«Грехи юности»

ЧАСТЬ I 1993 ГОД

Глава первая Среда, 8 сентября ДЖЕСС

Из туалетной комнаты Джессика Бейтс Ренделл попала в спальню. Поправив атласный халат и глубоко вздохнув, она направилась к ванной комнате, понимая, что неприятного разговора ей не избежать, а поэтому лучше его не откладывать.

— Чарльз! — позвала она.

Из-за закрытой двери донесся шум воды. Муж не отвечал.

Она пошла к туалетному столику и посмотрела на фотографии в дорогих рамках. Вот она в день свадьбы: нарядное белое крепдешиновое платье, расшитое жемчугом, в руках — букет роскошных калл. А вот фотографии детей — Чака, Мауры и Тревиса. Обычно взъерошенные волосы гладко причесаны, в руках портфели, на лицах робкие улыбки. Первый раз — в первый класс. Снимки, сделанные в канун Рождества: Чарльз — в бархатном пиджаке дымчато-серого цвета, дети — в ярких костюмчиках. Взгляд Джесс остановился на одном снимке, который был ей особенно дорог — она держит на руках Чака, их старшего сына, которому тогда было всего три дня от роду. Джесс дотронулась до солидной рамки и улыбнулась. Личико ребенка скрыто белоснежной пеной кружев. Она в тот день настояла, чтобы малыша завернули в три одеяльца, боясь его простудить, хотя на дворе был июль.

Джесс взяла в руки фотографию и прижала ее к груди, вспомнив охватившие ее чувства, когда впервые принесли ребенка. Она взглянула со страхом в его сморщенное личико, не находя в нем сходства с собой. И хотя Джесс знала, что это ее ребенок, ее и Чарльза, до самой выписки из роддома каждую ночь видела один и тот же сон, кошмарный сон: она просит санитарку принести ей ребенка, а та качает головой и, смеясь, приговаривает: «Нет, миссис, не принесу, его тоже усыновят. Всех ваших детей усыновят!»

Во сне санитаркой была миссис Хайнс, сварливая старая кухарка из Ларчвуд-Холла.

Джесс почувствовала на щеках слезы. Она поставила фотографию в серебряной рамке обратно на столик и вытерла глаза. А теперь беременна ее шестнадцатилетняя дочь Маура. Сейчас Джесс должна собрать все свое мужество, чтобы защитить дочь. Чтобы ни один человек не посмел обречь ее на такие переживания, какие выпали на долю ее матери, ни единый, даже Чарльз. Нет, она не допустит, чтобы у Мауры отобрали ребенка.

Шум воды в ванной стих. Раздался тихий плеск. «Моет голову», — догадалась Джесс. За двадцать лет совместной жизни можно все узнать друг о друге, вернее, почти все.

Чарльз знал о ее внебрачном ребенке, но обо всем происшедшем в Ларчвуд-Холле он не догадывался.

Джесс опять поправила халат. Сейчас самое время сказать мужу о Мауре: в голом виде он не будет возмущаться (а в последние месяцы таким она его видела только в ванной).

Джесс опять подошла к двери, ведущей в ванную комнату. Направо была ее вотчина: душ, ванная, стол с разнообразной косметикой и туалет; налево — владения Чарльза: то же самое, но меньше косметики. Между их владениями — огромная комната, отделанная великолепными зелеными панелями. Встроенная стереосистема, лепной потолок, сверху — рассеянный свет, не раздражающий глаза… Все говорит о достатке и благополучии. Они и в самом деле богаты. Поместье в Гринвиче, штат Коннектикут, площадью тридцать акров, конюшни, участки для верховой езды, бассейн, дом для гостей и огромный особняк для семьи. Все куплено и построено на ее деньги, а не Чарльза.

И как ни пытался он представить в своем клубе, что все состояние нажито его трудом, Джесс знала, что это не так.

Она нажала на ручку двери и вошла в ванную.

— Чарльз!

Он лежал на спине в огромной ванной, вытянувшись во весь свой внушительный рост. Голова покоилась на виниловой подушке, светлые влажные волосы прилипли ко лбу. «Он выглядит не старше двадцати пяти, хотя ему сорок три», — подумала она.

Он открыл глаза.

— Надеюсь, ты пришла сюда не с пустяками? Я медитирую, а ты меня отрываешь.

Джесс подавила негодование. Он умел так поддеть, что она чувствовала себя в его присутствии растерянной.

— Мне нужно с тобой поговорить, Чарльз, — сказала она.

Он, тяжело вздохнув, сел, при этом вода выплеснулась на черный мраморный пол.

— Ну что? — требовательным голосом спросил он.

Чарльз никогда не разговаривал нормальным тоном, он требовал ответа.

Джесс проглотила стоявший в горле комок. Внезапно припомнились слова Мауры: «Только бы папа не возненавидел меня, мамочка!» «Господи, — взмолилась она, — помоги мне найти нужные слова!»

— Это касается Мауры.

Чарльз фыркнул и принялся намыливать руки.

— А я думал, ты пришла потереть мне спину.

Джесс поглядела на его руки — на них вздувались и лопались мыльные пузырьки.

— Так в чем же дело? — спросил он. — Парень, с которым она встречалась, ее бросил?

Он взял мочалку и принялся смывать мыло с рук. «Господи, — подумала Джесс, — ну почему он не может мыться по-человечески, как все нормальные люди?»

— Нет, Майкл ее не бросил, — сдержанно ответила она.

— Тогда, наверное, он в субботу работает, и Мауре не с кем пойти на студенческий бал?

Джесс стиснула зубы.

— Никакого студенческого бала до весны не будет, Чарльз, — заметила она, презирая себя за поддержку этой глупой игры, и, глубоко вздохнув, сказала:

— У Мауры очень серьезная проблема, касающаяся нас.

Чарльз выжал из мочалки воду до последней капельки.

— У меня такое чувство, будто ты собираешься сказать нежелательную для меня новость.

Джесс повертела изумрудное, в обрамлении бриллиантов кольцо и выпалила:

— Она беременна.

Лицо Чарльза застыло. На нем появилось такое выражение, словно он стоит перед фотографом и ждет, когда тот нажмет на кнопку фотоаппарата и из объектива вылетит обещанная птичка. Потом глаза его потемнели и стали какого-то странного серого оттенка. Швырнув мочалку в зеркало, Чарльз порывисто вскочил, окатив Джесс водой с головы до ног.

— Только этого мне не хватало! — заорал он и с перекошенным от злости лицом выбрался из ванны.

Схватив с горячего змеевика полотенце, Чарльз бросился в спальню. Джесс взяла другое полотенце, смахнула с себя брызги, вытащила из ванны пробку и принялась приводить в порядок комнату. «Только этого мне не хватало!» «А как же мы? — чуть не закричала она. — Как же Маура?» Бросив полотенце, Джесс пошла вслед за мужем в спальню.

— Чарльз, — сказала она. — Нам нужно поговорить.

Он бросился на кровать и закурил. Два года назад муж перестал курить, когда после сорока стал хуже себя чувствовать. Видимо, пачка сигарет была где-то припрятана.

— О чем тут говорить? — рассердился он. — Девчонке шестнадцать лет, сделает аборт.

Джесс поправила покрывало и присела на краешек кровати. «Давно пора сменить, сшить что-нибудь новенькое.

Совсем нет времени заняться любимым делом», — размышляла она.

— Она этого не сделает!

Чарльз закашлялся и затушил сигарету в хрустальной пепельнице.

— Кто это сказал?! Ты?! — закричал он.

Джесс, набрав побольше воздуха, выдохнула:

— Маура сказала, что не будет делать аборт.

— Она сделает то, что я ей скажу!

Джесс опять повертела кольцо и храбро глянула мужу в глаза.

— Нет!

Чарльз вскинул брови, глаза его округлились, черные зрачки так и вонзились в нее.

— А я сказал, что сделает!

Джесс встала и подошла к туалетному столику. Снова взглянула на свою фотографию с сыном на руках, потом подумала о своей, теперь уже взрослой, двадцатипятилетней дочери.

— Ты не можешь ее заставить.

— Я могу делать все, что хочу, я — ее отец.

Джесс прошлась глазами по фотографиям: ее семья, такая сплоченная, счастливая, на первый взгляд совершенно нормальная… Похоже, фотографии умеют лгать…

— Кстати, об отце, — послышался голос Чарльза. — Думаю, это он, грязная свинья!

— Майкл — хороший парень, Чарльз.

Муж презрительно фыркнул:

— Хороший? Бог мой, Джесс, этот хороший парень соблазнил твою дочь!

Джесс ничего не сказала. Она знала, что Чарльз всегда считал Майкла не парой для дочери. (Когда-то такого же мнения был о Ричарде, ее первой любви, отец. Воспоминание о нем болью отозвалось в сердце.) — А ведь это ты во всем виновата, — вернул ее к действительности голос Чарльза.

— Не научила ее предохраняться?

— Нет, просто яблоко от яблони недалеко падает.

Джесс схватила первую попавшуюся под руку фотографию (ею оказалась свадебная) и запустила ею в Чарльза, но промахнулась. Фотография врезалась в медный столбик кровати. Послышался звон разбитого стекла. От неожиданности Джесс вздрогнула, но тут же почувствовала облегчение.

— Как ты смеешь такое говорить! — закричала она.

— А что ты ожидала? — злорадно отозвался Чарльз.

Джесс шагнула к кровати. Ею вдруг овладела такая смелость, какой она в себе не предполагала. Трясущимся пальцем она ткнула мужа прямо в лицо.

— Я ожидала, что ты расстроишься, окажешь поддержку нашей дочери. Не мы соблазнили Мауру, у нас нет никаких прав посылать ее на аборт!

Чарльз сел и поплотнее закутался во влажное полотенце.

— И что ты предлагаешь? Отправить ее в пансионат для матерей-одиночек, в котором ты побывала сама? Когда это было? В 1968 году? — Он повернулся спиной к Джесс и расхохотался. — По крайней мере никаких рекомендаций не потребуется. Тебя там знают.

Джесс готова была вцепиться в него, но воздержалась, встала и, обойдя вокруг кровати, глянула на мужа. Влажный атласный халат прилип и обрисовал ее стройную, изящную фигурку. Почувствовав холод, она вздрогнула. «А может, это не холод, а нервное напряжение?» — подумала она.

— Маура останется здесь, с нами, — решительно заявила она.

На лице мужа появилось удивление. Внезапно Джесс успокоилась. Наконец-то после двадцати лет совместной жизни она почувствовала, что владеет ситуацией.

— Маура родит ребенка и… — Джесс замолчала, подыскивая весомые слова, и, наклонившись к нему, закончила:

— и он останется с ней.

Чарльз застыл. Секунду они смотрели друг другу в глаза не моргая, потом он оттолкнул Джесс и вскочил.

— Только через мой труп!

.Натянув сорванный с вешалки халат, он выбежал из спальни и с молниеносной быстротой помчался к комнате Мауры.

Джесс выпрямилась и бросилась вслед за мужем. Сердце ее отчаянно колотилось.

— Ах ты, маленькая сучка! — раздался его пронзительный крик из комнаты дочери. — Как ты только посмела!

Джесс влетела в комнату. Чарльз стоял уперев руки в бока. Странно было видеть грубого, разъяренного мужчину в бело-розовой детской спаленке. Маура сидела посередине кровати на розовом одеяле в окружении своих любимых мягких игрушек.

— Папочка! — рыдая, взмолилась она. — Папочка, прости меня!

Джесс бросилась к мужу и схватила его за руку.

— Убирайся отсюда! — крикнула она. — Убирайся и оставь ее в покое!

Чарльз с резкостью вырвал руку.

— И не подумаю! Это мой дом.

Джесс вздрогнула. «Нет! — хотелось бросить ему в лицо. — Это не твой дом, а мой!» Она прижала руку к груди: стало трудно дышать.

— А это моя дочь! — продолжал кричать муж, ткнув в Мауру пальцем, словно в какую-то вещь. — И она сделает так, как я ей прикажу!

Маура подняла на Джесс огромные голубые глаза, в которых стояли слезы.

— Мамочка… — прошептала она.

— Ты сделаешь аборт! — заявил Чарльз. — И чтоб больше я об этом не слышал!

Джесс обошла мужа и села на кровать. Притянув Мауру к себе, принялась гладить ее длинные золотистые волосы.

— Мамочка, он ведь не может меня заставить. Не позволяй ему, пожалуйста! — плакала она.

— И думать не смей! — взревел Чарльз. — Если ты считаешь, что я работал все эти годы только для того, чтобы выставить свою дочь на посмешище друзьям, то ты заблуждаешься!

Джесс показалось, что в комнате нечем дышать.

— На посмешище твоим друзьям, Чарльз?! Так вот что тебя больше всего беспокоит!

— Они и твои друзья!

— Ошибаешься! Это твои деловые партнеры, и не больше. Но на эту тему мы поговорим наедине.

— Почему? Чтобы твоя дорогая доченька не услышала о себе мнение отца? Чтобы не знала, что она сломала ему жизнь?

— Не моя, а наша дочь, Чарльз.

Муж всплеснул руками.

— Ничего подобного не произошло бы, если бы ты отдала детей в частную школу. Так нет же! Вбила себе в голову, что ее детям нужна нормальная жизнь.

Джесс с трудом проглотила комок в горле.

— Может, для тебя она и нормальная, моя милая, а для меня нет! Я воспитан несколько иначе, — продолжал он кричать.

«О Господи! — подумала Джесс. — Только бы он не сказал ничего о моем ребенке!» Она никогда не рассказывала детям о своей дочери, о Ларчвуд-Холле. Чарльз не разрешал…

— Чарльз… — попыталась она что-то сказать, но слова застряли в горле.

Он сжал кулаки, на висках вздулись вены.

— Завтра этот вопрос должен быть улажен! — ледяным юном проговорил он.

Точь-в-точь как когда-то отец Джесс, таким же полным холодного безразличия голосом. «Интересно, позволил бы себе отец разговаривать со мной в таком тоне, если бы была жива мама? — подумала Джесс. — Может, тогда все сложилось бы по-другому?» Она крепко прижала к себе дочку.

— Я хочу, чтобы ты обо всем позаботилась, и побыстрее. Слышать об этом больше не желаю! Ясно? — категорически заявил муж.

Он повернулся и направился к двери.

— Нет! — бросила Джесс ему вслед.

Чарльз обернулся.

Джесс продолжала гладить Мауру по голове, словно черпая в дочери силу.

— Она хочет оставить ребенка и оставит его.

Не отвечая, Чарльз выбежал из комнаты.

«Черт бы тебя побрал! — чуть не вырвалось у Джесс. — Черт бы тебя побрал за то, что ты ведешь себя, как когда-то мой отец». Она закрыла глаза и, успокаивая, принялась медленно покачивать свою дочь.

— Все будет хорошо, дорогая, вот увидишь, все будет хорошо.

— Ой, мамочка, — всхлипнула та. — А может, папа прав?

У него друзья, работа…

— Шш… — прошептала Джесс. — Меньше всего нужно бояться мнения людей. Поступай, как тебе подсказывает сердце, чтобы было хорошо тебе и твоему ребенку.

— Прости меня, мамочка.

Джесс обняла Мауру за плечи.

— Крошка моя, ты в самом деле хочешь этого ребенка?

Ты хорошо подумала? Все взвесила?

— Да, мамочка. Я же тебе говорила. Мы с Майклом хотим растить этого ребенка вместе, а когда станем совершеннолетними, пожениться.

Джесс еще крепче прижала дочку к себе, вспомнив себя с Ричардом:, хотели, уехать в другой город, пожениться и жить вместе с ребенком.

Но у отца были другие планы.

— Я, конечно, не жду, что отец устроит настоящую свадьбу, — продолжала между тем Маура.

Свадьба… Ее устроил для них с Чарльзом отец в самом шикарном ресторане. Все было как в сказке. Даже «Нью-Йорк тайме» посвятила ей половину полосы. Ведь никто не догадывался о скандальном прошлом двадцатилетней невесты. Никто, кроме отца, из которого и клешами ничего не вытянешь, кроме Ричарда и его родителей, которые куда-то уехали, кроме Чарльза, который соглашался жениться при условии, что никогда больше не услышит об этой истории, кроме мисс Тейлор и девочек из Ларчвуд-Холла…

Джесс еще раз погладила дочку. Нет! Никто не заставит Мауру пережить тот ад, сквозь который прошла она сама!

Никто не посмеет отнять у нее ребенка!

Послышался робкий стук в дверь. Она тихонько приоткрылась. На пороге в мятых пижамах стояли Чак и Тревис.

— Мам, — начал Чак. — Что происходит? Почему папа так кричал?

Джесс взглянула на сыновей. Чаку было семнадцать, Тревису — тринадцать. Чак — вылитый отец: белокурый, высокий, очень серьезный, а Тревис — душа семьи: жизнерадостный, рыжеволосый, весь в веснушках и с такой ослепительной улыбкой, что с его появлением сразу становилось светлее. Но сейчас Тревис не улыбался. У обоих лица были мрачными.

— Все в порядке, мальчики, идите спать. Просто папа рассердился на Мауру.

— А за что? — спросил Тревис.

— Позже об этом поговорим, — сказала Джесс. — Ничего особенного. А теперь марш в постель!

— Нет, все-таки, что она натворила? — не отставал Тревис.

— Замолчи! — оборвал его Чак и дернул брата за рыжие кудряшки. — Ты же слышал, что сказала мама, пошли спать.

Мальчики скрылись за дверью. Джесс почувствовала усталость, но она понимала, что это только начало. Таких ночей будет еще множество. Надо привыкать.

— Нужно им сказать, — предложила Маура. — Все равно скоро узнают.

Джесс медленно покачала головой.

— Только не сейчас, когда все так расстроены.

Маура поцеловала мать в щеку.

— Спасибо, мамочка. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, дорогая. А теперь постарайся заснуть.

Она поцеловала дочь и поднялась с постели.

— Мамочка!

— Что, дорогая?

— Ты поговоришь с папой еще раз?

Джесс вздохнула. Два серьезных разговора в течение одного вечера — это слишком обременительно для нее.

— Думаю, лучше отложить на завтра.

— Спокойной ночи, мамочка.

— Спокойной ночи, доченька.

Джесс выключила свет, вышла в холл и направилась в спальню.

Он стоял перед зеркалом уже одетый и сушил волосы феном.

— Куда ты собрался? — поинтересовалась Джесс.

— В клуб, — бросил он и, выключив фен, швырнул его на туалетный столик.

— В половине двенадцатого ночи?

— Бар работает до двух.

Не глядя на нее, Чарльз пошел к двери.

— Чарльз…

Дверь захлопнулась.

Джесс осталась одна. Она прислушалась к звукам, доносившимся с улицы. Вот Чарльз завел свой «БМВ», выехал из гаража, включил первую скорость и покатил по длинной окружной подъездной аллее — по шелковым обоям комнаты пробежал свет от фар. За совместно прожитые годы Чарльз никогда не оставлял ее одну. Нельзя сказать, что они никогда не ссорились, бывало всякое, но правым всегда оказывался он. Джесс старалась не спорить с ним — так было спокойнее.

Но сейчас будет по-другому. Будет так, как захотят они с Маурой. Она не допустит, чтобы Чарльз исковеркал жизнь дочери, как сделал когда-то ее отец. Ей пришлось отказаться от своего ребенка в угоду обществу.

Джесс сняла влажный халат и надела пижаму из тонкой шерсти.

Что случилось, почему мир переменился? Почему раньше считалось недопустимым незамужней девушке самой воспитывать своего ребенка, а теперь — пожалуйста?

Джесс вышла из спальни и направилась в комнату, где обычно занималась шитьем. Когда ей хотелось побыть одной, она приходила сюда. Здесь нервы успокаивались, напряжение спадало. В этом маленьком мирке, в тихой гавани она чувствовала себя в безопасности.

Она огляделась, ощущая царившую вокруг тишину.

Именно здесь, в этой комнатке, Джесс придумывала самые немыслимые модели одежды, чехлы для мебели, шторы, и все из самой шикарной ткани. Чарльз относился предвзято к ее увлечению и неоднократно замечал, что она сэкономила бы кучу денег, если бы пользовалась готовыми вещами. «Твое маленькое хобби стоит нам целого состояния», — часто повторял он. Но для Джесс это было не «маленькое хобби», а способ самовыражения, потребность чувствовать себя полезной. Однако в последнее время она стала замечать, что приходит сюда не шить, а поразмыслить над своей жизнью, над своим замужеством.

Джесс закрыла за собой дверь. В комнате стоял слабый запах портновского мела и резины. Она села в кресло и заплакала. Ее не покидали мысли о Мауре, а теперь к ним примешивались думы о другом ребенке — ее первенце.

Джесс встала и направилась к стенному шкафу с определенной целью. Она открыла дверцу и не спеша стала вынимать тщательно свернутые куски материи: гладкую черную шерсть, из которой она шила Мауре костюм для верховой езды, мятую хлопчатобумажную ткань (что-то мастерила Тревису для школьной театральной, постановки) и остатки легчайшего шелка нежного персикового цвета, из которого она сшила себе платье для коктейля перед поездкой в Мадрид прошлой весной. Под материей лежали с аккуратными надписями коробки с нитками, ножницами, разнообразным кружевом и тесьмой для отделки. Джесс была женщиной аккуратной до педантизма и отлично знала, что нужный ей предмет спрятан в самом укромном уголке, подальше от любопытных глаз.

Это была небольшая коричневая коробка из-под обуви с заклеенной скотчем крышкой. Нагнувшись, Джесс вытащила ее, потом, усевшись на пол, положила на колени и несколько секунд сидела не шелохнувшись.

Она не открывала ее почти двадцать пять лет, но не могла заставить себя выбросить хранившиеся в ней вещи.

Теперь пришло время просмотреть их и решить — то ли выбросить, то ли…

Джесс поставила коробку на пол и пошла за длинными серебряными ножницами, которые навеяли воспоминания о том времени, когда ее действия, совершенные этими ножницами, изменили жизни многих людей. Внезапно Джесс поняла: если она сейчас откроет коробку, то не просто вспомнит былое, а вскроет старые, зарубцевавшиеся временем раны, выпустит на волю прошлое.

Она вернулась к коробке и принялась решительно разрезать пожелтевшую от времени клейкую ленту, но вдруг остановилась. Чарльз… Он никогда не простит ей этого.

Маура, сыновья… А если они ее возненавидят? Джесс тряхнула головой. Пусть! Настало время думать не о детях, а о себе, о своей старшей дочери. Уверенной рукой Джесс разрезала бумагу и окунулась в прошлое.

На секунду мучительно сжалось сердце и все внутри похолодело. Джесс провела рукой по вещам, которые лежали сверху, и медленно, одну за другой принялась их вынимать. В коробке лежали годами: календарь, год 1968; числа с апреля по ноябрь специально зачеркнуты черным фломастером; последняя дата — 27 ноября; квадратная коробка с канцелярскими принадлежностями, наполовину пустая; блокнот. Джесс вспомнила, что листы его когда-то пахли духами; новый розовый кожаный ошейник, украшенный фальшивыми бриллиантами; корешок железнодорожного билета Нью-Йорк — Нью-Хейвен; обратный билет — Файерфилд — Нью-Йорк-Сити; Библия. Джесс коснулась шероховатой обложки, открыла книгу и взглянула на папирусную бумагу форзаца, на которой было написано:

«Книга Ричарда Брайанта». У нее было много его вещей: старые фотографии, карточки, письма, но все это было уничтожено, дабы не напоминало о былом. Все, за исключением Библии. Рука не поднялась выбросить ее.

В этой же коробке лежали пожелтевшие газетные вырезки некролог: «Леонард Стивенс, работник крупной бостонской строительной фирмы, оставил вдовой жену Стер и падчерицу».

Джесс поспешно положила на место газетные вырезки и вытащила поделку, которую когда-то купила к Рождеству, — головку Санта-Клауса, сшитую из красного атласа, с белой пушистой бородой и в зеленой бархатной шапочке.

Она смотрела на незатейливую игрушку до тех пор, пока не почувствовала слезы на щеках. Тогда она поставила головку на стол и взяла последнюю вещицу.

Ею оказался пластиковый браслет, на котором было написано: «Джессика Бейтс. 28 ноября 1968 г. Комната 203.

Родильное отделение». Она осторожно взяла его в руки, словно боясь, что он рассыплется, потом обвела пальцем каждую буковку, вспоминая, какое одиночество и стыд она испытала тогда. Словно наяву Джесс услышала пронзительный крик новорожденного, зовущего свою мать, которая никогда не придет.

Дрожащими руками Джесс положила браслет на стол и взглянула на лежащие перед ней вещи. Не много, но, оказывается, достаточно, чтобы в корне изменить мир, в котором она жила до сих пор. Джесс принялась складывать вещи обратно в коробку. Все, за исключением красной поделки из атласа-. Ее можно не прятать. Никому и в голову не придет, откуда она взялась.

Джесс спрятала коробку обратно в шкаф, потом положила туда материю и швейные принадлежности. «Нужно все обстоятельно обдумать, прежде чем начать действовать», — решила она.

Держа в руках рождественскую поделку, она спустилась вниз, на кухню. В доме было темно, но сегодня темнота ее не пугала. Она включила электрический чайник, и когда вода закипела, заварила себе черного ароматного чая.

Пока он настаивался, Джесс взяла в холодильнике молоко.

Она увидела на коробке сбоку надпись «Вы видели этого ребенка?» и замерла. Забыв про поделку, которая тут же упала на пол, Джесс стала разглядывать плохонькую, нечеткую фотографию пропавшей маленькой девочки. «Нет, — подумала она. — Я никогда не видела этого ребенка, как и свою дочку, которую родила много лет назад и которая теперь уже взрослая». Джесс еще раз взглянула на фотографию и задумалась. Интересно, какая она, ее дочка? Такая же хрупкая, как и она, с маленьким продолговатым лицом и бледно-голубыми глазами? А может, похожа на Ричарда?

Но лицо его Джесс никак не могла вспомнить. Как сложилась ее жизнь? Счастлива ли она? Кого любит? Кем любима?

Джесс подумала о Ларчвуд-Холле, вспомнила остальных: Сьюзен, Пи Джей, Джинни. Где они сейчас? Что с ними стало? Думают ли они когда-нибудь о своих детях?

Джесс перевела взгляд на фотографию пропавшей девочки, и где-то глубоко-глубоко всколыхнулась знакомая тоска и сильное желание найти своего ребенка…

Джесс была в постели до тех пор, пока дети не ушли в школу. «Ну наконец-то!» — подумала она. Чарльз вернулся домой около трех часов ночи. Она услышала, как хлопнула входная дверь, но не встала. В семь часов утра он проснулся, принял душ и уехал на работу. И в этот раз Джесс притворилась спящей. Сейчас ей нужны были только время и тишина. Теперь, когда и то и другое у нее есть, необходимо было воспользоваться моментом.

Джесс быстренько встала, выпила кофе и полстакана сока. Потом натянула бежевые полотняные брюки, шелковую кофточку и сунула ноги в лакированные туфли из змеиной кожи, которые купила в Рио-де-Жанейро в поездке с мужем. Ох уж эти деловые поездки! Она их терпеть не могла, но ни разу не отказалась. Послушная жена… Хотя предпочла бы остаться дома, помочь детям делать уроки, сшить что-нибудь новенькое для Мауры. Маура… Надевая изящные часики и застегивая на них браслет, Джесс подумала, будет ли Чарльз разводиться с ней из-за Мауры или — что более вероятно — из-за того, что Джесс надумала сделать.

Неужели чувство унижения возьмет верх над любовью к детям, чувством долга, наконец, к своей жене? Неужели его не остановит даже боязнь лишиться всего нажитого за годы совместной жизни? Нажитого, впрочем, на ее деньги.

Джесс на секунду закрыла глаза, но тут же открыла их, стянула свои вьющиеся светлые волосы в тугой пучок. Об этом можно поразмыслить позже, не сейчас.

Джесс спустилась в кабинет, нашла на полке телефонный справочник, но города Вествуд, где когда-то находился Ларчвуд-Холл, не обнаружила. Вот незадача! Схватив телефонную трубку, набрала справочную. Раздался скрипучий безразличный голос.

— Алло.

— Пожалуйста, номер Ларчвуд-Холла в Вествуде.

Джесс с удивлением услышала свой спокойный четкий голос. Можно подумать, спрашивает телефон своей давней приятельницы.

— Номера Ларчвуд-Холла у меня нет, — ответила телефонистка.

— Что? — дрогнувшим голосом переспросила Джесс.

— У меня есть только телефоны Ларчвуд-Арнольда и Ларчвуд-Джорджа из Файерфилда.

— Извините… — растерянно пробормотала Джесс.

Она сразу почувствовала слабость, растерянность. Похоже, затея ее провалилась.

— Подождите, — послышалось в трубке. — У меня есть номер телефона Ларчвуд-Ритрита. Может, его дать?

Ларчвуд-Ритрит… Что ж, стоит попробовать.

— Давайте.

Быстро записав номер, Джесс повесила трубку, но тут же, пока не передумала, схватила ее.

— Ларчвуд.

Ответил мужской голос. Джесс внезапно поняла, что не знает, о чем говорить.

— Алло! Вас слушают!

Джесс с силой вцепилась в телефонный шнур.

— Алло… — едва выдохнула она.

Мужчина помолчал, ожидая, что Джесс скажет, но, не дождавшись, спросил:

— Чем могу служить?

Джесс перевела дух.

— Не могли бы вы сказать, как назывался раньше Ларчвуд-Ритрит? Ларчвуд-Холлом?

— Не знаю, я здесь работаю всего полгода.

— Понятно… — В голосе Джесс послышалось разочарование.

— А кто вам нужен?

— Кто-нибудь, кто давно работает здесь.

— Тогда, может. Попа позвать? Он здесь уже сто лет.

Джесс не поверила своим ушам:

— Вы имеете в виду Попа Хайнса?

— Ну да.

Джесс с трудом перевела дыхание.

— Неужели он еще здесь?

— Ага! Забавный старикашка. Подождите, сейчас я его позову.

Послышался стук — мужчина положил трубку. «Интересно, куда? — подумала Джесс. — Может, на тот самый стол, который стоял когда-то в комнате мисс Тейлор?»

Сердце ее забилось чаще. Она живо представила себе комнату, какой та была в 1968 году: книжные шкафы, стол из красного дерева, кожаные кресла, едва ощутимый аромат лаванды — любимых духов мисс Тейлор, пробивающийся сквозь застарелый запах табака. Она вспомнила о Попе Хайнсе, стороже-негре, и его жене — женщине, при одном взгляде на которую Джесс охватывал страх.

— Алло!

Господи, это он!

— Поп? — дрогнувшим голосом спросила Джесс.

— Это я.

Она представила себе его ослепительную улыбку — зубы на фоне черной кожи казались белоснежными. Вспомнилось, каким он был добрым, чутким, отзывчивым.

— Поп, — повторила она, и сердце замерло в груди, но голова работала поразительно четко. — Это Джессика Бейтс.

Уверена, вы не помните меня. Я жила здесь когда-то, но это было очень давно.

— Мисс Джесс? Я вас отлично помню. Как поживаете?

И по какому поводу вы звоните?

Джесс расхохоталась.

— Пытаюсь разыскать мисс Тейлор.

— Она давно на пенсии, мисс Джесс, и живет в Кейп-Код со своей сестрой.

— В Кейп-Код?

— Ну да, в городке Фэлмаут. Я каждое Рождество получаю от нее открытку.

— А как поживает миссис Хайнс, Поп?

Наступила напряженная тишина.

— Умерла лет одиннадцать назад…

— Мне очень жаль. Поп…

Джесс и в самом деле было жаль ее. Несмотря на грубый и сварливый характер миссис Хайнс, Поп обожал ее.

— Я не знал, куда податься после ее смерти, и решил остаться здесь. Но, доложу я вам, мисс Джесс, сейчас у нас здесь совсем по-другому, не то что в былые времена.

— А что в Ларчвуде сейчас? Приют?

— Хм… Раньше-то с вами, с молодыми девочками, и проблем никаких не было. А теперь… — Он помолчал. — Теперь здесь приют для наркоманов.

Покрутив в руках телефонный шнур, Джесс почему-то подумала о Мауре.

— Что ж, — промолвила она. — Времена меняются.

— Это уж точно.

— Поп, а у тебя есть номер телефона или адрес мисс Тейлор?

— В записной книжке записан адрес. Если подождете, поднимусь к себе и посмотрю.

— Обязательно подожду, Поп.

Поп отсутствовал так долго, что, казалось, никогда не вернется. Джесс взглянула на часы. Десять минут десятого.

Интересно, сколько нужно времени, чтобы добраться до Кейпа? Три часа? Четыре? Успеет ли она съездить туда и обратно до возвращения детей из школы? Сердце радостно забилось. Когда она чувствовала себя так легко, свободно, непринужденно, словно горы готова свернуть? И не припомнить! Прошло, казалось, сто лет. А может, так и должно быть? Может, для совершения поступка, о котором она постоянно думала, нужно время, и немалое…

Наконец старик снова взял трубку.

— Нашел. А скажите-ка мне, мисс Джесс, вы и вправду собираетесь приехать сюда?

Джесс рассмеялась.

— Очень может быть.

— Я очень хотел бы вас повидать, — внезапно охрипшим голосом проговорил Поп и, откашлявшись, спросил:

— Ну что, готовы писать?

По дороге Джесс изменила свой план. Причина? Она и сама не знала. Может, оттого, что после разговора с Попом воспоминания о Ларчвуд-Холле и ребенке, от которого отказалась, лавиной нахлынули на нее, а может, потому, что немного испугалась своего предприятия. Где-то между Нью-Хейвеном и Фол-Ривер Джесс решила, что одной ей с этим не справиться. Нужно постараться найти девочек, с которыми она жила когда-то в Ларчвуд-Холле, — Сьюзен, Пи Джей и Джинни. Кто знает, может, в течение этих лет они тоже о многом передумали и тоже захотят отыскать своих детей, отданных на воспитание чужим людям? Но сначала нужно повидаться с мисс Тейлор.

Ее небольшой домик, крытый гонтом, найти было несложно. Он стоял у самой дороги за белым плетеным забором, по которому взбиралось вверх какое-то вьющееся растение с премиленькими розовыми цветочками. Джесс поставила свой «ягуар» на узкой подъездной дорожке и, перекинув через плечо спортивную сумку, с бьющимся сердцем, как у первоклассницы, впервые отправляющейся в школу, зашагала к дому. Дверь открыла незнакомая пожилая женщина.

— Я ищу Франсис Тейлор, — деловым тоном проговорила Джесс и, видя, что женщина с сомнением смотрит на нее, добавила:

— Я ее старая знакомая.

Та повернулась и крикнула в глубину коридора:

— Мэри Франсис!

После чего перевела взгляд на Джесс и, нахмурившись, ворчливым голосом проговорила:

— Последние теплые денечки, похоже, стоят. Погода шепчет.

Джесс, ничего не придумав в ответ, просто улыбнулась.

— Когда курортники уезжают, воздух становится чище, — прибавила суровая дама.

Джесс, услышав приближающиеся шаги, поспешно кивнула. И вот она, мисс Тейлор, уже стоит на пороге.

Постарела, конечно, спина уже не такая прямая, да и в талии чуть располнела. Волосы, убеленные сединами, морщинистое лицо… Но тонкие губы, как и в былые времена, накрашены ярко-красной помадой. Джесс ни секунды не сомневалась, что, подойдя к ней ближе, сразу же почувствует аромат лаванды, смешанный с запахом табака.

— Мисс Тейлор, вы помните меня? Я — Джессика Бейтс.

Хмурая дама, стоящая рядом с мисс Тейлор, продолжала неодобрительно поглядывать на Джесс. Мисс Тейлор несколько раз моргнула.

— Джессика Бейтс… — ясным голосом, никак не вязавшимся с ее преклонным возрастом, произнесла она. — Из Ларчвуд-Холла?

Джесс кивнула, слезы навернулись у нее на глаза. Эта женщина была всегда добра к ней, так же как и ко всем остальным девушкам.

Откинув маленький крючок, мисс Тейлор распахнула дверь.

— Входи, Джесс, — пригласила она и, секунду поколебавшись, протянула руки.

Джесс не мешкая бросилась к ней в объятия. Она не ошиблась: был все тот же знакомый домашний запах. Слезы покатились у нее по щекам.

— Как я рада видеть вас, мисс Тейлор, — всхлипывая, проговорила она.

— А я, честное слово, и не подозревала, что когда-нибудь снова встречусь с тобой или еще с кем-нибудь из девочек, — прошептала пожилая женщина, ласково поглаживая Джесс по спине, успокаивая, как делала это много лет назад.

Джесс охватило знакомое чувство: ее не дадут в обиду, — .

«Да, — подумала она. — Я не ошиблась. Действительно настало время…»

Медленно высвободившись из объятий, она взглянула в поблекшие глаза мисс Тейлор, наполненные слезами.

— Это я, — тихо сказала она. — Это в самом деле я. А вы, мисс Тейлор, выглядите великолепно.

— Да будет тебе! — махнула рукой пожилая женщина. — Вот ты, моя дорогая… — Она окинула Джесс внимательным взглядом и улыбнулась. — Ты превратилась в очаровательную молодую женщину.

— Молодую? — рассмеялась Джесс. — Что вы, мисс Тейлор, да мне уже сорок один год!

— Вот я и говорю, какие твои годы. — Она снова улыбнулась и, потрепав Джесс по щеке, повернулась к сестре. — Приготовь-ка нам чаю, Лоретта. У меня такое ощущение, что мисс Бейтс приехала сюда не на пять минут.

Мисс Тейлор провела Джесс в небольшую гостиную со старой мебелью, где в беспорядке валялись газеты и витал легкий запах плесени и табака.

— Простите, что нагрянула к вам внезапно… — начала было Джесс, но мисс Тейлор отмахнулась:

— Ничего. Это ты прости за беспорядок.

Из гостиной они вышли на уютную веранду, и мисс Тейлор крикнула сестре:

— Лоретта, мы будем пить чай на свежем воздухе!

Она усадила Джесс на простой деревянный стул, сама села напротив и достала из кармана домашнего платья начатую пачку сигарет без фильтра.

— Врач считает, что пора бросать курить. Да что они понимают, эти доктора! В будущем году мне исполнится семьдесят три, и отказ от курения тут же сведет меня в могилу.

Дрожащей рукой мисс Тейлор зажгла спичку и прикурила.

— Итак, моя дорогая, — начала она, выпустив изо рта струю голубоватого дыма, — расскажи-ка мне, как ты живешь. Замужем или нет? Есть ли у тебя дети? Встречалась ли когда-нибудь с остальными девочками?

Джесс улыбнулась и вкратце поведала мисс Тейлор о своей замужней жизни за прошедшие годы.

— А как твой отец? Насколько я помню, это он привез тебя в Ларчвуд-Холл?

Джесс удивилась ее памяти.

— Да. Он умер десять лет назад.

Мисс Тейлор кивнула.

— Он простил тебя?

— С трудом.

Пожилая женщина покачала головой.

— Да, тяжело тебе тогда пришлось… Сначала потерять мать, потом попасть в такую переделку…

Положив руки на колени, Джесс покрутила свое кольцо с изумрудом. Не затем она приехала сюда, чтобы поговорить о родителях. Зачем зря расстраиваться. Все это отвлекает от цели визита.

— У меня все хорошо, мисс Тейлор, правда. Замечательная семья…

Она улыбнулась, но, вспомнив о Чарльзе, почувствовала внутри холодок.

Лоретта подала чай на веранду. Поставив чайные приборы на столик, строгая дама выпрямилась, показывая всем своим видом, что уходить не собирается.

— Спасибо, — поблагодарила мисс Тейлор сестру. — А теперь… — она подмигнула Джесс, — мы хотели бы побыть вдвоем, если не возражаешь.

— Пойду прогуляюсь, — проворчала Лоретта и исчезла.

— Ох уж эта сестрица! — рассмеялась мисс Тейлор. — Конечно, я ей благодарна, что после закрытия Ларчвуда она позволила мне переехать к ней, но… — она поцокала языком, — иногда, поверь, я об этом сожалею.

— У вас здесь так уютно, — заметила Джесс, отпивая глоток чая.

Мисс Тейлор кивнула.

— Это верно. Однако мы обе знаем, что ты приехала сюда не затем, чтобы полюбоваться моим жильем. Итак, признавайся, моя милая, что ты задумала?

Джесс поставила чашку на шаткий столик, вспомнив, что мисс Тейлор никогда не любила ходить вокруг да около. Набрав побольше воздуха, она выдохнула:

— Я решила найти своего ребенка.

Женщина снова кивнула, ожидая продолжения.

— И остальных девочек тоже хочу на это подбить. Может, устроим что-то вроде вечера встречи. Соберемся вместе с нашими детьми в первый раз…

Мисс Тейлор удивленно вскинула брови.

— Ты хочешь собрать всех вместе? Зачем?

Джесс улыбнулась.

— Мисс Тейлор, мы столько пережили вместе, так поддерживали друг друга… по крайней мере в конце наших испытаний. Поэтому я считаю, что нам опять нужно быть всем вместе.

— Если этого захотят остальные.

Джесс глянула в окно. Посреди лужайки уселась чайка.

В клюве она держала ракушку, из которой пыталась достать лакомый кусочек.

— Да, — сказала она, — конечно. — И вновь взглянула на мисс Тейлор. — Как вы думаете, с юридической точки зрения мы имеем на это право?

Мисс Тейлор глубоко затянулась, помешала ложечкой чай в фарфоровой чашечке и постучала по ней длинным ногтем.

— Сейчас в газетах постоянно пишут о поисках родителями своих детей, отданных когда-то на воспитание чужим людям, — поведала она.

Джесс отметила про себя, что мисс Тейлор не ответила на вопрос о правах. «Интересно почему?» — подумала она, но спрашивать не стала, а вместо этого сказала:

— Вы правы, публикаций на эту тему очень много, но не они являются причиной моего решения.

Мисс Тейлор не спеша сделала глоток и внимательно взглянула на Джесс.

— А ты знаешь, что возникнет масса проблем, которым лучше бы не быть?

Джесс поставила чашку на стол и снова покрутила кольцо.

— Что бы ни случилось, мисс Тейлор, я позабочусь о том, чтобы ни у кого не было неприятностей, и у вас тоже.

— А твоя семья? Друзья? Те, кого ты любишь, знают о твоей затее?

Джесс посмотрела на плетеный коврик, лежавший на выкрашенном серой краской полу.

— Нет, никто ничего не» знает. Сейчас многое изменилось, и я считаю, что пришла пора узнать о моей тайне.

Пожилая женщина вздохнула.

— Это верно.

Несколько секунд они молчали. Джесс подумала о Мауре. «Лучше или хуже для нее, что мир стал другим? Кто знает… Очень важно, что он изменился». То, что в 1968 году было главным, сейчас кажется смешным и нелепым.

Лишь одно осталось прежним — мнение общества. Раньше оно запрещало молодым женщинам оставлять у себя внебрачных детей, а теперь приветствует это.

— Вы поможете мне? — спросила Джесс.

— Я не в восторге от этой идеи.

— Но почему?

Мисс Тейлор наклонилась к ней.

— Джесс, и тебе, и остальным девушкам когда-то пришлось несладко. И мне не хотелось бы, чтобы вам снова стало больно.

— В жизни довольно часто приходится испытывать это чувство, мисс Тейлор.

Почему-то перед Джесс возник образ ее матери — хрупкой, нежной, спокойной женщины.

— Зачем же самой осложнять жизнь? А потом, ты подумала об этих детях? Каково придется им? Знаешь, у них ведь тоже есть права, как и у приемных родителей.

У Джесс затекла шея, она легонько помассировала ее рукой.

— Им будет предоставлено право выбора. Они могут прийти, а могут не приходить, остаться дома.

Мисс Тейлор ласково потрепала Джесс.

— Прошу тебя, дорогая, постарайся понять. Это в кино все легко и просто, а в жизни сложно и запутанно.

Джесс порывисто вскочила.

— Я приехала к вам, мисс Тейлор, за помощью, а не за бесплатными советами.

Она подошла к окну, продолжая наблюдать за чайкой.

К ней подлетели подружки: должно быть, она нашла действительно лакомый кусочек.

— Я хочу отыскать дочку по многим причинам. Вам не приходила мысль, что у нее может возникнуть желание познакомиться со своей матерью? Такую возможность тоже нельзя исключать. Наконец, возможно, и другие девушки тоже хотят отыскать своих детей. — Повернувшись на каблуках, она решительно взглянула на мисс Тейлор. — Не нужно говорить мне о чьих-то правах! А как насчет моих прав, прав Сьюзен, Ни Джей и Джинни? О них кто-нибудь думал, когда нас заставляли подписывать отказные бумаги?

Мисс Тейлор покачала головой.

— Никто вас не заставлял ничего подписывать.

Джесс расхохоталась.

— И это говорите мне вы? Вы знаете, что у нас не было выбора.

Мисс Тейлор потерла глаза.

— Я просто не хочу, чтобы кому-то было больно.

— Я тоже. Я хочу счастья для нас и наших детей. — Она опять села. — Ах, мисс Тейлор! Я прекрасно понимаю, что слащавого хэппи-энда быть не может. Но если хоть одна из нас наконец-то познакомится со своим ребенком… Может, стоит попробовать? Если хоть у одной из нас появится шанс забыть свое прошлое…

— Только при поддержке остальных.

Джесс выпрямилась.

— Я с вами согласна.

— Даже в отношении Джинни?

Джесс пожала плечами.

— А что Джинни? Может быть, просто мы сами убедили себя, что она не способна на нормальные человеческие чувства. Вот и дадим ей сейчас право выбора. — Последние слова Джесс выделила голосом и добавила:

— Которого у нас никогда не было.

Сложив руки домиком, мисс Тейлор заметила:

— Сдается мне, ты как раз и отбираешь у них это право.

— Почему?

— Если ты считаешь, что должна отыскать своего ребенка, это дело твое, но навязывать его остальным…

— Их никто не заставляет приезжать.

— А если вместо них приедут их дети? Как ты себе это представляешь?

Джесс помолчала.

— Я только хочу предоставить всем равные возможности. А там кто знает? — Она пожала плечами. — Может быть, никто и не приедет — ни девочки, ни наши дети.

— Как ты собираешься все это осуществить? — спросила мисс Тейлор.

Джесс почувствовала, как от этих слов ей стало легче.

Может, мисс Тейлор и в самом деле поможет ей? Усевшись поудобнее, она наклонилась вперед.

— Думаю, сначала нужно назначить день встречи, а потом сообщить его всем девочкам.

Мисс Тейлор кивнула.

— Я, наверное, смогу разыскать для тебя их адреса.

«Слава Богу! — с облегчением вздохнула Джесс. — Она решилась мне помочь».

— А теперь самое трудное, — поспешно проговорила она. — Найти детей. Документы находятся в архиве и на руки их не выдают.

Мисс Тейлор взяла из пачки очередную сигарету.

— Значит, что бы я ни сказала, ты не изменишь своего решения?

Перед Джесс возник образ Мауры, испуганной, но решившейся на отчаянный поступок — оставить ребенка у себя, чего в свое время была лишена сама Джесс.

— Не изменю, — ответила она.

Мисс Тейлор закурила сигарету и жадно затянулась.

Кончик сигареты тут же стал красным. Затем, вынув сигарету своими желтыми от никотина пальцами изо рта, со вздохом проговорила:

— Сейчас из архива можно получить любые документы. Кроме того, к Ларчвуду это не относится.

Джесс почувствовала холод в животе.

— Что вы имеете в виду?

— Видишь ли, хоть мы и были государственным учреждением, усыновление считалось нашим частным делом. Все дела в приюте я вела по своему усмотрению. Именно потому Ларчвуд так привлекал самостоятельных людей. — Она еще раз глубоко затянулась и закашлялась. — Я сохранила фамилии и адреса приемных родителей — это все, что я могла сделать для своих девочек.

Джесс благодарно взглянула на пожилую женщину и подумала, что на земле осталось не так уж много людей, способных на бескорыстную любовь. Она коснулась руки мисс Тейлор.

— Когда начнем?

Глава вторая Среда, 15 сентября СЬЮЗЕН

Дом родителей Сьюзен располагался на Палм-Бич, не в самом живописном месте: ни прибрежные волны океана, ни песчаные пляжи не были видны. Приходилось довольствоваться лишь видом постоянно снующих шикарных яхт миллионеров, на носу которых обычно лежали загорелые молодые особы, облаченные в бикини, а по палубам прохаживались накачанные юноши с выгоревшими на солнце волосами и подзорными трубами в руках.

— Не жизнь, а сказка, — пробурчала Фрида Левин, указывая пальцем в сторону воды. — Лежишь-полеживаешь на солнышке да греешь свои молодые косточки. Ни забот тебе, ни хлопот…

— Что-то не припомню, чтобы ты когда-нибудь занималась в таком возрасте ничегонеделанием, — подхватил ее муж, срезая с гибискуса[1] желтые цветы.

— Я-то нет, — сказала Фрида, надвигая на глаза зеленый пластиковый козырек летней кепочки. — А вот наша Сьюзен…

— Ну что тебя не устраивает, мама?

Сьюзен, повернувшись в шезлонге, взглянула на мать.

Уму непостижимо! Старухе семьдесят пять лет, а она все вмешивается в ее жизнь. Давно пора прекратить!

— Не груби матери! — взорвалась Фрида.

Сьюзен, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза, наслаждаясь блаженным теплом. Слава Богу, завтра она возвращается в Вермонт.

— Разве я виновата, что желаю вам только добра! Ведь правда, Джозеф?

Отец Сьюзен, срезав еще один цветок, хмыкнул в ответ.

— А ты что творишь! Бросила своего мужа, такого замечательного человека…

— Мама, это же было сто лет назад!

— Сто, двести… Какая разница! Ведь ты ушла от него! А теперь он — глава семьи. А что есть у тебя? Чего ты добилась в жизни? Работаешь на этой дурацкой кафедре в каком-то захолустном городишке, получаешь гроши…

— Я люблю свою работу, мама. И у меня есть Марк.

— Ах, Марк! Шестнадцатилетний мальчишка, которому нет дела до твоих проблем! Ты когда-нибудь думала о том, что с ним станет? Запихнула ребенка в этот Вермонт, какую-то Богом забытую дыру!

Сьюзен хотела было сказать, что Вермонт — прекрасный город, но промолчала. Иногда брюзжание матери выводило ее из себя. Впрочем, не иногда, а всегда! Она удобнее устроилась в шезлонге, натянув поплотнее купальник. Он сильно врезался в тело, оставляя глубокие красные полоски. Ничего не поделаешь, годы… Сорок шесть уже, вот и располнела не в меру, что бросается в глаза.

— У него будет все в порядке, — буркнула она и, отвернувшись от матери, взяла с железного столика еженедельник «Палм-Бич ревю», публиковавший разные пикантные истории из жизни знати.

Фрида обычно прочитывала его полностью, сопровождая каждую строчку пространным комментарием.

Журнал раскрылся на странице с фотографией Теда Кеннеди и его очаровательной молоденькой жены. Сьюзен подумала о Джеке Кеннеди, о Бобби. Может, жизнь Теда не была бы такой суматошной, если бы тот не погиб, кто знает.

Рядом шумно вздохнула Фрида.

— Когда ты последний раз видела Лей Левин?

Когда мать хотела завладеть вниманием Сьюзен, она всегда начинала разговор о бабушке. Как правило, это срабатывало.

— Я возила к ней Марка четвертого июля, на День независимости.

— Но это же было два месяца назад!

— Не могу же я постоянно таскать мальчика по лечебницам!

— Но бабушка не в лечебнице, а в пансионате для пожилых людей. Ты могла бы и одна к ней съездить.

Мать, конечно, права. Бабушка — Сьюзен до сих пор звала ее «бабуля» — заслуживала со стороны внучки лучшего отношения.

— Она ведь живет в Нью-Йорке, мама, а я в Вермонте, в пяти часах езды.

— Но ведь она у тебя единственная бабушка. Самое малое, что ты можешь для нее сделать, навещать почаще. Я уговаривала ее поселиться с нами, во Флориде, но она отказалась. Правда, Джозеф?

Отец Сьюзен кивнул, нахмурив брови, и скрылся за углом дома с садовыми ножницами в руках.

«Вот и бабуле досталось», — подумала Сьюзен.

— Ты ведь знаешь, у нее артрит, — попыталась защитить она бабушку. — Кроме того, она не переносит жару, в Нью-Йорке у нее полно друзей.

— Если бы ты почаще навещала ее, она чувствовала бы, что у нее есть еще и семья.

Сьюзен чуть не закричала и снова бросила взгляд на фотографию Кеннеди. О какой семье может идти речь…

Фрида глянула на часы.

— Скоро обед, — проговорила она.

— Я, кажется, слышал слово «обед»?

— Иди-ка сюда, мой мальчик, — проговорила Фрида, предлагая внуку место в шезлонге рядом с собой. — Сядь рядом с бабушкой и расскажи, чем ты занимался все утро.

Сьюзен смотрела, как сын вприпрыжку пронесся по двору. Он был уже на полголовы выше ее, а она была не маленького роста. Слава Богу, не такой коротышка, как отец. И пока что не выказывает склонности к ожирению, свойственной его родителям.

— Папа звонил, — сообщил он, усевшись рядом с Фридой.

— Он был по делам в Лодердейле и сегодня вечером возвращается в Нью-Йорк, но до отъезда хочет со мной где-нибудь поужинать. Можно, мам?

Сьюзен хотела запретить, но тут вмешалась Фрида:

— Как это «где-нибудь»? Это что за новости? Если отец в городе, он будет ужинать здесь, с нами. Его ждет любимая жареная курочка, запеканка из лапши и хала. Правда, праздник будет завтра, но если уж твоя дорогая мамуля решила уехать, когда все нормальные люди сидят за столом…

— Мама…

Фрида повернулась к дочери и погрозила ей пальцем.

— Ты, конечно, можешь жить по-своему, но в моем доме все будет так, как скажу я. И хотя Лоренс Броски — твой бывший муж, для нас он всегда желанный гость. Он — отец моего внука, и мы будем отмечать праздник все вместе, как это делается в любой добропорядочной семье.

Повернувшись к Марку, она потрепала его по волосам.

— Беги, позвони ему и скажи, что мы ждем его к ужину в семь часов.

Марк умчался. Во дворик вернулся отец. Положив на землю садовые ножницы, вытер руки.

— Я слышал, Лоренс будет с нами ужинать?

— Да, наконец-то. Мы его уже целый месяц не видели, а может быть, и два.

Сьюзен вытащила занозу из-под обгрызанного ногтя. В последнюю встречу с Лоренсом они с Марком провели всего несколько минут, но и в эти минуты им не о чем было говорить. Этого времени оказалось достаточно, чтобы Сьюзен почувствовала, насколько он ей противен. С годами он располнел, стал казаться ниже ростом и еще больше облысел. Сьюзен раздражало, что сын восхищается им, мать кудахчет над ним, а отец беседует с ним о делах с самым что ни на есть благоговейным выражением на лице. Сьюзен понимала, что ее ненависть к Лоренсу объясняется очень просто — на фоне преуспевающего бывшего мужа она выглядела обыкновенной неудачницей.

— Могли бы и меня спросить, хочу ли я его здесь видеть, — упрекнула она родителей.

— Разошлась с ним ты, а не мы, — отрезала мать. — Он приложил немало усилий, чтобы предприятие твоего отца процветало и давало хороший доход. Думаешь, мы могли бы жить без помощи Лоренса?

Сьюзен молча натянула черную футболку. Возразить было нечего. Она была уверена: самое худшее, что она совершила в своей жизни, — это то, что вышла замуж за человека, выбранного ее родителями, — за Лоренса Броски, восходящего гения легкой промышленности, протеже ее отца; самое лучшее — оставила его, забрав четырехлетнего сына. Лоренс вскоре познакомился с молоденькой еврейкой, которая смотрела на него зачарованно, и женился на ней. У них родились две пухленькие девочки-коротышки, темноглазые, черноволосые и страшно капризные. Однако Марк обожал отца.

Сьюзен снова взяла журнал, делая вид, что заинтересовалась какой-то статьей. В ее жизни мужчин было мало.

Одним из них был Берт Хайден — хороший друг, пытающийся стать чем-то большим. Время от времени они спали вместе, но Сьюзен оставалась равнодушной. Он был ей безразличен.

Ее родители обожали Лоренса. Поэтому она поддалась на их уговоры, искренне считая, что наступит день, когда она полюбит его.

Сьюзен смотрела в журнал, но не видела ни строчки — она была далеко отсюда. В свое время она безропотно подчинилась родителям и вышла замуж за Лоренса, считая себя обязанной сделать это ради них. После того как рассталась с Дэвидом. Сьюзен вновь отыскала глазами фотографию Теда Кеннеди.

Интересно, как сложилась бы ее жизнь, будь Бобби Кеннеди жив?

Была бы она счастлива? Неужели пуля наемного убийцы-одиночки искорежила и ее жизнь? Сьюзен перевела взгляд на землю. И дня не проходило, чтобы она не вспоминала о Дэвиде, о том, что было между ними, о том, от чего она так опрометчиво отказалась. Тед Кеннеди был молод в 1968 году. Талантливый, многообещающий… Они с Дэвидом тоже были молоды и полны надежд…

Сьюзен захлопнула журнал.

— Пойду в дом. — заявила она. — Хватит жариться на солнце, и так морщин полно.

— На обед у нас жареная печенка, — заметила Фрида, вытянув загорелые ноги с великолепным педикюром, — поможет настроиться на праздничный лад.

— Я не хочу есть, — бросила Сьюзен, поднимаясь с шезлонга.

Предстоящая встреча с Лоренсом всегда лишала ее аппетита.

— Лучший год для возобновления трудовых договоров трудно придумать, — хвастливо заявил Лоренс.

Обмакнув в мед огромный кусок халы, он принялся с жадностью ее жевать.

Сьюзен судорожно сжала бокал. «Господи, — взмолилась она, — дай мне силы пережить этот вечер и не убить его!»

— А почему, пап? — поинтересовался Марк.

— Спад производства, люди боятся потерять работу. — Он потянулся через весь стол к блюду с цыплятами. — Согласны на любые условия.

Отец рассказал Сьюзен о переговорах, закончившихся в прошлом месяце, а на вопрос о результатах обронил: «Успешно». Хвастовство мужа позволяло думать, что завершились они не просто успешно, но с большой выгодой для него.

Пристально вглядываясь в своего бывшего мужа, Сьюзен спросила:

— На что они согласились?

Сидевший на другом конце стола Джозеф откашлялся и жизнерадостно проговорил:

— Да что мы все о делах да о делах…

— Но мне это интересно, папа, — сказала Сьюзен, не сводя глаз с Лоренса. — В будущем завод перейдет к моему сыну.

— Да, правда, папа, — поддержал ее Марк. — Просвети нас.

Лоренс пристально посмотрел на отца. «Понятно, — подумала Сьюзен. — Видимо, получил огромную прибыль.

Так что оба знают мою реакцию».

— Они согласились на двухпроцентное повышение в год в течение трех лет, — ответил Лоренс.

— Необыкновенная щедрость… — поддела Сьюзен.

— Уволили мы всего лишь тысячу пятьсот рабочих, а могли бы больше.

— Но ведь людям нужно как-то жить, покупать каждый год одежду, а зимняя одежда стоит довольно дорого.

— Не переводи разговор на тему о безработице и бездомных, Сьюзен, — одернул ее Лоренс. — Я уверен, если бы спад производства произошел по моей вине, ты была бы просто счастлива.

Фрида кашлянула.

Джозеф поспешно отхлебнул вина.

Сьюзен спокойно притопнула ногой по холодному, выложенному плиткой полу.

— Послушай, — продолжал между тем Лоренс. — Мы же понятия не имеем, что нас всех ждет. Пока в Белом доме сидит твой приятель Клинтон, может случиться непредсказуемое.

— Билл Клинтон не мой приятель, а наш президент.

Лоренс фыркнул.

Сьюзен смотрела немигающим взглядом на розовое вино в своем бокале.

— А как насчет страховки для тех счастливчиков, которых ты не уволил?

— Они ее получают.

— А какие еще у них привилегии?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, например, разрешаешь ли ты им работать по совместительству? В некоторых штатах закон о совместительстве уже принят. Любая фирма, в которой задействовано больше минимального числа работающих, обязана предоставить им эту возможность по первому требованию.

— Нью-Йоркцам нет нужды подрабатывать, — проворчал Лоренс. — Им хватает и тех денег, что я плачу. Таких жмотов еще поискать!

Сьюзен начала нервничать.

— А как насчет медицинской страховки?

Лоренс язвительно усмехнулся.

— Здесь нам пришлось немного откорректировать.

— И кто же выиграл от этой корректировки?

— Все.

Фрида, побарабанив пальцами по столу, решила внести в разговор свою лепту:

— Я в этом и не сомневалась, Лоренс.

— Каким же образом? — не отставала Сьюзен.

Ей очень хотелось узнать, от чего пришлось отказаться рабочим, чтобы сохранить свою нудную, тяжелую работу.

— Они согласились оплатить половину страховки.

У Сьюзен возникло непреодолимое желание запустить в него бокал с вином.

— Половину? Ты заставил их оплачивать половину страховки?!

Лоренс пожал плечами.

— Медицинское страхование очень дорого. Пока в стране не будет решен вопрос о здравоохранении, каждый должен платить свою долю, по справедливости.

Сьюзен нацелилась вилкой в маслину.

— И сколько же составляет эта справедливая доля?

— Средняя стоимость страховки женатого рабочего почти шестьсот долларов в месяц.

— То есть рабочие платят триста. Боже правый, Лоренс, но ведь это же семьдесят пять долларов в неделю!

Лоренс снова пожал плечами и взглянул на Марка.

— Передай, пожалуйста, соль.

— Я помню то время, когда Джозеф не приносил столько за неделю, — заметила Фрида.

— А как насчет профилакториев? — не слушая ее, спросила Сьюзен.

— Пожалуйста, желающие могут поехать туда.

— И сколько они должны заплатить за путевку?

— Господи, Сьюзен, да не помню я точно! Вроде бы половину стоимости. Нечего ко мне цепляться! Не понимаю как это ты не сделалась социалисткой и не покончила со всеми безобразиями в нашей стране.

Откашлявшись, подал голос Джозеф.

— Видимо, Лоренс прав, что держит рабочих в строгор-ри — заметил он. — Это единственный способ добиться стабильной прибыли.

Сьюзен почувствовала, что больше не выдержит этой перепалки, но в это время в разговор вмешался Марк, решивший, видимо, что и так слишком долго молчал.

— А мы с мамой ходили на митинг против СПИДа, — начал он.

— Марк… — предостерегающе протянула она.

Напряжение нарастало. Все взоры обратились в сторону Сьюзен. Пока вечер протекал именно так, как она и предполагала.

— Он прошел довольно спокойно, — добавил Марк.

— Ну, это не тема для разговора за ужином, — поспешно сказала Фрида.

Лоренс с удивлением поднял брови и бросился в атаку:

— Почему же? Мне очень хотелось бы знать, на какие еще сомнительные мероприятия моя бывшая жена водит моего сына?

«Моя бывшая жена»… Почему он всегда так ее называет? Пропустив эти слова мимо ушей, Сьюзен спокойно ответила:

— Ни на какие «сомнительные» мероприятия, Лоренс, я твоего сына не вожу. В тот день мы пошли в Бостонский музей, но по дороге увидели этот митинг и присоединились. Вот и все.

— Вот и все?! Мой сын проводит день в обществе каких-то психопатов, а тебе на это наплевать?! — Лицо его покрылось красными пятнами. Он замотал головой, отчего его толстые щеки затряслись. — А что будет дальше?! С твоей помощью станет таким же идиотиком?!

Сьюзен вскочила и, оттолкнув стул, швырнула на стол льняную салфетку.

— Я немедленно уезжаю с сыном! Беседа с тобой, Лоренс, как обычно, доставила мне истинное наслаждение.

Сьюзен открыла входную дверь черного хода, и Марк первым ворвался в дом, при этом с такой силой толкнув ее своим рюкзаком, что чуть не сбил с ног.

— Поосторожнее нельзя? — крикнула Сьюзен.

— Буду у себя, — бросил он и направился вверх по лестнице.

В самолете он с ней почти не разговаривал. Сказал, что устал, но Сьюзен понимала, что дело не в усталости. Злился на нее за то, что прошлым вечером обошлась с Лоренсом неласково. Тяжело ребенку, когда родители в разводе, но еще труднее, когда они живут вместе как кошка с собакой.

Сьюзен вздохнула и покатила свой чемодан по неровно выложенному плиткой полу. Сейчас ей хотелось только одного — чашку чая. Она поставила чайник на старенькую черную плиту и пошла к автоответчику — проверить, кто ей звонил.

В темноте маленькой гостиной Сьюзен увидела мерцание красной лампочки. Она откинула занавески, и комната наполнилась сумерками сентябрьского вечера. Она начала считать вспышки. Их оказалось четыре. За две недели не так уж много!

— Не скажешь, что твоя общественная жизнь бьет ключом, — вслух отметила Сьюзен.

Сверху донесся оглушительный грохот — Марк включил стереосистему. Сьюзен понятия не имела, что это за группа, она в них ничего не понимала. Подошла к автоответчику.

— Сьюзен, это Дорис Хейуорд из библиотеки. Я нашла рецензию на произведения Чосера, о которых вы спрашивали.

«Отлично, — подумала Сьюзен. — Может быть, в этом году начать курс по мировой литературе с Чосера? Все-таки какое-то разнообразие».

Бип…

— Вам звонят из региональной средней школы в Кларке бери, — проговорил в нос незнакомый мужской голос. — Передо мной лежит записка, что Марк Броски не будет посещать занятия до пятницы семнадцатого числа. Это верно? — Послышался шорох бумаги. — Когда он придет в школу, ему нужно будет взять в учительской расписание.

Иначе… (пауза) он не будет знать, какие предметы ему нужно учить.

«Все понятно, — подумала Сьюзен. — Скоро Марка возьмут в оборот».

Бип…

— Привет, Сьюзен, это я. — Берни Хайден. — Надеюсь, ты хорошо провела время и благополучно добралась домой. Хотелось бы увидеться до понедельника, а то позже будет очень много дел с занятиями. Думаю, что ты приехала в четверг вечером. Если не очень поздно, позвони мне.

Или я сам позвоню завтра.

Сьюзен села поудобнее, вытянув ноги. Сегодня она слишком устала, чтобы встречаться с Бертом, хотя было только семь часов. Поездки ее всегда изматывали.

Бип…

— Сьюзен? Это Сьюзен Левин? Ну… (длинная пауза) надеюсь, я попала по адресу. Я сегодня разговаривала с твоей мамой, и она дала мне номер твоего телефона. Она ведь живет во Флориде, верно? Впрочем, это не так уж важно. Сьюзен, это Джессика Бейтс. Ты, наверное, не помнишь меня. — Сьюзен и вправду не помнила. — Джесс Бейтс. Из Ларчвуд-Холла. — Сьюзен замерла от неожиданности, глядя на черный аппаратик, который продолжал говорить. — Не ожидала? Мне хотелось бы с тобой поговорить. Твоя мама дала мне твой адрес и сказала, что сегодня ты будешь дома.

Джесс Бейтс… Ларчвуд-Холл… Над верхней губой Сьюзен выступили капельки пота. А запись продолжалась.

— Я хотела бы заехать повидаться с тобой…

Автоответчик, щелкнув, замолк. Сообщение прервалось.

Из кухни донесся свист — закипел чайник.

Сьюзен сидела как в столбняке, тупо глядя на безмолвную машину. Что понадобилось от нее Джесс Бейтс? Где конец сообщения, которое так бесцеремонно обрубил роскошный автоответчик самой последней модели?

Обхватив себя руками, Сьюзен сидела, тихонько покачиваясь. Джесс Бейтс… Ларчвуд-Холл… Джесс была самой спокойной из четверых и самой богатой, очень богатой.

Она была единственной, которая плакала ночами.

Зачем она звонит? Все осталось в прошлом. Его не вернуть. Тогда было не просто другое время, а совсем иная жизнь. Сьюзен почувствовала, как сильно забилось сердце.

Молодость… Время, когда она искренне верила, что счастье действительно существует. Да, они были счастливы с Дэвидом. Сьюзен закрыла глаза и почувствовала на щеках слезинки.

Дэвид… 1968 год… Вьетнам… Демонстрации протеста…

Штаны из кожи… Студенты Демократического общества…

Перед Сьюзен длинной чередой прошествовали выхваченные из памяти образы. Словно она брала в руки один за другим цветные слайды, вставляла в проектор и оказывалась в той, прежней жизни, когда самым главным считалось поднятие уровня самосознания и борьба за мир. Дилан.

Гашиш. Джанис Джоплин и армейские призывы. Убийство Кеннеди террористом. Образы стали тускнеть. Перед глазами встало фото из журнала, виденное совсем недавно.

Тед Кеннеди. Потом исчез и его образ. Осталась только одна мысль — Дэвид.

Сьюзен открыла глаза. Что нужно Джесс Бейтс? Освободившись от воспоминаний, она схватила телефонную трубку и набрала номер телефона в Палм-Бич.

— Алло?

«О Боже, почему у мамы по телефону такой неприятный голос?» — подумала она.

— Мама, это я.

— Сьюзен, я рада, что вы уже дома. Как долетели? Надо было все-таки лететь в первом классе. И чего это тебе вздумалось возражать отцу!

— Не нужно было.

— Но ведь у тебя такие длинные ноги. Удивляюсь, как ты их под сиденье-то умудрилась спрятать…

— Мама, — оборвала ее Сьюзен, — мне кто-нибудь звонил после отъезда?

— Что? А, да. И представь себе, не мужчина.

— Что она сказала?

— А в чем дело?

— Она назвала себя?

— Да, но я не стала записывать ее имя. Она назвалась твоей институтской подружкой.

«Слава тебе Господи, у Джесс хватило ума не говорить правду», — подумала Сьюзен, а мать между тем продолжала:

— Я дала ей твой номер телефона. Не надо было давать?

— Ну что ты! Ты все сделала правильно, — пробормотала Сьюзен, соображая, как бы похитрее выведать у матери о Джесс, чтобы та ни о чем не догадалась. — Просто мой автоответчик оборвал сообщение. Она, случайно, не оставила свой номер телефона? Я бы ей перезвонила.

— Нет, не оставила.

Сьюзен лихорадочно думала, что бы спросить еще.

— А не сказала, откуда звонит?

— Нет. А может, и сказала, но я не помню. Да какая разница? Если это так важно, она перезвонит.

«Если думает, что я получила ее сообщение, то не станет перезванивать», — мысленно возразила Сьюзен и взглянула на автоответчик, словно ожидая от него решения проблемы.

— Наверное, ты права, мама. Ну, спокойной ночи. Мы с Марком отлично у тебя отдохнули.

— Ты ничего не забыла мне сказать?

— Ах да. Передай спасибо папе.

— Я не это имею в виду.

— А что, мама? — спросила Сьюзен, наматывая на палец телефонный шнур.

— Ты забыла поздравить меня с праздником.

— А… Поздравляю. — И тут же повесила трубку.

— Мам!

Сьюзен подняла голову. На лестнице стоял Марк.

— Ты не слышишь, как чайник надрывается? Даже наверху сидеть невозможно.

— Удивляюсь, как это ты умудряешься что-то расслышать сквозь этот тяжелый рок, — заметила Сьюзен и, поднявшись с дивана, отправилась на кухню готовить чай.

Они с Бертом не виделись со дня окончания занятий в университете во время летних каникул, а именно три недели. Перед отъездом во Флориду у нее не было особого желания встречаться с ним, она даже боялась начала нового семестра, боялась, что он опять будет ходить за ней по пятам. Но сейчас Сьюзен пробиралась в темноте по университетскому городку к дому Берта, страстно желая быть с ним, быть со своим другом, а он был ей именно другом.

Сьюзен знала, что Берт поймет ее и даст нужный совет.

Он открыл дверь и легонько чмокнул ее в щеку.

— Добро пожаловать домой.

— Спасибо, — поблагодарила Сьюзен, ощутив на своем лице легкий запах марихуаны. — Ну, как ты тут без меня поживал?

Берт улыбнулся. У него было приятное, хотя и некрасивое лицо, открытая, приветливая улыбка. Он не жалел времени на своих друзей и всегда им помогал.

— Не очень, и все из-за этого Гардинера.

Гардинер был сослуживцем Берта, профессором истории. Оба они претендовали в университете на место декана, хотя Берт заслуживал его больше.

— А что случилось? — с участием спросила Сьюзен.

— Он победил.

— Ой, Берт, мне очень жаль…

Берт пожал плечами.

— Наверное, это все из-за моей бороды, — попробовал пошутить он. — Ты же знаешь, какие консерваторы сидят в университете.

Сьюзен дотронулась рукой до его аккуратно подстриженной, уже седеющей бородки.

— А по-моему, у тебя просто замечательная борода, — сказала она.

Берт подвел Сьюзен к кушетке, и, отодвинув в сторону ворох каких-то бумаг, она села. Несмотря на царящий беспорядок, в квартире Берта она всегда чувствовала себя уютно.

— Выпьешь вина? — спросил он.

— С удовольствием, налей большой стакан.

— Самое неприятное, — крикнул Берт уже из кухни, — что Гардинер теперь мой шеф! Со льдом?

— Конечно, и захвати самокрутку.

— У меня осталось несколько штук.

Сьюзен услышала тихое позвякивание брошенных в стакан кубиков льда.

— А мне много и не нужно. Давай неси.

Лоренс любил называть ее «великовозрастной хиппи».

Сьюзен не обижалась, ей было безразлично его мнение.

Что ужасного в том, что они с Бертом время от времени выкуривали по самокрутке. До знакомства с Бертом она несколько лет не баловалась «травкой». После ухода от Лоренса перестала испытывать в ней потребность, хотя до этого смолила с удовольствием. И сигареты, и «травку».

Начало было в колледже, вместе с Дэвидом. Оказывается, жизнь ее началась и закончилась вместе с Дэвидом.

Берт вернулся в гостиную, подал ей стакан и кинул на стол тоненькую самокрутку. Сьюзен взглянула на нее. Бумага сморщенная, концы туго скручены. Дэвид делал такие же. Сделав щедрый глоток, Сьюзен взяла ее в руки и закурила от зажигалки в руках Берта, после чего он устроился у ее ног.

— Что-нибудь случилось? Я не ждал тебя сегодня. Как дела у Джо и Фриды?

Сьюзен глубоко затянулась и, выдохнув струю дыма, рассмеялась. Ее легко было рассмешить.

— Почему ты всегда называешь моего отца Джо? Ужасно звучит. Его ведь зовут Джозеф.

— Ладно, не буду. Как тебе там погостилось?

Сьюзен сделала еще одну затяжку. Во рту стало сухо.

Голова закружилась.

— Так себе. В общем, терпимо, как я и ожидала.

Вслушиваясь в глуховатый голос Берта, Сьюзен задержала во рту сладкий дым и почувствовала наступающий покой.

— Ну так что? — спросил он.

— Как что?

Она выдохнула.

— Неспроста ведь и пришла сегодня вечером ко мне.

Хотелось бы надеяться, что тебе не терпелось меня видеть, но, я уверен, дело не в том.

Он опять улыбнулся, и на этот раз улыбка была теплой, ободряющей.

— Ну что ты! Я по тебе и вправду соскучилась, — солгала Сьюзен.

А может, правду сказала? Она и сама не знала.

Берт отпил из своего стакана.

— Да, да… Но тебя что-то беспокоит. Что?

— Ты так считаешь? — спросила Сьюзен.

Голова снова закружилась, и, она могла поклясться, сердце слегка приостановилось. Она протянула Берту окурок: ей пока достаточно.

— Ты считаешь, что мой приход связан только с моими проблемами?

— Могут быть и более серьезные причины.

Откинувшись на спинку дивана, Сьюзен повертела в руках стакан. Обычный граненый стакан, который можно купить в любом посудном магазинчике. Его нельзя сравнить с тем изящным бокалом из уотерфордского хрусталя, из которого она пила вино прошлым вечером у родителей. Но он был ей более по душе, казался более честным, что ли.

— Ну ладно, сдаюсь. Я и вправду пришла к тебе по делу. По возвращении домой я прослушала сообщение автоответчика, которое меня очень взволновало.

— Подожди, не говори, попробую догадаться сам. Звонил Гардинер и пригласил тебя на свидание. Хочет, так сказать, обложить меня со всех сторон.

Сьюзен рассмеялась.

— Он ведь женат.

— Ну и что! Такому, как он, это не столь важно.

— Это верно, но ты не угадал. — Сьюзен покачала головой. — Это не Гардинер.

Берт выжидающе посмотрел на нее.

Сьюзен взяла папироску из его рук. «Еще одну затяжку, — решила она. — Тогда легче будет сказать».

— Звонила моя давняя подруга, даже не подруга, а старая знакомая.

На камине стояли капитанские часы Берта. Сьюзен показалось, что они идут невыносимо громко. Затянувшись еще раз, она на несколько секунд задержала в легких дым, потом медленно выпустила его.

— Познакомились мы давно, еще в шестидесятых.

— Ого, — присвистнул Берт. — Призрак из прошлого.

Сьюзен поставила стакан на стол, предварительно отодвинув в сторону журнал.

— Никогда не думала, что она когда-нибудь объявится.

Папироска почти догорела. Поспешно затянувшись в последний раз, Сьюзен затушила окурок и закрыла лицо руками. Ну почему так трудно рассказать обо всем Берту?

Ведь сейчас девяностые годы.

— Не знаю, как у тебя, но у меня в жизни было такое, о чем я предпочитаю не вспоминать.

— И ей об этом известно?

— Да.

— Это как-то связано с войной во Вьетнаме? С митингами протеста?

Сьюзен опустила руки на колени.

— Нет, не угадал.

— Знаешь, в шестидесятые годы мы все наделали кучу ошибок.

Сьюзен кивнула и убрала со лба прядь волос.

— У меня был ребенок, Берт, и я от него отказалась.

Берт тихонько присвистнул.

— Да, неприятная история, — наконец проговорил он.

— Я была в приюте для матерей-одиночек. Звонившая женщина — одна из тех, с кем я там жила. Мы распрощались двадцать пять лет назад.

— Что она сказала?

Сьюзен невесело рассмеялась.

— Что хочет повидаться со мной и поговорить. Но этот дурацкий автоответчик прервал сообщение. Поэтому я ничего не знаю, оставила она свой номер телефона или нет, сказала ли о времени приезда. Я даже не знаю, зачем она приезжает.

— Вы были подругами?

— Нет. Она на несколько лет моложе, но в то время казалось — на целое поколение.

— Она тоже отказалась от ребенка?

— Да.

— Тогда по этому поводу она и приезжает.

— Скорее всего.

Сьюзен допила свой стакан.

— Возможно, у нее что-то произошло в жизни, и она вспомнила прошлое.

— Да, но почему она выбрала для этой цели меня, Берт?

Мы были едва знакомы.

— Кто знает! Что ты собираешься делать?

— А что я могу делать? Я ведь не могу позвонить ей и сказать, чтобы она не приезжала.

Берт сел, скрестив ноги, и заглянул в свой стакан.

— А Марк знает, что у тебя был ребенок?

— Нет. А что?

— Может, стоит рассказать ему? Он ведь уже достаточно взрослый, чтобы понять.

— Мы с Марком в последнее время не очень-то ладим.

Берт вопросительно взглянул на нее.

— Это длинная история, — ответила Сьюзен. — Все из-за Лоренса. — Она принялась собирать разбросанные по кушетке бумаги Берта в стопку. — Думаю, сейчас не время посвящать его в мою прошлую жизнь.

— Более подходящего времени может не быть, Сьюзен.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Подумай. Возможно, эта женщина что-то знает о твоем ребенке. Кстати, кто у тебя родился? Мальчик, девочка?

— Мальчик.

— И сколько ему сейчас? Двадцать пять?

— Почти.

— Наверное, она что-то знает о нем. Такое ведь возможно?

Сьюзен посмотрела на него пристально. Именно этого она боялась, однако всеми силами гнала от себя эту мысль.

Нет, этого просто не может быть. Однако высказывать свои сомнения не стала.

— Да. Но возможно и другое, что я ее вообще никогда не увижу, — вместо ответа сказала она.

Берт допил свое вино.

— Очень может быть. Но, по-моему, тебе нужно быть готовой к встрече.

Она пыталась забыть этот злосчастный звонок. Но на следующее утро вместо работы над программой по мировой литературе Сьюзен, к своему удивлению, занялась совершенно несвойственными ей делами — разборкой шкафов, мытьем раковины, уничтожением каких-то ненужных коробочек и баночек, которых за последний год скопилось множество. Марк ушел в школу, и Сьюзен была этому рада — гнетущая атмосфера, царившая до этого в доме, рассеялась.

Она стояла у дубового кухонного стола и складывала в стопку белье, когда услышала стук в заднюю дверь Не оглядываясь, Сьюзен поняла, кто это. Глубоко вздохнув, она на секунду задержала дыхание и спокойно закончила складывать полотенце. Потом аккуратно положила его сверху и не спеша пошла к двери.

За дверью стояла Джесс и сквозь занавески с оборочками пыталась что-то разглядеть. С годами она стала еще изящнее, совсем воздушная.

Сьюзен открыла дверь.

— Здравствуй, Сьюзен, — сказала Джесс.

— Здравствуй, Джесс.

В течение нескольких секунд они рассматривали друг друга, не двигаясь с места. Сьюзен почти физически ощущала, насколько она высокая и крупная по сравнению с миниатюрной Джесс.

— Как давно мы не виделись, — проговорила та. — Рада, что тебя отыскала.

Сьюзен глянула поверх головы Джесс — на подъездной дорожке за ее старенькой «вольво» стоял серебристый «ягуар». В машине никого не было. Значит, Джесс приехала одна.

— Что тебе нужно, Джесс? — спросила Сьюзен, откинув волосы с лица.

Незваная гостья поправила ремешок кожаной сумки, висевшей через плечо.

— Можно войти?

— Ах да, конечно, заходи, присаживайся, — поспешно проговорила Сьюзен, распахивая дверь.

Джесс вошла на кухню, обошла переполненную корзину для бумаг и присела к столу.

— Устроила постирушку? — спросила она Сьюзен.

Та рассмеялась.

— Хочу немного прибраться. С понедельника начинаются занятия.

— Ты преподаешь?

— Да, английскую литературу.

— Ты всегда любила читать.

Сьюзен переложила стопку белья на стойку.

— У меня нет кофе, я его не пью. Чай будешь?

— С удовольствием.

Сьюзен налила в чайник воды, радуясь, что нашлось хоть какое-то занятие, одновременно спрашивая себя, что понадобилось от нее Джесс. Затем сняла с полки две кружки и коробку с чаем.

— Скоро закипит, — сказала она.

— Ты одна? — спросила Джесс.

Сьюзен подошла к раковине и глянула в окно.

— Что ты имеешь в виду? Одна сейчас или одна вообще?

— Прости, пожалуйста, если тебе неприятно отвечать…

Сьюзен вздохнула.

— У меня есть сын, Марк, ему шестнадцать лет, сейчас он в школе. Мужа нет, развелись двенадцать лет назад.

— Значит, кроме тебя, в доме сейчас никого нет?

Резко обернувшись, Сьюзен взглянула в лицо Джесс.

— Кроме меня и тебя, — проговорила она.

Засвистел чайник. Сьюзен, повернувшись к Джесс спиной, опустила пакетики с чаем в кружки, залила кипятком.

— Это хорошо, — заметила Джесс, — мне нужно с тобой поговорить.

Сьюзен взяла пакетики за веревочку и принялась болтать ими. «Ну давай же, заваривайся быстрее», — хотелось крикнуть. Ей хотелось наконец сесть, выслушать причину приезда этой особы, а затем выпроводить ее из дома.

— Наверное, ты удивилась, услышав на автоответчике мое имя.

Отрицать было глупо.

— Да, — призналась Сьюзен и искоса взглянула на Джесс.

Та повернула на пальце кольцо. Сьюзен вспомнилось, что эта привычка у нее была и раньше, двадцать пять лет назад.

Сколько же ей тогда было? Пятнадцать или шестнадцать, что-то вроде этого. Во всяком случае, Сьюзен в то время казалось, что она годится Джесс в матери. И сейчас, глядя, как нервничает эта женщина, почувствовала тоже самое.

Наконец Сьюзен решила, что чай уже заварился, и вытащила из кружек пакетики.

— С сахаром? — спросила она.

— Нет, спасибо.

Взяв со стойки кружки, Сьюзен переставила их на стол и села напротив Джесс, подальше.

— Я хочу отыскать своего ребенка, — внезапно проговорила Джесс.

Чайной ложечкой Сьюзен зачерпнула сахар. Обычно она тоже пила несладкий чай, но сейчас ей необходимо было занять хоть чем-то руки. Она не могла сейчас брать в руки кружку — обязательно уронит от волнения.

— А какое это имеет отношение ко мне?

Джесс, сделав маленький глоток, быстро поставила кружку на стол. «Наверное, слишком горячо, — подумала Сьюзен. — И она обожглась».

— Я… — Избегая смотреть Сьюзен в глаза, Джесс спросила:

— Скажи, тебе никогда не приходило в голову отыскать своего сына?

У Сьюзен больно сжалось сердце.

— У меня есть сын.

— У меня тоже, — заметила Джесс, глядя в кружку. — Даже два, еще дочь и… — она взяла кружку со стола и поднесла ее к губам, — и муж.

Сьюзен откинула со лба волосы. «Мой ребенок… — вихрем пронеслось в голове. — Ребенок Дэвида…» Закрыв глаза, она попыталась представить себе его. Наверное, совсем взрослый мужчина, даже старше Дэвида, когда…

Как рассказать Джесс, что 1968 год был самым трагичным в ее жизни? Как поведать, что поступки, совершенные в то время, сделали всю ее дальнейшую жизнь пустой и бессмысленной? Если бы не Марк, можно было бы лишиться разума. Но много лет назад Сьюзен уяснила важную истину — прошлого не вернешь.

— Зачем тебе это нужно? — спросила она Джесс.

— Просто настало время, — ответила та, взглянув в глаза Сьюзен.

Поколебавшись, Сьюзен спросила:

— А что ты хочешь от меня?

Джесс поставила кружку на стол и снова принялась вращать кольцо.

— Неужели ты никогда не вспоминала своего ребенка. не думала, где он, что с ним? — ответила она вопросом на вопрос.

«Да тысячу раз! — хотелось крикнуть Сьюзен. — Каждый вечер, ложась спать. Каждый день, видя, как Марк растет и взрослеет!»

Но вместо этого спросила:

— Что ты задумала?

— Я хочу собрать всех вместе, нас и наших детей. Я встречалась с мисс Тейлор. Она обещала помочь. У нее есть адреса всех.

— Неужели всех?

— Да. Твой, мой. Ни Джей и Джинни. Я собираюсь повидаться с ними и с их детьми. А потом пусть каждый решит для себя, приехать или нет.

Сьюзен показалось, будто она стоит под перекрестным артиллерийским огнем. Сидеть она больше не могла — вскочила, заметалась по кухне, поправила и без того ровную стопку белья.

— Мне кажется, ты сошла с ума, — наконец вымолвила она.

— Встречу мы наметили на шестнадцатое октября, в субботу, в Ларчвуде, — не обращая внимания на слова Сьюзен, сказала Джесс.

— В Ларчвуде? Бог ты мой! Неужели эта богадельня еще не развалилась?

— Ну что ты, Сьюзен. Никакая это не богадельня, а старый, добротный, вполне приличный дом. Правда, сейчас половину его отдали под приют для наркоманов.

— Здорово! Они тоже примут участие в нашей встрече?

— Да нет же! Их куда-нибудь отправят на это время.

Мы с мисс Тейлор решили так: мы вчетвером приедем к двенадцати, а дети — к часу.

— Если захотят, — заметила Сьюзен.

— Да, если захотят, — повторила Джесс.

Сьюзен подошла к раковине, повернула голову. Взгляд ее упал на подоконник, на поверхности которого была надпись, сделанная Марком много лет назад в День Восьмого марта, — «Я люблю тебя, мамочка». Буквы были печатные, но украшены розовыми и желтыми лепестками.

— Мне это не интересно, — отрезала она и сама удивилась, что ее обычно низкий голос превратился почти в бас.

— Я не прошу тебя решить сегодня, — сказала Джесс. — Подумай, время есть. Только запомни: в субботу, шестнадцатого октября, в двенадцать часов дня в Ларчвуд-Холле.

— Ты меня не уговоришь.

— Я не собираюсь тебя уговаривать. Я поняла, что пришло время разобраться в своем прошлом, и подумала, может, у вас тоже есть такая потребность.

— Даже у Джинни? — усмехнулась Сьюзен.

Секунду Джесс молчала.

— Что ж, — наконец сказала она, — нужно и ей дать шанс.

— По-моему, ты все-таки сошла с ума, — повторила Сьюзен, но голос ее прозвучал гораздо мягче.

Скрипнул деревянный стул. Обернувшись, Сьюзен увидела, что Джесс встала.

— Может быть, — ответила она. — И все-таки я сделаю то, что задумала. Если ты приедешь, я буду очень рада. И твой сын, если я не ошибаюсь, тоже.

Сьюзен удивленно посмотрела на Джесс.

— Другой твой сын, — пояснила она. — Старший.

— Мне нужно время подумать.

— Оно у тебя есть, целый месяц.

— А если я не приеду?

— Послушай, — сказала Джесс, коснувшись ее руки, — я делаю это не только ради нас, но и ради наших детей.

Они ведь имеют право знать, кто их мать, правда?

Глава третья Пятница, 17 сентября ПИ ДЖЕЙ

Пи Джей Дэвис собрала свои эскизы моделей, подготовленные для компании «Хуберт», и положила их в большой конверт.

— Кончил дело — гуляй смело, — проговорила она и, расхохотавшись, откинула прядь густых каштановых волос с тщательно накрашенного лица.

Пи Джей затолкнула конверт в папку для бумаг, но, видимо, сделала это неаккуратно — он тут же вылетел и упал на пол. Глянув на рассыпавшиеся по полу бумаги, она снова рассмеялась. Настроение у нее было отличное. А как же иначе? Ведь жизнь ей улыбалась. Вчера она сидела до полуночи над важнейшим рекламным проектом, который собиралась представить на комиссию. И труд ее не пропал даром: сегодня руководство компании «Хуберт» ассигновало на выпуск рекламной продукции 4, 5 миллиона долларов, взяв на себя при этом расходы на издержки производства, предварительно оцененные в 300 тысяч долларов. Теперь Пи Джей была уверена, что наконец-то станет полноправным членом совета директоров.

Она кинула фломастеры на стоявшую у чертежной доски крутящуюся этажерку, подошла к окну и глянула вдаль.

Вид с сорок восьмого этажа небоскреба, расположенного в Манхэттене, всегда восхищал ее. Пи Джей было сорок пять, хотя все ей давали на десять лет меньше. А сегодня она чувствовала себя еще моложе, потому что наконец-то достигла цели всей своей жизни.

Пи Джей удовлетворенно вздохнула и улыбнулась. Двадцать лет назад, когда она приехала в Манхэттен, с работой для дизайнера не было проблем. О каких проблемах можно говорить, если ты в полной мере владеешь искусством преподнести себя — небрежно откинуть назад густые волосы, изумленно распахнуть изумрудные глаза, улыбнуться обольстительной улыбкой. А каким мощнейшим инструментом в достижении поставленной цели может быть молодое, красивое тело, говорить не приходится. Она и впрямь тогда была хороша: длинные стройные ноги, высокая грудь — великолепная фигура. В результате задуманное выполнено. А сегодня осуществилась ее заветная мечта — она стала полноправным партнером в одном из наиболее престижных рекламных агентств на Мэдисон-авеню.

— Да! — крикнула Пи Джей в пространство. — Я завоевала этот город!

За ее спиной открылась дверь — на пороге стоял Боб Джаффи.

— Ну как, пойдет сегодня обедать новоиспеченный руководитель фирмы?

Он вошел в комнату и захлопнул дверь.

Пи Джей обернулась.

— Как ты меня назвал?

— Я думал, ты знаешь, — улыбнулся Боб.

Пи Джей пошла к нему навстречу. Сердце ее учащенно забилось.

— Они что-нибудь сказали?

— Нет, только улыбнулись друг другу и кивнули.

Пи Джей бросилась к нему на шею.

— Ой, Боб! Ты и вправду думаешь…

Она прекрасно знала его ответ, но все равно задала ему вопрос: никогда не помешает дать мужчине почувствовать свое превосходство. Уже в течение двух десятков лет она пользовалась этим приемом, который никогда ее не подводил. Именно ему она обязана своей карьерой.

Не подвел он и на сей раз. Боб поцеловал ее в шею и, хмыкнув, заметил:

— Они пошли обедать вместе. Это происходит только в тех случаях, когда предстоит обсудить важные служебные дела.

Пи Джей, откинув голову, заглянула в его пронзительно-голубые — благодаря контактным линзам — глаза.

— А почему ты не с ними?

Руки его, скользнув по ее спине, задержались на бедрах и начали нежно поглаживать их.

— Думаю, они расценили бы это как столкновение интересов.

Пи Джей взглянула на жалюзи, висевшие на стеклянной перегородке, отделяющей ее комнату от соседней. Слава Богу, опущены. Никто не должен видеть, чем они здесь занимаются.

— Но ты ведь тоже партнер, — поддела она его.

— И заинтересованная сторона.

И, взяв в руки горсть ее волос, он поцеловал их.

Они были любовниками три года. Шесть лет назад Боб развелся, а Пи Джей никогда не выходила замуж. Они не клялись друг другу в вечной любви. Им это было ни к чему.

Когда хорошо вместе, обязательства не нужны. Необходимо отметить, что по мере продвижения Пи Джей вверх по служебной лестнице их взаимная привязанность только усиливалась.

Слегка отстранившись от него, Пи Джей заглянула ему в глаза — в них она увидела гордость за любовницу: молодец, сумела достичь таких высот!

— А когда они решат?

Боб задумчиво почесал тщательно подстриженный седеющий висок.

— Терпение, моя радость, терпение.

— Ну, Боб, скажи, — захныкала Пи Джей, подыгрывая ему.

Он подошел к книжному шкафу, прошелся пальцем по корешкам книг.

— Думаю, сегодня, но тебе не сообщат до понедельника.

Разочарованно простонав, Пи Джей подошла к нему и встала за спиной. Сунув руки в карманы его серых шелковых брюк, игриво провела по интимному месту.

— А когда скажут тебе? Ведь без твоего одобрения им не обойтись, правда? — прошептала она.

Боб, живо обернувшись, заключил ее в объятия.

— Вы давным-давно получили мое одобрение, мисс Дэвис. К сожалению, мне они тоже ничего не скажут раньше понедельника. Хансен и Хобарт не дураки.

«Что верно, то верно», — подумала Пи Джей. Джордж Хансен и Дэниел Хобарт создали свое агентство тридцать лет назад совершенно на пустом месте. И правила игры им были хорошо известны.

— Значит, они решили меня немного помучить, ведь так?

Боб откинул с ее лица прядь волос.

— Они хотят показать, что действуют не под влиянием сиюминутного порыва.

— Нет, хотят помучить!

Боб улыбнулся.

— И это тоже, решили, что не помешает. — Он нежно поцеловал ее, потом провел кончиком языка по ее губам. — Как насчет такого обеда?

Пи Джей рассмеялась.

— Где?

— Мы могли бы закрыться здесь…

— Мистер Джаффи! За кого вы меня принимаете?

Нежно лаская ее под синей короткой юбочкой. Боб, возбудившись, проговорил:

— За женщину, которая сводит меня с ума.

Зазвонил телефон. Подняв глаза к потолку, Боб застонал. Пи Джей, коснувшись рукой его губ, улыбнулась.

— Возьму трубку. — Одергивая на ходу юбку, она направилась к столу. — Алло!

— Мисс Дэвис?

Боб, не отрывая рук от ее интимных мест, следовал за ней.

— Да, это я. Чем могу служить? — вежливо спросила она, стараясь подавить в себе возникшее желание.

— Положи трубку, — прошептал он, но Пи Джей лишь улыбнулась.

— Мисс Дэвис, с вами говорят из приемной доктора Рейнольдса.

Боб коснулся губами мочки ее уха, и ей удалось с усилием сконцентрироваться на разговоре. Доктор Рейнольдс — ее гинеколог.

— Слушаю вас.

— Мисс Дэвис, вы были во вторник на осмотре?

Пи Джей сняла руку Боба со своей груди.

— Да.

— Доктор хотел бы с вами встретиться сегодня.

— Зачем?

— Ознакомить с результатами осмотра.

Странно… Сказали, что результаты мазка из соска будут готовы только через две недели. Она взглянула на притулившегося к ней Боба.

— Во сколько?

— Вы сможете быть у нас в два часа?

Пи Джей взглянула на часы. Было без четверти час.

— Да.

— Вот и отлично, — проговорила медсестра и положила трубку.

— Только не говори, что тебе предстоит деловое свидание, — заметил Боб, когда Пи Джей осторожно положила трубку на рычаг.

— Похоже…

Боб заскрежетал зубами.

— С кем?

— Со звукооператором, — солгала она. — Помнишь, приезжал снимать видеоклип?

— Но ведь сегодня пятница! Конец рабочей недели.

— Пока меня не утвердили в новой должности, я должна выполнять свои прежние обязанности, — заметила Пи Джей. — Следовательно, дело прежде всего. А ты иди, мне нужно подготовиться к встрече.

— А как же обед?

— Перехвачу по дороге гамбургер.

— Твое роскошное тело не заслуживает подобного обращения.

— Позволь мне самой позаботиться о роскошном теле.

Боб зашагал к двери, но на пороге обернулся.

— Но на Лонг-Айленд мы, надеюсь, поедем на выходные?

Они собирались провести выходные дни в его загородном доме на Ойстер-Бей. Туда же собирались приехать две дочери Боба со своими семьями. Пи Джей ничего не имела против подобного времяпрепровождения. Ей даже нравилась царившая в доме домашняя спокойная атмосфера. Возможно, больше двух дней она бы ее не выдержала. Как знать…

— Посмотрим, как пойдут дела, — ответила она. — Я тебе перезвоню.

— Договорились.

Помахав ей на прощание, Боб вышел.

Пи Джей бессильно опустилась на стул. Доктор Рейнольдс…

Что ему от нее понадобилось? Она только что прошла обычное медицинское обследование: сдала кровь на анализ, мазок из соска, сделала маммограмму.

А может, маммограмма показала какие-нибудь отклонения? Пи Джей коснулась своей полной груди. Да нет, не может быть: грудь как у молодой девушки — высокая, налитая, можно ходить без бюстгальтера, хотя она предпочитает этого не делать — обычно носит шелковые бюстгальтеры с изящными кружевами. Нет, с грудью должно быть все в порядке. Наверное, плохой анализ крови: может, анемия или еще что-нибудь… Пи Джей вздохнула и пришла к выводу, что поводов для беспокойства не должно быть. Любят же врачи паниковать! Ведь не рак же у нее, откуда ему взяться: курить она бросила три года назад.

Давненько Пи Джей так не волновалась: от страха у нее вспотели ладони. Она сидела в приемной доктора Рейнольдса за маленьким журнальным столиком, на котором лежало несколько потрепанных журналов. Всего четыре дня назад она сидела в том же кресле совершенно спокойная и довольная тем, что наконец-то выкроила время для медицинского осмотра. Она здесь не была почти год, ее дважды приглашали за это время. Из-за дел не находилось времени. Она успокаивала себя тем, что многие женщины вообще не бывают у гинеколога годами.

— Мисс Дэвис? Прошу вас, идите за мной.

В дверях стояла секретарь врача. Пи Джей встала и пошла вслед за ней по коридору. Идя позади, она разглядывала казавшуюся несуразной, на ее взгляд, женщину — высокая и плоская, как герой мультфильма, которого только что переехал грузовик. Только следов шин не хватает.

— Посидите здесь, доктор сейчас выйдет.

Пи Джей вошла в кабинет доктора Рейнольдса и села на неудобный диванчик старинной работы. Кабинет был обставлен исключительно антикварной мебелью, резко контрастирующей со стерильно белыми стенами и развешанными на них дипломами в серебристых рамках. Пи Джей ерзала на жестком диване, спрашивая себя, сколько ей придется пробыть здесь. Новая должность (в том, что она ее получит, Пи Джей не сомневалась ни капельки) не позволяла тратить попусту время в приемных.

Дверь открылась, доктор Рейнольдс вошел и сел за дубовый стол, сделанный, видимо, в прошлом столетии, а может быть, и раньше. Скрестив руки, он взглянул на Пи Джей.

— Рад, что вы пришли, мисс Дэвис.

— Полагаю, доктор, вы нашли у меня какие-то отклонения.

Пи Джей хотела побыстрее закончить с этим неприятным делом, вернуться в офис, закончить свои дела, а потом отправиться домой и готовиться к отъезду.

Доктор облокотился на стол и положил на руки подбородок.

— Не буду ходить вокруг да около, — сказал он. — Маммограмма показала у вас опухоль в правой груди.

Пи Джей уставилась на него, уверенная в том, что это ошибка.

— ..и я думаю, ее нужно обследовать, — закончил он.

Подавшись вперед, Пи Джей заглянула ему в глаза. Зрачки за стеклами очков казались не правдоподобно огромными.

— Я чего-то не понимаю… Ведь вы меня недавно обследовали. Ни о каких опухолях тогда и речи не шло.

Он моргнул.

— Я говорил вам, что они не всегда прощупываются.

Прошу вас, мисс Дэвис, не пугайтесь. Возможно, ничего страшного нет. Но мне хотелось бы, чтобы вы сходили к доктору Сент-Джермену, он хирург.»

— Хирург?

— Он наверняка назначит биопсию — простая формальность. Никакого повода для беспокойства нет.

— Биопсию?!

— Сестра сейчас вас к нему проводит. Его кабинет прямо по коридору.

Пи Джей смотрела на врача не мигая. Ее вдруг охватил сильный озноб, как будто забыли закрыть дверь кабинета и из коридора потянуло леденящим холодом.

— Доктор Рейнольдс, вы подозреваете у меня рак?

Он улыбнулся.

— Повторяю, не волнуйтесь. Восемьдесят процентов всех опухолей, выявленных маммограммой, — доброкачественные.

Пи Джей опустила глаза и взглянула на свои руки.

— Зачем же тогда делать биопсию? Может, лучше подождать, пока я что-то почувствую? У меня совсем нет времени…

Доктор Рейнольдс слегка наклонился вперед.

— Мисс Дэвис, вы же умная женщина и понимаете, что самый эффективный способ лечения рака груди — это удаление опухоли на ранней стадии болезни.

— Но вы же сказали, что восемьдесят процентов опухолей — доброкачественные.

— Верно, а двадцать процентов — нет.

Пи Джей взглянула на край дубового стола. Она не знала, что сказать еще.

— Сестра проводит вас к доктору Сент-Джермену.

Пи Джей встала, ноги стали тяжелыми.

— Спасибо, доктор, — сказала она и вышла из кабинета.

Сестра предложила ей расстегнуть накрахмаленную хлопчатобумажную рубашку. Пи Джей подчинилась. Она сидела на жесткой медицинской кушетке, и всякий раз, когда пыталась устроиться поудобнее, чувствовала липнущую к ногам холодную клеенку. Пи Джей никак не могла понять, что вообще она здесь делает, никакого рака у нее нет и быть не может. В их семье никто не страдал этой ужасной болезнью, а она читала, что рак груди — наследственное заболевание. Ее явно раздражала здешняя обстановка! Пи Джей было наплевать на высказывания доктора.

Понимала она лишь одно — ее сегодня замучили этими обследованиями. Столько нервов, денег!.. И ради чего? Для профилактики. И зачем она только пошла к гинекологу?!

Послала бы его к черту, как делают многие женщины, и была бы спокойна. Она снова заерзала. Клеенка в очередной раз прилипла к ногам. Ну и холодище здесь!

Дверь открылась.

— Вы мисс Дэвис?

— Да.

Он подошел к ней с папкой в левой руке. Правую протянул Пи Джей.

— Я — доктор Сент-Джерман.

— Очень приятно.

Вдруг Пи Джей поняла, что ее слова прозвучали нелепо. Ей неприятно было его видеть. Доктор был высокий, тощий, в очках с толстыми стеклами. Но больше всего ее огорчило, что он оказался молодым, моложе ее. И рука у него холодная как лед.

— Вы наблюдаетесь у доктора Рейнольдса?

— Да.

— Я хотел бы осмотреть вас, если не возражаете.

Она и рада бы возразить, но тогда возникает вопрос. зачем она вообще сюда пришла.

— Конечно.

Он положил папку на стол и начал ощупывать ее шею.

— Почему вы пошли на прием к доктору Рейнольдсу?

— Я всегда показываюсь ему раз в год.

— Понятно. Лягте на спину, пожалуйста. — Клеенка опять издала этот мерзкий хлюпающий звук. — Вас что-нибудь беспокоит?

— Нет. Я вообще не понимаю, к чему вся эта суматоха.

— Поднимите руку. Вы впервые делали маммограмму?

Он принялся ощупывать ее грудь небольшими круговыми движениями.

— Да.

— Сколько вам лет?

— Сорок пять. Раньше никак не могла собраться.

— Угу.

Он отвел ее руку в сторону.

— Послушайте, доктор, я не понимаю, что вы хотите найти. Доктор Рейнольдс ничего не смог прощупать.

Не отвечая, он отвел в сторону другую руку и занялся другой грудью, потом опять вернулся к правой и начал нажимать ближе к подмышке. Пи Джей показалось, что сейчас он проткнет ее насквозь своими пальцами. Глядя в потолок, она попыталась объяснить себе, почему чувствует себя унизительно. Ее мучил вопрос, есть ли у нее рак.

Врач нажал в последний раз и сказал:

— Пока все, мисс Дэвис, одевайтесь. Жду вас в своем кабинете.

Пи Джей продолжала неподвижно лежать на спине. Она была уверена, что никакой опухоли у нее нет. Почему этот тощий докторишка не хочет сознаться в этом? О Господи, куда только подевались старые, добрые доктора, которые умели обращаться с пациентами и которым безоговорочно доверяли? В уголках глаз появились слезы, которые затем потекли по вискам, падая на злосчастную клеенку. Неужели у нее и вправду рак? О Боже! Неужели отнимут грудь?

Когда Пи Джей вошла в кабинет, доктор Сент-Джермен что-то писал, а на столе лежала раскрытая папка. Он жестом пригласил ее сесть, заканчивая свои записи. Пи Джей глянула на лист. На нем был странный рисунок, внутри которого доктор старательно вырисовывал красный кружок. Пи Джей догадалась — это две груди, а красным фломастером справа от соска изображена опухоль. Она вдруг поняла, что это ее грудь… ее опухоль.

— Считаю, что на нее следует взглянуть как можно скорее, — сказал доктор Сент-Джермен и поставил под рисунком большую печать.

Еще в самом начале трудовой деятельности каких только шрифтов не доводилось видеть Пи Джей. А сколько надписей было прочитано вверх ногами! Сделать это сейчас для нее было пустяком. Надпись гласила: «Патологический статус». Под ней шли три пункта: размер опухоли, уплотнение, тип опухоли.

— Значит, биопсия? — спросила Пи Джей.

Она знала только одного человека, которому делали биопсию. Это был Старый Мак из соседнего отдела. Он страдал раком легких, умер два года назад.

— Да.

— Когда?

— Планирую на понедельник. В больнице Сент-Мэри.

— Мне придется лечь в больницу? Почему так скоро? Я не могу так сразу…

Доктор Сент-Джермен отложил ручку.

— Мисс Дэвис, биопсия — процедура недолгая, но требует анестезии. А насчет того, почему так скоро… Длительный опыт показывает, что такие дела лучше не откладывать.

— Это невозможно, — возразила Пи Джей. — На выходные я собиралась поехать на Лонг-Айленд.

— Мисс Дэвис… — Врач взглянул в медицинскую карту. — Памела… никто не собирается разрушать ваши планы на выходные. Но в понедельник вы должны быть в больнице.

Пи Джей с трудом проглотила комок.

— Прошу вас, — с трудом выговорила она, — зовите меня Пи Джей. Меня все так зовут.

— Хорошо, Пи Джей, — согласился врач и, взяв в руки какой-то листочек бумаги, по-видимому, направление, принялся заполнять его. — Сегодня вам нужно сделать рентген грудной клетки и сдать анализ крови. Сестра позвонит в больницу, вас там будут ждать.

— Сегодня? — удивилась Пи Джей и глянула на часы.

Была уже половина четвертого.

Он перестал писать и посмотрел ей в глаза. Почему она чувствует себя в его присутствии полной идиоткой? Ведь он моложе ее лет на десять.

— Я… мне нужно позвонить на работу, — пробормотала она. — Предупредить, что сегодня меня не будет.

Доктор кивнул и снова взялся за ручку.

— Итак, в понедельник, — сказал он.

— Лучше во вторник, — решительно сказала Пи Джей.

Он взглянул на нее поверх очков.

— В понедельник.

Пи Джей покачала головой.

— В понедельник я не могу. Видите ли, я получила повышение по службе…

— В понедельник, — повторил он.

Лицо Пи Джей вспыхнуло, однако тело оставалось холодным как лед и безжизненным.

— Это так важно?

— Да, это очень важно. Непальпируемые опухоли могут оказаться такими же злокачественными, как и пальпируемые. Кроме того, в самой опухоли и вокруг нее имеются небольшие уплотнения. Их необходимо обследовать.

Пи Джей, поерзав на стуле, спросила:

— А кроме биопсии есть еще способ распознать, какая опухоль?

— Конечно. Игольчатая биопсия. Но в вашем случае я бы предпочел открытую биопсию. Вы делали маммограмму впервые. Поэтому нам ее не с чем сравнить. А открытая биопсия покажет нам, что происходит у вас в груди, каков, например, размер опухоли.

— А разве нельзя увидеть размер на маммограмме? — спросила Пи Джей.

«Черт бы тебя побрал! — зло подумала она. — Интересно, как бы ты реагировал, если бы речь шла о твоей груди».

— Маммограмма может дать неверное представление.

Опухоль может оказаться не такой большой, как на снимке.

— А какая она на снимке? — стиснув руки, спросила Пи Джей.

— Примерно пять сантиметров. Биопсия покажет точнее.

Несколько секунд Пи Джей не могла вымолвить ни слова.

— Доктор… — наконец начала она.

— Что?

— Если опухоль злокачественная, что меня ждет? Вы будете делать… как это… лампектомию?

Он отложил ручку в сторону и, скрестив на груди руки, глянул на нее.

— Лампектомия в последнее время стала довольно популярна, это верно. Однако, боюсь, в вашем случае она ничего не даст.

Во рту у Пи Джей все пересохло.

— Почему?

— Из-за размера. Проще говоря, опухоль слишком большая.

— Но вы же сами сказали, что она может быть меньше, чем кажется на первый взгляд.

— Может быть… А может, и нет. — Он покачал головой. — Я понимаю, как вам тяжело, Пи Джей, но вы должны трезво смотреть на веши. Я редко практикую лампектомию. Предпочитаю более надежный вариант — мастектомию.

«Вот оно», — похолодев, подумала Пи Джей.

— Впрочем, если такой вариант вас не устраивает, можете проконсультироваться еще с кем-нибудь, — продолжал он. — Однако я уверен, любой компетентный хирург предложит вам то же самое.

Пи Джей взглянула на его руки: спокойно лежат на столе, не трясутся, ладони тоже не потеют, не то что у нее.

Огромным усилием воли она попыталась сдержать их дрожь.

— Еще один вопрос, доктор. Если обнаружится, что опухоль злокачественная, вы отнимете грудь, пока я буду находиться под наркозом?

— Как скажете. Можно сделать и так, а можно подождать несколько дней, чтобы вы привыкли к этой мысли.

Пи Джей с недоумением взглянула на него. Интересно, как он это себе представляет? Как можно привыкнуть к такой мысли? Вдруг ей показалось, что она присутствует на съемках клипа о лечении рака груди. Но вся беда в том, что ей отведена роль пациента.

Внутри у нее все похолодело.

— Если опухоль окажется злокачественной, я хочу, чтобы грудь отняли тотчас же.

Врач удивленно взглянул на нее.

— Вас никто не заставляет принимать решение сейчас.

Подумайте об этом до понедельника.

Пи Джей покачала головой.

— Нет, у меня нет времени на раздумья.

— Если, не дай Бог, придется отнимать грудь, — продолжал доктор, — советую подумать и об искусственной груди. Ею можно воспользоваться сразу же после биопсии.

А может быть, вы хотите немного подождать? — добавил он. — Или посоветоваться с косметическим хирургом?

У Пи Джей появилось желание взглянуть на свою грудь, однако она подавила его. Внезапно она почувствовала страшную усталость.

— Искусственную грудь не сравнить с настоящей, — заметила она.

— Это верно. Однако у меня немало пациенток, которые живут с искусственной и не жалуются.

Как он смеет так говорить? Ведь он — мужчина, представитель сильного пола, один из тех, кто боготворит женскую грудь, кто преклоняется перед ней, кто слагает оды в ее честь. И он старается ее успокоить, советует не переживать, если эту восхитительную часть тела отрежут?! Ничего, мол, другую поставят. А мужчины опять будут боготворить ее, и все будет прекрасно. Да как он смеет такое говорить?!

— Думаю, я подожду принимать окончательное решение, — спокойно проговорила она.

Пи Джей и сама удивилась, насколько деловито прозвучал ее голос. Она снова была сама собой — спокойной, сдержанной, бесстрастной женщиной, целиком владеющей ситуацией.

— И еще одно, доктор. Как долго после мастектомии я не смогу работать? Работа в моей жизни занимает важнейшее место.

Слова прозвучали обличительно, словно он был виноват в том, что ей какое-то время придется бездействовать.

Он захлопнул папку и протянул Пи Джей направление.

— Думаю, по крайней мере пару недель.

Пару недель… Что ж, не так уж долго, можно пережить.

— И последнее, доктор, — проговорила она, откашлявшись. — Доктор Рейнольдс сказал, что восемьдесят процентов всех опухолей груди — доброкачественные. Это правда?

— Как правило, да, — ответил доктор, тоже откашлявшись.

Пи Джей, секунду поколебавшись, задала последний вопрос:

— А разве по маммограмме не видно, доброкачественная опухоль или злокачественная?

— Ничего нельзя сказать наверняка, Пи Джей. Это могут показать только результаты биопсии.

Пи Джей сидела в одиночестве в тишине своей гостиной, закутавшись в просторный стеганый халат. Ее знобило, и она изо всех сил пыталась согреться. После посещения врача она поехала в больницу, где сдала необходимые анализы, а затем отправилась домой. Был седьмой час. Из больницы она позвонила Бобу и сказала, что вспомнила о кое-каких неотложных делах, которые необходимо сделать в выходные. Когда он заметил, что дети расстроятся, она почувствовала укор совести, но решения своего не изменила. Она понимала, что ей необходимо побыть одной. О предстоящем она не могла никому рассказать, даже Бобу.

И конечно, не матери. При одной мысли о ней Пи Джей поморщилась. С годами эмоциональная пропасть между ними стала еще глубже.

Не задумываясь Пи Джей прошлась пилочкой по своим и так безупречно отполированным ногтям. Может, позвонить какой-нибудь подруге? Но ни одной близкой подруги у нее не было. Последние двадцать три года она целиком посвятила себя работе, поставив перед собой цель — сделать головокружительную карьеру. Так что трудиться приходилось очень много. А свободное от работы время, если таковое удавалось выкроить, она проводила с мужчиной, с любым мужчиной, от которого хоть мало-мальски зависела ее карьера.

Пи Джей положила ноги на мраморный журнальный столик, а голову — на мягкую диванную подушку ярко-зеленого цвета и принялась вспоминать, с какими мужчинами сталкивала ее жизнь. В семидесятые годы это были молодые, красивые парни, на которых нельзя было не обратить внимание. В основном только что выбившиеся в начальники. Где бы она ни появлялась: в ресторане, на дискотеке, в кино или Центральном парке, ее всегда сопровождал представитель сильного пола, причем лучший представитель. Куда бы они ни направлялись, головы прохожих неизменно поворачивались в их сторону, словно Пи Джей со своим спутником источали этакие флюиды, действующие даже на расстоянии. Сексом она в те годы занималась часто и помногу и получала от него истинное наслаждение.

В восьмидесятые Пи Джей, уже зрелая женщина, стала обращать внимание на мужчин среднего возраста, преуспевших в жизни. Это были владельцы разнообразных компаний и агентств. Они буквально осыпали ее знаками внимания: белые розы, «Дом Периньон», безделушки от Картье… и время от времени — продвижение по службе.

А любовь… Нет, Пи Джей никого не любила. Очень редко приходила мысль, что она лишена чего-то самого главного, но Пи Джей тут же отбрасывала ее от себя и снова погружалась в работу. Работа всегда ждала ее, равно как и очередной мужчина. Этого добра всегда было у нее в избытке. Стоило только поманить пальцем, и они появлялись. Они любили ее, обожали бывать в ее обществе, чтобы все видели, с какой шикарной женщиной они проводят время. Но больше всего им нравилось ее тело.

Пи Джей дотронулась до правой груди, и слезы потекли у нее по щекам. Станут ли они, как прежде, желать ее, когда у нее отнимут грудь? Вряд ли. Кому она будет нужна, обезображенная, почти калека! Неужели теперь ей до конца жизни придется спать в одиночестве?

В последние годы Ни Джей прилагала немало усилий, чтобы оставаться в форме. Но таких, как она, было предостаточно. Клубы были переполнены женщинами за сорок — перезрелыми красавицами, тщетно пытающимися ухватиться за ускользающую молодость. Пи Джей справедливо рассудила, что из всего можно извлечь пользу, и из возраста тоже. Пи Джей оказалась в рядах тех, кто извлекал пользу из собственного возраста. В сорок лет она приобрела сексуальную привлекательность, стала чувственной.

Раньше была красивой, а теперь стала шикарной. И все-таки… И все-таки ничто не могло остановить появление новых морщинок вокруг глаз, которые она когда-то так ненавидела у матери. К сожалению, ничто не могло вытравить из ее тела злосчастную опухоль, которая даже сейчас, пока она дома, забирает в свои цепкие щупальца ее судьбу.

— Вот уж не ожидал застать тебя дома.

Пи Джей подпрыгнула от неожиданности. Она не слышала щелчка замка. В сумраке гостиной стоял Боб.

Сердце у нее отчаянно забилось.

— Как ты меня напугал!

Он подошел к дивану и бросил на него ключи.

— Вот что бывает, когда оставляешь ключи постороннему человеку.

Пи Джей внимательно посмотрела на связку. Странно, но Боб был единственным мужчиной, кому она оставляла ключи от квартиры. И зачем она это делала, Пи Джей понятия не имела.

— По крайней мере не застукал тебя с другим.

— Что? — недоуменно спросила Пи Джей.

Она никак не могла понять, что он здесь делает. Боб уселся на диван рядом с ней.

— Шутка. Ну, как прошло?

— Что именно?

— Твое деловое свидание. Ты вернулась раньше, чем я предполагал.

Пи Джей чуть отодвинулась от него.

— Нормально, — сказала она.

— Еще не поздно отправиться на Лонг-Айленд.

Пи Джей отрицательно покачала головой:

— Не думаю, Боб. У меня болит голова.

— У тебя? Голова? — Он расхохотался. — Расскажи кому-нибудь другому. — Он включил настольную лампу и повернулся к Пи Джей. — Да ты плакала!

Пи Джей поспешно вытерла щеки.

— Нет.

— Нет, плакала, — повторил он, коснувшись ее лица. — Что случилось?

— Ничего. Настроение плохое.

— Раньше за тобой такого не наблюдалось.

Она пожала плечами и встала.

— Это говорит о том, что ты плохо меня знаешь.

Она подошла к стене и поправила висевшую на ней репродукцию Моне. Ее сокровенной мечтой было иметь оригинал этого художника. Она собиралась, когда разбогатеет, вложить в него деньги, но теперь…

— Что происходит, Пидж?

Она не любила это обращение к ней — Пидж. В детстве так называл ее младший брат.

Она опять покачала головой.

— Я же сказала, ничего.

Она закатала рукава халата. К правой руке прилип кусочек ватки в том месте, где брали кровь. Пи Джей поспешно согнула руку, чтобы Боб ничего не заметил.

— Поезжай один, — сказала она, поворачиваясь к нему спиной. — Я страшно устала. Неделя была тяжелой.

Он в недоумении посмотрел на нее.

— Ну пожалуйста, Боб.

— И не подумаю, пока ты не скажешь, что происходит.

Пи Джей почувствовала нарастающую злость.

— Помимо работы, у меня есть еще и личная жизнь.

— Я полагал, что имею к ней некоторое отношение.

Внезапно у нее разболелась голова. Пи Джей осторожно помассировала виски. Она любила Боба, даже больше, чем нужно, и меньше всего хотела поссориться с ним, особенно сейчас, когда впереди назначение на новую должность.

Она взглянула на него. Он был на четыре года старше ее и хотя не так красив, как большинство мужчин, с которыми она встречалась, но тоже по-своему хорош. Чувствовалось, что это уверенный в себе мужчина, надежный и верный друг. Пи Джей нравилось, что рубашки его всегда накрахмалены, что от него всегда приятно пахнет дорогим мылом. Вне работы он бывал с ней нежен, но в рабочее время строг и требователен. Но больше всего привлекала Пи Джей в Бобе мужская сила.

— У меня появилась маленькая проблема, — проговорила она. — Не имеющая никакого отношения ни к тебе, ни к нам.

— Иди сюда, — позвал ее Боб.

Пи Джей заколебалась. Ей не хотелось рассказывать о посещении врача, но, видимо, придется сообщить, что в понедельник ее не будет на работе, скажет, что заболела.

Но о какой болезни может идти речь, если в понедельник ее ждет самое крупное повышение по службе! Ерунда какая-то. Пи Джей подошла к дивану и бессильно опустилась на него.

— Какая проблема? — голосом, полным участия, спросил Боб.

— Я… — Пи Джей несколько секунд молчала. Что же придумать? — В понедельник меня не будет на работе, — наконец произнесла она.

Боб расхохотался.

— Только не говори мне, что тебе позвонили Хансен и Хобарт и сообщили об увольнении.

— Это не смешно.

— И то, что ты плетешь, тоже. Ну-ка признавайся, что у тебя случилось в период с обеда до конца дня! Почему тебя не будет на работе в понедельник?

Пи Джей села, поджав под себя ногу, и откинула с лица волосы. Интересно, догадывается ли Боб, что она уже несколько лет красит волосы, чтобы скрыть седину, добиваясь восхитительного каштанового отлива — природного цвета ее волос?

— У меня свидание, которое я не могу отменить. Пока это все, что я могу тебе сказать.

Положив руки на колени, не мигая, Боб уставился на ковер, лежавший на полу.

— Что за свидание?

Пи Джей ласково коснулась рукой его колена.

— Прошу тебя, Боб, не расспрашивай, мне сейчас не хочется об этом говорить.

Он поднял голову.

— С тобой все в порядке?

Она лишь кивнула, говорить не могла, боялась расплакаться.

— Пи Джей, я ведь не посторонний человек, не просто любовник. Ты знаешь, что небезразлична мне.

Она снова кивнула.

— Я хочу знать, что происходит. — Внезапно он рассмеялся. — Ведь если что-то не так, я имею право знать.

А если ты и дальше будешь держать меня в неведении, воображение у меня разыграется и я напридумываю черт знает что.

Внезапно раздался звонок в дверь.

— Это привратник, — сказала Пи Джей, радуясь временной передышке.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Боб голосом, лишенным участия.

— Нет, — уверенно сказала Пи Джей и, поднявшись с дивана, подошла к переговорному устройству.

— Хоть не сказала: «Слава Богу, кто-то пришел», и на том спасибо, — попытался пошутить Боб.

Пи Джей нажала кнопку на стене.

— Слушаю, Вольтер.

— Мисс Дэвис, к вам какая-то дама.

— Кто?

— Ее зовут миссис Ренделл. Джессика Ренделл.

Пи Джей нахмурилась. С таким именем она никого не знала.

На другом конце послышались отдаленные голоса, потом опять раздался ясный голос Вольтера:

— Говорит, что вы знаете ее как Джессику Бейтс. Из Ларчвуд-Холла.

Пи Джей похолодела. Ноги подкосились, но память тут же перенесла ее в прошлое. Джесс Бейтс. Ларчвуд-Холл.

Она сама — двадцатилетняя девушка. Мать.

Отец. Его нежность, такая родная, уже полузабытая улыбка.

Ребенок. О Господи, ребенок…

Прислонившись к стене, она хватала открытым ртом воздух и продолжала нажимать кнопку. Боб подскочил к ней, обнял за плечи.

— С тобой все в порядке?

Пи Джей обернулась.

— Что?

— Ты кричала, — пояснил он. — Пи Джей, ради Бога, скажи, что происходит!

Она покачала головой.

— Сейчас не самое удачное время, — хриплым голосом ответила она Бобу.

В переговорном устройстве что-то щелкнуло.

— Пи Джей, — послышался женский голос. — Я только на минутку, открой, пожалуйста, дверь.

Пи Джей взглянула на Боба, пытаясь остановить мечущиеся мысли. Коснулась рукой правой груди. Ну почему все свалилось на нее одновременно?

Дотянувшись до кнопки, Боб сам нажал на нее.

— Попозже, — бросил он.

Пи Джей почувствовала, что еще немного, и она упадет в обморок. Джесс Бейтс здесь… После стольких лет… Может, Джесс больна? «Да нет же, — тут же отбросила Пи Джей эту мысль. — Это я больна!» Но может, Джесс нуждается в ее помощи? Пи Джей ощутила, как в ней просыпается теплое чувство, сродни нежности. Они были вместе в самый черный период их жизни, делили радости и горести.

«Если бы я еще верила в Бога, — подумала Пи Джей, — я была бы убеждена, что это он посылает ко мне сейчас Джесс, чтобы помочь мне, это он возвращает мне подругу…»

Порывисто повернувшись к переговорному устройству, Пи Джей нажала на кнопку.

— Вольтер! — позвала она.

— Да, мэм?

— Эта женщина все еще здесь?

— Она ушла, мэм.

— Догони ее, — попросила она. — И пришли ее ко мне.

Проскользнув мимо Боба, она вернулась в гостиную.

— А тебя я прошу уйти, — сказала она ему.

— Что? — изумился он.

— Ну пожалуйста, Боб. Со мной правда все в порядке. — Пи Джей старалась говорить убедительно. — Джесс — моя старая подруга. И мне хотелось бы увидеться с ней наедине.

Боб провел рукой по редеющим волосам.

— Бог мой, — наконец вымолвил он. — Что здесь происходит?

— Ничего, Боб. Пожалуйста, поверь. Просто у меня было паршивое настроение. Пообщаюсь с Джесс, и оно улучшится, я в этом уверена. А теперь, прошу тебя, уходи.

— Ты мне позвонишь?

Голос у него был как у провинившегося мальчика.

— Ну конечно.

Он шагнул к ней, обнял. Она позволила себя поцеловать, потом резко высвободилась.

— Прошу тебя, иди. Мне еще нужно одеться и соорудить хоть какое-то подобие прически до того, как она поднимется.

Дрожь в коленках исчезла. Теперь Пи Джей охватило почти восторженное чувство. Скоро она увидит Джесс! Как давно они не виделись! Да, но зачем она приехала?

— Иди одевайся, — сказал Боб. — Я подожду.

Пи Джей побежала в спальню. Боб последовал за ней.

— Может, ты хоть скажешь, кто она? — требовательным голосом спросил он.

— Я тебе уже сказала, — ответила Пи Джей, открывая стенной шкаф и быстро просматривая его содержимое. — Подруга столетней давности.

Она надела брючный костюм цвета слоновой кости и проскользнула мимо Боба в ванную. Схватив с полки щетку, она провела ею по волосам, посмотрела внимательно в зеркало на макияж.

Рядом со своим лицом она увидела в зеркале отражение Боба. В руке он держал что-то маленькое и кругленькое.

— Что это? — с недоумением спросил он.

— Что?

Пи Джей обернулась. На ладони у Боба лежал ватный шарик, измазанный кровью. У нее перехватило дыхание.

Должно быть, выпал, когда она снимала халат. Она опять посмотрела в зеркало. «Вот еще! Стану я перед ним отчитываться!» — рассердилась она, взбивая волосы.

— По-моему, вата, которой зажимают ранку после забора крови на анализ, — задумчиво произнес он.

— Так оно и есть.

Схватив соболью кисточку, Пи Джей принялась наносить на щеки румяна.

— Мне казалось, ты сдавала анализы несколько дней назад.

Пи Джей пожала плечами.

— Ну да. Наверное, выпала из шкафа.

Голос ее звучал уверенно, но сердце отчаянно колотилось. Она не хотела рассказывать Бобу, пока не хотела, а возможно, никогда не расскажет, это не его дело. Она опять глянула в зеркало. Он все еще рассматривал ватный шарик.

— Сто лет не видела Джесс, — весело проговорила она. — Ужасно интересно, какой она стала.

Он скомкал ватку и выбросил ее в мусорное ведро. Пи Джей вздохнула с облегчением.

— Вы вместе учились в колледже?

— Нет, но познакомились, когда я там училась.

— Расскажи мне о ней.

Пи Джей сняла крышечку с помады. Тщательно накрасив губы ярко-оранжевым цветом, она улыбнулась своему отражению в зеркале и тут же подумала, что не улыбалась с обеда. Бросившись к Бобу, взъерошила ему волосы.

— Вон! — с притворной яростью крикнула она. — Вон из моего дома! Я тебе позвоню позже.

Она вытолкала его из спальни в гостиную. В это время в дверь позвонили.

— Позволь по крайней мере взглянуть на женщину, которой удалось вернуть тебе хорошее настроение.

Дотронувшись рукой до его щеки, Пи Джей быстро чмокнула его.

— Со мной все в порядке, правда. — В этот момент Пи Джей и сама почти поверила своим словам. — Не беспокойся обо мне, я тебе обязательно позвоню позже.

Они вместе подошли к входной двери. Задержав дыхание, Пи Джей распахнула ее.

На пороге стояла Джессика Бейтс, хрупкая и изящная, как девочка, точно такая, какой была раньше. Те же светлые волосы, слегка выпирающие скулы.

— Пи Джей… — прошептала она. — Бог мой! Я бы тебя узнала где угодно.

— Джесс… — едва слышно проговорила Пи Джей, внезапно теряясь.

Секунду она стояла, не двигаясь, приходя в себя, затем раскрыла объятия.

— Как я рада тебя видеть!

Женщины обнялись. Боб деликатно покашлял.

— Прошу прощения, дамы, я как раз собирался уходить.

— Ой! — воскликнула Джесс. — Извините за вторжение…

— Все в порядке, — перебила ее Пи Джей. — Познакомься, это Боб.

— Очень приятно, — проговорил Боб и, сделав жест, будто приподнимает шляпу, поклонился Пи Джей. — Позвони мне позже.

Дверь за ним закрылась. Пи Джей повернулась к Джесс.

— Муж? — спросила та.

— Что? Да нет. Я не замужем. Боб просто друг.

— Хороший друг? — шутливо спросила Джесс.

— Еще какой! — рассмеялась Пи Джей. — Ну что же ты стоишь? Входи.

Обняв Джесс за талию, она провела ее в гостиную.

— Что тебе приготовить? Кофе? Чай? А может, хочешь что-нибудь выпить?

Джесс присела на диван, на то же место, где сидела Пи Джей, чувствуя себя одинокой, испуганной.

— Выпить было бы здорово. У тебя есть вино?

Пи Джей направилась к бару, отбросив мысли о сегодняшнем дне и предстоящем понедельнике.

— Ты, Джесс, отлично выглядишь, — заметила она, доставая бутылку из маленького холодильника. — Замужем?

— Да. Уже двадцать лет. У меня трое детей.

— Ого! — присвистнула Пи Джей, наливая вино в бокалы из тончайшего хрусталя.

— А ты разошлась? — спросила Джесс.

Пи Джей подошла с двумя бокалами к дивану, села рядом с Джесс и протянула один ей.

— Нет, — ответила она. — Я не была замужем.

— Ни за что не поверю! — воскликнула Джесс, отхлебнув глоток вина. — Это ты-то, которая в отличие от нас могла заполучить любого мужчину!

Пи Джей тоже сделала глоток и взглянула на Джесс.

Когда-то это было юное создание, почти ребенок, а теперь перед ней сидела уверенная в себе женщина, жена, мать. И вдруг теперешняя Пи Джей, преуспевающий дизайнер, без пяти минут директор фирмы, куда-то испарилась. Ее место заняла молоденькая двадцатилетняя девушка, не уверенная ни в себе, ни в будущем. Внезапно ей захотелось узнать цель появления этой женщины.

— Спасибо за комплимент. Похоже, мне так и не удалось найти своего любимого и единственного. — Она поставила бокал на столик. — Скажи мне, Джесс, как ты нашла меня? И что привело тебя сюда?

— Твоя мама дала мне твой адрес, а ее я нашла через мисс Тейлор.

— Мисс Тейлор?

Память опять перенесла Пи Джей на двадцать лет назад. Перед ней возник образ хозяйки пансионата: ярко-красные губы, запах лаванды, желтые пальцы заядлой курильщицы. Вдруг Пи Джей почувствовала боль. Она металась в ней, как зверь в клетке. Мисс Тейлор… Ларчвуд-Холл… Машинально Пи Джей положила руку на живот.

— У тебя больше не было детей? — участливо спросила Джесс.

— Нет.

— Плохо.

Пи Джей встала и подошла к репродукции Моне. Она опять сдвинулась с места! Ну почему она никогда не висит ровно?

— Твоя мама сказала, что ты художница.

Пи Джей пожала плечами.

— Вернее, дизайнер.

Она хотела сказать, что в ближайшие дни станет во главе крупной фирмы, но что-то остановило ее. Вся жизнь вдруг показалась ей ничтожной и не заслуживающей внимания.

— Значит, ты поступила в колледж после… — Джесс помялась, — после Ларчвуда?

Пи Джей кивнула и вернулась на диван.

— В Чикагский художественный институт.

— Ты просто молодец, — заметила Джесс, обведя восхищенным взглядом комнату.

Пи Джей сделала еще глоток.

— Что привело тебя сюда, Джесс? — спросила она опять.

Джесс закрыла глаза. Только сейчас Пи Джей обратила внимание, что она так же изысканно одета и по-прежнему носит массивное золотое кольцо с бриллиантами и изумрудом. Если бы не едва уловимый налет взрослости, Джесс была бы все та же пятнадцатилетняя девочка из 1968 года, такая же наивная, потерянная и печальная. «Странно, — подумала Пи Джей, — когда вспоминаешь о каком-то человеке, почему-то всегда представляешь его в том отрезке времени, в котором хорошо его знал».

— Я виделась со Сьюзен, — прервала ее размышления Джесс.

— Со Сьюзен?

Перед Пи Джей тотчас же возник образ высокой, суровой на вид девушки, которая постоянно ходила, уткнувшись носом в книжку, и которая своими грубоватыми манерами отпугивала от себя окружающих.

— О Боже… — прошептала она. — И как у нее дела?

— Похоже, отлично. Преподает в колледже. Разведена.

Воспитывает сына.

Пи Джей провела пальцем по краю бокала.

— Тогда, в Ларчвуде, у нее ведь тоже родился сын? — тихонько спросила она.

Джесс кивнула.

Пи Джей откинулась на спинку дивана.

— Моему сыну в этом году уже двадцать пять.

— И моей дочке тоже, — подхватила Джесс, но Пи Джей ее не слушала.

Она думала о своем сыне, от которого отказалась. Много лет потребовалось, чтобы вытравить воспоминания о нем из своей памяти. Однако временами она мысленно возвращалась к нему. И почему-то всегда, вспоминая сына, она вспоминала своего отца. Чтобы выжить, чтобы быть сильной, ей не следовало бы этого делать.

— Я хочу, чтобы мы встретились, — сказала Джесс.

Подняв голову, Пи Джей взглянула ей в глаза.

— Со Сьюзен? Бог мой, Джесс, стоит ли? Она и тогда общительностью не отличалась. — Она улыбнулась. — В то время мы твердо знали, что когда все будет позади, мы больше никогда не увидимся.

Джесс поставила на столик свой бокал и повертела кольцо.

— Со Сьюзен, с тобой, со мной, — пропустив мимо ушей ее слова, заметила она. — И с Джинни. Если она, конечно, приедет.

— С Джинни?

— И с нашими детьми.

— Что? — поразилась Пи Джей.

— В субботу, шестнадцатого октября, в Ларчвуд-Холле.

Пи Джей нервно рассмеялась.

— Ты шутишь, Джесс? — Однако, взглянув Джесс в лицо, поняла, что та говорит совершенно серьезно. — Зачем все это? — Голос ее прозвучал громче, чем ей хотелось бы.

— По-моему, пришло время, — последовал спокойный ответ.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Пи Джей взглянула на репродукцию Моне: размытые краски, неясные образы, нечеткие, как память.

— Это не мой сын, — услышала она собственный голос. — Я отдала его чужой женщине и примирилась с этим много лет назад.

Джесс не отрываясь смотрела ей в глаза, словно хотела пронзить ее взглядом.

— Разве, Пи Джей?

Пи Джей вспомнила о бессонных ночах, проведенных в одиночестве. Она любила свою работу, получала от нее полное удовлетворение. Но когда оставалась наедине со своими мыслями, когда комната погружалась в темноту и сон ускользал от нее, Пи Джей чувствовала устрашающую пустоту. И тогда она начинала думать о смысле жизни, о сыне. Она осознавала, что не просто отказалась от ребенка, а пожертвовала своим незаслуженным счастьем.

— Нет, — честно призналась она. — Нет. В глубине души я не смирилась.

— Такты приедешь? — голосом, полным участия, спросила Джесс. — Может быть, увидишься со своим сыном.

Внезапно Пи Джей вспомнила о предстоящем понедельнике, и тень легла на ее лицо.

— Это не так просто, — с трудом проговорила она. — В моей жизни сейчас возникли некоторые осложнения.

— Какие могут быть осложнения? Ты не замужем, детей у тебя нет.

— Это верно…

— Не из-за матери же! Она ведь живет в двухстах милях отсюда. И никогда не узнает.

«Вот уж о ком и мысли не было», — усмехнулась Пи Джей.

— Нет, — согласилась она. — Не из-за матери.

— Тогда почему? Что может тебе помешать?

Теперь бы рассказать Джесс о предстоящей биопсии, о том, что меньше чем через семьдесят два часа ей, возможно, отнимут грудь. Самое время сказать об этом вслух Джесс.

Именно ей можно выложить все без утайки. Много лет назад они были дружны, ей она всегда доверяла. Вот и сейчас бы сказать…

— Неужели тебе не хочется его увидеть? — спросила Джесс.

Пи Джей поняла — момент упущен. Джесс не знала ее, вернее, знала лишь с одной стороны. Для нее она была по-прежнему двадцатилетней молодой женщиной, родившей ребенка без мужа, а не преуспевающим дизайнером, без пяти минут директором агентства, перед которой маячит грустная перспектива закончить свою жизнь в одиночестве.

Но если она увидится со своим сыном, она уже не будет одна.

Сын… Частичка ее самой… Плоть от плоти…

А может, и вправду пришло время заполнить пустоту, с которой она примирилась много лет назад? Сыну уже почти двадцать пять. Совсем взрослый мужчина. Конечно, никто ее не заставляет быть ему настоящей матерью. Никто не просит любить его, если она сама того не желает, да и ему вовсе не обязательно любить ее.

— Да, — услышала Пи Джей свой собственный голос. — Мне хочется его увидеть.

Джесс встала.

— Значит, в субботу, шестнадцатого октября, — повторила она. — Мы встречаемся в двенадцать, дети подъедут к часу, если захотят с нами увидеться.

Пи Джей тоже встала. Ноги слегка дрожали, и ей пришлось опереться на подлокотник дивана. Отчего ей вдруг стало легко и весело? А как же иначе! Ведь теперь у нее появилась новая цель в жизни. К черту эту дурацкую биопсию!

— Думаю, дети захотят с нами встретиться, — сказала она. — Все приедут.

— Поживем — увидим, — ответила Джесс, направляясь к двери.

Дверь захлопнулась. Пи Джей улыбнулась: ее ждет самое крупное событие в жизни — встреча с сыном. В понедельник она сделает биопсию, и все окажется в порядке — она в этом уверена. И тогда с легким сердцем можно будет послать докторов ко всем чертям.

Глава четвертая Пятница, 17 сентября ДЖИННИ

Облокотившись о белый рояль, она сбросила серебристую туфельку на высоком каблуке и слегка согнула ногу в колене, вполне осознавая, что при этом движении ярко-розовое платье без бретелек еще сильнее подчеркивает ее соблазнительную фигуру. Но Джинни Стивенс-Роузен-Смит-Левескью-Эдвардс демонстрировала свои прелести вовсе не своей собеседнице — даме средних лет с платиновыми волосами, стоявшей рядом и успевшей замучить ее светской беседой, без которой немыслима ни одна вечеринка. Вовсе нет! Для этой цели Джинни подыскала объект получше — бармена с обширным задом, который стоял на другом конце просторной гостиной и пожирал ее глазами.

Она смотрела на него, облизывая в то же время ободок бокала с мартини. Глаза их встретились.

— А сколько у вас детей? — допытывалась дама.

Джинни пришлось посмотреть на нее.

— Двое, это дети мужа.

«Сколько она еще будет мне докучать?»

— Тогда вы понимаете, что я имею в виду.

«Как же! — раздраженно подумала Джинни. — Я вообще ни слова не слышала из твоей болтовни».

— А сколько им лет?

— Брэду — тридцать, Джоди — двадцать восемь.

— Неужели! — воскликнула почтенная дама, коснувшись рукой бриллиантового колье. — Да они почти ваши ровесники!

— Вы мне льстите, — улыбнулась Джинни, про себя обругав собеседницу последними словами.

— А чем они занимаются?

Джинни вздохнула.

— Брэд работает на телестудии, а Джоди — в реабилитационном центре.

Это был стандартный ответ, которым они с Джейком пользовались всякий раз, когда речь заходила о детях. Насколько им было известно, Брэд в последний раз появлялся на телестудии в семнадцать лет. Они понятия не имели, откуда у него берутся деньги, но передвигался он только на спортивных машинах последних моделей и ни в чем себе не отказывал. А Джоди и в самом деле работала в реабилитационном центре: мыла полы и скребла унитазы вместе с другими бывшими малолетними алкоголиками, приговоренными судом к принудительным работам. Можно сказать, пыталась встать на путь праведный, уже в четвертый раз.

Внезапно Джинни почувствовала, как кто-то взял ее под локоток. Муж. Рядом с ним стоял огромный детина с зачесанными на лоб редкими седыми волосиками — тщетная попытка убедить окружающих в том, что он и не думает лысеть.

— Дорогая, позволь представить тебе мистера Джоргенсона, — сказал Джейк.

Джини выпрямилась и надела туфлю. Несмотря на то что Джейк был в Голливуде продюсером и привык бывать на людях, он избегал шумных сборищ, подобных сегодняшнему. Она это знала. Единственной причиной, по которой они сегодня оказались здесь, был этот Джоргенсон.

Поэтому придется быть с ним поласковее ради Джейка. Он неплохой парень и нормальный муж. Во всяком случае, до сегодняшнего дня был таким.

— Добрый вечер, — ангельским голоском пропела Джинни, протягивая руку.

Краешком глаза она заметила, что недавняя собеседница с платиновыми волосами незаметно скрылась в толпе — в Лос-Анджелесе на вечеринках подобного рода прощаться не принято.

Он схватил ее руку своей огромной лапищей. «Интересно, — подумала она, — какой он мужчина».

— Счастлив познакомиться с вами, миссис Эдварде, — пробасил он.

— Я тоже, — подхватила Джинни. — Джейк столько мне о вас рассказывал!

Наконец-то он выпустил ее руку и обнял Джейка за плечи.

— Молодец, мой мальчик. Благодаря его фильму виноградники Джоргенсона прогремят на весь мир! — сказал он, обращаясь к Джинни.

Так обозвать Джейка! Нашел мальчика! Да ему в будущем году будет шестьдесят!

— У вас изумительное вино, мистер Джоргенсон.

— Зовите меня просто Эрик, — сказал он, улыбнувшись.

— Эрик, — поправилась Джинни и, улыбнувшись в ответ, перехватила свой бокал так, чтобы не было видно в нем джина. — Особенно «Цинфандел», мое любимое.

Она глянула на Джейка, желая удостовериться, что не сказала чепухи. Он улыбнулся — значит, все в порядке, решила Джинни.

— А где вы собираетесь снимать документальный фильм? — спросила она, возвращаясь к теме, особенно волновавшей Джейка.

— В Европе, — похвастался Джоргенсон. — Начнем с Франции.

Джинни дала понять, что восхищена столь мудрым решением.

— Снимать калифорнийское вино во Франции? Оригинально.

Она вновь поглядела на бармена. Тот поднял голову, глаза их встретились. Джинни выпятила нижнюю губу и, выгнув спину, перевела взгляд на Джоргенсона. Тот откровенно разглядывал ее грудь. «Слава Богу, кондиционеры работают», — подумала она. Когда в комнате холодно, ее соски торчат обычно просто вызывающе.

— У тебя очаровательная жена, — бросил Джоргенсон Джейку, убирая руку с его плеча и взгляд с ее груди. — Она поедет в Напу?

— Боюсь, что нет, Эрик, — ответил Джейк.

— Но в это время года там чудесно, — разочарованно протянул он и повернулся к Джинни:

— Может, передумаете?

Джинни отхлебнула глоток мартини. Хотелось крикнуть:

«Да пошел ты к черту! Меня уже тошнит и от тебя, и от всей этой светской болтовни!», но вслух она сказала:

— Очень жаль, но я не могу бросить свою благотворительную деятельность.

— А какой именно благотворительностью вы занимаетесь? — удивленно спросил он, приподняв широкие брови.

Джинни перехватила взгляд Джейка. Казалось, он говорил: «Не перегибай!»

— Детьми, — поспешно проговорила она. — В основном детьми.

— Должно быть, вы получаете от этой деятельности истинное удовлетворение, — заметил Джоргенсон.

— Эрик, — поспешно вмешался Джейк. — Вон стоит Раймонд Флинт, наш будущий редактор. Пойдем, я хочу вас познакомить. — Он повернулся к Джинни. — Надеюсь, ты извинишь нас, дорогая?

И Джейк взял Джоргенсона под руку.

— Было приятно познакомиться, — проговорила она и добавила:

— Эрик.

— Если передумаете, буду счастлив показать вам свои виноградники.

Мужчины удалились.

Некоторое время Джинни смотрела им вслед, потом снова взглянула на бармена. Он что-то смешивал в шейкере для коротышки в дурацком парике. Небрежной походкой Джинни направилась к столику с закусками.

Похоже, устроители вечера решили сэкономить на официантах, решила она. Должно быть, в Лос-Анджелесе они совсем недавно, сделала вывод Джинни, осматривая критически столик. И тут же подумала, что придется торчать здесь не меньше часа, прежде чем Джейк предложит ей ехать домой.

Повесив свою изящную сумочку с серебряным ремешком на плечо, она взяла клубнику, обмакнула ее во взбитый йогурт и стала пробираться сквозь толпу к бару. Стоя за спиной человечка в парике, Дженни смотрела на бармена до тех пор, пока глаза их не встретились.

Не отрывая от нее взгляда, он протянул коротышке два бокала. Джинни поднесла клубнику к губам и начала медленно слизывать белый крем — сначала вокруг, потом вдоль ягоды. Бармен улыбнулся.

— Чем могу служить? — спросил он.

Джинни молча взяла своими полными губами кончик ягоды и принялась всасывать ее нежную мякоть, не спуская глаз с лица бармена, хотя ей больше всего хотелось взглянуть вниз, на его брюки, проверить, насколько он возбужден. Потом она вынула ягоду изо рта, облизала губы и медленно высунула кончик языка, тряхнула темноволосой головой. И все это без улыбки, с серьезным видом.

После подобных забав ей почему-то всегда хотелось в туалет. Поэтому она отправилась на поиски ванной комнаты.

Ванную комнату она нашла быстро — просторная, отделанная красным, желтым и оранжевым. Вполне в современном духе. Джинни закрыла за собой дверь и бессильно прислонилась к стене. На лбу выступили капельки пота.

Провела рукой по телу — от крутых бедер до высокой груди — и горделиво улыбнулась. Затем, запрокинув голову, расхохоталась.

Дверь бесшумно открылась. Вошел бармен, закрыл за собой дверь и собрался было запереть ее.

— Не нужно, — задыхаясь, проговорила Джинни. — И давай потише.

Улыбнувшись, он убрал с замка руку и поддернул брюки. Джинни бросила взгляд на ширинку. Так и есть, возбужден до крайности. Он подошел к ней вплотную. Тряхнув головой, она снова выпятила нижнюю губу и медленно подняла юбку. Обхватив за талию, бармен легко поднял ее и усадил на туалетный столик. Джинни с готовностью раздвинула ноги.

Он принялся расстегивать молнию на брюках, но она остановила его, и, приподняв подол своего шелкового платья, потянула его руку к своим бедрам. Он моментально понял, что от него требуется.

Пальцы у него оказались большие, сильные и нежные.

Джинни не сводила взгляда с его глаз. Он осторожно касался средоточия ее страсти. Она сдавленно застонала. Улыбнувшись, он быстро наклонился и коснулся языком того места, где только что находились его пальцы. Джинни едва не закричала от восторга. Она исступленно задвигалась в медленном ритме. Еще, еще… Дыхание прерывалось, во рту пересохло. Он становился все более требовательным, все более решительным. По ее телу прокатилась волна блаженства.

Внутри словно что-то взорвалось…

— О Господи! — послышался вопль бармена.

Джинни глянула вниз. Она описала ему лицо.

Зажимая рот рукой, она принялась хохотать. Вид у него был потешный: на лице недоумение, а по подбородку стекает желтая жидкость.

— Ах ты, дрянь! — закричал он, отталкивая Джинни.

Тщетно пытаясь сдержать смех, она сползла со столика.

— Извини.

Нажав на красную ручку крана, бармен принялся мыть лицо, одновременно ругая ее неприличными словами.

Вытерев оранжевым полотенцем подбородок, он бросил его в раковину и поспешил к двери, выпустив на прощание последнюю очередь площадной брани.

Не переставая смеяться, Джинни глянула на себя в зеркало. «Ну что ж, — подумала она. — Начало положено.

Паршивенькое, правда, могло бы быть и получше».

Внутри нарастала знакомая тошнота. Джинни закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь побороть это ощущение. «Черт бы его побрал, — подумала она. — Нужно просто забыть». Открыв глаза, подкрасила губы и попудрилась.

Гордо вскинув голову, она перебросила через плечо ремешок своей изящной сумочки и вернулась в гостиную.

Она прошлась по гостиной, избегая смотреть в сторону бара. Мужчины продолжали беседовать о чем-то в уголке.

Джинни оглядела комнату оценивающим взглядом: ничто не ускользнуло от ее внимания — ни натянутые улыбки престарелых особ, тщетно пытавшихся вернуть себе молодость косметическими средствами, стоившими целое состояние, ни плотоядные взгляды подвыпивших старичков в сторону немногочисленных юных созданий, ни откровенные позы последних. «Вот на таких сборищах, — подумала Джинни, — которые нельзя проигнорировать и где важен не ты сам, а с кем из сильных мира сего знаком, и вершатся важнейшие дела». Ее мысли прервал громкий хохот, сопровождаемый пыхтением. Джинни обернулась. В укромном уголке сидела пара — молодая особа, поразительно похожая на новомодную актрису, и известный старый развратник. Потрепав девушку за подбородок, он провел пальцем по ее шее, потом спустился ниже — в глубокую ложбинку на груди. Ответом на этот бесцеремонный жест был новый взрыв смеха. Джинни наблюдала за разыгравшейся сценкой и в очередной раз сделала неутешительный вывод: жизнь — сплошной обман.

Она подошла к столу, уставленному закусками, положила на тарелку краба и несколько ломтиков авокадо и направилась к раздвижным стеклянным дверям, попутно размышляя над тем, что никогда не видела, чтобы кто-то ел здесь нормальную еду, хотя живет она в Лос-Анджелесе давно.

Она вышла на веранду и чуть не споткнулась о двух юных любовников-гомосексуалистов, исступленно целовавших друг друга. Это еще раз доказывало, что жизнь — дурацкая штука. Скинув туфли, с тарелкой в руке она спустилась по деревянной лестнице на пляж.

На душе было неспокойно, однако Джинни понимала, что вряд ли когда-нибудь сможет обрести душевное равновесие. В январе ей исполнится сорок три года, но она до сих пор не может понять, для чего живет на свете. Опустившись на песок, она принялась жевать краба, устремив невидящий взгляд в безлунное море. Джейк оказался лучшим из ее мужей, а их было трое. С ним она прожила пять лет — дольше, чем со всеми остальными. Запросов у него было меньше, чем у других мужей, однако его заветной мечтой было подчинить ее себе целиком. Джинни предстояло решить, стоит ли так дорого платить за финансовую стабильность.

Покончив с едой, она выбросила тарелку в море и уселась поудобнее, подтянув колени к груди. Песок тут же впился в ее тело, как осколки стекла. Приглушенно доносились отрывки пустого разговора.

— Так и думал, что ты сюда сбежишь, — послышался из-за спины голос Джейка.

Джинни подняла голову — его фигура, освещенная лившимся из окон ярким светом, четко вырисовывалась на фоне темнеющего неба.

— Мне там противно было, — призналась она.

Он опустился рядом с ней.

— Я знаю, что ты ненавидишь эти вечеринки. Я прошу тебя присутствовать, когда это действительно необходимо.

— Знаю.

Он попытался обнять ее за голые плечи. Джинни отшатнулась.

— Тебе не холодно? — удивился он.

— Нет.

Он убрал руку.

— Джоргенсону ты понравилась.

— Не знаю, зачем он тебе понадобился, — заметила Джинни. — У тебя ведь есть работа.

Джейк покачал головой.

— Дело не в самой работе, а в той выгоде, которую она может дать. Джоргенсон — широкая натура, у него связи по всему миру.

— Но тебе уже почти шестьдесят, Джейк. Зачем тебе эти треклятые деньги? У тебя их до конца дней хватит.

Джейк поморщился, словно его ударили.

— Чтобы ты делала прически за сто долларов и покупала платья за полторы тысячи, в которых потом валяешься на песке. Их нужно намного больше, чем ты думаешь.

Джинни посмотрела на свое платье. Джейк немного ошибся — платье стоило не полторы тысячи, а две триста.

— И потом, чем я должен заниматься в твоем понятии? — продолжал Джейк. — Торчать с тобой целыми днями дома? Или болтаться по разным клубам?

— Мы могли бы путешествовать, — сказала Джинни, глядя в сторону океана. — В Монте-Карло, Гонконг, Рио, да куда угодно! Лишь бы уехать из этой чертовой дыры!

Жить, а не прозябать.

Помолчав секунду, Джейк проговорил:

— Смотреть на твои развлечения с очередным барменом?

Джинни промолчала. Они никогда не разговаривали на эту тему, но она знала, что Джейк догадывается. Однако он ни разу не упрекнул ее. В свои шестьдесят ему уже было не до любовных утех: ни желания, ни возможности. Поэтому он смотрел на ее увлечения сквозь пальцы. Почему бы девочке не позабавиться, если это доставляет ей удовольствие?

Удовольствие она и вправду получала, особенно вначале.

Джинни вспомнила лицо бармена и улыбнулась — вот увидеть бы Джейку происшедшее несколько минут назад!

— Кроме того, Джинни, — голос Джейка вернул ее к действительности, — дело не только в деньгах, но и в других благоприятных возможностях.

— Это каких же? Посещать треклятые вечеринки?

— Нет, находиться в гуще событий. — Немного помолчав, он добавил:

— Так сказать, не выпасть из игры.

— О Боже! — прошептала Джинни, запуская пальцы в песок. Потом встала, отряхнула платье. — Я хочу домой.

Джейк тоже поднялся.

— Подожди, Джинни.

Она обернулась.

— Почему ты не хочешь поехать со мной? Лучше провести несколько недель в Напе, чем болтаться без дела в Лос-Анджелесе.

Джинни расхохоталась.

— Не могу. Ты же знаешь, у меня благотворительная работа.

Джейк искоса взглянул на нее.

— Не выношу, когда ты врешь.

— Да брось ты! Джоргенсон ничего не узнает, только подумает, какая у тебя идеальная жена.

— Джинни…

Круто повернувшись, Джинни зашагала к дому.

— Я не поеду на этот чертов виноградник, и не надейся, — бросила она через плечо. — Скажи спасибо, что сюда пришла.

Она спустилась по ступенькам, удивляясь своему поведению по отношению к Джейку. На самом деле ей хотелось только одного — поехать домой, выпить снотворного и лечь в постель.

По дороге домой оба молчали. Но когда Джейк вырулил на круговую подъездную дорожку, ведущую к дому в каньоне» у обоих вырвался возглас негодования и возмущения.

— Этого только не хватало! — вырвалось у Джейка.

— О Господи! — воскликнула Джинни.

Поводом для подобной реакции послужил красный «порше», стоявший у входной двери. Джейк поставил машину неподалеку, и они вышли. В молчании они подошли к двери. Джейк отпер дверь. Изнутри доносились громкие звуки рэпа. Они вошли в холл. Налево была гостиная. Посреди нее на подушке лежал Брэд. Он балдел под оглушительный грохот стереосистемы, барабаня пальцами по абиссинскому ковру.

— Как ты попал сюда? — закричал Джейк, стараясь перекричать исступленно орущих певцов.

Брэд обернулся и помахал ему рукой.

— Привет, папуля! Как поживаешь?

Даже с такого приличного расстояния было видно, что он изрядно выпил.

— Оставь его, Джейк, — сказала Джинни. — Пошли спать.

Не слушая ее, Джейк ворвался в комнату и выключил музыку.

— Вставай и убирайся из моего дома! — бросил он сыну.

Брэд повернулся на бок. На нем были поношенные тесные джинсы и белая рубашка, которая распахнулась на груди, открывая мускулистую грудь и плоский живот. Когда он поворачивался, послышался звук золотых цепей.

«Какая фигура, — подумала Джинни. — И такому кретину досталась».

— А нельзя ли поласковее со своим единственным сыном? — заметил он с укоризной.

Джинни поняла — Джейк сейчас взорвется. Для этого ему было достаточно одного взгляда на Брэда.

— Отдай ключи, — потребовал он.

— Какие ключи?

— Которыми ты открыл дверь. Давай!

Брэд расхохотался.

— Старик, никаких ключей у меня нет. Я и без них могу без проблем попасть в любое место.

— А как тебе удалось проскочить через систему охранной сигнализации?

— Ты забыл, что я прожил здесь двенадцать лет? Я знаю код.

— Я его сменил.

— Подумаешь, какая проблема, — сказал Брэд, пожав плечами. — Я перерезал провод. Можешь возбудить в отношении меня уголовное дело.

Рассвирепев, Джейк схватил его за руку.

— Ну-ка поднимайся и убирайся отсюда!

Брэд в долгу не остался, тоже вцепился в отца.

— Полегче, старик.

Джинни, вздохнув, подскочила к ним и попыталась расцепить отца и сына, уже готовых подраться.

— Джейк, пошли. Брэд, оставь его в покое!

Оба взглянули на нее.

— Очаровательное платьице, мамуля, — заметил Брэд. — Вот только где у него юбка?

Джейк со всего размаху дал Брэду пощечину. Тот упал навзничь, выпустив его руку.

— Что тебе нужно, Брэд? Зачем ты сюда явился? — крикнула Джинни, поставив руки на бедра. Щеки ее пылали.

Повернувшись, Джейк подошел к камину и встал к нему спиной, гордо расправив плечи. Брэд сел и потрогал место удара.

— Моя старуха вышвырнула меня, — тихо сказал он.

Джейк громко фыркнул.

— Мне нужно было где-то переночевать. — Он посмотрел в сторону отца. — Вот я и решил: самое лучшее — вернуться домой.

— И очень зря, — сказала Джинни, стараясь не смотреть на темные волоски, курчавившиеся на его мускулистой груди.

— Кроме того, — продолжал Брэд, — я хотел поговорить с отцом о маленьком деловом предложении.

Джейк повернулся к сыну.

— Куда ты умудрился вляпаться на сей раз?

— Хочешь верь, хочешь нет — никуда. Стараюсь вести праведный образ жизни, отец.

Джейк расхохотался.

— Эту песню я слышал уже сто раз.

Джинни подошла к низкой софе с муаровой обивкой и села, скрестив ноги. И без того короткий подол ее платья задрался еще выше. Взгляд Брэда остановился на ее лице, потом спустился ниже, на ее бедра. Джинни понимала, что с того места, где он сидит на полу, у него прекрасный обзор и ему видно столько, что Джейк пришел бы в ярость, узнай он об этом.

Брэд повернулся к отцу.

— У меня появилась возможность открыть ресторан.

Джейк устало прислонился к мраморной каминной доске.

— А что ты знаешь о ресторанах? — спросил он.

— У мужа Бетти есть ресторан. Последние два года я занимался им.

Джейк с Джинни переглянулись.

— А кто эта Бетти? — спросила она.

— Моя подружка.

— Первый раз о ней слышу.

— А где тебе слышать? Я здесь не очень-то желанный гость.

Он снова коснулся щеки, на которую пришелся удар.

Джинни предположила, что в этот раз он сработал на публику.

— Так вот, — продолжал Брэд. — Ее мужик обанкротился, и у меня появился шанс прибрать к рукам этот ресторан по дешевке. Всего за двести тысяч.

— За ресторан, который прогорел? Дороговато.

— Не ресторан прогорел, просто этот кретин погорел на каких-то других делах.

— Это на каких же?

Брэд пожал плечами.

— А я почем знаю? Думаю, на недвижимости. Но это не важно. Мне нужны деньги. Если ты мне их дашь, то до конца жизни не увидишь мою физиономию.

«Заманчивое предложение, — подумала Джинни. — Только вряд ли Джейк согласится».

— Ты не знаешь, почему я тебе не верю? — словно в подтверждение ее мыслей спросил он.

Брэд задумчиво повертел в руке свою замшевую туфлю.

Джинни стало его жаль. Что ждет его в будущем? Мать его была алкоголичкой, как и мать Джинни. Однако в отличие от ее матери эта особа бросила своих детей, когда Брэду было шесть лет, а Джоди — четыре годика. Как ни старался Джейк — а уж настойчивость своего мужа Джинни знала, — сделать ничего не смог. Дети, к несчастью, унаследовали тяжелый недуг матери.

— Да ты сам можешь проверить, — продолжал Брэд. — Этот ресторан находится на Четырнадцатой улице, рядом со стадионом, где проводят автородео. Туристов просто тьма.

Джинни взглянула на Джейка. Похоже, Брэд говорил правду.

Джейк тяжело вздохнул.

— Утром я уезжаю, вернусь не раньше двенадцатого октября. На размышления у меня будет достаточно времени.

— Это может оказаться слишком поздно, — заметил Брэд.

— Ничего, подождут. Я же сказал, что должен все хорошо обдумать.

— А что мне делать в течение этого времени?

— Прежде всего — убраться из моего дома. По возвращении позвонить мне. Тогда получишь ответ.

Брэд встал, пригладил свои темные волосы, потуже затянул резинкой длинный конский хвост.

— И на том спасибо, — пробормотал он. — Помни, папуля, если ты согласишься, я никогда и ничем больше не буду тебе докучать.

Брэд направился к выходу. Проходя мимо Джинни, лукаво глянул на нее и подмигнул. Они уже давно флиртовали друг с другом. Заигрывания носили безобидный характер, однако если бы Джейк узнал о них, он бы убил обоих.

Было позднее утро. Джинни наконец встала и, протирая глаза, избавляясь от остатков сна, отправилась на кухню. Красные плитки пола холодили ноги, но лицо горело — так было всегда, когда накануне она позволяла себе чересчур расслабиться.

У плиты стояла Консуэло и с усердием скоблила сковороду, на которой жарила Джейку бифштекс. Если он и дальше будет завтракать подобным образом, быть Джинни скоро богатой вдовой.

— Доброе утро, Консуэло, — с трудом проговорила она.

— Доброе утро, сеньора, — как обычно, холодно приветствовала ее служанка. — Сеньор Джейк уехал с час назад. Вернется двенадцатого. Не хотел вас будить.

— Угу, — пробормотала Джинни и достала из холодильника коробку апельсинового сока.

Налив в высокий стакан, секунду подумала и потянулась к висевшему над раковиной шкафчику. Достала большую бутылку водки, плеснула в тот же стакан — для просветления мозгов. Потуже завязав поясок шелкового халата, Джинни отправилась во двор, не обращая внимания на недовольство Консуэло.

Она поставила стакан на стеклянный столик, устроилась в мягком шезлонге и в очередной раз подумала, как она ненавидит Лос-Анджелес. Когда-то, много лет назад, этот город был ее голубой мечтой. Она не сомневалась, что станет всемирно известной звездой, которую будут баловать вниманием, узнавать на улицах. А вместо этого единственное, чего ей удалось добиться в жизни, это заполучить деньги Джейка и стать женой голливудского продюсера.

Впрочем, и этих благ можно лишиться в любой момент.

Джинни закрыла глаза — пусть солнышко поработает, выбьет хмель из ее одурманенной алкоголем головы — и продолжила свои невеселые думы. Джейк говорит, что любит ее, однако Джинни понятия не имеет, что такое любовь. Видимо, она ее не испытала. Да и нет ее вовсе! Просто выдумали словечко, которое мужики произносят всякий раз, когда хотят переспать с тобой либо завоевать тебя. А если хотят и того и другого, произносят другое слово — женитьба.

Целый месяц не нужно будет посещать эти дурацкие вечеринки, думала Джинни, куда она обязана появляться вместе с мужем. Одна она может делать все, что ей заблагорассудится. Нужно пользоваться благоприятным моментом!

Джинни своего не упустит! Можно будет кутить вволю, да так, что чертям станет тошно, а можно попытаться вернуться на сцену. Суперзвезд, которым за сорок, сейчас полно. Может, еще не поздно…

Джинни уселась поудобнее и сделала первый глоток. А если не получится, можно махнуть в Рио. Небольшой отдых в этом городе ей не помешает. Да и доктора советуют.

А если захочется вернуться, что ей может помешать… Джейк никуда не денется. Ведь он любит ее, сам говорил.

Горьковатый коктейль из апельсинового сока с водкой обжег ей горло и попал в пустой желудок. Если бы Джейк не относился к ней с такой нежностью, так бережно, было бы гораздо проще изменять ему, бросать его, когда вздумается…

— Сеньора!

Джинни откинулась на спинку шезлонга и, закрыв глаза, задала себе вопрос: почему эти эмигранты не желают говорить по-английски?

— Что? — нехотя спросила она.

— Что прикажете приготовить на обед?

Голос служанки, как обычно, прозвучал равнодушно. С Джинни она всегда разговаривала таким тоном, с Джейком — иначе, словно заботливая мать, ее черные глаза так и светились любовью. А ее она просто не выносила, однако Джинни это было безразлично. Меньше всего ее волновало мнение служанки.

— Консуэло, сейчас только десять часов, а ты пристаешь с такими вопросами в такую рань!

— Да, сеньора, — тут же последовал ответ, и Джинни услышала удаляющиеся шаги.

Она села и помассировала виски. А может, не стоит ехать в Рио? Что она там забыла? Иностранная речь всегда наводила на нее тоску. Джинни допила остатки коктейля.

Может, лучше позвонить своему агенту? Если повезет, он вспомнит ее.

— Джинни? — донесся до нее тихий голос.

Она обернулась и тут же зажмурилась от солнца, которое било ей прямо в глаза. В нескольких метрах от нее виднелась фигурка маленькой девочки.

— Да, это я, — сказала Джинни.

Девочка осторожно шагнула вперед.

— Джинни, — проговорила она. — Я чуть не потеряла надежду отыскать тебя.

Джинни прикрыла глаза ладошкой. Кто бы это мог быть?

Черт бы побрал эту Консуэло! Пускает в дом кого ни попадя!

— Ну, нашла, и что дальше? — проворчала она, пытаясь припомнить, видела она когда-нибудь этого ребенка или нет. — Кто ты такая?

— Джесс, — проговорила девочка. — Джесс Бейтс.

Теперь она стояла прямо перед ней. Джинни почувствовала тошноту. Какая же она маленькая, эта Джесс.

Впрочем, она и раньше не отличалась большим ростом.

Всегда такая аккуратненькая, что смотреть противно. Одета вроде бы просто, а на самом деле — в вещи, купленные в самых дорогих парижских магазинах. Вокруг глаз появилась сеточка морщин. Но все-таки это она, Джесс Бейтс, без сомнения. Внезапно разболелась голова.

— Что ты здесь забыла?

Джесс улыбнулась.

— Узнаю старушку Джинни, — попыталась пошутить она.

— Как ты меня нашла? — настаивала Джинни, не принимая шутки.

Та рассмеялась звонким, однако несколько принужденным смехом, и Джинни поняла — она нервничает.

— Наняла частного детектива. По-моему, он нашел тебя через рекламного агента.

«Ну что ж, — подумала Джинни, — значит, еще помнят обо мне, и то хорошо…»

— Частного детектива, говоришь? Так не терпелось меня найти?

— Да, я очень хотела тебя разыскать.

— А ты все такая же богатенькая, как и раньше. Приятно видеть.

— Да и ты, Джинни, похоже, не бедствуешь.

Джинни хихикнула.

— Можно мне присесть?

— Нет, — отрезала Джинни, откидываясь на спинку шезлонга. — Мне нечего тебе сказать.

В желудке водка начала бороться с апельсиновым соком. Джинни едва не вывернуло наизнанку прямо на модные туфли Джесс.

— Ну прошу тебя, Джинни, — взмолилась между тем она. — Я добиралась к тебе через всю страну!

— А теперь будешь добираться обратно, — проговорила Джинни.

— Мне нужно сказать тебе что-то важное.

— Уверена, ничего такого, что могло бы меня заинтересовать.

Из кармана халата Джинни достала пачку сигарет и зажигалку и, закурив, выпустила струю дыма.

— Шла бы ты лучше отсюда, — настаивала она, — пока я не велела Консуэло вызвать полицию.

Джесс подошла к стулу и села напротив Джинни.

— Не думаю, что ты это сделаешь.

Джинни сделала еще одну затяжку. Вот черт! Жизнь и так препаршивая штука, а тут еще гостья из прошлого, которое она так старалась забыть. Явилась, будь она неладна!

Джинни взглянула на Джесс, и к горлу вновь подступила тошнота. Она поспешно сглотнула и опять затянулась. И вдруг ее как громом поразило — как она могла забыть, что эта женщина спасла ей жизнь!

— Что тебе нужно? — спросила она, закрыв глаза.

— За эти годы я много о тебе думала.

— Ты что, явилась шантажировать меня?

Пропустив этот выпад мимо ушей, Джесс продолжала:

— О тебе и о других тоже.

— О красотке Ни Джей и мегере Сьюзен? — усмехнулась Джинни.

— Вот видишь, ты даже помнишь, как их зовут, их самих не забыла.

Джинни промолчала.

— А больше всего я думаю о наших детях.

Джинни выпрямилась и поспешно погасила окурок.

— Послушай, — начала она, — если ты явилась сюда копаться в старье и думаешь, что я составлю тебе компанию, то глубоко ошибаешься. Я давным-давно обо всем забыла, поэтому тебе лучше уйти.

— Я никуда не пойду, — заявила Джесс, сложив руки на коленях, — пока не скажу тебе, что собиралась сказать.

Джинни снова откинулась на спинку шезлонга.

— Это вовсе не означает, что я обязана тебя слушать.

— Все так же любишь показывать зубки?

Джинни лишь рассмеялась в ответ.

— Джинни, — начала Джесс, коснувшись рукой края шезлонга, — думаю, настало время заглянуть в прошлое и кое-что в нем исправить. — Она помолчала и закончила:

— Уверена, этого хотела бы и твоя мама.

Джинни снова закрыла глаза. Солнце поднялось выше, стало невыносимо жарко. В горле по-прежнему стоял мерзкий комок. Джинни показалось, что она видит сон, дурной сон. Попыталась выкинуть слова Джесс из головы, но было слишком поздно. И тогда Джесс рассказала ей о своих планах.

Едва она закончила, как Джинни вскочила.

— Убирайся из моего дома, — просто сказала она.

— Джинни…

Но ту уже понесло.

— Что ты себе позволяешь? Врываешься ко мне после стольких лет и предлагаешь такое! Да как ты смеешь распоряжаться жизнью других людей?! Что ты о себе возомнила?! — выкрикивала Джинни, бегая взад-вперед по дворику. — Да и не способна ты на такое. То, что ты задумала, наверняка противозаконно, а я не думаю, что такая праведница, как ты, пойдет на преступление. Это не для тебя!

Лицо Джесс исказилось от боли, но Джинни знала, что та от своего не отступится.

— Послушай, — продолжала она уже более спокойно, перестав бегать по двору. — Много лет назад ты мне здорово помогла, спасибо тебе. Но я никому ничего не должна: ни тебе, ни ребенку. — Она направилась было к дому, но, не дойдя до двери, опять повернулась к Джесс. — И уж поверь мне, моей маме никогда и в голову такое не пришло бы.

— А тебе самой? — бросила ей вдогонку Джесс. — Неужели ты никогда…

— Нет. А теперь убирайся!

Джесс встала, одернула брюки.

— Шестнадцатого октября, — сказала она. — В два часа.

В Ларчвуд-Холле. Надеюсь, Джинни, ты передумаешь. Ради своей дочери.

Джинни ворвалась в дом, с силой хлопнула дверью и заперла ее. Затем побежала на кухню и, наклонившись над раковиной, выплеснула из себя этот проклятый коктейль.

ЧАСТЬ II 1968 ГОД

Глава пятая

ДЖЕСС

Это был большой, сверкающий свежей белой краской дом, крытый серой черепицей. К нему примыкала широкая веранда, высокие узкие окна заканчивались ярко-зелеными ставенками. Джесс заметила, что по мере приближения «бентли» по длинной подъездной аллее дом вырастал прямо на глазах.

Выглядел он довольно приветливо.

— С прошлого года не видала такого приятного местечка. Когда мы ездили в Нантаккет… — проговорила Джесс и запнулась.

Нантаккет… Да откуда же отцу знать? Ведь он там не был, был слишком занят, чтобы поехать с семьей отдыхать.

Отец не ответил.

Джесс взглянула на точечки пурпурных крокусов, растущих вдоль подъездной аллеи, на огромные сосны, которые склонились над ними, закрывая нежные цветы от холодной весны, обычной для Новой Англии. «Цветочки выживут, — подумала она. — Их есть кому защитить».

Она не отрывала глаз от окна, стараясь не глядеть на отца, не видеть его крепко сжатый рот, колючие глаза. Впервые он везет ее куда-то сам. Решил, что даже шофер не должен знать, что Джесс едет в Ларчвуд-Холл.

Машина остановилась у подъезда.

«Поговори со мной, папа! — хотелось крикнуть ей. — Я не думала, что так случится. Мы с Ричардом любим друг Друга так, как ты любил маму». Но Джесс ничего не сказала, ей было стыдно.

Отец выключил двигатель, вышел из машины, захлопнув дверцу.

Джесс закрыла глаза. «Ричард, — пронеслось в голове. — Я должна думать о Ричарде. Он все уладит». И, сдержав уже готовые хлынуть слезы, она вошла вслед за отцом в дом.

Франсис Тейлор оказалась крупной женщиной с желтыми волосами. Двигалась она стремительно, оставляя за собой стойкий запах лаванды, смешанной с табаком, и легкий синтетический шелест нейлоновой комбинации, которая терлась о ее бедра. Тонкий рот был накрашен красной помадой, вместо сбритых бровей были нарисованы черным карандашом крутые дуги. Она пригласила Джесс с отцом в комнату, отделанную темными панелями, по обеим сторонам которой стояли шкафы с книгами.

— Когда Ларчвуд-Холл был частным домом, здесь была библиотека, — деловым тоном объяснила она. — Здесь будет мой кабинет, но девушки, естественно, будут иметь неограниченный доступ к книгам. — Прищелкнув пальцами с длинными ногтями, накрашенными красным лаком, она показала в сторону книжных шкафов.

Джесс внезапно затошнило, и она поспешно опустилась на стул, обитый ситцем. Хотелось, чтобы отец взял ее за руку и сказал: «Извините, мисс Тейлор, но произошла ошибка. Я люблю свою дочь и увожу ее домой».

Но ничего подобного не случилось.

— Прошу вас, садитесь, — пригласила мисс Тейлор.

Сама она подошла к столу из красного дерева и села в кожаное кресло. Отец сел к ней лицом.

— Как я говорила вам по телефону, мистер Бейтс, девочки в основном попадают к нам в Ларчвуд-Холл уже на последних месяцах беременности. Исходя из моего прошлого опыта… я раньше работала в Челси-Хаусе… пришла к выводу, что большинство из них не хочет уезжать из дома, пока… — она замолчала и снова прищелкнула пальцами, — …пока не появится в этом необходимость.

«То есть пока не появится живот», — подумала Джесс.

Она повертела свое кольцо с изумрудом и бриллиантами, горя единственным желанием — исчезнуть.

— А как я вам уже говорил… — раздался твердый голос отца и Джесс вздрогнула: от самого Манхэттена, а это было два часа назад, он рта не раскрывал. — ..Джессике неудобно оставаться дома. — Он помолчал и, не глядя на дочь, закончил:

— В это время года она обычно находится в частной школе.

Мисс Тейлор, повернувшись к Джесс, одарила ее теплой улыбкой, белые зубы блеснули.

— Где находится твоя школа, дорогая? — ласково спросила она.

Джесс кашлянула.

— Недалеко от Лондона. Школа мисс Уинслоу, — тоненьким детским голоском проговорила она и нахмурилась.

— Так вот откуда у тебя этот акцент! Ты училась в Англии. Как это мило!

Джесс кивнула, не зная, как реагировать на эту реплику.

— У меня очень мало времени, — вмешался отец. — Быть может, мы уладим финансовый вопрос?

— Разумеется, мистер Бейтс, — деловито заверила его мисс Тейлор. — Сумма ежемесячной платы вам известна.

Первый и последний месяцы оплачиваются заранее.

«Финансовый вопрос…» — с тоской подумала Джесс.

Единственное, что волнует отца. Ему нет дела до нее, как не было дела до ее матери. Джесс невидящим взглядом смотрела на край стола. Вспомнились похороны мамы.

Было серое мартовское утро, когда Джесс прилетела из Лондона в Нью-Йорк. Никто ей не сказал, отчего неожиданно умерла мама, но в церкви она случайно услышала разговор двух женщин. «Таблетки», — прошептала одна.

«Плюс алкоголь», — добавила другая.

Они понимающе кивнули друг другу, и первая женщина чуть слышно прошептала: «Покончила с собой».

Слова эти молнией пронеслись у Джесс в мозгу. «Нет! — хотелось ей закричать. — Моя мама не могла совершить этого! Она слишком меня любила».

Джесс взглянула на отца, стоявшего у гроба, на котором лежали венки из орхидей. Спокойно сложенные руки, бесстрастное лицо. Если услышанное из разговора женщин правда, то мама покончила с собой из-за него.

Вдруг Джесс почувствовала, как кто-то коснулся ее руки.

Она подняла голову. Рядом стоял Ричард. Глаза его светились любовью. Сколько раз отец пытался заставить ее порвать с ним! Познакомились они прошлым летом, когда Ричард принес ей в клубе полотенце. Это была любовь с первого взгляда. Осенью она уехала в Англию учиться, но чувство не угасло. Они писали друг другу письма почти каждый день. А когда Джесс вернулась домой на каникулы, снова стали встречаться. Если бы отец знал об этих встречах, он бы тут же положил им конец. К счастью, он находился в полном неведении — мама постаралась. Вот и сейчас он не смог запретить Ричарду пойти на похороны, как не смог после них помешать им заниматься любовью на заднем сиденье старенькой машины отца Ричарда.

— Джессика.

Голос мисс Тейлор вернул ее в действительность. Хозяйка пансионата смотрела на нее в ожидании ответа на вопрос.

— Извините. Что вы сказали?

— Когда ты должна родить, дорогая?

Джесс почувствовала, как щеки покрывает яркий румянец. Она поспешно опустила глаза, чувствуя холодный взгляд отца.

— В декабре, четырнадцатого декабря.

— Значит, ты только на втором месяце, — заметила мисс Тейлор.

В голосе ее не было ни тени раздражения, однако Джесс вздрогнула.

Отец встал и вынул из кармана чековую книжку.

— Сколько я должен за медицинское обследование?

Услуги врача, плата за пребывание в больнице, некоторая сумма на случай, если возникнут осложнения, — слова крутились вокруг Джесс, как надоедливые мухи. Склонившись над столом, отец начал выписывать чек.

— Придется также оплатить еще кое-какие услуги, — продолжала мисс Тейлор. — Кроме того, в данной ситуации… — Она на секунду замолчала, почувствовав возникшее между отцом и дочерью напряжение, потом продолжила:

— В данной ситуации нашим штатом предусматривается визит к вашей дочери работника социальной сферы. Хотя отказ от ребенка является частным делом, этот официальный представитель обязан поговорить с Джессикой. Позже я1 сообщу вам точную сумму всех услуг.

Рука отца повисла в воздухе над чековой книжкой.

— Я должен попросить вас еще об одном, — сказал он.

Джесс съежилась.

— Джессика не должна получать никаких писем и разговаривать с кем бы то ни было по телефону.

Джесс перевела взгляд с отца на мисс Тейлор: хотелось спросить, законно ли это.

Мисс Тейлор кивнула и протянула отцу бумаги.

— Подпишите, пожалуйста, что вы согласны на временное опекунство и родственное попечение, и возьмите медицинские формы, ребенок ведь еще несовершеннолетний.

«Какой ребенок? Да ведь это я! — подумала Джесс. — Мне пятнадцать лет, я беременна, а она называет меня ребенком». Она взглянула на отца. Даже не читая, он подписал все бланки. «Как же он меня ненавидит», — печально подумала Джесс. К горлу снова подступила тошнота, и она крепко вцепилась в сиденье стула.

Отец убрал ручку во внутренний карман пиджака.

— Если это все, я пойду.

Мисс Тейлор взглянула на бланки и кивнула.

— Кто-нибудь занесет в дом ее вещи? — спросил отец, не глядя в сторону дочери.

Мисс Тейлор встала.

— Пока вы будете прощаться, я пришлю мистера Хайнса.

Она поспешно вышла из комнаты.

Джесс поняла — отец не знает, как себя с ней вести. Он вдруг растерялся и стал похож на маленького мальчика, случайно оказавшегося в компании взрослых. Он вынул из кармана трубку и кисет с табаком и принялся судорожно набивать ее.

— Папа… — прошептала Джесс.

Сунув в рот незажженную трубку, отец выпрямился и застегнул свое модное пальто на все пуговицы. Резкие морщины, обычно придававшие его лицу благородную суровость, обозначились еще резче. В глазах появилось прежнее непримиримое выражение.

— Полагаю, сказано более чем достаточно. Чековая книжка у тебя есть. Деньги на нее будут перечисляться ежемесячно.

И, не глядя на Джесс, он распахнул массивную дверь и вышел в фойе, а Джесс так и осталась сидеть на месте.

Несколько секунд спустя до нее донесся шум мотора, потом шорох шин по асфальту. Она еще надеялась, что сейчас отец вернется и заберет ее, но этого не произошло.

Звук быстро удаляющейся машины скоро исчез.

Мисс Тейлор вошла в библиотеку бесшумно.

— Ну что, Джессика, хочешь посмотреть свою комнату?

Она медленно поднялась со стула — ни сил, ни чувств у нее не было.

— Мне очень жаль, что отец был таким.

— Каким, дорогая? Деловым?

— Да.

— Отцы, Джессика, — подмигнув, заметила мисс Тейлор, — слишком обостренно все воспринимают.

У Джесс стало немного легче на душе.

— Пожалуйста, зовите меня Джесс. Мне так больше нравится.

— Хорошо, Джесс. А теперь пойдем в твою комнату.

— Мисс Тейлор!

Та остановилась.

— А сказанное про письма и телефонные звонки…

Мисс Тейлор покачала головой.

— Мне очень жаль, дорогая, но придется подчиниться.

Джесс согласно кивнула и пошла вслед за мисс Тейлор, почти не вникая в сказанное.

— Твои вещи отнес мистер Хайнс. Он ухаживает за садом и выполняет разные работы по дому, а жена его готовит. Она довольно ворчливая особа, но ты не обращай внимания. Ее ворчание безвредно для окружающих.

Они здесь давно, с тех пор как дом был еще частным владением.

Они начали подниматься вверх по широкой лестнице с потрескавшимися ступенями. На полдороге мисс Тейлор остановилась и стала задыхаться от сильного кашля.

— Ох! — простонала она, отдышавшись. — Подготовка Ларчвуда к приему новых жильцов совсем меня доконала! Забыла, что я уже не такая юная, как прежде.

Джесс улыбнулась. Мисс Тейлор была немолода, намного старше мамы, но пока еще не достигла возраста бабушки, решила она. Внезапно у нее мелькнула мысль: если бы мама была жива, она как раз готовилась бы стать бабушкой.

Немного отдохнув, они добрались до конца лестницы, при этом мисс Тейлор крепко держалась за начищенные до блеска перила из красного дерева.

— В семье, которая жила тут последней, было четверо сыновей, — проговорила она, тяжело дыша. — Я так и вижу, как эти мальчишки стремглав катятся вниз по перилам. — И, спохватившись, быстро прибавила:

— Сейчас, конечно, это строжайше запрещено.

Джесс еще раз улыбнулась.

— Твоя комната, дорогая, находится на втором этаже. У нас на втором этаже три комнаты, на третьем — одна. Она довольно просторная, но ванны там нет, ванна только на втором этаже.

— Вы хотите сказать, что у нас будет одна ванная комната на всех? — удивилась Джесс.

— Ну да! Конечно, она побольше обычной ванной комнаты. Но поскольку две девушки должны приехать сюда только через две недели, пока она будет целиком в твоем распоряжении. Если тебе что-либо понадобится, моя комната находится на первом этаже, прямо за кухней. — Она улыбнулась. — Раньше там была комната для прислуги.

Они пошли по коридору. Стены его были обшиты темными деревянными панелями, над которыми виднелись обои в цветочек. Похоже, ремонт сделали совсем недавно — в огромном старом доме, казалось, витал запах новизны. Остановились перед дубовой дверью в конце коридора. Мисс Тейлор открыла замок ключом.

— Поскольку ты первая, тебе достанется самая симпатичная комната.

Дверь распахнулась, и они очутились в просторной, залитой солнцем комнате, выдержанной в желтовато-пастельных тонах. Большую часть ее занимали односпальная кровать, секретер и платяной шкаф. Перед окном стоял стол со стулом, рядом кресло, покрытое той же мягкой зеленоватой материей, что и покрывало на кровати. В комнате чувствовался едва уловимый запах дерева. Она производила впечатление чистой, теплой и уютной.

— Надеюсь, дорогая, комната тебе понравилась. А ванная находится рядом. Белье найдешь в шкафу. Может, тебе отдохнуть до шести часов, до обеда? А с прислугой познакомишься потом. Мы все должны держаться друг друга.

Ведь это не гостиница!

С этими словами хозяйка пансионата улыбнулась и закрыла за собой дверь.

Джесс присела на краешек кровати, чувствуя пустоту во всем теле. Итак, дело сделано. Ее привезли в пансионат.

В этой комнате ей придется ждать, ждать, когда Ричард претворит в жизнь их план — приехать после рождения ребенка, забрать их обоих и начать совместную жизнь втроем. Жизнь, полную радости и счастья. Да, Ричард приедет и увезет ее отсюда.

Непременно приедет, иначе и быть не может.

Обхватив себя руками и медленно раскачиваясь из стороны в сторону, предаваясь мечтам о будущем, Джесс не заметила, как заснула.

Джесс проснулась от холода. Солнце клонилось к закату, повеяло прохладой, напомнившей о том, что до лета еще далеко. Она быстро села, не понимая, где находится, — незнакомая обволакивающая тишина пугала ее. Потом вспомнила…

Медленно поднявшись, она поправила покрывало. Вроде не собиралась спать, а задремала. Глянула на свои золотые часики — без четверти шесть. Пора собираться и спускаться вниз. Вниз… К незнакомым людям… Она всегда терялась в разговоре с посторонними. А теперь ей это предстоит.

Что они скажут, что она? «О Господи, зачем я здесь? — с горечью подумала Джесс. — Что я тут делаю?»

Внезапно по телу прошла дрожь. Она побежала к двери.

Где же ванная? Пыталась отыскать глазами дверь. Да где же она?! Потом вспомнила: мисс Тейлор говорила — рядом с комнатой. Найдя нужную дверь, Джесс рванула ее за стеклянную ручку и вихрем ворвалась в холодную квадратную комнату, нашла унитаз и спешно наклонилась над ним.

Вытерев рот ладонью, Джесс бессильно опустилась на колени прямо на новенький блестящий линолеум, цепко ухватившись за влажный фарфоровый унитаз. Нужно подождать, пока пройдет тошнота. Интересно, сколько ей еще так мучиться? Она попыталась переключиться на что-нибудь приятное: на Ричарда, на их ребенка, на их будущую счастливую жизнь. От линолеума исходил стойкий запах аммиака и сосновых иголок — по-видимому, это был запах чистящего средства, — и Джесс снова вырвало.

Обессилевшая, она прислонилась к металлической перегородке и несколько раз сплюнула, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса во рту. Потом, опираясь на унитаз, медленно встала на ноги и выпрямилась. Тело казалось невесомым, тошнота прошла.

Она возвратилась в комнату, достала из чемодана зубную щетку, пасту и косметичку и вернулась в ванную. На сей раз, войдя в нее, Джесс обратила внимание на царящий там больничный запах.

Она критически осмотрела помещение: просторная квадратная комната, на стене две мелкие раковины, над ними зеркало с узенькой металлической полочкой; рядом с туалетом небольшая душевая кабинка с белой пластиковой шторой на металлических кольцах; маленькое окошко с матовым стеклом, через которое с улицы просачивается свет; потолок, покрытый плиткой, с лампой дневного света; на полу блестящий линолеум, в котором эта лампа отражается. Белый с золотыми крапинками, линолеум так и сияет чистотой. «Прямо какая-то мертвецкая, — подумала Джесс. — Как будто специально предназначена для того, чтобы здесь тебя выворачивало наизнанку».

Быстро приведя себя в порядок, она уже собиралась покинуть эту ужасную комнату, как вдруг застыла на месте — что ждет ее внизу? Несколько секунд она стояла, глядя в зеркало, припоминая, какой испуганной и несчастной ощущала себя, когда ее отправляли в прошлом году в школу. Отрывали от любимого дома, от Ричарда. «Ничего, со временем тебе станет легче», — успокаивала тогда мама.

И в самом деле. Хотя Джесс чувствовала себя одинокой, стеснялась всех и вся, иногда неделями ни с кем не общалась, мама оказалась права. Со временем ей стало легче. Но здесь не школа, а пансионат для будущих матерей-одиночек, место, куда должны попадать плохие девочки, а не такие паиньки, как Джессика Бейтс. Однако нежданно-негаданно она оказалась среди них. Хорошая девочка стала плохой. Да кому она теперь нужна? Кто захочет с ней общаться?

— На сей раз, мамочка, станет легче только тогда, когда все закончится, — тихо проговорила она, глядя в зеркало.

Интересно, как все повернулось бы, будь мама жива?

Позволила бы Джесс зайти Ричарду так далеко, если бы не была потрясена смертью мамы? Скорее всего да. В конце концов она любила Ричарда. И он ее любил.

Джесс вышла из ванной комнаты, спустилась по широкой лестнице и пошла в ту сторону, откуда доносился звон посуды и слышались приглушенные голоса. На секунду остановилась, призывая на помощь все свое мужество, чтобы не убежать обратно в свою комнату.

Поправив поясок на льняной бежевой кофточке, Джесс в волнении толкнула дверь и оказалась в огромной, сверкающей чистотой кухне. Голоса тут же стихли. Джесс насторожилась. Неужели они говорили о ней? Она с силой сжала руки, пытаясь подавить неприятную дрожь, и робко подняла на присутствующих глаза.

У круглого дубового стола сидела мисс Тейлор и тщательно сортировала салатные листья. Посреди кухни у сверкающей металлической стойки стояла негритянка средних лет. Это была крупная женщина с черными вьющимися волосами, аккуратно уложенными под сеточкой, пространным животом, туго обтянутым стареньким холщовым передником. За стеклами очков, залепленных мукой, — темные настороженные глаза. Она занималась бисквитным тестом — раскатывала его в трубочку, потом резала на кружочки и выкладывала их на посыпанный мукой противень.

Джесс застыла на месте.

Мисс Тейлор первая нарушила молчание.

— Вижу, ты сумела нас разыскать, дорогая, — проговорила она, откашлявшись. — Ну что, вздремнула немного?

— Да, — ответила Джесс, не отрывая взгляда от противня на котором негритянка раскладывала кружочки.

— Это миссис Хайнс, Джесс, наша замечательная кухарка. А это, — она повернулась к суровой особе, — мисс Бейтс, наша первая постоялица.

Женщина кивнула, даже не взглянув на Джесс.

— На ужин у нас жареный цыпленок. Если не хотите — не ешьте, но ничего другого не будет. Такие здесь правила.

Джесс снова почувствовала тошноту.

— Я уверена, мисс Бейтс съест его с удовольствием, — еще раз откашлявшись, пришла ей на выручку мисс Тейлор.

Кухарка нахмурилась и принялась выравнивать кружочки, срезая с них лишнее тесто.

— Не сомневаюсь, все будет очень вкусно, — пробормотала Джесс.

— Скоро придет Поп, — заметила мисс Тейлор.

Джесс догадалась, что речь идет о мистере Хайнсе.

Интересно, он такой же нелюдимый, как его жена, или еще хуже?

— Ты не поможешь накрыть на стол? — обратилась к ней хозяйка пансионата, указав на стопку тарелок из толстого фарфора, стоявших на верхней полке над стойкой.

Джесс поглядела на тарелки. Слава Богу, будет чем заняться.

— На сколько человек? — едва слышно проговорила она.

— На нас с тобой. Поп и миссис Хайнс едят у себя.

— Я сама достану тарелки, — проворчала кухарка, вытирая руки о передник, и потянулась к полке. — Женщине в положении не следует поднимать руки вверх. Пуповина может обмотаться вокруг шеи ребенка и задушить его.

— Ну что вы, миссис Хайнс, — рассмеялась мисс Тейлор. — Все это выдумки.

Негритянка фыркнула.

— Думайте что хотите, а я греха на душу не возьму.

Поставив тарелки на стол, она вернулась к своему занятию.

— Серебро, скатерть и льняные салфетки в буфете в столовой, — сказала мисс Тейлор, подмигнув Джесс. — Вот за этой дверью. — И она указала на высокую дверь.

Джесс взяла со стола тарелки.

— Спасибо, миссис Хайнс, — поблагодарила она кухарку, а про себя подумала: «Какое счастье, что не придется с ней обедать».

Она вошла в соседнюю комнату, нащупала выключатель. Огромная комната озарилась ярким светом. Перед Джесс был длинный стол с двенадцатью стульями. В центре его возвышалась сверкающая хрустальная ваза с нарциссами и белыми тюльпанами. У одной стены стоял массивный буфет, на котором находились три пары серебряных подсвечников различной высоты с бледно-желтыми свечами и гордо торчавшими вверх белыми фитилями. На окнах висели белые шторы с замысловатым узором.

Джесс осторожно ступила на старенький, но безукоризненно чистый персидский ковер. Дверь за ней захлопнулась. И снова из кухни донеслись приглушенные голоса.

Наверняка миссис Хайнс говорит о ней. Никогда Джесс не чувствовала себя такой одинокой.

После ужина Джесс прошмыгнула в свою комнату, уселась за маленький дубовый стол и достала из ящика коробку дорогой тонкой бумаги с голубыми бабочками, на которой всегда писала письма Ричарду.

«Дорогой Ричард, — вывела она. — Итак, меня привезли в пансионат. В общем, здесь не так уж плохо. Хозяйка, мисс Тейлор, довольно милая женщина, а вот кухарка, по-моему, меня не любит. Впрочем, это не так важно. Всякий раз после еды меня тошнит и я бегу в туалет».

Джесс откинулась на спинку стула, покусывая кончик ручки. Очень трудно написать письмо любимому, чтобы он не волновался за нее. Скомкав лист, Джесс начала сначала:

«Дорогой Ричард! Итак, меня привезли сюда, и я уже скучаю по тебе. Здесь, в общем, не так уж плохо. По крайней мере хоть не придется каждый день видеть недовольное лицо отца. А еще меня успокаивает мысль о том, что пока я буду здесь, ты выработаешь план моего освобождения.

Отец запретил мне получать какую-либо корреспонденцию. Не сказал, правда, почему, но я и так знаю — боится, что ты будешь мне писать. Но ты не беспокойся, я сама буду посылать тебе письма каждый день с известиями о моих делах. Этому отец не сможет помешать».

Джесс исписала листок, взяла следующий и принялась рассказывать Ричарду о своей любви. Закончив письмо, она поспешно сунула его в конверт, боясь закапать слезами.

Потом поднялась со стула и легла на кровать. Немного полежав, снова подошла к столу и, выдвинув ящик, достала календарь. Открыла его на нужной страничке — 24 мая, зачеркнула число толстым черным фломастером и дотронулась до пока еще плоского живота. Осталось семь месяцев. Затем Джесс снова легла и крепко уснула. Главным действующим лицом во сне был отец, надменный, холодный, злой…

Было раннее утро, но когда Джесс спускалась по огромной лестнице (как в фильме «Унесенные ветром», подумала она), из кухни уже доносился звон посуды. Должно быть, миссис Хайнс занялась завтраком. Чем позже она увидит эту особу, тем лучше, решила Джесс, и тихонько выскользнула из дома. Никто ничего не заметил. Джесс улыбнулась. Похоже, когда Ричард приедет за ней, удрать отсюда не составит никакого труда.

Джесс была уверена, что в городе есть почтовый ящик, и она пошла по длинной подъездной аллее, стараясь припомнить, с какой стороны вчера привез ее отец. Неужели это было лишь вчера? Она добралась до дороги. Теперь налево.

Точно налево. Эту каменную стену она хорошо запомнила.

Теперь нужно идти вдоль нее, и попадешь в город.

Утро стояло прохладное, и Джесс посильнее запахнула на себе теплое пальто, которое купила ей мама: в Лондоне по утрам было сыро, и она вечно мерзла. К осени она наверняка не сможет его надеть.

Через полчаса Джесс свернула на главную улицу города и сразу же увидела небольшой домишко, над которым развевался яркий американский флаг. На доме висела табличка «Почта США». Джесс подошла к двери и подергала за ручку. Заперто. К стеклу изнутри был прилеплен клочок бумаги, на котором печатными буквами от руки было написано: «Часы работы: 8.00 — 16.00. Пон. — Пт.». На двери виднелась небольшая щель. Над ней надпись «Для корреспонденции» и тоже от руки нарисована стрелка, указывающая на щель. Видимо, для тех, кто не понимает.

Джесс вытащила из кармана письмо к Ричарду и заколебалась. Может, не стоит бросать его в этот ящик? А вдруг не дойдет? Рисковать не стоит. Нужно, чтобы Ричард наверняка получил это письмо.

— Могу я чем-нибудь помочь, мисс?

Джесс, едва не подпрыгнув от неожиданности, обернулась и увидела человека в серо-голубой форме почтового служащего, с длинными черными волосами, в которых пробивалась седина, и неряшливыми усами.

Лицо его было испещрено шрамами от язвочек и усеяно багровыми прожилками. Похоже, когда-то он переболел оспой. Нос как картошка. С первого взгляда видно — пьяница.

— Мне нужно отправить письмо, — тихо сказала она, — но я не знаю, стоит ли бросать его в эту щель. Письмо важное.

Его крошечные карие глазки обшарили ее с ног до головы.

— Что-то я вас не припомню. Вы не здешняя?

Джесс почувствовала, что краснеет.

— « Нет, — ответила она, не зная, что сказать.

Он достал из кармана тужурки связку ключей и начал перебирать их один за другим, пока не отыскал нужный.

— Можете зайти, если хотите. Я постараюсь, чтобы ваше письмо попало по назначению.

Этот неряшливый почтовый служащий напомнил Джесс подвыпивших завсегдатаев лондонских кабачков, при встрече с которыми она переходила на другую сторону. Однако сейчас почтовое отделение и этот человек, каким бы неприятным он ни показался, — единственная ниточка, связывающая ее с Ричардом. И Джесс храбро вошла в распахнутую перед ней дверь. Она оказалась в полупустой комнате, в которой вдоль стен были полки с ячейками для писем, а на полу валялась пара мешков, по-видимому, с корреспонденцией. Мужчина зашел за стойку, Джесс осталась стоять у портрета президента Джонсона. Рыгнув, почтальон поскреб внушительных размеров живот, нависающий поверх ремня. Он был настолько огромный, что нижние пуговицы на рубашке расстегнулись.

— Кофе? — обратился к ней мужчина.

— Что?

— Кофе хотите?

— Нет, спасибо. Я хочу, чтобы вы отправили мое письмо.

— Это плохо, — проговорил мужчина и снова рыгнул. — А я думал, что вы мне приготовите кофейку. Сам-то я не мастак его варить.

Джесс еще крепче вцепилась в конверт.

— Нет, не сварю. Прошу вас, отправьте мое письмо.

Мужчина шумно вздохнул, словно Джесс отрывала его от более интересных дел, и, взяв у нее письмо, принялся изучать адрес.

— Нью-Йорк… Ага, так вы оттуда?

Джесс порылась в кармане пальто и вытащила пригоршню мелочи.

— Да. А еще мне нужны марки. Десять штук.

И она положила монеты на стойку.

Выдвинув деревянный ящик, почтальон достал большой лист с марками и оторвал десять штук.

— Нью-Йорк… — повторил он. — Таких вот столичных штучек у нас тут не сыщешь.

Джесс потянулась за марками, но он властно накрыл ее руку своей ладонью. У него была огромная лапища с крупными костяшками; а средний и указательный пальцы, как и у мисс Тейлор, были желтыми от никотина.

Джесс похолодела.

— Одна марочка и мне понадобится для вашего важного письма, — заметил он, с вожделением глядя на Джесс.

У нее сильно забилось сердце. Все ясно. А она-то никак не могла понять, откуда вдруг такая любезность. Только бы он выпустил ее отсюда! Она резко выдернула руку.

Почтальон оторвал одну марку.

— Позвольте мне самому наклеить, — хриплым голосом проговорил он и облизал марку.

Видя, что Джесс пристально смотрит на него, он ухмыльнулся щербатым ртом. Схватив марки, она поспешно сунула их в карман и бросилась к двери.

— Эй, малышка! — раздался вдогонку его голос.

Она остановилась.

— Вы, случайно, не из тех девиц, которых ждут не дождутся в Ларчвуде, а?

Джесс пулей вылетела за дверь, чувствуя, что сердце ее громыхает похлеще бас-гитары в ансамбле «Роллинг Стоунз». Плотнее запахнув пальто, она побежала по улице, опустив голову, не отрывая глаз от булыжной мостовой. Краска стыда заливала лицо. Ну почему все они мешают ее с грязью? Сначала папа, потом кухарка, а теперь этот почтальон. Скоро весь город узнает, кто она такая и что собой представляет! И никому нет дела до того, что они с Ричардом любили друг друга, по-настоящему любили. Джесс бежала по улице, думая лишь об одном — поскорее добраться до своей комнаты, запереться в ней и не выходить до тех пор, пока Ричард за ней не приедет. Слезы застилали глаза, она бежала, не разбирая дороги, пока не наткнулась на какого-то человека.

— Вот вы где, мисс Джесс, а я вас искал! — проговорил тот, схватив ее за плечи.

Джесс подняла голову — над ней было знакомое черное лицо Попа Хайнса.

— Моя половина видела, как вы выходили из дома с письмом в руке. И я подумал, что вы пойдете сюда.

Джесс заплакала.

— Ну полно, полно… — проговорил Поп, ласково обняв ее за плечи. — Все будет хорошо. Я отвезу вас домой.

Пойдемте в машину.

Но она продолжала плакать — стыдно было, что так глупо попалась.

— Не нужно плакать, — продолжал успокаивать ее Поп. — Никто на вас не сердится. Просто в следующий раз говорите, куда вы уходите. Вы ведь совсем крошка, мало ли что может случиться.

Все еще всхлипывая, Джесс села в машину. Она плакала не оттого, что ее будут ругать, вовсе нет, а потому, что поняла важное для себя: вызволить ее из Ларчвуда Ричарду будет не так просто, как она думала вначале.

СЬЮЗЕН

Был понедельник, 3 июня 1968 года, Сьюзен Левин сидела в красном пластиковом кресле за столиком кафе и медленно размешивала сахар в толстой фарфоровой кружке. Напротив нее сидел Дэвид, которого она любила почти год, а теперь разлюбила. Ей почти удалось убедить себя в этом.

— Мне наплевать, что на следующей неделе мы оканчиваем институт, — медленно проговорила она. — Думаю, все можно обсудить и теперь.

Глаза Дэвида за толстыми стеклами очков в тонкой металлической оправе казались совсем рядом.

— Я люблю тебя, Сьюзен, — тихо сказал он. — У нас с тобой впереди много важных дел. Взять хотя бы кампанию в поддержку Кеннеди. Я считал, что этим летом мы займемся ею вплотную. Неужели тебя это больше не волнует?

Сьюзен напряглась, однако упрямо проговорила:

— Признаться, не очень. Я тебя тоже любила, но теперь, когда мы оканчиваем нашу альма-матер, пора бы остепениться. А Боб Кеннеди и без моей поддержки обойдется.

Завтра он одержит победу в Калифорнии, а потом — во всей стране и станет президентом.

— Но он только что проиграл в Орегоне! Маккарти наступает ему на пятки, и Кеннеди, как никогда, нужна наша поддержка. Господи, что с тобой происходит?!

Сьюзен закурила вторую сигарету и поправила очки на своем длинном, с горбинкой носу. Было бы здорово, если бы Дэвид отпустил ее без всяких объяснений, так просто от него не отделаться. Он должен непременно докопаться до истины. А как глубоко он умеет чувствовать… Вот этим-то он ее и привлек.

— Что ты собираешься делать? — спрашивал между тем Дэвид. — Сжечь свою карточку студента Демократического общества и сбежать в уютное, тепленькое родительское гнездышко?

Говорил он быстро, взволнованно. Слова Сьюзен задели его за живое, она физически ощущала, как он страдает.

— А может, ты хочешь собрать свои вещички и забиться в какую-нибудь дыру, а там размышлять о бренности всего земного? Так что ты надумала? Выкладывай! Как будешь жить дальше? Неужели тебе безразлично, что война во Вьетнаме продолжается, что нужно что-то предпринимать, чтобы ее остановить?

— Я тоже против войны, как и ты, и тебе это отлично известно! — вспылила Сьюзен. — Если я не хочу тебя больше видеть, это еще не значит, что я стала смотреть на жизнь по-другому. Не смей так думать!

Дэвид покачал головой и почесал свою рыжевато-каштановую бородку.

— А как же сидячая забастовка? — тихо спросил он дрожащим голосом.

Бастовали студенты в апреле. В тот день Сьюзен впервые почувствовала тошноту, которая и сейчас подкатила к горлу. Тогда она подумала, что недомогание вызвано бессонными ночами, проведенными на сыром бетонном полу в административном здании Колумбийского университета, сухомяткой, куревом до одури, — тут кого угодно затошнит. Но через несколько дней Сьюзен поняла, что беременна.

— И наши требования были частично удовлетворены, — продолжал Дэвид. — И мы с тобой радовались этому.

Он был прав: администрация прекратила строительство новой гимназии, земля возвращена в безраздельное пользование детям Гарлема. Непривилегированный класс получил в свое владение участок для игр. Права власть имущих были, таким образом, урезаны.

Потянувшись через стол, Дэвид взял ее за руку.

— Помнишь, как мы радовались, когда победили?

Еще бы! Сьюзен прекрасно это помнила. Вместе с другими студентами — членами Демократического общества они не выпускали декана из кабинета целые сутки. Она помнила, как Дэвид радостно сжал ее в своих объятиях, когда их требования были наконец удовлетворены. Помнила, как он был разочарован, когда им было объявлено, что институт и впредь будет поддерживать связь с неким военным ведомством, определяющим политику в отношении Вьетнама. Внутренние дела — одно дело, внешние — другое. А война — как священная корова, которую трогать запрещено. Чуть позже этой ночью, когда они с Дэвидом голышом лежали на матрасе на полу в его комнате, они торжественно поклялись друг другу, что не успокоятся до тех пор, пока не добьются равных прав для всех членов общества и пока не будут выведены войска из Вьетнама.

— Помню, — прошептала Сьюзен.

— Неужели ты не понимаешь, как мы подходим друг другу? — спросил он.

— Подходим для чего?

Как и Дэвид, Сьюзен не придавала никакого значения законному браку. Женитьбу они считали уделом родителей, а девиз их поколения — свобода, свобода во всем, и в любви тоже. Сьюзен нужно было разлюбить Дэвида до того, как забеременеть от него.

Он выпустил ее руку, пригладил свои длинные волосы.

— Для всего!

Сьюзен отхлебнула кофе — холодный. Внутри была пустота. Лицо Дэвида исказилось от боли, но это ее почему-то не тронуло. Почему она разлюбила его? Когда это случилось? Сьюзен прекрасно знала… Она перестала любить Дэвида, когда обнаружила, что беременна. Именно тогда она поняла, что если у парня с девушкой должен появиться на свет ребенок, они обязаны пожениться. Такое уж она получила воспитание, и от него не избавиться никакими силами. Проще было разлюбить Дэвида, чем ломать себе голову над такой чепухой, как замужество. Сьюзен также опасалась поступков Дэвида, большого приверженца свободы, если он узнает о ребенке. Что он сделает, Сьюзен, правда, не знала, но догадывалась: что-то такое, о чем она позже будет горько сожалеть. Да, перестать любить его было гораздо проще.

— О Боже, — прошептал он. — А я думал, ты меня любишь.

Сьюзен молча смотрела на свою чашку.

Дэвид встал и, вытащив из кармана своих выцветших расклешенных джинсов смятый доллар, бросил его на стол, откинув со лба свои длинные волосы.

— Желаю тебе счастья, Сьюзен, — проговорил он и поднял вверх два пальца. — И мира.

Он вышел из кафе, оставив Сьюзен в своей прошлой жизни.

Два дня спустя ранним утром за три тысячи миль отсюда было совершено покушение на Роберта Кеннеди. Сьюзен вышла из душа, когда по радио сообщили эту ужасную новость. У нее тут же онемели руки и ноги, и она бессильно прислонилась к стене, ловя воздух пересохшим ртом.

«Этого не может быть… Этого не может быть…» — вновь и вновь повторяла она про себя.

— Состояние здоровья сенатора критическое… — продолжал диктор. — Он только что добился убедительной победы на первоначальных выборах в штате Калифорния…

Не осознавая, что делает, Сьюзен сбросила халат и стояла теперь голая, дрожа от холода. Она вдруг почувствовала тошноту. Сейчас она должна срочно разыскать Дэвида.

Сьюзен бросилась было к двери, но остановилась.

Ведь она его больше не любит!

Тошнота усилилась, из глаз хлынули слезы.

«Ты носишь его ребенка, но его больше не любишь, — уговаривала она себя. — Разве ты забыла, что так будет лучше для всех?»

Сьюзен представила себе лицо Дэвида. Как сверкали его глаза только при одном упоминании имени Кеннеди!

Бобби Кеннеди… Спаситель человечества…

Обхватив себя руками, Сьюзен зарыдала, понимая, что любит Дэвида и никогда не переставала его любить. И сейчас он нужен ей и ее ребенку. Да и ему самому без нее не обойтись, Сьюзен это точно знала.

Она заметалась по комнате, натянула на себя потрепанные джинсы и старенький свитерок и выбежала из общежития.

Комната Дэвида находилась по другую сторону студенческого городка. Может, он еще спит.

Сьюзен бежала, не чуя под собой ног. Влажные волосы лезли в глаза, сандалии гулко шлепали по земле. Студенты собирались маленькими группками. «Уже знают, — подумала она. — А скоро узнает весь мир».

Добежав до тротуара, она неловко зацепилась за бордюр и упала на асфальт. Большой палец ноги пронзила острая боль. Кое-как поднявшись, Сьюзен оглядела ногу: из пальца шла кровь, ноготь был до половины сорван. Закрыв лицо руками, Сьюзен зарыдала.

— Сьюзен? — раздался мужской голос.

Голос был знакомый, но не Дэвида. Сьюзен подняла голову. Перед ней стоял Аллан, сосед Дэвида по комнате.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Трясущимися руками Сьюзен вытерла слезы.

— Где Дэвид? Мне он срочно нужен.

Аллан опустился рядом с ней на тротуар.

— Он уехал.

— Он уже слышал о Кеннеди? — едва выдохнула она.

Аллан покачал головой:

— Не знаю. После последней вашей встречи он собрал вещи и уехал.

Сьюзен похолодела.

— Куда он поехал?

— Не знаю. Родители его умерли, так что дома у него нет.

Вытащив из кармана смятый платок, Аллан замотал им кровоточащий палец на ноге Сьюзен.

— Как ты думаешь, Сьюзен, он умрет?

— Что?! — закричала она. — С чего Дэвиду умирать?

Аллан завязал на платке узел.

— Да не Дэвид, а Кеннеди. Он ведь выживет, правда?

Двадцать часов спустя Роберт Кеннеди скончался. Вместе с ним умерли и все надежды на мирное будущее. Мечты Сьюзен рассыпались. Маленький мирок, в котором она жила до сих пор, перестал существовать. И она поспешила укрыться в самом безопасном месте, которое знала, — у своих родителей.

— Мы посылаем ее учиться в самое престижное учебное заведение, которое только можем себе позволить на наши деньги, а она что творит! Тут же беременеет от какого-то хиппи! Нет, вы только подумайте! — сокрушалась Фрида Левин, застегивая на шее дочери мантию.

— Мама…

— Фрида…

Сьюзен и отец заговорили в один голос, но Фрида не обратила на них ни малейшего внимания.

— По крайней мере эта хламида скрывает твой живот.

Сьюзен вздохнула.

— Мама, о каком животе ты говоришь? Я ведь только на третьем месяце.

— Ничего, скоро появится, не беспокойся. Вот если бы ты слушала маму, никаких проблем не было бы.

— Аборт я делать не буду! — отрезала Сьюзен.

Она отошла от матери и направилась в другой конец комнаты к телефонному столику. Взяв с него квадратную шапочку, натянула ее на голову. Спорить с матерью не было смысла. Она никогда не смогла бы убедить ее в том, что любит Дэвида и их еще не родившегося ребенка, никогда не смогла бы рассказать матери, какой шок испытала в прошлом семестре, зайдя в лабораторию по биологии. Там на полке стояла колба с плавающим в формальдегиде двухмесячным эмбрионом. Крошечное существо, обреченное оставаться таковым на веки вечные… Сьюзен подумала о том, что щелочки на его лице могли бы превратиться в глаза, согнутая спинка распрямиться, а маленькое сердечко могло бы кого-то полюбить. Нет, она никогда не сделает такое со своим ребенком! С ребенком Дэвида. Лучше уж поехать в тот пансионат, который отыскал для нее отец. И пока она будет там жить, постарается разыскать Дэвида.

— Говорят, есть хороший врач, совсем молодой, он занимается такими делами. Никаких проблем бы не было. Я слышала, он сделал аборт дочке Лотти Кушман…

— И никто не узнал, верно, мама?

— Вот-вот.

— Тогда откуда ты об этом знаешь? Нет, не уговаривай.

Сьюзен сорвала с головы шапочку и, схватив щетку, принялась энергично расчесывать волосы. Мать начала уговаривать дочь сделать аборт с прошлой недели, когда Сьюзен позвонила им и сообщила, что беременна. Когда мать заговорила об этом в первый раз, Сьюзен напомнила ей, что аборты противозаконны. «Подумаешь, дело какое! — закричала мать. — Да никто об этом и не узнает. Ты, что же, думаешь, ты первая порядочная девушка, попавшая в беду? И потом, ты ведь считаешь себя либералкой, верно?»

Сьюзен положила щетку на туалетный столик.

— Если мы хотим занять хорошие места, пора выходить, — заметила она.

Джозеф Левин подошел к окну и взглянул на залитый солнцем университетский двор, похожий сейчас на потревоженный улей.

— Отличный денек для выпускного вечера, — заметил он.

— Ты мне зубы не заговаривай! — вспылила Фрида.

— Но в такой чудесный день просто грешно ругаться!

— А кто тут ругается? Я только хочу своей дочери добра. Разве это запрещается? Нет, ты только взгляни на нее!

Посмотри на ее волосы! — И, схватив в свою руку прядь длинных прямых волос дочери, Фрида помахала ими перед носом у мужа. — Ты думаешь, она разрешит мне сделать пучок, как подобает приличной девушке в такой торжественный день? И не надейся!

— Мама, пучки уже не модны.

— Модны, не модны… Может, сейчас модно заводить внебрачных детей?

Сьюзен выдернула свои волосы из руки матери и тщательно пригладила их. Слава Богу, завтра она уезжает в Ларчвуд-Холл, подальше от матери с ее постоянными придирками.

— И вечер для банкета обещает быть чудесным, — заметил отец Сьюзен, пропустив мимо ушей последнее замечание жены.

Фрида вздохнула.

— Вернемся к шести. Коктейли в семь. Ужин в восемь.

Танцы до двух ночи. Все, как я распланировала. Придут все, включая доктора Вайса, на случай, если вдруг эта строптивая особа передумает.

— Ну, мама… — снова простонала Сьюзен, отлично понимая, что все ее стоны бесполезны, мать не переубедить.

— Что — мама? Твой отец не для того горбатился все эти годы, вывозил семью из Бруклина в нормальный район, чтобы потом отправить свою дочь в какой-то пансионат, где неизвестно какие девицы обитают!

— Фрида, я ведь тебе уже сто раз говорил, — подал голос Джозеф. — В Ларчвуд-Холле будут жить девушки из лучших семей. Он новый и… — отец подмигнул Сьюзен, — ..очень дорогой.

— По-моему, лучшего места не придумаешь, — подхватила Сьюзен. — Спасибо тебе, папочка.

Отец улыбнулся. Он рад был ублажить свою единственную дочь. Сьюзен и вправду была благодарна отцу — он отыскал для нее прибежище, где она могла спокойно пожить, собраться с мыслями, а потом начать действовать.

Она должна сделать все возможное, чтобы отыскать Дэвида. Начать, наверное, придется с телефонного звонка; хорошенько подумать, куда лучше всего уехать с ребенком, а пока пусть родители думают, что она согласна отдать его чужим людям.

— Ну, ладно, ладно. Это хорошо, что он дорогой, — прервала ее размышления мать. — Твоей дочери просто повезло, что ты можешь послать ее туда, она должна быть тебе благодарна.

— Я очень благодарна, мама, — сказала Сьюзен, улыбнувшись отцу, — за то, что у меня такие понимающие родители.

— Ну, пошли, — заторопился Джозеф. — Сегодня ответственный день: сначала вручение моей дочери диплома, потом грандиозный вечер. Жаль, что твой дедушка не дожил до этого дня. Подумать только! Ты первая из рода Левин окончила университет! Каким долгим оказался путь от паршивого магазинчика, где с утра до ночи приходилось работать твоей бабушке, до университета!

— Не забывайте, Лей Левин начала работать с двенадцати лет, — подхватила Фрида.

При упоминании о бабушке Сьюзен помрачнела. Бабушка… Бабуля… Родители решили, что ей не стоит рассказывать о состоянии ее горячо любимой внучки. Сьюзен это казалось несправедливым. Бабуля была единственной в их семье, которая ее понимала. Она никогда не осуждала Сьюзен, никогда не ждала, что та станет копией своих родителей. Однако Сьюзен знала, что бабуля воспитана в традициях старого поколения, и внебрачная беременность внучки ее непременно расстроит. Поэтому она неохотно согласилась с родителями, по крайней мере пока.

— Я уверена, бабуля была просто счастлива, что ей удалось выйти замуж за своего хозяина, — улыбнулась Сьюзен.

Фрида сделала вид, что собирается отшлепать свою острую на язычок дочь.

— Да, но только в шестнадцать лет. Ты должна молиться на своего дедушку за оставленное тебе состояние.

— Подумаешь, состояние… Каких-то жалких десять тысяч долларов!

— Каких-то! — взорвалась Фрида. — Ты только послушай, отец, что она говорит! Кого мы с тобой вырастили!

В этот момент в коридоре раздался телефонный звонок. Сьюзен взяла в руки шапочку и прислушалась. Звонок прекратился — значит, кто-то снял трубку. Она надела шапочку и взглянула на себя в зеркало. Интересно, гордился бы дедушка своей внучкой?

Внезапно в дверь громко постучали.

— Сьюзен Левин! — донеслось из коридора— Тебя к телефону.

— Нашли время звонить! — возмутилась Фрида. — Скажи, чтобы перезвонили.

— Мама, я только на минутку.

Сьюзен побежала по коридору, а за ней, как шлейф, тянулась черная мантия. Может, это Дэвид? Что, если он скажет, что смерть Кеннеди открыла ему глаза, что он должен быть с ней рядом, что она нужна ему?

Черная трубка болталась на длинном шнуре. Сьюзен подхватила ее.

— Алло?

— Сьюзен?

Сердце ее замерло. Это был он.

— Дэвид, — проговорила она. — Как ты? Я пыталась разыскать тебя в тот день, когда его убили, но…

— У меня все отлично.

— Где ты?

— Я завербовался в армию.

Сьюзен показалось, что она ослышалась.

— Что?!

— Я завербовался в армию и сейчас направляюсь в лагерь для новобранцев.

Это, должно быть, шутка. Хочет рассмешить ее?

— Дэвид… — Сьюзен потянула за шнурок, которым была стянута у ворота мантия. — Не шути!

— Это правда. Они нас одолели. Я перехожу на их сторону.

У Сьюзен потемнело в глазах.

— Что ты хочешь этим сказать, Дэвид?

— Все кончено, Сьюзен. Кеннеди был нашей последней надеждой. Я уезжаю во Вьетнам.

Сьюзен судорожно сжала трубку ледяной рукой.

— Дэвид, подожди… — с трудом проговорила она. — Ты не должен… Я хочу…

— Слишком поздно. И потом, ты ведь меня больше не любишь. Забыла?

— Но…

В трубке послышались короткие гудки.

Несколько секунд она стояла, не веря в случившееся, потом осторожно повесила трубку на рычаг и изо всех сил дернула за золотистый шнурок мантии. Та медленно соскользнула с плеч и упала к ее ногам.

ПИ ДЖЕЙ

Сегодня ее ожидал грандиозный вечер, и Пи Джей стала тщательно готовиться к нему. Аккуратно подвела бледно-зеленым карандашом свои изумрудные глаза, попышнее взбила блестящие каштановые волосы. Сегодня она хотела выглядеть потрясающе, потому что знала — чем лучше она будет выглядеть, тем счастливее будет казаться. Хотя куда уж счастливее! И так чуть не прыгает от радости. Скорее бы приезжал Фрэнк! Ну почему время тянется так медленно?!

Она взглянула на свои часики: еще целых полчаса.

— Ну быстрее, быстрее! — торопила она время, подпрыгивая на диване от нетерпения. — Пожалуйста!

Через полчаса за ней заедет Фрэнк. Через полчаса она скажет ему, что у них будет ребенок. Пока еще рановато красить губы — за это время от помады ничего не останется, всю оближет от возбуждения.

— А, да ладно! — махнула она рукой и провела помадой по губам.

Закурив, принялась пристально разглядывать в зеркале свое отражение. Да, она и в самом деле хороша! Так и светится счастьем, прямо сияет. Интересно, догадается Фрэнк по ее лицу, что она собирается сообщить ему потрясающую новость?

Фрэнк был отцом будущего ребенка, человеком, с которым Пи Джей собиралась провести всю жизнь. Живой, остроумный — в общем, душа общества, — он разительно отличался от занудных ребят из ее родного городка. Фрэнк наверняка с пониманием отнесется к ее стремлению сделать карьеру, он не захочет превращать ее в заурядную жену — обслуживать его и только. Да ему даже лестно будет говорить, что жена его — дизайнер. Конечно, когда родится ребенок, им придется нелегко, но Пи Джей знала, что Фрэнк обязательно женится на ней и они будут счастливы. Ведь они так подходят друг другу!

Пи Джей глубоко затянулась и, улыбнувшись, погрузилась в воспоминания. Они с Фрэнком познакомились около года назад — она перешла на второй курс Бостонского университета, тут же влюбилась в него, а через месяц они были уже любовниками.

Прошлой зимой родители разрешили Пи Джей перебраться из общежития на частную квартиру с двумя другими девушками. Свое желание она объяснила тем, что на квартире будет легче учиться, чем в шумном общежитии.

На самом деле им с Фрэнком нужно было жилье, где они могли бы спокойно заниматься любовью. Ни ее, ни его общежитие для этой цели не подходило.

Пи Джей вообще было не до учебы: все ее мысли были заняты Фрэнком. Ей нравилось играть с ним в мужа и жену — стирать ему рубашки, помогать готовиться к занятиям, есть с ним еду из китайского ресторанчика, сидя на полу голышом, тереть ему в ванне спину, руки, ноги и прочее, кататься с ним по постели, задыхаясь от страсти и дрожа от возбуждения.

В дверь позвонили. Пи Джей поспешно затушила окурок.

— Иду! — крикнула она, подкрашивая на ходу губы.

Она еще раз взбила волосы, чувствуя, что сердце сейчас выскочит из груди, щеки раскраснелись не в меру. Наконец-то пришел! Сейчас она ему все расскажет, и он обрадуется. Пи Джей на это очень надеялась. Она распахнула перед ним дверь.

— Привет, крошка, — весело проговорил Фрэнк.

— Привет, — ответила она, бросаясь ему на шею.

Откинув назад ее волосы, он легонько куснул ее за мочку уха.

— Может, сегодня никуда не пойдем? — прошептал он.

Пи Джей весело рассмеялась.

— Нет, пойдем! Я хочу сегодня устроить пир на весь мир. С шампанским, икрой и всякими вкусностями. Я угощаю!

— Да ну! А что случилось? Папа прислал тебе внеочередной чек?

— Это не твое дело, — шутливо бросила она. — Я хочу отметить.

— Что отметить?

— Пошли, в машине скажу.

Пи Джей взяла его под руку, и они вышли. Шел дождь, но она не обращала внимания на плохую погоду. Сегодня такие пустяки не могли омрачить ее радужного настроения. Мир был прекрасен и удивителен.

Они быстро забрались в старенький «форд» Фрэнка. Он включил двигатель и вопросительно глянул на Пи Джей.

Она лишь улыбнулась.

— Поехали.

— Скажи, — попросил он.

— Нет, потерпи еще немножко.

Ей хотелось его помучить.

— Господи, — тихонько пробормотал он, вливаясь в поток машин.

Пи Джей снова улыбнулась.

— Ну и удивишься же ты!

— И чем же ты собираешься меня удивить?

Голос его прозвучал холодновато, однако ничто сегодня не могло спустить ее с небес на землю.

— Ну… даже не знаю, обрадуешься ли ты. А вдруг новость тебе не понравится?

Пи Джей кокетничала — она прекрасно знала, что Фрэнк будет в восторге от ее замечательной новости.

Недовольно глянув на нее, он поднял глаза к небу.

— Если ты и дальше собираешься тянуть, то наверняка не понравится.

Пи Джей капризно надула губки.

— Не сердись, Фрэнк. Новость просто замечательная.

— Тогда, Бога ради, выкладывай ее!

— Если будешь сердиться, не скажу.

Фрэнк снял руки с руля и раздраженно отмахнулся.

— Ну и не говори, не очень-то и хочется, все равно сморозишь какую-нибудь глупость.

— Фрэнк… — начала было Пи Джей и запнулась. Все шло не так, как она представляла.

— Да-да, забудь и не вспоминай! Чихать я хотел на твою грандиозную новость. Знаешь ведь, что я терпеть не могу, когда ты заставляешь себя упрашивать!

Пи Джей готова была заплакать.

— Фрэнк… — попробовала она еще раз, но слова не шли с языка.

Он не сводил глаз с дворников.

— У нас будет ребенок.

Он не пошевелился. Казалось, машина едет сама, без водителя.

— Вот черт! — наконец проговорил он.

Пи Джей взглянула на приборную доску: на ней стояла небольшая статуэтка святого Кристофера, покровителя путешественников или что-то в этом роде, Пи Джей толком не знала. Родители ее исповедовали протестантскую веру, и она плохо разбиралась в католических святых.

— Я думала… я думала, ты обрадуешься, — запинаясь, » проговорила она, поворачиваясь к Фрэнку.

Тот расхохотался.

— Обрадуюсь?! Ты что, издеваешься?

Пи Джей снова взглянула на маленькую пластиковую статуэтку святого. «Кто бы ты ни был, — взмолилась она, — помоги мне!» И опять повернулась к Фрэнку, но сказать ничего не успела, он ее опередил:

— Ты уверена, что это мой?

— Что?!

У нее на секунду перехватило дыхание. В горле застрял комок, но Пи Джей, взяв себя в руки, улыбнулась. Да что это она в самом деле? Он ведь просто дразнит ее. Сама виновата, выложила ему все сразу, вот он и растерялся, а в отместку решил поддразнить ее.

— Я сказал: ты уверена, что это мой ребенок? — ехидно переспросил Фрэнк.

Пи Джей похолодела, а любимый между тем, не давая ей опомниться, смело пошел в атаку:

— А каких слов ты от меня ждала? На субботу и воскресенье ты уезжала в свой паршивый городишко! Откуда я знаю, может, ты там встречалась со своим старым дружком!

Пи Джей показалось, что сейчас с ней будет обморок.

— Я ездила домой помогать маме, — каким-то чужим голосом проговорила она. — Ты ведь знаешь, она сломала ногу.

Фрэнк, не глядя на нее, перестроился в другой ряд.

Некоторое время в машине царила тишина. Слышался лишь скрежет дворников по стеклу.

— Я ведь смогу доказать, что это не мой ребенок, — снова послышался голос Фрэнка, Пи Джей все никак не могла оторвать взгляд от фигурки святого. Попыталась отключиться от жестоких слов.

Удалось лишь наполовину. Хоть и приглушенно, они все равно доносились до нее.

— У меня отмечено каждое число, когда мы спали вместе, — продолжал Фрэнк. — Все точно, как в аптеке. И я знаю, когда пользовался резинкой. А этот твой приятель пользовался?

Пи Джей едва не закричала во весь голос, но сдержалась.

— Ты же знаешь, Фрэнк, я была девушкой, когда мы с тобой познакомились. Джош меня и пальцем не тронул.

Фрэнк, по-прежнему глядя в окно, улыбнулся.

— Я знаю одно, крошка, этот ребенок не мой.

— Останови машину! — взорвалась Пи Джей.

И только позднее, анализируя их последний разговор, ей пришло в голову, что она впервые приказала Фрэнку что-то сделать. До этого с мужчинами она была сама мягкость — ей казалось, что им во всем следует угождать.

— Не беспокойся, крошка, — ухмыльнулся Фрэнк, останавливая машину у обочины. — Ты так чертовски хороша, что какой-нибудь кретин наверняка соблазнится тобой.

Может, ты даже убедишь его, что это его ребенок.

Они находились на улице Мальборо, и до квартиры, которую снимала Пи Джей, было не меньше десяти кварталов. Но ей было все равно. Лучше добираться пешком в такую даль поздним вечером, чем оставаться с Фрэнком хоть на минуту. Выскочив из машины, Пи Джей захлопнула дверцу и услышала на прощание:

— Желаю удачи, детка. Не звони мне, я сам тебе позвоню.

Плакать она не могла. Было темно, шел сильный дождь.

Пи Джей быстро шла по тротуару, чувствуя себя несчастной оттого, что ее так унизили, втоптали в грязь. Дождь усиливался, ночные фонари окутал туман. Стало холодно, и Пи Джей застегнула свой модный дождевик на все пуговицы. Густые каштановые волосы, ее краса и гордость, намокли и прилипли к лицу сосульками.

Она вспомнила прощальные слова Фрэнка и зябко поежилась.

Пи Джей открыла ключом входную дверь с узорчатым стеклом и вошла.

— А вот и я, — проговорила она, но никто не отозвался.

Подружки, к счастью, умчались на свидания.

Она быстро прошла по холлу, все стены которого были увешаны яркими плакатами, потом по коридорчику и наконец добралась до своей комнаты. Пробегая мимо чертежной доски, нечаянно задела пластмассовую рейсшину, и та с грохотом свалилась на пол. Не обратив на это внимания, Пи Джей упала на старенькую кушетку в коричнево-оранжевую полоску. Слез так и не было, а вот ярость полыхала огнем.

Она с трудом услышала телефонный звонок.

Пи Джей схватила трубку. Может, это Фрэнк? Наверное, понял, как ей тяжело…

— Это ты, Пи Джей? — раздался голос матери.

Не Фрэнк…

— Привет, мама.

— Как я рада, что застала тебя. Думала, вы с Фрэнком куда-нибудь пошли.

— Нет, мама, — проговорила Пи Джей, тщательно скрывая, что не очень-то рада ее звонку, — сегодня я решила побыть дома. Как ты себя чувствуешь?

— Намного лучше, дорогая. Сегодня приходил доктор и сказал, что на следующей неделе снимут гипс. Ты приедешь на выходные?

Если ехать домой, то придется им все рассказать. Что же делать? Пи Джей нервно намотала на палец телефонный шнур, потом расправила его.

— Ой, мама…

Внезапно из глаз хлынули слезы. Разве о таком возвращении домой она мечтала? Она думала, что они с Фрэнком приедут к ее родителям и все им расскажут.

Обсудят, как побыстрее устроить свадьбу. Позже можно будет сказать, что ребенок родился раньше положенного срока, или намекнуть, что они с Фрэнком поженились в Бостоне еще прошлой зимой. Обычно все так поступали, кто попадал в подобное положение. А потом пусть сколько угодно сплетничают да подсчитывают на пальцах! Плевать! Ведь они с Фрэнком будут счастливы, да и родители, привыкнув к мысли, что у них скоро родится внук или внучка, будут тоже счастливы. Все должно было быть так, а не иначе.

— Пи Джей, что с тобой? Что случилось?

— Ой, мама…

Ну как ей рассказать? Мама всегда хотела, чтобы дочь была похожа на нее. Выучилась бы на учительницу начальных классов, потом вышла замуж за хорошего парня из их же городка, штопала бы ему носки, занималась рукоделием, вступила бы, как и она, в благотворительное общество. Такой видела она жизнь своей единственной дочери. Но у Ни Джей были другие планы. Она любила мать, но ей не нравилось такое тихое, незаметное существование. Она хотела стать дизайнером и работать в престижном рекламном агентстве, а не заниматься после нудной работы в школе бесконечной уборкой, стиркой, готовкой и считать высшим развлечением просмотр по телевизору очередной мыльной оперы. Замуж она собиралась выйти за парня, который с пониманием отнесся бы к ее честолюбивым стремлениям. В том, что такой ей встретится, Пи Джей не сомневалась. Она была способна увлечь любого. С двенадцати лет она начала встречаться с ребятами — то с одним, то с другим, а то и с двумя одновременно. Ей постоянно звонили мальчишки, приглашали на свидание. Пи Джей чувствовала, что маме это не нравится.

Единственным человеком, который ее понимал, был отец. «Я с ней поговорю», — пообещал он, когда Пи Джей сказала ему, что хочет стать членом Художественного клуба, а не клуба Будущих учителей Америки. «Я все устрою, малышка», — пообещал он, когда нужно было сказать маме, что она собирается поступать в Бостонский университет, а не в местное педагогическое училище. «Только помни, — всегда добавлял он, — твоя мать желает тебе только добра». На что Пи Джей всегда возражала: «Но ведь у нее своя жизнь, а у меня своя». Тогда отец крепко обнимал ее, и это действовало на нее лучше всяких слов. О Боже, как воспримет папа эту ужасную новость?

— Пи Джей, — прервала ее размышления мать. — Что у тебя стряслось? Поссорилась с Фрэнком?

— Мама… мама…

Пи Джей тряхнула головой, тяжело вздохнула, и слова полились сами собой. Она слышала их как бы со стороны.

— Мама, он меня бросил… У меня будет ребенок.

На другом конце возникла напряженная тишина. Пи Джей живо представила мать: губы плотно сжаты, спина прямая, ровная.

— Мама, — позвала она.

— Это не правда! Скажи, что это не правда!

Пи Джей снова потянула телефонный шнур.

— Я и сама этого хотела бы.

— Памела Джейн, рассказывай, как это случилось, — послышался раздраженный голос матери.

— Мама…

— Как ты могла так поступить с нами? И где Фрэнк?

Где этот мерзавец?

Пи Джей поморщилась. Она никогда не слышала от матери бранных слов.

— Сказал, что это мои дела.

Снова воцарилась тишина.

— Приезжай домой, — наконец сказала мать и добавила:

— Это убьет отца.

Сердце Пи Джей сжалось от боли.

Вырулив на подъездную дорожку, ведущую к их фешенебельному особняку, Пи Джей увидела за шторой отца, украдкой посматривающего на нее. Она долго добиралась до родного дома — больше двух часов. И эти часы показались ей самыми длинными в жизни. Выйдя из машины, она пошла к входной двери, чувствуя на себе взгляд отца.

«Папочка! — молилась она про себя. — Ну пожалуйста, не сердись на меня! Сейчас мне, как никогда, нужно, чтобы ты обнял меня».

Дверь открыл младший брат. Он злорадно ухмыльнулся. «Ну сейчас тебе попадет», — казалось, говорил его взгляд.

Не обращая на него ни малейшего внимания, Пи Джей вошла в гостиную.

Отец стоял у высокого окна, мама лежала на кушетке, слегка повернувшись на бок. Ее загипсованная нога торчала вперед, как у гуттаперчевой куклы, взгляд был устремлен на потухший камин.

— Ну как, хорошо добралась? — задал отец свой обычный вопрос.

Он всякий раз интересовался, как она доехала, когда Пи Джей возвращалась домой из университета. Но сейчас он спросил ее через силу, да и не подошел к ней, не обнял.

Пи Джей села в кресло напротив матери.

— Джуниор, иди делай уроки, — повернулся отец к сыну.

— Хорошо, папа, — ответил тот.

И по тому, каким тоном он это произнес, Пи Джей поняла — будет подслушивать.

Отец так и остался стоять у окна.

— Ты уверена, что этот парень на тебе не женится? — перешел он сразу к делу.

Ее отец, Гарольд Дэвис, ветеран второй мировой войны, награжденный орденами и медалями, всеми уважаемый владелец небольшого предприятия, руководитель общины, церковный дьякон, был похож сейчас на испуганного ребенка.

Пи Джей закрыла глаза, чтобы не видеть его, — было нестерпимо жаль отца!

— Да, папа, уверена.

Он подошел к роялю, машинально нажал несколько клавиш.

— Скоро сюда приедет Реверенд Блэксмит.

— Реверенд Блэксмит? — удивилась Пи Джей. — А зачем, папа?

Тут заговорила мама:

— Мы с отцом не знали, что делать. Он даст нам адрес одного заведения, куда тебе следует отправиться.

Пи Джей ничего не понимала:

— Зачем мне уезжать?

Мать оторвала наконец взгляд от камина и перевела его на Пи Джей. Глаза у нее были как у затравленного зверя.

— Дома ты не можешь оставаться. Отец работал как проклятый, чтобы обеспечить семье достойную жизнь. И я не допущу, чтобы из-за тебя все пошло прахом!

Пи Джей едва сдерживала слезы.

— Значит, мне придется уехать?

— Конечно! А ты как думала? Я не могу допустить, чтобы мои партнерши по бриджу узнали, что моя дочь Памела Джейн Дэвис беременна, чтобы у меня за спиной шептались. Да мы с отцом не сможем показаться на людях, если узнают, что ты натворила!

Пи Джей были хорошо знакомы эти интонации. Точно Таким же тоном мать разговаривала с ней, когда она заявила, что собирается поступать в университет. Она взглянула на отца, ища поддержки. Он снова подошел к окну. На сей раз он не мог ее спасти.

— Куда я должна ехать? — спросила Пи Джей.

— Куда посоветует Реверенд Блэксмит, — категорическим тоном заявила мать. — Родить ребенка и отдать его на воспитание. Тогда никто никогда ничего не узнает.

Теперь глаза матери полыхали злостью.

— Так будет лучше, девочка моя, — проговорил отец и, подойдя к Пи Джей, положил руку ей на плечо.

Не обнял, как всегда, а лишь коснулся рукой. Но ей сразу стало легче. Правда, совсем немного.

— Когда все будет позади, ты сможешь продолжить учебу.

«Все так просто, — подумала Пи Джей. — Проще не бывает».

Она взглянула на отца. Ему было пятьдесят лет. Всю жизнь он трудился не покладая рук на благо своей растущей семьи. Разрываясь между работой, домашними и общественными обязанностями, лишь редкие часы досуга он посвящал любимому виду спорта — гольфу. Всегда веселый, жизнерадостный человек с добродушным лицом сейчас был бледен.

Она посмотрела на мать. Ей было сорок четыре года.

Пи Джей не понимала, почему мать никогда не пользовалась косметикой. У нее была отличная фигура и приятное лицо. Казалось, она специально делает все возможное, чтобы выглядеть хуже, чем она есть. Пи Джей вспомнила один старый снимок, найденный ею случайно во время игры на чердаке. На нем мать была молода и потрясающе красива.

Пи Джей поразилась тогда, как они похожи с матерью. Что же случилось потом? Почему мать решила спрятать свою красоту за мешковатой одеждой и старомодной прической?

Пи Джей еще раз взглянула на мать: в уголках глаз и губ притаились предательские морщинки.

«Стареет… — подумала Пи Джей. — Как и отец». Она поняла, что придется подчиниться и поступить, как приказывает мать.

— Помоги мне добраться до спальни, — обратилась мать к отцу. — Голова просто раскалывается.

Отец приподнял жену с дивана и поглядел на дочь.

Пи Джей увидела в его глазах боль — не жалость, а искреннюю боль.

«А ведь он прав», — подумала Пи Джей.

Она покончит с этим делом и начнет жизнь с остановки. Вернется в университет, но не в Бостонский, а в какой-нибудь другой, окончит его и станет знаменитым дизайнером. Она добьется славы и успеха! Мужчины будут валяться у ее ног, моля ее о любви. Может быть, она будет жить в Нью-Йорке… Не может быть, а точно… Она будет жить в Нью-Йорке и приложит максимум усилий, чтобы родители гордились ею.

А случившееся с нею сейчас она забудет навсегда.

ДЖИННИ

Грудь сдавила острая боль, сердце бешено стучало, перегоняя кровь по тоненьким, прозрачным венам.

— Возьмите побольше крови, — раздался чей-то приглушенный голос.

Лица не было видно — вместо него какое-то светлое размытое пятно.

— Конечно, доктор.

Джинни почувствовала, как руку выше локтя больно сдавил резиновый жгут. Она хотела вздохнуть, но не смогла — казалось, жгут обвился вокруг шеи. Медсестра затянула жгут потуже. Голова у Джинни закружилась, лица вокруг стали расплывчатыми и бесформенными.

— Сожмите руку в кулак, — приказала медсестра.

Джинни вздрогнула. На висках выступили капельки пота. Она почувствовала, как игла больно вонзилась в руку, Опять стало нечем дышать, казалось, что жгут еще сильнее сдавливает шею. В пробирку медленно потекла густая алая кровь, ее кровь. Она попыталась шевельнуться, но ноги и руки отказывались слушаться. Нет, ей не выбраться отсюда, ни за что не выбраться… Она попалась!

— ..Вот мы и приехали, мисс.

Джинни открыла глаза. Сердце стучало так, словно готово было вырваться из груди. Все тело стало липким от пота. О Господи, этот кошмар преследует ее даже во сне!

Она глянула в окно — машина свернула на длинную подъездную аллею, ведущую к Ларчвуд-Холлу. Закрыв глаза, попыталась успокоиться. Этот ребенок уже вымотал ее вконец. Но аборт еще хуже — она панически боится игл, не переносит их. Не хватало еще в обморок упасть!

Ничего, она что-нибудь придумает: устроит себе самый обыкновенный выкидыш. Такое ведь случается. Придумав выход из положения, Джинни облегченно вздохнула и мало-помалу успокоилась — Приятное местечко, — заметил водитель.

— Да, — проговорила Джинни, не взглянув в сторону дома.

Вынув из сумки косметичку, она достала пудреницу и, открыв ее, глянула в зеркальце на свое отражение. Из Бостона она добиралась сюда на поезде. Дорога была долгая, и макияж Джинни несколько попортился: стрелки, наведенные черным карандашом вокруг глаз, расплылись; тушь, которой она щедро намазала ресницы, облетела; прямые черные волосы, слипшиеся от лака, торчали во все стороны, жидкая крем-пудра потекла, оставляя на лице неряшливые полоски, сквозь которые проглядывали мерзкие прыщики. Джинни нахмурилась, но, вспомнив, куда она едет, обреченно махнула рукой. Да плевать, как она выглядит. Какое это теперь имеет значение!

Такси остановилось.

— Разрешите помочь вам донести чемоданы, мисс, — Предложил водитель.

— Сама справлюсь! — огрызнулась Джинни, и, сунув ему в руку двадцать долларов, с трудом подняла свои тяжеленные чемоданы и потащила их к лестнице. Где-то она читала, что, таская тяжести, можно устроить выкидыш.

Стоит попробовать.

Желтое такси отъехало, и перед Джинни предстал белоснежный «кадиллак», стоявший на подъездной дороге.

Она, пыхтя и отдуваясь, потащила чемоданы по лестнице и, добравшись наконец до верхней двери, повернула массивную медную ручку и вошла в холл. С левой стороны до нее донеслись чьи-то голоса.

— Естественно, мы делаем все возможное, чтобы никто ничего не узнал, — донеслось до Джинни.

Поставив чемоданы, она пошла на голоса.

Толкнув дверь, очутилась в просторной комнате. За столом сидела крашеная блондинка преклонного возраста — явно за сорок. На стульях лицом к ней разместилась целая компания — какой-то лысый мужчина, рыжеволосая девчонка, которая держалась одной рукой за живот, и мегера с загипсованной ногой и костылями, стоявшими рядом со стулом. «Ну-ка, догадайся, которая из них залетела», — усмехнулась про себя Джинни.

— Слушаю вас, — обратилась к ней крашеная блондинка.

— Меня зовут Джинни Стивенс, — объявила Джинни.

Троица посмотрела на нее. Мужчина с женщиной быстро переглянулись. «Наверное, моя мини-юбка им не по душе, — решила Джинни. — Вот сволочи!»

— Ax да! Ну конечно, дорогая, — подала голос блондинка и, встав с кресла, пошла к ней, вихляя бедрами.

«А в ней еще теплится жизнь», — подумала Джинни.

— Меня зовут мисс Тейлор, — сладким голосом пропела она. — Я сейчас занята. Если хочешь — подожди в холле, а нет — сразу поднимайся к себе в комнату.

— Я пойду в комнату. Где она?

— Вверх по лестнице, потом налево и первая дверь направо.

— Понятно.

Джинни вышла в коридор и, схватив свои чемоданы, направилась к лестнице.

— О Господи! — запричитала ей вдогонку» мисс Тейлор. — Да оставь ты свои чемоданы! Мистер Хайнс их отнесет.

— Нет уж, обойдусь!

— О Боже! Только этого не хватало! Бело-розовая спаленка! — в сердцах воскликнула Джинни.

Поставив чемоданы к стене, она легла на кровать и уставилась в потолок, с которого свисала допотопная люстра матового стекла. Дотронулась до живота, все еще не веря, что уже больше трех месяцев беременности. А может, все-таки врачи ошиблись? Ведь ее даже не тошнит. Как же, ошибутся эти придурки! На глаза у нее навернулись слезы, но Джинни мужественно сдержала их. Не хватало, чтобы вошедший в комнату увидел ее слезы.

Джинни потянулась к чемодану, расстегнула молнию на наружном кармане, вытащила журналы о кино. Джоан Вудворд… Вот это актриса! Джинни улыбнулась. Она смотрела «Рейчел» три раза. Не потому, что этот фильм ей очень нравился. Да кому вообще может понравиться эта дурацкая история о школьной учительнице, старой деве, жизнь которой если чем и отличается от обычной, то только еще большим занудством. И все-таки.. Как смогла Джоан Вудворд так убедительно сыграть эту роль?

Интересно, сможет ли она когда-нибудь стать такой же хорошей актрисой?

Джинни пролистала журнал. Кинозвезды — в мехах и драгоценностях, за рулем спортивных автомашин, потягивают коктейли, сидя у своих великолепных бассейнов. Белокурая Джейн Мэнсфилд и Мэрилин Монро — ослепительная улыбка, потрясающие груди, тонкие талии.

— Я тоже стану такой, — прошептала Джинни. — Клянусь!

Она закрыла глаза и представила себе Голливуд: покрытые розовой штукатуркой здания, высокие величественные пальмы, штаны под леопарда, платья «в облипочку», подчеркивающие определенные формы, туфли на высоченных каблуках, в которых ноги, кажется, растут из ушей. Вот она стоит на тротуаре, поджидая своего рекламного агента, который обещал заехать за ней на своей роскошной машине и отвезти в шикарный ресторан пообедать.

Да, это обязательно будет! Единственное, что требуется, — устроить себе выкидыш и увезти мать от этого подонка, за которого она вышла замуж. А потом они заживут…

Джинни задремала.

Ее разбудил стук в дверь. Оказывается, она проспала целый час!

— Войдите! — крикнула она, садясь на кровати.

Дверь открылась. На пороге стояла старая перечница с крашеными волосами и девчонка, что сидела в кабинете.

— Джинни, дорогая, — затараторила старуха. — Я хочу познакомить тебя с Пи Джей Дэвис. Вы с ней последние из нашей первой группы девочек.

— «О Господи, — подумала Джинни. — Надо же так сказать — „наша первая группа девочек“. Можно подумать, что они не в пансионате для матерей-одиночек, а в каком-нибудь летнем лагере. А эта Пи Джей не иначе как староста».

— Привет, Джинни, — подала голос Пи Джей.

— Угу, — буркнула Джинни.

— Ну что ж, Джинни, — встряла старая карга. — За свое пребывание в нашем заведении ты уже заплатила. О правилах пребывания здесь поговорим за обедом. Остальные девочки сейчас в городе, вот я и подумала, почему бы вам пока не познакомиться. Увидимся в шесть часов.

С этими словами божий одуванчик выплыла из комнаты. Пи Джей закрыла дверь.

— Какая миленькая комнатка, — заметила она.

В голосе ее звучала явная издевка.

— Ага, для таких, как мы, девочек-ромашек, в самый раз.

Пи Джей рассмеялась.

— Сколько тебе лет?

— По годам или по опыту?

— По годам, конечно, опыта у нас у всех хоть отбавляй.

— Семнадцать.

— Да ну! А выглядишь старше. Мне двадцать. Тебе запросто можно дать столько же. Ты откуда?

— Из Бостона.

— Шутишь! Я там училась.

— Да?

— В Бостонском университете. — Пи Джей ткнула пальцем Джинни в живот. — Ты, случайно, не знаешь там одного парня по имени Фрэнк?

— Это тот, кто тебе сделал ребенка? Нет, не знаю.

— Мы учились с ним. Он… — Пи Джей помялась. — Он меня бросил. Вот и пришлось вернуться домой к отцу с матерью. А там один старый знакомый посоветовал нам поехать сюда. Сказал, что пансионат только открывается.

А ты как нашла это место?

— Через друга моей подруги. Он делает аборты.

Пи Джей от удивления открыла рот.

— Ты что, собиралась делать аборт?!

«О Господи, — подумала Джинни. — Сейчас эта дурочка упадет в обморок от ужаса».

— Ну да. А потом все-таки послала его на фиг.

Пи Джей перевела разговор на другую тему:

— А теперь поведай свою печальную историю.

— Какую?

— Ну ты тоже беременная? Кто отец твоего ребенка?

Джинни так и подпрыгнула.

— А тебе что за дело? Что ты пристаешь со своими кретинскими вопросами? — выпалила она. — Если хочешь знать, я вообще девушка, а сюда приехала просто набираться опыта.

И, раскрыв чемодан, достала оттуда блок «Ньюпорта» и бутылку виски. Отхлебнула прямо из горлышка и распечатала пачку сигарет. Оглядела сияющую девственной чистотой комнатку и сердито буркнула:

— Неужели в этом кефирном заведении не найдется ни единой пепельницы?

Глава шестая

ДЖЕСС

За ужином они сидели за столом из красного дерева впятером. Джесс старалась вовлечь остальных в светскую беседу. Поскольку она приехала в Ларчвуд первой, ей казалось, что она обязана выступить в роли хозяйки. Здесь ей нравилось больше, чем в школьном пансионате. Там ей всегда было трудно общаться с одноклассницами — девицы были высокого мнения о себе, понимая, что в будущем они попадут в элиту общества. Здесь же девушки были совсем другие. Во главе стола восседала мисс Тейлор. Джесс и Сьюзен сидели по одну сторону стола, две новенькие, Пи Джей и Джинни, — по другую. Джесс трудно было найти тему для разговора, но она старалась. Пи Джей произвела на нее впечатление довольно общительной особы, а вот Джинни… К Джинни, пожалуй, и не подступишься, решила Джесс. Во время ужина она словом не обмолвилась.

Сидела да ерзала ногами под столом с такой силой, что, казалось, весь пол ходил ходуном. Джесс это раздражало, и она хотела было попросить ее сидеть спокойно, но передумала. В конце концов, может, Джинни просто нервничает.

Как-никак это ее первый день в Ларчвуде. Впрочем, все они чувствуют себя неловко.

— Сегодня суббота, — заметила Джесс. — Можно пойти в кино. Хотите?

Больше всего она ненавидела в Ларчвуде вечера. Что может быть ужаснее одиночества в темноте!

— Я не против, — сказала Пи Джей.

— А я пойду почитаю, — сказала Сьюзен. — И десерт, пожалуй, есть не буду.

И она встала.

— Вечно ты что-то читаешь! — бросила ей вдогонку Джесс.

— Кто много читает, тот много знает, — отрезала та и вышла из комнаты.

— Я тоже с вами пойду, — проговорила Джинни.

— Что?

Джесс глянула на сидевшую с неприступным видом новенькую.

— Я тоже пойду. Дня еще не пробыла здесь, а уже сыта этим богоугодным заведением по горло!

Поп Хайнс подвез их к кинотеатру.

— Кино закончится в девять. Не могли бы вы забрать нас в десять часов? После сеанса мы посидим немного у «Петси».

«Петси» — небольшое кафе рядом с кинотеатром.

— Ну конечно! Желаю хорошо провести время.

Хмыкнув, Поп отправился обратно.

Девушки встали в очередь за билетами за двумя юными парами, которые держались за руки и беспрестанно хохотали. Джесс не сводила с них глаз. Вдруг одна из девиц потянулась к своему парню и, не стесняясь, поцеловала его прямо в губы. Он, в свою очередь, погладил ее ниже спины. Она тихонько застонала. Любовники, решила Джесс, невооруженным глазом видно. И они с Ричардом… При воспоминании о нем у Джесс заныло сердце.

Ричард… Сын мелкого торговца автомобилями и школьной учительницы, парень, который, по мнению отца, в подметки не годился дочери самого Уоррена Бейтса. Джесс взглянула на Пи Джей, потом на Джинни. Они не отрывали глаз от юной четы.

— Мне что-то расхотелось идти в кино, — заявила Джинни. — Этот фильм я видела три раза.

— Можно сразу пойти в кафе, — предложила Джесс. — Ну его, это кино.

— Отлично, — подхватила Пи Джей. — Так и сделаем!

Они вошли в кафе. Напротив входной двери располагалась длинная стойка, перед которой стояли в ряд высокие табуреты на металлических ножках с мягкими сиденьями. Два из них были заняты. На них сидели мужчина и маленький мальчик. Мужчина потягивал кофе, а мальчик ковырял ложкой банановый мусс, который попадал не столько в рот, сколько на рубашку. Кроме них, посетителей не было. За стойкой стояла барменша в розовом кокетливом форменном платьице, подчеркивавшем все ее прелести.

— Добрый вечер, дамы, — проговорила она. — Что будем заказывать?

Джесс взглянула в длинное, во всю стену зеркало за спиной у барменши. Молния на платье расстегнута, из нее выглядывает комбинация. Соломенные волосы торчат из порванной сетки во все стороны.

— Мне, пожалуйста, кофе с сахаром, — попросила Джесс. — И отнесите вон за тот столик.

— Мне тоже, — сказала Пи Джей.

— А мне кока-колу. Только безо льда, — подала голос Джинни.

Джесс подвела их к железному столику, и все трое сели на допотопные стулья. Когда им принесли заказы, Джинни снова принялась сучить ногами под столом. Столик затрясся. Джесс придержала его рукой.

— Ну и как вам эта сука? — начала Джинни светскую беседу.

— Ты имеешь в виду мисс Тейлор? — не поняла Джесс.

Она пристально поглядела на Джинни. Под ярким потолочным светом на ее лице были видны многочисленные прыщики, щедро, но неряшливо замазанные крем-пудрой.

— Да нет, эту каланчу, хиппи долгогривую.

— Ах, Сьюзен…

Джесс и сама еще не определила своего отношения к Сьюзен. С одной стороны, она любила поговорить — если вообще открывала рот — о любви, мире во всем мире и переустройстве общества, а с другой — сама ни к одному из обитателей Ларчвуда подобной любви не испытывала.

Она оставалась вещью в себе — холодная и неприступная, словно злилась на весь белый свет за то, что приходится находиться в подобном заведении.

— Она много учится, собирается поступать в колледж или еще куда-то в этом роде. По-моему, очень неглупая.

— А по-моему, она не хочет с нами знаться, — вмешалась Пи Джей.

— Да ведь она уже старая, — вступилась за Сьюзен Джесс. — Гораздо старше нас. Наверное, думает, что у нас с ней нет ничего общего.

Джесс не стала рассказывать им, как на прошлой неделе Сьюзен сделала ей замечание, когда та ела виноград.

Оказывается, она должна была поддержать какой-то бойкот в пользу фермеров. Джесс так толком и не поняла, что именно. И хотя виноград она любила, есть его перестала.

Сама она сильно сомневалась в том, что, если она прекратит потреблять какие-то фрукты, фермеры заживут на славу, но ей не хотелось настраивать Сьюзен против себя. А может, Сьюзен и права? Кто знает. Во всяком случае, не ей осуждать ее, решила Джесс, отпивая глоток кофе.

— Она нормальная девушка, — подытожила Джесс.

— Поживем — увидим, — хмуро бросила Джинни, вынула из бокала соломинку, бросила ее на стол и закурила.

— Угостишь сигареткой? — спросила Пи Джей. — Оставила свои в комнате.

— А кстати, какого она у тебя цвета? — скоро от своей бело-розовой спаленки с ума сойду.

— У меня комната вроде ничего, — ухмыльнулась Пи Джей, вытаскивая сигарету из смятой пачки. — Вот если бы она была поближе к ванной, была бы еще лучше. По утрам ужасно тошнит.

— В этом меня Бог миловал. А куда поселили эту суку?

Джесс припомнила день, когда приехала Сьюзен. Она тогда случайно услышала, как Сьюзен попросила мисс Тейлор поселить ее подальше от всех. Она, видите ли, любит тишину и покой. Джесс, конечно, этому не поверила, но сейчас говорить об этом не стала. Зачем? Только хуже будет. А им ведь под одной крышей жить еще долго.

— На третий этаж, там всего одна комната.

— Ничего себе! Цаца какая! — взорвалась Джинни. — И чем это она лучше остальных, скажите на милость!

— Да нет, она нормальная девчонка, — повторила Джесс. — Меньше будет на глаза попадаться.

— И то верно, — нехотя согласилась Джинни.

— У нее, наверное, какие-то проблемы, — проговорила Джесс, не понимая, почему она защищает Сьюзен.

Джинни хрипло расхохоталась.

— Похоже, у нас у всех проблемы, причем одни и те же.

Джесс зачерпнула чайной ложкой сахар и медленно стала опускать ее в чашку с кофе. Сахар мало-помалу пропитывался коричневатой жидкостью.

— Смотрите, — задумчиво сказала она. — Будто стадо бизонов мчится по прерии.

Она подождала, пока все белые крупинки превратились в коричневые, и добавила:

— Мама всегда так говорила, когда я была маленькая.

Она часто давала мне чай с молоком… Ну, вы знаете, половина молока, половина чая… и учила меня класть сахар.

Так, чтобы создалось впечатление, будто по прерии мчится стадо бизонов.

Джинни с Пи Джей промолчали.

Джесс поспешно опустила ложечку в кофе и размешала сахар. Зачем только она это сказала? Подумают еще, что она ненормальная. Спохватившись, она откашлялась и быстро проговорила:

— Моя-то проблема разрешима: мы с Ричардом собираемся пожениться после того, как он вызволит меня отсюда.

Джесс тут же пожалела о сказанном. Она не собиралась никого посвящать в свои планы, а вот…

— Но ведь ты еще маленькая, — заметила Пи Джей.

— Летом мне исполнится шестнадцать.

— А как же ребенок? — спросила Джинни.

Джесс сидела, не отрывая глаз от кружки.

— Мы будем жить все вместе, одной семьей. Ричард сейчас думает над тем, как этот план осуществить.

На секунду за столом воцарилась тишина.

— Только, пожалуйста, — взмолилась Джесс, — не говорите никому.

— Значит, ты собралась замуж, — вздохнула Пи Джей и, глубоко затянувшись, с силой выпустила струю дыма. — Вот и я тоже собиралась.

Сквозь сигаретную пелену дыма Джесс увидела, как глаза у нее погрустнели.

— Заладили: замуж, замуж… — передразнила Джинни. — Да кому это нужно!

И она сделала из своего бокала щедрый глоток. Джесс пришла к выводу, что эта особа не станет выставлять свои чувства напоказ.

— Ты уже видела нашего врача? — обратилась Пи Джей к Джесс, пытаясь перевести разговор на другую тему.

Джесс отвернулась от Джинни.

— Мне он понравился, старенький такой дедушка, будет осматривать нас раз в месяц.

— Наверное, дали нам самого завалящего, — буркнула Джинни.

— Да нет, он хороший, правда.

— Слушай, ну почему ты видишь все в розовом свете! — взорвалась Джинни. — Все у тебя хорошие. Не хочется разочаровывать тебя, золотко, но на самом деле все отвратительно. Все мы беременны. Одного этого достаточно, чтобы возненавидеть всех и вся!

— Тише, Джинни, не кричи, — испуганно прошептала Джесс, оглядываясь по сторонам.

Но никто, похоже, не обращал на них ни малейшего внимания.

— Да плевать мне на то, что меня могут услышать! — закричала Джинни. — В этом паршивом городишке и так узнают о нас рано или поздно. Как же, в этом доме живут плохие девочки! — Слово «дом» она произнесла с отвращением, будто говорила о чем-то мерзопакостном. — По мне, скорей бы все это кончилось, мне здесь некогда рассиживаться, меня ждут великие дела, я собираюсь стать кинозвездой. — Она затушила окурок и вскочила. — Пойду поищу туалет.

Джинни устремилась в самый дальний угол кафе. Сидевший за стойкой мужчина не отрывал взгляд от ее мини-юбки.

Джесс взглянула на Пи Джей.

— Ну и разозлилась же она!

— Нечего было ее заводить, — заметила та. — Не вздумай спрашивать, от кого у нее ребенок, она тебе глаза выцарапает. Такое впечатление, будто ей есть что скрывать. — Пи Джей достала из пачки Джинни очередную сигарету. — Ты не куришь?

— Нет.

— Везет тебе, я начала еще в школе, а теперь не могу остановиться. Наверняка заработаю рак легких, а то и ребенка награжу этой болезнью.

— Как ты думаешь, тебе трудно будет?

— Что?

— Отказаться от ребенка. Насколько я поняла, ты любила его отца.

Пи Джей повертела в руках сигарету.

— Да, любила и сейчас люблю. Никак не могу поверить, что он меня бросил. Надо же, заявил, что не уверен, будто ребенок его. Вот подонок!

Ее зеленые глаза стали совсем прозрачными. Джесс не могла понять, как можно было бросить такую красавицу.

— А как же ребенок?

— По правде говоря, Джесс, я меньше всего думаю о ребенке, — призналась Пи Джей, однако Джесс показалось, что голос ее слегка дрожит. — По-моему, ты еще слишком мала, чтобы это понять. — Она откинула со лба прядь каштановых волос. — На самом деле не успеем оглянуться, как все будет далеко позади.

Джесс показалось, что Пи Джей говорит это не столько для нее, сколько для себя.

Появилась Джинни. За ней тянулся густой шлейф духов.

— Этот идиотский туалет не смывает. Когда за нами заявится старикан?

— В десять, — сказала Джесс.

— Вот черт! Я не собираюсь торчать в этой дыре весь вечер. — Джинни встала и перебросила через плечо свою внушительных размеров сумку. — В двух кварталах отсюда я видела какой-то бар. Составите мне компанию?

И она двинулась к двери.

Джесс с Пи Джей переглянулись. Пи Джей смахнула с глаз слезинку и, глубоко вздохнув, спросила:

— Ну что, пойдем?

Джесс хотела отказаться. Она ни разу не была в баре и не собиралась туда идти, во всяком случае, здесь, в этом городишке. Кроме того, по закону штата Коннектикут, ни одна из них еще не достигла совершеннолетнего возраста.

Но Джесс видела, что Пи Джей хочется пойти, а ей нравилась эта девушка, и она с удовольствием подружилась бы с ней. Поэтому, сделав последний глоток, она поставила пустую чашку на стол и кивнула:

— А почему бы и нет? Пошли.

У бара было поэтическое название «Капля росы», совершенно не соответствующее внутреннему содержанию.

Это оказалось маленькое, темное и шумное заведеньице, где витал запах несвежего пива и дешевого виски. Джесс сразу затошнило. Да и дым поглотил все и всех. Девушки с трудом протискивались сквозь толпу к стойке бара. Шествие возглавляла Джинни, за ней следовала Пи Джей.

Джесс обратила внимание, что почти каждый мужчина пожирал взглядом мини-юбку Джинни, затем переводил взгляд на Пи Джей и уже не отводил его. «Отлично, — подумала она. — Меня они даже не заметят». Не сводя глаз с каштановой гривы Пи Джей, она продолжала упорно шагать вперед.

— Тут есть свободные места! — крикнула Джинни.

У стойки и впрямь стояло два пустых табурета. Пи Джей тут же села на один из них. «Господи, — взмолилась Джесс, — только бы мне дали сесть!» Джинни, словно услышав, выступила в роли спасительницы.

— Садись, Джесс! — прокричала она сквозь стоявший в помещении шум, усугублявшийся электрическим пианино. — Я постою.

Джесс поспешно забралась на табурет.

К ним подошел тучный бармен с прилизанными волосами.

— Чего изволите?

— Бренди, — бросила Джинни.

— Покажите, пожалуйста, ваше удостоверение личности, — попросил официант.

Джинни достала из своей огромной сумки маленький квадратный кусочек бумаги. «О Господи! — ахнула Джесс. — У нее наверняка фальшивые документы! Что, если нас арестуют?» Сердце ее заколотилось от страха. Она взглянула на Джинни — по лицу той скользнула спокойная улыбка.

Похоже, этой девице вообще неведомо чувство страха. Кивнув быстрый взгляд на карточку, бармен вернул ее и повернулся к Пи Джей»

— Что вы будете заказывать?

— Виски с содовой, — со знанием дела проговорила она.

Удостоверение у нее бармен спрашивать не стал и обратился к Джесс:

— А вы? Уж вам-то, пожалуй, еще далековато до совершеннолетия.

Он довольно хохотнул, и у Джесс все внутри оборвалось.

— Мне, пожалуйста, имбирное пиво.

В ожидании заказа Джинни и Пи Джей рассматривали танцующих. Джесс хотела последовать их примеру, но, повернувшись, поняла, что в таком положении неудобно сидеть Пришлось довольствоваться созерцанием стойки, покрытой черным пластиком, испещренным маленькими лужицами в тех местах, где напитки проносились мимо рта.

За стойкой виднелись полки с бесчисленными бутылками с серебристыми крышечками, в которых отражались разноцветные неоновые огни вывески. На одной из полок Джесс заметила часы, было только пять минут девятого. «О Господи, — вздохнула она. — Еще целых два часа тут торчать, пока приедет Поп».

Бармен принес заказы, и Пи Джей раскрыла кошелек.

— Плачу за всех, — сказала она, но бармен лишь отмахнулся.

— Уже заплачено! — крикнул он сквозь завывание музыки. — Вон тот парень, у которого рубашка в голубую клетку, уже заплатил.

Пи Джей кивнула и глянула в ту сторону, куда указывал бармен. Джесс проследила за ее взглядом. Огромный темноволосый детина в джинсах поднял свой стакан с пивом и ухмыльнулся, глядя на Пи Джей.

— Ну и дылда, — протянула та.

— Да пошли они все куда подальше, — бросила Джинни. — Там вроде кегельбан виднеется, пойду разомнусь.

Схватив свой стакан, она умчалась туда, откуда доносился стук катящихся по доске кеглей.

«Джесс заметила, что Пи Джей кому-то улыбается. К ним направлялся тот самый дылда. Джесс поспешно отвернулась, продолжая разглядывать стойку.

— Привет, — раздался за спиной мужской голос.

— Привет, — отозвалась Пи Джей. — Спасибо за угощение.

Джесс не сводила глаз с бармена. Тот, опрокинув одновременно две бутылки вверх дном, плеснул из каждой на глазок в шейкер и нажал кнопку. Раздался оглушительный вой, перекрывающий царящий вокруг шум.

Джесс почувствовала, как кто-то взял ее за руку. Слава Богу, это оказалась Пи Джей.

— Пойду потанцую! — прокричала она, наклонившись к самому ее уху. — Посидишь одна?

Джесс кивнула и еще крепче сжала в руке свой стакан с пивом.

— Ну конечно, иди развлекайся.

Она проследила взглядом за Пи Джей — они с детиной пробивались к танцплощадке. Начала болеть голова. Джесс опять взглянула на часы: пятнадцать минут девятого. Нужно было чем-то занять себя — она решила прочитать этикетки на всех бутылках. Все лучше, чем разглядывать присутствующих. Не дай Бог встретиться с кем-нибудь взглядом! Стакан свой она так и не выпускала из рук, словно это был талисман, который мог защитить ее от незнакомых людей.

Вдруг она обратила внимание на стакан Пи Джей. Он был почти не тронут. Сама она уже добралась до танцплощадки и теперь танцевала со своим новым ухажером какой-то медленный танец. Бармен, стоя спиной к Джесе, был занят своим делом. Она украдкой огляделась по сторонам. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания.

Джесс пробовала спиртное лишь однажды — на похоронах мамы, не считая бокала «Божоле» на званом обеде, который устраивали ее родители. В тот самый день, когда, махнув рукой на условности, доказала Ричарду, как сильно она его любит.

Еще раз взглянув на стакан Пи Джей, Джесс схватила его и сделала большой глоток. Вкус виски ей не понравился, но внутри разлилось блаженное тепло и жить стало веселее.

Позже, лежа в постели, Джесс пыталась убедить себя, что она не одинока. Перед сном она приняла душ, стараясь смыть въевшиеся в кожу мерзкие запахи алкоголя и сигарет. Хотя она выпила из стакана Пи Джей только половину, кружилась голова, слегка подташнивало, болели плечи.

Еще бы! Два часа просидеть на неудобном табурете — это и здоровому человеку тяжеловато, не говоря уж о беременной женщине.

Джесс взглянула на разложенный на кровати календарь.

Сегодня 22 июня. Медленно перевернула страницы: июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, 14 декабря. Она легла на бок и глянула вниз, на свой живот, — он стал уже заметен. Такое впечатление, будто она проглотила огромный праздничный обед. Внезапно Джесс почувствовала, как внутри у нее что-то булькнуло, еще раз… еще… Потом все прекратилось.

Что это было? Может, ребенок начал шевелиться? Джесс терялась в догадках.

Внезапно в животе что-то взорвалось. Джесс поспешно подтянула ноги к животу, скрючилась. Неприятное ощущение прошло.

Должно быть, все-таки ребенок, решила она. Доктор предупреждал, что он начнет скоро шевелиться. Да, наверное, так оно и есть.

Опять в животе что-то забулькало, потом возникла резкая боль. Как Джесс ни крутилась на кровати, боль не проходила.

«Интересно, у мамы тоже так было? — подумала Джесс. — Тогда ничего удивительного, что она родила только меня».

Джесс закрыла глаза и, пытаясь переключиться с неприятных ощущений внутри на что-нибудь другое, стала думать о своей матери. Какая же она была изящная, хрупкая, нежная и очень веселая. Когда Джесс была еще ребенком, мама постоянно придумывала какие-то маленькие игры, отчего самые обыденные вещи, как, например, размешивание сахара в чае с молоком, превращались в волшебную сказку. Для мамы не существовало никаких нудных и неприятных дел.

Она вдыхала жизнь и привносила искорку веселья во все, что ни делала, во все, что ее окружало.

Джесс вспомнилось, как они с мамой впервые пришли в огромный магазин игрушек, что на Пятой авеню. При входе в дверях стоял игрушечный солдатик и приветствовал каждого покупателя. Высокий, с негнущейся спиной.

На нем были камзол с медными пуговицами и аксельбантами белоснежные панталоны и высокая черная меховая шапка. Щеки, намазанные красной краской, так и сияли.

«Ой, мамочка, смотри!» — воскликнула Джесс, выдергивая ручонку из изящной руки матери, затянутой в белую перчатку. «Да, дорогая! — восторженно отозвалась мама. — Это солдатик из „Щелкунчика“.

Неделю назад они смотрели этот балет, и теперь на виду у всей Пятой авеню мама принялась кружиться вокруг солдатика, мурлыча себе под нос чарующую музыку Чайковского, потом, подхватив солдатика под мышки, закружила его в танце. Джесс залилась восторженным смехом и весело захлопала в ладоши, а немногочисленные покупатели, проходя мимо, с улыбкой смотрели на маму.

Это был чудесный день, который Джесс никогда не забудет. Она всегда вспоминала его, когда пыталась разобраться в том, что же все-таки произошло. Как могло случиться, что мама потеряла интерес к жизни? Это она-то, с ее неуемной энергией, постоянной жаждой деятельности и безудержным весельем! Может, отец завел себе любовницу? Или произошло что-то еще более ужасное? Джесс не знала. Она знала только, что любила мать, а та страстно любила ее. И Ричард ей очень нравился. Уж она бы позволила им пожениться. Придумала бы, как уговорить мужа…

Боль утихла, Джесс заснула.

Посреди ночи низ живота снова пронзила острая боль.

Сон как рукой сняло. Джесс поняла — что-то с ней происходит. Скрючившись от боли, она сползла с кровати и побрела в ванную комнату. С трудом добравшись до нее, хотела взяться за ручку двери, но не успела — голова закружилась, и, потеряв сознание, она упала на пол.

Первой почувствовала неладное Пи Джей. Услышав странный стук, она выскочила в коридор и, увидев лежащую на полу Джесс, громко закричала, разбудив своим криком всех обитателей пансионата.

— Джесс, девочка моя, не волнуйся, все будет хорошо.

Не открывая глаза, Джесс ощутила стойкий запах лаванды. С трудом подняв тяжелые веки, увидела у кровати мисс Тейлор. И комната, и кровать были ей незнакомы.

— Доктор сказал, что ты потеряла сознание от испуга.

Он хочет подержать тебя пару деньков здесь, в больнице, а потом недельку полежишь в постели, отдохнешь.

— А как ребенок?

— С ребенком тоже все в порядке, не волнуйся. Но тебе нужно немного отдохнуть — только и всего.

Джесс снова закрыла глаза, прислушиваясь к незнакомым больничным звукам. По щекам ее покатились слезинки.

— Мамочка, — едва слышно прошептала она. — Мамочка…

И снова забылась тяжелым сном, вызванным каким-то успокоительным лекарством.

ДЖИННИ

«Нужно найти какой-нибудь способ избавиться от этого треклятого ребенка», — размышляла Джинни, сидя утром за завтраком и потягивая кока-колу без льда. Вчера она явно перебрала — во рту неимоверная сухость, голова просто раскалывается. Но живот и ребенок чувствовали себя превосходно.

— Зачем ты пьешь столько кока-колы, Джинни? — спросила Сьюзен. — Ведь углекислый газ может навредить ребенку.

— Да ну… — удивилась Джинни. — Тогда нужно выпить еще стаканчик.

Она хотела продолжить эту тему, но в этот момент в библиотеке зазвонил телефон. Секунду спустя в дверях столовой появилась миссис Хайнс: руки на талии, глаза — щелочки.

— Мисс Стивенс, — громко объявила она. — Вас к телефону.

Джинни поставила стакан на стол.

— Должно быть, из Голливуда, — небрежно бросила она и пошла к телефону.

Войдя в библиотеку, она плотно прикрыла за собой двери. Еще не взяв трубку, догадалась — звонит мать. Только она одна знала о ее местонахождении.

— Привет, мам, — проговорила она в трубку.

— У нас неприятности, Джинни, — донесся до нее хриплый шепот. — Он знает.

У Джинни подкосились ноги. Она опустилась в кожаное кресло мисс Тейлор.

— Что?! Это невозможно! Откуда он узнал? — Внезапно ее осенила догадка:

— Это ты ему сказала? Мама, ради Бога, отвечай. Это ты ему сказала?

На другом конце послышалось тихое всхлипывание.

— Мама, я не могу поверить, что ты ему проговорилась.

— Он… он заставил меня, — пробормотала мать.

— Вот черт! Что он тебе сделал? Избил?

Ответа не последовало.

Джинни похолодела. Взяв со стола коробку со скрепками, принялась машинально поигрывать ею. Внезапно страшно захотелось курить. Выдвинув ящик стола, распечатала пачку сигарет «Пэл-Мэл». Одну сунула в рот, другую положила в карман.

— Это из-за денег? Он узнал, что ты взяла деньги?

Мать вздохнула.

— Когда ты прошлым вечером не пришла ночевать, он рассвирепел. Сказал, что ты занимаешься беспутством, и по возвращении грозил тебя серьезно наказать.

Джинни почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Она принялась усердно рыться в ящике стола. Попадалось все, что угодно, но только не спички: какие-то ручки, блокноты, счета. Наконец нашла. Надпись на коробке сообщала, как чудесно можно пообедать в местном ресторанчике всего за один доллар двадцать пять центов.

— Что еще?

— Он и не догадывался о деньгах до сегодняшнего утра.

Подробности были Джинни ни к чему. Достаточно было того, что этот тип узнал об исчезновении денег. Но то, что он выместил злость на матери, вообще не укладывалось в голове.

— Значит, ты призналась, что взяла деньги?

— Не сразу.

Мать начала плакать.

Джинни чиркнула спичкой.

— Мама, послушай, он знает, что я беременна?

Послышались всхлипывания.

— Да.

Вот черт! Джинни в сердцах выпустила изо рта клубок дыма.

— Но, Джинни, это не страшно. Он ведь тебе отчим.

Если ты мне поможешь, я уйду от него не задумываясь. И плевать мне на его деньги! — Послышался звук, будто кубики льда бьются о стенки стакана. — Вспомни, как нам было хорошо с тобой, когда мы жили в однокомнатной квартирке…

— Мама, ты пьешь?

— Совсем чуть-чуть… Очень больно…

— Мама… — Джинни понимала, что обязана задать следующий вопрос, но боялась. — Он знает, где я?

— Нет! Клянусь тебе, этого ему из меня не выбить! Я сказала ему, что ты сбежала из дома, а мне пришлось дать тебе денег на аборт.

Джинни с трудом сглотнула и еще раз затянулась.

— А что он сказал?

— Он сказал… — начала мать и запнулась.

— Так что он сказал?

— Чтобы ты никогда больше сюда и носа не показывала!

Джинни закрыла лицо руками.

— Мама, уезжай оттуда! И чем скорее, тем лучше. Иначе он изобьет тебя до полусмерти.

— Из-за денег? Да нет, он не очень-то из-за них разозлился, у него их полно.

— Мама, говорю тебе, он опять изобьет тебя!

Мать не ответила. Снова послышалось позвякивание кубиков.

Джинни представила себе маму — сидит, наверное, в глубоком кресле, обтянутом золотой парчой, в своей просторной спальне, с ног до головы закутанная — чтобы горничная, не дай Бог, не увидела синяков — в белый шелковый халат. Черные как воронье крыло волосы растрепаны, лицо бледное и усталое. Отчим Джинни никогда не бил маму по лицу боялся выставлять следы своего гнева на всеобщее обозрение.

Она взглянула на свой живот. Мало матери своих проблем, так Джинни еще добавила: заставила мать украсть у мужа для нее деньги, чтобы поехать в этот чертов пансионат и родить здесь ребенка, потому что на аборт идти у нее не было сил. Если бы она могла, то давно бы его сделала!

Но Джинни панически боялась боли, крови и тому подобного. Да еще эти доктора! Начнут ее щупать, потом заставят лечь на кушетку, привяжут ноги… Нет, только не это!

Конечно, когда она будет рожать, тоже придется несладко, но это когда еще будет… Несмотря на все страхи, Джинни знала, что обладает одним бесценным качеством — умением выживать в любой ситуации.

Она очень сокрушалась по поводу того, что у нее не хватает мужества сделать аборт. Тогда она уже сейчас отправилась бы в Бостон выручать маму. Увезла бы ее от этого проходимца в Лос-Анджелес, где бы он их никогда не нашел. Там ее заприметил бы какой-нибудь режиссер, начал бы снимать… Вот черт! Размечталась… Джинни спустилась с небес на землю.

— Мама, пойди приляг, отдохни. Не нужно мне сюда звонить, я сама позвоню завтра утром, только попозже, когда он уйдет на работу. Ладно?

Кубики льда снова звякнули.

— Как скажешь, любовь моя. Пока.

И мать повесила трубку.

А Джинни так и осталась сидеть с трубкой в одной руке и с сигаретой — в другой. Она должна придумать, как избавиться от ребенка, раз и навсегда, но с минимальной болью. Нельзя оставлять мать с этим подонком ни на минуту, не говоря уже о шести месяцах. На аборт ей не хватает мужества, значит, нужно организовать выкидыш — быстро, надежно, без докторов, шприцев и прочего.

В комнату вошла мисс Тейлор, прервав размышления Джинни на самом интересном месте.

— Все в порядке, Джинни? — спросила она.

Джинни затушила сигарету и быстро встала.

— Просто чудесно, мисс Тейлор. Пойду погуляю.

— Только не забудь, дорогая, в десять часов придет врач.

— Ну конечно! Вот уж кого жду не дождусь.

С этими словами она вышла из комнаты.

За домом был высокий холм, к подножию которого примыкала лужайка, покрытая бархатистой травой, а за ней — дремучий сосновый бор. Сосны были огромные, высокие, с прямыми стволами, раскидистыми ветвями, усеянными толстыми иголками. Каждая ветка заканчивалась бледно-зеленым отростком из мягких и нежных иголочек. Сквозь пышную крону пробивались лучи солнца, и казалось, будто вся изумрудная травка испещрена блестящими золотыми полосками.

Джинни приглядела нагретое солнцем местечко, опустилась на землю, закатала рукава своего свитера и вытащила из кармана мини-юбки смятую сигарету. Прикурив, сломала обгоревшую спичку и выбросила ее, а потом, совершенно не задумываясь над тем, что она делает, аккуратно оторвала донышко от картонной коробки из-под сигарет и, ловко действуя пальцами с обгрызанными ногтями, принялась рвать его на узенькие полоски.

— Вот черт! — выругалась она, размышляя о том же: как избавиться от ребенка.

Джинни была далека от того, чтобы заниматься самобичеванием, она не испытывала угрызений совести по поводу случившегося в отличие от Джесс и Пи Джей. При воспоминании о последней она улыбнулась. Похоже, эта особа привыкла брать от жизни все. Вчера она пошла танцевать с парнем, который купил им выпивку, и не вылезала с танцевальной площадки весь вечер. Все почему-то считали, что Джинни не обращает на такие мелочи внимания. И ошибались. Джинни никогда не пропускала ничего интересного, вернее, почти никогда. Всем давала оценку, всех насквозь видела. Что собой представляют Пи Джей и Джесс, она уже поняла. А вот кто такая Сьюзен, вообразившая, что все они не стоят ее? А, черт с ней! И со всеми остальными тоже. Она должна сейчас думать только о себе. Придумать наконец, как избавиться от ребенка, вернуться в Бостон и увезти маму от этого подонка.

И как только угораздило ее выйти за него замуж? Наверняка из-за денег. Отца своего Джинни не знала и вообще маленькой себя не помнила. Единственное, что запомнилось из детства, это… та самая ночь. Джинни почувствовала, как при одном воспоминании о ней в горле пересохло, сердце отчаянно заколотилось, руки-ноги стали ватными, все поплыло перед глазами — деревья, небо, земля. Появилось странное, но такое знакомое неприятное ощущение, будто душа расстается с телом. Сразу прошиб холодный пот. Все эти мерзкие чувства были тут как тут, стоило ей вспомнить о той ночи. Ну почему она не может выбросить ее из головы?! Джинни глубоко затянулась и едва не задохнулась. Она закрыла глаза и попыталась отключиться, но ничего не вышло: воспоминания лавиной нахлынули на нее.

…Они с мамой жили тогда в крохотной однокомнатной квартире на четвертом этаже ветхого дома. Летом они задыхались в ней от жары, а зимой замерзали от холода. Время от времени мама приводила домой приятеля на ночь, в ту злополучную ночь — тоже. Джинни было тогда годика четыре.

Мама вернулась домой с очередным мужчиной. Должно быть, они веселились на маскараде — в памяти Джинни осталось мамино нарядное белое платье с пышной юбкой в мелкую складку, поразившее ее детское воображение. Верхняя его часть, плотно облегая грудь, завязывалась вокруг шеи, — такое платье было на Мэрилин Монро в одном фильме, там оно поднималось вверх, открывая взору восхищенных зрителей премиленькие штанишки. Мама выглядела просто потрясающе.

Когда они, смеясь и перешептываясь, вошли в квартиру, Джинни притворилась спящей.

— Шш… — хрипло прошептала мама.

Джинни услышала, как процокали по полу ее каблуки, потом раздался глухой стук — видимо, мама скинула туфли и швырнула их через всю комнату.

— Пойду посмотрю, спит ли дочка. А ты пока налей нам что-нибудь выпить. Ладно?

Мама склонилась над Джинни, поцеловала ее в лоб, и она почувствовала резкий неприятный запах. В ту же секунду раздался грубый мужской голос:

— Не за выпивкой я сюда пришел! Ты знаешь, за чем.

Джинни крепко зажмурила глаза. Послышался звонкий шлепок, и мама упала на кровать.

— Тише ты, идиот! Ребенка разбудишь! — воскликнула она.

Послышался звук разрываемой материи — шикарной материи шикарного маминого платья, потом расстегиваемой молнии. Мама сдавленно вскрикнула.

— Вот и отлично! Тогда я ее тоже использую! — яростно взревел мужчина.

Кровать заходила ходуном. Видимо, мама пыталась от него избавиться, оттолкнуть его. Джинни начала плакать, мама прижала ее к себе.

Открыв глаза, Джинни увидела, что она с ненавистью смотрит на мужчину.

— Ах ты, паразит! Я тебе сейчас покажу! — закричала она, стукнув его изо всех сил.

При этом одна грудь у нее выскочила из разреза платья — показалась белая кожа, покрытая ярко-красными царапинами.

— Мама! — крикнула Джинни не своим голосом.

И вдруг увидела, как мужчина приблизился к ее матери», ухватил ее рукой за грудь и прижался губами к соску.

— Нет! — заорала мама и ударила его по голове.

Выпустив сосок, мужчина решительно задрал ей платье.

— В чем дело, крошка! — прорычал он. — Ты ведь сама этого хочешь.

— Убирайся! — выкрикнула мама.

Джинни прижалась к стене.

— Мама! — снова крикнула она.

Мужчина перевел взгляд с мамы на нее и улыбнулся.

Швырнув маму на пол, он шагнул к Джинни. Джинни не в силах была отвести взгляд от предмета его мужской гордости. Закрыв глаза, она закричала. Последнее, что запомнилось, — острая боль между ногами…

Сосны тихонько поскрипывали, заглушая жуткие воспоминания. Джинни хватала воздух ртом и никак не могла надышаться. Тело было липким от пота. Изнасиловал ли ее тот мужчина, нет ли, она не знала. Из этой ужасной ночи больше ничего не запомнилось. Постепенно успокоилось сердце. Джинни откашлялась, поморгала, пытаясь прийти в себя, успокоиться. Она знала, что приступ скоро пройдет. С ней такое бывало и раньше. Но когда он только начинался, ей казалось, что он никогда не кончится, что когда-нибудь сердце не выдержит и разорвется в груди, и кусочки его рассыплются по всему животу.

Повеяло прохладой, и Джинни вздрогнула. Мир вновь обрел яркие краски — пелена спала с глаз. Джинни почувствовала, что может расплакаться, но сдержалась — не время сейчас лить слезы, она должна быть сильной.

Поднявшись, Джинни смахнула с юбки иголки.

— Вот черт! — бросила она и взглянула на часы.

До визита к врачу оставалось десять минут. А может, наплевать на него и сбежать? Но куда? Этот дурацкий ребенок так и будет сидеть в животе, куда бы она ни направлялась. Ну ничего, рано или поздно она от него избавится, уверяла себя Джинни, направляясь к дому.

Музыкальную комнату превратили в смотровую. Теперь рядом с роялем соседствовало гинекологическое кресло с металлическими подпорками для ног и лампой на шарнирах, которая могла поворачиваться в разные стороны. Когда вчера Джинни украдкой заглянула в комнату, она глазам своим не поверила: камера пыток, да и только!

Теперь, войдя в холл, она заметила, что двери в музыкальную комнату закрыты. Наверное, уже кого-то осматривают, скорее всего Пи Джей.

Внезапно Джинни охватил страх. Что он там делает, этот докторишка? Обследует каждую из них холодным стальным инструментом? Щупает грудь? Сердце ее отчаянно заколотилось. Нет! Она не позволит ему так бесцеремонно с ней обращаться!

Она огляделась и вдруг поняла, что она должна делать. Джинни устремилась к лестнице, уговаривая себя не трусить.

Добравшись до самого верха, она обернулась. Перед глазами, как в фильме ужасов, замелькали всевозможные образы — доктора, шприцы, пробирки и прочее. Откуда-то потянуло больничным запахом.

«Я могу это сделать, я должна», — приказала она себе и с закрытыми глазами, сделав глубокий вдох, рухнула вниз.

Она с грохотом катилась по ступенькам, и этот грохочущий звук был хуже боли. Одно-единственное желание — ухватиться за перила — не давало покоя, но она подавила его.

Внезапно чьи-то мягкие руки подхватили ее. До конца лестницы было еще далеко.

— О Господи! С вами все в порядке? — раздался чей-то голос.

Джинни подняла голову — над ней склонилось незнакомое лицо. Кто это? И вдруг она увидела белый халат.

Ведь это же врач! Только его не хватало!

Она с трудом встала на ноги и замерла, ожидая, что сейчас в животе появится острая, пронизывающая боль, означающая, что ребенку пришел конец. Тщетно! Боль, правда, возникла, однако далеко не острая и не в том месте, где хотелось бы, а в правой ягодице.

— Угораздило же свалиться с этой идиотской лестницы! — бросила она и, откинув с лица прядь волос, добавила:

— Черт бы побрал этот старый дом — Нужно быть поосторожнее, — ласково улыбнулся ей старенький доктор и покачал убеленной сединой головой. — Вы же не хотите причинить вред своему ребенку?

Джинни едва сдержалась, чтобы не закричать во весь голос.

Вначале нужно было взять у нее анализ крови. Джинни вытянула руку и сжала ее в кулак. Сердце колотилось в груди, ноги стали ватными. О Господи, только бы не было очередного приступа! Когда угодно, только не сейчас. Доктор перетянул руку выше локтя резиновым жгутом, плотно затянул его, а Джинни показалось, что трубка обвилась вокруг шеи и вот-вот задушит ее. Голова закружилась, все поплыло перед глазами, дышать нечем, только бы не упасть в обморок! Взяв шприц, доктор вонзил иглу в руку. Джинни попыталась сконцентрировать внимание на каком-нибудь предмете, например, на стуле. Хоть что-то устойчивое, реальное… Нет, она не поддастся панике! Выстоит! Только бы он ничего не заподозрил! Джинни почувствовала, как из вены потекла кровь, густая, алая, ее кровь… Течет, течет… Все! Сил больше нет! Она в ловушке! Джинни покачнулась на стуле и упала.

«Ну и вонища! Будто кто-то сблевнул», — пронеслось в голове, и Джинни с трудом раскрыла глаза. В нос ударил запах нашатырного спирта.

— Не предполагал, что вы способны упасть в обморок, — усмехнулся доктор, убирая от нее тампон с нашатырем.

— Я забыла сегодня позавтракать! — выпалила Джинни. — И если вы кому-то расскажете о том, что произошло, вы очень пожалеете!

Врач выпрямился и взглянул на Джинни.

— Не советую вам, моя милая, разговаривать со мной в таком тоне. Мне столько же хочется ублажать богатеньких, дурно воспитанных девиц, сколько вам находиться в подобном заведении. Я хороший врач и заслуживаю уважения. Надеюсь, мы понимаем друг друга?

Джинни промолчала. А если бы раскрыла рот, из неги вылетели бы очередные ругательства.

— Я ничего не скажу мисс Тейлор, — продолжал доктор. — Но не потому, что боюсь ваших угроз, а в силу врачебной этики.

У него были такие густые седые брови, которых Джинни никогда не видела. Когда он говорил, брови двигались вверх-вниз, поэтому выражения его старых серых глаз видно не было, но Джинни понимала, что говорит он серьезно. Более того, он не поднял ее на смех. И она почувствовала вдруг угрызения совести.

— Спасибо, — тихо проговорила она.

Он присел перед ней на корточки.

— Что, боишься шприцев, Джинни?

Она отвернулась и взглянула в окно.

— И врачей тоже?

Джинни, переплетя пальцы рук, мечтала лишь об одном — о сигаретке.

— Наверное, имеется печальный опыт?

Что она могла ему сказать, если и сама не знала?

— Что ж, придется тебе немного потерпеть. Я постараюсь при обследовании не причинять тебе боли, но мне потребуется твоя помощь. Ты ведь поможешь мне, Джинни?

Не отрывая глаз от окна, она наконец ответила:

— Да.

Пока доктор ее осматривал, Джинни с ног до головы покрылась потом. Он, видимо, неплохой мужик, хотя брови у него те еще; во всяком случае, не сделал ей так больно, как когда-то тот тип, но… Единственное, что она хотела, это избавиться от ребенка; не может она оставаться здесь еще на целых полгода! Должен же быть какой-то выход!

— Возможно, сегодня из-за падения внизу живота почувствуешь боль. Если она будет сильной, попроси мисс Тейлор позвонить мне.

— Хорошо.

Значит, все-таки ее усилия не пропали даром! Может быть, этот ребенок не сидит в ней так крепко. Она немного успокоилась, перестала потеть.

— На сегодня все, Джинни. Увидимся в следующем месяце, — сказал врач. — Скажи мисс Левин, что она может заходить.

Джинни слезла с кресла и одернула юбку.

— Спасибо, доктор, — искренне поблагодарила она и вышла из комнаты.

В холле ожидала Сьюзен. Длинные волосы висят сосульками, поверх потрепанных джинсов мятая футболка, ноги немного опухли из-за беременности, обуты в немыслимые кожаные сандалии. Хиппи паршивая! Хиппи… И вдруг Джинни как громом поразило. Ведь хиппи принимают наркотики. А наркотики запросто могут погубить ребенка. Ну конечно! Как же она раньше не догадалась! Пора быть поласковее со Сьюзен. У нее наверняка есть наркотики, которые помогут избавиться от ребенка. Да, пора изменить отношения с ней.

Джинни ласково улыбнулась Сьюзен.

— Доктор говорит, что ты можешь войти, — сладким голосом проворковала она и добавила:

— Ничего мужик, правда?

Сьюзен вопросительно глянула на нее.

— Не знаю… Ну если ты так говоришь… — пробормотала она и, обойдя Джинни, зашла в музыкальную комнату.

СЬЮЗЕН

Она решила не отдавать ребенка на воспитание чужим людям. Сидя на кровати, Сьюзен методично соскабливала восковые подтеки с бутылки кьянти многолетней выдержки. Они с Дэвидом постоянно пили это вино — только таким способом можно было заполучить зеленые бутылки в плетеных корзиночках, чтобы потом использовать их в качестве подсвечников. Вкус вина ей не нравился, но она любила Дэвида и способна была пойти ради него и не на такие жертвы.

Сьюзен уже предприняла попытки отыскать его. Если бы он только сказал, где именно собрался служить — в армии ли, во флоте, — было бы куда проще его отыскать.

Так нет же, бросил только: «Я завербовался. Уезжаю во Вьетнам». Где теперь его найти? Даже Аллан, с которым Дэвид жил в одной комнате, куда-то исчез. Возможно, потребуются долгие месяцы, а то и годы на розыски Дэвида, но ребенок ждать не собирался. Ну почему она оказалась такой идиоткой! Нужно было рассказать ему все. А теперь мучайся… Задумавшись, Сьюзен принялась растирать пальцами комочек воска.

Если она не откажется от ребенка, родители придут в ужас, не станут с ней даже разговаривать. Ну и ладно, без их разговоров обойдется как-нибудь. А что, если нет? — вдруг вкралась мыслишка. Ничего, не пропадет, отмахнулась от нее Сьюзен. Бросит институт, устроится на работу, будет обеспечивать и себя, и ребенка. Проживет как-нибудь и без папочкиных денег. Снимет какую-то сумму со счета, который открыл для нее дедушка, поселится в каком-нибудь не очень престижном районе — деньги нужно экономить! — и наймет няньку, чтобы сидела с ребенком, пока сама она будет на работе.

Но дешевую квартирку отыскать сложно. Их позанимали наркоманы. Живут по несколько семей в каждой квартире, спят на полу на матрацах в сине-серую полоску, заклеили стены плакатами и афишами, наплодили детей и живут себе поживают, колются да «травку» покуривают.

Против последней она не очень возражала — они с Дэвидом и сами любили ею побаловаться, однако всегда знали меру. И все-таки в подобном месте, вонючем, прокуренном, нечего и думать о воспитании ребенка. Придется найти что-нибудь другое. Только что?

Сьюзен поглядела на свои длинные пальцы. Ну почему она не сказала Дэвиду о ребенке, почему не смогла переступить через свое воспитание? увы, не смогла… Хотя в глубине души ненавидела все те жизненные принципы. которые исповедовали ее родители.

«Война способствует процветанию экономики», — втолковывал ей отец.

«Нас она не коснется, — вторила ему мать и добавляла:

— Какое счастье, что ты девочка. Впрочем, родись ты мальчиком, папины друзья устроили бы тебе отсрочку от призыва, как это сделали Дэвиду Зигелю и сыну Натана Кейджа. Людям нашего круга никакая война нипочем».

Вот их ценности Вот их мораль! Мальчики из бедных семей должны отправляться на войну и там умирать, а для папенькиных сынков, у родителей которых полно денег и везде свои люди, находятся всевозможные пути избежать службы в армии.

Девочки, чьи родители едва сводят концы с концами, могут рожать детей без отцов сколько угодно, им не возбраняется, а для Сьюзен Левин, дочери таких высокопоставленных родителей — табу.

Потеряв над собой контроль, Сьюзен швырнула пустую бутылку в стену. Раздался громкий стук, но бутылка осталась целой и невредимой, даже не треснула; какое толстое стекло, даже при желании не разбить.

В дверь постучали.

— Сьюзен, с тобой все в порядке?

О Господи! Опять эта Джинни! В последнюю неделю эта особа ей проходу не дает, так и вьется вокруг нее: то ли в подруги набивается, то ли ей что-то срочно понадобилось.

— Джинни, у меня ужасно болит голова, увидимся за обедом.

— Я как раз поднималась к тебе, как вдруг услышала грохот. Ничего не случилось?

— Ладно, входи, — со вздохом сдалась Сьюзен.

Дверь отворилась, и на пороге появилась Джинни. Поверх мини-юбки была какая-то длинная кофта, отчего та казалась еще короче. «Ничего себе будущая мать, — подумала Сьюзен. — Сказать кому — обхохочешься!»

— Какая у тебя миленькая комнатка! — восторженно протянула Джинни.

Комната, в которой поселилась Сьюзен, располагалась в мансарде. Потолок шел под уклон, и Сьюзен сразу же решила оклеить ее антивоенными плакатами и афишами с изображением Боба Дилана и других рок-музыкантов. Маленький столик был завален книгами и газетами. Те, что не уместились на столе, валялись на полу. На туалетном столике стоял какой-то конусообразный сосуд, распространявший едкий запах ладана.

— Ты действительно занимаешься всей этой антивоенной чепухой? — удивилась Джинни, разглядывая плакаты.

Сьюзен спустила ноги с кровати и, взглянув на Джинни, холодно заметила:

— Ты сюда пришла ведь не просто так, есть причина.

Так что же тебе понадобилось?

Переложив книги со стула на пол, Джинни уселась.

— Понимаешь, этот ребенок в животе мне уже осточертел.

— Мне это знакомо.

— У меня нет времени сидеть здесь и ждать, пока он созреет, мне нужно срочно попасть в Лос-Анджелес, если я хочу стать актрисой. Нельзя терять столько времени: когда он родится, мне будет почти восемнадцать. Совсем старуха!

— Так что ты хочешь от меня? Поверь, Джинни, если бы я знала способ, как заставить его расти быстрее, я бы сама воспользовалась им.

— Наркотики. У тебя есть какие-нибудь наркотики?

— Что?!

— Да брось ты притворяться, Сьюзен! Ты же хиппи, значит, потребляешь наркотики. Они все этим занимаются.

Сьюзен расхохоталась.

— Извини, подружка, но здесь ты ошиблась. Я и в самом деле время от времени покуривала «травку»…

Сьюзен запнулась и нахмурилась. В ту ночь, когда она забеременела, они с Дэвидом как раз накурились гашиша.

Но не станешь же распространяться об этом с Джинни!

— Я делала это исключительно ради повышения своего уровня сознания, а не с целью разрушения собственного тела, — закончила она.

— Я вовсе не собираюсь разрушать свое тело, хочу только уничтожить этого треклятого ребенка.

— Это отвратительно!

— Послушай, Сьюзен, кое-кому из нас приходится не так-то легко, как остальным.

В глазах Джинни, подведенных черным карандашом, не было ни капли страха, один леденящий холод. Сьюзен даже поежилась.

— Почему ты думаешь, что кому-то из нас приходится легко?

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Джинни, откинув назад спутанную гриву волос. — Королева бросает мне вызов! Та самая королева, чей папаша оплачивает все счета и которая не задумывается над тем, где взять кусок хлеба, да и будет ли он, этот кусок!

— Послушай, Джинни. Но ведь ты тоже находишься в этом дорогостоящем пансионате. Значит, и твои счета кто-то оплачивает. Так что говорить об этом не стоит!

— Знаешь, я пришла к тебе не ради себя. Просто думала, что ты поможешь мне избавиться от ребенка. — Она встала и отправилась к двери. — Похоже, я ошиблась. Оказывается, ты такая же, как все остальные.

— Джинни! — окликнула ее Сьюзен.

— Да пошла ты! — бросила та и захлопнула за собой дверь.

Вечером за ужином Джинни так ни разу и не взглянула в сторону Сьюзен. Сьюзен, отказавшись от пирога с клубникой, который испекла миссис Хайнс (врач предупредил, что у нее широкая кость и она очень легко может набрать лишний вес), и, извинившись, встала из-за стола и отправилась в гостиную смотреть новости.

Показывали снятую с воздуха десятитысячную толпу, готовую выступить в Вашингтоне против нищеты и дискриминации. Репортаж назывался «Воскресший город». В нем сообщалось о том, что большинство населения столицы проживает в трущобах и больше не желает мириться с таким положением.

Сьюзен, вытянувшись на неудобном диване, внимательно глядела на экран. Положив голову на валик дивана, покрытый самодельным покрывалом, она почувствовала, что в висок ей уперлось что-то твердое, но не обратила на это внимания. Она разглядывала толпу, мечтая быть среди собравшихся и сокрушаясь по поводу того, что это невозможно. Потом бурлящую людскую массу сменило застывшее изображение американского флага, по которому пробежали сообщения о потерях, понесенных американскими войсками во Вьетнаме за неделю, — двадцать три убитых, восемьдесят семь раненых. Дэвид… Господи! Нет ли среди них Дэвида?

Дверь в гостиную приоткрылась, и показалась голова Пи Джей.

— Я собираюсь прогуляться по городу. Может, составишь мне компанию?

.Сьюзен, откинув волосы с лица, проговорила:

— А почему бы и нет? Я уже увидела все, что мне хотелось.

Они вышли из дома, закурили и направились по подъездной аллее. Сьюзен приятно было идти рядом с кем-то, кто почти одинакового с ней роста. С остальными она чувствовала себя обычно такой высоченной!

— Мы с тобой еще не успели познакомиться поближе, — заметила Пи Джей.

— Просто я все время была чем-то занята.

— По-моему, ты нас не очень-то жалуешь, верно?

Сьюзен, секунду поразмыслив, ответила:

— Дело тут не в вас, а в этом идиотском пансионате.

Никак не могу понять, что я здесь забыла. И потом, у меня такое чувство, что по возрасту вы мне все в дочки годитесь.

И она рассмеялась.

— А правда, почему ты сюда попала? Ты ведь уже окончила институт. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Если ты хочешь узнать, почему я не вышла замуж, то это долгая история, в которой главную роль сыграли мои родители.

— Мне можно об этом не рассказывать! — фыркнула Пи Джей. — Я сама — позор семьи.

— По-моему, это единственное, что роднит тут всех нас.

— Мать мне все уши прожужжала, что такое с хорошими девочками из порядочных семей происходить не должно. А твоя?

— А моя хотела послать меня на аборт, — ответила Сьюзен.

— О Господи! Второй раз я слышу здесь это слово. — Пи Джей покачала головой. — Похоже, я живу в такой глуши, где слово «аборт» произносить просто неприлично. Как, например, слово «рак» или… — Она улыбнулась и закончила:

— Или «понос».

Сьюзен расхохоталась.

— Нужно отдать должное — чувства юмора у тебя хватает.

— Да уж!

И Пи Джей тоже рассмеялась, но, как показалось Сьюзен, смех ее казался несколько натянутым.

— Насколько я понимаю, ты училась в Бостоне. Неужели там не нашлось человека, который мог бы подсказать тебе, где сделать аборт?

— Хоть я и училась в Бостоне, Сьюзен, но росла-то в маленьком городишке. И те моральные устои, которые вбивались в меня годами, невозможно было уничтожить за один день.

Они шли по узенькой дорожке мимо низких каменных стен, потом мимо тенистых перелесков и залитых солнцем полей. Хотя было уже семь часов вечера, теплое июньское солнце еще светило вовсю. Сьюзен с интересом разглядывала разбросанные то тут, то там поместья и элегантные дома представителей местной элиты. Как не похоже на Вестчестер, размышляла она. А уж на Вьетнам тем более.

Потом она посмотрела на идущую рядом с ней девушку. Хотя Сьюзен подозревала, что та несколько наивна — впрочем, «несколько» мягко сказано, — по возрасту она была ближе всех. Она единственная из всех училась в колледже. Поэтому должна ее понять. Может, стоит ей довериться, поведать о своих сомнениях и переживаниях? И Сьюзен решилась.

Швырнув окурок на дорогу, она заявила:

— Я подумываю о том, чтобы оставить ребенка у себя.

Пи Джей удивленно посмотрела на нее:

— А отец ребенка в курсе?

— Нет, — ответила Сьюзен и почувствовала, что голову будто сдавило стальным обручем. — Он сейчас где-то во Вьетнаме.

На лице Пи Джей появилось не укрывшееся от Сьюзен удивление.

— Во Вьетнаме? А я думала, что вы против войны.

— Да, против. Вернее, были… О черт! Все так перепуталось! Может, в этом паршивом мире вообще не стоит заводить детей? — Она тряхнула головой, отбросив назад свою длинную черную гриву. — Мне кажется, я вообще болтаюсь где-то между моральными и нравственными ценностями.

— А разве это не одно и то же?

— Там, откуда я родом, нет. Мораль — это такая штука, которой ты сама руководствуешься в жизни. Например, ты сама решаешь, будешь принимать участие в войне или нет.

А нравственность — это то, что навязывается тебе извне.

Например, заставляют тебя стать членом какого-то клуба, поскольку это, видите ли, принято в твоем кругу! И этому идиотскому правилу ты обязана подчиняться, хочешь ты этого или нет, не задаваясь никакими вопросами.

Пи Джей нахмурилась.

— Я не понимаю.

Сьюзен пожала плечами.

— Ладно, забудь, это не имеет значения.

Дальше какое-то время они шли молча. Может, Пи Джей и не понимала, что Сьюзен ей говорила, но внимательно слушала.

Когда они свернули на главную улицу, Пи Джей заговорила первой:

— Сьюзен, ты не возражаешь, если мы зайдем в магазин металлических изделий?

— Нисколько. А что тебе там понадобилось?

— Не что, а кто. Парень, с которым я недавно познакомилась, Питер, он здесь работает.

Теперь пришла очередь Сьюзен удивляться:

— Парень?

— Только, пожалуйста, не говори никому, — попросила Пи Джей.

— Не беспокойся.

Сьюзен поняла, что в свое время Пи Джей расскажет ей все.

Когда они подошли к стеклянным дверям магазинчика, Пи Джей вдруг коснулась ее руки.

— Знаешь, у меня один знакомый парень погиб во Вьетнаме, с которым мы вместе учились в институте, — вдруг доверительно сообщила она.

— Давно?

— Да нет, не очень.

Сьюзен покачала головой.

— Будь она проклята, эта война.

— Девчонки из нашего института переписываются с ребятами, которые служат во флоте, чтобы их как-то поддержать. Я тоже хотела, да Фрэнк не разрешил.

— А кто это Фрэнк?

— Дружок мой, отец ребенка.

— Он прав, Пи Джей. Не к чему солдатам думать, будто мы одобряем эту войну.

— По-моему, Фрэнк поступил в университет только потому, чтобы избежать призыва.

— Это не означает, что он плохой человек.

— Я с тобой не согласна. Наши ребята не виноваты, что их послали воевать.

Сьюзен, вынув руку из кармана джинсов, взялась за ручку двери.

— Они-то, может, и нет, а вот Дэвид — да.

И она толкнула дверь магазинчика. Раздался звонок, и они вошли.

ПИ ДЖЕЙ

Питер был занят — показывал покупателю электропилу.

Пи Джей встала в проходе, ожидая, когда он освободится.

— Пойду посмотрю, какие тут у них гайки и болты, — сказала Сьюзен. — Он настолько хорош, что, по-моему, тебе не терпится остаться с ним наедине.

Пи Джей улыбнулась и проводила взглядом Сьюзен; та, свернув в соседний проход, скрылась за стеллажами с наждачной бумагой. Потом повернулась к Питеру, недоумевая, что ее сюда занесло. Когда они познакомились в кафе «Капля росы», она рассказала ему, что ухаживает за престарелой больной тетушкой. Вообще-то Пи Джей никогда не обманывала парней, придумывая небылицы только затем, чтобы привлечь к себе внимание, но здесь был другой случай: она не собиралась говорить ему, что беременна.

Она взглянула на свое старушечье платье из небеленого муслина на кокетке, которая проходила как раз под грудью, отлично скрывая выпирающий живот.

— Глазам своим не верю! — раздался звонкий мужской голос с чуть заметным местным акцентом.

Пи Джей подняла голову и заглянула в потрясающие глаза Питера — бирюзовые, окаймленные темными, густыми ресницами, каких она никогда не видела.

— Привет, — улыбнулась она.

В свете неоновых ламп он был так же хорош, как и в полумраке бара.

Положив руку на электропилу, Питер поиграл мощными бицепсами, выпирающими из-под голубой футболки.

Тогда он сказал Пи Джей, что ему восемнадцать — на два года меньше, чем ей. Однако у него была фигура зрелого мужчины.

— Хочешь что-нибудь купить или пришла на меня посмотреть? — улыбнулся он.

Пи Джей растаяла от его улыбки, но лишь кокетливо пожала плечами.

— Похоже, электропила мне пока не понадобится, — заметила она.

— Ты хочешь сказать, что твоя тетушка не собирается пока заставлять тебя отрабатывать свое содержание?

При упоминании о несуществующей тетушке Пи Джей почувствовала укор совести, но заставила себя рассмеяться.

Питер провел рукой по мощным бицепсам, снова поиграл ими, отчего они стали казаться еще больше.

— Значит, ты пришла договориться со мной о встрече?

Пи Джей коснулась кончиком пальца его бицепсов, взглянула в глаза. Она понимала, что шутит с огнем, но ничего не могла с собой поделать. Он был так хорош и смотрел на нее таким любящим взглядом, словно она — единственная женщина во всем мире, даже дух захватывало. Если она немножко и пококетничает, то кому от этого хуже? Все равно это ненадолго — через пару месяцев никуда носа не высунешь. А пока почему бы не провести время себе в удовольствие.

— Да, — ответила она наконец. — Именно за этим. Ты мне дашь свой номер телефона, а я тебе позвоню. Если ты будешь названивать, мне не поздоровится от тети.

Она еще раз провела рукой по его бицепсам, отметив, что он даже зажмурился от удовольствия.

Достав из кармана футболки огрызок карандаша, он поспешно что-то черкнул на обратной стороне товарного чека.

— Я дам тебе оба телефона — рабочий и домашний.

Пи Джей взяла бумажку. Питер улыбнулся.

— Только позвони поскорее, ладно? — проговорил он тихим голосом.

— Ну конечно, — ответила Пи Джей. — А сейчас мне пора. Кузина уже совсем заждалась.

Еще одна ложь! Ну и ладно! И, повернувшись, Пи Джей отправилась искать Сьюзен.

Прошло несколько дней, потом несколько недель. Каждый день Пи Джей собиралась позвонить Питеру, и каждый раз у нее находились отговорки. И самыми главными из них были ее беременность и его молодость. Но каждую ночь, лежа в постели, Пи Джей представляла себе его улыбку, его сильное, стройное тело. Мысли о Питере позволяли ей на какое-то время выбросить из головы Фрэнка, заглушить боль, которую он ей причинил.

Не раз Пи Джей приходило в голову, что она может заставить Питера жениться на ней. Часами лежала она без сна, воображая себе, какая замечательная жизнь ожидает их в этом маленьком городишке. Она родит ребенка, и они с Питером станут вместе его воспитывать. Потом у них родятся еще дети, много детей: одни — с ее каштановыми волосами и его бирюзовыми глазами, другие — с его черными волосами и ее зелеными глазами. Это будут изумительные дети! У них будет потрясающая жизнь! Ни тебе родителей, которым нужно докладывать буквально обо всех своих поступках, ни тебе честолюбивых помыслов! Никого и ничего, кроме Питера! Сильного, красивого мужчины, полного сексуальной привлекательности. Она научится консервировать овощи и фрукты. Полки у них будут ломиться от всевозможных припасов, которые так приятно, будет есть холодной, снежной зимой. Осенью она будет печь вкусные пироги с яблоками. О карьере своей она и думать забудет. Зачем ей какая-то карьера, если у нее теперь есть Питер, любящий, заботливый муж… Однако ночь сменялась рассветом, и Пи Джей начинала трезво смотреть на вещи — такая жизнь, монотонная, однообразная, уже через неделю ей надоест. Кроме того, Питер заслуживал более честного к себе отношения. Поэтому время шло, а Пи Джей не звонила ему, хотя бумажку с телефонами выбрасывать не собиралась. Сунула в ящик стола, просто так, на всякий случай.

Однажды — это случилось в конце июля — Пи Джей ворвалась в комнату Сьюзен и с разбегу бросилась на кровать.

— Нет, ты ни за что не поверишь! — простонала она.

Сьюзен, сидя на корточках возле шкафа, разбрасывала во все стороны свои вещи.

— Подожди, не трогай меня, у меня горе: джинсы на животе не сходятся.

Пи Джей залилась веселым смехом.

— Рано или поздно это должно было случиться, ты ведь на пятом месяце, забыла?

— Равно как и ты! — бросила в ответ Сьюзен и, опустившись на пол, бросила в воздух очередную партию вещей.

— Я знаю, что мне нужно! — закричала она. — Сарафан!

В комнате стояла такая жара, что дышать было нечем, и неудивительно, ведь она находилась под самой крышей.

— Может, Поп подбросит нас вечерком до города? — заметила Пи Джей. — Сама я туда ни за что не дойду, устала ужасно, а в субботу мне нужно будет одеться поприличнее.

— Что, ответственное свидание с тем накачанным парнем? — усмехнулась Сьюзен.

— Нет. — Упоминание о Питере Пи Джей несколько удивило, поскольку Сьюзен не заговаривала о нем с того вечера, когда они заходили в магазин металлических изделий. — Родители собираются приехать в субботу, мама только что звонила.

— Везет тебе как утопленнику. А еще Национальную гвардию отозвали обратно в Кливленд. Ну и неделька выдалась!

Сначала расовые волнения, а теперь — твои родители.

— Если выбирать между родителями и Кливлендом, то я предпочла бы быть в Кливленде.

В тот момент Сьюзен обнаружила в своем гардеробе какую-то выцветшую хламиду.

— Как ты думаешь, что, если отсюда отрезать рукава? В обморок не упадут от такого наряда?

— О чем ты? Джинни и не такое носит, и то ничего.

Надевай смело. Хорошо бы еще мои родители тебя в этом увидели. Может, тогда поняли бы, в какое гнусное место они меня запихнули.

— Ну и что дальше? Забрали бы тебя домой?

— Откуда я знаю, Сьюзен.

Пи Джей перекатилась на живот и откинула с лица каштановую прядь. За время пребывания в Ларчвуд-Холле волосы сильно отросли. Обычно она носила их короче, однако услуги парикмахера в пансионате не предусматривались.

— А я ведь так и не позвонила Питеру. Постоянно преследует чувство, будто он мне нужен лишь для того, чтобы не думать о Фрэнке, — с грустью произнесла она.

— О Фрэнке ты не перестаешь думать только потому, что тебе больше нечего делать.

— Вовсе нет, просто я его еще люблю.

— Он самый настоящий подонок, Пи Джей, ведь он тебя бросил. Мой тебе совет — выбрось его из головы.

Но Пи Джей не могла. Когда она не мечтала о своей будущей жизни с Питером, думала о Фрэнке. Представляла, что было бы, если бы он понял свою ошибку. Наверное, отыскал бы ее, примчался бы в Ларчвуд-Холл, попросил бы прощения за то, что так жестоко с ней обошелся, и предложил бы выйти за него замуж.

— Мне все время кажется, что произошла ужасная ошибка, что он вовсе не думал меня бросать.

— Правильно, ошибка и в самом деле произошла, но только совершил ее он сам.

«Иногда мне кажется, что он вернется ко мне», — хотелось сказать Пи Джей, но как-то не хотелось делиться своими переживаниями с кем бы то ни было, даже со Сьюзен, это сугубо личное. Она все чаще чувствовала себя не взрослой женщиной, а совсем маленькой девчонкой, как Джесс.

— Может, тебе стоит перестать думать о счастливых днях, проведенных вместе, и вспомнить, каким непорядочным он оказался, когда узнал о ребенке? — предложила Сьюзен. — Неужели ты забыла, как вышла из машины и побрела под дождем домой, а ему даже в голову не пришло остановить тебя. Ведь он тогда просто наплевал на тебя!

— Ты права…

— Так что не стоит мечтать о нем.

— А я и не мечтаю, навязываться не собираюсь.

— Правильно. Ты слишком горда, чтобы навязываться кому бы то ни было.

Но Пи Джей понимала, что дело тут не в гордости. Она не звонила Фрэнку по одной простой причине — боялась, что он опять ее оттолкнет, в чем она не сомневалась. Вот Питер никогда бы так не поступил. Впрочем, почему она так уверена? Станет ли он смотреть на нее таким же пожирающим взглядом, если узнает, что она ждет ребенка? Однако ни говорить, ни думать о своих сомнениях не хотелось.

Пи Джей посмотрела на выпирающий живот Сьюзен.

— Ты решила оставить ребенка? Что ты собираешься для этого предпринять?

— Пока не знаю, — ответила Сьюзен. — У меня еще несколько месяцев на обдумывание.

— А они тебе позволят?

— Кто это «они»?

— Не знаю… — Пи Джей на секунду задумалась. — Мисс Тейлор, наверное… Интересно, есть ли здесь какие-то правила?

— В Ларчвуде? Милая моя, это место вроде тюрьмы.

Пока наши родители щедро платят за наше содержание, здесь плевать хотели на то, что мы будем делать с нашими детьми.

— А мисс Тейлор разве не получит еще какую-то сумму от тех, кто возьмет ребенка на воспитание?

— Вот уж о чем никогда не задумывалась!

— Но вообще усыновление считается частным делом?

— Кто тебе это сказал?

— Один знакомый.

— Вроде да. Впрочем, не знаю. Вот приедут в субботу твои родители, их и спросишь.

Пи Джей лишь горестно застонала.

— Тебе настолько неприятно, что они приезжают? — удивилась Сьюзен.

Пи Джей кивнула.

— Самое трудное для меня — это встречаться с отцом, с матерью тоже не сахар, однако гораздо проще. Она всегда считала, что я должна быть образцово-показательной девочкой, а я всегда доказывала ей обратное. Время от времени она шпыняла меня, и я к этому привыкла. А вот отец…

Всякий раз, когда я о нем думаю, я чувствую себя такой дрянью. Он прекрасный человек, добрый, чуткий. А я так с ним поступила… — Голос ее прервался, на глаза навернулись слезы. — Он этого не заслуживает.

— Он сильно рассердился на тебя?

— Да нет. Я вообще ни разу в жизни не видела его сердитым, просто ему очень больно и стыдно за меня.

— Понятно, непомерное чувство жалости к самому себе, — заметила Сьюзен.

— Что?

— Понимаешь, родителям почему-то очень хочется взвалить всю вину за случившееся на себя. Они с радостью это делают, а потом начинают заниматься самобичеванием.

Интересно, их родители тоже с ними так же поступали?

Если я решусь оставить ребенка, буду стараться во что бы то ни стало поступать по-другому. Ну почему никто не задумывается о твоих правах? Ведь это твое тело, твой ребенок, твоя ошибка, в конце концов. Наши родители заняты тем, что упиваются жалостью к себе. Им и дела нет до нас.

— А твой отец тоже дает тебе почувствовать, что ты виновата? — спросила Ни Джей.

— Отец — нет. Мать.

— Что ж, им и вправду приходится нелегко. Они старались, растили меня, а я, выходит, ответила им черной неблагодарностью. Моя мать мечтала, чтобы я стала учительницей, а мне хотелось быть дизайнером, и отец меня поддержал. Мать хотела, чтобы я жила дома, поступила в колледж и так далее, а я при поддержке отца решила поступать в Бостонский университет. «Дети, которые, повзрослев, остаются жить с родителями, никогда ничего не добиваются в жизни, — заявил он маме. — У них просто нет таких возможностей, как у покинувших отчий дом» И мать наконец поддалась на его уговоры, предварительно закатив отцу пару скандальчиков. А теперь, я уверена, во всем случившемся винит лишь его одного.

— Ты прямо папина дочка, замученная комплексом виновности.

«Чувство вины… — печально подумала Пи Джей. — А ведь она права, я и впрямь всегда его испытывала».

— Но я им и в самом деле всем обязана, Сьюзен! И когда все это кончится, постараюсь сделать все, чтобы оправдать их ожидания.

— Чьи ожидания? Отца или матери?

— Обоих.

— А о себе ты подумала?

— О чем ты?

Сьюзен встала и порывисто вскинула вверх руки.

— О Господи! Да забудь ты хоть на минуту о своих родителях! Подумай о себе. Девять месяцев кромешного ада, а впереди вся жизнь, в течение которой ты постоянно будешь думать об этом ребенке. Готова ли ты к этому, Пи Джей? Ведь это произойдет, хочешь ты этого или нет.

Умом-то Пи Джей понимала, о чем говорит Сьюзен, однако в душе была с ней не согласна.

— С тобой, может, и произойдет, а вот со мной — нег.

Ну, так или иначе, сейчас мне нужно думать о своих родителях.

Они приехали в субботу перед самым обедом. Пи Джей стояла и смотрела на них из окна своей комнаты. Мама, выйдя из машины, тут же выпрямилась, секунду помешкала и глубоко вздохнула. Пи Джей был хорошо знаком этот вздох — мать настраивалась на неприятный разговор с дочерью. Они направились к лестнице, и Пи Джей обратила внимание, что мама хромает. Гипс уже сняли, но она все еще ходила с палочкой. Хлопнула входная дверь, 1, и только тут Пи Джей поняла, что даже не взглянула в сторону отца. А может, она вообще никогда не осмелится посмотреть ему в глаза?

— Пи Джей! Твои родители приехали! — донесся до нее голос Джесс, и она поморщилась.

— Иду! — крикнула она, взглянув на себя в зеркало.

Как бы ей хотелось, чтобы на улице не было так жарко.

Тогда она смогла бы надеть побольше одежды, чтобы спрятать свой выпирающий живот. Но, увы… Хлопковое платье без рукавов, которое она приобрела в городе, когда ездила туда со Сьюзен, казалось, лишь подчеркивало его! Сегодня впервые ее родителям предстоит видеть ее беременность.

Как же ей не хотелось спускаться вниз и встречаться с ними!

Раздался стук в дверь.

— Пи Джей, мы приехали, — донесся до нее мамин голос.

О Господи! Как только она умудрилась забраться с палочкой по лестнице? Впрочем, что тут удивительного, мать всегда была готова на подвиг.

Пи Джей глубоко вздохнула, собрав в кулак все свое мужество. В чем-то она иногда походила на мать. Шагнув к двери, она секунду помедлила, потом решительно взялась за ручку.

— Привет, дорогая. — Мать торопливо поцеловала ее в щеку. — Ты отлично выглядишь. — При этом она смотрела на что угодно — на стены, на дверь, на пол, — только не на дочь.

— Привет, мам.

«Откуда ты знаешь, как я выгляжу! — хотелось крикнуть ей. — Ты ведь даже на меня не взглянула! Посмотри на меня, мама! Взгляни на мой живот! Ради Бога, взгляни на меня!»

Мать повернулась к Пи Джей спиной и начала спускаться по лестнице.

— Папа не стал подниматься. Мы решили вместе с тобой куда-нибудь прокатиться.

— Но, мама, вы же ехали сюда целых два часа!

Мать лишь отмахнулась своей изящной палочкой.

— Ты же знаешь, Пи Джей, отец обожает водить машину, это его успокаивает.

Он стоял у подножия лестницы, не глядя на входную дверь. Заслышав голос жены, повернулся, и Пи Джей ужаснулась — как он постарел за этот месяц! Раньше он, конечно, тоже молодым не выглядел, но сейчас казался просто стариком. Господи, неужели это она довела его до такого состояния?

— Привет, папа, — прошептала она.

— Привет, малышка.

Он чмокнул ее в щеку, равно как и мама, делая вид, что не замечает ее живота.

В это время к ним подошла Джесс, крепко сжимая в руках бледно-голубой конверт.

— Вы, кажется, собираетесь прокатиться? Я не ошиблась?

Пи Джей вопросительно взглянула на отца. Тот кивнул.

— Да.

— Не могли бы вы опустить это письмо в почтовый ящик на почте?

— Разумеется, — поспешно сказал отец и взял у Джесс письмо. — Пи Джей, полагаю, знает, где она находится.

Он вопросительно глянул на дочь.

— Конечно, папа. Пока, Джесс, увидимся позже.

Пи Джей, отец и прихрамывающая мама направились к машине. Когда они сели в салон, мать повернулась к Пи Джей.

— Какая молоденькая… — заметила она, намекая на Джесс, но Пи Джей понимала — ей хотелось сказать совершенно о другом.

— Да, — подтвердила она и показала дорогу к почте.

Бросив письмо в почтовый ящик, они несколько минут ехали в никуда. В машине была полнейшая тишина. Мать первой нарушила ее:

— Какие здесь чудесные места!

Пи Джей глянула в заднее стекло, скользнув взглядом по багажнику «кадиллака», купленного отцом шесть лет назад.

— Я больше не могу так ехать, — проговорила она.

Мать обернулась к ней:

— Как это — так?

— Когда вы оба сидите ко мне спиной. Может, остановимся где-нибудь и повернемся лицом друг к другу?

— Конечно. Куда бы нам поехать, Гарольд?

«Секунду отец молчал.

— Когда мы ехали сюда, я заметил парк. Скоро мы до него доберемся и там остановимся.

В парке постоянно попадались покореженные столики, усеянные птичьим пометом. В тени высоких, раскидистых деревьев было прохладно. Они облюбовали местечко подальше от семей, выехавших в этот чудесный денек на пикник и уже готовивших какую-то снедь на открытых мангалах. Пи Джей села напротив родителей.

— Какая жара, — заметил отец, стирая со лба пот тщательно отутюженным носовым платком.

— Да, — подтвердила Пи Джей.

— А тебе не слишком жарко в… — Он замялся, не зная, как потактичнее назвать пансионат. — В доме?

— Нет, папа, — солгала она. — Там прохладно.

— Ну хватит! Мы приехали говорить не о погоде, — вмешалась мама Пи Джей взглянула на отца, он промолчал.

— Я решила рассказать обо всем родителям мальчика, — заявила мать.

Пи Джей словно окаменела.

— Флора… — предостерегающе протянул отец.

— Нет, Гарольд, Пи Джей должна знать.

— Мама, о чем ты говоришь?

Начало разговора ей не понравилось, она никак не могла понять намеков матери.

— О твоем дружке, отце ребенка. Я собираюсь рассказать обо всем его родителям, по крайней мере его матери.

— Нет!

— Да! Почему я одна должна пройти через это унижение? Он во всем виноват, так пусть его родители не остаются в неведении.

Пи Джей сидела, не сводя глаз с грязных столов, усеянных птичьим пометом, потом перевела взгляд на валявшуюся в траве ржавую банку из-под машинного масла, на смятый пакетик из-под чипсов, на забытую кем-то детскую игрушку.

— Мама, не надо!

Но мать продолжала:

— Может быть, если узнают его родители, этот мальчишка женится на тебе.

— Не женится.

— Ты уверена?

— Мама, ведь он меня бросил. Если захочет вернуться, то сделает это по собственной воле.

«Господи, как было бы хорошо, если бы он вернулся!» — пронеслось в голове.

— Я столько думала об этом. — Голос матери прервал ее размышления.

«Не сомневаюсь», — усмехнулась про себя Пи Джей.

— Как было бы хорошо, — продолжала мама. — Ты бы поехала в Бостон, там вышла замуж, а мы всем сказали бы, что вы поженились еще в прошлом году, но держали это в секрете, потому что не хотели бросать учебу. Вышло бы очень правдоподобно, и никто бы никогда не узнал…

— Что не узнал? Правду?

Внезапно припомнились слова Сьюзен о том, что родителям и дела нет до ее переживаний.

— Почему тебе так хочется, чтобы мы поженились?» Из-за меня? Или из-за тебя?

— Ради нас, моя милая! Ради нас всех.

— Папа! — воскликнула Пи Джей, поворачиваясь к отцу, и в голосе ее прозвучала мольба о помощи.

— Нет! — Мать сорвалась на крик. — На этот раз отец тебя не спасет! Я — твоя мать! Как сказала, так и будет!

Вскочив со скамейки, Пи Джей помчалась к лесу.

— Пи Джей, вернись! — крикнула ей вдогонку мать.

Отец тоже что-то сказал, но у нее было одно желание — убежать от них подальше. Она бежала, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни деревьев и не обращая внимания на то, что ветки деревьев больно хлещут ее по рукам и ногам.

Слезы текли по лицу, но она их не замечала. Пробежав несколько метров, Пи Джей увидела маленький ручеек.

Опустившись на камень, она сбросила шлепанцы и опустила ноги в прохладную воду.

— Будьте вы прокляты! — задыхаясь от слез, пробормотала она.

Сьюзен была права — на нее им наплевать. Но ведь и у нее есть свои права. Почему они не считаются с ними?

— Малышка!

Подняв голову, она увидела перед собой отца.

— Малыш, с тобой все в порядке?

— Ой, папочка! — зарыдала она. — Прости меня, папочка! Прости за то, что я натворила.

Опустившись рядом на корточки, отец обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Ну что ты, моя дорогая, не плачь, все будет хорошо.

— Папочка, пожалуйста, уговори ее не делать этого!

— Хорошо, малышка, не беспокойся, она не сделает этого.

Прильнув к его сильной груди, Пи Джей плакала и никак не могла остановиться. Как она могла? Ведь он ее так любит!

Они долго сидели у ручья, обнявшись, не проронив ни слова. Отец и дочь…

Вечером, когда родители уехали, Пи Джей вспомнила холодную и неприступную мать, которая восседала на переднем сиденье рядом с отцом. Затем она пошла к себе в комнату, достала из ящика стола смятый клочок бумаги, спустилась вниз, в библиотеку, и позвонила Питеру.

Пи Джей стояла перед магазинчиком металлических изделий и ждала, пока тот закроется. Она предупредила Сьюзен, что собирается пойти в город, и попросила прикрыть ее на случай, если кто-то обнаружит ее отсутствие.

Она понятия не имела, что та станет говорить, но знала — что-нибудь придумает. Сьюзен не задала ни единого вопроса, лишь заметила:

— Если ты этого хочешь, давай действуй.

Пи Джей взглянула на часы: девять, скоро выйдет Питер. Она не знала, что будет ему говорить, да это и не имело значения. Знала только одно — сейчас ей нужны положительные эмоции, а в общении с Питером она их получит.

Раздался звон дверного колокольчика. Пи Джей обернулась — он направлялся прямо к ней.

— Ну и денек! — вздохнул он, подходя.

— Суматошный?

— Ага, по субботам всегда так: народ просто валом валит.

Он взглянул на нее, и глаза их встретились — по телу Пи Джей пошло тепло.

— Я рад, что ты позвонила, — наконец сказал он. — Может, пойдем куда-нибудь выпьем?

— Я не любитель выпивать, Питер, — улыбнулась Пи Джей. — Да и молоды мы с тобой еще для этого.

— А вот в «Капле росы» так не считают. Мне там с шестнадцати лет подавали спиртное. Но если ты не хочешь, не пойдем. Займемся чем-нибудь другим. Как скажешь, так и будет.

У Пи Джей потеплело на душе от его слов.

— Мне бы хотелось выпить кофе и поговорить.

Питер на секунду задумался, а потом предложил:

— Давай я зайду в пончиковую, попрошу налить нам в термос кофе, а потом поедем на озеро и будем болтать сколько душе угодно.

Он лукаво подмигнул ей, отчего Пи Джей почувствовала, как по телу пробежала сладкая дрожь.

«Смотри, будь осторожнее», — воззвал к ней голос разума, но она, отмахнувшись от него, поспешно проговорила:

— Вот и отлично.

На озере царил мир и покой: над водой блестела полная серебристая луна, слышались пронзительные крики чаек, Питер налил горячий кофе в бумажные стаканчики и включил автомагнитолу. Тишину нарушили чарующие звуки музыки.

— Я рад, что ты наконец-то позвонила, — сказал Питер. — Я уже и не надеялся.

Пи Джей улыбнулась и отхлебнула кофе.

— Как поживает твоя тетушка? — последовал неожиданный вопрос.

О Господи! Что же ей делать? Может, сказать ему правду? Пи Джей погладила свой живот. Платье надежно скрывало его, но он был тут, никуда не делся.

— Питер, — прошептала она. — Питер, поцелуй меня.

— О Боже! — простонал он и поставил свой и ее стаканчики с кофе на приборную доску. Обхватив Пи Джей за шею своей сильной, мускулистой рукой, притянул к себе. — О Боже, как долго я мечтал об этом!

Он осторожно запрокинул ей голову и нежно коснулся ее губ.

Последовал долгий, сладкий поцелуй, суливший надежду на еще более восхитительное продолжение. Все мысли о ребенке, родителях, о Фрэнке вылетели у Пи Джей из головы. Какое ей до всего этого дело, если у нее есть Питер…

Луна, чайки и Питер…

Глава седьмая

ДЖЕСС

Вечерами по воскресеньям мясе Тейлор обычно куда-то уезжала. Ее забирала одна и та же темная машина, водителя никогда не было видно. Джесс подозревала, что у хозяйки пансионата есть любовник, однако делиться своими домыслами ни с кем не стала — чего доброго, поднимут ее на смех и обзовут выдумщицей.

— Однажды она сидела на веранде после ужина. Солнце уже село, на землю спустились сумерки, и лужайка перед домом была окутана тусклым светом. Было начало августа.

Прошло уже шесть недель с момента, когда она чуть не потеряла ребенка. Если бы это случилось, она бы не пережила — после смерти матери это было бы слишком большой для нее утратой. Джесс частенько задумывалась над своей дальнейшей судьбой: раньше будущее после рождения ребенка казалось ей в розовом свете, теперь ее все чаще стал мучить страх — от Ричарда не было вестей. Она пыталась убедить себя, что отец здесь ни при чем, однако это мало помогало.

Хлопнула входная дверь, и Джесс обернулась — к ней направлялась мисс Тейлор.

— Какой чудесный вечер, — сказала она, усаживаясь рядом с Джесс в плетеное кресло.

— Да, — согласилась Джесс. — Хорошо сегодня провели время?

— А я сегодня никуда не уезжала, — заметила хозяйка пансионата. — У моего друга внезапно изменились планы.

— Наверное, расстроились, — заметила Джесс, взглянув на мисс Тейлор.

Ей было уже под пятьдесят, но, несмотря на солидный возраст, она была довольно привлекательной особой. Желтые волосы всегда аккуратно причесаны, платья — чистые и отутюженные, тонкие губы неизменно накрашены ярко-красной помадой. Джесс никак не могла понять, почему мисс Тейлор не замужем.

Углубиться в размышления на эту тему ей не дали.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — поинтересовалась пожилая дама.

— Очень хорошо, мисс Тейлор, просто отлично. Уже две недели по утрам нет тошноты.

Хозяйка пансионата ласково потрепала Джесс по руке.

— Хорошо. Скажи-ка мне, дорогая, ты разговаривала с отцом?

Джесс напряглась.

— Ага! — Мисс Тейлор тихонько прищелкнула пальцами. — Так я и думала. Он очень на тебя сердится, правда, дорогая?

Джесс почувствовала, как ее охватывает злоба. «Это все из-за него! — хотелось крикнуть ей. — Если бы по его милости мама не покончила с собой, со мной ничего не случилось бы». Но говорить об этом не стала, лишь заметила:

— Да, очень.

— Насколько я знаю мужчин, он сердится вовсе не на тебя, а на твоего дружка — отца ребенка. Мне частенько приходилось видеть, что в подобных ситуациях родители винят во всем случившемся не свою дочь, а ее приятеля.

Джесс повертела кольцо.

— А ты, дорогая, винишь своего мальчика в том, что произошло?

У Джесс на глаза навернулись слезы. Ее маленькое тельце внезапно показалось в огромном плетеном кресле совсем крошечным. Поставив ноги на сиденье, она обхватила колени руками, свернувшись в маленький клубочек.

Мисс Тейлор ласково обняла ее за плечи.

— Извини, дорогая. Я вовсе не хотела тебя расстроить.

— Я любила Ричарда, — призналась Джесс, — но я не собиралась отдаваться ему. Раньше у меня ничего подобного не было, это в первый раз, — с трудом проговорила она.

Мисс Тейлор притянула ее к себе, и Джесс тихонько заплакала на ее теплой груди.

— Ну не плачь, не плачь, моя хорошая, — ласково проговорила она. — Я уверена, отец злится вовсе не на тебя.

Да как вообще можно сердиться на такого очаровательного ребенка, как ты.

Сумерки сменила густая тьма, а они все сидели на крыльце, и впервые Джесс почувствовала себя не такой одинокой.

Ей показалось, что наконец-то она обрела подругу.

На следующее утро Джесс проснулась от стука в дверь.

— Мисс Джессика! — послышался хриплый шепот миссис Хайнс. — Мисс Джессика, быстрее спускайтесь вниз!

Джесс потерла глаза, пытаясь стряхнуть с себя остатки сладкого сна, в котором они с Ричардом целовались.

Стук повторился.

Что понадобилось миссис Хайнс? Может, она в чем-то провинилась?

— Что случилось, миссис Хайнс?

— Спускайтесь вниз, да побыстрее.

Джесс проворно вскочила с кровати, натянула на себя длинный шелковый халат, быстро прошлась щеткой по вьющимся волосам и, сунув ноги в шлепанцы, стрелой вылетела из комнаты. Что такое произошло, если миссис Хайнс понадобилось ее будить? Может, приехал отец? Или Ричард? Сердце ее радостно забилось.

Внизу из кухни доносились голоса. Распахнув высокую дверь, Джесс увидела, что мисс Тейлор и миссис Хайнс стоят у дубового стола. На столе — большая плетеная корзина. Женщины взглянули на Джесс и улыбнулись.

Значит, ни отец, ни Ричард к ней не приехали. Джесс с трудом подавила вздох разочарования.

— Доброе утро, — поздоровалась она.

— Доброе утро, дорогая, — ответила мисс Тейлор.

Даже в такой ранний час она, как обычно, была одета безукоризненно.

— Джесс, — проговорила она. — Сегодня утром к нам в пансионат поступило кое-что, «что могло бы тебя заинтересовать.

— Что же?

Мисс Тейлор снова улыбнулась и, взяв корзинку, протянула ее Джесс.

— Взгляни.

Джесс откинула стеганую ткань, которой та была покрыта. На нее глянули крошечные голубые глазки в обрамлении белого пушистого меха. Очаровательное создание зевнуло, высунув свой маленький розовый язычок.

— Котенок! — воскликнула Джесс. — Чей он?

— Твой, моя дорогая, — отозвалась мисс Тейлор. — Если, конечно, согласишься за ним ухаживать, пока будешь жить в Ларчвуде.

— Мой? — все еще не верила Джесс. Она никогда не видела таких очаровательных котят. — Ну конечно! Я буду ухаживать за ним. Но откуда он взялся?

— Шериф мистер Уилсон принес, — подала голос миссис Хайнс. — Он нашел его за почтой. Он ведь работает почтальоном по совместительству.

Джесс припомнился мужчина с носом-картошкой.

— Он решил, что вам, девушкам, будет приятно иметь в пансионате котенка, — подхватила мисс Тейлор. — Вот и принес его сюда…

При воспоминании о том, как она когда-то отнеслась к этому человеку, Джесс почувствовала угрызения совести.

— Как хорошо, что он его принес, — заметила она.

— Да, — сказала мисс Тейлор. — Он замечательный человек.

— А как мы назовем котенка? — спросила Джесс.

— Как пожелаешь.

— Интересно, это мальчик или девочка?

— Да какая разница! — проворчала миссис Хайнс. — Мальчик, девочка… Разве сейчас определишь? Называйте как хотите. Но если вы возьмете его, будете сами за ним убирать. Я и не подумаю! И так топчусь на кухне целыми днями! Не хватало еще мыть за кошками!

Джесс вытащила из корзины крохотное существо и крепко прижала к груди, стараясь не обращать внимания на резкие слова кухарки.

— Нужно назвать его кличкой, которая подходила бы и мальчику, и девочке, — спокойно сказала она. Внезапно ее осенило:

— Придумала! Назовем его Ларчвуд.

— Прекрасное имя! — восхитилась мисс Тейлор. — А сейчас, я думаю, Ларчвуд не откажется от блюдечка молока.

Джесс заглянула в голубые глаза котенка. «Милый Ларчвуд, — подумала она. — Ты такой красавец. Мы с тобой будем добрыми друзьями, я буду любить тебя и заботиться о тебе, а когда за мной приедет Ричард, я возьму тебя с собой и ты будешь жить с нами».

Она высоко подняла котенка, чтобы получше разглядеть его.

В течение дня Джесс повсюду таскала за собой Ларчвуда в плетеной корзинке и при удобном случае вытаскивала его и принималась с ним играть. Миссис Хайнс, ворча по обыкновению, дала Джесс клубок старой пряжи, который пришелся котенку по душе, — он тут же принялся катать его по полу, пока не размотал весь, до конца. Ночью котенок мирно спал в корзинке, которую Джесс поставила в своей комнате. А утром она вытащила из нее котенка и, гладя его по мягкой шерстке, шепотом принялась поверять ему свои секреты и делиться планами на будущее. Она рассказала ему о Ричарде и о том, какая у них будет замечательная семья. Котенок молча слушал и ласково лизал ей руку. А Джесс, уже успевшая привязаться к нему, готова была на все для своего любимца.

Однажды августовским днем Джесс сидела с котенком на веранде. Она купила ему крошечный розовый ошейник с искусственными бриллиантиками и теперь пыталась надеть его. Котенку эта процедура не нравилась, и он вырывался изо всех сил. В этот момент на веранду вышла Пи Джей.

— Ну, как себя сегодня чувствует маленький Ларчвуд? — спросила она.

— Помоги мне, пожалуйста, Пи Джей. Мне нужно, чтобы он хоть минутку посидел спокойно, чтобы я смогла надеть на него ошейник.

Пи Джей отпрянула назад.

— Ой, даже не знаю, Джесс. Когда я была маленькая, у меня на котов была аллергия.

— Всего на несколько секунд… Ну пожалуйста!

— Ладно, — согласилась Пи Джей, беря котенка в руки. — Он такой милашка.

Джесс, довольная тем, что ее любимца похвалили, принялась застегивать ошейник.

В этот момент Пи Джей чихнула, и котенок, вырвавшись у нее из рук, помчался по веранде.

— Держи его! — завопила Джесс, вскочив со стула.

В ответ Пи Джей чихнула еще раз. Джесс ринулась за Ларчвудом, но тут входная дверь распахнулась, и на веранде появилась Джинни. Быстро нагнувшись, она подхватила маленького беглеца.

— Потеряла что-нибудь? — спросила она, подняв котенка высоко над головой.

— Вот спасибо, Джинни.

Джесс потянулась взять у нее Ларчвуда, но та подняла его еще выше.

— Эти кошки — самые мерзопакостные твари, — заявила она. — От них одна вонь. Единственное, на что они способны, это ловить мышей. Терпеть их не могу!

Джесс почувствовала, что ей становится не по себе.

— Отдай его, Джинни, — попросила она, но та быстро отдернула руку, едва только Джесс попыталась взять своего любимца.

Котенок между тем отчаянно вырывался.

— Ты уверена, что он тебе нужен? Кошки, знаешь ли, прямо-таки напичканы всяческими болезнями.

— Отдай ей котенка, Джинни, — распорядилась мисс Тейлор, внезапно возникшая на пороге.

Джинни, пожав плечами, отдала Ларчвуда Джесс.

— Подумаешь! Уж и пошутить нельзя. Здесь такая скука, что и спятить можно.

Джесс, подхватив свое сокровище, крепко прижала его к себе и принялась ласково поглаживать по пушистой шерстке.

— Не бойся, малыш, — шептала она. — Все будет хорошо. Я тебя не дам в обиду.

«Какая жестокая эта Джинни, — подумала Джесс. — Не знаешь, что и ждать от нее».

Пи Джей наконец-то перестала чихать.

— Прости, Джесс, — проговорила она. — Это все из-за меня.

Джесс отрицательно покачала головой.

— Да, да, из-за меня, — не уступала Пи Джей.

— О Господи! Слушать вас тошно! — вмешалась Джинни. — Что у вас стряслось? Поделитесь, может, смогу чем-нибудь помочь.

— Ничего особенного, — поспешно проговорила Джесс.

— Но ведь я сказала, что помогу!

— Молодец, Джинни, так и нужно, — заметила мисс Тейлор и исчезла в доме.

— Ладно, — сдалась Джесс. — Подержи, пожалуйста, котенка, пока я буду надевать ему ошейник, — Ну конечно, — сказала Джинни, забирая у нее Ларчвуда. — Только не говорите никому, что я сюсюкала целый день с каким-то паршивым котенком!

СЬЮЗЕН

Сидя в гостиной, Сьюзен прекрасно слышала происходящее на веранде. Ну и соседки ей попались! Только и делают, что цапаются, ни на что другое они не способны, слишком тупы. Перебранки — любимое времяпрепровождение недалеких людишек, но хуже всех — Джинни: скандалистка до мозга костей. О Господи! Все бы отдала, чтобы оказаться среди людей своего возраста!

Сьюзен с отвращением отбросила в сторону местную газету. Несколько дней назад суд вынес в отношении Ширхана, обвиняемого в покушении на Роберта Кеннеди, оправдательный приговор. Вчера Рональд Рейган объявил, что выставит свою кандидатуру на президентских выборах от республиканской партии. Рейган! Этот паршивый актеришка! К чему мы идем, если убийца, пойманный с поличным, может оставаться безнаказанным, а паяц из Голливуда с подтянутым лицом считает, что ему по силам управлять такой страной, как Америка?! А эти чертовы местные газеты! Ничего в них не найдешь, кроме пустячных местных новостей да сплетен о сильных мира сего. Ни слова о важнейших событиях ни в стране, ни за рубежом, ни о войне во Вьетнаме!

— Все, хватит с меня этой дряни! — громко проговорила Сьюзен. — Мне нужна нормальная пресса.

Поднявшись с дивана, она решила отыскать Попа.

Может, он позволит ей взять машину, чтобы сгонять в город за «Нью-Йорк тайме». Она знала, что уж в этой известной газете найдется подробный обзор событий, происходящих в мире.

Решив не появляться на веранде (только ее там сейчас не хватало), Сьюзен прошла через кухню и вышла через черный ход. Попа она увидела сразу же. Он сидел над клумбой с какими-то коралловыми и розовыми растениями и что-то тихонько бормотал под нос. Сьюзен подошла поближе. Услышав ее шаги, он поднял голову и вытер пот со лба.

— Ну и жара! Эти красавицы прямо-таки задыхаются, — проговорил он. — Выцветают и засыхают на корню.

— Это верно, — подхватила Сьюзен и быстренько перевела разговор на интересующую ее тему:

— Поп, можно я одолжу на несколько минут твою машину? Мне очень нужно попасть в город, а беспокоить тебя не хочется.

Поп задумчиво поскреб подбородок.

— Прямо не знаю, мисс Сьюзен. Ведь старушка-то не застрахована. Мало ли что может случиться.

— Все будет хорошо. Поп. До города всего несколько миль. А если вдруг что-то произойдет, я несу полную ответственность.

Он повернулся спиной к поникшим цветам.

— Ну ладно, надеюсь, все будет хорошо. В конце концов вы не каждый день просите меня о таком одолжении.

Только помните, эта старушка — единственное, что у меня есть. Ключи в кабине.

— Спасибо, Поп, — поблагодарила Сьюзен и, охваченная духом свободы, хоть и относительной, помчалась к машине.

Усевшись за руль, она долго устраивалась поудобнее: длинные ноги и внушительных размеров живот мешали ей.

Потом захлопнула дверцу, отметив про себя, что на веранде опять возникла какая-то суматоха, завела машину, дала задний ход, а затем нажала на газ. И сразу же раздался пронзительный крик Джесс, перекрывающий шум мотора, а за ним глухой удар.

Сьюзен остановила машину и выглянула в окно. К ней бежали Джесс, Пи Джей и Джинни. Джесс пронзительно кричала, лицо Пи Джей исказилось от боли, Джинни прижимала руку ко рту.

— О Господи, Боже мой! — причитала она.

Внезапно Сьюзен все поняла — котенок, этот дурацкий котенок, с которым Джесс носилась несколько дней!

Выбравшись из машины, она нагнулась и заглянула под колесо — к нему прилипла белая шкурка, пропитанная алой кровью. Прямо в лицо ей глянул голубой глаз…

— О Господи, — прошептала она.

— Ларчвуд! — отчаянно кричала Джесс. — Ты убила Ларчвуда!

И она разрыдалась.

Пи Джей стояла, не в силах оторвать взгляда от колеса.

Джинни неловко обняла Джесс.

— Прости меня, пожалуйста. Какая же я идиотка! Нужно было держать его покрепче.

— Ты ни в чем не виновата, — покачала головой Джесс. — Если бы Сьюзен смотрела, куда едет… — И она порывисто повернулась к ней. — Неужели ты и вправду убила моего котенка?

Сьюзен стояла, не в силах вымолвить ни слова. Она никогда не убивала — ни муравья, ни паучка, не говоря уж о котятах. Ноги у нее вдруг стали ватными.

С заднего двора с лопатой в руках появился Поп.

— Что здесь происходит? — спросил он.

— Сьюзен убила Ларчвуда, — отозвалась Пи Джей, ткнув пальцем в лежащее на земле кровавое месиво.

— О Господи! — ахнул Поп и поскреб подбородок. — Идите-ка все в дом, а я здесь приберу.

Джинни повела Джесс к дому.

Сьюзен бросилась за ними.

— Джесс, — позвала она.

— Заткнись ты, сука! — обернувшись, выпалила Джинни.

Сьюзен не знала, что ей делать. То ли помочь Попу убрать останки котенка, то ли идти за девочками в дом. Не сделав ни того ни другого, она продолжала стоять.

— Ну-ка посторонитесь, мисс Сьюзен, — приказал ей Поп. — Я тут приберу.

Сьюзен отодвинулась и поглядела в сторону дома. Двигаясь как на шарнирах, она направилась к входной двери.

Ей нужно было во что бы то ни стало извиниться перед Джесс, объяснить ей, что произошел несчастный случай.

Девочек она отыскала наверху. Пи Джей стояла у дверей комнаты Джесс, Джинни — в холле. Увидев Сьюзен, они молча уставились на нее. Сьюзен, не говоря ни слова, зашла в комнату. На кровати рядом с Джесс сидела мисс Тейлор и пыталась ее успокоить.

— Может, шериф Уилсон принесет нам другого котенка, — ласково говорила она.

Джесс уже не плакала. Она сидела, глядя перед собой ничего не видящими глазами.

— Нет, — наконец ответила она. — Все это не имеет смысла. Все, кого я любила, покинули меня.

Интонации ее голоса поразили Сьюзен: ни малейшей жалости к себе, простая констатация факта.

— Это не правда, — сказала она.

Джесс посмотрела на нее.

— У тебя есть Ричард.

«Значит, Пи Джей и Джинни рассказали Сьюзен, — подумала Джесс. — Сообщили о моих планах на будущее.

Ну и ладно!»

Она перевела взгляд обратно в окно.

— Что ты знаешь о Ричарде?

Сьюзен, откашлявшись, шагнула к кровати. Пока в комнате сидела мисс Тейлор, не стоит говорить Джесс, что Пи Джей поведала о ее планах убежать с Ричардом.

— Я знаю, что ты пишешь ему каждый день. Значит, вы любите друг друга.

По щекам Джесс опять потекли слезы.

— Я здесь уже больше двух месяцев, а он даже не попытался связаться со мной. — Она покачала головой. — Я знаю, ему не разрешают ни писать мне, ни звонить, но если бы он действительно меня любил… — Слова повисли в воздухе.

Сьюзен присела на краешек кровати.

— Джесс, — прошептала она. — Пожалуйста, прости меня за все, что случилось. Я так виновата перед тобой. Ну прощу тебя, прости.

Мисс Тейлор встала.

— Думаю, вам лучше остаться вдвоем, — проговорила она и вышла из комнаты.

— Джесс, ну пожалуйста… Я ведь не нарочно. Просто очень спешила и не заметила котенка.

— Разве ты не слышала, что мы тебе кричали? — ледяным тоном спросила Джесс.

Сьюзен откинула назад волосы.

— Нет. Наверное, задумалась о чем-то своем.

— Как всегда, — заметила Джесс. — Ты никогда ни на кого из нас не обращаешь внимания, будто нас вообще не существует.

Внезапно на Сьюзен нахлынуло чувство вины. Вот рядом с ней сидит хрупкая, нежная девочка, у которой скорее всего в жизни есть все, все, кроме любви. Несмотря на беспрестанные стычки с родителями, Сьюзен знала, что они ее любят. И они, и бабуля, и Дэвид. Да, Дэвид тоже ее любил. И хотя Джесс никогда не делилась с ней своими воспоминаниями о жизни с родителями, Сьюзен догадывалась, что там не все гладко. В последнее время поведение Джесс действовало ей на нервы: Сьюзен считала, что та носится с этим подаренным ей котенком как дурень с писаной торбой, и только теперь поняла, что Джесс любила это крохотное существо, а котенок отвечал ей взаимностью.

Она же, привыкшая думать только о себе, мгновенно разрушила эту жизнь и эту любовь… Сьюзен закрыла лицо руками и заплакала. Ей было жалко и несчастного котенка, и Джесс, и Дэвида.

Внезапно она почувствовала, как хрупкая ручонка Джесс обвилась вокруг ее плеч.

— Сьюзен, — прошептала она. — Сьюзен, не плачь.

Но Сьюзен не могла остановиться.

— Ну пожалуйста, Сьюзен. Я знаю, ты сделала это не нарочно. Прошу тебя, не плачь.

Голос ее звучал несколько напряженно. Видимо, она боялась, что Сьюзен в очередной раз выкинет что-нибудь.

Сьюзен, оторвав руки от лица, взглянула на Джесс.

— Я не хочу здесь находиться! Не хочу рожать ребенка, не хочу сидеть в этом проклятом заведении. Ты не думай, что я вас всех не люблю. Просто я приказала себе выкинуть все мысли о вас из головы. А ведь я старше вас всех и должна бы, наоборот, ободрять и поддерживать остальных.

Так нет же! Господи, какая же я дура!

Джесс улыбнулась.

— Ну что ты, Сьюзен, — принялась успокаивать она. — Никакая ты не дура. Просто всем нам было бы намного проще, если бы мы держались друг друга.

— Он напишет тебе, Джесс, — прошептала в ответ Сьюзен. — Я знаю, напишет.

И, уткнувшись лицом в ладони, она снова зарыдала.

Тогда Джесс, придвинувшись к ней поближе и обхватив ее руками за плечи, принялась ласково покачивать Сьюзен из стороны в сторону.

ДЖИННИ

Услышав доносящиеся из комнаты рыдания Сьюзен, Джинни так и прыснула. Эта тягомотина начинает ей уже надоедать. Подумаешь, какого-то котенка убили! Дело какое! Нужно было самому смотреть, куда лезешь, а не бросаться под колеса. Сам виноват.

Вернувшись в свою бело-розовую спаленку, Джинни завалилась на кровать. Господи, а ведь она и впрямь почувствовала к Джесс жалость. Надо же, даже обняла ее! Вот идиотка-то! Нет, это богоугодное заведеньице начинает на нее плохо действовать. Пора уже линять отсюда. Как же, слиняешь! Она коснулась своего пухлого живота. Еще четыре треклятых месяца!

Нагнувшись, Джинни подняла один из разбросанных по полу журналов кино, полистала его. Через четыре месяца — здравствуй, Лос-Анджелес! Вот и я! А пока…

Она швырнула журнал обратно на пол. Она должна хоть что-то сделать, а для начала убраться подальше от этих девиц.

Джинни спрыгнула с кровати и подошла к шкафу. Придумала! Она пойдет в «Каплю росы». Паршивое, конечно, местечко, но другого здесь нет. Лишь бы здесь не торчать!

Порывшись в ящиках, она достала расклешенную мини-юбку и мятый серый свитерок, на груди которого алым пламенем полыхала какая-то дурацкая надпись. Алая, как кровь… О Господи, зачем только она купила его! Она почувствовала, как пульс начал биться быстрее. В памяти всплыла та проклятая ночь, тот мерзкий тип, мама, порванное платье, крики, боль — все это вихрем пронеслось в голове.

Горло Джинни будто сдавило. Комната поплыла перед глазами.

— Нет! — крикнула она, вцепившись в свитер с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

Нет, она выкинет из головы эти гнусные воспоминания, заставит их отступить! Чувствуя учащенное сердцебиение, Джинни скинула блузку и поспешно натянула свитерок.

«К черту девчонок! К черту эту надпись Я пойду в „Каплю росы“. Сначала поиграю в кегли, а потом хорошенько приму на грудь и буду веселиться до упаду. И выброшу из головы эти воспоминания!»

Ей казалось, что самое трудное — незаметно улизнуть из Ларчвуд-Холла. Когда приходится делать что-либо тайком, всегда захватывает дух от предвкушения близкой опасности, а когда все заканчивается благополучно, испытываешь разочарование. Джинни без помех выскользнула из дома. Было уже почти одиннадцать вечера, и в пансионате царила тишина. Будущие мамаши уже почивали в своих постелях.

Мисс Тейлор обычно никогда не вытаскивала большой ключ из двери. И на этот раз она не отступила от своего правила.

Джинни повернула ключ, открыла дверь и вышла. Никто не окликнул ее, не бросился за ней вдогонку — в общем, никаких проблем.

Джинни быстро пошла по темной извилистой аллее к городу. Денег у нее было немного. Пачка, которую она стащила у отчима, быстро таяла. Правда, на сигареты и несколько бутылочек виски хватит до декабря. Джинни, как никто другой, хорошо знала поговорку «Хочешь жить — умей вертеться». И она, претворяя эту поговорку в жизнь, стащила со стола из кухни двадцать долларов — должно быть, миссис Хайнс приготовила для разносчика молока, яиц или еще для кого-то. Старая дура! Будет в следующий раз знать, как оставлять деньги на самом видном месте.

Джинни любовно погладила кармашек своей юбки — денежки лежали в целости и сохранности.

Грохот, доносящийся из «Капли росы», был слышен за два квартала. Ночная тьма скрывала само заведение, но оглушительный рев синтезатора и переливчатый приветственный звон игрового автомата явно указывали на место его нахождения. Джинни толкнула входную дверь и сразу же окунулась в знакомую атмосферу. Сизый сигарный дым, запах дешевого виски и прижавшиеся друг к другу тела были настолько для нее привычны, что она почувствовала себя почти дома. Сколько ночей провела она, забившись в уголок то одного, то другого бара — все они походили друг на друга как две капли воды, — не спуская глаз с мамы, готовой отдаться любому, кто купит ей стаканчик виски! Хоть больно и неприятно было смотреть на это, но одно хорошо — здесь Джинни чувствовала себя в относительной безопасности. Она понимала: если кто-нибудь вздумает к ней приставать, то всегда найдется другой, готовый дать ему в морду и, в свою очередь, начать свои гнусные ухаживания.

Джинни направилась прямо к стойке, протиснулась между двумя мужиками, восседавшими на высоких табуретах. Подозвав бармена, она швырнула на стойку бумажный доллар.

— Разменяй по пять центов! — крикнула она, стараясь перекричать шум.

Краешком глаза отметила — сидящий справа мужичок ощупывает ее глазами с головы до ног. Она знала, что свитерок надежно скрывает ее живот, а мини-юбка настолько коротка, что слабонервным лучше не смотреть. Любительница острых ощущений, Джинни подняла ногу и поставила ее на перекладину под стойкой, отчего юбчонка задралась до предела. «Ну-ка посмотрим, что с тобой будет теперь», — усмехнулась она про себя. Расчет ее оказался верным — мужика аж передернуло, и глазенки у него заблестели.

Джинни улыбнулась.

— Пятицентовики тебе понадобились? Хочешь немного поиграть? — спросил он.

Джинни взглянула на него повнимательнее: да ему не меньше сорока. Лысый, какой-то немного домашний. Впрочем, какое там немного. От жены, похоже, ни на шаг не отходит.

— Ага, — бросила она.

— Если чуток принять, то и игра пойдет веселее, ведь так? — не отставал он.

Джинни пожала плечами.

— Купишь?

— Ну конечно.

Джинни собрала монетки в ладонь.

— Тогда виски с содовой. А потом, так и быть, разрешу тебе сыграть со мной.

И она принялась протискиваться сквозь толпу к игровому автомату, прекрасно зная, что этот лысый тюфяк не заставит себя долго ждать, тут же примчится, да еще и выпить принесет. Знала она также, что он безобиден, как букашка, из тех, кому достаточно распалить свое воображение, а потом зайти в туалет и потихоньку удовлетворить свое желание. Он, конечно, понимал, что такая шикарная деваха, как Джинни, никогда с ним не пойдет.

Понимать-то он понимал, но помечтать ему никто не запрещал. Вот он и мечтал.

Джинни опустила монетку в щель — хромированные мячи тут же задвигались. Она потянула рукоятку на себя и стала смотреть, как первый мяч, описав дугу, понесся по узкому лабиринту, огибая разноцветные лампочки и пластиковые препятствия. Когда он стал стремительно возвращаться к ней, Джинни, вычислив примерную скорость, нажала на гашетку. Мяч, подскочив вверх, срикошетил на резиновую подушку. Раздался переливчатый звон, и на табло высветились очки.

Игра так захватила Джинни, что несколько минут она не видела ничего вокруг. Внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд, оглянулась. Рядом стоял тот самый лысый тип и протягивал ей стакан.

— А ты неплохо играешь, — заметил он. — Наверное, не впервой.

Джинни, взяв из его рук стакан, рассмеялась.

— Да уж, доводилось играть пару раз, — бросила она и сделала щедрый глоток.

Виски, как обычно, обожгло ей горло. Вообще-то Джинни не была любительницей выпивки. Правда, нервы здорово успокаивает, но в остальном — дурацкое времяпрепровождение.

— Давай сыграем на следующий стаканчик, — предложила она.

— Ты меня и так уже обогнала, — заметил мужичонка, ткнув пальцем в табло.

— Ладно, так и быть, догоняй. Даю тебе десять тысяч очков форы. Идет?

Мужчина достал из кармана брюк пригоршню мелочи.

— Идет!

Джинни выиграла у него четыре игры, за что и была вознаграждена выпивкой. Однако мужичок попался самолюбивый — все его естество восставало против того, что какая-то девчонка-малолетка позволила себе так его обставить. Он все бросал и бросал монетки в автомат, так что Джинни прохлаждаться было некогда. К счастью, у нее хватило ума после второго стаканчика виски переключиться на имбирное пиво, иначе бы ей несдобровать — пьяная была, а посему запросто могла бы потерять контроль над собой, но этого Джинни допустить не могла.

Потянув за рукоятку, она выпустила последний мяч.

Она уже обыграла своего лысого партнера на пятьдесят тысяч очков, и он пополз в карман за очередной монеткой.

— Ну давай, давай, — подгоняла она мяч.

Нажав на гашетку, Джинни откинулась назад, отчего юбка ее взметнулась вверх, представляя взору обалдевшего мужичка то, что под ней, — нужно же ему получить за свои деньги хоть какое-то удовольствие.

Внезапно Джинни почувствовала, как кто-то тронул ее за плечо.

— Да подожди ты! — отмахнулась она, старательно ведя мяч к намеченной цели.

— Мисс Стивенс!

Услышав твердый, властный голос, Джинни от неожиданности выпустила гашетку из рук и обернулась. Рядом с ней стояла мисс Тейлор.

Джинни похолодела. Даже в полумраке бара видно было, что хозяйка пансионата внутренне негодовала. И Джинни решила пойти в атаку:

— Привет, мисс Тейлор. Хотите бросить мяч?

Последний мяч свалился в желобок у нее за спиной, не принеся, естественно, ни единого очка.

— Игра окончена, Джинни. А теперь пошли домой, — сказала мисс Тейлор, больно схватив ее за локоть и потащив к двери.

«Ну все, — подумала Джинни. — Надо же так вляпаться!»

На улице стояла знакомая машина, за рулем сидел Поп.

Мисс Тейлор открыла заднюю дверцу и подсадила Джинни в салон. Захлопнув за ней дверцу, устроилась на переднем сиденье. Поп отъехал от тротуара.

— А я-то думала, что на сегодня у нас в Ларчвуд-Холле проблем более чем достаточно, — заметила мисс Тейлор, и в голосе ее не было ни тени раздражения.

— Мне просто хотелось немного развлечься, — пробормотала Джинни.

— Вот как? — Мисс Тейлор обернулась и погрозила Джинни пальцем. — Тебе ведь только семнадцать. По-моему, в этом возрасте можно найти развлечения более подходящие, чем шатание по барам. Да и выпила ты, похоже, изрядно, разит как из винной бочки.

Джинни вздохнула. Интересно, что с ней сделает мисс Тейлор? Отправит домой? Маловероятно, ведь она уже заплатила до конца своего пребывания в пансионате.

— Может, до приезда в Ларчвуд-Холл ты и вела подобный образ жизни, но здесь у нас он не приветствуется. Я позабочусь о том, чтобы подобное не повторилось.

Мисс Тейлор отвернулась и уставилась в окно. Все, говорить больше не о чем.

Вот черт! Теперь эта старая мымра будет запирать ее снаружи на ключ. Но как эта карга ее вычислила? Нужно спросить. Хуже, чем оно есть, уже не будет, а выяснить не помешает.

— Простите меня, мисс Тейлор, мне жаль, что так получилось.

— Тебе жаль только одного — что тебя поймали, — выпалила мисс Тейлор.

«И то верно», — подумала Джинни, но вслух говорить об этом не стала. Однако если она и впредь собирается незаметно удирать из дома, надо бы все-таки выяснить, как ей удалось заловить ее. И Джинни взялась за дело.

— Простите меня, пожалуйста, мисс Тейлор, — ангельским голоском пролепетала она, — но после сегодняшних событий мне просто необходимо было развеяться. Я так расстроилась.

Старуха хранила гробовое молчание. Наверное, ждала, что Джинни скажет дальше, и та не заставила себя долго ждать.

— Я старалась спускаться вниз потихоньку, чтобы не разбудить остальных. Кралась как мышка. Простите, что разбудила вас.

— Ты меня вовсе не разбудила, Джинни. Красться бесшумно ты умеешь, вне всякого сомнения. Одного ты не учла — городок наш маленький, тут все на виду.

«На что она намекает? Может, кто-то увидел меня в баре и тут же позвонил в Ларчвуд-Холл?»

Поп свернул на длинную подъездную аллею.

— Тебе, милая моя, повезло, что не арестовали.

— Как это? — удивленно спросила Джинни.

— Мне позвонил шериф Уилсон, который заглянул в бар, чтобы встретиться там с другом из Общества борьбы с пьянством и алкоголизмом, и узнал тебя.

Так этот треклятый шериф знает, кто она? Этот кретин борется с пьянством и алкоголизмом! Уж она-то знает, что представляют собой эти людишки! Сама как-то затаскивала маму на их собрание. На вид — святоши, думают лишь о спасении человечества, а на самом деле… кто их разберет.

Она обрадовалась тогда, что мама на этом собрании долго не выдержала и сбежала. Вот был бы кошмар, если бы она примкнула к ним!

Поп остановил машину у входной двери.

— Иди наверх и оставайся в своей комнате до утра, — распорядилась мисс Тейлор. — Но не думай, что твое поведение останется безнаказанным.

— Я подумала, что будет приятно, если я составлю тебе компанию, — раздался на следующий вечер у дверей комнаты Джинни звонкий голос Джесс.

Для Джинни это был кошмарный день. Мисс Тейлор пригрозила позвонить матери и отослать ее домой. В конце концов решили: Джинни останется при одном условии — каждый вечер после ужина она обязана будет сидеть в своей комнате. Наказание должно длиться до тех пор, пока Джинни не докажет мисс Тейлор, что подобного и вправду больше не повторится.

И сейчас Джинни, развалившись на кровати, в сотый раз перечитывала киножурналы, стараясь придумать, где бы раздобыть денег, чтобы добраться до Лос-Анджелеса после появления на свет ребенка.

Джесс снова постучала.

— Джинни!

Может, и вправду лучше с кем-нибудь поболтать, чем мучиться в одиночестве?

— Открыто, — буркнула она.

Вошла Джесс. В руке у нее была сумка.

— Я сегодня ходила в город, — сообщила она.

— Можешь мне не рассказывать, опять отправляла письмо своему разлюбезному Ричарду?

Джесс кивнула.

— Ну, и что поведал обо мне шериф, он же почтмейстер?

— Ничего, он ничего не говорил. — Джесс вручила сумку Джинни. — Я тебе кое-что принесла. Хотелось сделать тебе приятное…

Джинни открыла сумку, в которой лежали последние номера трех журналов — «Голливуд сегодня», «Кино. Взгляд изнутри», «Звезды кинематографа».

— А это зачем? — буркнула Джинни.

Джесс намотала на палец прядь золотистых волос.

— Хотелось чем-то порадовать тебя в благодарность за то, что ты для меня вчера сделала, за помощь, поддержку… Ты не виновата в том, что случилось с Ларчвудом.

Джинни фыркнула.

— А может, потому, что меня посадили под домашний арест? Не иначе как пожалела меня!

Джинни только делала вид, что не верит Джесс. На самом деле она была поражена! Раньше ей никто никогда ничего не дарил, даже мама. Когда они жили одни, денег всегда не хватало, было не до подарков. А когда появился так называемый отчим, не было нужды. На день рождения и Рождество мама просто давала Джинни деньги на покупки.

— Очень может быть, — улыбнулась Джесс. — Мне ужасно неприятно, что ты попала в такое положение.

— По собственной глупости. Впрочем, откуда я могла знать, что мисс Тейлор как-то связана с шерифом!

Джинни задумчиво пролистала журналы. Никто прежде о ней никогда не думал, что верно, то верно. Хотя…

Джесс такая упакованная девица, что, наверное, привыкла покупать себе друзей. Что ж, она, пожалуй, не ошиблась в выборе. Глаза Джинни наткнулись на кольцо Джесс с изумрудом и бриллиантами.

— Садись, — предложила она, и Джесс послушно присела на краешек стула. — Хочу попросить тебя только об одном.

— О чем?

— Ты можешь оставаться и общаться со мной сколько пожелаешь при одном условии — не будешь выспрашивать, кто отец моего ребенка, и рассказывать мне о своем обожаемом Ричарде. Идет?

— Идет.

Джинни пошарила под кроватью и вытащила оттуда бутылку виски.

— Хлебнуть хочешь?

Джесс потянулась было к бутылке, но передумала:

— Нет, не буду. А ты пей, Джинни. Мне виски не .нравится.

— Мне тоже, — поддержала ее Джинни и сунула бутылку обратно под кровать. — Но на всякий случай всегда держу под рукой — мало ли что может случиться.

ПИ ДЖЕЙ

Прошел почти месяц с тех пор, как Пи Джей впервые убежала из дома на свидание с Питером. За это время она видела его трижды. Поджидала, пока он закончит работу, потом они брали термос с кофе и уезжали на озеро. Питеру хотелось познакомить Пи Джей со своими друзьями, пойти с ней в кино или куда-нибудь поужинать, а однажды он даже пригласил ее к себе домой: хотел познакомить с родителями. Пи Джей всякий раз находила предлог отказаться, понимая, что ее отговорки звучали неубедительно: то она придумывала, что плохо себя чувствует, то боится тети, то ссылалась на отсутствие времени, то на отсутствие одежды. На самом деле она пыталась сохранить их отношения на одном и том же уровне — пара часов наедине в том месте, где они могли бы спокойно посидеть, помечтать о будущем, пожаловаться друг другу на родителей, вспомнить смешные или грустные случаи из детства, а закончить встречу братским поцелуем в щеку. Этого Пи Джей было достаточно, чтобы почувствовать, что ее любят. Большего ей и не нужно, на большее она пока не способна.

Сейчас она стояла в своей комнате перед трюмо совершенно голая. Еще недавно такое налитое тело было обезображено пятимесячной беременностью: груди набухли, соски, ранее темные и упругие, стали плоскими и бежевыми. И хотя она каждый вечер мазала живот дорогим какао-кремом, на нем уже начали появляться отвратительные багровые растяжки. Пи Джей бессильно опустилась на пол и расплакалась. Она была толстая, уродливая и никому не нужная. Вот что такое быть обыкновенной…

Сегодня она увидится с Питером впервые после того случая, когда Джинни так неудачно вырвалась на свободу. Пи Джей наверняка повезет больше, хотя, по правде говоря, ей не по себе от предстоящего свидания: с каждым днем, с каждой неделей живот увеличивается. Скоро Питер заметит.

Пи Джей натянула старушечье муслиновое платье с короткими рукавами, обладавшее потрясающим свойством скрывать беременность. Только бы этот августовский вечер оставался таким же теплым, иначе несдобровать — промерзнет до костей. Пи Джей недовольно поморщилась. Надо же, дожила! Размышляет, что бы надеть, чтобы не видно было живота… Это она-то, писаная красавица, имевшая толпы поклонников! Но ничего, немного осталось мучиться.

Он приветливо чмокнул ее в щеку прямо на главной улице. Пи Джей поежилась от страха: что, если мимо будет проезжать всевидящий шериф?

— Поехали, — волнуясь, попросила она.

Питер удивленно взглянул на нее — от него не укрылось ее состояние.

— Как скажешь.

Они сели в его пикап и двинулись в путь, по дороге прихватив, как обычно, кофе. Пи Джей смотрела, как Питер спрыгнул на землю и фланирующей походкой направился к ярко освещенной пончиковой. Он был так хорош собой, строен, ловок, обаятелен, двигался с такой уверенностью, что Пи Джей разозлилась на себя. Да какое она имеет право морочить ему голову! Что ей от него нужно!

Неужели прежняя привлекательность дает ей право использовать Питера, да и любого другого, поступать с ним так, как когда-то поступил с ней Фрэнк?

По дороге к озеру Пи Джей была необычайно молчалива, понимала это, но поделать с собой ничего не могла.

Путь невинного флирта, казавшийся вначале таким захватывающим, завел ее в тупик.

— Что с тобой? — спросил Питер. — Поцапалась с тетей?

— Что?

— Ты за всю дорогу не сказала и двух слов. Что-нибудь случилось?

Питер взглянул на нее, и Пи Джей стало стыдно. Какой он красивый и какой наивный! Он не заслуживает подобного обращения, но он ей так нужен! Впрочем, Пи Джей тут же поймала себя на мысли, что нужен ей не конкретно Питер, а любой парень, который отнесся бы к ней с пониманием и нежностью. Значит, она не любит Питера? Ну и что! Может же и она быть хоть капельку счастлива. А почему бы и нет!

— Ничего, — ответила она. — Ничего не случилось, просто я сегодня еле выбралась из дома.

— Не понимаю, почему ты не скажешь о нас своей тетушке, — заметил Питер, выруливая на стоянку у озера. — Можно подумать, что ты ребенок.

Он выключил двигатель и потянулся к Пи Джей, не обращая внимания на стоявший на полу полный термос кофе. Похоже, сегодня ему было не до кофе.

— Питер… — начала Пи Джей, но он закрыл ей рот поцелуем.

— Нет, — пробормотал он. — Не надо слов. Я так по тебе соскучился.

Пи Джей ответила на поцелуй. Пусть она неповоротливая, уродливая, Питер все равно ее хочет. И ей это нравится.

Поцелуи становились все жарче и жарче. Руки Питера начали ласкать ее тело. Вот он дотронулся до ее груди.

Пи Джей в ответ покорно прильнула к нему и коснулась губами его шеи. Тогда он осторожно накрыл рукой ее полную грудь.

— Сними!… — прошептал он.

Дотянувшись до молнии на спине, Пи Джей расстегнула ее и медленно повела плечами. Платье соскользнуло. Не мешкая Питер щелкнул застежкой бюстгальтера, и его взору предстала ее налитая грудь. «А ведь мальчик-то не такой невинный, как кажется», — мелькнула у Пи Джей мысль и тут же исчезла.

Он принялся ласкать ее грудь и вдруг, быстро наклонившись, поцеловал ее. Пи Джей показалось, что она больше не выдержит. Запрокинув голову, она вся отдалась восхитительному чувству.

Оторвавшись наконец от ее груд», он принялся ласкать ее рукой.

— Я хочу тебя, Пи Джей, — жарко зашептал он. — Бог мой, какая ты красивая!

Рука скользнула под подол ее платья, прошлась по ноге, подбираясь к заветному местечку. Выше… Выше… Вот она коснулась трусиков, ощутив предательскую влажность.

Скоро доберется до живота, тогда Питер все поймет.

Пи Джей резко выпрямилась.

— Нет! — крикнула она.

— Что?

Быстро защелкнув застежку лифчика, она натянула платье.

— Нет, Питер. Я не могу.

Он отодвинулся от нее и посмотрел в окно.

— Черт! — донесся до нее из темноты его раздраженный голос.

Утром Пи Джей сидела на веранде. День обещал быть таким же жарким, как и вчерашний, но она надела поверх платья шерстяной джемпер. Ее трясло, она никак не могла согреться. Волосы она собрала в конский хвост, который ей абсолютно не шел, и не стала краситься. Не пошла на завтрак, вызвав тем самым неудовольствие мисс Тейлор.

Однако Пи Джей ничего не могла с собой поделать — не было аппетита.

За спиной распахнулась дверь, и на веранде появилась Сьюзен.

— Что с тобой? — спросила она Пи Джей, плюхнувшись на плетеное кресло.

Пи Джей покачала головой.

— Не знаю. Может, простудилась?

Сьюзен скинула сандалии и, вытянув свои длинные ноги, поставила их на нижнюю планку перил.

— Прошлой ночью?

В горле у Пи Джей застрял комок, и она поняла: если что-нибудь ответит, обязательно расплачется.

— Я знаю, что ты вчера куда-то уходила, — продолжала Сьюзен. — Я никак не могла заснуть и около полуночи подошла к твоей двери. Мне никто не ответил, и я решила, что тебя в комнате нет.

Договорив, Сьюзен закурила, и Пи Джей тут же почувствовала приступ тошноты. Ну уж если она курить не может, значит, с ней и в самом деле творится что-то неладное.

— Снова ходила на свидание с Питером? — спросила Сьюзен.

Пи Джей понуро взглянула на выкрашенный скучной серой краской пол и закрыла глаза.

— Следует ли, исходя из твоего молчания, понимать, что ты сказала ему, что, ждешь ребенка?

По щекам Пи Джей покатились слезинки.

— И он тебя, естественно, бросил.

Пи Джей покачала головой.

— Нет, — прошептала она. — Я ему ничего не говорила, но это не имеет значения. Я не буду с ним встречаться.

Теперь настала очередь Сьюзен молчать. Пи Джей смотрела, как Сьюзен не спеша затянулась, и грустные мысли пронеслись у нее в голове. Вот Сьюзен, долговязая, нескладная, нос как рубильник, а поди ж ты, нашелся кто-то, кто ее любит. Пи Джей не сомневалась, что они с Дэвидом любили друг друга. Как же это получается? Как могут двое сначала страстно влюбиться друг в друга, а потом вдруг разлюбить? Вот и Питер… Уверен, что любит ее, а сам о ней ничего не знает.

— Ах, Сьюзен, — вздохнула она. — Запуталась я вконец.

Сьюзен медленно выпустила струйку дыма, который тут же растворился в воздухе.

— Питер по мне сходит с ума, — продолжала Пи Джей.

— А ты?

Пи Джей пожала плечами.

— Что я? Ведь я беременна!

— Это ты вовремя вспомнила.

— И самое мерзкое, что он ко мне со всей душой, а я вожу его за нос. А теперь он думает, что он вообще мне не нужен, но ведь это вовсе не так. Дура я, правда?

— Почему? Парень в тебя влюбился. А ты? Что ты чувствуешь к нему? По-моему, пока он не узнает правду, тебе не разобраться в своих чувствах.

Пи Джей почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Только не это. Лучше просто перестать с ним встречаться.

Швырнув окурок через перила, Сьюзен встала.

— Дело, конечно, твое. Но мне кажется, ты относишься к Питеру точно так же, как когда-то к тебе отнесся Фрэнк.

Попользовалась и бросила. — И она направилась к двери, но, не доходя до нее, остановилась. — Пойду газету почитаю, позже увидимся.

«О Господи, — вздохнула Пи Джей. — Даже Сьюзен знает, как следует поступить».

Пи Джей считала, что самым тяжелым телефонным разговором был разговор с мамой, когда она сообщила о своей беременности. Однако этот оказался еще хуже. Трубку взяла какая-то женщина, видимо, мать Питера. Пока Пи Джей ждала к телефону Питера, она пыталась представить себе дом, где он живет. Наверное, уютный и симпатичный: на окнах занавесочки в клетку или полоску, на кухонном столе ваза с фруктами. Питер говорил, что у него три брата.

Должно быть, на кухне стоит прочный сосновый стол с крепкими скамейками — чтобы не рухнули под тяжестью здоровых молодых тел.

— Алло?

При звуке его голоса у Пи Джей подкосились ноги.

— Питер, — прошептала она. — Питер, это я, Пи Джей.

— Я тебя узнал.

Он говорил сдержанно, однако без тени раздражения.

— Питер, прости меня за вчерашний вечер. Давай встретимся сегодня, я хочу поговорить с тобой.

Питер молчал. У Пи Джей возникло желание повесить трубку и сделать вид, что она никуда не звонила. Найти он ее не сможет — не знает, где она живет. Ей больше не нужно будет с ним разговаривать, что-то объяснять.

— У меня есть идея, — наконец послышался его голос, — может быть, мне взять отгул? Могли бы поехать на природу или еще что-нибудь придумать.

У Пи Джей полегчало на душе, но вместе с тем было страшновато. Он хочет ее видеть, это понятно. Но она-то собирается рассказать ему правду. Природа обычно расслабляет, возможно, он воспримет неприятную новость менее остро.

— Хорошо, — ответила она. — Где встретимся?

— Может, заехать за тобой? — предложил Питер.

Пи Джей вздрогнула.

— Нет-нет, — поспешно пробормотала она. — Не нужно.

— Ну ладно, — вздохнул он. — Тогда жди меня у почты в половине двенадцатого.

— Я буду ждать, Питер. — И, прежде чем он успел повесить трубку, быстро добавила:

— Что мне принести?

Он помолчал, Пи Джей вначале даже показалось, что не расслышал, а потом сказал:

— Только себя.

И повесил трубку.

Сьюзен согласилась прикрыть ее. Если будут искать Пи Джей, она скажет, что та пошла в городскую библиотеку почитать о высших учебных заведениях Америки. Даже мисс Тейлор не подкопается.

Ждать Питера не пришлось — машина стояла у обочины. Отлично, значит, Бад Уилсон ее не вычислит.

Она села в машину. На сиденье стоял термос.

— Привет, — сказала Пи Джей, рассудив, что, прежде чем начинать тяжелый разговор, нужно хотя бы поздороваться.

Питер завел машину, и они поехали.

— Прошлой ночью я почти не спал, — заметил он.

— Я тоже, — призналась Пи Джей.

— Прости меня, Пи Джей, за вчерашнее, я не должен был этого делать.

Пи Джей машинально поиграла ремешком от термоса.

Она собиралась начать разговор, уютно расположившись на одеяле у озера, но терпение ей отказывало.

— Нет, Питер, ты ни в чем не виноват, я сама довела тебя до этого.

Питер молчал. Красный свет сменился зеленым, и они поехали дальше.

— Я все тебе наврала. — Пи Джей взглянула на него и увидела, что его лицо болезненно скривилось. — Нет, ты не понял. Ты мне нравишься, очень, но я сейчас нахожусь в таком положении, когда мне не может нравиться никто. — Она набрала побольше воздуха и, переведя взгляд на приборную доску, закончила:

— Питер, никакой больной тетушки у меня нет, я живу в Ларчвуд-Холле, у меня будет ребенок.

Вот она и сказала.

Питер как ни в чем не бывало продолжал вести машину, даже головы не повернул в ее сторону. Вдруг Пи Джей почувствовала теплое прикосновение его руки.

— Я знаю.

Не веря своим ушам, Пи Джей резко повернулась к нему.

— Что?!

— Городок наш маленький, Пи Джей. Со дня нашего знакомства я знал, кто ты и где живешь.

Несколько минут в машине царила гробовая тишина.

Пи Джей не могла прийти в себя. Значит, он знал… Но почему ни словом, ни полусловом не обмолвился? Пи Джей почувствовала, как в ней закипает злость. Что он вообразил? Что уговорить ее будет проще, потому что она из тех девушек, которые всем доступны? Внезапно ей пришло в голову, что ее просто одурачили. Она считала, что использует Питера, а на самом деле эта роль принадлежала ему.

— Останови машину! — приказала она.

Съехав на обочину, Питер коснулся ее руки.

— Подожди минутку, пожалуйста.

— Зачем? Чтобы ты мне посочувствовал, сказал: «Не переживай, любой может сделать ошибку»? Чтобы снова залезть ко мне под юбку? Не трудись, Питер, не выйдет!

Открыв дверцу, Пи Джей хотела выпрыгнуть на обочину, но не успела — Питер схватил ее за руку.

— Пи Джей, послушай, я люблю тебя.

— Прибереги для кого-нибудь другого!

— Я хочу жениться на тебе.

Она тут же представила остывающие на подоконнике пироги, полки в кладовке, заставленные всевозможными соленьями и маринадами. И дети… Крохотные создания, путающиеся под ногами… Потрескивающие поленья в камине и вкусный запах тушеного рагу.

— Хочу заботиться о тебе и твоем ребенке, — продолжал Питер. — Это будет наш ребенок.

Пи Джей взглянула в его красивое лицо: в бирюзовых глазах ни намека на вожделение, только любовь и нежность, а также наивность восемнадцатилетнего мальчишки, перед которым вся жизнь впереди, которую не стоит пока обременять семьей, а тем более чужим ребенком.

— Питер, — ласково сказала она. — Я не могу позволить тебе жениться на мне. После того как родится ребенок, я собираюсь вернуться в колледж, я хочу стать дизайнером — это мечта всей моей жизни. Из меня выйдет никудышная жена, да и мать, как я подозреваю, тоже.

Пи Джей, конечно, кривила душой, чтобы Питеру было не так больно. А впрочем, может, вовсе и не кривила. Ведь если она и вправду собиралась посвятить свою жизнь карьере, ей будет не до Фрэнков, которые так и норовят попользоваться ею и бросить, и не до Питеров, с которыми точно так же поступает она.

Глава восьмая

ДЖЕСС

С тех пор как погиб котенок, миссис Хайнс была к Джесс очень добра, если эта ворчливая особа вообще была способна на подобное чувство. Она разрешила Джесс пользоваться своей старенькой швейной машинкой в любое время, а поэтому сегодня Джесс отправилась в город и купила материи себе на платье. Во-первых, шитье отвлечет ее от мрачных мыслей о Ричарде, а во-вторых, она заслуживает подарка — ведь сегодня, 25 августа, ей исполнилось шестнадцать лет.

Сидя на голом полу в домике четы Хайнсов, примыкающем к гаражу, она аккуратно прикалывала булавками шерсть терракотового цвета к выкройке, думая об отце и зная, что ему наплевать на ее такой знаменательный день.

Лишь один раз в своей короткой жизни Джесс почувствовала, что они с отцом близки, что он любит ее. Это случилось, когда ей было шесть лет и она собиралась танцевать на сцене какой-то танец (в это время она занималась балетом). Отец никогда не ходил ни на концерты, ни на репетиции, говоря, что слишком занят, но Джесс чувствовала, что дело тут не в занятости. Просто отец считал танцы абсолютно никчемным и пустым занятием. Но в тот вечер, когда мама пришивала к ее розовому костюмчику тесьму, украшенную сверкающими искусственными бриллиантиками, папа зашел в туалетную комнату. «А отцов пускают на представления?» — спросил он, ласково улыбаясь.

Джесс почувствовала тогда всю любовь и нежность отца.

Хотелось крикнуть: «А ты придешь? Правда придешь?», но вместо этого она, опустив глаза, чуть слышно прошептала:

«Да, папа».

Обычное для нее представление превратилось в волшебную сказку. Она изо всех сил старалась танцевать как можно лучше, она все время улыбалась публике, как ее учили, — ведь в зале сидел отец, и ей хотелось блеснуть перед ним своим искусством во что бы то ни стало, чтобы он гордился своей дочерью.

Позже Джесс случайно услышала, как мама рассказывала служанке, что отец оказался на концерте по одной-единственной причине — его любовница куда-то уехала из города. Тогда Джесс не поняла смысла услышанного, но это ей было не важно. Чувство близости к отцу было таким восхитительным, что ничто не могло его омрачить.

К сожалению, такого в ее жизни больше никогда не повторилось…

— Ох! — воскликнула Джесс и взглянула на свою руку — на указательном пальце показалась капелька крови.

Джесс горько разрыдалась, словно иголка пронзила не палец, а сердце. Она понимала, что навсегда потеряла любовь отца в тот день, когда, наплевав на него, отдалась Ричарду и забеременела. А теперь и Ричард, ради которого она отказалась от отцовской любви, испарился. Но ведь отец-то никуда не исчез! И Джесс почувствовала, что ей просто необходимо его увидеть.

На следующее утро Джесс быстро позавтракала, то и дело посматривая на свои золотые часики. Ровно в девять часов она обратилась к мисс Тейлор:

— Мисс Тейлор, разрешите мне, пожалуйста, позвонить по телефону отцу.

— Ну конечно, дорогая, можешь звонить из моего кабинета.

— Спасибо, — поспешно проговорила Джесс и, извинившись, выскочила из-за стола, радуясь, что сегодня не ее очередь убирать посуду.

Зайдя в библиотеку, она плотно прикрыла за собой двери и огляделась. У них в Манхэттене библиотека была не такая. Хотя у стен тоже стояли стеллажи с книгами, но в комнате витал запах табака — отец любил покурить в библиотеке трубку, просматривая газеты или читая какую-нибудь книгу. Джесс всегда чувствовала себя в библиотеке уютно, когда бывала одна. Но едва в холле раздавались шаги отца, как она тут же исчезала, чтобы он ее не застал. Она ничего предосудительного не делала, нет, но… Но чем реже она будет встречаться с холодным взглядом отца, считала Джесс, тем лучше.

Она подошла к столу, села и задумчиво взглянула на черный телефонный аппарат. Да, она поступает правильно. Сейчас снимет телефонную трубку, наберет номер и, услышав голос отца, попросит у него прощения и пообещает никогда больше не встречаться с Ричардом. Медленно сняв трубку, Джесс набрала «О».

— Дежурная, — раздался женский голос.

— Дайте мне, пожалуйста, Нью-Йорк, — попросила Джесс и продиктовала номер телефона конторы отца.

Сколько раз диктовала она его из Лондона, когда звонила домой, чтобы поговорить с мамой. Звонила ли она когда-нибудь отцу? Ну конечно, звонила, общалась с его секретаршей, и разговор их всегда носил деловой характер:

«Пожалуйста, попросите папу положить на мой счет еще пятьсот долларов»; «Пожалуйста, попросите отца прислать шофера в аэропорт Кеннеди. Самолет прибывает в семь тридцать»; «Попросите отца открыть у Хэрродса счет на мое имя». Она звонила только по делу и никогда — как дочь отцу: «Здравствуй, папа, это я. Как поживаешь?»

— Фирма «Торнуолд и Маккратчеон», — раздался бойкий голос секретарши.

— Мистера Бейтса, пожалуйста.

— Соединяю.

Отчаянно забилось сердце. Станет ли отец с ней говорить? И если да, то что она ему скажет? Что ответит он?

— Контора мистера Бейтса, — послышался голос секретарши отца.

— Маргарет, привет. Это Джессика. Джессика Бейтс.

— Привет, Джессика, — секунду помолчав, ответила секретарша. — Чем могу служить?

По ее голосу нельзя было сказать, что она знает, где находится Джесс и для чего. Лишь легкая заминка выдала ее, и Джесс поняла — знает.

— Папа на месте?

Опять небольшая пауза на другом конце.

— Нет, сейчас его нет.

У Джесс защемило сердце.

— А когда он будет?

— Трудно сказать.

И все, больше ни слова.

— Как вы считаете, после обеда он появится?

— Его нет в городе.

Джесс не поверила:

— Его действительно нет?

Снова тишина.

— Можно мне позвонить попозже? — Секретарша молчала. Стояла такая тишина, что Джесс слышала биение собственного сердца. — Или не стоит беспокоиться?

Наконец Маргарет подала признаки жизни.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила она, откашлявшись.

— Он ведь в конторе, Маргарет, правда?

— Нет, Джессика. Хорошо, я скажу вам правду. Он предупредил меня, чтобы я не соединяла вас с ним. Это было несколько месяцев назад. С тех пор никаких других указаний на этот счет не было.

Джесс почувствовала, что может расплакаться.

— Ох, Маргарет…

— Мне очень жаль, Джессика. Вы, наверное, поссорились?

— Можно и так сказать. Ладно, Маргарет, ничего страшного. До свидания.

Джесс повесила трубку. Итак, он даже разговаривать с ней не желает. Вот черт! Как же ей с ним помириться, если он не хочет подходить к телефону? Но сдаваться она не собиралась. Ведь отец — единственное, что у нее осталось.

Скоро она уедет из Ларчвуда, вернется к прежней жизни, а прошлое и Ларчвуд-Холл будет вспоминать с грустью и сожалением. Нет, она должна поговорить с отцом! И если он не собирается разговаривать с ней по телефону, она поедет в Нью-Йорк, встретится с ним и покончит с их ссорой раз и навсегда. А если он не захочет ее видеть, то хотя бы будут расставлены все точки над i!

Она приняла решение и срочно позвонила на вокзал.

К счастью, мисс Тейлор в пансионате не было — она была в отгуле. Значит уехать будет несложно. Джесс надела платье из тика без рукавов, радуясь, что идет дождь и можно будет накинуть поверх него зеленый дождевик-пончо, который скроет внушительных размеров живот — как-никак пять с половиной месяцев. Потом проверила, сколько у нее в кошельке денег. Оказалось, меньше, чем она предполагала. Должно быть, незаметно потратила на ткань. Но ведь не столько же! Джесс быстро закрыла кошелек, решив заняться подсчетами позже, сейчас нет времени. Можно будет одолжить у Маргарет, если понадобится, или у отца, если они увидятся.

Поп вывел из гаража машину — он собирался подвезти Джесс до вокзала.

— Мне нужно съездить в город, Поп, — соврала она ему. — Папа просил подписать какие-то бумаги.

— Вы уверены, что вам не нужен провожатый, мисс Джесс? — спросил он нахмурившись.

— Ну что ты, Поп, — рассмеялась Джесс. — Ведь Нью-Йорк — мой родной город. Я его ни капельки не боюсь, да и вернусь я сегодня. Встреть меня на станции. Я приеду поездом в семь тридцать. Если что-то изменится, я тебе позвоню.

— Ну ладно, мисс Джесс. — Джесс видела, что до конца не убедила его, потому что он тут же добавил:

— Мне не хочется этого делать без разрешения мисс Тейлор.

— Ничего страшного. Поп, правда. Если мисс Тейлор рассердится, я всю вину возьму на себя. Но она не рассердится, поверь мне. А папе действительно необходимо, чтобы я сегодня приехала подписать бумаги, потому что… — тут Джесс помолчала и, опустив глаза, сделала вид, что ей больно говорить об этом, — ..потому что они имеют отношение к маминому имению.

Как она и ожидала, это подействовало на Попа, и он растаял.

Они приехали на станцию впритык к отходу поезда.

Джесс успела только купить билет и сесть в поезд. Она отыскала у окна свободное местечко и помахала Попу. А вдруг она видит его в последний раз? Что, если отец простит ее и скажет, чтобы она оставалась дома, под его присмотром, где она смогла бы спокойно родить ребенка, отдать его на воспитание, и они снова зажили бы вместе, одной семьей? А может быть, он даже разрешит ей оставить ребенка? Вот только хочет ли она этого? Ну конечно, хочет, о чем разговор! И если отец позволит, она сама будет воспитывать своего ребенка: ведь она его уже любит, как когда-то любила и любит Ричарда.

Джесс смотрела в окно на проносившиеся мимо картины: на обочине дороги она видела брошенные старые шины, ржавые, раздолбленные машины, какие-то электродетали, использованные, никому не нужные, выброшенные вещи.

Неужели и она тоже отбракована и выброшена за ненадобностью? А может, новая жизнь впереди?

Джесс задремала. Разбудил ее громкий голос кондуктора:

— Гранд-Сентрал. Следующая остановка — Нью-Йорк.

Казалось, только для нее одной произнес он эти слова, и Джесс радостно улыбнулась. Наконец-то она дома!

Решительно проталкиваясь сквозь толпу, она быстро пошла по перрону вдоль длинного ряда деревянных скамеек, спустилась по темной лестнице в переход и вышла на привокзальную площадь. Контора отца располагалась рядом с вокзалом, в том самом здании, где размещалась фирма «Пан-Америкэн». Поднявшись по огромному эскалатору, Джесс подошла к лифтам. Нажав на кнопку вызова, она поправила на себе плащ, чтобы никто не заметил ее живота.

Войдя в кабину лифта, Джесс вдруг запаниковала. Что, если отец отошлет ее обратно? Что, если скажет, что не желает ее больше видеть? Вдруг рассердится на нее так сильно, что вообще не позволит ей вернуться домой? Она попыталась переключить мысли на Ричарда, но это вызвало в ней только очередную боль.

Двери лифта распахнулись. Перед Джесс была приемная, пол в которой был устлан красивым белым ковром.

Она стояла, безмолвно глядя вперед и не решаясь выйти.

Двери начали закрываться. Нет! Она обязана быть мужественной, ведь речь идет о ее отношениях с отцом. Поспешно сунув руку в щель, она с силой распахнула двери и вошла в контору.

— Мне срочно нужно видеть отца, — улыбнувшись, пояснила она секретарше и быстрым шагом направилась к кабинету. Она не сомневалась, что пока доберется до него, секретарша успеет позвонить Маргарет и сообщить, что Джесс здесь.

И она не ошиблась.

— Джессика? Не ожидала вас видеть, — с деланным удивлением бросила Маргарет. — Я думала, вы звонили из Лондона.

— Нет, Маргарет. Папа вернулся?

— Нет, — ответила она, катая между ладонями карандаш. — Его нет в городе. Если бы я знала, что вы собираетесь приехать, я бы вам непременно отсоветовала.

— Маргарет, я должна его увидеть!

Джесс понимала, что она зашла слишком далеко, но назад пути не было. Она обязательно увидится с отцом и поговорит с ним.

— А я вам говорю…

В этот момент на столе у Маргарет зазвонил телефон.

Тяжело вздохнув, она взяла трубку.

— Контора мистера Бейтса. Да, сэр, мистер Бейтс дал мне напечатать этот отчет. Сейчас я над ним работаю.

Джесс, мигом сообразив, что ей нужно делать, пронеслась мимо стола секретарши и толкнула тяжелую дверь в кабинет отца в полной уверенности, что он сидит за своим громадным столом, зарывшись в бумагах. Но кабинет оказался пуст. Джесс заглянула в переговорную комнату, потом в ванную, на кухню — ни души. Она собралась было уходить, как вдруг почувствовала в кабинете свежий запах табака. Не тот, застарелый, который обычно бывал дома, когда отец уезжал надолго по делам, а свежий! Значит, он совсем недавно был здесь. И может быть, несколько минут назад, когда она выходила из лифта.

Джесс тяжело опустилась в кожаное кресло у стола и забарабанила пальцами по столу. Она по-прежнему была одна, как всегда, одна. Выдвинув верхний ящик стола, Джесс машинально порылась в бумагах, больше для того, чтобы хоть чем-то занять руки. Наткнувшись на чековую книжку, она раскрыла ее.

На первой странице было напечатано: «Л. — Х.».

Джесс взяла книжку в руки. Она раскрылась на страничке, где были сделаны записи расходов.

«Л. — Х. Одна тысяча долларов».

«Л. — Х. Одна тысяча долларов».

Записи были выполнены четким, аккуратным почерком. Джесс догадалась, что «Л. — Х.» — «Ларчвуд-Холл». Вдруг глаза ее наткнулись на другую запись: «Брайант».

Брайант… Фамилия Ричарда.

С трепетом Джесс пробежала глазами по страничке и похолодела… Рядом с фамилией стояла запись: «Двести тысяч долларов».

— Какого черта ты здесь делаешь?

Услышав голос отца, Джесс подпрыгнула от неожиданности. Чековая книжка выскользнула из рук и упала на пол. Отец подошел к ней вплотную. Джесс задрожала от испуга.

— Разве я не говорил, что не хочу тебя видеть, пока все не кончится? — спросил он таким злым голосом, какого Джесс никогда не слышала. — Кто тебе разрешил приходить сюда?! — Он ткнул пальцем в ее живот. — Вообще появляться на людях? После того, что я пережил… — Он не договорил, лишь еще крепче сжал кулаки.

Глаза Джесс наткнулись на его стальной взгляд, и она почувствовала непреодолимый страх. Но помимо страха, было еще что-то, какой-то дискомфорт, какое-то неприятное чувство. Все было не так. На память пришла чековая книжка: она лежала там же, куда упала. Перевела взгляд на отца — он все так же непримиримо глядел на нее.

— Зачем? — спросила она наконец, и голос ее дрогнул. — Зачем ты заплатил родителям Ричарда эти деньги?

Отец самодовольно улыбнулся.

— Ах, это! Теперь тебе незачем забивать себе голову этим паршивцем. Как я и предполагал, ему нужны были только твои деньги.

— Это не правда! Ричард любит меня!

Он рассмеялся.

— Он уехал, Джессика. Он и его нищие родители взяли деньги и сбежали. Они никогда нас больше не побеспокоят. А теперь я предлагаю тебе сесть на поезд и отправиться в пансионат, где ты должна находиться, пока все не кончится. Тебя здесь не должны видеть.

Взгляд его ледяных глаз опустился на живот дочери.

Джесс машинально встала, прошла мимо отца, вышла из комнаты и направилась к лифту. Когда подошел лифт» открылись двери, она шагнула в кабинку, повернулась лицом к двери. В тот момент, когда дверь должна была закрыться, она подняла глаза. Последнее, что она увидела, был жестокий взгляд отца.

Следующий поезд на Коннектикут уходил только через час. Джесс стояла в здании вокзала перед огромным, во всю стену расписанием поездов, но не видела ни строчки — слезы застилали глаза. Впрочем, к чему ей какое-то расписание! Внутри образовалась такая пустота, какой ей никогда не доводилось испытывать. Потом в животе начал биться ребенок.

— Начинается посадка на поезд, следующий рейсом Трентон — Филадельфия — Вашингтон, — разнесся по залу гулкий голос. — Поезд отходит с восьмого пути.

Мимо Джесс пронесся поток людей, пихая и толкая ее.

Подошла пригородная электричка. Из нее тоже хлынул поток людей, едва не сбив ее с ног. Внезапно разболелась голова. Джесс прижала руки к вискам, стараясь унять боль.

Хотелось убежать отсюда куда-нибудь, все равно куда, лишь бы выбраться из этого суматошного вокзала, воздух в котором пропитан запахом разгоряченных тел. Убраться подальше от этого ребенка, который бьется сейчас в ней, от отца, от самой себя. Джесс обернулась — перед ней была дверь, через которую она выскочила на улицу. Гул стоял неимоверный: машины с гудением проносились по улице, скрипя тормозами, дворники с шумом терлись о ветровые стекла.

Люди пробегали мимо, топая по асфальту каблуками. Джесс зарыдала, но рыдания заглушил шум дождя.

Хотелось крикнуть: «Помогите мне!» Но никто не обращал на нее ни малейшего внимания, никому и дела не было до ее страданий. Пошатываясь, она брела по улице.

Наконец силы оставили ее, и она прислонилась к какому-то столбу, чтобы не упасть. «Хоть кто-нибудь помогите!»

На другой стороне улицы она заметила полицейского.

Если бы только она могла добраться до него, поговорить с ним — он помог бы ей, непременно помог. Не отрывая глаз от полицейского, Джесс быстро пошла к наземному переходу. «Он поможет, обязательно поможет», — убеждала она себя. Но когда она собралась перейти Бродвей, Джесс увидела, что к полицейскому подошла какая-то пожилая пара. Джесс остановилась, а потом решительно зашагала обратно. Какая же она дура! Да кто ей поможет?

Никто, ни один человек не может ей помочь, даже если очень захочет. Она стремительно бежала по улице обратно к вокзалу. Внезапно нога подвернулась, и Джесс наступила в лужу, обрызгавшись с ног до головы; по ногам текли грязные струйки воды. Никто ей не поможет! Ларчвуд — единственное место, куда она может поехать. Это все, что у нее осталось.

ДЖИННИ

Самым трудным оказалось одолжить у Пи Джей шпильку. Эта очаровашка твердила свое:

— Дай я сама сделаю тебе какую-нибудь прическу, Джинни. Вечно ты ходишь такая растрепанная!

Можно подумать, что у нее нет другого дела, кроме как думать о волосах. Хотелось крикнуть: «Дай мне эту чертову шпильку и оставь меня в покое!» Но если такое скажешь, Пи Джей сразу же что-нибудь заподозрит. Пришлось, мило улыбнувшись, заметить:

— Ну зачем же, мне все равно никогда не выглядеть такой шикарной, как ты.

И королева красоты так и расплылась от удовольствия.

Да, похоже, актриса из нее и в самом деле выйдет хоть куда!

Джинни сунула шпильку в замок. Дверь тут же открылась. Джинни шмыгнул? в комнату, захлопнула за собой дверь и огляделась. Комната Джесс оказалась такой опрятной, будто никто в ней никогда не жил. На трюмо стояла фотография какой-то пожилой дамы, должно быть, матери. Рамка, похоже, серебряная, но лучше ее не трогать — наверняка сразу же хватится.

Подойдя к трюмо, Джинни открыла шкатулку с драгоценностями. Из нее выскочила балерина и принялась вертеться на одной ножке под какую-то дурацкую музыку. Вот черт! Джинни поспешно захлопнула крышку. Надо же додуматься сунуть драгоценности в какую-то идиотскую музыкальную шкатулку! Медленно открыв крышку, она прижала балерину пальцем, чтобы та не вздумала крутиться, и сунула руку вовнутрь, отодвинув в сторону браслеты и длинные цепочки — они ей ни к чему. Внезапно палец за что-то зацепился. Джинни потянула. Кольцо! С изумрудом и бриллиантами, которое Джесс носила постоянно. Вот здорово! Наверное, настоящее. Девчонка такая богатая, что, пожалуй, никогда не станет носить какую-то дешевку. А что, если она его хватится? Хватится, конечно, но не сразу.

Вот это удача! На первое время этого должно хватить. Кольцо плюс сто долларов, которые она украла у Джесс из кошелька, пока та что-то мастерила себе в комнате Хайнсов.

Это уже кое-что! Впереди еще четыре месяца, а пока лучше ничего не брать, не стоит форсировать события — времени достаточно. А когда родится этот дурацкий ребенок, она заберет мать, и они вместе уедут в Голливуд.

Крепко сжимая кольцо в руке, Джинни пошла к двери.

— Пи Джей, будь добра, сбегай вниз, попроси для меня у миссис Хайнс еще немного чистящего средства, — послышался голос Сьюзен.

Вот невезуха! Эта долговязая, видно, вздумала чистить ванну, а Ни Джей, должно быть, в холле.

— У меня немного припасено в ванной комнате.

Вот черт! А это уже старая карга. Принесла ее сюда нелегкая!

Джинни стояла в комнате Джесс, моля Бога, чтобы голоса наконец стихли. Она не боялась, что ее поймают на месте преступления, она слышала, как Джесс предупредила Попа, что приедет поездом в семь тридцать, а было только четыре часа.

— Я купила вам сегодня новые полотенца, — продолжала тараторить старая дура.

— Ой, какие красивые! Спасибо.

А это уже Пи Джей.

— А вот чистящее средство. Я так и думала, что тебе может не хватить.

— Спасибо, мисс Тейлор, — снова послышался голос Сьюзен.

О Боже, ну почему они не уберутся отсюда?

Наконец послышались шаги — похоже, старушенция наконец-то надумала спуститься вниз.

— Дождь перестал. Пойду погуляю, — сказала Пи Джей. — Позже увидимся.

— Когда закончу, я к тебе подойду, — ответила Сьюзен.

Джинни подождала, пока на лестнице стихнут шаги Пи Джей, и настороженно прислушалась. Никого, только в туалете зашумела вода. Открыв дверь, она осмелилась выглянуть наружу. В холле не было ни души. Выйдя в холл, она закрыла за собой дверь, но не успела сделать и нескольких шагов, как увидела, что кто-то к ней направляется. Джесс!

— Джесс! — воскликнула Джинни чуть громче, чем хотелось бы.

Внезапно она почувствовала, что кольцо выскальзывает из руки, и поспешно сунула его в карман, пока оно не упало на пол. «Думай быстрее, идиотка!» — подстегнула она себя, но, бросив взгляд на Джесс, поняла, что никаких объяснений не потребуется: девчонка, похоже, занята лишь своими мыслями.

— Привет, Джинни, — бросила она и пошла к двери.

Сунув ключ в замок, Джесс принялась крутить его во все стороны.

— Вот черт! — выругалась она.

Джинни подозревала, что нецензурных слов эта малявка вообще не знает.

— Эта дурацкая дверь…

Дверь распахнулась. Джесс даже не сообразила, что она была открыта.

— С тобой все в порядке? — буркнула Джинни.

Чересчур участливый тон мог вызвать подозрение.

— Да, — ответила Джесс, поворачиваясь к Джинни.

О Боже! Опять у нее красные глаза, припухшие от слез.

Ясное дело, плакала. Что же на сей раз приключилось?

— Нет, я все вру, ничего у меня не в порядке. Ты можешь поговорить со мной?

«Ага! Значит, у этой цацы какие-то проблемы и она жаждет их со мной обсудить. Придется послушать ее, а то еще что-нибудь заподозрит».

— Ну конечно. А что случилось?

Джинни вошла в комнату и взволнованно огляделась по сторонам, не сдвинула ли она с места чего-нибудь. Вроде все на местах.

— Ох, Джинни, я просто не знаю, что мне делать, — проговорила Джесс, усаживаясь на кровать.

Похоже, она ничего не заподозрила.

— О чем ты?

— Отец заплатил родителям Ричарда, — усталым голосом, начисто лишенным слез, сказала Джесс.

— Да ну!

— Потому-то Ричард и не пытался отыскать меня. Они уехали. Взяли деньги и испарились.

— Значит, он оказался подлецом. Чего ждать от этих мужиков!

На самом же деле Джинни никак не могла понять, что это Джесс так расстраивается.

— Теперь у меня остался только отец, а он не хочет со мной разговаривать. У меня ведь больше никого нет на всем белом свете, кроме отца!

Джесс бессильно провела рукой по лбу.

— Послушай меня, детка, ничего страшного в этом нет.

Так даже лучше — живешь себе без всяких проблем.

Джинни остановилась у двери, не собираясь здесь долго задерживаться.

— Нет, Джинни, одной быть плохо.

— Да какая тебе разница, одна ты или нет? У тебя куча денег! Твой старик тебя обеспечивает и будет обеспечивать. Что тебе еще нужно?

Джесс встала и подошла к трюмо. У Джинни от страха забилось сердце. «О Господи, только не это!» — лихорадочно подумала Джинни. Джесс, не вняв ее мольбам, открыла шкатулку с драгоценностями. Зазвучала музыка, балерина завертелась. Джесс, заглянув в шкатулку, нахмурилась.

— Тебе не понять, Джинни. У тебя-то есть семья.

И Джесс с задумчивым выражением лица принялась перебирать драгоценности. Джинни едва не вскрикнула от ужаса.

— Единственным человеком, который меня любил, была моя мама, а она умерла.

Джинни с расширившимися от страха глазами смотрела на нее. Ее и так здорово наказали за развлечение в баре, а если узнают, что она украла кольцо, наверняка вышвырнут из пансионата.

— Куда же это я задевала кольцо? — прошептала Джесс.

У Джинни закружилась голова. Вот черт! Нужно во что бы то ни стало сменить тему.

— Расскажи мне об отце.

Джесс вздохнула.

— Ладно, потом поищу, — пробормотала она, захлопывая крышку.

Музыка стихла. Балерина застыла на месте. Джинни перевела дух.

Джесс опять подошла к кровати и села.

— Рассказывать в общем-то нечего, — заметила она. — Похоже, я его плохо знаю. Я не очень удивилась, когда узнала, что он заплатил родителям Ричарда.

«А мне вообще наплевать на тебя и на твоего отца», — хотелось крикнуть Джинни, но она сдержалась. Усевшись за стол, притворилась, что внимательно слушает. Кольцо тут же образовало на кармашке юбки бугорок, его пришлось срочно прикрыть рукой.

— Вообще все мужчины — сволочи, — убежденно заявила она.

— К отцам это не должно относиться, — не согласилась Джесс.

— Ха! Видела бы ты моего отчима!

— А какой он?

Джинни поняла — пора уходить.

— Послушай, Джесс, — сказала она. — Мне очень жаль, что у тебя так получилось с отцом и Ричардом. Дело в том, что я сегодня что-то неважно себя чувствую, ужасно тошнит.

— Что ты такое говоришь, Джинни! Как может тошнить на пятом месяце беременности? Не ты ли сама говорила, что тебя вообще ни разу не тошнило?

— Раньше не тошнило, а теперь наизнанку выворачивает. Воняет у тебя тут каким-то лимонным чистящим средством, не продохнуть. Пойду-ка я лучше прилягу.

— Хорошо. Спасибо, что выслушала меня.

— Ну что ты, детка. Приходи ко мне в любое время, как только приспичит.

Вскочив, Джинни поспешно вышла за дверь.

Очутившись в своей комнате, она наконец-то вздохнула с облегчением. Вот черт! Чуть было не попалась! Впредь нужно быть поосторожнее. Вынув из кармана кольцо, она внимательно рассмотрела его. Ого, какое здоровое! Наверняка стоит уйму денег. Вот теперь и слинять бы отсюда. За кольцо можно выручить достаточно баксов, чтобы добраться с матерью до Лос-Анджелеса. Да, но как быть с этим идиотским ребенком? Придется подождать. Да еще, не дай Бог, этот проклятый шериф ее выследит. С него станется. Так что лучше еще немного посидеть в этом треклятом пансионате. Джинни спрятала кольцо в пустую пачку из-под сигарет, где уже лежала стодолларовая банкнота, украденная у Джесс, и двадцатидолларовая банкнота, которую она стащила вчера с кухонного стола.

Внезапно раздался стук в дверь. Джинни подпрыгнула от неожиданности и поспешно сунула свои сокровища обратно под кровать.

— Кто там? — рявкнула она.

— Джинни, это я, Джесс. Можно тебя на минуточку?

Вот дьявол! Девчонка, похоже, догадалась, что она взяла ее кольцо. Да нет, не может этого быть! Спокойнее, Джинни, спокойнее.

— Ну конечно, крошка, — сказала она и открыла дверь.

Джесс вошла в комнату. Лицо по-прежнему расстроенное: то ли из-за отца, то ли из-за кольца.

— Не могла бы ты закрыть дверь? — попросила она. — Мне нужно у тебя кое-что спросить.

Джинни закрыла дверь и несколько секунд стояла спиной к Джесс. «Думай скорее, идиотка», — подгоняла она себя. Что ей говорить? Нужно все отрицать. Не брала, и все тут. У этой богатенькой сучки нет никаких доказательств.

А может, эта раскрасавица Ни Джей рассказала ей про шпильку, а Джесс уже домыслила? Нет, нужно все отрицать. Актриса она в самом деле или нет! Выкрутится как-нибудь. Нужно просто взглянуть Джесс прямо в глаза и сказать: «Ты что, спятила? За каким чертом мне понадобилось твое паршивое кольцо?» И все. Этого будет достаточно. Джинни повернулась к Джесс лицом.

— Ну, о чем ты хотела меня спросить? — гордо вскинув подбородок и храбро глядя Джесс в глаза, спросила она.

— Я просто подумала… — Джесс замолчала, и Джинни на секунду показалось, что у нее останавливается сердце, — может, у тебя осталось что-нибудь в той бутылке виски…

Выпив вдвоем четверть пинты, Джинни наконец отправила Джесс в свою комнату. Не думала не гадала, что выпивка сослужит ей такую хорошую службу! Пришлось, правда, от тоски маяться, выслушивая всякую дребедень о Ричарде, мамаше Джесс, о ее богатеньком папаше и о том, что ему наплевать на свою доченьку. Однако игра стоила свеч. Теперь Джесс была уверена, что в лице Джинни обрела подругу, а друзья не крадут друг у друга кольца.

Да, эти посиделки должны сослужить Джинни хорошую службу и надолго.

Окрыленная успехом, она решила позвонить маме.

Взглянула на часы — еще не поздно. Отчим вряд ли вернулся с работы. Она спустилась вниз. О радость! В кабинете мисс Тейлор — девчонки, эти богатенькие сучки, называли эту комнату библиотекой — никого не было.

Сняв телефонную трубку, Джинни набрала номер телефонистки и записала в записную книжку, лежавшую рядом с телефоном, номер, по которому собралась звонить.

Когда приходит счет, каждая девушка оплачивает свои телефонные звонки.

— Алло? — невнятным голосом проговорила мать.

Что можно ожидать от нее в конце дня? Наверняка уже выпила.

— Мам, это я.

— Джинни?

— Да, мама.

О Господи, других-то детей у тебя нет!

— Джинни, — повторила мать.

— Да, мам. Как ты?

— Отлично, дорогая, — вздохнув, смиренным голосом сказала та.

— Уже скоро, мам, осталось несколько месяцев, потерпи немного, я скоро увезу тебя оттуда.

— Что? — невнятным голосом спросила мать. — А куда?

— Я же тебе говорила, мам. Мы с тобой уедем в Калифорнию. Подальше от этого подонка.

Мама опять вздохнула.

— Ну что ты, дорогая. Он вовсе не так уж плох, как ты думаешь.

Джинни почувствовала, как она начала дрожать.

— Мам, я все устрою, вот увидишь, ты останешься довольна.

— Что?

Голос матери куда-то уплывал. Джинни показалось, что запах виски просачивается даже по телефону.

— Ничего, мам. Я тебе еще позвоню.

— Хорошо, дорогая. Пока.

Мать повесила трубку.

Вот черт! Тут из кожи лезешь, чтобы вызволить мать из этого ада, а той на все наплевать. Ну да ладно, Бог с ней, она все равно будет действовать по плану. Внезапно Джинни почувствовала, что в горле словно застрял комок, стало нечем дышать, сердце начало учащенно биться. Все поплыло перед глазами. Джинни закрыла глаза. Нет! Пожалуйста! Не надо! Только не сейчас! Но сердце стучало все быстрее… Из глаз хлынули бессильные слезы…

СЬЮЗЕН

День труда[2]. Лучше не придумаешь праздновать его с такими же, как и она сама, беременными девчонками!

Смех, да и только! Сьюзен сидела в гостиной и ждала родителей — те обещали сегодня приехать навестить ее.

Сьюзен просмотрела местную газету. Внезапно на глаза ей попался маленький заголовок: «Студенты университета в Нью-Хейвене готовят сидячую забастовку», Под заголовком была статья, которую Сьюзен внимательно прочитала. В ней сообщалось о том, что студенты вышеупомянутого университета в следующие выходные собираются провести сидячую забастовку в административном здании, цель которой — выразить протест против войны и гонки вооружений, выдвинуть требования изменить возрастной ценз для голосования с двадцати одного года до восемнадцати лет и разрешить проживание в студенческом общежитии лицам обоего пола. Сьюзен тут же решила, что ей нужно принять участие в этой забастовке. А что?

Опыт у нее имеется: в свое время побывала в Колумбийском университете с такой же миссией. Университет в Нью-Хейвене небольшой, наверняка будут рады любой помощи.

Карточка студента Демократического общества хранилась у нее в бумажнике. За последние месяцы она растеряла былые связи со студенческим миром. Вот как раз и представится возможность восстановить их.

— Заходите, пожалуйста. Очень рада вас видеть. Она в гостиной, — послышался голос мисс Тейлор.

Но теперь, когда Сьюзен решила, чем будет заниматься в следующие выходные, встреча с родителями ей была не страшна. Поднявшись с дивана, она встала во весь свой внушительный рост, выпятив живот. Через несколько дней минует шестой месяц беременности, и живот ее был именно на этот срок.

Первой в гостиную вошла мама.

— Дорогая, — закудахтала она, обнимая Сьюзен и чмокая ее куда-то мимо уха.

— Привет, мама, — поздоровалась Сьюзен и глянула через плечо матери. — Привет, папа.

— Здравствуй, доченька, — ответил отец.

— Ну и жарища! Даже не верится, что мы наконец-то добрались, — выдохнула мама. — Да и весь отпуск в горах из-за этой жары не в радость!

Сьюзен знала, что под горами подразумевается местечко Кэтскилз, расположенное в северной части штата Нью-Йорк, где она с родителями отдыхала каждый август, сколько себя помнила.

— Неужели нет местечка попрохладнее, где мы могли бы спокойно посидеть? — продолжала возмущаться мать.

— Конечно, есть, мам. Столовая.

Она привела родителей в полутемную столовую, где стоял стол из красного дерева и стулья.

— Здесь гораздо приятнее, — заметила мать. — Я, пожалуй, сяду к столу. Может, нам принесут чаю со льдом?

— Пойду попрошу миссис Хайнс приготовить. Посидите пока.

Сьюзен пошла на кухню. Миссис Хайнс не оказалось, пришлось заниматься чаем самой. Когда она вернулась, мама придирчиво рассматривала в буфете посуду. Услышав шаги дочери, обернулась.

— Надо же! Уотерфордский хрусталь, серебряные канделябры… Вы тут купаетесь в роскоши!

— Да, здесь очень мило, мама. — Сьюзен поставила стаканы на стол. — Значит, вы хорошо отдохнули в горах?

— Так себе, — буркнула Фрида Левин.

— Очень хорошо, — ответил Джозеф.

Сьюзен бросила в стаканы кубики льда. Духота в комнате была невыносимой.

— Какой стыд, что тебя не было дома на праздники!

Если бы ты сделала аборт, такого бы не случилось.

— Фрида, — предостерегающе протянул отец. — Мы ведь договорились не поднимать эту тему.

— Да уж! Все равно бесполезно. Ты только взгляни на нее! Взгляни на ее огромный живот! — закудахтала мать. — И правда, ни к чему все эти разговоры!

— Как ты чувствуешь себя, дорогая? — обратился к Сьюзен отец, стараясь перевести разговор на другую тему.

— Отлично, папа, правда. Только мне хочется кое о чем поговорить с вами.

Мать хмуро взглянула на нее.

— Когда ты произнесла эти слова в последний раз…

— Фрида, дай ей сказать!

Сьюзен секунду замешкалась — а может, не стоит. Да ладно, черт подери, пусть знают. Скажет, и делу конец.

— Я решила оставить ребенка.

На секунду в комнате воцарилась гробовая тишина.

Вдруг отец с силой хлопнул кулаком по столу. Лицо его побагровело, губы задрожали. Но, как всегда, мать успела его опередить.

— Да что же это такое! — возмутилась она. — Сначала она заявляет о своей беременности, затем отказывается делать аборт, теперь она собирается оставить ребенка! Если так и дальше пойдет, она меня до инфаркта доведет, честное слово!

— Сьюзен, ты шутишь! — бросил отец.

Сьюзен встала, подошла к буфету, дотронулась до серебряных подсвечников.

— Вас это никоим образом не коснется, не беспокойтесь, — проговорила она.

— Не коснется? — закричала мать. — А тебе не приходило в голову, что это нас уже коснулось!

— Я собираюсь пойти работать и содержать себя и ребенка.

— Работать, говоришь? — рявкнул отец, словно стряхивая с себя деланное спокойствие. — А как же аспирантура?

Ты что, собралась бросить ее? И какую работу ты рассчитываешь получить со своим английским дипломом? А где ты собираешься жить? Уж конечно, не с нами.

Сьюзен остолбенела от его резких слов. Отец по-настоящему рассердился на нее единственный раз в жизни, когда она отказалась сидеть дома семь дней после смерти дедушки, как того требовал древний еврейский обычай. В то время ей было всего шестнадцать. Гонору было хоть отбавляй и ни малейшего уважения к семейным устоям и традициям, что в ее возрасте было вполне объяснимо. Тогда гнев отца напугал ее, но она все равно не уступила бы ему, если бы не мудрые слова бабушки: «Пусть внучка поступает так, как ей подсказывает сердце».

Сьюзен сдалась и семь дней провела в стенах дома. Но теперь она взрослая: это ее жизнь, ее ребенок, и она за него в ответе.

Откинув назад гриву черных волос, Сьюзен собрала все свое мужество и спокойно сказала:

— Ничего, найду какую-нибудь работу. В издательстве, например. Или стану преподавать. А жить буду в Гринвич-Виллидж.

— В Гринвич-Виллидж?!

У матери было предобморочное состояние.

— Если ты это сделаешь, я тебя и на порог своего дома т. пущу! — отрезал отец, вставая. — Пошли, Фрида. Я ухожу.

Сьюзен, оторвавшись наконец от буфета, повернулась к ним лицом. Она слышала, как родители спускались по лестнице, при этом мать что-то бормотала себе под нос по-еврейски. Ну что ж, встреча прошла, как и следовало ожидать, отменно. Но, черт подери, ей ведь двадцать два исполняется в марте! Сколько можно держаться за мамину юбку? Пора бы уже самой распоряжаться своей жизнью и свободой! Жизнь не стоит на месте, и Сьюзен хочет принять в ней живейшее участие. Но почему так трудно объяснить это родителям? И как они этого не понимают?

Сьюзен выглянула из окна и подумала о Дэвиде. Где же он теперь? Где же, как не в этих Богом забытых джунглях! Вспоминает ли он о ней? Интересно, как бы он отнесся к тому, что она хочет сама воспитывать ребенка?

Внезапно в памяти всплыли сердитые слова отца, и сердце больно сжалось. «Если ты это сделаешь, я на порог своего дома тебя не пущу!» Как же она могла так жестоко поступить со своими родителями? Сьюзен потерла живот, ненавидя себя за это.

После того как Сьюзен получила разрешение мисс Тейлор съездить в университет в Нью-Хейвене и узнать, есть ли там аспирантура, Поп согласился отвезти ее туда. В половине пятого в пятницу машина въехала на университетский двор. Сьюзен сразу же заметила у покрытого плющом здания группу студентов.

— Поехали туда. Поп, — распорядилась она. — Это, должно быть, здание администрации.

Поп подъехал к зданию.

— Ну и народу здесь! Уйма! Вы уверены, что мне не стоит подождать вас где-нибудь и сегодня же отвезти обратно?

— Нет, Поп, — соврала она. — Я останусь здесь до завтра. На утро у меня назначена встреча.

— Ладно, мисс Сьюзен. Но если вдруг что изменится, позвоните.

И он остановил машину у обочины.

— Может, мне повезет и кто-нибудь завтра подбросит меня до дома. Тогда тебе не придется за мной заезжать. Ну пока, спасибо.

Перекинув через плечо гобеленовую сумку, она выбралась из машины. Поп посигналил ей на прощание и, махнув рукой, отъехал.

Сьюзен постояла на тротуаре, впитывая в себя царящую вокруг атмосферу. На университетский городок спустилась ранняя осень. Воздух был свеж, прозрачен, напоен надеждой. Она смотрела на пробегающих мимо студентов с хрустящими новенькими учебниками в руках. Слышались обрывки разговоров, веселых, жизнерадостных. Все это так знакомо, дышит таким покоем и миром! Сьюзен знала — здесь ее место. Не дома, в Вестчестере, в лживой атмосфере общественной жизни, и уж тем более не в пансионате, с кучкой темных, отбившихся от рук девчонок.

Она подошла к большой группе студентов, собравшихся у административного здания. Студенты расположились на траве, на ступеньках лестницы и толстенными черными фломастерами разрисовывали картонный плакат. На нем уже красовались надписи: «Прекратить призыв в армию!», «Война убивает детей и другие живые существа!», «Доросли до того, чтобы убивать, — доросли до того, чтобы голосовать!», «Юношам и девушкам — совместное проживание в общежитии!»

Сьюзен улыбнулась. Последняя фраза как-то не вязалась с остальными призывами. Впрочем, не ее дело судить об этом. Какие хотят, такие требования и выдвигают.

— Хватай фломастер да принимайся за дело! — послышался мужской голос.

Сьюзен обернулась. Рядом с ней стоял парень. Длинные волосы, красная повязка, надвинутая на лоб, круглые очки в металлической оправе — точь-в-точь как у Дэвида, — поношенные джинсы и футболка. На шее болтаются бусы и большой серебряный знак мира.

— За этим-то я сюда и пожаловала, — ответила Сьюзен и, нагнувшись, подняла с земли кусок картона и фломастер. — А когда начнется забастовка?

— Когда все будет готово, — ответил он. — Ты что, учишься здесь?

— Нет. Увидела в газете объявление и захотела помочь.

— Да ну! Вот здорово! — обрадовался он. — А раньше когда-нибудь принимала участие в забастовках?

— В Колумбийском университете. В апреле.

— Вот это да! Ну и как там было?

— Здорово.

— Ты состоишь в студенческом Демократическом обществе?

— Да.

— Вот молодец! Ну спасибо, что пришла. Меня зовут Бен.

— А меня Сьюзен. Рада с тобой познакомиться, Бен. А кто все организовал?

— Да похоже, что я. — Он улыбнулся. — Спать сегодня будем на улице. У меня есть в машине лишний спальный мешок. Если хочешь, могу тебе его принести.

— Вот спасибо, а я об этом не подумала.

Сьюзен почувствовала себя так, словно после долгого отсутствия вернулась наконец домой.

К половине седьмого собралось уже больше двухсот студентов. Через час уже стемнеет.

— Собираемся сгонять за горячей пиццей, — объявил Бен Сьюзен. — У тебя бабки есть?

— Конечно.

Порывшись в сумке, она протянула ему пять долларов.

— Куда столько! Одного вполне хватит.

— Бери на всякий случай.

Бен скрылся, махнув ей на прощание рукой и бросив:

— Я скоро вернусь.

Сьюзен оглядела университетский дворик. Одни студенты сидели группками на земле, подняв над головами каждый свой плакат. Другие, ловко лавируя между ними, рассказывали анекдоты и угощали друг друга сигаретами.

Одна девица с распущенными прямыми волосами, в потрепанных джинсах переходила от одного студента к другому и рисовала цветными фломастерами на руках, лицах и ногах яркие цветы. Когда солнце село и в воздухе повеяло прохладой, прибыла долгожданная пицца. Студенты затянули свою любимую песню «Мы победим».

Сьюзен подумала о Дэвиде. Внезапно за спиной послышался голос Бена.

— Покурим «травки»?

— Давай, — согласилась она.

— У меня она высший класс, почти без семян.

Он вытащил из кармана джинсов маленький мешочек и пару листочков бумаги. Сьюзен смотрела, как он насыпал на бумагу немного «травки», ловко скрутил ее, а потом медленно послюнявил кончик языком. Она достала из сумки коробку со спичками.

Бен глянул на этикетку.

— «Обучаем водить трейлеры за три недели», — прочитал он. — Так вот ты чем зарабатываешь на жизнь?

Сьюзен расхохоталась.

— Пока до этого дело не дошло. Но ты коробок не выбрасывай. Вдруг пригодится, если не смогу найти работу.

Бен прикурил и, сделав глубокую затяжку и не выпуская дыма изо рта, спросил:

— А ты чем занимаешься?

Сьюзен взяла у него сигаретку и, вдохнув в себя такой знакомый сладковатый дым, ответила:

— Сейчас пока ничем, а в январе, наверное, поступлю в аспирантуру.

— Вот это да! — проговорил он, забирая у нее окурок.

С каждой затяжкой Сьюзен чувствовала себя все более и более расслабленной. Даже ребенок в животе успокоился. Казалось, на землю спустились мир и покой.

— Знаешь, я давно не участвовала в студенческом движении, — призналась она Бену. — Какие успехи на этом поприще?

— Какие еще успехи? В чем? — нахмурился Бен.

Сьюзен смешалась:

— Как это в чем? В прекращении войны. Как ты думаешь, когда будут выведены из Вьетнама войска?

Затянувшись еще раз, Бен расхохотался:

— Да кто же это знает? И кому какое дело?

Сунув руку в карман, он вытащил конверт. Внутри оказалось несколько маленьких белых кубиков кокаина.

— Будешь? — спросил он Сьюзен.

— Нет, — отказалась она.

Почему он ничего не знает о войне? Может, ему неинтересно? Если это действительно так, то какой вообще смысл в этой сидячей забастовке? Сьюзен решила лопнуть поглубже.

— А какого ты мнения о Хампрее?

— Да все политики сволочи, — заметил Бен, бросив кубик в рот.

Похоже, говорить о политике ему не хотелось, но разве не для этого они здесь собрались?

— Ты, по-моему, девушка что надо. Можешь после забастовки поехать со мной. Я собираюсь рвануть куда-нибудь на Запад. Здесь я уже наковырял кое-каких деньжат, на первое время хватит. Если есть желание» присоединяйся.

— Значит, тебе платят за то, что ты делаешь?

— Конечно! Так сказать, денежные пожертвования от наших студентов: небольшая плата за совместное общежитие. Да и администрации это на руку — ребята прекращают свои дурацкие выступления против войны и возвращаются к занятиям.

Сьюзен, докурив окурок, попыталась скрыть свое разочарование. Позже, немного успокоившись, она забралась в спальный мешок, положив под голову вместо подушки гобеленовую сумку и поставив рядом с собой плакат, призывавший заниматься любовью, а не войной, и наконец заснула под звездным небом.

Утром она проснулась от страшного удара в животе.

Земля была сырая, и спина сильно затекла. Она медленно поднялась, надеясь, что ребенок успокоится. Но не тут-то было! Он, похоже, разозлился на нее за то, что она спала на голой земле, и уперся ей ножкой в мочевой пузырь.

Пришлось срочно бежать в туалет.

Когда она вернулась, Бен держал в руках картонные чашечки с кофе и пакетик с пончиками.

— Доброе утро, — жизнерадостно приветствовал он ее.

— Доброе утро, — ответила Сьюзен. — Это ты мне принес? Вот здорово! Умираю от голода.

— У меня и молоко есть. Может, будешь вместо кофе?

— Молоко? Да нет, лучше кофе.

— Я просто подумал… — Так и не закончив фразы, Бен ткнул пальцем ей в живот.

— Так ты заметил?

— А как же! Я вообще стараюсь ничего не упускать.

— Дитя любви, — сказала Сьюзен и погладила себя по животу.

— А где его отец? — спросил Бен.

— Поверь мне, — проговорила Сьюзен, сделав большой глоток кофе, — лучше тебе этого не знать.

«Впрочем, — подумала она. — тебе наверняка наплевать на то, где он находится».

В девять часов заявились телевизионщики.

— Отлично, — обрадовался Бен. — Наконец-то хоть какая-то реклама.

И он отправился давать интервью.

Сьюзен провела все утро в разговорах со студентами.

Она рассказывала им различные байки про сидячую забастовку в Колумбийском университете. Студенты сидели вокруг нее, покуривая «травку» и слушая вполуха. Время от времени кто-то ронял: «Здорово!» или «Вот это да!», но Сьюзен чувствовала, что им в общем-то наплевать на происходившие там события и недоумевала: как же так? Ведь сидячая забастовка в Колумбийском университете считается эталоном для подражания во всей стране. Неужели им неинтересно? Она вспомнила о Дэвиде. Он бы наверняка что-нибудь придумал, чтобы как-то заинтересовать их, заставить задуматься.

Ближе к обеду опять появился Бен с целой горой сосисок. Рядом с ним шла молоденькая девушка с ребенком на руках. Сьюзен нахмурилась.

— Сьюзен, я подумал, быть может, ты захочешь познакомиться с Кэти. — Он подмигнул. — У вас много общего.

Кэти села на землю рядом со Сьюзен.

— Бен сказал мне, что у тебя будет ребенок. Верно?

Сьюзен поерзала. Она чувствовала себя совершенно опустошенной и морально, и физически.

— Да.

Девушка подняла футболку, обнажив полную грудь для кормления младенца. Он тут же взялся за дело, и она принялась нежно поглаживать его по головке.

— Мой маленький Лунный Свет — это самое лучшее, . что у меня есть, — заявила она.

— Лунный Свет? — удивилась Сьюзен, избегая смотреть на младенца.

— Ага. Здорово, правда? Он родился у меня в Сан-Франциско… — Она подняла грудь повыше, чтобы ребенку было удобнее сосать. — ..прямо в парке. В ту ночь луна и звезды были особенно яркими. Вот я и назвала его Лунный Свет.

Классно, верно?

— Верно, — согласилась Сьюзен, но в глубине души была в этом не уверена. Она положила руку на живот. — А тебе не было больно? Рожать прямо на земле…

Кэти расхохоталась:

— Ну ты даешь! Я же ничего тогда не соображала и не чувствовала. Помню, накурилась в тот день до одури.

Сьюзен почувствовала, как к горлу подступила непреодолимая тошнота. Схватив свою сумку, она вскочила.

— Сейчас вернусь, — бросила она и, пробираясь между расположившимися на земле студентами, направилась к деревьям, которые росли за зданием.

Как все изменилось! Этим студентам борьба за мир, против войны и насилия до лампочки. Единственное, чего они хотят, — это уйти от действительности. Плевать им на какую-то там войну! Им бы только «травку» покуривать, цветочки рисовать да детей в парках рожать! Сьюзен, прислонившись к стене здания, глубоко вздохнула. Тошнота немного прошла. Снова дал о себе знать ребенок в животе.

Оглядевшись, она увидела на стоянке фургончик — старенький, ржавый, разукрашенный яркими цветами и знаками мира. Подойдя к нему, Сьюзен заглянула в заднее окошко: на полу валялись тонкие матрацы, в углу — какая-то скомканная одежда, всюду смятые бумажные пакеты и пустые банки из-под пива. Сьюзен стало очень грустно.

Все изменилось. Того студенческого движения, что было раньше, уже нет и не будет. Когда же это произошло? После покушения на Бобби Кеннеди? Неужели и вправду мечты испарились, как сигаретный дым? Сьюзен посмотрела на фургон в последний раз. Да… Это тебе не апрель, не Колумбийский университет, а Бен — не Дэвид. Это уж точно! И она направилась к зданию, чтобы позвонить в пансионат: пора Попу приехать и забрать ее отсюда.

ПИ ДЖЕЙ

С тех пор как Сьюзен ездила в Нью-Хейвен, прошло три недели, но всякий раз, когда Пи Джей спрашивала, как прошел митинг, она уклончиво отвечала:

— Ты знаешь, раньше было все по-другому, а сейчас словно чего-то не хватает.

И хотя Пи Джей неоднократно пыталась вызвать подругу на откровенный разговор, та не поддавалась. Но в Сьюзен произошла перемена, и перемена позитивного характера. Если раньше она всячески уклонялась от общения с остальными девушками, то сейчас, казалось, готова была помогать им. Сразу после возвращения из Нью-Хейвена Сьюзен объявила, что с удовольствием позанимается с самыми младшими, то есть с Джесс и Джинни, чтобы они не забыли школьную науку. Пи Джей никак не могла понять, отчего у Сьюзен вдруг возникло такое желание, однако атмосфера в Ларчвуд-Холле стала более спокойной и доброжелательной. Было во всем одно маленькое «но». Пи Джей приходилось много времени проводить одной, поскольку Сьюзен утренние и дневные часы проводила за занятиями с Джесс и Джинни, которая позволяла себя обучать, только будучи в благодушном настроении.

Было 23 сентября — большой иудейский праздник, однако настроение у Сьюзен было далеко не религиозное.

Как обычно, она решила провести занятия. Пи Джей сидела в гостиной и бесцельно просматривала разрозненные странички воскресной газеты. Осень в Новой Англии была временем бурной деятельности. В эту пору проводились ярмарки, аукционы, выставки. Поэтому газета пестрела всевозможными объявлениями о подобных мероприятиях наряду с заметками о давно утерянных вещах, представляющих несомненную ценность. Пи Джей искала глазами самые интересные из них, те, которые были составлены с выдумкой. Рекламодатель хотел, чтобы на них обратили внимание. Не пропустил? она и рекламу, данную людьми, абсолютно несведущими в этой области. Она была напечатана таким мелким шрифтом, что глазам больно было ее читать, да еще и без пробелов между строчками. Хотя информация и в тех, и в других была одинаковой, Пи Джей понимала, что профессионально сделанная реклама выигрывает потому, что сразу бросается в глаза. Как же ей хотелось поскорее вернуться в колледж, выучиться на дизайнера и стать в этом деле специалистом высшего класса, чтобы потребители бросились покупать именно те товары, достоинства которых она будет представлять!

Пи Джей перевернула очередную страничку, и в глаза ей бросилось одно объявление. Небольшое — всего одна колонка, — оно шло по всей газетной полосе снизу доверху и было весьма искусно украшено всевозможными картинками. Чего тут только не было! И тыква, и чертово колесо, и голубые ленты, и самый разнообразный домашний скот, и консервные банки. Заголовок гласил:

«Спешите на ярмарку в округ Саутфилд! Вас ждут всевозможные аттракционы, развлекательные зрелища, призы и подарки! А сладкоежек — всякие вкусности! Спешите! Спешите!»

Пи Джей улыбнулась. Когда она была маленькая, то обожала ходить на подобные ярмарки. Прикинула, когда она состоится. Получилось на следующей неделе, с пятницы по воскресенье.

— Вот здорово! — воскликнула она.

Интересно, сумеет ли она уговорить остальных девчонок пойти. Как было бы хорошо хоть ненадолго выбраться отсюда и немного повеселиться.

Пи Джей принялась собирать газеты со стола, как вдруг замерла от возникшей мысли: а если на ярмарке она столкнется с Питером? Что она сделает, если увидит его? Пи Джей задумалась над объявлением. Прошел месяц с тех пор, как она сообщила ему, что ждет ребенка, и отвергла его предложение руки и сердца. Она вспоминала о нем, лишь когда ей бывало одиноко, но это случалось гораздо чаще, чем хотелось бы. Тем не менее Пи Джей удавалось заставить себя не звонить ему: поскольку она не любит его, зачем же навязываться?

— А, да ладно! — отмахнулась Пи Джей. — Что думать об этом заранее? Наверняка он туда не пойдет, будет, как обычно, работать.

Она взяла газету и вышла в холл, но выбросить мысли of Питере из головы так и не смогла — где-то в глубине ее существа жила надежда на встречу, пусть даже случайную.

Она подошла к дверям гостиной и прислушалась, не желая прерывать занятия.

— Не думайте, что, выучив названия столиц государств и сумев показать их на карте, вы будете знать географию, — донесся до нее голос Сьюзен. — География — это наука о людях, о причинах, по которым они живут в том или ином месте, о социально-экономических влияниях данных регионов на общественную жизнь.

— Я не понимаю, — послышался голос Джесс, а потом тяжелый вздох Сьюзен.

— Давайте прервемся ненадолго.

«Вот и отлично», — подумала Пи Джей и открыла дверь в гостиную.

— Эй, девчонки! — крикнула она. — Кто хочет поехать в пятницу вечером на ярмарку?

В пятницу вечером девушки устроились в знакомом пансионатском фургончике: Джинни, Джесс и Сьюзен сели сзади, Пи Джей — впереди, рядом с Попом. По дороге она не переставая думала о возможной перспективе увидеть Питера. Хотя она была уже на шестом месяце, просторная блузка, надетая поверх джинсов с эластичным поясом, могла кого угодно ввести в заблуждение. Волосы она небрежно забрала в конский хвост, желая подчеркнуть тем самым чистоту гладкой кожи. Глаза ее сияли при одной только мысли о встрече с Питером.

— Приеду за вами в двенадцать часов ночи, — объявил Поп, останавливаясь у ворот. — Да не вздумайте играть ни в какие игры. Только денежки зря потратите, все равно ничего не выиграете.

Девушки вошли в ворота. Впереди шли Джесс и Джинни. Их семимесячную беременность уже не скрыть никакими ухищрениями. «Ну и что? — подумала Пи Джей. — Мы беременны, ну и что из того? Я и сейчас могу вскружить голову любому»

Осмотр они начали с выставки сельскохозяйственной продукции. Джесс вежливо расспрашивала о консервированных овощах я огромных тыквах.

— Не подходи слишком близко, а то подумают, что ты стащила тыкву, — пошутила Сьюзен.

— Ну хватит здесь торчать! — заявила Джинни. — Пошли поедим каких-нибудь жареных пончиков.

— Я бы съела мороженого, — сказала Сьюзен. — Как ты думаешь, оно здесь есть?

— А я откуда знаю! Сроду на этих идиотских ярмарках не бывала! — ответила Джинни.

— Ну и выражения у тебя… — простонала Сьюзен.

— Вы идите, — сказала Джесс, — а я хочу здесь побродить, посмотреть изделия местных мастериц.

— Я тоже есть не хочу, — подхватила Ни Джей. — Пойду с тобой. Может, встретимся через час у чертова колеса?

— О Господи! Здесь и чертово колесо имеется? — простонала Сьюзен. — Только этого не хватало для полного счастья!

— Ладно, хватит ворчать! — оборвала ее Джинни. — Пошли пожуем чего-нибудь. Наконец-то я вырвалась из этого чертова пансионата и собираюсь повеселиться на полную катушку.

— Гип-гип ура! — вяло подхватила Сьюзен.

— Не забудьте, через час у чертова колеса! — бросила им, вдогонку Джесс.

— Не переживай, явимся! — махнув рукой, прокричала Джинни.

Затем огромная, гороподобная фигура Сьюзен и вихляющая фигурка Джинни в мини-юбке скрылись в толпе.

— Может, не стоило отпускать их одних? — вздохнув, спросила Джесс.

— Скажешь тоже! Поверь мне, эта парочка сумеет, если понадобится, постоять за себя.

И они обе рассмеялись.

— Так где же твои обещанные изделия?

— Я видела указатель, нужно идти прямо.

Они прошли павильон, где торговали горячими сосисками с перцем, потом ларек, где можно было полакомиться поп-корном. Пи Джей старалась не вдыхать запахи съестного. Вокруг толкались люди во фланелевых рубашках и джинсах, и все они что-то жевали — кто пирожки, кто пончики, а кто какие-то сладости. Но Пи Джей было не до них. Единственное, чего ей хотелось, это отыскать Питера. Каждую секунду ей казалось: вот-вот она его увидит, он взглянет на нее своими потрясающими бирюзовыми глазами, и она тут же растает. Он возьмет ее за руку, скажет, что больше не в силах жить без нее, а потом добавит, что на сей раз она должна сказать ему «да».

— Вот этот павильон, — прервала ее размышления Джесс.

Пи Джей вошла вслед за ней в сколоченное на скорую руку деревянное строение, посредине которого были установлены столы, заваленные всевозможными товарами: яркими стегаными одеялами, свитерами ручной вязки, а также детскими игрушками, целой кучей детских игрушек. Пи Джей видела, что Джесс заинтересовалась бледно-розовым одеяльцем, взяла его в руки, пощупала, достаточно ли мягкое, и лицо ее приобрело при этом задумчиво-тоскливое выражение.

— Не стоит, — заметила Пи Джей.

Джесс взглянула на нее и положила одеяльце обратно.

— Знаю, — проговорила она.

Но тут внимание Пи Джей привлекла маленькая рождественская елочка.

— Пошли, — ласково сказала она, — посмотрим елочные игрушки.

У стола стояла полная пожилая матрона в одеянии Снегурочки.

— Добрый вечер, девушки, — жизнерадостным голосом пропела она. — У нас есть великолепные игрушки для первого Рождества вашего малыша.

Джесс вцепилась Пи Джей в руку, но та лишь улыбнулась продавщице.

— Они все просто прелесть! — воскликнула Джесс. — Ты только взгляни, Пи Джей!

И она протянула ей красный атласный шарик, увенчанный зеленой бархатной шапочкой, с белой пушистой бородкой и блестящими черными глазками.

— Правда, чудо?

— О, наш Санта-Клаус — наша краса и гордость, — подхватила Снегурочка. — Каждый год раскупается в момент.

— Я возьму его, — сказала Джесс.

— Ты собираешься купить его? — удивилась Пи Джей — Да, на первое Рождество моего малыша.

Джесс принялась копаться в кошельке, а у Пи Джей вдруг защемило сердце.

Внезапно она почувствовала на своем плече чью-то руку.

— Привет, Пи Джей, — послышался у нее за спиной мужской голос. Не оборачиваясь, она поняла: Питер. — Как поживаешь?

Все померкло у нее перед глазами: исчез шум толпы, запахи домашнего скота и жира. Она не отрывала глаз от маленького Санта-Клауса в руке Джесс, чувствуя за спиной исходившее от Питера тепло. Потом медленно обернулась и взглянула в его бирюзовые глаза.

— Привет, Питер, — прошептала она.

Секунду они стояли и молча смотрели друг другу в глаза. Пи Джей почувствовала, как одиночество вмиг покинуло ее. Какой теплый у него взгляд! Он любит ее, в самом деле любит. Может, и она со временем полюбит его?

— Я хочу познакомить тебя с моей подругой, — проговорил Питер и, сняв руку с ее плеча, отступил в сторону.

Рядом с ним стояла молоденькая, свеженькая девушка, одетая во фланелевую рубашку и джинсы. — Это Бетти Энн.

— Привет, — сказала девушка и тут же подхватила Питера под руку.

Пи Джей почувствовала, как у нее перехватило дыхание. «Бетти Энн, — стучало в голове, — Бетти Энн…»

— Мы с Бетти Энн собирались немного подкрепиться, — объявил Питер. — Береги себя, ладно?

И, взглянув на Пи Джей в последний раз, он вышел за дверь со своей новоиспеченной подругой.

Пи Джей долго смотрела им вслед. Появилась странная пустота. Питер и Бетти Энн…

Джесс осторожно тронула ее за руку.

— Кто это, Пи Джей?

Пи Джей вздрогнула.

— Да так, парень один из магазина металлоизделий, местный…

Внезапно шум толпы вернулся с новой, удесятеренной силой, и ей стало тошно.

— Пошли отсюда, Джесс, — быстро проговорила она. — Выпьем содовой.

Они вышли из лавчонки. Со всех сторон раздавался колокольный звон. Какой-то зазывала кричал в бычий рог:

— Спешите, спешите! Не упустите свою удачу! Выиграйте вашей крошке гигантского мишку!

Пи Джей с трудом сдержала слезы. Вот и все… В самом деле, кто он ей? Да никто, просто продавец из магазина металлоизделий, местный парнишка…

На следующее утро, лежа в постели, Пи Джей пыталась преодолеть уныние. Опять ее бросили, а она думала, что Питер любит ее. Впрочем, какое там любит, увлекся лишь на время, это не любовь, просто позволил ей вскружить себе голову, даже не удосужился узнать ее поближе, понять. О Господи!

Ведь единственное, что она хотела от мужчины, это чтобы он любил ее. Пи Джей, обхватив подушку обеими руками, зарылась в нее лицом. Есть только один человек в мире, который по-настоящему любит ее, только один, с которым она может поговорить по душам. Встав с постели, Пи Джей спустилась вниз и позвонила отцу.

— Рекламное агентство Беркшира, — послышался мужской голос.

Пи Джей улыбнулась, она узнала Смитти. Он был правой рукой отца, человеком, преданным ему до мозга костей, который никогда не жаловался, если ему приходилось работать по субботам.

— Привет, Смитти, — сказала она. — Это Пи Джей.

— Привет, Пи Джей, — ответил он. — Ну, как дела в институте? Скоро вернешься домой из большого города?

Пи Джей с трудом сглотнула. Ей ужасно не хотелось лгать Смитти, но делать нечего, придется.

— Скоро, Смитти, скоро, — ответила она. — Папа в конторе?

— Конечно! Сейчас позову.

Послышался стук — Смитти положил трубку на стол. В рекламном агентстве Беркшира пока не установили параллельных телефонов. Пи Джей представила себе контору отца и улыбнулась. Когда она была еще маленькой девочкой, по субботам в утренние часы она частенько приходила сюда.

Сначала она просто играла с конвертами, потом, когда стала постарше, пыталась помогать отцу, сортировала бумаги, раскладывала их по конвертам. Ей нравилась царящая в помещении какая-то уютная атмосфера: на старых дубовых столах груды бумаг, в пепельницах вечно полно окурков, металлические мусорные корзинки, если их неосторожно задеть, клацают по полу, огромный вентилятор под потолком летом неустанно работает, охлаждая воздух, а зимой нагоняет в комнату тепло. Однажды Пи Джей случайно увидела на столе у Смитти календарь с полуобнаженными женщинами. Отец, заметив это, быстро сунул календарь в ящик стола. «Молоденьким девушкам смотреть на такое возбраняется», — проговорил он, и щеки его покрылись стыдливым румянцем.

В трубке послышались шаги — это отец шел к телефону. Через секунду раздалось его приветливое:

— Привет, малышка!

Услышав его голос, Пи Джей сразу же почувствовала себя лучше.

— Привет, пап. Как я рада, что ты уже на работе! Боялась, что звоню слишком рано.

— Да что ты, какое там рано! — удивился отец. — Ну как ты? Как себя чувствуешь?

— Отлично, пап. Но мне ужасно хочется тебя видеть.

Кажется, уже сто лет прошло с тех пор, как вы с мамой ко мне приезжали.

— Это верно, крошка, — согласился отец, и Пи Джей почувствовала, что он колеблется.

— Ты сможешь приехать еще? Я очень хочу тебя видеть.

— Малышка, — сказал он, и Пи Джей показалось, что он тщательно подбирает слова, — ты ведь знаешь, мама еще очень сердится на тебя.

— Оттого, что я не согласилась, чтобы она звонила родителям Фрэнка, да?

— Она не хочет с тобой встречаться до тех пор, пока все не завершится.

— Ну папочка! — всхлипнула Пи Джей. — Что же мне делать? Мне так нужно с тобой увидеться! Я здесь просто с ума схожу!

Она посмотрела на стул, на котором сидел отец, когда привез ее сюда. Попыталась представить себе отца, испытать то чувство покоя, которое всегда испытывала в его присутствии.

— Знаешь что, малыш, — проговорил он наконец, — давай встретимся где-нибудь на полпути и пообедаем вместе, а маме ничего не скажем. Я поговорю с вашим сторожем… Как, кстати, его зовут?

— Поп. Поп Хайнс.

— Ага… Так вот, может, он разрешит тебе взять машину, чтобы подъехать ко мне. Как тебе такой план? А я бы угостил свою девочку чем-нибудь вкусненьким.

— Ой, папочка! Это было бы замечательно!

— Я собирался в четверг на будущей неделе поехать по делам в Кивание. Что, если я вместо этого встречусь с тобой? Скажем, в таверне, которую проезжаешь по дороге в ваш пансионат? Ты знаешь, где это?

— Ну конечно, папа.

— Вот и отлично. Тогда в шесть часов. А мистеру Хайнсу я позвоню попозже.

— Ой, папочка, спасибо тебе. Буду ждать с нетерпением.

Она повесила трубку, радуясь тому, что есть один человек в мире, на которого она всегда может положиться.

— Спасибо тебе, папочка, — проговорила она вслух.

Поп разрешил Пи Джей взять фургончик.

— Мне нравится делать вам, девочкам, приятное, — сказал он при этом.

Пи Джей выехала за ворота и направилась на север.

Уже стоял октябрь, и листья из зеленых превратились в ярко-желтые, красные, оранжевые. Воздух дышал ароматами золотой осени. Пи Джей осторожно вела машину и чувствовала себя спокойной, почти счастливой. Ей не терпелось увидеть отца.

Ехала она около часа и наконец добралась. Таверна располагалась в доме викторианской эпохи, стоявшем поодаль от дороги. Вывеска гласила, что здесь отменно кормят и неплохо поят. Пи Джей поставила машину на стоянку. Отец ждал ее у входной двери.

— Папа! — радостно воскликнула она и, выскочив из машины, бросилась ему на шею, ощутив знакомое теплое объятие.

— Ну-ну, малышка. Пойдем в зал.

Внутри царил полумрак. Низкие потолки создавали атмосферу старинного английского кабачка. Гарольд Дэвис заказал себе виски с содовой, а для Пи Джей — кока-колу.

Каждый пил свой напиток, ели суп, салат и неторопливо разговаривали. Отец рассказал Пи Джей домашние новости: Джуниор учится неважно, сам он весь в работе, мама по-прежнему возглавляет благотворительное общество при церкви по распродаже случайных вещей. Официантка принесла горячее, после чего Пи Джей настроилась на серьезный разговор.

— Папочка, скажи, что мне сделать, чтобы вам с мамой было легче?

Отец аккуратно отрезал кусочек мяса.

— Обо мне не беспокойся, малышка, а вот мама страдает.

— Но ведь я тоже переживаю, папа. Неужели ей на это наплевать?

— Ну что ты, Пи Джей, конечно, нет. Дело не в этом. — Оторвав наконец взгляд от тарелки, он посмотрел дочери в глаза. — Я должен кое-что рассказать тебе, малышка, о маме.

Она всегда была слишком строга к тебе потому, что любит тебя, хочет, чтобы ты была счастлива и прожила спокойную жизнь.

— Но, папа, ты же знаешь, мы с мамой совершенно разные. Я хочу от жизни большего. Чтобы в сорок четыре года заниматься чаепитием да игрой в бридж! Да ни за что!

Это не по мне.

Гарольд Дэвис не сводил глаз с дочери. Пи Джей никогда не видела его таким серьезным.

— Пи Джей, я хочу рассказать тебе о маме то, чего ты не знаешь.

— Она ненавидит меня, ты это хочешь сказать? — Отец нахмурился, и Пи Джей тут же пожалела о своих словах. — Извини, папа. Я не хотела тебя обидеть. Что же это?

Положив вилку на тарелку, отец облокотился на край стола.

— Обещай мне, Пи Джей, что никто никогда не узнает сказанного мной о маме, обещай.

Пи Джей выпрямилась.

— Ты меня пугаешь.

— То, что ты сейчас услышишь, будет для тебя полнейшей неожиданностью. И ты должна торжественно поклясться, что никогда, ни при каких обстоятельствах не выдашь меня маме.

— Обещаю, папа.

Пи Джей положила руки на колени. Аппетита как не бывало.

Отец глубоко вздохнул, на его лице еще глубже обозначились морщины.

— Перед самой войной, малыш, до нашего знакомства у мамы был приятель Джо. — Пи Джей слушала, затаив дыхание, не проронив ни слова. — Твоей маме в то время было всего семнадцать. Началась война, и Джо призвали в армию на флот.

Отец замолчал и, насадив на вилку ломтик печеного картофеля, отправил его в рот. От нетерпения Пи Джей едва не подскакивала на стуле. К чему он это говорит? Ну же, папа, не тяни!

— После отъезда Джо твоя мама поняла, что у нее будет ребенок.

Пи Джей, пораженная, смотрела на отца. Мысли путались. Мама была беременна? Значит, отец хочет сказать, что он ей не родной? Не может этого быть! Он ведь сказал, что война только началась, а она родилась уже после войны.

— Джо погиб где-то на Тихом океане, а твою маму отправили к тетке в Нью-Хемпшир. У нее родился мальчик, которого отдали на воспитание. Об этом никто не знал, кроме родителей, тети, ну и, конечно, меня после ее рассказа.

Пи Джей знала, что он ответит, но все-таки задала вопрос:

— Папа, это правда?

— Да, малышка. И если мама узнает, что я тебе рассказал, она меня убьет.

Пи Джей не отрываясь смотрела на свечу, пламя которой безмятежно трепетало. О Господи! Неужели такое возможно? У мамы, оказывается, был внебрачный ребенок, и она от него отказалась. Пи Джей похолодела. Значит, у мамы не было к ней ненависти, она ненавидела себя. Пи Джей взглянула на отца.

— Поэтому…

Отец прервал ее коротким кивком головы.

— Да, ей очень хочется, чтобы ты вышла замуж. Сама-то она не могла этого сделать: отец ребенка погиб. Через все годы она пронесла чувство вины перед своим брошенным ребенком, постоянно задаваясь вопросом, где он «и что с ним. Она не хотела, чтобы и ты испытывала подобные чувства.

Пи Джей снова перевела взгляд на свечу.

— О Господи, папа, мне даже не верится…

— Знаю, малышка. Но я должен был тебе рассказать, чтобы ты поняла, почему мама так остро реагировала, когда услышала о твоей беременности, почему так рассердилась на тебя. Она решила, что история повторяется и случившееся с тобой — ее вина.

Внезапно Пи Джей почувствовала себя обманутой.

— Значит, все эти годы мне лгали?

— О чем ты?

— Где-то на свете есть мой единоутробный брат, а я об этом и не подозревала. Это равносильно обману. Все эти годы мама заставляла меня жить по ее меркам, быть похожей на нее, а на самом деле она не лучше меня.

— Но ведь она никогда и не пыталась убедить тебя в том, что она лучше тебя, Пи Джей.

— Нет, папа, пыталась. Всегда получалось, что я не вписываюсь в рамки, которые для меня уготованы. Я постоянно оказывалась хуже, чем ей хотелось бы, она всегда бывала недовольна мной.

— Пи Джей, прошу тебя, успокойся. Я рассказал тебе не для того, чтобы ты расстраивалась. Мне хотелось, чтобы ты хоть чуточку лучше стала понимать маму.

— Ой, папа, все так перепуталось, .. Я просто не знаю, что мне и думать…

Пи Джей заплакала. Господи! Ее мама, строгая мама, забеременела до замужества. Видимо, поэтому она неустанно повторяла Пи Джей, что ее красота — это проклятие, поэтому никогда не пыталась подчеркнуть свою собственную привлекательность. Наверное, мама испытывала те же муки, ту же боль, что и она сейчас. Но почему она ей даже не намекнула? Не доверяла? А может, недостаточно любила ее?

— Наверное, мне не стоило рассказывать тебе, — послышался ласковый голос отца.

— Нет, папа, — покачала головой Пи Джей. — Я рада, что ты это сделал.

Она поглядела на печальное лицо отца. Должно быть, ему тяжело было говорить об этом.

— Папа, а ты знал обо всем, когда собирался жениться на ней?

— Да, конечно. — И Пи Джей увидела, как в глазах его застыли слезы. — Но я любил ее, малышка, и до сих пор люблю.

— Ой, папочка, — всхлипнула Пи Джей. — Будет ли кто-нибудь любить меня так, как ты маму?

Глава девятая

ДЖЕСС

Наступил октябрь. Джесс наконец начала привыкать к тому, что Ричарда в ее жизни больше не будет. Если бы он по-настоящему любил ее, никакие деньги не смогли бы разлучить их. Она потеряла его, потеряла маму. Единственный, кто у нее остался, это отец, которому на нее наплевать. Одно только приносило ей настоящую радость — ее будущий ребенок. По ночам в кромешной тьме, лежа на кровати в своей комнате, Джесс тихонько разговаривала со своим ребенком, признавалась ему в своем одиночестве и неустанно повторяла, что он будет жить у любящих родителей, которые будут пылинки с него сдувать, и он никогда не познает всю тяжесть одиночества.

На людях Джесс скрывала свою тоску. Пи Джей и Сьюзен в последнее время тоже были какими-то тихими и серьезными. Джинни, единственная из всех, не теряла присутствия духа, хотя Джесс поняла, что ей ничего не стоит притвориться жизнерадостной и веселой.

Однажды она задержалась в столовой дольше других — была ее очередь убирать грязную посуду. Собрав тарелки, она направилась было на кухню, но в дверях задержалась.

Из кухни доносились голоса: разговаривали миссис Хайнс и мисс Тейлор, и тема их беседы чрезвычайно заинтересовала Джесс.

— Так вы уверены, что оставили деньги на стойке? — послышался голос мисс Тейлор.

— А как же! Двадцать долларов, — ответила миссис Хайнс. — Точно так же, как в четверг вечером. Да говорю я вам, кто-то из них взял!

Джесс, затаив дыхание, вцепилась в тарелки, пытаясь не пропустить ни слова.

— Не могу поверить, что одна из моих девочек — воровка!

— И это не в первый раз. То же самое случилось и несколько дней назад. Тогда я подумала, что, наверное, обсчиталась, но теперь-то знаю точно — это не так. Денежки и в тот раз были украдены!

Джесс вспомнила про кольцо. Она решила, что потеряла, а может быть, его украли? Но кто из девочек способен на это?

— Ну что ж, — снова послышался голос мисс Тейлор из-за закрытой двери, — придется вам изыскать способ, чтобы заплатить поставщику яиц.

— А я считаю, нужно найти воровку и заставить платить ее!

— Нет! — отрезала мисс Тейлор. — У девочек и так проблем хватает. Если вы и в самом деле считаете, что деньги украдены, в следующий раз будьте осторожнее.

Послышались шаги, мисс Тейлор направлялась к столовой. Джесс, загремев тарелками, поспешила первой открыть дверь.

— Это ты, Джесс? — удивилась мисс Тейлор. — Вот уж не думала, что ты еще в столовой!

— Со стола убирала, — быстро объяснила Джесс и, прошмыгнув мимо хозяйки пансионата к стойке, поставила на нее грязные тарелки.

Покончив с общественно полезным трудом, она вернулась в свою комнату и медленно высыпала на кровать содержимое шкатулки с драгоценностями, тщательно просмотрела их — кольца с изумрудом и бриллиантами среди них не оказалось, да она и не надеялась, что оно вдруг найдется. Джесс перестала его носить много недель назад, когда пальцы начали опухать, и почти забыла о нем.

Похоже, его украли. Впервые подозрение появилось в день возвращения ее из Нью-Йорка, но она отогнала его прочь.

Но теперь…

Еще одна мысль не давала покоя — деньги. Перед поездкой в Нью-Йорк ей казалось, что денег в кошельке у нее должно быть больше. Она достала кошелек. Сколько она потратила? Значит, так: купила журналы для Джинни, билет на поезд… потом материал на платье и несколько долларов потратила на ярмарке. Джесс пересчитала деньги. Ах да! Еще она купила себе крем, жидкое мыло для стирки белья, шампунь. Не так-то и много! У нее должно было остаться больше денег, и намного, может быть, даже на сто долларов. Значит, кто-то украл. Тот, кто стащил деньги у миссис Хайнс, своровал и у нее. И этот кто-то не кто иной, как Джинни. Джесс понимала — чтобы получить свое кольцо обратно, ей нужно это доказать.

Утром Джесс, взяв свои учебники по географии и истории, спустилась вниз. Сьюзен предупредила, что сегодня будут повторять пройденный материал. На следующей неделе приедет школьный инспектор с проверкой, и она хотела, чтобы девочки были на высоте.

В гостиной на диване лежала Джинни и, болтая ногами, разрисовывала всевозможными вензелями буквы «Л.А.».

— Скоро ты туда попадешь, — заметила Джесс.

— Ага, так и будет, не сомневайся.

Джесс крепко прижала учебники к груди. Она еще не знала, сработает ли задуманное, но попробовать не мешало, чтобы получить обратно мамино кольцо.

— На что ты собираешься там жить, пока не станешь великой актрисой?

— Как-нибудь выкручусь, не волнуйся, — ответила Джинни, пожав плечами.

Джесс прикусила губу, надеясь, что Джинни не заметит ее напряжения.

— А вот Поп говорил, что легче делать деньги, когда уже кое-что отложено на черный день.

— Да что он понимает, этот старикан? Сам-то зарабатывает на жизнь, работая садовником! — Джесс деланно засмеялась.

— Не скажи, подруга. У Попа полно денег. — И она опять прикусила губу. — Сама видела.

— Ну естественно! Наверное, долларов двадцать. А может, пятьдесят?

Джесс подошла к дивану, на котором лежала Джинни, и села на стул к ней лицом.

— Ошибаешься, сотни, а может, и больше.

— Он что, показывал тебе свою чековую книжку?

— Нет, Поп банкам не доверяет. Он хранит деньги в старой банке из-под кофе, которая стоит на холодильнике.

Он мне ее показывал: гордится своими капиталами.

Джинни перекатилась на бок.

— Надо же, не боится держать свое богатство прямо в комнате.

Джесс вцепилась еще крепче в учебник географии.

— А чего ему бояться? Он ведь никогда не уезжает из Ларчвуда.

«За исключением пятницы, когда он утром отвозит миссис Хайнс в город», — хотелось ей добавить, но не стала. Джинни и без нее это знала — она жила в пансионате достаточно долго. Единственное, на что ей оставалось надеяться, что Джинни заглотнула наживку. Однако по ее бесстрастному лицу ничего нельзя было определить.

В этот момент в гостиную вошла Сьюзен, и урок начался.

В пятницу утром Джесс сказала Сьюзен, что плохо себя чувствует. Она дождалась, пока пансионатский фургон выедет из подъездной аллеи, и, тихо как мышка пробежав по двору, взобралась по деревянным ступенькам в жилище Хайнсов, которое располагалось над гаражом.

Сняв с дверного косяка ключ, она открыла дверь и вошла. Сквозь кружевные занавески просачивался осенний свет, образуя прозрачную дорожку, в которой плясали крошечные пылинки. Джесс ждала, присев на старенький диванчик. Она не знала, придет ли Джинни, а если придет, что она ей скажет. Джесс знала одно — она должна получить обратно свое кольцо, и способ, который придумала, .казался ей самым лучшим. Если бы она поделилась с мисс Тейлор своими сомнениями в отношении Джинни, ту наверняка вышвырнули бы из Ларчвуда, а Джесс не хотелось, чтобы это произошло из-за нее.

Долго ждать ей не пришлось. Через несколько минут после того, как она вошла в комнату, дверная ручка медленно пошла вниз. Джесс похолодела. А что, если это Поп и миссис Хайнс? Как она объяснит им свое присутствие в комнате? Ведь она не шьет, просто сидит на диване…

Дверь тихонько приоткрылась.

ДЖИННИ

Ну надо же! Эти придурки даже не запирают за собой дверь! Джинни вошла в комнату и остановилась как вкопанная — на диване она увидела сидящую фигурку, четко выделяющуюся на фоне окна.

— Привет, Джинни.

Джинни вздрогнула, но тут же пришла в себя. Да это же Джесс!

— Фу, как ты меня напугала! Какого хрена…

— Ты что-то здесь ищешь?

Джинни откинула с лица волосы.

— Ну да… Я ищу Попа.

— Сомневаюсь.

Вскинув брови, Джинни застыла на месте.

— Думаю, что ты пришла за деньгами.

Сердце Джинни часто забилось.

— Ах ты, сволочь!

— Да-да, ты пришла украсть у Попа деньги. Точно так же, как ты стащила мое кольцо.

У Джинни от страха сдавило горло.

— Ты сбрендила! — бросила она, пятясь к двери.

— Но я бы не хотела Ничего говорить мисс Тейлор, — продолжала Джесс.

Джинни остановилась. «Защищайся! — билось в голове. — Иначе тебе конец!»

— Что говорить? Что я приходила к Попу? Подумаешь, дело какое!

— Нет, Джинни, что ты собиралась украсть у него деньги. Те самые, о которых я тебе рассказала, так же, как ты стащила у меня кольцо и сто долларов в придачу, так же, как ты украла деньги миссис Хайнс, которая оставила их на кухонном столе для торговца яйцами.

Джинни молча посмотрела на Джесс. Ну надо же так вляпаться! Такая малявка, а сумела-таки прищемить ей хвост. Зажала в угол, теперь не выбраться! Джинни отлично знала: когда человеку что-нибудь позарез нужно, он любыми путями добивается желаемого, а этой девчонке, видно, позарез нужно ее кольцо. Может, отдать ей его, да и делу конец?

— Я знаю, что это сделала ты, Джинни, — заявила между тем Джесс.

Да пошла она к черту! С какой стати вот так, ни за что ни про что отдавать ей кольцо? Ведь оно — единственная возможность добраться до Лос-Анджелеса. Вздернув подбородок, Джинни пошла в атаку:

— Понятия не имею, о чем ты болтаешь!

Нужно уезжать прямо сейчас, хватит уже, насиделась.

Она поедет в Бостон, отыщет там Винни, а уж он позаботится обо всем остальном.

— Джинни, неужели тебе так нужны деньги?

Джинни горько усмехнулась.

— Что ты-то знаешь о деньгах? Тебе-то они вообще ни к чему! Уж твой папочка позаботится о том, чтобы ты ни в») чем не нуждалась.

Джесс согласно кивнула, и Джинни заметила, как по щекам у нее покатились слезинки.

— Если тебе нужны деньги, я их дам. Только, пожалуйста, отдай мне кольцо. Это мамино…

О Господи!

— Допустим, твое кольцо у меня. Я не говорю, что оно у меня, но предположим, и я тебе его отдам. Какие у меня гарантии, что ты не расскажешь мисс Тейлор и меня не вышвырнут отсюда?

— Только мое честное слово, — проговорила Джесс, опустив глаза.

Джинни расхохоталась.

— Забудь, подруга! Нет у меня твоего чертова кольца и никогда не было!

— Сколько тебе нужно, Джинни? Пять тысяч? Десять?

Двадцать? Этого хватит?

— Думаешь, твое кольцо у меня и я стану из-за него торговаться?

— Джинни, послушай, мне дорого это кольцо, очень дорого. Я бы все отдала за то, чтобы получить его обратно, но и твоя судьба мне небезразлична: мне не хочется, чтобы тебя выгнали из пансионата до рождения ребенка. Куда ты тогда пойдешь? Где будешь рожать?

Джинни почувствовала себя так, словно в грудь воткнули кинжал. Она бессильно прислонилась к двери. А ведь девчонка права! Если ее отсюда выставят, неизвестно, во-первых, где она будет рожать, а во-вторых, Винни наверняка заломит с продажи кольца такую кругленькую сумму, что на оставшиеся бабки и месяц прожить не хватит, не говоря уже о том, чтобы добраться с матерью до Лос-Анджелеса и начать там новую жизнь. С ненавистью взглянула она на хрупкую фигурку, расположившуюся на диване. Чтоб она сдохла!

— Я дам тебе денег в любом случае, Джинни. Честное слово! Столько, чтобы вы с мамой смогли снять в Лос-Анджелесе какой-нибудь уютненький домик и ни в чем не нуждаться до тех пор, пока ты не встанешь на ноги.

Считай, что таким образом я отплачу отцу за то, что он мне сделал.

Вот черт! Что же это она такое говорит!

— Ты хочешь сказать, что дашь мне денег, даже если никогда больше не увидишь своего кольца?

— Да, я же тебе говорю. Конечно, мне очень хочется получить свое кольцо назад, но мне небезразлично и то, что будет с тобой.

— Это еще почему?

— Может, потому, что у нас с тобой гораздо больше общего, чем тебе кажется, — ответила Джесс, пожав плечами.

— Да ну? Назови хоть одно.

— Хотя у меня есть отец, а у тебя мать и отчим, но мы с тобой, по-моему, очень одиноки.

И тогда Джинни поняла: она отдаст ей это дурацкое кольцо, за деньги ли, без денег, все равно отдаст. Только бы эта девчонка прекратила свои душещипательные беседы!

СЬЮЗЕН

Сьюзен, потеребив потрепанный подол своего расклешенного платья, влезла в любимые кожаные сандалии. Пора было отправляться на свидание с мисс Глэдстоун — «мисс Голстоун»[3], как она ее называла про себя, этой чертовой инспекторшей из социального отдела, которая по закону штата должна была побеседовать с девочками и дать им на подпись отказные бумаги. Тяжело поднявшись с кровати, она спустилась в гостиную, собираясь по дороге с мыслями. Речь свою она обдумала заранее и прекрасно знала, какова будет реакция мисс Глэдстоун.

— А что думают по этому поводу ваши родители?

Инспекторша так посмотрела на Сьюзен, будто та только что призналась ей, что собирается совершить преступление.

— По какому именно?

Сьюзен не осталась в долгу — взглянула на собеседницу еще жестче.

— Что вы собираетесь оставить ребенка?

Сьюзен, будучи уже совершеннолетней, в бесплатных советах не нуждалась, и она решила дать это понять.

— Мисс Глэдстоун, мне уже почти двадцать два года. И меня, признаться, мало волнует мнение моих родителей на этот счет, особенно если я считаю, что так будет лучше для моего ребенка.

— А почему вы думаете, что вашему ребенку так будет лучше?

— Потому что я люблю его, люблю его отца и надеюсь, что настанет время, когда мы будем жить вместе.

— Значит, вы решили окончательно и бесповоротно?

— Да. — И впервые Сьюзен осознала, что это действительно так. — Я собираюсь оставить ребенка, — произнесла она вслух, словно ставя точку.

— Очень жаль! Существует множество семей, которые могли бы дать вашему ребенку все: любовь, нежность, заботу — в общем, счастливую, нормальную жизнь. Семей, которые отдали бы все на свете за возможность иметь собственных детей. Но увы…

Сьюзен, встав, заходила по гостиной.

— Мне не нужно втолковывать прописные истины, мисс Глэдстоун, я сама отлично знаю, что существует множество людей, которые живут по сравнению со мной в гораздо лучших условиях. Но пусть они берут на воспитание других детей, а не моего.

Мисс Глэдстоун покопалась в своем портфеле.

— Тогда думаю, вам нет нужды заполнять бланки.

— Вот именно.

«Забирай свои дурацкие бумаги и выметайся отсюда! — хотелось крикнуть ей. — А меня оставь в покое!» Теперь, когда решение было принято, ей хотелось остаться одной, хорошенько обо всем подумать и начать строить планы.

Она положила руку на свой огромный семимесячный живот и внезапно почувствовала непреодолимое желание убежать в свою комнату.

— Позовите, пожалуйста, следующую.

Сьюзен вылетела за дверь и, пробегая мимо Джинни, бросила:

— Твоя очередь, желаю удачи.

— Угу, — буркнула та в ответ.

Сьюзен влетела в свою комнату и несколько секунд не могла отдышаться. Сердце учащенно забилось. Может, не стоило в ее состоянии мчаться по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, но ведь о стольком нужно подумать!

И к черту родителей, как-нибудь переживут.

Она выдернула из-под громадной стопки книг записную книжку и, схватив ручку, плюхнулась на кровать.

Итак, начнем.

Сначала — где найти работу? В Нью-Йорке, конечно, где же еще? А может, лучше в Бостоне? Нужно будет порасспрашивать Пи Джей. Вдруг там жизнь дешевле. Итак, Бостон. А почему, собственно, и нет? И от родителей подальше, и аспирантура там наверняка имеется. Деньги у нее есть: слава Богу, дедушка оставил наследство. Должно хватить, чтобы прокормиться, заплатить за квартиру, за няню и за обучение. Бабушка наверняка не будет против, если Сьюзен потратит деньги на обучение. А может, когда-нибудь она даже расскажет бабуле про своего ребенка. Может быть, бабуля придет к ней, сядет у детской кроватки и тихонько споет ему еврейскую песенку, будет шептать ему ласковые слова, как когда-то ей, Сьюзен, когда она была еще маленькая. Мечты, мечты…

А мысли неслись галопом все дальше и дальше…

После окончания аспирантуры она найдет другую работу, получше, будет преподавать английскую литературу.

А где, как не в Бостоне, крупном культурном центре страны? Сьюзен отбросила записную книжку в сторону. А может, к окончанию ею аспирантуры из Вьетнама приедет Дэвид? Что, если он вернется к ней? Тогда они заживут втроем: он, она и их ребенок.

Сьюзен закрыла глаза и глубоко вздохнула. Пора было отправляться на поиски Пи Джей.

— Пи Джей! Мне нужна твоя помощь! — прокричала она, врываясь к ней в комнату.

Пи Джей сидела на краешке кровати и пристально смотрела в окно.

— Наконец-то я приняла решение, — выпалила Сьюзен. — Только что беседовала с этой дурацкой инспекторшей и, черт подери, решилась: я оставляю ребенка.

Пи Джей на ее реплику не отреагировала.

— Я тоже с ней разговаривала, — лишь заметила она.

Сьюзен наконец-то обратила внимание на отсутствующий взгляд подруги.

— Ой, прости, ради Бога. Тебе, видно, не до меня, ты только что заполнила отказные бумаги.

Пи Джей кивнула.

— Паршиво пришлось?

— Да уж. Имя, фамилия, чем болела и когда. Потом то же самое про отца ребенка. Даже… — она помолчала, — как он выглядит. О Господи! Да какая им разница, какие у него волосы, каштановые или светлые! Все эти месяцы я старалась забыть, как выглядит этот подонок, а они заставили меня вспомнить.

— Ох, Пи Джей, мне ужасно жаль.

— Да ладно! Так что ты мне хотела сказать?

— Знаешь, Пи Джей, сегодня со мной приключилось удивительное: меня словно осенило, и я поняла, что мне нужно делать. Я никому не отдам своего ребенка. Не знаю, может, и не доведется мне больше увидеть Дэвида, но по крайней мере у меня останется его ребенок. Я все еще люблю его, люблю их обоих.

— Ты уверена, Сьюзен?

— Еще как! — ответила Сьюзен, искренне веря в свои слова. — Не знаю, какая из меня получится мать, но я приложу все усилия, чтобы вышла хорошая.

Пи Джей нахмурилась — похоже, она не одобряла намерений подруги.

— Но будет ли это честно по отношению к ребенку, Сьюзен, ты об этом подумала? Представляешь, каково ему придется расти без отца? У меня была подруга, чьи родители разошлись. Знаешь, как она страдала, ее дразнили все, кому не лень. Дети могут быть очень жестокими, поверь мне.

— Взрослые тоже, Пи Джей.

— Но может быть, твоему ребенку будет лучше в нормальной семье, с папой и мамой, которые будут пылинки с него сдувать?

Закурив, Сьюзен подошла к окну, открыла его, отодвинув в сторону стоявшие на подоконнике баночки с кремом и флаконы с лосьонами и духами, и выпустила струю дыма.

— Похоже, мисс Глэдстоун удалось тебя хорошенько обработать. Может быть, такая жизнь хороша для тебя, но не для меня.

— Я тебе не верю. Ты говоришь так только потому, что уверена, что Дэвид к тебе вернется.

— А он никогда и не бросал меня, Пи Джей, это я его бросила.

Сьюзен взглянула на огромный дуб за окном — осень уже окрасила его листву в золотистый цвет. Вот и закончилось лето.

— Он вернется, — уверенно добавила она.

Пи Джей встала и, коснувшись руки подруги, спросила:

— Что ты собираешься делать? Куда поедешь после рождения ребенка?

Сьюзен, обернувшись, улыбнулась.

— Это-то я и пришла с тобой обсудить. Мне нужна твоя помощь.

— И чем же я могу тебе помочь?

— Я решила поселиться в Бостоне.

— О Господи! — простонала Пи Джей. — Лучше выдумать не могла!

И она, подойдя к кровати, шлепнулась на нее.

— Пи Джей, я знаю, с этим городом у тебя связаны самые неприятные воспоминания, но…

— Вот именно!

— Но мне и в самом деле нужна твоя помощь. Уже октябрь. Ребенок родится меньше чем через два месяца.

Времени у меня осталось в обрез.

— Времени на что?

— Чтобы подыскать квартиру. Пи Джей, прошу тебя, давай поедем в Бостон. Ты знаешь город, а я нет. Помоги мне. Найдем подходящее жилье и вернемся обратно, а когда родится сын, я смогу отвезти его… — Она помолчала и, улыбнувшись, закончила:

— Домой.

— А откуда ты знаешь, что родится мальчик?

Сьюзен опять улыбнулась.

— Знаю, и все.

Даже если Пи Джей не хотелось ехать в Бостон, она и словом об этом не обмолвилась. Они продумали все до мелочей. Поп наверняка разрешит им взять фургончик.

Мисс Тейлор они скажут, что собираются в конце недели съездить в Ахмерст посмотреть, какие там есть учебные заведения, а сами отправятся в Бостон и подыщут для Сьюзен подходящее жилище.

Квартирка оказалась без особого комфорта, но дешевая, и, кроме того, никаких бумаг на аренду Сьюзен подписывать не заставили. Располагалась она на втором этаже старого здания на Массачусетс-авеню в Кембридже, что рядом с Бостоном. Хотя в квартире было четыре комнаты с высокими ротолками, сама площадь была небольшой: гостиная, столовая, две спальни, кухня и ванная, новизной не отличавшаяся. Водопроводные трубы были ветхими, а пол, как и полы на кухне, следовало заменить лет сто назад. В гостиной стоял камин, к которому хозяйка запретила даже прикасаться из-за его старости — мало ли что может случиться. Сьюзен спорить не стала, заметив лишь, что он придаст квартире неповторимое очарование старины.

— Интересно получается, — заметила Пи Джей. — Когда мы чего-то хотим, кажется, что лучшего на свете ничего нет.

— Это ты верно подметила, — согласилась Сьюзен. — Если бы родители нашли мне эту квартиру, я бы их знаешь куда послала… А сейчас она мне кажется самым прекрасным местом на земле.

Пи Джей прошлась по комнате.

— А куда ты поместишь ребенка? В комнату, которая» выходит окнами на улицу или в переулок? — ехидно спросила она.

— Наверное, в ту, которая окнами выходит в переулок, — не обращая внимания на ее сарказм, ответила Сьюзен. — Там, должно быть, меньше шума.

— Не скажи, — покачала головой Пи Джей.

— Да будет тебе, Пи Джей, не порть мне настроение.

— Извини, я не хотела. Просто эта квартира очень похожа на ту, которую я снимала до Ларчвуд-Холла.

— Но здесь будут жить не какие-то студенты, а настоящая семья. — Сьюзен задумчиво посмотрела в окно. — И парк совсем рядом, весной буду прогуливать там в колясочке ребенка. До знаменитой Чарльз-стрит рукой подать.

Может, мы даже будем переходить по мосту на другую сторону. Как ты думаешь, далеко отсюда до Бостона?

Пи Джей тоже поглядела в окно.

— Далековато. Но тебе с твоими длинными ногами дойти — раз плюнуть.

Сьюзен улыбнулась.

— Знаешь, Пи Джей, если бы Дэвид вернулся ко мне сейчас, счастливее меня не было бы никого на свете.

— Может, он и вернется, Сьюзен. Только помни, когда ребенок» появится на свет, он потребует от тебя массу забот, внимания, любви. Готова ли ты к этому? Насколько я тебя знаю, ты вечно зациклена сама на себе и ничего вокруг не замечаешь.

— Я за последнее время сильно изменилась, — заметила Сьюзен.

— Сомневаюсь, — покачала головой Пи Джей.

Проигнорировав ее колкий ответ, Сьюзен пошла на кухню. Посреди нее стояла на карачках хозяйка и отдирала от протертого линолеума что-то черное. Пи Джей пошла вслед за Сьюзен, и обе они остановились в дверях.

Пи Джей взглянула на Сьюзен и покачала головой, однако глаза ее смеялись.

— Наверное, придется приобрести какую-то мебель, самое необходимое. Закажу с доставкой на дом, — проговорила Сьюзен и, прислонившись к щербатой фарфоровой раковине, выписала чек в счет оплаты первых трех месяцев на проживание.

Хозяйка встала и подтянула чулок, скатившийся с пухлой коленки.

— Вы сможете впустить сюда грузчиков из магазина, если я закажу мебель? — спросила Сьюзен.

— Ну конечно. Буду дома сидеть их дожидаться, будьте уверены.

Женщина взяла чек и вручила Сьюзен ключи.

— Увидимся через пару месяцев, — бросила она на прощание и вышла, а Сьюзен опустилась на пол и расхохоталась.

— Нет, ты представляешь! — еле выговорила она. — Мать моя совсем обалдеет. Мало того, что я оставлю ребенка, так еще и опять домой на праздники не приеду.

Потом они вышли из квартиры и решили пообедать в каком-нибудь приличном заведении, которое отыскалось очень скоро.

— Давай отметим это событие, — предложила Сьюзен. — Я угощаю.

Они закатили шикарный обед: устрицы, мясо по-французски, а на десерт мороженое в вафельных стаканчиках.

Почувствовав, что больше в них ничего не влезет, девушки вышли из ресторана и поехали обратно в Ларчвуд. По дороге Сьюзен тараторила без умолку:

— Значит, так, нужно купить коляску, детскую кроватку и всякие там пеленки-распашонки. Нужно съездить в Бостон и все заказать. Как ты думаешь, они пришлют все это на дом?

— А я откуда знаю? — проговорила Пи Джей, не отрывая взгляда от окна. — Могут, наверное.

— Пи Джей, прошу тебя, ну развеселись хоть чуть-чуть.

Я знаю, тебе это скучно, может, даже неприятно, но постарайся меня понять. Со мной сейчас происходит самое замечательное: я чувствую, что наконец-то обрела себя и вырвалась из-под влияния родителей.

— Нет, мне вовсе не неприятно, честное слово. Просто сама я ребенка оставлять не собираюсь. Мне хочется одного — чтобы он побыстрее родился, и я смогла бы вернуться к своей прежней жизни. А тебе я не завидую.

В машине наступила тишина. Сьюзен думала о Дэвиде.

— Как ты думаешь, я смогу его отыскать? — спросила она Пи Джей.

Та лишь пожала плечами.

— Во всяком случае, попытаться стоит, хуже от этого не будет.

Сьюзен побарабанила пальцами по рулю.

— Что ж, попытаюсь, — тихонько прошептала она.

Когда они выехали на подъездную аллею, ведущую к Ларчвуд-Холлу, шел одиннадцатый час вечера. Над входной дверью светился фонарь.

— Как ты думаешь, мисс Тейлор ждет нас? — спросила Сьюзен.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Пи Джей.

Сьюзен поставила машину в гараж. Они вышли из нее и поднялись по ступенькам.

— Только помни, никому ни слова, — предупредила Сьюзен. — Ни единому человеку.

— Не беспокойся, — ответила Пи Джей.

Девушки вошли в дом.

Мисс Тейлор сидела в своем кабинете, освещенном лишь настольной лампой под шелковым абажуром.

— Вижу, вы добрались в целости и сохранности, — вяло проговорила она.

Девушки переглянулись — может, что-то случилось?

— Да, мы очень удачно съездили, мисс Тейлор, — сказала Сьюзен. — Спасибо, что отпустили нас.

— Пи Джей, извини нас, пожалуйста, но мне нужно поговорить со Сьюзен кое о чем наедине, — заметила мисс Тейлор, обращаясь к Пи Джей.

Та взглянула на Сьюзен, потом на мисс Тейлор.

— Ну конечно, пойду к себе. Спокойной ночи. — И она вышла.

«Начинается, — подумала Сьюзен. — Мисс Тейлор знает.

Эта чертовка инспекторша ей все доложила».

— Садись, дорогая, — пригласила мисс Тейлор.

Сьюзен послушно села.

— Что-нибудь случилось?

— Мисс Глэдстоун сообщила мне, что ты решила оставить ребенка.

Сьюзен почувствовала, как к горлу подкатила тошнота.

— Это еще не точно, — соврала она. — Я только подумываю об этом.

— Ну что ж, дорогая, если будет желание обсудить этот вопрос, я всегда к твоим услугам.

И это все?

— Да, Сьюзен, звонила мама. Просила тебя перезвонить ей сегодня. Думаю, еще не слишком поздно.

Значит, звонила мама? Неужели мисс Глэдстоун и ей обо всем сообщила?

— Ну что вы, конечно, нет. Я могла бы позвонить прямо сейчас.

— Очень хорошо, не буду тебе мешать.

И мисс Тейлор, встав со своего кресла, вышла в холл.

«Странно, — подумала Сьюзен. — С чего бы ей уходить? А впрочем, что тут странного. Она думает, что мама начнет меня отговаривать. Ну почему все они обращаются со мной, как с ребенком?! Я уже достаточно взрослая, чтобы самой решать, как жить дальше!» Ну ничего, отговорить ее мама не сможет, как и не в ее власти отнять у нее впервые испытанное чувство независимости и безудержного счастья. Пускай язвит, пускай подкалывает! Этот номер у нее не пройдет ни сегодня, ни впредь.

Сьюзен сняла трубку и продиктовала телефонистке номер их домашнего телефона, а сама тут же записала его в журнал для оплаты. Мать сняла трубку после первого же гудка.

— Сьюзен? — проговорила она, даже не поздоровавшись.

— Да, мама, это я. Ну как ты?

— Отлично, просто отлично.

Голос матери на сей раз был напрочь лишен обычных ворчливых ноток. Странно.

— Мисс Тейлор сказала мне, что ты звонила.

— Да. Сьюзен, я сегодня кое-что узнала.

Так, начинается.

— Звонил твой приятель по институту.

— Дэвид?

Сердце застучало в груди как бешеное.

— Нет, не Дэвид, а Аллан. У него есть известия относительно Дэвида, которые, как он считает, тебе было бы интересно узнать. Правда, не очень радостные.

— Аллан? — Значит, сосед Дэвида по комнате каким-то образом отыскал ее родителей. — Что он сказал, мама?

Сьюзен уже начала терять терпение.

— Это касается Дэвида.

Она изо всех сил вцепилась в телефонную трубку.

— Он, оказывается, отправился во Вьетнам.

— Да, мама, я знаю.

Ну быстрее же, быстрее!

— Так вот, он попал в список без вести пропавших.

Трубка выпала у Сьюзен из рук.

Сьюзен набрала номер телефона Аллана. Да, он звонил, да, это правда — Дэвид считается без вести пропавшим: пропал, когда ходил в разведку, в сентябре, 14-го числа. Больше он ничего не знает.

Сьюзен сидела, ничего не соображая. Но где Дэвид сейчас? Жив ли, нет ли? А что, если его пытают? Казалось, сердце готово было разорваться на мелкие кусочки.

— Зачем он поехал туда, Аллан? — всхлипнула она. — Ну зачем?

— Он сказал, что ты бросила его, Сьюзен. А потом, после покушения на Кеннеди у него не осталось никаких надежд, он разуверился во всем.

— О Господи! Это все из-за меня.

— Нет, не казни себя, Сьюзен, ведь он не погиб, а только пропал без вести. Его найдут, вот увидишь!

— Аллан, а ты мне позвонишь, когда его найдут?

— Ну конечно.

Сьюзен продиктовала ему номер телефона в Ларчвуде.

— Я пробуду здесь еще пару месяцев, а потом перееду в Бостон и сразу же сообщу свой номер телефона.

— Ты сейчас учишься?

Сьюзен помялась.

— Нет, живу у друзей, — наконец ответила она и после секундной паузы добавила:

— О Господи, Аллан! Как бы я хотела хоть чем-то помочь!

— Чем тут поможешь? Единственное, что ты можешь сделать, это помолиться.

ПИ ДЖЕЙ

Странно было снова оказаться в Бостоне. Старинные здания, скрытые раскидистыми кленами с янтарной листвой, шум машин, снующих по узким улочкам, такой родной и знакомый запах влажной булыжной мостовой. Бостон и осенью не спутать ни с одним другим городом.

Пи Джей сидела на веранде Ларчвуда, наслаждаясь теплым октябрьским деньком. Когда Сьюзен попросила ее поехать с ней в Бостон, первым побуждением Ни Джей было отказаться. Нет, она не желает больше видеть этого города, который опять напомнил бы ей о Фрэнке! Но Сьюзен была так взволнована, что Пи Джей стало ее жаль.

Подруг у нее никогда не было, одни приятели-мальчишки.

Ей очень не хотелось потерять Сьюзен, за последнее время они очень сблизились. Поэтому и согласилась.

К счастью, квартира, которую сняла Сьюзен, располагалась по другую сторону реки. Этот район Пи Джей знала плохо. Вроде бы Бостон, и вроде бы нет. Запах не тот, незнакомый, непривычный… Неподалеку от будущего жилища Сьюзен находилась крупная кондитерская фабрика, и в воздухе стоял одуряюще-сладковатый аромат.

Пи Джей вздохнула. Трудно поверить, что со времени их поездки в Бостон прошла только неделя. Как все изменилось! Мечты Сьюзен развеялись как дым. Она почти не говорила с Пи Джей об исчезновении Дэвида. Вместо этого замучила ее воспоминаниями о старых друзьях, о тех, кто хорошо знал ее и был близко знаком с Дэвидом. Большую часть свободного времени она проводила, разговаривая по телефону. Это напомнило Пи Джей о том, что за стенами Ларчвуда их всех ждет совершенно другая жизнь: у каждой своя и самое главное — не имеющая никакого отношения к теперешней. Но для Пи Джей возврат к этой жизни настанет позже, чем для остальных. Сегодня только 19 октября, а родить она должна где-то в районе Рождества — самой последней из всех. Остальные уедут из Ларчвуда, а Пи Джей останется. Одна…

Из дома донесся пронзительный телефонный звонок.

Опять звонят Сьюзен. Бедняжка! Дэвид, похоже, навсегда ушел из ее жизни. Пи Джей подумала о других девочках.

Джесс. Ее мечты о примирении с отцом такие зыбкие.

Джинни. Та вообще никак не может найти себя в этой жизни. Да и она сама не лучше. Единственная ее мечта — скорее покончить с этим постылым одиночеством. Интересно, испытывала ли мама подобное чувство? Почему она никогда не рассказывала ей, что у нее был ребенок? Ну почему? Особенно сейчас. Почему упорно скрывала? Может, мама ненавидит ее за то, что она забеременела, будучи не замужем, тем самым напомнив ей о собственном темном прошлом?

Дверь отворилась, и на веранду вошла мисс Тейлор.

— Утро сегодня просто чудесное, — заметила Пи Джей. — Стоят последние теплые денечки!

Мисс Тейлор не ответила. Пи Джей бросилась в глаза ее необычная бледность.

— Что случилось, мисс Тейлор? С вами все в порядке?

Хозяйка села рядом в плетеное кресло. — Пи Джей заметила, что она дрожит.

— Пи Джей, — с трудом выговорила она. — О Господи, даже не знаю, как тебе сказать.

— О чем? Что случилось?

Мисс Тейлор накрыла своей жилистой рукой ее руку.

— Боюсь, у меня плохие новости.

Плохие новости?

— О Дэвиде? О Боже! Бедная Сьюзен!

Мисс Тейлор ласково погладила Пи Джей по руке.

— Милая моя, только что звонила твоя мама.

Мама? Что-то случилось с мамой?

— Мы подумали, будет лучше, если я сама тебе скажу, чем ты услышишь по телефону.

Пи Джей почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Что произошло, мисс Тейлор? — едва выдохнула она.

Мисс Тейлор тяжело вздохнула.

— Твой отец, Пи Джей…

— Что? Что случилось с папой?

— У него был сердечный приступ…

Пи Джей порывисто вскочила с кресла.

— Что?! О Господи, нет! Только не это!

Она бросилась к двери, а в голове билась одна-единственная мысль — папа, папочка, нет…

— Я должна ею видеть! — закричала она. — Поп сможет отвезти меня туда?

— Пи Джей, милая ты моя… — тихонько прошептала мисс Тейлор.

Пи Джей бросила на нее яростный взгляд.

— Он обязан это сделать! Мне нужно во что бы то ни стало повидать папу! Бедный мой папочка! Когда это случилось? На работе?

— Да. Но, Пи Джей, боюсь, ты не поняла.

Пи Джей взглянула на хозяйку пансионата. Лицо бледное, губы, как обычно, накрашенные ярко-красной помадой, дрожат… Вдруг больно сжалось сердце, и она все поняла.

— Он умер?

Мисс Тейлор опустила глаза.

— Умер…

Пи Джей застыла.

— Умер… — эхом повторила она.

Через минуту она уже звонила домой. Трубку взял брат.

— Джуниор? Это я, Пи Джей.

— А, привет.

Какой у него отрешенный, взрослый голос!

— Джуниор, это правда?

— Да.

— О Господи! — едва выдохнула она. — Как это случилось?

— Может, тебе дать маму?

— А она может говорить?

— Мам! — закричал Джуниор. — Это Пи Джей.

Пи Джей представила себе мать. Наверное, сидит на кухне, уставившись в пустоту, на коленях блокнот. Взяла его, чтобы записать, что следует выполнить, но не до того — сил нет. Как же ей хотелось быть там! Снова почувствовать такое теплое, успокаивающее объятие. Только вот кто ее теперь обнимет? Мама? Разве она когда-нибудь ее обнимала? Ох, папочка…

— Пи Джей? — наконец послышался голос матери.

Казалось, что она находится за тридевять земель. А может, так оно и было.

— Мама, как ты? — шмыгая носом, спросила Пи Джей.

— Со мной все в порядке.

Голос прозвучал настолько уверенно, что Пи Джей поразилась.

— Мама, мне просто не верится…

— Знаю.

— Как это случилось?

Секунду помолчав, мать ответила:

— Он был на работе. И вдруг упал, ударившись головой об стол. Вызвали «скорую», но было уже поздно.

В коротких предложениях уместился весь страшный смысл случившегося.

— Нет, этого не может быть! Только не папа! — зарыдала Пи Джей.

Горе схватило ее в свои цепкие объятия. Ну почему, почему именно ее папа! Ведь она видела его две недели назад! Он выглядел вполне здоровым, разве что немного испуганным: боялся рассказать ей о постыдном прошлом матери, что Пи Джей была просто обязана знать.

— Мама, он что, плохо себя чувствовал? — рыдая, проговорила Пи Джей.

— Врачи сказали, что сердечные приступы обычно бывают вызваны стрессами, а их у него в последнее время было предостаточно благодаря тебе.

Пи Джей машинально покрутила телефонный провод.

— Когда похороны?

— Послезавтра. Отец всегда просил, если умрет первым, чтобы я не тянула с похоронами.

— Поп Хайнс отвезет меня домой.

Молчание.

— Алло, мама!

— Ты не приедешь ни при каких обстоятельствах!

Пи Джей стояла как громом пораженная.

— Почему?

— Ты меня слышала! — донесся до нее шипящий голос матери. — Может, забыла, что ты уже на седьмом месяце?

«Ах ты, сука! Сука паршивая! — хотелось завопить Пи Джей. — А как же ты сама? Ведь ты ничем не лучше меня!

Я все о тебе знаю! Все!»

Но она обещала отцу молчать об этом и обещание свое сдержит.

— Мама…

Но та не дала ей и слова сказать:

— Я не допущу, чтобы тебя здесь увидели и поняли, до чего ты докатилась! Думаю, что ты этого не сделаешь, хотя бы из уважения к отцу.

Пи Джей почувствовала — возражать бесполезно, матери ничего не докажешь.

— Я скажу знакомым, что тебя направили продолжать обучение в Европе и что я не стала сообщать тебе о смерти отца, — продолжала мать и закончила:

— Не могу поверить, что ты так поступила с нами! Отец этого не заслужил.

Единственное, чего ей хотелось, это встать под душ, смыть с себя горе, смыть с себя чувство вины. Пи Джей стояла под горячими струями воды, которые больно били по телу, вцепившись в белую полиэтиленовую штору, словно та способна была дать ей силы выстоять и жить дальше.

«Папочка, — шептали непослушные губы. — Папочка… неужели это я во всем виновата?» Она прислонилась к стене и обхватила руками свой огромный живот. «Господи, папа! Неужели это я свела тебя в могилу? Может быть, и правда ты умер со стыда за свою дочь?»

Боль переполняла ее. Казалось, она сочится даже из ее набухшей груди. Пи Джей потерла глаза — черная тушь потекла по рукам грязными струйками. Она вытянула ладони вперед и стала смотреть, как вода смывает с них грязь и та уходит… Уходит в никуда. Только что тушь была здесь, и вот ее уже нет… как и папы — его тоже нет и никогда не будет…

Пи Джей продолжала стоять под душем — голая, несчастная и такая одинокая. В душевой было тихо, лишь рыдания нарушали тишину, да и те заглушались глухим шумом льющейся воды.

— Думаю, нам следует поехать всем, — заявила Джесс.

Она сидела в комнате Пи Джей за столом, остальные примостились на кровати.

Пи Джей вышла из душевой и швырнула в угол мокрое полотенце.

— Пи Джей, прими наши самые искренние соболезнования, — сказала Сьюзен.

Остальные молча закивали.

— Спасибо, — ответила она.

Ну почему умерли не они, а папа, самый лучший человек на свете! Единственный, кто любил ее! Какое они вообще имеют право быть живыми и зачем пришли сюда?

— Куда это вы собрались? — спросила она, стараясь как-то разрядить гнетущую атмосферу.

Девочки переглянулись. Ответила Джесс:

— На похороны. Вместе с тобой.

У Пи Джей вырвался нервный смешок.

— Ну если вы собираетесь на похороны, то поедете без меня.

— Если ты не хочешь, чтобы мы ехали…

— Да нет же, черт подери! Поезжайте, если хотите. А вот мне это категорически воспрещено.

В комнате воцарилась тишина.

— Тебе нельзя поехать? — спросила Сьюзен.

Пи Джей, опустившись на пол, натянула на ноги подол своего вельветового сарафана.

— Мама не разрешает. — И, снова хохотнув, она ткнула пальцем в свой живот. — Что скажут соседи?

Девочки молча уставились на Пи Джей. Та горько разрыдалась.

Сьюзен быстро подошла к ней, обняла за плечи.

— Но ведь ты хочешь поехать, правда?

Пи Джей, подтянув колени к груди, обхватила их руками. Вытерев слезы, сказала прерывающимся голосом:

— Дело тут не в моем желании.

— Да пошли ты ее к черту! Она не имеет никакого права тебе запретить! — воскликнула Джинни, вскочив с кровати.

— Если она ослушается, будут неприятности, — заметила Джесс.

— Ну и что! — бросила Джинни и вдруг застыла на месте. — А что, если… — Лицо ее отразило напряженную работу мысли. Густо накрашенные глаза превратились в узенькие щелочки. — А что, если она не узнает, что ты приезжала на похороны?

— Это будет трудновато скрыть, — усмехнулась Пи Джей невесело.

— Вовсе нет, если ты будешь похожа на кого-то постарше'. — Резко повернувшись, она принялась ходить взад-вперед по комнате. — Например, на мисс Тейлор. Я могла бы тебя загримировать, — проговорила она. — Потом взять у нее платье…

— Мисс Тейлор меня не отпустит, — охладила ее пыл Пи Джей. — Наверняка мама ее уже настроила.

— Вот черт! — пробормотала Сьюзен.

— А кто говорит, что нужно обязательно докладывать мисс Тейлор? — ласковым голоском прощебетала Джинни.

Пи Джей ни разу не слышала, чтобы она говорила таким доброжелательным тоном.

— Что-то не пойму, что ты хочешь сказать, — заметила Джесс.

— Все очень просто. Я могла бы забраться к ней в комнату и… одолжить у нее платье.

Джесс укоризненно взглянула на нее.

— Ты хочешь сказать — украсть?

Джинни пожала плечами:

— Если тебе так больше нравится. А ты, Джесс, — продолжала она, вращая глазами, — пойдешь к Попу и попросишь его отвезти Пи Джей в Массачусетс.

— Ой, Джинни! — заохала Джесс. — А если он расскажет мисс Тейлор?

— Скажешь, чтобы и думать не смел. Он для тебя все сделает, ты это отлично знаешь.

— Что ж, может быть…

— Правильно, — подхватила Сьюзен. — Джинни добудет платье и загримирует тебя, а у меня где-то завалялись отличные старушечьи туфли. Они, правда, здоровые, но можно затолкать чего-нибудь в носки.

— Отлично, — обрадовалась Джинни. — Когда придет время, Джесс займет чем-нибудь мисс Тейлор, чтобы Пи Джей без проблем выскользнула из дома.

Пи Джей взглянула на каждую девушку поочередно — подруги, самые настоящие подруги, верные и надежные.

— А мы с ней разве не поедем? — спросила Джесс.

— Ну конечно, поедем, — отозвалась Сьюзен.

— Подождите-ка, — вмешалась Пи Джей. — Я вам благодарна за то, что вы хотите для меня сделать, но не кажется ли вам, что четыре беременные женщины на похоронах — это уж чересчур?

Сьюзен призадумалась.

— Это точно. И потом, как мы объясним наше отсутствие мисс Тейлор? Но я поеду. Мы с Попом.

— А зачем вообще брать Попа? — спросила Джинни. — Он ведь дал тебе машину съездить в Бостон. Значит, и сейчас даст.

— А откуда ты знаешь, что я ездила в Бостон? — удивилась Сьюзен.

Джинни улыбнулась и промолчала.

— Так или иначе, — продолжала Сьюзен, бросив насмешливый взгляд на Джинни, — мне будет спокойнее, если Поп поедет с нами. Мало ли что может случиться.

— Мне тоже, — добавила Пи Джей.

На следующий день Джесс влетела в комнату Пи Джей.

— Поп согласен! — радостно крикнула она.

Джинни в это время гримировала подругу. Посыпала рыжеватые волосы Пи Джей пудрой, отчего они стали белоснежными, щедро намазала лицо гримом и провела по нему кисточкой. Получились глубокие морщинки. Конечно, до преклонного возраста мисс Тейлор было далеко, но нужного эффекта Джинни добилась. Пи Джей стала казаться старше, и намного.

— Сначала он никак не соглашался, — затараторила Джесс. — Сказал, что если узнает мисс Тейлор, не миновать скандала. Но я рассказала ему, как много это значит для Пи Джей, да и для всех нас. И он сдался.

Пи Джей прикрыла глаза. Господи! Будь ты проклят за то, что отнял у меня отца, и спасибо тебе за то, что ты дал мне друзей.

Джинни принялась придирчиво рассматривать лицо Пи Джей.

— Молодец, Джесс! Я так и знала, что у тебя все получится. Гм… Так! Все понятно! Нужны очки. Возьмешь у Сьюзен.

— Да я в них и шагу ступить не смогу! — воскликнула Пи Джей.

— Наденешь их только перед тем, как входить в церковь. Все равно тебе придется ждать, пока все туда войдут. Сядешь на самую дальнюю скамейку — никто тебя не заметит.

Пи Джей только удивилась: как это Джинни умудрилась все предусмотреть!

— Джинни… — проговорила она.

— Что?

— Спасибо тебе.

— Да ладно, — бросила та, пожав плечами.

Ночью, лежа в кровати, Пи Джей старалась выбросить из головы мысли о матери. Обняла подушку, представив, что обнимает отца, и зарыдала. Так она провела всю ночь — в полудреме, между сном и бодрствованием.

Горе не отпускало ее от себя. Она понятия не имела, который час. Когда умирает человек, которого любишь, кажется, что время останавливается.

Когда наконец-то настал рассвет, Пи Джей оторвалась от подушки и заставила себя подняться. Сегодня она едет на похороны папы.

— Мне очень хочется, чтобы ты, мама, узнала меня, — вслух сказала она. — Чтобы увидела, что нет силы, способной меня остановить.

— Что-то вы, девочки, сегодня слишком смирные, — заметила за завтраком мисс Тейлор.

Все промолчали, взглянув понимающе друг на друга.

— Ну ладно, пойду позанимаюсь, — проговорила Джинни и первой вышла из столовой.

От Пи Джей не укрылось выражение крайнего удивления, появившееся на лице мисс Тейлор.

Все было готово к предстоящей операции. Джинни стащила у мисс Тейлор платье и пару толстых чулок. Пи Джей предпочла не спрашивать, как ей это удалось. Джесс принесла белые перчатки и маленькую кожаную сумочку.

— Да ни одна старушенция такую сумку и в руки не возьмет! — фыркнула Джинни, и Джесс обиделась.

У Пи Джей, однако, было другое мнение — ей казалось, что это как раз то, что нужно.

Когда с гримированием было покончено, Джесс помогла Пи Джей влезть в платье мисс Тейлор, и она сразу же стала походить на кругленькую, пухленькую женщину средних лет. Беременность лишь подчеркивала сходство.

— Нужно еще прикрыть грудь кружевным платочком, — заметила Джинни.

Когда с одеванием было покончено, в комнату вошла Сьюзен.

— Ну что, готовы? — спросила она.

Джесс, Джинни и Пи Джей с удивлением посмотрели на нее. Неужели это и вправду Сьюзен? Длинные, обычно распущенные по плечам волосы теперь убраны в аккуратный пучок, на лице ни грамма косметики, на ногах лакированные лодочки на низком каблуке, на теле простенький свитерок и белая блузочка. Благонравная беременная дамочка.

— О Господи! — первой пришла в себя Пи Джей. — Что это с тобой?

Сьюзен расхохоталась.

— Я подумала, что меньше всего тебе хотелось бы видеть на похоронах папы какую-то хиппушку. И вообще, — тихо добавила она, — по-моему, время для демократических выступлений прошло.

Пи Джей подошла к ней, тронула за плечо.

— Спасибо, Сьюзен, Спасибо тебе, что едешь со мной. — И, чувствуя, что на глаза начинают наворачиваться слезы, обратилась ко всем остальным:

— Спасибо вам всем, девочки. Вы даже не представляете, что для меня все это значит.

— Желаем тебе удачи, — ободряюще улыбнулась Джесс.

— Ну давай выметайся отсюда поскорее, да смотри, на мисс Тейлор не напорись, — подхватила Джинни. — А я пойду к Попу. Когда Джесс начнет вешать мисс Тейлор лапшу на уши, я вам тотчас подам знак.

Джесс с Джинни ушли, а Пи Джей со Сьюзен остались ждать сигнала.

— Она просто молодец! — заметила Пи Джей.

— Кто, Джинни?

— Да. Как будто каждый день этим занимается.

Сьюзен кивнула.

— Улица и не тому научит.

Пи Джей выглянула в окно — Поп стоял, прислонившись к машине. Ей вдруг стало не по себе. С чего бы это?

Боится, что мать узнает ее? Что мисс Тейлор каким-то образом проведает об их намерениях и запретит ей ехать?

А может, пустота, охватившая душу, — следствие глубокого горя?

К Попу подошла Джинни. Взглянув на окно в комнате Пи Джей, она подала девочкам знак.

— Пора, — сказала Сьюзен.

Спускаясь по лестнице, они старались ступать тихо как мышки. Пи Джей, прижимая к груди сумочку, прилагала все усилия, чтобы туфли Сьюзен, которые были ей намного велики, не стучали по ступенькам. Проходя мимо двери в кабинет мисс Тейлор, Пи Джей услышала приглушенные голоса. Они на цыпочках пробежали по кухне и выскочили через заднюю дверь. Поп уже сидел за рулем, мотор тихонько работал. Джинни распахнула дверцу.

— Ну, удачи вам, девочки, — шепотом пожелала она.

В этот момент из дверей донесся пронзительный голос мисс Тейлор:

— Пи Джей!

У Пи Джей внутри все оборвалось. Внезапно она почувствовала, насколько нелепо, по-дурацки одета — ну точь-в-точь карикатура на почтенную мать семейства. Мисс Тейлор с сумкой в одной руке и с перчатками в другой решительно направлялась к машине.

— Если ты твердо решила ехать, не буду тебя останавливать, дорогая, — ласково проговорила она. — Лучше поеду с тобой. Садитесь со Сьюзен на заднее сиденье.

От удивления Пи Джей не проронила ни слова. Они забрались в машину. Когда Поп вырулил на подъездную аллею, она увидела у заднего крыльца Джесс и Джинни.

Джесс улыбнулась и помахала ей рукой, а Джинни повернулась и вошла в дом.

Улица, на которой стояла белая церковь с колокольней, была запружена машинами. Пи Джей сидела в фургоне и молча смотрела, как в церковь один за другим входят люди, пришедшие проводить отца в последний путь: мистер Браун — владелец ресторана, в котором папа любил обедать, Глэдис и Джордж Прайор — давнишние соседи, Тим Дэвю — партнер по гольфу, Мэвис и Марла Томпсон — партнерши матери по бриджу. Пи Джей была абсолютно спокойна, только озноб пробирал ее слегка, она дрожала, никак не могла согреться.

Когда перед церковью уже никого не осталось, мисс Тейлор обратилась к Пи Джей:

— Ну, пора. Как ты себя чувствуешь?

Пи Джей глубоко вздохнула.

— Отлично, мисс Тейлор, — проговорила она и, распахнув дверцу, вышла из машины.

Остальные последовали за ней. Они поднялись по ступенькам. Сьюзен легонько поддерживала Пи Джей под локоток. Поп открыл дверь церкви, и они вошли. Народу было Видимо-невидимо.

К ним тут же подошел Уолтер Кнадсон. Он был другом их семьи, сколько Пи Джей себя помнила, а теперь, очевидно, выступал в роли распорядителя, показывающего пришедшим на похороны людям их места. Пи Джей испугалась: вдруг он ее узнает?

Мисс Тейлор тут же пришла на выручку. Она отвлекла внимание Уолтера на себя, сказав, что они будут сидеть на откидных стульях, располагавшихся вдоль задней стены.

Он кивнул и отвернулся. Не узнал…

Пи Джей села у самого прохода — так ей лучше был виден гроб из красного дерева, покрытый белоснежным покрывалом с кистями по краям, расшитым розами. За гробом стояла огромная корзина белых цветов. К ней была прикреплена белая лента с надписью золотыми буквами — «Папе». Рядом с гробом сидела мать. Пи Джей была видна ее голова под черной вуалью, высоко вскинутая и неподвижная.

Отпевание шло долго, но Пи Джей не слышала ни слова ни из панихиды, ни из панегирика, произнесенного Смитти, самым близким другом отца и его верным помощником. Она не могла глаз отвести от гроба. Неужели и в самом деле в нем лежит ее отец? Неужели останется там навсегда?

При этой мысли Пи Джей стало не по себе, она закрыла глаза и тут же почувствовала теплую руку мисс Тейлор.

Пи Джей с трудом подавила уже готовый было вырваться горестный стон.

Голоса стихли. Орган заиграл любимый гимн отца. Пи Джей тихонько заплакала.

После того как отзвучали последние аккорды, все встали. Органист заиграл «Верую в Господа, Отца нашего».

Сквозь слезы Пи Джей смотрела, как гроб повезли по проходу. Уолтер Кнадсон подошел к матери и помог ей подняться. Пи Джей похолодела. Господи, сейчас она пройдет прямо рядом с ней! Она почувствовала, как Сьюзен ободряюще дотронулась до ее руки.

Гроб приближался все ближе, ближе, вот он уже рядом с ней. Пи Джей протянула руку и легонько коснулась края.

— Я люблю тебя, папочка, — тихонько прошептала она.

Внезапно она почувствовала на себе чей-то взгляд.

Мама! Сухие — ни слезинки — глаза матери в упор смотрели на нее. Мать узнала ее, вне всякого сомнения. Пи Джей на секунду показалось, что у нее перестало биться сердце. Потом ясный взор матери перешел на мисс Тейлор, и в сопровождении ничего не подозревающего Джуниора мать вышла вслед за гробом на залитый солнцем церковный двор.

Глава десятая

ДЖЕСС

Утром перед Днем благодарения Джесс сидела в своей комнате, глядя на календарь. До 14 декабря оставалось семнадцать дней — семнадцать дней до рождения ребенка. Она принялась листать календарные страницы назад. Каждый день был зачеркнут крест-накрест черным фломастером. Вот они — дни, недели, месяцы, когда она считала, что этот ребенок принадлежит им с Ричардом. И снова почувствовала боль, еще более острую от сознания того, что отец оказался прав: Ричард встречался с ней только из-за денег.

Захлопнув календарь, Джесс сунула его в стол. Через несколько недель все будет кончено. Рождество она будет отмечать дома — первое Рождество без мамы… Потом скорее всего вернется в Лондон или в другой какой-нибудь пансионат, который выберет для нее отец, возможно, еще дальше от дома. В животе шевельнулся ребенок.

— Когда-нибудь я найду тебя, — прошептала Джесс. — Обещаю.

Завтрак прошел в напряженной атмосфере, ставшей обычной после того, как Сьюзен узнала о без вести пропавшем Дэвиде, а у Пи Джей умер отец. В батареях шумела вода — время шло к зиме, и отопление уже включили.

Только этот приглушенный звук нарушал царившую в столовой гнетущую тишину да время от времени стук вилок о тарелки. Джесс оглядела сидящих за столом девушек и подумала о том, что не так-то много завтраков осталось провести им вместе.

— У меня есть идея, — сказала она, и слова ее прозвучали особенно громко в тишине.

Все молча посмотрели на нее.

— Завтра День благодарения, — продолжала Джесс. — И скоро все мы уедем отсюда.

— Ну и что? — пробурчала Джинни.

— Миссис Хайнс собирается приготовить индейку. — Она пожала плечами. — Вот я и подумала, а что, если нам украсить дом?

— Украсить? — удивилась Джинни.

— Ну да, ведь скоро Рождество. Мы могли бы пойти в лес, наломать сосновых веток и…

— У меня, между прочим, большой опыт в этом деле, — перебила ее Сьюзен. — Я обеими руками за.

Джесс по привычке покрутила кольцо. Оно поддалось с трудом — пальцы сильно распухли. Лучше всего было бы его снять, но после истории с пропажей не было никакого желания это делать.

— У меня в этом году далеко не праздничное настроение, — заметила Пи Джей.

— Пи Джей, я понимаю, как тебе тяжело без отца, но и я впервые буду праздновать Рождество без мамы. Может быть, вместе нам с тобой будет легче?

— А ведь ты, Джесс, права, черт подери! — подала голос Джинни. — Отличный способ хоть как-то убить время.

После завтрака все надели теплые куртки, мисс Тейлор снабдила каждую хозяйственной сумкой, и девочки направились к лесу, подгоняемые прохладным ветерком.

— Когда вернетесь, попрошу миссис Хайнс приготовить вам по чашке горячего шоколада! — крикнула она, стоя в дверях черного хода.

Девушки с трудом брели по лесу: под ногами шуршала листва да скрипели сухие сосновые иголки.

— Я знаю отличное местечко, — проговорила Джинни.

— Там что, есть пышные сосновые ветки? — спросила Джесс.

— Ага, я его обнаружила, когда только приехала сюда.

Кажется, сто лет прошло с тех пор.

К обеду руки у всех были липкими от смолы, спины разламывались от постоянных наклонов, да и животы, надо признаться, изрядно мешали, но щеки полыхали румянцем и настроение было отличным.

— Ну хватит! — весело крикнула Пи Джей. — И так восемь сумок набрали. Весь город можно украсить, а не только Ларчвуд-Холл!

Когда они вернулись домой, миссис Хайнс напоила их горячим шоколадом. Джесс даже показалось, что она заметила на ее обычно суровом лице тень улыбки. Мисс Тейлор принесла проволоку и большие красные бархатные банты.

— Пока вы бродили по лесу, мы с Попом тоже времени даром не теряли — сходили за покупками.

И скоро Ларчвуд стал неузнаваемым. В гостиной, в музыкальной комнате и в столовой — повсюду были подвешены на проволоке сосновые ветки и банты. Мисс Тейлор откопала где-то старенький сборник рождественских гимнов, однако девочкам было не до песен, да их никто и не услышал бы из-за царившей вокруг суматохи. Отовсюду только и слышалось:

— Нет, нет! Туда не вешай! Лучше над дверью…

— Подержи конец, я привяжу…

— Сюда нужен еще один бант…

— Сьюзен, повесь это над дверью, а то я не достаю…

Джесс весело улыбалась от царящей вокруг радостной суеты. Наверное, так готовятся в семье к празднованию Рождества. У них же дома они с мамой только елку наряжали, всем остальным занимались слуги.

Когда все было почти сделано, с черного хода раздался голос Попа:

— Эй, а мне кто-нибудь поможет?

Девочки ринулись на кухню. Поп затаскивал в дом огромную голубую ель.

— Ой, Поп! — воскликнула Пи Джей. — Ты принес нам елочку! Вот здорово!

Джесс не могла и слова сказать — слезы застилали глаза. Она знала: когда настанет Рождество, она будет дома, в Манхэттене, в окружении разряженных гостей, за праздничным столом, среди множества подарков, купленных Маргарет по поручению отца, и никогда больше не испытает атмосферу теплоты и дружеского участия ее подруг из Ларчвуд-Холла…

Когда с украшением жилища было покончено, появилась миссис Хайнс с большой коробкой, которую достала откуда-то из безграничных недр стенного шкафа.

Джесс заглянула в нее — на дне лежала гирлянда лампочек да кучка елочных игрушек, а под ними аккуратно сложенный кусок красного фетра. Девочки дружно принялись украшать елку. Джесс пришла в голову отличная, на ее взгляд, мысль. Она попросила миссис Хайнс дать ей ножницы и спросила разрешения взять красный фетр.

Если каждая из девочек получит к Рождеству по маленькому красному чулочку, подвешенному к камину, то-то будет радости!

Когда елку нарядили, Джесс, прихватив с собой ножницы и материю, отправилась в свою комнату. Вытянув из-под кровати чемодан, она вытащила из него белый кашемировый свитер, расшитый блестками и жемчугами — для украшения чулочков в самый раз. И тут она заметила в углу чемодана какой-то предмет — шарик, завернутый в папиросную бумагу. Развернула его. Внутри оказалась красная головка Санта-Клауса с пышной белой бородой, которую она купила на ярмарке для первого Рождества своего малыша. Несколько секунд подержав ее в руке, Джесс спустилась вниз, осторожно ступая по темной лестнице, и повесила игрушку на елку.

— Это тебе, мой маленький, — прошептала она. — Счастливого Рождества. , И, сдерживая уже готовые брызнуть слезы, Джесс вернулась в комнату и принялась за работу. Она собиралась утром пораньше — миссис Хайнс наверняка будет еще возиться с индейкой — спуститься вниз и, пока девочки не проснулись, повесить чулочки над камином. Это будет ее рождественский подарок верным подругам, ее единственной семье.

ДЖИННИ

Джинни лежала на кровати в своей комнате, не зажигая света, задумчиво глядя в потолок. Ну и денек сегодня выдался! Странный какой-то… А в общем-то, что врать себе, здорово было! И по лесу вдоволь погуляли, и комнаты украсили, и елку нарядили — все успели. У них с мамой тоже была елка. Правда, всего один раз. Они тогда жили в квартирке размером с чулан. Общипанное такое деревце, но ей тогда казалось, что лучшей рождественской елки на свете не бывает. Они украсили ее поп-корном и клюквой, да еще вырезками из журналов. Никаких гирлянд, естественно, не было — они с мамой, как всегда, сидели на мели, — но мама помогла ей вырезать из алюминиевой фольги звезду, и когда вечером они задернули штору, свет от неоновой вывески из бара напротив упал на звезду, и она засияла…

Джинни повернулась на бок и закрыла глаза. Она и теперь сидела на мели. Кольцо и сто долларов вернула Джесс.

Сорок долларов, которые она украла у миссис Хайнс, давно ушли на сигареты и еще на что-то. Теперь ей не увезти маму от отчима, не добраться до Лос-Анджелеса. Можно, конечно, попробовать доехать автостопом, но это значит оставить мать в Бостоне, с этим…

Если, конечно, она не примет предложение Джесс…

Джинни незаметно задремала.

Проснулась она оттого, что почувствовала на своих губах чью-то руку. Еще не открыв глаза, поняла — это ей не снится. Сна как не бывало. Она открыла глаза — в темноте» мелькнула чья-то тень.

— Только пикни, и тебе крышка! — послышался мужской голос.

О Господи! Это он! Джинни забилась изо всех сил. Раздался тихий треск — от рулона оторвали кусок клейкой ленты. Руку убрали со рта и тут же залепили его скотчем. О Боже! Боже милостивый!

— Ах ты, сучка! — Он хрипло расхохотался. — Сбежать от меня хотела?

Она со всего размаху ударила его по лицу.

Схватив ее за запястья, он рванул ее за руки и прижал к кровати.

— Знаю, как ты любишь, мерзавка, — грубо, и чем грубее, тем лучше.

Отмотав свободной рукой еще один кусок скотча, он зубами перекусил его и быстро замотал им запястья крепко-накрепко. Пальцы тут же онемели. Джинни заметалась по кровати, но он с силой швырнул ее на подушку.

— Скажи-ка, это мой ребенок?

Расхохотавшись, он подтянулся на руках, приблизив нижнюю часть тела к ее лицу, предварительно расстегнув ширинку.

— Помнишь его? Ты ведь скучала по нему, признавайся!

И он ткнул напряженный пенис ей в лицо. Даже сквозь клейкую ленту Джинни ощутила запах — мерзкий, тошнотворный. В голове билась одна-единственная мысль:

«Если меня сейчас вырвет, я задохнусь!» Она попыталась не думать об этом, переключившись на что-нибудь другое, чтобы справиться с охватившим ее отчаянием.

«Он не такой уж плохой», — вспомнила она слова матери. Эх, мама, мама…

А он все не отходил от нее. Внезапно он снова хрипло захохотал и, ухватившись за подол ее ночной рубашки, задрал ее. Джинни поняла: он смотрит на ее живот. Тело ее покрылось липким потом от ужаса.

— Это ведь мой ребенок, верно? — прорычал он. — Ну, тогда тебе это совсем не помешает!

Он наклонился так низко, что она почувствовала неприятный запах у него изо рта. «Убирайся к чертовой матери!» — хотелось закричать ей, но она не могла этого сделать — рот был залеплен.

Не обращая внимания на отчаяние Джинни, он грубо вошел в нее. Джинни почувствовала острую боль, такую же, как в детстве, когда много лет назад на нее набросился незнакомый мужчина, мамин дружок. Такую же, какую ощущала всякий раз, когда к ней в постель забирался отчим. Она закрыла глаза, решив подчиниться неизбежному.

Но внезапно она вспомнила о ребенке. Нет, она не позволит причинить ему боль! Перед глазами почему-то возник образ котенка — беленького, окровавленного, мертвого…

Плевать ей на то, что это нежеланный ребенок! Обидеть его она никому не позволит!

С силой, которую она от себя не ожидала, Джинни согнула ноги в коленях и пнула своего мучителя в пах. Тот завопил во весь голос и рухнул с кровати на пол, потянула ее за собой. Она продолжала наносить ему удары куда придется. Внезапно дверь распахнулась. На пороге возникла фигура в ночной рубашке, заслонив льющийся из холла свет. Джинни еще раз саданула отчима в пах, тот опять завопил как резаный.

Не дав ему опомниться, она резко развела руки в разные стороны, пытаясь избавиться от проклятой клейкой ленты. Ей это удалось.

В этот момент фигура шагнула к кровати, вскинув над головой руки, в которых был какой-то большой предмет. И не успела Джинни опомниться, как руки опустились отчиму на спину. Света из холла оказалось достаточно, чтобы увидеть его глаза. Они вылезли из орбит. Джинни, отбросив клейкую ленту, плюнула насильнику в лицо.

Внезапно в комнате вспыхнул свет. Джинни выбралась из-под распростертого на ней тела и увидела Джесс. Она стояла, держась за выключатель и не сводя с отчима полных ужаса глаз. Джинни проследила за ее взглядом. Из спины его торчали портновские ножницы миссис Хайнс и фонтаном била кровь.

Она бессильно прислонилась к кровати, ее что-то беспокоило… Ах да, эта тень в дверном проеме… Неужели это была Джесс? И вдруг Джинни вспомнила! В ту страшную ночь, когда она была совсем маленькой, а этот подонок, мамин дружок, пытался ее изнасиловать, Джинни вдруг увидела у него за спиной чью-то тень. Это была мама. Она держала какой-то предмет. Вскинув руки над головой, она изо всех сил ударила этим предметом ему в спину. И у него точно так же вылезли из орбит глаза. Значит, мама убила его, не допустив, чтобы он надругался над дочерью. Джинни, закрыв лицо руками, впервые за весь этот жуткий вечер разрыдалась.

— По-моему, я убила его, — безразличным, едва слышным голосом произнесла Джесс.

— Да, ты убила эту скотину, и теперь он уже больше никогда не будет меня доставать.

Джинни взглянула на дрожащую фигурку Джесс — ночная рубашка забрызгана кровью, на лице какое-то недоуменное выражение.

— Убила моего треклятого отчима, от которого у меня ребенок, — закончила она.

— Джесс издала леденящий душу крик и, упав на колени, закрыла лицо руками.

— И если ты кому-нибудь хоть словом обмолвишься о том, что я тебе сказала, клянусь, я тебе шею сверну!

В это время в комнату вошли сразу все — мисс Тейлор, Сьюзен и Пи Джей.

— Что, черт побери… — начала было мисс Тейлор, но, увидев распростертое тело, тут же замолчала.

Пи Джей пронзительно вскрикнула.

— Боже правый! — воскликнула Сьюзен. — Нужно вызвать полицию!

— Нет! — остановила ее мисс Тейлор, вцепившись в ворот рубашки. — Врача! Быстрее!

— Он же мертвый! — возразила Сьюзен. — Врач тут ничем не поможет.

Мисс Тейлор, наклонившись над Джесс, обняла ее.

— Врач нужен Джесс и Джинни, а полицию я вызову сама.

— Похоже, в этом нет необходимости, — заметила Джинни.

Все обернулись. В комнату вошел Бад Уилсон. Волосы всклокочены, футболка висит поверх мятых брюк — похоже, одевался он наспех.

— Франсис, — обратился он к хозяйке пансионата. — Что здесь, черт подери, происходит?

Джинни глазам своим не поверила. Так вот почему эта старая перечница не спала в ту ночь, когда она удрала из Ларчвуда и отправилась в город! У них, оказывается, любовь с этим треклятым шерифом! «Господи Боже мой! — подумала Джинни. — Что делается на белом свете!»

— Джинни, что здесь произошло? — спросила мисс Тейлор, покачивая Джесс.

— Будет лучше, если вопросы буду задавать я, Франсис! — рявкнул шериф и, погрозив пальцем, обратился к девочкам:

— Ничего не трогать и всем оставаться на своих местах. Вы… — он ткнул пальцем в Пи Джей, — позвоните в морг, пусть пришлют машину. И чтобы ни одна из вас не выходила из дома!

Пи Джей, которая стояла ближе всех к дверям, кивнула и исчезла. Сьюзен одарила бесчувственного шерифа яростным взглядом. Джесс смотрела пустыми глазами в никуда.

Джинни готова была вцепиться этому идиоту в глотку. «Вот сволочь!» — хотелось крикнуть ей, но она сдержалась.

— Этот сукин сын хотел меня убить, — бросила она, и мисс Тейлор болезненно поморщилась. — Джесс спасла мне жизнь. Если бы не она, этот треклятый отчим уж точно порешил бы меня!

— О Господи! — ахнула мисс Тейлор, побледнев, и обернулась к шерифу. — Что ты собираешься делать? Теперь наш Ларчвуд-Холл будут склонять на каждом углу!

Шериф почесал живот.

— Значит, так. Сейчас мы все вместе выйдем из этой комнаты.

Мисс Тейлор бросила на него яростный взгляд.

— Прошу тебя, спустись вниз, чтобы девочки смогли набросить на себя халаты!

Проворчав что-то себе под нос, он вышел. Мисс Тейлор помогла Джесс встать и вывела ее из комнаты. Джинни и Сьюзен остались вдвоем.

— Если бы кто-то привел в порядок его штаны, он бы выглядел намного привлекательнее, — бросила Джинни, глядя на Сьюзен.

Та удивленно посмотрела на нее.

— Нечего на меня пялиться! — бросила Джинни. — Я до него и пальцем не дотронусь!

— О Господи, Джинни, неужели он и вправду собирался тебя изнасиловать?

— Не-а, — пожала плечами Джинни. — Ему захотелось пописать, а он решил, что здесь туалет.

Сьюзен, пристально взглянув на нее, сказала:

— Так и быть! Я сделаю это только ради нашего пансионата, чтобы репутация его не пострадала.

— Вот не знала, что это тебя волнует.

Сьюзен повернула тело на бок, протянула было руку к ширинке, но тут же отдернула ее. Они с Джинни молча переглянулись. Набрав побольше воздуха и прикрыв глаза, Сьюзен застегнула молнию. Уцепившись за ремень, она перекатила мертвое тело обратно на живот и хотела подняться, но не успела — ее вырвало прямо на ноги трупа.

Несколько минут спустя девочки уже сидели в столовой и пили слабый чай, избегая смотреть друг другу в глаза.

У Джесс на лице было все то же отсутствующее выражение. Сьюзен уже взяла себя в руки, однако лицо ее было еще зеленоватым, а Ни Джей и не старалась скрыть испуг.

Мисс Тейлор нервно теребила ворот халата. Во главе стола восседал шериф, успевший облачиться в форму. В одной руке он держал маленький блокнотик, в другой — шариковую ручку. «Ну прямо комедия какая-то! Смех да и только!» — подумала Джинни.

— Буду разговаривать с каждой в отдельности, — объявил Бад У ил сон.

— Это еще зачем? — бросила Джинни. — Я ведь уже рассказала, что случилось. Меня хотел убить отчим.

— С чего вы взяли?

— Он узнал о том, что я беременна, и чуть не лопнул от ярости. А потом обнаружил, что я стащила у него деньги, чтобы приехать в этот пансионат.

Вскинув брови, шериф чиркнул что-то в своем блокнотике и взглянул на Джесс:

— А потом что случилось?

Джесс откашлялась.

— Я услышала какой-то шум, — прошептала она. — Будто кто-то боролся.

— Он пытался задушить меня, — поспешно проговорила Джинни, чувствуя на себе недоуменный взгляд Сьюзен.

«Пусть эта сука только попробует рот раскрыть!» — угрожающе подумала она и затараторила:

— Он залепил мне рот скотчем. — Она провела рукой по саднившим губам. — А я наподдала ему, он и свалился на пол. Должно быть, Джесс и услышала этот шум.

Шериф вопросительно взглянул на Джесс.

— Значит, вы взяли ножницы и пошли в ее комнату?

Только потому, что вам почудилось, будто что-то упало на пол?

— Не только… Мне показалось, что в комнате Джинни происходит что-то странное.

— И вы по счастливой случайности как раз не спали.

— Я шила… Хотела сделать для всех рождественские подарки… Чулки… — По щекам ее потекли слезы.

Мисс Тейлор ласково обняла Джесс.

— Ну хватит, Бад! — бросила она.

Джинни взглянула на Джесс — какой же маленькой она кажется в этом своем халате! Никто никогда не догадался бы, что она вот-вот должна родить.

— Джесс спасла мне жизнь, — решительным голосом заявила она. — Он хотел меня убить.

И она обвела взглядом собравшихся. Никто не проронил ни слова.

— А что касается моей мамы, — продолжала она. — Я сама ей утром позвоню и все расскажу.

«Только не слишком рано, такую новость ей будет легче переварить в подпитии», — усмехнулась она про себя.

— Я не хотела его убивать, — проговорила Джесс. — Просто подумала, что смогу помешать ему избивать Джинни…

— Не волнуйся, дорогая, — попыталась успокоить ее мисс Тейлор. — Все будет хорошо.

И в этот момент Джесс, пронзительно вскрикнув, обхватила руками свой огромный живот.

Мисс Тейлор тут же подскочила к ней.

— Джесс, что с тобой?

— О Господи! — в испуге взвизгнула Джесс. — Ребенок!

Кажется, я рожаю!

И, согнувшись пополам, она без чувств упала на пол.

Все дальнейшее Джинни видела будто в тумане, а с годами эти события почти целиком сгладились. Помнила только, как Поп Хайнс вынес Джесс на руках из дома; как по пансионату сновали полицейские с блокнотами в руках и с отсутствующим, лишенным всякого интереса выражением на лицах, приставая ко всем с дурацкими вопросами; как на рассвете вынесли из дома тяжелый черный пластиковый сверток, и она поняла — все, кошмар, преследовавший ее столько лет, кончился. Тогда она подумала о своей потери и порадовалась, что и та наконец-то освободилась от этого мерзавца и стала теперь лишь ее мамой.

СЬЮЗЕН

— Воды отошли еще в дороге, — заметила Сьюзен, когда они с Пи Джей шли по коридору больницы. — А ребенок такой крошечный! — продолжала она. — Всего два шестьсот.

— Надеюсь, они обе будут в полном порядке.

— Да и Джинни тоже хороша… — подхватила Сьюзен. — Похоже, шериф собирается сегодня отвезти ее в Бостон, чтобы она сообщила обо всем матери.

— Как же отчиму удалось забраться в дом? Неужели двери были не заперты?

— Мисс Тейлор сказала, что он разбил стекло задней двери, дотянулся до ключа и открыл дверь.

— Ну уж теперь-то она не будет оставлять его в дверях, — покачав головой, заметила Пи Джей. — Она уже звонила отцу Джесс?

Сьюзен пожала плечами:

— Не думаю. У меня создалось впечатление, что он и слышать не хочет о дочери, пока она не родит ребенка и не вернется домой.

— Даже после того, что произошло прошлой ночью?

Сьюзен опять пожала плечами.

Они прошли мимо медицинского поста — в честь праздника он был украшен вырезанными из бумаги индейками и первыми английскими колонистами, поселившимися в Америке, но почему-то они были с раскосыми глазами.

— А еще мисс Тейлор сказала, что Бад Уилсон согласился квалифицировать случившееся как непредумышленное убийство, — заметила Сьюзен.

На лице Ни Джей появилось недоуменное выражение:

— Но ведь так оно и было!

Сьюзен, не ответив, продолжала:

— Он сказал, что поскольку отчим собирался убить Джинни, а Джесс ее защищала, в отношении ее не будет возбуждено уголовное дело.

— Похоже, он считает, что чем меньше внимания привлечет это дело, тем лучше.

Сьюзен кивнула.

— Его жене, я уверена, это будет на руку.

— Его жене?! — удивилась Пи Джей. — Бог мой, неужели мисс Тейлор встречалась с женатым мужчиной?

— Подумаешь, какое дело! Это случается сплошь и рядом.

Дальше они шли молча, лишь низкие каблуки постукивали по вымощенному плиткой полу.

— Не успеем оглянуться, как мы все здесь будем, — заметила Ни Джей, оглядывая стерильный коридор.

— Я попаду сюда раньше тебя, к счастью.

— У тебя срок четвертого декабря? О Господи! Что я буду делать в Ларчвуде одна целых три недели!

— Ты будешь с Джинни.

Опять наступило молчание.

— Сьюзен? — подала голос Пи Джей. — Нам с тобой так и не пришлось толком поговорить после того, как… — она запнулась, — после того, как ты узнала о Дэвиде. Ты уже заказала в квартиру мебель? Ты собираешься перебраться в Бостон?

Сьюзен вздохнула:

— Да все откладываю со дня на день. Не знаю, на что решиться.

— Не прими, пожалуйста, мои слова за издевку, но не кажется ли тебе, что нужно поторопиться?

— Знаю. Но за последнее время столько всего произошло: сначала Дэвид пропал, потом твой отец умер. И наконец, вчерашнее ночное происшествие… — Она посторонилась, пропуская женщину в инвалидной коляске. — О Боже, как летит время. Я даже выборы пропустила.

— Я это заметила.

Сьюзен улыбнулась.

— Впрочем, у этого Хампрея не было никаких шансов. Несмотря на относительно высокий рейтинг популярности, он никогда не выиграл бы. Да и приказ прекратить бомбардировки, отданный Джонсоном в последнее время, не смог…

— Сьюзен, — перебила ее Пи Джей. — Это уже было сто лет назад, а мы с тобой говорим о сегодняшнем и завтрашнем днях: о тебе и твоем ребенке.

Сьюзен, уставившись взглядом в выложенный плиткой пол, лишь буркнула:

— Знаю.

Она знала, что откладывает со дня на день принятие решения потому, что никак не может определиться. Если бы можно было позвонить родителям и посоветоваться с ними! Но она не общалась с ними со дня сообщения о без вести пропавшем Дэвиде. И хотя прошло уже немало времени, звонить им как-то не хотелось. Сьюзен отдавала себе отчет в том, что, поступая подобным образом, она словно отрекается от своих родителей, так же как отец Джесс поступил со своей дочерью или мать Пи Джей — со своей. В одном она была твердо уверена — она сама обязана нести полную ответственность за ребенка, даже если никогда больше не увидит его отца. А может, она все это выдумала, вдруг засомневалась Сьюзен. Что, если она приняла такое решение лишь в надежде на счастливую встречу с Дэвидом? А если эта встреча не состоится и Дэвид никогда не вернется, что тогда? Разумно ли будет воспитывать ребенка без отца? Честно ли будет по отношению и к нему, и к Дэвиду?

Издалека донесся детский плач, прервав ее размышления. Сьюзен с Пи Джей словно завороженные пошли на этот звук и внезапно оказались перед стеклянной дверью.

За ней виднелись детские кроватки, а в каждой из них лежал новорожденный.

Ребенок Джесс тоже был там, завернутый в розовое одеяльце. На спинке кроватки висела табличка: «Франсис Бейтс».

— Она назвала дочку в честь мисс Тейлор, — заметила Сьюзен. — Франсис.

— Какая она маленькая, — подхватила Пи Джей. — И какая хорошенькая.

Сьюзен взглянула на ребенка и почему-то почувствовала странную отрешенность. Из-за угла послышались голоса. Сьюзен узнала их: разговаривали мисс Тейлор и мисс Глэдстоун. По-видимому, им и в голову не приходило, что Сьюзен с Пи Джей совсем рядом.

— Приемные родители просто в восторге, — проговорила мисс Глэдстоун. — Особенно потому, что она родилась раньше положенного срока.

— А они знают, почему произошли преждевременные роды?

— Нет, им это знать ни к чему.

— Хорошая у вас работа, — заметила мисс Тейлор.

— Скажем так: очень приятно видеть, как счастливы люди, которые наконец-то обрели долгожданного ребенка.

А самое трудное — это уговорить девочек отдать своих детей. Только сейчас я начинаю понимать, как им, должно быть, трудно.

— Я тоже, — согласилась мисс Тейлор. — Наверное, тяжело пожертвовать ради счастья ребенка своим счастьем.

Сьюзен почувствовала, как внутри у нее все похолодело. Она взглянула на Пи Джей. Та никак не отреагировала на откровение мисс Тейлор, но Сьюзен догадалась, о чем та думает. О том, что она, Сьюзен, должна, как и другие девочки, отказаться от своего ребенка, дать ему возможность жить нормальной жизнью, что она должна смириться с тем, что, быть может, никогда больше не увидит Дэвида. Поэтому самое малое, что она может сделать для своих двух самых дорогих ей людей, — это отказаться от них.

Через шесть дней Джесс, не заезжая в Ларчвуд, прямо из больницы отправилась в Манхэттен. Мисс Тейлор сама собрала ее вещи и отправила их Джесс домой.

— Она решила не заезжать сюда, — объяснила она девушкам. — Всякие воспоминания… Ну, вы меня понимаете.

Все согласно кивнули. Они-то понимали.

Во вторник, 5 декабря, Сьюзен родила мальчика. «Надо же! Ровно через полгода после покушения на Роберта Кеннеди», — криво усмехнулась она.

Когда мисс Тейлор пришла ее навестить, она предложила Сьюзен позвонить ее родителям.

— Мне все равно, — откровенно ответила она.

Она решила переехать в Бостон, но одна. Возьмет деньги, оставленные ей в наследство дедушкой, окончит аспирантуру, будет сама себя содержать. Хватит ей держаться за мамину юбку и поступать по ее указке. Она прекрасно понимала, что мать приложит все усилия к поиску для нее добропорядочного мужа-еврея. Сьюзен это не устраивало.

Она собиралась жить самостоятельно, по крайней мере первое время. Будет ли она искать Дэвида, нет ли, Сьюзен еще не решила, но их ребенок должен жить в доме, где приемные родители будут благословлять каждый его вздох.

«Ему у них будет лучше», — подумала она, подписывая отказные документы.

ПИ ДЖЕЙ

— Вот и остались мы вдвоем, — сказала Джинни, обращаясь к Пи Джей.

Они стояли на крыльце и видели, как Сьюзен села в такси и уехала из Ларчвуда навсегда.

— Да, — кивнула головой Пи Джей. — С наступающим Рождеством тебя.

Они вошли в дом и отправились в гостиную.

— Не знаю, как ты, а я здесь до Рождества задерживаться не собираюсь, — заметила Джинни.

— Сие от нас не зависит, — пожала плечами Пи Джей и обвела глазами комнату: сосновые иголки начали опадать, красные бантики поникли. — Да мы его уже отметили перед Днем благодарения. — И, взглянув на Джинни, поспешно добавила:

— Прости, я не хотела…

— Да ладно, — отмахнулась та.

— Что ты собираешься делать после рождения ребенка?

— Поеду домой. Когда мы с Бадом Уилсоном ездили в Бостон к маме с известием о смерти отчима, он рассказал мне про Лос-Анджелес очень много интересного. Он оказался неплохим мужиком. А еще мне очень хочется помочь маме бросить пить. Не знаю, получится ли это но для начала попытаюсь уговорить ее переехать в Лос-Анджелес.

Слава Богу, отчим оставил кучу денег.

— Ты ведь его не очень любила, верно?

— Можно и так сказать, — расхохоталась Джинни. — А вот мама почему-то была от него в восторге. Хотя чему удивляться, — добавила она. — Она ведь многого не знала.

Пи Джей встала и, подойдя к окну, бросила взгляд на подъездную аллею. Пошел снег.

— Давай не будем о мамах, — тихонько сказала она.

— Ладно, черт подери. А что ты собираешься делать?

— Поступлю в Чикагский художественный институт.

Хочу стать дизайнером. Мне очень нравится эта профессия. А что касается матери… Увижу я ее когда-нибудь, нет ли, мне в общем-то наплевать.

— Это ты сейчас так говоришь, — заметила Джинни. — Все может измениться.

— Не думаю, — покачала головой Пи Джей.

Через десять дней, 18 декабря, Пи Джей отвозила в больницу Джинни. Та, скрючившись, сидела на заднем сиденье пансионатского фургона. Она сообщила о начале схваток только после того, когда отошли воды.

— Чем позже попадешь в это заведение, тем лучше, — заметила она.

— О Господи, Джинни! — раздраженно бросила Пи Джей. — Ты что, собираешься в машине рожать?

— А почему бы и нет, — простонала она. — Уж так и быть, скажу тебе, но только между нами: я готова пойти на что угодно, только бы не попасть в больницу — боюсь этих заведений.

Пи Джей была поражена, однако виду не подала.

Пи Джей, Поп и мисс Тейлор ожидали известий в приемном покое. Не прошло и часа, как появился врач.

— Девочка, — объявил он. — И мамаша, и ребенок чувствуют себя отлично. Во время родов мать так и сыпала ругательствами. Я и половины их не знаю. — Он улыбнулся, вскинув кустистые брови. — Но она справилась со своей задачей отменно!

Обратно в Ларчвуд ехали молча. Мисс Тейлор осталась в больнице ждать, пока Джинни проснется. Пи Джей вдруг подумала, что сегодня она будет дома одна. Словно читая ее мысли. Поп сказал:

— Мы с женой будем сегодня ночевать в комнате мисс Тейлор. Негоже вам одной оставаться. А что, если ваше время наступит ночью?

— Спасибо, Поп, — улыбнулась Пи Джей.

«Мое время… — печально подумала она. — Остальные даже и не узнают. Что ж, кто-то должен быть последним».

Словно почувствовав гнетущее одиночество пустого дома, она вздрогнула и взмолилась, чтобы ей не пришлось ждать слишком долго.

Через пять дней Джинни вернулась из больницы. Живот у нее был пока слегка отвисшим, но мини-юбку она уже нацепила.

— Нет, ты не представляешь! — с порога закричала она. — У меня вылез геморрой. Это у меня-то, которую даже по утрам не тошнило! Так надо ж было заполучить эту чертову болячку!

И она помчалась наверх собирать чемоданы.

Пи Джей осталась в гостиной и от безделья принялась поправлять поникшие елочные украшения. Она заметила, что красная шелковая головка Санта-Клауса исчезла. Должно быть, мисс Тейлор сунула ее в чемодан, когда собирала вещи Джесс.

— Прошел час. Интересно, почему не спускается Джинни?

Пи Джей пошла на кухню. Там была миссис Хайнс — готовила обед.

— Сегодня и готовить-то некому, — заметила она. — Только вам да мисс Тейлор.

И куда только девались ворчливые нотки в голосе обычно хмурой кухарки! «Да… — подумала Пи Джей. — Переживания меняют людей!»

— А Джинни?

— Она уехала. Поп отвез ее на станцию минут двадцать назад.

Пи Джей была потрясена.

— Уехала, не попрощавшись?

Миссис Хайнс пожала плечами.

— Вы же знаете, она всегда была немного взбалмошной.

Пи Джей вернулась в гостиную. Она не могла поверить, что Джинни исчезла, даже не попрощавшись. А она-то решила, что Джинни немного оттаяла! Оказывается, нет.

Она вспомнила миссис Хайнс, потом опять подумала о Джинни. Да, не все люди меняются, некоторые всегда остаются верными себе.

Пи Джей взглянула на елочные украшения. На улице быстро темнело, и свет, падавший с веранды, отражался в них, заставляя их блестеть и переливаться всеми цветами радуги. Интересно, способны ли события, происшедшие с девочками, круто изменить их взгляды на жизнь?

Внезапно она услышала звук отворяющейся двери.

— Пи Джей, где ты? — раздался голос Джинни.

— Я в гостиной! — крикнула Пи Джей.

Джинни, стряхивая с пальто снег, появилась на пороге.

— Я забыла с тобой попрощаться, — сказала она.

Пи Джей встала и подошла к ней. Девушки обнялись.

— Удачи тебе, Пи Джей.

— И тебе тоже.

Они стояли обнявшись в течение нескольких секунд, затем Джинни высвободилась из объятий.

— Ну, мне пора, а то опоздаю на этот треклятый поезд.

Пи Джей расхохоталась.

— Пока, подружка, — сказала она.

Джинни, махнув ей на прощание, поспешила к двери.

— Пока! — бросила она.

Девушки не стали обмениваться адресами. Зачем? Они были уверены, что никогда больше не встретятся. О некоторых вещах, решила Пи Джей, лучше забыть и никогда не вспоминать о них. Одна-единственная мысль не давала ей покоя — будет ли у нее когда-нибудь другая подруга.

В рождественское утро Пи Джей сидела в гостиной одна.

Пыталась читать газету, но это напомнило ей о Сьюзен.

Где она сейчас, что делает? Пи Джей подумала о Джесс.

Интересно, будет ли она на Рождество со своим отцом?

Что же касается Джинни, то о ней можно не беспокоиться: с этой девушкой всегда будет все в порядке — мужества и силы воли у нее хватит на десятерых. Джинни — прирожденный борец.

А может быть, они все не лишены этих качеств, кто знает.

Пи Джей вспомнила отца. Как хорошо, что она не дома?

Пришлось бы, сидя за столом, разворачивать подарки, делая вид, что ничего не изменилось, избегая смотреть на пустое кресло. Интересно, найдется ли мужчина, которому она будет доверять так, как доверяла отцу, и который будет любить ее так сильно, как любил отец.

Перед обедом позвонила мать.

— Я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке, — безжизненным голосом проговорила она, и Пи Джей поняла: она позвонила лишь затем, чтобы исполнить свой материнский долг, чтобы можно было потом с чистой совестью считать себя образцовой матерью. Не иначе как Реверенд Блэксмит настоял на этом.

— Я чувствую себя хорошо, мама, — сказала Пи Джей. — Скоро буду дома.

— Я хотела поговорить о твоих планах на будущее, — быстро проговорила мать, словно боясь, что Пи Джей скажет такое, что ей слышать не захочется. — Ты уже решила, чем будешь заниматься?

— Я хочу поступить в Чикагский художественный институт. У них там отличная программа.

— Это хорошо, — с явным облегчением проговорила мама.

— Поеду туда сразу после Нового года.

— Это хорошо, — повторила мать. — Ну, с Рождеством тебя.

— И тебя тоже.

Пи Джей повесила трубку и, выпрямившись, сложила руки на животе. Она не сердилась на мать, понимая, что они с ней никогда не будут близки. Теперь, когда не стало отца, который их еще как-то связывал, у каждой из них будет своя жизнь. Мать будет продолжать хранить свою тайну, а она, Пи Джей, жить, лишь изредка вспоминая о прошлом. Только сейчас Пи Джей осознала, что осталась одна не только в Ларчвуде, но и на всем белом свете.

Поздно ночью у нее начались схватки. Сын родился 26 декабря в 8 часов 59 минут.

ЧАСТЬ III 1993 ГОД

Глава одиннадцатая Суббота, 18 сентября ДЖЕСС

По возвращении домой из Лос-Анджелеса она застала Чарльза сидящим в своем кабинете с закинутыми на стол ногами и сложенными на груди руками. Лицо его полыхало гневом.

— Где, черт побери, тебя носило?! — рявкнул он Джесс вошла в комнату и поставила на пол дорожную сумку.

— Ездила навестить подругу.

Он снял ноги со стола, и они громко стукнулись об пол.

— Целых два дня? Не многовато?

Джесс нахмурилась было, но тут же постаралась взять себя в руки. Она очень устала, перелетая страну из конца в конец и обратно, и ссориться с мужем у нее не было никакого желания.

— Я сказала детям, что вернусь сегодня.

— Чак и Тревис играли вчера в футбол. И я не знал, где ты, до тех пор, пока они не вернулись.

— Если бы ты поговорил со своей дочерью, она бы тебе все рассказала.

Он встал во весь свой внушительный рост, подперев руками бока. «Пугает», — мелькнуло у Джесс в голове. Точно так же он стоял и в комнате Мауры несколько дней назад Тогда ему нужно было показать дочери, что она целиком в его власти. Джесс хотелось его ударить.

— Может, все-таки потрудишься сказать мне, где ты была?

— Я же сказала: ездила к подруге, ты ее не знаешь.

— К подруге или другу?

— Не говори глупостей, Чарльз! В последнее время на меня столько свалилось! О каких супружеских изменах может идти речь!

— Почему же ты тогда так легко бросаешь мужа и детей на целых два дня и, ни слова не говоря, куда-то отправляешься?

Джесс вздохнула.

— Ну если тебе так необходимо знать, я ездила в Лос-Анджелес по делу, не представляющему большой важности.

— В Лос-Анджелес? Вот так сразу заскочила в самолет и полетела?! Ты что, спятила?

— Нет. Я тебе уже сказала, что ездила к подруге.

— У тебя ведь в этом городе нет знакомых.

— Она переехала туда несколько лет назад.

— Откуда ты ее знаешь?

— Чарльз, ну прошу тебя… Это моя старая знакомая.

Ей нужна была моя помощь, — придумала Джесс.

— Какая помощь? Платье подрубить?

Джесс промолчала.

— Прости, но я тебе не верю!

— Я не хочу тебя убеждать, Чарльз, я устала.

— Может, ты по крайней мере назовешь мне имя своей так называемой подруги?

Джесс покачала головой, чувствуя, как усталость разливается по всему телу с новой силой. Сейчас у нее было единственное желание — принять горячую ванну, ни о чем не думая. Свидание с Джинни выбило ее из колеи.

— Ты ее не знаешь.

— А вдруг?

Джесс направилась в другой конец комнаты, где стояло огромное кресло. Села. Ее хрупкое тело почти утонуло в мягких подушках. Если она и в самом деле собирается устроить эту встречу — а сейчас, похоже, у нее нет другого выбора, — придется посвящать Чарльза в эти дела.

— Ее зовут Джинни, — спокойно сказала она. — Познакомились мы еще в Ларчвуд-Холле.

— Где?!

— В Ларчвуд-Холле, пансионате для матерей-одиночек.

— Как мило! Вы что, вспоминали старые добрые времена?

— Нет, Чарльз. — Она набрала побольше воздуха и выпалила:

— Мы собираемся встретиться.

Поддернув рукава свитера, Чарльз подошел к столу.

Облокотившись на его край, он положил руки, крепко сжатые в кулаки, на крышку стола.

— Это имеет какое-то отношение к Мауре?

— Нет, Чарльз, — покачала головой Джесс. — Мы собираемся встретиться с девочками, которые жили когда-то в Ларчвуде. Вот и все.

Не хватало еще Мауру впутывать в эту историю! Он и так был к ней холоден и жесток.

— Странно, что оба эти события совпали.

Джесс сидела, обхватив руками мягкую подушку и тихонько покачиваясь из стороны в сторону. «Ах ты, сукин сын! — мелькнуло в голове. — Эгоист чертов!»

— Ну что ж, скажу тебе все остальное, — выпалила она. — Уверена, тебе это не понравится, но, считаю, ты должен знать. Мы собираемся пригласить на нашу встречу детей, от которых когда-то отказались.

Схватив со стола хрустальное пресс-папье, он швырнул его через всю комнату. Врезавшись в каминную плиту, оно разлетелось вдребезги, усеяв осколками весь пол.

— Господи! — простонал он. — Похоже, вся моя семья повредилась умом!

Джесс еще крепче вцепилась в подушку.

— Мне просто необходимо это сделать, Чарльз. Я давно об этом мечтала.

— Вот как? Значит, об этом ты мечтала? А как же я?

Как же наша семья? Сначала Маура, потом ты. Неужели ты не видишь, что наша семья просто разваливается? Что с тобой происходит, Джесс? Ты что, теряешь рассудок?

— Более ясного рассудка у меня никогда не было, Чарльз.

Обойдя вокруг стола, он ухватился за спинку стула и отбросил его в сторону.

— А я-то считал, что мы никогда не будем вспоминать о том незначительном эпизоде, который произошел в твоей жизни! Мы же договорились, что дети никогда о нем не узнают.

— Мы ни о чем не договаривались, Чарльз. Ты требовал этого. Ты сам спровоцировал меня на встречу в ту ночь, когда я рассказала тебе о Мауре.

— И теперь ты решила пойти мне наперекор? Чего ты, собственно, добиваешься? Хочешь унизить меня? Поставить какие-то свои условия? Скажем, если я соглашусь, чтобы Маура не делала аборт и родила ребенка, ты не станешь встречаться со своим? Этого ты хочешь?

— Чарльз, ты никогда меня не понимал. Ты ни разу не спросил о моем внебрачном ребенке! Ни разу…

— Но ведь я женился на тебе! Разве этого мало? Не многие согласились бы жениться на тебе!

— Я не… — прошептала она.

— Да ну? Может, это не ты забеременела в пятнадцать лет? — Он расхохотался. — Давай называть вещи своими именами. Даже твой отец знал, кто ты есть на самом деле.

Почему он взял меня к себе на работу? Ему нужно было кому-то сбыть тебя с рук. Взгляни на это дело здраво, Джесс. Он использовал меня, чтобы прикрыть твой позор. И если ты не хочешь все разрушить, забудь об этой чертовой встрече!

Не выпуская из руки подушки, Джесс принялась раскачиваться взад-вперед. Слезы потекли у нее по лицу.

Чарльз встал перед ней, уперев руки в бока.

— А теперь одевайся, — потребовал он.

— Что?

— Пока ты где-то моталась, ты, очевидно, успела позабыть, что сегодня вечером мы идем в клуб.

— Чарльз…

— Сегодня банкет. И пока мы с тобой живем под одной крышей, ты обязана меня сопровождать и выглядеть при этом соответственно этикету.

Джесс закрыла глаза.

— Сейчас семь пятнадцать, — продолжал он. — Мы уезжаем из дома в восемь часов. Советую поторопиться.

Она сидела во главе стола в розовато-лиловом вечернем туалете — образцовая жена, внимающая речам обожаемого мужа. Бриллиантовое колье и серьги холодили кожу, создавая какое-то странное ощущение. На самом деле Джесс слышала Чарльза наполовину, хотя он был занят важным делом: вручал награды победителям игры в гольф за прошедший период, давая им шутливые характеристики. Она, конечно, хлопала в положенном месте — после произнесенной мужем фамилии призера, но с небольшим опозданием. Однако мысли ее были далеко: она вспоминала девушек, с которыми жила в Ларчвуд-Холле.

Сьюзен… Как в былые времена, Сьюзен казалась несколько надменной. Такое впечатление, что она выше других. Безвкусно одетая, без какой-либо прически. От нее по-прежнему веет бунтарским духом. В общем, этакий книжный червь, напичканный либеральными идеями.

Джесс помнила, что Сьюзен любила отца своего ребенка и мечтала сама воспитывать сына. Теперь у нее есть другой сын. Может быть, ей достаточно этого.

Ни Джей… Все та же гордая красавица. Похоже. Пи Джей преуспела в жизни — удачная карьера, элегантная квартира, любовник приятной наружности. Странно, правда, что она так и не вышла замуж. Может, все-таки жизнь у нее сложилась не настолько счастливо, как кажется на первый взгляд. Может, поэтому она с такой радостью восприняла идею встречи.

Джинни… Вспыльчива, как и прежде. Женщина-загадка…

Джесс сделала крошечный глоток из бокала с прохладительным напитком и посмотрела внимательно на всех.

Вежливые, снисходительные улыбки, равнодушные глаза.

С годами многое изменилось. Раньше мужчины постоянно напивались (многие женщины от них тоже не отставали), волочились за чужими женами — в общем, были посмешищем для всех. Сейчас выпивают гораздо умереннее, по крайней мере на людях. Некоторые, подозревала Джесс, перешли на наркотики.

— Представляю вам лучшего игрока современности в гольф, — раздался суховатый голос Чарльза, и публика вежливо хмыкнула. — Тома Кимбола.

Высокий мужчина с редеющими каштановыми волосами поднялся со своего места и направился к подиуму. Джесс узнала его: Чак учился с его сыном в средней школе; как и большинство детей их круга, мальчишку после окончания отправили в частную школу.

Чарльз, широко улыбаясь, вручил Тому Кимболу медную медаль. Защелкали фотоаппараты, чтобы Кимбол потом смог повесить в своем кабинете фотографию на память о столь знаменательном событии.

Джесс оглядела присутствующих. На вид — обыкновенные люди, живущие ничем не примечательной жизнью.

Неужели только у нее семейная жизнь находится на грани развала? Может быть, прошлое уже предопределило ее несчастливую судьбу? Интересно, счастливы ли девочки, с которыми она жила в Ларчвуд-Холле? Сьюзен, похоже, нет.

Пи Джей? Тоже сомнительно. Джинни? Вряд ли.

А может быть, и вовсе невозможно пройти через те испытания, которые выпали на их долю, и продолжать жить так, будто ничего не случилось, делать вид, что все в полном порядке? Нет, видимо, ей суждено прожить остаток жизни, беспрестанно оглядываясь на прошлое и одновременно пытаясь оградиться от него.

Вспыхнул гром аплодисментов, и Джесс машинально похлопала. Стоило ли организовывать эту встречу? Ничего хорошего из этого не выйдет. Что она может дать? Что изменить? Прошлого лучше не ворошить. Дьявол, которого ты знаешь, лучше того, который тебе неизвестен.

Частенько эта поговорка вспоминалась ей, когда она думала о Чарльзе.

Она посмотрела в сторону подиума, где раскланивался ее муж.

— На этом церемония награждения заканчивается, — объявил он. — А теперь попрошу оркестр заняться своим делом, чтобы я смог потанцевать со своей очаровательной женой.

Какое-то время аплодисменты продолжались, затем стихли. Их сменил нестройный гул голосов. Джесс вынуждена была улыбнуться.

С другого конца зала донеслись звуки музыки. Чарльз подошел к жене, подал руку.

— Потанцуем, дорогая, — громко сказал он, чтобы его услышали Дороти и Леонард Сандерс — бывший президент клуба и его убеленная сединами жена, сидящие рядом с Джесс.

Джесс заглянула мужу в глаза: все тот же теплый, любящий взгляд идеального мужа, которым он всегда одаривал ее, когда они бывали в обществе или обедали с его деловыми партнерами.

Она взяла со стола сумочку.

— Мне хотелось бы сначала немного освежиться, если не возражаешь.

И, отодвинув стул, встала.

— Буду ждать, — улыбнулся Чарльз. — Только, пожалуйста, побыстрее, дорогая, а то без нас начнут играть нашу мелодию.

Дамскую комнату наполнила громкая трескотня женщин. Сизые клубы дыма обволакивали искусственные фиговые пальмы и впитывались в стены, обитые парчой нежнейшего персикового цвета.

— Ах, Джессика! — воскликнула одна из дам. — Чарльз был просто великолепен, лучшего ведущего у нас никогда не было.

— Благодарю вас, — сдержанно ответила Джесс.

— А как же Дональд? — спросила другая дама.

— Дональд всегда был выше похвал, Этель, — ответила первая. — Но так приятно видеть вокруг молодых энергичных людей!

Джесс быстро прошла мимо сплетниц и открыла дверь в туалетную кабинку. Присев на крышку унитаза, она закрыла лицо руками. Джесс считала туалетные кабинки самым лучшим местом клуба. Сколько раз за прошедшие годы убегала она сюда от пустых сплетен! Ей были противны бесчисленные ухищрения, изобретаемые для престижа.

Сколько раз она пряталась здесь от собственного мужа!

Джесс подняла голову. Она не в силах была сегодня плакать. Ей, как и многим другим, приходилось быть невольной участницей разыгрываемого спектакля, а спектакль этот длился ни много ни мало всю ее жизнь. Чарльз оказался копией ее отца. Джесс частенько задумывалась над тем, сколько раз приходилось маме прятаться по туалетам, пытаясь убежать от фальши, которая окружала ее всю жизнь с отцом, пытавшимся уверить общество, что они с мамой живут душа в душу.

— Миссис Ренделл здесь? — послышался громкий мужской голос, прорезавшийся сквозь беззаботное чириканье дам. — Джесс Ренделл?

Джесс встала.

— Я здесь, — ответила она и спустила воду, хотя в этом не было никакой необходимости. — Иду.

— Вас спрашивают, — не унимался голос. — Побыстрее, пожалуйста.

Джесс коснулась языком уголков рта — помады на нем не осталось, съела за ужином. Секунду помешкав, вышла из кабинки. «Бегу, спешу, — раздраженно подумала она. — Чарльз послал своего верного слугу вытащить жену из туалета, и послушная жена с радостью повинуется своему повелителю… Ну нет, на сей раз подождешь!»

Поправив платье, она подошла к зеркалу. Не спеша вытащила из сумочки помаду, подкрасила губы. Потом поправила прическу и стала внимательно разглядывать себя в зеркале. Н-да… Под глазами темные круги… Немудрено: за сутки перелететь страну из конца в конец!

— Миссис Ренделл! — снова донесся до нее тот же мужской голос.

— Иду!

— Пожалуйста, поторопитесь, мадам. Вас просят срочно прийти в зал.

Срочно! Джесс убрала тюбик с помадой в сумочку и поспешила к выходу. Чарльз успел что-то натворить? Ляпнул кому-то что-то? А может, случилась какая-то драма?

Джесс выскочила в холл.

— Сюда, пожалуйста, мадам.

Джесс увидела, что из дамской комнаты ее вызвал пожилой мужчина в черном галстуке. Джесс узнала его — это был один из лакеев клуба.

Она пошла следом за ним по холлу, завернула за угол.

У входной двери стоял Чарльз с ее пальто. Лицо его было пепельно-серым.

— Что происходит? — спросила Джесс. — Что случилось?

— Нам придется уйти, Мауре плохо.

— Плохо? Что ты имеешь в виду? — Мысли путались.

— В машине поговорим.

Чарльз повел жену к двери. Остановившись на секунду, он кивнул лакею. Выйдя на улицу, небрежно бросил человеку, отвечающему за подачу машин:

— Мы поедем на своей машине.

Джесс бежала за ним, пытаясь на ходу попасть в рукава пальто.

— Почему ей плохо? Что случилось, Чарльз? Скажи мне ради Бога!

— Скажу в машине.

Наконец они добрались до своего «БМВ». Джесс села в машину, захлопнув за собой дверцу. Сунув ключ в замок зажигания, Чарльз завел двигатель.

— Что, черт побери, случилось? — крикнула Джесс.

Глядя в зеркало, он дал задний ход и стал осторожно выводить машину со стоянки. Едва разжав губы, проговорил:

— Мы едем в больницу. Твоя дорогая доченька выбрала именно сегодняшний вечер, чтобы попытаться покончить с собой.

Дорога в больницу показалась Джесс вечностью. Ошарашенная, она сидела рядом с мужем, пытаясь выбросить его слова из головы, уверить себя, что ничего страшного не случилось.

— Поверить этому не могу! — В голосе мужа послышалось отвращение. — Сначала она беременеет, как ты, потом пытается убить себя, как твоя мать. Как это объяснить, Джесс? Может, в женщинах вашей семьи сидит какой-то паршивый ген, который толкает их на необдуманные действия?

— Заткнись, Чарльз!

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! — крикнул он, выезжая за ворота клуба и набирая скорость. — Мало того, что она попыталась покончить с собой. Ты знаешь, кто позвонил в службу «911»? Наша чертова экономка! Теперь все домохозяйки в Гринвиче будут знать, что наша дочь пыталась сделать с собой! Здорово, правда? Лучше и не придумаешь!

— А где мальчики? — спокойно спросила Джесс.

— Тревис отсиживается в своей комнате. Зрелище как раз для тринадцатилетнего мальчишки! Ах да! — Он повернулся к Джесс, яростно блеснув глазами. — Я ведь забыл тебе сказать, что это он нашел свою сестру с бритвой в руке на залитом кровью розовом ковре.

Джесс с трудом проглотила комок. В голове была только одна мысль — этого не может быть.

— А Чак?

— Умчался на свидание. — Чарльз хмыкнул. — Уж у него-то хватит ума не заниматься любовью с первой попавшейся девчонкой! Я объяснил своему сыну, что к чему!

Джесс широко раскрытыми глазами вглядывалась в ночную мглу — мимо проносились огни большого города. «О Господи! — взмолилась она. — Прошу тебя, спаси мою девочку! Не дай ей умереть».

— Следующий поворот, — бесстрастно проговорила она.

Не повернув головы, Чарльз включил поворотник и отрезал:

— Я знаю, где находится эта чертова больница!

Джесс выскочила из машины, не дожидаясь мужа, и, влетев в приемный покой, бросилась к столу медсестры.

— Где моя дочь? Маура Ренделл?

Тучная женщина в белом халате стала меланхолично просматривать бумаги.

— Ренделл… — задумчиво сказала она. — Ах да, это та, что пыталась покончить жизнь самоубийством.

Джесс крепко ухватилась за край стола.

— Процедурная палата «Си». За углом справа.

Джесс свернула за угол, слыша за спиной громкий стук каблуков, — Чарльз успел ее догнать. Толкнула дверь указанной палаты. Маура лежала на столе: чудесные белокурые волосы были спутаны, лицо залито слезами, взгляд отрешенный и какой-то потерянный. К ее руке приставлена трубка, на правом запястье — толстая белая повязка.

Всюду кровь…

— О Господи! — воскликнула Джесс, бросаясь к дочери. Заливаясь горючими слезами, принялась гладить ее по голове. — Что случилось, малышка? Что ты сделала?

— Мамочка, — заплакала Маура. — Мамочка, пусть он уйдет!

— Кто, детка? Кто?

Чуть отстранившись, она взглянула дочери в лицо. Та показывала на Чарльза.

— Прогони его! — молила Маура.

Чарльз хмуро поглядел на мать и дочь.

— Я подожду в вестибюле, — проговорил он и вышел за дверь.

Джесс повернулась к Мауре.

— Малышка, что случилось? — снова спросила она.

— Это он во всем виноват!

— Кто? Папа?

— Да! — воскликнула Маура.

— Что он тебе сделал? Ну говори же, малыш!

— Прошлой ночью… Вчера, когда тебя не было дома…

Ей было трудно говорить, слова прерывались рыданиями. Джесс гладила дочку по голове, успокаивая ее, давая силы продолжать свой жуткий рассказ.

— Прошлой ночью… Ой, мамочка, это было ужасно!

Он сказал… что я ему больше не дочь… что я сломала ему жизнь… — Она задыхалась от рыданий. — Что он никогда не сможет смотреть в глаза своим друзьям, если я не сделаю аборт. Ой, мамочка, больно!

— Шш… деточка, потерпи, все будет хорошо. Где у тебя болит, милая? Запястье?

— Я не смогла себя убить…

Нагнувшись, Джесс поцеловала Мауру в щеку.

— И слава Богу! Ты же знаешь, я не смогла бы жить без тебя!

— Ой, мамочка! Прости меня! Прости меня, пожалуйста! — И вдруг она вскрикнула от боли. — Мама! Мне больно!

— Где, детка? Где?

— Живот! У меня болит живот! Ребенок!

Джесс выпрямилась.

— Я сейчас приведу доктора! Подожди.

Она выбежала из комнаты и тут же натолкнулась на человека в белом халате.

— Моя дочь! Она беременна! С ней что-то происходит!

— Там? — спросил врач, указав пальцем в сторону процедурного кабинета.

— Да, быстрее, пожалуйста!

— Подождите здесь.

— Доктор…

— Сестра! — не слушая ее, крикнул врач куда-то в глубину коридора. — Сестра Хейвемен! Палата «Си». Срочно!

И толкнул дверь. Женщина в белом халате, проскочив мимо Джесс, бросилась за ним.

Джесс осталась в одиночестве — хрупкая женщина в вечернем туалете и бриллиантах, с темными кругами под глазами и с такой болью в сердце, какой она никогда не испытывала. Самоубийство… Ее дочка пыталась покончить с собой… Ей вспомнился гроб с телом матери, усыпанный белыми орхидеями. Она не стала вскрывать себе вены, она умерла, приняв смертельную дозу лекарств и запив их виски. Она никогда не стала бы действовать бритвой — к чему заливать весь пол кровью… Джесс пыталась переключиться на что-то другое, но никак не могла. Интересно, как выглядела мама, когда она умерла? Где ее нашли? Лежала ли она в постели на белоснежных простынях, закрыв глаза, будто спокойно спит, положив голову на высокую подушку? А может, упала на пол со страданием и ужасом на изящном лице?

Острая боль пронзила Джесс, она схватилась за грудь.

О Господи! К чему эти воспоминания! Ведь не о матери сейчас идет речь, а о дочери, которая пыталась оборвать свою драгоценную жизнь.

— Что происходит? — послышался за спиной голос мужа. — Они что, отпускают ее?

Джесс круто обернулась.

— Убирайся отсюда! — бросила она. — Ты уже достаточно натворил!

Он попытался обнять ее за плечи.

— Пойдем в вестибюль, Джесс. Посидишь, успокоишься. Ты слишком возбуждена.

Джесс с отвращением отшатнулась.

— Возбуждена?! И ты смеешь мне это говорить? Ах ты, ничтожество! Это все из-за тебя…

— Ну-ну… Не так громко.

— Это почему? Боишься, что нас услышат? Что кто-то вдруг узнает правду про нашу замечательную, идеальную семью? Поймет наконец, что на самом деле ее не существует?

— Еще одно слово, и я уйду!

— Вот и прекрасно. Убирайся!

К ним подошла сестра.

— Простите! Вам придется подождать в вестибюле. Мы не можем позволить вам нарушать покой наших больных.

Джесс кивнула, едва сдерживая слезы.

— Извините, — пробормотала она и пошла к вестибюлю.

Чарльз последовал за ней.

В вестибюле она присела на синюю клеенчатую кушетку и невидящим взглядом уставилась в маленький телевизор. Он работал слишком тихо, но Джесс было все равно: происходящее на экране ее не волновало.

— Продолжим нашу увлекательную беседу, — предложил Чарльз, садясь рядом.

— Мы уже все сказали друг другу.

— Нет, не все. — Голос его понизился до шепота. — Уверяю тебя, каким бы подонком ты меня ни считала, я не хочу, чтобы моя дочь умерла.

— Она не умрет, Чарльз. Она пыталась перерезать себе вены на одной руке, но это ей не удалось. Видимо, этот паршивый ген, о котором ты говорил, в нашей семье не так силен, как тебе кажется.

— Джесс, прошу тебя…

— Чарльз, — не слушая его, продолжала Джесс, — мы женаты с тобой двадцать лет. Тебе не приходило когда-нибудь в голову, что все эти годы ты только критиковал меня? Попытался ли ты хоть раз понять меня? Подумал ли, что я такой же человек, как и ты, со своими мыслями и чувствами? По-моему, единственное, для чего я тебе была нужна, это создавать фон, на котором ты выглядел бы достойно, чтобы показаться окружающим примерным семьянином. Все это сплошная показуха! Когда ты по-настоящему нужен мне или детям, тебя нет рядом. Тебе нет до нас дела, Чарльз Ренделл. Мне стыдно, что ты мой муж.

Голос ее звучал так сдержанно, что Джесс с трудом узнавала его.

— Не понимаю, о чем ты говоришь? — обиделся Чарльз. — Я всегда был здесь, рядом с тобой, с детьми.

— Где это — здесь? Ты имеешь в виду физическое присутствие? — Джесс горько усмехнулась. — Этого недостаточно, Чарльз. И никогда не было достаточно. Тебя никогда не волновали неприятности, случавшиеся время от времени в нашей семье, ты всегда предоставлял мне самой разбираться и улаживать дела: когда твой старший сын избил мальчишку-первоклассника, вдвое меньше его ростом, когда Тревис пытался стащить у Мауры из коллекции монет двадцатипятицентовики. Ты никогда не спрашивал меня о моем ребенке, — неторопливо добавила она. — Не интересовался тем, чего мне стоило отказаться от него.

— Так вот, оказывается, в чем дело? В этом проклятом ребенке!

— Этот, как ты говоришь, проклятый ребенок, Чарльз, живое существо, которое я впустила в этот мир точно так же, как и твоих детей. Я любила этого ребенка, Чарльз, как любила и его отца. А тебе на это наплевать. Наплевать тебе и на ту боль, которая до сих пор сидит у меня внутри.

— Мне об этом известно.

В этот момент в коридор выполз какой-то старик. Подойдя к телевизору, он сделал звук погромче, отхлебнул что-то из своей чашки и снова вернулся в холл.

— Да откуда тебе знать! Ты ведь не знаешь всего, что произошло в Ларчвуд-Холле!

Чарльз, отвернувшись от нее, смотрел невидящим взглядом на экран телевизора.

— Знаю.

— Не думаю. — Джесс проследила за его взглядом: на маленьком квадратном экранчике замелькали вечерние новости. — Я убила человека.

Чарльз склонил голову набок.

— Мне это известно.

— Что?! — поразилась Джесс.

— Я знаю, что ты убила человека, — безразличным голосом проговорил Чарльз. — Портновскими ножницами, верно? Он хотел убить одну из девушек. Ведь так?

Джесс открыла рот от удивления.

— Ты знаешь? Откуда?

— Твой отец сказал, — пожал плечами Чарльз.

— Отец? Когда?

— Перед свадьбой. Он решил, что я должен знать.

Джесс покраснела.

— И ты ни разу не намекнул, что тебе об этом известно? Почему? Он что, заплатил тебе?

Перед глазами встала чековая книжка отца, в которой аккуратными буквами была написана фамилия «Брайант». На секунду Джесс показалось, что она вот-вот упадет в обморок.

— Сколько он заплатил тебе, чтобы ты женился на мне?

Сколько заплатил за то, чтобы ты взял в жены его распутную дочь и убийцу?

— Ничего он мне не заплатил, — отрезал Чарльз, скрестив руки на груди. — Я любил тебя.

Больше всего на свете Джесс хотелось бы, чтобы его слова оказались правдой.

— Ты думаешь, мне это легко далось? — продолжал Чарльз свистящим шепотом. — Жить все эти годи по твоим меркам?

— По моим меркам? Каким? Единственное, чего мне хотелось, это иметь дом и семью.

— Да брось ты! — фыркнул Чарльз. — Единственное, что тебе было нужно, это найти человека, на фоне которого ты выглядела бы нормальной, добропорядочной женщиной.

Джесс показалось, что она ослышалась.

— Нет, Чарльз, — покачала она головой. — Ты ошибаешься. Это тебе нужен фон, а не мне, это тебе необходимо производить впечатление на окружающих, это тебе нужно, чтобы люди, даже те, которым до тебя нет дела, считали тебя совершенством.

В этот момент в вестибюль вошла медсестра в розовом форменном платьице и принялась поправлять журналы на маленьком пластиковом столике и складывать их в стопку.

Чарльз тут же пригладил волосы, весь подобрался и откашлялся. Впервые Джесс поняла, насколько она права. Чарльзу необходимо постоянно производить впечатление на кого-либо: на председателя комиссии или на медсестру больницы — не важно, на кого.

Джесс вспомнила, как они познакомились. Ей было тогда восемнадцать лет. Впервые они увидели друг друга на вечере, устроенном в честь дочери одного из компаньонов отца, — она начала выезжать в свет. Чарльз входил в число поклонников девицы. Красивый, обаятельный, с открытой улыбкой, он сумел завоевать сердце Джесс. Он учился тогда в Принстоне на последнем курсе. Ходили слухи, что отец его потерял состояние в каких-то сомнительных сделках в Центральной Америке, но это для отца не имело значения.

Достаточно было фамилии Чарльза — Ренделл, ее до сих пор произносили на Уолл-стрит с уважением. Деньги — дело наживное, а вот уважение нужно заслужить.

После знакомства наступило время ухаживания. После истории с Ричардом Джесс считала, что никогда больше не сможет никого полюбить. Но Чарльз своими изящными манерами и привлекательной внешностью легко покорил ее. Джесс тогда было важно осознавать и быть уверенной в том, что она любима, и она поддалась обаянию Чарльза…

Муж повернулся к ней, перестав наконец разглядывать медсестру. Холодный, далекий.

— Ведь ты женился на мне из-за денег, правда? — спросила Джесс.

Он поправил на смокинге черную бабочку.

— Я знал, что когда-нибудь ты обязательно уличишь меня в этом, только не представлял, когда именно. Оказывается, тебе понадобилось для этого двадцать лет.

— Значит, это правда?

— Глупый вопрос. Не знаю, женился бы я на тебе, будь ты бедна как церковная крыса… В то время я был нищим, а не ты; у тебя и тогда была куча денег. Так что вопрос этот никогда не вставал.

Джесс почувствовала слабость. Она взглянула на мужа и внезапно поняла, что абсолютно его не знает. Все эти годы она прожила неизвестно с кем.

В вестибюль вошел врач.

— Миссис Ренделл, — обратился он к ней.

Джесс на мгновение закрыла глаза. «Маура… — подумала она. — Сейчас нужно думать только о ней». Она быстро встала и покрутила свое любимое кольцо.

— Да?

— С вашей дочерью все будет в порядке, — участливым голосом произнес он. — Но вам нужно с ней поговорить, ободрить ее, успокоить.

Джесс кивнула. Ну конечно! Обязательно. Именно этого была лишена ее мать — живого участия, возможности поделиться с кем-то своей болью. Да и она сама… Как тяжело ей было после убийства отчима Джинни: абсолютно не с кем было поговорить. Джесс подумала о своем младшем сыне, тринадцатилетнем рыжеволосом Тревисе. Ему тоже необходимы ее забота, нежность и участие. Теперь-то она постарается, чтобы он их получил. Никаких тайн в их семье больше не будет.

— И еще одно, — произнес доктор уже более мрачно. — Ребенка у нее не будет.

— Как не будет? — дрогнувшим голосом спросила Джесс.

— Мне очень жаль. Ей дали снотворное, и сейчас она спит. Ночью мы переведем ее в другую палату. Если хотите, можете остаться с ней.

— У нее был выкидыш?

— Да, в результате травмы. Но с ней все будет в порядке.

И, повернувшись, доктор исчез в глубине коридора.

Джесс взглянула на мужа, ища сочувствия, поддержки, но лицо его выражало лишь самодовольное удовлетворение.

Глава двенадцатая Суббота, 18 сентября СЬЮЗЕН

— Марк, сядь. Мне нужно с тобой поговорить, — сказала Сьюзен.

— Я не хочу есть. Если захочу, перехвачу что-нибудь по дороге.

— Не хочешь, как хочешь. Впрочем, разговор не об этом.

— А о чем? Снова будешь доставать меня насчет папы?

— Насчет папы?

— Ну да, ведь он мне нравится, а тебя это раздражает.

Просто кипятком писаешь от злости!

— Марк, прошу тебя, следи за своей речью. Нет, к твоему отцу этот разговор отношения не имеет.

Ухватившись за спинку стула, Марк отставил его от стола и одним прыжком взгромоздился на стол.

— Ну если это не про папу, то сейчас заведешь свое:

«Ты, Марк, неглупый мальчик, и я надеюсь, в этом году в школе у тебя дела пойдут хорошо». Фу, надоело! Не беспокойся, все у меня будет тип-топ. — И чуть слышно добавил:

— Только вот за физику не ручаюсь. Доктор Джонсон — такая зануда!

— Это не о школе, — покачала головой Сьюзен.

Она знала, что сын и без ее понуканий отлично справляется со школьными заданиями. Унаследовав отцовский аналитический склад ума, он при желании мог бы учиться только на хорошо и отлично. Хоть что-то положительное унаследовал от Лоренса.

— Я хочу поговорить с тобой о себе.

— О себе? — расхохотался Марк. — И о чем же? У тебя что, климакс наступил?

Сьюзен удивилась, какие развитые сейчас дети.

— Пока еще нет, — улыбнулась она и села рядом с ним на стол.

С тех пор как Джесс уехала из ее дома — а это случилось двадцать четыре часа назад, — Сьюзен выпила бесчисленное количество чая, размышляя об одном — о встрече. Но прежде чем принять решение, она обязана была поговорить с Марком. Всю пятницу она репетировала, как следует рассказать ему о ребенке, от которого отказалась. Ей казалось, что она подготовилась хорошо.

Однако сейчас, когда от страха у нее засосало под ложечкой, она не была в этом уверена. Поскольку Марк куда-то спешил, следовало бы отложить этот важный разговор, но откладывать уже было некуда: он должен был состояться давным-давно.

— Только не говори, что ты собралась замуж за этого Берта Хайдена.

— Вовсе нет. То, что я собираюсь тебе рассказать, довольно серьезно.

Лицо Марка приняло угрюмое выражение.

— Ты что, заболела?

Сьюзен коснулась его руки:

— Нет. О Господи, все не то!

— Так в чем дело?

Марк выдернул руку.

— Я хочу рассказать тебе о том, что случилось со мной много лет назад, задолго до твоего рождения и до того, как я встретилась с твоим отцом.

Последнее слово далось ей с трудом.

— Ну наконец-то понял! Объявился какой-то твой старый приятель?

— Нет.

— А что тогда? Давай побыстрее. У меня встреча с ребятами.

Сьюзен заметила, что Марк проводит больше времени в магазине, торгующем видеокассетами, чем дома. Она хотела было отпустить шпильку по этому поводу, но сдержалась. Не время ополчаться против сына. Сейчас ей, как никогда, необходимы были его понимание и поддержка.

— Вообще-то ты прав, у меня до твоего папы был приятель, — начала Сьюзен. — Я тогда училась в колледже.

Звали его Дэвид.

— Он что, тоже был хиппи?

— Да, — ответила Сьюзен, поджав губы. — Твой отец наверняка обозвал бы его именно так.

— Значит, он был хиппи. Он что, как и все они, сжег свою призывную повестку или еще что-то натворил?

— Марк, — не отвечая, продолжала Сьюзен. — Я очень любила Дэвида.

Марк молчал.

— Мне был двадцать один год. И я… — Сьюзен вдохнула в себя побольше воздуха и наконец решилась:

— И я забеременела.

Марк неторопливо заерзал на стуле.

— А какое мне до этого дело?

— У меня родился ребенок, Марк. И я от него отказалась.

Марк уставился в пол и, сунув руку в рот, принялся грызть ногти. Сьюзен ненавидела эту привычку, но сейчас промолчала.

— А почему ты не оставила его?

— Я была не замужем.

— А что, хиппи не выходят замуж?

Сьюзен покачала головой.

— Сейчас это не важно. Вчера ко мне приезжала женщина, которую я знала тогда. Она хочет, чтобы я встретилась со своим ребенком.

Марк, оторвав глаза от пола, снова посмотрел на мать.

— Я никак не могу решить, ехать мне или нет. Хотела бы знать твое мнение по этому поводу.

— Мое мнение? С каких это пор оно стало тебя интересовать?

Голос у него дрогнул, и Сьюзен поняла — изо всех сил старается не расплакаться. Последний раз она видела его плачущим в день, когда, упаковав чемоданы, они сели с ним в машину, оставив позади себя Манхэттен, а в нем отца и мужа. Марку было тогда четыре года, и он не мог понять, почему папа не спустится с пентхауза[4] попрощаться с ними. Сейчас, двенадцать лет спустя, он казался все тем же испуганным маленьким мальчиком, не понимающим, какую игру затеяли эти странные взрослые.

— Марк…

— Извини, мама, но давай называть вещи своими именами. Ты ненавидишь папу, ненавидишь моих друзей. А теперь ты еще пытаешься навязать мне свое дурацкое прошлое!

— Я вовсе не собираюсь ничего тебе навязывать. Просто я считала, что ты поможешь мне принять какое-то решение.

Марк продолжал грызть ногти.

Господи, ну как же приблизиться к нему?

— Я люблю тебя, Марк, ты это знаешь. Что же касается твоего отца, наши с ним отношения никоим образом на; мою любовь к тебе не влияют. Я вышла за него замуж только потому, что в то время мне казалось это правильным. У меня тогда был жуткий период в жизни. Родился ребенок, потом пришлось от него отказаться… Просто голова шла кругом! Мне было очень страшно.

— Тебе? Страшно? Не смеши меня, мам.

— Это действительно было так! А твой папа казался мне таким уверенным в себе, таким… — Сьюзен замолчала, подбирая подходящее слово, — ..таким надежным.

— Надежным… Какая чушь!

— Марк…

— Извини, мам, но ты несешь несусветную чушь. Слава Богу, сейчас девяностые, а не шестидесятые годы! Значит, ты когда-то втрескалась в какого-то хиппи и от него забеременела. Может, в этом все дело? Ты всю жизнь сравнивала папу с ним, а меня, наверное, со своим ребенком, который сейчас не иначе как какой-нибудь малолетний преступник или наркоман.

— Я никогда не сравнивала…

— Да ну? — завопил сын. — Может, потому-то папа и позволил нам уехать. Ну что ж, давай, беги на свою дурацкую встречу! Веселись! Я все равно собирался переехать жить к отцу. Вермонт мне осточертел! Хочу жить в Нью-Йорке.

И, соскочив с кухонного стола, он умчался в свою комнату.

Сьюзен не отрывала взгляда от крышки старого дубового стола. Ей припомнился день, когда она случайно наткнулась на него на местном рынке. Они с Марком только переехали в Вермонт и сняли коттедж, который, по счастливой случайности, располагался напротив студенческого городка того самого колледжа, куда ее взяли адъютант-профессором на кафедру английской литературы. Отделавшись наконец-то от опостылевшего замужества, Сьюзен все свои надежды устремила в розовое будущее. Она была уверена, что любимая работа принесет ей удачу…

Шли годы, и жизнь ее свелась к самому что ни на есть обыкновенному прозябанию. Время стало измеряться семестрами, а мечты о счастье улетучились как призрачный сон. Их поглотила суровая действительность. Она пыталась создать Марку хорошую жизнь, но в глубине души всегда понимала, что не в состоянии этого сделать, поскольку потерпела фиаско. И не в тот день, когда ушла от мужа, а много раньше, когда бросила Дэвида.

Марк вернулся в кухню и швырнул куртку на стул. Как же ей заставить его понять?

— Марк… — начала она, но закончить он ей не дал.

— Мне осточертел этот городишко и твои дружки-приятели из колледжа! — выпалил он. — Век бы мне вас не видеть! Думаешь, я, как ты, буду всю жизнь читать эти мерзкие газетенки да размусоливать по поводу плохой экологии?! Нет уж! Дудки!

Схватив кроссовки, Марк сунул в них ноги и, сопя, принялся завязывать шнурки, избегая встречаться глазами с матерью. Сьюзен только диву давалась, насколько он похож на своего отца! Такой же невыдержанный, вспыльчивый. С Лоренсом они разошлись, но не могла же она разойтись с собственным сыном. Остается только надеяться, что когда-нибудь из Марка получится взрослый человек, умеющий держать себя в руках.

— Марк, сядь!

— Я ухожу, — бросил он, схватив со стула куртку.

Но на пороге задержался и, обернувшись, мрачно глянул на Сьюзен.

— Да, ты мне так и не сказала, кто у тебя родился.

Мальчик или девочка?

— Мальчик, — опустив глаза, едва выдавила из себя Сьюзен.

— Так я и думал, — усмехнулся Марк и вышел, хлопнув дверью.

После неудавшегося разговора с Марком Сьюзен позвонила Берту. И старый надежный друг тотчас готов был примчаться к ней. Договорились встретиться в институтском дворе в полдень у фонтана, однако Сьюзен пришла на десять минут раньше: хотелось посидеть, подумать в одиночестве. Она' присела на скамейку, потеплее закутавшись в старенькую вельветовую спортивную курточку. Была середина сентября, но в воздухе уже чувствовалось приближение холодов. Сьюзен вздрогнула. В глубине души она надеялась, что зима в этом году не наступит слишком рано. В Вермонте она обычно тянулась невыносимо долго, и Сьюзен в это время года чувствовала себя особенно одиноко.

Она глянула на дно фонтана, покрытое мхом. Когда Сьюзен пришла сюда впервые, ребятишки бросали в него монетки, загадывая желания. Это было в 1981 году. Марку в ту пору было четыре годика, а ее старшему сыну — тринадцать лет. Когда же мир успел перемениться? Годы правления Рейгана можно было с успехом назвать эпохой материализма. Казалось, кругом бродят одни сплошные эгоцентристы. Люди были погружены в самих себя. Им даже в голову не приходило бросать в фонтан монетки и загадывать желание. Какое там! Нужно было действовать, а не предаваться пустым мечтам. И дети в то время были маленькими прагматиками. Их интересовало лишь образование, результатом которого являлась высокооплачиваемая работа. Мечтать им было некогда.

Сунув руку в карман джинсов, Сьюзен достала две монетки — в пять и десять центов.

— Хочу принять правильное решение, — прошептала она и бросила в воду монетку в пять центов. — Хочу, чтобы мой сын приехал на встречу. — Вторая монетка полетела следом.

Сьюзен смотрела, как на воде расходятся круги — сначала маленькие, потом все больше и больше, пока монетки не исчезли в зеленоватой воде. «Неужели я и вправду этого хочу, — подумала Сьюзен, — увидеться со своим сыном?»

— О чем задумалась? — раздался за спиной голос Берта.

— Догадайся, — ответила Сьюзен.

Появившись перед ней, он бросил ей на колени букет астр.

— Цветы для дамы.

— Где стащил?

— Нарвал на клумбе перед деканатом.

Сьюзен, смеясь, взяла в руки хилый букетик.

— Хоть не у Гардинера в саду, и то хорошо.

Берт почесал бородку.

— Черт, об этом я как-то не подумал, — проговорил он и сел рядом с ней на скамью. — Ну, как дела?

Сьюзен по телефону уже рассказала ему о визите Джесс и о реакции Марка на ее откровения.

— Настолько плохи, что и в страшном сне не приснится, Похоже, придется отказаться.

— От встречи? Ты хочешь сказать, что не поедешь?

— Вот именно.

— Из-за Марка?

— Из-за Марка.

Берт кивнул, устремив взгляд в фонтан.

— Этот парнишка, похоже, из тебя веревки вьет, верно?

Сьюзен почувствовала, как ее охватывает ярость:

— О чем ты говоришь?

Берт пожал плечами:

— По-моему, если тебе хочется встретиться со своим старшим сыном, ты должна это сделать. Ты попросила Марка поддержать тебя. Как я понимаю, он не собирается оказывать тебе никакой поддержки. И все-таки принимать решение тебе, а не ему. Через несколько лет у Марка будет своя собственная жизнь, а ты останешься одна со своими сомнениями и переживаниями. Кроме того, ты должна помнить, что в эту историю, помимо тебя, втянут еще один человек.

— Ты хочешь сказать, может случиться так, что мой сын приедет на встречу, а я останусь дома?

— Именно так.

Сьюзен оторвала от головки цветка несколько лепестков и бросила их на землю.

— Ненавижу, когда меня заставляют силой что-то делать, особенно в таком важном деле.

— Было бы лучше, если бы твой сын в один прекрасный день нежданно-негаданно появился у твоих дверей?

Не отвечая, Сьюзен оторвала еще несколько лепестков.

— А ведь такое может случиться, Сьюзен. И ты всегда это предполагала. Для вас обоих было бы лучше, если бы ты поехала. Если у него не возникнет желания познакомиться с тобой, будет лучше, если он останется дома, а не ты.

— А что мне делать, если он все-таки приедет? Что ему сказать?

— Понятия не имею.

— Когда дело касается семейных проблем, у тебя тьма советов. Просто уму непостижимо! И это у тебя-то, который до сорока восьми лет так и не обзавелся собственной семьей!

Сьюзен тут же пожалела о невольно вырвавшихся словах: кто ей дал право разговаривать с ним в таком тоне, ведь он искренне пытается ей помочь.

— Извини, — поспешно добавила она. — Я не должна была так говорить, это нечестно.

— Да.

— Ты принес «травку»?

— Нет. Сходить?

— Ладно, не надо.

Она повертела в руках растерзанный цветок. Пальцы были липкие и пахли зеленью.

— Мне хочется поступить правильно. Поэтому я сначала решила поговорить с Марком, но это ни к чему не привело.

— Ты поступила правильно.

— Как я могу ехать, зная его отношение к этой поездке? Он тут же умчится в Нью-Йорк. Он уже грозился это сделать.

— Он не сделает этого, Сьюзен. Он любит тебя.

— Сомневаюсь, — усмехнулась она.

— Кроме того, — продолжал Берт, — он терпеть не может Дебору.

— Жену Лоренса?

Берт кивнул.

— А ты откуда знаешь?

— Он мне сам сказал. Назвал ее сукой и заметил, что она его терпеть не может.

— Мне он этого никогда не говорил.

— Естественно. Зачем ему давать тебе лишний козырь против отца?

Сьюзен улыбнулась: надо же, Марк сообразил назвать так жену Лоренса. Ей это и в голову не пришло. Но улыбка тут же исчезла с ее лица: ей было неприятно слышать, что эта женщина не выносит Марка.

Берт вернулся к теме разговора:

— Я думаю, что ты должна принять решение, не считаясь с мнением Марка на этот счет. Поступай так, как подсказывает тебе сердце.

Сьюзен швырнула остатки цветов в фонтан.

— Оно мне пока ничего не подсказывает.

Они помолчали.

— Может, расскажешь мне все остальное? — наконец спросил Берт.

— Что остальное?

— Почему ты так боишься встретиться со своим старшим сыном?

— С чего ты взял? Я ничего не боюсь.

Берт не ответил.

— Чего мне бояться?

Сьюзен и сама почувствовала, что голос ее дрогнул.

— Ты никогда не рассказывала мне о его отце.

Боль вернулась. Было такое ощущение, словно в животе сидел, свернувшись клубочком, огромный спрут, а теперь он распрямился, и стало трудно дышать. Сьюзен пожалела, что выбросила цветы, — было чем занять руки.

Она встала, подошла к фонтану.

— Ты любила его?

Сьюзен кивнула. Следовало бы, конечно, ответить, но она не была уверена, что если откроет рот, из него вылетит хоть один звук.

— Он бросил тебя? Поэтому ты очутилась в пансионате для матерей-одиночек?

Сьюзен покачала головой.

— Он ничего не знал, — удалось выдавить ей из себя. — Я не говорила ему, что у меня будет ребенок. — Она обошла вокруг фонтана и вернулась к Берту. — Когда была война в Персидском заливе, не проходило дня, чтобы я не переживала за судьбу моего сына… Нашего с Дэвидом сына.

Боялась, что его пошлют туда. Хотя, как бы я об этом узнала, не представляю.

— Поэтому тебя было невозможно оторвать от телевизора? Только и делала, помнится, что смотрела новости Си-эн-эн.

Берт был прав. Телевизор тогда как магнитом притягивал ее к себе. В колледже, когда у нее случалось окно, она садилась в учительской на оранжевый пластиковый стул, впившись взглядом в экран. Дома ужинала только перед телевизором, а по утрам, не успев принять душ, мчалась включать его.

— Господи, с тех пор прошло всего три года, а кажется, пролетела целая жизнь!

— Я и тогда любил тебя, ты же знаешь.

Сьюзен села рядом с ним на скамейку.

— Я тогда страшно хотела, чтобы Израиль победил, — заметила она. — Это моя историческая родина, если помнишь.

— Ну как же, как же…

Сьюзен, улыбнувшись, отвернулась от Берта.

— Странно все-таки. Мне казалось, что стоит мне увидеть сына, я тут же узнаю его. — Она перевела взгляд на землю. — Наверное, думала, что он похож на Дэвида.

— В военной форме?

Сьюзен снова улыбнулась.

— Мы с Дэвидом в свое время выступали против войны во Вьетнаме.

— А вы принимали участие в большом марше мира в Вашингтоне в шестьдесят седьмом году?

— Да.

Берт расхохотался.

— Что-то я тебя там не видел.

Сьюзен на шутку не ответила — ей не хотелось переводить серьезный разговор в разряд легкомысленных.

— Когда я поняла, что беременна, я бросила Дэвида.

Замуж я тогда не собиралась. Хотя теперь-то понимаю, что от воспитания, которое вбивалось годами, никуда не денешься.

— И ты никогда больше не видела Дэвида?

— Никогда.

Она не стала рассказывать Берту всего остального, просто не могла говорить о том, что Дэвид завербовался в армию и без вести пропал где-то на полях сражений. Никому не нужный ветеран уже полузабытой всеми войны… Она не стала рассказывать об этом Берту вовсе не потому, что боялась его реакции, нет, просто слова не шли с языка.

— И ты никогда не переставала его любить, — заметил он.

Это был не вопрос, а лишь констатация факта.

— Думаю, да, — сказала Сьюзен, откидывая назад свою черную гриву. — Правда, были в моей жизни периоды, когда я редко о нем вспоминала. Ну, например, когда я вышла замуж за Лоренса и стремилась во что бы то ни стали быть добропорядочной еврейской женой.

— Вот бы взглянуть на тебя в то время! — расхохотался Берт.

— Или когда я впервые приехала в Вермонт, — продолжала Сьюзен, — полная решимости быть ни от кого не зависимой и всю свою жизнь посвятить лишь работе.

— Ну а в остальное время?

— Остальное время, похоже, Дэвид занимал, да и всегда будет занимать в моем сердце особое место. Ну, сам понимаешь, первая любовь и прочее… Я добивалась этого долгие годы.

— Сьюзен, скажи, неужели все, что ты делаешь, всегда подчинено логике?

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Сьюзен.

— Неужели ты никогда не делала что-то по велению сердца, по зову чувств?

Сьюзен на секунду задумалась.

— А как же! Делала. Когда ушла от Лоренса.

— Это не то. Тогда у тебя не было выбора. Тебя приперли к стенке. Я имею в виду другое. Неужели ты никогда не любила просто так?

Сьюзен пнула ногой оторванные лепестки.

— Любила, — сказала она. — Раз в жизни.

На обед Сьюзен приготовила пиццу с двойной порцией сыра — любимое блюдо Марка. Он ел молча. Об утренней перебранке не было сказано ни слова. Может быть, ему нужно время, чтобы все хорошенько обдумать. А может, оно нужно им обоим.

— Какие у тебя планы на сегодняшний день? — поинтересовалась Сьюзен, наблюдая, как сын извлек из пиццы кусочек перца и отправил его в рот.

— Никаких.

— Неужели ничего не задали на дом?

— Нет.

— Жалеешь, что пропустил первые дни занятий?

— Не-а. Ничего интересного не произошло, и потом, мне понравилось гостить у бабушки с дедушкой.

— Они тоже были очень рады тебе. Ты для них очень много значишь.

— Ага.

— Еще положить пиццы?

— Не-а. Скажи, моя школьная форма чистая?

— Да, вчера постирала, она в твоей комнате.

Какая она сегодня вежливая, усмехнулась Сьюзен про себя. В другой раз она ответила бы так: «Если бы ты хоть немного разгреб барахло в своей берлоге, то наверняка увидел бы, что все чистое и выглаженное».

— Спасибо.

О Господи! Когда сын произносил это слово в последний раз? Сьюзен внезапно охватило чувство вины.

— Марк, сегодня утром…

Он лишь отмахнулся.

— Да ладно, мы все поступаем так, как считаем нужным.

— Я еще ничего окончательно не решила.

Не ответив, он поднялся из-за стола.

— Где моя футбольная форма?

— В ящике.

Грязную тарелку Марк поставил в раковину.

— Ты куда-то уходишь? — спросила Сьюзен.

— Ага.

Сьюзен встала из-за стола, решив не спрашивать, куда он собрался. Нужно дать ему немного свободы.

— Я могу уйти в библиотеку. Нужно подготовиться к занятиям по литературе.

— Ага, — ответил Марк и отправился в свою комнату.

Сьюзен вымыла тарелки в мыльной воде, ополоснула их и поставила в сушилку. «Что ж, хоть разговаривает со мной, и то хорошо», — подумала она.

Час спустя Сьюзен сидела в читальном зале институтской библиотеки. В институте царила какая-то особая тишина, которая всегда бывает перед началом занятий. Ничто не нарушало ее — ни галдящие студенты младших курсов, заскочившие сюда за учебниками, ни старшекурсники, проводящие здесь многие часы в надежде откопать нужный им материал, краткую суть которого им предстоит изложить преподавателю всего за несколько минут. У Сьюзен было такое чувство, что она одна в этом царстве покоя.

Высокие потолки и обитые полированными дубовыми панелями стены создавали уют. Когда Сьюзен впервые попала в Кларксбери, именно библиотека привлекла ее — место, где можно найти уединение, обрести душевный покой.

Сегодня, однако, это ей не удавалось.

Усевшись за стол, Сьюзен принялась листать огромные зеленые тома, выискивая критические материалы на Джеймса Джойса, пытаясь пробудить в себе интерес к этому занятию. Но, не отдавая себе отчета в том, что делает, она машинально переворачивала страницу за страницей, пока не добралась до раздела, озаглавленного «Марши мира».

Подумав, решила взять микрофильм на эту тему.

Она начала с апреля 1968 года, с демонстрации в Колумбийском университете. Замелькали вырезки из газет.

Зачем она читает их? Надеется увидеть фамилию Дэвида?

Напомнить себе, что он и в самом деле существовал? Дальше шли фотографии. Написанные от руки плакаты и дети, лица которых разукрашены цветами. Сьюзен быстро двигалась вперед — от прошлого к будущему. В подробности она не вдавалась, не до них ей было. «Удивительно, — размышляла она, — одно легкое нажатие кнопки, и перед тобой промелькнул год, в течение которого сформировалось целое поколение».

Статей о событиях во Вьетнаме оказалось более чем достаточно. Пресса называла все происходившее вьетнамским конфликтом. Это ж надо! Почти шестьдесят тысяч американцев погибли на этой войне, а они — конфликт…

Ох уж эти газетчики и политиканы! Дальше пошла целая серия фотографий, которые нельзя было смотреть без содрогания: американские солдаты из морской пехоты бредут по рисовым полям, неся на плечах убитых и раненых; вьетнамские дети в одних набедренных повязках, полные ужаса глаза. Сьюзен выключила аппарат. Читать заметки она уже не могла, одних фотографий оказалось более чем достаточно.

Почему она никогда не пыталась отыскать Дэвида?

Почему при всей той гласности, которая сейчас существует, никогда не старалась узнать, что с ним произошло?

Берт сказал, что она боится встретиться со своим сыном. Может быть. А может быть и другое: она боится, что Дэвид жив, что он узнает про их сына, и это отразится на его любви к ней, проще говоря, он перестанет ее любить.

В том-то все и дело, думала Сьюзен, всматриваясь в отрешенный взгляд какого-то солдата прошедшей войны.

Ей было необходимо чувствовать, что любовь Дэвида до сих пор живет в ее душе, ревностно оберегаемая от посторонних. Единственный путь для достижения этой цели, который она знала, — оградиться от окружающих непроницаемым щитом, за которым можно спокойно помечтать о Дэвиде, о том, что, мертвый ли, живой ли, он все еще любит ее.

Она просидела долго, глядя в черный экран компьютера. Не лучше ли о прошлом не вспоминать? Что бы она ни сделала сейчас, как бы ни поступила, ничего не изменишь, ошибок не исправишь.

А вдруг…

Уже стемнело, когда Сьюзен медленно шла по институтскому двору домой. Еще издалека она увидела, что в окнах нет света. Остановившись, посмотрела на свои часики. В тусклых сумерках удалось разглядеть — без пяти восемь. Неужели Марк еще не пришел?

Она подошла к крыльцу, открыла входную дверь. В доме была тишина. А раз не гремит по всему дому музыка, значит, его нет дома. В этом можно было не сомневаться.

Бросив на кушетку тетради, Сьюзен включила старенькую напольную лампу. Красная лампочка на автоответчике не мигала — значит, никто не звонил и не оставлял никаких сообщений. Она выключила автоответчик и прилегла на кушетку. «Хоть бы записку догадался оставить, — подумала она про Марка. — Шестнадцатилетний эгоист…

Впрочем, что с него взять, сама была такая».

Несколько секунд она сидела не двигаясь, чувствуя, как по телу разливается тяжелая усталость. «Нужно пойти наверх, — решила Сьюзен. — Надеть ночную рубашку и халат. Тогда сразу станет лучше».

Она пошла по узенькой лестнице наверх. Направо была ее крошечная спальня, налево — Марка. Сьюзен вошла в свою комнату. Внезапно ее охватило какое-то непонятное чувство — что-то не так. Она вышла из своей спальни и бросила взгляд на дверь в комнату Марка — та была нараспашку. Интересно, почему? Нужно проверить. Переступив порог, она включила свет. Предчувствия не обманули ее.

Кое-что действительно было не так: в комнате непривычный порядок, нет брошенных где попало свитеров, носков, джинсов, компакт-дисков и картриджей. В сердце Сьюзен вкралась слабая надежда. Она по опыту знала — пытается подлизаться к ней таким немудреным способом.

Внезапно вспомнились слова Берта: «Этот парнишка, похоже, из тебя веревки вьет». Что, если Марк убрал свою комнату затем, чтобы она отказалась от поездки на встречу? Может, хочет сыграть на ее материнских чувствах: вот он, мол, такой расчудесный сын, а ей зачем-то понадобился другой.

Ну уж нет! Этот номер у него не пройдет. Она не позволит Марку вертеть ею, как ему заблагорассудится. Берт прав, она сама должна решить, нужно ли ей ехать на встречу со своим старшим сыном.

Сьюзен повернулась и направилась в холл, как вдруг заметила, что дверца стенного шкафа слегка приоткрыта.

Наверное, засунул кое-как все вещи в шкаф, вот она и не закрывается, решила Сьюзен. Подойдя к шкафу, взялась за ручку. Дверца легко закрылась, даже слишком легко. Потянув за ручку, Сьюзен открыла шкаф и похолодела — внутри ничего не было. Пусто…

Но как это может быть? Куда делись все вещи? Сьюзен вошла вовнутрь. На перекладине болтались пустые вешалки, на полу валялся свитер с надписью «Гринпис», который — она точно знала — Марк никогда не любил, и стояла пара старых ботинок, которые были ему малы.

Больше ничего не было. Комната поплыла у Сьюзен перед глазами, и она прислонилась к двери, чтобы не упасть.

Марк сбежал из дома…

Крепко сжав губы, она попыталась взять себя в руки.

Лоренс. Это все он, этот негодяй! Наверняка Марк позвонил ему и рассказал, что она собирается на встречу, и вот результат. Сьюзен, оторвавшись наконец от дверцы, молниеносно вылетела из шкафа и понеслась по холлу, а потом вниз по лестнице.

В голове билась одна мысль: «Он не может со мной так поступить… Этот подонок не может со мной так поступить…»

Примчавшись в гостиную, она схватила телефонную трубку и трясущимися руками принялась нажимать кнопки.

На другом конце провода послышались длинные гудки и наконец долгожданное:

— Алло?

Приторно-сладкий до тошноты голосок. Дебора. Сьюзен мигом представила ее себе: кругленькая, маленькая, точно такая же, как и Лоренс.

— Дебора, это Сьюзен Левин. Мне нужно поговорить с Лоренсом.

Та, не сказав ни слова, бросила трубку на стол. «Вот сука! — выругалась про себя Сьюзен. — Сука паршивая!»

— Сьюзен?

— Где он, Лоренс?

— Кто — где? — после небольшой заминки переспросил ее бывший муж.

— Не валяй дурака! Где Марк? Он у тебя?

— О чем ты говоришь?

— Не о чем, а о ком! О Марке, о твоем сыне.

«Который считает тебя самим совершенством!» — хотелось ей крикнуть в трубку, но она сдержалась.

— С чего ему здесь быть?

— А куда еще ему, черт подери, податься?

— Сьюзен, успокойся. — (О Господи, как она ненавидела этот вкрадчиво-успокаивающий голосок!) — Объясни спокойно, что произошло.

Сьюзен почувствовала, что вот-вот расплачется, но сдержалась. Не хватало еще показать Лоренсу свои переживания.

— Он забрал всю свою одежду, — с трудом выговорила она.

— Ты хочешь сказать, что Марк сбежал из дома?

— Да.

Сьюзен обвела взглядом крошечную гостиную. «Какое убожество», — подумала она и мысленно представила себе Лоренса, который стоит, наверное, посреди фойе своего роскошного дома, расположенного на Восемьдесят третьей улице престижного Восточного района. Да какой мальчишка отказался бы жить в таком шикарном месте!

— О Господи! Сьюзен! Что ты на сей раз натворила? — вернул ее к действительности голос Лоренса.

— А почему ты решил, что я что-то натворила?

— Потому что я тебя знаю.

От его слов ей стало тошно. «Ничего я не натворила! — хотелось крикнуть ей. — Жила на свете тихо-мирно, пока не заявилась эта особа по имени Джесс…» Но разве Лоренсу объяснишь?

— Мы поругались, — сказала Сьюзен, призвав на помощь все свое хладнокровие. — Ничего особенного, — поспешно добавила она. — У нас это и раньше случалось.

А в голове неотвязно билась мысль: если Марк не у Лоренса, то где его искать? Единственное, что ей сейчас хотелось, это повесить трубку.

— Когда ты его видела в последний раз?

— Около часа. В два я сама ушла в библиотеку.

— Значит, ты не видела сына с самого обеда?

Сомнений не было; по его тону можно было понять, что он считает бывшую жену никудышной матерью.

— Ему уже шестнадцать, Лоренс. Не могу же я привязать его к юбке и повсюду таскать за собой!

— Ну ладно. Если бы он собирался приехать в Нью-Йорк, к этому времени он был бы уже здесь. Если, конечно, по дороге с ним ничего не случилось.

«Ну спасибо тебе, жирный, безмозглый болван! — чуть не взорвалась Сьюзен. — Только этих слов мне от тебя недоставало!»

— Послушай, Лоренс, — бросила она в трубку свистящим шепотом. — Марк, наверное, пошел к кому-нибудь из друзей или где-нибудь гуляет. Сомневаюсь, что ему вдруг «пришла в голову бредовая мысль уехать к тебе.

Лоренс не ответил.

— Извини, что побеспокоила, — закончила Сьюзен и бросила трубку.

Она продолжала сидеть на кушетке не двигаясь: не было ни сил, ни чувств — как выжатый лимон. Лишь всепоглощающее одиночество, никогда не испытанное раньше, терзало ей душу. Мелькнула мысль позвонить кому-нибудь из друзей Марка, но она тут же отбросила ее, вспомнив, что она не знает даже их фамилий. Марк оказался прав наполовину — она не испытывала ненависти к его друзьям, они все были ей просто безразличны.

Сгущались сумерки, и казалось, что свет от напольной лампы становится все более тусклым. В какой-то момент Сьюзен подумала, а не позвонить ли ей Берту, но решила, что не стоит, — сейчас ей было не до его философствования.

Сидя на кушетке, Сьюзен убеждала себя, что Марк вернется домой. Вот откроется дверь, и он войдет. Время шло, но его все не было. Время тянулось невыносимо медленно.

Сьюзен наконец поняла, что ей следует сказать своему сыну: скажет ему, что любит лишь его одного и ни на какую встречу ехать не собирается.

Проснулась она от боли — страшно затекла спина. Сьюзен открыла глаза, поморгала, не соображая, где находится. Потом поняла — посреди ночи заснула на кушетке в гостиной. За спиной все еще горела лампа, однако свет от нее заглушало утреннее солнышко, лучи которого пробивались сквозь тюлевую занавеску. Сьюзен резко выпрямилась — ей сразу припомнились вчерашние события. Марк…

Поднявшись с кушетки, она, пошатываясь от легкого головокружения, пошла наверх.

— Марк! — позвала она. — Марк, ты дома?

Заглянула в его комнату. Никого.

Сьюзен взглянула на часы — половина восьмого. С трудом приняв душ, она надела расклешенную юбку и старенькую хлопчатобумажную кофточку и побрела вниз.

Голова раскалывалась: вчера слишком переволновалась и недоспала. Приняв пару таблеток аспирина, Сьюзен заварила чашку чая. У нее было единственное желание — сесть и поплакать. Лоренсу звонить второй раз она не станет.

Раздался телефонный звонок. Вскочив, Сьюзен бросилась в гостиную и схватила телефонную трубку:

— Алло?

— Ты запыхалась? Я разбудил тебя?

Сердце у нее упало. Это был Берт, а не Марк.

— Нет.

— Денек сегодня обещает выдаться на славу. Может, прокатимся куда-нибудь на природу?

Сьюзен хотела было рассказать ему о случившемся, но передумала.

— Нет, Берт, спасибо. Нужно подготовиться к завтрашнему дню, все-таки первый день занятий.

Берт секунду помолчал, словно заподозрив ее во лжи, потом сказал:

— Ну конечно. Что ж, придется поехать одному.

— Желаю приятно провести время.

— И тебе того же.

Сьюзен повесила трубку. Обиделся, конечно. Однако сейчас ей было не до обид Берта Хайдена.

Взглянув на черную телефонную трубку, она поняла, что ей следует делать. Но сначала придется позвонить Лоренсу. Может, он наконец примет хоть какое-то участие.

Он сам подошел к телефону.

— Его нет дома уже сутки, — даже не поздоровавшись, бросила Сьюзен. — Ставлю тебя в известность, что собираюсь звонить в полицию.

На другом конце провода возникла небольшая пауза, потом Лоренс не спеша проговорил:

— Можешь не трудиться, Марк здесь.

Сьюзен потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. Наконец до нее дошло.

— Что?! — закричала она.

— Я сказал, что он здесь.

— И ты даже не удосужился мне позвонить? — Молчание. — Дай ему трубку.

— Он не хочет с тобой разговаривать.

— С ним все в порядке?

— Да. Могло быть и хуже при сложившихся обстоятельствах.

У Сьюзен голова пошла кругом. В груди нарастал тяжелый ком.

— Каких еще обстоятельствах?

— Он рассказал мне, Сьюзен.

Напряжение все нарастало. Казалось, еще секунда, и внутри что-то взорвется.

— О чем?

— Ты сама прекрасно знаешь, о чем, черт тебя подери!

О том, что ты собираешься отчебучить.

Сьюзен без сил рухнула на кушетку. Попытайся она сейчас что-нибудь сказать — не смогла бы.

— Не могу поверить, что ты способна так с ним поступить.

— Что я собираюсь сделать, к Марку не имеет ни малейшего отношения.

— Неужели ты настолько глупа?

Сьюзен посмотрела на кофейный столик. Из-под ее тетрадей торчал журнал объявлений, который купил Марк.

Место ее сына было здесь, с ней, а не там, с отцом.

— Ты с одним-то сыном дров наломала достаточно.

Зачем тебе понадобился другой, не понимаю.

— Я хочу, чтобы ты отправил его домой, — медленно и решительно произнесла Сьюзен.

Лоренс расхохотался.

— Я позвоню в полицию. Они вернут Марка домой, если ты этого сам не сделаешь. Мальчик находится на моем попечении, а не на твоем.

— Ты и на это готова пойти? Мало тебе того, что ты уже натворила?

— Твоя жена наверняка будет против его пребывания в вашем доме.

— Со своей женой я разберусь без тебя, — отрезал Лоренс.

— Равно как и я со своим сыном.

— Это с каким же? — помолчав, спросил Лоренс. — С тем, которого ты якобы вырастила, или с тем, о котором грезила во сне и наяву?

— Тебя это всегда выводило из себя, не так ли? — спросила Сьюзен, изо всех сил сжав телефонную трубку.

— Что именно?

— То, что я любила Дэвида и никогда не любила тебя.

— Не смеши меня, Сьюзен. День, когда ты ушла от меня, был лучшим днем в моей жизни.

— Врешь ты все! — сказала Сьюзен. — А теперь будь добр, отправь моего сына домой.

— Полагаю, это означает, что ты не собираешься претворять свой маленький план в жизнь?

— А вот это не твое дело.

— Ну что ж, твоя реакция лишний раз подтверждает то, в чем я убедился уже давным-давно.

— Что же?

— Нужно было забрать у тебя мальчика, как только мы разошлись.

Глава тринадцатая Воскресенье, 19 сентября ПИ ДЖЕЙ

— Посмотри, тетя Пи Джей! Я умею плавать!

Светловолосый трехлетний мальчуган с силой заколотил руками и ногами по воде — надувной круг отлично держал его на поверхности.

— Молодец, Брент, — похвалила Пи Джей.

Боб и Пи Джей сидели за столиком во внутреннем дворике его загородного дома и смотрели, как малыш с наслаждением плещется в просторном бассейне. Брент был сыном старшей дочери Боба, Мэри. Сама она сидела на краю бассейна, не сводя глаз с мальчика, а ее муж, Дэн, катал по парку детскую коляску. Этот дом на Лонг-Айленде был чудесным местом — Боб нашел его сразу после развода, как он любил поговаривать, «успел урвать до того, как цены на недвижимость выросли до небес». Сам по себе дом был старым и несколько неухоженным, но эти незначительные недостатки с лихвой искупались его местоположением — окруженный буйной растительностью, он находился в одном из самых укромных уголков Лонг-Айленда. Пи Джей обожала сидеть во внутреннем дворике, наблюдая за чинно проплывавшими по заливу рыбачьими шхунами. Казалось, город с его безумной гонкой остался далеко позади и здесь, на этом уединенном островке, царят мир и покой — как в природе, так и в душе.

Брент неуклюже заработал ручонками, пытаясь схватить пляшущий на воде надувной мяч, и Пи Джей улыбнулась. Да, она правильно сделала, что приехала сюда. После того как Джесс в пятницу вечером укатила, Пи Джей села и стала подводить итоги дня. Итак, что она имеет? Самые честолюбивые замыслы относительно карьеры вот-вот претворятся в жизнь. Это раз. У нее скоро появится возможность увидеться с сыном. Это два. И у нее, похоже, обнаружился рак. Это три. Ну и ну! Неужели столько событий может приключиться с человеком всего за один день?

Припомнилось, как Боб, стоя посреди ее кабинета, с улыбкой произнес: «По-моему, ты получишь это место».

Потом она представила себе Джесс. Та сидит рядом с ней на диване и спрашивает: «Неужели тебе не хочется его увидеть?»

Образ Джесс тут же сменил образ доктора Сент-Джермена. Пристально глядя на нее сквозь очки, он говорил:

«Непальпируемые опухоли могут быть такими же злокачественными, как и пальпируемые…»

Целый час Пи Джей терзали всевозможные сомнения и переживания. То она ощущала необыкновенный прилив сил, то вдруг ее охватывало острое чувство жалости к себе, а то и откровенный страх. И наконец не выдержала, сняла телефонную трубку, позвонила Бобу и согласилась ехать с ним на Лонг-Айленд.

Субботний день был сереньким и дождливым, и они провели его, бродя по магазинчикам, где когда-то давным-давно незаконно торговали спиртными напитками. Сейчас это были самые обычные лавчонки, в которых можно было купить всякую всячину. Она собиралась рассказать Бобу о предстоящей биопсии и о сыне вечером. Но когда стемнело, Пи Джей так и не смогла расстаться со своей тайной: при мысли о том, что придется ее открыть, ей становилось не по себе…

Со своего места за столиком Пи Джей хорошо было видно другую дочь Боба, Сэнди. Она сидела в качалке вместе со своим мужем Майком. Сэнди ждала ребенка. Ее первенец должен был родиться в ноябре. Вид беременных женщин и детей никогда не приводил Пи Джей в умиление, ни разу не вызывал у нее ни зависти, ни тоски. Она считала, что надежно отгородилась от прошлого. Да так оно и было до сегодняшнего дня. Она не позволяла чувствам взять над собой верх, никогда не задавалась вопросами о жизни и смерти.

— Кто хочет лимонаду? — громко крикнула Пи Джей, так, чтобы все ее услышали. День становился жарким.

— Я, я! — донеслось из бассейна.

— Я бы тоже не отказалась, — подхватила Мэри.

— Ну если ты сама приготовишь… — улыбнулся Боб.

— Конечно.

— Тогда мне джин с тоником.

Пи Джей отправилась на кухню. Да, она правильно сделала, что приехала сюда. Вытащив из шкафа порошок для приготовления лимонада и большой кувшин, Пи Джей повернула ручку крана. Сначала послышался какой-то кашляющий звук, потом кран несколько раз фыркнул, и вода полилась. Пи Джей, помешивая напиток, взглянула в окно.

Боб сидел в кресле, откинув голову и закрыв глаза, — ловил последние солнечные лучи уходящего лета. Пи Джей понимала, сегодня нужно будет ему сказать, после того как дети вернутся в город.

Дети, усмехнулась Пи Джей, направляясь к холодильнику за лимонами и льдом. Ничего себе дети! Дочери Боба были замужем и имели собственные семьи. Боб уже дедушка: как-никак двое внуков, даже почти трое. Как стремительно бежит время…

Внезапно Пи Джей почувствовала на своей талии чьи-то руки. Боб. Пытается развязать узел ее купального халата.

— Может, нам лучше уйти с солнца? — прошептал он.

Пи Джей похолодела. Под халатом у нее был купальник. Сплошной, с низким вырезом на груди и высоким на бедрах, он почти ничего не оставлял воображению и тем не менее надежно скрывал багрово-серебристые растяжки давно минувших дней. Но сейчас ее беспокоили не растяжки, а груди, полные, округлые.

— Не сейчас, — отрезала она, сбрасывая его руку.

Боб отошел, словно коснулся раскаленной плиты.

— Извини, я просто пошутил.

Пи Джей с трудом выдавила из себя улыбку.

— Мы же не одни. Давай при детях постараемся вести себя прилично.

Боб неловко потер руки. На лице его появилось застенчивое выражение, словно ему отказали в рукопожатии.

Откашлявшись, он шагнул к бару за бутылкой джина.

— Кстати о детях… — начал он.

— Да?

— Они хотят знать, когда мы поженимся.

Пи Джей деланно рассмеялась.

— А ты не сказал им, что наша семейная жизнь может быть адом кромешным?

Боб бросил в стакан кубики льда, налил на два пальца джина.

— Не скажи! Не такая уж это плохая идея. Мы ведь хорошо знаем друг друга. Так что никаких неприятных сюрпризов быть не должно.

«За исключением того, что я, возможно, больна раком и у меня есть двадцатипятилетний сын! — хотелось крикнуть Пи Джей. — Ну, что ты на это скажешь?»

Не отрывая глаз от кувшина — так, что даже шея затекла, — она продолжала помешивать лимонад.

— Я всегда считала, что нам и так хорошо, — с трудом выговорила она. — Зачем все портить?

За спиной послышалось бульканье — Боб наливал в стакан тоник.

Потом подошел к ней сзади, но на сей раз и не подумал прикасаться. Протянув руку, взял у нее ложку.

— По-моему, ты уже все хорошо перемешала, — тихо заметил он.

Пи Джей выглянула в окно. Мэри снимала с сынишки надувной круг. К ним подошел Дэн с ребенком. Он что-то сказал жене. Та весело рассмеялась.

Многие темы обсуждались Пи Джей и Бобом за время их знакомства — и транспортные, и житейские, и служебные, но никогда они не говорили о женитьбе.

Во дворике Мэри, набрав полную пригоршню воды, плеснула ею в Дэна, тот ответил ей тем же.

— Еще мамочка, еще! — завопил Брент.

Пи Джей смотрела, как резвятся молодые люди, и задавала себе вопрос: знают ли они, какое это бесценное сокровище, жизнь, умеют ли дорожить каждым ее мгновением?

Оторвав взгляд от окна, она повернулась к Бобу.

— Ты ведь просто пошутил, правда?

Откинув с ее лица волосы, он игриво собрал их в конский хвост.

— Всегда нужно изыскивать возможности делать нашу жизнь еще лучше.

— Как бы хуже не получилось, — усмехнулась Пи Джей. — Как говорится, от добра добра не ищут.

Подойдя к морозильной камере, она достала из нее поднос с кубиками льда, взяла несколько штук, бросила их в кувшин. Капельки лимонада брызнули на стол.

Боб аккуратно поставил свой наполненный стакан и скрестил руки на груди.

— И все-таки почему?

— Почему? — пожала плечами Пи Джей. — А ты вспомни статистику.

Боб принялся самым внимательным образом изучать свой ноготь.

— Значит, ты этого боишься?

Схватив тряпку, Пи Джей принялась энергично стирать капли со стола.

— Боюсь? Ничего я не боюсь, Боб. Просто смотрю на вещи здраво.

Она достала из ящика острый нож и нарезала лимон ломтиками, ощущая на себе пристальный взгляд Боба. Зачем он поднял эту тему? Ведь уже три года, как они вместе.

Она крепко держала нож, стараясь, чтобы рука не дрожала.

— И кроме того, — добавила она, — ты же сам говорил мне, что никогда больше не женишься.

Взяв свой стакан, Боб разболтал содержимое, отчего кубики льда тихонько звякнули, и сделал большой глоток.

— О Господи, Пи Джей! Я ведь сказал это два года назад. И исключительно в целях самозащиты.

— От меня?

Он расхохотался.

— Скорее от себя самого. Как-то не был готов ко второму браку.

Пи Джей бросила ломтики лимона в кувшин. «А я никогда и не собиралась замуж», — хотелось ей сказать, но промолчала.

Боб поболтал свой напиток.

— Значит, мне сказать детям, что я тебе недостаточно нравлюсь, чтобы сделать столь важный шаг?

Пи Джей потянулась к шкафу, достала стаканы и поставила их на поднос. Стаканы были из тонкого стекла и расписаны вручную желто-зелеными рыбками, а по краю шел ободок лазурно-голубого цвета. Она случайно увидела их в прошлом году в антикварном магазине в Сохо и сразу поняла, что они прекрасно подойдут для загородного дома.

В глубине души Пи Джей всегда считала этот дом своим.

Она повернулась и взглянула на Боба.

— Давай поговорим об этом позже.

— Нет, сейчас.

Пи Джей покачала головой.

— Сейчас не могу.

— Что не можешь? Говорить об этом или выйти за меня замуж? — спросил он, коснувшись ее руки.

Она поставила кувшин на середину подноса.

— Пойду отнесу детям лимонад.

Сгущались сумерки. В воздухе пахло дымом костра.

Сверчки верещали громче, чем месяц назад. «Они подбираются все ближе к дому, — объяснил как-то Пи Джей отец. — Это всегда происходит осенью».

Пи Джей с Бобом остались наконец одни. Дети уехали, и теперь настало их время. Обычно они оставались в доме до понедельника, но на сей раз уедут сегодня, как только Пи Джей все расскажет Бобу, как только объяснит, почему не может выйти за него замуж.

Она сидела в шезлонге во внутреннем дворике, чувствуя, что за ужином переусердствовала — живот был набит мясом, салатом и кукурузой. Придется завтра утром устроить основательную пробежку. Внезапно она рассмеялась: это ж надо, провести столько часов, чтобы держать себя в форме! И зачем, спрашивается?

— Над чем смеешься? — спросил Боб с соседнего шезлонга и, потянувшись к ней, взял за руку.

Сверчки продолжали свою симфонию. Пи Джей уставилась невидящим взглядом в угасающие сумерки. Она понимала, пришло время сказать ему, но не знала, с чего начать.

— Ты сам не захочешь жениться на мне, — внезапно услышала она собственный голос.

Боб, повернув голову, взглянул на нее. В мерцающем свете свечи черты лица его казались мягкими, ничего удивительного, все дела и заботы остались в городе. Он ждал продолжения разговора.

«Какое счастье, что он у меня есть, — подумала Пи Джей, — и какое горе, что я его потеряю».

— Ты сказал, если мы поженимся, никаких неприятных сюрпризов нас не поджидает. Ну так вот… — Она отвернулась, не было сил смотреть ему в глаза. — Ты ошибаешься.

Слава Богу, сказала.

— Пи Джей…

Она лишь отмахнулась.

— Нет, поверь мне, лучше будет, если все останется по-прежнему.

«Времени у нас, быть может, осталось не так много», — подумала она, но ничего не сказала.

Отпустив ее руку, он повернулся спиной.

— Извини, но я так не считаю.

— А может, ты не все про меня знаешь?

— Чего же я о тебе не знаю? — Повернувшись к Пи Джей, он перебросил ноги через подлокотник шезлонга. — Мы уже пять лет работаем вместе, три — спим вместе. Какие у тебя могут быть от меня тайны? Ведь не проститутка же ты на самом деле! — Он взмахнул руками и взял тоном выше. — И вряд ли прячешь где-то в тайнике мужа.

Пи Джей не смогла сдержать улыбки.

— Это верно.

— Тогда в чем заключается твой большой секрет? Я даже видел твою мать. Она… — После легкой заминки он договорил:

— Она производит впечатление несколько суровой женщины, однако я сомневаюсь, что ее дочь какая-нибудь закоренелая убийца.

— Боб, я не шучу.

— Я тоже. Я хочу жениться на тебе.

Пи Джей закрыла глаза, ночной ветерок приятно холодил лицо.

— Если бы я вышла замуж, поверь мне, то только за тебя, — тихонько проговорила она, понимая, что это правда, хотя и понятия не имея почему.

Действительно, чем Боб лучше других мужчин? Тем, что старше? Может быть. Однако Пи Джей чувствовала, что дело не в этом. Самое главное — это то, что рядом с ним она ощущает себя спокойно и уверенно. Она всегда любила работать. Еще в самом начале карьеры решила стать в своей области по-настоящему высококлассным специалистом. Она всегда знала, что Бобу в общем-то все равно, достигнет она каких-либо высот, нет ли, он будет любить ее в любом случае, будь она даже не высококвалифицированным дизайнером, а простой домохозяйкой. Так она считала вплоть до сегодняшнего дня, однако сейчас не была в этом уверена.

Она никогда не рассказывала ему, что у нее есть сын.

Впрочем, этой своей тайной она не делилась ни с одним мужчиной. И только теперь Пи Джей поняла, что, держа свою тайну при себе, она, наоборот, так и не смогла отделаться от гнетущих воспоминаний.

Открыв глаза, она взглянула на Боба. Расскажи она ему о сыне, он бы все понял, однако Пи Джей беспокоило еще и другое: если у нее отнимут грудь, она никогда больше не сможет позволить ему дотрагиваться до себя, ни за что не поверит, что он по-прежнему ее хочет, никогда не допустит, чтобы он женился на ней, зная о приближающейся смерти.

— Я тебя не понимаю, — после долгого молчания произнес Боб.

Откинувшись на спинку шезлонга, она сказала:

— У меня есть сын.

— Что?!

Пи Джей выпрямилась и, закинув ногу на ногу, взглянула на Боба.

— У меня есть сын, — повторила она. — Ему скоро будет двадцать пять лет.

Боб не шелохнувшись смотрел на нее во все глаза:

— О Господи! Ты это серьезно?

— Вполне.

Он перевел взгляд на бетонные плитки пола. Ему показалось, что сверчки застрекотали еще громче.

— Может, расскажешь мне все? — спросил он.

Пи Джей пересела, подложив под себя ноги.

— Да нет… — пробормотала она, понимая, что отступать уже поздно. — О… черт! Не знаю…

Перевела взгляд на свои аккуратно накрашенные ногти, однако в тусклом свете свечи разглядывать их было бесполезно.

— Это случилось много лет назад, — начала она, — совсем в другой жизни. История банальна до тошноты. Парень знакомится с девушкой. Девушка влюбляется, через некоторое время выясняется, что у нее будет ребенок. Парень ее бросает.

— О Господи!

Пи Джей подняла голову.

— Может, перестанешь говорить это свое «О Господи»?

Она заглянула ему в глаза, пытаясь прочесть в них, о чем он думает, но не смогла — в спустившихся сумерках было невозможно разглядеть.

— Сколько тебе было лет?

— Двадцать.

Боб встал, обошел вокруг шезлонга и, сунув руки в карманы, глубоко вздохнул.

— А почему ты не сделала аборт?

— Боб, это же был 1968 год.

— Ах да!

Пи Джей тоже поднялась и подошла к нему.

— А сейчас мне предоставляется возможность встретиться с ним.

— Ты никогда его не видела?

— Ни разу, даже когда он родился.

— Неужели тебе не хотелось?

— Нет. — Пи Джей понимала, как ужасно это звучит, словно она и не женщина вовсе, а какая-то свистушка, и попыталась оправдаться:

— Мне нужно было жить своей собственной жизнью. Кроме того, они сказали, что так будет лучше.

— О Господи! — в очередной раз воскликнул Боб, поворачиваясь к ней спиной. — Кто это «они»? И зачем тебе понадобилось встречаться с ним сейчас?

Пи Джей закрыла глаза — не было сил смотреть на него, а потом рассказала ему о Ларчвуде и визите Джесс.

— Значит, ты собираешься с ним встретиться?

— Может, да, а может, нет. Все это придумала Джесс.

Ни одна из нас не будет знать, приедут ли наши дети, пока мы сами не окажемся в Ларчвуд-Холле.

— О Господи! — Боб опять подошел к шезлонгу, сел. — Пи Джей!

— Что?

— Как я понял, ты не хочешь выйти за меня замуж только потому, что у тебя есть сын? Ты поэтому всегда оставалась одна?

— Нет. А впрочем, не знаю.

Она села с ним рядом. Надо же, столько рассказала, а облегчения нет.

Боб потер руки и глубоко вздохнул.

— Хансен и Хобарт, если обо всем узнают, будут неприятно удивлены, — заметил он.

Она взглянула на Боба, даже в темноте было видно, что лицо его приобрело обычное жесткое выражение.

— Ты шутишь!

— Хотел бы.

— О Боже, Боб! Ведь на дворе девяностые годы! Неужели ты и в самом деле считаешь, что факт рождения у меня сына почти четверть века назад, когда я была не замужем, может негативным образом отразиться на моей работе?

— На работе — нет, — покачал головой Боб. — Нет, конечно. Просто я представляю реакцию Хансена и Хобарта. Ты же знаешь, как они гордятся безупречной репутацией агентства.

В его голосе появились холодные нотки, и Пи Джей охватило недоброе предчувствие.

— Ты говоришь о них или о себе? — спросила она.

Боб, почесав подбородок, тихонько заметил:

— Я ведь неотделим от агентства, Пи Джей.

Сверчки внезапно смолкли, словно с нетерпением ждали продолжения разговора.

— Ты не хочешь моей встречи с сыном, — сказала Пи Джей. — Я чувствую, что это вовсе не из-за того, что пострадает безупречная репутация агентства. Ты думал бы иначе, если бы мы с тобой работали в разных местах? А может, тебе просто неприятно, что у женщины, которой ты не далее как шесть часов назад предложил руку и сердце, темное прошлое?

— К чему этот сарказм!

— Нет, Боб, это не сарказм. Просто я реально смотрю на вещи.

— Я беспокоюсь лишь о твоей карьере.

— А как насчет моей жизни? У меня ведь, помимо работы, есть и личная жизнь. И я — живой человек, со своими мыслями и чувствами. Ты хочешь жениться на мне или на том образе, который себе придумал?

Боб встал и заходил по внутреннему дворику взад-вперед.

— Послушай, Пи Джей. Ты долго и трудно шла к тому, что имеешь сегодня. И мне неприятно, что ты собираешься наплевать на все, чего добилась в жизни, ради какой-то сиюминутной прихоти. О Господи! Вот уж никогда бы не подумал, что ты хочешь стать матерью! Да зачем тебе какие-то дети! Море забот, жуткая ответственность. — Он остановился, взглянул на нее. — Но я люблю тебя и всегда буду рядом, какое бы решение ты ни приняла.

— И ты поддержишь меня, если вдруг Хансен и Хобарт что-то узнают?

Он сунул руки в карманы.

— Приложу все усилия.

Но Пи Джей ему не поверила. Будет ли он на ее стороне, это еще вопрос. Как он говорил? «Сиюминутная прихоть… Заботы… Ответственность…» Внезапно в душу вкралось сомнение: а что, если Боб прав?

— Я хочу вернуться в город, — прошептала она. — Пожалуйста, отвези меня домой.

Она не стала говорить ему про биопсию, язык не поворачивался. Ей необходимо было остаться одной и подумать.

Мало того, что он продемонстрировал свое недовольство ее поведением, не хватало ей еще его жалости.

Последние два часа Пи Джей провела перед аппаратом для снятия маммограммы. Грудь была вставлена в отверстие, плотно сжимавшее ее, и большерукий весельчак-рентгенолог вплотную занялся ею: мял, щупал, а потом принялся тыкать в нее какой-то проволокой, видимо, пытаясь определить точное местоположение опухоли.

— Игольчатая локализация, — пояснил он, — без нее ваш хирург не будет знать, где находится опухоль.

И, расхохотавшись, добавил:

— Не придется искать иголку в стоге сена.

Он забавно пошевелил губами, напомнив Пи Джей одного типа из рекламного ролика — тот делал точно так же.

Однако попытки рентгенолога рассмешить ее ни к чему не привели — ей было не до смеха.

Пи Джей взглянула на висевший на стене экран.

— Вовсе не похоже на опухоль, — заметила она. — Скорее на звездную россыпь.

— Да нет, опухоль сидит в вас, уж поверьте мне, — сказал он и в очередной раз помял ей грудь. — А то, что вы приняли за звездочки, скорее всего кальциевые уплотнения.

Пи Джей поморщилась, но не от укола, а от боли в сдавленной груди. Было трудно дышать, невозможно сконцентрироваться на чем-либо или попытаться представить себе что-нибудь приятное, как ее учили, чтобы расслабиться. На занятиях она проделывала это сотни раз, но здесь, в сверкающем чистотой кабинете, ничего не получалось.

Лишь одна мысль сверлила, не давая покоя: «Вечером у меня уже, возможно, не будет груди…»

— Вот она! — наконец-то воскликнул рентгенолог, будто поймал надоедливую муху. — А теперь быстренько в операционную, и чтоб я вас больше никогда здесь не видел!

Когда в кино показывали операционную и суетящихся над больным хирургов и медсестер, Пи Джей всегда отворачивалась. Теперь она сама лежала на жесткой каталке и, охваченная жутким страхом, смотрела в потолок. Только раз в жизни была она в подобной ситуации — в 1968 году, в предродовой палате. Тогда она была одна, как и сейчас.

Как же ей хотелось, чтобы кто-то взял ее за руку, сказал Добрые, ободряющие слова! И впервые Пи Джей пожалела о том, что ничего не сказала Бобу. Если бы он был здесь, как было бы славно. Интересно, почему тут так холодно?

Размышления ее прервала медсестра.

— Пора спускаться вниз, — сказала она.

Пи Джей чуть не расплакалась, но быстро взяла себя в руки. Этого только не хватало! Ведь это просто биопсия.

Припомнились слова доктора Рейнольдса: «Восемьдесят процентов опухолей груди доброкачественные». Глубоко вздохнув, Пи Джей задержала дыхание и медленно сосчитала до трех. Внезапно ей представилось суровое лицо доктора Сент-Джермена: «Непальпируемые опухоли могут быть такими же злокачественными, как и пальпируемые». Она похолодела.

— Вы почувствуете лишь легкий укол, — послышался голос сестры.

— И я засну?

— Нет. — Сестра улыбнулась. — Я введу вам небольшую дозу димедрола, а внизу вам дадут валерианы.

Валериана… Пи Джей в восьмидесятые годы выпила ее целое море. Поводов было предостаточно: то какая-нибудь важная презентация, то мать приезжала как-то на Рождество, то первое собеседование при поступлении на работу к Хансену и Хобарту…

Она почувствовала укол, но показалось, что ее не укололи, а ударили ножом.

— Когда будете готовы, дайте знать, — неожиданно послышался мужской голос, и Пи Джей вздрогнула.

— Готова, — отозвалась медсестра.

— Ну, держитесь, — сказал мужчина Пи Джей и улыбнулся.

Каталка тронулась с места и поехала к операционной.

Пи Джей судорожно глотнула и закрыла глаза. Хотела попросить, чтобы ее накрыли еще одним одеялом, но промолчала, лишь покорно отдалась плавному покачиванию.

Скоро все будет позади, уговаривала она себя. Подумаешь, какая-то опухоль. Просто очередное изобретение умников-медиков, чтобы без нужды терроризировать несчастных больных.

Каталка остановилась.

О Господи! Неужели приехали?

Послышался шорох, распахнулись двери, каталку немного тряхануло, словно наскочила она на какую-то выпуклость, потом двери снова закрылись, и Пи Джей почувствовала, как пол поплыл вниз. Понятно, они в лифте. Мужчина, который вез каталку, принялся тихонько насвистывать. Пи Джей посмотрела на потолок — лампа дневного света, затянутая проволочной сеткой. В нос пахнуло застарелым запахом мочи.

Лифт, подпрыгнув, остановился. Свист прекратился, двери распахнулись. Каталку опять тряхнуло — теперь Пи Джей догадалась, что они переехали через порожек лифта.

Санитар повез ее сначала прямо, потом свернул налево и поехал вдоль какой-то выкрашенной бледно-желтой краской стены. Добравшись до дверей, остановился.

— Желаю удачи, — проговорил он и исчез в глубине выложенного белой плиткой холла.

Послышались чьи-то голоса, звяканье инструментов, музыка. Но оттуда, где она лежала, Пи Джей никого не было видно. Она попыталась вспомнить, что будет дальше.

Что же было в 1968 году? Было ужасно больно, это точно, но тогда она испытывала совсем другие чувства: она знала, что скоро придет конец ее мучениям, начнется новая радостная, счастливая жизнь. Сейчас ей не было больно, однако жизнь могла вскоре кончиться.

Она подумала о сыне, ребенке, которого никогда не видела. Интересно, вспоминает ли он когда-нибудь о ней, собирается ли приехать в Ларчвуд 16 октября? Пи Джей закрыла глаза. Как пройдет их встреча? А может, будет лучше, если они никогда не увидятся? Зачем им знакомиться друг с другом, если ей все равно придется умереть?

— Мисс Дэвис? — послышался чей-то приглушенный голос.

Пи Джей открыла глаза. Рядом стояла сестра. Она держала что-то вроде резиновой трубки. Пи Джей снова закрыла глаза. Внезапно она ощутила невероятную усталость.

— Сейчас вам введут внутривенное, — проговорила медсестра. — Вы почувствуете легкий укол в руку. Постарайтесь не шевелиться…

Сказанное ею позже Пи Джей пропустила мимо ушей.

Она словно разделилась надвое. Одна половина прекрасно осознавала: сейчас ее схватят, всадят в нее иглу, прикрепленную к трубке, соединенной еще Бог знает с чем. Эта ее часть стремилась вырваться и бежать от кошмара куда глаза глядят. А другая… Другой было все безразлично. Будь что будет! Только все как-то странно, зыбко, неясно. Ну ничего, все пройдет. Именно эта ее половинка победила первую, когда каталку снова куда-то повезли. Новое место оказалось еще холоднее, чем холл. Гул голосов приблизился, стал совсем рядом. Кто-то подсунул ей под спину руки.

— Поднимай!

Мозг только переварил услышанное, как Пи Джей почувствовала, что ее подняли и перенесли с каталки на что-то еще более твердое и узкое. Она открыла глаза — над ней склонились какие-то люди в зеленых масках, зеленых колпаках.

— Доброе утро, — послышался из-под маски приглушенный голос. — Я — доктор Сент-Джермен. — Губы еще раз шевельнулись. — Помните меня?

Пи Джей показалось, что глаза его улыбаются. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь.

Потом она почувствовала на своем лице чье-то дыхание.

— Прошу вас сосчитать от ста назад.

И вдруг она вспомнила. Тогда, в предродовой палате, ее попросили о том же. И она, как и много лет назад, принялась считать:

— Сто.

А память уносила ее в прошлое, в те далекие дни.

— Девяносто девять.

Мой мальчик…

— Девяносто восемь.

Мой сын…

Над ней склонилось чье-то расплывчатое лицо.

— Привет, — произнес чей-то голос.

Боб…

Лицо начало постепенно приобретать более отчетливые очертания, он улыбнулся.

— Закончили операцию? — спросила Пи Джей.

Боб не ответил — должно быть, она спросила недостаточно громко.

— Закончили операцию? — повторила она.

Ей хотелось спросить его, что он здесь делает, откуда узнал…

Он кивнул.

— Тебя уже привезли из операционной.

— Что…

Ей необходимо было спросить, чем закончилась операция, но что-то отвлекло ее внимание. Рядом с лицом Боба возникло другое, знакомое лицо: плотно сжатые губы, вздернутый подбородок… Мать.

Пи Джей закрыла глаза и снова заснула.

Когда она окончательно проснулась, в комнате уже сгущались сумерки. Сначала Пи Джей никак не могла понять, где находится, потом вспомнила. Протянула руку вниз, к груди, и почувствовала толстый слой марли.

— Пи Джей?

Она повернула голову.

— Боб?

— Ты проснулась.

— Ммм… Очень хочется пить.

Взяв в руки пластиковую чашку с соломинкой, он подал ей соломинку. Пи Джей с трудом сделала глоток.

— Откуда ты узнал? — спросила она.

Боб улыбнулся.

— Это было проще простого. Когда ты не пришла на работу, я пошел к тебе домой. Уолтер сказал, что ты попросила таксиста отвезти тебя в больницу Сент-Мэри. Остальное, — он подмигнул, — вообще не составило никакого труда.

— Биопсию уже сделали?

— Не могу поверить, что ты мне ничего не сказала, — не отвечая на вопрос, укорил он ее.

— Я рассердилась на тебя, потому что…

Боб приложил палец к губам.

— Шш… Давай сейчас не будем об этом говорить. Есть более важные темы для разговора.

«Более важные темы…» Да, похоже, Боб прав.

— Грудь отняли? — спросила Пи Джей.

В этот момент к кровати приблизилась чья-то фигура.

— Памела…

— Привет, мама.

Переведя взгляд на соломинку, Пи Джей сделала еще один глоток.

— Я подумал, твоей маме следует знать, — пояснил Боб, и на лице его появилось виноватое выражение.

— Почему ты не позвонила мне, Памела? — подхватила мама.

Пи Джей опустила голову на подушку.

— В этом не было необходимости. Я и сама ничего толком не знала.

— И тем не менее, — проговорила Флора Дэвис, недовольно поджав губы, — я приехала, хотя весь день пришлось тащиться на поезде.

«Весь день… — усмехнулась Пи Джей. — Всего каких-то четыре часа от Беркширза».

Она опять повернулась к Бобу.

— Так что, доктор…

Он погладил ее по голове, поспешно проговорил:

— Пойду скажу сестре, что ты проснулась.

И, поставив чашку на тумбочку возле кровати, он вышел из палаты.

Мать подошла чуть ближе.

— Тебе больно?

— Нет.

— Хорошо, — кивнула она, усевшись на самый краешек, — это хорошо.

— Они отняли ее, да? Отрезали грудь?

Флора сложила руки на коленях. Она сильно постарела, казалась совсем старухой. И хотя Пи Джей не видела ее почти два года, она все поняла по ее лицу.

— Давай не будем сейчас говорить об этом, — сказала мать. — Подождем, пока придет врач.

Пи Джей посмотрела на нее невидящим взглядом. О Господи, все-таки отняли грудь…

Дверь в палату открылась. В дверном проеме появилась высокая, сухощавая фигура Боба, ярко освещенная падающим из коридора светом. Рядом с ним стоял еще один мужчина, еще выше и еще тоньше, — доктор Сент-Джермен.

— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил он, заходя в палату.

— Отлично. Только немного кружится голова и тошнит.

Доктор кивнул и направился к ее кровати. Флора поспешно вскочила и пересела на стул. Он подошел и, откинув простыню, проверил повязку. Потом удовлетворенно кивнул.

— Ну что, доктор? Каков приговор?

Пи Джей старалась говорить легко и непринужденно, но внутри все сжалось от страха.

Доктор сел рядом с ней, там, где только что сидела мать.

Боб стоял рядом.

— Как мы и подозревали, опухоль в груди была около пяти сантиметров в диаметре.

— И?

— И к сожалению, она оказалась злокачественной.

Свет померк перед глазами, и Пи Джей поспешно закрыла их.

— Значит, вы отняли грудь.

— К сожалению, да.

В палате воцарилась такая тишина, что Пи Джей слышала биение собственного сердца.

Боб поспешил нарушить гнетущее молчание:

— Когда ее можно будет забрать домой?

Пи Джей заставила себя открыть глаза. Врач сидел, сложив руки на коленях.

— Когда я узнаю, в каком состоянии находятся вспомогательные лимфатические узлы.

Пи Джей вдруг вспомнила о своем белом купальнике.

Никогда уже ей больше не надеть его.

— Как только мы получим полный патологический отчет, назначим химиотерапию.

«Волосы… О Боже, волосы начнут выпадать!»

— Эта разновидность рака лечится не облучением, а химиотерапией, — продолжал объяснять врач. — После интенсивного курса лечения Пи Джей сможет снова жить полноценной жизнью.

Они говорили так, словно не она лежит тут, рядом с ними, на кровати, или будто она глухая, но ей было все безразлично.

— Когда вы сможете начать? — продолжал Боб свои расспросы.

Пи Джей отвернулась к стенке. Похоже, Боб взял все переговоры на себя, но и на это ей было наплевать.

— Через пару недель. К счастью, рентген груди не выявил больше никаких узлов.

— Сколько она пробудет в больнице?

— Несколько дней. Мы разработали курс амбулаторного лечения, который ей нужно будет проходить.

— А как она будет себя чувствовать в течение этого курса? Ей потребуется кто-нибудь, кто неотлучно находился бы у ее постели?

Пи Джей взглянула на Боба. Он, в свою очередь, не сводил глаз с матери. Каково было выражение ее лица, Пи Джей не видела.

— В первые день-два может появиться легкая тошнота и расстройство желудка. Затем по мере заживания раны она будет чувствовать себя абсолютно нормально.

«Абсолютно нормально… О Господи, почему же никто не спросит главного — умру я или нет?»

— Она сможет вернуться к работе?

— Как она пожелает. Курс лечения рассчитан на полгода. Когда Пи Джей почувствует себя достаточно окрепшей, не вижу причин, почему бы ей снова не приступить к своим обязанностям.

— Это хорошо. Ее выдвинули в состав директоров крупного рекламного агентства.

Пи Джей почему-то показалось, что в словах Боба нет никакого смысла. Значит, ее утвердили, но какое это имеет значение сейчас?

— Доктор, — позвала она, и в палате воцарилась тишина, все с нетерпением ждали, что она скажет. — Я умру?

Врач украдкой глянул на Боба, потом перевел взгляд на свою пациентку.

— На пациентов, имеющих опухоли еще большего размера, чем у вас, лечение химиотерапией оказывало самое благотворное влияние. Так что нет никаких поводов для беспочвенных переживаний.

«Я умру, — подумала Пи Джей. — Грудь отрезали, и теперь я умру. Что ж, может, это и к лучшему?»

Она снова закрыла глаза. Почему они все сидят и не уходят?

— Ей нужно отдохнуть, — заметил доктор.

В палате стало тихо. Пи Джей услышала, как скрипнула кровать, и, не открывая глаз, поняла — врач поднялся.

— Спасибо, доктор, — послышался голос Боба. — Я пойду вместе с вами и поговорю с медсестрой по поводу режима. Пи Джей, — он положил руку на край кровати, — я скоро вернусь.

Ей удалось кивнуть. Мужчины вышли за дверь, и в палате снова воцарилась тишина.

— Мама, — позвала Пи Джей. — Ты здесь?

Флора подошла к кровати.

Пи Джей пристально вгляделась в ее лицо: черты его смягчились, уголки глаз были слегка опущены, в глазах стояли слезы. Мать взяла ее за руку. Впервые за долгие годы с тех пор как Пи Джей уехала в Ларчвуд-Холл, с тех пор как умер отец, она дотронулась до своей дочери. В последние годы они встречались очень редко, и, как правило, их встречи носили вынужденный характер.

— Мама, — прошептала Пи Джей, — мне страшно.

Флора села на кровать, наклонившись, обхватила дочь за плечи, и стена, возникшая между ними много лет назад, начала рушиться. Ласково притянув Пи Джей к себе, она прошептала:

— Я знаю, Памела, знаю…

Когда совсем стемнело, Боб вернулся домой, а мать осталась. Присев на стул у изголовья кровати, она тихонько сидела, положив руки на колени, пристально вглядываясь в металлическую стойку.

— Он очень приятный мужчина, — заметила она. — Рада, что вы вместе.

Пи Джей припомнился день, когда они с Бобом ездили в Беркширз. Визит носил чисто деловой характер, хотя обе стороны делали вид, что это не так. С тех пор, вплоть до сегодняшнего дня, мать его не видела.

— Да, — ответила Пи Джей. — Мне очень повезло.

«Повезло? — горько усмехнулась она про себя. — Я лежу на больничной койке с раком груди. Ничего себе везение!»

— Я останусь с тобой в твоей квартире, пока ты не поправишься.

— Это вовсе не обязательно, мама.

— Чепуха, — отмахнулась Мать.

Они помолчали.

— А она красивая? — спросила Флора.

— Что?

— Твоя квартира. Я ведь никогда ее не видела.

— Да. Я приобрела ее несколько лет назад.

Флора кивнула. Наклонившись, она вгляделась в лицо дочери.

— Я всегда буду рядом с тобой, не беспокойся.

Что это она говорит? Да она, Пи Джей, вообще не припомнит, когда в последний раз вспоминала о матери. Хотелось крикнуть: «Ты вовсе не обязана мне помогать только потому, что ты — моя мать!» Какой смысл играть роль образцовой матери! Ведь на самом деле ни о каких материнских чувствах не может быть и речи — слишком уж они разные, мать и дочь. Да и времени прошло слишком много… А впрочем, что она-то, Пи Джей, смыслит в материнских чувствах! Она вспомнила о своем ребенке, о сыне, и почувствовала, что вот-вот расплачется.

— Сколько же я наделала ошибок! — прошептала она.

Флора, взяв ее за руку, поправила на переносице очки.

— Мы должны были быть ближе друг к другу, — продолжала Пи Джей. — А жаль…

— Ты не виновата. — Мать невесело усмехнулась. — Только благодаря отцу мы держались вместе.

Значит, Флора это тоже понимала. Пи Джей почувствовала укор совести.

— Да, — согласилась она.

— Может, еще не слишком поздно, — сказала мать.

За дверью больничной палаты слышались приглушенные звуки. Они сидели рядом в полумраке, рассеиваемом лишь настольной лампой, мать и дочь.

— Извини, что доставила тебе столько боли, — прошептала Пи Джей.

Флора лишь кивнула.

— Мы можем поговорить с тобой, мама? — спросила Пи Джей.

Мать вопросительно глянула на нее.

— О моем ребенке?

Флора тут же перевела взгляд на спинку кровати.

— В этом нет необходимости. Что сделано, то сделано.

— Но ведь этот вопрос до сих пор причиняет тебе боль, как и мне.

Ей, как никогда, хотелось поговорить с матерью о сыне, но та лишь отмахнулась:

— Я давным-давно забыла об этом.

— Нет, мама. — Набравшись смелости, Пи Джей упрямо продолжала:

— То, что произошло много лет назад, изменило наши жизни: и твою, и мою. — И, понизив голос, сквозь слезы договорила:

— И папину.

Флора молчала.

— Я знаю, ты винишь меня в смерти отца.

Мать встала и отошла к другому концу кровати.

— Какая чепуха!

— Я и сама себя винила. Моя беременность подкосила его, вне всякого сомнения.

Флора провела пальцем по температурному листу, висевшему на спинке кровати.

— Думаю, ты давно все это пережила. — Голос ее прозвучал излишне взволнованно. — Ты добилась успеха в работе, наконец-то повстречала хорошего человека.

Пи Джей, расправив рукой складки на простыне, невозмутимо заметила:

— Это не меняет того, что я сделала.

В этот момент дверь распахнулась, и в палату вошла медсестра, катя перед собой прибор для измерения кровяного давления.

— Смерим-ка давление! — закудахтала она, подталкивая скрипучее сооружение к краю кровати.

Флора отошла к окну, а Пи Джей послушно протянула руку. Сестра обмотала ее манжеткой и принялась качать резиновую грушу. Пи Джей наблюдала за ее манипуляциями, которые в очередной раз напоминали, почему она находится здесь. «Нет, на сей раз я не дам матери увильнуть от разговора! — решила она. — Пусть не признается, что сама отказалась от ребенка, но о моем сыне мы наконец-то поговорим… Пока я еще жива».

Сестра, сделав свое дело, сняла с ее руки манжетку.

Подойдя к температурному листу, быстренько что-то там отметила и, волоча за собой аппарат, вышла из комнаты.

Пи Джей взглянула на мать — та вглядывалась сквозь шторы во тьму.

— У меня родился сын, — сказала она.

Флора, подняв руку, коснулась края шторы.

— Здоровенький мальчик. Почти четыре килограмма весом.

— Зачем ты говоришь мне об этом сейчас?

Голос матери звучал приглушенно, словно она говорила сквозь вату.

— Потому что настало время, — сказала Пи Джей. — И вообще по многим причинам.

Мать снова повернулась лицом к кровати.

— А я-то полагала, сейчас ты должна думать о более важных вещах, например, о своем здоровье.

— Мама, я могу и не поправиться, — через силу проговорила Пи Джей. — И кроме того, у меня появилась возможность увидеться с ним.

Флора опять отвернулась к окну. Пи Джей видела, что мать держит спину слишком прямо, то есть напряжена до предела, но останавливаться не собиралась: на сей раз она выскажет все до конца.

— Он — живой человек, мама, которого я произвела на свет. — Она замолчала, впервые осознав это сама. — И кроме того, он — твой внук.

Флора порывисто обернулась.

— Никакой он мне не внук! Это из-за него умер твой отец! Никогда ему не прощу!

Пи Джей вздрогнула как от удара. Она отказывалась поверить услышанному, сердце на мгновение перестало биться, но она постаралась взять себя в руки и, пытаясь сдержать готовые хлынуть слезы, спокойно проговорила:

— Это нечестно, он здесь ни при чем, все произошло из-за меня, а он — невинная жертва.

Флора подошла к стулу.

— Думаю, сейчас не самое удачное время говорить об этом, — заметила она, вновь выпрямившись как струна. — Ты слишком возбуждена. Полагаю, мне лучше уйти и дать тебе немного отдохнуть. Утром я вернусь.

И, взяв сумочку и старенькую курточку, мать направилась к двери.

— Мама, подожди.

Пи Джей села, почувствовав боль на месте отнятой груди.

Флора остановилась, но поворачиваться лицом к дочери не стала.

— Я ничуть не возбуждена, просто я пытаюсь решить, встречаться мне с ним или нет. Я надеялась, ты мне в этом, поможешь.

— Я не желаю об этом слышать, — не оборачиваясь, проговорила Флора и открыла дверь. — Спокойной ночи.

Пи Джей опустила голову на подушку. Не стоило говорить матери. Ну да ладно, впредь она этого делать не станет, сама примет решение, не спрашивая мнения Боба и не выслушивая замечаний матери. Потянувшись к настольной лампе, она выключила свет и сунула руку под одеяло.

Но трогать место, где совсем недавно была ее грудь, не стала — знала, будет больно. А еще раз причинить себе боль Пи Джей не хотелось.

Глава четырнадцатая Понедельник, 20 сентября ДЖИННИ

Субботу и воскресенье она провела в спальне, коротая время в обществе пары бутылок водки и блока сигарет. В понедельник, когда Джинни проснулась, было уже темно.

Полупустые бутылки валялись на полу, пепельница была полна вонючих бычков, голова раскалывалась. Джинни с трудом села и чертыхнулась, когда перед глазами комната заходила ходуном. Красные циферки электронного будильника на прикроватной тумбочке показывали 10:20. Значит, началась еще одна ночь.

Джинни вспомнила, что Джейк уехал, и на мгновение почувствовала облегчение. Потом ей припомнились Джесс и Ларчвуд-Холл, все остальное, о чем она запрещала себе думать в течение долгих лет.

Ни Джейк, ни три мужа, которые у нее были до него, не знали о ее ребенке. И не потому, что Джинни боялась, что у них сложится о ней плохое мнение. Да плевала она на это! Если сказать им о ребенке, они тут же начнут расспрашивать, кто его отец. Об этом, кроме нее самой, знала лишь Джесс. И, как теперь считала Джинни, этого было достаточно.

Она откинулась на подушку и призадумалась. Интересно, кому еще Джесс растрепала. А в том, что она это сделала, Джинни ни капельки не сомневалась. Она давным-давно поняла, что все тайное рано или поздно становится явным, даже среди друзей, особенно среди друзей. Сначала они ведут себя так, словно понимают, что каждый человек волен распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению, потом начинают совать нос в твою жизнь, давая тебе бесчисленные бесплатные советы. Единственный, кто никогда этого не делал, была ее мать.

Джинни задумчиво уставилась на бутылки, вспоминая прошлое. Через год после переезда на побережье мама начала харкать кровью. Джинни обнаружила это случайно, когда выбрасывала мусор. Среди пустых бутылок из-под виски, судков из-под мороженых обедов она наткнулась на окровавленные тряпки. Одному Богу известно, сколько это продолжалось. Медицинской страховки у матери, естественно, не было, но Джинни намеревалась бороться за ее жизнь до конца. Однако ни самые высококвалифицированные врачи, ни самые дорогостоящие больницы, ни даже сложнейшая операция не смогли спасти ее мать. Джинни потеряла не только ее, но и все деньги своего убиенного отчима.

Кончилось тем, что в девятнадцать лет она осталась одна и в очередной раз без копейки денег.

Но Джинни Стивенс не привыкла сдаваться, и она выстояла.

Первое время ей пришлось трудно. Джинни понимала, что писаной красавицей ее нельзя назвать: ямки от прыщей, плоские скулы и чересчур пышная грудь (тогда в моде были плоскогрудые девицы) не делали ее краше. Но фигура у нее была отменной, и Джинни умела выгодно преподнести ее.

Эл Роузен оказался толстым режиссером с неизменной сигарой во рту. Когда Джинни заявилась на кинопробу, он тут же попытался заманить ее в постель, однако она не поддалась — не потому, что была недотрогой, этого за ней отродясь не водилось, просто почувствовала: получив желаемое, этот тип тут же потеряет к ней всякий интерес.

Обработала она его в момент: достаточно было призывно покачать бедрами и немного пококетничать. Она тут же получила свою первую роль — крошечную, почти без слов во второсортном фильме ужасов. Говорить ей пришлось всего три строчки, но заработала она столько, что смогла в этом месяце заплатить за квартиру. После того как Джинни сыграла еще в двух фильмах, Эл бросил свою толстую тонкогубую жену, быстренько получил в Вегасе развод и потащил Джинни к мировому судье, В результате Джинни поселилась в его модерном доме из стекла и бетона в западном районе Лос-Анджелеса и в первую брачную ночь довела его до такого состояния, что он взмолился о пощаде. Да она согласилась бы спать с кем угодно, лишь бы этот кто-то оплачивал ее счета! Две недели спустя Роузен скоропостижно умер, оставив своей молодой жене дом, «кадиллак», купленный пять лет назад, и дела, не приносящие, правда, большого дохода. За одну ночь Джинни стала вдовой и агентом по нахождению молодых талантов. В то время ей было двадцать.

Гейтор Смит был пареньком из Техаса, который как-то раз забрел к ней в агентство в поисках работы. У него оказалась потрясающая улыбка и внушительных размеров член.

Джинни показалось, что из этого мальчика будет толк, и она взялась за дело: продала свой шикарный дом, переехала в квартиру подешевле и попроще, все деньги вложила в сногсшибательные туалеты, после чего отправилась обихаживать разных важных шишек. Через месяц она раздобыла Гейтору роль в вестерне, который прошел на ура, а когда он был на полпути к успеху, убедила, что для полноты счастья ему не хватает только жениться на ней. Она была уверена, что этого парня ждет блестящее будущее суперзвезды, хотя он, похоже, этого не понимал. Кроме того, лишние денежки тоже не помешали бы. Прожили они вместе три года. Гейтор имел грандиозный успех, и деньги к ним потекли рекой. Кончилось все в один прекрасный день, когда Джинни случайно заглянула в его фургончик — съемки как раз проходили на натуре — и застала Гейтора на месте преступления: тот занимался любовью с другим парнишкой из Техаса. Многое в жизни могла она вынести, но быть женой гомосексуалиста — это даже ей казалось чересчур.

Со Стэном Левескью Джинни познакомилась много лет спустя. Ей был тогда тридцать один год. В то время она бросила заниматься молодыми талантами и снова вернулась на сцену. Шел 1982 год, и ролей для бесталанных актрис старше двадцати пяти было не так уж много. Джинни все еще прожигала денежки, нажитые в ходе своей предыдущей семейной жизни, однако они таяли быстрее, чем хотелось бы. Стэн подвернулся как раз вовремя. Зарабатывал он на жизнь тем, что писал довольно неплохие сценарии к порнофильмам, обладая при этом живейшим воображением. Самым любимым его делом было заставлять Джинни заниматься любовью с какой-нибудь девчонкой, а самому сидеть на кровати и, наблюдая за ними, мастурбировать. Джинни не нравилось проделывать это с женщинами, но, черт подери, на дворе были восьмидесятые годы, а не прошлый век. Они поженились, и свадьбу отпраздновали так, что дым стоял коромыслом. Все шло хорошо, пока пару лет спустя Стэн не ударился в религию, и ему уже стало не до своей законной жены. Надо, правда, отдать ему должное: половину денег он отдал Джинни, а половину — церкви на отпущение грехов.

После Стэна, оставшись одна, она опять принялась искать работу и вскоре нашла. Известный продюсер документальных фильмов Джейк Эдварде предложил ей место в своей команде. И хотя он собирался ставить фильм для общественного телевидения, а Джинни документальными фильмами сроду не занималась, она с радостью ухватилась за это предложение. А меньше чем через год он сказал, что ей никогда больше не придется работать. Это были самые замечательные слова, которые ей когда-либо доводилось слышать в жизни.

Да, она сумела выстоять, добилась для себя достойной жизни.

Джинни заворочалась в постели, и улыбка ее сменилась недовольной гримаской. Она-то выстояла, а теперь явилась Джесс и пытается навязать ей самый страшный кошмар, который когда-либо был в ее жизни.

— Ну уж нет, моя милая, — сказала она, отвернувшись к стене. — Этот номер у тебя не пройдет!

Она встала и, приняв три таблетки аспирина, забралась под душ. Стоя под горячими струями, Джинни принялась исступленно тереть тело губкой, стараясь смыть с себя неприятные мысли о крошечном, никому не нужном ребенке, напомнившем ей о прошлом.

После душа Джинни сделала макияж и надела коротенькое белое платье трапецией с глубоким треугольным вырезом. Это было отступлением от правила — обычно она носила одежду, что называется, «в облипочку». Под складками тончайшей шелковистой материи угадывалось отсутствие нижнего белья. Джинни, обожала свое тело. Современная медицина позволяла творить с ним чудеса — что-то прибавлять, что-то убавлять, и Джинни этим воспользовалась: она увеличила грудь до полного четвертого размера, подтянула дряхлеющие мышцы бедер и живота, благо Джейк разрешал ей делать все, что угодно. Ей очень нравилось, как свободно ниспадающая ткань скользит по обнаженному телу.

— Ну, сучка ты эдакая, — сказала она в зеркало своему отражению, поправляя прическу в последний раз. — Пора уж позабыть о прошлом дерьме и отправляться на поиски приключений.

Махнув рукой, она сунула в серебристую сумочку пачку сигарет, нацепила на ноги белые босоножки на высоченных каблуках и вышла из дома.

Над тем, куда пойти, долго раздумывать не пришлось — неподалеку от дома располагалось известное во всем городе заведение, в которое туристы валом валили, наивно полагая, что звезды кинематографа там просто кишмя кишат Именно эта публика и была ей сейчас нужна. Не дай Бог столкнуться со своими знакомыми либо со знакомыми Джейка — позору не оберешься. Пришло время стать никем — позабыть свое прошлое и настоящее.

Джинни сунула ключи от машины хорошенькому молоденькому привратнику, вошла в распахнутые двери и сразу же окунулась в гул голосов, заглушаемых грохочущими звуками синтезатора, доносящимися со сцены. Ей не было видно, кто дает представление, но она знала — наверняка ансамбль из загорелых блондинок в белых, облегающих фигуру платьицах. Владелец кафе готов был выпустить на сцену кого угодно, лишь бы задержать туристов в заведении до закрытия.

Джинни стала пробираться к бару. Это оказалось непростой задачей: нетанцующие столпились перед стойкой в три ряда. Она бегло оглядела посетителей: в основном молодежь от двадцати до тридцати лет. Вскоре она заметила то тут, то там мелькающие седовласые головы. Если бы не плотоядные взгляды, которыми они сверлили молоденьких девчонок, их можно было принять за почтенных родителей, пришедших сюда коротать время за чашечкой кофе.

Потрясающе похожи на отчима, отметила про себя Джинни и почувствовала, как горло у нее предательски сжалось. Она поспешно провела рукой по шее, словно стряхивая жуткие воспоминания, и, поведя головой, гордо вскинула подбородок. «Нет, им меня не одолеть, — подумала она. — Ни Джесс, ни ребенку».

Она протиснулась к бару между двумя плоскогрудыми девицами.

Прошло несколько минут, прежде чем бармен обратил наконец на нее внимание. Спрашивать, что она желает заказать, не было никакого смысла — грохот вокруг стоял неимоверный. Понять друг друга можно было лишь по губам. Джинни отчетливо проговорила:

— Водку.

На что бармен, потряся графином, отреагировал.

— С тоником?

— С содовой, — ответила Джинни.

В этот момент она почувствовала на своей шее чье-то дыхание.

— В таком заведении и выпить приятно! — прокричал ей на ухо чей-то мужской голос.

Джинни обернулась. За спиной стоял парень лет двадцати пяти или что-то вроде того — в тусклом свете трудно было определить точнее. Шелковая рубашка на груди расстегнута, из нее торчат рыжеватые волосы. Молодой, горячий. Джинни улыбнулась и повела плечом, отчего вырез на платье увеличился еще больше. «Да, — подумала она. — Это гораздо лучше, чем вспоминать прошлое».

— Ты здешняя? — прокричал он.

— Нет, — ответила Джинни в ответ. — Я из Бостона.

Парень кивнул, будто знал этот город как свои пять пальцев, и, ткнув себя пальцем в грудь, пояснил:

— А я из Денвера.

Бармен передал Джинни заказ, но прежде чем она достала кошелек, паренек уже сунул ему в протянутую руку десятку.

— Спасибо, — улыбнулась Джинни, чувствуя, что все идет, как задумано.

Сделав большой глоток, она подождала, пока водка дойдет до желудка, постепенно смывая суету последних двух дней. Мысли о Джейке начали исчезать. Еще один глоток — и за ними последовали мысли о Джесс.

— Потанцуем? — прокричал паренек.

Она кивнула и, осушив свой бокал, поставила его на стойку. Мальчишка, положив руку на спину, повел ее К танцплощадке.

Музыка ревела, как дикий зверь. Джинни, выгнув спину, принялась скакать вместе с остальными танцующими, стараясь попасть в такт. Одно движение — и платье ее сбилось на одну сторону, почти обнажив полную грудь, другое — и оно взметнулось вверх, открыв взору изумленного мальчишки темный треугольник между ногами.

Так прыгали они и вращались, не отрывая глаз друг от друга. Паренек при этом пожирал ее глазами.

Быстрая музыка кончилась, началась другая — медленная, спокойная. Он притянул ее к себе и закружил в танце.

Она, обхватив его за шею, зазывно смотрела в его ясные голубые глаза. Обняв ее еще крепче, он положил руки на ее ягодицы. Выгнув спину, Джинни подвигала нижней частью туловища.

Он прошептал ей что-то на ухо. Она не расслышала его слов, но догадаться было нетрудно. А почему бы и нет?

Разве не за этим она сюда пришла? Кроме того, Джинни прекрасно понимала: достаточно побыть с кем-нибудь в близких отношениях, чтобы выбросить из головы окончательно и бесповоротно мысли о Джейке и Джесс.

Паренек потянул ее за собой сквозь толпу к двери. В фойе было светлее, и Джинни поняла, что ошиблась, — мальчишке было не больше двадцати одного года.

— У меня еще такого не было, — усмехнувшись, проговорил он, показав при этом сильные, здоровые зубы.

Джинни застыла как вкопанная.

— Ты что, девственник? — спросила она и тут же почувствовала приятное возбуждение.

У нее тоже такого еще не было, а если и было, то она об этом не помнила.

— Нет, что ты! — расхохотался он. — Просто у меня никогда не было женщины, которая мне в матери годится.

Джинни вздрогнула как от удара. Кровь застучала в висках. И, прежде чем она осознала, что делает, размахнулась и со всей силой ударила его по лицу своей серебристой сумочкой, пытаясь сбить с него горделивую улыбку.

— И теперь не будет, щенок, — выпалила она и мгновенно вылетела за дверь.

Войдя в дом, Джинни поняла, что проплакала всю дорогу. Сбросив босоножки, она направилась в гостиной к бару из тикового дерева. Джейк приобрел его за кругленькую сумму, когда они с Джинни проводили медовый месяц на Гавайях, и очень гордился своим приобретением.

Джинни отыскала самый большой стакан и до половины наполнила его водкой. Потом машинально взяла из маленького холодильника несколько кубиков льда, бросила их в стакан и плеснула немного содовой. Она успела выпить почти все, когда услышала, как открывается входная дверь.

— Кого еще черт несет? — невнятно проговорила она.

В фойе, отделанном серо-голубой плиткой, послышались шаги.

— Того, кто пришел составить тебе компанию.

В гостиную вошел Брэд.

— Как поживаешь, мамуля?

Джинни недобро посмотрела на него.

— Какого дьявола тебе здесь понадобилось? Если старина Джейк узнает, что ты приходил, он тебе шею свернет.

— Старина Джейк, как ты его называешь, ничего не узнает. Правда, мамуля?

— Перестань меня так называть. Никакая я тебе не мамуля!

Брэд расхохотался и направился к бару. Быстренько осмотрев его содержимое, он обратился к Джинни:

— Налить?

— А почему бы и нет? — отозвалась она, допив остатки водки.

Брэд, составив два коктейля, подошел к софе. Один вручил Джинни, а с другим сел рядом с ней на низкой подушке.

— Странно, что ты дома, — заметил он, поднимая свой стакан. — Поскольку старик уехал, я думал, ты захочешь немного развеяться.

— С чего ты взял?

— Извини, наверное, мне следовало бы подумать, что ты сидишь дома и вяжешь отцу свитер.

Джинни не ответила, лишь сделала из своего стакана большой глоток. Голова немного закружилась. Ей нравится такое состояние. Она взглянула на Брэда — лицо его показалось ей немного расплывчатым.

— Значит, ты мне поможешь? — спросил он.

— В чем?

— Выгрести у старика немного денег.

Джинни расхохоталась — Денег? Радость моя, — наклонившись, она коснулась пальцем его щеки, — с чего бы мне помогать тебе?

Ведь я тебя терпеть не могу.

— Не правда, мамуля. — В голосе его послышались сладострастные нотки, и он понизился до шепота:

— Я видел, как ты на меня смотришь.

Джинни резко отстранилась.

— Да пошел ты! — бросила она, сделав еще глоток.

— Мамы не должны так разговаривать со своими детьми.

— Нет, это ты послушай! Никакая я тебе не мать. Я только жена твоего отца.

Брэд задумчиво уставился на свой стакан.

— Джинни, я знаю, что вел себя как последний подонок…

— Это уж точно!

— Но поверь мне, я собираюсь встать на праведный путь, и поэтому мне позарез нужен этот ресторан.

— Послушай моего совета, дружок. Рассчитывай всегда только на себя. Не жди помощи ни от отца, ни от кого бы то ни было.

— Что, по собственному опыту знаешь?

Джинни, улыбнувшись, сделала еще глоток.

— Ты ненавидишь моего отца?

Она покачала головой.

— Иногда он, правда, бывает занудой, каких мало, но у меня нет ненависти к нему. Только терпеть не могу, когда он заставляет меня быть не той, что я есть.

Брэд наклонился ближе:

— А какая ты есть на самом деле, Джинни?

Джинни расхохоталась.

— Я просто сволочь.

Она провела пальцем по ободку стакана, уже ничего не видя затуманенными алкоголем глазами, и тихонько повторила:

— Просто сволочь.

— Что это ты себя казнишь? Джейк застукал тебя, когда ты развлекалась с каким-нибудь барменом?

Джинни чуть не подпрыгнула от неожиданности.

Брэд расхохотался.

— Что, не ожидала? Дружок мой работает барменом в заведении, где вы с отцом провели вечер на прошлой неделе. Он от тебя просто обалдел.

— О Господи!

— Ладно, не переживай.

Воцарилось молчание.

— А еще никогда не ври, — невнятно пробормотала Джинни. — Враньем ничего не добьешься. Оно только будет преследовать тебя.

— Я не вру. Я в самом деле хочу купить этот ресторан.

— Верится с трудом.

Брэд пожал плечами.

— Говорю же тебе, с прошлым завязал.

— А я тебе говорю, что врешь. Прекращай, Брэд, не стоит.

— Опять говоришь по собственному опыту?

— Ага.

Брэд лишь легонько присвистнул.

— Джейк бросит меня, — пробормотала Джинни, внезапно позабыв о присутствии Брэда.

Она открыла для себя простую истину: хотя Джейк временами отличался невероятным занудством, Джинни поняла, что никогда сама, по доброй воле от него не уйдет — слишком вольготное было тут у нее житье, а будущее представлялось довольно туманным. Джейк знал о ее прошлой жизни почти все: сколько у нее было мужей, кем они работали, но о ребенке своем Джинни даже заикнуться боялась. Он тотчас бросил бы ее.

— Из-за ребенка… — добавила она.

— Из-за какого еще ребенка? О Господи! Ты что, залетела?

Джинни почувствовала, как по щекам у нее покатились слезы. А может, это и не слезы вовсе.

— Когда-то… Давным-давно…

— У тебя есть ребенок?

— Есть где-то…

Брэд осторожно положил руку ей на плечо и сдвинул белую материю. Джинни взглянула на него — он внимательно разглядывал ее голое плечо, нежно поглаживая его.

— О Боже, — тихонько прошептал он, — какая ты красивая.

У Джинни захватило дух, но она постаралась взять себя в руки.

— Убери от меня свою грязную руку! — потребовала она. — Ну, живо!

Брэд, наклонившись, поцеловал ее в плечо, принялся возбуждать ее своим горячим языком.

Мышцы его спины, упругие, мускулистые, то опускались, то поднимались, двигаясь в такт языку. Голова у Джинни пошла кругом. Кажется, она рассказала ему про ребенка? А может быть, и нет. Она не была уверена. Джинни смутно понимала, что делает что-то не то, но что именно, никак не могла сообразить. Внезапно осенило — ведь это же сын Джейка!

— Живо! — повторила она едва слышным голосом.

Подняв голову, Брэд заглянул ей в глаза. Джинни почувствовала, как рука его скользнула в вырез платья, принялась ласкать ее грудь. Она поддалась его ласкам. Ну и что? Наплевать! Джейк все равно ее бросит, когда узнает, кто отец ребенка.

— Господи, как я тебя хочу, — прошептал Брэд. — Я мечтал о тебе с самого первого дня, как только увидел.

— Брэд…

Высвободив из-под платья, он продолжал ласкать ее полную грудь. Секунду посмотрел на нее, потом, наклонив голову, принялся будоражить ее другими приемами.

Джинни, одурманенная водкой, застонала и медленно поддалась Внезапно ей припомнился недавний парнишка из бара.

— Я слишком старая для тебя, — пробормотала она.

Брэд забросил ее ноги на софу.

— Ну что ты! Какая же ты старая! Такой горячей женщины я еще никогда не встречал.

Джинни улыбнулась.

— Ты и вправду хочешь меня, Брэди?

Он в ответ с силой прижал ее к софе.

— Укуси мою грудь, — попросила она, ухватившись рукой за нее. — Укуси.

Наклонившись, он нежно куснул ее.

— Сильнее.

Зубы его с силой вонзились в ее податливое тело. Джинни быстро задвигала бедрами, чувствуя, что вот-вот достигнет оргазма.

— Еще сильнее! — крикнула она. — Сделай мне больно!

Он еще раз укусил ее. По ее телу пробежала дрожь.

Последнее, что она запомнила, это как Брэди овладел ею.

Он заставлял ее содрогаться и стонать от наслаждения. Да, давненько с ней такого не бывало!

В комнату проник дневной свет. Джинни открыла глаза и сразу почувствовала что-то неладное. Голова кружилась, глаза невозможно было открыть. Рядом с ней на диване лежал Брэд и храпел.

— Боже мой! — ахнула Джинни, мигом припомнив ночное происшествие.

Она вскочила с дивана. Брэд даже не пошевелился.

Схватив белое расклешенное платье, валявшееся на полу, она голышом понеслась в спальню. Электронный будильник показывал 6:45. «Слава Богу, — с облегчением вздохнула Джинни. — Еще достаточно времени до прихода Консуэло, чтобы выдворить Брэда из дома».

Швырнув платье на пол своего стенного шкафа, Джинни накинула халат и пошла на кухню, быстренько приготовила себе коктейль, закурила и вышла во внутренний дворик. Подойдя к шезлонгу, взглянула на стоявший рядом с ним стол. Из-под пепельницы торчал маленький кусочек голубой линованной бумаги с неровным краем, словно наспех выдернутый из блокнота. Джинни потянула его к себе и прочитала: «16 октября в 12 часов дня».

Она опустилась в шезлонг. Значит, бумажку оставила Джесс. «Вот сука!» — подумала она и внезапно почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Горло сжало, стало нечем дышать. Джинни закрыла глаза. «О Господи, только не сейчас!» Она попробовала глотнуть. Горло сдавило еще сильнее. Нужно дышать помедленнее — вдох-выдох, вдох-выдох. Сначала ничего не получалось, потом Джинни почувствовала, будто слегка ослабило стальную хватку.

Вдох-выдох, вдох-выдох, только не спешить, медленно, еще медленнее. Немного отпустило. Так, еще раз — вдох-выдох, вдох-выдох. Джинни открыла глаза, приступ прошел, тело бессильно обмякло.

Вот черт! Прошло уже двадцать пять лет, а она при одном воспоминании о прошлом чуть не задыхается. Вот идиотка!

Она повертела в руках клочок бумаги, он был влажным, как и ее ладонь. Джинни бросила бумажку в пепельницу и, вытащив из кармана халата зажигалку, подожгла ее. Она тут же занялась оранжевым пламенем, вверх взвился черный дымок. Вскоре огонь погас, но бумажка продолжала дымиться. Джинни затушила в пепельнице окурок.

Вот и все, остался один пепел.

— Чтоб тебя черти взяли, сука, — проговорила она вслух, адресуя свое пожелание отсутствующей Джесс, но написанное осталось в памяти: «16 октября, 12 часов дня».

— Что у нас на завтрак? — раздался за спиной голос Брэда.

— Убирайся отсюда, Брэд, — бросила Джинни, не оборачиваясь. — Ты уже получил то, за чем пришел.

Брэд подошел к столику и уселся в шезлонг, на котором совсем недавно сидела Джесс. У Джинни все в животе похолодело.

— Не совсем, — заметил Брэд с глуповатой улыбкой.

Волосы у него были всклокочены, рубашка выбивалась из штанов — в общем, при дневном свете выглядел он довольно непривлекательно, не то что вчера.

— Я пришел к тебе за помощью, — продолжал он, — а не за твоим телом.

— Неужели? — съязвила Джинни.

Протянув руку к ее стакану, он взял его, сделал большой глоток и тотчас же сплюнул содержимое прямо на стол.

— Боже милостивый! И как ты можешь пить по утрам эту гадость! Даже моя мать никогда этого не делала.

«А моя делала», — хотелось сказать Джинни, но вместо этого она лишь произнесла:

— Сколько можно тебе повторять, что я не твоя мать.

— Что верно, то верно, — ухмыльнулся Брэд, потрепав ее по коленке.

— Убирайся отсюда, Брэд.

— Посижу еще немножко.

— Проваливай, пока сюда не заявилась Консуэло.

Он расхохотался.

— Так вот чего ты боишься! Она будет просто счастлива доложить о нас старику, верно?

— Выматывайся!

— Нет. По-моему, мы еще не обсудили кое-какие деловые вопросы.

— Я не имею никакого доступа к деньгам твоего отца.

— Даже если он вдруг случайно узнает, что произошло здесь этой ночью?

— Он тебе не поверит, — фыркнула Джинни.

— Еще как поверит, когда я скажу ему, что мне нравится, как ты бреешь волосы в одном интимном месте, оставляя лишь узенькую полоску.

Джинни закинула ногу за ногу.

— Кстати, зачем ты это делаешь? — невинно поинтересовался Брэд. — Хочешь, чтобы все мужики обалдели, увидев тебя в бикини? А я-то думал, что только молоденькие девчонки так бреются.

Джинни, вспыхнув, вскочила.

— Послушай, ты! Не думай, что если ты переспал со мной сегодня ночью, то можешь теперь помыкать мною, как тебе заблагорассудится. И даже если Джейк узнает что-то о нас, тебе от этого ничего не перепадет. Меня он вышвырнет из дома, но и ты не получишь ни цента.

Брэд тоже поднялся и подошел к ней вплотную.

— Да ладно тебе, Джинни. Что ты раскалилась! Какие-то жалкие двести тысяч баксов. Да ты наверняка в год тратишь больше на одежду.

Он протянул руку к ее плечу, но она успела отпрянуть. Ужасно хотелось плакать. О Господи, как давно она не плакала.

— Убирайся! Сейчас же!

— А впрочем, я передумал, — заявил Брэд, усаживаясь обратно на стул.

Джинни резко повернулась к нему.

— Что?

— Я передумал, — повторил он, пожав плечами. — Я больше не хочу, чтобы ты помогала мне уговорить старика.

Джинни слишком хорошо знала Брэда, чтобы ему поверить.

— Я хочу, чтобы ты сама дала мне денег, — заявил он.

— Ты, наверное, спятил! — взорвалась Джинни, однако, внимательно взглянув Брэду в глаза, поняла: он прекрасно отдает себе отчет в том, что говорит.

— Да, да, — продолжал он. — Дай мне эти проклятые деньги. Забудь о своем старике, пусть продолжает жить в счастливом неведении.

Джинни почувствовала, что за этим последует что-то ужасное. У нее больно сжалось сердце от предчувствия беды.

— У меня такое чувство, что ты сейчас скажешь «иначе…».

Брэд улыбнулся.

— Верно. Иначе я расскажу ему о твоем ребенке.

Сердце Джинни сильно забилось.

— Ах ты, сукин сын! — воскликнула она.

Ноги сразу стали ватными, руки задрожали. «Спокойствие, только спокойствие, — приказала она себе. — Не показывай вида, что это тебя так задело». Она попыталась взять себя в руки и нормализовать дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох. «Да что ты в самом деле, — уговаривала она себя, — испугалась какого-то желторотого юнца. Что он тебе сделает? Ведь ты всегда умела постоять за себя!»

Наклонив голову, Джинни смело глянула ему прямо в глаза.

— Ну и говори, — бросила она.

— И ты не боишься?

— Сейчас 1993 год, Брэд, — проговорила она ровным голосом, пытаясь заглушить клокочущий внутри страх. — Не думаю, что твой отец отпадет, если узнает, что двадцать пять лет назад у меня родился ребенок.

— Двадцать пять лет назад, говоришь? Гм… это интересно. Впервые об этом слышу.

Джинни горделиво встала перед ним, подперев руками бока.

— Ну что, съел? Ничего ты мне не сделаешь! Не выйдет! Если ты скажешь ему о ребенке, он будет любить меня еще сильнее.

— Очень сомневаюсь.

Джинни стукнула ногой по бетонному полу.

— А я нет, — решительно сказала она. — Твой старик, похоже, уверен, что появился на свет лишь затем, чтобы оберегать меня.

Дыхание ее постепенно выровнялось, мало-помалу она приобретала былую уверенность в себе. Брэд, закинув руки за голову, лениво потянулся.

— Мне кажется, будто ты не все рассказала о ребенке.

Есть еще что-то?

Джинни похолодела.

— Ах ты, подонок! — взорвалась она. — Убирайся из моего дома, не то я возьму пистолет и все мозги тебе вышибу!

Брэд расхохотался.

— Ну и ну! Вот уж не думал не гадал, что у тебя есть пистолет.

Никакого пистолета у нее никогда не было, однако лучше будет, если он подумает, что есть.

— Да, определенно ты что-то скрываешь, — продолжал Брэд и, поднеся руки к лицу, принялся внимательно разглядывать свои пальцы. — Видишь ли, мамуля, ты сделала большую ошибку, сказав мне, что если Джейк узнает, он тебя бросит. Вряд ли он бросил бы тебя, если бы узнал, что у тебя когда-то был ребенок. Значит, надо полагать, есть в этой истории еще какие-то темные пятна, иначе ты бы ему давно сама все выложила. Есть что-то такое, что Джейку знать не положено.

В воздухе повеяло утренней прохладой. Было тихое, мирное утро, но на душе у Джинни было муторно. Она пыталась убедить себя, что он ничего не сможет узнать, и вдруг перед ней возник образ Джесс. Совсем недавно она сидела на том же стуле, на котором сидит Брэд. Вполне реальная, осязаемая и все помнящая…

— Ну-ка давай проваливай отсюда!

Брэд поднялся.

— Разумеется, мамуля, я сейчас уйду. Но я вернусь очень скоро, вечером. К этому времени, я уверен, ты найдешь способ раздобыть для меня двести тысяч баксов.

Фланирующей походкой он покинул внутренний дворик. А Джинни продолжала стоять, бессильно прислонившись к столу, пока не услышала на подъездной аллее постепенно удаляющийся гул красного «порше».

Когда Джинни наконец пришла в себя, она на негнущихся ногах направилась к дому. Пройдя в спальню, она присела на краешек кровати. Она понимала — все кончено. Ее совместной жизни с Джейком — самому лучшему, что было в ее жизни, похоже, пришел конец. Ну что ж, сама во всем виновата.

Закурив, она бросила взгляд на стоявшую на туалетном столике фотографию: они с Джейком на Гавайях во время медового месяца. Ей потребовался целый год, чтобы заставить его жениться, год разыгрывала из себя неприступную особу, элегантную леди. Это потребовало всех ее сбережений, которые она скопила, откладывая часть алиментов от третьего мужа. В конце концов победила, добилась своего.

И вот теперь фильм кончился. Все, конец.

Джинни подошла к стенному шкафу, распахнула створки. Внутри висели бесчисленные тысячедолларовые платья, ожидая очередного выхода в город, очередной бурной ночки, очередного бармена. Она бегло оглядела их и содрогнулась — она никогда не сможет их больше надеть.

Джинни сняла с вешалки первое подвернувшееся под руку платье и швырнула его на пол. Она знала, что запросто сможет выцыганить у Джейка двести тысяч баксов. Он даст ей все, что она только пожелает, будучи даже уверенным, что она ему врет. Затем сняла второе платье и швырнула на пол вслед за первым. А что, если взять бабки и смыться? И забыть о Брэде и о Джейке? Она сняла еще одно платье. А что дальше? Куда идти? Опять начинать все сначала? Сколько раз можно начинать все сначала? Покончив с платьями, Джинни взялась за кофточки и свитера, аккуратно лежавшие на полках. Они тоже, один за другим, полетели на пол. «Ничего не выйдет, — грустно думала Джинни. — Джейк все равно отыщет меня. Джесс и этот ребенок».

Через пять минут вся ее одежда лежала на полу шкафа.

Джинни взглянула на груду атласа и бархата, шелка и шифона — материальные ценности, символизирующие стабильное, прочное существование. Какая чепуха! Нет таких понятий, как безопасность и покой. Все это сплошной обман, как и вся ее жизнь. Интересно, сложилась бы ее жизнь, не пусти она отчима в свою комнату в ту первую ночь?

Если бы вместо этого позволила бы ему в кровь измордовать мать? Однако ей легче было дать себя изнасиловать, чем слышать, как он безжалостно лупцует мать. А может, судьба ее уже тогда была предопределена, в тот далекий день, когда ей было всего четыре годика, а эта пьяная скотина, мамин дружок, вломился к ней, и мама, проломив ему башку, спасла свою дочь? Наверное, уже тогда судьба предопределила им жалкое прозябание.

Джинни в сердцах пнула кучу одежды. Больше двадцати лет прошло с тех пор, как умерла мама, а что она, Джинни, сделала, чтобы жизнь сложилась счастливее, чем у нее?

Да ничего! Когда-то она мечтала о сцене, о полной радости и счастья жизни. Мечты, мечты…

Джинни потерла глаза и с удивлением обнаружила, что они мокрые от слез. Еще раз взглянула она на кипу одежды… Все эти тряпки, машины, дом. Что они могут дать? Да ничего. Ни мира, ни покоя, ровным счетом ничего. Вытащив из кармана зажигалку, Джинни наклонилась к одежде и подожгла пушистый жакет из ангоры, который тут же занялся ярким пламенем.

ЧАСТЬ IV 1993 ГОД

Глава пятнадцатая Пятница, 24 сентября ДЖЕСС

Она не видела Чарльза с той ужасной ночи, когда Маура потеряла ребенка. Он сказал, что ему лучше пожить в доме, являвшемся собственностью компании, пока к Джесс, по его словам, «не вернется здравый смысл и она не перестанет вести себя как ребенок». Джесс смотрела, как он выходил из дверей больницы, и с грустью думала о том, что Чарльз в очередной раз старается оградиться от трудностей жизни, от ее нелицеприятных явлений, которым, похоже, он так никогда и не научится смело смотреть в лицо. Джесс понимала, что, возможно, она никогда не увидит его, но ей было на это наплевать. Господи, его родная дочь пыталась покончить жизнь самоубийством! И даже это его не тронуло, не вернуло к действительности, не доказало, что жизнь — это серьезная штука, а не театр одного актера. Видно, верно говорят: горбатого могила исправит.

Что касается всего остального — их стабильного прошлого и зыбкого будущего, — Джесс было пока не до этого.

Самым главным для нее было вернуть Мауру к жизни, помочь ей преодолеть душевную боль, появившуюся после выкидыша и предшествующих ему событий, а также поддержать Тревиса: мальчику тоже несладко было, когда он нашел свою сестру на полу в луже крови. Джесс решила сделать все возможное, чтобы ее дети никогда не носили свои переживания в себе. Этим ей приходилось заниматься постоянно.

Сейчас Джесс была настроена отыскать свою дочь. А когда она ее найдет, обо всем расскажет детям. Тогда в их семье больше никогда не будет никаких тайн.

Она сидела в кабинете и просматривала почту — письма и счета Оплата их стала ее обязанностью, но Джесс это мало трогало. Она жила на проценты с основного капитала, и раз в месяц на ее имя приходил чек. Даже если Чарльз теперь не будет вносить деньги на ведение домашнего хозяйства, они без них прекрасно обойдутся.

Она неоднократно подумывала о продаже отцовской квартиры в Лондоне, она им не нужна. За десять лет после смерти отца они были там всего три раза. Взгляд ее привлек чистый белый конверт. На нем синими чернилами каллиграфическим почерком было выведено ее имя. Обратный адрес значился так: почтовое отделение в Фэлмауте, штат Массачусетс, М. Франсис Тейлор. Джесс с замирающим сердцем начала вскрывать конверт. Ведь это не простое письмо: оно должно сообщить фамилии и адреса детей. Ей очень хотелось, чтобы содержание письма соответствовало предположению.

Джесс положила конверт на стол. От волнения ее дыхание стало учащенным. Коснувшись горла, она ощутила бешеное биение жилки. Найти Сьюзен, Ни Джей и Джинни было еще полдела… Самое же главное заключалось в этом письме, которое она все никак не решалась вскрыть и прочесть. Внезапно Джесс захотелось забыть обо всем, что она задумала.

Схватив со стола конверт, она сунула его в сумочку и, выйдя из кабинета, направилась на кухню.

— Делроуз! — позвала она экономку.

— Обед варю, — пророкотал из кухни голос с сильным ямайским акцентом.

— Я отлучусь ненадолго, — сказала Джесс, и прежде чем Делроуз ответила, схватила ключи от машины и выскользнула через заднюю дверь.

Она не знала, куда ей ехать. Да какая разница! Джесс села в машину и принялась кружить по тенистым улочкам Гринвича, глядя на очаровательные особнячки, окруженные аккуратно подстриженными газонами и окутанные едва уловимым духом частной собственности. Они были как две капли воды похожи на ее собственный дом, огороженный низкой каменной стеной, который, казалось, объявлял всем и каждому: «Мы богаты. Бедные могут, конечно, поглядеть, это им не возбраняется, но только издали. Близко подходить не разрешается». И Джесс впервые ощутила несправедливость.

Взять хотя бы Чарльза. По какому праву он вмешивается в ее жизнь, в жизнь ее детей? Неужели только потому, что он богат и ему все дозволено? Почему он считает, что деньги смогут защитить его от суровой действительности?

Джесс ехала все дальше и дальше. На перекрестке остановилась и вновь посмотрела на лежавший на соседнем сиденье конверт. Если она откроет его, изменится все, возврата назад уже не будет. Чарльз наверняка уйдет навсегда.

Имеет ли она право лишить детей отца? Может быть, лучше хотя бы такой отец, чем никакого? Джесс вспомнила своего отца, который превратил ее жизнь в кромешный ад.

Она остановилась перед очередным светофором, и внезапно в глаза ей бросился указатель с надписью «Вествуд».

Дыхание перехватило. Неужели она все время бессознательно ехала сюда?

«Разворачивайся и поезжай назад, — приказал внутренний голос. — К чему бередить старые раны, рушить собственную жизнь?»

Внезапно Джесс подумала о своей матери. Была ли она и вправду такой уж слабой? А может, просто покорилась судьбе? Как она сама, как Маура. Ну нет, еще не поздно стать сильной. И, нажав на педаль газа, Джесс поехала вперед.

Она жадно глядела по сторонам, пытаясь отыскать знакомые места. Вествуд располагался почти рядом с ее домом, однако за двадцать пять лет Джесс ни разу не приезжала сюда.

Она ехала не спеша, зная, что если доберется до центра города, то наверняка вспомнит, как проехать к Ларчвуду.

За спиной раздался автомобильный гудок. Подскочив от неожиданности, Джесс взглянула в зеркало заднего вида.

Мужчине, сидевшему за рулем ехавшей позади машины, не терпелось обогнать ее. Джесс отъехала на обочину, и он вихрем промчался мимо.

— Вот идиот, — пробормотала она и еще раз огляделась.

Окрестности ей были знакомы. Слева виднелся современный дом, окруженный массивными соснами. Джесс попробовала представить себе пейзаж без этого дома и внезапно поняла, что ей кажется таким знакомым: деревянные ворота, выкрашенные белой краской, расположенные по обе стороны каменной стены. Они тогда вели… Куда они раньше вели? Ах да, в яблоневый сад, яблоневый сад, разбитый среди огромных сосен.

Джесс опять выехала на дорогу — из-под колес вылетели камешки гравия. Ларчвуд-Холл, вспомнила она, находится за поворотом.

Джесс поехала медленно-медленно, словно крадучись въезжая в прошлое. Она повернула за угол, и сердце забилось так, словно готово было вырваться из груди. В глубине сада, вдалеке от дороги, она увидела дом. Джесс вытянула шею, чтобы получше рассмотреть его. Он ничуть не изменился. Правда, немного обветшал, но был все тот же. Джесс решила не подъезжать ближе. На первый раз и этого достаточно. Она взглянула на сумочку, лежавшую рядом, взяла ее, открыла и достала конверт. Сидя в непосредственной близости от дома, где произошло столько событий, Джесс медленно открыла конверт и вынула из него листок бумаги.

Почерк у мисс Тейлор был аккуратный и энергичный.

Джесс глубоко вздохнула, пытаясь унять сильно бьющееся сердце, и принялась читать.

«Моя дорогая Джесс…» Джесс расстегнула ворот блузки. Казалось, сердце готово было вырваться из груди. Она на секунду прикрыла глаза, потом, открыв их, быстро пробежала письмо от начала до конца. В конце она увидела короткий список. Ее имя тоже было там, а рядом имя и фамилия ее дочери и ее домашний адрес: Эми Хоторн.

Родители: Джонатан и Беверли. Стэмфорд, Кловердейл-лейн, 21. Телефон: 555-17-31.

Стэмфорд… Господи, ее дочь росла всего в получасе езды от ее дома, а она об этом не догадывалась! Джесс почувствовала, как у нее больно сжалось сердце, появились слезы. Эми… Какое красивое имя они ей дали.

Джесс немного посидела, успокаиваясь, чувствуя, как по телу разливается блаженное тепло, как на душе становится спокойно. Взгляд ее опять упал на письмо, и она принялась его перечитывать вновь:

«Моя дорогая Джесс! Вот фамилии и адреса, которые ты хотела знать. Но имей в виду, они у меня хранились долгие годы, так что вполне возможно, за это время дети успели уже куда-то переехать».

Джесс почувствовала, как утихает в сердце боль. Она вытерла слезы, не веря, что все оказалось настолько просто, фактически свелось к тому, что всего один человек открыл свой тайник и вынул из него содержимое, бережно хранимое долгие годы. Джесс еще раз глубоко вздохнула и продолжила чтение.

«Я решила тоже приехать на вашу встречу, — продолжала мисс Тейлор. — Так что увидимся 16 октября, в полдень. Удачи тебе, дорогая, и храни тебя Господь!»

Джесс взглянула из окна машины на стоявший вдалеке дом. Значит, мисс Тейлор тоже собирается приехать. Что ж, так даже еще лучше. Без нее встреча была бы неполной.

Она снова взглянула в письмо. Список начинался с имени и адреса сына Сьюзен.

— Что ж, — вслух сказала Джесс, — отсюда и начнем.

Потом взгляд ее скользнул ниже — на свое имя и фамилию и на имя и фамилию дочери — Эми Хоторн. Джесс ласково провела по ним пальцем.

Джесс сидела в своем кабинете и перечитывала письмо мисс Тейлор. Мало-помалу у нее созрел план. Начнет она с поисков родителей всех детей, но рассказывать им, кто она такая и что собирается делать, не станет. Желательно, чтобы голос ее звучал спокойно и бесстрастно, тогда она сможет подобрать нужные слова, чтобы родители ничего не заподозрили и без колебания рассказали бы все о своих детях, в том числе, где они находятся сейчас.

Джесс опять посмотрела на письмо и отыскала первое имя — Сьюзен.

Ребенка Сьюзен усыновила чета из Филадельфии по фамилии Реднор. Джесс улыбнулась, еще раз прочитав имя мальчика — Дэвид. Так же назвала его и сама Сьюзен в честь своего любимого, отца сына, потерянного для нее навсегда.

— Ну что ж, приступим, — сказала Джесс и принялась набирать номер телефона, указанный в письме.

Раздался странный писк, потом вклинился записанный на магнитофонную пленку голос оператора:

— Номер, который вы сейчас набрали, станцией не обслуживается.

Джесс, не веря собственным ушам, уставилась на телефон. Нет, не может этого быть! Она повесила трубку и набрала справочную Филадельфии.

— К сожалению, номера телефона Сэмюеля Реднора у нас нет, — сообщил безразличный монотонный голос.

Джесс застыла с трубкой в руке. «Нет, не может быть, чтобы с первым же ребенком, которого я разыскиваю, меня постигла такая неудача», — подумала она. В душу вкралось какое-то недоброе предчувствие.

— Привет, мам.

Джесс быстро подняла голову, в дверях стояла Маура.

Она положила телефонную трубку.

— Привет, малышка. Как сегодня дела в школе?

— Нормально. А ты что делаешь? Занята?

Джесс прикрыла письмо мисс Тейлор. Она решила не рассказывать детям о своем ребенке и о Ларчвуд-Холле до встречи.

— Нужно было позвонить в одно место.

Маура села в кресло напротив Джесс.

— Я сегодня утром была у доктора Малоу, — сообщила она.

Джесс кивнула. Маура три раза в неделю беседовала с психологом. Джесс знала, как это важно. Самой ей потребовалось целых пять лет, чтобы избавиться от чувства вины, не дававшего ей покоя с того дня, как она убила отчима Джинни. Впрочем, она понимала, что никакое лечение не смогло бы вытравить из памяти это жуткое воспоминание.

— Ну и как, помогает? — спросила она.

— Вроде немного помогает. — Маура потерла велюровую обивку подлокотника кресла. — Мам, я хочу тебе кое-что рассказать.

Джесс откинулась на спинку кресла.

— На самом деле я не собиралась себя убивать.

Джесс встала, подошла к дочери и, взяв ее за руку, села на подлокотник кресла.

— Что ты имеешь в виду, солнышко?

— Только то, что сказала. Я не хотела себя убивать.

— Может, объяснишь?

Разглядывая сложенные на коленях руки, Маура проговорила:

— Я вспомнила, что пару лет назад ты рассказывала мне о смерти бабушки, что она убила себя. Вот я и подумала: а что, если притвориться, будто собралась сделать то же самое, папа испугается и не будет сердиться на меня.

Голос Мауры не дрогнул, и Джесс была поражена таким откровенным и чистосердечным признанием. Да, дочка на пороге зрелости получила жестокий урок.

— Потому-то я перерезала себе только одно запястье, — продолжала Маура. — Но когда увидела кровь, поняла, что произошло, страшно испугалась и закричала. Вот тогда прибежал Тревис.

— Девочка ты моя хорошая… — только и смогла вымолвить Джесс.

— Я даже в обморок не упала.

Наклонившись, Джесс обняла Мауру за плечи.

— Мама, доктор Малоу мне сказала, что когда твоя мама покончила с собой, ты, наверное, чувствовала себя ужасно.

— Да, малышка, это правда…

В памяти тут же всплыл день похорон: гроб, усеянный орхидеями, Ричард, стоявший рядом…

— Ну так вот, я хочу, чтобы ты знала: я никогда не сделаю ничего подобного. Ни-ког-да! Это слишком отвратительно.

Джесс поцеловала дочку в голову.

— И не приносит облегчения, правда?

— Что ты имеешь в виду?

— Крошка моя, люди не всегда бывают такими, какими мы их хотим видеть. Это относится и к папе, и ко мне, да и вообще к любому человеку. Что бы мы ни делали, этих людей невозможно заставить измениться. Их нужно принимать и любить такими, какие они есть, со всеми их достоинствами и недостатками.

Маура расхохоталась.

— Ну, может, у папы и есть недостатки, но у тебя, мама, — ни единого.

— Ну что ты, малышка. И у меня их предостаточно.

Есть даже такое, чего тебе пока не понять. Единственное, о чем прошу тебя, никогда не суди меня слишком строго, и вообще будь терпима к людям.

Маура молчала, внимательно слушая мать, впитывая с ее словами житейскую мудрость, оставляя позади себя беззаботное детство. Вдруг она заплакала.

— Мамочка, — прошептала она. — У меня такое чувство, будто я убила своего ребенка.

В груди у Джесс нарастала такая боль, какую ей еще никогда не доводилось испытывать.

— Девочка моя…

Маура с трудом сдерживала слезы.

— Если бы я не была такой дурой…

Джесс обеими руками обхватила дочь и принялась медленно покачивать ее из стороны в сторону.

— Нет, крошка, не вини себя.

— Но если бы я не вскрыла себе вены…

— Ты не знаешь, что бы тогда произошло, Маура. А что, если то же самое: чувство вины ни к чему хорошему не приводит и ничего не решает.

— Вот и доктор Малоу говорит то же самое.

— Она права. Поверь мне, уж я-то знаю.

Маура положила голову на грудь матери.

— Знаешь, что самое ужасное, мамочка? Я все время задаю себе вопрос, на кого был бы похож мой ребенок.

Джесс почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она прижала Мауру к себе еще сильнее.

— Знаю, малышка, знаю…

И они заплакали вместе, сожалея о том, чего уже никогда не вернуть. Когда слезы иссякли, Маура заговорила снова.

— Мамочка, — спросила она, — а папа бросил нас из-за меня?

Джесс выпрямилась и повернула к себе залитое слезами лицо дочери.

— Нет, — не колеблясь ни секунды, ответила она. — Ты тут ни при чем, так что не стоит переживать по этому поводу.

— Доктор Малоу тоже мне это все время говорит. А когда он вернется?

— Не знаю, — честно ответила Джесс. — Но твой папа ушел из-за меня, а не из-за тебя. Так что успокойся и больше не думай об этом.

— Он никогда меня по-настоящему не любил.

— Крошка моя, поверь мне, папа любит тебя. К сожалению, это меня он сейчас не очень любит, а ты иногда напоминаешь ему обо мне.

— А ты вообще разговаривала с ним с… с… той ночи?

— Нет. Думаю, ему нужно время, чтобы успокоиться.

Джесс пока не хотелось говорить Мауре, что Чарльз наверняка никогда не вернется домой, ей рановато об этом знать.

— Я просто подумала, что завтра суббота.

— Ну и что?

— Мы могли бы поехать в город, встретиться с папой, пообедать вместе, поговорить…

По голосу Мауры Джесс поняла, что дочка вот-вот опять расплачется.

— Не думаю, что это сейчас возможно, золотко.

— Но так нечестно! Мог бы по крайней мере хоть поговорить со мной!

— Поговорит, когда немного придет в себя и успокоится, — заметила Джесс, в глубине души сомневаясь, что такой день вообще когда-нибудь настанет. — Кроме того, завтра мне нужно уехать в Филадельфию.

Джесс поразилась своим словам. До этого момента она не знала еще, что будет делать дальше.

— В Филадельфию? Зачем? — удивилась Маура.

Джесс мучительно соображала, что ей такое сказать. Чуть было не соврала, но вовремя вспомнила о принятом решении, что теперь в их семье не должно быть никаких тайн.

— По личному делу, малышка, — вслух сказала она, — поверь.

— По личному? Но, мама, почему я не могу с тобой поехать?

Джесс с трудом выдавила из себя улыбку.

— Я собираюсь уехать очень рано. Кроме того, мне хочется, чтобы Тревис регулярно ходил к доктору Малоу.

— Ну что ты, мама. Тревису вовсе не обязательно посещать психолога, он и так давно позабыл, в каком состоянии он тогда меня нашел.

— А вот это решать специалисту.

— Значит, я не могу с тобой поехать?

— На этот раз нет. Я же сказала тебе, это личное дело.

Я тебе все объясню, когда вернусь домой.

— Случилось что-то плохое? — испугалась Маура.

— Нет, крошка, ничего плохого не произошло.

— Ну тогда ладно. Подожду твоего возвращения.

Она улыбнулась, и Джесс с облегчением поняла: Маура все поймет.

Дочь встала и пошла к двери.

— Я заставлю Тревиса ходить к доктору Малоу, не беспокойся, мамочка, — сказала она, останавливаясь на пороге.

Джесс смотрела, как Маура выходила из кабинета, и чувствовала, что наконец-то она может не беспокоиться за свою дочь. Слава Богу, с Маурой теперь все будет в порядке.

Она еще раз посмотрела на сложенное вчетверо письмо, которое прикрыла рукой, и, сняв телефонную трубку, позвонила на вокзал узнать расписание поездов на Филадельфию по выходным дням.

Вдоль улицы тянулись невысокие одноэтажные дома, аккуратненькие, с кирпичными фронтонами и тщательно подстриженными газонами.

— Дом семьсот двадцать три, — сказала Джесс водителю такси. — Вот он. Остановитесь здесь.

— Вас подождать?

— Да, пожалуйста, — ответила Джесс и, глубоко вздохнув, вышла из такси и направилась по узенькой бетонной дорожке к дому.

Она еще не знала, что будет говорить, что станет делать. Поднявшись на крыльцо, позвонила. Маленькая медная табличка под звонком извещала, что в этом доме живет семья Денуччи. У дверей она заметила трехколесный велосипед, рядом с ним — старенькую куклу.

Дверь открылась. На пороге стояла молодая женщина лет двадцати пяти, держа на одной руке ребенка. У нее был озабоченный взгляд матери малолетних детей.

— Да?

— Здравствуйте, — сказала Джесс. — Меня зовут Джессика Ренделл. Я ищу семью, которая жила в этом доме несколько лет назад.

Женщина нетерпеливо переступала с ноги на ногу.

— Как их фамилия?

— Редноры.

Секунду поразмыслив, она ответила:

— Никогда о таких не слышала.

— Вы уверены? Понимаете, это очень важно.

Она кивнула.

— Мы купили этот дом у женщины по фамилии Флинт.

— Как давно?

— Три года назад.

Женщина пересадила ребенка на другую руку.

— А вы, случайно, не знаете, долго ли миссис Флинт жила здесь?

— Нет. — В доме пронзительно заплакал ребенок. — Послушайте, мне нужно идти.

— Да-да, конечно, спасибо. И извините, что отняла у вас время.

Неприветливая особа закрыла дверь, а Джесс так и осталась стоять, глядя на зарешеченное окошко. Она помнила, что Сьюзен не очень-то приветствовала идею встречи с детьми, однако чувствовала, что со временем ее мнение по этому поводу изменится. Повернувшись, Джесс медленно спустилась по ступенькам. Было досадно, что теперь она не сможет найти сына Сьюзен и уговорить его приехать. Джесс направилась к такси, чувствуя себя усталой и подавленной.

— Прошу прощения, мисс.

Джесс автоматически повернула голову на голос. У соседнего дома пожилой мужчина подметал дорожку.

— Вы меня? — спросила она.

— Вы спрашивали о семье Редноров?

— Да-да. Вы их знаете?

— Еще бы! Мы с моей старухой почти сорок лет здесь прожили. Редноры были нашими соседями. — Он показал пальцем в сторону дома номер 723. — Они переехали отсюда годков пятнадцать, а то и двадцать назад.

Джесс быстро подошла к нему, едва сдерживая нетерпение.

— А вы, случайно, не знаете, куда они переехали?

— Сейчас, сейчас… Давненько это было.

— Прошу вас, постарайтесь вспомнить. Это очень важно.

Он несколько раз махнул метлой, задумчиво глядя на дорожку.

— Память у меня уже не та… Вроде в штат Нью-Джерси.

— В Нью-Джерси? А в какой город?

Мысли путались. Джесс знала, что в каждом городе существует справочная, но не могла же она обзвонить все города штата! Время поджимало. До назначенной встречи оставалось всего три недели.

Старик покачал головой.

— Помнится, какое-то смешное название. — Он еще раз взмахнул метлой и опять покачал головой. — Нет, никак не вспомню.

— Ну что ж, спасибо вам большое. — Джесс постаралась не выдать своего разочарования. — Вы мне очень помогли.

— Хорошие они люди, эти Редноры. И соседи отличные были.

Джесс достала из сумочки листочек бумаги и ручку и быстро написала свое имя, фамилию и номер телефона.

— Пожалуйста, если вы что-нибудь вспомните, позвоните мне по этому телефону.

Он взял листочек, взглянул на него.

— Ладно, может, старуха моя вспомнит. Сейчас ее нет, в магазин отправилась. — И он закатил глаза, выказывая тем самым недовольство по поводу времяпрепровождения своей жены. — Хотя смешное название для города, доложу я вам, — повторил он и, наклонив голову, продолжил прерванное занятие.

— Спасибо и извините, что оторвала вас от дела, — сказала Джесс и направилась к такси.

Она не выполнила намеченного, но по крайней мере дело сдвинулось с мертвой точки. Впереди еще три недели, целых три. Джесс открыла дверцу такси. Три недели до встречи с дочерью.

— Эй, мисс! Подождите! — послышался голос пожилого мужчины.

Джесс обернулась.

— Хо-Хо-Кум. Что-то вроде этого… Нет! Хо-Хо-Кус.

Точно! Хо-Хо-Кус, штат Нью-Джерси. — И он, хмыкнув, в очередной раз махнул метлой по дорожке. — Ужасно смешное название для города, верно? — Он снова кивнул. — Хо-Хо-Кус, Нью-Джерси. Вот так-то.

И он опять взялся за метлу.

Джесс улыбнулась.

— Спасибо вам огромное. Я запомнила.

Она села в такси, радостно улыбаясь, захлопнула за собой дверцу и попросила водителя отвезти ее на вокзал.

Там она позвонила в справочную, а потом купила билет до городка со смешным названием Хо-Хо-Кус, штат Нью-Джерси.

Это оказался маленький провинциальный городок. Семью Редноров отыскать там не составило труда.

Понедельник, 27 сентября

Итак, один нашелся, осталось еще трое. Вчера Джесс собрала всю свою силу воли, чтобы не проболтаться детям о своем занятии. Радость так и распирала ее: она видела сына Сьюзен! Целого и невредимого. Ей хотелось поделиться своим восторгом с кем-нибудь, но она понимала, что пока еще слишком рано. Все воскресенье дети не отходили от нее ни на шаг. Может, потому, что Чарльз их бросил. Очень может быть. Слоняются по дому в надежде, что он позвонит, а он и не думает. Чак с Тревисом не приставали к Джесс с вопросами по поводу ухода отца, но вечером, зайдя за чем-то в их комнату, Джесс услышала, как они о чем-то шепчутся. Лишь только мальчики увидели мать, как шепот тут же прекратился. Джесс была спокойна и вела себя привычно. Особенным было только отсутствие в доме Чарльза.

Сегодня понедельник, дети наконец-то отправились в школу, а она пошла в кабинет и снова обратилась к письму мисс Тейлор. Следующим был сын Пи Джей. «Филип Ачемболт. Родители: Дональд и Джинин, Файерфилд, Кроссферн-роуд, 27». Джесс призадумалась, как ей лучше поступить.

Вспомнилось, как она нашла сына Сьюзен. Это оказалось нетрудно. Когда такси подъехало к скромной ферме Редноров, Дэвид на подъездной аллее мыл свою «хонду».

Джесс поразилась тогда, увидев высокого, темноволосого двадцатипятилетнего юношу, даже не юношу, а, скорее, мужчину. Тогда она подумала, что их дети уже и не дети вовсе, а взрослые дяди и тети. Это обстоятельство настолько сбило ее с толку, что заранее заготовленную речь она произнесла вяло и неубедительно.

Читая следующий адрес, Джесс раздумывала над тем, как ей избежать ошибок предыдущей встречи с сыном Сьюзен. «Ладно, будь что будет», — сказала она себе, вчитываясь в имя ребенка Пи Джей: Филип Ачемболт.

В телефонной книге Файерфилда она без труда отыскала адрес Дональда Ачемболта, который совпал с присланным мисс Тейлор в письме. Слава Богу! Значит, его родители живут в том же доме, куда двадцать пять лет назад они привезли новорожденного ребенка Пи Джей. Однако сегодня, в понедельник утром, Филипа, даже если он продолжает жить с ними, наверняка нет дома. Джесс это понимала. Понимала она также и то, что ей нужно придумать какой-то правдоподобный предлог, чтобы выведать у них его местонахождение. Маловероятно, что ей повезет так же, как в первом случае, с Дэвидом.

Джесс обвела глазами кабинет, и внезапно взгляд ее наткнулся на книжный шкаф, где за стеклом стояла фотография выпускного класса Чака, снятая лишь в прошлом месяце. Вот что ей нужно — его фотография! Раз Филип живет в Файерфилде, наверняка его фотография и сведения о нем есть в архиве одной из средних школ города, в которой он учился. А может, ей даже посчастливится раздобыть какую-нибудь информацию о его родителях? Но поскольку Файерфилд расположен всего в нескольких минутах езды от Гринвича, можно приниматься за дело, решила Джесс.

Вооружившись письмом мисс Тейлор и блокнотом. Джесс направилась в Файерфилд.

Она поехала по маршруту номер 1 и, выехав за черту города, остановилась у первого подвернувшегося агентства по продаже недвижимости. Когда она вошла в контору, к ней тотчас же подскочила нагловатая брюнетка. Джесс вспомнила, что десять лет назад, когда они с Чарльзом подыскивали себе в Гринвиче дом, агенты по продаже недвижимости не были такими напористыми, даже агрессивными.

Однако если на стоянку подъезжает дама в «ягуаре», ее встречают чуть ли не шампанским и цветами.

— Добрый день. Меня зовут Мелинда, — зачирикала брюнетка. — Чем могу служить?

Джесс показалось, что в глазах у девицы замелькали долларовые знаки.

— Я ищу среднюю школу. Не могли бы вы мне сказать, где она находится?

Радушная улыбка брюнетки, обнажавшая крупные, лошадиные зубы, исчезла.

— Конечно. Которая?

— А их несколько? — спросила Джесс после секундной заминки.

— Ну да, в Файерфилде их две. Плюс еще католическая.

Джесс не была готова к такому ответу. «Интересно, как частные детективы умудряются находить нужных людей?» — подумала она.

— Тогда самая крупная.

Женщина достала из-под прилавка карту города и, расстелив ее, ткнула пальцем.

— Поезжайте по маршруту номер один, на развилке повернете налево и поедете прямо, школа будет с левой стороны.

Джесс внимательно вглядывалась в крошечные голубые линии.

— Вы не будете возражать, если я заберу карту с собой? — спросила она.

Мелинда пожала плечами.

— Берите, — разрешила она и быстро скатала ее в трубочку.

— Спасибо, — поблагодарила Джесс, беря трубочку.

Молодая женщина смотрела на нее отсутствующим взглядом. — Желаю удачного дня.

И Джесс, улыбнувшись, направилась к двери. Мелинда не ответила.

Среднюю школу, которую указала брюнетка, она нашла без особого труда. Пока Джесс шла по пустым коридорам, она впервые почувствовала себя незваной гостьей, вторгшейся в частную жизнь другого человека и готовой нарушить его мир и покой, равно как и спокойствие его семьи. При поиске ребенка Сьюзен у нее не было подобного чувства, а когда она нашла его, встреча прошла настолько быстро, что Джесс не успела ничего почувствовать.

Она остановилась перед стендом, увешанным поблекшими фотографиями школьных баскетбольных команд прошлых лет. Вгляделась в юные лица. Сын Пи Джей мог быть среди этих молодых людей. Взгляд ее скользнул к фотографии, на которой была группа девушек-болельщиц, и Джесс тут же вспомнила о своей дочери Эми, Эми Хоторн. «Да, — в очередной раз подумала Джесс. — Они имеют право знать, кто дал им жизнь, а мы имеем право знать, кого произвели на свет».

Она отошла от стенда и, следуя указателю, отправилась на поиски школьной библиотеки.

Библиотекарша находилась на своем рабочем месте за стойкой — разглядывала стоявшие на стеллаже книги.

— Простите, — обратилась к ней Джесс, прервав это увлекательное занятие.

Женщина глянула на нее поверх половинчатых очков, к дужкам которых был прикреплен черный нейлоновый шнурок, переброшенный на шею.

— Меня зовут Джессика Ренделл. Я пишу статью о бывших учениках средней школы: кем они стали, чем занимаются сейчас. Не могли бы вы разрешить мне взглянуть на архивные материалы, содержащие сведения о выпускниках, скажем, с 1985 по 1988 год?

— Вы пишете статью для газеты?

— Да, — подумав, быстро сказала Джесс.

— Какой?

— Не местной, — секунду помедлив, ответила Джесс.

(Наверняка библиотекарша знает главного редактора местной газеты.) — Это будет обзорная статья для одной из столичных газет о средних школах, расположенных в пригороде.

Название вашего города не будет в ней фигурировать.

— Вы работаете в этой газете?

— Нет. Пишу для нее обзорную статью.

— Значит, вы внештатный корреспондент?

— Да.

— И хотите получить сведения о средних школах Файерфилда?

— Да.

— Каких именно?

«О Господи, — взмолилась Джесс. — Только не это!»

— Для начала этой, — сказала она.

Женщина нахмурилась.

— Вам придется смотреть журналы здесь, на вынос мы их не даем.

Джесс облегченно вздохнула, радуясь, что сумела-таки усыпить подозрения бдительной библиотекарши.

— Меня это вполне устраивает.

— Женщина, шаркая дешевенькими шлепанцами, прошла в заднюю комнату, путаясь в подоле длинной, неаккуратно подшитой юбки.

Джесс стала ждать, от нетерпения барабаня по стойке пальцами, потом огляделась: в ярко освещенном помещении за столами то тут, то там сидели школьники. Джесс с недоумением посмотрела на них. Зачем они сюда пришли?

В самом начале учебного года рановато беспокоиться о школьных делах. Она приметила одну девочку возраста Мауры. Наверняка учится в старшем классе, как Маура.

Джесс тяжело вздохнула. Ребенок Мауры должен был появиться на свет в конце апреля, но судьба распорядилась иначе: ему не суждено появиться на свет.

Джесс опять вернулась мыслями к Мауре, день за днем старавшейся забыть о происшедшем с ней. Джесс знала, что лишь время способно залечить раны, притупить боль, .запрятать в глубину памяти этот злосчастный вопрос «что, если». Она понимала, настанет день, в течение которого дочь не вспомнит о своем неродившемся ребенке, потом два дня, потом три… Но никогда воспоминание о нем полностью не изгладится из памяти.

Грохот книг о стойку вернул Джесс к действительности.

— Вот, с 1985 по 1988 год, — сухо бросила библиотекарша. — Можете сесть вон за тот столик. — И она ткнула пальцем в свободный столик у стены.

— Спасибо, — пробормотала Джесс и, взяв пухлые тома, поспешила сесть на предложенное место, подальше от пытливого взора библиотекарши.

Она начала с 1985 года. За этот год ничего не было;

1986 — тоже; 1987 и 1988 — то же самое. Не мог же Филип окончить школу позже! Ему, как и остальным юношам, было бы тогда двадцать лет.

Джесс взглянула на библиотекаршу. Может, попросить у нее архив другой средней школы? Но у женщины был такой неприступный вид, что Джесс побоялась. Лучше еще разок просмотреть те книги, которые ей дали. Она снова начала с 1985 года, не спеша, внимательно просматривая каждую страницу. И опять никакого упоминания о Филипе Ачемболте не обнаружила. Тогда Джесс взяла книгу за 1986 год и принялась листать ее, уже ни на что не надеясь, как вдруг нашла: на странице, посвященной выпускникам этого года, было четыре фотографии, и среди них он, Филип Ачемболт. Джесс быстро прочитала подпись под фотографией. Оказывается, Филип был старостой класса. Она взглянула на снимок — красивый мальчик, с круглым, дружелюбным лицом и приветливой улыбкой. Джесс попыталась определить, похож ли он на Пи Джей. Что-то есть от матери. Глаза, что ли? Хотя фотография была цветная, трудно было сказать, такие же они изумрудные, как у матери, или какого-то другого оттенка.

После фамилии Филипа шел перечень всевозможных спортивных команд и школьных кружков, в которых он участвовал, дававших представление о разносторонних интересах юноши: школьная футбольная команда, школьная баскетбольная команда, секция легкой атлетики, староста класса, дискуссионный кружок, художественный кружок.

Художественный кружок… Значит, у Филипа есть что-то общее с его матерью. Дальше Джесс прочла, чем он собирался заняться после окончания школы: поступить в юридический колледж и стать первоклассным юристом по уголовному праву. Следовательно, он унаследовал от матери не только интерес к искусству, но и ее ум.

Джесс напоследок взглянула на фотографию. «Ну что ж, Филип Ачемболт, — подумала она, — скоро у тебя появится возможность увидеться со своей матерью».

Захлопнув книги, она вернула их библиотекарше и поблагодарила ее. Та лишь безразлично кивнула в ответ. Джесс вышла в коридор и отправилась искать телефон-автомат.

Подойдя к нему, вытащила из сумочки письмо мисс Тейлор, бросила в отверстие монетку в десять центов и набрала номер. Когда раздался женский голос, Джесс уже знала, что ей говорить.

— Миссис Ачемболт, меня зовут Джесс Ренделл. Я собираюсь организовать вечер встречи выпускников средней школы, в которой учился Филип. К сожалению, у нас нет сведений, в какой колледж он поступил и где его можно найти.

Она замолчала, моля Бога, чтобы Филип и в самом деле поступил в колледж. Если он собирался стать юристом, он учится самое малое на первом курсе.

— И чем я могу вам помочь? — спросила женщина.

— Не могли бы вы дать мне его адрес?

Джесс затаила дыхание.

— Ну конечно! Он учится в юридическом колледже в Бостоне.

Джесс улыбнулась. Бостон… В этом городе училась и Пи Джей. В нем же был зачат Филип. И она, щелкнув шариковой ручкой, быстро записала адрес, который услужливо продиктовала ей мать Филипа.

Среда, 29 сентября

После ухода детей в школу Джесс прилегла на диван отдохнуть. Вчера она ездила в Бостон, успев вернуться до возвращения ребят из школы, и ужасно устала. Но она пока ничего не хотела им говорить, считала — рановато.

Она открыла глаза и задумчиво посмотрела в потолок.

Сегодня ей предстоит отыскать дочь Джинни, Лайзу Эндрюс. С ней Джесс нужно быть особенно осторожной. Маловероятно, что Джинни соизволит прийти на встречу, поэтому Джесс решила просто объяснить Лайзе, что ей представляется возможность встретиться с друзьями ее матери и, возможно, что-то узнать о ней. Джесс лежала, терзаясь бесчисленными вопросами.

Правильно ли она поступает?

А что, если девушка захочет узнать больше?

Что, если сама попробует отыскать Джинни?

Что, если Джинни поведет себя со своей дочерью так же, как совсем недавно с Джесс?

Может, вообще нужно оставить девушку в покое и не бередить старые раны?

Тщательно взвесив все за и против, Джесс пришла к одному-единственному заключению — хоть и хочется ей защитить Лайзу от возможных нападок ее родной матери, но, быть может, именно этого она делать и не должна. Каждый раз, когда мы изо всех сил стараемся защитить кого-то, это выходит нам боком. Вот и в данном случае — хорошая ли, плохая, но Джинни — мать Лайзы, и девушка имеет право знать, что та собой представляет.

Выдумка о встрече выпускников средней школы настолько себя оправдала в случае с матерью Филипа, что Джесс решила попробовать ее еще раз. Сейчас она даже рада была, что у нее такой тоненький, детский голосок; вряд ли у родителей Лайзы возникнут сомнения в том, что она — ее старая школьная подруга. Она позвонила им вчера вечером и узнала, что Лайза — актриса, играет в театре на Бродвее в пьесе «Маделейн», но телефона у нее нет.

«Если она актриса, то, должно быть, очень похожа на свою мать, — подумала Джесс. — Наверняка знает, чего хочет от жизни, и умеет за себя постоять».

Она встала с дивана и решила принять душ. Времени до отправления поезда оставалось в обрез, а ей нужно было успеть на утренний спектакль.

Сюжет пьесы напоминал «Пигмалиона», но в несколько искаженном варианте: муж и жена, очень достойные люди, поставили своей целью направить на путь истинный одну молодую бездельницу. Дочь Джинни как раз ее и играла.

Джесс сидела в третьем ряду полупустого зала и с интересом следила за происходящим на сцене. Девушка была абсолютно не похожа на мать: волосы светлые и длинные, фигурка стройная и гибкая и ходила она не такой горделивой поступью, словно собиралась завоевать весь мир. Единственным сходством был низкий, почти мужской, голос с глубокими чувственными нотками.

У Сьюзен и Пи Джей были сыновья. Поэтому Джесс не испытывала при встрече с ними тех чувств, что охватили ее сейчас. Наблюдая за дочерью Джинни, такой взрослой, такой элегантной, Джесс в который раз осознала, что ее дочь больше не ребенок, в который раз почувствовала острое желание отыскать ее.

— Я не считаю это клевым, — говорила между тем Лайза своему партнеру. — Я считаю это выполнением своего долга по отношению к людям, подвергшимся дискриминации.

Джесс закрыла глаза, и ей показалось, что слушает она Джинни.

В конце третьего акта наступила настолько неожиданная развязка, что Джесс улыбнулась. Лайза, то бишь Маделейн, бездельница и тунеядка, превратила жену вежливого, благовоспитанного человека в проститутку. Занавес упал.

Раздались жиденькие аплодисменты. На сцене вспыхнул свет, и актеры вышли на поклон. Джесс хлопала изо всех сил, не спуская глаз с Лайзы, чувствуя себя не в своей тарелке оттого, что собиралась сделать. Огни на сцене погасли, в зале зажегся свет. Джесс встала и, едва передвигая ноги от страха, направилась за кулисы.

Понедельник, 4 октября

Джесс считала этот день самым подходящим для визита к родителям своей дочери: сегодня исполнялось шестьдесят лет со дня рождения мамы.

Она сидела в машине и, щурясь от яркого солнышка, смотрела на стоявший перед ней дом — особняк георгианской эпохи из красного кирпича, окруженный аккуратно подстриженной изгородью из зеленого кустарника и огромными дубами, листья которых уже начали желтеть. По обеим сторонам от деревянной входной двери с двумя створками, выкрашенной белой краской, виднелись двойные окна с выступами, на которых висели кружевные занавески. Рядом с домом, словно взирая на него с благоговением, располагался просторный, на три машины, гараж. У ворот висела табличка, на которой была указана фамилия жильцов — Хоторн.

Джесс не стала звонить по телефону и сообщать о своем приезде. Она понимала, что, врываясь в этот дом без звонка, она рискует наткнуться на Эми. Но сегодня был понедельник, так что скорее всего она уже ушла из дома.

Кроме того, в глубине души Джесс очень надеялась, что дома вообще никого не окажется.

— Ну что ж, я сделала все, что могла, для Сьюзен, Ни Джей и Джинни, — вслух сказала она. — Теперь моя очередь.

Она медленно выбралась из машины и захлопнула дверцу. Мысли путались. От страха засосало под ложечкой. «Я поступаю правильно», — пыталась убедить себя Джесс, но это мало помогало.

Она направилась по длинной подъездной аллее к дому, понурив голову. «Почему я не стала подъезжать к дому на машине? — спросила себя Джесс, и тут же у нее нашелся ответ на этот вопрос:

— Потому, что тогда это показалось бы самым обыкновенным вторжением в частную жизнь этой семьи». Как будто задуманное ею не есть вторжение, горько усмехнулась она.

Дрожащей рукой Джесс нажала на кнопку звонка. Внутри раздался мелодичный звон. Джесс стояла и ждала, слыша, как колотится сердце, заглушая шорох листьев, колышущихся осенним ветерком.

Дверь открылась. На пороге стояла женщина — маленькая, седовласая, с приятным лицом.

— Чем могу служить? — спросила она.

За спиной пожилой дамы виднелся просторный холл, широкая лестница и хрустальные канделябры. Точно такие же канделябры из уотерфордского хрусталя, как и в столовой Джесс.

— Миссис Хоторн? — едва слышно прошептала Джесс.

На секунду ей даже показалось, что она вообще ничего не произнесла вслух.

— Да?

Джесс не могла отвести от миссис Хоторн глаз. Ведь эта женщина — мать ее дочери, она вырастила ее, заботилась о ней, любила ее. Точно так же, как она, Джесс, растила Мауру и двух своих сыновей. Внезапно она почувствовала отчаяние. Нет, не может она причинить боль этой милой женщине!

— Чем могу служить? — повторила та.

Джесс на секунду закрыла глаза, собираясь с силами.

«И все-таки Эми имеет право со мной познакомиться», — подумала она и наконец решилась.

— Миссис Хоторн, — начала она, словно бросаясь с головой в омут. — Меня зовут Джессика Ренделл.

На секунду Джесс показалось, что она разговаривает со своей мамой — по возрасту эта женщина годилась ей в матери, — и она почувствовала острое желание показать ей свое уважение.

— Да? — снова повторила миссис Хоторн, переступив с ноги на ногу, однако не проявляя ни малейших признаков нетерпения.

— Миссис Хоторн, я пришла поговорить о вашей дочери, Эми.

Вот она и сказала. Сказанных слов обратно не вернешь.

У миссис Хоторн кровь отхлынула от лица — в одну секунду оно стало белым как мел.

— О моей дочери?

Джесс смешалась. Ей вдруг показалось, что миссис Хоторн не понимает, о ком идет речь. Может, мисс Тейлор ошиблась и дала ей не правильный адрес?

— Да, — повторила Джесс. — Об Эми.

— А в чем, собственно, дело?

— Прошу вас, миссис Хоторн, не поймите меня превратно…

— Простите, милочка, но я вас абсолютно не понимаю!

Всю приветливость пожилой женщины как рукой сняло. Глаза смотрят настороженно, губы плотно сжаты.

— Миссис Хоторн, вы удочерили Эми, когда она была еще новорожденной, верно?

— Да, никакого секрета в этом нет.

Внезапно лицо миссис Хоторн изменилось. Видно было, что она наконец-то поняла, в чем дело.

— О Господи! — прошептала она, прикрыв рот ладонью.

— Миссис Хоторн, — Джесс попыталась произнести эти слова громко, отчетливо, — я — мать Эми.

— О Господи! — опять повторила миссис Хоторн. — Боже мой!

И она заплакала.

Джесс ожидала чего угодно — гнева, возмущения, протеста, — но только не этого.

— Миссис Хоторн, пожалуйста… — Голос Джесс опять снизился до шепота:

— Я не собираюсь причинять вам никаких неприятностей. Я специально пришла сейчас к вам, чтобы вы знали, что я хочу увидеться со своей дочерью. А уж Эми пусть сама решает, захочет она со мной познакомиться или нет. Я подумала, что сейчас, когда и в газетах множество публикаций на эту тему… — Джесс на секунду замолчала, чувствуя, что говорит бессвязно, перескакивая с одного на другое, но остановиться уже не могла. — Я подумала, что, может, Эми будет любопытно узнать…

Я хотела дать ей возможность…

Миссис Хоторн энергично замотала головой:

— Вы ничего не поняли…

Джесс почувствовала, как сердце сжалось, стало нечем дышать. Единственное, что она поняла, — происходит что-то не то. Вот только что?

— Наша Эми… — дрожащим голосом проговорила миссис Хоторн. — Нашей Эми было одиннадцать лет. Это произошло почти четырнадцать лет назад.

Внезапно Джесс показалось, что вокруг миссис Хоторн сгущается мрак. Она поморгала, мрак не исчез.

— Она ехала на велосипеде. А сзади пьяный водитель… — Миссис Хоторн издала какой-то нервный смешок. — Нет, вы представьте себе только! Пьяный водитель в четыре часа дня!

Мрак окутал миссис Хоторн с головы до ног. Джесс упала на дорожку. Последнее, что она запомнила, — резкую боль в затылке.

— Она приходит в себя, — послышался тихий мужской голос, принадлежавший знакомому мужчине.

Джесс открыла глаза. Над ней склонились двое. Один — в белом халате, а другой… В другом она узнала Чарльза.

Джесс снова закрыла глаза.

— Дорогая, это я. Ты в больнице. Ну и напугала же ты нас!

— Что произошло? — слабым голосом спросила она, чувствуя сильную боль в голове.

— У тебя легкое сотрясение мозга. Ты упала и ударилась головой.

Джесс повернулась на бок. Затылок пронзила острая боль. Она застонала.

— Пожалуйста, не шевелитесь, — сказал другой мужчина. — Меня зовут доктор Коу. У вас легкое сотрясение мозга, но на затылок пришлось наложить несколько швов. Очевидно, вы ударились обо что-то острое. Слава Богу, не получили никаких серьезных повреждений.

— Я хочу домой.

— Завтра поедете.

— Доктор, можно нам побыть одним? — спросил Чарльз.

— Ну конечно.

Джесс услышала удаляющиеся шаги, потом хлопнула дверь. Чарльз присел на край постели. Джесс вся сжалась, ей не хотелось его слушать.

— Миссис Хоторн вызвала «скорую», потом нашла в твоем бумажнике визитку и позвонила домой, а Делроуз связалась со мной.

Джесс не хотелось знать, насколько Чарльз в курсе дел.

— Который сейчас час? — спросила она.

— Четыре. Ты была без сознания несколько часов.

Протянув руку, он коснулся ее плеча. Джесс поспешно отстранилась.

Чарльз порывисто вскочил.

— Черт подери, Джесс! Где же твоя гордость?

Джесс облизала сухие губы: в больнице было слишком жарко.

— Мне нечего стыдиться. Я тебе уже говорила, что устала от всяческих недомолвок в собственной семье.

Он с силой ударил кулаком по тумбочке.

— Этого никогда не случилось бы, если бы ты не допустила беременности Мауры, — в сердцах бросил он.

— Чарльз, уйди, — попросила Джесс. — Возвращайся в город, в свой дом, где ты будешь далек от всех событий, которые тебе не по душе.

Круто повернувшись, Чарльз выскочил за дверь. Несмотря на головную боль, Джесс сразу стало легче. Откинувшись на подушку, она задремала. Разбудил ее тихий стук в дверь.

— Да, войдите, — проговорила Джесс.

Дверь открылась, на пороге стояла миссис Хоторн.

— Джессика, как вы себя чувствуете?

У Джесс потеплело на сердце.

— Миссис Хоторн, прошу вас, заходите, — пригласила она.

Пожилая женщина вошла в палату и подошла к кровати. В руке она держала маленький конверт.

— Хочу извиниться перед вами, — сказала она.

— Извиниться? Ну что вы! — Джесс попыталась покачать головой, но ей сразу стало больно. — Это я должна просить у вас прощения. Я не собиралась…

— Шшш… дорогая. Вы ведь ничего не знали.

У Джесс потекли слезы.

— Я ведь никогда ее не видела. Не могли бы вы рассказать мне, какая она была?

Глаза миссис Хоторн тоже наполнились слезами.

— Такой славненькой девочки, как Эми, я никогда не видела. Она была для нас с мужем всем. Мы так хотели иметь своих детей, но…

Джесс ласково коснулась руки пожилой женщины.

— Она и была вашей маленькой девочкой, миссис Хоторн, вашим ребенком, а не моим.

Миссис Хоторн улыбнулась.

— За это мы должны благодарить только вас. Должно быть, вам потребовалось необыкновенное мужество, чтобы от нее отказаться.

Джесс нахмурилась.

— Мужество? Да нет. Страх, пожалуй, но только не мужество.

— Как бы там ни было, Эми была для нас настоящим даром. Мы вам всегда будем признательны за нее.

Джесс вытерла слезы. Говорить она не могла.

— Я вам кое-что принесла, — продолжала миссис Хоторн и протянула Джесс конверт, — Это школьная фотография Эми. Думаю, вам хотелось бы ее иметь. Ее сфотографировали незадолго до… незадолго до несчастного случая.

Джесс взглянула в лицо женщины — ее серые глаза были мокрыми от слез. Она открыла конверт и достала из него маленькое квадратное фото. На нем была запечатлена девочка с бледно-голубыми глазами, крохотным овальным личиком, светло-каштановыми вьющимися волосами и ясной, счастливой улыбкой. Маленькая девочка, как две капли воды похожая на Джесс.

Джесс закрыла глаза и прижала фотографию к груди.

— Я всегда буду бережно хранить ее. Огромное спасибо.

— Знаете, Эми знала, что мы ей не родные родители, — продолжала миссис Хоторн. — Каждый год в день ее рождения, перед тем как задуть свечи на именинном торте, мы произносили благодарственную молитву Господу за ее мать, которая была настолько бескорыстна, что подарила нам свое дитя.

Джесс заметила, что руки женщины дрожат.

— Долгое время я боялась, что вы станете искать Эми, боялась, что захотите забрать ее у нас, но муж постоянно успокаивал меня, говорил, что этого не может быть. — Миссис Хоторн ласково пожала руку Джесс. — Не знаю, как бы я поступила, приди вы к нам в то время, когда Эми была жива. Очень может быть, что встретила бы вас неласково, даже попросила бы уйти.

— Спасибо вам, миссис Хоторн, за то, что вы были так добры ко мне, — сказала Джесс.

— Это самое малое, что я могла для вас сделать. Благодаря вам у нас было столько счастливых лет.

Женщина встала.

— Спасибо вам, миссис Хоторн, — повторила Джесс. — Спасибо за все, особенно за фотографию.

— Это вам спасибо, моя дорогая, — сказала пожилая женщина и тихонько вышла, оставив Джесс фото, напоминание о прошлом.

Вечером ее пришли навестить дети. Сначала вошли Чак с Маурой, а потом Тревис, который на секунду замешкался в дверях. Головная боль у нее прошла, и Джесс была рада их видеть.

— Послушай, мам, — заявил Тревис, поняв наконец, что она жива и умирать не собирается. — Не делай больше так, ладно? Ты испугала нас до смерти.

Улыбнувшись, Джесс взъерошила ему волосы.

— Сколько раз я тебе говорила, что никогда не нужно давать обещаний, которые не сумеешь сдержать?

Тревис лишь пожал плечами.

— А он этого не понимает, — вмешался Чак. — Он еще глупенький.

— Ну хватит! — Джесс не выдержала и расхохоталась. — Я чувствую себя отлично, а завтра, когда меня отпустят домой, буду чувствовать себя еще лучше. — Она оглядела собравшихся у ее кровати детей. — Подойдите ко мне поближе, я хочу вам кое-что рассказать.

Джесс чувствовала, настало время. Наконец-то она будет с ними честной до конца. Ей хотелось, чтобы их семья была дружной, сплоченной, чтобы никогда над ней не нависали темные тучи недомолвок и тайн. Дети придвинулись к ней ближе. Чак остался стоять, Маура присела на краешек кровати, Тревис сел с ней рядом. Маура обняла его. «Какие же они еще маленькие, — подумала Джесс. — И сколько еще им предстоит испытать в жизни! Но если я смогу их хоть чему-то научить, они всегда будут ходить с высоко поднятой головой, не пасуя перед жизненными невзгодами и не стыдясь самих себя».

— Я хочу рассказать вам о маленькой девочке, — начала она.

Тревис недовольно застонал.

— Это что, очередная нотация на тему «Вот когда я была такой, как ты…»?

Чак легонько стукнул брата по затылку, — Заткнись ты, дурачок.

Джесс рассмеялась.

— Не угадал. Эта история не обо мне, о другой маленькой девочке, которую я, к сожалению, никогда не видела.

Мать рассказала им все. Начала она с Ричарда, своей первой любви, потом рассказала о Ларчвуд-Холле и об остальных девушках. Секунду поколебавшись, с сильно бьющимся сердцем поведала и о том, как убила отчима Джинни.

А в конце рассказа вытащила фотографию, которую дала ей миссис Хоторн, и показала ее детям. Джесс старалась не обращать внимания на их реакцию, знала, что потребуется время, прежде чем они осознают услышанное до конца.

— Мам, — проговорила Маура со слезами на глазах, глядя на фотографию, — как она на тебя похожа.

— Знаю, крошка.

И Джесс рассказала детям, что собирается устроить встречу с детьми.

— Но теперь ты не поедешь, правда? — спросила Маура. — Теперь, когда твоего ребенка больше нет…

— Я должна ехать, — твердо сказала Джесс. — Ради остальных. Все это затеяла я, и я обязана довести все до конца. Кто знает, может быть, для одной из нас эта история закончится счастливо.

С самого начала Тревис слушал рассказ с открытым ртом, да так и не закрывал его до самого конца. Наконец, сочтя момент наиболее благоприятным, он воскликнул:

— Ну, мам, ты даешь! Никогда бы не подумал, что ты можешь кого-нибудь убить!

«Что ж, — печально подумала Джесс, — естественно, тринадцатилетнего мальчишку больше всего интересуют убийства, а не внебрачные дети».

— На это еще нужно решиться, — заметила Маура. — Но ведь она защищала подругу.

— Да, — подтвердила Джесс. — Я никогда не позволю ни единому человеку причинить боль людям, которых я люблю, включая всех нас. Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь.

Джесс взглянула на Чака, который стоял, глядя в пол.

— Поэтому от нас ушел папа? — продолжал допытываться Тревис. — Потому что он узнал про твоего ребенка, потому что ты убила человека?

— Нет, — ответила Джесс. — Твой отец всегда знал об этом и все равно меня любил.

— Это из-за меня, — ответила брату Маура. — Потому что я была беременна.

Чак вскинул голову:

— Что?!

— Я сказала, что была беременна, но у меня не будет ребенка, я потеряла его в ту ночь, когда вскрыла себе вены.

— О Господи! — простонал Чак. — А кто-нибудь в школе знает об этом?

Джесс коснулась руки старшего сына. Ну почему он так похож на Чарльза, на ее отца, своего дедушку! Может быть, еще не поздно изменить его.. Джесс понимала, что нужно попытаться.

— Мы всегда должны быть вместе, Чак, — тихо сказала она. — В горе ли, в радости, но вместе. Ведь мы — одна семья, а в семье все должны держаться друг друга в любой ситуации.

— Что-то не похоже, что папа держится нас, — бросил Чак.

— Твой отец поступает так, как считает нужным. Что касается нас, то мы сумеем преодолеть все невзгоды, если будем помнить о любви друг к другу, а это означает, что между нами никогда не должно быть никаких секретов.

Никогда!

Джесс еще раз посмотрела внимательно на детей. Гнев Чака немного поутих, Тревис сидел, переваривая услышанное, а Маура впервые с тех пор, как сообщила Джесс, что беременна, выглядела спокойной и умиротворенной. Джесс надеялась, что со временем ее дети все осознают до конца.

Глава шестнадцатая Четверг, 7 октября СЬЮЗЕН

Берт настоял на совместном посещении адвоката, хотя Сьюзен уверяла, что прекрасно справится сама. Они сидели в обшарпанной приемной адвоката Джеймса Салливана и ждали, когда тот наконец соизволит явиться. Сьюзен старалась не обращать внимания на жующую жвачку секретаршу и на противную пружину, которая вылезла из дивана, впилась ей в бедро и теперь неимоверно кололась.

— Интересно, почему он опаздывает? — подал голос Берт.

— А мне интересно, почему мы целых две недели не можем добиться приема. Не похоже, чтобы у него была большая клиентура.

— Секретарша услышала последние слова.

— Мистер Салливан скоро придет, — безжизненным голосом произнесла она. — Я же вам сказала, он в суде.

Сьюзен коротко кивнула.

Он вошел через несколько минут, типичный провинциальный адвокат, облаченный в клетчатую рубашку, галстук какого-то бледноватого оттенка и брюки спортивного покроя. Загорелое лицо обрамлено буйной гривой давно не стриженных волос. К сожалению, молодой — на вид около тридцати, намного меньше, чем допотопной мебели в его захудалом офисе.

— Примите мои извинения, — проговорил он, протягивая руку Берту. — Вы, должно быть, мистер Левин?

— Он не мистер Левин, — поспешила внести ясность Сьюзен, но Берт встал и потряс адвокату руку.

— Берт Хайден, — назвал он себя.

— Я — миссис Левин, — сказала Сьюзен. — Это у меня к вам дело.

— Очень хорошо, миссис Левин. Прошу сюда.

Даже не пожав Сьюзен руку, он прошел в свой кабинет. «Что поделать, провинция… — с тоской подумала она. — Откуда здесь взяться хорошим манерам?»

Мебель в кабинете оказалась чуть лучше, чем в приемной. Адвокат сел за старенький дубовый стол, не иначе как позаимствованный где-то в школе, и указал пальцем в сторону еще одного бугристого дивана. Сьюзен и Берт послушно сели.

Сьюзен не стала ждать обычного обмена любезностями, а быстро изложила суть дела — бывший муж грозится отнять у нее сына.

— Сколько лет вы в разводе? — спросил Джеймс Салливан, как показалось Сьюзен, самым что ни на есть профессиональным тоном.

— Двенадцать.

— За это время были у вас какие-то проблемы?

— Никаких. Правда, мы с бывшим мужем терпеть не можем друг друга, но ради Марка мы стараемся быть взаимно терпеливыми.

— Тогда почему ни с того ни с сего он надумал забрать его у вас?

— Говорит, что я плохая мать.

— Это и в самом деле так?

— Ну что вы, мистер Салливан!

На слове «мистер» Сьюзен запнулась — язык едва повернулся назвать этого юношу мистером.

Он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. Сьюзен даже поежилась от страха. Оказывается, этот мальчишка, когда нужно, может внушить это чувство.

— Тогда что заставило его пойти на этот шаг?

Берт кашлянул, желая тем самым обратить на себя внимание.

— Я мог бы внести некоторую ясность, если позволите, — начал он. — Миссис Левин воспитывала мальчика в течение двенадцати лет, принимая лишь минимум помощи, предпочитая сама нести ответственность за судьбу сына.

Она была более чем щедра в предоставлении отцу времени для общения с ребенком. А теперь бывший муж миссис Левин собирается приложить все усилия, чтобы отнять у нее мальчика, который ему вдруг зачем-то понадобился.

Салливан, сложив вместе кончики пальцев, медленно постучал ими друг о друга, а потом взглянул на Сьюзен.

— Адвокат вашего бывшего мужа уже давал о себе знать? — спросил он, вопросительно глядя на нее.

— Нет.

— Тогда вам не о чем беспокоиться.

— Простите?

— Мы не можем предпринимать преждевременные шаги, пока адвокат вашего бывшего мужа не свяжется с вами и не выдвинет требований.

— Мне хотелось выработать какой-то план действий, прежде чем дойдет до этого, — заметила Сьюзен.

На самом же деле ей хотелось сказать: «Мне хотелось выработать какой-то план действий, прежде чем решить, ехать мне на эту чертову встречу или нет».

Салливан встал, давая понять, что разговор окончен.

— Вы говорите, что вы хорошая мать. Если вы ничего от меня не утаиваете, значит, дело ваше не представляет никаких трудностей. Единственное, что нам нужно, это подождать, пока адвокат вашего бывшего мужа даст о себе знать. Очень может быть, что мистер Левин просто хочет вас попугать. Если это и в самом деле так, тогда вам вообще нет смысла расходовать деньги на правосудие.

Сьюзен встала и взяла Берта за руку.

— Пошли отсюда. Я так и знала, что от нашего визита не будет никакого толку.

Они вышли на главную улицу и направились к машине Берта.

— Надо же, сопляк какой-то, — проговорил Берт. — Не нужно было уговаривать тебя записываться на прием. Я не думаю, что Лоренсу удастся забрать у тебя Марка.

Сьюзен застегнула свою вельветовую курточку на все пуговицы, заглянула в витрину дешевенькой лавчонки, торгующей всякой всячиной, удивляясь тому, что подобные заведения еще существуют в наши дни.

— Невольно он дал мне самый лучший совет.

— Какой же?

— Не предпринимать никаких шагов. Посмотреть, что будет делать Лоренс.

— Может быть. — Берт обнял ее за плечи. — Я надеялся, что визит к адвокату поможет тебе наконец успокоиться. Жаль, что этого не произошло.

Сьюзен шагала рядом с Бертом, стараясь идти с ним в ногу.

— Не говори так, Берт Хайден. А то можно подумать, что ты обо мне слишком уж беспокоишься.

— Так оно и есть, Сьюзен, пора бы уж понять.

Они прошли мимо ювелирного магазина, потом мимо мастерской по ремонту бытовых приборов.

— Знаешь, а я ведь мог уехать из этого города, — признался он вдруг.

Сьюзен остановилась.

— Что ты имеешь в виду?

Берт пожал плечами.

— После того как Гардинер занял то место, на которое претендовал я, я встретил старого приятеля, который «сказал, что в университете в Лос-Анджелесе открывается кафедра истории, и предложил мне там место.

— Ты что, собираешься уехать в Лос-Анджелес?

Берт улыбнулся, отчего его курчавая бородка распрямилась.

— Нет, не хочу оставлять тебя.

— Берт, но это же смешно! Мы ведь друзья. А друзьям частенько приходится уезжать друг от друга.

— Но только не от тебя.

За спиной раздался автомобильный гудок. Сьюзен обернулась. Водитель проезжавшей мимо машины помахал какому-то пожилому прохожему. «Какой маленький городок, — подумала она. — Все друг друга знают».

— Надеюсь, ты не вбил себе в голову, что хочешь жениться на мне? — спросила она.

— Скажешь тоже! Я думал, ты знаешь меня лучше. Но мне хочется быть с тобой рядом, защищать тебя, если понадобится.

— Смотри! А то я слишком дорожу своей независимостью, чтобы выходить замуж. Никогда не возникало у меня такого желания. — Она подумала о Дэвиде, и снова, уж в который раз, сердце защемило от боли. — Кроме того, — продолжала она, — жизнь моя уже как-то устоялась.

— Моя тоже. Но не настолько я независим, чтобы не хотеть иметь друга, на которого могу положиться и который может положиться на меня.

Берт сунул руки в карманы джинсов. В этот момент он показался Сьюзен слишком симпатичным для сорокавосьмилетнего профессора истории.

— Ну что ж, я согласна быть твоим другом, Берт Хайден, — тихо сказала она. — Только давай договоримся не посягать на свободу друг друга. Хорошо?

— Ладно, давай.

— Так вот. Сейчас мне необходимо побыть одной. Я должна сама решить, как мне быть в дальнейшем с Марком и что делать с этой встречей. Понимаешь?

— Только при условии, что ты пообещаешь держать меня в курсе событий и, если тебе понадобится моя помощь. сразу позвонить.

— Обещаю.

Подтянувшись, Сьюзен коснулась губами его заросшей щеки. Берт, надо отдать ему должное, был хорошим другом.

— Ну пошли, — сказал он. — Отвезу тебя домой.

Вечером Сьюзен достала из холодильника замороженные макароны с соусом в пластиковой упаковке и поставила их в микроволновую печь, которую после долгих раздумий она решилась купить только два года назад; до этого все боялась — как-никак радиация… Но когда растишь сына, который после двенадцати лет становится необыкновенно прожорливым, такую удобную вещь иметь в доме просто необходимо. И Сьюзен, послав к черту радиацию, наконец-то решилась. В последние три недели после отъезда Марка Сьюзен питалась исключительно замороженными готовыми обедами, запивая их травяным чаем. Джинсы, которые раньше сидели на ней как влитые, теперь висели как на вешалке.

«Что ж, хоть какая-то польза от теперешнего подвешенного состояния», — усмехнулась она.

Она стояла, глядя на зеленые цифры на панели, которые с каждой секундой уменьшаются на единицу, и ждала, когда раздастся дьявольский звон. Ей всегда казалось, что так звучит перегруженный ядерный реактор. Хотя была половина седьмого, за окном совсем стемнело — зима быстро и неумолимо приближалась. Сьюзен зябко поежилась, представив себе одинокие зимние вечера: ведь Марка рядом с ней уже не будет… Берт, конечно, не оставит ее, но она понимала, что он не заменит ей сына.

По возвращении домой после посещения адвоката на автоответчике ее ждало коротенькое сообщение от Лоренса: «Марк зачислен в муниципальную школу».

«Ну, ясное дело! — подумала она тогда. — Сунули мальчишку в какую-то идиотскую школу, чтобы у Лоренса под ногами не путался и Деборе не мешал вести ее образцовое хозяйство». Марк, однако, по-прежнему не подавал о себе никаких вестей, и Сьюзен решила оставить его в покое. Со временем сам во всем разберется, не стоит ему мешать. Однако она не ожидала, что решение это дастся ей с таким трудом.

И вот до встречи осталось только десять дней.

Сьюзен задумчиво уставилась наверное стекло в дверце микроволновой печи. Она никак не может ни на что решиться. То ей казалось, что после выходки Марка ей больше нечего терять; то боялась обнажить старые раны и потом об этом жалеть. Временами казалось, что у измученной апатией Сьюзен вообще нет никакого выбора, что она в принципе не вольна на что-то решиться. Она заметила, что стала хуже соображать, что тут же сказалось на ее работе в институте, — временами Сьюзен никак не могла придумать, чем бы ей занять студентов, она растеряла все свои ориентиры, всю свою энергию…

Громко сработал зуммер, и Сьюзен подскочила от неожиданности. «Господи, — подумала она, — ну когда же я наконец привыкну к этому агрегату?!»

Открыв дверцу микроволновой печи, Сьюзен вынула из нее дымящийся пластиковый поднос. Он оказался таким горячим, что она выпустила его из рук, и он, взметнув вверх тучу брызг, шлепнулся на стол. Глянув на мешанину из макарон с соусом, Сьюзен прислонилась к раковине и расплакалась.

— Господи! — взмолилась она. — Помоги мне!

Проговорив эти слова, она поняла, что Бог ей ничем не поможет: она отреклась от него много лет назад, наплевав на многовековые обычаи и традиции. Теперь ей не к кому было обратиться.

Откуда-то из глубины сознания всплыли слова, переведенные с древнееврейского псалма: «Да храни тебя Господь». Именно эти слова нараспев повторяла бабуля своей внучке, укладывая ее в постель. Лежа в уютной кровати под теплым одеяльцем, убаюканная монотонным шепотом старой доброй бабушки, маленькая Сьюзен погружалась в сладкую дрему. «Да храни тебя Господь…»

— Бабуля, — прошептала она. — Бабуля, что же мне делать?

Внезапно она поняла, где искать ответ. Именно к бабуле бежала маленькая Сьюзен со своими бесчисленными»

«почему». Ни к маме, ни к отцу, а к ней. Именно бабуля всегда советовала своей внучке, что сказать и как посту пить. Сейчас это была совсем древняя старуха, скрюченная артритом и прикованная к инвалидной коляске. Но Сьюзен чувствовала, что наконец-то настала пора рассказать ей все о своем прошлом. Лей Левин, пожалуй, единственный человек на свете, кому она может довериться, к кому может обратиться.

Ноги ее были прикрыты толстым пледом ручной вязки из ангоры, на согбенную спину накинута гобеленовая шаль, восковое лицо сплошь покрыто морщинами — как-никак бабуле исполнилось уже восемьдесят девять лет. Но взгляд ее старых глаз оставался по-прежнему острым и всепонимающим. И пока Сьюзен рассказывала ей свою историю о Дэвиде и о ребенке, от которого она отказалась, бабушка не отрывала взгляда от ее лица.

Была пятница, когда Сьюзен решила поехать в дом престарелых на Лонг-Айленде. Домчалась туда за рекордно короткое время. И как только увидела бабушку, поняла — она поступила правильно.

— Теперь Марк уехал от меня, — закончила Сьюзен свой рассказ, — а все из-за этой встречи, на которую я даже не решила, ехать или нет.

Бабушка молчала, не сводя пристального взгляда с лица Сьюзен. Та опустила глаза, делая вид, что изучает рисунок тоненького, вытертого ковра, которым был застлан пол в солярии. Этот дом престарелых считался приличным, и бабуля никогда не жаловалась, уверяла, что ей здесь нравится, но Сьюзен никак не могла отделаться от ощущения, будто комната насквозь пропитана зловонным запахом мочи.

— Да, много ты мне тут нарассказывала, — наконец подала голос бабушка.

— Да, бабуля, знаю. Извини, что скрывала от тебя все эти годы, но мои родители…

Старуха лишь махнула иссохшей рукой со вздутыми синими венами.

— Мы все стараемся защитить молодых. Ничего в этом страшного нет.

Сьюзен покачала головой.

— Нет, есть, бабуля. Я должна была тебе все рассказать раньше. Ведь ты самая замечательная бабушка на свете, любая девчонка о такой может только мечтать!

— Как ты думаешь, что скажут родители, если ты все-таки соберешься поехать на встречу?

— Я много думала об этом, бабуля. Прошло уже достаточно много лет. Не хочу сказать, что они будут счастливы, узнав о моем решении, но со временем, думаю, примирятся и примут моего сына. Живу я от них за тридевять земель, поэтому им не придется сталкиваться с ним каждый день.

— Значит, ты ждешь моей помощи в принятии решения? Ну что ж, девочка моя, это не простое дело. Ты только что рассказала мне, что у тебя есть еще один сын, это значит, у меня есть еще один правнук.

Сьюзен тяжело вздохнула. Признаться, об этом она не подумала, не представляла, что бабуля тоже может ощутить чувство потери.

— Я всегда знала, что ты абсолютно не похожа на своих родителей: что хорошо для них, плохо для тебя. Ты совсем другая, девочка моя. В былые времена таких, как ты, называли вольнодумцами. — И, подмигнув ей мудрым глазом, добавила:

— Ты всегда была похожа на свою бабулю.

Сьюзен оторопела. Вот уж чего она никак не ожидала, никогда не думала, что она такая же сильная, цельная натура, как и ее бабушка.

— Да, да, это правда, — продолжала старая женщина. — Когда я была еще девчонкой, я познакомилась с твоим дедушкой. Работала у него в магазине строчильницей, но уже знала, чего хочу. Я не желала работать всю жизнь как каторжная, выбиваясь из сил, и, отказывая себе во всем, влачить жалкое существование. — Сложив руки на коленях, бабушка смело взглянула Сьюзен в глаза. — Когда я выходила замуж за твоего дедушку, я не любила его. Мне нужны были только его деньги.

Сьюзен не могла вымолвить ни слова. Бабушка сделала свое признание деловым тоном, будто говорила о чем-то само собой разумеющемся.

— Ты не любила его?

— Сначала нет, да и потом на протяжении долгих лет тоже. Но Айра Левин оказался хорошим человеком и отличным хозяином, что для меня было в тот период самое главное. Со временем я стала его очень уважать. Может» это и была любовь, кто знает. Так что видишь, девочка моя, я тоже была вольнодумцем. Не печалься о том, что раньше не рассказала мне о своем сыне. Иногда только время способно избавить нас от чувства вины.

Сьюзен кивнула.

— Что же мне делать?

Бабушка уставилась в пространство невидящим взглядом. На секунду Сьюзен даже показалось, что та забыла, о чем идет речь. В глазах, только что смотревших трезво и ясно, появилось какое-то мечтательное, отсутствующее выражение. Она думает о прошлом, поняла Сьюзен, вспоминает своего мужа. И она почувствовала угрызение совести оттого, что никогда не интересовалась, что за человек был ее дедушка.

— Значит, твой Марк против твоей поездки, — заметила бабуля, снова взглянув на Сьюзен ясным взглядом. — Без сомнения, мальчик боится, боится, что другого сына ты будешь любить больше, чем его.

— Но это же просто смешно! — воскликнула Сьюзен. — Я ведь его ни разу не видела.

— И все же, — продолжала Лей, — он боится, он еще совсем маленький.

— Что же мне делать?

— Я приехала в Америку с мамой и отцом, когда мне было двенадцать лет, оставив родных и друзей. Шли годы…

И вдруг вторая мировая война. Они все погибли.

Сьюзен поправила на переносице очки. Что бабуля пытается ей втолковать? Какое отношение имеет гибель евреев к ребенку Дэвида?

— Мы так никогда и не узнали, как все произошло, — продолжала бабушка. — Посчитали, что так будет лучше.

Знать было бы слишком больно. Мы не забыли их, нет, только память о них убрали в самый укромный уголок наших сердец. Иногда мы достаем ее, стираем, так сказать, с нее пыль, вспоминаем об ушедших от нас с улыбкой и грустью. А потом опять убираем воспоминания о них туда, где им надлежит быть, в самый дальний уголок нашего сердца.

И они не причиняют нам горечи.

В глазах бабушки опять появилось отсутствующее выражение, и Сьюзен секунду помедлила, прежде чем решилась прервать ее раздумья.

— Ты считаешь, что мне будет больно встретиться с моим сыном? — тихо спросила она.

Бабушка поморгала и по-старушечьи закашлялась.

— Для тебя, может быть, и нет, а для твоего сына Марка, несомненно, да. Мы должны думать о настоящем, девочка моя, а не о прошлом. Его мы не в силах изменить, мы только можем надеяться, что дальнейшую жизнь проживем так, как повелит нам Господь.

Сьюзен встала и, потянувшись к бабушке, чмокнула ее в дряблую щеку.

— Спасибо тебе, бабуля, — прошептала она. — Спасибо тебе, что всегда поддерживала меня в трудную минуту.

— Ты должна сама принять решение, девочка моя. И знай, как бы ты ни поступила, я всегда буду на твоей стороне. Но решать должна ты, и никто другой.

Когда Сьюзен вернулась в Вермонт, уже стемнело.

Подъезжая к дому, она увидела, что из окна гостиной льется свет. «Марк! — ахнула она, и сердце ее радостно забилось. — Марк! Слава тебе Господи, ты вернулся домой. Я так ждала тебя, сынок. Прошу тебя. Господи, пусть это будет он». Она выехала на подъездную аллею и внезапно почувствовала всю нелепость своих предположений. Никакой это не Марк. Не может быть, чтобы он вернулся домой. «Размечталась, идиотка! — укорила она себя. — Наверное, сама забыла погасить свет перед отъездом в Нью-Йорк».

Выключив двигатель, она выбралась из машины и захлопнула за собой дверцу. Умиротворенное настроение, охватившее ее после посещения бабули, сразу улетучилось.

Она опять стала сама собой — неуклюжей, плохо одетой, во всем сомневающейся Сьюзен. «Ну-ка очнись! Спустись с небес на землю!» — приказала она себе, сунув ключ в замок. Он щелкнул, дверь распахнулась. Посреди гостиной стоял Марк.

— Я тебя ждал, — сказал он.

Сьюзен замерла на пороге. По его щекам текли слезы, отчего юношеские прыщики казались еще ярче.

— Я хотел спросить, можно мне вернуться домой?

Сьюзен подбежала к сыну, крепко прижала его к себе и тоже заплакала. Она никак не могла поверить, что он здесь, живой и невредимый, стоит рядом с ней. Господи, какое это счастье! Обхватила его одной рукой за плечи, другой гладила по голове, а слезы все лились и лились.

— Ну конечно, — всхлипывая, прошептала она. — Конечно.

Прошла минута, потом другая.

— Мам, — подал голос Марк.

— Что? — спросила она, проведя рукой по его волосам.

— Папа сказал, что заберет меня у тебя.

— Это ему не удастся.

— Я ему то же самое сказал. А еще, — добавил он, — непременно расскажу судье, что ни при каких обстоятельствах не стану жить с отцом.

Сьюзен улыбнулась — приятно было слышать, что Лоренса так унизили.

— Мам…

— Что, Марк?

— Может, ты отпустишь меня, а то шею сломаешь мне.

Сьюзен, смеясь, отстранилась от него, вытерла слезы сначала себе, потом ему.

— Ну, как поживаешь, Марк?

Он слегка улыбнулся.

— Теперь хорошо.

— Ты приехал как раз к ужину, — сказала Сьюзен, кинув на пол пухлую записную книжку. — Только вот не знаю, чем тебя покормить, в последнее время я практически ничего не готовлю.

— Да ладно, мам, не переживай, — рассмеялся он. — Может, закажем по телефону пиццу? Умираю есть хочу.

— Ну конечно, малыш, конечно! Иди позвони. А потом мы поговорим.

Он прошел в гостиную, снимая на ходу куртку, а Сьюзен повернулась к раковине и с силой вцепилась в ее края.

Внезапно она почувствовала новый поток слез. Господи, он дома! Наконец-то он дома! Ей вспомнились слова бабули:

«Он боится», и Сьюзен, выпрямившись, проговорила:

— Тебе больше нечего бояться, сынок. Теперь, когда ты вернулся домой, у нас все будет хорошо.

Он вошел на кухню. Сьюзен поспешно вытерла слезы и бросила куртку на стул. Марк, ухватившись за спинку стула, повернул его к себе и сел, обхватив ножки своими длинными ногами.

— Через двадцать минут.

— Что через двадцать минут? — не поняла Сьюзен.

— Через двадцать минут доставят пиццу.

Сьюзен повернулась и взглянула на сына.

— Никак не могу поверить, что ты здесь.

Марк, мотнув головой, уставился в пол.

— Знаешь, школа, в которую меня запихнули, такая паршивая…

— Ты ведь не этого хотел, верно?

— Я хотел быть с отцом, по крайней мере я так думал.

Сьюзен молчала.

— Я никогда не говорил тебе, мам, но его жена просто сволочь.

— Твой отец любит ее.

Произнеся эти слова, она поразилась сама на себя: с чего это ей вздумалось защищать Лоренса?

Марк поднял голову.

— Никак не могу понять за что, но она меня ненавидит. Это она настояла на том, чтобы отправить меня в эту дурацкую школу.

— Но ведь он согласился, — заметила Сьюзен, грызя ногти.

— Ага, — подтвердил Марк и снова опустил голову.

Сьюзен присела перед ним на корточки.

— Марк, мальчик мой, я понимаю, как тебе тяжело.

Когда родители расходятся, всегда страдают дети. Твой отец любит тебя, но у него теперь другая жизнь, и тем не менее тебе в ней всегда найдется место, пусть и не то, которое тебе нравится.

Из глаз его выкатились две слезинки и упали на линолеум.

— Прости меня за все, что я тебе наговорил, мам. Мне так стыдно за побег. Больше этого не будет, обещаю.

Сьюзен ласково обняла сына.

— Иногда единственным способом чему-нибудь научиться становится принятие нужного решения. Но по прошествии времени мы вдруг понимаем, что решение было не правильным, хотим повернуть время вспять, да уже поздно.

Говоря это, Сьюзен думала не столько о Марке, сколько о Дэвиде. В миллионный раз за двадцать пять лет она задавала себе вопрос, почему она его бросила. Может, бабуля все-таки права, только время способно примирить нас с нашим прошлым. Но кто знает, сколько этого времени понадобится?

— Еще не слишком поздно, мам?

Сьюзен еще крепче обняла его.

— Конечно, нет. Ты вернешься в школу, и все будет хорошо, вот увидишь. — Она поцеловала его в макушку. — И друзья твои будут рады, что ты вернулся. Они наверняка скучали по тебе.

Он поднял голову и слегка отстранился от нее.

— Ты все еще думаешь поехать?

Сьюзен сначала не поняла, о чем он говорит.

— На эту встречу. Поедешь?

Она встала и отошла к раковине.

— Нет, милый. Не поеду.

— А почему?

— Это было бы нечестно по отношению к тебе. Что было, то прошло. Сейчас я должна думать о тебе.

Схватив тряпку, Сьюзен принялась вытирать и без того чистый стол.

— Я думаю, ты должна поехать, — проговорил Марк.

Сьюзен показалось, что она ослышалась. Обернувшись, взглянула на сына.

— Мне кажется, ты должна поехать, — повторил он. — Я вел себя как последний эгоист. Ведь у меня есть брат.

По-моему, это не так уж плохо.

— Марк, я не верю своим ушам!

— Подумаешь… Имею я право изменить свое мнение? — заметил Марк, пожав плечами.

— А может, кто-то подтолкнул тебя к этому?

— Может быть.

— И кто же?

— Отец.

— Отец посоветовал мне поехать на встречу?! Верится с трудом.

Марк отрицательно покачал головой.

— Да нет же! Он сказал, что ты нравственный урод, которому на меня десять раз наплевать.

«Нравственный урод?! О Господи, Лоренс, скотина ты, как ты посмел меня так назвать!» Но она сдержала готовое было вырваться негодование и стала слушать Марка.

— И знаешь, я ему не поверил, — улыбнулся сын. — Не поверил, что тебе на меня наплевать.

Сьюзен вздохнула.

— Поэтому ты решил, что я должна поехать на встречу?

— Ага! За последние недели я много об этом думал и пришел к выводу, что ты должна поехать, если этого хочешь. О чем мне, собственно, беспокоиться? Хотя он родился первым, но этот дом все-таки мой. — Последние слова он произнес уверенно, но выглядел при этом смущенным. — Ведь правда?

Сьюзен, расхохотавшись, снова обняла его.

— Конечно!

В этот момент раздался звонок в дверь.

— А теперь докажи, что это действительно твой дом, открой-ка дверь разносчику пиццы.

— А у тебя деньги есть?

Сьюзен снова расхохоталась.

— Возьми из сумки двадцатку.

Она смотрела, как он достал из сумки двадцать долларов и, небрежно наступив ногой на валявшуюся на полу записную книжку, помчался к входной двери. Ей вспомнились слова бабули: «Мы только можем надеяться, что дальнейшую жизнь проживем так, как повелит нам Господь». «А моя дальнейшая жизнь, мое будущее — это Марк, — подумала Сьюзен, — который наконец вернулся домой. А если мой другой сын тоже станет частью этого будущего? Сын Дэвида… Что ж, об этом я узнаю через десять дней».

Сьюзен прислонилась спиной к столу и закрыла глаза.

«Если он приедет, если он только приедет, — продолжала размышлять она, — может быть, тогда я начну искать Дэвида, а если не появится, послушаюсь совета Джесс: оставлю прошлое в покое и, наконец успокоившись, продолжу прежнюю жизнь».

Глава семнадцатая Пятница, 8 октября ПИ ДЖЕЙ

Наконец-то мать освоила кофеварку, образец высочайших достижений современной бытовой техники, которую Пи Джей купила совсем недавно. Сегодня Пи Джей с Бобом баловались кофейком, сидя в залитой солнцем столовой ее шикарной квартиры, выходящей окнами на Централ-парк. По выходным Боб ночевал у нее. Обычно он располагался на софе в гостиной подальше от бдительного ока Флоры Дэвис, которая оккупировала комнату для гостей. Заходил он каждый вечер после работы, принося для Пи Джей бесчисленные файлы, давая тем самым понять, что она нужна, что на работе о ней не забыли и ждут ее возвращения. В понедельник, среду и пятницу он бывал утром. В эти дни ей делали химиотерапию. Свои визиты он мотивировал тем, что своим присутствием способствует ее выздоровлению. Любовью они не занимались со дня операции, и Пи Джей ни разу не показывала ему свой шрам, никак не могла решиться и скорее всего так никогда и не осмелится.

— Денек сегодня обещает быть чудесным, — проговорил Боб, отхлебнув из дымящейся кружки крепкого кофе.

— Бабье лето, — рассеянно отозвалась Пи Джей.

По утрам, когда у нее бывали сеансы химиотерапии, она всегда была рассеянной.

В столовую ворвался аромат бананово-орехового хлеба.

— Флора! — крикнул Боб. — Что это вы там такое печете? Пахнет потрясающе.

— Потерпите немного, — донесся из кухни голос матери Пи Джей. — Уже почти готово.

Боб рассмеялся и повернулся к Пи Джей.

— Если она и дальше будет продолжать в том же духе, мы с тобой растолстеем.

— Я-то вряд ли… От рака не поправляются. Ты разве не знаешь этого?

Потянувшись через стол, Боб коснулся ее руки.

— Извини, Пи Джей, мне просто хотелось поднять тебе настроение.

Пи Джей с трудом выдавила из себя улыбку.

— Да ладно, мне и самой нравится время от времени наедаться от пуза. Хотя, по правде говоря, мамина стряпня после химиотерапии кажется особенно отвратительной.

Боб, убрав руку, скорчил брезгливую гримасу. Пи Джей расхохоталась.

— Вот видишь, я и развеселилась.

— Я просто счастлив, — подхватил он. — Думаю, ты тоже будешь счастлива, когда я расскажу твоей матери, какого ты мнения о ее кулинарных способностях.

Пи Джей обреченно застонала.

— А вы, похоже, неплохо уживаетесь друг с другом, верно? — заметил Боб.

Пи Джей глянула в окно. Квартира ее располагалась на двадцать третьем этаже, и из нее виднелись верхушки деревьев, извилистые, тонкие, как ниточки, аллеи парка, по которым кто шагом, а кто бегом передвигались крошечные, как муравьи, люди.

— Да так, терпим друг друга, по-моему.

— А я-то надеялся, что совместная жизнь как-то поможет вам помириться.

Пи Джей пожала плечами.

— Наверное, полного примирения между нами никогда не будет.

— Ты ей не сказала?

— О чем? — спросила Пи Джей, не оборачиваясь, чтобы не видеть выражения лица Боба, хотя прекрасно поняла, о чем идет речь.

— О встрече.

— Нет.

— Это означает, что ты решила не ехать?

— Это означает лишь одно: я ей не сказала.

— Но собираешься?

— Что? Собираюсь сказать или собираюсь поехать?

— И то и другое.

Коснувшись пальцем стекла, Пи Джей посмотрела на свои великолепно обработанные ногти, покрытые свежим лаком. Как просто содержать их в порядке, когда нечего делать; слоняйся по квартире да жди, когда тебе станет плохо после процедур, призванных улучшить твое самочувствие.

— Прошу тебя, Боб, не дави на меня, — попросила она.

— О Господи, Пи Джей! — взорвался он. — Ведь с завтрашнего дня останется только одна неделя! Когда, черт подери, ты решишь?

— Неделя до чего? — послышался голос.

Пи Джей и Боб повернули головы к двери. На пороге стояла Флора Дэвис с тарелкой свежеиспеченного бананово-орехового хлеба.

— Неделя до чего? — переспросила она.

Боб, взглянув на Ни Джей, сделал глоток из своей кружки. Объясняться предстояло ей.

— Ни до чего, мама, — отрезала она. — Тебя это не касается.

— Пока я живу в твоем доме, меня все касается, — заметила мать и, поставив тарелку на стол, вытерла руки о передник. — Если ты собираешься куда-то поехать, то я должна знать, чтобы успеть собрать твои вещи.

— Мама, прошу тебя… — начала она, но мать не дала ей договорить.

Усевшись на стул между Ни Джей и Бобом, она продолжала:

— По-моему, это просто замечательная идея. Тебе давно пора развеяться. Так куда ты собираешься?

Пи Джей с негодованием глянула на Боба. «Господи, ну кто его просил орать на всю квартиру! — сердито подумала она. — Почему он хотел, чтобы мать что-то заподозрила? Сам он явно не хотел, чтобы я поехала на встречу.

Может быть, он специально подстроил? Сообразил, что если мать узнает, то непременно закатит скандал, а вдвоем они сумеют меня отговорить».

— Никуда, мама, — ответила она. — Я никуда не собираюсь.

Боб взял с тарелки кусок теплого хлеба и отщипнул маленький кусочек. Флора внимательно взглянула на Пи Джей. Та, в свою очередь, не сводила глаз со своей кружки.

— Ну, извини, я только хотела помочь, — обиженно проговорила она.

— Мама, не сердись, — попросила Пи Джей.

— Я не сержусь.

— Нет, сердишься! Ты вечно изображаешь из себя обиженную! Может, папа и мирился с этим, но я не собираюсь.

Поджав губы, Флора взяла с тарелки кусочек хлеба, намазанного маслом, откусила и принялась жевать, глядя прямо перед собой. Потом положила хлеб на стол, взяла лежавшую на коленях салфетку и вытерла губы.

Пи Джей не выдержала и, оттолкнув от себя кружку, в сердцах закричала:

— Черт подери, мама! Ну хорошо! Если хочешь знать, Боб спрашивал, поеду ли я в следующую субботу на встречу. На встречу со своим сыном! — Она прихлопнула ладонью по столу. — Ты слышишь, мама! С моим сыном!

Помнишь его?

Флора, отодвинув стул, встала. Положив салфетку на стол, она взяла свою кружку с кофе и, не проронив ни слова, ушла на кухню.

Пи Джей, наклонив голову, провела рукой по своим редеющим волосам.

— Ну что, добился своего? — бросила она Бобу.

— Я не заставлял тебя ничего ей говорить, — отозвался тот. — Но может, это и к лучшему, нужно же вам когда-то поговорить друг с другом начистоту, а то замкнулись каждая в себе…

Пи Джей вскочила, не дослушав.

— Я еду в больницу.

— Подожди секундочку.

Боб поспешно сунул в рот оставшийся кусочек ароматного хлеба и запил его кофе.

— Нет, — бросила Пи Джей. — Сегодня я еду одна.

— Пи Джей…

Но она уже выбежала за дверь.

Она сидела на холодном стуле в процедурной и смотрела, как из капельницы медленно-медленно капает лекарство и, стекая по трубке, попадает через иглу в руку.

— Скоро закончим, — сказала медсестра, одарив ее деревянной улыбкой.

— На сегодня, — уточнила Пи Джей.

Еще одна неделя неприятных процедур закончилась, и она была этому рада. Однако домой идти не было никакого желания; там ее ждала мать, по-прежнему упрямая и несгибаемая. Они, естественно, не станут разговаривать ни о встрече, ни о сыне. Уж в чем, в чем, а в этом Пи Джей могла быть абсолютно уверена. Мать, как и двадцать лет назад, была убеждена, что о прошедшем лучше всего забыть, как она сама забыла о своем ребенке, которого отдала куда-то на воспитание.

Неужели мать ни разу не вспомнила о нем? А она сама?

Думала когда-нибудь о своем сыне? Разве что в последние несколько недель… Будто раньше ей кто-то запрещал о нем думать, а теперь запрет сняли. Думай, если желаешь.

Но самого главного Пи Джей еще не решила — ехать на встречу или нет, знала лишь одно — нужно наконец решить, и чем скорее, тем лучше, времени осталось мало.

— Ну вот и все, — проговорила медсестра и, сняв со штатива капельницу, медленно вытащила иголку из руки Пи Джей.

Боль была терпимой, Пи Джей стала к ней привыкать.

— В следующий раз дадите мне другую руку, — сказала медсестра.

— Жду не дождусь следующего раза, — улыбнулась Пи Джей. — Ну, до понедельника.

Быстро накинув кофту и заправив ее в джинсы, она схватила спортивную курточку, вышла из комнаты.

В коридоре Пи Джей бессильно прислонилась к стене, «Еще одна неделя прошла», — подумала она. И, поправив на голове берет, медленно пошла по коридору восьмого этажа. Дойдя до лифта, нажала на кнопку вызова и принялась читать надписи на указателе расположения отделений.

Внезапно ей бросилось в глаза: «Родильное отделение. 6 этаж».

Пи Джей не могла оторвать глаз от этой надписи. Подошел лифт, двери распахнулись, она вошла в кабинку и нажала на кнопку первого этажа. Но едва закрылись двери и лифт начал спускаться вниз, как Пи Джей передумала и поспешно нажала на другую кнопку, лифт повез ее наверх, на шестой этаж.

Пи Джей не представляла, что увидит здесь. Она медленно шла по длинному коридору, сердце билось ровно, настолько, что даже чувствовалось легкое головокружение.

За спиной послышался какой-то грохот и приглушенный детский плач. Пи Джей остановилась и обернулась.

К ней приближалась медсестра, толкая перед собой каталку в виде столика на колесиках, накрытого стеклянным колпаком.

— Простите, но мы очень спешим, — проговорила она. — Едем в детскую.

Под стеклянным колпаком лежал крошечный младенец, завернутый в маленькое голубое одеяльце. Глазки его были закрыты, красное личико сморщено, темные шелковистые волосики взъерошены. Пи Джей затаила дыхание.

— Новорожденный? — спросила она.

— Да, — ответила медсестра. — Родился двадцать минут назад.

Крошечное личико опять сморщилось, ребенок заплакал.

— А где… — Пи Джей замялась. — Где его мать?

— В родовой, ее приводят в порядок.

Пи Джей взглянула на беззащитное создание, туго спеленутое одеяльцем, и ей показалось, что личико его исказилось от страха. Ей стало невыносимо жаль его, и, коснувшись рукой стеклянного колпака, Пи Джей прошептала:

— Это не правильно, вы не должны забирать его от нее, во всяком случае, не так скоро.

Медсестра нахмурилась.

— Простите, но его пора купать.

Пи Джей отступила, пропуская медсестру, и прислонилась к стене. «Так не должно быть, — снова подумала она. — Они не имеют права забирать его у матери».

Она проследила взглядом за медсестрой. Та покатила ребенка дальше и вскоре исчезла в глубине коридора. Пи Джей пошла за ними и через некоторое время добралась до стеклянной стенки, за которой стояли семь колыбелек. В каждой из них лежал завернутый в голубое одеяльце младенец.

Пи Джей пристально вгляделась в крошечные личики.

Четверо детей плакали, трое спали.

На колыбельках висели таблички с указанием фамилии ребенка и веса.

«Макмиллан. 3 кг 600 г».

«Фироччи. 3 кг 100 г».

«Зомбик. 4 кг 100 г».

И ни слова о том, кто родители детей, в какой семье они будут расти, счастливы ли будут.

«Где же их матери? — с беспокойством подумала Пи Джей. — Какими они кажутся испуганными, эти малыши, и какими одинокими».

Она снова взглянула на таблички. Ни одного ребенка с таким весом, как у ее сына. Интересно, похож ли кто-нибудь из этих младенцев на него? Она не знала.

Семеро детей, семеро мальчиков.

И все не ее…

Пи Джей прижала руку к тому месту, где была грудь, и боль, которую она хранила в себе долгие годы, начала медленно нарастать. И вот она охватила ее всю, потому что у нее никогда не будет детей. Единственный сын, которого она родила двадцать пять лет назад, ушел от нее навсегда; он больше ей не принадлежит, как, впрочем, никогда не принадлежал. Дети остаются только с теми, у кого нормальные семьи, хорошие мужья, а не с такими, как она, женщинами, которых никто никогда по-настоящему не любил.

Пи Джей вздохнула и почувствовала, как по щекам покатились слезы: она поняла, что не стояла вот так перед комнатой, в которой лежат новорожденные, с тех пор как они со Сьюзен когда-то давным-давно рассматривали ребенка Джесс. Она ни разу не переступала порога послеродовой палаты, даже если в ней лежала ее самая близкая подруга, выдумывая какие угодно причины для отказа. Только теперь Пи Джей поняла, чем это было вызвано, она боялась, что вид новорожденных причинит ей острую боль, и тщательно избегала этого.

Но какое она имеет право сейчас, по прошествии стольких лет претендовать на своего сына? Чего хочет этим добиться? Ведь не ее заслуга в том, что он уже взрослый, самостоятельный мужчина. Она не приложила ни малейших усилий, чтобы вырастить его. Кроме того, если она встретится с сыном, то наверняка потеряет Боба, мать порвет с ней все отношения, но самое страшное, она рискует потерять единственное, в чем знает толк, — свою работу.

Ей уже сорок пять, она серьезно больна. Поздновато думать о другой карьере в новом агентстве.

— Правда, он красивый? — раздался рядом с ней чей-то голос.

Пи Джей обернулась. За спиной стояла молодая женщина в хрустящем белом халате — темные кудряшки гладко причесаны, лицо сияет.

— Правда, хорошенький? — повторила она, указывая пальцем на табличку с надписью «Зомбик». — Это мой сын.

Пи Джей, повернувшись спиной к стеклу, за которым стояли колыбельки с младенцами, кивнула:

— Да. Очень.

«И он твой, — хотелось ей добавить. — Твой, а не мой.

А своего я никогда не видела и скорее всего никогда не увижу…»

На следующее утро Пи Джей сидела на софе, поджав под себя длинные, стройные ноги в леггинсах, и, пытаясь сосредоточиться, просматривала бумаги, которые Боб принес с работы. Она понимала: единственное, что у нее осталось, — это работа. Она должна выбросить из головы чепуху о детях, новорожденных и взрослых, и вернуться к тому, что она умеет делать по-настоящему хорошо в любом состоянии — в здоровом ли, больном ли.

Вчера вечером Боб не пришел, предупредил, что у него назначена деловая встреча. После утренней ссоры Пи Джей считала себя не вправе его винить.

Она перевернула страницу, пытаясь сосредоточиться на статье, посвященной новым косметическим средствам, однако это оказалось нелегко. Пи Джей почти не верила, что когда-нибудь станет полноправным партнером агентства, войдя в совет директоров. Ее разбирал смех, когда она вспоминала хитро составленное послание, которое получила вместе с огромным букетом белых роз; «С нетерпением ждем утверждения вас в составе совета директоров после вашего выздоровления. Желаем, чтобы это произошло как можно скорее».

Они ясно выразили свое намерение. Какой смысл связываться с человеком, который может не дожить до конца года.

Единственным, кто поддерживал ее в эти трудные дни, был Боб, который неустанно твердил ей, что она необходима агентству и что ей нужно поскорее вернуться к своим обязанностям. Сегодня она чувствовала себя на редкость хорошо, не отлично, правда, но хорошо. После химиотерапии с ней такого еще не бывало.

Из соседней комнаты донесся гул пылесоса. Закатив глаза, Пи Джей тяжело вздохнула, в который раз задавая себе вопрос, когда мать наконец уедет. В квартире, совсем недавно современной и уютной, теперь, казалось, царил дух пятидесятых годов. В первую же неделю проживания мать уволила экономку Пи Джей, после чего в комнатах стоял постоянный запах лимонной полироли для мебели и нашатырного спирта. Пи Джей казалось, что мать без конца что-то чистит, за исключением тех моментов, когда печет к обеду запеканку или бубнит себе под нос: «Не понимаю, почему ты не хочешь переехать в квартиру поменьше?», или «Как, скажи мне на милость, ты моешь хрусталь, не имея нормальной тряпки?», или «Не думаешь ли ты, что отдавать свое белье в прачечную несколько экстравагантно?»

И так далее, и тому подобное.

Вчера, когда Пи Джей вернулась из больницы, мать стала жаловаться на трудности содержания в чистоте фибергласовых кранов. О предстоящей встрече Пи Джей со своим сыном не упоминалось, она подозревала, что этот вопрос мать вообще никогда не собирается поднимать; будет болтать о всяких пустяках, делая вид, что разговор на эту тему вообще никогда не затевался и никакая встреча не должна состояться.

Когда Пи Джей лежала в постели, приходя в себя после ужасных приступов тошноты, мать раздражала ее больше всего. В такие дни она ходила по квартире тихо как мышка, лишь время от времени испуская тяжелый вздох то ли от бессилия, то ли от безысходности.

Шум пылесоса приблизился к гостиной. Пи Джей провела рукой по волосам — между пальцами застряла каштановая прядь.

— Черт! — громко выругалась она.

Шум пылесоса тут же стих.

— Что ты сказала? — спросила мать.

Пи Джей встала.

— Ничего, пойду погуляю.

Подойдя к стенному шкафу, она достала фланелевую рубашку Боба и набросила ее поверх футболки.

— Придумала тоже! Что, если тебе станет плохо?

— Не станет, мама, я себя отлично чувствую.

— Куда ты пойдешь?

— В парк.

— В Центральный парк?!

— Да, хочу подышать свежим воздухом.

— Тебе нельзя туда ходить!

— Мама, я живу в Нью-Йорке уже больше двадцати лет и постоянно там гуляю, а сейчас только час дня.

— Может, подождешь, пока я закончу с уборкой? Я бы пошла с тобой.

— Нет, не волнуйся, ничего со мной не случится. Я ненадолго.

Пи Джей хлопнула входной дверью, в очередной раз услышав за спиной тяжелый вздох. Она вызвала лифт, размышляя над тем, сколько еще мать пробудет у нее в доме, действуя ей на нервы. На следующей неделе ей предстоит очередная партия тестов. За прошедшие несколько недель Пи Джей перестала проявлять интерес к тому, что творят с ней врачи. Сначала она с интересом расспрашивала о каждом тесте, хотела знать результаты каждого анализа, но со временем поняла, что это не имеет никакого значения.

Важно лишь одно — она пока жива.

Стоял чудесный день. Пи Джей вышла на залитую солнцем улицу и вдохнула хрустящий осенний воздух. Она подошла к светофору, тут же загорелся зеленый свет, будто только ее и ждал. Машины остановились. Пи Джей улыбнулась и перешла Пятую авеню.

На тротуаре с лотка продавали свежее хрустящее печенье, посыпанное солью. Пи Джей купила один и вошла в парк. Она шла медленно по дорожке, наслаждаясь лакомством, а мимо чинно проходили мамаши, катя в колясках своих малышей, мимо проносились любители бега, оставляя за собой запашок свежего пота, то тут, то там гоняли на велосипедах мальчишки. Пи Джей показалось, что даже голуби сегодня радуются жизни: сгрудившись вокруг сидевшего на скамеечке старичка, они жадно поглощали поп-корн и крошки хлеба, которые он им бросал. Она откусила последний кусочек бисквита, а остатки бросила этим прожорливым созданиям, со смехом глядя, как они, расталкивая друг друга, бросились поднимать лакомые кусочки. Пи Джей шла, наслаждаясь солнечными лучами, улыбаясь сама себе. С тех пор как у нее обнаружился рак, она полюбила бесцельные прогулки. Раньше на это у нее никогда не хватало времени, а если оно и находилось, то она предпочитала совершать прогулки не в одиночестве, а с каким-нибудь ухажером.

Найдя пустую скамейку, Пи Джей села, чувствуя, что ходьба ее слегка утомила. Мимо прошла, держась за руки, юная пара. Это прикосновение рук показалось Пи Джей более интимным, чем если бы они на людях вдруг вздумали заняться сексом. За последние несколько недель Пи Джей поняла, что ласковое поглаживание по голове, легкое касание щеки значат для нее гораздо больше, чем откровенные интимные ласки.

Она взглянула на часы — половина двенадцатого. Внезапно она вспомнила: на следующей неделе в это время Джесс, Сьюзен и Джинни будут ехать в Ларчвуд. Положив руки на колени, она уставилась в землю. «Уходите! — приказала она этим грустным мыслям. — Сейчас же уходите!

День чудесный, я жива. Чего еще желать?»

— Твоя мама уверена, что тебя ограбят.

Пи Джей подняла голову и загородила глаза от солнца.

Перед ней стоял Боб.

— Не возражаешь, если я присяду рядом?

— Нисколько. — Пи Джей улыбнулась. — Если ты только сам не собрался меня грабить.

— Признаться, подобная мысль приходила мне в голову, — заметил Боб и, наклонившись, поцеловал ее в лоб.

— Как ты думаешь, сколько она еще собирается у меня прожить? — спросила Пи Джей.

Боб пожал плечами.

— Кто знает! Она выполняет свой материнский долг.

— Хотела бы я, чтобы она выполняла его где-нибудь в другом месте.

— Ну, может, так оно скоро и будет.

— Верится с трудом.

— А ты скажи ей, что собираешься на следующей неделе поехать на встречу, она вылетит отсюда как пробка из бутылки.

Пи Джей не ответила.

— Ты ведь поедешь, правда, Пи Джей?

Она взглянула на свои кроссовки фирмы «Рибок», которые совсем недавно надевала лишь на занятия аэробикой, а теперь носит исключительно на неспешных прогулках в парке в те дни, когда тошнота не мучает ее. Как она ни старалась, а процесс старения ее все-таки не миновал.

— Нет, — ответила она.

Вчера она еще знала почему, но сегодня ответ на этот вопрос опять ускользнул от нее.

Откинувшись на спинку скамьи, Боб вытянул вдоль нее руку.

— Если хочешь, я поеду с тобой, если тебе будет легче, только скажи.

Пи Джей уставилась на шнурки своих белых модных кроссовок.

— А я думала, ты не хочешь, чтобы я ехала.

Боб, подобрав с земли крошку хлеба, бросил ее голубям.

— Знаешь, эти недели мне показались целой вечностью.

У меня произошла некоторая переоценка ценностей.

Пи Джей посмотрела на пару юных созданий. Сразу видно — любовники: сидят рядышком и что-то шепчут друг другу на ухо, не обращая ни малейшего внимания на окружающих.

— У меня есть дети, — продолжал между тем Боб. — И внуки. И я бы не променял их ни на что на свете, не говоря о работе. Почему же ты должна быть лишена этой радости!

— Кроме того, это блестящая возможность выдворить мать из дома, верно?

— Это твоя жизнь, Пи Джей, а не ее.

Пи Джей покачала головой.

— Знаю. Если бы я решила поехать, мать не смогла бы меня остановить. Раньше я бы ее послушала, но только не теперь, сейчас многое изменилось. Если бы я не была больна раком .

— Именно поэтому ты должна поехать. Жизнь так быстротечна, Пи Джей.

У нее перехватило дыхание.

— А может, эта встреча для меня абсолютно не важна, работа гораздо важнее.

— Ты врешь!

Вскинув голову, Пи Джей посмотрела на него гневно:

— Ты же сам уговаривал меня думать о будущем! Именно это я сейчас и делаю. Пришло время позабыть о прошлом.

— Даже если это прошлое поможет тебе достичь лучшего будущего?

— Не поможет!

— Откуда ты знаешь?

«Чтоб тебя черти взяли! — раздраженно подумала Пи Джей. — Как только я начинаю думать, что поступаю правильно, ты тут же вмешиваешься и заставляешь меня сомневаться. Можно подумать, ты лучше знаешь, что мне нужно!»

Пи Джей провела рукой по своим каштановым волосам, откинув их назад, — в руке осталась еще одна прядь.

Она машинально бросила ее на землю и опять, уже в который раз, вспомнила о своей болезни, и словно черные тучи затянули безоблачное синее небо.

— На следующей неделе у меня очередной сеанс химиотерапии. Меня наверняка будет тошнить.

— Но сегодня-то тебя не тошнит.

— Это счастливое исключение из правила.

— Может, на следующей неделе будет то же самое.

Словно стальная рука опять сдавила ей горло.

— Боб, как ты не понимаешь! Если я поеду на встречу, это будет нечестно по отношению к сыну. Полгода назад было бы совсем другое дело, а сейчас… сейчас я тяжело больна, ты это прекрасно знаешь. Зачем ему со мной встречаться!.

— Не говори так, Пи Джей. Это просто отговорка, и только, выдумала причину!

— Для меня она очень веская!

— А для меня нет. О Господи, Пи Джей! Ведь с любым человеком может случиться все, что угодно. В жизни нет никаких гарантий. Сегодня ты можешь встретиться с сыном, а назавтра тебя на улице вдруг собьет машина. — Он покачал головой. — И твой сын это переживет, Пи Джей, не волнуйся.

Она вскочила.

— Пойду домой, устала.

Боб схватил ее за запястье и усадил рядом с собой.

— Нет! Я хочу, чтобы ты трезво взглянула на вещи.

Она заплакала.

— Я и смотрю, Боб. Я выслушала все, что ты мне сказал. Ты прав. Я и в самом деле работала долгие годы, чтобы достичь всего того, что имею, и не собираюсь терять все из-за какой-то, как ты совсем недавно сам заметил, прихоти.

Выпустив ее запястье, Боб погладил руку Пи Джей.

— Хорошая моя, мне ужасно жаль, что я тогда тебе наговорил. Я был не прав, я просто с ума схожу от страха перед тем, что могу тебя потерять. Если и в самом деле ты хочешь его увидеть, по-моему, ты должна это сделать.

У Пи Джей внезапно разболелась голова.

— Не могу, — прошептала она.

— Почему ты не хочешь признаться?

— Признаться в чем?

— В том, что просто боишься.

Она резко выдернула руку.

— О Господи, Пи Джей! Неужели пережитое за последнее время тебя ничему не научило?

Он снова схватил ее за руку.

— Пусти! — бросила она, вскакивая со скамейки.

— Что, снова хочешь спрятаться за маской, за которой скрывалась двадцать пять лет?

— Я больна''! — закричала Пи Джей. — Неужели ты этого не можешь понять!

— Могу! А вот почему ты пользуешься своей болезнью, чтобы не встречаться со своим сыном, до меня никак не доходит!

— Он не мой! — завопила Пи Джей, но, увидев, что люди на них оборачиваются, понизила голос:

— Если я выживу, то мой удел сидеть у себя в конторе, а не вытирать нос какому-то сопливому мальчишке!

— Он вполне в состоянии сам вытирать себе нос.

— А как же Хансен и Хобарт? Ты ведь сам уверял меня, что они тут же меня уволят, если обо всем узнают.

— Да пошли их к черту! Откроем с тобой собственное агентство.

— Ты просто идиот!

— Нет, Пи Джей, это ты идиотка! Неужели ты и дальше собираешься красться по жизни с зашоренными глазами? — Голос Боба зазвучал громче, решительнее:

— Держать в узде свои чувства? Ты же хочешь встретиться с сыном, я знаю. Так сделай это!

Пи Джей поспешно заморгала и, почувствовав, как по щекам покатились слезы, повернулась и зашагала домой.

Глава восемнадцатая Четверг, 14 октября ДЖИННИ

Рио оказался совершенно не таким, каким его представляли рекламные проспекты. Джинни, перекатившись на другой бок, взглянула на очередную черноволосую красавицу, которая шествовала по пляжу, вихляя бедрами и выставляя напоказ голую грудь и аппетитную попку, абсолютно не скрываемую крошечными трусиками купальника. Натянув на плечо свою просторную футболку, она вздохнула. Секс… Казалось, все в мире только и делают, что совокупляются, а на самом деле это такая же чепуха, как и материальные ценности. И зачем он только нужен?

Джинни закрыла глаза, стараясь отключиться от навязчивых латиноамериканских ритмов, громыхавших из каждого магнитофона, которые, казалось, били тебя по голове. В Рио она приехала потому, что не знала, куда ей податься после устроенного в шикарном доме Джейка пожаре, в котором чуть не сгорела сама. Но, как обычно, Джинни повезло: Консуэло успела вовремя и спасла ее…

Мимо пронеслась шумная стайка ребятишек, обсыпав ноги Джинни песком. Какая-то матрона прокричала им вслед что-то по-испански. О Господи! Ну почему в этом треклятом Рио все орут!

В ушах до сих пор стояли вопли Консуэло: «Сеньора!

Сеньора!», а потом что-то сказанное по-испански, чего Джинни не поняла. Она стояла как вкопанная, пока преданная служанка, схватив ее за руку, оттаскивала от объятого пламенем стенного шкафа. Сигнал пожарной тревоги не сработал: отсоединив охранную сигнализацию, Брэд заодно отсоединил и пожарную. Впрочем, услуги пожарных не потребовались. Консуэло вытащила Джинни во внутренний дворик и опять бросилась в спальню. Наглотавшись едкого дыма, Джинни стояла в дверях дома и, задыхаясь от кашля, наблюдала за действиями служанки.

Та, схватив с кровати одеяло, с остервенением лупила им по языкам пламени, вопя что-то по-испански. Джинни показалось, что она просто ругает огонь на чем свет стоит, приказывая ему убираться, что тот через несколько мгновений и сделал.

Запыхавшаяся, растерзанная, с выбившимися из пучка седыми прядями волос, Консуэло повернулась к Джинни.

— С вами все в порядке, сеньора?

И впервые Джинни увидела на ее лице искреннее беспокойство и живое участие.

— Да.

— Пресвятая дева Мария! Так я и знала, что это когда-нибудь случится! Сколько раз я говорила, не курите в постели! А вы никогда не слушались.

И она разрыдалась.

Джинни продолжала стоять в дверях, не зная, что делать.

Она теперь и сама не понимала, почему устроила пожар.

— Да ладно тебе, Консуэло, — наконец сказала она. — Подумаешь, дело какое.

— Как же так! Дом сеньора Джейка мог сгореть дотла!

Ах вот оно в чем дело! Она-то думала, что Консуэло ее пожалела, а оказывается, она беспокоилась только о драгоценном доме сеньора Джейка.

Служанка несколько раз пнула ногой ковер.

— Я позвоню сеньору. Нужно рассказать ему о случившемся.

— Нет, Консуэло, не нужно. Ты же знаешь, он на съемках и терпеть не может, когда его отрывают от дела.

Консуэло кивнула.

— Позвони в бюро добрых услуг, пусть пришлют кого-нибудь убрать здесь. И постели новый ковер.

Консуэло посмотрела на царивший вокруг разгром.

— Но, сеньора, ваша красивая одежда…

— Да хрен с ней! — отмахнулась Джинни. — Новую куплю.

Все это произошло три недели назад. После пожара Джинни провела два дня в сумасшедшей гонке: нужно было взять из банка все деньги, которые Джейк положил на ее имя, купить билет на самолет и отправиться в Рио.

Лететь она решила, естественно, первым классом. Если уж она не в состоянии уничтожить материальные ценности, то воспользуется ими на полную катушку. Кроме того, лучше уехать самой, чем ждать, пока Джейк узнает о ребенке и вышвырнет ее на улицу. По крайней мере она поступит так, как желает сама, а не Джейк и не его придурочный сынок.

Полет в Рио прошел в радостном возбуждении — давненько Джинни не чувствовала себя такой свободной.

Наконец-то она вырвалась из лап своего старика и теперь вольна идти, куда пожелает, делать что хочет… Вот только что? Впрочем, тогда это было не важно, но через некоторое время она почувствовала, что начинает тяготиться своей свободой. Надоел шум-гам южного города, запах кокосового масла, которым смазывала кожу, вкус соли на губах.

Джинни ушла с пляжа и отправилась в отель. В вестибюле стояли две девушки, похоже, американки. То и дело прыская от смеха, они заполняли аккредитивы, шумно обсуждая, как будут платить по ним. Джинни молча смотрела на них. На вид обоим было лет по двадцать пять или чуть меньше, столько же, сколько ее дочери. «О Господи, — внезапно промелькнуло в голове. — Одна из них вполне может быть моей дочерью, а я об этом так никогда и не узнаю!» Еще крепче сжав в руке полотенце, она направилась к лифту, не обращая внимания на призывные взгляды какого-то типа в шортах и без футболки, прислонившегося к почтовому ящику. В Рио Джинни еще ни разу не занималась ни с кем любовью, будто, перелетев через Азорские острова, отрешилась от земных утех. Радость свободы куда-то улетучилась, в душу вкрался жуткий страх. Так страшно ей было всего раз в жизни — в ночь рождения ребенка.

С балкона своей комнаты Джинни разглядывала распростертые на песке безымянные тела. Она никого не знала и никто не знал ее. Было время, когда она обожала подобное состояние, но сейчас оно нагоняло на нее тоску.

Джинни вернулась с балкона в комнату и присела на краешек кровати, взглянула на свои золотые часики фирмы «Ролекс», которые Джейк подарил ей на день рождения, гордо сообщив при этом, что они стоят месячной зарплаты клерка. Сегодня четырнадцатое число, сегодня Джейк вернется домой, а встреча состоится через два дня.

— Надеюсь, они повеселятся от души, — громко сказала Джинни и пожалела, что не отправила открытку. Написала бы что-то вроде: «Отлично провожу время, просто счастлива, что вас нет рядом со мной». Она расхохоталась, потом хотела перевести дух, но горло сильно сдавило.

Схватив сигарету, она закурила, позвонила вниз и попросила принести ей кувшин вина, после чего, сбросив одежду, отправилась в душ. «Если повезет, рассыльный окажется загорелым молодчиком, который не прочь немного поразвлечься», — размышляла она.

Но когда Джинни вышла из душа, с головы до ног поблескивая, капельками воды и готовая к бурному веселью, оказалось, что кувшинчик уже стоит у кровати, а рядом с ним — стакан.

— Вот черт! — выругалась Джинни и, быстренько выработав план дальнейших действий, влезла в ярко-желтое летнее платье с треугольным вырезом до пояса, с голой спиной и практически без юбки.

Сидящий за стойкой бара парень со слипшимися от геля волосами и без переднего зуба заприметил ее пышную грудь сразу. Джинни села, скрестив ноги, и бросила на него томный взгляд, потом заказала двойную водку со льдом, надеясь, что с течением времени он покажется ей более симпатичным. Обычно так было всегда.

— Эй, бармен! — послышался у нее за спиной невнятный голос.

Джинни обернулась. Рядом с ней стояла пожилая женщина, одетая в набивное расклешенное платье и огромную соломенную шляпу, завязанную под подбородком легким шарфом той же расцветки.

— Пока ты наливаешь, я, пожалуй, пропущу еще стаканчик.

— Ну конечно, миссис Флинн, — ответил бармен, подмигнув Джинни.

Старуха наклонилась к Джинни и, дохнув ей в лицо тяжелым перегаром, прошептала на ухо:

— Похоже, он не прочь полюбезничать.

Джинни слегка улыбнулась. Обычно ей было наплевать на высказывания других женщин о ее крикливой одежде и приемчиках, которыми она завлекала в постель мужчин, считала, что ей просто завидуют. Она взглянула на бледное морщинистое лицо, наполовину скрытое рыжими от краски волосами, на запавшие глаза с темными кругами.

— А что еще в этом городе делать, — заметила она.

Женщина кивнула и допила остатки коктейля.

— Интересно, сколько он запросит?

— Что? — не поняла Джинни.

— Как ты думаешь, сколько мне придется ему заплатить?

Джинни расхохоталась. Старуха была настолько пьяна, что даже не понимала, что бармен хочет ее, а не высохшую пьянчужку, похожую на цветочную клумбу.

— Понятия не имею. А вы сами как думаете?

Кикимора пожала плечами.

— Кто знает. Зависит от того, на что он способен. Говорят, можно определить по рукам, но я-то знаю, — она покачала головой, — это чепуха.

Бармен поставил перед ними два бокала. Взяв свой, Джинни сделала большой глоток.

— Помнится, в 1963 году это было… — продолжала женщина. — Ну да, точно, в 1963 году, в Сиднее. — Она помолчала секунду и, отхлебнув из своего бокала, взглянула на Джинни. — Была там когда-нибудь?

— Нет.

— Отличное местечко… было отличное до того, как его оккупировали туристы. — Она сделала еще один глоток. — Ну так вот, познакомилась я там с одним фермером, или ковбоем… не знаю, как там их называют, черт бы их подрал! У него были такие большие руки, каких я еще никогда не видела: загорелые, грубые, с толстыми, как сосиски, пальцами. Смотришь на них и уже готова отдаться.

Джинни взглянула на бармена. Он не спускал с них глаз, вслушиваясь в каждое слово. Она выгнула спину и слегка повела плечом, отчего грудь тут же вылезла наружу из глубокого выреза платья.

Старуха хрипло расхохоталась.

— В ту ночь у нас была любовь в амбаре. Вот уж я удивилась так удивилась! Он оказался не тем, за кого я его принимала. — Она снова помотала головой. — Нет, никогда не нужно судить по рукам. — Она облокотилась о стойку. — Была когда-нибудь в Кении? — Она заглянула Джинни в вырез платья. — С такой грудью, как у тебя, ты бы там наделала шороху!

Джинни поспешно прикрыла грудь. Этот жест напомнил ей давнее событие… И она вспомнила. Мама… Мама в своем нарядном платье, как у Мэрилин Монро. Вот оно распахнулось на груди, показалась грудь… Внезапно Джинни представила себя на месте своей матери, которую она обожала, которую столько лет защищала. Чем она сама лучше ее? Да ничем! Так же шатается по барам, мечтая лишь о том, чтобы напиться да переспать с каким-нибудь мало-мальски подходящим мужиком.

Внезапно мрачные мысли промелькнули у нее в голове, А что, если мать знала, что ее муж изнасиловал дочь, а потом при каждом удобном случае забирался к ней в постель? Джинни вспомнила передачу Фила Донахью, которую как-то смотрела по телевизору. Он пригласил в студию матерей, чьи мужья занимались любовью с их дочерьми. И самое интересное, все эти матери знали об этом. «Ну конечно, я знала, — говорила какая-то заплаканная женщина, — но я не могла его бросить, мне некуда было идти».

На этом месте Джинни схватила дистанционный пульт управления и поспешно выключила телевизор, дальше слушать она была не в состоянии.

«А что, если и моя мать знала? — подумала она сейчас. — Очень может быть, вполне вероятно». А где-то в мире живет девочка, невинная жертва всей этой скотской жизни…

Джинни взглянула на сидящую рядом старую женщину — голова всклокочена, сама вся потрепанная. Через какой-нибудь десяток лет Джинни станет точной копией этой дряхлой, опустившейся старухи, так же будет шататься по барам, надоедая всем своими нудными, дурацкими рассказами, покупая на деньги всяких подонков — пусть даже они будут страшны как смерть, — лишь бы не ложиться в постель одной.

Да, она превратится в такое же жалкое существо.

Джинни опять взглянула на бармена. Какой же он противный! Сколько ни пей, красивее не покажется. И вдруг ее как громом поразило: а что, если она стала такой же, как эта старуха?

Она поспешно прижала руку ко рту, сдерживая уже готовый вырваться крик, и, выскочив из-за стойки, стремглав помчалась в свою комнату и бросилась на кровать.

— Черт! Черт! Черт! — выкрикивала она, пристукивая по кровати кулаком.

Неужели такое возможно, чтобы она, Джинни Стивенс, сама уничтожила себя, как эта старуха… или как собственная мать? А почему бы и нет? Ведь она уже предпринимала попытку это сделать, когда подожгла дом. И вообще, не этим ли она занималась всю свою сознательную жизнь?

Джинни перекатилась на спину и обхватила себя руками. Нет, это не правда! Как бы ни была отвратительна ее жизнь, Джинни сама, по собственной воле не прервет ее.

Это она поняла, когда подпалила свою одежду. Если бы Консуэло ее не спасла, рано или поздно она сама бы выскочила из огня, задыхаясь и кашляя, но живая. Нет! Она не могла лишить себя жизни. Для этого она слишком любила эту жизнь. Но почему, ради чего она вообще живет на белом свете? Единственный ребенок, которого она родила, для нее потерян. Она убежала от него, как убежала и от Джейка. Зачем? Почему ей приходится все время убегать?

Внезапно Джинни ощутила острое желание быть рядом с Джейком. Как ей хочется, чтобы он обнял ее своими большими, ласковыми руками! Как соскучилась она по нормальной жизни! Как жаждала, чтобы хоть один человек на свете ее любил! Она чувствовала — пришло время остановить свой бег.

А может, еще не поздно?

Джинни села, закурила, и не отдавая себе отчета в том, что делает, схватила телефонную трубку и набрала номер своего дома. Через несколько секунд на другом конце провода послышался голос Джейка.

— Где тебя носит? — весело пророкотал он. — Я думал, когда вернусь, ты будешь дома.

— Как прошли съемки? — не отвечая, спросила Джинни.

— Отлично! Просто великолепно! Вчера закончили. Так что я со вчерашнего вечера дома.

Секунду помолчав, Джинни заговорила снова:

— Джейк!

— Что? Что-нибудь случилось?

— Да нет. Просто я подумала… Ты можешь кое-что для меня сделать?

— Ну конечно, дорогая! Я сделаю для тебя все, что пожелаешь, ты ведь знаешь это.

«Скажи „нет“! — чуть не закричала Джинни. — Хоть раз в жизни скажи „нет“! Не будь со мной таким, на все согласным!» Но сдержалась. Вместо этого взглянула на свое мятое платье и подумала: стоит попробовать. Может, конечно, ничего не получится, но стоит попытаться хоть чуть-чуть приоткрыть перед Джейком завесу своей прошлой жизни. А там будь что будет.

— Ты можешь встретить меня в Нью-Йорке?

— В Нью-Йорке?! Ты что, там?

— Нет еще. Но буду там завтра. Можешь со мной встретиться?

— Где?

— Ну, скажем, в «Плазе»? Если ты приедешь туда раньше меня, закажи номер, а если раньше приеду я, то сделаю это сама.

Джейк рассмеялся.

Л — Что это ты надумала? Устроить себе отпуск?

Но Джинни не приняла шутки:

— Нет. Просто в субботу мне, быть может, захочется кое-что сделать, и я хотела бы, чтобы в этот» — момент ты оказался рядом.

Когда Джинни повесила трубку, она наконец поняла, что ей нужно делать. Нужно рассказать Джейку все: о своей матери, об отчиме и своей дочери. Если после этого он пошлет ее к черту, что ж, пусть так и будет. Но больше она, Джинни Стивенс-Роузен-Смит-Левескью-Эдвардс, никуда убегать не будет.

ЧАСТЬ V ВСТРЕЧА

Глава девятнадцатая Суббота, 16 октября ДЖЕСС

Джесс поднялась по широким ступеням на веранду.

На душе у нее было спокойно, как никогда. Она надеялась, что остальные девушки — Сьюзен, Пи Джей и Джинни, — приедут и встретятся со своими детьми. Однако она понимала: счастливого конца может не быть. Как верно заметила мисс Тейлор, жизнь не красочный спектакль, а сложная штука.

На секунду замешкавшись у двери, Джесс нажала на кнопку звонка и еще крепче сжала в руке сумочку, в которой лежал драгоценный талисман — фотография дочери, хорошенькой, веселой маленькой девочки, прожившей яркую, но такую короткую жизнь…

Дверь отворилась, и мисс Тейлор тепло обняла Джесс.

— Я так рада, что вы уже здесь, — сказала Джесс.

— А как же! Мне непременно хотелось присутствовать на вашей встрече.

— Я первая?

Мисс Тейлор кивнула.

— Еще только половина двенадцатого.

Джесс тоже кивнула и одернула юбку.

— Хорошо. Я хотела бы немного поговорить с вами, прежде чем приедут остальные.

— А они приедут?

— Не знаю, надеюсь.

Джесс вошла в холл, и ее тут же охватило странное чувство, вернувшее ее в прошлое. Знакомое и в то же время незнакомое ощущение, будто все происходит во сне. Она взглянула на лестницу, ожидая, что сейчас по ней спустятся Сьюзен, Пи Джей и Джинни, веселые, молодые, с гордо торчащими вперед животами, но она оставалась пустой, только напоминая о том, что и Ларчвуд-Холл, и 1968 год когда-то и в самом деле существовали.

— О Господи! — прошептала Джесс и бессильно прислонилась к перилам из красного дерева, чтобы не упасть. — Вот уж не думала, что обстановка так на меня подействует.

Мисс Тейлор обняла ее.

— Думаю, будет лучше, если мы посидим в библиотеке.

Обитатели Ларчвуд-Холла уехали до вечера в город.

Джесс кивнула и пошла вслед за мисс Тейлор в ее бывший кабинет. Войдя, обвела комнату взглядом — ничего не изменилось: тот же стол, те же книги, но все-таки чего-то недоставало. Джесс сначала никак не могла догадаться, чего именно, а потом поняла — запаха. Исчез запах табака, смешанного с лавандой, который всегда ассоциировался у нее с мисс Тейлор. Похоже, он навсегда выветрился из этой уютной комнаты с отъездом мисс Тейлор из Ларчвуд-Холла. Джесс вспомнила, что она так и не вышла замуж, и ей стало жаль старую женщину.

— Мисс Тейлор… — смущенно проговорила она. — А вы с шерифом Уилсоном…

Мисс Тейлор слегка улыбнулась.

— А, Бад…

— Что произошло?

Печальный вздох вырвался у бывшей хозяйки пансионата.

— Ты ведь знаешь, он был женат, а его жена не давала ему развода. В то время, — добавила она, — получить развод было не так просто, как сейчас. Когда я уехала из Ларчвуда, я навсегда уехала от Бада. Я понимала: прошло время заботиться о других, настало время заботиться о себе.

Джесс кивнула. Ей было хорошо знакомо это чувство.

Тяжело ступая на негнущихся ногах, она подошла к обитому ситцем стулу, тому самому, на котором сидела в первый день, когда отец привез ее в Ларчвуд. Она почти ощущала присутствие отца, ей даже казалось, что она слышит скрип пера по бумаге, когда он подписывал чек.

Мисс Тейлор села рядом с Джесс в кожаное кресло.

— Должно быть, тебе странно находиться здесь, — заметила она.

— Да, — ответила Джесс. — Очень.

— Ну что, нашла свою дочь?

Вздохнув, Джесс достала из сумочки конверт. Секунду помешкав, взглянула на улыбающееся личико дочери, потом передала фотографию мисс Тейлор и рассказала ей о том, чем завершился для нее поиск собственного ребенка.

Замолчав, она взглянула пожилой женщине в глаза: они были полны слез.

— Значит, для тебя, моя дорогая, все закончилось несчастливо. Мне очень жаль.

— Может, для остальных будет по-другому.

В этот момент из дверей послышался какой-то шум.

Подняв голову, Джесс увидела старика-негра с убеленной сединами головой. Темные глаза его радостно сверкали.

— Поп! — ахнула Джесс и бросилась к старику.

— Ох, мисс Джесс, как я рад вас видеть! — воскликнул он.

Они обнялись.

— Ты выглядишь просто отлично! — воскликнула Джесс.

В этот момент за спиной у нее раздался телефонный звонок, но она не обратила на него ни малейшего внимания, Поп смущенно крякнул.

— Ну, доложу я вам, сейчас здесь не то, что прежде, когда тут жили вы, молоденькие девчонки. С этими наркоманами хлопот полон рот. А от своего старого драндулета я наконец-то избавился. Теперь у меня мини-фургончик.

— Вот бы нам такой, — рассмеялась Джесс.

— И то верно.

— Джесс, — прервала мисс Тейлор их оживленную беседу, — тебя к телефону.

Джесс вопросительно глянула на бывшую хозяйку пансионата.

— Это Пи Джей.

— Вот как? — бросила Джесс и, покрутив кольцо, пошла к столу.

Взяв трубку, кивнула Попу:

— Увидимся позже.

Поп, махнув рукой на прощание, тут же исчез, не иначе как отравился к своей новой машине.

— Привет, Пи Джей, — сказала Джесс в телефонную трубку.

— Привет, Джесс. Мне хотелось, чтобы ты не думала, будто я забыла.

Джесс повертела в руках телефонный шнур.

— Значит, ты не приедешь?

— Нет. Но не потому, что не хочу.

— Тогда почему?

Наступила длинная пауза. Наконец Пи Джей нарушила ее:

— Я больна, Джесс. У меня рак.

У Джесс подкосились ноги, и она бессильно опустилась на стул.

— Ох, Ни Джей, почему же ты мне ничего не сказала?

— Когда мы с тобой разговаривали, я еще ничего не знала, а сейчас… сейчас, я считаю, не стоит моему сыну встречаться со мной, если я все равно скоро умру, — проговорила она.

Джесс не могла поверить своим ушам.

— Ох, Пи Джей, — только и смогла вымолвить она.

— Да ладно, Джесс, не переживай. Может, он еще не приедет.

— А если приедет, что мне сказать ему?

Пи Джей опять помолчала, потом дрожащим голосом ответила:

— Скажи, что мне очень жаль. — Снова небольшая пауза. — А еще скажи, что я всегда буду любить его.

Джесс повесила трубку и взглянула на мисс Тейлор.

— Она не приедет.

Но сердце болело так сильно, что она даже не могла сказать мисс Тейлор причину.

В дверь позвонили, и скоро, неуклюже ступая, в библиотеку вошла Сьюзен. Она сдержанно поздоровалась за руку с мисс Тейлор и уселась на обитый ситцем стул, вытянув длинные ноги — под сиденьем они не помещались.

— Пи Джей не приедет, — одним духом выпалила Джесс. — У нее рак.

На секунду Сьюзен и мисс Тейлор словно оцепенели.

Потом заговорили одновременно.

— О Боже, какой ужас! — воскликнула Сьюзен.

— О Господи! — пробормотала мисс Тейлор.

— А она поправится? — спросила Сьюзен.

Пожав плечами, Джесс встала и подошла к окну. Внезапно ей показалось, что в комнате стоит леденящий холод, и она обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Она уже забыла, каким промозглым может быть этот старый дом.

Джесс выглянула в окно. За спиной тихонько, словно на похоронах, переговаривались мисс Тейлор и Сьюзен. «А ведь и в самом деле, — подумала Джесс. — Умерла моя дочка, да и Пи Джей, похоже, тоже находится на пороге смерти». Она смотрела на аккуратно подстриженную лужайку перед домом, скорбя по своей дочке, которую ей так и не довелось узнать, и о Пи Джей, которую, похоже, она тоже знала очень плохо. Но она твердо знала: если бы смогла, Пи Джей обязательно приехала бы на встречу. Вдалеке Джесс заметила неподвижно стоявшую белую машину.

— А какой у нее рак, Джесс? — тихонько спросила Сьюзен.

Джесс повернулась к ней, краешком глаза отметив, что машина отъехала.

— Не знаю, — ответила она. — Пи Джей не сказала.

Она вернулась к столу. Интересно, кто приехал в той машине? Может, кто-то из детей? Но кто бы там ни был, это не Пи Джей…

— А Джинни приедет? — все так же тихо поинтересовалась Сьюзен.

Джесс покачала головой:

— Этого я тоже не знаю.

Она взглянула на стоявшие в библиотеке напольные часы — без четверти час.

— Я рада, что ты приехала, — сказала она Сьюзен.

Та кивнула.

— Мисс Тейлор рассказала мне о твоей дочери. — Она откашлялась и откинула с лица седеющие пряди волос. — Мне очень жаль.

Джесс почувствовала искренность в голосе Сьюзен. Ей вспомнился день из далекого прошлого, когда Сьюзен произнесла эти же слова: «Мне очень жаль». В тот черный день Сьюзен случайно переехала машиной котенка и убила несчастное, беззащитное создание. Тогда Джесс в первый и последний раз видела, как Сьюзен плачет.

Горло Джесс сжалось, но она, с трудом сглотнув, попыталась улыбнуться: пусть Сьюзен знает, что она благодарна ей за участие. Она отлично помнила, что Сьюзен не из тех, кому оно легко дается.

Раздался звонок в дверь.

— Я открою, — проговорила мисс Тейлор и, удивительно легко поднявшись со стула, направилась в холл.

— Может, это Джинни, — заметила Сьюзен.

Джесс, в отличие от мисс Тейлор, с трудом поднялась со стула — ноги у нее дрожали, — пытаясь взять себя в руки и успокоиться.

— Надеюсь.

Но это оказалась не Джинни, а ее дочь.

— Здравствуй, Лайза, — сказала Джесс и медленно, словно к ногам у нее были привязаны гири, двинулась навстречу девушке. — Я так рада, что ты приехала.

Голос ее дрогнул, но Джесс надеялась, что этого никто не заметил.

Лайза улыбнулась ей. «Какая же у нее хорошая улыбка, ясная, полная детской непосредственности», — подумала Джесс. Потом девушка обвела глазами комнату. Взгляд ее остановился на Сьюзен.

— Нет, Лайза, — поспешно сказала Джесс. — Это Сьюзен. Она не… — Джесс замешкалась, не хотелось показаться грубой. — Она не твоя мама.

Лайза, смутившись, залилась краской, ее ослепительная улыбка исчезла. Когда Джесс впервые встретилась с Лайзой за кулисами, она показалась ей такой же решительной и острой на язычок, как и ее мать, а теперь она увидела и еще кое-что общее — ранимую натуру, постоянную готовность встать на свою защиту.

— Твоя мама пока не приехала.

Джесс хотела, чтобы слова ее звучали уверенно, как вдруг ее обуял страх: а что, если никакой счастливой встречи, которую она задумала, не получится? Что, если больше никто не приедет, а те, которые уже здесь, кто откликнулся на ее призыв, не испытают ничего, кроме боли? Но она отбросила эти мысли и, взяв Лайзу за руку, представила ее женщине, которая сыграла важную роль в жизни ее матери и всех остальных девушек много лет назад.

— Мы очень рады с тобой познакомиться, — сказала мисс Тейлор, протягивая девушке руку.

— Я всегда хотела увидеть свою родную мать, — заметила Лайза. — Но не знала, как это осуществить.

— Садись, дорогая. Расскажи нам, как ты живешь.

Лайза опять улыбнулась, но на сей раз несколько неуверенно. Джесс подвела ее к стулу, который стоял напротив мисс Тейлор, а сама села рядом.

— Ты счастлива? — спросила мисс Тейлор.

Девушка поднесла руку ко рту и принялась грызть ноготь на большом пальце.

— И да и нет, — ответила она и спохватившись положила руки на колени. — Наверное, как и все люди. Мы с мамой не всегда понимаем друг друга. А вот отец у меня замечательный, он ни капельки не возражал, когда я собралась стать актрисой.

— У тебя есть братья или сестры?

— Конечно, две сестры, они двойняшки. Их удочерили после меня, им теперь по двадцати одному году.

«Интересно, они такие же хорошенькие, как ты, и такие же уверенные в себе?» — улыбнулась про себя Джесс.

— Одна из них собирается стать врачом, — добавила девушка.

Краешком глаза Джесс взглянула на Сьюзен. Та, безучастная ко всему, тихо сидела.

— А чем занимается твой отец? — поинтересовалась мисс Тейлор.

Лайза рассмеялась.

— В данный момент бастует, а вообще работает подрядчиком.

В дверь снова позвонили.

«Прошу тебя. Господи! — взмолилась Джесс. — Сделай так, чтобы это была Джинни».

Дверь открыла мисс Тейлор и вернулась с молодым человеком. Он показался Джесс еще красивее, чем при первой встрече. Одет он был в серый костюм, бледно-серую шелковую рубашку и галстук в голубую и серую полосочку.

Круглое, добродушное лицо, на щеках здоровый румянец, Глаза полны нетерпения. В общем, милый, приятный юноша. В руке он держал красную розу.

При виде его Сьюзен встрепенулась было, но каким-то чутьем поняла, что это не ее сын, отвернулась, потеряв к нему всякий интерес.

Джесс, поздоровавшись с сыном Пи Джей, повернулась к собравшимся.

— Познакомьтесь, — представила она юношу. — Это сын Пи Джей.

Джесс увидела, как он обвел глазами комнату с выжидательной улыбкой на губах. «Он ищет свою мать, — с грустью подумала она, — а ее здесь нет…»

Повертев кольцо, она вскочила, сердце ее разрывалось от боли. «Боже милостивый! Что же я наделала!»

— Филип, — попросила она. — Давай выйдем на минутку в другую комнату, я хочу с тобой поговорить.

Он прошел вслед за ней в гостиную. Джесс на секунду замешкалась в дверях: тот же стол из красного дерева, в тон ему буфет, те же серебряные подсвечники… Она помотала головой, пытаясь отогнать от себя воспоминания.

— Садись, — тихонько предложила она и сама села на стул, на свой стул, на котором всегда сидела во время завтраков, обедов и ужинов много лет назад.

На секунду ее охватило странное чувство, будто Пи Джей сидит вместе с ними за столом напротив.

Положив руку на стол, Филип уселся рядом. Джесс взглянула на изящные красные лепестки. «Скоро они завянут, — подумала она, — умрут…» И она не спеша стала рассказывать ему о матери и ее страшной болезни.

— Поверь мне, я никогда бы к тебе не приехала, если бы знала, что она больна, — закончила она.

В глазах Филипа — изумрудных, как и у его матери, — появилось недоумение и боль.

— А какая разница, больна она или здорова? — дрожащим голосом спросил он.

Джесс, покачав головой, коснулась его руки.

— Не знаю, — ответила она. — Наверное, для нее какая-то есть. Очевидно, она считает, что было бы нечестно сначала познакомиться с тобой, а потом…

— А потом умереть? — Щеки молодого человека вновь залил яркий румянец. — А я считаю, — храбро выпалил он, — именно поэтому она должна со мной познакомиться.

Но внезапно выдержка изменила ему, и по щекам его покатились слезы.

Джесс порывисто обняла его. Он был такой большой, даже больше, чем Чак. Она рядом с ним казалась такой маленькой и хрупкой. Но какая же тонкая и ранимая оказалась у него душа! Каким добрым и отзывчивым сердце!

— Два года назад у меня умер отец, — с трудом проговорил Филип, — от болезни Ходкинса. Ему было всего пятьдесят шесть лет.

Джесс вздрогнула и, отстранившись, взглянула ему в глаза.

— Ты, должно быть, ужасно переживал.

— Да, мы с ним были довольно близки.

Джесс хотела было сказать ему, что отец Пи Джей — его дедушка — тоже умер молодым, но потом передумала, решив, что Пи Джей должна сама рассказать об этом своему сыну.

— А мама? — спросила она.

— Мама тоже очень переживала, да и сейчас еще не отошла, но у нее остались мы со старшим братом. Мы стараемся как-то ее поддержать.

Джесс подумала о Пи Джей: одна, больная, ни детей, ни родных…

— Значит, ты учишься в юридическом институте? — сменила она тему разговора.

— Да, на последнем курсе. Практика моего отца теперь перешла к моему брату Джо. После окончания института мы станем работать с ним вместе.

— В Файерфилде?

Филип покачал головой.

— Нет, в Нью-Йорке. Мама хочет, чтобы мы купили там квартиру, но я не представляю, как можно продать наш уютный дом и поселиться в большом городе. Поэтому мы с братом не решаем этого вопроса. — Облокотившись о стол, он положил подбородок на руки. — Я люблю свою маму, — тихо сказал он. — Но мне всегда хотелось встретиться и с той, что меня родила.

Джесс сидела не шелохнувшись, ожидая, что он скажет еще. Секунду поколебавшись, Филип добавил:

— Я всегда хотел узнать, кто она, кто мой отец. — Он убрал руки со стола и выпрямился. — Я не сказал маме, что собираюсь поехать на встречу, откладывал до подходящего момента. — Глаза его вновь затуманились слезами. — А теперь, наверное, он уже никогда не наступит.

Внезапно Джесс, повинуясь безотчетному порыву, проговорила:

— Хочешь, я отвезу тебя к ней?

Филип коснулся пальцем колючего стебля цветка, дотрагиваясь поочередно до каждого шипа.

— Да, очень хочу.

Джесс смущенно кашлянула.

— Только учти, вполне вероятно, что она не захочет тебя видеть, — предупредила она. — Так что будь готов ко всему.

— Хорошо.

В глазах его засветилась такая благодарность, что Джесс, на секунду усомнившись в своем поступке, тут же отбросила всякие сомнения.

— Но сначала, — продолжала она, — мне хотелось бы вернуться в библиотеку и немного посидеть со своими подругами.

Филип согласно кивнул.

— А можно мне остаться здесь? — спросил он.

— Конечно, я зайду за тобой перед отъездом.

Она вышла из столовой и вернулась в библиотеку. Мисс Тейлор о чем-то оживленно беседовала с Лайзой. Сьюзен смотрела прямо перед собой. Джесс взглянула на часы: пятнадцать минут четвертого.

— Он не приедет, — сказала Сьюзен.

— Еще рано, — отозвалась Джесс, но в голосе ее не было уверенности.

В комнате воцарилась тишина, тикали часы. Джесс оглядела собравшихся. Мисс Тейлор сидела, сложив руки на коленях и закрыв глаза. Лайза не сводила глаз со старенького, потертого ковра, словно ожидая от него рассказа о матери. Сьюзен… Сьюзен просто сидела.

Джесс вдруг вспомнилась встреча с Дэвидом, ее сыном.

На подъездной аллее рядом с домом его родителей Джесс представилась ему — подруга его родной матери, а потом рассказала о цели своего приезда. Нахмурившись, он продолжал мыть машину, а потом спросил: «А какого черта ей от меня понадобилось?»

Такого вопроса Джесс не ожидала, а посему продолжала молчать.

А он, подняв с земли похожий на змею шланг, включил воду на полную мощность. Тугая струя ударила в покрытую мыльной пеной машину с такой силой, что Дэвида окатило с ног до головы — мокрыми стали и его футболка цвета хаки, и поношенные шорты из джинсовой ткани, и стройные, по-мальчишечьи худые ноги. Избегая смотреть Джесс в глаза, он добавил: «И на кой черт она сдалась мне?»

Джесс что-то пробормотала, потом стала расспрашивать молодого человека, задавая ему вопросы по существу.

Она попросила его рассказать поподробнее: как он живет, кто его родители, что ему нравится, что не нравится, где он работает или учится. Он нехотя отвечал на каждый вопрос, не выказывая при этом никаких чувств, сообщая лишь голые факты. Джесс вручила ему бумажку, на которой были указаны время и место встречи, и подробно описала, как доехать до Ларчвуд-Холла. Она не знала, приедет он или нет, но подозревала, что скорее всего нет. И все-таки она была рада, что добавила к этому списку фамилию Сьюзен, номер ее телефона и домашний адрес в Вермонте. Дэвид, бросив беглый взгляд на бумажку, сунул ее в карман. Он не стал выбрасывать ее, хотя мог бы…

Теперь она смотрела на молчавшую Сьюзен с немигающим взглядом. Джесс могла лишь догадываться о бродящих в ее голове мыслях: наверное, жалеет себя, думает, какая она бедная, несчастная, никому не нужная. Интересно, испытывает ли Лайза подобные чувства?

А может, все-таки зря она затеяла эту встречу? Но тут Джесс вспомнила о сидящем в другой комнате Филипе.

Она отвезет сына к матери, и счастливая встреча хотя бы для этих двоих состоится. Значит, она все сделала верно.

— Расскажи мне о нем, — внезапно раздался резкий голос Сьюзен.

Лайза принялась за другой ноготь. Мисс Тейлор закурила.

Джесс откашлялась.

— Он высокий, очень высокий, красивый, темные волосы, карие глаза.

— А чем он занимается? — нетерпеливо переспросила ее Сьюзен.

«Ну конечно, — подумала Джесс. — Для Сьюзен гораздо важнее, чем занимается ее сын, чем как он выглядит».

— Он журналист, работает репортером в газете.

«Слава Богу, догадалась спросить, — подумала она. — Хоть что-то можно рассказать о нем Сьюзен».

Полные губы Сьюзен тронула довольная улыбка, она кивнула.

Джесс повертела свое любимое кольцо.

— Наверное, это я виновата в том, что он не приехал, — призналась она. — С ним я разговаривала с первым. Возможно, сказала что-то не так.

Сьюзен промолчала. Она посмотрела на Джесс равнодушно. Ни боли, ни разочарования не было на лице Сьюзен, хотя наверняка она испытывала эти чувства. Такого Джесс не ожидала. Она была уверена, что Сьюзен, всегда острая на язычок, по крайней мере хоть что-то съязвит в ответ, но та сидела как каменная, не проронив ни слова.

И Джесс вдруг стало не по себе. Неловкое молчание нарушила Лайза.

— Вы были так добры ко мне, — сказала она и внезапно рассмеялась. — Сначала я испугалась: ведь не каждый день к тебе приходит незнакомка и говорит: «Привет, ты меня не знаешь, но…»

Она замолчала на полуслове, словно осознав всю неуместность своего шутливого тона.

— Все в порядке, Лайза, — поспешила успокоить девушку Джесс. — Уверена, мой визит оказался для тебя полнейшей неожиданностью.

— Счастливой неожиданностью, — улыбнулась Лайза.

Опять воцарилось молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов.

— Что еще ты мне можешь рассказать про него? — спросила Сьюзен. — Он счастлив?

— По-моему, да. — Джесс помолчала, припоминая малейшие крупицы информации, которой неохотно поделился с ней Дэвид. — Его приемные родители намного старше нас, им уже за шестьдесят. Они его просто обожают.

Сьюзен снова кивнула.

— Он у них один, — добавила Джесс.

Мисс Тейлор затушила окурок и, прищелкнув пальцами, решила внести в разговор свою лепту:

— Похоже, он вырос хорошим человеком. Красивый, счастливый… Чего еще желать?

Джесс согласилась с ней.

— Ты не сказала мне, как его зовут, — заметила Сьюзен. — Как они его назвали?

Джесс снова повертела кольцо и дрогнувшим голосом ответила:

— Дэвид.

Сьюзен секунду смотрела на нее, словно не веря своим ушам, потом перевела взгляд на колени.

Часы гулко, протяжно пробили четыре. Сьюзен поднялась.

— Я, пожалуй, поеду.

— Сьюзен, подожди… — попыталась остановить ее Джесс, но та лишь отмахнулась.

— Ничего, Джесс, не переживай. Может, все и к лучшему.

Она направилась к двери, но на полдороге обернулась к Джесс.

— У меня дома остался сын, которому я очень нужна, сын, которого я люблю, и свобода, которой очень дорожу.

А еще, поверь мне, у меня есть надежный друг, добрый, хороший человек.

Джесс никак не могла придумать, что ей ответить. А Сьюзен между тем продолжала:

— Что же касается этого сына, — она откинула с лица непослушные волосы, — скорее всего он останется для меня без вести пропавшим, как и его отец. — И, высоко вскинув голову, она открыла дверь. — Моя бабушка до сих пор вспоминает о массовом уничтожении евреев во время войны, и тем не менее жизнь продолжается, несмотря ни на что. — Еще раз откинув с лица прядь непокорных волос, она кивнула и, словно успокаивая себя, добавила:

— Пора уже забыть о прошлом и жить настоящим.

С этими словами она повернулась и вышла за дверь.

Джесс смотрела ей вслед и думала о том, что Сьюзен не пропадет. Она всегда умела рассуждать здраво, такой же здравомыслящей останется и впредь. Понимала она также и то, что Сьюзен всегда будет помнить о своем старшем сыне. Джесс была рада, что оставила парню бумажку с фамилией и адресом матери. Возможно, настанет время, когда он захочет встретиться с ней…

В холле послышались шаги, хотя Джесс не слышала звонка в дверь. Она подняла голову. В дверях стояла Джинни, а за ее спиной пожилой мужчина с шапкой густых седых волос и приятным лицом, покрытым густым калифорнийским загаром. Одной рукой он приобнимал Джинни за плечи, словно давая понять, что не даст ее в обиду.

— Вот я и приехала, — проговорила Джинни.

Джесс почувствовала, как у нее потеплело на душе. Она порывисто вскочила со стула.

— Лайза, — обратилась она к девушке. — Познакомься, пожалуйста, это твоя мама.

Дочь Джинни с ослепительной улыбкой пошла ей навстречу, но, не доходя нескольких шагов, остановилась.

Они молча смотрели друг на друга.

— Ты совсем не похожа на меня, — наконец проговорила Джинни и, повернувшись к пожилому мужчине, недоуменно добавила:

— О Господи, Джейк! Она абсолютно не похожа на меня!

Джесс улыбнулась.

— Это и вправду твоя дочь, поверь мне. Спроси у нее, кто она.

— Я — актриса, — проговорила Лайза низким, гортанным голосом, точно таким же, как у матери.

Джинни во все глаза смотрела на дочь. Джесс не сомневалась: она узнала свой собственный голос.

— Правда? — спросила она.

— Правда, — подтвердила Лайза и опять улыбнулась.

Мужчина, который приехал вместе с Джинни, еще сильнее сжал ее плечо. В глазах его появились слезы, на губах заиграла ласковая улыбка. Джесс видела, что он по-настоящему любит Джинни, да и сама Джинни выглядела такой спокойной, умиротворенной, что у Джесс стало легко и спокойно на душе.

— Снимаешься в кино?

— Нет, работаю в экспериментальном театре на Бродвее.

— В кино ты смотрелась бы на все сто. Ты гораздо красивее меня.

— Я похожа на отца? Мне всегда хотелось с ним тоже познакомиться.

Лицо Джинни исказилось от боли. Господи, опять эти призраки прошлого! Джесс затаила дыхание. Джинни, поджав губы, немигающими глазами уставилась на Лайзу. Джесс даже испугалась, что она может повернуться и броситься из комнаты.

Но этого не случилось. Внезапно на лице Джинни появилась ласковая улыбка. Протянув руки, она крепко обняла свою дочь.

— Мне так много нужно рассказать тебе, — проговорила она и взглянула на Джесс. — А почему бы, собственно, и нет? Ведь сейчас девяностые годы. Моя дочь имеет право узнать о своем отце все.

— Все? — спросила Джесс.

— Все, — ответила Джинни, еще раз взглянув на Лайзу. — Думаю, она в состоянии пережить услышанное. Что-то подсказывает мне, что эта девочка кое-что знает о жизни.

Они оставили машину Филипа на вокзале в Гринвиче и поехали в Нью-Йорк на машине Джесс. Странной была эта поездка: то они говорили взахлеб, то долго молчали, думая каждый о своем. И вот они стояли в холле дома, где жила Пи Джей, и Джесс молила Бога, чтобы та пустила их в квартиру.

Привратник нажал кнопку переговорного устройства.

— Да? — послышался мужской голос.

— К мисс Дэвис какая-то дама и молодой человек, — сообщил привратник.

Наступила пауза.

— Как ее зовут? — спросил наконец мужчина.

— Джессика Бейтс.

Опять пауза.

— Что ей нужно?

Отстранив дежурного, Джесс подошла к переговорному устройству.

— Извините, я не помню, как вас зовут, — умоляюще проговорила она. — Вы друг Пи Джей, верно? Так вот, внизу со мной стоит человек, которого, я уверена, она очень хочет видеть.

Казалось, время остановилось.

— Вы Джесс? — наконец подал голос мужчина.

— Да.

— Уолтер, — распорядился он. — Проводи их наверх.

Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина, Джесс видела его в квартире Пи Джей в тот день, когда приезжала рассказать ей о встрече.

— Меня зовут Боб, — быстро проговорил он. — Она в спальне. Не знаю, захочет ли она вас видеть.

Джесс улыбнулась.

— Спасибо, что впустили нас.

Они с Филипом прошли в гостиную. На низенькой белой софе сидела пожилая женщина. Присмотревшись повнимательнее, Джесс узнала мать Пи Джей.

Женщина поднялась.

— Здравствуйте, миссис Дэвис, — проговорила Джесс, протягивая руку.

Та недоуменно пожала ее, потом перевела взгляд с Джесс на Филипа. Она долго смотрела на него и наконец глянула вниз, на розу, которую он крепко сжимал в руке.

Не проронив ни слова, она вышла из комнаты.

Боб сделал приглашающий жест в сторону спальни.

Джесс с Филипом направились туда.

В спальне царил полумрак.

— Ни Джей, — тихонько позвала Джесс. — Это я, Джесс.

Пи Джей с трудом приподнялась на локте.

— Джесс? Что ты здесь…

И, не договорив, уставилась на Филипа.

— Я привела тебе твоего сына, Пи Джей.

— Нет! — закричала та, пытаясь спрятать свою замотанную полотенцем голову под одеяло. — Ты не имеешь права!

Джесс хотела что-то сказать, но не успела вымолвить и слова — Филип ее опередил. Быстро подойдя к кровати, он проговорил:

— Это я во всем виноват. Мне очень хотелось вас увидеть, увидеть свою маму…

Пи Джей медленно откинула с лица одеяло.

— Ну что ж, смотри! — резко бросила она. — А если хочешь, я могу снять эту тряпку, чтобы ты получше рассмотрел свою мать, лысую уродину!

— Пи Джей! — ахнула Джесс.

Филип, присев на краешек кровати, наклонился к матери.

— Глаза… — пробормотал он. — У меня ваши глаза…

Пи Джей заморгала.

Трясущейся рукой Филип протянул ей розу.

— Я принес ее вам, только она немного завяла… извините…

Пи Джей взяла цветок.

— О Господи… — пробормотала она. — Боже мой…

И, вздрогнув, заплакала. Протянув руку, она коснулась лица Филипа.

— Какой же ты красивый… Какой красивый… Как ты похож…

— На своего дедушку.

Джесс обернулась. В дверях стояла мать Пи Джей.

— Вылитый дедушка, — каким-то отрешенным голосом проговорила она.

Пи Джей протянула дрожащие руки к лицу сына.

— Невероятно… Ты и вправду очень похож на моего отца.

Филип улыбнулся.

— Надеюсь, это хорошо?

Пи Джей улыбнулась сквозь слезы. Ее мать, подойдя к кровати, села рядом с внуком.

— Да, теперь я в этом уверена.

Джесс почувствовала, как по щекам ее потекли слезы.

Она стояла в дверях спальни и думала о том, что все завершилось так, как она мечтала, даже лучше: Пи Джей наконец-то обрела сына, Джинни — дочь. Правда, для нее самой и Сьюзен счастливой встречи не получилось, но теперь по крайней мере они могут оставить свое прошлое в покое.

Джесс повернулась и вышла из спальни.

— Спасибо вам, — сказал Боб, когда она проходила мимо.

Джесс лишь кивнула — говорить она не могла.

Теперь у нее оставалось только одно незавершенное дело.

Это было кладбище, окруженное золотистыми дубами и аккуратно подстриженными вечнозелеными растениями. Кладбищенский сторож рассказал ей, как добраться до могилы. Джесс взобралась на невысокий холмик и увидела надгробие розового цвета с выгравированной на нем розой и простым крестом. Ниже стояла надпись: «Эми Хоторн 1968-1979».

Прочитав коротенькую молитву, Джесс наклонилась и, расстегнув сумочку, вытащила из нее небольшую вещицу, завернутую в коричневую бумагу. Она достала красную шелковую головку Санта-Клауса с белой бородой и положила ее рядом с надгробием. Потом, приложив к губам два пальца, поцеловала их и коснулась ими камня.

— Наконец-то я нашла тебя, девочка моя, — прошептала она. — Все-таки нашла.

Внезапно Джесс почувствовала, что за спиной у нее кто-то стоит. Она не стала оборачиваться, искренне надеясь, что это Чарльз.

«Может быть, мы сможем где-нибудь сесть и поговорить?» — смущенно спросит он.

А она молча посмотрит на него и увидит в его глазах раскаяние.

«Я хочу вернуться домой, — скажет он. — Хочу вернуться обратно в семью».

Джесс встала и, отряхнув с подола юбки сухие листья, обернулась. За спиной стоял кладбищенский сторож.

— Ну что, мисс, нашли, что искали? — спросил он.

— Да, — ответила Джесс и, захлопнув сумочку, покрутила свое кольцо с изумрудом и бриллиантиками, — нашла.

Бросив последний взгляд на надгробие, повернулась и зашагала к машине.

ЭПИЛОГ 1994 ГОД 28 ноября ДЖЕСС

Это был день ее рождения. Сегодня ей исполнилось бы двадцать шесть. Джесс опять пришла на кладбище, на этот раз в руке у нее была белая орхидея.

Это был длинный и трудный год. Весной она получила письмо от Филипа Ачемболта, в котором тот сообщал, что Пи Джей тихо скончалась во сне. Филип, Боб Джаффи и мать Пи Джей были в этот момент с ней рядом.

Сьюзен не подавала о себе никаких вестей, да Джесс их и не ожидала. У ее старшего сына могло и не возникнуть никакого желания встретиться со своей матерью, это было его право.

Несколько раз звонила Джинни. Лайза переехала к ней в Лос-Анджелес, где Джейк пристроил ее сниматься в нескольких фильмах. Лайза жила с ними до тех пор, пока, как выразилась Джинни, «у меня от нее чуть крыша не поехала», и добавила: «нет, матери с дочерьми не должны жить вместе под одной треклятой крышей». Но в конце разговора выяснилось, что Лайза каждый вечер приходит к ним ужинать.

Джесс положила орхидею на то же место, где в прошлом году оставляла Санта-Клауса. Да, это был длинный и трудный год. Чак поступил в военное училище в Принстоне, чего от него никто не ожидал. Маура училась в последнем классе средней школы. С Майклом они больше не встречались, лишь изредка виделись. Тревис, как и прежде, был веселым, добродушным мальчуганом, душой семьи. Сама Джесс через неделю собиралась открыть собственный магазинчик по продаже модной одежды, сшитой собственноручно. Наконец-то она будет заниматься любимым делом. С Чарльзом они теперь общались редко — только для обсуждения каких-либо проблем, связанных с детьми. В прошлом месяце они разошлись окончательно.

Примечания

1

Гибискус — вечнозеленый декоративный кустарник.

(обратно)

2

День труда в Америке празднуется в первый понедельник сентября.

(обратно)

3

Gall-stone — желчный камень (англ.).

(обратно)

4

Пентхауз — фешенебельная квартира на плоской крыше многоэтажного дома.

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ I . 1993 ГОД

  Глава первая . Среда, 8 сентября . ДЖЕСС

  Глава вторая . Среда, 15 сентября . СЬЮЗЕН

  Глава третья . Пятница, 17 сентября . ПИ ДЖЕЙ

  Глава четвертая . Пятница, 17 сентября . ДЖИННИ

ЧАСТЬ II . 1968 ГОД

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

ЧАСТЬ III . 1993 ГОД

  Глава одиннадцатая . Суббота, 18 сентября . ДЖЕСС

  Глава двенадцатая . Суббота, 18 сентября . СЬЮЗЕН

  Глава тринадцатая . Воскресенье, 19 сентября . ПИ ДЖЕЙ

  Глава четырнадцатая . Понедельник, 20 сентября . ДЖИННИ

ЧАСТЬ IV . 1993 ГОД

  Глава пятнадцатая . Пятница, 24 сентября . ДЖЕСС

  Глава шестнадцатая . Четверг, 7 октября . СЬЮЗЕН

  Глава семнадцатая . Пятница, 8 октября . ПИ ДЖЕЙ

  Глава восемнадцатая . Четверг, 14 октября . ДЖИННИ

ЧАСТЬ V . ВСТРЕЧА

  Глава девятнадцатая . Суббота, 16 октября . ДЖЕСС

ЭПИЛОГ . 1994 ГОД . 28 ноября . ДЖЕСС . . . . .