Annotation
Моя жизнь больше всего напоминает спектакль, где мне приходится играть роль, определённую кем-то заранее. Послушная дочь, прилежная студентка, верная невеста… Но всё это мало волнует Романа Бесова, по кличке Бес. Похоже, он твёрдо решил превратить мою жизнь в кошмар или… стать её частью. Бес: Я ничего не делаю наполовину. Когда на шею бросается красотка с просьбой “Притворись моим парнем!”, мне ничего не стоит стать им на самом деле. Жаль только, что красотка идёт на попятную. Но она ещё не знает, что я всегда получаю желаемое. А сейчас я хочу её. 18+: Эротика, нецензурная браньАйрин Лакс Мой любимый Бес
Глава 1. Бес
В курилке прохладно. Алкоголь не успел как следует затуманить голову. И на свежем воздухе развеивается так быстро, словно и не выпил ни одного бокала спиртного. Я провожаю взглядами тех, кто входит и выходит, наблюдаю за улицей. С этой стороны — стекло прозрачное, а снаружи видна лишь зеркальная поверхность. Дверь из ресторанного зала открывается в очередной раз, выпуская невысокую девушку в шубке нараспашку. Она останавливается, чтобы застегнуться, и бросает взгляд на улицу. Я затягиваюсь сигаретным дымом, оценивая профиль белокурой красавицы. Вдруг она опускает руки и оглядывается, замечает меня и быстро приближается. Не успеваю ничего сообразить, как ко мне прижимается её тонкая фигурка. И, запрокинув лицо, она шепчет с какой-то полубезумной улыбкой на губах: — Притворись моим парнем?.. Я моргаю. Чёрт. Не привиделось ли? Сигаретный дым зависает сизыми клубами в холодном воздухе. От этого лицо девушки немного расплывается. Отмечаю лишь необычный разрез глаз и лихорадочный румянец на щеках. В глазах застыло ожидание и отчаянная улыбка на губах. Уже дрожит и вот-вот соскользнёт с пухлых губ унылой кляксой вниз. Я автоматически перекладываю сигарету в левую руку и обнимаю за плечи красотку. Наклоняюсь, пронизывая сизые клубы дыма, как в грёбаном сюрреалистическом фильме. Прижимаюсь к губам. И, похоже, впервые в жизни понимаю, что значит тонуть. Не задумываясь и не оценивая ситуацию. Разогнаться как следует, оттолкнуться и вниз с обрыва. Только бы воздуха хватило продержаться как можно дольше потому, что лёгкие всё еще полны дыма, который я так и не выдохнул. Красотка распахивает ротик, и я не выдерживаю. Врываюсь в него своим языком, проталкивая вперёд него горьковатый дым. Губы охотно растирают его по поверхности её губ. Крышесносно. И не хочется отрываться вообще. Пальцы левой руки немного обжигает: сигарета почти догорела до самого фильтра. Я разжимаю пальцы, роняя окурок, и обхватываю рукой затылок девушки, чтобы не вздумала улизнуть. Потому что одного такого поцелуя мне мало. Кажется, какой-то мужик застыл на мгновение возле нас и двинулся дальше спокойным шагом. Вали прочь. Ни разу не видел целующуюся парочку, что ли? Шумно втягиваю воздух через нос и продолжаю вгрызаться в сладкий ротик, исследуя его языком пьянея. Выпитое спиртное не раскачивает пульс с такой скоростью, как этот совершенно неожиданный поцелуй. Новогодний подарок, полученный задолго до заветных 00–00. Чувствую, как мне в грудь упираются кулачки. Красотка решила, что с неё довольно? Как бы не так. Сминаю её талию до одури и продолжаю устанавливать поцелуем свои права на неё. Совершенная блажь. Не успел даже толком разглядеть её, только общие черты, но, целуя, понимаю — моё. Наконец, отпускаю, потому что чувствую, что она уже едва не задыхается. Отстраняю на расстоянии вытянутых рук, но не отпускаю, продолжаю сжимать плечи. — Какой приятный способ познакомиться. Собственный голос кажется чужим, чуть более хриплым. — Что? — она так забавно округляет глаза. Теперь вижу, что они пронзительно голубого цвета. Красная помада немного смазалась в сторону. От поцелуя губы припухшие, а из-за смазанного края кажутся ещё больше. Наверняка я и сам сейчас в её помаде. Плевать. — Как тебя зовут, красотка? — Спасибо тебе. Но я… — Одним спасибо ты теперь от меня не отделаешься. Зовут тебя как? Она почему-то переводит взгляд в зал ресторана, словно ищет там подтверждение своим действиям, и только после этого говорит. — Снежана. — Тебе подходит. Большой палец существует отдельно от меня — отирает помаду под нижней губой. Глупый предлог, чтобы прикоснуться к лицу и почувствовать тепло её кожи. Жду, что спросит в ответ моё имя, но нет, молчит. — А я — Роман. Она кивает и дёргается в сторону выхода. Я смеюсь: — И всё? Ты внезапно напала на меня и украла поцелуй! Теперь ты как честная девушка просто обязана!.. Я подмигиваю ей. Снежана улыбается в ответ и всё же смотрит на выход так, словно там, за дверью что-то невероятно притягательное. Интересуюсь: — Тебя кто-то там ждёт? — Нет. Но мне уже пора. Довольно поздно. — Нет ещё и двенадцати. Ты что, хорошая девочка? — Я очень хорошая, — отвечает она серьёзно и обнимает себя за плечи, мягко освобождается из захвата. — Прекрасно. Как скажешь, хорошая девочка. Говори, куда тебя отвезти? — Это лишнее, Роман. — Ни хрена подобного. Мало ли на кого ты ещё набросишься с провокационными просьбами. Не все такие галантные и дружелюбные, как я. Пойдём. Я обнимаю её рукой за плечи и подталкиваю в сторону двери. — Подожди. Я, кажется, шарф оставила. — Хорошо, пойдём искать твой шарф. А заодно надо кинуть несколько купюр на стол. Приятели охренеют, куда я свалил так стремительно и без предупреждения. — Я скоро приду, никуда не уходи. Быстрым шагом пересекаю зал и, не глядя, кидаю пару купюр на стол. — Эй, Бес, ты куда собрался? — изумляется Матвей. — Потом, Мотя. Дела вдруг появились. — Чё, опять юбку какую-то успел подцепить? — Антон улыбается и опрокидывает в себя остатки виски, — мне бы твою рожу смазливую. — Мужиком быть не пробовал? Всё. Вслед мне Антон, как всегда, бросает напутственный дружеский мат. А я несусь быстрее ветра. Кажется, красотка, уже нашла свой шарф и крутит его сейчас в руках. Немного поодаль от неё стоит мужчина и дожидается, пока работница гардероба примет его одежду. Ничего примечательного. Почти такого же роста как я. Но шире в плечах и русоволосый, бородка из барбершоп. Весь такой аккуратный и наглаженный, светло-серая рубашка с запонками и массивные золотые часы. Бесит неимоверно, потому что поглядывает в сторону Снежаны с интересом. Причём с каким-то собственническим интересом. Я встаю так, чтобы загородить собой пижона, и аккуратно выдёргиваю шарф из её рук. — Ты будешь три года возиться, Снежинка. Прозвище непроизвольно срывается с моих губ. Но она и вправду напоминает мне Снежинку — такая же крохотная и удивительная. — Смотри как надо. Я в два счёта обматываю шарф вокруг её шеи. Наверняка не так аккуратно и красиво, как она сама бы это сделала, и застёгиваю шубку на все крючки. — Вот теперь можно отправляться. Я обхватываю её рукой за плечи и прижимаю к себе, подстраиваюсь под её шаг. Вспоминаю, что не завёл автомобиль, и поспешно клацаю кнопкой на ключе автоматического зажигания. Лёгкое пиликанье. Lexus ещё не подводил ни разу, несмотря на сильный мороз. Не подвёл и на этот раз — довольно урчал мотором, когда мы подошли к автомобилю. Открываю перед Снежаной дверцу. Она смотрит на меня так, словно ещё надеется улизнуть. — Бесполезно. Залезай внутрь, не стоит мёрзнуть на морозе. Она ныряет в салон автомобиля. Я торопливо обегаю его и сажусь за руль. — Нужно подождать несколько минут, пока прогреется. Печку включить? Не дожидаясь её согласия, тыкаю по кнопкам, настраивая обогрев салона, и включаю подогрев сиденья. — Сейчас станет теплее. — Спасибо. — Я пристегну тебя. Я быстро протягиваю ремень безопасности, защёлкивая его в крепление. Снежана немного поворачивает голову в мою сторону и, оказывается, поймана в мою ловушку. Одной рукой обхватываю плечи, второй фиксирую подбородок, чтобы не вздумала увернуться от поцелуя. Хватка сильна, но она всё же пытается, бьётся, будто птичка, зажатая в кулаке. Но уже поздно. Мне срывает тормоза при одном взгляде на её пухлые губки, целующиеся так сладко. Мне хочется получить этот десерт немедленно. И ей тоже захочется. Непременно захочется, пусть она сейчас и клацнула зубами по моему языку. Только раззадорила и побудила к активным действиям. Прикусываю её губы в ответ и мягко целую. Несколько раз, чтобы успокоилась и перестала вырываться. — Так-то лучше, красотка. Не стоит дёргаться. — Отпусти… — просящая интонация и голос со всхлипом. Испугалась, что ли? Чёрт. Я отстраняюсь. — Успокойся. Я не маньяк. Но целуешься ты охеренно вкусно, как не попробовать ещё раз? Я поворачиваю ключ в замке зажигания и заставляю автомобиль плавно вырулить с парковки. — Назови адрес, хорошая девочка Снежана. Я отвезу тебя домой.Глава 2. Бес
Снежана застывает на мгновение, но потом всё же называет мне улицу и номер дома. Ехать примерно минут двадцать, но можно и потянуть время, не так ли? — Доставлю до двери. Ещё до полуночи. Как хорошую девочку. Но, как правило, хорошие девочки не вешаются на шею и не садятся в машину к незнакомым мужчинам. — Может быть, я исключение из правил? — Я рад, что редкое исключение случилось именно на мне, а не на ком-нибудь ещё. У Снежаны звонит телефон. На первый звонок она отвечает, но отговаривается парой фраз. Видимо, говорит с подругой. В трубке слышится отдаленный женский голос. Снежана отвечает чуточку устало: — Нет, Рита. Я уже уехала. Посидела немного и поняла, что сегодня не в лучшей форме. Да и настроения нет. Давай увидимся на днях?.. Нет-нет, точно увидимся. Обещаю. Второй звонок она сбрасывает, не глядя, и отключает телефон. — Поссорилась с парнем? Спрашиваю гораздо резче, чем того хотелось бы. Только сейчас до меня доходит, что истинная причина этого отчаянной просьбы кроется в том, чтобы утереть нос какому-то мудаку, упустившему такую красотку. Да-да, для меня сейчас априори все остальные мужики — мудаки. — У меня нет парня, — немного помолчав, отзывается Снежана. Внутри ярким цветом распускается во всю ширь радость. — Считай, что уже есть. Снежана коротко смеётся: — А ты не чересчур наглый? — В самый раз, Снежинка. Ты уже растаяла от поцелуя, теперь настал подходящий момент, чтобы стать тем, кого ты попросила изобразить. — Роман, это был необдуманный поступок. Извини, что набросилась. — Это был самый приятный сюрприз для меня за целый день. И не стоит извиняться. Хотя нет, стоит. Но только точно так же — губы в губы, идёт? Снежана прикусывает губу и отворачивается, глядя на вечерний город. Может, я идиот, но хочу, чтобы эти белые острые зубки кусали мои губы и язык, захватывали кожу на шее и покусывали так, чтобы оставались следы. Чёрт… В голове проносятся картины, одна другой откровеннее. И все с непременным участием Снежаны. Заныло в паху, возбуждение выстрелило в голову пробкой от шампанского. Снежана завела меня с пол-оборота. Вот так, по щелчку пальцев. Чёрт. Если она ещё раз попросит меня поцеловать её, одним простым поцелуем она не отделается. А если не попросит — возьму желанное сам. — Ром, не стоит ездить кругами, пожалуйста. — Ладно, как скажешь. Ты меня раскусила. Не хочется отпускать тебя, вот и всё. — Ты сумасшедший. — А ты?.. Снежана отрицательно качает головой и, заметив знакомые дома, уже готовится упорхнуть из салона автомобиля. Она даже опустила пальцы левой руки на замок ремня безопасности. Я обхватываю её пальцы своими. — Я провожу тебя, не стоит выпрыгивать едва ли не на ходу. Lexus мягко тормозит. Я выныриваю из автомобиля и открываю дверцу автомобиля быстрее, чем Снежана успела сделать это сама. Несколько шагов. Снежана останавливается у подъезда и разворачивается. — Спасибо, Роман. Всего хорошего. — И всё на этом? Мы стоим на одной ступеньке, но я делаю шаг назад, на ступеньку ниже. Снежана становится одного роста со мной. Разглядываю её лицо и останавливаюсь на губах, таких манящих, что сдержаться нет сил. Обхватываю талию руками. — Не хочешь пригласить меня на чашечку кофе? — Я не пью кофе, — чересчур поспешно отвечает она и отводит лицо в сторону. — Это был риторический вопрос. Я бы даже воду из-под крана попил из твоих рук. — Нет, Роман. Это слишком… — Я же твой парень, забыла? Уже почти сорок минут. — Чёрт… Похоже, я действительно наткнулась на маньяка. — На очень чувствительного к словам маньяка, Снежинка. — Роман, мне пора. — Отпустить тебя? Хорошо, поцелуешь — отпущу. — Это шантаж. — Наглый и откровенный. Такой же, как твоя просьба. — Всего один поцелуй, — капитулирует она. — Это может быть очень долгий и сексуальный поцелуй… — Нет. Он будет таким, каким решу я. И прежде чем я успеваю возразить, она прижимается своими губами к моим. Реагирую мгновенно и не даю ей уйти так просто. Нет, Снежинка. Дружеским чмок — чмок ты от меня не отделаешься. Хочу твой язычок у себя во рту. Вырваться сейчас я ей всё равно не позволю, поэтому ей приходится перенимать мои правила игры. Она охеренно нежно прикасается губами и на контрасте шаловливо трётся своим язычком об мой. Я млею и расслабляюсь на какую-то грёбаную секунду, а она уже оторвалась от моих губ и выставила указательный пальчик. Всего один поцелуй. Ты его получил. — Мне мало. Я хочу получить тебя. Даже в тусклом свете фонаря видно, как покраснели её щёчки. Ммм… Такая скромница, что ли? Сразу же захотелось застать её врасплох потоком откровенных и немного развратных словечек, чтобы слизывать румянец с её щёк. — Отпусти. Мне пора. Я разжимаю объятия. — Хорошо. Какой кофе любишь? — Карамельный латте, — машинально отвечает она. — Я так и знал, что ты соврала первый раз насчёт кофе. Скажешь номер квартиры? — Зачем? — Затем, что утром принесу тебе карамельный латте. И мне нужен номер твоего телефона. Снежана улыбается и разглядывает меня так, словно увидела что-то забавное. — Ты же настойчивый? — Очень. — Если такой настойчивый, то сам найдёшь квартиру. Я подсчитываю: — На площадке четыре квартиры. Этажей всего девять. Тридцать шесть попыток? Плёвое дело. Считай, что латте уже у тебя. — Я — ранняя пташка, Роман. Встаю раньше семи. — Ничего страшного, переживу. Номер телефона? — Если ты найдёшь квартиру, считай, что он у тебя в кармане. А сейчас иди. Это будет нечестно, если ты подсмотришь, в какую квартиру я поднимусь. Я всё же успеваю поцеловать её прежде, чем она ускользнула бы в сторону. Мягко и сладко. Сбегаю по ступенькам вниз и ныряю в салон автомобиля. Снежана не торопится. Ждёт, пока автомобиль вырулит со двора. Машет мне рукой и провожает взглядом. Поначалу хочется схитрить — припарковать автомобиль в соседнем дворе и подсмотреть, куда она на самом деле поднимется. Но потом я обрываю сам себя. Нет, Бес, не в этот раз. Схитришь — лишишь себя ощущения праздника. И потому я послушно выезжаю со двора, будучи уверенным в том, что завтра увижу свою Снежинку. Нехило меня припёрло с одного-единственного поцелуя. Ладно, допустим, не с одного, а с трёх. Но вот это желание, щекочущее кожу, возникло сразу же. Предвкушаю будущую встречу, плавая в мечтательном мареве, и даже, против обыкновения, не включаю магнитолу. Нет, в моей голове сейчас концерт куда приятнее… Я не чувствую никакого подвоха. И на следующее утро вскочил на ноги, едва стрелка приблизилась к шести. Охреневаю сам с себя: не люблю рано вставать, а сегодня встал даже раньше, чем успел прозвонить будильник. Автомобиль останавливается у её дома около семи. Наверное, Снежинка уже проснулась. Чёрт, хотелось бы взглянуть на её заспанное личико. В подстаканнике — картонный цилиндр с горячим карамельным латте. Я хватаю стаканчик и длинную белую розу, останавливаюсь у домофона и звоню в первую наугад квартиру. Голос мужчины заспанный и недовольный. Похрен. Плету небылицы, мне бы попасть в подъезд, а там уже будет видно. Итак. Тридцать шесть квартир. Недолго думая, начинаю обход по порядку. Кто-то открывает, недоумевая, злясь на пришибленного идиота, пришедшего в такую рань. За некоторыми из дверей квартир — тишина. Я обхожу их все. Начинаю злиться, потому что в двух трети квартир Снежинки не было. Так… Я присаживаюсь на подоконник в подъезде и открываю приложение-блокнот на смартфоне. Записываю все номера квартир и вычёркиваю те, в которых уже побывал, не обнаружив и следа Снежаны. Чёрт. А задача, оказывается, сложнее, чем я думал. Но я же, блядь, настырный. Что мне какие-то недовольные заспанные рожи жильцов и откровенные пожелания пройтись на хуй? Кофе уже давно остыл, когда я окончательно понимаю, что Снежана в этом подъезде не живёт и никогда не жила. Злость накапливается изнутри. Захотелось поиграть? Хорошо. А что насчёт остальных подъездов?.. Я, как последний придурок, обхожу все квартиры. Жильцы уже посмеиваются надо мной, а особо сердобольные женщины охают и предлагают посильную помощь во врачевании сердечных ран. Наконец, мне подсказывают номер квартиры в крайнем слева подъезде. В ней, по словам жильцов, живёт Снежана. Дверь открывает высокая тощая девица с пучком, болтающимся сбоку головы. — Снежана, тут к тебе какой-то красавчик припёрся, — кричит она вглубь квартиры. Слышится звук шагов. Рядом возникает копия первой девицы с той лишь разницей, что рыжая и лицо конопатое. — Вообще-то, я Жанна, но для тебя могу побыть и Снежаной, — хохочет девица и строит мне глазки. Я разворачиваюсь и выхожу из подъезда. Сажусь в автомобиль и со злости долблю кулаком по рулю. Меня развели как простачка. Наверняка смеялась надо мной до слёз. Скорее всего, она здесь и не живёт. Прихлёбываю остывший латте, не чувствуя его вкуса. Бес, ты конченый придурок. Тебя обвели вокруг пальца. Я смотрю на себя в зеркало заднего вида и смеюсь, представляя, как я выглядел со стороны. Как? Да как последний лох на всём земном шаре! Попадись же ты мне, Снежинка, хотя бы ещё раз! Нет, наверное, лучше наоборот: не встречать её случайно даже в своих мыслях. Ладно, по хрен, было забавно. Но мало, что ли, вокруг других смазливых мордашек?..Глава 3. Бес
Телефон оглушительно ревёт голосом Оливера Сайкса «Can you feel my heart?» уже второй раз за последние несколько минут. Ладно. Я всё же решаю принять вызов. Голова раскалывается после вчерашней вечеринки, закончившейся слишком поздно. Или рано? Пять утра — это рано или поздно, мать вашу? Не глядя, тыкаю принять вызов и еле выдавливая из себя хриплое «Алло». — Роман, доброе утро. — Ммм… Не могу вот так сразу определить по голосу, кто звонит. Отнимаю телефон от уха и читаю на дисплее «Куратор Анна». Ладно, послушаю. — Роман, мы же договаривались. — О чём именно, Анна Владимировна? Анна Владимировна вздыхает на том конце и начинает мне втолковывать: — Сегодня среда, лекции у Никольской. — Медуза? Анна Владимировна откашливается. А мне пофиг. Если сами преподаватели называют Никольскую Тамару Петровну между собой «Медузой», то что говорить о студентах, пусть даже таких великовозрастных, как я. — Я же… договорился с вами, Анна Владимировна. Обтекаемое слово «договорился». Читай: подмазал, заплатил, дал взятку, развёл. Да как угодно! Лишь бы по окончании нескольких лет заветная корочка лежала в моём кармане и мамочке не было стыдно за своего сына перед мужем. Моим отчимом по совместительству. — Договорился, Бесов. Поприсутствуй хотя бы на трёх лекциях за весь семестр. — Ммм… А сколько попыток у меня осталось? — Всего три, Бесов. И первая сгорит уже сегодня. — Ладно. Я буду, буду… Я сбрасываю вызов. Анна Владимировна была так любезна, что договаривалась за меня с преподавателями. Ну ещё бы… За те деньги, что я платил ей за посреднические услуги. Наверное, было проще купить «корочку» в подземном переходе. Но новому главе семейства, Леониду Павловичу, абы какая корочка не годилась. Непременно настоящая. И не с заочного отделения. Леонид Павлович любил подчеркнуть, что сам он днём учился, вечером работал и так далее и тому подобное. Уже надоело объяснять ему по десять раз, что в наше время образование не залог успешного будущего. Я, например, и без образования в жизни неплохо устроился. Ладно… Последний месяц, четвёртого курса. Потом даже у очников начнётся долгая производственная практика и защита диплома. Значит, сейчас всего-то нужно появиться в университете три раза. Голова тяжёлая. Празднование дня Рождения Антона, мягко говоря, затянулось. Попойка была знатная. Закидываюсь аспирином, хотя знаю, что не поможет. И набираю однокурсника, тоже каким-то чудом прибившегося на очное отделение. — Киря, здорово. — Здорово, Бес. Давно не виделись. Я закуриваю и открываю форточку, выпуская через неё дым. — Угу, давно. Мне тут Аннушка звонила. — Разлила масло? — фыркает приятель. — Что? — я не сразу понимаю о чём речь, но потом согласно киваю, будто приятель может увидеть мой кивок. — Сегодня лекции «Медузы»? — Да, — говорит Кирилл, на заднем фоне слышится шум многолюдного фойе, — я уже как штык здесь, торчу среди малолеток. А ты собираешься отбывать повинные три лекции? — Во сколько начало? — Через час, Бес. Поторопись. Час? Блядь… И почему кому-то надо быть такой принципиальной грымзой? Тебе же заплатили? Заплатили. Закрой глазоньки и бубни свои лекции с тетрадки. Но нет же… У Никольской есть пунктики, аж целых три. Поэтому я натягиваю рубашку и брюки, расчёсываюсь пятерней и покидаю квартиру. По пути в университет успеваю заскочить за стаканчиком чёрного кофе без сахара. Именно им я и собираюсь спасаться от головной боли. — Выглядишь дерьмово, — приветствует меня Кирилл. Мы с ним на пару — два двадцатичетырёхлетних лба среди студентов четвёртого курса. И лишь некоторым из них едва исполнилось двадцать один. Разница в возрасте между нами не так уж велика. Но иногда я чувствую себя лет на десять старше. Пока они треплются о новых стикерах в телеграм, я накидываю в своей голове примерную смету будущего проекта. То и дело прикладываюсь к стаканчику с кофе и злюсь, что нельзя закурить. Пальцы мнут сигаретную пачку, пока Медуза бубнит свою лекцию предмета «Финансы». Едва дожидаюсь окончания лекции и тороплюсь на выход, словно самый нерадивый студент потока специальности «Финансы и кредит». Да, блядь, мой будущий диплом о высшем образовании будет никак не связан с моей нынешней работой. Но плевать… Вываливаюсь в коридор из поточной аудитории и опрокидываю в себя последние кофейные капли, всовываю сигарету между губ и толкаюсь среди прочих студентов, стремясь к выходу. Рядом перебирает ногами Кирилл, рассказывая о своей работе. Мне оставалось всего каких-то пару десятков метров до выхода, как вдруг краем глаза уловил что-то знакомое. Чёрт. Привиделось, наверное. Но уже оборачиваюсь и выискиваю глазами. Блядь… Нет, не показалось. Точёная фигурка, затянутая в чёрное платье строгого офисного покроя, белокурые волосы, уложенные на затылке, пухлые губы с красной помадой. На меня налетает какой-то болван и недовольно бурчит, но мне пофиг. Снежинка… Надо же… — Ты чего застыл? — Да так, знакомую увидел. — Где? — вертит головой Кирилл. Я не отвечаю, двигаюсь следом за Снежаной. Меня тянет к ней словно магнитом. Держусь позади и жадно пожираю глазами то, что не удалось рассмотреть тогда, поздним вечером. Снежана поднимается на второй этаж и останавливается у окна на лестничном пролёте, отвечая на телефонный звонок. — Так, где твоя знакомая? — Вон там стоит, блондинка. — Преподша? — Кто? Она преподша? — удивляюсь я. — Ну, не совсем. Студентка магистратуры, временно заменяет одну из семинаристок. — Всё-то ты знаешь, — усмехаюсь я. — Мне, в отличие от тебя, не на все разводы бабок хватает. Приходится некоторые занятия посещать хотя бы раз в месяц. — Так она у нашей группы ведёт занятия? — Ага, банковский менеджмент. Банковский менеджмент. Кажется, скоро на семинарских занятиях этого предмета станет на одного присутствующего студента больше чем обычно. — О чём задумался, Бес? — Так, ни о чём. Как зовут преподшу? — Ты же сказал, что знакомая. — Пересекались пару раз в общественных местах, но близко незнакомы. — Снежана Булатовна. Повторяю про себя по слогам, катаю на языке, каждую букву. Снежана Булатовна. Эксцентрично звучит, но ей подходит. Теперь понятно, откуда у такой блондинки смуглая кожа, естественного цвета. Не идёт ни в какое сравнение с тем оранжевым загаром курочек-гриль из-под ламп солярия. Необычный разрез глаз, чуть вытянутый, немного азиатский… Смотрю на неё, а губы щекочет странным ощущением, словно их касается её легкое дыхание. — А где расписание пар? Кирилл смеётся: — Ты что? Решил стать примерным студентом? Тебе не в падлу? У тебя же контора своя, бизнес… — Надо же за четыре года хотя бы раз проявить должное усердие. Судьба будто нарочно расстилает передо мной ровную мощёную дорожку из жёлтого кирпича. Только ведёт она не в Изумрудный Город, а к одной красотке. Сегодня через полтора часа у группы «ФК-41» пары по предмету «банковский менеджмент». Всего один звонок ненаглядной Анне Владимировне, и номер телефона Снежаны уже забит в моей телефонной книге. Как хорошо, когда есть вот такие особы, не отягощённые моральными принципами. — Бесов, а тебе зачем этот номер телефона? Блядь, чтобы звонить, молчать в трубку и дрочить на звук голоса. Такой ответ устроит? Но вслух говорю иное: — Вы же обо всём договорились со всеми преподавателями, Анна Владимировна? Она быстро заверяет меня в этом. Ха. Беспокоится, что я пойду в обход установленного ею тарифа и собью цену? Так мне плевать… — Между нами. Номер нужен мне. Буду очень благодарен, — подчёркиваю слово "очень". Анна Владимировна любит благодарных студентов. И за купюру будет молчать, если только Снежана сама не будет пытать Аннушку денежным инструментом. Навряд ли… Красотка забыла обо мне, наверное, как только автомобиль скрылся из её поля зрения. Две с лишним недели назад. Семнадцать дней, поправляю сам себя. И едва не колочу себя по пальцам, чтобы не набрать номер телефона Снежаны, записанный на быстром наборе «звёздочкой». Одёргиваю сам себя, не звёздочкой, а снежинкой. До начала занятия я успеваю заскочить в кофейню и покупаю стаканчик карамельного латте. За несколько минут до начала семинара заветный стаканчик со снежинкой, нарисованной чёрным маркером на боку, появляется на столе временного преподавателя Снежаны. Временного? Плевать… Мне хватит. Я вытягиваюсь на стуле за столом, последним в ряду, и жду. Снежана появляется ровно через пятнадцать секунд после звонка. Сначала опускает свою сумку на стул и выкладывает письменные принадлежности на стол. Рука с блокнотом замирает над столом. Заметила латте. Наверняка сейчас почувствовала аромат кофе и карамели. Аккуратно отодвигает стаканчик на край стола и садится, даже не обводя взглядом аудиторию. Не обращая внимания на лёгкий гул, начинает перекличку, отмечая студентов в журнале посещаемости. Студенты не кочевряжатся, а отвечают вовремя и затихают. Оказывается, в группе ФК-41 аж целых четыре студента с фамилией, начинающимися с буквы «А». — Бабичева Анна? — Здесь. — Бахтияров, Белова, Бесов, — произносит вполголоса Снежанна. Видимо, это как раз категория вечно отсутствующих студентов, фамилии которых произносятся автоматически. И никому не приходит в голову осмотреть аудиторию на предмет их присутствия. — Бесов, — говорю я. Заранее предвкушаю, какое выражение лица будет у Снежинки, когда она посмотрит на меня. Бесов сегодня присутствует, — нарочно медленно произношу я, наслаждаясь произведённым эффектом. Она удивлена, да. Голубые глаза смотрят с недоверием, пальцы чуть сильнее стискивают простой карандаш. Улыбаюсь, говоря про себя: Привет, Снежинка. Не ожидала, что я найду тебя?Глава 4. Снежана
— Снежка, всего пять занятий… — Мария Львовна, я ведь даже магистратуру ещё не закончила, — пытаюсь отбиться я от просьбы. Весьма вяло и неубедительно, наверное. Потому что Мария Львовна с энтузиазмом вновь берёт быка за рога и поправляет меня: — Снежка, сколько раз можно говорить? Теперь просто Мария, — и она сама первой смеётся своей же шутке, добавляя чуть позже, — совсем скоро ты станешь частью нашего коллектива. Ты же остаёшься в университете, так? Так. Что тебе стоит подменить меня? — Мария, — вздыхаю я, — я же ещё не… — Знаю, знаю. Но и что с того? Я тоже начала вести занятия ещё до окончания магистратуры. Это распространённая практика. И потом, ты же по просьбе Кристины как-то заменяла её на занятиях. — Мария, так там всего второй курс. Я бы даже не назвала это полноценной заменой, я просто посидела на двух парах и собрала рефераты. А ты просишь побыть на занятиях у четвёртого курса! — И что? То же самое, — отмахивается Мария, — они, наоборот, поспокойнее будут. Все уже взрослые, что им с ума сходить? Или боишься, что укусят? — А на кафедре? — А на кафедре я уже обо всём договорилась! — бодро вбивает последний гвоздь Мария, — и насчёт проверок не волнуйся. Наверное, сейчас скажешь, если проверка… Все наши университетские в курсе, и о вышестоящих проверках мы всегда тоже узнаём заранее. Так что не переживай, всё будет отлично. Всего четыре занятия. Спросишь с них презентацию — минус два занятия, как минимум. А там уже отстающие с рефератами подтянутся. Делать ничего толком даже не придётся. — Хорошо, Мария… Я едва ли не добавляю отчество Львовна по университетской привычке. До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что, возможно, совсем скоро стану коллегой для тех, на кого смотрела с позиции студента. И я до сих пор студентка, вообще-то говоря. Но отказывать в просьбе — значит, получить заранее минус одно очко среди коллектива. Ладно, соглашусь. Тем более, группа "ФК-41", по разговорам, самая дружелюбная. — Отлично! Я всё скину тебе на почту. И ещё, Снежка, в группе есть студенты, числящиеся на особом счету. Я киваю. Понятно. Блатные местечки есть везде. — Много? — Нет, кажется, всего четверо. Три Б и одна П. — Что что? — Шучу-шучу… Не подумай ничего лишнего. Но фамилии студентов начинаются именно на эти буквы. Белова Александра, само собой. — Конечно, племянница ректора не может быть не в особом списке. — Да. А насчёт остальных тебя их куратор предупредит. Анна Владимировна. Анна Владимировна на самом деле предупредила меня насчёт особых студентов. Я сделала себе пометку, чтобы не забыть. В принципе, Мария Львовна была права: группа спокойная, дружелюбная. По крайней мере, первое занятие прошло без особых сюрпризов и лишнего выпендрёжа. Осталось всего три. Ничего сложного… Сегодня второе занятие у этой группы. Я не ожидаю никакого подвоха со стороны студентов, но едва держу себя в руках. Кажется, стоит случиться хоть небольшому эксцессу — и мой поезд окончательно сойдёт с рельсов, сорвавшись в обрыв. Как могу, выгоняю прочь из головы обрывки разговора с Михаилом, назначенным мне родителями в мужья. Да-да, двадцать первый век на дворе, а договорные браки всё ещё не вышли из моды. Во рту собирается горечь, которую я стараюсь вытолкнуть прочь. Нет, только не сейчас. Я автоматически раскладываю вещи на столе, даже не взглянув на студентов. Они и без лишнего напоминания снижают уровень шума и говорят чуть тише. Надо же, какие сознательные. Всё, как всегда. За исключением, забытого кем-то стаканчика кофе на преподавательском столе. Я осторожно отодвигаю стаканчик, борясь с соблазном. Тонкий картон обжигающе горячий, через прямоугольное отверстие на крышке в воздух поднимаются умопомрачительные ароматы кофе и карамели. Во рту сразу собирается слюна. Я вспоминаю, что в моём желудке с самого утра ничего не было, кроме нескольких таблеток от головной боли и минеральной воды без газа. Наверное, нужно заскочить хотя бы в университетскую столовую и купить дрянного растворимого напитка из пакетика «3 в 1». Я начинаю перекличку. — Бабичева Анна? — Здесь. — Бахтияров, Белова, Бесов… Это те самые пресловутые три «Б», о которых предупредила Мария Львовна. Я быстро произношу фамилии, словно на ускоренной перемотке. Но не успеваю перейти к следующему пункту в списке, как слышу мужской голос. — Бесов. В голове и без того с самого утра шумит, а после услышанного голоса и вовсе начинается дикая какофония. — Бесов сегодня присутствует. Я поднимаю глаза и смотрю на говорящего. Уже узнала этот голос, хоть разговаривали мы очень мало. За последним столом сидит Роман. Роман Бесов, как я теперь уже знаю. Тёмные глаза в упор смотрят на меня. Левый уголок губ ползёт вверх от лёгкой усмешки. Хорошо, — киваю я и опускаю взгляд на бумагу, произнося вслух фамилии оставшихся студентов. Глаза отыскивают буквы, губы сами произносят слова. Но, глядя на лист бумаги с ровными строчками, вижу только издевательскую усмешку на красивых губах и тёмный взгляд, прожигающий меня насквозь. Я уже тысячу раз успела себя обматерить за тот необдуманный, отчаянный порыв. Перед глазами начинает плыть, но не от слёз, а от того, что кружится голова. Я стараюсь прогнать головокружение и прошу одного из студентов настроить интерактивную доску, чтобы данные с монитора компьютера выводились на белую поверхность. На настройку убивается около десяти минут. Хорошо. Осталось не так уж много. — Кто хочет показать презентацию? Одна из студенток с готовностью выступает вперёд и начинает бойко тарабанить доклад на выбранную тему. Я кликаю мышкой по её просьбе, когда требуется сменить слайд. Студенты позёвывают: кто-то копается в смартфонах, кто-то слушает, кто-то активно изображает заинтересованность предметом. Телефон на столе вибрирует. Машинально открываю СМС от незнакомого номера. «Попробуй кофе, Снежинка. Он для тебя» Чёрт. Быстро гляжу на Романа, а он, похоже, за всё время, так и не сводил с меня глаз. Откладываю телефон в сторону, но вижу на экране следующее сообщение. «ВЫПЕЙ ЭТОТ ЛАТТЕ!» Пальцы сами набирают ответ: «Бесов, успокойся.» Похоже, всего два моих слова срывают предохранительную чеку с гранаты. Потому что следом на телефон сыплются сообщения одно за другим: «НЕ ЗЛИ МЕНЯ.» «Бери и пей сейчас же.» «Или я заставлю тебя это сделать.» До чего же самонадеянный. Сверлит меня своими тёмными глазами и вертит смарфон между пальцев, выжидающе глядя на меня. Я отправляю в ответ всего один символ: «?» Роман отвечает: «Я заставлю тебя его выпить» «И плевать, как это будет выглядеть со стороны.» «Мне на самом деле плевать.» «И ты это знаешь.» Последнее сообщение выбивает почву из-под ног. Не сразу соображаю, что студентка уставилась на меня повторяя: — Можно следующий слайд, пожалуйста, Снежана Булатовна. Я щёлкаю мышкой, замечая краем глаза движение за последним столом. Кажется, Роман Бесов собрался подниматься из-за стола, выразительно глядя при этом на меня. Чёрт… А с него станется. Он же такой… Не знаю какой. После короткого общения на ум приходит только одно «без тормозов». Я не хочу выглядеть посмешищем, поэтому послушно тянусь за стаканчиком и отпиваю горячую ароматную жидкость. Кофе тонкой струйкой скользит внутрь. От его тепла и сладкого аромата карамели неприятный звон в ушах становится тише, а окружающие звуки — громче. Телефон снова вибрирует: «Хорошая девочка, Снежинка». Бесов всё же встаёт из-за стола, чем оттягивает внимание всех студентов на себя, а не на мои полыхнувшие щёки. — Извините, но у меня возникли срочные дела. Я могу идти, Снежана Булатовна? — Идите, Бесов. Провожаю коротким взглядом его высокую фигуру. Полностью одет в чёрное: чёрный даже циферблат массивных часов на левом запястье. Облегчённо вздыхаю после его ухода и сосредотачиваюсь на занятии. Но проходит едва ли пять минут, как он начинает мне звонить. Телефон от вибрации медленно ползёт на середину стола. Я не отвечаю на звонок. Сыплются сообщения: «Выйди.» «Или я вытащу тебя силой.» «Жду.» Чёрт. Что за блажь нашла на него? И надо же мне было кинуться на шею тогда именно к нему. Приоткрывается дверь в аудиторию. Отворивший её стоит за дверью так, что его не видно ни мне, ни кому-либо из студентов. Но телефон на столе снова начинает вибрировать от входящего вызова. Чуть скрипнув зубами, я извиняюсь перед студентами, говоря что-то про срочный звонок, и прошу продолжить без меня. Едва успеваю выскользнуть за дверь, как Роман стискивает свои пальцы на моём локте: — Попалась, Снежинка? Он тянет меня за собой дальше по коридору. Открывает дверь пустой аудитории и вталкивает меня туда, закрывая за собой дверь. Я оборачиваюсь: — Что ты себе позволяешь? — А ты? Я смотрю на его бледное лицо с синеватыми кругами под глазами. Тёмно-карие, почти чёрные глаза в обрамлении длинных ресниц кажутся бездонными колодцами, вокруг которых пляшут тени. Роман поправляет взлохмаченные тёмные волосы пятёрней. Безнадёжно. Похоже, единственная расчёска, которой он сегодня пользовался — это и есть его длинные пальцы с аккуратными лунками ногтей. Я цепляюсь взглядом за тёмные волоски на запястьях, виднеющиеся из-под рукавов чёрной рубашки. Нарочно вырядился в чёрный цвет? Одет стильно, но выглядит смертельно уставшим. Будто работал безвылазно или… пил накануне. Он стоит так близко, что даже жгучей смеси запаха мужского парфюма, горького кофе и сигарет не перебить едва заметный душок спиртного. Бесов, отойди подальше. Не люблю запах выпивки. — Да что ты? В прошлый раз, кажется, он тебе не помешал кинуться ко мне шею с просьбой поцеловать тебя. — Я не просила! — Расскажи это кому-нибудь другому, хорошо? Только не тому, кого просила изобразить твоего парня. Роман тянется к моему лицу, чтобы заправить выбившуюся прядь. Я опережаю его жест и двигаюсь в сторону. — Стоять. — Да как ты?.. Он обхватывает меня за плечи и толкает к стене. — Чёрт! — вырывается из моего рта, когда лопатками касаюсь стены. — Скорее, Бес. Так меня называют приятели. Но из твоих губок я бы предпочёл услышать своё имя. — Ты с ума сошёл? Отпусти меня сейчас же. — Почему? — усмехается он. Аргументов у меня множество, но вслух говорю самый нелепый: — Ты студент, а я — преподаватель. Роман громко смеётся: — Самая невероятная отмазка, что я слышал. Снежинка, ты не преподаватель, всего лишь временная замена. Ты студентка. Ты так же обучаешься в этом университете, как и я. Разница только в том, что ты учишься на магистратуре, а я на бакалавриате. — Ты не учишься, Бесов. У тебя красная пометка среди преподавателей: не трогать — заплачено. — Теперь у меня появилась причина посещать все занятия по твоему предмету. — К счастью, их осталось не так уж много. Всего два, не считая того, что уже идёт. — Сто восемь, — бросает он мне в ответ. — Какие ещё сто восемь? Ты разучился считать? — Не-е-ет, Снежинка. Тридцать шесть квартир в подъезде, якобы твоём. В доме их всего три. В том самом доме, в котором ты будто бы живёшь. Я обошёл их все. Сказать, сколько затратил на это времени? Я скидываю его руки с плеч, обнимая себя ладонями. — Может быть, ты умеешь считать. Но если ты тогда не понял намёка, говорю тебе прямо: отстань. Я иду на выход из аудитории, цепляюсь руками за ручку, но Роман громыхает кулаком по двери, закрывая её: — Не так быстро, Снежинка. Я закипаю: — Может быть, тебе нравится твоя кличка, но у меня есть имя! Отойди. У меня идёт занятие. Я не привыкла страдать хернёй. — Да-а-а… Зато ты привыкла морочить голову болванам вроде меня, да? Я оглядываю его всего, чуть запрокинув голову: напряжён так, будто вот-вот сорвётся. — Бесов, ты психически неуравновешенный тип. Я стараюсь держаться подальше от таких, как ты. А сейчас убери руки с двери и дай мне выйти. — Даже не спросишь ничего? Снежинка? — Я не… — Плевать, — обрывает меня он, — мне нравится тебя так называть. Значит, я буду называть тебя именно так. — Что тебе от меня надо, Роман? Извинений? Хорошо, прости, пожалуйста. Я извинилась ещё тогда. Но продолжать знакомство я не намерена. — Я тебе ещё тогда сказал, что мне нужно. Роман убирает руку с двери, но лишь затем, чтобы быстро погладить меня по щеке и поддеть пальцами подбородок. Он быстро наклоняется, выдыхая мне в лицо: — Я хочу тебя. Быстрый поцелуй обжигает мои губы. Я дёргаюсь назад. Он меня не удерживает, открывает дверь, намереваясь уходить, но останавливается и бросает обернувшись: — А я всегда получаю то, что хочу.Глава 5. Снежана
Я выхожу в коридор сразу же за ним, будто я бантик, привязанный на ниточке, которым хозяин дразнит домашнюю кошку. Останавливаюсь у двери и перевожу дыхание, глядя вслед удаляющейся фигуре в чёрном. Бес… Надо же, как ему подходит. И как это всё не вовремя. Моя жизнь и без того напоминает дурной спектакль, в котором приходится играть отведённую роль. И мне не нужно вот это препятствие, возникшее словно из ниоткуда. Как чёрт из табакерки, услужливо подсказывает воображение. Стираю эту ассоциацию и возвращаюсь в аудиторию. До конца занятия остаётся не так уж много, а потом мне нужно сходить ещё на свои пару лекций. Сегодня — короткий день, и я вернусь домой ещё засветло. Найти бы тысячу и одну причину задержаться где-нибудь, но с некоторых пор моё свободное время — предмет пристального внимания родителей. В крайнем случае вмешивается ещё и Михаил Земянский, мой жених. Вспомнила взгляд его водянисто-серых глаз и спокойный голос: — Ничего компрометирующего и сумасбродного. Никаких вызывающих фотографий и провокационных постов в Instagram. Я никогда не страдала излишней активностью в социальных сетях и не выкладывала полуобнажённых фото, но после его слов захотелось сделать нечто из ряда вон выходящее. Чтобы Михаилу Земянскому стало очень-очень стыдно за свою невесту, выбранную им словно с витрины магазина красивых кукол. Стыдно, противно и мерзко. Хотя в его случае, наверняка сразу же активизировалась бы команда специалистов. Тех самых, что подготавливают его предвыборную кампанию в мэры, уничтожают без следа малейшие пятнышки на репутации и создают ему светящийся нимб ангела над головой. Едва раздаётся звонок, возвещающий окончание занятия, телефон вновь начинает вибрировать. Я бросаю взгляд на дисплей, почему-то думая, что снова названивает Бес, которому в голову взбрело что-то ещё. Но нет… сам Михаил Земянский, будь он неладен. Я выжидаю несколько секунд и нехотя отвечаю на звонок. Игнорировать нельзя. В прошлый раз я проигнорировала несколько звонков Михаила. И это стоило мне очень серьёзного разговора с отцом, Тахировым Булатом. — Добрый день, Снежана, — вежливо здоровается Михаил. Наверное, таким же тоном он здоровается с партнёрами по бизнесу. Ах да, совсем забыла, наша свадьба, запланированная на грядущее лето, не что иное, как сделка. У вас товар, у нас купец? Только в роли товара — Снежана. — Добрый день, — отвечаю я как можно спокойнее. — Как дела в университете? Нагрузка не слишком большая? Я мог бы… — Нет, спасибо, Михаил. Всё отлично. Я справляюсь. Мне даже доверили вести семинарские занятия у четвёртого курса… Земянский слушает не перебивая. Так и вижу его, сидящим в кресле: неизменный светло-серый костюм и белая рубашка, сшитые на заказ так, что даже он, крупный, высокий мужчина, кажется изящным атлетом. Наверняка одной рукой прокручивает мышкой на компьютере бесконечные столбики цифр. И точно: слышу клик-клик. Замолкаю, думая, что он не слушает меня вовсе, но Михаил тут же задаёт вопрос, наглядно демонстрирующий то, что он может и внимательно слушать, и заниматься, притом своими делами. — Я рад, что у тебя всё отлично. Хочу предупредить, что в конце декабря нам нужно будет вместе присутствовать на одном мероприятии. Неофициальном. Но все важные персоны города присутствовать. Не планируй ничего на последнюю декаду декабря. Не планируй ничего на последнюю декаду фактически означает, что меня едва ли не наручниками прикуют к батарее, а, возможно, нацепят ошейник с радиомаяком, чтобы знать точное моё месторасположение. — Мы встретимся на этой неделе и пообедаем в ресторане. Я введу тебя в курс дела. Потом тобой займётся стилист. Мы должны смотреться гармонично. Земянский так часто говорит «мы», словно надеется забетонировать меня в себя. Первое неофициальное мероприятие, на котором он должен будет появиться под руку со своей невестой, скорее всего, станет лишь отправной точкой в бесконечно длинной череде таких же. — В какой день недели, Михаил? — Скорее всего, в пятницу. Я позвоню тебе на неделе позднее и уточню. Отправить к тебе водителя, чтобы доставил тебя домой? — Нет, спасибо. Я могу добраться сама. — Хорошо. На нынешний момент ты вольна выбирать. Но после Нового года это станет вопросом необходимости и безопасности. В аудитории пусто. И я вдруг набираюсь смелости спрашивая: — Когда именно защёлкнется? — Не понял. — Не делайте изумлённый вид. Когда дверца клетки захлопнется окончательно? — Снежана, мы обсуждали это уже не единожды. — Да, без моего участия. Меня просто поставили перед фактом. Хотелось бы знать, сколько ещё свободного времени у меня в запасе? — Если мы не появились вместе ещё ни на одном из официальных мероприятий, это вовсе не означает, что ты вольна… — Я помню, Михаил. Но неужели так тяжело ответить на простой вопрос? Когда мне перекроют доступ кислорода и начнут его выдавать строго определёнными порциями? Мне хотя бы разрешат окончить магистратуру? Разумеется. Высшее образование — несомненный плюс для жены мэра. — Хорошо, а ещё я намерена остаться на преподавательской должности. Это тоже можно? Или из разряда недостойных занятий? Михаил вздыхает так тяжело, словно ему приходится иметь дело с маленьким неразумным ребёнком. Наверняка я для него именно такая. Мне едва исполнилось двадцать три, а ему в будущем году исполнится тридцать восемь. Звание самого молодого мэра ему уже обеспечено. — Снежана, если хочешь поговорить на эту тему, мы всё обсудим при встрече. Я стискиваю зубы, чтобы не послать его вместе со всеми далекоидущими планами. Я едва успеваю положить телефон на стол, как он вновь начинает звонить. На этот раз — Булат Тахиров. Папа не любит размусоливать тему и делать вид, что его интересует моя «блажь», как он называет упорное желание преподавать, а сразу переходит к делу: — Михаил Земянский уже поставил тебя в известность? — Да, я только что с ним разговаривала. — Я надеюсь, на этот раз ты не стала отнекиваться? — Нет, что ты. Я была рада услышать товарища Саа… ах, какого жениха! — Не передёргивай, Снежка. Терпеть не могу это прозвище. Ещё назвал бы Снежком. — Тебе же всегда нравился фильм «Кавказская пленница»? Отец игнорирует мой вопрос, но просит кого-то закрыть дверь и не беспокоить его. — Завтра вечером у нас в гостях будут мои друзья. — Очередные смотрины или кандидатура Земянского окончательная? Я не знаю, откуда во мне берётся столько наглости. Может быть, вина тому расстояние между мной и отцом? Мнимое чувство безопасности? Но отец грохочет кулаком по столу, возвращая с небес на землю: — Больше ни слова, ясно? Ты на машине? — Нет. — Возьмёшь такси. И не вздумай добираться на общественном транспорте. Ждём тебя с мамой не позже восьми. Отец отключается, а мне хочется зашвырнуть дорогущий телефон как можно дальше. В жерло кипящего вулкана, чтобы расплавился без остатка. Откуда во мне столько фонтанирующего чувства противоречия всем и вся? Мой взгляд падает на пустой стаканчик из-под кофе, на боку которого маркером нарисована снежинка. Бес. Ещё тебя мне не хватает для полного счастья.Глава 6. Снежана
Нет, разумеется, я не на машине. С некоторых пор. В конце октября на мой день рождения родители презентовали мне ключи новенькой от Audi A8. Поначалу я обрадовалась, хотя и прежняя машина, Toyota RAV 4 меня вполне устраивала. Радость от подарка была недолгой. Через три или четыре дня родители вдруг решили устроить ужин в семейном кругу, но с такой помпезностью, будто на нём собирается присутствовать сам князь Монако. Именно тогда меня и познакомили поближе с Михаилом Земянским. Нет, разумеется, я его знала, как знают прочие жители города тех, кто стоит у руля: из местного телевидения и новостных сводок. В моём случае знакомство было чуть более близким: отца с Земянским связывал перекрёстный интерес в бизнесе и некоторые проекты. Иначе говоря, в ресторане на днях Рождениях отца Земянский изредка мелькал, но ограничивался поздравлениями и каким-нибудь помпезным презентом, исчезая на долгое время. Поэтому я была удивлена, узнав, что Михаил Земянский вдруг решил побывать у нас дома. Новость мне сообщили так, как сообщают, что у любимого питомца заболел живот и ему дали лечебные капельки. Не беспокойтесь — не беспокойтесь, это лечится и скоро пройдёт. В моём случае — не пройдёт. Видите ли, в конце будущего года должны состояться очередные выборы в мэры города. Разумеется, Земянский собирался в них участвовать и уже активно готовился. О, он начал готовиться еще тогда, когда прочие кандидаты даже не думали отрывать свои задницы от кресел фешенебельных ресторанов. На счету у Земянского уже сейчас был восстановленный детский садик, обновлённый спортивный комплекс в одном из районов города, несколько детских площадок, построенных там и сям. А судя по рассказу отца, последним плюсиком к карме Земянского в глазах жителей города стала вновь запущенная хлебопекарня. Ангел во плоти, не иначе. Оставалась маленькое «но» в погоне за карьерой Михаил Земянский не успел обзавестись женой. Женой он не обзавёлся, но наверняка имел не одну любовницу. Не верилось, что этот холёный, видный мужчина около сорока тосковал вдали от женского общества. Почему одна из его расфуфыренных подстилок не годилась на роль жены будущего мэра города я так и не поняла. Но факт остаётся фактом: Земянский обратил внимание на единственную дочку одного из своих партнёров. Булат и Марина Тахировы были так польщены, что поспешили обрадовать свою дочурку. Земянский выбрал себе жену словно племенную кобылу из ряда таких же: красива, стройна, послушна, ни в чём криминальном или порочащем честь замечена не была. Годится? Вполне. Возможно, были ещё какие-то факторы, но мне Земянский перечислил именно эти причины, плюс-минус ещё парочку. Закатить истерику там же, за столом, уставленным дорогой посудой и изысканными блюдами, я не успела. Михаил Земянский ретировался так же быстро, как и появился. А вот моим родителям пришлось выслушать немало. Вернее, одной родительской половине: маме. Потому что отец сказал как отрезал, что вопрос уже решённый. — Мама, это невозможно! — Почему? Михаил очень достойный мужчина. С ним ты будешь как за каменной стеной. — Да хотя бы потому что у меня уже есть любимый мужчина! Не самая благоприятная обстановка наконец-то объявить, что в скором времени собираешься жить совместно с мужчиной, но уж как вышло. — Вот как? И кто же твой избранник? — мама была спокойной и выслушала меня так внимательно, что у меня внутри шевельнулась мысль: уж она точно на моей стороне и не позволит вершиться такому сумасбродству. — Женатый и с ребёнком? — брезгливо поморщилась мама, выслушав меня. — Нет, мама… Ты меня не слушала, что ли? С Сашей я познакомилась, когда они уже разошлись с женой, ждали только бумаг о разводе. — Это всегда слишком сложно. — Ничего сложного, мам… Я как могла, попыталась подробнее рассказать маме о нас… С Сашей я познакомилась случайно. Как-то утром я забежала в любимую кофейню за стаканчиком кофе. Бариста уже знал мои предпочтения и каждое буднее утро на стойке в восемь ноль-ноль меня уже дожидался заветный стаканчик. Так и в тот день. Правда, я немного припозднилась из-за пробок, но, увидев на стойке стаканчик, схватила его не думая. Бариста Алексей успел только рот открыть и тут же захлопнул его, выразительно стрельнув глазами в левую сторону. Я повернулась в указанном направлении. Молодой мужчина с улыбкой смотрел, как я пью кофе. — Это был его кофе, — подсказал бариста. — Простите. Я всегда заказываю такой же, но сегодня опоздала. — Ничего страшного, пейте. По всей видимости, он вам сейчас нужнее, чем мне. Я — Александр. Для друзей и близких — просто Саша. Саша оказался приятным собеседником и, честно, признаться, его внешность тоже располагала к себе. Высокий, широкоплечий. Было понятно, что посещает спортзал и следит за собой: аккуратная бородка, стильная причёска. Серые глаза озорно искрились от лёгкого, непринуждённого смеха. Саша проводил меня до парковки, а на следующее утро ждал меня в той же кофейне с двумя стаканчиками кофе: для меня и для себя. Разговор у нас складывался легко, общих тем было немало. Отношения завязались очень быстро. Саша с самого начала не стал скрывать, что у него есть дочка Алёнка, которой едва исполнилось четыре года, и что он разошёлся с женой Аней. Саша ждал только бумаг о разводе. Брак, по его словам, был не особо желанен для обоих: банальный залёт и желание родителей как можно быстрее замять то, что девчонке на момент беременности едва исполнилось восемнадцать. Они промучились в браке четыре года с постоянными скандалами, взаимными упрёками и разбежались. Сейчас Саше было двадцать девять. Меня многое в нём подкупало: и откровенная честность, и галантность, и постоянное внимание, когда небольшими жестами говорится гораздо большее, чем дорогими понтами и кичем. Я чувствовала себя так, словно в моей жизни появился тот самый принц, способный сделать жизнь ярче и вкуснее. Нежность и забота со стороны Саши окутывали с ног до головы словно мягкий тёплый шарф. Даже квартира-студия Саши, которую он снимал, была уютной и светлой. Полгода мы купались в обоюдной любви и счастье. Знакомить его с родителями я не спешила: нам и без того было чудесно вдвоём. Я принимала его таким, какой он есть со всеми нюансами: иногда Аня оставляла ему их дочь, и мы гуляли втроём в парке. В принципе, даже с бывшей женой мы не скалились друг на друга, а мирно здоровались: у неё уже был роман с каким-то новым мужчиной… И тут, когда мы с Сашей, наконец-то решили жить вместе, родители меня огорошили тем, что сосватали меня за какого-то чужого мужчину!***
Мама выслушала меня и задала несколько вопросов, а через несколько часов папа уже рассматривал биографию Саши едва ли не под микроскопом, навесив на него ярлык «нищеброд». — Что у него за душой? Красивая тачка и модные шмотки? — У Саши есть квартира в новостройке. Но ремонт там будет закончен не раньше следующего лета… — Да? А теперь сравни его с Михаилом? Мама сидела в кресле и поддакивала. Меня проняло злостью: — Папа, если тебе так хочется породниться с Земянским, может быть, разведёшься с мамой и выдашь её замуж за Михаила? Нет, а что? Не зря же она себе ринопластику сделала недавно и ботокс вколола. Подумаешь, всего на три — четыре года старше, чем Михаил… Я думала, что мне устроят выволочку после моих слов, но отец лишь сжал челюсти и откинулся в кресле: — А про его жену с ребёнком ты не забыла, а? — Они разошлись, — твёрдо ответила я. — Не-е-ет, маленькая моя. От женщины с ребёнком так просто не уходят. Не все, по крайней мере. Ты его так красочно расписала: и благородный, и заботливый, и внимательный… Мистер-идеал. И вдруг разводится с женой, оставляя любимую дочку?.. Нет. Не нравится мне этот пижон с твоих слов. Хочется самому взглянуть на него. Давай пригласим его в гости? Поговорю с ним по-мужски. Сегодня уже поздно для душевных бесед, завтра я занят. Давай послезавтра, идёт? — Я позвоню Саше. Дозвониться до Саши я смогла только к вечеру следующего дня. — Крошка моя, прости… Я немного занят. Жена дочку у бабушки оставляла на выходные. Наверное, съела что-то не то наша малышка. Я сейчас здесь… Вернусь, поговорим. Я положила трубку и постаралась не накручивать себя лишний раз, обращая внимания на слова «жена» и «наша малышка». Чёрт… Дочурка не перестанет быть общей только оттого, что родители разошлись ведь так?.. Саша вернулся, как и обещал, через несколько дней. Я кинулась ему на шею, но он мягко отстранил меня: — Снежана. Нам нужно расстаться. Не стану тебе врать. Мы с Аней… снова сблизились за последнюю неделю. И я не из тех, кто будет сидеть на двух стульях сразу… Я даже не стала слушать, что он ещё собирался мне сказать. Поначалу подумала, что в этом замешан отец. Но когда услышала папин нетерпеливый вопрос: — Собирается твой суженый с родителями своей девушки знакомиться или зассал?.. Я поняла, что папа, увы, тут ни при чём. Это полностью решение Саши. К сожалению, наш красивый и нежный роман оказался недолговечным.Глава 7. Снежана
Родители не скрывали облегчения оттого, что препятствие в виде Саши самоустранилось. Отец был так великодушен, что даже не стал ухмыляться, говоря, что он оказался прав. А внутри меня серой кляксой разливалось уныние и какое-то отчаяние: казалось, мир сужается вокруг клеткой. Рита, подруга, только фыркнула: — Не вижу причин унывать. Это же Земянский, Снеж… Земянский! Да ты с ним будешь жить, не хуже чем московские жёны олигархов на Рублёвке. Заскучаешь — заведёшь себе роман с каким-нибудь охранником или водителем. Но, думаю, до этого не дойдёт. Мужчина он видный и явно способный. От слов Риты стало только хуже. Я представить себе не могла, что придётся с ним ещё и постель делить одну на двоих. И по утрам я буду просыпаться не от ласковых поцелуев Саши, а от ощущения чужой тяжелой руки на талии. — Ладно, не кисни. Давай сходим развеемся? Посидим в милом ресторанчике, поболтаем, отбросим в сторону унылое настроение. Я согласилась и пришла даже раньше положенного. Но воздух в зале казался душным, свет, отражающийся от хрустальных люстр, слепил, а звон посуды раздражал неимоверно. Я встала и поспешила на выход, остановилась в курилке на мгновение, чтобы запахнуть шубку и увидела Сашу. Он неторопливо шёл по дорожке к входу в ресторан, разговаривая с кем-то по телефону. На губах, как всегда, играла лёгкая улыбка, украшающая его лицо, делающая его особенно красивым. Я почувствовала, как пол плавно уходит из-под ног и, обернувшись, кинулась к стоящему в курилке парню с нелепой просьбой. Мне больше всего не хотелось, чтобы Саша видел меня расстроенной и разбитой. Пусть увидит, что мне есть с кем провести время, хоть это и не так. Но выглядеть жалкой, брошенной и сильно скучающей по нему не хотелось совсем. Парень мгновенно включился в игру и так рьяно, что его напор смёл в стороны все преграды. Краткий миг забытья, когда вдруг всё остальное сделалось незначительным. Опьяняющий поцелуй с горьким привкусом дыма от сигарет. Сладкий и такой нужный мне в тот момент… Парень не просто включился в игру, но по всей видимости, захотел продолжения, не желая отступаться. Стоило лишь немного подыграть ему. После того как его автомобиль выехал из двора, где я никогда не жила, я выждала еще минут десять для верности, а потом вызвала такси, чтобы вернуться домой. Нет, я не верила в то, что Роман придёт по этому адресу на следующее утро. Не верила, вообще, что увижу его когда-нибудь. Какие шансы встретиться у двух случайных людей в городе с миллионным населением? Крайне ничтожные. Но этому наглецу удалось схватить удачу за хвост и оседлать её. Иначе как объяснить его присутствие здесь, в университете? Роман Бесов… Самоуверенный и наглый до безобразия. Надо же, запомнил, что я сболтнула про карамельный латте и принёс именно его. Пальцы постучали по стеклу смартфона. Закинуть номер Романа в чёрный список, чтобы не смог дозвониться? Вспомнила его тяжёлый взгляд, который ощущала всей своей кожей… Не стоит. Разозлит его ещё больше и непонятно, что он выкинет в следующий раз. Не отдавая себе отчёт в том, нужно ли мне это, я сохранила номер Романа в телефонную книгу под именем «Бес». Вечером квартира встретила меня, как всегда, приятным полумраком и тишиной, только аквариум светился бледно-зелёным в темноте зала. Напряжение последних дней сказывалось лёгким головокружением. Я повернула барашки кранов в ванной комнате, наполняя ванну горячей водой. В воздухе сразу же повисли капельки пара и платье начало липнуть к телу. Я зацепила с бара бутылку красного вина и высокий бокал, включила проигрываться на телефоне любимый плей-лист треков Ludovico Einaudi и погрузилась в воду. Прикосновения горячей воды к обнажённой коже — снаружи, и струйки холодного вина, скользящие внутри. Обе жидкости обжигают, но каждая по-своему. Вместе они образуют чудный тандем, от которого тело расслабляется, и голова становится немного легче, чем до этого. Мелодичные переливы сменяют один-другой, вода понемногу остывает — добавляю ещё немного горячей и подливаю себе вина. Внезапно трек обрывается и слышится типичная трель сотового телефона. Несколько секунд раздумываю отвечать на вызов или нет, потому что номер мне незнаком. Потом всё же тянусь за телефоном и делаю пару глотков вина. — Вечер добрый, Снежинка. — Бесов? — Давай договоримся? Либо Бес, либо Роман. Не надо звать меня по фамилии, как одного из студентов. Роман, как всегда, напорист, в голосе слышится вызов. Я вздыхаю и ещё раз смотрю на номер телефона на дисплее: — Звонишь с незнакомого номера? — А ты уже запомнила мой номер? — Нет. Просто записала. Люблю знать, кто мне звонит. — Я звоню тебе со второго номера. Подумал, вдруг ты закинешь тот в «чёрный список» и не станешь отвечать. — Честно, была такая мысль, — признаюсь я. — Но ты этого не сделала. Почему? — Потому что тогда бы ты начал звонить со скрытого номера или с запасного, как сейчас. Есть ли тогда смысл в «чёрном списке»? — Молодец, правильно рассуждаешь. Нет никакого смысла бегать и прятаться от меня. Всё равно поймаю, — усмехается Роман и чиркает зажигалкой, — я покурю? — Почему ты об этом спрашиваешь? Ты же находишься не рядом со мной, кури сколько угодно. А я представляю, что ты рядом. Настолько реально всё перед глазами, что даже спрашиваю. Записала мой номер, хорошо. Но ответь на вопрос, Снежинка. — На какой именно, Роман? — Под каким именем ты меня записала в телефонной книжке? Только честно? — А если совру? — Ты же хорошая девочка, Снежинка. Очень хорошая, как ты сама сказала. Порадуй меня. Я ставлю бокал на бортик ванной и зажимаю телефон плечом. — Чёрт! Телефон выскальзывает. Я едва успела подхватить его мокрыми пальцами у самой поверхности воды. — Что случилось? Странные звуки… И ты так соблазнительно ругаешься. — Тебе лучше отключиться, Бес. Иначе я утоплю свой телефон. — Утопишь? — резко выдохнул Роман, — ты плещешься в ванне? — Водные процедуры. Понятия не имею, почему я ещё не отключилась. Может быть, выпитое вино и горячая вода сделали своё дело? И вопреки здравому смыслу я наполняю ещё один бокал, стукнув горлышком бутылки о край бокала. — Чем ты так подозрительно гремишь, Снежинка? Я отпиваю немного вина из бокала. — А ты догадайся, Бес. Ты же смышлёный. Он смеётся в ответ: — Я бы хотел, чтобы ты перестала быть такой холодной, Снежинка. Расслабься… У тебя есть вино? Выпей немного вина. — Уже… — Чёрт. Несколько бокалов вина и ванна. Ты в ней… Это чересчур. Ты меня убиваешь. Голос Романа изменился, стал чуть более низким с частым придыханием. Мне в лицо бросился жар. Что я творю? Флиртую по телефону с этим сумасбродом?.. — Свечи? Пена? И какое именно вино? — продолжает допытывать меня Роман. — Ни свечей, ни пены. Красное вино. — Блядь. Я бы мог притвориться, что меня почти не взволновали твои слова, если ты спряталась под шапкой пены. Но через прозрачную воду в ванне видно всё. А на тебе же совсем нет одежды? Я смеюсь: — Может быть, ты принимаешь ванну в одежде, Роман, но я… Вовремя перехватываю слова. Похоже, хватит пить. Начинаю вести чересчур откровенные беседы. Роман просит внезапно севшим голосом: — Продолжай. Просто скажи мне это, Снежинка…Глава 8. Бес
Грёбаных полтора месяца на автопилоте. Тогда, поняв, что Снежана щёлкнула меня по носу, я посмеялся, подумав: похуй, мало ли других красоток? Не она — так другая, сговорчивее и раскрепощённее. А вот оказалось — ни хрена. Других много — да, и пофигуристее, и пообъёмнее в нужных местах. Та же Ленка из разряда: всегда готова, когда надо. И всего-то нужно запустить руку в декольте и как следует примять упругие полушария, сжать ягодицы какой-нибудь девицы и долбиться в неё до одури, выбивая из себя назойливые мысли. Вытряхнуть себя и вывернуть наизнанку. Но… Блядь, не знаю, что со мной сделала эта сучка Снежана. Но после нескольких поцелуев я чувствую себя так, словно она этими поцелуями заговорила меня, запустила вирус в кровь. Хожу как прокажённый, а в черепушке вертится одно и то же на бесконечном повторе. Днём, вечером, ночью, утром. Особенно утром, блядь, когда просыпаешься с чисто физическим стояком, а он становится невыносимо каменным от одной-единственной мысли о ней. Хочется аж до сильной рези. И сбросить напряжение получается лишь на время. Зараза въелась мне под кожу и отравила собой. За эти грёбаные сорок шесть дней я возненавидел всех сучек с платиновым блондом. Потому что в каждой из них мелькал призрак, отдалённо напоминающий Снежану. Я, словно одержимый, двинулся на ней до такой степени, что кончал, только представляя её вместо той, что находилась подо мной или на мне. Ни пьяный угар, ни курево не помогали — лишь зависал на время и ещё больше тянуло перевернуть вшивую планетку кверху дном, чтобы стрясти с неё всех людишек и выкинуть в сторонку, оставив лишь её. Но сейчас, когда она вдруг возникла в моей жизни, я чувствую себя как торчок, сжимающий трясущимися пальцами желанный пакетик с наркотиком. Поглотить всё разом, насытиться или оттянуть сладкий момент? Посмаковать вкус победы? Она ещё не знает, во что вляпалась. Не отстану, пока не попробую её всю. Много, долго, жадно… Чёрт. Набираю номер телефона, уже выучил эти цифры наизусть. Гудки. Не возьмёт трубку? Спрячется? Хрена с два! Лучше ответь или в следующий раз уволоку насильно. Она отвечает и меня простреливает такая радость, какую я не испытывал уже давно. Может, никогда так не радовался простому разговору по телефону и обычным фразам. Обычным? Нет, ни хрена подобного. Мне нравится, как мягко звучит моё имя, когда она его произносит. Хочется улечься головой ей на плечо и, чтобы она, перебирая волосы, шептала мне его прямо на ухо. Не сбрасывает вызов — и то хорошо. Не могу удержаться от того, чтобы закурить. Причина проста — некуда девать руки и хочется занять пальцы хоть чем-нибудь. Голос Снежаны чуть более расслабленный и томный, как после сна или долгого отдыха. Потом слышу всплеск и ругань. — Тебе лучше отключиться, Бес. Иначе я утоплю свой телефон. Едва не поперхнулся сигаретным дымом и выкинул окурок. Снежинка плещется в ванне. Воображение подбрасывает мне картину одну другой жарче. Мне срывает крышу напрочь от вопроса, вгрызающегося в мозг: какого цвета ареолы её сосков? Скорее всего, коричневатые, потому что кожа смуглая. Чёрт. Я просто раскрашиваю картинки в своей голове, а возбуждение уже заставило кровь забурлить и прилиться к члену. — Блядь. Я бы мог притвориться, что меня почти не взволновали твои слова, если ты спряталась под шапкой пены. Но через прозрачную воду в ванне видно всё. А на тебе же совсем нет одежды? Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу, пытаясь охладить свой пыл. Но хрена с два это получается. Она смеётся: — Может быть, ты принимаешь ванну в одежде, Роман, но я… Меня едва не подбрасывает на месте в воздух, как мячик. Что она со мной делает? И ведь нельзя сказать, что чересчур откровенно. Это всего лишь тонкий, едва заметный намёк. Но мне хватает и этого, чтобы я осатанел и послал всё в пекло. Удерживаю телефон левой рукой, а правой уже сжимаю твёрдый член, двигая рукой вниз по нему. — Продолжай. Просто скажи мне это, Снежинка… Дыхание становится резким и прерывистым, едва сдерживаюсь от стона, слыша её голосок: — Ты наглый до безобразия, Бес. Говорящая у тебя кличка. И фамилия тоже. — Даа.. Ммм… Почему замолчала? Мне нужен твой голос. Прикусываю губу, приглушая непрошеные стоны. — Не молчи, Снежинка. Расскажи что-нибудь? — Ты так тяжело дышишь. Я даже не хочу думать, что ты там вытворяешь. — А ты представь. Просто представь на минутку. Как думаешь, а? — Не хочу ничего не слышать. Я лучше… — Я могу тебе в красках описать всё, но тогда ты точно сбежишь за горизонт. Слова даются мне с трудом. Ощущения такие, будто я не мастурбирую, а лезу на Эверест, сдерживаясь из последних сил, чтобы не рухнуть вниз. — Как кофе? Понравился? Любишь латте или просто сболтнула первое, что пришло на ум? — Нет. Ты меня подловил. Люблю кофе. Ни одно не начинается без него. И карамельный латте люблю. Люблю… Охренеть, как же сладко звучит. Я остервенело двигаю рукой и чувствую, что оргазм уже подкрадывается ко мне, осторожно пощипывая пальцами кожу. Спускается всё ниже и ниже по позвоночнику горячей волной. Сегодня кофе… не остыл? — Нет, не успел. Был горячий. Был горячий? Блядь, это я горячий, обливаюсь потом, слушая спокойный голос Снежинки. Меня несёт прочь только от звука её голоса. И с таким же успехом я мог бы двигать рукой на предельной скорости просто слушая, как она зачитывает вслух состав продукта на упаковке. — А ты пьёшь кофе? — Да. Ещё немного и меня точно накроет волной. А если представить, что не только я… Нет, её голос спокоен и дыхание ровное, но если просто представить… На какую-то долю мгновения представить, что и она, слушая меня, опускает руку к развилке между ног и касается себя там, где пульсирует быстро и сладко. Блядь. Меня прошибает насквозь сильным оргазмом. Скопившееся возбуждение выстреливает горячей струёй на пальцы. Я так сжимаю губу зубами, что прокусываю её. Я чувствую привкус крови во рту, но всё равно не могу удержаться от стона. Отодвигаю руку с телефоном подальше. Меня сплющивает о холодное стекло. Рубашка прилипла к телу и затухающая пульсация заставляет содрогаться всем телом, исторгая из себя последние капли. Перевожу дыхание и слышу в отдалении её вопрос: — Какой? — Ты про кофе, Снежинка? — Да, а про что же ещё? — Чёрный без сахара. Но сегодня мне понравился и вкус латте. С твоих губ. Какой кофе ещё любишь? Просто напиши. А я попробую их все. Снежинка усмехается: — Мечтай меньше. Спокойной ночи, Бес. Она отключается. Не просто сбрасывает вызов, но отключает телефон, не выслушав даже ответного прощания.Глава 9. Снежана
Впервые за долгое время я пропускаю занятия в университете. Звоню предупредить, что не приду на пары, а знакомые преподаватели согласно кивают: да-да, конечно, Снежана, если обстоятельства вынуждают… Уточняю, что семинарские занятия у ФК-41 проведу, как и обещала. Тем более что их осталось всего два. Надеюсь, что Бесову надоест меня доставать телефонными звонками. Но судя по их количеству — ещё не надоело. Мне кажется, что телефон сейчас взорвётся. Ему что, больше нечем заняться? Хотя, сама виновата отчасти. Не надо было с ним вчера разговаривать, лёжа в ванне. Такому, как Бес, достаточно всего одного долгого взгляда, чтобы он решил, что пользуется особым расположением. А если учесть мой прошлый глупый порыв и вчерашнюю беседу… Чёрт. Не надо было, да. Не надо было. Но так хотелось отвлечься и переброситься парой фраз с кем-нибудь другим, вне привычного круга общения. Болтать о ерунде и не задумываться о том, в какой абсурд превращается моя жизнь. Голос у Бесова — мелодичный, но иногда становится ниже, когда он начинает фривольничать или заявлять о своих желаниях. Слушать его голос было приятно, даже несмотря на то, что он разговаривал так, словно задыхался и курил так жадно, будто пытался наполнить дымом всего себя. Перед глазами он всегда предстаёт именно так: весь в чёрном, окружённый сизоватыми клубами дыма. Открываю наугад одно из его сообщений: «Ты назвалась хорошей девочкой, Снежинка. А хорошие девочки не прогуливают занятия.» Чёрт… Теперь он узнал расписание моих занятий и будет караулить меня в университете каждый день? Он начинает меня пугать. И, сама себе противореча, как смертник, вышагивающий вслепую по минному полю, отправляю ему ответ: «Я соврала, Бес.» Я отправляюсь гулять по бутикам одного из торговых центров города. Брожу среди света софитовых ламп и дизайнерских шмоток. Выбираю себе платье, перемерив целую гору. Я выхожу с бумажным пакетом и, спускаюсь с третьего этажа на эскалаторе, замечаю краем глаза знакомую фигуру. Ошиблась или нет? Подхожу ближе и не могу поверить своим глазам. Бывшая жена Саши, Анна сидит на диване в торговом центре и самозабвенно целуется с каким-то мужчиной. Та самая Анна, с которой Саша вновь сошёлся. И не ради дочери, нет. Но потому что они с Аней снова сблизились. Похоже, что Анна сблизилась не только с Сашей. Я сжимаю смартфон пальцами. Горечь едкой каплей скатывается по языку в горло. Сфотографировать и отправить Саше? Нет, это было бы низко, подло. И выглядело бы так, словно брошенная девушка всеми правдами и неправдами пытается вернуть мужчину. Я просто стою и наблюдаю. Чёрт. Эти двое выглядят такими счастливыми в своей непосредственности. Словно им обоим плевать на всех, на всё, на весь окружающий мир. К чему им мир, если они видят его в глазах друг друга? Поцелуй прерывается, лёгкая улыбка на губах обоих. Я всё же не выдерживаю и подхожу. — Привет, Аня. Она отрывает взгляд от своего спутника и кивает мне немного удивлённо. Да, мы с ней здоровались, но всегда при Саше и их дочери. Но почему-то она не выглядит смущённой. Немного неловко чувствую себя я, но не она. Почему так? — Привет. Как дела? — наконец, отвечает она. — Спасибо, неплохо. Можно с тобой поговорить? Она пожимает плечами: — Да, конечно, — и обращается к своему парню, — Вадим, займи нам столик в "Шоколаднице"? Хочу немного перекусить. Вадим кивает и удаляется, мельком осматривая меня перед уходом. Аня поправляет длинные тёмные волосы и вопросительно смотрит на меня. — Кажется, ты хотела о чём-то поговорить? — Хотела. Ты ведёшь себя так непринуждённо, словно ничего из ряда вон выходящего не происходит. Аня немного хмурится: — Я не знаю чего-то, что знаешь ты? Что-то с Александром? Я цепляюсь сразу же за её обращение. Звучит официально и претенциозно. Но даже немного радует, что для неё он Александр, а для меня Саша, Сашенька… — Наверное, ничего. Пока ничего. Но он явно не обрадуется, узнав, что ты встречаешься ещё с кем-то? Аня улыбается: — Не понимаю. Нет, честно… Вы что, поругались и ты винишь в этом меня? Извини, но как мои отношения с Вадимом влияют на твои с Александром? Святая невинность. Так искренне недоумевает. Я решаю сказать прямо. Может, она на самом деле не понимает намёков? — То есть ты считаешь, что ничего зазорного в этом нет? Вновь сойтись с мужем и крутить шашни за его спиной с кем-то ещё? — Стоп — стоп — стоп, — машет мне рукой Аня, — сошлись? О чём ты, Снежана? Мы расстались больше полугода назад. Да, он оставил нам с дочкой однушку, мы с Александром видимся изредка. Всё-таки Алёнка его дочь и любит папу. Но сойтись снова? С ним? С этим самовлюблённым индюком? Совет да любовь вам, а я свою уже нашла. — Я не понимаю. — Это я не понимаю, что за нелепые претензии ко мне? Сошлись, ха! С чего ты взяла? — спрашивает она меня. Я медленно понимаю, в чём дело. Наверняка сейчас на мне лица нет. Аня всматривается в моё лицо: С тобой всё хорошо? Ты как-то побледнела? Ты не беременна, случайно? — Нет, я не беременна, Аня. Но… как? Аня лезет в сумку и протягивает мне шоколадную конфету: — Съешь, а то у тебя такой вид, будто вот-вот упадёшь. Видя, что я не реагирую, она разворачивает конфету и насильно всовывает мне в руку улыбаясь: — Благодаря Алёнке, у меня в сумке всегда найдётся чем перекусить. Но ты не ответила. С чего ты решила, что я вновь сошлась с Александром? Это он тебе так сказал? Я киваю, понимаю, что должно быть, выгляжу жалко, но отвечаю чисто машинально: — Саша сказал, что Алёнка заболела… — Да, её моя мамочка накормила до отвала котлетами из свиного фарша. Алёнка переела жирного, её тошнило два-три дня, но ничего серьёзного. Было дурное самочувствие, но что с того? — Саша сказал, что Алёнка болела почти неделю. Что за то время, что вы были с дочкой рядом, вы снова сблизились и решили сойтись. Чёрт… Звучит так жалко. А Аня решат расставить все точки над i, чем добивает меня окончательно: — Какая неделя? Враль… Три дня мы были у мамы, потом он привёз нас обратно в город. И всё на этом. Я, вообще, в последнее время его очень редко вижу. Бегает, суетится. Весь в заботах, говорил что-то о проблемах с работой. И больше ничего. А тебе, значит, сказал, что со мной сошёлся? — Спасибо, Аня. Я пойду… Извини, что набросилась. — Да не за что, Снежана. Всего хорошего! — И тебе. Как во сне, я медленно иду прочь. Слёзы обиды и непонимания закипают на глазах. Почему он соврал? Не хотел говорить правду? Но ведь всё было так идеально до нашего расставания. Почему решил прикрыться бывшей женой и дочкой? Стоп. Аня сказала, что у Саши проблемы с работой? Мои родители здесь ни при чём, уверена. Отец бы сказал прямо. Так же, как не стал тянуть с решением познакомиться с Сашей поближе, когда только узнал о его существовании. Проблемы… Меня озаряет: какая же я глупая! Кажется, я догадываюсь, кто одним движением мизинца может создать кучу проблем практически любому. Михаил Земянский, чтоб тебя. Я включаю телефон и звоню Михаилу сама. Игнорирую кучу сообщений от Беса и десятки уведомлений о пропущенных звонках от него же, а ещё от родителей. Земянский отвечает практически мгновенно: — Снежана. Может быть, в следующий раз будешь держать сотовый телефон включённым? — Я отключила телефон, чтобы отстающие студенты не надоедали перед сессией. — От этой проблемы можно легко и быстро избавиться. Моё горло издаёт какой-то странный звук. Вот он, специалист по устранению лишних препятствий на пути к желанной цели. — Как именно, Михаил? — Один звонок — и никакой лишней нагрузки. Я глубоко вдыхаю, чтобы не лопнуть от злости раньше времени. — Исключено. Это моё хобби. Эт профессия приходится мне по душе. И я не хочу из-за нескольких звонков лишать себя удовольствия. — Хорошо. Но если… — Если мне что-то понадобится, я непременно извещу об этом. Скриплю зубами: никогда в жизни не стану тебя просить о чём-нибудь, Земянский. Не дождёшься. — Ты же помнишь, что мы собирались пообедать? В пятницу. К сожалению, с обедом не получилось. Извини, что расстроил неисполненным обещанием. Надо же, а я ни капли не расстроилась. Откровенно говоря, даже не заметила, что та неделя уже пролетела. — Приглашаю тебя поужинать сегодня. Будь у себя, отправлю за тобой водителя к восьми. Земянский не спрашивает, Земянский утверждает. А ты можешь только согласно пережёвывать и не давиться предложенным. Мельком проглядываю сообщения от Беса: в одном флаконе — вся палитра негодования, бешенства и какого-то слепого желания обладать. Как же сильно его штормит! Попахивает болезненной одержимостью и маниакальным преследованием. Внезапно мелькает подлая мысль: Земянский бы разобрался с ним в два счёта. Сбросил бы настырного мальчишку с игровой доски одним болезненным щелчком. Мальчишка… Я Беса таковым не считаю, но для Земянского, что я, что Бес — всё равно что трёхлетки, неспособные поделить игрушки в одной песочнице.Глава 10. Снежана
Михаил мягко предупреждает, что выглядеть нужно соответствующе. Боится, что приеду в джинсах и толстовке, с небрежным пучком на голове? А вот посмотреть бы на его реакцию! Но руки сами достают новое чёрное платье, приталенное, длиной чуть выше колена. Выглядеть хорошо — привычка, воспитанная во мне мамой, которая всегда выглядит безупречно и не выходит из дома без укладки на голове. Я машинально поправляю причёску и оглядываю себя в зеркале перед уходом: классические чёрные стрелки и красная помада. Не вижу смысла долго возиться с макияжем. Земянский встречает меня уже у ресторана. Кивком благодарит водителя и, открывая дверцу, подаёт мне руку. Рядом суетится кто-то из людей Земянского, делая несколько фото. Ах вот для чего нужно было выглядеть соответствующим образом! Команда Земянского начинает активно лепить историю о двух влюблённых сердцах. Столик в ресторане уже накрыт, в отдалении от всех остальных. Приятный полумрак, пара свечей. Официант подаёт блюда. Я давлю смешок: Михаил уже выбрал, что мы будем есть и пить, даже не спросив. Когда меня в последний раз кто-то спрашивал, чего на самом деле хочется мне? Михаил будничным тоном, с легкой улыбкой на губах начинает лёгкую, ни к чему не обязывающую беседу. Потом тянется ко мне рукой, накрывая пальцы ладонью. Ещё несколько вспышек — Земянский жестом отправляет фотографа прочь. Я откидываюсь на высокую спинку стула: — Теперь можно расслабиться и не изображать счастливую невесту? — Ты несчастлива? — иронично спрашивает Михаил, аккуратно нарезая стейк. — Вы считаете, что сейчас у меня много причин быть счастливой? — Почему бы и нет? Назови мне хотя одну причину быть несчастной? — Хорошо, — я сжимаю в руке бокал с вином просто чтобы кончики пальцев не дрожали, — как насчёт того, что вы устранили препятствие в виде моего настоящего жениха. — Жениха? Михаил промокает губы салфеткой и подтягивает рукава костюма, сцепляет руки замком под подбородком. Каждое его движение полно продуманности, осознания того, что именно он делает. Всё не просто так, а с какой-то целью. Вот и рукава подтянул, чтобы костюм не натягивался и выглядел со стороны хорошо. — Мне кажется, что ты, Снежана, сейчас обманываешь саму себя. Я вспыхиваю: разговоров о женитьбе с Сашей у нас не было. Мы просто собирались жить вместе, но и это уже немало… — Давай не будем называть Александра Демидова твоим женихом? Это не соответствует действительности. — Конечно, не соответствует. Вы же его убрали со своего пути. Пойдёте на всё, чтобы получить желаемое? Михаил улыбается: — Было бы интересно узнать. Как далеко, по твоему мнению, я могу зайти? — Понятия не имею. Я вас не знаю. Мои родители поставили перед фактом грядущей свадьбы. И всё. — Не знаешь и не пытаешься узнать. — О, можно подумать, вас это волнует! Зато вас волнует репутация, да? — Разумеется. Репутация для меня многое значит. — Но устранением соперника не побоялись запачкаться? Михаил раскатисто смеётся: — Тебе подлить ещё немного вина, Снежана? Нет? А я, пожалуй, выпью. Прекрасный букет, тонки вкус. Михаил посмеивается: — Запачкаться… Ты фантазёрка, Снежана. На мне нет ни пятнышка. — Считаете, что запугивание соперника добавит вам баллов в моих глазах? — Запугивание? О чём ты, Снежана? Мы живём в цивилизованное время. Все вопросы можно решить мирным путём, полюбовно, так сказать. — Не надо оправдываться. Я знаю, что у Саши проблемы с работой. И он вынужден был соврать мне, якобы возвращается к жене. — О как. Интересно, интересно. Я-то думал, что когда коммерческий директор становится директором филиала это называется карьерным ростом. Кто тебе сказал о проблемах? Сам Александр? Исключено. Узнала об этом со слов другого? А сколько в них правды? И потом, ты сказала, что он вынужден был соврать о соединении семьи. Кто его вынуждал? — Вы! — Потише, Снежана. Не стоит тратить эмоции впустую. Давай, я тебе расскажу, как всё было на самом деле. Твоя мама была так любезна… — Мама? — Да, твоя мама рассказала, что у тебя уже есть отношения с молодым мужчиной, якобы довольно серьёзные. Разумеется, всё с намёком, не вышло бы скандала, потому что твои родители не знали, что всё так… Михаил делает паузу и фыркает: — Многообещающе. — У вас сегодня весёлое настроение? — Конечно. Вечер в приятной компании красивой девушки всегда поднимает мужчине настроение и самооценку. — Можете не распыляться. Не оценила комплимент. — Это не комплимент, дорогая Снежана. Это констатация факта. Позволь, продолжу. Александру Демидову никто не угрожал. Ему предложили сотрудничество — и только. Сотрудничество без права отказаться? — Какая ты недоверчивая! Долгожданный скачок в карьере и решение квартирного вопроса куда надёжнее угроз. Его никто ни к чему не принуждал, Снежана. — Можете рассказать эту историю доверчивым школьницам. Но не мне. Михаил улыбается мне в ответ: — Если не веришь, можешь взглянуть своими глазами. Для этого придётся проехать в мой офис. — Хорошо, — с вызовом отвечаю я. Потому что уверена- Земянский стушуется, не станет открыто демонстрировать все свои грязные приёмчики. Но он соглашается и просит водителя подогнать автомобиль к входу. Михаил помогает мне одеться и выводит всё так же, под руку, галантно распахивает дверцу автомобиля передо мной и только после этого забирается на заднее сиденье автомобиля. Чтобы не смотреть на Земянского, я на протяжении всей поездки гляжу в окно автомобиля. Михаил кивает охраннику, кинувшемуся открывать двери. Охранник едва ли красной дорожкой не стелется перед Земянским. Тот неспешно принимает ключи от одного из кабинетов, поднимается на второй этаж. — С Демидовым я разговаривал очень и очень мало. Разумеется, решением вопроса и различного рода деталями занимался не я сам, а мой поверенный. Михаил включает лэптоп и, крутанув кожаное кресло, предлагает мне усесться. На мониторе высвечивается окно, требующее ввести пароль. Михаил набирает номер кого-то из подчинённых: — Мартынов, назовите пароль от рабочего компьютера. Я наблюдаю, как крупные пальцы Земянского с изяществом балерины порхают над клавиатурой. Он загружает электронную почту и прокручивает экран, находя нужную информацию. Кликает мышкой и пододвигает кресло вместе со мной к столу. — Читай. Не буду тебя утомлять и показывать переписку ещё и с риелторами. Здесь идёт ветка обсуждения варианта, что одобрил Демидов, но попросил кое-что… дополнить. У меня рвётся с языка, что всё это могло быть сделано под угрозой расправы, но умом понимаю, что в таком случае переписка была бы намного короче. Может, это всё было написать это с электронного ящика Саши кем-то другим? Бред. Не стали бы зацикливаться и тратить на фальсификацию столько много времени. Я читаю письма одного за другим и узнаю Сашу: его стиль письма, его внимание и любовь к деталям. И Земянский словно читая мои мысли, говорит: — У Демидова хорошо развито чувство вкуса. Тонко чувствует нюансы, оговаривал даже цвет диванных подушек в новом интерьере. Гедонист, что с него взять?Глава 11. Бес
Я выучил назубок её расписание. Все эти сраные, ничего не говорящие мне названия предметов, и номера аудиторий. Как последний болван, тёрся у кабинетов и поточных аудиторий, поглядывая на магистрантов, среди которых не было Снежинки. Сучка решила поиграть? Прячет голову в песок, словно стыдливый страус? Пожалела о том коротком телефонном разговоре? Коротком, блядь, невинном телефонном разговоре. И пусть я мастурбировал, как озабоченный, но она же ничего не сказала такого, из-за чего можно было бы уйти в подполье. Нет, блядь, это у меня развилось обострение на её почве. И вместо того, чтобы торчать в своей конторе, я слоняюсь полупрозрачным призраком по университету. Я ещё никогда не бывал здесь так часто, как сейчас. Знаю, что безнадёжно. Отчего-то уверен, что сегодня не найду и бледных следов её присутствия в университете, но всё равно прусь и бесполезно трачу своё время. Дела начинают накапливаться мусорной горой и вот-вот завалят меня с головой. Днём я мечусь в университете словно мячик пинг-понга от одной стены до другой. Заливаюсь литрами кофе и выкуриваю по две пачки сигарет, возвращаюсь в свою квартиру только затем, чтобы, высидев в ней полчаса, сорваться и приехать в офис. Там уже никого нет: тишина и темнота. Я работаю при свете настольной лампы, курю в открытое окно и, понимая, что успел закончить работу задолго до наступления рассвета, тупо сжигаю бензин, колеся по городу. У меня новое хобби — считать горящие жёлтым светом окна и представлять, что именно в этой квартире живёт Снежана. Мне начинает казаться, что скоро я свихнусь и начну остервенело долбиться в каждую из дверей, требуя Снежинку. Уже начинаю жалеть. В тот первый день надо было остаться в университете, дождаться, пока кончатся занятия и проследить за ней. Чтобы узнать, где на самом деле живёт эта стервочка. Но я же, блядь, решил, что не стоит давить так сразу. Думал, что для первого дня узнать фамилию, имя, номер телефона и место учёбы — уже большая удача. И не стоит давиться сильно большим куском, испытывая любовь фортуны к своей особе. А сейчас жалею. Надо было узнать всё. Я облазил все её социальные сети и знаю наизусть содержание каждой из них. Но там настолько мало её настоящей, там, блядь, практически ничего от неё самой, что хочется выть. Зачем мне на хуй фото её кедов с цветочным принтом на асфальте или стандартный фон с красивой цитаткой? Только на одном из фото чуть больше её: селфи, но огромные очки в пол-лица закрывают глаза и виден лишь уголок красивых губ, в которые хочется впиться. Разве социальные сети придумали не для того, чтобы красоваться и хвастаться? А ведь ей есть чем… Раздвоение личности: сгрыз бы себе пальцы, если бы увидел фото в купальнике, на которое пялились бы все кому не лень. И одновременно обновляю ленту каждый раз, когда смартфон оказывается в руках: а вдруг?.. И ничего. Пустота. Молчание в эфире. Не видит или не слышит? Нет. И видит, и слышит. Когда включает телефон на короткое время, открывает наугад парочку из смс. И когда вижу ответ на один из них, чувствую себя самым счастливым болваном. Я: «Ты назвалась хорошей девочкой, Снежинка. А хорошие девочки не прогуливают занятия.» Она: «Я соврала, Бес.» Я чувствую себя самым счастливым и несчастным одновременно. Психованным, взведённым до предела. Мама названивает, переживая, куда я запропастился. Отделываюсь рассказом о сильной загруженности на работе и вставляю, что скоро начнётся сессия. Ага, купленная заранее. Но кому об этом нужно знать? Очередной телефонный звонок заставляет меня едва ли не выблевать свои внутренности: карманная шлюшка Ленка соскучилась и откровенно предлагает потрахаться. — Бесёныш, — тянет она и томно вздыхает, — куда ты пропал? Я так скучаю. — Никуда. Я не бесёныш и не скучаю. — Не будь занудой. Как насчёт развлечься? — Развлеки себя сама. Кажется, у тебя в ящике есть вибратор с несколькими скоростными режимами. — Может быть, пошалишь им в моей попке? — Иди на хуй. Надоела, присоска. Нет, меня не съест совесть за грубый разговор. А Ленка явно не та, из-за которой стоит переживать. Быстро найдёт для себя утешителя. Мотя и Тоха усердно пытаются затащить меня куда-нибудь побухать. По их словам, моя постная рожа кислее недоспелого лайма. В итоге всё оканчивается тем, что они, подхватив меня под руки, заталкивают в машину и везут развеяться в бар-ресторан. Здание бара отдельно от ресторана: тёмно-коричневые стены, нарочно тесноватое помещение и приглушённый свет. Спиртное немного расслабляет, и мозг по собственным ощущениям напоминает желеобразный пудинг, содрогающийся вокруг одной точки. Мотя что-то спрашивает у меня, но его слова доходят до меня приглушёнными будто сквозь толщу воды. — Что? — спрашиваю я. — Да отвали ты от него, — пихает Матвея Антон, — пойдём, покурим? — Ты посмотри на него, он никотином под завязку накачан. — От него ещё ни одна лошадь не подохла. Беса тем более одна сигарета не бьёт. Сигарета меня, может, и не убьёт, но убивает увиденное мельком: успеваю заметить, как перед Снежаной придерживает дверцу автомобиля какой-то пидор, намного старше неё. Явно богатый, потому что садится рядом на заднее сиденье, а автомобилем управляет, по всей видимости, личный водитель. Вот оно что… Снежана не разменивается на своих сверстников? Снежана предпочитает папиков? Злость срывает клапаны, обжигающий пар вырывается наружу и больше всего хочется почесать кулаки об кого-то. Кажется, сегодня за рулём сегодня Мотя. Один из нас всегда пьёт меньше других или не пьёт совсем. — Мотя, сегодня ты за трезвенника? — А кто же ещё? — Дай ключи? — Чё? Ключи? Какие тебе ключи? Ты посмотри на себя — на ногах еле держишься. — Не, Мотя… Мне надо. Автомобиль плавно трогается с места. Меня переклинивает настолько, что я тянусь за брелоком, торчащим из кармана джинсов Матвея. — Не дури, Бес, ты пьяный в хлам. Что за срочность? Куда тебе вдруг понадобилось? Долго объяснять — просто выхватываю брелок и получаю за это по роже. Вот он, долгожданный выброс накопившейся злости, резво отвечаю приятелю тем же. Антон очумело роняет сигарету на землю и кидается нас разнимать. На шум драки подоспевает охрана ресторана и растаскивает нас троих. Кажется, я успел ударить одного из охранников и сломать ему нос. Нас выставляют прочь, пригрозив, что в следующий раз так просто не удастся отделаться. Приятели недовольно косятся в мою сторону, но всё же не оставляют: грузят, словно мешок, в автомобиль и отвозят на квартиру. — Отлежись, бешеный. Криво усмехаюсь и захлопываю дверь. Заваливаюсь на диван и по привычке отправляю какое-то СМС Снежане. В пустоту, блядь. Наверное, все мои сообщения по пути к Снежане попадают в чёрную дыру, стирающую все сведения об их существовании. Через несколько минут вспоминаю увиденное, думая, что красотка сейчас развлекается на полную катушку. Швыряю телефон через всю комнату об стену. Он рикошетом прилетает обратно и падает на середину зала. Мне бы только дотянуть до завтра и явиться на грёбаный семинар, чтобы увидеть Снежану Булатовну: точёная фигурка, пронзительно-голубые глаза, пухлыё губёшки. Увидеть её и услышать сладкий голосочек, от которого кончить хочется едва ли не в тот же момент. Наверное, я всё-таки засыпаю, вырубаюсь на некоторое время. Бреду в темноте на кухню, чтобы выпить воды и наступаю пяткой на телефон. Чёрт, я о нём совсем забыл. Экран покрылся трещинами, но сам телефон всё ещё работает: на дисплее мигает уведомление о двух новых сообщениях. Не верю своим глазам. Снежинка: «Добрый.» За несколько часов сна я, видимо, отупел, потому что не сразу понимаю, что это её ответ мне на сообщение с текстом «добрый вечер» и километр других печатных символов. Ниже ещё одно сообщение от неё: Снежинка: «Мой телефон скоро сгорит оттого, что ты постоянно названиваешь. Пожалуйста. Умерь свой пыл или мне придётся сменить номер. Не надо мне сейчас звонить или писать. Спокойно ночи, Бес.» Я перечитываю сообщение раз десять и вопреки её просьбе не писать и не звонить, всё же отправляю ей короткое сообщение. «Спи сладко, Снежинка.» Я машина, разваливающаяся на части прямо на ходу. Эту машину мотает из стороны в сторону: от бешеной злобы до умилительной нежности. И, конечно, я как послушный мальчик отправляюсь спать, зная, что завтра увижу эту красотку, превратившую меня в психопата. Ха, спать-то я отправляюсь, но меня продолжает кружить в вихре: то вверх, то вниз, то резко в сторону. Как идиот, перечитываю одно и то же. Блядь. Я чокнулся. Пристрелите меня, как бешеную псину, чтобы не мучился.Глава 12. Бес
Следующее утро вносит свои коррективы. Мама звонит и слёзно просит её выручить: отчим, Леонид Павлович остался на внеочередное дежурство, потому что сменяющий его врач не смог выйти. А ей не с кем съездить в больницу. Таксистов мама панически боится после одного неприятного случая, когда водитель попытался выдрать у неё из рук сумку. И одна она с тех пор не садится к ним в машину. Я еду с ней и терпеливо дожидаюсь её на стоянке. Понимаю, что времени в обрез — скорее всего, опоздаю и уже прогуляю заветную лекцию Медузы. Придётся Анне Владимировне как следует напрячься. Если повезёт — успею в срок к Снежинке на пару, но явно приеду впритык. Но если что-то идёт не по плану с самого начала, то после небольшого отклонения от заданного курса, и всё остальное рушится тоже. Мой автомобиль тормозит патрульный полицейский и старательно осматривает меня, принюхивается и распознаёт запах спиртного, выпитого накануне. Мент радостно покручивает жезлом в сторону своего автомобиля. Начинается долгое и муторное перетягивание каната. Для чего-то он пытается из себя корчить ни разу не тыканую девственницу и после предложения взять денег смотрит на меня такими честными глазами, что я готов поверить в ангелов, ступающих по земле. Но это не мешает ему заломить цену. А ещё этот мудак заставляет меня оставить машину на близлежащей стоянке. Естественно, маму приходится отправить домой на такси, сопровождая её. Бессмысленная чехарда сжирает время быстрее, чем Pac-Man — точки в лабиринте игры. И когда я вылезаю из такси возле здания университета, понимаю, что проебал впустую полдня. Семинар Снежаны уже закончился. Я набираю её номер и, естественно, слушаю отмороженные гудки в телефоне вместо её сладкого голосочка. Ла-а-адно, я же упёртый или что вернее в нынешней ситуации упоротый, поэтому так просто не собираюсь сдаваться. Прибиваюсь возле входа, выкуривая пару сигарет. Беготня по университету уже сидит в печёнке и вот, если бы прямо сейчас госпожа Фортуна преподнесла мне маленький подарок в виде белокурой стервочки, я бы схватился за него руками и ногами. Едва не давлюсь сигаретным дымом, когда на самом деле вижу, как по боковой дорожке, не торопясь, идёт Снежана. Спешно выбрасываю сигарету и догоняю, держась немного поодаль. — Куда спешишь, Снежинка? Она вздрагивает от неожиданности и бросает взгляд через плечо на меня, но не останавливается. — Прогуливаешь, Бесов Роман? Вернулся к привычному состоянию? — Представляешь себе, сегодня от меня мало что зависело. Я… — Необязательно отвечать. Я автоматически задала вопрос, не интересуясь на самом деле. Я смеюсь: — Да, не интересуешься молодыми мужчинами? Нравятся старичьё с обвисшим хреном? — хотел сказать шутя, но выходит зло и немного отчаянно. А потом ещё эта сучка дёргает своим плечом, роняя на ходу: — Они хотя бы психически уравновешенные, а по тебе скучает смирительная рубашка. Да. Наверняка по мне скучает смирительная рубашка и пустует в лечебнице персональная палата с желтоватыми разводами на белом потолке. Но настоящая причина моего взвинченного состояния вышагивает впереди меня с невозмутимым видом по дорожке, усыпанной свежевыпавшим снегом. Даже не обернётся, воротит от меня свой хорошенький носик. Нарочно пытается вывести меня из себя? Что ж это у неё хорошо получается. Я едва не взлетаю над поверхностью земли. Наклоняюсь и катаю снежок, запуская ей его вслед. Немного левее её фигуры. Сделала вид, что не заметила. Ладно. — Постой, пожалуйста, и мы поговорим? — Мне не о чем с тобой разговаривать. Запускаю ещё один снежок, только с правой стороны. Она продолжает идти. — Какая же ты сука, Снежинка! Я трамбую снег в горячей ладони и запускаю ещё один снежок, целясь ей в спину, но она оборачивается так внезапно, что моя рука чуть дрогнула. Снежок улетел, но угодил её прямо в лицо. Наверняка больно ударил. Снежана застыла и потрясенно хватает воздух ртом. Потом, всхлипывая, отряхивает снег с лица. Вот же мудак! Я подбегаю к ней и начинаю аккуратно убирать снег с её лица. Замечаю, как подтаявший снег смешивается со струйкой крови, текущей из носа. — Прости. Не специально вышло. Сейчас всё уберу. Она вслепую бьёт меня кулаком наотмашь. Перехватываю руку, зажимая в своих ладонях. — Чёрт. Прости меня, Снежинка. Я сейчас всё уберу… Убрать ничего не успеваю. Левой ладошкой она залепляет мне в ухо так, что в нём начинает звенеть. И, воспользовавшись тем, что я расслабился, выворачивается из моего захвата. Она торопливо смахивает снег и бежит, перестукивая каблучками, к стоянке автомобилей. Машет рукой, увидев трогающееся с места такси. Чёрт. Вот опять ускользает. Бегу за ней, но грёбаные лёгкие туфли едут по снегу, словно смазанные лыжи. Моё преследование заканчивается тем, что я растягиваюсь на снегу, ударившись затылком о бордюр. Зубы клацнули так, что разбил себе губу. Сажусь и оттираю снегом струйку крови со своего лица, касаюсь затылка. Кажется, разбил голову — ладонь окрасилась красным. Что за бессмысленная война между нами? Счёт на сегодня 1:1.Глава 13. Снежана
Мне кажется, что Бес объявил на меня самую настоящую охоту. Потому что на следующий день я вижу его высокую, худую фигуру рядом с аудиторией, в которой у меня проходят лекции. На удивление, не подрывается ко мне, пристально смотрит издали. Неужели решил отстать? Но после лекции он перехватывает меня у самой двери и, вцепившись пальцами в локоть, тянет к низкому широкому подоконнику сбоку от аудитории. Там любят сидеть студенты. — Роман, это уже не смешно. — А я и не смеюсь, Снежинка. Он садится и силой утягивает меня за собой, всовывает в руки стаканчик с горячим кофе. Мягкий аромат ванили тонет в терпкости кофейного аромата, оттеняя его. — С ванильным сиропом. Выпей, прошу тебя. — А если я не захочу? — Пожалуйста, Снежинка. Тебе так трудно это сделать? Я смотрю на его бледное узкое лицо, гадая, почему он так зациклился на мне. Он перехватывает мой взгляд и, словно притягивает магнитом: смотрю в тёмные глаза, как загипнотизированная. Какие демоны пляшут бесноватые танцы в их глубине? Роман улыбается одними уголками губ, словно узнал, о чём я подумала. — Снежинка, я не хотел тебе разбивать нос вчера. Я машинально касаюсь носа: вчера после того, как я получила снежком в лицо, лопнул один из капилляров. Не так больно, сколько неприятно. И даже не удар этим снежком. А слова Романа… Про старичьё с обвисшим хреном. Видел меня с Земянским? Я открываю рот, собираясь сказать, что Земянский значит для меня не больше пыли под ногами, но одёргиваю себя. Оправдываться? Перед кем? Перед этим малознакомым парнем? Плакаться ему на плечо о своей запутанной жизни, которой распоряжаются другие? Играют в неё по установленным им правилам и навязывают мне обязательства. Это в самом деле может интересовать Бесова? Он же… Чёрт, Бесов, просто не путайся под ногами. Роман сидит так близко, что упирается своими острыми коленями в мои. И поневоле я чувствую аромат его парфюма: резкого, с явной ноткой перца. От этой резкости спирает дыхание и становится трудно дышать. Роман наклоняется ко мне вперёд: к запаху парфюма примешивается табачный запах. — Я бы, вообще, не хотел с тобой ссориться, но ты своим равнодушием выбиваешь меня из колеи. — Равнодушием? А почему я должна относиться к тебе как-то иначе? Кто ты для меня? — Никто? — Вот именно. — Это легко можно исправить. И твоя просьба… Я раздражённо ставлю стаканчик на подоконник и встаю. — Это было глупо, ясно тебе? Я уже тысячу раз пожалела о ней. Бес откидывается спиной на стену и улыбается: — Это означает, что ты тысячу раз подумала обо мне, Снежинка. Неплохое начало. Он каким-то неведомым образом заставляет меня застыть на месте. Будто накинул лассо и дёрнул к себе. — Не обольщайся, Бес. Ты нежелательный элемент в моей голове. Делаю шаг в сторону, он мгновенно поднимается и идёт вслед за мной: — Уходишь? — Да. Не вздумай вставлять мне палки колёса. Сейчас у меня занятие. И мне нужно хотя бы несколько минут, чтобы собраться с мыслями. — Для чего? — интересуется Бес, подстраиваясь под мой шаг. Наверняка он едва сдерживает себя — шаги у него длинные, быстрые. А сейчас ему приходится семенить рядом с мной. Впрочем, это его выбор. Не мой. — Тебе действительно интересно? — Мне интересно всё, что касается тебя. — Да неужели? Я же сказала: сейчас у нашей группы занятие. — Последнее на сегодняшний день, — говорит Бесов. Не спрашивает, а именно утверждает. — Выучил моё расписание? Что за блажь, Роман? Он обгоняет меня и оборачивается, вышагивая передо мной спиной вперёд: — Не знаю, Снежинка. Ты мне ответь: зачем влезла именно ко мне со своей просьбой. Звучало так соблазнительно, что я теперь не могу успокоиться. Я оглядываю взглядом его фигуру: широкие плечи, узкие бёдра и длинные ноги. У него нет такой развитой мускулатуры, как у Саши. Чёрт… Почему я сейчас сравниваю их? Роман худощавый, будто скрученный из тугих жил. На нём опять одежда чёрного цвета, отчего он кажется худее, чем есть на самом деле. Но ему идёт. Подходит к его бледному лицу и тёмным глазам. Ловлю себя на мысли, что больше всего Бес напоминает мне героя какого-нибудь готического романа. — Смотри, куда идёшь. Можешь споткнуться и упасть. — Я уже падал вчера, когда побежал за тобой, и хорошо приложился головой о бордюр. Я улыбаюсь: — Именно поэтому ты такой сумасшедший, да? Уже пора заходить в аудиторию. И когда заканчивается занятие, я почему-то уверена: Бес никуда не делся. Скорее всего, поджидает за дверью или мечется в коридоре… Я собираю все свои принадлежности, но начинает звонить телефон. Отвечаю на звонок подруги, задерживаясь в аудитории. Рита интересуется, как всё прошло с Земянским. Я стискиваю зубы и сажусь на стул: тема мне неприятна. Давай не будем об этом говорить? Меня уже родители достали с ним. — А смотритесь вы наверняка неплохо. Такая крошка рядом с представительным мужчиной. — Понятия не имею. Он разве ещё не запустил в широкие массы информацию о переменах в личной жизни? — Скажем так, заинтриговал, — выдыхает Рита, — из фото на его официальной страницы в Instagram ясно немногое. Романтический полумрак, свечи, чьи-то пальчики в его руках. Не твои, случайно? — Случайно, мои. И подпись наверняка соответствующая? — Ага. Написано: просто счастлив. Меня едва не выворачивает наизнанку от её слов. Я глубоко вдыхаю: — Ладно, пусть будет счастлив. Рит, не хочу больше о нём говорить. И мне пора… Пока. Я отключаю звонок и только сейчас замечаю Беса, стоящего рядом. Какую часть разговора он услышал? Или слышал всё? Но понять можно было немногое. В аудитории пусто — никого, кроме нас. За прикрытой дверь — шум перерыва между занятиями, полного людскими голосами. Роман медленно подошёл и развернул стул вместе со мной. — Опять ты. Что тебе от меня надо, Роман? Бесов оперся ладонями о столы, нависнув надо мной и перекрыв путь к отходу. — Ты мне нужна, Снежинка. Сколько раз можно повторять? Хочу тебя… — Вот так просто: хочу — и всё? — К чему всё усложнять? Я улыбнулась глядя на его бледное лицо, нависшее надо мной, как луна: — Почему, Бес? Потому что в тот раз тебя обвели вокруг пальца, как малое дитя? На скулах заходили желваки. Роман стиснул челюсть. Глаза, кажется, стали ещё темнее. Он обвёл взглядом меня с головы до колен, которые он зажал между своих ног. — Да, Снежинка. Именно так. Я ничего не делаю наполовину. Ты попросила? Я согласился, но не получил то, что должен. — Надо же! Ты такой самоуверенный. — Я тебе не нравлюсь? Надо было кидаться на шею к другому, а не ко мне. — Если бы я знала, что ты такой… Ни за что бы не подошла. — Какой, Снежинка? Скажи, какой я для тебя? Внезапно для самой себя я подняла руку и коснулась его щеки, проведя подушечками пальцев по коже. Снизу вверх: от подбородка до самого виска. Роман замер и, кажется, даже затаил дыхание, ожидая следующего шага от меня. А я, дойдя до линии волос, замерла в нерешительности. Хотелось пойти немного дальше, пропустить эти тёмные волосы между пальцев, растрепав аккуратную причёску. Он повёл лицом вниз, теснее прижимаясь к моей ладони, потёрся об неё кожей. — Опять отмалчиваешься? Чёрт. А я уже забыла, что хотела сказать. Просто уменьшилась до размера молекулы под его тяжёлым, пристальным взглядом. — Нет, просто я тебя не знаю. Поэтому мне нечего тебе ответить. Ты меня пугаешь временами. Роман выпрямился и сделал шаг назад, присел на стол, сложив руки на груди: — Пугаю?.. Настойчивостью, вниманием? Чем именно? — Ты называешь это настойчивостью? Это не настойчивость, это одержимость, Бес… — Возможно. И что дальше? — Ничего. Я встала и попыталась обойти его, но он резко притянул меня к себе и быстро вклинил колено между моих ног. — Попалась. Сколько попыток ещё нужно сделать, чтобы поймать тебя окончательно? Горячие ладони стиснули талию крепче и медленно скользнули вниз, на ягодицы. Не отрывая взгляда от моего лица, Роман сжал пальцы, сминая кожу через ткань платья. Внезапная усталость накатывает девятым валом и хоронит меня под собой. Усталость с капелькой злобы. Резко произношу: — Нисколько, Ром. — Капитуляция? — Это проще, не так ли? Ты хочешь меня? — Ещё как, Снежинка… Роман притиснул меня к себе, проведя коленом выше, забираясь под платье. — Секс — и всё? После того как ты получишь желаемое, оставишь меня в покое? — спрашиваю я. Он усмехнулся: — Секс, да. Хочу тебя. Я качнула бёдрами назад. — Отпусти на минутку. — Зачем? — Ты будешь заниматься сексом в аудитории, в которой кто-то может появиться в любой момент? Взгляд Романа потемнел ещё больше и пробежался жаркой волной по моей коже. Мои щёки уже пылали, и не только от его явного желания, но и от собственных бесстыжих слов. Рядом с Бесом всё усложнялось и чувствовалось острее, чем раньше. Он был словно жгучая, опасная приправа. Дикая, неконтролируемая смесь. И почему я решила, что отдавшись Бесу, я избавлюсь от его присутствия в своей жизни? Может быть, потому, что меня изматывало напряжённое обоюдоострое противостояние? Покориться проще, чем давать ему отпор каждый раз. Я и без того чувствую себя обессиленной, а он с каждой новой встречей вытягивает из меня на поверхность нечто такое, от чего я чувствую себя не в своей тарелке. Ну так что, Бес? Несколько минут назад ты рассказывал, как сильно меня хочешь, а сейчас задумался. Собрание палаты твоих тараканов? Он опустил руки, опершись ими на стол, и кивнул в сторону двери: — Закрывай. Эти несколько шагов до двери и обратно показались мне самыми длинными из тех, что я когда-то делала. На двери — обычная ручка-защёлка с округлым фиксатором и допотопная щеколда чуть ниже замка. Я закрываю дверь на обе. Теперь аудиторию нельзя будет открыть снаружи даже при помощи ключа. Щёлк-щёлк. Я обернулась, глядя в глаза Беса, в зрачках которого увидела уменьшенную копию себя, сгорающую в его тёмном пламени. Несколько шагов — и моя жизнь уже никогда не будет прежней. Я остановилась напротив него, выжидающе глядя на его бледное лицо с тёмными кругами под глазами. — Ты, вообще спишь, Бес? — Трахну тебя и буду спать ночами, как убитый. — Закроешь свой личный гештальт? Роман шагнул вперёд, заставляя меня отступить к стене. Я повернулась к нему спиной. Но Роман положил руку на талию, разворачивая меня к себе: — Хочу видеть твоё лицо, когда буду трахать тебя. Хочу видеть каждую твою эмоцию и пить их с твоего лица. Пальцы Романа проворно расстёгивали крючки на верней части платья. Один за другим — до самой талии. Потом он нарочно медленно скользнул руками по бёдрам, и задрал узкое платье, собрав его на моей талии. — И ещё одно: прежде гештальта я закрою тебе рот поцелуем.Глава 14. Бес
Снежана у самой стены: прижата к ней спиной. Даже не верится. Пальцы расстёгивают крючки, задирают ей платье, а она стоит и смотрит мне в лицо, так напряжённо, будто ожидает, что лезвие топора вот-вот опустится на её чудесную шейку. Длинную, тонкую с нежной кожей, на которой от каждого крепкого поцелуя могут остаться синяки. И я хочу их оставить на ней всей. Обвожу пальцами кромку чёрных трусиков. Нежное, тонкое кружево. Веду выше, к впалому животу. Кожа дрожит от лёгких, дразнящих прикосновений. Всё это, должно быть, какая-то фантасмагория, но аромат её парфюма сладко бьёт в голову. Чересчур хорошо, чтобы быть реальностью? Хотел? Да-а-а… Ещё как. А сейчас, когда она стоит в ожидании моих дальнейших действий, медлю. Исследую, пробую кончиками пальцев тут и там. Сгораю. Член уже давно готов вонзиться в неё по самые яйца. — В чём дело, Бес? Я не могу долго стоять и ждать. Воздух в аудитории прохладный. Прохладный? Не могу долго ждать? А я, блядь, ждал. И мастурбировал так, что едва не стёр ладони до мозолей, представляя тебя на мне и подо мной. Балдел от собственных фантазий, вкрученных в сознание намертво, и кончал так, будто год не трахался. Злость просачивается в мою кровь по капле. Ей просто хочется как можно быстрее от меня избавиться. Хотела подставиться ко мне спиной и перетерпеть несколько минут? Ни хрена подобного. Будешь смотреть мне в лицо и только попробуй не кончить. — Тебе холодно, Снежинка? Сейчас станет жарко. Я обхватываю её ладонью за шею и прижимаюсь губами к её рту. К чёрту нежность. Эти мягкие пухлые губки созданы для того, чтобы их как следует примяли, втягивая в рот. Прикусить, облизать, немного пососать нижнюю губу и переключиться на верхнюю. Сжать её между зубами и потянуть так, чтобы застонала от лёгкого укола боли. — Нравится? — с каким-то хрипом и рыком. Лишаю возможности ответить просто потому, что не хочу слышать её нет. Пускаюсь в пляс языком у неё во рту: быстро-быстро бью по самому кончику и провожу им дальше. Левой рукой сжимаю груди по очереди, сминаю упругие полушария под лёгким бюстгальтером. Её грудь идеально подходит под мою ладонь. Снежинка вся такая вкусная, будто создана специально для меня по индивидуальному заказу. Открываю глаза и вижу, как она смотрит на моё лицо. Пока я самозабвенно её целую и мну грудь, она смотрит. Пристально вглядывается и считывает эмоции с моего лица. Держится чуть отстранённо. Значит, так, да? Руки опущены, вид такой, будто собирается стоять на своём до последнего и не сдаваться. А мне на хрен не нужен этот жертвенный вид. Я хочу трахаться вкусно и горячо, чтобы было хорошо обоим, до звездопада под закрытыми веками и до гулкого шума в ушах. Хочу слышать, с каким звуком тела бьются навстречу друг другу. И хрен я её отпущу сегодня, пока не получу всё сполна. — Такая любопытная, Снежинка? Я нащупываю её сосок и резко выкручиваю его, заставляя её охнуть от неожиданности. Тело дёрнулось. Ммм… Какая реакция! Первая потеря контроля. Отлично. Ещё разочек, ещё и ещё. Сосок начинает оживать под пальцами и твердеет. Наклоняюсь и сжимаю его зубами через ткань, покручивая в это же время второй сосок. — Нравится? Щёчки начинают полыхать: губки приоткрыты. Она втягивает через них воздух, когда я ускоряю движения пальцев. — Не стой, Снежинка, обними меня. Я врываюсь внутрь её рта языком, тараню его глубоко и нещадно. Толкаюсь и заставляю её дышать часто-часто. Тереблю упругие холмики сосков, твёрдых и разгорячённых от движений пальцев. Слышу зарождающиеся стоны и довольно рычу ей в рот. Ещё, давай!.. Глубже, провожу языком по нёбу и по внутренней поверхности зубов. Дай же меня свой сладкий язычок. Вгрызаюсь в её ротик и прикусываю язычок. Так просто не уйдёшь. Зажимаю его между зубами, дразнясь, посасываю. С каждой секундой всё активнее и активнее. Открываю глаза и вижу… Снежинка начинает сдаваться: силится открыть глаза, но новое движение языка и нарочито грубое сжатие соска заставляют её глухо стонать и запрокидывать лицо вверх. Длинные ресницы дрожат. О да… Наконец, она включается в игру и трётся своим язычком об мой, проводит им по губам. Я охотно подставляю их: облизывай, грызи, делай что хочешь. Опускаю руку ниже и завожу палец под резинку трусиков, оттягиваю её, поглаживаю кожу и тяну трусики вниз с одной и с другой стороны. Спускаю их с круглой попки, а ниже они уже сами скользят по её ногам. Снежана самозабвенно целует меня и скребёт ноготками кожу через ткань рубашки. Перекладываю её руки выше и пальчики сразу же начинают расстёгивать пуговицы. Одну за другой. Веду пальцами ниже по гладкой коже внизу живота и задеваю самый кончик клитора. Лёгкая дрожь. Ещё… Немного дальше. Нащупываю его и растираю пальцами. Отрываюсь ото рта и прижимаюсь к её шее. Быстро и легко взбираюсь по ней к маленькому аккуратному ушку, которое хочется немного подразнить. Пульсация под подушечками пальцев становится всё ощутимее. Клитор набухает, становится к горячим, и я как следует забавляюсь с ним. С этой крошечной сладкой бусинкой под моими пальцами. Одно нажатие и быстро-быстро по кругу. Сдавленный стон вырывается изо рта Снежаны. — Ммм… — Ещё, Снежинка. Хочу ещё… Блядь, понимаю, что нельзя кричать и стонать так, будто мы одни в пустыне, но как же я хочу её услышать! А ей хорошо, очень хорошо. Дрожит и дёргает бёдрами навстречу, прикусила губу так, что ещё немного и пойдёт кровь. Меня трясёт от неё. Жадно вбираю глазами всё и прикладываюсь к сладкой мочке уха. Тереблю кончиком языка, и дразню Снежинку пальцами снизу. Вторая рука забавляется с сосочками. Охренеть можно. В особенности когда она, устав сдерживать себя, резко выдыхает и дёргает мою рубашку вниз по плечам, прижимается ртом к коже на шее и гасит свои стоны. Сжимает зубы, чертовка. Острая боль подстёгивает меня ещё больше. Двигаю пальцами ниже. Какая она мокренькая. Пальцы скользят по влажным складкам. Всего один круг перед тем как единым движением нырнуть внутрь и почувствовать, как она сжимается вокруг моих пальцев. Быстро и резко вожу пальцами, доводя её до края и не даю самую малость, чтобы её как следует протрясло от наслаждения. Нет. Хочу почувствовать своим членом, как она кончает и течёт при этом. Расстёгиваю ремень и спускаю брюки вместе с боксерами вниз. Обхватываю член рукой и всего лишь веду головкой по клитору, прохожу по касательной, едва задевая вход. Всхлип, стон, укус. — Хочешь? Снова то же самое. Медленно, в обратном направлении. Дрожит и дёргается, но молчит, лишь постанывает, терзая кожу на моём плече своими зубами. — Хочешь? Сучка, я заставлю тебя сказать, что ты мечтаешь сейчас, чтобы я как следует подвигался в тебе. — Хочешь? Замираю и двигаюсь между бёдер. Она отрывает голову и смотрит мне в глаза затуманенным взглядом: — Да!.. Хочу… Большего мне не требуется я приподнимаю её ногу под коленом. Трусики остаются на полу возле носка второго низкого сапожка. Тело дрожит и дрожит, желая большего. Сейчас получишь всё, что так хочешь. Я подхватываю её под попкой и рывком поднимаю, прижимаю спиной к стене. — Да? Снежинка? — Да-а-а-а… Она всё ещё тянет своё да, когда я опускаю её чуть ниже, насаживая на свой член. Нарочито медленно, борясь с желанием дёрнуть как следует ёе изо всех сил так, чтобы крикнула и взвилась надо мной. Блядь, сколько раз представлял, как вхожу в неё, растягивая собой. Но в реальности всё намного вкуснее. Чувствую, как она обволакивает меня своей горячностью. Мягко пульсирует и течёт. О, как сладко она течёт. Вхожу до упора и выдыхаю. Замереть, не двигаться, насладиться? Нет сил терпеть, резко двигаю бёдрами назад и снова вперёд. Провода моей выдержки перегорели. Срываюсь на бешеный темп и вонзаюсь до основания. Каждым толчком — резко и до предела. В ушах звенит. Мне кажется, я уже не сдерживаю стонов. Она едва не задыхается, откидывает голову назад и стонет, кусая губы. Дай мне их сюда! Она сама обхватывает моё лицо ладонями и прижимается к губам, распахивает свой ротик: бери. И я беру его, трахаю своим языком, подстраиваясь под ритм члена, долбящего её с бешеной скоростью. Мир вокруг начинает смазываться: верный признак того, что скоро накроет оргазмом. Но сначала хочу, чтобы она… Снежана отрывается от моего рта и шумно выдыхает мне на ухо: — Рома-а-а… Я жду тебя. Дай мне кончить! Её слова вонзаются в мозг, будто шпоры в бок жеребца. Несколько стремительных движений: — Давай, Снежинка, кончай… Остаётся только надеяться, что она разобрала мои слова, смешанные со стоном и животным рыком. Но даже если она не поняла их смысла, её тело знает, что ему надо. Она взвивается надо мной и впивается когтями в плечи, царапает их, щипает, сжимает кожу пальцами и сжимается так узко, будто вот-вот передавит меня напрочь. Не могу остановиться. Чувствую её прилив и кайфую вместе с ней. Давай-давай, ещё! Глубоко и быстро с влажными шлепками тараню её на предельной скорости. Её выгибает дугой. И она так сильно течёт, что можно подставить ладони, наполнить её соком и лакать его языком. Как охуенно кончает! Мозг плавится. Возбуждение скребётся изнутри и прорывает, наконец, пузырь вакуума. Я едва успеваю выйти из неё и прижимаюсь членом книзу живота. Толчок, толчок, трусь. И чувствую, наконец, что и меня прошибает. Сперма толчками выплёскивается на её смуглую кожу. Не могу просто взять и отпустить сейчас. Ноги одеревенели. Если сделаю шаг в сторону, буду напоминать ярмарочного шута на несгибаемых ходулях. Я прижимаюсь к её мягким губам и хозяйничаю у неё во рту своим языком. Сейчас она невероятно податлива и такая нежная, что сладко щемит внутри. Тонкие пальчики обхватывают мои плечи. Она отталкивает меня со словами: — Теперь ты доволен, Бес? Получил что хотел? — Да. Но ты хотела этого не меньше моего. Голубые глаза полыхают: словно на острых гранях льдинок пляшут солнечные лучи. Снежана шагает в сторону и тянется за своей сумочкой, доставая салфетки. Протягивает и мне многослойный бумажный платочек. Её движения медленны и плавны, в то время как я опять взвинчиваюсь. Просто от её спокойствия и будничности, с которой она отирает со своей кожи мою сперму. Я натягиваю брюки и застёгиваю рубашку. Сигарета появляется во рту каким-то волшебным образом. Чиркаю зажигалкой Zippo и затягиваюсь, глядя, как она натягивает трусики и одёргивает платье. — Не кури, Бес. Может сработать пожарная сигнализация. — Не сработает. Крючки. Застёгивает один за другим до самого верху. Потом взгляд в зеркальце — поправляет помаду, аккуратным мазком наносит алый. Сама собранность и равнодушие. И мне, глядя на идеально ровную линию помады, хочется кричать и биться головой об стену. Словно между нами ничего произошло! Будто не было охуительного секса у этой стены. Снежана щёлкает застёжкой на сумке и отходит к двери, распахивает её настежь. Перед тем как шагнуть в открытую дверь, она оборачивается: — Ты получил то, что хотел, Бес. Теперь оставь меня в покое.Глава 15. Бес
Меня отпустит рано или поздно. Должно отпустить. Ярко-красным поставлена галочка в ранее пустующей графе. Как сказала Снежинка: гештальт закрыт? Почему же тогда не получается выкинуть из головы её образ? Все мысли о ней я собираю на один пустующий лист в своей голове, комкаю его и вышвыриваю далеко за пределы черепной коробки. Но по мановению волшебной палочки он вновь возникает внутри моей головы. Ровные строчки тянутся вверх и вниз, разделяются на отдельные составляющие и расползаются проворными чернильными кляксами, забираются в укромные уголки памяти, обживаясь там. Довольно. Я автоматически прикладываюсь к чашке кофе, но там уже давно пусто. Щёлкаю мышкой по рабочему окну программы, машинально проверяю чертёж, выполненный дизайнером. Отправляю по корпоративной аське пару сообщений с указанием ошибок и просьбой исправить. Вот опять переделана куча всего. Откидываюсь в офисном кресле и растираю руками лицо. Телефонный звонок. Мама. Взволнованным голосом приглашает на семейный ужин. Скрипнув зубами, соглашаюсь. Семейный ужин будет состоять из нас троих: мама, её новый муж и светило медицины по совместительству — Леонид Павлович, и я. Торчу в офисе ещё два-три часа и приезжаю ровно в срок. Мама принарядилась: синее платье перехвачено чёрным поясом, волосы с рыжеватым отливом красиво завиты и даже глаза подведены тёмно-серым. Стол уже накрыт: хрустальные бокалы дожидаются момента, когда их наполнят вином, тарелки выставлены строго в нескольких сантиметрах от края стола и белоснежные салфетки так замысловато свёрнуты, что можно разглядывать их минут пять, не меньше. Леонид Павлович немного задерживается. Мама то и дело посматривает на часы и рассказывает, как сильно занят Леонид. Вскоре появляется и он сам: с аккуратной причёской, гладковыбритый, пахнущий больницей. Он переодевается к ужину, надевая белую рубашку, и крепко пожимает мне руку перед тем, как сесть за стол. Леонид сразу перехватывает бразды правления в свои руки и ведёт разговор по той дорожке, которую выбрал он сам. Мама согласно кивает и с гордостью поглядывает на него. — А у тебя как успехи, молодой человек? Он неотъемлемая часть нашей семьи вот уже несколько лет, три года, но до сих пор называет меня именно так, как обратился в первый день знакомства. Неужели трудно запомнить моё имя? Я перехватываю ростки недовольства, буднично отвечаю: — Всё отлично. На работе дела идут в гору, может, расширю штат ещё на двух сборщиков и одного дизайнера. — А учёба? Вопрос довольно невинный, но для меня он всё равно что соль на открытую рану. — Скоро сессия. Готовлюсь активно, ночами не сплю. — Заметно, — одобрительно кивает Леонид и ещё минут на пятнадцать затягивает рассказ о своей плодотворной молодости. Я поглядываю на часы: вышло ли положенное время для проявления семейной любви и заботы? Собираюсь уходить, ссылаясь на личные дела. — Рома, постой. Мама разглаживает платье на коленях, поправляет причёску и теребит нитку ожерелья на шее: нервничает непонятно из-за чего. — Олечка, всё хорошо. Роман уже взрослый. Думаю, он будет рад… Леонид Павлович ободряющим жестом накрывает ладонь мамы. Она робко улыбается и всё же говорит: — Мы решили, что готовы завести ребёнка. Что? Я смотрю на них. Они выглядят невероятно довольными и счастливыми. Я откашливаюсь и запиваю сухой кашель стаканом воды. Маме — сорок три, Леониду и того больше — скоро исполнится сорок семь. — А не боишься, ма? Она вспыхивает и опускает глаза: — Конечно, я… — Конечно, есть риск. Беременность и роды в зрелом возрасте — непростая задача. Но я со своей стороны собираюсь предложить все усилия, чтобы беременность протекала как можно спокойнее, — подхватывает Леонид Павлович. — Протекала? То есть уже? — Да, Ром. Я же ездила с тобой в больницу на днях… Я наполняю бокал водой и осушаю его залпом. — А не боишься, что ребёнок родится с отклонениями, а? Как у Андрюши, например? Лицо мамы сначала бледнеет, но потом начинает покрываться пунцовыми пятнами — верный признак того, что вот-вот расплачется. Чувствую себя последним скотом на всём земном шаре, но кто-то же должен это сказать, разве нет? Или она думала, что за день до пятой годовщины смерти младшего брата я не вспомню о нём? — Олечка, всё хорошо. Не расстраивайся. Сейчас можно уже на ранних стадиях выявить отклонения, — хлопочет вокруг мамы Леонид Павлович. Он наливает воды и обмахивает её лицо, пока мама, судорожно схватив салфетку, начинает быстро-быстро складывать её во что-то большее, чем сложённый вчетверо квадрат. Я сижу, пригвождённый к месту. Именно я должен сейчас носиться вокруг мамы, а не этот больничный хлыщ. Именно я был с ней все эти годы. С пятнадцати лет, когда мы тащили вдвоём нашу семью и Андрюшу, больного ДЦП и с кучей других проблем. Было много… всего. Кадры проносятся перед глазами. Но именно я сейчас сижу неподвижно и спрашиваю неожиданно резко для себя: Выявить отклонения — да, конечно. А потом что? Если они обнаружатся? Аборт? — Мы в любом случае сохраним ребёнка, — твёрдо отвечает Леонид Павлович и забирает у мамы из рук замысловатое оригами. Она тянется следом за следующей салфеткой и складывает, складывает, складывает, подгибает уголки, переворачивает, крутит в руках. У неё именно такой способ уйти от горькой реальности. Когда умер Андрюша, она ушла в себя. Мама только и делала, что складывала оригами, заставляя белоснежными фигурками все поверхности: полки, столы, стулья, потом перебиралась на пол и выставляла их там ровными рядами. Мне приходилось вырывать у неё из рук эту ненавистную белую бумагу и заставлять поесть хотя бы немного. Белые цветы, белые животные, белые фигурки кораблей и автомобилей… Белым была устлана вся квартира. Белым могильным саваном. Нужно ли уточнять, что с тех пор я не переношу белый? Мама ушла в себя на долгие шесть месяцев. Потом начала понемногу возвращаться в реальность. Я заметил это по количеству бумажных фигурок: их становилось всё меньше и меньше с каждым днём. Окончательное пробуждение произошло тогда, когда она за целый день сложила всего одного бумажного лебедя. Потом мама подошла к зеркалу и удивилась тому, что так сильно постарела: в рыжеватых волосах пробилось много седины. — Помоги мне, Ром? Я помог: убил кучу времени на то, чтобы равномерно нанести на её волосы краску. Её резкий химический запах возвестил то, что жизнь потихоньку начинает идти своим чередом. А спустя несколько месяцев в жизни мамы появился Леонид Павлович, вдовец. Я осторожно встаю из-за стола и покидаю квартиру: на меня не обращают никакого внимания. Так лучше. Не надо мне сейчас ничего…Глава 16. Бес
На следующий день мы втроём усердно делаем вид, будто вчера ничего не произошло. Мама выглядит спокойной, лишь немного грустит. Но это и понятно: годовщина, как-никак. Мы встречаемся на кладбище, я приезжаю немного позднее мамы с отчимом — задержался в пути из-за пробок. Могилка брата выглядит ухоженной, только снегом припорошило подножье и памятник. Я присаживаюсь на корточки, обметая в сторону снег. Краем глаза замечаю, как мама смотрит куда-то в сторону. Я ещё не вижу, кого она там увидела, но догадываюсь. Может быть, я ошибусь хотя бы один раз? Но встаю и, глядя на приближающегося мужчину с двумя белыми, белыми, мать его, розами в руках, чувствую, как злость перемалывает своими зубами в мелкое крошево остатки благоразумия и выдержки, которой я никогда не мог похвастаться. — Рома, постой. Рома, — цепляется за рукав моего пальто мама. Я раздражённо стряхиваю её руку и иду навстречу уёбку, являющимся моим биологическим папашей. А он почти не изменился за все эти годы. Всё те же тёмные с лёгкой проседью волосы, красивое лицо с тяжеловатой челюстью, тёмные глаза. Только заматерел, ещё больше раздавшись в плечах. Больше всего меня раздражает, что я вижу его каждый день в зеркальной глади. Он смотрит на меня оттуда тем же тёмным непроницаемым взглядом, так же прищуривает глаза и тем же жестом поправляет волосы. Мне не нужно гадать, как я буду выглядеть через двадцать с лишним лет. Просто посмотреть на папашу будет достаточно. — Зачем приехал? — вместо приветствия. — Ты всё нарываешься? Отойди, дай поздороваться и поговорить с Олей. — Тебе не надо с ней здороваться. И разговаривать сейчас ей есть с кем. Новый глава семьи располагает к душевным беседам и напоминает человека, а не уёбка. Папаша перекладывает розы из одной в руки в другую. — Не устраивай сцен. Ты не с приятелями в баре, а на кладбище. Имей уважение. Уважение? Этот мудак, съебавшийся почти десять лет назад из нашей семьи, будет рассуждать об уважении? Он будет рассказывать мне о чём стоит говорить, а о чём нужно молчать? Он, упрекающий маму в том, что она родила больного урода. Умственно отсталый, дебил неполноценный, подобными ласковыми словами он называл Андрюшу. Нагуляла, тварь, так он говорил, стоило ему немного выпить на праздники. Не мог от нормального мужика родиться ребёнок с отклонениями, значит, ты, сука, нагуляла. А тратить свою жизнь на кретина, отстающего в развитии, высасывающего финансы и отнимающего время, папаша не собирался. Как раз предложили место в городе покрупнее нашего, а там и новая жена очень быстро появилась. — Уважением было бы с твоей стороны не появляться, вообще, на горизонте. Уёбывай по-хорошему. — Ты вроде бы взрослый мужчина, а ведёшь себя как неуравновешенный подросток. — Хочешь поговорить о воспитании? Я шагнул вперёд, тяжело дыша. Отец двинулся в сторону, намереваясь обойти меня. Я схватил его за полы пальто и толкнул назад. — Ты и шагу не сделаешь в том направлении. Не хватало ещё, чтобы дерьмо вроде тебя, топтало могилу брата. Отец переложил розы из левой руки в правую и резко залепил мне кулаком в скулу. — Заткнись, щенок!.. Ты… Больше он ничего не успел сказать. Я набросился на отца, вымещая на нём всю свою злобу. Перед глазами всё потемнело и раскрасилось алыми всполохами. Работали только кулаки и изредка ноги. Разнимать нас кинулся Леонид Павлович. Очень жаль, но в пылу драки локтем я заехал ему в глаз и разбил очки. Мама повисла у меня на шее, что-то всхлипывая. — Тебе повезло, соплёныш. Я бы тебя… в бараний рог, если бы захотел. Отец поднялся, сплюнув в сторону красным. Кичился, как всегда, своей корочкой и специальной подготовкой. Может быть, всех работников силовых структур специально обучают быть дерьмом? — Забери розы, папаша, вставь себе в жопу вместо флага. Я сел на снег, пнув в сторону ненужные цветы. Отец что-то хотел сказать, но передумал, махнув рукой. Медленно пошёл в сторону серебристого внедорожника с государственными номерами. Давай проваливай поскорее в свою гиперуспешную жизнь. Мы справимся без тебя. Всегда справлялись, а сейчас — тем более. — Рома, не надо было так, — всхлипнула мама. — А как надо? — я зачерпнул снега и растёр им лицо. Снег окрасился красным и обжёг кожу лица. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально, мам. — А щека? — Пройдёт. Не переживай, тебе сейчас нельзя. И за очки извините, Леонид Павлович. — Прощаю. Всё равно хотел… кхм, заменить, — соврал отчим. Очки у него были новые. Но я так понимаю, что они просто не хотят расстраивать меня или злить. Леонид Павлович стоит так, что оказывается между мной и мамой. Боится, что в приступе бешенства я могу и её ненароком задеть? Я встаю и иду в сторону своего автомобиля, закуривая на ходу. День безнадёжно испорчен. От злости даже пальцы рук потряхивает. Сажусь за руль и бездумно катаюсь по городу, до тех пор, пока не темнеет. Не могу найти себе место и заглушить мысли, раздирающие голову на части. Потом, плюнув на всё, направляю автомобиль туда, где мне будет спокойнее или что вернее, станет ещё хуже. Выкинуть Снежинку из головы было навязчивой идеей, но ещё навязчивее оказалось желание находиться рядом. Так что последнюю неделю я наблюдал за ней издалека. Наблюдал и всё-таки, блядь, выяснил, где она живёт на самом деле. Я топчусь возле подъезда, дожидаясь кого-нибудь из жильцов. Когда подходит женщина, наобум называю номер квартиры, уточняя, там ли живёт Тахирова Снежана. Женщина поправляет меня. Я благодарю её и захожу в подъезд, устраиваюсь на лестничном пролёте между этажами, закуриваю и жду…Глава 17. Снежана
С недавних пор мне кажется, что все пустые аудитории ехидно ухмыляются в лицо, подкидывая картину одну другой горячее. Да-да, Снежана. Вот точно у такой же стены… Я отмахиваюсь от подобных мыслей, тщательно отгораживаюсь от них хлипкими заслонами, будто оттого, что я усердно буду воротить от них свой нос, произошедшее растает дымкой в воздухе. Так, словно ничего и не было. Было, ещё как было! Жадно, горячо и нетерпимо хорошо. Если отмести в сторону все прочие аспекты и оставить одно чистое удовольствие, расползающееся жидким огнём по венам, то так хорошо не было ещё ни разу. Чёрт… Это же ненормально? Что нас связывает с этим сумасбродом? Поправляю себя. Уже ничего. Бесов получил что хотел, и плавно свалил в закат не появляясь. Ни звонков, ни СМС, ни дежурств у выхода из университета. Хотела избавиться от навязчивого парня? Кажется, получилось. И где радость, бьющаяся колокольчиком внутри головы? Где фанфары и звон литавр?.. А реальность тем временем неумолимо быстро катится к назначенной дате. Земянский лично отправляется со мной по магазинам в сопровождении какого-то щеголя. В этом месте нужно поставить какую-нибудь закорючку, отметив ею дату в календаре: ах-ах-ах, кто-то швыряется зеленью, просаживая нули в дорогущих бутиках. От лейблов на одежде за версту несёт модным и дорогим кичем. На деле же меня едва ли не носом тыкают: вот это, вот это и вот это… Примерьте, ах, совсем не то. Создают видимость выбора, но на деле, кажется, что Земянский заранее выбрал даже цвет трусов, которые должны будут надеты на мне. Непременно в цвет предвыборной кампании и совпадающий с его вкусовыми предпочтениями. Хочется улизнуть от него как можно быстрее, но Земянский даёт задание водителю отвезти меня домой. Едва захлопывается дверь автомобиля, прошу отвезти меня не к моей квартире, а к родителям. Оставляю всё дорогущее барахло в своей комнате. Отца ещё нет дома. А мама, кажется, тоже вернулась совсем недавно — ещё не успела переодеться в домашнее платье. — Почему не забираешь с собой? Она не уточняет, что именно, но я и без того понимаю. — Пусть лежит здесь. Не хочу захламлять квартиру. — Хлам? Ты невысокого мнения о заботе Михаила? — Нет, почему же. Его забота о собственном благополучии и имени очень велика. Даже не знаю, чья забота больше. Ваша с папой непонятно за что или его? Я улыбаюсь, но мне ни капельки не смешно. Должна же я достучаться хотя бы одного из родителей. Мама только собирается что-то сказать, но я перебиваю: — Почему вы с папой считаете, что можно поступать именно так? — Как именно? — Определяя за меня будущее. Решая, с кем мне жить. Дорого продали? Как там называют выкуп? Калым, да? Мама вздыхает, чуть хмурясь. — Ты смотришь на ситуацию не с той стороны. — А я думаю, что с той. Земянский сказал, что хватка у Тахирова уже не так, что раньше. Мол, не все проекты оказались удачны. Папочкины заправки, названные в честь себя, любимого, оказались не столь прибыльными, да? Вбухал кучу денег, но они не окупаются? Или что-нибудь другое. Просто интересно, почём сейчас на рынке невест продаются девушки… — Прекрати. — Почему нет? Думаешь, это хорошая идея — устраивать мою жизнь против моей воли? — Ещё ничего плохого не произошло, — медленно говорит мама, — и не произойдёт. Михаил — надёжный мужчина. Адекватный, состоятельный, внимательный, заботливый… С ним ты будешь… — Ой, только не надо говорить, это слово, хорошо? Оно не соответствует действительности. Ты бы сама не была счастлива, выйдя замуж вот так! Мама смеётся: — Хочешь сказать, что я несчастлива? Брак с твоим отцом, пожалуй, самое удачное событие в моей жизни. И через секунду добавляет: — За исключением рождения дочери. Само собой. — Само собой, да. Мне нечего добавить. Какие-то аргументы закончились… В голове — серая вязкая муть, в которой тонет всё. — Ты куда? — К себе. — Ты не поужинаешь с нами? — Нет, у меня нет аппетита есть в кругу семьи. Вдруг я за ложку возьмусь не так, как вы с папой того хотите. Я торопливо выхожу на улицу и вызываю такси, находясь за пределами двора. Мама пытается дозвониться, но я сбрасываю её звонки, ожидая такси. Если бы так хотела поговорить, вышла бы следом, нет? Или это ниже её достоинства? Может, просто плевать? Мне хочется единым махом разрубить нежеланный узел. И страшно. Я презираю себя за собственное малодушие. Может, сорваться в другой город? И тут же передо мной встаёт гора проблем, которые постоянно решались кем-то другим за меня. Мамочкой с папочкой… Квартира? Пожалуйста. Деньги? Держи карточку, пользуйся, папа регулярно пополняет. Машина? Вот она, катайся на здоровье. Обучение?.. За всё заплачено. Если бросить всё сейчас, что получится? Неоконченное образование, с которым я не смогу заниматься тем, чем хотела бы заниматься… А другое?.. Я не проработала ещё ни одного дня и даже не представляю, как смогу разобраться с ворохом жизненных проблем и вопросов. Ненавижу саму себя, привязанную к сытой кормушке. Посмотреть на других — справляются же как-то, а я — оранжерейное растение, которому заботливо подтыкали одеяло, расшитое золотыми ниточками… Кто-то гнётся, кто-то не сгибается. А я, по всей видимости, могу только виться плющом. Бесполезное декоративное украшение. И понимаю, что всё моё недовольство — это словесная бравада, не более того. Много ли пользы они принесли? Нисколечко. Моё простое «нет» против условий, оговорённых двумя сторонами. А что такого? — невинно поинтересовалась мама. Ничего… Я замёрзла до чёртиков, пока дожидалась такси. И даже в тёплом салоне за всё время поездки не смогла отогреться. Открываю дверь подъезда домофонным ключом. В подъезде темно. Выключили свет? Но, кажется, что окна дома светились жёлтым. Наверняка опять перебои с подъездным светом. Это даже немного раздражает — престижный район, а перебои как будто в захолустном спальном районе на окраине города. Темнота не пугает меня. Я знаю наизусть все ступеньки, но всё же подсвечиваю экраном смартфона. Просто для того, чтобы обозначить своё передвижение. Вдруг кто-то будет спускаться и не заметит меня в кромешной тьме. Я поднимаюсь по лестнице всё выше: в подъезде пахнет сигаретами. На пролёте между третьим и четвёртым кто-то сидит. Я стараюсь не обращать внимания на постороннего и борюсь с желанием посмотреть, кто это. Просто поднимаюсь выше, как вдруг колена касается чья-то рука. Я резко разворачиваюсь, прижавшись спиной к перилам. Сердце колотится от страха как сумасшедшее. На ум сразу приходят все мерзкие, грязные истории о нападениях в подъездах жилых домов. Я разворачиваю телефон, чтобы увидеть, кто это. Бледный свет выхватывает из темноты фигуру мужчины, сидящего спиной у самой стены. Различимо лишь бледное лицо со знакомой усмешкой. — Это всего лишь я, Снежинка. Нет, мне не стало спокойнее после того, как я узнала Романа Бесова. — Преследуешь меня? Теперь будешь караулить под дверью? Я сжимаюсь и насторожённо смотрю на него, жду от него очередной выходки. Но он сидит без движения, безвольно опустив руки на колени, и смотрит на меня. — Зачем остановилась? Пройди мимо с равнодушным видом. — Боюсь поворачиваться к тебе спиной, Бесов. Кто знает, что ты ещё способен выкинуть? Он смеётся. Лицо кажется мертвенно-бледным. Чёрными колодцами виднеются провалы глаз, на впалых щеках синеватая щетина. — Тогда просто сделай вид, что меня нет. Убей своим равнодушием. У тебя это так хорошо получается. Я делаю осторожный шаг в сторону, не сводя с него напряжённого взгляда. Всего мгновение назад он казался безвольным и опустошённым, но сейчас рывком бросается вперёд, упираясь лбом в мои колени. — Не-е-ет… Лучше постой со мной рядом. Говори о чём угодно, только не молчи. Сделай вид, что тебе не плевать. Я опускаю руку и касаюсь тёмных волос, зарываясь в них пальцами. Он поднимает лицо ко мне: в глазах застыло мучительное ожидание. — Не сиди на бетонном полу, Роман. Ты можешь заболеть. — Ха-ха-ха! У меня только одна болезнь. Но ни один врач не выпишет мне рецепт, по которому я мог бы купить себе лекарство. Я ерошу пальцами его волосы, немного царапая ногтями кожу головы, и чувствую, как он обхватывает мои ноги руками. — Бес, поднимайся. Я устала и хочу отдохнуть. И тебе бы не мешало сделать то же самое. Он отрицательно машет головой. — Вставай, Бес. Я не хочу, чтобы на моей совести была смерть парня, умершего от воспаления лёгких. До дверей моей квартиры — десять ступенек и три шага. Мне кажется, даже ты в состоянии их преодолеть. Я высвобождаюсь из захвата его рук и поднимаюсь по ступенькам: — Исполнишь мою просьбу, Рома? — Любую, Снежинка. — Не сходи с ума, пожалуйста, и не требуй ничего от меня. Я поворачиваю ключ в замке, зная, что он шагнёт следом. Щёлкает дверной замок, впуская нас в квартиру, дыхнувшую в лицо теплом. Я тянусь к выключателю, но Роман перехватывает мою руку и спускает сумку с плеча. Он удерживает мои запястья и заводит их себе за спину. — Я же просила… — Всего лишь обними меня. Пожалуйста. Чёрт. Отчаянной просьбе в его голосе сложно сопротивляться. Я послушно скольжу ладонями по спине под его пальто. Чувствую, насколько он напряжён, и осторожными движениями поглаживаю спину через ткань рубашки. Роман прижимает меня к себе, стискивает до боли и утыкается мне носом в затылок. Жадно дышит, втягивая воздух с запахом моих волос и парфюма. Он цепляется за меня так жадно и неистово, словно в моих пальцах зажат карабин, на котором удерживается его канат, раскачивающийся над пропастью. И сейчас, стоя в темноте коридора, я понимаю, что не смогу разжать пальцы, позволив ему упасть. От мягких осторожных движений Роман расслабляется. Напряжение покидает его тело с шумными выдохами. Горячим дыханием мне прямо в волосы. Он что-то говорит еле слышно, но слов не разобрать. И не хочется. Земной шар остановился и… продолжил движение без нас, выкинутых далеко за пределы его орбиты.Глава 18. Бес
Медленно-медленно её ладошки гладят мою спину. Их холод я чувствую даже через ткань рубашки. Холодные прикосновения отрезвляют лишь затем, чтобы вновь наполнить меня до краёв. Но уже чем-то другим. Не бешеным сумасбродством и одержимостью, но тем, чему я ещё не могу подобрать название. Я мог бы простоять так целую вечность, но Снежинка здесь правит балом: отстраняется, скользнув руками на грудь. Я накрываю её руки своими ладонями. В темноте видны лишь очертания её силуэта. Хочется увидеть, с каким выражением в глазах она сейчас на меня смотрит? Хочется и одновременно страшно двинуть рукой влево, нащупывая выключатель. Вдруг на дне зрачков плещется только презрение и жалость? — Я не хочу провести весь вечер, стоя на пороге собственной квартиры, Бес. Приходится отступить и разжать объятия. Она щёлкает кнопкой выключателя и присаживает на пуф, чтобы снять полусапожки. Я опускаюсь быстрее неё и расстёгиваю замок. — Я сама, — тянет ногу на себя. — Позволь мне. Удерживаю ногу за икру и стягиваю сапожки по очереди. Тонкий капрон чулок не защищает от холода — кожа совсем ледяная. Кроваво-красным просвечиваются миниатюрные ноготки на пальчиках ног. — Ты совсем заледенела. — Долго ждала такси. Я выпрямляюсь и снимаю пальто, чтобы не сидеть у её ног. Потому что чувствую, ещё одно мгновение — и снова начну вытворять какую-нибудь дичь. Она проходит вглубь квартиры. Совсем другая, чуть более расслабленная, чем обычно. Наверное, правду говорят, что только в стенах дома мы становимся самими собой. — Проходи располагайся. Я оставлю тебя ненадолго. Она щёлкает светом в зале. — Нет, не надо. От аквариума приятно светит. — Мне тоже нравится. Успокаивает. Тебе бы не помешало завести себе рыбок, Бес. Снежана скрывается в спальне и выходит через минуту с одеждой под мышкой. — Я могла бы предложить тебе свой халатик, чтобы ты переоделся. Но, боюсь, он будет тебе коротковат. Или что-нибудь из мужского, но… Я отвечаю резко, не давай ей договорить. Даже думать не хочу о том, что кто-то из мужчин бывает здесь, в её квартире, ходит, оставляя повсюду следы своего присутствия, погружается в неё нарочно медленно или быстрыми резкими толчками. От дурных мыслей темнеет перед глазами и перехватывает дыхание. — Нет. И чуть спокойнее добавляю, заставляю себя не беситься: — Я останусь в своей одежде. Или сниму рубашку. — Хорошо. И на самом деле мне нечего тебе предложить. Единственную мужскую футболку я выкинула. Меня подбрасывает вверх от беспричинной радости. — Но может быть, вот это тебе подойдёт. Она швыряет в меня серым комком ткани. Безразмерная уродливая футболка с эмблемой университета. — Презентовали за участие в активной жизни университета? Снежана улыбается: — Вроде того. Я расстёгиваю рубашку и скидываю её на диван. Снежана, склонив голову набок, рассматривает меня и немного краснеет, заметив синяки и кровоподтёки на левом плече. На том плече, в которое она вгрызалась зубами, царапала меня своими ногтями, пока я вбивался в неё у стены в аудитории. — Одевайся, Бес. Снежана проходит мимо меня, направляясь в ванную, и оставляет меня наедине с собой на долгих шестнадцать минут. Я просто слежу за минутной стрелкой часов, висящих на стене. Кажется, что она ползёт слишком медленно. Я перевожу взгляд на аквариум, следя за плавными движениями рыбок. В них на самом деле есть что-то умиротворяющее, как в отдалённых всплесках воды, доносящихся из ванной. — Я буду на кухне. Её голос раздаётся над ухом совсем близко. Кажется, я едва не заснул, сидя на диване. — Иди в ванную, Бес. Просто смой с себя этот день. Я послушной марионеткой двигаюсь в заданном направлении. — Буду пахнуть твоим клубничным шампунем для волос? Она изумлённо поднимает брови: — Я похожа на ту, которая пользуется подобной дрянью? Нет, непохожа. Особенно сейчас, когда влажные волосы спрятаны под скрученным полотенцем, а на теле — удлинённая футболка с коротким рукавом и шорты длиной выше колена. — Полотенце лежит на корзине. Я провожаю её фигурку взглядом и захожу в ванную. Во влажном воздухе ещё висят капли горячего пара: На запотевшем зеркале — разводы, как будто проводила по нему ладонью, чтобы очистить от капель воды зеркальную гладь. На мгновение представляю, как это выглядело и снова несусь с высоты вниз, чтобы разбиться в лепёшку. Картинки в моей голове одна другой соблазнительнее. Дурная голова. Было так странно думать, что как только я трахну Снежану, смогу избавиться от неё в своей голове. Нет, с точностью наоборот. Я вколотил её в себя ещё глубже. Каждый толчок внутрь неё, сжимающейся вокруг члена так сладко, окончательно отпечатал её образ на моей нейронной системе. Я стою под обжигающими струями воды и растираю по телу мыльную пену тех же средств, которыми пользуется она. Запах едва заметный — какие-то зелёные нотки, пахнущие нейтрально. Теперь мы будем пахнуть одинаково. Я натягиваю футболку и, надев брюки до колена, передумываю. Вечерние посиделки в непринуждённой обстановке без галстуков? Главное, не сильно пялиться на Снежану и не фантазировать. Боксеры не скроют ничего. Снежана оборачивается и оглядывает меня, гася усмешку. — В чём дело? — Выглядишь таким спокойным. Непривычно. Её взгляд гуляет по моему лицу, останавливается на разбитой губе и опухшей щеке: — У тебя был плохой день? — Ты даже не можешь себе представить, насколько. Я обхожу её и оглядываю овощи, разложенные на столе. — Что собираешься готовить? — Хочу приготовить ризотто. Я вытаскиваю нож из подставки и начинаю снимать кожуру с луковицы. — Я помогу тебе, не хочу сидеть без дела. — Ты умеешь готовить? Она становится рядом, почти локтем к локтю, и нарезает аккуратными кубиками цукини. — Я много чего умею, Снежинка, готовить в том числе. Получается слишком самодовольно, поэтому я добавляю: — Пришлось научиться, когда мама ушла в себя на некоторое время. После смерти брата. Мне приходилось уговаривать её съесть хотя бы ложку. Она касается пальцами моей спины, проводя по позвоночнику. — Извини. Не хотела задевать неприятную для тебя тему. — Нет, ничего страшного. Уже не так тянет, как раньше. — Давно? — Пять лет назад, — и добавляю, — сегодня годовщина. Она откладывает нож в сторону и забирает лезвие у меня, обвивает руками за торс. — Поэтому ты сегодня такой смирный? — она касается пальцами опухшей щеки, — и это тоже? Звучит банально, но меня отпускает потихоньку. Накопленное раздражение и злость растворяются от прикосновений её подушечек пальцев. Я уже почти благодарен папаше за то, что он разукрасил мою физиономию. — Тебе просто надо отдохнуть, Ром. Ты выглядишь так, будто не спал неделю. — Нет, не неделю. Гораздо больше. — Сумасшедший. Тогда тебя надо будет напоить кипячёным молоком и подоткнуть одеяло на ночь. — Если ты поцелуешь перед сном, я буду спать, как убитый. Снежана улыбается: — Давай займёмся ужином? Мне несколько дней кусок в горло не лез.Глава 19. Снежана
Непривычно видеть Рому таким тихим. Мне кажется, что я уже полностью обрисовала в голове его образ, но тот, кого я вижу перед собой не вписывается в эти рамки. Мы почти не разговариваем, слаженно готовим ужин, перебрасываясь редкими фразами. По уверенным аккуратным движениям заметно, что ему не впервой приходится готовить. И даже посуду он помогает убрать так, словно не видит в этом ничего зазорного. Волнение отступает прочь, его место занимает какое-то умиротворение и спокойствие. Приятно смотреть на Романа, видя, как тёмные волосы падают ему на лоб, когда он наклоняется. Лёгкая улыбка преображает его лицо, превращая в совершенно другого человека. Не спрашиваю, что у него случилось ещё, кроме годовщины смерти брата. Не спрашиваю ничего: захочет, сам расскажет. Внезапно хочется потянуться ему навстречу и приоткрыть завесу его жизни. Но тут же обрубаю это желание на корню, не давая ему расти. Как мне кажется. Но оно всё равно просачивается даже через тщательно воздвигнутые заслоны. Я стелю ему в зале на диване. — Ложись отдыхай, Бес. На тебе лица нет. Я прохожу мимо него, направляясь в спальню, но он успевает поймать мою ладонь. — Посиди со мной рядом? Я согласно киваю. Вообще-то, мне нужно ещё немного позаниматься и я неуверена, что в его присутствии получится это сделать. Непрошеные мысли лезут в голову, упорно отвоёвывая себе место. Но почему-то кажется, что сегодня Роману нужно именно это, молчаливое соседство без лишних вопросов и осуждающих взглядов. Так мало. Неужели мне тяжело ответить согласием на его крошечную просьбу? Я возвращаюсь с учебным пособием и по привычке сажусь в угол дивана. Роман сразу же перебирается ближе и укладывается головой мне на колени. — Ты… — Я, Снежинка. Просто лежу и не мешаю тебе заниматься. Он щёлкает кнопками пульта, перелистывая каналы кабельного телевидения один за другим, пока не останавливается на канале, посвящённом жизни животных. Сейчас транслируют жизнь дельфинов. Роман уменьшает звук и откладывает пульт в сторону. — Ты смотришь это? — Угу, — кивает Роман, — мне нравится. Можно даже смотреть без звука, всё и так понятно. Животные намного лучше людей. Я не могу не согласиться с ним. Иногда на самом деле всё складывается именно так. Я листаю учебник, опершись головой о левую руку. Книга лежит на подлокотнике дивана, правая рука сама опускается на голову Беса. Пальцы зарываются в его волосы. Приятное ощущение: тонкие, мягкие пряди проскальзывают между пальцев. Роман издаёт какой-то звук. — Что? — Ничего, просто хорошо. Не останавливайся… Наверное, в какой-то момент реальность скатывается в объятия спасительного сна. Незаметно для меня. Потому что просыпаюсь я, будучи крепко прижатой к мужскому телу. Руки сами обнимают в ответ. Спросонья чудится всякое. Саша… Чёрт, Снежана, какой Саша? Саша сейчас обживает уютную трёхкомнатную квартиру, обставленную модным дизайнером. Отстраняюсь. — Лежать. Куда собралась? — голос Романа после сна хриплый. Бесов, чтоб тебя. Обернулся вокруг меня юркой змеёй, обхватил ногами и руками так, что не вывернуться. И что самое непонятное, мне в этом крепком захвате уютно и тепло. Но так неправильно и некстати. — Вставать пора. Сколько времени? В комнате уже так светло! — Понятия не имею. Плевать. Роман теснее прижимает меня к себе так, что чувствуется его эрекция, трётся о меня бёдрами, вызывая румянец. — Прекрати. Я же просила тебя вчера! Держи своё слово! — Ты так мило стесняешься. Это нормальная реакция. И неужели я от тебя что-то требую сейчас? — Что-то не верится. Отпусти. — Расслабься, Снежинка. Всю ночь спала под боком и лезла обниматься, когда замёрзла. А сейчас что? Я поглядываю на него осторожно: выглядит уже более отдохнувшим и повеселевшим. Только разбитая губа треснула от улыбки и немного кровит. И на щеке наливается фингал. — С кем же ты всё-таки успел подраться? — Да так, ни с кем. Даже вспоминать не хочется. Утро такое, ммм… Не хочу его пачкать.Глава 20. Бес
На самом деле я давно уже не сплю. Хватило нескольких часов сна рядом с ней, чтобы одной небрежной косой линией перечертить все бессонные ночи до этого. Готов с копьём наперевес бросаться на все ветряные мельницы-великаны, уничтожая их на своём пути. Или что она там ещё придумает, выставит впереди себя в качестве ограждения. Такая забавная, когда краснеют щёчки. Не могу удержаться от того, чтобы не поддразнить её ещё разок. Просит отпустить. Опять. Да не хочу я тебя отпускать вообще! Напоминает данное мной слово. И несмотря на каменный стояк приходится немного отодвинуться, потому что я же, блядь, держу своё слово. Что за идиотизм такой? Кто сейчас швыряется заявлениями и держит их? Идиоты вроде меня? Но даже так, лежать рядом, чертовски приятно: томление разливается по венам, концентрируется и пульсирует в напряжённом члене. Блядь, похоже, что рядом со Снежинкой я становлюсь грёбаным мазохистом, испытывающим какое-то болезненное удовольствие от всего, что происходит между нами. Я позволяю ей немного отодвинуться, но рука лежит поперёк талии, приминая ткань футболки. Чувствуется тепло её кожи. — У тебя необычная внешность, Снежинка. Она поворачивает голову: — Ничего необычного. Мама — русская, папа татарин и, кажется, кто-то ещё на треть. Вот и получилось… — Получилось шикарно, — не могу удержаться от улыбки и легонько касаюсь скул, — Тахирова Снежана Булатовна. Отец Булат Тахиров? Что-то знакомое… — Ещё бы, — усмехается Снежана, — крытый рынок, торговые павильоны на Садовой, склады. Недавно вот несколько АЗС в честь себя назвал. — Бля, точно… Вспоминаю несколько зелёных АЗС с вывеской «Тахир-Oil», которые в шутку кто-то назвал Тархун из-за ядовитого зелёного цвета. Не сталкивался с Булатом Тахировым лично, не тот уровень у мелкой сошки вроде меня, но имя воротилы на слуху. — Даже предположить не мог. У меня и мысли не мелькнуло, что ты можешь быть дочкой Тахирова… — Думал, просто однофамилица? — Да я, вообще, об этом не думал, честно. — Зато теперь знаешь, — усмехается Снежана и морщит лобок, о чём-то задумываясь. Не даю ей время погрузиться в свои мысли: — Почему в тот раз ты попросила меня изобразить своего парня? — Надо было. — Эй, — прижимаю её к себе, — так не пойдёт. Мы же с тобой мирно беседуем, по-дружески, можно сказать. Или мне из тебя всё клещами вытаскивать? — А надо ли тебе это знать? Голубые глаза пытливо вглядываются в мои. — Надо. Хочу знать, что за чудо такое на меня свалилось. И потом, после секса… — Обязательно напоминать? Ухмыляюсь: — А в чём дело? Тебе же понравилось? О-о-очень понравилось… Снежана опять дёргается, порываясь встать. — Лежать. — Я уже жалею, что запустила тебя! Надо было оставить тебя сидеть там на лестничной площадке застужать мозги. — Ты сделала правильный выбор. Просто поговори со мной, обещаю не смущать тебя больше необходимости. Честное слово. Снежана смеётся коротко: — Твоя крайняя и малая необходимость может оказаться чересчур огромной для меня, Рома. Просто увидела бывшего, понятно? Не хотелось разговаривать и выглядеть жалко. Наверное, не стоило. Чёрт. Я уверена, что не стоило было. Нажила себе одну огромную проблему вместо маленького душевного расстройства. Я мысленно возвращаюсь в тот вечер, вспоминаю, кого видел в зале ресторана, сопоставляю факты. Осеняет. — Бородка? — Что? — Ходячий барбер-шоп у гардероба. Это он? Бородка, зализанная причёсочка?.. — Не зализанная, а уложенная. И, вообще, это тебя не касается! — Ошибаешься. Касается. Сейчас я касаюсь тебя. Мне интересно всё, связанное с тобой. — Всё, хватит. Пора вставать, надо готовить завтрак. И чёрт знает сколько времени уже. Ладно. Разжимаю объятия и тянусь за телефоном, поставленным вчера на беззвучный режим: — Это будет очень поздний завтрак, Снежинка. Или, вернее сказать, обед. Она бросает взгляд на часы, висящие на стене. — Чёрт… Надо избавляться от тебя, Бес. С тобой я становлюсь прогульщицей. Она скрывается в ванной прежде, чем я успеваю что-то сказать. Но приятно греют изнутри её слова «с тобой»… Да, красотка, со мной. Только со мной. Не отодрать. Приклеился намертво. Я поджидаю её в коридоре. — Бес, отойди. Ты как тень, будешь красться за мной по пятам? — Возможно… — Мы же договорились! — Врунишка, мы ещё ни о чём не договорились. Ладно-ладно, отхожу на безопасное расстояние. И кстати, он мудак. Твой бывший. Я бы тебя хрен отпустил. Но даже рад, что он оказался конченым пидором. На лице Снежаны борются два противоречивых чувства: оскорблённое самолюбие и обида, что ли? За грубые слова в адрес дорогого, блядь, её сердцу человека. Хочется запустить руку внутрь грудной клетки и как следует сжать её сердечко, чтобы выжать из него всю до последней капли привязанность к этому павлинистому пижону. — Почему расстались? — нарочно растравливаю её и себя. Хочу знать. — У Саши… Саша? О блядь, узнали имя этого героя! — У Саши на первом месте оказались другие жизненные приоритеты и ценности. Доволен? А теперь не мешай, мне надо приготовить завтрак. Снежинка торопливо проходит по коридору мимо меня на кухню. — Я же говорю, мудак! — бросаю ей вслед. — Согласна, — бормочет себе под нос. Но я-то слышу. Кажется, рядом с ней обостряются все чувства, впитываю звуки, цвета, запахи в себя, как губка. Раскрашенные ярко, звонкие, вкусные… Когда я появляюсь на кухне, в воздухе уже тянет ароматом кофе и… каши? Крошечная кофейная чашка в левой руке Снежинки, в правой — ложка, которой она помешивает овсянку в небольшой кастрюльке. Как идиот, умиляюсь каждому её жесту. Она ставит передо мной тарелку, насыпая в неё горсть промытых сухофруктов и орешков. — Я бы ограничился кофе. — Ешь. И не раздражай меня ещё больше. У тебя в крови и без того один кофеин с никотином. Поэтому ты такой дёрганый и неуравновешенный. — Хочешь взять меня под своё шефство на перевоспитание? Я готов. — Нет. Ничего я не хочу. И, вообще, тебе нужно завалиться в берлогу и отоспаться как следует, тогда перестанешь бредить наяву. — Только с тобой, Снежинка. — Прекрати! Сейчас же, — она выставляет в мою сторону ложку, — ешь молча! Мало того, что навязался, ещё и бесишь неимоверно. — Я же Бес, это моё жизненное призвание. — И моё наказание, да? — Я бы не отказался, как следует тебя… — ловлю возмущённый взгляд, — ладно, всё затыкаюсь. И ем твою кашу. Я замолкаю и послушно черпаю ложку за ложкой. Вкусно, чёрт. Хотя из её рук, наверное, с таким же удовольствием съел бы и сухарь, запивая водой из-под крана… Забираю тарелки и включаю воду, чтобы вымыть посуду. — Спасибо за помощь, но могу справиться сама. — Теперь я тебе скажу: заткнись. Мне несложно. Пей кофе. Снежана постукивает пальцами по столешнице, но послушно берёт чашку с кофе и пьёт, поглядывая на меня. Замечает, что я перехватываю её взгляды и встаёт, глядя в окно. Нужно сделать всего несколько шагов, чтобы охватить её за талию. Что я и делаю. Она возмущённо вздыхает. — Отклейся, Бес. Я же просила. — Почему нет? — Потому что. Разворачиваю её к себе лицом и, подхватив, усаживаю на широкий подоконник. — Вот теперь скажи, почему нет. — Бесов, ты наглый, самоуверенный и не признаёшь границ! — Согласен. Ещё что? Почему нет? Я же тебе нравлюсь. — Нет! — Нравлюсь… Ещё как нравлюсь. Был бы противен, такого охуенного секса у нас бы не получилось. Ммм… Да, твои щёчки так мило порозовели. Напомнить, как тебе понравилось? — Нет. Я разобью эту чашку о твою голову! Я усмехаюсь и оттягиваю ворот безобразной футболки. — Ты та-а-а-ак здорово меня тогда покусала. Не против повторить. Я весь в твоём распоряжении!. — Это… всего лишь секс! Да мне проще было согласиться, чем пытаться ускользнуть! — Но тебе понравилось. Всё как надо. Сначала поцелуй, потом секс… Осталось только признать меня своим парнем. Выставляю руки по обе стороны от неё. — Да нет же! Снежана отпихивает меня и ныряет под руку. — Иди к чёрту, Бес! Нет. И не приставай. Я запустила тебя, потому что мне тебя стало жалко. И это не имеет ничего общего с влюблённостью, симпатией, страстью и… Бог знает, что ещё ты себе нафантазировал! Как же меня раздражает её неприятие очевидного факта! — Имеет! Ещё как имеет. Мало ли придурков? И всех их жалко? Нет, Снежинка. Я тебе нра-а-авлюсь… И резонный вопрос. Снова. Если ты рассталась с бывшим и я тебе нравлюсь, то почему нет? Она резко ставит свою чашку на стол и скрещивает руки на груди. — Ты действительно хочешь знать? И если сочтёшь причину достаточно уважительной, перестанешь меня домогаться? — Ничего не буду обещать. Сначала ответь. — Хорошо. Я выхожу замуж. В будущем году. Достаточно? Довольно уважительная причина для того, чтобы ты отстал, Бесов? Чувствую себя полнейшим тугодумом, но разве люди расстаются для того, чтобы жениться? Ты же рассталась с бывшим? — Я выхожу замуж за другого! Ясно тебе? — Да? И кто же счастливчик? — Михаил Земянский. И, на всякий случай, говорю тебе: это не тёзка и не однофамилец. Так что у тебя не получится прикинуться дурачком, якобы ты не знающим кто это. Земянский? Медленно охуеваю, что ещё сказать. Кто же его не знает? Да все знают его холёную рожу. Значит, тогда у ресторана это был он? Не разглядел в темноте, да и пьяный был до безобразия. — Это с ним ты тогда была в ресторане? — Я уже поняла, что ты следишь за мной, Бесов. А теперь будь добр, одевайся и уходи. Мне нужно собираться в университет. Снежана стремительно выходит из комнаты. Топчусь за ней следом. Земянский. Земянский, блядь. Злюсь. Да похуй! Хоть Земянский, хоть Полянский… Пошли они все. Моя девочка. — Бесов, не приближайся! Снежана постукивает пальцами по ручке греющегося утюга. Собирается натянуть одно из платьев, умопомрачительно тесных и красиво облегающих её фигурку. Нажимает на кнопку пара, который вырывается из сопел горячими влажными струями, направляя его в мою сторону. — Одолжи утюг? Рубашку погладить? — Дай сюда, я поглажу тебе её сама и сделаю это намного быстрее, чем ты. — Уверена? Я уже большой и самостоятельный мальчик. — Уверена. Ты нарочно будешь возиться… Как тогда кругами ездил, лишь бы время потянуть. — Всё так очевидно, да? — Именно так. Протягиваю ей свою рубашку и стягиваю футболку, складывая её. Земянский, сука, сдохни, а? Сжимаю челюсти так, что зубы едва ли не крошатся друг о друга. Порываюсь что-то сказать, но затыкаю рот сам себе. Непохожа Снежана на счастливую невесту! Иначе бы не бросилась тогда мне на шею, чтобы утереться нос ходячему барбер-шоп. Или всё случилось позднее?.. — Давно? — С конца октября, — с вызовом отвечает Снежана. Не-а, ни хрена не счастливая невеста. Между нами всё случилось позднее. — Хороший, должно быть, союз, да? — говорю, но прокручиваю в голове совсем иное. Снежана явно не из категории девиц, визжащих от радости грядущего бракосочетания с такой крупной шишкой, как Земянский. Тогда почему соглашается на брак? — Ты беременна? — Что? — возмущается она, — вали на хрен из моей квартиры, Бесов! В лицо прилетает моя рубашка. Чёрная ткань, нагретая горячим утюгом, на мгновение облепляет лицо. — Немедленно! Вот же маленькая стервочка! И в утюг вцепилась. Ха, можно подумать он меня остановит, даже если она приложит меня им по голове. Чем сильнее я пытаюсь к ней приблизиться, тем сильнее она меня отталкивает. Ла-а-а-адно, попробуем по-другому. — Не кипятись, Снежинка, тебе вредно. Уже сваливаю. У меня накопилась куча работы, надо разгрести. — Правильно. Займись своей жизнью. Займусь. Обязательно займусь. И ты в ней появишься. Но пока сделаю то, что просит она. — Тебя отвезти? — Нет. У меня есть машина. — Но ездила ты в последнее время только на такси… — У меня есть машина. Две. И ни одной из них я не желаю пользоваться сейчас, ясно? Предпочитаю передвигаться на такси. Наверняка подарочек от родителей и состоятельного женишка. Не-а, ни хрена не счастливая невеста. Счастливые невесты пользуются подарками, а не отбиваются от них всеми конечностями.Глава 21. Снежана
Наконец, Бесов соизволяет покинуть мою квартиру, успев обнять напоследок так, будто тисками сдавил. Его внимание было бы приятным, если бы не было таким удушающим. Тут же одёргиваю саму себя. Внимание? Боже, о чём ты, Снежана? Внимание к тебе всех мужчин, вместе взятых, можно упаковать в вакуумный пакетик и положить в ряд на полку супермаркета. А Земянский прошёлся бы вдоль этого ряда вразвалочку, пробивая на каждом из пакетиков бирку со штрих-кодом и ценой. Бес?.. Интересно, сколько стоит его не-внимание? Дорого бы обошлось Земянскому? На крошечную долю секунды мне вдруг захотелось это выяснить. Заглянуть за дверь, всё ещё закрытую для меня. Всего-то надо… Нет. Даже просто представить стало отчего-то страшно, как будто последний клочок земли начал таять под ногами. Я стряхиваю наваждение и подхожу к окну как раз вовремя: Бесов пружинистой походкой выходит во двор. Резкий, энергичный, полный энтузиазма. Не узнать. Вчера выглядел как медленно потухающее небесное светило, испускающее мертвенно-бледный свет. Не глядя, тыкает пальцем в смартфон, и оборачивается. Раздаётся типичное потренькивание iPhone. Мне даже не нужно смотреть на дисплей, чтобы понять, кто именно звонит. Я со вздохом отвечаю на звонок. — Кажется, ты должен исчезнуть с моего поля зрения. — Не дождёшься, Снежинка. И ещё одно, завтра у группы балбесов занятия по предмету «Банковский менеджмент», да? Скажи, ты строгий преподаватель? — Я не преподаватель. — Правильный ответ. Делаешь успехи. И, на всякий случай, даже если бы ты самом деле была преподавателем, меня бы это не остановило. — Ты звонишь только затем, чтобы я ещё раз убедилась, насколько ты приставучий? — Я не приставучий. Я упорный. И всегда добиваюсь того, чего хочу. Методы могут быть разными. — Вот как? А мне кажется, что ты можешь только переть напролом, как ледокол. Роман смеётся. Оказывается, его искренний смех приятный и заразительный. Против воли на губах расползается улыбка. — Хорошо сказала, Снежинка. Рано или поздно весь твой лёд сойдёт на нет. Сам. Или я помогу тебе от него избавиться. — Иди, Бес. Кажется, у тебя куча дел. Хорошего тебе дня. — И всё? А как же воздушный поцелуй?.. Я же твой парень, забыла? — Ты моя головная боль, Бес, а не парень. И у меня есть жених… — Подвинется, Снежинка. Если не хочешь сказать мне целую на прощание, я тебе сам это скажу. Я тебя целую. Не в щёчку, а в твои пухлые губки. Много — много раз, ласкаясь о твой бойкий язычок… Я стою и слушаю. Мимо Романа проходят люди, но тому абсолютно всё равно, не сбавляет тон, продолжает смаковать свои слова. Словно никого не существует. — Готов поспорить, твои щёчки уже полыхают? Можешь немного остудить их о холодное стекло… Я словно кролик под взглядом удава прислоняюсь лбом к стеклу и машу рукой на прощание, сбрасывая звонок. Спрашиваю саму себя, надолго ли хватит Романа? Появится на горизонте уже сегодня или всё-таки нет?.. Нет, не показывается. Но зато на следующий день поджидает меня у входа в аудиторию, вручая стаканчик с кофе. — С миндальным сиропом. Отказ не принимается. — Ты решил споить мне все виды кофе? — Скажи, какой нравится больше всего? И ещё обычно к кофе подают что-то из выпечки. Все в диком восторге от макарун. — Не люблю макаруны. Вообще, не люблю выпечку. Рома подпирает плечом стену, сверкая тёмными глазами: — Ты просто не пробовала мои блинчики. Я стараюсь не улыбаться, но губы против воли растягиваются сами: представляю его, колдующим у плиты. — С кленовым сиропом, — невозмутимо продолжает Роман и приподнимает пальцами стаканчик кофе, поднося его к моим губам, — пей, пока не остыл. И кстати, приглашаю тебя в гости. Ответный гостевой визит. — Мечтай больше, Рома. Раздаётся трель звонка. После звонка он машет рукой в сторону аудитории: — После вас, Снежана Булатовна. Последнее занятие проходит быстро. Большинство студентов уже ничем не заняты и пребывают мыслями далеко отсюда, планируя празднование Нового года. Повинные таскают пачками никому не нужные рефераты… Я принимаю их, автоматически пролистывая, и время от времени посматриваю в сторону Бесова. Роман развлекается со своим смартфоном, с таким довольным видом тыкая в экран, что становится ясно — он что-то задумал. Я одёргиваю себя: лучше сосредоточиться на занятии, чем поглядывать на него, засекающего каждый мой взгляд, словно сверхчувствительный пеленгатор. Телефон жужжит. Бес настрочил СМС? Так и есть. Бес: «Всё хотел спросить, почему у тебя так мало фото в социальных сетях? Такое разочарование, даже не на что… ЛЮБОВАТЬСЯ.» Я поднимаю глаза. Рома ухмыляется с таким видом, что становится ясно: под словом любоваться, взятым в кавычки, подразумевалось нечто совершенно другое. Чёрт. Обязательно выводить меня из равновесия прямо на занятиях? Отправляю ему ответ, от которого его улыбка стопроцентно станет не такой довольной: Я: «Жених не разрешает». Теперь моя очередь быть довольной: улыбка Ромы медленно сползает вниз. Бес: «А на хрен послать ты его не пробовала? Говорят, помогает при неоднократном повторении.» Я: «От тебя же избавиться не помогает. Представь себе, не ты один такой… настырный.» Скорее всего, СМС не понравилось Бесову? Ещё бы… Того и гляди, взорвётся в аудитории. Бес: «Ошибаешься. Я такой настырный, что могу сорвать тебе занятие прямо сейчас. Хочешь?» Я откладываю телефон и принимаю очередной реферат, ставя галочку напротив фамилии. Открываю и начинаю листать. Просто так, чтобы потянуть время и… Подразнить Беса? Думаешь, это хорошая идея, Снежана? А почему бы и нет? Он же постоянно выводит меня из себя… Набираю текст только через минут десять. Я: «Зачем тебе это, вообще, надо? Имею в виду не себя, а учёбу.» Я ведь на самом деле не знаю, что он из себя представляет и чем живёт. С виду он самодостаточный и… взрослый, что ли? Импульсивный, да, но складывается впечатление, что этот парень уже давно живёт только по своим правилам. Бес: «Хочешь узнать? Добро пожаловать в мою жизнь. Поедешь со мной?» Я: «Насмешил.» Бес: «Рад быть причиной твоей улыбки. Жду ответ.» Я: «Мне кажется, что не дождёшься.» Бес: «Я могу быть терпеливым.» Я: «Ха-ха. Ты не дождёшься ответа. И снова начнёшь мне досаждать звонками, сообщениями и своим обществом.» Бес: «Посмотрим. Время пошло.» Я читаю СМС и на пару секунд задумываюсь, как бы ему ответить, но замечаю краем глаза стремительное движение. Студент Роман Бесов покинул аудиторию, не сказав ни слова.Глава 22. Бес
Я хожу вокруг телефона с видом женщины, которая сидит на диете, но знает, что в холодильнике лежит кусочек вкусного торта. Такого вкусного, что можно пальцы сожрать вместе с ним. Интересно только, зачем мне этот идиотский спор, в котором я — знаю наперёд — потерплю поражение. Не проще ли послать собственную принципиальность куда подальше и прямо сейчас набрать номер этой стервочки, сводящей меня с ума? Или написать ей парочку провокационных сообщений? Прочтёт, ещё как прочтёт. Она всё охотнее идёт на контакт, сучка, но делает вид, что ничего подобного. Но мне хочется… Не знаю чего. Мне ещё не надоело долбиться лбом об эту закрытую дверь, потому что рано или поздно она откроется, уступив напору. Я въемся ей под кожу, как чернила татуировки. Говорят, их можно свести, но следы всё равно остаются. Нет, мне не надоело и не надоест. Но хочется посмотреть, что будет делать она. Изнутри бьётся беспокойная мыслишка: а как же её этот женишок, а? Он-то в отличие от тебя, Бес никуда не делся, да? И судя по словам Снежинки, никуда не денется. Навязанный в мужья? Такое ещё бывает в наше время? Закроет её на все замки?.. Пальцы перебирают струны гитары, беря элементарные аккорды. Как там пел папаша в былые времена? «Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором.» Я бездумно бренчу на гитаре, перескакивая с одного обрывка мелодии на другой. С чего вдруг я решил, что она сдастся первой? Иногда кажется, что ей нет до меня никакого дела. Иногда чудится совсем другое, будто просто не решается шагнуть. Попросила бы — помог. Но не попросит же? Ага, держи карман шире, Бес! Сейчас фортуна отвалит тебе сверху звездопад, только успевай загадывать желания… Ла-а-адно, потерпим немного. Несколько дней, идёт? Ха, заключаю сделку с собственной совестью? Двадцать седьмое декабря… Какой бы срок отмерить самому себе. Три дня? Достаточно? Вполне. Потом плюну на этот бессмысленный спор. А пока нужно заняться чем-нибудь. Все остальные бегают и готовятся к Новому году. Подарок маме с отчимом уже куплен и упакован. Понятия не имею, что можно было бы подарить Снежинке. Ничего не приходит на ум. Я подтягиваю ближе к себе ноутбук и щёлкаю по окнам с рабочей программой. Нечем скоротать время? Займись работой. Кажется, Снежинка на меня благотворно влияет. Чтобы не маяться ерундой, я занимаю себя работой, забивая ею себя по самое не хочу. Я-то справлюсь с объёмами, а сборщики мебели скоро начнут стонать, работая без выходных. Ладно, по хрен, выполню несколько проектов заранее. Нет ничего плохого в том, что расчёты и чертежи будут готовы заранее… Телефон, лежащий рядом на столе, кажется мне живым существом. Огоньки лампы отображаются в чёрной гладкой поверхности экрана, озорно подмигивая. Или издевательски? Переворачиваю его экраном вниз, чтобы не пялиться на него в ожидании. Бесполезно, как мне кажется. Но едва заслышав звук звонка, бросаю всё, хватая тонкий прямоугольник со стола. Она?.. Нет… Всего лишь приятели, интересующиеся, куда я пропал и как собираюсь встречать Новый год. В голове пульсирует только одно, поскорее бы перестали трындеть, но Мотя и Тоха сегодня решили побить все рекорды по болтливости. Скорее всего, включили громкую связь, потому что одинаково хорошо слышны голоса обоих. — Первого рванём, как обычно… — Что? Не сразу соображаю, о чём они говорят. — Блядь, давай включайся уже в эту реальность, Бес, — смеётся Тоха, — рванём, говорю как обычно. Покатаемся. Может, Мотя хотя бы в этом году освоит сноуборд? Поставишь его на доску, покажешь как надо. — В этот раз без меня. — Чего? — возмущённые голоса обоих приятелей сливаются в один. — Ты головой ёбнулся, да? — Тоха выдыхает, наверное, курит, — мы каждый год, первого числа… — Это же традиция. У нас, бля, не ирония судьбы, но тоже довольно весело, — поддакивает Мотя. — Без меня. Придётся отойти от традиции. Дел скопилось. — Да какие у тебя дела? Контора пашет, как заводные часы. Ты, вообще, какой-то дурной в последнее время стал! — возмущается Тоха. — Ладно, отвали от него. Сказал, не хочет, значит, не хочет, — обрывает его Мотя и добавляет, — передумаешь, маякни нам. Мы уже заранее всё заказали, как обычно с расчётом на то, что добавится пару-тройку человек… Я быстро прощаюсь с ними двумя и отключаюсь. Я хочу отойти от сложившейся традиции и завести взамен неё другую — встречать Новый год в компании Снежинки. Но хрена с два это получится без неё. Подхожу к окну, борясь с желанием спуститься к парквове и завести мотор автомобиля, рванув к ней. Не-е-ет… Спор, блядь, принципиальность. Три дня. Ждём?.. Ждём.Глава 23. Снежана
Роман испарился из поля зрения так же внезапно, как и появился. Свалился на меня, как снег на голову. Упёртый до невозможности, в чём-то пугающий, но тем не менее притягательный. Или просто его упорство приносит плоды? Кап-кап-кап, и скоро в том месте на камне, куда срываются капли, будет маленькая выбоина. Судя по тому, что я мыслями время от времени возвращаюсь к Бесу, он добивается своего. Немного непривычное молчание в эфире. Ха-ха, совсем недавно думала о том, как бы избавиться от его пристального внимания, но стоило ему пропасть, как я ощущаю, что мне не хватает этой колючей и приставучей занозы, отвлекающей от всех прочих мыслей. От нечего делать перечитываю все его сообщения, из которых можно сложить одну небольшую книжку. Неужели решил на деле доказать правильность своих слов «Жду ответ. Я могу быть терпеливым…» Мне не верится, что он может быть настолько терпеливым. Но день клонится к вечеру, а за ним ещё один. И упорная тишина. Банкомат «выплёвывает» обратно банковскую карточку. Недоумённо перечитываю надпись на экране: «Запрос не может быть выполнен.» Какая-то ошибка? Пробую ещё раз снять наличные. Банкомат выдаёт то же самое. Нет возможности даже проверить баланс. Я постукиваю карточкой о кошелёк. Карточка, выданная папой, всегда исправно пополнялась им в последних числах месяца. Собственно говоря, она даже оформлена на его имя, но мне любезно сообщили пин-код и разрешили пользоваться. Чувствую себя идиоткой, не задумывающейся раньше о таких элементарных вещах, насколько короткий же у меня поводок. И как легко его натянуть… Всё же набираю номер отца. Он отвечает не сразу и по тону понятно, что он очень занят. — Говори, Снежка, слушаю. — Я не могу пользоваться банковской карточкой. — Замотался. Забыл предупредить. У неё срок действия вот-вот должен окончиться, менеджер банка посоветовал перевыпустить её чуть раньше. Эту временно заблокировал. Тебе нужны деньги? Что-то собираешься покупать?.. Позвони матери, прошвырнись по магазинам вместе с ней. Я вглядываюсь в тиснённые золотые цифры на банковской карте: 02/2019. Немного заранее? За два месяца?.. Наверное, мама предупредила отца, что дочка немного взбрыкнула на днях. Всего один звонок менеджеру банка. И в кошельке у Снежаны, привыкшей расплачиваться всюду карточкой, наличности так мало, что можно выкинуть куда подальше мысли о побеге за горизонт. Накрывает удушливой волной. Ещё немного — и точно смоет за грань… Мама появляется рядом как по мановению волшебной палочки, не забывая напомнить, что тридцатого записала нас в салон красоты своей приятельницы. Нужно выглядеть соответствующе на предновогоднем вечере, посвящённом Земянскому и Ко. Хочется оттянуть как можно дальше этот «чудесный момент», но в назначенный день к подъезду дома съезжается едва ли целый кортеж из автомобилей представительского класса. Мама, не дожидаясь, пока я спущусь, сама поднимается за мной. Я уже накинула шубу на плечи, но мама успела вставить замечание: — Почему платье так свободно в бёдрах? Если ты решила посидеть на диете, нужно было подбирать размер с учётом того, что объёмы немного уменьшатся. Я стараюсь не отвечать что-нибудь язвительное, говоря, что мне кусок в горло не лез в последние дни и безуспешно пытаюсь намотать шарф. — Ох, ты будешь долго возиться с этим шарфом… Булат уже начинает нервничать. Сейчас в городе запруженное движение, а ты же знаешь, как он не любит опаздывать. Смотри как надо. Мама в два счёта перевязывает шарф на моей шее, превращая его в нечто воздушное и безумно красивое. Её последние слова один в один повторяют слова Романа в вечер нашей встречи. И мне вдруг захотелось, чтобы не мамины пальцы с безупречным маникюром порхали около лица, расправляя объёмную лёгкую ткань. Захотелось, чтобы Роман небрежно затянул этот шарф на моей шее, не заботясь красоте узлов, сжимающихся всё туже. Банкетный зал ресторана полон света и шума празднества. Папа довольно поглядывает на меня. Земянский уже дожидается нас в ресторане и тут же бросается ухаживать за своей невестой, постоянно держась поблизости. Начинается… От обилия пиджаков и галстуков всевозможных расцветок рябит в глазах. Кажется, что Земянский собрал всех мало-мальски заметных персон города вокруг себя. Собран, ухожен, представителен, с бо́льшей частью приглашённых — на короткой ноге, с остальными — учтив и внимателен. Золото, а не мужчина, хоть бери и неси этот ценный экземпляр в швейцарский банк. Слава богу, мне ещё не надо торчать возле него на протяжении всего вечера, плавно перемещаюсь между гостей, задерживаюсь возле знакомых, посматривая изредка на экран телефона. Время ползёт слишком медленно, как мне кажется. Уже осточертел этот бомонд и шик, а вечер только-только начинает клониться в сторону ночи. Гостей развлекает кто-то из приглашённых артистов, но обходится без конкурсов для пьяных идиотов. Нет, всё настолько чинно, что сводит зубы. Выхожу из банкетного зала, направляясь в дамскую комнату, толкаю дверь. Чёрт. Заперто. Не идти же в мужской. И возвращаться неохота. Просто прислоняюсь к стене спиной и жду. Дверь распахивается. Выходит женщина, возрастом около тридцати, с рыжеватыми волосами, уложенными в высокую причёску. Выглядит безупречно — платье сидит, как влитое, только взгляд «плывущий» и взбудоражено блестят глаза. Она почему-то смотрит прямо на меня, вздёрнув брови и улыбнувшись так, словно ей что-то известно, и проходит мимо. Пытаюсь вспомнить, как зовут её. Мария, Марина?.. Кажется, Марина. Точно не помню. Заставляю отлепиться себя от стены и вхожу в туалет, наталкиваясь на того, кого никак не ожидала здесь увидеть. Перед зеркалом стоит Земянский, назначенный мне в мужья, поправляет ремень на брюках. Даже объяснять ничего не нужно: сложить один плюс один. Михаил замечает меня и чуть хмурится. — Я опоздала на представление, но суть спектакля мне ясна. Кажется, только мне нужно соблюдать чистоту репутации и изображать счастливую невесту. А кому-то можно трахаться по туалетам, да? — Давай не будем разговаривать здесь. Пойдём. Земянский берёт меня под локоть. Я вырываю руку из его захвата, но он крепко пережимает пальцами мышцу над локтем. — Отпустите, больно. — Не люблю истерик. На выход. В коридоре наталкиваемся на кого-то из знакомых Земянского, сально улыбнувшегося приятелю. Прекрасно. Теперь будут говорить о том, что Земянский не теряет ни одного удобного случая, чтобы развлечься со своей новоиспечённой невестой. Михаил ослабил хватку пальцев. Это крошечное проявление агрессии по отношению ко мне пугает до жути. Меня ещё никогда не хватали вот так. С виду ничего особенного: спокойные ленивые движения, но пережимает так, что мышца неприятно ноет. Земянский ведёт меня по коридору и открывает передо мной дверь кабинета администратора ресторана. — Выйди на пять минут, — лениво бросает он администратору и женщина с готовностью встаёт из-за стола, покидая кабинет. Земянский пропускает меня первой. Он чувствует себя здесь хозяином всего и садится в кресло во главе стола. Я будто пришла к нему на собеседование, чтобы меня взяли на работу. Михаил откидывается в кресле. — К чему этот тет-а-тет? Есть то, что вы не могли сказать в другой комнате? — Разумеется. Марина, как ты уже поняла, очень близка мне. — Я за вас рада. Это всё? — Не перебивай, — впервые в голосе Земянского прорезываются недовольные, стальные нотки, — Марина не только близкая мне женщина, но помогает мне во многом… В финансовых вопросах. — Поздравляю. — Я же попросил, Снежана. Раньше ты проявляла куда больше благоразумия. — Раньше? Когда? Не помню, чтобы я пищала от счастья, узнав о том, что меня решили отдать замуж без моего согласия. — Сейчас ты намного чаще выказываешь свой нрав. Мне это не нравится. Мы же договаривались. Ты помнишь? Я смеюсь: — Мне не нравится ничего из того, что меня ждёт впереди. — Удивительно. Первый раз вижу, что девушка отказывается от потенциального счастливого и обеспеченного будущего. — Вообще-то, моя семья и без вашего участия не бедствует. — Без моего участия? Ты уверена? Что ты знаешь о бизнесе своего отца? Думаешь, Тахиров Булат до сих пор воротит свои дела всё той же железной рукой? Недавно он сменил свою сферу деятельности. Вложился, мягко говоря, не очень удачно, как показала практика. Если бы не я, твой отец пошёл по миру с протянутой рукой. В лучшем случае. В худшем случае… Да много чего могло бы произойти.Глава 24. Снежана
Вот, значит, в чём дело… — Спасибо за краткий экскурс в дела отца, Михаил. И за вашу помощь, я так понимаю, он решил откупиться мной? — Некрасиво звучит… И не вполне соответствует действительности. Я давно присматриваю себе супругу. — К чему осложнять себе жизнь? Если есть близкая женщина, ещё полезная? Земянский улыбнулся: — У этой близкой женщины не самая чистая репутация, ручки запачканы в кое-каких финансовых махинациях. Увы, но об этом известно слишком многим. И жениться на ней значит поставить себе один большой и жирный минус в своей карьере. Она и сама это понимает. Нет, Марина не подходит на роль жены будущего мэра. Мне нужна другая кандидатка: чистая репутация, покладистый характер, красивая мордашка, само собой, и светлая головка. Не только умненькая девушка, но такая, чтобы хватило сообразительности не совать нос куда не следует. Моё лицо вспыхнуло: — Какая характеристика! С ней можно пройти отбор и выиграть конкурс «самая удобная жена». Земянский щёлкнул пальцами: — Вот именно, удобная. И тебе будет очень удобно со мной. Если будешь соблюдать договорённость. В итоге все только выиграют: я, ты, твои родители… — Вы так хорошо рассуждаете, но не берёте в расчёт одно: мои чувства. — Твои чувства? Мне кажется, мы уже развеяли миф о хорошем Александре. Как оказалось, он довольно легко и быстро расстался с иллюзией любви. Или есть кто-то ещё? Да! Хотелось бросить ему в лицо. Но я понимала, что ничего этим не добьюсь и… нет на самом деле никого. Почти никого. — Вот видишь, молчание. Так есть ли смысл упрямиться? Ты хорошая жена и удачное вложение. Я ценю удачные вложения, готов их холить и лелеять. — Всё рассчитали? А если бы вам нужно была не дефлорированная девица, вы бы и за операцию заплатили? Земянский расхохотался: — К счастью, в двадцать первом веке в стране, живущей не по мусульманским законам, можно не озадачиваться этим вопросом. Остаётся открытым вопрос потомства, но для него ещё слишком рано. Меня едва не скрутило рвотным позывом. И неожиданно для себя я выпалила, обращаясь к Земянскому на «ты»: — За этим ты, Земянский, можешь обращаться к Марине. Она с удовольствием отсосёт тебе в туалете и с радостью приступит к зачатию ребёнка там же, раскорячившись между унитазом и корзиной для мусора. — Не люблю, когда в разговоре опускаются до оскорблений там, где можно обойтись без них. — Я тебе уже всё сказала. — Вернёмся к этому разговору чуть позднее. Сейчас нужно вернуться на праздник. — Как скоро я могу его покинуть? Мне не по душе эти показные, лицемерные празднества. — Привыкай, Снежана. Совсем скоро тебе предстоит стать непременной их частью. А теперь… Земянский подошёл и галантно подставил свой локоть: — Порадуем фотографов парочкой удачных снимков. В январе официально объявим о готовящейся свадьбе. Давай не будем портить сегодняшний вечер дурным настроением… К тому же на Новый год я приготовил тебе шикарный подарок. На триумфальном празднике Земянского я пробыла ещё часа полтора. Губы устали улыбаться. Пальцы, казалось, до конца жизни так и останутся сомкнутыми так, словно держат бокал шампанского за высокую, тонкую ножку. Окружающая обстановка всё больше напоминала удавку, сжимающуюся вокруг моей шеи всё туже. Даже дышать стало труднее. Мне нужно было срочно вырваться из этого театра абсурда. Я вышла в фойе ресторана и позвонила тому, кому, как я надеялась, было плевать на все атрибуты власти. Я набрала номер Романа Бесова. Он ответил почти сразу же. — Не спишь, Бес? — Мне кажется, что я выспался на десять лет вперёд. Я замолчала: в горле появился ком, который было трудно сглотнуть. — Эй, Снежинка, что случилось? — голос Романа был полон заботы и тревоги. — Ничего. — Не похоже, что ничего. Я глубоко вздохнула и выпалила: — Скажи, Рома… А ты не продаёшься? — Что? Хочешь купить меня как сувенир на предновогодней распродаже? Бери бесплатно. Весь твой. Только тараканы в голове идут бонусом. Но я без них никуда. — Нет, не хочу покупать. Твоё предложение всё ещё в силе? — Оно бессрочное. Так что случилось? — Ничего. Просто забери меня отсюда. Мне кажется, что ещё немного — и я окончательно сойду с ума. — Считай, что я уже у тебя. Только адрес скинь, куда мне приехать. Бесов отключился. Я трясущимися пальцами набрала смс с адресом ресторана и отправила ему. Господи, что я творю? Напроситься к Бесову — это всё равно что, спасаясь от пожара, броситься в пропасть вниз головой. И неизвестно ещё что будет хуже. Неизвестно? Чёрт. Бесов хотя бы не притворяется и не прячет свои желания за мягкой улыбочкой. Не торгуется. Снежана, ты куда ушла? Мы тебя потеряли! — раздался взволнованный голос мамы. Надо же, какое участие. Ещё не потеряли, но совсем скоро обязательно потеряете. — Мне просто стало душно. Вышла немного подышать свежим воздухом. Мама придирчиво осмотрела моё платье и поправила пару шпилек в причёске. — Обнови помаду, Снежка. Обнови помаду. Вместо «может быть, ты расстроена?» или «что случилось?» Ах да, простите забыла: на кону стоит будущее благополучие семьи Тахировых и честолюбивые планы Земянского. Если под колёсами этой машины, нацеленной на успех, окажутся пару-тройку букашек, в том будет вина их самих. Я возвращаюсь в зал вовремя. Кто-то собирается произнести тост в честь Михаила Земянского. Как послушная овечка, подхожу к нему, положив руку на его согнутый локот, ь и сжимаю тонкую ножку хрустального бокала. Шампанское искрится на свету, белоснежная шапка быстро оседает, но лопаются пузырьки, выходя на поверхность. Михаил улыбается фотографам: фото выйдут идеальными, не сомневаюсь. Растягиваю губы в дежурной улыбке и, чтобы добавить в неё искренности, представляю, какое выражение лиц будет у всех, когда я ускользну прямиком у них из-под носа. — … и, разумеется, счастья вашей будущей семье! — заканчивает свой тост кто-то из чинуш. Я подставляю губы Михаилу: порядочные пары после подобного пожелания должны чмокнуть друг друга в губы и звонко ударить бокалами. Всё так и происходит. Я стою рядом с Михаилом, изредка перемещаясь с ним по залу, поддерживаю дежурную беседу, когда это необходимо. Отец доволен, мама… мама чаще бросает взгляд в чёрную поверхность смартфона и оценивающим взором цепляется за жён прочих бизнесменов. Но, поймав мой взгляд, улыбается, приподнимая в мою честь бокал. Я мягко улыбаюсь, салютуя ей ответ… Сколько прошло времени?.. Чуть больше полчаса, кажется. Телефон в миниатюрном клатче начинает равномерно жужжать. Самое время испариться незаметно для всех. Михаил, на счастье, как раз увлекается разговором с Всеволодом Андриенко, владельцем нескольких ночных клубов. Я прошу прощения и отхожу прочь. Спокойно достаю телефон, сбрасываю звонок и набираю СМС. Я: «Ты уже здесь?» Ответ приходит мгновенно: Бес: «Да. Карета подана у чёрного выхода, как просила.» Я: «Выйду через несколько минут.» — Чудесный праздник, не так ли? — Да, мама, всё устроено по высшему разряду. Может быть, сфотографируемся? Мама согласно кивает и даже выбирает выгодный фон для селфи. Парочка снимков. Мы так похожи: только меня оттеняет, словно негатив, отцовская смуглая кожа и разрез глаз… — Ты куда? — окликает меня мама, видя, что я направляюсь на выход из ресторанного зала. — В дамскую комнату, ма. И Рите перезвоню. Я не стала отвечать на звонок, пока стояла рядом с Михаилом. Надеюсь, мамочка не станет виться надо мной коршуном, поэтому послушно отправляюсь в дамскую комнату и закрываюсь на одну-две минуты в туалетной кабинке. Потом бездумно лью жидкое мыло из дозатора и сушу руки. Выглядываю в фойе, кажется, никого из близких знакомых и иду к двери с пометкой «только для служащих» Она бесшумно притворяется вслед за мной. План эвакуации сбоку на стене… Кажется, здесь чёрный выход через склад. Всего-то нужно пройти по коридору, свернуть налево. Пробираюсь на цыпочках, чтобы не цокать громко каблуками, и дрожу от холода, когда мороз щипает обнажённую кожу плеч. — Девушка, а вы что здесь делаете? — окликает меня парень в синей униформе, он разгружает ящики на складе. — Ты здесь работаешь? Если нет, то тебе какое дело? Если да и станешь путаться под ногами, можешь считать, что уже уволен! — бросаю на ходу не останавливаясь. Чёрт. А на улице ещё холоднее. Только сделала шаг за порог здания, как туфли погрузились в мягкий снег. Шагаю к высокой мусорной урне и выкидываю туда отключённый телефон. Машина Беса припаркована неподалёку от входа. Не успела сделать и нескольких шагов, как он кинулся ко мне, стягивая с себя пальто. — Ты тронулась умом, Снежинка! Кто выскакивает на мороз полуголой? Через мгновение я оказалась завёрнутой в его пальто и подхваченной на руки. — Я могу и сама… — Помолчи. Сама ты можешь только ерунду какую-нибудь натворить. Сдалась мне? Теперь терпи.Глава 25. Бес
Немного не верится, что происходящее — реальность, а не горячечный бред. Просто чтобы убедиться, дотрагиваюсь до Снежинки, поправляя на ней пальто. Пальцы сами пробираются за воротник, мимолётно касаясь кожи. Нет, не снится. — О чём задумалась, Снежинка? Уже жалеешь, что сбежала? — Нет. Ещё нет. — Убери в сторону это лишнее слово «ещё». Жалеть не придётся. — Такой уверенный в себе?.. — Да-а-а-а, именно поэтому ты сейчас здесь, со мной, а не там. Нахожу её ладонь и сжимаю правой рукой, подношу к губам: кончики пальцев подрагивают, пальцы холодные. — Замёрзла? Сейчас до квартиры доедем, наберу тебе горячую ванну, оттаешь. Снежинка смотрит в окно и когда автомобиль проезжает мимо катка, вдруг спрашивает: — Ты катаешься на коньках? Отвечаю вопросом на вопрос: — Любишь кататься? — Да, раньше ходила на фигурное катание. — Давно? — Очень. Иногда кажется, будто и не я этим занималась, а кто-то другой вместо меня. Нравится слушать её голосок. Внутри меня радость гремит оглушительными хлопками салюта, а Снежинка после двух — трёх предложений вновь отмалчивается. Пока не лезу к ней с настырными расспросами и разговорами, боясь спугнуть. Надо бы ещё понять, что за ситуация у неё в семье, но война план покажет. Главное, что она у меня, а с остальным будем разбираться по ходу дела. Останавливаю автомобиль во дворе дома, занимая привычное место. До дома, где я живу, доезжаем на удивление быстро. Да, улицы полны автомобилей, но мы минуем пробки словно по волшебству. Вытаскиваю свою красотку из салона авто, подхватывая на руки, и захожу вместе с ней в подъезд. Обычно еду до пятого на лифте, но сейчас видя, что треугольник лифта указывает на цифру 7, шагаю по ступенькам, поднимаясь на свой этаж. — Я бы и сама дошла. — Я же сказал тебе, Снежинка. Ты сдалась мне на милость, так что не перечь. Хочу шагать по ступенькам. По каждой из них с тобой на руках, ясно? Дверь квартиры распахивается, впуская нас. Осторожно опускаю её на пол и снимаю пальто. Прохожу немного вперёд, включая свет. Оборачиваюсь. — Добро пожаловать в мою жизнь, Снежинка. Сейчас она мне напоминает хрупкую статуэтку снежного ангела, каким-то чудом залетевшего на порог моей квартиры. Разглядываю её всю не спеша: от платиновых волос, уложенных в красивую замысловатую причёску, до кончиков белых туфель с аккуратными бантиками. На плечах тонкие бретели платья. Оно длинное в пол, с разрезом до середины бедра на левой ноге. Серебристая ткань платья в свете софитов переливается мягкими искорками от малейшего движения. Только сейчас понимаю, что на ней нет никаких украшений — ни колец, ни серёжек, ни ожерелья. Только шпильки с красивыми белыми цветами заколоты в волосы. Снежана сжимает в руках клатч, такой крошечный, что в нём, кроме телефона, навряд ли помещается что-то ещё. Я протягиваю руку и забираю миниатюрную сумочку, ставя на полку шкафа. Говорю самое банальное, что можно сказать: — Чувствуй себя как дома. Она аккуратно высвобождает ноги из туфель и сразу становится ниже сантиметров на пятнадцать, уткнётся макушкой мне в подбородок, если встанет рядом. — Будешь ужинать? — Нет, спасибо. — Будешь. Обхватываю тонкие пальчики и тяну за собой, потому что понимаю — сама она так и будет стоять в коридоре. — Пойдём. Я не кусаюсь. Это ты безжалостная любительница пустить в ход свои зубки… Мне кажется, ты не заблудишься в моей квартире, но как гостеприимный хозяин, я должен её тебе показать, да? Смахиваю с дивана распечатанные листы с чертежами, собирая их в кучу… Они все перемешиваются, да и ладно — потом разберусь с ними. Захлопываю крышку ноутбука, убирая на стол. Когда позвонила Снежинка, бросил всё как было и подскочил как ужаленный, только одеться успел. Она обводит глазами квартиру-студию, замечает гитару в углу, удивлённо вскидывает бровки: — Играешь? — Немного… Ванная там. Не дожидаясь, пока она шагнёт следом, выкручиваю барашки в ванной на полную, пробуя рукой воду. — Одолжить тебе одежду? — Придётся попросить у тебя что-нибудь. Я же поделилась с тобой футболкой, когда ты был у меня в гостях. — К сожалению. Или, наоборот, к счастью, точь-в-точь такой же футболки у меня нет. Я выуживаю из шкафа шорты цвета хаки с шнуровкой вместо резинки и чёрную футболку с эмблемой группы Bring Me the Horizon. — Не мрачновато? — Извини, не любитель ярких цветов. — Я не про цвет одежды спрашиваю, Рома. А про группу. Тяжеловатый рок, нет? Она присаживается на край дивана и начинает вытаскивать шпильки из волос, одну за другой. Нет, для меня в самый раз. Но не думал, что ты слушаешь подобную музыку… — Не любитель их творчества, но кое-что можно и послушать. Я выхожу на полминутки, проверить воду в ванной. Закрываю краны: вода уже горячеватая, отрегулирует сама нужную ей температуру. Возвращаюсь и сажусь рядом, помогая вытаскивать шпильки. — Ммм… Чёрт. Как будто иголки из головы вытаскиваю, — выдыхает она, когда шпильки чуть царапают кожу головы. Больше всего это похоже на разоружение и капитуляцию. Горка орудий растёт с каждым мгновением. Аккуратно запускаю руку в платину волос, пальцы с трудом пробираются через пряди, сбрызнутые лаком, и бог ещё знает чем. — Это бесполезно, Ром. Снежинка накрывает мои пальцы, останавливая движения. — Там всё склеено намертво. — Могу тогда вернуть тебе твои же слова. Смой с себя этот день. Снежана оборачивается и слегка усмехается. Хочется сжать её изо всех сил и впиться в алые губки, еле сдерживаю себя. Никуда она от меня не денется… Пусть отдохнёт. — Спасибо. — Пока не за что меня благодарить, Снежинка. — Уже есть за что. Хотя бы за то, что приехал за мной. — Расскажешь? Хочу знать всё. — Давай не сейчас? Потом… Позже. Не хочу сейчас ни о чём думать. Пожалуйста. — Как скажешь. Снежана кивает и, подхватив одежду, направляется в ванную. Чуть помедлив, я иду следом, барабаня костяшками по двери. — Я тебе благодарна за предложение помощи, но способна справиться сама. — Вообще-то, я принёс тебе полотенце, но направление твоих мыслей мне нравится. Верное. Снежинка распахивает дверь. В глазах начинают плясать смешинки, чуть более весёлые, чем до этого. — А ты не меняешься, да? — Нет, конечно. Я же твой парень. А ты — моя, осталось только немного подождать, пока ты признаешься в этом самой себе.Глава 26. Снежана
Рома держит в руках тёмно-серое полотенце. Протягиваю руку и тяну его на себя. Вместе с Ромой, потому что тот делает шаг вперёд, усмехаясь уголками губ. Изгибает свои красиво очерченные губы в улыбке. Мягкая, но немного коварная улыбка. Пытаюсь отлепить свой взгляд от его губ, но вместо этого вспоминаю, какие они горячие и нетерпеливые, когда прикасаются кожи. Предвкушение бьётся бешеным пульсом внутри меня. Непрошеное предвкушение и какое-то тягучее ожидание неизбежного. Так есть ли смысл тянуть?.. Чёрт. Похоже, я вляпалась гораздо сильнее, чем могла себе представить. Я не только чувствую вибрирующие струны притяжения между нами, но словно музыкант, хочу проверить их на чистоту звука. Сглатываю. — Я хотела бы принять ванну, Рома. Он обводит меня своим взглядом, смакуя и не скрывая этого, кивает. — Хорошо. Не торопись. Я подожду тебя. Как выяснилось, я довольно терпеливый. Рома самодовольно улыбается напоследок и делает шаг назад, не сводит с меня своего говорящего взгляда. Напоминает им без слов, что сама напросилась к нему. Да. Он прав. Сдалась. Получил долгожданный и желаемый приз. С небольшими оговорками и неприятными бонусами в виде сложной ситуации в семье. Но сейчас не хочется думать ни о чём. Просто закрываю за собой дверь, погружаясь в горячую воду. Быстро, словно сдаю норматив по скоростному умыванию, избавляюсь от излишков в виде лака для волос и макияжа. Тело расслабляется в горячей воде, но вопреки привычке не хочется долго нежиться в ванне. Я надеваю одежду, что приготовил мне Рома. Мягкий хлопок приятно льнёт к телу. Лёгкий запах стирального порошка и немного отдалённо пахнет резким мужским парфюмом. Отжимаю волосы и скручиваю на голове небольшое полотенце. — А ты быстро! — удивляется Рома, — придётся тебе немного подождать свой ужин. — Ром, я не голодна. Спасибо. — Прекрати втыкать своё спасибо в конце каждого предложения. Я не спрашивал, будешь ли ты есть, я говорю тебе, что ты поужинаешь со мной. Ясно? Рома обхватывает меня за плечи и вынуждает сесть на высокий стул у узкого стола. Приходится уступить его требованиям. Не отстанет же. Сижу вполоборота, наблюдая за его руками с длинными, красивыми пальцами. Чем он занимается в жизни? Вспоминаю гитару и складываю один плюс один спрашивая: — Ты музыкант? — Что? Хочешь угадать, чем я зарабатываю на жизнь? Первая попытка сгорела. Я не музыкант. Гитара — хобби, увлечение для души. — А можно сразу правильный ответ? Не хочу гадать на кофейной гуще. — Ты же любишь кофе? — хмыкает Рома, не оборачиваясь, и накрывает сковородку крышкой, — давай угадывай. Интересно, что ты ещё можешь предположить. — Я сдаюсь. — Сегодня день твоей окончательной капитуляции? Или просто пытаешься побыстрее отделаться от разговора. — Нет, не пытаюсь. Мне на самом деле… интересно. — Хочешь узнать меня поближе? — Хочу. На несколько минут кухня погружается в тишину. Рома перемещается вдоль рабочего стола, доставая столовые приборы. Потом ставит передо мной тарелку с горячим, пышным омлетом. — Мне нравится твоё «хочу», — внезапно говорит он, — и было бы здорово, если бы ты так же быстро сдалась в первый раз. — И? Тогда бы ты быстро ретировался прочь? — Я начинаю думать, что ты нарочно меня дразнила собой. Так? — Не совсем, — я подхватываю вилкой омлет, но не могу заставить себя съесть ни кусочка, — забыла, когда в последний раз ела омлет. — У меня. И ты его ещё не съела. Не ждал гостей, иначе бы подготовился получше. Чувствую себя немного неловко от его пристального взгляда и пытаюсь зацепить мыслью за что-то другое. Потом вдруг вспоминаю, что соврала самой себе. Последний раз ела омлет не так уж давно, но не на поздний ужин, а на завтрак. Готовила его нам с Сашей. Наверное, на моём лице отображаются мои чувства, потому что Рома откладывает вилку. — Что такое? Вспомнила бывшего? Милые завтраки в постель по утрам?.. — едкий голос неприятно царапнул слух. Перепад настроения Ромы такой резкий, что заставляет меня замереть на месте с вилкой в руке. Рома стремительно встаёт и сметает мою тарелку, просто зашвыривает её вместе с омлетом в мусорное ведро прежде, чем я смогла что-нибудь возразить. — Что ты творишь? — я вскочила со стула. — А ты? Рома приблизился вплотную, прижав меня своим телом к столу. — В твоём меню нет теперь омлетов, напоминающих о ком-то там. Ясно? Я вытрахаю из тебя всяких Саш, Паш, Коль и всех прочих, вместе взятых! Мои пальцы всё ещё сжимают вилку. Рома переводит на неё взгляд и усмехается, покидая кухню. Идёт на балкон через всю комнату-студию, цепляя попутно сигареты с зажигалкой. Сумасшедший и такой несдержанный. Его недовольство кажется осязаемым чёрным туманом, тянущимся вслед за ним. Недолго колеблюсь, но подхожу к балконной двери, наблюдая за тем, как Бес затягивается и выпускает дым изо рта. Вверх в холодный зимний воздух взмывает колечко дыма, через которое он запускает тонкую струйку сизого дыма. Открываю балконную дверь и встаю рядом с Ромой. Ты слишком много куришь, Бес. — Дверь закрой с той стороны, Снежинка. Простудишься. — Возможно. Рома щелчком отбрасывает недокуренную сигарету и захлопывает окно. — Марш в квартиру! Не даёт вставить и слова, обхватывает за плечи и ведёт обратно в комнату. Честно говоря, и не хочется. Приятно греют плечи через ткань футболки его горячие пальцы. — Зря выкинул омлет, — осторожно говорю я. — Какая разница? Ты его всё равно есть не собиралась. Ладно, проехали. Не напоминай, а то что-нибудь сломать хочется. Роман отдёргивает в сторону плотную чёрную штору и кивает в том направлении. — Забирайся на кровать. — Оригинально. У квартиры Ромы причудливая планировка. И спальня стоит в нише, отделённой от всей остальной комнаты плотной тканью. А я сразу и не догадалась. С другой стороны стены — небольшие полки в углублении которых лежат разные мелочи. — Включить тебе телевизор? — Если ты будешь его смотреть, — пожимаю я плечами. — Нет, я разберусь вот с этим. Рома тянется за ноутбуком и берёт пачку листов, раскладывая их рядом с собой на диване. Я сажусь рядом разглядывая. — Чертежи? — Ага. Хотела знать, чем я занимаюсь? Мебель проектирую. — Удивляешь. Зачем тебе тогда учиться на экономическом? — Чтобы корочка была. Красненькая. Для некоторых это показатель того, что можешь в жизни устроиться и человеком считаться. В общем, выбрал первый попавшийся факультет и профессию. Иди ложись. — Я тебе мешаю? — Да, — Рома смотрит прямо в глаза, — ты меня отвлекаешь. Всякая хрень в голову лезет, которая тебе явно не нравится. — Как скажешь, Роман Бесов. Твоя территория — твои правила. Но не успела я залезть под одеяло, как он плюхнулся рядом со мной, поставив ноутбук себе на колени. — Ты же сказал, что я тебя отвлекаю? — Отвлекаешь, ещё как. Люблю ходить по краю. И я хочу знать, от чего ты бежала, сверкая пятками. Я морщусь: — Не хочу говорить на неприятную тему сейчас. Давай попозже? Отсюда мне точно некуда сбегать. Я забираюсь под тонкое, но тёплое одеяло, поглядывая, как Рома щёлкает по окнам рабочей программки. Он ловит мой взгляд в глянцевой поверхности экрана ноутбука усмехнувшись. — Любишь подглядывать? — Ха. Ты сам отправил меня сюда, потом сел рядом и упрекаешь? — Всего лишь дразнюсь. У меня вдруг стало хорошее настроение. И причина его совсем рядом, справа от меня. Я устраиваюсь поудобнее, наблюдая за Ромой. Мерные кликанья по кнопке мышки и тихое жужжание ноутбука баюкают не хуже колыбельной. Медленно и плавно комната уплывает куда-то вдаль. Силюсь разлепить отяжелевшие веки, но не удаётся. Краем сознания отмечаю, что Рома встаёт, но через мгновение ложится обратно. — Эй, Снежинка. Повторяю на всякий случай. У тебя нет причин бегать от меня. И не будет. Моего лица касается горячее дыхание Ромы. — Я уже сплю, сумасшедший. — Я не псих, но на тебе меня переклинило. — Угу, верю… Сонно тянусь рукой, обнимая Рому за шею. Поверх одеяла тут же ложится приятная тяжесть мужских рук, тесно прижимающих меня к его телу. Бегать от него? Не отпустит… И впервые понимаю: хочу, чтобы не отпускал. Ни за что и вопреки всему.Глава 27. Снежана
Понятия не имею, сколько времени. На стенах нет часов, что могли бы подсказать, который час. Но в комнате очень светло. Наверное, уже позднее утро. Ромы нет рядом. Я вытягиваюсь, прогоняя из тела остатки сна. Судя по звукам, Рома что-то делает на кухне. Я сначала направляюсь в ванную, приводя себя в порядок. Приходится пользоваться единственной зубной щёткой, стоящей в специальном стаканчике. Сбежала, называется… Смотрюсь в зеркало: волосы пушатся во все стороны, как всегда, если после мытья не воспользоваться бальзамом. Приглаживая их, пропуская через пальцы. Пушистое облако вокруг головы немного приминается на мгновение, но тут же упрямо начинает топорщиться. Я вздыхаю: бесполезно. Увиденная картина на кухне заставляет растягиваться губы в абсолютно бессмысленной улыбке и легонько колет изнутри. От мимолётного касания чего-то непонятного перехватывает дыхание. Рома с самым серьёзным видом льёт на сковороду жидкое тесто. Вспоминаю его слова о блинчиках. Тихо смеюсь. — Привет, соня, — Рома бросает быстрый взгляд на меня через плечо. Волосы падают ему на лоб. Кончики моих пальцев начинает покалывать от желания откинуть тёмные пряди назад. — Уже позднее утро? — Уже поздний обед, Снежинка. Выспался даже я, — усмехается Рома и переводит взгляд на сковороду, недовольно цокая, — эти чёртовы панкейки не хотят быть идеально круглыми. — Я думала, что ты шутил. — Нет, Снежинка. Я не шутил. Я обещал. А я всегда исполняю свои обещания. — С кленовым сиропом? — Да. С кленовым сиропом. На столе стоит. Рома вновь отворачивается к сковороде. Я откручиваю крышку на бутылке и переворачиваю её узким горлышком вниз. Золотисто-коричневая жидкость такая же густая, как жидкий мёд. Перехватываю тягучий сироп пальцем пробуя. Сладкий, с отдалённым карамельным привкусом и кленовым ароматом, который не спутать ни с чем. Запоздало понимаю, что Рома обернулся и смотрит на меня улыбаясь. Почему-то чувствую себя немного неловко, словно он поймал меня на месте преступления. — Вкусно? Рома шагает ко мне и обхватывает запястье, поднося мою руку к губам. Прихватывает кончик пальца губами, слизывая языком остатки сиропа. — Вкусно… Очень, — отвечаю я. — Я тоже так думаю, — улыбается Рома. Рома подхватывает меня и сажает на стол. Теперь мне не приходится задирать голову кверху: наши лица на одном уровне. Не могу отвести взгляда от лица Ромы: широкая улыбка полностью перекраивает его черты лица, превращая Беса, которого я знаю, в кого-то другого, незнакомого, но притягательного. Только глаза горят всё тем же нетерпеливым тёмным огнём. — Странно смотришь, Снежинка. Начинаю думать, что тебе не всё равно, — усмехается Рома. — Нет. Не всё равно. Рома запускает пальцы в мои волосы, сжимая пряди, и целует уголок губ, легко и мягко касается щеки и быстро пробирается к шее, целуя уже более жадно. — Давно поняла? — шепчет он на ухо и дразнит кончиком языка за ушком. — Не знаю… Но совсем недавно окончательно в этом убедилась. — Снежинка моя… Глаза сами прикрываются и хочется записать это мгновение на плёнку, чтобы потом ставить его на повторное воспроизведение, но в ноздри забирается запах горелого теста. — Рома, твои блинчики горят, — упираюсь кулачками в его грудь, но сдвинуть его, прижимающегося всё теснее, просто нереально. — Плевать. Пусть горят. — А мне не плевать. Мне ещё никто на завтрак блинчиков не жарил… — Да неужели? Я первый? — пытливо вглядывается в глаза. Согласно киваю. — Хоть в чём-то я первый. Рома открывает форточку, чтобы проветрить воздух на кухне, и выкидывает горелое тесто. Гора панкейков на тарелке неуклонно растёт. — У меня нет кофе машины, но я могу сварить тебе кофе. Тебе послаще? — Нет, хочу такой же, какой пьёшь ты. — Ты решила меня сегодня радовать с самого обеда? — Будем считать, что у меня утро, Рома. У кофе, сваренного Ромой, густой аромат. Он горячим паром поднимается над маленькой чашкой. Насыщенный вкус с лёгкой щепоткой сахара, сладость которой растворяется без остатка в приятной терпкости с горчинкой. Залпом не выпьешь. Приходится отпивать крошечными глоточками, катая тёмную жидкость на языке. Во рту после него надолго остаётся послевкусие, от которого так просто не избавиться, как и от самого Беса. — Какой у тебя размер? — выводит меня из раздумий его голос. — Чего? Рома усмехается: — Всего. Ты же выскочила ко мне в одном платье и туфлях. А сегодня, как-никак 31 декабря… Ты же не хочешь сидеть всё время в четырёх стенах. Я мог бы отвезти тебя к твоей квартире, по почему-то мне кажется, что ты не хочешь сейчас туда возвращаться даже на несколько минут. Да, ты прав. Сейчас не хочу. — И поехать с собой не предлагаю, тебе не в чем ехать, — продолжает Рома, — я одену тебя так, как посчитаю нужным. — Вот как? Придётся во всём положиться на твой вкус, да? — Да, Снежинка, именно так. Приходится повиноваться его требованиям. Рома быстро одевается и накидывает пальто на плечи, не застёгивая его. — Закрою тебя. Не хочу приехать обратно и увидеть пустые комнаты, в которых тебя нет. Он на самом деле проворачивает ключ в замке, оставляя меня одну в своей квартире. Я прохожусь по ней, пытаясь собрать все впечатления в единую картинку, чтобы понять, что из себя всё-таки представляет Роман Бесов. Сегодня он такой… расслабленный и улыбчивый, каким я его ещё не видела. Задеваю кончиками пальцев струны гитары. Воздух едва слышно дрожит от мелодичного звона. Представляю, как пальцы левой руки Ромы скользят по грифу гитары, замирая на ладах, беря аккорды. Лёгкие пощипывания струн правой рукой… Надо будет попросить его сыграть что-нибудь. Секунды накапливаются в минуты, а они превращаются в часы. Я бессмысленно щёлкаю по каналам кабельного телевидения. Надоело. Хожу по квартире и разглядываю фотографии, расставленные в нише стены. На одной из них Рома ещё подросток: высокий и такой же худощавый, с колючим взглядом, стоит рядом с инвалидной коляской, в которой сидит мальчик, возрастом помладше. Лицо искажено и кисти рук замерли в напряжении. Беру фотографию в руки. Судя по некоторому внешнему сходству, это его младший брат?.. Задумываюсь, что совсем ничего не знаю о жизни Ромы и только потом понимаю, что сам Рома уже стоит на пороге комнаты. Рома подходит и забирает фотографию в рамке, ставя её на прежнее место. — Извини. — За что, Снежинка? — Не хотела лезть в твою личную жизнь. — Да что ты? — усмехается Рома, — тогда не надо было кидаться ко мне на шею с той просьбой. А теперь уже поздно идти на попятную. Ты не просто влезла в мою личную жизнь, ты её захватила. Рома всё ещё не снял пальто. На плечах от тёплого воздуха тают снежинки. Подавшись внезапному порыву, обнимаю его за торс, вдыхая свежий воздух, который он принёс с собой с улицы. — Это твой брат, да? — Да, Андрюша. Недавно была именно его годовщина. Рома крепко стискивает меня в объятиях и зарывается носом в волосы. — Сейчас ты как снежный одуванчик. — Такие бывают? — Один точно есть. В моих объятиях. Ладно, тебе надо переодеться. Вперёд. Надеюсь, что всё подойдёт по размеру. Продавщицы заверили, что oversize садится на всех без проблем. Но сначала надень вот это. Он выходит из комнаты и возвращается с огромной волко-шапкой, которую нахлобучивает мне на голову и садится на диван, довольно смеясь. — Зачем мне это? — А что? Она забавная. Иногда побудь не в образе холодной красотки. Я заглядываю в пакет и достаю нежно-голубой свитшот с аппликацией в виде сердца из золотистых пайеток. — Ты решил, что образ подростка будет в самый раз? — Дело твоё. Если хочешь, надень это на пять минут, чтобы проехаться до магазина. Выберешь что-нибудь на своё усмотрение. Но не забудь, что уже вечер тридцать первого. У тебя просто не остаётся достаточно времени, чтобы бегать с капризным видом по бутикам. — Ладно, Бес. — Мне нужно отвернуться или стыдливо прикрыть глаза ладошкой, чтобы ты переоделась? — усмехается Рома. — Да. — Я буду жульничать в любом случае. Так что лучше выйду. И принесу тебе ещё кое-что. Рома быстрым шагом покидает квартиру. Легко хлопает входная дверь. Я надеваю то, что привёз Рома. Светло-голубые джинсы-стрейч великоваты, но держатся на бёдрах, не соскальзывая вниз. Мягкий свитшот и пушистые носочки. Коробка с уггами и серебристая куртка-дутыш. Теперь я точно буду выглядеть, как пятнадцатилетний подросток. — Чёрт, я думал, что ты будешь переодеваться гораздо медленнее, Снежинка. — Надеялся застать меня раздетой? — Конечно. Ладно, шутки в сторону. Открой. Рома ставит мне колени коробку с больши́м белым бантом сверху. — Хорошие девочки находят новогодние подарки под ёлочкой. Но у меня, как видишь, в квартире нет ни ёлки, ни новогодней гирлянды. Так что тебе придётся представить всё это в своей чудной головке.Глава 28. Бес
— Не стоило, Рома. — Стоило, открывай, — нетерпеливо обрываю я. Хочется увидеть её реакцию. Снежинка не ломается, слава богу, и снимает картонную крышку с коробки. — Неожиданно. Коньки? — улыбается Снежана и проворно всовывает ножку в ботинок, — кажется, подходит. — Коньки. Ты же хотела покататься. Пойдём? Снежана колеблется несколько секунд, прежде чем согласно кивнуть. — Ладно. Всё равно в этой дурацкой волко-шапке меня никто не узнает. — Ты невысокого мнения о моём вкусе, — недовольно произношу я, едва удерживаясь от улыбки. В этой шапке с длинными ушами Снежинка выглядит совсем подростком. Подхватываю её под локоть и веду к машине. Зимний вечерний город переливается новогодними огнями и гирляндами. Сегодня на удивление тёплая погода с мелким снегом, больше похожим на мелкую белую крупу. Припарковав машину у катка, я выглядываю в окно. Начинаю жалеть о своём подарке и приглашении почти сразу же: на катке так многолюдно, что не протолкнуться. Но глаза Снежаны сверкают воодушевлением, поэтому мне не остаётся ничего другого, кроме, как идти вслед за ней, взяв напрокат коньки. Снежана быстро переобувается и ждёт меня. Я, в отличие от неё, не горю желанием идти на лёд, потому что не умею даже толком стоять на коньках. Мне кажется самоубийством рассекать на льду, стоя лишь на тонком лезвии. И меня бесит толпа народу, толкающегося, пихающегося, несущегося напролом. Кажется, что каждый из собравшихся только и ждёт удобного момента, чтобы задеть мою Снежинку, уронив её на лёд. — Долго будешь переобуваться, Бес? Обычно ты такой резкий и быстрый, а сейчас копаешься… Затягиваю шнуровку плотнее и встаю, держась за борт. Сейчас начнётся весёлое представление. Чувствую себя тем самым конём в пальто, блядь, ещё и на коньках. Перебираю ногами вслед за Снежинкой. Она оборачивается посмеиваясь: — Неужели есть что-то, что ты не умеешь делать, Бес? Похоже, для того чтобы убежать от тебя, мне нужно было сразу встать на коньки? Ещё и издевается. Я ползу как инвалид или старушка вдоль бортиков, а Снежана успела уже плавным росчерком скользнуть вперёд и, резко развернувшись, вернуться ко мне. — Тебе помочь? Протягивает ладошку в перчатке. Отрицательно мотаю головой. — Нет, сам справлюсь. Просто будь аккуратнее, хорошо? Здесь полно идиотов. Снежана отмахивается от меня и скользит прочь. Не по льду, а над ним. Сейчас она кажется мне ещё больше похожей на снежинку, порхающую над поверхностью озера. Маленькая, быстрая, изящная. Скрывается из виду так быстро, что не успеваю проследить за ней взглядом. Только ползу со скоростью улитки, выглядывая, куда она запропастилась. Пропала, ускользнула прочь? Нет, показалась с другой стороны. Разгоняется легко и быстро, разворачивается, едет спиной вперёд. Спиной, блядь, вперёд. Не самая хорошая идея. На катке полно полупьяных дебилов, идиотов и просто увальней вроде меня, неспособных стоять на коньках так же хорошо, как она. Но всё обходится. Она легко подпрыгивает и разворачивается, рисует ногами восьмёрки, скользя ко мне. — Ещё не передумал? — Нет. И навряд ли передумаю. — Я могу подержать тебя за локоток. Но, скорее всего, тебе просто нужно было взять «пингвинчика», тогда дело пошло бы намного быстрее. Так ты хотя бы перебирал ногами. Я перевожу взгляд с довольного лица Снежаны на неумех, передвигающихся с «помощником для катания». — Я уже понял, что выгляжу как старикан. Необязательно советовать мне ещё и ходунки. Снежана цепляет меня за локоть, утягивая за собой. — Расслабься, Бес. Не шлёпнешься. Пытаюсь отделаться от неё, но Снежинка вцепилась в меня словно репейник и тянет за собой так легко, словно мы поменялись с ней местами и весовыми категориями. — Ладно, я уже прочувствовал всю прелесть катания на коньках, не хочу мешать тебе наслаждаться процессом. Я отпускаю её руку и толкаю вперёд, наблюдая издалека. Чувствую себя коршуном, выслеживающим добычу. Но изящества во мне как минимум в тысячу раз меньше. И не могу заставить себя успокоиться, глядя на кучу народа. В очередном заходе на круг Снежинка, на мой взгляд, разгоняется слишком быстро. Может, она и умеет держать себя и контролировать процесс, но вот дебил, выкатившийся навстречу и пытающийся изобразить косой пируэт, явно не умеет. Потому что неумело приземляется на одну ногу. Его ведёт, блядь, в сторону. Он пытается выровнять направление и своим неуклюжим движением сбивает с ног Снежану. Скольжу так быстро, как могу. Но, кажется, быстрее было бы добежать до неё босиком по льду, чем на этом пыточном инструменте. Дебил вцепился в Снежинку мёртвой хваткой. Отцепляю его от неё, что-то говорю, даже не соображая, что именно. Хочется пробить его головой толстый лёд и затолкать головой глубоко в холодную воду. — Рома, Рома! Перестань! Это каток, тут каждую минуту кто-то падает на пятую точку… Снежинка виснет на моём локте. Я отправляю придурка толчком левой руки и пытаюсь повернуться лицом к Снежинке, но я, блядь, ещё более неуклюжий, чем тот дебил, поспешно укатывающийся прочь, потому что мои ноги разъезжаются и я нелепо размахиваю в воздухе руками, задевая Снежану. Успеваю только подхватить её за талию и растягиваюсь на льду, приложившись спиной и затылком. Зубы клацнули и во рту разлился привкус металла. Но зато приземление Снежинки получилось таким мягким, каким только могло бы выйти в этой ситуации. Распласталась на мне, только кулачками упёрлась в грудь и кончики длинных ушей шапки щекочут мне щёки. Её лицо оказывается близко-близко от моего, что кажется, сейчас она поцелует меня сама. Но Снежана улыбается отстраняясь: Ты опять ударился из-за меня головой. Станешь ещё более сумасшедшим? Она встаёт и подаёт мне руку. Пытаюсь собрать себя по частям сам, но хрена с два это у меня получается. Снежана хохочет над моими жалкими попытками. — Не дури, Бес, мы застопорили всё движение. И скорее всего, в нас точно скоро врежется кто-нибудь. Покатались, довольно. Приходится принять её руку. Досадую на себя и немного нервно сдёргиваю с ног коньки, грохоча ими по прилавку кассы. Снежана всё ещё стоит у бортика, с улыбкой глядя на меня, и когда я останавливаюсь напротив, вдруг хватает меня за воротник пальто, притягивая к себе. Тянется немного вверх, вставая на остриё коньков, и целует меня. На губах скользит лёгкая улыбка, которая щекочет мне губы, а меня словно вышибает напрочь из собственного тела. Я машинально обхватываю её за талию одной рукой, второй рукой хватаясь за бортик, потому что мне кажется, что я падаю. Или мы падаем вдвоём. Но только не стоим на месте. И может быть, мы разобьёмся. Нет, отчего-то уверен, что мы обязательно разобьёмся, больно приложившись о твёрдую поверхность реальности, но сейчас так вкусно падать прямиком в её распахнутый ротик. Исступлённо и жадно покусывая губы, чувствую, как её язычок мягко и неторопливо касается меня в ответ. Растворяюсь в нежных прикосновениях, как в чане с кислотой. Пусть обжигает. Чёрт… Как же вкусно.Глава 29. Бес
Едва заставляю себя оторваться от её сладких губ. И кажется, что кислорода в воздухе сразу стало намного меньше. Я могу спокойно вдыхать, только когда пью его из её губ. — Я больше не хочу кататься, — чуть задыхаясь, говорит Снежана. — А чего хочешь? — Поехали обратно. Проще простого. Подхватываю её на руки. — Стой. А моя обувь? Чёрт. Так пьяно ударило в голову, что совсем забыл она ещё в коньках, а светло-коричневые угги сиротливо дожидаются нас на стойке. Снежана переобувается в два счёта и обхватывает меня за локоть одной рукой. Быстрым шагом иду к стоянке автомобилей и едва нырнув в тёплый салон машины, тянусь к губам Снежинки. Утыкаюсь в ладошку, моментально выставленную ею, как преграду. — Поехали? Чуть скрипнув зубами от досады, согласно киваю, понимая, что если сейчас получу её сладкий ротик в своё распоряжение, не смогу удержаться и плюну на благоразумие и все правила приличия. Нужно немного выдохнуть и не сходить с ума хотя бы на тот короткий промежуток времени, что будем ехать до квартиры. Но хрена с два это получается… Машина, взвизгнув шинами, срывается с места. Дорога, чуть присыпанная снегом, пляшет перед глазами. На локоть опускаются пальчики Снежаны. — Ром, не гони, хорошо? Ладно. Хотя хочется не только гнать, но телепортироваться прямиком отсюда, чтобы Снежинка не успела подумать ни о чём другом. Это не просто животная жажда секса, это жизненная необходимость — чувствовать её рядом с собой, касаться кожи, знать, что она рядом и перехватывать её взгляды. Снежинка доверчиво прячет свою ладошку в моей. Придерживаю руль левой рукой и заставляю себя не жать на педаль газа изо всех сил. Но кажется, что мы ползём слишком медленно, а свободного воздуха в салоне автомобиля становится всё меньше. Задохнусь от его недостатка, если окажется, что Снежинке взбрело в голову отнекиваться или капризно воротить от меня своё носик. Не сдержусь, сорвусь в неё с головой. Это пытка, со вчерашнего вечера, видеть её на своей территории и бить себя по пальцам, чтобы не сорвать с желанного тела лишние тряпки. Бросаю машину на углу дома. Потому что вижу издалека, что не обошлось без идиотов, нагло занявших моё привычное место на парковке. Гораздо проще подхватить Снежинку на руки, не давая ей сделать и шагу, чем ждать, пока она подстроится под мои длинные и быстрые шаги. И вся дорога от машины до квартиры, пролетает за несколько мгновений. Щёлкаю кнопкой выключателя, сбрасываю пальто на пол и стягиваю с ног Снежинки мягкие угги. Шалею от того, как она запускает пальцы в волосы и тянет моё лицо. Кажется, что готов разложить её прямо здесь, в коридоре, но заставляю себя подняться. Снежана не может справиться с собачкой молнии, видимо, зажевавшей ткань подкладки на куртке. — Потом разберёмся, — спускаю куртку вниз по её плечам. Толкаю её к стене в коридоре и подхватив под попку, иду в комнату, сбрасывая на ходу свою обувь. Усаживаю Снежинку поверх себя. Запустил руку в волосы, зажав тонкие пряди в кулак, а второй рукой пробираюсь под свитер. Подушечками пальцев оглаживаю тонкую кожу и заставляю себя притормозить: хочется сорвать к хренам с неё всё и зацеловать каждый сантиметр её тела. Сглатываю слюну от промелькнувших картин. Снежана замерла на мгновение. Передумала? Блядь, не понимаю, что она вытворяет со мной. Но, обхватив её лицо ладонями, говорю совершенно не то, о чём думаю: — Если… не хочешь… Я остановлюсь. Снежинка трётся о мою ладонь щекой и, смотря глаза в глаза, говорит: — Хочу. Тебя хочу. И не давай мне передумать. Большего мне не требуется. Я дёргаю её свитер наверх. Снежинка послушно поднимает руки над головой, помогая избавить себя от свитера, и спрыгивает с моих колен на пол. Стягивает джинсы по стройным ножкам, запинывая их куда-то в сторону. Пальчики ложатся на резинку трусиков. — Стой. Хочу снять их с тебя сам. Повернись. Обхватив за талию, заставляю ею повернуться вокруг своей оси, как изящную куколку на музыкальной шкатулке, и тяну её на себя. Прикладываюсь губами к шее и провожу по коже языком, спускаясь к ключицам. Обхватываю ладонями грудь с твёрдыми пиками сосков. Жадно сминаю кожу, перекатывая соски между пальцами. — Ро-о-ома… — Нравится? — Очень. Снежинка обхватывает меня за шею и нетерпеливо прижимается к моим губам, пускаясь в пляс язычком у меня во рту. Умопомрачительно быстро дразнится и трётся им о нёбо. Чёрт. Оказывается так вкусно и нестерпимо сладко. Сжимаю до одури её грудь одной рукой, а второй обхватываю попку, дёргая на себя. Лёгкий вскрик. — Извини. Тебе больно? — Немного. Но нравится. Ещё… Я боюсь показаться резким и грубоватым, нещадно терзая её, но после маленького признания и просьбы срывает оградительный шлагбаум. Нравится… Чёрт. А мне как нравятся её острые зубки, прикусывающие кожу так, что крошечный укол боли подчёркивает сладость всего остального. Она царапает меня своими коготками, проникнув под ткань джемпера так, что я даже не заметил, когда она это успела сделать. Поцелуи становятся жаднее и откровеннее, дыхание тяжелее и срывается в обрыв громким вздохом напополам со стоном. Мне кажется, ты чересчур одет, Бес. Снежинка встаёт и делает пару шагов назад. На кончиках пальцев — прочь от меня. Сбрасываю джемпер и в два счёта скидываю джинсы. Подхожу и обнимаю свою Снежинку, крошечную в моих объятиях. Она послушно льнёт ко мне и трётся бёдрами о напряжённый член. Эротично, мягко. От покачиваний её бёдер напряжение становится невыносимым. Больше нет сил ждать. Тяну её трусики вниз, задеваю снизу и едва не выстреливаю в воздух от того, какие они влажные. Накрываю пальцами клитор, разгорячённый и пульсирующий. Немножко подразнить, кайфуя от того, как охотно она трётся о мои пальцы. Цепляется за мои руки и запрокидывает голову назад. Чёрт… Может быть, чуть позже я буду медленно и долго наслаждаться нашей близостью, но сейчас готов сдохнуть от того, как сильно хочется войти в неё. Толкаю её к дивану. Снежинка садится и стягивает с меня боксеры, обхватывая пальчиками член. Ладошка и пальчики горячие и мягкие. Она движет пальчиками по стволу и, озорно сверкнув своими глазищами, обхватывает головку губами. Медленно скользит вверх. Мечтал оказаться между её пухлых губок… Но то, как она легко и без малейшего стеснения взбирается вверх по члену, втягивая его в себя… Обводит уздечку язычком и бьёт им снизу, заставляя упереться концом в горячее влажное нёбо и потереться. Блядь… Это в тысячу раз лучше, чем я мог себе представить. Обхватываю её затылок и матерюсь от того, как хочется дёрнуться вглубь до самой глотки и разрядиться. Судорожно вдыхаю воздух через сжатые зубы. Он кажется обжигающе горячим. Он как кипяток ошпаривает лёгкие, а по позвоночнику вниз спускается острые шипы удовольствия. Колют кожу и заставляют покрыться испариной. — Остановись… Стой, Снежинка, или я кончу тебе в рот. Чёрт!.. Она будто нарочно захватывает член ещё глубже и посасывает, доводя до исступления. Приходится обхватить её за шею и отстранить от себя, мягко толкнув на спину. Шагаю в сторону за презервативами, но Снежинка обхватывает меня за ладонь и тянет на себя. — Секунду, только резинку возьму. — К чёрту всё. Хочу чувствовать тебя всего. Комната плывёт перед глазами. В голове сплошной сумбур. В ушах только звенят её слова на повторе. Опускаюсь на диван, и подхватив её ножки под коленями, развожу в стороны. На нежность не хватает выдержки — резко вбиваюсь до упора. Чувствую, как обхватывает меня всё теснее непрекращающаяся пульсация и заставляю себя замереть на секунду, пока перед глазами сыплются тёмные звёзды, задевая острыми гранями. Снежана движется бёдрами мне навстречу. Несколько быстрых толчков и её тело выгибается дугой. Она тесно сжимается вокруг члена. Ногти прочерчивают красноватые дорожки царапин по моим рукам. Рывок, ещё один. Всё быстрее вколачиваю себя в неё, доверчиво распахнутую и податливую, дрожащую от удовольствия. Оно прокатывается по её телу волнами и сочится влагой. Тела соприкасаются с приятным звуком, вызывающим щекочущее ощущение где-то глубоко под кожей. Чувствую, что ещё немного и дёрнусь из последних сил, разорвавшись на мелкие осколки. — Я… Снежинка распахивает глаза и тянется ко мне, не давая отстраниться. В самый последний момент, когда остаётся дёрнуться всего лишь пару раз в кулак. — Блядь, я же сейчас… — Я так хочу… Из меня выкачивает все силы вместе с ярким оргазмом, выплеснувшимся внутрь. Всё ещё двигаю бёдрами, ловя отголоски её оргазма, и млею от кайфа, скользящего по телу, словно густое желе. Опускаю её ноги и опускаюсь сам. Врываюсь в её ротик, ласкаясь о язык. Она запускает пальцы в волосы. Мы стукаемся зубами, немного больно цепляя губы друг друга. Растираем удовольствие поцелуем. — Теперь я просто обязан буду на тебе жениться. Не отвертишься. — Если ты о… — Да, именно об этом. Я ложусь рядом и притягиваю Снежану на плечо. Она складывает локти на моей груди, глядя в глаза: — Притормози, Бес. Я по привычке пью таблетки. — Да? И где твои таблетки, врушка? Не помню, чтобы ты пила их при мне. — Нигде. Ты купишь мне их завтра. Я просто выпью ту, что нужно по дате. — Я не тупой, Снежинка. Никто не даст гарантии в таком случае, — упрямо цепляюсь за возможность. Снежана быстро что-то считает по костяшкам на руках. — К тому же сегодня день, не совсем подходящий для этого. Шанс невелик. Думаешь, удача любит тебя настолько сильно? — При чём здесь удача? Это я люблю тебя. И хочу, чтобы ты была со мной. Снежана пробирается к мои губам целуя. — Я и так с тобой. — Нет, ты со мной, потому что, как тебе кажется, выхода другого не было. Хочу, чтобы сама… Она накрывает мои губы ладошкой. — Ты неправ, если думаешь, что всё это от безвыходности или потому что выбор невелик. — А почему тогда? — Потому что ты наглый, самоуверенный и не оставил мне место для самой себя. Занял все мои мысли и продолжаешь отвоёвывать внимание.Глава 30. Бес
Хотелось бы услышать от неё заветное слово из пяти букв в ответ. Но говорю себе те же самые слова, что Снежинка сказала мне совсем недавно. Притормози, Бес, произошедшего и без того хватает с лихвой. Ха-ха, кого ты пытаешься обмануть? Нет, не хватает. Это только начало. Крошечный шаг. В моей голове бродят другие мысли, в которых Снежинка — неотъемлемая часть моей жизни. А сейчас, после секса без защиты, появился новый пунктик и заскок. Хочу видеть Снежинку со смешным круглым животиком. Видение проносится перед глазами очень быстро. Оно сминает меня всего в бумажный шар и запускает далеко-далеко. И я могу только фиксировать яркие картинки, проносящиеся перед глазами. Вижу Снежинку, сидящей в моём кресле у окна. В длинной мягкой тунике, а вот эти стройные ножки будут одеты в гетры чуть выше колена. Тонкие пальчики Снежинки сжимают керамическую пузатую кружку бирюзового цвета с рисунком Муми-троллей. От напитка поднимается пар со сладковатым ароматом. Придётся моей девочке на время отбросить привычку пить кофе и полюбить какао. А я, кажется, снова начинаю любить белый, потому в моих мыслях Снежинка вся в белом, белые даже пушистые мягкие носочки… Она сидит у окна, ходит по квартире, расставляя всякие женские штучки, приподнимается на пальчики ног, чтобы дотянуться до верхней полки. Во рту становится горячо и сухо. Чёрт. Всё будет именно так. Знаю, что хоть в лепёшку разобьюсь о твёрдую стену реальности, но пробью её насквозь и вытащу сквозь это отверстие мечту, схватив за юркий хвост. К тому же 31 декабря… Скоро Новый год. А мой подарок лежит у меня на груди и считает пальчиком родинки, разбросанные по ключицам. Где-то вдалеке раздаётся телефонная трель. Вставать совершенно не хочется, но вдруг звонит мама? А волновать её в нынешнем положении сейчас не стоит. Приходится подняться, но взяв телефон в руки, спешу занять прежнее положение. Снежинка быстрее меня: уже села, опершись о спинку дивана. Я сажусь рядом, укладываясь головой ей на плечо, и млею от нежных прикосновений, когда она начинает перебирать волосы пальцами. Один-в-один, как я себе это представлял. Только ощущения возникают непередаваемые. Отвечаю на звонок. Мама интересуется, проводил ли я Старый Год, не задавая лишних вопросов, где, как и с кем. Я всегда заскакиваю к маме с отчимом тридцать первого после полуночи ненадолго, а потом мы с друзьями привычно уезжали на лыжную базу на несколько дней. — Ром, забежишь к нам на полчасика? — Не знаю даже, мам. Не могу обещать. Может быть, завтра заскочу. — Первого? Ты не уезжаешь кататься на доске? — Не в этот раз, ма. Вы отмечаете?.. — Да, мы с Леонидом за столом. И кое-кто из родственников уже забегал… Сестру Леонида — Машу жду с мужем и детьми, должны прийти… — Да? Позвоню вам всем позднее, поздравлю. Но компания у вас собирается и без меня большая. — Компания, может, и большая, но взрослый сын у меня всего один. — Хорошо. Я постараюсь, но не могу ничего обещать. Позвоню позднее, хорошо?.. Я прощаюсь с мамой, поворачиваясь к Снежинке. — А ты не хочешь поздравить своих родных? Золушка сбежала от всех, не оставив даже туфельку. Снежинка улыбается: — Я с обеими туфельками сбежала к тебе. Звонить не хочется… Я, конечно, помню наизусть номера телефонов, но не сейчас. — Ты оставила телефон там, в ресторане? — Нет. Выкинула в мусорную урну возле входа. Я вспоминаю, что она шагнула в сторону у выхода, но не придал этому значения. — Не перебор, а, Снежинка? Она смеётся: — И это говоришь мне ты, Бес? Я сажусь напротив неё, уложив ноги себе на колени: — А теперь давай рассказывай, что за свадьба и жених, от которых ты отбиваешься всеми руками и ногами. — Явно нежеланные для меня. — Это я уже понял давно и несказанно рад. Что ещё? — Да ничего особенного. Просто родители решили устроить моё будущее, подыскав мне подходящего жениха в лице Земянского. И моё «нет» их ни капли не интересует. Я клиническая идиотка, Ром. Жила по накатанной и пользовалась всем. Учёба, квартира, машина, деньги… За всё оплачено деньгами отца и предоставлено мне во временное пользование. Чуть только пикнула против — пережали нужную трубочку, перекрыв кислород. Я ведь даже ни дня не проработала. И всё, что у меня есть, мне не принадлежит. Чёрт… У меня сейчас даже паспорта при себе нет. Он остался в квартире. — Каменный век, Снежинка. Просто у тебя не было мужчины рядом, вот они и решили, что устроят за тебя всю твою жизнь. — На тот момент я встречалась с Сашей… — Не говори мне об этом пидоре. Твой мужчина бы не отступился от тебя, просто потому что родители расчертили в своей голове план твоего будущего. Мало ли кому они тебя пообещали. Снежинка вздыхает: — Родители… Земянский… Неплохая коалиция. — Это решаемо. И твой побег в никуда… Я рад, что ты удачно сбежала прямиком в мои объятия… Но так не пойдёт. Нужно поговорить с твоими родителями. Поставить их перед фактом, что у тебя есть своя жизнь. У тебя есть я. И им придётся с этим смириться. Ты отчаянный, Ром. — Не вижу смысла прятаться по углам. Хочу тебя в своей жизни. Я же теперь точно от тебя не отстану. Снежана улыбается: — И не надо. — Честно? Или я для тебя как экстренное средство спасения от нежелательной ситуации? — И это — тоже, Ром. Но я бы заменила слово экстренное на единственное. — Мне нравится. Но с твоими родителями мы поговорим. Какими бы зацикленными на устройстве твоей счастливой жизни они ни были, наверняка они волнуются, что ты пропала, неведомо куда. От проблем нужно не сбегать, а решать их. Или что вернее в твоей ситуации, сбегать к тому, кто их решит. Тебе даже говорить ничего не придётся. Я сам за двоих всё скажу. Наглости у меня не занимать. — Хорошо, Рома. Завтра поговорим, да?Глава 31. Снежана
Рома задумчиво смотрит на меня. — Я бы не откладывал в долгий ящик. Готов хоть сейчас рвануть к твоей семье с транспарантом наперевес, на котором написано красным, что ты — моя. Но если ты не хочешь, давай подождём до завтра. Первый день Нового года — отличный повод начать новую жизнь. И мы на самом деле это сделаем, да? Я согласно киваю. Всё ещё не могу уложить весь тот вихрь чувств, что во мне вызывает Бес. Слишком много всего. И он такой разный. Даже не думала, что он может быть вот таким: гораздо более благоразумным и взрослым. Разница в возрасте между нами небольшая: он старше меня всего на год и один месяц. Но сейчас, слушая Рому, я чувствую себя совсем несмышлёнышем, маленькой глупой девочкой, только начинающей смотреть на жизнь широко открытыми глазами без розовых очков и денежных шор, усердно подсовываемых моими родителями. Хочется верить, что разговор сложится лучшим образом, но на самом деле мне страшно даже просто подумать о нём. И я стараюсь заранее не накручивать себя. Если бы я одна вякнула слово против, меня бы раскатали, как сливочное масло по корочке хлеба горячим ножом. Так как это уже было. Но сейчас рядом Рома. Ещё ничего не произошло, но он уже задвинул меня за спину, заявив, что возьмёт всё на себя. Цепляюсь за его широкие плечи, чтобы убедиться — это не сон, а реальность. Он ворвался в мою жизнь тёмным смерчем и нагло раскидал всё в стороны. Даже сейчас смотрит так убеждённо и твёрдо, словно говорит: «Твоя жизнь будет моей. Вся. Без остатка.» — В таком случае, если разговор с твоими родителями переносится на завтра, мы отправимся к моим, — выводит меня из раздумий голос Ромы, — к маме и отчиму. — Ром… — Никаких отказов. Или-или, Снежинка. Или ты мирно едешь пробовать запечённого маминого гуся, или мы едем шокировать твоих родителей. Другого не дано. — Ты вынуждаешь меня сделать выбор? — Да, так и есть, Снежинка. Заставляю тебя сделать шаг, который ты бы сама ни за что не сделала. Ты же на самом деле как Снежинка. Такая же нерешительная, лёгкая и хрупкая. На тебя даже дышать нужно осторожно, чтобы не растаяла. А чуть сожмёшь покрепче — совсем ничего не останется. Но на твоё счастье, у тебя есть подушка безопасности, стержень и варежка в одном лице — это я. Рома поднимается и тянет меня за собой. — Не бойся. Мои родители не кусаются. По крайней мере, та часть семьи, что осталась семьёй. Пойдём, примем душ и будем собираться. — У тебя отчим? А что с отцом? — Съебался за горизонт, давно уже. Иногда появляется, но я уже не маленький мальчик и могу отправить его туда, откуда он выполз, считая, что имеет право следить в нашей сегодняшней жизни. Рома говорит отрывисто, чуть зло. Заметно сразу, что тема ему неприятна. Не хочется портить настроение сейчас ничем, поэтому не расспрашиваю ничего, откладываю этот вопрос на будущее. Я выпроваживаю Рому из ванной, видя, каким огоньком предвкушения загораются его глаза. Нет, Бес, если захлопнуть дверь ванной комнаты и остаться вдвоём на этих нескольких квадратных метрах, мне точно не захочется никуда ехать. Рома выглядит чуть разочарованным, но грозит отыграться на мне позднее, когда мы вернёмся. Честно говоря, я бы никуда и не уходила из его квартиры, но вопрос касается самых близких людей Ромы, и я, внезапно напросившаяся к нему в гости, не имею права лишать его общения с семьёй. Нервничаю, не зная, как это будет выглядеть со стороны. Нет, вернее, знаю, как по-идиотски я буду выглядеть в свитере с сердечком среди разодетых в праздничное людей. Ещё раз смотрю на себя в зеркало и чувствую себя рыцарем на поле брани, оставшимся без привычных доспехов в виде макияжа и укладки. Рома появляется сзади и пальцами взбивает мои волосы ещё больше, превращая их в пушистое облако. — Прекрати надо мной издеваться. Я и без того выгляжу… — Выглядишь чудесно. Такая милая, домашняя девочка. Жутко красивая и трогательная. Я от тебя без ума. Я выворачиваюсь из его объятий и беру в руки шпильки. Хочу скрутить волосы на затылке, чтобы они не лезли во все стороны. Рома выхватывает их. — Эй отдай! — Зачем тебе этот пыточный инструмент в волосах? Выкинь его! — Не надо. Что ты творишь? Я не хочу ходить растрёпанная! — Поцелуй меня — отдам, — ухмыляется Рома, поднимая руку высоко вверх, зная, что я со своим ростом не смогу дотянуться. — У тебя сегодня хорошее настроение, Бес? Шалишь? — Хочешь наказать меня, поставив в угол, Снежинка? — А ты туда пойдёшь? Смотрю на тебя и думаю, что ничего подобного не произойдёт. — Правильно думаешь, Снежинка. Так что целуй меня хорошенько и с огоньком, а я за это помогу тебе с причёской. — Не думаю, что ты справишься с этой задачей, — пререкаюсь для виду, потому что пальцы сами сцепились замком за его спиной и нужно лишь немного поднять голову вверх, чтобы дотянуться до его губ. Рома улыбается, глядя на меня сверху вниз, обводит пальцем контуры моих губ: Знала бы ты, как я с ума сходил, думая о твоих сладких и капризных губках. — Думаешь, я не знаю? У тебя же всё на лице написано. Ты такой несдержанный. — А ты жестокая. Специально изводила меня, капризная стервочка. Я прижимаюсь к его губам на несколько секунд, но Рома обхватывает мой затылок, не давая отстраниться. — Куда спешишь? Хочу получить компенсацию за моральный ущерб. — Если я начну компенсировать твой моральный ущерб, мы точно никуда не уйдём отсюда, — приходится уворачиваться от его губ, делая паузы, потому что так быстро Рома отступать не намерен. Нарочно дразнит, покусывая и втягивая губы. Кажется, можно простоять вот так, целуясь с ним целую вечность. От его поцелуев в голове немного начинает звенеть и щекочет внутри, словно лопаются воздушные пузырьки под водой. — Хорошая девочка, Снежинка, — выдыхает Рома и разворачивает меня спиной к себе, запускает пальцы в волосы и пропускает их между пальцами, — сейчас что-нибудь сообразим на твоей чудесной головке. — Давай-давай, я с удовольствием за этим понаблюдаю, — усмехаюсь я, глядя, как Рома с самым серьёзным видом прихватывает шпильки губами. — Угу, — кивает он и тянется за расчёской. Как бы я ни посмеивалась, но у него получается на удивление хорошо. Прикосновения пальцев такие осторожные и нежные, что кожу головы покалывает приятным ощущением. Волной мурашек оно спускаетсяпо шее, скользит по рукам и охватывает всю меня. Мягкое блаженство настолько приятное, что глаза прикрываются сами собой, остаются только прикосновения ловких пальцев. Даже шпильки, столь нелюбимые мной, мягко поддерживают волосы, не причиняя неудобства. — Хорошо вышло. Не ожидала. Где научился? Рома целует меня в макушку, просто отвечая: — Пришлось. Когда за мамой ухаживал. — Она болела? — Можно сказать и так, Снежинка. Мама ненадолго выпала из этой реальности после смерти брата. Ладно, давай уже двигаться в направлении выхода. Иначе заветные четыре нуля встретим в салоне автомобиля… Не могу заставить себя переживать, хоть Рома и уверяет, что всё будет хорошо. Мы успеваем вовремя, приезжаем за полчаса до полуночи. — Позвони, пожалуйста. Рома одной рукой придерживает меня за плечи, а под мышкой второй руки держит коробку с подарком для своих родных. После нажатия на кнопку звонка раздаётся приятная птичья трель и слышатся шаги за дверью. Проворачивается ключ в замке, а у меня горло перехватывает таким спазмом, что хочется развернуться и бежать без оглядки.Глава 32. Снежана
— Не дрейфь, Снежинка, — Рома целует меня в щёку, — посидим немного и уедем. — Куда это вы, молодой человек, уже собрались уезжать, даже не переступив порога квартиры? — раздаётся мужской голос. В дверном проёме застыл мужчина с лёгкой улыбкой на губах. Открытое, располагающее к себе лицо. Густая тёмная шевелюра с проседью, очки в тонкой золотистой оправе. Светло-серая рубашка и чёрные брюки. Мужчина отступает в коридор, впуская нас. — Снежана, познакомься, это Леонид Павлович. Я приветственно киваю, но мужчина обхватывает мою руку, удерживая между крупных ладоней. — Очень приятно, Снежана. Раздевайтесь и проходите к столу. Оля думала, что уже не дождётся Романа. Тем приятнее ей будет узнать, что сын нашёл вескую причину для опоздания. — Только не смущайте Снежану на пару с мамой, Леонид Павлович. Она и без того едва согласилась приехать. А после вашего горячего приёма ей вовсе захочется убежать. Леонид Павлович раскатисто смеётся: — Ну уж нет! Оля точно не отпустит тех, кто не попробует её фирменного новогоднего гуся. Так что не задерживайтесь долго. Ждём вас в зале. Леонид Павлович разворачивается и выходит из коридора, но сталкивается в дверях с женщиной около сорока пяти лет и придерживает её за локоть. — Олечка, вы с Романом постоянно куда-то спешите. Никуда он не денется, не переживай. Я смотрю на маму Ромы: они совсем непохожи. У Ольги немного вьющиеся, тёмно-русые волосы, с рыжеватым отливом, широкое лицо с высокими скулами. Аккуратный, вздёрнутый нос и маленький рот, губы подкрашены нюдовой помадой. — С Наступающим, мама. Роман целует маму в обе щеки, вручая коробку с подарком, которую она тут же переправляет в руки Леонида Павловича. — Спасибо, Ром, не надо было. Главное, что ты сам к нам приехал. Ещё и не один, — на последних словах мама Романа улыбается, мельком оглядывая меня. Взгляд заинтересованный, горит любопытством, но надолго на мне она его не задерживает, только приветственно кивает со словами: — Можешь меня Ольгой называть, без всяких отчеств. — Ладно, мам, дайте нам спокойно раздеться. Не стойте над душой. Рома отправляет маму восвояси. В коридоре пахнет сразу всем: и чужими духами, и дымком бенгальских огней, и чем-то жареным, и спиртным. — Раздевайся, Снежинка. Рома вешает нашу верхнюю одежду и обнимает за плечи, ведя меня перед собой. На меня сразу устремляются взгляды присутствующих. За длинным столом, кроме Ольги и Леонида Павловича сидят ещё пятеро: семейная пара возрастом чуть больше тридцати, двое мальчишек лет семи — восьми, погодки и парень-подросток. Рома представляет меня всем, просто называя имя, и заставляет пересесть парня на другое место, чтобы мы сели рядом. Присутствующие как-то пытаются пошутить или задать наводящие вопросы Роме о том, кем же я ему прихожусь, но он делает вид, что не замечает и не понимает намёков. К счастью, внимание к моей персоне растворяется в приподнятом предновогоднем настроении. Плоский телевизор на стене передаёт трансляцию новогоднего поздравления Президента. Я слушаю краем уха, гораздо больше волнует горячая ладонь левой руки Ромы, то и дело ложащаяся на моё колено. Аккуратно поглаживает, успокаивая словно диковатого питомца, желающего удрать как можно дальше. — Загадаешь желание, Снежинка? — склоняется к моему уху Рома. — Не особо верю во всё это. — А ты поверь. Моё желание уже сбылось… Думаю, могу позволить загадать себе ещё одно. Или сразу несколько. Одного мне явно будет мало. Смеюсь: — Дед Мороз ошалеет от твоей наглости. — Да, ему придётся как следует потрясти свой мешок для меня. — Так, молодые люди, всё внимание на часы, успеете пошептаться, — журит нас Леонид Павлович и мы с Ромой как по команде начинаем смотреть на секундную стрелку, преодолевающую рубеж последних делений уходящего года. Традиционный звон бокалов и громкое «С Новым годом!» Собравшиеся высыпают гурьбой на улицу запустить фейерверки. Разноцветные яркие всполохи и восторженные крики переполняют ночной воздух. Поучаствовать хотят все, заветные палочки с фейерверком получают даже мальчишки: поджигают фитильки и втыкают в снег. Кажется, один из мальчишек воткнул трубку с фейерверком неглубоко, потому что трубка накренилась и выпустила огненный залп в мою сторону. — Блядь! — Рома дёрнул меня на себя, развернувшись к фейерверку спиной, — с тобой всё в порядке? — Да. Я даже не успела ничего понять, — лопочу я, глядя на рукав куртки: тонкий материал всё же опалило огнями салюта. — Мария, вы бы за пацанятами присматривали, не умеют же с огнём обращаться, — недовольно бросает Рома хмурясь. — Прекрати, Рома, ничего же не произошло. — И не произойдёт. Поехали обратно?.. Твоя семья не обидится? — спрашиваю я. — Нет. Нормально всё. Поздравили, подарок вручили, дальше пусть сами празднуют. Мама Ромы выглядит немного расстроенной, но ничего не говорит, только ещё раз целует сына на прощание. — Хочешь покататься по городу? — спрашивает Рома, проворачивая ключ зажигания. — Нет, не хочу. А ты? — Я тебя хочу. Это же очевидно… Квартира Ромы всё та же: гостеприимно распахивает объятия перед теми же двумя. Но немногим раньше было жадно и торопливо, будто мы стремились как можно быстрее оставить следы единения друг на друге. Сейчас же неторопливо и нежно, исследуя белые пятна на карте тел. Обвожу пальцами шрам от аппендицита на разгорячённой коже Ромы и вышагиваю кончиками пальцев по звёздам-родинкам. — Я придумала, что могла бы загадать. Но, наверное, уже поздно. Не успела. — И что же? — Чтобы эта ночь не кончалась. Так хорошо мне ещё никогда не было. — Да неужели? А чем тебя не устраивает рассвет нового дня? — Не знаю… — Ты просто трусишка, Снежинка. Рома прижимает меня к себе и не выпускает из объятий. Не могу понять смутной тревоги, которая скребётся внутри. Как будто мы что-то не успеем сделать. Засыпаем уже ранним утром, когда в комнате становится светло-светло. Рома подгоняет меня, заставляя собираться. Пытаюсь его убедить, что ещё слишком рано, но часы на экране телефона подмигивают: начало третьего. — Ничего себе рано, да, Снежинка? — Просто рядом с тобой можно впасть в спячку на всю зиму… Через час всё-таки удаётся заставить себя покинуть уютную квартиру. Во дворе дома валяются пустые картонные упаковки от фейерверков. Тихо и спокойно. Кажется, что ничего не должно случиться, но мне почему-то хочется развернуться и зайти обратно в подъезд, взбежать по многочисленным ступенькам, не дожидаясь лифта, и отгородиться от всего остального мира. — Садись, Снежинка, — Рома открывает передо мной дверцу автомобиля, придерживая меня за руку, — сейчас поедем радовать твоих стариков. Он захлопывает дверцу и оббегает вокруг автомобиля, но не успевает дойти до водительской стороны совсем немного. Рядом резко тормозит белый микроавтобус, из которого высыпают несколько человек в чёрном. Они подлетают к Роме. Не понимаю, что происходит: только вижу, как несколькими ударами его сбивают с ног и пытаются скрутить руки за спиной. Я застываю на мгновение, но потом вылетаю из тёплого салона. Где-то сбоку слышу окрик отца, краем глаза замечаю, как он вылезает из автомобиля, припаркованного чуть дальше. Что за бред тут творится? Рома уворачивается от кулаков нападающих и атакует в ответ, но с троими ему явно не удастся справиться. Я, не думая, подскакиваю к Роме, пытаясь выхватить его из этой кутерьмы, но чей-то кулак припечатывает меня в ухо. В этом ухе раздаётся звон и земля начинает приближаться слишком стремительно.Глава 33. Снежана
Слышу разъярённый мат Ромы, кидающегося на того, кто задел меня кулаком. К нему примешивается громкий недовольный голос отца. От сильного удара перед глазами всё пляшет, но всё-таки вижу, что из белого микроавтобуса вылез ещё и четвёртый мужчина, до этого сидевший за рулём. Вчетвером они заталкивают Рому в микроавтобус. Дверь громко захлопывается и автомобиль уносится прочь. — Врача надо! — это уже мама обеспокоенно кудахчет где-то рядом. Пытаюсь сесть, но ведёт в сторону. Отпихиваю папины руки, тянущиеся ко мне. Меня всё-таки поднимают, и от этого мужчины отбиться уже непросто. — Вы, Тахиров, способны только приумножать проблемы, а не решать их, — спокойный, но недовольный голос Земянского, — какого хрена вы тут устроили? Я опоздал всего на пять минут, а вы столько наворотили. — Михаил, куда?.. — начинает мама, но Земянский обрывает её: — Ко мне. И этим своим позвоните, Тахиров, чтобы парня сильно не мяли. Земянский сгружает меня на заднее сиденье автомобиля и сам садится рядом, бросаю водителю: — Вперёд. Голос Земянского то звучит слишком громко, то удаляется так, что его становится неслышно, только губы шевелятся на лице. Мысли плавают будто в густом желе. Где Рома, что с ним? Цепляюсь за ручку автомобиля. Земянский перехватывает мои руки. — Это что ещё за фокусы? — удивляется Михаил и обращается к водителю, — Даниленко, заблокируйте двери. Машина едет так ровно и мягко, что становится тошно. Горло перехватывают спазмы, от которых непроизвольно сотрясается всё тело. Земянский не даёт завалиться набок, чтобы уткнуться лбом в холодное стекло, придерживает за плечи, тыкает пальцами левой руки в смартфон, вызывая врача. А потом, похоже, звонит отцу: — Следом едете? Хорошо. Без самодеятельности, Булат Хасанович. От вашего бега впереди паровоза у Снежаны случилось сотрясение мозга… И повторюсь, этого парня — не мять. Нет… Нет… Вы в своём уме?.. Никаких посторонних лиц не привлекать. Всё решится мирным путём… На месте уже поговорим. К концу поездки мне становится уже немного лучше: мир не кружится вокруг в вихре, но движения как будто заторможённые. Автомобиль мягко останавливает, но меня будто всё ещё несёт вперёд, утыкаюсь головой в сиденье. Ненавижу слабость, разливающуюся по телу, но никак не могу с ней справиться. Меня словно тряпичную куклу несут в дом, укладывая в одной из комнат на кровать. Рядом появляется мама, присаживается рядом, пресекая мои попытки встать: — Нет, лежи. Тебе нельзя. Сейчас врач тебя осмотрит. — Что вы ещё придумали? Мне нужно… — Ты языком еле ворочаешь. Тебе нужно отлежаться. Зачем полезла в драку? Мама поправляет волосы, поворачивает мою голову за подбородок: — Сильно болит? У тебя левая половина лица припухшая. Нет. Не болит. Или болит? Кожу немного жжёт, но это такая ерунда по сравнению со всем остальным, что я даже не обращаю внимания. — Добрый день, добрый день. С праздником, — в комнату входит мужчина с чемоданчиком в руках, — желаю, чтобы поводов обращаться к нам было как можно меньше. И прошу вас оставить меня наедине с девушкой. Мама кивает и выходит из комнаты. А врач натягивает перчатку и мягко улыбается: — Итак. Неудачное падение, да? Осторожнее, на улице сейчас очень скользко. Неудачное падение? Неудачное попадание в семейство Тахировых с самого рождения. Врач задаёт вопросы, осторожно осматривает меня, измеряет давление и температуру. Рекомендует отдыхать побольше и не волноваться. В дверях он сталкивается с Земянским: — Лёгкое сотрясение судя по всему. Постельный режим и никаких нагрузок. — Ничего серьёзного? — На первый взгляд, нет. Судя по симптомам, не вижу необходимости в дополнительном обследовании. Но понаблюдать стоит. — Хорошо. Спасибо, что приехали. Завтра проверите свою пациентку? Врач улыбается: — Разумеется. В какое время удобнее?.. Земянский выпроваживает врача. На тумбочку рядом с кроватью он ставит высокий стакан и бутылку минеральной воды. — Не думал, что невесты столь проблематичны. — А ты избавься от проблемы, Земянский. Никакой головной боли и нервотрёпки. — Лежи, — останавливает моё движение Земянский, — и лучше не трать силы на пустую болтовню. Я зайду позднее. — Можешь не стараться. Не оценю. Земянский останавливается возле двери: — Я стараюсь не только для тебя, Снежана. — Вернее, совсем не для меня, да? — собственный голос кажется писком возмущённого комара, таким же слабым. И от этого комара избавиться не представляет никого труда: прихлопнуть ладонями, останется размазанный коричневатый след. Земянский никак не реагирует на мою последнюю реплику и выходя из комнаты, перехватывает маму, пытающуюся зайти: Вам лучше подождать немного, чем соваться к дочери. Поверьте, сейчас она не оценит вашей заботы… Он закрывает за собой дверь. Голос Земянского удаляется, как и шаги следующих за ним родителей. Я сажусь на кровати: головокружения уже нет, но слабость такая, что хочется упасть и не вставать вовсе. Во рту сухо. Тянусь к бутылке с водой. Кончики пальцев мелко трясутся и даже вот эта литровая бутылка кажется тяжёлой. Крышка на бутылке заботливо приоткрыта: стоит только провернуть колпачок, чтобы наполнить стакан прохладной водой без газа. Делаю пару глотков. Сначала через силу глотаю жидкость, потом уже становится легче. Наполняю бокал водой и встаю с кровати. Ручка на двери послушно проворачивается. Надо же, не заперли. Интересно, куда направились мои родители с Земянским. Наверняка сейчас бурно обсуждают произошедшее. В коридоре тихо. Прохожу по нему до конца, оказываясь у лестницы. Головокружения не было, но сейчас, глядя на все эти ступеньки, чувствую приступ дурноты. Они как будто пляшут перед глазами, дробятся и умножаются. Я хватаюсь за перила и медленно спускаюсь по ступенькам. Как будто ползу высок вверх в горах, а не спускаюсь. На последней ступеньке силы заканчиваются: прислоняюсь головой к витым деревянным перилам, восстанавливая дыхание и усмиряя бешено колотящееся сердце. Прислушиваюсь. Кажется, звуки голосов доносятся слева, из-за закрытой двери у противоположной стены. Я преодолеваю это расстояние и сажусь на кресло в просторном светлом холле. Из меня будто вынули стержень: падаю на мягкую кожу выпотрошенным мешком. Родители говорят так громко, что слышно даже из-за закрытой двери. — Это что? Ты это читал, да? Ты, вообще, видел, что этот псих ей написывал, а? — голос отца гремел. Земянский в противовес ему был спокоен: — Булат Хасанович, вы мне об этом уже говорили. — А я повторю. Просто посмотри! «Можешь не бегать от меня, всё равно будешь моей.» Это что? А ты говоришь, чтобы его не мяли! Да его угондошить мало! Судя по звукам, отец швырнул что-то на стол. Нашли мой телефон? Запачкались в мусоре или попросили кого-то из подчинённых? Скорее всего, второе. — Булат, мне кажется, ты преувеличиваешь, — встревает мама. — Марина, думаешь, я неправ? — Не похоже, что он, как ты говоришь, её насильно удерживал, — мама возражает, но так аккуратно и вяло, что на её слова отец, скорее всего, махнёт рукой. — Конечно! Он ей мозг засрал, понимаешь? Она сейчас за него горой встанет!.. Вон как кинулась, дурочка, даже по голове получила! — бушевал отец. — Всё-таки Снежана умная девочка… — предпринимает последнюю попытку мама. — А ты думаешь, что только глупым можно мозги запудрить? Я же говорил, нечего так долго в университете делать. Окончила четыре курса — хватит. Лучше бы в конторе моей бумажки с места на место перекладывала. Пользы бы больше было. А сейчас что? Наткнулась на этого ненормального… — Булат, перестань мельтешить перед глазами, пожалуйста. Голова и без того раскалывается, — просит мама. — Сидишь? Что ты тут сидишь, нога на ногу? Всё с твоих потаканий. Снежане нужно то, Снежане не обойтись без этого!.. Всё твоё науськивание: свобода, современное воспитание!.. А Снежану надо было вот так держать. Поняла, да? Чтобы ни шагу в сторону. Вот это всё… Отец переводит дух, но снова начинает нервно выговаривать: — Докатились. До похищения! — Булат, камеры видеонаблюдения… — Что мне твои камеры, Марина? Я тебе говорю, он ей мозги засрал конкретно. Это ненормально, понимаешь ты или нет? Погляди ещё раз в телефон. Он засран звонками и сообщениями от этого психа конченого. Адекватные люди так не названивают и не пишут столько. Постоянное психологическое давление. Это ж синдром… — Стокгольмский синдром? — иронично интересуется Земянский. — Стокгольмский — не стокгольмский, мне всё равно… — Булат, давай решать вопрос спокойно. Нервозность ни к чему не приведёт. Снежана у нас, с ней всё в порядке. Это главное, — подаёт голос мама. — Главное — от этого мудака избавиться. Куда подальше… За похищение и удержание в неволе. Или как там у ментов звучит эта формулировка? — Булат Хасанович, — чуть повышает голос Земянский, — мне скандалы не нужны. То, что вы хотите приписать Бесову, не пройдёт незамеченным мимо лишних ушей. Чуть копнут — и всё. — Это всё ментовской беспредел! — гаркает отец. — Какой ещё беспредел, Булат? Да сядь ты уже! — не выдерживает мама. — А ты не повышай на меня голос… Ментовской беспредел. Папаша у этого, бля, Бесова, со звёздами на погонах. Нахватался, говнюк мелкий. — Вы перегибаете, Булат Хасанович. Это всё уже попахивает бредом с вашей стороны. Вы бы сведения пробивали в полноценном объёме, а не по верхам хватали. Бесов — старший из семьи ушёл давно. В городе нашем не живёт. И насколько известно, со старой семьёй отношения не поддерживает. Так что нечему было, как вы выразились, нахватываться, — пыДа ну? А ничего, что этот сосунок знал имя и фамилию Снежки?.. Может, ему так и надо было? Мозги ей засрать, через девчонку подобраться… Тахировы… — Булат, каждая твоя версия ещё бредовее предыдущей. К чему он подобраться хотел, по-твоему мнению? — А то у нас не к чему подбираться, Марина! Даже с учётом… Да блядь, ты посмотри на эту сошку мелкую, там контора в пятнадцать конченых дебилов… Там оборот мизерный!.. — По сравнению с тобой, конечно, мизерный. Но… — начинает мама. — Без всяких «но»! Вот и думай сама. Ты вспомни, когда у нас были проблемы со Снежкой, а? Когда?.. Да никогда! Губы дула иногда — и всё. Ни слова поперёк. А сейчас перед нами совершенно другой человек, её как будто подменили. А всё этот молокосос… — С меня довольно, — неожиданно резко и громко произносит Земянский, — это всё было бы очень занятно слушать, если бы не попахивало паранойей. Я ситуацию вижу совершенно по-другому. И решать я намереваюсь её… иными методами. Я сам поговорю со Снежаной. И с Бесовым тоже… Слышатся шаги. Дверь кабинета распахивается. Отец видит меня и говорит: — Вот, Марина, сюда смотри. Снежана даже после того, как по голове дурной получила, не может и десяти минут полежать, как ей было сказано! Ладно, дома разберёмся со всем этим… Вставай, Снежка, сейчас поедем. Я не выдерживаю: — Я никуда не поеду! Всё, что ты там наговорил, бред! Ты бредишь своими деньгами. Ты даже меня, свою дочь, продаёшь кому подороже! Земянский останавливается возле отца и раздражённо кривит губы: крики ему осточертели. Земянский подводит итог всему, обращаясь к отцу: — Булат Хасанович, вам на самом деле, лучше остыть. Вы собрались домой? Берите супругу и следуйте в том направлении. У нас у всех был тяжёлый напряжённый день. И опережая следующий вопрос, добавляет: — Снежана останется здесь. Врач прописал постельный режим. Снежане нужно отдохнуть. От ваших криков, в первую очередь. — Михаил, если бы твою дочь похитили!.. — Мы говорим ещё и о моей будущей жене, на минуточку. Вы бы к зеркалу подошли, Тахиров. От одного вашего взбешённого вида становится дурно. И ничего хорошего не выйдет, если вы сейчас заберёте Снежану. Будете прессовать и расшатывать и без того взвинченную нервную систему девочки. Пройдёмте… Земянский указывает отцу рукой на дверь, ведущую в коридор. — Снежана… — заглядывает мне в глаза мама, пытаясь погладить по волосам. — Свали на хуй! — внезапно выпаливаю я, отбрасывая её руку, — можешь и дальше поддакивать во всём папочке! Ненавижу вас! — Вот видите? Вы только накаляете обстановку… — Земянский захлопывает дверь и подталкивает родителей на выход, — Со Снежаной всё будет в полном порядке. Я всё беру под свой контроль. Иначе вы наломаете дров… Ни мне, ни вам они ни к чему… тается образумить отца Земянский.Глава 34. Бес
Произошедшее напоминает мне какой-то фильм, но только с моим участием в главной роли. Моим и Снежинки. Не успели сесть в автомобиль, как откуда-то налетели «дуболомы». Люди Тахирова или сам Земянский пожаловал?.. А били больно. Казалось бы, один другой тычок под рёбра, но ноет, сука, так, будто при каждом вздохе втыкают остриё. И дышать больно. Не могу вздохнуть полными лёгкими, приходится дышать часто-часто и поверхностно, как борзой в погоне за зайцем. Только на этот раз борзая оказалась скрученной, закинутой в фургон и отвезённой хер знает куда. Вели, заломив руки, и со всей дури вломили по затылку, когда попытался повернуть голову в сторону, чтобы посмотреть, куда ведут. В никуда. Помещение просторное и пустое: обшарпанные кирпичные стены, ржавые батареи у стены, бетонный пол, от которого тянет могильным холодом. Вот только не надо, да? Выбрось на хрен эти мысли из своей головы. Попытался сесть поудобнее, прислонившись спиной к стене, и передвинулся чуть левее, чтобы не сидеть на сыром полу. А хрена с два. Нет, сидеть, конечно, можно. Но рука навытяжку быстро затекает. Запястье и без того опухшее, а металл браслетов впивается в покрасневшую кожу. Ещё немного и передавит. Приходится возвращаться в исходную позицию — подо ржавую, чугунную, подтекающую батарею. Пиздец какой-то. Разборки как в криминальной драме. Даром что рожи у этих уёбков холёные и костюмы дорогие, а методы ничем не отличаются от тех, каким пользуются братки-мордовороты. И… остаётся только надеяться, что Тахиров, блядь, со своей дочкой не обошёлся точно так же. От одной мысли, что кто-то может тронуть Снежинку пальцем, перед глазами всё поплыло. А ведь тронули уже. Зачем-то полезла в эту кучу и получила по голове. Упала как подкошенная, а там кто-то уже нарисовался рядом. Непонятно только кто: мне впечатали по роже кулаком и затолкали в фургон, уткнув лицом в собственные колени. Уроды. Уже жалею, что не обладаю навыками рукопашного боя. А мой папаша бы знал наверняка как справиться с этими несколькими или бы даже он не смог?.. Да, давай думать о своём папаше и сожалеть понапрасну о чём-то… Самое время, всё равно же больше нечем заняться!.. Чёрт. Ладно, со мной похер что будет, а как там Снежинка? Поднялся и начал дёргать эту батарею, пытаясь вырвать её. Так громыхал и дёргал, что стёр кожу на запястье до мяса. Лязгнул металл позади и громыхнуло захлопнувшейся дверью. — Бесполезно, Роман. Зачем дёргаешься? Вошедший был не кем иным, как самим Земянским Михаилом. Холёная ухоженная морда, спокойная походка. А с чего бы ему беситься? Это же я, блядь, корячусь у батареи, а не он. — Тебе, мудаку, интересно знать, зачем дёргаюсь? А сам не хочешь примерить браслетик? Только перед примеркой не забудь их посыпать золотой пыльцой, подойдёт в цвет твоим часам. — Нравятся, да? — улыбнулся Земянский и поправил золотой браслет часов, — мне тоже они кажутся очень удачным приобретением. Швейцарские, фирма Piaget, коллекция Altiplano. Снежане, кстати, на Новый год я хотел подарить часы из этой же коллекции, только женские. Они инкрустированы бриллиантами. Земянский остановился рядом. Дотянусь? Я рванулся вперёд. Не достал. Какие-то сраные полметра. Оставалось только харкнуть в его сторону слюной, напополам смешанной с кровью. — Некрасивый жест. Земянский вышел и вернулся через несколько минут со стулом. Видимо, он пытался оттереть кровавый плевок со своей рубашки, но только растёр его. — Да, придётся выкинуть эту рубашку. Одна из любимых. Но я куплю себе точно такую же, — Земянский принялся неторопливо вышагивать по помещению, так легко и небрежно шагом, словно прогуливался на дорожке в парке, а не находился здесь. — Ты закончил плеваться матом? — спросил он, усевшись на стул. — Только начал. — Может, поговорим как нормальные взрослые люди? Тебе вроде не пятнадцать. — Нормальные? Думаешь, нормальные беседуют в такой дружеской обстановке? Наручниками к батарее, в заброшенном помещении. — Допустим, помещение не заброшенное, а всего лишь пустующее. А тебе нужно остыть. Кинулся бы на меня сейчас… — Конечно. Ещё как бы кинулся. Разбил бы твою мерзкую рожу, въебал ей об стену с удовольствием. Сначала тебе, потом этому, блядь, папаше года… Чё, слабо? Один на один? Без своих помощничков, а? Всех купил, мразь?.. — Ещё не всех. К сожалению. Если бы купил всех нужных людей, решать проблемы было бы гораздо проще. Ладно, давай не будем говорить обо мне. Со Снежаной, кстати, всё в порядке. Я намеревался выдать ещё одну матерную тираду, но одно короткое слово с её именем заставляет меня сначала успокоиться, как будто каплю воды, что застыла в движении на короткий миг, а потом вновь ускориться и разбиться на тысячи мелких брызг. Со Снежаной, блядь, всё в порядке. Сука. Вырвать бы Земянскому язык и затолкать в глотку так, чтобы подавился им. — Всего лишь лёгкое сотрясение мозга. Слабость. Постельный режим и будет как новенькая, красивее прежнего. Отдых пойдёт ей на пользу. Отдых от тебя и твоего пристального внимания. Понимаешь, о чём я?.. — Не-а, мы со Снежаной… — Ха!.. Мы. Судя по тому, как вы переписывались, следует говорить немного по-другому. Кстати, ты должен сказать мне спасибо. За то, что я встал между тобой и взбешённым Тахировым. Он бы разговаривал с тобой по-другому. Нет, он, вообще, не собирался с тобой разговаривать. А хотел, как он выразился, угондошить. И тебе лучше не знать, в каких смертных грехах Тахиров собирается тебя обвинять, Роман. Самое невинное из этого перечня — психологическое давление. Потом — преследование, похищение, удержание в неволе… Много всего. Я рассмеялся. Засохшая корочка на губе трескается и вновь по подбородку начинают медленно стекать горячие капли. — А что смешного, Роман? Посторонний человек, взглянув на вашу милую переписку, сделает именно такие выводы. Неутешительные для тебя, к сожалению. — Да что ты? Тебя в цирковом училище поднатаскали или ты от рождения такой юморист? По тебе «Золотой клоун» плачет! Земянский вновь встаёт, прохаживается около меня и останавливается напротив. — К таким выводам пришёл сам Тахиров. Я думаю немного иначе. Тебе понравилась красивая девушка, ты начал активно добиваться её внимания. Снежана не особо желала идти с тобой на контакт, насколько я могу судить. А дальнейшее — дело лишь духа противоречия, взыгравшего в Снежане. — Ага, лепи дальше. — Немаловажную роль сыграли разбитые розовые очки в отношениях с Александром Демидовым. Девчонка кинулась к тебе на шею, чтобы утереть нос всем остальным. И только. — Расскажи эту сказку своим будущим избирателям, мудозвон! — Я уже несколько минут слушаю поток мата и оскорблений от тебя. Ты, Роман, умеешь разговаривать, как адекватный человек, взрослый мужчина? Или ты можешь только прыгать, как подросток со взбесившимися гормонами, а? Ты способен смотреть на ситуацию трезво? Вот скажи, с чего ты вцепился в Снежану Тахирову? — А ты сам какого хуя в неё вцепился? — Допустим, у меня есть не одна причина желать видеть именно Снежану в качестве супруги. А у тебя всё на уровне инстинктов? Не стоит на других? Я рассмеялся: — Хочешь залезть и проверить? Земянский улыбнулся одними губами: — Давай оставим это? Я уже давно покинул тот возраст, в котором меряются яйцами. Как я уже сказал, причин у меня немало. А в последнее время добавилась ещё одна: мне вдруг стало интересно, почему от меня отбиваются всеми конечностями так, будто я самый убогий среди всех. — Представь себе, для Снежаны это так и есть. Ты убогий кусок старого дерьма. Она тебя не любит и видеть рядом с собой не желает. — Хочешь сказать, она любит тебя? Мне не нравится, когда разговор уходит в такие материи. Неосязаемые. Ладно, давай оставим это. Я предлагаю тебе… — В жопу себе засунь все свои предложения. Поглубже. — Ладно. Не хочешь беседовать, как взрослый, подожду, пока ты повзрослеешь. Надеюсь, ждать долго не придётся… А то, знаешь ли, твои родные будут волноваться, мама расстроится… Земянский вышел из помещения, громыхнув дверью, оставив меня наедине с собой. Чудесное место, чтобы провести новогодние каникулы. Ебанутая семейка у Снежаны. Ха, а я ещё хотел поговорить с ними, как адекватный взрослый мужчина. Неудивительно, что моя девочка хотела от них сбежать куда подальше. Подозреваю, что и от предыдущего ухажёра они избавились подобным образом… Как она сказала, у того мудака другие жизненные ценности оказались в приоритете? Наверняка помахали купюрой перед носом, как косточкой у морды собаки. И он пошёл. А я? Хрена с два. Придётся обломаться тебе, Земянский. Не будут же меня здесь держать вечно. Это просто фарс, запугивание, не более того. В следующий раз Земянский появился через… не знаю даже. Полдня? День? Тусклый свет электрической лампочки в закрытом помещении — не самый большой помощник. А часы на моём запястье остановились: циферблат треснул и секундная стрелка беспомощно дёргалась на одном месте. Точь-в-точь как я. Я не верил, что меня оставят здесь надолго. Но пришлось поверить…Глава 35. Снежана
Наверное, в произошедшем бо́льшая часть моей вины. Зачем я выкинула тогда телефон? Понятия не имею. Просто поддалась какому-то импульсивному порыву, не подумав ни секунды. А надо было… Как надо было поступить? Может быть, Рома был прав и нужно было сразу рассказать родителям? Родители… Глядя на факты, начинает казаться, будто я просто соринка, случайно прилипшая к их успешному тандему. И вспоминая, как дуэт Тахировых под руководством Земянского обошёлся с Ромой, я начинаю верить, что иного развития событий быть и не могло. Допустим, мы успели бы с Ромой приехать до того, как Тахиров спустил своих цепных псов. И что тогда? Он обрадовался бы Бесову? Пожал бы его руку и позвонил Земянскому со словами: извини, брат, но ничего не выйдет? Верится с трудом. Нет. Мне не верится в эту версию ни капли. Она такая воздушная и красивая, переливается всеми цветами радуги, желанная, но невозможная. А теперь мой папочка ещё и посчитал Рому за сумасшедшего. Каким они увидели его?.. Просто озабоченным, зацикленным на девушке?.. Чёрт. Я же и сама так решила поначалу, пока не увидела, что это не только одержимость и неуёмное желание обладать, но нечто большее. Светлое, трогательное и хрупкое. Наше. И никто не вправе был лезть туда своими скрюченными пальцами, привыкшими считать хрустящие купюры. Вертеть, поворачивать из стороны в сторону, словно стеклянный шар со снегом, трясти и разбивать оболочку, чтобы вытащить неугодные элементы, установив вместо них другие. Небрежно расшвыривать из стороны в сторону носками начищенных до блеска туфлей содержимое и отпихивать к краю: вот это подлежит уничтожению. Беспокойство за Рому съедало меня по кусочку. Что с ним? Не могли же они сотворить нечто ужасное? Или могли? Меня же держат взаперти дома Земянского. Внутри этих хором, обставленных так, словно хозяин не хотел выпячивать своё богатство. Стильно, нарочито небрежно и вместе с этим безумно дорого. Я словно оказалась внутри того самого стеклянного шара: вокруг при встряхивании в воздух взлетает бутафорский снег из пластика и перемещаться можно только внутри дозволенного круга, не пересекая границ. И не получится. Охрана, огороженная частная территория. Персональная крепость Земянского, симпатичный уютный бункер, в котором можно пережить атомную катастрофу и зомби-апокалипсис. Меня всё-таки повезли на обследование. Земянский настоял. И сопровождал лично, уцепившись в локоть пальцами-клещами. Ничего серьёзного обнаружено не было, но меня всё же исправно навещал тот самый врач. Все мои вопросы, касающиеся Ромы, оставались без ответа. И с каждым днём, проведённым в стенах дома Земянского, увеличивалось желание расколотить всё так, чтобы не осталось даже щепок. — Снежана, солнышко, — мама делает очередную попытку поговорить, но натыкается либо на молчание, либо на откровенное пожелание пройти в известном направлении. — Ты же не можешь постоянно дуться, Снежка? — Я не дуюсь. Я вас презираю и не желаю ни видеть, ни слышать. Мне даже холёную рожу Земянского не так противно видеть, как ваши лица, якобы освещённые родительской заботой и тревогой!.. Мама расстроено поджимает губы и выходит, аккуратно закрывая за собой дверь. Иногда до меня доносятся её слабые попытки переубедить отца. Попытки — слишком громко сказано для этого вялого, едва заметного трепыхания и нескольких предложений, таких, как сейчас: — Булат, посмотри на Снежку. На ней лица нет. Может, мы зря так?.. — Перетопчется, — обрывает маму отец, — в моей семье всегда так было, есть и будет. Никто ещё не умер, все живут счастливо: дети, внуки, состояние. А тут что?.. Смертельная рана, а? Ты, Марина, лучше себя вспомни. Ты сколько времени губы свои дула? Недели две, да? Потом как в Чехии побывали, всё отлегло?.. Вот и ответ. Поворотит нос и поймёт, что так лучше. Нужно избавляться от таких неуравновешенных, как этот Бесов. — Булат?.. — Что? Ты хоть знаешь, чем такие люди опасны? Сегодня она с ним в любовь поиграла, завтра ей надоест, она шаг влево сделает — и всё, нет у тебя дочери. Таких, как он, надо изолировать. Михаил проблемы по-своему решает, но я ещё посмотрю, как он их решит. У меня свои методы… Я не выдерживаю и выхожу: — Земянский перекупает всех, а у тебя какие методы? Сразу в расход? Позовёшь ещё каких-нибудь громил?.. Так для тебя привычнее? На счастье или наоборот, но появляется хозяин дома, не дающий разгореться скандалу. Михаил окидывает недовольным взглядом моих родителей: — Вы только хуже делаете, честное слово. Стоит только начать более или менее нормально общаться со Снежаной, и вы тут как тут. Ведёте себя словно неразумные дети. Не можете не поддаваться на провокации? Неужели неясно, что ничего хорошего из ваших нотаций не выйдет? Абсолютно всё будет воспринято в штыки. Земянский переводит взгляд на меня улыбаясь: — Ты себя хорошо чувствуешь, Снежана? Я разворачиваюсь и выхожу, хлопнув дверью напоследок. Земянский выпроваживает моих родителей и заходит в мою комнату чуть позднее. Осторожно стучит перед тем, как войти, создавая иллюзию, якобы я могу решать, впускать его или нет. — Ты сильно похудела за эти полторы недели, Снежана. Ты совсем ничего не ешь? Даже не верится, что прошло уже так много времени. Долго, муторно и в никуда. — Нет желания, Земянский. Что-то ещё? Михаил сел в кресло и картинно пожал плечами. — Если ты ничего не желаешь знать, то, может быть, и ничего. На твоё усмотрение, Снежана. Я поколебалась, но всё же спросила: — Что с Ромой? — Бесов… отдыхает. У меня перехватило горло от волнения, я вскочила и принялась ходить. — Что ты сделал с Ромой? — Спокойнее, Снежана. Не стоит так на меня кидаться. Сядь, поговорим, как взрослые люди. Земянский перехватил мои ладони, но я вырвала их и отошла дальше. — Не трогай меня, Земянский. Что с Ромой? — Да ничего особенного, Снежа. Отдыхает твой Рома. — Отдыхает? — Отдыхает, Снежка. Легко и непринуждённо. Вдали от тебя. Ему это пойдёт на пользу. Едкая горечь разлилась во рту, как будто желчь поднялась изнутри. — Что вы с ним сделали? Искалечили? Упекли за решётку? Земянский удивлённо воздел брови. — Какие ужасы тебя приходят в голову. На самом деле, если бы твой папа занимался решением этой проблемы, он бы, скорее всего, так и поступил. Не могу его винить в выборе методов противодействия… Он человек старой закалки, возраст даёт о себе знать. Ему же исполнится пятьдесят восемь этим летом, да? — Готовишь презент на день рождения моему папочке? — Выберем его вместе. Но мы ушли от темы. Как я уже говорил, насилие, угрозы — это не мои методы. Предпочитаю решать проблемы другим путём. Так и с Романом. Всего лишь поговорил с ним спокойно и предложил ему альтернативу. — Спокойно и Бес — несовместимые понятия, Земянский. Михаил откинулся в кресле: — Ну-у-у, он послал меня раз десять прежде, чем начал разговаривать, как адекватный человек. Но, в целом, думаю мы договорились. Мне всегда есть что предложить. — Я не верю. Это всё враньё. Вы держите меня взаперти, как в камере, и пытаетесь убедить, что Рома мог пойти с вами на сделку. Не выйдет, Земянский, Рома не такой. — Тебе не надоело обманываться? У тебя и Александр был не такой, сейчас вот Роман претендует на это звание. А правда заключается в том, что купить и продать можно всё и всех. Вопрос только в цене. Судя по тому, что я уже вижу, думаю, с Романом мы договоримся. — Враньё, враньё и опять враньё, — усмехнулась я. Михаил поставил локти на колени и подпёр кистями подбородок, доверительно вглядываясь в глаза: — Давай по фактам, Снежана? Судя по переписке, знакомы вы всего ничего. С начала декабря, может быть, да? Сейчас январь… Месяц, чуть больше. Думаешь, между вами вспыхнули такие глубокие чувства за это время? У меня сложилось впечатление, что Бесов усердно носился за тобой, а ты носом своим вертела от него. А потом в какой-то момент вдруг решила насолить мне и своим родителям… Кинулась к этому парню. Вот он и ошалел ненадолго… Победа, она такая. Знаешь, я в своё время увлекался спортом… — Мне неинтересно, Земянский. — Я в своё время увлекался спортом, — настойчивее повторил Земянский, — плаванием. Но не могу сказать, что выбивался из числа прочих участников сборной. Крепкий середнячок. Не более. Но победить очень хотелось. Выбивался из сил, но тренировался. Когда я получил золото на республиканских соревнованиях, моей радости не было предела. Казалось, вот оно, то самое… Я на эту медаль золотую каждый день едва ли не молился. Пылинки с неё сдувал. До того казалась ценной моя победа… Но, как оказалось, эйфория проходит очень быстро. И ощущение чего-то невероятного покидает тебя, стоит только переключиться на нечто другое и заполнить себя иными впечатлениями. — Занятный рассказ, Земянский. И как он касается меня и Рому? — Самым прямым образом, Снежана. Ты и есть для Романа та самая золотая медаль. А я всего лишь дал ему возможность почувствовать, что победа уже произошла, и не стоит обманываться, воображая, будто на этом остановилась вся его жизнь. Земянский полез в карман брюк и достал смартфон, тыкнул пару раз в экран. — Показать? Только не стоит швырять телефон, хорошо?.. Земянский развернул ко мне телефон, показывая страничку Ромы в Instagram. С экрана на меня смотрели фото бирюзовых волн, белого песка, домиков с соломенными крышами. Типичные курортные фото, парочка селфи, на которых Рома сидит вполоборота. На лице надеты солнечные очки авиаторы. — Конечно, согласился он не сразу. Такой поток мата и оскорблений в свой адрес я не слышал уже давно. Но потом нам удалось найти компромисс. Я всего лишь предложил ему проверить самого себя. Когда постоянно находишься около желаемого объекта, кажется, что всё другое не имеет смысла. Но стоит отдалиться на время, обрубить все канаты… И жизнь воспринимается совсем по-другому… Это всё не настоящее! — Можешь повторить эту фразу себе ещё десять раз, но навряд ли она претворится в жизнь. Думаю, по возвращении Роман уже совсем по-другому будет смотреть на ситуацию. Перегорит. Уже отпустило судя по всему. Я вернула телефон Земянскому. — Я не хуже твоего знаю, как можно выдать желаемое за действительное. Официальная страница твоего профиля тоже пестрит фото, изображающими счастливую жизнь. На некоторых даже невеста засвечена. Но это не означает ровным счётом ничего. — В нашем случае всё немного иначе. У Романа же под боком нет PR-менеджера и команды специалистов. Подождём. В качестве моральной компенсации Романа отправили отдыхать на курорт. Вот после его возвращения и будем судить.Глава 36. Бес
Первая волна злости ударилась о скалы и разбилась сотнями мелких брызг, не принеся ей никакого вреда. За ней — вторая, а потом и третья… В никуда. Я был той штормовой волной, полной ярости и негодования, разбивающийся о неподвижную скалу в виде Земянского. Великая Китайская стена, блядь, перегородившая мне путь к Снежинке. Простые угрозы не принесут никакого вреда этому холёному мудаку, возомнившему себя кем-то вроде наместника дьявола на земле, пересыпающего дурно пахнущее золотишко из одной ладони в другую. Можно было не верить, что меня оставят в пустом складском помещении, когда в крови бушевал адреналин. Но запал прошёл и реальность гнусно усмехнулась мне в лицо. Меня кинутся искать? Да наверное, но не сразу. Мама не станет названивать каждый день и решит, что я снова отправился с друзьями на лыжную базу. Это несколько суток. А потом? Да ничего потом… Сколько людей пропадают без вести? От них не остаётся и следа, словно их никогда и не существовало. Нет. Так ничего не получится. Нужно найти другой выход. Отказаться от Снежинки? Да хрен вам!.. Даже вначале невозможно было просто перестать думать о ней. И уж тем более сейчас, когда прикоснулся к ослепительному счастью и почувствовал, что она ко мне неравнодушна… Хотелось выть бешеным волком, тем самым, что попав в капкан, перегрызает себе лапу, чтобы убежать. Холод от бетонного вгрызался в тело, пробирая до самых костей. И из горла то и дело начал вырываться кашель. Нет, издохнув от упрямства, я точно ничего не смогу поделать. Значит, нужно придумать что-то другое. Я смотрел на секундную стрелку, нервно дёргающуюся на одном месте, и думал… Тик-так, тик-так. Получится или нет?.. Выгорит? Скоро узнаем. Когда в очередной раз громыхнула дверь, я уже присмирел. Внешне. Выглядел спокойным. И при виде Земянского наступил себе на горло, даже губы не разлепил, чтобы послать в его сторону плевок или мат. Закашлялся: — Позвонить дай. — Кому, Бесов? — Маме, представь себе. Она будет переживать, а ей сейчас нельзя. Земянский довольно прокрутил мой телефон в своих пальцах. — Звонок маме. Громкая связь. Без глупостей. — Это я уже понял. И сдохнуть мне как-то совсем не хочется. После нескольких гудков мама ответила: — Рома, солнце! Давно тебя не было слышно. Я тебе звонила несколько раз, но ты не поднимал трубку. — Привет, ма. Извини. Я был занят, столько всего навалилось. Кашель сам рвался из горла. Мама обеспокоенно спросила: — Ты простыл? Где ты сейчас? Звук очень гулкий… — Немного застудил горло. Ничего страшного. Я тут решаю один вопрос, приходится… — Это из-за склада, да? По местному каналу говорили, что поджог. Я медленно поднял глаза на Земянского. Тот согласно кивнул. Невозмутимо. Якобы ничего страшного не произошло. Как будто он не отобрал у меня любимую девушку и не уничтожил мой бизнес. Дело небольшое, но приносящее стабильный хороший доход. — Не хотел тебе говорить, чтобы ты не расстраивалась. Мама всхлипнула: — Ром, а что теперь делать будешь? — Да ничего страшного, ма. У меня всё застраховано. Нагло соврал. Ничего я, блядь, не страховал. — Да? — Да, мам. Страховая компания возместит убыток, а с заказчиками я как-нибудь договорюсь. Форс-мажор, как-никак. — Хорошо, если решится. Ты столько трудился, чтобы добиться всего!.. Приедете к нам в гости, как разберёшься со всем этим? — Приеду, обязательно. Сейчас решу один важный вопрос. Потом приеду. — Один? А девушка? — Ма, мне сейчас не до личной жизни. Столько навалилось, надо разгрести. Потом поговорим, хорошо?.. — Ладно, Рома. Не буду тебя отвлекать. Целую. — Целую, ма. Не переживай. У меня всё под контролем. Земянский нажал на отбой. Я размял шею и усмехнулся: — А как же мирное решение вопросов? Я уже насиделся, застудил лёгкие и не хочу отморозить себе ещё и яйца. — К поджогу твоего склада я не имею никакого отношения. Это Тахиров подсуетился. Быстрее, чем я смог его остановить. Я не приветствую такие методы. Тахиров по старой привычке прёт напролом. — Громит прилавки конкурентов? — усмехнулся я, — впрочем, мне плевать. Отстёгивай. — Остыл? — Более чем. Что ты хотел мне предложить? — Быстро. — Думаешь, у меня теперь есть время миндальничать? У меня не такие большие связи и капитал, как у тебя или Тахирова. Для вас это ерунда, может быть. А для меня — крах. — Почему же ерунда? Я тебя прекрасно понимаю. Нельзя подняться, ни разу не упав. — Главное, не расшибиться в лепёшку. Именно. Сегодня ты удивительно благоразумен, Бесов. — Я всегда благоразумен. — Да? У Тахирова сложилось другое мнение. — И где он сейчас? Или мне нужно договариваться ещё и с ним? Ладно, отстёгивай браслеты. Мне уже ничего не хочется, кроме того, чтобы посидеть в тепле и выпить. — Совсем ничего? Только вчера плевался в меня, требовал, чтобы я свою будущую жену тебе отдал? Земянский пристально смотрел на меня, словно он был сверхчувствительным полиграфом, а я — неисправимым лжецом. Да. Я лжец. Заставляю себя усмехнуться, причмокнув губами: — Хорошая девочка, горячая. По лицу Земянского пробегает какая-то тень. Ревность, что ли? Или просто досада на то, что ему не только не дают, но даже видеть не хотят? Лишь бы эта падаль не попыталась применить к Снежинке силу. Пульс начинает бешено биться в висках, злость заслоняет всё чёрным туманом. Убью. Если узнаю, что он тронул Снежинку против её воли, убью. Но вместо этого говорю: — Хорошая девочка, но я найду себе другую, посговорчивее. Эту пришлось долго уламывать. Капризная стервочка, хоть и красивая. И очень проблемная, как выяснилось… — Какая чёткая характеристика. Земянский кидает в мою сторону маленький ключ. Я подталкиваю его к себе носком туфли, говоря: — Я привык смотреть в глаза правде. Я расстёгиваю браслеты и встаю вытягиваясь. Затёкшее тело хрустит всеми суставами. Делаю несколько шагов в направлении Земянского. Тот стоит спокойно, расслабленно, но пеленгует каждое моё движение, а в проёме открытой двери маячит ещё кто-то. Глупо было думать, что Земянский остался бы со мной один на один. Заставляю себя стоять на месте, собирая всё своё терпение в кулак. Теперь мне понадобится очень много терпения. И наглости. — Дальше что? Могу спокойно выйти? — Выходи, — кивает в сторону двери Земянский, — с некоторыми условиями. — С какими? — Снежана. К ней ты и близко не подходишь. Я смеюсь: — Нет, спасибо. Разбирайтесь сами. Совет да любовь, как говорится. Сериал «Укрощение строптивой», второй сезон. А поджог склада мне кто возместит? Я довольно быстро отступился. Думаешь, так же быстро получится вернуть утраченное?.. Пойти к Тахирову и предъявить убытки? — Я уже предъявил, — холодно улыбается Земянский, — совсем скоро ты отправишься загорать, нежиться на белом песочке. В качестве моральной компенсации. — Мора-а-альной, — тяну я, — а как насчёт материальной? — Увы… Скажи спасибо за то, что с тобой разговариваю я, а не Тахиров. — А ты подумай, Земянский. Мне теперь заниматься нечем, как видишь, готов перепрофилироваться. Расторопный, схватываю на лету. — Наглый ты, Бесов. — Приходится. Я родился без золотой ложки во рту. Жизнь не остановилась, надо идти дальше. — Вернёшься — поговорим.Глава 37. Снежана
Я не верю Земянскому и фотографиям, в которые он так усердно тыкал меня носом. На нескольких тысячах пикселях, умещающихся на экране диагональю 5,8 дюйма, можно изобразить многое. И вполне возможно, что во всём не найдётся и капли правды. Желаемое за действительное выдавать очень легко. А Земянский достиг в этом невероятных высот. Его упорству, мастерству и железной хватке можно только позавидовать. Похоже, он окончательно решил, что я буду жить у него в доме: привозят часть моего гардероба. А домработница раскладывает вещи по полкам. Я вышвыриваю всё барахло из комнаты, скидываю вниз со второго этажа. Дорогие вещи летят на паркет точно так же, как если бы не стоили ничего. — Соберите и выкиньте это старьё, — распоряжается Земянский. Мне становится интересно, способно ли хоть что-то поколебать глыбу этого ледяного спокойствия? Может быть, для этого понадобится поджечь дом и спалить его дотла? — Нужно избавляться от старого, — кивает Земянский, поглядывая на меня с интересом. Неправильным. Таким, какой я ещё не замечала в его глазах. Становится жутко неспокойно от этого взгляда. Лучше бы и дальше смотрел, видя на месте меня табличку с надписью «удобное приобретение». — Избавиться ещё бы и от тебя, Земянский. — Давай ты не будешь называть меня по фамилии, идёт? — Нет, давай не буду. Здесь нет никого, перед кем нужно изобразить счастливую невесту. — Считаешь меня пустым местом? — усмехается мужчина. — Нет, не пустым. Гораздо хуже, чем пустым местом. Лишним элементом в моей жизни. Домработница по распоряжению Земянского собирает разбросанные вещи в огромный чёрный пакет для мусора. Я вижу, как в её руках появляется шарф, тот самый, что был на мне в вечер встречи с Ромой. Я спускаюсь по лестнице и выхватываю его из рук прислуги. — А вот это нельзя трогать. — Тебе не надоело сидеть взаперти? Внезапно на талию ложится тяжёлая рука Земянского. Он прижимает меня к своему боку, приковывает, словно Прометея к скале. Я выворачиваюсь из его захвата, поднимаясь на несколько ступенек. — Не трогай меня, Земянский. — Михаил или Миша, может быть. Так сложно назвать несколько букв? Земянский поднимается за мной по ступенькам. Паника начинает колотиться где-то в районе горла и сдавливает его ледяными пальцами. Я вбегаю в комнату и подпираю дверь стулом. Убеждаю себя в крепости этого хлипкого заслона, способного стать преградой. Земянский дёргает ручку и толкает дверь. Не выходит. — Не дури, Снежана. Тебе никто не собирается причинять вреда. Открой дверь. Я расхаживаю по комнате, обхватив себя за плечи, слушая уверения Земянского. — Замолчи, пожалуйста. Репетируй свою речь перед избирателями в другом месте! — Ещё раз спрашиваю. Тебе не надоело сидеть взаперти? Все комнаты проветриваются, но это не идёт ни в какое сравнение с пребыванием на свежем воздухе, не так ли?.. Кажется, тебе нравилось ходить в университет? Не желаешь посетить его? Гад. Мерзкий торгаш. Я убираю стул в сторону и резким движением распахиваю дверь, натыкаясь на взгляд серых глаз Земянского. — Торгуешься? Думаешь, можно купить всех? — Уверен. Вопрос времени и цены. Я смеюсь. — А себя ты тоже рассматриваешь, как продажную шкуру? Земянский облокачивается о дверной косяк и улыбается: — Я уже давно не живу иллюзиями. И насчёт себя, в том числе. Иначе бы не совался в политику. Ну так что, хочешь развеяться или так и будешь сидеть в четырёх стенах и чахнуть?.. — Если это единственная возможность убраться из этого дома и не видеть твою гадкую физиономию… — Не такая уж она и гадкая, — перебивает меня Земянский, добавляя, — Михаил. Всего шесть букв. В противовес девяти буквам, из которых состоит моя фамилия. Сократишь своё время. — Хорошо. Михаил, — выплёвываю я, — хочу немедленно убраться отсюда. — Вот видишь, ничего страшного не произошло. Земля не остановилась оттого, что ты назвала меня по имени. Поехали. Михаил морщится, увидев, что я надела куртку-дутыш, угги, джинсы и свитер. — Не нравится? — язвительно спрашиваю я. — Конечно, не нравится. Совершенно не красит тебя, выглядишь взбесившимся подростком. Я останавливаюсь возле машины, глядя, как он садится на заднее сиденье. — В чём дело, Снежана? Перехотела ехать?.. — А разве тебе нечем заняться? — Мне всегда есть чем заняться. Но сейчас я решил уделить больше времени конкретно этой стороне своей жизни. Садись. Приходится сесть на заднее сиденье. Машина трогается с места, едет через весь город и останавливается возле торгового центра. Я собиралась в университет. — Поедешь. Но не в том, что на тебе надето. Ты моя невеста, а я не позволю позорить себя. — Нет! — Да. Или возвращаешься в дом. А диплом об окончании магистратуры у тебя и так в кармане, как написанная диссертация, защищённая на «отлично». — Ты не можешь везде совать своё продажное рыло! Земянский резко приближается ко мне, сжимая плечи: — Прекрати истерику. И не стоит меня оскорблять. Ты моя будущая жена, нравится тебе это или нет. Веди себя прилично. — Или что? — спрашиваю я, глядя в его лицо, находящееся очень близко от моего. — Методы могут быть разными, Снежана. Земянский ослабляет хватку и поправляет прядь моих волос, выбившихся из-под шапки. — Ну так что, возвращаешься под домашний арест или будешь послушной девочкой? — Ненавижу быть послушной девочкой. Только не для тебя. — Даниленко, — обращается Земянский к водителю, — едем домой. — Нет, — я беспомощно бью кулаком по кожаному сиденью, — не хочу ехать обратно к тебе в дом. — К нам. Значит, пойдём, выберем тебе что-нибудь подходящее. Чтобы ты сдох, внезапно зло думаю я. Чтобы ты поскользнулся на укатанном снегу и упал, раскроив себе голову об острый угол. Но вместо этого Земянский бережно подхватывает под локоть меня. — Скользко, принцесса. Можешь упасть ненароком. Не стоит травмировать голову так часто. — Не называй меня принцессой. — Да? А как тебя называть? Банальным прозвищем зайка или котёнок? — Кажется, у тебя есть кого называть ласковыми прозвищами. Вот и называй. А меня оставь в покое. Земянский издаёт какой-то странный смешок и придерживает дверь, пропуская меня внутрь торгового центра. И неожиданно бросает мне в спину: — Если ты про Марину, то не вижу смысла поддерживать с ней близкие отношения. Деловые — да, близкие… Как-то не хочется. Интерес пропал… Я могу пожелать только одного, чтобы его интерес не перекинулся на меня, поэтому говорю как можно спокойнее: — Ничего страшного. На место Марины найдётся куча других женщин. — А что, если я решу быть верным супругом? Я разворачиваюсь, глядя на его спокойное лицо с лёгкой улыбкой: — Спасибо, Михаил. Но я не оценю твоё стремление хранить верность. Я за свободные отношения. Проводи время с кем угодно. — Именно этим я и занимаюсь, принцесса, — Земянский тянется к моему запястью, поднося руку к губам, и ведёт за собой. Такой самодовольный, что напоминает сытого кота, до блеска вылизавшего себе яйца. — Сюда? — кивает он в сторону одного из бутиков. — Мне всё равно. — Давай не зли меня. Оденься, как подобает. К нам уже спешат консультанты, улыбающиеся так, словно улыбку намертво прибили гвоздями к их лицам. Земянский подталкивает меня в спину, а сам вальяжно разваливается на диванчике. — Развлекайся, принцесса. Я подожду тебя здесь. Этот шопинг может войти в историю, как самый быстрый в истории: ровным голосом прошу подобрать комплекты на каждый день и примеряю только затем, чтобы проверить, подходит ли размер. А цвета и стиль меня не интересуют. Но продавцы, как назло, подбирают всё так, чтобы шло к лицу. Поэтому Земянский счастливо улыбается, расплачиваясь на кассе. — Всё? Я свободна? — интересуюсь тихим голосом. — Ты забыла про шубку, Снежана. Я же сказал, что в этом барахле ходить не позволю. Ещё и это. Земянский сам тыкает пальцем в серо-голубую шубу из норки. — Тебе подходит. Похожа на снежную королеву. И только после этого Земянский милостиво разрешает покинуть пределы торгового центра. Он распахивает дверь автомобиля и когда я сажусь, протягивает мне большой букет роз, взятых с переднего сиденья. Надо же, какой шустрый. Успел организовать ещё и букетик для своей ненаглядной невесты. Машина трогается с места. В нос бросается удушливый, маслянистый аромат роз. Он окутывает облаком с ног до головы. Становится тяжело дышать, на висках выступают капельки пота и к горлу подкатывает тошнота. Я перекладываю букет подальше. — Не нравятся розы? — Здесь душно, от их тяжёлого запаха становится трудно дышать. — Даниленко, выключите обогрев салона. Земянский тянется через меня, нажимая на кнопку стеклоподъёмника. На мгновение он прижимается ко мне крепким телом и становится только хуже от запаха его парфюма с нотками восточных специй. — Спасибо за заботу. Но с этим я и сама способна справиться. Мне нетрудно. Можешь не благодарить.Глава 38. Снежана
Жизнь, если это можно назвать так, встала на неправильные рельсы. Ведущие в никуда. В обрыв. В пустоту. За туманом, стелящимся впереди, не видно ничего. Но знаю, что как только клубы тумана расступятся, увижу лишь пропасть. Но тормозить уже будет поздно. И,откровенно говоря, нечем. Домашний арест продолжался. Для того чтобы из меня выветрилась дурь, как сказал мне папа. Дурь, блажь и непокорность. Раньше её выколачивали, а сейчас вытравливают по капле. Земянский выглядит невероятно довольным, суетится и постоянно о чём-то договаривается. Он напоминает мне сытого кота, жрущего сливки на завтрак, на обед и на ужин. О Роме мне до сих пор ничего не известно. Когда набираю его номер, слышу только равнодушные гудки. Отмеренные две недели, о которых говорил Земянский, уже прошли. Я дожидаюсь его вечером в просторном холле, сидя на ступеньках. Земянский улыбается: — Начинаешь привыкать? Встречаешь своего будущего супруга? Правильно, входи в роль хозяйки дома. — В роль. Хорошо сказано. Всё вокруг — сплошная бутафория. Земянский смеётся. — Нет, напротив, только натуральное дерево и никаких дешёвых заменителей… — Я хочу знать, что с Ромой. — Я же показывал тебе, Снежана… — И что? Это было давно. Кончились сфабрикованные фоточки? Больше нечего мне показать? Земянский недовольно поджимает губу: — Как раз наоборот… Сейчас я решаю один из вопросов, связанных непосредственно с Бесовым. Моё сердце пропустило удар. — Какой же? — Думаю, куда бы его пристроить. Так, чтобы под ногами не путался, но в то же время был на виду. — Рома здесь? — Конечно. Уже несколько дней. Жив здоров, загоревший и отдохнувший. Если ты об этом. Может быть, даже пересечётесь как-нибудь. Нет, скорее всего, обязательно пересечётесь. Земянский, сделав паузу, добавляет внушительным голосом: — Советую тебе не устраивать сцен. Или из этого дома ты будешь выбираться только со мной. Под ручку. Не отходя ни на шаг. — А что изменится? Я сейчас и без того почти не выхожу из этой тюрьмы. — Это твоё решение, принцесса. Можешь и выходить, но не одна. — С прицепом в виде охраны?.. — В сопровождении охраны, — поправляет меня Земянский, — ладно. Передумаешь — дай знать. И через две недели будет открытие спортивного комплекса. — Того, что восстанавливали? — Именно, принцесса. Сама понимаешь, мы будем присутствовать на открытии. А потом отметим это событие в ресторане… — Без меня никак не обойдётся? Земянский сжал запястье своей клешнёй, усиливая нажим с каждым словом: — Никак. Это не обсуждается. Наденешь самое красивое платье, вывесишь самую красивую улыбку и вперёд, без фокусов и капризов. Всё понятно?.. Понятнее некуда. Мог бы сразу выписать больничный лист с пометкой: сотрясение головного мозга в результате несчастного случая. Родители, вообще, знают, с кем они заключили сделку? Спокойствие Земянского в сотни раз хуже открытого бешенства. Поэтому в назначенный день всё проходит чётко и по плану: ленточка, репортёры местного телевидения, показательный концерт в честь открытия и шикарный банкет. На банкете меня усаживают рядом с родителями. Краем уха слушаю их разговоры. Отец что-то рассказывает о расширении рынка и новых поставщиках. Внезапно он осекается, медленно произнося: — А этот… что здесь делает? Я поворачиваю голову, прослеживая направление его взгляда. И вижу в толпе пиджаков, сидящих на другом конце зала Рому. Из моих лёгких вышибает весь свободный воздух. Я проворачивала в голове сотни вариантов, но ни в одном из них Рома не выглядел таким спокойным и собранным, как сейчас. Загорелым. Земянский не соврал? Рома отлёживал бока на островах?.. Мысли путаются, а перед глазами всё начинает плыть. — Булат, — тихо укоряет отца мама, — Михаил уже всё решил. — Он бы всё решил, если бы ноги этого горе-кавалера здесь не было… — Не кипятись. Его бы здесь не было, если бы ты сам не погорячился. Сам знаешь, с чем. Отец смотрит на маму тяжёлым взглядом, но не возражает. Неужели в кои-то веки последнее слово осталось за мамой? Но о чём они говорят?.. Я не понимаю. Почему Рома так себя ведёт? Он не замечает меня? Или упорно делает вид, что не замечает? Тот Рома, которого я знаю, наплевал бы на всё и если понадобилось, подошёл бы ко мне, обутым в ботинки, прямиком по заставленному блюдами столу. Я так пристально и долго смотрю на него через весь зал, что он, наконец, повернул голову в мою сторону. Мы так далеко друг от друга, что не получается разобрать выражения его глаз. Между нами натянута тонкая струна, вибрирующая при малейшем движении. Но сейчас эта струна беспомощно дёргается, но не издаёт ни звука. Тишина. Я пытаюсь притянуть за неё к себе Романа, дёрнув за свой конец. Бесполезно. Будто отрезало на полпути. Сумбур и какофония не дают здраво мыслить. И когда замечаю, что Рома выходит из ресторанного зала, высидев недолго, иду следом за ним. Знаю, что где-то за спиной теперь маячит кто-то из близких: скорее всего, мама не выпустит меня из поля зрения. Но повторно сбежать сейчас уже не получится. Поэтому я просто выхожу в курилку, видя, как Бесов открывает сигаретную пачку, собираясь закурить. Я подхожу, останавливаюсь на приличном расстоянии от него, жадно разглядываю лицо, пробегаясь по нему взглядом. Мысленно запускаю руки в его тёмные тонкие волосы, которые хочется взъерошить, чтобы растрепать эту аккуратную причёсочку, уложенную набок. Слова застревают в горле. Царапают его изнутри. Я жду, что Рома скажет первым хоть что-то, но он продолжает вертеть в руках сигаретную пачку, словно она — самое что ни на есть ценное в этот момент. Наконец, он достаёт одну сигарету и смотрит на меня, улыбнувшись только губами. В тёмных глазах застыло непонятное выражение. Едва скользнул взглядом по моему лицу и вновь уставился на сигарету. Молча. Тишина между нами густая и давящая, перекрывает барабанные перепонки. Гулкая. Хочется разорвать её хоть чем-то. Я говорю, не узнавая свой голос, так жалко он звучит. Едва слышный, с дрожью: — А говорил, что не продаёшься, Бес. Я заставила себя сделать шаг вперёд и вырвала сигарету из его пальцев, разломила на двое, бросив в лицо. Лицо Ромы… Нет, не Ромы — Бесова… Снежана, привыкай называть его по-другому. Ромы больше нет. Лицо Бесова застыло, будто в камне. Только тёмные брови сошлись на переносице. Глаза превратились в тёмные провалы без малейшей искры света. Бесов медленно поднял руку и отёр лицо, стряхивая с него крошки табака. — Не продаюсь. Снежана. — А это что?.. Блатной костюмчик, тёплое местечко у кормушки Земянского. Миша всем насыплет персонального корма, да? Жрите и похрюкивайте от удовольствия? Меня трясло как в лихорадке. Хотелось выплеснуть из себя всю злость, боль и страх, вывернуть себя наизнанку и избавиться от чувств, мешающих дышать. Бесов усмехнулся и схватил меня за плечи встряхнув: — Я женщин не бью, но тебе сейчас хочется влепить пощёчину. Он отпустил меня и отошёл к стене, прислонившись к ней спиной. Я сделала шаг вперёд: — Давай влепи. Только мне-то за что, Бесов? Подойди лучше к зеркалу и посмотри в него хорошенько. Там увидишь того, кто на самом деле заслуживает пощёчин. — Успокойся, Снежана. Поиграли, и хватит. — Поиграли? Для тебя это было игрой?.. Бесов потянулся за ещё одной сигаретой, зажал её между губами и начал чиркать зажигалкой. Огонёк никак не хотел загораться. — Блядь, ещё и это. Бесов раздражённо выкинул сигарету и усмехнулся. — Допустим, не игра. Допустим, зацепила ты меня и по носу щёлкнула, а потом отбивалась от меня, как от чумного. Думаешь, это не заводит? Заводит, ещё как. Бесов медленно обвёл меня взглядом: — Ты же, блядь, мне в мысли впилась как репейник, который из волос не вытащить так просто. Только если пожертвовать несколькими прядями. У меня на самом деле вот тут, — он постучал себя пальцем по голове, — как замкнуло. Бредил наяву. Казалось, что дышать даже невозможно вдали от тебя. Это ловушка, в которую я сам себя загнал и не хотел выбираться. Поначалу да, ломало. Места себе не находил и переживал. Думал, сдохну. А потом… Знаешь, ничего. Ничего смертельного, как оказалось. Пока Земянский мне в уши пел, я думал, что всё это хуйня на постном масле. Абсолютная бессмыслица… Без Снежаны? Да ты что, совсем головой ёбнулся? А потом вот это… — Песочек, пальмы, океан? — Да, именно так. Земянский меня ни к чему не принуждал, не заставлял, не держал дула у виска или… Не знаю даже, какие ещё ужасы ты могла себе вообразить. Он просто сказал: давай проверим, насколько тебе всё это на самом деле нужно?.. Простой спор. Даже не спор, а проверка самого себя. — И ты, конечно же, согласился? — Да, недолго думая, кинулся на амбразуру. Убеждённый в том, что наваждение не сойдёт, что это не наваждение вовсе. Бесов замолчал, потом продолжил: — Первое время окружающие пейзажи раздражали, потом злость начала уменьшаться… А вместе с ней и всё остальное. Как воздух из спущенного шарика. Я рассмеялась. Что-то щекотало кожу лица. Я дотронулась до щеки, поняв, что плачу, стоя перед Бесовым, рассказывающим будничным тоном, как легко и просто он «излечился». Как ласковые бирюзовые волны очистили его. Как они выпили из него мои следы. Бесов замолчал и полез во внутренний карман пиджака, достав из него белый платок с мелкой голубой клеткой по самому краю, потянулся к моему лицу. Я шарахнулась в сторону. — Не дотрагивайся до меня, Бесов. Ты красиво рассказываешь, но как это относится к тому, что ты сейчас работаешь на Земянского?.. Бесов разжал мои пальцы, стиснутые в кулак, насильно всовывая платок. — А вот это ты уже у своего папаши спроси, Снежана Булатовна. Я не горел желанием вникать во всё это, — Бесов мотнул головой, показывая на себя, — но пришлось. Тебе не понять. — Нет уж, договаривай. Давай поставим все точки над i. Я хочу знать твою цену. Прекрати! — рыкнул Бесов, — знаешь, по какой простой причине тебе будет недоступно понимание происходящего, Снежана? Да потому что ты же, блядь, белоручка. Ты ни одного дня не работала, ты на всём готовом, как та, сука, принцесса на горошине. Ты знаешь, что означает нести ответственность?.. Не только за свою шкуру, но за кого-то ещё. И не одного. Ты хоть что-то создала сама, а? Нет. А я въёбывал с шестнадцати лет. Всё, что у меня было, заработал и достиг сам. И когда ты вдруг узнаёшь, что твой мебельный склад внезапно сгорел дотла… Дотла, сука, ни одной щепки не осталось. Ну так получилось, просто совпало… Вот когда ты понимаешь, что на тебе, блядь, куча долгов, неисполненных договоров и возможных семейных неурядиц… Вот тогда ты понимаешь, что кочевряжиться уже нельзя. А надо разгребать дерьмо. Любым доступным способом. Так что это лишь компенсация причинённого вреда Тахировым. Земянский подсуетился… Надо же как-то исправить то, что произошло. Вот и всё, Снежинка. Ласковое прозвище прозвучало издевательски нежно по сравнению с остальными его словами. Будто на самом деле влепил даже не звонкую пощёчину, но сильную оплеуху. Только звенит в голове, а внутри расползается пустота, пожирая всё. — Заткнись, Бесов. И не смей никогда называть меня так. Вообще, лучше держись от меня подальше. Ты мне противен. В какую бы обёртку ты ни завернул свою правду, факты остаются прежними. Я покрепче сжала клатч в руках и вернулась в ресторан. Пришлось. Теперь мне некуда бежать. Абсолютно. Никогда не думала, что моя жизнь превратится в подобный абсурд. А потом… на моём пути легло препятствие в виде Бесова Романа. Как будто внезапно попавший под ноги камушек, о который спотыкаешься и летишь лицом на асфальт. Больно и обречённо. Только сейчас понимаю: выхода из лабиринта не было. Я приняла ложное ответвление за путь к свободе. И стоило мне шагнуть в том направлении, как за моей спиной замуровали последнее отверстие, через которое пробивались лучи света.Глава 39. Снежана
Можно было смириться со многим, но предательство Бесова ударило больнее всего. Он будто постоянно держал моё сердце зажатым между своих ладоней. И одним резким сжатием он стёр его в порошок. Вынуть — вынул, а вложить обратно было нечего. Я не помнила, как прошёл остаток вечера. Усталость накатывала удушливой волной. Я не ёрничала и не обменивалась язвительными комментариями с Земянским, как это было в последнее время. С таким же безразличным видом я отреагировала бы на случайно севшего на плечо комара. Просто мельтешащая помеха и больше ничего. Последняя надежда рассыпалась прахом. Бесов оказался не лучше и не хуже прочих. Такой же, как все. С той лишь разницей, что чуть дольше простоял в синем углу ринга. Но в итоге сдался, нокаутированный фирменным ударом Земянского. Не было выбора — такую мысль мне пытался внушить Бесов? Временное увлечение. Сильное, болезненное, но временное. Возникшее внезапно и так же быстро растворившееся без следа. Он выглядел таким спокойным и собранным, разрывая мне душу своими словами, и равнодушно топчась по её осколкам. У него прошло, да. Моментально. Отпустило так же быстро, как накрыло. Поздравляю с выздоровлением, Бесов Роман. Выпишешь мне такой же рецепт?.. Потому что меня не отпускает. Это не просто симпатия и сексуальное влечение, но нечто большее, так прочно пустившее во мне корни, что вырвать не получается. Больная, обречённая биться о глухую стену любовь. Вопреки всему. Будто назло продолжает существовать там, где не должно остаться ничего. Иногда любовь оставляет следы не только на сердце. В середине февраля меня начинает сваливать с ног утренняя усталость и противным комком подступает тошнота. Задержка. Простая арифметика… В тот день мы с Бесовым не успели уехать. И я благополучно забыла о таблетках, пребывая в стрессе и постоянно переживая за нас. Зря. Наверное, не нужно было тратить ни капли своего спокойствия на Бесова, удачливого настолько, что мне удалось забеременеть, пропустив всего один приём противозачаточных. С каждым утром тошнота усиливается. И скоро меня начнёт выворачивать наизнанку так сильно, что никого не получится обмануть просто лёгким недомоганием и слабостью. В особенности внимательного Земянского. Он уже приглядывается ко мне, а в глазах читается новый, неподдельный интерес. И что он сделает, узнав о беременности? Отправит в больницу подчищать нежелательные следы?.. От мысли об этом всё внутри скручивается в тугой болезненный узел. Обойдёшься, Земянский. Нужно только забрать паспорт у любимого папочки. Впервые за всё время, минувшее с начала года, я сама звоню родителям. Специально на домашний телефон. Трубку поднимает мама. Тон голоса меняется, теплеет, когда она услышала мой голос. Потом её голос слышится немного отдалённо. Понимаю, что она повернула голову немного в сторону, зовёт отца: — Булат, Снежана… Я усмехаюсь: мама даже половины шага в сторону не делает без Булата. Интересно, меня ждёт такое же будущее, под неусыпным контролем? — Вы завтра будете дома? — спрашиваю я. — Завтра же суббота? Да, мы будем дома. — Приготовьте мой паспорт. Мне нужно его забрать. На кафедре попросили, неразбериха с документами. — А ты… Я не даю маме спросить ничего: — Михаил в курсе и совершенно не против. — Снежана, ты же знаешь… — Да, знаю. Мы с Михаилом более или менее смогли найти общий язык. — Хорошая новость. Ты больше не сердишься на отца из-за того происшествия? — Не напоминайте мне о нём. Как оказалось, оно того не стоило. Я приеду в обед, хорошо? — Может быть, вечером? Сходим куда-нибудь всей семьёй? — Давай в другой день? Рита вернулась в город, я хотела с ней прогуляться. Мама соглашается и не наседает меня. Уверена, что и папа всё слышал. И нет, Михаил ещё ничего не знает. Но скоро узнает. Я звоню ему сразу же, прежде чем Земянскому успели бы позвонить мои родители. Он отвечает почти мгновенно. Телефон для него как часть тела, жизненно важный предмет, который всегда под рукой. — Приятно удивлён, Снежана. — И тебе доброго дня, Михаил. Как работа? Дела идут в гору? Михаил улыбается: — Тебе на самом деле интересно? — Вежливый интерес, не более того. Неуверена, что хочу знать подробности. Но хочу завтра съездить к родителям. Мне нужно забрать свой паспорт… Я повторяю ему ту же сказку, что говорила родителям. Надеюсь, дотошный Михаил не даст задание кому-то проверить. — А разве ты не сдавала документы ранее? — Конечно, сдавала. Но в январе нужно всем принести недостающие документы… Я сдавала копии, но это было давно. На кафедре сейчас неразбериха, я и сама не помню, сколько экземпляров копий приносила. — Ну если так… Но я завтра буду занят весь день. Я помню. Хорошо помню, именно поэтому мне нужен завтрашний день. — Ладно, Снежана. Что-то ещё?.. — Да. Домашний арест мне надоел до чёртиков. Не стоит сгущать краски, Снежана. — Это была ирония, Михаил. Я всего лишь хотела сказать, что после посещения родителей я собиралась прогуляться по магазинам с подругой. Она недавно вернулась из поездки, а я не виделась с ней ещё с прошлого года. Михаил немного помолчал. — В чём дело, Михаил? Возвращение к нормальной жизни откладывается на неопределённый срок, да? Не стоило всерьёз воспринимать твои обещания? — Какой напор!.. Нет, Снежана. Я просто думаю, кого бы завтра отправить вместе с тобой. Мой водитель будет занят. — Я могу передвигаться на такси или возьму свою машину. — Нет, принцесса. Я морщусь: не ослышалась ли? Земянский решил постоянно называть меня ласковым прозвищем? — Принцесс возят на каретах. Они же не держат в руках вожжи. Сам я уезжаю сегодня вечером. И вернусь, скорее всего, завтра, ближе к вечеру. Но я отправлю машину к дому и предупрежу охрану. Скажи только в какое время собираешься ехать. Я стараюсь не спугнуть удачу преждевременной радостью, что всё идёт по плану. Рита?.. Погулять она всегда готова, а вот согласится ли помочь? Неуверена. Придётся применить всё своё красноречие и, надавив на жалость, надеяться только на то, что она не струсит в самый последний момент. На следующий день я одеваюсь намеренно броско: ярко-красное шерстяное пальто и шляпа с широкими полями. Ходить зимой в ней можно только перебежками: от тёплого салона автомобиля до не менее тёплого помещения. Но я ведь якобы и не собираюсь гулять по улице, так? Всё идёт, как я и задумала. Задержалась у родителей немного дольше, чем планировала, но это оказывается мне даже на руку, потому что звонит Рита и интересуется, где я пропадаю. Я говорю с ней при родителях и спокойно покидаю дом. Водитель отвозит меня до нужного места. Рита рада меня видеть. На счастье, она не успела в очередной раз перекрасить волосы и сейчас носит почти такой же светлый блонд, как и у меня. Она тараторит без умолку. Я стараюсь поддерживать беседу, пока мы сидим в кафе и лакомимся десертом. Потом я тащу её в бутик и выбираю вещи. Она недоумённо косится на то, что я выбираю и не выдерживает: — Ты решила изменить стиль в одежде? Ты же такое никогда не носила? Да и выглядит… — Никогда не поздно что-то менять, — беспечно улыбаюсь я, расплачиваясь на кассе наличными, загодя оставленными заботливым женихом на личные расходы. Потом я тяну Риту в туалет, терпеливо дожидаюсь, пока женщина покинет дамскую комнату, и запираю дверь. — Рита. Ты должна мне помочь.Глава 40. Снежана
Рита неуверенно улыбается одними губами. — Мне не нравится то, как ты это сказала. Что ты собираешься делать?.. — Ничего особенного. Хочу уехать из города. — И?.. — Рита, не притворяйся дурочкой. Ты же знаешь, что я не в восторге от будущего брака с Земянским. Я и шагу не могу сделать, чтобы за мной не таскались его шавки. И просто так уехать неизвестно куда мне не позволят. Рита беспокойно теребит прядь волос. — Снежка, мне кажется, что сейчас ты начнёшь пороть какую-то дикую чушь!.. — Ты просто не знаешь, сколько всего произошло за последнее время. — Так расскажи. — Сейчас нет времени все раскладывать по полочкам. Я просто хочу уехать в другой город. — На что ты собираешься жить, Снежана? — Деньги на первое время у меня есть, паспорт тоже. А потом… придумаю что-нибудь. Другие же как-то живут. Займусь репетиторством, буду за деньги писать лоботрясам курсовые… — Я не одобряю твой план. Идиотизм чистой воды. Уже бы перестала дёргаться. Земянский с тебя пылинки готов сдувать… — Рита, мне не нужно твоё одобрение. Мне нужна твоя помощь. Ты просто наденешь те шмотки и обувь, что сейчас на мне. Отвлечёшь внимание. А я тем временем надену вот это, — я хлопаю рукой по пакету, — и скроюсь. — Что? Ты с ума сошла, Снежана? Что ты несёшь? Я не буду в этом участвовать! Я хватаю её за запястья. — Рита! Пожалуйста!.. Рита начинает паниковать. Её глаза бегают из стороны в сторону. Она отталкивается от меня руками, но я вцепилась в неё мёртвой хваткой. Так просто не оторвать. — Ты должна мне помочь, Рита! Мне больше не к кому обратиться… Только к тебе. — Снежана, — едва не рыдает она, — я не могу… Я не хочу проблем, Снежка! Ты просто не понимаешь, против кого ты решила пойти! — Прекрасно понимаю, Рита. Я каждый день вижу мерзкую физиономию Земянского. И я больше двадцати лет жила под крышей одного дома с его приспешниками, мамочкой, сука, и папочкой. Рита отрицательно мотает головой. Я стиснула её запястья так сильно, что пальцы побелели. Она вскрикивает. — Рита! Не будь мразью! Помоги… Я не могу оставаться здесь. Я… Набираю полные лёгкие воздуха и говорю: — Я беременна, но не от Земянского. И я хочу сохранить этого ребёнка. А он… скорее всего, заставит избавиться от нежеланного плода. Рита перестаёт дёргаться и изумлённо смотрит мне в лицо, слабо пытается убедить меня: — Снеж… Ребёнок?.. Оно тебе надо? Ну на самом деле. Проблем куча. Жильё, деньги… Как ты справишься со всем этим? — Справлюсь. Главное, что я забрала свой паспорт. А остальное можно наладить. Голова начинает кружиться и тошнота вновь подкатывает к горлу. Я дышу через рот. Через часа полтора мне полегчает и можно будет даже немного перекусить. — Как ты справишься? Ты зелёная от токсикоза. — Заткнись, а? Поможешь или нет?.. Рита приглаживает волосы и нерешительно кивает. Я торопливо стаскиваю с себя платье, ярко-красное пальто и приметную шляпу, вытаскиваю из пакета купленную куртку чёрного цвета и серо-коричневую объёмную шапку, пряча под ней волосы. Рита аккуратно снимает своё пальто и шарф, складывает их в мой пакет. Она послушно переодевается, меняется со мной обувью и встаёт перед зеркалом. — Никто на это не купится, Снеж. — Купится. Земянский просил, чтобы просто приглядывали за мной, но не давал приказа всюду таскаться следом. Там всего один, держится на приличном расстоянии. Должно получиться. Выходим почти одновременно и движемся в разные стороны. Я сразу на вокзал, а ты… — А я просто выйду и буду делать вид, что гуляю, да? Водить их за нос? Ох и страшно, Снежка!.. Я улыбаюсь: страшно должно быть мне. Мне и на самом деле страшно, но ещё страшнее сидеть и бездействовать. Первой из туалета выходит Рита. Она идёт к лестнице, опустив лицо. Я выхожу за ней следом и вижу, как отделился от перил мужчина, идя в том же направлении, что и подруга. Я немного медлю, прежде чем делаю несколько шагов: больше всего хочется броситься вон из торгового центра. Но я заставляю себя подняться на эскалаторе на третий этаж и, немного постояв, спускаюсь на первый этаж. Я покидаю здание торгового центра и, сев на такси, еду на вокзал. До ближайшего рейса в соседний город остаётся полтора часа. Потолкавшись в очереди, я покупаю билет и сажусь в зал ожидания. Я гипнотизирую взглядом табло, ожидаясь извещения о пребывании поезда. Заметив сообщение о том, что он задерживается в пути на полчаса, я едва не взвыла от отчаяния. Но пришлось ждать. Наконец, по залу ожидания разнёсся голос диспетчера, известивший, что электропоезд прибывает на первые железнодорожные пути. Я поспешно встала, но тут же на плечо мне легла мужская рука. Я вздрогнула. Ладно, Снежана, побегала? Хватит. Я обернулась. Земянский. — Ты же… — Пришлось бросать дела и поторопиться. Водитель позвонил. Сказал, что как идиот таскался за другой девушкой и понял это не сразу. Хорошо, хоть подруга у тебя сознательная. Сразу всё рассказала и поспешила убраться к себе домой. Земянский обхватил меня за талию, крепко прижав к себе. Второй рукой снял с меня шапку, распустив волосы. — Маскарад, переодевание… Детский садик. Поехали домой. Земянский не давал вывернуться, возвращая своё удачное приобретение на рынке невест туда, где ей и необходимо находиться. В салоне автомобиля было невыносимо тепло, ароматизатор воздуха удушающе пах ванилью и сандалом. Тошнота подкатывала к горлу. Я потянулась к дверце автомобиля. — Прекрати! — возмутился Земянский. Я поморщилась. Этот идиот решил, что я хочу выпрыгнуть на ходу? А я всего лишь хотела опустить стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха. От вида лица Земянского приступ тошноты скрутил меня пополам. — Останови машину или я заблюю тебе весь салон, — едва смогла вымолвить я. — Останови, Даниленко, — резко бросил Земянский. — Здесь нельзя, Михаил Григорьевич, — отозвался водитель. — Останови. Договорюсь, если возникнут сложности. Автомобиль затормозил. Я торопливо выбралась из тёплого салона и на шатающихся ногах побрела прочь. Далеко уйти не смогла — сложило пополам и рвало скудным обедом, пока изо рта не побежала горькая желчь. Но даже тогда трясло и скручивало спазмами. Земянский присел рядом на корточки, протягивая платок и стеклянную бутылку с какой-то жутко дорогой минеральной водой. — Беременна, Снежана?Глава 41. Снежана
Я автоматически взяла протянутую бутылку воды и пыталась открутить крышку дрожащими пальцами. Земянский забрал бутылку, крутанул крышку и вернул мне. Дождался, пока я прополоскала рот и ополоснула лицо водой. Отёрла лицо бумажной салфеткой и заставила себя выпить воды несколько глотков. Солоноватая, с привкусом минералов и бог знает чего ещё. Тошнота отступала, а на её место водрузился страх. Что теперь?.. — Вставай, поговорим дома. Без глупостей. Земянский обхватил меня за плечо и заставил подняться, усадив в автомобиль. Вся оставшаяся дорога прошла в молчании. Земянский о чём-то думал, поглядывая на меня. Взгляды были редкими, но такими ощутимыми, будто каждый раз цеплялся за кожу крюком, подтягивая к себе поближе. Может быть, надо было сказать родителям сразу?.. Я тут же одёрнула себя. Тахиров недолго думая, в тот же миг отправил бы меня в гинекологический центр. А Бесова бы достали из-под земли и кастрировали бы или оскопили. Наверняка папа бы даже не обратил внимания, что Бесов сейчас активно трудится на благо Земянского. Так усердно трудится, что тошно даже думать о нём, не то что смотреть. А смотреть на его красивое лицо придётся. Похоже, упорный Бесов поставил перед собой новую цель, ради достижения которой он не щадил сил. Теперь Бесова интересовала Её Величество Блистательная Карьера. Вот опять. Стоило только вспомнить о нём, как едкая горечь подступает к горлу и становится ещё труднее дышать. — Прекрати, Снежана, — поморщился Земянский, — не надо изображать из себя рыбу, выброшенную на берег. Дыши глубже или как вас там учат! И не надо сидеть с таким мученическим видом. Ещё ничего страшного не произошло. — Хочешь сказать, и не произойдёт?.. — Не знаю, принцесса. Ты мне скажи. Едва приехали, Земянский поднялся со мной к двери моей спальни. — Десять минут. Снимай это дешёвое барахло с себя и переоденься. Приведи себя в порядок. Я жду. Ну же, не вынуждай меня ускорять процесс переодевания! Земянский подтолкнул меня к двери повторив: — Десять минут. Не успеешь — пеняй на себя. Если бы речь шла только обо мне, можно было действовать более решительно. Но сейчас там, внутри меня растёт крошечная клетка, мальчик или девочка, ещё слишком рано, чтобы знать, кто именно. Но с появлением этого крошечного чуда я лишилась последней возможности буйствовать, показывать дурной прав или поступать опрометчиво. И уж тем более злить Земянского. Он и без того недоволен. А с его властью и деньгами он вполне может организовать операцию по избавлению от нежелательного плода прямо здесь же, в своём доме. На этой кровати, где я сейчас сплю. А потом цыкнет и заставит спать на тех же окровавленных простынях в назидание. Маленькие девочки не должны пытаться водить за нос серьёзных людей. У них просто не хватит ни сил, ни опыта, чтобы провернуть это в одиночку. Поэтому я переоделась и взглянула на себя в зеркало. Лицо бледнее обыкновенного, а под глазами появились зеленоватые круги. Только глаза горели, как у лихорадочно — больного. Я толкнула дверь. Земянский улыбнулся, взглянув на часы. — Норматив сдала. Побила рекорд по скоростным сборам, умница. Он подхватил меня под локоть и повёл в свой кабинет, усадил на мягкий диван, а сам взгромоздился в огромное кожаное кресло. Звякнуло стекло о стекло: Михаил налил себе виски. — Не хватает льда, — вздохнул он, протягивая мне бокал, — будь добра, добавь два кубика. И налей себе тоже чего-нибудь выпить. Не из спиртного, разумеется. В твоём положении нельзя. Отлично. Теперь поводок стал ещё короче. Я стиснула бокал пальцами и вышла молча, вернувшись очень скоро. — Благодарю, принцесса. Михаил отхлебнул виски и поставил бокал на стол, поинтересовался: — А у тебя в стакане?.. — Сок. Абрикосовый. — Хорошо. Пей, принцесса. Пей-пей, а я пока подумаю, что мне с тобой делать. Михаил поднялся и небрежно сбросил пиджак, туда же полетел галстук. Земянский расстегнул несколько пуговиц сверху рубашки и заложил руки за голову, откинувшись в кресле. Под его пристальным взглядом сок просачивался в гортань по маленькой капле. Михаил молчал минут пять, не меньше, потом вздохнул. — Мда… Если бы я знал, что это приобретение окажется таким проблемным, я бы ограничился деловым сотрудничеством с Тахировым. Помог бы решить ему финансовые трудности и получил кое-что взамен, кроме капающего процента по долгам. Нашёл бы более сговорчивую девицу, да? Это же так просто. Все бы визжали от радости. Да, Снежана? Я кивнула: — Да. Можете обратить внимание на Риту. У неё нет серьёзных отношений. Она была бы только счастлива. — Твоя Рита… Просто тупая пизда, — неожиданно грубо сказал Земянский. Впервые услышала от него мат. Обычно спокойный и сдержанный, сейчас он пугал больше обыкновенного. — Не смотри на меня так, принцесса. Это и болвану понятно, что в голове у этой мадам щёлкают костяшки счетов: что, где, как… И дураку ясно, что если возьмёшь себе в спутницы такую девицу, жди сюрприза. И кому она будет готова отсосать за бо́льшие деньги, лишь вопрос времени. Ладно мне это неинтересно. Подобных шлюшек — море. Было бы меньше проблем. — На первый взгляд, да. И на второй, тоже. Кто же знал, что ты вдруг окажешься такой несговорчивой и начнёшь чудить. Любой другой на моём месте уже бы избавился… — Это было бы просто чудесно, Михаил. — Но. Во-первых, уже всё запущено, а съезжать с рельсов я не привык. Во-вторых, меня всё устраивает, кроме твоего вздорного желания во что бы то ни стало избавиться от меня. В-третьих, не забывай, что ты выполняешь не только роль красивого аксессуара. Но служишь своеобразным гарантом того, что Тахиров расплатится по своим долгам. Надеюсь, что он больше не станет лезть в те сферы деятельности, которые ему не по зубам. — Я уже поняла, что папочка расплатился мной. — Я озвучил причины в порядке убывания их важности для меня, принцесса. А Тахиров был очень рад. И дочку пристроил в хорошие, надёжные руки, и укрепил деловые связи. Все только выиграли. Кстати, он на самом деле заботится о твоём будущем. — Договариваясь о браке без моего согласия? — В нашем мире больших денег это случается гораздо чаще, чем ты себе можешь представить. Добавь к этому традиции. Булат не видит ничего ужасного в этом. И я, честно признаться, тоже. Только ты до сих пор играешь в Ромео и Джульетту. Без Ромео, — усмехнулся Земянский, — итак… Дальше что, Снежана, а? Срок, как я понимаю, ещё очень маленький, да? Будущих бабушку с дедушкой не успела обрадовать, да? — Не думаю, что они обрадовались бы такому подарку. — Если бы ты сказала, что ребёнок от меня, непременно бы обрадовались. Значит, никто, кроме нас двоих, не в курсе? Ты и я. Наш маленький секрет, один на двоих. Земянский постучал пальцами по столу. — Не вовремя. Придётся передвинуть свадьбу. На середину апреля. Ещё раньше?.. Нет, не получается. Итак, придётся поспешить. Ты же драпанула со всех ног неизвестно куда, потому что хочешь сохранить ребёнка? Я молча кивнула, гадая, что ещё выдаст Земянский. — Значит, мы сделаем так. Завтра ты отправляешься в поликлинику. Разумеется в ту, в которую я тебе скажу. Сдаёшь все необходимые анализы. Если хоть что-то покажется врачу неудовлетворительным… Аборт. Земянский долил себе ещё виски. — Если будешь продолжать вести себя, как взбалмошная идиотка, и продолжишь нарываться на неприятности… Аборт. На любом сроке. К счастью, современная медицина позволяет легко и быстро избавиться от нежелательного плода. И почти без следа. Я сглотнула и внезапно сказала: — Странный ты, Земя… — Миша, — перебил меня он, — давай уже привыкай называть своего будущего мужа ласково. Я и без того позволяю тебе слишком много. А ты только и делаешь, что испытываешь моё терпение и вставляешь палки в колёса. — Хорошо… Миша, — медленно произнесла я. — Так-то лучше. Судя по твоему выражению лица, удивлена. А теперь подумай на сон грядущий о том, что я и вполовину не так ужасен, как ты себе представила. Просто я привык выуживать из любой ситуации плюсы, какой бы проигрышной она ни казалась. Михаил довольно улыбнулся. В конце концов, сейчас он получил безотказно действующий рычаг давления. — Можно поинтересоваться, что не так со складскими помещениями? — Не так? А что с ними не так? — улыбнулся Земянский.7bde0b — Я же не идиотка, Миша. Те самые. Земянский с отцом разыграли какую-то партию с пустующими складскими помещениями. Папочка подарил их мне. А я, в свою очередь, якобы развернула предпринимательскую деятельность. Понятия не имею, какую именно. Разве меня кто-то спрашивал? Просто сунули под нос бумаги, вложили в пальцы ручку и для пущей убедительности положили на плечо руку. Подписывай. — Нет, конечно же. Ты далеко не дурочка, Снежка. Хорошее пожертвование Тахирова ради успеха нашего маленького общего предприятия. — Какого? — Хочешь знать? — Хочу. В договорах стоит моя подпись. Папочка якобы передарил их мне, а я сдаю в аренду… кому? — Фирме, которая сдаёт помещение по договору субаренды другой фирме… — Каков итог?.. — Расскажу самую малость. Например, чудесный цех по производству красной икры. Производят, закатывают, фасуют… Потом сбывают на рынке… — У Тахирова? — Не только. Но да, на его торговых рядах тоже. Долго рассказывать. — Хорошая прибыль? — Неплохая, во всяком случае. Так, мелочь. Но курочку по зёрнышку клюёт. Что-то ещё, Снежана? — Это явно не всё. Земянский вздохнул. — Нет, конечно же. Ты хочешь забивать себе голову цифрами и схемами на ночь глядя? У тебя, между прочим, должен быть настроен режим, здоровое питание, прогулки на свежем воздухе. В общем, тебе всё распишут как надо. Я встала, собираясь уйти. Подойди сюда, принцесса. Давай-давай шевели своими ножками. Поцелуешь будущего мужа на сон грядущий. Я жду. На деревянных негнущихся ногах я подошла к его креслу. Михаил обхватил мою талию руками: — Ладно. Довольно на сегодня. Я провожу тебя к твоей спальне. Земянский прицепился словно клещ, оглаживая кожу через ткань платья. В дверях спальни он остановился и, обхватив пальцами подбородок, повертел моё лицо: — А всё-таки красивая ты, принцесса. Глаз не оторвать. Как только тебе станет полегче, лицо не будет выглядеть таким уставшим. Он погладил меня по щеке: — Надо бы ценить, что я с тобой ласков, внимателен и пока держусь на расстоянии, да?Глава 42. Бес
У Земянского появилась новая служебная собака. Принеси, подай, отвези, договорись о встрече. Едва ли не ботинки начисти. Но если бы понадобилось, я бы и ботинки этой мрази начистил, смакуя в голове момент, как потом вдавлю свой ботинок в его холёную морду так сильно, что на коже отпечатается рельеф подошвы. На некоторое время я превратился в робота, автоматически переставляющего ноги и выполняющего рутинные действия. Потому что так надо. Больше всего хотелось крушить всё подряд без разбора, но нельзя. Злость и ненависть разъедали моё нутро, скатываясь ядовитыми ртутными каплями по глотке, когда разговаривал и делал вид, что живу, а не существую. Пришлось даже вытащить шлюху Ленку, чтобы появиться с ней несколько раз в кафе, сесть намеренно близко, положив руку на колено. Ленка обрадовалась, но радость её была недолгой. В салоне автомобиля она сразу потянулась ко мне, призывно облизав свои губы, готовая отсосать и потрахаться, вообще, готовая на всё. Я остановил её жестом руки. — На место сядь. И пристегнись. Поход в культурные места окончен. — Я так соскучилась по тебе, ромашка. А ты… — Ленка картинно надула губы и всхлипнула. — Я не ромашка. Чё губы надула? Сходила, развеялась, плохо, что ли? — Без продолжения не то. — Теперь то, Ленка. Составишь мне компанию через день-два? Посидишь в ресторане. — Опять так, как целочка и девственник? Я пожал плечами: — Не хочешь как хочешь. Я себе другое сопровождение найду, более сговорчивое. Проблем не возникнет. — Ну и гад же ты, Бес! Ты меня просто используешь, потому что тебе так надо!.. — Да. Говорю же, если не нравится, я тебя не заставляю. Ленка громко хлопнула автомобильной дверью. Согласится. Подует губы, а потом будет усердно изображать из себя счастливую девушку. Я усмехнулся. Мне было плевать и на её якобы чувства и на всё остальное. Даже рот лишний раз раскрывать не хотелось. Потому что единственное чего я хочу, мне сейчас недоступно. А всё остальное — серое и унылое, с привкусом горького сигаретного дыма и остывшего пепла. Зазвонил старенький телефон. Неубиваемая Нокиа с новой сим-картой. Звонит Бесов-старший. Я, немного помедлив, отвечаю на его звонок, перебрасываясь несколькими фразами. До сих пор не верится, что я нормально разговариваю с ним. Мне, вообще, во многое не верится сейчас. Моя жизнь превратилась в идиотский спектакль, в котором я и грустный Пьеро, и весёлый Арлекино. Я не горел желанием идти на контакт с папашей, но пришлось, блядь. Потому что если у кого и есть возможность прижать Земянского, то именно у него — одного из шишек областного ОЭБиПК (отдел экономической безопасности и противодействия коррупции). Разговор длится недолго, откладываю телефон, а в памяти первый разговор с папашей прокручивается… Тогда я набрал его номер уже вечером. С нового номера. Перестраховался. Мало ли. Он ответил после нескольких гудков. — Алло? На заднем фоне слышались разговоры. Скорее всего, сидит за столом, ужинает с новой семьёй. Слышится звонкий голос девочки: «Папа, папа, смотри! Это мы с мамой делали!» — Это я. Узнал? — Узнал, — ответил он спустя секунду молчания. — Есть время поговорить? Вдали от посторонних ушей? — Удивлён, — прокашлялся Бесов — старший, — но время найду. Через несколько секунд шум смолк, послышался звук закрываемой двери. — Говори, — чуть насмешливо и недоверчиво, словно был на самом деле удивлён звонку своего сына. Ах да, мы же не общаемся, вообще. И во время последней встречи я разбил ему рожу, так что папаша удивлён. — Вопрос касается твоей работы. Честно ответишь? — Смотря какой вопрос. Есть вещи, которые я не могу обсуждать. Я криво ухмыляюсь: да, конечно же. — Скажем так, вопрос касается неким боком ещё и меня. Ну так что, ответишь честно? Я не стану тебе надоедать. Если ответ будет не тот, который я ожидаю услышать, поищу другие пути. — Темнишь, Роман. Папаша закуривает, милостиво говоря: — Спрашивай уже. Чего тянешь? — Земянского, наверное, знаешь? Насколько у него всё куплено? Добрался до области? Папаша молча курит, потом спрашивает: — Знаю, конечно. Мы все его… знаем. Ты как с ним пересекаешься? Меня словно ударяют под дых, лишая возможности свободно дышать. Но я всё же спрашиваю: — Куплены все? — Давай по-другому, Роман. Ты скажешь, каким боком это касается тебя, а я отвечу. Идёт? — Нет, так не пойдёт. Я не хочу долбиться лбом в гранитную стену, если это безнадёжно. Найду другие пути. — Блядь, какой ты трудный! — не выдерживает отец, — так сложно сказать прямо? — А тебе, блядь, трудно? Я тебя часто о чём-то прошу? Никогда. До этого дня. Не ори, — рявкает отец таким тоном, каким, наверное, осаждает своих подчинённых, — знаю я эту птицу. У вас в городе всё уже давно прибрано к рукам. Хрен пробьёшься, если у вас интересы пересеклись не в твою пользу. — А в области? — Парочка мелких сошек куплена, — нехотя признаётся Бесов. — Но не ты? — Но не я. Доволен? А теперь выкладывай. Факты. Я опускаюсь на диван, не отдавая себе отчёт в том, что на лице расплылась безумная, счастливая улыбка. — Факты. Меня держали в подвале у батареи. Чтобы пыл остудить. А потом отправили погреться на песочек. — Долго? Когда? Почему сразу со мной не связался? — тон Бесова сразу меняется, становится ледяным и таким острым, что мне становится немного не по себе. — Я звоню тебе со второго номера. Выждал немного, чтобы не привлекать лишнего внимания. — Совсем охуел, политикан, — цедит Бесов, — ничего, прижмём. Перекроем ему кислород. — Надолго? В идеале хотелось бы, чтобы навсегда. Или на очень долгое время. — А вот с этим уже чуть сложнее. Конечно, есть кое-что. И стукачок трётся там, вынюхивает, доносит куда надо. Но пока мало что удалось нарыть. Только чтобы пожурить и в угол поставить. Придётся попытаться выдернуть заразу с корнем. Но он потащит за собой не одного человека. — Так это же хорошо? Большая звёздочка тебе за это светит? — Большая, Рома. Но не так всё просто. — Что нужно сделать? Если я буду тереться рядом и вынюхивать, это поможет? — Только если найдётся что-то весомое. — А если не найдётся? — мой голос поневоле выдаёт отчаяние. Ненавижу себя за эту слабость, но ничего не могу с собой поделать, — он же сука, как угорь, скользкий. — Если не найдётся?.. — усмехается отец, — такого варианта для меня теперь просто не существует. Я обязательно накопаю что-нибудь весомое на этого мудака. Я подключу нужных людей, но потребуется время. — Держи меня в курсе? Я позвоню, если удастся заметить что-нибудь интересное. Пришлось скооперироваться с папашей. Разговор заканчивается так же резко, как начался. Мы не желаем друг другу всего хорошего или спокойной ночи. Для меня теперь не существует спокойных ночей. Это не сон и не отдых, а нескончаемая пытка без моей любимой Снежинки.Глава 43. Снежана
Ночь. Не люблю передвигаться по дому Земянского ночью. Но сильно хочется пить. Я забыла поставить бутылку минеральной воды на тумбочку у кровати на ночь. А сейчас во рту сухо и дерёт горло. Знаю наизусть все повороты и углы этого дома, который очень скоро станет и моим. Во рту разливается кислая горечь. Назначенная дата свадьбы становится ближе с каждым днём. Земянский вроде бы переключился на своих шлюх, оставив меня в покое. Сейчас его нет дома. Прекрасное будущее, с какой стороны ни посмотри. Интересно, именно таким мои родители видят семейное счастье и благополучную жизнь? Рядом с нелюбимым человеком, которого хочется удушить и при виде которого начинает тошнить ещё больше прежнего. Я открываю холодильник, доставая бутылочку воды, и пью из горла, не утруждая себя поисками стакана. Даже свет не включила: глаза быстро привыкают к темноте. Погружённая в свои мысли, не сразу поняла, что в кухне я уже не одна. Почувствовала спиной взгляд и обернулась. Но было уже поздно. Михаил обхватил за талию одной рукой и прижался к губам. Вторая рука принялась шарить по моему телу, то цепляя за ягодицы, то щипая грудь. В нос ударил запах тяжеловатого мужского парфюма и аромат приторных женских духов. На губах почувствовался привкус апельсиновой жвачки и отдалённый душок виски. Мерзкий коктейль и ощущение мужского тела, прижимающегося всё теснее, заставили содрогнуться от омерзения. Рвотный позыв подступил так резко, что меня скрутило. Вот-вот стошнит, если не глотнуть свежего воздуха. Кое-как оттолкнув Земянского, я склонилась над раковиной, включив холодную воду. Плеснула водой в лицо, пытаясь отдышаться. На талию легла тяжёлая рука, взобралась выше по позвоночнику и вновь опустилась ниже. Я обернулась. — Не надо меня гладить, как домашнюю кошку или собаку. Отойди, пожалуйста. Мне плохо. В темноте было не разобрать выражения лица Земянского. Я дотянулась до кнопки выключателя. Лампа осветила варочную поверхность и рабочую часть кухонного стола и немного разогнала темноту. — Всё ещё не отпускает? — Нет. Не отпускает. Земянский притянул меня к себе за талию. Я упёрлась руками ему в грудь: — Не лезь ко мне, пожалуйста. Токсикоз такой сильный, что меня сейчас стошнит прямо на тебя. Я отступила к столу и плотнее закуталась в халат. Михаил скрестил руки на груди: — Токсикоз не может длиться вечно, Снежана. — И что ты хочешь этим сказать? — Сама как думаешь? — Я об этом, вообще, не думаю, Михаил. И тебе не советую. Ничего не добьёшься. Лучше сходи к шлюхам, развейся, чтобы не думалось всякое. Судя по запаху, ты прямиком от них. Михаил рассмеялся и вновь потянулся ко мне, но ограничился тем, что обхватил пальцами прядь волос, наматывая на него. Один оборот, второй, третий — прядь волос натянулась. Земянский потянул палец на себя. — Я могу и не ходить по шлюхам. Буду хранить супружескую верность и приходить к тебе. — Не стоит, — я освободила прядь и скрутила волосы на затылке, — ходи по шлюхам, вспомни про Марину… Заведи себе ещё кого-нибудь. — Может быть, я хочу завести тебя, принцесса? — Может, ты и купил меня как домашнего питомца, у мамочки с папочкой, но мы остановимся на стадии «красивое сопровождение для выхода в свет». — Ты прекрасно поняла, что я имею в виду, Снежана. — Михаил, оставь меня, пожалуйста, в покое. Если ты чего-то не понимаешь в моём сегодняшнем состоянии, спроси у врача. Он тебе объяснит. — Обязательно спрошу. И повторюсь, токсикоз не будет длиться вечно. А я, между прочим, партнёр, внимательный к требованиям женщины. — Хорошая самореклама, Михаил. Но с твоими делишками и теми бумагами, что ты мне подсовываешь на подпись, ты не тянешь на будущего внимательного супруга. Скорее напоминаешь того, кто пытается отстирать своё грязное бельё чужими руками. Земянский потёр подбородок и встал рядом, опершись о стол. — Это можно исправить. На тебя переписана часть складов, но не все ещё задействованы. — Да что ты такое говоришь?.. А договор аренды, а продажа земельных участков?.. Михаил повернул голову в мою сторону, пожав плечами: — Всё уже было подготовлено к тому моменту. Составлено заранее и выверено. Менять всё второпях — значит, подставить под удар всю проделанную работу. Тебя это беспокоит? Можно и поменять. Сейчас есть такая возможность. — Новое подставное лицо или фирма?.. Впрочем, не рассказывай мне ничего. У меня и без того беспокойный сон. Михаил обхватил меня за плечи и поцеловал в висок. Я отодвинулась на несколько шагов. — Я же попросила. Не осложняй ничего, Миша. — Уже поздно, принцесса. Кто же знал, что удобное приобретение окажется не просто красивой мордашкой, но и строптивой невестой, не поддающейся уговорам? Ты меня сильно заинтересовала, Снежана. Я рассмеялась его словам: Скорее, тебя это задело, да? Это всё преходящее. Вспомни свою поучительную историю про золотую медальку и представь, что она уже у тебя. — Нет, принцесса. Просто обмануть себя — мало. Надо заслужить медальку, получить удовольствие от самого процесса. — Да, а потом отправить пылиться в дальний ящик. Давай ты перешагнёшь сразу несколько пунктов. Представь, что всё произошло, и я уже нахожусь в дальнем, пыльном и ненужном ящике. Михаил достал из бара бокал и бутылку виски, кинул пару кубиков льда. — Кто тебе сказал, что они у меня лежат в ненужном ящике? Оттого, что я не молюсь на свои победы, не означает, что я их не ценю. 7bde0b Михаил отхлебнул виски и протянул в мою сторону ладонь. — Хочешь, покажу тебе ту самую золотую медаль? Она, как и все прочие, выглядит так, словно мне её вручили только вчера. — Нет, спасибо. Верю на слово. Но лучше выбери другой Эверест и покоряй его. А я пойду к себе. Спать. Михаил двинулся на выход из кухни, загородив проход. — Дружеское объятие на ночь, Снежана. От мимолётного касания не стошнит даже принцессу на горошине вроде тебя. Земянский обхватил мои руки и завёл себе за спину, приложился поцелуем к моей шее, проложив влажную дорожку губами и языком, и только после этого отпустил: — Добрых снов, принцесса. Я вывернулась из кольца мужских рук и пожелала ему того же, поспешно пошла наверх в спальню, чувствуя спиной взгляд Михаила. Заинтересовался он, видите ли. Жадному дракону было мало золота в его сокровищнице, теперь ему нужна была и красивая девушка, которая ластилась бы к его загребущим лапам.Глава 44. Снежана
Но как бы дурно я себя ни чувствовала, надо было изображать днём счастливую невесту. Теперь приходилось сопровождать Земянского всё чаще. И ноги иногда болели от высоких каблуков так, что невозможно было разогнуть стопу. Земянский, заметив, как я потихоньку под столом скидываю туфли, процедил, чтобы я выглядела подобающим образом и тотчас же надела их обратно. А ещё через пятнадцать минут и один телефонный звонок сообщил, что теперь я записана к массажистке. В этом весь Земянский: сначала хлестнёт по щеке, а потом заботливо прикладывает лёд. Вот и сейчас я поглядываю на время, находясь в ресторане. Повод? У Земянского их хоть отбавляй: бизнес в гору, билборды пестрят его холёной рожей, местный детский дом молится на него из-за крупного пожертвования сиротам. Но хуже всего даже не то, что ноги сегодня отекают. Я едва засунула их в туфли, спрятав под длинным платьем в пол. Хуже запах многочисленных блюд, в особенности рыбной закуски. Земянский любит рыбу и сидя рядом с ним, мне приходится дышать этим мерзким запахом, от которого выворачивает наизнанку. Я уличаю подходящий момент и выхожу из гудящего ресторанного зала, опускаясь на диван. Я упираюсь локтями в колени и на мгновение опускаю голову, уже начинающую кружиться от обилия звуков и запахов. — Что с тобой? Я открываю глаза. К сожалению, этот голос я бы узнала и из тысячи. Роман Бесов. В неизменном чёрном. Всё такой же красивый и притягательный. Ошибкой было проникаться к нему каким-то чувствами, но не проникнуться его настойчивостью, одержимостью и страстью было невозможно. — Что с тобой? Тебе плохо? Роман присел на корточки передо мной. Его лицо оказалось совсем близко от моего. Если податься немного вперёд, преодолев небольшое расстояние, можно коснуться его губ. Но вместо этого я собралась с силами и заставила себя принять вертикальное положение. По коридору прошёл официант с очередной порцией закусок. От одного вида подноса дурнота вновь подкатила к самому горлу. Я пыталась отдышаться, но наверняка выглядела словно рыба, выброшенная на берег. Задыхающаяся и беспомощная. Только точки пляшут перед глазами. Чёрное пятно метнулось куда-то вбок. Совсем скоро мне в руки всунули стакан с водой. Роман накрыл мои пальцы своими ладонями, стиснув их на стакане. — Выпей, тебе немного полегчает! Зачем он стоит так близко, наклоняясь надо мной? Чувствительность к запахам обострена, и аромат парфюма Беса чувствуется особенно хорошо. Резко, пряно… Роман подтолкнул стакан двумя пальцами снизу, приближая его к моему рту. Знакомый жест. Меня отбрасывает на несколько месяцев назад, когда он ещё преследовал меня в университете и подталкивал точно так же стаканчик с кофе к моим губам. Глаза начинает щипать от слёз. Только этого мне ещё не хватало. Рыдать перед этим предателем… Я заставляю себя пить воду. Маленькими глоточками, прикрыв глаза. Понемногу отпускает. Восстанавливаю дыхание. — Спасибо. Вежливые девушки же всегда говорят спасибо тем, кто им помог? Я хочу вцепиться зубами за эту оградительную стену вежливости и не показывать из-за неё своего истинного настроения. Хочу безразличную алебастровую маску на своё лицо. Такую, чтобы не разбилась, когда я выпущу её из ослабевших пальцев. — Тебе полегчало? Согласно киваю, перевожу взгляд в сторону. Снова официанты. Воображение вновь, словно издеваясь надо мной, подкидывает картину этой ненавистной рыбной закуски. Я цепляюсь за стакан с водой и глубоко дышу. — Ты что, беременна? — резко спрашивает Роман, — как только мимо проходят с закусками, тебя едва ли не выворачивает наизнанку. — Ты чертовски наблюдателен и сообразителен, Бесов. Да, я беременна. — Давно? Давно ты беременна, Снежана? Я поднимаю на него взгляд. Тёмные глаза Ромы полыхают огнём нетерпения. Он так пристально вглядывается в моё лицо, что на долю секунды мне начинает казаться, будто всё вокруг — мишура и дешёвый спектакль, который можно прервать единственным взмахом руки. Будто ничего этого не было, а мы… Чёрт. Надо выкинуть это «мы». Его никогда не было и не будет. — Достаточно, Бесов. И не давая ему времени на то, чтобы задать следующий вопрос, говорю, сознательно уменьшая настоящий срок своей беременности на четыре недели: — Восемь полных недель, Бесов. На днях началась девятая. Роман отходит на несколько метров. Вовремя. Потому что рядом со мной появляется Земянский. Он обеспокоенно заглядывает мне в лицо. — Тебе плохо, Снежка? — Да. Ты же знаешь. Это всё из-за рыбы… Пусть уберут всю рыбу! — говорю я. Получается капризно. Наверное, так и должны звучать слова из уст беременной девушки с сильным токсикозом. Михаил смеётся, поглаживая мои пальцы: — Что ещё, принцесса? — Или скажи водителю, пусть отвезёт меня домой. Неуверена, что выдержу. Голова кружится. — Я бы и сам тебя отвёз… — Нет, Миша, не стоит. Эта встреча же очень важна для тебя. Проводи меня, этого будет достаточно…Глава 45. Бес
Восемь. Восемь. Восемь. Бьётся в моей голове. Как знак бесконечности. Мысль выписывает внутри моей головы эти восьмёрки, одну за другой, выжигая их внутри моей черепушки. Сегодня началась девятая неделя беременности… Пересчитываю. Ха. Можно подумать, что от этого что-то изменится. Но я с каким-то маниакальным упорством подсчитываю восемь недель. Февраль. Простой и безжалостный расчёт гнусно ухмыляется мне в лицо. Февраль никак не может стать тридцать первым декабря, принёсшим мне подарок. Настолько охуительный, что меня просто размазало от него по поверхности реальности. А сегодня увидел её такой уставшей и бледной, едва держащейся на ногах, что полоснуло острой болью внутри. Снежинка, девочка моя… Или уже не моя? Судя по срокам, озвученным ею, уже не моя. А Земянского. Чтоб он сдох, сука. Прямо сейчас мне хочется ворваться к нему в кабинет и, выхватив хуеву ручку Parker с золотым пером, всадить ему прямо в горло. Бить и бить ею до тех пор, пока кровь не начнёт бить алым фонтаном из раны, заливая всё вокруг. Верни мне мою девочку, тварь… Не могу усидеть на месте. Расколотил бы всё вокруг, чтобы выпустить клокочущую ярость. Но знаю, что не поможет. Спасти меня могут только объятия Снежинки, нежные поглаживания её пальчиков и мягкий аромат её пушистых волос. Я всё продумал. Знал, на что иду. Знал, что она меня возненавидит за всё то представление, что я разыгрываю каждый сраный день на протяжении нескольких месяцев. Знал, но всё равно пошёл. Потому что единственный шанс вытащить Снежинку из этого дерьма — раздавить Земянского, лишить его того оружия, которым он размахивает налево и направо, кося ряды неугодных. Я хотел наебать самого дьявола, играя с ним в кости, а он в это время с той же спокойной улыбочкой на холёной роже втирал Снежинке, что продать и купить можно всех. Без исключения. В том числе и меня. Если всё сложится, я непременно выиграю по очкам. Земянский отправится за решётку, будучи уличённым в грязном мошенничестве и организации нелегального бизнеса. Да, я выиграю. Он останется не с чем. А я? Я, блядь, с чем останусь?.. Наедине со своей грёбаной победой, которая к тому времени станет ненужной, потому что Снежинка всё-таки сблизилась с этим мужчиной?.. Ещё и носит под сердцем его ребёнка. Нет, в её жестах, словах и взглядах нет ни капли любви или нежности. Она смотрит на Земянского равнодушно, с должным уважением — и ничего больше. Но и этого уже немало. И, оказывается, даже столь малого достаточно, чтобы жить рядом с мужчиной и спать с ним. Не могу представить себе, как она занимается с ним сексом. Не-е-ет. Сразу перекрывает клапан, отвечающий за доступ кислорода, и я начинаю задыхаться. Я чувствую, как бесконтрольная ревность и злость в такие моменты начинают перетирать меня в мелкодисперсную пыль… Костяшки правой руки ноют: сам не заметил, как всадил кулаком со всей дури по стене, оставив на ней алые брызги. На Земянского Снежинке плевать. А меня она сейчас просто ненавидит… И когда всё окончится, между нами окажется пропасть, даже большая, чем была в самом начале. Нет. Я доведу дело до конца. Поставлю необходимую точку и объясняю Снежинке всё. Пусть кричит, бьёт и отталкивает меня, но она узнает, что всё это я делал ради неё. Кощунство, за которое нужно сжигать живьём на костре: причинять ей боль, чтобы спасти. Простит ли она меня?.. Неуверен. Но я не останусь в стороне. Снежинка узнаёт всё. Я расскажу ей, как по утрам еле заставлял себя вставать с кровати, чтобы идти и делать ненавистную мне работу. Я расскажу, что в тот раз, когда заставил её плакать, я сам едва не подох от боли. И продолжаю медленно подыхать, чувствуя волны её холодного презрения и равнодушия, направленного на меня. От меня с каждым днём откалывается кусочек и совсем скоро от меня не останется ничего, кроме болезненно-острой любви к Снежинке. Вполне возможно, что даже, узнав правду, она пожмёт плечами и развернётся ко мне спиной, сказав, что я не имел никакого морального права держать её в неведении и заставлять страдать. И она будет права. Но это ничего не изменит в моём отношении к ней. Снежинка — моя. Несмотря ни на что и ни на кого. Моя. Вся. Целиком. Даже включая того ребёнка, что растёт внутри неё день ото дня. Моя. Пусть все захлебнутся слюнями, глядя на неё, но я всё равно получу свою девочку обратно. Даже если у Снежинки ко мне из чувств остались лишь ненависть и презрение, я смогу превратить их в нечто другое. Я стану тем самым грёбаным алхимиком, превращающим свинец — в золото. Я растоплю лёд её отчуждения. И не пожалею на это ни сил, ни времени. С другого телефона набираю номер Бесова — старшего. Он отвечает на мой звонок спустя всего лишь два гудка. За последние месяцы мы общаемся с ним так часто, как не общались на протяжении прошедших десяти лет. Бросаю ему не здороваясь: — Совсем скоро всё будет готово. Я дам тебе знать. — Предупреди меня немного заранее. — Что? Выписать тебе приглашение за пару месяцев? Я, по-твоему, чем занимаюсь? У тебя и без того зарезервирован столик с самым лучшим видом на разоблачение крупной аферы и приготовлен комплимент от шеф-повара в виде звёздочки на твои погоны. Огромной, блядь, золотой звёздочки. Главное, чтобы ты смог её унести. — Ты можешь говорить нормально? Не огрызаясь? — Я всего лишь говорю тебе, что совсем скоро мне станут известны подробности. И не останется времени на промедление. Нужно будет взять его за яйца и вздёрнуть. Иначе эта гнида уйдёт. И надеюсь, что я выйду из этого дерьма чистым. Бесов — старший недовольно спросил: — За кого ты меня принимаешь? — Просто уточняю. И ещё одно… — Говори. — Вполне возможно, что он перепишет часть делишек на свою будущую… жену. Последнее слово никак не хотело произноситься вслух. Еле заставил себя его выплюнуть. — И?.. — Она тоже должна выйти из этого без единого пятнышка. — Твой личный интерес, Роман? А если она приложила ко всему руку? — Исключено, блядь. Не думаю, что он рванёт всё вешать на неё вот так сразу. Просто подстраховываюсь, ясно тебе? — Так ответь… Из-за девчонки всё затеял? — Хочешь поговорить о моей личной жизни? Разберись сначала со своей. — Не дури, Роман. Да или нет? Это не праздный интерес, парень. Вопрос имеет прямое отношение к делу. Когда хлопнут этот гадюшник, мести́ будут всех подряд. Ты же наверняка в курсе, что группа захвата не церемонится при задержании? — Блядь. Пусть только один волосок с её головы упадёт! Мужчина рассмеялся: — Не рычи. Девчонку скажу не трогать. А если и тронут, то только затем, чтобы вынести на руках. — Я сам её вынесу. — Нет, Рома. Тебя, в числе прочих, загребут для вида. Чтобы они раньше времени не поняли, кто их заложил и о чём нельзя говорить. Потом, разумеется, дашь показания. Всё пройдёт хорошо. — Я должен быть рядом с девчонкой, ясно тебе? — Да понял я уже, что ты к ней неровно дышишь. Говорю же, загребут для вида. Как только всех погрузят, полетишь к своей зазнобе. Кстати, если она твоя, почему она в будущих супружницах Земянского числится, а?.. Я скрипнул зубами, но тем не менее ответил: — Потому что папаша её сосватал за хороший калым. На том конце раздался шорох, будто мужчина ворошил листы бумаги. — Тахиров?.. Не боишься, что папаша будет против тебя? — Он и без того против и мне похуй на его мнение. Главное, чтобы она не была против, а все остальные пусть хоть сдохнут оттого, что им это приходится не по вкусу. (1cc0b) — Ладно, Рома. Но на всякий случай… У нас и на Тахирова найдётся своя папочка. Он, как и любой другой воротила, нечист на руку, засветился кое в чём. — Хорошо. До связи. Я отключился. Странное дело, но в последнее время наши разговоры с Георгием Владимировичем Бесовым всё больше напоминали разговоры родителя с отпрыском. Ладно, подумаю об этом потом. Когда всё закончится и моя Снежинка будет у меня.Глава 46. Снежана
— А сегодня какой повод? — спросила я у Земянского. Михаил дожидался меня в просторном холле на первом этаже дома. — Прекрасно выглядишь, принцесса. Тебе к лицу персиковый цвет. Освежает, выглядишь не такой бледной. — Спасибо, — машинально ответила я, бросив взгляд в зеркало. Мне кажется, что за последнее время я только похудела. Ключицы выпирали сильнее, чем обычно. Говорят, что беременные расцветают, а их лица освещаются каким-то особенным светом и счастьем. Я же с каждым днём всё больше начинаю походить на тень. Даже накраситься пришлось намного ярче обыкновенного, чтобы не выглядеть бледной поганкой. — Тебе понравится, Снежана. Ты азартная? — Ни капельки, Михаил. Почему ты спрашиваешь? — Сама увидишь, — польщено улыбнулся Михаил, — маленький клуб для своих, только и всего. Клуб? Азартные игры? Догадка обожгла сознание: — Подпольное казино, Михаил? Это же противозаконно! Я могла только надеяться, что помещение, в котором располагается маленький клуб Земянского, оформлено не на меня. Очень сильно хотелось бы в это верить. — Конечно, противозаконно, — улыбается Михаил, — к счастью, у меня есть очень полезные друзья в верхах. Не переживай, всё улажено. — Я очень на это надеюсь, Михаил. — Ха-ха, улыбнись, принцесса. Этот город принадлежит нам. Земянский привычным жестом распахнул дверь автомобиля и переплёл пальцы рук с моими. Он перестал меня домогаться, но в последнее время опять активизировался. Вьётся вокруг меня и с довольным видом посматривает на календарь: свадьба уже на следующей неделе. ЗАГС, ресторан… Может быть, в номер для новобрачных заказать ему шлюху? А лучше сразу двух, чтобы не приставал ко мне. Становиться жертвой домашнего насилия мне не хочется. И выхода из этой кошмарной ситуации я не вижу. Сглатываю комок в горле, глядя на город, в который уже закралась весна. Днём яркое солнце прыгает искорками по лужам и птички заливаются звонкими трелями. Если бы они чирикали похоронный марш, это было гораздо уместнее. Ничего не могу с собой поделать, но чёрная меланхолия съедает меня по кусочку, а будущее кажется беспросветной ямой. Автомобиль останавливается у одного из ресторанов города. Маленький ресторанчик, ленточку которого Земянский перерезал, кажется, в ноябре прошлого года. Итальянская кухня, приятная атмосфера, изысканные десерты. — И где же твой клуб для близких друзей, Михаил? — Там, — Земянский показывает пальцем в пол. — Подвальное помещение? — Цокольный этаж, принцесса. Все ждут только нас. Сегодня первый день. Мы спустились. Яркий свет, шелест карт и возбуждённый гул голосов. Вышколенные крупье принимают ставки у игорных столов, отделанных зелёным сукном. С другой стороны — длинная стойка бара. Бородатый мужчина активно встряхивает шейкер, готовя коктейли гостям заведения. Личная миниатюрная версия Лас-Вегаса, принадлежащая Земянскому. Нет, всё довольно чинно и благородно. Людей не так уж много, но все, как один, знакомые и занимают хорошие посты. Вижу у одного из столов генерального прокурора, рядом с ним сидит Марина, бывшая пассия Земянского, помогающая ему ворочать финансами. Всеволод Андриенко, владелец ночных клубов, горячо приветствует Земянкого, предлагая ему сыграть партию в покер. — Сыграем? — обращается ко мне Земянский. — Что? Боюсь, сегодня я не в лучшей форме. Не смогу ничего запомнить и испорчу игру. Я лучше понаблюдаю издалека или поиграю во что-нибудь другое. Здесь есть бильярд? — Да, в соседнем зале. Но может, для начала, побудешь моей фортуной? — целует кончики моих пальцев Земянский. Я сажусь рядом, заглядывая в карты, выпавшие Земянскому. Я ничего в них не смыслю. Никогда не была азартной, а сейчас — тем более равнодушна. Даже высокие ставки меня не впечатляют, а у других игроков за столом блестят глаза, когда они начинают подгребать к себе выигранные фишки. Земянский выигрывает первым. Ещё бы. Я послушно целую его гладковыбритую щеку и получаю разрешение «немного разлечься». Единственное, чем можно занять себя в клубе Земянского, это бильярд. В соседнем зале слышится мерный перестук бильярдных шаров. Один из столов пустует. Я снимаю треугольник с шаров и натираю кий кубиком мела, не думая ни о чём, как вдруг слышу голос: — Можно с тобой сыграть? Я замираю. Хочется сделать вид, что плевать на хозяина этого голоса. Но по обнажённой коже спины уже ползут мурашки, выдавая меня. Раздражённо веду плечом, не смотря на Романа Бесова. — Я не играю с партнёрами. Бесов, наглый и невозмутимый до невозможности, берёт кий и становится рядом. Меня окутывает запахом его парфюма, который хочется жадно вдыхать. И несмотря ни на что, большего всего на свете хочется, чтобы длинные пальцы Ромы коснулись меня. Неважно, как и зачем. Поправить причёску, погладить по щеке или просто случайно столкнуться с моими пальцами. Это наваждение, которое никак меня не отпускает. Кончики моих пальцев начинают мелко дрожать и удар выходит не таким удачным, как хотелось бы. Теперь моя очередь. Конечно, кто бы сомневался, что Роме удалось с первого же удара загнать шар в лузу. — Отличный удар. Желаю хорошо провести время. Я кладу кий на место. Но выходит чересчур поспешно. Он просто валится у меня из рук. Я спешу покинуть этот зал, пока меня не накрыло волной и я не начала творить какую-то чушь. — Снежинка, постой, — слышится горячий шёпот. Пальцы Ромы смыкаются на моём локте. — Бесов, убирайся… — Послушай. Рома разжимает пальцы. Чуть выше локтя остаётся красноватый след. Кожа горит от прикосновения его пальцев. Перед глазами всё начинает плыть и дрожать. Рома говорит очень тихо, чтобы нас никто не мог услышать. Я знаю, что не должна прислушиваться, что именно сейчас прошепчут его губы. Очередное искушение, перед которым будет трудно устоять. Чёрт… Я пытаюсь вытравить из себя тягу к нему, но у меня не получается. Я самая большая неудачница, влюбившаяся не в того парня, до сих пор вязнущая в гибельной любви и тоске по нему. — Я знаю, что ты считаешь меня куском дерьма. И у тебя есть на это право. Но сейчас, пожалуйста, просто сделай так, как я тебя прошу. Уходи отсюда. — Что? — я вскидываю на него глаза, — я не понимаю… — Скоро здесь станет жарко, — криво усмехается Рома. Я всё ещё не осмеливаюсь взглянуть ему в глаза, смотрю только на губы, желанные и манящие. С трудом заставляю себя оторвать от них взгляд. Поднимаюсь взглядом выше и застываю, без движения. Потому что глаза Ромы горят всё тем же нетерпеливым тёмным огнём. Моя воля плавится в языках этого тёмного пламени. Рома называл меня Снежинкой, наверное, я и есть маленькая, глупая снежинка, которая вот-вот растает от малейшего прикосновения. Не только растает, но испарится, став крохотной каплей пара. Рома жадно вглядывается в моё лицо. За непроницаемой тёмной завесой его глаз угадывается что-то ещё: сожаление, боль? Почему его боль бьёт всего сильнее именно по мне? Почему у меня складывается впечатление, что пока мы стоим, разделённые жалким метром, мы оба сгораем до самого основания от невозможного желания быть вместе? Я одёргиваю себя: это иллюзия и нервное напряжение. Я просто выдаю желаемое за действительное. Это всё мне только кажется. Но как же хочется ошибиться!.. — Блядь, Снежинка, не смотри на меня так, — выдыхает Рома с мукой в голосе, — а то я не сдержусь. Это всё бутафория. Слышишь? Скоро всё кончится. Просто уезжай прямо сейчас. Под любым предлогом. Скажи, что тебе стало плохо, ты же… в положении. — Зачем ты мне всё это говоришь? — Просто уезжай. Не хочу, чтобы ты пострадала.Глава 47. Бес
Моя любимая девочка стоит чертовски близко от меня. И держаться на расстоянии от неё становится совершенно невыносимо. Ещё хуже чувствовать на себе её взгляд. В светлых голубых озёрах глаз плавают острые льдинки обиды и боли. В глазах моей Снежинки так много тоски, что она вот-вот перельётся через край и затопит меня. Смоет за грань раньше времени. Я держусь из последних сил. Не хочу, чтобы Земянский что-то заподозрил или случайно зашёл за Снежаной, увидев меня рядом с ней. Большая удача, что мелкая сошка на побегушках вроде меня, вообще, оказалась в числе приглашённых в день открытия казино. Но я же, блядь, старался выслужиться. Как та собака, ползающая на брюхе перед хозяином. Если Земянский что-то и подозревал, то за два с лишним месяца его бдительность уснула. Поверил, что купил меня? Да плевать мне, во что он поверил. Из обрывков случайно услышанных разговоров и по крохам сведений я понял, что Земянский готовится открыть нечто грандиозное. Собственный игорный клуб, как оказалось. Мой папаша обрадовался: незаконный игорный бизнес — занятие посерьёзнее организации нескольких подставных фирм, к тому же стукачок Бесова принёс ему в клювике новые сведения о чёрном «обнале», к которому причастен Земянский. Поводов было предостаточно. Осталось только накрыть его с поличным и в это же время бомбануть обыском по другим его точкам. Хороший план. Вот только за Снежинку мне было очень страшно. Омоновцы — те ещё двухметровые дуболомы. Будут мести всех подряд, как сказал отец. И разбираться, кто из присутствующих Снежана Тахирова, они будут после того, как заметут всех. Поэтому я прошу её уехать. Отец не назвал точного времени. Просто сказал, что облаве — быть. Я едва не умоляю Снежинку уносить отсюда ноги. А она смотрит на меня так пронзительно и непонимающе, что я плюю на всё. Пусть летит всё к чертям. Я сгребаю Снежинку в охапку, стискиваю тонкую худую фигурку в своих объятиях, зарываясь носом в её волосы. Идеальная причёска, ни одной лишней пряди не выбивается. Хочу запустить пальцы в её белокурые локоны и вытащить все до единой шпильки, чтобы разоружить холодную красотку. Снежана замирает без движения и вдруг упирается острыми кулачками мне в грудь, пытаясь оттолкнуть меня. — Пусти! Пусти меня… Ты… Ты не можешь вот так… Ты ничего не понимаешь!.. Голос Снежинки ломается, в нём слышатся слёзы. Горячие влажные дорожки бегут по щекам. От них насквозь промокает моя рубашка. — Снежинка, я не могу больше притворяться… Я задыхаюсь и меня ломает на части — так хочется удержать Снежинку возле себя. Не отпускать ни за что. Пусть услышит всё прямо сейчас. Потому что скоро нас, как маленьких букашек, накроет стеклянным стаканом, откуда нельзя будет выбраться. Мы в зале не одни. Игроки поглядывают в нашу сторону, кто-то осторожно выходит. — Я тебя люблю, слышишь? Я подыхаю вдали от тебя, девочка моя. — Ты сделаешь только хуже, Рома-а-а! Отпусти. Весь мир вокруг для меня сжался в одну крошечную точку, бьющуюся в моих руках, пытающуюся ускользнуть. Почему-то в глазах плещется ледяной страх. Я дурею от близости Снежинки, не понимая причину её испуга. Но когда она выворачивается из моих рук и её слишком сильно дёргает в сторону, я, идиот, прозреваю. — Я же предупреждал тебя, Бесов. Держись подальше от моей будущей жены. Что бы ни говорил этот мудозвон, но действия его красноречивее всяких слов. Так дёргать Снежинку за руку, как делает он, я никому не позволю. Причём рожа Земянского демонстрирует уверенность в собственной правоте. Он считает себя крутым: дёрнул худенькую девочку и толкнул её так, что она левым боком налетела на бильярдный стол. — Как же ты меня заебал, Земянский! Я кидаюсь вперёд, хватая кий, и со всего размаху бью им по голове Земянского. Кий с треском ломается о его голову. А следом хрустит его сломанный нос. Земянский опешил на мгновение. Видимо, давно уже никто не мял ему холёную рожу. Потом он пытается отбиться от меня. Но к нам уже спешат охранники Земянского, хватающие меня под руки. Земянский отирает кровь с виска и зажимает нос, из которого хлынула кровь. Он поворачивается в сторону Снежаны: — А ты, сука конченая, доигралась… Я дёргаюсь изо всех сил и бросаюсь на этого урода, опрокидываю навзничь и подхватываю валяющийся на полу обломок кия. Обломок кия в моей руке превращается в очень соблазнительный вид оружия. Я готов проткнуть им Земянского насквозь. Но раздаются громкие хлопки и крики. Поднимается паника. В зал словно чёрные гигантские муравьи залетают омоновцы. Надо же, в пылу драки я и не услышал, что облава уже началась. Нас всех сминают. Просто выдёргивают, скручивают в бараний рог и выводят из помещения. Я верчу головой из стороны в сторону. Отец ради такого дела тоже нацепил спецформу и чёрную шапочку с прорезями для глаз. Внешне ничем не отличается от других таких же служак, но я узнаю его по движениям головы и резким жестам рук. Во дворе полно служебных машин. Всех, кого вывели из клуба Земянского, выставили в ряд возле стены. Пытаюсь понять, где Снежинка, потому что нас просто разбросало в разные стороны словно гигантской волной. Краем глаза замечаю платье персикового цвета. Снежинка едва держится на ногах, её ведёт в сторону и она оседает на землю. Я бросаюсь в ту сторону, но меня тут же укладывают на землю подсечкой. Заламывают руки и тыкают лицом в грязь, потом резко дёргают вверх, приводя в вертикальное положение. Я уже не дёргаюсь, но пытаюсь докричаться до этих дуболомов, что Снежане нужна медицинская помощь. Это уже замечают и без меня. Её подхватили и унесли в одну из машин скорой помощи, стоящей во дворе. Бесов-старший сдержал своё слово — меня помурыжили, как и всех остальных, но больше для вида. За эти несколько часов я чуть с ума не сошёл от беспокойства за Снежинку. Она же в положении и с ней нужно обращаться ещё бережнее, чем обыкновенно. Её, вообще, нельзя никому касаться и даже дышать неосторожно в её сторону. Она такая хрупкая и беспомощная, моя ранимая девочка. Я рвусь в больницу, в которую её отправили. Взлетаю вверх по ступенькам прямиком в кабинет отчима, работающего в этой больнице. Он удивлённо смотрит на меня, но без лишних слов отпускает прочь медсестру. — Роман, на тебе лица нет. Что случилось? — Тахирову Снежану сюда привезли? — Сюда, конечно. Я уже всё проконтролировал. Я подскакиваю к отчиму. Мне кажется, что он говорит слишком медленно и нарочно растягивает слова, выдавая по капле информацию о моей Снежинке. — Что с ней? Мне нужно её увидеть. Немедленно… Отчим внезапно сжимает плечо пальцами, толкая меня в кресло. — Значит так, молодой человек. В таком взбудораженном состоянии я тебя дальше этого кабинета не выпущу. Ясно? Со Снежаной всё в порядке. Чуть ослабевшая, пару синяков. Всё. — А ребёнок? Она же в положение… Этот мудак её толкнул. А потом ОМОН… — Снежану уже осмотрели. С ней и с ребёнком всё в порядке. Но я не собираюсь отпускать Снежану сейчас. Пусть немного полежит под наблюдением. — Всё в порядке? Точно? Это не просто отмазка, чтобы я не бесился? Я хочу её увидеть. Отчим толчком руки заставляет меня сесть. — Сядь. Рассказывай всё. — Мне некогда, понимаешь? — Надо. И если не найдёшь время сейчас, останешься взвинченным. И пускать тебя к Снежане таким я не стану. Понятно? Отчим садится рядом, кладя руку на плечо: — Тебе самому это надо. Полегчает. Я растираю лицо руками. Я с ним ни хрена не согласен. Но незаметно для себя выдавливаю одно за слово, а за ним и второе. Потом плотину прорывает и становится немного легче. Наше со Снежинкой остаётся только нашим, но есть и то, чем я вполне могу поделиться с кем-то ещё, не переваривая это без конца в своей голове. Я всё же не могу усидеть на месте и расхаживаю по кабинету отчима. Потом перевожу дыхание: — Со Снежаной точно всё в порядке? — Да, — улыбается отчим, — я сам осмотрел твою девушку. Все анализы уже взяли. Некоторые результаты будут готовы только через несколько часов, но в целом состояние у неё хорошее. — А с ребёнком? — ещё раз спрашиваю я. — И с ребёнком, — кивает отчим, — развивается ребёнок нормально. А если захотите, можно определить пол ребёнка. На пятнадцатой неделе беременности уже определяется пол ребёнка. Всё можно будет сделать здесь, чтобы не бегать по больницам чуть позднее. — Подождите, Леонид… Пятнадцатая? Вы сказали… Пятнадцатая? — Да, судя по медицинской карте и результатам, что в ней отмечены, у Снежаны пятнадцатая неделя беременности. И все показатели совпадают… Ноги меня не держат. Я падаю камнем на кресло и утыкаюсь лицом в ладони, чтобы отчим не видел моих покрасневших глаз. Снежинка, сучка, соврала мне тогда о сроках беременности… Моя изворотливая, хитрая стервочка соврала… Чтобы не давать мне повода для триумфа… Она думала, что я на самом деле продал за звонкую монету свою душонку вместе со всем, что в ней было. И соврала мне. Моя любимая девочка, сама того не зная, заставляла меня корчиться в агонии от мысли о том, что Земянский пустил в ней корни, оставив частичку себя в виде семени. Соврала так спокойно, что я ни на секунду не усомнился в правдивости её слов. Многого ли ей это стоило? Врать и вынашивать моего ребёнка. Я подскакиваю. — Роман? — Я скоро вернусь. Мне надо к ней. Срочно. И не говорите, что нельзя. Мне можно. И нужно. Слишком долго было нельзя. Отчим покачал головой: — Только не надо на неё давить и заставлять девочку волноваться, хорошо?..Глава 48. Бес
Я киваю и вылетаю пулей из его кабинета. Волноваться?.. Я хочу, чтобы Снежинка волновалась только от счастья, но никак не от всего остального с привкусом боли и разочарования. Распахиваю дверь палаты настежь. Медсестра, измеряющая давление, вздрагивает от неожиданности и укоризненно качает головой. — Вы заставили меня сбиться, молодой человек. Придётся измерять заново. Медсестра вновь накачивает резиновую грушу и сообщает спустя несколько мгновений: — 90–60. Низковатое давление. — Нет, у меня оно постоянно такое, — подаёт голос Снежинка, глядя только на медсестру. — Хорошо, я зайду к вам позже. А пока лежите отдыхайте. Я нетерпеливо прохаживаюсь по палате, пока медсестра делает необходимые пометки в журнале. Наконец, она уходит. Я подхожу к кровати и, не удержавшись, ложусь рядом со Снежинкой. Сгребаю её в охапку. — Я всё знаю, Снежинка. Твоё коварство не знает границ. Но если ты хотела избавиться от меня таким способом, то знай: у тебя ничего не получилось. И не получится. Я буду с тобой, что бы ни случилось. Она всхлипывает и обнимает меня в ответ. — Я соврала тебе, Бес. Специально соврала. Это твой ребёнок. А с этим… Земянским… я ни разу… Только на публике изображала… Он мне противен. От одной мысли выворачивало. Мне все противны, кроме тебя. А ты… Снежинка плачет, уткнувшись мне в грудь, и так стискивает мою шею, словно нас кто-то хочет оторвать друг от друга. Оторвать и раскидать по разным частям света. А вот ни хрена не выйдет. Всё равно притянемся друг к другу. Я притянусь к ней во что бы то ни стало. Я поднимаю её лицо, целую мокрые ресницы и щёки, впитываю горько-солёную влагу её слёз. — Ты… просто взял и вывернул наизнанку моё сердце… и забрал. Верни мне его обратно, Рома. Я не знаю, где оно. Но болит… Пусто в груди, но всё равно болит… Чёрт. Как же сложно удержаться. Нет, просто невозможно… — Открой глаза, Снежинка. У меня самого перехватывает горло и всё дрожит перед глазами, становится мутным и расплывчатым. — Я тебе его не отдам… Ни за что, слышишь?.. Возьми моё, если… Если оно тебе ещё нужно, потому что… Снежинка запускает пальцы в волосы и дёргает моё лицо к себе, прижимаюсь своими губами к моим. Охотно принимаю её поцелуй, жадный, неистовый, обречённый. Как наша любовь, обречённая на вечность. Поцелуй разгоняет кровь всё сильнее и сильнее, заставляет сердца колотиться бешеной барабанной дробью в неистовом ритме. Едва не задыхаюсь, но не могу заставить себя оторваться от сладких губ, на которых сейчас чувствуется соль наших слёз. Снежинка отстраняется первой и обхватывает ладошками моё лицо: — Ты — самая неизлечимая зараза, Бес. Трусь об её ладони и прижимаю к себе уже мягко и нежно, зарываюсь в её волосы. Блядь. Как долго я при виде Снежинки дурел от невозможности вот так просто дышать ею. — Я могу сказать то же самое про тебя, Снежинка. Но лучше скажу, как я сильно тебя люблю. Мне без тебя даже жить не хочется — Рома… Просто не отпускай меня ни за что. Прошу тебя. Я обнимаю её и глажу по худеньким плечам, через тонкую ткань больничной рубашки хорошо чувствуются все косточки и ключицы выступают ещё больше чем прежде. Осторожно сжимаю свою Снежинку в объятиях и упираюсь своим лбом в её лоб. — Прости меня, девочка моя. За всё, что тебе пришлось пережить за эти месяцы. Знаю, что ей далось нелегко это время. Было заметно. И хотелось одним махом разрубить узел и прекратить затянувшиеся мучение и ожидание. Целую бледные щёчки и оглаживаю пальцами скулы. Мне нравится, как она мило краснеет, но сейчас в ней нет и следа той Снежинки, которая очаровательно стеснялась, слушая мои бесстыжие словечки, обращённые к ней. Тут же одёргиваю себя: пока нет, но скоро появится. Как только отчим разрешит и отпустит мою девочку из больницы, я заберу свою Снежинку, окружу её тепло и заботой. И очень скоро вновь увижу её такой, какой она была раньше. Нет, она станет ещё красивее, потому что её личико будет светиться изнутри, как у всех будущих мамочек. — Я хотел тебе всё рассказать, Снежинка. Но нельзя было. Иначе бы ничего не вышло. Снежана зарывается пальцами мне в волосы и ерошит их. Приятно, до чёртиков. Готов лежать так целую вечность, держа её в объятиях. — Прости меня, девочка моя. Больно было, да, родная?.. — Очень, — тихо шепчет Снежана, водя пальчиками по моему лицу. Я прижимаю их к губам, целуя подушечки пальцев по очереди. — Больше не будет. Веришь? Теперь никому тебя не отдам. Никому. Даже на минуточку. Я тебя забираю у всех. — Не отпускай, — соглашается Снежинка, — никуда не хочу. Только с тобой быть. — Будешь, родная. Ты, я и наш сладкий карапуз. Провожу руками по животу Снежинки. Пытаюсь сообразить, нормально ли это, что на таком сроке у моей девочки нет животика. — О чём задумался, Рома? Ты врунишка. Ты мне тогда назвала срок меньший, чем настоящий. А я даже не знаю… — Ты думал, что на этом сроке я уже буду напоминать арбуз? — Симпатичный арбузик. Да. Я хотел бы на это посмотреть. Ты будешь надо мной смеяться, но я всё представил. Ещё тогда, на Новый год. Энтузиазм разгорается во мне жарким костром. Снежана улыбается: — Вот теперь я тебя узнаю, Бес. Ты такой резкий, несдержанный, уверенный. Такой… мой. Всего несколько букв, но такие сладкие, что щемит сердце внутри. Прошу повторить её ещё раз, а потом ещё и ещё. Но этого кажется мало. Я укладываю её голову к себе на плечо и начинаю рассказывать, выбрасываю из своей головы картинки-фантазии, превращая их в слова: — Я уже даже представил, как ты будешь пить какао из такой бирюзовой кружки. С Муми-троллями. — Что? Муми-тролли? Снежана прикусывает губу, словно старается не рассмеяться: — Не знаю, откуда ты это берёшь, Рома. Любила этих чудаков раньше. — На самом деле? — Да. Откуда ты мог узнать?.. Чёрт. Об этом мы точно с тобой не разговаривали. Я переплетаю пальцы её руки со своими: — Всё просто, Снежинка. Значит, это судьба. Мы созданы друг для друга. — Я не люблю какао, — возражает Снежинка. — Полюбишь, — возражаю, — ты просто попробуешь тот какао, что я сделаю для тебя, и полюбишь его. — Так же, как тебя? Мои губы растягиваются в счастливой улыбке. Щёки вот-вот треснут. — Нет. Меня нужно любить сильнее. Если любишь, конечно же. — Люблю, — легко соглашается Снежинка. Произносит это слово так же естественно, как дышит. А мне оно срывает голову напрочь. Едва сдерживаю себя, чтобы не раздавить её в объятиях и не наброситься на неё. — Ты даже не представляешь, как я соскучился по тебе. — Покажешь? Мне становится трудно дышать. Палата начинает плыть в жарком мареве. Я сглатываю, заставляя себя немного успокоиться. — Обязательно. Как только Леонид Павлович разрешит тебе покинуть больницу, я заберу тебя, чтобы сделать самой счастливой. Веришь? — Верю, Рома. Я тоже по тебе соскучилась. — Охренеть, сколько времени наверстать нужно. Я тебя не буду выпускать из постели сутками, Снежинка. Щёчки Снежинки едва заметно порозовели и в глазах загорелся огонёк предвкушения. — Совсем-совсем не будешь выпускать? — Если только для того, чтобы накормить. — Своими фирменными блинчиками? — дразнится Снежинка. — Так и знал, что в тот раз они тебе не понравились. Врунишка. — Не-е-ет, они были вкусные, но немножко кривые. — Безобразные, так и скажи. — Главное, что вкусные. Я научу тебя, как делать их идеально круглыми… Мы разговариваем. Обо всём. Кто-то из нас начинает предложение, а второй — подхватывает. Но болтаю в основном я. Просто не могу заставить себя замолчать. Кажется, что уже начинаю нести абсолютную чушь, но боюсь замолчать. Словно с этим молчанием растает всё то, что есть сейчас. Я затыкаюсь, только когда замечаю, что Снежинка уснула, вцепившись пальцами в мою рубашку. Я аккуратно вытаскиваю из-под её головы свою руку и осторожно встаю, поправляя одеяло. Пусть отдыхает. А мне ещё нужно позвонить папаше. Бесов Георгий попросил позвонить, как только станет известно о состоянии Снежаны. Я выхожу на улицу и жадно глотаю свежий воздух напополам с сигаретным дымом. Разговор с папашей получается на удивление мирным. Апрель радует погодой: солнце дружелюбно подмигивает из подтаявших луж и слышится неумолкаемое чириканье птиц на ветках. На машине до кофейни можно добраться за минуты три, не больше. Но я иду туда пешком, чтобы купить Снежинке стаканчик кофе. Мысли все, как одна, яркие и радужные. Теперь можно не прыгать на задних лапках, а заняться, наконец-то, восстановлением своего дела. Которое немного пострадало стараниями Булата Тахирова. Пришлось выгрести все сбережения и запасы на "чёрный день", чтобы вернуть заказчикам внесённую им предоплату. Я даже запустил руку в то количество нулей, которых, как думал раньше, никогда не коснусь. Бесов-старший после ухода из семьи исправно отправлял нам деньги. Тогда я решил, что лучше руку себе отгрызу, чем притронусь к его деньгам. Времена изменились… Те накопления внезапно оказались неплохим подспорьем. Нет, блядь, я ему всё верну. Сумма потом станет такой же, как и была. Но сейчас приходится пользоваться подачкой. Потому что не хочу быть птицей, разбившейся от того, что ей однажды полоснули по крыльям. Нет, ни хрена подобного. Я восстановлю всё и заживу даже лучше прежнего, приняв во внимание болезненные мозоли опыта. Спасибо за урок. Я его усвоил и теперь всегда буду держать в рукаве тузы.Глава 49. Бес
Я вернулся в больницу и не успел повернуть за угол в коридоре, как услышал голос Тахирова. Интересно посмотреть на него со стороны. Просто прислоняюсь к стене, наблюдая за ним издалека и слушая, что он говорит. — Я забираю свою дочь из этого клоповника. Булат Тахиров говорит так резко, словно режет хлеб ножом. До сих пор убеждён, что всё решится в его пользу. А следом слышится голос моего отчима: — Клоповник? Вам, Тахиров, лучше не произносить этих слов в стенах Центральной Городской больницы. Снежана Тахирова находится в отдельной палате под моим личным наблюдением. И как бы вы ни были убеждены в силе денежных средств и преимуществе платной медицины, уверяю вас, здесь ей будет ничуть не хуже. Говорю это вам не только как врач, но как человек, работающий по призванию, а не из-за денег. К тому же речь идёт о девушке, дорогой для Романа. И в этом случае я приложу все усилия для её скорейшего выздоровления. Опасности для жизни Снежаны нет. Но выпущу я её только тогда, когда посчитаю, что состояние её не просто удовлетворительное, а отличное. — Речь идёт о моей дочери. Леонид Павлович улыбнулся. Грозный вид Тахирова его нисколько не волновал. — Во-первых, она совершеннолетняя. Во-вторых, насколько я могу судить, нужно было думать намного раньше, что речь идёт о вашей родной дочери, а не о куске колбасы, который вы хотите продать как можно выгоднее. А сейчас извините, у меня обход. Не могу себе позволить тратить своё время на бесполезные разговоры, когда в моём внимании нуждаются те, кому это действительно необходимо. Леонид Павлович отодвинул в сторону Тахирова, словно ненужный предмет, и прошёл дальше по коридору. Тахиров смерил его взглядом с ног до головы, но не сказал ни слова, словно язык проглотил. Надо же, как ловко отчим отбрил этого упыря. Ни разу не видел Леонида Павловича таким собранным и вместе с тем спокойным. Он даже не взглянул толком на отца Снежинки, а всё недовольство Тахирова скатывалось с отчима, как с гуся вода. Раздалась трель мобильного телефона и Тахиров отошёл дальше. Я неторопливо подошёл к двери палаты, удерживая горячий стаканчик в руке. — Туда нельзя, — подала голос мама Снежаны, не говорившая ни слова до этого. Она сидела на диванчике, заложив нога на ногу. — Это вам, Тахировым, туда нельзя. А мне можно. Вас там не хотят ни видеть, ни слышать. А меня ждут. Я шагнул в палату и закрыл за собой дверь. Снежинка шевельнулась на кровати и попыталась сесть. Я метнулся к ней. Поставил стаканчик на тумбочку и приподнял за спину Снежану, подкладывая подушку повыше, чтобы было удобно сидеть. — Всё нормально, Рома. — Я вижу, как всё нормально. Я тебя сам усажу. Снежинка улыбнулась и обхватила мою руку ладошками. — Я просто только проснулась, немного голова кружится. Хорошо. Надеюсь, что она на самом деле только проснулась и не слышала голоса своего папаши, но Снежинка морщит лобик. — Ты всё правильно сказал. Не хочу их видеть сейчас. — И не увидишь. Вот держи… Вкладываю в ладошки Снежаны стаканчик с кофе. — Вообще-то, мне нельзя пить кофе. — Нельзя, конечно. Но я тебе его не пить принёс. Просто вдыхай аромат, и тебе уже полегчает. Снежана послушно склоняется лицом над прямоугольным отверстием. — Ммм… Спасибо, Рома. Кажется, ты лучше меня знаешь, что мне нужно на самом деле. — Я просто знаю тебя, Снежинка. Снежана серьёзно смотрит мне в лицо: — Люблю тебя, Рома. И не знаю, что бы я делала без тебя. Я аккуратно обнимаю её. Снежинка утыкается носом мне в грудь. У меня перехватывает горло и бьётся радостно внутри. Только сейчас понимаю: понемногу отпускает, всё будет хорошо. — Что значит без меня, Снежинка? Такового варианта в твоей жизни просто не существует. И никогда не будет существовать. Ложись отдыхай. Я буду здесь, в больнице. Стоит мне выйти из палаты, как в коридоре больницы ко мне подступает сам Булат Тахиров: квадратная челюсть кажется ещё более тяжёлой из-за недовольного выражения лица. — Ты… — начинает он. Обрываю: — Я. Что-то ещё? — привычно всовываю сигарету между губ ухмыляясь. — По какому праву ты распоряжаешься жизнью моей дочери? Ты ей кто? Никто. — Если вы про закорючку в книге регистрации браков граждан, то да. Её там ещё нет. И с этой точки зрения, я — никто. Но у меня есть все шансы стать кем-то. Я бы даже сказал, огромные шансы. Стопроцентные. А теперь посмотрите на себя. Кем вы были? Глава семейства, отец… А сейчас Снежинка даже слышать вас не хочет, не то что видеть. Разницу чувствуете? Лучше быть никем и стать кем-то, чем наоборот. — Какая ещё Снежинка, щенок? — Моя. Смиритесь. Придётся жить с этим знанием, что дочери у вас нет. По крайней мере, сейчас точно нет. И закатывать скандалы здесь не стоит. Не стоит, вообще, приближаться к ней на ближе, чем на километр до тех пор, пока она сама этого не захочет. Рядом с нами остановился Леонид Павлович. — Всё в порядке, Роман? — Вполне. Просто разговариваю на общие темы с будущим тестем. Отчим заложил большие пальцы за карманы докторского халата. — Вам, Тахиров, лучше не устраивать сцен в стенах этой больницы. Как я вам уже сказал и скажу ещё раз, это не ваше поле деятельности. Можете перевернуть вверх ногами свои торговые павильоны на Садовой и построить в ряд своих подчинённых, выговаривая им за неповиновение, или бог знает за что ещё. Попрошу Вас покинуть это место и не тревожить моих пациентов. Тахиров Булат прошёл несколько шагов по коридору и развернулся, намереваясь сказать ещё что-то. — Не стоит, — опередил его я и подошёл ближе, понизив голос, — у Бесова Георгия найдётся папочка и на вас, Булат. Дожидается своего звёздного часа. Не надо осложнять жизнь себе и портить её нам, хорошо? К Тахирову подошла мать Снежаны, положив ему руку на локоть. — Булат, нам лучше отойти в сторону. Я говорю сейчас не только о коридоре больницы, но и о ситуации в целом. Всё зашло слишком далеко. Я киваю. Самое разумное, что я слышал от этих двоих. Им лучше свалить отсюда, не раздражать меня и не беспокоить Снежинку. Иначе от благополучного семейства Тахировых не останется ничего. Марине Тахировой придётся перейти на более чем скромный рацион питания, а Булату придётся отправиться следом за своим партнёром Земянским. Будут на пару вкушать прелести жизни в камере. И я не делаю это только потому, что не хочу расстраивать Снежинку ещё больше. Но и не собираюсь давать слабину этим двоим. Пусть Тахиров живёт, зная, что в опасной близости от его яиц постоянно находится крюк, способный вздёрнуть его высоко вверх и шмякнуть о землю.Глава 50. Снежана
При очередном посещении Леонид Павлович сказал, что я здорова, только нервное истощение даёт о себе знать. — А тебе сейчас нельзя волноваться, — журит он меня. Я чувствую себя немного неловко, оттого что отчим Ромы приглядывает за мной, задаёт вопросы. Но он берёт мою руку и удерживает между своих горячих ладоней говоря: — Снежана, я врач. Это моя работа. Если я задаю вопрос, касающийся твоего здоровья, то не для того, чтобы смутить тебя. Поэтому отодвигай куда подальше вот это всё лишнее, хорошо? Тем более, — Леонид Павлович улыбается, — видеться нам с тобой придётся часто. И не в стенах этой больницы. Я надеюсь, что в следующий раз вы с Ромой появитесь здесь только затем, чтобы увидеть малыша на экране монитора УЗИ. Мои щёки невольно покрываются лёгким румянцем. Я чувствую тепло, скользящее по коже, и улыбку, раздвигающую губы. Радость бьётся в районе горла быстрым горячим комком. У моей радости — отдалённый привкус тревоги, отбрасывающей тень. А вдруг опять что-то пойдёт не так? Вдруг кому-то захочется свести счёты? — Снежана, так не пойдёт. Будешь бледнеть из-за каждой мысли, я тебя оставлю ещё на неделю здесь. В стенах этой палаты. А потом Рома заклюёт меня насмерть. Потому что ему не терпится забрать тебя из больницы. Всё будет хорошо. Не переживай. Рома рассказал мне о вашей ситуации. И если тех гарантий, что уже есть сейчас, тебе кажется недостаточно, то просто подумай о том, что теперь за вашими спинами маячит фигура Бесова-старшего. Леонид Павлович усмехнулся: — У них с Романом не самые тёплые отношения, но Бесов не намерен спускать произвол, творящийся по отношению к его родным. Я согласно киваю и стараюсь не пережёвывать одни и те же мысли, гоняя их по кругу. Но несмотря ни на что, тревога отпускает меня, только когда Рома появляется рядом и обжигает меня своим нетерпеливым взглядом. Я тяну его к себе: невозможно желанного, противоречивого и любимого, зарываюсь пальцами в волосы. Ищу его губы и самозабвенно их целую, не в силах оторваться. Рома отодвигает меня от себя с лёгким стоном: — Ты нарочно, да? У меня член колом стоит и скоро дым пойдёт, так сильно я тебя хочу. А ты дразнишься и распаляешь меня ещё больше. — Скоро меня выпишут, Рома? — Сегодня после обеда. — А сейчас только утро… — Нетерпеливая, — улыбается Рома, — я сам уже заебался ждать, девочка моя. Я принёс тебе одежду. — Опять выбрал мне волко-шапку и свитер с сердечками? — Не совсем. Но если хочешь, куплю тебе свитер с чем угодно. С зайками, сердечками, оленями… — И снежинками? — Нет. Снежинка у меня будет только одна-единственная. И любимая. Рома так часто говорит мне о любви, словно старается вбить в мою голову это утверждение, как аксиому. Говорит и пристально вглядывается в моё лицо, поверила или нет. Словно извиняется за всё то время, что вынудил меня тосковать и пребывать в неведении. — Прекрати сходить с ума, Бес. Мы же теперь вместе. — Да-а-а, вместе. Наконец-то, — выдыхает Рома и отодвигается, — нет, блядь, я так свихнусь. Переодевайся. А я пойду потороплю отчима. Хватит держать мою Снежинку в этих стенах. Рома покидает палату, проносясь по ней тёмным вихрем. А я надеваю всё то, что он мне принёс. Похоже, в этот раз Рома решил, чтобы я побыла одуванчиком или снежным ангелом: белый, белый и опять… белый. Оглядываю себя в зеркале, висящем на стене, глаза сверкают радостью и предвкушением, румянец проступает на щеках. Даже скулы уже не выглядят такими острыми. — Любуешься на себя? Ты красавица, — Рома появляется рядом словно из ниоткуда, — отчим милостиво разрешил тебя забрать. С условием, если только ты не хочешь погостить здесь ещё немного. — Нет, не хочу. — А ко мне хочешь? — усмехается Рома. — Ты перевернул всю мою жизнь с ног на голову. И просто обязан забрать меня к себе, — улыбаюсь я, боясь, что мои щёки вот-вот треснут от улыбки. — А ты, оказывается, любишь командовать? Рома подхватывает меня на руки и выносит из палаты. — Только не надо мне говорить… Я бы сама или что-нибудь ещё в этом роде. Идёт? — Как скажешь, Бес, — я обхватываю его за шею и прикрываю глаза, окутывая себя его запахом, дышу им и только сейчас начинаю дышать полной грудью. На выходе из больницы Рома говорит сквозь стиснутые зубы: — О блядь, нарисовались… Мне не нужно открывать глаза, чтобы понять, о ком он говорит. И открывать глаза совсем не хочется. Я крепче стискиваю шею Ромы. — Не бойся, Снежинка. Теперь я тебя никому не отдам. Пусть подберут слюни запоздалого сожаления и умоются ими, — шепчет Рома и осекается, — надо же… Сегодня день встречи с родителями?.. Ладно. Этот предпочтительнее, как ни странно. Рома усмехается и всё же шагает со мной в сторону парковки. Я смотрю, к кому он идёт. Вижу высокого, крупного мужчину, похожего на Рому. Нет, вернее, наоборот, Рома похож на него как две капли воды. Только черты лица у Бесова-старшего от возраста более резкие и хищные. Он производит впечатление человека с тяжёлым характером. И даже издалека чувствуешь волю и силу, исходящую от него. Рома осторожно спускает меня на землю, продолжая прижимать к себе рукой. Знакомься, Снежана, это Георгий Владимирович. Пауза. — Мой отец. Чувствую, что эти слова дались ему нелегко, но Рома всё же сказал их. Я протягиваю руку мужчине. Он пожимает мою ладонь так осторожно, словно может раздавить своими крупными пальцами. — А это моя Снежинка, — улыбается Рома, глядя на меня. — Это я уже понял, — улыбается отец Романа, глядит в сторону, прищурившись, — с этими что?.. — Пока ничего. — Хорошо. На всякий случай можно устроить дополнительное внушение, что ничего лишнего себе позволять не стоит. Георгий Владимирович считывает выражение моего лица усмехаясь: — Просто разговор, Снежана. Иногда разговор с нужными лицами срабатывает. Ладно. Я этим займусь сам. Позже. Георгий Владимирович скупо прощается и говорит Роме, смотря прямо ему в глаза: — Если что, звони сразу же. Мой номер у тебя есть. — Есть, — подтверждает Рома, добавляя, — позвоню. — Надеюсь, поводы для звонка найдутся и поприятнее. Не только крайняя необходимость. Немного странный разговор. Сухой, скупой. Но именно сейчас крошится лёд отчуждения. Расходится трещинами и раскалывается на мелкие составляющие. Рома напрягается, ему внове общаться со своим отцом так… просто. И скорее всего, он ещё не представляет себе такой вариант развития событий, но всё же делает шаг навстречу, пожимая отцу руку на прощание. — Договорились.Глава 51. Снежана
Рома увлекает меня в свою машину: — Всё, время для приёма посторонних лиц окончено. Поедешь со мной? Хочу забрать тебя насовсем. — Да. — Охренеть. Да — и всё? Рома заводит мотор и автомобиль срывается с места. — Да, Рома. Всё остальное я тебе скажу, когда мы окажемся вдвоём. — Ловлю на слове, Снежинка. Рома припарковывает машину возле подъезда и утягивает меня за собой. Открытая жажда обладания и нетерпения, мы словно два подростка, впервые дорвавшиеся до сладкого, остервенело целуемся у подъезда, стоя на ступеньках. Рома стоит на одной ступеньке ниже, и мы оказываемся почти одного роста с ним. Я улыбаюсь, пытаясь отдышаться: — Что-то мне это напоминает… — Когда ты меня обманула, коварная стервочка? — Да, Рома. Именно это… Твой поцелуй и напор были такими неожиданными для меня, что стало страшно. — А сейчас? — пытливо спрашивает Рома. — Немного. Страшно потерять тебя. — Не потеряешь. Я найдусь во что бы то ни стало. А сейчас довольно милых разговоров на ушко, я хочу кое-чего другого. Мы поднимаемся за считаные секунды. Квартира Ромы встречает нас тишиной, теплом и знакомым запахом. В воздухе витают ароматы кофе. — Я варил кофе каждый день, представляя, что мы будем завтракать вместе, — шепчет Рома, нетерпеливо сдёргивая с меня верхнюю одежду и обувь, — я возненавидел его запах и в то же время не мог им надышаться, потому что он напоминал мне о тебе. Рома подхватывает меня на руки и опускает на кровать, сбрасывая с себя верхнюю одежду в небрежную кучу возле кровати. Мой взгляд падает на гитару. — Ты мне так и не сыграл тогда, Рома. — Сыграть тебе что-нибудь, сейчас? Рома тяжело дышит, стоя возле кровати. Я приподнимаюсь и снимаю с себя белую тунику, носочки и джины, оставаясь в одном белье. Завожу руку за спину, расстёгивая бюстгальтер. — Сыграешь позже. — Да. Отличная идея. Иначе порву все струны от нетерпения. Я отбрасываю в сторону бюстгальтер, наслаждаясь обожанием и возбуждением, которые читаются в глазах Ромы. — А теперь — марш в ванную. Смоем с тебя этот больничный запах. Рома рывком поднимает меня с кровати и тащит в ванную, включаю обжигающе горячую воду. Не даёт сделать мне ничего самой: закатав рукава чёрной рубашки, умывает меня всю. Его пальцы с губкой и пыльной пеной скользят по телу. Он не оставляет без внимания ни единый миллиметр моего тела. Я плавлюсь воском от его прикосновений. Хотя он не позволил себе ещё ничего лишнего, ни одного намёка на секс. Но возбуждение уже накачало мою кровь предвкушением и я нетерпеливо покусываю губы, цепляясь за широкие плечи Ромы. Он поднимает меня словно пушинку и тщательно вытирает, просушивает волосы и даже включает фен. Словно нарочно оттягивает момент, когда можно будет сорвать все планки и сорваться в обжигающую лаву страсти. Бес, будто издеваясь, надевает на меня тонкие белые трусики. — Вот теперь ты моя девочка, — довольно заявляет он, осматривая меня, и тащит за собой. Рома садится на кровать и одним мягким толчком опрокидывает меня на спину, врываясь в рот жадным поцелуем. Собственнически и грубо толкается внутрь с громким стоном. Я распахиваю ротик как можно шире, отдавая себя на его волю, позволяя играть со своим язычком так, как ему вздумается, моему любимому и несдержанному Бесу. Он весь объят пламенем желания, кожа горячая даже сквозь ткань рубашки и брюк. — Ты слишком одет Бес, — успеваю прошептать я, прежде чем он вновь запечатывает мой рот поцелуем. Я дёргаю ткань его рубашки, расстёгиваю пуговки. Кончики пальцев дрожат от нетерпения. Хочется поскорее приникнуть к его разгорячённой коже губами и пробежать по ней кончиком языка, прижаться всем телом к нему и не отпускать ни на мгновение. Наконец, мне удаётся справить с рубашкой, и я с наслаждением провожу кончиками пальцев по обнажённой коже, и завожу руки за спину, царапая её ноготками. Рома отрывается от моих губ и довольно стонет: — Как мне нравится, когда ты такая… Горячая и нетерпеливая, оставляешь на мне свои следы. Рома втягивает меня в тёмный омут своих глаз, на дне которых плещется небывалая нежность, напополам с бешеной одержимой страстью. Я сгораю от желания, влажного, горячего, разливающегося нестерпимой влагой между ног, и больше всего хочу ощутить Рому глубоко в себе. Рома внезапно отстраняется и перекатывается набок, бережно обнимая меня. Его пальцы гуляют по коже живота и обводят рёбра, он очерчивает ключицы и дразнит меня кончиком своего языка, обводя им губы. — Ты стала такая худенькая и ещё более хрупкая, — шепчет Рома мне в губы, — боюсь сжать тебя в объятиях чересчур сильно и сломать. Я перехватываю его ладонь и засовываю себе в трусики. Длинные пальцы, дрогнув, находят чувствительный бугорок и начинают его растирать. Громкий стон вырывается из моего рта. Я трусь о руку Ромы прося: Дальше, Бес… Он охотно выполняет мою просьбу и движется пальцами ниже, касается влажных лепестков возле входа. — Блядь, какая же ты мокрая. Глаза закатываются под веками от удовольствия, когда я чувствую резкий толчок и уверенные быстрые движения его пальцев в себе. — Да, Бес… Я хочу тебя так сильно, что убью тебя, если ты не возьмёшь меня прямо сейчас. Я впиваюсь в его губы поцелуем, обхватываю язык и прикусываю, сжимаю между зубов и трусь своим языком о его. Шалею от того, как быстро Рома начинает трахать меня своими пальцами. В животе скручивается тугой комок удовольствия и быстро скользит вниз. Ещё несколько движений пальцев Ромы и я не выдержу. Но он вдруг останавливается и просто прижимает ладонь к пульсирующему лону. Я отрываюсь от его губ, смотря в его нахальное, улыбающееся лицо. — Ты соскучилась по мне, Снежинка? — Очень. Я дёргаю его за волосы на себя и прижимаюсь губами к шее, провожу языком по горячей коже, вдыхая мужской запах его кожи и резкий аромат парфюма. Чуть ниже, до линии плеч. Легко коснуться губами и зажать кожу покусывая. Ладонь Ромы прижимается ещё теснее и начинает двигаться вперёд-назад. Мой мастер пыток кайфует от моего нетерпения и довольно стонет, когда я сильнее прикусываю его кожу. — Ты меня сейчас сгрызёшь, Снежинка. — Ты же сам говорил, что нравится.5d598b — Очень. Ещё немного и я точно взорвусь, желая очутиться глубоко в тебе. Рома пытливо вглядывается в мои глаза и начинает растирать клитор подушечкой большого пальца. — Мне нравится смотреть, как ты кончаешь. Хочу увидеть… Но ещё больше хочу попробовать. Рома толкает меня, вынуждая лечь на спину, и стягивает трусики вниз по ногам. Гладит острые колени руками и разводит бёдра в стороны. Нарочно медленно, поглаживая большими пальцами впадинку на коленной чашечке. Я лежу перед ним доверчиво распахнутая, раскрытая донельзя и исхожу соком желания. Теку ещё больше от осознания того, что сейчас Роме видно всё до малейших деталей. Рома прижимается губами к коленке и быстрым обжигающими поцелуями движется дальше. Всасывает в рот кожу с внутренней стороны бедра, оглаживая её языком, поднимает голову на меня. От вида его макушки с тёмными волосами у меня между ног, я возбуждаюсь ещё больше, едва не умоляя не мучить меня. — Ты так сладко течёшь. Рома накрывает губами пульсирующее лоно, медленно движет языком снизу вверх, собирая смазку. — Шелковистая, вкусная. Моя. Нежность на этом слове растворяется, окончательно утонув в яркой страсти. Рома обхватывает мои бёдра руками и приближает меня к себе, атакуя своим языком и губами. Жадно целует, облизывает и покручивает языком по кругу лона, толкаясь им внутрь. Я тяжело дышу и сжимаю пряди волос Ромы в пальцах, притягивая его лицо ещё ближе. Бесстыже и нагло требую, чтобы не останавливался, чтобы вгрызался в меня и жадно трахал языком, рвал на части зубами и мягко зацеловывал следы укусов. Рома ударяет по клитору кончиком языка и прикусывает. Меня скручивает судорогой яркого оргазма и выплёскивает влагой, которую Рома жадно собирает своим ртом, продлевая удовольствие быстрыми движениями языка и лёгкими поцелуями. Спину выгибает дугой, бёдра приподнимаются и дрожат мелкой, частой дрожью. Я жадно дышу через рот, потому что воздуха кажется мало. Он весь искрится бисером удовольствия, оседая влажными капельками пота на разгорячённой коже. Рома поднимается и целует меня в живот. Губы, мокрые от моих соков, оставляют влажный след на коже живота. — Люблю тебя, Рома… Рома быстро избавляется от брюк и боксеров, освобождая напряжённый член, и накрывает моё тело своим. Он обхватывает мои ноги под коленками и прижимается членом к влажному входу, тянущим желанием почувствовать Рому глубоко в себе. — Любишь? И я тебя люблю. Нет, не люблю. Я тобой живу… Он одним резким толчком вонзается в меня. Сразу на всю длину. — Рома-а-а-а! — Прости, едва могу себя сдерживать. Рома застыл, тяжело дыша, прижавшись мокрым лбом к моему. Низ живота тянет приятным ощущением наполненности. Я чувствую пульсацию его члена глубоко в себе, реагируя ответными сокращениями лона. — Прости… Я слишком резко… — Нет, нет, мой сумасшедший, мне хорошо. Очень хорошо. Не останавливайся. Прошу тебя. — Блядь, ты меня так сжимаешь… Мокрая, но такая узенькая, как будто я тебя в первый раз трахаю… Ты меня с ума сводишь… Рома с довольным громким рыком начинает двигаться во мне. Глубоко и резко. Немного больно растягивает меня своим членом, но удовольствия в разы больше. Оно такое яркое и невыносимо вкусное, что тело начинает биться в сладком экстазе почти сразу же. — Охренеть, как ты вкусно кончаешь… Хочу ещё раз довести тебя до края. Рома начинает вколачиваться в меня на бешеной скорости, удерживает под коленками и дёргает на себя, чтобы оказаться ещё глубже. Удовольствие от нашего секса слишком сильное и вкусное, чтобы сдерживать его в себе. Мы тяжёло и часто дышим в унисон, громко постанывая. Я цепляюсь за руки Ромы, с проступившими синеватыми венами, прочерчивая ногтями красноватые царапины. Двигаюсь под ним навстречу, кайфуя от звонких влажных шлепков, с которыми соприкасаются наши тела, рождая там, на стыке что-то совершенно невообразимое. Это не просто оргазм, а настоящий взрыв, уничтожающий по отдельности его и меня, но превращающий в единый, новый сплав. Хорошо… Слишком хорошо. Сердца в груди нет — я вся сама стала чувствительным комком плоти, колотящимся с сумасшедшей скоростью. Рома всматривается в моё лицо, держась на вытянутых руках: — Ты моя навсегда, Снежинка. — Да. А ты — мой? Он опускается. Я запускаю пальцы во влажные пряди его волос и тяну на себя. Рома переворачивается, меняя нас местами, укладывая меня головой к себе на плечо. Устраиваюсь поудобнее и закрываю глаза, чувствуя, как к вискам бежит горячая солёная капля. От счастья. — Я — твой с самого первого момента встречи, Снежинка.Эпилог
— Нет, на верхушке ёлки должна быть звезда, — упрямится Снежана, — пятиконечная красная звезда. — К чёрту звезду. Там будет снежинка. Серебряная. Хочу снежинку. Снежана прикусывает губу, стараясь не рассмеяться. — Ладно, твоя взяла. Пусть будет снежинка. Я встаю на стул, чтобы дотянуться до макушки ёлки, и украшаю её. Густой хвойный запах стоит в воздухе комнаты, перемешиваясь с запахом мандаринов и мягким ароматом какао. Снежана отставляет кружку в сторону и отвлекается на звук уведомления на сотовом телефоне. Проходит мимо меня, чертовка, будто не замечает, что я пялюсь на неё во все глаза. Смотрю и не могу насмотреться. Потому что наша реальность кажется мне сказкой, ожившей мечтой. Всё в точности так, как я себе представлял. Нет, не так. Гораздо лучше. В сотни раз лучше. Ярче. Вкуснее. Не даю Снежинке покинуть пределы комнаты, перехватываю за талию и тяну на себя, усаживаясь в кресло. — Рома… — Угу. Я слышал. Поцелуй меня сладко, потом отпущу. — Шантаж, Бес? — Наглый и откровенный, Снежинка. Она послушно накрывает мои губы своими, касается легко и быстро. Дразнится, словно хочет убежать, как больше года назад, но едва отстранившись, обхватывает моё лицо ладошками и целует так откровенно, что всё тело начинает гореть только от одних движений бойкого язычка. Я вгрызаюсь в её ротик и покусываю сладкие, пухлые губы, которые после поцелуя будут выглядеть ещё ярче и краснее, чем сейчас. Раздаётся нетерпеливое покрикиванье малыша, лежащего в кроватке в соседней комнате. — Я возьму его, — говорим мы одновременно со Снежинкой и смеёмся. — Я принесу Матвея, а ты приготовь ему смесь, — отвечаю я. — Люблю тебя, Бес. Ты самый лучший папочка в мире, — шепчет Снежана, вставая на носочки, чтобы дотянуться до моих губ. — Папочка? А как насчёт мужа? — Напрашиваешься на комплимент? — Да, Снежинка. Я уже целый час не слышал из твоих сладких губок, как сильно ты меня любишь. Снежана обнимает меня за торс и дразнится язычком. Моя сладкая девочка. Нереально сладкая. Пресытиться ею невозможно. С каждым разом от её нежности меня прошибает насквозь и хочется ещё и ещё. Целую её так, как будто впервые. Глубоко и жадно. Исследую, завоёвываю, привязываю к себе. Люблю. Чёрт… Как же я её люблю, мою ласковую Снежинку. Я повёрнут на ней и живу только ради неё и нашего сына. — Ммм… Ты мой любимый… Единственный, — шепчет Снежинка между поцелуями и улыбается, — а теперь иди и бери Матвея или он своим криком поднимет на уши всех соседей. — Ничего страшного, всё равно в новогоднюю ночь никто не спит. Я ещё раз целую Снежинку и только потом отправляю её на кухню готовить смесь. Наш сын родился в срок. Здоровенький и голосистый малыш. Снежинка посмеивалась, что гонор ему достался от меня, как и тёмные глаза, а вот светлый-светлый пушок на голове уже явно от моей любимой девочки. Снежинка переживала, что не может кормить его грудью из-за отсутствия молока, но я убедил её, что переживать не о чем. Совершенно. Вон какие щёки наел этот карапуз. Матвей сразу перестаёт голосить и лежит на руках безмятежным ангелочком. По его умиротворённому личику и не скажешь, что он готов своим криком поднять на уши роту солдат, если ему хочется внимания. — Надо будет спросить у твоей мамы, был ли ты таким же требовательным. — Не знаю, насчёт себя, но Дашка — довольно спокойная. По сравнению с Матвеем, конечно. У мамы с отчимом родилась дочка. На два месяца раньше положенного срока, но, кажется, в этот раз всё обошлось без осложнений. И слава богу. Маму было не узнать, такая она стала счастливая. И я был искренне рад за неё, а отчим так, вообще, светился, как прожектор. Снежинка приходит к нам с сыном через две минуты с бутылочкой смеси и тянет руки, желая взять нашего малыша. — Не-а, давай я покормлю. А ты отдохни немного. К тому же тебе кто-то звонил. Посмотри, кто звонил. — Жадина, — дразнится Снежинка, но всё же отдаёт мне бутылочку. Я сажусь на диван, с улыбкой глядя, как сынишка поглощает смесь. Снежинка появляется рядом, прижимаясь к плечу, и задумчиво постукивает пальчиками по своему смартфону. — В чём дело, Снежинка? — Родители звонили и прислали сообщение, — чуть помолчав, отвечает Снежинка, и открывает входящее сообщение, читая поздравление вслух. Моя девочка всё ещё не общается со своей семьёй. Она не звонит им, ограничивается текстовыми сообщениями с дежурными поздравлениями на праздники и дни рождения. Как только Снежинку выписали из больницы, я забрал её к себе, а на следующий день потащил в ЗАГС писать заявление. И как бы Булат Хасанович ни был недоволен нашими отношениями и браком, ему пришлось это пережевать и проглотить. Пусть проваливает в пекло со своими древними взглядами и замшевыми традициями. Препятствовать он нам не мог и вмешиваться тоже не стал. Всё-таки у меня имелся весомый аргумент. И имеется до сих пор. Тесть, хоть непривычно его так называть, смирился. Теперь он напару с супругой сочиняет пышные сообщения и пытается наладить связь с дочкой, которая упорно не желает общаться с родителями и даже ни разу не дала им взглянуть на внука. Снежинка откладывает телефон в сторону, немного хмурится и вздыхает. Ладно тебе, — говорю я, — отправь им ответ. — Думаешь, стоит? — Семью не выбирают. А твои присмирели уже давно и сейчас находятся в вечном режиме ожидания. Порадуй их самую малость. — Не думаю, что они за меня порадуются. Вдруг?.. Я отставляю бутылочку со смесью в сторону и обнимаю Снежинку за плечи, целуя в висок. — Никаких вдруг. У тебя есть экстренное средство спасения ото всех, забыла? — Нет. Не экстренное. Единственное, Рома. — Тем более. — Ладно. Отправлю им фото. Снежинка закрепляет телефон на селфи-палке, делая несколько снимков нашей семьи, и отправляет один из снимков своим родителям. Ответ приходит мгновенно: старики хотят поглядеть на внука и подарить ему подарок. Тахировы осторожно интересуются, можно ли это сделать. — Обойдёмся без их подарков. Пусть лучше подарят искреннюю заботу и внимание, — улыбается Снежинка, откладывая телефон. — Так что ты решила? — Насчёт их желания увидеть внука? Увидят, конечно же. Но только в следующем году. Этот год ещё принадлежит нам, — улыбается Снежана, поглядывая на часы. Я тоже перевожу взгляд на круглый циферблат. Ещё двадцать минут до конца этого года. Наши со Снежинкой двадцать минут. — Не только последние двадцать минут уходящего года, Снежинка. Все будущие минуты, часы и годы — тоже. Яркие, счастливые… Наши. Снежинка ещё раз целует меня, озорно сверкая глазками, прижимается к моим губам, радуя ещё раз проникновенным и нежным словом «люблю». Я обнимаю Снежинку за плечи и вдыхаю аромат волос. Моё счастье пахнет именно так, оно зажато между ладошек моей маленькой любимой Снежинки. Как и моё сердце, принадлежащее ей с самой первой минуты нашей встречи. Сразу и навсегда. Конец Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Мой любимый Бес», Айрин Лакс
Всего 0 комментариев