовала по гребаным смс? Кто так делает?

Ладно. Я так делаю.

Я ворочаюсь с боку на бок, превращая подушку в бесполезный комок, сознавая собственное лицемерие. И да, я могу быть лицемером, но, по крайней мере, я не показываю нехарактерное поведение. Не так, как она. Спать с незнакомцами — это то, что я делаю, то, что я всегда делал. Это легко, быстро и не требует никаких усилий.

Не требуется никаких последующих действий или эмоций.

Джеймсон, может, и не девственница, но я, черт возьми, могу гарантировать, что она не спит с кем попало. Она не может.

Не так, как я.

Делал.

Делаю.

Черт, черт, черт, у меня в голове бардак.

Я даже не могу собраться с мыслями, которые заставляют меня сесть, вылезти из кровати и помчаться по коридору в комнату Эллиота. Я врываюсь в его дверь, не потрудившись постучать.

— Зачем ты это сделал?

Он сидит на кровати в одних трусах, листает Нетфликс[24] и вид его безволосой голой груди выводит меня из себя.

— Что сделал?

— Не будь тупицей, — выплевываю я. — У тебя был секс с Джеймсон.

— И? — Рыжевато-каштановые волосы Эллиота торчат, и он смахивает со лба растрепанные пряди. — С каких это пор заниматься сексом с горячей, страстной женщиной считается преступлением?

От слов «горячей» и «страстной» у меня волосы на затылке встают дыбом. Мои руки сжимаются в кулаки, желая его ударить.

— Осторожнее, — угрожаю я, когда Эллиот смотрит на меня, как будто я сошел с ума, а может, я и сошел. — Следи за тем, как ты говоришь о ней.

Он поднимает брови.

— Я не могу назвать ее горячей?

— Нет.

Он встает с кровати, идет к шкафу и достает оттуда футболку.

— Слушай, я не знаю, в чем твоя гребаная проблема, но выкладывай уже. Уже поздно, и я устал.

Устал?

Устал?

— Я хочу выбить из тебя все дерьмо, — рычу я, все еще прикованный к своему месту у двери, наблюдая, как он натягивает футболку через голову. — Пожалуйста, дай мне повод избить тебя до потери сознания.

Он опускает подол и поднимает руки, сдаваясь.

— Эй, чувак, я понятия не имею, о чем ты говоришь… это… Дерьмо, чувак. Ты встречаешься с Джеймсон? В этом все дело? Она… черт возьми… она тебе изменяет? Со мной?

Его глаза расширяются от ужаса, когда эта мысль укореняется в его мозгу.

— Святое дерьмо, это правда, да? Она тебе изменяет. Чёрт возьми! Боже мой. Не делай мне больно.

Эллиот выглядит так, как будто с ним вот — вот случиться гипервентиляция легких или он обмочит штаны или оба варианта одновременно, так что я жалею его.

— Нет, она не изменяла мне! Господи, мы даже не встречаемся.

Его плечи опускаются, и он издает долгий вздох облегчения.

— Слава богу, мать твою! — Сбитые с толку карие глаза встречаются с моими. — Подожди, тогда почему ты так злишься?

— Я…

Я не знаю.

— Я… понятия не имею.

Эллиот наклоняет голову, изучая меня, оценивая мою позу и выражение лица.

— Постой. Оз, ты… ты влюблен в нее?

— Любовь? — Я смеюсь слишком громко. — Нет. Черт, нет. — Но я все равно не решаюсь произнести следующие слова. — Она просто мой друг.

Мой друг.

Просто мой друг? От этих слов мне больно, и внезапно меня тошнит.

— Парень. Ты должен видеть себя прямо сейчас; я не могу поверить в это.

— Что?

— Она тебе нравится. Нравиться на самом деле.

— Заткнись, Эллиот, мы не в пятом классе.

— Не упусти своего омара, парень.

Моего омара? Какого черта он говорит?

— Пожалуйста, никогда больше не говори в моем присутствии ничего подобного, или мне придется тебя ударить.

— Ничего себе, поверить не могу, у Оза Осборна, легендарного борца из Айовы, на самом деле есть сердце.

— Я сказал, заткнись, придурок.

Но он не закрывает свой рот. Даже близко.

— У тебя есть настоящие чувства к кому — то. Ты не просто хочешь трахнуть ее.

— Разве я не велел тебе заткнуться?

— Послушай, я даже не знаю, что сказать. Извини. Дерьмо. Если бы я знал, я бы никогда не…

Он бы никогда с ней не переспал. Теперь я это знаю.

Откуда знаю?

Во-первых, потому что он лоялен и не подчиняется своему члену, в отличие от всех нас. Эллиот больше руководствуется эмоциями. Так что если он переспал с Джеймсон, то это потому, что она ему действительно нравится. Во-вторых, он знает, что, если он наебет меня, я выбью из него все дерьмо.

Так что простой факт остается фактом… это отстойно знать, что она решила переспать с ним.

Я просто не понимаю. Я потрясающий. Как она может этого не видеть? Где, черт возьми, я ошибся с ней? Я был слишком настойчив? Я отпугнул ее? Не надо меня ненавидеть, я слышу, как она умоляет. Вижу ее слезы. Джеймсон плачет, мокрые дорожки слез появляются на ее красивом лице. Мои глаза тоже слезятся, и я тянусь к ней, цепляясь за нее, когда слезы текут по моим щекам, но там не за что держаться. Я не знала, что тебе будет больно, всхлипывает она. Я не знала… Пожалуйста, Себастьян, я влюбляюсь в тебя.

— Тогда как ты, блядь, могла так поступить со мной? — плачу я. — Я влюбляюсь в тебя, а ты все разрушила. Ты все испортила.

Себастьян, я люблю тебя. Себастьян, я люблю тебя.

Себастьян. Оз, ты меня слышишь?

Оз.

Оз.

— Оз, чувак, очнись.

Я задыхаюсь в рыданиях, рывком подскакивая.

— Черт возьми!

Большая мощная ладонь сжимает мое плечо, сильно сжимая, и я вздрагиваю, ударяюсь затылком о холодное окно автобуса, мой висок ударяется о твердое стекло. Твою мать, как больно!

— Оз, все в порядке, парень?

Я чувствую, как по щекам текут влажные слезы, и смущенно вытираю их тыльной стороной ладони.

— Все в порядке. Я в порядке.

Чертовски напуган, но в порядке.

Я потираю то место, где только что ударил себя, пальцы скользят по моим потным волосам, и оглядываюсь на моих товарищей по команде, большинство из которых все еще спят, за исключением Кори Филлипса, играющего на своем телефоне, и Таннера Фрэнка, читающего на своем Kindle под потолочным светом.

Я выдыхаю, откидываюсь на спинку сиденья и смахиваю очередную слезинку.

— Ты точно в порядке? Голова Джонатана Пауэлла появляется над сиденьем позади меня. — В поле зрения появляются огни с парковки кампуса, освещая интерьер автобуса. — Извини, что разбудил и напугал тебя, но мы подъезжаем.

— Да. — Я массирую голову. — Я в порядке. Спасибо, что разбудил.

Это был просто сон.

Все это было просто сном. Дерьмовым, запутанным сном.

В состоянии транса я выхожу из автобуса. Проделываю все необходимые движения, чтобы одеться, сложить вещи и связаться с тренерским штабом. Узнаю мое расписание на следующую неделю.

Я едва помню дорогу домой.

К тому времени, как я попадаю в дом, я вымотан. Пять часов по дороге домой, которые Зик потратил, допрашивая меня, не прошли даром в сочетании с моим эмоционально изнурительным сном. Зик критиковал. Он раздражался. Он скулил до тех пор, пока моя голова не откатилась на бок, и я не включил музыку, чтобы заглушить этот звук.

Я вваливаюсь на кухню, осторожно оглядываясь по сторонам.

Я устал.

Я умираю с голоду.

Я готов к теплой еде и мягкой постели, но быть здесь, в этом доме после этого безумного сна, чертовски странно.

Все это кажется слишком реальным.

Как и в моем сне, в доме тихо, когда я бросаю свои сумки в прачечной, и я все еще первый в доме. Как и во сне, я вешаю сумку, снимаю куртку, быстро снимаю ботинки и откладываю их в сторону, чтобы никто не споткнулся.

Включив свет на кухне, я подхожу к холодильнику, открываю его и наклоняюсь, чтобы заглянуть внутрь. Соус для спагетти трехдневной давности и никакой лапши. Недоеденный гамбургер от Малоуна. Один йогурт. Кетчуп. Пиво.

Полгаллона шоколадного молока (идеально подходит для предотвращения похмелья). Еще остался галлон апельсинового сока, немного фильтрованной воды и открытая бутылка «Доктора Пеппера».

Не имея привлекательного выбора, я довольствуюсь остатками гамбургера Малоуна, йогуртом и галлоном молока, бросая все на прилавок.

Где, черт возьми, все? Я хватаю телефон и набираю короткое сообщение соседям по комнате.

Оз: Где вы?

Первым откликается Зик: Остановился поесть.

Окей. Это чертовски странно и немного пугает меня.

Оз: Принеси мне что-нибудь. Ужасно голодный.

Зик: Ага. Буду через полчаса.

Все это слишком странно, чтобы быть реальным.

Я поднимаю крышку мусорного бака, вываливаю бургер, хватаю сумку и иду по коридору, покачиваясь перед дверью Эллиота. Я останавливаюсь. Делаю глубокий вдох. Коротко стучу в дверь.

— Да? — его голос отвечает изнутри.

— Ты не спишь? — Я не решаюсь открыть дверь.

— Э-э, да.

Я медленно поворачиваю ручку. Легонько толкаю дверь. Просовываю голову внутрь, как отец, не решающейся войти к своей дочери-подростку.

— Ты одет?

— Чувак, в чем дело? — смеется Эллиот. — Да, я одет.

Он сидит за столом и смотрит на меня так, будто у меня выросли два члена и вагина.

— В чем дело?

Он крутится в кресле, положив руку на спинку и лениво ожидая моего ответа.

— Даю тебе знать, что мы вернулись.

Очевидно.

— О’кей.

— Все хорошо?

Ничего не могу с собой поделать; я бросаю несколько беглых взглядов в углы его спальни, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.…

Мой взгляд падает на кровать и остается там.

И смотрит.

Кажется, все в порядке. Темно-синее одеяло натянуто. Подушки у изголовья. Небольшая стопка чистой, сложенной одежды у изножья.

Никаких черных лакированных туфель. Никакого белого кардигана. Никакой голой Джеймсон.

Здесь ни хрена не было, я уверен.

После неловкого долгого молчания Эллиот откашливается.

— Ты ведешь себя очень странно. Ты уверен, что с тобой все в порядке? — Он делает паузу. — Ты хочешь поговорить или как?

Его испуганный тон говорит все: Пожалуйста, скажи «нет».

— Нет, все в порядке.

Плечи Эллиота облегченно опускаются.

— Мне просто показалось, что я видел… ничего.

Мой сосед по комнате с явным облегчением продолжает с любопытством разглядывать меня, слоняющегося в дверях.

— Ну… что-нибудь еще?

— А? Нет. У нас все хорошо.

Он не убежден, но не собирается давить.

— Ладно, хорошо.

И мне пора уходить.

— Точно. Что ж. Спокойной ночи.

Я стоически тащусь в спальню, закрываю за собой дверь и плюхаюсь на кровать лицом вниз.

Глава 25

«Она очень сексуальная, но звучит как субботний утренний мультфильм. Можете себе представить, каково это трахать ее? Я лучше засуну свой член в миску Капитана Кранча[25]».

Себастьян

Вот где это становится действительно дерьмовым: я даже не могу смотреть на нее.

Сидя напротив меня, Джеймсон поднимает глаза и пригвождает меня своей милой улыбочкой, мило прикусывая нижнюю губу.

Вместо того, чтобы улыбнуться ей в ответ, как нормальному человеку, образ ее лица, когда она кончает, туманит мой разум, и я сердито смотрю на нее.

— Вау, — улыбается она. — Какой ты сегодня кислый.

Я зацикливаюсь на слове «кислый», потому что оно звучит как «киска», и я не могу выкинуть его из головы. Но я не смею сказать ей, что я раздражен, потому что мысли о ней не давали мне спать всю ночь, потому что я мечтал о ней днем, в автобусе между матчами, во время тренировки, и каждую минуту с тех пор.

Я не могу перестать думать о ней.

Запах ее великолепных волос.

То, как ее сладкие, консервативные свитера цепляются за ее фантастически круглые сиськи.

Ее улыбка, когда она, наконец, замечает меня, идущего в библиотеку к нашему столику.

То, как восхитительно она игнорирует меня, когда пытается учиться.

Как мило она сваливает все свое дерьмо на мой стул, так что я не могу сидеть в нем без проблем.

Боже, она очаровательна.

Оз.

Оз?

— Ты меня слушаешь? Эй. Оз, ты слушаешь? Оз, все в порядке?

Я поднимаю глаза и понимаю, что она выжидающе смотрит на меня, задает вопросы и, вероятно, ждет внятного ответа.

Скажи что-нибудь, осел.

— Все нормально.

Но это не нормально. Уже нет. Даже близко.

Она знает достаточно, чтобы не давить, и на этот раз, потому что я понятия не имею, как справиться с этими чувствами, назревающими внутри меня, я игнорирую ее.

Глава 26

«Зачем мне вообще нужен парень? В моем распоряжении огромная кровать, ящик, полный вибраторов, и я достаточно умна, чтобы сменить моторное масло».

Джеймсон

Оз ведет себя странно.

Снова.

Только потому, что моя голова наклонена, и, кажется, что я сосредоточена на учебе, не означает, что я не замечаю, что он наблюдает за мной, не означает, что я не замечаю его затрудненного дыхания, его беспокойных вздрагиваний, и тот факт, что он изучает меня так пристально, что мои щеки становятся пунцовыми.

Я игнорирую жар, отчаянно борясь с искушением прижать руки к лицу. Я не вмешиваюсь, изображая интерес к учебнику.

Я читала одно и то же предложение шесть раз.

Семь.

Восемь.

И это не предел.

Он был таким последние два дня, сидел со мной за учебой, но избегал чего — либо похожего на настоящий разговор. Дает мне односложные ответы. Смотрит на меня из — под бейсболки темными задумчивыми глазами. Не сделал ни одной попытки переспать со мной, флиртовать или переместить нас в отдельную комнату для занятий.

Как я и сказала: Странно.

Через стол я позволяю ему смотреть на себя целых десять минут, прежде чем больше не выдерживаю. Я медленно поднимаю голову. Встречаюсь с его пристальным взглядом. Сдвигаю очки с переносицы, водружаю их на голову.

Кладу маркер и чопорно скрещиваю руки на столе перед собой.

— Что?

Ходить вокруг да около не не для меня.

— Что? — повторяет он, прикидывается дурачком.

— Я знаю, тебе есть что сказать. Так скажи это.

Он упрямо качает головой и поджимает губы.

— Нет. Все хорошо, Джимбо.

Лгун.

Но если он хочет так играть…

— Хорошо. Тогда не важно.

Он хмурится, морщины пересекают его хмурое, красивое лицо, когда я хватаю маркер и продолжаю читать.

По крайней мере, делая вид.

Оз продолжает сидеть, разинув рот, молча оценивая мои движения. Угрюмые глаза следят за длинными мазками свежей розовой краски на бумаге. Следят за моей рукой, когда я надеваю очки обратно на лицо. Скольжу по плечам, когда убираю прядь волос.

Он делал это и раньше, таращился на меня, много раз на самом деле, но почему — то сейчас все иначе. Его взгляд стал более задумчивым. Более проницательный. Более поглощенным.

Не знаю, почему и когда, но что — то изменилось. Воздух между нами изменился. Он плотный. Раскаленный.

Напряженный.

Я пытаюсь снова, не отрывая глаз от учебника.

— Что? Выкладывай.

Не хочу показаться раздраженной, но это странное молчание в сочетании с темными глазами, смотрящими на меня, сводят с ума.

— Может, ты уже хоть что — то скажешь? — я снова отложила маркер. — Я не знаю, что с тобой происходит в последнее время, но у меня здесь ничего не выходит. Ты и твое тяжелое дыхание выводите меня из себя и сводите с ума.

Он отводит взгляд и смотрит в противоположный конец комнаты, прежде чем ответить.

— Ничего не происходит. — Он снимает кепку и проводит кончиками пальцев по своим роскошным волосам. Они торчит дыбом, растрепанные. — Просто несколько ночей выдались тяжелыми, вот и все.

Несколько тяжелых ночей, с этой информацией я могу работать.

— Как так?

— Я… не очень хорошо спал.

Похоже, он не хочет признаваться, но я настаиваю.

— Почему?

Оз неловко ерзает.

— Просто какие-то дурацкие сны. Ничего страшного, но каждый вечер одно и то же.

Я делаю паузу.

— И о чем эти сны?

ОЗ снова ерзает.

— Ни о чем.

— Ни о чем? — Скептически спрашиваю я. — Сны ни о чем не будят тебя каждую ночь, Себастьян.

— Эти сны ни о чем, — морщится он.

— Значит, они не ни о чем, а о чем — то.

Нос сморщился.

— Ты нарочно пытаешься меня запутать?

— А это работает?

— Да.

— Так ты расскажешь мне, о чем они?

— Конечно, почему бы и нет.

— Погоди, погоди, погоди! — Я подняла руку. — Стой! Прежде чем ты выпалишь это, позволь мне угадать; они о зомби-апокалипсисе, которые приближаются, чтобы сгрызть твое лицо, и ты не можешь убежать, независимо от того, как быстро ты бежишь?

Его рот дергается в усмешке.

— Нет.

— Это как-то связано с твоими родителями или сестрой?

— Нет.

Постукивая по подбородку маркером, я делаю вид, что думаю долго и напряженно.

— Ты падаешь в темную дыру, вместо без Нетфликс и развлечений, без борьбы, и ты не можешь заставить ни одну девушку трахнуться с тобой.

— Ты такая умница, знаешь это?

— Я права, да? Это как — то связано с сексом.

Его хмурый лоб слегка приподнимается.

— Становится теплее. Ага. Я бы сказал, что тепло.

Я закатываю глаза.

— Конечно, это связано с сексом. Как ты предсказуем, — с моих губ срывается вздох. — Кто — то использовал зубы, чтобы сделать тебе минет? — Я задумываюсь, прежде чем мгновенно зажать рот рукой. — Боже мой, неужели я сказала это вслух?

Он превращает меня в извращенку.

— Да, конечно, но не беспокойся: ни один минет не пострадал при создании моего сна.

— Значит, это не был кошмар?

— О нет, был… определенно был кошмар.

— Меня ведь там не было? — шучу я. — Я— звезда шоу! Ха-ха.

Он не отвечает. Просто сидит и…

— Оз, — я на мгновение закрываю глаза и медленно говорю: — Пожалуйста, скажи мне, что меня не было в твоем извращенном сексуальном сне.

— Тсс, я же сказал, что это был кошмар, — поясняет он. — Не сон.

— Семантика, — отмахиваюсь я от него. — Пожалуйста, скажи мне, что я не была звездой твоего извращенного сексуального кошмара.

— Хорошо. Я тебе не скажу.

Оз театрально закатывает глаза, перебарщивает, потому что этот жалкий ублюдок лжет, и мы оба это знаем.

Я прочищаю горло.

— Это не было… хм… фантазией, верно? — Я с трудом выговариваю слова, щеки пылают.

— Нет, черт возьми. Это определенно был кошмар. Сколько раз я должен повторять?

Он опрокидывает бутылку с водой, и я восхищенно смотрю на егомощную шею, когда он наклоняет голову, чтобы глотнуть.

— Но… — начинает Оз, опустив плечи и небрежно изучая свои ногти. — Было бы так плохо, если бы это было так?

Было бы так плохо, если бы я была его фантазией? Нет, не было бы. Это было бы совсем неплохо.

На самом деле, держу пари, это было бы чертовски хорошо.

И это часть проблемы, не так ли? Боже мой. Потрясающий, переворачивающий жизнь секс с Себастьяном был бы хорош. Отличный. Феноменальный. Эта грудь, эти бедра. Этот невероятный член, который он спрятал в свои джинсы.

Но какой ценой? Готова ли я отдать маленький кусочек своего сердца, который я никогда не смогу вернуть? Я ни в коем случае не фанат обязательств; мое сердце никогда не было разбито. Мне никогда не изменяли. Я никогда не был влюблена.

Так в чем же моя чертова проблема?

Страх перед неизвестным. Интенсивность, которую я чувствую, когда я рядом с ним. Неуверенность в том, что он чувствует ко мне, помимо физического влечения. Влюбиться в него. Он не влюбится в меня. Неразделенная любовь. Неверность.

Начать то, что он хочет начать, но никогда не захотеть закончить.

Я никогда раньше не искала что — то большее.

А теперь, возможно, ищу.

Видите, что происходит?

Я только что поняла свою проблему.

И что теперь?

Глава 27

«Я не помню, что случилось прошлой ночью, но сегодня утром я обнаружила его нижнее белье, обернутое вокруг упаковки хот-догов в холодильнике».

Джеймсон

Оз: В автобусе в Огайо.

Джеймсон: Правда? Я не знала, что у тебя игры, я имею в виду, соревнования, в середине недели.

Оз: Да. Середина недели, в выходные. Это соревнование против штата Огайо. Я могу достать тебе распечатанное расписание, если хочешь?

Я смотрю на телефон, не зная, что ответить. Он даст мне расписание? Для чего? Он серьезно хочет, чтобы я за ним следила? Чтобы я знала, где он?

Вроде как его девушка, но ведь мы оба знаем, что он не хочет отношений.

Джеймсон: Хм, окей. Конечно. Расписание было бы здорово. Для моего холодильника? LOL

Оз: Да, для твоего холодильника. Или стола. На следующей неделе у нас дома матч против «Индианы». Ты можешь прийти, если хочешь. И этот план действий немного лучше, чем одиноко висящая лампочка посреди спортзала.

Джеймсон: Одиноко висящая лампочка посреди спортзала над ковриками это было жутко. От этого определенно веяло атмосферой насилия.

Оз: От нее не исходила АТМОСФЕРА НАСИЛИЯ — это был мягкий свет; я пытался быть романтичным.

Джеймсон: НЕТ. ХВАТИТ.

Оз: LOL. Так ты говоришь, что мой романтический поступок не удался?

Джеймсон: Я сомневаюсь, что это то, что ты делал, но в любом случае, это был провал. LOL

Джеймсон: Я имею в виду, ты схватил меня за промежность и перевернул на спину на грязный мат.

Оз: Я хочу, чтобы ты знала, эти коврики совершенно новые и ежедневно протираются…

Джеймсон: *вскидывает руки вверх* признаю свою ошибку.

Телефон молчит в течение нескольких минут, прежде чем уведомляет о новом сообщении. Мое сердце неудержимо колотится, когда я сажусь на край кровати, чтобы открыть сообщение.

Оз: Эй, Джеймсон?

Выпрямившись, я мгновенно насторожилась, потому что, когда парень использует твое полное имя в сообщении, дерьмо становится серьезным. Даже я, у которой не было свидания несколько месяцев, знаю этот факт.

Я: Да, Себастьян?

На мой взгляд, это «да» звучит хрипло и тоскливо и выходит со вздохом. Жаль, что это не передается через текст.

Оз: Когда я вернусь через три дня, думаю, мы должны…

Сообщение обрывается, и ничего за этим не следует.

Думаю, мы должны.

Думаю, мы должны…

Что?

Что ты думаешь, мы должны сделать?

Умирая медленной смертью, я с нетерпением жду второй части. Думаю, мы должны… что? Думаю, мы должны снова поцеловаться? Думаю, мы должны, встретимся в библиотеке? Думаю, мы должны встречаться?

Что? Ради Бога, что же мы должны сделать?

— Господи Иисусе, где остальная часть текста? Где она? — кричу я на стены своей спальни, вытряхивая дерьмо из моего мобильного и благодаря Бога, что моих соседей по комнате нет дома, чтобы засвидетельствовать мое ворчание, когда я то и дело включаю телефон.

Я жду, жду, и жду еще немного, пока он закончит эту короткую фразу, пока мигнет маленький синий огонек в верхнем левом углу.

Наконец, устав от пыток, я выращиваю пару женских шаров и отвечаю ему: Что мы должны сделать?

Проходит две минуты.

Потом три.

Потом восемнадцать.

Потом два часа.

Потом десять.

И по-прежнему ничего. Я ничего не получаю.

Это агония.

Глава 28

«У меня потрясающий пенис и средняя личность».

Себастьян

— Мне казалось, я просил тебя не надевать эту майку в постель, особенно когда мне нельзя к тебе прикасаться.

Я наблюдаю за Джеймсон с другого конца гостиничного номера.

Она оттягивает ткань футболки, глядя на чистое белое одеяние.

— Почему ты так одержим этой футболкой?

— Я не одержим. Я просто не хочу, чтобы ты её носила.

— В этом нет никакого смысла. Мой парень любит эту футболку. Когда я ее ношу, она напоминает мне о нем.

— Парень?

С каких это пор у Джеймс есть парень, который не я, и почему я просто так узнаю об этом?

Я смотрю, как она пересекает комнату и встает перед большой раздвижной стеклянной дверью. Сильный снегопад идет за окном, нам повезло с несколькими дюймами свежевыпавшего снега в нашей поездке на сноуборде в Юте.

— Да, мой парень. — Джеймсон закатывает глаза. — Эллиот? Помнишь его? Твой сосед по комнате и любовь всей моей жизни?

Любовь всей ее жизни?

Я смеюсь, хмурясь, когда это звучит чужеродно и вынужденно.

— С каких это пор?

— Раз уж ты слишком занят для подружки, значит, так тому и быть. Борьба, друзья, учеба, твоя работа, помнишь, ты говорил мне, что не готов быть связанным? У нас у всех свои приоритеты, Себастьян. — Ее гладкие, нежные руки нащупывают край потертой майки, и она тащит её вверх по плоскому животу. — Я не твоя.

Ещё выше и выше ее обнаженных, упругих грудей.

У меня текут слюнки, и рука поднимается к растущей выпуклости в спортивных шортах.

— Не трогай. Не смотри. Все это только для Эллиота. — Она оттягивает вниз пояс пижамных штанов. — Ты не будешь связан с одни человеком, помнишь?

Помню?

— Я этого не говорил.

Я бы никогда так не сказал. Правильно?

Неужели сказал?

— Сказал. И теперь ты потеряешь меня.

Джеймсон толкает раздвижную стеклянную дверь, и занавески вздымаются облаками вокруг ее лодыжек. Порыв ветра приносит тысячи холодных, мерцающих снежинок. Они прилипают к ее волосам, блестят, прежде чем раствориться на теплой коже.

Она поворачивается спиной и выходит в холодную зимнюю бурю.

— Куда ты идешь? Джеймс, вернись!

— Ты теряешь меня, Себастьян, — шепчет она.

Ты теряешь меня.

Ты теряешь меня.

Задыхаясь, я открываю рот, но не издаю ни звука.

Где — то в гостинице хлопает дверь. Слышен шум льющейся воды из крана. Вижу свет из ванной в дальнем конце комнаты.

— Просыпайся, козел. Время для разминки.

А?

— Я не буду прикрывать твою задницу, если ты не выйдешь через пять минут.

Я приоткрываю глаза и смотрю на одного из моих товарищей по команде, моего соседа по комнате в этой поездке в Огайо, который зашнуровывает кроссовки.

— Ты меня слышишь? — спрашивает он. — Шевелись.

— Да, я слышал. — Я со стоном тянусь к моему мобильнику. — Господи, который час?

— Четыре сорок пять. Пора поторопиться. — Он швыряет мокрое полотенце в сторону кровати, но промахивается. — Кстати, ты дерьмово выглядишь. Ты спал прошлой ночью? Ты бормотал всю ночь, скулил, как маленькая сучка.

— Нет.

Нет, я не спал, потому что ворочался, потел, стонал и разговаривал во сне.

— О чем я говорил?

— Ты звал какого — то чувака по имени, и умолял его не бросать тебя. Когда ты начал плакать, мне пришлось положить подушку на голову, — смеется мой товарищ по команде.

Дерьмо.

— Прости, чувак.

— Пофигу. Тебе повезло, что я не положил подушку тебе на голову. — Он хватает с пола грязные шорты и швыряет мне в голову. — Пора поторопиться.

— Прекрати кидаться дерьмом. Я встаю, встаю.

Я встаю с кровати, чтобы быстро выполнить свой утренний ритуал: помочиться, почистить зубы, одеться, и думать только об одном: о Джеймсон Кларк.

Глава 29

«Ничто так не говорит о сожалении, как член кого-то парня, кого ты не знаешь, но с кем ты переспала, упирающийся тебе в задницу на следующее утро».

Джеймсон

Что-то звонит.

Один мой глаз приоткрывается, голова откидывается в сторону, и я затуманено смотрю на свою тумбочку. Мой телефон жужжит и звонит, делая счастливую маленькую самбу по плоской деревянной поверхности. Это громко, противно и раздражает — именно так, как и должно быть.

Я хватаю мой телефон и стону, когда он оказывается у меня на ладони.

Я моргаю, глядя на неопознанный номер, но, тем не менее, смахиваю, чтобы принять вызов.

— Привет, — хрипло говорю я.

5: 37 — это не очень хорошо для меня.

— Джеймс? — Голос смутно знакомый. Мужской. Глубокий, сексуальный и знакомый.

— Что?

— Это я.

Боже я так устала. Я вообще спала? Какой сегодня день?

— Я — кто?

Глубокий смешок:

— Себастьян.

Мои глаза в панике распахиваются, потому что с какой стати он звонит так рано, если нет срочной необходимости? Я пытаюсь сесть.

— Оз? Себастьян! Все в порядке?

— Да нет, все замечательно.

Я буквально убью этого парня, когда он вернется.

— Ты звонишь мне в пять утра потому, что все отлично?

— И да, и нет. Мне потребовалось много времени, чтобы найти телефон.

— Но на улице еще темно.

Оторвав телефон от уха, я смотрю на номер, ошеломленная и растерянная. Не его номер. Не его телефон.

— Подожди. Чей это телефон?

— Я одолжил у менеджера команды. Мой умер прошлой ночью, и у меня нет зарядного устройства.

Он одолжил телефон, чтобы позвонить мне?

— Ты запомнил номер моего мобильного?

— Память как стальной капкан, Кларк, помнишь? Три. Точка. Семь. — Он тяжело дышит и это звучит так, будто он бежит.

— Ты на пробежке?

— Да. Извини, что так рано, но я чувствовал себя как огромный мудак, оставив тебя в подвешенном состоянии прошлой ночью. Никто из моих товарищей по команде не позволил бы мне одолжить мне их чертовы телефоны, и я не мог оплатить телефонный звонок из номера отеля.

Задницы.

— О, — тупо отвечаю я, все еще не в состоянии сформулировать предложение.

— Да, мне очень жаль, я знаю, что ты все еще в постели, но у меня не будет телефона до пятницы, когда мы вернемся. Я оставил зарядку дома, и никто не разрешил мне взять их.

— Задницы.

На другом конце раздается смех, низкий и приятный. О, Боже, я так устала, что хочу сжать его очаровательное лицо. Звук его восхитительного смеха посылает гул удовольствия вниз по моему позвоночнику… проносится через мой таз… и отдается в моих бедных яичниках.

Я уютно устраиваюсь на своих простынях и представляю, как его гладкое, шелковистое дыхание скользит по моему животу.

— Я ведь не снилась тебе прошлой ночью? — шучу я, ранний утренний свет только сейчас начинает пробиваться сквозь задернутые занавески.

— Может быть, — я слышу, как он улыбается.

— Ммм, это странно, — растягиваю я слова. — Прежде, чем меня грубо прервали, мне снилось, что я погружаю пальцы ног в теплый Карибский песок где-то на пляже. Пляжный парень собирался принести мне коктейль. — Я зеваю, потягиваюсь, как дикая кошка, и мурлычу: — Ммммм.

— Подожди. — Похоже, он остановился как вкопанный. — На тебе та белая майка?

Дезориентированная, я мямлю:

— А?

— Белая прозрачная майка, которая была на тебе в Юте. Это то, во что ты была одета в моем сне прошлой ночью, этим утром.

— Не рановато ли для таких расспросов? — Осторожно, чтобы сохранить атмосферу флирта, а не прелюдию к сексу по телефону, я дразню: — Я даже не могу сформировать связное предложение.

— Да или нет?

— Нет.

Я плюхаюсь на спину и смотрю в потолок, а он разочарованно хмыкает.

— Облом. Это была единственная визуализация, помогающая мне пройти этот забег. Я замораживаю здесь свои яйца, представляя тебя в этой рубашке, но это того стоит.

— Хм…

Он снова вздыхает.

— Черт, детка, я думал, что у меня будет больше времени поговорить, но тренер только что вышел на улицу. Мне пора. Давай что-нибудь сделаем, когда я вернусь. Я напишу тебе завтра, хорошо?

Детка? Он только что назвал меня деткой? Что, черт возьми, происходит прямо сейчас?

Не верь тому, что ты слышишь.

— Хм, ладно.

Я слышу его решительное согласие.

— Завтра.

Глава 30

«Я хочу, чтобы ты села мне на лицо. Сегодня воскресенье, так что мы можем отправиться в ад, но, по крайней мере, у тебя будет удобное кресло в дороге».

Себастьян

Оз: Ты здесь?

Джеймсон: Конечно;)

Оз: Я зарядил свой телефон.

Джеймсон: Я вижу! Кто одолжил тебе зарядку?

Оз: Никто. Я не выдержал и купил в Уоллгринс[26]напротив отеля. Уворачивался от машин, чтобы пересечь перекресток. До вчерашнего вечера я не понимал, как быстро могу бежать.

Оз: Был один момент, когда я думал, что меня собьет машина. Просто говорю.

Джеймсон: ЧТО?! Зачем ты сделал ЭТО?!

Оз: Потому что мне надоело ждать.

Джеймсон: Надоело ждать…?

Oз: Это девятичасовая поездка домой на автобусе, ты действительно думаешь, что я хотел подождать ещё, чтобы написать тебе?

Оз: Джеймс? Ты здесь?

Джеймсон: Я здесь.

Оз: Тебе неприятно это слышать?

Джеймсон: Слышать, что ты…

Оз: Скучаю по твоему саркастическому рту? Угу. Так и есть. Это какое-то странное дерьмо или как?

Джеймсон: Откуда все это?

Оз: Это долгая история, но я думаю, нам надо поговорить, когда я вернусь домой.

Джеймсон: «Нам надо поговорить». Потому что это не всегда хорошо кончается.

Оз: *А вот и появилась настоящая Джеймсон*, не будь такой драматичной.

Джеймсон: Я? ДРАМАТИЧНАЯ?!

Оз: Я — Оз, а ты — драматичная.

Джеймсон: Мило. Очень мило. Где ты сейчас?

Oз: Место 12D, проезжаем мимо очень живописных кукурузных полей где-то между Огайо и Айовой. Ты?

Джеймсон: Ну, знаешь, в библиотеке, за моим обычным столиком.

Оз: Черт, это заставляет меня ревновать.

Джеймсон: Почему

Оз: Я как бы считаю библиотеку «нашей», и ты там без меня.

Джеймсон: Правда? Потому что ты ведешь себя очень странно в последнее время.

Оз: Я? lol

Джеймсон: Я только что закатила глаза, счастлив? Да, ты. Ты готов рассказать мне, почему?

Оз: Да, но я бы предпочел сделать это лично.

Джеймсон: Можешь хотя бы намекнуть?

Оз: Хорошо.

Оз: Это как-то связано с тобой.

Джеймсон: Не такой намек! Будь более конкретным.

Джеймсон: Эй, Себастьян? Ты можешь позвонить мне, чтобы поговорить, или это будет странно?

Оз: Да, я могу позвонить тебе. Поскольку я не видел тебя несколько дней, как насчет скайпа, вместо этого?

Джеймсон: *краснеет* Да, это тоже должно сработать. Дай мне пятнадцать минут, чтобы собраться и помчаться домой. И взъерошить волосы. Ха-ха.

Оз: Пятнадцать минут. Понял.

Оз: И для протокола, мне нравится, когда ты говоришь дерьмо вроде «помчаться». Это так чесать мило.

Джеймсон: LOL, чесать.

Оз: Автозамена не позволила мне написать чесать.

Оз: Не чесать. Чесать.

Оз: ЧЕРТОВСКИ

Джеймсон: Я сейчас так сильно смеюсь.

Оз: LOL. Начинаю отсчет. Приготовились. Внимание. Помчались.

* * *

— Ты в постели? — спрашиваю я, сгорбившись в кресле и закутываясь поглубже в свою толстовку, радуясь, что весь ряд в моем распоряжении.

— Просто лежу на ней.

Как по сигналу, я слышу, как шелестят ее простыни, и представляю, что они хрустящие, чистые и пахнут свежим воздухом и солнцем.

Небом.

Джеймсон смотрит на меня через камеру телефона, длинные волосы обрамляют ее лицо, сама невинность и сексуальность.

— Когда ты вернешься? — она робко прикусывает нижнюю губу, как будто нервничает, как будто ей неловко спрашивать.

Эти три маленьких слова и то, как она спрашивает… черт, они делают какое-то неожиданное и странное дерьмо с моим животом, заставляет внутренности сжиматься.

Я прочищаю горло.

— По плану в одиннадцать.

— В одиннадцать не так уж плохо, достаточно рано, чтобы выйти и… или… Что?

— Нуу. — Я растягиваю слово. — Затем я надеялся увидеть тебя.

Ее глаза расширяются.

— Сегодня вечером? Но сегодня пятница.

— Точно.

— Ты никуда не собираешься? На вечеринку?

— Я имею в виду, мы можем. Если ты этого хочешь.

— Мы?

— Да. Ты и я.

— Вместе?

— Если только ты не хочешь. Я просто подумал… Черт. — Я провожу рукой по волосам, потом опускаю их на лицо. — Неважно, что я думал. Я идиот.

— Нет! Нет. Прости, я просто… Боже, Оз, я просто думала, что ты будешь со своими друзьями.

— Ты мой друг, — указываю я, криво усмехаясь.

Это доставляет ей удовольствие, и ее лицо озаряется улыбкой, от которой мне хочется поцеловать ее через чертов телефон.

— Я, правда?

— Так и есть, — с энтузиазмом говорю я в телефон. — Я твой?

— Да.

— Мне нравится, когда ты так говоришь «да» и закатываешь глаза. Это так сексуально.

Джеймсон смеется, откидывая голову назад, пока не падает на белую подушку, прислоненную к изголовью кровати. — Я знаю, что нравится.

— Знаешь, что еще мне нравиться?

— Что?

— Мне нравятся твои волосы, — выпаливаю я.

Ее брови удивленно взлетают вверх, и она смущенно касается длинных блестящих локонов, держа телефон другой рукой. — Неужели?

— Каждый раз, когда я вижу тебя, мне хочется дотронуться до них, провести по ним пальцами.

— Неужели?

Она смотрит на меня с опаской.

— Ты многого обо мне не знаешь.

— Это я вижу. — Джеймсон ерзает на кровати. — Что еще ты от меня скрываешь?

Я хотел подождать, рассказать ей все это лично, но так как она спрашивает, и так чертовски восхитительно, я неохотно говорю: — Те сны, о которых я рассказывал тебе на днях?

— Кошмары? Да, я помню.

— Я не шутил, когда говорил, что они о тебе.

— О? — ее рот складывается буквой «О».

Прочистив горло, я оглядываюсь по сторонам, проверяя, не проснулся ли кто-нибудь в автобусе, убеждаясь, что мои товарищи по команде заняты, прежде чем я продолжу изливать свое проклятое черное сердце на маленький экран телефона.

— Что же в них было такого ужасного? — поддразнивает она, пытаясь обратить в шутку этот напряженный разговор.

— Мне снилось, что ты… — выдыхаю я. — Это действительно было очень хреново.

— Ничего страшного, если ты не хочешь говорить мне, Себастьян. Я чувствую, что тебе неловко, но это, очевидно, изменило то, как ты видишь меня. — Ее голос звучит с большей хрипотцой, чем обычно? — Мы были порознь последние несколько дней, и… если есть что-то, что мы можем сделать, чтобы исправить это, я бы хотела, чтобы ты сказал мне.

— Нет, у нас все в порядке, в том-то и дело. Может, я больше не хочу, чтобы у нас все было в порядке.

Джеймсон выпячивает нижнюю губу.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Ты бросаешь меня?

— Видишь? Это проблема. Вот почему мне нужно увидеть тебя лично.

Она хмурит брови.

— Оз, ты меня немного пугаешь.

— Просто мы не должны говорить об этом по телефону.

— Ладно. Это мне не поможет, потому что в течение следующих нескольких часов я буду волноваться, — говорит она.

— Не надо. Ничего страшного.

Джеймсон высовывает язык.

— Говорит единственный из нас, кто понимает, что происходит.

— Ты можешь зайти попозже?

— К тебе домой? — Она заправляет непослушные волосы за ухо.

— Да, ко мне домой.

— Хм, да. Конечно.

Уверен, что глупая улыбка растягивается на моем лице.

— Отлично. Я напишу тебе свой адрес.

— Окей.

— Это в двух кварталах от кампуса, блевотно-розового цвета— точно не пропустишь.

— Окей, — хихикает она.

— Я вернусь около половины двенадцатого. Когда вернемся в кампус, надо разгрузиться и все такое, а потом я смогу уехать. Дай мне немного времени, чтобы вернуться домой и переодеться. Как насчет одиннадцати сорока пяти?

— Э-э, конечно.

— Джеймс?

— Да?

— Если только ты не хочешь, чтобы я приехал к тебе.

Это будет слишком? В последний раз, когда я появился у нее дома, все прошло не так хорошо.

— Нет, у тебя лучше. Мои соседи по комнате любопытны, и… я не уверена, что они делают сегодня вечером. К тому же, Сидни планировала остаться дома, так что… Я имею в виду… если ты не хочешь с ней встретиться.

Сидни.

Точно.

Лучше избегать этого дерьма.

— Я не хочу ее видеть. Я хочу увидеть тебя.

Глава 31

«Я накинулся на нее, когда она ела коробку шоколадных трюфелей. Честно говоря, я понятия не имею, кто из нас довел ее до оргазма…»

Себастьян

Джеймсон в моем доме.

В моей комнате.

На моей кровати.

Она сидит у изголовья моей большой кровати, одетая в облегающую белую футболку и симпатичный розовый кардиган. Узкие джинсы. Туфли на каблуках. Они на полу у двери.

Туфли с ее сексуальных маленьких ножек.

Я смотрю, как она свешивает их с моей кровати, пальцы на ногах выкрашены в неоново-фиолетовый цвет, затем она подсовывает их под бедра, придвигаясь ближе к центру.

Она выглядит потрясающе.

Она лучезарно улыбается мне с кровати, призывая меня: — Мог бы ты сесть? Твои блуждания по комнате заставляют меня нервничать.

— Извини, ничего не могу поделать. — Я опускаюсь на край кровати и вытираю вспотевшие ладони о джинсы. Порыв вскочить на ноги очень силен. Вместо этого я хрустнул костяшками пальцев. — У меня накопилась вся эта энергия из-за того, что я просидел в автобусе всю ночь.

— Хочешь пойти на пробежку?

— С тобой?

Ее нос морщится.

— Э-э… Нет. Я просто хотела поддержать тебя.

— Ты побежишь со мной, чтобы поддержать меня?

— Хм… нет, но я бы подержала секундомер, пока ты бегаешь по кварталу, и выплеснула бы на тебя чашку воды, когда ты пробегаешь мимо?

Боже, она идеальна.

Умная, красивая и умная. С идеальными губами и идеальными сиськами, она влезла мне в голову.

Мы друзья и антилюбовники, с сексуальным напряжением, брошенным в одну гребаную связь без отношений, это все из-за меня, потому что я сказал, что не могу взять на себя обязательства.

Я так сильно облажался в этом.

— Эй, Джеймсон!

— Да, Себастьян?

Боже, в последнее время она безостановочно называет меня по имени, и я не думаю, что когда-нибудь устану слышать, как мое имя слетает с ее губ.

— Я… — я нервно сглатываю. — Ты мне снилась.

Ее лицо краснеет, как пожарная машина, в тот же миг с ее губ срывается вздох.

— Ты это уже говорил.

— Ты изменяла мне.

Ее брови приподнимаются вверх в удивлении.

— Чего-чего?

Я ударяюсь спиной о матрас и закрываю лицо рукой, чтобы скрыть глаза.

— В моих снах ты моя девушка, и ты мне изменяешь. С одним из моих соседей.

В комнате тихо, за исключением сигнала уведомления на Фейсбуке на моем ноутбуке.

— Кто?

— Что именно?

— С каким соседом я тебе изменяю? Пожалуйста, скажи мне, что это не тот засранец Зик или как там его зовут, потому что этого не может быть. Даже во сне.

— Это не Зик. — Мой смех сотрясает матрас. — Это Эллиот.

— Эллиот? — Я слышу, как она улыбается. — Оооо, тот спокойный и милый?

Оооо?

Я открываю лицо и, прищурившись, смотрю на нее. Она сидит на кровати, скрестив ноги, на ее лице самодовольная улыбка.

— Перестань называть парней милыми. Мы ненавидим это дерьмо.

— Хорошо, что я никогда не называл тебя милым.

Джеймсон, дразня, тычетв мою руку указательным пальцем.

Я хмурюсь, когда она отстраняется.

— Я заметил.

— Ты дуешься?

— Нет.

— Потому что звучит так, будто ты дуешься.

— Пффф. Какое мне дело, если ты не считаешь меня милым? Как будто мне не насрать.

Джеймсон замолкает, глядя на меня своими большими голубыми глазами.

В конце концов, она говорит: — Лжец.

Я отказываюсь смотреть на нее. Изучаю потолок, на который нужно нанести свежий слой краски. Вентилятор, покрытый пылью, который не мешало бы вымыть. Потрескавшийся гипсокартон в углу.

Куда угодно, только не на нее.

Она толкает меня в бицепс.

— Почему ты не смотришь на меня?

Потому что ты заставляешь меня чувствовать то, что я не хочу чувствовать. Чувства, с которыми я не знаю, как управлять, не знаю, как справиться.

Избавиться.

Сохранить.

— Послушай, Оз, то, что я тебе приснилась, еще ничего не значит.

Это привлекает мое внимание.

— Ты не веришь, что сны что-то значат?

— А ты?

— Да. — Я приподнимаюсь на локтях и принимаю сидячее положение. — Вся эта затея дерьмо. Вставай.

Она сморщивает нос, словно я ее оскорбил.

— Почему? Потому что я была в твоем сне, а не какая-то фанатка-блондинка? Кто-то с огромными сиськами, с которой не требует усилий? Прости, что разочаровала тебя.

Она все еще не понимает.

— Нет, Джеймс, это потому, что мне приснилось, будто ты моя девушка и изменяешь мне.

Слова застревают у меня в горле, стягиваются так же крепко, как нарастающий узел в животе.

Чертовы узлы.

Меня сейчас вырвет.

— Ты считаешь кошмаром, что я была твоей девушкой? — Ее голос звучит медленно. Тихо.

Обиженная и сбитая с толку, она цеплялся за самую незначительную деталь.

Типичная женщина.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Нет. Я не это имел в виду. Сон был кошмаром, потому что… черт. Я даже не знаю, что, черт возьми, я говорю. — Она молчит, поэтому я заполняю тишину болтовней. — Это все тот же повторяющийся сон: я возвращаюсь домой из поездки в другой город и вижу, как ты трахаешься с моим соседом по комнате. Жестко. Мы спорим и ссоримся, потом ты плачешь, и я тебя выгоняю. В первый раз, когда это случилось, Меня разбудил в автобусе товарищ по команде; он услышал, как я плачу, как чертов ребенок. Насколько это хреново?

— Ты плакал? Потому что я была твоей фальшивой девушкой, которая фальшиво тебе изменяла? — Ее голова слегка качается в замешательстве. — Почему это тебя расстроило?

— Потому что сон не казался фальшивым, — ною я.

— Я не понимаю. Я тебе даже не нравлюсь в этом плане, почему я тебе вообще снилась?

Говоришь так, будто я могу это контролировать.

— Разве ты не понимаешь? Вот что я пытался тебе сказать. — Я поднимаю глаза к потолку, и из груди вырывается поток воздуха. — Может быть, нравишься.

Эти три маленьких слова пульсируют в воздухе, напряжение сгущает атмосферу.

— Но, конечно… не так, — растягивает она слова, осторожно и с сомнением, неуверенность выгравирована на ее красивых, идеальных бровях.

Я бросаю на нее острый взгляд.

— Почему ты так говоришь?

— Понятия не имею.

— Как ты можешь не знать? — С искренним любопытством спрашиваю я. — А если ты мне нравишься, это будет самое худшее в мире? Знаешь, я отличная партия.

— Хочешь знать правду? Вот она: меня иногда беспокоит, что ты только и делаешь, что говоришь о сексе. Это отбивает у меня всякую охоту. Отпусти уже, мы все поняли, что ты ходячий стояк.

— Это твое единственное впечатление обо мне?

— Ты это серьезно? — поддразнивает она. — Ты половину времени, проводимого вместе, треплешься о сексе, и все же ожидаешь, что я отнесусь к тебе серьезно. — Джеймсон вскидывает руки, бормоча в потолок: — Что это с парнями?

Ладно, но…

— Серьезно, ты думаешь, это все, что я хочу от тебя? Секс?

Ее смех саркастичен и лишен энтузиазма.

— А что еще? Ты правда просто хочешь быть моим другом?

— Нет, я не просто хочу быть твоим другом. — Больше нет; теперь я хочу быть ее другом, и я хочу трахнуть ее. Неоднократно. — Ты просто хочешь быть друзьями?

— Сначала была против. Я имею в виду, ты вульгарный и отчасти свинья. Не знаю, с чего начать с таким парнем, как ты. Ты как набор Лего с миллионом крошечных кусочков и ужасными инструкциями, и я не знаю, куда их засунуть. А потом я наступаю на острые края посреди ночи, и это чертовски больно.

О чем она говорит?

— Я хочу сказать… я думаю, что ты очень веселый и замечательный, но ты мне можешь причинить боль.

Я почесываю подбородок.

— Я не знаю, как относиться к тому, что меня сравнивают с набором Лего.

— Вот почему я не спала с тобой. — Она сильно прикусывает нижнюю губу. — Но ты мне нравишься, и я это ненавижу. — Она качает головой, зажмурив глаза. — Ненавижу это.

— Значит, мои острые края…?

— Другие девушки.

Я медленно, осторожно выговариваю каждое слово.

— Иногда секс — это просто секс, Джеймс, и это все для меня. Физический акт для снятия стресса.

Господи, произнося эти слова, я словно со стороны слышу, как дерьмово это звучит; я только что сравнил секс с тренировкой в спортзале. Я проклинаю мать за то, что она не научила меня хорошим манерам.

И все же это ее не беспокоит.

— Это может быть правдой, Себастьян, но я не собираюсь делиться или постоянно интересоваться, вдруг мой пар…, парень, с которым я сплю, сует свой сам-знаешь-что в чужой сам-знаешь-что. Это нарушает условия сделки, и ты сказал, что не хочешь быть связанным, так что…

— Может быть, я передумал.

— Ты сказал своему фан-клубу? — Ее великолепные надутые губы заставляют мое сердце сбиться с ритма, а пульс ускориться, никакого, блядь, блефа. Это значит, что ей не все равно.

— Джеймсон Кларк, я бы никогда не подумал, что ты ревнива. — Даже я сам не верю в свой следующий вопрос. — Ты ведь не ревнуешь к другим девушкам?

Потому что это было бы так здорово. В прошлом у меня был ревнивый, злой ненавистнический секс, и, поверьте мне, когда я говорю, это реально круто.

— Да, наверное. — Джеймсон небрежно пожимает плечами, шокировав меня своей честностью. — Я просто знаю, что каждый раз, когда ты говорил, что хочешь трахнуть меня, — она морщится, — это отталкивало меня… нет, не так. Это не отталкивало меня, но это заставляло меня чувствовать… — она борется со своим следующим выбором слов. — Обыкновенной? Наверное, как чувствуют себя все остальные. Как девушка в коридоре с рыжими волосами.

Я хмурюсь.

— Ты не похожа на других девушек.

Джеймсон закатывает глаза и выпаливает:

— Пфф, я это знаю.

Это неожиданное заявление удивляет нас обоих, и то, как она это произносит, заставляет нас смеяться. Я падаю на кровать, перекатываюсь на бок и приподнимаюсь на локте, изучая ее.

Я очень внимательно изучаю ее.

— Ты совсем не похожа на этих девушек. Ничем.

Я хочу, чтобы она это поняла. Используя единственный инструмент, который у меня есть, чтобы общаться, я показываю ей своим телом. Вытянув свое большое тело поперек кровати, я перекатываюсь через кровать, таща ее вниз так, чтобы она легла на спину. Балансируя локтями по обе стороны от ее лица, я смотрю ей в лицо.

Она действительно красива.

Я всегда считал ее милой, но с ее волосами, разметавшимися по моему темно-синему одеялу, смотрящей на меня широко раскрытыми и доверчивыми глазами, она просто сногсшибательна.

Мне хочется обернуть ее блестящие локоны вокруг кулака и потянуть, поэтому я закручиваю их в локон пальцем.

— Прости, Джим. Я не знаю, как это делается.

— Что именно?

— Пригласить тебя на свидание. Встречаться с тобой. Я никогда не буду относиться к тебе… — я замолкаю, не зная, как закончить свою мысль. — Джеймсон.

— Себастьян. — Ее губы приподнимаются в терпеливой улыбке.

— В тебе нет ничего простого…

Ее тихий смех наполняет комнату:

— Слава Господу, за это.

— Не могу, блядь, поверить, что говорю это, но для того, кто начинал просто как партнер по учебе, ты — это все, о чем я могу думать в последнее время. — Ее блестящие волосы выскальзывают из моих пальцев, жадные руки перебирают волосы, рассыпанные по кровати. — Днем и ночью. Быть в дороге и не видеть тебя убивало меня. Такого раньше не случалось. Не говорить с тобой убивало меня. Сны о тебе…

— Убивали тебя?

Я, все еще, прищурившись, смотрю на нее.

— В тот день, когда мы впервые встретились, ты не выглядела такой всезнайкой.

Джеймс поднимает бровь.

— О, да? И как я выглядела?

— Умной и сексуальной.

Уверенной и сложной.

Джеймсон хихикает.

— Тебе не показалось, что я выгляжу сексуально. Ты думал, что я чудик, не ври.

В ответ я поднимаю брови и понижаю голос.

— Я собираюсь встречаться с тобой, и в один прекрасный день, Джеймсон, я сорву все чертовы пуговицы с твоего кардигана, одну за другой, и трахну тебя до потери сознания, и на тебе не будет ничего кроме твоего жемчужного ожерелья.

— На этом кардигане нет пуговиц, — шепчет она.

Я наклоняюсь ближе, губы касаются ее уха.

— Я знаю.

— Это несправедливо, — жалуется она, беспокойно ерзая подо мной.

— Что несправедливо? — Кончики наших носов соприкасаются, пока я тереблю вырез ее мягкого розового свитера. Он нежный, красивый и очень похож на Джеймсон.

— То, что ты заставляешь меня чувствовать.

— Как ты себя чувствуешь? Скажи мне, — умоляю я.

Я не против попрошайничества.

Я должен знать, о чем она думает, надеясь, что это поможет разобраться в запутанном дерьме, которое творится у меня в голове.

— Ты заставляешь меня думать о том, чтобы не учиться, — шепчет она, выгибаясь ко мне, утыкаясь носом в местечко на шее, ведущее к местечку под ухом.

Ого!

Я двигаю руками, упираясь ими в ее бедра, и наклоняю голову, чтобы дать ей лучший доступ к моей шее.

— Это хорошо или плохо?

— Оба варианта. — Она принюхивается. — Мммм. Ты хорошо пахнешь, хотя половину времени я хочу задушить тебя голыми руками.

— А как насчет второй половины?

Джеймсон притворно вздыхает мне в ухо, так блаженно и сладко, что это посылает разряд прямо к моему члену. Я борюсь с желанием забраться на нее и зажать ее под собой.

— А вторую половину, я хочу, чтобы ты сделал все те грязные вещи, которые ты всегда угрожаешь сделать со мной. Как сейчас, я хочу, чтобы ты снял рубашку. Я хочу прикоснуться к тебе, почувствовать твою плоть на кончиках пальцев.

— Да? — хриплю я.

— Да. — Она все еще водит кончиком носа по моей шее, вверх и вниз, вверх и вниз, вдыхая меня. — Эллисон говорит, что я должна позволить тебе затрахать меня до состояния комы. — Ее язык касается мочки моего уха, и она слегка дует. — Что ты об этом думаешь?

— Черт возьми, да. — Я тяжело выдыхаю, член официально твердый в моих спортивных штанах, что так мучительно. Моя все возрастающая эрекция натягивает тонкую ткань. — Я знал, что Эллисон мне понравится.

— Но я думаю, что должна сделать вот что.…

— Что?

— Уйти.

— Уйти? Почему? Мы только начали.

Джеймсон отстраняется, нежно обхватывая мое лицо ладонью.

— Если мы не остановимся, а мы не остановимся, но я не хочу, чтобы наши отношения были основаны на сексе. Это имеет смысл, верно? Оз, скажи мне, что это имеет смысл.

— В этом есть смысл, — с несчастным видом повторяю я, скрестив руки на груди.

Конечно, она права: эти отношения не должны основываться на сексе. Или оргазмах. Или минетах. Или круглых, дерзких сиськах. Это должно быть основано на том, чтобы узнать ее личность, ее симпатии и антипатии. Ее надежды, мечты и…

Черт возьми, что я вообще несу?

Ее губы шевелятся, она что-то говорит, но твердый член в моих штанах сердито напрягается, перекрывая доступ крови к мозгу и делая невозможным сосредоточиться.

— Так ты согласен? — говорит Джеймсон, облизывая губы. Ее блестящие, сочные, надутые губы…

Я резко киваю.

— Что бы ты ни сказала, я согласен. Окей. Я сделаю это. — Я судорожно выдыхаю и сглатываю свое яростное разочарование. — Постой. С чем я только что согласился?

— Если ты собираешься встречаться со мной, я настаиваю на правиле номер десять: никакого секса до пятого свидания. — Она прикусывает нижнюю губу, осторожно выбираясь из-под меня и подвигается к изголовью, где она, облокотившись, натягивает туфли. — Или третьего или четвертого, в зависимости от того, как пойдет дело.

Никакого секса до пятого свидания! Она что, с ума сошла?

— Оз? Мы договорились?

Мои глаза изучают каждый из восхитительных изгибов, которые я не увижу обнаженными по крайней мере пять свиданий. Три, если все пройдет хорошо. Три, три, нужно сосредоточиться на трех. Сосредоточиться на ее промежности, ее плоском животе, ее сиськах, ее разочарованном рте…

— Оз?

Она мне нравится. Я могу это сделать. Мы просто быстренько провернем эти свидания, одно за другим, как из пулемета.

Я снова киваю, изогнув губы в несчастной усмешке.

— Да, конечно. Отлично.

Она лучезарно улыбается мне, и я чувствую себя на миллион футов выше, провожая ее до машины. Я целомудренно целую ее в макушку, чтобы она захотела большего.

Я стою и смотрю, как ее светящиеся задние фонари скользят по пустой улице, останавливаются на светофоре и исчезают из виду, как только она поворачивает налево.

— Держись, Джим, я собираюсь встречаться с тобой.

Глава 32

«По шкале от 1 до 10, каковы мои шансы на анал с тобой? Мне нужно знать, должен ли я прекратить говорить с тобой или нет».

Джеймсон

— Боже. Эта уродливая штука на самом деле на тебе очень мило смотрится, — говорит Оз, протягивая руку, чтобы поправить синий бейсбольный шлем на моей голове. Слегка постучав, он наклоняется и …

— Ты только что поцеловал меня в кончик носа?

— Это восхитительно дерзкий носик. — Он отступает назад, позволяя своим глазам осмотреть остальную часть моего тела. — Почти такой же дерзкий, как твои сиськи.

Я бью его в живот сильнее, чем намеревалась. Моя рука чертовски болит, когда я отстраняюсь, колючая боль, как тысячи иголок, пронзающие изнутри, и я закрываю ею рот, чтобы успокоить. — О Боже, мне так жаль! Я не хотела ударить тебя так сильно. Я имею в виду… я хотела стукнуть тебя, а не ударить.

— Если это были твои извинения, то это отстой.

— У меня рука болит, — хнычу я, баюкая ее, как ребенка.

— Хочешь, я поцелую её и сделаю лучше?

Хочу. Я хочу, чтобы он поцеловал ее и сделал лучше, поэтому я делаю шаг к нему, протягивая ладонь.

— Будь нежным.

— Дай-ка взглянуть. — Он роняет шлем на покрытие и целеустремленным шагом направляется ко мне, беря меня за руку. — Бедная девочка.

Оз делает вид, что разглядывает мою руку, мои пальцы, потом гладит ее ладонью и я покрываюсь мурашками, и снова опускает. Когда он опускает голову и проводит носом по нежной коже внутренней стороне запястья, мои веки трепещут и закрываются.

Когда его губы находят мой пульс, я стону.

— Бедная — Поцелуй. — Бедная. — Поцелуй. — Девочка. — Еще один поцелуй, и он поднимает голову. Подмигивает. — В следующий раз будь осторожнее. Когда ты со мной, я хочу, чтобы ты была цела и невредима.

— Это был мой особый вид флирта. — Без сомнения. — Надеюсь, я не причинила тебе вреда.

Медленная улыбка расползается по его лицу, он наклоняется и тянется к моей руке. Притягивает меня ближе за запястье, которое он только что поцеловал. Прижимает мою ладонь к своему твердому прессу.

— Чувствуешь этот пресс?

— Да.

— Твердый. Непробиваемый. — Он водит ладонью по твердой поверхности своих шести кубиков, мышцы сжимаются под моим легким, как перышко, прикосновением. Его рука скользит вокруг моей талии, когда он двигает мою руку вверх по своим твердым грудным мышцам. Через правое плечо. Заставляет меня подойти еще ближе. — Ты не можешь причинить мне боль, Джеймс.

Ты не можешь причинить мне боль.

Кокетливые слова с ошеломляющим смыслом.

Эти шесть слов заставляют меня посмотреть в его темные выразительные глаза. На его губах играет улыбка, но… эти угрюмые глаза? Эти глаза говорят совсем другое: ты можешь причинить мне боль.

Все это время я беспокоилась о себе и своем сердце, ни разу не задумывалась о том, что могу причинить ему боль. Как эгоистично.

Смутившись, я на долю секунды опускаю голову, обдумывая его наглую ложь. Он лжет. Этот здоровяк, человек-гора, смотрит на меня сверху вниз с юмором, улыбками и смехом, и лжет.

— Я действительно тебе нравлюсь, — выдыхаю я, слова полные удивления.

— Ты мне нравишься, — выдыхает он в ответ.

— Но я тебе нравлюсь, той тем являюсь, — бросаю я вызов, как десятилетний ребенок на детской площадке. — Ты запал на… мои кардиганы, Себастьян?

За это я получаю от него закатанные глаза.

— Возьми себя в руки, Кларк.

Оз наклоняет голову, изучая меня, одна рука скользит вверхмежду нашими телами, чтобы взять меня за подбородок. Он склоняется. Его рот оказывается прямо на моем и мягко прижимается, в то время как другая его большая ладонь сжимает мою ягодицу.

— Подними биту, лентяйка.

— Но она тяжелая, — жалуюсь я, когда он протягивает мне деревянную биту. — У меня руки как лапша.

— Перестань увиливать, Кларк. Ближе к делу. — Он еще раз сжимает мою задницу, потом легонько похлопывает, прежде чем подтолкнуть меня к желтой линии, нарисованной на покрытии, где я должна занять свое место.

Я хихикаю, как школьница, и беру бейсбольную биту из его протянутой руки.

— Проверь шлем, — изводит он меня. — Убедись, что он в порядке. Мне не нужно, чтобы у тебя было сотрясение мозга.

Я поправляю шлем, мои длинные волосы откинуты в сторону.

— Порядок. Окей, я готова, тренер.

Оз кивает и скрещивает руки на груди, удовлетворенный тем, что я должным образом проверила свое обмундирование, затем начинает быстро раздавать инструкции.

Раздвинь ноги. Согни колени. Локти наружу. Глаза на мяч.

Главное бей с размаху.

— Всё поняла?

— Поняла.

Белый шар вылетает из машины, проносясь мимо меня с невероятной скоростью. Он с глухим стуком ударяется о брезент позади меня, падает на землю и откатывается на несколько футов, прежде чем остановиться у забора.

Я слишком поздно размахиваюсь.

— Черт. Не поняла, — шучу я.

Оз смеется, подходит к зеленой механической коробке, висящей на заборе, и открывает крышку. Поворачивает несколько циферблатов, захлопывает крышку.

— Для новичка это было бы слишком быстро. Я отрегулировал скорость.

— Надеюсь, это медленнее, чем скорость, с которой девушки падают в постель с Зиком Дэниелсом, — протягиваю я, принимая правильную позу, ожидая следующего шага. — Потому что если это не так, то мне крышка.

— Ты забавная.

— Что ж, спасибо.

Я поднимаю биту, сгибаю локти и выпячиваю задницу, поглядывая на защиту, привязанную к ногам. На ярко-розовые ногти, играющие в прятки. Облегающие джинсы и голубой шелковый топ.

Изящное бирюзовое ожерелье, покачивающееся у меня на груди, когда я смотрю на Оза.

— Ты мог бы предупредить меня, что везешь меня сюда, чтобы я не надевала каблуки; это было бы вежливо, по-джентльменски.

Он прислоняется к забору из рабицы.

— Я всегда предпочитал элемент неожиданности.

— Но я бы так не оделась.

Одна густая бровь изгибается над глазами, впиваясь в мой обтянутый джинсами зад.

— Именно.

Великолепный засранец улыбается мне, и я закатываю глаза.

— Давай начнем шоу и положим конец моим страданиям.

Мяч за мячом вылетает из машины; я раскачиваюсь, раскачиваюсь, раскачиваюсь и пропускаю каждый мяч, пролетающий мимо меня со свистом на пугающе быстрой скорости.

Разочарованная своей невероятной отстойностью, я топаю ногой.

— Черт возьми, Себастьян! Ты поможешь мне или нет?

Ублюдок ухмыляется.

— Только если ты настаиваешь.

Закатываю глаза.

— Я настаиваю.

Оттолкнувшись от забора, он неторопливо, медленнее, чем патока, подходит сзади. Положил обе руки на мои бедра. Медленно двигает их вверх по моей грудной клетке, по моим рукам и сжимает основание биты над моими руками.

Его твердое мускулистое тело отпечатывается на моей спине; я прикусываю нижнюю губу, когда эта великолепная грудь касается моих лопаток, его таз создает эротическое трение о мой зад. Я медленно склоняю голову набок, когда его нос касается волос на моей шее, отталкивая их в сторону.

Эти губы говорят, непреднамеренно зажигая бесконечные искры внутри моего тела, его намекающие слова — сексуальная, чувственная ласка.

— Держи вот так, не слишком крепко, но и не мягко. — Он меняет положение моих рук. — Раздвинь для меня свои красивые ножки, Джеймс. Да, именно так. — Его колено касается внутренней стороны моей ноги, раздвигая ее. — Слегка присядь, широко расставив ноги, оседлай круг[27]. — Эти пальцы на мгновение оставляют биту, впиваются в мои бедра и прижимают меня к себе.

Я чувствую, как его член напрягается у моей задницы, и сдерживаю стон.

— Здесь нет круга.

Мы в клетке, а не на стадионе.

— Тогда закрой глаза и представь это. Оседлай круг.

Мои глаза трепещут, закрываясь, бейсбольный стадион самая далекая вещь в моих грязных мыслях. Образы подпитывают мое воображение, мое грязное, грязное воображение: Себастьян на спине, покрытый сексуальным потом. Его обнаженная грудь, стройные бедра и тонкая дорожка волос, спускающаяся от пупка прямо к восхитительной V-образной линии бедер… опускается, опускается и исчезает в путанице белых простыней. Поднимаясь над ним на большой кровати, мои волосы каскадом рассыпаются по моей обнаженной коже.

— Ты это видишь? — Его голос врывается в мои фантазии.

— Да. Я вижу это… — Пульсация между ног не является плодом моего воображения. Мокрое нижнее белье. Желание. — Мммм.

Оз отпускает биту, чтобы провести массивными ладонями по передней части моих джинсов. Я почти не выдерживаю напряжения от потирания его среднего и указательного пальцев, скользящих вверх и вниз по чувствительной линии моего бикини. Чарующе. Так близко к моей промежности, что предательский признак оргазма угрожает заставить меня стонать смущающе громко.

Действие его пальцев на джинсовой ткани подобно кремню и огню.

Опьяняющие.

Он гладит меня по низу живота.

Стонет мне в плечо.

Толкаясь, твердым, как камень, членом у моей задницы.

Мы оба стонем, когда его пальцы скользят вверх по моей грудной клетке и обхватывают ствол биты.

— Прийти сюда было чертовски ужасной идеей, — рычит он.

— Точно. — Не урони биту, Джеймс, не урони биту. — Это худшее место на свете.

Я крепко сжимаю ее.

— Правило номер одиннадцать: на любом из будущих свиданий теперь будет введено положение об отсутствии контактов.

— Это звучит как правило внутри правила. — Я тяжело дышу, мысленно пытаясь успокоить бьющееся сердце. — Может, нам стоит вернуться? Ясно, что тебе нельзя доверять вести себя прилично.

— Мне? Ты единственная, кто вертит своей тугой попкой у моего…

— Я? — Я пытаюсь сосредоточиться на его словах, я действительно, действительно… я действительно вращаю своей задницей у его хозяйства… но клянусь, я ничего не могу поделать. Мое тело внезапно обрело собственный разум.

— Так и есть, — настаивает он. — Ты извиваешься, как стриптизерша.

Он говорит так, будто это плохо.

— Извини.

— Скажи «извини» без этих стонов, — со вздохом хихикает Оз мне в ухо. — Наверное, нам лучше уйти, пока я не кончила в штаны, как тринадцатилетка, и мы не опозорились.

Команда из семи человек выбирает шлемы и биты в закрытой клетке слева от нас.

— Отличная идея.

Никто из нас не двигается.

— Джим, отпусти биту.

— Ты отпусти биту.

Его бедра поворачиваются, слегка ударяя меня сзади, слегка потирая.

— Один из нас должен отпустить биту.

— Хорошо, — закусив нижнюю губу, киваю я. Благодаря жару тела Оза у меня подгибаются колени, и мой уравновешенный мозг превращается в кашу. — Окей. Нам определенно нужно идти.

Так мы и делаем.

Мы возвращаем биты и шлемы, затем забираемся обратно в его черный пикап. Проехать несколько коротких миль до моего дома. Садимся в его машину на улице, под ярким верхним фонарем безопасности.

На улице уже стемнело, и уличные фонари мерцают один за другим вдоль пустого проспекта, отбрасывая тени и полосы света внутри кабины грузовика Оза. На его темные глаза, губы и грудь.

Он выглядит мрачным. Загадочным.

Сексуальным.

Я сглатываю, глядя в окно, прежде чем отстегнуть ремень безопасности, который держал меня в безопасности.

— Жди здесь, — приказывает Оз, быстро отстегивая ремень безопасности и спеша открыть дверь. Он выскакивает, подбегает ко мне и распахивает пассажирскую дверцу.

Я сдерживаю усмешку при виде его хороших манер; он сильно заржавел, но потенциал есть.

— Спасибо тебе.

Он небрежно берет меня за руку, и мы неторопливо идем по тротуару к двери.

Я поворачиваюсь к нему лицом, все еще держа его руку в своей, небрежно прислонившись к крыльцу. Я делаю один прерывистый вдох за другим, пытаясь успокоить быстро бьющееся сердце.

— Это странно? — шепчу я в тусклом свете.

— Что странно? — шепчет Оз. — Почему мы шепчемся?

— Это. Мы. Мне кажется, мы должны заняться чем-то другим. Учеба или что-то в этом роде. — Я пытаюсь рассмеяться, но смех застревает у меня в горле. — Вернуться в нашу стихию.

— Если хочешь в библиотеку, мы пойдем в библиотеку, — прагматично говорит Оз, необходимость угодить мне очевидна в его настойчивости. — Я могу подождать здесь, пока ты возьмешь свой рюкзак, потом мы заскочим ко мне, и я заберу свой…

— Я не это имела в виду, — хихикаю я. — Эти свидания — это странно для тебя? — О боже, что я говорю? Перестань говорить, Джеймсон, ты все испортишь! — Извини, не слушай мою болтовню. Я просто очень нервничаю.

Оз делает паузу на несколько секунд, наблюдая за мной под светом туманного крыльца с одной перегоревшей лампочкой. Шагает ближе, потом протягивает руку и хватает меня за другую руку. Тянет к своей могучей груди. Прижимает мою ладонь к своему сердцу.

Его дико колотящемуся сердцу.

Так дико, что я чувствую его под пальцами, его ритм, как тонкая струна, тянет меня к нему с каждым ударом. Соединяя нас, сердце с сердцем.

— Ты чувствуешь это, Джеймсон? — умоляет он, затаив дыхание. — Ты чувствуешь, как оно бьется?

Я чувствую.

— Это для тебя. Никто никогда не заставляет меня чувствовать себя так; никто никогда не заставлял меня чувствовать себя так. Ни одна женщина. Ни тренера. Ни один противник не заставит мое сердце биться быстрее…

— Хватит болтать.

Внезапно я приподнимаюсь на цыпочки, обрушиваясь на него губами, заставляя его замолчать. Обрушиваться губами — какое клише, и все же я толкаю его к дому, целуя его до потери пульса, неожиданно вцепившись рукой в воротник его рубашки, притягивая его ближе, целуя слова с его губ, осушая их, как утоляющий жажду напиток для моей души. Целую его, как солдата, которого я не увижу несколько месяцев. Годы.

Намеки на восхитительное владение языком.

Прижатые тесно тела.

Издаем звуки, которые я не знала, что люди издают во время поцелуев.

Мы целуемся и целуемся, пока в гостиной не загорается свет, мягкое свечение за тонкими занавесками не привлекает моего внимания и не заставляет остановиться. Эллисон отодвигает занавеску, чтобы выглянуть наружу, и с явным удивлением видит, что мы целуемся на крыльце.

Быстро закрывает занавески, но через несколько секунд раздвигает их, чтобы еще раз взглянуть. Начинает размахивать кулаком в воздухе, прыгая и прыгая по комнате в безмолвном победном танце, пока мои поцелуи с Озом не превращаются в приступы хихиканья, и он в замешательстве отстраняется.

Глаза Эллисон виновато расширяются, и она бросается к занавескам, задергивая их, но мы слышим ее истерический смех.

— Она просто прелесть, — смеется Оз и снова крепко целует меня в губы.

Я оживляюсь.

— Ты так думаешь?

— Нет. Она кайфолом.

Боже.

Одно свидание прошло.

Осталось четыре.

Глава 33

«Сразу хочу быть честным: на самом деле, я лайкнул твою горячую блондиночку-подругу на фотографии слева. Можешь показать ей мой профиль и узнать, заинтересована ли она?»

Джеймсон

Если бы вы сказали мне несколько недель назад, что я буду смотреть поединок в среду вечером на переполненном стадионе кампуса, я бы никогда не поверила.

Ни за что на свете.

Но я здесь, Эллисон рядом со мной для поддержки, потому что я ни за что бы не пошла одна. Не тогда, когда два билета, врученные мне вчера вечером, были местами в первом ряду.

Долбаный первый ряд. У самой площадки.

— Мы получаем их для наших семей, но я хочу, чтобы они были у тебя, — сказал Оз, засовывая их в карман моего рюкзака и оставляя небрежный поцелуй на моих губах.

— Ты все еще планируешь прийти, да?

Я неуверенно кивнула, касаясь пальцами место, где только что коснулись его губы.

— Да. Эллисон пойдет со мной.

— Отлично. Я не хочу, чтобы ты была одна на нашем втором свидании. — Его карандаш постучал по краю жесткого деревянного стола.

— Как это можно считать свиданием, если тебя там даже не будет?

— Что значит, не будет? Ты будешь наблюдать за мной в действии. А потом… — он заколебался. — Может, отпразднуем большую «П» ужином?

Я смущенно наморщила лоб.

— Большая «П»?

Мой разум немедленно ушел в разнос: большой «О».

Оргазм.

Большой «Ч».

Член.

О боже, это официально: я мысленно занималась сексом двадцать четыре часа в сутки, и виноват только один человек.

— Большая «П» означает победу, — рассмеялся он. — А что, по-твоему, это означает?

— Определенно не это?

— Что же тогда?

— Большие, важные вещи.

— О боже! — завопил Оз. — Не могу поверить, что ты такая извращенка.

— Я не извращенка, просто потому что это заставило меня подумать о сексе!

— Попалась! — Он снова рассмеялся, еще громче, откинув голову на спинку кожаного кресла в кабинете. — Я никогда не говорил, что ты об этом думаешь.

— Джеймс. Джеймс, ты слушаешь? Ты на месте этого парня.

А?

— Ты должна присесть, Джеймс. Земля Джейм. Джеймс?

— О, черт, прости!

Я спешу подвинуться, бросая извиняющуюся улыбку человеку, терпеливо ожидающему своего места на стадионе. Схватив куртку и гигантский поролоновый палец Айовы, купленный Эллисон, я пересаживаюсь.

— Не могу поверить, что это наши места! — визжит Эллисон рядом со мной, вырывая из фантазий, грез. — Они изумительны, Джеймс. — Она достает телефон, открывает Снапчат[28] и делает селфи с борцовскими матами на заднем плане. Она пролистывает фильтры. — Сладкая, есть геоточка борьба Айова!

Я улыбаюсь ее энтузиазму и примеряю поролоновый палец, помахав им перед тем, как положить на пол перед собой.

Бабочки в моем животе умножаются на сотни, когда огни на стадионе внезапно мерцают и становятся темно. Наш талисман Айовы появляется на гигантском экране, и единственный прожектор появляется в центре огромной, деревянной площадки, который был преобразован в борцовский стадион.

Свет сияет над центральном матом, когда гремит баритон вещателя. Марширующий оркестр начинает бойцовскую песню, и приветственные крики из переполненного домашнего сектора звучат так оглушительно громко, что я борюсь с желанием заткнуть уши.

— Это безумие! — кричу я Эллисон, искренне удивленная.

Количество людей, заполняющих места, невероятно; трибуны теряются в море черного и желтого. Развеваются знамена, вывески и флаги. Сквозь блестящую древесину рукописный плакат гласит: «Зик Дэниелс! Я хочу сделать с тобой детей», ещё один золотым блеском сверкает: «Оззи, номер 4», а другой рядом умоляет: «Оз Озборн, ПРИГВОЗДИ нас своим большим Ч***! МЫ ЗАМУТИМ ТРОЙНИЧОК!»

Я съеживаюсь от этого.

Один за другим объявляются борцы из команды гостей, и произносится их статистика, они выбегают из раздевалки и приветствуют зрителей. Бегут по периметру. Опускаются на пол и отжимаются.

Снимают свои тренировочные костюмы.

И Святой Иисус…

— Дорогой. Господь. Можно увидеть все, — вопит Эллисон, чтобы перекричать музыкантов, когда они начинают петь, чтобы зажечь толпу, в то время как наши чирлидеры крутят свои блестящие желтые помпоны и… подождите.

— С каких это пор в борьбе появились чирлидеры? Что это? — Я кричу своей соседке по комнате.

— О, все в порядке, — громко смеется она. — Ты не очень-то увлекаешься спортом, да?

Я качаю головой.

Чрезмерно усердная толпа вокруг нас приходит в неистовство, когда вспыхивают стробоскопические огни, лица нашей команды появляются на гигантских экранах табло и экранах высоко над нашими головами. Сначала выбегает какой-то парень по имени Рекс Гандерсон. Другой по имени Джонатан Пауэлл. Монаган. Льюис. Фэрчайлд. Питтуэлл. Бауэр. Родригес. Эберт. Шульц.

Этот гигантский придурок Зик Дэниелс.

Себастьян Осборн выходит последним — каждый мужественный, мускулистый дюйм его тела. Добравшись до центра, он подпрыгивает на месте, с ног до головы закутанный в черный спортивный костюм, на спине которого жирным желтым шрифтом выведена его фамилия.

Я потрясенно смотрю, как он расстегивает куртку и снимает ее с плеч. Ремни его тесного костюма еще не натянуты на его четко очерченные грудные мышцы; скорее, они свисают по бокам. Он обнажен до пояса, наколка на рукаве развевается, когда он разогревается с командой. Кожа уже влажная от пота, он воплощение непоколебимости, непреклонности, сексуальности…

— Милостивый. Младенец. Иисус! — кричит Эллисон, пихая меня локтем в бок так сильно, что чувствуется укол боли. Она протягивает руки, широко расставленные, умоляющие. — Почему я никогда не уделяла больше внимания команде по борьбе? Почему, Боже, ну почему? Это… это…

— Суперпотрясающе? — дразню я.

— Нет. Лучше. Это величественно. Это восьмое чудо сумасшедшего света— вот что это за дерьмо. — Она бросает на меня взгляд. — Будет странно, если я сфотографирую для своего банка секс-фантазий?

— У девушек такие есть? — Я отказываюсь произносить слова «секс» и «банк» одновременно.

— У этой девушки есть. Господи, Боже, Джеймс. Посмотри на все эти обтянутые члены в этой комнате. — Она прикрывает рот. — Дерьмо, прости. Я просто… Просто можешь увидеть буквально все. Я имею в виду, что парень из Висконсина выглядит так, как будто он запихал целый баклажан в свой…

— Я прекрасно понимаю.

Но спасибо, что упомянула об этом.

Эллисон многозначительно смотрит через комнату на женщин-болельщиц в студенческой секции. С их непристойными знаками и скудными нарядами их цели очевидны для всех, у кого есть набор функционирующих оптических чувств.

Моя соседка констатирует очевидное взмахом волос.

— Ты же на самом деле не думаешь, что они здесь для того, чтобы смотреть борьбу, не так ли? Сучки.

— Напомни мне еще раз, зачем я тебя привела?

— Потому что после этой встречи тебе придется проталкиваться через толпу шлюшек, чтобы должным образом поздравить своего милого с его п-о-б-е-д-о-й, и я собираюсь помочь тебе сделать это.

Шлюшек?

Я давлюсь водой, которую пью.

— В этом сложносочиненном предложении было так много ошибок.

— Ш-ш-ш, они начинают. — Эллисон подпрыгивает. — О, блин, у меня будет миллион фотографий в моей истории Snap. Все будут такими горячими.

Я закатываю глаза, но мое лицо озаряется улыбкой.

— Что бы ты ни делала, не отмечай меня на них. Я не шучу на этот раз Эллисон, те фотографии, которые ты опубликовала в Instagram на прошлой неделе, не были смешными.

Она делает селфи и бросает на меня косой взгляд.

— Но на тебе было пуховое пальто.

— И?

— Было сорок пять градусов![29]

— Некоторые люди мерзнут, Эллисон.

— Перестань обижаться, его почти никто не видел.

Глубокий вдох, Джеймс.

— Эллисон, — спокойно рассуждаю я с ней. — Двести шестьдесят семь человек лайкнули это.

Она игнорирует мое раздражение легкомысленным: — Ты собираешься смотреть на своего борца или начать ссору?

Черт возьми, она права. С негодованием я возвращаю свое внимание к происходящему, к студентам-атлетам перед нами. Двое молодых людей сцепились на центральном мате, в то время как их тренеры зависают на уровне пола, пригибаясь и выкрикивая указания. Судьи лежат плашмя на матах, широко раскинув руки, чтобы ловить каждое движение, приготовившись свистеть для любого очка или шрафных.

Это громко. Хаотично.

Бодряще.

Мое сердце колотится, как один Айовский борец за другим борется за победу на центральном ринге. Легковесы Гандерсон и Питвелл. Бауэр. Средний вес. Какой-то безумно красивый латиноамериканец по имени Диего Родригес.

Зик Дэниелс.

Толпа сходит с ума, когда Оз начинает разминку в ожидании своей приближающейся очереди. Взрываются оглушительно громкие аплодисменты, в то время как он просто растягивает подколенные сухожилия. Тянет руки. Наклоняется и касается пальцами ног.

Мои голодные глаза устремляются к его фантастической… круглой… заднице. О, эта задница. Эти большие, мощные бедра.

Даже не задумываясь, я облизываю губы, и румянец распространяется по моей груди, шее и щекам, пока Оз проходит предматчевую подготовку. Я прижимаю руки к лицу, чтобы охладить его, и сопротивляюсь желанию обмахиваться программой, которую нам вручили на входе.

— Ты бы видела себя сейчас, — смеется Эллисон. — Серьезно. Ты выглядишь так, будто хочешь сорвать с себя свитер.

Я хочу сказать, что на мне кардиган из хлопка, а не свитер, но слова застревают у меня в горле, потому что я… я хочу сорвать его. Я горю, и это не от температуры в зале.

Я с тревогой наблюдаю за началом матча, слышу, как судья свистит фальстарт. Они начинаются снова. Борются руками. Захват. Несколько бросков через бедро, прежде чем Оз берет своего противника в захват, затем через несколько секунд они оба на матах.

Они кружатся кругами, словно рыбы, выброшенные из воды, и…

— Тебя беспокоит, что все видят его яйца через этот костюм? — Спрашивает Эллисон.

— О боже, Эллисон, ты не можешь просто так сказать это дерьмо!

— Что?! Почему? Я просто говорю то, что ты думаешь. Будь честной. Я имею в виду… эти дряни там, правы.

— Верно, но мне не нужно об этом слышать.

Потому что теперь я буду смотреть только на это.

— Посмотри правде в глаза, Джеймс: каждая девушка здесь смотрит на его член.

Нервный, неуместный смех пузырится в моем горле, и я беспомощна, чтобы остановить его.

— Прекрати, Эллисон!

Моя соседка по комнате толкает меня бедром.

— Ты такая милая, когда тебе жарко и ты волнуешься. Это все, да? Ты хочешь, чтобы он занимался с тобой сексом, и это заводит тебя.

Занялся со мной сексом?

Я отрывисто киваю, потому что, если честно, да, я очень хочу, чтобы он занялся со мной сексом.

— Дерьмо. Я должна написать Паркеру и узнать, где он. Я начинаю возбуждаться.

— Хм…

— Успокойся. — Она бросает на меня взгляд, яростно печатая на мобильнике. — Не от того, что пялюсь на твоего парня из комнаты, полной пенисов. — Пожав плечами, как будто это все объясняет. — Я гормональный подросток, застрявший в теле двадцати однолетней девушки, Джеймс.

Очевидно, я тоже.

* * *

Себастьян

Я весь в поту.

Жарко.

Взвинченный, я иду, заложив руки за голову, медленно обходя мат, чтобы остыть. Замедлить свое сердцебиение.

Каждый матч сродни катанию на ударной волне адреналина и тестостерона, мое тренированное тело, доведённое до совершенства и работающее на максимуме, медленно расслабляется.

Поэтому я иду.

Выйдя из раздевалки с мокрыми после быстрого душа волосами, я прохаживаюсь по длинному коридору спортивного корпуса. Возвращаюсь в спортзал и избегаю техперсонал, сворачивающих оборудование, несмотря на толпу.

Я иду, отмеряя каждый шаг. Обхожу стороной группы поддержки и мусор — плакатные таблички, поролоновые пальцы, постеры, попкорн.

Отмеряю каждый очищающий вдох, пока…

Джеймс.

Ее ведет сквозь толпу поклонников светловолосая подружка для траха — простите, Эллисон — которая тащит мою… которая крепко держит Джеймс за руку. «Ведет» — слишком расплывчатый термин; ее буксируют ко мне, против её воли.

Я замедляю шаг и улыбаюсь. Отхлебнув воды из бутылки, я сжал ее в кулаке.

Вижу, как Эллисон дает ей последний толчок. Джеймсон, спотыкаясь, идет вперед, низко опустив голову и натягивая желтый кардиган поверх черной майки. Обтягивающие, заправленные в сапоги джинсы. Низкий, гладкий хвостик, перекинутый через левое плечо и перевязанный тонкой желтой лентой. Лента завязана в маленький бантик.

Ебаный бантик.

Я сосредоточился на этом бантике, мысленно развязываю его самым эротичным способом.

Что-то в этом внезапно делает меня чертовски глупым. Меня в некотором роде возбуждает ни обтягивающий, с низким вырезом топ или откровенные трусики. Я представляю, как развязываю бантик и смотрю, как он падает на пол; представляю, как провожу им по ее обнаженной груди.

Всплеск адреналина возвращается в полную силу, и прежде, чем кто-либо из нас осознает это, я проталкиваюсь сквозь толпу, сокращая расстояние между нами. Мои руки обхватывают ее тонкую талию. Я легко поднимаю ее с земли. Кружу ее. Прижимаюсь губами к ее губам, на которых царит испуганное выражение. Они теплые, пухлые и сочные, именно такие, как я люблю.

Я посасываю ее нижнюю губу и рычу.

Мои руки жаждут ее, жаждут блуждать по ее телу. Пролезть под ее консервативный кардиган. Развязать эту тщательно завязанную ленту.

Вместо этого я опускаю Джеймсон, пока ее ноги не упираются в пол.

— О, боже! — Джеймсон обмахивается программой в руке, как веером. — Правило номер двенадцать: не давать волю рукам на людях. У тебя нет самоконтроля, — задыхается она.

— Удачи тебе с этим, — язвительно бросаю я, наклоняясь для очередного поцелуя, потому что есть что-то в Джеймсон Кларк, что я не могу выбросить из головы. Я не могу перестать думать о ней. Не могу удержать свои руки, чтобы не коснуться ее.

В прямом смысле.

И, да поможет мне Бог, я не хочу.

— Готова к ужину?

Она пытается кивнуть, и я усмехаюсь.

Я несусь на этих американских горках весь путь до самого чертового конца.

* * *

Джеймсон: Не помню, говорила ли я тебе, но спасибо за билеты на матч. И спасибо за ужин.

Оз: Пожалуйста. Зная, что ты была в толпе сегодня вечером, я почувствовал прилив адреналина; не могу поверить, как быстро я прижал Макферсона.

Джеймсон: Кто такой Макферсон?

Оз: Парень из Висконсина. Я был в ударе сегодня вечером, и это потому, что ты наблюдала за мной.

Джеймсон: Ты действительно был невероятен.

Оз: Знаешь, что еще невероятнее? Твои губы. Я мог бы стоять сегодня на твоем крыльце и целоваться с тобой вечно.

Джеймсон: Это было очень мило… и гормонально.

Оз: Гормонально? Нет, дело совсем не в этом. Это ты. Если ты скажешь: «Оз, садись в машину и залезай в окно моей спальни», я сделаю это без колебаний.

Джеймсон: Моя спальня на втором этаже…

Оз: Точно.

Джеймсон: LOL Что еще ты сделал бы?

Оз: Вопрос в том, чего бы я не сделал?

Глава 34

«В мебельном магазине не было одного ночного столика[30], который я ищу. Может, ты поможешь мне с этим?»

Себастьян

Оз: Эй, секси.

Джеймсон: Секси? Ты со мной разговариваешь?! *указывает на себя*

Оз: С кем еще я могу говорить?

Джеймсон: Хммм, хороший вопрос…

Оз: Чем занимаешься?

Джеймсон: Просто готовлюсь к девичнику. Мои соседки хотят сегодня «Нетфликс и расслабиться».

Оз: Ты точно останешься сегодня дома?

Джеймсон: Да. Хейли хочет посмотреть «Десять вещей, которые я ненавижу в тебе». Прямо сейчас. Она ненавидит мужчин прямо сейчас. Какой-то парень не отвечает ей. Почему ты спрашиваешь?;)

Черт. Я надеялся, может быть…

Я держу телефон в руке и смотрю на него, странно разочарованный тем, что она осталась дома со своими друзьями. Я не видел ее уже несколько дней; работа, школа и борьба вбили клин в мой социальный календарь, не говоря уже о том, что у нее были какие-то обязательства…

Я скучаю по ней.

Я чертовски по ней скучаю.

Джеймсон: Теперь, когда мы знаем, что у меня будет ночь девочек, что Оз Осборн запланировал на сегодня после своей большой победы над Принстоном?

Оз: Похоже, я тоже остаюсь. Соседи по комнате ушли, и сегодня вечером я здесь один. Может быть, я посмотрю бой ММА на HBO. Может, я буду учиться. Не знаю.

Джеймсон: Должно быть, приятно иметь дом в своем распоряжении. На что это похоже?! Я бываю одна только днем, когда мои соседки на занятиях.

Оз: Странно тихо. В пятницу вечером Зик обычно готовится к игре, прежде чем отправиться выпить; он пошел домой повидаться с кузеном. А может, это его… кто знает. Я не знаю, где он был в последнее время, но он вернется завтра на вечеринку.

Джеймсон: LOL. Я не уверена насчет него. Фу.

Оз: Да, он такой придурок.

Джеймсон: Вроде того?;)

Оз: Эй, Джеймс?

Оз: Ты уверена, что не можешь…

Джеймсон: Я уверена, что не могу…что? Твой телефон снова сдох?

Нахрен. Я просто собираюсь выложить это.

Оз: Ты уверена, что не можешь бросить своих друзей? LOL

Дерьмо. Это звучит очень бесчувственно после того, как я нажал «отправить». Надо было еще подмигнуть или что-то в этом роде.

Джеймсон: Я смотрю на Хейли, и она с пугающей скоростью пихает ложку «Бен и Джерри» себе в рот. Я бы сказала, что на данный момент я здесь застряла.

Оз: Когда мы снова увидимся?

Джеймсон: Честно? Не скоро.

Джеймсон: Не могу поверить, что я только что отправила это. Стон.

Боже, эта безбашенная девчонка.

Оз: Я чертовски скучаю по тебе.

Джеймсон: Я тоже по тебе скучаю. Это странно? Мы не виделись всего несколько дней.

Оз: Не имеет значения. Я становлюсь немного неуравновешенным, если не вижу тебя. Я должен пробежать несколько миль, чтобы сжечь часть этой нервной энергии.

Джеймсон: Как ни странно, я нахожу это очень милым, я нахожу тебя очень милым. И очаровательным.

Оз: Ты… самая сексуальная штучка, которую я когда-либо видел.

Джеймсон: Прекрати! Ты заставляешь меня краснеть и хихикать, и теперь все мои соседки уставились на меня.

Оз: Я чертовски люблю это в тебе.

Джеймсон: Что? Что ты во мне любишь? (пытается быть скромной и краснеет как сумасшедшая)

Оз: Все. Я чертовски люблю в тебе все.

Джеймсон: Ты не можешь говорить такие вещи в сообщении!

Я громко смеюсь и быстро набираю: «почему бы и нет?»

Джеймсон: Потому что! Ты ничего не знаешь о девушках? Это то, что я хочу услышать лично. Это как… срывание трусиков.

Мои брови взлетают, и я смотрю на слова на экране, ошеломленный тем, что они исходят от нее. Срывание трусиков, срывание трусиков, срывание трусиков.

Джеймсон: Я хочу сказать, что это было очень мило и неожиданно.

Оз: Ты намокла, услышав, что я люблю все в тебе?

Джеймсон: Я не буду сексэмеситься с тобой прямо сейчас! Я в заполненной комнате!

Оз: Ну, давай, дай мне что-нибудь! Мне холодно и одиноко, а сегодня вечер пятницы.

Джеймсон: Да. Я намокла. И «возбуждена».

Оз: Возбуждена, возбуждена?

Джеймсон: Да (Да! Да!)

Оз: Я начинаю думать, что ты шаловливее, чем кажешься.

Джеймсон: Помнишь, что я сказала тебе при нашей первой встрече?

Оз: Что-то о том, что заинтересована переспать со мной из-за моего невероятного тела?

Джеймсон: LOL, нет! (и да). Никогда не суди о девушке по ее кардигану.

Я лежу в своей спальне, вытянувшись поперек кровати, а на заднем плане по телевизору показывают последний эпизод «Ходячих мертвецов», когда слышу слабый стук в дверь. Наклонив голову, чтобы убедиться, что мои уши не обманывают меня, я никого не жду, я слышу его снова: несколько тихих ударов в парадную дверь.

Пауза.

Снова стук.

Любопытствуя, я сворачиваю открытое окно на моем ноутбуке, отставляю его в сторону и не торопясь иду босиком к двери. Захожу на кухню и беру бутылку воды из холодильника. Выключаю телевизор в гостиной, но не раньше, чем переключаю несколько каналов.

Когда я, наконец, открываю входную дверь, мои глаза расширяются при виде Джеймс, стоящей на моем крыльце, одетую с головы до ног, как преппи[31] благотворитель. Как библиотекарша. Темно-синее короткое пальто застегнуто снизу доверху и завязано на талии. Из воротника ее жакета выглядывают жемчужины. Темно-синяя, черная с зеленым клетчатая юбка. Те же черные лакированные балетки, которые до сих пор преследуют меня во сне.

— Почему ты так долго не открывал эту чертову дверь? Я стучала пять раз! — Ее явное раздражение перемежается со стуком зубов.

— Я… — я тупо смотрю на нее. — Ты здесь.

— Я здесь, — кивает она с дрожью, обхватив себя руками. — Можно войти? Я замерзаю, и эта куртка не греет меня.

Это не ее обычное пуховое зимнее пальто.

— Черт! — Я отступаю в сторону, чтобы она могла войти и отхожу подальше, чтобы она могла войти в дом. — Входи. Вау. Что ты здесь делаешь? Не то чтобы я не рад тебя видеть, но я думал, что ты нужна Хейли…

— Парень, наконец, ответил ей, так что это была ложная тревога, — застенчиво улыбается она. — Кроме того, я поняла, что нужна ей не так сильно, как ты мне.

Мои уши обманывают меня, или ее голос звучит сексуальнее, чем обычно? Почти как она здесь, что бы…

Я отгоняюг лупые мысли из головы и сглатываю, когда она проносится мимо меня в гостиную. Оглядевшись, Джеймсон оценивает небольшое пространство, которое четверо из нас называют домом. Ее взгляд падает на огромный шестидесятидюймовый телевизор. Два дивана, дерьмово-коричневого оттенка. Голые бежевые стены. Xbox Live и неорганизованную кучу игр, которые идут с ним.

Пирамида из пивных банок Зика и Дилана.

— Мне нравится, что вы тут все устроили.

Джеймсон медленно поворачивается ко мне, устраивает шоу из развязывания пояса куртки, расстегивания пуговиц, потом стягивает ее с себя и сбрасывает. Ее плечи и стройную фигуру прикрывает светло-голубой кардиган с блестящими темно-синими пуговицами. Он застегнут на все пуговицы, но он тонкий, и, черт возьми, не думаю, что под ним что-то есть. Жемчужное ожерелье обвивает шею, как воротник.

Соски. Твердые пики.

Жесткие.

Мой взгляд скользит по ее груди.

Черт, на ней есть лифчик? Почему, черт возьми, нет? Почему на ней клетчатая юбка? Наверняка, она дома зависала со своими соседками по комнате в штанах для йоги? Почему девушки носят эту хрень?

Я разинул рот, как школьник-подросток, глядя на ее невероятную грудь, на твердые соски, торчащие из-под мягкой ткани свитера, почти на сто процентов уверенный, что под ним она голая.

Я снова трясу головой: это невозможно.

Джеймсон никогда не ходила без лифчика на публике.

Зачем ей это?

Хватит пялиться на ее сиськи, чувак. Успокойся.

Джеймсон издает тихо хмыкает, вешая пальто на подлокотник нашего кресла, и скромная улыбка приоткрывает ее губы. Спокойно упирается бедром в спинку стула, скрестив ноги в лодыжках. Складывает руки на коленях.

— Так. И что теперь?

Мой взгляд возвращается к ее груди.

— Эээ.

Я могу придумать восемьсот вещей, чтобы ответить на этот вопрос, и все они включают обнажение, наготу и обнаженную плоть.

Она издает еще один приятный звук.

— Я думаю, может, мы пойдем в твою спальню? — Она воплощение невинности и класса, за исключением отсутствия лифчика. — Ну, знаешь, для уединения, на случай, если твои соседи вернутся домой.

Если Джеймсон добровольно хочет пойти ко мне в комнату в одной клетчатой юбке и кардигане, я не стану возражать.

Раньше в моей комнате были девушки, постоянный поток связей на одну ночь и перепихона. Фактически незнакомки в моей постели на ночь, ни на что не годные, кроме быстрого секса и шлепка по заднице, а затем прямо за дверь, тем же путем, которым они пришли. Ни одна из них не продержалась всю ночь, ни одна не дожила до утра. В любом случае, я не собираюсь упускать возможность узнать, что под этим кардиганом.

Я не полный идиот.

Я хватаю Джеймсон за руку и переплетаю наши пальцы. Веду ее по длинному коридору, выключая при этом свет. Съеживаюсь, когда открываю дверь в свою комнату.

— Черт, извини, что такой беспорядок. Я не заправлял кровать. Не думал, что у меня будет компания.

Я отпускаю ее руку и бросаюсь в комнату, поспешно натягивая одеяло на кровать. Бросаю подушки на место у изголовья. Бросаю грязную футболку в открытый шкаф.

— Подожди минутку.

— Себастьян, все в порядке. Правда.

Джеймсон опускается на кровать, скрещивает ноги и сбрасывает балетки на пол. Отодвигает их в сторону, свесив ноги с края, ее красивые ярко-розовые ногти на ногах отполированы и блестят.

Мои глаза следят за движением ее пальцев, играющих с подолом клетчатой юбки. Ее клетчатой. Блядь. Юбки. Она раздвигает складки, давая мне редкий проблеск кремовой верхней части бедра, тени нижнего белья.

Кровь устремляется к мозгу внутри моих штанов, руки тянутся к волосам. Я шагаю к дальней стороне моей спальни, так как вид одной ее юбки творит невообразимое с моим членом.

Он дергается.

Если она делает все это сексуальное дерьмо нарочно, пытается заставить меня возбудиться и сойти с ума, это работает.

От электричества нашей химии у меня волосы встают дыбом. Прочищаю горло, проверяя способность говорить.

— Ты делаешь это нарочно? Потому что ты испытываешь мое терпение.

Ее пальцы нащупывают нижнюю пуговицу кардигана и дергают, затем задирают подол юбки, позволяя мне еще раз взглянуть. — Не понимаю, о чем ты.

Эти блестящие губы растягиваются в ангельской улыбке. Зубы впиваются в соблазнительную нижнюю губу.

— Окей. Ладно. — Я хватаюсь за ближайший стул, и до белых костяшек сжимаю его, когда она откидывается на спинку кровати и раздвигает ноги. Сидит, широко расставив колени, и играет, играет с нижней пуговицей своего топа.

Играет со мной.

— Хотя… — вздыхает Джеймсон. — Раньше мне приходило в голову, что… — она замолкает, наклоняет голову и изучает меня живыми, горящими голубыми глазами. — Эти чувства не проходят, не так ли? На самом деле, — возражает она. — Они становятся все сильнее.

Я в замешательстве. О каких чувствах она говорит? Наша дружба? Наше свидание?

— Так что, я здесь, чтобы что-то с этим сделать. Пять свиданий долгий срок, а у нас уже есть то, чего нет у большинства пар. Мы друзья. — Нижнюю пуговицу проталкивают через петельку, выражение ее лица остается бесстрастным, даже когда ее отпускают. Потом еще…и еще, пока я не вижу плоский обнаженный живот и симпатичный пупок. — А ты не думаешь, что мы оба заслужили это, после того как были так терпеливы?

Верно.

Верно?

Мертвая хватка на моем стуле становится сильнее. Она…

Твою мать, она собирается раздеться?

— Иисус, Джеймсон, — Моя нога нетерпеливо, невольно начинает дергаться. — Ты меня соблазняешь?

Низкое м-м-м.

— Ты мне нравишься, Себастьян, — хрипло шепчет она. — Мне нравятся твои мозги и тело, и я устала говорить «нет». Устала от правил. Устала ждать свидания номер пять.

— Я тоже… подожди. — Я правильно ее слышу? — Что?

— Ты меня слышал, — ухмыляется она.

— Да, я слышал. Я просто не уверен, что услышал тебя правильно.

Ее проворные пальцы скользят вниз по плоскому животу, поддразнивая пояс клетчатой юбки. Палец нежно прикасается к золотой пряжке, удерживающей её. Тянет кожаный ремешок через петлю нежным рывком.

— Слушай внимательно: я говорю «Да».

Зачарованный, я смотрю, как она встает. Шерстяная юбка расходится в стороны, открывая только пару лиловых кружевных трусиков. Трусики, о которых я мечтал снова и снова последние несколько дней. Трусики, которые буквально преследовали меня во сне. Бледно-фиолетовые, они обтягивают ее стройные бедра, и ничего не скрывают. Абсолютно. Ничего.

Ничего, кроме кружева, созданного исключительно для того, чтобы досаждать моему уровню тестостерона. Они нескромные. Пикантные.

Великолепные.

Сексуальные фантазии о раскрепощенной библиотекарше сбываются.

Я отпускаю стул и с усилием поднимаю глаза на ее лицо, приближаясь к ней.

— Черт, серьезно?

— Да, — стонет она сквозь стиснутые зубы, когда мои цепкие руки сжимают ее тонкую талию, а затем скользят южнее по ее спине. Вниз по позвоночнику. Вниз по ее безупречной коже. Опускаясь тугой зад. Мои большие ладони проскальзывают в ее кружевные трусики, обхватывают ягодицы и …

Сжимают.

— Как далеко ты хочешь зайти? — стонет она, когда я шлепаю ее по заднице, растирая жалящую боль медленными кругами.

— До самого конца. — Я зарываюсь головой в основание ее горла, стону и прижимаюсь эрекцией к ее животу. — Скажи мне, что ты хочешь, Джеймс, скажи мне, и я сделаю это.

— Я хочу остаться на ночь. Это не перепихон. — Она выдвигает требования. — Это не секс на одну ночь. Я хочу уважения. Ты не можешь выгнать меня ни потом, ни утром. Я хочу, чтобы ты приготовил мне завтрак на своей кухне.

Мои ладони продолжают поглаживать ее великолепный зад, заставляя покраснеть.

— Как насчет вафель?

— Вафли, звучит восхитительно, — задыхается она, и мой член плачет от радости. — И я хочу снять с тебя майку.

— Да, мэм.

Потянувшись за подолом темно-синей футболки, я стягиваю ее с себя и швыряю на деревянный пол. Она падает кучей рядом с ее туфлями.

— От чего хочешь избавиться дальше?

— От всего. — Джеймсон наклоняется вперед, облизывает гладкую кожу моей ключицы и дует, одобрительно напевая. — Но начнем с твоих спортивных штанов.

Она нежно кладет свои руки на меня, легкие, как перышко, пальцы оставляют след удовольствия, когда они следуют за мускулами моих бицепсов. Предплечья. Вниз по моему твердому, как камень, прессу. Кончик ее пальца неторопливо обводит вокруг моего пупка, пока не достигает резинки, низко сидящей на моих бедрах.

Вместе мы развязываем шнурок на поясе. Стягиваем штаны, после я начинаю брыкаться, спотыкаюсь, чтобы их снять. Стою в одних серых боксерских трусах.

Джеймсон слегка подталкивает меня к изножью кровати, приказывая мне сесть.

Как возбужденный, послушный щенок, я подчиняюсь, практически задыхаясь.

Джеймсон наклоняется ко мне, ее шелковистые каштановые волосы касаются моей обнаженной груди. Ее рот касается уголка моих губ.

— Теперь моя очередь.

Она тянется к средней пуговице кардигана.

— Будь нежной со мной, Джеймс. У меня не было секса ни с кем со времен Юты. Я так много дрочил, что мой член натерт, по-настоящему, натерт.

Как тебе моя предельная честность?

Джеймсон наклоняется, целует меня в уголок рта и напевает мне на ухо: — Ты хочешь, чтобы я занялась с тобой сладкой, сладкой любовью, малыш? И никакого жесткого секса.

Срань господня, эти её грязные разговорчики.

— Да, первое предложение, кажется, подходит. Затем я хочу, чтобы ты обнимала меня, пока не придет время завтрака.

— Думаю не только о сексе, но и о вафлях, — воркует она.

Мы оба смеемся; черт, она смешная. И умная. И красивая. И звук моего имени на ее губах лучше любой победы.

Сексуальнее любого стона.

Глава 35

«Если бы твоя левая нога была обедом, а правая — ужином, я бы хотел перекусить между приемами пищи».

Джеймсон

Я беру то, что хочу.

Я не тороплюсь.

Я снимаю юбку.

Теперь, стоя перед кроватью, сброшенная клетчатая юбка лужицей растеклась у моих ног, я вылезаю из нее и принимаюсь за кардиган.

В моей игре нет ничего постыдного: если парень может трахаться, когда захочет, с кем захочет, то и я могу.

Я хочу того, чего хочу, и я больше не буду говорить Себастьяну «нет».

Хватит ждать.

Я хочу, чтобы напряжение ушло, и я хочу …

Секс.

Я хочу его, каждую его частичку: сквернословие, идиотское расписание, нуждающихся фанаток, несносных соседей по комнате. Хорошее, плохое и уродливое. Он завоевал мое доверие, и я готова сделать следующий шаг.

Я доверяю ему.

Я доверяю Себастьяну Осборну.

Я не могу перестать думать о нем. Днем и ночью. Ночью и днем. Это поглощает меня, как лихорадка.

Как наркотик.

Глава 36

«Я только что закончил партию в гольф. Хочешь быть моей девятнадцатой лункой?»

Себастьян

Взглядом скольжу за ее руками, пальцами. Кремовая кожа ее живота. Ее нежный пресс. Бедра, на которые я только что положил руки.

— Угадай, что у меня под свитером? — шепчет Джеймсон в мою сторону, выдергивая еще одну пуговицу. На кардигане застегнутыми осталось всего три пуговицы.

— Ничего? — мечтаю я во всеуслышание.

Джеймсон проводит рукой по своей груди, обводя указательным пальцем ожерелье на шее. Она отрицательно качает головой.

— Неправильно.

Дыхание перехватывает.

— Что же тогда?

— Это. У меня под свитером это.

— Ожерелье? — хриплю я.

— М-м-м.

— Без лифчика?

Я, блядь, так и знал.

Шагнув вперед, она сокращает расстояние между нами в один, два, три изящных шага, затем наклоняется и сжимает мои руки в своих, кладя их по обе стороны своей талии. Мои большие пальцы касаются её манящего живота. Подняв руки, Джеймсон берет прядь волос и убирает ее за ухо.

Синий кардиган расстегивается, обнажая гладкую кожу. Живот. Дразнящую нижнюю часть ее обнаженной груди.

— Давай, — настаивает она своим сексуальным шепотом. — Сними его.

Как будто мне нужно повторять дважды.

Мои дрожащие ладони скользят вверх по ее животу. Мои ловкие пальцы расстегивают одну пуговицу. Потом еще одну.

Я распахиваю полы кардигана. Мои руки скользят по ее грудной клетке, кончики моих больших пальцев касаются ее жестких, темных сосков. Мои глаза прикованы к ним, ладони нежно гладят их, ласкают.

Ее сиськи идеальны, полные и круглые, заполняют ладонь моей руки. Я хочу сосать и трахать их обоих. Пробовать их, пока ее трусики не промокнут насквозь.

Джеймсон подалась вперед, всхлипывая, опустила руки и схватила меня за затылок. Ее пальцы зарываются в мои густые волосы, когда я наклоняюсь вперед и провожу языком по ее соску, щелкаю кончиком, втягиваю весь в рот.

Сосу его. Лижу его. Снова сосу.

Ее вымученный стон наполняет комнату, стон такой громкий и напряженный, что я благодарен, что мои соседи ушли на ночь.

Я посасываю ее фантастические сиськи. Провожу языком по ее ключице. Лижу ее шею. Наши губы соприкасаются, языки такие влажные и жаждущие, что мы отчаянно ищем экстаза. Безумно, неистово сливаемся нашими ртами.

Она садится мне на колени, оседлав мои бедра, и накрывает мою гигантскую эрекцию своей горячей, влажной киской.

Потирается о нее, дразнящими движениями.

Джеймсон бесстыдно давит на мой член, танцуя танец на коленях, достойный чертовой стриптизерши, работает тазом, пока мои глаза не закатываются, а я не пребываю в экстазе, готовый кончить.

— Черт, черт, черт. — Я близок к тому, чтобы кончить только от этого эротического вращения.

Мои ладони обхватывают ягодицы Джеймсон, и, не в силах справиться с ощущениями, нарастающими внутри моего паха, я наклоняюсь, собираясь с силами, прежде чем подняться в полный рост.

Поворачиваюсь. Бросаю ее на середину кровати.

Я смотрю, как ее упругие сиськи подпрыгивают от падения на матрас. Смотрю, как блестят ее соски, все еще влажные от моего языка. Смотрю, как она стягивает с себя бледно-голубой кардиган, раскинувшись передо мной в одних кружевных трусиках и чопорном ожерелье.

Она нетерпеливо ерзает.

Приглашая меня насладиться ей.

— Когда я закончу с тобой, я трахну тебя в этом жемчуге, — рычу я, снимая боксеры и взбираясь к ней на кровать.

Джеймсон раздвигает свои бедра, широко разводя их, маня меня.

Так заманчиво, что мой рот наполняется слюной. Я изголодавшийся, и только Джеймсон может удовлетворить мой голод.

Я задерживаюсь над ней, балансируя над тем местом, где она хочет меня больше всего. Наклоняюсь и провожу языком по внутренней стороне ее бедра. Отодвигаю лоскуток ткани, покрывающий ее гладкую киску, и чувственно повожу языком.

Раз. Два.

Хриплые, удивленные вздохи наполняют воздух, когда я порхаю вверх и вниз над ее клитором, подразнивая его кончиком языка.

— О черт, о черт, — кричит она, дергая меня за волосы. — Не смей… останавливаться. Ооооо…

Я и не собираюсь.

Зацепившись пальцами за пояс ее трусиков, я стягиваю их вниз. Вниз по бедрам. Вниз по ногам. Джеймсон шире разводит ноги, извиваясь бедрами на кровати, нетерпеливая и обнаженная, если не считать блестящей нитки жемчуга на ее красивой шее.

Мои пальцы раздвигают ее внутренние лепестки, и я втягиваю их в рот и посасываю, затем глубоко проникая языком, как будто от этого зависит наша жизнь.

Глава 37

«Ты напоминаешь мне мизинец: маленький, симпатичный… и я, наверное, трахну тебя на кухонном столе посреди ночи».

Джеймсон

— Ложись на спину.

Команда выходит более требовательной, чем я предполагала, но производит желаемый эффект. Себастьян бросается на спину, голый, как в день своего рождения, и я восхищаюсь его видом. Его жесткие мышцы, мозолистые руки, все в нем напряженное и твердое.

Но одновременно с тем и нежное.

Я удивляюсь тому, что его заводят мои кардиганы.

Мои жемчужины заводят его.

Настолько, что, когда я протягиваю руку за шею и расстегиваю блестящую нитку, темные глаза Себастьяна зачарованно блестят. Похоть.

— Зачем ты его снимаешь? — протестует он. Его вес перемещается на матрасе под нами, когда он кладет свои толстые руки за голову, чтобы изучить меня. — Пожалуйста, не снимай его. Оно мне нравятся.

Мои брови поднимаются, как бы говоря: «ты знаешь, почему я его снимаю».

— Тебе это нравиться?

Я сжимаю золотую застежку двумя пальцами и позволяю жемчужной веревке болтаться по его крепкой, вздымающейся груди. Затем я не опускаю их, проводя теплыми жемчужинами по вызывающе торчащим соскам.

Себастьян облизывает губы, медленно проводя зубами по дразнящей нижней губе.

— Я сказал, нравятся? Я имел в виду, что люблю его.

Жемчужины скользят вниз по его обнаженному телу, вниз по гладкой коже груди. Вниз по рельефу его каменно-твердого пресса. Его тазу. Я позволяю им погрузиться в ложбинку между его ногами, на его мощные бледные бедра.

Я медленно поддразниваю, перемещаю жемчуг вверх. Потом вниз.

Вверх. Вниз.

Он издает гортанный стон. Чувственный. Настолько голодный, что когда его бедра дергаются, его руки лихорадочно тянутся ко мне, руки трясутся так же, как и ноги.

— Иди сюда, детка, иди сюда.

— Да.

Одно слово, и я хватаюсь за блестящее ожерелье. Я опускаюсь на матрас, моя киска пульсирует и изнывает от желания.

Он горячий, я еще горячее.

Мне это нужно. Ему это необходимо.

Мы оба этого хотим.

Умоляем об этом.

— Да. Пожалуйста, надень презерватив. — Мой голос дрожит от нетерпения так же сильно, как мое женское естество. Я крепче сжимаю жемчуг в руке. — Я так сильно хочу тебя.

— Я надену после того, как ты снова наденешь жемчуг для меня, — хрипло требует он, глаза сверкают, когда я надежно закрепляю их на шее и лажусь на спину, с волосами, рассыпающимися по подушке. — Ты такая сексуальная.

Себастьян начинает медленно двигаться вверх по моему телу, жесткий член и его влажное желание, касается внутренней стороны бедра. Он свисает с кровати, чтобы схватить презерватив со своей прикроватной тумбочки. Мои нервы на пределе. Вибрируют. Я страстно желаю быть наполненной.

Он разрывает фольгу, осторожно вытаскивает презерватив из упаковки. Мы, затаив дыхание, смотрим, как он раскатывает его по всей длине члена, его руки и мышцы напрягаются от предвкушения.

Наполненный похотью воздух и сексуальное напряжение овладевают нами.

Я сглатываю, когда он опускается на колени между моих ног. Моих бедер.

Я шире раздвигаю ноги и приподнимаю свою задницу с кровати. Откидывая голову назад, когда он, наконец, медленно входит в меня. Толкается глубже. Этот большой член скользит внутрь, неторопливо в его непрерывном ритме, с каждым толчком проникая в меня все глубже и глубже.

Его стон хриплый. Мужественный. Опьяняющий.

— О. Блядь. Да, да. Да, милая… В тебе так хорошо, Джеймс… так хорошо, детка, — повторяет он, запечатлевая на моих губах небрежные поцелуи.

Я открываюсь для него, посасывая его язык, в то время как его бедра врезаются в меня необузданно, дико.

Милая. Детка.

Наши глаза встречаются. Сцепляются.

Наблюдать за лицом моего партнера, когда он трахает меня, — это не то, что я обычно делаю; я всегда находила это слишком интимным. Тревожным. Может, потому, что я не была влюблена ни в одного из моих предыдущих партнеров, поэтому смотреть им в глаза, когда они вколачивали меня в спинку кровати? Это не мое.

Но когда Себастьян поднимает на меня свои напряженные, затуманенные глаза, мне конец. Я под гипнозом.

Его вращающийся таз становится неторопливым, темные глаза сосредоточены на моих. Медленно, но верно, атмосфера меняется; его безумное вожделение внезапно сменяется на…

Поцелуи в висок. Срывающиеся, отчаянные стоны в рот.

— Ты прекрасна… так великолепна, — хрипло бормочет он, когда его массивные ладони обхватывают и сжимают мою задницу. Он глубоко толкается, так глубоко заполняя меня, что я задыхаюсь. И стону снова и снова. Звезды вспыхивают перед моими глазами и мое видение размывается. Моя голова мечется из стороны в сторону, волосы рассыпаются по подушке, это так великолепно.

— Джеймсон, Джеймсон. Я… я… — какие бы слова он ни пытался произнести, они застревают у него в горле, эмоции переполняют его. Его хриплые стоны— это музыка для моих женских прелестей и меня.

— Хочу быть сверху, — умоляю я, уткнувшись ему в шею. — Вытаскивай, Оз… в-вытаскивай…

Я могу получить еще один оргазм, если буду сверху. Может, два.

Слова срываются с языка, когда мои ноги широко раздвигаются, удерживая и привлекая его за бедра к себе еще несколько безумных секунд, чтобы он вжался глубже. Толкал сильнее. Глубже и глубже, он вколачивается этими атлетическими бедрами, заставляя меня двигаться с ним в унисон. Его выдержка прекрасна.

Это чудо, что он еще не кончил.

Себастьян замирает, и я тихонько всхлипываю, когда он выходит из меня, стону, как будто умираю от потери его внутри меня. Наши руки и ноги дрожат, когда он переворачивается и ложится на спину, потянувшись ко мне. Скользкий член стоит по стойке смирно.

Я ложусь на него, наслаждаясь прикосновением кожи к коже, прежде чем оседлать его талию и провести языком по его языку для поцелуя, когда его поцелуй начинает имитировать наш секс. Наше занятие любовью.

Мои колени упираются в матрас, когда я неспешно начинаю опускаться на твердый член Себастьяна. Действую в унисон со своей внутренней стриптизершей, я вращаю бедрами, наблюдая, как его веки прикрываются от удовольствия, в то время как влажная головка его члена подразнивает мою изнывающую киску. Затем я опускаюсь на него полностью.

Я двигаю бедрами так мучительно медленно, как мне хочется.

Пальцы Себастьяна сжимают мои бедра, расслабляя мое тело. Обхватывают мою грудь. Он медленно касается ладонями моих твердых сосков. И что бы быть еще глубже во мне, Себастьян приподнимается, напрягая торс. Присаживается. Обхватывает меня за талию своими мощными татуированными руками и зарывается носом в изгиб моей шеи, толкаясь в меня все глубже, заполняя меня.

— Джеймсон, — стонет он, поглаживая меня по спине, вколачиваясь в меня. — Джеймсон, Джеймсон.

Любит меня.

Это рай.

Это ад.

Это блаженство.

— Боже, как я люблю твои звуки, — стонет он. Стоны и толчки. Он гладит мои влажные волосы, в то время как его член ударяет в мою точку G. Его хриплое дыхание отражает мое. — В тебе так хорошо… так хорошо…черт… о-о… черт… я близко…Джеймс, детка, я сейчас кончу.

— О боже, да! Да! Я тоже, — чуть не рыдаю я. — Сильнее… да, oооо боже, боже, да, сильнее… о, боже! Прямо здесь, прямо здесь. Да!

Это громко, красиво и потно.

Это реально.

* * *

— Я больше не могу, Себастьян. Оставь меня в покое и принеси мне еды.

— Ну же, Джеймсон. Еще раз, прежде чем мы уйдем. Пожалуйста.

— Ты ненасытный, перестань умолять. Я создала монстра.

— Еще раз и я оставлю тебя в покое. Обещаю.

— Что за чушь. Ты уже говорил это дважды.

— Но в те два раза я не это имел в виду.

— Себастьян, мне нужно принять душ. И мне нужна еда, я голодна!

— Я могу придумать несколько вещей, чтобы удовлетворить твой аппетит.

— Фу.

— Ты не говорила «фу», когда отсасывала мне во время «Игры престолов».

— Во-первых, не мог бы ты не называть это «отсосать»? Я чувствую себя дешевкой. Во-вторых, ты обещал мне гамбургер от Малоуна.

— Уф, ладно.

— Эй, приятель, тебе повезло, что я все ещё здесь. Мы провели в постели, кажется, сотню богом забытых часов.

— Это плохо, что я начинаю находить это сексуальным, когда ты закатываешь глаза?

— Да, это немного странно.

— Каждый раз, когда я тебя вижу, мне хочется обкончаться.

— Странно, что я нахожу это ужасное, несколько унизительное предложение слегка эротичным?

— А я покажусь сильно долбанутым на голову, если скажу, что это не странно?

— Возможно.

— Тогда нет. Это не странно.

Глава 38

«Я просто лайкнул кого-то, зная, что я буду спорить с ней. У нее был «тот взгляд» насчет неё. Таким образом, на сегодня это мой жалкий пятничный вечер».

Себастьян

Наблюдая за Джеймсон через переполненный зал, мне на ум сразу же приходят несколько вещей:

1. Я трахнул её четыре раза за последние двадцать четыре часа.

2. Четырежды.

3. Лучший секс в моей жизни — и, поверьте мне, у меня его было много.

4. Она такая же похотливая и развратная в постели, как и я. Спасибо. Боже.

5. Я питаю к ней серьезные чувства.

Самодовольная ухмылка появляется на моем лице, как будто я наткнулся на нетронутую золотую жилу, которую до меня не обнаруживала ни одна живая душа. Потому что никто, и я имею в виду никто, не посмотрит на Джеймсон и не заподозрит того, что я уже знаю: она прячет охренительное тело под этой консервативной одеждой. Чертовски фантастические сиськи. Круглую, подтянутую задницу. Плоский живот.

Тугую киску.

Быть внутри неё? Охренительное наслаждение.

Мужчины обходят ее стороной; они видят модные кардиганы и изящные туфли. Они видят скуку. Уравновешенность. Застегнутую на все пуговки ханжу с очень острым языком. Они предполагают, что она сексуально подавлена, слишком много работы для недостаточной отдачи.

Так думал и я.

Приятный бонус: больше Джеймсон Кларк для меня.

Каждый дюйм ее тела принадлежит мне.

В окружении своих почитателей возле кухни, маленькая лисичка отрывает взгляд от разговора, и я наблюдаю, как она скользит своими экзотическими голубыми глазами вверх и вниз по моему телу, раздевая меня глазами. Её рот изгибается в понимающей ухмылке Она ухмыляется над своим красной пивным стаканчиком.

Я отвечаю тем же, оценивающе, оглядывая ее: светло-розовый, плотно облегающий свитер с V-образным вырезом, показывающим только немного декольте. Обрезанные узкие штаны. Высокие сандалии на ремешках, над которыми она думала целых десять минут, прежде чем решила, что там не слишком холодно, чтобы надеть их.

Вместо жемчужного ожерелья? Тонкая золотая цепочка со словом карма.

Ее соседка по комнате, Эллисон, наклоняется к ней и что-то говорит ей на ухо, отчего Джеймс весело смеется. Она откидывает голову назад, обнажая шею, которая пахнет сладким кокосом и по вкусу напоминает десерт, когда её посасываешь.

— Почему ты все время смотришь на Паркера и его игрушку? — добродушно спрашивает мой товарищ Пэт Питвелл. Несмотря на резкость, он действительно хороший парень. Порядочный. Он здесь, в колледже, чтобы бороться, получить степень и уйти. Он не спит с кем попало и не создает проблем.

Так что я с ним честен:

— Я встречаюсь с девушкой в розовом.

— Без балды? — Черные брови Питвелла взлетают прямо к косичкам в волосах. — Серьезно?

— Серьезно.

— С той пай-девочкой?

Я пропустил комментарий мимо ушей.

— Да. Думаю, она моя девушка.

— Подружка? Молодец, мужик. — Он отхлебывает из красного стаканчика. — У розового свитера есть имя?

Розовый свитер— это заставляет меня улыбнуться.

— Джеймс.

— Серьезно? — снова спрашивает он. — Реально? Ее зовут Джеймс?

— Да, реально.

— Это мужское имя.

— Я знаю. — Мы оба изучаем ее с другого конца комнаты. — Но ей идет.

— Классная девчонка, — замечает Питвелл поверх своего пива.

— Так и есть.

— Все еще удивляешься, как она оказалась с таким, как ты?

— Каждый день.

— Молодец, парень. — Он оглядывает ее. — Она действительно хорошенькая.

— Конечно, — киваю я.

— Она не может отвести от тебя глаз, братан. Ты должен пойти туда и предъявить права на нее.

Его рука, сжимающая мое плечо, подталкивает меня вперед. Я пересекаю комнату широкими, целеустремленными шагами и пробираюсь к Джеймсон в пятнадцать шагов. Подхожу к ней сзади. Обнимаю ее за талию, переплетаю пальцы под грудью, прижимаюсь губами к изгибу шеи и киваю Паркеру и Эллисон.

— Что за взгляд ты бросила на меня с другого конца комнаты? — Шепчу ей на ухо.

Она прижимается ко мне, но закатывает глаза.

— Пфф, какой взгляд?

— Ты знаешь этот взгляд.

Джеймсон постукивает пальцем ее подбородку.

— Ты должен быть более конкретным. Был ли это мой взгляд «меня мучает жажда и я хочу еще выпить», или мой взгляд «я раздеваю Себастьяна глазами»?

— Да. — Не обращая внимания на Паркера и Эллисон, я не могу оторвать от нее рук и тащу их вниз по ее грудной клетке, устраивая их на шлейках ее джинс. Тяну и притягиваю её ещё ближе к себе.

Она не пытается отстраниться, скорее, похоже, растворяется во мне.

Уложить ее в постель позже будет проще простого.

— Хорошо, тогда да. Виновата, — поддразнивает она. — Это ты виноват, что притащил меня сюда. Я просто думала, что проведу вечер в пижаме, смотря фильм.

— Ты хочешь сказать, что хочешь вернуться в постель? — мурлычу я ей в ухо так тихо, что только она может меня слышать, хотя нас все равно никто не смог бы услышать, потому что музыка гремит из динамиков высокого разрешения. Комната практически вибрирует.

Я ощущаю ее смех.

— О боже, нет, моя промежность больше не выдержит Себастьяна Осборна.

— Хочешь поспорить?

Это вызывает у нее еще один смех; мягкий и сексуальный, ее блестящие волосы манят. Я поднимаю руку, чтобы провести ладонью по локонам, пальцы интимно просачиваются сквозь каждую атласную прядь, как песок в песочных часах.

Черт, даже ее волосы меня возбуждают.

Я нетерпеливо дергаю ее за пояс джинсов.

— Пошли отсюда, вернемся ко мне, пока мои соседи не вернулись домой.

Я молодая, похотливая, ходячая эрекция; она вряд ли может винить меня за это. Джеймсон приоткрывает рот, чтобы опровергнуть или согласиться, но ее ответ обрывается её проклятой соседкой по комнате, выбравшей не лучшее время.

— Это веселая вечеринка! — пронзительно кричит Эллисон, не обращая внимания на переговоры, и я недовольно ворчу в волосы Джеймсон.

— Заставь ее уйти.

— Спасибо за билеты на вашу встречу на прошлой неделе, Оз. Я отлично провела время, правда, Джеймс? — Она толкает Джеймсон локтем, сильно подталкивая ее. — Это были потрясающие места. Разве это не потрясающие места, Джеймс?

Отлично. Она пьяна.

Говоря о пьяных, несносных друзьях: через плечо Эллисон я вижу нескольких парней из команды по борьбе, любопытство гонит любопытных ублюдков вперед. Они не теряют времени, вторгаясь на мою территорию.

Потрясающе.

— Внимание, дамы, приближаются придурки. — Я делаю шаг к Джеймсон и крепче обнимаю ее за талию.

Защищая.

Единым фронтом.

Возглавляет стаю Зик Дэниелс, вечный засранец, проталкивающийся сквозь толпу, как гладиатор, направляющийся на битву. Решительный и гордый, и затаивший обиду.

Его жесткий, стальной прицел направлен на Джеймсон, затем бросается к Эллисон, отмахиваясь от неё. Эти недоверчивые серые глаза начинают изучать Джеймсон, начиная с ее ног, быстро двигаясь вверх по ногам, обтянутым джинсами. Остановились на вершине бедер. Слишком долго задержались на ее груди. Лицо. Волосы.

Циничный взгляд Зика не упускает ни клочка ткани, ни дюйма обнаженной кожи на теле Джеймсон.

Моя настороженность возрастает, когда ледяной взгляд касается ее безупречно розового свитера… элегантного ожерелья… блестящих губ. Они раздраженно сужаются. Ноздри раздуваются.

Дерьмо, он действительно не хочет, чтобы я встречался с этой девушкой. Я не знаю, почему или в чем его проблема, но у меня такое чувство, что в какой-то момент я это выясню.

На горьком опыте.

— Парк. Оззи. Познакомите нас со своими игрушками? — Угрюмые серые глаза Зика скользнули по моей руке, лежащей под грудью Джеймсон, и он ухмыльнулся.

Чувак просто чертовски несчастен.

— Ребята, это Джеймсон, — я сжимаю ее тонкую талию. — Вы знаете ее соседку по комнате, Эллисон.

Эллисон приветливо машет рукой.

— Привет, ребята. Поздравляю с победой на этой неделе.

Мы не просто победили Стэнфорд, мы уничтожили их, индивидуально и как команда.

— Привет. — Один из моих товарищей по команде делает шаг вперед, протягивая руку в приветствии, как будто он встретился с королевой, выражение его лица нетерпеливо. — Я Гандер, то есть Рекс. Рекс Гандерсон. Привет.

Восторженность не позволяет судить о Гандерсоне.

Борясь в легком весе, Рекс может быть победителем на коврике (мате), но он явно не практиковался с дамами; я практически могу представить растущий стояк в его штанах и услышать внутренний диалог: «Привет, я Рекс. Ты красивая. Могу я отвезти тебя в общежитие и сходить с тобой на свидание? Я никогда не прикасался к сиськам. Мы сходим на свидание? И под свиданием я подразумеваю трах».

— Рекс, приятно познакомиться. — Джеймсон протягивает руку для рукопожатия, и Гандерсон работает ею, как водяной насос. Раз, другой. Три раза.

Четыре.

Пять.

Я хмурюсь.

— Ладно чувак, это чертовски круто.

Рядом с ним делает свой ход Зик.

— Джеймсон, Джеймсон, где я видел тебя раньше? — спрашивает он, небрежно потирая щетину на квадратном подбородке, который не брил уже несколько дней. Мясистые пальцы щелкают в ее сторону. — Точно! Сексуальная библиотекарша. Я почти не узнал тебя без всех этих книг. Ты, должно быть, фантастически трахаешься, раз наш мальчик Оззи ходит за тобой по пятам, как собака в период течки, да еще и не получая платы.

Мои руки падают с талии Джеймсон, готовый…

— Я все знаю о том, что ты поспорил с ним о поцелуе, так что не утруждай себя. — Вздернув подбородок, Джеймсон с неприкрытой враждебностью выпускает паруса.

Эллисон фыркает и становится следующей мишенью отвращения Зика.

— Эллисон, Эллисон, Эллисон. Ты совсем другая история. Хочешь знать, как мы называем тебя за спиной?

О черт, он собирается сказать это.

На глазах у всех.

— Зик, чувак, не надо. — Я протягиваю руку, чтобы остановить его, пальцы, в протесте уперлись в его твердую, как камень, грудь.

Он смеется, отталкивая меня.

— В нашем заведении мы зовем тебя подружка для траха.

Блядь.

— Вау. Просто… в-вау. — Губы Эллисон дрожат, но она не сдается. — Т-ты… ты грубиян. Я должна дать тебе пощечину, — упрекает его Эллисон, сжимая маленькие загорелые кулачки. — Я хочу дать тебе пощечину. Джеймс, можно я его ударю?

Пьяная Эллисон — тигрица.

— Я знаю, что я грубиян. — Зик пожимает плечами, окидывая странными серыми глазами ее тело, входя в ее личное пространство, наклоняясь ближе. — Я просто… Плевать.

Эллисон делает шаг назад, переводя взгляд с меня на Зика и обратно.

— Не могу поверить, что этот придурок, сосед Паркера по комнате.

Я тоже не могу в это поверить и отчаянно хочу все уладить.

— Кто-нибудь может найти Паркера? Гундерсон. Иди. И поторопись.

— Ты кусок дерьма, — кричит Эллисон, перекрывая музыку. — Что ты о себе думаешь?

Все смотрят спарринг между Зиком и Эллисон, очарованные живым развлечением. Кто-то даже выключает звук стереосистемы, превращая его в глухой рев.

Эллисон продолжает бесстрашно бросать вызов Зику.

— Что у тебя за проблемы с нами? А? Ответь мне!

Обычно вспыльчивый Зика определенно спокоен.

— Когда ты заслужишь мое уважение, я дам тебе ответ. Его взгляд скользит по Джеймсон. — Она — золотоискательница, бьюсь об заклад, он не должен был выигрывать спор, а ты просто Тиндер свайп[32].

Скрестив руки на груди, Джеймсон удивляет нас всех своим смехом.

— Кстати, ты до сих пор не заплатил ему за пари, которое я помогла ему выиграть, — невинно вмешивается она. — Ты должен ему пятьсот баксов.

Бесстрастные серебряные радужки скользят в мою сторону.

— Понимаешь, что я имею в виду? Ей нужны только твои деньги.

— Какие деньги? — смеется Джеймсон. — Ты паразит. В отличие от тебя, Оз на самом деле хороший парень, который надрывает задницу для вашей команды, и посмотри, как ты относишься к людям, которые ему небезразличны.

— Люди, которые ему не безразличны? — скрипит зубами Зик. — Ты пустая трата его времени.

— Эй, сынок, прояви уважение, — вмешивается Пэт, прежде чем я сбиваю Зика с ног, прижимая его руку к груди и заставляя его отступить. — Брат, по-моему, твое время истекло. Уходи, пока Осборн и его девчонки не вышибли тебе все зубы. — Большой черный борец толкает Зика мясистой рукой. — Извините, дамы. Мама никогда не учила его хорошим манерам.

Эллисон продолжает смотреть в сторону Зика с неприкрытой ненавистью, салютуя ему средним пальцем. — Пока, Дэниелс. Приятно было познакомиться.

На кончике его острого языка вертится ответ, но он колеблется, достаточно долго, чтобы Питвелл оттолкнул его в сторону кухни, подальше от конфронтации, женщин и всех людей в целом. Дэниельс поворачивается, шаркая по ковру в другую комнату, но не раньше, чем бросает взгляд через плечо.

На Эллисон.

На Джеймсон.

— Он реально зол на весь мир, — говорит Джеймсон, прижимаясь к сгибу моей руки. — Интересно, в чем его проблема. Серьезно.

— Очевидно, комплекс заброшенности, — теоретизирует ее соседка по комнате, когда Паркер, наконец, тащит свою жалкую задницу. Эллисон икает, вспоминая весь обмен любезностями, прищурившись в сторону двери, за которой исчез Зик. — Я хочу выцарапать его мертвые безжизненные глаза.

— Он может быть приличным парнем, когда вы его узнаете, — дипломатично вставляет Паркер, пропустив все действие.

— Нет, он большой придурок, — возражает Эллисон. Она вскидывает руки. — А ты! Ты слышал, как он меня назвал? Может, мне и на тебя злиться? Что с тобой? Как ты смеешь так не уважать меня?

— Я ничего не сделал! — Спорит Паркер, покраснев.

— Он назвал меня подружкой для траха!

— Я играл во дворе в пив понг, детка. — Паркер идет в защиту. — И я никогда в жизни не называл тебя подружкой для траха!

— Это правда, Эллисон. Он этого не делал.

Но опять же, он никогда не защищал ее, когда мы это говорили.

— Давай просто уйдем. Эта вечеринка провал. — Джеймсон выходит из моей хватки и обнимает Эллисон. — Что ты хочешь делать?

— У меня болит голова. Я хочу домой, — бормочет Эллисон, толкая Паркера локтем в грудь. — Паркер, отвези меня домой. И на этот раз ты останешься на ночь.

Я желаю удачи Паркеру и стукаюсь с ним кулаком, радуясь, что мы с Джеймсон не были в центре всей этой драмы, радуясь, что я не нахожусь на стороне того, что наверняка будет чертовски дерьмовым.

Несколько быстрых кивков, еще несколько объятий.

— Мы уходим. Я вытащу отсюда Джеймс. — Я пристально смотрю на Эллисон и перевожу взгляд на Джеймс. — Не ждите нас.

Глава 39

«Моя прогулка позора становится позитивным аспектом; я остановился выпить кофе и вышел с таким видом, словно шел на работу».

Джеймсон

Я не могу выбросить из головы Зика Дэниелса. Его безразличие. Его грубое поведение. Его бестактные манеры.

Что-то в том, как он наблюдал за нами с Себастьяном с другого конца комнаты, привлекло и удержало мое внимание; задолго до того, как его пристальный взгляд превратился в хмурый, он был наполнен чем-то совершенно неожиданным.

Болью.

Я не психолог, и я могу ошибаться, но нельзя отрицать: у Себастьяна Осборна есть то, чего хочет Зик Дэниелс, и он раздражителен, как ребенок, который не может выразить свои чувства, и справляется с этим единственным известным ему способом: через разочарование и гнев.

Отсюда и истерика.

Но почему?

Почему он счел необходимым унизить Эллисон? Почему он счел необходимым унизить мои зарождающиеся отношения с Озом? Я думала, что они друзья, но теперь в этом не уверена.

Никто не стал бы так обращаться с другом.

Нет, если друг ему дорог.

Я обдумываю этот факт, пока Оз ушел в ванную. Через несколько мгновений он выходит и забирает меня с дивана в гостиной, на котором я сидела.

Он ведет меня за руку по короткому коридору в свою спальню, переплетая наши пальцы, когда мы переступаем порог. Включив свет, он осторожно прижимает меня к двери. Большие руки обхватывают мое лицо, большие пальцы медленно поглаживают подбородок. Темные проницательные глаза сканируют мое лицо, пока мы молча изучаем друг друга.

Грубая подушечка его указательного пальца медленно проводит по моей коже, по скуле и вдоль изгиба брови. Его большой палец скользит вниз по моей переносице, пока не достигает купидоновой дуги. Задерживается там.

Проводит большим пальцем по моим мягким, приоткрытым губам, его нежное прикосновение оставляет след на моей коже, как клеймо.

Как заявление о намерениях.

Себастьян скользит своими великолепными руками по моей шее, проводит ими по волосам и наклоняется, раздувая ноздри. Прижимается губами к моим губам.

Целует меня. Мягко. Нежно.

Углубляясь.

Голодные поцелуи с открытым ртом, языки сплетаются.

Прижатая к двери, моя спина выгибается, когда он опускает свои волшебные руки ниже. Через мои плечи и вниз по рукам, очень медленно. Хватает меня за бедра. Скользит сзади и обхватывают мои ягодицы. Он сгибает колено, и прежде, чем я успеваю среагировать, он без усилий поднимает меня, как будто я ничего не вешу, наши рты все еще слились в поцелуе.

С Себастьяном я изящна, миниатюрна и восхитительно уязвима.

Повиснув в воздухе, мои ноги инстинктивно обвиваются вокруг его талии. Он наклоняется ко мне, все наши вкусные, интимные кусочки сливаются в идеальной симметрии, выстраиваются как сексуальная, тяжело дышащая головоломка.

Мы подходим друг другу.

— Я всю ночь хотела поцеловать тебя.

Я задыхаюсь, когда его губы касаются уголка моего рта.

— Вкусно. Ты на вкус как пиво и мед, — нашептывает он мне в ухо. — И я. Ты на вкус как я.

— Мне нравится, что ты чувствуешь себя на мне, — мурлычу я ему между поцелуями. — Это сексуально.

— Господи, Джеймс, я не могу насытиться тобой. Ты…

Гулкий грохот останавливает все, что он собирается сказать; Себастьян замирает, прислушиваясь.

Хлопает дверь, глухой стук сопровождается приглушенными голосами и хриплым женским смехом. Хихиканье. Более двух человек, очевидно, спотыкаются в коридоре и задевают мебель. Хлопает еще одна дверь, из соседней комнаты доносятся голоса. Предательский скрип пружин матраса. Хихиканье девушки.

Стон. Хихиканье.

О боже.

— Отлично, придурок вернулся с поклонницами, — жалуется он мне в губы. — Нам нужно установить домашнее правило.

— Тссс, тише, — шепчу я. — Они нас услышат.

— Я не буду молчать. — Его бархатистый голос вызывающе повышается. — Этот придурок может поцеловать мою белоснежную задницу, особенно после того дерьма, что он натворил на вечеринке. — Мозолистые пальцы погружаются в вырез моего розового ангорского свитера, исследуя выпуклости моей груди. — Ты ждала, чтобы поцеловать меня всю ночь, а я ждал, чтобы остаться с тобой наедине.

— Но мы вместе со вчерашнего вечера. — Я игриво щиплю его за мочку уха. — Я пошла домой только принять душ и переодеться.

— Не имеет значения. — Ловкие руки откидывают назад мои волосы, в то время как его соблазнительные губы находят сладкое место на моей шее, нежно покусывая его, сухожилия в его бицепсах изгибаются при каждом движении, когда он удерживает меня в своих руках. — Такая мягкая и красивая… твой свитер сводит меня с ума.

Его голос низкий, грубый и горячий, такой сексуальный. Я стону, когда его рот неторопливо облизывает мою шею одним движением, проводя своим непослушным языком по моей коже, как будто он лакает мед.

Мне никогда не нравилось, когда меня облизывали. Но мне нравится это лизание. Люблю его рот, губы и язык. Они провоцируют меня таким образом, что я горю от нетерпения, чувствую волнение, и десять оттенков возбуждения.

Я уже влажная.

Я выгибаюсь, покачиваясь к пульсирующей длине между его мускулистыми бедрами, мои глаза блуждают по кровати у дальней стены. Должно быть, я смотрю на него с тоской, потому что он спрашивает: — Хочешь раздеться?

— Да. — Я чувствую себя более живой, чем когда-либо, более сексуально пробужденной, чем за всю мою долбаную жизнь.

Я чувствую себя сексуальной. Желанной.

В безопасности, под защитой его сильных рук, обнимающих меня.

Обожаемой.

Я чувствую себя могущественной и уважаемой, и нет никаких сомнений, что здесь я отдаю приказы.

Себастьян подводит нас к кровати, кладет меня на край и опускается на одно колено. Расстёгивает ремешки на моих туфлях, по одному тонкому кожаному ремешку за раз, прежде чем снять их с ног и отложить в сторону. Массирует пятки перед тем, как поцеловать розовые ногти на ногах.

Наши руки одновременно тянутся к молнии моих джинсов.

Кнопка.

Застежка-молния.

Я приподнимаю бедра и с легкостью снимаю их. Оз целует мои колени, проводит грубыми руками по бедрам, пока не начинает покалывать каждый мой нерв. Я дрожу.

Дрожу всем телом.

Мои трясущиеся ноги непроизвольно раздвинулись, когда я потянулась к подолу свитера, стягивая его через голову. Он падает на пол в то же самое время, как пальцы Себастьяна касаются голой кожи на моем животе. Он поднимается, наклоняясь вперед, и прижимается теплыми губами к месту под моей грудью, его большие руки сжимают мои ребра.

Я изумленно смотрю на него сверху вниз, как его татуированные руки обнимают меня за талию, а он прижимается лбом к моему животу, удерживая меня.

Просто… держат меня.

Это странно.

И красиво.

Мои пальцы пробегают по его коротким волосам, затем скользят по твердым плоскостям дельтовидных мышц; они твердые и сильные, одна из моих любимых частей мужчины, особенно сзади. Ладонями я касаюсь его лопаток и мощной шеи, массируя и разминая его плотное, мускулистое тело.

Расслабившись, Себастьян мурлычет.

Удовлетворённо.

Через некоторое время оставляя легкие поцелуи на моем животе, этот великолепный рот движется по моей коже к декольте.

— Джеймсон, — бормочет он, прижимаясь к моей пылающей плоти, его пальцы обводят чашечку моего кружевного бюстгальтера. Изящное кружево почти прозрачно, и я остолбенело смотрю, как Себастьян утыкается носом в мою левую грудь. Нежно сосет твердый сосок через ткань. Ласкает правую грудь своей огромной ладонью. Завораживающее зрелище.

Моя голова откидывается назад, и я задыхаюсь, хватаясь за матрас подо мной, когда он облизывает и дразнит мои соски, увлажняя мой лифчик. Сосет. Щелкает кончиком языка.

Он все время смотрит на меня, его темные глаза горят желанием.

Для меня.

Наши глаза сталкиваются, пылают и возбуждаются. Полуприкрыты и одурманены.

Пьяны от похоти.

Мои губы приоткрываются. Язык пробегает по моей нижней губе, голова кружится, волосы спадают волнами, я ошеломлена тем, что Себастьян уже знает, как управлять моим телом.

Знает зоны, которые доводят меня до оргазма.

Моя грудь одна из них.

— Голый, — хнычу я. — Раздевайся.

— Я хочу трахнуть эти сиськи, — рычит он, отпуская мою грудь и поднимаясь.

Мои руки тянуться к его молнии, и я смотрю, как он отчаянно дергает её вниз, толкая металлические зубцы… расстегивает. Полный доступ. Облегчение, когда его джинсы наконец-то высвобождают его эрекцию.

Затем он срывает футболку, отбрасывает ее в сторону, и я наслаждаюсь его телом. Это великолепное произведение искусства. Мускулистый, невозможно описать. Здоровый. Сильный. Мощный. Широкие плечи и крепкая грудь. Гладкий во всех нужных местах, с дорожкой удовольствия, спускающейся в его боксеры — путь, по которому я следую указательным пальцем.

— Боже, я чертовски твердый.

Он пульсирует под своими светло-серыми боксерами, очертания его члена напрягаются, чтобы пробиться сквозь хлопок. Я тянусь к поясу, лаская кончиками пальцев только слегка внутрь резинки и обратно, туда-сюда (поддразнивая), прежде чем скользнуть своими ладонями внутрь его боксеров, к его твердой заднице. Сжимаю эту чертовски красивую задницу.

Спускаю его нижние бельем вниз по самым стройным бедрам, к которым я когда-либо имела честь прикасаться, глажу его эрекцию, мои ладони обхватывают его ягодицы и сжимают.

Он на уровне моих глаз. Он прямо перед моим лицом, и он огромен.

У меня слюнки текут, я жадно опускаю голову и облизываю его, как леденец на палочке, дразня кончиком языка, прежде чем полностью обхватить его губами и пососать. Только. Кончик.

— О, черт, Джеймс, блядь. Дерьмо, — пыхтит он немного неистово, бедра толкаются ко мне. — Пососи его.

Я посасываю только кончик, проводя языком по прозрачному предэякуляту и злорадствую с каждым стоном и ворчанием, исходящим из его крепкой груди. Себастьян сжимает и разжимает кулаки по бокам, верный признак того, что он пытается сохранить самообладание.

— Черт, остановись. Мне нужно, чтобы ты остановилась, но черт… о черт… это чертовски хорошо. — Его татуированные руки уходят за шею (кладет руки под голову), голова опускается на подушку, веки трепещут, как крылья бабочки. Он открывает их, с остекленевшим взглядом наблюдая, как мои зубы игриво задевают его. — Возьми все, возьми его весь, — умоляет он, повышая голос на несколько октав. — Пожалуйста, Джеймсон, пожалуйста, просто соси.

И я даю ему это. Схватив руками его прекрасную задницу, я позволяю им уйти на юг, одновременно втягивая его толстый твердый член глубже в рот. Руки продолжают двигаться вперед, ища, и без усилий обнаруживая секретное место под его яйцами, о котором я читала в интернете, и я нажимаю, растираю его круговыми движениями, пока сосу.

— О… мой… гребаный… Боже, — хрипит он, его громкий стон звучит как мучительная смесь удовольствия и боли. — Джеймсон… о… о… бля…

Крепкие мышцы Себастьяна сокращаются, бицепсы сгибаются за шеей, бедра толкаются вперед.

— Черт, черт, я кончу, я сейчас кончу, — повторяет он. — А потом я… т-трахну… тебя.

Глава 40

«Иметь пенис — это как иметь действительно глупого, пьяного лучшего друга. Ты понимаешь, что делаешь все это глупое дерьмо, но ты не единственный в ответе за это.

И иногда ты его фотографируешь».

Себастьян

Теплое сексуальное тело Джеймсона спрятано в изгибе моего тела, голова под подбородком, задница прижата к паху. Как две части сложной головоломки, которую нам наконец-то удалось решить, мы подходим друг другу.

Идеально.

Не думаю, что мы вот так спали всю ночь. Когда мы, наконец, закончили наш секс марафон, она сказала мне, что я «горячая штучка», и устроилась на дальней стороне кровати лицом к окну, удовлетворенно вздыхая, довольная своим собственным пространством.

Как поступают парни.

Джеймсон Кларк не из тех, кто обнимается, но когда я проснулся от очередного неистового стояка, не было никакого сопротивления тому, что я притянул ее обнаженное тело к своей стороне кровати. Никаких жалоб. Только блаженные вздохи, когда я обнял ее своими сильными руками, притянул к себе и тут же завернул её в свое тело.

Я нежно обнюхиваю ее шею. Вдыхаю запах её волос и откидываю назад распущенные пряди, чтобы я мог поцеловать длинную полоску кожи под ее ухом. Положив ладонь ей на грудь, я дразнил ее ареолу, пока ее сосок не сморщился под моими распутными пальцами, просыпаясь.

Хочу поиграть.

Миссия выполнена.

— Ммм… — она зевает, вытягиваясь подо мной, предоставляя лучший доступ моим рукам. Я веду их вверх и вниз по ее женственным изгибам. Восхищаясь ее гладкой кожей.

— Так хорошо, — наслаждается она моими прикосновениями.

Целуя место между лопатками, я двигаюсь вверх, нежно посасывая ее шею, осторожно, чтобы не оставить следа на ее безупречной коже. Я вжимаю кончик своей эрекции в ее первоклассную задницу.

На меня производит эффект каждое ее бормотание.

— Ты хороша. — Я легонько поглаживаю ее бедро, поворачивая свое, и целую ее в плечо. У нее здесь немного веснушек, и я прикладываю к ним свои губы.

Застонав, она поднимает руку, чтобы обхватить мой затылок, пока ласкаю её грудь, проводя пальцами по моей голове, черт, разве мы не воплощение семейной гребаной идиллии?

— Себастьян, — тихонько вздыхает Джеймсон, таз начинает покачиваться, очень медленно.

Да, детка, именно так.

— Ты больше никогда не будешь спать в одежде, — сообщает ей мой резкий голос.

— Нет?

Решительно качаю головой.

— Теперь, когда я увидел тебя голой? Черт возьми, ни за что.

Слова застывают в воздухе; мы замолкаем, греемся друг в друге. Когда Джеймсон перекатывается на спину, она улыбается мне с удовлетворением.

— Это значит, что ты задержишь меня здесь на какое-то время?

Моя грудь раздувается от гордости. Я чувствую, что сделал что-то правильное с нами, что-то длительное.

Что-то постоянное, и, черт возьми, я отстой в этом эмоциональном дерьме, но низменные инстинкты берут верх, и я притягиваю Джеймсон за талию. Обнимаю ее. Оставляю поцелую на ее шее. Мои руки покоятся на нижней части её живота, на самой женственной части ее тела.

Источнике ее женской силы.

— Ты хочешь побыть здесь некоторое время? — спрашиваю я в изгиб ее шеи.

— Ты же знаешь, что иначе меня бы здесь не было. — Ее мягкие губы целуют мое предплечье, и, словно почувствовав перемену во мне, задумчивое молчание, она наклоняет голову к моему лицу.

— Себастьян? Я думала, ты собираешься… — подсказывает Джеймсон, ее ярко-голубые глаза застенчиво читают выражение моего лица, и она меняет положение, протягивая руку между нашими телами. Сжимает в руках мой толстый утренний стояк. — Делать со мной все что хочешь этим утром.

Вверх и вниз… вверх и вниз, мой член пульсирует в ее руке с каждым равномерным ударом, пока мои бедра не начинают дрожать, потребность в ней так остра. Так реальна.

— Ты этого хочешь? Чтобы этим утром было по-моему? — Вопрос выходит с шипением, когда ее руки обхватывают кончик моего члена, большие пальцы задевают головку.

— Да.

Мне требуется несколько секунд, чтобы схватить презерватив, разорвать его, надеть и встать над ней. Глаза Джеймсона затуманиваются похотью и желанием, когда я проскальзываю внутрь. Она такая теплая, влажная и готова для меня. Такая жаждущая.

Мягкая.

Сексуальная.

Волосы рассыпались вокруг нее, словно чертов ангел, она спокойно наблюдает за мной, нависающим над ней.

Мы идем методично, мучительно медленно, и единственным звуком в комнате является наше затрудненное дыхание и стук изголовья кровати о стену с каждым томным толчком. Стук становится сильнее.

Пальцы вонзаются в матрас и впиваются в него, я скольжу туда-сюда по ее гладкому теплу, как будто оно было создан специально для моего члена.

Ладонь Джеймсон гладит меня по щеке, и я наклоняю голову, накрываю ее губы своими, вдыхаю и выдыхаю, потом снова вдыхаю, как будто она воздух, который мне нужен, чтобы выжить.

Потому что так и есть.

Так или иначе…

Черт, эта девушка значит для меня все.

— Ммм, ммм, — сладко стонет она мне в рот, когда ее тело начинает достигать апогея, мышцы ее тугой киски сокращаются и выжимают дерьмо из меня наилучшим из возможных способов.

Я кончаю через несколько мгновений, ударные волны сотрясают нижнюю часть моего тела.

— Детка. — Я произношу обещание в ее волосы, любовно убирая влажные пряди с ее виска, и баюкаю ее в своих объятиях. — Джеймсон.

Она моя.

Глава 41

«При рождении мне предоставили Выбор между хорошей памятью и большим членом. Клянусь, я не могу вспомнить, что я выбрал…»

Себастьян

Зик ждет меня на кухне, сидя за кухонным столом в одних трусах и с хмурым видом, когда я возвращаюсь домой, проводив Джеймсон.

Я прохожу мимо него, открываю холодильник и достаю сливочный сыр. Рогалик. Нож для масла из ящика.

Зик скрещивает мускулистые руки на груди и ерзает на стуле.

— Я слышал, как ты трахался прошлой ночью. Всю ночь.

Я кладу рогалик в тостер и поворачиваюсь к нему лицом, копируя его позу, скрещивая свои руки на груди.

— И? В чем твоя проблема, чувак? Ты привел домой бог знает сколько цыпочек прошлой ночью после той сцены на вечеринке, и ты злишься, что тебе пришлось слушать Джеймсон и меня? — Тостер подает сигнал, и я встряхиваю его и хлопаю, чтобы он работал. — Смирись с этим.

— Если ты из жалости трахаешь ее из каких-то извращенных обязательств. Я могу найти десять девушек, чтобы завалили тебя прямо сейчас.

Трахаешь из жалости? Что за…

Я сгибаю пальцы, чтобы не сжать их в кулаки, и смотрю на свой поджаренный рогалик.

— Ты можешь перестать называть это траханьем?

Боже, теперь я начинаю говорить, как девчонка. Нахмурившись от этой мысли, я вытаскиваю шнур тостера из розетки, затем копаюсь в тостере ножом, чтобы достать единственные углеводы, которые я съем сегодня.

— Тебе больше не нравится называть это траханьем? Хочешь что-нибудь более цветочного? — говорит он с сардоническим смехом. — Только не говори мне, что ты называешь это заниматься любовью.

— Вообще-то да. — Я намазываю рогалик толстым слоем сливочного сыра и запихиваю кусок в рот. Говорю и жую. — Именно так я бы это и назвал, и мне не нужно обсуждать это с тобой. Черт возьми, что я делаю не твое дело.

— Раньше это было мое дело.

— Ну, уже нет, и когда-нибудь, Зик, я надеюсь, ты найдешь кого-то особенного, кто заставит тебя передумать.

Его лицо мрачнеет, если это вообще возможно.

— Вау. Эта сука на тебя повлияла, реально испортила тебя, не так ли? Не смей, блядь, впускать ее в свою голову, чувак.

— Так вот из-за чего все это? — Я игнорирую тот факт, что он только что назвал Джеймсон сукой, потому что знаю, что это приведет к драке. — Команда?

— Если ты проиграешь хоть один матч, я…

— Ты что? Ты не в том положении, чтобы угрожать мне.

Зик смотрит на меня, холодная бледность его серых глаз обезоруживает.

— Предупреждаю тебя, Осборн. Не позволяй этой девице влиять на твое место в команде.

Эта девица? Ладно, теперь он просто драматизирует, так что в истинном стиле Джеймсон, я закатываю глаза.

— Не будет.

— Лучше бы ей этого не делать, потому что ты ее почти не знаешь.

Он ошибается.

Я знаю ее.

Я знаю Джеймсон Кларк лучше, чем его. Я знаю, что она смотрит реалити-шоу и любит шоу «Холостяк». Я знаю, что у нее две сестры и одиннадцатилетний шнауцер по кличке Леопольд. Я знаю, что она хочет стабильности и хорошую работу, но еще больше она хочет быть мамой. Когда ей было двенадцать, она окрасила волосы в мерзкий зеленый оттенок. Когда ей было пятнадцать, она поцеловала какого-то чувака по имени Кевин за бейсбольными трибунами, и он попытался дотронуться до ее груди.

Джеймсон знает, почему я хочу работать в кадрах. Она знает, что я не хочу бороться профессионально, но сделаю это, если будут хорошие деньги, если тренеры захотят меня, прежде чем я получу «настоящую работу». Она переписывалась с моей сестрой, знает, что, когда мне было четырнадцать, я плакал от фильма «Марли и я», и что я люблю собак. И путешествовать. Она знает, что моя семья важнее друзей и как усердно работают мои родители, чтобы оплатить мое образование.

Она одна из немногих, кто знает, что у меня ночная работа.

Я доверяю ей.

Я…

— Ты вообще слушаешь меня, придурок? — голос Зика врывается в мои мысли. — Следи за тем, чтобы оставлять это дерьмо за чертовой дверью, слышишь?

На этот раз я сжимаю руку в кулак.

— Ты серьезно переступаешь границы дозволенного, мой друг.

— Потому что ты, блядь, ни черта не слышишь.

Положив нож для масла в раковину, я поворачиваюсь на каблуках лицом к нему.

— Эта девица, как ты ее называешь, моя подруга. Моя девушка. И если я когда-нибудь поймаю тебя, или кого-нибудь еще, за неуважительным отношением к ней, я без колебаний выберу ее, а не тебя. — Я прислоняюсь к стойке и говорю медленно: — На самом деле, я бы предпочел Джеймсон всей команде, если бы пришлось. Так что не испытывай меня.

— Оззи, просто послушай меня…

— Нет, ты послушай меня: этот разговор окончен, и у нас его больше никогда не будет.

К моему удивлению, он не возражает, и, поскольку я не слабак, я позволяю ему сидеть и тушиться в неловком молчании, пока я бесстрастно доедаю свой чертов холодный рогалик, прежде чем вернуться в свою комнату и захлопнуть дверь. Я прохожу от шкафа к кровати, заложив руки за голову, и делаю короткие, ровные вдохи.

Они правы, Зик полный придурок.

Я достаю телефон и пишу смс единственному человеку, который меня успокаивает.

Оз: Привет, красотка. Может позанимаемся вместе?

Джеймсон: В воскресенье?

Оз: Я просто хочу побыть немного в тишине.

Джеймсон: <3 Да, окей. Я, наверное, смогу удариться в книги, если ты этого хочешь. Мое задание само себя не напишет.

Оз: у меня сегодня тренировка в 11: 30, но я должен закончить около двух. После этого я весь твой.

Джеймсон: Весь мой?! Мне определенно нравится, как это звучит. Но ты должен пообещать вести себя прилично. Никаких шуры-муры…

Оз: Шуры-муры? Моя бабушка говорит такое дерьмо.

Джеймсон: Тогда, полагаю, у нас с твоей бабушкой есть что-то общее.

Оз: Верно. Но теперь я могу думать только о бабушке.

Джеймсон: Считай, что это твое наказание за годы плохого поведения.

Глава 42

«Прошлой ночью в баре какой-то слизняк пытался приставать ко мне, поэтому я извинилась и сказала ему, что мне нужно сменить тампон. Срабатывает каждый раз…»

Джеймсон

— Куда это ты собралась в таком виде?

Я бросаю взгляд на свои джинсы с манжетами, толстовку, коричневые полусапожки, потом снова на Хейли, которая остановила меня в дверях.

Черт побери! Я почти выбралась.

— Зачем тебе книги? Сегодня воскресенье.

— Я иду в библиотеку?

Она морщит нос.

— В воскресенье? Разве ты только что оттуда?

Да, но…

— В смысле… у Оза завтра контрольная, а у меня доклад, так что он решил, что мы можем позаниматься. — Она выглядит испуганной, поэтому я объясняю: — Библиотека — это то место, где мы встретились, так что, думаю, в каком-то смысле это наше особое место.

Хейли прерывает меня громким, легкомысленным смехом.

— Ладно, ладно. Теперь я поняла: «учиться» — это новое слово для «трахаться», не так ли? И не смей мне лгать.

— Трахаться! Кто с кем спит на этот раз? — вступает в разговор другой голос, и Сидни проносится через гостиную, собирая свои светлые волосы в высокий пучок и закрепляя его резинкой. — Девочка, ты же знаешь, я навострила ушки, когда услышала это слово.

Я неловко ерзаю, покачиваясь на низких каблуках. Я не очень-то… откровенничала о своих зарождающихся отношениях с Себастьяном, и я боялась этого разговора, намеренно скрывая информацию. Боялась того, что она скажет, что она меня осудит. Боялась, что она разозлится.

Или, что еще хуже, причинит боль.

Последнее место, где я хочу вести этот разговор, это на пороге двери, пока я иду на встречу с ним.

Я плохо справляюсь с такими вещами, разочаровывая людей, о которых я забочусь, в этом случае мою соседку по комнате, которая, по общему признанию, часто влюбляется в красивых парней, особенно тех, которые занимаются спортом, хорошо сложены, с хорошим связями и востребованы всеми женщинами.

Себастьян ставит галочки напротив всех этих пунктов.

И я знаю, она думает, что влюблена в него.

Непростой разговор, и есть одна из причин, почему я не бросалась в отношения в колледже.

Такие парни, как Себастьян, приходят с драмой, драмой, драмой.

Но он того стоит, еще как стоит. Так что, пожалуйста, просто пристрелите меня и избавьте от пассивно-агрессивного существования, потому что я не хочу причинять вред своему другу.

Но я также не хочу отказываться от того, что так долго искала.

Хейли, к сожалению, опередила меня.

— Знаешь, у Джеймс и Оза интрижка.

Это не то, чего я ожидала, и я так поражена, что чуть не роняю книги из рук от шока. Мое лицо краснеет от смущения; никогда в жизни никто не связывал мое имя и слова «интрижка» в одном предложении.

— Я… мы… мы… — о боже, я заикаюсь. — У нас нет интрижки, — наконец выговариваю я, сталкиваясь с пылающим адом.

Лицо Сидни, ну — это другая история. Сначала ее брови удивленно взлетают вверх. Но потом… до неё доходят слова. Оз. Джеймс. Интрижка.

Ее ярко-голубые глаза изучают самодовольное выражение лица Хейли, переваривают мое поспешное отрицание и пылающие щеки. Клянусь, она видит через рубашку, как у меня на груди развивается стрессовая сыпь.

— Ну конечно, у вас с ним нет интрижки. — Сидни выдыхает воздух и отбрасывает волосы в сторону Хейли. — Джеймс не занимается сексом, это всем известно.

У меня даже духу не хватает оскорбиться ее тоном.

Наша соседка по комнате ангельски возражает: — Ты права, мне не следовало использовать термин «интрижка». Они встречаются, не так ли, Джеймс?

— Я…

Но Хейли не останавливается, и продолжает, размахивая руками.

— Он привел ее на вечеринку братства, которую ты пропустила в прошлые выходные, когда ездила домой. Видела бы ты его, он весь вечер не отходил от нее ни на шаг. Приносил ей вещи, как щенок. Такой милашка.

— Э-э… — Это все, что я могу сказать, настолько плохо, что кто-то должен забрать мою девичью карточку, потому что, видит Бог, мой позвоночник исчез.

— Потом он увез ее пораньше. Ну, из-за той ссоры с тем большим борцом, ты поехала к нему, не так ли? Потому что я знаю, что ты не вернулась домой.

Она хихикает, и меня тошнит, как будто меня сейчас вырвет на модные платформы Хейли.

Лицо Сидни морщится, то ли от отвращения, то ли от разочарования.

— Джеймс, серьезно?

— В смысле… — я пожимаю плечами. — Да?

Ноги подкашиваются, книги в руках становятся мертвым грузом.

Сидни свирепо смотрит на Хейли, затем переводит свой раненый взгляд на меня.

— Почему ты не сказала мне, Джеймс? Почему ты позволила мне встречаться с ним, если он тебе нравится?

Да. Я сделала это…

— Почему ты ничего не сказала? Я чувствую себя такой дурой.

Потому что я была напугана, смущена и глупа. Потому что я потратила время впустую, хотя могла бы провести его с Себастьяном вместо того, чтобы избегать его.

— Мне очень жаль.

Сидни раздраженно вскидывает руки.

— Джеймс, ты та, кто сказала, что он не пригоден для свиданий. Ты та, кто сказала, что он только и делает, что спит с кем попало. Ты та, кто сказал…

— Я знаю, что сказала, Сидни! Я ошибалась.

Сидни, чувствительная, понимающая Сидни, показывает мне причину, почему она красива и внутри, и снаружи.

— Боже, я чувствую себя такой идиоткой, я понятия не имела, что он тебе нравится.

И теперь я чувствую себя идиоткой, потому что она извиняется, когда я та, кто…

— Если он делает тебя счастливой… только не позволяй ему разбить тебе сердце. Не позволяй ему сделать с тобой то, что ты мне сказала.

* * *

И теперь я съеживаюсь, потому что слова возвращаются ко мне дословно: парень трахается с каждой… я видела, как ему дрочили на вечеринке в коридоре… вероятно, это хорошая идея держаться подальше от такого парня, каким бы симпатичным он ни был… без сомнения, на столбике его кровати не осталось места для зарубок…

Покраснев, я смотрю в пол, смущенная тем, что судила Себастьяна до того, как узнала его, и смущенная тем, что скрывала свои зарождающиеся отношения от одного из моих лучших подруг.

Я здесь козел отпущения.

— Я не позволю ему причинить мне боль.

Затем, мысленно добавляю, и я ему никогда не причиню боль.

Сид осматривает мой наряд.

— Значит, просто занимаетесь вместе?

— Вроде того. — Я прикусываю нижнюю губу и поправляю книги. — Я думаю, его что-то беспокоит, так что…

— Есть шанс, что ты пойдешь с нами куда-то сегодня вечером? У меня есть новая пара джинсов, и я хочу, чтобы их примерила.

Я ухмыляюсь.

— Хочешь одолжить мой кардиган?

— Черт возьми, нет.

Глава 43

«Я точно знаю, когда с ней все покатилось к чертям. Кроме того, что я никогда не отвечал ей на сообщения, и я никогда не использовал Ben&Jerry's как технику соблазнения».

Себастьян

Джеймсон радость для моих глаз, и я впитываю ее с головы до ног, когда она бесшумно проскальзывает в дверь нашего кабинета на третьем этаже библиотеки, кабинета в конце длинного ряда периодических изданий, исследований и публикаций юридической школы.

Здесь тихо, спокойно и уединенно.

Акцент на уединенно.

Я встаю, чтобы поприветствовать ее, обхожу вокруг длинного стола и осторожно беру книги из ее рук. Кладу их на стол. Кладу руки ей на талию и наклоняюсь для поцелуя. Перемещаю руки ей на задницу и сжимаю ягодицы.

— Что ж, прекрасное приветствие, — смеется она, шлепая меня по рукам, чтобы создать некоторую дистанцию. — Ты сказал, что мы будем заниматься, Мистер Шаловливые Ручки.

— Да, но твоя задница имеет гравитационное притяжение, меня тянет к ней как магнит. Не могу оторвать руки.

Она снова шлепает меня.

— Клянусь Богом, Оз, если ты и дальше будешь так со мной обращаться, мы ничего не добьемся.

Я неохотно отступаю и уступаю ей дорогу.

— Ты права, я привел тебя сюда не для того, чтобы приставать к тебе. Отпечаток твоей задницы на моей руке поможет мне продержаться еще час.

— Ты бушующий гормон.

Джеймсон садится, раскладывает свои учебные материалы. Она выравнивает ручки и карандаши, подталкивая каждый из них кончиком пальца, выстраивая их так, как будто они занимают постоянное место на столе. Калькулятор справа. Компьютер в центре ее рабочего пространства.

Она достает из сумки небольшую стопку блокнотов и тасует их. Раскладывает их рядом с карандашами.

Меня заводит, наблюдение за тем, как она тщательно возится со своими школьными принадлежностями.

Я хмуро опускаю голову.

— Я знаю. Все стало еще хуже с тех пор, как ты позволила мне залезть к тебе в штаны. Плохой ход с твоей стороны.

Я присоединяюсь к ней за столом, и вскоре мы оба сосредоточены на учебе. Время от времени меня отвлекают вздохи Джеймсон, ее тихое сосредоточенное гудение. Постукивание ручки по столу.

— Перестань смотреть на меня, — бормочет она, не поднимая глаз.

— Я вовсе не смотрю, — возражаю я.

Но это так.

— Ты наблюдаешь за мной последние двадцать пять минут. Я засекла время. — Ее ручка что-то пишет в черной тетради для сочинений, и, закончив писать, она поднимает глаза. Кладет ручку. Скрещивает руки перед собой. — Тебя что-то беспокоит.

Вот дерьмо. Я не ожидал, что она заметит.

— С чего ты взяла?

Джеймсон наклоняет голову набок и изучает меня.

— Разве нет? Это всего лишь догадка, но ты кажешься каким-то, я не знаю… странным.

Я усмехаюсь.

— Разве я не могу просто хотеть быть с тобой? Почему что-то должно быть не так?

В комнате тихо, секунды идут. Она думает, а я тупо смотрю, и никто не говорит.

Она медленно качает головой.

— Ты прав, все должно быть в порядке. Я неправильно тебя поняла. Давай просто забудем, что я сказала.

Ее улыбка понимающая и однобокая.

И такая милая.

Джеймсон наименее осуждающий человек из всех, кого я знаю.

Я доверяю ей. Я доверяю ей, и она единственный человек, которому я когда-либо говорил что-либо, кроме моей сестры, но сейчас ее здесь нет, а Джеймс здесь. Поэтому я делаю глубокий вдох и объясняю.

— Нет, ты права, меня действительно кое-что беспокоит, — говорю я, перемещаясь на стуле, борясь с желанием поерзать. — После той вечеринки Зик наседает на мою задницу, и это действует мне на нервы. Не знаю, что с этим делать. — Когда Джеймсон ничего не говорит, я продолжаю: — Я ведь живу с этим парнем. Так что я знаю, каков он, каким мудаком он может быть. Но ещё я вижу в нем ту сторону, которую никто другой не видит. И я знаю, что он не всегда такой придурок, особенно когда он с кем-то дружит. — Запускаю пальцы в волосы. — Я не понимаю, в чем его проблема в последнее время.

— Он что-нибудь сказал? — Осторожно спрашивает Джеймсон, внимательно наблюдая за мной.

Я коротко киваю.

— Этим утром.

— Хм. — Она делает глубокий вдох, кажется, уже зная, что я собираюсь сказать.

— Он… — какое слово я ищу? — Сердитый.

— Да, — шепчет Джеймсон. — Знаешь почему?

На этот раз я качаю головой.

— Нет. Подозреваю, что знаю причину, но я не психиатр, так что… — я пожимаю плечами. — Это всего лишь догадка.

— Ты пробовал поговорить с ним об этом?

— Сегодня утром, когда он угрожал мне, я велел ему убираться. Это все, о чем мы говорили.

Ее брови взлетают до линии волос.

— Он угрожал тебе? Почему?

Я играю с клавишами ноутбука, бесцельно постукивая по ним.

— Я бы сказал, но не хочу, чтобы ты была замешана.

Теперь она озабоченно хмурит брови.

— Так ты говоришь, что это как-то связано со мной?

— Хочешь знать правду? И да, и нет.

— Почему мне это не нравится?

— Потому что правда в том, что он не хочет, чтобы я с тобой встречался. Я не думаю, что он ревнует, кажется, он думает… Черт, я не знаю. Как будто он думает, что я бросаю его навсегда, как будто я отказываюсь от него, это самое странное.

— У меня есть причины для беспокойства? Он же не будет прятаться в кустах, когда я вернусь домой, чтобы прикончить меня? — Она нервно хихикает, и теперь я чувствую себя самой большой задницей за то, что упомянул об этом.

— Он не причинит тебе вреда. Он злится на себя, а не на тебя. Он просто еще не понимает этого.

— Хорошо, — медленно произносит она. — Но теперь это начинает влиять на тебя, и это беспокоит меня.

— Почему это должно тебя беспокоить?

— Потому что я… — она откашливается. — Потому что ты мне небезразличен, Себастьян.

Моя девочка закатывает глаза.

На моем лице расплывается широкая улыбка, и я наклоняюсь к ней, чтобы сменить тему. — Я не безразличен тебе, да? И все?

Она закатывает глаза.

— Не будь ослом. Конечно, ты мне небезразличен.

Небезразличен. Интересно, это кодовое слово для более сильного чувства, которое она еще не готова признать… так же, как я не признался ей или сказал это вслух.

Еще слишком рано знать наверняка.

Верно?

И снова в комнате воцаряется осязаемая тишина, над нами нависает тяжесть слов.

— Джеймсон, позволь мне… — мой голос замолкает, следующие слова срывают напряжение. — Заняться с тобой сексом на столе.

— Боже мой! — Она смеется и бросает в меня ручку. Она попадает мне в грудь и рикошетом отскакивает на ковровое покрытие. — Мы не будем заниматься сексом в общественном месте!

Я обвожу рукой комнату.

— Брось, это же не публичное место. Здесь четыре стены и крепкая дверь, если не считать окна. Кроме того, не говори, что ты не думала сделать это со мной каждый раз, когда мы были здесь.

— Хм, я могу честно сказать, что не думала об этом, но очевидно, что ты думал.

Я смотрю на нее как на сумасшедшую.

— Хм, ясно. Жаль тебя расстраивать, но трахаться — это единственное, о чем я думаю, когда я с тобой.

— Ладно, выкинь это из головы, мы не будем заниматься сексом в библиотеке.

— Что нужно сделать, чтобы убедить тебя?

— Ничего. Ничто не убедит меня позволить тебе заняться со мной сексом на столе. Этого не случится.

— Хочешь поспорить?

Еще раз закатывает глаза — уже третий.

— Нет, Себастьян, потому что ты все еще должен мне за последнее пари.

— А если я заплачу тебе оргазмами? Двести пятьдесят штук.

— Хммм. — Она постукивает розовым ногтем по подбородку, обдумывая мое предложение. — Хорошо. Я подумаю об этом.

Моя ухмылка самодовольная.

— В последний раз, когда ты сказала, что я подумаешь об этом, ты засунула свой язык мне в глотку посреди библиотеки.

— Заткнись! — Она бросает другую ручку. — Мы можем приступить к работе?

* * *

— О боже… прямо здесь… неужели ты не можешь сделать это посильнее?

— Детка, я пытаюсь… если я сделаю это еще сильнее, я разобью этот дерьмовый стол. Это фанера.

— Моя задница… моя задница на клавишах ноутбука, и они впивается в мое бедро… О боже…Не прекращай делать это… так хорошо…

— Черт…черт…ты слышала треск? Я говорил тебе, что мы собираемся… сломать этот… гребаный… стол.…

— Это стоит того… вот так с-стоит… так стоит…

— Не останавливайся, не останавливайся, я сейчас кончу, я … кончу…

* * *

— Вот вам и отказ от секса на публике, Маленькая Мисс Кокетка.

— Давай, детка. — Джеймсон имитирует мужской голос. — Вряд ли, это публичное место. Здесь четыре стены и крепкая дверь, если не считать окна.

— Очень смешно, умник.

— У нас нет времени нежиться в лучах воспоминаний. Тебе стоит подтянуть штаны.

— Нежиться в лучах воспоминаний… мне нравится, как это звучит.

— О-о-о, ты все-таки скрытый романтик.

— Да, наверное.

Эпилог

«Иногда она будит меня посреди ночи минетом. Как-то раз после этого она накормила меня бутербродом. Очевидно, мне нужно блокировать это дерьмо».

Себастьян

— Какого черта ты со своим дерьмом делаешь на моем крыльце?

Дует ветер, поднимая снег и посылая холодный ветер, проносящийся мимо меня в гостиничный номер. От порыва ветра длинные распущенные волосы Джеймсон развиваются вокруг её плеч.

Я стою перед той же дверью номера, позволяя своей красной сумке упасть на замерзшую, заснеженную землю. Ярко-зеленый сноуборд прислонен к дверному косяку вместе с черной сумкой и моей одеждой.

— Мой старый приятель Чед сказал, что твоя соседка по комнате бросила тебя, — поддразниваю я, небрежно пожимая плечами.

— Чед, говоришь? Хммм… я слышала, что он окончил колледж и получил работу в технической компании. Тебе придется придумать что-нибудь получше; я не могу позволить кому-то пройти через эту дверь, мой парень убьет меня, и он будет здесь с минуты на минуту.

— Твой парень, звучит потрясающе, и очень хорошо выглядит.

Джеймсон скрещивает руки на груди и уклончиво пожимает плечами.

— Ну, с ним все в порядке. Я бы не стала выталкивать его из постели.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее улыбающиеся губы, поднимаю сумку и вхожу в номер.

— Поразительно. Это место выглядит так, как мы его оставили.

— Да. Та же кровать, тот же комод, та же крошечная ванная.

— Ах да, крошечная ванная греха, сцена всех мастурбационных излучений. — Мой смех наполняет старомодный гостиничный номер, когда я подхожу к комоду, чтобы положить свои вещи.

— Не мог бы ты не напоминать мне? — Вопрос Джеймсон бьет мне в спину.

Я оглядываюсь через плечо.

— Ты стояла и смотрела, детка. Это не могло быть так уж ужасно.

— Это только потому, что меня застали врасплох.

— Да… но потом ты подслушивала под дверью, как я кончил.

— Я нахожу очень невежливым с твоей стороны поднимать этот вопрос, — возмущенно замечает она.

— Правило номер двадцать…

Джеймсон поднимает палец и кокетливо шевелит им.

— Не-а, у нас уже двадцать два.

— О, простите меня, мэм. Правило номер двадцать три: пока мы в отпуске, мы должны постараться сделать все так, как делали это в прошлый раз.

Она настроена скептически.

— Хочешь пойти в вестибюль и посмотреть, как я даю свой номер совершенно незнакомым людям?

— Конечно! Это будет романтично.

— Та поездка не была романтичной. Она была утомительной.

— Ты не думала, что это романтично, когда я набросился на тебя в снегу на обратном пути к автобусу?

— Нет, совсем нет.

— Ерунда. Ты застонала, когда я упал на тебя.

— Нет, ты придавил меня, а я пыталась оттолкнуть тебя. Это огромная разница. К тому же, у меня был снег в штанах.

— Хммм. — Я на секунду задумываюсь, пытаясь вспомнить все то хорошее, что мы делали, когда были здесь в последний раз, но в голове всплывают лишь некоторые вещи. — Ты спала со мной в одной постели, потому что не могла устоять. Признайся, что подушка была отчаянной уловкой, чтобы привлечь мое внимание.

Моя великолепная девушка, улыбаясь, прикусывает губу.

— Хорошо, я признаю это. Я, возможно, хотела прижаться к тебе в постели, но ты должен признать, что ты был без ума от меня.

Я смотрю на нее как на сумасшедшую.

— Пффф, конечно, я был без ума от тебя, вероятно, с момента нашей встречи. Ты чертовски очаровательна.

Моя подача как бы говорит: «Что тут особенного?», но выражение лица Джеймсон соперничает с тем, когда я подарил ей дюжину красных роз.

— Иногда ты говоришь такие милые вещи!

— Только иногда? — дразню я, подходя ближе, пока она стягивает постельное белье и взбивает подушки.

Джеймсон зевает, утомленная путешествием.

— Ладно. Большую часть времени.

И она права: я редко бываю для нее засранцем. Я приберег для Джеймсон чувствительную и мягкую сторону, которую никто другой не имеет чести видеть. Как бы глупо это ни звучало, она свет в моей жизни.

И если кто-нибудь услышит, что я такое говорю, мне надерут задницу.

Не то чтобы меня это волновало.

Джеймс медленно расстегивает свои джинсы, стягивая темную ткань с бедер.

— Я устала.

— Моей семьи не будет здесь еще… — я проверяю время на телефоне, — еще двадцать четыре часа. Как мы будем проводить время?

— Говоря о твоих родителях, не могу поверить, что ты не сказал им, что мы приедем пораньше. И я не могу поверить, что они отказываются от своего Дня благодарения, чтобы проделать весь этот путь, чтобы быть с нами.

Я фыркаю.

— Да брось. Моя мама думает, что это будет веселее, чем запихивать всех этих людей в наш маленький дом. К тому же, теперь ей не нужно готовить. Она ненавидит готовить и всегда портит индейку.

— Я знаю, но…

— Поверь мне, они полны энтузиазма.

Хмурый вид исказил её лицо.

— Я знаю, но ты уверен, что готов отказаться от весенних каникул, чтобы быть здесь сейчас?

— Ты будешь со мной в марте, так что я не против поехать куда угодно. — Я пожимаю плечами. Вот что мы решили, когда заказали эту поездку: мы проведем День Благодарения в Юте с моей семьей, затем останемся дома и будем работать до весенних каникул, чтобы накопить денег на квартиру. Мы планируем жить вместе до конца нашего выпускного года, как только у нас будет достаточно денег для депозита. — Расслабься. Тебе не о чем волноваться.

Я смотрю, как она нервно покусывает ноготь большого пальца.

— Мне не терпится познакомиться с твоими родителями.

— Детка, они полюбят тебя. И ты уже писала Кайле кучу раз, она думает, что ты офигенная.

— Верно, но мама — это другое.

Ее беспокойство заставляет меня опуститься, чтобы поцеловать ее в губы.

— Перестань волноваться. Мы повеселимся. И разве ты не рада, что в начале сезона достаточно снега, чтобы покататься, билеты на подъемник в подарок от Зика Дэниелса, за его пятисот баксов?

Это ее приободряет.

— Черт возьми, да. Я так рада, что он, наконец-то, заплатил тебе. — Джеймсон расстегивает молнию на фиолетовом чемодане, достает зимние штаны и куртку и вешает их в маленький шкаф. — Я готова взяться за эту гору.

Я выкапываю свою экипировку, и они присоединяются к её.

— Ты можешь хотя бы притвориться, что ждешь меня, когда я сползу с холма позади тебя?

— Посмотрим. Постарайся не отставать, и у нас не будет проблем, старичок.

Дерзким, уверенным движением руки Джеймс встряхивает свои волосы.

— Все в порядке, мне нравится смотреть на тебя, особенно сзади.

— Тоже самое. — Она идет в ванную, чтобы бросить туалетные принадлежности на стойку. — Я устала с дороги. Давай посмотрим кино и ляжем спать.

— Отличная идея. Мы должны воспользоваться сегодняшним вечером до того, как моя семья доберется сюда утром, потому что, как только они это сделают, ты будешь жить с Кайлой, а я буду ночевать на полу в номере моих родителей.

— Ты всегда пытаешься этим воспользоваться. — Смех доносится из-за ее зубной щетки.

Я присоединяюсь к ней в ванной, подхожу ближе, чтобы мои руки могли скользить по ее бокам, зарываюсь носом в изгиб ее шеи, пока она чистит зубы.

— Мне не нужно очень стараться, правда?

— О, пожалуйста, я могу устоять перед тобой. Помнишь тот день, когда ты решил не носить штаны в отчаянной попытке соблазнить меня? — Она вынимает зубную щетку и постукивает себя по подбородку, вспоминая. — Это была бесполезная попытка изменить мою психологию, но я продержалась весь день, не перепрыгивая через твои кости. У меня практически были сверх способности.

— Неважно. Это не в счет, потому что ты сняла штаны в качестве контратаки, что не сработало. В итоге все закончилось постелью.

Она вздыхает, в уголке рта стекает зубная паста.

— По крайней мере, мы хотя бы попробовали.

— Так и есть.

* * *

Мое сердце колотится со скоростью миллион миль в минуту, колотится так, как никогда раньше. Даже когда меня представили скауту олимпийской сборной по борьбе в прошлом семестре. Даже когда я сказал ему нет, я не собирался продвигать свою карьеру в борьбе и присоединяться к команде.

С меня хватит. Я принял решение.

Следующим летом я планирую стажироваться в юридической фирме в моем родном городе, с надеждой получить работу в их отделе кадров. Потом мы с Джеймсон купим дом, будем жить вместе, поженимся и сделаем детей в кардиганах.

Я открываю черную бархатную шкатулку с кольцом, опускаюсь на одно колено и протягиваю ей. Голубые глаза Джеймсон расширяются, руки взлетают ко рту в изумлении.

— Себастьян, — задыхается она. — Оно прекрасно.

От моего внимания не ускользает, что она не потянулась за кольцом.

— Джеймсон Виктория Кларк. Ты выйдешь за меня?

— Я не знаю, что сказать…

— Скажи «да», — смеюсь я, как будто нечего обсуждать, и дело сделано. — Я что, шокировал тебя до чертиков? Почему ты не говоришь «да»?

— Я не могу, — шепчет она, прерывисто дыша. Воздух становится холодным, изо рта поднимается пар. — Я не могу выйти за тебя замуж.

Не может выйти за меня? Что за хрень?

— Не можешь? — Я захлопываю коробку с кольцом. — Или не выйдешь.

Она едва заметно качает головой.

— Не могу. Не выйду.

— Почему? — требую я. — Почему ты отказываешься выйти за меня замуж?

— Ты даже не знаешь меня Себастьян.

Я неуклюже поднимаюсь на ноги и тянусь к ней.

— Детка, пожалуйста. Что значит, я тебя не знаю? Ты мой лучший друг.

— И ты мой…

— Тогда почему ты не соглашаешься? — Повторяю я, голос срывается. — Я тебе все рассказываю, ты знаешь то, чего не знают даже мои родители и сестра. Вещи, которые я никогда не говорил ни ребятам, ни тренерам. — Я втягиваю воздух. — Джеймс, Я… Я…

Три маленьких слова, которые я никогда ей не говорил, застряли у меня в горле, душат меня, заставляют колебаться.

Джеймсон отстраняется, ее брови взлетают вверх. Она сердито смотрит на меня.

— Видишь? Вот оно. Вот почему я не могу выйти за тебя.

— Большое дело. Прошло всего семь месяцев. Многие люди не произносят слово на букву «Л» всего через несколько месяцев.

— Замолчи, Себастьян, ты делаешь только хуже. Тот факт, что ты даже не можешь сказать мне, что ты Л… — ее рыдания обрывают все, что она собиралась сказать.

— Детка, я идиот… а чего ты ожидала?

— Я ожидаю большего, чем человек, который извиняется за то, что не может сказать мне то, что он чувствует.

Ее гнев превращается в крик, по раскрасневшимся щекам струятся слезы.

— Не плачь, пожалуйста, не плачь.

Не плачь. Не плачь.

— Этот сон превращается в гребаный кошмар, — стону я.

— Это потому, что ты спишь.

— Нет, — возражаю я. — Это чертовски страшный кошмар, Джеймсон…

— Себастьян. Себастьян, проснись, тебе снится сон.

Вздрогнув, я задыхаюсь, заставляя себя проснуться.

— Шшш, ты кричал. — Нежная ладонь Джеймсон мягко скользит по моей спине, опускается на талию и обвивается вокруг талии.

Я чувствую, как ее пухлые губы целуют мои лопатки, ее горячее дыхание ласкает мою обнаженную кожу, когда она обнимает меня сзади.

— Кричал?

— Да, — шепчет она, снова целуя меня в плечо.

— Черт, извини. Я тебя разбудил?

Она кивает.

— Да, но все в порядке.

Дерьмо.

— О чем я говорил?

— Ты не помнишь?

Я лежал в темноте, уставившись в стену, прежде чем перевернуться на спину. Лунный свет заливает гостиничный номер, бросая теплый свет на красивое, встревоженное лицо Джеймсон.

— Помню.

— Хочешь поговорить об этом? — Ее голос нежная ласка.

— Я просил тебя выйти за меня замуж, а ты отказалась.

— Почему я отказалась? — Джеймсон прикусывает губу, чтобы скрыть улыбку. Я вижу ее белые зубы, сверкающие на фоне света, проникающего в комнату.

— Потому что я еще не сказал, что люблю тебя. — Мой голос тихий и отстраненный, потому что, хотя это был сон, я чувствую себя мудаком.

— О?

Я ведь действительно пока не сказал ей. Мы официально вместе уже больше полугода, и все, что я когда-либо делал, это показывал ей своим телом, как сильно я забочусь о ней. В этой части я великолепен. Это легко. Секс. Привязанность. Держаться за руки. Шептать слова через библиотечный стол. Время от времени, она позволяет мне трахать ее в кабинете.

Я ни разу не сказал Джеймсон, что чувствую к ней всем сердцем, как люблю ее ум и сарказм. Как я люблю ее остроумие и то, что она не терпит моего дерьма. Или безостановочную чушь Зика.

Как я ее люблю.

Неудивительно, что она отвергает меня в моих собственных проклятых снах.

Я мудак.

— Джеймс?

— Себастьян? — На этот раз, когда она улыбается, она даже не пытается это скрыть.

Я поворачиваюсь к ней лицом, мы прижимаемся друг к другу в центре кровати, ее руки лежат у меня на животе. Мои пальцы нащупывают и убирают волосы с ее виска, и я глажу ее лоб.

— Я люблю тебя. Больше всего на свете.

Вот. Я сказал это.

И как это ни странно, у нее перехватило дыхание, совсем как в кино, когда девушка так поражена и довольна, что на секунду теряет дыхание.

— Я знаю, что ты любишь меня. — Задумчивый и полный удивления голос. — Я тоже тебя люблю.

Почему-то этого недостаточно.

— По-настоящему, детка. Единственный человек, которого я люблю больше тебя, я сам.

Громкий смех наполняет темную комнату.

— Боже мой, только не говори, что ты только что это сказал.

Я что-то упускаю?

— Что тут смешного? Я серьезно.

— Единственный человек, которого ты любишь больше меня, это ты?

— Ну и что?

— Ты смешной.

— Но ты ведь любишь меня?

— Очень сильно.

И теперь открывается шлюз, теперь, когда я произнес эти слова, их легче произнести, чем я мог себе представить.

— Я люблю тебя. — Мои руки тянутся к ней, притягивая ее к себе, а затем перетягивая на себя. Обхватив руками ее лицо, я смотрю ей в глаза. — Я люблю тебя.

Наши губы встречаются, и она вздыхает.

— Я люблю тебя, Джеймсон. Я влюблен в тебя.

— Отчаянно? — спрашивает она с улыбкой.

— Так отчаянно. — Я открываю рот для еще одного поцелуя. — Так чертовски сильно.

Я не перестану мечтать о нас.

Никогда.

И когда придет время, и я попрошу ее выйти за меня замуж и родить детей в кардиганах?

Она скажет да.

***КОНЕЦ***

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО! Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Примечания

1

Известный бренд наушников, динамиков «Beats By Dr. Dre» был создан музыкантом Dr. Dre, а также Джимми Йовином. — Здесь и далее, кроме особо оговоренных, примечания переводчиков.

(обратно)

2

Моджо — из фильма «Остин Пауэрс. Шпион, который меня соблазнил», ассоциируется с сексуальной энергией, либидо человека. Но в общем плане «моджо» означает положительный настрой и особое расположение духа.

(обратно)

3

«Большая десятка» — десять университетов Среднего Запада США, соревнующихся друг с другом в спорте. Их команды обычно считаются лучшими из университетских команд, а игроки часто переходят в профессионалы

(обратно)

4

30 градусов по Фаренгейту это -1,1 градус Цельсия.

(обратно)

5

От англ. DUFF (Designated Ugly Fat Friend) — Обозначенная Уродливая Жирная Подруга.

(обратно)

6

Национальная ассоциация студенческого спорта.

(обратно)

7

«Краснорубашечник» — первокурсник, состоящий в спортивной команде, но не участвующий в соревнованиях по настоянию тренера.

(обратно)

8

White Castle (с англ. Белый замок) — самая первая сеть ресторанов фастфуда в Америке

(обратно)

9

Преформация — двухгодичный курс, который фармацевты должны пройти на первом этапе обучения.

(обратно)

10

Первая неделя для первокурсников, в течение которой они участвуют в различных мероприятиях, чтобы ознакомиться с учебным заведением.

(обратно)

11

От англ. Lumbersexual — мужчина-горожанин, придерживающийся в противоположность метросексуалу нарочито грубого стиля в одежде и прическе: толстые свитера, фланелевые рубашки, рабочие ботинки, борода; хипстер, прикидывающийся дровосеком.

(обратно)

12

Большая десятка и Большая дюжина — название двух конференций, которые в свою очередь делятся по регионам (в них входят самые лучшие университеты по атлетике.

(обратно)

13

Бонг — устройство, позволяющее пить пиво очень быстро.

(обратно)

14

«Второй пилот» — друг, который помогает произвести впечатление на девушку.

(обратно)

15

Ollie (Олли) — трюк сноубордистов, состоящий из прыжка, в котором хвост доски выполняет роль пружины.

(обратно)

16

От анг. MILF — «мамочка, которую я бы хотел трахнуть».

(обратно)

17

Примерно 1 м 85 см.

(обратно)

18

Примерно 103 кг.

(обратно)

19

Target Corporation — компания, владеющая в США крупной сетью розничных гипермаркетов эконом-класса. Пользуется известностью и огромной популярностью как в Америке, так и по всему миру, за счет доступных цен и широчайшего ассортимента товаров общего назначения.

(обратно)

20

Программа быстрой доставки, один из сервисов интернет-магазина Amazon.

(обратно)

21

Snow bunny (амер. сл.) — девушка, катающаяся на лыжах для знакомств (прим. ред.).

(обратно)

22

Этот термин был заимствован из английской аббревиатуры «MILF» («Mother I'd Like (to) Fuck») и переводится, как «Мамочка, которую я хотел бы трахнуть» (прим. ред.).

(обратно)

23

Прием в борьбе. Захват шеи из-под плеча (прим. ред.).

(обратно)

24

Netflix — это онлайн-кинотеатр, который включает в себя огромный медиахолдинг по производству телешоу, сериалов, фильмов, а также приложения для Smart-TV, компьютеров, мобильных устройств. Сервис сейчас очень популярен в мире (прим. ред.).

(обратно)

25

Марка кукурузных хлопьев.

(обратно)

26

Walgreen Company — крупнейшая аптечная сеть в США

(обратно)

27

Круг — размеченная зона на бейсбольном стадионе диаметром около 1,5 метров, в которую становится игрок с битой (прим. ред.).

(обратно)

28

SnapChat — социальная сеть, в которой можно обмениваться сообщениями с прикрепленными фото и короткими видео, исчезающими через 24 часа (прим. ред.).

(обратно)

29

+8 градусов по Цельсию.

(обратно)

30

The one-night stand также переводится как «интрижка на одну ночь».

(обратно)

31

Преппи — это стиль в одежде, произошедший от школьной формы учащихся «pre-college preparatory» — престижных колледжей, готовящих молодёжь к поступлению в элитные высшие учебные заведения и университеты. Стиль преппи характеризуется смесью делового стиля и smart casual и подразумевает опрятность, элитность и удобство.

(обратно)

32

Tinder — во многом уникальное приложение, как и многие другие мобильные сайты знакомств. Можно сказать, что главным принципом его использования является взаимная оценка фотографий. Здесь все довольно просто: пользователь просматривает фото и профиль другого человека и может при этом совершить два вида свайпов: свайп вправо означает, что анкета понравилась, и пользователь был бы не против продолжить знакомство. В свою очередь, «на другой стороне» получают уведомление об этом. Если анкета и другому человеку понравилась, он может отправить взаимный свайп вправо. Тогда открывается возможность начинать общение в текстовом чате. А вот свайп в левую сторону будет означать отказ от дальнейшего знакомства. Причем, даже если был произведен случайный левый свайп, вернуть анкету назад для просмотра будет уже невозможно.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg