«Фабрика грез»

Глава 1

Меган Силвер окончательно проснулась и поняла, что такую идею можно продать за миллион долларов.

Конечно, она осознала это не сразу, но ее охватило невероятное возбуждение. Порция адреналина, бросившаяся в кровь, была так велика, что Меган захотелось немедленно схватить ручку и бумагу, чтобы успеть записать, пока сон не растворился в свете утра. Со стоном она потянулась за потрепанным блокнотом и шариковой ручкой, которые всегда лежали подле кровати на всякий случай. Правда, еще ни разу ничего подобного не происходило.

Ручка покатилась по полу; Меган ладонью пошарила под кроватью, поднимая пыль, — было лень вставать. Похмелье билось болью в висках, но она пересилила себя.

Да она не могла обращать на это внимание, потому что ей приснилось невероятное и это надо было немедленно все записать.

Слава Богу, подумала Меган, найдя наконец ручку.

Она схватила блокнот и принялась писать. Длинные, очень длинные предложения, словно паутина, покрыли страницу.

За окном крохотной спальни появились первые красные полосы восхода. Над Сан-Франциско занималось утро.

— Он бросил меня, — объявил Деклан, через час входя к ней в спальню без стука. — Ты слышишь? Он бросил меня. — Весь его вид выражал невероятное горе. Дек смотрел на свою соседку по квартире, желая убедиться, насколько сильно его сообщение потрясло ее.

— Кто бросил тебя? — пробормотала Меган, не отрываясь от своих записей.

Помятые листы бумаги валялись на кровати поверх старых номеров журнала «Спин», которые она читала на ночь.

Меган писала без остановки, она даже не приняла душ, не сварила кофе. У нее не было времени на всякие глупости, в том числе и на драматические переживания Дека. Приснившийся сюжет нисколько не походил на другие. Она уверена. Непонятно почему, но она думала именно так.

— Джейсон, — произнес Деклан с безграничным отчаянием. — Вчера вечером мы были с ним вместе в «Коробке» и Джейсон ушел с кем-то. С каким-то негодяем, — злобно уточнил он. — У того парня стрижка ежиком и перстень с печаткой.

Меган невольно улыбнулась:

— Дек, ты с ним встречался ровно три раза.

— Но я думал, что он…

— Тот самый, единственный? Ты вообще в каждом парне видишь того самого, — заметила Меган, опустив блокнот. Она понимала: если Деклан настроен поговорить, то ей не отвертеться. — Ну давай, я знаю, что ты хочешь от меня услышать. Ты настолько хорош собой, что можешь завлечь любого, на кого положишь глаз. Так?

— Не правда. — Голос Деклана смягчился, он бросил томный взгляд на свое отражение в зеркале. — Слушай, в последнее время я поправился. Это заметно?

Меган вздохнула и внимательно посмотрела на прекрасную, словно изваянную скульптором, фигуру Деклана Хита.

Худое мускулистое тело танцора. Глаза Дека невероятного цвета — цвета ирландского тумана — были обрамлены густыми серебристо-серыми ресницами. Черные волосы локонами падали на плечи и шею, совершенно как у героя какой-нибудь романтической сказки. Собственно, таким героем он и хотел быть.

— Нет, — сказала Меган, — но выглядишь ты великолепно.

— А почему бы тебе не одеться? — поинтересовался Деклан. — Мы могли бы пойти и выпить кофе… Не смотри на меня так. Мне вчера заплатили. Я приглашаю. О'кей?

Он выплыл из ее спальни, и через несколько секунд звуки «Песни гор» заполнили маленькую квартирку.

Меган оделась, без всякого желания вступая в новый день. После вчерашнего вечера она чувствовала себя отвратительно и вдобавок боялась того, что ей принесет утренняя почта. Новые счета и кучу писем с отказами от нью-йоркских агентов. А может, и того хуже — ее рукописи с приклеенными к ним тонкими полосками. Отказы издателей. И это результат напряженной восьмимесячной работы. Иногда надежда почти оставляла Меган. Она так много трудилась над своим романом. Ночи, выходные, любую свободную минуту, которую удавалось выкроить в библиотеке, где она горбилась над столом за десять долларов в час. Иногда ей казалось, что количество отказов значительно превышает число разосланных экземпляров романа.

Однако волноваться по этому поводу было рано. Поколению бездельников следует наплевательски относиться к материальному успеху. Надо, конечно, работать, но только чтобы заплатить за самое необходимое, вроде кофе, музыки, клуба. Меган и Деклан пополам оплачивали квартиру, на еду тратили очень мало, одевались в самых недорогих магазинах Сан-Франциско. Они ходили в большинство клубов бесплатно — на вечеринки. Деклан, несостоявшийся артист, работал неполный день помощником продавца в магазине, а Меган, несостоявшаяся писательница, тоже работала неполный день в публичной библиотеке. Они нашли свой стиль.

Правда, Меган Силвер до чертиков надоел этот стиль.

Ей хотелось, чтобы наконец кто-то еще, а не один Дек прочитал ее книгу.

Она мигом влезла в джинсы «на вырост», которые валялись на полу со вчерашнего вечера, затянула их ремнем поверх рубашки и сунула ноги в тяжелые грубые бутсы.

Никакой косметики. Свой туалет она завершила двумя пригоршнями позвякивающих медных браслетов и тяжелым перстнем из горного хрусталя. У Меган было мало тряпок, и поэтому не надо было тратить время на мучительный выбор: что надеть. Все ее барахлишко валялось в комнате — на кровати, на индийском коврике, под ее любимыми плакатами «Нирваны» и «Дарк энджел»1. «Дарк энджел» была любимой музыкальной группой Меган Силвер, под их бешеные ритмы прошли годы учебы в колледже, под их оглушающие композиции она работала, под мрачные аккорды рыдала в депрессии, их музыка выворачивала ее наизнанку, когда она занималась любовью. Супергруппа конца девяностых, фонограмма ее поколения.

Но на прошлой неделе группа распалась. Меган до смешного расстроилась. И не только она. Саша Стоун, подруга Деклана, сидя перед ней в кафе «Подкова», рыдала, и тушь мрачными черными ручейками текла по нежным щекам.

— Слушай, кончай реветь, — сказала Меган, подсовывая Саше бумажный носовой платок. — Это же всего-навсего музыкальная группа.

— Не будь мещанкой! — резко бросил Деклан и обнял рыдающую девушку за плечи. — Это серьезно. Любое искусство — это серьезно.

— Зак, — дико рыдала Саша, — Зак Мэйсон предал всех, кто ему верил.

— Но он всего-навсего певец, а не мессия, — сказала довольно холодно Меган. — Знаешь, я думаю, он запишет сольники.

— Ты так думаешь? — судорожно всхлипнула Саша. В ее голосе послышалась надежда.

— О Господи! Сколько тебе лет?

— Меган! — одернул ее Деклан. — Саша страдает. Прояви хоть каплю сочувствия.

— Да в конце концов, никто не умер! — зло пробормотала Меган.

Сколько лет Саше? Может, вопрос в том, сколько ей самой? Двадцать четыре — и что она собой представляет?

Кто она такая? Что у нее есть, кроме степени по английскому языку, полученной в Беркли? И она сидит в кафе со взрослой женщиной, которая рыдает лишь потому, что какая-то рок-группа развалилась.

Именно в этот день Меган Силвер охватило внезапное беспокойство.

Меган повертелась перед зеркалом. Она выглядела хорошо. Не как-то особенно, а просто хорошо. Каштановые волосы мягкими волнами ниспадают на шею, умные карие глаза смотрят внимательно, чистая кожа — правда, со следами излишеств чрезмерного ночного веселья. Под скучной бесформенной одеждой скрывалась красивая фигура, хотя и несовременная. Округлые груди, женственные икры, слегка толстоватые бедра. Лишний вес, который Меган никак не могла сбросить. Она радовалась хипповской моде — как здорово, что можно натягивать на себя вещи «на вырост». Вообще-то она ненавидела свое тело, свою внешность.

Да, она не дурнушка, но в сравнении с золотистыми калифорнийскими бабочками Меган Силвер просто жалкая моль.

Совсем незаметная.

Такой она и родилась. Меган была самой младшей из шести детей в католической семье в Сакраменто, еще один лишний рот, который надо было прокормить отцу, измученному тяжелым трудом электромонтера, и нервной матери, едва справлявшейся с большой семьей. Нельзя сказать, что ее обижали, — на нее просто не обращали внимания.

Меган была не такой красивой, как ее сестры-близнецы Джейн и Люси, стройные и изящные, словно газели. Она не была такой здоровой и спортивной, как три старших брата — Мартин, Питер и Эли. Меган не была достаточно яркой, чтобы вызывать озабоченность родителей. Она росла, встречаясь с симпатичными мальчиками, которых отбрасывали Джейн и Люси. Училась средне. Когда Меган сумела пробиться в Беркли и семья поздравляла ее, ей казалось, что она физически чувствует всеобщее облегчение оттого, что она уезжает из Сакраменто.

Ну что ж, взаимно, сердито подумала Меган, поддергивая рубашку, чтобы придать ей больший объем. Никогда бы мне больше не видеть ту дыру. Чего ради сидеть там и гнить заживо ?

Ну да, ты ведь решила приехать сюда и гнить в Сан-Франциско, закончил злобный, придирчивый внутренний голос.

— Ну, ты готова? — завопил Деклан. — А то мы опоздаем!

Меган в последний раз взглянула, на себя в зеркало, пожала плечами и вышла к нему.

— Мы уже и так опоздали, — пробормотала она.

В те дни все с трудом выбирались из постели часов в одиннадцать, если не надо было идти на работу, а иногда даже если надо было. Господи, если верить всем оправданиям и хриплым покашливаниям, несшимся по телефонным проводам к работодателям каждое утро, можно было решить, что Сан-Франциско охватила серьезная эпидемия.

Однако боссы принимали эти стенания стоически, они-то знали, что платят лентяям чуть больше минимальной зарплаты, — из этих денег состояния не сколотишь. Но за такие деньги они получали и соответствующих работников.

Люди знают себе цену, продавая себя так дешево. Все они попросту зря тратят время, подумала Меган, будто впереди у них целая вечность.

Было без пятнадцати двенадцать, холодный туман начинал рассеиваться, тая на слабом осеннем солнце. Деклан важно вышагивал по улице, приветствуя всех друзей, попадавшихся на пути. Хейт — настоящий центр его вселенной, подумала Меган, глядя на своего друга и с обожанием улыбаясь. Здесь он чувствует себя легко и непринужденно. И Деку этого достаточно… Но почему же ей мало?

— Эй, Меган, Дек! Привет.

Трей, лучший друг и бывший любовник Деклана, махнул им из-за столика, когда они вошли. Они стали пробиваться к нему сквозь привычную толпу поэтов, байкеров, студентов, художников, пьяниц и случайно забредших туристов из Европы.

Меган однажды увидела «Граунд зироу» в студенческом путеводителе, где его определили как «кафе Апокалипсиса». Прочитав это, она чуть не расхохоталась.

— Привет, привет, — сказал Трей. — Меган, Дек, это Фрэнсин, Рик и Консуэла. Консуэла — натурщица, — добавил он хвастливо Трей коллекционировал людей с такой же страстью, как филателист — почтовые марки.

Меган взглянула на девушку, усаживаясь за столик. Шелковистая оливковая кожа, носик-пуговка, шикарные волосы, гладко зачесанные и собранные в пучок, и не больше ста пяти фунтов под пиджаком. У нее фигура не натурщицы, сразу отметила Меган, но это не важно. Красивая, уверенная, она обладала всем, чего недоставало Меган. Захотев пойти работать, Консуэла получила свое место с легкостью. Ей не надо было убиваться в публичной библиотеке Сан-Франциско неполный день за десять баксов в час.

— Привет, — сказала Консуэла.

— Меган — писательница, романистка, — выставил ее Трей на всеобщее обозрение.

— Романистка? Как здорово, — равнодушно произнесла Фрэнсин.

— Я не романистка. Я просто служащая публичной библиотеки, — холодно заявила Меган, не обращая внимания на яростную жестикуляцию Деклана.

— О, она так говорит только потому, что крупные издательства пока не прислали ей чек на кругленькую сумму, — поспешно объяснил он.

— Деклан — артист, — сказал Трей.

Деклан с гордостью кивнул:

— Ну конечно, жизнь — это и есть искусство. Я просто выражаю жизнь как могу.

— Здорово, — сказал Рик, не поднимая глаз от чашки кофе.

— Я думаю, тебе до сих пор не прислали чек только по одной причине: эти магнаты не понимают, что такое честность художника. — Консуэла, видимо, решила успокоить Меган.

— А ты откуда знаешь? — спросила Меган, убирая челку с глаз. — Ты же никогда ничего моего не читала.

— Меган, — прошипел Деклан.

— По правде сказать, они не берут мою книгу, потому что она плохая, — безжалостно продолжила Меган.

И в этот момент она поняла, что сделала важное открытие для самой себя. Внезапно пришедшая мысль молнией сверкнула в мозгу. Ее манерное подростковое сочинительство, бесконечное перескакивание с предмета на предмет было утомительно-скучным. То, что раньше ей казалось поэтичным, на самом деле — унылая жвачка.

— А зачем тогда ты написала свой роман? — довольно враждебно спросила Фрэнсин.

Трей подался вперед, чтобы не упустить ни слова: перепалка становилась интересной.

— Понятия не имею. — Меган пожала плечами.

Ей стало вдруг легко, свободно и даже приятно. Наконец она призналась себе в том, что давно знала. Она писала .в расчете на похвалу друзей, отбросив старомодную, как ей казалось, литературную концепцию, в соответствии с которой роман должен иметь сюжет. Но результат-то вышел ужасный!

— Ну и что ты собираешься делать, если ты не писательница? — спросила Фрэнсин с вызовом, даже со злобой.

Меган оглядела всех. Такие умные, такие всезнающие и такие спокойно-расслабленные. Никуда не спешат.

Потом вспомнила свой сон. Свой новый сюжет. Интригующий. Динамичный. Он лежит у нее на кровати, двадцать исписанных страниц.

— Я писательница, — сказала она, — я просто собираюсь писать лучше. Я напишу сценарий.

Глава 2

Возбуждение было настолько сильным, что его можно было ощутить на вкус.

Сейчас, в этот самый момент, Алессандро Эко правил модой. Куда бы он ни шел, пресса, задыхаясь, бежала вдогонку. Он был новым ярким открытием года, любимцем полусвета, первым настоящим супердизайнером, совершившим внезапный и такой же космический взлет, как Донна Каран. Репортеры престижнейших журналов мод «Вог», «Харперз», «Элль» и «Стайл» замирали, глядя на тесные корсажи, на каблуки, на маленькие, искусно скроенные по косой юбочки, на драматический отбор тканей, на совершенное владение цветовой гаммой… В се это было просто потрясающе!

Простые женщины тоже любили Алессандро: его одежда в более дешевом варианте выплескивалась на улицы примерно через два сезона после показа. Его наряды подчеркивали изгибы женской фигуры, грудь, позволяли ткани чувственно облегать бедра. Каждая работающая женщина собирала деньги, чтобы купить хотя бы один костюм от Алессандро. Каждая из дам, бывающих на приемах, создавая свой гардероб, помнила о нем. Каждая девочка-подросток покупала номер «Вог», чтобы дать волю фантазии.

Короче говоря, успех Алессандро Эко — еще один вариант осуществления Великой Американской Мечты. Коллекция до сих пор неизвестного дизайнера, как шторм, всколыхнула весь мир.

Вот первая причина, почему здесь собрались все. Именно в Чикаго.

Париж, Нью-Йорк, Милан, в крайнем случае Лондон… .Но Чикаго? Конечно, только Алессандро мог осмелиться на подобное. Он решил показать свою летнюю коллекцию в Чикаго и надеялся, что весь аристократический мир соберется здесь ради него.

Что же явилось второй причиной, по которой все постарались приехать сюда?

Издатели модных журналов и фотографы болтались здесь, общались с известными голливудскими актерами, степенными членами европейских королевских семей, рок-звездами, которые эскортировали своих подружек-манекенщиц.

«Ливард-холл» был забит до отказа. Он гудел от разговоров, купался в волнах духов, ослеплял прожекторами, звенел деньгами. Позади первого ряда были места для серьезных игроков. Тщедушные на вид жены заправил с Уолл-стрит яростно боролись за маленькие с позолоченными спинками креслица. Важно оказаться замеченной. Здесь не просто презентация новой коллекции Алессандро, а показ, в который вложены миллионы долларов, его должны увидеть все, кто этим интересуется.

Супермодели. Лучшие из лучших. Удачный ход в истории моды. Одному Богу известно, сколько это стоило. Люди Эко совершили невозможное, сумев уговорить их участвовать в одном шоу. Их охраняли не хуже, чем президента Соединенных Штатов. Если бы в зал вдруг бросили бомбу, то самые красивые цветы западного мира погибли бы разом.

Синди. Линда. Наоми. Эва. Надя. Шалом. Настоящий пантеон богинь, парад идеальной красоты. Всех возрастов.

Всех типов фигур. (Говорят, Джерри вернулся, чтобы сделать одно это шоу, а в середине первого ряда сидит Мик, рядом с Опрой. И это на самом деле происходит!) Елена, Кристи, Клаудиа, Изабелла, Ясмин! Список можно продолжать и продолжать! Паулина, Шираз, Лорен, Татьяна, Кейт… Если какая-то девушка украшала обложку журнала, она должна быть тут обязательно, это восходящая звезда, которая, может быть, блестит не так ярко, как все эти суперзвезды, но, выйдя на подиум, она вольется в непрерывный, безупречный поток совершенства.

Намекали, что она тоже должна появиться.

Взволнованный шепот пронесся по залу. Огромная люстра погасла, оставив сцену в темноте. Тонкий лучик прожектора через светофильтр разбрызгивал все цвета радуги по сцене. Единственным звуком было тяжелое возбужденное дыхание зрителей и приглушенный стрекот включенных телекамер — они окружали подиум и заполонили проходы. Огромные экраны по обе стороны подиума оставались темными и мертвыми.

Все ждали.

Как только из громкоговорителей, висевших на стенах, раздался голос Ареты Франклин, сцена вспыхнула разноцветьем. Синхронность — как в балете! Лепестки роз посыпались с потолка, и одинокая фигура выплыла на подиум.

Наоми! Это была Наоми! Она открывала шоу в длинном белом платье, в торжественном вечернем наряде, чего никто не ожидал от Алессандро. Совершенное, с оголенной спиной, присборенное, оно потрясающе контрастировало с кожей цвета темного шоколада.

Долго сдерживаемое ожидание взорвалось сумасшедшими аплодисментами, засверкали фотовспышки, заскрипели перья. Все вознеслись на седьмое небо. Наоми сменила Татьяна в черном кожаном жакете и сверкающих синих брюках. Из чего они, интересно? Из винила? Спандекса?

Издатели модных журналов удовлетворенно вздохнули. Да, все это стоило увидеть. В текущем сезоне по крайней мере король не будет развенчан.

— Она этого не сделает! Она сказала, что этого не сделает! — стонал Алессандро, и в его голосе слышалось отчаяние.

Его слова тонули в общем шуме за кулисами, где супермодели приветствовали друг друга. Менее известные суетились из-за париков и жаловались, что не правильно повешен жакет; вопила музыка, раздавались радостные крики, две парикмахерши истерично рыдали, и Майкл Уинтер, правая рука Алессандро, с трудом отыскал его в этом бедламе.

— Не могу поверить. Ведь она мне обещала еще два месяца назад! Что будет в финале и сделает так, что это шоу надолго запомнят, навсегда! А теперь она, видите ли, не выйдет! Нет, она этого не сделает! Она разрушит все, ради. чего я столько трудился!

— Шоу так или иначе запомнят навсегда, — пытался успокоить его Майкл, стараясь голосом перекрыть шум. — Они любят тебя, Алессандро, они сходят с ума от девушек и от твоих нарядов. Мы ведь так и думали. Все манекенщицы, что сегодня на подиуме, — это совершенство. — Для убедительности он поцеловал кончики пальцев, собранные в щепотку.

Дизайнер схватил помощника за лацканы пиджака.

— Нет, это не совершенство! — вопил он. — Да, это хорошо. О'кей. Я понимаю. Но далеко от совершенства. А должно быть именно таким, неподражаемым. — Алессандро набрал воздуха, и Майкл поморщился. Жилы на шее босса натянулись, как веревки. — Мишель, они же стервятники.

Они ждут самого лучшего, а если не дождутся, то свалят меня и заклюют. Неужели ты не понимаешь? Да, сейчас они умирают от счастья, поскольку видят перед собой всех этих девочек… Но если она не появится в конце, у них возникнут сомнения. Люди станут думать, что мы не слишком хороши. Не слишком хороши для нее.

Майкл молчал, не желая соглашаться, но в душе опасаясь, что Эко может оказаться прав. Он обожал Алессандро за умение выкрутиться из любого положения. За способность понять, что красивая одежда сама по себе — лишь половина дела. Мода — вот что нужно. Мода. Стиль. Шоубизнес. И пообещав выставить на подиум абсолютно всех самых лучших, самых красивых женщин мира в одежде Алессандро Эко, они, конечно, пошли на огромный риск, на авантюру. Но если они выиграют, компания поднимется на уровень, где царствуют не только Катарина Хэмнетт и Ральф Лорен, но Шанель, Гуччи и Кристиан Диор. Это же Святой Грааль. И если добиться этого, ни одно модное издание не в силах будет им навредить.

А если они не смогут вскарабкаться на такую высоту?

Сверхдорогое шоу — это высший пилотаж отдела по связям с общественностью. И лучше бы, конечно, чтобы задуманное дело завершилось успехом. Но если все внимание будет сосредоточено не на тех девушках; которые выйдут на подиум, а на той одной, которая не…

Уинтер вздрогнул.

— А почему она не хочет?

— Она заперлась в своей грим-уборной и отказывается появляться! — простонал Алессандро. — Она не объясняет мне причину. Я ненавижу ее, она самая настоящая, отъявленная сука!

— В этом ты прав.

— Мишель, я хочу, чтобы ты нашел ее агента! — резко бросил Алессандро. Странное дело, но в стрессовой ситуации его английский чудесным образом становился безупречным. — Пообещай ему все, что он хочет. Абсолютно все. Нам нужно ее появление в финале. И мы должны заставить ее выйти.

— Детка, ну пожалуйста.

Роберт Элтон опустился на колени перед дверью. Манекенщицы наступали ему на икры, спеша выйти на подиум. Несколько телевизионщиков сверлили ему затылок удивленными взглядами. Ручейки пота стекали по толстой шее и заползали за воротник. Перед мысленным взором пронеслась вся его карьера.

— Дорогая, — попытался он снова, подвывая и прижимаясь пухлой щекой к замочной скважине.

— Исчезни, Роберт! — раздался изнутри резкий голос, — У меня нет никакого желания говорить с тобой.

Пара операторов хихикнула. Роберта охватило знакомое чувство ненависти от унижения, внутри все закипало.

— Золотце, я знаю, ты любишь побыть одна, но мы должны сделать это шоу.

— Мы ничего не должны делать.

Голос был сладкий, тонкий, тихий, нежный, но в нем чувствовалось столько злости, что агент, привыкший ко всему, смутился.

— Но у нас есть обязательства. Мы взяли деньги, нам заплатили миллион долларов.

— Ты хочешь сказать — у тебя есть обязательства. Вот ты и одевайся, Боб. Очень может быть, тебе даже понравится.

Сука! Сука! Сука! Боже, как он ее ненавидит!

— Детка, Алессандро рвет на себе волосы. Ты знаешь, что без тебя все это не имеет никакого смысла. Ну пожалуйста, ангел мой. Все рассчитывают на тебя.

— У каждого свои проблемы, Боб. А у него достаточно звезд. Я ему не нужна. Там миллион девушек. Скажи, пускай выпустит в финал Синди.

Так, может, в этом дело? Роберт немного взбодрился, заметив еле заметную брешь в ее броне. Утопающий готов схватиться за соломинку, подумал он горько. Как справедливо!

— Звезды? Да они приглашены, только чтобы оттенить тебя! — презрительно завопил он, моля Бога, чтобы никто не услышал его. Все элитные манекенщицы моментально разорвали бы с ним контракт. — Здесь только одна звезда, радость моя. И она не хочет выходить из своей грим-уборной. Синди не потянет. Нет. Да ты сама знаешь. Боже мой!

А Клаудиа? Фу! — Он громко, по-лошадиному, фыркнул, желая выказать свое глубочайшее презрение.

— Боб, не поможет. Я не работаю в стаде. Даже если это самый породистый крупный рогатый скот! — прокричала она, и буквально каждый слог дышал ледяным холодом.

Стадо! Элтон представил себе известнейших красавиц, суперзвезд, которые ходили и кружились, демонстрируя собственное великолепие на подиуме у него за спиной. Но тем не менее у него появилась надежда. Обычно половина битвы с ней уходила на то, чтобы понять, что именно ей надо для вдохновения в этот день и каким образом ему следует выразить свое почтение и восхищение.

— Милая, ну подумай, ты ведь не работаешь в основном шоу, ты появляешься только в финале. Ты будешь прямо в центре, все ждут, надеются, молятся на твой выход. — А я особенно, поскольку, если ты не сделаешь этого, мне конец, добавил он мысленно. — Они все посходят с ума, когда тебя увидят. Они рехнутся! Ну сделай один раз.

— А они всегда сходят с ума, — раздалось в ответ; в голосе слышалась неизбывная скука. Но Роберту показалось, что все же он сумел уловить едва заметное смягчение интонации.

— Ну конечно, они сходят с ума. А кто не сойдет, увидев тебя? Даже если ты появишься в мешке! Но ведь дело в том, что сегодня ты обставишь всех. Пройдешь впереди всех.

— В финале. — Роберт глубоко вздохнул и продолжил с утроенным жаром:

— Это придаст особый вес всему шоу, ты будешь царить над всеми. Это будет… — он сделал драматическую паузу, — твоя коронация.

Молчание.

О чем она думает? Элтон ослабил воротник. От нервного напряжения засосало под ложечкой, как будто там от кислоты пошла коррозия. Казалось, он явственно видит, как его язва увеличивается в размерах после такого жуткого стресса.

Какую бы ненависть Роберт ни испытывал к этой женщине, он понимал: в этой милой головке неустанно работают очень умные мозги. Ничто не могло промелькнуть мимо нее, ничто. Если она и соглашалась на какое-то его предложение, то лишь потому, что оценила высказанную мысль.

Независимая. Хитрая. Решительная. Если она чего-то очень хотела, могла смести все со своего пути. Легче спорить с десятитонным грузовиком.

— О'кей. Я это сделаю! — крикнула она.

Агент чуть не разрыдался от облегчения.

— Но при одном условии. Я не буду выводить их всех в финале. Я сама стану финалом. Сама по себе. Никаких других девушек.

Роберт чуть не взвился.

— Милочка, но это невозможно! Все отрепетировано!

Все расставлены по местам! Ты ведь не можешь ждать, чтобы Наоми и Кейт сидели спокойно…

— Кейт? А почему ты упомянул ее, Боб? Кажется, я тебе приказала никогда не упоминать при мне эту стиральную доску.

Ошибка. Ошибка. В мозгу зажегся красный свет.

— Дорогая, мне очень жаль, но…

— Нет, Боб, никаких «но». И позволь сказать тебе, что на самом деле невозможно. Невозможно мне показаться в шоу вместе со всеми. В финале я выхожу одна Ясно? Я достаточно понятно говорю? А теперь беги к своему Алессандро и передай мои слова. Если ему не понравится, вызывай моего шофера и я еду домой. — Ласковый голос скрывал твердую сталь. — Так ты понял? — строго переспросила она.

Роберт Элтон снова подергал воротник рубашки, но ничто не могло помочь — его охватила настоящая, неподдельная паника. Этот тон он знал слишком хорошо. Он означал конец споров.

— Ну конечно, дорогая! — крикнул он в замочную скважину. — Я понял.

— Это шутка? — поинтересовался Майкл Уинтер, взглянув на часы.

Шоу шло по графику с точностью до секунды. Оставалось десять минут до финала, а она еще не занималась макияжем.

Роберт развел толстыми руками, выражая этим жестом полную беспомощность.

— Нет. Она не шутит. Я уверен, вы и сами это понимаете, — сказал он.

— Агентство «Юник» получило за нее миллион долларов гонорара.

— Мы должны будем возместить убытки, если она не появится, — проговорил Элтон с тягостным вздохом.

Уинтер уставился на Роберта. Проблема не в гонораре.

И, оба хорошо понимали это. Миллион долларов — мелочь на карманные расходы по сравнению с тем, что грозило компании Алессандро Эко в случае провала шоу.

— Слушайте, ребята, вы не можете держать под контролем своих клиентов? Да это же самое грандиозное шоу последнего десятилетия, черт побери!

Роберт Элтон посмотрел ему прямо в глаза.

— Майкл, пожалуйста, — сказал он. — Никто. Ни я, ни одна живая душа на свете не может контролировать ее.

Осталось девять минут.

— Значит, ты хочешь сказать, что я лично должен унизить восемнадцать самых известных манекенщиц мира на глазах ведущих репортеров, которые освещают показ, ради того чтобы ее величество вышла на подиум на тридцать секунд?

Новые капли испарины выступили на шее Элтона. Уинтер, конечно, абсолютно прав. То, что происходит за кулисами, быстренько разнюхают ястребы в первых рядах. Да что там быстренько — со скоростью света! Все узнают, что она требует от Алессандро публично оскорбить всех топ-моделей в угоду ей.

— Да, именно это я тебе и говорю, — твердо сказал он.

Восемь минут тридцать секунд.

Майкл Уинтер посмотрел на часы. Так или иначе они должны сделать свое шоу. Необходимость немедленно принять решение свинцовым грузом навалилась на плечи.

— О'кей, — сказал он. — Сообщи ее величеству, она добилась своего.

Возбужденная аудитория в ожидании уставилась на пустую сцену. Блокноты исписаны неразборчивыми каракулями, кое-что подчеркнуто, много восклицательных знаков.

Платья в минималистском стиле, облегающие корсажи, развевающиеся свингеры из водостойкого шелка стали сенсацией. Новая коллекция купальников произвела настоящий фурор! Кроме всего прочего, Алессандро Эко представил удивительно скроенное по косой вечернее платье. Сдержанную строгую походку оно превращало в ритмичный танец.

Малейшее движение заставляло волноваться всю юбку! Но едва ли именно это было главным… Главное, что возбуждало репортеров и редакторов модных журналов, — это бесконечные километры пленок, отщелкнутых фотографами.

Именно их кадры позволят продать журналы. Шоу — это событие, а Алессандро — король города красоток. Кейт вышла в атласном платье, на самом деле оказавшемся претенциозной майкой. Подобная богине Синди облачилась в черный купальник, который каждую женщину, стоит ей увидеть его, заставит, едва дождавшись утра, бежать в гимнастический зал. Блондинка Джерри с каскадом ниспадающих волос возникла перед публикой в строгом приталенном брючном костюме. Ясмин, с королевской осанкой и отстраненным взглядом, выступала в полном вечернем туалете с юбкой на кринолине. Восторг! Более подходящего слова не найти.

А теперь финал…

Зал затаил дыхание, фотографы нервно отыскивали наиболее удобную точку для съемки. Все супермодели мира украсили это шоу… за одним исключением. Каждый раз, когда менялась мелодия, ритм и новая манекенщица выходила на подиум, зрители ожидали увидеть ее. Однако она не появлялась.

Но этот момент наконец настал. С нарастающим возбуждением журналисты устремили орлиные взоры на помост, задрапированный черным занавесом, их когти жаждали крови. Сейчас все увидят истинный триумф! Одному Богу известно, как удалось «Юник» устроить это. Их клиентка появится только в самом финале, утверждая себя и как бы возвышаясь над всеми супермоделями мира. Может быть, она выведет за собой все модели? Или это уж слишком? А может, когда вся эта неземная женская красота выплеснется на помост вместе с Алессандро Эко, она вдруг появится среди них? Или воспользуется новым трюком, каким-то пустячком, который мгновенно прикует к себе все взоры?

«Ливард-холл» дрожал от предвкушения. Послышалось легкое шуршание бархата сбоку от сцены, и Алессандро Эко, аристократическое лицо которого ничего не выражало, кроме глубочайшего спокойствия, шагнул к микрофону. Властно поднял руку, призывая к тишине, прежде чем зал разразится аплодисментами.

— Леди и джентльмены! Для дома Алессандро Эко было великой честью представить вам нашу коллекцию сегодня вечером. Спасибо за внимание и терпение. — Он слегка поклонился. — Может быть, вы знаете: с самого детства я лелеял мечту, что когда-нибудь смогу, как великие кутюрье Баленсиага, Диор, Шанель, отдать дань женской красоте, которая, на мой взгляд, является несравненным даром природы. Я очень на это надеялся. В жизни женщины есть великий момент ее наивысшего расцвета. И это, конечно, день свадьбы. По традиции модельер в самом конце показа представляет свадебное платье. Я буду рад продолжить эту традицию.

Луч прожектора медленно отвели от дизайнера, одна за другой в зале погасли все лампы, сцена погрузилась в темноту. В полной тишине раздалась знакомая мелодия Моцарта.

Потом занавес разошелся, и цепочка бриллиантовых огоньков высветила контуры подиума. Но вместо тридцати моделей на нем из темноты возникла одна-единственная фигура. Мелкими шажками она вошла в ярко высвеченный прожекторами круг. Кремовый шелк совершенно облегал ее, словно вторая кожа. Нежные руки сжимали букет лилий цвета слоновой кости, единственная белая роза мерцала в темных волосах. Модель медленно и грациозно продвигалась вперед, к самому краю подиума.

На секунду тишина стала оглушающей, собравшиеся словно онемели, потрясенные красотой, такой хрупкой и чувственной, девственной походкой и робкими взглядами испуганной лани, которые эта женщина бросала на них. Ее глаза были цвета шоколада. Ее как будто смущало всеобщее внимание. Потом, когда весь мир моды понял, что он видит перед собой, чему стал свидетелем, зал взорвался криками и аплодисментами. Редакторы, репортеры модных журналов поднялись и стоя аплодировали ей. Фотографы безостановочно щелкали затворами камер. Вспышки слепили модель, и было ясно, что именно ее снимок украсит первые страницы всех таблоидов западного мира завтра. Потрясающий минималистский финал Алессандро Эко! Без малейшей тени сомнения можно было сказать: он — Дизайнер Года. И это самый удачный ход в модельном бизнесе. Вытеснить восемнадцать супермоделей, чтобы появиться на несколько секунд, закрыв таким образом все шоу! Как если бы она, и только она, была той, которую все ждали…

Грациозно пройдя вперед, навстречу бушевавшему людскому морю, Роксана Феликс наконец позволила себе скромную улыбку.

— Роксана!

— Рокси! Рокси!

— Роксана! Пожалуйста, на секунду!

Они были повсюду, они требовали ее внимания, они хотели поймать ее улыбку, ее взгляд, все эти репортеры из известных журналов, фотографы и просто поклонники моды.

За кулисами осталось поле битвы, где все дрались хотя бы за одно словечко Кристи, за мнение Наоми, за возможность сделать драгоценный снимок любой супермодели в раздетом виде, но гораздо больше бездельников крутилось возле Роксаны, бесспорной королевы показа. Все остальные девушки с негодованием уходили, резко бросая одно и то же:

«Никаких комментариев!» А за ними бежали в неистовстве их агенты.

— Никогда больше она не будет работать у меня, — прошипел обезумевший Алессандро Майклу Уинтеру, когда еще одна красотка пронеслась мимо него, вздернув нос. — Мишель, эта сука забрызгала кровью всю мою коллекцию. Никогда больше ни одна из этих девушек, которые могут появиться на обложке, не наденет мои модели. Единственное, что я вижу и слышу, — это ругань.

— Да? А я слышу звон монет, — ответил Уинтер, и широкая улыбка расплылась на его загорелом лице. — Ругань и освещение события в печати словарь Уэбстера толкует как синонимы, друг мой. Разве ты не знаешь такой тонкости английского языка?

— Роксана, вы заранее знали, что Алессандро отменит выход остальных девушек в финале? — спросил кто-то.

Откинув черный, словно вороново крыло, блестящий локон со сверкающих глаз, молодая женщина тихо рассмеялась.

— О чем вы, Дамиан? Вы ошибаетесь. Должно быть, это было запланировано с самого начала.

— Нет, все это в угоду вам, — упорствовал молодой человек.

Точеные черты Роксаны не дрогнули, бледная кожа осталась такой же белоснежной, только смущение на несколько мгновений проступило на лице. Толпа, окружившая ее, должна усвоить: ей действительно было отдано предпочтение перед всеми остальными. А потом очаровательный девичий румянец покрыл нежные щеки, она опустила свои знаменитые ресницы и беспомощно пробормотала:

— Я не знаю, ребята. Все дела ведет Роберт.

Окружившие модель поклонники влюбились в нее еще больше.

— Роберт Элтон, это вам пришло в голову настоять на изменении сценария шоу?

— Конечно, — с легкостью признал Элтон.

Он был очень доволен собой и тем, что его противная дойная корова захотела свалить всю ответственность с себя на него, превратив в мощного властелина высшего света.

Конечно, теперь самые известные модели потекут к нему потоком, подумал он, но вовремя вспомнил с сожалением, что Роксана не разрешает ему представлять других звезд.

— А почему? Разве вы не подумали о том, что тем самым оскорбляете самых могущественных женщин в мире моды?

Элтон по-отечески положил руку на алебастровое плечо Роксаны, но, почувствовав, как она напряглась от его прикосновения, тут же убрал.

— Речь идет не о самолюбии, — сказал он совершенно бесстыдно, — а об одежде. Я просто почувствовал, что никто другой, а только самая красивая девушка в мире должна закрыть лучшее в мире шоу.

— Боб, это уж слишком, в самом деле… — будто осуждающе произнесла Роксана тихим, сладким, как растаявший мед голосом.

— Вы хотите сказать, что Роксана неповторима в своем деле, как Алессандро в своем? — поинтересовалась девушка из английского издания «Вог».

— Никаких комментариев, — твердо заявил Роберт, красноречиво подмигнув.

— Достаточно, достаточно, синьоры и синьорины, — громко заявил Алессандро, точно зная, когда пора поставить точку. — Моя маленькая бамбина устала — вы знаете, как она не любит паблисити. Пожалуйста. Вот сюда, здесь много шампанского…

Роксана Феликс обменялась поцелуями, объятиями, прикосновениями с избранными, которые тут же устремились на поиски спиртного, прохладительных напитков и закусок. На лице ее было написано смущение от того, что она стала причиной излишней суеты. Закрыв дверь своей грим-уборной, она достала маленький мешочек с белым порошком из коробочки из-под румян, насыпала на запястье и слизнула. Наслаждение, которое она испытала от этого, казалось, просвечивало сквозь кожу. Элтон с жадностью смотрел на нее. Это был модный способ оттянуться как следует, поймать кайф, в это лето все по нему сходили с ума. Но она и не подумала предложить порошок своему агенту.

— Я бы сказал, это настоящий триумф, — торжествующе объявил Элтон.

— Но ты к этому не имеешь никакого отношения. Ты можешь изображать важного парня перед этими дураками, но не пытайся одурачить меня. Понятно? Иначе вылетишь быстрее, чем пуля из «Калашникова».

— О'кей, о'кей. — Элтон заставил себя улыбнуться, преодолевая неловкость. — Ты права, дорогая, конечно, права.

Ну ладно. — Элтон подумал вдруг: интересно а менеджеру Мадонны тоже приходится жрать столько дерьма, сколько ему?

— Ты знаешь, что меня интересует, — сказала Роксана и медленно, с угрозой обратила на него ясные шоколадные глаза, взгляд которых пронзил его насквозь. — Ты нашел мне что-нибудь подходящее?

Элтон нервно заерзал.

— А ты разве не получила «Вечеринку на берегу — 2»? Я отправил сценарий тебе.

Она слегка кашлянула.

— Давай-ка посмотрим на вещи трезво. «Вечеринка на берегу — 2». Роль смазливой пустышки, которая бегает на свидания со спасателем. Да, помню. Сценарий пришел сразу после «Живой куклы» и «Сладкой девочки шестнадцати лет», их агентство «Юник» послало мне на прошлой неделе.

Агент с трудом сглотнул.

— Можешь больше не беспокоиться и не присылать мне подобных предложений, Боб.

— Милая, я так и думал, что ты все поймешь. Эти роли, конечно, не достойны тебя. Я знаю. Но это все, что мы смогли достать. Слишком многие девушки хотят стать актрисами, но студии не интересуются ими… — Посмотрев на ее лицо, он умолк.

— Ты уволен, — объявила Роксана Феликс.

Элтон чуть не задохнулся от неожиданности и отчаяния. Да ведь он же открыл ее! Он представлял ее последние пять лет!

— Что?

— Ты оглох, Боб? Я же ясно сказала: ты уволен. И как мой личный агент, и как личный менеджер.

Одутловатое лицо Роберта Элтона сделалось пепельно-серым. Несколько лет подряд Роксана требовала убрать одну за другой всех моделей-звезд, которых представляло агентство «Юник», в обмен на привилегию заниматься ее собственной карьерой, а также запускать в производство приносящие доход майки, календари, духи и все такое прочее. Делалось это не спеша и так тонко, что никто из его коллег даже не обратил на это внимания. И вышло так, что агентство «Юник» — это одна Роксана. И теперь без нее они ничто. Горстка вежливых девушек и никакой даже потенциальной звезды в обозримом пространстве.

— Еще два месяца назад я сказала тебе, что хочу играть.

И я действительно имею в виду то, что говорю: играть, а не подделываться под слабоумных девочек-подростков в фильмах, которые снимают на пляже.

— Но другие девушки…

Роксана глубоко втянула воздух, сложив трубочкой мягкие, совершенной формы губы, накрашенные помадой цвета спелых ягод.

— Ну сколько раз, Боб? Я не «другие девушки». Неужели «Эс-Кей-ай»2 не может этого понять?

«Эс-Кей-ай»? Она что, собирается к Сэму Кендрику?

Боб почувствовал, как его снова прошиб пот. Он не мог поверить, что это происходит на самом деле.

— Я говорила сегодня с парнем по имени Дэвид Таубер.

Он там работает. Молодой, небогатый и голодный. Мой самолет улетает в Лос-Анджелес в десять утра.

— Пожалуйста, Роксана, дай нам еще один шанс.

Рассмеявшись ему в лицо, она покачала хорошенькой головкой:

— Нет, Бобби, мальчик Бобби. Нет. Второго шанса со мной не бывает. Ты считаешь, что можешь обращаться со мной как с куском мяса только потому, что я женщина?

Тебе надо подумать над этим.

— Роксана, ну пожалуйста, — в отчаянии повторил Боб.

Сейчас он умолял ее, и они оба это понимали.

— Расслабься. Так и быть, можешь продолжать заниматься мной как моделью.

Элтон чуть не расплакался от облегчения.

— Пока я не найду тебе замену, — холодно добавила она. У нее появилось ощущение приятной легкости. Первый признак того, что наркотик начинает действовать. Ей захотелось остаться одной и насладиться. — Убирайся, Боб.

Скажи шоферу, чтобы машина была готова в восемь.

— Да, дорогая, — слабым голосом пообещал Элтон. Господи, что ему приходится терпеть!

Роксана холодно смотрела на своего агента, пока дверь ее уборной не закрылась за ним и она не осталась одна.

Она тихо постукивала накрашенным ногтем по билету первого класса, прикрепленному к зеркалу перед ней. Она летит в Лос-Анджелес. Что ж, будет интересно.

Она же Роксана Феликс. Она всегда получает то, что хочет.

Глава 3

Элеонор. Маршалл — самая могущественная женщина в Лос-Анджелесе.

Эта мысль билась на задворках сознания, когда Сэм Кендрик заворачивал свой серо-голубой «мазератти» на стоянку при агентстве. Как всегда, грациозно и мягко его большая машина заняла свое место. Стоянка уже почти заполнена, отметил Сэм. Сейчас половина восьмого утра, но не важно, что по контракту рабочий день сотрудников начинается в девять. Если вы хотите работать на «Сэм Кендрик интернэшнл», одно из самых влиятельных агентств в Голливуде, вам лучше приходить в офис к семи утра и уходить не раньше десяти вечера.

Краем глаза Сэм заметил, и узнал аккуратный «ламборгини» Дэвида Таубера, припаркованный прямо напротив его машины. Лучшее из незарезервированных мест на стоянке, и это означает, что Дэвид приехал на работу первым. Может, даже в половине шестого утра. Сэм улыбнулся. Таубер хотел, чтобы хозяин это заметил. И он заметил. Конечно.

После двадцати пяти лет работы агентом Сэмюэл Дж. Кендрик II усвоил привычку замечать все. Итак, Таубер, молодой, голодный, с амбициями, быстро освоил секретный код Голливуда. Смотри, босс, я первый. Ну хорошо, детка, подумал Сэм и тут же забыл об этом парне. Дэвид Таубер сейчас не представляет для него никакого интереса. А Элеонор-Маршалл представляет.

Не расстраивайся из-за мелочей. И помни: все это мелочи.

Расхожее выражение девяностых, с помощью которого и предлагалось снимать стресс. Он хмыкнул. Сразу две ошибки. Первая: «не расстраивайся из-за мелочей» — это не клапан от давления. Просто заповедь. Если ты тревожишься по пустякам, ты мертвяк. Ты утонул. Вторая ошибка: не все можно отнести к мелочам. Некоторые веши очень важны.

И если уж ты собираешься вступать в игру по-крупному, очень неплохо понимать разницу.

Внимание, внимание, внимание. Это еще одно, чему он научился. В городе, где у каждого возникает миллион проектов в день, внимание, сосредоточенное на чем-то одном, — необходимый ключ к успеху. Если ты ухватил настоящую звезду, первым делом думай о ней. Если идет война за собственность, на которую ты нацелился, — будь то сценарий, актер или режиссер, — направляй на победу весь свой пыл, пока противники не лопнут. Может, он и не ответил на пару звонков в последние два дня, ну и что? Для этого есть парни вроде Таубера. Если у тебя серьезная проблема, ты не должен размышлять ни о чем другом, а концентрироваться только на ней одной. Пока не решишь.

У «Сэм Кендрик интернэшнл» была серьезная проблема, Но после пяти дней мозговой атаки подсознание, на которое он всегда надеялся, наконец начало выдавать предложения. Первое имя, которое возникло у него в голове, было имя Элеонор Маршалл.

— Мистер Кендрик, звонила миссис Кендрик из клуба насчет вашего приема на следующей неделе. Десять минут назад был звонок из офиса мистера Овитца. Фред Флореску звонил в семь пятнадцать, — коротко доложила Карен, его помощница. Карен давно научилась не отнимать у Сэма время на «доброе утро» и прочие слова приветствия. — Ну и еще тридцать или чуть больше звонков, список я оставила у вас на столе. Дэбби приготовила вырезки из газет. Джони разобрала большую часть почты, там есть контракт Зака Мэйсона. Статья в «Хеллз дотер»3, которую, может, вы захотите прочитать. Да, все готовы к совещанию в восемь.

Кендрик с отсутствующим видом кивнул.

— Значит, Фред звонил? Это хорошо. Я сейчас ему перезвоню, а ты можешь связаться с моей женой и сказать, что я даю ей карт-бланш. Меня все устроит.

Он попытался скрыть раздражение. Сколько раз он просил Изабель не беспокоить его на работе своими глупостями? Как будто ему не наплевать, что придумает дизайнер или какие идиотские кулинарные изыски будут на столах?, Изабель живет всем этим. А звонки, конечно, это игра.

Простая и четкая. Она любит продемонстрировать свое положение. Она понимает, что, какая бы суперзвезда ни позвонила ему, руководитель какой бы студии ни горел желанием поговорить с ним, сообщение о ее звонке всегда будет в самом начале списка.

Кендрик шагал по мягкому серому ковру, устилавшему коридор. Надо пройти через три комнаты. В каждой сидит секретарша и личный помощник, а потом он попадет в свой кабинет, в свое святилище. Это издержки, обязательные для суперагента. К тому же сейчас это необходимо. Только половина восьмого, а ему уже позвонили тридцать раз.

— Доброе утро, мистер Кендрик.

— Доброе утро, Сэм, хорошо выглядите.

— Рад видеть вас, босс.

Агенты и помощники проходили мимо него, улыбались, делая приветственные жесты, — в общем, мели хвостом, если уж быть точным. В «Эс-Кей-ай» Сэм Кендрик был королем. Он давно перестал развлекаться, наблюдая, как во время таких утренних встреч сотрудники соревновались, кто перехватит его взгляд.

Войдя в кабинет, Кендрик погрузился в черное кожаное кресло и не глядя потянулся к телефону. Он оставил послание Майклу Овитцу — одному Богу известно, когда они одновременно найдут пять свободных минут и поговорят наконец. Он попытался застать Фреда Флореску дома. Лучший молодой режиссер Голливуда, и он же — новый клиент «Эс-Кей-ай». Контракт с Фредом — один из наиболее ярких моментов нынешней унылой осенью.

Флореску поднял трубку после третьего гудка.

— Фред Флореску.

— Привет, Фред. Это Сэм.

Раздался довольный смешок:

— Быстро.

— Тебе первому звоню, — с легкостью соврал Сэм. Он был не последним в мастерстве лести, как и во многом другом. Он давно понял, как расположить к себе людей, не пресмыкаясь перед ними. В кинобизнесе это полезный навык.

— А почему? Что, искусство на первом месте?

Кендрик довольно грубо хмыкнул:

— Это ты художник, а я-то бизнесмен. Единственный вид искусства, который меня завораживает, — это красивая роспись на стодолларовой бумажке.

Флореску довольно рассмеялся:

— Сэм, ты бесстыдник.

— А ты разве нанял меня краснеть, как сама невинность?

Еще чуток польстил. Суперагент как бы смиряет себя перед талантом. Я работаю на тебя. Ты босс.

Да, но вообще-то, если ты не Джулия Робертс или Джон Гришем, то приходится подчиняться своему агенту. Талант, забывающий такое простое правило, обречен на очень короткую карьеру.

— Ты звонил мне по поводу…

— Ты намекал на какие-то переговоры с бывшей рок-звездой. Не так ли? Я бы хотел с ним поработать, если это правда.

Первое истинное удовлетворение за всю неделю Сэм испытал сейчас. Оно охватило всего Кендрика. Его система отлично работает, его звезды стали сами соединяться в созвездия!

Соединяться. Концепция восьмидесятых. И какая замечательная концепция! Каждый претендует на право первой ночи. «Си-эй-эй», «Ай-си-эм», Уильям Моррис и так далее.

Будто они это придумали. Правда заключается в том, что только сейчас эта идея начинает раскрываться по-настоящему, она словно Венера, восставшая из вод морских, словно Афина Паллада, вышедшая из головы Зевса. «Соединение» означало, что агентство берет одну из своих звезд, актера или актрису, а лучше всего обоих, связывает их с режиссером которого представляет это же агентство, литературный отдел находит автора сценария, и, таким образом, агентство представляет и автора. А потом весь проект целиком, или, можно сказать, пакетом, продается. Такой метод продажи приносит агентству максимальные комиссионные и, случается кому-то из клиентов, которого ты хотел бы пробить.

Он получает первый крупный кредит за счет твоих главных звезд. Но этот пакет требует унижений, заискиваний, угодничества. Студии ненавидят покупать пакет, потому что им приходится выкладывать сразу очень много денег. Не нравится им это еще и по другой причине: каждая крупная сделка делает агентство более мощным. С другой стороны, подобный способ сводит риск до минимума — студия получает к столу все готовенькое. Дело в том, что даже самое большое число талантов, собранных в одном фильме, не гарантирует битком набитых кинотеатров. Посмотрите на Стивена Спилберга, Джулию Робертс, Робина Уильямса в фильме «Ловушка». Кендрик поморщился. По крайней мере в этом провале он не участвовал, Нет, Сэм никогда не пытался претендовать на отцовство идеи продажи пакетов. Да его и не волновало, первый ли он. Он беспокоился лишь об одном — как стать лучшим.

Пятнадцать лет назад он понял гениальность этой идеи. И начал собирать свою маленькую компанию первоклассных талантов с прицелом на это. Через десять месяцев агентство Сэма Кендрика поднялось до среднего уровня, потом стали преуспевающим и ему не было равных в оплате клиентов. А еще через десять месяцев с «Сэм Кендрик интернэшнл» стало работать множество звезд. Среди них обладатели «Оскара».

Открылись офисы в Риме и в Лондоне. Сэму все это очень нравилось. Он никогда не оглядывался назад.

Именно умение создать пакет сделало его самого звездой. Не такой, каких он покупал и продавал и чьи кассовые сборы уменьшались по мере того, как бледнел их звездный свет, а настоящей звездой, человеком, которого популярные журналы с огромными тиражами предпочитают называть просто по имени. Он был из тех звезд, которые поддерживают небесный свод, а не просто блистают на нем. Пакет принес Сэму первый миллион, потом его первые десять.

Но сейчас, в данный момент из-за пакета возникли и некоторые проблемы.

Времена наступили бедные, прибыли получались небольшие, даже у крупных киностудий дела шли хуже, и они предлагали не такие условия, к которым привыкли крупные актеры. После экономического спада начала девяностых расходы на досуг сильно сократились. И те, кто уверял, что индустрия развлечений устойчива к депрессии, страшно ошибались. Страдали все — и фирмы звукозаписи, и телевидение, и журналы, и кинопроизводство. Кендрик все еще помнил, как волна за волной шли сокращения и съемки крупнобюджетных фильмов замирали на все лето. В то же самое время пришли к власти звезды. Студии отчаянно искали способы обеспечить вложения в свой бизнес. И конечно, постепенно стало ясно, что даже самая крупная звезда и самый привычный рецепт не могут гарантировать успеха.

То были трудные годы для «Эс-Кей-ай». Никто, правда, не голодал, они представляли слишком много крупных имен, чтобы такое могло случиться. Но студии отмахивались от пакетов, подписывая контракты лишь со звездами мировой величины. Никаких пакетов. Никаких дорогостоящих фильмов со словами «Собственность Сэмюэла Джека Кендрика» золотыми буквами. Нельзя сказать, что в других агентствах не было проблем, по крайней мере им пришлось одну-другую крупную сделку объединить. «Эс-Кей-ай» держалось на плаву. А знаете, что говорят про акул в Лос-Анджелесе? Если они не плывут вперед, то умирают. Что касается Сэма Кендрика, про него лучше и не скажешь.

Ему надо добыть один пакет, большое кино, название которого мелькало бы в каждом заголовке в «Вэрайэти». И нужно сделать это очень быстро. Только на прошлой неделе Джеймс Фэлкон, суперзвезда сорока с небольшим лет, который знаком с Сэмом уже десять лет, через своих юристов сообщил, что теперь его представляет Джефф Берг из «Ай-си-эм».

В мозгу Сэма зажегся желтый свет тревоги. Не пройдет и недели, как эта новость просочится в газеты. Воды, которые кишмя кишат акулами, оживут от движения, хищники примутся ходить кругами, фирмы-конкуренты почуют запах крови и бросятся в атаку, желая нанести смертельный удар.

Сэм прекрасно понимал что к чему. Он нередко и сам поступал так же. Именно поэтому он назначил сегодняшнее совещание для всех сотрудников на восемь утра.

Отсюда и его искреннее удовлетворение от слов Фреда Флореску — этот парень захотел работать с новым клиентом Дэвида Таубера.

Здесь кроется и причина того, что первым именем, пришедшим ему в голову сегодня утром, едва он открыл глаза, было имя Элеонор Маршалл.

— Я бы так не сказал. Конфиденциальность прежде всего, — ответил Сэм Фреду, сдерживая бурную радость. Нельзя позволить голосу выдать ее.

— Черт побери, Сэм, во всяком случае, я правда хочу.

— Но как ты догадался, Фред?

— У тебя не может быть секретов от того, кого ты представляешь.

Сэм хихикнул.

— Погоди минутку. — Он поставил свое имя под контрактом Зака Мэйсона, держа трубку поближе к перу. — Ты слышишь этот звук? Ты знаешь, что это?

— Нет. А что это такое?

— Звук высыхающих чернил на нашем контракте с Заком Мэйсоном, — пояснил Сэм, чувствуя, как к нему возвращается приятное чувство удовлетворения.

В трубке послышался шум — это Фред Флореску глубоко вздохнул.

— Думаешь, тебе удастся свести нас вместе?

— А как же? Я думаю, ты для него единственный возможный режиссер.

— Я ценю это. Фильм «К западу от Луны» стал действительно настоящим успехом в моей жизни.

Это заявление смутило Кендрика на секунду. Он в общем-то забыл, что Флореску только двадцать девять лет. В свое время он сам был поклонником музыкальной группы Мэйсона. Боже, кто бы мог подумать, что он, Сэм Кендрик, доживет до того времени, когда режиссер с именем задыхается от нетерпения работать с рок-звездой только из-за музыки? Да он мне просто-напросто лижет зад, подумал Сэм. Нынешние молодые — самые наглые ублюдки со времен пятидесятых.

— Ты знаешь, что я тебе скажу? Зак Мэйсон стал кем-то вроде пророка для своего поколения. Правда, он на таком уровне. То дерьмо, которое он пел, было важно, Сэм. «Дарк энджел» — для нас большая потеря. Я очень хочу сделать с ним фильм.

Внутри Кендрика что-то дрогнуло. Не только потому, что Флореску молол чушь, нет, просто он услышал в его голосе какую-то покорность. Фред Флореску, режиссер, который, делая свою картину, мог послать директора студии ко всем чертям, сейчас говорил о каком-то малозначащем певце, будто тот лично для него настоящий Бог.

Сэм подумал: а каково было бы Флореску, узнай он об истинной причине развала «Дарк энджел»? О том, что рассказал ему Дэвид Таубер? Произошла ссора из-за майки.

Зак Мэйсон — вообще испорченный негодяй, он впадал в истерику, если минеральная вода в его уборной была не той марки. Ну прямо примадонна, чьей единственной заботой являлась карьера, осыпающая денежным дождем. Дэвид — умница, он это сразу увидел.

Иоланда Хенри, менеджер группы с первого дня ее существования, не собиралась лизать задницу Мэйсону, хотя его пластинки и разлетались тиражом в двенадцать миллионов. Она думала, что ему незачем сниматься в кино. Глупая мысль, уверяла она. Эта женщина поклонялась музыке как таковой, она считала, что время, проведенное за пределами музыкальной студии или сцены, — зря потраченное время. Неудивительно, что ее маленькая канарейка готова была запеть новую песенку. Дэвиду Тауберу было поручено проверить все, связанное с Закарием Мэйсоном. Он подъезжал к Заку, как будто это была сама Роксана Феликс. Он пообещал ему Солнце, Луну и звезды, и «пророку своего поколения» понадобилось ровно десять дней, чтобы распустить группу и выкинуть женщину, которая его открыла, когда он еще жил в Майами, спал на улице и там же, на улице, зарабатывал деньги. Иоланда и перевезла Мэйсона в свое время из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Таубер сказал, что захватил с собой последний удачный фильм Флореску «Падающий свет», чтобы посмотреть по дороге.

Сэм откинулся на спинку мягкого кожаного кресла. У него тоже в голове звучала музыка. Это был сладостный звон монет.

— Я все очень хорошо понимаю, Фред. Ты не поверишь, но я тоже когда-то был молодым. Я думаю, вы ребята на самом деле сможете сотворить на экране что-то волшебное. Забудь «Жизнь кусается»…

— А, это дерьмо.

— ..и только подумай о том, какое чудо вы сможете создать вместе с Заком. Я думаю, твое поколение заслуживает своего глашатая.

— Глашатая, — благоговейно повторил Флореску. .Кендрик возвел глаза к потолку.

— Вот именно. — Он посмотрел на часы. Без пяти восемь. — Эй, слушай, мне пора идти. Дай-ка мне перекинуться словечком с Заком и назначить время встречи. О'кей?

— Договорились, — сказал режиссер и, довольный, повесил трубку.

Конференц-зал «Эс-Кей-ай» был забит до отказа. Все нервничали. Волнение пропитывало воздух, как влага, можно было почти на вкус ощутить напряжение, исходившее от согбенных агентов, сидевших вокруг стола и стоявших вдоль стен. Никто не знал, чего ждать. Кендрик лично созвал совещание, это было равносильно гласу Божьему, призвавшему несчастных грешников отчитаться в содеянном пред Его очами. Все понимали: Сэм подавлен. Несмотря на то что поток комиссионных не иссякал. Но они как бы уходили из света рампы. А это не самая лучшая позиция для обитателей Тинселтауна4. К тому же в прошлую пятницу от них в другое агентство переметнулся Джеймс Фэлкон. А это уже серьезная причина для беспокойства. Состояние Сэма магическим образом передавалось его подчиненным.

Новички стояли вдоль стены. Они здесь уже два часа — большинство, во всяком случае, — но никто даже не подумал усесться на стул или в кресло. Эти места для начальства, которое может появиться в любой момент. Новенькие стояли, держа в руках потрепанные номера «Вэрайэти» и «Голливуд репортер», лихорадочно пытались вспомнить цифры доходов за выходные, комиссионные отчеты по звездам «Эс-Кей-ай», по тем, которых представляли их отделы.

Они мысленно перебирали данные о финансовых успехах агентства на этой неделе, старались удержать в памяти обменный курс доллара к фунту, марке, йене и швейцарскому франку. Ведь никогда не знаешь, что у тебя спросят. Настоящее мучение от этого бессмысленного натаскивания. Но ничего не попишешь — такова наука. Они, новички, и существуют для того, чтобы их мучили старшие. А если вдруг Сэм Кендрик или кто-то из начальников отделов позвонит тебе и задаст вопрос, а ты не сможешь ответить? Они настоящие рабочие муравьи. Но каждый из них, мужчина или женщина, мечтает о светлом будущем, когда сам сможет мучить таких муравьев.

Место у стены позволяло им, мелкой сошке, увидеть могущественных, крупных торговцев, начальников отделов и старших агентов. Их должно быть человек тридцать, судя по числу стульев вокруг длинного стола из красного дерева.

Лиза Кепке, элегантная начальница телевизионного отдела. Ответственная за такие хиты, как «Залы из букового дерева», «Американская больница», «Принцесса Джо».

Фил Роббинс и Майкл Кэмпбелл, один — глава международного отдела, другой — отдела отечественного кино.

Филу, стройному, красивому блондину за тридцать, по слухам, обладателю черного пояса по карате, не о чем было волноваться. Его мальчики и девочки энергично продавали права показа за рубеж в последнем квартале, комиссионные «Эс-Кей-ай» в Юго-Восточной Азии никогда не были выше, чем сейчас.

У задней стены пробежал шепоток, что возможен совместный фильм Дэвида Путтнама и Хью Гранта Брита. Эта новость, без сомнения, станет поводом для улыбки мистера Кендрика.

У Майка, коротко стриженного брюнета в темных очках на заказ и в темном костюме с Сэвил-роу, явно были серьезные проблемы. А если бы их не было, то зачем бы всех здесь собрали?

И наконец, среди начальников был Кевин Скотт, мужчина за пятьдесят, отвечающий за литературный отдел вот уже пятнадцать лет. Это именно он выступил брокером на четыре миллиона долларов для фильма «Сладкий огонь» в 1989 году. В то время это была рекордная цифра в кинопромышленности. Кевин Скотт открыл восемь авторов, которые в «Нью-Йорк тайме» возглавляли списки бестселлеров.

Но, как говорится, тогда — это тогда, а сейчас — это сейчас. Было да прошло.

Но Кевин Скотт этого не понимал. Литературный мир и торговля правами изменились, теперь ничего не сделаешь с помощью вежливых рукопожатий — метода, к которому он привык. Больше нет мира, где слово джентльмена является непреложным. Сейчас все дела проворачиваются неприлично быстро. Цены, кажется, растут обратно пропорционально качеству. Неторопливые, с большим количеством выпивки. ленчи в присутствии окололитературной публики, во время которых обсуждались дела, канули в Лету. А вместо старой школы чопорных интеллигентных литературных агентов, получивших образование и степени в Англии и обладавших страстью к слову, на сцену явились другие — самодовольные нахалы и щеголи двадцати — тридцати лет в джинсах, с мобильными телефонами, словно приклеенными к ушам, и вертушками для компакт-дисков, вопящими у них в машинах. Кевин вздрагивал от одной мысли об этом. Большинство из них за год, может, и осиливают полдесятка книг, но все это наверняка триллеры. Однако несмотря на его протесты, Сэм и Майк заставили Кевина Скотта набрать в его отдел именно этих несносных типов.

Весь мир Кевина Скотта будто перевернулся, он чувствовал себя совершенно подавленным.

И к тому же его отдел не продал ни одного сценария.

Взгляды большинства новичков были устремлены сегодня на четверых. Это были не главы отделов. Старшие агенты. Ветераны с двухлетним стажем, бившиеся за признание со стороны своих боссов. Джоан Делфи и Сью Сабмэн из отдела международных прав. Питер Мерфи из отдела международного телевещания и Джон Картер из отдела телевидения Восточного побережья. Но особенно всех интересовал Дэвид Таубер, сделавший головокружительную карьеру в отделе кино США. Это был самый важный отдел их компании.

Таубер развалился в кресле на почетном месте по правую руку от Фила. Если он и замечал жадные взгляды, устремленные на его мускулистое тело, то не подавал вида. В двадцать шесть лет Дэвид Таубер был потрясающим созданием природы. Сексуальная энергия исходила из каждой его клеточки Густые светлые волосы, коротко, почти по-военному подстриженные, оттеняли загар и глубокие карие с крапинками глаза; тело свидетельствовало об упорных занятиях с личным тренером и точном следовании указаниям диетолога. Это хорошие игрушки, если можешь себе их позволить, а Таубер мог позволить, и даже с легкостью. Он уже трижды сумел получить комиссионные в прошлом году и заработал вдвое больше денег, чем его коллеги. Он ездил на красном «ламборгини», и у него был хороший столик в «Спаго».

Голливуд мог похвастаться тем, что у всех его обитателей прекрасный нюх на крупное дело. А Дэвид Таубер просто источал аромат роз. На прошлой неделе все видели великий внезапный взлет его юной сверкающей карьеры: бегство Зака Мэйсона, экс-солиста группы «Дарк энджел», из конюшни Иоланды Хенри к дверям красного дерева компании «Эс-Кей-ай».

Коллеги ненавидели его.

— Леди, джентльмены, доброе утро! — рявкнул Сэм Кендрик, широко прошагав по залу и резко выдвинув кресло, стоявшее во главе стола.

Все встали.

— Садитесь, — мрачно разрешил Кендрик.

Все сели.

— О'кей. Так вот, — грубо начал Сэм. Хотя настроение стало чуть-чуть лучше, это не означало, что он должен дать хоть малейший повод расслабиться этим хнычущим бездельникам. — В этом году агентство переживает самые худшие времена со дня основания. Мы сумели засунуть пару больших имен в художественные фильмы, и все. Ничего не получается с этим чертовым пакетом, и я не думаю, что это просто случайность. Я хочу, во-первых, убедительного отчета каждого за последний квартал. Во-вторых, получить от каждого присутствующего список тех, кого он представляет. Что он с ними делает. И что намерен принести в агентство в следующем месяце.

Лица некоторых побледнели.

— Это для начала. Потом мы поговорим о студиях. И я жду, что у каждого из вас есть чем поделиться с остальными есть соображения, как решить наши проблемы Я хочу, чтобы агентство перешло к работе пакетом. Именно сейчас.

Если не вчера. Вам ясно?

Все закивали: еще бы не ясно.

Краем глаза Сэм заметил, что бесполезный уже Кевин Скотт незаметно кинул в рот таблетку валиума. Какой жалкий. Надо его уволить. Но ведь прежде он был хорош. И к тому же они когда-то дружили. Он заметил и парнишку Таубера. В итальянском костюме он выглядел абсолютно уверенно. Он не стал кивать вместе с другими.

У Кендрика было хорошее предчувствие насчет Таубера.

— Ладно, давайте начинать, — приказал он и сел, готовый наблюдать за рукопашным боем.

— Дэвид, я думаю, ты не понял. — Кевин Скотт краснел все сильнее.

— Думаю, я понял, Кевин. Джейсон написал этот сценарий для телевизионного фильма…

— «За пределами любви».

— Да, правильно. «За пределами любви». Продалось очень хорошо. Семьдесят тысяч долларов. Что? Две недели работы?

А я думаю, что с этим проектом хорошо поработали Скотт чуть не задохнулся от ярости. Черт побери, сопляк из отдела фильмов, который совал нос в отчеты каждого, пытается учить его, как вести дела? Мальчишка, который только вчера впервые побрился?

— Джейсон — серьезный романист, — сказал он, желая пристыдить Таубера и заткнуть ему рот. — Ему просто надо было заплатить ренту.

( Дэвид элегантно пожал плечами.

— Так объясните Джейсону, что если он пишет сценарий этого фильма, то ему не надо беспокоиться о ренте. Он может купить собственный дом. — При этом Таубер взглянул на Сэма Кендрика. — Поглядите за окно, Кевин, на дворе девяностые годы. Голодать на чердаке уже немодно.

Скотт со злобой взглянул на него:

— Благодарю за советы, Дэвид.

— Пожалуйста.

— Но литературный отдел не нуждается в вашей заботе.

Это уже прямой выпад! Все агенты в комнате затаили дыхание, ожидая, когда вмешается Кендрик.

Дэвид Таубер вздохнул:

— Я бы хотел, чтобы это было так на самом деле, но, к несчастью, это не… Я представляю интересы некоторых новых клиентов.

— Клиенты нашего отдела получили самое большое число наград Академии по сравнению с другими сценарными отделами Голливуда, — засопел Скотт, и маленькие лопнувшие капилляры выступили на носу.

— Нас все-таки интересует качество, Дэвид, — сказал Кэмпбелл. Его протеже зашел уж слишком далеко. Нельзя позволять парню с двухлетним стажем отчитывать главу отдела.

Но Таубера не обескуражило и то, что на лицах зрителей появилось выражение удовольствия. Он снова воинственно уставился на Скотта.

— А что вы имеете в виду под словосочетанием «новые клиенты»? — спросил Кевин с вызовом; самообладание покинуло его. — У вас всего один новый парень. Мэйсон.

Дэвид Таубер, вытянул под столом ноги, изогнулся по-кошачьи и, глядя прямо на Сэма Кендрика, сказал:

— Да, Кевин, но это было вчера. А сегодня утром я заключил сделку с новым клиентом.

— Кто же это? — с едким скептицизмом поинтересовался старший коллега.

Таубер изучал свои ногти.

— Манекенщица, модель, которая хочет быть актрисой.

Все сидевшие в зале застонали.

— Десять долларов против двух центов, — резко парировал довольный Кевин.

Дэвид пожал плечами:

— Может быть. Но я не думаю, что Роксана Феликс останется довольна выигрышем.

Внезапно все зашевелились. Кевин Скотт побагровел от ярости, Майк Кэмпбелл развернулся в кресле, желая взглянуть на своего заместителя. Лиза Кепке тихо засмеялась, и даже новички потеряли самообладание: одни захлопали, а другие засвистели. Таубер на минуту опустил голову, скрывая выражение триумфа на лице.

Со своего трона Сэм Кендрик внимательно наблюдал за происходящей перед ним дуэлью. До этого момента он ничего не знал о супермодели, но ничуть не удивился. Да, этот парнишка Таубер очень энергичный.

И все-таки, наверное, пора показать, кто король в этих джунглях.

— Замечательно, Дэвид, — начал он, и все сразу умолкли. — Когда мы возьмемся за демонстрацию моделей?

Таубер с нарочито скучающим видом сообщил:

— Я заключил с ней контракт относительно роли в кино.

А как моделью ею продолжает заниматься агентство «Юник» в Нью-Йорке.

Кендрик пожал плечами:

— Очень жаль. Хотя, я думаю, с ней можно было бы сделать удачный ход.

— Никогда раньше она не играла.

— Так, может, она вообще не способна играть? — Голос Кендрика прозвучал как щелчок кнута. — Так что вы мне намерены сказать? Что она хороша собой и только этим обеспечит большие сборы? Разве это сработало с Изабеллой Росселини, с Паулиной… как там ее фамилия? Или с Мадонной?

В комнате все застыли. Таубер поерзал в кресле, но, что делает ему честь, удачно скрыл смущение, а на лице Кевина Скотта вдруг появилась злорадная улыбка.

— Надо посмотреть. Но все же хорошо, что ты договорился с ней, Дэвид, — продолжал Сэм чуть мягче. — Только давай не будем спешить. Ас твоим другим клиентом я хотел бы скомпоновать пакет. Мы видели пробы Зака Мэйсона, он так горяч, что на нем можно жарить завтрак.

Теперь внимание всех присутствующих переключилось на босса. Сейчас Сэм казался им дельфийским оракулом.

Они ждали, они жаждали, чтобы наконец Кендрик раскрыл им свою идею. Они не сомневались: что бы он ни предложил, это непременно прибавит блеска тускнеющей звезде «Эс-Кей-ай». И стало быть, им тоже.

— В общем-то я думаю, нашу проблему поможет решить женщина, — сказал Кендрик. — Но ее зовут не Роксана Феликс. — Он подождал, позволяя своей идее повисеть в воздухе несколько секунд. — Это Элеонор Маршалл, — раскрыл он наконец свою карту.

Глава 4

Было только семь утра, но солнце светило в полную силу, направляя лучи на лос-анджелесскую скоростную автостраду. Элеонор Маршалл спокойно и уверенно ехала по просторной дороге на работу. Все же есть своя прелесть в том, чтобы рано вставать. Она открыла люк на крыше своего темно-зеленого «лотоса», желая вкусить все прелести утра.

Аккуратный пучок платиновых волос все еще был мокрым после душа, и надо его высушить, чтобы, подъехав к железным воротам «Артемис студиос», выглядеть безупречно. Все в ней должно быть безупречным Конечно, она всегда заботилась о собственной элегантности, но с прошлого месяца эта забота стала для нее непреложным законом. Она должна выглядеть безупречно всегда.

Теперь она президент студии.

Песня «Летние мальчики» заполнила шикарный салон автомобиля, и Элеонор окунулась в приятные, ласкающие волны музыки, испытывая неземное удовольствие. Видит Бог, стоит ступить на территорию студии, как ей некогда будет вздохнуть лишний раз за целый день. А когда она вернется домой…

Элеонор почувствовала укол вины. Она понимала: ей надо стремиться домой. И она сразу представила себе Пола Халфина, своего партнера и любовника, сорокапятилетнего мужчину аристократической внешности, с густыми поседевшими волосами и интеллигентными, умными, холодными голубыми глазами. Очень здравомыслящий. Пол безупречно соответствовал своему времени. Он умел решать самые разные проблемы, остерегался есть мясо, всегда вставал в присутствии женщины и отличался абсолютной преданностью. Он предпочитал оперу и живопись игре в бейсбол, был начитан, обладал совершенными манерами и настолько естественно чувствовал себя в самых лучших клубах, что, казалось, с рождения проводил там все свободное время. Его карьера финансиста, занимающегося инвестициями, никак не пересекалась с ее карьерой, и никаких проблем с продвижением Элеонор по службе у них не возникало. Да и почему должны быть проблемы? Альберт, Халфин и Вейсман на прошлой неделе заключили очень удачную сделку. Пол повез Элеонор выпить шампанского по этому поводу и с большим удовольствием принимал поздравления знакомых, выстроившихся в очередь перед их столиком и желавших поцеловать руку новой королеве города.

Пол был прекрасным эскортом для нее, а в девяностые годы это было почти все. Дни увлечения кокаином и музыкальными кроватями давно прошли. Сейчас, если ты не являешь собой половинку любящей преданной пары или по крайней мере пары, изображающей любовь и преданность, ты никто. А для женщины в Голливуде вершиной успеха стало умение сделать выбор между бриллиантовым ожерельем и ребенком в пеленках.

Компакт-диск крутился дальше, с него слетал чувственный голос Джеймса Брауна. Президент «Артем ис студиос» резко нажала на педаль газа, загнав ее почти в пол и пытаясь с помощью скорости перетерпеть укол боли. Она быстро заморгала, чтобы избавиться от внезапно набежавшей на глаза пелены. Она не могла позволить себе подобную слабость. Она не могла разрешить себе поддаться боли, ощутить пустоту и ужас оттого, что так опоздала с этим. Не теперь. Сейчас она не может думать о ребенке.

Когда ее сверкающая машина свернула на стоянку для боссов, проехав мимо салютующих охранников, Элеонор Маршалл, самая могущественная женщина Голливуда, выглядела как человек, который всегда, абсолютно всегда держит себя в руках.

— Привет, отлично выглядишь. — Том Голдман, председатель и исполнительный директор «Артемис студиос», занимавший этот пост в течение десяти лет, заглянул в приоткрытую дверь Элеонор. — Мне показалось, что ты пришла.

— Я знаю, ты следишь за мной неотступно, просто крадешься по пятам, босс.

Они улыбнулись друг другу. Элеонор, как всегда, ощутила удовольствие от встречи с ним. Голдман был ее ближайшим другом и самым надежным союзником. Ее наставником в «Артемис студиос» начиная с шестидесятых, когда она только пришла сюда работать. Она была скромной сотрудницей, а он — вторым человеком в отделе продаж. Они вместе карабкались вверх по скользкому столбу, хотя Элеонор понадобилось гораздо больше времени на последний рывок — на то, чтобы проникнуть во внутренний круг «Артемис». Маленькую группу людей, которые в отличие от всех в управлении, имеющих титулы и вице-президентские привилегии, обладают реальной властью.

Пять долгих лет Элеонор занималась маркетингом, добывая кучу денег для всяких начальников в Нью-Йорке и постоянно пытаясь доказать, что она имеет все необходимые качества для работы на высоком уровне, где делаются настоящие дела. Том подталкивал ее вперед, но умеренно, как обычно поступают старшие по должности люди, продвигая более молодых любимчиков. В конце концов никто не позволит себе тесной связи с исполнителем, который еще не прошел испытания. Он может совершить оплошность и выставить вас в дурном свете. Но наконец, в прошлом месяце.

Голдман сумел организовать ей повышение. После того как Мартин Веббер, последний президент студии, был уволен из-за того, что не сумел выдать ни одного хита за год. Том замечательно подал свою протеже на заседании правления родительской корпорации, и Элеонор Маршалл пополнила сообщество самых влиятельных в мире женщин.

Женщины-игроки. Женщины, которые в состоянии тягаться с мужчинами.

Ей исполнилось тридцать восемь лет.

Голдман оглядел ее с ног до головы: в это утро она как никогда раньше напоминала ему Грейс Келли в своем костюме от Оскара Де Да Ренты из шелка цвета масла, абсолютно безупречного покроя. Туфли на низком каблуке, удлинявшие и без того длинные стройные ноги. Никаких украшений, кроме изящных часов «Патек Филипп» на правом запястье, никакой косметики, кроме легкого тона на лице, может, только чуточку румян на скулах. Элегантная Элеонор. Он улыбнулся, вспомнив, как хорошо она соответствует тем прозвищам, которые высокопоставленные мужчины давали ей. Снежная Королева. Мадонна. Королева убийц.

— Всегда.

Это правда. Никто не мог рассмешить его, как она, никто лучше ее не понимал его. В миллионный раз Том подумал, был ли у него шанс с Элеонор, хотя бы раз… Но они всегда проявляли большую осторожность, работая вместе в студии, и следили за тем, чтобы между ними сохранялась нужная дистанция…

Элеонор потопала по мягкому ковру.

— Лучше следить за шагами, Том. Женские туфли могут быть смертельным оружием.

— Да?

— Конечно. Ты разве не видел «Одинокую белую женщину»?

Он рассмеялся:

— Ты ходишь за мной в парике? Это не срабатывает.

— Никогда не знаешь точно.

Они улыбнулись друг другу. Они чувствовали напряжение. С прошлого месяца правила изменились. Если Элеонор ошибется, именно Тому придется ее уволить. А если она сделает что-то значительное… его похвалят боссы Восточного побережья. А может, они заменят его ею. Они друзья уже пятнадцать лет. А теперь, когда оба наверху, дружить станет труднее.

— Сегодня утром у нас совещание с Сэмом Кендриком, — сообщил Голдман, опустившись в кожаное кресло напротив Элеонор и положив ноги на ее стол.

— Общего плана или что-то специальное?

Ее четкий профессионализм всегда смущал Тома.

— Общего плана, насколько это касается нас. Я хотел ему сообщить, что нас интересует в этом сезоне.

Обычное дело — поговорить с крупными агентами, дать им знать, что именно необходимо.

Она кивнула:

— Хорошо. Это полезно. Но что-то в твоем тоне меня настораживает. По-моему, это не просто очередной визит Сэма, Голдман пожал плечами:

— Мне кажется, у него есть что-то на уме. Я надавил на него немного, но он не поддался.

Ее охватило волнение. Контракт… может быть. Сэм Кендрик никогда не делал напрасных намеков. Ей хотелось заключить сделку. Ведь она уже месяц в этом кресле. Дело не в том, что от нее ждали доказательств профессионализма или считали ее новым Джеффом Катценбергом. Но что-то ощущалось. Мартина наконец-то уволили, но о нем ходили разные слухи, сплетни, он утратил уважение в некоторых известных ресторанах в городе, а началось это раньше — гораздо раньше. Примерно через три месяца после того, как он стал президентом. За это время не было подписано ни одного крупного контракта. Конечно, Мартин отреагировал и дал зеленый свет ужасному полупорнографическому фильму. И еще какой-то чепухе о похищенном полицейском.

Она не собиралась совершать подобную ошибку. Упаси Господи. Сейчас она могла понять, что чувствовал Мартин.

Давление из-за необходимости заключить сделку, сделать хит начиналось с той первой секунды, когда твое имя появлялось на всех бумагах. А учитывая, что она женщина и пришла не из той сферы бизнеса, где вершатся дела, и тот факт, что она заменила Мартина и его такого же невезучего предшественника, Элеонор надо было суетиться. «Артемис» отчаянно нужен хит. И она не менее отчаянно хотела найти такой хит.

Заключить выгодный и безошибочно верный контракт.

Возможно, и Сэм это понимал. Но ему не подцепить ее на крючок, если она не оценит по достоинству его предложение.

Элеонор надеялась, что оно хорошее.

— Ну что ж, посмотрим, — сказала она осторожно.

Голдман кивнул и встал. Ей нравилось, как он двигается. Внезапно в голове вспыхнуло видение — он занимается с ней любовью, ласкает ее, доводит до экстаза. Должно быть, Том буйный в постели, необузданный, занимается любовью, как дикарь. Не так, как Пол. Халфин будто ставит очередную галочку в списке дел на день.

— Кстати, вы, ребята, будете свободны на ленч? В субботу? — Том спросил, уже стоя в дверях. — Мы с Джордан устраиваем маленькую вечеринку на яхте.

— Конечно, — сказала Элеонор.

На днях они были вынуждены отказать Уинтертонам, так что Пол задолжал ей выход. Ей нравилось проводить свободное время с Томом, подальше от рабочей суматохи.

Даже если это означало общение с куклой Барби, на которой он женился. Джордан Кэбот Голдман, двадцати четырех лет, с волосами до задницы и с грудью до горизонта, с детской мягкой кожей, глядя на которую Элеонор чувствовала себя морщинистой старухой. Феминистка, так и не сделавшая карьеру, с умственным развитием гораздо ниже бюста, но с безошибочным умением организовать правильную тусовку и участвовать в благотворительности. Элеонор не сомневалась, что ее фотография должна быть в словаре в качестве иллюстрации к понятию «образцовая жена».

Увидев Джордан в обтягивающем свадебном платье, изящной молодой рукой собственницы обнимающей потерявшего голову Тома, Элеонор почувствовала, как последняя надежда в ней завяла и умерла.

— Как мило со стороны Джордан вспомнить о нас. Мы будем рады, — весело сказала она и улыбнулась Тому.

На столе заверещал телефон.

— Никакого покоя тебе, несчастной, — ухмыльнулся Том, выходя из кабинета.

Восемьдесят девять… Девяносто… Девяносто один…

Дэвид Таубер отрывал торс от полированного деревянного пола домашнего гимнастического зала, сцепив руки за головой, вытянув перед собой загорелые бронзовые ноги, используя лишь хорошо развитые мускулы живота. Тяжелый рок грохотал, создавая подходящий шумовой фон. На красивом лице Таубера были написаны боль и решимость, когда он, наклоняясь, касался локтями правого, потом левого колена, потом бросал тело на пол и начинал все снова.

Девяносто три… Девяносто четыре…

Пот тек по загорелому телу, и все это отражалось в зеркальных стенах. Зато был и результат. Приз. Подарок. Двести пятьдесят фунтов крепких мускулов. И прослойка жира составляла всего тринадцать процентов.

Девяносто восемь… Девяносто девять…

Дэвид Таубер никогда не сдавался. Какую бы муку ни испытывали его мускулы.

Сто.

Ну вот. Все. Завтра, может, он дойдет до ста тридцати.

Таубер встал, чувствуя боль во всем теле. Он выключил музыку. Это была группа «Дарк энджел» с какой-то чушью про разбитое сердце. Это не его. Он предпочитал Гершвина и Кола Портера. Но если теперь его клиент — Зак Мэйсон, Таубер — самый преданный поклонник «Дарк энджел», с той самой секунды, как высохли чернила на подписи на контракте. Он собирался научиться любить эту металлическую музыку. Даже если она убьет его — Увидимся позже, значит?

Загорелая аппетитная блондинка нерешительно остановилась на пороге. Таубер скользнул взглядом по ее майке, плотно обтягивающей потрясающие настоящие груди, и по туго облегающим джинсам. Зад широковат, длинные мягкие волосы и глаза газели, туповатые, но с поволокой. Ему понравилось, что он тут же почувствовал желание, хотя удивительно, ведь он только что побывал у нее во рту.

А чего она ожидала? Неужели думала, что он пригласил ее на завтрак?

— Да, конечно, я позвоню тебе. Дара.

— Хорошо, — разочарованно сказала девушка, но у нее хватило ума взять сумочку и уйти.

Дэвид заглянул в спальню и увидел, что там все в порядке. Он улыбнулся. Может, он еще ей позвонит… Она подойдет на роль статистки в фильме, который скоро будет сниматься, если, конечно, сбросит фунтов десять. Но это просто, у нее детская пухлость. Ей ведь только шестнадцать. Зато в таком возрасте прекрасная кожа. Плюс к тому, подумал он, может, ему еще раз захочется. Она очень услужлива и уступчива, бреет между ногами и умеет работать ртом. Да и ушла вовремя.

Таубер вспыхнул, когда в голове возникла картинка — мягкие губы, накрашенные яркой помадой, как он и велел ей, двигаются, стараясь доставить ему удовольствие. Он снова ощутил желание, вспомнив ее совершенное чувство ритма, теплую влажность рта и работу языка. Он, конечно, позвонит ей.

Дэвид включил кофейник и пошел принять холодный душ. Сегодня всю энергию надо направить на одно. На самое важное. На предстоящую встречу в «Артемис». Он ждал ее и рвался на нее с тех пор, как два года назад появился в «Эс-Кей-ай». Еще зеленым парнишкой, только что вышедшим из Йеля с хорошими оценками и безграничными амбициями. Дэвид Таубер не позволял себе ни дня болтаться без дела. Он сам прокладывал себе путь — и через два месяца стал младшим агентом. Потом пошло труднее. Никакой талант не собирался рисковать и связываться с неопытным парнем, изображающим из себя агента. Но с другой стороны, ни один зеленый парень не может получить статуса агента, если у него нет дара к этому делу. Взаимоисключающие вещи!

Но это уж твои проблемы, дорогой друг, решай их сам.

И он решил. Он нашел как.

Дэвид заерзал под струями воды, смывая охватившую его в последний момент похоть. Ему хотелось сделать воду потеплее, но он устоял против сладостного искушения. Еще две минуты. Его тренер с пеной у рта уверял, что холодная вода творит чудеса с кровообращением.

Первый контракт достался тяжело. Коллин Маккаллум, располневшая увядающая ирландская актриса, которая десять лет назад сделала карьеру секс-бомбы, опустилась до неплохо продающихся низкопробных альбомов. «Ай-си-эм» поставила на ней крест, но это не значило, что Коллин готова была отказаться от возможности попытать счастья еще раз, но уже в новом облике. Боже мой, как ему пришлось гоняться за этой сукой! Дав двадцать долларов местному цветочнику, он узнал, что она любит орхидеи, и конечно, самые дорогие. Дэвид посылал ей огромные букеты по утрам, к ленчу и вечером три недели подряд. Это стоило ему целого состояния. Он звонил по шесть раз в день. Он собрал клипы всех шоу, для которых, как ему казалось, она подошла бы. После этого она соизволила буквально несколько секунд поговорить с ним по телефону.

Сейчас он вспомнил, что даже собирался пригласить Коллин на свидание и переспать с ней. Похоже, именно этого она и хотела, иначе для чего она при нем облачалась в прозрачный розовый шелк, сквозь который просвечивало погрузневшее тело. Дэвид вздрогнул при одном воспоминании об этом и выключил воду. Черт, подумал он, если надо охладиться, стоит лишь вспомнить про то свидание.

Действует эффективнее, чем холодная вода. Слава Богу, он вовремя понял, что если станет изображать какие-то отношения с Коллин, то увязнет по уши. Красоток вроде Дары утром можно выставить, но так не поступишь с клиенткой.

Его задача — сделать их значительными. А если они такими станут, то и у него возникнут значительные проблемы. Таубер вздрогнул, представив, как Коллин жалуется на него Майклу или, что еще хуже, самому Сэму Кендрику. И говорит им, что ей мало успеха в карьере, она хочет от Таубера личного счастья.

Но ему помогло расследование, которое он провел. Выяснив, откуда Коллин родом — а она оказалась из маленькой ирландской деревеньки под названием Данкенни, — он организовал доставку местной газеты самолетом. Другие парни, может, на эти деньги заказали бы костюм от Шанель или маленький спортивный автомобиль. Но Дэвид Таубер оказался сообразительнее. Он разработал правило, которое применял ко всем и ко всему: выяснить, что люди хотят, и дать им это, Правило безотказно сработало с Коллин Маккаллум. Она подписала контракт с «Эс-Кей-ай» в тот день, когда пришла третья газета. Она отдала себя в руки Таубера, а дальше понеслось! Он посадил ее на строгую вегетарианскую диету, отправил к тренеру и хорошему специалисту, очень осторожному нью-йоркскому пластическому хирургу. Он уволил ее прежнего продюсера. Они наняли стилиста, который должен был победить в сражении с розовыми шифоновыми нарядами. Таубер начал возрождение актрисы.

Потом они наняли самого лучшего продюсера по сельской тематике и вестернам. Новая — зрелая, элегантная и изящная — Коллин появилась в чем-то среднем, что они назвали «Кельтский край». Средний Запад Америки это кушал, но лениво. После нескольких месяцев старомодного подхалимства он пробил Коллин в специальную передачу Опры.

В ходе шоу она разразилась слезами и призналась, что пристрастилась к наркотикам и алкоголю, но потом, слава Богу, сумела возродиться. Средний Запад мигом отреагировал.

Интерес с «Кельтскому краю» вырос. Подключилась пресса. А потом Таубер нашел ей роль в римейке одного из ее старых фильмов, который делал Фред Флореску. Там она сыграла мать своей прежней героини. Буквально через сезон она уже была наминирована на «Оскар» и стала вести популярное ток-шоу на одном из телеканалов.

Коллин Маккаллум помогла Дэвиду Тауберу сделать настоящий прорыв. А ему только этого и надо было. Странно, что именно она раздобыла ему Зака Мэйсона. Продюсер, который занимался сельской тематикой и вестернами, хорошо знал и музыкальный бизнес. А как обнаружил Таубер, в этом бизнесе занят очень узкий круг людей…

Он быстро вытерся большим полотенцем. Надел костюм цвета какао из кашемира, совершенного кроя и прекрасно подходивший для утренней встречи. Он привел в порядок свои песочные волосы, которые прекрасно контрастировали с загаром. Сэм придает слишком большое значение встрече с Элеонор Маршалл. Маршалл, в конце концов, женщина. Женщина, имеющая власть. У нее есть власть дать зеленый свет его проекту. Женщина, во власти которой его карьера.

А потом он наконец сможет послать Кевина Скотта ко всем чертям. Дэвиду хотелось, чтобы этот неудачник вылетел из агентства. Ему хотелось пробить в кино Роксану и Зака вместе.

Он еще раз посмотрелся в зеркало. Туфли от Армани, кожаный кейс, классические темные очки и главное — киношный пакет, одобренный самим Сэмом Кендриком.

Дэвид Таубер был готов отправиться работать.

Сэм Кендрик вошел в холл «Артемис» походкой профессионального футболиста и действующего политика. Он так широко шагал, когда испытывал стресс. Своего рода естественная защита. Никто никогда не догадался бы о его состоянии, увидев, как он улыбнулся девушке в приемной и направился прямо по коридору к кабинету Элеонор Маршалл. Секретарша и еще несколько женщин-служащих тихо вздохнули, когда он прошел мимо. Кендрик обладал уверенностью, весь его облик кричал о больших деньгах, власти и избытке тестостерона. Такова была сила личного воздействия Кендрика, из-за нее-то они чуть не прозевали весьма смышленого молодого парня, на полшага отстающего от босса. Парня настолько молодого, что для него должно быть большой удачей оказаться приглашенным на встречу столь высокого уровня. Это означало, что он новый здесь человек, один из немногих, кому удается продвигаться год от года… Работа на студии не оставляла молодым женщинам времени для общения. Дэвид Таубер улыбнулся каждой из них, глядя прямо в глаза.

— Ну как, мы готовы? — спросил Сэм свою команду, когда они ступили на площадку перед кабинетами Тома, Элеонор и нескольких других высокопоставленных сотрудников. — Нам все ясно?

Они дружно закивали: Таубер, представлявший Зака и Роксану, Майк Кэмпбелл, шеф отдела кино США, представлявший Фреда Флореску, и Кевин Скотт, потому что Сэму нужно было присутствие человека, отвечающего за сценарий. Поглядев на мятый твидовый пиджак Кевина, Кендрик поморщился. Неужели он не может научиться одеваться у своих киношных мальчиков? У Майка, который, как всегда, в черном «Армани», у Таубера в шикарном костюме цвета какао? Сам Кендрик не любил мужчин, которые уделяют слишком много внимания внешнему виду. Но черт побери, девчонки в офисе готовы растаять у ног Таубера. Для парня это первое крупное совещание на равных с воротилами агентства, вот он и вырядился как франт. Кто знает, не клюнет ли на это Элеонор Маршалл? Но Сэм знал Элеонор и очень сомневался. Снежная Королева всегда в своем стиле. Деловая женщина. Она всегда была такой.

— После совещания, которое вы провели, нам должно быть все ясно, — ответил Кэмпбелл.

Сэм ухмыльнулся. Часом раньше он собрал их всех у себя в «Эс-Кей-ай», чтобы отточить и довести до совершенства предстоящий разговор.

— Да, ты правильно понял. Элеонор Маршалл — это наш лучший способ прорваться. Она новый человек здесь.

Пришла из маркетинга и очень хочет разработать контракт, а мы очень хотим ей помочь. Но если кто-нибудь из вас, задниц, мне что-то испортит, он свое получит.

Кевин Скотт нахмурился, покоробленный лексикой босса, но промолчал.

— Мы ничего не испортим, — успокоил Дэвид Таубер.

— Уж конечно, если хочешь и дальше на меня работать, — мрачно подтвердил невозмутимый Кендрик.

Группа мужчин из «Эс-Кей-ай» прошла за темную стеклянную дверь, доложилась секретарю, который поднялся и повел их по длинному-длинному восточной выделки персидскому ковру к кабинету Тома Голдмана.

— Достаточно, дорогой, отсюда мы дойдем сами, — сказал Сэм-Добро пожаловать, джентльмены, входите, — сказала Элеонор Маршалл, вставая и приветствуя гостей.

Таубер заметил, что Кендрик, Кэмпбелд и Скотт невольно приосанились. Боже, да и он делает то же самое! Как ей удается так действовать на людей? Может, из-за того, что на ней великолепный светло-бежевый костюм и волосы собраны в строгую прическу? Может, просто из-за интеллигентной манеры говорить и хорошо поставленного голоса? Все в Элеонор Маршалл свидетельствовало о том, что она настоящая леди. И с тех пор, как он появился в этом городе, ни одна из женщин не производила на него столь сильного впечатления.

Он одарил ее самой чувственной улыбкой, заготовленной для «занятых» девушек, тех, которые уже встречаются с другими ребятами. Потом они признавались ему, что от такой улыбки им сразу хотелось думать о поцелуе.

Госпожа Маршалл ответила Дэвиду Тауберу прямым твердым взглядом. Он мигом стер улыбку с лица.

— Том, Элеонор, вы уже знаете моих ребят. Майкл из отдела кино США, Кевин из отдела сценариев. — Сэм заметил, как передернуло Кевина Скотта от его слов. Он предпочитал, чтобы его драгоценный литературный отдел не называли отделом сценариев. Ну и черт с ним. Сейчас у них встреча с Голдманом и Маршалл, в конце концов. Может, малыш Дэвид прав насчет Кевина… — Дэвид Таубер, очень многообещающий молодой человек. Он представляет двух наших новых клиентов.

— Майк, Кевин, Дэвид. — Голдман кивнул каждому очень сдержанно, словно король придворным. — Садитесь. Сэм, вы знаете, мы созвали это совещание, чтобы Элеонор могла обсудить с «Эс-Кей-ай» широкий круг вопросов, касающихся того, чего нам следует добиваться в этом сезоне…

— ..Но я думаю, что у вас уже что-то есть для разговора, — продолжила Элеонор, сделав жест в сторону Дэвида. — Поскольку вы привели конкретного агента.

Сэм обратил внимание, что они держатся очень непринужденно, один может закончить начатую другим фразу.

Нечасто в студии увидишь председателя и президента, которые настолько едины во взглядах. Сэму это не нравилось.

Сильная студия, слабые агенты…

— Давайте послушаем, — предложил Голдман.

— Да, вы, конечно, правы. — Кендрик мило пожал плечами, как маленький мальчик, которого застигли в тот момент, когда он воровал яблоки.

— Но мы-то хорошо знаем вас, Сэм, — сказала Элеонор Маршалл.

Да, они старые партнеры, знакомы еще с тех пор, когда она занималась маркетингом. Сэм всегда требовал основательных гарантий для продвигаемых им звезд, а Элеонор яростно противилась. И обычно брала верх.

— Ну что ж, «Сэм Кендрик интернэшнл» представляет двух новых звезд. Мы хотим сделать с ними фильм, — сказал Сэм.

— У нас есть несколько популярных актеров и на второстепенные роли. Мы думаем, это будет грандиозный проект, — продолжил Майкл Кэмпбелл. — Мы склоняемся к фильму для детей и их родителей.

— Кто они? — коротко спросила Элеонор Маршалл.

— Дэвид нашел их. Пускай сам расскажет, — предложил Сэм. — Сделки заключили только вчера.

Дэвид Таубер посмотрел на Элеонор.

— Зак Мэйсон и Роксана Феликс, — сообщил он.

Том Голдман втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— У нас есть проба Зака, — добавил Сэм, похлопав по кейсу. — Он способен играть. Могу хоть сейчас показать. — Он подался вперед, в упор глядя на Элеонор. Итак, последний удар. — Мы также подписали контракт с режиссером, Фредом Флореску.

— А Фред станет работать с Мэйсоном? — спросила Элеонор, пытаясь не выказать волнения.

— Он даже просил Сэма привлечь Зака, — сказал Майк Кэмпбелл.

Элеонор поерзала в кресле. Она чувствовала, как взгляд Тома сверлит ей затылок. Совершай эту сделку. Сейчас же!

Быстро! Прежде чем они покажут пакет кому-то еще!

И хотя Том, кажется, дергал ее за поводок, она понимала, он не станет ее принуждать к чему-то. Во всяком случае, не на первом совещании. Том назначил ее президентом, и он разрешит ей самой принять решение. Это одна из причин, по которой он ей так нравится… Но точное ли это слово?

— Сэм, надо посмотреть пробу. Но «Зак Мэйсон и Фред Флореску» звучит довольно солидно. — Супермодель не слишком волновала Элеонор: пока не известно, умеет ли та играть. Большинство этих вешалок и понятия не имеют, что делать перед камерой. — Я думаю, мы можем сойтись на положительном решении, но при одном условии.

— Говорите. — Кендрик подался вперед.

— Зак Мэйсон — это суперзвезда… в рок-н-ролле. Но не известно, как его примут любители кино. Ведь даже у Мадонны не получилось. В этом проекте, насколько мне известно, вы позаботились и о кандидатах на вторые роли.

Хорошо. Но недостает еще одного элемента. Очень важного. Мы не дадим зеленого света всему проекту без него.

Элеонор кивнула в сторону Кевина Скотта, прекрасно понимавшего, о чем она говорит.

— Нам нужен взрывной сценарий. Предоставьте дело мне, и мы подпишем контракт.

Глава 5

— Дорогуша, давай сюда!

Меган помедлила секунду, буквально секунду, чтобы немного отдышаться. Она только что отнесла заказ на шестой столик — три тарелки с горой жареных цыплят и шинкованной капустой и две кружки пива. Она ухитрилась не расплескать ни капли, даже когда какой-то толстый прыщавый нахал ухватил ее сзади, громко гогоча, и ей пришлось уворачиваться. Как они могут есть этих цыплят летом в Лос-Анджелесе? Капли пота выступили на лице, длинная челка прилипла ко лбу. Бедра потяжелели и стали совсем мокрыми, она чувствовала, насколько непристойно выглядит в такой юбке. Она здорово растолстела на этой работе, на целых двенадцать фунтов. К концу смены Меган так уставала и ей так хотелось есть, что не было сил отказаться от бесплатной еды для работников. Хотя стоило представить, как цыплята жарятся в луже тухлого месива из жира и куриной кожи, ее начинало тошнить. «Господи, — думала она, — когда я выберусь отсюда, то на десять миль не подойду к куску жареного цыпленка до конца жизни. Если я когда-нибудь отсюда выберусь».

— Дорогуша, мы хотим, чтобы нас обслужили.

— Сейчас, ребята! — ответила Меган, направляясь мимо Других официанток к четвертому столику, ближе всех стоявшему к бару. О Боже, опять эти. Шоферня. Они крутят баранку в Голливуде и появляются здесь раз в неделю, хвастливо рассказывая девчонкам, о чем болтали с Деми Мур в прошлый вторник или с Томом Хэнксом в пятницу. — Ну что, парни, чего будете? — нервно спросила Меган.

— Два стаканчика, четыре капусты и пиво, — попросил сухопарый.

Она записала, нервничая и пытаясь не обращать внимания на гнусного типа с бачками, пялившегося на ее юбку.

Ей так хотелось его треснуть, но разве она могла? Три недели она искала хоть какую-то работу — даже за место официантки в этом городе шла драка. Возжелавшие стать актрисами девчонки, весом в сто пятнадцать фунтов, с ногами от шеи и ресницами такими длинными, что можно заплетать косички, заполонили город и были готовы на все.

А толстушки и «старушки» — кому было больше двадцати одного года — выходили в тираж. У Меган не было денег в запасе. Ей очень нужна эта работа.

— Хорошо. Значит, вам что-то вроде кукурузной водки?

— Нет, вроде твоей задницы, — трескучим голосом сказал тип с бачками. Дружки разразились хохотом.

В горле Меган заклокотала злость. Но она ее подавила.

— Сегодня в меню этого нет. Извините.

— Так, а завтра? — Нахал не собирался отставать. Он подался вперед и ткнул пальцем в ляжку Меган. — Хочешь скинуть пару фунтов? Могу помочь, пропотеешь как следует. Идет?

Боже. Меган стало еще жарче. Кожа взмокла от гнева и унижения, сделавшись еще более липкой. Неужели дошло до этого? Даже убогие тупицы говорят ей, какая она толстая.

— Я сейчас принесу заказ, — покраснев, как кетчуп в бутылке, пробормотала она и отскочила от стола.

— Не обращай на них внимания. — Молоденькая официантка Стэйси попыталась успокоить Меган, коснувшись ее локтя. Стэйси, маленькая, рыженькая девушка из Индианы, начала работать в кафе на две недели раньше Меган.

Она единственная за весь день обратила на нее внимание. — Это же просто негодяи. Обычное дело.

— Стэйси, я толстая? — спросила Меган.

Не отрываясь, она смотрела на стройные ноги подруги, которые не портила даже ярко-желтая оборка форменной юбки. У девушки чистая кожа, никаких складок под подбородком. Зеленые глаза, аккуратно причесанные рыжеватые волосы. Стэйси очень хороша в форме канареечного цвета.

Этот цвет мистер Чикен5 выбрал специально, желая сделать официанток похожими на цыплят.

— Вовсе нет, — сказала Стэйси, не глядя на нее. — Просто все с ума посходили. Для женщины вполне естественно иметь пышные формы.

— Нет, я толстая, — в ужасе прошептала Меган.

— Ну, чуть-чуть можешь сбросить. Только если сама хочешь, — поспешно добавила Стэйси. Они обе одновременно посмотрели на полные бедра Меган. — А как продвигается сценарий? — спросила Стэйси, меняя тему разговора. — Как с агентом?

Меган горько рассмеялась.

— Ну как же, Майк Овитц вчера позвонил. И почему я все еще здесь, ублажаю этих ублюдков? — Меган внезапно замолчала, увидев обиженное выражение лица Стэйси. Эта девушка слишком ранима. — О, Стэйс, извини. Я не хотела. Просто на меня сегодня нашло. Я получила отказы от Уильяма Морриса и Сэма Кендрика.

— О Меган, мне очень жаль. Это плохо.

— Да, — ответила Меган и посмотрела на часы. Половина десятого. Слава Богу. — Зато через пятнадцать минут я ухожу.

— Да иди домой прямо сейчас, я тебя подменю, — предложила Стэйси, отметив, как плохо сегодня выглядит Меган. Как побитый щенок.

— Правда? О Боже, спасибо, Стэйси. Я завтра приду пораньше, — пообещала Меган и кинулась сквозь грязные двойные двери кухни переодеться. Она понимала: ей не стоило соглашаться, нельзя пользоваться мягкосердечием Стэйси. Ведь подруга застрянет с этими дебилами за четвертым столом. Но видит Бог, Меган не могла сегодня вынести здесь больше ни минуты. Она так устала, что могла бы лечь прямо на пол и заснуть, несмотря на шум и крики. Да, мрачно подумала Меган, с трудом выдираясь из тесной формы и облачаясь в свободные джинсы, она точно улеглась бы здесь, будь почище пол.

— До завтра, Меган. Без четверти девять. Не опаздывай, — предупредил мистер Дженкинс. Он взглянул на часы на стене. — Нельзя каждый раз нарушать смену.

Правила для всех одинаковые.

Меган пробормотала что-то задабривающее, ненавидя себя за это.

— Хочешь взять? — спросил Дженкинс, протягивая миску с жареными цыплячьими крылышками, упакованными вместе с тюбиком соуса, и кукурузный початок с микроскопическими зернышками.

— Нет, сегодня нет. — Хотя есть ей хотелось. Но уж слишком велико было сегодняшнее унижение. Свободные прежде джинсы плотно обхватывали талию.

— Ты уверена? — удивился он.

Она отмахнулась, стараясь не думать об урчании в желудке.

— Да, спасибо.

Возвращаясь домой, Меган посмотрелась в зеркальце своего побитого «фиата». Вообще-то ездить на такой развалюхе по городу, сверкающему «мерседесами» и «роллс-ройсами», — преступление. Но сейчас ночь, и очень темная. К тому же есть свои преимущества во владении таким убожеством. Никто не польстится ограбить. Даже бандиты, упражняющиеся в стрельбе по движущимся мишеням, пожалеют тратить пулю на железный лом. Меган мрачно улыбнулась. Нет, такой юмор не годится. Надо найти что-нибудь смешное и посмеяться. Но ее мысли были далеки от веселья.

Во-первых, ее вес. Ну хорошо. Жирной ее не назовешь.

Розанна Арнольд по-настоящему жирная. Опра, до того как села на диету, тоже была будь здоров. А Меган? Какая она?

Пухленькая? Плотненькая? Ладно, допустим, почти на стоун6 она тяжелее нормы. Но она не была в весе Кейт Мосс7 и до отъезда из Сан-Франциско. А сейчас лицо и бедра просто раздулись. Появился двойной подбородок. Лицо стало похоже на луну. Живот выпирал из-под ремня даже в прежде свободных джинсах. Когда Меган садилась в ванну, на талию наползала складка жира, В последнее время она стала каждый раз принимать ванну с пеной. И вдруг до нее дошло, с чего это она так полюбила пену! Да чтобы не видеть, что с ней творится! Не видеть ни складок на теле, ни подушек под коленями!

Слезы навернулись на глаза. О Боже! Она не хотела быть такой, она не хотела разглядывать себя и огорчаться. Что бы сказал Рори, увидев ее сейчас? Рори, ее последний дружок по Фриско. Тот, с кем она встречалась почти год, а потом бросила, три месяца назад. Ничего плохого в парне не было, потому так долго и тянулась их связь. Он ей казался удобным, как привычный старый свитер. Но ничего особенно хорошего в Рори тоже нет. Он пресный, скучный, загорается только в постели. И живет абсолютно счастливо в своем маленьком мирке. Хотя ночами Меган иногда подумывала, не вернуться ли к Рори, она сумела выбросить эти мысли из головы: он ее, если сказать честно, никогда не возбуждал. Вернее, не возбуждал так, как ей хотелось.

Сидя в библиотеке, она фантазировала о Харрисоне Форде или Киану Ривзе. Рори позволял ей испытывать быстрый оргазм, но она желала большего: глубоких чувств, похожих на те, которые возникали у нее, стоило ей закрыть глаза и с чувством вины представить себе, что в этот миг она занимается любовью с Заком Мэйсоном. В конце концов она бросила Рори, чувствуя, что, пока она с ним, она упускает нечто важное. Нечто особое, совсем другое. Страсть.

Влюбленность. Сердце ее начинало биться скорее, ее окутывал дурман, она вспоминала, что видела в кино или читала в книгах. «Ромео и Джульетта». Скарлетт О'Хара, которая буквально тает, увидев Ретта Батлера. «Боже, услышь меня!» — молила Меган, нажимая на педаль газа и прибавляя скорость. Даже мысль об этом казалась смешной. Разве с кем-то может такое случаться? Сколько Ричардов Гиров надо, чтобы хватило на всех простых девушек?

Для этого и существуют Рори.

О Боже, да если бы он посмотрел на нее сейчас, то не остался бы с ней и на десять минут. Даже Дек смутился, увидев, во что она превратилась.

Дело не только в полноте. Вся ее жизнь обернулась катастрофой. Беспорядочная еда, никаких физических нагрузок, недосыпание превратили ее кожу черт знает во что.

Лицо стало серым, мрачным, с отвратительными угрями, маленькими белыми точками, словно на лоб высыпали мешок проса. Прямые волосы довершали ужасный портрет.

Она мыла голову каждое утро, но дешевый шампунь не мог справиться с брызгами масла, оседавшими на волосах вместе с густым паром кухни. Она обратила внимание, что в довершение всего на кончике носа вскочил прыщ. И хотя Меган утром нанесла на него шесть слоев пудры — впрочем, как и на все лицо, — он давал о себе знать пульсирующей болью и пялился на хозяйку из маленького зеркальца в машине.

Ну что ж, подумала Меган, если машина в конце концов разобьется, будет чем осветить себе путь домой. И тут она расплакалась. Крупные соленые слезы потекли из уголков глаз по пухлым щекам.

Она притормозила, вытерла лицо рукой. Она не хотела попасть в автокатастрофу. Не хватает, чтобы этот блистательный день завершился таким образом.

Сегодня все пошло наперекосяк с самого утра. Хотя что такого необычного произошло? Будильник зазвонил в восемь, она проснулась с головной болью, пошла в душ. Все нормально. Горячая вода. Мягкие пузырьки душа. Она поводила пальцами между ног, и через пять минут ее охватил оргазм. Меган откинулась на кафельную стену и теплыми струями принялась омывать себя, зная, что ее судорожные вздохи перекроются шумом воды. Затем быстро вытерлась и почувствовала себя хорошо. — Она сняла стресс, расслабилась, словно успокаивающая рука временно развязала все узлы и мускулы. Но это длилось недолго.

— Как дела? — приветствовала она Жанну и Тину, соседок по квартире:

Те уже позавтракали и сидели за маленьким столом в кухоньке за чашками с растворимым кофе. Квартирку они снимали крошечную и мрачную, краска слезала со стен, зато цена была сказочно низкой. Меган просто повезло, что эти двое выбрали именно ее из длинного списка в тот день, когда она искала, с кем поселиться. Может, потому, что она оказалась уродливее других — никто не хочет конкуренток под боком. Девушки встретили ее без всякой теплоты когда она явилась к ним со своим единственным чемоданом. Но по крайней мере они не выказали откровенной враждебности. Возможно, такой прием считался дружеским в этом городе. Соседки Меган не возражали, когда она попыталась их мрачную пещеру сделать хоть немного похожей на дом. Она закрыла пятно в коридоре копией какой-то сюрреалистической картины, постелила на кухне афганскую скатерть и повесила плакаты с «Дарк энджел» и «Металликой» у себя в спальне и в гостиной.

— Привет, — ответила Жанна, француженка с шикарным каштановым пучком и безупречной кожей. Жанна продавала страховки по телефону и хотела стать актрисой.

Иногда ей звонили из центрального бюро по подбору актеров, и однажды — небывалое везение! — она произнесла какую-то фразу в рекламном ролике о собачьей еде.

— Тебе почта, — добавила Тина не без сочувствия.

У Тины, крашеной блондинки с силиконовой грудью, денег всегда было больше, чем ее зарплата, но Меган никогда не интересовалась, откуда они.

Меган подошла к столу, во рту у нее вдруг пересохло.

Ошибки не может быть. Два толстых конверта на ее имя, подписанные ее собственной рукой. Толстые пакеты. Ее сценарий снова вернулся с отказом. В отчаянии она посмотрела на приклеенную сверху бумажку. «Сэм Кендрик». О нет!

И «Уильям Моррис».

Она села на свободный стул, чувствуя, как густой липкий туман отчаяния наползает на нее.

— Ну-ну, не так уж все плохо, — сказала Жанна, проявляя несвойственное ей сочувствие. — Никого сразу нигде не берут.

— Тебе надо выйти на кого-то конкретного, — подтвердила Тина. — Хочешь, я сварю кофе?

Меган не нужен был кофе, ей ничего не нужно, если там, конечно, нет стрихнина. Но она не собиралась обижать Тину.

— Спасибо. — Она вскрыла конверт и увидела отказы.

На прикрепленных к рукописи листках написано: «Возвращается непрочитанным». Официальное лицо извещало, что «незаказанные рукописи не рассматриваются».

— Да, и ничего не потребуешь, — заметила мудрая Жанна. Она считала себя ветераном, профессионалом. Она все знала о том, что касается бизнеса — Не понимаю, — слабым голосом пролепетала Меган.

По крайней мере в Сан-Франциско ее роман хоть и отклонили, но прочитали. Здесь же ни одно агентство она не могла заставить даже прочитать свой сценарий. «Не прочитан». «Не прочитан» Они все твердят одно и то же и отсылают ее творение обратно. У Меган было всего два экземпляра сценария — копии стоят дорого. Она отсылала их по новым адресам сразу после очередного возвращения с отказом. А они всегда возвращались с точностью самого точного в мире бумеранга. Меган начала с небольших агентств, предполагая, что там больше шансов. А потом поднималась выше.

Она уже испробовала все в этом море — от мелкой рыбешки до китов. Теперь «Уильям Моррис» и «Эс-Кей-ай» велели ей проваливать со своей писаниной, так что почти весь список исчерпан. Оставались лишь «Ай-си-э» и «Эс-эй-эй». Как же!

Можно подумать, кто-то из них потратит на нее свое время.

— Эй, Меган! — окликнула ее Тина, появляясь в дверях. — Иди выпей пива!

— А что? — спросила она, вешая форму на дверь спальни и выходя в кухню. — Мы что-то отмечаем?

— Да. — Жанна подняла две банки дешевого пива и косячок с травкой. Тяжелый, горьковато-сладкий запах марихуаны висел в маленькой комнатушке, и Меган почувствовала, как ее вдруг охватила волна ностальгии по дому. — Хочешь чуток? — Жанна протянула умело скрученную сигарету, и Меган взяла. Она глубоко затянулась. Возможно, маленькая доза допинга поможет ей расслабиться и жизнь станет хоть чуточку приятнее.

— Пиво?

— Да. Ой, нет, — сказала Меган, вспомнив о калориях. — Я собираюсь худеть.

— А Жанна получила роль, — мрачно сообщила Тина, — Правда? — спросила Меган. — Ты правда получила?

Жанна гордо кивнула гладко причесанной головкой.

— Роль второго плана в фильме Рея Тайсона. Мне заплатят тысячу двести долларов.

Тысяча двести долларов'. Меган почувствовала острую зависть и обиду. Что такого сделала Жанна? Что стоит так дорого? Жанна — глупая девица, говорит с акцентом. Но она стройная, шикарная. Такой Меган никогда не стать.

Это ясно как день.

И тут в голове всплыла фраза из Библии Ибо, кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет8.

— Поздравляю, — сказала она как можно веселее. — И кто будет твоим агентом?

— О, да не буду я себя утруждать агентом, — важно заявила Жанна. — С какой стати какому-то болвану отстегивать двадцать процентов заработка? Я сама добилась этой роли и другие получу.

Меган слишком устала, чтобы спорить.

— Ты права, — согласилась она.

— Эй, Меган, может, тебе стоит послать свой сценарий обратно в «Эс-Кей-ай»? — сказала вдруг Жанна с великодушием удачливого человека.

Меган пожала плечами:

— Спасибо за совет, но не вижу смысла. Если они не прочитали в первый раз, неужели они передумают из-за того, что я послала снова?

— Жанна слышала, что «Эс-Кей-ай» отчаянно ищет сценарий, — вставила Тина.

— Да, об этом все говорят, — подтвердила Жанна. — «Артемис» нужен хороший сценарий для новой звезды, с которой они подписали контракт.

Меган рассмеялась:

— Может сработать, если мой сценарий годится для этой звезды.

Она подумала о сценарии, написанном за две недели.

Боже, слова приходили ей на ум с такой скоростью, что она не успевала их печатать. Текст писался сам собой, фильм отпечатался в голове Меган с такой ясностью, будто она сидела в темном зале кинотеатра и смотрела на экран. У нее вышла немного слащавая история о молодом музыканте, который, прославившись, сбивается с пути, но в его жизни появляется девушка, которую он отверг раньше, и спасает героя. Там были и секс, и наркотики, и рок-н-ролл, и сумасшедшая, страстная любовь. Меган очень гордилась своим сценарием и была уверена, что он станет ее билетом из безвестности к успеху.

Именно уверенность заставила ее забрать все свои сбережения из «Уэллс Фарго»9, сесть в автобус и приехать сюда.

Она рискнула всем, что у нее было. Но похоже, проиграла.

— Твой сценарий им подойдет, — сказала Жанна. — Во всяком случае, я так думаю.

— А что за тип, с которым подписали контракт? — заинтересовалась Меган.

— Зак Мэйсон, — ответила Тина.

— П-повтори? — заикаясь, попросила Меган.

— Зак Мэйсон. Да ты его знаешь, в свое время он был рок-звездой, пел в группе, которая тебе нравится, — объяснила Тина. — Я думаю, он как раз подошел бы для фильма по твоему сценарию. Но на твоем месте я бы ни на что особенно не надеялась. Если уж Жанна слышала, то все, кто водит носом по бумаге в этом городе, знают. Они ведь все связаны между собой. Тебе никакими силами не заставить киношников прочитать твою писанину.

Меган даже не посмотрела в ее сторону. Внезапно она почувствовала: все будет хорошо. В титрах этого фильма, когда он выйдет, будет стоять ее имя. Все, что ей надо, — это заставить «Эс-Кей-ай» прочитать ее сценарий.

— Нет, заставлю, — сказала она.

— И как же ты это сделаешь? — противным голосом спросила Тина.

— Пока не знаю, — сказала Меган. — Но сделаю это.

Глава 6

Казалось, внизу сейчас все взорвется. Он стал таким огромным, толстым и нестерпимо болел от желания. Говард Торн посмотрел вниз и охнул от почти невыносимой похоти и удовольствия. Длинная, наполненная кровью голубая вена ползла вдоль распухшей плоти, как дождевой червь. Вот что могут сделать изящные умелые пальчики! Они обхватили его и двигаются вверх-вниз, словно крылья бабочки; потом они слегка ущипнули бархатную головку, чтобы отодвинуть сладостную минуту оргазма. Он может взорваться в любой миг.

Увеличившаяся вдвое по сравнению с обычным размером, в полной готовности, плоть его стала беспомощно тыкаться, ведомая лишь животным инстинктом. Рот, влажный и горячий, стоящий миллион долларов, был по-детски мягок. Дело не в том, что Говард думал сейчас о нежности кожи, он вообще ни о чем не мог думать. Ни о своей компании, ни о ревнивой жене, ни о власти, ни о своих редеющих волосах. Все мысли улетучились. Вселенная сузилась. Для него сейчас не существовало на свете ничего, кроме желания, ее рта, ее рук и собственной жажды кончить, прекратить сладкую муку, на которую она его обрекла. Сейчас весь космос для него уменьшился до девяти дюймов возбужденной, напрягшейся, пульсирующей плоти, и только одна не слишком ясная мысль забрезжила в голове: нет в мире никого лучше Роксаны Феликс для этого дела. Роксана Феликс — лучшая трахальщица столетия.

— Ну что, сейчас? — спросила Роксана.

Нежный голос источал такую чувственность, что он ощутил новый прилив удовольствия, плоть окаменела, он был готов. Говард стеклянными глазами посмотрел на облачко блестящих угольно-черных волос; казалось, он собирался увидеть в них собственное отражение. Задыхаясь, он с трудом прохрипел:

— Да, пожалуйста… Да…

— Ты уверен? Я могу еще минут десять.

Да сколько угодно! Сама она не могла бы кончить с ним, даже если бы он был последним мужчиной на земле, а мастурбация находилась под запретом.

— Пожалуйста. Пожалуйста.

Он умолял, и его напряженная плоть вздрагивала от ее прикосновений. На головке выступили светлые капельки.

Он не выдержал бы и десяти секунд, не говоря уж о десяти минутах.

— Я должен кончить. Иначе я умру, — задыхаясь, пробормотал он.

До умопомрачения медленно Роксана поднялась над ним, распростертым на спине, и приняла в себя его вздыбившуюся плоть. Он почти не заметил, каким образом оказался не в ее руках, а в ней самой. Говард Торн вскрикнул от наслаждения.

— Ты не умрешь, дорогой мой, ты вознесешься на небеса, — прошептала Роксана.

А потом с удивлением и удовольствием Говард почувствовал, как внутренние стенки ее сжимаются, ласкают, увлажняют и нежат так, как это только что делали ее руки. Он видел, как она раскачивается над ним и ее маленькие груди подпрыгивают, плоский живот покрылся потом, а небесной красоты лицо исказилось от оргазма, охватившего ее.

И он разрядился в нее. Его тело сотрясалось в экстазе. Он испытал невероятное блаженство, ничего подобного до сих пор не было в его жизни.

— О Боже, — слабым голосом простонал Говард.

Она улыбалась томной и удовлетворенной улыбкой, как только что наевшийся котенок. И Говард Торн, этот мультимиллионер, расчетливый финансист, почувствовал, что его сердце перевернулось, будто у влюбленного подростка.

— Ты так хорош, дорогой. Что ты только со мной делаешь, — прошептала Роксана Феликс.

Торн почувствовал, что весь разбухает от гордости. Он ощутил себя пещерным мужчиной, который за длинные черные волосы притащил в свою берлогу самую известную в мире супермодель, а потом показал, что значит по-настоящему заниматься любовью. В его узколобую мужскую голову не могло прийти, что Роксана способна изображать страсть. Мысль о том, что самая потрясающая женщина в его жизни вовсе не сходит с ума по его немолодому телу, глазам-щелочкам и довольно заметной плеши, просто не возникала у него.

— Дорогуша, ты умеешь вдохновить мужчину, — похвалил Говард, глупо ухмыляясь. Складки на щеках поползли вверх.

— Если бы только ты был свободен. — Она тихо вздохнула и бросила печальный взгляд на его обручальное кольцо.

— Рокси, Рокси… — Говард похлопал ее по колену, как будто она была его любимой дочкой-школьницей.

Черт, его и самого мучило искушение пообещать ей бросить Банни, сухую фригидную суку, и взять с собой в Даллас горяченькую, с перчиком. Эту. Но он женился в пятидесятые годы, Банни вырастила с ним троих детей, она была рядом, пока он воплощал в реальность «Кондор ойл».

Была с ним жена и в последние пять лет, когда он расширял бизнес, распространив его на радиовещание и на недвижимость. «Кондор индастриз», американский колосс, компания, в которой Банни имеет право претендовать на пятьдесят процентов. Во всяком случае, так объяснили ему юристы. Это чертово «женское движение» с его проклятыми законами общей собственности.

Кроме секса, больше всего на свете Говард Торн любил деньги. Он снова похлопал Роксану Феликс по стройной ножке.

— Понимаешь, я бы очень этого хотел, но не могу так поступить с Банни.

С явным разочарованием она отвернулась от него и стала одеваться.

— Но зато я сделал кое-что другое. Что ты хотела, — поспешил успокоить девушку Торн. — Все сделал. Я позвонил Тому Голдману. Вечером. Насчет твоих проб. Мои ребята поговорили с предпринимателями и с прессой. Даже с «Нью-Йорк тайме». Тебе обеспечена шумиха. Как только сойдешь с трапа самолета, на тебя накину гея…

Роксана уже оделась, непрозрачное яркое платье скрывало роскошное тело. Она повернулась к любовнику, и шоколадные глаза засверкали от удовольствия. У него снова перехватило дыхание.

— Правда? Ты позвонил Тому Голдману?

— Да, — подтвердил Торн. — Велел проследить, чтобы все посмотрели твои пробы, и посоветовал отнестись к ним положительно. — Говард Торн надеялся, что говорил с Томом достаточно сурово. — Я приказал ему взять тебя на роль, но он ответил, что это так просто не делается.

Роксана удержалась от злого упрека. Говард Торн не Боб Элтон. С ним надо играть осторожно.

— А почему не делается? — спросила она, разочарованно надув губки, словно обиженная девочка.

Говард посмотрел на нее и вдруг разозлился. Безмозглая кукла!

— Боже мой, дорогуша, я знаю, о чем ты думаешь. Том руководит этой чертовой студией, но там назначен новый президент. Женщина, Элеонор Маршалл. Похоже, это ее первый проект, и он не может не принять во внимание ее право на контроль за отбором творческой группы. — Мысленно он поставил в кавычки слово «контроль», потому что единственный вариант контроля, который, по мнению Говарда Торна, чего-то стоит, — это состояние его счетов. Как они влияют на дела компании.

— О Говард! Но мне так хочется. Я просто не знаю, что делать, — беспомощно сказала Роксана, и на длинных ресницах блеснули бриллиантики слез.

Торн взглянул на нее и разозлился на Тома Голдмана. Ведь если Роксана чего-то хочет, видит Бог, она свое получит. К черту Элеонор Маршалл. К черту всех, кто стоит на пути!

— Ты просто поезжай в Лос-Анджелес и делай свое дело, дорогая. Я добуду тебе этот фильм.

— Обещаешь, Говард?

Роксана стояла перед ним с видом маленькой девочки, взирающей на Санта-Клауса. Маленькая девочка, чьи роскошные соски-изюминки таращились на него сквозь атлас платья.

Внезапно Говард Торн подумал о том, на какой серьезный риск он идет, влезая в подбор артистов для фильма. финансист его уровня, имеющий огромную долю в прибыли «Артемис студиос», вообще не должен утруждать себя подобными мелочами. Когда Роксана Феликс еще ходила пешком под стол, он уже торговал с лотка на улице.

Но потом он вспомнил про ее умелые пальцы, про ее ласки, про собственное возбуждение, которое позволяло ему чувствовать себя суперменом. Роксана Феликс показала ему такое, о чем он не мог мечтать ни с одной проституткой. А она к тому же не проститутка, а самая известная в мире супермодель. Первоклассная профессионалка. Великолепная женщина.

Для жирного некрасивого Говарда Торна она была воплощением мечты.

— Я обещаю, — коротко сказал он.

Сидя в удобном кресле первого класса, Роксана Феликс напряженно думала.

Обычно она вела себя не так. Размышлять она привыкла в личном самолете. А к полету первым классом обычного рейса относилась как к шоу. Каждое движение тщательно отработано. Яркое появление, с небольшим опозданием. Но никогда настолько поздно, чтобы отложили полет. Она решила, что образ примадонны — дело прошедших дней. Поэтому она выбрала для путешествия чувственный стиль. Ее экипировка никогда не переходила грань. У нее были маленькие темно-зеленые чемоданы на заказ с Бонд-стрит, более шикарные, чем наскучившие Гуччи или Луис Вуттон. Ласковая вежливость с обслугой. Вежливое, но твердое требование не беспокоить, если какой-нибудь несносный бизнесмен захочет попросить автограф. Такое же милое, вежливое, но молчаливое согласие, если четырехлетний малыш просит поставить подпись. В конце концов, у нее есть какие-то обязательства перед людьми. Она больше чем модель. Она Роксана Феликс.

Леди, играющая модель, любимица Америки. И никогда не знаешь, кто сидит в первом классе. Вдруг сзади нее репортер из «Вэнити фэр»? И она вдруг потеряет лицо? Нельзя даже невольно обидеть репортера.

Роксана нахмурилась. Эти репортеры относятся к себе так серьезно, будто представляют какой-то интерес для других. Глупые писаки. Поглядите-ка на этого Нормана Мейлера, того, что брал интервью у Мадонны несколько лет назад. Да оно больше о нем самом, чем о его собеседнице.

Можно подумать, кому-то в мире есть дело до претенциозного жирного ублюдка Нормана Мейлера.

Во всяком случае, сегодня она не позволит репортерам, детям или кому-то еще докучать ей. Она попросила агента, отвечающего за переезды, усадить ее в конце пустого ряда и дать стюардессам строгие указания держать людей подальше от нее.

Невероятно, но все пошло не так, как предполагалось.

Началось это со звонка Дэвида Таубера на прошлой неделе. Через два дня после триумфа в Чикаго весь модельный бизнес пал к ее ногам. Боб Элтон буквально растекался лужей от обожания. В «Юник» сыпались доллары. «Гесс Джине». «Шанель». Новый парфюм от Кэлвина Кляйна…

Но всех превзошел «Ревлон», предложив ей, и только ей, рекламировать губную помаду: «Самая красивая женщина мира пользуется помадой» Ревлон ««.

Она прочитала это и испытала удовольствие. Как сказал Боб? Ее коронация? Иногда его стоит потерпеть. Шоу Алессандро стало ее коронацией. Ее вершиной. Ее зенитом. Наконец она, Роксана, — коронованная королева, взошедшая на трон. Она всегда знала, что рождена занять его. Когда Роксана переступила порог «Лайм лайт»10, любимого клуба в Нью-Йорке, ди-джей поставил «Всемирную супермодель»

Рю Поля. В ее честь. Все зааплодировали. Как должны были кипеть от негодования Синди и Линда! А ей плевать!

Об этом она мечтала. Об этом мечтала каждая манекенщица. Эти поцелуйчики, все эти «детка-могу-ли-я-воспользоваться-твоими-румянами», всякая такая чушь — в корзинку для мусора! Дело не в том, чтобы всем хватило работы, дело в другом — кто наверху. Кто может задвинуть в угол этих новых — Брэнди, Эмбер, Меган, Шалом… И несть им числа… Своей выходкой на шоу Алессандро Эко она, Роксана Феликс, сумела всех поставить на место.

Но почему ей этого мало? Честно говоря, она сама была не в силах объяснить. Она просто не могла взять в толк, почему сладкое чувство победы длилось столь короткое время. Буквально несколько ударов сердца. А потом все демоны вернулись, все отвратительные, изводящие ее черные чувства, которые она с трудом спрятала где-то внутри себя.

Роксана покачала головой. Нет. Сейчас не стоит думать про это.

Просто прими это как данность, велела она себе. Да, она подписала новые контракты после сенсации у Алессандро, она будет держаться на первоклассном уровне до конца жизни, но мало, мало… Ей мало! Она обнаружила это после звонка из Лос-Анджелеса Дэвида Таубера, сообщившего о возникшей проблеме.

«Сэм Кендрик интернэшнл» выдвинул ее как претендентку на женскую роль в фильме с Заком Мэйсоном, режиссером которого будет Фред Флореску. От одного только голоса Дэвида, произносившего имена Зака Мэйсона и Фреда Флореску, а следом ее имя, она задрожала. Зак Мэйсон! Она ненавидела жуткую музыку «Дарк энджел», которую изрыгали громкоговорители, с трудом выносила ее на показах и всяких вечеринках. Музыка вообще оставляла ее холодной. Как и многое другое. Но Зак Мэйсон — бог для миллионов. Он секс-символ и пророк одновременно. Роксана знала о реакции поклонников на развал «Дарк энджел». Она была почти такой же, как на убийство Джона Кеннеди в Далласе. Зак — выразитель духа своего поколения. А Фред Флореску — не просто самый лучший, но и самый коммерческий режиссер после Спилберга. Он тот, кто способен оставить след в сознании американцев.

Играть с Заком Мэйсоном в фильме Фреда Флореску…

Роксана могла бы больше не служить вешалкой для нарядов. Она стала бы чем-то большим, чем просто знаменитость. Роксана подумала, что, кажется, поняла главное: все знают красивое лицо модели, но не ее. Она сама — в общем-то никто. Никого не волнует ее мнение, никого не беспокоит, что она собирается делать, после того как оставит работу манекенщицы. Боже мой, подумала она, на самом-то деле я вообще не известна!

А вот если она станет кинозвездой…

Это принесет ей славу.

Стоило Роксане додуматься до этого, она тут же решила это получить. Демоны черной тучей роились вокруг нее, словно стая летучих мышей. А удовольствие от триумфа у Алессандро отдавало вкусом пепла. Именно в этот момент позвонил Таубер и сообщил, что «Артемис» отмахивается от ее проб, но он все же заставит их взглянуть.

— Мне кажется, я тебя не совсем расслышала, — сказала она, а сердце забилось в панике. — Ты, кажется, говоришь, что собираешься заставить их посмотреть мои пробы?

Ее голос был холоднее жидкого азота.

Голос Таубера звучал миролюбиво, но он твердо стоял на своем. Боб Элтон давно бы уже упал в обморок или умер от такого тона.

— Да, именно так. Я буду стараться изо всех сил, Роксана. Но не могу гарантировать, что они все-таки посмотрят твои пробы.

— Ты хочешь сказать, что я должна сделать экранные пробы? Да знаешь ли ты, в скольких коммерческих фильмах я снялась? Ты хочешь сказать, что, если даже я соглашусь на подобное безумие, «Артемис» может не посмотреть их? Не перепутала ли меня с кем-то Элеонор Маршалл?

Но Таубер не дрогнул:

— Я… мы… для нас большая честь представлять тебя, Роксана. Ты самая красивая женщина в мире, и я знаю, у тебя большой дар…

Намек не ускользнул от ее внимания.

— Но к несчастью, индустрии художественного кино нужны совершенно другие способности. Поэтому нам предстоит убедить «Артемис», что ты ими обладаешь. — Тон его был теплый, но смысл слов подействовал на нее, как холодный душ.

— Ты хочешь сказать, мне не пробиться наверх? — Вопрос прозвучал так, словно она не верила собственным ушам.

Тогда Таубер решил изменить тактику, он принялся взывать к разуму:

— Роксана, я тебе уже говорил, что никогда не буду водить тебя за нос.

Она возвела глаза к небу.

— Я не дурачу тебя. Это правда. Талант, который я в тебе вижу, другие пока не видят. Мы должны убедить их, заставить увидеть, но придется упорно работать. — Потом он добавил магическую фразу:

— Но я знаю, ты очень любишь принимать вызов.

О да, подумала Роксана, конечно, я люблю. И это ничто по сравнению с тем, с чем ей уже приходилось сталкиваться. Такие вызовы судьбы не снились этому мальчику даже в самых страшных кошмарах.

— Я сделаю пробы, Дэвид, — спокойно пообещала Роксана. — Ты только подтолкни их там, в «Артемис». Они будут смотреть мои пробы.

Роксана уже сделала ставку на Говарда Торна, одного из наиболее могущественных, глупых и женатых мужчин из коротенького списка. Списка мужчин, до которых она как бы снисходила, вступая с ними в связь, которые могли бы обеспечить ей желаемое. Говард Торн — один из наиболее полезных. Прикованный миллионнодолларовыми наручниками к своей жене, он не мог доставить ей, Роксане, слишком много беспокойства, не мог сильно надоесть. А его огромная компания «Кондор индастриз» прокладывала ей путь наверх с помощью журналов, косметических контрактов и разных шепотков в задымленных клубах. Естественно, Говард был ею опьянен, и всякий раз, когда она с ним встречалась, ей удавалось убедить его, что на этот раз он еще лучше, чем в их прошлую встречу. Как все другие «папашечки», Говард считал себя единственным.

Спасибо Господу, с презрением думала Роксана, что девушка может хоть на что-то положиться в этой жизни. Тщеславие мужчин — один из источников, который никогда не иссякнет.

В прошлом году Говард Торн купил пятнадцать процентов «Артемис студиос».

— Они будут смотреть пробы?. — повторил Таубер.

— Да, будут.

— О'кей, — ответил Таубер, не вникая в подробности.

Она обрадовалась его сообразительности. Внезапно к Роксане вернулось забытое чувство, которого она не испытывала уже несколько лет. Чувство беспомощности. Она не могла пригрозить Дэвиду Тауберу увольнением. В отличие от «Юник» у «Сэм Кендрик интернэшнл» она не единственный клиент. Судя по тому, что она услышала, ее даже не считают важным клиентом. Но во всяком случае, Сэм Кендрик поймал Зака Мэйсона и Фреда Флореску, и они сделают замечательный фильм, настоящий шедевр. Она должна войти в команду. Обязательно.

Поэтому Роксана нашла время на прошлой неделе сделать пробы, а потом погрузить в нирвану дурака банкира.

То есть она уже работала на фильм, боролась за него. Роксане нужен этот фильм, и если ради дела надо переспать с Говардом Торном — пожалуйста. Она ненавидела его, но утром занималась с ним любовью, как Шехерезада, — ведь от этого зависела вся ее жизнь.

Самолет дернулся, клюнул носом, приготовившись идти на посадку в аэропорту Лос-Анджелеса. Роксана Феликс выглянула в иллюминатор и увидела сверкающую паутину света, словно наброшенную на город сеть, полную ювелирных украшений.

Странное дело.

Ей было страшно.

Глава 7

Джордан Кэбот Голдман мучилась в нерешительности.

Она вертелась перед огромным, от пола до потолка, зеркалом, не обращая внимания на отражение роскошной спальни за спиной. Великолепная обстановка — королевских размеров кровать елизаветинских времен на четырех столбиках, привезенная из Англии, ковер нежного китайского шелка, а в изножье кровати вделанная в пол джакузи.

Серебряные вазы аккуратно расставлены по всей комнате, в них белые и желтые розы — букеты меняют каждое утро.

Огромные окна, на диванах уютно разбросаны мягкие подушечки, вышитые в Шотландии. Полный триумф богатства над вкусом. В великих традициях герцогини Виндзорской. Джордан так этим гордилась. Как и своими садами, очень аккуратными, которые она оборудовала новейшими системами полива и к которым приставила охрану. У Тома Голдмана ушло немало времени, чтобы решиться на брак, но Джордан Кэбот Голдман заботилась о том, чтобы он никогда не пожалел о принятом решении. Ни на секунду. Для того и джакузи в спальне, и целая куча всяких эротических вещиц, припрятанных за книжной полкой. И ее собственное изящное, хорошо тренированное молодое тело. Джордан вертелась перед зеркалом, делая вид, что не смотрит на себя. Она взяла в руки сначала розовый костюм от Шанель, потом голубое платье от Билла Бласса. Джордан понимала: в ее обязанность входит соответствовать статусу мужа во всем, даже в одежде, которая на ней надета. В ее гардеробе не было ни одной пары джинсов. Ее очень раздражало, что она не может заставить Тома одеваться как подобает значительному лицу. Он должен носить вещи от Хьюго Босса каждый день.

Розовый показался Джордан более привлекательным. Он оттенял ее загар, светлые волосы и ослепительную белозубую улыбку. Но в голубом она выглядела серьезнее и старше. В нем ей можно было дать двадцать восемь..

Изабель ни секунды бы не колебалась, ревниво подумала Джордан. Она всегда точно знает, что надеть. Даже не подходя к шкафу.

Изабель Кендрик была приглашена на ленч Джордан Голдман. Жена Сэма Кендрика, она была общественно значимой фигурой в городе вот уже пятнадцать лет, и Джордан ее боготворила. Джордан ее не любила, конечно, но это не имело никакого значения. Изабель входила во все благо — . творительные комитеты Лос-Анджелеса, давала заключительные приемы по случаю присуждения «Оскара» после смерти Свифти Лазер и как-то невидимо, незаметно умела выделять каждую новую девушку, появлявшуюся на сцене, и определять степень ее значимости. Она выстраивала их в ряд, и это сводило Джордан с ума. В конце концов, ведь она жена главы студии, а Изабель — всего лишь жена агента. Очень влиятельного, правда. Но уйти от реальности нельзя, а в Лос-Анджелесе реальность такова, что бал пра — , вит Изабель. Она заседала в каждом важном правлении. Все стремились попасть к ней на вечера и обеды, о которых потом писала пресса. Приемы, которые Изабель устраивала раз в сезон, были даже более деловыми и насыщенными, чем в Каннах. В конце месяца как раз должен состояться очередной бал. Если бы президент Клинтон приехал в город и захотел посидеть за столом с кем-то, кроме Дэвида Джеффина, миссис Кендрик была бы второй в списке. Своими ушами Джордан слышала, как Изабель болтала с первой леди по телефону, будто с близкой подружкой.

«Да, Хиллари, ирландская лососина. Нет, Хиллари, я обещаю снизить холестерол».

Все это так невероятно, но Джордан ужасно хотелось, чтобы подобное происходило с ней. В конце концов, она — жена Тома. И она должна задавать тон. Джордан знала, насколько ревностно относятся к ней женщины, даже такие же молодые, как она, и такие же хорошенькие. А женщины постарше просто зеленеют. Да куда вам теперь, злобно думала Джордан, разглядывая свои большие твердые груди и изящные бедра. У вас уже был шанс. Теперь моя очередь.

В конце концов никто не смел осадить ее, как бы им ни хотелось. Это Лос-Анджелес, и с того момента, как Джордан сделалась женой главы студии, она стала неприкосновенной.

Кроме всего прочего, она обладала отменным инстинктом выживания. Он вел ее по жизни не хуже любого компаса.

Джордан понимала: ей нечего тягаться с Изабель Кендрик.

Надо отыскать собственную нишу, найти свое место, стать королевой нового поколения. Джордан обратилась к более современным формам благотворительности. Она собирала средства для исследовательских работ по СПИДу, спонсировала марши против наркотиков, умело устраивала обеды за пять тысяч долларов, посвящая их какой-то острой теме или проблеме, которая была у всех на устах. Ее последний обед оказался настоящей победой, хотя и маленькой. Вечер против убийств. Они собрали кругленькую сумму на борьбу с гангстерами в одном из районов Лос-Анджелеса. Под негромкую музыку — а это был модный «металл» — большие шишки потягивали дорогое вино и ублажали себя блинами с икрой. Ее светлость принцесса Каролина из Монако стала почетным гостем. В общем, Джордан сделала серьезный шаг вверх по лестнице, ведущей к успеху. Да, и еще одно — Джордан удалось усадить Изабель рядом с собой и купаться в ее похвалах. Разве не триумф?

Был лишь один момент, который пригасил радость от вечера, именно из-за него Джордан и упросила Изабель встретиться с ней сегодня. Ей хватило ума и хитрости не противопоставлять себя Изабель Кендрик, а извлекать большую пользу из хороших отношений с ней. Изабель взяла на себя весьма почетную роль наставницы молодой жены Голдмана.

Вильнув прекрасно загорелыми ягодицами и увидев в зеркале свои гладкие и тугие щеки, Джордан повернулась, швырнула голубое платье в кресло и остановила свой выбор на «Шанель». Оно подходит для ленча. Еще бы, в «Шанель» всегда будешь выглядеть как надо.

— Миссис Кендрик, рад видеть вас. Будьте любезны, вот сюда, — засуетился метрдотель, проводя гостью в главный зал ресторана.

В иерархии столиков этот был под номером два. В другой раз она могла бы и заспорить. Изабель обладала большой властью у Мортона. Но опытным глазом она заметила за столиком номер один Мадонну с Абелем Феррарой.

Ну что ж, подумала Изабель, такова жизнь.

Она расправила легкий кашемировый пиджак от Ральфа Лорена, совершенно уверенная в собственной элегантности. В тридцать восемь лет Изабель украшала списки тех, кто одевается в стране лучше всех. У нее была шапка каштановых завитых волос с тонкими седыми прядками, над которыми с фантастической тщательностью работал Дино Кастони. В этом году он считался лучшим стилистом в Беверли-Хиллз. Дерматолог неустанно заботился о коже, и для ее возраста она была замечательно эластичной. Изабель терпеть не могла вульгарности общественных гимнастических залов, поэтому Лиз Ксантия, ее личный тренер, очень преданная своему делу, и Марк Гуиз, повар-вегетарианец семейства Кендриков, изо всех сил старались поддерживать ее стройность.

Зеленые глаза Изабель, к которым очень подходили ее изумрудные серьги, тут же ухватили Джордан Голдман. Бедняжка Джордан, она так старается. Но розовая «Шанель» для блондинки!.. Да, у нее совершенно нет вкуса… Женщины наклонились друг к другу, громко целуя воздух рядом с щеками.

— Изабель, как мило с вашей стороны прийти сюда! — выдохнула Джордан, надеясь, что смесь благодарности и радости близка к натуральной. — Я знаю, как вы заняты, особенно из-за приема, который состоится через две недели.

— Да, кошмар, — согласилась Изабель. — От этих цветов у меня уже началась головная боль. Ты должна дать мне имя флориста, который поработал над твоим последним обедом.

Сияя, Джордан пообещала посмотреть и сказать. Изабель заказала минеральную воду и салат «Цезарь».

— Я буду то же самое. Спасибо.

— Что бы мы делали, если бы у них закончился «Цезарь»? — пошутила Изабель.

Джордан рассмеялась. Слишком громко.

Потом повисло неловкое молчание.

Изабель острым взглядом посмотрела на Джордан, любопытство нарастало.

Боже милостивый, что-то не так! Сначала она приняла это приглашение на ленч за естественное проявление уважения. За желание немного сблизиться, особенно сейчас, когда Сэм затевает какие-то совместные дела с «Артемис».

Ни на одну секунду Изабель не допускала мысли, что Джордан на самом деле хочет о чем-то поговорить с ней. Но по тому, как молодая женщина колебалась, краснела, как взгляд ее раздражающе милых голубых глазок вдруг опускался, упираясь в стол, она догадалась. Конечно же, речь пойдет не о делах, а значит, какие-то проблемы с Томом. Но они поженились только год назад!

Изабель ощутила незнакомое чувство возбуждения. Что эта дурочка собирается ей выболтать? И каким образом, предполагается, Изабель может ей помочь? И следует ли ей помогать? Хотела ли она на самом деле, чтобы Джордан Кэбот оставалась замужем за Томом?

С быстротой молнии Изабель формулировала эти вопросы и так же быстро отвечала на них. В конце концов она решила, что да, скорее всего она поможет. Молодость, глупость, умопомрачительная сексуальность Джордан, конечно, раздражают, но она отдавала Изабель должное уважение.

Она не представляла собой никакой угрозы. А кто знает, какой может оказаться новая миссис Голдман? И как далеко может зайти преемница Джордан?

Лучше иметь дело с дьяволом, которого знаешь.

— Дорогая, я вижу, ты мне что-то хочешь рассказать, — ласково проговорила Изабель, не обращая внимания на удивленный взгляд Джордан. Ох, она и понятия не имеет, что на ее лице все ясно написано. — Не смущайся. Хочу надеяться, что смогу тебе помочь. А иначе для чего же существуют друзья?

— Дело в Томе, — проговорила Джордан, тщательно стараясь скрыть, как ей понравилось произнесенное Изабель Кендрик слово «друзья».

— Да неужели? Я и понятия не имела. Я думала, у вас все прекрасно.

— Элеонор Маршалл, — горько вздохнула Джордан.

Вот и все. Наконец высказалась. Несколько месяцев она носила в себе тяжкий груз, размышляя, что делать, пытаясь уверить себя, что, может, в конце концов это лишь игра воображения. Она давно подумывала спросить совета у Изабель, но подавляла этот импульс до последнего момента.

Ведь дело не только в том, что страшно открыть кому-то свои подозрения, довериться. Как могла она, Джордан Кэбот, двадцати четырех лет, самая молодая жена в Голливуде, с длинными светлыми волосами и прекрасной фигурой, так угодившая Тому Голдману в сексе, что через три месяца он уже сделал ей предложение, — как она могла признаться, что ее заботят чувства мужа к какой-то плоскогрудой суке на десять с лишним лет старше ее?

Сначала Джордан даже не почувствовала опасности: она не могла допустить, что подобное возможно. У них с Томом все так замечательно в постели. Он работал всю свою одинокую жизнь с этой Маршалл, и они никогда не встречались. Да ведь Элеонор Маршалл тридцать восемь'. Почти сорок! Какой мужчина в здравом уме ею прельстится? Джордан размышляла об этом каждый раз, глядя в зеркало на свое молодое тело, втирая в каждый дюйм этого тела лосьон Донны Каран, а также мускус и всякие чувственные ароматы, сводившие Тома с ума. А знает ли эта Элеонор Маршалл, какие можно выделывать штучки в горячей ванне? Она слегка приподнималась из воды позади Тома, прижималась мокрым низом живота к середине его спины и терлась вверх и вниз, пока он со стоном не поворачивался к ней и не брал ее тут же. Нет, конечно, ничего такого она не знает. Эта женщина никогда не надевала платье в обтяжку, даже на обед, хотя фигура у нее неплохая. Она не флиртовала с Томом, когда они оказывались рядом. Джордан была совершенно уверена — в конце концов, она ни на секунду не сводила глаз с этой дряни.

Но проблема все равно существовала. Джордан читала об этом в глазах Тома, которые неотступно следовали за Элеонор повсюду, наблюдая, как она останавливается возле стола, чтобы наполнить едой тарелку. Он все время смотрел на нее. Он внимал каждому ее слову, когда она говорила. Он смеялся ее шуткам, будто они и впрямь смешные.

О'кей. Это еще не кризис. Джордан понимала, что она еще может его возбудить, она проверила это, сидя за одним столом с Элеонор. Просто опустила руку под скатерть, а потом развела ноги так, чтобы только Том мог увидеть: она без трусов. Ему нужна именно Джордан, по-настоящему сексуальная, именно такая женщина заставляет его чувствовать себя мужчиной. Он часто говорил ей об этом.

И потом, почему Том так сильно настроен против Пола Халфина?

Нет, он никогда не был груб с ним, напротив, он предлагал наполнить рюмку Пола, задавал ему скучные вопросы о банковских инвестициях. Было как-то неловко наблюдать, когда мужчине приходится что-то доказывать.

Но она, Джордан, заметила, как напрягалось тело Тома, какими настороженными становились глаза, когда его взгляд снова возвращался к Элеонор.

Итак, он слегка влюбился. И она вынуждена жить с этим.

Но в последнее время у них началась борьба. Том стал груб, совсем не заботился о доме, не интересовался их приемами, вообще ничем. Кроме секса. Секс был единственной формой общения с ней. Он даже отказывался соблюдать диету, которую она ему предписала! Он вел себя так невоспитанно. Например, на прошлой неделе, на вечере у Де Виров.

Она украсила свое кремовое шелковое платье маленькой брошкой «СПИД». Причем ленточка броши была выложена рубинами. Том страшно разозлился на нее и спросил, когда она в последний раз была в палате больных СПИДом или помогала в консультационном центре… Сквозь рыдания Джордан объяснила, что не может равняться с теми женщинами, с которыми он работает, потому что хочет по-настоящему заниматься домом и семьей.

Том растаял, полный раскаяния. Да, конечно, сказал он, ему тоже хочется иметь семью, он знает, как она разочарована, что до сих пор не забеременела.

Она слегка вздрогнула в своем розовом костюме от Шанель. Слава Богу, он не догадывался о маленьких белых таблетках, которые она прятала в кухонном шкафу.

Та ссора была улажена.

Но она все-таки ничего не могла поделать с его вечным недовольством. Он постоянно спрашивал про Элеонор и Пола. Все время!

О, Джордан Кэбот Голдман волновалась по-настоящему.

Она никогда не расскажет Изабель и никому другому, что стало последней каплей. В прошлую среду она проснулась среди ночи от его бормотания во сне и, выбравшись из черных шелковых простыней, увидела его затвердевшую плоть.

Она готова была взять ее в рот, чтобы разбудить Тома. Он обожал, когда она именно так будила его, тем самым превращая сон в реальность. Но Том вдруг дернулся и, слегка выгнув спину, произнес: «Элеонор». Джордан так и застыла на. месте. Он лежал рядом с ней, двадцатичетырехлетней, красивой, ухоженной! Каждый мужчина мечтает иметь такую жену, а он во сне грезит о какой-то средних лет старой деве с седыми прядками в волосах, зацикленной на карьере?!

Первое, что Джордан сделала утром следующего дня, — это позвонила Изабель Кендрик.

— Элеонор Маршалл? — наконец произнесла Изабель, подавшись вперед совершенно ошарашенная.

— Нет, он ничего не говорил. И они ничего такого не сделали, — осторожно заметила Джордан.

— Но ты видишь какие-то признаки. Ты взволнованна.

О, моя дорогая. Ты абсолютно права, что решила встретиться со мной, — выдохнула Изабель, протянувшись через столик и потрепав собеседницу по руке.

Элеонор! Смешно. Да только посмотрите на Джордан…

Конечно, стоило услышать имя, и все обрело свой смысл, а сердце Изабель Кендрик забилось скорее. Она начала вспоминать, где видела их вместе и возможно ли нечто подобное. Они столько лет работают в одной студии. Да, конечно, возможно… Какая ужасная мысль. Элеонор Голдман. О Боже милостивый! Это уж слишком!

— Наверное, я ставлю вас в неловкое положение, Изабель, — сказала Джордан. — Вы ведь давно с ней знакомы?..

Вопрос повис в воздухе, но Изабель не собиралась томить собеседницу.

— Да, да, верно. Но все дело в морали. В конце концов, ведь ты его жена.

Джордан кивнула элегантно причесанной головкой, а Изабель добавила:

— И Элеонор… Она ведь так много работает. Я уверена, она не хочет никаких неприятностей.

Когда принесли салат, Джордан с большим облегчением вздохнула. Она не могла ошибиться в тоне Изабель.

Миссис Кендрик ненавидела Элеонор Маршалл. Может быть, даже сильнее, чем она сама. Джордан вдруг вспомнила рассказы о том, что Элеонор отказывалась от приглашений Изабель на заседания какого-то комитета, потому что «слишком занята». Как будто у одной Элеонор куча дел, презрительно подумала Джордан. Все чем-то заняты. Например, даже на то, чтобы как следует одеться, требуется уйма времени. И занятия благотворительностью — чрезвычайно важная работа…

Изабель не нравилось, когда ее отвергали. И теперь Джордан, посмотрев на нее через стол, вдруг кое-что заметила. Разве Элеонор и Изабель не ровесницы? Если так, то Изабель ненавидит Элеонор не просто за высокомерие. Дело в том, что Изабель не может управлять Элеонор, та вообще плевать хотела на общественную работу. Изабель ненавидела Элеонор по другой серьезной причине. Еще бы, она одна из тех, в чьих руках власть, настоящая власть в Голливуде.

Элеонор — королева, управляющая целой империей, а не супруга короля. Изабель Кендрик ненавидела ее за это.

И никогда бы не позволила ей выйти замуж за Тома. Потому что для Элеонор Маршалл это была бы последняя вишенка на торте. Не дождется — ясно читалось на лице Изабель Кендрик.

Обе женщины молча сидели за столиком, читая мысли друг друга.

— Ты простишь меня за откровенность? Джордан, ты должна понять, мужчины… они… сексуальные создания. — Тон, которым Изабель произносила это слово, был таким, будто она на подошве своей туфельки обнаружила нечто омерзительное. — Не важно, чем они обладают, они всегда хотят чего-то еще. Сколь бы это ни было смешно.

Обе женщины подумали об Элеонор Маршалл и сравнили ее с Джордан. Конечно, вывод был не в пользу Элеонор.

— Тебе трудно согласиться с этой мыслью, дорогая, ты еще недавно замужем, но ты должна научиться закрывать глаза на их маленькие грешки. Мужчины — элементарные создания, они ничего с собой не могут поделать.

Изабель отбросила неверность и предательство со смешком, наблюдая, как Джордан ловит каждое ее слово. Хорошо. По крайней мере ребенок готов внимать здравому смыслу.

На самом деле проблема заключается не во всякой чепухе, а в состоянии брака. В конце концов все основывается на нем.

Все концентрируется на браке. Разведенная королева — это королева, лишенная трона. Она сама поняла это десять лет назад. Дошла холодным умом, когда увидела, что любовь из их отношений с мужем уходит. Тогда-то и началось ее восхождение. Она захотела стать суперхозяйкой. Обнаружив, что Сэм больше не испытывает к ней чувств как к женщине, Изабель определила в нем другое желание — пульсирующие, безудержные амбиции, которые двигали его вперед изо дня в день. Она решила помочь ему удовлетворять это желание и стала такой львицей высшего общества, с которой Сэм Кендрик никогда не сможет развестись, которую никогда не сможет оставить, потому что, если он отпустит ее, пострадает его бизнес. Он сам тайно погуливал, а она занималась своими блестящими приемами.

Любовь и надежда умерли в Изабель Кендрик давно. Но она, все еще богатая, стильная, пользовалась уважением в городе.

И она все еще была замужем.

— Что мне теперь делать? — спросила Джордан.

— В таких случаях есть только один ответ, дорогая: дай ему-то, что должна дать мужу каждая жена. То, что не может другая.

— Вы имеете в виду…

— Да. Именно это. Роди ему ребенка.

Глава 8

У Кевина Скотта был плохой день. Еще один. И вообще вся неделя ни к черту. А началось все с той ужасной встречи в «Артемис студиос». Сегодня в его отделе царил полный хаос.

— Еще десять. Элси думает, что вам надо взглянуть на них, — задыхаясь, проговорила Кэтрин, его помощница-англичанка, вваливаясь в кабинет.

Она еле тащила кучу рукописей. Казалось, ее костлявое тело упаковано в бумагу, а обычно бледное лицо раскраснелось от непомерных усилий. Кевин устало махнул, указывая на свободный угол стола, еще не занятый рукописями.

Итак, тридцать пять сценариев, которые он должен осилить к концу недели. К тому времени поднаберется еще. До его стола доходили лишь некоторые из сотен сочинений, попадавших в руки его помощников. Были среди них с загнутыми углами и нетронутые, напечатанные на прекрасной бумаге, в пластиковых папках и даже в кожаных с тиснением. А кое-какие экземпляры оказывались даже с подарками, прицепленными к папкам. Например, коробка кубинских сигар или пара солидных золотых запонок. У него возникало невероятное искушение именно эти выбросить в мусорную корзину первыми, но увы… Допустим, ему хотелось запустить в угол экземпляр на розовой бумаге с авторучкой, привязанной бархатной ленточкой, но, учитывая всегдашнее везение Кевина, это мог быть сценарий, по которому сняли бы фильм вроде «Привидения» или «Парка юрского периода». В конце концов, продолжал размышлять Кевин, все авторы сценариев — неотесанные болваны. По определению. Но в этом грубом, вульгарном мире многие из них как раз очень высоко оплачиваются.

Он тоже снимал свои пенки, ему хорошо платили, и это служило утешением. Да, он должен торговать всем этим барахлом, чтобы обеспечить себя. Сегодня не попалось ничего, хотя бы отдаленно напоминающего то, что они ищут. В чем дело? — спрашивал себя Кевин, способный оценить чужое творчество и разбирающийся в литературе. Тонко чувствующий, владеющий пером, он мог бы представлять Пруста или Джойса, продавать серьезную литературу за большие деньги. Или по крайней мере сочинения Нормана Мейлера.

Кевину пятьдесят пять, уже много времени прошло с тех пор, как он учился в Англии. Что было бы с его преподавателями в Итоне, если бы они увидели его сейчас? Как бы перекосились лица его оксфордских профессоров? Он считал себя джентльменом в мире, которым правят негодяи, плохо образованные мерзавцы, жаждущие «мыльных» сериалов и дешевой попсы. Даже президент Соединенных Штатов на свой инаугурационный бал пригласил группу, исполняющую «популярную музыку». Этому нет конца! А сейчас и он оказался втянутым в это болото.

Какое-то время, очень недолгое, он ухитрялся находить оазис здравомыслия в голливудском безумии. Работа со сценариями была неприятна, но ее нельзя было избежать совсем, зато его литературный отдел работал с качественными фильмами. Фильмы по его сценариям претендовали на «Оскара», вызывая зависть больших агентств. Правда, отдел Кевина не приносил много денег компании, да и ему самому тоже. Но «Оскар» и «Золотой глобус» привлекали талантливых актеров и режиссеров. А когда кто-то из этих, как докладывали ему, противных молокососов, нанятых Сэмом и самим Майклом Кэмпбеллом, продавал какой-нибудь мусор с насилием и порнухой «Коламбии» или «Парамаунту», компания зарабатывала бешеные деньги.

Кевина терпели, разрешали ему заниматься более серьезным делом — продавать романы в Нью-Йорке. Но в последнее время все это было пущено по ветру. Поскольку пакетные предложения усыхали, Сэм все больше давил на него выжимая коммерческие сценарии. Этот настырный сукин сын Таубер не слишком-то помог, а после встречи в «Артемис» вообще надо забыть о его помощи. Было ясно и четко сказано: сценарий для рок-звезды нужен еще вчера.

Сидя в хорошо изолированном кабинете, овеваемый свежим воздухом из кондиционера, Кевин видел через стекло толпы людей, тащивших рукописи и пакеты. Он наблюдал, как беззвучно открывают они рот, и по лицам можно было догадаться, что они о чем-то яростно спорят, измотанные помощниками и двумя молодыми агентами. Эти жалкие людишки со дна огромной кучи перебивающихся с воды на хлеб писателей, без такта, без репутации, у которых нет за душой ничего, кроме, может, статьи в безвестной алабамской газетенке, шли и шли все утро. Эти неудачники рассчитывали потрясти «Эс-Кей-ай» смелостью, если им удастся прорваться в дверь.

Они насмотрелись слишком много фильмов, подумал Кевин. И являются черт знает с чем. Один даже прислал сюда стриптизершу. Кевин вспомнил, как она трясла своей набедренной повязкой перед изумленным лицом Кэтрин, пихая ей рукопись, зажатую в пальцах с кроваво-красными ногтями, пока наконец ухмыляющийся охранник не возник на пороге и не вывел ее на тротуар. В общем, как Кевин Скотт открыл для себя, никаких, абсолютно никаких пределов в этом бизнесе нет.

После совещания в «Артемис» новость о том, что нужен сценарий, просочилась мгновенно, и пока лимузин вез их обратно, на столе Кевина уже лежал список — десять человек позвонили насчет проекта «Мэйсон — Флореску». Более того, через час принесли первую рукопись о рок-звезде, которая живет двойной жизнью. Его вторая жизнь — убийца, сексуальный маньяк. Казалось, сразу после совещания где-то на Сансет вывесили объявление или напечатали заметку в «Дэйли вэрайэти» — Без сомнения, система слухов — самый эффективный способ связи в шоу-бизнесе. А как иначе объяснить, что к концу того же самого дня каждый дешевый писака в Лос-Анджелесе знал новость? К понедельнику, за выходные, они написали шестьсот сценариев!

Но ни одного хорошего.

— Мистер Скотт, — позвонила Кэтрин.

— В чем дело? — резко спросил Кевин, сбрасывая еще одну кучу страниц на ковер. Корзинка для мусора уже сдалась в неравной борьбе, поэтому теперь он бросал сценарии просто на пол, позволяя уборщикам распорядиться ими по-своему. — Мне казалось, я просил вас не звонить.

— Но это снова мистер Таубер, сэр. Он настаивает, чтобы вы впустили его, — тихим голосом сказала Кэтрин, явно смутившись.

— Нет! Черт побери, Кэтрин, нет!

Скотт почувствовал, как у него начинает подниматься давление. Два звонка за час от Сэма и один от Майка, а теперь еще этот мерзавец Таубер. Он думает, что вправе беспокоить руководителя отдела.

— И тем более Таубера. Ни в коем случае! Я ясно сказал?

— Да, сэр, — пискнула Кэтрин.

Он хлопнул трубку на рычаг и попытался сосредоточиться на следующем сценарии. «Обнаженная женщина привязана ярко-красной веревкой. Зиг и Берти стоят с одной стороны и наблюдают, как доберман-пинчер лижет у нее между ногами».

Тяжело вздохнув, Кевин Скотт поднял рукопись и швырнул в угол, не читая дальше.

— С тобой все в порядке?

Официантка оглядела Меган с искренней озабоченностью. Большей частью она была слишком занята, чтобы беспокоиться о клиентах. То придут проститутки с печальными глазами на разукрашенных синяками лицах. Спотыкаясь и падая на стулья, они просят кофе. Или забредут плохо одетые безработные типы за дешевым бутербродом и пивом.

Ни с кем не говорить, ни во что не ввязываться. На всех жалости не хватит. А вообще-то ей хотелось обслуживать другую публику. Но какое кафе, такие и посетители. Однако в этой незнакомой девушке она заметила что-то трогательное. Немножко полноватая, неброская, она заказала полный ленч, правда, до сих пор почти не притронулась к еде. Она сидела и дрожала, глотая кофе чашку за чашкой. И казалась совершенно невинной, тихой, потерянной. Может, новенькая в городе.

— Что? Ой, спасибо. Я в порядке, — сказала Меган и слегка улыбнулась, прикрывая ложь.

Официантка поколебалась, походила вокруг, но что она может сделать, если человек не хочет говорить?

— Ну, если ты уверена, — сказала она и отошла.

«Боже мой, на моем лице все написано!» — с несчастным видом подумала Меган. Она пришла сюда полчаса назад и заказала ленч, взвинченная, на грани срыва. В конце концов все идет так, как и должно Она отпросилась на день у мистера Дженкинса, вынула экземпляр своего сценария из глубины шкафа и собралась штурмовать благословенные двери «Сэм Кендрик интернэшнл» с рукописью в руках, чтобы они могли запустить свой проект, а она — осуществить свою мечту.

Ха-ха-ха! Хорошая шутка.

Кафе это она выбрала не случайно. Несмотря на то что в нем людно, шумно и грязно, полно всяких несчастных, оно в самом конце Сансет и через его немытые окна можно наблюдать за безупречно чистым мраморным входом в «Эс-Кей-ай». Глядя на этот парадный вход, на снующих туда-сюда агентов, она все больше накручивала себя. Меган вспомнила, как радовалась собственной блестящей идее — набраться мужества и просто ворваться туда, расталкивая всех на пути.

Но пока ничего не вышло. С тех пор как Меган засела здесь в половине двенадцатого, она с нарастающим ужасом смотрела на нескончаемый поток людей — мужчины, женщины, прижимая к себе рукописи или свертки, похожие на рукописи, или держа в руках кейсы, в которых могли лежать рукописи, шли и шли сквозь двери. Некоторые одеты самым диковинным образом, она заметила даже старцев в шинелях с кинжалами. Они вливались внутрь и выливались обратно.

Ругались, отряхивались, продолжая прижимать к себе свои творения. Она видела, как кое-кто пытался остановить собравшихся войти. А те просто посылали непрошеных советчиков подальше, не желая отступать. А вдруг удача?

Идея, которая казалась ей такой потрясающей, оказывается, пришла в голову всем, даже самому жалкому писаке в Лос-Анджелесе. И все это она видела своими глазами.

— Дураков полно, правда? — сказала официантка, снова наполняя ее чашку кофе.

— Да, полно, — согласилась Меган.

Что теперь ей делать? Сидеть тут со своей рукописью, напротив «Эс-Кей-ай» с замечательной историей для замечательного проекта? И черт побери, ведь нет никакого способа заставить их прочитать!

Дэвид Таубер видел над собой зубчатый край скалы, на которой росла ползучая зелень, тесно прижимаясь к камню и карабкаясь вверх, полная решимости выжить и вырасти наперекор всему. Он сосредоточился на этом всего на секунду. Испытал сочувствие. Трава напомнила ему жизнь агента.

Но времени медитировать нет. Его восставшая плоть не позволяла. Не мог он думать о чем-то еще, кроме того, что под носом. А это были тяжелые болтающиеся силиконовые груди Глории, ее широкий зад, который елозил из стороны в сторону. Она будто танцевала над ним, согнув длинные красивые ноги, крутилась, извивалась, позволяя ему видеть шелковые каштановые волоски между ногами. Боже мой, как это заводило его! Дэвид вспомнил разговор с Сэмом Кендриком, во время которого он высказал боссу свое мнение о Кевине Скотте. При мысли об этом его плоть еще сильнее напряглась. Глория так стонала, что он млел от удовольствия. Кевин Скотт уже несколько раз осадил его. Теперь ему хотелось отплатить. Мысль об этом подогревала и без того разгоряченного Дэвида, добавляя огня к вожделению и томной похоти. О Боже, посмотрите-ка на Глорию, как она дрожит от возбуждения, как прижимается к нему!

Это распаляло еще сильнее — то, что она хотела его, именно его. Конечно, Дэвиду нравилось перепихнуться с голливудскими «звездочками» — жаждавшими актерской славы девицами, готовыми сделать все, что ни предложишь. Даже привести своих друзей, устроиться на полу и на глазах у всех заниматься любовью. Это возбуждало, но никак не было связано с желанием. Сейчас же происходило совсем другое.

Потому что эта женщина хотела его, его мускулистого сильного загорелого тела, его каштановых волос и его большого толстого любимца… Глория — адвокат и одна из лучших любовниц, которые у него были. Она хотела его, она задыхалась, произнося его имя, когда кончала. Даже то, что она начинала задыхаться, разговаривая с ним по телефону, когда он произносил в трубку всякие мерзости, льстило его тщеславию.

Да, ему очень нравились ее большие, словно темные ягоды, соски, то, как они подпрыгивали, когда он брал их в рот. Он обожал ее большой загорелый зад и плавный переход в тонкую талию. Ее фигура — копия песочных часов.

Этот зад — нечто! Она раскачивает им и трется. Дэвид застонал, внизу все болело. Ну хватит. Он потянулся схватить ее, повалить на песок и почувствовать всю. О Боже… Она такая скользкая, как будто кто-то облил ее детским маслом.

— Ну что, хочешь?

Его вопрос звучал как издевка. Задавая его, Дэвид не вынимал пальцы и продолжал гладить, заставляя ее стонать и все теснее прижиматься к нему.

— Да, скорей, — выдохнула она.

Он чувствовал, ему надо поспешить, если он не хочет, чтобы она прямо сейчас кончила. Он видел, как напрягся ее живот, стал плоским. Дэвид быстро вынул руку и перевернул партнершу, поставив на четвереньки. Глория застонала. Он снизу поддел ее рукой, быстро погладил между ногами. Она знала, что не должна менять позу, и только подняла голову. По ее телу пробежала дрожь возбуждения.

Он обнял ее за талию, приподнял выше, приготовившись войти. Дэвид чувствовал, как она отвечает всем телом на каждое его прикосновение; ее соски напряглись еще сильнее, превратившись в маленькие твердые камешки. Ее живот стал невероятно горячим, разогретый желанием. Он прижал растопыренные пальцы к животу Глории и услышал, как она судорожно втянула воздух. Его возбуждала ее страсть. Он увидел, как перламутровая капля выступила на кончике… Ну что ж, настал главный момент.

Он зашел сзади, а она распростерлась у его ног, как дикое животное; запах возбуждения пробивался даже сквозь очень дорогие духи Глории. Он обхватил руками мягкие округлости женских бедер, еще ближе придвинулся, потом наклонился вперед, прижался к ее спине. Плоть сама нашла вход и, как торпеда, направляемая радаром, устремилась к цели. Он вошел на четверть дюйма, не больше, заставляя себя удержаться от искушения войти немедленно и пригвоздить ее замечательный зад. Выложиться полностью. Но этот момент еще не настал. Контроль. Контроль.

— Дева Мария, — зарыдала Глория, — еще, Дэвид, ради Бога!

— Что, еще? — спросил он тихо, продвинувшись еще на дюйм.

Она была уже в отчаянии, она откровенно рыдала от нестерпимой жажды…

Он продвинулся еще на дюйм, улыбаясь, несмотря на то что его самого разрывало от похоти.

— Эй, детка, не спеши. Не будь такой жадиной.

— Дэвид!

Она могла кончить в любую секунду. И он тоже. Дэвид Таубер почти полностью вышел, а потом сильным диким ударом вошел в нее и сразу услышал ее вопль, но как будто издалека, потому что закипевшая кровь оглушающе билась в ушах. Он чувствовал, как ее спазмы становятся все чаще и сильнее, ему казалось, что он трахает большую белую стену. Боже, Боже, о да…

Глория первая зашевелилась, подавшись вперед и освободившись от него, и Дэвид тоже отвалился. Он начал застегивать брюки из тонкой шерсти кремового цвета, стараясь, чтобы песок не попал в них. «Ролекс» показывал пять минут пятого. Пора возвращаться. Этот старый педераст Скотт не отвечает на его телефонные звонки, и поэтому придется явиться к нему в офис лично. Дэвид понимал: на этот раз Сэм поддержит его. У них сейчас появилась возможность провернуть настоящее дело, и он не хотел, чтобы эта старая задница болталась под ногами и мешала. Он не может добыть даже одного сценария из скольких? Из восьмисот? А много они, интересно, перешерстили за эту неделю? И он еще называет себя главой литературного отдела.

Писатели, конечно, дерьмо, но даже они заслуживают лучшего судьи, чем Кевин Скотт.

Глория Рамирес подала ему копию последнего контракта Коллин Маккаллум, когда они вернулись к своим шикарным машинам. Таубер аккуратно положил его в кейс.

Они быстро пожали руки друг другу. Он видел, что мысли ее совсем о другом — о следующей встрече, о следующей сделке.

— С тобой приятно иметь дело, — сказал Дэвид с теплой улыбкой.

Она, конечно, захочет еще и вернется к нему. Он хорош. Он на самом деле хорош.

— Конечно, — сказала она с отсутствующим видом. — Ты знаешь, Дэвид, если этот парень, Кевин, так плох, может, сам займешься этим? Покажи Сэму Кендрику, что Скотт никуда не годится. Сделай дело лучше его.

— Но я же киноагент, — медленно произнес Дэвид.

— Ну и что?

Он послал ей воздушный поцелуй, скользнув на низкое кожаное сиденье своего «ламборгини». Глория не только замечательная любовница. Она еще и умница. Да, разумеется.

Если кто-то не может хорошо сделать дело, это вовсе не значит, что он, Дэвид Таубер, не в состоянии его сделать.

Всю дорогу эта мысль свербила в голове, она настолько сильно завладела Дэвидом, что он даже не поставил послушать свою любимую кассету.

Если бы ему найти автора сценария для этого фильма!

Он бы выпихнул Кевина Скотта.

Он вставил бы в сценарий такую роль для Роксаны Феликс, что они бы не отвертелись и взяли ее.

И тогда он представлял бы ведущего актера, ведущую актрису и автора.

И к черту литературный отдел!

Боже!..

Дэвид Таубер надавил на газ.

Без четверти пять проклятый поток, вливавшийся в двери агентства и выливавшийся из него, наконец иссяк. Все знали: отдел Кевина Скотта закрывается в пять ноль-ноль.

Клиенты, эти мужчины и женщины с папками в руках, дамочки с воздушными шариками, закончили свои игры минут двадцать назад. Правда, телефон еще звонил, но с ним управлялась помощница Кевина. Сам он мрачно уставился на гору сценариев на столе, ожидая, когда кто-нибудь подойдет и отнесет все это в его «роллс-ройс». Хотя бы два десятка из них ему надо пролистать за ночь. Впрочем, у него уже пропал всякий интерес. Редко он так радовался концу рабочего дня, как сегодня.

— Нет, ни в коем случае. — Голос Кэтрин донесся до него из приемной отдела. Она говорила громче и взволнованнее обычного. Он увидел ее напряженный силуэт, спиной женщина загородила вход в его кабинет. — Вы не можете войти. Мы вам ничего не заказывали.

Кто-то возражал, спорил. Молодая женщина. Возмущенный Кевин оттолкнул стул и вскочил. Это последняя капля!

Люди совершенно не умеют себя вести. Просто не понимают слова «нет». Ну ладно, сейчас он задаст этой бездари, пускай потом сто раз подумает, прежде чем лезть в личный кабинет. Пусть попробует.

— Кэтрин, в чем дело? — строгим, зловещим голосом спросил Кевин, широко распахивая дверь.

Он был прав. Какая-то толстая, похожая на мышь девица стояла у него в приемной. Она выглядела жалко среди раздавленных цветов, резиновых лохмотьев от лопнувших .шариков и оберточной бумаги. Боже, как будто здесь отмечали день рождения какого-нибудь ребенка. Пусть все уберут к утру, мрачно подумал Кевин.

— Молодая леди, мистер Скотт… Я пыталась объяснить, что мы не принимаем рукописи без рекомендации, — пропищала Кэтрин.

— Какого черта? Что вы делаете здесь, мисс? — закричал Скотт.

Девушка съежилась и прижала рукопись к груди.

— В нашем агентстве свои правила. Вы это знаете? Неужели мой помощник неясно объясняет? Мы не принимаем никем не рекомендованный материал.

— Но я здесь новый человек, — пробормотала девушка еле слышно. Казалось, она сейчас расплачется. — Откуда мне взять рекомендации, когда я…

Кевина невероятно злило то, что она уходить не собирается.

— Мы не принимаем! — Кевин уже орал.

— Что происходит?

Его едва не хватил апоплексический удар, когда он услышал чужой голос. В ярости, что его смеют прерывать. Скотт резко повернулся и оказался лицом к лицу с вошедшим. Увидев, кто это, он почувствовал, как давление подскочило еще выше.

Дэвид Таубер.

О нахальной посетительнице Кевин сразу же забыл.

— Вам была назначена встреча? — резким ядовитым голосом спросил Скотт, и лицо его побагровело от ненависти.

— Нет, сэр, — поторопилась вмешаться в разговор Кэтрин.

Таубер пожал плечами:

— Вы не отвечаете на мои звонки, Кевин, поэтому я решил прийти лично. Мне интересно, как продвигаются дела со сценарием для Зака.

Меган, молча наблюдавшая за сценой, почувствовала, что краснеет. Незнакомец, так внезапно переведший гнев Кевина Скотта на себя, был воплощением спокойствия.

Взрыв ярости Скотта, сравнимый разве что с ядерным взрывом, грозивший погубить ее прямо здесь, этот неслышно вошедший парень развеял, словно волна нежного летнего ветерка. Какой мужественный, какой уверенный в себе. Он нисколько не боялся Скотта. А красив… красив, как кинозвезда. Как мужчина-модель. Каштановые волосы, мускулистое тело. Она заметила мощные бицепсы, бугрившиеся под рукавами шерстяного светлого костюма, замечательно контрастировавшего с золотистым загаром. Сердце ее забилось быстрее. Она почувствовала, как волна желания омыла ее. Но дело было не только в том, что он хорош и уверен в себе. Было что-то еще… Мужское начало. Сексуальность.

Она сквозила в каждом движении. Если бы сейчас было не пять часов вечера, Меган поклялась бы, что этот мужчина только что занимался сексом.

Во рту у нее пересохло.

Таубер повернулся к девушке, на которую кричал Скотт, затылком почувствовав ее взгляд. Робкая, неприметная девчонка, которой не мешало бы немного похудеть, но личико приятное, даже хорошенькое. Бледная кожа, длинные черные волосы, собранные в небрежный пучок. Она смотрела на него с обожанием и восхищением, а может… даже с желанием. Да, точно. С желанием.

Меган опустила глаза, сильно покраснев от смущения.

— Когда я найду что-то, на мой взгляд, подходящее, — брызгал слюной Кевин, — я покажу Сэму! — Он повернулся к Меган. — Вон отсюда!!

— Эй, не спешите, — сказал Таубер. Вообще-то ему было плевать на девушку, но именно она разозлила Кевина. И потом, ему нравилось, как она смотрит на него. — Может, юная леди хочет предложить сценарий?

— Не только она, миллион других, — шипел Кевин Скотт, не допуская мысли, что Таубер отважится сделать что-то вопреки его желанию. — Этот отдел не принимает никем не рекомендованные рукописи.

Меган продолжала смотреть на Дэвида Таубера, затаив дыхание.

Он окинул ее с головы до ног медленным оценивающим взглядом. Ей показалось, что нежные руки прошлись по ее телу. Соски напряглись.

— Бьюсь об заклад, вы ждали весь день, чтобы войти сюда. Я уверен, вы ждали, когда уйдут все остальные, — безошибочно угадал Таубер. Она в отчаянии, но полна решимости. Ему знаком этот тип людей.

— Мне не нужен никакой сценарий! — завопил Скотт.

Таубер протянул руку и взял у Меган рукопись.

— Там есть имя и номер телефона? — спросил он.

Она кивнула.

— Таубер, что вы делаете, черт побери?! — завизжал Кевин Скотт.

Дэвид повернулся к нему с наглой улыбкой.

— Я беру рукопись. — Конечно, вряд ли это окажется чем-то стоящим, но Не важно. Смысл в другом — война объявлена. Сценарий годился как повод. — Поскольку у вашего отдела свои правила, я хочу взглянуть на рукопись сам. Наш отдел не требует никаких рекомендаций. А мне, Кевин, сценарий очень нужен.

— Но не вы представляете авторов.

Таубер пожал плечами.

— Если дело обернется так, что надо будет представить, я представлю. — И, не обращая внимания на злой взгляд пожилого мужчины, он повернулся к этой мышке и дружески улыбнулся:

— Бегите, дорогая, а я посмотрю. Если подойдет, я свяжусь с вами.

Бросив последний взгляд на багровое лицо Кевина Скотта и искаженное смертельной яростью лицо Кэтрин, Меган повернулась и вышла.

Глава 9

Репортеры устроили настоящий фейерверк вспышками своих фотокамер, микрофоны местных телевизионных станций, словно лес, окружили ее, а толпа пишущей братии теснилась вокруг охраны аэропорта, вытягивая на всю длину руки с диктофонами. За спиной Роксаны Феликс пассажиры прорвали оградительную желтую ленту, многие выкрикивали ее имя. Наметанным глазом она оценила ситуацию: охраны много и близко к ней никого не подпустят.

Она улыбнулась. Говард Торн прекрасно поработал.

— Боже мой, я в безопасности? — прошептала она довольно громко ближайшему телохранителю.

И тут же сотни микрофонов вскинулись, чтобы поймать ее голос. Она видела, как тележурналисты повернули камеры на толпу ее поклонников. Да, вместо дежурного заголовка «Появление супермодели в Лос-Анджелесе» на первых полосах газет вполне может быть другой: «Появление Роксаны Феликс вызывает беспорядки в аэропорту».

— Вас не раздражают толпы поклонников?

Она склонила к микрофону свою шикарную головку и храбро ответила:

— Нет, напротив, я люблю своих поклонников. Я жалею лишь об одном: что мой приезд не остался в секрете. — Элегантно пожав плечами, она добавила:

— Я не хотела афишировать свое появление в Лос-Анджелес.

Раздался веселый смех.

— Вы приехали встретиться с режиссером? Собираетесь играть?

— Я бы не хотела отвечать на этот вопрос сейчас. — Роксана ослепительно улыбнулась и повернула голову так, чтобы ракурс для снимка оказался наиболее выигрышным.

— Но это правда, что вы подписали контракт с «Сэм Кендрик интернэшнл» и намерены начать карьеру актрисы? — крикнул кто-то во весь голос.

Еще два очка в пользу Говарда.

Роксана повернулась на голос, на ее лице было написано удивление.

— А как вы об этом узнали? — выдохнула она и закрыла рот обеими руками, словно желая остановить себя.

Блицы камер осветили толпу, журналисты забросали ее вопросами:

— Когда вы решили стать актрисой?

— Каким будет первый проект?

— Почему «Эс-Кей-ай»?

— Вы заканчиваете карьеру модели?

— Все, господа, достаточно! Пропустите даму. Ничего больше она говорить не будет! — рявкнул телохранитель, с хорошо продуманной медлительностью проталкивая ее сквозь толпу журналистов к ожидающему лимузину, давая возможность всем репортерам снять Роксану в ее «повседневной» одежде — коротеньких шортах, которые кончались прямо под ягодицами и безупречно облегали твердый, упругий зад, полностью открывая изящную линию бедер. На ней была майка от Ричарда Тайлера, шелковая, цвета кофе с молоком, которая оттеняла блестящую черноту волос, облепляла тяжелые груди, обтянутые атласным лифчиком «Вандер». Все было тщательно продумано, рассчитано и самым наилучшим образом демонстрировало ее потрясающее тело. Этот наряд стоил три тысячи долларов. Роксана Феликс выглядела потрясающе. Она ласково, словно извиняясь, улыбнулась толпе журналистов и поклонников, которые тыкались носами и объективами в затененные стекла ее лимузина. Она сохраняла такое выражение лица до тех пор, пока машина не набрала скорость и последний человек не отлип от ее окна.

— Отель «Беверли-Хиллз», — приказала она водителю.

Она поселится в самом лучшем бунгало, самом роскошном во всем Лос-Анджелесе, городе, второй натурой которого и является роскошь. Не ей платить по счетам. Она подумала сначала, не попросить ли «Эс-Кей-ай» заплатить, но не была уверена, захочет ли агентство раскошелиться.

Для «Юник» она бесценна, а для «Эс-Кей-ай» — пока еще лишь потенциальная возможность получения прибыли.

Роксана нахмурилась. Но уже через неделю отношение к ней изменится.

Она просмотрела список телефонных номеров, составленный в самолете. Надо сделать тридцать звонков, прежде чем они доедут до города. И тогда кампанию под названием «Приезд Роксаны Феликс в Лос-Анджелес» можно считать завершенной.

Первое имя в списке представлялось наиболее полезным. Это ее школьная подруга по Сан-Франциско. Она хотела выступить в роли хозяйки, принимающей Роксану Феликс, самую известную в мире супермодель.

Сидя в лимузине, Роксана неторопливо набрала номер телефона.

Джордан Кэбот Голдман.

— Эй, Меган, давай сюда!

«Мой статус повышается, — мысленно отметила Меган, сваливая тарелки с двух подносов на буфет. — Уже знают меня по имени».

Боб Дженкинс кинул ей тряпку для мыться посуды.

— В машину больше не влезает. А тарелки нужны. Давай-ка, вымой вот эти.

Не веря своим глазам, Меган уставилась на раковину, заваленную жирными тарелками; на некоторых даже осталась еда; куски непропеченного цыпленка и куриной кожи плавали в воде. Раковина тряслась от грохочущей рядом огромной старомодной посудомоечной машины, придвинутой вплотную и набитой до предела, — бедняга едва справлялась с нагрузкой. От тряски масляная вода плескалась, перетекая через край раковины грязными ручейками.

— Чего ждешь? — спросил Дженкинс, уставившись на нее ястребиным взором. — Что за проблемы? Да это же, в конце концов, просто тарелки. Другие девушки заняты.

Он обманывает, подумала Меган. Она обернулась и увидела Сандру — та подпирала стену с сигаретой в руке. А Лиза так вцепилась в телефонную трубку, как будто без нее тотчас лишилась бы жизни. Но Меган не посмела возразить. Лиза и Сандра виляли хвостом перед Дженкинсом, они даже не брали выходной по вторникам.

— Нет, все в порядке, — сказала она, поднимая тряпку для мытья посуды.

Дженкинс хмыкнул:

— Хорошо. Давай поскорее. Пять минут назад явилось еще шесть клиентов.

— Хорошо.

Она поступит, как учит дзэн-буддизм, — пойдет по пути наименьшего сопротивления. Меган погрузила руки в воду по локоть. Вода оказалась тепловатой и вязкой от жира.

Девушку чуть не стошнило.

— С тобой все в порядке? — спросила Стэйси. — Ты будто не в себе.

— Все нормально, — сказала Меган, но вдруг, не в силах больше сдерживаться, заплакала. Крупные слезы хлынули по щекам, они дотекали до кончика носа и срывались в грязную воду.

— Эй, не сдавайся, — прошептала Стэйси, стиснув ее руку. — Завтра выходные.

Значит, прошло целых три дня с тех пор, как агент «Эс-Кей-ай» взял ее сценарий. И это означало, что ему ее работа не понравилась. Боже, ведь она сочиняла сценарий, воображая именно Зака Мэйсона. А если ее писанина не годится для «Артемис», значит, она не нужна никому. Меган была совершенно уверена, что «Увидеть свет» — самое лучшее ее творение. Итак, пришло время посмотреть в лицо реальности: у нее не получилось.

— Да, я знаю, — прорыдала Меган, не желая открывать истинную причину слез. Она постаралась придумать что-то более понятное для Стэйси. — Я вспомнила о бывшем приятеле.

— Понимаю, — печально сказала Стэйси, сочувственно похлопав ее по плечу.

С несчастным видом Меган взялась за грязные тарелки, стараясь вымыть их как можно быстрее, благодаря Бога, что есть хоть какое-то занятие. Но печальные мысли не шли из головы. Они разрывали сердце. Как больно хотеть чего-то очень сильно и ждать так долго — и в конце концов прийти к полному провалу. И еще хуже то, что забрезжила слабая надежда. Молодой агент взял ее сценарий, хотя глава литературного отдела готов был его ударить. Но и это не остановило парня: он все равно взял рукопись. Казалось, она нашла союзника. А какой он потрясающе красивый.

Он чувственно, внимательно оглядел ее, сильно смутив.

Может быть, поэтому она вышла на улицу еще более живой и окрыленной надеждой, чем когда-либо за последние годы.

Как будто она стояла на пороге чего-то. В ту ночь, жаркую и влажную, Меган не могла уснуть и просто лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к гулу машин, пока не начала себя трогать, думая о том агенте. Кажется, его имя Таубер. Она вспоминала его глаза, загорелую кожу, мускулистую фигуру, походку, шелковистые каштановые волосы, пока не почувствовала сладость оргазма, охватившего ее.

Наконец она заснула.

Всю неделю звонил телефон. Иногда подзывали ее. Звонили из кафе, даже прорезался Дек из Фриско. Но среда перешла в четверг, четверг в пятницу, телефонные звонки превратились из музыки надежды в садистскую насмешку.

Меган много звонили, но никто из «Эс-Кей-ай». Сегодня пятница, а точнее, середина пятницы. Меган Силвер к этому времени уже узнала кое-что о кинобизнесе. Во всяком случае, ей стало ясно одно: если не позвонят сразу, то не позвонят никогда.

Она покачала головой, поймав сочувственный взгляд Стэйси.

— Ты, наверное, по нему очень скучаешь, Меган. Я никогда не видела тебя такой расстроенной.

— Ничего, пройдет.

Стэйси это не убедило.

— Если ты хочешь уйти домой, то в любой момент, дорогая. Я знаю, ты надеялась протолкнуть свой сценарий, но… — Ее голос с южным акцентом сорвался, словно от смущения. — Понимаешь, все дело в том, что ты терпеть не можешь это место… Ты сама знаешь.

Меган посмотрела на мутную грязную воду.

— Да, это уж точно.

— Сюда приезжает много молодых. Постоянно. Все чего-то пытаются добиться. У большинства не получается. Я видела, как некоторые впутываются в дурные делишки. Тебе лучше вернуться домой. Ты ведь работала в библиотеке, правда? Может сумеешь взять кредит, построить дом. — Стэйси пожала плечами. — Все-таки лучше, чем торчать здесь.

Меган не хотелось ни от кого услышать ничего подобного тем более от такой хорошей девушки, как Стэйси. Уж слишком откровенно. Господи, так это же правда! Но неужели это все, что Меган может получить в жизни? Отдельная конура, кредит, скучная, бесстрастная супружеская жизнь? Неужели это ее планка? Неужели она настолько высока, эта планка, что даже ее трудно осилить?

— Но у Жанны ведь вышло, — сказала Меган. — Она получила роль на прошлой неделе. Второстепенную, в художественном фильме у какого-то Рэя Тайсона.

С секунду Стэйси просто смотрела на нее, потом быстро опустила глаза, едва удерживаясь от смеха.

— Господи, дорогая. Да ты что, шутишь? Ну кто не знает Рэя Тайсона! Несколько недель назад он вязался ко мне, когда я пришла сюда работать. Этот тип снимает грязные фильмы. Продает видеокассеты прямиком в секс-магазины. Он делает порнуху.

— И все знают? — слабым голосом переспросила Меган, ощутив тошноту. — И Жанна знает?

— Ну конечно. Она должна знать. Он вообще мерзкий тип; по-моему, ему не меньше шестидесяти. Он даже не входит в гильдию. Правда, платит хорошо, мне говорили. — Стэйси сморщила красивый маленький носик. — Но я никогда не опущусь до этого. И знаешь, ты тоже никогда. Меган, здесь место не для тебя. Ты закончила колледж, тебе нужна настоящая работа.

— Но ты же здесь работаешь, — упрямилась Меган.

Стэйси посмотрела на нее долгим холодным взглядом, а потом сказала без всякой теплоты в голосе:

— Но, милочка, тебе уже двадцать четыре. А я еще школьница.

— О чем вы тут болтаете? — прорычал мистер Дженкинс, проходя мимо. — Стэйси, две кружки пива на седьмой столик. Меган, Боже мой, да шевелись же! Я говорил тебе, тарелки нужны немедленно! Не до смерти же ты собираешься стоять над ними? — Он толкнул ее в спину костлявым локтем, проследил, как она берет металлическую мочалку и начинает скрести посуду, расплескивая грязную воду оголенными по локоть руками. Мистер Чикен не заботился о такой роскоши, как перчатки.

Еще два часа, думала Меган, низко склонившись над раковиной, чтобы Дженкинс не видел ее глаз, красных от слез. Еще два часа — и ей заплатят за неделю. И все. Хватит на обратный билет в Сан-Франциско. Она уедет завтра же утром, первым автобусом.

Ей было стыдно, что она так быстро сдалась, спасовала перед трудностями, а ведь клялась себе никогда не сдаваться. Она была так уверена, что впереди у нее необыкновенная жизнь и нечто более увлекательное и значительное, чем общество Дека, Трея, Фрэнсин. Она так была уверена, что ей предстоит иное занятие, чем просто листать учебники в публичной библиотеке в Сан-Франциско и за чашкой кофе рассуждать об исписавшихся поэтах.

Ну что ж, она горько ошибалась.

— Ты только взгляни. — Сэм Кендрик швырнул газету Майку Кэмпбеллу и хмыкнул.

Газета упала на полированный мраморный кофейный столик, на котором уже лежала куча газет и журналов. Все они были украшены снимками Роксаны Феликс. Она улыбается, надувает губки, подмигивает. Стоит, сидит развалившись в кресле, гуляет. Свернулась, как котенок. На пляже. И на каждом снимке она потрясающая. Ноги от шеи, густые иссиня-черные волосы до пояса, блестящие, словно антрацит; бледная кожа, слегка освеженная светящимися румянами. Одежда всегда безупречна, начиная от шелковой майки, в которой ее увидели в аэропорту, до черного кашемирового блейзера на обеде у Мортона в первый же вечер Роксаны в городе. Судя по неистовству прессы, каждый мог подумать, что Роксана здесь с какой-то особой миссией.

Она словно прилетела специально, чтобы ослепить своим блеском гостиные и залы, где собираются звезды Лос-Анджелеса.

— Да.

— сказал Майк, пытаясь нахмуриться, но не в силах отвести взгляда от снимка, где Роксана была в шелковом платье, ткань которого отчетливо обтягивала соски.

— Три дня! Она здесь всего три дня! Она пытается охмурить меня! — Сэм разозлился по-настоящему.

— И действует не только через газеты. Она в каждой радиопередаче, на каждой телестудии. Она в «Вечерних развлечениях». А вчера выступила в передаче о кино, — поспешно согласился Кэмпбелл. Если Сэм злится на Роксану, то и он должен. И не важно, насколько она хороша. — Я думаю, она пытается заставить нас положить на нее глаз и протолкнуть в фильм. А уж если мы после вот этого не предложим ей ничего хорошего… — Он указал на номер «Лос-Анджелес уикли», который Сэм швырнул ему и на котором большими черными буквами под фотографией Роксаны было написано: «Доверив свою судьбу» Эс-Кеи-ай «.

— Да, спасибо, Шерлок, — кисло проговорил Сэм.

Передача о кино? Эта женщина оказалась гораздо лучше, чем он думал. Она ведет свою кампанию четче, чем большинство политиков. Конечно, им труднее получить такую прессу, чем Роксане Феликс, — и все-таки! Это просто безумие. Вообще-то прессе пора угомониться или по крайней мере не лепить ее все время на первых полосах.

Конечно, появление Роксаны в городе новость, ну а дальше? Они так раболепно следят за каждым ее вздохом, что можно подумать, она не супермодель, а английская королева! Подите-ка, поместили на обложке в момент, когда девушка сморкается!

Чем больше Сэм Кендрик думал о феномене Роксаны Феликс, тем больше ему казалось, что есть в нем что-то странное. Это чем-то попахивает. А если точнее, очень влиятельными друзьями. На очень высоких постах. А Сэм ненавидел, когда невидимые кукловоды пытаются дергать его за веревочки.

Но все же следует отдать ей должное. Она чертовски решительная. Господи, в первый же вечер после ее появления в Лос-Анджелесе он, придя домой, обнаружил, что его жена размышляет об обеде с Джордан Голдман и Роксаной Феликс! Оказалось, Роксана и Джордан учились вместе в католической школе в Сан-Франциско и теперь не могли дождаться, чтобы отпраздновать свое совместное восхождение. Они обе достигли уровня Клуба миллионерш. Если верить словам Изабель, то совершенно явно, чего хочет Роксана: Джордан выболтала, что та желает участвовать в проекте Зака Мэйсона в» Артемис «. Джордан, таким образом, обретет нового члена правления для устройства своих обедов против насилия и СПИДа, новую яркую звезду за обеденным столом. А Изабель, которая почему-то в последнее время сделала Джордан Голдман своей протеже в общественной деятельности, пригласила эту чертову манекенщицу на их следующий прием.

Обычно Джордан и Изабель отторгали всех вроде Роксаны. Он понимал причину. Роксана слишком красивая и составляла конкуренцию им обеим. Но, взяв на себя роль актрисы единственного фильма, она стала для них безопасной. Ей будут нужны Том и Сэм для достижения поставленной цели, а значит, ей нужны их жены.

Если Джордан станет давить на Тома в пользу Роксаны, как Изабель на него, то Роксана несомненно преуспеет.

— Ты уже посмотрел ее пробы? Таубер утром закончил делать пленку и послал нам запись, — сказал Майкл.

— Вот как?

Дэвид Таубер. Инстинкт не подвел Сэма. У парня большое будущее. Он так умело повел дела, что из четырех участников проекта представляет трех. Только Фред Флореску, режиссер, наиболее важная фигура, не его клиент, а самого Сэма.

Кендрик симпатизировал Тауберу, но надеялся, что парень знает свое место. Да, лучше бы ему знать свое место, мрачно подумал Сэм.

— Я все утро говорил по телефону с Элеонор Маршалл насчет сценария.

— Но пробы нормальные.

— Нормальные скучные или нормальные хорошие?

— Просто нормальные. Ничего плохого и ничего хорошего. Похоже на Мадонну в фильме» В отчаянии ищем Сьюзен «. Она лучше Изабеллы Росселини, но не так хороша, как Энди Макдауэл. Она…

— Хорошо, хорошо. — Сэм поднял руку. — Я понял.

Почему бы тебе не поставить кассету? Давай посмотрим, на что способна эта малышка.

Майк потянулся и вставил кассету в видеомагнитофон, искусно спрятанный под оригиналом Матисса. На другой стороне кабинета Сэма автоматически погас свет, стена, бесшумно отъехав назад, открыла огромный экран телевизора.

Два могущественных агента удобно уселись, откинувшись на спинку кожаного дивана, и потрясающее лицо Роксаны Феликс возникло на экране. Лицо с такой безупречной кожей что даже пор не заметно, несмотря на десятикратное увеличение.

Сэм Кендрик глядел с любопытством. Интересно. Вот она какая, эта женщина, которая нацелила на него всю прессу, будто личный огнемет. И даже то, что они не пали немедленно к ее ногам — к чему она, как модель, несомненно привыкла, — не остановило ее и не смутило. Ему очень хотелось отправить ей кассету с пробами в подарочной обертке — Сэм ненавидел клиентов, которые пытались давить на него.

Он понимал, Роксана Феликс именно этим занимается все три дня: она стремится лишить его власти поступать так, как ему хочется. Вся киношная стая Лос-Анджелеса наблюдала за ним маленькими желтыми глазками, проверяя, что он собирается делать с новой хорошенькой игрушкой.

И черт побери, она на самом деле хороша.

Может быть, только на фотографиях? Но нет, вы посмотрите на это!

Зачарованный Сэм Кендрик не сводил глаз с экрана.

Супермодель читала что-то из Шекспира, но он не слушал.

Он не мог отвести глаз от того, как маленький костюмчик облегает стройные бедра, как они, коричневые от загара, сверкают, когда она поворачивается к камере. Как каждые две минуты она останавливается и кончиком языка облизывает нижнюю губу. Она без лифчика, судя по тому, как раскачиваются груди. Если она вообще его носит. Черт, двигалась бы она чуть быстрее, он бы точно понял. А как она ходит! Притворно-скромно, но так, что в мыслях сразу возникают лучшие стрип-бары севера Канады. Она опускает глазки, изображая беззащитность, а тело громко кричит: в постели она тигрица.

Слова она произносила деревянно, а тело говорило выразительно.

Невероятно! Сэм почувствовал, как его плоть дает о себе знать. Обычно красивые женщины холодны, как нарциссы.

Но Роксана Феликс совершенно другая.

Интересно, подумал он, занималась ли она когда-нибудь любовью так, как того заслуживает? Он сомневался.

Большинство мужчин, должно быть, имея дело с такой женщиной, как Роксана, сильно пугаются и слишком быстро кончают. Нет, с ним бы этого не произошло. Он бы показал ей, что этот плоский маленький живот может дать ей и ему, как он может заставить дрожать эти прекрасные бедра и что будет с этими торчащими сосками, если их правильно брать в рот и гладить. Да, он хотел бы подмять ее под себя, содрогающуюся в оргазме, готовый повторить все снова, а потом она вдруг поймет, что происходит, напряжется под ним, ее нутро туго обтянет его плоть, но он не остановится, не нарушит скорости, он будет ехать на ней, как на молодой чистокровной кобыле, пока она не перестанет соображать, не начнет царапать его и кусать за плечо, взмокшая от пота, и именно в этот момент он опустит руку у нее между ног, там, где его плоть, и начнет поглаживать… Он покажет ей, какой он сильный мужчина, а сильные мужчины всегда обладают красивыми женщинами, которые не что иное, как награда за работу. Он не боится ее, он выбьет из ее маленьких мозгов все амбиции.

И это ей понравится. И она кончит, а кончая, начнет кричать.

Когда кассета остановилась, Сэм взял номер «Вэрайэти» и положил себе на колени, чтобы прикрыть вздыбившиеся брюки. Незачем Майку видеть.

Темные глаза Роксаны смотрели на него в упор, как если бы эта женщина стояла прямо здесь, насмехаясь и дразня его, пробуждая в нем самом то, что, казалось, давно умерло или было безвозвратно потеряно в бешеной гонке за славой.

На секунду Сэмюэл Кендрик задумался: неужели он наконец встретил подходящую партнершу?

Дэвид Таубер быстро ехал вниз по Сансет. Одна рука его лежала на руле, а другой он нажимал кнопку повторного набора мобильного телефона. Опять занято. Черт побери! Ну просто какой-то рок! Сначала он не мог дозвониться до Кевина Скотта, теперь в этот паршивый ресторан. Какой смысл жить в век высоких технологий, если ты никуда не можешь дозвониться, потому что люди висят на чертовом телефоне круглые сутки? Что ж, если хочешь, чтобы дело было сделано, берись за него сам.

Он Дэвид Ариэл Таубер, второй Майк Овитц, был доволен маленькой Меган Силвер. Доволен ее внезапным появлением в кабинете Кевина, доволен ее сценарием — он годится, хотя над ним надо еще поработать. И он был доволен ее явной неосведомленностью в том, что касалось кинобизнеса. И еще тем, как ее неодолимо влечет к нему.

Сама она ничего собой не представляет, не на что смотреть, но во вкусе ей не откажешь, усмехнулся Дэвид. Он с удовольствием наблюдал, как она покраснела, когда он перехватил ее взгляд, устремленный на него. Будет забавно поработать с Меган и показать ей кое-что. Дэвид улыбнулся. Ну чем не совершенный клиент? Талантливая, наивная и в отчаянии. Именно поэтому, не дозвонившись до дыры, в которой она работала, Дэвид решил оказать ей честь и появиться там лично, чтобы сообщить хорошую новость.

И черт побери, девчонка, должно быть, неплохой психолог.

Она не только скроила свой сценарий под Зака Мэйсона, парня, который будет играть самого себя, но и написала весомую женскую роль подружки музыканта, которая была — ну-ка, попробуйте догадаться — супермодель! Если Роксана до этого с грехом пополам годилась для женской ведущей роли — хотя Дэвид и не знал реакции Сэма на ее пробу, — сценарий удвоит ее шансы. Кроме того, лос-анжелесская пресса поработала ударно и прекрасно помогла ему, так что теперь о Роксане Феликс не стоит беспокоиться. Но это Дэвиду не очень нравилось. Кому нужен клиент, который понимает, что делает агент, и хуже того, который сам понимает, что ему надо делать? Роксана Феликс взяла все в свои руки. Она раздражала его придирками. По шесть раз на день она звонила ему. Но сейчас наконец у Дэвида Таубера есть для нее кое-что.

Да, Меган Силвер не похожа на волшебницу, но, может быть, она именно ею и была. Взмахнула палочкой и сразу решила все проблемы Дэвида. Поэтому он и ехал к ней по бульвару без десяти девять. Сам.

Она заслужила.

Пятнадцать минут. Она должна твердить себе это без конца. Пятнадцать минут — и она сможет отсюда уйти.

Меган старалась все время быть при деле. Это нетрудно, мужчины то и дело просили пива, и надо было кидать в сковородки с кипящим маслом горы жирных цыплят и мороженых овощей. У нее не хватало времени взглянуть на часы. Она даже и не пыталась. Если Дженкинс заметит, то заявит, что она лентяйка, и заплатит меньше.

— Пять минут, дорогая, — шепнула ей Стэйси прямо в ухо, пробегая мимо с корзиночкой кукурузы. Она бесцеремонно плюхнула на двенадцатый столик эту корзинку, вернулась на кухню, и ее хорошенькое личико вдруг оживилось от возбуждения. — Посмотри-ка, Мег! Смотри, какая шикарная машина подъехала к нашей стоянке!

Меган, как и большинство официанток, вытянула шею, чтобы посмотреть.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина, — сказала Меган, наблюдая за человеком в очень дорогом сером костюме, вышедшем из спортивного автомобиля вишневого цвета. — Стэйси, может, тебе повезет. — Она вытерла руки о канареечную юбку с оборками.

Девять часов ровно.

Спасибо тебе. Господи.

— Я пойду за деньгами.

Ужасно уставшая, Меган подошла к маленькой кассе, в которой сидел Дженкинс.

— Итак, до понедельника, — мрачно сказал он.

Меган не собиралась менять решение. Всю ночь она крутила в голове слова Стэйси и поняла: девушка совершенно права. Неплохо быть официанткой в семнадцать. Но быть ею в двадцать четыре означает, что у тебя серьезные проблемы.

— Нет, я думаю, не увидимся. Я ухожу. — Она попыталась улыбнуться. Вот так-то, Меган, раболепствуй, как и положено маленькому цыпленку вроде тебя. — Спасибо, Боб, но я думаю, уже хватит.

Даже сквозь клубы пара было заметно, как угрожающе сверкнули глаза хозяина.

— Ты не можешь уйти.

Меган пожала плечами:

— Я собираюсь ехать домой.

— Может, тебе стоит прочитать контракт?

— Контракт? — удивленно спросила Меган.

— Ты подписала его, когда нанималась.

Тот клочок бумаги? Его он называет контрактом?

Меган попыталась вести себя сдержанно:

— Послушайте, мне очень жаль, если это доставляет вам неприятности, но…

— Ты должна была предупредить меня за месяц. А раз не предупредила, то не получишь деньги за неделю.

Несмотря на жару, Меган побледнела.

— Боб, вы, должно быть, шутите. Вы можете нанять кого угодно. Зачем вам оставлять меня на месяц? Я ведь ленивая официантка, сами говорили.

— Ну уж, не настолько ты плоха. — Он жадно оглядел ее.

«Боже мой! — подумала Меган, вдруг догадавшись, что означают эти слова. — Он вовсе не хочет, чтобы я осталась, он просто собирается довести меня до бешенства, чтобы я отсюда вылетела без денег за неделю. Но он не представляет, как мне нужны эти деньги».

— О'кей. — Она оглянулась. — Если хотите, считайте, что это предупреждение за месяц. Я могу даже написать заявление, если скажете.

— Ты уверена?

Итак, она права. Сейчас он взбесился. Боже, он, должно быть, не сомневался, что она разразится слезами и убежит.

— Да, Боб, я совершенно уверена. Вы должны мне за неделю, без денег я отсюда не уйду.

— Почему ты…

— Меган. — Вошедшая Стэйси, красная с головы до пят, прервала их разговор. — Боб, извините, но нужна Меган, сейчас же. Мужчина спрашивает лично ее. Он больше ни с кем не хочет говорить.

Дек, вдруг подумала Меган.

— Ты же знаешь правила, Меган, никаких личных посетителей, — неприятным голосом и с отвратительным намеком проскрипел Дженкинс. — Я пойду с тобой.

— Боб, моя смена кончилась. Я могу встретиться с гостем.

Он накинулся на нее:

— Но не здесь! Здесь ты работаешь, здесь не место для встреч с дружками! Если ты хочешь остаться у меня!

— Меган?

Все трое резко обернулись на незнакомый голос и увидели высокого мужчину в черном шерстяном костюме от Йоджи Ямамото. На правом запястье у него были золотые часы, в руках — портфель из мягкой свиной кожи. От него пахло деньгами, уверенностью и абсолютной убежденностью, что его появление в этой дыре — сенсация. Ему это нравилось. Стэйси не могла отвести от него глаз. Меган перестала дышать.

— Черт побери, кто это такой? — строго спросил Дженкинс, приходя в себя. — Слушайте, мистер, ей не разрешается встречаться здесь с гостями. Во всяком случае, если она хочет сохранить работу.

— Она не хочет.

— И кто вы такой, чтобы делать такие заявления?

— Мое имя Дэвид Таубер. Я работаю в «Сэм Кендрик интернэшнл», — сказал Дэвид, одаривая Меган своей самой яркой улыбкой. — Я агент мисс Силвер. Правда, Меган?

Меган, почувствовала, что сейчас упадет в обморок, от радости у нее закружилась голова. Наконец, столкнувшись взглядом с Дженкинсом, она обрела дар речи.

— Это правда, Дэвид, — сказала она. Потом повернулась к Дженкинсу и, не в состоянии сдержаться, широко улыбнулась:

— Эй, Боб, знаете, вы совершенно правы. Можете взять себе эти деньги, потому что я ухожу. Немедленно. И знаете, что я хочу вам сказать? — Она наклонилась к его угреватому лицу:

— Я готова отдать каждый цент из причитающихся мне денег, чтобы увидеть на вашем лице такое выражение.

— Мисс Силвер, мы можем ехать? Мой «ламборгини» на стоянке.

Дэвид Таубер стоял в дверном проеме, красивый, как Адонис, и протягивал ей руку. Несмотря на убогую обстановку, на дурацкую форму в оборочках, Меган приняла его руку, как королева.

— А почему бы и нет? — сказала она.

Глава 10

Ей приятно было ощущать тяжесть рукописи в кейсе.

Она шла в свой офис и физически чувствовала ее вес. Страницы были аккуратные, а это означало, что мало кто держал ее в руках. Она испытывала легкое волнение, словно от наэлектризованной атмосферы.

С таким же ощущением в это утро она выехала из гаража, кровь кипела в венах, она хотела скорее оказаться в своем кабинете и начать работу над проектом.

Возбуждение.

«Увидеть свет» — хороший сценарий. Она знала это, она чувствовала нутром. С того самого момента, как противный дурачок Таубер из «Эс-Кей-ай» передал ей рукопись с претенциозной запиской. Видит Бог, когда брала ее, ничего особенного она не ждала. В конце концов, никто никогда не слышал о Меган Силвер — кто она такая, откуда? — и эта рукопись пришла не из отдела сценариев Сэма. Если бы не горячее желание немедленно заняться проектом, возможно, она отказалась бы сама смотреть сценарий, скорее всего спустила бы по цепочке вниз кому-то из «Артемис», какой-нибудь амебе на самом дне. И к тому же ей очень хотелось осадить Дэвида Таубера. Мужчины такого типа уверены, что все женщины должны падать перед ними, раздвинув ноги, только из-за их приятной улыбки и хорошего загара. Она в общем-то привыкла к типам вроде Таубера. Дешевка-выскочка, недавно из пеленок. Наверняка в гимнастическом зале, где он качает бицепсы, стены зеркальные.

Но она не могла отказать себе в том, чтобы посмотреть рукопись. Хотя Таубер и дурак, он классическая модель голливудских везунчиков. Он возник из ниоткуда с Коллин Маккаллум, а теперь еще и с Заком Мэйсоном и с супермоделью. Итак, она начала читать, собираясь просмотреть за десять минут.

Она закончила, дойдя до последней страницы, и немедленно позвонила Сэму Кендрику.

«Увидеть свет». Невероятная любовная история. Очень волнующий сюжет. И все это на фоне секса, наркотиков и рок-н-ролла.

Эта вещь сделает ей имя. О Боже, как замечательно и как страшно дать зеленый свет своему первому фильму!

— Похоже, ты счастлива.

— Привет, Том, — сказала Элеонор, взглянув на босса, появившегося в дверях кабинета.

Он был в неописуемом черном костюме, каштановые волосы на его фоне казались еще темнее, но он ничего не мог поделать со вторым подбородком, свидетельством возраста. Двигался он как человек, привыкший повелевать.

Она ощутила знакомый укол тоски.

— Я принес завтрак, — сказал Том, широкими шагами пересек комнату и положил пакет ей на стол. Он вынул пирожок с начинкой, бумажный стаканчик с кофе и протянул ей, улыбаясь:

— Кофеин. Очищенный сахар. Пропитан жиром. Ешь.

— Да я не могу есть такое, — со смехом запротестовала Элеонор. — Бедра сразу поползут. Пол хочет, чтобы мы сели на диету. Он вообще предлагает нанять повара-вегетарианца.

Голдман покачал головой:

— Да ты что? И Джордан хочет, чтобы я стал этим чертовым вегетарианцем. — Он наклонился к ней. — Вот почему люди ходят на работу.

— Чтобы тайно поесть пирожков.

— Совершенно верно. А теперь ешь. Это приказ.

Улыбаясь, она надкусила пирожок. Он был сладкий, жирный и вкусный.

Том смотрел на нее с огромным удовольствием. Потом полез в пакет за своим пирожком и съел его в три приема.

— Боже, да ты же троглодит! — изумилась Элеонор. — Бьюсь об заклад, ты и дома поел.

Том словно защищаясь, пожал плечами и ухмыльнулся.

— Упражняюсь. Иногда. — Он протянул руку и нежно провел пальцем по подбородку Элеонор, вытерев капельку выдавившегося повидла, а потом облизал палец. — А президент киностудии совсем не умеет есть пирожки. Очень печально.

— Кстати, — Элеонор положила остаток пирожка и похлопала ладонью по рукописи, — у меня есть кое-что показать тебе.

— О деле мы можем поговорить позднее. Сейчас только восемь часов. Целый день впереди, — нетерпеливо сказал Голдман. — Когда же наконец у нас будет возможность поговорить? Расскажи мне, как ты.

Элеонор заерзала в кресле. Она почти смутилась. Свои чувства к Тому она давно признала и допускала их. Но аккуратно спрятала под «а ведь могло быть». С радостью она проводила раннее утро вместе с ним, наедине, до прихода помощников. Элеонор почти охватило отчаяние, когда она обнаружила, что стоило ему коснуться ее лица, как страстная волна желания охватила ее. Ей хотелось прижаться к его ладони, коснуться губами запястья, покрыть горячими поцелуями. От этого прикосновения, напоминающего эротическое, она мгновенно возбудилась. В том, как он вытер повидло с ее подбородка, было больше чувственности, чем в сексуальном акте, который она изображала с Полом каждое утро.

Утреннее свидание с Томом было радостным и невинным, никогда они не делали и не говорили ничего такого, что имело бы последствия. Только о деле. Но как он смотрит на нее, прямо в глаза, как просит рассказать о себе.

— Да я прекрасно. Просто замечательно.

— Правда? — тихо спросил Том. — А как жизнь дома?

Как с Полом?

Ее губы дрожали, когда она произнесла:

— Просто замечательно. Прекрасно. Спасибо. Он превосходный.

Так она отвечала ему каждый день. Они были солидной парой. Прочно стояли на ногах. Так, как и полагается известным в Лос-Анджелесе людям. Глава студии и банкир-инвестор. Независимые и суверенные. Моногамные. И очень подходили друг другу. В духе девяностых.

Но почему-то, сидя здесь и глядя на Тома Голдмана, она обнаружила, что ей трудно говорить. Невольно вспомнилась сегодняшняя сцена…

Первые лучи утренней зари начали робко пробиваться сквозь ароматную темноту сада, запахи гибискуса и жасмина разлились в холодном утреннем воздухе… Пять утра. Как обычно, они просыпались в этот час под тихие звуки классической музыки, запрограммированной накануне Полом.

Бах или Моцарт. Пол притянул ее к себе. Никаких распаляющих игр — их близость была словно часть обычного утреннего ритуала, вроде пробежки в половине шестого или стакана апельсинового сока с минеральной водой в шесть.

Но сегодня утром она отвернулась.

— Ну давай, в чем дело? — спросил он сонно, уткнувшись ей в плечо. — Не хочешь?

— Я просто устала.

Но правда была в том, что она не хотела. Не хотела сейчас. После того как Элеонора прочитала сценарий «Увидеть свет», весь пропитанный всепоглощающей страстью .и чистой любовью, она мечтала о Томе, и именно сегодня, именно в это утро, в его мягком полурассвете, что-то внутри нее взбунтовалось при мысли, что Пол может прикоснуться к ней.

— Ты же никогда не устаешь.

Она ненавидела этот тон, в котором слышалось обвинение.

— Ты просто забыла поставить себе кое-что вчера вечером? Предохраняющее?

Элеонор принялась отрицать:

— Нет. Я не забыла. Пол. Я…

— Не понимаю. Почему мы не можем заниматься любовью без этого? Я не понимаю, почему ты всегда настаиваешь на этом проклятом предохранении? — Он разозлился, его голос звучал холодно.

Слава Богу! Элеонор почувствовала, что его желание пропало.

— Ты говоришь, что хочешь детей, но время уходит. Мне совершенно не понятно, почему бы нам в конце концов не пожениться?

— Мы с тобой это уже обсуждали. Раньше, — сказала Элеонор, вдруг почувствовав себя совершенно беззащитной.

Она не любила, очень не любила говорить на эту тему и не хотела спорить с ним. — Просто еще не время.

— Так когда же наконец это время настанет? Когда тебе стукнет пятьдесят и нам придется брать ребенка на воспитание?

Пол откинул одеяло и начал одеваться. Длинное гибкое тело темным силуэтом выделялось на фоне бледного рассвета. Элеонор видела по его резким движениям, по самой позе, как сильно он злится.

— Так ты выйдешь за меня замуж?

Это было требование, не вопрос.

Она напряглась.

— Пока нет.

— Я не могу ждать вечно, Элеонор, — предупредил ее Пол, отправляясь в ванную. — Я хочу детей.

О, я тоже хочу, подумала она, продолжая лежать, закутавшись в простыню. Словно защищаясь. Я тоже хочу.

Дети. Ребенок, а может, двое детей или трое. Малыши с широко распахнутыми глазами, маленькими ручонками, дети, полные любви и страха, и эти чувства они не способны выразить словами. Она всегда хотела детей, уверенная, как все молодые красивые женщины, что жизнь пошлет мужа, желанного, достойного, такого, которому можно с радостью довериться, с которым можно зачать дитя не в спешке и не под давлением. «Когда-нибудь у меня родятся дети».

Сейчас Элеонор не сказала бы точно, когда впервые ощутила, что ее молодость прошла. Не могла она определить и время, когда начала волноваться. Может, в тот момент, когда ее осенило, что Том Голдман никогда дальше флирта с ней не пойдет? Его подружки сменяли одна другую, и каждая на пять, семь, десять лет моложе нее… От тинэйджеров до двадцатидвухлетних.

Именно тогда она приняла ухаживания самого завидного из всех холостяков, роившихся вокруг нее. Он приносил ей напитки на благотворительных балах, оттеснял от нее всех мужчин на приемах у Изабель Кендрик. Полу Халфину было тридцать девять. Красивый, богатый, образованный, обворожительный. С ним интересно говорить, если не требовать от беседы чего-то необычного. Он знал все, что полагается знать о Шекспире и Вивальди. Его фирма, довольно известная, участвовала в этом году в организации нескольких развлекательных мероприятий весьма высокого уровня. Элеонор исполнилось тридцать два. Они стали «прекрасной парой». Обладающей властью, вроде Билла и Хиллари, каждый из которых поднимался по своей собственной лестнице.

Элеонор считала Пола довольно милым. И в конце концов переехала к нему.

Поселившись у него в доме, Элеонор испытала большое облегчение. Впервые она почувствовала, как сильно давило ее одиночество прежде. Ей больше ничего не надо доказывать, не надо отвоевывать себе место в обществе, которое состоит большей частью из жен начальников, да и дамы заметно оттаяли по отношению к ней. Отныне было кому сопровождать Элеонор Маршалл на премьеры «Артемис», у нее появился замечательный, завидный партнер. Первые несколько месяцев совместной жизни они провели как на качелях, раздумывая, пожениться им или нет. Брак неизбежно должно был привести к детям. И их семья стала бы идеальной семьей Беверли-Хиллз.

Но она не могла на это пойти.

Именно дети останавливали ее. Дети, о которых она мечтала с тех пор, как сама была ребенком, укладывая куклу в кроватку, баюкая медвежат, леча их от самых невероятных болезней. Элеонор была единственным ребенком стареющих родителей и поэтому всегда воображала себя красивой молодой матерью с кучей деток. Когда она стала старше и начала всерьез задумываться об этом драгоценном даре человеческой жизни, она просто не могла понять, почему многие так легкомысленно относятся к своим детям. Пары разводились просто, не пытаясь даже приложить усилия и заделать трещины в своих отношениях ради детей. А сколько родителей недодавали любви своим малышам! Отцы-бездельники бросали женщин, матерей их собственных детей, только потому, что больше не хотели этих женщин и боялись ответственности за лишний рот, который надо кормить. Боже, неужели у них нет даже простого любопытства?

Ребенок — это ведь чудо. Это их продолжение, их связь с будущим. Мост между поколениями. Неужели мужчины не способны посмотреть на это под таким углом зрения?

Элеонор удивлялась. Наверное, они никогда не разглядывали своих деток пристально, иначе увидели бы, что их собственные глаза смотрят на них. Неужели они не понимают, что, укладывая ребенка в кроватку, держат в руках свое нежное будущее? Сотворить жизнь вместе с кем-то. Разве не в этом выражается неразрывная связь между двумя — мужчиной и женщиной?

И, размышляя о ребенке, плоть от плоти и кровь от крови своей собственной, Элеонор не могла представить свое дитя с носом Пола и его подбородком.

Когда она пыталась вообразить черты отца своего младенца, она видела глаза Тома Голдмана.

Конечно, все это смешно. Том ничего к ней не чувствовал. У него полно девиц, он ее босс, и он ее друг. Какое для него имеет значение, что когда-то она влюбилась в него?

Но окончательно Элеонор разобралась в своих чувствах, когда на горизонте возникла Джордан Кэбот. Джордан приехала в Лос-Анджелес из Сан-Франциско полтора года назад. Блондинка, отпрыск богатого благородного семейства, еще одна пустая дурочка, явившаяся в Голливуд специально, чтобы подцепить на крючок кого-нибудь из шишек. А к тому времени Том был уже председателем «Артемис» и самым выгодным женихом в городе. Возможно, Джордан просто повезло, она оказалась под рукой в самый подходящий момент, когда Том только что получил повышение по службе, был доволен собой и собственной жизнью.

И давай-ка взглянем в лицо фактам, сказала себе Элеонор. В городе, полном красоток с льняными волосами, Джордан Кэбот сумела выделиться. Превосходная фигура, повторяющая очертания песочных часов, хорошенькое американское личико. Прекрасная кожа, белые зубы, отличная физическая форма. И двадцать три года! Но всего этого было бы мало, чтобы окольцевать Тома, очень осторожного, опасавшегося связать себя с кем-то. Что окончательно решило судьбу Джордан — так это ее выдающиеся способности в постели. Том был просто сражен, покорен. Элеонор знала, Том рассказывал ей по-дружески. Он не был вульгарным, но по утрам приходил к ней в кабинет и изумлялся, восхищался, каким неистощимым, живым, молодым становится с Джордан. Он говорил, что ему все время мало. Что он никогда от этою не устанет. И вскоре Элеонор уже приходилось стучать в дверь его кабинета, прежде чем войти: она боялась помешать длинному разговору по телефону, полному интимных намеков.

Том стал просто одержим сексом. Он говорил, что Джордан заставляет его превращаться в ненасытного подростка.

Элеонор стали сниться кошмары. Она видела во сне Джордан, молодую, безупречную, совершенную. Видела, как извивается ее тело, принимая позы, которые Элеонор не могла бы даже придумать…

Через три месяца после встречи они обвенчались. А еще через месяц зарегистрировали брак. И когда Том после двух месяцев брака в доверительной беседе с Элеонор сказал, что хотел бы, чтобы Джордан забеременела, что дети — единственное, о чем он мечтает, она заставила себя признать: в ее собственной жизни произошла величайшая трагедия.

Она любила Тома Голдмана. Отчаянно любила. И лишь это чувство объясняло жгучую, опустошающую боль, охватившую ее от его слов. Никакого другого мужчину, кроме Тома, она не хотела видеть отцом своего ребенка.

Но этому не суждено сбыться. Она понимала. И воспринимала как реальность. Как истинную правду. Если Элеонор Маршалл хочет стать матерью, ей стоит поискать другой набор генов, с которым она может соединить свой.

Более того, ей надо найти отца своему ребенку как можно скорее. Ей уже тридцать восемь. А если не Пол, то кто?

Предположим, она оставит Пола, но станет ли ей от этого лучше? Кого бы она ни нашла, все равно это будет него.

Поэтому не пора ли прекратить поиски? От добра добра не ищут. Ведь нет никакой гарантии, что она отыщет кого-то лучше. Отчаяние и бесконечная тоска по ребенку, которого ей так страстно хотелось, нахлынули на нее. Когда она видела в большом универмаге матерей с детьми, ей хотелось плакать. Она мечтала о детях. Эти мысли, такие реальные, раздирали ей душу, она ощущала запах молока, прикосновение к бархатистой коже, видела словно наяву маленькие сжатые в кулачок пальчики, удивлялась, какие длинные ресницы растут на таких крохотных веках.

А Пол давил на нее, требуя дать согласие на свадьбу. И хотел, чтобы она сразу после этою забеременела.

Вот уже три месяца она медлила и тянула.

А сегодня утром вдруг почувствовала, что стены начинают сдвигаться вокруг нее. Надо решать. А она понятия не имела, что делать.

Элеонор посмотрела на Тома, склонившегося над ней и уставившегося ей в глаза каким-то странным испытующим взглядом.

— Правду хочешь? Не все хорошо.

— Работа давит?

Он явно изучал ее. На миг ей показалось, что он хотел услышать от нее не просто «да», а что-то более личное.

Она хотела было сказать, что Пол весь в делах.

— Пол хочет, чтобы я вышла за него замуж. А мне… я не готова к этому, — сказала она. — А У тебя? Как у тебя дела с Джордан?

— Да тоже не очень. — Том печально улыбнулся, лотом отвел взгляд. — Я, видимо, недопонимал, что такое разница в возрасте.

— Надеюсь, ничего серьезного? — О Боже, злясь на себя, подумала Элеонор, я еще пытаюсь его успокаивать. С чего бы это?

— Нет, я уверен, все утрясется. Особенно когда мы забеременеем.

Она кивнула, пытаясь скрыть разочарование. Какой удар для нее — «когда мы забеременеем»! Том жаждет стать отцом. Он мечтает иметь детей. Но не с ней.

— Но должен признаться, иногда мне на самом деле тяжко. Я имею в виду — говорить с ней.

Элеонор видела, с каким трудом он подыскивает слова, желая объяснить ей свою проблему, не критикуя жену.

— Ну… не так, как с тобой. Она не интересуется ни…

Да ничем она не? интересуется. Только как взбираться по общественной лестнице и нарядами подороже, чтобы подпитывать колонку светских сплетен, подумал Том. Да, конечно, он никогда не устанет заниматься сексом с Джордан.

Он и не уставал. Но не утомился ли он от всего остального?

Том слышал, как его голос замер на полуслове. Он не мог признаться даже Элеонор. Хотя они очень хорошо понимали друг друга., А если честно, то именно Элеонор он не мог признаться. Ей, тонкой и умной женщине, от которой исходит чувственность. Флирт с ней был для него постоянным занятием с момента знакомства. Но в последнее время, казалось, этот флирт переходит в новую стадию. В общем-то он всегда хотел ее, но его уважение к их дружбе, осторожность, боязнь повести себя не правильно и его страх…

Перед чем? Быть (связанным? Связанным из-за секса, от которого он не сможет отказаться? Его страх перед отношениями, которым он не мог подобрать названия. Все это удерживало его, не позволяло сделать шаг… Желание должно быть радостным, ясным. Желание, которым ты мог бы управлять. И в конце; концов он женился на девушке, способной удовлетворить его желание виртуозно.

Джордан. Она гораздо привлекательнее Элеонор, бесспорно. И на четырнадцать лет моложе.

Так почему желание исподволь все-таки охватывает его?

Почему он ощутит в чреслах тяжесть и тепло, стоило ему прикоснуться к подбородку Элеонор?

— Наверное, я просто уже слишком старый и слишком консервативный, — закончил Голдман.

Элеонор посмотрела на него через стол. Стаканчик с кофе остывал передо ней.

— Нет, Том, — сказала она.

Повисло молчание.

Голдман протянул руку и накрыл своей большой ладонью ее тонкие пальцы, крепко стиснул и сказал:

— Элеонор…

— Привет, два моих самых любимых человека.

Даже не взглянув на нее, Том Голдман отдернул руку, как будто на кожу плеснули кислотой. За спиной Тома Элеонор увидела одетого с иголочки Джейка Келлера, старшего вице-президента. Ее помощник, Джейк, был тем, кого обошли, не предложив президентский пост. Его заняла Элеонор. Он всегда держался вежливо и дружески, но был настоящим врагом, Элеонор это знала. От его внезапного появления по спине ее пробежала дрожь. Как неприятно, Похоже, он ничего не заметил.

Во всяком случае, она надеялась.

— Элеонор, найдется секунда? Я хотел поговорить о сценарии, который мне вчера послали. «Увидеть свет».

— Ну конечно, Джейк, конечно.

Элеонор взяла рукопись со стола, протянула Тому и сказала:

— Том, ты бы тоже просмотрел. Это сценарий для проекта «Зак Мэйсон — Фред Флореску». Он подходит.

— Так вы даете ему зеленый свет? — изумился Келлер.

В его тоне явно слышалось неодобрение.

Она не стала ничего объяснять или отвечать на оскорбительный тон. От Джейка Келлера не требуется одобрения или неодобрения. Она его начальник.

Том Голдман быстро перевел взгляд с одной на другого.

— Джейк, может, стоит поднять этот вопрос на производственном совещании в десять?

Он поддерживает ее, Элеонор понимала. Она знала, Том выслушает очень внимательно любую критику Джейка, но он не станет мешать ей принимать решение. В конце концов, быть президентом и означает решать самой. Но Джейку будет позволено обозначить протест. И если вдруг фильм провалится, Джейк может сказать, что он предупреждал.

— Конечно, — легким тоном сказал Келлер. — До встречи.

Он повернулся к двери. Том направился за ним.

— Увидимся позже, Элеонор.

— Конечно.

И ни следа от их интимности не осталось. Но она ничего другого не ожидала. Возможно, он уже пожалел об откровенности.

— Том, постарайся просмотреть этот сценарий до совещания, если сможешь. Он действительно хороший. Дэвид Таубер представляет автора.

— Я думал, Кевин Скотт представляет всех авторов.

— Да, всех, кроме этого. Дэвид Таубер сам нашел ее.

— Да что ты? — удивился Том и улыбнулся. — Парень времени даром не теряет. О'кей, я просмотрю.

Элеонор посмотрела Тому вслед, понимая, что имя Дэвида Таубера имеет какой-то вес. Он прочтет сценарий быстро только потому, что Таубер нашел его. В этом есть смысл.

В конце концов, Дэвид Таубер привел Зака Мэйсона, и это его фильм. Фред Флореску — наиболее важный участник сделки, а Фред — личный клиент Сэма. Но все-таки… Если Голливуд называют джунглями, то в девяностых годах в нем хозяйничают именно такие шакалы, как Дэвид. Она заметила, что Том никак не отреагировал, услышав ее мнение о сценарии. Она понимала: он оставляет за собой право сделать собственный вывод. Элеонор посмотрела на часы на компьютере. Без четверти девять. Производственное совещание в «Артемис» должно начаться через час.

Она очень надеялась, что Тому понравится сценарий.

Но даже если нет, она собирается отстаивать свое мнение.

Она нашла отличный сценарий для Мэйсона и Флореску, и когда они подберут актрису на главную женскую роль, будь То Джулия Робертс или Дженнифер Джейсон Ли, — это будет дело!

Несмотря на раздражение, Элеонор Маршалл чувствовала некоторое волнение. Она собиралась впервые проявить свою власть. Это пугало ее. Но и возбуждало. Очень. Вот настоящий кинобизнес.

Вот то, чего она всегда хотела.

Ну почти все.

Глава 11

Когда она распахнула последнее окно, мощная волна запахов накрыла ее. Первое, что поразило ее утром, — это голливудский воздух, пропитанный ароматом жасмина, гибискуса и еще неизвестно каких растений. Здесь, наверху, она оказалась выше линии смога, небо было покрыто облаками, но не угрожало дождем. Капельки воды повисли в воздухе в виде теплого легкого тумана. Почти прозрачного.

Пели птицы, что было совершенно удивительно для Роксаны, девушки-горожанки; она сначала даже не поняла, что это за звуки. Глядя вниз на Лос-Анджелес, мирно лежавший под ней и казавшийся совершенно безмолвным, она испытывала странное чувство. Счастье.

Роксана грациозно покачала красивой головкой. Жаль, что нет зрителей. Они оценили бы. Длинные черные волосы она сегодня заплела в косу. Обычно бледные щеки порозовели от утренней гимнастики.

Дэвид нашел ей это место, и надо признать, он хорошо поработал. Дом этот примостился на высоком выступе, среди холмов, скрытый от посторонних глаз. Он был защищен зеленой живой стеной так надежно, что никакие длиннофокусные объективы или поклонники с биноклями ничего не смогли бы разглядеть. Здание в мавританском стиле спроектировал неизвестный, но очень талантливый архитектор, еще в тридцатые годы, и с тех пор оно несколько раз перестраивалось. Мраморный фонтан день и ночь журчал во дворе. А на крыше дома находился настоящий нью-йоркский пентхауз с гимнастическим залом и домашним офисом, полностью оборудованным: несколько телефонных линий, факсы и компьютер, надежная охранная система и много естественного света. Не говоря уже о зеркалах. Бассейн был устроен прямо посреди большой гостиной — еще одна деталь, пришедшаяся ей по вкусу. Роксана не любила бассейнов под открытым небом. Любой дурак с вертолета мог на нее пялиться.

Плата за дом была астрономической. Ну и что? Роксана Феликс астрономически богата. А очень скоро станет астрономически знаменита. Когда вчера вечером позвонил Таубер, она нисколько не удивилась. Кто-то другой мог бы, но не она. Она ведь за тем и приехала в Лос-Анджелес. И конечно, собиралась преуспеть. Ей всегда это удавалось.

Она — Роксана Феликс, и она получает то, что хочет.

Всегда.

— И что ты сказал ей?

Сэм Кендрик напрягся — ему не понравился тон Элеонор. Вот уже пятнадцать лет он — лучший агент в Голливуде, и его опыт позволял ему, как опытному психологу, улавливать настроение людей. Элеонор явно злилась. Он старался держать себя в руках.

— Элеонор, Дэвид позвонил и сообщил, что ее внесли в список кандидатов на роль Морган. Ты ведь нам так и сказала. Не больше и не меньше.

— 0 — хо-хо. — Президент «Артемис» постучала наманикюренным ноготком по газетам, лежавшим перед ней.

На первых полосах красовались заголовки: «Роксана начинает актерскую карьеру», «Супермодель серебряного экрана». И самое худшее выдала «Нью-Йорк тайме»: «Роксана выбивает Джулию, Уайнону и всех остальных».

Сэм с трудом сдерживал ярость. О Боже, как он понимает Элеонор! Самое непрофессиональное поведение, с каким ему приходилось сталкиваться. Но все равно, эта наглая сука — его клиент.

— Элеонор, клянусь, мы никакого отношения к этому не имеем.

— Ее поведение ставит меня в чрезвычайно тяжелое положение. Как тебе известно, мы пока набираем актеров на роли. Мы не обращались к агентам Бриджит или Дженнифер, Джулии или Уайноны. А они уже прочитали это!

У Сэма в мозгу включился сигнал тревоги. Элеонор никогда не распалялась. Она всегда умела держаться.

— Я поговорю с ней, Элеонор. Обещаю.

— Сделай это. — Она все еще сердилась. — Клянусь, мне следует выпустить пресс-релиз и заявить, что все это сфабриковано твоей клиенткой. Но если мы на самом деле возьмем ее на роль, об этом надо помалкивать. Во всяком случае, пока.

— О'кей. — Кендрик кивнул.

— Теперь, Сэм, мне надо принести извинения Майку Овитцу, Джеффу Бергу и всем остальным, кого Роксана Феликс обрызгала слюной. — Элеонор глубоко вздохнула, пытаясь овладеть собой. — И еще, Сэм, постарайся встретиться с ней сам. Не посылай этого дурачка Таубера с таким заданием. Я хочу, чтобы кто-то преподал мисс Феликс урок, чтобы она поняла: мы занимаемся кинобизнесом, а не пресмыкаемся перед ней. И мы в любой момент можем дать ей пинка под зад.

Сэм невольно улыбнулся:

— О'кей, Элеонор. Я лично этим займусь. Такое больше не повторится.

— Хорошо бы.

И снова она стала Снежной Королевой. Холодной и строгой. Сэму даже стало немного жалко, что она вернулась к своему обычному состоянию. Он пожал ей руку и вышел из кабинета. Было очень интересно увидеть разгневанную Элеонор Маршалл. Пусть даже этот гнев направлен на него. Он всегда пытался представить себе, как удается Полу Халфину хоть немного отогреть ее, когда она вечерами возвращается домой.

Элеонор забыла про Сэма раньше, чем он вышел из кабинета. Она уже набирала номер телефона «Си-эй-эй» и «Ай-си-эм», потом другие номера, чтобы принести извинения, произнести штампованные фразы, заявляя, что «Артемис» не имеет никакого отношения к публикациям в прессе.

Нельзя обидеть известных киноактрис. Ни одна студия не могла себе такого позволить. Женщины-актрисы до сих пор получают меньше коллег-мужчин, но их ставки в сравнении с мужскими медленно, но верно ползут вверх год от года. Что в общем-то Элеонор приветствовала. Хотя сама никогда не заплатила бы женщине-звезде ни на цент больше, чем принято. Если наконец актрисы получат равноправие, это должно произойти естественным путем. Все решает рынок. Бизнес есть бизнес. Именно благодаря таким воззрениям Элеонор Маршалл получила президентское кресло. Именно этим отношением она руководствовалась теперь, в ситуации с Роксаной Феликс.

Но ее просто бесило поведение этой женщины, уверенной, что она может вертеть как хочет «Артемис» и «Эс-Кей-ай». Роксана Феликс невероятно красивая и невероятно надменная. Но в то же время она не Мерил Стрип. Она думает, будто хорошенького личика достаточно, чтобы сделать карьеру актрисы, и Элеонор очень хотелось доказать ей: так не бывает. Хотелось не допустить ее к желанной роли, а через все газеты, которые так пресмыкались перед ней, преподать урок.

Но Элеонор не могла себе позволить этого.

Роксана, Роксана, Роксана. Всю неделю только это имя она и слышит. Стоило дать проекту зеленый свет, как Дэвид Таубер принялся названивать ей по двадцать раз в день, местная пресса и телеканалы осаждали просьбами дать интервью — они хотели получить подтверждения слухам. Том Голдман вдруг стал настаивать на пробе Роксаны вместе с Заком.

Элеонор пожала плечами и согласилась. В конце концов, первоначальные пробы Роксаны, присланные Сэмом, не были ужасными. Хотя и хорошими их не назовешь. Поскольку главную мужскую роль играет дебютант и автор сценария тоже никому не известен, ей, конечно, хотелось обезопасить себя и на ведущую женскую роль пригласить знаменитую талантливую актрису. Что ни говори, на производство фильма тратятся слишком большие деньги. А тут еще Джейк Келлер кипит от раздражения и на каждой стадии производственного процесса высказывает бесконечные возражения начиная с первого совещания по бюджету маркетинга. Она, Элеонор, сумела его приструнить, но он вынуждал ее постоянно быть настороже.

Вот она сиди г и на глазах у Тома Голдмана ведет с ним дуэль. Два ответственных сотрудника схватились перед Голдманом, а он наблюдает за их борьбой с высот Олимпа, не принимая ничью сторону и делая пометки в блокноте. Обычное занятие для голливудских шишек. Том не ругал и не хвалил сценарий «Увидеть свет». Если фильм выйдет удачным, он снимет пенки, а если провалится, то дистанцируется от него. Каждый ответственный человек в Голливуде ведет себя подобным образом, и Элеонор старалась не воспринимать это как нечто личное. Но все равно было обидно. «Увидеть свет» — ее первый проект, и она могла заметить, что сценарий Тому понравился, как и ей. Элеонор очень хотелось ощутить его поддержку. Втайне она даже надеялась, что ради нее он забудет об осторожности и нарушит свои принципы.

Но это мечты. Во всяком случае, ее удивило даже то, что Том подключился к подбору актеров. Он слишком для этого занят. Творческая сторона кинобизнеса не его сфера.

Он один из тех, кому положено сосредоточиться на том, чтобы студия хорошо выглядела перед истинными хозяевами кинодела с Уолл-стрит. Ну что ж, если он хочет, чтобы Роксану Феликс пригласили на пробы, так тому и быть.

Все-таки он ее начальник. И кстати, он очень настаивал.

Элеонор не могла понять почему.

— Элеонор, ты, наверное, не в своем уме. Все эти люди без имени…

— Я бы не сказала, что Зак Мэйсон — человек без имени, — заметила она на совещании по подбору актеров.

Она пыталась свою уверенность прикрыть непринужденным тоном. Что, в конце концов, позволяет себе этот Джейк Келлер? Она постаралась не выказать удовольствия от мысли, что сейчас Келлер критикует предложение Тома прямо при нем. Это ведь не ее идея, как казалось Келлеру. Том говорил с ней об этом наедине, поэтому решение пригласить Роксану Феликс на пробу только выглядело как ее личное.

Джейк потому и напал.

— В кино у него нет имени. Да, он, конечно, рок-звезда, как Мик Джаггер, или Стинг, или Мадонна. У них большие кассовые сборы.

— Вот это верно. Но мы смотрели пробы Зака и сошлись на том, что он талантлив.

— Хорошо, может быть. — Келлер не стал отрицать. Мэйсон на пробах показал, что у него дар от Бога. Он играл так же хорошо, как Оливье, и смотрелся так же здорово, как Киану Ривз. — Но это риск. И потом — нам не понравились пробы Роксаны.

— Но это было до того, как мы остановились на сценарии «Увидеть свет». Там герой — рок-звезда, а героиня — супермодель. Им обоим придется играть самих себя. Я думаю, это как раз сильный момент.

— Но не можешь же ты взять человека на роль только из-за давления прессы? — прорычал Джейк.

Элеонор, глядя на его превосходный костюм, рыжие волосы с аккуратным пробором, почувствовала такую сильную неприязнь, какую обычно приберегала для Изабель Кендрик и ее шабаша ведьм — дам Беверли-Хиллз, которые собирались на великосветские ленчи. Она руками разгладила свою розовую шелковую юбку, прежде чем ответить очень трогательным тоном, совершенно не подходящим к сути сказанного:

— Завтра мы делаем пробы Роксаны Феликс.

Она умолкла, желая, чтобы ее слова дошли до присутствующих. Пусть-ка эти молодые, неопытные вице-президенты, с жадным интересом наблюдающие за дракой старших, делают свои выводы. Она президент и намерена показать им это. Чтобы не сомневались. Джейк Келлер десять лет занимается творческой работой в студии, а она пришла из маркетинга. Он всегда, при каждом удобном случае, стремился подчеркнуть ее слабости. И если она не проявит твердости, он этим воспользуется.

— Итак, завтра утром. Джейк, пробы входят в твою сферу деятельности, так что ты должен все подготовить. Я приду в полдень, и мы сможем обсудить пробы. Том, а тебя это устроит?

— Да, замечательно. У меня нет ничего такого, что нельзя переставить или отодвинуть.

Том посмотрел на нее с еле заметным удивлением и одобрением, медленно кивнул, отчего сердце ее учащенно забилось, а Джейк Келлер побагровел, как свекла.

— Тебя устраивает, Джейк? — холодно и настойчиво спросила Элеонор.

— Конечно.

Он вынужден был согласиться. Все в комнате это понимали. И черт побери, может, Элеонор сейчас и дала волю своей почти мужской агрессивности, но она призналась себе, что было приятно ткнуть его носом куда следует.

Когда она входила в темный маленький кинозал, у нее возникло странное чувство. Вдруг Элеонор подумала, что лично ставит на Роксану Феликс, женщину, которую она даже не хотела брать на пробу. Дело крупное. Ее первый фильм. К работе привлечены рок-музыкант, неизвестная сценаристка и огромные-огромные деньги. В этой ситуации она слишком много ставит на кон. Женская роль очень важна. Они посмотрели всех самых значительных актрис — все хотели играть с Заком у Фреда, эти женщины поколения Джордан Голдман. Для которых и режиссер, и звезда были богами поп-культуры. Элеонор чувствовала себя старой и одинокой, она понимала, что Мэйсон — звезда огромной величины, она видела цифры его доходов, но она и понятия не имела, какие почти религиозные чувства он может вызывать. Для двадцатилетних он просто пророк. Их Боб Дилан. Вот почему люди вроде Джулии, Уайноны, других голливудских звезд и шишек кинобизнеса буквально дрались, чтобы получить возможность работать с ним.

И хотя самые разные красивые лица проплывали на экране на пробах с Мэйсоном, где-то в глубине ее существа было неприятное ощущение: не сработает. Ни с кем из них.

О, они все, бесспорно, величайшие актрисы, и выглядят прекрасно и довольно правдоподобно в роли супермодели.

Но какой-то магии — «химии» — с Мэйсоном не получалось. «Увидеть свет» должен потрескивать от излучаемой сексуальной энергии.

Обычно мужчины ходили на все пробы для дорогостоящих фильмов. Потому что женщина должна быть не только профессиональной актрисой, но, как говорили на съемочной площадке, она должна заставить мужчину захотеть.

Довольно вульгарно, но метод эффективный, и от Элеонор Маршалл не требовалось посещать пробы. Ну что ж, теперь никто не может ее остановить. Она президент и будет сидеть в этой темной комнате с кучей мужчин, с унылым видом наблюдая, как актриса за актрисой что-то вежливо бормочут с экрана. Мастерство, но ничего зажигающего.

Для «Увидеть свет» это не годилось.

И тут наконец они увидели Роксану.

Реакция мгновенная.

Когда камера наехала на Морган, подружку героя, все мужчины в комнате заерзали в креслах. Роксана была в джинсах и в майке, но когда важно шествовала посреди экрана, источая высокомерие и скуку, она была грациозна и опасна, словно львица. Возбужденная львица. Реакция Мэйсона на нее — это нечто. Его глаза шарили по ее груди, потом взгляд опустился ниже молнии на джинсах. Он раздевал ее глазами так нагло, что Элеонор, к удивлению, сама ощутила волнение и какое-то чувственное, чисто сексуальное желание в самом низу живота. Сейчас Роксана должна дать ему пощечину, но Мэйсон перехватывает руку и прижимает ее к корзине для бутылок. Она высвободилась, оттолкнула его, а во взгляде было столько злобы, что, казалось, в любую минуту она оскалит зубы и зарычит. Возбужденный шепот мужчин в зале стих. В комнате слышалось лишь их тяжелое дыхание. Зак и Роксана произносили слова текста, но Элеонор понимала: никто не слушает. Никаких слов, все следят за языком страсти. Желание охватило этих двоих на экране с такой силой, что ей показалось — она попала в чью-то постель. Они вот-вот перестанут произносить положенные по роли слова и начнут заниматься любовью прямо на глазах у всех. Невольно Элеонор поймала себя на том, что оглянулась на Тома Голдмана. Она хотела увидеть его реакцию, быть рядом с ним, пока у нее такие ощущения.

Что-то теплое коснулось ее интимного места, как будто кто-то рукой, легкой, как перышко, погладил… Как если бы Том дохнул ей в затылок.

Сексуальная энергия на экране была такой силы, что Элеонор думала: если поднести спичку, экран воспламенится. Это игра ее воображения или на самом деле брюки Зака спереди натянулись? И на самом ли деле на высокой упругой груди Роксаны Феликс сквозь майку проступили затвердевшие соски?

Когда экран погас, Элеонор Маршалл услышала, как коллеги-мужчины пытаются выровнять дыхание, и улыбнулась.

Пошел ты к черту, Джейк Келлер! Этот фильм получится!

Они пока не объявили решение. Это было бы слишком большим оскорблением для остальных кандидатур. Элеонор просто заметила, что было интересно, и Том согласился. А потом все вернулись на рабочие места. Но каждый для себя уже определил, кто будет играть Морган.

Хотя и не было объявлено, кого берут на роль, и поведение Роксаны непростительно, Элеонор Маршалл понимала: нельзя упускать Роксану.

Роксана Феликс — их новая звезда.

Элеонор быстро закончила разговор с Майком Овитцем, извинилась перед ним и нажала красную кнопку на телефоне. Звонил Том Голдман:

— Ты встречалась с Сэмом?

— Да, он собирается с ней поговорить. Я попросила его сделать это лично.

Голдман хмыкнул.

— Хорошо. Ну что ж, я думаю, лучше подтвердить наше решение как можно скорее. Если мы будем держать их в подвешенном состоянии день-другой, а потом все равно объявим Роксану, это будет выглядеть неприлично.

— Ладно, Том. Я только что закончила разговор с «Си-эй-эй», дай мне час времени, и я сделаю заявление.

Он засмеялся тихо и тепло:

— Конечно. Я предоставляю решать тебе, я верю в твой безупречный разум.

Повисло минутное молчание.

— Ты собираешься завтра на прием к Изабель Кендрик? — спросил Том осторожно.

— Только минут на десять. Мы покажемся и уйдем. — Элеонор улыбнулась. — Если я совсем не приду, Изабель и… — Она остановилась, потому что хотела сказать «Джордан», но вовремя спохватившись, продолжила:

— ..и все остальные наведут на меня порчу.

— Ax… — произнес он разочарованно, а потом, поколебавшись, сказал:

— Я надеялся, ты останешься. Нужно же нам хоть когда-то поговорить?

Элеонор почувствовала, что напряглась и ощутила то самое волнение, которое испытала вчера утром наедине с Томом, но захотела убедиться, права ли она.

— Но мы и так все время говорим.

— Я не имею в виду бизнес.

— У нас ведь столько возможностей общаться. В прошлый уик-энд мы играли в теннис.

Снова пауза.

— Я имею в виду только нас. Тебя и меня.

Ее словно ударило током. Элеонор попыталась взять себя в руки. Собрав все силы, она постаралась обычным тоном произнести:

— А ты думаешь, на этом большом приеме мы сможем ускользнуть и поговорить?

— Да, именно так я и думаю. — Он снова хмыкнул, явно смущенный.

Элеонор казалось, ее сердце стучит уже в ушах, почти оглушая. Язык прилип к небу.

— Что бы там ни было, я надеялся, ты останешься.

— Хорошо, я останусь.

Том повесил трубку.

Целую минуту Элеонор Маршалл смотрела на телефонный аппарат, пытаясь утихомирить дикую, странную пульсацию в крови.

Дэвид Таубер взялся руководить ее жизнью, и Меган не могла бы сказать, какие из его поступков ей больше всего нравились. Его появление на красном «скакуне», когда он примчался и вырвал ее из той дыры, или шампанское и букет роз, присланные на следующее утро, или подписание контракта в отделанных мрамором кабинетах «Эс-Кей-ай» под присмотром самого Сэма Кендрика и злобным взглядом Кевина Скотта. Контракт, который, как с удовольствием сообщил Дэвид, был на двести пятьдесят тысяч долларов.

Четверть миллиона долларов! Тина и Жанна были вне себя, не в силах справиться с завистью даже ради того, чтобы как-то к ней подлизаться. Может, это и нехорошо, но Меган испытала удовольствие, увидев их раскрытые рты и выпученные глаза. Впрочем, нет, ничто не сравнится с тем удовольствием, которое она получила, подъехав на новеньком арендованном «БМВ» к кафе мистера Чикена, чтобы подхватить Стэйси на обед. Боб Дженкинс попытался втереться в доверие, извиняясь, что был не слишком вежлив с ней — он чуть не падал ей в ноги.

— Мы все знали, что ты добьешься успеха. С первой секунды, как ты появилась у нас в дверях, можно было понять, что ты особенная.

Она обернулась и в наступившей тишине ответила громким сладким голосом:

— В отличие от тебя, Боб, мелкого мерзавца.

Ну что ж, верно говорят: сладкое это чувство, месть.

Сама Меган с трудом верила, что все происшедшее с ней — правда. Каждый раз, проснувшись утром, она щипала себя, оглядывалась вокруг и думала: да наяву ли все это?

Секунда-другая уходила на то, чтобы понять, где она: новая квартира такая чистая и просторная по сравнению с ее прежним жильем. В ней тихо, как в могиле. Если не считать уличного шума, конечно. Но в городе человек быстро к нему привыкает. Нет, тихо тут потому, что не слышно ругани Жанны и Тины. Невероятно, она проснулась, а горячая вода еще не кончилась и на кухне не сидит какой-нибудь дурень, приведенный Тиной, и не пьет кофе из ее, Меган, кружки. Здесь живет только она. Одна. Полностью оборудованная кухня, мягкие ковры в каждой комнате, и есть даже кабинетик для работы. Квартиру нашел Дэвид, и когда он привел ее и пропустил в двери, Меган с трудом удержалась от слез.

— Дэвид, это так здорово. Но я не могу себе это позволить.

— Конечно, можешь.

Он был такой уверенный, в голосе ни тени сомнения.

Меган посмотрела на его безупречный костюм, платиновый «Ролекс» и почувствовала себя идиоткой. Надо же, высказалась. Конечно же, она может себе это позволить. Иначе Дэвид не привел бы ее в такую квартиру.

— Мы оплачиваем аренду и все удобства прямо из твоего счета. Тебе не надо беспокоиться об этом. Тебе вообще не надо ни о чем беспокоиться.

— Из моего счета?

— Да, Норман Дрю будет вести твои счета, я всегда пользуюсь его услугами для открытия счетов новых клиентов.

Мои счета! Меган не знала, смеяться ей или плакать.

Что сказала бы мама, увидев ее сейчас? Толстая некрасивая Меган, вечная неудачница. Всегда в семье на последнем месте. И она поселилась в такой шикарной квартире! В центре самого знаменитого города века — в Лос-Анджелесе!

Меган понимала: ей надо позвонить домой и сообщить про новость. Но почему-то все время откладывала. Семья никогда не поддерживала ее. В глубине души Меган боялась, что они попытаются что-то урвать у нее, а она не сможет устоять. Ей не хотелось, чтобы из этого букета выдернули хоть один цветок.

— Все твои новые клиенты? — не удержалась Меган и спросила:

— Значит, и Зак Мэйсон тоже?

Дэвид снисходительно рассмеялся. Черт побери, какой у него чувственный смех. Такой удовлетворенный, будто он только что из постели. Но вообще-то, надо признаться, все в Дэвиде Таубере наводило ее на мысль о сексе.

— Да, конечно.

Он вытянул шею и заглянул в спальню, заметив плакаты с «Дарк энджел» и «Металликой» на стене. Где бы ни поселялась Меган, первым делом она прикрепляла эти плакаты. Они помогали ей пустить корни на новом месте. Но впервые девушка почувствовала себя пристыженной. Он может подумать, что она стара для подобных вещей.

— Я вижу, ты их поклонница.

Покраснев, Меган кивнула.

— Ну вот, а теперь у вас общий банк. Так что, когда я вас познакомлю, у вас найдется о чем поговорить, кроме музыки.

— Когда ты нас познакомишь? — повторила Меган, едва дыша;

— Ну конечно. И сделаю это завтра же. На приеме у Изабель Кендрик. Я спросил Сэма, можно ли привести тебя.

Там будут все: Зак Мэйсон, Фред Флореску, Сэм, боссы из «Артемис», которые как раз занимаются твоим фильмом.

Ее фильмом!

— И я. — Дэвид одарил ее особенной, ленивой улыбкой; его ровные, будто полированные, зубы, сверкнули на фоне загорелой кожи. В костюме от Гуччи, облегавшем крепкую фигуру, он напоминал Меган лучшего футболиста в ее колледже или шикарного мужчину, демонстрирующего костюмы Армани. Рядом с ним она даже не вспоминала о своей плохой коже или о лишнем весе. Дэвид такой совершенный, что она не могла отвести от него глаз.

Словно прочитав ее мысли, Таубер подмигнул ей.

— Я, конечно, не Зак Мэйсон, понимаю. Но ты ведь позволишь мне сопровождать тебя на этот прием? Жду не дождусь, когда смогу продемонстрировать свою новую клиентку.

Он хочет ее продемонстрировать? От этой мысли у Меган появилось желание подпрыгнуть от восторга.

— Я очень хочу пойти с тобой, Дэвид, — робко проговорила она.

— Вот и прекрасно. — Еще одна ослепительная улыбка, и он собрался уходить. — Да, еще одно, Меган. — Он подал ей золотую карточку «Америкэн Экспресс» на ее имя. — Тебе надо купить себе новое платье. Не обижайся, это серьезный прием. И я не думаю, что то, которое у тебя есть, подойдет. — Он бросил бесстрастный взгляд на простое черное платье Меган, самое лучшее, на выход, одиноко висевшее в незакрытом шкафу.

— Нет, конечно. Обязательно, — торопливо сказала Меган, сгорая от смущения.

— Ну и прекрасно. — Он взял ее руку и поцеловал. Легкое прикосновение обожгло ей кожу. — Так что до завтра.

Дэвид ушел, оставив Меган наедине с кредитной карточкой на пятнадцать тысяч долларов. Через день ей предстоит вступить в новую жизнь. И нет в мире ни единой души, с которой она могла бы поговорить об этом.

Глава 12

В имении Кендриков царил полный хаос. До начала приема оставалось два часа, целая орда безупречно вымуштрованных официантов роилась в комнате, словно черно-белые пчелы. Радиотелефоны трещали от указаний распорядителя вечера и миссис Кендрик. Со стороны это зрелище напоминало работу секретной службы.

Стоя на террасе, Сэм Кендрик глубоко вздохнул. Он никогда не вникал в тонкости проведения приемов и не собирается этого делать и впредь. На его взгляд, все прекрасно.

Маленький оркестр сидел в зале, камерный квартет рассажен подле бассейна, гладь которого покрыта множеством миниатюрных сандаловых свечек — они плавали, напоминая ароматных жучков-светлячков. Не вникал он и в то, какие блюда приготовлены для приема, какие сорта шампанского расставлены повсюду. Его жена никогда ничего не делала вполсилы. Так что непременно будут икра в вазочках из льда, а также настоящие трюфели, устрицы, бельгийский шоколад — обычные лакомства. Но Изабель всегда предпочитала буфетам вокруг бассейна традиционное застолье. При этом она скрупулезно вникала в то, как рассадить гостей. Она делала это с еще большей ответственностью, чем Сэм, когда он готовил свои контракты. Колонны в передней части дома увиты розами розового цвета, все украшено орхидеями, фиалками и еще Бог знает какими цветами, привезенными из Северной Европы, выписанными специально нанятым флористом.

Эффект, безусловно, потрясающий, подумал Сэм. Похоже, цветы пропитали ароматом весь воздух над Беверли-Хиллз. Да, и еще это новомодное звуковое оформление.

Считается, что это прекрасный способ для снятия стресса.

Изабель через весь сад протянула мили невидимых шелковых нитей, на которых развесила изящные японские колокольчики. От малейшего дуновения ветерка они издавали замечательный музыкальный шепот. Сэм знал, что Изабель хотела на вечер заполучить несколько павлинов — пускай бы они важно разгуливали по лужайкам, — но так уже сделала Элизабет Мартин в Нью-Йорке несколько лет назад. А Изабель скорее пригласит для обслуживания вечера ребят из «Макдоналдс», чем повторит сделанное Элизабет.

Сэм поморщился. Может, самой большой неудачей их семейной жизни стало то, что ему никогда не удавалось заработать столько денег, сколько Алекс Мартин, нефтяной мультимиллионер. Он не мог предоставить Изабель возможность устроить такой прием, от которого она испытала бы истинную радость. Бюджет Сэма не позволял ей перевезти гостей на какой-нибудь тропический остров. Тем не менее Изабель считала своей единственной соперницей Элизабет, поэтому павлины были вычеркнуты из программы вечера. Но вместо них, несмотря на высказанные мужем опасения, она выписала шестнадцать тигрят. Их привязали к колоннам и скульптурам на очень коротком поводке, а ошейники украсили бриллиантами. Страховка обошлась в целое состояние, и хотя маленькие звереныши казались спокойными, Сэм все равно им не доверял — это ведь хищники, и они не брезгуют человечиной.

— Извините, сэр, — ахнул официант, наткнувшись на него с блюдом белуги, такой огромной, что бумажник Сэма крякнул при мысли о ее цене.

Приемы имели большое значение для его положения в городе. Жизненно важное. Каждый год он таким образом пополнял список своих благодеяний, рассылая приглашения актерам, режиссерам, чьи жены отчаянно стремились попасть в число приглашенных. Изабель много трудилась над тем, чтобы стать значительной фигурой в городе. Хотя черт знает, что она имела в виду. Он испытывал от этого приятное чувство мужского превосходства — он не вникает и не знает, чем она занимается. Все эти благотворительные комитеты, тысячедолларовые обеды, советы при больницах или спонсирование музеев казались ему ерундой. Но вся эта чушь работала! Жены шишек хотели попасть в благотворительные комитеты, они горели желанием быть рядом с Изабель. Сэм получал таким образом немного больше власти над их мужьями. Ведь никогда не знаешь, где найдешь что-то важное. С некоторым беспокойством он вспомнил свои не столь давние, весьма скудные в финансовом отношении времена.

Но сейчас все позади.

Сэм одернул смокинг. Может, даже хорошо, что Изабель так поглощена этим приемом. Просто одержима. Все будут поздравлять его с последней удачей: студия «Артемис» устраивает презентацию фильма «Увидеть свет», режиссер которого — Фред Флореску, а ведущие звезды — Зак Мэйсон и Роксана Феликс. Сценарий какой-то Меган — как-там-ее…

Короче, большая жирная сделка «Сэм Кендрик интернэшнл».

Кендрик улыбнулся. Он вернулся в игру.

Меган вертелась перед новым зеркалом. Хорошо ли? Она и поверить не могла, что вбухала столько денег в одно платье. Двести долларов! Когда-то она столько платила в месяц за квартиру. И все же она не была уверена, хорошо ли смотрится ее туалет.

Еще одно длинное черное платье. Когда ты не уверена в цвете — нет ничего лучше черного. Но это платье было немного более официальным, чем ее старое, которое Дэвид облил презрением. Оно было почти до пола и скрывало полные икры, а мягкие сборки от талии поднимались вверх, переходя в лиф, оставлявший весьма прилично выглядевшую ложбинку между грудями. В Сан-Франциско Меган слегка гордилась своей грудью. Рори и других ее поклонников она, казалось, впечатляла. Здесь же, в Лос-Анджелесе, она чувствовала себя плоскогрудой и коренастой.

Правда, новое платье исправляло недостатки фигуры.

Это не шелк и не атлас: поинтересовавшись ценой нескольких платьев из этих тканей, она услышала такую сумму в ответ, что чуть не упала в обморок. Но все же платье, сшитое из качественного хлопка и скроенное по косой, эффектно играло при ходьбе. И еще Меган купила к нему пару шелковых туфель на каблуке. Подписывая чек, она старалась не смотреть на цену. В новых туфельках ее ноги выглядели потрясающе: у нее стали гораздо изящнее щиколотки. и даже походка изменилась.

Меган нанесла на лицо тон фирмы «Л'Ореаль», слегка провела кисточкой с румянами по скулам, чем-то белым мазнула под бровями, как ее когда-то учил Деклан — он говорил, что это оживляет взгляд. Украшений у нее не было, но Меган надеялась, может, подумают, что она оделась намеренно просто, утонченно.

В зеркале, окантованном красным деревом, она увидела свое отражение. Неплохо. Конечно, не красавица, но все равно недурно. С тех пор как Меган ушла из кафе, она похудела на шесть фунтов. Этого явно недостаточно, она и сейчас толстовата, но в новом платье выглядит стройнее.

На каблуках ее можно назвать довольно высокой девушкой, и волосы, накануне приведенные в порядок в парикмахерской, свободными мягкими локонами падают на плечи.

Итак, Меган Силвер молоденькая и хорошенькая. Очень женственная.

Меган отбивала такт ногой в туфельке, подчиняясь доносившейся из музыкального центра песни «Застывшее золото», гимну группы «Дарк энджел» из фильма «К западу от Луны». Эта мелодия была ее талисманом. Первая песня в стиле рок, которая ей понравилась. Но почему-то сейчас это притопывание показалось ей смешным. «Дарк энджел» и «Пантеру» надо слушать в майке и джинсах. А не в таких туфлях и черном вечернем платье. Если бы Дек, Трей и остальные увидели ее сейчас, они бы покатились со смеху и заявили, что она продалась. Продала душу за четверть миллиона. Но надо же! Будь она дома, разве стала бы размышлять, что подумают какие-то мужчины о ее внешности? Да ей было бы плевать!

Но эту мысль Меган быстро выкинула из головы. Сегодня она встретится с Заком Мэйсоном. Так что никак нельзя сказать, что она продалась.

В дверь позвонили.

Дэвид!

И нервничая, как девственница, Меган пошла к двери.

Роксане Феликс понадобилось всего пять минут на подготовку к приему у Изабель Кендрик. Она знала, как должна выглядеть, еще в день приезда в Лос-Анджелес. Туфли из серебряных ремешков на каблуках. Ярко-красная помада, контрастирующая с бледной кожей и черными волосами. Простое кремовое платье, которое Алессандро Эко представлял в своей чикагской коллекции как свадебное.

Никаких украшений. Никакой косметики, что придавало ей особую надменность. Она демонстрировала свою безупречную кожу, не нуждающуюся в макияже. Длинные иссиня-черные волосы, так блестели и были такими живыми, что казались рекламой самого дорогого в мире шампуня.

Она едет на прием в лимузине Джордан Голдман. И не сомневалась, что даже сексуальная малышка Джордан умрет от зависти, увидев ее. Сегодня она выглядела еще лучше, чем всегда. Если такое, конечно, вообще может быть.

— Хорошо выглядишь, — привычно похвалил Пол, выходя из ванной и поправляя галстук.

— Да? — спросила Элеонор. — Неужели?

Он повернулся, удивленный нервным напряжением, сквозившим в ее голосе. Обычно она отвечала: «Ты тоже».

И его вполне устраивало. В конце концов, зачем тратить время на цветистые комплименты? Они уже довольно долго живут вместе.

Элеонор вертелась перед зеркалом, словно взволнованный подросток. Вообще-то она на самом деле хорошо выглядела. На ней было новое платье, воздушное, романтичное, из бледно-розового шифона, с воротником, усыпанным маленькими розовыми бутончиками из блестящего атласа.

Светлые волосы были элегантно забраны наверх, длинные бриллиантовые серьги переливались, такое же ожерелье, сверкая, обвивало нежную шею. Носки розовых атласных туфелек выглядывали из-под юбки, а макияж был очень легкий и сдержанный.

— Да, ты выглядишь… — Он поискал подходящее поэтическое слово. — Очаровательно.

— А тебе не кажется, что я оделась не по возрасту? Этакая молодящаяся старушка? — с тревогой спросила Элеонор.

Пол Халфин посмотрел на нее. Что это с ней? С женщиной, которая вот-вот должна стать его женой? С царственной президентшей «Артемис»? Разве не о ней говорят в городе как об одной из тех, у кого безупречный вкус?

Нервозность вообще не в ее стиле.

— Да ради Бога! Элеонор! Тебе только тридцать восемь.

Ты молодая женщина.

Но не так молода, как Джордан Голдман, подумала Элеонор.

— Ты выглядишь очень мило, дорогая. Правда.

— Спасибо, Пол, — сказала она и удивилась, что от его комплимента почувствовала себя немного виноватой.

Том Голдман приподнялся на постели, чтобы лучше видеть, что делает жена. Волны удовольствия накатывали одна за другой, когда он наблюдал, как она, крепко зажмурив глаза, стояла перед ним на коленях, правой рукой терла у себя между ног, и в слабом свете спальни костяшки ее пальцев поблескивали от влаги. Джордан всегда знала, от каких порочных штучек он возбуждался мгновенно. Его плоть в один миг делалась тверже бейсбольной биты. Приоткрыв глаза, чтобы увидеть реакцию мужа, Джордан обхватила его плоть левой рукой и принялась играть, легонько сжимая и разжимая пальцы, передвигая их вверх и вниз в четком ритме, не забывая заниматься и собой. Крошечная капелька выступила на набухшем кончике, и Том застонал. Это стало для нее сигналом перестать заниматься собой и приникнуть ртом, открыв его как можно шире, сосать сильно, не давая ему передышки. Последней сознательной мыслью Тома было: слава Богу, есть хоть одна женщина, которая понимает — именно вот так он испытывает самое большое удовольствие… О Боже…

Том Голдман изогнулся в экстазе, приподнялся на постели, сделал толчок в горло жены и кончил.

Джордан подождала секунду, выплюнула и отвернулась.

Потянулась за коробочкой с бумажными салфетками, которые держала возле кровати, вытерла рот, поморщившись от отвращения. Голдман наблюдал, как она пошла в ванную, стала яростно чистить зубы и полоскать рот, и его вздыбленная плоть быстро сморщилась. Почему-то в последнее время после занятий сексом он чувствовал себя каким-то постаревшим. И испытывал отвращение. Как если бы она была проститутка, а он — грязный старик, а не законный муж. Голдман даже упрекнул себя за подобные мысли, потянувшись за рубашкой и брюками. Ему следовало бы говорить «после занятий любовью», а не сексом. В конце концов, во время любого из совокуплений может быть зачат их ребенок. Он старался не думать о том, что в момент кульминации в его воображении всплывало лицо Элеонор Маршалл, а не его шикарной жены.

Джордан появилась в дверях ванной уже одетая и готовая к выходу: в брючном костюме от Ива Сен-Лорана, с очень аккуратной сумочкой от Шанель, свисающей с левого плеча.

— Давай, дорогой, пошли. Я обещала Роксане, что мы заедем за ней в половине восьмого.

— Значит, на десять минут опоздаем.

Он посмотрел на шелковые брюки, красиво облегающие бедра жены. Потом потянулся к ней:

— Давай еще разок, на удачу.

Она отмахнулась от его руки, как от навязчивой мухи.

— Том, нельзя опаздывать. Ты же знаешь Роксану. Она не будет ждать. Возьмет и закажет лимузин по телефону. А я хочу появиться именно с ней. Это будет удачный ход. Ты понимаешь? Она обещала мне добыть в спонсоры следующего приема журнал «Вог». Разве не здорово? А когда мы вместе ходили в школу…

Голдман слушал ее трескотню, И мысли его унеслись далеко-далеко, а желание исчезло.

— Ты слушаешь меня?

— Ну конечно, дорогая, конечно. Это важный прием.

Приемы Изабель были всегда важными, и ему не хотелось ссориться с женой. К тому же, если повезет, он поговорит с Элеонор наедине.

Вдруг Том Голдман почувствовал, что не может больше ждать.

— Пошли, пошли, — сказал он, поправляя пиджак.

Ровно в восемь часов все были на местах: каждый слуга, каждый листочек на дереве. Ни единой морщинки на четырехстах ирландских скатертях. И ни следа циклона, еще полчаса назад свирепствовавшего перед глазами Сэма. Господи, да это же как военная операция, подумал Сэм. Да что там операция! Ни одна из них не могла быть проведена с таким эффектом! За несколько часов их дом стал воплощением фантазий Изабель об арабских ночах. Здесь были аромат, звон колокольчиков, все вокруг увивали цветы, все блестело драгоценностями, словно в угоду какой-нибудь наложницы в гареме паши, у которой глаза как у лани.

На секунду в образе этой наложницы Сэм Кендрик представил Роксану Феликс в прозрачных шелках, с длинными черными волосами под прозрачной вуалью и прикованную цепочкой на ошейнике, усыпанном драгоценными камнями, к ножке ложа. Он почувствовал, как внизу у него потеплело и потяжелело от хлынувшего туда потока крови.

Да, на другой планете это было бы хорошо, подумал он. Ну что ж, вдвойне будет приятно ей отомстить. Боже, эта сука хочет доказать, что способна его перещеголять! Сначала эти заигрывания с газетами. Потом она напустила на него Изабель, а его жена из тех женщин, которых нельзя игнорировать. Затем каким-то образом — ему еще предстоит выяснить, каким именно, — она сумела заставить Тома Голдмана проталкивать ее в «Артемис». Потом она выпустила пресс-релиз раньше, чем ее назначили на роль, и Элеонор Маршалл чуть не съела его, Сэмюэла Джека Кендрика за своим обезжиренным ленчем. А потом, несмотря на все вышесказанное, Роксане удалось добиться роли! Невероятная женщина.

И он поклялся Элеонор вставить ей перо в задницу.

Но что за шутки?! Вчера он звонил каждые полчаса, а она просто отказывалась отвечать на его звонки. «Сэм, извини, я сейчас занята. Я в душе. Я сразу тебе перезвоню». А потом вообще включила автоответчик.

Даже сейчас, день спустя, он чувствовал, как кровь его кипит.

Но он знал: сегодня она приедет. С последней протеже его жены, Джордан Голдман. И значит, никуда от него не денется.

Изабель появилась на верхней ступеньке лестницы, в наряде от Баленсиага, как раз в тот момент, когда фары первых машин осветили дорожки, ведущие к дому.

Откинув все свои мысли, и сердитые, и похотливые, Сэм Кендрик, хозяин дома, изобразил на лице улыбку.

Итак, шоу начинается.

Меган Силвер уцепилась за руку своего агента, словно он был ее талисманом. Дэвид Таубер. Она знает его всего четыре дня, но эти дни показались ей бесконечно длинными. Ощущение абсолютной нереальности происходящего охватило ее. Она не могла перестать вертеть головой, словно опасаясь, что все это сейчас растает и исчезнет, будто мираж в пустыне. У себя в Сан-Франциско она была умницей, интеллектуалкой, уверенной в себе, циничной девушкой — одним словом, совершенным представителем поколения девяностых. Девушкой, выросшей в грязи и с полным равнодушием к политике. Пусть она и не могла делать деньги, но все равно была крутая. Меган знала все стихи и песни Курта Кобейна, которые он когда-либо написал, считала Джима Моррисона алкоголиком-неудачником, пустившим по ветру свой талант, и обращалась по имени к швейцарам всех хипповых клубов. Она ходила в тренировочных штанах и в майке с надписью «Верока Солт».

И никто с ней не трахался. Она была девушкой из толпы.

Но здесь! О Боже, это ощущение даже хуже, чем то, когда она впервые попробовала наркотик. Меган совершенно потерялась. Сотни людей проходили мимо нее — и почти всем за сорок. Крупные властные мужчины расхаживали туда-сюда со строгим видом; казалось, все должны их бояться. А женщины? Толпы женщин! Все они демонстрировали свои камни, некоторые размером с яйцо какой-нибудь птички.

Они плыли мимо нее, проталкивались, окутанные клубами тафты, шифона и превосходного муарового шелка, и автограф модельеров был настолько очевиден, что даже она могла признать руку блестящего Версаче, который делал эти модели в расчете на женщин лет на тридцать моложе. Безупречная Шанель, которую ни с кем не перепутать. Гуччи со знаменитыми пуговицами. У всех дам чистая розовая кожа, так туго натянутая, что, когда они улыбались, казалось, она треснет. Они двигались так уверенно, брали хрустальные фужеры с розовым шампанским с подносов официантов так удивительно небрежно, как она могла бы взять банку пива.

А икру и трюфели они ели так, будто это чипсы и воздушная кукуруза. Ничего выдающегося.

С той секунды, как Дэвид помог ей выйти из нанятого им лимузина, Меган покинуло чувство успеха. Оглядев гостей, она поняла, кто она на самом деле. Песчинка. Совершенно не изысканная. Жирная. И бедная.

— У тебя все получается замечательно. Расслабься, — прошептал Дэвид ей в ухо и повел к буфету.

— Дэвид, послушай, я ничего не могу есть, — с несчастным видом сказала Меган.

Ей двадцать четыре года. Она чувствует себя неуклюжей, несимпатичной, как будто ее молодость — просто жестокая шутка. Что хорошего, если ей двадцать четыре, а у женщин, которых она видит здесь, бедра едва ли толще ее руки выше локтя?

— Да сможешь ты поесть, — сказал Дэвид с яркой улыбкой, застывшей на лице, и добавил:

— Пойдем-ка возьмем икры и фруктов. Во всяком случае, от этого не поправишься. И не ешь хлеба. Тебе сейчас не нужны дополнительные углеводы.

— О'кей, — пробормотала Меган, чувствуя себя даже толще обычного.

Но конечно, она испытала и чувство благодарности.

Дэвид так хорошо обращается с ней, он даже хочет помочь ей с диетой… А уж он-то все знает. Сам Дэвид Таубер — превосходный экземпляр, образец физической формы, подумала Меган, бросив взгляд на своего спутника, который махнул рукой и кивнул четверым из толпы гостей буквально за одну минуту. Он сообщил, что его смокинг из последней коллекции Ральфа Лорена. Как Дэвид в нем потрясающе выглядит! Темная шерсть глубокого синего цвета, почти черного, оттеняла карие глаза и песочные волосы. Скроен безупречно и так же безупречно сидит на мускулистом теле спортсмена.

Присутствие рядом Дэвида придавало Меган уверенности. По крайней мере не приходится стыдиться сопровождающего. Платье, которым она совсем недавно гордилась, выглядело просто дешевкой. Но никто не станет обращать внимание на ее платье, если с ней рядом Дэвид. Крупные шишки и кинозвезды роились вокруг, но Меган знала одно: она здесь с парнем, который выглядит лучше всех.

— Ну вот. — Он протянул ей маленькую тарелочку с горкой сверкающих икринок. Ломтик лимона и крошечное серебряное блюдечко с клубникой и крыжовником. На каждом блюдечке серебряные ложечки, аккуратно положенные сбоку. — И еще возьми бокал шампанского.

— Что, можно? — с сомнением спросила Меган.

— Мы празднуем, — великодушно ответил Дэвид.

И она почувствовала его сильную руку на своем локте.

Он уверенно повел ее сквозь толпу к одному из увитых розами столов на террасе, поближе к тому месту, откуда было видно, как, блестя огоньками, покачиваются сотни маленьких свечек на темной глади бассейна.

Он взял лимон, выжал его на икру, и тонкая струйка лимонного сока потекла по его ладони к запястью. Меган почувствовала, как внутри что-то шевельнулось. Никто не прикасался к ней с тех пор, как они расстались с Рори, но не потому, что никто не хотел ее. И тут вдруг ей ужасно захотелось наклониться и слизнуть сок.

Совершенно смущенный, Дэвид взглянул на Меган и увидел, что она пялится на него.

Девушка густо покраснела.

Он улыбнулся, серебряной ложечкой разрушил горку икры, подхватил влажные сверкающие черные жемчужинки и протянул ей:

— Ну, попробуй.

Меган послушно проглотила икру. Что-то соленое и скользкое. Ох!

— Нравится? — спросил Таубер.

— Вкусно, — кивнула Меган.

— К ней надо привыкнуть.

«Да, меня видно насквозь», — подумала Меган, еще гуще покраснев, но Дэвид не заметил этого, поскольку смотрел в другую сторону.

— Привыкнешь. Все мои клиенты привыкают. Полгода — и ты с закрытыми глазами станешь различать марки шампанского. Ну давай, я должен представить тебя твоим новым коллегам.

С сожалением бросив взгляд на свое нетронутое шампанское, Меган неуверенно направилась за ним. Боже, к чему она никогда не привыкнет — так это к высоким каблукам.

Джордан кипела. Не могла не кипеть. Еще не сели за стол, а она уже вытеснена со сцены. Все жены сейчас возле Роксаны, они наперебой приглашают ее на ужины, вечеринки и приемы, а новость о том, что ее взяли на роль, облетела всех за двадцать секунд, и все, как слышала Джордан, запели хором: «Вторая Джулия Робертс». Как будто у этой пустышки есть хоть капля таланта Джулии. Но хуже всего другое — мужья начали виться вокруг этой Роксаны, словно она относится к виду диких зверей, которому грозит опасность полного вымирания, и, чего доброго, они не успеют увидеть ее. Они пялились на нее масляными глазами, одаривали дурацкими комплиментами платье, расспрашивали о новой карьере. Внимание, которое прежде уделяли ей, Джордан Кэбот, последние полтора года — как самой молоденькой на любой вечеринке с такими высокопоставленными, влиятельными людьми, — теперь было обращено не на нее. Ей предстоит стать незаметной.

Джордан ослепительно улыбнулась Барри Диллеру и отпила большой глоток шампанского. Она заметила, что Роксана, стоявшая рядом, лишь бровью повела в сторону этого телевизионного воротилы. Ну конечно, злобно подумала Джордан, Роксана ждет, что все эти шишки сами приползут к ней на брюхе.

В памяти всплыли неприятные школьные воспоминания. Уже тогда Джордан считалась самой хорошенькой, красивее нее была только одна. Неужели ей до конца жизни предстоит оставаться лишь серебряной медалисткой?

В темноте, насыщенной ароматами, Джордан своей изящной рукой взяла мужа под руку. По крайней мере хоть Том не пялится на Роксану. Это она бы заметила, потому что наблюдала за ним, как ястреб, с того самого момента, когда эта дрянь грациозно села в их лимузин. Он, конечно, оглядел ее с ног до головы, но холодно и отстраненно. Джордан видела — именно так он смотрел на всех кинозвезд: оценивающе, профессионально. Он как бы хотел понять, сколько она может принести прибыли, и ничего больше.

Короче говоря, пока Джордан объясняла Роксане подробности предстоящего приема, Том прервал их всего один раз.

Он спросил Роксану, не говорила ли она с Сэмом Кендриком в последние дни.

Роксана улыбнулась и покачала головой. А потом добавила, что была слишком занята, ей не до разговоров с Сэмом. И к тому же у нее есть агент. Дэвид Таубер.

Джордан понятия не имела, о чем речь. Она радовалась, что ее муж не заинтересовался этой супермоделью.

— Дорогая. — Том наклонился к ней и зашептал в ухо:

— Я тебе нужен? Мне надо поговорить с Джейком Келлером кое о чем.

Он удивился, с какой легкостью ложь слетела с его губ.

Почему он не сказал, что хочет побеседовать с Элеонор?

Она, в конце концов, президент. И так естественно хотеть поговорить с ней…

— О! — Джордан надула губки. — Ты ведь знаешь, я ненавижу ваши дурацкие деловые разговоры. Ну ладно.

Только недолго.

— Хорошо.

«Почему она всегда так себя ведет? Глупо, — подумал Том почти со злостью. — Ей ведь не шесть лет, черт побери!»

— Ну, возвращайся поскорее. Я очень скучаю. — Она послала ему воздушный поцелуй полными, безупречно очерченными губами.

О Боже! Голдман отвернулся и вздохнул.

Сэм Кендрик быстро пробирался по залу, одаривая своим вниманием гостей, которых пропустила Изабель. За долгие годы они довели это искусство до совершенства:

Изабель болтала с актерами и актрисами-звездами. Он обрабатывал звезд-мужчин и жен актеров. Это было не то, чего все ожидали, и потому срабатывало безупречно. Мужчины были благодарны за то, что хотя бы один вечер могли отдохнуть от дел, а многие ли способны себе такое позволить? Их жены, обычно ждавшие, что им придется просто присутствовать на приеме, молчать и улыбаться, бывали безумно польщены вниманием столь влиятельного человека — тем более такого красавчика, как Сэм Кендрик. А он еще спрашивал их мнение, будто оно на самом деле интересовало его. В общем, это был один из трюков, мудро придуманных Изабель: позаботься о женах. Они этого не забудут. И станут привлекать мужей на твою сторону при любом удобном случае.

Второй трюк — время. Нужно говорить как можно меньше, но с большим числом народу. Таким образом ты произведешь впечатление абсолютно на всех.

Сэм посмотрел на светящиеся часы «Картье». Ну что же, у него прогресс.

Потом краем глаза он заметил, что Том Голдман отделился от толпы, собравшейся вокруг Роксаны.

Кровь его ускорила бег. Ну что ж, теперь его шанс. Пробормотав извинения жене какого-то телевизионного продюсера, Сэм направился к террасе.

— Леди и джентльмены, извините меня, — громко сказал он. — Я должен завладеть этой красавицей на несколько секунд.

— Это ваша последняя клиентка? Да, Сэм? — поинтересовался один из поклонников Роксаны.

— Да, — ответил он, гордо улыбнувшись.

— Счастливчик, — сказал еще кто-то, и все засмеялись.

Гости отошли.

Роксана Феликс прислонилась к мраморной колонне и холодно разглядывала главу своего агентства.

Сэм посмотрел на нее.

В мягком свете японских фонариков Роксана Феликс с волосами, обрамленными венком из бледно-розовых роз, напоминала ему картины британских художников. Как же они назывались? Прерафаэлиты? Да. Правильно. Прерафаэлиты. Гладкая кожа, шелковые черные волосы, полный кроваво-красный рот. Глаза темные, мрачные, как грех, изящная совершенная фигура одновременно и скрытая, и открытая почти прозрачным платьем. Само искушение. Как Ева перед Адамом.

Хотя нет. Наверное, нет. Скорее, так рисовали викторианцы своих дам, казавшихся чистыми, воздушными, как призраки. Но Роксана и на них не похожа. Она, пожалуй, воплощение всего, что ему довелось увидеть на экране за все годы жизни, и всего, о чем он мог фантазировать и мечтать. Все в ней было. Секс буквально источался каждой мельчайшей порой ее безупречно гладкой кожи. Она не холодный манекен. Она женщина из плоти и крови. Она вызывала в воображении самые обжигающие сексуальные картины, какие только можно было представить. И даже то, как она сейчас стояла, с вызовом разглядывая его… Тело ее, казалось, готово к удару и в то же время грациозно и опасно. Пантера перед прыжком.

Самая красивая женщина из тех, кого ему доводилось видеть в жизни. А Сэм Кендрик знал много красавиц.

Желание ударило его словно молния, обожгло. Дикое.

Страстное. Поразительное.

— И что же теперь? — Голос у нее был низкий, чувственный, но тон совершенно стальной. — Что дальше, мистер Кендрик? Вы думаете, что можете вот так выдергивать меня?

— Нам надо поговорить, — твердо заявил Кендрик.

Он заставил себя посмотреть ей прямо в глаза. Боже!

Да, она супермодель, но это вовсе не значит, что двадцатичетырехлетняя девка может грубить ему, Сэму Кендрику, на его же собственном приеме! Ему знакомы эти нотки в ее голосе. Точно такой тон он сам выбирает, желая изничтожить кого-нибудь из подчиненных. Или осадить студийных начальников, ругающихся с его клиентами. Тон команды.

Тон человека, привыкшего к власти. О'кей. Значит, Роксана Феликс была в своем мире боссом. Но здесь другая вселенная. И здесь он Господь Бог. Ее надо проучить. Именно это он и собирался сделать. Сэм Кендрик не намерен уронить свою власть и свой авторитет перед какой-то ничтожной красоткой.

— Я разговаривала. С теми джентльменами, которых вы столь грубо прервали.

Охо-хох. Какой слог! Он достаточно наслушался всякой чепухи в этом духе от Кевина Скотта.

— Слушай, принцесса. — Он увидел, как ее глаза прищурились от удивления и гнева, и ощутил мощный выброс адреналина. Трудное дело — выдать клиенту по первое число, совсем не то, что уволить. Приходится блефовать. Он знает, как она жаждет этой роли. В этих делах Сэм Кендрик эксперт. — Ты сможешь строить из себя королеву перед этими парнями как-нибудь в другой раз.

— Черт побери! Да что ты о себе воображаешь? — грубо спросила Роксана, не веря своим ушам.

Сэм Кендрик — просто один из толпы самцов, окружающих ее. Ну и что? Неужели он думает, будто она намерена спустить ему грубость только из-за того, что у него еще сохранились остатки мужского достоинства? Никто не говорил, не смел говорить с ней так. И никогда не посмеет.

— Я возглавляю «Сэм Кендрик интернэшнл», Роксана.

И если ты хочешь, чтобы мы продолжали тебя представлять, заткнись и послушай.

Она рассмеялась. Невероятно!

— Боже мой! Неужели ты думаешь, что твое агентство — единственное в городе?

Кендрик медленно оглядел ее.

— Нет, не единственное. Но единственное, которое имеет дело со сценарием «Увидеть свет».

Повисло молчание.

— Меня уже назначили на роль, — произнесла она с триумфом.

Сэм слегка наклонился к ней, с приятной, но очень деловой улыбкой, в которой не заподозрил бы подвоха даже самый наблюдательный человек. Когда он оказался от нее так близко, что мог ощутить аромат корицы в ее дыхании, то тихо сказал:

— А я могу сделать так, что тебя снимут с роли. За десять секунд. Всего пять слов Тому Голдману.

— Ты не сделаешь этого, — сказала Роксана, продолжая смотреть на него в упор.

Даже на дюйм не отстранилась, восхищенно подумал Сэм. Очень хорошо.

Человека менее опытного она бы провела. Но Сэм слишком давно в игре, и он заметил легкую дрожь, охватившую ее, и на секунду сбившееся дыхание. Он понял, какой ужас обуял Роксану от его угрозы.

Так же тихо он сказал:

— Увидишь.

Она ничего не ответила.

— Все эти фокусы с прессой, — сказал Сэм, — мне не понравились. Но черт с ними. Когда ты узнаешь меня немного лучше, то осознаешь: силой от меня ничего не добьешься.

Она метнула на него острый взгляд, а он снисходительно и понимающе улыбнулся:

— Ты думаешь, я не понял? Да ладно, детка. Мне сорок пять. Я начал заниматься своим делом, еще когда тебя на свете не было. И твои остроумные игры здесь не пройдут.

Что за дурацкий пресс-релиз ты распространила? Про то, что тебя назначили на роль? Ты поставила в трудное положение «Артемис» и меня. Запомни, если когда-нибудь, еще хоть раз, ты совершишь что-нибудь подобное, это будет последний твой фильм. Понятно?

Роксана почувствовала себя невероятно униженной. Не глядя на Сэма Кендрика, она кивнула:

— Ладно.

Ее ответ возбудил его. Она слишком хороша, чтобы препираться с ней, вместо того чтобы трахаться. Невольно его плоть напряглась. Ему надо поскорее отойти от нее, чтобы не произошел конфуз на его же собственном проклятом приеме.

— Я уверен, ты заставишь нас всех гордиться фильмом, Роксана. До встречи, — сказал он более спокойно и медленно пошел в сторону гостиной.

Оставшись одна — а она видела, что ее прирученные воздыхатели только и ждали момента, когда смогут к ней вернуться, — Роксана Феликс смотрела вслед уходящему Сэму Кендрику.

Боже, как смешно. Она ощутила внезапное волнение.

Чувство, которого она не испытывала уже много лет. Желание. Но с какой стати? Только потому, что Кендрик не пресмыкается перед ней, как все остальные? Или потому, что он кажется сильным, необузданным человеком? Настоящим мужчиной? От него веяло властностью. Сэм — лев, а Дэвид — просто павлин. Роксана достаточно давно работала в своей сфере, чтобы понимать разницу. Дело не только в деньгах. Она могла накрутить на свой наманикюренный пальчик богача Говарда Торна. Но здесь другое дело. Она учуяла власть мужчины.

Толпа обожателей снова сомкнулась вокруг нее. Но Роксана кипела от злости, пережитое унижение почти парализовало ее. Она не будет терпеть такое. Сэм Кендрик только что оскорбил ее. И Сэм Кендрик за это заплатит.

Оставалось десять минут до начала обеда. Том Голдман пробивался сквозь толпу, и кровь пульсировала в такт платиновым «Патек Филипп». Изабель всегда вовремя подает сигнал к ужину. А ему хотелось поговорить с Элеонор наедине. До того как они рассядутся. Он знал, потом у них не будет такой возможности. Изабель позаботилась собрать всех, занятых в проекте «Мэйсон — Флореску», за одним столом, и он, Том, глава студии, должен представить людей друг другу и направлять чертовски скучный и пустой застольный разговор.

Мимо него проходили мужчины в смокингах, женщины в бархатных платьях, в шелках. Режиссеры, агенты, актеры.

Блондины, рыжие, брюнеты. Длинноволосые, коротко стриженные, лысые. И казалось, почти все хотят пообщаться именно с ним. Голдман улыбался, бормотал что-то невпопад. Не меньше двух десятков раз повторил «Рад вас видеть» и «Позвоните мне завтра на работу». При этом он продолжал шагать, острым взглядом впиваясь в толпу, отыскивая Элеонор. Он должен с ней поговорить. Он не знает, почему и о чем, но должен. Хотя бы о том, что он постоянно думает о ней в последнее время. И о Джордан. Или… да о чем угодно.

Обо всем. Может, это неразумно. Но он должен с ней поговорить, даже если сейчас понятия не имеет о чем.

— Том.

— Слушайте, я сейчас не могу, — резко ответил Голдман, оборачиваясь посмотреть, кто дергает его за рукав. Он остановился и чуть не подпрыгнул. — Элеонор!

— Ну что ж, не важно. Поймаю тебя позже.

— Нет, нет, погоди. — Он нервничал. Ему сорок пять, перед ним женщина, с которой последние полтора десятка лет он работает бок о бок. Почему он нервничает? Черт побери! Он провел рукой по редеющим волосам. — Я искал тебя.

— Ты же хотел мне что-то сказать, да? — спросила Элеонор, чувствуя, как сильно начинает биться сердце. — Я думала, мы можем прогуляться по саду и поговорить.

Прочь с этого приема! Прочь от всех этих людей! «Очень хорошо, — подумал Голдман. — Я ведь проворачивал дела в десятки миллионов долларов. Я справлюсь и с этим».

— Ну конечно. Пошли.

И он стал спускаться за Элеонор по алебастровым ступенькам дома Кендриков. На долю секунды в голове возникла ироничная мысль. Том Голдман, плейбой, мужчина, поимевший миллион женщин, и все они хорошенькие, но на одно лицо — разве что кроме Джордан, которая лучше остальных и поэтому стала его женой. Никогда у него не возникало проблем с девицами, с тех пор как в двадцать пять лет он пришел работать на «Артемис», сразу после Йеля.

Ему положили сорок семь тысяч в год, это было в семидесятые. Если он не оставил позади себя вереницу разбитых сердец, то уж наверняка разочаровал брошенных звездочек, студенток. Женщины всегда переживали из-за него, но никак не наоборот.

Они вместе пошли по дорожке, которая вела к ближайшему гроту, молча вдыхая ароматный воздух, оставляя за спиной смех и гомон вечеринки. Голдман понимал: Элеонор — единственная женщина, которая не станет спрашивать, куда они идут. Она знала сад Кендриков так же хорошо, как и он, поскольку работала в руководстве больше десяти лет.

Они свернули с дорожки прямо в маленький, отделанный мрамором уединенный уголок с отполированной дубовой скамейкой и статуей, изображающей вставшего на дыбы единорога. Стоило им войти, как до них донесся голос Джордан. Она звала:

— Том! Том!

Голос ее звучал отчетливо. Том ощутил неловкость оттого, что и Элеонор слышала ее голос. Ошибиться было нельзя. Элеонор слышала его жену, и они оба понимали, что и он слышал.

Ему следовало извиниться. Пойти к Джордан. Привести ее сюда. Следовало бы.

— Элеонор, нам надо поговорить.

— Да, ты говорил. — Она произнесла это без тени насмешки, а напротив, с едва уловимой благодарностью.

Том посмотрел на нее. В первый раз по-настоящему с тех пор, как появился на приеме. Боже, она выглядела потрясающе! Элегантная, как всегда. Высший класс. Но сегодня в ней было что-то более мягкое и притягательное.

Эти крошечные бутончики роз. Она словно Золушка на балу.

Умные синие глаза сверкали даже в темноте, а сметанно-белые груди, приподнятые лифчиком, возвышались над вырезом платья. Тоненькие морщинки вокруг рта притягивали его взгляд. Элизабет забрала волосы наверх, и хотя она никогда не пыталась скрыть несколько седых прядок, появившихся в светлых волосах, его это никак не беспокоило.

Красиво, как золотая ткань с серебряными нитями. Ей очень шло. Как она хороша!

Элеонор попыталась отвести взгляд. Она понимала, этим она может разрушить волшебство момента… Но это опасно… Пол… Джордан… Том стоял и пожирал ее глазами. Было видно, как ему хочется поцеловать ее и…

— Том, — сказала она ласково. — Ты как-то странно на меня пялишься.

— Ты такая красивая, — не думая, выпалил Голдман.

Элеонор отвернулась, желая скрыть слезы, сразу наполнившие глаза. В этот момент, здесь, она чувствовала себя красивой. Не женщиной средних лет, незамужней, слишком озабоченной карьерой, скучной, а просто красивой. На секунду она вдруг увидела себя его глазами.

— Спасибо, — сказала она.

— Я одинок, — сказал Том и испытал огромное облегчение от собственного признания, словно сбросил тяжесть с плеч. Слова сами собой сорвались с языка, и он знал — они пронзили ее. — Я так одинок, Элеонор. Я не могу с ней даже разговаривать.

Элеонор Маршалл почувствовала, что время остановилось. Пульс ее сбился с ритма она изо всех сил старалась дышать ровно. Неужели он это сказал? Правда ли, что он это произнес? И сразу в голове возникли ответы. «Ты как все: жена не понимает меня», «Может, тебе лучше поговорить об этом с психоаналитиком?», «Попытайся порыться в своем женском начале». Но она отбросила все пришедшие на ум шаблонные ответы. Том Голдман в эти игры не играет. По крайней мере с ней.

Да она и не уверена, есть ли у Тома Голдмана женское начало. Элеонор улыбнулась в темноте.

— Да, трудно находить с кем-то общий язык, — проговорила она.

Невероятным усилием воли она держала себя в руках.

Ну почему люди подвергают себя таким испытаниям? — спрашивала себя, терзаясь, Элеонор. Зачем воздвигать высокие непробиваемые стены? Ей ведь так хотелось сказать ему:

Том, я люблю тебя. Разведись и женись на мне. У нас будут дети, мы будем счастливы.

Но она не могла этого сказать. Том — женатый мужчина, ее старый друг. Она прекрасно понимала, что у него временная депрессия и через месяц он снова будет поглощен женой-ребенком, как и в самом начале брака. А она?

Что касается ее, Элеонор, она живет с Полом Халфином и разве может она хладнокровно предать его сейчас? Только ради нежного взгляда в ароматном вечернем воздухе? Чтобы потом всю жизнь он мог ловить понимающий взгляд Тома? Ведь она себя обманывает, думая, что Том на самом деле чувствует к ней что-то серьезное. Он ведь ни за что не разведется с молодой загорелой сексуальной богиней, которая уже стала набирать вес в обществе благодаря своей благотворительной деятельности. Элеонор Маршалл, женщине, делающей карьеру, женщине с сединой в волосах и морщинками на лице никогда не занять место Джордан.

Надо смотреть на вещи трезво. Это ведь жизнь, а не фильм.

— Так ты собираешься выходить замуж за Пола?

Она даже вздрогнула от напряжения, звеневшего в голосе Тома.

— Не знаю.

— Неопределенный ответ.

Как можно веселее она сказала:

— Да на свете нет ничего определенного, Том.

— Элеонор, — прошептал он и наклонился к ней. Прижался всем телом, нашел ее губы…

— Том Голдман и Элеонор Маршалл. Я рада, что наконец отыскала вас.

Элеонор резко повернулась и увидела перед собой Изабель Кендрик в изумрудном туалете от Баленсиага. Лицо ее светилось чистейшей радостью: она их нашла. Но Элеонор на это не купилась. Она только спросила себя: а давно ли Изабель наблюдает за ними? Ей незачем было смотреть на Тома, чтобы понять: он думает о том же.

— Привет, Изабель. Прелестный вечер, — сказала Элеонор. — Мы должны извиниться, что ускользнули, — надо было без помех поговорить о последнем проекте вашего мужа.

Элеонор поняла: этой корове ее слова не понравились.

«Еще бы — я разговариваю с мужчиной о бизнесе, а ты роешься носом в своем хозяйстве».

— Это замечательно. — Профессионально обработанное косметикой лицо Изабель осталось совершенно непроницаемым. Улыбка — сияющей. — Именно поэтому я пришла следом за вами. Мы начинаем ужин, а Сэм настоял, чтобы все, занятые в фильме «Яркий свет»…

— «Увидеть свет», — поправил Голдман…

— ..сели вместе. Так что я посадила Роксану Феликс, манекенщицу, рядом с тобой и Полом, Элеонор, а автора сценария подле тебя, Том. Джордан сядет с рок-звездой. — Изабель поморщилась.

Несмотря на горькое разочарование, Элеонор удивилась.

Значит, Зак Мэйсон чем-то разозлил эту старую ведьму. Может, он недостаточно тщательно отгладил смокинг? Удовольствие разлилось по телу. Когда она увлекалась рок-н-роллом, ей казалось, музыканты существуют только для того, чтобы злить людей вроде Изабель Кендрик.

— Ну что ж, это замечательно, Изабель.

И второй раз за два последних дня Элеонор увидела, как Том Голдман мгновенно вошел в свой привычный образ. Сейчас он изображал важного человека на отдыхе и был очень великодушен к хозяйке.

— Пойдемте, — сказал Том.

Голова у Меган шла кругом. Она никак не могла успеть за Дэвидом, а он ни разу не дал ей даже присесть — то и дело представлял свою новую клиентку каким-то типам. «Это ее первый сценарий, она написала его для» Артемис «, для проекта» Мэйсон — Флореску «. И еще — ей ужасно хотелось есть. Просто до смерти, ну хоть что-то. Пускай даже шоколад, который официанты совали ей под нос. Но Дэвид смотрел на нее дружеским взглядом, в котором было предупреждение. Немного унизительно, конечно, но разве можно отрицать, что он заботится о ней? Он-то знал, как надо себя ограничивать. Будь она раньше не такой ленивой свиньей, она бы сейчас не мучилась от того, как под юбкой бедра трутся друг о друга. А ноги уже не молили о пощаде, они, кажется, совсем отнялись… Господи, неужели женщины носят такие туфли добровольно? Да, с тяжелым вздохом признала Меган, носят. И она будет. Она вступила в новый мир, и придется разорвать на мелкие кусочки старые учебники жизни.

Но этот прием… Уставшая, сконфуженная, толстая, плохо. одетая, она никак не могла переварить увиденное и услышанное. Настоящая роскошь, куда ни глянь… На стенах, на столах… А наряды женщин. А тигрята! В бриллиантовых ошейниках! И никто ни чуточки не удивляется! А звезды — она уже видела Мишель, Уайнону, Джулию, Ричарда и Синди, Арнольда… А вон Джек, Эл, Роберт, Харрисон и даже… о Боже! Да, это он, Киану…

Меган чувствовала себя последней дурой, пялясь на них.

Здесь никто не оборачивался на знаменитостей, все были поглощены киношными разговорами. Поэтому Меган Силвер просто стояла, страдала и улыбалась.

Но тут всех позвали к ужину. Слава Богу. Дэвид, красивый и уверенный, повел ее через мраморный вестибюль мимо огромных хрустальных ваз с орхидеями, через большой танцевальный зал с морем столов, ломящихся от яств, к столу во главе зала, прямо под двумя огромными люстрами.

Таких она не видела никогда. Большинство кресел уже занято. Сэм Кендрик с женой, с ними ее познакомили чуть раньше, средних лет мужчина и элегантная леди в розовом вечернем платье, о которой Дэвид сказал, что она президент киностудии, замечательно красивая блондинка. О Боже!

Роксана Феликс! Неужели это она? Ну да, она!

Когда Дэвид представлял ее, Роксана бросила на нее презрительно-безразличный взгляд.

— Это автор сценария, Меган Силвер. Меган, это Роксана Феликс, Пол Халфин, Джордан Кэбот Голдман, Сэми Изабель, Том и Элеонор, с ними ты уже познакомилась…

— Дэвид кашлянул, и сердце Меган подпрыгнуло. Она увидела в конце стола его. На нем был мятый черный пиджак, небрежно наброшенный на майку с» Металликой «. Глаза его прищурились холодно и враждебно, когда он устремил их на Меган, стоявшую рядом с Дэвидом Таубером, который обнимал ее за талию. — Зак, познакомься с Меган, — сказал Дэвид. — Она написала» Увидеть свет «.

Встретившись лицом к лицу с героем своей жизни, Меган вдруг застыла. Он смотрел на нее. Казалось, он в плохом, в очень плохом настроении.

Она просто кивнула ему. Совершенно невозмутимо Дэвид выдвинул для нее кресло и потом еще одно, и они сели.

— Итак, все собрались. — Изабель Кендрик с довольным видом осмотрела сидящих, как будто лично создала каждого из них. — Мы должны поднять тост. Так за что мы выпьем?

— А разве это не ясно, миссис Кендрик? — уважительно спросил Таубер. Он взял бутылку розового шампанского, которая стояла ближе всех к нему, наполнил фужер Меган и поднял свой. — За» Увидеть свет «. За то, что всех нас объединяет за этим столом. За фильм.

— За фильм! — раздался хор голосов.

Меган, очень испуганная, поднесла фужер к губам и заставила себя улыбнуться.

— За фильм, — повторила она. И выпила.

Глава 13

Орущая молодежь. Повсюду, куда ни глянешь. Тинэйджеры и двадцатилетние. В черных джинсах, клетчатых рубашках, бутсах в армейском стиле. Длинноволосые, наголо бритые, шикарные девочки с ярко-красными губами и с анархическими надписями на майках. Бунтарская кипящая масса. Поколение» Икс» вопило во весь голос. Насколько хватало глаз — везде они, затопили стадион, мотали головами, подкидывали друг друга, тянули руки к сцене. На лицах бушевали страсть и ярость.

Когда прожекторы осветили молодежь, стало ясно: толпа поклонников рока, но не восьмидесятых. Вместо того чтобы скромно занять отведенные места, они толпились в проходах, взбирались на сиденья. Они смели все барьеры, оттеснили охранников, и те лишь беспомощно качали головой. Что они могли сделать?

На сцене играла группа «Дарк энджел».

Первые аккорды гитары Нэйта Сьютера обещали песню, ставшую антиправительственным гимном, — она открывала концерт. Одобрительно заревев, толпа рванула вперед и подхватила слова песни. Беснующиеся тела взмокли от пота, это поколение американцев посылало все к черту.

Их предшественники теперь управляли банками, руководили промышленностью, выживали их из колледжей высокой платой за учебу. У них нет работы, перспектив и надежды. Ярость от предательства, словно электрическими разрядами, пронизывала влажный воздух. Кое-кто из охраны постарался побыстрее убраться поближе к стенам, радуясь что специальный отряд по борьбе с уличными беспорядками Сан-Диего стоит неподалеку от стадиона. Но вообще-то им не о чем беспокоиться. Весь протест, вся энергия, словно по каналу, направлялись в русло музыки. Из громкоговорителей на толпу обрушивались оглушающие аккорды, зрители видели яростное, напряженное лицо певца, глядевшего прямо в камеру, так что его образ, тысячекратно увеличенный, был виден всем на двух гигантских экранах по обе стороны от сцены. Казалось, что он смотрит в глаза каждому фанату и что они вместе поют эту песню.

Зак Мэйсон. Солист «Дарк энджел», коронованный принц контр-культуры. Такой же чувственный, как Джим Моррисон, такой же злой, как Малколм Экс, и с такой же четкой артикуляцией, как Курт Кобейн. Он никогда не давал интервью. Не связывался с политикой. Говорил с фанатами только при встречах и только через свои стихи. В моменты, подобные этому, видя восемьдесят тысяч совершенно загипнотизированных молодых людей, все понимали, что, если Мэйсон скажет хоть одно слово, они поднимут бунт. Встанут и пойдут за ним. Камера двигалась слева направо, показывая подпевающих подростков, вся агрессия которых поглощалась музыкой.

«Дарк энджел» — первая музыкальная группа за много лет, напугавшая родителей. При взгляде на дикую, распаленную толпу становилось ясно, кого действительно слушает американская молодежь.

Зак Мэйсон неловко заерзал на диване из мягкой кожи.

— Выключи, — сказал он.

— Послушай, Зак, я думал…

— Выключи! — Мэйсон уже почти рычал.

Дэвид Таубер выключил.

— Я не хочу это смотреть! — вопил Зак. — Это было три года назад. Прошлое меня не интересует.

Он обвел взглядом конференц-зал студии «Артемис», готовый к протестам других. Джейк Келлер, вице-президент отдела производства, отвел взгляд. Сэм Кендрик, глава его агентства, мужчина, которого Мэйсон немного успел узнать, понимающе кивнул. Хорошо. По крайней мере хоть один из этих негодяев понимает, откуда он. Элеонор Mapшалл, строгого вида дама в темно-зеленом костюме, держалась совершенно невозмутимо. И только полненькая маленькая девушка рядом с Дэвидом Таубером, автор сценария, казалось, страдала. Она смотрела на погасший экран, и на ее лице он заметил смесь восторга и сожаления. Он видел, как она смотрела на него, пока крутили пленку. Почти с обвинением Не надо ему этого. Во всяком случае, от ребенка, моложе его самого. От ребенка, напоминавшего ему о том, о чем он предпочел бы забыть.

Меган Силвер. Так ее зовут. Он спросил как-то Таубера про нее. Ей двадцать четыре года, она училась в Колледже Беркли и написала потрясающий сценарий.

Он и парой слов не перекинулся с ней, но она заставляла его нервничать.

— Конечно, я понимаю, — успокаивающе произнес Дэвид Таубер, — Я просто подумал, может, неплохо всем нам прочувствовать суть фильма. Фред Флореску присылал ко мне за пленками, и я знаю, Роксана тоже их изучает. Но поскольку это наша первая совместная встреча по работе над сценарием…

— Мне ничего такого не надо. — Мэйсон пренебрежительно кивнул в сторону Меган. — Может, ей надо.

Девушка хотела что-то сказать, но Таубер положил ей руку на плечо и она промолчала.

— Ну конечно, Зак. Это было больше для Сэма, Джейка и Элеонор, — сказал Дэвид. — Мы все изучаем сценарий, и я знаю, есть кое-какие предложения. Я думаю, может, нам всем будет полезно знать, с чем мы имеем дело.

Да, конечно. Как будто эти сорокалетние задницы, поглядев получасовую видеозапись, смогут понять, что такое рок-н-ролл.

— У вас есть предложения по сценарию? Давайте выслушаем их, — сказал Зак, прищурив зеленые глаза.

Сам Мэйсон считал сценарий прекрасным в том виде, в каком он сейчас. Но Дэвид ему объяснил, что сценарий всегда можно улучшить. А он хотел, чтобы фильм получился как можно лучше. И надо смотреть фактам прямо в лицо — в этом фильме он снова заявляет о себе. Речь идет о миллионах долларов. О его карьере. О его будущем. О его дальнейшей жизни, в конце концов.

Честно говоря, только поэтому он пришел на совещание.

Он всегда так поступал и с компанией звукозаписи. Он должен сам контролировать все. Не важно, что режиссеры обычно включаются в процесс переделки сценария. Он — Зак Мэйсон. Правила, которые подходят другим актерам, не для него.

Вообще никакие правила ему не годятся.

— Хорошо, Зак. — Джейк Келлер из кожи вон лез, стараясь подлизаться к нему. — Давайте-ка посмотрим первые сцены. У меня есть идеи, как твой выход сделать значительнее…

Агенты и начальники принялись рвать на части сценарий, а Меган Силвер опустила голову и что-то царапала в блокноте, лежавшем перед ней. Ей ни на кого не хотелось смотреть. Конечно, прекрасно оказаться в «Артемис», знать, что по твоему сценарию будет делаться фильм, но… К такому она не была готова. Они обсуждали ее текст, говорили одновременно, не обращая на нее никакого внимания, как будто ее здесь нет. Профессиональные словечки так и летали по комнате: «сюжетная линия», «провоцирование обстоятельств», «противоречит характеру Морган», «последовательность кадров в сюжете» и так далее. Неужели они думают, что ей все это понятно?

Боже, какая ирония! Когда она, наконец набравшись храбрости, позвонила своим во Фриско, те ошарашенно молчали, а потом, заикаясь, залепетали какие-то поздравления, явно умирая от зависти. Только у Дека хватило великодушия порадоваться за нее. Он горячо заговорил о том, какая у нее теперь начнется замечательная жизнь: у нее ведь собственный офис на съемочной площадке, работа с тузами киностудии, общение с Роксаной Феликс, а самое потрясающее — знакомство с Заком Мэйсоном. Она будет говорить с самим Заком Мэйсоном! Причем постоянно! Дек рассмеялся и сказал, что Меган Силвер — предмет зависти миллионов.

И он был прав.

И он ошибался.

У Меган действительно был свой офис на площадке.

Небольшая комнатка без окон в главном здании. И помощница, которая ненавидела ее. Да, она встречалась с Элеонор Маршалл, как будто неплохой женщиной, которая ей объяснила, что над сценарием придется немножко поработать. К тому времени Дэвид уже успел объяснить, что такое «немножко». Меган была просто обескуражена и не могла поверить. В «Артемис» ей за сценарий заплатили двести пятьдесят тысяч долларов, но зачем? Если он совершенно слабый и его надо переписывать? Причем с самого начала и до конца. И не один раз!

— Меган, золотко, это всегда так, — терпеливо объяснял Дэвид. — Иначе не бывает. Ты дала им прекрасный проект. Вполне возможно, фильм в конце концов получится совсем непохожим на первоначальный вариант.

Да, вполне возможно. И она посмотрела на своего потрясающего агента, снисходительно улыбавшегося, как будто она была его любимым, но туговато соображающим ребенком. Меган почувствовала себя полной идиоткой. Господи, могла ли она думать, что начнется такое!

В самый первый день на студии вице-президент Джейк Келлер совершенно ясно дал понять, что, если ее напрягает переписывать сценарий, она может отправляться куда хочет, а они наймут другого человека. И тот сделает эту работу. Да, и еще одно: она должна будет отдать им сто тысяч долларов, потому что именно столько стоит переписать сценарий.

Меган мило улыбнулась и ответила, что работа нисколько ей не в тягость.

Что же касается мисс Роксаны Феликс… Да, она познакомилась с этой дамой на приеме у Изабель Кендрик и была облита презрением. Во второй раз, когда они встретились в «Артемис», та спросила:

— Так это ты автор сценария? В роли Морган надо добавить текста. Я думаю, процентов на пятьдесят. — И одарила ее яркой улыбкой — бесчувственной и холодной, как жидкий азот. — Или мне придется найти автора, который лучше понимает этот фильм.

И Роксана удалилась с царственным видом, бросив презрительный взгляд на полные бедра Меган.

Целую неделю Меган морила себя голодом. Безжалостная красивая Роксана заставила ее почувствовать себя самой отвратительной женщиной на земле. К тому же Роксана обладает властью. Она угрожала заменить Меган. Автор, который лучше понимает этот фильм? В конце концов, что эта красотка себе позволяет? Ведь она, Меган Силвер, написала сценарий. Она!

Но, как потом догадалась Меган, она многое не понимала вначале. Она считала, что если она автор, то незаменима? Черта с два!

Автору сценария легко найти замену.

А звезде — нет.

Короче говоря, в той среде, где делался фильм, у Меган Силвер меньше всего денег, она меньше всех знает о том, что происходит, у нее самое меньшее звание и никакой власти.

На тотемном столбе ее уровень самый низкий. И ей это не нравилось.

А что касается Зака Мэйсона… Меган просто не осмеливалась говорить с ним. Он ни слова не сказал ей на приеме у Кендриков и всегда хмуро смотрел на нее, когда она ловила его взгляд. Видеозапись «Дарк энджел» чуть не довела Меган до слез. В жизни Зак Мэйсон оказался еще более привлекательным и мрачным, чем она рисовала его в мыслях, но он даже не смог смотреть свой старый концерт.

Боже, почему он сказал, что это для него теперь не имеет никакого значения?

Меган чувствовала себя глубоко несчастной. Прошедшая молодость, старые друзья, глупая Саша, рыдавшая у нее на груди в кафе. Глупо и наивно. А ведь буквально все ее сверстники поклонялись «Дарк энджел». Верили Мэйсону. Неужели все они оказались идеалистами-идиотами?

Вероятно, так.

Этот молодой человек напротив нее, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать лет, был для нее идолом. А понимала ли она, кто он на самом деле? В первую очередь и самое главное — звезда.

Наверное, музыка теперь перестала быть для него частью игры.

Она не плакала, когда распалась группа «Дарк энджел», но ей интересно было узнать, почему все-таки такое случилось.

— Меган, ты все записала? — спросил ее Дэвид.

Она испуганно посмотрела на него.

— О да, конечно. Спасибо. — Она похлопала ладонью по блокноту. — Здесь все.

— Ну что Ж, поторопись, — холодно бросил Джейк, — Остался всего месяц до предварительных съемок.

Ненавидя себя, Меган весело кивнула:

— Конечно.

— Спасибо, Меган, — сказала Элеонор Маршалл потеплевшим голосом.

Они с Джейком собрали свои бумаги.

— У нас еще одно совещание, мы уходим, но, насколько мне известно, Зак хочет поговорить с тобой о своей роли.

Ну что ж, прекрасно. Возможно, он тоже потребует увеличить свой текст на пятьдесят процентов. Прекрасно!

— Зак, — помогая ему, начал Сэм Кендрик. — Ты нам говорил насчет гастрольных поездок. Что-то такое в сценарии не срабатывает…

Зак Мэйсон посмотрел через стол на Меган Силвер, и язык прилип к небу. Легко было выговаривать начальникам. Этим он занимался всю жизнь. Легко ему и с «Эс-Кей-ай». Дэвид Таубер, конечно, хороший агент, и Сэм Кендрик тоже, потому он и сотрудничает с ними. Но агенты — просто люди, которые на тебя работают. На тебя двадцать процентов, а все остальное — ради собственной славы. Он знал, что они такое. Они думают, все звезды — барахло, которое можно купить и продать. А настоящими звездами они считают себя. Зак не верил никому из этих кровососов. Это просто бизнес. От начала до конца.

Меган другая.

Сейчас он внимательнее посмотрел на нее. А ведь она хорошенькая. Мягкие каштановые волосы падают естественными локонами на плечи. Умные карие глаза, пышная грудь, скрытая просторным свитером. О'кей, она на самом деле пухленькая, но после того приема немного похудела. И вообще, из-за полноты она кажется более настоящей и живой, чем остальные.

Зак Мэйсон не привык к настоящим женщинам и, уж конечно, не привык к умным. Проститутки, которые крутятся вокруг музыкантов и способны прорвать любую, даже военизированную, охрану вокруг «Дарк энджел», совсем другие. Выбеленные перекисью сучки, готовые совокупляться с кем угодно, что в десяти шагах от журнала «Роллинг стоун». Такие не прочь переспать с половиной команды, лишь бы их заметили. Были и другие. Скучные жены каких-нибудь начальников в компаниях звукозаписи. Голливудские актрисульки, желавшие удвоить свои шансы быть упомянутыми в колонке сплетен. Манекенщицы, у которых вошло в моду «встречаться» с рок-звездой. Зак вообще-то больше уважал проституток. За честность. Они по крайней мере не скрывали, чего добиваются. Но какие они все тупые и жадные. Все торговали собой ради славы.

От этого становишься жестоким. От этого начинаешь всех ненавидеть. Мэйсон наблюдал, как обычные нормальные парни превращаются в женоненавистников уже через полгода после начала долгих гастролей. Они выбрасывали совершенно голых проституток в коридор отеля, они заставляли их устраивать шоу на тридцать человек, прежде чем допустить до ведущих музыкантов. Причем на глазах у всех. Групповой секс. Но самое отвратительное — девицы почти всегда соглашались. Он видел, как парни из его группы соревнуются друг с другом, придумывая новые унизительные трюки для женщин. И всегда хотя бы одна из этих бесстыжих подстилок демонстрировала готовность буквально на все.

От этого теряешь в себе что-то человеческое.

Зак не опускался до такой ненависти к женщинам. Может, из-за равнодушия. Он просто брал с собой кучу презервативов и занимался сексом везде — с податливыми проститутками, с жаждущими славы актрисами, а они все рвались к нему. Зак Мэйсон, солист самой известной в мире группы, символ целого поколения, суперзвезда. И нельзя сказать, что он не хотел секса. Но каждая такая встреча была торгом. Хладнокровным торгом.

Так откуда же Заку Мэйсону знать, как разговаривать с такими, как Меган Силвер?

Она училась в колледже. Ясное дело, он ведь читал ее сценарий. Если честно, он был сражен. Она написала так красиво, волнующе, так печально и романтично. Просто превосходно. У него не раз перехватывало дыхание, когда он читал «Увидеть свет». И Зак очень удивился, узнав, что все это написал почти ребенок, девушка, гораздо моложе него самого…

Некоторые слова Заку пришлось посмотреть в словаре, отчего он почувствовал себя каким-то недорослем. И проникся благоговением к познаниям автора. Сам он запустил «Дарк энджел» в шестнадцать лет. В семнадцать пошли контракты. В то время как его одноклассники оканчивали высшую школу, он мотался по дорогам. Когда они оставляли позади колледж, он мотался по дорогам. Когда они получали дипломы юристов, экономистов и еще Бог знает кого, он тоже мотался по дорогам. Он не получил образования, и это его раздражало.

Вообще-то у Зака из-за этого никогда не возникало проблем. В музыкальном бизнесе не часто встретишь выпускников университетов. Там полно гангстеров, талантов, энергичных, бесцеремонных людей; они оплачивают работу целой армии юристов, которые делают за них все. Но иногда, очень редко, он встречался с настоящими интеллектуалами. С ними он не знал, как говорить. Он бормотал что-то односложное, но ему было плевать. Они ведь ничего и не ждут от тупого музыканта. Разве нет? Журналы называют его умным, глубоким, проницательным. Ну и что из этого? Они анализируют его стихи, будто он Вольтер. И хотя стихи шли прямо из сердца Зака, он-то понимал, что все равно целовать они будут его задницу. А если не станут, то Иоланда близко не подпустит их к группе. А как издания, которые пишут о музыке, сумеют продать хоть один экземпляр без «Дарк энджел»? Короче говоря, их мнение для Зака Мэйсона — пустой звук. Все они продажные.

— Кое-что из того, что ты написала, не могло бы произойти на самом деле, — сказал он.

Меган пожала плечами:

— О'кей. Скажи, что не так, и я исправлю.

С чего я взяла, что всем должен нравиться мой сценарий?

Заку Мэйсону, например, не нравится. Зак думает, что он нереальный и глупый.

Зак отметил сдержанность в ее тоне.

— Эта сцена, где я играю для разогрева с другими парнями из оркестра, — холодно сказал он. — Такого никогда не бывает. Даже если я играю Джейсона, зрители все равно будут считать, что я играю самого себя. — И добавил по-французски:

— Лексический герой…

Меган хихикнула.

— Черт побери, над чем ты смеешься? — спросил Зак.

— Ты, наверное, хотел сказать лирический, — уточнила она французское слово.

Зак Мэйсон побагровел от гнева и унижения. Боже, эта соплячка еще будет над ним смеяться! Лирический… Как будто она такая умная, а он просто идиот с гитарой.

— Да? Ну так исправь сценарий! — прорычал он.

— Я сделаю все, что от меня зависит. — Меган съежилась в кресле.

— Постарайся. Иначе вылетишь из команды, — сказал Зак Мэйсон и выскочил из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Глава 14

— Ну давай, золотце, ты сможешь это сделать.

Голос Дэвида был ласковый, ободряющий и настойчивый одновременно. Меган представляла себе его красивое лицо, когда он стоял за ней и подбадривал.

— Осталось еще десять. Продолжай.

Каждый нерв в ногах вопил о пощаде. Но она подчинялась. Сердце ее билось напряженно. Из стерео несся голос Мадонны, но измученное тело Меган не подчинялось музыке. Единственное, на чем она сосредоточилась, — это пол и локти.

— Восемь… девять…

Ты должна.

Меган заставила себя снова опуститься и подняться.

— Десять! Замечательно, Меган. Просто замечательно.

Теперь давай под душ. — Он бросил ей полотенце, когда она с трудом встала на ноги. — Бьюсь об заклад, ты почувствуешь себя здорово.

Она увидела свое лицо в настенном зеркале. Красное, как свекла, и блестящее от пота. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Рот открыт, словно у рыбы, которая судорожно пытается глотнуть воздух.

— Да, — с трудом проговорила она, пытаясь улыбнуться. — Я себя прекрасно чувствую.

— Ты и выглядишь прекрасно, — похвалил агент, когда она, спотыкаясь, побрела к ванной.

Меган сняла пропотевшие шорты из лайкры, майку и сунула их в корзину для грязного белья. Кожа была мокрая, будто ее окатили из ведра. Она осторожно ступила на электронные весы, которые Дэвид купил ей в прошлом месяце.

Сто тридцать один фунт. Хорошо. Дело пошло. Когда Меган встала под душ и мощные струи воды ударили по ноющим мускулам плеч, она почувствовала вдохновение от успехов. Ей пока не нравилось смотреть на себя голую в зеркало, она еще не поборола свой вес, но с каждым разом зеркало все меньше огорчало ее. Перемены были явные.

Более четко очерченным стал подбородок, пропали подушки над коленями. Да, дело пошло. И за это она должна благодарить Дэвида. Если бы он не приходил и не наблюдал за ее занятиями, у нее никогда не хватило бы силы воли их продолжать.

Дэвид Таубер был для нее не просто агентом. Он был ее диетологом. Стилистом. Консультантом по макияжу. И личным тренером. Работа над сценарием становилась все сложнее, и Дэвид всегда был рядом и всегда на ее стороне. Она знала, что и Зак, и Роксана хотели бы ее уволить. И мистер Келлер тоже. Но Дэвид спорил, защищал ее, принимая весь их гнев на себя.

Она обязана ему своим домом.

Она обязана ему своей работой.

Она обязана ему всем.

— Ты не хочешь выпить кофе без кофеина? — крикнул Дэвид из кухни.

— Да, спасибо! — отозвалась она.

Что ж, хорошо. Значит, он останется на чашечку кофе.

Меган понимала: ей надо бы отказаться, Дэвиду пора в «Эс-Кей-ай» — он, бедный, всегда работает сверх меры. Но она слишком эгоистична. Предварительные съемки превратились в изнурительный труд, и лишь благодаря усилиям Дэвида она все еще в команде. Но «Артемис» меняет свои мнения и пожелания каждый день. Меган почти отчаялась: стоило ей только довести дело до конца, как на следующий день все приходилось начинать с самого начала. Иногда она казалась себе Алисой в Зазеркалье: бежала так, что сердце выпрыгивало из груди, но стоило оглядеться, как становилось ясно: она все на том же месте.

Она никуда не выходила. Никак не развлекалась.

Да и у кого есть для нее время?

Ни у кого. Разве что иногда Дэвид приглашал ее.

Зато ради таких вечеров стоило преодолеть все трудности. Таубер появлялся в красном «ламборгини» и сообщал, что везет ее ужинать. Ни слова не говоря, она хватала одно из своих новых платьев, которые тоже, кстати, были куплены по его подсказке. Да, если составлять список ролей Дэвида в ее жизни, следует упомянуть еще одну — сопровождающий по магазинам. Он вез ее в «Спаго», или «Мортон», или в «Ле Дом», где метрдотель всегда здоровался с ним, называя по имени, усаживал за хороший столик.

Они ели что-нибудь низкокалорийное, а потом катили в «Роксбери» или «Вайпер рум», где швейцар всегда пропускал их без очереди и усаживал за столик для особо важных персон. Дэвид выглядел всемогущим. И знал буквально всех.

«Привет, Брэд», «Салют, Шеннон», «Как дела, Киану?».

Когда Меган проводила вечер с Дэвидом Таубером, ей казалось, что большую часть времени она краснеет и сдерживается, чтобы не пялиться на него.

Он настоящий джентльмен. Он всегда привозил ее домой, подводил к дверям квартиры, целовал в щеку или подносил к губам руку. Меган знала, смешно надеяться на что-то большее, разве Дэвид мало для нее сделал? Он стал ее рыцарем на белом коне, спасшим сначала от мрачного существования, а потом от нее самой. У него была возможность открыть для нее любую дверь, и он часто говорил Меган об этом.

К тому же он был такой, ну такой… шикарный! По крайней мере когда Дэвид наставлял ее по гимнастике, Меган не сомневалась, что все это он испробовал на себе. Гибкое, стройное тело, твердые мускулы, весь его облик — воплощенное здоровье — лучшее доказательство. Густые волосы блестели естественным блеском, свидетельствуя о жизненной силе и об идеальной диете. Даже безупречные зубы были белее ее собственных, хотя Меган пользовалась теперь дорогими пастами.

С той секунды, как он появился в кафе с ее контрактом, Меган мечтала о нем. Но в последнее время ее воображение особенно часто рисовало подробные картины исполнения желаний…

Покачав головой, чтобы избавиться от захлестнувшего ее желания, Меган сбросила полотенце и начала одеваться.

На этот раз она выбрала юбку с индейским рисунком и черную обтягивающую майку.

— Кофе готов! — крикнул Дэвид из кухни.

Она неплохо выглядела в этом наряде. Хлопчатобумажная юбка скрывала недостатки фигуры, а лифчик, поднимающий грудь выше, приближал к голливудским стандартам.

Меган расправила майку.

— Ну что ж, приступим, — сказала она.

Роксана Феликс почти рыдала. Она вцепилась в холодный мрамор балюстрады, ограждающей ее сад на вершине холма, так крепко, будто тонула и держалась за деревяшку, отколовшуюся от разбитого судна. Перед ней простирался деловой Лос-Анджелес, казавшийся тихим и мирным с высот голливудских холмов. Яркое солнце вспыхивало на крышах маленьких машин, запрудивших автостраду в утренний час пик. Над ней щебетали птицы, перепархивая с ветки на ветку, воздух был напоен ароматом роз и орхидей и вьющейся жимолости.

Ее изящное тело снова дернулось, когда он вошел в нее.

Длинные черные волосы, обычно гладко зачесанные, в беспорядке ниспадали ей на плечи, покрывали спину, несколько прядей прилипло к груди. Кожа пылала и натянулась от желания. Соски от возбуждения болели. Она была близка к оргазму.

— Ну как, достаточно? — спросил он, дразня ее, намеренно замедляя ритм.

Роксана начала извиваться, костяшки пальцев сделались белее мрамора, своими нетерпеливыми движениями она настаивала, требовала… Большая сильная мужская рука приподнимала ее зад, а другая поддерживала живот. Роксана понимала, что он чувствует силу ее желания и знает, что горячая кровь под ее нежной кожей бурлит от похоти.

— Пожалуйста, — сказала она.

— Повтори.

Она почувствовала, как его плоть дернулась внутри ее.

Значит, он тоже возбужден. Да, голос его звучал грубовато-хрипло от возбуждения.

— Пожалуйста. Пожалуйста. Не останавливайся. Ну давай же, — стонала она, подаваясь ему навстречу. Она подумала, что, в конце концов, не он один знает, как доставить удовольствие. А после того, как услышала его стон, в ней запели победные трубы, несмотря на силу возбуждения.

Он начал вбиваться в нее, каждый раз все глубже, все сильнее, и говорил, что понимает, как ей хорошо и какая она замечательная, спрашивал, нравится ли ей. Роксана со стоном отвечала:

— Да. Да.

Ритм его был безупречным. И вдруг совершенно новое ощущение возникло в животе, словно она взбиралась все выше по стене экстаза, уходящей в небо. Она больше ничего не понимала, не слышала ничего, кроме его голоса, не чувствовала ничего, кроме его плоти. Она была будто насажена на кол и двигалась вместе с ним. Он становился все настойчивее, проникал все глубже и вдруг добрался до потайного места, до того самого. Весь мир Роксаны потемнел и взорвался, ломая и круша все вокруг. Ее нутро, содрогалось от наслаждения раз за разом… Роксана Феликс испытала самый сильный оргазм в своей жизни.

На секунду он остался в ней, держа в прежнем положении, давая ей возможность снова обрести дыхание, а потом осторожно вышел, не отпуская ее.

Он подхватил ее на руки, голую и мокрую от пота, и понес обратно в дом.

Он опустил ее на полированный деревянный пол ванной, осторожно, словно она была сделана из тончайшего фарфора.

— Ну, как это было? — спросил он, улыбаясь.

Роксана потянулась, включила краны. Душ — это для тех, кто спешит. Она же предпочитала отмокать в ванне.

Роксана протянула свою красивую руку и выбрала маленькую хрустальную бутылочку с лавандовым маслом для ванны, специально для нее приготовленным в Париже.

— Мне оценить по системе из десяти баллов, Сэм? — поинтересовалась она холодным тоном. — Ну, восемь с половиной. Ты, в общем, был хорош. И с каждым разом становишься все лучше.

Она вылила всю бутылочку в ванну, и кружащий голову цветочный запах поднялся вместе с клубами пара, поглотив остатки запаха пота и секса.

Кендрик потянулся за банным халатом, не желая, чтобы она видела его немолодое тело. «Ты, в общем, был хорош».

Да еще так сухо.

Роксана скользнула в ванну. От масла вода стала белой.

Черноволосая, загорелая, она походила на египтянку И надменно взглянула на него.

Прямо Клеопатра, купающаяся в молоке ослицы, подумал Сэм. Она на самом деле исключительная. И холодная.

Холоднее, чем лед.

— Если ты ожидал сердечных признаний, цветов и аплодисментов, Сэм, ты попал не по адресу. Траханье есть траханье. Вот и все. — Она пожала плечами, и тонкие ручейки ароматной воды потекли по безупречной формы груди. — Это просто массаж.

— Просто массаж? — изумленно повторил Кендрик. — Только так ты можешь назвать то, что сейчас было?

Это же самый страстный, самый потрясающий секс, о таком он и мечтать не мог! А Роксана пренебрежительно называет его массажем? Черт побери! Он вспомнил некоторые моменты их занятий любовью, снова почувствовал ее ягодицы в руках, услышал ее голос, умоляющий не останавливаться… И после всего, что произошло, его обдали таким холодом? Раз, два, спасибо, Сэм?

— Да, — сказала Роксана, обмывая себя губкой. — Ты не хочешь принять душ? Там есть отдельный, в моей спальне.

Кендрик встал и усмехнулся:

— Я это не покупаю, детка.

— Правда? — В ее тоне он не услышал даже притворного интереса.

— Да, правда. Ни одна женщина даже не мечтает о таком сексе.

— Я рада, что ты доволен, — ответила Роксана, выйдя из ванны и потянувшись за полотенцем.

Мокрое обнаженное тело, гладкая кожа, блестящая от воды, мягкие волоски между ногами под плоским животом, соски, снова ставшие похожими на ягодки, когда она вышла из ванны на прохладный воздух, эти скользкие круглые груди, молодо торчащие, — все это снова произвело впечатление на Сэма Кендрика. Он немедленно возбудился. Несмотря на то что прошло всею пять минут после секса.

Боже, подумал Сэм, неужели она серьезно?

Ему сорок пять, а Роксана Феликс возбуждает его, как подростка!

Роксана посмотрела на часы в ванной. Половина десятого утра.

— Может, ты все же примешь душ и оденешься, Сэм?

Сегодня в десять в «Артемис» совещание по сценарию. — Она повернулась к любовнику спиной и пошла в гардеробную, будто забыв о нем.

— О'кей, — выдавил Кендрик, донельзя удивленный ее отношением.

— Спасибо. — Она улыбнулась ему яркой короткой улыбкой. — Да, Сэм, еще одно. Ты, может быть, сейчас занимался любовью, ну а я-то, сексом. Вот и вся разница.

Открыв рот, Сэм смотрел, как удаляется его новая пассия.

Когда лимузин повернул к кованым железным воротам «Артемис студиос», Роксана Феликс улыбнулась. Сегодня она надела сшитый на заказ костюм из бледно-розового кашемира. И макияж сделала в таких же тонах: очень легкие румяна на щеках, немного подчерненные ресницы, полные губы покрыты самой модной помадой, блестящей и словно влажной. Она выглядела чертовски сексуально.

Этого она и добивалась.

Пробыв месяц в Лос-Анджелесе, Роксана сделала несколько важных выводов. Больше всего ее удивило то, что здесь она оказалась средней рыбешкой в очень большом пруду. Когда она приказывала кому-то подпрыгнуть, никто не спрашивал: как высоко, мадам? До сих пор она еще не заняла своего места. А иногда ей, как, например, наг приеме у Сэма Кендрика, даже приходилось отступать.

Женщина послабее могла бы сломаться. Отступить и вернуться к прежнему занятию, в свой прежний мир, где она управляла с помощью кнута. Но не такова Роксана Феликс.

Она приехала в Голливуд за настоящей славой. Заставить мир упасть к ее ногам, а не к ногам ее молчаливого застывшего образа. Что там вытворял один известный художник?

Рисовал бочки и подписывал: «Это не бочка»? Кажется, так.

Некоторые друзья его не понимали. Они стояли, смеялись и говорили:

— Как же так? А ведь я вижу бочку.

Но Роксана поняла сразу. Да, похоже на бочку. Но не она. Это изображение бочки.

Большая разница.

Что из того, если весь мир смотрит на ее образ и поклоняется ей? Это не Роксана. А она хотела, чтобы обожали именно Роксану. Так что для нее фильм «Увидеть свет» не просто важен — он для нее жизненно необходим. Ей пришлось здорово побороться, чтобы ее взяли в этот чертов фильм. А теперь, похоже, придется драться вдвое упорнее, чтобы в нем остаться.

Шли только предварительные съемки, а у нее уже куча проблем. Во-первых, роль слишком незначительная. И как только она не ругалась с этой толстой напуганной мышью, которая написала сценарий! Но наглая девчонка твердо стояла на своем. Что если увеличить роль Морган, то фильм сдвинется в сторону романтической линии второго плана.

Второго плана? Она, Роксана, не может быть на втором плане.

Но проблема была еще и в том, что после первого совещания по сценарию контроль над всем взяла Элеонор Маршалл. И никто не мог ничего требовать от Меган Силвер без ее ведома. А при таком положении дел терпела поражение она, а не Меган. Потому что в большинстве случаев этот бородатый колючий Флореску, не отрывавший глаз от ног Роксаны, соглашался с Меган. После приема у Изабель Роксана поняла, что автору сценария она еще может угрожать, но режиссеру и президенту студии — ни в коем случае. На этой стадии работы над фильмом ее спокойно могли кем-то заменить. Вог почему Роксана продолжала мило улыбаться и ждать своего часа.

Но не в натуре Роксаны Феликс ничего не предпринимать. Она всегда планировала наперед. С тех пор… с тех пор как…

В затемненных окнах лимузина мелькнула тень страха и боли, исказившая красивое лицо Роксаны Феликс. Губы ее плотно сжались. Нет, нет, нет! Оно, никогда не думала об этом, никогда.

Итак, планирование прежде всего. Не пройдет и месяца, как они выйдут на съемочную площадку, и вот тогда она развернется вовсю. Она обязательно заведет себе врагов. А что в этом нового? Ей нужны враги. Ясно как день.

Значит, пока надо спокойно наблюдать, рассчитывать, изучать. У кого в руках власть? У Дэвида Таубера? Нет… Это просто видимость. Для Меган Силвер он солнце. Зак Мэйсон, в общем, рад работать с ним. Пока… Но Роксана — самостоятельная женщина. Она не верит агентам. Боб Элтон это понимает. А Дэвид слишком зеленый и наглый. Он считает себя львом, но не видит даже того, что Элеонор, Том и Сэм просто снисходят до него. У Сэма есть Фред, это фильм Сэма. Все фильмы принадлежат Сэму. Вот кто на самом деле лев. А Дэвид Таубер просто шакал, который питается объедками с хозяйского стола и называет их свежей дичью. Он парень не без таланта, но и только. Она думала: если Таубер когда-нибудь польстится на большой выигрыш и скрестит мечи с боссом, вот тогда он поймет, что к чему.

Сэм Кендрик действительно обладает властью.

И доказал ей это.

Сэм может оказаться полезным. Она использует его. А когда сумеет этого мерзавца подцепить на крючок, вот тогда-то и выбьет у него власть и завладеет ею. Она должна разрушить его.

Такая сладкая месть.

Ну и что, что он хорош в постели? Тем лучше, если она и себя может ублажить. Это все равно ничего не меняет.

Сэм Кендрик полагает, что может позволить себе оскорблять Роксану Феликс. Ему стоит понять другое: за это придется заплатить. Он за все заплатит, и дорого — всем, чем владеет.

Сэм уже успел в нее влюбиться. Так что на Сэме не стоит сегодня утром сосредотачиваться. Он никуда от нее не денется.

Итак, роман с этим мужчиной должен стать достоянием публики. Роман суперзвезды… Он должен помочь ей с этим фильмом, который станет основой ее карьеры актрисы.

А потом она подберется к следующему любовнику.

Заку Мэйсону.

Глава 15

— Я получила результаты ваших анализов, — сообщила доктор Хэйди.

Элеонор почувствовала, что ей хочется закричать на нее.

«Конечно, у вас есть результаты моих анализов, иначе зачем бы вы звонили мне в офис?» Но она ничего не сказала.

Она всегда сдерживалась. Просто страх был слишком велик.

Обследование раз в три года у самого лучшего специалиста-акушера в Лос-Анджелесе было необходимо, и Элеонор очень боялась его. Обследование необходимо, потому что ей надо было убедиться: еще не поздно. Элеонор боялась, что однажды придет за результатами, а доктор Хэйди пробормочет, что, мол, мало надежды. Не говоря уж о том, что ходить в эту клинику было невыносимо тяжело. С каждым днем, понимала она, все ближе последняя черта. Пора делать выбор.

Соединиться с Полом или оставить его. Рискнуть возможностью иметь ребенка. Потому что именно сейчас она не знала никакого другого мужчины. А время ее уходило.

С тех пор как начались предварительные съемки фильма, Том Голдман совершенно перестал обращать на нее внимание. Они виделись только на людях. Как-то выходило, что самые важные вопросы относительно руководства студией они обсуждали по телефону. А каждый раз, когда Джейк Келлер заявлял новый протест по поводу переделки сценария, Том из кожи вон лез, чтобы официально запротоколировать каждое слово. Он вдруг снова стал главой студии, воплощением непререкаемой власти, судьей беспристрастным, как царь Соломон.

Элеонор не удивлялась. Он пришел в себя, она знала: так и будет. Он вернулся в свою скорлупу, смущенный мыслью о том, что могло произойти между ними. Она окунулась в работу, и дел было более чем достаточно. Элеонор практически одна отвечала за этот очень большой дорогостоящий фильм — девяносто пять миллионов долларов поставлено на карту.

Но Элеонор горевала.

Что-то глубоко внутри ее умерло.

— Я рада сообщить: похоже, все прекрасно, — продолжала доктор Хэйди.

Элеонор испытала громадное облегчение. Она обвела взглядом элегантный кабинет, выдержанный в пастельных тонах, голубом и розовом, плакаты по исследованию рака груди и упражнениям в период беременности, пытаясь скрыть свои чувства. Доктор Хэйди наверняка считает ее довольно странной женщиной. Если она так волнуется, может ли забеременеть, то зачем медлит? Должно быть, она единственная клиентка этого престижного заведения, кто регулярно пользуется противозачаточными средствами.

Посидев в отделанной дубом приемной вместе с другими пациентками, нервными и испуганными, готовыми принимать любые лекарства, использовать календари, искусственное осеменение и Бог знает что еще, Элеонор поняла: они отдали бы все за то, чтобы оказаться сейчас на ее месте. Да, вряд ли доктор может понять ее поведение. Да и она сама тоже. Что, интересно, врач думает про нее? Эгоистичная?

Бездумная? Аморальная?

Элеонор крепко стиснула руки на коленях. Да кому какое дело до того, что она думает? Имеет же она право знать, способна ли забеременеть, если ей хочется? Это вовсе не значит, что она обязана забеременеть. Это ее тело, и она сама делает выбор.

— Однако ваша способность к зачатию несколько понизились, — продолжала доктор. Ее голос звучал холодно и профессионально. — Это естественно, возраст берет свое.

Теперь этот процесс пойдет быстрее.

Чувство облегчения, только что испытанное, сменилось холодным, липким страхом.

— Но вы сказали, что я еще могу, да? — настойчиво спросила Элеонор.

Доктор Хэйди посмотрела на нее поверх очков.

— Да, в данный момент безусловно. Но возможность забеременеть и забеременеть не одно и то же. — Ее взгляд был твердым. — Мисс Маршалл, вы входите в последний период своей репродуктивной жизни. Если хотите иметь ребенка, моя обязанность посоветовать вам попытаться забеременеть как можно скорее. Но в любом случае у вас не больше полугода.

Элеонор продолжала молчать.

Лиз Хэйди протянула руку и потрепала Элеонор по щеке.

— Еще не слишком поздно. Вы понимаете.

Элеонор сделала усилие и улыбнулась:

— Спасибо, доктор.

Еще не слишком поздно, промелькнуло в голове Элеонор. Но скоро будет поздно.

Меган говорила:

— А я хочу, чтобы он пил молоко. Это сделано специально. Морган сидит у него за спиной и добавляет водку в апельсиновый сок. Она ведь совсем другая: употребляет наркотики и пьет. Но Джейсон сумасброд только на первый взгляд, на самом деле — нет. Вот я и хочу подчеркнуть, что он тянется за пакетом молока. Он добродетельный. В отличие от нее. Это контраст.

Жара в комнате стояла невероятная, несмотря на открытые окна и включенный на полную мощность кондиционер. На улице яркое лос-анжелесское солнце жгло ветви пальм, они беспомощно обвисли. Горячие лучи упирались в длинную линию припаркованных лимузинов возле киностудии. Начальники ходили с закатанными по локоть рукавами, обмахиваясь листками сценария. Лед в кружках с холодной водой таял в пять минут.

Никому не хотелось работать. Но надо было. Оставалось три недели до начала съемок.

Президент студии, одетая в костюм кремового цвета, сидела, ни слова не говоря, и делала заметки. Роксана Феликс, с длинными темными волосами, заплетенными в две толстые блестящие косы, разлеглась на диване из черной кожи, подперев голову рукой. Красивое лицо легонько тронуто макияжем, короткая майка из персикового шелка не закрывала плоского живота, белые атласные шорты обтягивали бедра. Кожа Роксаны загорела и стала медово-коричневой, не светлее и не темнее, а именно того тона, который четко контролировал солнечный экран. Из-за косичек она выглядела на шестнадцать — просто девочка, развитая не по годам. Какие многообещающие груди! Только слишком яркие влажные губы и две огромные бриллиантовые сережки в ушах портили картину. Она выглядела потрясающе.

Очень сексуально. Она сидела напротив Зака Мэйсона и каждый раз, когда он обращал на нее взгляд, ерзала, как бы раскрываясь перед ним.

«Почему это меня беспокоит, — с горечью спрашивала себя Меган Силвер. — Это все равно что кувалдой разбивать орех».

Зака Мэйсона может заинтересовать только такая женщина, как Роксана. Яркая, красивая, от природы стройная и такая же известная, как он. И не важно, что она тщеславная, эгоистичная сука. Не важно, что ее мелочные придирки тормозят работу над сценарием. Не важно, что она думает только о своей роли и никогда — о фильме. Роксана Феликс жила и дышала тем же воздухом славы и богатства, что и Зак. Она просто предназначена для него — супермодель и актриса встречается с суперзвездой-музыкантом и актером.

Манекенщица и звезда рока — классическая пара. Как соль и уксус или как сахар и пряности.

И всякий раз, когда Зак бросал обожающий и раздевающий взгляд на эту суперсуку, Меган чувствовала себя еще более неуклюжей и еще менее красивой.

Сама она была в просторном хлопковом платье с разбросанными по нему розочками и модных в этом сезоне сандалиях. Благодаря системе профессора Хиггинса, о которой Дэвид Таубер поведал ей, Меган теперь весила сто двадцать фунтов. Она стала гораздо стройнее — никогда в жизни Меган Силвер не была такой, — с чистой, красиво загорелой кожей. Она бы потрясла своих знакомых парней во Фриско. Ну и что из этого? По сравнению с божественной красотой Роксаны Феликс, по сравнению с обычными высокими блондинками Калифорнии она просто ничто.

Совершенно незаметная моль среди бабочек.

Зак категорично заявил:

— Певец никогда не станет пить молоко перед концертом.

— Разве? — резко спросила она. Дэвид предупреждал, что к звездами надо подлизываться. Но Дэвида сегодня не было. И потом слишком жарко, чтобы воспринимать всерьез всю эту чушь. — А в чем дело? Что, молоко слишком слабо для твоего имиджа? Парень обязательно должен выпить полбутылки виски, прежде чем предстать перед своими обожателями?

Элеонор Маршалл удивленно посмотрела на нее, но ничего не сказала.

Роксана Феликс расхохоталась:

— Ну и ну! Мышка разоралась.

Ты, сука! — подумала Меган, опустив глаза. Она прикусила язык, чтобы удержаться и не произнести слова, готовые сорваться с губ. Они постоянно препирались с Мэйсоном, но до сих пор Меган сохраняла вежливый тон.

Предполагалось, что и дальше так будет.

— Дело не в этом, — сказал Зак.

— Тогда приведи хоть один аргумент, почему Джейсон не должен пить молоко перед выходом на сцену, — настаивала Меган.

Он спокойно посмотрел на нее. Боже, какой он потрясающий! До нее иногда только доходило, что она борется как сумасшедшая, борется с парнем, чьими портретами у нее дома оклеены все стены.

— Потому что молоко покрывает заднюю стенку горла и голос плохо звучит.

Роксана Феликс захлопала в восторге в ладоши и снова засмеялась, но теперь уже язвительно.

Меган смущенно покраснела:

— О'кей, извини.

Зак слегка улыбнулся:

— Может, ему следует выпить содовой?

— Значит, не все ты так уж здорово знаешь, Меган, — промурлыкала Роксана Феликс, вытягиваясь на диване. — Тебе стоит почаще прислушиваться к Заку. Может, чему-нибудь и научилась бы.

— Роксана, — одернула ее Элеонор Маршалл.

Та и бровью не повела. Ей хотелось получить свой кусок мяса.

— Не так ли, Меган?

Меган стиснула зубы.

— Может быть.

— Я знаю, что говорю, — сладким голосом пропела Роксана, и Меган увидела, какой ослепительной улыбкой модель одарила Зака Мэйсона. Самой ослепительной.

Тогда она опустила голову, вычеркнула слово «молоко» и заменила на «диет-кока». По крайней мере в этом он прав.

Как и молоко, диет-кока работает на тот характер, который она хотела создать. Сосредоточься на работе. Сосредоточься на работе. Все, что надо делать, — это написать замечательный сценарий. Она здесь только для этого. А потом можно начать другой, в котором не будет никаких чертовых музыкантов и их похожих на богинь сук-подружек.

После совещания Меган собрала бумаги и направилась к машине. Ей стало немного веселее, потому что предстоял ленч с Дэвидом Таубером. Он выбрал новое место, китайский ресторан, где ничто не грозило ее талии — в меню лишь овощные блюда. Правда, это ей не слишком нравится, но… Она должна быть благодарна Дэвиду. Она и благодарна. В конце концов, Меган понимала, что без Дэвида она бы пропала.

Меган посмотрела на часы. Они с Таубером встречаются в половине первого. Она направила свой маленький «БМВ» в сторону дома. Чтобы успеть немного освежиться.

Переступив порог, Меган скинула туфли, ноги ощутили приятную мягкость серого ковра. Подхватив почту, она пошла в ванную. Два счета, их надо переправить в банк, который нашел для нее Дэвид, письмо от Тины и Жанны.

Удивительно, как быстро люди меняют к тебе отношение, стоит добиться хоть небольшого успеха. Ну ладно, она прочитает позже. И почтовая открытка. От Дека. Он снова до сумасшествия влюблен в нее.

Меган улыбнулась. Кое-что никогда не меняется.

Она готова была включить душ, когда заметила красный огонек на автоответчике. Странно. Она только час назад была в «Артемис» и не ждала никаких звонков. Она нажала кнопку.

— Меган? Это Зак.

Меган застыла. О Боже! Неужели она зашла слишком далеко? Неужели он собирается сказать ей, что она уволена?

— Музыканты «Электрик-Сити» попросили меня выступить с ними в пятницу вечером. Я подумал, может, ты захочешь пойти. Я имею в виду — для пользы дела. В любом случае перезвони мне.

«Электрик-Сити». После «Дарк энджел» это была вторая группа, которая совершила революцию в роке, хотя такого общественного веса, как «Дарк», никогда не имела. Но пластинки их продавались миллионными тиражами. У нее есть два альбома «Электрик-Сити», а у Дека — все. Концерт в пятницу, и на шоу в «Колизеуме» все билеты проданы за два месяца до начала.

Увидеть Зака Мэйсона, выступающего с «Электрик-Сити»! И пойти как его гость!

Меган была слишком взволнована. Потом вспомнила.

Мэйсон — обманщик, предатель. Он предал своих поклонников. Он просто самовлюбленный тип, который захотел стать кинозвездой. Он всегда злился на нее, с первой же секунды знакомства.

Он сказал — для пользы дела. Значит, ничего больше.

Он просто хочет, чтобы фильм получился как можно более реалистичным. Прекрасная возможность показать себя во всей красе.

Хотя голос его звучал искренне.

Забудь об этом! — сердито подумала Меган и потрясла головой. Она видела, как он смотрел на Роксану Феликс.

Его потенциальную партнершу. И эта дрянь, конечно, его поймает. Они отлично подходят друг другу.

Меган однажды поверила в Зака Мэйсона — еще до встречи с ним.

Да. Она пойдет на концерт. Это на самом деле полезно для сценария. Зак, конечно, может изображать из себя покровителя, но ее-то интересует только сценарий.

Меган включила душ. Нельзя заставлять Дэвида ждать.

Выйдя из «Артемис студиос» и направляясь к своему лимузину, Роксана улыбнулась компании смеющихся боссов, которые шли в сопровождении Тома Голдмана, — какие-то шишки с Уолл-стрит и молодые парни, видимо сопровождающие. Должно быть, пришло время, когда студия должна объявить о своих квартальных доходах. Роксана знала: некоторые компании шоу-бизнеса любили устраивать развлечения для банкиров. Провести их по киностудии, показать некоторых звезд.

Ну что ж, этим парням повезло. Они увидели ее. Все восемь лысеющих голов буквально вывернулись из шеи, когда она прошла мимо, покачивая бедрами в белых атласных шортах. Если ты модель, то останешься ею навсегда.

Она услышала, как один из бизнесменов пробормотал;

— Черт побери!

Роксана проплыла мимо с безразличным видом. Она умела сражать мужчин. И привыкла к этому. Если бы этот был такой же богатый, властный и полезный, как потрепанный Говард Торн, может, она и посмотрела бы на него еще раз.

Ну а так…

Увидев ее, шофер выскочил открыть дверь лимузина.

Она даже не взглянула на него. Зак Мэйсон может сам сидеть за рулем. Но она, Роксана Феликс, — никогда. И она не допускала фамильярности с прислугой.

Когда лимузин плавно выехал за ворота студии и направился к бульвару Сансет, Роксана разочарованно прикусила губу. Зак Мэйсон. Черт побери, что за непонятный парень? Может, он гомик? Пожалуй, нет, если хоть сотая часть слухов о нем не вранье. Может, он уже с кем-то встречается? Все, что она успела выведать, свидетельствовало об обратном: он свободен. Но даже если это не так, какая разница? Она могла разбить двадцатилетний брак одним взмахом длинных густых ресниц. Такое она делала не раз.

Роксана не строила иллюзий насчет мужской морали.

Рано или поздно даже самый последний из них начинал думать только тем, что в брюках. Роксана же, едва созрев, поняла, что красота — ее мощное оружие. Если партнер ей подходил, она была как водородная бомба. Ничто не могло удержать ее. Никогда, ни разу в жизни не было такого, чтобы она не смогла соблазнить мужчину, если хотела. Чтобы он отказался.

Такого просто не случалось.

И она не могла позволить Заку Мэйсону стать первым.

Лос-Анджелес проплывал мимо нее, купаясь в солнечных лучах, листья пальм мягко трепетали на слабом ветру.

Небо было глубокое, темно-голубое, безоблачное.

Роксана ничего не замечала. Ее охватил гнев, самый неподдельный. Не может быть, чтобы Зак не видел: она одевается так специально для него. Наоборот, он оценивающе смотрел на нее. Раздевал глазами. Одобрял увиденное. К таким взглядам она привыкла. Но взгляды Зака Мэйсона значили больше: он получал самых желанных женщин в Америке. Во всем мире. Он бывший солист «Дарк энджел» и, как считала Роксана Феликс, собаку съел на этих делах.

Поэтому его одобрение значило больше.

И в чем же, черт побери, дело? На совещаниях по сценарию, на людях — никаких проблем. Он пялился, флиртовал с ней. Все как надо. Рок-звезда и супермодель.

Замечательно. Если они репетировали сцену, невероятное сексуальное возбуждение возникало сразу. Но черт побери, она на самом деле хочет его. Так, как много лет не хотела никого другого. За исключением Сэма Кендрика, может быть. Что, кстати, ничем нельзя объяснить.

Жажду заполучить Мэйсона понять легче. Он просто самый красивый, самый чувственный из мужчин, которых она встречала в своей жизни. Даже для нас, циничной и пресыщенной, Зак Мэйсон представлял большое искушение.

Длинноногий, гибкий, мускулистый, с грозным взглядом.

Да, у Зака были волчьи глаза. Длинные черные, небрежно приглаженные волосы, точеное лицо и угрожающий, сверкающий волчий взгляд. На фоторекламе, Роксана знала, он будет выглядеть ангельски. Он красив, как греческий бог.

Но она видела Мэйсона в движении, в разговоре. А это совсем другое.

Обычно Роксану не интересовала ничья карьера, кроме собственной. Никогда она не была чьей-то поклонницей.

Но познакомившись с Заком, она заказала Тауберу несколько видеозаписей «Дарк энджел».

Музыка, конечно, ужасная. Совершенно бессмысленный беспощадный шум. Она выключала звук и просто смотрела на Мэйсона. Смотрела, как он двигается по краю сцены, как он баюкает гитару, отбивая ритм. Она наблюдала, как он общается с толпой, которая подавалась вперед, тянулась к своему кумиру.

Он внушал благоговение. Потрясающий. Напряженный.

Когда огромные экраны увеличивали его глаза, смотревшие прямо в камеру, Роксану охватывала дрожь. Как будто он заглядывал прямо в глубь ее души, сжигая пустую болтовню и притворство, которые цивилизация придумала для самозащиты человека. Достаточно было одного его взгляда, чтобы ощутить настоящий шок.

Несколько секунд она в полном ошеломлении смотрела на экран, словно лишенная сил; она была не в состоянии выключить телевизор. Конечно, это длилось всего несколько секунд. Тем не менее Зак Мэйсон потрясающий. Ее, Роксану Феликс, влекло к нему.

На следующий день, когда она стала соблазнять его на совещании по сценарию, он отреагировал безупречно. Поднял брови и посмотрел долгим оценивающим взглядом. Но это все!

Он не позвонил. Он не послал цветы.

Наутро она надела платье еще короче и вела себя еще более очевидно. Он все заметил, но… Ничего. Ничего не происходило.

Роксана пригласила его на ленч в присутствии Меган и Элеонор. Зак принял предложение сразу. Но за едой говорил только о характерах героев. И все.

Она никак не могла понять, в какую игру играет этот Мэйсон. Может, он хотел, чтобы она пришла и прямо сказала ему? Может, в этом дело? Но когда она попыталась перехватить его после совещания в то утро, он увернулся от нее.

Ну что ж, подумала Роксана, закипая в прохладном кожаном салоне лимузина. Если Зак Мэйсон думает, что она предложит ему себя, то ему придется долго ждать.

И все же она не могла придумать, как ей сломить его.

Роксана закрыла свои безупречно подкрашенные глаза и сосредоточилась.

Закарий Мэйсон такой же мужчина, как все остальные.

Так что есть способ решить проблему. Я просто должна найти этот способ.

Она напомнила себе свое заклинание:

Я всегда получаю то, что хочу.

Всегда…

Глава 16

Силуэты Манхэттена поблескивали внизу, каменные джунгли Нью-Йорка купались в лучах слабого осеннего солнца. Когда самолет дернулся, приготовившись к посадке, Роксана отпила еще глоток минеральной воды и повертела в руках хрустальный стакан с остатками подтаявшего льда и лимоном. Она чувствовала себя свежей и готовой действовать. После всех проблем в Лос-Анджелесе хорошо вернуться в Нью-Йорк, город, который она давно завоевала и где к ней относятся как к королеве. Королевой она себя и чувствовала. В толпе ожидающих репортеров наверняка есть знакомые лица. А в любимом отеле позаботятся приготовить привычные для нее апартаменты. Когда закончится съемка для обложки журнала «Вог», Боб Элтон наверняка станет лезть из кожи вон, чтобы поцеловать ее упругую загорелую задницу.

Именно так все должно быть.

В понедельник утром ей передали через Дэвида Таубера о телефонном звонке из «Юник». Роберт Элтон хотел поговорить с ней немедленно. Он звонил накануне ночью, но ее не решились будить.

Роксана посмотрела на часы. Восемь часов. Значит, на Восточном побережье пять утра. Ну что же, этому ленивому увальню уже пора проснуться.

Она набрала номер домашнего телефона Элтона.

— Что? — раздался сонный мужской голос.

Роксана испытывала нетерпение.

— Позови Роберта. Немедленно.

Секундное молчание. Потом сердитый голос Элтона:

— Вы что, не знаете, черт побери, который час?

— Тебе пора научиться спать на той стороне, которая ближе к телефону, Боб, — резко сказала Роксана. — У меня нет желания болтать с твоими дружками, когда надо поговорить с моим агентом. Понятно?

— Роксана? О да, да, конечно. — Он заикался, стараясь угодить ей. — Я так и сделаю. Договорились. О'кей?

— Ты звонил, — холодно заявила Роксана. — Надеюсь, у тебя для этого была достаточно важная причина, Бобби. Я ведь тружусь над фильмом.

— «Джексон косметике», — мудро выпалил Элтон, сразу перейдя к сути.

«Джексон», самая знаменитая европейская фирма красоты. Их пробную продукцию раскупили в «Саксе» за двадцать минут, когда она объявилась в Штатах два года назад.

Сейчас это крупная фирма уровня «Эсте Лаудер» и «Ревлон», а две неизвестные девицы, которых взяли рекламировать «Джексон», мгновенно стали супермоделями. Аделисия Лувэйн и Катрин Браганза. «Джексон» работает для молодых женщин, модерновых, стильных, хипповых.

— А что там у них? — спросила Роксана.

— Они предлагают тебе исключительный контракт; На пять лет. Тридцать миллионов долларов. Но они ставят условие: ты рекламируешь только их косметику, никакую другую. Но и они, в свою очередь, не вправе использовать никакую другую модель. Это как у Изабеллы Росселини с фирмой «Ланком».

— Итак, стало быть, никакой другой косметики. А одежда?

— Да ради Бога. Любая. Нет проблем.

— А прочая деятельность? Например, актерская?

— Ты можешь все, дорогая, условие одно: ты пропагандируешь только их косметику. — В голосе Роберта слышалась мольба.

Рука Роксаны сжалась в кулак. Да! Еще одна победа!

Еще один лавровый венок. Еще один контракт, который сразит всех. И тридцать миллионов долларов!

— Скажи им, я согласна.

Роберт задыхался от благодарности.

— Ты не пожалеешь об этом, Роксана… Я…

Она укротила его словесный поток:

— Но, Роберт, моя цена — сорок миллионов. В этом году я сделала семь с половиной. А тридцать миллионов за пять лет — всего лишь шесть миллионов в год.

Она понимала: ему хочется поспорить с ней, сказать, что этот год особенный, самый лучший, какой у нее был, и нет никаких гарантий повторения…

— Сорок миллионов, Роберт. И я хочу получить ответ через полчаса после начала рабочего дня. Иначе мой ответ — нет.

— Роксана…

— Бобби, ты меня слышал?

— Да, конечно. — Он повалился на спину. — Сорок миллионов. Я им скажу…

— Перезвони мне, — приказала она и отключилась.

Он перезвонил ей. Сорок миллионов. Ей придется взять два дня отпуска, чтобы сделать достоянием общественности этот контракт и позировать для обложек английского, французского и американского изданий журнала «Вог».

— Не могла бы ты остаться еще на один день? — умоляюще проговорил Роберт, мечтая о том, какие шикарные интервью он организовал бы ей. Сделка века агентства «Юник»… О нем заговорил бы весь город. Он бы сделал несколько фотографий этой мерзавки и, пока она там попусту тратит время на свои глупые киношные дела, подкармливал бы публику. — Дорогая, но ведь сорок миллионов!

Фильм тебе столько не принесет!

— Главное не деньги, Роберт.

— Конечно, нет, но…

— Я вылетаю обратно в пятницу утром. Мне надо быть на одном мероприятии с Заком.

Сенсация.

— А ты что… ты встречаешься с Заком Мэйсоном?

— Роберт, то, что тебе кажется, будто ты знаешь, на самом деле ты не знаешь, — холодно предупредила Роксана. — Держи это при себе.

Пристегивая ремень перед посадкой, Роксана улыбнулась. Попросить Боба Элтона сохранить секрет — гораздо лучше, чем дать объявление в «Нью-Йорк тайме». Теперь все репортеры просто свихнутся. И к тому времени, когда она вернется в Лос-Анджелес и пойдет на шоу «Электрик-Сити», слух уже поползет… Там будет петь Зак, а она будет выглядеть настолько хорошо, насколько возможно. С многомиллионным контрактом за спиной желанное паблисити ей обеспечено.

Как это говорят: пророчества сбываются?

— Я все-таки должен высказать озабоченность, Элеонор, — заявил Джейк Келлер.

Кабинет Тома Голдмана был готов для ежемесячного совещания правления. Стеклянные стаканы с минеральной водой и кусочками льда, тарелки с печеньем стояли нетронутыми возле серебряного кофейника. Только одна Элеонор пила кофе, ей он был просто необходим.

— Конечно, — сказала она самым холодным и спокойным тоном, на который была способна.

Билл Янус, один из молодых вице-президентов отдела международного маркетинга, заглянул в свои записи:

— Посмотрим. Вы говорите, вас беспокоит бюджет. Но я не вижу в цифрах ничего, вызывающего беспокойство.

Для картины Фреда Флореску цифры вполне обычные.

— Никто не может назвать девяносто пять миллионов долларов обычной цифрой, — язвительно заметил Келлер.

— Для художественного фильма Флореску, я думаю, это нормально, — тихо заметил Том Голдман.

Элеонор удивленно повернулась к боссу. Он не поддерживал ее ни в одном вопросе после приема у Элизабет. Она уже начала сомневаться, наладятся ли когда-нибудь их отношения, станут ли прежними… Так в чем дело? Сигнал к переменам?

— Может быть, — сказал Джейк, быстро придя в себя. — В его последних трех хитах были заняты суперзвезды. Большой сбор обеспечили Харрисон и Киану. Они того стоят. У нас нет таких гарантий. В нашем фильме ни одной кинозвезды. И вообще этот проект превращается в центр по найму на работу темных лошадок. — Собственная шутка рассмешила его, и он громко рассмеялся. — Я должен добавить: любовная линия фильма не выстраивается, а для показа характера Морган в сценарии мало текста.

— Джейк! — После утренней сцены с Полом это для Элеонор было слишком. — Сначала ты был против, чтобы я вообще брала в проект Роксану Феликс. А теперь ты хочешь втрое увеличить ее текст. В чем дело?

— Я не хотел брать мисс Феликс на ту роль, которая была в первоначальном варианте сценария, — спокойно сказал Джейк. — Но я думаю, она прекрасно подойдет, если роль расширить. Это позволит ей проявить все свои способности, а я знаю: они обширны и многогранны…

— Что за чушь! — резко бросила Элеонор и, не обращая внимания на изумленные взгляды Билла и Тома, продолжила:

— Ты хочешь дать ей шанс просто оголить первоклассные сиськи и задницу? Думаешь, я не знаю, что ты советовал Меган Силвер включить в сценарий? Какие эпизоды? Сцену изнасилования. Сцену группового изнасилования бандитами. Две сексуальные сцены с Джейсоном.

Советовал показать, как она с помощью кик-боксинга отбивается и бежит в разорванной одежде.

В комнате повисло молчание. Потом Келлер пожал плечами и сказал, словно защищаясь:

— Но секс продается.

— Слушай, дружище. — Разъяренная, Элеонор просто не могла говорить спокойно. — Изнасилование — это не секс. Изнасилование — это насилие. А я не хочу делать фильм, который ярко подает насилие. И теперь, если ты еще хоть раз заговоришь со сценаристом, не поставив в известность сначала меня, я дам указание охране, чтобы тебя не пускали на наши совещания с группой.

— Ты не вправе так поступить, — заявил Келлер.

— Посмотрим, — проговорила Элеонор. — И еще, Джейк.

Ты был не против того, чтобы Роксану взяли на роль в первоначальном сценарии. Ты был против Роксаны вообще, ты не хотел, чтобы ее брали. — Она передразнила прононс Келлера:

— «Нам не понравились пробы Роксаны». Я думаю, тебе лучше собрать все свои возражения насчет актеров, сценария, бюджета, предложений по маркетингу, изложить в одной докладной записке и отдать Тому. А копии — мне и Биллу. Тогда ты не сможешь перевирать свои слова в любой момент, когда захочется. А я потом вставлю их в рамочку и пошлю тебе обратно, когда «Увидеть свет» в первую же неделю проката покажет, чего стоит.

— Я бы не рассчитывал на ошеломляющий успех, — злобно проговорил Келлер, проведя рукой по редеющим рыжим волосам.

— Не знаю, не знаю, Джейк, — снова подал голос Том Голдман. — Я думаю, фильм получится. Если у тебя есть замечания, на самом деле их лучше изложить на бумаге.

Элеонор права.

Келлер перевел взгляд с Голдмана на Маршалл, он едва сдерживался. Но заставил себя кивнуть и сказать:

— Очень хорошо, Том, если ты настаиваешь.

— Да, я думаю, следует настоять, — приятным голосом подтвердил шеф студии.

— Что ж, если это все, у меня на одиннадцать назначена деловая встреча, — сказал Билл Янус, разрушив возникшую напряженность.

— Конечно, — кивнула Элеонор.

Джейк Келлер собрал свои бумаги и вышел, не оглядываясь. Билл направился следом, посматривая на часы и избегая встречаться с кем-нибудь взглядом.

— Бедный Билл, — вздохнула Элеонор.

Том Голдман улыбнулся:

— Да. Не в состоянии обидеть ни меня, ни тебя, вообще никого…

— ..Ведь может случиться так, что Джейк Келлер будет руководить студией на следующий год, — устало произнесла Элеонор.

Сидя в кожаном кресле в кабинете Голдмана, она вдруг ощутила невероятную усталость. Господи, сколько всего навалилось на нее. Все началось утром. Она открыла глаза и увидела Пола в дверях ванной — он изучал ее противозачаточный колпачок. Она спросила, не собирается ли он проткнуть его иглой. Это привело к ссоре, отнявшей много сил.

Потом, на работе, она нашла несколько ошибок в цифрах бюджета фильма «Увидеть свет». Причем в тех цифрах, которые просмотрела на прошлой неделе. Теперь надо снова перепроверить. Кроме того, с тремя фильмами, которые уже в работе, возникли проблемы. Потом понадобилось созвать совещание в отделе по распространению продукции «Артемис». А последняя перепалка доконала ее. Один из ее заместителей, Келлер, похоже собирается погубить самую большую надежду «Артемис».

А это уже слишком. Ко всему прочему новые светло-кремовые туфли из телячьей кожи нестерпимо жали.

— Эй, послушай, тогда может случиться и так, что на следующий год студию возглавит Дональд Дак, — сказал Том.

Том Голдман казался невероятно раскованным в черном костюме от Хьюго Босса, который очень шел к его глазам, улыбке и загару. Она подумала, что надо бы всех мужчин-начальников обязать носить черные костюмы. Ни в чем другом мужчина не выглядит таким настоящим. А Пол, почему-то, нет черного костюма.

— Тебе незачем тревожиться об этом, — добавил Голдман. — Дело в том, что сейчас ты руководишь студией.

— Я слышу голос поддержки? — насмешливо спросила Элеонор.

— Ты сама с ним прекрасно разделалась, — сказал Том.

— Спасибо за помощь.

Том махнул рукой:

— Не за что. Ты была права. Если он все изложит на бумаге, это будет честно со всех точек зрения. — Он улыбнулся. — Между прочим, я просил сделать президентом тебя, а не Келлера.

Элеонор устало вздохнула.

— Что, плохой день?

— Да, бывали лучше, — призналась Элеонор, собираясь уйти.

— Тогда, может, ты взбодришься, прочитав вот это? — Он протянул ей листок с аккуратными цифрами. — Результаты первого квартала твоего президентства. Цифры отличные. Работа отдела продаж и твоя новаторская программа с «Кендрик интернэшнл» снизили планку долгов.

— Нам все равно нужны фильмы-хиты.

Голдман кивнул:

— Разумеется. Акции не поднимутся, пока банкиры не убедятся, что «Артемис» намерена выдать нечто впечатляющее. Именно поэтому я и хочу взять тебя с собой на следующей неделе в Нью-Йорк.

Элеонор застыла.

— Ты хочешь, чтобы я поехала и выступила на правлении?

Представить результаты работы за квартал совету директоров, настоящим боссам «Артемис», было действительно важно, если студия хочет выжить. Элеонор Маршалл быстро поняла, в чьих руках истинная власть. Финансовые нити твердо держат в своих руках теневые финансисты с Уолл-стрит. Это вельможи, которые не появляются перед прессой и собираются четырежды в год в каком-нибудь из небоскребов Манхэттена. Кукловоды.

Том Голдман никому не позволял приближаться к правлению совета директоров с момента назначения его председателем «Артемис».

— Да, верно. — Он подался вперед. — И, Элеонор, надо одержать победу. Студия в кризисе. Они должны поверить, что «Увидеть свет» станет хитом. А за ним пойдут следующие хиты.

Она кивнула:

— Хорошо, Том. Но почему кризис? Ты сам сказал: последние цифры отличные.

— Да, но этого мало. Видишь ли — только пусть это останется между нами, — правление получило предложение от «Мичико корпорейшн».

— Что? — выдохнула Элеонор.

— Ты слышала.

— Но ведь мы одна из двух последних студий, которые все еще в руках американцев, Том?

— Да, — сказал Голдман. — Это верно. Пока.

Она приехала домой часов в десять, очень уставшая. Пол ждал ее. В гостиной был накрыт стол на двоих. Их лучший фарфор. Серебряная ваза с букетом алых роз. Шампанское в ведерке со льдом. И веселая ария из моцартовской «Волшебной флейты».

Элеонор почувствовала, как напряжение немного отпустило ее.

— Я хотел доставить тебе удовольствие, — сказал Пол, выходя из спальни и целуя ее в щеку. — Знаю, у тебя на работе трудный период.

Элеонор улыбнулась. Похоже, Пол извиняется.

— Очень мило, — кивнула она, — Садись. — Он отправился на кухню и принес дымящееся блюдо. — Овощи с нежирным сыром. Я все приготовил сам.

Элеонор подумала, что предпочла бы мясо на косточке или пиццу с перцем. Но… по крайней мере он старался. И вообще, когда последний раз кто-то из них готовил? Они ели где-то на стороне или заказывали вечером что-нибудь домой. И то если могли провести вечер дома.

— Похоже, очень вкусно, Пол, — похвалила она.

— А почему бы не налить шампанского?

Элеонор заметила, что он специально переоделся к ужину. Свободный шерстяной костюм от Армани цвета морской волны, белая рубашка, платиновый «Ролекс» на запястье и золотые запонки. Очевидно, все это по случаю какого-то праздника.

Она пыталась не сравнивать его с Томом Голдманом в простом черном костюме.

Том никогда бы не надел ничего сине-голубого. И никогда бы не воспользовался лосьоном после бритья. Он вообще считал, что торчать перед зеркалом — удел женщин.

Элеонор тоже старалась убедить себя в этом.

— А по какому случаю? — весело спросила она, положив себе в тарелку овощей. — У тебя новый контракт?

— Никаких контрактов. — Пол взял фужер. — Это касается нас, Элеонор. Сегодня утром я подумал об этом. У тебя трудности на работе. У меня трудности на работе…

Она кивнула.

— Не надо нам без конца ссориться. Надо постараться проводить побольше времени вместе. Посмотреть, хотим :ли мы быть друг с другом. Сможем ли мы стать хорошими родителями… Вообще понять, к чему идут наши отношения. — Он подвинул к ее тарелке красную бархатную коробочку. — Открой.

Элеонор осторожно открыла. Там, на шелке кремового цвета, лежало обручальное кольцо. Из белого золота, с огромным темно-зеленым изумрудом, окруженным рубинами и сапфирами.

Самое безвкусное кольцо, которое ей доводилось видеть в жизни. Но наверняка оно стоит целое состояние.

— О, Пол, — выдохнула она. Кольцо сверкало и подмигивало, как светофор. — Оно такое… такое… оригинальное, — неуверенно закончила она.

Халфин скромно наклонил голову.

— Все же бросаются на бриллианты. Но ты не беспокойся, я знаю: ты еще не готова дать мне ответ. Я хочу, чтобы у тебя было время подумать. — Красивое лицо Пола расплылось в улыбке. — Элеонор, я считаю, время пришло. Мы оба взрослые. Мы оба кое-чего достигли в жизни, определенного успеха. Мы замечательная пара, а если рядом с нами будут топать маленькие ножки, картина станет завершенной. — Он поднял бокал пузырящегося шампанского. — Элеонор, пришло время подумать о том, чтобы соединиться.

Элеонор слабо улыбнулась.

— И вот еще что: я взял нам с тобой билеты в оперу на следующую среду и на балет в пятницу…

— Пол, я не смогу пойти, — покачала головой Элеонор.

— Что? — Его лицо помрачнело.

— Не смогу пойти. На следующей неделе мне надо быть Нью-Йорке с финансовым отчетом. Мы едем с Томом.

— Понятно, — сдавленным голосом сказал он. — Ты должна делать свою работу. Тогда, может, в другой раз.

— Конечно, — согласилась она, чувствуя себя виноватой. Он так старался подарить ей прекрасный вечер, а единственное, что смогла сделать она, — это отказаться.

Но он прав. Не могут же их отношения оставаться такими вечно. А после разговора с доктором Хэйди Элеонор поняла: пришло время принять окончательное решение.

Больше нельзя оттягивать.

— Слушай, Пол, я действительно должна ехать. Но я искренне сожалею, что не могу пойти с тобой в оперу… Это была прекрасная идея. Обещаю, я подумаю о твоих словах и… Я дам тебе ответ в конце этого месяца. — Вот и все.

Дело сделано. У нее остался ровно месяц, чтобы принять решение.

Пол отпил шампанского.

— За нас, — уверенно произнес он.

— За нас, — повторила Элеонор Маршалл, улыбаясь. В голову неожиданно пришла мысль: откуда у нее чувство, будто двери за ней захлопнулись?

Глава 17

Лимузин подвез Меган к служебному входу. Да, кажется, это единственно возможный вариант, позволяющий надеяться, что толпа не сметет ее.

— Золотце, если дети увидят, как ты проходишь мимо них с этим, — сказал водитель, кивнув на ламинированный пропуск с надписью «везде», висевший на шее Меган, — у тебя будут серьезные проблемы. Я бы тебе советовал засунуть его под блузку и не рисковать.

Он был прав. Фанаты толпились повсюду, перекрывая все подходы к заднику сцены. Охранникам с трудом удавалось сдерживать их за натянутыми канатами, но все же каждые пять секунд кто-то прорывался к машине и начинал барабанить в окна, прежде чем их успевали оттащить. Лица были перекошены в истерике, залиты слезами не то обожания, не то мольбы. Меган, увидев присланный за ней лимузин с затемненными стеклами, подумала: вот еще один пример того, что Заку Мэйсону хочется похвалиться. Но сейчас она усомнилась в своей правоте. Она радовалась, что за таким «окном» видит кипящую толпу, а фанаты ее не видят.

— Это всегда так? — спросила Меган.

— С «Электрик-Сити» не всегда. Но разве ты не слышала?

— О чем?

— Говорят, Зак Мэйсон сегодня собирается выступать.

Меган снова посмотрела на толпу вопящих и орущих фанатов.

— Так что, все эти дети пришли сюда из-за Зака Мэйсона?

— Все до единого, — ответил шофер. , ***

Дэвид Таубер появился за пять минут до начала шоу.

Нечего болтаться в этой грязи дольше, чем надо. К тому же за двадцать минут до концерта он имел дело с чрезвычайно искусной и опытной проституткой. Ему вовсе не хотелось торопиться. Он слишком хорошо ей заплатил. Он заставил ее медленно раздеться, потом в голом виде сделать ему массаж, а уж потом закончить «сеанс».

Обычно он предпочитал женщинам платить. В этом случае не надо заниматься разговорами. Ему нравилось, как теплый сочный рот скользил по его возбужденной плоти вверх-вниз, как розовый язык облизывал головку… Он представил себе на месте проститутки Роксану Феликс и удивился — это видение не слишком распалило его. Наоборот, мысль о Роксане была как муха, попавшая в мед. Самая агрессивная из всех женщин, известных ему, самая наглая сука из тех, которых он когда-либо знал. Дэвид предпочитал другой тип женщин, вроде Меган Силвер. Доверчивая, желающая угодить. Конечно, она не Роксана Феликс, но хорошенькая.

А после того как он поработал над ней — помог сбросить вес, научил одеваться, она получилась хоть куда.

Его плоть набухла, он был готов вот-вот кончить… И Дэвид стал воображать, что у его ног на коленях стоит Меган. Да, она бы это сделала. Она бы вообще сделала все, что он скажет…

По дороге в «Колизеум» он еще раз вспомнил о Меган.

В «Артемис» ее считают очень талантливой. Но она сумела нажить себе врагов — Роксану Феликс и Зака Мэйсона.

Вообще-то что касается этой суки манекенщицы, с ней все враждовали. Но Дэвида стали беспокоить бесконечные препирательства Меган с Заком. Если бы он мог уговорить ее поступиться гордостью и подластиться хоть немного к Мэйсону! Тогда ее будущее было бы светло и прекрасно. Как рассказала ему Глория, Джон Гришэм за один сценарий получает по пять миллионов баксов.

Он ничего бы не имел против такого куска.

Может, ему надо немного позаигрывать с Меган Силвер?

Дэвид подошел к кассе и взял оставленный для него Заком пропуск. Брезгливо снял пластиковую обертку и прикрепил его к шикарному пиджаку. Наверное, останутся ужасные следы.

Он заметил, что фаны, забившие до отказа фойе, входы, одеты совсем иначе: кожаные куртки, майки с яркими надписями… Но хватит глазеть по сторонам, пора идти за сцену. Если Дэвид Таубер что-то и ненавидел в жизни, так это находиться среди ничего не значащих людей.

Роксана вышла из лимузина. Ламинированный пропуск, разрешающий ходить везде, висел у нее спереди на ремне.

Она специально прицепила пропуск так, чтобы на любой фотографии его было видно.

Зак вообще-то послал ей домой другой пропуск. Она восприняла это как оскорбление. И если бы она не решила влюбить в себя этого мерзавца, то не появилась бы здесь. Но раз так вышло, Роксана просто позвонила Сэму Кендрику:

— Мне нужен ламинированный пропуск на сегодняшнее шоу, Сэм. Свяжись с кем надо, и пусть мне пришлют.

— Роксана, этим занимается Зак…

— Немедленно, Сэм. Или ты не хочешь сегодня приехать ко мне днем? И вообще больше никогда?

Пауза.

— О'кей.

Секунду Роксана смаковала ощущение собственной власти. Итак, все началось. К тому времени, когда они приступят к съемкам этого проклятого фильма, Сэм Кендрик будет повиноваться движению ее мизинца. Не говоря о других частях тела.

Она вдруг испытала желание.

— Спасибо, дорогой. — Голос Роксаны был сама сладость. — Почему бы тебе самому не привезти его?

— Я хочу тебя, — сказал он тихо и настойчиво.

— Взаимное желание.

И это правда. Что странно. Вдруг в голове Роксаны возникла мысль: да она же наслаждается сексом с Сэмом Кендриком! Да, это здорово, если даже не использовать Сэма ни для чего другого.

— Ты на самом деле подписала контракт на сорок миллионов долларов?

— Да, подписала.

— Значит, тебе незачем становиться кинозвездой?

— Я хочу быть кинозвездой, — напомнила ему Роксана.

— Ты всегда получаешь то, что хочешь? — тихо спросил Кендрик.

— Всегда, — сказала она и повесила трубку.

Роксана повернулась и грациозно помахала бесившейся толпе, забившей вход и не желавшей никого пропускать.

Боже, какие маньяки! Неужели все музыкальные фанаты такие? Ее собственные поклонники никогда, никогда не проявляли подобной страсти.

Она направилась к стадиону, и вдруг какая-то девчонка-подросток перескочила через красный канат и кинулась к ней с лицом, искаженным ненавистью. Роксана дернулась назад, ее парализовал страх. Этого боялась каждая супермодель. Сумасшедшего с ножом, или с пистолетом, или с пузырьком с кислотой…

Два охранника кинулись за девчонкой, схватили ее, прежде чем она успела отойти на два шага от каната.

— Сука! Дрянь! — визжала девчонка. — Ты… ты добилась своего! Ты зацапала его! А я люблю его!

— Кого? — выкрикнула Роксана, когда дюжие парни оттаскивали девчонку.

— Зака! Зака Мэйсона! Ты его подружка! Так сказали по телеку!

Потрясенная Роксана с трудом улыбнулась фотографам, уже ожидавшим ее появления у входа.

— Это правда, Роксана? — крикнул кто-то. — Вы пришли сюда встретиться со своим другом?

— Зак Мэйсон сам вас пригласил?

— Кто дал вам пропуск, Роксана? Зак Мэйсон лично?

— Так что, фильм — это правдивая любовная история?

Мы все-все увидим на экране?

— А до того, как вас взяли на роль, вы уже спали?

— Роксана, Роксана…

Роксана откинула назад волосы.

— Мы с Заком Мэйсоном вместе работаем в фильме «Увидеть свет», — ответила она тихим сладким голосом, изображая смущение. — Это единственное, что я могу пока сказать вам. А сюда я пришла получить удовольствие от шоу.

«Вспышки камер слепили ее, затворы щелкали, словно стреляли.

— Роксана! Рокси! Сюда, пожалуйста, повернитесь! Еще две секунды!

Она разрешила им поснимать еще минутку, а потом отвернулась. Всегда надо уйти, чуть раньше, чем хотелось бы.

— Роксана! — завопил один из журналистов ей в спину. — Когда свадьба?

Скрывшись внутри зала, Роксана Феликс удовлетворенно улыбнулась.

Прожекторы стадиона светили в полную силу. С того места, где она стояла, за лесами, окружающими сцену, Меган видела, как рабочие карабкаются вверх, делая последние приготовления, что-то поправляя и улучшая.

« Электрик-Сити» прославилась новациями на сцене. Музыканты использовали гигантские голограммы и компьютерную технику. Музыка, записанная на пленку, неслась из громкоговорителей, сквозь их рев слышались свистки, как на футбольном матче, возгласы из толпы.

В наэлектризованном воздухе висело ожидание. Звезды могли появиться на сцене в любую секунду.

Меган шла, как будто знала куда, а в ней кипело возбуждение, нервы были напряжены. Возле сцены она оказалась только один раз в жизни, когда потеряла сознание на концерте в Сан-Франциско и кто-то из охраны вытащил ее почти к рампе, дал стакан тепловатой водопроводной воды, а потом запихнул обратно в толпу. Это было в маленьком клубе «Стоун».

А сегодня с ламинированным пропуском «везде», она могла облазить весь лос-анджелесский «Колизеум» и заглянуть куда угодно. Невероятно!

Да, быть гостем Зака Мэйсона — нечто из ряда вон выходящее.

И куда, черт побери, подевался Дэвид? Меган вздрогнула и быстро отступила в сторону, чтобы увернуться от монтажника, который тащил какой-то огромный ящик и шел прямо на нее. Почему Дэвида нет до сих пор? Ей нужна его помощь! Куда ей идти, черт побери?!

Она просила Дэвида отвезти ее на шоу, но тот сослался на срочную работу по контракту и обещал, что они встретятся здесь. Разочарованной Меган пришлось согласиться.

А она-то надеялась, что Дэвиду захочется поехать сюда вместе с ней. Но кого она пытается обмануть? С какой стати ему этого желать? Только потому, что она немного похудела? Только потому, что благодаря ему прилично оделась? С чего она решила, будто достаточно хороша для Дэвида Таубера? Он крупный агент, утонченный, элегантный, супермужчина. Ей никогда не стать достойной его, сколько бы миль она ни прошагала на своем тренажере.

Но ей хотелось увидеть Дэвида здесь. Хотелось, чтобы хоть кто-нибудь был с ней рядом. Ужасно оказаться на сцене стадиона, не представляя, куда идти и что делать, — просто бродить по бетонному лабиринту, стараясь не попасться кому-нибудь под ноги. И волноваться. Какое всепоглощающее волнение от свободы — иди куда угодно Она могла разговаривать с музыкантами, смотреть концерт сбоку сцены, а не с расстояния в две мили, из задних рядов, откуда фигурка певца кажется размером со спичку А здесь Меган стояла так близко, что могла протянуть руку и дотронуться до гитариста.

Меган видела перед собой бескрайнюю толпу. Она смотрела на нее глазами артистов.

Для любого поклонника рока это показалось бы волшебством: кто-то вырвал тебя из толпы и усадил рядом с собой на сцене.

Почему, размышляла Меган, Зак сделал ей такой подарок?

— Эй!

Она подпрыгнула от неожиданности. Господи, как она нервничает! И еще все время путается у кого-то под ногами. Сейчас, наверное, кто-то заметил ее и послал сказать, чтобы она убралась с дороги.

— Меган! Сюда!

— О, привет, Зак, — смутилась она. — А я как раз тебя ищу.

Он подошел к ней, и на его лице она увидела удивление.

— Майка «Дарк энджел»? Ты поклонница этой группы? — Зак дотронулся до ее майки. — Так ты была нашей фанаткой?

Меган отвела взгляд. Почему-то, собираясь на концерт, она решила надеть любимую майку. И теперь стояла перед ним в черных джинсах, высоких бутсах, в майке с золотым серафимом на черном фоне. Оделась так, чтобы своим видом что-то сказать. Стать для него живым упреком.

Дэвид ясно дал понять, что, как автор сценария, в иерархии команды она стоит на самой низкой ступени. Если она хочет сохранить работу и продолжать писать сценарии для кино, ей лучше заткнуться и улыбаться. Преуспей в этом и двигайся дальше. Четверть миллиона долларов — все-таки хорошие деньги. Поэтому Меган глотала оскорбления Роксаны Феликс, а если бы придержала язык с Заком, то добилась бы большего. Препирательства с ним превратились в привычные словесные перестрелки. Он был постоянно раздражен. С того момента, как началась переделка сценария, с самого первого совещания, Зак Мэйсон все время подстрекал ее, дразнил, называл ее сочинение выдуманным и наивным. Но откровенно говоря, после каждого такого совещания сценарий становился лучше. И все-таки… Как только Зак начинал чуть теплее к ней относиться, Роксана вела себя в десять раз хуже. Если они с Заком были в чем-то не согласны, Роксана кидалась на защиту своего партнера и разбивала в пух и прах любое утверждение Меган. Так было и в последний раз. Этого следовало ожидать. Между Роксаной и Заком что-то есть, судя по позам, которые она принимает перед ним на совещаниях, и по тому, как она поддерживает и защищает его. И конечно, пресса — колонки сплетен нашептывали об их связи…

Интересно, появится ли эта мерзавка сегодня? Меган очень сомневалась, что та хоть капельку интересовалась рок-н-роллом, но этот концерт — событие, и, возможно, она не захочет его пропустить. Меган не могла дождаться начала шоу. А надела она эту майку не из-за Зака и Роксаны. Эти избалованные красивые дети могут делать друг с другом что хотят. Просто таким образом она намеревалась сказать то, чего не хватило бы духу выразить словами.

Шел бы ты к черту, Зак Мэйсон!

Ты нас продал.

Ты еще один эгоист, рок-звезда, испорченный и избалованный мерзавец, фальшивый проповедник, ты разбогател на наших мечтах. Ты лгал нам. Ты лгал мне.

Но в то же время Зак прислал за ней лимузин. Он дал ей этот пропуск. Разрешил ей все. Меган чувствовала себя обязанной ему и сконфуженной. Зачем он это делает? В чем причина?

Он же ненавидит ее! В его поведении нет никакой логики.

— Да, была, — пробормотала она. — Мы все были.

Зак услышал критические нотки в ее голосе, но предпочел не обращать на это внимания.

— Ты бывала на наших концертах?

Меган посмотрела ему прямо в лицо.

— Я шестнадцать раз была на твоих концертах. Я видела тебя в «Омни» в Окленде, когда ты только начинал. Я видела тебя в «Стоун». Была на твоем последнем выступлении на стадионе, вот здесь, — она указала рукой, — два года назад. Я и кое-кто из друзей по колледжу целый месяц копили деньги, чтобы приехать сюда.

Зак Мэйсон медленно кивнул.

Меган снова посмотрела на него. Он тоже был в джинсах и в бутсах, во всем черном — в черной прозрачной шифоновой рубашке, последнем писке моды «металлистов».

Сквозь нее просвечивал торс без майки. Меган отметила, что он еще более мускулистый, чем она представляла. Он сложен, как Киану Ривз, а лицо еще лучше — точеное, с крепкой мужской челюстью. Черные волосы придавали ему роковой вид, взгляд его был взглядом хищника. Эти глаза, казалось, пронзили душу всего поколения Меган. Глаза, которые она видела из толпы еще подростком и которые зажгли мятежный огонь в ее душе.

Вдруг Меган возбудилась, ее охватило желание, и она возненавидела себя за это.

— Ну и как мы тебе понравились? — поинтересовался Зак.

Меган покраснела. Ей не хотелось отвечать Мэйсону.

Называя себя поклонницей группы, а Зака — своим идолом, она оказывалась в подчиненном положении. Мэйсон понял теперь, что она им восхищается и даже более того.

Меган это совсем не нравилось.

— Ты, Шерлок, я была шестнадцать раз на твоих концертах. Так что ты можешь подумать?

— Я думаю, ты очень хорошенькая, — сказал Зак. Он протянул руку и коснулся мягких каштановых локонов. — Слишком хорошенькая, чтобы все время быть такой сумасшедшей.

Меган стояла словно громом пораженная. Он говорил искренне. Парень, который встречается с величайшей супермоделью мира, только что назвал ее хорошенькой?

— Спасибо, — пробормотала Меган и тут вдруг вспомнила про вежливость. — Спасибо за пропуск.

Он отмахнулся, но глаз с нее не сводил:

— Ничего, не стоит. А какая из наших песен тебе больше всего нравится?

— А какое тебе дело? — резко спросила Меган.

Он наверняка играет с ней. Иначе быть не может.

— Хочу знать. Доставь удовольствие, — попросил Зак, оскаливаясь по-волчьи.

Толпа в нетерпении начала скандировать название группы. Меган почувствовала, как внутри все сжалось от неодолимого желания. О Боже. Она говорила себе, что должна быть сильнее. Но… он такой красивый. Красивый хищник.

— «Огненная», — выпалила она.

— Знаешь, ты разговариваешь со мной не как поклонница.

— А ты ведешь себя не как герой, — зло парировала Меган.

Он молчал.

Шум нарастал, крики зрителей оглушали. Меган охватил страх. Господи, что же она наделала? Зак играет главную роль в картине. Если захочет, он позвонит Дэвиду Тауберу и она навсегда вылетит из проекта.

— Ты ничего не знаешь о моей жизни, — тихо сказал Зак. — Хочешь, расскажу, почему я распустил группу?

Она яростно замотала головой.

Я знаю, почему ты распустил ребят, ты, дурак. Из-за денег. Из-за менеджера, который не лизал тебе задницу. Дэвид мне рассказывал.

— У меня были причины.

Конечно, двадцать миллионов причин найдется, подумала Меган, но вслух произнесла:

— Это твоя жизнь, Зак. «Дарк энджел» — твоя группа, не моя. Ты мог делать с ней все, что тебе хотелось.

С секунду он стоял и в упор смотрел на нее. Потом отвел взгляд.

— Шоу начинается. Пошли со мной. Я посажу тебя на место, с которого хорошо видно.

Роксана Феликс кипела от ярости. Она сидела с Меган Силвер и еще несколькими женщинами, женами и подружками музыкантов группы, в скрытой от посторонних глаз ложе для важных персон, сбоку от сцены. Лазерные лучи паутиной оплели темноту, огни плясали по сцене, выхватывая из бушующей толпы лица фанатов. Справа от нее «Электрик-Сити» исполняли последний хит, первый из десятки.

Но Роксана на все это не обращала внимания. Она думала о том, что десять минут назад, когда она уже сидела здесь, Зак Мэйсон лично привел Меган Силвер, эту серую девицу, тупую и наивную, прямо в ложу для важных персон. И Меган — в сущности никто, какая-то начинающая сценаристка — имела ламинированный пропуск, который ей явно не пришлось добывать, как ей, Роксане. Значит, Зак послал этой маленькой проститутке такой пропуск. Сам!

Зак предпочел ей Меган!

А хуже всего был его удивленный взгляд, брошенный на ее, Роксаны, пропуск. Сначала вскинутые брови, а потом отвратительно-понимающее выражение лица, с оттенком презрения. Эта мышка, конечно, ничего не заметила. Она разглядывала музыкантов и толпу в восторженном порыве.

Меган Силвер действительно все это интересно!

Роксана уставилась Меган в затылок. Итак, вот, оказывается, чего хотел Мэйсон.. Он выбрал осла вместо единорога. Воробья вместо павлина. Выбрал ту, которая столь наивна, что даже этого не понимает.

Ну что ж, этой мышке лучше не становиться у Роксаны на пути. А если она посмеет, то хорошо заплатит!

Глава 18

И вдруг темнота накрыла всю толпу. Несколько минут зрителей заставят ждать.

Меган заерзала на стуле в предвкушении. Шоу должно быть бесподобным. А смотреть его со сцены… Невероятно!

Между песнями у нее будет время понаблюдать, что делают рабочие и техники. Она впитывала атмосферу кулис жадно, как губка. Все пригодится для сценария. Легкими мазками она сделает его в десять раз живее и реалистичнее. Она приедет домой после шоу и сразу сядет за письменный стол.

Все, прежде написанное, обретет другой вид.

Но в данный момент не это главное.

Главное — она увидит сейчас выступление Зака Мэйсона.

Их недавний разговор был странным… Меган была уверена, что, когда она выскажется и осудит его, он тут же впадет в неистовство и моментально ее уволит. Но он отреагировал не так. Совсем не так. Он остался спокоен. Конечно, ее слова его задели, это было видно по глазам, но Зак не стал переубеждать, оставил ее при собственном мнении.

Она не узнавала в нем звезду, с которой постоянно спорила. Она не узнавала в нем капризную примадонну, о которой без конца твердил Дэвид Таубер.

И здесь, на стадионе, она слышала, как поклонники «Электрик-Сити» весь вечер выкрикивали его имя. Выйдя из ложи в туалет, она услышала почти истеричные голоса репортеров — те спрашивали, правда ли Зак Мэйсон сегодня будет петь. Возвращаясь обратно, она ловила снова и снова: «Зак, Зак, Зак». А ведь это шоу «Электрик-Сити». Но все ждали только того парня, с которым она несколько минут назад поругалась.

Меган понимала: еще два месяца назад она была бы в точно таком же сумасшедшем возбуждении. Для ее поколения узнать, что Зак Мэйсон собирается выступить с другой группой, было все равно как если бы кто-то в свое время сказал ее матери, что смерть Джона Леннона — обман и «Битлы» на Рождество выступят в «Мэдисон-Сквер-Гарден».

«Дарк энджел» — это почти религия, а Зак Мэйсон для каждого — личный бог.

В этой пьянящей, возбужденной атмосфере стадиона трудно на все происходящее смотреть иначе. Нельзя не видеть Зака Мэйсона глазами обожающих поклонников.

Глядя на них, Меган задумалась о нем больше как о человеке, а не о звезде рока. В конце концов, Мэйсон предал всех… Разве нет?

Она попыталась взять себя в руки, но не могла справиться с внутренним трепетом. Скоро Зак выйдет на сцену и окажется совсем близко от нее. Может быть, на несколько минут она снова увидит то лицо, которое последние пять лет смотрит на нее с плаката. Меган перевозила с собой его портрет с квартиры на квартиру и первым делом вешала на стену в спальне.

Вдруг толпа взревела. Волны звука поднялись вверх, в теплый воздух ночи. Яркая радуга огней опрокинулась на людское море, окрасив его пестрым разноцветьем.

«Электрик-Сити» возвращались на сцену, чтобы исполнить песни на бис, и вместе с ними вышел Зак Мэйсон. Он поднял руку, отвечая на бешеный рев обожателей. Одинокий белый луч света был направлен на него. Волосы развевались, словно черное пламя. Меган была совсем рядом, и могла различить капельки пота на точеном лице Зака. Она была достаточно близко, чтобы увидеть напряженный взгляд и волчьи глаза, направленные на ревущую толпу.

Сердце Меган неистово забилось. Ее скептическое отношение к нему исчезло. Она забыла о том, что они работают вместе. В это мгновение она превратилась в прежнюю поклонницу «Дарк энджел». Зак Мэйсон — снова ее герой.

И он стоял в трех шагах от нее.

Сильнейшее возбуждение охватило Меган. Волны страсти перекатывались по телу, желание серебряными нитями потянулось от грудей вниз. Она ощутила, как напряглись соски под майкой с именем ансамбля, она почувствовала, как тепло стало между ногами, как там все набухло от прилившей крови, повлажнело. Боже, это самое сильное возбуждение, которое она испытала в жизни!

Словно в полузабытьи, Меган впилась руками в медные перила и подалась вперед, к Заку.

Гитарист «Электрик-Сити» Рик де Суза коснулся струн, и зазвучали первые аккорды «Огненной». Главной песни второго альбома «Дарк энджел». Той песни, которую Меган назвала любимой.

Когда толпа завопила в экстазе, узнав мелодию, музыканты «Электрик-Сити» заулыбались, замахали руками, и луч прожектора на несколько секунд передвинулся с Зака на их солиста. Зак стоял очень близко к Меган, так близко, что при желании она могла прикоснуться к нему. Зак повернулся к ней в темноте и улыбнулся.

Дэвид Таубер сидел в плетеном кресле для гостей и потягивал шампанское. Потом покосился на часы. Еще минут пятнадцать, и исполнение на бис закончится. Он не видел причин стоять там и слушать этот безумный рев. Он пережидал. Кричали так, что можно было подумать, будто на толпу направили огнемет. Что вообще-то не такая уж плохая мысль, если представить себе этих длинноволосых неопрятных парней и девиц в дыму марихуаны. Но слава Богу, он вытащил Мэйсона из всего этого дерьма.

На концертах Коллин Маккаллум ничего подобного никогда не происходило.

Он собирался сесть в ложе на сцене, но улыбающийся охранник преградил путь — по его пропуску туда нельзя.

— Но такой же пропуск Зак оставил Роксане Феликс, — возразил Таубер.

Парень покачал головой:

— На сцену нельзя пройти без ламинированного. У Роксаны Феликс такой есть. Откуда он у нее, я не знаю.

— А Меган Силвер? — строго спросил Таубер, заглянув в ложу и увидев спину Меган.

То, что Роксана Феликс своими путями достала пропуск, его нисколько не удивило. Но Меган… Вряд ли она была способна на такое.

— У нее тоже ламинированный. Сам Зак Мэйсон проследил за этим. Лично.

— А ты откуда знаешь? — раздраженно спросил Таубер.

— Потому что я сам делал этот пропуск, — ответил длиннорукий здоровяк. — А теперь, парень, прошу тебя, уходи, если не хочешь, чтобы я тебя выкинул отсюда.

Дэвид отошел.

Итак, Зак Мэйсон сделал Меган Силвер ламинированный пропуск. Это интересно. А Роксане пришлось побороться, чтобы получить такой и не потерять лицо…

Таубер не спеша отщипывал виноградины от кисти и напряженно думал, стараясь разобраться во всем. Итак, у него под контролем трое из четырех главных участников проекта. Мужская главная роль, женская главная роль и сценарист. Сэм Кендрик представляет лично Фреда Флореску. Жаль, потому что даже Дэвид с его способностями не мог переманить клиента у босса. Все-таки границы дозволенного для него существуют.

Сейчас по крайней мере.

Но по ходу дела его следы оставались повсюду. Если фильм выйдет удачным, он сделает себе имя. Зарплата взлетит в пять раз. И он наконец из категории добивающихся успеха перейдет в категорию добившихся.

Вот тогда можно сделать рывок и вытеснить Майка Кэмпбелла, чтобы возглавить отдел национальных фильмов в самом крупном агентстве и стать при этом самым молодым из тех, кому это когда-нибудь удавалось. И тогда он, Дэвид Ариэл Таубер, будет действительно прочно стоять на ногах. Дэвид довольно улыбнулся. Ему только двадцать шесть. Ну и что? Он тот еще орешек. Сэм Кендрик, конечно, не такая старая перечница, как Кевин Скотт, но все равно стареет, а не молодеет.

Они оба старые, слабые и бесполезные.

Они могли бы поучиться у него кое-чему. А если Сэму Кендрику придется трудно при обмене опытом — что ж, пускай. Естественный закон эволюции. Выживают только сильные.

Он способен выжить, преуспеть, но его успех связан именно с этим фильмом, который еще только на стадии предварительных съемок. А если посмотреть реально, сегодня лишь положение Зака в команде совершенно безопасно. Меган можно легко уволить, такое случается сплошь и рядом. Сценаристов полно, безымянных и дешевых. Роксана — ну что ж, у нее положение более прочное, с тех пор как их с Заком экранные пробы произвели хорошее впечатление. Но и она в конечном счете заменима. Если вдруг Зак, к примеру, откажется работать с ней или она, не дай Бог, попытается во время работы с Фредом Флореску изображать из себя суперзвезду. А Дэвиду очень важно, чтобы никто из его клиентов не вылетел из команды. Он все же хотел оставить на этой картине как можно больше отпечатков пальцев.

Это значило, что все его ребятки должны ладить друг с другом.

Загадочная история с пропусками его настораживала.

Возможно ли, что Зак Мэйсон хочет Меган Силвер? Эту его мышку, застенчивую, вечно смущающуюся малышку Меган? С тех пор как началась работа над фильмом, Меган ни черта не понимает, что происходит. И все, что говорит Дэвид, воспринимает как Евангелие. Это вполне понятно, подумал он. Меган вышла буквально из нищеты, из среды бедных бездельников Сан-Франциско, где у нее были какие-то друзья. А когда переехала в Лос-Анджелес, где никого абсолютно не знала и понятия не имела, куда идти, где искать работу, нашла какое-то захудалое кафе, откуда он ее и вытащил. По счастливому стечению обстоятельств он решил разозлить Кевина Скотта именно в тот момент, когда Меган оказалась под рукой. Со своим блестящим коммерческим сценарием, который свалился ему на колени, словно переспелая груша.

Дэвид хмуро улыбнулся. Он с трудом верил в такую удачу. Ты сам все это сделал.

Но Меган на это смотрела иначе. Меган видела в нем светлого рыцаря в красном «ламборгини». Он появился в ее кафе, чтобы спасти. А на самом деле только благодаря сценарию Меган разрозненные идеи проекта удалось соединить в одно целое. К счастью, бедняжка до сих пор думает, что он оказал ей любезность. Что она ему обязана. У нее была очень тяжелая жизнь. Поэтому она и сейчас продолжает бороться за выживание. Меган даже не подумала — после того как она произвела впечатление на Элеонор Маршалл, — что у нее наверняка будет работа и потом. Меган Силвер воспринимала «Увидеть свет» как свою единственную надежду. А Дэвида Таубера считала единственным другом во всем Лос-Анджелесе. Дэвиду по душе такое отношение.

Ему очень нравилась и власть, которую он обрел над Меган. Он контролировал ее финансы. Он приказал ей изменить диету. Он даже проводил с ней мучительные тренировки. Удивительно, но она казалась воском в его руках.

Честно говоря, это действовало на него эротически. В последнее время он начал мечтать о Меган. Она симпатичная, но не по лос-анжелесским стандартам. Она такая податливая, мягонькая.

Но что, если и Зак Мэйсон тоже воспринимает ее так?

Невозможно. Зак трахался с моделями и порнозвездами, с лучшими проститутками. Женщинами с огромным бюстом, тонкими, как спички, ногами, длинными светлыми волосами. Роксана Феликс, которая по всем рейтингам считалась самой красивой женщиной в мире, супермодель с новым контрактом на сорок миллионов долларов, сама вешается ему на шею. Вчера Дэвид видел заголовки в газетах, до него дошли и слухи, распространенные тележурналистами. Репортеры возле выхода на стадион спрашивали, не представит ли он пару века.

Дэвид поднял бокал шампанского, протянув руку в сторону сцены. Хорошо, пусть этим займется сама Роксана.

Что там Чарлз и Диана или Ричард и Синди! Влюбленная парочка Зак и Роксана обеспечит заголовки газет во всем мире. А это гарантия огромных кассовых сборов.

Но если Зак решил, что вместо Роксаны он хочет Меган? Таубер, работая в этом бизнесе, понял, что о вкусах звезд не спорят. Но это значит, что все может разлететься в пух и прах! Роксана будет настаивать на увольнении Меган.

Зак может вмешаться и уволить ее саму. Но так или иначе, в проигрыше останется Дэвид.

А если вдруг мышка покажет коготки? Меган оказалась в Лос-Анджелесе брошенной на произвол судьбы. Без всякой помощи. Но Таубер был уверен: эта девушка не всегда была такой забитой. Наверняка у себя дома она считалась смелой и циничной.

Он слышал безумный рев толпы, доносившийся со стадиона, голос Зака Мэйсона гремел из усилителей, но молодежь так орала, что он тонул в шуме. Меган вдруг очутилась в своем мире. Она все это понимала. И она понимала Зака.

Если бы им удалось прекратить стычки по пустякам, Зак Мэйсон стал бы воплощенной мечтой Меган.

Дэвид нахмурился. Это надо пресечь. Вместе должны быть Зак и Роксана. А Меган…

Думай, приказал себе Дэвид. Всегда есть выход. И тебе лучше найти его. Поскорее.

Последние аккорды песни «Черная ярость», самого сильного хита «Электрик-Сити», словно потонули в темноте и волнах криков, несшихся со стадиона на сцену. Зак подпевал Карлу Олафсону, солисту группы, но это не имело никакого значения. Как бы далеко ни стоял Зак Мэйсон, именно его хотела видеть толпа. По улыбкам музыкантов группы Меган поняла, что их это совсем не волнует. Престиж «Электрик-Сити» взлетел высоко, потому что Зак выбрал именно их для своего выступления, первого «живого» выступления после распада «Дарк энджел». Тысячи юношей и девушек восприняли его выход на сцену как Второе Пришествие.

Красные и зеленые лучи пересекли сцену.

— Еще хотите?! — закричал Карл в микрофон.

Вопль согласия был таким оглушающим, что Меган зажала ладонями уши. Она взмокла не только от жары, но и от возбуждения. Зак спел три песни, и каждая стала откровением… Господи, она сидела так близко, что можно было рассмотреть вены, вздувшиеся на его шее во время пения, заметить малейшую перемену в лице, даже когда свет переводили на кого-то еще…

Она поняла одно: когда Зак поет, он думает только о песне и о толпе. Мэйсон подпитывался мощью, исходившей от массы людей, и по особым каналам возвращал эту мощь обратно — голосом. Он напряженно всматривался в темноту, как будто усилием воли мог увидеть каждое искаженное страстью лицо. А его голос! Немного хриплый от переизбытка чувственности, полный мятежного духа и в то же время мелодичный…

Меган теряла себя в звуках этого голоса. Тонула вместе с толпой. Нет ни страха, ни смущения — ничего, кроме музыки, света и Зака.

— Я думаю, мы можем спеть еще, — согласился Карл, театрально поворачиваясь к группе.

Де Суза ударил по струнам. «Огненная». Самая главная песня «Дарк энджел». Толпа завопила так, что можно было поднять мертвого.

— Мы хотим представить вам парня, который солирует в этой песне, наш хороший друг Зак…

Остальные слова утонули в истеричном вопле толпы.

Зак вышел вперед. На край сцены. Весь залитый лучами света, он простер руки к зрителям.

— Я хочу поблагодарить «Электрик-Сити» за то, что они дали мне возможность выступить с ними. Сами они работают прекрасно, — сказал он, кивая Карлу.

Опять приветственные крики. Улыбки музыкантов.

— Это будет последний номер. Именно эту песню «Дарк энджел» всегда исполняли под занавес. — Он развернулся, посмотрел в сторону скрытой ложи. — Песня посвящается Меган.

Зажглось море света. Толпа начала скандировать слова песни, и тысячи голосов слились в общий хор.

Меган так и застыла на месте, парализованная от потрясения и восторга.

— Ну, ты довольна, дорогая? — раздался голос возле самого ее уха.

Меган повернулась и увидела Роксану Феликс в золотистом парчовом мини-платье; та приятно улыбалась ей.

— Да, — сказала она. В этот момент даже Роксана не могла испортить настроение. Зак Мэйсон пел «Огненную» специально для нее.

Роксана протиснулась к медным перилам, чтобы встать рядом с Меган. Провела рукой по шикарным блестящим черным волосам, убрав их с глаз.

— Я думаю, ты должна быть довольна. Знаешь ли, это была моя идея. Я предложила ему на той неделе. Я подумала, что, может, мы несколько грубовато обращаемся с тобой.

Впервые Меган обратила внимание на ламинированный пропуск, свисавший с пояса Роксаны. Она почувствовала, что сейчас упадет — настолько сильное разочарование охватило ее.

Ну конечно, у Роксаны такой же пропуск.

Роксана на самом деле подружка Зака Мэйсона.

И как она могла позволить себе забыть про это? Неужели она думала, что такая звезда, как Зак, когда-нибудь проявит интерес к ней, Меган?

Он же сам сказал, что на концерте она сможет набрать материал для сценария. Именно эго Зак и имел в виду. Он решил относиться к ней по-дружески. Что ж, прекрасно. В конце концов, так лучше для фильма. Надо быть идиоткой, чтобы принять профессиональную заинтересованность за нечто большее.

Меган стояла в ложе для гостей рядом со всемирно известной супермоделью. Неужели она могла подумать, что Зак Мэйсон именно ей сделал одолжение? Вот это ты, Меган, придумала! Ну и мысль!

— Спасибо, — с трудом выговорила она. — Это было очень мило с твоей стороны.

Роксана широко улыбнулась безупречно очерченными губами ягодно-красного цвета. Стоя так близко, Меган не могла не заметить, какая абсолютно гладкая кожа у Роксаны, натянутая, ни единого пятнышка. Даже без всякого макияжа. Она вспомнила, какую только что Роксана заключила сделку, — об этом сообщили вчера в «Новостях».

А возникшие в памяти вопросы журналистов насчет Зака острым ножом полоснули по сердцу.

— Поздравляю тебя с контрактом, — храбро сказала она.

Супермодель пожала плечами.

— Это тебя я должна поздравить, дорогая, — сказала она тоном опекунши, — ты же написала первый сценарий! В общем, я думаю, мы обе из тех, кто делает карьеру. Так ведь?

«Обе из тех, кто делает карьеру… Да. Но я стою двести пятьдесят тысяч, минус налоги, комиссионные и прочие расходы, а ты подписала контракт на сорок миллионов».

— А ты знаешь, что мы с тобой ровесницы? — спросила Роксана сладким голосом.

— Неужели? — Меган удивилась. Она никогда не воспринимала Роксану как свою ровесницу.

А Зак Мэйсон все еще стоял на сцене, приковывая к себе внимание толпы. Он выглядел потрясающе, так, что дух захватывало. Охотник, предводитель, молодой, красивый — и в то же время настоящий мужчина, похожий на древние скульптуры Александра Великого. Роксана — стройная, изящная, чувственная Афродита. Они очень подходят друг другу.

Зак снова повернулся и улыбнулся Меган. Но на этот раз она отвела взгляд.

Как только огни погасли, появились охранники, чтобы провести их в комнату для гостей, где была в полном разгаре вечеринка.

— Я, пожалуй, пропущу это, — сказала Меган. — У меня много работы. — Она посмотрела на Роксану. Ее черные блестящие волосы были аккуратно уложены. Эта мерзавка, наверное, никогда не потеет. — Да, Зак пригласил меня сюда, чтобы я лучше прочувствовала атмосферу закулисной жизни. У меня возникло много новых идей…

— О Меган, нет, — настаивала Роксана, беря ее под руку. — Тебе надо остаться. Я настаиваю. Я знаю, Зак будет очень разочарован, если ты уйдешь.

— Пожалуйста, Роксана…

— Я настаиваю, — сказала Роксана сладким голосом, в ее тоне, однако, чувствовалась твердость стали.

— Ну ладно, — согласилась Меган с несчастным видом.

Как будто у нее был выбор. Она действительно не хотела видеть Зака и Роксану Феликс вместе, во всяком случае, сейчас она не готова. На прошлой неделе ей было бы плевать на это. Выступление Зака Мэйсона позволило ей увидеть его в другом свете. Она чувствовала себя полной дурой.

Буфетная была полным-полна народу — начальники из компаний звукозаписи, парни с радио, выбеленные блондинки в платьях, больше походивших на удлиненные майки, несколько ведущих репортеров из журнала «Роллинг стоун» и представители других крупных журналов. Все возбуждены до крайности.

Ожидая Зака, Меган думала: а захочет ли он говорить со всеми этими людьми? Она надеялась, что нет. Она предпочла бы, чтобы он пошел к поклонникам и раздавал автографы.

— Мы и сами долго не задержимся, — доверительно прошептала Роксана, освобождая свою руку и отпуская Меган: она увидела группу фотографов, которые пытались поймать ее, и пошла к ним. — Я хочу домой. — Она приняла позу для съемки: ну еще немного, ребята, и все.

Меган отступила.

— Роксана, рад тебя видеть. И особенно рад, что ты смогла попасть на шоу, — сказал Дэвид, налетая на них. — Джентльмены, все. Достаточно. Мисс Феликс здесь для того, чтобы встретиться с мистером Мэйсоном. Можем мы предоставить им такую возможность?

Роксана еле заметно улыбнулась Тауберу, когда представители прессы нехотя отступили.

— Поздравляю тебя с контрактом с «Джексон», — добавил Дэвид, и его карие глаза скользнули по ее блестящему платью. — Я думаю, тебя просто ограбили.

Она расхохоталась.

— Дэвид, ты не поздоровался с Меган.

— Нет, не поздоровался, — сказал Таубер, не поворачиваясь к ней.

Меган пыталась не выказать ревность. Неужели Роксане мало Зака Мэйсона?

— Я не заметил ее. Меган, золотко, ты выглядишь потрясающе.

— Спасибо, Дэвид, — пробормотала Меган.

Она выглядела вовсе не замечательно. Она была в майке, джинсах, с потным, раскрасневшимся лицом. Вряд ли можно хорошо выглядеть, когда ты три часа подряд прыгаешь и бьешься о медные перила.

— Ну что ж, леди, позвольте мне принести вам шампанское, — предложил Таубер, поворачиваясь к проходившему мимо официанту.

И вдруг шум пробежал по толпе. Зак Мэйсон, переодетый в рубашку «Электрик-Сити» и свежие джинсы, возник вместе с музыкантами из уборной. Увидев Меган и Роксану, он тут же направился к ним.

Дэвид махнул ему.

— Роксана, — сказал он, подавая ей шампанское. — Меган, это тебе.

Меган взяла бокал, радуясь; что хоть чем-то может себя занять. Она не хотела стоять здесь как дурочка, когда Зак и Роксана начнут лапать друг друга.

— Спасибо, Дэвид. — Она улыбнулась ему.

— Знаешь, когда я сказал, что ты выглядишь замечательно, я говорил совершенно искренне, — сказал Дэвид, подвинувшись к ней.

Меган вдыхала легкий запах его лосьона после бритья.

— Ты здорово похудела.

— Спасибо.

— Ты правда очень симпатичная. Ты это знаешь? — спросил Дэвид и, не обращая внимания на потрясенный вид Меган, обнял ее мускулистой рукой.

Именно в этот момент Зак Мэйсон пробрался сквозь толпу и резко остановился. Меган стояла перед ним такая же, какой он увидел ее в первый раз. Но только сейчас Дэвид Таубор жестом собственника обвивал ее талию рукой.

— Привет, Зак, — сказала Роксана Феликс, одарив его невероятно яркой, чувственной улыбкой.

— Ты замечательно пел, Зак, — похвалил Дэвид, и рука его сдвинулась на бедро Меган безошибочным ласкающим. жестом.

— Привет, — мрачно бросил Зак.

Меган Силвер робко посмотрела на него.

— Ты замечательно пел, — сказала она.

Мэйсон перевел взгляд с Меган на Дэвида и обратно, словно не желая верить своим глазам. Но все слишком ясно.

С чего он подумал, что Меган другая? Она вовсе не Дева Мария. Она влюбилась в этого пронырливого, скользкого, богатого голливудского агента. Она, конечно, такая же, как все остальные. А он посвятил ей песню, прямо перед восемью тысячами поклонников.

Он почувствовал себя идиотом.

— Рад, что понравилось, — холодно сказал он и повернулся к Роксане Феликс, улыбаясь перед камерами, которые громко защелкали. А потом приподнял ее подбородок и смачно поцеловал прямо в губы.

— Ну что, дорогая, — прошептал Дэвид в ухо Меган, — мы не нужны здесь. Так что пошли домой.

Глава 19

Элеонор по дороге в аэропорт просмотрела записи и решила, что в самолете будет время отрепетировать речь. Том подготовил полет в Нью-Йорк на частном самолете Говарда Торна, финансиста-мультимиллионера, чей конгломерат «Кондор индастриз» в прошлом году стал единственным крупным держателем пакета акций «Артемис студиос». Так что ей придется выступать перед Торном и еще шестью вельможами с Уолл-стрит, которые на самом деле и есть истинное руководство «Артемис».

Странно, подумала она, мир по своей структуре стал таким же, как в средние века. Реальная власть не принадлежит ни президенту, ни премьер-министру, а теневым фигурам, которые контролируют поток денег. Они вольны девальвировать деньги, разрушить фондовые биржи, позволить мировой экономике подняться или, наоборот, рухнуть.

Джордж Сорос. Билл Гейтс. Кто самый могущественный человек в мире? Может, это Руперт Мердок, подумала Элеонор. Австралиец, который, казалось, скупил половину всех газет на планете, три крупнейшие телесети и киностудию?

Вот перед такими людьми ей предстояло держать слово.

Перед современным вариантом Медичи, итальянского купца, контролировавшего Европу в период Ренессанса. Это будет ее боевым крещением. Элеонор думала, что стать президентом «Артемис» означало оказаться всего в шаге от вершины лестницы власти. И лишь сейчас поняла: на самом деле это низшая ступень.

Она нервничала.

В машине зазвонил телефон. Она подняла его с сиденья.

— Элеонор Маршалл.

— Ты готова? — сквозь треск пробился голос Тома, и она почти увидела улыбку на его лице.

— Вопрос в том, готовы ли они к встрече со мной, — ответила Элеонор.

Голдман засмеялся:

— Правильно, девочка. Я уверен, мы их просто огорошим. Кроме того, поездка в Нью-Йорк будет для тебя каникулами. Передышкой перед тем, как окунуться с головой в дела.

— Уж это точно, — согласилась она. Приятно хоть какое-то время не слышать придирок Джейка Келлера, не думать о проблемах бюджета фильма и особенно о конце месяца, когда предстоит дать ответ Полу. — А где мы остановимся?

— В «Виктрикс», — сказал он. — У тебя будут президентские апартаменты.

— Ха-ха, очень забавно, — ответила Элеонор довольным голосом. «Викгрикс» — самый роскошный отель в Манхэттене, такой же, как «Лэйнсборо» в Лондоне или «Ориентал» в Бангкоке. Эта командировка очень важная, придется немало понервничать, но Том позаботился о комфорте.

— Скоро увидимся. Смотри, не забудь свой портфель на заднем сиденье, — пошутил Голдман.

Элеонор покраснела.

— Том! Это ведь было пятнадцать лет назад.

Он напоминал ей о случае, произошедшем с ней в самом начале работы на студии. Том Голдман был старшим менеджером отдела маркетинга и ее наставником. Он попросил ее привезти его записи по торговым делам. Предстояла важная презентация. Элеонор в ту пору было двадцать три года. Она забыла этот портфель у себя в машине, и Голдман вынужден был импровизировать. Делать вид, будто пустые бумажки перед ним и есть засекреченные проекты. Он говорил не читая. Он заключил сделку, но потом довольно сурово отругал Элеонор. И с тех пор при всяком удобном случае шутливо напоминал о ее промахе.

— Да, да, да. Но от того, кто хоть раз поступил легкомысленно, всегда можно ждать подвоха, — пошутил он. — Ладно, до встречи.

— До встречи, — ответила она и положила трубку.

«Роллс-ройс» плавно ехал по пустынному скоростному шоссе в ранний предрассветный час, и Элеонор Маршалл чувствовала, как на душе светлеет. Итак, Том Голдман в хорошем настроении. Значит, что бы сегодня ни произошло, она может быть уверена: неловкость, которую оба они испытали на приеме у Изабель, забыта. Может, ее стычка с Джейком Келлером сыграла свою роль. Но во всяком случае, если Том шутит, то все в порядке.

Элеонор посмотрелась в зеркальце в салоне машины.

Легкий румянец, губы, обведенные неярким карандашом, тени бледно-розового и песочно-золотистого цвета вокруг глаз. Вчера она рано заснула, выпив снотворное, поэтому глаза не покраснели и кожа не сморщилась, как обычно от недосыпания. И вообще она сегодня выглядела замечательно. От косметического мусса морщинки вокруг глаз и у рта стали менее заметны. Теперь она пользовалась самым последним достижением косметической индустрии — альфа-гидро-окси-увлажнителем. Слава Богу, наконец-то продукция для ухода за лицом стала давать результаты. Сегодня она может сойти за тридцатилетнюю. Иногда жизнь действительно хороша. Даже если она нелегкая.

Через двадцать минут они подъехали к взлетно-посадочной полосе Голдман был уже там и ждал ее.

— Портфель при тебе? Хорошо. Пошли.

Элеонор поблагодарила шофера, взяла у него портфель и сумку и стала подниматься вслед за боссом по трапу.

— Я думал, ты никогда не приедешь, — проворчал Голдман, когда они пристегивали ремни, готовясь к взлету. — Я заждался на холоде. Казалось, простоял там целую вечность.

Она посмотрела на часы:

— Том, я приехала даже на пять минут раньше.

Он отмахнулся; самолет уже катил по взлетно-посадочной полосе.

— Элеонор, я слишком занят. Не беспокой меня всякой чепухой.

Когда самолет набрал высоту, Элеонор встала с места и принялась осматриваться. Это был «Гольфстрим — 4'„. Серьезный самолет, не то что „Астра“ или „Лиар“, на которых летали простые мультимиллионеры. Она знала еще только одного человека, который мог позволить себе «Гольфстрим — 4“.

— Впечатляет, да?

Голдман поднялся, подошел к ней, встал рядом, рассматривая интерьер. Говард Торн отделал салон самолета темно-голубой кожей с золотистыми листочками. Стены обтянуты очень мягким материалом Здесь было все прекрасно и удобно: кожаные кресла, ванная, спальня и кухня.

— Этот малыш стоит двадцать пять миллионов долларов.

А его месячное содержание обходится в сотню тысяч, — объяснил Том. — Я знаю точно, читал в «Вэнити фэр».

Элеонор присвистнула.

— Да, черт побери, довольно дорогая игрушка.

Он кивнул.

— Иногда я думаю: в ту ли игру я играю?

— Я не вижу нигде логотипа компании, — сказала Элеонор, взглянув на молоденьких стюардесс в очень аккуратной сине-голубой форме без всяких значков. — Должна сказать, я удивлена. Не ожидала такого от Говарда Торна.

Голдман хихикнул, забавляясь.

— Да ты шутишь? Это же личный самолет Говарда. У «Кондор индастриз» еще два таких. Они в Далласе, рядом с их нефтяной компанией.

Они сели на низкий диван. Том выложил бумаги на стеклянный кофейный столик, и они углубились в цифры, а стюардессы между тем подавали завтрак. Чай с бергамотом из серебряного сервиза, бутерброды с копченой осетриной, горячие воздушные круассаны, поджаренные хлебцы с мармеладом и клубничным джемом. Элеонор отказалась от омлета, после которого принесли горячие блинчики с сиропом.

— Том, ты растолстеешь, — рассеянно предупредила его Элеонор, поскольку мысли были заняты предстоящим выступлением.

— Чепуха. — Голдман схватил ее за руку и прижал к своей белоснежной рубашке.

— Посмотри, это все мускулы. Чувствуешь?

Он прав, подумала Элеонор, ладонью почувствовав твердую как камень грудь. Он действительно очень мускулистый. Даже больше, чем Пол, несмотря на его диету и активные занятия физкультурой. Вдруг она ощутила прилив желания И быстро отдернула руку, опасаясь, как бы все это не зашло слишком далеко.

— Ну что ж, тебе не удастся сохранить форму, если будешь пичкать себя холестерином, — предупредила она, надеясь, что Том не заметит, как она порозовела.

Том хмыкнул, вонзил вилку во вкусный на вид ароматный омлет с сыром.

— Ты становишься похожей на Джордан, когда так говоришь, — сказал он.

Это не комплимент, подумала Элеонор.

— Может, вы хотите свежую клубнику и шампанское — , мадам? — спросила стюардесса, убирая не тронутую Элеонор тарелку. — У нас есть «Перье», «Боллинджер», «Кристл»…

— Нет, достаточно, — отказалась Элеонор.

Остальную часть полета она занималась выступлением.

Правление «Артемис» располагалось в нью-йоркском офисе студии, занимая два элегантных этажа по Мэдисон-авеню, номер один. Прямо в сердце района Флатирон.

Том и Элеонор почти не разговаривали по дороге туда, и чем ближе подступал час совещания, тем напряженнее становились. Голдман волновался, Элеонор это видела. Он снова и снова просматривал статистические данные, как какая-нибудь нервная домохозяйка, не уверенная, взяла ли с собой удостоверение личности, и каждые десять минут заглядывающая в сумочку — проверить.

«А почему Том так волнуется? — размышляла Элеонор, глядя на запруженное в час ленча шоссе — Он ветеран в этом деле и к тому же знает о планах японцев… А для меня это первое совещание такого уровня, я понятия не имею, что они могут мне предложить. Я еду совершенно вслепую.

Тому надо представить цифры. Хорошие, ясные. Совершенно реальные, которые бухгалтеры несколько месяцев готовили для него. А мне предстоит выступить с бодрыми уверениями, что фильм» Увидеть свет» понравится американской молодежи И мне нечем убедить их Все на эмоционально-ингуитивном уровне. Очень по-женски «.

Она пыталась сообразить, не кроется ли что-то за тревогой Тома.

— А кто выступает первым? — спросила она босса.

— Ты, — твердо заявил он.

— А, прекрасно, — пробормотала Элеонор, и в этот момент лимузин остановился.

Том открыл ей дверь.

— У тебя все получится замечательно.

В вестибюле они представились, и Том повел ее к дальнему лифту.

— Нам на самый верх, но этот лифт идет без остановок.

— Замечательно, — ответила Элеонор, расправляя юбку шелкового бледно-розового костюма от Диора.

— Ты нервничаешь, — заметил Голдман, поглядев на нее.

— Ты очень наблюдательный.

— Слушай, Элеонор, ты участвовала в дебатах в защиту Гарварда, когда тебе было двадцать лет.

Она пожала плечами.

— Между двадцатью и тридцатью восемью я не совершенствовалась в ораторском искусстве.

Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять… Номера этажей бесшумно проплывали перед глазами. В любую секунду лифт остановится и выпустит их. Внезапно Голдман протянул руку и нажал кнопку» Стоп «.

— Элеонор, посмотри на меня.

Она удивленно подчинилась. Том глядел на нее; его глаза, чернота которых подчеркивалась черным костюмом с Сэвил-роу, смотрели нежно и по-доброму.

— Ты помнишь, когда мы впервые встретились?

— Конечно, — кивнула она, удивляясь, почему он об этом заговорил. — В коридоре, возле столовой. Я бежала, наткнулась на тебя, и ты пролил на себя кофе.

Он кивнул.

— Ты сказала мне» сэр «, извиняясь Но с тех пор ты ни разу не выказывала мне такого уважения Элеонор вспомнила до мелочей ту сцену, как Том и предполагал. Она работала в» Артемис» первую неделю. Долговязая нервная девица, только что из колледжа, которая отчаянно мечтала утвердиться в этом мужском мире бизнеса А тридцатилетний Том Голдман, у которого тогда было гораздо больше волос и меньше стиля, был уже человеком номер два в отделе продаж Она пришла в ужас от того, что он облился из-за нее кофе, и побелела от страха.

Он рассмеялся и пригласил на ленч. Решил, что она довольно мила. К концу ленча Том увидел в ней полезного в будущем помощника. У Элеонор Маршалл есть идеи. Она интеллигентная, энергичная Том Голдман стал ее наставником и другом почти сразу.

— Мы были такими детьми, — покачала головой Элеонор.

— Были. — Он наклонился к ней. — А теперь вспомни, как мы летели сюда сегодня. Вспомни свой последний звонок Майку Овитцу. И как Сэм Кендрик сидел перед тобой, умоляя дать зеленый свет картине Фреда Флореску. Теперь мы не дети, Элеонор. Мы замечательно поработали. Люди отставали от нас в пути, уходили в сторону, тормозили, а мы продолжали идти. И теперь мы руководим всей этой чертовой студией. Не забывай.

Он отпустил кнопку, и лифт двинулся вверх.

— Когда я с тобой познакомился, Элеонор Маршалл, ты была девочкой из колледжа, в джинсах.

Металлические двери с шипением открылись, и Том вышел за ней, вступая в штаб-квартиру студии. Она почувствовала его руку на своем плече — Сегодня ты президент «Артемис».

Она энергично заморгала, не позволяя навернувшимся на глаза слезам пролиться, и посмотрела на Тома Голдмана.

— Мы слишком далеко зашли, чтобы теперь сдаваться, — пояснил Том. — Иди, Элеонор, ты убьешь их всех.

— Мистер Голдман? Мисс Маршалл?

Секретарша средних лет, англичанка в твидовом костюме, шла к ним, бесшумно ступая по ковру коридора.

— Пройдемте, пожалуйста, сюда. Правление готово с вами встретиться.

Они пошли за ней вдоль стен цвета бисквита, на которых висели весьма сдержанные работы импрессионистов, к большим двойным дверям в самом конце коридора. Открыв дверь, женщина вежливо впустила их в комнату для заседаний правления «Артемис».

Элеонор окинула взглядом представшую перед ней сцену. Длинный прямоугольный стол, отполированный так гладко, что в нем отражалось все как в зеркале. Серьезные лица семерых мужчин средних лет, сидящих за столом Говард Тори — единственный директор, с которым Элеонор встречалась наяву Но она узнала всех остальных по фотографиям в ежегодном отчете. Гарри Трастер, Кеннет Рич, Кит Вилсон, Конрад Майлз, Мартин Бернбаум.

Все серьезные люди с Уолл-стрит.

Все интересовались только акциями.

Ей вдруг подумалось: а присутствовала ли когда-нибудь хоть одна женщина на правлении?

— Том, Элеонор, рад видеть вас, — великодушно произнес Говард Торн.

«Что за отвратительный тип?» — подумала Элеонор, мило улыбаясь ему.

— Я знаю, у вас готов доклад. Поэтому почему бы нам сразу не приступить к делу? — Он показал на пустой стул во главе стола. — Ну, кто первый?

Элеонор еще раз оглядела комнату. Фарфоровый кофейный сервиз. Потрясающий вид на центр Манхэттена сверху.

Город лежал внизу, словно сверкающая панорама. И группа финансистов, совершенно не интересующаяся тем, что она собирается сказать. На самом деле они ждут реальных цифр, которые им преподнесет Том.

— Я начну. — Ее голос звучал ясно и уверенно Она прошла к указанному месту, открыла щелчком портфель и не спеша разложила материалы перед собой. Потом обратила лицо к миллионнодолларовой аудитории, к семерым мужчинам. Они обладали властью подвести черту под ее карьерой одним росчерком пера, они могли продать ее студию японцам.

— Джентльмены, — легким тоном сказала она, — меня зовут Элеонор Маршалл, я являюсь президентом «Артемис студиос».

Глава 20

В вестибюль «Виктрикс» они ввалились вместе, спотыкаясь и хохоча, как подростки. Голдман все еще улыбался ей, когда они регистрировались, чувствуя огромное облегчение после одержанной столь большой победы.

Все прошло прекрасно. Цифры Тома были тщательно изучены, проанализированы правлением, и оно сочло их впечатляющими. А речь Элеонор произвела фурор. Голдман видел удивленные, внимательные лица степенных мужчин, когда она говорила им о сути кинобизнеса, которую трудно определить словами, о том, как трудно подсчитать, как и в чем вернутся затраты. Плавно и сдержанно жестикулируя, понятными терминами она объяснила им, что если Мартин Веббер не произвел ничего, кроме обманутых надежд, то это не значит, что и она на этом посту собирается следовать его примеру.

Наконец Элеонор перешла к фильму «Увидеть свет», доводя до них свою точку зрения с такой страстной горячностью, что даже банкиры вроде Конрада Майлза и Гарри Трастера начали понимать суть проекта и то, как много денег он может им принести. Говард Тори хорошо отозвался о Роксане Феликс. Ну что ж, Голдман ничего другого и не ожидал. Вдруг у него возникла мысль — не спит ли Роксана с этим толстым идиотом? Но решил, что нет. Она супермодель, стоящая сорок миллионов долларов, и, уж конечно, ей недостойно трахаться с Говардом Торном ради роли. Торн мог гарантировать только одно: чтобы на студии посмотрели ее пробы, — но никак не утверждение на роль. «Увидеть свет» по сравнению с тем, что эта женщина заработала как супермодель, мало что принесет. Так что ей нет смысла одаривать этого борова своими милостями Убедительным доводом в пользу фильма послужила видеокассета, которую Элеонор вынула из портфеля, попросив принести телевизор. Она показала им пробы Зака и Роксаны, не забыв подчеркнуть, сколь огромный резонанс в обществе получили слухи об их связи.

Мужчины улыбались, но Том видел, что они слабо вникали в ее слова. Все были заняты тем, что пытались справиться с собственным возбуждением. К концу пятиминутной прокрутки кассеты Элеонор Маршалл заставила этих парней есть из ее наманикюренных пальчиков. Все как один стали ярыми сторонниками фильма «Увидеть свет».

Голдман пока не ушел из опасной зоны. Он это понимал Японцы будут продолжать кружить над студией, но по крайней мере Элеонор сумела их убедить, что продать «Артемис» сейчас будет ошибкой. Что новый фильм может поднять цену акций, помочь выручить за компанию больше. Если вообще возникнет нужда продавать. Это не спасение, но отсрочка.

Или передышка. Незначительная по времени. В данный момент это самое большее, на что он мог надеяться.

— Вот, сэр, президентские апартаменты и императорские. — Администратор подала им ключи. — Вам нужен лакей, чтобы отнести вещи?

Голдман подхватил свою легкую сумку и покачал головой.

Затем взял маленький аккуратный чемоданчик Элеонор.

— Нет, спасибо, мы сами справимся.

— Ты теперь мой носильщик? — поинтересовалась Элеонор.

Голдман склонил голову:

— После того представления, которое ты сегодня выдала, я готов на все, мадам.

— Не искушай меня, — поддразнила Элеонор, направляясь к лифту.

Лифт с легким шипением проехал все этажи гладко, как по шелку.

— На этот раз ты не собираешься нажимать на «стоп»? — спросила Элеонор у Тома.

Она флиртовала с ним, голова кружилась от одержанной победы. Облегчение от сделанного, от того, что они выдержали с честью сегодняшний день, было слишком сильным. Она готова была вести себя безрассудно. Если они немножко развлекутся, ничего страшного. Во всяком случае, сюда, в Нью-Йорк, уши-локаторы Изабель Кендрик не дотянутся…

— Можешь теперь смеяться…

— Спасибо, — улыбнулась Элеонор.

— ..но тебе нужен был тот разговор. И я оставляю за собой право остановить лифт, когда захочу…

— О'кей, тренер. Ладно. А как вышло, что у меня всего-навсего президентские апартаменты, а у тебя императорские? Название твоих звучит солиднее…

— Возраст и красота, — весело заявил Голдман. — Вот причины. А потом — я здесь император. Заруби себе на носу.

— Может, нам пора заиметь императрицу? — спросила Элеонор. — А я могу заменить тебе Джейка Келлера.

Они оказались на территории пентхауза. Апартаменты располагались рядом. Голдман открыл дверь номера Элеонор.

— Ты только посмотри на это, — потрясенно пробормотала она.

Обстановка была выдержана в стиле эпохи Регентства.

В белом и золотом. Высокий ворс светлого ковра с нежным рисунком из золотых листьев шевелился от чуть заметного ветерка. Этот же рисунок повторялся на стенах и на бордюре под потолком. Длинные бархатные портьеры цвета отполированной до блеска бронзы свисали с окон двенадцати футов высотой, из которых открывался превосходный вид на город. На белом мраморном кофейном столике с золотыми украшениями стояла хрустальная ваза с лилиями необычайной белизны, с тычинками в густой желтой цветочной пыльце. Все это очень гармонировало с общей цветовой гаммой. В ванной комнате, такой же большой, как спальня, в центре стояла огромная джакузи. Рядом располагалась японская ванна, вделанная в пол. Но самое шикарное — третья комната: точное повторение английской библиотеки, украшенной головой оленя, с томами книг в кожаных переплетах и креслом темно-зеленой кожи.

— Боже! — заметил Голдман. — Хочешь поменяться?

Элеонор рассмеялась:

— Ты же еще не видел свои апартаменты. Слушай, почему бы тебе не пойти и не переодеться? Мне тоже надо освежиться. А потом сходим куда-нибудь и вместе выпьем чаю.

— Ты что имеешь в виду? Какой-нибудь маленький английский сандвич и пшеничную лепешку со сметаной?

— Совершенно верно, — сказала Элеонор.

— И ты собираешься принять душ? — поинтересовался Голдман. — А я могу понаблюдать?

Она весело рассмеялась и почувствовала жадный взгляд Тома на своем затылке. Прекрати, Элеонор, твердо сказала она себе.

— Для тебя — ничего интересного.

Том вышел из-за спины Элеонор и уставился на нее.

Черные глаза впитывали буквально все — от пепельно-светлых волос, аккуратно причесанных, легких холмиков грудей, едва выступающих под пиджаком, до мягких изгибов икр над лодочками, которые подчеркивали изящность щиколоток. Элеонор красивая, чувственная, ему нравилось смотреть на нее. Он не спешил, она ощущала его взгляд, ласкающий кожу. И вдруг она заметила чувственность в его глазах — он раздевал ее взглядом, желая увидеть обнаженной.

— Я почему-то сомневаюсь в этом, — тихо проговорил Том.

Он увидел, как она густо покраснела, и у него в животе что-то шевельнулось. Он сам не знал, почему так медленно ее оглядывает, но ему нравилось. Было приятно; ему казалось, она понимает его мысли.

Последовала длинная пауза.

— Так я зайду за тобой через двадцать минут, — большим усилием воли заставила себя сказать Элеонор.

— О'кей, — ответил Том Голдман и вышел.

Изабель Кендрик сама не наносила визитов. Обычно приходили к ней, а чаще всего она назначала встречу в известных ресторанах города. В конце концов, какой смысл слыть львицей в обществе и не блистать в нем? Но на этот раз она припарковала свой «бентли» перед воротами имения Голдманов в Беверли-Хиллз, и у нее даже не было времени позлорадствовать, что ее сады красивее садов Джордан.

Утром молодая женщина позвонила, и это было серьезно. Чрезвычайно. Настолько серьезно, что Изабель решила не обсуждать этот вопрос в окружении толпы. У нее нет никакого желания иметь свидетелей их с Джордан разговора. И однако, когда Изабель вышла из машины и поспешила к крыльцу, украшенному колоннами, одетая в безупречно строгое платье цвета морской волны и туфли на высоких каблуках, сердце ее билось быстро и она испытывала необычное возбуждение.

Горничная в форменном платье открыла дверь.

— Входите, пожалуйста, миссис Кендрик, — сказала она, — миссис Голдман ждет вас в гостиной..

Изабель коротко поблагодарила и пошла прямо в гостиную.

Как она и ожидала, Джордан Кэбот Голдман была разодета и сегодня. В брючном костюме от Валентине, она сидела в трагической позе у камина и плакала в кружевной платочек.

— Изабель, спасибо, что вы пришли, — прорыдала она.

— Дорогая, в ту же секунду, как повесила трубку, я бросилась к машине, — сказала Изабель, пытаясь изобразить сочувствие.

На время надо забыть о вечеринках. Сейчас ей предоставляется возможность сплести настоящую интригу. Если она преуспеет, то не только нанесет удар Элеонор Маршалл, но и сильно обяжет Джордан Голдман. Эта женщина станет ее вечной должницей. Тогда Изабель сможет контролировать не только лос-анджелесский высший свет, но и оказаться у истоков пикантных новостей недели, с которыми связаны люди, сплотившиеся вокруг Джордан. И та никогда не решится угрожать ее положению.

Потому что Джордан будет ей обязана. И очень многим.

— Он взял ее с собой в Нью-Йорк, — рыдала Джордан. — И даже не сказал мне. — Голос ее звучал как у маленькой девочки. — Я узнала про это у Джоан.

Итак, это его помощница. Изабель соображала быстро.

Тот факт, что Элеонор поехала с Томом в Нью-Йорк, сам по себе совершенно ничего не значит. Рабочая поездка. В конце концов, она президент студии, подумала Изабель с привычной смесью зависти и презрения. Нет, важно другое; Том пытался скрыть это от Джордан. А Джордан уже знала, что существует угроза ее положению. Знала, поскольку Изабель на том приеме рассказала ей кое-что. И она, по совету Изабель, устроила сцену ревности и потребовала от Тома прекратить общаться с Элеонор. Он все отрицал, но, по сведениям шпионов Изабель в «Артемис», в последнее время держался с Элеонор очень официально.

Очевидно, этот период закончился. А значит, браку Джордан угрожает опасность, если она ничего не предпримет.

Том скрыл, что едет в командировку вместе с Элеонор, от своей жены. Самый опасный сигнал. Изабель почувствовала облегчение — эта глупая потаскушка сообразила и позвонила ей. Рассказала.

— Я знаю, дорогая, — спокойно, но твердо начала она, — и ты знаешь, что сейчас надо делать. Разве не так?

— Кто знает, сколько на это уйдет времени? — рыдала Джордан.

— Иногда нам приходится потерпеть, Джордан, — авторитетно заявила Изабель, — иногда следует проявить активность. А теперь я скажу тебе, что делать. И не спорь.

— Но это испортит весь мой вид, — плакала Джордан.

— Нет, если ты будешь разумной, — возразила Изабель. — В противном случае, дорогая, у тебя вообще может не оказаться выбора. — Она пересекла комнату, подошла к камину и ласково похлопала свою протеже по плечу. — Ты должна это сделать, Джордан. Немедленно. Поверь. Другого способа нет.

Том и Элеонор вернулись в отель около одиннадцати.

Они выпили чаю, прогулялись, а потом пошли в кино.

— Ты смеешься? — удивленно спросила Элеонор, когда Том ей это предложил.

— Нет, — ухмыльнулся он. — А ты разве не хочешь?

Интересно узнать, когда ты в последний раз платила за билет в кино или театр?

— О, наверное, где-то в семьдесят восьмом, — предположила Элеонор.

— Вот то-то и оно. Поэтому пойдем. Проведем маркетинг, а вернувшись домой, предъявим билеты в бухгалтерию, как документ о деловых расходах.

— Мне всегда особенно нравилось, как начинается фильм. — Элеонор, подражая голосу за кадром, произнесла:

— «„ Парамаунт пикчерз“ представляет «…

— Точно. Так что пошли.

Они завернули в маленький кинотеатр в стороне от Бродвея, где шел повторный показ фильма» Потрясенная и смущенная «, прихватив с собой пакеты с кукурузой и два больших стакана кока-колы.

— Замечательное было кино, — похвалил Голдман, когда они наконец вернулись к себе и вошли в вестибюль отеля» Виктрикс «, отделанный голубым мрамором. — Хотя мне показалось, ты получила большее удовольствие, чем я.

Элеонор пожала плечами:

— Ну что я могу сказать? В семьдесят четвертом мне было шестнадцать, и я всем этим жила.

Том взглянул на нее.

— Так ты и травку курила?

— А кто не курил?

Голдман покачал головой и засмеялся:

— Трудно представить. Элеонор Маршалл — и сигарета с марихуаной.

Элеонор, как бы защищаясь, снова пожала плечами:

— Я же не родилась такой, как сейчас.

— Хочешь выпить на ночь? — спросил Голдман, и она с удивлением услышала свой ответ:

— Да.

Вообще-то она не хотела пить с ним — просто не прочь была продлить удовольствие от проведенного с Томом Голдманом дня. Они болтали обо всем и ни о чем, смеялись, резвились как дети — и так вдруг взять и выключить свет радостного дня, расстаться, пожелав спокойной ночи друг другу, было невозможно. Они уже очень давно не общались так, как сегодня. Может, лет пять или шесть. Взбираться на верх служебной лестницы трудно и опасно, отвлекаться ни на что нельзя. — Только вперед и выше.

Они молча вошли в апартаменты Тома, сильно походившие на апартаменты Элеонор. Здесь все было выдержано в серебристых и бирюзовых тонах и напоминало восточный гарем. Вместо библиотеки — маленький гимнастический зал, а бар в гостиной битком набит напитками.

— Что будешь пить? — спросил Голдман.

Элеонор знала, какой ответ обычно хотел услышать Пол:

« Минеральную воду» или «Деву Марию».

— Бурбон, — сказала она. — «Дикая индейка», если у. тебя есть.

Том насмешливо поднял бровь и вопросительно посмотрел на нее.

«Боже, до чего же он красивый!» — подумала Элеонор.

— А что, есть проблемы? — поддразнила она.

Он рассмеялся:

— Нет, мэм, я думаю, мне надо было привезти тебя в Нью-Йорк гораздо раньше. Травка, выпивка — открывается совершенно новая сторона Элеонор Маршалл.

— С тех пор как мне исполнилось двадцать, я не пробовала никакой травки, — возразила Элеонор.

Голдман смешал им обоим виски, и они уселись рядышком на большой синий диван.

— За «Артемис», — произнесла тост Элеонор.

— За нас, — поправил ее Том, — потому что мы работаем в этой студии и сегодня сделали все для того, чтобы там оставаться.

Она чокнулась с ним и выпила.

—  — А что ты имела в виду — ты родилась не такой, как сегодня? — тихо спросил Том. — Скажи мне, какая ты сейчас?

Элеонор откинулась на спинку дивана, ощущая тепло от алкоголя.

— О, ты знаешь. Снежная Королева. Мраморное изваяние. Тебе известно, что про меня говорят.

Том заглянул ей в глаза.

— Я никогда о тебе не думал, как о Снежной Королеве.

Элеонор с трудом старалась подавить медленно наползающую волну возбуждения. Это уж слишком — сидеть рядом с ним вот так, после проведенного вместе дня. Сидеть наедине. Она знала, это опасно, но даже не попыталась встать.

— А почему ты захотела заниматься кино? — спросил Том.

— Почему? Не знаю, — сказала Элеонор. — Показалось интересно. Может, потому, что слишком много фильмов посмотрела еще девочкой. Мне нравилось, когда в фильме все хорошо кончается. А героиня всегда находит настоящую любовь. Мечта каждой женщины. В кино все более страстное, яркое, чем в жизни. Никто никогда не идет на компромиссы. Я хотела, чтобы у меня жизнь складывалась так… Я в это верила.

Ее голос затих.

— А теперь ты не веришь, что женщина может найти огромную любовь?

— Нет, верю. В принципе это возможно. — Элеонор покрутила перед собой бокал, потом посмотрела на Тома Голдмана, в его черные глаза, внимательно изучающие ее, на крупное тело, которое было так близко, что она слышала его дыхание. Левая рука Тома крепко стискивала бокал, так, что костяшки побелели. А на пальце блестело платиновое обручальное кольцо. — Я просто не верю, что со мной такое может быть.

— Посмотри-ка на меня, — потребовал Том. Он взял Элеонор за подбородок и повернул лицом к себе. — Ты умная, талантливая, красивая, смелая. Я понял, что ты особенная, с первой минуты, как только увидел тебя. Ты можешь иметь все, что захочешь.

— Нет, — покачала головой Элеонор, чувствуя, как загорается кожа под его пальцами. — Не все.

Несколько секунд Голдман молчал, потом снова посмотрел на нее так, как тогда, в ее апартаментах. Медленным, восхищенным, чувственным взглядом он раздевал ее. Элеонор почувствовала влагу между ногами.

— Прекрати, — сказала она.

— А почему? — спросил он. — Я тебя возбуждаю?

Элеонор попыталась думать спокойно, несмотря на теплый туман желания, окутавший ее. Где-то в мозгу раздавался предупреждающий сигнал, но тяжелая пульсация крови напрочь выбила всякую осторожность. Ей не хотелось быть разумной. Хотя бы раз в жизни.

Она жаждала Тома. Всегда.

— Да, — просто ответила она.

— Я хочу тебя, — проговорил Голдман.

Элеонор ответила:

— Ну так возьми.

Он очень медленно наклонился и убрал локоны со щеки Элеонор. Правая рука его коснулась мягкой кожи, а потом левой рукой накрыл другую щеку, и ее лицо оказалось у него в ладонях, как в колыбельке. Он коснулся ее губами.

Сначала поцелуй был сухой и нежный, потом он стал более страстным, наконец, его язык развел губы Элеонор, проник внутрь, и Том, словно в отчаянии, пробовал на вкус сладость ее рта. Его рука вдруг оказалась у нее на спине, он плотно прижал ее к себе, сминая в нетерпении дорогой шелковый костюм.

Элеонор и сама не могла больше сдерживать желание.

При первом прикосновении Тома в ней вспыхнул огонь, он мгновенно перекинулся на грудь, на живот, и все, что в ней было женственного, естественного, кровь разгорячила, вскипая. Она раздвинула ноги, готовая принять Тома. Он ласкал ее так, как она мечтала годами. Нежные, но требовательные ласки, мужские ласки… Она чувствовала возбуждение Тома сквозь ткань его брюк, и силу, с какой он хотел ее.

— Я всегда жаждал тебя, — бормотал он.

— Том, Боже мой…

А потом его руки принялись суетиться с пуговицами блузки, очень неуклюже, и Элеонор, отодвинувшись от него, быстро стала сбрасывать одежду — туфли, колготки. Она испытывала жажду, как подросток. Она осталась в лифчике и трусиках из итальянских кружев кофейного цвета. Очень маленьких. Голдман удержал ее, остановил, желая сам снять то и другое.

— Какая ты красивая, — шептал он, а она стонала от возбуждения, когда его ладони, обхватив ее груди, принялись играть сосками сквозь кружева. Она сходила с ума от удовольствия, ей уже стало казаться, что она больше не выдержит.

Но тут Том склонился к ней совсем низко и стал лизать ее соски; его влажные губы кружили над ними поверх кружев лифчика. Шершавость ткани контрастировала с нежностью его языка. Элеонор неистово выгибалась навстречу Тому.

— Тебе нравится, да? — хриплым от желания голосом спрашивал Голдман А потом его пальцы оказались на животе Элеонор, подушечками он прикасался к ее коже, и она чувствовала огненные следы на своем теле. Она рыдала, не в силах поверить, что способна испытать подобные ощущения. Она со стоном произнесла его имя, когда он просунул руку в трусики. Рука замерла на волосках пушистого треугольника, потом зашевелилась, и очень нежно два пальца Тома оказались внутри.

— О Боже! О Боже, Том! — задыхаясь вскрикнула Элеонор, чувствуя, как удовольствие захлестывает ее… Она достигла пика.

— Это ничего, дорогая. Это только начало, — прошептал Том.

Она почувствовала, как Том снимает с нее лифчик и трусики, скатывая их с бедер. Теперь она лежала перед ним обнаженная. Он стал гладить ее плечи, потом его руки опустились ниже, коснулись ягодиц, и Элеонор чувствовала его теплое дыхание. Он покрывал всю ее легкими и нежными поцелуями. Он лизал ее кожу, сосал, иногда прикасался кончиком языка, медленно двигаясь вдоль тела.

Элеонор чувствовала, как сознание оставляет ее. Она думала только о губах Тома и о жаре его тела. О его сильных руках, которые крепко держали ее, когда она пыталась развернуться, о его языке, доводившем ее желание до сумасшествия. Тело Элеонор, казалось, стало одной эрогенной зоной, она была охвачена пламенем экстаза и уже готова была снова подняться к вершине страсти.

— Том, ты невероятный, — лепетала она.

Он признался:

— Я хочу тебя ужасно сильно. Об этом я думаю все последние месяцы. — Он гладил и сжимал ее ягодицы. — У тебя замечательная попка, — засмеялся он. — Я так мечтал о ней, когда смотрел, как ты идешь по коридору.

Элеонор ничего не сказала, но удивилась страсти в его голосе. Она извивалась под ним и целовала в плечо.

— Ты хочешь меня, Элеонор? — спросил он; вместо ответа она взяла его руку и положила у себя между ног, раскрыв их, более чем готовая.

Она взмолилась:

— Пожалуйста, Том, я не могу больше ждать.

— Ты права, дорогая. Давай.

Он быстро сорвал с себя одежду. Элеонор открыла свои объятия Тому, обнаженному, крепкому и сильному. Они оба упали, целуясь, покусывая друг друга. Он вошел в нее одним нетерпеливым ударом. Единственное, что сознавала Элеонор и о чем могла думать, — Том Голдман над ней и внутри нее, а его напряженная, неистово двигавшаяся плоть доставляла ей такое удовольствие, о котором она и не подозревала. Его умное красивое лицо склонилось над ее лицом, глаза его взирали на нее с желанием и любовью. Она чувствовала, как он все глубже проникает в нее, словно отыскивая самое секретное местечко, спусковой крючок, запрятанный где-то глубоко внутри. Внезапно новая волна оргазма сотрясла ее. Более сильная, чем в первый раз. Более сильная, чем когда-либо в жизни. Она чувствовала, как сотрясается все ее тело от плеч до икр. Тело Элеонор забилось в конвульсиях экстаза, и она воскликнула:

— Том, я люблю тебя!

Она почувствовала, как он напрягся и излился в нее, и до нее словно откуда-то издалека дошли его слова:

— Я люблю тебя, Элеонор. И всегда любил.

А потом белая пелена блаженства окутала ее.

Глава 21

Элеонор просыпалась медленно. Сознание возвращалось к ней постепенно, плавно, по мере того как утренний солнечный свет тревожил ее глубокий сон. Она посмотрела на золотые часы у кровати. Шесть сорок утра. Через пять минут должен зазвонить будильник. Она сонно отвернулась от него, и с удовольствием потянулась, когда воспоминания о прошедшей ночи нахлынули на нее. Несмотря на то что спать пришлось мало, она чувствовала, что все ее тело такое раскованное, свободное, как будто от поцелуев Тома все косточки растаяли.

Она немного понежилась на голубых атласных простынях; крепкая широкая спина Тома Годдмана вздымалась и опускалось от дыхания. Он спал. Элеонор полюбовалась им секунду-другую, его плотным торсом с темными волосками на спине, ощутила запах его тела. Она раздумывала, стоит ли его будить, чтобы успеть заняться любовью, но решила — не стоит. Через два часа им лететь, ей хотелось одеться и приготовиться. Сделать макияж и выглядеть красивой. Для него.

Волосы были в полном беспорядке, лицо тоже, поскольку накануне у нее не было времени увлажнить кремом лицо. И еще ей надо принять душ.

Элеонор осторожно соскользнула с кровати, бесшумно, чтобы не разбудить Тома, собрала свою скомканную одежду с дивана, с пола, потом на цыпочках вернулась к постели, поцеловала его в затылок и крадучись вышла из номера.

Меган пыталась не разрешать себе думать о том, что она делает. Если она даст себе передышку, все сорвется. Это необратимый процесс. Она, Меган Силвер, решила отбросить свои прежние идеалы и погрузиться с головой в новую жизнь, как будто нырнуть в частный плавательный бассейн.

Она чувствовала себя слегка неуютно. Но в Голливуде другого пути нет.

Мини-библиотека, состоящая из книг, которые Дэвид принес ей, уверяла в том же. Ты можешь себя переделать, если хочешь, и умственно, и физически, и духовно. «Пробуждение внутреннего гиганта». «Путь в чудо». «Остановить неразумное». «Семь привычек самых преуспевших»… Меган прочла их все. Она должна была, потому, что Дэвид Таубер без конца цитировал эти книги, а Меган не хотела казаться дурочкой. Может, и впрямь пора поверить — перемены не только возможны, они необходимы; меняться — обязанность каждого американца, и меняться постоянно.

Если для того, чтобы из гусеницы превратиться в бабочку, надо сбросить с себя несколько слоев кожи — что ж, значит, это надо сделать.

Концерт «Электрик-Сити» стал последней каплей. Меган была захвачена волшебством шоу, ей так хотелось ошибаться насчет Зака, чтобы снова поверить в идеализм своего поколения, поверить, что есть люди, которые ищут правду, умеют сострадать и отказываются от всего мелкого, поверхностного и надуманного. На несколько мгновений там, во влажной темноте, Зак Мэйсон показался ей одним из таких людей. Истинный артист. Герой, которого она идеализировала еще подростком.

Надев джинсы, Меган печально улыбнулась. Идеализировать — самое подходящее слово. Зак отлично доказал, что он такой же настоящий гуру, как великий и могущественный волшебник из страны Оз.

Ревнует ли она его к Роксане Феликс? Этим вопросом Меган задавалась уже давно. Роксана — сука из сук. Королева подиума, которой она стала благодаря удачной генетической комбинации. Только это и помогло ей взойти на трон. Но узнать ее означало возненавидеть ее. Она испорченная, избалованная до крайности. И очень злая.

Так ревновала ли она? Абсолютно точно.

Меган выхватила любимую хлопчатобумажную блузку из шкафа. Классическая белая блузка, самый подходящий наряд, чтобы пойти за покупками. Можно испробовать сотни вариантов с блузкой. Хорошая белая блузка, к ней дорогие джинсы и высокие ковбойские сапожки. В таком виде можно, не смущаясь, зайти даже в самый дорогой магазин на Мелроуз или Родео-драйв. А именно туда она и направлялась.

Меган понимала, ей никогда не забыть картину: Роксана с шелковыми волосами, рассыпавшимися по загорелым плечам, в золотистом парчовом мини-платье, облегающем женственную и в то же время очень стройную фигуру, наклоняется к ней в ложе для гостей и с любезным видом рассказывает, как они с Заком обсуждали, не посвятить ли песню ей, Меган, дабы загладить свою грубость по отношению к ней…

Ярость и разочарование сразили ее. Она-то думала, что Зак наконец захотел разговаривать с ней, общаться, что он решил заметить ее. Он позволял ей критиковать себя. Он был добр, великодушен, он поднялся на сцену и пел как бог, а когда посмотрел на нее и улыбнулся, Меган почувствовала на несколько драгоценнейших секунд, что Зак — это все, о чем она когда-то мечтала. Что он… о Боже, смешно даже подумать, что он заинтересовался ею, хотя она не модель и не звезда, не какая-нибудь богатая девица из Беверли-Хиллз вроде Джордан Голдман.

Еще одна иллюзия.

Ну что ж, Роксана развеяла ее. Но Меган бесило не то, что Зак и Роксана вместе. Ее бесило другое. То, что все, буквально все мужчины очарованы Роксаной Феликс. Все они относились к этой суке с почтением, будто она королева. Даже ее Дэвид. Меган сразу вспомнила, что и другие женщины, всякие блондинки-свистушки, холеные жены, женщины-репортеры в элегантных нарядах от Шанель, тоже получали знаки внимания, а она, самая честная, самая идеалистически настроенная представительница своего поколения, в, майке и джинсах, с распущенными каштановыми волосами, без всякой косметики, — для них ничто. Пустое место. Никто не желал замечать ее.

Зак отнесся к ней пренебрежительно. Дэвид вообще сначала не заметил. Никто из парней даже не взглянул в ее сторону.

Правда, Дэвид сказал комплимент. Но Дэвид ее агент.

И ее друг. Он вообще добрый человек, потому что с тех пор, как увез ее в своем «ламборгини» из кафе, он даже ни разу не пытался по-настоящему поцеловать ее, просто довозил до дома и чмокал в щеку.

Черт побери! — подумала Меган, заводясь. — Мне нужно больше, чем это.

Меган понимала: то, что она собирается сейчас сделать, означало продаться. Она понимала, что ею руководит обиженное честолюбие, что она идет на поводу у всякой чепухи, которую у себя в Сан-Франциско презирала… Но уж слишком ей было плохо.

Меган Силвер до смерти устала вечно оставаться незаметной.

Джордан Кэбот Голдман осторожно вышла из лимузина, стараясь не испачкать розовато-лиловые шелковые лодочки от Версаче о нью-йоркский асфальт. Она вздрогнула.

Боже, как она ненавидела Манхэттен! Здесь всегда так холодно осенью и невыносимо жарко летом, полно народу, и все, буквально все заняты одной работой.

— Я могу поднести ваш багаж, мадам? — От дверей «Виктрикса» к ней бросился носильщик.

Джордан покачала головой. Ее по-девичьи светлые волосы разлетелись на утреннем ветерке.

— Нет, спасибо, — сказала она. — Я не буду здесь останавливаться. Я приехала за мужем, — улыбнулась она яркой улыбкой. — Это сюрприз.

Меган бросилась в город, чувство мести подгоняло ее.

При ней золотая карточка «Америкэн Экспресс», «БМВ» с пустым багажником и чувство дикого голода. Ей надоело ждать, когда Дэвид соизволит ее заметить. Она уже похудела, привела в порядок фигуру, она поняла, как выжить в Голливуде, будучи сценаристом. Но она не могла добиться, чтобы он сподвигнулся на большее, чем просто флирт с ней. Это, говорила себе Меган, должно измениться. Сегодня же.

Первой остановкой в ее списке был «Фред Хэйман». Потом «Фредерике», где она купила самое шикарное белье из кружев, очень сексуальное и яркое — она ахнула, увидев свое отражение в зеркале.

Потом Меган направилась на Мелроуз и стала заходить в бутики. Четыре часа подряд она делала покупки, не глядя на цены. Она просто брала чеки — просмотреть после, когда отказаться будет слишком поздно. Она купила костюм от Шанель из лиловой шерсти с атласными лодочками к нему, маленькое платье в облипку от Алайи из черной лайкры, пунцовую юбку и разлетающуюся тунику от Ричарда Тайлера. Потом брючный костюм от Энн Кляйн из мягкого кремового кашемира, десяток отличных блузок Ральфа Лорена, отрезное платье из бронзового атласа от Айзека Мизрахи и разные ансамбли из шерсти в розовом, темно-зеленом, бирюзовом цветах от Диора и Сен-Лорана.

— О, мадам, вы выглядите божественно, — пропищала продавщица, когда она вышла из примерочной в бирюзовом от Сен-Лорана. — Вам так идет. Не хотите ли примерить красный? Бирюзовый для брюнеток не самый лучший цвет.

Меган несколько надменно покачала головой.

— Бирюзовый прекрасен.

— Да, да, мадам, — поспешила согласиться девушка, не желая волновать клиентку с таким количеством блестящих пакетов с уже купленными вещами. .

В конце концов я не собираюсь долго оставаться брюнеткой, мысленно добавила Меган.

Как только все покупки были аккуратно уложены в багажник машины, Меган целый час занималась выбором аксессуаров. Туфли от Курта Гейгера, две пары туфель на каблуках от Маноло Бланика, босоножки от Патрика Кокса, шарф от Гермеса, ремень от Гуччи, дорогая сумочка из шелка кремового цвета от Шанель с такими же перчатками… И все это завершила коробочка духов «Джой».

Меган дала на чай девушке, которая помогла ей отнести все это в машину, — двадцать долларов, — но не поблагодарила. Если она решила стать сукой с Беверли-Хиллз, то именно так и надо поступать. Они были богатые и этим хвалились. И никогда не разговаривали с прислугой.

Имя Дэвида послужило ей пропуском на ленч в «Айви».

Стояла замечательная солнечная погода, и Меган любовалась игрой света на бокале с водой, пытаясь унять бурлящий от голода желудок с помощью медовой дыни и салата «Цезарь». На секунду ей очень захотелось гамбургера, который они с Деком жарили на решетке летом в приятной компании. Они тогда пили дешевое пиво и слушали компакт-диск с «Зеленой рекой», разговаривали о Боге, о сексе, о смерти и черт знает еще о чем. Или шли смотреть Старые фильмы. Но она заставила себя отбросить воспоминания. В Сан-Франциско Меган Силвер была ничто. В Лос-Анджелесе она собиралась стать кем-то, и уж конечно, здесь ни одна уважающая себя женщина не позволит добавить хоть унцию лишнего жира на бедра. Никаких гамбургеров и пива. Только салат и минеральная вода.

Меган прибыла в «Ле Принтемпс» ровно в два. У нее ушла неделя на то, чтобы назначить свидание с Жаком Ройси, главным стилистом, но она была уверена, дело стоит того, чтобы подождать. «Ле Принтемпс» был самым исключительным, совершенно новым салоном красоты в городе, который мог похвастаться процедурами, замедляющими старение, и препаратами, от названий которых дамы в возрасте просто задыхались. Там работала бригада парикмахеров, переманенных деньгами из Лондона. Об их искусстве в городе ходили легенды. В Голливуде, где красота и слава соперничали между собой, Жак Ройси стал культовой фигурой, его окружали плотным кольцом почитательницы из среды самых богатых и привилегированных женщин Западного побережья.

Меган понимала: против морщин ей пока не нужны никакие кремы, но что касается волос, над ними надо поработать. Так что она пришла по адресу. Еще бы, за такие деньги они должны сделать ее красоткой!

Особнячок «Ле Принтемпс» находился за железными коваными воротами. Мужчина в приемной, облаченный в белый халат, поприветствовал Меган, потом взял ее кредитную карточку и стал списывать цифры. В это время служащий отгонял ее машину на стоянку. Через несколько минут она уже уселась с номером парижского издания «Вог» в уютное кресло и ей подали ароматный густой капуччино. Невысокий пухлый мужчина с зализанными назад рыжими волосами и огромным бриллиантом на пальце ворвался в приемную и кинулся к Меган, шумно целуя воздух по обеим сторонам ее щек.

— Мадемуазель Силвер, неужели! Как я рад видеть вас!

Как дела? — зачирикал он по-французски.

— Все прекрасно, спасибо, — тоже по-французски, заикаясь, ответила Меган, стараясь отыскать в памяти хоть что-то, сохранившееся после восьми лет изучения французского языка в колледже. — А вы?

— Боже мой! Еще одна француженка! — взвизгнул он восхищенно. — Может, все же перейдем на английский, а?

Мы очень рады видеть вас, мадемуазель. А вы и так, хорошенькая, да? Но еще не шик. Мы сделаем вас очень шикарной. Вы себя не узнаете. — Он помолчал, чтобы набрать воздуха.

Меган встала, спросив себя еще раз, на что она идет.

Вышел второй мужчина в белом, он нес голубой хлопчатобумажный пеньюар для Меган. Она закуталась в него, и Жак открыл дверь в свое святилище. Она обратила внимание, с каким минимализмом декорирован салон красоты. В японском стиле. Рисунки на стенах, желтое и темное дерево. Нежные ароматы витали в воздухе — жасмин, сандал, мимоза, розовое масло.

— Дорогая, — горячо сказал Жак, просовывая толстую руку под локоть Меган. — Мы сделаем из вас новую женщину.

Меган подумала о Роксане Феликс, которая расхаживала тогда на вечеринке после концерта в сверкающем платье, с блестящими черными волосами и миллионнодолларовой улыбкой на лице, а Дэвид и Зак таяли у ее ног.

Меган решительно отбросила сомнения.

— Именно за этим я сюда и пришла, — заявила она.

Элеонор еще раз посмотрелась в зеркало в ванной, заставляя себя не торопиться. Может быть, Том все еще спит.

Или заказывает завтрак на двоих, нечто романтическое — клубника, круассаны, шампанское. То, что он еще не позвонил и даже не постучал в дверь, ничего дурного не предвещало.

На нее из зеркала смотрела женщина в» прелестном новом костюме цвета морской волны с белой отделкой на воротнике и манжетах. Она была в черных туфлях на каблуках, макияж делал ее лицо очень свежим — персиковый цвет вокруг глаз, розовый на губах и щеках. Чуть раньше, когда она проснулась с ощущением счастья и слегка кружащейся головой, она даже надела украшения — две скромные сапфировые серьги-капельки, очень мило сверкающие из-под аккуратно зачесанных волос. Маленький чемоданчик был уложен и дожидался отъезда.

Элеонор собралась за двадцать минут.

«Том не пожалеет об этом, ведь правда?» — думала Элеонор, и от этого вопроса у нее вдруг панически сжалось сердце. Он ведь был таким нежным, таким страстным… Прошлой ночью им было несказанно хорошо, как и должно быть влюбленным. Она так давно любила Тома, безнадежно грезила о нем столько лет, а вчера случилось все, о чем она мечтала. И даже больше. Он увлек ее в райские сады, показал то, о существовании чего она и не подозревала. Он навсегда изменил ее жизнь, понимала Элеонор. Никогда еще она не чувствовала себя женщиной с такой откровенной силой. И теперь она уже не сможет смотреть на интимные отношения по-прежнему, как просто на приятное занятие. Элеонор никогда не забыть пламени настолько сильного, что оно казалось белым. Это пламя охватило ее, принесло облегчение, и она вдруг поняла, что имеют в виду сексологи, уверяя, что женщина достигает пика половой зрелости за несколько лет до сорока… А может, именно в этом заключается разница — заниматься сексом или любовью?

Прошлой ночью впервые в жизни Элеонор осознала: до, сих пор она любовью не занималась.

Том, конечно, это почувствовал. Без сомнения, он все понял. Ночь любви была слишком яркой и страстной. Не может быть, чтобы его не тронуло произошедшее между ними. Ведь он был причиной…

Элеонор размышляла о том, что будет дальше. Она пыталась отмахнуться от этого вопроса, но нельзя же вечно загонять его в глубь сознания. Пойдет ли Том на развод?

Конечно, он должен, если любит ее. А разве прошлая ночь это не доказала? Что касается ее, она почти решила соединиться с Полом, пыталась уговорить себя зачать от него. Но теперь все. С этим кончено. Она должна быть с Томом.

Возле кровати замурлыкал телефон.

Элеонор радостно оторвалась от зеркала, вбежала в спальню, упрекая себя за поведение, недостойное тридцативосьмилетней женщины, и схватила трубку.

— Да, — выдохнула она.

— Элеонор.

Том. Сердце ее бешено забилось;

— Привет, — ласково сказала она. — Я думала, ты уже никогда не позвонишь.

Короткая неловкая пауза.

— Если ты готова, почему бы нам не встретиться внизу? — напряженно спросил Голдман. — Нас ждет машина, чтобы отвезти в аэропорт.

Казалось, воздух застыл вокруг нее «, время остановилось, и ужасный липкий страх сдавил горло Элеонор.

Она очень хорошо знала Тома Голдмана. Она знала все нюансы его голоса, безошибочно читала его жесты, понимала малейшие перемены в лице. Сейчас Том говорил с ней — 'в самой деловой, безликой форме.

Он решил, что последняя ночь была ошибкой. Он хотел, чтобы она делала вид, будто ничего никогда не было.

Слезы потрясения от того, что она никак не могла поверить в подобное, застлали глаза Элеонор Маршалл.

— Элеонор, ты где? — спросил Голдман.

Она глубоко вздохнула, собираясь с силами, и ответила:

— Да, Том, конечно. Я сейчас буду внизу. Если нам повезет, может, успеем на рейс в восемь тридцать. И у меня будет лишних часа два на разговор с Меган Силвер. — О'кей, — сказал Том и повесил трубку.

Элеонор взяла чемоданчик, ключ от номера и пошла к лифту, стараясь идти быстро и не разрешать себе думать.

Такую роскошь она не могла себе позволить. Иначе случится катастрофа.

В лифте она считала этажи, плавно спускаясь вниз, читала строфы из Шекспира — делала все, чтобы изгнать мысли о Томе и случившемся вчера. Она почувствовала отчаяние, представив себе Тома, вчерашний день и последнюю ночь.

К счастью, Элеонор очень быстро оказалась на первом этаже, пересекла холл и пошла к портье выписаться. Она поставила подпись, завернула налево и вошла в вестибюль.

Тома она увидела сразу.

Голдман стоял у огромного черного кожаного дивана, одетый в серый костюм. Он выглядел неловким и виноватым… И… кажется, счастливым? Внезапно, совершенно ошарашенная, Элеонор увидела Джордан. Та стояла рядом с Томом, в вычурно-аляповатом лиловом брючном костюме, крепко вцепившись в мужа.

У Элеонор приоткрылся рот, прежде чем она успела собраться. Но, придя в себя довольно скоро, она направилась к супругам.

— Джордан! Какой сюрприз! — произнесла она. — Я думала, ты в Лос-Анджелесе.

— Да, я была там, — щебетала Джордан. Лицо ее сияло детским восторгом. — Но я села в самолет и утром оказалась здесь. Я хотела удивить Тома. — Она кокетливо повернулась к мужу:

— А можем мы рассказать Элеонор? Я хотела тебе первому сообщить новость. Но теперь…

— Да, — разрешил Голдман, стараясь не смотреть в глаза Элеонор. Он отвел взгляд, смутившись, как мальчик. — Ну, давай.

— Элеонор, я знаю, вы с Полом будете счастливы за нас, — ворковала Джордан, тиская руку Тома. — Это просто замечательно! Не так ли, дорогой? У нас будет ребенок!

Глава 22

Роксана Феликс и Дэвид Таубер сидели за угловым столиком маленького элегантного ресторана за ленчем. Ничто в поведении Дэвида Таубера не выдавало волнения. Он заказывал уверенно, ел не спеша и даже не смотрел на другие столики. Но внутри все трепетало. Негромкий гул голосов звучал музыкой денег. В этом ресторане уолл-стритские воротилы встречались с голливудскими и шел флирт по всем правилам. Обычно Дэвиду приходилось заказывать здесь столик за неделю. А Сэм Кендрик мог прийти сюда как ни в чем не бывало. Но не он, Дэвид. Пока не он. Однако с сорокамиллионнодолларовой супермоделью — совсем другое дело.

Метрдотель поспешил усадить их. Удовольствие и гордость затопили Дэвида Таубера. Еще бы, он сидит в одном из самых престижных мест Нью-Йорка, сильные мира сего с вожделением поглядывают на его столик, а не куда-то еще.

Он понимал, слухи об этом ленче расползутся быстро, они потрясут и напугают толстую мелюзгу из агентства» Юн ик «. Еще один плюс его профессиональным качествам, потому что с момента начала работы в кино Роксана в основном вела свои дела через Сэма Кендрика, а не через Дэвида Таубера. Причины он не знал. Ну что ж, сейчас, очевидно, ситуация меняется.

— Хочешь еще немного шампанского, Роксана? — заботливо спросил он, поднимая бутылку.

— Нет, — покачала она милой головкой. — Я должна следить за фигурой.

Таубер рассмеялся, а Роксана ободряюще улыбнулась ему. Мы так похожи с ним, подумала она.

« Она тоже ни перед чем не остановится, чтобы получить желаемое, — ухмыльнулся Дэвид. Боже, когда-то он и подумать не мог, чтобы убедить „Артемис“ посмотреть ее пробы. — Она узнает во мне себя, — решил он. — Она знает, что я могу быть ей полезен. Уж наверняка Роксана пригласила меня сюда не ради удовольствия от моей компании «.

— Твоя фигура — само совершенство. Выше любого совершенства. Как и все остальное в тебе, — произнес Дэвид. — Бьюсь об заклад, твои фотографы говорят то же самое. — Он по-юношески повел плечами. — Мы, бедные киношники, должны надеяться, что люди из» Джексон» позволят тебе выкраивать время на репетиции.

— Я буду ходить на репетиции когда надо, — сказала Роксана.

— Конечно.

— И потом, я вовсе не просила тебя обсуждать мою фигуру.

Дэвид подался вперед.

— Ты ведь знаешь, твое желание для меня закон, Роксана.

Роксана Феликс посмотрела на агента, слегка прищурившись. Хм. Он хорош, нельзя отрицать. Одет как надо — шерстяной костюм от Хьюго Босса угольно-черного цвета, пестрый дорогой галстук.

Скоро должны начаться репетиции фильма. Неделя, а потом они уедут снимать на Сейшелы. Вот тогда все и начнется.

Как только отснимут несколько сцен, заменить ее будет слишком дорого. И она уже не станет мириться с этой Элеонор Маршалл, вечно цепляющейся к ней, и с ее любимой мышкой-сценаристкой.

Все должно получиться. Первым делом она займет положение звезды. Под номером два в списке Роксаны числилась месть. Пришел час расплаты. Для всех, кто когда-то оскорбил Роксану Феликс, унизил или позволил себе ей перечить.

Зак Мэйсон. Элеонор Маршалл. Сэм Кендрик. Все они заплатят.

Но Меган Силвер, это серое ничтожество, которая не обращала внимания на требования расширить скудную роль Роксаны, эта Меган Силвер, завлекавшая Зака, которого хотела сама Роксана, заплатит больше всех.

Конечно, придется прибегнуть к осторожности. Потому она и вызвала Таубера в Нью-Йорк. У Роксаны возникли кое-какие серьезные планы, они простирались далеко, дело не в том, чтобы просто избавиться кое от кого из съемочной группы.

За время пребывания в Лос-Анджелесе Роксана Феликс извлекла несколько ценных уроков. Боже, неужели она трахалась бы с Говардом Торном просто так? Она собиралась с помощью этого фильма достичь гораздо большего, чем слава. К моменту окончания съемок в «Артемис» изменится все. Как и в «Эс-Кей-ай».

Эти жалкие, с иссушенными солнцем мозгами дураки полагают, что опекают ее!

Пальцы Роксаны чуть крепче сжали ножку бокала с шампанским. Даже Дэвид Таубер считает, что использует ее.

Неужели парень искренне верит, что Роксана Феликс может позволить кому-то вертеть ею?

— Ты часто встречался с Меган в последнее время, Дэвид? — спросила она нежным голосом. — Такая хорошенькая девушка. Я всегда надеялась, что вы будете вместе.

Дэвид кивнул. Вот оно. Его догадки на концерте «Электрик-Сити» подтвердились: уведи Меган, а я займусь Заком.

— После концерта я не виделся с Меган ни разу, но собираюсь почаще видеться с ней.

— Хорошо. — Хозяйке понравился ответ, она приподнялась в кресле, позволяя Дэвиду увидеть роскошное тело, слегка прикрытое аметистовым скользким шелковым платьем от Донны Каран.

— А как Зак? — спросил Дэвид, давая понять, что уловил намек. В конце концов, как говорят старые мафиози, «я не делаю одолжений, я собираю долги».

— Прекрасно, — проворковала Роксана. — Я уверена, он очень доволен тобой, Дэвид, как и я. Не сомневаюсь, он осознает, что ты открыл его, и скажет об этом во многих интервью. И я собираюсь поступить так же. В конце концов, поскольку в фильме заняты Зак, Меган и я, «Увидеть свет» — твой фильм.

Дэвид Таубер ощутил волну удовольствия, адреналин кинулся в кровь. Превосходно. Она собирается с ним поиграть.

Она хочет наградить его. Несколько правильно размещенных интервью Роксаны Феликс и Зака Мэйсона — и его звезда взойдет раньше, чем он надеялся.

Тогда он уволит Кевина Скотта.

Уйдет из «Эс-Кей-ай».

С Роксаной и Заком, впряженными в его повозку, для него не останется границ. Таубер подавил желание стиснуть кулаки. Никаких границ вообще. Ему не надо будет стараться производить впечатление на Сэма Кендрика — он сам может стать главой агентства.

Забыть о деньгах. Забыть о сексе. Власть. Власть, единственный наркотик, и Роксана Феликс предлагает ему власть.

— Что ж, приятно слышать, — ответил он.

— Но я действительно говорю то, что думаю. — Роксана подняла вилку с салатом. — И если ты меня спросишь, Дэвид, дорогой, что тебе делать, я скажу: немного больше контролировать ситуацию.

— Больше контролировать? — спросил он и, словно не понимая, посмотрел на нее. — А как я могу?

Супермодель взглянула на своего агента. Легкая улыбка пробежала по кроваво-красным губам.

— Дэвид, ты не знаешь Джейка Келлера? Он человек номер два после Элеонор Маршалл в «Артемис». У него есть кое-какие интересные мысли о нашем фильме… Я думаю, вы прекрасно поймете друг друга. Может, мне стоит организовать для вас игру в теннис?

На секунду Таубер застыл, но мысли носились со скоростью миллион миль в час. Черт побери! Что эта сука предлагает? Нечто тайное? Заговор? Может, она хочет уволить Элеонор Маршалл? Что она припрятала в кармане? Имеет ли смысл идти на риск? Но если ты не с Роксаной Феликс, то ты против нее.

В любом случае в «Эс-Кей-ай» он толчет воду в ступе. И ему всегда ужасно не нравились женщины-начальницы. Они не должны руководить студией. Они должны быть на посылках.

— Хорошая идея, — кивнул Таубер. — Я бы мог заняться этим.

Цветы. Они были повсюду, куда ни глянь. Огромные претенциозные букеты. Корзины с цветами, веночки, в горшках — немыслимое разнообразие, цветы со всех концов света. Дизайнеры и флористы, должно быть, хохотали до упаду над этими вычурными букетами, печально думала Элеонор. Она не могла пройти в свой кабинет в «Артемис», чтобы не тонуть в ароматах. Гиацинты, ирисы, жасмин, тигровые лилии, подснежники. Черт побери, где Изабель Кендрик могла найти в июле подснежники? И горы роз. Пионы, маки стояли рядом с оранжевыми орхидеями на каждом секретарском столе. Некоторые оформлены довольно остроумно. Маленький медвежонок из белых хризантем. Аист из васильков. Переданы даже полутона с помощью чуть более бледных экземпляров цветов.

Боже, ну какая же дешевка этот город, если подумать.

Элеонор пыталась не обращать ни на что внимания и идти своей дорогой, но в кабинет она просто ворвалась.

Это единственное место, свободное от зелени. На второй день после известия о беременности Джордан поток подарков затопил секретаршу Тома, и она невинно поинтересовалась, не захочет ли Элеонор взять бледно-розовые тюльпаны или бледно-голубые розы? На что прозвучал холодный ответ: президент страдает сенной лихорадкой. Это, конечно, ложь, но что делать? Она не могла принять эти проклятые цветы Тома.

И потом, она еще здесь президент.

Элеонор сидела в своем спартанском кабинете, как в крепости, склонившись над последними проектами. «Хорошо выглядеть». Комедия «Артемис», вышедшая на прошлой неделе. Цифры хорошие. Но Элеонор не видела их.

Они плыли перед глазами, бессмысленные, пустые.

О Боже милостивый, все, что она могла чувствовать, — это боль. Ее сердце готово было разлететься на кусочки. От недосыпания под глазами появились тени, она быстро худела, потому что аппетит совершенно пропал. Для нее вообще оставалось загадкой, как она может жить изо дня в день и как ей удалось долететь из Нью-Йорка до Лос-Анджелеса, сидя рядом с Джордан, возбужденно болтавшей все пять часов.

Элеонор знала: она хорошо одета, а одежда — ее оружие. Она проводила совещания, никому не позволяя догадаться, что она страдает. Слова Элеонор Маршалл текли гладко, мысли излагались четко.

За годы, проведенные на студии, она сумела отработать внешний автоматизм и продолжала делать дела по инерции. Собой она не владела совершенно.

«Панасоник» у нее на столе подал сигнал.

— Да, Мария?

— Мистер Келлер на линии, — чирикнула помощница.

— Спасибо, — сказала Элеонор и нажала кнопку. — Слушаю тебя, Джейк.

Голос его был спокоен, никакой враждебности не чувствовалось:

— Элеонор, у меня есть некоторые данные по бюджету «Увидеть свет». Я принесу тебе на подпись. И еще у меня появились идеи насчет места съемок. Я зашел бы к тебе.

— Спасибо, Джейк, — совершенно равнодушным голосом ответила Элеонор. — Замечательно. Почему бы тебе не прийти прямо сейчас?

Неделю назад она бы попросила его подождать, пока не закончит с теми бумагами, над которыми работает. Но сейчас? Да ради Бога! Джейк вдруг стал ее истовым помощником, носил бумажку за бумажкой из бюджетного плана, цифры расходов по производству, обговаривал приготовление съемочной площадки. Элеонор помнила, что они все уже давно утрясли, но, видимо, возникла необходимость в каких-то изменениях. Ну и прекрасно. Впрочем, какая разница? Маленькие перемены. Незначительные поправки. Да что бы там ни было…

Через две минуты Джейк Келлер уже стоял в кабинете с пачкой бумаг. Существенные изменения были запрятаны в середину третьей страницы. Туда он втиснул пару пунктов, на которые у него ушла вся последняя ночь. Они не были изложены завуалированно, напротив, были написаны ясно и четко. И если Элеонор подмахнет бумаги, вся ответственность ляжет на нее. Совершенно ясно, никаких сомнений.

Келлер подошел к Элеонор и протянул листки. Сердце его билось в нервном самбо, но он был уверен, что это незаметно. А если и заметно, то не Элеонор, она не обратит внимания. Да разве она хоть на что-то обращает сейчас внимание?

Нет, в таком состоянии — нет. Он должен положиться именно на это. Она выглядела плохо. Совершенно больной.

Всегда трезвая голова и холодный ум на этой неделе подвели ее. А Джейк Келлер из тех, кто не упустит своего. Он заставит эту ультра-интеллигентную мисс Маршалл подписать предложения, против которых даже студент высказал бы возражения. В бумаги он заложил две простые, но очень серьезные — непоправимые! — ошибки, которые она должна одобрить, не вникая. Он молил Бога об этом.

— Извини, что я беспокою тебя, но лучше это сделать сейчас, — сказал Келлер, наблюдая, как президент скользит взглядом по первой странице убористого текста. Надо все время занимать ее разговором, отвлекать и внушать доверие. — Ты согласна?

— Конечно, — бесстрастно сказала Элеонор, переворачивая страницу.

Келлер почувствовал, как во рту у него пересохло. Да, вот она читает это. Вникает ли?

— А ты сама собираешься поехать на съемки?

— Может быть, пока не знаю.

Элеонор перешла к третьей странице.

— Я рад, что здесь хоть кто-то еще работает, — не унимался Келлер. — Со всеми этими цветами, которые тащат Тому и Джордан… Можно подумать, они первые на земле зачали ребенка.

Он не был готов к эффекту, который произвело его замечание. Лицо Элеонор совсем обескровело, будто кто-то ударил ее. Она перестала читать документ и потянулась за ручкой.

Джейка Келлера осенило. Он понял наконец, что происходит. Он даже упрекнул себя за то, что не догадался раньше. Ну конечно же! То-то они оба отскакивали друг от друга, стоило ему войти в кабинет…

— О, так это замечательно! — Он почуял запах крови.

Элеонор Маршалл смертельно ранена. Она жертва, она ждет хищника вроде него, который, оказавшись рядом, восстановит равновесие в природе. Все, ему пора браться за дело. Да, Роксана Феликс — умная женщина.

Наблюдая, как Снежная Королева подписывает себе смертный приговор, Джейк Келлер не смог удержаться от улыбки.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил он, забирая бумаги. — Замечательно все-таки. Как все это мило — я имею в виду ребенка Тома и Джордан. Ты тоже так считаешь?

— Конечно, — с трудом проговорила Элеонор, заставляя себя посмотреть в глаза вице-президенту.

Джейк Келлер ответил совершенно бесстрастным взглядом.

— За все время, сколько я знаю Тома, никогда не видел его таким счастливым, — сказал он.

Потом снова дружелюбно улыбнулся и вышел.

Меган гордо вышла из «БМВ», кинула ключи служащему, приказав отогнать машину на стоянку. Парень обычно казался ей чопорным и надменным в серебристо-серой форме «Артемис».

— Припаркуй сзади, — резко бросила она. — И ближе к выезду. Может быть, сегодня мне придется уехать рано.

Он изумленно взглянул на нее. Потом еще раз. И даже в третий. Меган заметила удивление и сомнение в его взгляде — на самом ли деле это Меган Силвер? Заледеневший комок нервов внутри ее начал потихоньку оттаивать.

Сегодня был первый день репетиций. Они продлятся в Лос-Анджелесе неделю, в них заняты Зак с Роксаной и несколько актеров, занятых в ролях второго плана. А потом вся съемочная группа отплывает на Сейшелы, на натурные съемки. Дэвид сказал, что и она понадобится — ей придется переписывать сценарий по ходу дела, и, судя по его словам, работы будет более чем достаточно.

С момента запуска фильма это был первый день, когда она могла не работать и отдохнуть и увидеть большинство занятых в фильме актеров. Не говоря о Фреде Флореску, самом влиятельном режиссере своего поколения и новом боссе. Встреча с ним волновала и пугала Меган. Она видела фильмы Флореску. У них был стиль, они имели успех, о Флореску говорили как о новом Спилберге. Его последняя картина принесла сто пятьдесят миллионов долларов. Почти чистый доход, поскольку Флореску снимал его с очень малым бюджетом.

Что касается фильма «Увидеть свет», он будет делаться на хорошие средства — благодаря ее экзотическому сюжету. Меган надеялась, что мистеру Флореску все-таки понравится сценарий такой как есть.

Оправившись от удивления, служащий «Артемис» коснулся головного убора и открыл дверцу машины Меган.

— Мадам, — сказал он с восхищением.

О да, насмешливо подумала Меган, направляясь к месту встречи группы, павильону звукозаписи. Сцена повторится. Сейчас все увидят новую Меган Силвер.

Да, она стала совершенно другой. Теперь она будет и вести себя соответственно. Может, конечно, ей не переплюнуть Роксану Феликс, но по крайней мере она заставит эту дрянь задуматься.

Съемочную группу было заметно издалека. За двести ярдов Меган услышала возбужденный говор, увидела начальников производства, мелких подхалимов, которые отчитывались перед этим ничтожеством, Джейком Келлером, суетились вокруг него. Меган придержала шаг, чтобы как следует сориентироваться. Освоиться. Она увидела Дэвида — он выглядел прекрасно: холеный, в светло-коричневом костюме от Армани. Он стоял рядом с парнем с черными длинными волосами, в джинсах и майке с надписью «Нирвана». Должно быть, это Флореску? Да, он. Ох!

Зак, в майке «Металлика» и джинсах, смотрел на режиссера, и на лице его было написано уважение.

Меган хмыкнула. Надо же! Зак Мэйсон кого-то уважает!

И Роксана. Не более исключительная сегодня, чем обычно. Какие-то притворно-скромные брюки из бледно-голубото шелка, под цвет им лодочки и темные очки. Она рядом с Заком. Ну, сука, сегодня ты меня не разозлишь. Ни за что.

Там были и другие актеры, и Меган не смогла справиться с собой — слегка покраснела. Никогда ей не доводилось видеть сразу столько известных лиц: Мэри Холмс, Джек Ричарде, Роберт Финн, Сет Вэйс. Но она быстро овладела собой. Все они здесь по одной-единственной причине — она, Меган, написала для них подходящие роли… Это прежняя Меган должна была бы преисполниться восторгом, а новая и глазом не моргнет.

Меган медленно подошла к ним, раскачивая бедрами.

— Привет, мальчики, — холодно бросила она. — Извините за опоздание. Фривэй был забит на несколько миль. — Меган сделала паузу, упиваясь потрясением на лицах узнавших ее коллег. — Дэвид, почему ты меня не представишь? Я вряд ли всех знаю. А это никуда не годится.

— Меган? — спросил Зак Мэйсон.

— Меган! — ахнул Дэвид Таубер.

— А кто же еще? — Она пожала плечами.

Таубер не мог поверить своим глазам. Меган исчезла.

Прежняя мышка, робкая, невидимая маленькая Меган с невероятно красивыми каштановыми волосами, просторными майками, длинными юбками. Вместо нее появилась высокая стройная женщина с красивой фигурой и загорелой кожей. Длинные стройные ноги на высоких каблуках кончались под мини-платьем из черной лайкры в облипку, ничего не оставлявшим для игры воображения. Оно обрисовывало ягодицы и груди, казавшиеся большими из-за ультра-лифчика. Все это Меган швыряла в лицо Роксане, делала вызов. Но удивление на этом не кончалось. Пояс Гуччи свободно облегал осиную талию, на левом запястье болтались часы «Пьяже». Длинные мягкие каштановые локоны исчезли, вместо них была ослепительно платиновая стрижка, Мэрилин Монро могла бы ей только позавидовать. Обычно не тронутое косметикой лицо было очень тщательно и профессионально сделано. Дорогой макияж, румяна с бронзовым отливом, темно-зеленые тени для век, полные блестящие губы, обведенные по контуру, блестели, как влажный алый бантик.

Она выглядела очень сексуально. Требуя внимания, Меган как бы открывала новое, свежее, желанное тело, словно выставляла его напоказ. Но появилось в ней что-то более значительное, чем волосы другого цвета. Дэвид готов был начать трахаться с Меган по приказу Роксаны Феликс, и нельзя сказать, что эта перспектива его не устраивала.

Сейчас он понял, что сделает это с удовольствием. С новой Меган Силвер, признавал Дэвид, он не прочь иметь дело.

Как и Глория Рамирес, Меган была крепкая. Как и он. Как Роксана. Как та амбициозная девочка, с которой он трахался на прошлой неделе.

Меган Силвер больше не маленькая идеалистка.

Она тверда как никогда.

— Меган, ты выглядишь потрясающе, — признался Дэвид, чувствуя, что у него возникает эрекция. — Разве я не прав, Роксана?

— Очень впечатляюще, — ледяным тоном произнесла Роксана Феликс.

Таубер стал представлять ее Фреду Флореску и остальным, и Меган испытала незнакомое ей потрясающее чувство, когда все смотрят на тебя, когда мужчины таращат глаза и шарят ими по телу. Она испытала совершенно новое ощущение — быть объектом желания. Мужчины пялились на нее.

Все, кроме одного. Меган пожала руку последнему представленному ей человеку и украдкой поглядела в сторону Зака Мэйсона.

Он тоже не отрывал от нее глаз, но в его взгляде она прочла потрясение, отвращение и презрение.

«Ну и пошел ты! — в гневе подумала Меган и повернулась к Дэвиду. Он обшаривал ее новым голодным взглядом, тем самым, который она хотела увидеть с тех пор, как впервые встретилась с ним. — Я Дэвида всегда хотела. Не тебя».

Зак Мэйсон для нее ничего не значит. Ведь так?

Так.

Меган уверенно взяла Дэвида Таубера под руку и широко улыбнулась. Так широко, как могла.

Она остановилась у дома Дэвида без пятнадцати двенадцать, резко осадив «БМВ» и повернув к его парковке, уверенная, что сумела заодно показать загорелое бедро, когда давила на тормоз. Боже, даже машину она теперь водила иначе.

Но все это работало!

— Спасибо, что подбросила, — сказал Таубер, и от Меган не ускользнула хрипотца в голосе и впечатляющий бугорок спереди под брюками.

Вот это да! Она заводит его!

— Нет проблем, — ответила она самым обыденным голосом.

— Ты знаешь, я подумал, может, поднимешься выпить со мной чашечку кофе? — предложил Дэвид.

Меган посмотрела ему в глаза и прочла в них желание.

Страстное желание. Он хотел именно ее.

Как бы Роксана сыграла эту сцену?

— Если я пойду наверх, мне захочется больше, чем кофе, — сказала Меган.

Таубер улыбнулся той самой улыбкой, которую она желала увидеть столько месяцев! Он отстегнул ремень безопасности, наклонился к Меган и, найдя ее грудь, принялся тереть и гладить соски. Губы и язык оказались возле самого рта Меган, ее тело отвечало на его опытные движения. Она подалась вперед, прижалась к нему. Все сомнения отступили, осталось только страстное желание физической близости.

Глава 23

Элеонор Маршалл ринулась в женский туалет, заскочила в ближайшую кабинку и с трудом закрылась изнутри — пальцы дрожали и не слушались. Она опустилась на колени и, задыхаясь, схватилась обеими руками за унитаз. Ее вывернуло. Спазмы волна за волной сотрясали тело, и она стояла на коленях, дрожа и корчась, пока все не прошло. В горле саднило, желудок, кажется, звенел от пустоты.

Элеонор спустила воду и глубоко вздохнула, тщетно пытаясь успокоиться. Потом потянулась в потайной карман красивого бежевого пиджака и вынула три предмета, которые принесла с собой. Зубную щетку, тюбик пасты и маленький флакон с освежителем для рта.

«Обычно мужчины-начальники, которым приходилось много работать под стрессом, реагируют на переутомление язвой желудка, — устало подумала Элеонор, — Почему у меня такого не может быть? Женщине еще проще заработать язву».

Она почистила зубы и сполоснула рот прямо в кабинке, благодаря Бога, что никого нет, никто не слышит ее. Эти приступы случались у нее рано утром, когда нет даже секретарш. Но Элеонор боялась дня, когда ужасные спазмы в животе схватят ее посреди совещания или во время ленча.

Когда в туалете полно народу. Ей трудно будет скрыть свое состояние, поползут слухи: Элеонор Маршалл больше не выдерживает напряжения, она слабеет, каждый день ее тошнит на работе…

Элеонор медленно встала, оглядела голубовато-белые холодные стены, пытаясь взять себя в руки и вернуться в кабинет. Сейчас уже лучше. Она еще раз спустила воду, открыла дверь и посмотрелась в зеркало. Бледная как простыня, но выглядит неплохо. Брючный костюм от Ральфа Лорена, белая крахмальная блузка от Донны Каран и черные лодочки от Уолтера Стайгера.

Элегантность и строгость, как всегда. Самая подходящая одежда для Элеонор Маршалл, президента «Артемис студиос», бесчувственной и всегда владеющей собой.

Она улыбнулась. Ну что ж, ее вселенная рушится, но по крайней мере она одета как полагается.

Джордан Кэбот Голдман беременна от своего мужа. Она носит ребенка Тома. Ребенка мужчины, которого любит. И мужчины, на которого надеялась она, Элеонор, с молчаливым отчаянием уже пятнадцать лет подряд. Человека, с которым она наконец соединилась в любовном порыве и провела самую прекрасную ночь в своей жизни. Человека, которого она никогда не сможет иметь рядом. И у нее нет никакой возможности избежать страданий, игнорировать его, не встречаться с ним, выбросить его из головы, как сделала бы любая другая любовница. Нет. Она вынуждена видеться с Томом каждый день. Ежедневно быть свидетелем бесконечного потока поздравлений. Цветы засохнут в конце концов. Но этим все не кончится. Каждый продюсер или а; сит, который с ним встречался, начинал разговор с этой темы, каждое совещание открывалось поздравлениями, добрыми пожеланиями, а чаще всего советами и шутками, которыми обмениваются отцы.

Джордан стала приходить в офис, и хотя Элеонор старалась держаться подальше, она все равно не могла не видеть соперницу хотя бы изредка. Лицо Джордан, невероятно молодое, светилось здоровьем, она с удовольствием принимала поздравления. От этого Элеонор было по-настоящему больно. Видеть, как Том вскакивает и открывает Джордан дверь, кидается за стулом для нее, не дает поднимать ничего тяжелее фарфоровой кофейной чашки. Он обращался с женой, как с самой драгоценной вещью в мире, самой хрупкой, которая может разбиться в любую секунду.

Она не просто потеряла Тома Голдмана. Она испытывала ужасное чувство, когда изо дня в день на открытую рану сыплют соль. Как это несправедливо! Джордан двадцать четыре года, она беременна первым ребенком, сыном или дочерью Голдмана, и потом будут еще дети. Элеонор где-то прочитала, что двадцать четыре года для американки — это средний возраст для замужества. Двадцать пять — самое прекрасное время для рождения первенца. Итак, блондинка с голубыми глазами, эта американская Барби, все делает правильно. А ей, Элеонор Маршалл, почти сорок, она до сих пор одинока и до сих пор без детей.

Год назад она бы и не обратила внимания на свой возраст и свою бездетность. Ничто подобное Элеонор не волновало. Но беременность Джордан изменила все. Она обострила спрятанные в глубине души сожаления, и теперь Элеонор не могла думать ни о чем другом.

Ее тоска по ребенку стала наваждением. Она думала о нем постоянно. Разве Элеонор могла заниматься делами?

Джордан сказала, Джордан сделала. И так целый день. Элеонор вспоминала историю о Елизавете Английской. Когда ей сообщили, что королева Шотландии Мария родила принца, она отвернулась к стене. На вопрос, в чем дело, она ответила: «Королева Шотландская родила прекрасного сына.

А я бесплодная деревяшка».

Бесплодная деревяшка… Именно такой чувствовала себя Элеонор. Бесплодная. Пустая. Потерянная.

Ей было бы легче, окажись она похожей на женщин вроде Изабель Кендрик, которые хотели быть замужем, иметь детей, положение в обществе. То есть занять место в ковчеге, в который берут только парами. Да, Элеонор могла бы иметь пару, если бы захотела. Пол Халфин готов жениться, холеный, преуспевающий, с уже купленным обручальным кольцом и билетом в уверенную, респектабельную жизнь.

Элеонор разгладила мягкие лацканы кашемирового пиджака. Сколько женщин готовы на все ради такой возможности. Даже на убийство… Она пыталась быть благодарной судьбе, которая подарила ей такой шанс. Но никогда она не хотела брака ради брака. Она собиралась выйти замуж по любви. Она жаждала видеть своим мужем Тома Голдмана.

Она хотела, чтобы ее ребенок был яркой, сверкающей звездочкой, в которой светились бы ее собственные гены, соединившиеся с генами лучшего из возможных отцов.

Умнейшего, интереснейшего, интеллигентного и страстного мужчины. Тома Голдмана.

Месяц назад Элеонор, возможно, и выбросила бы все это из головы, но предостерегающие слова доктора Хэйди о шести месяцах звенели в ушах. Надо было что-то решать с Полом. В конце концов, разве Том Голдман давал ей надежду? Он женился на своей глупой принцессе. Вот и все…

Но разве не было намеков в офисе? Встречи у Изабель? И потрясающей ночи в Нью-Йорке, когда он потянулся к ней и своим прикосновением разбудил ее тело и взорвал душу?

Она могла бы принять решение, успокоиться, смириться, осесть. Но Том отнял у нее такую возможность. В те замечательные часы он словно открыл ей наконец, что такое жизнь, открыл все, что она в состоянии была почувствовать… Открыл ее самой себе.

Сукин сын, подумала Элеонор и с трудом сдержала набежавшие слезы. Ты сделал мое положение в десять раз хуже.

Ты сделал мою боль невыносимой.

Качая головой, Элеонор открыла дверь туалета и быстро пошла в свой кабинет. Из автомата взяла пластиковый стаканчик кофе, вынула из сумочки нетронутый завтрак. У нее не было времени поесть перед выездом на работу, потому что в эти дни она приезжала на студию в половине седьмого. Так было надо. На работе кризисная ситуация.

Она отпила водянистого кофе и взялась за отчет по фильму «Собачьи дни». Комедия, которую она купила за полмиллиона долларов и которую теперь надо сильно переделать. Режиссер сцепился со сценаристом, три ведущих актера ушли в последнюю минуту, оставив Элеонор решать, что делать дальше. В контракте режиссера Мэри Тронт был пункт, в соответствии с которым «Артемис» теряла два миллиона долларов, если Элеонор запретит картину. Но если фильм провалится, потери вырастут до трех миллионов.

И «Собачьи дни» — это только одна из неудач. Студия потерпела еще два фиаско по маркетингу в Юго-Восточной Азии. Они продвигали там «Тяжелую артиллерию», прошлогодний хит «Артемис», приключенческий фильм из тех, что обычно хорошо идут в Азии. Но название в переводе оказалось неудачным, оно противоречило местным обычаям почитания предков. Кроме того, Элеонор обвинили в подтасовке цифр, и ей пришлось нанять бригаду юристов, чтобы остановить запущенный маховик и не довести дело до суда.

Вот такая теперь у нее жизнь… Элеонор невыносимо жалела себя, глядя на плывшие перед глазами слова и цифры, в которые она никак не могла вникнуть. В последний месяц одна катастрофа за другой. Они разразились сразу после триумфального выступления на заседании правления в Нью-Йорке. Неудача за неудачей. Элеонор утратила способность управлять студией, руководить ею как надо. А Том Голдман всегда рассчитывал на нее. Он выбрал именно Элеонор для этой работы. Постоянно приходилось тратить время и силы, чтобы придумывать, как решить возникшую в последнюю минуту проблему.

В кабинете было прохладно: лопасти кондиционера, бесшумно крутясь, гоняли ветерок по комнате, защищая Элеонор от жара яркого, жгучего солнца, но прохлада не помогала ей сосредоточиться. Элеонор понятия не имела, как это могло случиться. Она чувствовала себя беспомощной, словно дело, которым занималась столько лет, выскальзывало из рук… А как иначе объяснить, что неприятности возникают именно тогда, когда, казалось бы, все уже решено? Бюджет она сама одобрила, бумаги сама подписала…

Как же она могла допустить такие грубые просчеты? Элеонор спрашивала себя, и лоб ее при этом хмурился. Ведь собранность — ее вторая натура. Как же могло такое случиться?

Волнение охватило Элеонор. Сейчас не время для неудач. Стоит ей ослабить внимание, как акулы мгновенно почуют добычу, и тогда она потеряет не только Тома, но и работу.

Элеонор начала делать заметки по «Собачьим дням».

Губы сжались в твердую линию. Ну, если они рассчитывают, что она выбросит белый флаг, то им придется, черт побери, долго ждать. Она не могла помешать Тому Голдману разбить ее сердце — известно, любовью управлять нельзя, именно поэтому она так опасна. Но «Артемис студиос» находится под ее контролем, и она не собиралась выпустить ее из рук, сколько бы пожаров ни пришлось погасить.

Она всю жизнь боролась, чтобы пробиться наверх. И уж конечно, не собиралась сдаваться сейчас.

В дверь постучали.

— Войдите, — рассеянно сказала Элеонор. — Мария, это ты? Мне нужен контракт Мэри Тронт и стенограмма обсуждения сценария. И еще я до смерти хочу настоящего кофе.

— Ты хочешь только кофе? — ласково спросил Том Голдман.

Элеонор испуганно вздрогнула и подняла глаза. К ней подходил Том с обычным бумажным пакетом. На нем был тот же черный костюм, который он надевал в Нью-Йорке, золотые часы «Картье» и гарвардский галстук. Он выглядел великолепно.

— Никаких пончиков, — сказал Голдман, вынимая два стаканчика профильтрованного кофе и осторожно протягивая ей один. Он указал на нетронутый завтрак. — Но я вижу, ты проголодалась.

Элеонор взяла кофе и молча поставила на стол.

— Чем могу быть полезна? — холодно спросила она.

— Элеонор…

Она не хотела этого слышать. Она ничего не хотела слышать.

— Том, я снова спрашиваю: чем могу быть полезна? Если вопрос не о бизнесе, то поговорим потом. Я занята.

Голдман посмотрел на нее долгим взглядом. Его красивые черные глаза выражали нежность и сострадание.

Элеонор ощутила печаль, слабость и тоску. Ее охватила паника, к горлу подступил комок. «О нет, пожалуйста, никакой доброты, никакой жалости, — думала она. — Я справлюсь одна, только не это». Сама собой правая рука потянулась к выдвижному ящику стола.

— Нам надо поговорить, Элеонор, — сказал Голдман.

— Мы и так говорим каждый день, — ответила Элеонор, — об этой студии. — Пальцы ее впились в маленькую бархатную коробочку, которую она держала в ящичке. Она тихонько раскрыла ее. — И к тому же нам не о чем говорить.

— Но мы ведь не можем делать вид, что Нью-Йорка никогда не было. Элеонор, поверь, для меня это очень много значило. Я знаю, тебе обидно. Мне очень жаль, что ты…

— Том, — невольно вырвалось у нее. Как ты смеешь жалеть меня? Как ты смеешь предлагать мне успокоиться? — Если хочешь знать мое мнение, то в Нью-Йорке ничего не случилось. Во всяком случае, ничего такого, что касалось бы меня. — Она повернулась к нему, глаза ее сверкали от ярости. — Мы оба слишком много выпили и, насколько я понимаю, допустили досадный промах, о котором нам обоим лучше забыть. — Она говорила ледяным тоном.

Том покачал головой:

— Не верю я тебе.

— Поверь. — Пальцы Элеонор шевелились под столом, скрытые от взгляда Тома. — И потом, на этот раз ты меня можешь поздравить.

Он сконфузился.

— С чем поздравить? Почему?

Элеонор Маршалл вынула левую руку из-под стола и решительно протянула. На безымянном пальце сверкало кольцо Пола. Рубины, изумруды, сапфиры соперничали по яркости с утренним солнцем.

— Сегодня утром Пол сделал мне предложение, — сказала Элеонор, отчетливо произнося каждое слово. — Я приняла его предложение. — Она посмотрела на Тома долгим взглядом. Ее тело напружинилось от ярости, пламенем горевшей внутри. — Я выхожу замуж, Том, — объявила она. — И знаешь что, я просто не могу больше ждать.

Дэвид медленно вплыл в спальню, распыляя под мышками «Шанель л'Эгоист». Он полюбовался своим прекрасным телом в настенном зеркале Меган, потом взял белый мохнатый халат, надел его и нетуго завязал пояс.

— Ты еще не все упаковала? — спросил он Меган.

— Нет.

Меган старалась оторвать взгляд от груди Таубера. «Пора перестать на него пялиться», — говорила она себе, но у нее не получалось. Она никак не могла поверить в то, что он реальный. Обнаженный Дэвид — само совершенство. Он оказался еще более мускулистым, чем она представляла в своих фантазиях. Стоящий в дверях спальни в белом мохнатом халате, стройный и загорелый, он выглядел как парень с календаря школьницы, который девчонки прикалывают на стену над своей кроватью. Да, Дэвид потрясающий. Неужели он не понимает этого?

«Да ладно, — сказала она себе. — Женщины часами сидят перед зеркалом. Почему мужчины не могут? Зачем подходить к людям с двойным стандартом?»

— Мы уезжаем завтра утром, — напомнил ей Дэвид. — Отлет в девять утра.

Меган проверила билеты, они лежали вместе с паспортом на столике возле кровати.

— «Эйр Сейшелз», рейс 3156 до Виктории, Маэ. Я вовсе не собираюсь опаздывать, не волнуйся, я собрала все. Осталось положить пару книг.

Чемоданы стояли возле двери, уже готовые, в них никаких маек, только одни хорошие джинсы, а все остальное — дорогая одежда, которую она купила на прошлой неделе, и даже туфли на высоких каблуках. Новая Меган будет надевать это на ужины в отеле. Роксана Феликс ни за что бы не рассталась со своими каблуками только потому, что отправляется на тропический остров. Значит, и Меган тоже. Если она и посмотрела с тоской на майку с надписью «Металлика» разок-другой, то это просто так.

— Книги? Да у тебя там не будет времени читать, — насмешливо сказал Дэвид. — Слушай, Меган, я тебе уже говорил. Это совершенно нетипично, ты, пожалуй, единственный сценарист, который работает в киногруппе, и знаешь ли, тебе дано право голоса и некоторая власть…

— Я знаю. Ты замечательный. Великий агент, — торопливо проговорила она. — Я не собираюсь тебя подводить. Я понимаю, почти все время мне придется там работать.

— Ты будешь работать не почти все время, а все время, когда ты на съемочной площадке. Всегда приходится переделывать какие-нибудь мелочи. А если выдастся свободная минутка, ты должна наблюдать, что происходит, и быть готовой к любым предложениям… Ты все время должна там вертеться, ничего не упускать из вида, иначе превратишься в Сэма Кендрика. — Дэвид рассмеялся собственной шутке.

Меган в ответ послушно улыбнулась, но ей не было смешно. Казалось, в последние дни Дэвид постоянно принижает Сэма. Но когда шеф приходил на репетиции, Дэвид превращался в обязательного, уважительного сотрудника.

Меган хорошо относилась к Сэму, он всегда старался ей помочь, был добр, и она знала, что и Элеонор уважает Кендрика. И в конце-то концов, разве не Сэм дал возможность Дэвиду Тауберу продвинуться? Ей было неприятно слышать, как Дэвид поддевает человека, да еще за глаза.

Нечего уж говорить о том, что Дэвид нападал на Мэри Холмс и Роберта Финна — они не новоиспеченные звезды, они знамениты уже несколько лет, оба клиенты Сэма Кендрика. Если бы Дэвид работал в другом агентстве, как ей говорили, он бы наверняка постарался переманить их к себе.

Одним словом, во всем этом было что-то неприятное для Меган. Ей не нравились его постоянные переговоры с Джейком Келлером. Элеонор Маршалл не приходила на репетиции, и, может быть, Джейк вместо нее должен был исполнять обязанности наблюдающего. Но все-таки… Меган покачала головой, отбрасывая неприятные мысли. Она мечтала о Дэвиде. Теперь она получила его. Вот это главное.

— Я кое-что тебе принес, — сказал он. — Предотъездный подарок.

Он подошел к стене, где висело его пальто, сунул руку в карман и вынул маленький пакетик в мягкой бумаге.

— Что это? — обрадованно улыбнулась Меган.

Дэвид протянул ей:

— Открои и посмотри.

Она развернула и вынула маленькую золотую подвеску на филигранной цепочке с нежной золотой звездочкой, вписанной в букву «Д».

— Это чтобы ты не забывала обо мне, — сказал Дэвид, одаривая ее такой улыбкой, от которой кости таяли.

— Как мило, — задыхаясь, сказала Меган.

Никто еще не дарил ей ничего романтического. Да и никому из ее дружков в голову не пришло бы купить такую золотую штучку.

— Вот так. Давай я надену на тебя.

Таубер подошел сзади, слегка спустил с плеч кардиган.

Меган наклонила голову, чувствуя, как его большие руки, искусно расцепив замочек, повесили цепочку ей на шею.

Металл холодил кожу. Меган прикоснулась рукой к нежной маленькой звездочке.

— Красивая, — сказала она.

— Это ты красивая, — пробормотал Таубер, проводя рукой по ее свежеподстриженной шикарной платиновой челке. — Знаешь, на тебе сейчас слишком много одежды.

Меган прижималась к нему, пока он расстегивал ее кардиган, брюки, медленно стаскивал с нее вещи одну за другой. Он нежно гладил ее, расстегивая лифчик, и делал это очень уверенно, потом стал искусно ласкать груди. Меган сразу возбудилась. Не дожидаясь, когда Дэвид снимет с нее клубничного цвета шелковые трусики, она сбросила их сама и осталась в его объятиях совершенно голой. Дэвид скинул халат, подтолкнул ее обратно к кровати и, наклонившись, прижался к плоскому животу Меган. Его сухие губы и мокрый язык обжигали кожу.

Меган задыхалась от страсти, чувствуя, как кровь прилила к соскам, когда он пальцами начал ласкать их, мять и тискать.

— О да, хорошо, — говорил Дэвид. Он жарко дышал над ее волосиками под животом. — Скажи, Меган, как тебе это нравится, скажи, как сильно ты меня хочешь.

— Ты же знаешь, что я хочу тебя, — застонала она, чувствуя его губы прямо над своими.

А потом его губы оказались в совершенно другом месте и ласкали самой интимной лаской. Язык Дэвида совершал круги, он точно знал, что и как надо делать, и она больше не могла сдерживаться или сопротивляться. Сильное, страстное желание охватило ее.

Глава 24

— Волшебное зрелище, — сказал Фред Флореску.

Они сидели на террасе «Меридиан-отеля», наблюдая закат солнца над Индийским океаном. На западе располагался огромный пляж, морские волны мягко набегали на берег. Песок казался красным ковром, в разбивавшихся о берег волнах отражались лучи уходящего солнца. На песке горело несколько костров, и искры, вспыхивая, улетали в небо; слышался смех отдыхающих, он перемежался возгласами сейшельских детишек, хихикавших и кричавших что-то друг другу на местном креольском наречии. Вдалеке видны были горные склоны, покрытые пальмами. Росло там и дикое дерево корицы, и густая разнообразная зелень, покрывавшая горы до самых вершин, до самого неба… Меган увидела, как что-то крылатое — птица или летучая мышь — сорвалось с вершины склона и унеслось вдаль.

— Да, — согласилась Меган.

— Надеюсь, ты не откажешься выпить со мной? — спросил режиссер и потянулся, чтобы снова наполнить ее бокал местным напитком, который представлял собой лимонный сок с толчеными кусочками льда и солью.

Вкус был резким, ничего общего с ужином, от которого остался сладковатый привкус во рту: осьминог в кокосовом молоке, кусочки поджаренных плодов хлебного дерева, шербет, ямалак — местный фрукт с розовой кожицей. Дэвид настаивал на жареном цыпленке и рисе из-за своей диеты, но Меган восстала. Возможно, для него экзотические путешествия — обычное дело, но она никогда не выезжала из Соединенных Штатов и не хотела делать вид, что там и осталась.

— Конечно, нет.

Ей было очень приятно выпить с мистером Флореску, и не только потому, что у нее не оставалось выбора. Его слово — закон на съемочной площадке. А его приглашение выпить с ним — все равно что приказ явиться на чаепитие с английской королевой. Никто не имел права отказаться. Да и кто бы захотел? Этот человек — король фильма. Он один из лучших режиссеров в мире. На съемочной площадке каждый добивался его внимания: Мэри Холмс, Джек Ричарде, Роберт Финн, Сет Вэйс и другие актеры; Том Лилли, администратор «Артемис», Джейк Келлер — бездельник, который болтался вокруг площадки и все время что-то записывал, Дэвид, чье главное желание, казалось, быть как можно ближе к Флореску, Питер, Стивен и Рик, три помощника режиссера, самые настоящие подхалимы, которые раболепно ловили каждое слово хозяина. А больше всех — Роксана Феликс; она стала вести себя как примадонна с той же секунды, как на нее навели камеру.

Дэвид велел Меган держаться подальше от Фреда. Она всего-навсего сценарист, а это значит — чуть выше обслуги. Так он заявил. До тех пор пока не понадобится, она не должна надоедать мистеру Флореску.

Меган обижалась на его тон — она, в конце концов, не ребенок, — но поступала, как он велел. Он ее агент и знает, что лучше. Да и к тому же держаться на расстоянии от съемочной площадки означало избегать Роксаны, которая пользовалась любой возможностью оскорбить или унизить ее. И Зака Мэйсона. Если он и смотрел на Меган, то лишь с презрением, а большую часть времени вообще не замечал.

— Я хотел бы узнать тебя получше, — сказал Флореску. — Я никогда тебя не вижу. Разве что с Дэвидом. Он что, твой хвост? Куда бы ты ни пошла?

Меган покраснела. Она, кстати, тоже так думала, и от этой мысли вдруг почувствовала себя неверной. В конце концов, благодаря Дэвиду она сидит и пьет охлажденный лимонный сок на тропическом острове, вместо того чтобы обносить жирными цыплятами каких-то болванов, так ведь?

— Он очень хорошо ко мне относится, — сказала Меган, защищая его.

— Он всегда очень хорошо относится к своим клиентам, — хмыкнул Флореску. — Ты написала замечательный сценарий. И выглядишь здорово. Любой агент, прочитавший твой сценарий, заключил бы с тобой контракт. Дэвиду привалила удача, он первым напал на твою работу. Это ему повезло, а не тебе. Надеюсь, ты это понимаешь.

Смутившись, Меган с трудом проговорила:

— Еще он мой приятель.

— Ну еще бы, — сказал Фред не слишком одобрительно. А потом, заметив, как Меган занервничала, добавил более мягко:

— Дэвид — хороший парень. Конечно, если он тебя устраивает.

— О да. Конечно, — сказала Меган.

Режиссер кивнул в сторону пляжа — вернее, отгороженной части площадки, где они снимали.

— Ты завтра можешь понадобиться. Я хочу кое-что изменить в сцене стычки Морган с наркодельцами. На случай, если Роксана захочет что-то еще добавить.

— О'кей, нет проблем, — согласилась Меган, и у нее в голове вспыхнул диалог, о котором говорил Флореску. Трудно изменить там что-то, не затронув другие сцены фильма, но она была рада, что наконец-то понадобилась.

— Роксана Феликс, — рассеянно сказал Флореску. — Вот у кого большие проблемы в отношениях с людьми. Она прочитала слишком много журналов и думает, что быть ведущей актрисой — то же, что быть самой большой сукой.

Поэтому устраивает этот трам-тарарам. А на самом деле она понятия не имеет, как должен работать актер.

Меган продолжала пить маленькими глотками свой напиток, молча слушая шум океана, бьющегося о берег. Она не посмела сказать, что сама думает о супермодели. Роксана тоже клиентка Дэвида. Если Дэвид узнает, что она жалуется на Роксану режиссеру… Страшно подумать, что он тогда сделает.

— Похоже, твой Дэвид особого влияния на нее не имеет, — продолжал Флореску. — Я как-то попросил его поговорить с ней несколько дней назад, он обещал постараться.

Но… — Режиссер разочарованно развел руками. — Если бы это был кто-то другой, я бы уволил немедленно. Впрочем, думаю, что и сейчас еще не поздно.

Меган увидела, как он уставился в пространство, словно вглядываясь в то, что происходит у него в голове.

— Так почему вы этого не сделаете? — спросила она. — Только потому, что она супермодель?

Фред расхохотался. И Меган почувствовала, как с ним легко, какие у него естественные манеры. И никакого притворства.

— О, я мог бы пригласить другую такую же супермодель. — Он щелкнул пальцами. — А может, и лучше. Красивую актрису, которую не надо учить, которая сама знает, что делать. Или Энди Макдауэлл — она и супермодель, и актриса. Так что не думай, будто Роксана Феликс особенная. Это ее заблуждение.

— Меган решила еще чуть-чуть подогреть его, но тут…

— Все дело в том, как она ведет себя с Заком, — вздохнул Флореску.

Вдруг Меган ощутила холодок от вечернего морского ветерка. Ей вовсе не хотелось думать о Заке. Не хотелось вспоминать, как бесцеремонно и пренебрежительно он с ней обращался. Он обливал ее презрением. Ему явно не нравился ее новый облик, так что из этого? Он встречается с Роксаной Феликс. Он мерзавец. А она, в конце концов, подружка Дэвида.

И вообще она всегда хотела быть с Дэвидом, а не с Заком.

Меган сказала себе, что на все это ей наплевать.

— Знаешь, никогда на экране я не видел такой сексуальной «химии», как между ними, — продолжал Флореску. — Пробы, любовные сцены, которые уже сняли, — это что-то сногсшибательное. Я могу найти более профессиональную актрису, но никто в этом конкретном фильме не сможет сделать лучше эротические сцены.

— А для этого фильма вы готовы на все, — медленно сказала Меган. — Именно это вы хотите сказать? Если Роксана Феликс — лучшая Морган, то, что бы там ни было, какая бы она ни была, вы хотите оставить ее?

— Совершенно верно. — Молодой режиссер наклонился к ней. — Меган, теперь это мой фильм. Каждый режиссер так поступает. По крайней мере должен. Ты написала сценарий. Зак играет в нем свою роль. Джо Фридман ставит свет. То, как все это в итоге будет выглядеть на экране, целиком, — мое. И фильм должен быть именно таким, каким я увидел его, прочитав твой сценарий.

— Роксана ближе всего к тому, что вы видите?

Флореску кивнул:

— Она и Зак. От них экран воспламеняется. Люди будут выходить из кинотеатра и спешить домой заниматься любовью. А если учесть, что все это идет на фоне рок-н-ролла, да с твоим детективным сюжетом… Это будет потрясающе.

Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. — Он долго смотрел в сторону пляжа. — Не нравится мне иметь дело с Роксаной, но я должен, потому что это необходимо.

— А может, вам стоит позвонить Сэму? — предложила Меган.

— Что?

— Сэму Кендрику. Обычно он приходил на совещания по сценарию. Роксана больше общалась с Сэмом, чем с Дэвидом. Хотя Дэвид ее агент.

— Правда? Это кое-что меняет, — насмешливо сказал Флореску. — Ты думаешь, Сэм может повлиять? Спасибо, Меган, об этом-то я и молился. Я позвоню ему и вытащу сюда.

— Только не говорите Дэвиду, что это я предложила, — заторопилась Меган, вдруг почувствовав, что любовник будет не слишком рад увидеть здесь своего босса.

— О'кей. Не волнуйся, я буду молчать. Можно изобразить, что мне захотелось иметь под боком собственного агента. Но я тебе обязан. — Он ухмыльнулся. — Так ты полагаешь, Сэм способен предотвратить дворцовый переворот? Может, ты и права.

— Что? — вздрогнула Меган.

— А, да ладно, не изображай из себя невинность, — резко бросил Флореску, подхватывая кусочек засахаренной папайи с блюда. Меган Силвер может встречаться, конечно, с кем хочет, но ему не нравилось видеть ее рядом с первоклассной акулой вроде Дэвида Таубера. — Дэвид пытается чуть ли не зад мне лизать. Он то и дело расписывает, как старается, заботится о своих клиентах, в то время как Сэм загорает на солнышке в Лос-Анджелесе. Будто у него там нет агентства. А я бы с таким же успехом его спросил: почему он не в Техасе с Коллин Маккаллум? О, я думаю, Маккаллум для него мелюзга, здесь ведь Зак Мэйсон. А как он пресмыкается перед Сетом и Мэри и Джеком и Робертом — ну прямо складывается пополам!

— Не говорите так о Дэвиде, — попросила Меган.

Фред встал, улыбаясь ей.

— Ну ладно. Очень мило, что ты такая преданная. Среди моих девушек таких не было. Особенно когда перестаешь с ними жить. Для режиссеров это всегда опасная игра. — Он подмигнул ей:

— Итак, дорогая, встретимся завтра на площадке. — Он повернулся, чтобы уйти, потом задержался и добавил:

— Запомни, что я сказал тебе: любой купил бы твой сценарий. Я бы, например, его купил. И еще одно. Сделай одолжение своему другу и скажи, чтобы он держался подальше от Зака Мэйсона.

— Но он же агент Зака, — возразила Меган.

Флореску пожал плечами:

— Заку он не нравится. Это все, что я знаю. — Потом повернулся и пошел в отель.

Меган посидела несколько минут, допивая охлажденный лимонный сок, глядя на пляж, на ярко-золотые костры на фоне ночного неба. Последние лучи заходящего солнца тонули в океане, в воздухе раздавались крики местных детишек, она видела черные силуэты гор. В темноте они казались очень массивными, грозными, не такими, как в туристических буклетах, где были пальмы и орхидеи. Это настоящие джунгли — живые, непроходимые и опасные.

Меган появилась на съемочной площадке на следующее утро ровно в восемь часов. Она шла, с трудом пробираясь среди тяжелых проводов освещения, камер и щитов-отражателей, туда, где сидел Фред Флореску в светозащитном шлеме. Он разговаривал с Заком Мэйсоном. Роксана Феликс стояла немного в стороне, в костюме, но явно не собираясь вступать в кадр. Она уставилась в землю, волосы ее слегка раздувались на тропическом ветерке, а губы были сжаты в упрямую линию.

Сердце Меган екнуло. Значит, еще один непростой денек предстоит — Эй, Меган, у тебя с собой экземпляр сценария? Замечательно, — сказал Флореску. — Давай сюда, надо кое-что с этой сценой сделать.

— Уже? — спросила Меган, пытаясь не смотреть на Зака.

Чем меньше она будет иметь с ним дело, тем лучше.

Она пожалела, что Дэвид решил остаться и закончить свои упражнения, перед тем как пойти сюда. Он сказал, что сразу появится, но ей хотелось, чтобы именно сейчас он был рядом с ней. Когда предстояло иметь дело с Заком и Роксаной.

Она пыталась вызвать в памяти воспоминания о минутах близости с Дэвидом, о том, как его язык ласкал ее интимное местечко, пока она не, зашлась в экстазе. А потом его плоть билась у нее внутри в четком ритме, пока наконец Меган снова не испытала наивысшее наслаждение. Секс с Дэвидом всегда удовлетворял ее и кончался хотя бы одним оргазмом, чего она не могла бы сказать о сексе с Рори во Фриско или с другими парнями. Хотя их было не так-то много. Может, она становится жадной, но ей казалось, что все же чего-то не хватает. Чего именно, Меган не знала.

Возможно, все идет слишком гладко… Может ли быть в постели слишком хорошо? Меган подумала, покачала головой. Нет. Видимо, она теряет душевное равновесие.

Только иногда ей казалось, что она возбуждается будто невольно. Словно это ответ ее тела на его опытность. Конечно, у Дэвида хорошая практика, он давно не девственник, но почему после близости возникает чувство, что она последняя в длинном списке?.. И почему она сама так быстро остывает? Меган ощутила себя виноватой. Она начинала думать о чем-то другом сразу после завершения. Ведь так бывает у мужчин, они настоящие деревяшки. Получили свое, повернулись на бок и заснули. Ей надо было думать о Дэвиде, а не о сценарии в такие минуты…

— Полагаю, да. — Голос режиссера прервал ее размышления. — Роксана не хочет, чтобы ее героиня казалась слабой.

— Слабой? — удивилась Меган. — Какая же она слабая?

В этой сцене группа кокаиновых дельцов угрожает ей пытками.

— Вы поглядите-ка, наш доморощенный Шекспир наконец явился на работу, — язвительно заметила Роксана Феликс, проплывая мимо Меган с отвратительной улыбкой. — Что случилось, милая? Ты проспала звонок будильника? Или, может, недавним выпускницам колледжа надо спать больше, чем нам, не занятым интеллектуальным трудом? — Она посмотрела, произнося это, на Зака Мэйсона, но тот отвел взгляд.

— Я пришла именно тогда, когда надо, — пробормотала Меган, густо покраснев.

— Ты всего-навсего сценаристка, знай свое место, — высокомерно заявила Роксана. — На съемочной площадке свои правила.

— Заткнись, — очень тихо сказал Зак.

Роксана удивленно посмотрела на него, но подчинилась.

— Неплохо бы начать работать, — вздохнул Фред Флореску. — А теперь, Роксана, объясни, почему ты думаешь, что Морган выглядит слабой?

— Они не могут схватить ее без борьбы.

— Меган? — спросил Фред.

Она пожала плечами. Они тысячу раз обсуждали эту сцену в Лос-Анджелесе. И Роксана никогда прежде не возражала.

— Морган Мейер — супермодель. Дело идет к концу фильма. Ее только что взяли в заложники пятьдесят вооруженных автоматами боевиков. Как она может с ними бороться?

— С помощью приемов кикбоксинга, — заявила Роксана.

— Ты владеешь ими? — спросил Зак Мэйсон резким голосом.

— Можно взять дублершу.

— У меня нет такой дублерши, — объяснил Флореску преувеличенно терпеливо. — Потому что в сценарии об этом ничего не сказано.

— Так выпиши кого-нибудь из Лос-Анджелеса. Пускай прилетит. — Миндалевидные глаза Роксаны засветились от ярости. Вместо того чтобы беспрекословно выполнять ее желание, кто-то смеет задавать вопросы.

— А как с помощью кикбоксинга можно выстоять против полусотни автоматчиков? — задала Меган совершенно разумный вопрос. — Это бессмысленно.

Роксана повернулась к ней, и ее алые губы раздвинулись, обнажая звериный оскал.

— Твоего мнения, сука, никто не спрашивает. Я здесь создаю образ. Не ты. И если я хочу, чтобы Морган дралась, значит, она будет драться.

— Знаешь что? — вмешался Фред Флореску, переведя взгляд с Роксаны на Меган, кипевшую от ярости и унижения. Он говорил спокойно, но непреклонно. — Я думаю, обсуждать это сейчас бесполезно. Мы поработаем над сценой и что-нибудь придумаем. Позднее. Сегодня слишком хорошее освещение. Слишком хорошее, чтобы зря тратить время. Поэтому поснимаем что-нибудь другое. Например, подход к базе гангстеров.

В этой сцене были заняты только Зак, Сет и Роберт.

— Хорошо? — как ни в чем не бывало спросил Фред. — А с Меган я поговорю. Сегодня утром можешь отдохнуть.

Роксана долгим взглядом посмотрела на Фреда Флореску. Потом резко повернулась и пошла к своему трейлеру.

— О Господи, — вздохнул режиссер.

Дэвид подошел к группе.

— Привет всем, — сказал он приветливо.

Зак напрягся. Меган заметила это и удивилась. Значит, Фред прав. Но почему Зак не любит Дэвида? Он же сам выбрал его себе в агенты. «Ой, Господи, да они просто как малые дети», — сердито подумала Меган, с трудом сдерживая слезы. Ей так хотелось послать Роксану ко всем чертям, но она не могла. Она должна молча глотать оскорбления этой дряни.

Поскольку Роксана — звезда, а она всего-навсего сценаристка. И это правда. Продав свой сценарий за двести пятьдесят тысяч долларов, Меган заодно продала и самоуважение, это тоже часть сделки.

Она вдруг подумала: а стоит ли игра свеч?

— Дэвид, рад тебя видеть. Можешь кое-что сделать для меня? — спросил Фред Флореску.

— Только скажите, — улыбнулся Таубер.

— Вернись в отель, позвони в «Эс-Кей-ай». Я тут вспомнил, что ты говорил насчет Сэма. Может, ты и прав. Ему лучше приехать сюда. Так что позвони и попроси прилететь.

— Вы хотите, чтобы сюда приехал Сэм Кендрик? — бледнея, спросил Дэвид.

— Да, я думаю, ему стоит это сделать, — дружелюбно сказал Флореску.

Меган уставилась в землю.

С секунду Таубер колебался, потом сказал:

— Да, правда, хорошая мысль. — Он повернулся, направляясь в отель.

Флореску дал знак осветителю и техникам, и те принялись передвигать тяжелое оборудование, вздымая песок.

Зак медленно подошел к Меган.

— Спасибо, что велел ей отстать от меня, — пробормотала она.

Мэйсон не обратил внимания на ее слова.

— А если я потребую переписать эту сцену, Меган? Ты сделаешь? Не сомневаюсь, ты просто взовьешься.

— Если режиссер согласится с тобой, — сказала она, глядя прямо в его глаза, от которых захватывало дух, и ненавидя Зака за насмешливую издевку в них. — Я сценарист и нахожусь здесь именно для того, чтобы заниматься переделкой текста.

— Хорошо излагаешь. — Он потянулся, дотронулся до нежной золотой звездочки на цепочке, покрутил в пальцах. — «Д». Это что?

— Дэвид подарил мне, — с некоторым вызовом заявила Меган.

Мэйсон поднял бровь, потом прищурился.

— Он подарил тебе золотую штучку с собственной буквой? Я понимаю, что это значит. Поставил клеймо на свою собственность.

— Да пошел ты… — сказала Меган, прежде чем успела прикусить себе язык.

Зак, улыбаясь, смотрел ей прямо в глаза.

— В чем дело? Потеряла над собой контроль? Ну что ж, Дэвид Таубер многое скрывает от тебя. Конечно, я бы мог тебя сейчас уволить. В отличие от Роксаны Феликс я на самом деле незаменим. — Он наклонился к Меган:

— И знаешь, что было бы забавно? Попросить Дэвида сообщить тебе печальную новость. Причем при всех. Он не станет колебаться, Меган.

— Нет, он бы этого не сделал, — заявила Меган.

— О, еще как бы сделал, — сказал Мэйсон, напряженно глядя на нее. — Да ты и сама знаешь.

Конечно, она знала. Меган понимала: Мэйсон прав. Дэвид выполнил бы любой приказ Зака. Даже не задумываясь.

Вдруг ей стало холодно, несмотря на жаркое солнце. Холодно и совершенно одиноко.

— Так я уволена?

— Нет. — Мэйсон пожал плечами. — Мне нравится, как ты пишешь.

— Зак! Давай сюда! Мы когда-нибудь будем снимать этот чертов фильм?

— О'кей, иду, — ответил Зак Мэйсон и широким шагом направился к осветителям, а Меган Силвер осталась одиноко стоять на пляже, уставившись ему в спину.

Глава 25

— Все готово, — сообщил Пол.

Да, подумала Элеонор. Все готово.

Одно только украшение дома обошлось в восемь тысяч долларов. Венки из оранжевых цветов обвивали все балюстрады, белые атласные ленты свисали над каждой дверью, дикие голуби и соловьи в серебряных клетках распевали песни в каждой комнате. Из гостиной и столовой была вынесена вся мебель, чтобы хватило места гостям; только столы красного дерева остались там, по случаю свадьбы задрапированные шифоном цвета слоновой кости и уставленные серебряными блюдами с засахаренными фруктами и всякими ароматными вкусностями. Сотни фужеров для шампанского из хрусталя баккара сверкали на солнце.

Но конечно, главный завтрак должен быть под открытым небом. В саду расставлены металлические ажурные столики, приплывшие морем ради такого случая; каждый покрыт водонепроницаемым шелком. Бутылки с шампанским, каждая в отдельном ведерке со льдом, ожидали тостов.

Вазы с белыми и розовыми орхидеями радовали глаз. А на огромном дубовом столе, вытянувшемся вдоль буфета, было все, что самый роскошный поставщик в Беверли-Хиллз мог отправить сюда самого роскошного. Фазаны, шотландские тетерева, мясо дикого кабана, оленина, печень в тесте, копченая осетрина, икра, устрицы, радужная форель, свежие трюфели, дикая клубника, спаржа — абсолютно все и вся, что даже самый пресыщенный гурман мог бы пожелать.

Были здесь специальные секции для вегетарианцев, для тех, кто на диете, или тех, кто ест только кошерную пищу. Пудинги тоже стояли отдельно. Каких только не было! А яблоки причудливой формы, а свежее мороженое и шербеты восемнадцати вариантов, а горячие груши в разогретом винном соусе? Теплый пирог с орехом пекан, от которого у Элеонор в животе заурчало, стоило ей лишь взглянуть на него. Охлажденный шоколад, с молоком, белый и черный.

Сладости из меда и жареного миндаля, экзотический фруктовый салат и желе из малины…

Казалось, перечислять можно без конца. Десерт можно запить чем угодно — от свежевыжатого клубничного сока до английского пимса с плавающими кусочками яблока и огурца. А после еды гости могли ублажить себя кофе десяти вариантов — фильтрованный, шесть ароматных сортов без кофеина, эспрессо, капуччино. Можно было выпить травяного чая, не говоря уж о выдержанных марочных ликерах, рекомендованных Полу истинным знатоком. Сорок официантов и официанток обходили гостей, наполняя бокалы, вносили и выносили подносы с закусками.

И это еще далеко не все. Ножки каждого стула с золотой спинкой увиты лилиями. Причем привязаны они были невидимыми нитями. Навесом служило полотно из цветов — ароматная масса из шиповника и белых орхидей, ириса и ломоноса, жасмина и фрезии, она пропускала солнечного света ровно столько, сколько надо. А арка, под которой должны были стоять Элеонор и Пол, потрясала яркостью — еще бы, на нее пошло не менее восьмисот алых роз. Но что касается торта…

— Спасибо, Пол, — весело сказала Элеонор. — Может, тебе пора попросить всех занять места? Через секунду я спущусь.

— Хорошо, — согласился он.

В зеркале Элеонор заметила, как он задержался, осмотрел ее с головы до ног со знакомой удовлетворенной улыбкой. В последнее время такая улыбка часто пробегала по его лицу. Не было больше споров. Он соглашался со всеми желаниями Элеонор, был внимательным как никогда.

Надо отдать должное Полу, подумала Элеонор, он великодушный победитель.

— Платье потрясающее, — похвалил Пол.

— Спасибо, дорогой, ты тоже прекрасно выглядишь, — ответила она, стараясь произнести это как можно искреннее.

Он на самом деле был хорош. Красивая фигура, волосы с проседью, превосходный костюм с Сэвил-роу из прекрасной темной шерсти. Они очень хорошо будут выглядеть на всех фотографиях в газетах, в журналах, в колонках светской хроники. Удачливый банкир и президент студии — лос-анджелесская влиятельная пара.

Ну хватит, Элеонор. Это ведь твоя свадьба, а не похороны. Ты что, забыла?

— О'кей. До встречи. Дай мне десять минут.

— Хорошо, — сказала Элеонор.

Что касается времени, она бы с радостью дала ему десять лет.

— Так красиво, — вздохнула Линда Оренштейн, поправляя шлейф свадебного платья.

Линда, давняя подруга Элеонор, еще из Йельского университета. Одна из главных подружек на свадьбе. Другой подружкой стала кузина Филиппа, удачно вышедшая замуж в Бостоне, мать двоих детей. Элеонор не видела обеих много лет, но почему-то решила, что они подходят. Из всех остальных женщин — режиссеров, агентов, продюсеров эти были настоящими подругами, с ними она могла проявлять искренние чувства, а рисковать открыться кому-то другому ей не хотелось. В любом случае у нее здесь нет ни одной близкой подруги… с тех пор как она подружилась с Томом. И кстати, в этом проблема. Уже много лет Том Голдман был ее единственным другом. Найти приятельниц нетрудно — надо ходить в теннисный клуб, как делают жены богатых мужей, или завоевать положение при дворе королевы Изабель или ее новой протеже, наследной принцессы Джордан.

Но все равно уже слишком поздно. Элеонор поняла, что сделала ошибку.

— Красиво, Элеонор, правда, очень красиво, а букет просто божественный, — ахнула Филиппа, с завистью добавив:

— Вообще все так шикарно. Пол невероятно хорош в смокинге.

Правда, Линда?

— Да, — согласилась Линда, расправляя шлейф. — Ну все, ты полное совершенство, Элеонор.

Они посмотрели на свое отражение в зеркале. Линда и Филиппа были в длинных, до пола, платьях пастельного розового цвета, с золотистыми нитями; из-под юбки выглядывали носки розовых шелковых туфель. В руках подружки держали букетики из мелких розочек и лилий, перевязанные ленточками из белоснежного бархата.

Элеонор Маршалл стояла между ними в фате с диадемой. Как королева. Зеркало уверяло ее, что она хороша. На ней было платье с кринолином; старинные кружева каскадом ниспадали поверх атласа цвета слоновой кости. Белые шелковые туфли вышиты серебряной нитью. Талия забрана в корсет из китового уса. Она влезла в него довольно легко, корсет приподнимал и соединял груди, выставляя их на обозрение. Спереди платье было украшено жемчугом и опалами, сиявшими в лучах дневного солнца. Светлые волосы забраны наверх, еще больше увеличивая лоб. Вуаль из тончайшего белого шифона прикреплена к короне. Выходя из комнаты, Элеонор собиралась опустить ее на лицо. А сзади очень плотно, но незаметно ее невероятно дорогой парикмахер прикрепил шлейф из каскада белых прусских кружев длиной двенадцать футов. Весь сложный головной убор увенчивала потрясающая диадема. Дизайнер свадебного наряда работал вместе с флористом, они хорошо изучили содержимое шкатулки с драгоценностями — нити жемчуга и бриллианты они соединили с живыми белыми лилиями и орхидеями. Цветущая сверкающая диадема вспыхивала бриллиантами, запрятанными среди лепестков, и они играли при малейшем повороте головы.

Специальный художник занимался ее макияжем два часа, так что сейчас голубые глаза Элеонор блестели, ресницы поражали длиной и густотой, щеки обрели здоровый румянец, а губы, обведенные светлым карандашом, напоминали персик — полные и мягкие. От утренней бледности невесты не осталось и следа.

— Элеонор выглядела красавицей. Нет, даже больше чем просто красавицей. Дух захватывало.

— Так мы идем? — спросила она.

Джейк Келлер в утреннем бирюзовом костюме, который довольно неудачно контрастировал с рыжеватыми волосами и обвисшей кожей, попивал не спеша розовое шампанское из хрустального фужера. Натренированным взглядом он шарил по хорошо одетой толпе. Он был не совсем доволен тем, что видел. Казалось, весь Лос-Анджелес пожелал явиться к этой выскочке. Вон Шерри Лансинг, глава «Парамаунт», единственная женщина в городе, равная по положению Элеонор Маршалл, элегантная, в брючном костюме на заказ от Армани, дружески болтала со Стивеном Спилбергом. Дэвид Джеффин беседовал с Джеффом Катценбергом и Барри Диллером. Были здесь и Майк Овитц, и Нора Эфрон, и Дон Стил с Джеффом Бергом…

Джейк отступил, чтобы увильнуть от любопытного белого павлина, бродившего по лужайкам. Здесь, пожалуй, собрались все, кто упомянут в справочнике «Кто есть Кто». Ну что ж, по крайней мере хоть одного лица нет, успокоил себя Келлер. Не смог прийти Сэм Кендрик. Ему пришлось выехать на съемочную площадку фильма ценой в девяносто пять миллионов долларов. Всего две недели идут съемки — и уже проблемы.

Джейк ухмыльнулся. Он никогда не любил настырного Флореску. Интересно будет увидеть его реакцию, когда события начнут разворачиваться по-настоящему. Уже… когда уже? Да пожалуй, через неделю. А как только все начнется…

Он надеялся, что сегодня Элеонор Маршалл хорошенько рассмотрит голливудскую толпу первых лиц, потому что потом ей долго не придется их видеть.

— Джейк, ты только взгляни на это, — громко прошептала Мелинда. Жена, низкорослая полная блондинка, толкнула мужа под ребро, указывая на свадебный торт высотой шесть футов с несметным числом ярусов, каждый из которых был украшен изящным орнаментом из сладостей. — Разве не удивительно?

— Да, очень здорово, — коротко ответил он.

Мелинда весь день пыталась подсчитать, сколько стоит свадьба. Это его раздражало. Элеонор Маршалл не хотела отступать от традиций? Он мог бы поклясться, что она пребывает в печальном настроении из-за ребенка Тома и Джордан. Но демонстрировать свое богатство и благополучие не очень скромно, не так ли?

Келлер оглядел сад, пытаясь найти Тома Голдмана. Если ему повезло, он сумел вложить в голову Роксаны Феликс все что надо. Дэвид Таубер сообщал, что на съемках царит ужасная атмосфера и даже появление Сэма не пошло на пользу. А разве не Элеонор Маршалл настояла, чтобы взять эту милую леди на роль?

— Джордан, Джордан, иди сюда! — зашептала Мелинда.

Джейк повернулся как раз вовремя и увидел Голдмана с женой — они шли к ним. Его начальник был в темном костюме и очень задумчив. Может, беспокоится насчет фильма «Увидеть свет»? Ему следовало бы, это точно. Джордан Голдман, о, простите, Кэбот Голдман была в чем-то чересчур обтягивающем. В шелковом кровавом мини-платье с низким вырезом, открывающем акры шикарных твердых молодых грудей и целые мили красивых ног, кончавшихся где-то очень высоко тонкими, словно гвоздики, каблуками туфелек из серебряной кожи.

Уже не в первый раз Келлер позавидовал боссу. Наверное, забавно иметь такую игрушку, как у него.

— Привет, Мелинда, привет Джейк, — защебетала Джордан. — Мелинда, какой милый костюмчик…

— Том, рад тебя видеть, — оживленно сказал Джейк.

Голдман рассеянно кивнул.

— Ты не говорил сегодня утром с Сэмом Кендриком? — спросил Келлер.

— А что, надо было? Сегодня суббота.

«Включайся, приятель, — сердито подумал Келлер. — Слушай меня, перестань пялиться перед собой с тупым видом, как наркоман».

— Я думал, может, тебе посылают каждый день отчеты о поведении Роксаны — оно становится все хуже. Том. В четверг она сорвала утреннюю съемку, и пока в отснятых материалах, которые мне переслал Флореску, ее нет.

— Может, мы заменим ее, — уклончиво ответил Голдман.

Джейк накинулся на него:

— Это после месяца съемок? Вряд ли. У нее в контракте есть пункт о неустойке. Дэвид Таубер сообразил. Хотя можно было по-разному оформить контракт. Но конечно, это все из-за Элеонор. В конце концов, именно она настояла на Роксане. Я пытался ее разубедить, но она и слушать не хотела. А теперь…

Наконец переведя взгляд на Джейка, Голдман тяжело уставился на него.

— Заткнись, Келлер, — сказал он. — Сегодня день свадьбы Элеонор Маршалл. Ты ее гость. Если я сегодня услышу еще хоть одно слово про нее, да поможет мне Бог. Я уволю тебя.

Келлер вспыхнул и вскинул руки.

— О'кей, о'кей, — торопливо проговорил он. — Все понял. Невероятно пышно, да? Работа с этим садом проделана просто замечательная.

Том презрительно посмотрел на него и отошел.

— Том, детка, погоди, — пропищала Джордан, побежав за ним.

Джейк Келлер кипел от злости и унижения.

Ну хорошо, сукин сын, не думай, что я забуду тебе это. Я сперва покончу с мадам президентом, а потом возьмусь за тебя, Томми-мальчик.

— Элеонор, уже заиграла музыка, — взмолилась Линда, и ее круглое лицо сморщилось от переполнявших чувств. — Надо идти. Неужели ты не можешь сделать это позднее?

Филиппа стала снова поправлять кружева на юбке. Элеонор всегда была странной, даже в детстве… Если она хочет прочитать присланные факсы за десять минут до начала свадебной церемонии — ну что ж, ничего удивительного. Она поблагодарила Всевышнего, что ее тетя Беренгария умерла и не видит поведения дочери.

Элеонор нехотя отложила пачку бумаг от Сэма Кендрика. Она настояла на том, чтобы факс в спальне был постоянно включен. Даже сегодня. Она читала отчеты о съемках «Увидеть свет». Там проблемы. Роксана Феликс изображает примадонну международного класса, но печально, что и другие дела идут плохо. Свет подводит, место для съемок на натуре не годится, группа по незнанию нарушила местные правила, и приходится рано заканчивать съемочный день.

Все это мелочи, но день за днем они нагромождаются друг на друга. А Элеонор отвечает за этот проект. Лично.

Ну что ж, сказала она себе, поднимая тяжелый букет бледно-розовых роз с жасмином, жимолостью и парой золотистых тигровых лилий. Все равно сегодня она ничего не может поделать. Сегодня суббота. А через пять минут она собиралась выйти замуж.

Работа до последней минуты, подумала Элеонор. Как будто это может помочь, как будто можно купить дополнительное время…

Все равно откладывать больше нельзя. Звуки струнного квартета плыли над заполненным гостями садом, над людьми, составлявшими верхушку кинобизнеса. Все ждали ее.

Все жаждали увидеть кульминацию церемонии, задуманную в соответствии со стандартами лос-анджелесского высшего света. Она, Элеонор, станет частью пары, супружеской пары, что считалось абсолютно необходимым в девяностые годы.

Ценились моногамия и ребенок, необходимые аксессуары признанной состоявшейся жизни. На самом деле, считалось это шиком или нет, Элеонор действительно несколько лет мечтала о ребенке. Но…

По крайней мере все, что она делает, правильно. Этого никто не может отрицать. Свадьба Элеонор Маршалл будет самой шикарной после свадьбы ее друзей Джона и Джины Кристиансен. Церемония проходила в средневековой греческой православной часовне, традиционном месте, где венчались предшествующие поколения семьи. Было мило, необычно, но казалось простовато, пока до тебя не доходило, что эта часовня стоит рядом с замком Дракулы в Трансильвании. Двести гостей были вывезены туда на пять дней, празднование закончилось приемом в летнем дворце бывшего диктатора Чаушеску. Конечно, такое Элеонор не превзойти, но тем не менее сегодня они с Полом по уровню подошли довольно близко. Стоя у окна и глядя вниз, Элеонор думала, что сейчас Джина и Джон хорошо проводят время. Отсюда вообще казалось, что всем в саду хорошо, а в этом и заключалась главная идея. Она, Элеонор Маршалл, не собиралась умереть, как побитая собака. Том Голдман счастлив иметь детей от своей свистушки. Сердце Элеонор разрывается, но ни один хищник не должен этого увидеть.

Она поклялась себе. У нее тоже будет ребенок, пусть не от того человека, о котором она мечтала. Как только малыш появится и она возьмет его на руки, она полюбит его. Даже если он зачат Полом, а не Томом. Ведь она, именно она, его мать. И когда она выйдет замуж, устроив пышную свадьбу, как у европейской принцессы, ей никогда больше не придется терпеть шепот Изабель Кендрик у себя за спиной или видеть, как нарочито крепко цепляется Джордан Голдман за своего мужа. Или терпеть колкости и намеки от Джейка Келлера. Никто больше не сможет выражать ей таким образом свое сожаление. Наоборот, все будут вынуждены усвоить: Элеонор Маршалл — самая счастливая женщина в мире, у нее все так, как она хотела.

Последний взгляд в зеркало показал ей: она выглядит превосходно. Сенсационно. Ошарашивающе. Ну что ж, видит Бог, она, не скупясь, заплатила за это. Она хотела быть уверена, что Джордан Голдман, взглянув на нее сегодня, станет корчиться от зависти, и ей не придет в голову жалеть ее. Элеонор хотела быть уверена, что Том Голдман будет сражен ее видом. Пускай поймет, что он потерял.

Она хотела, чтобы Том думал, будто она приняла кольцо от Пола Халфина с радостью в сердце. Она желала причинить ему боль.

Но это все было как болезнь. Она потратила шестьдесят тысяч долларов на свадьбу, и ни один цент из этой суммы не предназначался для того, чтобы произвести впечатление на ее собственного жениха. Нет, это все только бизнес. Гордость. Все для Тома.

— О'кей, дамы, — сказала Элеонор Маршалл. — Не хотите ли взяться за шлейф? Тогда пошли.

Ее подружки счастливо засуетились вокруг, подобрали длинный красивый шлейф из старинных кружев и проследовали за невестой вниз по лестнице в сад. Они вышли на яркий солнечный свет как раз в тот момент, когда музыканты взяли первые ноты известной мелодии свадебного марша.

Все гости как один обернулись, и Элеонор, взглянув сквозь прозрачный шифон вуали, была вознаграждена, увидев совершенно потрясенные лица и услышав возгласы восхищения. Ее красота сразила их. Глазами она мгновенно отыскала Тома Голдмана. Он смотрел прямо на нее с выражением, которое она не могла понять.

Она очень холодно отвела взгляд и посмотрела на Пола Халфина. Жениха. Красивого, замечательного, властного, ждущего ее у алтаря.

Итак, она сделала выбор. И теперь должна будет жить с ним.

Глава 26

Роксана Феликс гуляла босиком вдоль берега по мелкому рассыпчатому сухому песку, пальцы погружались в него, ощущая нежную ласку. Она наслаждалась прохладным ветерком ночи. Перед ней лежало чернильно-черное море, волны набегали на берег и отступали, глубоко вздыхая и создавая замечательный, совершенный фон для размышлений.

На пляже было пустынно. Серебристая тропическая луна, почти полная, висела на небе низко, почти у горизонта, и звезды, как ледяные бриллианты, были раскиданы повсюду на черном бархате неба. Она не видела такого неба с самого детства. Неоновые рекламные щиты Манхэттена и сверкающие ночные огни Лос-Анджелеса, Чикаго, Лондона и Парижа вытеснили настоящие звезды.

Роксана посмотрела вверх на чашу неба.

Звезды сверкали, красивые, недосягаемые, далекие; они двигались по своей собственной орбите над головой каждого, кто смотрит на них, подумала она. «Пожалуй, неплохая метафора для всех моих дел, — подумала Роксана. — Они такие же холодные и мертвые. Такие же, как и я».

Вдруг она резко замотала головой, не желая слушать голоса внутренних демонов. Она никогда их не слушала. Она запрещала им прорываться. Нельзя разрешать им отнимать у нее больше секунды. Вторгаться в ее мысли. Роксана знала это. Как знала и то, что стоит пуститься в воспоминания — ей конец.

Нет. Лучше смотреть на горы, среди которых идут съемки, и думать о деле. Они уже снимают два месяца, и все идет по плану — ее плану. Вот главное. Для всех это бессчетные накладки и нестыковки. Плохое оборудование; случайное нарушение правил сейшельского правительства во время съемок и, как результат, запрет, наложенный на работу группы; ее собственные выверты, на которые у нее всегда хватает фантазии. Роксана улыбнулась и поздравила себя. После первой недели она постоянно менялась — то невыносимая супермерзавка, то кающаяся актриса, внимающая каждому слову прилетевшего на съемки Сэма Кендрика. Ее не уволили. Роксана, первоклассный специалист в интриге, точно знала, как далеко можно зайти. За два месяца отснято столько материала с Роксаной Феликс в роли Морган, что вводить другую актрису и снимать снова слишком дорого, а поэтому невозможно. Итак, теперь она незаменима и может развлечься по-настоящему.

Супермерзавка вернулась — и на сей раз с хлыстом в руках.

Роксана, улыбаясь, загибала длинные наманикюренные пальцы. Отношения в группе. Оборудование. Места съемок.

Что касается актеров на вторые роли — проще простого.

Стоит неверно прочитать строчки своей роли — и можно сконфузить Мэри. Стоит бросить искаженную реплику Джеку или просто повертеть бедрами перед Сетом или Робертом — и они готовы… Такое она проделывала миллионы раз с парнями-моделями во время съемок, когда ездила по миру в давно минувшие дни. А если добавить их с Дэвидом коварные выходки — например, спрятать контактные линзы Мэри, которых не достать на острове, — то тем самым можно застопорить съемки на три недели. Или утаить указания Сэма Кендрика, присланные по факсу… А если прибавить каждодневные стычки по пустякам — можно ли говорить об успешной работе? Фред вынужден был переснять три сцены с Мэри Холмс, потому что ему не нравился материал.

Они запаздывали уже на несколько недель. Бюджет фильма казался безнадежно проваленным.

«Увидеть свет» тонул в больших проблемах. А значит, у Элеонор Маршалл и Сэма Кендрика начинаются большие проблемы. Короче говоря, попытка Элеонор спасти студию превратилась в творческий и коммерческий провал. А «большой пакет» Сэма Кендрика день ото дня худел…

Конечно, самое прекрасное, думала Роксана, то, что вина падет именно на тех, на кого она и рассчитывала. Элеонор Маршалл и Сэм Кендрик научатся, как с ней обращаться.

Они оскорбили ее и получат по заслугам. Они вылетят из своего любимого кинобизнеса с волчьим билетом. Проиграют в том деле, в котором она, Роксана, новичок. Она улыбнулась, надменно скривив губы. Что касается нее, уроки, полученные в жизни, она может применить везде. Очень скоро в этом убедятся мисс Маршалл и мистер Кендрик. А в итоге она, Роксана Феликс, станет великой кинозвездой, получит большую власть, будет известна как личность. Ее примут такой, какая она есть, и полюбят.

Фильм «Увидеть свет» поможет ей расправиться со всеми врагами. Но сам фильм выживет. Сейчас он немного болен. Когда же придет время прибегнуть к лекарствам, Джейк Келлер и Дэвид Таубер окажутся рядом и сыграют роль доктора. Они спасут картину, вернут ее на рельсы, по которым она покатится на всех парах к потрясающему успеху.

Роксана глубоко вздохнула, втянув в легкие густой аромат тропиков. Надо вернуться в отель, посмотреть, не болтается ли там Сэм, который может дать ей некоторое физическое расслабление. Забавно наблюдать, как он тонет в ее чарах, но если честно, он доставляет ей невероятное удовольствие. Он достаточно хорош даже для того, чтобы изгнать из памяти неудачу с Заком. Но ведь нет ничего опасного в том, что она начинает к нему что-то чувствовать. Не так ли?

Возвращаясь к отелю по пустынному песчаному берегу, супермодель, как бы со стороны наблюдая за собой, проверяла свои чувства, словно была объективным сторонним свидетелем. Для нее это единственный способ выжить. Надо уметь отстраниться, чтобы никто не тронул суть, не мог совершить насилие над тобой Она уже страдала однажды и никогда больше не позволит случиться ничему подобному.

Роксана прекрасно отдавала себе отчет, что людей вроде Келлера и Таубера она презирает. Это шакалы, беспринципные, жадные, которые питаются отбросами; они очень эгоистичны, жестоки и хитры Именно благодаря этим качествам они имеют то, что имеют. Сэм, ее Сэм, совсем не такой. У него есть принципы. Да, он тщеславный, жесткий, но не безжалостный. Не жестокий. Он сильный, смелый, он играет с открытым забралом Ему можно доверять. Его она не презирает. Но он не нравится ей, и она хочет ему мстить… Он публично оскорбил ее, заставил подчиняться.

Ну что ж, надеялась Роксана, он испытал удовольствие от своей власти. И хватит. Сэму Кендрику пора заплатить за это, и очень, очень дорого.

Шагая через сад к отелю, она размышляла. Ее сердце должно остаться крепостью. Сэм Кендрик не найдет пощады.

— Есть же какое-то объяснение, Том. Должно быть.

— Недостаточно убедительное.

Кулак Голдмана опустился на стол, сердитое лицо раскраснелось от ярости.

— Ты утвердила бюджет фильма, ты согласилась с выбором трех мест съемок, которые оказались никуда не годными, ты использовала свою власть, настояв на выборе актеров, и выбор этот оказался неудачным. С самого старта проекта ты взяла на себя роль продюсера.

— Спасибо за напоминание, — холодно ответила Элеонор Маршалл.

Она стояла перед столом своего босса статная и безупречная, в брючном синем костюме; платиновое обручальное кольцо блестело на четвертом пальце левой руки.

— «Увидеть свет» должен был возродить нас. А теперь все летит к черту, в корзину! Наш рывок в Нью-Йорк ради спасения проклятой студии тоже был сделан в расчете на этот фильм…

— Мой рывок.

— О да. Твой рывок. Правильно. И твой фильм. Твой выбор актеров. Твои ошибки!

— Том, если ты помнишь, Роксану Феликс не я пригласила.

— Я помню твою подпись под документом, подтверждающим, что она взята на роль.

Элеонор отступила. Лицо ее потемнело.

— Так ты снимаешь с себя ответственность, Том? Это ты хочешь сказать?

Голдман помолчал и глубоко вздохнул.

— Слушай, Элеонор, правление знает о наших проблемах на съемочной площадке. Не смотри на меня так. Говард Торн требует объяснений.

Элеонор почувствовала, как страх стискивает сердце.

Боже милостивый, почему именно Говард Торн? Торн — один из акционеров, а если точнее, у него пятнадцать процентов. Он больше всех будет жаждать крови, если все пойдет не так. И чьей крови? Уж явно не Тома Голдмана. С ним она уже сталкивалась. Довольно жадный до славы, когда дела идут хорошо, Том уносил ноги от проблем с бюджетом так быстро, как только мог. И если понадобится свалить с себя ответственность за Роксану Феликс, он так и сделает.

Похоже, момент, которого она всегда боялась, наступил. Тому Голдману придется выбирать — уволить ее или оставить. Но если он ее оставит, то поплатится собственной карьерой.

Видимо, в Голливуде именно так кончается всякая дружба. Полным разрывом ради собственного выживания. Значит, пятнадцать лет их дружбы ничего не значили для Голдмана? Убить или быть убитым?

— Ты говоришь, — медленно повторила она, — ты мог бы солгать, что поддерживал утверждение Роксаны Феликс на роль?

Том Голдман посмотрел на нее тяжелым взглядом.

— Вот что я говорю, мадам: если ты хочешь остаться президентом студии, тебе лучше решить все возникшие проблемы. И как можно скорее.

Элеонор повернулась и молча вышла из его кабинета.

Том Голдман смотрел ей вслед. Когда она исчезла в коридоре, он упал в кожаное кресло в полном отчаянии. Он злился на Элеонор как никогда.

Кстати, только так он мог маскировать свои чувства к ней. Это было необходимо. Потому что она принадлежит Полу Халфину. Потому что он зачал ребенка с женщиной, которую, теперь он хорошо понял, совсем не любит. Может, она ему вообще не нравится, но именно она будет матерью ребенка, за которого он несет полную ответственность.

Та ночь в Нью-Йорке показала Тому, что такое настоящая любовь и неподдельная страсть. Теперь с Джордан ему даже трудно возбудиться. Он делал вид, что причина в ее беременности, но вряд ли она верила… А в это время студия и фильм, его большая светлая надежда, шли ко дну.

Все превращается в пыль. Вся его жизнь — в пепел. И что хуже всего, он ведь испытал, что такое иметь все, правда в течение лишь нескольких прекрасных часов…

Слишком поздно. Ты слишком опоздал.

— Уволь ее. — Раздраженный голос Фреда Флореску дошел до Сэма Кендрика, пробившись сквозь толщу других мыслей. — У тебя есть на это право, Сэм. Ради Бога. Позвони Элеонор Маршалл, и пускай она сделает это.

— Слишком дорого на этой стадии, — сказал Кендрик.

Глаза его все еще были прикованы к просмотровой комнате. Он только что увидел отснятый материал и понял: фильм еще можно спасти. Пока.

Если ничего больше не случится.

Если он сможет убедить Роксану продолжать работать.

Если актеры на второстепенных ролях подтянутся и соберутся.

В общем, слишком много если, думал Кендрик. Но он просто не мог, был не в состоянии согласиться на другой вариант. Она была как наркотик. Он привык.

— Может, нам тогда подумать об увольнении Мэри или Сета? Или обоих? — предложил агент. — Я знаю, они мои клиенты, но играют не очень. А кадры с Роксаной прекрасные.

— Да, мы от нее получили то, что надо, — согласился Флореску, проводя ладонью по лбу. — Но этого, черт побери, мало. Сперва, когда я готов был заменить эту суку, она стала лучше работать, а теперь, когда мы зашли слишком далеко со всеми изменениями в сценарии, она снова валяет дурака.

— Мэри и Сет стараются изо всех сил, — тихо заметил из своего угла Зак Мэйсон. — Она их специально смущает.

Мешает играть. Я сам видел несколько раз на съемочной площадке.

— Мешает играть? Не кажется ли тебе, что это звучит несколько мелодраматично? — спросил Сэм. — Это съемки фильма, а не визит Кеннеди в Даллас.

Мэйсон пожал плечами:

— Сэм, я видел сам.

— Я попрошу Дэвида еще раз поговорить с ней, — пообещал Кемдрик, вставая. — И займусь Сетом, Мэри и Джеком. Они мои клиенты, может, я смогу их припугнуть, пускай сами решат свои личные проблемы.

Но как бы спокойно он ни произносил это, Сэм внутренне поморщился от собственной лжи. Потому что личная проблема спала с ним, и он это понимал.

Околдован.

Это слово плавало у него в мозгу, оно отпечаталось не только в сознании, а внедрилось гораздо глубже. Оно являлось символом счастья, нирваны, в которую он впадал с ней. Кендрик лежал на двуспальной кровати в номере Роксаны, чувствуя себя так, как давно не чувствовал. Он начинал заниматься с ней любовью медленно, потом все больше возбуждаясь. Она терлась о его кожу, концы блестящих угольно-черных волос щекотали его, прикасались к его возбужденной плоти. Сухими горячими губами он прикусывал ее соски, а она массировала его мошонку… Он уже был готов, испытывая почти боль от нетерпения. Потом она сползала с него, вставала на стройные колени, приникала ртом между ногами Сэма, и ее красивые красные губы ритмично двигались вверх-вниз, замирая на секунду, ее розовый язычок возбуждающе полз по всей длине его плоти, до самого основания… Ему казалось, он сходил с ума, когда смотрел на ее красивое лицо с таинственной улыбкой. Схватив свою маленькую ведьму под мышки, он клал ее на живот поперек кровати, убеждался, что она готова, и начинал дразнить, прижимаясь возбужденной плотью, проникая пальцами во влажные глубины, доводя до последней черты, пока она не начинала выть, целовать его руку, торопя и моля об облегчении. С невероятным ощущением мужской силы, распиравшей его вены, он соглашался и глубоко впивался в ее бархатное тело, давая обоим насладиться невероятным оргазмом. Таким, на какой он был способен в семнадцать лет. Сэм чувствовал, как стройное тело любовницы бьется под ним. А потом, свернувшись, она голая лежала в его объятиях. Как котенок. Ее маленькое совершенное тело отдыхало. Голова покоилась у него на плече, он даже не мог дышать от обожания, он хотел ее защищать от всех и всего на свете.

— Я думаю, Изабель — самая везучая женщина в мире, — пробормотала Роксана.

Сэм засмеялся:

— Мы с Изабель не спим уже много лет.

— Да что ты? Ты говоришь просто так, чтобы доставить мне удовольствие. — Она шутливо ткнулась в него.

— Да клянусь. Она этим не интересуется. Изабель любит давать приемы, вращаться в светском обществе, — пожал плечами Кендрик. — И хорошо. Мы не ссоримся. Я думаю, большинство крепких браков держится только на этом.

— Да как-то это не слишком здорово, Сэм. Это ведь означает одиночество.

Ее слова, словно холодное лезвие ножа, воткнулись прямо в самое уязвимое место в душе. До тех пор пока он не начал встречаться с Роксаной, он ни о чем таком не задумывался. Сэм Кендрик даже не понимал, что чего-то в его жизни не хватает. Он был одержим желанием пробиться наверх и удержаться там. Сексом, от которого отказывалась Изабель, он занимался с дорогими проститутками. Его жена могла воздерживаться от секса, но от общественной деятельности — нет. А любовь? Сэм любил детей. Обоих подростков, которые учились в Англии на полном пансионе.

Видимо, в самой лучшей школе — ее ведь выбрала Изабель.

А любовь, чувства, которые он испытывал к ней прежде, умерли, как умирают люди от недоедания. Он и не заметил, когда они умерли, но не тосковал по ним, поняв, что их больше нет.

— А ты чувствуешь себя одинокой?

Слова вырвались прежде, чем он успел остановить себя.

Он не хотел, чтобы она догадалась о силе его влечения к ней. Он не желал ее вспугнуть. Сколько мужчин, сколько любовников ломали судьбы холодных красавиц моделей?

Сэм не хотел думать об этом, но он не собирался ее отпускать.

— Я все время одинока. В этом фильме тоже, — прошептала Роксана. — Это очень трудно, Сэм. Правда, очень.

Они обвиняют меня во всем. — Слова ее, полные боли, повисли в воздухе. — Не пытайся отрицать. Я знаю, это правда. Сет, Мэри, Джек — прекрасные актеры, мои сцены, может, не так уж хороши на пленке…

— Ты играешь превосходно, дорогая.

Она благодарно стиснула руку Сэма.

— Ты ко мне просто очень добр. Но они ужасно мешают. С тех пор как я сказала Заку Мэйсону, что не хочу вступать с ним в связь, он сделал мою жизнь невыносимой. А Фред не прощает даже мелкой ошибки… Но главное — Меган Силвер.

— Меган?

— Она постоянно переделывает мои сцены. Я пытаюсь вжиться в роль, Сэм, играть как надо, но иногда просто не могу… Я попросила Дэвида поговорить с ней, она ведь его клиентка. Он пытался. Даже не знаю, что еще сделать. Фреду она просто нравится.

— А почему сейчас она переписывает сцены? — спросил ошарашенный и разозленный Сэм. Боль в голосе Роксаны рвала его сердце на части.

— Я думаю, так надо. Все идет недостаточно хорошо, понимаешь ли, не так, как задумано. Пришлось кое-что переделать из-за перемены места съемок. Но она пользуется моментом, чтобы принизить роль моей героини. И никто ее не останавливает.

— Все, забудь о ней. Ее больше нет, — сказал Сэм.

— О, Сэм. Действительно, месяца два назад в Лос-Анджелесе она была достаточно мила. Она здорово изменилась, выбелила волосы, накупила дорогой одежды…

— Да, она изменилась, — согласился Сэм, вспоминая Меган Силвер. В последний раз она показалась ему приятной девочкой, может, слегка наивной, но довольно милой, с каштановыми волосами и в джинсах. Со стилем. Симпатичное создание, трудолюбивое, хрупкое, но с большим самоуважением. А кончилось, наверное, тем, что вечно распухающие ряды голливудских проституток получили пополнение. — Все, с ней покончено, Роксана. Забудь. Просто сама старайся изо всех сил, — повторил он, целуя ее в макушку.

— Я буду, Сэм, — пообещала Роксана, и мимолетная улыбка тронула ее рубиново-красные губы. — Не беспокойся. Буду.

Глава 27

— Я хочу, чтобы ты пошла к доктору, — повторил Пол.

Элеонор с несчастным видом посмотрела на мужа. Губы Пола были сжаты в твердую линию, лицо побелело от гнева и разочарования.

— У меня на работе очень трудное время, — сказала она, надеясь, что он поймет ее.

Он должен поддержать ее, когда она очень в этом нуждается. Иначе какой смысл быть вместе? Потому что парой удобнее ходить на приемы, на которые у нее все равно нет времени? Ради общего счета в банке? Ради монотонного секса, предписанного доктором Хэйди и предназначенного для одной-единственной цели: забеременеть? Она должна идти в клинику на проверку через месяц. И каждую ночь она молилась Богу, чтобы наконец зачать. Потому что все эти диаграммы, глупые позы и термометры она вряд ли долго выдержит.

Первая крупная стычка произошла между ними в свадебную ночь. Элеонор, которая хотела подавить в себе чувство клаустрофобии, ощущение, что попала в западню, пришла в спальню в самом сексуальном одеянии, которое у нее было, в красивых черных атласных трусиках и… без колпачка. Кухонными ножницами, со смехом, она разрезала его пополам, положила в коробочку, перевязала подарочной красной ленточкой и опустила на подушку Пола.

Он открыл коробочку и расхохотался, а потом подал жене маленький пузырек с таблетками.

— Прости, что не перевязал ленточкой.

— А что это? — улыбаясь, спросила Элеонор. — Они стимулируют половое возбуждение?

— Не совсем, — сказал Пол, а его красивое лицо вдруг стало серьезным. — Это новое лекарство, самое новейшее, только что утвержденное федеральной службой. Оно не дает немедленного эффекта, но чем скорее ты начнешь курс лечения, тем лучше.

— Это лекарство, чтобы забеременеть? — спросила пораженная Элеонор.

— Совершенно верно, — гордо кивнул Пол. — Самое лучшее из существующих.

Элеонор не сразу пришла в себя и молчала, а потом заставила себя сказать совершенно спокойно и очень тихо:

— А ты не подумал, что, может быть, я смогу попытаться забеременеть естественным путем, прежде чем принял решение пичкать меня гормонами и химией?

В общем, вечер получился не слишком удачным. А дальше пошло еще хуже.

— Да у всех на работе неприятности. — Пол пожал плечами. — Ты не одна, у кого проблемы, сама знаешь. И нечестно по отношению ко мне использовать это как оправдание, чтобы избегать исполнения супружеских обязанностей.

— Чего? Супружеских обязанностей? — спросила Элеонор. — А в чем они заключаются, Пол? Быть готовой заниматься сексом в ту же секунду, как я переступаю порог дома? Чтобы не пропустить оптимальный день для зачатия? Смириться с тем, что ты не можешь заниматься со мной любовью в другое время, когда захочется, чтобы не растратить попусту драгоценную сперму? У меня нет проблем на работе, Пол. Просто у меня страшный кризис, он угрожает разрушить мою карьеру. Я могу потерять абсолютно все, чего добилась в жизни. А ты хочешь, чтобы я приходила домой и каждую ночь была готова к сексу. Каждую ночь! Не важно, хочется мне или нет! Я, в конце концов, не породистая кобыла!

— Мы можем поговорить об этом в другой раз, — сказал Халфин, холодно посмотрев на жену. — А сейчас я хочу, чтобы ты выяснила причину регулярной тошноты. Если у тебя аллергия или вирус, это может плохо сказаться на том, к чему мы так стремимся.

— О'кей, о'кей, — устало согласилась Элеонор.

От его слов у нее пропало всякое желание спорить. Она должна пойти к доктору из-за недомогания, но не потому, что вирус ей может причинить вред, а по другой причине: болезнь может повредить хорошо разработанному ее дорогим мужем плану зачатия.

«Он заботится не обо мне. Он заботится о жене, которая должна скоро стать матерью его детей, — подумала Элеонор. — Неудивительно, что он пришел в такую ярость, когда я настаивала на сохранении своего имени. Это лишало некоторого глянца семейную картину, которую он создал в своем воображении. Но Элеонор Халфин? Элеонор Маршалл Халфин? Только через мой труп…»

Она взяла сумочку, перекинула ее через плечо, обтянутое темно-зеленым кашемиром, другой рукой подхватила кейс. Вдруг ей все стало совершенно безразлично. Единственное, чего хотелось Элеонор, — это прийти к себе в кабинет и провести еще один дьявольски утомительный день, пытаясь спасти свою работу.

«Ну что ж, я заслужила это, — сказала она себе. — Может, Пол и не любит меня, но кто сказал, что он должен любить? Я сама не умираю от романтической страсти к нему».

Я хотела иметь мужа, чтобы оградить себя от жалости окружающих. Он хотел жену для завершения образа преуспевающего современного человека. Но после Чарлза и Дианы разве кто-нибудь еще верит в сказки? Мы похожи. Мы с ним похожи. Два циничных человека, которым удобно партнерство в браке. В конце концов все сводится к этому. Может, все браки — просто своего рода сделки?

Я была дурой, когда верила, что бывает иначе.

— Хорошо. Я скажу помощнице, чтобы записала меня на прием к доктору Хэйди, — пообещала Элеонор.

Ее муж вежливо кивнул.

— Спасибо. — Довольный, он протянул к ней руки. — Кто знает, может, тошнота по утрам означает, что ты уже беременна, а мы просто не понимаем?

— Кто знает, — согласилась Элеонор, выходя из дома.

Она нажала кнопку дистанционного управления, дверь «лотоса» открылась, Элеонор с удовольствием нырнула в мягкое кожаное кресло и, положив руки на руль, погрузилась в мысли об «Увидеть свет», пытаясь продумать пути выхода из бюджетной катастрофы.

В конце концов, что она может сказать мужу? Что недомогание мешает ей забеременеть? Насколько она знает, это не следствие аллергии или вируса. Это следствие стресса от разбитого сердца.

Меган Силвер склонилась над компьютером, присланным от Элеонор Маршалл, и яростно колотила по клавишам. Обжигающее дневное солнце палило затылок и шею.

Жара наваливалась со всех сторон, отражаясь от порошкообразного белого песка. Кожа Меган стала липкой, ей было неуютно от лосьонов и гелей, которые она втирала в себя, чтобы спастись: лосьон от солнца, средство против пота, спрей от насекомых, кокосовое масло для увлажнения. Но несмотря на все ухищрения, пот стекал со лба, струился по ногам. Руки сводило судорогой от усилий, голова трещала от мигрени.

Не лучший способ сосредоточиться.

Не лучший способ написать вдохновляющий сценарий.

Но именно это она должна сделать. Иначе с фильмом ничего не получится. Все отсрочки, все неполадки с оборудованием, проблемы с площадками, пересъемка сцен — все вело к тому, что они выходили за рамки бюджета и нарушали сроки. Единственный, кто продолжал держать фильм и не давал ему развалиться, — Флореску. Он орал на всех, работал, как маньяк, снимал, делал дубли до тех пор, пока не добивался желаемого. Меган целыми днями переписывала сценарий, каждый день меняла ту или иную сцену.

Флореску сказал, что полагается на нее. И Меган, которой до отчаяния хотелось хоть у одного человека в проклятой киногруппе вызвать уважение, старалась не обмануть его ожидания.

Но напряжение было слишком велико.

— Меган, как ты думаешь, сможешь что-то сделать для Питера?

Она подняла голову, прикрыла глаза ладонью и увидела Сета Вэйса. Этот сорокапятилетний актер держался довольно робко, что ей нравилось, он совсем не был затронут звездной болезнью. Роксане Феликс не мешало бы поучиться у мистера Вэйса, подумала Меган язвительно. Но эта сука, получи она три «Оскара», как он, все равно бы не угомонилась.

— А где ты хочешь? В сцене, когда он убегает от преследователей?

Вэйс кивнул. Красивые глаза смотрели куда-то поверх головы Меган, и она поняла, что он мысленно прокручивает эту сцену. Еще плюс Сету. Он на самом деле думает о фильме.

— Он уже был ранен, когда мы собирались стрелять в него в лесу. Так ведь? И он еще раз ранен. Но теперь мы уже на берегу, а выстрел в ногу означает, что в рану попадает песок…

— А песок разъедает открытую рану, это очень больно, — закончила Меган за него. — Как соль. Ну конечно, я сама должна была додуматься. Сет. Я же идиотка.

— Нет, ты настоящая героиня, Меган, — сказал он ей улыбаясь. — В одиночку спасаешь фильм. Во всяком случае, Фред все время твердит об этом.

— Уходи, — сказала Меган, вспыхнув от удовольствия и одновременно отыскивая в компьютере героя Питера Каваджо.

— Сет, Меган, как дела? — дружеским тоном спросил Дэвид Таубер, подходя к ним и широко улыбаясь Сету.

— Идут, — коротко ответила Меган.

Но почему Дэвид спрашивает ее о деле только в том случае, если Зак или кто-то из коллег находится рядом? То, как он подлизывается к клиентам Сэма, отвратительно, подумала Меган. Он им откровенно лижет задницу. Хвалит их игру, спорит с замечаниями, которые делает им мистер Кендрик. Приносит извинения за то, что «Эс-Кей-ай» не обеспечила им полный комфорт, а на самом деле стремится привлечь их внимание к неудобствам. Но наедине с ней он никогда не хвалил ее работу. Никогда не поддерживал. Наоборот, он злился, если она не восхищалась им, не говорила ему постоянно, какой он умный. А если от усталости Меган не хотела заниматься сексом, он приходил в ярость.

Как это он сказал ей вчера ночью? Натуральная эгоистка?

Кажется, так.

Меган чувствовала, как душа ее отворачивается от Дэвида Таубера. Она начинала подозревать, что влюбилась в первоклассную дрянь.

— Мы тут пытаемся немного изменить диалог «для Каваджо, — объяснил Сет. — Надо показать, как он страдает.

Думаю, я это лучше сыграю. Сэм мне прямо сказал, что сцена в лесу не удалась. Он говорит, я в ней сердитый, а должен быть остроумный. Я пытался ему объяснить, что тут не до остроумия, когда героиня постоянно забывает или намеренно перевирает текст роли.

Меган подмигнула ему. Большинство людей на площадке терпеть не могли Роксану Феликс.

— А на мой взгляд, ты был просто великолепен, — успокоил его Дэвид. — Может, и надо сцену дотянуть, но ей-богу, ты меня восхитил.

— Спасибо, спасибо, — сказал актер и, улыбаясь, ушел.

Меган посмотрела на Дэвида.

— А прошлой ночью ты говорил совсем другое. Ты обозвал его деревянным.

— Боже мой, да тише ты, — прошипел Таубер, оглядываясь через плечо и удостоверяясь, что Вэйс далеко и не слышит. — Он талант, Меган. А талант надо всегда поддерживать.

— Я не заметила, чтобы ты меня хоть немного поддерживал.

— Ты сценарист. И я все время рядом с тобой, — нетерпеливо бросил Дэвид, глядя на часы. — А теперь мне пора возвращаться на площадку.

— Не можешь упустить случай подлизаться еще и к Мэри? — спросила Меган, удивляясь собственной смелости. Она не сказала Дэвиду ни единого слова наперекор с того дня, как он спас ее от мистера Чикена. Может, жара действует… Но почему-то сейчас она испытывала не страх, а удовольствие.

А если Фред прав? — спросил ее внутренний голос. — Что, если не Дэвид спас тебя, а ты сама спасла его?

—  — Что?! — со злостью выпалил Дэвид и уставился на Меган. Что за чушь? Что это Меган себе позволяет? Или вообразила себя Роксаной?

— Мэри и Сет — клиенты Сэма, Дэвид, — упрямо сказала Меган. Кендрик всегда относился к ней с уважением, чего никак нельзя сказать о ее собственном агенте. — А ты копаешь под него. Не думаю, что это правильно.

Дэвид Таубер угрожающе наклонился к ней, прищурившись.

— Слушай, ты, — сказал он тихо, — не твое дело. Если повторишь то, что сейчас сказала, кому-то на площадке — хоть кому-нибудь, — очень пожалеешь.

Меган холодно посмотрела на Дэвида:

— Ты мне угрожаешь, Дэвид?

Он выпрямился. Он не хотел слишком далеко заходить с этой глупой девчонкой. Кто знает, что она может выкинуть в таком настроении? У Меган появилось свое мнение? Надо задавить в зародыше. И скорее. Но сейчас ему некогда.

— Поговорим об этом вечером. Наедине, — вежливо закончил он.

Меган выключила компьютер и встала, поправляя юбку.

— Не думаю, Дэвид. — Она покачала головой. — Сегодня я буду спать в другой комнате.

— Ты это не всерьез, — сказал он, ничуть не обескураженный и совершенно уверенный в себе.

— Именно всерьез, — сказала она. — Мне нужно побыть одной.

— Ну конечно, тебе нужно время лично для себя! — прорычал Таубер, и Меган поймала себя на том, что с ужасом смотрит на его искривленные насмешкой губы. Она пыталась напомнить себе, что Дэвид Таубер — тот парень, о котором она мечтала, но ничего не получалось. Когда они оставались наедине, глянец все чаще сползал с Дэвида, и сейчас он походил не на безукоризненного суперагента, каким она его раньше воспринимала, а на избалованного мальчишку. — Всегда я, я, я! Не одна ты занята работой, Меган. А как насчет меня? Как ты думаешь, что я должен делать сегодня ночью? И это после всего, что я для тебя сделал!

Меган почувствовала себя отчаянно уставшей и совершенно несчастной. Она провела рукой по своим платиновым волосам. Сейчас она ужасно жалела, что покрасила их, но все это она сделала в надежде понравиться парню, который оказался пустым местом. Короткая юбка, прическа, дорогие тряпки — все это совершенно не подходит настоящей Меган Силвер. Вдруг она почувствовала укол совести.

И решила, что, как только окажется дома, первым делом вернет настоящий цвет волос, наденет удобные джинсы и майку. Никаких ее жертв, поняла она сейчас, Дэвид Таубер не стоил.

Меган вынуждена была признаться ребе, что не любит его.

— Дэвид. Пожалуйста. Я в нокауте. Мне надо выспаться и передохнуть.

— Нет, никоим образом, леди. Ты будешь сегодня, как всегда, спать в нашей комнате. — Дэвид ощетинился от злости. — Ты ведь хотела быть со мной? Прекрасно. Придется играть по моим правилам.

Меган сделала для себя новое открытие: он ей даже не нравится.

— Все кончено, Дэвид, — устало сказала Меган.

И это была правда. Просто Меган Силвер еще раз обманулась в своих романтических мечтах. Дэвид Таубер никогда бы не мог заменить…

Она тут же подавила в себе эту мысль, не дав ей развиться.» Ближе к реальности, девочка, он просто не из твоей стаи. Ты сама знаешь. Никакие стилисты-парикмахеры не превратят тебя в Роксану Феликс «.

— Ты просто истеричная глупая сучка! — Таубер посинел от злости. Подумать только! Меган может его бросить! — Ты сама не понимаешь, что говоришь.

Меган подхватила портативный компьютер.

— Ну, Дэвид, вот тут ты ошибаешься, — сказала она спокойно.

А потом повернулась и ушла, оставив его совершенно ошарашенного и в бешенстве.

Том Голдман сидел в своем удобном кабинете с кондиционером, размышляя, есть ли выход из создавшегося положения. Он должен был додуматься, как с этим справиться.

Найти выход или хотя бы дать объяснение, почему не стоит делать то, что предлагает ему Джейк Келлер. Но проблема заключалась в том, что его разум молчал.

Все сказанное вице-президентом имело смысл. Спорить с его доводами невозможно. Фильм стоимостью в девяносто пять миллионов долларов уже на месяц опаздывает, перерасход бюджета составляет девять миллионов, и по всем показателям фильм ожидает крах.

« Увидеть свет» должен был стать спасением для «Артемис студиос». Если он провалится, с Элеонор Маршалл все кончено. И поскольку именно он предложил ее на должность президента, с ним тоже.

— Элеонор Маршалл взяла на себя всю ответственность за проект, — говорил Келлер. Его нарочито ласковое выражение лица было неприятным. — Ты же слышал, Том? Она угрожала мне запретить появляться на совещаниях по сценарию. Заставила меня письменно изложить все возражения по фильму, поставить подпись и дать экземпляр тебе.

Он выудил из папки с документами экземпляр с замечаниями и положил на стол Тома.

— В тот момент я даже обиделся. — Он противно улыбнулся. — Но если подумать, она оказала мне услугу. Я ведь подготовил экземпляр и для мистера Торна — в конце концов, он председатель правления. У меня было чувство, что я должен отстаивать свою точку зрения.

Келлер откинулся в кресле, наслаждаясь эффектом от своих слов. При упоминании имени мистера Торна босс побледнел.

Спасибо Роксане за подсказку, подумал Келлер.

— Понимаю, — сказал Голдман.

— Правда понимаешь, Том? — В вопросе прозвучал сарказм. — Да, так вот, я думаю, Элеонор отвечает за покупку слабого сценария. За утверждение актеров без имени. За ошибку в выборе места съемок на натуре. В общем, за то, что она выпустила проект из-под контроля. Здесь, в студии, мы не знаем, что там творится. Последнюю неделю Флореску перестал мне посылать ежедневные отчеты. А не имея возможности просмотреть отснятый материал, как мы узнаем, есть ли там что-то стоящее, что помогло бы выйти из трудной ситуации? Ты должен признать: все увиденное не вдохновляет. Ну и потом, пошли разговоры, Том…

— Уже? — спросил потрясенный Голдман.

— Ну… Слухи поползли. Я сказал в отделе паблисити, чтобы они опровергли их, но… Ты ведь сам знаешь, как бывает.

Да, подумал Голдман, я точно знаю, как бывает. Если я не дам тебе то, чего ты хочешь, ты сам все эти слухи вытащишь на улицу. И нам конец.

Стоило запустить слух, что фильм «Увидеть свет» станет хитом, как дешевые акции «Артемис» взлетели вверх. У них так долго не было хита, студия едва барахталась. Но от проекта «Мэйсон — Флореску» с полной уверенностью ожидали потрясающего успеха. Из-за репутации Элеонор, с ее четкостью и твердым следованием бюджету, никто не предполагал, что дела у «Артемис» могут пойти хуже прежнего.

Пока акции подорожали. Но если новости о возможном фиаско выплывут…

Боже, подумал Голдман и почувствовал, как паника охватывает его. А какова его доля акций? В общем, за последние двадцать лет у него накопилось прилично…

Он быстро подсчитал в уме, и ему стало нехорошо. «Забудь о потерянной работе. Так можно потерять и дом. Миллионы, вложенные в ценные бумаги, исчезнут…»

Как он все это объяснит Джордан? «О, дорогая, мне очень жаль, но я боюсь, ты не сможешь организовать благотворительный вечер в защиту тропических лесов. И к тому же, я думаю, нам надо поговорить о продаже одной из машин. И прикинуть, сможет ли наш ребенок учиться в колледже».

Боже, он ясно видел ее лицо. И оно совсем не такое, каким должно быть у жены, понимающей своего мужа.

«Элеонор бы поняла меня», — подумал Том.

Нет никакой Элеонор. Она всех нас втянула в эту мясорубку.

— Джейк, я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Голдман.

Ему очень не хотелось быть заодно с этим типом, но Джейк говорил правду. Совершенно ясно, они с Элеонор не правы.

— Хорошо, — улыбнулся Джейк Келлер. Он схватил Голдмана за горло, и они оба это понимали. — Тогда договорились. Я принесу свой план спасения фильма, сверю бюджет, подготовлю все материалы для производственного совещания на следующей неделе. Я собираюсь обвинить Элеонор по каждому пункту. — Он воинственно похлопал ладонью по документу. — Ей придется или защищаться, или предлагать лучший выход — у нее будет шанс парировать мой выпад. Но если она не справится, ты назначаешь меня главным по этому проекту сразу же.

Голдман вздохнул. Этот ход означает ее увольнение. Ни один президент не смог бы смириться с подобным. Элеонор должна будет сложить с себя полномочия, прямо там, на заседании. Перед всеми.

— Мы должны сделать это публично?

Келлер снова улыбнулся.

— Я хочу только так. Открыто. Перед всеми. Ты знаешь, как я ненавижу склоки за спиной. — Он встал, собираясь уходить. — Итак, мы договорились, Том?

Голдман взял его вялую руку и без всякого желания пожал ее.

— Думаю, да, — сказал он.

— Боже, — пробормотал Зак Мэйсон, оглядываясь вокруг.

— Впечатляет, да? — спросил Фред Флореску, довольный потрясением звезды. — Я хотел, чтобы ты посмотрел на это место вечером, прежде чем завтра начнем снимать.

Чтобы ты прочувствовал.

Мужчины стояли на краю пыльной горной дороги возле поворота на туристскую тропу, пробитую сквозь густую зелень. Здесь Флореску собирался снимать джунгли, он показывал Заку Мэйсону реальную картину. Когда они выбрались из помятого четырехколесного грузовичка, изумрудные склоны Морн-Бланк выглядели довольно обыденно. Просто густые непроходимые заросли. Но стоило сделать два шага вглубь, и Мэйсон изумленно открыл рот.

Они стояли на краю горного хребта. Тропа уходила вниз от них, поворачивая влево. Густой лес был опутан вьющимися растениями, сходившимися вверху в зеленую плотную крышу. Солнечные лучи пробивались через нее, расцвечивая огнями мглистость чащобы. Кривые деревья, покрытые неопрятной бородой влажного красного мха, росли густо по обеим сторонам тропы. Орхидеи обвивали некоторые из них. В воздухе стоял густой аромат дикой корицы, огромные папоротники виднелись повсюду, и кокосовые пальмы шевелили ветками на ветру вдоль склонов. Зак заметил маленькую ярко-голубую птичку, вспорхнувшую с ветки и пролетевшую через освещенную солнцем прогалину. Джунгли были живыми, здесь все двигалось, шумело, гудело, квакало…

— Прямо как в фильме «В поисках потерянного ковчега», — покачал головой потрясенный Зак.

Флореску похлопал его по плечу.

— Совершенно верно, амиго. Это самый замечательный фон для съемок, какой мне доводилось видеть. Именно поэтому я не намерен отказаться от этого места, что бы ни говорил Дэвид Таубер.

Зак быстро взглянул на него.

— А что именно он говорит?

Режиссер пожал плечами:

— Он говорит, «Артемис» может приостановить проект.

— Черт побери! Почему?

— Ну, если верить твоему агенту, из-за погоды.

Зак посмотрел на сверкающее голубое небо, на котором не увидел ни единого облачка — оно было голубым до рези в глазах.

— Погода мне кажется хорошей.

— Дело в том, что сейчас конец сентября. Мы должны были уже все закончить. Вот-вот начнется сезон дождей. — Флореску снова пожал плечами. — Таубер говорит, Элеонор Маршалл сделала огромный просчет, выбрав Сейшелы.

Она не учла возможные задержки, и в результате чем дольше мы здесь сидим, тем вероятнее, что нас застигнут дожди. Я говорю не о мелком дождике, как ты понимаешь.

— Ты хочешь сказать, мы попытаемся снимать во время муссонных дождей?

— А ты когда-нибудь видел такое? Так что надо собирать вещички. Иначе все мое оборудование разлетится, как карточная колода.

Зак покачал головой:

— Мне все это не нравится.

— Мне тоже, — сказал режиссер, смеясь. — Мой фильм катится ко всем чертям.

— Нет, я имею в виду другое. Что все идет не так. Элеонор Маршалл, похоже, умная женщина. С мозгами. Она не из тех, кто одобрит съемки в бурю.

— Но если бы мы укладывались в сроки…

— Она не виновата в задержках. Это все здешние типчики устраивают, — Возможно.

— Я наблюдаю за Дэвидом. Постоянно. И знаешь, уж слишком он спокоен.

— Да, невозмутимый тип, — согласился Флореску и внимательно посмотрел на Зака.

Он понимал, о чем говорит Мэйсон, и вдруг почувствовал, как выкристаллизовывается картина происходящего на съемках. У Мэйсона нет образования, но у него острый ум, который кроется под необузданной сексуальной внешностью. Именно это делало экран живым. Именно это распаляло всех с первых же дней съемок, с первых отснятых сцен.

Именно это заставит зрителей смотреть фильм не отрываясь. Зак Мэйсон очень естественный. Он способен без остатка погрузиться в характер героя, настолько глубоко, что когда Флореску командовал: «Стоп!» — Зак продолжал стоять немного не в себе: ему надо было несколько секунд, чтобы вернуться в реальный мир. Мэйсон стал настоящим героем для Флореску, и даже после совместной работы в течение нескольких месяцев этот парень все еще производил на молодого режиссера сильное впечатление. У Зака Мэйсона душа поэта и агрессивность самурая. У него необыкновенные глаза, свирепый взгляд, он гипнотизирует всех, на кого ни посмотрит.

Боже, думал Флореску. Я должен показать это на экране.

Я должен обязательно это сделать. Со времени Марлона Брандо ни в ком так не сочетались красота и мужественность.

— Да, он спокоен, — сказал Зак. — Ведь фильм «Увидеть свет» для его карьеры большой рывок, так ведь? Он заполучил Роксану, Меган и меня. Он должен биться в истерике, видя, что все идет прахом. Но он не паникует. Он просто вертится вокруг Мэри, Сета, Джека. Пытается решить их маленькие проблемы.

— Боже мой, — медленно проговорил Флореску. — Ты совершенно прав. Он ведет себя как человек, которому не о чем волноваться.

— Потому что он знает: все будет хорошо.

— Боже! — снова воскликнул режиссер. — Ты думаешь, это все подстроено?

— А почему студия должна приостанавливать проект?

Они ведь уже ухлопали тонны денег…

— Ты верно понял, — мрачно покачал головой режиссер.

— Значит, они обязаны его закончить. Может, где-то еще, но должны. Мы почти все отсняли, остался месяц. Они не могут прихлопнуть нас именно сейчас.

— А откуда «Артемис» известно о наших проблемах? Я уже месяц не посылал отснятых материалов. Разве что Роксана Феликс звонит им.

— Роксана с Дэвидом, — сказал Зак. — Он единственный парень в группе, кого она никогда не достает.

— Это каким-то образом должно быть связано с Джейком Келлером, — разволновался Фред. — Он ненавидит Элеонор Маршалл. Он метил на ее место.

— Дэвид звонил ему несколько раз. Я слышал.

Они уставились друг на друга.

— В общем, это наши домыслы, — наконец сказал Флореску. — Мы просто строим догадки.

— Но мы правы, — возразил Зак. Он откинул прядь длинных черных волос с глаз. — Ты сам знаешь, что мы правы. Ты чувствуешь это.

— А что ты хочешь сделать? Вступить в схватку с Дэвидом? С Роксаной? Ничего хорошего не выйдет. Поверь мне.

— Тогда я поговорю с Меган, — сказал Зак. — Она слабее этих двоих, она расскажет.

— Меган Силвер? Ты не прав, амиго. Она работает, не поднимая задницы. Переписывает сценарий каждый день.

Она делает все, что я скажу. И очень быстро. Нет оснований думать, что она хочет провала фильма. Девочка работает больше других в группе.

Зак кивнул.

— И все-таки есть что-то, чего я не понимаю. Она трахается с Дэвидом Таубером. Она его подружка уже несколько месяцев. Должна же она понимать, что он творит?

Флореску заметил, каким резким и презрительным стал тон Зака.

— Ну хорошо, завтра мы полезем на вершину Морн снимать сцену ухода от преследователей, в ней заняты только ты, Джим, Кит с камерой и я. Мы возьмем с собой Меган.

Там ты сможешь поговорить с ней.

— Ладно. — Мэйсон уставился на тропические деревья, его красивое лицо потемнело от гнева. — Она мне должна объяснить, что, черт побери, происходит. Мне она расскажет все, Фред.

Глава 28

— А где Меган? — спросил Зак Мэйсон. — Я хочу с ней поговорить.

Члены группы суетились на берегу, похожие на загорелых рабочих муравьев. Они спешили установить камеры, наладить свет и подготовить звукозапись. В восемь утра все были на месте. Флореску обговаривал предстоящую сцену с артистами, которые сгрудились плотнее, чтобы согреться.

Утренний бриз был прохладным. Они отставали от графика, поэтому каждая минута хорошего освещения была на вес золота.

— Не знаю. Не видел, — ответил оператор. — На нее не похоже опаздывать.

— Не видел Меган? — спросил Зак Сета Вэйса. — Она всегда приходит вовремя.

Сет покачал головой.

— Можешь спросить Дэвида или Роксану, — посоветовал он, указывая на них.

Пара приближалась, неспешно шагая по песку.

Зак прикрыл рукой глаза, чтобы лучше видеть. Они не торопились, шли рука в руке, и его подозрения еще больше усилились. Дэвид Таубер, как всегда, выглядел уверенно.

Из-за жары он был в просторных брюках, дорогих солнечных очках. На Роксане был костюм для съемок — разорванная и запачканная ночная рубашка, которую героиня порвала, спасаясь от преследователей, длинные стройные загорелые ноги хорошо видны зрителям, левое плечо оголено, рукав оторван. Ветер трепал блестящие длинные волосы вокруг шеи.

Какая красавица, подумал Зак. И какая холодная, эгоистичная дрянь. Он всегда восхищался ее потрясающей внешностью, но никогда, ни разу у него не возникло желания близости с ней. Столько красивых девушек, производивших впечатление на Зака, так много холодных красавиц моделей таяло под ним, что, откровенно говоря, трюк с показным безразличием для него не нов. Правда, надо отдать. должное, Роксана не пыталась изображать с ним ледяную богиню. Напротив, она приставала к нему. Но даже несмотря на это, он…

Зак Мэйсон понимал Роксану Феликс как никто другой. В слепящих лучах славы он ходил уже много лет, дольше, чем она, и способен был различить, где внешнее, наносное, а где суть. И если большинство людей думало, что ее мерзкое поведение отчасти демонстрация, Зак не сомневался в другом: Роксане когда-то было нанесено оскорбление, и теперь ее сердце сковано льдом. Она способна нанести удар любому, кто посмеет к ней приблизиться.

Ее жестокость и вкрадчивый тон, в котором слышалась угроза, не удивляли Зака. Как большинство раненых животных, она была опасна.

— Зак, — сказал Дэвид Таубер, — похоже, будет еще одно жаркое утро.

Да, ты, идиот, как будто на Сейшелах бывает ниже двадцати.

— Где Меган, Дэвид? — строго спросил Зак Господи, да я его не выношу, подумал вдруг Мэйсон Всегда прилизанный, волосок к волоску. И что я был за дурак, когда подписывал с ним контракт? И что такая девушка, как Меган Силвер, нашла в нем ? А, хотя да, забыл. Впрочем, она тоже ничего собой не представляет. Просто еще одна крашеная лос-анджелесская блондинка с прикидом.

Но говоря себе эти слова, он чувствовал в них фальшь.

Меган здорово работала над фильмом. Она умница. Она написала такой взрывной сценарий, и если уж ей захотелось быть с Дэвидом Таубером, а не с ним, так что? Она может выбирать кого хочет.

— Меган больше не будет с нами, — осторожно ответил Дэвид, — она собирает вещи и едет домой.

— Она делает это?

— Я уволила ее, — спокойно сообщила Роксана Феликс.

— Извини, Роксана? — повторил Зак, совершенно ошарашенный. — Что ты сделала? Ты не можешь уволить Меган! Ты что, режиссер? Фред об этом знает?

— Эй, Зак, успокойся, — вежливо сказал Дэвид Таубер. — В общем-то ее контракт с «Артемис студиос» закончился. Они заплатили ей за пребывание здесь. Роксана почувствовала, что больше не может работать с Меган, и Сэм Кендрик, который руководит моим агентством…

— Я знаю, кто такой Сэм Кендрик.

— Ну конечно. Так вот, Сэм обсудил эту ситуацию с Джейком Келлером в «Артемис», и было принято решение, что для картины будет лучше, если Меган начнет работать над другим проектом. — Дэвид заулыбался. — Тебе не надо волноваться о сценарии. Я сказал Кевину Скотту, чтобы он прислал сюда Гордона Уолкера сегодня же утром. Гордон познакомился со сценарием, он в состоянии довести работу до конца. Тебе он понравится, Зак, он прекрасный профессионал, работал над двумя фильмами Квентина Тарантино.

— Понятно, — сказал Зак с тихой угрозой в голосе. — А разве Меган Силвер не твоя подружка, Дэвид?

Агент пожал плечами:

— Я не могу позволить личным чувствам мешать бизнесу. Это было бы непрофессионально. А если дело касается моих клиентов, — добавил он, одарив яркой теплой улыбкой Зака и Роксану, — я всегда профессионален. Можете не сомневаться в этом.

— И ты уже сказал Фреду о переменах?

— Как раз собирался, — ответил Дэвид.

Роксана Феликс победоносно взглянула на него, и торжествующий огонь засветился в ее глазах.

Мэйсон глубоко вздохнул:

— Знаешь что, Таубер? Я не буду беспокоиться. Я вернусь в отель и велю Меган прекратить сборы. А потом ты позвонишь мистеру Келлеру и сообщишь, что я не могу работать в согласии с другим сценаристом. О'кей?

Побледнев, Дэвид Таубер отступил.

— А как же Роксана? — запротестовал он. — Ее творчество как актрисы…

— А мы с Роксаной немного поговорим об этом, — сказал Зак Мэйсон холодным тоном. Потом тяжелым взглядом посмотрел на супермодель. — Я уверен, к тому времени, когда ты вернешься обратно, я сумею убедить ее посмотреть на вещи с другой стороны.

— Дэвид, стой где стоишь, — вмешалась Роксана.

— Дэвид, подхвати свой зад и беги в отель немедленно, — велел Зак. — Иначе ты больше не мой агент. Ты уволен.

— Дэвид! — настаивала Роксана.

— Сложная проблема, не так ли, Таубер? — спросил Зак угрожающе. — Что бы ты ни сделал, не угодишь или Роксане или мне. Итак, если ты не уйдешь через десять секунд, между нами произойдет нечто неприятное.

Дэвид Таубер колебался. Его взгляд метался между Заком и Роксаной.

— Дэвид, останься, — предупредила Роксана голосом, полным ярости.

— Десять, — тихо сказал Мэйсон, — девять, восемь, семь…

Страдальчески вздохнув, Дэвид Таубер повернулся и ушел.

— Этого не может быть, — сказала Элеонор Маршалл. — Не может быть. Вы ошиблись.

— Нет, моя дорогая, никакой ошибки нет. Уверяю вас, — весело ответила доктор Хэйди. Она заговорщически улыбнулась Элеонор. — В наши дни результаты анализов очень точны. Особенно в лучших клиниках, таких как наша.

Элеонор вцепилась в поручни бледно-розового кожаного кресла, чувствуя, как голова пошла кругом. Слава Богу, что она сидела. Было бы трудно услышать такую новость стоя. Она могла бы потерять сознание.

— Элеонор, я клянусь, вы, должно быть, самая ненаблюдательная пациентка в моей практике, — продолжала пожилая дама. — Даже если вы подумали, что тошнота связана с чем-то другим, неужели вы не заметили задержки?

Элеонор покачала головой:

— Нет, не заметила. У меня такой хаос на работе, что нет времени думать о чем-то еще. Сказать по правде, если бы я даже обратила на это внимание, то не придала бы значения. Время от времени такое случается, когда очень напряженно на работе.

— Вы слишком много работаете, — строго заметила доктор Хэйди. — Сейчас надо сбавить активность, насколько возможно.

Но это невозможно, подумала Элеонор.

— Но все эти таблицы, доктор, — сказала она. — Вы советовали заниматься этим в нужном состоянии, в определенное время суток…

— Очевидно, не было необходимости, — сказала доктор. — Вообще-то удивительно, дорогая, — хихикнула она, — вы носите ребенка уже не один день. По крайней мере теперь не надо принимать лекарства, чтобы забеременеть.

— Так сколько же времени я беременна? Два месяца?

— Да. Скоро можно сканированием определить пол вашего ребенка, если захотите. Кого вам хочется? Мальчика или девочку?

— Мне все равно, — призналась Элеонор.

Голова шла кругом, она пыталась понять. И поняла.

Ребенок Тома! Я беременна от Тома Голдмана!

— Вы, должно быть, приняли мой совет к действию и начали заниматься любовью с женихом, не предохраняясь.

И вот результат! — воскликнула доктор с явным удовлетворением. Она перегнулась через стол к пациентке. — Ваш малыш появится через восемь месяцев после свадьбы, Элеонор. Но в наше время это мало кого заботит. В дни моей молодости все было по-другому. Я вынуждена была сказать всем, что мой старший сын родился раньше времени.

Элеонор улыбнулась пожилой даме, когда та засмеялась, подбадривая ее. Она недооценивала доктора Хэйди. Ее радость от хорошей новости оказалась очень заразительной.

— У вас будет ребенок, Элеонор! — восторженно воскликнула доктор. — Разве не замечательно?

Глядя на ликующее лицо Лиз Хэйди, Элеонор почувствовала, как смущение сменилось огромным счастьем.

Пусть все идет к черту, но у нее будет ребенок от единственного мужчины, которого она всегда любила!

— О, Лиз, это замечательно, — проговорила Элеонор Маршалл, и глаза ее наполнились слезами. — Это правда замечательно.

Роксана Феликс уселась поудобнее в темно-синем кожаном кресле личного самолета Говарда Торна. Она позвонила ему утром и попросила немедленно прислать самолет в Маэ. Если она вынуждена на время оставить съемочную площадку, то сделает это стильно.

— Могу ли я что-нибудь принести вам, мисс Феликс? — поинтересовалась стюардесса, с завистью оглядывая ее потрясающий костюм из белого кашемира. — Шампанское, вино, минеральную воду, фруктовый сок?

— Принеси мне свежий апельсиновый сок. Ломтик лимона. Никакого льда, — отчеканила Роксана.

— Да, мэм. — Девушка поспешила уйти.

Роксана сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки. Ситуацию надо очень тщательно обдумать, и ярость не лучшая помощница. Но очень трудно сдержаться.

Что вообразил о себе Зак Мэйсон? Отстранить ее на время от съемок после стычки из-за Дэвида Таубера, бесхребетного червяка, и угрожать ей? В памяти всплыл весь недавний разговор.

— Я хочу, чтобы ты уехала на неделю, Роксана. И отстала от Меган. Она единственная, из-за кого Фред еще не бросил фильм.

— А что, если не уеду? — зло ответила Роксана. Ее глаза прищурились от злобы.

— Да все очень просто, детка, — ответил Зак.

Боже, перед ней снова возникло его потрясающее лицо: серые, словно свинцовые тучи, глаза смотрели с такой угрозой, что она съежилась.

— Если ты не уедешь, я сегодня же прекращаю работу над фильмом. Прямо сейчас. Полечу обратно в Лос-Анджелес, созову пресс-конференцию. Я сообщу всему миру, какая ты дрянь. Я усажу рядом с собой Флореску. Мы оба расскажем всем, как ты разрушила фильм. А если сделаешь заявление против нас, скажешь что-то другое, я приведу свидетельства сотни разных людей, которые согласятся со мной. — Он указал на съемочную площадку. — Да, маленьких людей, Роксана, тех, кого ты топтала каждый день. Рабочих, гримеров, осветителей. В передаче Опры это пройдет с успехом. Она может называться «Что такое работать с красавицей, королевой всех сук Ада». Неплохой материал и для журнала «Вог». Я могу дать им эксклюзивное интервью.

Расскажу, как ты пыталась уволить автора сценария только потому, что приревновала ее ко мне. Я объясню им, что твое якобы «скромное» поведение на концерте «Электрик-Сити» — просто чепуха. Я скажу, что ты вешалась мне на шею, но ты настолько отвратительная змея, что я скорее предпочту трахаться с прокаженной.

— Ты не сделаешь этого, — с трудом выдавила она.

Зак Мэйсон покачал головой:

— Не играй со мной, леди. Я знаю, на что способен.

Мне этот фильм не нужен. Какую бы ты сеть ни плела, ты не поймаешь в нее меня. Я все проверну в мгновение ока.

Что же станет с твоим жирным контрактом с «Джексон косметике»?

Сукин сын! — подумала Роксана.

Она уехала с площадки, собрала вещи и час ждала самолета в аэропорту Виктории. Что сделал Мэйсон с Дэвидом Таубером, она не знала, и это ее мало волновало. Маленький мерзавец оказался пустышкой, ничего другого от него не следовало ожидать.

Не важно. Ничто не важно. Просто временная неувязка.

Через несколько дней Джейк Келлер представит новый план «Артемис», Элеонор Маршалл будет уволена, работа над фильмом возобновится. И вот тогда-то она снова появится на площадке, они переедут в более удобное место, она будет играть, как Мерил Стрип, много работать, она станет мило держаться со всеми этими глупыми наемными рабочими, и сердце Зака Мэйсона оттает.

Роксана взяла экземпляр журнала «Вэрайэти» с кофейного столика и принялась лениво листать.

Может, она все же переиграла? Ну и что? Обычно всех приводит в восторг возвращение блудного сына или блудной дочери. Когда она завоюет Зака, приняв новый облик, станет иной Роксаной Феликс, вот тогда-то маленькую мышку уволят. Сэм Кендрик уже и так ест с ее руки, а Элеонор Маршалл — история. Что же касается Меган, можно и подождать. Не велика важность.

— Ваш сок, мэм, — сказала стюардесса, подавая Роксане Феликс бокал из хрусталя, полный свежевыдавленного сока, с ломтиком лимона, как та заказала. Девушка поставила перед ней поднос из красного дерева, на котором стояли серебряный кувшин с соком и тарелочка с ломтиками лимона. — Может, вам принести ленч? Шеф предлагает дыню и икру с блинами…

— Прекрасно, — кивнула Роксана.

Привычная атмосфера уважения и роскоши окутала ее, она сразу почувствовала себя хорошо. Она думала, как станет проводить время в Лос-Анджелесе. Там наверняка для нее будут особые развлечения. Сэм Кендрик — одно из них.

Ее тело тут же откликнулось на его имя, теплое желание начало разливаться внутри. Он давал ей удовлетворение, о каком она никогда раньше не мечтала. Вообще было что-то успокаивающее в его любви, в его стремлении защитить ее; ей нравилось, как происходит порабощение Сэма Кендрика.

Более, чем порабощение какого-нибудь другого мужчины.

Ты слишком наслаждаешься этим, предупредил ее внутренний голос, ты влюбляешься в Кендрика. И ты думаешь о нем все время.

Нет! — сердито воспротивилась Роксана. Не правда! Кендрик такой же щенок, как и другие. А если ей нравится его тело, что это значит? Ничего. Даже меньше, чем ничего.

Я знаю, что сделаю, подумала она с внезапным вдохновением. Я приглашу на ленч эту глупую Джордан Кэбот. И все ей расскажу.

Да! Это станет еще одним этапом процесса разрушения Сэмюэла Кендрика. Она пустит по городу слух, что он спит со своей клиенткой. И как приятно насолить этой старой ведьме Изабель! А иначе какой смысл в том, что великий Сэм Кендрик дергается на конце нитки, за которую она тянет, если этим не похвастаться? А Джордан — прекрасная кандидатура на роль задушевной подруги. Она замужем за Томом Голдманом, новость быстро разнесется по «Артемис», а потом и по городу — достаточно пяти минут.

Роксана Феликс громко рассмеялась. Отлично!

— Могу я для вас что-нибудь сделать? — спросила стюардесса, прибежав посмотреть, не надо ли чего.

— Знаете, я думаю, можете. Дайте мне телефон, я хочу позвонить миссис Голдман.

— Черт побери! — тихо выругался Фред Флореску. Он вытер рукой мокрый лоб. — Долго еще?

— Теперь уже недолго. — Проводник повернулся, сдвинул огромный, как дерево, папоротник с пути. — Мы скоро выйдем, на площадку. Место очень красивое.

— Надеюсь, — тяжело дыша, сказал Зак. Он одернул промокшую хлопчатобумажную рубашку, которая когда-то была белой, а теперь промокла, стала серой и облепила его грудь.

Меган, тоже задыхаясь от усталости, посмотрела на него и мысленно поблагодарила Бога, что выбрала черный цвет.

Иначе в соревновании на самую мокрую майку она стала бы единственной женщиной-победительницей уже через десять минут после начала восхождения на гору.

— У вас-то, ребята, нет моих проблем. — Оператор Кит, техасец, вступил в разговор. Он был голый до пояса, лицо побагровело от напряжения. — Вам не надо тащить оборудование.

— Почему я и взял вас с Джимом, — сказал Флореску, кивнув в сторону звукооператора. — Вы южане. Настоящие мужчины, привыкшие к такой жаре.

— Да пошел ты к черту, Фред! — беззлобно сказал Джим Доллар. — В Техасе ты можешь вдыхать воздух, а не плавать в нем.

Он знал, о чем Говорит. В джунглях не только нестерпимо жарко, но и очень влажно. Меган не могла поверить, что Фред заставит их пешком взбираться на Морн-Сейшелос в такую погоду только ради кадра, в котором Зак прячется в укрытии на фоне прекрасного пейзажа. А может, и могла бы. Флореску из тех, кто всегда стремится к совершенству.

За два тяжелых месяца съемок это стало абсолютно ясно.

Если что-то не было идеальным, он переснимал. Дубль за дублем. Пока не достигал желаемого. Это доводило до сумасшествия всю группу, но никто не жаловался. Именно такое отношение к работе сделало его предыдущий фильм «Падающий свет» шедевром. И хитом. Именно фанатизм Флореску принес фильму «Лейтенант Питер» пять «Оскаров». Именно такое отношение позволит «Увидеть свет» стать самой блестящей, самой волнующей историей, которая когда-либо была доверена целлулоидной пленке. Если этот чертов фильм когда-нибудь будет закончен.

Но зачем понадобилось тащить сюда меня ? Неужели он хочет переписать сцену для одного героя?

— Пойдемте, пожалуйста, — сказал проводник, сначала по-французски, а потом переходя на местный диалект. — Пойдемте, пожалуйста, уже не так далеко.

Она поднималась по тропе вслед за Мэйсоном, пиная колючки, которые попадались ей под ноги. Это была полузаросшая туристская тропа, и по ней можно было пройти только с опытным проводником. Обрывы, отвесные кряжи, неожиданно возникавшие за поворотом, крутые гранитные стены. Выползали змеи, незаметные для нетренированного глаза.

Меган смотрела на ноги Зака Мэйсона. Одна нога перед другой, так ? И не смотреть вниз.

Чтобы как-то отвлечься, Меган снова вспомнила утренние события, пытаясь разобраться в них.

«Черт побери, что же происходит? Сперва эта задница Дэвид появляется в моей новой комнате и заявляет, что я уволена. Не объясняя ничего, велит собирать вещи и убираться. А если я подниму шум, пообещал он, мне же будет хуже. Потом через тридцать минут прибегает обратно и сообщает, что ошибся и что я должна срочно явиться на съемочную площадку. Он исчезает, как молния, я даже не успеваю его окликнуть! А на площадке никто не видел Дэвида, никто не встречал его… Клянусь, можно подумать, что все нанюхались наркотиков!»

— Прибыли, — с победным видом сообщил проводник. — Вот мы и на месте Меган подняла глаза и ахнула. Это стоило каждой секунды ее мучений. Площадка была в сорок футов шириной, из серого гранита, на краю большой пропасти, склоны которой заросли зелеными пальмами. Отсюда открывался вид на Национальный парк. Внизу, под ними, туман пробирался сквозь гущу джунглей, птицы порхали по верхушкам деревьев, были видны бездны и пики, изумрудные долины Кричали обезьяны, тихо посвистывали птицы, жужжали насекомые. Море, видневшееся вдали, было сапфирово-голубое. Оно сверкало под разрозненными облачками, неспешно плывшими по небу.

Все совершенно пустынное и первобытное.

— О, люди! — выдохнул Джим Доллар. — Невероятно!

— Это будет самый лучший в истории кино кадр, снятый общим планом, — сказал Флореску, впавший в настоящую экзальтацию. — Хорошо, ребята, давайте готовиться.

Я не хочу потерять ни секунды света.

— Нет, пожалуйста, нет, надо вернуться, — настойчиво запротестовал проводник, качая головой. — Посмотрели — и назад, да? — Он указал на горы, на тропу, по которой они сюда взбирались.

— Нет, дружок, не выйдет, — ухмыляясь, заявил Кит. — Мы только что поднялись сюда, и я не зря тащил эту камеру на Эверест, не ради пары туристских снимков.

— Я иду обратно. Вы должны идти со мной. — Он переминался с ноги на ногу, глядя на американцев. — Надвигается буря.

— Буря? — удивился Флореску.

Проводник кивнул.

— Сезон муссонов. Ветер, дождь. — Он взволнованно развел руками. — Очень опасно. Я возвращаюсь. Так вы идете или нет?

— Нет, — сказал Флореску. — Ты, наверное, рехнулся.

Какая буря? Если буря, то уж не сегодня.

— Погодите, — вмешалась Меган. — Фред, я думаю, мы должны прислушаться к парню. Он местный. Вряд ли он ошибается.

— Да ладно, — махнул рукой Кит.

— Дорогая, посмотри на небо, — ласково предложил Флореску. — Я понимаю, уже начало сезона дождей Но ты взгляни на небо. Оно чисто-голубое. Где там муссон? А?

Меган посмотрела вверх. Да, он прав. Кроме пары белых барашков, на небе ничего нет, оно ясное и голубое до самого горизонта.

Проводник, сердито бормоча, исчез на тропе, по которой они пришли.

— Вот так всегда и бывает, если заплатишь заранее. — Флореску пожал плечами. — Но раз мы уже здесь, я думаю, вернемся и без него. Не будем спешить.

— Правильно, — сказал Джек, устанавливая свет.

— Зак, ты готов? — спросил режиссер.

Зак кивнул.

— Ну, поехали!

Пока Флореску и Кит устанавливали оборудование для съемки последних кадров, Зак Мэйсон подошел к Меган, которая сидела на гранитном камне и торопливо строчила в блокноте.

— Можно посидеть с тобой?

Она удивленно подняла глаза.

— Конечно. Подкати валун и будь моим гостем.

— Я бы хотел поговорить с тобой о Дэвиде Таубере, — сказал Зак, прислонясь к камню.

Он вытянул длинные ноги, крепкие, мускулистые, обтянутые брюками из телячьей кожи — часть его съемочного костюма. Меган старалась не смотреть на его обнаженную грудь, покрытую жесткими черными завитками. Именно таким хотел показать Флореску героя Зака в бегах. От него должно было веять животным инстинктом выживания.

Именно это создаст атмосферу чувственности, в которой они с Морган соединятся и начнут заниматься любовью на берегу, глубокой ночью, под крики преследователей. Глядя на Мэйсона, Меган была совершенно уверена в реакции зрителей на эту сцену.

— Не трать зря время, — холодно сказала она. — Мне нечего сказать о нем.

— Да? Ну что ж, а мне есть, — настаивал Мэйсон. — Ты должна была задуматься о…

— Зак, нам надо немедленно уходить отсюда, — перебила его Меган, — посмотри туда.

Она указала на запад. Зак увидел тяжелые темные тучи, стремительно двигавшиеся прямо на них. Поднимался ветер, мелкие белые облачка пробегали над ними, закрывая солнце, из-за чего время от времени темные тени падали на туманный лес внизу.

— Мы уходим через полчаса, — нетерпеливо сказал Зак. — Не уклоняйся от темы. Это…

— Нет, надо собираться! — замотала головой Меган. — Чтобы через десять минут нас тут не было! Иначе буря накроет нас прямо в горах.

— Не психуй.

— Я психую, Зак? Посмотри, как быстро летят облака.

Он снова взглянул на небо и почувствовал легкую тревогу. Облака на самом деле подошли гораздо ближе за последние несколько секунд.

— Фред, — окликнул режиссера Зак, — похоже, наш маленький дружок был прав, вот-вот разразится буря. Я думаю, пора сматываться.

— Да? Хорошо. Дай мне еще минутку, — отмахнулся режиссер. — Потрясающий свет над джунглями. Я должен это запечатлеть.

— Фред, — сказала Меган. — Вы…

Ее слова внезапно прервал сильный порыв ветра, он прижал ее спиной к валуну. Микрофоны закачались на штативах.

— Черт! — выругался Джим Доллар. — Откуда это?

— Слушай, Фред, давай, пошли, — сказал Зак, поднимаясь и направляясь к режиссеру.

— Еще десять минут, — Флореску не отрывал глаз от объектива, — это все, что я прошу. На пленке будет потрясающе.

Еще один сильный порыв ветра налетел с запада, на этот раз на Меган упали капли дождя. Взволнованная, она обернулась и увидела, как опрокинулось звуковое оборудование. Сильный ветер вырвал у нее из рук сценарий, и он полетел к краю площадки. Кит бросился за ним, но слишком поздно. Белые листы бумаги поплыли над краем обрыва, словно сухие листья, и рукопись, рассыпаясь на отдельные страницы, закружилась над джунглями.

— Слушайте, у нас будут неприятности, если мы еще помедлим, — взволнованно сказал Кит Флореску. — Не нравится мне все это.

— Хорошо, давайте отсюда выбираться, — нехотя согласился режиссер. — Замолчите, ребята. Зак, поможешь? Нам надо поскорее…

И вдруг они все погрузились во тьму. Черная туча плотно закрыла солнце, и на них обрушился дождь. Техники заметались по площадке, ругаясь и выключая все, что только можно. Раздался ужасающий удар грома. Меган вскрикнула, когда ослепительная вспышка молнии перерезала горы.

Ничего не соображая, она рванула вперед и поскользнулась на мелких камешках. Зак Мэйсон, гибкий силуэт которого был отчетливо виден, потянулся к ней. Небо раскололось, и дождь полился бурлящим потоком. Длинные ленты воды пробивали густоту леса, пригибали к земле молодые пальмы, вырывали с корнями кусты и смывали их в пропасть.

Меган ринулась к Заку; Джим Доллар закричал, коснувшись оборванного провода. Флореску в ужасе смотрел, как слабый голубой свет электрического разряда затрещал вокруг его звукооператора. Он попытался сделать хотя бы шаг против ветра, но новый порыв стихии отбросил его назад.

Боль и ужас пронзили тело Флореску, он вдруг увидел, как Зак и Меган, схватившись друг за друга, потеряв равновесие, покатились назад. Меган вопила от страха, но скоро ее голос стих глубоко в пропасти…

Режиссер на четвереньках стал пробираться через площадку, борясь со штормом. Он добрался до края пропасти и попробовал заглянуть в нее, выкрикивая имена Зака и Меган, пытаясь разглядеть, куда они упали. Но ничего, никого, только колотящаяся на ветру зелень джунглей. Это было последнее, что увидел Флореску, перед тем как потерять сознание.

Глава 29

Они встретились в «Чейзен», за ленчем. День был яркий, солнечный, но Изабель Кендрик не замечала этого.

Она клевала салат «Цезарь», потягивала маленькими глотками охлажденную минеральную воду, как обычно, время от времени кивала, приветствуя знакомых — всяких льстецов, которые подходили к столику высказать свое уважение. Но сердце ее застыло. Под элегантным голубоватым костюмом кровь в аристократических венах Изабель, казалось, заледенела.

— Правда? Она именно так и сказала? Продолжай, дорогая. Мне просто не терпится услышать все до конца, — сказала она, подаваясь вперед, желая приободрить собеседницу.

На самом деле это так и было. Каждое слово, будто кинжал, пронзало сердце Изабель. Она готова была закричать от ужаса и ярости, но тем не менее ничего такого не делала, она находилась словно под гипнозом. Чем больше Изабель узнавала о своем враге, тем сильнее ожесточалась. Казалось, натура Изабель Кендрик раздвоилась. Одна часть оставалась нетронутой штормом эмоций и спокойно наблюдала со стороны. И как бесстрастный наблюдатель, любопытствовала узнать, насколько глубокую могилу вырыла себе Роксана Феликс.

— О, Изабель, не могу, — замотала головой Джордан. — Все остальное еще хуже. Вы же знаете, что обычно Сэм говорит в постели. Он сказал ей, что готов защитить ее от кого угодно, от любого, кто попытается ее обидеть. Он готов убить каждого… за нее. Ну и еще она обсуждала… ну как бы сказать… Ох… технику…

— Правда? — поинтересовалась Изабель. — И что, она находит моего мужа удовлетворительным?

— О да! — горячо ответила Джордан, утратив всякую бдительность. — Вы бы слышали ее. Она уверяет, что он самый лучший двуногий… трахальщик. Она кончает бессчетное число раз. Если верить Рокси, Сэм — самый лучший любовник на планете. Он… — Джордан внезапно замолчала, взглянув в застывшее лицо Изабель. — Ну, похоже, он устраивает ее, — закончила она.

Некоторое время они ели молча.

— Как неловко, наверное, тебе было, моя дорогая, — сказала наконец Изабель, сверля взглядом Джордан. — Тебе пришлось сидеть и слушать эту ложь — и от кого? От своей бывшей школьной подруги! Но надо быть сострадательными. Бедняжка просто заблуждается, если она, конечно, не патологическая врунья.

Джордан Кэбот Голдман разгладила на коленях розовое шелковое платье и судорожно сглотнула. Надо, конечно, было это все преподнести поделикатнее. Сначала она была в экстазе от предвкушения встречи с Изабель. И не только потому, что делала большое одолжение миссис Кендрик. Была еще одна причина: она сравнивала счет за ее помощь с Томом. Но больше всего ей хотелось увидеть собственными глазами, как старая сука начнет корчиться от унижения. Не так уж часто удавалось, да пожалуй, никогда и никому не удается, увидеть Изабель Кендрик униженной. Джордан собиралась насладиться каждой секундой триумфа, играя при этом роль преданной и сочувствующей подруги, внутренне ликуя как никогда. Кстати, они обе это понимали. Но все обернулось не совсем так. Джордан говорила не больше пяти минут, рассказывая о Роксане, когда выражение лица Изабель заставило ее замолчать.

Та сидела совершенно спокойная, буравя ее зелеными глазами. Она была напряжена, но не от шока — скорее это было напряжение кобры, свернувшейся кольцами и готовой к броску. Голос Изабель подтвердил опасения Джордан. Ровный нежный голос звучал более грозно, чем крик или отчаянные рыдания.

Джордан мгновенно уловила сигнал опасности и изменила тактику. Никаких кровавых деталей. Только сухой отчет от фактах. Изабель наблюдала за ней, словно ястреб. Джордан инстинктивно понимала: стоит ей выказать хоть каплю удовлетворения, с ней все кончено. Это будет означать ее конец как наследной принцессы. Это будет означать начало настоящей войны с Изабель, к которой она не готова. По крайней мере пока, дерзко подумала Джордан.

Во всяком случае, сейчас ей предложена другая трактовка. Совершенно четкая и ясная. Роксана лжет. Изабель не собиралась допустить даже на секунду, даже перед ближайшей приятельницей, что Сэм изменяет ей с кем-то. С супермоделью, с которой он встречается регулярно. Раньше он спал со всякими проститутками. И был очень осторожным. Как и большинство дам в Беверли-Хиллз, с которыми она встречалась за ленчем, Изабель не обращала внимания на такие связи. Наоборот, подумала Джордан, она сбрасывала на них «неприятные обязанности». Роксана другая. Она фигура, которая что-то значит. Вмешательство Роксаны в семейную жизнь Изабель могло означать для миссис Кендрик потерю лица. Более того, потерю вообще всего. Джордан слегка раздраженно встряхнула волосами. Все это значило, что Изабель ставила себя над ней, Джордан. В конце концов, она же призналась Изабель в своих тревогах насчет Элеонор Маршалл. Она готова была раскрыться перед Изабель полностью, признаться в своей слабости. Но Изабель хотела, чтобы Джордан согласилась: Роксана лжет. Хотя из рассказа Джордан было ясно: она поверила каждому слову Роксаны Феликс.

— Или ты так не думаешь? — спокойно спросила Изабель.

Джордан глубоко заглянула ей в глаза и увидела в них стальной блеск. Это вызов. Сейчас придется принимать решение — она с миссис Кендрик или против нее? Совершенно ясно, середины быть не может.

— Да нет, конечно, нет, — заторопилась Джордан. — Я вообще думаю, что ей нельзя верить. Говорят, все эти модели живут в мире фантазий.

Достаточно ли ясно она выразилась, подумала Джордан. Она, конечно, допустила бы грубейшую ошибку, скрестив шпаги с Изабель. Стоит раз посмотреть на эту каргу, чтобы понять, насколько она опасна. Очень опасна.

— Я думаю, ты совершенно права, дорогая, — сказала Изабель, нежно улыбнувшись ей.

Джордан обмякла в кресле, ощутив облегчение и поспешила укрепить свои позиции.

— Поэтому я и решила встретиться с вами, Изабель.

Когда люди вроде Роксаны начинают верить в свои собственные фантазии, это значит одно: пора остановить их. — Она решительно отпила минеральной воды. — Я хочу сказать: она, может, и витает в облаках, строит иллюзии, но мы не должны позволить ей везде болтать всякую чепуху.

Так ведь? Мы должны положить этому конец.

Изабель удовлетворено откинулась на спинку кресла.

— Разумеется, дорогая, именно так мы и должны поступить. Да, именно так.

Она подхватила несколько блестящих листиков зеленого салата, макнула в приправу и отправила в рот, сопроводив тонкими гренками и сыром пармезан с теплым ореховым маслом. Внезапно Изабель снова с удовольствием почувствовала вкус еды. Она сейчас как бы проводила разминку перед боем, это очень возбуждало и волновало.

Слишком долго у нее все шло легко и гладко. Она разбивала в пух и прах претензии соперниц на пост Королевы Пчел. Она устраивала самые блестящие и самые живописные приемы из года в год. Довела список приглашенных гостей до абсолютного совершенства. Никто не мог превзойти ее в умении составить поразительную смесь персон известных, блестящих, благородных и красивых, способных привлечь людей властных и достаточно властных. В городе давно известно, что большая часть сделок заключается за коньяком у Кендриков, а не за завтраком или игрой в поло.

Изабель дирижировала общественной жизнью Лос-Анджелеса. И у нее не было соперниц. Вероятно, поэтому жизнь стала казаться скучноватой.

Роксана Феликс все изменила. Она достойная соперница. Изабель это признавала, но не боялась. Пусть-ка всемирно известная супермодель попробует заполучить ее мужа!

Изабель справится и с ней.

Она ее разобьет до основания, та уже никогда не оправится Никогда. Она распнет эту красивую змейку. Она будет крутить ее на вертеле без всякого сожаления.

Лос-Анджелес станет с удовольствием наблюдать за убийственной схваткой. Больше никто не посмеет бросить вызов Изабель Кендрик.

— Но, дорогая, по-моему, ужасно скучно обсуждать одни неприятные новости, не так ли? — Голос Изабель был совершенно спокойным. — Расскажи мне о своей жизни, Джордан. Я думаю, ты позаботилась о решении маленькой проблемы?

Джордан хмуро кивнула:

— Ну да, ее больше нет.

— Мне тоже так кажется. — Изабель сочувственно вздохнула. — Бедная Элеонор. Столько работать. И столько лет подряд. В конце концов ради чего? Хорошо, что она сейчас хотя бы замужем. — Изабель сделала паузу. — За банкиром.

В общем-то ее немного раздражало, что Пол Халфин — весьма завидный партнер. Вполне преуспевающий банкир.

Не такого мужа она желала Элеонор. Лучше, если бы им оказался какой-нибудь актер в простое или кто-то в этом роде. Такой же незначительный. Но ничего. Крупный агент и директор студии все равно намного выше по положению в обществе, чем обычный бизнесмен.

— А как у вас отношения с Томом? Все так же розово?

— О, конечно, — сказала Джордан, но в голосе слышалась неуверенность.

Изабель покачала головой. «Без меня у этой девочки нет никакого будущего, — подумала она. — Джордан — никудышный игрок, еще хуже, чем казалось сначала».

— А в чем дело сейчас? — терпеливо спросила Изабель.

Джордан неловко заерзала.

— Да ничего особенного, — солгала она. — Просто, мне кажется. Том немного необщительный. Он заботливый, да, но, похоже, он… Ну как бы сказать, он не занимается любовью так много и часто, как раньше, — наконец выпалила она.

— Понятно. Это, наверное, из-за ребенка, дорогая?

— Он говорит, что да. — Она надула губы. — Но я сказала ему, что это безопасно.

Изабель отмахнулась.

— Дело в том, что у него на работе проблемы, дорогая. Он в стрессовом состоянии, я думаю. Но сейчас важно другое. Есть прогресс? Ты забеременела? — поинтересовалась она.

— Нет. Пока нет.

Изабель нахмурилась.

— Но тебе надо спешить, дорогая.

— А как я могу? — вдруг с небывалой горячностью спросила Джордан. — Он больше не хочет этим заниматься. Не знаю, что с ним. — Она не замечала выражения глаз Изабель. — Во всяком случае, Изабель, я не знаю, зачем мне ребенок, если Элеонор больше не в счет. Зачем? — захныкала Джордан. — Это погубит мою фигуру. Джоанна Лоуэлл родила, и у нее остались ужасные отметины. Она потолстела на десять фунтов. А грудь у нее — ox! — Джордан вздрогнула от ужаса. — А Том говорит, что не хочет брать няньку, и… и ребенок будет плакать…

— Джордан, Джордан, дорогая. — Голос Изабель был решительным и твердым. — Это единственный путь.

— Но…

— Никаких «но», дорогая. Если ты хочешь укрепить свои позиции, другого варианта нет. Ты всегда можешь настоять на няньке. Я сумела в свое время. А теперь, поскольку ты еще до сих пор не забеременела, возникает проблема. — Она замолчала, размышляя. — Но раз Элеонор больше не угроза, у тебя может случиться выкидыш.

Обсудим это позднее.

— Но я еще не забеременела.

Изабель раздраженно вздохнула. Иногда глупость этой девчонки невозможно выносить.

— Я знаю, Джордан. Но ты притворялась, что беременна, а теперь надо притвориться, что ты потеряла ребенка.

— Ох!

— Ты, конечно, будешь в расстроенных чувствах, Том начнет успокаивать тебя, и вот тогда ты на самом деле сможешь зачать.

Она подозвала официанта. .

— Счет, пожалуйста. — Потом повернулась к Джордан:

— Дорогая, позвони мне позднее на этой неделе, и мы немного поболтаем на эту тему.

— Спасибо, Изабель. — Джордан не стала возражать. В другой раз. Она улыбнулась. — Вы всегда готовы прийти на помощь.

— Как и ты, дорогая, — заметила Изабель, задумчиво поглядев на свою протеже. — Как и ты.

Элеонор положила на место телефонную трубку и резко села в кровати. За большими высокими окнами небо все еще было темно-серым. Она посмотрела на красные цифры часов на радиоприемнике. Четыре тридцать утра.

— Кто, черт побери, это был? — сонно пробормотал Пол. — Они не знают, который час?

— Несчастный случай, — сказала Элеонор. — А ты спи дальше.

— Черт побери, неужели ваши люди не могут позвонить в рабочее время? — строго спросил он. — Вообще твое отношение к делу просто смешно. Ты…

— Это действительно несчастный случай, — оборвала его Элеонор. Сейчас нет времени слушать нытье Пола. — К тому же через полчаса все равно бы зазвонил будильник. А ты пока спи. Я сама со всем справлюсь.

Под ворчание мужа Элеонор надела халат и пошла на кухню. Она включила неяркий свет, поморгала, давая привыкнуть глазам, потом потянулась к кофеварке. Хотя вряд ли ей нужен кофе. Несмотря на страх и волнение, Элеонор Маршалл давно не чувствовала себя такой свежей. Адреналин носился по венам. Произошла настоящая катастрофа.

Два молодых человека, возможно, мертвы. А если нет, то их жизнь зависит от Элеонор. Она полетит туда.

Четыре тридцать в Лос-Анджелесе. Значит, семь тридцать в Нью-Йорке. Элеонор взяла телефонную трубку и по памяти набрала личный номер телефона своего адвоката.

Если Фред Флореску сказал ей правду, она нуждается в срочной помощи юриста. Поскольку она намерена лететь на Сейшелы и координировать операцию по спасению, то должна быть уверена, что рабочее место сохранится за ней.

Может, из-за беды, произошедшей с Заком и Меган, может, из-за неожиданной новости о ребенке Тома или из-за того и другого вместе — угроза смерти и обещание жизни, — но Элеонор почувствовала, как пелена слез застелила глаза.

Она ясно видела предательство Джейка Келлера. Буквально с той секунды, когда Фред упомянул, что Джейк действовал вместе с Дэвидом Таубером, Элеонор поняла, как глупо попалась. Она злилась на себя, но разве злостью поможешь беде? Это уже случилось. Сейчас важно действовать. Важно выиграть.

Взгляд Элеонор упал на таблицу, которую по настоянию Пола она прикрепила к дверце холодильника. Красным жирным маркером отмечены дни вероятного зачатия и дни, выпадавшие из-за месячных. Ну что ж, теперь не о чем беспокоиться, насмешливо подумала она. Элеонор удивилась: как могла она допускать такое отношение к ней? Господи, да она всем им разрешила ею помыкать! Тому, который женился на сексуальной кукле и ожидал от нее сочувствия, обсуждая интимные отношения с женой. Полу, который требовал жениться и завести детей не из любви, а из патологического желания соответствовать требованиям общества.

Быть в глазах окружающих преуспевающим во всем отношениях человеком. И Джейку Келлеру, всегда ненавидевшему ее. Ревновавшему к карьере. Он устроил самый настоящий саботаж, и она сама помогла ему! Однако, сказала себе Элеонор, на этом все. Хватит. Келлер воспользовался тем, что она переживала трудный, мучительный момент жизни, и без всяких угрызений совести воспользовался ее слабостью. Он смеялся над ней, строя свои козни.

Ну что ж. Она здорово удивит их всех. Потому что теперь, оказавшись лицом к лицу с опасностью, почувствовав чудо зарождения ребенка внутри себя, Элеонор поняла: больше она ничего не боится. А отсутствие страха придавало сил.

В квартире Алекса Розена раздался телефонный звонок.

Один, два, потом он снял трубку.

— Розен.

Надо же, подумала Элеонор, пять тысяч миль, а слышно, как в соседней комнате.

— Алекс, это Элеонор Маршалл. Я разбудила тебя?

— Конечно, нет, Элеонор. Я уже час за столом. Ты меня знаешь. Но сейчас довольно рано в Лос-Анджелесе, да?

— Да, — ответила Элеонор с улыбкой.

Алекс был для нее больше чем просто адвокат. Они четыре года учились вместе в Йеле, бывало, крепко ссорились то из-за феминизма, то из-за Шекспира. Но с тех пор остались близкими друзьями. Было приятно услышать голос Алекса. Розен, разговорчивый, уверенный, точный, был полностью в ее распоряжении. Алекс Розен — сегодня один из самых известных адвокатов в Соединенных Штатах.

— Значит, если я правильно понимаю, у тебя возникли проблемы, и ты хочешь, чтобы я помог тебе разобраться.

Проблемы на работе?

— Большие проблемы, Алекс. Просто огромные проблемы, которые могут раздавить мою карьеру, если я это допущу.

— О, хорошо. — В голосе друга слышалось удовлетворение. — Это как раз то, чем мне больше всего нравится заниматься.

Грант Бут подался вперед над полированной гладкой поверхностью стола, едва сдерживаясь, чтобы не потереть удовлетворенно руки. Но ему удалось сдержаться: нельзя выдать невероятную радость и нарушить имидж утонченного и надежного человека, каким он старался казаться. А фирма «Бут, Варвик и Яблэнс» всегда производила впечатление надежной и солидной компании. Именно поэтому перед ним сидит такая клиентка.

Бут окинул взглядом очень удобный кабинет с кондиционером. Полюбовался панелями из темного дуба, строгими мужскими кожаными креслами цвета бургунди, старинными часами на верхней полке старинного книжного шкафа. Его фирма могла себе позволить такой сдержанный, дорогой интерьер, ведь все ее клиенты подобны этой даме.

— Позвольте-ка мне, миссис Кендрик, изложить все по порядку, — начал он, но она подняла руку, перебивая.

— Нет, мистер Бут. Позвольте мне самой повторить. Я хочу, чтобы вы ясно поняли все мои указания.

Это был голос женщины, привыкшей командовать, и Грант Бут подчинился. Он снова сел в кресло и все внимание сосредоточил на Изабель Кендрик.

— Я хочу, чтобы вы выяснили абсолютно все о Роксане Феликс, манекенщице, — сказала Изабель спокойно и четко. — Я действительно имею в виду все. О родителях. О детстве. О годах отрочества. С кем она спит. С кем спала раньше. Враги среди коллег. Причины вражды. Короче — все. Вы можете использовать любые методы, какие угодно.

Разве что не преступать закон. Вы должны выполнять мои указания. И еще. Тот факт, что я являюсь вашей клиенткой и наши дальнейшие контакты должны быть абсолютной тайной. Вы дадите мне в этом письменные гарантии, прежде чем я выйду из вашего кабинета. Деньги не предмет разговора.

Бут криво улыбнулся.

— Я счастлив это слышать, мадам. — Он откашлялся. — Вас не беспокоит, что сумма за особые услуги в нашей фирме составляет пятнадцать тысяч долларов?

Изабель посмотрела на него в упор.

— Нет, мистер Бут. В моем случае ваша сумма составит пятьдесят тысяч долларов. Плюс расходы. А если работа, проведенная вами, удовлетворит меня, то вы получите сто тысяч дополнительно. — Она холодно улыбнулась ему:

— Теперь все, мистер Бут. Я думаю, что выразилась совершенно ясно?

Грант Бут энергично закивал. Он был весьма проницательным человеком и сразу понял, чего хочет эта дама. Она жаждет крови. За сто пятьдесят тысяч долларов его фирма будет счастлива помочь ей.

— О, конечно, мадам, — сказал он. — Абсолютно ясно.

Глава 30

Очнулась Меган от жары. Затылок жгло нестерпимо; наверное, поэтому она и пришла в себя. Девушка застонала, заморгала, стараясь открыть глаза, не понимая, где она и что с ней случилось. Боль в шее усилилась, и Меган обнаружила, что ее придавило упавшим деревом и голова оказалась между стволом и веткой. Вокруг валялись гигантские папоротники, вырванные с корнем кусты, сверкала темная зелень, обильно политая водой. Миллионы насекомых жужжали и скрипели вокруг, их ровный гул смешивался с неумолчными криками древесных лягушек. Меган испуганно отшатнулась, когда огромная бабочка, размахивая яркими блестящими крыльями, пролетела мимо нее.

Она в ужасе застонала, когда память вернулась к ней.

Последнее, что запомнила Меган, — это ужас от падения. Она вцепилась в Зака Мэйсона, и они, прорываясь сквозь листву и ветки, рухнули в пропасть. Потом беспамятство. Меган посмотрела вверх на изумрудную зелень и увидела лоскут ясного голубого неба над головой. Сквозь зеленые лапы пальм лучи солнца били ей прямо в глаза.

Значит, сюда они и свалились, подумала Меган. Они… Зак!

Где же Зак?!

Она попыталась вскочить на ноги, но тут же повалилась на спину, громко вскрикнув. Боль пронзила ее, будто сотня ножей. Меган посмотрела вниз, на свои ноги, и увидела сильно распухшую левую лодыжку. Кожа — цвета спелой сливы — была сильно натянута.

— Меган! Меган! Ты в порядке?

Она повернула голову и увидела Зака Мэйсона в разорванной рубахе, с окровавленной грудью. Он стоял в тени пальмы с искаженным от тревоги лицом, но живой. Меган разрыдалась от облегчения.

— О Боже, дорогая моя! — Мэйсон кинулся к ней, схватил в объятия. — Тебе больно. Бедняжка. Ты сломала что-нибудь?

— Нет, — сказала она. А потом снова разрыдалась. — Все в порядке со мной… я так рада тебя видеть… Ты ведь мог умереть!

Он покачал головой, пригладил рукой ее волосы. Смешно, но это успокоило Меган. Ей захотелось уткнуться ему в грудь и поверить, что никакого кошмара не было, что все хорошо. Она заставила себя сдержать слезы и отодвинуться от него.

Зак Мэйсон мне не отец родной, напомнила себе Меган.

В любом случае, отец не стал бы тратить время и гладить меня по голове. Никакой слабости. Мы в беде, я должна думать, как нам выбраться отсюда живыми.

— Мы оба живы, слава Богу. Давай держаться и дальше, — сказал Зак. Он оглядел ее с ног до головы, увидел лодыжку. — Ты сломала ногу?

— Не знаю. Думаю, растянула, — сказала Меган. — Я не могу на ней стоять.

Очень осторожно Зак потрогал фиолетовый синяк.

— Больно?

Она покачала головой.

— А так? — Он слегка надавил.

— Нет.

— Ну хорошо. По крайней мере уже что-то, — сказал Зак. — Может, обойдется. — Он осмотрел ее ногу внимательнее. — Вообще-то выглядит не очень. Как думаешь, ты не вывихнула ее?

— Я что, медсестра? — резко спросила Меган. — Какого черта! Откуда я знаю?

Он посмотрел на нее.

— Слушай, я не имею в виду…

— Ох, прости, ладно? Я зря на тебя набросилась. Ты же хочешь помочь. Это я, наверное, от боли. — Она пожала плечами, а Зак отвел глаза, чтобы не видеть ее грудь под насквозь промокшей майкой. — Вряд ли это вывих, иначе я вопила бы от боли. А как ты? С тобой все нормально? Что у тебя с грудью?

Он дотронулся до пятен высохшей крови.

— Да это царапины Колючками или еще чем-то.

— Боже мой, — тихо сказала Меган, осматриваясь. — Чудо, что мы остались живы.

Зак подхватил ее под мышки и медленно, осторожно, чтобы ей не приходилось ступать на поврежденную ногу, помог сесть на поваленное дерево. Меган заметила, что ее сто двадцать фунтов ему не в тягость. Гибкое, упругое тело Зака состояло из одних мускулов. Очень хорошо, они очень пригодятся.

Мэйсон сел рядом с ней и огляделся. Джунгли были полны звуков, шорохов и явного скрытого движения. Маленькие живые существа с неизвестными названиями сновали под ногами. Птицы перепархивали с ветки на ветку, яркий разноцветный голубь — тело голубое, грудка белая, а хохолок алый — пролетел прямо перед ними.

— Датский голубь, — сказала Меган. — Он повторяет цвета флага Дании.

— Да? А ты откуда знаешь? — спросил Зак.

— Из брошюры для туристов, — улыбнулась Меган. — Когда не была занята на съемках, я старалась узнать что-то про эти места.

— Там было что-нибудь о джунглях?

— Вообще-то да, — кивнула Меган. — Три страницы.

Могу рассказать, до каких растений лучше не дотрагиваться. Каких насекомых избегать.

— Отлично. — Зак улыбнулся ей. — Значит, от тебя будет хоть какая-то польза.

— Да пропади ты пропадом! — засмеялась Меган.

— А у меня для тебя новость, детка. — Он указал на зеленую густую пелену леса, кое-где пробитую длинными колоннами света. — Мы уже пропали.

— Похоже на то, — согласилась Меган, пытаясь ответить повеселее.

— Итак, три страницы прочитаны, и нам не грозит смерть от ядовитых ягод, — сказал Зак, убирая с глаз длинные черные волосы. — Ну что ж, вдохновляет. Может, расскажешь мне про насекомых?

— Что ж, внимай. — Меган взглянула на него и, несмотря на попытки шутить, почувствовала, как страх возвращается. — Тарантулы, сумасшедшие муравьи, желтые осы, львиные пауки, скорпионы. И еще — в джунглях всегда полно москитов.

— Ну а что-нибудь хорошее? — спросил Мэйсон.

— Хорошее? Ах да, есть и хорошее. Змеи здесь не ядовитые.

— Просто прекрасно! — воскликнул Зак.

— Вдобавок у меня есть средство от насекомых, — добавила Меган, оживившись. Она выудила тюбик из кармана мокрых джинсов и протянула ему. — Я подумала, он может понадобиться в горах.

— Вот это дело, — сказал Зак. — А что-нибудь из еды?

— Нет. — Меган постаралась унять новую волну паники. — Зак, что нам делать? Мы Бог знает где… Отсюда даже не видно уступа, с которого мы свалились. Никто понятия не имеет, живы мы или разбились о камни. А если все надеются, что мы еще живы, разве нас можно здесь отыскать?

Сюда нет дорог. Мы в настоящей беде. А я даже не могу ходить. — Голос ее задрожал, она прикусила губу, чтобы не расплакаться.

Нельзя разреветься перед Закон, сказала себе Меган. Может именно этого он от меня и ждет. Я не доставлю ему такого удовольствия.

— Слушай, я отсюда никуда без тебя не уйду, — сказал Мэйсон. — Иначе кто мне укажет, до каких цветов нельзя дотрагиваться?

— Но ты ведь не потащишь меня на себе?

— Конечно, потащу. Я много лет занимался поднятием тяжестей. С первых гастролей группы. Иначе как себя держать в форме, раскатывая три года подряд по всему свету?

— Да, трудно, — сказала Меган, уставившись в гущу леса.

— Согласен. — Он умолк, размышляя. Потом сказал:

— О'кей. Можно остаться здесь в надежде, что мы упали под той площадкой, где снимали, и поэтому они знают, где нас искать. Но тогда надо как-то подтвердить, что мы здесь.

Хорошо бы разжечь костер, но… — Он похлопал по мокрому стволу дерева, на котором они сидели. — Насквозь мокрое. Да и нечем развести огонь. Я никогда не был бойскаутом, это их учат разводить огонь двумя сухими палочками.

Меган рассмеялась:

— Я тоже.

— Жаль, — сказал Мэйсон и ласково посмотрел на нее.

Внезапно ее кольнула ревность: она вспомнила о Роксане. Хищный волчий взгляд темно-серых глаз Зака вдруг смягчился, и он стал так хорош…

Кончай валять дурака.

Она отвела глаза.

— Но у нас есть еще один вариант, как выбраться отсюда. Надо взять направление, и мы наверняка выйдем на какую-нибудь тропу.

— Это звучит как-то не слишком…

— Слушай, весь остров — пять миль поперек и семнадцать с севера на юг. А джунгли занимают меньшую его часть.

Так что это вполне реально.

— Да? Я думаю, это еще вопрос, — сказала Меган, глядя на свою лодыжку.

— Слушай, Меган, ты ведь не собираешься меня подводить, правда? — спросил Зак. — Ты столько работала над сценарием и вряд ли хочешь, чтобы фильм застопорился.

Мы должны вернуться. Ты что, забыла? Мы ведь снимаем фильм!

Она засмеялась:

— Да, конечно. Если не считать того, что меня можно заменить в два счета.

— А меня нет, — сказал Зак.

Он поднялся, пошел в заросли и поднял ветку. Попробовал на прочность.

— Не будь так самоуверен. Ты не представляешь, что сейчас можно делать с помощью компьютерных технологий, — сказала Меган, восхищенно наблюдая за гибкими движениями упругого тела Зака. Она смотрела, как играют мускулы у него на спине, как надуваются мышцы, особенно на бедрах, обтянутых брюками из телячьей кожи. — Помнишь «Ворона»? В главной роли был Брендон Ли, сын Брюса Ли. Его застрелили на середине съемок.

— Правда? — спросил Зак, отбросив ветку, которую попробовал на прочность. Он внимательно посмотрел на Меган, потом с силой наступил на середину палки и разломил надвое.

— Это правда. Но фильм закончили, используя компьютерную технику. — Она засмеялась. — Может, такой прием хорошо бы попробовать для роли Роксаны?

— Отличная мысль, — мрачно согласился Зак.

— А тебе не стоило бы так пренебрежительно относиться к своей подружке, — съязвила Меган.

Зак бросил на нее быстрый взгляд:

— Она мне не подружка.

— А, ну да, — пожала плечами Меган. Незачем сейчас спорить с ним.

— Она-то нет. Но во всяком случае, не тебе говорить, ты ведь любимая собачонка Дэвида Таубера.

— Да пошел ты к черту! — сердито бросила Меган, обжегшись крапивой. — Я не собачонка. И вообще, мы расстались.

— Да неужели? — тихо спросил Мэйсон. Он отбросил ветку, подошел к ней и встал очень близко. Меган даже слегка отпрянула. Но Зак потянулся к вырезу ее майки, вытащил золотую цепочку, блестевшую на загорелой коже, и высвободил звездочку с буквой «Д». Подбросил ее на ладони. — Но ты все еще носишь его личный знак?

— Я просто забыла снять, — резко ответила Меган.

— Ах-ах-ах.

— Черт побери, а что ты так распсиховался? — зло сказала она, вырывая у него из рук звездочку. — Ты думаешь, сам очень умный? Вы с Роксаной одинаковые. Только потому, что вы знаменитые, вы считаете, что весь мир должен стоять перед вами на коленях. Черт бы вас побрал! Вы друг Друга стоите! Господи, да только посмотрите! Все дикие животные вокруг потрясены тобой! Ну еще бы, ты ведь поешь в рок-группе!

— Это я думаю, что я умный?! А кто из выпускников колледжа наводил критику на мое французское произношение в первый же день знакомства? Ты понимаешь, каково мне было тогда? Ты как будто запихнула меня обратно в начальную школу. А разве не ты склочничала со мной на репетициях? Никогда я не думал, что мне должны лизать задницу, Меган, но люди это делали. И девицы вроде тебя тоже не оставляли в покое, все старались принизить меня, неуча. В общем, никто со мной не держался естественно, разве что другие музыканты. Но имей в виду: в любой момент, когда захочешь встать передо мной на колени, пожалуйста, моя Дорогая.

— Ты, сукин сын! Только в твоих мечтах! — воскликнула она. — Я бы не стала трахаться с тобой, даже если бы ты остался единственным мужчиной на земле!

— Правда? Тогда, золотце, я именно тот мужчина и есть.

В данных обстоятельствах. — На секунду их злые взгляды скрестились, а потом Мэйсон отошел от Меган. — Это нам не поможет, — сказал он наконец, потянувшись за веткой, которую только что бросил. — Нравится тебе или нет, но мы в одной связке до тех пор, пока не выберемся из этих джунглей.

— Да, — согласилась она, хотя лицо ее пылало от ярости.

— Придется объявить перемирие. Временное. Со взаимными оскорблениями разберемся, вернувшись в отель.

Меган отвела взгляд, снова прикусила губу и просто кивнула. От его слов ей стало страшно: вернутся ли они в отель?

Господи, как же ей хочется еще раз пройти по вестибюлю того отеля.

— Попробуй-ка вот это, — велел Зак, подав ей ветку с раздвоенным наверху концом.

Потом он надломил вторую ветку, уравнивая ее с первой.

— Зак, что ты делаешь? — спросила Меган.

— Ты у нас сможешь ходить, — объявил Мэйсон, с победным видом поднимая обе палки. Он улыбнулся. — Костыли, любезно предоставленные самой матерью-природой.

— Да ты совсем выжил из ума, — заявила Меган, но, посмотрев на него, серьезно добавила:

— Возможно, ты прав.

— Ну попробуй, ты ведь не можешь наступать на больную ногу. Будет лучше, если мне придется нести тебя на, руках в самом крайнем случае. Я сберегу силы на дорогу. — Он подошел и помог ей встать на костыли. — Ну как?

— Я бы предпочла, конечно, поехать в такси, но и это неплохо, — сказала Меган, проверяя, как держат ее палки.

Они казались надежными. — Ты совершенно точно рассчитал мой вес, — удивилась она.

— Конечно, я часто за тобой наблюдал, — сказал Мэйсон.

Она посмотрела на него, но он отвернулся.

— Я думаю, нам надо идти на юго-восток, — заметила Меган. — Помню, что, когда я смотрела на лес с обрыва, он был пореже именно там.

— У тебя есть компас?

— Нет, но мы можем пойти по солнцу. Оно поднимается на востоке, садится на западе..

— Правильно, — заметил Зак, стукнув себя по лбу. — Это же надо — забыть такое! — Он прикрыл глаза от солнца и взглянул на небо.

Меган старалась не пялиться на освещенное солнцем тело Зака Мэйсона — свет подчеркивал каждый натянутый мускул, очень привлекательную гриву черных волос, ниспадающих на спину, и слегка выпуклый, но многообещающий бугорок между ногами… Она, покраснев, опустила глаза, прежде чем он успел заметить ее похотливый взгляд и поставить на место.

И вовсе он меня не интересует, сказала себе Меган. Это просто потому, что он в этом своем киношном наряде и с; длинными волосами кажется диким.

— Эй, Гайавата, — окликнула она его. — Ну так как?

Куда идем?

— Я думаю, сюда, — ответил он. — А почему Гайавата?

— Ты похож на краснокожего индейца в этих штанах, — засмеялась Меган.

Зак посмотрел на штаны и засмеялся:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но ты даже слегка испугала меня. Я ведь на четверть чероки.

— Да не может быть! Правда?

— Мать моего отца. — Он кивнул.

Меган вздрогнула. Вот откуда эти странные глаза. Глаза хищника.

— А я никогда не слышала, — сказала она.

— Ну да, конечно, об этом ты не читала. Я горжусь этим, — сказал Мэйсон, подходя к Меган. — Я старался оберегать семью от прессы как только мог. Если бы узнали, что во мне есть индейская кровь, мне бы никогда не прорваться. — Он помог ей перешагнуть через бревно. — Ты готова?

— Как всегда, готова, — сказала Меган. Она переставила один костыль, подвинула правую ногу, потом левую. — Ax! — вскрикнула она, морщась от нового приступа боли.

— Я все-таки тебя понесу, — сказал Зак, рванувшись к ней.

Меган отмахнулась.

— Нет, все в порядке. Я справлюсь. — Она сделала еще один шаг. Потом еще. — Видишь, все нормально. Дай минут десять потренироваться, и я вообще побегу. — Она улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка получилась веселой. Если Зак подумает, что ей больно, он усадит ее к себе на плечи.

И тогда уйдет три дня на то, чтобы выбраться отсюда. Нельзя показывать ему, как сильно на самом деле болит нога.

У Меган мелькнула мысль: а что бы сделал Дэвид Таубер на месте Зака? И холодок пробежал по спине от этой мысли.

— Если понадобится помощь, дай мне знать, Меган, — сказал Зак, внимательно наблюдая за ней.

— Со мной все в порядке. Пойдем-ка в хороший ресторан, он отсюда милях в четырех на юго-восток.

— Именно это я имею в виду, — сказал он.

— Я тоже. — Меган весело улыбнулась и сделала три шага вперед — очень медленно, но уверенно. — Ну и о чем мы станем говорить во время нашей маленькой прогулки?

Может, о «Дарк энджел»? Когда-то, ребята, вы для меня были целым миром. Можешь ты этому поверить?

— Ты, наверное, шутишь, — сказал он, шагая за ней.

— Нет. А поскольку мы с тобой сейчас в одной связке, ты должен ответить на все вопросы, Зак. Мне надо что-то большее, чем красивый пейзаж, чтобы отвлечься.

— А ты ответишь на все мои вопросы? Это должно быть взаимно.

— Конечно. Нет ничего проще.

— Это мы еще посмотрим, — сказал Зак с улыбкой. — Ну хорошо, Меган. Ты имеешь право на эксклюзивное интервью.

— И это будет самое длинное из всех, которые тебе когда-нибудь приходилось давать.

— Ты права, — согласился он.

Они медленно пустились в путь сквозь зеленые глубины джунглей.

Глава 31

Том Голдман вошел в свой кабинет с тяжелым сердцем.

Никто на это не обратил внимания — он уселся за свой стол ровно в половине восьмого, как обычно. Как всегда, хорошо одет. В это утро он был в черном костюме, в рубашке в тонкую полоску и в сине-голубом галстуке, и никто из охранников или секретарш не заметил ничего нового или особенного в его поведении. Голдман уже несколько месяцев пребывал в подавленном настроении. Сегодня ему предстоял еще один жаркий день в «Артемис». Бизнес, как обычно.

«Но только не для меня», — устало подумал Голдман, включив компьютер. Случайно нажал не на ту клавишу и .попал в другой файл. Отель «Виктрикс». Он печально улыбнулся. Ничего не мог он с этим поделать. Не мог не думать об Элеонор Маршалл, о волшебной ночи с ней и обо всех ночах, которые они могли бы провести вместе, о напрасно потраченном времени. О глупом выборе, который сделал сам. Может, для постороннего человека ситуация могла бы показаться элегантно-забавной, но для него она — неутихающая боль.

Горькое сожаление и тоска разрывали душу, сердце ныло от чувства безнадежности, от сознания того, что теперь уже слишком поздно. Джордан, эта потрясающая маленькая секс-бомба, на которой он так глупо женился, надеясь прибавить себе шика, превратилась в камень на шее. С ней невозможно говорить ни о работе, ни об искусстве, ни о музыке, спорте или политике. Абсолютно ни о чем, что его интересовало. Единственная подходящая тема для жены — как взобраться вверх по общественной лестнице! А ее болтовню на каком-то неуклюжем деревянном языке он даже не всегда понимал: «сопредседатель Молодежной лиги», «секретарь общественного подкомитета по пособиям», «ассистент вице-президента по членству».

Именно это мир Джордан — она устраивает дорогие обеды ради дел, в которых ни черта не понимает. Она встречается там с кучкой чересчур дорого одетых, чрезмерно украшенных драгоценностями скучных жен Беверли-Хиллз, которые в той или иной степени ненавидят друг друга.

— Но, дорогая, ведь это совершенно не важно, разве не так? — спросил Том жену в прошлую пятницу, когда она требовала пойти на какой-то прием, посвященный защите китов. Или еще черт знает чего. Он устал. Он хотел остаться дома, забраться в горячую ванну и просто полюбоваться на звезды.

— Я не понимаю, — ответила Джордан и по-детски выпятила губки, от чего ему сделалось просто противно.

Том попробовал объяснить еще раз:

— Но это ведь совсем не важное мероприятие, Джордан.

— Ну как ты можешь такое говорить? — Лицо Джордан превратилось в маску ужаса. — Неужели ты не знаешь, что там будет председательствовать Сьюзи Меткалф? А она очень важная персона, Том. Джон женился на ней только в прошлом году. Это ее первый большой вечер! Конечно, это важно. Она ждет меня. Я должна быть непременно.

— А что случится, если мы не пойдем?

— Как это не пойдем? Не говори глупостей, Том. — Джордан топнула ногой, обутой в туфельку от Шанель. — Если мы там не покажемся, Сьюзи и все другие девушки из «Метрополис студиос» не придут на мой аукцион, и тогда мы не соберем денег для борьбы против наркомании в ноябре.

— Бог простит, — сказал Голдман с сарказмом, но пошел наверх одеваться.

И это была моя ошибка, признался себе Том. Я женился на кукле. На хорошенькой игрушке-блондинке, от которой, я думал, я никогда не устану. Я считал, что смогу общаться с друзьями. Но очень трудно на самом верху карьерной лестницы иметь настоящих друзей. И я слишком занят, чтобы проводить с ними время. Необходимо говорить с женой, ведь только она всегда рядом. А у нас с Джордан — только секс. Был… И вот теперь…

Том пытался думать о чем-то другом. Но из головы не шел вечер с Элеонор. Два человека просто проводили его вместе. Но что это был за вечер, и какая потом была ночь…

Самый невероятный секс в его жизни. Такой, о котором он читал, когда оргазм — нечто большее, чем просто физическое облегчение. Когда теряешь разум, когда чувствуешь, как разрывается твое сердце, переворачивается сама душа. Он чуть не рыдал и когда все кончилось. Не было ни капли смущения. Он хотел держать Элеонор в объятиях, ласкать и медленно засыпать подле нее. Он испытал с ней самое сладостное, самое чистое счастье. Полное удовлетворение.

Это была любовь.

Голдман резко встал и принялся ходить по кабинету в полном отчаянии.

«Но почему я должен думать об этом именно сегодня? — с горечью спрашивал он себя. — Сегодня, когда я должен увидеть ее. Сегодня, когда я должен объявить ей, что она уволена».

Холодный ветер пробирал до костей, Джой Дюваль дрожал, плотнее кутаясь в ворсистое пальто из верблюжьей шерсти, когда входил в вестибюль элегантного кирпичного здания на Восточной Семьдесят четвертой улице. Еще один неласковый осенний день на Манхэттене. Не та погода, чтобы таскаться по улицам. Но Джой не жаловался. Это было весьма доходное утро.

— Мистер Дюваль? — спросила девушка за стойкой.

Джой кивнул.

— Миссис Франсен ждет вас, сэр. Можете подняться в лифте на четвертый этаж, а я позвоню и дам знать, что вы здесь.

Джой снова кивнул. С кейсом в руке он вошел в лифт, нажал кнопку и окинул оценивающим взглядом кабину, с мягким шипением поехавшую вверх. Все медные и мраморные детали были до блеска отполированы. Миссис Дэвид Франсен сумела достичь высот в этом мире, подумал Джой.

Как и большинство ее старых коллег. В особенности одна.

Лифт остановился на четвертом этаже, и Дюваль вышел в длинный коридор, устланный ковром из дорогой на вид шерсти. Беловато-голубые стены были увешаны картинами, изображающими сцены скачек и охоты на лис. Обстановка здесь была больше похожа на английскую, чем в Букингемском дворце. Дверь миссис Франсен была одной из двух на этаже. На ней красовалась скромная пластинка с надписью: «Миссис Дэвид Франсен». Джой удивился. Откуда Бабетт Делорз могла знать о таких тонкостях обычаев чужого класса? Очевидно, научилась.

Интересно, как ей удалось совершить такой бросок из прошлого, подумалось ему.

Он нажал на звонок, прислушиваясь к мягкому музыкальному звуку, раздавшемуся внутри квартиры.

Дверь медленно открылась. Молодая женщина, типичная нью-йоркская жена, стояла перед ним, одетая в красивый темно-зеленый костюм, с тонким изумрудным ожерельем на шее. Ей можно было дать двадцать семь или двадцать восемь, и она выглядела очень привлекательно.

Густые аккуратно подстриженные рыжие волосы, яркие голубые глаза, длинные стройные ноги. Вся ее внешность кричала о деньгах и комфорте — от мягкой ткани костюма до огромного темно-синего сапфира на обручальном кольце. Но молодая женщина смотрела на него с ненавистью, и страх, исходивший от нее, был таким сильным, что он почувствовал его запах.

— Мадемуазель Делорз? — спросил он.

— Меня зовут Барбара Франсен, — прошипела она. — Что вы хотите?

Дюваль поднял свой кейс.

— Информацию, мисс. Больше ничего. Могу я войти?

Молча она придержала дверь. Дюваль вошел в очень красивую гостиную. Она была обставлена мебелью мягкого кремового и бежевого цветов, из окон открывался прекрасный вид на город. Мебель была старинная, красного дерева; он заметил китайскую вазу на камине и переговорное устройство. Его взгляд упал на стаканы баккара — цена каждого равнялась его месячной зарплате еще год назад, когда он был вынужден выпрашивать сверхурочную работу. В частном бизнесе дела пошли иначе. И он встал на ноги. Он всегда знал цену вещам и знал, как меняют деньги личную жизнь. Ты должен быть человеком, который сам сделал свою судьбу, чтобы по-настоящему ценить благополучие и достаток. Этому он научился. Поэтому Джой так хорошо делал свою работу. Поэтому он был уверен, что миссис Дэвид Франсен откроет свой красиво накрашенный рот и запоет, как канарейка. Потому что в этом поднебесном мире нет причины — и Дюваль себя с этим поздравил, — которая заставит леди добровольно расстаться со своим хрусталем баккара и вернуться на улицу. Она стояла посреди персидского ковра, нервно сцепив пальцы, и ничего не говорила.

— Могу я сесть, мадам? — спросил Джой, кивнув на эбонитовые стулья с черными высокими спинками, окружавшие кофейный столик с орнаментом, покрытый стеклом.

— Если вам так удобнее, — сказала она не слишком вежливо и добавила:

— Я не знаю, чего вы хотите. Если денег, я не могу слишком много снять со счета Дэвида, чтобы он не заметил. У меня самой очень мало, я имею в виду — собственных…

— Сомневаюсь, — спокойно перебил ее Дюваль. Он не хотел, чтобы она впала в истерику и выкинула что-нибудь экстраординарное. — Как я вам уже сказал, миссис Франсен, дело не в шантаже. Мы вами абсолютно не интересуемся, мадам. А только тем, что вы можете рассказать нам.

Он положил кейс на блестящую стеклянную поверхность столика и, щелкнув замками, открыл. Внутри лежали листы с вопросами, на которые он должен был получить ответы, разъезжая по всему миру. Парижская хозяйка. Любимая жена шейха, которую надежно прятали в шикарном каирском пентхаузе в течение десяти лет. Обедневший полицейский из Канзас-Сити, который уже не был таким бедным. Ушедший на пенсию социальный работник — та же история.

Судебная стенографистка. Несколько экс-моделей — все они сейчас, кстати, жены благополучных, влиятельных мужчин.

Весьма занимательная компания, но из деталей надо создать ясную картину, верно сложив все части. Джой Дюваль уже сумел найти три части головоломки — больше, чем другие агенты. А мадемуазель Делорз должна стать четвертой.

Он улыбнулся, вынув черно-белые фотографии, выбрал нужную и подал ей. Если он правильно понял еще в штаб-квартире, то вознаграждение за эту дамочку будет самое большое за всю его карьеру.

— Вы узнаете эту женщину?

Она посмотрела на него и кивнула:

— Да.

— И вы имели с ней какие-то дела в Париже восемь лет назад?

Ответ был таким тихим, он едва его расслышал.

— Да. — Женщина кусала губы, слезы скопились в уголках глаз.

— Не волнуйтесь, миссис Франсен, моя фирма действует очень осторожно, — сказал ей ласково Дюваль. — Я только задам вам несколько вопросов, на которые вы мне ответите. И все, я ухожу из вашей жизни. Вы никогда меня не увидите и никогда обо мне не услышите. Понятно?

— Понятно, — сказала она нервно, но с благодарностью.

Дюваль вынул из кармана пиджака шелковый носовой 1 платок и подал ей с улыбкой.

— Все будет просто замечательно, миссис Франсен. — Потом по-французски добавил:

— Мы никогда больше не будем к вам приставать, ни с чем.

Восемь часов утра. Том Голдман сидел в кресле, осунувшийся, охваченный горем; его мучили сомнения.

Может, пойти к ней? Обычно он так всегда и делал по утрам. Но сегодня — мудро ли? Наверное, ему лучше вызвать ее. Ведь это же не официально. Это просто предупреждение…

В отчаянии он провел рукой по волосам. Не хочу я этого делать, думал он. Но должен. Это надо сделать или сейчас, или позднее А потом будет только хуже. Он просто не мог допустить, чтобы она пришла на производственное совещание неподготовленной и столкнулась лицом к лицу с Джейком Келлером, который пункт за пунктом начнет уничтожать ее работу по фильму «Увидеть свет» перед лицом всех остальных Элеонор нужно время для подготовки хорошей отходной речи. Которая позволила бы ей уйти с достоинством. Келлер, конечно, возненавидит его за это. Ну и пошел он к черту.

Я предупрежу ее, решил Голдман. Я обязан это сделать.

Нехотя он снял трубку и набрал номер Элеонор Маршалл.

Элеонор пришла на работу в шесть утра. Адреналин кипел в венах. Она перехватила свое отражение в стеклянной двери кабинета секретарши и заметила, что, несмотря на недосыпание, выглядит лучше, чем когда-либо. Волосы красивого цвета, здоровые на вид, макияж смелый и современный. Когда в последний раз она заботилась о косметике? Элеонор усмехнулась, глаза ее возбужденно сверкали.

После разговора с Алексом так и должно быть, подумала она. Элеонор включила компьютер и начала печатать список пунктов, который продиктовал ей Розен. Она подсоединила принтер, нашла файлы с работой по фильму «Увидеть свет», принялась просматривать.

Пальцы летали над клавиатурой, она хотела успеть. Элеонор не думала о кофе — она и так на взводе. Ага, теперь посмотрим электронную почту, сказала она себе, набирая код и команды Список писем из памяти, даты и темы появились на экране. Молча Элеонор возблагодарила Билла Бартона, специалиста по системам «Артемис», за то, что заставил ее пройти компьютерный курс. Она хотела отказаться — у кого на это есть время? — но Билл твердо стоял на своем Он сказал ей, что руководитель должен показать пример другим сотрудникам. Поэтому Элеонор позволила ему запереть ее на пару дней, чтобы он показал ей основы.

— Теперь, принцесса, тебе не придется полагаться на помощников, — сказал ей Билл Бартон.

Элеонор покачала головой. Эти ребята с техническими мозгами жили в собственном мире. Но он заявил. «Ты будешь целовать мне задницу за это, Маршалл. Я тебе точно говорю».

Надо послать ему цветы, подумала Элеонор благодарно, нажимая коды Джейка Келлера и давая команду машине найти и напечатать расхождения, которые обнаружатся в сравнении с первоначальными записями.

У меня есть коды Келлера. У него моих нет, торжествовала Элеонор. Так что читай это и рыдай, сукин сын. Я пока еще здесь президент. И что бы ты себе ни воображал, так и останется.

У нее на столе зазвонил телефон. Элеонор взяла трубку левой рукой, правой продолжая нажимать на клавиши. Глаза были прикованы к экрану. Боже, невероятно. И за всем этим стоит Джейк Келлер… Доказательства разворачиваются перед ее глазами и выстреливают из цветного принтера по четыре страницы в минуту. Губы Элеонор сжались.

— Маршалл, — сказала она.

— Элеонор, это Том.

— Привет, Том. Ты не можешь подождать? Я как раз на середине одного дела.

— Нет, я должен увидеть тебя немедленно.

Голос звучал настойчиво, и Элеонор сказала:

— Буду через пять минут — .

Потом она вынула из сумочки золотую пудреницу, посмотрелась в зеркальце, добавила немного помады на губы, а принтер тем временем выплюнул последние листки Она собрала их все и сложила в кейс, закрыла его. Потом взяла список, подготовленный по указаниям Алекса Розена, побрызгала на шею «Шанелью № 5». Элеонор пребывала сегодня в прекрасном настроении.

Разве не смешно? Она сражалась за свою должность, за то, чтобы не рухнула ее карьера, и через пару часов ей лететь на Сейшелы. Ей надо волноваться за работу, а она нисколько не волновалась. Она чувствовала себя превосходно.

И уверенно.

Входя в кабинет Голдмана, Элеонор ощутила некоторые угрызения совести от радостного возбуждения, которое испытывала. Она собиралась расправиться с Джейком Келлером. Покончить с его карьерой. И не только в «Артемис», но и в любом другом месте. И если Тому это не понравится, то очень плохо. Она приперла Джейка Келлера к стенке и понимала это. Может, это не слишком по-женски — испытывать восторг от перспективы мщения? Но черт побери, ее это все равно не остановит.

— Элеонор, входи, — сказал Том Голдман, поднимаясь и приветствуя ее. Он неловко переминался с ноги на ногу, чувствуя себя неуютно. — Как Пол?

— Да спит, — пренебрежительно ответила она, удивляясь себе. Какой смысл сейчас в этих личных разговорах?

Том никогда раньше не тратил время на предварительный обмен любезностями.

— Выглядишь ты прекрасно, — сказал Голдман искренне, оглядывая ее костюм от Донны Каран и яркую губную помаду. — Замужем ты расцвела.

Элеонор подошла к столу Голдмана, взяла стул и, уверенно поставив его, села.

— Да не так чтобы… Но при чем тут это, Том? Ты сказал, что хочешь меня видеть.

Он тяжело опустился в кресло.

— Мне очень не хочется говорить об этом, Элеонор, поверь. Но я должен. Мы работаем вместе столько лет. Так долго, что я обязан тебя предупредить. — Голдман тяжело вздохнул, ненавидя себя за то, что сейчас скажет. — Джейк Келлер собирается все твои решения по производству фильма разбомбить. Он хочет поднять вопрос о выборе съемочных площадок, о наборе актеров. Обо всем, что связано с фильмом «Увидеть свет». И для контраста предъявить записи, которые ты в свое время заставила его сделать по всем .спорным вопросам. У нас будут проблемы с этим фильмом, Элеонор. Если сейчас пойдут слухи, наши акции рухнут.

Студии конец. — Он посмотрел на нее и отвел взгляд. — Келлер говорит, у него есть детальный план завершения фильма при минимальных расходах. Но цена, которую он за это требует, — твое увольнение, о котором я должен объявить публично. Он хочет услышать это на сегодняшнем совещании.

Голдман остановился перевести дыхание. А почему он все это вот так излагает? Предполагалось, он должен сказать: Я намерен сделать это на сегодняшнем совещании. Мне очень жаль, но у меня нет другого выхода. А он сидит и подыскивает слова помягче, предупреждая Элеонор Маршалл о грозящем увольнении.

Ведь это его обязанность.

Другого пути нет. Во всем этом нет ничего личного. Так?

Элеонор посмотрела на него, и в ее сверкающих глазах он увидел спокойствие — ни тени паники. Он почувствовал, как его сердце сжалось от любви. Элеонор была сейчас такой же храброй, как и тогда, когда он впервые встретил ее пятнадцать лет назад. Он смотрел в те же самые глаза.

Теплые, яркие. Как в постели в Нью-Йорке, — полные всепоглощающей любви и страстного желания.

А сейчас он должен смотреть в глаза этой женщины, которая была его другом и партнером пятнадцать лет, и сказать ей, что она уволена.

— И что? Ты собираешься это сделать, Том? — спросила она спокойно.

На секунду Элеонор Маршалл задержала дыхание. Вот оно. Он собирался предать ее. Ради бизнеса. Ради своего места. Она понимала, что Алекс Розен может спасти ее карьеру, но он не сможет спасти ее любовь к Тому Голдману.

Когда она мысленно произнесла эти слова, с любовью было покончено.

Том Голдман посмотрел на Элеонор Маршалл и вдруг, против всякой логики, почувствовал, что огромный груз свалился с его плеч. Он не может этого сделать. Вот и все.

— Нет, — сказал он. — Нет. Я не собираюсь. Я не могу это сделать, детка. Правда, я не в состоянии помочь тебе.

Правление «Артемис» все равно выкинет тебя в мгновение ока, ноя не буду указывать тебе на дверь. Я первый подам в отставку. — Он пожал плечами. — В конце концов, в чем дело? Мы пришли вместе, и мы уйдем вместе.

Элеонор посмотрела на него, и необыкновенная волна любви захлестнула ее. Боже мой, подумала она. Если бы я помедлила еще хотя бы день, было бы слишком поздно.

Голдман не так понял ее молчание и ощутил укол боли и сострадания.

— Слушай, я на самом деле знаю, как тебе тяжело. Если хочешь от меня чего-то, скажи. Я сделаю все.

Элеонор покачала головой и улыбнулась.

— Том, извини, я думала о другом. — Она откашлялась, взяла лежавший перед ней список Алекса Розена и спокойно продолжила:

— А теперь дай-ка я тебе расскажу, что происходит на самом деле. Мой адвокат первым же самолетом вылетает из Нью-Йорка. Он будет здесь к ленчу. Так что ты сможешь все это просмотреть вместе с ним. Но я подумала сначала ввести тебя в курс дела. Во-первых, мой контракт как президента «Артемис» утверждает, что никто не может меня уволить без моего согласия до тех пор, пока компания не продана. Я предъявлю обвинения «Артемис» за то, что он передает мой фильм Джейку Келлеру и таким образом смещает меня. Суд согласится с моими претензия — . ми. Они вынуждены будут расторгнуть контракт, Том, а я намерена начать судебное дело против студии сегодня же.

И объявлю это на пресс-конференции.

— Элеонор…

Она подняла руку.

— Я еще не закончила. Меня нельзя уволить, пока я не получу три письменных предупреждения. А я ни одного не получала. Кроме того, меня должны вызвать на правление в Нью-Йорк. Этого тоже не произошло. И снова, если «Артемис» нарушит эти условия, я могу подать в суд. И еще — мне гарантировано право увидеть мой первый проект доведенным до конца и выпущенным в прокат. — Она спокойно улыбнулась. — Если помнишь, Том, ты сам посоветовал мне внести этот пункт в контракт. Видишь, они не могут поступить со мной так, как с Мартином Вебером. И Алекс Розен, мой адвокат, настаивает на этом пункте. Он говорит, что, если «Артемис» попытается нарушить его, мы можем выставить их на миллионы. Более того, это очень свяжет будущих владельцев студии… если они захотят продать студию, конечно. — Элеонор похлопала длинными наманикюренными пальцами по листочку со списком Розена. — Том, это будет сенсационное судебное разбирательство. Я придам делу феминистскую окраску. Нация сможет увидеть, как Голливуд относится к женщинам — ко всем женщинам.

Не только к небольшой группе достигших высокого положения. Вспомни Дон Стил, президента студии «Парамаунт», которую выставили за дверь, пока она рожала девочку? Неплохо, да? Ну что ж, они могут даже не пытаться сотворить со мной такое. Или я заставлю всех держателей акций «Артемис» пожалеть о дне, когда они родились.

Том Голдман сидел, откинувшись назад, и смотрел на нее в полном шоке. Он открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, но ни звука не слетело с его губ.

Наконец он с трудом выдавил:

— А как насчет плана Джейка по фильму «Увидеть свет»?

Мы ведь должны спасти фильм, Элеонор. Иначе потеряем сто пятнадцать миллионов долларов. И нам не выжить.

— А мы и не собираемся ничего терять. Я говорила утром с Фредом Флореску. Он сказал, через месяц все будет закончено. А то, что они сняли, просто божественно.

Том, давай-ка поговорим о мистере Келлере. — Она повернулась к своему кейсу, открыла его, вынула пачку бумаг и писем, присланных по электронной почте, и передала ему через стол.

— Это что такое? — спросил заинтригованный Голдман.

— Это копии оригиналов моих записей. В них указаны места съемок на натуре и разные производственные детали, которые мы приняли и утвердили. После того как я получила отчеты помощников.

Том кивнул.

— А это копии из компьютера Джейка Келлера. Посмотри, какие он внес изменения и где. Все расхождения выделены. Обрати внимание, они на первый взгляд малозначительны: вместо одного пляжа другой, и все в таком роде. Хотя из-за этого потеряны часы работы и дорого обошлись пересъемки. Келлер переводил натурные съемки в природные заповедники, которые находятся под защитой государства. Или выбирал пляжи, где приливы начинаются так рано, что съемку приходится быстро сворачивать.

— Но как такое могло случиться, почему ты ничего не знала об этом?

Она кивнула:

— Здесь ты прав. Это моя вина. Такого больше никогда не произойдет. Я слишком доверяла ему. Мне в голову не приходило, что человек такого уровня на нашей студии может заниматься саботажем. Но Джейк попросил меня однажды подписать какие-то «маленькие изменения», которые он внес, — так он выразился. Но самым крупным изменением было предупреждение о погоде на Сейшелах.

Я посоветовала группе связаться с Гавайями и выяснить, когда лучше снимать, чтобы не попасть в сезон дождей. И Джейк вычеркнул это из моих инструкций.

— Не могу поверить, — совершенно ошарашенный, сказал Том.

— Я тоже не могла. Но вот доказательства. Если ты войдешь в его компьютер сейчас, то сам увидишь. И еще один вопрос — набор актеров. Джейк осуждает меня за то, что я притащила Роксану. А потом он пожелал даже увеличить ее роль.

— У нас много проблем с Роксаной, Элеонор. И было, и до сих пор есть, — сказал Том, чувствуя, что берет на себя миссию говорить от имени всей студии. Документы, которые он держал в руках, казалось, дымились. Боже! Как же ему ни разу не пришло в голову все это проверить?

— Да, может, вот это кое-что объяснит, — сказала Элеонор, передавая ему пачку бумаг. — Я их вынула из файла личной электронной почты Джейка Келлера. Факсы, посланные на имя Дэвида Таубера в «Меридиан-отель», где с Роксаной Феликс обсуждаются срывы съемок и говорится о том, когда для нее лучше начать работать по-настоящему.

Сразу после моего увольнения.

Том Голдман взял, просмотрел. Лицо его потемнело.

— Отмени производственное совещание, Том. Отложи на неделю. За это время я поговорю насчет Келлера с моим адвокатом.

— Очень хорошо, — тихо сказал он. — А как я это объясню?

— К сожалению, объяснение уже есть, — вздохнула Элеонор. — Флореску не просто так звонил мне сегодня. Пропали Зак Мэйсон и Меган Силвер. — Она коротко изложила Тому телефонный разговор. — Можешь сказать, что я вылетела сегодня утром, чтобы заняться спасательными работами. А в мое отсутствие ты берешь на себя мои обязанности.»

Так ведь?

— Так. — Голдман помолчал, наклонился к ней, — Элеонор, я…

— Подожди. — Она быстро улыбнулась ему. — Мы сможем поговорить, когда я вернусь.

Глава 32

— Миссис Кендрик, надеюсь, вы понимаете, что мы занимаемся вашим делом всего несколько дней, — нервно сказал Грант Бут, наблюдая, как Изабель просматривает бумаги, поочередно вынимая их из папки. Время от времени она подносила какую-нибудь фотографию ближе к свету, но выражение ее лица совершенно не менялось. — Да, по некоторым фактам пока нет достаточного числа свидетелей. Обычно мы страхуемся десятью на каждый инцидент или факт.

— А вот для этого вы можете отыскать большее число свидетелей? — заинтересовалась она.

Бут торопливо закивал, сбивая пальцем с рукава своего безупречного сине-голубого костюма, сшитого в Лондоне на заказ, воображаемую пылинку. Важно произвести впечатление на миссис Кендрик. Не только потому, что она платила более чем просто хорошо. Она была мощной общественной силой в городе. Ее рекомендации женам или бывшим женам голливудских воротил могли бы удвоить годовой доход фирмы. Он готов согнуться перед ней пополам, принять любую позу, в какой леди захочет его увидеть.

— Конечно, мадам, конечно. У нас отличные служащие, они делают именно то, о чем вы говорите. Но поскольку история, которой мы сейчас занимаемся, мягко говоря, удивительная, хотелось бы иметь сначала, так сказать, скелет всего дела. И мы подготовили для вас предварительный отчет.

Изабель закрыла папку с документами.

— Я могу это взять с собой? — спросила она.

— Конечно. Пожалуйста, — энергично закивал Бут. — У нас всегда несколько копий каждого документа.

Изабель отодвинула свой стул и поднялась, собираясь уходить.

— То, что удалось собрать, удовлетворяет вас, миссис Кендрик? — спросил Бут, волнуясь.

Впервые за утро Изабель Кендрик снизошла до него и слегка улыбнулась.

— Я жду полного отчета, мистер Бут. Но должна сказать, пока вы работаете прекрасно. — Она холодно взглянула на папку с документами в своей сумке из мягкой кожи. — Просто прекрасно.

Пухлое лицо Гранта Бута сияло от радости, когда он распахивал перед ней дверь кабинета.

Изабель припарковала» бентли» прямо перед домом, пытаясь овладеть собой. Она не должна позволить Сэму увидеть ее в таком состоянии. Кровь бурлила от счастья, наманикюренные пальцы отбивали на руле машины ритм одной из старых песен Синатры. Давно, когда она интересовалась музыкой, Синатра и Тони Беннет были ее любимыми исполнителями. Действительно хорошая музыка, подумала Изабель, и постаралась скрыть не подобающую моменту улыбку. Она собиралась все сделать по-своему. Сэм ни в коем случае не должен узнать ничего до тех пор, пока не будет слишком поздно. Как уверяли отчеты, Сэм действительно воспылал чувствами к маленькой потаскушке.

Холодная злость едва не накрыла бурную радость, но Изабель сумела ее подавить. Не важно, что это пустое сердце выбрало ее мужа. Свое она потеряла много лет назад. Да это вряд ли важно. Важно одно — Сэм. Мужчина и статус, который давало ей платиновое обручальное кольцо на левой руке. Изабель прошла весь путь не для того, чтобы сейчас передать это кольцо какой-то двадцатичетырехлетней манекенщице.

Но спокойно. Спокойно, говорила себе Изабель, выходя из машины и разглаживая абрикосового цвета костюм.

Об этом уже заботятся. Мистер Бут и его люди доведут дело до конца. Сейчас единственное, что ей надо, — найти подходящего репортера и передать ему все материалы. Она должна сделать правильный выбор. Поскольку это будет сенсация десятилетия в шоу-бизнесе. Тот, кому она передаст папку с документами, станет ее вечным должником.

Поэтому надо выбрать кого-то достойного. Нет смысла торопить события, подумала Изабель. Она не должна забывать, что в будущее необходимо заглядывать сегодня. В отличие от мисс Феликс, у которой будущего уже нет.

Изабель вбежала по ступенькам на террасу, вежливо кивнула горничной, открывшей дверь, и сразу пошла в свой кабинет. Она отчаянно хотела поверить тому, что «Бут, Варвик и Яблэнс» ей рассказали. Что все это правда. Для собственного спокойствия Изабель хотела кое-что проверить.

Особенно одну-две детали. Она набрала номер телефона Джордан Голдман и стала ждать, нетерпеливо постукивая носком туфли по старинному китайскому ковру.

— Резиденция Голдманов.

— Это Изабель Кендрик. Мне нужна миссис Голдман, — нетерпеливо сказала Изабель. И зачем только драгоценная Джордан заставляет слуг отвечать на звонки? Как это раздражает!

— Изабель, я так рада, что вы позвонили! — заверещала Джордан. — Я хотела поговорить с вами о своем аукционе, который состоится в следующем месяце. Как вы думаете, надеть ли мне тогу?

— О, конечно, нет, дорогая, — сказала Изабель, вздрогнув при мысли о возможной реакции мужчин. — Но об этом мы можем поговорить через секунду. Я хочу задать несколько вопросов о Роксане Феликс.

— Слушаю, Изабель, — тут же согласилась Джордан.

— Ты всегда говорила, что Роксана была твоей школьной подругой. Но как долго она проучилась в этой школе?

— Только год. Ее приняли в последний класс, — ответила Джордан, удивляясь вопросу Изабель. — Ей было восемнадцать, когда она там появилась.

Изабель задержала дыхание. Значит, правда.

— С вами все в порядке, Изабель?

— Все прекрасно. Скажи, ты видела когда-нибудь ее мать или отца? Они приезжали за ней, навещали? Они были на церемонии выпуска?

— Нет. Не приезжали. — Джордан задумалась, вспоминая. — Нам вообще-то всегда казалось это странным, но Роксана говорила, будто они занимаются бизнесом в Европе и не могут приехать. Они никогда не появлялись в школе. Она всегда уезжала в аэропорт на такси.

— Спасибо, детка. Ты мне очень помогла, — сказала Изабель, стиснула руку в кулак и торжествующе ударила себя по бедру. — А сейчас я прощаюсь с тобой, мне надо сделать кое-какие звонки.

— А как насчет тоги? — заканючила Джордан.

— Ты можешь мне перезвонить, — твердо сказала Изабель, вешая трубку.

Несколько секунд она постояла, обдумывая варианты, и наконец остановилась на идеальной персоне. Марисса Мэтьюз, самая популярная журналистка в Нью-Йорке, чьи статьи беспрестанно печатаются в колонке слухов. Старая знакомая. Она сделает этот материал достоянием всего Лос-Анджелеса. Изабель поздравила себя: Марисса ради истории вроде этой способна даже пойти на убийство. Эта журналистка станет ее проводником в нью-йоркском обществе. В конце концов, она, Изабель, уже завоевала Лос-Анджелес, и надо расширять горизонты.

Улыбнувшись, Изабель сняла трубку и набрала номер.

— Марисса? Дорогая, это Изабель Кендрик. У меня для тебя сенсация. Да, потрясающая. Правда. У тебя есть хороший факс? О, он принимает и фотографии? Замечательно…

Элеонор откинулась поудобнее в седане, который отель послал за ней в сейшельский аэропорт. В машине работал кондиционер. Она смотрела в окно. Физическая усталость давала о себе знать, но Элеонор взяла себя в руки. День этот должен быть длинным и сложным. И еще не скоро кончится. Но уже есть успехи. Во-первых, она сумела спасти свою карьеру, и это здорово. Том, невероятно шикарный в строгом черном костюме, открывший от удивления рот, представлял собой зрелище, которое она никогда не забудет. Она его потрясла, безусловно. Но это было легко сделать. Сейчас Элеонор молилась, чтобы у нее хватило сил спасти Меган и Зака. Осталось ли кого спасать? Почему-то Элеонор была уверена: они живы. Она чувствовала это нутром. Они живы, просто затерялись в изумрудно-зеленых джунглях, на которые она смотрела сквозь иллюминатор самолета.

Фред Флореску, бледный и взволнованный, ждал ее в зале прилета.

— Спасибо, что так быстро прилетела, уже второй день, как мы их потеряли. Я оповестил власти, и они ищут. — Молодой режиссер качал головой. — Не знаю, что еще могу сделать. Но новостей никаких нет.

— О'кей. Кое о чем мне надо подумать, — сказала Элеонора. — Во-первых, я собираюсь нанять частный вертолет и облететь весь Национальный парк, ночью, с прожекторами.

— Очень дорого обойдется, — заметил Флореску.

— Это моя проблема, Фред. Я отвечаю за фонды «Артемис». Дальше: я собираюсь нанять местных жителей и отправить их на поиски.

— Туман, они заблудятся, — сказал Флореску в отчаянии. — Нужны сотни людей.

— Я готова нанять сотню. Тысячу, если понадобится.

Мы заплатим каждому пятьсот долларов, чтобы найти Зака и Меган. А тому, кто найдет, дадим пять тысяч долларов в награду.

Флореску посмотрел на нее с еще большим уважением.

— Боже, Элеонор, руководители студии ведь обычно скупердяи! А ты откуда такая?

Она рассмеялась:

— Да, мы скупердяи. Просто я делаю инвестиции, Фред.

Мертвый Зак Мэйсон — большие потери для студии. А Меган Силвер сделает нам много денег в будущем. В «Увидеть свет» я вложила немало личного капитала. Я хочу увидеть фильм в прокате. На экране.

— А знаешь что? Когда фильм выйдет, тебя ждет большой успех, — сказал Флореску.

— Хорошо. Теперь давай, собирай остальных актеров и продолжай снимать.

— Продолжать — что?

— Снимать, — повторила Элеонор. — Те сцены, где не нужны Зак и Роксана. Наверняка несколько таких осталось, так ведь?

— Да, но…

— Забудь «но», Фред. Ты ничем не поможешь Заку и Меган, сидя здесь и переживая. Никто из вас все равно не знает джунглей, и я не собираюсь больше рисковать своими людьми. — Она улыбнулась ему. — Я собираюсь найти ребят живыми и здоровыми, хочу, чтобы они вернулись и чтобы мы закончили фильм. А теперь — мы делаем фильм или нет?

— Да, мадам, — ответил Фред Флореску, широко улыбаясь.

— Темнеет, — сказала Меган.

Она старалась скрыть страх. Они уже провели одну ночь на земле, но тогда она была без сознания. А этот вечер совсем другой. Меган опасалась, сможет ли она вообще заснуть, несмотря на жуткую усталость, на то, что каждая мышца вопила о пощаде, когда она делала шаг правой ногой, пытаясь удержаться на самодельных костылях и держа на весу бесполезную левую ногу. Меган старалась весь день, отказываясь останавливаться и отдыхать, даже когда Зак настаивал. Она знала: стоит ей сесть — и она никогда больше не встанет. Дважды Меган спотыкалась и падала, вскрикивая от боли, когда распухшая лодыжка задевала за камень или за ветку. Мэйсон пробовал усадить ее к себе на плечи и нести, но она, дрыгая ногами и царапаясь, отбивалась. Она не хотела, чтобы Зак нес ее, ведь он единственная надежда для обоих. Может, ему лучше оставить ее в джунглях и пойти за помощью? Он вышел бы из леса, привел людей… Хотя Меган сомневалась, что они смогли бы ее найти, одну в джунглях.

На Меган напал внезапный приступ смеха, когда она подумала, что это красивое место для могилы.

Красивое и ужасное. Туманный лес, кривые стволы деревьев, пальмы, покрытые влажным мхом и ползучими растениями, яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь сплошную зелень листвы, первозданные гигантские папоротники под нефритовыми зарослями. Яркие птицы перелетают с дерева на дерево. Пахнет корицей, ванилью, орхидеями и страстоцветом. Никогда, даже в самых диких фантазиях, Меган не могла себе представить место, столь странное и невероятно живое. Но оно и. очень страшное: дважды Мэйсону пришлось схватить ее в объятия, дрожащую и заледеневшую от, ужаса, и пронести несколько ярдов — подальше от скорпиона. Они миновали три огромных свисающих с дерева гнезда желтых ос. Потом колонию непонятных насекомых, которые могли напасть на них. Толстая сейшельская змея выскользнула из листвы и, извиваясь, проползла прямо между костылями Меган. И хотя девушка знала, что здешние змеи не ядовиты, она задрожала от страха. Огромные пауки, каждая клешня которого была размером с ладонь человека, болтались на толстой паутине. Она боялась предстоящей ночи и ничего не могла с собой поделать. Меган думала о тарантулах, о джунглях, кишащих летучими мышами. Днем со всем этим легче справиться, все вокруг зеленело и золотилось, но под покровом ночи… Сердце Меган заходилось от ужаса.

Слава Богу, она не одна. Зак все время с ней. Он носит ее на руках, успокаивает, защищает. Меган переполняло чувство благодарности к нему. Он поддерживает ее, шутит, отвлекая от боли и отчаянных мыслей, заставляет говорить без конца о себе… Он никогда не корил ее за то, что из-за нее они слишком медленно идут. Как бы она ни старалась, им все равно не пройти больше двух миль за день.

Мэйсон посмотрел вверх сквозь кроны деревьев на голубые заплатки неба. Солнце устремлялось к закату, о чем свидетельствовали красные и золотистые полосы на фоне темнеющей сини.

— Похоже, нам лучше остановиться, — сказал он и подвел ее к большому, поросшему мхом пню. — Ты посиди, а я сооружу что-то вроде шалаша. Надо спешить, пока совсем не стемнело. — Он ласково улыбнулся ей. — Расслабься, тебе надо отдохнуть. Ты сегодня прекрасно поработала.

— А я могу тебе помочь? — спросила Меган, глядя, как он ломает ветки и складывает их возле ствола ближайшего большого дерева.

— Нет, тут работы на пять минут, — сказал Зак, потом подпрыгнул и сорвал несколько широких пальмовых листьев.

Он двигался уверенно, быстро, мускулы на вспотевшей спине перекатывались под загорелой кожей. Лохмотья разорванной рубашки давно повязаны вокруг пояса. Меган не могла не обратить внимания на то, какими круглыми и твердыми казались его ягодицы под штанами из телячьей кожи — костюм, надетый для съемки, обтягивал его, как вторая кожа. Бицепсы тоже впечатляли. Большие, твердокаменные, будто высеченные скульптором.

Дэвид умер бы от злости, увидев его сейчас, подумала Меган. Вдруг она смутилась от собственной глупости. Да как она могла даже посмотреть на этого противного агента?

Меган густо покраснела. Он такой скользкий тип, подхалим, а она была будто тесто у него в руках! Думала, он талант, и даже когда такой человек, как Фред Флореску, говорил, что Дэвид Таубер — пустышка, она не верила.

Позволяла Дэвиду диктовать, что есть, что носить, позволяла ему стоять перед ней, когда она делала упражнения! Какой она была жалкой! Только из-за того, что удалось немного похудеть, Меган убедила себя, что теперь всю свою жизнь должна отдать в его руки. Но ей и самой не нравился собственный вид, она бы похудела без его участия…

— Вот и готово, — сказал Зак, выпрямляясь. Он достроил маленький вигвам из пальмовых листьев и веток. — Конечно, не совсем «Карлтон», но сойдет.

— Здорово, — похвалила Меган.

Зак посмотрел на нее.

— А почему краснеешь?

— Просто подумала про Дэвида, — искренне призналась Меган.

Он отвернулся и принялся добавлять на крышу листья.

Она глубоко вздохнула.

— Я думала, какая же я была идиотка, когда вообще посмотрела на него. Ты был прав, знаешь ли. Он круглый дурак. Мы поссорились перед окончательным разрывом. Я сказала ему, что выезжаю из номера отеля, а наутро он пришел ко мне в комнату и велел собирать вещи. Заявил, что я уволена. Но через двадцать минут прибежал обратно и сказал, что я остаюсь в команде. К счастью, я уже узнала, что он за тип. Я сейчас просто не понимаю, почему видела его другим.

— Сейчас? — переспросил Зак и посмотрел ей в глаза.

— Да, сейчас, когда я с тобой, — импульсивно ответила Меган.

Мэйсон улыбнулся.

А она еще гуще покраснела.

—  — Ой, я не подумала, как это прозвучит. Я хотела сказать, что ты просто очень хорошо со мной обращаешься, ведешь себя как настоящий мужчина. Дэвид бросил бы меня в джунглях… — Она смущенно умолкла.

— Я Тарзан, а ты Джейн, — сказал Зак, а взгляд его скользил по ее телу вверх-вниз, и Меган не понимала, шутит он или нет. — А почему ты связалась с Дэвидом? Никогда раньше, до шоу «Электрик-Сити», я не видел вас вместе.

Меган пожала плечами:

— Он решил тогда… в общем, подкатиться ко мне, хотя ничего в ту ночь не было. Я была просто благодарна… я так смутилась, когда вы с Роксаной стояли вместе, рядом…

Зак посмотрел на нее.

— Я держался с ней так только потому, что увидел тебя рядом с Таубером. После нашего разговора. Думаю, я ревновал.

— Ты ревновал? Ничего не понимаю, — сказала Меган, чувствуя, как теплая волна желания накатывает на нее. Да правда ли это? — Роксана Феликс поговорила со мной в ложе, на сцене, помнишь? У нее был такой же ламинированный пропуск. Поговорила после того, как ты посвятил мне песню… Знаешь, я была очень рада, хотя это звучит довольно глупо, я понимаю. Для меня это слишком много значило, потому что когда-то ты был моим кумиром. Я выросла на музыке «Дарк энджел». — Она смутилась и, покраснев еще сильнее, опустила глаза. Неужели нельзя было сказать иначе, чтобы не показаться еще одной тупой потаскушкой, которые обычно крутятся вокруг рок-группы. Можно было наверняка найти другие слова, просто она не сумела.

— А почему ты думаешь, что это глупо звучит?

— Потому что это звучит так, будто я твоя поклонница.

— Ты думаешь, я презираю своих поклонниц? — спросил Зак. — Я рад, что мои песни для тебя что-то значили.

Это и была наша цель. Мы же писали песни не для самих себя, хотя такого успеха никогда не ожидали. Мы хотели, чтобы нас услышали.

— Так вот, Роксана сказала мне, что вы с ней обсуждали, посвятить ли мне песню. Вы, мол, подумали, что грубовато обращались со мной, и потому решили сделать мне одолжение. Я почувствовала себя полной идиоткой. Значит, ко всему прочему, это была даже не твоя идея. А Роксаны.

Зак Мэйсон уставился на нее, довольно долго смотрел, а потом покачал головой и залился хохотом:

— Ты что? Меган! Да это я сам придумал! Ну конечно, я! Без всякой Роксаны! А пропуск ей достал Сэм Кендрик.

Роксана Феликс никогда, ни одного дня не была моей подружкой! Она спит с Сэмом. Спала с Сэмом. И сейчас продолжает. Боже мой, ты, наверное, единственная на площадке, кто этого не понимает. Она хотела быть со мной, но только на публике. Чтобы использовать меня. А я сказал ей, что меня интересует кое-кто другой.

— О… — потерянно вздохнула Меган.

«Кое-кто другой ? Что-то я и здесь упустила? Кто это? Я никого никогда не видела рядом с ним. Он ведь не про Мэри говорит? Конечно, она намного старше его…»

— Я ей сказал, что интересуюсь тобой, — объяснил Зак.

Меган тихо, словно застыв, сидела на пне, пытаясь не дышать.

— Но ты же ненавидишь меня. Ты всегда так груб со мной. Я тебе н-не нравлюсь, — заикаясь, проговорила она.

— Да, я бы предпочел ту, какой ты была раньше. Правда. Но я думал, что все это ты проделываешь с собой ради Дэвида.

— Да нет, я просто надеялась привлечь хоть чье-то внимание, — пробормотала Меган.

Зак улыбнулся. Глаза его были полны желания. Меган почувствовала, как напряглись ее соски.

Мне плевать, если это случится сейчас, когда мы с ним одни в джунглях. Мне все равно, даже если он лжет, подумала Меган. Я хочу его. И я его получу.

Волна страсти накатила на Меган, кровь забурлила.

— А я всегда думал только о тебе.

— Я боялась тебя, — призналась Меган.

Он кивнул. Темные волосы каскадом упали ему на плечи.

— А я боялся тебя. Ты такая умная, образованная, а я никогда не учился в старших классах.

Она встала и осторожно подошла к шалашу.

— Давай сделаем вот так.

Зак поддержал ее, когда она отпустила костыли, и обнял за талию. А потом осторожно положил на землю.

— Ты один из самых умных мужчин, которых я когда-либо встречала, — сказала Меган. Ее карие глаза замерли на его лице. Она чувствовала тепло его тела, тугого, упругого. Голая кожа Зака касалась лица Меган, и она с трудом сдерживала сильнейшее желание прижаться к нему губами.

Не надо спешить. — Ты, должно быть, сумасшедший, если не понимаешь, что был пророком нашего поколения? Как ты думаешь, почему мы так на тебя реагировали?

— Дело в стихах, — сказал он, садясь рядом с ней.

— Да? А кто написал эти стихи, Зак? И кто написал все песни? Ты написал! Ты говорил то, во что мы верили. Говорил за нас. И этим стоит гордиться, Зак. Твои стихи и музыка такие потрясающие, что тысячи ребят готовы на все ради тебя. И ты замечательный актер. Тебе совсем не нужна бумажка — подтверждение твоего ума. В глубине души, Зак, ты сам все прекрасно понимаешь. — Она помолчала. — А почему ты распустил группу?

— Ты действительно хочешь знать?

Меган кивнула.

Зак устроился рядом и прижался к ней всем телом. Меган показалось, что ее коснулся оголенный провод.

Зак на секунду закрыл глаза.

— Обычно все стихи писал я. Но в последнее Рождество Нэйт пришел ко мне и выложил две песни. Он их написал сам. У нас был перерыв между гастролями. Я отказался их петь. Он захотел обсудить это с другими парнями. Я заартачился и заявил, что все равно буду сам писать все песни. — Зак ударил рукой по колену. — «Дарк энджел» — мой ребенок, Меган. Мое творение, с самого начала, с того момента, как ушел наш первый гитарист и Нэйт присоединился к. нам. Может, я испугался. Не знаю.

— Ну и что дальше? — тихо спросила Меган.

— Мы поругались. — Он пожал плечами. — Много дерьма вывалили друг на друга. А потом Иоланда Хенри, наш менеджер, приняла сторону Нэйта. Она сказала, что песни — очень хорошие. И что их надо взять. Мне стало ужасно обидно, и я впал в неистовство. Уволил Иоланду и распустил группу. А через несколько дней возник Дэвид и принялся лить масло на мое раненое эго и нажимать на правильные кнопки. Он спросил, не хочу ли я попытать себя в актерской игре. Это показалось заманчивым — такой шанс утереть парням нос — мол, с моим талантом я прекрасно обойдусь без «Дарк энджэл». Вот как все вышло. В общем, хорошего мало.

— Но ты на самом деде думаешь, что его: песни изменили бы имидж группы?

— Знаешь, мне бы хотелось сейчас сказать «да». Что я действовал честно. Но извини, не могу. Я был не прав. — Мэйсон посмотрел на Меган. — Нэйт принес замечательные песни, действительно очень хорошие. А меня охватила ревность. Я защищался… Я-то считал себя справедливым парнем, а когда дошло до дела, оказался таким же, как все, с раздутым самомнением. Иоланда — честный человек.

Поэтому я уволил ее.

Он умолк.

— Не мучай себя, Зак.

— Да не могу. Я распустил свою группу без причины.

Меган усмехнулась:

— Ну и что? Когда мы выберемся отсюда, ты уволишь Дэвида. Позовешь Нэйта Сьютера, извинишься, соберешь группу. Вернешь Иоланду Хенри. Извинишься и перед ней.

Думаю, так будет лучше всего. А я стану надувать щеки, как ответственная за возрождение «Дарк энджэл». Я буду самой крутой и популярной после Кортни Лав.

— Как все просто, да?

— Да, просто. А что тебя останавливает?

— Ты серьезно? — спросил Зак, поворачиваясь к ней.

Серые глаза пристально смотрели в глубину ее карих глаз.

Она почувствовала, как внизу живота все напряглось.

— Совершенно серьезно. А почему нет? Я уверена, им тоже неуютно, как и тебе. — Ощущая собственный жар, она вынула тюбик с мазью от насекомых. — Дай-ка я тебя обработаю. А то в сумерках нас съедят.

— Сними майку, — сказал Зак.

— Что?

— Снимай майку. — Он похлопал по влажной земле и потянулся к поясу, чтобы развязать рваную рубашку. — Надо подстелить под себя что-нибудь посолиднее, чтобы никто не выполз из-под листьев, когда мы заснем. А твое средство спасет нас от летучих гадов.

Меган подчинилась, разложила на земле майку рядом с его рубашкой, пытаясь вести себя естественно. Им просто надо выжить, уверяла она себя. Она же раздевается у доктора. Ну и здесь то же самое. Ничего плохого он не подумает.

— Боже, какая ты красивая! — тихо воскликнул Зак. Он потянулся и провел пальцем по нежной сметанно-белой коже левой груди Меган.

Она почувствовала, как будто расплавленная лава потекла внутри ее от одного прикосновения Зака. Соски напряглись от удовольствия, и они оба увидели это, их распухшие бутоны выпирали под тонкими шоколадного цвета кружевами лифчика. Словно загипнотизированная, Меган смотрела вниз. Зак возбудился, и очертания мощной напрягшейся плоти натянули эластичную кожу брюк. Меган почувствовала, как влага затопила ее, она задвигала бедрами, словно от нетерпения, и застонала.

— Я хочу тебя, — хрипло сказал Зак.

Меган дотронулась до его груди и сказала:

— О да, Зак, пожалуйста. Сейчас же.

А потом его руки оказались у нее на груди, но на этот раз они были не слишком нежными: тискали, хватали, пальцы крутили затвердевшие соски, посылая через них чувственные токи всему телу. Меган наклонилась вперед и дрожащими пальцами стала распутывать шнурки на его брюках, пробуя приспустить их, чтобы вызволить страждущую плоть. Потом взяла ее в руки и стала гладить, ласкать теплую кожу, пальцы ритмично сжимались и разжимались…

Зак застонал от удовольствия и, отстранившись от нее, начал срывать с себя одежду. Меган, у которой сердце бешено колотилось, в спешке чуть не сорвала пуговицы со своих джинсов, а потом вдруг, расстроенная, остановилась.

— В чем дело? — спросил Зак, заметив ее внезапное отчаяние.

Меган указала на поврежденную лодыжку невероятного цвета.

— Я не смогу снять джинсы. Мне не протащить их через ботинок, — сказала она, чуть не плача и задыхаясь от разочарования.

Мэйсон взял ее голову обеими руками и поцеловал долгим поцелуем. Их языки встретились, замерли, потом он прикусил ее нижнюю губу. Тело Меган купалось в желании, она прижалась к нему, ее груди набухли от страсти, а соски, ставшие твердыми и острыми, впивались ему в грудь.

— А тебе не надо их совсем снимать. И так достаточно, — сказал Зак, улыбаясь.

Меган ахнула, когда его левая рука скользнула под нее, сжав за затылок, а правая оказалась между ее ногами. Ладонь прижалась к повлажневшим шелковым волоскам — сначала робко, потом все решительнее, — отчего волны удовольствия накатывались на Меган. Она начала выгибаться под ним, двигать бедрами, она даже пыталась уклониться от его ласки, но он настиг ее. Неснятые джинсы, расстегнутые для него, приковали ее к месту, стреножили ее, как молоденькую лошадку. Зак заглянул ей в глаза и засмеялся низким смехом, полным удовольствия и желания.

— Нет, детка. У тебя нет выхода, — сказал он. А потом его два пальца оказались внутри, они гладили нежно, как бы пробуя, насколько готова Меган, а затем стали гладить ее очень интимно…

Меган вскрикнула, выгнулась под ним и забилась в экстазе.

— Это у нас пока разминка, — прошептал Зак Мэйсон и осторожно лег сверху, стараясь не задеть больную ногу Меган.

Она вцепилась пальцами в его темную гриву, когда он наклонился к ней. Его язык лизал ее соски; она снова застонала, чувствуя теплый прилив между ногами, а потом задрожала. Он лизал грудь, пупок, крепко держа Меган. И наконец — о Боже, это было совершенно невероятно! — он добрался до интимного местечка, его губы приникли к нему, и Меган унеслась с этой земли, из этих джунглей в другое измерение. Новые ощущения затопили ее, а вселенная сжалась до тела Зака, до его губ и рук, до его горячего дыхания.

Она вскрикивала от удовольствия, невыносимого и невероятного, она думала, что вот-вот кончит, взорвется, но именно в этот момент Зак отодвинулся и вошел в нее. Его плоть дрожала и пульсировала от жажды и страсти. Он был внутри ее, он любил ее глубоко, медленно, ритмично, удары становились все тверже и быстрее, он словно впивался в нее, она уже не могла ни дышать, ни думать.

Невероятно, разве может секс быть таким? И тут он добрался до самых ее глубин, куда еще не добирался никто, до какой-то тайной точки… Меган услышала свой крик, доносившийся словно откуда-то издалека, наслаждение затопило ее, голова пошла кругом, и весь мир раскололся на части, кости растаяли, тело тоже… Сладостная дрожь прошла по всем мышцам, по чреслам, икрам, спине, оргазм поднимался все выше, и Меган охватил невероятный восторг. Она лежала в горячем поту, в крепких и тесных объятиях любимого, глядя в волчьи глаза Зака.

Глава 33

Роксана Феликс была в осаде. В буквальном смысле слова. Репортеры шныряли повсюду: они запрудили дорогу перед домом, они кружили на вертолетах, пытаясь сделать снимки с воздуха. Скромная уединенная кофейно-белая вилла в марокканском стиле была предметом их охоты, они гонялись за добычей. Все отчаянно хотели фотографию, комментарий, а еще лучше — хотя бы кусочек отснятых пленок. Высокая живая изгородь частного владения шуршала от нарушителей, пытавшихся проникнуть сквозь нее.

За все возможные точки для обозрения на соседних высоких деревьях и каменных выступах шла настоящая война.

Роксана не осмеливалась даже выйти в спальню или выглянуть из окна: малейшее движение занавесей вызвало бы стрекот камер, щелканье затворов и слепящие молнии фотовспышек. Роксана Феликс стала скандально известной.

Падший ангел. Мадонна, оказавшаяся проституткой. Обожаемая супермодель, любовь Америки, робкая, скромная героиня журналов с миллионными тиражами оказалась проституткой-подростком и держательницей борделя, Америка и весь мир жадно облизывались. Да кто откажется насладиться таким блюдом? Ничего лучше, ничего интереснее не было после истории с Майклом Джексоном. Марисса Мэтьюз первая выступила со своей сенсацией, обнародовав неприятные детали, и нью-йоркское общество познакомилось с ними в среду за завтраком А через несколько часов про это напечатали все остальные, пуская слюни от зависти.

Были отданы приказы, и репортеры понеслись в Лондон, Париж, Мадрид, Сидней. Предлагались огромные взятки любому, кто заговорит. Старые клиенты, старые проститутки, старые школьные подруги — да любой! И вдруг знакомые — а их оказалось невероятно много — потекли таким потоком, что телевидение и газеты не могли справиться. Ее парикмахер. Ее нью-йоркский шофер. Секретарша ее бухгалтера в агентстве «Юник». Каждую минуту все новые репортеры подтягивались к вилле, запрятанной среди голливудских холмов.

Роксана сидела на стуле, который притащила в ванную, обхватив голову руками и слушая, как трезвонит телефон.

Она выбрала ванную, потому что это была единственная в доме комната без окон. Только здесь ее никто не мог увидеть. Она не отключала телефон и факс, чего от нее как раз ожидали, она не трусиха.

Итак, наконец это случилось, подумала Роксана. После стольких лет ее все же достали. Они узнали почти все. И в итоге ее слава, ее успехи, ее безопасность, обожание публики, ее крепость, больше похожая на замок, которую она воздвигала одиннадцать лет, тщательно выстраивая дюйм за дюймом, в течение считанных часов исчезли, испарились, как роса под солнцем.

Демоны вернулись. За ней. Она знала, конечно, что такой день когда-нибудь настанет.

Роксана сидела на стуле и раскачивалась, тихо напевая, словно колыбельную младенцу.

— Мистер Голдман, я думаю, вам это следует посмотреть.

— Сейчас, Марсия, мне надо позвонить в Нью-Йорк.

Том Голдман не скрывал нетерпения. Одно к одному!

Сначала исчезли Зак и Меган, потом пришлось решать, как лучше разделаться с Келлером, а стоило ему войти в кабинет, как он сразу обнаружил целую кипу розовых телефонных посланий от членов правления. Боже, подумал Том, опускаясь в черное кожаное кресло. Сукины дети, лучше бы они на самом деле продали компанию. Но не сейчас.

Потому что когда о происшествии с Заком Мэйсоном станет известно, репортеры набросятся на фильм, как голодные грифы, и акциям конец. Если именно теперь эти канцелярские крысы займутся продажей, они обнаружат, что «Артемис студиос» можно сбыть с рук за тридцать центов.

И, может, банку колы в придачу.

— Да, сэр, я знаю, — извиняющимся тоном настаивала секретарша. — Но вам действительно следует это просмотреть, прежде чем станете звонить кому-то.

Том взглянул на помощницу, прижимавшую к груди утренние газеты О Боже.

— Что-нибудь насчет Зака Мэйсона, Марсия? Да, лучше посмотреть.

— Не совсем, мистер Голдман, — осторожно сказала она, протягивая газеты.

Голдман почувствовал, как его нижняя челюсть отвисла от удивления.

«Нью-Йорк пост» поместила две фотографии Роксаны Феликс: улыбающаяся, уверенная, с лицом, за которое «Джексон косметике» согласились заплатить сорок миллионов долларов, и тонкая, как вафля, в мини-юбке, на гвоздиках-каблучках и в блузке с блестками, привалившаяся к стене парижского дома проститутка-подросток в совершенно откровенной позе. Набранный жирным шрифтом заголовок кричал: «Модель-мадам!» И внизу, курсивом:

«Сенсационная история Роксаны Феликс — от уличной проститутки до супермодели! Как подросток-проститутка из борделя превратилась в любимицу всей Америки?»

Боже! Голдман вынул «Нью-Йорк тайме»: «Почем леди-проститутка?» «Вашингтон пост»: «Принцесса моды — французская проститутка». «Лос-Анджелес гапмс»: «Кто она, настоящая Роксана?»

— Это последние выпуски, сэр, — сказала Марсия и тихо добавила:

— То, что не вошло в предыдущие.

— И все это прошло по радио и телевидению?

— Да, сэр. Я думала, вы слышали по радио в машине Голдман покачал головой. Сегодня утром он ехал в тишине, чтобы иметь возможность спокойно обо всем подумать.

Это были мои последние спокойные мгновения, понял Том.

— Никаких звонков в течение десяти минут, Марсия, о'кей? Я должен прочитать от начала до конца. Скажи всем, что я в пути, еду на работу.

Она кивнула. Вдруг Голдмана прошиб жуткий липкий страх.

Директора будут звонить. Директора правления забеспокоились…

— Погоди! Марсия! Дай мне Джоэля Стейнбреннера. Немедленно.

— О'кей.

Голдман повернулся в кресле, нервно забарабанил по столу красного дерева. Стейнбреннер тут же возник на другом конце провода.

— Джоэль, это Том.

Судя по голосу, его брокер был на грани истерики:

— Голдман, где ты, черт побери? У меня нет доверенности, а тебя нельзя отыскать. Я не могу ничего продать без твоих указаний! Ты понимаешь?

Том закивал. Боль схватила виски. Телефон в машине.

Впервые за многие месяцы он его выключил.

Черт побери! Почему именно сегодня? Почему все это произошло именно сегодня?!

— Да, я знаю. Какова обстановка?

— Акции идут вниз. Никто не может от них избавиться быстро. Я говорю тебе, идет, черт побери, свободное падение.

— Сколько мы уже потеряли?

Стейнбреннер негодующе хмыкнул:

— Твои бумаги усохли на восемьдесят процентов, но они потянут еще меньше, когда мне придется спустить все, что у меня на руках. Никто не хочет с ними связываться.

Восемьдесят процентов. Слова брокера эхом отозвались в мозгу Тома Голдмана, вызвав новую волну потрясения.

Восемьдесят процентов, а может, и больше потерял он в «Артемис». Святый Боже, думал Том, мне конец.

— Что теперь? Говори же что-нибудь, Том! Черт тебя подери! — Стейнбреннер вопил в трубку. — Дай мне указания, ради Бога! Давай хоть что-то спасем!

— Нет, — сказал Голдман.

— Нет ? Ты о чем? Мы должны что-то делать. Прямо сейчас.

— Нет, Джоэль, ничего не продавай, — сказал Том. — У студии есть проблемы, да. Но я не собираюсь во время кризиса продавать свои акции.

— Ты выжил из ума?! — заорал Стейнбреннер.

— Когда решишь, что акции достигли нижнего предела, покупай десять тысяч единиц…

— Делать — что?

— Ты меня слышал. Ты ведь мой брокер, да?

— Да, но…

— Никаких «но», Джоэль. Выполняй мое указание, — сказал Том и повесил трубку.

Он уставился на розовые полоски бумаги на столе. На каждой написано, кто звонил. Конрад Майлз, Говард Тори и все остальные. Марсия нажала кнопку.

— Мистер Голдман, могу ли я соединить вас с мистером Торном?

— Через минуту, Марсия, — сказал Том.

Странно, но он понимал: его мир взрывается на глазах.

Студия, личная судьба — все. Но никогда Том не чувствовал, что у него такая ясная голова. Никогда в жизни. Джоэль Стейнбреннер и все остальные могут подумать, что он спятил. Но Том Голдман отвечает за эту студию, и он намерен эту ответственность нести до самого конца.

— Я всем позвоню через минуту. Обязательно. Но сейчас я хочу, чтобы ты меня соединила с «Меридиан-отелем» на Сейшелах. Мне надо поговорить с мисс Маршалл.

Изабель Кендрик сидела в своей гостиной в мягком кресле, белом, как устрица, собранная, спокойная, и смотрела на мужа. На маленьком дорогом столике лежали последние выпуски сегодняшних газет, сложенные аккуратной стопкой. Рядом с ними стоял недопитый кофе с корицей в чашке голубого севрского фарфора, ее обычный утренний кофе.

Она не завтракала последние десять лет, и это утро ничем не отличалось от других. Может, оно даже чуть более радостное. Изабель Кендрик выглядела собранной и аккуратной, как всегда. На ней был элегантный костюм цвета кофе с молоком, волосы красиво уложены, ожерелье из круглых жемчужин обвивало слегка увядшую шею. Совершенно невозмутимо она смотрела на мужа, который ходил по комнате, нервно проводя рукой по волосам. Черные глаза сверкали от ярости и боли.

— Ты же никогда ничего не говорила. Ты никогда меня ни о чем не спрашивала, — сказал он, глядя на нее. — Как ты могла такое совершить, Изабель? Почему ты это сделала? Ты понимаешь, какое ты чудовище?

— Не устраивай сцен, Сэмюэл. — Голос жены был холоден как лед и без всяких эмоций. — Я сказала тебе, это лишь любезность с моей стороны. Чтобы ты не совершил подобную глупость в будущем.

Кендрик остановился, посмотрел Изабель прямо в глаза.

— Что ты говоришь? Неужели ты хочешь сказать, что ревнуешь?

Она покачала головой, находя это предположение совершенно неуместным.

— Конечно же, нет. У нас брак не такого рода.

— Ясно, — с горечью сказал Кендрик.

— Наш брак хорошо работает, Сэм.

Изабель почувствовала, как адреналин снова потек в кровь, когда она начала говорить, произнося вслух то, что долгое время между ними являлось запретной темой. Это момент ее торжества. Ее победы. Она выложит ему все. Не он один имеет власть в этом доме. Он многим обязан ей.

И пусть увидит, на что она способна, если он забыл. Она изжарит Роксану и его другие маленькие игрушки, которые он слишком уж откровенно вытащил на публику. Никто не может угрожать ее положению. Ни Роксана, ни Сэм — никто.

— Ты знаешь, я ведь никогда не возражала против твоих связей Но на этот раз все иначе. Ты можешь поступать как угодно, пока это не отражается на мне.

— И тебе все равно, если я встречаюсь с проститутками?

Изабель махнула рукой, унизанной кольцами.

— Да, совершенно.

— И тебе безразлично, что я встречаюсь с другими женщинами? Что могу полюбить другую женщину?

— До тех пор, пока ты не забудешь об осторожности. — Изабель отпила кофе. — Да Боже мой, Сэм Неужели я не знаю всех твоих девиц? Сколько их было? Восемь или девять? Так ведь? Не считая проституток. Я просто надеялась, что у тебя развито чувство самосохранения. Вокруг столько отвратительных болезней, возможная беременность твоих пассий, другие неприятности…

— Ты все знала и ничего не говорила, — прошептал Кендрик.

Женщина, сидевшая перед ним, казалась странной. Она как машина. Он не мог поверить, что перемены в Изабель настолько глубоки. Она выглядела так же, прежняя элегантная блондинка, но словно облицованная камнем. Безупречная скала. Это правда, что уже давно между ними нет близости Но почему-то он не осознавал этого. Или осознавал не полностью. И то, что он спал с другими, было как бы само собой разумеющимся. Ему стало страшно.

— А почему это должно меня беспокоить, дорогой? Мы вполне преуспевающая пара.

Сэм уставился на нее. Изабель говорила искренне.

— А как насчет любви, Изабель? — тихо спросил Сэм.

— Мы же когда-то любили друг друга?

Она посмотрела на него спокойным, невозмутимым взглядом.

— Это было очень давно.

Он сделал еще одно, последнее усилие:

— Изабель, не может быть, что ты говоришь правду.

Нет. Должно быть в твоей жизни что-то большее, чем приемы, ленчи с женами влиятельных людей. Ты же не можешь быть такой поверхностной, мелкой. Ну скажи, что ты меня ненавидишь. Что ты ревнуешь к ней. Что ты хочешь, чтобы все это прекратилось. Скажи хоть что-нибудь.

Намеренно медленно Изабель потянулась к своей сумочке, вынула оттуда серебряную пудреницу от Шанель, открыла ее со щелчком, посмотрела на себя в зеркальце, добавила пудры на кончик носа. Потом она закрыла пудреницу и повернулась к мужу.

— А почему я должна говорить такое, Сэм? Это была бы ложь. — Она кивнула в сторону кипы газет. — Роксана хвасталась перед Джордан тобою. Я не могу это принять. Я не могу испытывать унижение. Если ты сумеешь со всем этим справиться, мне не придется повторять подобное еще раз.

Кендрик покачал головой. Потом повернулся и пошел к двери.

— Куда это ты отправляешься? — сердито спросила Изабель.

— Я иду навестить Роксану Феликс, — сказал Сэм.

— Ты не можешь так поступить! — зашипела она, распаляясь.

Он повернулся к жене, его глаза наполнились печалью.

— Могу, Изабель. Я люблю ее. Я не понимал этого до сих пор. А теперь понял. Когда найду Роксану, я попрошу ее выйти за меня замуж.

Изабель Кендрик побледнела, ошарашенная.

— Я не могу больше так жить, — тихо сказал Сэм. — Примет Роксана мое предложение или не примет, я хочу развода..

Он вышел.

— Просыпайся.

Меган зашевелилась, пытаясь вытащить себя из сна, вынырнуть из тепла, исходящего от Зака Мэйсона, сильные руки которого обнимали ее за плечи. Когда наконец она пришла в себя, голову и тело пронзили одновременно боль и удовольствие. Воспоминание о прошедшей ночи вызвало нежные ощущения в чреслах и радостное головокружение, которое не имело никакого отношения к голоду. Первая сознательная мысль смутила Меган: надо убедиться, что Заку понравилось.

Глупо было сомневаться, упрекнула она себя, едва открыв глаза и посмотрев на него.

— Эй, милая, мне очень жаль, но нам пора в путь, — вздохнул Мэйсон.

Она застонала.

— Да я спала не больше часа.

Через десять минут после того, как они кончили заниматься любовью, раздался шум вертолета и они увидели сигнальные огни над деревьями. Вертолет кружил над ними всю ночь. Зак вышел из укрытия, пытаясь привлечь внимание, махал одеждой, всем, что было под рукой, но, конечно, его не могли увидеть. Густые кроны деревьев не давали возможности пробиться даже свету прожекторов. Около трех часов Зак сдался и вернулся обратно. Он обнимал Меган, гладил и целовал, пока она не заснула на заре.

Мэйсон совсем не спал. Хорошо, что он привык не смыкать глаз ночами. Когда Меган заснула, Зак тихо выскользнул из шалаша и пошел искать еду и воду. Им необходимо съесть хоть что-то, если они намерены выбраться отсюда.

Тем более что вывихнутая лодыжка Меган плохо выглядела. Больше он не позволит ей идти. Зак подумал, что она сильнее страдает от боли, чем показывает.

Он нежно посмотрел на нее, вернувшись. Меган спала.

Светлая челка, совершенно не шедшая ей, свисала над умненьким лбом с темными густыми бровями. Мягкие губы полуоткрыты во сне, рука неловко свисает над тяжелыми красивыми грудями, которые так замечательно отвечали на его ласки ночью. Зак ощутил желание защитить ее. Оно было таким сильным, что стало трудно дышать. Он удивлялся себе. Он, Зак Мэйсон, звезда рока, на которую все молятся, который переспал с миллионом потаскушек из тех, что обычно вьются вокруг музыкантов, и десяти миллионам, если не больше, отказал, он, который мог выбирать среди самых лучших восходящих звезд и красавиц моделей, наконец влюбился. Он просто сражен этой смущающейся, умной, неловкой, но решительной малышкой-идеалисткой, сотканной из противоречий. Хорошенькой, не более того, наивной, храброй, его Меган.

Да, самое подходящее время найти настоящую любовь, Мэйсон. Когда хочешь есть и заблудился в джунглях.

— У тебя было по крайней мере час пятнадцать, — сказал он. — Перестань хныкать и поднимайся. Я думаю, мы выберемся отсюда к заходу солнца.

Меган радостно улыбнулась:

— Правильно!

— По крайней мере мы знаем, что нас ищут.

— И это правильно. — Она наклонилась и потянулась за майкой, — А что ты там делаешь?

— Сервирую завтрак в номер, — весело ответил Мэйсон, пристраивая все, что нашел, на пальмовый лист.

Он сумел отыскать кокос в гранитной расщелине. Еще пару съедобных листьев — корицы, как подсказал ему нос.

Горсть маленьких розовато-белых фруктов размером с яблоко, густо усеявших кусты, что росли слева от их шалаша.

Они смотрели на все это с некоторым сомнением.

— Значит, ты можешь назвать себя добытчиком? — засмеялась Меган.

— Я вообще против того, чтобы женщины обладали какими-то правами. Не хочу, чтобы меня лишили естественных инстинктов, — заявил Зак, осторожно разделывая кокос. Он протянул Меган половину. — Значит, этим не отравимся?

— Есть только один способ выяснить, — ответила она и, прежде чем Зак успел остановить, откусила. Вкус мокрой ваты. Но она проглотила.

— Это действительно кокос, — сказала Меган. — Совершенно безвкусно, но абсолютно безопасно.

Несколько минут они молча ели; Меган пыталась передать большую часть Заку, а он отказывался в ее пользу. Фруктового сахара было немного, но на их пустые желудки он произвел впечатление — энергии сразу прибавилось. Как только Мэйсон проглотил последний кусочек кокосовой мякоти, он поднял Меган на ноги и подхватил под колени.

— Черт побери, что ты делаешь?! — завопила Меган, вцепившись ему в плечи. — У меня есть костыли, Зак. Отпусти.

— Нет, — твердо ответил он, обхватив ее бедра. — Больше ты не пойдешь пешком. Понятно?

— Но ты из-за этого потеряешь скорость, — сказала она беспечно. Однако глаза ее заметно увлажнились. Меган быстро смахнула навернувшиеся слезы. — Я совершенно серьезно. Один из нас должен… Я хочу сказать — лучше тебе пойти за помощью и оставить меня. А потом вы за мной придете.

—  — Сиди прямо, — велел Зак, глубоко вздохнув и расправив плечи под ее тяжестью. — Я не оставлю тебя. Никогда.

Мы вместе выживем или умрем, ясно? Во всяком случае, я должен сказать, ты легкая как перышко. Считай, у тебя небольшая прогулка верхом. Ты можешь служить штурманом.

— Я люблю тебя, — прошептала Меган.

Он плотно сжал ее ноги руками.

— Давай выберемся отсюда. О'кей? Потом ты вывалишь на меня все свои сантименты.

Но когда он осторожно зашагал вперед, его душа ликовала и пела.

Сэм целый час пробирался к дверям Роксаны. Сперва он ехал на своем «мазератти» через толпу журналистов, телевизионщиков, фотографов, любопытствующих уличных зевак, столпившихся на дороге, которая вела к ее вилле. А потом ему предстояло одолеть кордоны защиты — к тому моменту их было уже семь кругов. Наконец ему удалось убедить сержанта, что он — Сэм Кендрик из «Эс-Кей-ай».

А доказательством стал звонок клиенту, Трою Сэведжу, актеру, игравшему главную роль в любимой мыльной опере сержанта. Сэм позвонил со своего телефона в машине и попросил подтвердить, кто он. Слава Богу, что существуют полицейские, которые поклоняются звездам, подумал он, когда наконец вывел серебристую машину на подъездную дорожку виллы Роксаны. Он вышел и запер машину. Осмотрелся и увидел опущенные жалюзи, плотно задернутые шторы. Ох, конечно. Ничего удивительного.

Сочувствие переполняло Сэма Кендрика, когда он проходил мимо одетых в форму людей возле двери. Он подошел и нажал на кнопку домофона. Его бедная девочка. Что она сегодня чувствует, он мог лишь догадываться. Он наблюдал, как его клиенты проходили через громкие скандалы. Но никогда ни с кем из них не случалось ничего подобного. Разве что Джексон и Мадонна? И все же никто из них не был разоблачен, как она. Мадам-подросток, руководившая эксклюзивным парижским сервисом по вызову девочек в возрасте шестнадцати лет. Он до сих пор не мог в это поверить. Многие детали в головоломке не складывались. Американская девочка занимается проституцией во Франции в четырнадцать лет. Становится держательницей борделя в шестнадцать, и к восемнадцати годам у нее уже столько денег, что она покупает себе новый образ и новую жизнь, а потом даже поступает в школу к монашенкам-католичкам в Сан-Франциско. А в день окончания учебы попадает в агентство манекенщиц. И все остальное в этой истории столь же невероятно. Но при чем тут Франция? Как она могла такое провернуть? И почему? Его Роксана, его робкая нежная девочка? Разве это возможно? Но да, возможно, он сам видел фотографии. Он прочитал газеты. Все в них правда.

Я не знал ни Изабелъ, ни Роксану, думал потрясенный Сэм, стоя перед дверью. Я все время был, считал, что читаю каждого как книгу. Но самых близких людей не смог разглядеть. Флореску говорит, что и Дэвид Таубер работает против меня… Таубер, которого я считаю ярким, умным И необычным. Видимо, Флореску прав. Если бы Таубер мог, он бы меня убил.

В Кендрике поднимался густой, кроваво-красный гнев, но удивительное дело — от этого Сэм испытывал облегчение. По крайней мере хоть одно чувство ясное и бесспорное. Как только этот маленький прощелыга вернется в Лос-Анджелес, Сэм расправится с ним.

Это моя ошибка, я ничего не замечал, упрекал себя Сэм.

Но наконец все понял. На съемках я отвлекался, ни о чем не мог думать, кроме работы…

— Кто там? — Голос звучал приглушенно и осторожно.

— Роксана, детка. Впусти меня. Это Сэм, — сказал он.

Она молчала. Он слышал ее дыхание.

— Это Сэм Кендрик, милая. Впусти меня, — повторил он.

Наконец она открыла замок. Он толкнул дверь, вошел в дом, аккуратно и плотно закрыл за собой дверь.

— Роксана! — позвал он.

Ее нигде не было видно. Он только слышал бесконечные телефонные звонки. Сердитые голоса, которые принимали четыре автоответчика. Сквозь приоткрытые двери домашнего кабинета Сэм заметил, как работают факсы, выпуская свитки бумаги: медленно вылезая дюйм за дюймом, они устилали пол.

— Я в ванной! — крикнула Роксана. Голос звучал хрипло, как будто она плакала.

Сэм ринулся по лестнице в ванную, в эту уединенную, отделанную деревом, мрамором и медью комнату, где он столько раз занимался с ней любовью, что сбился со счета.

Она сидела на полу, скрестив ноги, завернувшись в шикарный белый банный халат. Глаза, уставившиеся в одну точку, были полны отчаяния.

— Роксана, — пробормотал Сэм.

Она подняла голову и посмотрела на него с такой злобной ненавистью, что он даже отступил назад.

— Ты все забрал, — сказала она. — Все. Боб Элтон с радостью заявил мне, что я уволена. «Юник» теперь не будет меня представлять. «Элит», и «Форд», и «Моделз ван» не будут отвечать на мои звонки, «Джексон косметике» расторгла контракт на сорок миллионов долларов, Сэм. И больше ни один дом мод не станет меня использовать. Я не могу работать. Обложка следующего номера «Вог» теперь переходит к Кристи. — Она сделала вдох и продолжила:

— Джордан не разговаривает со мной. Она тоже не будет отвечать на мои звонки. Как и Сьюзи Меткалф. Никто из этих сук из высшего света. Я мертва, Сэм. Ты отнял все.

— Это не я, дорогая моя, — сказал он, внутренне сжимаясь от яда, который источал ее взгляд. — Это Изабель. Я сказал ей, что хочу развестись и жениться на тебе.

— Ах, это была твоя жена! И это все из-за тебя! — прошипела Роксана. Взгляд ее по-прежнему был полон ненависти. — Она сделала это. Она всех их вывела на меня. Но ты не знаешь, что это такое. Никто из вас не знает! Никто!

Она зарыдала. Горячие злые слезы текли по щекам. Сэм шагнул к ней, но Роксана накинулась на него. Дико, как сумасшедшая. Длинные ногти вцепились в его брюки.

— Убирайся от меня, черт побери! Не прикасайся ко мне! — кричала она.

А потом он в ужасе увидел, как Роксана стала рвать на себе волосы, выдирая целые пряди, и кататься по полу в невероятном горе. Кендрик кинулся к ней, схватил за запястья, прижал их к полу, пытаясь успокоить.

— Роксана, Роксана, — простонал он. И ужаснулся, услышав свой собственный, задыхающийся от слез голос. — Что бы ни было, ты все можешь рассказать мне. Доверься мне. Я люблю тебя, что бы ты ни делала. Мне наплевать, чем ты занималась. Я люблю тебя, неужели ты не понимаешь?

Она застыла, уставившись на него. Казалось, ненависть испарилась и ее сменило… но что? Что она чувствовала?

Сэму стало не по себе. Он никак не мог понять странное выражение ее лица. Казалось, она… смеется над ним…

— Знаешь, ты такой тупой болван, — тихо проговорила Роксана с презрением и насмешкой, — я ведь использовала тебя, Сэм. Ради фильма. Чтобы меня не выкинули из команды. Чтобы ты помог избавиться от Меган Силвер. В общем, сам понимаешь. Ты оскорбил меня на приеме у Изабель и должен был за это поплатиться. Именно тогда я решила разбить тебе сердце. Думаешь, почему я все рассказала Джордан? Я хотела, чтобы она разнесла новость по городу. Я хотела показать миру великого Сэма Кендрика, который пляшет под мою дудку.

У Сэма помутилось в голове. Он выпустил тонкое запястье Роксаны, попятившись назад, и встал, совершенно ошарашенный злобностью ее голоса.

— Да, это все сделала твоя жена. Запомни: ты для меня ничто. Ты ничего для меня не значишь. Ничего. — В карих глазах Роксаны застыло презрение. — Я ненавижу тебя, Сэм.

Убирайся вон! К черту из моего дома!

Сэм тупо повернулся и пошел вниз по лестнице. Сердце стиснула такая боль, что казалось, на него лег тяжелый камень. Он ничего не сказал полицейским, стоявшим возле его машины, хотя они с любопытством взглянули на него, когда он появился на крыльце. Он не мог говорить. Впервые за все время, впервые с тех пор, как закончилось детство, Сэм Кендрик с трудом сдерживал слезы.

Глава 34

Элеонор Маршалл быстро поднималась по залитым солнцем ступенькам больницы в сопровождении Фреда Флореску. Она очень нервничала. Зака Мэйсона и Меган Силвер нашли вскоре после восхода солнца. На них наткнулся местный житель, участвовавший в поисках американцев в северной части джунглей. Он сбегал за помощью, и пострадавших отвели в ближайшую деревню, где догадались вызвать «Скорую помощь». Больше ничего известно не было.

— Мисс Маршалл и мистер Флореску, — представилась Элеонор очень толстой женщине, сидевшей за стойкой регистратуры. — Мы пришли навестить двух человек, которых сегодня нашли в лесу. Как они?

Женщина поискала имена в списке, напечатанном на листке бумаги, лежавшем перед ней, кивнула и тепло улыбнулась.

— Вам нужны палаты двенадцать и тринадцать. Это дальше по коридору. — Она указала. — Джентльмен говорил нам, что мистер Флореску может сегодня прийти. А вы с ним, да?

— Да, спасибо, — ответила Элеонор, направляясь по коридору.

— Боже мой, думаешь, с ними все в порядке? — спросил Флореску с мрачным лицом.

— Главное, они живы, — ответила Элеонор.

— Да, но они упали с большой высоты, — покачал головой режиссер.

Они посмотрели друг на друга, говорить не хотелось.

Было ясно, чего опасаются оба. А у ребят серьезные травмы?

— Двенадцатая, — сказала Элеонор, остановившись перед голубой дверью. Из палаты не доносилось ни звука. Она колебалась.

— Но мы должны их увидеть, — тихо сказал Фред Флореску.

Элеонор кивнула. Сердце бешено билось в груди.

Если они парализованы, то это ее вина, что им пришлось снимать фильм в сезон дождей. Она не изучила детально описания мест съемок, слишком занятая мыслями о ребенке Джордан Голдман. Если бы она занималась своим делом как следует, Джейк Келлер никогда бы не провернул такое. И несчастья не произошло бы.

Флореску посмотрел на Элеонор Маршалл, замершую возле двери, стиснув руки. Лицо белое как мел. Ему тоже не по себе. Зак и Меган — очень талантливые ребята, оба, и такие молодые. Кто мог подумать, черт побери, что с ними такое стрясется?

Он медленно повернул ручку и открыл дверь.

Зак Мэйсон сидел в кровати, рядом, на столике, стояла пустая миска из-под каши. Он пил из высокого стакана молоко, обнаженная грудь была перевязана свежей марлей.

Меган Силвер в зеленой больничной пижаме и в халате, развалившись в спартанском легком кресле рядом с ним, ела ароматный круассан и просматривала «Геральд трибюн».

Правая нога ее была в клетчатом шлепанце. А левая в лубке. Оба посмотрели на вошедших и улыбнулись.

— Привет, ребята! Рад видеть вас, — сказал Зак Мэйсон.

— Вы в порядке? — взволнованно спросил Флореску, отказываясь верить собственным глазам.

— Мы немного проголодались, но теперь все нормально, — ответил Зак. — Уверен, что снятые тогда сцены всего этого стоили.

Элеонор почувствовала, как от облегчения задрожали ноги.

— Элеонор, а что вы здесь делаете? — спросила Меган.

— Ищу вас, — сказала она.

— О, да? Мы так и думали, что вертолеты, летавшие в последнюю ночь, как-то с нами связаны, — улыбнулась Меган, а потом подняла газету, которую читала, и спросила; — Так что это за история с Роксаной Феликс?

К тому времени, когда такси подвезло ее к дому, Элеонор чувствовала и разницу во времени, и жуткую усталость.

Она дала на чай двадцать долларов, поставила свой маленький чемоданчик на крыльцо и полезла в сумочку за ключами. С минуту она шарила там, потом подцепила ключи в глубине сумки. Она ужасно устала и не обратила внимания на то, что пытается открыть парадное ключом от двери «.

« Посплю часа два, а потом на студию, — подумала она. — Сейчас от меня никакой пользы ни Тому, ни кому другому «.

Прошлую ночь она продержалась на кофе и каких-то пирожках в» Меридиан-отеле «, руководя поисками с воздуха, принимая нескончаемые телефонные звонки с докладами. Кто-то нашел обрывок рубашки Мэйсона, кто-то видел следы, но больше ничего существенного. Несмотря на все усилия, Элеонор накануне, перед самым восходом, отключилась. Когда наконец телефон заверещал рядом с ее кроватью и ей сказали, что их нашли, она провалилась в сон часа на три. Облегчение от новости, что Зак и Меган живы и почти целы, помогло ей продержаться все утро, пока она расплачивалась с сейшельцами, искавшими пропавших, упаковывала свои вещи и заказывала билет на первый рейс.

Но возбуждение не длится вечно, и, когда самолет, пробежав по взлетной полосе, взмыл в ясное голубое небо над Индийским океаном, Элеонор Маршалл оказалась снова лицом к лицу со всеми проблемами.

Том Голдман позвонил в восемь вечера накануне, то есть в восемь утра по лос-анджелесскому времени. Самой горячей новостью была Роксана Феликс. Итак, ее карьера оказалась похороненной в считанные часы. Он не преувеличивал. Элеонор нажала кнопки дистанционного управление, и канал Си-эн-эн вывалил на нее все новости.

— На рынке считают, что скандал с Роксаной убьет наш фильм, — сказал Голдман; голос его был суровым и напряженным.

— А что происходит с акциями?

Голдман едко засмеялся:

— Шутишь? Что происходит с акциями. Они опускаются. Вниз. И быстрее, чем обвал в горах. Когда такая скорость падения, прекращают торги, прежде чем дело дойдет до нуля.

— О Боже, — пробормотала Элеонор. — У меня примерно два миллиона долларов в акциях.

— Ну что ж, теперь у тебя осталось около сорока тысяч.

Если тебя это как-то успокоит, знай: у меня акций гораздо больше. Хочешь, позвоню твоему брокеру и дам ему твой телефон? Может, он еще что-то спасет?

— Нет, спасибо. Два миллиона долларов. Как дым! Я же президент, и я не хочу, чтобы все видели, как я сбрасываю акции своей собственной компании.

На другой стороне мира Том Голдман улыбнулся, почувствовав к ней очень сильный прилив нежности.

— Знаешь, я сказал точно так же.

— Конечно, ведь великие умы мыслят одинаково, — ответила Элеонор.

— А дураки редко отличаются друг от друга.

Она хихикнула:

— Да, ты понял меня. Слушай, держи трубку, не клади.

О'кей? В ту же секунду, как я узнаю, что случилось с Заком и Меган, я вернусь. Мы что-нибудь придумаем.

— Ты надеешься? — Голос Тома звучал скептически. — Я позвонил тебе рассказать, что происходит, Элеонор. Не думаю, что застанешь меня здесь, когда вернешься. У меня шестнадцать посланий от членов правления, я не уверен, что они хотят поговорить со мной о погоде.

— Ни в коем случае. Том. Ты никуда не поедешь. Они не могут уволить тебя за то, что натворила Роксана Феликс.

А если попытаются, просто назови им тот же номер телефона, что я дала тебе раньше. Позвони своему личному адвокату и проверь контракт. Скажи им, что ты потащишь правление в суд. Я уверена, сейчас они не захотят скандала.

Том помолчал.

— Возможно, ты права.

— Да конечно, права. Ты сам, будь у тебя время, додумался бы до этого, — сказала Элеонор. — Объяви всем, чтобы не трогали свои акции. А если цена еще упадет, то вообще нет смысла их продавать, так ведь?

— Совершенно верно. Может, нам взглянуть на это с другой стороны? Мы сейчас в такой точке падения, откуда нет пути никуда, кроме как вверх?

— Вот теперь я узнаю Тома Голдмана, — сказала Элеонор.

Она опустила глаза и обратила внимание, что держит руки на животе, как бы оберегая его. Она не сомневалась, что скажет Тому правду о его ребенке, когда вернется домой. Интересно, что он ответит? И надо ли говорить об этом Полу? Что лучше для ее ребенка? Господи, как все закрутилось вокруг нее! Элеонор вдруг показалось, что ее подхватил бурный поток и потащил, а ей надо грести против течения, напрягая все силы, не поддаваясь очередному новому несчастью. Дитя, росшее в ней, давало силу, помогало постичь то, что на самом деле важно. У нее могли отнять репутацию, работу, здоровье. Но его они отнять не могли. И она собиралась бороться, как тигрица, прежде чем у нее вообще что-то отберут.

— Есть еще кое-что, о чем ты не подумал, — добавила она. — Сейчас, когда акции упали ниже некуда, Джейку Келлеру больше нечем угрожать тебе. Так что ты можешь его спокойно уволить сегодня утром.

— А ты не хочешь, чтобы я дождался твоего возвращения?

— Нет, — сказала Элеонор. — Сэм Кендрик уже уволил Дэвида Таубера. Я думаю, тебе стоит последовать его примеру. Никаких вознаграждений или компенсаций. И придай этому как можно больший резонанс. Унизь сукина сына.

— Понял, — сказал Голдман и повесил трубку.

Итак, теперь она возвращается. Обратно в компанию, которая в полном кризисе, а средства массовой информации совершенно обезумели из-за скандала с главной героиней их фильма и…

— Где, черт побери, ты пропадала?

Пол стоял в дверях спальни, уперев руки в бока и сердито глядя на нее. На нем был темно-синий костюм, и он благоухал лосьоном после бритья. В глаза бросался яркий галстук и идеальный пробор. Элеонор ненавидела в нем это — прямо настоящий павлин. Пол казался слишком изнеженно-аккуратным. Том Голдман никогда бы не оделся столь безвкусно.

— Пол, ты прекрасно знаешь, где я была. Я звонила тебе в офис и оставила сообщение.

— Ты пролетела полмира, чтобы участвовать в каких-то спасательных работах, — сердито ответил он. — Что ты о себе воображаешь? Что ты Рембо?

— Не говори глупостей, Пол. Двое наших людей пропали и были в опасности.

— Значит, для этого именно тебе понадобилось туда лететь.

Элеонор слишком устала.

— Да, надо было. И я слетала. Потому что эту часть работы я никому не могу перепоручить. А сейчас, если позволишь, я хочу лечь спать. Я совершенно вымоталась.

Пол не шелохнулся.

— Ты соображаешь? Ты пропустила тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый день! Дни нашего цикла! — с яростью воскликнул он. — В эти дни ты обязана быть здесь.

Она прикусила губу, чтобы не закричать и не вывалить ему всю правду. Если ему и предстоит об этом узнать, то не так. Не во время ссоры.

— Слушай, я обязана была попытаться спасти жизнь Зака и Меган, — сказала она как можно спокойнее. — Давай поговорим позже, о'кей? Сейчас не слишком подходящее время. Я на самом деле валюсь с ног. Я устала.

— Это я устал! — раздраженно завопил Пол. — Устал от того, как легкомысленно ты относишься к браку. А ты слышала о Роксане Феликс?

— Да, я…

Но он продолжал кричать:

— Ты понимаешь, сколько и чего мне приходится выслушивать у себя на работе? Эти насмешки наших аналитиков! Люди умолкают, когда я прохожу мимо. Разве ты никогда не проверяешь людей, нанимая на работу?

— Но она не нанята на работу. Она актриса, — сказала Элеонор, стараясь держать себя в руках. —» Артемис» — это студия, а не Федеральное правительство. Мы не обязаны звонить в ФБР.

— «Артемис» была студией, если ты это имеешь в виду. — В голосе мужа Элеонор отметила неожиданную нотку удовлетворения. — Акции упали. Почти до нуля, им почти конец, Элеонор. Ты потеряла миллионы.

Элеонор обратила внимания на «ты».

— Ну что ж, меня по крайней мере есть кому кормить. У меня есть ты, — саркастически заметила Элеонор.

— Не время шутить! — Пол Халфин кричал. Он побагровел от негодования. — Пока ты играешь в свои игры на проклятом тропическом острове, твоя студия рушится! Твои акции превращаются в пыль! Бьюсь об заклад, ты даже не попыталась освободиться от них! Ты совершенно не заботишься о нашей репутации!

— Ты хочешь сказать, теперь я больше не респектабельный президент студии, на которой ты женился? — спокойно спросила его Элеонор.

— Да! — взвизгнул Пол.

— Пол, а ты меня любишь?

Он глубоко вздохнул, немного отступив назад.

— Конечно, люблю. Но так больше продолжаться не может.

Элеонор кивнула:

— Ты прав. Я хочу развода.

— Ты говоришь это несерьезно. — Он неверяще посмотрел на нее. — Ты хочешь развестись со мной? Ты что, не понимаешь, что в этом городе твоей карьере пришел конец? Ты потеряла работу, потеряла деньги. Что еще у тебя осталось?

— Моя гордость, — просто ответила Элеонор.

Пол уставился на нее в немом удивлении. Под этим взглядом она взяла свой чемодан, вышла в гостевую спальню и закрыла за собой дверь на задвижку.

Том Голдман выглядел плохо. Под глазами залегли темные круги, и у него не было времени побриться. Выдавались в его жизни тяжелые периоды, но никогда ничего подобного не было. Он разрывался: дистрибьюторы требовали информации — обанкротилась студия или нет, режиссеры, продюсеры, актеры паниковали насчет проектов, связанных с «Артемис», журналистам хватило ума и хитрости обмануть его помощников и прорваться к нему, агенты истерически кричали, что их клиенты окажутся в больших долгах, если компания пойдет на дно, а обезумевшие акционеры выкрикивали всякие обвинения. Шея Тома болела от телефонной трубки, звонки, казалось, никогда не иссякнут, ему приходилось отвечать сразу по шести линиям.

Марсия принесла ему на ленч пиццу, но у него не было паузы между звонками, чтобы ее съесть, и в четыре часа дня пицца, холодная, все еще лежала у него на столе.

Элеонор встала в дверях кабинета Голдмана, наблюдая, как ее босс произносит какие-то успокаивающие заверения в трубку. Он полулежал в кресле, закрыв глаза, будто ему больно было открыть их.

— Я не могла просигналить ему, что вы здесь, мисс Маршалл, — призналась Марсия. — Невозможно пробиться. Все дни телефон напрочь занят.

— Все нормально, Марсия, — ласково сказала Элеонор.

Секретарша выглядела совершенно растерянной и потрясенной. Она терзала свои руки и готова была разразиться слезами в любую секунду. На ее столе четыре разных телефона звонили не унимаясь, факс работал, сообщения медленно переползали через край подноса и каскадом ниспадали на пол, соединяясь с бело-серой кучей бумаги. Марсия была фанатично аккуратной женщиной, и Элеонор понимала: ей просто некогда собирать сообщения.

— О'кей. Слушай, вот что мы сейчас сделаем, — сказала Элеонор. — Ты отключаешь все звонки мистеру Голдману, будто у него совещание и его нельзя тревожить.

Марсия неуверенно посмотрела на Тома, который по-прежнему сидел за столом с закрытыми глазами.

— Но…

— Да, у него совещание со мной, — твердо сказала Элеонор. — А ты можешь отдохнуть остаток дня. Это приказ.

— Хорошо, мисс Маршалл, — сказала она с благодарностью и поспешила к своему столу.

Элеонор тихо закрыла дверь кабинета Тома и на цыпочках подошла к нему. Потом взяла у него из рук трубку и сказала:

— Он перезвонит.

И положила трубку на аппарат.

— Элеонор! — воскликнул Голдман, не веря своим глазам. — Что ты здесь делаешь? Я не ожидал тебя до завтрашнего утра.

— О, похоже все так рады меня видеть, — насмешливо сказала Элеонор.

— Я правда рад тебя видеть, ты понятия не имеешь как, — сказал Голдман со слабой улыбкой.

— Ну, очень плохо?

Он поднял одну бровь.

— Даже не буду напрягаться и отвечать на твой вопрос.

— Я велела Марсии отключить телефоны, — призналась Элеонор, — нам надо поговорить.

— Хочешь холодную жирную пиццу? — спросил Том, отламывая неаппетитный кусочек и отправляя в рот.

— Ты меня сильно искушаешь, но нет. Ты разговаривал с правлением?

Голдман кивнул:

— Да. Я повторил им твои слова. Им не понравилось.

Но они согласились вступить в игру. Руководство пока остается на месте, они сделают все от них зависящее, поработают с банками, чтобы поддержать акции. Я думаю, у них просто нет выбора. Они могут вообще потерять все вклады.

Элеонор обошла комнату, быстро соображая.

— Хорошо. А ты говорил с Роксаной Феликс?

— Я оставил ей сообщение. Никакого ответа. Хотя ничего удивительного, — сказал он, восхищаясь тем, как хорошо выглядит Элеонор.

Даже в атмосфере полной катастрофы она умудрялась быть спокойной, элегантной, держаться с царственной осанкой. На ней был яркий костюм от Донны Каран, он видел Элеонор в нем несколько дней назад, когда произошел тот неприятный разговор. Смелый, уверенный цвет и безупречный крой подчеркивали стройность фигуры. Элеонор выглядела просто замечательно.

Да, у нее есть стиль. Несмотря ни на что, она всегда так грациозна, подумал Голдман, пытаясь не вспоминать вчерашний вечер дома и свою жену, которая выла и кричала в ярости на него за то, что он не продал акции. Черная тушь текла с ресниц по сильно накрашенному лицу, она скандалила с ним, как самая избалованная дрянь. Как ты мог со мной такое сделать? Как будто он специально разорил себя, разрушил карьеру с одной лишь целью позлить ее. В этой ситуации она могла думать только о своем глупом аукционе. «На него теперь никто не придет!» — вопила она.

— А как Сэм? — спросила Элеонор.

— Сэм позвонил и сказал, что «Эс-Кей-ай» больше Роксану Феликс не представляет.

— Не похоже на Сэма. Обычно он не выкидывает своих клиентов.

— Он не обсуждал со мной этот вопрос. Но казался очень взволнованным, правда, — продолжил Том. — Но может, он такой из-за развода?

— Сэм тоже?

— Что?

Элеонор замотала головой:

—  — Ну ладно, про это после. Перво-наперво я хочу рассказать, что собираюсь делать.

Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся:

— Ну давай, ты единственный человек, у которого остались силы бороться. Элеонор, клянусь. Я не знаю, что случилось с тобой за последнее время, но как бы мне хотелось, чтобы и со мной такое же произошло.

— Я намерена поговорить с Роксаной Феликс и убедить ее вернуться на съемочную площадку. Доделать фильм.

— Да ты просто сумасшедшая! — воскликнул Том.

— Выслушай меня, Том. Зак и Меган в порядке. Доктора сказали, Зак может вернуться на съемки через день-два. Занимаясь поисками, я велела Фреду работать, продолжать съемки. Многое из отснятого я смотрела, Том.

«Увидеть свет» — замечательный фильм. Его производство почти завершено. Нужна Роксана на неделю или чуть больше. Ты сам знаешь, Флореску монтирует быстро. — Она подняла руку. — Нет, дай мне, пожалуйста, закончить.

Ясно, что ты собираешься сказать: Роксана не согласится.

А если и согласится, то потом никто не захочет брать этот фильм. Продавать его.

— Правильно.

— Не правильно. Уверена, я сумею убедить Роксану вернуться на съемки. Ей нечего терять. Именно потому, что она такая первоклассная сука, она не захочет, чтобы мир увидел, как она убегает, поджав хвост. Я поеду к ней сегодня же. А что касается дистрибьюторов, то, как только все уляжется, они будут с ума сходить, лишь бы заказать наш фильм. Мы получили сейчас паблисити, стоящее миллионы долларов.

— Даже если ты права насчет Роксаны, я вот что тебе скажу: никто не захочет иметь дело с обанкротившейся компанией. Если акции…

Элеонор нетерпеливо подняла руку:

— Акции не лопнут. Через день-два люди поймут: на самом деле у нас кое-что есть…

— Это правда.

— Единственный способ погибнуть — это отказаться от «Увидеть свет». Но я этого не собираюсь делать. — Элеонор подошла к своему старому другу, глаза ее горели. Она оперлась руками о стол и наклонилась к нему. — Том, слушай, нам терять нечего. Все растаяло как дым. Наша карьера, наш банковский счет — все. Но я хочу, чтобы хоть что-то осталось от того времени, когда я была президентом студии. Чтобы я могла сказать: вот этот фильм делали при мне.

Я пришла в этот бизнес пятнадцать лет назад, Том. Я хотела работать с кино. «Увидеть свет» — замечательная картина.

Я поверила в нее сразу, прочитав сценарий. И до сих пор верю. Если это успех — мы выиграли. Если нет — что ж, нам, я уже сказала, нечего терять. Но я должна закончить дело. Это мой фильм.

Том Голдман посмотрел на Элеонор. В глазах ее стояли слезы.

— Поезжай и поговори с Роксаной, — тихо сказал он. — Я еще раз позвоню адвокатам. Мы завершим наш фильм, а потом уйдем.

— Спасибо. Спасибо тебе, Том.

Голдман потянулся и накрыл своей рукой ее руку.

— Мы начали вместе и, я думаю, закончим вместе. Мне очень жаль, что все так вышло.

— Мне тоже, — прошептала Элеонор, закрыв глаза.

Она должна открыть ему свою тайну именно сейчас. Том имеет право знать. Если ждать момента более подходящего, она не дождется. Не будет хорошего момента. Она отняла свою руку.

— Я должна тебе сказать еще кое-что, Том. Я развожусь.

И я беременна.

Он уставился на нее, совершенно ошарашенный.

— Ты разводишься? Не понимаю. А что Пол говорит?

— Не знаю, как тебе это объяснить, — начала она, — но с Полом я всегда предохранялась. Мы не занимались любовью без контрацепции до свадьбы. А я беременна уже два с половиной месяца.

— Что ты говоришь? — прошептал Том.

Элеонор посмотрела ему прямо в глаза.

— Это твой ребенок, Том, — сказала она.

Глава 35

Роксана Феликс открыла дверь и с вызовом посмотрела на Элеонор Маршалл. Было четыре часа утра — достаточно рано, и поэтому зеленый «лотос» Элеонор смог прокрасться через полицейские кордоны, не привлекая особого внимания. Эта женщина оставила тридцать два сообщения на автоответчике, стоявшем в спальне Роксаны. Наконец Роксана Феликс согласилась ее принять. В тоне Элеонор не было упрека, но Роксану не обманешь. Эта стерва наверняка будет бесноваться, кричать и угрожать. Пусть только посмеет. Ей падать некуда, она уже внизу.

— Роксана, спасибо, что согласилась встретиться со мной, — ласково сказала Элеонор. — Я могу войти?

Роксана отступила в сторону.

— Прошу. Скажите, что вам надо, и уходите. Я не хочу тратить время на разговоры.

— А ты, я смотрю, не отключила телефоны? — удивилась Элеонор, слушая перезвон в доме.

Роксана была одета в костюм из ярко-голубой ткани, длинные волосы стянуты в узел, на лице умело нанесенная косметика: мягкие, яркие, как ягоды, губы, румянец на острых скулах. Она даже не забыла о паре золотых серег. Кроме того, от нее пахло нежными духами. Выглядела она потрясающе, словно только что сошла с подиума.

Я не ошиблась на ее счет, порадовалась Элеонор. Роксана не захочет проявить передо мной слабость, она скорее умрет.

Через меня она собирается заявить миру, что ей на все плевать. Главное для нее — собственная гордость.

Вчерашняя сцена с Полом возникла перед глазами Элеонор. Может, в конце концов, гордость — единственное, за что остается цепляться любой женщине?

— А зачем? Я принимаю все сообщения, — пожала плечами Роксана. — Пусть люди говорят что хотят. Я ни от кого не прячусь.

— Именно это я и надеялась услышать, — сказала Элеонор, входя на кухню. — Можно мне сварить себе кофе? У меня есть к тебе предложение. «

— Если хотите, — не слишком вежливо ответила Роксана. — Надеюсь, вы быстро, Элеонор? Что касается ваших акций, дело, конечно, очень плохо. Но я ничего не могу поделать. Я этого не планировала. Если хотите, чтобы я подписала какое-нибудь заявление, подтвердила, что вы ничего не знали о моем прошлом, когда брали на роль, нет проблем. Я подпишу. Я просто хочу, чтобы вы от меня отстали. А если вы явились сюда за дополнительными сведениями, — губы Роксаны сжались, — то вам лучше обратиться к Изабель Кендрик. Она занималась моим делом. Так что обвинение можете предъявить ей.

— Я пришла не за этим, — ответила Элеонор, заправляя кофеварку французским кофе. Изабель Кендрик! Потому что Роксана спит… с Сэмом. Сэм? — А ты знаешь, что Сэм Кендрик разводится? — спросила осторожно Элеонор.

Роксана покачала головой.

— Я думаю, в конце концов он останется с женой.

— Да нет, я говорила с Сэмом сегодня рано утром, — покачала головой Элеонор. — Он переехал в Бель-Эйр и, похоже, очень расстроен.

— Да? Да, много чего происходит вокруг, — ответила Роксана, но Элеонор показалось, что та смущена.

— Роксана, послушай меня, — начала Элеонор Маршалл. Сердце билось быстро. Она должна уговорить эту девушку. Просто обязана. От Роксаны потребуются мужество и даже самоотверженность. Качества, которые большинство людей не видят в ней. Но Элеонор должна затронуть ее инстинкты. Она сама бросила все силы на борьбу за этот фильм. Бессмысленно останавливаться сейчас. — Я пришла сюда не кричать на тебя, не добывать информацию, не заставлять подписывать бумаги. В том, что случилось с нашими акциями, нет твоей вины. Никто не говорит, что ты должна была признаться в своих грехах перед началом работы над фильмом. Я пришла к тебе за помощью.

Роксана оперлась на дверь, прищурившись.

Эта девушка привыкла никому не доверять, подумала Элеонор. Почему? Что с ней случилось много лет назад?

— И чего же вы хотите? — насмешливо спросила Роксана.

— Чтобы ты вернулась на Маэ и завершила работу над фильмом» Увидеть свет «.

Она задержала дыхание. Итак, главное сказано. Настал момент истины. Если Роксана завизжит, закричит, потребует, чтобы она убиралась из дома, тогда все. Конец.

Они обе молчали.

— Почему? — спросила наконец Роксана, глядя на Элеонор.

— Потому что если мы доведем дело до конца, фильм будет невероятный. Хороший. Фред Флореску показал мне отснятые материалы. Когда ты на самом деле играешь, Роксана, а не пытаешься мешать другим, ты играешь блестяще.

Ты по-настоящему талантлива. А в любовных сценах с Заком, знаешь, экран просто воспламеняется. Я думаю, если мы выпустим этот фильм в прокат и люди его увидят, все со мной согласятся.

— А почему я должна это делать?

— Да для себя же, — сказала Элеонор. — Я могла бы говорить: сделай ради меня, ради Зака, Фреда, но я не буду.

Пойми одно: я все знаю о вашем сотрудничестве с Дэвидом Таубером, Джейком Келлером, но мне на это плевать.

Это уже в прошлом. Единственное, что сейчас для меня важно, — фильм. Закончить его и выпустить. То же самое нужно и тебе. Ради чего? Ради самоуважения. Ты сказала, что ни от кого не собираешься убегать. Так не убегай! Сделай этот фильм! Ты хотела, чтобы мир увидел в тебе актрису. Ты за этим приехала в Лос-Анджелес. Ты заставила нас взять тебя на роль. Один Бог знает, как тебе это удалось, но ты сумела заставить…

Роксана слегка улыбнулась.

— ..и ты сумела сделать замечательный фильм. Все сейчас только и ждут, что ты уползешь умирать, Роксана. Слушай, я не собираюсь стоять тут и говорить, что твое прошлое прекрасно. Нет, ты вела себя плохо. Но если ты ждешь от меня этих слов, я сейчас же уйду, потому что на эту тему рассуждать не собираюсь. Я скажу лишь одно: мы не знаем твою историю целиком. Тебе было четырнадцать лет. Почему вдруг в Париже оказалась американская девочка? Как смогла проститутка-подросток за два года открыть бордель?

Но я сделала свой вывод из этой истории и могу сказать, что у тебя настоящая страсть к независимости. Ты вернулась в Штаты. Ты окончила частную школу. Ты создала себе новый образ. Сделала карьеру. Ты взбиралась все выше и выше по лестнице успеха в модельном бизнесе. Я не прошу тебя рассказывать все, Роксана. Я не берусь судить, я тебя не знаю, но прошу: прояви свою независимость. Перед всеми. Тебя не смогли сломать раньше. Так не позволь сломать сейчас.

Роксана Феликс разрыдалась.

— Эй. — Элеонор обняла рыдающую девушку, стала гладить по голове, укачивая, а та плакала. — Послушай, теперь все хорошо, дорогая, теперь все будет хорошо.

Над Маэ уже опустилась ночь, когда они прилетели. Звезды ярко сверкали над пляжем, кружились вокруг огромной оранжевой, низко висящей Луны. Такси проехало мимо отеля и остановилось на берегу возле неприметного ресторана, казавшегося закрытым. Элеонор заплатила водителю, помогла Роксане выйти из такси и проверила еще раз, горит ли свет в окне. Он горел — это служило сигналом, что Флореску ждет их вместе с Заком, Меган, Сетом, Мэри, Робертом, Джеком и всеми остальными.

— Ты уверена, что хочешь это сделать? — спросила она. — Знаешь, ты не обязана им рассказывать. Я могу пойти и просто объявить, что ты вернулась закончить фильм. Никто не посмеет тебя обидеть. Я поговорю с Фредом, и он проследит.

Роксана покачала головой, Длинные черные волосы блестели в лунном свете.

— Нет, я больше не хочу ничего скрывать. Если я смогу поговорить с ними, может, они меня поймут, как ты поняла. Простят за то, какой я была раньше.

— Ты смелая женщина, — сказала Элеонор.

— Ты тоже, — просто ответила Роксана.

Элеонор предложила ей свою руку, и они вошли в домик. Деревянная дверь открылась в теплую, наполненную запахами комнату, освещенную тремя масляными лампами. Фред и все остальные сидели вокруг длинного, стоявшего на возвышении стола, ели что-то вроде омаров и пили из высоких стаканов местный сладкий ликер. Голоса были громкие, хриплые, но, едва они вошли, в комнате стало тихо.

Элеонор почувствовала, как Роксана напряглась, когда тридцать пар глаз потрясенно уставились на них.

— Дамы, господа, — начала Элеонор. — Я попросила Фреда собрать вас на ужин, потому что мне хотелось дать Роксане возможность поговорить с вами. Я понимаю, для вас это сюрприз. Но Роксана решила вернуться и закончить фильм. Вы читали газеты, все это правда. Но Роксана намерена кое-что добавить к этому. Ей понадобилось большое мужество, чтобы принять такое решение. Выслушайте ее. — Она сжала руку девушки, потом пересекла комнату и села за стол рядом с Фредом Флореску.

Роксана сделала глубокий вдох и осталась стоять, освещенная мягким светом ламп, глядя на актеров, с которыми она еще недавно ссорилась. Они сидели и с любопытством смотрели на нее. Симпатии на лицах не было — так, некоторый интерес.

Но я не прошу их о сочувствии, сказала себе Роксана. Я просто хочу, чтобы они поняли.

— Меня зовут Роксана Феликс, — начала она. — По документам. Я сменила имя в девятнадцать лет. Прежде меня звали Хитер Пайпер, я родилась в Канзас-Сити двадцать четыре года назад. Мой отец работал на стройке, а мать — в местном супермаркете кассиром неполный рабочий день.

Мы жили бедно, но я мало что помню о том времени. Мне было четыре года, когда родители погибли в автокатастрофе. Потом я воспитывалась в приюте — у мамы не было родных, а брат отца не захотел меня брать. — Голос ее звучал ровно, без всяких эмоций и довольно сухо. — Я пробыла в приюте до одиннадцати лет. А потом меня удочерили вышедший на пенсию судья Эли Вудс и его жена. Вообще-то обычно детей усыновляют в младенческом возрасте, вы сами понимаете, но я была очень хорошенькой. А очень скоро я поняла, почему судья выбрал именно меня. За два дня до моего двенадцатилетия Эли зашел в ванную, когда я уже вымылась и стала вытираться. В ту ночь он явился ко мне в спальню и изнасиловал. — Она замолчала, с трудом сглотнула. — Он насиловал меня в течение двух лет и говорил, что, если я кому-нибудь расскажу, никто не поверит.

Что я сама его совратила и сама виновата. Я во всем призналась его жене, но она ударила меня по лицу, назвала дармоедкой, никчемной, неблагодарной девчонкой и грязной маленькой лгуньей. Через два года, когда мне исполнилось четырнадцать, я пошла в город и рассказала офицеру полиции. Он пообещал, что подаст жалобу. Но в тот вечер Эли пришел ко мне в комнату и избил в кровь. Потом сломал мне мизинец.

По щекам Роксаны полились слезы, и она никак не могла перестать плакать. К сожалению, она не видела лица, в ужасе уставившиеся на нее. Она собралась с силами и продолжила:

— Как только раны зажили, я стащила кредитные карточки, кошелек, драгоценности его жены и убежала. Я заказала билет в Париж, объяснив, что судья Вудс отправляет меня в путешествие. Сама не знаю, почему выбрала Париж. Может, он казался мне очень далеким, и у меня в школе было хорошо с французским. А судья не знал французского. Я подумала, что в Америке он меня выследит. В Париже я стала заниматься проституцией. Я ненавидела себя за это, но у меня не было другого способа быстро заработать много денег. Эли был богат и обладал большой властью в городе, и мне хотелось заработать не меньше. Я была хорошенькой и менее разборчивой по сравнению с другими девушками, поэтому получала довольно много. Я работала на улицах два месяца, потом с девочками по вызову для богатых бизнесменов, в шикарных отелях. Там-то я встретила еще двоих, которые занимались тем же. Одна хотела бросить своего сутенера, он грабил ее.

Я спросила, не согласится ли она работать на меня. Я пообещала ее не обижать. Мне было всего пятнадцать, но выглядела я старше. Я была совершенно холодная, твердая, безжалостная — ну вы меня знаете. В шестнадцать я арендовала дом для своих девочек на Елисейских полях, и мы преуспевали. Многие из девушек, которые работали на меня, потом стали моделями. Они сменили имя, вышли замуж, и тогда я подумала, может, и я смогу? Мне исполнилось восемнадцать, у меня был почти миллион долларов на счетах. Такая вот предпринимательница.

Она подавила рыдание.

— Итак, я получила новый паспорт, переехала в Калифорнию. Выбрала самую консервативную частную школу, которую только могла найти, католический монастырь, и связалась с модельными агентствами. Мой агент пытался подписать контракт во Франции, но я решила начать на новом месте, дома, где никто меня не знал. Я хотела стать самой известной, самой богатой, самой знаменитой женщиной во всем мире. Я дала себе слово никого не любить, никому не доверять, потому что никто никогда меня не любил. А все остальное вы знаете. Я все понимаю и не прошу у вас ничего, я просто хочу, чтобы вы поняли, почему я такая, и чтобы мы смогли закончить фильм. Элеонор убедила меня это сделать, чтобы потом, когда все это кончится, я смогла ходить, высоко подняв голову.

Роксана опустилась на стоящий рядом стул и закрыла рукой глаза, пытаясь смахнуть слезы.

Секунду-другую стояла оглушающая тишина, слышались только тихие всхлипывания Роксаны и шуршание волн о берег. Наконец Фред Флореску откашлялся.

— Роксана, мы даже подумать не могли, через что тебе пришлось пройти. Вряд ли кому-то из нас довелось пережить такие ужасы, трудно вообразить, что подобное вообще бывает. Но я — и, думаю, все в этой комнате — совершенно потрясен твоим мужеством. Ты отважилась рассказать нам!

Не важно, как ты себя вела на съемках. Ты была несколько холодна, и я вижу, у тебя были основания не доверять людям. Но теперь, надеюсь, ты поверишь мне, когда я скажу, что ты действительно прекрасная актриса. Я горжусь тобой.

Я горжусь, что делаю фильм с твоим участием, — сказал он тихо, и все зааплодировали.

Солнце опускалось над Беверли-Хиллз, когда Том Голдман приехал домой. Он поставил машину в гараж, но не выходил из нее, а продолжал сидеть, уставившись в пространство, и думал: Господи, как все объяснить Джордан?

Первый удар — потеря большей части его состояния. Он понимал, у его жены большие запросы, а ему придется сказать ей, что предстоит урезать все расходы. Продать этот дом, ее любимую игрушку. Лиза Вейнтрауб, его бухгалтер, все объяснила. Он не может больше позволить себе тратить четыре миллиона долларов в год на содержание этого дома.

Итак, до свидания, Беверли-Хиллз. Привет, Лорел-Каньон.

Он-то сам смирился бы с этим, но вопрос в другом — сможет ли Джордан. Не будет больше дурацких вечеринок, которыми она только и живет. Его денег, около миллиона с половиной, едва хватит купить новый дом и растить ребенка. Об обедах с икрой или о костюмах от Шанель и речи быть не может. Именно после того, как он долго сидел с Лизой и внимательно изучал домашние счета, он понял, сколько денег тратила Джордан на одежду. Один костюм от Шанель стоит двадцать тысяч долларов.

Двадцать тысяч долларов! А у Джордан их пять!

И вот теперь ему предстояло пойти и сказать жене, что пора остановиться. С такими расходами навсегда покончено.

Ей придется продать часть драгоценностей. Он истратил больше трех четвертей миллиона на бриллианты, с тех пор как они поженились. А им нужны деньги. Конечно, ей это очень не понравится. Да ей абсолютно все не понравится из того, что он скажет. О Боже, устало подумал Голдман. Она же носит его дитя. А как только ребенок появится на свет, может, она потеряет интерес к общественной жизни — и тогда не придется нанимать няньку.

Ребенок. Итак, удар номер два. Ему предстоит признаться жене, что он обманывал ее и у него будет ребенок от другой женщины.

Том устало потер пальцами виски. Как же он нелепо жил, подумал Том беспомощно. До конца дней не забыть ему сладкую муку, которую он испытал, когда Элеонор обрушила на него новость. Потрясение. Оживление на долю секунды. И наконец, всепоглощающее безнадежное чувство сожаления.

Глядя на Элеонор, такую решительную, такую способную, владеющую собой в невероятно сложной ситуации, он понял правду, которую знал всегда. Он был влюблен в Элеонор Маршалл с той самой минуты, когда прелестная, неловкая девушка, выпускница колледжа, наткнулась на него в кафетерии студии пятнадцать лет назад, и вплоть до того момента, когда она сказала ему, что носит его ребенка. Если честно, то ужасная ревность охватила Тома на ее свадьбе, первый сигнал: с ним происходит что-то не то. Какая она была красивая в тот день! А была она такой раньше? В Нью-Йорке, когда он испытал полное расслабление в ее объятиях и зачал дитя, которое с тех пор она носит под сердцем?

Все поздно, ужасно поздно. Только теперь Том Голдман понял, какое пламя Элеонор лелеяла для него тайно столько лет, какую боль испытала в момент появления Джордан в вестибюле» Виктрикса «. Даже он смутился оттого, что Элеонор пришлось слушать его жену, но лишь теперь он по-настоящему осознал, что ей тогда пришлось пережить. Вот причина ее слабости в работе, которую она забросила, вернувшись в Лос-Анджелес; этим-то и воспользовался Джейк Келлер.

Что за трагедия разворачивалась у него прямо перед глазами! Она была его лучшим другом, его протеже, его самым близким помощником, она была первым человеком, к кому он бежал с любой новой идеей, его самым строгим критиком. Он старался проводить с ней как можно больше времени в офисе и вне его. И никогда не думал о причине своей неприязни к Полу Халфину. Не думал до вчерашнего дня. До того момента, когда стало слишком поздно.

Три месяца назад он мог просто попросить Джордан о разводе. Но не теперь. Его жена — взрослый человек, и хотя он вынужден причинить ей боль, это лучше, чем притворяться или обманывать, состоя в законном браке. Но теперь все изменилось. Потому что ребенок, которого носит Джордан, должен родиться первым. Хочет он этого или нет. Он зачал ребенка в законном браке и должен остаться с его матерью, пока дитя не станет достаточно взрослым, чтобы понять его, — то есть до пятнадцати-шестнадцати лет. Он будет поддерживать и другого ребенка, если Элеонор потребует, но семья у него должна быть только одна. А женился он на Джордан.

Голдман медленно вышел из машины и направился к дому. Он вдруг вспомнил мать, Ханну Голдман, умершую семь лет назад. Он знал, что она сказала бы ему: это единственный выход, сын.

Но Боже, какую ужасную цену он платит за свою ошибку!

Он прошел через заднюю дверь, набрал код. По свету на верхнем этаже понял, что Джордан уже дома.

А на что ты надеялся? — спросил себя Том с усмешкой.

Ты думал, она занимается покупками на Родео? Да, что она делала раньше, то она делает и сейчас.

— Джордан! — крикнул Голдман. — Я дома!

— Да неужели? — бостонский акцент жены был пропитан ядом. — Что ж, я в гостиной. Надеюсь, ты не ждешь, что я подойду к тебе, Томас?

Том Голдман прошел через шикарную приемную. Она была украшена старинными английскими рисунками. Художник по интерьеру обошелся ему в небольшое состояние, вспомнил Голдман. Но зато, если сейчас устроить аукцион по продаже антикварных вещичек, можно получить еще четверть миллиона. А себе ничего не оставлять, кроме совершенно необходимого для жизни в двадцатом веке в Америке.

Джордан сидела очень прямо в кресле, обитом веселой мебельной тканью. Длинные светлые волосы она стянула в конский хвост, очень аккуратный; на ней был костюм от Шанель и крупные бриллиантовые серьги. Том заметил, что она надела и свое жемчужное ожерелье, и сапфировое колье, кольцо с бриллиантами и рубинами, которое он подарил ей, когда узнал о беременности. Конечно, она сделала это намеренно. Судя по хмурому лицу, Джордан была очень зла.

— Я надеюсь, ты скажешь мне наконец, что придумал насчет этих ужасных акций, — начала Джордан. — Сегодня было черт знает что в клубе здоровья, понимаешь? Все шептались и указывали на меня пальцем. — Она вынула маленький кружевной платочек из рукава и промокнула несуществующие слезы. — Я больше не могу такое выносить, Том. Как ты мог сделать со мной это?

— Я сегодня встречался с Лизой Вейнтрауб, — начал Голдман, решив, что чем скорее он с этим покончит, тем лучше. — Она сказала, что мы потеряли очень много денег.

Почти восемь миллионов долларов.

— Что?! — взвизгнула Джордан.

— Нам предстоит продать дом, драгоценности и еще много чего. Лиза знает хорошего брокера по недвижимости, он поможет нам со скидкой купить новый дом. Небольшой, в Лорен-Каньоне или в Пасадене, за полмиллиона. Тогда у нас останется миллион свободного капитала. И мы продержимся, пока я не найду другую работу.

— Этого не может быть, — прошептала Джордан, качая головой. — Ты сделал это назло мне.

— Господи, Джордан, не будь ребенком! Да, трудно, но мы справимся. Мы семья. Мы есть друг у друга.

Слова гулко отдавались в его собственных ушах.

— Я собираюсь остаться на работе до выхода фильма.

Потом уволюсь и найду другую работу в кинобизнесе. Конечно, уже не такого уровня, как сейчас, и твои приемы придется прекратить. У нас нет денег на дорогие вечеринки, мы станем экономить, дорогая, я буду вынужден закрыть многие из твоих кредитных карт. Ты понимаешь, что мы не сможем теперь нанять няньку, мы будем жить втроем — ты, я и наш ребенок, — сказал Том, пытаясь смягчить свои слова улыбкой.

— Нет! Этого не будет! — закричала Джордан. — Как ты можешь так поступить со мной, Том?! Я не собираюсь так жить!

— Но у нас нет выбора, — заметил Голдман.

Она вела себя как испорченная девчонка, даже сейчас, в такой катастрофической ситуации, в тот единственный момент, когда муж искал у нее поддержки.

Но он не вправе сердиться на нее, напомнил себе Том, учитывая то, что предстоит сказать дальше.

— Джордан, слушай меня. Есть кое-что похуже.

— Что-то еще хуже? — Ее ангельское личико покраснело от ярости. — Что-то хуже? Сукин ты сын! Что может быть хуже этого? Неужели ты не понимаешь, что ты разрушил всю мою жизнь ?

— Помнишь, когда ты прилетела в» Виктрикс «, в Нью-Йорк, сказать, что беременна? Джордан, я должен тебе кое в чем признаться. — Он с трудом сглотнул. — В ту ночь я был близок с Элеонор Маршалл. Это был первый и единственный раз. А вчера она сказала, что забеременела именно в ту ночь. Она решила сохранить ребенка.

Он молча ожидал бури. На это у нее есть полное право.

— И все? — спросила Джордан.

— А этого мало?

— Я думала, ты собираешься мне сказать кое-что похлеще, — хмыкнула Джордан. — Ты переспал с Элеонор Маршалл? Том, да как ты мог? Она же такая старая.

Том Голдман уставился на жену, не в силах произнести ни слова. Он не верил своим ушам. Джордан впала в истерику от мысли, что придется снизить уровень жизни, но на его признание о другой женщине, тоже носящей его ребенка, она отреагировала просто как на проявление дурного вкуса. Неужели она такая ограниченная?

Но может, она не поняла его?

— Джордан, я говорю тебе: Элеонор тоже беременна. От меня. У тебя есть что мне сказать на это?

— Да, да, есть! — закричала она. Вдруг ярость вернулась к ней, и Том даже испытал облегчение, но жена продолжала:

— Как ты смеешь меня унижать? Неужели ты не понимаешь, что теперь все начнут смеяться надо мной? Они будут говорить, что ты предпочел мне морщинистую старуху!

— Элеонор всего тридцать восемь… — — А мне двадцать четыре! Я не думаю, что кто-то этого не знает! Она же просто синий чулок! Ну как ты мог?

Он не скрывал своего отвращения.

— Джордан, это самое…

— Я хочу развода! — кричала она, при этом вены на нежной шее вздулись. — Я хочу развода немедленно!

— А наш ребенок? — выдавил Том.

— Какой ребенок? Я не беременна. Ты дурак! Никогда не было никакого ребенка! Изабель велела мне обмануть тебя, чтобы ты оставил ту старую суку в покое. — Она истерично рассмеялась. — Ты думаешь, мне нужен ребенок от такого осла, как ты? Это ты хотел, чтобы я испортила свою фигуру. Сидела целыми днями дома, с ноющим крысенышем. А я молодая! Я хочу жить весело!

У Голдмана голова пошла кругом.

— Нет ребенка?

— Да нет же! Ты не понимаешь по-английски? Я собиралась тебе сказать, что у меня выкидыш. Как будто я была беременна и ты довел меня до выкидыша! — Теперь Джордан рыдала от ярости. — Это ты можешь жить в Пасадене. Я не могу там жить! Хочу развода! У меня есть два миллиона долларов собственных сбережений. С ними я вышла за тебя замуж. Но ты ничего из этих денег не получишь!

— Ты никогда мне о них не говорила, — тихо сказал Том.

— Ты ничего не получишь из моих денег. Это мое!

— Да я ни цента не трону, — сказал Том с презрением. — Ты вольна уйти, с чем пришла. Мои адвокаты свяжутся с тобой завтра утром.

— Я не отдам бриллианты! — кричала Джордан ему вслед.

Но Том Голдман уже выходил из дома, из этого брака.

И закрывая дверь, он улыбался.

Глава 36

— Ну ладно, хорошо, — покорно сказал Голдман, поглядев на Элеонор, и покачал головой, — две недели. Если ничего больше ты не можешь сделать… Да, я понимаю, спасибо, Янис. — Он повесил трубку.

— Ну и что у нас в Сиэтле? Две недели? — разочарованно спросила Элеонор. — Я надеялась, что хоть немного больше времени. Ведь Сиэтл считается столицей нового поколения, а имена Зака и Флореску могут гарантировать сборы.

Том пожал плечами:

— Что я могу тебе сказать? Все оробели из-за этой истории с Роксаной.

— Нет, дорогой. Такой скандал — бесплатная реклама.

Я думаю, дело в Джейке Келлере и Дэвиде Таубере.

Том Голдман и Элеонор Маршалл сидели в кабинете Тома в студии «Артемис» в окружении телефонов, бумаг, с недопитым кофе и остатками пончиков на подносе. Было семь вечера, солнце только начало заходить. Смог, постоянно висевший над Лос-Анджелесом, искажал естественный цвет заката, и на небе возникали стрелы дикого яркого медного цвета. Но сегодня ни Элеонор, ни Том не обращали внимания на красоту природы. Они провели день, пытаясь уговорить дистрибьюторов заказывать «Увидеть свет». В это утро им удалось добиться показа фильма в двух кинотеатрах в Миннесоте и в одном в Таксоне. И потом, наверное, фильм канет в безвестность, перейдя на видео. Никто не хотел связываться. Пошли слухи о том, что «Увидеть свет» станет для Фреда Флореску «последним делом героя». Что ж, даже Стивен Спилберг потерпел крушение со своим «1941». Теперь пришла очередь Флореску. Маркетинговая бригада «Артемис» получала отовсюду один и тот же ответ: фильм провальный, некассовый. Как можно заказывать фильм, приведший студию к банкротству? У Тома и Элеонор ушел день на то, чтобы пробить хотя бы маленькую брешь в толстой стене. В ход пошло все — и хорошие отношения, и личные связи, накопленные за пятнадцать лет, но даже после этого только двое согласились на маленькие уступки. Больше они ничего не могли сделать, чтобы протиснуться на рынок. Люди просто не интересовались их фильмом.

— Таубер и Келлер? Что ж, я думаю, вполне возможно, — размышляя вслух, сказал он.

— Ты сам понимаешь, что я права. После того как Сэм Кендрик покончил с Дэвидом Таубером в этом городе, ни в одном агентстве его не взяли, и он сейчас работает у какого-то ненадежного отвратительного типа, у которого всего одна телефонная линия, а вместо адреса номер почтового ящика в Западном Голливуде. Они набирают актеров для коммерческих роликов, рекламирующих корм для животных.

Том ухмыльнулся:

— И с Келлером покончено. После того как ты про него пустил слух, он никому не нужен. Теперь он…

— Воплощает мечту детства, пытается стать продюсером, — смеясь, закончил Голдман.

— Совершенно верно. Я думаю, ты не сомневаешься, что никто из них не хочет успеха фильма. Дэвид Таубер все время крутился на съемочной площадке, а Джейк Келлер помнит много деталей. Стоило им кое-что сказать… Ты знаешь, Флореску ведь никогда никому не дает просматривать материал. А «Артемис» в момент съемок находилась в отчаянном положении и с творческой точки зрения, и с коммерческой, да еще Роксана Феликс со своим скандалом…

Вот два мерзавца и решили отомстить.

Том кивнул:

— Ты права. Кроме того, все в кинобизнесе знают, что мы остаемся на своих местах только до выпуска фильма и лишь благодаря хорошим адвокатам. Фильм выйдет, а мы за дверь. «Говард и компания» дали понять совершенно ясно.

Но это никого не волнует. Да и почему должно волновать?

Нас уже почти нет.

Элеонор печально улыбнулась Тому, кивнув на его майку и джинсы:

— По крайней мере тебе уже не надо наряжаться на работу.

— Если это хорошо для Дэвида Джеффина, то хорошо и для меня, — ухмыльнулся Голдман. — Давно надо было так одеваться. — Он потянулся через стол, взял Элеонор за руку и ласково погладил. — Многое мне надо было сделать давно.

Элеонор взглянула на Тома. Темные глаза так проникновенно смотрели на нее, что она почувствовала разливающееся по телу тепло желания. Но не стоит спешить. Следует убедиться, что он на самом деле хочет быть с ней всегда, что это не просто реакция на развод. Элеонор просто не могла еще раз рисковать. Если и на сей раз что-то рухнет, это сломает ее навсегда.

Она высвободила руку мягко, но твердо.

— Может, у нас получился настоящий хит. И мы спасем студию этой картиной. На «Фоке» тоже навалилась куча проблем, когда они делали «Звездные войны». Никто не ожидал от фильма того, что вышло.

Том Голдман разочарованно вздохнул. Да, видимо, Элеонор надо время, чтобы она ему поверила. Но как тяжело находиться около нее, знать, что она носит его ребенка, и не иметь права обнять ее и приласкать.

— Элеонор, ты должна кое-что понять. Мы сделали так, как ты хотела. Мы заставили правление позволить нам закончить фильм. Мы сумели убедить Роксану вернуться на съемочную площадку и довести дело до конца. Но картина обошлась в сто двадцать миллионов долларов! Ты понимаешь, какой нужен рынок сбыта и все остальное, сколько нам надо заработать, чтобы вернуть эти деньги? «Звездные войны» стоили семь миллионов долларов. В творческом плане ты все сделала правильно, ты прекрасно реализовала проект, но давай посмотрим фактам в лицо. Мы проваливаемся, и проваливаемся очень здорово.

— Но вполне возможно, фильм станет хигом.

— Хитом? Ты говоришь о чуде.

Элеонор Маршалл подумала о ребенке Тома, который рос в ней.

— А я верю в чудеса, — улыбнулась она.

Том покачал головой.

— Ты просто не знаешь, когда надо уйти, да, Элеонор?

— Да, совершенно точно, — согласилась она. — Слушай, ты едешь на заключительную вечеринку в субботу? Я собираюсь заказать билет на самолет.

— Шутишь? — ответил Голдман. — После всего, через что мы прошли ради этого проклятого фильма, я не пропущу вечеринку, даже если обрушится двадцать муссонов.

Прощальный вечер киногруппы «Увидеть свет» был устроен на берегу под звездами. Том и Элеонор появились среди полного хаоса: сотни людей тащили коробки с вещами, с боем захватывали лифты, стаскивали свои чемоданы и оборудование в вестибюль отеля — почти все было готово, упакованное в ящики, в мешки из яркого пластика, для перевозки в сейшельский аэропорт на рассвете. Они почувствовали атмосферу праздника еще до того, как пошли на берег. Режиссер по свету, спотыкаясь, прошел мимо Тома, волосы его были покрыты липким кокосовым молоком.

Всеобщее облегчение после окончания трудной работы витало в воздухе. А стоило им ступить на мягкий и мелкий, как порошок, песок, как они оказались в атмосфере всеобщего безумия.

— Слушай, куда это мы попали? — спросил Том Элеонор, оглядывая сцену на берегу.

Четыре огромных костра были разложены на пляже, они выбрасывали столбы пламени в чернеющее небо. Видны были силуэты танцующих, которые прыгали как сумасшедшие вокруг костров под звуки чересчур громкого рэпа, доносившегося из усилителей, установленных непонятно где.

Флореску организовал стол на возвышении, он был весь завален едой, запах которой разносился на двести ярдов окрест. Креольские лобстеры, осьминоги под соусом карри, мясо акулы с имбирным соусом, невероятный рыбный суп. Только они приблизились, как кто-то подскочил и подал два высоких бокала, наполненных чем-то цветным.

— Что это? — устало спросил Голдман, обнимая Элеонор за талию.

— Ля пури, это местное, попробуйте.

Том сделал глоток и принялся ртом хватать воздух. Напиток обжег горло.

— Боже мой! Что это?

— Это забродивший фруктовый сок. Довольно крепкий напиток, — сказала девушка.

— Да уж, вкус нешуточный, — покачал головой Том, ставя бокал на стол.

— А есть у вас что-нибудь безалкогольное? — спросила Элеонор. — Я беременная.

— Конечно. — Девушка подала ей пластиковый кувшин с ситронеллой, легкой сейшельской минеральной водой с медом и лимонным соком.

— Я тоже этого выпью, — сказал Том Голдман.

— Эй, ребята, вы поздновато, — заметил Фред Флореску, подходя к Тому и шлепая его по плечу.

— Рад видеть тебя, Фред, — улыбаясь, сказал Том.

— Самолет задержался в Сингапуре, — объяснила Элеонор. — Как вы тут?

— Очень довольны фильмом, — ответил режиссер. — Я, ребята, должен вас поблагодарить — вы здорово потрудились, чтобы мы могли закончить. Мы сделали невероятный, потрясающий фильм. Он получит в Каннах Пальмовую ветвь в следующем году, он побьет все рекорды сборов.

— Правда? — спросила Элеонор.

— Это уж точно, — фыркнул Том.

Флореску насмешливо и торжествующе посмотрел на него.

— Да, нужно чуть больше веры, Том. Ты готов биться об заклад со мной? Ставлю сотню монет на то, что ты сделаешь по крайней мере тридцать миллионов дохода на этой картине. Идет?

— Договорились, — сказал Том, стукнув по руке Фреда. — Видит Бог, что я бы хорошо распорядился этими деньгами.

Дело в том, что после выхода «Увидеть свет» мы с Элеонор вылетаем из студии на улицу.

— Нет, без дела вы не останетесь. Можете работать со мной, — сказал Сэм Кендрик, внезапно возникая из темноты. — Картина уже в прошлом, но мы — нет. После развода я полностью погружаюсь в работу. Как раз сегодня утром мы заключили хорошую сделку с Троем Сэвэджем в «Юниверсал», так что я завален работой и мне нужна помощь. Вы будете охранять меня от пиратов. А я вам помогу поднакопить жирку, и вы немного округлитесь.

— Работать агентами? Сэм, ты накурился, что ли? — съязвил Флореску. — Кендрик — это машина, делающая деньги, жадная, безжалостная, ограниченная. Именно из-за этого я подписал с ним контракт.

— Все режиссеры — дети, инстинкт товарищества никогда не позволяет им угощать тумаками младшеклассников, — подхватил шутку Сэм.

— А что ты здесь делаешь, Сэм? По-моему, ты больше не представляешь Роксану Феликс, — с любопытством произнесла Элеонор.

Лицо Кендрика потемнело, он отвел взгляд.

— Нет, не представляю, — сказал он. — Но Фред, Зак и Меган — все еще мои клиенты. Как и другие партнеры звезд.

Я никогда об этом не забываю.

— А где Роксана? — спросила Элеонор. — Я бы хотела увидеть ее.

— Увидишь, и довольно скоро, — пообещал Флореску. — Зак и Роксана собираются выступить. Так что садись.

Он указал их места за столом. Все подтягивались поближе, усаживались, скрестив ноги, на песке, тесно устраивались на скамейках. Вдруг послышались приветственные возгласы, свистки, и Роксана Феликс, потрясающая в белом шелковом блестящем платье, с черными гладкими волосами, взобралась на кучу корзин, специально сооруженную ради такого случая.

— О, они действительно ее любят, — пробормотал Том Голдман.

— Да, она из сучьей королевы превратилась в мать Терезу, — громко прошептал Фред Флореску. — Каждое утро вставала очень рано, делала кофе для костюмерш, спрашивала, не надо ли кому-нибудь помочь — в общем, Роксана старалась изо всех сил, группа была просто потрясена.

Теперь все буквально молятся на землю, по которой она ступает.

«г Элеонор бросила взгляд на Сэма Кендрика, но он смотрел в сторону, когда Роксана начала говорить.

— От имени актеров я хочу поблагодарить группу, которая так много работала над фильмом, — сказала Роксана под громкие аплодисменты актеров вторых ролей. — Это вы, ребята, выстояли против испорченных манекенщиц, против студийных политиков, против сил природы, но другого выхода не было. — Раздался громкий хриплый смех. — Я должна высказать особую благодарность Меган Силвер за то, что она выводила нас из тупиков бессчетное число раз. — Послышались громкие аплодисменты и свист. — Зака Мэйсона за то, что вернул свою задницу обратно из джунглей и мне не пришлось играть любовные сцены с трупом.

Хотя, с другой стороны, может, это было бы предпочтительнее… И наконец, я должна сказать, что всегда мечтала работать с самым талантливым режиссером Америки. И когда приеду домой, я сразу позвоню Квентину Тарантино и попрошу его взять меня на пробу.

Присутствующие взорвались смехом, закричали, завизжали, а Роксана поклонилась и села, послав воздушный поцелуй Флореску.

— Вот стерва! — завопил он, радостно улыбаясь.

На месте Роксаны возникла высокая, мускулистая фигура Зака Мэйсона. Черные волосы рассыпались по плечам, а широкогрудый силуэт четко выделялся на фоне костра.

— Боже, до чего хорош, — прошептала Элеонор.

— Парень как будто накачан железом, с тех пор как вышел из больницы, — объяснил Фред. — Он сказал, что собирается на гастроли и ему надо быть снова в форме.

Может, в этом причина, а может, виновата любовь. Он неразлучен с Меган Силвер с того момента, как их нашли в джунглях.

— Ax, как романтично, — пробормотала Элеонор, а Том крепче обхватил ее талию. Она немного поколебалась и бедром прижалась к нему. Так хорошо сидеть рядом с Томом в темноте, подумала Элеонор. Очень правильно, что они прилетели на этот вечер.

Я не буду специально отстраняться от него, подумала Элеонор. По крайней мере сегодня вечером.

— Говорят, красота — это радость навсегда, — начал Зак Мэйсон. — Хотя в случае Роксаны, я думаю, большую часть времени эта красота была для всех шилом в заднице.

— Аминь! — завопил Флореску.

— Ну а если серьезно, — продолжал Мэйсон, подняв руку, призывая к молчанию, — я должен поблагодарить Рокси, Сета, Мэри, Джека, Роберта, Фреда, всех остальных, кто позволил мне увидеть, что значит делать кино. И если я вдруг в следующий раз отважусь на что-то подобное, то совершенно ответственно заявляю: я готов броситься с самой высокой скалы в Большом Каньоне без парашюта. — Он подождал, когда стихнет смех, а потом произнес:

— Меган, иди сюда.

Элеонор спокойно смотрела, как Меган Силвер, потрясающая, стройная в платье от Донны Каран, в легких сандалиях, встала рядом с Заком и прижалась к нему. Они взяли друг друга за руки. Девушка выглядела необыкновенно и сияла от счастья.

— Это Меган? — прошептал Том Элеонор, не веря своим глазам. — Что случилось с серой маленькой мышкой, которую я видел полгода назад?

— Она сделала этот фильм, — ответила Элеонор, почувствовав слезы на глазах. — Фильм изменил нас всех.

— Я хочу сделать пару заявлений, — сказал Зак. — Первое: я на самом деле рад, что у меня была возможность понять, каково это — быть актером. Но больше я ничего подобного делать не буду. Я поговорил с парнями из» Дарк энджел «, мы снова собираемся соединиться. Кино для меня развлечение, а музыка — жизнь.

Раздались оглушительные аплодисменты.

— Спасибо, — сказал Зак. — А что касается моей личной жизни, то это второе, о чем я хочу сказать. — Он повернулся к Меган, улыбаясь и глядя ей прямо в глаза. — Сегодня утром я спросил Меган Силвер, не согласится ли она выйти за меня замуж. Она сказала» да «.

Если он и собирался еще что-то добавить, то это было бесполезно. Поднялся дикий шум! Артисты, рабочие выкрикивали поздравления, свистели, топали; они стащили Меган и Зака с импровизированной трибуны, жали им руки.

Элеонор увидела, как Роксана обнимает Меган и Зака.

— Ты собираешься что-то добавить? — спросил Том Флореску.

— После этого? Ты шутишь? Это только все испортит, — весело ответил Фред. — Нет, я говорил с группой, когда мы снимали последнюю сцену. Больше не надо слов. — Он перемахнул через скамейку и встал. — Извините меня, я на секунду, хорошо? Мне надо их поздравить.

— Мне тоже, — добавил Сэм Кендрик, направляясь вслед за ним. — Увидимся позже.

— Ну что, пошли? — сказала Элеонор.

— Подожди минутку. — Том подвинулся ближе к Элеонор, взял ее руки в свои и крепко стиснул, глядя на нее сверкающими глазами, в то время как мимо них бежали люди к Заку и Меган.

— Только не сейчас, — прошептала Элеонор.

Что-то в его взгляде заставляло ее нервничать. Его влажные черные глаза не отрывались от нее, словно он хотел запомнить каждую черточку.

— Нет, именно сейчас, — настаивал Том. — Сейчас. Я должен сказать, Элеонор. Я не могу больше ждать.

Она молчала.

Том протянул руку, дотронулся до щеки Элеонор, очень нежно и ласково провел шероховатой ладонью по теплой коже.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Я полюбил тебя с того дня, как мы встретились. Может, ты чувствовала то же самое, может, поняла это позже, но я знаю: ты испытываешь ко мне такие же чувства — Нью-Йорк доказал это нам обоим. — Том задержал дыхание, подыскивая нужные слова. — Мы были очень робкие, а может, нам слишком хорошо было и так. Никто из нас не говорил ничего, пока не стало ясно, что мы оба упустили время. Мне надо было побыть без Джордан, чтобы наконец понять, каким я был идиотом. Я думал о тебе каждую секунду. Я думал о тебе, когда был с ней. Я пытался не думать, но ничего не мог с собой поделать. А ночь с тобой была самой прекрасной в моей жизни.

Элеонор Маршалл сидела и слушала его, и слезы наворачивались на глаза и катились по щекам.

— На следующий день, когда Джордан сказала, что она беременна… В общем, я оказался в ловушке. Я понял всю глубину произошедшего со мной несчастья на твоей свадьбе с Полом. Элеонор, скажу честно, мне хотелось его убить.

Я готов был кинуться и отнять тебя. Но ничего такого я не мог сделать. — Он смахнул слезу. — Элеонор, я знаю, какую боль причинил тебе. Я знаю, сейчас ты боишься Но клянусь, я люблю тебя всем сердцем. — Голос Тома стал хриплым от волнения. — Посмотри на меня. Ты знаешь, я говорю искренне. Я люблю тебя, люблю нашего ребенка всем сердцем. Бог подарил нам обоим второй шанс, Элеонор. Давай не упустим его.

— О Том, — прошептала она.

Он соскользнул со скамейки и опустился перед ней на колени на песок, не выпуская ее рук из своих. — Я люблю тебя больше жизни, — сказал Том. — Помоги мне. Я не хочу без тебя жить, Элеонор. Ты выйдешь за меня замуж?

Она долго смотрела на него, потом медленно наклонила голову и поцеловала его ласково и страстно.

— А я думала, ты никогда об этом не попросишь, — призналась Элеонор.

В темноте Роксана Феликс отделилась от шумной толпы, которая окружила Меган и Зака. Она была искренне рада за обоих. В тот вечер, когда она поговорила со всеми, никто не выражал большего сочувствия к ней, чем эти двое.

Зак прямо из кожи лез, чтобы сделать ей что-то хорошее.

Роксана понимала: он как никто другой знает, что такое жить в свете юпитеров, когда нельзя быть самим собой и все судят о тебе как хотят с первой же минуты встречи. В последний вечер он сказал ей, что из самого одинокого ребенка в мире она превратилась в самую недосягаемую женщину, и добавил:

— Может, теперь у тебя появится возможность стать нормальной, Рокси. Я правда очень на это надеюсь.

Боже мой, как я сама на это надеюсь, подумала она, и взгляд ее остановился на фигуре, удаляющейся по берегу.

Сэм Кендрик.

Он приехал вчера, но отказался увидеться с ней. Он положил трубку, когда она позвонила ему в отель. Роксана послала записку, просила уделить ей пять минут, но не получила ответа. Сэм не хотел ее больше знать, и от этого она ощущала ужасную боль.

Роксана чувствовала, как неистово бьется ее сердце. Она нервничала и обливалась холодным потом. Но она должна это сделать. Она должна поговорить с ним.

Сэм Кендрик был единственным мужчиной, который сумел затронуть ее сердце. Его ласки действительно возбуждали ее, от его прикосновений она всегда загоралась.

Роксана просто обманывала себя, утверждая, что хочет Зака, но Зак Мэйсон для нее был просто еще одним звеном в мастерски разработанном плане. Она собиралась использовать Сэма Кендрика, чтобы отомстить ему за оскорбление, а потом…

А потом вышло так, что она в него влюбилась.

Конечно, она пыталась не признаваться себе в этом. Каждый раз, думая о Сэме Кендрике, она желала уверить себя, что он отвратительный, старалась вызвать в себе ненависть к нему. Но ничего не получалось.

И когда ужасный телефонный звонок разбудил ее, а голос Изабель разбил ледяную крепость, которую она воздвигла вокруг себя, до основания, Сэм был единственным, кто пришел к ней, единственным, кто не осуждал ее, единственным, кто встал рядом с ней и сказал, что любит ее. А потом, в ужасе от разбуженных им чувств, расценив их как слабость, она набросилась на Сэма, как раненое животное и обидела его так сильно, как только могла.

Позднее, когда появилась Элеонор и предложила еще один шанс, Роксана сумела преодолеть себя. Рыдая в объятиях этой женщины, она чувствовала себя невероятно уставшей от борьбы с миром, но на сердце потеплело — нашелся хоть кто-то, кому не наплевать на нее. Коллеги приняли ее обратно, простили и работали изо всех сил, чтобы закончить фильм, который для нее самой стал освобождением и спасением. Роксана впервые по-настоящему работала с другими людьми, впервые в жизни к ней относились как к актрисе, как к личности. После того как Флореску закричал:» Конец!» — и все радостно завопили, он подошел к Роксане и сказал, что снова хотел бы с ней работать. Для большинства его слова, может, ничего бы не значили, но Роксане показалось, что это самый бесценный комплимент, который она когда-либо слышала в свой адрес.

После окончания работы над фильмом у нее появилось время подумать о своих чувствах к Сэму Кендрику и признаться себе: она влюбилась в него. Роксана заметила, как Меган Силвер и Зак Мэйсон ходят рука об руку, и ей тоже захотелось такого простого, глубокого чувства, такой связи.

Той самой любви, которую ей предлагал Сэм. Да, он злится на нее, и он вправе именно так относиться к ней сейчас.

Роксана все понимала. Но, стоя на берегу и наблюдая, как он удаляется в сторону отеля, она знала, что должна попробовать до него достучаться. По крайней мере попытаться.

Или он навсегда уйдет из ее жизни.

Роксана побежала вдоль берега, по кромке воды, и коснулась плеча Сэма Кендрика.

Он обернулся, улыбаясь, но улыбка умерла, как только он увидел ее. Лицо Сэма застыло.

— Какого черта тебе надо? — резко спросил он. — Ты не можешь просто оставить меня в покое, Роксана? Чего еще ты от меня хочешь?

— Сэм, пожалуйста, дай мне шанс. Я просто хочу сказать тебе, что я очень сожалею. Правда. Очень.

Он холодно смотрел на нее.

Роксана сделала еще попытку.

— Сэм, я стала другой. Правда. Не можем ли мы начать все снова?

Кендрик постоял, с секунду смотрел на нее, потом медленно покачал головой:

— Нет, Роксана, не думаю. Я принимаю твои извинений. Хорошо? И на этом расстанемся.

Она отступила назад, в мокрый песок, обреченность в его голосе сказала ей больше самих слов.

— Я понимаю, слишком поздно, — прошептала Роксана, — но знаешь, Сэм, я ни о чем не жалею. Я люблю тебя. — На миг ей показалось, в его глазах вспыхнул свет. Но Кендрик отвел взгляд, и все исчезло.

— Ты права, — сказал он. — Слишком поздно.

Роксана Феликс осталась одна на берегу океана, стояла и смотрела в спину удаляющемуся Сэму Кендрику.

Вся группа улетала утром домой вместе с Сэмом Кендриком и большинством актеров. Том организовал для Зака, Меган, Фреда и Роксаны полет на личном самолете Говарда Торна днем; вместе с ними летели и они с Элеонор.

— Да, это проявление особого уважения со стороны фирмы, — пояснил он, когда они взмыли в ярко-голубое небо над Индийским океаном. — Поскольку мы в последний раз, судя по всему, можем насладиться таким комфортом, надо воспользоваться этой возможностью на все сто!

— Так вы, ребята, принимаете предложение Сэма? — спросил Флореску Элеонор, когда она села на удобный кожаный диван рядом с ним и Томом.

— Стать агентами? Нет, ни в коем случае, — сказал Голдман.

— Говори только за себя. А я, может, попробую, — ответила Элеонор, ткнув Тома в бок.

Он схватил ее руку и поцеловал.

— Элеонор Маршалл Голдман. Ну, что ты скажешь?

— Звучит потрясающе, кроме последней части —» Голдман «, — сказала Элеонор со смехом.

— Вы что, ребята, тоже? — с насмешливым ужасом воскликнул Флореску. — Боже, мне кажется, что это заразно.

Зак рассмеялся:

— Фред, ты-то слишком крепкий парень, чтобы заразиться.

— Ты правильно понял, — сказал режиссер, подмигнув Роксане. — Так куда вы собираетесь, когда фильм выйдет?

— В Бель-Эйр мы снимем квартиру, пока не подыщем новый дом, — ответила Элеонор. — А вообще дайте мне номера своих телефонов, а я потом сообщу, как дела.

— Роксана, » Парамаунт» предложил мне сделать римейк «Завтрака у Тиффани», — сказал Флореску. — Тебя интересует?

Довольная, Роксана кивнула.

— А ты серьезно?

— Абсолютно. Ты замечательная актриса, — похвалил в который раз Флореску и игриво добавил:

— Не говоря уж о том, какая ты классная девочка.

Она бросила в него подушечку.

Очень вежливые стюардессы суетились вокруг них, разносили бокалы с шампанским.

— Я думаю, мы должны поднять тост за фильм, — сказал Флореску, — потому что после такой работы никакая другая не покажется трудной.

Самолет наполнился смехом, когда они подняли бокалы.

В субботу днем Зак Мэйсон и Меган Силвер лежали в кровати в объятиях друг друга.

— Перестань пялиться на телефон, — приказал Зак.

— А я и не пялюсь.

— Нет, пялишься. Ты целый день ждешь звонка. Когда Иоланда утром позвонила, ты подпрыгнула на три фута.

— Не правда, — обиженно сказала Меган, а потом хитро улыбнулась. — Только на два.

Мэйсон засмеялся, обнял и стал целовать ей руки.

— Ты наконец прекратишь это? Мы ничего не делаем, только целый день занимаемся любовью.

— А у тебя есть предложения получше?

— Вообще-то нет, — ответила Меган, устраиваясь между его ногами.

Они нежно поцеловались.

— Деклан был совершенно сбит с ног, когда ты позвонил, — сказала Меган. — Он думает, что я Золушка, встретившая прекрасного принца.

— Так и есть, — сказал Зак, гладя ее по голове.

— Ты шутишь? Не принца, а лягушонка, — захихикала она, увернувшись от него. — Я поверить не могу, что остаток жизни проведу в автобусе.

— Ты будешь романы писать. Сама сделала выбор, детка, — напомнил ей Зак.

— Не меняй тему разговора.

Зазвонил телефон. Они вздрогнули.

— Возьми ты, — еле дыша, сказала Меган. — Это, наверное, тебе.

Он покачал головой:

— Нет, детка. Ты написала этот проклятый сценарий.

Ты и снимай.

— Возьми трубку!

— Нет, ты возьми.

— Возьми эту чертову трубку, Зак! — закричала Меган.

Он схватил трубку.

— Зак Мэйсон. О, привет, Том. Да, она тоже здесь…

Роксана Феликс сидела одна в своих шикарных апартаментах, устроившись в любимом кресле, и читала последний сценарий Флореску, пытаясь не думать о фильме. С тех пор как она дала пресс-конференцию по возвращении в Штаты, ей стало жить намного легче. Она ничего не забыла. Но она открыла для себя одну истину: демоны рассыпаются в прах, если их вытащить на свет. Все люди из косметического бизнеса приползли к ней на брюхе. Даже коротышка Боб Элтон попробовал снова снискать ее расположение. Но они ей не нужны. Гораздо лучше быть женщиной, а не просто красоткой, продающей всего лишь удачное сочетание генов. Элеонор Маршалл и Фред Флореску показали ей, что она обладает иным даром, который имеет смысл развивать. Талант актрисы будет расцветать год от года, а не увядать и исчезать, как красота. Вот чем можно поистине гордиться. Роксана пыталась сосредоточиться на сегодняшнем дне, а не на прошлом, не думать все время о телефоне, бесполезно стоявшем в комнате и не звонившем.

Она стала другой, более зрелой.

Но телефон зазвонил.

Роксана вскочила и кинулась к нему так быстро, что тот даже не успел звякнуть второй раз.

— Элеонор? — спросила она.

— Боюсь, что нет, — послышался тихий голос на другом конце провода.

Сердце ее остановилось.

— Это Сэм Кендрик.

— Привет, — сказала Роксана.

— Извини, я забыл. Ты ведь сегодня открываешь премьеру фильма. Мне надо было об этом подумать.

— Наплевать на фильм, — быстро сказала Роксана. Она почти не дышала.

Сэм рассмеялся:

— Я хотел спросить: назначена ли дата европейской премьеры?

— О Сэм… — выдохнула Роксана.

— Я видел твою пресс-конференцию, — сказал он и помолчал. — Я чуть не позвонил, но понял, что у тебя будет нервная реакция на меня. Извини, я был слеп, Роксана.

— Ничего, — ответила она, чувствуя, как сердце снова забилось в груди. О Боже, будет ли у нее еще шанс? Она старалась овладеть собой. — Я знаю, что дала тебе все основания для ненависти.

— А ты слышала, мы с Изабель разводимся?

— Да. Слышала. Сожалею, — вежливо солгала она.

— А я нет, — мрачно бросил Кендрик.

Оба молчали. Роксана снова поймала себя на том, что почти не дышит.

— Я вот подумал: а что, если нам с тобой вместе выпить кофе и постараться получше узнать друг друга…

— Что, начнем сначала? — прошептала она.

— Да, что-то в этом роде, — признался Сэм.

Она представила себе его улыбку, его красивую сильную руку, сжимающую телефонную трубку.

— Мы не будем спешить. Просто посмотрим, как получится.

— Хорошая идея, — согласилась она нейтральным тоном. А потом, забыв про равнодушный тон, торопливо добавила:

— А сейчас ты свободен? У меня в духовке как раз большой кофейный пирог.

— Я уже в пути, — сказал Сэм и повесил трубку.

Роксана поцеловала трубку, прежде чем положить ее на аппарат, закружилась по комнате, подпрыгивая, как подросток.

Телефон снова зазвонил, она снова взяла трубку.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — пропела Роксана.

— Роксана? С тобой все в порядке? — поинтересовалась Элеонор Маршалл. ***

Том Голдман сидел в своих апартаментах и читал роман, когда вдруг позвонили из «Артемис». Элеонор, лежа на кушетке, ела клубнику. От звонка она резко села и стала смотреть, как Том без всякого выражения кивает, царапает какие-то цифры на клочке бумаге и говорит:

— Да. О'кей. Понятно…

Он положил трубку.

— Ну? Боже мой, Том, не делай каменное лицо! — воскликнула Элеонор, ломая пальцы. — Скажи же что-нибудь!

Ради Бога! Или у меня будет сердечный приступ.

Голдман еще секунду продержал ее в неведении, а потом его губы медленно раздвинулись в улыбке.

— Ну, — сказал он, — хорошо. Похоже, я проиграл Флореску сотню долларов.

Она опустилась на диван, задержав дыхание.

— Возле каждого кинотеатра, заказавшего наш фильм, стоят очереди на милю, — сообщил он. — Все билеты проданы. В Нью-Йорке, когда билетов не осталось, начались уличные беспорядки. Пришлось вызывать полицию.

Элеонор Маршалл смотрела на него, и на глаза ее наворачивались слезы.

— Студию завалили просьбами предоставить копию, — продолжал Голдман, пересекая комнату. — Несколько владельцев кинотеатров хотят добиться права еще раз показать его. Си-би-эс намерена сегодня дать сюжет в «Новостях», как дети в Сиэтле со спальными мешками устроились на ночь на тротуаре, чтобы получить шанс увидеть фильм завтра… Говард Торн в отчаянии, что избавился от нас. Похоже, они хотят снова предложить нам наши места… Акции подскочили выше крыши…

— Вот и произошло чудо, — прошептала Элеонор.

Том Голдман покачал головой.

— Какое чудо? Я знал, что именно так и будет, с той секунды, как прочитал сценарий. Я верил всегда и нисколько не сомневался, — заявил он.

— Верил мне? — спросила Элеонор, целуя его.

— Верил в фильм, — ответил он.

И хохоча, они упали в объятия друг друга.

1

«Злой ангел».

(обратно)

2

Здесь. «Сэм Кендрик интернэшнл».

(обратно)

3

«Дочь ада» (англ.).

(обратно)

4

Город Блестящей Мишуры.

(обратно)

5

Цыпленок (англ.).

(обратно)

6

1 стоун равен 6, 35 кг .

(обратно)

7

Известная манекенщица.

(обратно)

8

Евангелие от Марка, 4, 25.

(обратно)

9

Название банка.

(обратно)

10

Свет рампы (англ.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36 . . . . . . . . . .