«Невеста Красного ворона»

Невеста Красного ворона (fb2) - Невеста Красного ворона (Сестры Шереметьевы - 2) 441K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Айя Субботина

Айя Субботина Невеста Красного ворона

Часть первая Глава первая: Аврора

Ничего нельзя предугадать, все происходит под небом,

которое ни о чем не предупреждает

©Морис Метерлинк

— Он просто чудесный! - Марго щебечет, словно птица, баюкая племянника на руках. Правда, она больше похожа на коршуна, и, окинув взглядом лица Наны и ее чумового муженька, я поняла, что им и самим не по себе от мысли, что теперь придется как-то отбирать у этой наседки собственного сына.

— Ты в порядке? - Нана подвигается ко мне, гладит по плечу.

— Да, в полном, - лгу я. Как будто все они не знают, что я «не в порядке» уже очень давно.

Честное слово, мне не стоило сюда приезжать. И я сделала все возможное, чтобы подкрепить отказ парочкой надежных аргументов.

Во-первых, последние шесть месяцев я вообще не появляюсь на людях, коротая дни в своей маленькой квартирке под крышей высотки в паре кварталов от центра. Я больше не хожу по магазинам, не бываю на вечеринках, не смотрю телевизор, в моем доме разбиты все зеркала кроме того, что висит в ванной. Я стала практически гуру в умении интернет-покупок одежды, обуви, продуктов и бытовой техники. Я больше не трачу деньги на дорогие абонементы в спортзал, потому что в подвале моего дома есть суровая мужская «качалка», где я - единственная девушка. За полгода я научилась не обижаться на «мелкую», «сопливую», «тощую» и доросла до «пуговицы». Надо видеть лица сорокалетних мужиков - а там только такие, никаких гламурных принцев - которые до сих пор дергаются и хотят подстраховать, когда я подхожу к штанге.

Во-вторых, я больше не Черная королева подиума. Я просто Аврора Шереметьева - и моя жизнь перечеркнута аварией, подробности которой газетчики до сих пор смакуют с остервенением дорвавшихся до мозговых костей голодных псов. Любое мое появление на публике тут же поднимает новое бурление. Месяц назад, когда я рискнула выползти из своего логова, эти стервятники преследовали меня несколько кварталов. Все кончилось моей разбитой машиной. Опять.

Все, хватит с меня всего этого.

Я быстро подымаюсь, бормочу извинения пополам с притянутыми за уши отговорками о не выключенном утюге. Счастье Наны и ребенок у нее на руках - это слишком большая красная тряпка для моего внутреннего быка по кличке «Сожаление». Хвала богам, Нана не из болтливых, и Марго до сих пор ничего не знает ни о моем случайном залете, ни о том, что в тот день, когда я осознала, что оставлю ребенка вопреки желанию его отца, мое тело решило иначе.

Счастье Наны слишком яркое и горячее, и оно обжигает. И это последнее, что нужно моим незажившим ранам.

— Аврора, подожди! - Нана ловит меня за руку, удерживая на месте, хотя до спасительной двери остается всего несколько шагов. - Тебе не обязательно уходить. Ты можешь остаться у нас. Я поговорила с Р’раном и он не против. Думаю… тебе нужен кто-то рядом.

Обалдеть. Она все решила, договорилась и принесла на блюдечке.

Я люблю свою младшую сестру, но иногда, вот как сейчас, она дико раздражает. И все же я сдерживаюсь. Она не виновата, что родилась такой мягкой, и не заслуживает того, чтобы нерадивая сестра марала своей желчью ее идеальное счастье.

— Спасибо за предложение, солнце, но я прекрасно справляюсь сама. Наслаждайся жизнью. Я люблю тебя.

Я чмокаю воздух у нее за ушами и быстро, пока Нана не увидела грусть на моем лице, ухожу.

В последнее время я стараюсь сама не садиться за руль. После той аварии еще несколько месяцев ходила к психологу, справляясь со страхом дороги и кошмарами. А когда, наконец, отошла, попала в аварию снова. Правда, тогда уже по своей вине, потому что пыталась сбежать от папарацци. К счастью, в нашей семье есть сестра, которая вытащила золотой билет, и Р’рану Шад’Арэну хватило пары звонков, чтобы информация об инцидент не просочился в прессу.

Но сегодня придется вести самой, потому что водитель…

Я кривлюсь, вспоминая нашу утреннюю перепалку. Характер у меня и до аварии был не сахар, а теперь, как говорит Марго, я стала просто мегерой. Так проще жить: отсекать от себя людей, которые не в состоянии вынести темную часть меня, потому что свою «светлую» сторону я ненавижу всей душой. Она сделала меня слабой, позволила увлечься не тем человеком, сделала слепой и наивной.

«Все хорошо, Аврора, - уговариваю себя, садясь за руль. Глубоко и рвано дышу, пытаясь успокоить текущую по венам панику. - Сюда же ты как-то доехала без приключений. Все будет хорошо, просто уже заводи мотор и поехали отсюда, пока в светлую голову Наны не пришла еще одна идея насчет твоего спасения».

Я вожу маленькую черную машину: неприглядную, неприметную, такую, которая легко затеряется в потоке автомобилей на магистрали или запросто проскользнет даже в узкий переулок.

Медленно, но все-таки выезжаю за ворота шикарного особняка Шад’Арэнов.

И только когда он полностью исчезает из зеркала заднего вида, сильно, до крови, кусаю себя за губу. Я так завидую ей, моей маленькой и покладистой Нане. У нее есть все: верный любящий муж - первый красавец, деньги, положение, сын, любимое дело, в которое она, несмотря на недавние роды, так рьяно окунулась, что не удивлюсь, если в скором времени громко заявит о себе. А ведь это должна была быть я: Аврора Шереметьева, Черная королева подиума, самая яркая звезда на модном небосклоне, та, чьего мимолетного взгляда добивались миллионеры и актеры первой величины. А теперь от прошлой жизни у меня остался только шрам, из-за которого я вынуждена носить по-монашески застегнутые под самое горло платья.

Я до судороги сжимаю пальцы на руле. Воспоминания о горящей машине, об отражении в проклятом осколке собственного изувеченного ужасом лица - все это ничто в сравнении с той болью, которую я испытываю, глядя на сбывшуюся у другой мою собственную мечту. Нана не виновата, но я все равно чувствую ее воровкой.

Напряжение в салоне душит. Воздух становится плотным от моего тяжелого дыхания, поэтому я наугад нахожу радиостанцию и добавляю звук. В виски бьет несвязный хаос электронных звуков и ударных.

Я поворачиваю направо, выбирая самую короткую дорогу до дома. Но поздно понимаю, что это была плохая идея, ведь ехать придется по главным улицам города. На светофоре достаю из багажника солнцезащитные очки, хоть погода такая, что вот-вот хлынет дождь. Смотрю на себя в зеркало, проверяя, хорошо ли замаскировалась - и вижу сзади мотоциклистов, один из которых энергично тычет в меня пальцем, пока второй достает из сумки камеру.

Нет, ради Богов, только не это…

Я нервно стучу пальцами по рулю, пытаясь отвернуться и сделать вид, что охотники за сенсацией ошиблись, но их проклятый мотоцикл уже поравнялся с моей машиной и вспышки камеры через стекло слепят, заставляя веки полыхать огнем. Пытаюсь прикрыться рукой, но тщетно. Они что-то орут, перекрикивая друг друга, тот, что держит руль, одной рукой делает характерный жест, предлагая мне задрать свитер.

Понятия не имею, как удается не сорваться с места, нарушив сразу несколько правил дорожного движения. Сцепила зубы и жду, пока светофор подмигнет зеленым. И до отказа вдавливаю педаль газа в пол. Перед глазами растекается красное марево от вспышек, и я с ужасом осознаю, что еду почти вслепую. Что вижу не дорогу, а только «огрызки» фонарных столбов вокруг. Пытаюсь сбавить скорость и прижаться к обочине, но придурки на мотоцикле обгоняют меня на крутом вираже и прежде, чем я успеваю прикрыть лицо рукой, тот, что сидит сзади, снова фотографирует.

Вспышки фотокамер, которые я раньше так неистово любила, теперь приносят лишь злость и боль. Я пытаюсь обогнать преследователей, выворачиваю руль - и за миг до столкновения вижу, что лечу прямо в «зад» спортивного, кричаще желтого автомобиля. Пытаюсь затормозить, справиться с управлением, но тщетно.

От удара меня резко бросает вперед - прямо в «гостеприимно» раскрывшуюся подушку безопасности. Если бы не ремень - вылетела бы через лобовое стекло.

Я не теряю сознание, я почти не пострадала, но есть во всем этом что-то гораздо более мерзкое и тяжелое, что куда больнее удара.

Страх.

Он подкрадывается сзади, вонзает мне в шею ледяные зубы, практически лишая возможности двигаться. Спазмы проходят через все тело, выкорчевывая с таким трудом отвоеванное у прошлого спокойствие. Чувствую, что начинаю задыхаться: скребу по горлу, как будто это может помочь, дать легким немного спасительного кислорода.

Прошлое неумолимо вторгается в реальность, стирая границы между тем, что было и тем, что происходит сейчас. Слепо шарю в поисках ручки, потому что салон внезапно наполняется запахом гари. И шрам так невыносимо жжет, что, кажется, я в самом деле горю.

Наружу я почти вываливаюсь, даром, что не в лужу. Пытаюсь подняться, но парень с фотоаппаратом уже тут как тут - буквально расстреливает меня вспышками. Когда-то, много лет назад, камера сделала меня королевой подиума, но теперь она - мой самый беспощадный палач.

— Хватит, - пытаюсь отмахнуться я.

— Улыбочку, Черная королева! - издевается этот урод.

— Она пьяная, наверняка, - подначивает его напарник. Камеры у него нет, но он уже нацелил на меня мобильный телефон. - Ну или обдолбленная, и тогда…

Закончить он не успевает. Какая-то тень - я даже не успеваю сообразить, что это было - буквально сносит его, валит на пол. Пытаюсь проморгаться, одновременно поднимаясь на ноги, пока напарник умника пятится назад, пряча камеру в сумку.

— Отвали от меня! - вопит умник с телефоном, и я краем глаза замечаю, что он валяется на земле, а кто-то придавливает коленом его грудь. - Ты придурок?! Ааааа….

Вой смолкает, как только расплывчатая фигура делает первый удар. Щедрый замах - и кулак превращает искореженное страхом лицо в кровавое месиво. Кажется, на этом можно остановиться, но моему внезапному спасителю явно мало. Он наносит еще несколько ударов - и в моих глазах, наконец, проясняется достаточно, чтобы я видела его сбитые в кровь костяшки. Он останавливается только когда мой обидчик перестает дергаться. Поднимает парня за шиворот и брезгливо бросает на дорогу.

— Камеру, пидор, или я и тебя так же отделаю, - говорит, протягивая руку к оцепеневшему парню с фотоаппаратом.

Ничего удивительного, что он не сбежал - мы все, словно беспомощные зверьки, зачарованы скорой кровавой расправой. Фотограф покорно вкладывает в раскрытую ладонь фотоаппарат и мой спаситель со всего размаху швыряет его себе под ноги, а потом припечатывает пяткой. Отмечаю, что на нем кроссовки. Всегда считала, что кроссовки - обувь пацанов, которые ничего не смыслят в стиле. Но этот в модных узких джинсах и белой же футболке без намека хоть на какой-то рисунок.

И пока я пытаюсь представить, кто же он такой, парень поворачивается и идет прямо на меня.

Он высокий, не меньше ста девяноста сантиметров. Светлые волосы ниже плеч такие роскошные, густые и блестящие, что я невольно заправляю свои под платок. Мой спаситель худощавый и немного долговязый, и ему вряд ли больше двадцати пяти, а, значит, мы ровесники. Серебристые глаза лунника смотрят на меня так, будто я заморская диковинка.

А еще он безупречно красив. Настолько, что я хочу прикрыться от ослепительного блеска идеальной внешности: выразительные полные губы, за которые удавится любая девушка в модельном бизнесе, ровный «породистый» нос, чуть приподнятые вверх уголки глаз в самых длинных ресницах, что я только видела в своей жизни. Лишь темные брови выделяются широкими упрямыми росчерками на светлой коже.

— Ты в порядке? - спрашивает он, бесцеремонно протягивая ладонь, чтобы погладить мою щеку окровавленными костяшками пальцев. Спокоен, собран и даже улыбается во весь рот, из-за чего его лицо становится по мальчишески озорным.

Невозможно, чтобы он был тем же самым человеком, который чуть не забил человека до смерти меньше минуты назад. И если бы не кровь на его руках, я бы скорее поверила, что увидела лишь слишком яркую фантазию.

Но нет, мой спаситель хоть и чистокровный лунник, но скорее похож на ужасный эксперимент по соединению мифических ангела и демона в одной физической оболочке.

«Благодетель и Порок», - шепчет интуиция, предлагая прямо сейчас бежать от него со всех ног.

Глава вторая: Ма’ну

Ненавидя кого-то, ты ненавидишь в нём нечто такое,

что есть в тебе самом. То, чего нет в нас самих, нас не волнует

© Герман Гессе

У судьбы ебанутое чувство юмора. Почему? Потому что я не мог поймать эту красивую суку, как ни старался. Чуть лоб не расшиб, пытаясь найти способ заставить ее высунуть нос из своей пещеры, и ни хера. И вот, когда я нашел что-то вроде подобия мира со своими дьяволами, девка сама падает мне в руки.

Черная, мать ее, королева!

Понятия не имею, как удается держать себя в руках и не опустить ладонь ниже, на красивую тонкую шейку. Сдавить и упиваться тем, как гонор в черных глазах превращается в истерику, страх и отчаяние. Внутренности скручиваются в узел от предвкушения. Главное, не выдать себя. На миг мне кажется, что девчонка меня узнала, но нет - она молча, явно оглушенная произошедшим, пялится на мои губы. Даю ей больше: использую лениво-чувственную улыбку из своего арсенала. Действует безотказно всегда и на всех.

— Спасибо, - сдержанно отвечает Аврора Шереметьева и отодвигается.

Что, блядь?!

— Я заплачу за ремонт машины, - говорит, кивая на мой потрепанный ее таранной атакой «Ламборджини».

«Нет, сука, ты заплатишь за все».

На самом деле даже держать себя в руках и строить фальшивые улыбочки не так тяжело, как пытаться не рассматривать ее лицо. Я видел Аврору тысячи раз: на подиуме, на рекламных растяжках, в роликах, где она зазывала покупать дорогущий парфюм. Всегда с идеальной фирменной улыбкой и своими демоническими черными волосами. И еще тот ее взгляд королевы мира - никогда его не забыть, даже если бы хотел.

Но я не хочу ничего забывать. Я скрупулезно нанизываю каждое воспоминание, каждое сказанное слово, каждое движение пальцем, которое она сделала, чтобы разрушить мою жизнь до основания.

Гадина. Мог бы - поставил на колени прямо сейчас, заставил смотреть на меня снизу вверх своими глазищами, униженную до уровня «ниже некуда». Но…

— Ерунда, это же просто бампер и кусок железа, - еще шире улыбаюсь я.

— Мне не нужны неприятности, - пожимает плечами Аврора и продолжает гипнотизировать вмятину взглядом. - Не хочу через месяц получить «золотой» счет.

Она всегда была очень осторожной. Мне ли не знать обо всех ее махинациях. Вмятина на самом деле не такая уж ерундовая, и будь на месте Черной королевы красивая пустоголовая девица, я бы уже намекнул, что отработать один помятый зад можно только использованием другого. Грубо, цинично и честно - все ведутся на это дерьмо. И чем больше сучку ни во что не ставишь, тем больше она стелется. Когда-то и я был по ту сторону баррикад, в одном лагере с парнями из вечной френдзоны, так что на своей шкуре прочувствовал всю прелесть тотального игнора. А теперь я - Ма’ну «Красный ворон» Эд’Шер, капитан лучшей регби-команды на всем материке, человек, который умеет бегать быстрее ветра и не стесняется пускать в ход кулаки и локти. Когда играют «Вороны» - это всегда шоу. Потому что красивые куколки приходят посмотреть на меня, на то, как я обязательно снимаю щитки во втором тайме, а в конце матча швыряю в толпу фанаток насквозь мокрую футболку.

Я позер, нарцисс - и наслаждаюсь этим. Идите на хер все, кому я такой не нравлюсь.

— Ты не мог бы… - Аврора снова делает шаг назад, и я поздно соображаю, что так глубоко ушел в свои мысли, что уже минуту просто пялюсь на нее. А толпа вокруг нарастает со скоростью лавины.

— Ма’ну, куколка, для тебя просто Ма’ну.

Это имя ей ничего не скажет, поэтому называю его без страха быть разоблаченным. До сих пор не верю, что мне повезло быть неузнанным. Сколько же мужиков через тебя прошло, Черная королева, что ты разучилась запоминать их лица?

Но, как бы ни хотелось мне и дальше лелеять подарок судьбы, нужно разруливать ситуацию. Мой агент, Сусанна, всегда на связи. Я затыкаю ей рот сразу же, как она пытается укорить меня очередным приключением.

— Су, я плачу тебе не за то, чтобы выслушивать дешевую мораль, - говорю тихо и жестко. Она замолкает, и я вкратце объясняю ситуацию, стараясь ни на секунду не выпускать Аврору из поля зрения.

Как, блин, я чуть было не простил ей все? Почти забыл. Почти закрыл дверь в прошлое.

Сусанна обещает все уладить, так что мне остается лишь спокойно «отключиться» и сделать селфи с милыми близняшками, тем самым забирая на себя внимание толпы. Еще не хватало, чтобы моя жертва в истерике сбежала.

Все это время Аврора стоит в стороне, прикрывает ладонью лицо и выглядит так, будто мыслями где-то очень далеко. Отрешенная и прекрасная в своей обреченной красоте, как те бабочки из моей коллекции: красавицы со всех уголков мира, навеки пришпиленные бриллиантовыми шпильками к бархату, заточенные, как спящие красавицы, в стеклянных гробах-коробках.

На эту красоту можно любоваться вечность. Но чем больше я сканирую взглядом идеальный профиль, тем сильнее мое желание растоптать гадину, стать Силачом из сказки Андерсена «Самое невероятное»: разрушить, поглумится над тем идеальным, что создал небесный творец.

Я перестаю позировать на камеры, иду к ней, цепляя на лицо поддельное участие.

— Дай я посмотрю, - предлагаю помощь, сам себя нахваливая за мастерски разыгранную роль.

Привычным жестом тянусь чтобы убрать ее ладонь, но она отшатывается и второй рукой легко отводить в сторону мою ладонь. Вот и все: перепуганная Аврора Шереметьева исчезла, а ее место заняла холодная и неприступная Черная королева.

Сжимаю челюсти и быстро отворачиваюсь: взгляд наверняка выдает меня с головой. Нужно взять паузу, справиться с чувствами. Но как это делать, не упуская Аврору? Я должен держать заразу на коротком поводке, раз уж судьба сама вложила его мне в руки.

— Твое лицо кажется знакомым… - притворяюсь заинтересованным. Щурю глаза, словно взаправду копаюсь в памяти. - И те придурки… Они не зря хотели твои снимки.

Аврора даже не поворачивает головы. Не уверен, что вообще слышала хоть слово.

— Ты - Черная королева, да? - говорю приглушенным шепотом.

Она все-таки удостаивает меня взгляда, смотрит долгие мгновения, как будто прикидывает, стоит ли тратить время на разговор. И снова отворачивается. На разговор не настроена от слова «совсем».

Проходит несколько минут - и вместе с полицией и скорой на место происшествия приезжает Сусанна. Со взглядом хищницы, защищающей свое дитя - точнее утку, которая несет золотые яйца - бросается к стражам порядка. Даже не вникаю, что она им говорит: кто хоть раз видел Су в действии, никогда не усомниться, что она обыграет и обхитрит кого угодно, а там, где не поможет обман, пустит в ход все свои юридические знания.

— Так больно? - слышу голос молодого парамедика, который осматривает Аврору.

Если я хоть немного знаю мужиков, то сопляк явно с ней заигрывает. Заискивающе смотрит в глаза, дольше необходимого щупает сперва левую, потом правую ключицы. От каждого прикосновения Аврора вскидывается, пытается отодвинуться, но пацан усаживает ее обратно.

«Ну все, пацан, ты меня достал…» - мысленно процеживаю сквозь зубы, отмахиваясь от опеки престарелой медсестры, и в два шага оказываюсь рядом с Авророй.

— Слушай, по-моему, ты исчерпал свой лимит попыток отхватить у нее номер телефона, - говорю с нарочито дружелюбной улыбкой и сжимаю пальцы на его плече, заставляя парня скривиться от боли, присесть и чуть ли не на полусогнутых отвалить. Смотрю на Аврору с видом спасителя - и офигеваю, когда она выскальзывает и пытается спрятаться в салоне своей старой развалюхи. Проглатываю ругательства и в последний момент успеваю всунуть ногу между дверцей и кузовом. Черный взгляд хлещет меня негодованием. - Может, познакомимся поближе? - иду на абордаж. По-другому эту каравеллу не взять - это и ежу понятно.

— Я не знакомлюсь в общественных местах, - отвечает она.

Почти готов рассмеяться, но в последний момент замечаю, что эту хрень Аврора сказала на полном серьезе.

— Можно завалиться ко мне в гости, - не робею я. - Поверь, моя берлога - самое необщественное из всех необщественных мест в мире.

— Я не хожу к мужчинам в гости на первом свидании, - с каменным лицом «отзеркаливает» она. Не может, блядь, быть, чтобы была настолько непрошибаемой, чтобы не понимать мой флирт. Или ей после аварии все чувство юмора отшибло?

Но в глубине души понимаю, что действую слишком грубо. Совсем разучился завоевывать женщин, расслабился, привык, что обычно хватает пары сальных шуток и штампованных комплиментов, чтобы девчонки радостно выпрыгивали из стрингов.

— Хорошо, прости, - вскидываю руки в жесте добровольной капитуляции. - Признаю, что веду себя, как наглый придурок. Просто ты… Ох, - прикладываю ладонь к груди и изображаю бьющееся под пальцами сердце. - Ты у меня сразу вот здесь, Черная королева.

— А ты у меня нигде, Ма’ну, - отбривает она.

И пока я, словно врезавшийся в фонарный столб бык, пытаюсь переварить, как так получилось, что я со всех сторон в пролете, выталкивает мою ногу из салона, закрывает дверцу, заводит мотор - и тупо сваливает. Дура - хоть бы эвакуатор вызвала. Повреждения ее ржавого ведра не кажутся такими уж фатальными, но кто знает, что может случиться в дороге.

— Это правда Аврора Шереметьева? - спрашивает Су несколько минут спустя, пока я, засунув руки в задние карманы джинсов, все еще пытаюсь сообразить, что к чему.

— Правда, - бормочу я.

Внешне спокоен, но злость разъедает изнутри, превращает нервы в серную кислоту. Не дай бог меня сейчас хоть пальцем тронуть - вырву руку с мясом прямо из локтя.

— Мне нужны все ее данные, - говорю, глядя вслед машине суки Шереметьевой.

— Не лез бы ты к ней… - пытается предостеречь Сусанна, но одного выразительного взгляда достаточно, чтобы она прикрыла рот, и сама же озвучила самый очевидный вариант получения всей необходимой информации: - В полицейском протоколе должно быть. Попробую выбить копию.

Я судорожно втягиваю ноздрями воздух, еще наполненный ароматами духов беглянки. Закрываю глаза, позволяя мыслям дорисовать все детали ее красивого лица, темных с фиолетовыми искрами глаз, похожих на мистический обсидиан. Жадно глотаю ртом воздух, позволяя парфюму пощекотать язык нотами какао, миндаля и лайма.

— Хорошо, сучка, сыграем по твоим правилам… - обещаю рожденному моим воображением призраку.

Глава третья: Аврора

Я прячусь в своей квартирке уже третьи сутки. Не отвечаю на звонки, не выхожу в магазин и единственные живые существа, с которыми контактирую - ребята из службы доставки ресторана, в котором заказываю еду. Да и то вряд ли можно назвать «контактом» молчаливую передачу денег.

В новостях, слава Богам, ни слова. Самыми тяжелыми были первые сутки: я проторчала в интернете до самого утра, мониторя все социальные сети и интернет-издания, но об аварии ничего не всплыло. Все, что удалось найти: найденное на странице какой-то малолетки селфи рядом с тем парнем на желтом «Ламборджини».

Наверное, его помощница - или кем там была та пигалица - позаботилась о молчании.

В дверь звонят: час назад я заказала салат и две порции персикового смузье. Беру с тумбочки у двери заранее приготовленную сумму, открываю - и замираю, обездвиженная взглядом серебристых глаз.

— Привет, ар’сани[1], - произносит бархатный голос из моего прошлого и, не дожидаясь приглашения, переступает порог. Закрывает дверь и наваливается на нее спиной.

Боги, он все такой же, как и в тот день. Все такой же невообразимо притягательный в своем безупречном костюме, галстуке в тон к голубой рубашке. Его так много в моей квартире, что, кажется, он просто активировал тайный, сдвигающий стены механизм.

— Шэ’ар… - бормочу я одеревеневшими губами.

Его пальцы скользят по контуру моего подбородка, поднимают лицо выше, и я чувствую себя ведьмой, к ногам которой привязывают свинцовую гирю. Еще немного - и упаду в озеро, из которого никогда не выплыть. Почти чувствую приступ удушья… но вместе с ним приходит и боль. Колючие спазмы внизу живота, напоминающие о другой стороне нашего прошлого.

— Я соскучился, Аврора, - говорит Шэ’ар тягучим терпким голосом.

И я разрушаю очарование момента громкой пощечиной.

Ненавижу его! Ненавижу за то, что сделал, и за то, что не сделал, но больше всего ненавижу за то, что сделать не захотел. Ненавижу за то, что даже после всего не могу смотреть на него с безразличием. Что, вопреки голосу разума, замечаю, что седины в его роскошных темных волосах прибавилось, а морщинки вокруг глаз стали глубже.

Шэ’ар потирает щеку, хмурится, но настойчиво игнорирует мой взгляд в сторону двери.

— Не помню, чтобы звала тебя в гости, - говорю сухо, почти официально.

— Не помню, чтобы спрашивал разрешения, - вторит моим словам он и предпринимает еще одну попытку меня обнять.

К счастью, я куда меньше него и тот фокус, когда я была на слишком высоких каблуках, ему уже не провернуть. Шэ’ару требует время, чтобы понять, что я не шучу и не заигрываю, хоть, признаться, в нашем прошлом была пара моментов, когда ему доставалось и посильнее за куда более мелкие промашки. Но того прошлого больше нет, и последнее, что мне нужно - ворошить угли давно остывшего костра. Даже если я теперь все время мерзну.

— Убирайся! - Я жестко тычу пальцем на дверь, но в глубине души понимаю, что если уж Шэ’ар пришел, а мне не хватило ума оставить его за порогом, то разговор у нас все-таки состоится. И гадать не буду, на какую тему.

— Ну, хватит тебе, - понемногу приходит в себя Шэ’ар. - Не чужие люди, а ведешь себя, как ребенок.

А я и есть ребенок, особенно для него, учитывая нашу разницу в возрасте. Но, чего греха таить, всегда любила мужчин постарше, еще со школы: никогда не смотрела на одногодок, а в выпускном классе за мной ухаживали парни с выпускных курсов института.

— У меня нет привычки вырывать то, что давно похоронено, Шэ’ар, - ядовито сцеживаю я.

— Поучаешь меня моими же фразочками, Рора?

— Я тебе не Рора, - огрызаюсь в ответ.

Он так сильно меня цепляет. Так сильно волнует ту сторону меня, которая не знает, что такое совесть, честность и правильность. Заставляет снова захотеть вернуться в прошлое, стать беззаботной Авророй Шереметьевой - женщиной, которую хотели многие, но которая пожелала отдаться самому недостойному.

— Ты мне всегда Рора, - отмахивается он, круша злость беззаботной улыбкой.

Бросает мимолетный взгляд на часы и, прежде, чем я соображаю, что у него на уме, тянет в комнату. У меня здесь беспорядок: на диване лежат стопки постельного белья, в кресле горка одежды, а компьютерный стол завален моими письменными принадлежностями. В последнее время я много пишу от руки: после аварии нужно разрабатывать мелкую моторику пальцев правой руки, а к пластилину и мешочкам с крупами я оказалась совершенно равнодушна. Зато переписывать книги любимых авторов от руки и рисовать всякие каракули теперь часть моего ежедневного ритуала под названием «Недожизнь».

Шэ’ар обводит комнату широким взглядом, словно сканирует каждый угол, но продолжает удерживать мою руку за запястье даже когда я несколько раз до боли пытаюсь освободиться.

— Кого ты ищешь? - спрашиваю с издевкой, прекрасно зная, что он рыщет в поисках следов присутствия в моей жизни другого мужчины.

Злость нарастает со скоростью катящегося с Эвереста снежного кома. Хочется рвануть ворот рубашки и показать ему тот шрам, который я ношу на себе в том числе и по его вине тоже. И что с таким уродством я теперь не то, что на подиум - я в постель ни с кем не лгу, даже если к моему виску приставят пистолет. Впрочем, он и так все знает.

Кончилась Черная королева. Была - да вся вышла.

— Я приглашаю тебя в ресторан, - говорит Шэ’ар, явно довольный тем, что его поиски не увенчались успехом. Всегда был собственником. Жаль только, что сам владеть хотел одновременно двумя женщинами. - Доставай свое самое красивое платье, Рора, мы идем в «Цветок Полуночи».

Я делано счастливо корча из себя дуру, хлопаю ресницами, а, когда он, наконец, отпускает мою руку, отхожу на шаг - отвешиваю еще одну пощечину. На этот раз он перестает улыбаться и хватает меня за плечи, встряхивая, словно куклу.

— Это тебе для равновесия, - говорю я, делая вид, что любуюсь красными следами на его щеках.

— Не смешно, Рора.

— Похоже, что я смеюсь? - Хотя на самом деле смеяться хочется. И не важно, что сквозь слезы. Просто мало кто на самом деле видел красавчика-вдовца Шэ’ара вот таким: получившим от ворот поворот.

— Ресторан, а завтра мы идем к пластическому хирургу, - распоряжается он, отпуская меня и без спроса распахивая гардероб.

Хмурится, когда «листает» вешалки и понимает, что там нет ни одного вечернего платья. Достает длинный темно-красный наряд. Ни разу его не надевала - в подтверждение тому на вороте до сих пор висит бирка с лейбой всемирно известного модного бренда. Дизайнер, Виктор, подарил мне его после показа, сказав, что его не достойна носить ни одна другая женщина. Еще бы, ведь талию «опоясывает» лента из крошки лунных слез. Можно сказать, что это и не платье вовсе, а банковский вклад: захоти я его продать, денег хватило бы на год жизни на широкую ногу. Собственно, только по этой причине я его и не вышвырнула вместе с остальными.

Шэ’ар рассматривает платье на вытянутой руке и весь его вид говорит о том, что перспектива увидеть меня застегнутой на верхнюю пуговицу ему категорически неинтересна. Ну а мне неинтересны его замашки, на которые он больше не имеет никакого права.

— Сегодня пойдешь в этом, - «разрешает» он.

— Боги, королевское же великодушие! - вплескиваю руками и выплевываю ему в лицо выразительное тройное «ха, ха, ха». - У тебя уже закончился траур?

Напоминание о прошлом заставляет его поморщиться, но и только.

— Я оплачу самого лучшего пластика, Рора, и ты у меня снова засияешь, как звезда.

— Ты слышал, что я сказала? Или с возрастом стал не только забывчивым, но и глухим?

Он всегда злится, когда я напоминаемую ему о возрасте. Не мальчик уже, давно не мальчик, сорок пять, как никак, а это даже для долгожителей лунников далеко не юность. Будь он простым смертным, выглядел бы куда хуже, но его выдают лишь седина да морщинки, а так - «тянет» на тридцать с хвостиком.

— Поедешь на СПА-курорт, отдохнешь, погреешься на солнышке, пройдешь курс терапии - и через полгода вернешься на подиум.

Его безапелляционные попытки распоряжаться моей жизнью делают, наконец, свое черное дело. Потому что есть внутри меня кое-что похуже злости. И я точно знаю, что та сторона меня Шэ’ару точно не понравится.

Грациозно беру платье из его рук и отправляюсь в ванну.

— Узнаю мою послушную Рору, - слышу вслед его довольное бормотание.

Хорошо, мистер Богатая задница, будет тебе «покорная Рора».

 [1] Ар’сани - бабочка (из лексикона лунников)

Глава четвертая Ма’ну

— Между прочим, кто-то обещал мне романтический ужин, - не скрывая раздражения, заявляет Лили - моя теперешняя подружка. Она так старательно орудует ножом, пытаясь разрезать бекон, что я едва держусь, чтобы не сказать ей быть осторожнее и не распилить вместе с куском мяса и ни в чем не повинную тарелку. - А тут собралась вся столица. И журналисты на каждом углу.

Она, наконец, отрезает сочный ломтик, кладет его в рот и обводит зал кончиком ножа. Из всех моих цыпочек эта, кажется, единственная, кто не прется от общественного внимания и не любит огласки. А еще у нее черные длинные волосы и темные глаза. И она того же роста, что и Аврора Шереметьева - сто семьдесят три сантиметра. Я даже не пытаюсь убедить себя в том, что это случайность: я специально выбираю таких, похожих на нее. Мои фанатки в группах имени меня успели провести целое расследование по этому поводу, но теории множатся до сих пор. Само собой, единственно верного ответа там нет и быть не может. Ничто не связывает меня с ней. По крайней мере не там, где можно найти. Разве что кто-то изобретет сканер, способный считывать с живой плоти невидимые отпечатки.

Да, именно. Черная королева - мой личный нестираемый штрих код на коже. Она выжгла его своими демоническими фиолетовыми искрами глаз. И когда-нибудь я сделаю с ней тоже самое: отравлю собой, заклеймлю безответной любовью ко мне - и уничтожу безразличием.

Око за око, зуб за зуб.

— Ну вот, я же говорила, что прийти сюда было плохой идеей, - чуть не шипит Лили и выразительно зыркет куда-то мне за спину. - Солнышко пригрело, змеи вылезли из спячки.

Поворачиваю голову, хоть на самом деле мне все равно, чей визит ее так взбудоражил.

И натыкаюсь на нее: в темно-красном шелке, облепившем ее точеную фигуру, словно вторая кожа. Сердце точно пропускает пару ударов, потому что, блядь, как бы я ни хотел, как бы ни старался убедить себя в том, что она уже давно не тревожит мои мысли, одного взгляда достаточно, чтобы понять - ни хера подобного.

Это не любовь, это замешанная на ненависти и мести похоть. Болезненная страсть.

Мой, мать его, незавершенный гештальт.

И идет он под руку с другим.

Я быстро отворачиваюсь, потому что увиденное будоражит самые темные стороны моей души. Даже глаза прикрываю.

— Это ведь Черная королева? - переспрашивает Лили, как будто такому, как я, есть дело до всех на свете женщин.

На самом деле, я не держу в памяти ничего лишнего, строго контролируя все, что оседает на струнах воспоминаний. В конце концов, моя душа - не свалка, чтобы бросать туда всякий мусор, вроде имен подружек. И при таком подходе я вообще не должен ничего о ней знать, поэтому очень убедительно пожимаю плечами и беззастенчиво вру:

— Кто такая Черная королева?

Лили кривит губы и, хоть я не просил, начинает рассказывать всю подноготную Авроры Шереметьевой, откровенно преподнося некоторые факты ее биографии в дурном свете. Не думаю, что делает это нарочно, просто, как и многие женщины, тиражирует рожденные желтой прессой слухи. Я-то точно знаю, что Аврора никогда не была замужем за восточным принцем и избегала прессу вовсе не потому, что скрывала подробности громкого разрыва их отношений.

Чувствую себя полным идиотом: ужин только начался, официанты принесли приборы и заказ, а я только и думаю, как бы поскорее сбагрить Лили, сменить стол и со стороны наблюдать за роскошной бордовой бабочкой. Улучив момент, поворачиваюсь и скольжу по ней взглядом. Они сидят за столом друг напротив друга и выглядят полностью увлеченными беседой. Я смотрю ниже и замечаю, как моя неуловимая сучка очень даже не расслабленно шатает ногой под столом, и ее усыпанные стразами туфли на нереальных каблуках больше похожи на инструмент пытки. Задерживаю взгляд на кончике каблука и яйца болезненно сжимаются. Делаю себе зарубку в будущем, когда зараза будет у меня на поводке, присматривать, чтобы такие ходули она обувала только по моему желанию.

— Эй, Ма’ну! - раздаются щелчки пальцами и я, моргая, возвращаю взгляд на свою спутницу. - Только не говори, что и ты запал на эту безвкусицу.

Отвращением в ее голосе можно душить.

Я бы мог сказать, что безвкусица - это она. Бледная подделка, бесцветная копия Черной королевы. Все эти девочки только то и делают, что из шкуры вон лезут, лишь бы занять ее место на подиуме и в сердцах мужчин, но их даже не нужно ставить рядом, чтобы видеть очевидную разницу. А уж если вот так, практически лицом к лицу - это все равно, что искать сходство между бутылочным стеклом и лунным кристаллом.

— Как прошел твой день? - задаю самый бессмысленный из возможных вопросов.

— Ты спрашивал об этом пять минут назад, - злится она.

Мысленно даю себе крепкую оплеуху. Нет, блин, снова на это дерьмо я не клюну.

Я перевожу разговор в нейтральное русло, читай - делаю так, чтобы у Лили появилась бесконечная тема для болтовни. Теперь мне нужно просто кивать, улыбаться и между делом поддакивать, при этом необязательно даже вникая в суть слов. Когда она периодически что-то спрашивает, хватает бессмысленного «угу» или «конечно!», чтобы она почувствовала себя важной и интересной.

Как же примитивны все эти размалеванные куклы. И Аврора - лишь одна из них. Пустышка. Просто более красивая и дорогая. И неприступная, а потому - желаннее остальных.

Я мысленно воскрешаю в памяти все, что Сусанна о ней нарыла: живет одна в маленькой квартирке, чей адрес вбит в записную книжку моего телефона, вместе с номером ее мобильного и страницами в социальных сетях, которые либо удалены, либо заброшены. За время после аварии она отказалась от услуг своего агента, отклонила нескольких контрактов и всячески избегает всего, что связано с миром моды. А места, в которых бывает, можно пересчитать по пальцам одной руки. Столкнуться «случайно» в какой-то убогой качалке мы точно не можем, а если я заявлюсь в дешевый супермаркет, то сам не смогу убедительно сыграть удивление от встречи. Замкнутый круг, чтоб его.

Но кое-что я придумал, и сегодняшняя встреча очень на руку. По крайней мере теперь я точно вижу, что Аврора бросила не все свои старые привычки. Или, точнее будет сказать, не всех своих старых кобелей?

Мое внимание привлекает звонкий смех. Не могу удержаться и снова оборачиваюсь: Аврора сидит за столом, но на этот раз уложив на него ноги и жадно пьет шампанское прямо из бутылки. И все присутствующие, бросив дорогущие деликатесы, глазеют на нее, разинув рты. И моя спутница не исключение. Кажется, я единственный, кто не в шоке от происходящего, а просто наслаждается видом оголенных тонких щиколоток. Фантазия ныряет под ткань, поглаживает гладкую кожу, круглые колени, выше и выше, пока член болезненно не упирается в ширинку джинсов.

Ее спутник наклоняется через стол и что-то шепчет, багровея от злости. Аврора пожимает плечами, спускает ноги на пол и с видом прилежной ученицы выливает остатки шампанского в бокал. Встает, грациозно, походкой от бедра, обходит стол, поигрывая бокалом - и медленно, наслаждаясь процессом, выливает вино ему на штаны. Именно туда.

— Я не твоя игрушка, Шэ’ар, - читаю по ее губам. - Сам езжай на свои курорты. И будь добр, сделай себе пластику души, потому что она у тебя до омерзения безобразная.

Потом поворачивается в зал, театрально разводит руками и даже отвешивает неглубокий поклон. Извиняется, что представление окончено и даже не выглядит растерянной или испуганной. Сейчас здесь играет не Аврора Шереметьева, а девушка, покорившая подиум и сердца миллионов мужчин. И я невольно засматриваюсь на нее, забываю, кто она такая и какую роль сыграла в моей жизни. Просто любуюсь, чувствуя острую потребность спрятать этот бриллиант в витрину из хрусталя и держать там, где никто, кроме меня, не сможет его видеть.

Но тут в голову какого-то умника приходит «гениальная идея» заснять это все. Сверкает вспышка мобильной камеры - и Аврора столбенеет. Прикрывает лицо рукой, слеповато щурится и рыщет взглядом в поисках двери. На миг наши взгляды пересекаются, и я почти готов помахать ей рукой, но зараза меня не узнает. Только проносится мимо, оставляя после себя шлейф из убойной смеси жасмина и миндаля.

— Совсем с ума сошла, - вертит пальцем у виска Лили - и в этом жесте нет ничего, кроме огромного стоп-сигнала для меня. Не представляю себя рядом с самкой, которая использует такие примитивные жесты для выражения эмоций. - А еще делали заявления, что авария не отразилась на ее здоровье…

Я поднимаюсь так резко, что стул шатается и почти падает. С моей реакцией поймать его в паре сантиметров от пола - плевое дело. Задвигаю его за стол, достаю из портмоне сумму вдвое большую, чем обошелся бы весь ужин и кладу деньги на стол. Лили поднимает бровь, всем видом излучая немой вопрос. Боги, она даже не понимает, что ее болтовня - хуже битья палками по стопам. А уж я точно знаю, о чем говорю.

— Приятного аппетита, Лили. - Не пытаюсь быть вежливым или изобразить скорбь. На такую, как она, жаль тратить даже фальшивые эмоции. - Надеюсь, твой следующий кавалер найдет для свидания не такое людное место.

Она полностью ошарашена и я, пользуясь моментом, бесшумно выскальзываю вслед за Авророй.

Только бы сучка никуда не делась. Взять ее «тепленькой» сейчас - идеально.

Глава пятая: Аврора

Прохладный воздух вгрызается в мои полыхающие щеки.

Как же плохо, хоть вой.

Бросаю взгляд на свои ладони, поздно соображая, что сумочка осталась на столе, а в ней у меня ключи, телефон и мелочь на проезд. Ключи не проблема: я давно храню запасные у соседей под ковриком, но вот туфли… На таких «шпильках» я доберусь до дома разве что к рассвету, и то при условии, что не сломаю раньше ноги или не нарвусь на неприятности. Но сильнее, чем перспектива идти босой, пугает мысль о том, чтобы вернуться в зал.

И о чем я только думала? Ведь хотела дождаться конца вечера, заготовила целый спектакль с эмоциональными фейерверками, а в итоге, как девчонка, позволила расшатать свое настроение, как качели. До последнего держалась, но, когда Шэ’ар начал говорить о ребенке и о том, что он все равно уже слишком стар, чтобы быть отцом, почувствовала себя щенком, которого снова тычут мордой в старую лужу.

И сорвалась, как маленькая. Хотя, выражение лица у него было то еще.

Позволяю себе мимолетную улыбку триумфа, воображая, каково умнику будет идти через ресторан с мокрым пятном на брюках. Надеюсь, тот придурок, что чуть не лишил меня зрения вспышкой, не прозевает свой шанс сделать еще одно «звездное» фото.

Я снимаю туфли и, морщась, ставлю ступни в чулках на мостовую.

И практически сразу слышу голос из-за спины:

— Такие ножки нельзя пачкать.

Что-то в интонациях кажется смутно знакомым, но я не поворачиваюсь. Беру туфли и, подобрав платье, иду до ближайшего мусорного бака. Бросаю без сожаления. А когда поворачиваюсь - незнакомец стоит передо мной, словно вырос из-под земли.

— Давай-ка вот так, ар’сани.

Почему он назвал меня так же?

Я так обескуражена, что даже не успеваю закричать, когда парень подхватывает меня на руки: легко, запросто. При его выразительной худощавости в такую скрытую силу трудно поверить, но он лунник, а у этих чего только не бывает.

Он несет меня в сторону своего автомобиля, и я могу получше рассмотреть его. Он не незнакомец: мы уже встречались утром и его топорные ухаживания до сих пор вызывают изжогу. Я прекрасно знаю таких, как он. Считают, что красивая мордашка и деньги дают им право на любую женщину, и после десятка побед ленятся хотя бы придумать что-то новенькое. Одни и те же слова, одни и те же дежурные фразочки, никакой фантазии и оригинальности. Хотя, этот парень в самом деле очень красив. Ему бы на подиум с такими-то ногами, или на обложку журнала рекламировать парфюм. Может быть, он модель? Ухоженный, и фигура подходящая, хотя все-таки слишком много мяса на костях.

— А что случилось с желтым «Ламборджини»? - спрашиваю я, когда мой «не принц» аккуратно опускает меня на переднее сиденье белоснежного спортивного «Крайслера».

— Я его выбросил, - отмахивается парень. И напоминает: - Меня Ма’ну зовут, Черная королева. Кажется, ты забыла.

— Забыла, - не лукавлю я, откидываясь на спинку кожаного сиденья с уровнем комфорта «супер-нереально-классно». - Красива машина, Ма’ну. Надеюсь, она тебе не для того, чтобы притормаживать на зеленый сигнал светофора?

Его шикарные полные губы растягиваются в бесовскую улыбку. Вот сейчас он скажет что-то до банальности скучное и тривиальное. Например: «К тебе или ко мне?» Почти жаль, что придется его отшить - сегодня я впервые за кучу времени не хочу быть одна, но и видеть рядом близких тоже не могу. Эта ночь создана для того, чтобы провести ее за задушевными беседами с посторонним человеком.

— Ты любишь мультики? - спрашивает Ма’ну, кладя руку на крышу машины и сгибаясь чуть не в двое, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Мультики? - переспрашиваю я.

— Или черно-белые старые фильмы? - продолжает он совершенно непонятую для меня тему.

— Ты о чем?

— О том, что мы с тобой идем в кино, Аврора, - еще шире улыбается Ма’ну и мне приходиться вышвырнуть свой фирменный категорический посыл отвалить. - Уверен, тебя сто лет никто в кино не водил, ар’сани.

«Целую вечность», - мысленно отвечаю я, начисляя позеру один балл за находчивость.

Я не спрашиваю, куда мы едем, потому что мне все равно, будет это шикарный кинотеатр с 3D и объемным звуком или старенький кинозал. Я просто смотрю в окно, пытаясь расслабиться после встряски. Я знаю Шэ’ара - и можно не сомневаться, что выходка не сойдет мне с рук. Он всегда был таким, с первого дня нашего знакомства: решил, что Черная королева должна стать его - и точка. Я сопротивлялась. Я очень долго и убедительно сопротивлялась, но в конце концов, сдалась, потому что у каждой женщины есть предел, после которого обычные аргументы вроде «он мне не нужен» и «он мне вообще не нравится» перестают действовать. А Шэ’ар мне нравился. И, как всякий богатый мужчина, он умел красиво ухаживать.

Я сдалась через месяц его ежедневных напоминаний. А еще через месяц узнала, что мой роскошный мужчина счастливо женат. Вот только к тому времени он успел отравить собой мое сердце.

— Хочешь? - привлекает мое внимание Ма’ну.

Понятия не имею, откуда у него бутылка с какой-то слабоалкогольной шипучей дрянью, но отказываюсь. Я мало пью, а после сегодняшнего представления во рту до сих пор стоит вкус элитного шампанского, от которого меня подташнивает.

— А быстрее? - спрашиваю я, когда понимаю, что пустота снова почти догнала меня. Может, если этот красавчик выжмет из тачки всю ее мощь, мне удастся оторваться?

Ма’ну простреливает меня хищным взглядом человека, который только и ждал, когда ему разрешат сорваться с цепи. Вдавливает педаль газа и резко выруливает направо, на относительно пустую дорогу. Я почти до предела выставляю громкость музыки и заводные ритмы синтезаторов поднимают мое настроение до отметки «хочу жить, а не существовать!»

— Держись, вишенка, и не выпади из трусиков, - подмигивает Ма’ну.

И драйв впрыскивается в мои вены дозой безумия.

Я боюсь водить машину. Я так боюсь снова оказаться в аварии, зажатой между двумя листами металла и обрывками кожаного салона, в облаке зловонной гари и один на один с безнадежностью. Но в эту минуту мне уже все равно. Невозможно всю жизнь убегать от своих страхов, а их у меня стало так много, что они действуют организованной сворой собак: догоняют, опрокидывают и набрасываются, вынуждая просить пощады и сдаваться на милость победителей.

Скорость разъедает любой страх. Она просто выбрасывает его за грань осознания. Это все равно, что переживать о гибели земли от глобального потепления, глядя на сине-зеленый шарик из иллюминатора космического корабля, который никогда не вернется домой.

Я смеюсь и кричу, и кажется, даже бросаю пару матерных слов.

Все равно. Не имеет значения, что обо мне думает этот случайный парень.

Ничто не имеет значения кроме того, что ни страх, ни одиночество, уже не могут меня догнать.

Огни ночного города за окном сливаются в один искристый шлейф. Я открываю окно, выставляю руку и делаю вид, что зачерпываю неон всей ладонью. Это почти похоже на жизнь. Это почти похоже на цветные краски, которые плеснули на серое скучное полотно моей жизни.

Когда Ма’ну притормаживает на светофоре, я почти готова закричать от разочарования. Но молчу, потому что он и так сильно рисковал из-за меня: просто чудо, что мы не напоролись на полицейских. Даже если мой новый знакомый не выглядит парнем, которого легко напугать подобными неприятностями.

Я бросаю на него косой взгляд и замечаю, как он откидывает с лица волосы, всей пятерней «прочесывая» длинные пряди. У него красивые руки: тонкие и вместе с тем сильные, длинные пальцы, дорожки выпуклых вен. Я протягиваю руку и провожу пальцем по самой тугой и крепкой. Придавливаю ее пальцем, и когда Ма’ну открывает рот, чтобы задать ожидаемый вопрос, я прикладываю палец к губам, призывая его молчать. Закрываю глаза, вышвыриваю из головы все лишние звуки, чтобы «услышать» его сердце. Жду громкие частые удары, какофонию адреналина и безумия, которые должны звучать в унисон с моими.

И… ничего.

Он совершенно спокоен и собран, и все так же улыбается без намека на то, что произошло нечто выдающееся. Возможно, он гонщик? Или любитель экстрима? Стритрейсер[1]? В конце концов, это уже вторая спортивная тачка, за рулем которой я его вижу. Хотя вариант, что он просто позер, сынок богатеев-лунников, кажется более реальным.

— Кто ты такой? - спрашиваю, краем глаза замечая «моргнувший» сигнал светофора.

— Твой джин из бутылки на эту ночь, Вишенка, - ухмыляется он и, пока я пытаюсь переварить, откуда взялось дурацкое, донельзя «ванильное» прозвище, тянется ко мне и замирает около самых губ.

Боги, он даже не пристегнут! Оказывается, в этой тачке чокнутая и больная на всю голову не только я.

— Я не целуюсь на первом свидании, - говорю максимально холодно, при этом не отказывая себе в удовольствии наслаждается видом его губ. Они правда потрясающие: такие выразительные и тугие, что хочется постучать по ним кончиком пальца, увидеть, как подушечка будет пружинить от влажной кожи. Ни единого пятнышка, ни единой трещинки.

— А я не собираюсь тебя целовать, Вишенка, - ухмыляется он.

Слежу за его руками и с опозданием замечаю, что он проверяет мой ремень безопасности.

Ладно, сумасшедший красавчик, два ноль в твою пользу.

До следующей остановки мы доезжаем, как добропорядочные граждане. Ма’ну не дает мне выйти: берет на руки и бережно «выносит» из салона. Я обхватываю его за шею и перебираю пальцами волосы. Он весь какой-то слишком идеальный, и волосы - не исключение.

— Осторожнее, Вишенка, а то уроню, - предупреждает он, уверенным шагом сокращая расстояние до какого-то заброшенного старинного здания.

— Уронишь - и я тебе глаза выцарапаю, - почти нараспев предупреждаю я.

— Они дороги мне как память о матери, ар’сани, - отзывается Ма’ну, пинком открывая трухлявую покосившуюся дверь.

Почему-то отмечаю, что здоровенный амбарный замок уныло болтается на ржавой петле.

Даже спрашивать не хочу, куда он меня приволок. Пусть это будет сюрпризом.

 [1] Стритрейсер - участник неофициальных и зачастую незаконных автомобильных гонок, которые проходят на общественных дорогах

Глава шестая: Аврора

Ма’ну несет меня по лестнице: выше и выше, второй этаж, третий, четвертый. Его дыхание даже не сбивается. Почти хочется спросить, в каком месте у него батарейки, но держу язык за зубами. Не все ли равно, что он за человек и чем живет? Я уже знаю, что это знакомство умрет вместе с этой ночью, растает в оранжевом зареве рассвета, и я больше никогда не увижу безумного парня с самыми невероятными в мире губами.

На пятом лестница обрывается на чердаке, и я не сразу замечаю люк наверху. Ма’ну с сожалением ставит меня на ноги, выбирается в него и протягивает мне руку. Вот так я оказываюсь на крыше: под россыпью огромных звезд, ярким голубым пятаком луны и стрекотом старого проектора. Здесь не очень многолюдно, но почти все пришли парочками: расстелили газеты или даже покрывала, уселись на пол и в обнимку смотрят старье про гангстеров на желтоватом матерчатом экране. Поверить не могу, что такой позер, как Ма’ну, знает о существовании подобных местечек. Слишком уж здесь… романтично для таких, как он. Или же в его арсенале соблазнителя есть пара приемчиков для жертв вроде меня, которых не удивить цветами и не взять улыбочками.

— Нравится? - спрашивает лунник, становясь позади меня.

— Мило, - говорю я, хоть на самом деле место просто потрясающее. До фильма мне, если честно, нет никакого дела, но вид на заброшенную часть города и старые крыши будоражит воспоминания из детства. Те, в которых мы с сестрами выбирались на чердак и устраивали посиделки с полным термосом горячего чая и медовыми кексами. - Сколько девушек купились на это, Ма’ну?

— Много, - не моргнув глазом, признается он.

Ладно, умник, вот тебе еще одно очко - за честность.

Прежде чем я успеваю предупредить, что на голую крышу не сяду, он снимает пиджак и расстилает его на свободном участке. Здесь мы не на отшибе, но и подальше от остальных. Садится, вытягивает длинные ноги и жестом приглашает сесть рядом. Но у меня есть идея получше.

— Люблю девушек, которые знают, чего хотят, - хвалит он, когда я без стеснения усаживаюсь ему на колени. Обхватывает руками, притягивая к груди и, почувствовав сопротивление, поясняет: - Ты быстро замерзнешь, ар’сани. Обещаю не лапать, пока сама не попросишь.

Не хочу говорить банальности. Пусть я Черная королева в прошлом, но моя гордость никуда не делась. И то, что мне необходимо глотнуть жизни хотя бы раз в году вовсе не означает, что я запросто падаю в руки первого встречного парня с родословной, дорогой машиной и внешностью божества.

Мы смотрим фильм и находим забавным пытаться угадать, что было в начале, ведь, судя по сюжету, мы примерно на середине. Ма’ну в самом деле не распускает руки, лишь крепко обнимает за талию, и замок из его пальцев у меня на животе приятно греет кожу даже сквозь платье. В какой-то момент я настолько теряю бдительность, что чуть было не признаюсь, как мне хорошо. Сто лет никто вот так не водил меня на свидания, и я понимаю, что разучилась получать удовольствие от простых мелочей жизни. Забыла, что радость доставляют не только дорогие тряпки и украшения, но и звезды над головой.

— Кто тот придурок, с которым ты пришла в ресторан? - спрашивает Ма’ну, когда на экране появляются титры.

— Призрак из прошлого, - отвечаю я. И прикусываю язык, потому что обещала себе никогда и ни с кем не обсуждать ни свое прошлое, ни людей, которые расписались под крахом будущего. - Но это не твое дело.

— Бедная ар’сани со сломанными крыльями, - шепчет он, разглядывая меня голубыми искрами глаз. - Твое место на сиреневом бархате.

— Что? - не понимаю я.

— Ничего, - моргает он, словно только что проснулся ото сна. - Как насчет перекусить?

— Слишком поздно для перекусов, - отмахиваюсь я.

— Не ври, Вишенка, я слышу, как у тебя живот урчит.

Ма’ну снова наклоняется к моим губам и на этот раз осторожно дует на них, словно на созревший одуванчик. Чуть приоткрываю рот и ловлю его дыхание.

Если бы он сейчас захотел меня поцеловать - я бы не противилась. Не потому что увлеклась - это было бы слишком глупо. Просто мы с ним похожи на две стремительно сближающиеся звезды, которые не должны были встретиться, но встретились. Сила притяжения сулит нам большие неприятности и короткую жизнь, но поцелуй, вероятно, все равно того стоит.

— Я не целуюсь на первом свидании, Вишенка, - возвращает лунник мои же слова.

— Четыре ноль, - сквозь взрыв смеха говорю я.

Он точно так же сносит меня вниз, и его дыхание снова ровное и спокойное. Ни намека на то, что ноша его хоть немного тяготит или доставляет дискомфорт. А я не возражаю: сегодня ночью мне хочется быть той самой Черной королевой, которую носили на руках за один только взгляд. И я совершенно не хочу разрушать очарование момента и спрашивать, куда отвезет меня неожиданный спутник. Кажется, он действительно умеет удивлять, даже если использует на мне десятки раз опробованные и испытанные приемчики. В конце концов, я-то впервые за свои двадцать пять смотрела черно-белое кино на крыше старого дома со штопаного экрана.

Мы едем не очень далеко - буквально пару кварталов, и Ма’ну останавливает машину около небольшого кафе под вывеской «Безумные 80-ые».

— Нас будут кормить бутербродами с докторской колбасой? - посмеиваюсь я, пока лунник заносит меня внутрь и усаживает на обитый красным дерматином диванчик.

Антураж не то, что намекает - он кричит о том, что прообразом всего этого стала забегаловка из американского молодежного сериала в духе «Беверли-Хиллз». Чувствую себя девочкой, которая вернулась в прошлое, которого не знала, и увидела, как выглядели первые куклы Барби.

Вопреки моим опасениям, нам приносят приличное меню, из которого я заказываю стейк средней прожарки и салат из свежих овощей. Мой спутник улыбается официантке и заказывает тоже самое. Девчонка чуть не течет от его улыбки, и я мысленно качаю головой, заранее жалея дурочку. Не сомневаюсь, что, когда Ма’ну отвезет меня домой и получит заслуженное «до свидания», он вернется сюда и воспользуется ее слабостью. Но какое мне дело?

— Даже не спросишь, чем я занимаюсь, и кто такой? - спрашивает лунник после того, как перед нами появляются тарелки с заказом.

— Мне все равно, - четно отвечаю я. - И, ради богов, не порти очарование момента - не рассказывай о себе.

Он выглядит удивленным, но послушно замолкает. Я наслаждаюсь вкусной едой, «Пепси» без сахара и музыкой в стиле синтвейв. Мне хорошо и комфортно в этом молчании.

— Почему ты больше не выходишь на подиум? - спрашивает Ма’ну чуть позже. Наши тарелки только что унесли, и мы потягиваем молочный коктейль из больших граненых стаканов на ножке. - Ты самая красивая девушка, какую я только знаю, и тебе нет равных в этом ремесле.

«Много ты знаешь…», - мысленно отвечаю я, а вслух, нацепив дежурную улыбку, отмахиваюсь:

— В моем возрасте, Ма’ну, уже слишком поздно для триумфальных возвращений под фанфары. Пусть теперь молодежь живет в самолетах, улыбается на камеры, когда престарелый олигарх хочет сделать совместное фото на фоне нового реабилитационного центра и незаметно кладет потную лапу пониже спины. И так далее и тому подобное.

На мгновение мне кажется, что в голубом взгляде Ма’ну проскальзывает бешенство, но стоит мне попытаться поймать его выражение лица - и все возвращается на круги своя. Он снова просто парень с беззаботной сексуальной улыбкой, который подпирает щеку кулаком и выглядит целиком довольным тем, что мы мило общаемся.

Мы еще немного катаемся по ночному городу и я, убаюканная музыкой и мерным ритмом мотора, засыпаю. А когда просыпаюсь, то вижу лунника, сидящим передо мной на корточках с видом человека, который готов провести так много-много дней и ночей. Оглядываюсь, чтобы понять, где мы. Солнце только начало подниматься над горизонтом, но на улице уже достаточно светло и свежо.

— Ты привез меня домой? - спрашиваю сонным голосом. Откуда он знает, где я живу?

— Подумал, что для первого раза впечатлений достаточно, - отвечает он.

Берет на руки и заносит в подъезд. Я молчу, заинтересованная и немного взволнованная тем, откуда он так много обо мне знает? Этот адрес «не засвечен» нигде - об этом позаботился муж Наны. Но лунник прекрасно знает, куда меня нести и ставит на коврик у порога. Делает шаг назад, пряча руки за спину.

— Спасибо, - сдержано отвечаю я. Мне правда не нравится, что теперь есть еще как минимум один человек (кроме членов моей семьи), который знает, где я живу, и еще больше не нравится, откуда он об этом узнал. О таких вещах я даже во сне не могла проболтаться, а раскопать адрес можно разве что нарочно и используя средства, не доступные простым смертным.

— Полицейский протокол, - словно прочитав мои мысли, отвечает Ма’ну. - Пришлось продать за него душу, Вишенка.

— Не называй меня Вишенкой.

— Почему? Этот цвет тебе к лицу, - улыбается лунник.

Протягивает руку, поглаживая ворот платья у меня под подбородком. Прикосновение его пальцев будоражат неприятные мысли, потому что вслед за ними идет образ из прошлого, в котором я, еще в сознании, лежала на носилках, и молодой парамедик ощупывал глубокую рану у меня на груди. В его взгляде было столько отвращения, что даже сейчас мне больно об этом вспоминать. Поэтому я довольно резко отстраняюсь и быстро лезу под коврик у соседней двери, где храню запасной ключ. Здесь давно никто не живет и нет никакого шанса, что мой «тайник» вскроют. Но теперь, когда его видел этот странный тип, придется подыскать новое место.

— Спасибо, что не дал сгинуть в пучине тоски, - сдержано благодарю я, чтобы лунник не напридумывал себе невесть что.

— Всегда к твоим услугам, Вишенка, - отвечает он, ни капли не задетый тем, что ему не обломиться приглашение на чай с продолжением. - Надеюсь, судьба скоро снова сведет нас вместе.

«Вот уж вряд ли», - про себя бормочу я и, не говоря ни слова, ныряю в уютную безопасность своей квартиры.

Наваливаюсь на дверь, пытаясь успокоить дыхание. И дело не в том, что меня задело даже отсутствие попыток выпросить номер телефона или пригласить на свидание. Сразу было видно, что парень не из тех, кто готов услышать «нет», поэтому никогда и не просит, а ждет, когда предложат ему.

Дело в неприятном, шепчущем куда-то прямо в мозг предчувствии: мы точно скоро снова увидимся. И хоть прошедшая ночь была великолепной, мне ни за что на свете больше не хочется его видеть.

Глава седьмая: Ма’ну

Осточертело все.

Особенно разговор, от которого выворачивает наружу. Поэтому развлекаюсь, как могу: например, представляю, как сдираю шкуру с сидящего напротив и медленно ломаю одну за другой каждую кость в его теле. Жаль, в нашем насквозь противно-цивилизованном обществе подобное нельзя провернуть в живую. Я бы никаких денег не пожалел. За то, что он сделал, это было бы даже не наказание, а лишь маленькая разминка.

— Ма’ну, ты меня слышишь? - спрашивает отец, хмурясь.

— Слышу, - отвечаю я, нарочито демонстративно поглаживая взглядом задницу прошедшей мимо девчонки в узких шортах.

Мы сидим в открытом кафе на набережной, и я с надеждой смотрю в совершенно безоблачное небо, прося богов послать дождь и бурю, чтобы эта моральная пытка, наконец, прекратилась. Сейчас я должен быть не здесь, и с другим человеком, но встречи с отцом у нас строго по расписанию, так что приходится корчить прилежного сына, хоть мы оба знаем, что это далеко от действительности.

— «Атлас» забирает слишком много денег на свое содержание, - говорит отец с нажимом.

— Как будто ты за него платишь, - не лезу за словом в карман.

Кто бы сомневался, что он снова попытается убедить меня продать замок - последнее, что осталось от матери, ее единственный подарок мне. У меня даже есть план на случай, если дела в моей жизни полетят в тартарары: я просто сожгу «Атлас» к чертовой матери и себя вместе с ним. По-другому никак. В стенах этого заброшенного гиганта, который по праву считается историческим памятником, прошло мое детство. Если хорошо прислушаться, эхо до сих пор множит шаги маленького меня и смех матери, которая любила меня даже когда в меня тыкал пальцами весь остальной мир.

— Я нашел человека, который хорошо за него заплатит, - гнет свою линию отец.

— «Атлас» не продается, - с трудом сдерживая гнев, говорю я. Снова одно и тоже, снова он будет пенять меня тем, что жить за городом в хоромах, где могла бы разместиться целая больница - это слишком. - А так же он не сдается в аренду, не продается по частям и не принимает гостей кроме тех, которых я приглашу лично. Но, погоди… - Вскидываю палец, делая вид, что ковыряюсь в памяти. - Все это мы уже обсудили в прошлый раз. И в позапрошлый тоже. И каждую, блядь, нашу встречу после того, как я вступил в право наследования.

Отец вздыхает, при этом не упускает возможности стрельнуть взглядом в официантку, которая не просто так наклоняется над столом своим разношенным четвертым, когда ставит перед нами чашки с кофе.

— Я устрою вам встречу, Ма’ну, - словно не слышит меня он. Пальцем приглашает девушку подойти ближе, достает ручку из кармана пиджака, пишет на салфетке номер телефона и вместе с сотенной купюрой вкладывает ей в ладонь. - Просто выслушай его предложение.

— Надеюсь, ты предупредил эту жутко важную богатую задницу, что твой сын страдает расстройством личности и может поломать ему ноги просто так, потому что голос шепнет об этом на ухо?

Я нарочно скалюсь и, шевеля пальцами, громко говорю «Бу!» прямо ему в лицо.

Отец грохает кулаком по столу на радость зевакам и к моему большому удовольствию. Тарелки и чашки летят на пол, разбиваются, покрывая все вокруг бурыми пятнами кофе.

— Я сказал, что «Атлас» продается, Ма’ну, и либо ты сделаешь это на моих условиях и добровольно, либо я сделаю это сам.

— Объявишь меня невменяемым? Недееспособным? Запрешь в психушку? - Мне нравится смотреть, как по его лицу плещутся бордовые волны бешенства. Ничегошеньки он мне не сделает - и мы оба это знаем. Может, я и псих, но достаточно умный, чтобы на протяжении многих лет успешно дурачить психиатров. Спасибо, любимая мамочка, научила. - Хрен тебе, а не «Атлас», папочка.

Следующая на очереди остановка - ювелирный салон.

Надеюсь, хоть здесь меня не разочаруют - и мой подарок для Черной королевы готов. Не терпится надеть его на мою пришпиленную ар’сани и посмотреть, как прекрасные глаза в прорезях маски наполнятся слезами отчаяния.

— Все, как вы заказывали, - стелется передо мной ювелир.

Понятия не имею, сколько ему лет, но выглядит он так, будто своими глазами видел Первую луну и принимал роды у первой лунной женщины. Я бы в жизни к нему не обратился, потому что старикашка выглядит подслеповатым и слабым, но его рекомендовали, как мастера своего дела и человека не болтливого, а это именно то, что нужно. Я не собираюсь предавать широкой огласке свои планы по укрощению строптивой Авроры, и тем более мне не нужно, чтобы во внешнем мире остались зацепки, которые смогут связать меня с ней. Всему свое время, в том числе и срыву покровов.

Мой заказ - великолепная маска, выполненная в форме бабочки, величественно лежит на бархатной подушке и в направленном свете каждый лунный кристалл играет бесконечным множеством искр. Матери всегда нравились эти камни. Помню, когда был маленьким, она рассказывала, что лунные кристаллы - это кусочки месяца, которые, вобрав свет миллионов звезд, стали слишком тяжелыми и сорвались со своих нитей. Тогда мне хотелось в это верить, но теперь я знаю, что это просто баснословно дорогие стекляшки, которые мечтает получить любая женщина. Что ж, если так посудить, то я приготовил Черной королеве королевский подарок.

Провожу пальцами по тонким линиям прорезей - и в груди растекается боль, стоит представить, как она будет смотреть на меня сквозь них. Смотреть - и молить о пощаде. Я знаю, что будет потом. Аврора пройдет через очищение страданием к осознанию и принятию, что не хочет уходить. Она - моя уникальная бабочка, Князь тьмы[1]. И подобно этой бабочке превратится из уродливой гусеницы в божественно прекрасное создание. Правда, ее жизнь будет такой же короткой.

— Великолепно, - выдыхаю я, стараясь игнорировать огненную бурю за ребрами. Я знаю, что мне нельзя так нервничать, что сердце не любит таких вспышек адреналина, но ничего не могу поделать. Одна мысль о том, что совсем скоро случиться то, к чему я готовился столько лет, разъедает любые попытки быть терпеливым и сдержанным.

Ювелир довольно хмыкает и ведет меня дальше, чтобы показать и второй заказ. И я знаю, что он меня тоже не разочарует.

Уже на выходе, когда я, довольный результатом, отдаю вторую часть денег - на эту сумму можно было бы год кормить какую-нибудь страну третьего мира - натыкаюсь на человека, которого меньше всего хотел бы видеть.

Нана Шереметьева.

Она, как всегда, улыбается и выглядит еще более хрупкой, чем я ее помню. Светлые волосы без укладки лежат на плечах крупными локонами, а на пальце сверкает кольцо из лунных кристаллов, выложенных в форме экзотического цветка. Я знаю, что ее богатей-муж может позволить себе скупить весь салон вместе с хозяином и расходным материалом, и это немного злит, хоть меня тоже нельзя назвать бедняком.

Но самое поганое то, что они не должны меня видеть.

Я стараюсь отвернуться так сильно, как это возможно, чтобы не выглядеть смешным или паралитиком. Практически прижимаюсь к противоположной стене и потихоньку проскальзываю к машине, а в голове пульсирует ее голос из прошлого: «Не плачь, хочешь, я буду с тобой дружить?»

Милая чудесная Нана с огромным теплым сердцем.

Ненавижу себя за то, что не смог ее полюбить. И ее мужа ненавижу за то, что он и пальца ее не стоит.

Нана - не Аврора. Если она меня увидит, то как минимум вспомнит знакомые черты. Это аксиома, которая не требует доказательств. И поэтому я должен немедленно уносить ноги.

Она стоит у порога, болтает по телефону и оглядывается на мужа, который отдает какие-то указания охране. Мне никак не пройти мимо незамеченным, но я буду верить, что боги, раз уж они дали мне Аврору, не сыграют со мной злую шутку.

Остается всего пара шагов… но в этот момент Нана охает - и телефон из ее рук стремительно летит на землю. Еще мгновение - и дорогущий девайс плюхнется прямо в грязную лужу. Рефлексы сильнее меня и быстрее инстинктов, поэтому я ловлю телефон практически у самой земли и, сидя на корточках, передаю его девушке, которая когда-то давно стала моим лучом света.

— Боги, спасибо вам! - щебечет это солнечное создание, и я невольно улыбаюсь в ответ, оттаиваю, как сосулька в теплую погоду.

— Ерунда, - только и могу сказать я. Поднимаюсь, пячусь к машине, стараясь не придавать значения ее любопытному взгляду.

Много времени прошло. Я совсем не тот, кем был раньше. И даже Нана не может меня помнить.

 [1] Князь тьмы или Павлиноглазка Атлас - самая крупная в мире бабочка. Одной из самых невероятных особенностей этого вида огромных бабочек является то, что в процессе превращения из гусеницы в бабочку, у них полностью атрофируется рот, то есть на протяжении жизни они абсолютно ничего не едят. Живут они около 1-2 недель и все это время существуют за счет питательных веществ, накопленных еще в коконе

Глава восьмая: Аврора

— Я же не предлагаю тебе выйти на подиум! - всплескивает руками Марта.

В видео-чате ее движения слегка размыты и вся она немного «притормаживает», не успевает за словами, будто я смотрю кино в плохой озвучке. Хочется выкрутить звук и просто смотреть, как Марта будет открывать рот, и пытаться угадать, какое очередное «щедрое предложение» она мне принесла.

— Это просто благотворительный аукцион, - продолжает Марта и тянется за третьей по счету сигаретой. Я давно бросила курить, но даже воображаемый запах табака будоражит неприятные желания.

— Ты можешь прекратить это? - не сдерживаюсь я, выразительно указывая взглядом в тлеющий кончик. Марта вертит сигарету в пальцах, явно не понимая, что к чему. - Прекрати так много курить, от этого случается рак легких и гортани.

— Узнаю мою девочку, - довольно улыбается Марта и демонстративно глубоко затягивается. Вздыхаю. - Все, что от тебя требуется: прийти, нацепить бейджик с номером лота, поулыбаться со сцены и поужинать с тем, кто тебя выкупит. И ничего больше, девочка моя.

Подумаешь, какая мелочь: стать чьей-то игрушкой, пусть и на несколько часов. Меня от одной мысли выворачивает наизнанку, а если представить, как буду стоять там, на сцене, изображая готовую продаться куклу… Бррр…

— Я говорю «нет», - заявляю без намека на сомнения. - Никогда раньше в таком не участвовала, а теперь тем более не дождешься.

— Это ради больных детишек! - нагнетает Марта.

Мне очень жаль больных детишек, правда, и я понимаю, что вырученные деньги пойдут на новое оборудование для центра реабилитации, но на другой чаше весов - собственное душевное благополучие и ничто не убедит меня в необходимости им жертвовать.

— Это хороший шанс напомнить о себе! - не сдается Марта. Яростно сплющивает сигарету в пепельнице и вдруг заявляет: - Кроме того, я лично похлопочу о том, чтобы твой гонорар был… щедрым.

Знает, змея такая, на что надавить.

Я всегда жила с того, что приносила мне внешность: съемка в рекламных роликах, показы модных дизайнеров, участие в автомобильных выставках. Многие девочки из этого бизнеса делают вид, что они умные и, когда придет время, смогут зарабатывать своими мозгами. Но правда в том, что лишь малая часть нас, красавец-однодневок, за пределами подиума и без внимания объектива способна на что-то большее, чем вовремя и удачно выйти замуж. Я знаю лишь двух таких: одна открыла сеть ресторанов и умножила свой капитал вдвое за год, а другая открыла собственное модельное агентство.

Я ничего не умею делать - эта правда далась мне нелегко, но я смирилась. Нана - умная и хваткая, Марго великолепная хозяйка, а я - пустышка, просто красивый фасад, за которым нет ничего, кроме поставленных за красивые глаза отметок в дипломе о высшем педагогическом образовании.

И, конечно, лишившись единственного источника дохода, я долго не протяну, даже при том, что научилась экономить и отказывать себе в вещах, без которых раньше впадала в панику. Мой счет на «черный день» медленно тает, карьера подиумной модели накрылась медным тазом, а с теми шрамами на теле, что остались после аварии, мне ни за что не найти состоятельного мужа. Шэ’ар… Он не в счет, потому что я всегда была для него лишь красивой куклой, девочкой, которую можно нарядить в дорогие шмотки и таскать за собой в качестве живого подтверждения его статуса миллионера. Он и сейчас явился только затем, чтобы снова превратить меня в красотку Аврору, которая так же, как раньше, будет кормиться с его руки. Такая, как сейчас, я ему не нужна. А такой, как сейчас, мне точно больше не нужен он.

— Сколько? - спрашиваю Марту, пытаясь убедить себя в том, что ради денег я смогу на это пойти.

— Двадцать тысяч, - скалит зубы Марта, прекрасно зная, что сумма за один вечер работы, мягко говоря, впечатляющая.

Конечно, я зарабатывала и больше, но те времена и те гонорары остались в прошлом.

— Просто ужин? - уточняю я.

— Так точно, красотка. И никаких рук - все будет оформлено документально, с соответствующими ограничениями и штрафами на случай… - Марта осекается, поздно заметив мое раздражение. - Все будет по высшему разряду, Аврора. Это просто благотворительный вечер и большая часть участников придет туда со своими благопристойными супругами, так что максимум, чего стоит опасаться - умереть от скуки, слушая их воспоминания о прошлом.

Я соглашаюсь и быстро, пока не раздумала, обрываю связь. Через пять минут в моем электронном почтовом ящике уже есть вся необходимая информация: буклет с расписанием вечера, список гостей, список других участниц. Почему я не удивлена, что в списке есть Шэ’ар? Вот уж кто не упустит случая похвастаться щедростью своей души.

Я распечатываю и заполняю все формы, подписываю, сканирую - и отправляю обратно.

«Все, Аврора, теперь барахтаться бессмысленно».

В назначенное время я приезжаю в гостиницу «Гранд Палас», в холле которой и будет проходить мероприятие. Быстро нахожу взглядом пару знакомых девочек и пристраиваюсь за ними, лавируя между разодетыми богатеями, которые сегодня будут трясти своими кошельками. Слава богам, в кепке и низко надвинутом капюшоне меня не узнать, и папарацци увлеченно охотятся на более крупную рыбу.

В задней комнате душно, словно в гробу: густо воняет смесью дорогих духов, лака для волос, пудры и косметики. Я так отвыкла от всего этого, что непроизвольно зажимаю нос рукой, отчего сразу несколько десятков глаз дарят мне нарочитой презрение. Еще бы: многие девочки здесь на пике своей популярности и мнят себя королевами мира, так что для них я - просто списанный материал, Черная королева уродства. Та, что не смогла вернуться.

Плевать. Единственное, что имеет значение - мое душевное равновесие, которое стремительно тает, как только до меня доходит, что придется раздеваться на глазах у всех этих безликих красоток с феерическими начесами и безумным макияжем. Кому пришла в голову блестящая идея оформить аукцион в цветочном стиле? И как нас будут объявлять? Белый тюльпан? Красная фиалка?

— Все в порядке? - снизу-вверх нетерпеливо зыркает на меня ассистентка, держа в руках мое платье на этот вечер. Что-то сине-фиолетовое, сверкающее и, хвала богам, закрытое. Марта учла мои пожелания.

— Я… мне нужно… - Тыкаю в сторону какой-то двери, судя по всему, ведущей в служебное помещение. И пока девчонка пытается сообразить, что к чему, хватаю наряд и стремительно несусь туда, надеясь, что оно запирается изнутри.

К счастью, за дверью подсобка, и лампочка горит тусклым рассеянным светом. Я быстро, насколько это возможно, переодеваюсь, стараясь не думать о том, что шрамы все еще болят, если слишком сильно тереть их шершавой тканью. И что в таком платье даже несколько часов будут настоящей пыткой. Но я сама подписалась на это, и лучшее обезболивающее - мысль о деньгах, которые дадут мне возможность и дальше жить в свое удовольствие.

Когда выхожу из своего убежища, все вокруг перестают галдеть и пялятся на меня так, что я невольно опускаю взгляд - вдруг, надела шиворот навыворот? Нет, все в порядке. Даже ассистентка бежит на полусогнутых, протягивая туфли в цвет на высоких тонких каблуках. Еще полчаса в кресле стилиста - и я, наконец, могу посмотреть на себя в зеркало.

Что ж, даже если это прозвучит пафосно и самовлюбленно, Черная орхидея сегодняшнего вечера будет самым дорогим лотом.

 Но стоит начаться благотворительному аукциону, как до меня доходит страшная истина. Я чертовски отвыкла не только от запаха лака и того, что кто-то посторонний делает мне прическу. Я отвыкла от всего этого: оценивающих взглядов, сальных улыбочек, от того, что люди за пределами подиума приходят посмотреть на нас лишь с одной целью - выбрать экспонат по вкусу и сделать все, чтобы добавить его в свою коллекцию подвигов. Все эти мужчины в роскошных костюмах, с носовыми платками, которые стоят дороже., чем моя квартплата за месяц - они хозяева жизни. А мы всего лишь мотыльки-однодневки и живем, чтобы красиво выпорхнуть из кокона и, если повезет, зацепиться за щедрого холостяка. Мне не повезло - я слишком поздно узнала, что мой холостяк долго и нерушимо женат.

Я - последний лот в списке, и пока других девочек благополучно раскупают, осторожно выглядываю в зал из-за ширмы, пытаясь угадать, кому же достанусь. В списке девушки не названы своими реальными именами, и на наших лицах полумаски, за которыми не угадать лиц. Я делаю ставку на милого старичка в инвалидном кресле: это - Александр Романофф, владелец судостроительной компании, доходы от которой уже обеспечили безбедное существовании шести его внукам. Он не проявляет интереса к другим девушкам, но то и дело опускает нос в программку, из чего я делаю вывод, что он бережет напоследок. Еще двое «сливаются» еще в середине. И, конечно, остается Шэ’ар, и я слышу, как девочки за ширмой громко обсуждают, кому же он достанется, нарочно делая вид, что меня нет рядом. Он был моим мужчиной - все это знают. Моим Папочкой, который решал все проблемы. Но теперь место его любимой девочки вакантно, и желающих занять его предостаточно. Вот только он тоже не торопится выкупать лоты, выжидает. У меня закрадывается нехорошее подозрение, что Марта шепнула кому надо пару слов - и сегодняшний вечер разовьется по самому паршивому сценарию: я стану игрушкой Шэ’ара и он снова будет в выигрыше.

Меня объявляют с пафосом: Безупречная Черная орхидея, настоящий бриллиант, лучшее, что сотворила Вселенная. Я прикрываю глаза пытаясь убедить себя не слушать этот бред. Задача проста: выйти, улыбнуться и молча ждать объявления имени победителя торгов. Но это невыносимо тяжело. Почти так же, как и выйти на круглое вращающееся возвышение, где меня, словно алмаз, подсвечивают голубоватыми светом софитов. Платформа медленно крутится, чтобы каждый, то готов потратиться, смог хорошенько рассмотреть лот со всех сторон. Почему-то представляю себя курицей в микроволновке, и некоторые взгляды действительно обжигают.

— Стартовая цена за самый прекрасный цветок нашей коллекции - сто тысяч! - Аукционист поднимает деревянный молоток, всем видом подстегивая толстосумов не скупиться и поднимать.

Романофф наклоняется к своему помощнику и тот громко объявляет:

— Сто десять!

— Сто двадцать! - раздается из глубины зала.

Я не вижу, кто это, но аукционист, посмеиваясь, говорит:

— Господин Шадрин сегодня в ударе!

Шадрин? Он уже купил двух. Зачем ему я?

— Хочу разбить дома розарий, - отшучивается в ответ Шадрин - и мне остается молить богов, чтобы он поскорее отвалился.

Аукцион продолжается и очень быстро моя цена переваливает за отметку в двести пятьдесят тысяч. Меня бросает в пот, ладони становятся противно влажными, когда замечаю взгляд, которым Шэ’ар смотрит на меня через весь зал. Он знает то, что знаю и я - ему здесь нет равных. В конечном итоге это все - лишь игра, чтобы поиграть на нервах соперников и покрасоваться.

Как же глупо было соглашаться! И еще более наивно полагать, что я отделаюсь легким испугом. Взгляд Шэ’ара многозначительный: заполучив меня, он сделает все, чтобы припомнить мне выходку в ресторане.

— Триста! - объявляет помощник Романофф.

— Триста пятьдесят, - тут же отзывается Шэ’ар.

Под потолок, словно вспугнутые птицы, поднимаются удивленные вздохи. Аукционист заносит молоток для громкого удара и начинается отсчет.

— Триста пятьдесят тысяч - раз! - Удар отдается у меня в голове. Хочется зажмурится, хочется скинуть туфли и бежать со всех ног, подальше от этой жизни, в которой мне больше нет места, подальше от прошлого, которое проросло сквозь бетонную могильную плиту. - Триста пятьдесят тысяч - два!

Мне нечем дышать. Паника хватает за горло и душит, душит…

— Пятьсот тысяч, - раздается мелодичный женский голос, и на миг мне кажется, что это Нана пришла спасти меня из этой авантюры.

Но, конечно же, это не она. Никто не знает, что я здесь, и тем более я бы не позволила сестре решать мои финансовые проблемы. Достаточно того, что она уже для меня сделала и что я все равно, вопреки всему, не могу искренне за нее порадоваться.

На этот раз удивление куда громче. Я жмурюсь, пытаясь увидеть, кто моя неожиданная спасительница, и почему-то ее лицо кажется смутно знакомым, но попытки вспомнить ничего не дают.

— Итак, пятьсот тысяч - раз!

Шэ’ар недовольно оборачивается и на миг мне кажется, что эта женщина и для него совсем не незнакомка.

— Пятьсот десять, - не сдается Романофф.

Шэ’ар поднимает еще на десять тысяч, но незнакомка, прижимая пальцем к уху гарнитуру, получает новые указания. Лучезарно улыбается и объявляет новую цену:

— Шестьсот.

Теперь понятно, что она - представитель покупателя, который пожелал сохранить инкогнито. И это пугает сильнее, чем злой, как демон, Шэ’ар, который понимает, что добыча стремительно уплывает из его рук. Романофф машет сухой немощной рукой, и его ассистент дает знак, что он больше не участвует в торгах. Остается незнакомка и Шэ’ар: он поднимает - и она отвечает, поднимая следом, но уже на несколько порядков выше. Зачем это все, если уже сейчас понятно, что она может поднять сразу вдвое? И для кого этот спектакль, если настоящего покупателя все равно никто не узнает в лицо? Может даже показаться, что то, с какой легкостью незнакомка поднимает ставку - не что иное, как попытка щелкнуть Шэ’ара по носу. Но зачем?

Семьсот тысяч. Восемьсот тысяч. Восьмисот пятьдесят.

— Миллион, - поднимает девушка, а зал погружается в полную тишину.

Шэ’ар багровеет, зачем-то тянется к телефону и быстро набирает номер, но он же теряет драгоценное время. В полном вакууме молоток аукциониста отбивает три ритмичных удара и громкое «Продано покупателю под номером тринадцать!»

Я с трудом выдыхаю, с иронией отмечая, что даже перспектива быть купленной Шэ’аром не пугает так сильно, как неизвестность.

Глава девятая: Аврора

— Ты сказала, что это будет просто ужин на пару часов! - ору я, когда незнакомка под номером Тринадцать появляется «за кулисами», чтобы проводить меня до машины.

Марта тут как тут: дает последние наставления другим девушкам и делает вид, что меня не существует. Приходится схватить ее за плечо и развернуть к себе, подавляя желание выцарапать ей глаза. Марта вздыхает, дает жест девочкам расходиться и открывает рот только когда поблизости не остается никого, кроме нас троих: меня, ее и Номера тринадцать. Незнакомка просто стоит в стороне и снова, чуть склонив голову, принимает указания через гарнитуру. Хочется сорвать с нее наушник и проорать Мистеру невидимке, чтобы катился к демонам вместе со своими деньгами.

— Хватит кричать, - растягивая слова, пытается успокоить меня Марта, но я резко сбрасываю ее руки со своих плеч. - Девочка моя, всегда есть клиенты с «особенными пожеланиями».

Ах вот оно что!

— Я не проститутка, Марта, и не девочка из эскорта, - зло шиплю я. Хочется снять туфель и колотить каблуком ее голову до тех пор, пока глаза из орбит не вылезут. - Я тебе не девочка, которую можно положит в койку под девизом «Даешь новый аппарат МРТ больным детишкам!» И мне плевать, кто вывалил миллион - значит, ему он не так уж нужен.

— Это большая сумма, - напоминает о своем присутствии Номер тринадцать.

Боги, лучше бы молчала.

— Ты подписала бумаги, Аврора, - напоминает Марта.

— Я прекрасно помню, что подписала, - огрызаюсь я.

— Очевидно, нет, - снова встревает незнакомка и, поглядывая на меня с осторожностью, протягивает конверт.

Марта благодарит ее взглядом, и пока эти двое пытаются слепить из меня идиотку, я снова скольжу взглядом по строчкам. Все знакомо: договор о неразглашении, мои личные данные, информация о семейном положении и согласие с условиями. Я прочла их, хоть и бегло. Но ведь это стандартные условия, я подписывала такие множество раз. И в модельном бизнесе существует негласное правило: обо всех подводных камнях обязан знать агент и он же о них предупреждает.

— Пункт пять, - подсказывает незнакомка, когда я вскидываю руки, давая понять, что ничего «эдакого» здесь нет.

Предчувствие отравляет кровь в тот момент, когда до меня, наконец, начинает доходить.

— Покупатель имеет право увеличить срок аренды… - читаю я, но буквы расплываются перед глазами. Пытаюсь снова и снова, но каждый раз меня хватает лишь на пару слов, смысл которых неумолимо ускользает.

— Если коротко: тебя купили на тридцать дней, - елейным тоном подсказывает Номер тринадцать. - Там все написано.

Тридцать дней?!

Меня купили, словно ручную обезьянку на целый месяц?!

Я рыскаю взглядом в поисках хоть чего-нибудь, чем можно запустить Тринадцатой в голову, но гнев быстро сходит на нет, когда в голову закрадывается подозрение. Смотрю на Марту, очень надеясь, что не увижу в ее взгляде подтверждения своим паршивым догадкам, но тварь отворачивается и пытается вздернуть подбородок, мол, все равно во всем виновата моя невнимательность.

О да, во всем виновата моя невнимательность и доверчивость. Ничему жизнь не научила.

— Ты продала меня, - говорю с горькой улыбкой, чувствуя себя девочкой, от которой отказались приемные родители. - Знала, что так все будет, да? Сколько тебе заплатили, Марта? - Она отмалчивается, и я громко ору: - Сколько тебе заплатили, тварь?!

— Пятьдесят тысяч, - вместо нее отвечает Номер тринадцать, предварительно посоветовавшись с голосом в наушнике.

— Ты продешевила, Марта, - елейным тоном тяну я. - Очень продешевила, Марта.

— Это всего лишь неустойка с тех контрактов, которые мне пришлось разорвать из-за твоего ослиного упрямства, - злится она. Злится не на меня, а на себя, потому что понимает - я права. Она могла получить больше, намного больше, но из жадности вцепилась в первую же предложенную сумму.

Мой рот сам собой растягивается в улыбку, из горла вырываются противные звуки, отдаленно напоминающие смех подыхающей гиены. Меня облапошили. Как девчонку обвели вокруг пальца. Да и я хороша: позволила себе забыть, что каждый раз мое доверие оборачивалось болезненным разочарованием. Не стоило об этом забывать. Ни на минуту.

Я знаю, что все можно уладить. Прямо сейчас позвонить младшей сестре и Р’ран Шад’Арэн решит любые мои проблемы. Но я просто не могу так. Что-то во мне противится даже мысли о том, чтобы позволить милашке Нане вытаскивать меня из переделки. Она и так слишком много сделала для сестры, которая всегда была невысокого о ней мнения. И мы обе это знаем. Вот только великодушная Нана может простить все и всем, а я не могу простить никому, тем более - себе самой.

Хуже всего то, что, несмотря на представление, теперь я почти уверена, что купил меня Шэ’ар. Понятия не имею, зачем ему понадобилось раздвоиться, но я больше не знаю ни одного человека, чтобы согласился заплатить за меня целый миллион. Кажется, столько же стоят все вместе взятые девочки, купленные до меня. Возможно, Шэ’ар решил подстраховаться и заставить конкурентов спасовать, чтобы переть вперед без опаски упустить добычу?

Я подхожу к Номеру тринадцать и замечаю, что она смотрит на меня с отвращением. Что ж, у нас это точно взаимно, и нет смысла притворяться милыми девочками. Она делает приглашающий жест рукой, и я выхожу первой. Нас ждет темный представительский автомобиль без опознавательных знаков. Я сажусь сзади, Номер тринадцать - спереди. И ни единого звука между нами, ни полслова. Мы сидим в одной машине, а кажется, что вращаемся на орбитах разных планет.

Дорога очень долгая. Я даже перестаю следить за временем, лишь отмечаю, что мы проехали и холостяцкую квартиру Шэ’ара, и его роскошные апартаменты на крыше небоскреба, и даже квартал с богатыми виллами, где у него трехэтажный особняк. Мы едем еще дальше, за город, и во мне проклевывается что-то похожее на интерес. Надеюсь, в конце путешествия я не окажусь на пристани с камнем на шее?

— Меня купил вождь племени тумба-юмба? - пытаюсь иронизировать я, когда становится ясно, что город остался далеко позади. - Буду его любимой сто пятьдесят второй женой? Что я еще не прочла в условиях? Танцы в костюме амазонки? Принесение в жертву новорожденных ягнят?

Номер тринадцать смотрит на меня в зеркало заднего вида и мне хочется разбить в зеркале ее снисходительную улыбку.

— Успокойся, Черная королева, мы почти приехали. Можешь пока насладиться видом.

Заинтересованная, выглядываю в окно - и натыкаюсь на чернеющий на фоне полной луны замок. Самый настоящий: с готическими шпилями, кучей башен и арок.

— Это «Атлас»? - спрашиваю я, на миг забыв, что дала себе обещание не пытаться говорить «человеческим языком».

— Да.

— Но разве… - Приходится прикусить язык, чтобы не нарываться на разговор.

Что я знаю об этом замке? Только дичь и чушь, если честно: привидения, монстры, воскресшие мертвецы и прочая чепуха, которую пишут в желтой прессе. Единственное, что более-менее соответствует действительности, укладывается в пару строк: «Атлас» - памятник культуры, который его владельцы уже сотню лет отказываются передавать в коммунальную собственность». Заинтересованная, беру телефон и пытаюсь выйти в интернет, но со злостью замечаю отсутствующий значок подключения. Что за ерунда? Разве в наше время передовых технологий существует место, где не ловит мобильный интернет?

Еще одна сочувствующая улыбка Номера тринадцать подтверждает худшие опасения.

Машина останавливается около высоченных кованых ворот. Забор вокруг каменный еще и с кованной оградкой наверху. Тут не перелезть при всем желании, разве что с альпинистским снаряжением. Ну, или перелететь, как вариант. И мысли о том, что очень скоро мне захочется подумать о побеге, неприятно гнездятся в животе ледяными змеями. Но Шэ’ар никогда не увидит меня сломленной или испуганной. Еще посмотрим, кто кого переиграет на чужом поле.

Я медленно иду по растрескавшейся мраморной дорожке, не без интереса разглядывая окрестности: заброшенные сад, усыпанный листьями трехслойный, как свадебный торт, фонтан с плюющейся химерой. Клумбы, беседка под старой ивой. Все выглядит заброшенным и ненужным, и мне хочется взять хозяина за ухо и как следует оттаскать за неряшливое обращение с историческим памятником. Уверена, при должном вложении денег, труда и любви, это место перестало бы походить на логово Дракулы. Надеюсь, у Шэ’ара есть еще пара миллионов, чтобы привести «Атлас» в порядок?

Номер тринадцать отстает где-то на половине пути, но я не озираюсь. Продолжаю идти к крыльцу, пользуясь временным уединением чтобы состряпать гневную речь.

Но все слова исчезают из головы, когда на крыльце, наконец, появляется мужская фигура. Что-то в том, как он поправляет волосы выглядит смутно знакомым. Я видела Шэ’ара пару часов назад и за это время у него точно не могла отрасти такая шевелюра. Кроме того, Шэ’ар более крепкий и широкий в плечах, а у этого тонкий силуэт и белоснежная рубашка, расстегнутая и вытащенная из брюк, обнажает худощавое сложение и безупречный пресс.

Я его знаю.

Я его точно знаю, хоть и видела всего дважды в жизни.

— Добро пожаловать в «Атлас», - ухмыляется Ма’ну, выходя мне навстречу расслабленной походкой ягуара-альбиноса. - Тебе здесь понравится.

Что-то в ядовито-многозначительной интонации его голоса подсказывает, что, говоря «понравится», чокнутый лунник имеет в виду совершенно противоположные вещи.

— Что это за маскарад, Ма’ну? - без приветствия спрашиваю я.

— Маскарад, Вишенка? - Он протягивает руку и его ладонь замирает в сантиметре от моих волос. - Я бы назвал это безумным поступком влюбленного мужчины.

— Не мели чепухи, - огрызаюсь я.

— Никогда в жизни не был таким искренним.

Он даже не пытается скрыть насмешку, но, когда я пытаюсь перебить его, делает резкий шаг вперед и хватает меня за затылок, сжимая волосы в кулаке. Непроизвольно вскрикиваю, скорее от неожиданности, чем от боли, и пытаюсь вырваться. Чувствую, как тянутся пряди, как отдельные волоски навсегда застревают между пальцами лунника, но он держит так крепко, что я освобожусь только безголовой.

— Вишенка, я с тобой искренне, от всего, блядь, сердца, - мне в губы улыбается Ма’ну - и безумство в его глазах посылает мурашки по всему телу. - Я по-хорошему же. Пока.

— Да пошел ты!.. - шиплю я, пытаясь украсить его рожу плевком, но у этого парня просто демоническая реакция, и в итоге я оказываюсь прижатой к его плечу. Вгрызаюсь в рубашку изо всех сил, чтобы достать до плоти. Во рту появляется металлический вкус крови, но этот чокнутый только смеется: громче и громче, так, что мне начинает казаться - земля ходит ходуном под моими ступнями. - Отпусти меня!

— Вишенка, я купил тебя за миллион, - напоминает Ма’ну и, наконец, отрывает меня от себя, удерживая за волосы на расстоянии, словно ядовитую змею. Любуется с безумным блеском в глазах, испепелят и тут же воскрешает, чтобы снова возвести на костер. - За такие деньги, ар’сани, ты исправно отработаешь каждый час каждого из тридцати дней.

— Черта с два.

— Ну, была бы ты покорной, было бы до неприятного скучно, - пожимает плечами лунник и щелкает пальцами свободной руки.

К нам идут двое здоровенных амбалов, судя по одинаковым лицам - близнецы. Бритые наголо, кряжистые и совершенно бестолковые, судя по полному отсутствию эмоций на лице. На секунду передо мной проносится недалекое будущее, в котором лунник отдает меня на съедение своим псам, но я пытаюсь успокоить себя тем, что никто, даже сумасшедший, не покупает кость за один миллион.

— Сладких снов, ар’сани, - произносит Ма’ну и последнее, что я чувствую, прежде, чем провалиться в темноту: «укус» иглы в шею.

Я крепко влипла сама не понимаю во что.

Глава десятая: Ма’ну

Спящая, Аврора похожа на ангела с порочными черными крыльями. И чем больше я на нее смотрю, тем сильнее хочу увидеть, какой она станет после того, как я закончу ее превращение. Хочется разбудить мою ар’сани, вырвать ее у сладкого безмятежного сна и показать мир таким, каким он был для меня все эти годы. Приятного там мало, ведь существование убогого мальчика для насмешек так отличается от жизни первой красотки.

Но… всему свое время.

А пока немного страховки для наших будущих чудесных отношений. Капля меда, чтобы моя бабочка окрепла и выдержала все тридцать дней.

Тянусь к верхнему ящику прикроватной тумбочки, но морщусь от боли. Проклятье, сучка меня основательно укусила. Прикладываю пальцы к рубашке и вижу на них бурые мазки крови. Хорошо, Аврора все равно проспит еще несколько часов, так что это может и подождать.

Спускаюсь на первый этаж и практически сразу натыкаюсь на Марию - мою помощницу. Ей всего тридцать, но она одинаково хорошо умеет стирать, гладить, готовить и сосать. Последнее, кстати, всегда делает по собственной инициативе.

— Она тебя… ранила?! - в карих глазах Марии плещется ужас и негодование.

— Просто укусила, - отмахиваюсь я, снимая рубашку. На самом деле пустяковый укус, но почему-то зверски болит, как будто змея прокусила до самой кости. А, может, это ее особенная отрава?

Непроизвольно надавливаю пальцами на место укуса, и когда боль простреливает куда-то в плечевую кость, чувствую себя почти на грани эйфории. Еще немного - и я просто потеряюсь.

— Рану нужно обработать, - хлопочет Мария.

Я не умру от простого укуса, и в дополнительных медицинских манипуляциях нет никакой необходимости, но Марии нравится бегать вокруг меня, а она тоже кто-то вроде моей подопечной: невзрачная, блеклая, неприхотливая бабочка-капустница. Всегда рядом и всегда готова стать кем угодно, чтобы доставить мне радость. Я никогда не буду испытывать к ней ни любви, ни страсти, но толики благодарности и заботы достаточно, чтобы «капустница» улыбалась и радовалась жизни.

Мария возвращается с флакончиком, пластырем и ватными дисками, и пока шаманит над укусом, я снова и снова прокручиваю в голове свой план на ближайшее время. Уверен, Черной королеве он «понравится» или я ничего не знаю о своем падшем ангеле.

— Ей нельзя здесь оставаться, Ма’ну, - бормочет Мария, прикладывая влажный диск к отеку и фиксируя его двумя полосками пластыря. - Она не такая, как мы. Она не сможет понять. У тебя могут быть неприятности.

— Я знаю, что делаю, - отвечаю коротко. Никогда на нее не злился, но сейчас хочется приказать Марии держать рот на замке и больше никогда не совать свой нос в мои дела. Надеюсь, одного предупреждения хватит, чтобы она поняла, что некоторые темы лучше просто не развивать, в особенности те, которые касаются моей прекрасной бабочки.

— Ее будут искать, - не унимается Мария.

Я резко хватаю ее за руку, заставляю встать передо мной, но она привычно снова опускается на колени и заглядывает мне в лицо щенячьим взглядом. Чистая неподдельная покорность. Мария никогда не скажет мне «нет», даже если я прикажу подняться на самую высокую башню «Атласа» и прыгнуть вниз. И поэтому она никогда не даст мне и малой доли тех чувств, которые будоражит во мне Аврора. Сейчас я практически уверен, что Черная королева отравила меня давным-давно, и сегодняшняя капля яда стала решающей. Той, что запустила разрушительный механизм.

— Аврора - моя особенная гостья, Мария, - говорю выразительно и по слогам, нарочно цепляясь пальцами в края дивана, на котором сижу. - Никто не причинит ей боль, не станет препятствовать в том, что она попытается сделать, даже если ей захочется развести костер посреди спальни. Единственный, кому можно к ней прикасаться - я. Это понятно?

Мария смотрит на меня огромными преданными глазами, медленно кивает и тянется к моему ремню. Ловлю ее за запястья до того, как она достигает цели. У нее, кажется, один способ решить все проблемы и сделать так, чтобы я не злился.

— Нет, - твердо говорю я. Тяну Марию вверх, и она поднимается, по-прежнему следя за каждым моим движением. - Я дам знать, если ты мне понадобишься.

Волшебная фраза, всегда действует безотказно.

Я возвращаюсь в комнату и в груди снова нестерпимо жжет, потому что моя роскошная ар’сани перевернулась на бок, сунула руки под подушку и безмятежно спит, словно ей снятся пони и розовые единороги на карамельных лугах. Во мне борются противоречивые чувства: хочется разрушить ее безмятежность правдой, которую Аврора не сможет не пропустить через себя, и вместе с тем любоваться ее безмятежным сном.

Выбираю второе, потому что правду я приберег для другого случая. Я собираюсь подать ее как изысканное блюдо, и чем тщательнее его приготовлю, тем сокрушительнее будут последствия. Для нас обоих, но мне, если честно, все равно.

Аврора просыпается через несколько часов, которые я провожу в кресле рядом с кроватью. Сначала мой порочный ангел открывает глаза и даже потягивается, улыбаясь спросонья. Уверен, она в жизни не спала на такой роскошной постели, поэтому не тороплюсь разрушать иллюзию благополучия. Но Аврора несколько раз моргает и резко садиться, прижимая пальцы к месту укола на шее. Через пару дней там даже следа не останется.

— Ма’ну? - спрашивает Черная королева, разглядывая меня затуманенным взглядом. Тушь немного растеклась во внешних уголках ее глаз, и я протягиваю влажно салфетку. Аврора еще с минуту смотрит на нее непонимающим взглядом, а потом резко бьет меня по руке. - Ты придурок!

Я пожимаю плечами, чувствуя себя попавшим под сумасшедшую грозу счастливчиком. Можно даже не сомневаться, что и гром, и молния, будут впечатляющими.

Аврора пытается встать с постели, но тот гремучий коктейль, который еще сутки будет отправляет ее кровь, роняет ее обратно на подушки. Мне даже стараться не нужно, чтобы ее утихомирить. Хочется сесть с ней рядом, схватить за лодыжки, развести их в стороны и привязать к столбикам кровати, но тогда от моего терпения не останется и смешного слова, поэтому, как могу, довольствуюсь ролью терпеливого наблюдателя.

Черной королеве требуется несколько минут, чтобы понять - встать и уйти своими ногами ей не суждено. Она рычит в бессильной злобе и вяло колотит кулаками по покрывалу.

— Нравится мой подарок? - спрашиваю я, нарочно не повышая голос.

Аврора настораживается и первым делом почему-то трогает свою шею, как будто ищет там что-то. И, не найдя ничего, как напалмом, жжет меня свирепым взглядом. И молчит, чтобы не выдать любопытство. Она слишком хороша сейчас, чтобы мои мысли то и дело не соскальзывали в пропасть похоти и запретных желаний.

Будет очень забавно вот так, прямо сегодня, познать свою первую женщину. Пусть она и редкая сучка.

— На пальце, ар’сани, - расслабленно улыбаюсь я.

Аврора озадаченно поднимает сперва левую, потом правую руку. Растопыривает пальцы и с каменным лицом смотрит на «ошейник» на ее безымянном пальце. Даже сейчас, в свете ночника, впитавшие в себя лунный свет кристаллы сверкают приглушенным серебристо-голубым светом. Ювелир постарался на славу: простой ободок превратил в произведение искусства. Камень к камню сидят идеально, словно выросли из ленты белого золота, к которому прикреплены. Кольцо довольно массивное и занимает всю фалангу пальца Авроры, но она все равно смотрит на него чуть щурясь, словно не верит своим глазам.

— Это что? - спрашивает, все еще завороженно разглядывая камни.

— Ммммм… - беру я театральную паузу. - Назовем это залогом того, что наши близкие отношения в следующие тридцать дней будут подкреплены железным аргументом.

— Что ты несешь, - снова заводится она, пытаясь снять кольцо, и воет от боли.

Капельки крови проступают на ее идеальной белой коже, и я подавляю в себе ненормальный животный инстинкт зализать ее раны, хоть их появление - целиком моя вина.

— Не советовал бы это делать, - предупреждаю я, когда Аврора снова пытается избавиться от моего подарка. - Там очень хитрый механизм, и ты лишь причинишь себе ненужную боль.

— Ненужную боль?! Ты - моя ненужная боль, псих.

Она так удивительно прекрасна в гневе, что я подаюсь вперед, подпирая подбородок кулаками, чтобы насладиться ее ослепляющими вспышками гнева. Так дьявольски жаль, что за красивым личиком этой дорогой шлюхи нет ничего, кроме тщеславия и эгоизма. Но, к счастью, я собираюсь вытрясти из нее душу и показать, что она может болеть. И кровоточить.

— Поздравляю, сучка, - улыбаюсь я, нарочно впервые называя Аврору этим унизительным словом, - ты теперь официально моя невеста. Сусанна уже готовит пресс-релиз для журналистов, так что советую не тратить время зря и прямо сейчас начинать разучивать роль счастливой невесты Красного ворона. Прости, что я без букета и колена.

Мой порочный ангел снова смотрит на кольцо - и на меня. Секрет в том, что внутри у этой ювелирной дряни что-то вроде крохотных крючков, которые, подобно наконечнику стрелы, не вытащить обратно, потому что они просто разрежут кожу. И только я знаю, как снимается кольцо, и без меня Аврора сможет от него избавиться только вместе с пальцем. Или содранной кожей, но хочется верить в ее благоразумие.

— Ты ненормальный, да? - Она сперва улыбается, а потом медленно прикрывает рот ладонью. - Ты правда… псих?

Я бью ладонями по подлокотникам кресла, поднимаюсь и становлюсь около кровати, разглядывая свою жертву с видом безоговорочного триумфа. Знаю, что с взрывным характером Черной королевы подобными минутами покоя наслаждаться мне недолго, поэтому вбираю в себя каждый полутон ее пока еще скрытого отчаяния с тонким привкусом страха.

Беру ее за подбородок, и когда Аврора пытается ускользнуть, крепко обхватываю его пальцами, фактически, превращая свои пальцы в стальные тиски. Знаю, что завтра на коже Авроры останутся отпечатки моей злости, но только еще больше распаляюсь от этого.

— Я, ар’сани, полностью и категорически на всю голову помешанный мудак, - проговариваю каждое слово прямо в обсидиановые искры ее полыхающего тьмой взгляда. - И ты даже представить себе не можешь, что я с тобой сделаю. Поэтому прими за мой последний добрый совет: не заставляй меня хотеть сделать тебе больно еще сильнее.

— Я не боюсь физической боли, я в ней закалилась, - огрызается она.

Кто бы сомневался, что по-хорошему мне эту крепость никогда не взять? Но тем слаще будет победа.

— Ты правда думаешь, что физическая боль идет хоть в какое-то сравнение с моральной? - Аврора отмалчивается, и я продолжаю: - Я собираюсь прочесть твою историю по шрамам на твоей коже, ар’сани. И для этого мне не понадобятся кнут, щипцы или порка - ты сама все расскажешь.

Черная королева очень пытается скрыть новый приступ паники, но я все-таки замечаю его и брезгливо толкаю ее обратно на постель. Скоро, очень скоро, моя порочная Шахерезада начнет рассказывать сказки.

Глава одиннадцатая: Аврора

Я валяюсь в постели немощная, словно соломенная кукла. Не знаю, что за дрянь вколол в меня этот псих, но ощущения такие, словно меня пропустили через молотильню, которая превратила мои кости в присыпку для бисквита. Даже руку поднять - целый подвиг.

И самое отвратительное, что по лицу лунника-психа я понимаю - это все он спланировал заранее. Интересно, до аварии или после? Хотя, какая разница, если я все равно в клетке. Боги, ну почему я такая дура и снова пошла на поводу у гордыни? Почему не позвонила Нане, если знала, что сестра обязательно меня выручит и даже упрекать не станет ни словом, ни взглядом.

«Потому что я не могу просить ее помочь и одновременно быть самой завистливой в мире сестрой, которая день и ночь мечтает о том, как бы оказаться на ее месте».

— Хватит, - говорю я, пытаясь не думать о том, что собственный язык до сих пор ощущается чужеродным куском мороженного мяса. - Я поняла, что ты заплатил большие деньги и…

Ма’ну вынуждает меня замолчать громко, хлопая в ладоши перед самым носом. В ушах звенит, перед глазами все расползается, словно промокшая салфетка.

— Правило первое, сучка, - говорит он так жестко, что мне приходится напомнить себе, что этот псих и милый парень, который на руках нес меня на крышу - один и тот же человек. - Ты никогда не указываешь мне, что делать. Запомнила? Ничего же сложного.

— Засунь свои желания знаешь куда?

Он будто не слышит: выставляет руку перед собой и начинает загибать пальцы:

— Правило второе: ты никогда не скажешь «нет», «не хочу» и «не могу» на любую из моих просьб.

— Или что? - ощетиниваюсь я.

Надежда приструнить его или напугать все еще теплится, но чем больше лунник на меня смотрит, тем сильнее я чувствую, что с оптимизмом пора завязывать.

— Или ты все равно сделаешь по-моему, но долгим и не очень приятным для себя способом.

— Удиви меня, псих.

Он лишь пожимает плечами и вдруг хватает меня за руку. И пикнуть не успеваю, как лунник уже стаскивает меня на пол и чуть не волоком тянет к двери. Я перебираю ногами, но то и дело падаю и снова встаю, чтобы опять упасть. Чулки быстро превращаются в рвань, скромный вырез подола платья с треском доходит до самого бедра.

Но чем тяжелее, тем решительнее я становлюсь.

Меня так просто не испугать.

Мы спускаемся по ступеням, но лунник идет слишком быстро. Я не успеваю поставить ногу на последнюю ступень и с ужасом понимаю, что падаю. И у меня даже нет возможности взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие. Но даже на уровне подсознания понимаю, что кричать и звать на помощь будет лишь проявлением слабости. Поэтому за секунду до падения крепко поджимаю губы и прошу богов пожалеть меня и, если уж суждено умереть сегодня, то…

Но я не падаю, а снова оказываюсь в руках этого подонка, который смотрит на меня безумными голубыми глазами и даже не пытается казаться нормальным.

— Зачем же ломать крылышки, маленькая бабочка, - произносит он тоном, от которого кровь стынет у меня в жилах. - Если понадобиться, я сделаю это сам.

Что-то в его взгляде подсказывает, что это пустая угроза, попытка попугать меня, прикинуться еще большим ненормальным придурком, чем он есть на самом деле. Но легче от этого не становится. Я не из пугливых - и после того, как побываешь на каком-нибудь показе, где тебя пытают щипцами для завивки, удушливыми лаками для волос и макияжем, который можно снять только с кожей, многое в жизни больше не вызывает испуга. И все же именно сейчас мне очень сильно не по себе.

Лунник проносит меня через огромную гостиную, уставленную когда-то красивой, но давно состарившейся мебелью. Такое чувство, будто я попала в старый черно-белый фильм и все здесь давным-давно списанные, никому не нужные декорации: и полосатая велюровая обивка кресел, и поцарапанный кофейный столик на приземистых ножках-лапах, пустая ваза на камине. Даже книжный шкаф - и тот словно из фильма про Шерлока Холмса.

— Я не люблю вещи без истории, - словно угадав мои мысли, говорит лунник. - Что может рассказать предмет, который родился на конвейере и не видел ничего, кроме упаковки?

— А твое старье рассказывает сказки? - тут же огрызаюсь я, поздно соображая, что дала себе обещание не разговаривать с ним и не делать ничего, чтобы он думал, будто имеет право в двадцать первом веке безнаказанно похищать людей.

— Ар’сани, это старье знает множество страшных грустных историй, и, поверь, твоя будет одной из них.

Мне хочется выплеснуть на него все: злость, желчь, ненависть, презрение. Хочется выцарапать поганые глаза и искусать губы, пока они не перестанут быть такими демонически притягательными. И я даже успеваю начать фантазировать обо всем этом, но замираю, когда лунник останавливается перед дверью в огромную стеклянную комнату и просит меня толкнуть дверь ногой. Делаю - и тут же мысленно посыпаю себя ругательствами. Как?! Как ему удается уже второй раз контролировать мои поступки даже вопреки моему желанию?

Но позлиться я не успеваю, потому что мы входим внутрь, лунник ставит меня на ноги и осторожно, на ключ закрывает дверь за нашими спинами.

— Зимний сад? - шиплю я, чуть прихрамывая, когда иду по потрескавшейся мраморной дорожке. - Хочешь показать деревце, под которым меня закопаешь, если я не буду слушаться?

— Нет, ар’сани, показываю клетку, в которой ты будешь отбывать наказание, если станешь делать глупости.

Оборачиваюсь, почти уверенная, что снова увижу тот самый нарочито безумный взгляд, но нет - на этот раз мой тюремщик совершенно серьезен. И мне до боли в пальцах хочется обхватить себя руками и потереть плечи, чтобы вытравить из-под кожи противный колючий озноб.

— Иди дальше, ар’сани, тебе понравится, - подталкивает придурок, но я упрямо стою на месте. Если ему хочется, чтобы я сдвинулась с места - прекрасно, пусть продолжает и дальше таскать меня на руках. Но лунник пожимает плечами и обходит меня, чтобы пройти немного вглубь. - Уверен, ты будешь здесь частой гостьей, моя Черная королева.

И я снова не успеваю ничего ответить, потому что пестрые листья на деревьях вдруг срываются с веток и разлетаются в стороны, словно фейерверк. От неожиданности я делаю шаг назад и, словно громом пораженная, вдруг понимаю, что это никакие не листья, а бабочки. Всех цветов и размером: от совсем крошечных и бесцветных до огромных, с длинными «хвостами» и безумной бархатной росписью на крыльях.

Это что-то невероятное. Настолько волшебное, что я на какое-то время перестаю думать и о похищении, и о похитителе, а просто наслаждаюсь красотой. Меня не так-то просто удивить, но сейчас я просто сбита с толку.

— Это Голубой Морфо, - раздается голос у меня из-за спины, и я резко оборачиваюсь.

Ма’ну стоит там и держит на ладони огромную бабочку с крыльями цвета ультрафиолетовой лазури, усыпанной космическими блестками. Бабочка послушно сидит на его руке - и стоит мне наклониться, хвастливо раскидывает крылья, словно дает полюбоваться собой.

— Однажды богиня цветов решила сделать подарок своему возлюбленному, - почему-то шепотом говорит Ма’ну и мне ничего не остается, кроме как наклониться еще ближе и дышать через раз, чтобы услышать рассказ дальше. - Богиня взяла чистое раннее утро, свежесть горного ручья, каплю хрустального блеска утренней росы, ароматы самых экзотических цветов и создала цветок, красивее которого не было во всем мире. Бог увидел его и был так порожден, но цветок слишком быстро завял. Поэтому, бог вдохнул в него жизнь и превратил в бабочку.

Лунник замолкает и когда я вопросительно смотрю на него, то вижу там лишь свое отражение.

— Ты тоже произведение искусства, Черная королева, и если попробуешь упорхнуть раньше, чем закончится срок… - Он широким жестом обводит всю оранжерею. - Я запру тебя здесь от мира, который слишком жесток для беспомощного глупого мотылька. Не вынуждай меня делать это, ар’сани.

Я изо всех сил сжимаю кулаки. Мне противна сама мысль о том, что придется быть его фиктивной невестой, улыбаться и корчить счастливую Аврору Шереметьеву, зная, что все это - просто дурацкий фарс, а на самом деле я просто его бабочка в банке и деваться мне некуда. Все мое нутро леденеет, стоит представить, что за «особенные услуги» захочет получить этот сумасшедший за свой миллион.

— Предлагаешь просто терпеть твои издевательства? - ядовито спрашиваю я.

Мне не нравится это место, потому что здесь, под огромным стеклянным куполом, я чувствую себя и правда совершенно беззащитной, лишенной когтей кошкой, которая лишь пытается делать вид, что сопротивляется, а сама только и ждет, когда же откроется дверь, чтобы сбежать. И самое ужасное то, что мой мучитель прекрасно это понимает.

— Я не мучитель, Аврора, - говорит Ма’ну, уже во второй раз с ювелирной точностью читая мои мысли. И, стряхивая бабочку с руки, снова обхватывает мои скулы пальцами-тисками. Молчу, не дав ему ни единого повода думать, что мне неприятно. - Я куда более страшное существо, ар’сани. Будь умницей и не вынуждай меня показывать тебе темную сторону луны.

— Я тебя не боюсь, - шиплю в ответ.

— Мы обязательно это исправим.

Он точно псих, потому что за несколько минут из одержимого маньяка превратился в ванильного романтика, а потом - в Синюю бороду.

— Ты не будешь пытаться сбежать, ты не будешь пытаться сказать родным правду, - резко и четко, словно надиктовывает деловое письмо. - Ты не будешь пытаться причинить себе вред, ты не будешь устраивать представления на публике. Никаких сигналов «S.O.S», ар’сани - и я отпущу тебя живой и невредимой ровно через тридцать дней.

Честно говоря, мне плевать на его угрозы. Никогда и никто не командовал мной и не понукал, словно непослушную лошадь, но я ведь могу улыбнуться и сделать вид, что стала воплощением покорности и послушания. Обман - лучшее оружие женщины.

— И что я получу через эти тридцать дней?

Скашиваю взгляд на кольцо, которое, наверное, стоит половину суммы, которую за меня отдал этот сумасшедший. Пусть думает, как все: что я просто еще одна жадная до денег, падкая на дорогие безделушки пустышка. В конце концов, все мужчины в моей жизни видели во мне только это, а когда я пыталась показать, что и у меня есть душа и она иногда болит и кровоточит, мне делали очередной дорогой подарок, вальяжно похлопывали по заднице и предлагали отдохнуть и попить антидепрессанты.

Наверное, я сама виновата в том, что притягиваю в свою жизнь только таких людей. Может быть потому, что подобное тянется к подобному, и я в самом деле безмозглая кукла? Или вот такая же ар’сани, которая живет только ради того, чтобы повыгоднее продать блеск на своих крыльях?

Я все еще жду ответа, когда замечаю, как меняется лицо Ма’ну. Он хмурится, чуть сводит брови к переносице и кажется слегка растерянным, как будто ожидал услышать что угодно, но только не это. Но меня не взять еще одним банальным притворством. Этот лунник не может быть ни глубоким, ни понимающим, иначе не стал бы покупать меня и загонять в стойло, как дорогой автомобиль.

А потом он отпускает меня, и каждое его движение сочится брезгливостью.

— У меня нет привычки требовать обратно свои подарки, Аврора, - говорит безразлично. - А я, как ты видишь, умею быть щедрым со своими бабочками.

— Вот и отлично, - делано радуюсь я.

Пусть думает, что я пустоголовая болванка. Так я по крайней мере избавлю себя от увечий и возможной цепи, или, и того хуже - необходимости сидеть в этой стеклянной клетке. Но рано или поздно он оступится, а я… я буду начеку.

Глава двенадцатая: Ма’ну

Она согласилась так… легко.

Сутки прошли, как Аврора стала моей «добровольной» гостьей, а я до сих пор не могу избавиться от вида ее пустых глаз, когда она дала понять, что за побрякушки готова потерпеть. Не то, чтобы я был о ней высокого мнения, но…

— Я замерзла, - капризным голосом говорит Аврора, сидя на соседнем сиденье.

Мы едем на пресс-конференцию по случаю моей предстоящей игры, где я планирую сделать фиктивное заявление для прессы о том, что, наконец, встретил любовь всей своей жизни. Это, кстати говоря, была идея Сусанны, потому что, когда я изложил ей свой план похищения, она пришла в ужас и требовала одуматься. Только угроза вышвырнуть ее вон и найти другого, менее щепетильного и заинтересованного в хороших деньгах агента, заставила ее угомониться. И быстро придумать более-менее правдоподобное оправдание тому, почему мы с Авророй вдруг стали не разлей вода. Женщины. Почему с ними всегда так сложно? И почему все они так любят деньги и ситуации, в которых сами же себя загоняют в угол?

Я молча задаю новую температуру для климат-контроля, и Аврора отворачивается к окну.

Мне почти жаль, что я оказался прав на ее счет. Знал, что она ничто - пустой кокон, но позволил себе забыться. Знал, что среди ее жизненных приоритетов нет ничего по-настоящему важного.

Стоит больших усилий не вдавить педаль газа «в пол», чтобы увидеть в ее глазах безумный страх и эйфорию человека, падающего с крыши. Увидеть хоть проблеск настоящих эмоций на кукольном лице, но теперь я знаю, что нет никакой настоящей Авроры Шереметьевой. Есть просто сука, которая любит деньги, украшения и красивую жизнь. И я снова и снова повторяю эту простую истину, добиваясь, чтобы она вытеснила из моего сердца остальные глупости.

Пресс-конференция будет проходить в спортивном комплексе и на первом этаже уже яблоку негде упасть. Сусанна выбегает мне навстречу и недовольно смотрит на Аврору, которая отшвыривает мою руку, как только я помогаю ей выйти из машины.

— Нет, голубки, так не пойдет. - Она, старательно изображая из себя сваху, хватает нас за руки и тянет друг к другу. А когда я стряхиваю ее пальцы со своего запястья, заводится. - Слушайте, я чего-то не знаю? Поменялись правила игры, и вы теперь не сладкая парочка? Тогда кому нужен этот маскарад?

— Просто заткнись и делай свое дело, - предлагаю я, хватая ладонь Авроры.

Она вяло дергает рукой, пытаясь освободиться, но быстро успокаивается и снова улыбается нарисованными губами цвета переспевшей вишни. Я заранее подготовился к этим тридцати дням и подобрал целый арсенал стилистов, которые составили ее гардероб согласно моим особенным предпочтениям. Уверен, что ни один ее папик так не лез из шкуры, чтобы ей угодить. И теперь чувствую себя так же, как кучу лет назад: маленьким бесхребетным придурком, которого надули.

— Хочешь, чтобы я обратилась к прессе? - противным голосом интересуется Аврора и я подавляю желание швырнуть ее в ближайшую уборную и смыть с лица весь макияж. Может быть под ним осталось хоть немного ее настоящей?

«Нет, конченый ты придурок, - ругаю себя за наивность, - нет никакой настоящей Авроры».

— Только попробуй, - предупреждаю я, прекрасно зная, что сжимаю ее пальцы слишком сильно.

Она кривится, смотрит щелочками глаз, и я почти уверен, что услышу мольбу о пощаде, но змея молчит. И весь ее вид обещает, что будет молчать даже если я сломаю ей запястье, хоть я никогда на такое не пойду. Но пальцы сами собой все крепче впиваются в ямочки между суставами ее ладони - и обсидиановые звезды в темном взгляде вспыхивают фиолетовым пламенем. И там, в этом пламене, возрождается мой порочный ангел.

Вот, значит, как ты устроена, ар’сани. Любишь играть по-взрослому? Любишь играть в шахматы с палачом?

Ну, что ж, Черная королева, эта партия будет длиться тридцать сраных дней, и в конце ты будешь у моих ног.

— Так уже лучше, - говорит Сусанна, но в глазах у нее один скепсис. Да я и сам понимаю, что мы с Авророй не тянем на безумно влюбленную парочку.

— Ты принесла? - спрашиваю Су, пока она пытается придумать, как еще помочь нам «влюбиться» перед выходом к журналистам.

Она достает из портфеля - жутко несексуальная огромная черная громадина, по размеру в пору, чтобы таскать в ней запас продуктов на неделю - бумажный конверт и протягивает мне. Не беру, кивком указываю, что это лучше передать моей строптивой спутнице. Аврора настороженно берет его и, не дожидаясь особого приглашения, срывает клейкую ленту. Косится на меня, достает увесистую пачку фотографий. Листает их сперва одну за другой, а потом - просто перекладывает верхние вниз стопки. Уверен, что ей хватило и первых снимков, чтобы понять, что к чему.

— Откуда у тебя это? - спрашивает, нервно засовывая пачку обратно. Вижу, как дрожат ее пальцы и чувствую себя гондоном - не меньше.

— Не важно, - отвечаю я холодно. - Надеюсь, не нужно объяснять, что одно лишнее слово или хотя бы намек на выходку перед камерами - и завтра же все это будет на первых полосах всех газет.

Аврора через силу улыбается. И снова - никакой истерики, только нервы, которые она быстро берет под контроль. И мне снова кажется, что я совсем ее не знаю. Так и хочется заглянуть ей в глаза и спросить, настоящая она или мне подсунули двойника?

— Шантаж, надо же, - улыбается змея, и я почти слышу приглушенное шипение, от которого укус снова отдает тупой болью, напоминая, кому принадлежит. - Честно, ты прямо растешь в моих глазах, Ма’ну. Что следующее? Похитишь одну из моих сестер и будешь шантажировать меня? Кстати, если вдруг надумаешь, имей в виду: за Нану Р’ран превратит тебя в горстку пепла, которой не хватит даже, чтобы забить сигарету, а если протянешь руки к Марго, она и сама запросто и с радостью отобьет их тебе молотком.

Я знаю все это и без ее «великодушных» советов, но поддаюсь игре и корчу великую радость. Было бы вокруг поменьше народа - встал бы на колено. А так просто рывком тяну на себя - и Аврора, чтобы не упасть, вынуждена распластаться у меня на груди. Чувствую одну ее руку у себя на спине и морщусь, когда она вонзает ногти мне в спину.

— Я весь рад твоей помощи и ценным указаниям, - говорю ей на ухо, улыбаясь на камеру журналюгам, которые пытаются сфотографировать нас с противоположной стороны улицы, где их сдерживает оцепление полицейских. - Но хотелось бы услышать четкий и ясный ответ.

— Может, еще и кровью подписаться? - не сдается она, все глубже запуская ногти.

Мне даже начинает казаться, что кровь сочиться по спине. Сусанна пытается влезть между нами, но она вряд ли преуспела бы, даже будь мы куском масла, а она - раскаленным ножом.

— Если потребуется, ар’сани, ты подпишешься и кровью, но пока достаточно четкого однозначного ответа. Чтобы, в случае чего, мы не сожалели о том, что недопоняли друг друга.

Я знаю, что загоняю ее в угол, но это вынужденная мера. Черная королева досталась мне слишком тяжело - гораздо тяжелее, чем другим ее любовникам - и я не собираюсь давать ей ни шанса натворить глупостей, которые испортят наш «медовый месяц». И, конечно же, я еще больше не хочу пускать снимки в дело, да и не собираюсь это делать, но ар’сани об этом лучше не знать. Не для того я собирал эту коллекцию, выкупая эксклюзивные права, чтобы теперь позволить малолетним ушлепкам на них дрочить.

— Разве я не сама покорность? - елейным тоном осведомляется Аврора.

Мне приходится оторвать ее от себя, потому что теперь я совершенно точно уверен, что к болезненному укусу добавилась еще и парочка глубоких царапин, которые точно не сделают мои ночи спокойнее. Она улыбается так, как, должно быть, улыбается сама Ложь: мягко, одними уголками губ, за которыми скрываются охуенные ямочки. Лупит меня этой улыбкой в самое сердце. И опускает взгляд на наши скрещенные пальцы. Уверен, слышит, как колотится в ее ладонь мой учащенный пульс, и чувствует, что действует на меня подобно амброзии: пьянит, дурманит, заставляет испытывать жуткую боль просто от одного ее присутствия рядом.

— Конечно, я буду тихой и милой влюбленной дурочкой, - врет она, не моргнув глазом.

— Очень на это надеюсь ради твоего же блага, - на всякий случай напоминаю я, хоть уже и так ясно, что вразумить Аврору не получится, и максимум, на что я могу рассчитывать - надеяться, что ее выходка не будет окончательно идиотской, иначе мне придется сдержать свое слово и сунуть змею в оранжерею.

Мы заходим в спортивный комплекс не через парадную дверь - там мы будем под прицелами камер, а мне бы этого не хотелось. Сусанна ведет нас какими-то пыльными закоулками, в которых подчас так темно, что даже я спотыкаюсь о долбаные кабели, а Аврора так и вовсе через шаг на два шатается и то и дело «клюет» меня носом в спину. Я мог бы понести ее на руках, но, собственно, какого хрена? Не заслужила, сучка.

По узкой лесенке поднимаемся на второй этаж - и Аврора на миг задерживается, чтобы окинуть взглядом лежащий внизу зал, где уже собрались аккредитованные журналисты и ребята из моей команды. Явно собирается с духом, чтобы снова добровольно засветиться перед прессой. Ничего не остается, кроме как подтолкнуть ее в спину: это лишь малая часть вещей, которые я научу ее делать. Моя бабочка должна быть крепкой, когда вылупится. Если, конечно, это бабочка, а не пустой кокон. Сейчас я охотнее поверю во второе.

Мы спускаемся в заднюю комнату, где нам дают последние указания, прежде чем игроки «Воронов» заканчивают интервью и уступают место мне и Авроре.

Она выглядит испуганной. Странно, не боялась ни покупки, ни того, что я могу выдвинуть какие-то идиотские условия вроде необходимости делать мне минет после кофе, а сейчас смотрит на ширму затравленным взглядом и бессвязно перебирает губами. Интересно, что?

— Молишься? - спрашиваю с напускным безразличием.

Черная королева стреляет в меня взглядом и как вишневый ураган проносится мимо, чтобы выйти первой. Так и подмывает остаться за ширмой, посмотреть, как она справится с жадными до скандалов шакалами, но… Проклятье, я не могу бросить ее на растерзание. Та часть меня, которую я так яростно ненавижу, подстегивает немедленно выйти следом.

— Ма’ну, - окрикивает Сусанна, и моя рука замирает в сантиметре от ширмы. - Твой отец там.

— Блядь, - сквозь зубы цежу я. Знал, что не может пройти гладко, что судьба знает, где насрать чтобы мы, слепые овцы, обязательно вступили, но сегодня эта встреча совсем не входила в мои планы. - Откуда он тут? Ему же плевать на спорт? Ты слила?

Сусанна чуть не осеняет себя знамением и божится, что не имеет никакого отношения к его появлению.

Но кто-то же имеет. Почему сегодня? Он никогда не интересовался мной, сделал все, чтобы между нами не было и намека на родственную связь. Откуда взялось такое пристальное внимание к моей персоне?

Или не к моей?

Твою мать.

Глава тринадцатая: Аврора

Мне не нужно было выходить первой, но лунник просто вывел меня из себя. Видела, что ему доставляет удовольствие упиваться моими страхами и нерешительностью, и не смогла пойти против желания обломать его мерзкую улыбочку.

И что в итоге? Наказала саму себя. Стою перед фотовспышками, словно скороговорку, повторяя: я не просто дешевая девчонка, которая рекламировала трусики по сотне за штуку, я - Черная королева, и стоит только попытаться скрыться - меня заклеймят позором. Аврора Шереметьева - и вдруг стыдливо прикрывает личико. Остается призвать на помощь все свое мужество и, нацепив улыбочку, смотреть на противоположную стену. Так всегда проще, ведь пока не видишь лиц, не замечаешь и людей.

Но все меняется, когда там, у стены, я замечаю знакомую фигуру. Даже с такого расстояния отмечаю все его повадки: стоять в пол-оборота, навалившись плечом на стену, держать руки в карманах так, чтобы манжеты с дорогими запонками обязательно выглядывали наружу и, как бы между делом потирать спинку носа. Старя привычка, как он говорил.

Шэ’ар здесь - и у меня нет ни малейших идей, какая нелегкая заставила его прийти. Он же никогда не любил спорт, а регби так вообще называл боданием двух стад перекаченных тестостероном бычков.

Пока я лихорадочно ищу ответ на свой вопрос, Шэ’ар кивает в знак приветствия и делает приглашающий жест, как будто это не Ма’ну, а он все устроил. И в эту минуту я одинаково сильно ненавижу обоих. Но Шэ’ар, по крайней мере, не угрожал запереть меня в стеклянной колбе с сотнями бабочек и окуклившихся гусениц.

Я занимаю место, напротив которого стоит табличка с моим именем, хватаю стакан, чтобы сделать глоток. Во рту сухо и липко, а когда Ма’ну занимает место рядом и наши бедра плотно трутся друг об друга, к этому прибавляется еще и терпкий вкус обреченности.

Журналисты начинают допрос: задирают руки совсем как школьники, ожидая, пока Сусанна смилостивится и даст им слово. Сначала идут стандартные вопросы о предстоящем матче: настроен ли Ма’ну на разгромную победу, покажет ли зрелище или будет осторожнее, ведь на кону судьба чемпионского кубка. И я только теперь понимаю, что он не только псих, но и звезда спорта, у которой куча фанатов, фанклубов и прочей мишуры. Даже примерные цифры его гонораров впечатляют, а Сусанна тут же подливает масла в огонь, делая громкое заявление о том, что капитаном «Воронов» заинтересовались еще два именитых клуба, и озвучивает стоимость гонорара, которую он получит в случае, если стороны договорятся. Но Ма’ну все портит, заявляя, что в ближайшее время не собирается изменять своему клубу. Мы с Сусанной переглядываемся, понимая друг друга без слов.

И все это время я чувствую на себе тяжелый взгляд Шэ’ара. Он, наконец, оторвался от стены и идет к нам, занимает одно из свободных кресел прямо в первом ряду. Ма’ну и Сусанна о чем-то шепчутся, и я слышу лишь обрывок ее фразы: «… бронь за ним».

Когда приходит очередь вопросов о личном, Сусанна снова берет слово, чтобы от нашего с Ма’ну имени сделать заявление для прессы. Я вздрагиваю, когда лунник берет меня за лежащую на столе руку, спетая наши пальцы и показательно целуя мои костяшки. Пока «замок» наших ладоней около его губ, бормочет:

— Никаких глупостей, ар’сани. - И когда к нему летит вопрос, как же мы познакомились, с очаровательной улыбкой заявляет: - Я просто купил себе новую игрушку.

Даже сообразить не успеваю, как тянусь к нашему одному на двоих микрофону и выстреливаю новой сенсацией:

— Не все мужчины понимают слово «нет», а некоторые еще и обожают играть в куклы. У больших важных лунников вот такие человеческие слабости.

Мы буравим друг друга взглядами, и я не сомневаюсь, что внутри лунник клокочет, как готовый выплеснуться вулкан. Проходит как будто целая вечность, которую мы проводим за приятным занятием: упиваемся мысленным разрыванием друг друга на куски. Сусанна что-то не очень убедительно бормочет, пока я читаю по губам моего теперь уже «официального жениха»: «Зря ты меня разозлила».

Конечно, зря, но кто сказал, что мне не плевать?

И тут из зала раздаются хлопки: вальяжные, жидкие и с ленцой. Мы с Ма’ну как по команде поворачиваем головы, и я вижу, что он точно так же, как и я, не удивлен, узнав, кому они принадлежат. Шэ’ар и ему успел дорогу перейти или это сумасшедший встал у него на пути?

— Чудесное шоу, - с барского плеча хвалит Шэ’ар, - но Аврора моя невеста, и я заявляю о похищении.

Его невеста? Я - его невеста?!

Я чуть не вслух уговариваю себя не засмеяться, потому что знаю - смех будет злым и беспощадным, и его последствия в первую очередь ударят по мне же.

Я пристально всматриваюсь в лицо Шэ’ара, пытаясь найти там подсказку к игре, которую он затеял. И как ему вообще удалось узнать, что именно сегодня я буду здесь, если даже я этого не знала? Он следил за машиной, которая отвезла меня к Ма’ну? Даже если так… Может быть, мой покупатель сам ему сказал?

Поворачиваюсь к Ма’ну и вижу его совершенно в ином свете. Сумасшедшим обаятельным придурком, который выжимал максимум из спортивной тачки я его уже видела. И романтичным парнем с охранительными соблазнительными губами - тоже. И психом, который растерзал бы меня на кусочки за малейший признак непослушания. Но сейчас - это просто тень. Громадная черная тень с лихорадочным блеском в глазах, который, как взгляд Супермена, сжигает сидящего напротив Шэ’ара. Если бы псих владел хоть толикой сил героя комиксов, то от Шэ’ара не осталось бы ничего, даже его дорогих платиновых запонок.

Волна злости настолько мощная, что я невольно хочу отодвинуться, и Ма’ну, чувствуя мое желание, змеей хватает меня за запястье. Пальцы до боли вдавливаются в кожу, кажется, отпечатки его злости останутся даже у меня на костях.

— Что это за фарс? - шиплю я одними губами, когда наши взгляды мощно схлестываются.

Он обжигает своей ненавистью, и я не уверена, что вся она направлена только на Шэ’ара. Что вообще происходит?! Неужели все дело в моей невинно шутке? Боги, это же просто нелепо - я не сделала и капли того, что хотела сделать, и он знает, что я в его руках лишь потому, что если хоть пара тех снимков просочится в сеть - мне конец. И от позора меня спасет разве что переселение в марсианскую колонию. Жаль, что их пока не создали.

— Ты мне скажи, - злым шепотом говорит Ма’ну.

Если бы не прицелы камер - мне бы точно не поздоровилось. Но… странное дело. Я столько месяцев сидела в бесцветной пустоте, жила в мире без красок, где единственным настоящим чувством была зависть счастью Наны, что сейчас, в эту самую минуту, я чувствую себя живой. Потому что чем больше этот псих пытается сыграть на моем страхе, тем сильнее мое сопротивление. И от зашкаливающих эмоций подкашиваются ноги.

Смешно, но очень похоже на то, что он заразил меня своим психозом. Другого названия химическим процессам, которые происходят в его больном мозгу, я пока не могу придумать, а все мои познания о психологии ограничились колонками в «глянце», где такие же ничего не смыслящие дурочки, как я, раздавали советы себе подобным.

— Я понятия не имею, что происходит, - говорю я, стараясь не обращать внимания на бессвязное бормотание, которое Сусанна пытается влить Ма’ну в ухо.

— Ты не звонила ему? Не предупредила, что будешь здесь? - не верит лунник.

— Я сидела на соседнем сиденье! - слишком громко говорю я, отчаянно пытаясь удержаться за мысль, что мы все еще в эпицентре внимания и вот-вот создадим скандал размером с торнадо. И скорее всего, станем его же первыми жертвами. - Боги, а как бы я это смогла, ведь ты даже телефон у меня забрал.

— Я его не забрал, - отвечает Ма’ну. Он смягчается, и на смену злости приходит недоумение. - Твоя сумка осталась в гостиной, я ее даже пальцем не тронул.

А ведь правда. Я настолько отвыкла быть отшельницей, что телефон давно перестал быть обязательной частью моей жизни, и я вспоминаю о нем в основном только когда мне звонят.

— Ну хватит, - прерывает нас Шэ’ар и зачем-то встает. Вальяжным жестом поправляет пиджак, манжеты, пробегает пальцами по камням в запонках.

Как всегда шикарный, самодостаточный мужчина, который знает, чего хочет. А в данный момент он хочет меня и точно ни перед чем не остановится. Что ему какой-то белобрысый ненормальный мальчишка, даже если этот мальчишка - всеми любимая спортивная звезда? Разотрет и не поморщиться. Потому что Шэ’ар вчера собирался выиграть меня на аукционе и ждал до последнего. Потому что знал, кто будет последним лотом, кто скрывается за маской Черной орхидеи. Он пришел туда по чьей-то наводке, пришел купить девочку, которая посмела пренебречь его щедрым предложением, и выставить на посмешище.

Это Великий и Богатый Шэ’ар. Голос в голове противно хихикает: «Вляпалась ты, деточка-дурочка, потому что таким, как Шэ’ар, не отказывают, а тем более бывшие модельки, которые скатились до продажи себя на аукционе».

Ма’ну медленно разжимает пальцы и его взгляд… Я снова ни беса не понимаю, что он прячет за этими своими голубыми глазами. Не мужчина - головоломка! Слишком сложное уравнение для девушки, которая прогуливала математику.

— Понятия не имею, о чем речь, - филигранно улыбаюсь я. Слышу, как шумно втягивает воздух Ма’ну, и вижу, как щурится Шэ’ар. Что, дорогой, еще один облом твоя гордость пережить не в состоянии? А как тебе такой фокус? - Все в прошлом и, боюсь, это просто недоразумение.

И вишенка на сливки: демонстрирую журналистам роскошное кольцо. Пока на нас сыпется шквал вопросов, на большую часть которых отвечает Сусанна, я пытаюсь понять, что только что натворила. Поддалась импульсу. Хотела доказать одному самовлюбленному типу, что не все в этой жизни можно купить, не каждая женщина свалится к его ногам, а тем более - не свалюсь я. И где-то в этой злости я потеряла главное: понимание того, что сменила самовлюбленного богатея на сумасшедшего придурка. Придурка, который буквально держит меня на цепи увесистой пачкой фотографий, за каждую из которых мне мучительно стыдно.

Мне должно быть страшно, начинаю чувствовать неприятный холодок в кончиках пальцев. Паника набрасывается внезапно, но я случайно натыкаюсь на лицо Ма’ну, которое почему-то остается единственным, которое не расплывается в безликую шумную массу. И мой псих улыбается: широкой безумной улыбкой Чеширского кота. Улыбкой, на которую хочется ответить. И мы просто смотрим друг на друга и начинаем хихикать, как два полных психа.

Не может быть, что я только что вот так запросто профукала шанс на спасение из лап паука. А теперь еще и смеюсь над собственной глупостью.

— Ты осталась со мной, - не делая ни малейших попыток ко мне притронуться, говорит Ма’ну. И снова повторяет это, теперь уже одними губами, перемежая беззвучную чокнутую радость смехом. - Ты выбрала меня.

— Конечно, я выбрала тебя, псих, - пытаюсь хмурится я. - У тебя же снимки.

Но мы оба знаем, что в тот момент я была далека от мыслей о фотографиях. Я просто позволила себе быть безумной и свободной, как в ту ночь, когда лунник гнал «Додж» по пустым улицам города, а я визжала, выплескивая наружу застрявший глубоко внутри меня страх.

— Хочешь, звезду с неба, Вишенка? - Лунник тянет меня за руку, заставляет придвинуться, завораживая своим ненормальным счастьем. - Остров в океане? Личного джина в бутылке с неограниченным количеством желаний?

Он не дает ответить: притрагивается своими губами к моим, скользит по ним кончиком языка и чуть-чуть пощипывает, словно хочет дать почувствовать, что может быть сильнее и грубее. Я задыхаюсь от возмущения, но он крадет мой крик, взамен наполняя легкие своим дыханием, отравляя, делая еще более безумной. Я питаюсь поднять руку, чтобы врезать ему, но ничего не получится, потому что его губы - это просто что-то невероятное. И поцелуи. Ох, я бы хотела, чтобы он вот так же поцеловал каждый мой шрам. Может быть тогда они перестанут болеть. Хоть ненадолго.

— Вишенка, - пробуя прозвище языком, все еще в предельной близости от моих губ произносит Ма’ну. - Моя прекрасная ар’сани. Придумала, чего хочешь?

За пределами нашего поцелуя существует громкий Хаос, помноженный на фотовспышки. И я цепляюсь в Ма’ну сразу двумя руками: просто скребу ногтями по его локтям, пытаясь сохранить себя в водовороте. Голова странно кружится, страха нет совсем, хотя я точно знаю, что натворила глупостей, и скоро последует расплата за все: и за гордыню, и за безумие.

Но это точно будет не сегодня. А значит…

— Хочу фисташкового мороженного, - бормочу я. - На палочке. И ведерко карамельного попкорна.

Глава четырнадцатая: Ма’ну

Фисташковое мороженное.

И карамельный попкорн.

Мне почти больно от сдерживаемого смеха, который вот-вот разорвет грудную клетку. И поцелуй на губах все еще горит, словно я поцеловал саму Любовь. Или Страсть? Или Надежду?

Если бы я знал.

Я забываю обо всем на свете: хватаю мою ар’сани за руку и тяну прочь, через черный ход. Мы смеемся в унисон, когда она снова спотыкается и выражается так, как приличные девушки выражаться не должны.

— Ты сказала «блядь!» - ору я, даже не пытаясь сдерживать безумие. Нам не нужны тормоза.

— Я могла упасть и разбить нос, - в полумраке ее попытка выглядеть серьезной настолько милая, что мое несчастное сердце заходиться в убийственном ритме. Знаю, что нельзя, но ничего не могу поделать: ни одна игра, ни один всплеск адреналина на поле не превращает комок мышц в моей груди в заевшую обезьянку-барабанщика. - «Ой, беда-огорчение» было бы уместнее?

— В постели ты тоже материшься? - спрашиваю я. Мысль о том, как она будет объезжать меня и выкрикивать грязные словечки, превращает член в камень.

Я не знаю, что такое быть с женщиной. Я долбаный девственник, но уверен, что эта женщина перевернет мой мир на триста восемьдесят градусов.

— Пошел ты, извращенец, - злится Аврора и тихо охает, когда я опускаюсь перед ней на одно колено, поглаживая ладонями стройные бедра и идеальные лодыжки. - Ты что творишь?!

— Снимаю с тебя туфли, Вишенка, а ты что подумала?

Я помогаю ей разуться, но отсюда, снизу-вверх, вид на ее ножки настолько роскошный, что я медлю. Любуюсь ямочками на коленях, гладкой кожей в плену чулок.

— Хочешь, чтобы я тебя полизал, Вишенка? - спрашиваю, покусывая губы. Хочу ее так сильно, что готов выполнить угрозу в ответ на ее «хочу».

Боги, пусть она скажет «да».

— Я сказала, чего хочу, - фыркает Аврора и даже в темноте я вижу ее ставшие похожими на свеклу щеки. - Мороженное на палочке и никакой порнографии.

Я предлагал ей звезду с неба - и не шутил. Я весь мир бы к ее ногам в тот момент положил. А Черная королева попросила мороженное.

Ну и кто из нас псих?

— Куда ты меня тащишь? - спрашивает Аврора, когда я, взяв во вторую руку ее туфли, снова тяну мою бабочку прочь. - Разве игра не сегодня?

Да, проклятье, игра сегодня, через четыре часа, и я должен провести их в покое и упражнениях на разогрев мышц. Я должен быть собран, подготовлен и думать только о том, что сегодня - чемпионат, и от того, буду ли я играть лучше, чем обычно, зависит будущее всей команды. Потому что соперникам «Воронов» этот кубок даже важнее, чем нам, ведь проигрыш будет означать большие перестановки внутри главного состава.

Боги, почему я думаю обо всем этом сейчас?

Ответ очевиден: чтобы не сойти с ума и не сделать то, что настойчиво лезет в голову, подбрасывая в костер возбуждения все больше развратных образов. В основном тех, где я поворачиваю Аврору к стене, задираю ее юбку, царапая нежную кожу бедер выше резинки чулок. Почему я так одержим ею? Почему мысль об обладании Черной королевой доставляют такое же болезненное удовольствие, как и желание ее уничтожить? Почему я не могу отделить одно от другого?

— Стой, псих! - возмущается моя бабочка, и я послушно останавливаюсь. - Нам нужно кое что обсудить, - говорит Аврора, пытаясь вывернуть запястье из моей хватки. - Например, условия, на которых я согласна и дальше корчить твою невесту.

Я должен срочно заткнуть ей рот. Потому что да, нам есть, о чем поговорить, и нет, я не готов говорить об этом сейчас. Я не готов поднимать темы, которые обязательно натолкнуть ее на вопросы, отвечать на которые я не могу и не буду. Но ведь это Аврора Шереметьева: я могу хоть лоб расшибить, пытаясь ее переупрямить, но она все равно не уступит. Единственная возможность сделать по-моему - принудить ее молчать. Но сделать это можно только силой, а я не хочу ломать крылья моей ар’сани. Пока не хочу.

— О чем ты хочешь поговорить? - спрашиваю я, с недвусмысленным намеком толкая ее к стене. Не хочу, чтобы мы узнали друг друга здесь: в темноте, в неприятных запахах и отдаленных возбужденных голосах, которые договариваются, у которого из выходов нас ловить. Ненавижу журналистов. Ненавижу то, что они могут сделать с жизнью других людей одним сраным заголовком и парочкой размазанных фото.

— О том, что я тебе не игрушка! - выкрикивает Аврора и, клянусь, ее взгляд обещает мне все муки мира. Даже те, которые остались лишь в учебниках истории. Давай, Вишенка, я не боюсь боли, я готов принять тебя всякую, даже если ты выпьешь из меня душу своими поцелуями. Но взамен и я тебя уничтожу. У нашей истории не может быть полутонов и компромиссов. - И не смотри на меня так!

Она злится, кусает губы так сильно, что на идеальном покрытии помады остаются светлые полосы. Приходится зажать ее запястья высоко над головой, вдавить собой в стену, лишая возможности шевелиться. Конечно, она может двинуть мне между ног, но не делает этого, только дерзко смотрит в глаза, бросая безмолвный вызов моему терпению.

— И как же я на тебя смотрю, Вишенка? - спрашиваю я, прижимаясь своим возбуждением к ее бедру. Делаю движение вверх, чтобы она почувствовала трение, и почти теряю голову, когда Аврора глубоко втягивает воздух, словно боится задохнуться.

— Ты извращенец, - сопротивляется она. - Псих. Маньяк. Придурок.

— Я с радостью выслушаю весь список до конца, Вишенка, но сейчас нам лучше валить, пока еще есть шанс сбежать от журналистов. Если, конечно, ты не настроена еще раз хвастануть на камеру кольцом.

— Я твою задницу спасала, между прочим, - не сдается она.

И сейчас самое время заставить ее замолчать, потому что еще немного - и мы вернемся к тому, что произошло, а я слишком взвинчен и разожжен изнутри, и не смогу контролировать гнев. Я и сейчас с трудом его контролирую.

— Потом, - жестко ставлю точку в ее попытках выяснить отношения и, чтобы моя бабочка окончательно перестала трепыхаться, «пришпиливаю» к себе еще одним поцелуем.

Жадно, алчно, глотками пью ее дыхание, каждый вздох, каждую ноту злости и негодования на собственную слабость, которые она дает. Мои губы никогда не пили такого изысканного вина. Я почти задыхаюсь, потому что она, словно океан, наполняет собой мои легкие, и я тону в эмоциях, названия которым человечество еще не придумало. Я хочу ее всю, до конца, до последней капли.

— Ма’ну… - выдыхает Аврора, когда я на мгновение отстраняюсь, чтобы увидеть ее лицо и понять, что не схожу с ума. Ее сексуальный голос прокалывает сердце ровно посредине. Больно. Так больно, что невольно морщусь.

Надо остановиться. Взять паузу, перевести дыхание. Мне необходим кислород. Ворот рубашки душит, словно гаррота[1].

— Ты псих, - выдыхает Аврора, и даже в полумраке обсидиановые искры ее глаз разрушают мою Вселенную, словно метеоритный дождь. Я должен снова вернуть контроль в свои руки, но единственное, что могу - смотреть на Аврору. - И я психованная маньячка, раз до сих пор не выцарапала тебе глаза, - зло роняет Черная королева, прежде чем подчинить меня поцелуем.

Она словно мстит мне за то, что не может и не хочет сопротивляться. Уверен, в этой хорошенькой головке созрела мысль, что если поцеловать меня первой, то это будет означать ее, а не мой триумф. Но мне по фигу пусть хоть на кусочки разорвет.

Эйфория, тягучая и безупречная, как земляничный ликер, тушит огонь в груди. Язык Авроры скользит по моим губам, толкается в рот, словно любопытная змейка. Я знаю, что хватаю ее слишком сильно, но сейчас ар’сани - единственная постоянная величина в мире, который опадает, словно башня из Дженги[2]. Пальцы впиваются в ее талию, сжимая сильнее и сильнее, пока Аврора не вскрикивает и в порыве злости кусает меня за губу.

— Я пьяный от тебя - улыбаюсь в ее рассерженное лицо, пока Аврора пытается стереть кровь с моей губы. - Полностью, блядь, пьяный.

— Тогда за руль сяду я, - не теряется она и тут же тушуется, вспоминая то, что портит ей настроение. У нее проблемы с вождением, иначе она не стала бы пользоваться услугами водителя, хоть до аварии всегда водила сама.

— Не в этот раз, Вишенка, - отказываю я и вижу, что Аврора рада протянутой соломинке.

Понятия не имею, смогу ли играть сегодня, ведь все мои мысли заняты совсем не мячом, и кровь будоражит совсем не спортивный азарт.

[1] Гаррота - инструмент для удушения человека

[2] Дженга - настольная игра. Игроки по очереди достают блоки из основания башни и кладут их наверх, делая башню всё более высокой и все менее устойчивой (нельзя перекладывать верхние три ряда)

Глава пятнадцатая: Аврора

— Почему ты ничего мне не сказала? - спрашивает Нана с укором.

Мы сидим в ВИП-ложе и ждем начала игры. Р’ран тоже здесь и как настоящий фанат «Воронов» он полностью сосредоточен на матче, так что наши женские разговоры его совершенно не интересуют. Зато Нана была первой, кто позвонил мне после дурацкой конференции, и я зачем-то брякнула, что мы поговорим обо всем позже. Ну и дождалась этого «позже»: раз я невеста самого Красного ворона, то кому, как не мне сидеть на самых престижных местах и громче всех выкрикивать его имя.

Я хочу домой. Собственно, сейчас я готова уйти в любое место, окруженное стенами с четырех сторон и прикрытой крышкой. Можно даже без окон. Только там, в полной тишине, я смогу разобраться в себе. Смогу, наконец, найти рычаг, который остановит безумную карусель моей жизни, которая завертелась слишком быстро. Еще пара крутых виражей - и я просто улечу в неизвестном направлении.

Или в известном, которое приведет меня к сумасшедшим голубым глазам.

— У нас все случилось слишком быстро, - говорю я, выразительно глядя на сестру, чтобы она вспомнила точно такой же разговор годичной давности.

Нана все понимает и больше не пристает с расспросами.

Я поглядываю в сторону выхода, но в ВИП-ложу уже просачивается Сусанна и смотрит на меня с видом человека, который скорее ляжет поперек дороги, чем позволит мне ускользнуть. Да, сейчас на мне нет ни цепи, ни кандалов, и я все так же свободна, как и до идиотского аукциона, но снимки до сих пор у Ма’ну, а мы так и не обсудили условия их возврата. И я надеюсь, что смогу выторговать двадцать дней вместо тридцати.

Игра начинается - и я от нечего делать слежу за возней вокруг мяча. Никогда не любила спорт, тем более вот такой, где исход зависит от того, кто кому посильнее врежет в нос. Но… Ма’ну притягивает внимание, словно магнит. Он не такой большой, как некоторые из игроков, но почти самый высокий среди них. И он стремительный, словно молния, быстрый и ловкий, и когда двое «быков» пытаются его блокировать, легко распихивает их локтями, играя груб, но изящно. Поверить не могу, что такое бывает.

Стадион взрывается от крика, когда «Вороны» зарабатывают первое очко, Р’ран громко хлопает в ладоши, а я наблюдаю за тем, как Ма’ну находит взглядом наши места и, наплевав на всех, шлет воздушный поцелуй. Я хочу улыбнуться ему в ответ, но знаю, что не должна. Достаточно на сегодня глупостей.

Несвязное бормотание заставляет меня отвлечься от игры. Это Сусанна: сжала пальцы, словно перед молитвой, завороженно смотрит на стадион и что-то шепчет. Слов не разобрать.

— Призываешь на помощь высшие силы? - не могу сдержаться я. Почему-то эта женщина мне категорически неприятна. Возможно из-за того, что она принесла тот поганый пакет с компроматом.

Сусанна прекращает бормотать и смотрит на меня почти с горечью.

— Что? - не понимаю я. - Боишься, что «Вороны» проиграют и ты останешься без хлебного клиента?

— Ты просто дура, - отвечает Сусанна. - Ты ничего о нем не знаешь.

Я знаю, что это. Ревность. Банальная ревность женщины, которая давным-давно положила глаз на мужика, но совершенно ему не интересна. И вместо того, чтобы греть ему постель, она вынуждена изо дня в день видеть его с новыми красотками, чьи прихоти вынуждена исполнять. Незавидная участь. Ничего удивительного, что во мне она видит лишь очередную заразу, которая прилипла к блестящей славе ее драгоценного Красного ворона.

— Ему нельзя играть, - говорит Сусанна, когда Ма’ну зарабатывает для команды еще одно очко и замирает посреди поля, согнувшись пополам. Игроки «Воронов» сбегаются к нему, похлопывают по спине. Со стороны ничего необычного: просто усталость после сложного розыгрыша. Но Сусанна бледнеет прямо на глазах. - Ему нельзя. У него… у него больное сердце. Ему нельзя…

Больное сердце? У этого пышущего здоровьем парня?

Что-то внутри меня холодеет, поднимая на поверхность давно похороненные детские воспоминания.

Нет, нет и нет.

Тот мальчишка умер.

Я чувствую жуткий озноб, словно прислонилась спиной к крышке гроба. Зачем-то оглядываюсь, чтобы проверить, что это не так - и натыкаюсь на взволнованный взгляд Наны. Нервно поправляю волосы, пытаясь убедить себя, что ничего не произошло: Ма’ну стоит посреди поля, отводит руки товарищей и распрямляется, широко улыбаясь на публику. Он вообще всегда улыбается, как будто наверстывает что-то. Или просто потому, что знает, на что способна его безумная улыбка.

— Почему он играет, если ему нельзя? - спрашиваю я, хоть не хочу этого знать. Какое мне дело до ненормального лунника.

— А ты бы смогла сказать ему нет», если бы он заявил, что будет играть даже если сдохнет на поле? - опросом на вопрос отвечает Сусанна.

Уверена, не обошлось без ее вмешательства. Как, интересно, это обычно делается? Покупается липовая справка или вся медицинская комиссия целиком? Не удивлюсь, если вариант номер два. Может быть, сучка просто мстит ему за то, что стала королевой френдзоны? Как там в старой сказке? «Так не доставайся же ты никому!»

— И… давно это с ним? - спрашиваю осторожно.

— Нет, милочка, от меня ты ничего не узнаешь. Конфиденциальная информация. И очень советую тебе не лезть не в свое дело - целее будешь. Или, раз он отвалил за тебя миллион, повесил шайбу на палец, ты стала особенной? Не такой, как те одноразовые бестолковки, которые появляются в его жизни только, чтобы показать, что рот им нужен совсем не для разговоров?

— Ты бы ему отсасывала просто так, да? - не могу промолчать я. - И бесишься, что не нужна даже без денег и всяких условий?

Она багровеет, потом покрывается белыми пятнами, а потом просто придвигается ближе и выплевывает прямо в лицо:

— Ты крупно ошибаешься, думая, что меня тебе нужно опасаться, королева без короны. Сегодня ты ему интересна, и поэтому он тебя любит, осыпает подарками и кажется идеальным мужчиной, но ты понятия не имеешь, что будет, когда он снова станет одержим. Хочешь совет? Беги так далеко, как только можешь, выползай в любую щель и улетай на другой край света. Потому что Ма’ну не умеет любить. Он умеет возносить - и ронять, чтобы смотреть, как сломается его новая игрушка.

Сусанна уходит, оставляя меня один на один со словами, не верить в которые я не могу. Лунник не дружит с головой - не нужны ни справки, ни откровения Сусанны, чтобы понять это. Он и сам не сильно скрывается. Но значит ли это, что моя жизнь… в опасности?

— Аврора! - слышу громкий шепот сестры. - Аврора, лицо!

Я слишком поздно понимаю, что какому-то умнику пришла в голову идея навести на меня камеру крупным планом. И мое лицо на огромном экране совсем не похоже на лицо счастливой невесты. Приходится улыбнуться, дать себе моральный пинок и вспомнить все, чему меня учили: модель улыбается всегда даже если у нее болит зубной нерв или воспалился геморрой.

И я улыбаюсь. Девушка на экране мгновенно преображается. Никто, даже самый прожженный знаток человеческих душ не угадает за этой лучезарной улыбкой растерянность и панику. Никто, кроме психа в центре поля, потому что он смотрит на меня и впервые с начала матча, улыбка сползает с его лица.

Глава шестнадцатая: Аврора

Понятия не имею, как мне удается спокойно досидеть до конца матча. И тем более не понимаю, почему не пытаюсь убежать. Как будто заговоренная или, лучше сказать, приколоченная, сижу на скамейке и слежу за тем, чтобы улыбка не сползала с губ.

Почему я не могу вспомнить имя того мальчишки? Не помню ни его лицо, ни голос, ничего. Если бы Сусанна не сказала про больное сердце Ма’ну, я бы никогда не вспомнила о том, что в моей жизни уже был человек с роковой болезнью. Хотя, я не могла забыть. Ведь тот мальчишка не был просто транзитным пассажиром моей жизни.

Я снова и снова забрасываю удочку в глубины памяти, но едва ли вспоминаю еще хоть что-то важное. Смешно сказать, но это словно закрытая секция, испорченный кластер жесткого диска, который, хоть убейся, не прочесть. Я помню только, что он был совершенно лысым и невысоким, и очень-очень худым. Таким худым, что острые плечи торчали из футболки подобно деревянной перекладине у пугала, делая его фигуру похожей на правильный прямоугольник.

И еще я помню, что он умер.

И это разбило мне сердце.

— Нана, - останавливаю сестру, когда матч заканчивается они с Р’раном собираются уходить. - Ты помнишь того лысого мальчишку?

Нана помнит всех, у нее отличная память и способность умещать в ней все до последних мелочей.

— Аврора. - В глазах сестры плещется сочувствие, совсем как в тот день, когда она приехала в больницу и узнала, что я потеряла ребенка. - Почему ты вдруг о нем вспомнила?

— Потому что я о нем забыла, - грубее, чем хотелось бы, отвечаю я. Не понимаю, на что злюсь, но чувствую себя черствой, бессердечной тварью. Как же так? Он был не просто уродцем, к которому я потихоньку сбегала на смешные детские свидания. Он был… идеальным?

Смешно. Как может быть идеальным уродливый нелюдимый мальчишка, над которым насмехался весь класс? Как двенадцатилетняя девочка может что-то смыслить в красоте? Но я смыслила, потому что никто и никогда не смотрел на меня так, как он. Потому что он рассказывал о далеких волшебных странах, а когда я спрашивала, откуда он столько всего знает, только улыбался, стучал пальцем по лысой голове и отвечал: «Это все здесь, я там живу… иногда».

— Так ты помнишь его? - повторяю свой вопрос.

— Конечно, я его помню, - говорит сестра. - Но он… умер, Аврора. Давным-давно.

Мне хочется крикнуть, что я не спрашивала, жив он или нет, но сил на злость не осталось совсем.

— Как его звали?

— Но’лу, - без запинки говорит Нана и я с трудом перевожу дыхание.

В самом деле, Но’лу. Как я могла забыть. Странное имя даже для лунника. Потому что обозначает буквально «испорченное полнолуние». Теперь я помню, он рассказывал, что родился минута в минуту в лунное затмение и поэтому мало что взял от своих родителей-чистокровок. И потому был таким слабым и немного странным.

— Просто вспомнила о нем, - говорю с искусственным безразличием, но Нана словно смотрит прямо в душу. - Не бери в голову.

Мы выходим из ВИП-зоны, и, прежде чем уйти, Нана снова спрашивает меня, все ли у меня хорошо. Великодушная добрая умница Нана. Обнимаю и целую ее в щеку, на этот раз почти искренне.

И стоит сестре и Р’рану уйти, кто-то хватает меня за руку, разворачивает на себя.

— Ты мне чуть руку не оторвал! - возмущаюсь прямо в рассерженное лицо лунника.

— Что сказала тебе Су? - спрашивает Ма’ну, и напряжением в его голосе можно, словно отбойным молотком, дробить асфальт.

— Что тебе нельзя играть из-за проблем с сердцем. Ты и правда псих. Полный безоговорочный придурок.

Понятия не имею, что рассчитывал услышать Ма’ну, но его лицо постепенно расслабляется.

— Только это? - уточняет он.

— И еще, что я твоя «бестолковка», которой рот нужен не для того, чтобы говорить. Примерно так.

Я не благородная добрая девочка, и не собираюсь умалчивать об оскорблениях. Пусть даже он ее и уволит - мне все равно. Возможно, потеряв доступ к своему кумиру, Сусанна, наконец, излечится от ненормальной зависимости и даже скажет мне спасибо. Хотя, чихать я хотела на ее «спасибо».

— Я ее убью, - говорит Ма’ну. - Но сначала язык вырву.

Он хочет меня обнять, но я отталкиваю его. И так несколько раз, пока он не вскидывает руки с громким:

— Что с тобой за херня, Аврора?!

— Со мной?! - тут же взрываюсь я. - Что с тобой такое?! Хочешь красиво умереть? Думаешь, тебя запомнят, как самоотверженного игрока? Так вот - нет! Ты станешь просто еще одним сенсационным любительским роликом в ютубе, и какой-то умник срубит на видео с твоей смертью кучу просмотров и лайков. И никакой романтики, псих.

— По-твоему, я должен просто лежать и ждать, когда моему хуевому сердцу захочется остановиться?

— Лично мне ты ничего не должен, - отмахиваюсь я. Боги, к чему этот разговор? Разве мне не должно быть все равно? - Забудь. Мне плевать на тебя и твои заморочки.

Но забыть и поставить точку в разговоре не получается, потому что Ма’ну налетает на меня, словно торнадо, хватает за плечи и буквально вдавливает мое тело в свое. Он так тяжело дышит, что удары сердца колотятся почти в одном мотиве с моей паникой. Лунник снова меняется, но теперь он - сама ярость. Та, что испепелит - и не заметит. Горячий, словно вулкан, и точно такой же взрывоопасный.

— Я нормальный, Аврора! - мне в лицо орет Ма’ну. - Поняла?! Запомнила, блядь, на всю оставшуюся жизнь? Я - нормальный!

Он не говорит «я здоров» или «врачи преувеличили», или что-то в таком духе. Он кричит «Я - нормальный» и эти слова предназначены не мне, а себе самому.

— Ты делаешь мне больно, - пытаюсь достучаться до него, но это равносильно разговору с собственной тенью. Глупо даже надеяться на осмысленный ответ.

— Не суй свой нос в мою жизнь, - предупреждает Ма’ну, только усиливая хватку.

— Целее буду? - подсказываю я, до краев наполненная разъедающей обидой. Поверить не могу, что целовала его и наслаждалась ответными поцелуями. Безумие какое-то. Затмение головного мозга. - Знаешь, придурок, если тебе хочется и дальше украшать меня синяками, то для начала мы составим подробный прейскурант.

Моя уловка работает безотказно: его словно поливают ледяной водой. Лунник отступает, голубой взгляд наполняется осмыслением. Он смотрит то на меня, то на свои ладони. Стаскивает насквозь мокрую футболку, вытирает руки и просто бросает ее под ноги. Словно в самом деле испачкался об меня.

— Мы обязательно составим прейскурант, Черная королева, ведь именно так заведено в мире твоих жизненных ценностей. Всему есть цена.

— Именно, - маскируя горечь, соглашаюсь я.

— Трахаешься ты тоже за деньги? - «добивает» он.

Я просто молчу. Нет смысла отвечать, потому что он все равно уже заочно нацепил на меня ярлык «шлюха», а я лучше буду ходить заклейменной, чем попытаюсь заново отстроить только что рухнувший мост.

Почему мне казалось, что он может наполнить мою жизнь новым смыслом? Разрисовать серое полотно безумными, но яркими красками?

«Потому что дура», - отвечаю сама себе.

Глава семнадцатая: Ма’ну

Мы едем домой в полной тишине, явно без желания разговаривать друг с другом. Аврора сидит на заднем сиденье и смотрит в окно с отсутствующим видом. Я бы год жизни отдал за возможность заглянуть ей в голову и прочитать мысли.

Мы вернулись туда, откуда начали. Хотя, нет, начали-то мы с ночной прогулки и тогда Аврора не смотрела на меня, как на чудовище и не говорила такие мерзости. Регресс на лицо, и самое ужасное то, что я создал ситуацию своими же руками. Вспылил, выплеснул злость - и вот результат.

Меня оправдывает лишь то, что Аврора не имела никакого права лезть ко мне с идиотским претензиями, и тем более делать вид, будто ей не все равно, что будет с моей жизнью, оборвется она сегодня, завтра или мне повезет дожить до седой старости. Хотя, где я - а где везение.

Горько ухмыляюсь своим мыслям и в зеркале заднего вида замечаю недовольный взгляд Черной королевы. Хочется резко затормозить - и по фигу, что мы в потоке машин на главной улице города - скрутить ее так, чтобы и пошевелиться не могла, и спросить, в чем проблема. Но с этой невозможной женщиной ничего и никогда не работает так, как должно, поэтому я так сильно… ее боюсь.

Да, блядь, боюсь. Боюсь того, что она похожа на гарпун, нацеленный прямо мне в сердце и что бы я ни делал, куда бы ни бежал и за чем бы ни прятался - острие все равно «смотрит» в самое яблочко. И прицельный убийственный выстрел - лишь вопрос времени. Неважно, больное у меня сердце или здоровое - Аврора Шереметьева меня уничтожит, потому что ненавидеть ее больно, а любить будет еще больнее.

Мы приезжаем в «Атлас» в десятом часу ночи - и Аврора, не дав мне и шанса, сама распахивает дверцу и убегает к себе в комнату. А мне остается лишь негодовать и до боли в стопе пинать массивную бронзовую подставку под горшком с декоративной ивой.

Я едва ли сплю хоть час за ночь. Брожу по пустым комнатам, как Летучий голландец, который потерял якорь и не видит свет путеводный свет маяка. Я чужак в собственном доме и настолько же пуст, как пуста выпитая с горя бутылка коньяка. Несколько раз я порываюсь зайти к Авроре в комнату, но какая-то сила тянет меня прочь. Инстинкт самосохранения быть может? Что будет, если я увижу ее безмятежно спящей? В прошлый раз едва сдержался, чтобы не натворить глупостей, а теперь, когда знаю вкус ее поцелуя, я бы и копейки не поставил на свое терпение.

Я совершенно запутался.

Я больше не знаю, кто я: уродец, который молился на один взгляд школьной красавицы, или безбашенный спортсмен, поклявшийся отомстить жадной стервозной красотке.

Но утро меняет все, потому что стоит мне увидеть ее, я готов позволить проклятому гарпуну выстрелить, готов лично вложить ей в руки шпильку, которой она проткнет мою никчемную жизнь.

Она плакала. Глаза припухли и покраснели, и впервые я не вижу в них ничего. Она пуста точно так же, как и я.

— Собирайся, - говорю тихо, чтобы не спугнуть мою ар’сани.

— Я никуда с тобой не поеду, - безразлично отвечает Аврора, игнорируя завтрак на столе. Хочу сделать так, чтобы она поела, чтобы к щекам снова прилил румянец, а в глазах появилось хоть что-нибудь. Хочу сделать все то, чего не должен бы хотеть.

Долбаные противоречия разрывают на части, тянут в разные стороны, как дыба, на которую я сам себя обрек.

— Ты же хотела обсудить условия? - напоминаю наш вчерашний разговор. Поверить не могу, но я правда готов на компромисс. Ничего не понимаю.

— Я слушаю.

— Не здесь. Просто оденься и будь готова через полчаса.

— Это приказ? - Она холодная и отстраненная, и до нее не дотянуться. - А если я ослушаюсь? Уничтожишь меня? С каких снимков начнешь? С прошлогодней вечеринки у Сантино? - Прикладывает палец к губам, как будто раздумывает. Но и в этом нет ни единой настоящей эмоции, лишь позерство и притворство.

Раздражает. Бесит. Выносит, нахрен, мозг.

— Да, ар’сани, это приказ, - бросаю в ответ и быстро, пока не наломал дров, спускаюсь вниз.

Остается лишь надеяться, что она не полезет в бутылку.

К счастью, на этот раз благоразумие перевешивает чашу весов, и ровно через полчаса, минута в минуту, Аврора появляется во дворе. В простых джинсах и футболке, без макияжа и с девичьим «хвостиком» на затылке. Наверняка хотела сделать мне назло, думая, что я собираюсь покрасоваться своим трофеем на людях. И понятия не имеет, что оделась в самый раз.

Она хочется спрятаться на заднем сиденье, но я перехватываю ее на полпути и усаживаю рядом с водительским сиденьем. Понятия не имею, что происходит, но хочу, чтобы она была максимально близко. Чтобы отравляла собой и дальше.

И снова взаимная игра в молчанку, потому что так проще.

— Это что, музей? - спрашивает Аврора, когда я притормаживаю на парковке около старинного белоснежного здания с умопомрачительными витражами. - Ты привез меня в музей?

Наконец-то первый проблеск чего-то настоящего, живого на лице моей бабочки. Даже если это недоумение. И прострел взглядом в мою сторону, как будто она хочет еще раз убедиться, что я в самом деле настолько ненормальный.

— Уверен, никто и никогда не водил тебя в музеи, Вишенка.

Хотя я не то, чтобы уверен - это аксиома, истина ее жизни. Только придурок ведет роскошную женщину смотреть на картины мертвецов и мраморные изваяния, рискуя навлечь на нее тоску. «Нормальный мужик» повел бы ее в дорогой клуб или пригласил покататься на яхте. Но она - пустой кокон, и я должен наполнить ее чем-то настоящим.

В таких местах всегда немноголюдно, и здесь Авроре будет хорошо. Требуется несколько минут, чтобы моя бабочка привыкла к тишине и приятной прохладе пустых залов и коридоров. Я бы мог заказать нам экскурсовода, но не в этот раз.

Аврора пытается одернуть руку, когда я беру ее за запястье, но я настаиваю и крепло переплетаю наши пальцы. Удивительно, как органично смотрится на ее безымянном пальце кольцо. Мысль о том, что она носит его по принуждению, гложет червем, но разве это не моя вина? И разве это не часть моего дьявольского плана?

— Незачем изображать влюблённую парочку, если рядом нет ни души, - огрызается Аврора. - Мне неприятно и тебе лишняя статья расходов.

— Не считай мои деньги, Вишенка, - миролюбиво улыбаюсь я. - Я, конечно, не мультимиллионер, но могу позволить себе подержать за руку симпатичную девчонку.

Она слишком быстро отворачивается, но я все равно замечаю ее растерянность.

Мы гуляем между картинами, чьи названия и авторы мне хорошо знакомы. Я знаю на память историю создания каждого полотна, но… я сочиняю для Авроры сказки. На ходу выдумываю легенду о затворнице, чей печальный образ запечатлел влюбленный в ней старый художник, сочиняю красивую сказку о волшебной стране, спрятанной за абстрактными мазками. Аврора не верит и едва ли вникает, но вода камень точит и скоро она втягивается в мою игру. Улыбается, когда сочиняю совсем уж бредовую небылицу, и грустит, когда моя сказка обрывается на печальной ноте.

Мы останавливаемся около картины, на которой изображен канатоходец, балансирующий над огненной пропастью. Ничего необычного на первый взгляд, но ангел с белыми крыльями не делает ничего, чтобы спасти бедолагу, и лишь отстраненно наблюдает за тем, как на следующем шаге подопечный сделает роковую ошибку. А ангел с темными крыльями - у нее такие же прекрасные волосы, как и у моей бабочки - падает вниз. Огонь лижет черное оперенье, и всем ясно, что не спасется ни один из них.

Я нарочно не делаю никаких комментариев, да они и не нужны. Аврора просто смотрит на огромное полотно и в ее глазах сверкают слезы.

— Я бы упал для тебя, - говорю, становясь ей за спину. Нерешительно, совсем как тот уродливый мальчишка из прошлой жизни, провожу пальцем по ее оголенному локтю. И счастливо улыбаюсь толпе мурашек в ответ на невинное прикосновение[1].

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— А ты все еще пытаешься отрицать очевидное.

Я одержим ею настолько, насколько вообще можно быть одержимым. Я не понимаю себя, но понимаю ее. Бегу от нее всю жизнь, понимая, что просто перебираю ногами внутри игрушечного колеса. Как можно сбежать от того, что нужнее воздуха?

Знаю, что рискую, но все-таки прикасаюсь губами к ее шее. Кожа теплая, гладкая, пахнет мылом и на вкус словно цветочная пыльца. Боги, пусть она молчит, пусть не говорит о деньгах, о том, что у нас договор, и что это - всего лишь игра. Пусть притворится для меня. Я согласен выпить яд ее лицемерия, я готов принять последствия.

Я так устал сражаться с собой. И тот парень на картине - это я. Я иду над пропастью, и я нарочно ставлю ногу мимо каната.

 [1] Для этой сцены почему-то очень подходит Aurora's Theme из компьютерной игры Child of Light. Послушать можно у меня на странице в ВК, в записи от сегодняшнего числа (27 апреля 2018) или найти трек среди моих видеозаписей в ВК

Глава восемнадцатая: Аврора

Безумие заразно - теперь я это точно знаю.

Нет другого объяснения, почему я разрешаю ему делать со мной все эти вещи. Почему, как зачарованная, тянусь к его губам, таю, словно глупое ванильное мороженное, мечтая остаться вечным вкусом на его губах.

Та девушка на картине - это я, и падение неизбежно. Огонь поцелуев Ма’ну сжигает мои крылья. Сжигает кокон, внутри которого я сижу так много лет, что начала забывать так много вещей. Я люблю рисовать - всегда любила, с самого детства. Где-то на чердаке хранятся целые альбомы с моей мазней, и мне отчаянно хочется прямо сейчас поехать за ними, достать, стряхнуть пыль с потрепанных обложек. Может быть там я отыщу дорогу к маленькой Авроре, которая мечтала о мольберте, масляных красках и кистях из художественного салона.

Ма’ну разрушает меня, и не уверена, что делает это спонтанно.

Я поворачиваюсь к нему, отпускаю ту часть себя, которой просто хочется быть любимой: безоговорочно, бесконтрольно. Обнимаю его, поднимаюсь на носочки и позволяю высушить поцелуями свои слезы.

— Я не пустышка, я не пустышка, - шепчу снова и снова. - Я просто заблудилась. Будешь моим клубком?

Я не могу видеть лицо лунника, поэтому зарываюсь носом в его плечо и прячусь от самой себя. И не уверена, что готова выдержать взгляд этого наглеца. Что я там увижу? Триумф? Красавчик приласкал одинокую развенчанную королеву, и та растеклась по нему соплей. Противно от самой себя, но я не хочу его отпускать. Не хочу терять теплые чувства, которые бурлят во мне и разрывают, словно взболтанная банка с газировкой. Но и это не самое страшное. Сильнее всего пугает полный раздрай в душе. Я ненавижу его? Или симпатизирую? Или хочу выцарапать глаза и сбежать в свою серую жизнь, где все просто, однообразно и совершенно предсказуемо?

Я не знаю. И в эту минуту не хочу узнавать. Могу я побыть хотя бы один день невестой? Девушкой, которая носит на пальце прекрасное кольцо, как символ вечной любви. Девушкой, рядом с которой красивый парень, звезда спорта, чья улыбка покоряет сердца.

— Ты меня пугаешь, ар’сани, - обеспокоенно говорит Ма’ну. Мы стоим в обнимку довольно долго, я молчу и прячусь от любых попыток заглянуть мне в лицо. - Я для тебя буду, кем скажешь.

Шмыгаю носом, чувствуя себя странно счастливой. Почему так?

— Хоть клубком, хоть ковром-самолетом. - Чувствую его улыбку в моих волосах. - Хоть джином в бутылке.

— Джина ты уже предлагал, и я не впечатлилась, - улыбаюсь мокрыми от слез губами.

Неловко пытаюсь вытереть лицо об его рубашку, но Ма’ну удается оторвать меня от своего плеча и отодвинуть на расстояние вытянутых рук.

— Я не большой мастер удивлять, Вишенка, - улыбается он и увлекает меня в сторону выхода. - Но сегодня я постараюсь.

Хотелось бы мне знать, что у него на уме, но я даже не буду пытаться заглянуть в хитросплетения его разума. Такой лабиринт не осилила бы даже умница Нана, а мне и подавно не одолеть. Поэтому буду просто плыть по течению, надеясь, что, когда моего психа укроет очередное цунами, мне удастся спастись.

Мы выходим на улицу и попадаем под проливной дождь. Ма’ну запросто выходит прямо под ливень, хохочет, подставляя лицо дождю. Мгновенно становится мокрым и встряхивается, как пес. Мокрая ткань рубашки липнет к телу, обрисовывая контуры сухих мышц, грудной клетки, пресса. Я невольно прижимаю ладонь к губам, пряча вздох восхищения. Но видимо все же чем-то выдаю себя, потому что этот придурок поднимает бровь и медленно, красуясь, бежит пальцами по ряду пуговиц, выуживая их из петель. Полы рубашки расходятся, обнажая грудь и живот. Еще минуту - и он устроит стриптиз на радость девчонкам, которые стоят на противоположной стороне улицы и пожирают его глазами. Уверена, не будь меня рядом, уже бы наперегонки бежали выпрашивать номер телефона.

И меня хлещет приступ жгучей, невыносимо жалящей ревности. Ощущения такие болезненные, что хочется взять что потяжелее и запустить им в сучек, как в стаю птиц. Со ступеней я не сбегаю - слетаю торпедой, хватаю полы рубашки и запахиваю ее чуть ли не под горло. Ма’ну смеется, а я что есть силы щипаю его за бок. Лунник сгибается в шутливой боли и получает крепкий подзатыльник.

— Ты чего, больная?! - возмущается сквозь смех, слизывая с губ дождь.

— Пока я ношу это, - тычу ему под нос окольцованный палец, - не смей устраивать такие шоу, позер. Это понятно?

Он сгребает меня в охапку. Мы оба мокрые, разгоряченные и сумасшедшие коктейли эмоций, и мне хочется попробовать его и хочется, чтобы Ма’ну попробовал меня. И от мыслей о его губах на моей коже низ живота скручивает приступ сладкой боли.

— Ревнуешь, Вишенка? - спрашивает он, улыбаясь мне в губы, не делая никаких попыток к поцелую.

— Забочусь о сохранности твоей выдумки, - огрызаюсь я. Неужели так сложно просто меня поцеловать?! - Понятия не имею, почему у меня одной должна болеть об этом голова.

— Потому что ты ревнуешь, - не унимается он, забрасывая мои руки себе на шею, продолжая удерживать запястья железной хваткой. Это невозможно приятно - быть его пленницей, быть в его мягком безумном подчинении. Я и правда бабочка и сижу на краешке капкана, не думая о последствиях. - Ты ревнуешь, - повторяет он, растягивая слова, словно карамель.

— Не придумывай всякую ерунду, - отмахиваюсь я, но мы оба знаем, кто прав. - Есть хочу, - бормочу недовольно, хватаясь за повод, чтобы увести разговор на безопасную для меня территорию. Ревность к человеку, который меня купил - это уже из разряда пресловутого синдрома любви жертвы к своему мучителю. О таком можно почитать в книгах, но это, мягко говоря, не моя тема, и я не хочу быть героиней такой истории.

— В ресторан нас не пустят в таком виде, - посмеивается Ма’ну, галантно распахивая дверцу авто.

— Есть идея получше ресторана, - улыбаюсь я. Жду, пока он усядется за руль и заведет мотор. - Поехали ко мне.

Ма’ну выглядит ошарашенным таким предложением, да я и сама удивлена, потому что, клянусь, хотела предложить просто перекусить в первом же попавшемся на пути кафе. А еще у меня есть правило: никого не приглашать в гости, никого не впускать на свою территорию, чтобы там не осталось ни единого намека на посторонний запах. Это что-то вроде зоны комфорта, которую я с остервенением берегу. Но хуже всего то, что, предлагая поехать ко мне, я имела в виду вовсе не свою крохотную квартирку.

— Мы поедем туда, где я выросла, - уточняю я, подбирая ноги под себя на сиденье. С нас стекает вода, так что мы буквально сидим в лужах, но кого это волнует?

Вижу, что ему не по душе моя затея.

— Это большой старинный дом, трусишка, - не могу удержаться, чтобы не похихикать над ним, - а не клетка с тиграми. Сестра в отъезде и не появится раньше завтрашнего вечера. Зато нас никто не попросит освободить помещение, чтобы не смущать добропорядочных граждан своим видом. И, предсказывая твой следующий вопрос, я совершенно не умею готовить, так что вся надежда на тебя.

— С чего ты взяла, что я умею? - спрашивает лунник.

— Интуиция? - Пожимаю плечами.

— Как я мог забыть, - чуть-чуть оттаивает он, и выруливает со стоянки.

На самом деле есть еще одна причина, почему я хочу поехать в родительский дом, и эта причина хранится на чердаке.

Глава девятнадцатая: Ма’ну

— Ну? - торопит Аврора, стоя по другую сторону открытой двери. - Ты вампир? Тебе нужно специальное приглашение?

Она забавляется: клацает зубами и рычит, и сама над собой смеется.

Перевожу дыхание. Ничего страшного не случится. Это просто дом: четыре стены, два этажа, чердак, на котором мы всегда находили кучу диковинок, даже если сотый раз заглядывали в пыльные ящики и картонные коробки. Это просто дом, который я знаю почти так же хорошо, как «Атлас».

Переступаю порог и сглатываю, шатаюсь, словно кегля, сбитый до боли вкусным ароматом выпечки, кондиционера для белья - неужели за столько лет Марго его не сменила? - и особенного, ни на что не похожего запаха дома Шереметьевых.

Как я дал втянуть себя в это? Ведь собирался держаться подальше от прошлого?

— Одежду нужно высушить. - Аврора стягивает с меня рубашку, даже не стараясь скрыть, что теперь, когда глазеть на меня некому, идея видеть меня более раздетым ей по душе.

Очень трудно держать себя в руках, когда она прикасается к моим плечам, случайно пробегает пальцами по коже. Ко мне прикасались многие женщины, и они делали со мной куда более развратные вещи, чем простые случайные прикосновения, но только с Авророй я чувствую себя так, словно жонглирую факелами, сидя на пороховой бочке. Это все равно, что щекотать пером собственные пятки. Вот только смеяться совсем не хочется.

Я сразу же возбуждаюсь, и, блин, краснею, как полный придурок, потому что хочу попросить ее не останавливаться и зайти со мной так далеко, как ей захочется.

— У нас в доме не бывает мужчин, так что, прости, но сменной одежды для тебя нет. - Моя бабочка делает шаг назад, показывает в сторону коридора, который уходит вглубь дома. - Там ванна и полотенца. А я пока развешу рубашку на сушилке и посмотрю, что есть в холодильнике.

Послушно иду в ванну, но все-таки оборачиваюсь, ошарашенный зрелищем того, как Аврора украдкой зарывается носом в мою рубашку и крепче-крепче сжимает ткань пальцами.

Я быстро принимаю душ и, перевязав бедра полотенцем, смотрюсь в запотевшее зеркало. Есть ли хоть малейший шанс, что я не потеряюсь в ней окончательно?

Аврора тоже переоделась: теперь на ней футболка чуть ли не до самых колен, и волосы собраны в лохматый пучок на макушке. Она меня не замечает, и я получаю пару минут, чтобы полюбоваться, как она отчаянно сражается с кофемашиной. Эта женщина не умет делать совсем ничего, и это выглядит очень милым и непосредственным, как ее личная фишка.

— Боги, не пугай меня! - ругается она, когда случайно замечает мое присутствие.

Слишком старательно делает вид, что не смотрит на меня, и я несказанно этому рад, потому что снова краснею как полный придурок. Нужно отвлечься, нужно заняться делом, потому что полотенце, точнее то, что оно не так, чтобы скрывает, выдаст мои мысли с головой.

Пока я готовлю омлет с овощами, Аврора перебирает пультом телеканалы и останавливается на старом мультфильме про олененка.

— Тебе понравилась игра? - спрашиваю я осторожно, натирая кусок сыра.

— Я не знаю правил и не очень люблю смотреть, как кучка мужчин лупит друг друга за мяч, - откровенно говорит она. - Но ты хорошо смотришься на поле.

— Мне нравится то, что я делаю. Это… приятные ощущения.

На самом деле мне хочется сказать, что только на поле я и живу, потому что существование за пределами него едва ли можно назвать интересным. Игра и коллекционирование бабочек - вот и вся моя жизнь, хоть еще несколько дней назад, до того, как Аврора снова вошла в мою судьбу, я был уверен, что стал полноценным членом общества.

Я раскладываю омлет по тарелкам и ставлю одну рядом с моей бабочкой. Она тянет носом аромат, жмурится и, хватаясь за вилку, отправляет в рот первый кусочек.

— Я знала, что тебя можно подпускать к плите Марго, - говорит, стремительно поглощая мою стряпню.

— Буду считать это комплиментом. - Опираюсь бедрами на столешницу и, держа тарелку одной рукой, отламываю кусок омлета. В самом деле неплохо получилось. - Теперь можно признаться - я первый раз в жизни готовлю.

Аврора давится, кашляет и машет рукой, удерживая меня на расстоянии. Запивает кашель водой из стакана и чуть охрипшим голосом спрашивает:

— Как? Ты же тут корчил шеф-повара.

— Я просто люблю читать и смотреть кулинарные шоу, и у меня хорошая память.

С улыбкой стучу себя пальцем по лбу… и взгляд Авроры меняется. Только что она была веселой соблазнительницей, но, стоит лишь моргнуть - и я вижу настороженную, озадаченную девушку, которая, щурясь, всматривается в мое лицо.

Блядь!

— Мне нужно позвонить, - торопливо говорю я.

Неаккуратно ставлю тарелку на столешницу и выхожу в коридор. Прислоняюсь к стене, чтобы перевести дух и убедить себя в том, что она не может меня узнать. То есть, я хотел, чтобы она узнала, но не так и не сейчас, и до того, как решил, что смогу простить.

Сердце бешено колотится в груди, посылая в кровь порцию огня. Кажется, еще немного - и в моей груди откроется кратер, начнется извержение. Ноги быстро слабеют и я, как ни стараюсь, не могу стоять. Охаю, сползая по стене. Что я за тряпка такая?

Пред глазами все плывет, а в голове пульсирует только одна мысль: я действительно хочу простить мою бабочку. Кажется, она точно такая же, как и я, невольная заложница судьбы.

— Ма’ну? - перед замыленным взглядом мелькает тень. Ладони на моих щеках прохладные и мягкие. - Ма’ну, тебе плохо?

— Все в порядке, - тяжело дышу я.

— У Марго где-то есть аптечка, я сейчас…

Хватаю ее за руку и тяну на себя, вынуждая сесть сверху. Прикрываю глаза, чтобы перевести дыхание и попытаться справиться с приступом паники.

— Не надо никаких таблеток, Вишенка. Но если поцелуешь - оживу.

— Так и скажи, что просто хочешь ко мне поприставать.

— Хочу, - улыбаюсь я. - Тебя хочу, Вишенка.

Нам обоим становится не до смеха: я чувствую это по ее учащенному дыханию, по тому, как пальцы зарываются в мои влажные волосы. Аврора наклоняется к уху и говорит самую сексуальную вещь, какую я только слышал в своей жизни:

— В моей комнате односпальная жутко скрипучая кровать со старым матрасом.

— Прекрасно. - Открываю глаза и погружаюсь в темные океаны с обсидиановыми звездами. - Всю жизнь мечтал лишиться проклятой девственности на скрипучей кровати.

— Ты… что?! - Аврора хлопает ресницами, очень похожая на идеальную фарфоровую куколку. Даже трогать ее сейчас страшно. - Ты никогда не… не был с женщиной?

— Ну, технически, если говорить не о самом процессе, а о некоторых его тонкостях…

Она не дает закончить мое занудствование, затыкая рот поцелуем.

Мы прижимаемся друг к другу сильно и горячо, как будто падаем с безымянной высоты и у нас один на двоих спасительный парашют. Целуемся, проникая друг в друга воздухом, запахом и чувствами, которые втираем в кожу в безумных попытках стать еще ближе, хоть больше уже просто некуда.

Я фанат ее губ - теперь я это знаю. Если бы сейчас была последняя минута моей никчемной жизни, я бы попросил лишь еще немного поцелуев перед тем, как утонуть в пустоте. У ее поцелуев вкус вечности и немного - омлета. Почему-то думать о том, что моя бабочка пахнет жареными овощами и яйцами так смешно, что я невольно отрываюсь от Авроры, чтобы не задохнуться от хохота. В груди все еще нестерпимо болит, и взрыв смеха никак не способствует облегчению, но ничего не могу с собой поделать

— Совсем придурок, - недовольно ворчит Аврора, но пальцы в моих волосах продолжают недвусмысленно царапать кожу головы. Самые приятные ощущения в моей жизни: завуалированное требования перестать валять дурака и пойти дальше. - Ты притворялся, да?

Мотаю головой, не в силах справиться со смехом. Тело предало меня и голова тоже. Чувства переплелись так сильно, что реальность расплескивается тонким слоем по прошлому, покрывая старые раны слоем лечебного бальзама.

— Просто ты… омлет… на вкус, как омлет, - говорю я севшим от смеха голосом.

Аврора смотрит на меня во все глаза, и в них так много всего, что теперь совершенно очевидно - никакая она не пустышка. Или это я прозрел? Или влюбился?

— Сам ты омлет, - тепло улыбается она, снова раскрывая мои губы и вдыхая в них свой воздух. - Только я нежная сочная мякоть, а ты пережаренная горелая корочка.

Теперь уже мы смеемся вместе: целуемся и заливаемся весельем, падаем на пол, и только колено сидящей на мне Авроры не дает катиться по коридору клубком. Если есть в мире самые ненормальные романтические вещи, то мы как раз совершаем одну из них - в самый горячий момент наших странных отношений обзываем друг друга едой и находим это забавным.

Почему нельзя остановить все, как есть?

Мне внезапно становится не до смеха. Я лежу под моей ар’сани, обнимаю ее за талию и впитываю каждую эмоцию, которая вспыхивает на ее лице. Почему мы не можем быть двумя людьми без прошлого? Как две бумажных куклы, которых только что нарисовали и вырезали? Она нужна мне… вот такая. Смеющаяся, живая, яркая, как комета, украшающая скучный горизонт жизни. И это полностью противоречит моему плану опустошения.

— Все в порядке? - обеспокоенно спрашивает Аврора.

— Все идеально, - отвечаю я. Протягиваю руку, чтобы заправить за ухо выпавшую прядь, но локон тут же вываливается обратно и щекочет меня по носу. Аврора тут же наклоняется, чтобы поцеловать меня в кончик носа. Такие удивительные нежности, как будто мы знакомы тысячу лет и делали это миллион раз в прошлых жизнях. - Ты такая красивая, ар’сани. Удивительная.

Я знаю, что никогда не смогу причинить ей боль. Эта мысль - как внеземное озарение, откровение, посланное молящемуся грешнику. Однажды она уже украла сердце уродливого мальчишки и делает это снова. Нет ни единого шанса, что я выживу в нашем противостоянии. Аврора сильная - она переживет все, что пошлет ей судьба, тем более такого безумца, как я. А вот мне судьба приготовила незавидную участь. И самое смешное, что я не хочу ей противится.

— С завязанными глазами по струне над пропастью, - говорю я, приподнимаясь на локтях, чтобы быть максимально близко к ее губам. - С тобой, Вишенка, только так.

Она невесомо целует меня в губы, вскакивает на ноги и протягивает руку.

Послушно бегу за ней по ступеням на второй этаж. Здесь почти ничего не поменялось, но я закрываю глаза. Прошлое, как пес, гонится за мной, хоть я оставил его на предыдущей станции. Мне хочется попросить Аврору бежать быстрее, но она толкает дверь комнаты, втягивает меня внутрь и закрывает ее с громким хлопком. И я понимаю, что в ловушке, и что все это время бежал ему навстречу.

В ее комнате все точно так же: шкаф, письменный стол, старые мягкие игрушки на полках, даже подставка с ручками. Как будто не было многих лет, и только вчера я принес ей вот того смешного плюшевого утенка. Приходится до боли сжать кулаки, чтобы не прикасаться ни к чему. Не уверен, что смогу выдержать и не задать самый главный вопрос: почему, Аврора?

Она прижимается ко мне сзади и пальцы скользят по моей груди, оставляя розовые полосы от ногтей. Я дышу часто и глубоко, пытаюсь справиться с чувствами, но это бесполезно.

— Та самая скрипучая кровать, - говорю, разглядывая аккуратно застеленную розовым покрывалом кровать.

Слышу, как Аврора кивает, елозя носом по моей спине.

Не могу больше, должен ее видеть. Поворачиваюсь - и натыкаюсь на полные глаза паники. Она вдруг делает шаг назад, словно оказалась в клетке с тигром. Приходится идти за ней следом, пока моя бабочка пятится к двери. Натыкается на нее спиной и протягивает ладонь к ручке, но я ловлю ее на полпути и переплетаю пальцы со своими.

— Нам нельзя заходить так далеко, - говорит Аврора. Ноль уверенности в голосе. Себя убедить не может, а уж меня и подавно. - Это же просто смешно.

— Ни капли не смешно, - говорю я, пальцами второй руки забирая вверх ее футболку.

По чуть-чуть, превращая ткань в гармошку, обнажаю бедро и живот. Аврора хватает меня за локоть, чуть не до крови вонзает ногти в кожу и мотает головой.

— Я не красива, не смотри на меня, - молит чуть ли не со слезами на глазах.

Что за глупости?

— У меня шрамы, - всхлипывает, готова разрыдаться в любой момент.

— Покажи мне их, - «нажимаю» интонацией я. Нужно быть решительным и за себя, и за нее, иначе мне никогда не выколотить из моей бабочки глупый страх и еще более глупые мысли о том, что пара шрамов могут сделать ее хоть на каплю безобразнее. - Аврора, покажи мне каждый из них.

Наши взгляды сражаются в коротком поединке, в котором победа достается мне. Удивление в глазах Авроры красноречиво говорит, что для нее это было неожиданностью. Но она послушно, как загипнотизированная, стягивает футболку через голову, неосторожно цепляя воротом пучок волос, и они свешиваются набок.

Однажды мое сердце уже остановилось и ожило лишь благодаря порции электрических разрядов. Может показаться фантастикой, но я чувствовал каждый удар тока, который впрыскивал в меня жизнь пополам с болью. Но по сравнению с тем, что происходит со мной сейчас, те фантомные ощущения кажутся просто блеклой дымкой.

Аврора идеальна. Безупречна. Поразительна.

Я не могу подобрать нужные слова, потому что все они не отражают и малой доли моих эмоций.

Она стоит около двери в одних крохотных кружевных трусиках и не знает, куда деть руки, хоть порывается прикрыться.

— Не надо, - говорю я, и бабочка опускает их вдоль тела, притихшая и послушная.

Наверное, это прозвучит как бред, но в этот момент, когда она стоит передо мной совершенно обнаженная, я любуюсь совсем не ее грудью, хоть она просто потрясающая. Я смотрю на рисунки шрамов на белой коже: два небольших над левой грудью, один глубокий над правыми ребрами, несколько косых на животе. Уверен, парочка есть и на спине тоже.

— Это из-за той аварии, - бормочет Аврора.

— Вишенка, ты можешь просто… помолчать?

Она поджимает губы, кажется, немного обиженная. Но я просто не знаю, как сказать ей, что слова все портят. Мне не нужны ее попытки оправдать себя, потому что ей не нужны оправдания. Все «уродство» - только у нее в голове, ведь каждый шрам - он словно мазок судьбы на коже, тайнопись жизни. И только я могу прочесть это послание.

Аврора вздрагивает, когда я провожу пальцами по выпуклым полоскам шрамов. Дрожь отдается в мое сердце, и это куда сильнее, чем разряд на столе реанимации. Ноги подкашиваются - и я осторожно опускаюсь перед моей бабочкой на колени. Прикасаюсь губами к шрамам на животе, Аврора отзывается вздохом и снова цепляется мне в волосы. Второй раз стою перед ней на коленях и нахожу это странно приятным, потому что все равно я - победитель, а Аврора - моя добровольная пленница.

— Мне нравятся твои шрамы, ар’сани, - говорю, любуясь каждым из них.

— Это потому, что ты псих, - смущается она. Злится самую малость, но это лишь придает пикантности коктейлю чувств в ее глазах.

— Это потому что мы с тобой совершенно одинаковые, Вишенка.

— У тебя нет шрамов.

— Есть, но они все в душе и на сердце. Там, где никто не увидит.

Аврора понимает - это ясно без слов.

Глава двадцатая: Ма’ну

— Пожалуйста, сделай это, - шепчет она.

Я знаю, чего ей хочется в эту минуту, потому что, когда двое обнажены друг перед другом не только телами, но и душами, слова не нужны. Прочесть ее сейчас - не великая загадка. То, как Аврора поджимает пальцы на ногах, как подрагивает мышцы у нее под коленями, когда я провожу по ним ладонью - это самые громкие и самые безмолвные слова в мире.

Она почти не шевелится, когда я стаскиваю с нее трусики, лишь переступает с ноги на ногу, помогая их снять. И сама, повинуясь моему взгляду, забрасывает ногу мне на плечо. Забавно, что внизу живота ее кожа чуть-чуть светлее. Но становится не до смеха, когда я провожу большим пальцем по ее складкам, и на свет рождается низкий молитвоподобный стон с моим именем на губах моей прекрасной бабочки.

Пальцы в моих волосах сжимаются в кулак, идеальные бедра толкаются навстречу моим губам. То, что мы делаем - это не пошлость, не банальный трах и даже не секс между двумя подходящими партнерами. Мы словно два светлячка - кружим друг возле друга, обжигая светом своего желания.

— Ма’ну… - выкрикивает Аврора, когда я прикасаюсь к ней кончиком языка.

Никогда еще это имя не звучало так восхитительно. И никогда еще оно не было для меня таким родным и естественным. Уверен, что после сегодняшнего я окончательно срастусь с ним, и потеряю того, другого, хоть это и будет означать предательство. Самое безоговорочное и подлое предательство, какое только может совершить человек - предательство себя самого.

Она стонет громче и громче, пока я ласкаю языком чувствительный комок плоти у нее между ногами. Вскрикивает, стоит жестче втянуть его в рот и сжать губами. Я знаю, что ей немного больно, но движения языка размазывают боль, заставляя Аврору мелко вздрагивать. Быстро забрасываю вторую ногу себе на плечо, хватаю за бедра и подношу к своему рту, словно изысканное лакомство. Целую ее, лижу и покусываю. Я так давно хотел ее, что теперь чувствую себя голодным зверем, который, наконец, настиг жертву и будет смаковать ее кусочек за кусочком, всю без остатка. Она еще не знает, что обречена на меня, ведь я сам понял это лишь мгновение назад.

— Я падаю… - стонет моя бабочка, содрогаясь в приступах удовольствия.

— Падай, Вишенка, эта пропасть очень глубокая.

Я хочу, чтобы она перестала хвататься за реальность. Рот наполняется ее сладостью, язык без устали играет с клитором, и я точно знаю, что могу делать то с ней бесконечно долго. Всю оставшуюся жизнь, даже если она будет до смешного короткой.

Аврора вскрикивает все громче и громче, пытается убежать, когда мои поцелую подводят ее к самой грани, но я лишь сильнее хватаю ее бедра, практически накрывая ртом.

Моя бабочка кричит так ярко, что даже сквозь закрытые веки глаза обдает сверкающей вспышкой. Дрожит в моих руках, извивается и сжимает голову коленями, практически лишая способности слышать.

И лишь через пару минут постепенно возвращается в реальность, когда я осторожно перехватываю ее, чтобы уложить на кровать. Холодное покрывало жжет разгоряченную кожу, и Аврора удивленно открывает глаза, словно потерянная между звездами скиталица. Проводит пальцами по моим губам, густо краснея, как будто почувствовала все это впервые в жизни. Плевать, я могу притвориться, что так и есть. Ее вкус останется со мной на всю жизнь, и я непроизвольно провожу языком, слизывая ноты ее удовольствия.

— Ты больной, - шепчет Аврора.

— Это попытка сказать, что я был дьявольски хорош?

Она не отвечает: резко переворачивает меня на спину, перебрасывает ногу, устраиваясь над моими бедрами. Полотенце потерялось где-то на полу, и Аврора с жадностью и развратным блеском в глазах разглядывает мое возбуждение. Трогает член пальцами, поглаживает большим самое чувствительное место. Выгибаюсь дугой, сглатываю и почему-то смеюсь пополам со стонами.

— Подожди, подожди… - Мольба в собственном голосе просто обескураживает, но я правда готов вот-вот умереть, потому что это все слишком остро и горячо, точно выше пределов моего терпения.

Пытаюсь удержать ее, но теперь главная Аврора и она заводит мои руки мне же за голову, приковывая своими пальцами, словно наручниками. Я чувствую ее влагу, когда она замирает над моим членом. Хочу в нее - глубоко и жадно, хочу весь до конца.

Наши тела соединяются так медленно, что я успеваю умереть и воскреснуть, и так несколько раз. Она влажная, раскаленная и так плотно обхватывает меня, что, кажется, я все-таки окончательно сдохну от малейшего движения. Но Аврора приподнимается и опускается, мощно накачивая меня новыми фантастическими ощущениями. Это полет и падение, взрыв внутрь, хлещущий нервные окончания осколками чувств.

И эти громкие стоны - мои.

Спираль закручивается все сильнее, с каждым нашим движением навстречу друг другу. И тело так напряжено, что, кажется, вот-вот лопнут мышцы и сломаются кости.

Я люблю ее в эту минуту и с каждым следующим вздохом - и так будет всегда.

Она мой кислород пополам с отравой. Я умираю без нее, но и с ней мне не жить. И этот полет будет коротким, потому что я нырнул в пламя и крылья уже неумолимо тлеют.

Наши движения становятся жадными, наполненными влажными ударами бедер. Мы потеряли контроль на прошлой остановке и теперь стремительно несемся в неизвестность цвета обсидиановых иск в глазах Авроры.

Я бы хотел, чтобы в эту минуту в наше планету врезался метеорит. Чтобы жизнь прекратила свое существование на самом пике. Эгоистично? Ну и пусть.

Оргазм стремительно уничтожает мои жалкие попытки удержаться в этой вселенной. И меня вышвыривает в открытый космос глаз моей бабочки. И я парю в невесомости. Крохи сознания превращаются в частицы бога[1] и разносят меня на куски.

Сегодня, сейчас, я перерождаюсь во что-то новое.

— Ма’ну… - слышу ее мягкий и немного встревоженный шепот. Аврора целует мои веки, и я устало улыбаюсь в ответ. - Слава Богам, ты вернулся.

Нет сил даже поднять руку, чтобы обнять мою бабочку.

— Я что, отключился?

— На чуть-чуть, - улыбается она совершенно счастливая.

— Позорище, - смеюсь я.

Но на самом деле стыда нет. Я чувствую себя приятно опустошенным, словно постепенно сдувшийся воздушный шарик. Понятия не имею, почему до сих пор лежу в постели, а не парю под потолком, на которой нарисованы облака. Это было бы забавно.

— Ма’ну, - осторожно перетягивает на себя мое внимание Аврора, - хочу показать тебе кое-что. Если ты не против…

Она недвусмысленно кивает в сторону двери. Мой ответ простой и однозначный - поцелуй в губы, после которого мы наспех одеваемся. Хоть вряд ли полотенце вокруг моих бедер похоже на одежду. И ненасытный взгляд Авроры подсказывает, что ей было мало. Ей было мало меня. Приятная щекотка растекается по телу, будоража не успевшие остыть воспоминания.

В коридоре прохладнее, чем в наполненной ароматом нашей любви комнате. Мурашки бегут по коже, когда мы, как два воришки, пробираемся в глубину темной части дома и по скрипучей старой лестнице поднимаемся на чердак. Здесь нет света, но глаза быстро привыкают к темноте, и я различаю в ней полутона и контуры предметов. Коробки и ящики, снова коробки и еще больше ящиков. Аврора громко шлепает босыми ногами и изредка морщится, когда наступает на камешки. Я тоже наступаю, но завороженный зрелищем даже не обращаю на это внимание. Все мои чувстве, все рецепторы сосредоточены на прошлом, которое проникает в самое сердце.

Зачем я здесь? Почему не бегу обратно со всех ног?

— Кажется, здесь. - Аврора тянется к пирамиде из коробок, и я помогаю ей снять верхние, пока она не останавливает мою руку. Снимает перемотанную скотчем с принтом из сердечек картонную коробку и ставит ее на пол. - Это она.

Моя бабочка садится рядом на пол, наспех переплетает волосы в новый пучок, а я топчусь на месте, как дурак, боясь сделать хотя бы одно неосторожное движение. Аврора тянет меня за руку, предлагает сесть. Не могу сопротивляться.

В коробке лежат альбомы и принадлежности для рисования: карандаши, папки с плотной мелованной белой и черной бумагой, коробки с сухими красками и кисти с затвердевшими наконечниками. Аврора бережно, будто все это может обратиться в прах от малейшего чиха, выкладывает сокровище на пол и достает самодельные альбомы. Внутри вклеены рисунки, много рисунков: от совсем детской мазни до первых несмелых пейзажей. Аврора поднимается, и топот ее ног разносится под самой крышей и у меня в сердце. Она что-то ищет, открывает коробки, превращая порядок в хаос, и с громким визгом возвращается, вооруженная большим фонарем.

— Это мои рисунки, - говорит, направляя луч слепящего голубого света на страницы. - Ты напомнил мне, что я любила рисовать.

— И у тебя неплохо получалось.

Слова даются очень тяжело, потому что я не могу заставить себя поверить. Аврора никогда не любила рисовать. Она любила только внимание, бездну жадного внимания, которое должно было принадлежать ей без остатка. Все и всегда, где бы она ни появлялась. Рисунки в альбоме - настоящие, неподдельные. В них столько чувств и эмоций, невысказанных тревог, что нарисовать их могла только наполненная болью душа. Аврора никогда такой не была, и горечь еще одного ее вранья больно таранит виски. Улыбка медленно стынет на моих губах. К счастью, Аврора так увеличена, что даже не обращает на меня внимания. Листает сперва один, потому другой альбом. А когда доходит до третьего, то почему-то не спешит открывать. Протягивает мне, взглядом предлагая помочь в этом непростом деле.

И с первой же страницы на меня смотри собственное прошлое.

Смотрит грустными глазами лысого мальчишки с кислородной трубкой в носу. Я торопливо, дрожащими пальцами переворачиваю страницу - и на ней снова он. Теперь уже в полный рост, но в кровати, до пояса укрытый одеялом, с трубкой капельницы, которая, словно змея, вонзились в вену на руке. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не прикрыть рукой вену на сгибе локтя, так сильно она ноет в эту минуту.

— Кто это? - спрашиваю, стараясь не смотреть на Аврору. Ее ложь меня уничтожит, но я должен услышать.

— Это… - Я слышу дрожь в ее голосе. И чем дольше эта пауза, тем меньше у меня терпения.

Что ты мне соврешь? Какую ложь придумаешь, Черная королева? В какие слова облачишь горькую конфету?

— Это никто, совсем никто.

Аврора с громким хлопком закрывает альбом и сует его в коробку, наспех придавливая остальным барахлом.

Вот значит, кем был тот мальчик - никем. Жалкой игрушкой, которую она, словно уродливую пылинку, сбила пальцами со своей блестящей безупречной жизни.

— Ма’ну? - Я едва ли слышу ее голос, когда взвиваюсь на ноги и торопливо шагаю к лестнице. - Что случилось?

— Ничего не случилось. Мы едем домой.

Спасибо, Боги, что вовремя разбудили меня ото сна, в который я чуть было снова не поверил.

 [1] Частица бога - одно из названий бозона Хиггса в массовой культуре.

Глава двадцать первая: Аврора

Я не знаю, почему все снова меняется. Только что этот псих был почти нормальным, почти похожим на милого парня, с которым у нас случился просто фантастический секс - и вот он снова эгоистичный придурок, в чьих глазах для меня нет ничего, кроме шестизначного ценника и непрозрачного намека на то, что самое время отрабатывать каждый ноль.

Бегу за ним, едва не падая на ходу, и ловлю уже в прихожей, где Ма’ну наспех одевается во влажные смятые вещи. Пытаюсь пойма его за руку, но он грубо отшвыривает мою попытку. Поворачивается, пристреливая холодным взглядом. Ни нежности, ни красивых слов, ничего, что он говорил в спальне.

Боги, как я могла быть такой слепой дурой и снова, в который раз, поверить, что хоть кому-то важна я, а не тупой трах. Забылась настолько, что даже приоткрыла дверь в свое прошлое, показала девчонку, которая хотела стать великой художницей и покорять мир своими работами.

Все правильно, Аврора, ты круглая беспросветная идиотка. Никому не нужна красотка с богатым внутренним миром, все хотят просто красивые ровные ноги, шикарные сиськи и возможность трахать тело королевы подиума за дорогие подарки и чеки. А этот придирок заплатит целый миллион. Ничего удивительного, что ему не нужны ни фантазии сопливой девчонки, ни ее школярские рисунки. Только то, что он уже получил.

— Может, дашь одеться? - бросаю зло, когда Ма’ну тянется к ручке двери.

Он поворачивается, хочет что-то сказать, но поджимает губы и только неясно кивает. Возвращаюсь в комнату, стараясь не смотреть на смятую постель, потому что она - словно громадное пятно на моей гордости. И, кажется, ниже упасть уже просто невозможно, но и на самом дне есть люк вниз.

Я спускаюсь в гостиную и натыкаюсь на Маргариту: она смотрит на мокрого Ма’ну огромными удивленными глазами, а, заметив меня, штурмует невысказанным вопросом.

— Это мой… жених, - я выставляю перед ней палец с кольцом.

Сестра смотрит на дорогою безделушку, и я вижу, что она ни черта мне не верит. Проницательная Марго. Обмануть ее может только умница Нана, но она у нас никогда не врет.

— Аврора, нам пора, - довольно жестко говорит Ма’ну, когда становится ясно, что у Марго нет желания отпускать нас без словесной головоломки.

— Что происходит? - перекрывает дорогу Марго.

— Мы уже уходим, - говорю я, стараясь избегать взгляда глаза в глаза.

Она точно поймет, чем мы тут занимались, и будет в бешенстве. Точнее, Марго уже поняла, и теперь ей недостает только подтверждения, чтобы живьем содрать с нас шкуру. У Марго пунктик на том, что в доме наших родителей не место разврату. А уж тем более не место моему свободному образу жизни. Она - моя старшая сестра, но ее консервативный взгляд на жизнь просто убивает.

— Что еще за чушь с помолвкой? - не унимается Марго.

— По-твоему, я настолько испорченный товар, что в жены меня может взять только слепой, глухой и безмозглый? - вспыхиваю я.

Дело не в том, что Марго убивает своей откровенностью. Я привыкла к тому, что в нее жизни очень мало места отведено полутонам, и что за нас с Наной она готова убить любого членистоголового, но точно так же прибьет и нас, если мы крупно вляпаемся. Но сейчас просто все одно к одному, и мое терпение сбежало, показав на прощанье средний палец.

— Я хочу знать, откуда в нашем доме этот мальчик, - чуть-чуть смягчается Марго и внезапно хватает Ма’ну за рукав рубашки, мешая ему ускользнуть. - Что еще за игры в кошки-мышки?

И на этот раз ее вопрос обращен к нему.

— О чем ты? - не понимаю я. - Мальчик? Уверяю тебя, он совершеннолетний и меня не посадят за совращение.

— Я прекрасно помню, сколько ему должно быть лет, - не унимается Марго. - Хоть мне будет очень интересно послушать, каким образом он выбрался из могилы и снова портит тебе жизнь!

Чувствую себя сваей, которую вколачивают в землю. Снова и снова, повторяющимся эхом слова Маргариты сокрушают меня тяжелыми ударами прямо в темечко. Что происходит? О чем она говорит?

— Аврора, нам пора, - пытается проигнорировать ее Ма’ну, но если уж Марго вцепилась в кого-то, то стряхнуть ее так же тяжело, как пытаться сдуть клеща.

— Откуда ты снова взялся в нашем доме? - шипит на лунника сестра, пока я пытаюсь прийти в себя и отыскать разумное объяснение ее поведению. - Что за дурацкий маскарад, Но’лу?

Мой мир шатается и беззвучно разлетается в стороны, словно соломенная избушка поросенка из сказки. Обхватываю себя руками за плечи и начинаю энергично растирать, согревая. Холод паники обрушивается внезапно и смертоносно, крадет воздух из легких - и мир сужается до одного единственного пятна фокуса на лице Ма’ну.

Боги, как я могла не видеть?! Он изменился практически до неузнаваемости, но… это он. Теперь сходство так очевидно, что я чувствую себя облапошенной бездарным балаганным фокусником. Марго узнала его сразу, ей хватило одного взгляда, а я… я потащила на чердак и показывала рисунки, которые рисовало разбитое сердце маленькой девочки.

— Зачем ты обманул меня? - спрашиваю самый бессмысленный из множества вопросов, которые со скоростью звука рождаются и умирают в моей голове. - Что я тебе сделала?

Черты его лица еще мгновение остаются растерянными, а потом происходит невероятная трансформация. Грусть сменяется жесткостью, недоумение - злостью и презрением. Я не знаю, сколько лиц у этого человека, но это точно не сулит мне ничего хорошего.

— Что ты мне сделала? - с издевкой переспрашивает Ма’ну-Но’лу, и я всерьез раздумываю над возможностью побега через окно. - Ты меня убила, Черная королева.

Я не понимаю, о чем он говорит, но интонация режет без ножа. Замешательство растягивается в долгую паузу, пока мы втроем пытаемся найти слова, которые не взорвут напряжение.

— Ма’ну… - Имя кажется чужим и неприятно щиплет язык, но назвать лунника иначе я просто не могу. И не уверена, что смогу даже через сотню лет. - Я не знаю, о чем ты говоришь.

Бесполезная попытка - его взгляд становится лишь холоднее, пронизывает насквозь. Наверное, так чувствует себя неудачливый космонавт, выброшенный в ледяную пустоту открытого космоса. Я безмерно благодарна Марго за то, что она вовремя оказывается рядом и не дает мне упасть. Земля уплывает из-под ног, реальность раскачивается сразу по всем осям координат, когда на лице красавца Ману все более отчетливо проступают черты некрасивого лысого мальчишки. Мальчишки, которого я, вопреки всем законам логики, любила всем своим сердцем, и чью смерть оплакивала так сильно, что Марго пришлось…

Я шмыгаю носом и быстро вытираю непрошеные слезы. В своем воображении дышу на покрытое морозным узором окно в прошлое и энергично протираю пальцем просвет, чтобы увидеть то, что забыла.

Маргарита. Моя любимая сестра. Я должна бы злиться на нее, но совершенно не могу, ведь она сделала то, что должна была. Сама я бы в жизни не пережила тот период. Но, как оказалось, специалисты и лекарства способны стереть из памяти не только горестные воспоминания, но и нас самих, и целый отрезок жизни. Убрать прошлое, словно вросшую часть ногтя, которая причиняет боль и мешает нормально ходить.

— Аврора, - сестра поглаживает меня по плечу и в ее взгляде надежда на понимание.

Молча накрываю ее ладонь своей и в эту минуту мне до смерти хочется снова нырнуть в забытье. Но это невозможно, потому что сколько бы я ни жмурилась и как бы ни пыталась убедить себя в том, что ничего не изменилось, Ма’ну никуда не денется. Он все так же реален и стоит около двери, брезгливо рассматривая нашу семейную идиллию.

— Ты же должен лежать в могиле! - выкрикивает Марго, как львица, бросаясь ему наперерез, когда лунник недвусмысленно протягивает руку, чтобы вырвать меня из ее оберегающих объятий. - Какого демона ты стоишь тут, живой и невредимый, и выглядишь так, будто король жизни?

— Потому что иногда мертвецы возвращаются с того света, - шипит лунник, нехотя отступая. Скрещивает руки на груди, и я понимаю, что он собирается играть грязно. Была бы чуточку благоразумнее - пошла бы с ними смиренно и добровольно, не вынуждая говорить гнусности, но среди сестер Шереметьевых я, увы, не самая умная. - Аврора - моя собственность. Я заплатил за право владеть ею целый месяц. Заплатил огромную сумму - и час назад она начала неплохо ее отрабатывать.

Не знаю, куда подевался милый и нежный парень, в чьих объятиях я совсем недавно умирала от восторга, но здесь и сейчас его точно нет. Есть лишь холодная циничная тварь, которая знает, что держит меня за горло и у меня нет другого выхода, кроме как подчиниться.

— О чем он? - Марго снова смотрит на меня.

— Это… просто бизнес, - отвечаю с горькой улыбкой, в который раз пряча себя настоящую за маской глупой жадной сучки. Иногда она меня в самом деле здорово выручает, и сейчас именно такой момент. - Ты же знаешь, у меня нет ни одного стоящего контракта.

— Как бы там и было, она никуда не пойдет с тобой, зомби, - огрызается Марго.

Такой напряженный момент, а я не могу сдержать улыбку.

— Она пойдет, - зло ухмыляется Ма’ну. - И как для зомби, я просто охренительно хорошо выгляжу, ты не находишь, Марго?

— Я нахожу тебя уродом, которому самое место за решеткой среди прочих аферистов. Или подлог личности в наше время уже ничего не значит?

На миг во мне вспыхивает надежда, что угроза сестры не пропадет даром. Как бы там ни было, но Ма’ну в самом деле все это время прикидывался другим человеком.

— Никакого подлога, Маргарита. Всего лишь второе имя и фамилия, на которые я имею полное право. Придется поверить мне на слово, но если нет, - он озирается в поисках стула, - я готов подождать приезда полиции. А заодно обсудить с ними поступок Авроры, ведь это ни что иное, как узаконенная проституция, нет? Конечно, ее не посадят, и мои обвинения опровергнут, но все здесь понимают, с какой радостью газетчики вцепятся в сочную кость. А еще у меня есть целая коллекция потрясающих снимков, за которые люксовые порносайты с удовольствием заплатят. Каково тебе будет знать, Черная королева, что каждый старик, у которого уже давно не стоит, пытается дрочить вялым сморчком на твои полуголые фотки?

Мне хочется его ударить, но это будет означать, что лунник пробил мою оборону, смог ударить в самое больное место. Поэтому остается лишь карикатурно охать, притворяясь той, кем меня считает этот человек - безмозглой идиоткой.

Я поворачиваюсь к Марго, порывисто обнимаю ее и шепчу одними губами: «Все будет хорошо». Надеюсь, она услышала. Надеюсь, она поняла, что эту головоломку я должна решить самостоятельно.

— Аврора, ты не обязана… - пытается остановить меня Марго, но я мотаю головой, удерживая ее от ненужных слов.

- Я позвоню тебе, когда все наладиться, Марго.

— Я все расскажу Нане, - не сдается сестра.

Ну конечно, она все расскажет Нане, а как иначе?

Глава двадцать вторая: Ма’ну

Вся правда моей жизни в тех ее словах: «Это просто никто».

Вот кем я был для нее все это время: никем, пустотой, ненормальным уродцем, которого можно высмеять и забыть, словно варежку на детской площадке.

Мы выходим из дома Шереметьевых и дышать становится легче. Здесь нет омерзительного прошлого, рядом с которым я чувствую себя полным ничтожеством. Здесь нет образов обнаженной Авроры, не слышно эхо ее стонов и наших влажных страстных поцелуев. Все это осталось за дверью, и я благодарен Богам, что Маргарита появилась так вовремя, хоть в мои планы не входило вскрывать себя до конца срока контракта. Но судьба всегда лучший игрок, и у нее на руках все козыри.

Аврора идет следом, даже не пытаясь заговорить.

Садимся в машину.

Дорога до «Атласа» длинная и тягостная. Все время чувствую себя человеком, который пытается убежать от торнадо, но сколько бы «лошадей» не выжимал из тачки - смертоносная стихия все равно рядом. Я почти хочу, чтобы Аврора открыла рот и заговорила, дала повод выплеснуть злобу, но она молчит - и пустота на красивом лице совершенно невыносима. Впервые за все время с момента аукциона я совершенно не могу ее угадать. Нет ни единой догадки, о чем она думает и что замышляет.

В замке Черная королева сразу поднимается к себе в комнату, а я, как сквозняк, скитаюсь по пустым комнатам и коридорам, нигде не находя успокоения.

Она действительно сказала, что я - никто. Это не была галлюцинация, это правда, которая убила меня тогда и убивает снова. Но второй раз Авроре меня не растоптать.

Сам не понимаю, как оказываюсь у нее в комнате. Который час? За окнами темно, а меня порядком качает, потому что я впервые в жизни решил утопить горе в выпивке. Пьяный вдрызг, и мысли текут приятно медленно. В руках бутылка и пара винтажных бокалов. Каждый стоит целое состояние, потому что хрусталь обработан очень тонко и любое падение превратит его в горсть осколков.

Аврора стоит возле открытого окна и, увидев меня, первой задает вопрос:

— Почему без решеток, Но’лу? - Ни вызова, ни насмешки, лишь сухой интерес.

— Потому что ты поломаешь ноги, если спрыгнешь с такой высоты, - отвечаю я, и собственная речь звучит в ушах чужим эхом.

Аврора не сопротивляется, когда я с силой втискиваю ей в руку бокал, и молча ждет, пока наполню его шампанским из початой бутылки.

— А теперь мы выпьем, Черная королева. За прошлое, которое вылезло из могилы, и за ненависть, которая расцвела на костях. И еще за тебя: самую бездушную и бессердечную женщину в мире.

Она молча смотрит в пустоту сквозь меня.

— Улыбайся, - приказываю я.

Уничтожить ее, увидеть сломленной, испорченной, жалкой - единственный способ вырвать из своего сердца любовь. Сломать и растоптать росток надежды, который все это время преспокойно ждал своего часа в душе уродца.

Аврора не может этого видеть, но именно сейчас обе мои ипостаси сливаются в одну и рвут душу на части. Одна хочет наплевать на все и поддаться слабости, простить непутевую бабочку в надежде когда-нибудь увидеть ее перерождение. А другая… другая зациклена на слове «никто». И я не знаю ни единого способа найти примирение между двумя частями своей души.

— Я тебя купил, Аврора, - напоминаю выразительно и жестко, надеясь, что теперь-то до нее дойдет смысл этих слов. Что она поймет - аукцион, может, и был показушный, но агент фактически продала ее в рабство. - Можешь и дальше корчить из себя недотрогу, которой недостоин ни один смертный или лунник, но на ближайшие тридцать дней ты принадлежишь мне. Поэтому - пей, Черная королева, и радуйся, и хохочи громче, потому что я так хочу.

Я подталкиваю бокал к ее губам. Пальцы Черной королевы ледяные, равно как и взгляд, который все еще безразлично смотрит сквозь меня. Другая бы на ее месте закатила истерику, ударилась в слезы, упала на колени, а Аврора просто молчит. Молчит - и моя ненависть закипает с новой силой.

— Пей, я сказал!

Черная королева сильнее сжимает бокал. И за секунду до того, как я замечаю подвох в ее чуть-чуть сузившихся глазах, она сдавливает со всей силы. Хрусталь лопается, осколки впиваются в тонкую кожу ладони и кровавое шампанское брызжет на пол. Аврора даже не морщится, как будто не чувствует боли. Лишь сильнее сжимает самый большой осколок, отчего алый ручеек становится чуть больше.

— Аврора!.. - выкрикиваю я, когда она подносит острую грань хрусталя к щеке. - Ты не посмеешь.

— Я испорчу твою игрушку, Ма’ну. Или… Но’лу? Ты даже не успеешь развернуть обертку.

Она не шутит и не блефует, и не делает необдуманный импульсивный поступок. Она полностью отдает себе отчет в каждом слове и обещании, которое срывается с губ. Чувствую себя настоящим чудовищем, потому что хоть осколок держит ее рука, удар, если он будет - будет сделан мной.

— А теперь ты расскажешь мне правду, псих, иначе это хорошенькое личико превратится в кровавую кашу. И твой план мести потеряет всякий смысл, ведь уродливой звезде подиума плевать на осуждение и позор.

Я не умею проигрывать - до сих пор не научился. Все время кажется, что меня просто нечестно принудили сделать неверный шаг, взять непомерную высоту, недобрать разбег, не вложиться в удар. Целая куча всяких «не», которые торчат в моей голове постоянно, ведь только так я всю жизнь доказываю миру, что он меня не переиграл. И что нет никакого поражения - есть лишь неверно выбранная цель, неправильно поставленная рука.

Но сейчас я знаю, что проиграл. Безоговорочно, ведь кровь на ладони Авроры и тонкая полоска царапины на ее щеке говорят красноречивее любых слов. Осколок дрожит в ее пальцах, и острая грань чертит на коже алую кардиограмму ее мыслей. Она так взволнована, как будто для ее происходящее и правда что-то значит.

Как можно быть такой притворщицей? Как можно врать даже себе самой?

— Ты правда хочешь, чтобы я рассказал тебе свою версию событий? - спрашиваю я, протягивая руку к ее запястью.

Бабочка слабо вздрагивает, но решимости в ее взгляде становится еще больше. Знаю, что любой мой неверный шаг или неосторожное слово подтолкнут ее сделать непоправимое. Хотя, какая разница? Не все ли теперь равно, раз маски сброшены и карты вскрыты до того, как мы успели поднять ставки?

— Почему всем сказали, что Но’лу умер? - спрашивает Аврора, игнорируя мой вопрос.

— Я тебе покажу.

Хватаю ее за свободную руку. Аврора кричит от боли, и ее отчаяние разрывает мне сердце. Жжение снова растекается под хрупкой оболочкой этого комка плоти, который уже не в первый раз меня подводит. Наверное, сегодня я узнаю настоящий предел его прочности, потому что пока я волоком тащу Аврору вниз по лестнице, приступы хаотичных ударов рушат мое тело и подталкивают к краю жизни.

— Отпусти меня! - кричит ар’сани, но я просто не могу этого сделать. Она хотела узнать мою правду - она ее узнает.

В зимнем саду тихо, но наше появление заставляет бабочек сорваться с веток и рассыпаться под потолком пестрым живым покрывалом. Аврора все так же держит осколок в руке - и та часть меня, которая беззаветно любит эту негодяйку, хочет бросить все и сделать так, чтобы эта кровь и эта боль стали последними в ее жизни. Но это снова путь в никуда. Не разобравшись с прошлым, ни один из нас не сможет идти в будущее. Вся разница лишь в длине пути.

— Снова твои дурацкие бабочки?! - не понимает Аврора. - Хватит загадок, Ма’ну… или… кем бы ты ни был.

Я отпускаю ее, почему-то думая о том, что пара моих хрупких красавец уже выпорхнули в открытую дверь оранжереи. Мне хочется верить, что их жизнь в открытом мире будет прекрасной и яркой, но и быстротечной, чтобы реальность не изуродовала прекрасный бархат узора на крыльях.

— Я расскажу тебе сказку, - говорю я, порывисто дергая верхний ящик стола, на котором еще лежат обрезки цветов, которые Мария срезала утром.

Я планировал все совсем иначе, но раз судьба подготовила другие декорации - кто я такой, чтобы ей противиться?

— Знаешь, что это такое? - спрашиваю просто так, показывая Авроре коробку.

— Еще одна твоя бабочка? - чуть не плачет она.

— Не угадала. - Поднимаю крышку и вынимаю из бархатного ложа драгоценную маску в форме крыльев бабочки. Трясу ее, держа пальцами одной руки, будто маска вовсе ничего не стоит. - А так?

Аврора хмурится, напрягает воспоминания, и я практически слышу, как медленно вращаются шестеренки механизма ее памяти. Она смотрит то на меня, то на маску, открывает рот и тут же прикрывает его ладонью, распахивая глаза все шире и шире.

— Это моя маска? - шепчет сдавленным голосом.

— Конечно, это не твоя маска! - рявкаю, злой от того, что даже в такую минуту она продолжает притворяться. - Но я постарался, чтобы она была максимально похожей.

Аврора мотает головой и ее волосы окончательно выбиваются из пучка. Темные влажные пряди рассыпаются по плечам. Она так великолепна в это мгновение, что я налетаю на нее, будто смерч. Почти впечатываю маску в лицо, ни капельки не заботясь о том, больно ли ей. Завязываю ленты на затылке и отступаю, любуясь.

— Квазимодо пришел на зов Эсмеральды, - горько смеюсь над самим самой. - Но оказалось, что Эсмеральде больше по душе тролли и орки, и на хуй не сдался уродливый горбун. Почти классика жанра, да, ар’сани?

Аврора заводит руки за голову, дрожащими пальцами пытается развязать узел. Тщетно. Она может просто сдернуть чертову маску, но для нее это тоже не просто красивое ювелирное украшение. Для нас обоих это символ болезненного прошлого, символ предательства и растоптанной любви, символ мести.

— Я хотел, чтобы ты носила ее до конца своих дней, - говорю, когда становится ясно, что самой Авроре узел никогда не развязать, и у нее в буквальном смысле опускаются руки. - Чтобы ты всегда была рядом, как напоминание о том, что моя жизнь ничего не стоит, ведь я и сам - ничто. Зачем ты рисовала меня, а? Маленькую сучку заела совесть?

— Ма’ну, нет. - Голос Авроры срывается на шепот. - Пожалуйста, дай мне все объяснить.

— Плевать на то, что ты скажешь, потому что это будет лишь еще одна ложь. И я почти уверен, что снова, как последний дурак, добровольно обманусь. - Вскидываю руки, когда она все-таки пытается заговорить. - Нет, Аврора, ты хотела услышать мою версию истории? Так слушай. Жил был маленький Уродец: болезненный, немощный и совершенно не приспособленный к жизни в волчьем мире. Но однажды он повстречал Красавицу и как последний дурак влюбился с первого взгляда. Влюбился так сильно, что писал для нее невозможно глупые стихи, подбрасывал в учебники цветы и молился на каждый взгляд. Оживал, когда видел ее, и умирал, когда она уходила.

Аврора мотает головой, но я лишь начинаю говорить быстрее. Если не выплесну из себя все это, то просто захлебнусь.

— Они даже подружились: Уродец готовил за нее уроки, пока Красавица делала идиотские селфи и отсылала их поклонникам. Каждый раз разным, каждый раз даже не задумываясь о том, что ни одному из них не нужна по-настоящему. Прошла осень и зима, и вместе с весной Красавица расцвела. И бедный Уродец… забылся, потому что иногда она улыбалась так… будто улыбалась ему одному.

— Она именно ему и улыбалась! - кричит Аврора, и я закрываю уши ладонями, отчаянно мотая головой. Кажется, шея просто не выдержит и сломается, избавив тело от остатков жизни. - Ма’ну, пожалуйста!

— Заткнись! - ору я. - Заткнись!

Бабочки вторгаются в пустое пространство между нами, на миг воруя у меня и Аврору, и ее безупречное лицо за красивой маской. Паника охватывает с головы до ног, я слепо шарю руками перед собой и тут же одергиваю их, когда понимаю, что Аврора никуда не делась: стоит на том же месте и беззвучно плачет.

— Ты хотела, чтобы я пришел на твой День рождения. - Упрек горчит на языке. - Я не хотел, потому что знал - все насмешки будут для меня, и все унижение, и грубость. Но ты так просила, что я не смог отказать. Знаешь, что мать сказала мне в тот день? Что ты меня погубишь.

— Ты был нужен мне, - всхлипывает Аврора.

— О да, конечно, нужен. В роли главного клоуна!

— Это просто… Боги! - Она очень сильно дрожит, едва ли не в лихорадке.

Я хочу ее обнять. Боги, я так хочу ее обнять и вышвырнуть к черту все прошлое. Но просто не могу. Это все равно, что добровольно отпилить ноги и руки, расстаться с частью себя самого. Вероятно, мне бы даже удалось все забыть, но до конца своих дней прошлое волочилось бы за мной скулящим голодным псом. Наше с Авророй прошлое - это вереница невысказанных слов, в конце которых нельзя ставить многоточие. Для нас не придумали новых правил пунктуации. И точка, которую я вот-вот поставлю, будет громкой, как выстрел в висок.

— Я должен был заползти обратно в свою нору и перестать мечтать о звезде, но нет, я согласился, потому что ты так просила, со слезами. Тогда мне хотелось верить, что и у Уродца есть крохотный шанс понравиться Красавице, заслужить хотя бы один взгляд!

— Я любила его… тебя, - бормочет Аврора.

Глава двадцать третья: Ма’ну

Ее слова пушечным ядром врезаются в мою грудь. Беззвучно ломаются ребра, обнажая беспомощную плоть. Жжет. Так сильно жжет, что я невольно прижимаю ладони к груди, пытаясь сделать хоть один вдох. Не получается, не выходит. Я чувствую себя выброшенной на берег рыбой, пылинкой в вакууме, которой по щелчку пальцев просто стерли рот, а легкие накачивают огненным вихрем.

— Пожалуйста, позволь тебе помочь… - слышу над головой голос Авроры и вдруг понимаю, что уже несколько минут стою на четвереньках. Скребу потрескавшийся пол, наплевав на то, что вслед за моими пальцами остаются кровавые следы. - Ма’ну, тебе нужно в больницу!

Я отмахиваюсь от ее помощи, потому что сейчас она хуже отравы. Отползаю в сторону, слепо хватаюсь скрюченными пальцами за столешницу и медленно поднимаюсь в полный рост. Бессмысленно даже пытаться восстановить дыхание и единственное, что остается - закончить рассказ до того, как мой сломанный мотор перестанет качать кровь по венам.

— Помнишь, ты сказала, что устроишь маскарад специально ради меня? Чтобы никто не узнал меня под маской. - Аврора никак не реагирует, и я снова кричу: - Помнишь мою маску, Аврора?!

— Ослиная шкура, - глухо отвечает она.

— Как из сказки, - смеюсь безумным смехом в ответ. - Хотел, чтобы ты узнала под ней меня настоящего, не уродца, а меня - мальчишку, который любил тебя сильнее собственной жизни. И ты помнишь, что было дальше.

— Да, я помню! - неожиданно зло выкрикивает она. - А вот ты, похоже, нет.

— Ты выставила меня посмешищем. - Делаю шаг к ней. - Они стояли там, тыкали в меня пальцами и смеялись, потому что уродец приперся на конкурс красоты.

— Это ты меня высмеял! Ты сказал, что я пустоголовая дура!

Я хватаю ее за плечи и трясу так сильно, что, кажется, все-таки сломаю. Аврора невнятно просит остановиться, но я просто не могу. Я должен вытрясти из нее признание, должен дать ей шанс хоть раз в жизни быть честной. И тогда, может быть, для нас еще не все будет кончено.

Громкий хлопок чуть не рвет в клочья барабанные перепонки.

На миг время застывает, и я медленно поворачиваю голову на звук.

— Убери от нее руки, псих, - говорит отец и опускает руку с пистолетом до уровня мой груди.

— Шэ’ар? - переспрашивает Аврора.

Он стоит в дверях зимнего сада и сизое облачко дыма витает вокруг его головы, будто нимб у сказочных существ из детских книг. Короткие всхлипы трещин наполняют тишину. Он стрелял в воздух, вверх, и пуля пробила дыру в стеклянном куполе. Паутинка трещин растекается во все стороны, словно неугомонный весенний ручей.

— Отпусти ее или я тебя убью, - повторяет отец.

Но согласие им не нужно, потому Аврора пользуется замешательством, чтобы ускользнуть из моих ослабевших пальцев. Она пятится ему за спину, будто это не жестокосердный ублюдок, а принц на белом коне.

— Мстить мне, причиняя боль ей… - Говорит Шэ’ар, и желчь сочится с его языка.

— Это не твое дело, - сквозь зубы цежу в ответ.

— Не мое?! Ты чуть не убил ее, чертов псих!

— Вы знакомы? - слышу Аврорины слова невпопад.

— Этот сумасшедший - мой сын.

— Надо же, сыном назвал, - паясничаю я. - А кто же тогда от меня отказался? Какой-то другой Шэ’ар, быть может?

— Ты весь в свою ненормальную мамашу, такой же психованный, как и она.

— Лучше быть психом, чем хоть каплей тебя.

— Что происходит? - чуть не шатается Аврора.

Я порываюсь к ней, желание удержать ее от падения сильнее желания причинить боль правдой, но Шэ’ар снова стреляет в воздух, и Аврора громко пронзительно кричит. Мелкие жалящие осколки падают на пол редким дождем. Я стряхиваю тот, что вцепился в кожу ключицы, а Шэ’ар хватает Аврору за талию и пятится с ней к двери.

— Отпусти меня! - брыкается она.

— Так ты не знаешь, да? - Он спрашивает ее, но смотрит на меня.

И я понимаю, что проиграл. Потому что и в моем прошлом не все гладко, и правда разрушит абсолютно все. Его правда.

— Это он сбил тебя в тот день, - говорит этот мерзавец. - Потому что так ему нашептала его сумасшедшая мамаша. Они вместе все подстроили: сперва загнали тебя под видом папарацци, а потом столкнули под колеса грузовика.

Все было совсем не так.

Я хочу прокричать об этом, но мне снова отчаянно не хватает воздуха.

— Что? - не понимает Аврора. - Твой сын?

— К сожалению, - слышу брезгливый ответ. - У него тяжелое расстройство личности. Как ты понимаешь, я этого не афиширую. Потому что в башке этого придурка живет… Ну-ка, сколько человек там живет, Ма’ну? Кем прикидываешься на этот раз?

— Убери от нее руки. - Я делаю еще шаг, глядя в одноглазое лицо смерти. Плевать, даже если он выстрелит - я должен забрать у него мою ар’сани.

— Еще шаг - и ты труп, - говорит Шэ’ар, и впервые в жизни я понимаю, что он совсем не блефует. Выстрелит и с облегчением избавится от грязного пятна на своей безупречной репутации.

— Ты хотела знать, почему я больше не хочу иметь детей? - спрашивает он Аврору. - Вот поэтому. Потому что у меня их было целых два. Сраные близнецы, рожденные под порченной луной. Один уродец, а другой вообще непонятно кто.

— Ма’ну?.. - Аврора напряженно ждет ответ.

— Он врет, - без заминки отвечаю я.

И… сам себе не верю.

Что-то глубоко во мне с громким визгом лопается, и воспоминания об Авроре соскальзывают с нитки реальности, словно бусы.

— Но’лу давным-давно лежит в могиле, - говорит Шэ’ар без капли сожаления. - А этот… отравлен материнской злобой.

Прошлое вертится передо мной, как карусель из фильма ужасов: оно непонятное и необъяснимое. Страх пробирает до самых костей. Шепот матери: «Ты должен убить Аврору». Лицо брата за миг до того, как он последний раз в жизни закроет глаза. Он что-то хрипит, но я слышу только одно имя: Аврора.

Аврора. Всюду Аврора.

Навязчивая идея. Идея фикс. Алая точка в центре моего фокуса.

Ее фотографиями заклеена вся комната Но’лу.

Мотаю головой. Нет-нет, это моя комната заклеена ее фотографиями. Или… его?

Но ведь мы один и тот же человек?

— Ма’ну, ради Богов, скажи, что это ложь, - молит Аврора. - Скажи, что ты и есть Но’лу.

Я хочу сказать, но не могу произнести ни слова.

— Это он так сказал? - Отец находит время зло и от души рассмеяться. - Он правда так сказал?

— Аврора, не слушай его.

— Но’лу давно мертв, Рора. Я лично закрыл крышку его гроба.

— Лжешь! - хриплю я и делаю резкий выпад.

Хлопок - и моя голова идет кругом. Эхо разносится где-то под потолком, и трещины мелодично раскалывают мою жизнь на до и после.

Кровь на груди растекается по рубашке влажной алой розой. Мне почти не больно, потому что сердце пылает, будто политый бензином леденец. Запах горелой плоти поселяется в ноздрях. Я знаю, что мне уже не выйти отсюда и тем более не отобрать свою бабочку, но я все равно буду идти к ней, пока остаются силы сделать хоть полшага.

Звуки постепенно угасают и в расплывчатом мире я вижу Аврору, которая пытается вырваться вперед, но попадает в ловушку рук Шэ’ара. Она что-то кричит, протягивает руки, и я тянусь ей навстречу, но все-таки падаю: сперва на одно колено, а потом навзничь. Удар затылком об пол вносит неразбериху в и без того полную кашу образов.

Мне уже не подняться. Но и не хочется, потому что истина всплывает на поверхность, безобразная, как утопленник.

Мать всегда любила брата больше, чем меня. Потому что он умел сочинять сказки, которые служили ей отрадой в дни одиночества, потому что он сочинял стихи и потому что был смертельно болен. А я… Моим единственным талантом было умение прекрасно уживаться с сотнями выдуманных персонажей в голове. Я хорошо помню, когда она впервые назвала меня его именем: у свежей могилы, в которую только что швырнула горсть земли. Наклонилась ко мне и сказала: «Мы никому не скажем, кто лежит в гробу, правда, Но’лу? Ты ведь не хочешь снова в больницу?»

Я не хотел в больницу. Я хотел вырваться из клетки и играть в футбол. Я бы притворился хоть дьяволом, лишь бы сохранить свободу. В конце концов, какая разница, кто лежит в гробу? Это был наш с нею секрет. Для всех я был Ма’ну, но для матери - ее любимым несчастным сыном.

Я смотрю в ночное небо сквозь трещины в стеклянном куполе и мне все равно, что осколок размером с ладонь летит вниз и взрывается брызгами в полушаге от моего лица. Бабочки улетают одна за другой. Я обессилено тяну руку, пытаясь поймать хотя бы одну, но пальцы хватают пустоту.

Сердце пропускает удар.

— Не улетай, моя любимая ар’сани, - шепчу в небо, полное обсидиановых искр. - Я умираю, видишь?

Как я оказался в той машине с матерью? У меня есть лишь размытый образ двух пар рук на руле. А потом, после яркой вспышки, образ Авроры в машине, когда она врезалась в мой «Ламборджини». И шепот матери: «Ты должен убить Аврору» сливается с голосом брата: «Аврора…»

Прошлое и настоящее так тесно переплелись, что я и сам не могу отличить правду от вымысла.

Все и всегда меня обманывали. В моей никчемной жизни есть лишь одна правда - моя прекрасная бабочка.

— Не бросай меня, - уговариваю ее вкусом крови на губах.

Стеклянный купол глухо лопается и осколки летят в меня сотней лезвий гильотины.

В последний миг перед тем, как закрыть глаза, я почему-то с улыбкой осознаю, что сам стал бабочкой, пришпиленной десятками кусочков стекла, в каждом из которых отражается мой уродливый мертвый брат.

И я, наконец, слышу его предсмертный шепот: «Аврора… ни в чем не виновата. Я предал ее».

Конец первой части

Часть вторая Глава двадцать четвертая: Аврора

Полгода спустя

— Два слова для канала «Палитра», Аврора! - Какой-то ушлый журналист тычет мне в лицо диктофон.

— Ваша выставка произвела настоящий фурор, - не отстает его собрат по ремеслу. - Правда, что вашу феноменальную картину «Бабочка» коллекционер, пожелавший остаться неизвестным, за баснословную сумму приобрел в свою коллекцию?

Я просто иду сквозь плотный коридор тел и даже не морщусь, когда меня слепят вспышки фотоаппаратов. За мной семенит мой агент: юркий парень по имени Алекс (страшно обижается, когда я называю его просто Саша) и отвечает на все вопросы заготовленными фразами. Сегодня точно не тот день, когда им будет чем поживиться.

На улице ждет машина и я с облегчением ныряю в салон. Стаскиваю туфли, разминая затекшие ступни.

Алекс садится на сиденье около водителя и командует:

— В гостиницу.

— Когда самолет? - спрашиваю я, когда машина выруливает на магистраль.

— Завтра утром. Не волнуйся, ты успеешь походить по магазинам.

Как же, успею: только если буду делать это прямо сейчас, вместо сна и отдыха.

— Поспишь в самолете, - угадывая мои мысли, предлагает Алекс. - Кстати, поздравляю.

— С чем?

— «Бабочка» ушла за пятьсот тысяч. - Он прищелкивает языком. - Поздравляю, моя хорошая, теперь ты официально одна из самых дорогих звезд на художественном олимпе.

— Ты… правда продал «Бабочку»? - не верю своим ушам. - Я же просила не выставлять эту картину!

— Но клиент захотел именно ее, - пожимает плечами Алекс. - Брось, моя хорошая, это же просто картина. Нарисуешь еще.

Я прижимаюсь лбом к стеклу, злая, как демон.

Это не просто картина. Но ему все равно не понять.

— Так что, - Алекс поворачивается ко мне и подмигивает, словно заговорщик, - едем по магазинам?

— Нет, устала. В гостиницу.

Моя жизнь так круто переменилась, что мне кажется, прошла целая вечность, а не шесть месяцев. Сто восемьдесят дней после моего воскрешения - так я называю ту точку, которая разделила жизнь на до и после. Нане нравится называть меня Фениксом, а Марго вообще ничего не говорит, просто скупает, как сумасшедшая, все газеты и журналы, в которых есть хоть какое-то упоминание обо мне. Газетчики даже придумали мне новое имя.

Теперь я не Черная королева.

Я - Комета.

Почему именно Комета[1]? Потому что теперь рисунок этой бабочки украшает мое тело.

И это отдельная долгая история.

В гостинице меня уже ждут букеты: несколько от парней с выставки, которым я отказалась давать номер своего телефона, один от хозяина галереи, которому так много лет, что его цветы можно принять без зазрения совести и страха нарваться на скандал в прессе. И последний - с роскошными синими розами. Даже не нужно смотреть карточку, чтобы понять, от кого он. В моей жизни остался единственный выпендрежник, который никак не хочет понять значение простого слова «нет».

— Я возьму вот эти, - говорю девушке-администратору, забирая букет декоративных гвоздик.

— А остальные? - не понимает она.

— Выбросите или заберите себе, если они вам нравятся. Мне все равно.

— Но вы даже не посмотрели… - слышу в спину ее встревоженный голос.

Надеюсь, она все-таки заберет цветы. Жаль, если букеты пропадут - цветы ведь ни в чем не виноваты.

Я почти сразу проваливаюсь в сон и просыпаюсь ровно за пятнадцать минут до будильника. Так теперь всегда, и даже разница из-за смены часовых поясов не имеет значения. Организм словно сам знает, что впереди его ждет пытка пробуждением и делает жизни назло.

В телефоне уйма непрочитанных сообщений и звонков. Последнее от Алекса - напоминает, что в среду, послезавтра, у меня по плану участие в презентации какой-то там книги. Понятия не имею, как там оказалась, но смутно припоминаю, что Алекс подсовывал какую-то анкету с дурацкими вопросами, и еще я участвовала в целой заказной фотосессии.

И да, теперь я не боюсь фотографов и не комплексую позировать в купальнике, хоть и делаю это на пляже, а не в фотостудии. Я больше не звезда подиума. Я - модный художник с доходами, которые превышают гонорар топовой модели. А все потому, что теперь просто не представляю жизни без карандаша и альбома для скетчей.

В аэропорту меня встречает Марго: Нана со всем семейством укатила куда-то отдыхать, но завалила меня сообщениями с поздравлениями в очередном успехе. Увы, меня совершенно не радует, что этим грандиозным успехом стала именно «Бабочка». Стоило намекнуть Алексу, что я хочу узнать, кто ее купил, как он тут же напомнил о том, что покупатели под маской инкогнито не просто так скрывают свое имя, и если я не хочу в дальнейшем лишиться таких щедрых ценителей искусства, то лучше не совать нос куда не следует. И даже вездесущий поисковик ничего не дал, кроме кучи хвалебных статей в адрес прекрасного художественного исполнения и «скрытого смысла».

— Я пирожки с яблоками испекла, - говорит Марго, намекая, что не примет возражения, если я откажусь от приглашения в гости.

Да я и не против.

У меня все та же небольшая квартирка, потому что вдруг оказалось, что в моей новой реальности не так уж много жизненно необходимых вещей. И все они прекрасно умещаются даже о «однушку». Из всех «грандиозных» покупок - только новая машина, да и та надежная и не то, чтобы очень красивая. Совсем не девчачья.

А рисовать я хожу в студию, которую снимаю в трех кварталах от дома. Там много света и свободного пространства, и даже есть кофейный автомат и ванная, потому что я иногда зависаю в работе на несколько суток.

— Снова твой поклонник, - говорит Марго немного раздраженно, когда мы выходим из здания аэропорта.

У меня есть только один постоянный «поклонник» - Шэ’ар, и Марго, к моему большому облегчению, до сих пор не знает, какую роковую роль этот мужчина сыграл в моей жизни. Для нее он просто богатый роскошный мужчина, который безуспешно добивается моей руки. А я его отшиваю. И для Марго это уже признак того, что парень не стоит ничего, кроме раздражения.

— Подожди меня в машине, - предлагаю сестре, а сама останавливаюсь в ожидании.

Марго явно не рада, но теперь она больше не лезет с советами в мою жизнь, хоть всегда держит руку на пульсе, готова я в любой момент протянуть руку помощи.

Шэ’ар отрывает задницу от капота роскошного дорого автомобиля, сверкающего, как черное золото, и идет мне навстречу, привычно поправляя запонки. Наклоняется для поцелуя, но я сдерживаю его, упираясь ладонью в грудь. Он смотрит сперва на меня, потом на мою вытянутую руку и сокрушенно качает головой.

— Что ты как маленькая? - говорит беззлобно, просто еще раз подчеркивая, что мои попытки избавиться от его настойчивого внимания смешат и не выглядят серьезными. - Может, хватит уже?

— Я тоже думаю, что хватит, - отвечаю бесцветным голосом, стараясь не пускать в голову болезненные воспоминания. - Уже и не знаю, на каком языке донести до тебя эту мысль.

— Аврора, послушай. - Он вдруг становится странно серьезным. - Кончились шутки.

— Давно, - рассеянно отвечаю я.

— Мы оба натворили дел в прошлом, но уже сколько времени прошло. Забыли и зарыли. Такое мое предложение. И чтобы ты не думала, что я разбрасываюсь словами…

Я знаю, что будет дальше до того, как Шэ’ар делает следующий шаг. Так банально: бархатная коробочка из кармана пиджака. Шэ’ар открывает ее с видом фокусника, который показывает старый и всем известный фокус и всерьез рассчитывает на бурные овации. Внутри красивое кольцо с огромным, как солнце, бриллиантом. Такой, наверное, и руку к земле тянуть будет.

— Выходи за меня замуж, Рора. Я и на детей согласен.

Он согласен на детей. Я едва ли пытаюсь сдержать горькую усмешку.

— Ты согласен… В этом-то и проблема, Шэ’ар. Всегда ты, ты и снова ты. Везде и во всем - ты. А я так - придаток, очередная красивая игрушка, которая не хочет соглашаться исполнять кульбит по щелчку пальцев.

— Я без тебя с ума схожу. - А вот теперь он говорит совершенно искренне. - Ты у меня как кол в сердце. Хватит друг от друга бегать, Рора. Ну хотя бы попробуем начать все заново.

Он вынимает кольцо и берет меня за руку. Замирает, с недоумением и злостью глядя на «занятый» палец. Я настойчиво высвобождаю руку.

— У меня уже есть жених, - говорю, с нежностью разглядывая подаренное Ма’ну кольцо.

Я не снимаю его ни на минуту, и это давным-давно стало главной интригой социальных сетей и дешевых скандальных журнальчиков. Известный футболит внезапно исчезает с горизонта, а его невеста отказывает делать официальные заявления, но продолжает носить кольцо. Мне предлагали сто тысяч за эксклюзивное интервью, в котором я раскрою правду о наших отношениях и о том, куда же подевался Ма’ну «Красный ворон» Эд’Шер.

Я бы никогда ничего не рассказала и за все сокровища пещеры Али Бабы. И дело вовсе не в том, что я и сама ничего не знаю. Дело в том, что одно его имя разрушает весь мой мир.

Потому что, чтобы понять, как сильно любишь, нужно потерять: раз и навсегда, безоговорочно, всего сразу и мгновенно, без возможности хотя бы попытаться что-то сказать.

— Это абсурд. - Шэ’ар с громким щелчком захлопывает коробочку и вертит ее в ладони, словно гранату, которая должна вот-вот взорваться.

— Вот и отлично, - с облегчением выдыхаю я. - Теперь мы знаем, что я неразумная, неблагодарная и недальновидная. И, извини, у меня все равно уже никогда не будет детей, так что ты немного опоздал с этим предложением.

Он оторопело смотрит на то, как я подхватываю ручку чемодана и иду к машине, прислушиваюсь к шуршанию колесиков. Взгляд Шэ’ара прожигает насквозь, даже хочется обернуться и еще раз попросить больше не вторгаться в мою жизнь со смешными предложениями. Но я знаю, что это очередная порция слов на ветер. Мы еще увидимся и очень скоро.

[1] Имеется в виду бабочка Мадагаскарская комета (кстати, потрясающе красивая бабочка, фотографии можно посмотреть у меня на странице от сегодняшнего числа (06.05.2018))

Глава двадцать пятая: Аврора

Я не могу уснуть в доме Марго.

Верчусь на кровати, как кошка, которая не может дождаться хозяина.

Здесь давно новые простыни, новое одеяло и подушки - Марго позаботилась, хоть делает вид, будто это никак не связано с тем, что Ма’ну был здесь. Но я все равно слышу его запах. Это какое-то наваждение, потому что я слышу этот аромат даже залепив нос ладонями.

Ма’ну здесь, хоть потрогать его невозможно и увидеть тоже. Разве что попытаться, если очень сильно напрячь зрение, поймать намек на тень в углу комнаты. Это лишь призрак, ретроспектива моих воспоминаний, вместе с которыми я физически ощущаю его поцелуи на своих шрамах, которые теперь скрыты за рисунком бабочки-кометы.

Самая сумасшедшая вещь в моей жизни, но я рада, что решилась на нее. Впрочем, от Марго досталось - будь здоров.

Я встаю с кровати, снимаю футболку и верчусь перед зеркалом, разглядывая рисунок крыльев на коже. Шрамов под ним теперь почти не видно, только если хорошо присматриваться. Но дело вовсе не в этом - я больше не стыжусь себя и считаю свои прошлые страхи просто смехотворными. Я просто захотела стать той, кем стала - сумасшедшей бабочкой, свободной от предрассудков и оторвавшейся от гири прошлого.

И мою жизнь можно было бы назвать идеальной, если бы не одно «но».

Рядом нет моего любимого психа, и я не знаю, где его искать и как достучаться. Я даже не знаю, жив ли он, и могу лишь надеяться, что отсутствие заявлений в прессе - это хороший знак. Сколько раз я ему звонила? Миллион, не меньше, а потом номер перестал отвечать. «Атлас» полностью перекрыт и уже несколько месяцев, как готовится к передаче в собственность города. Кажется невероятным, что в наше время человек может просто исчезнуть без следа, как стертый ластиком карандашный рисунок, но это именно так. Ма’ну просто нет, и иногда, в минуты самого черного отчаяния, мне начинает казаться, что и мои воспоминания о нас - лишь выдумка, которую я приняла за действительность.

— Ты куда? - спрашивает Марго, когда я, переодевшись в джинсы и спортивную кофту, сбегаю по лестнице. На часах почти полночь, и сестра волнуется, словно мне шестнадцать, и я потихоньку пытаюсь улизнуть на свидание.

— Прогуляюсь. Все равно не могу уснуть. - Чмокаю ее в щеку и быстро выхожу на улицу.

Весна в этом году пахнет вишневым цветом и воздух на вкус, как вино из лепестков сакуры. Неподалеку высадили целую аллею и розовые лепестки повсюду - все социальные сети забиты фотографиями на фоне цветущих деревьев. Все, кроме моей, потому что я больше не делаю селфи. В моем инстаграмме только снимки набросков из скетчбука и рабочий процесс. И много, очень много фотографий из поездок, потому что я теперь очень много путешествую и почти не бываю дома.

Поездка занимает больше часа времени. Оставляю машину у обочины и огромного жестяного знака поперек дороги: «Закрытая территория. ОПАСНО! Ведутся ремонтные работы!» «Атлас» темнеет на фоне звездного неба, словно замок из страшной детской книжки, но точно так же и манит. Зачем я туда иду? Самый очевидный ответ - за подтверждением своих воспоминаний. И в совершенно глупой надежде поймать призрак прошлого. Увидеться с человеком, которого должна бы ненавидеть, но с чувствами к которому просто бессильна справиться. Погоня за воздушным змеем без веревки.

Идти пешком долго, но каждый шаг отдается трепетом в груди[1]. Сто восемьдесят дней, каждый из которых я хотела сюда прийти. Так почему бы не сегодня, когда луна такая огромная и, кажется, специально подстрекать совершать глупости.

Я пробираюсь на территорию замка без труда: ни охраны, ни камер слежения. Здесь теперь никто не живет и некому ухаживать за этим местом. Поднимаюсь по высоким ступеням на крыльцо, задерживаясь, чтобы полюбоваться на загадочные витражи в окнах верхних этажей.

И сердце с глухим стуком останавливается, потому что за разноцветными стеклами явно видны очертания фигуры. Я не бабочка, но я лечу, не чувствуя ног. Это большой зал на третьем этаже - именно оттуда весь внутренний двор как на ладони. В моей глупой голове даже не возникает мысли о том, что это может быть бездомный или какой-то маньяк, наркоман, который запросто прибьет меня ради пары купюр в заднем кармане джинсов. Я вообще ни о чем не думаю в этот момент, только прошу Богов не разыгрывать со мной такие злые шутки.

В гостиной пусто. Нет даже мебели, только пыльный паркет скрипит под ногами. Оглядываюсь на мелодичное тиканье старинный часов. Странно, что до сих пор идут. Я зажимаю ладонью грудь, пытаясь унять грохочущее сердце. Сглатываю несуществующую слюну, верчу головой в бесплодных поисках.

Никого. Совсем никого. Дурацкое больное воображение. Жаль, что нельзя вынуть его из себя и хорошенько врезать.

— Отсюда классный вид, правда? - слышу голос у себя за спиной. - Небо просто невероятное. И луна похожа на медальон. Жаль, нет подходящей цепочки.

Я поворачиваюсь очень-очень медленно, боясь спугнуть наваждение. Это голос Ма’ну - я узнаю его из всех остальных голосов в мире. И эта улыбка в интонации - так мог только он.

Ма’ну стоит у противоположной стены, опираясь на нее плечом. Он в черной толстовке с длинными рукавами, капюшон натянут на лицо, но в серебристом свете я вижу длинную светлую челку, которая немного скрадывает косой шрам через правый глаз и переносицу. Голубые глаза не смотрят в мою сторону - он весь увлечен проклятой луной.

— Ма’ну? - зову осторожно, как будто это не я, а он стал бабочкой, которую ничего не стоит спугнуть.

— Мы знакомы? - спрашивает он, наконец, скользя по мне взглядом. Взглядом незнакомца. Взглядом человека, которому плевать, буду я здесь или на другом конце мира.

— Ты что, Ма’ну, это же я, Аврора. - Облизываю губы и трясусь, словно в лихорадке.

— Аврора, - повторяет он, пожимая плечами. - Не знаю никого с таким именем.

Он отходит от стены, подступает ко мне на расстояние рукопожатия и протягивает ладонь. Та часть руки, которая выглядывает из закатанного до локтя рукава, вся исполосована шрамами. Даже смотреть на них больно, но я словно в тумане пожимаю ладонь в ответ.

— Тогда будет знакомы, Аврора, откуда бы ты ни знала мое имя. - Ма’ну с минуту смотрит на кольцо у меня на безымянном пальце. - Почему все симпатичные девушки всегда заняты?

Он… просто шутит, потому что это что угодно, но не разочарование и не попытка меня разыграть. И ему точно нет дела до того, что у меня на пальце помолвочное кольцо, потому что ему нет дела до меня.

Потому что он меня забыл.

Я не знаю, что ему сказать. Тысячу раз я представляла нашу встречу, заранее подготовила слова на все случаи, но оказалась совершена не готова к тому, что у меня совсем не окажется подходящих фраз. Как можно подготовиться к такому? Что можно сказать человеку, который неожиданно, вопреки всему, вдруг стал смыслом твоей жизни - и совершенно забыл о твоем существовании? Это хуже, чем в третьесортном фильме.

— Что ты здесь делаешь? - спрашиваю первое, что приходит в голову, лишь бы разорвать паузу. Что-то во взгляде Ма’ну подсказывает, что он собирается уходить, и я отчаянно силюсь его удержать. Мне просто нужно немного времени.

Он пожимает плечами и немного морщится. Понятия не имею, где еще у него шрамы, но почему-то воображение рисует самую неприглядную картину. В тот день случилось ужасное и я ничего не могла поделать, потому что Шэ’ар силой выволок меня наружу, а потом я просто потеряла сознание. Очнулась и узнала, что провалялась в отключке несколько дней с диагнозом «сильное нервное потрясение». И Ма’ну просто исчез из моей жизни.

— Если я скажу, что понятия не имею, как тут оказался, ты подумаешь, что я псих?

— Скажу, что ты эксцентричный, - улыбаюсь я. Конечно же, он псих, но мне плевать, правда. Кто из нас целиком нормален в этой гонке за жизнью? - Я не видела машины…

— Пришел пешком. - Он переминается с ноги на ногу, и я замечаю, что кроссовки на его ногах порядком потрепанные, как будто сменили не одного хозяина.

— Здесь поблизости никто не живет.

Он озадачено хмурится, поджимает губы, как будто пытается придумать подходящую отговорку. Тянется, чтобы взъерошить волосы - и капюшон сползает с его головы.

Теперь у этого чокнутого более короткие волосы, разве что челка все такая же длинная. И каждая прядь все такая же потрясающе идеальная, как будто Ма’ну только что вышел из салона красоты. Так хочется запустить в них пальцы, что приходиться сцепить руки за спиной. Почему-то почти уверена, что его такое проявление внезапных чувств скорее напугает, чем обрадует.

— Я лечусь, - говорит он после долгих внутренних споров с самим собой - это явно читается на его лице.

— Твои шрамы… - пытаюсь угадать я, но Ма’ну отрицательно машет головой.

— Нет, шрамы тут не при чем. С ними уже почти все в порядке. Мой лечащий врач сотворил чудо и сказал, что хоть я и бракованный лунник, все равно нужно благодарить происхождение за то, что остался жив и не умер от потери крови.

Я правда изо всех сил стараюсь улыбнуться, но ничего не получается.

— Так где ты лечишься? Я на машине. Могу подвезти.

— Правда? - Голубые глаза вспыхивают обжигающе искренней радостью. - Спасибо, а то дождь…

Он не успевает закончить, потому что небо разрезает яркое лезвие молнии. Неожиданно, потому что я точно уверена, что полчаса назад на небе не было ни облачка. Но буквально за секунды воздух наполняется влагой монотонного ливня. Ма’ну пожимает плечами, словно это его вина. И снова морщиться.

— Я могу помочь, если нужно, - предлагаю я.

— Только если у тебя есть с собой аптечка, - отмахивается он.

— У меня - нет, но я точно знаю, где можно раздобыть. Никуда не уходи.

Я почти галопом слетаю по лестнице, перепрыгивая через строительный мусор и сломанные балки перил. Бегу на кухню. Помню, что в одном из ящиков видела целый арсенал всяких лекарств. Шансов, что они до сих пор лежат там же, ничтожно мало, но терять мне и так нечего. Распахиваю все подряд шкафчики, чувствуя себя Алисой, которая ищет заветный пузырек с надписью: «Выпей меня». Ничего, даже посуды нет. В отчаянии луплю дверцей шкафа, хватаюсь за столешницу, чтобы не сломать еще что-нибудь.

Как он мог меня забыть? Просто взять и вычеркнуть из памяти, словно я не живой человек, а всего-навсего неприятное воспоминание из детства? Как он мог забыть дом, в котором вырос? Где и от чего он лечится?

На самом деле у меня есть догадка, но я трусливо прячу ее в самый дальний уголок души.

— Мне кажется… - Ма’ну возникает перед моим носом, словно призрак. Даже задерживаю дыхание, чтобы не спугнуть. - Не смейся, но я почти уверен, что то, что ты ищешь, лежит здесь.

Он открывает ящик стола, и улыбка триумфатора преображает его лицо. На миг он снова становится позером Ма’ну, который знал, чего стоит вот это выражение лица и на что готовы пойти девушки, лишь бы получить его поцелуй. И на меня он смотрит точно так же: пытается очаровать, хоть, возможно, совершенно неосознанно. Медленно расстегивает молнию толстовки и стягивает с плеч, но полностью не снимает. Даже в темноте я вижу новые шрамы: кучу мелких и тонких, среди которых, словно кит на мелководье, выделяется один ровный и глубокий, через плечо и грудь. Судя по всему, он-то Ма’ну и досаждает больше всего.

— Зудит немного, - не хочет признавать боль этот сумасшедший и со знанием дела роется в лекарствах. Находит почти пустой тюбик с каким-то гелем и вручает мне. - Это поможет.

Я пытаюсь найти на спайке срок годности, но Ма’ну кладет свою руку поверх моих и взглядом дает понять, что в этом нет необходимости.

Мы садимся на пол друг перед другом, я выдавливаю немного геля и разогреваю его в ладонях. Потом медленно, стараясь действовать максимально аккуратно, втираю его в шрам. Ма’ну тяжело дышит и лишь по тому, как изредка шипит сквозь зубы я понимаю, как сильно ему на самом деле больно. Слезы наворачиваются на глаза - и вот я уже шмыгаю носом, как последняя размазня. Но все-таки довожу дело до конца и, когда пытаюсь встать, чтобы найти, чем бы вытереть руки, Ма’ну придерживает меня за локоть и тянет сесть обратно.

— У меня проблемы с головой, - говорит совершенно серьезным тоном. Сразу видно, что решение признаться далось ему не легко. - Но мой врач говорит, что это не наследственное, а последствия нескольких психотравм. Я лечусь в частной клинике и, раз уж ты знаешь мое имя и, кажется, узнала меня, мне придется попросить тебя дать обещание не распространяться на мой счет. Иначе мои адвокаты затаскают тебя по судам.

Мне хочется рассмеяться от всей души, так много прежнего Ма’ну в этом серьезном категоричном заявлении. Но я сдерживаюсь и просто говорю:

— О’кей, никаких комментариев для прессы. Где подписаться о неразглашении?

— Мои адвокаты… - начинает он, но поймав мой смешок, улыбается в ответ. - А кто ты? Чем занимаешься?

— Я художница.

Мне так невообразимо приятно, что теперь я имею полное право называть себя так, и за этим словом нет ни грязного мира модельного бизнеса, ни любовников с их дорогими подарками, ни туфлей, в которых нормальная женщина не сделает и десятка шагов. Я в самом деле просто художница и за эти полгода стала женщиной, которая знает, чего хочет и больше не притворяется бестолковой куклой, потому что так проще жить.

— Художница… - Ма’ну прикладывает пальцы к губам и чуть наклоняет голову набок. Всматривается в мое лицо - и во мне невольно расцветает надежда, что он все-таки меня узнает. - Точно, а я все думаю, откуда мне знакомом твое лицо!

Замираю, готовая как идиотка бросится ему на шею.

— Ты - Комета, да? Я большой поклонник твоего творчества. Потрясающие рисунки.

Натянуто улыбаюсь, стараясь сделать вид, что рада быть узнанной.

— Спасибо большое.

— Это я купил «Бабочку», - признается он почему-то немного виновато. - Знаю, что картина не была выставлена на продажу, но я просто вбил себе в голову, что она должна быть моей. Твоего агента было нелегко уговорить.

Я испытываю огромное облегчение впервые за все время, что узнала о продаже. На душе становится легко и хорошо, как бывает, когда долго не можешь распутать клубок, а потом внезапно тянешь за какую-то ниточку и - вуаля, все получилось. Я не хотела продавать «Бабочку» не потому, что эта картина была лучшей. Совсем нет. Я нарисовала ее одной из первых и с тех пор успела набить руку и даже с оглядкой на ее особенный статус не могла не замечать очевидные ошибки в технике. Но именно «Бабочку» я хотела подарить Ма’ну, когда мы встретимся. Потому что на той картине была я, спрятанная за маской в виде живой бабочки. Символизм чистой воды, но только Ма’ну смог бы его понять.

— Я рада, что картина у тебя, - говорю, украдкой вытирая слезы в уголках глаз. Почти готова сказать, что даже верну ему чек, но вовремя вспоминаю, что это неминуемо повлечет за собой много ненужных вопросов. Пока я не узнаю, что с ним, все разговоры о прошлом под замком. - Надеюсь, она радует глаз.

Он только загадочно улыбается и поворачивается к окну.

— Дождь закончился. Твое предложение подвезти еще в силе?

Мы выходим на улицу и в унисон шлепаем обувью по лужам. Весь немаленький путь до машины идем молча. Я украдкой наблюдаю за его поведением и все больше убеждаюсь в том, что сумасшедший парень никуда не делся: он изредка идет задом наперед, разглядывая мое лицо с загадочной полуулыбкой, а потом вдруг ненадолго исчезает у обочины, чтобы вернуться с неизвестным мне первоцветом.

— Мой врач пока не рекомендует водить, - говорит Ма’ну в ответ на мое предложение сесть за руль. - Надеюсь, ты не будешь лихачить?

— Где я, а где лихачество, - отшучиваюсь в ответ и завожу мотор. - Так куда едем?

 [1] Тут и до конца главы - мелодия Keiichi Okabe - «RaysofLight» (есть у меня на странице от сегодняшнего (06.05.2018) числа)

Глава двадцать шестая: Ма’ну

Я прекрасно помню день, когда Аврора официально снова появилась в моей жизни. Помню, как лежал в больнице, весь в бинтах и вонючих мазях, и медсестра перещелкивала каналы телевизора, пока я не зацепился взглядом за картину. Ничего необычно, ничего революционного, но незнакомка в маске-бабочке, казалось, смотрела мне в душу, и обсидиановые искры ее глаз будоражили чувства глубоко внутри.

С той самой минуты я понял, что эта картина должна быть моей. Как и ее создательница. И Виктор Иванович, мой мозгоправ, категорически не одобрил эту идею. Сказал, что она попахивает маниакальной одержимостью, а в моем теперешнем состоянии категорически противопоказаны любые агрессивные эмоции. Не уверен, что верно запомнил его слова, но, если не вдаваться в медицинские термины, это прозвучало примерно так: «Не становись еще большим психом, чем ты есть».

Поэтому я и струсил сразу сказать Авроре, что знаю ее. Не помню, увы, но знаю (после некоторых поисков вопреки запрету врача), что она была в моем прошлом и что носит подаренное мной кольцо.

Мы едем по ночной столице. Я изредка подсказываю, куда свернуть. Нарочно не называю адрес. Я живу неподалеку от частной клиники, где прохожу терапию. Психиатр говорит, что из моей жизни пропал целый кусок воспоминаний. Так психика защитилась от того, что могло ее разрушить. Не силен во всех этих терминах, но это что-то вроде файервола в голове: фильтр, который не дает воспоминаниям окончательно сломать мою личность.

Что я помню? Почти все, кроме самой Авроры и дня, когда она стала носить мое кольцо на пальце. Я не помню, откуда у меня шрамы. По сути, всего ничего: забыл одного человека и пару дней жизни, но мое лечение будет официально закончено только после того, как все кусочки пазла встанут на свои места, и я докажу, что правда меня не доконает.

Частная клиника находится на охраняемой территории и Аврору все равно туда не пустят. Я уже молчу о том, что выбрался в самоволку. Поэтому прошу ее затормозить перед поворотом и выхожу из машины, чтобы не сделать то, о чем мечтал всю дорогу.

— Ма’ну, подожди! - Аврора выходит следом и догоняет меня. - Может быть…

Я поворачиваюсь, обнимаю ее лицо ладонями и наклоняюсь так близко, что наши лица теперь нос к носу. Так сильно хочу ее поцеловать, что кусаю губы до крови.

— Может быть… что? - напоминаю о ее незаконченной фразе.

— Встретимся еще раз? - с неприкрытым волнением спрашивает она. - Я арендую студию. Можешь посмотреть на рисунки. Эксклюзивно.

— А правду пишут, что ты работаешь совершенно голая? - спрашиваю заговорщицким полушепотом.

— Есть только одна возможность это выяснить, - подыгрывает она.

Мы договариваемся встретиться завтра в шесть часов вечера - я буду ждать ее в кафе «Фонтан».

А утром следующего дня ко мне приходит отец. После того, как я очнулся в клинике, это второй его визит. И я даже не представляю, можно ли еще больше выказывать человеку свое презрение, чем это делает он.

— Я подписал документы об отказе от «Атласа», - говорю, глядя в сторону. - Что ты еще хочешь?

— Какого черта ты лезешь к Авроре Шереметьевой?

— Не твое дело, - говорю самую мягкую вариацию фразы «Пошел ты на хер». - И вообще: откуда ты… Блядь, ты следишь за мной.

— Она сделала с тобой все это. - Он жестко тычет пальцем мне в грудь. - Слава богам, не убила. Мало? Захотелось еще острых ощущений?

Шум в голове мешает сосредоточиться на мыслях, которые бомбят голову направленными ударами ядерных ракет. На несколько секунд начинает казаться, что я снова теряюсь, как в тот день, когда очнулся в клинике и чувствовал себя совершенно беспомощным в незнакомом мире. Но тогда я не знал, как бороться, а теперь у меня есть главное оружие против всего, что может вывести из равновесия.

Я смотрю на отца и говорю ровно и спокойно:

— Я тебе не верю.

Вижу по его глазам, что ответ ему не по душе и мысленно праздную свою первую маленькую победу. Мы всегда ненавидели друг друга, потому что он не хотел, чтобы я существовал, а мне хотелось жить. Потому что он считал, что мой удел - гнить в смирительной рубашке в богами забытой клинике для повернутых на всю голову, а я хотел дышать полной грудью, хотел жить с нормальными людьми, потому что никогда не чувствовал себя совсем уж шизиком. Скорее человеком со странностями, который сможет научиться существовать среди нормальных, главное знать, ради чего или кого.

Мы с отцом всегда хотели противоположных вещей.

Мне казалось, что в этой не оглашенной войне хотя бы мать была на моей стороне. Но, как я теперь знаю, она тоже продала меня, но не ему, а собственным демонам, в обмен на право и дальше существовать в сладком забытье.

— Аврора не хотела быть с тобой, ты ее принудил, - стоит на своем Шэ’ар, и я понимаю, что мне проще звать его по имени, чем и дальше тратить душевные силы, убеждая себя, что эта бездушная тварь - мой отец. - Легко сейчас, да? Прикинуться психом, который все забыл и которому все должны простить, потому что теперь он не такой.

Принудил?

Перед мысленным взглядом возникает огромная красная надпись: «Опасность». Она лупить по глазам пульсирующими алыми вспышками, посылая разряды в ту часть мозга, которая впала в затяжную летаргию. Так говорит врач: я вспомню, но всему свое время. Тормошить память раньше положенного срока все равно, что будить впавшего в спячку медведя - ничем хорошим это не кончится.

Поэтому, хоть мне до смерти хочется узнать, что было на самом деле, я знаю - еще не время. Поэтому буду защищаться.

События текут передо мной, словно замедленное кино. Я с удивлением опускаю взгляд на сжатый кулак, чувствуя приятный хруст костяшек, когда пальцы собираются один к одному. Поднимаю взгляд - и вижу, что уже рядом с Шэ’аром. Замах медленный и плавный, но на самом деле удар прилетает тараном. Хруст сломанного носа, лопнувшая губа. Шэ’ар шатается и падает, словно срубленное одним махом дерево. Я налетаю на него: одной рукой хватаю за горло и сжимаю пальцы, отсекая всякую попытку пошевелиться. А второй продолжаю ритмично колотить его рожу, пока она не становится похожей на бесформенное месиво.

Кто-то хватает меня сзади за руки, пытается оттащить.

Я моргаю - и мир возвращается к нормальной скорости.

Не сопротивляюсь, когда меня отводят в сторону и держат под локти. Странно, что не вкололи какой-нибудь транквилизатор, словно дикому животному. Пара работниц клиники хлопочут над Шэ’аром, словно наседки. Он лежит на спине и еле слышно хрипит.

— Что тут происходит?

Виктор Иванович появляется, когда вся сцена уже завершена и жирная логическая точка отчетливо видна у меня на кулаках алыми пятнами крови. Он хмурится и теребит ус, глядя то на меня, то на Шэ’ара, который уже встал на ноги, правда, не без помощи тетушек-наседок.

— Я говорил, что визиты без моего согласования запрещены, - говорит психиатр и я опускаю лицо, чтобы скрыть улыбку от посторонних глаз. - Вы нарушаете режим. И это частная территория.

— Я за все плачу, - подтирая кровавые сопли, говорит Шэ’ар.

— Насколько мне известно, договор подписан с этим молодым человеком. - Виктор Иванович кивает в мою сторону. - А вам я еще в прошлый ваш визит ясно дал понять, что все попытки пробраться на территорию будут рассматриваться с точки зрения законности вторжения на частную территорию с целью похитить конфиденциальную информацию о клиентах и причинение им умышленного морального ущерба.

Шэ’ар зло скалит окровавленные губы и тычет в мою сторону пальцем.

— Только попробуй, щенок, и я тебя размажу по стенке. И ни одна сраная клиника тебя не спасет.

— Разве похоже, что меня нужно спасать? - огрызаюсь я. Хочу сдержаться, но не могу. Дергаюсь вперед и славные крепкие ребята тормозят меня. Чувствую себя бойцовским псом на цепи: сняли бы с меня ошейник - и я бы просто порвал этого мужика на тряпки. С превеликим удовольствием. - Это вроде у тебя рожа разбита, - насмехаюсь я. - Укрась мой день хорошей новостью - скажи, что я выбил тебе парочку зубов.

Шэ’ар хрипит, но стоит на месте.

— Ма’ну, хватит, - резко стреноживает меня мозговправ. - Достаточно.

Я нехотя киваю, радуясь хотя бы тому, что сбитые костяшки еще долго будут напоминать о сегодняшнем триумфе.

Вот только мне теперь никак не улизнуть на свидание с Авророй, потому что как только Шэ’ара, словно вора, выводят прочь, я остаюсь один на один с Виктором Ивановичем - и его взгляд не сулит ничего хорошего.

— Я говорил, что будет сложно, Ма’ну. И что твой случай - исключительный, потому что ты ходишь по очень тонкой грани между безумием и нормой.

Киваю в знак согласия. Я сам, добровольно захотел здесь остаться. Мои шансы выкарабкаться не так, чтобы очень велики, но они есть, и я ухватился за них, как за последнюю соломинку.

— В твоем лечении наметился заметный прогресс, но только потому, что до сегодняшнего дня и твоей вчерашней вылазки ты следовал всем указаниям. А теперь? Посмотри на себя.

Я правда не вижу ничего страшного в том, что всыпал Шэ’ару. Он заслужил каждый удар. Нет, блядь, он заслужил еще тысячу ударов, заслужил быть куском говна, который как следует отпинают.

— Если ты не готов идти дальше вместе со мной - уходи. - Доктор выразительно сует ладони в карманы белоснежного накрахмаленного халата. - Потому что я не могу гарантировать успех лечения, если ты зайдешь в свое прошлое не через парадную дверь. Есть лишь одна правда, Ма’ну, и она спрятана глубоко внутри тебя. Решай, чего ты хочешь.

Я поднимаюсь в свою комнату, осторожно, до мягкого щелчка, закрываю дверь и сползаю по стенке, словно потерявшая опору бумажная кукла. Мы уже тысячу раз говорили о моем прошлом. О том, что есть причина, по которой я его забыл. И пока я не буду готов встретиться с ней лицом к лицу, мне не нужны контакты с прошлым, потому что каждый из них - это призрачный колокольчик в темноте, где я блуждаю. Они отвлекают меня от настоящей цели, от единственного реального маяка - крохотной серой точки настоящих воспоминаний.

Роняю голову на скрещенные на коленях руки и вспоминаю лицо Авроры. Она такая красивая, что сердце болезненно ноет в груди. Кажется, один лишь взмах ресниц режет его скальпелем, препарирует, как жабу на столе студента-медика.

Я хочу быть с ней. Я должен быть с ней.

И не важно какой ценой.

Глава двадцать седьмая: Аврора

Ма’ну не появляется ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. Каждый день я прихожу в кафе, занимаю столик у входа, заказываю две чашки кофе и классический «медовик» и жду, что мой сумасшедший лунник выйдет из-за поворота старого кирпичного здания. Но его нет. И даже мой неуемный оптимизм начинает сдаваться, когда Ма’ну не дает о себе знать и спустя две недели.

Я даже пытаюсь навестить его в клинике, но спотыкаюсь о первый же вопрос: «Вы ему кто?» Ухожу без ответа. В самом деле - кто я ему? Да никто, просто ненормальная, которая до сих пор носит на пальце свидетельство фальшивой помолвки и врет самой себе, что прошлое, как поезд, еще можно догнать и запрыгнуть в последний вагон.

Через три недели я сдаюсь и соглашаюсь на предложение Алекса принять участие в вернисаже. Билеты на самолет заказаны, чемодан сложен, но…

Я просто не могу. Чувствую себя воздушным шаром, который со всех сторон обвешан мешками с песком и никогда в жизни не взлетит, даже если сотня горелок будет наполнять его горячим воздухом. Я с такой легкостью отпустила модельное прошлое, но с Ма’ну ничего не выходит. Наверное, без сердца проще жить, чем даже без воспоминаний о нем.

На часах одиннадцать ночи, вылет в семь утра, но я не пытаюсь себя остановить, когда быстро переодеваюсь в простую одежду и удобные ботинки. Сегодня прохладно и сыро, погода совсем не для прогулок, но стены медленно сходятся вокруг меня, словно уплотнитель мусора. Ма’ну не придет в то кафе, уже слишком поздно. Но я сегодня впервые пропустила этот ставший ежедневным ритуал и чувствую себя предательницей.

Наверное, смешно выгляжу со стороны: криво паркуюсь, вылетаю торпедой из машины и разглядываю пустую летнюю площадку. Ну да, они закрываются в девять и на ночь заносят все столики внутрь. Не знаю, о чем я думала, но могу сказать, чем - точно не головой. От досады выть хочется, и чтобы хоть как-нибудь успокоиться, начинаю юлой крутиться на месте, медленно набирая обороты.

Старый кирпичный дом, моя машина, закрытый обувной магазин, лайтбокс. И еще один круг: старый кирпичный дом, моя машина, закрытый обувной магазин, лайтбокс. И еще: старый кирпичный дом, моя машина, Ма’ну, закрытый обувной мага…

Ма’ну?!

Я останавливаюсь так резко, что махаю руками в попытке сохранить равновесие. Медленно, как большая стрелка на часах, делаю круг назад.

Ма’ну стоит возле машины: в светло серой толстовке и капюшоне, рваных джинсах и старых кроссовках. И в руках у него букет: несчастные лилии совсем опустили головы, а зелень вокруг кажется потрепанной и сухой. Боги, сколько же он тут простоял?

— Ты пришла, - удивленно говорит он.

— Пришла, - эхом отзываюсь я.

— Я с самого утра жду.

— Прости… Именно сегодня… - Я запинаюсь от волнения и просто иду ему навстречу. - Красивый букет.

Ма’ну держит его двумя руками, и я накрываю его ладони своими. Ледяные. Забираю цветы, не глядя кладу на капот машины. Сжимаю его ладони, подношу к губам и дышу, чтобы согреть. Растираю большими пальцами бледную кожу. В горле ком - и слова не сказать. А ведь нам так о многом нужно поговорить.

— Ты же заболеешь, - ворчу, только чтобы не заплакать. - Совсем псих.

— Я бы и всю жизнь тебя ждал, - отвечает он.

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся, смущенные, как сопливые школьники.

— Аврора. - Он облизывает губы и крутит кольцо у меня на пальце. - Я тебя обманул. Там, в «Атласе». Я знаю, кто ты такая и как тебя зовут. И что это мое кольцо.

Почему меня это совсем не удивляет?

— Аврора? - Он все еще выглядит немного потерянным, но нотки в голосе заставляют ему подчиниться. И почем-то я точно знаю, что куда бы не завела нас судьба, он всегда будет главным в нашем тандеме психа и чокнутой. - Ты бы вышла за меня замуж? За вот такого… урода?

Он рассеянно поглаживает шрам на лице.

— Да, - отвечаю, не раздумывая. О том, что он никакой не урод, мы поговорим позже.

— Даже… завтра? - осторожно уточняет Ма’ну.

— Завтра? До полуночи еще полчаса.

Его удивление такое искреннее, что с минуту этот псих просто смотрит на меня широко распахнутыми глазами, как будто пытается понять: я действительно это сказала или у него слуховые галлюцинации. Не тороплю его. Пусть привыкнет к мысли, что не ему одному в нашей будущей семье совершать импульсивные необдуманные поступки.

Семья. Я зажмуриваюсь изо всех сил, пытаясь поймать взглядом размытую череду образов. Они такие яркие и живые, что об них можно обжечься.

— Аврора, я серьезно, - напоминает Ма’ну - и мне кажется, что в эту секунду ему страшно, как никогда. Ведь я могу рассмеяться и сказать, что не так его поняла и перевести все в шутку. Даже не знаю, что бы сама делала, если бы после моего согласия он вдруг сказал, что просто прикалывался. - И если ты…

Я просто обнимаю его в ответ. Приходится встать на носочки, чтобы дотянуться, потому что упрямец стоит ровно и не делать ничего, чтобы мне помочь. Он явно в ступоре.

— Не имею привычки забирать свои слова обратно, - говорю твердо и серьезно.

И мой ненормальный лунник медленно оттаивает. И даже виновато улыбается, извиняясь за свои подозрения.

Конечно, никто нас посреди ночи не распишет, да у меня и документов с собой нет, но мы договариваемся пойти туда сразу с утра и сделать все, чтобы еще до полудня следующего дня стать мужем и женой. И мне плевать на весь мир с его предрассудками и условностями, плевать, что прыгаю в пропасть без страховки. Это прыжок веры для каждого из нас, и если мы сможем доверять друг другу сегодня, сейчас, то уже ничто и никто никогда не встанет между нами.

А пока…

— Будем гулять всю ночь, - предлагаю я.

— Только, Аврора… - снова волнуется Ма’ну. - Я должен предупредить тебя.

Молча жду продолжения, и внутри почему-то все сжимается от тяжелого предчувствия. Что снова не так? Почему у нас все запутано, перекручено и вывернуто наружу оголенными нервами к высоковольтным проводам?

— Я не закончил лечение. И… я все еще ничего не помню, но у меня все в порядке с головой. Я не псих. В смысле, это не шизофрения и не психоз, и я не маньяк, и…

— Точно? - Пытаюсь сделать вид, что меня это правда заботит, но быстро оставляю эту затею, потому что Ману явно не до смеха. - Я никогда и не думала, что ты настоящий псих. Но твоя ненормальность - то, что нужно. То, что мне было нужно, когда мы встретились.

— Было? - уточняет он.

— И нужно до сих пор. Ма’ну. - Наши пальцы переплетаются, и мы просто держим руки вдоль тел, не пытаясь обнять друг друга или как-то приблизиться. Слова нам явно мешают, но без них мы просто не сдвинемся с места. У нас впереди долгая череда разговоров и откровений, и я бы с удовольствием отложила все их до завтрашнего дня, но все-таки кое о чем сказать нужно именно сейчас. - Я знаю, что ты странный. И знаю, что ты останешься таким навсегда. Но меня это больше не пугает.

— Приятно слышать, - наконец, оттаивает он.

— Как сухо, - морщусь я, изображая недовольство. - Мог сказать и что-то более романтическое на мое признание.

— Прости, я туго соображаю, - смущается он, а потом все-таки обхватывает меня за талию и приподнимает, вынуждая обнять его руками и ногами.

За эти полгода он еще немного похудел, но каждая мышца, которую я чувствую своим телом, тугая и крепкая, и я даже не сомневаюсь, что несмотря на болезненную бледность и худобу, мой Красный ворон не даст меня в обиду. Даже если придется работать руками и кулаками. Его сила не в груде мышц, она сидит глубоко внутри. Возможно, наше знакомство началось просто ужасно и продолжилось сценой из триллера про торговлю людьми, но все это в конечном счете привело нас друг к другу. Нас настоящих, а не людей в масках, которые боятся жить реальностью.

Мы находим ночной киоск с фастфудом, покупаем два больших стаканчика кофе и парочку бургеров. Я оставляю машину на парковке около кафе, и мы с Ма’ну, не сговариваясь, идем на набережную. Нам даже разговаривать не нужно - мы понимаем друг друга без слов. Не знаю, как это объяснить, кроме банальной химии, но именно так это и выглядит. Мы останавливаемся нога в ногу, тянемся, чтобы сорвать с губ друг друга мимолетный поцелуй. Для серьезных разговоров, тяжелых слов и страсти еще будет время, а сейчас… Сейчас мы просто наслаждаемся свободой.

— У меня нет замочка, - огорчаюсь я, когда мы выходим на мост. Перила по обе стороны увешены гроздьями больших и маленьких замочков, на некоторых даже имена есть, и я свечу телефоном, чтобы прочесть их. - Всю жизнь мечтала, что здесь будет висеть и мой личный секрет.

Ма’ну кивает, соглашаясь, а потом вручает мне свой стаканчик с кофе и снимает с запястья медицинский браслет. Пожимает плечами, взглядом извиняясь за то, что это единственная подходящая вещь в нашем одном на двоих арсенале. И торжественно застегивает красную пластиковую ленту вокруг железного столбика. Я возвращаю ему кофе и, поддавшись порыву, обнимаю крепко-крепко, будто он - пластилин, а я - ключ, и должна сделать оттиск в его душе. Навсегда. На веки вечные. Ума не приложу, когда успела стать такой сопливой и романтичной, но делаю мысленную зарубку при встрече обязательно извинится перед Наной за то, что высмеивала их с Р’раном нежности. По-моему, мы с Ма’ну имеем все шансы их догнать и обогнать.

Мы не успеваем как следует насладиться прогулкой, потому что на наши головы снова обрушивается дождь.

— Он нас преследует, - смеется Ма’ну.

Мой псих хватает меня за руку и тащит в парк. Здесь полно зонтиков и крытых летних площадок, но мы прячемся под раскидистым кленом. Ма’ну прижимает меня к стволу и на миг мы оба задираем головы, слушая мелодию, которую дождь играет на резных листьях. Я опускаю взгляд и сглатываю, зачарованная зрелищем: Ма’ну совершенно мокрый, светлые пряди прилипли к лицу, вода стекает по подбородку, наполняя ямочку в основании шеи. Тянусь, чтобы поцеловать мокрую, немного солоноватую кожу. Ловлю языком влагу, ощущая себя колибри, которая нашла райский нектар и скорее умрет, чем оторвется от него хоть на минуту.

Ма’ну прижимает мою голову к себе, наклоняется, чтобы быть максимально близко, и вздрагивает, когда мои губы оказываются у него на скулах.

— Я тебя никому не отдам, Аврора, - бормочет глухо и твердо.

Это не просто слова. Это обещание, неприложная клятва.

Он перегрызет глотку любому, кто попытается встать между нами. И это самое идеальное признание в любви.

Глава двадцать восьмая: Ма’ну

— Я никуда не еду, - говорит Аврора в трубку. - Да, сдай билеты. Я заплачу разницу. Мне все равно. Извини, Алекс, поговорим потом.

Алекс. Я вопросительно смотрю на нее, надеясь, что она сама скажет, кто он такой и почему звонит ей в пять утра.

Мы сидим на скамейке по правую сторону площади. Вернее, сидит Аврора, а я лежу, удобно устроив голову у нее на коленях. Знаем, что пора разойтись, чтобы встретиться в десять у ЗАГСа, но ни один не решается задать тон расставанию. Пусть оно всего на пару часов.

— Это мой агент, - поясняет Аврора, мягко поглаживая пальцем шрам на моем лице. - Злится, что я отказалась лететь на модную выставку. Грозится надрать мне задницу

Закрываю глаза, пытаясь уговорить сердце не скакать так быстро. Я столько раз мечтал об этом по ночам, представлял, как это - быть любимым ею? Видеть в ее глазах отражение себя. Знать, что не противен ей, и что она не улыбается через силу, делая вид, что шрама не существует.

Он реален, как и несколько десятков его собратьев, разбросанных по всему моему телу. Я знаю, как болит каждый из них, могу по первым ноткам покалываний сказать, какой из них напомнил о себе.

— Зачем ты продал «Атлас»? - спрашивает Аврора, и я тяжело вздыхаю.

— Потому что больше не могу его себе позволить.

— И нет никакой другой причины? - уточняет она.

— А должна быть?

Она улыбается и энергично мотает головой.

— Значит, мы его вернем. Ты, между прочим, берешь в жены девушку с приданым.

От неожиданности я даже приподнимаюсь и, не удержав равновесие, заваливаюсь набок, падаю, барахтаясь, словно неуклюжий жук. Аврора хохочет, а стайка голубей неподалеку смотрит с заметным осуждением, как будто мое позорное падение нанесло каждому из них глубокую личную травму.

Приходится кое как подниматься, отряхивать со штанов грязные потеки.

— Ты правда хочешь «Атлас»? - переспрашиваю я, почему-то почти уверенный, что ее предложение мне померещилось.

— Ну, если это возможно, то почему нет? - Аврора тоже встает и скрещивает руки на груди. Теперь просто настоящая деловая женщина - просто так и не подойти, даром, что одета запросто и словно из секонд-хэнда. - Я не уверена, что это получится сделать, потому что не знаю всех тонкостей, но если это часть твоего законного наследства, то должна быть какая-то лазейка. Знаешь, какое первое правило ведения бизнеса?

Мотаю головой, пораженный той ее частью, которую только-что узнал впервые.

— С разумным человеком всегда можно договориться. - Аврора делает шаг ко мне, хватается за локоть и, поднимаясь на носочки, шепчет в самое ухо: - А дурака не грех и облапошить.

Понятия не имею, что за женщина сейчас передо мной, но ее энтузиазм окрыляет.

— Пообещай, что никуда не пропадешь, - прошу я, когда Аврора подвозит меня к дому. Уже раннее утро, у нас в запасе всего пара часов на сборы, но лично я бы пошел в ЗАГС хоть сейчас, даже грязный, мокрый и лохматый. Потому что, если перефразировать известную поговорку, не важно, что одежда старая и кроссовки изношены, если в них ты ведешь под венец самую красивую женщину в мире. - Мне не по себе расставаться с тобой даже на минуту.

Ответ Авроры немногословен - она просто подставляет щеку для поцелуя.

— Я точно никуда не денусь, Ма’ну. Не в моих правилах отступать перед самым главным сражением.

Она уезжает, но я еще несколько минут стою на крыльце, чувствуя себя дурацки счастливым. Что-то круто меняется в моей жизни, словно невидимый часовщик влез внутрь механизма моего личного хронометра и что-то лихо подкрутил. Хорошо это или плохо - не знает никто, но мы с Авророй будем вместе, а это что-то да значит. Я, видимо, отчаянно любил ее до того, как потерял - не просто же так затеял историю с аукционом и кольцом. Но ту Аврору я забыл, зато заново влюбился в новую. Звучит бредово, но, похоже, я обречен на эту женщину, и даже потеря памяти не панацея от моего болезненной любви.

Теперь я живу в небольшой квартире: две комнаты, большая кухня и лестница на мансарду, где я обустроил спальню. Нет ничего круче, чем засыпать под стук дождя по стеклу или усыпанное звездами ночное небо. Уверен, что Авроре здесь понравится.

Я трачу ровно полчаса на сборы: у меня нет ни одного костюма, а покупать его сейчас - поздно. Да и не рационально, потому что вся эта одежда, мягко говоря, вообще не по мне. Надеюсь, не слишком шокирую работниц ЗАГСа, явившись в джинсах, футболке с черепом и кроссовках?

Оставшееся время трачу на покупку цветов: приходится обойти несколько магазинов (точнее, оббежать!), пока натыкаюсь на то, что искал: крохотные темно-сиреневые розы. Флористка несколько минут выслушивает мой сомнительный бред, а потом, кивая, приступает к делу. Через сорок минут у меня есть букет: небольшой чернильно-голубой «шарик», обложенный резными листьями и перевязанный сиреневой атласной лентой. Искры в глазах моей Авроры такого же цвета, и я еще с минуту таращусь на букет, как баран. Флористка с волнением переспрашивает, все ли хорошо.

— Все идеально, - бормочу я, оставляя на прилавке нужную сумму.

К ЗАГСу я еду сперва на метро, а потом на троллейбусе. И всю дорогу молюсь, чтобы пасмурное небо не разродилось дождем, потому что я забыл зонт дома. Еще квартал иду быстрым шагом, вжав в голову в плечи, чтобы не привлекать внимания. И, как это ни смешно, опаздываю на десять минут. На собственную, блин, свадьбу.

Но Авроры нет. Мы договорились встретиться у входа, но на всякий случай я захожу внутрь и даже спрашиваю первую встречную работницу, не появлялась ли тут девушка с темными волосами и красивая, как богиня. Она смотрит на меня рыбьими глазами и зачем-то говорит, что для всех мужчин, которых не волокут сюда на аркане, их женщины похожи на богинь.

Выхожу на улицу, пытаясь отвязаться от липких мыслей о самом худшем. Лишь бы ничего не случилось. Лишь бы моя Аврора просто торчала в пробке. Я готов к тому, что она забила на меня, рационально взвесив все «за» и «против» жизни с психом, у которого осталось не так много денег и карьера вист на волоске. Главное, чтобы она была в порядке.

Проходит еще десять минут, и я морально начинаю готовить себя к проигрышу. Невеста не пришла в ЗАГС? Да с кем не бывает. Сопливая мелодрама добралась и до моей жизни. Самое время валить, потому что гроза вот-вот начнется, но червь сомнения точит душу ложными надеждами. Подожду еще немного.

Когда я вижу, как из-за поворота выруливает знакомая машина, то сильно, до алых разводов под веками, зажмуриваюсь. А когда открываю их - Аврора как раз выходит из машины. Медленно, потому что сделать это в пышном платье и туфлях на безразмерных каблуках ей явно непросто. И рад бы помочь, но просто стою на месте, словно врос в асфальт, и любуюсь моей красоткой.

Она в голубом свадебном платье, с фиолетовой отделкой и фиолетовыми же туфлями. А невообразимая прическа украшена орхидеями, и я даже не сомневаюсь, что цветы живые. Это же Аврора - она не разменивается на такие банальности, как искусственные цветы в свадебной прическе.

Она медленно, подобрав юбки и смотря под ноги, идет ко мне. Я с трудом делаю шаг на встречу. Представляю, каким болваном выгляжу со стороны, разглядывая мою красавицу широко распахнутыми глазами. Аврора не мешает, только с хитрой улыбкой берет букет из моих ослабевших пальцев.

— Ты угадал с цветом, - говорит заговорщицки, и в моей голове, наконец, проясняется. - Или я стала предсказуемой?

— Нет, я просто думал о твоих глазах и еще немножко о том, что модная художница достойна экстравагантного букета. - Обнимаю ее, стараясь не испортить прическу. - Я испугался, что ты передумала.

Аврора несильно бьет меня кулаком в плечо.

— От меня так легко не избавиться, - голосом куклы Чаки говорит она, берет меня за руку и тянет в ЗАГС.

Самое ужасное, что только может произойти с влюбленными, которые пришли связать себя узами брака - столкновение с бюрократической машиной. Но нам все-таки повезло, потому что среди несговорчивых бессердечных женщин мы наткнулись на юную девчушку, которая точно не потеряла веру в любовь. Она долго сражалась с собой, но в конце концов согласилась нарушить правила. Правда, это стоило нам с Авророй целой кипы заполненных бланков, заявлений и прочей бумажной рутины. Я бы сказал, что мы стоически выдержали эту битву и вышли из нее победителями.

— Ты уверена? - спрашиваю я с тревогой и страхом, что Аврора скажет «нет».

Мы стоим в душном зале, девчушка читает с планшета пафосные слова о том, что Боги одарят истинную любовь верностью, а наша задача - помочь им в этом.

— Конечно, я уверена, - неподдельно хмурится Аврора и толкает меня локтем, потому что я так усердно ждал ее ответа, что пропустил заданный мне вопрос.

— Да, я беру эту женщину в законные жены, - говорю тщательно и четко.

Кольцо уже у нее на пальце, так что я просто целую ее руку, чувствуя себя потрепанным принцем-перебежчиком из старой сказки.

— Да, я беру этого мужчину в законные мужья, - отвечает Аврора вслед за мной.

И просит дать ей руку. Я зачарованно смотрю, как она «окольцовывает» меня черным ободком кольца. Присматриваюсь, чтобы убедиться, что мне не показалось.

— Обсидиан? - Чувствую себя полным дураком.

— Подумала, что оно тебе понравится, - улыбается Аврора, явно довольная собой. - Обычные кольца - это так скучно.

У меня дрожит рука, когда я ставлю подпись на свидетельстве, да и Аврору заметно потряхивает. Наверное, поэтому мы никак не реагируем на слова с предложением поцеловаться, а просто забираем все наши бумажки и пулей несемся на улицу. В воздухе уже пахнет грозой и первые тяжелые капли ударяются об асфальт.

— Мы правда сделали это? - спрашиваю мою молодую жену. Жизненно необходимо услышать, что это не мое больное воображение, и что кольцо приятно холодит безымянный палец на самом деле.

— Ты мне скажи, - хитро улыбается Аврора, сокращая расстояние между нами с «мы просто стоим близко друг к другу» до «я сдохну, если не поцелую ее прямо сейчас».

Я обнимаю ее обеими руками, притягиваю к себе, наголову разбитый ярким, как вспышка на солнце, счастьем. Наши губы встречаются в мягком поцелуе. Мы склеиваемся, словно две половинки одного целого, и, готов поклясться, что слышу ее мысли.

— Ты сейчас подумала, что я чертовски хорошо целуюсь, - говорю с закрытыми глазами, наслаждаясь ее пальцами на своих щеках.

— Пффф, вот еще, - фыркает она. - Секунду назад я думала о том, что тебе невероятно повезло со мной.

Даже не представлю, что должно произойти, чтобы мне захотелось опровергнуть это утверждение. Я просто счастливчик, определенно.

Глава двадцать девятая: Аврора

Жизнь, порой, совершает с нами невероятные чудеса.

Пару лет назад я была уверена, что моя свадьба станет событием века. Самые модные дизайнеры будут драться за право сшить мне свадебный наряд, лучший ювелирный дом предоставит эксклюзивное кольцо, а туфли вообще зададут новую свадебную моду. Мое лицо не будет сходить с обложек журнала, а свадебные селфи порвут инстаграмм.

А сейчас я стою под навесом, обнимаю самого сумасшедшего мужчину в мире и вокруг нет ни души. И я убью любого, кто посмеет хотя бы заикнуться, что это не самая идеальная свадьба. Ну и что, что у нас нет фотографа? Два десятка селфи на мой телефон - и этого хватит, чтобы сделать маленький альбом воспоминаний.

— А теперь - домой, - командует Ма’ну, и я в который раз ловлю себя на том, что наслаждаюсь его безапелляционностью. Пусть только в некоторых вещах, но это именно там, где нужно.

Домой - это значит к нему. И это тоже не обсуждается.

Можно ли быть полностью счастливой, прыгая с закрытыми глазами в пропасть? Определенно. Мы не обсуждали ничего: ни как и где будем жить, ни планы на ближайшее будущее. Мы делаем что-то куда более важное: держимся за руки. Для кого-то ничего не значащий пустяк, а для нас - целый подвиг.

— Я бы хотел завести кота, - говорит Ма’ну на полном серьезе, когда я скольжу жадным взглядом по идеальному порядку. Мойка начищена до блеска, белье аккуратно развешено на сушилке, в холодильнике всякая полезная еда и много овощей. - У тебя нет аллергии?

— Нет ни аллергии, ни возражений. Все, что захочешь, Ма’ну.

Он смотрит на меня во все глаза и резко притягивает, требуя:

— Скажи это еще раз.

— Что? - дразнюсь я.

— Просто повтори, Аврора, - теряет терпение мой псих.

— Все, что захочешь, Ма’ну, - сдаюсь я.

И в наше уютное уединение врезается телефонный звонок. Ма’ну долго смотрит на экран телефона и очень нехотя отвечает. Говорит несколько сухих «да» и «хорошо», и «скоро буду». Потом еще с минуту гипнотизирует телефон взглядом и, нехотя, говорит:

— Это Шэ’ар. Кажется, он сказал, что подписал документы о моей принудительной госпитализации. Как опасного для общества психа, который покушался на его жизнь.

— Ты покушался на его жизнь? - тупо переспрашиваю я.

Сказанное просто не укладывается в голове. Кажется, что со мной такого точно не должно было произойти: после всех тягот, после всего, через что нам с Ма’ну пришлось пройти и через что перешагнуть, чтобы быть вместе… Выходка его отца гораздо хуже, чем гром среди ясного неба.

И мне до сих пор не по себе от того, что эти двое оказались настолько близкой кровью.

— Я ударил его, - нехотя отвечает Ма’ну и, видя мое молчаливое ожидание продолжения, заканчивает: - сильно ударил. Надеюсь, что зубы повыбивал.

Почему-то его слова несказанно радуют. Как будто я маленькая девочка, которую обидел нехороший мальчишка, а самый крутой старшеклассник в школе, мечта всех девчонок, взял - и заступился за меня у всех на глазах. Одно омрачает эту радужную картину: моему старшекласснику влетит по первое число. И никто не сможет ему помочь. Кроме меня.

— За что? - продолжаю цепочку вопросов. На самом деле выкраиваю время, чтобы придумать выход из ситуации. Может быть, к нему уже едут санитары? Или полиция? Кто вообще должен заниматься такими вопросами?

— Думаешь, я совсем спятил и отлупил этого невинного агнца просто так? - неожиданно зло огрызается Ма’ну.

— Я думаю, что теперь это наша общая проблема. - Беру его за руку и сжимаю так крепко, чтобы он вспомнил, что теперь носит на пальце кольцо, которым привязан ко мне на веки вечные. Именно так: у такой сумасшедшей парочки не может быть на половину и на пару месяцев. - И я могу быть очень злой, когда трогают мое.

Ему нужно несколько минут, чтобы переварить мои слова. Не уверена, что у нас есть столько времени, но терпеливо жду, пока Ма’ну перевари услышанное. Подозреваю, что после случившегося у него вообще большие проблемы с доверием.

— Я всегда буду на твоей стороне, - подталкиваю громким шепотом. - И мы вместе что-то придумаем.

— Я не псих, Аврора, - говорит он, притягивая меня к себе, и мы несколько минут просто стоим в обнимку. - Я просто немного потерялся в прошлом, но не слышу никаких голосов в голове и не хочу приносить жертвы во имя неизвестного голоса.

Хочется сказать ему, что мне не нужны никакие заверения, что все ответы на эти и кучу других вопросов я давным-давно нашла у себя в сердце, но вместо этого лишь покрепче обнимаю его в ответ.

— Шэ’ар сказал… - Ма’ну запинается, тяжело дышит мне в макушку. И тут же смеется. - Слушай, орхидеи в твоих волосах - они пахнут. Был уверен, что орхидеи не могут пахнуть.

— Напомнишь мне понюхать, когда мы дойдем до самой интересной части нашего первого супружеского дня. А пока…

— Нужно валить, - заканчивает за меня мой любимый псих.

— Сколько времени тебе нужно на сборы?

— Пятнадцать минут.

Я немного скептично настроена насчет этого смелого заявления, но киваю и присаживаюсь на диван в гостиной, пока Ма’ну собирает вещи. Нужно сказать, у него здорово получается, как будто делает что-то хорошо отрепетированное. Может быть, это не первый случай, когда отец ему угрожает?

Хуже всего то, у меня вообще нет сомнений, из-за чего между ними разлад. Я - камень преткновения, пусть это и звучит немного самонадеянно. Шэ’ар множество раз пытался вернуть меня и не останавливался ни перед чем. Что ему родна кровь, если он всегда стыдился его и сделал все, чтобы информация об их родстве стала табу для внешнего мира.

Мне жутко стыдно, что раньше, когда я была глупой размалеванной куклой, наши отношения вертелись вокруг громких вечеринок, роскошных выходных в самых модных столицах мира, но ни разу не касались его семьи. Видимо поэтому ему было так легко скрыть от меня факт наличия жены. Я просто хотела красивой простой жизни, раз другая была мне недоступна.

Ма’ну на миг останавливается посреди гостиной, ставит сумку и энергично перерывает ее вверх дном. Выглядит настоящим деловым жуком, который копошится в огромной куче ветоши в попытках отыскать редкий бриллиант. И в конце концов находит, но не камень, а белый пластиковый пузырек. Вытряхивает на ладонь пилюлю, кладет в рот и глотает, не запивая.

— Это для памяти, - пояснят немного виновато, как будто должен был сказать об этом намного раньше. - Куда мы поедем? К тебе, наверное, тоже нельзя.

Я вижу, как он опускает взгляд. Не нужно лучшего доказательства того, что я не ошиблась и дело все-таки во мне. Простая цепочка умозаключений: раз у меня нам тоже не безопасно, то Шэ’ар точно знает о наших отношениях. Даже думать не хочу, как и откуда, если мы виделись всего пару раз, хотя и здесь ответ лежит на поверхности: он следил за одним из нас. Судя по тому, что Ма’ну лечился в закрытой клинике и явно был там под постоянным присмотром, слежка велась за мной.

Становится противно от того, что вся моя жизнь была под постоянным прицелом объектива невидимой камеры. Последние полгода? Или и до того? И вдвое противнее осознавать, что я снова стала источником всех проблем моего психа. Но бросать его из чувства вины? Это какой-то алогичный поступок, достойный не очень умной девицы из мыльной оперы с минимальным бюджетом.

Почти силой мысленно хватаю себя за шиворот и возвращаюсь к вопросу: куда нам податься? Не может быть и речи, чтобы ехать к Марго или Нане, хоть, конечно, особняк Р’рана наверняка самое неприступное место на земле. Но я люблю сестру и не могу подставить ее под удар. Р’ран, конечно, Шэ’ару не по зубам, но нервы потрепать может. Поэтому остается лишь одно место, которое и идеально нам подходит, и может стать хорошим убежищем. Заодно и проверим, настолько ли всемогущий Алекс, как он однажды хвастался.

— Мы поедем в «Атлас».

Ма’ну широко и довольно улыбается, хватает меня за руку, и мы буквально слетаем с крыльца. К счастью, у меня в машине всегда лежит гарнитура для телефона, поэтому я запросто могу и вести, и разговаривать по телефону. Сначала обзваниваю все банки, где открыты счета на мое имя: оказывается, у меня скопилась приличная сумма. Вот, значит, в чем прелесть вышвырнуть из своей жизни необходимость постоянно покупать только дорогущие шмотки и прочие безделушки. Потом звоню Алексу и коротко озвучиваю суть проблемы: мне нужно купить очень-очень дорогую недвижимость, которая, предположительно, находится в коммунальной собственности. И купить ее нужно не когда-то там, а сегодня, максимум - завтра. Алекс громко смеется и спрашивает, когда я снова начала пить. А потом даже икает от удивления, услышав мое:

— Нет, я по-прежнему не пью, и да, я собираюсь купить «Атлас»: тот большой замок на окраине города.

Несколько секунд в трубке просто тишина, а потом мое ухо чуть не взрывается от громкого смеха этого идиота. Терпеливо жду, пока он успокоится и приступаю к самой главной части нашего разговора: торгам. Напоминаю, хоть обещала не делать этого, что его прославили мои картины и теперь к нему очередь из желающих заполучить его услуги. И подсказываю, что от того, решится ли этот вопрос быстро и положительно, или медленно и не в мою пользу, зависит мое вдохновение. А нет вдохновения - нет и картин, с продаж которых он получает приличный процент. В общем, Алекса быстро капитулирует и обещает прямо сейчас разузнать, что там с правом собственности и с кем можно решить вопрос о покупке или передаче.

А пока он занимается этими вопросом, я звоню Нане и сообщаю, что примерно час назад вышла замуж за самого ненормального и красивого парня на свете и нам необходимо жилье, где бы нас никто не побеспокоил в медовый месяц. Сестра довольно попискивает трубку и говорит, что рада за меня, и что всегда знала, что я в итоге найду свое «счастье в кроссовках».

Последнее звено в этой цепочке - Р’ран и его сумасшедшие возможности. Иногда мне кажется, что Нана не шутит, говоря, что муж купил ей уже с десяток звезд: просто так, потому что он может себе это позволить. Разговор с Р’раном самый короткий. Вот что значит деловая хватка: я только произношу «Атлас», а он уже знает, о чем пойдет речь. И заявляет, что в общем как раз собирался купить его для Наны. Слышу на заднем фоне ее возмущенное: «Даже не смей!». Р’ран посмеивается и задает пару наводящих вопросов. И очень удивляется, когда я говорю, что полгода назад этот гигант был собственностью моего мужа. По совместительству - того самого нападающего «Воронов», который неожиданно исчез на самом пике своей карьеры. Р’ран фанат «Воронов», а игру Ма’ну нахваливал даже, когда я ничего не знала об этом парне.

— Ты такая… энергичная, - улыбается Ма’ну, когда я увожу машину в темный тоннель, ведущий за город. - Чувствую себя принцессой на горошине.

— Ты слишком брутальный для принцессы, - в шутку отмахиваюсь я.

— У меня есть деньги, Аврора, - неожиданно резко меняет тему Ма’ну. - Немного, к сожалению, но я настаиваю, чтобы ты взяла их в первую очередь.

— Конечно, я их возьму! Моих все равно не хватит.

Хоть, говоря по правде, не хватит и общей суммы, но я стараюсь об этом не думать. Не может же нам так хронически не везти.

Глава тридцатая: Аврора

У Ма’ну все время звонит телефон. Назойливо и настойчиво, даже после того, как он несколько раз подряд сбрасывает. Не стоит и спрашивать, кто же такой неугомонный. В конце концов Ма’ну просто выключает телефон, но тревога с его лица не исчезает, а сам он выглядит волком, которого загнали в ловушку, и который готов стоять на смерть в битве, даже если нет ни одного шанса на победу.

Алекс звонит через полчаса, когда мы почти добираемся до «Атласа». Говорит много, быстро и не устает нахваливать себя. Но я улавливаю лишь главное: процесс передачи официально не завершен, так как из-за бюрократической волокиты и каких-то там законов Ма’ну не подписал важные документы. Он же официально лечился, находился в состоянии, которое считалось неадекватным. Как-то так, не уверена, что поняла правильно. Но я почти визжу от радости, когда узнаю, что есть лазейка и не все потеряно. И почти сразу после звонка Алекса звонит Р’ран. Уж не знаю, кому он успел позвонить за это время, но у него на руках готовое решение: мы соглашаемся оставить часть территории открытой для посещения двадцать дней раз в сезон, а взамен получаем «Атлас» обратно, но с выплатой каких-то издержек и оформлением всего пакета документов за наш счет. Р’ран обещает, что пришлет к нам ребят из охраны, а уже завтра - парочку натасканных юристов. А следом Нана орет в трубку, что все будет хорошо и нам вообще не о чем переживать, потому что мы семья, а семья - это главное.

Я резко даю по тормозам, потому что слезы хлещут из глаз, и я просто не вижу дороги. Такие простые слова, прописные истины, но я остро ощущаю их только сейчас. Я не самая идеальная сестра на свете, я завидовала Нане, считала ее наивной и недалекой, и после их с Р’раном бурного романа в лоб сказала, что ей просто повезло, что он на нее запал. Не уверена, что на ее месте смогла бы забыть все те слова, но Нана меня давно простила. Жаль, что я не могу обнять ее крепко-крепко и сказать, как мне жаль, что я была такой эгоистичной сучкой.

— Аврора, что такое? - беспокоится Ма’ну.

Вытираю глаза, почему-то только теперь вспоминая, что так и хожу в свадебном платье, и оно в принципе успело испачкаться.

— Все хорошо, - улыбаюсь сквозь слезы. Даю мысленный зарок обязательно извиниться перед сестрой. Не из-за нее - Нане это точно не нужно. Просто хочу обнять ее и сказать, как сильно ее люблю.

Ма’ну все-таки приходится сесть за руль, и он явно отрывается: чуть-чуть газует, выжимая из моей малышки больше, чем когда-либо я, но мне совсем не страшно. Я доверяю своему сумасшедшему мужчине.

— Ты представляешь, сколько нам придется потратить на ремонт? - улыбается Ма’ну.

Мы больше не проникаем на территорию, как воры. Мы заходим через скрипучие, заросшие лозой ворота. Теперь понятно, почему здесь все открыто и никого нет. Фактически, все эти полгода «Атлас» никому не был нужен. Просто чудо, что его не облюбовали бездомные и наркоманы - видимо сыграли свою роль дурацкие слухи о привидениях и проклятии, которое ляжет на каждого, кто переступит порог.

Но мне дела нет до проклятия, а уж с привидением мы с Ма’ну как-нибудь поладим.

Мой Красный ворон берет меня на руки и переносит через порог. Правда, тут же наступает на прогнившую доску, и мы с громким смехом валимся на пол. Садимся и кое-как отряхиваем с себя пыль. На подоле платья - огромная дырка, и Ма’ну философски заявляет:

— Это знак, что больше никаких свадебных платьев.

— Какой-то очень непонятный знак, - подначиваю я. Опираюсь рукой в пол и чувствую, как доска прогибается под рукой.

— Там что-то есть, - говорит Ма’ну, глядя, как я энергично «приминаю» доску кулаком. Хмурится, а потом его брови ползут вверх. - Я знаю, что.

Я не то, чтобы против сюрпризов, но в случае с Ма’ну они меня немного пугают. Вчера мы гуляли всю ночь, и он несколько раз сделал акцент на том, что я ничего не должна говорить ему о прошлом. Потому что пока он блуждает в неведении, то пытается найти выход. Даже если медленно, спотыкаясь и падая, но это будет его выход, его луч света и прозрение. Та самая правда, которая освободит, а не станет жирной точкой его поисков. Ведь только вернув свои настоящие воспоминания, Ма’ну избавится от фальшивых.

Но мне почему-то страшно. Даже когда он простукивает пол, вынуждая меня отодвинуться в сторону, и приподнимает край доски, под которым лежит маленькая пыльная коробочка, я чувствую себя так, будто мой псих держит в руках грану и вот-вот выдернет из нее чеку. Хочется схватить его за руку, попросить не открывать, но я покорно жду следующего шага судьбы.

Ма’ну вертит коробочку в руках, смазывает серый слой, под которым виднеется темная глянцевая поверхность, усыпанная звездами и детскими рисунками белых лошадок. С видом победителя нажимает на невидимую кнопку - и крышка с тихим щелчком открывается, извлекая на свет миниатюрную карусель и мелодичный звук.

Музыкальная шкатулка?

Хочется взять ее, повертеть в руках - всегда обожала такие винтажные штуки, но Ма’ну вцепился в находку и выглядит ошарашенным, словно его со всего размаха огрели по голове. Этого я и боялась. Конечно, было бы просто шикарно, если бы там лежал ключик к сейфу с миллионным состоянием его предка, но что сулит нам эта детская игрушка - загадка.

— Приятная мелодия, - рискую нарушить тишину, и Ма’ну, моргая, поднимает на меня взгляд. Глаза такие пронзительно синие, что хочется прикрыться рукой. Словно под какой-то магический луч попала, ей-богу! Хоть визор заказывай, как у Циклопа из «Людей-Х». - Что-то важное для тебя?

— Это шкатулка матери. Был уверен, что она потерялась сто лет назад. Но’лу… любил засыпать под эту мелодию.

Мне становится стыдно за то, что я почти ничего не знаю о его брате за пределами нашего с сестрами дома и нашего общения. Я лишь знаю, что тот мальчик был мне дорог, и после его смерти я на многие годы перестала быть собой.

— Мать любила его, - бормочет Ма’ну, устраиваясь поудобнее. Завороженно смотрит на немного рваные движения карусели и хмурится, словно хлынувшие воспоминания причиняют ему боль. - Всегда укладывала спать и читала на ночь сказки. Потому что он был не таким, как я.

— А каким был ты? - «И почему я ничего не знала о твоем существовании?»

— Я был сам по себе, - говорит Ма’ну. - Мальчик, который говорит с тенями, потому что никто другой не хочет с ними говорить. Мне кажется, меня вообще никто не замечал.

— Даже родители?

— Отец редко нас навещал. Они с матерью были женаты и не могли развестись, потому что она обещала устроить скандал и убить всех, кто подойдет к нему хоть на шаг. Обещала убить его и себя. Но мне кажется, что дело было не в этом. Я… Трудно вспомнить.

Ма’ну резко захлопывает музыкальную шкатулку и кладет ее мне в руки, сжимая в кулаке своими ладонями. Мы сидим несколько минут в полной тишине, и я мысленно рисую его портрет: вот такого, немного взлохмаченного, с мазком пыли на щеке, с жилистой шеей и пылинками позади, которые вспучиваются и разлетаются, словно черно-белый калейдоскоп.

— У меня что-то с физиономией? - спрашивает Ма’ну, видимо озадаченный моим пристальным взглядом.

— Ничего, просто думаю, почему до сих пор не нарисовала портрет такого красавчика. Если раздеть тебя и прикрыть бутафорским фиговым листком, картина сорвет большой куш.

— Прикрыть фиговым листком? - Он пару секунд напряженно соображает, что именно я предлагаю прикрыть, а потом удивленно вскидывает брови и тянется ко мне, чтобы обхватить подбородок большим и указательным пальцами. Ничего нежного в этом нет, потому что именно так берут свое собственники: одним махом сразу все, заявляют права и не приемлют возражений. - То есть тебя не смущает, что на меня голого будет мастурбировать озабоченная нимфоманка?

— Ну почему сразу «она»? - дразню я интонацией. - Может быть, это будет престарелый джентльмен.

— Аврора, не зли меня, - скрепит зубами мой псих и запросто опрокидывает на спину. Забрасывает обе моих руки себе на плечи, одновременно забирая пышные юбки платья выше и выше. Рычит и беззвучно матерится, потому что быстро вытащить меня из этого атласно-шелкового плена можно только при помощи ножниц. - Свадебные платья придумали феминистки! - заключает с разочарованным стоном.

А потом садиться на колени, берется за оборванные края и смотрит на меня с молчаливым требованием дать утвердительный ответ. Боги, как же мне нравится видеть его таким: безумным, покоренным и строптивым одновременно, горячим, с румянцем страсти на щеках и взлохмаченным. Не знаю, что он придумал про свои шрамы, но с ними он еще красивее, ведь именно эта капля жесткости превращает его лицо в произведение искусства. Может быть, лунное затмение лишило его дара всех лунников, но природа одарила невозможно-притягательной красотой. Никогда не испытывала такой жгучей тяги сделать для моего психа маску и заставить ходить в ней, снимая только дома, чтобы я одна могла им любоваться.

— Аврора? - притягивает мое внимание Ма’ну. Вот же, я снова бессовестно на него засмотрелась.

— Да, да, - шепчу, чуть разводя колени в сторону.

Треск рвущейся ткани радует слух. Ма’ну требуется лишь одно движение, чтобы юбки превратились в две половинки, которые он с удовольствие отбрасывает в стороны. Обхватывает мои лодыжки и скользит руками вверх.

— Черные чулки - это жутко сексуально, - говорит с бесами в глазах.

Хочется бесстыже обхватить его ногами, прижаться и попросить больше со мной не церемонится. Плевать, что у нас вроде как первая брачная ночь, я соскучилась по нему и могу принять гораздо больше, чем он может дать.

— У тебя взгляд такой, что хоть смирительную рубашку одевай, - посмеивается Ма’ну, и его большие пальцы замирают около кромки моих трусиков. - Просто кошка невыгуляная.

— А ничего поромантичнее придумать не мог? - Я выгибаюсь к нему навстречу, трусь о кончики пальцев. Да, я кошка. Очень-очень жадная до своего мужчины кошка, которая готова сделать все, что угодно, как хочешь выгнуться и даже задрать хвост в безобразно пошлой позе, лишь бы он, наконец, прекратил наше длительное воздержание.

Глава тридцать первая: Аврора

— Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю, - говорит Ма’ну, прихватывая края моих трусиков и медленно скатывая их вниз по бедрам. - Как сильно в тебе нуждаюсь.

— Как? - выдыхаю я, чувствуя себя маленькой точкой, которую прижигает солнечный зайчик его взгляда.

— Сильнее, чем в воздухе. Без воздуха я, наверное, проживу пару минут, а без тебя сразу умру.

Вряд ли есть в этом мире вещь более чувственная и страстная, чем это бесхитростное признание. На нас все еще до неприличия много одежд, но мы все равно обнажены друг перед другом: душами, мыслями, сердцами. Он может читать по моим глазам, а я просто прикладываю ладонь к его груди - и беспорядочные удары сердца говорят лучше слов. Я знаю этот язык, он давно не загадка для меня, и хочется плакать от счастья, потому что мы, наконец, можем быть собой. Медленно, по маленькому сантиметру, но преодолевать тернистый путь к счастью. Главное, идем по нему руку об руку и смотрим в одну сторону.

— Наверху должна быть хотя бы одна целая кровать, - говорит Ма’ну, распуская завязки на моем корсете. Ему тяжело, ведь делать это нужно фактически вслепую, только наощупь.

И я потихоньку хихикаю, когда он злится, натыкаясь на очередную преграду.

— Не хочу в кровать, - отвечаю приглушенно, опираясь на одну руку, а другой запуская ногти ему в грудь. Прямо сквозь футболку, и мой псих со свистом выпускает воздух через стиснутые зубы. - То, что осталось от моего несчастного платья…

Он не дает мне закончить: заканчивает со шнуровкой, и я с удовольствием освобождаюсь от этой неудобной штуки. Ма’ну изучает меня взглядом и тут же повторяет дорожку уже кончиком пальца. От живота и выше, по орнаментам крыла бабочки-кометы, замирая на тонких линиях шрамов, которые она маскирует. Технология рисунка гарантирует, что он еще как минимум год будет неизменным на моей коже, а потом начнет постепенно таять, но взгляд Ма’ну такой жадный и горячий, что я готова прямо сейчас бежать в тату-салон и просить сделать бабочку реальной до конца моих дней.

— Тебе очень идет, - говорит мой сумасшедший муж, и я невольно втягиваю живот, когда его палец возвращается обратно, обводит мой пупок. Кожу покалывает всюду, где он ее касается, словно у меня под ней миллион противоположно заряженных частиц.

Хочу сказать, что это не просто рисунок, это то, что дремало внутри меня, и то, что проснулось лишь благодаря ему, но слова гаснут в вздохе, когда руки Ма’ну тянут вниз бретели бюстгальтера. Я почти голая перед ним, а он все еще одет и не спешит ко мне присоединиться. Вместо этого накрывает ладонями мою грудь, осторожно сжимая, давая мне привыкнуть к шершавым ладоням. Выгибаюсь под ним, протягиваю руку и бессовестно хватаю его за челку, намекая опустить голову ниже. Он только хищно посмеивается и сильно, почти до боли, сжимает соски, чтобы тут же подарить им ласковое прикосновение языка. Невероятно, но мне достаточно даже этого, чтобы завестись с пол-оборота. Тело словно окунают в горячее молоко: невозможно мягко и невыносимо приятно. Прижимаю его голову сильнее, кричу, когда он прикусывает сначала одну, потом другую вершинку, заставляя меня вспомнить о том, что у удовольствия всегда есть две грани - боль и наслаждение. И мы балансируем на тонкой линии между ними, сумасшедшие, влюбленные, слепые, как новорожденные котята, но полностью растворенные друг в друге.

Ма’ну на миг оставляет меня, выпрямляется на коленях, хватает футболку за края и тянет вверх. Вздох вырывается из моей груди, когда я вижу черточки шрамов на коже: маленькие и большие, глубокие и не очень, перекрытые штрихами швов и светло-розовые, как будто нанесенные специально.

— Не смотри, - тушуется он, пытаясь повалить меня на спину.

Упираюсь ладонями ему в грудь и жадно, пока он не раскомандовался снова, притрагиваюсь губами к тугому жгуту шрама. Ма’ну выдыхает мое имя, но все-таки сдается. Есть какая-то мистика в том, что когда-то он точно так же ласкал меня, смотрел на мои шрамы таким же безумным взглядом, как я теперь смотрю на него. Но человека невозможно любить наполовину, его нужно любить всего. Может это и звучит странно, но мне кажется, что со всеми этими шрамами мой сумасшедший лунник стал еще притягательнее, и теперь я подумываю не просто о маске, а о древнем водолазном костюме, в котором заставляю его ходить, чтобы никто не видел даже мизинца на его руке.

— Я жуткая собственница, - признаюсь, дыша ему в живот, - но давай договоримся - никаких фотосессий с обнаженным торсом и руками выше локтей.

— Да я при людях и раздеться не смогу, - тяжело дышит Ма’ну.

Издаю тихий победоносный визг и даю уложить себя на лопатки.

Мы возимся в полной тишине, в четыре руки пытаясь расстегнуть ремень его джинсов. Пуговица отлетает в сторону, молния тоже рвется к чертям. Пятками стягиваю с него штаны. Скулю от непреодолимого желания быть заполненной, до боли в позвоночнике прижатой к полу весом его тела.

— Я могу сделать тебе больно…. - бормочет Ма’ну, пытаясь сдержаться, но я неистово колочу его пятками по бедрам. - Аврора, боги, куда ты… куда мы… ох!

Мы толкаемся друг в друга, сливаемся одним жадным движением. Я запрокидываю голову и почему-то только теперь чувствую аромат орхидей. Дурман разливается по венам пополам с удовольствием, пока мы с Ма’ну, словно нетерпеливые подростки, набрасываемся друг на друга. Это сладко и остро, как царапина до крови.

Наши приглушенные крики поднимаются к потолку - и давно умерший дом оживает. Шорохи наполняют пустоту, словно живая вода. Ма’ну бесконтрольный, резкий, как будто впервые в жизни владеет женщиной. Его толчки громкие и тяжелые, как будто он хочет расколоть меня на двое.

Улучаю момент и переворачиваю его на спину, и он тут же хватает меня за волосы, заставляя целовать его, как будто от того, разорвем ли мы связь губ, зависит судьба всей галактики.

Я как будто грешница в очищающем пламени: распадаюсь на кусочки, чтобы возродиться очищенной.

Когда я с трудом разлепляю веки, Ма’ну тяжело и прерывисто дышит, и улыбка прячется в уголках его губ. Он выглядит таким потрясенным и счастливым одновременно, что вряд ли чувствует, как невесть откуда взявшаяся маленькая белая бабочка садится ему на щеку. Несколько секунд настороженно водит усиками - и раскрывает крылья, хвастаясь золотисто-желтыми крапинками.

— Ты самый красивый мужчина на свете, - говорю шепотом, чтобы не спугнуть случайную красавицу. - Я не жила без тебя. Просто существовала.

— Тогда с Днем рождения, Аврора.

Мы валяемся на полу довольно долго, потому что ни одному не хочется разрушать связь тел. Даже не разговариваем, потому что слова - лишь шелуха, которую наши сердца сбросили, как прошлогодние листья. Звучит банально и нелепо до глупости, но я, как вишневая ветка, и сама вот-вот зацвету.

— У тебя улыбка счастливой женщины, - говорит Ма’ну, выуживая орхидею из моих волос. Осторожно постукивает цветком по моему носу и улыбается, когда я морщусь и фыркаю, изображая кошку.

— А у тебя взгляд голодного мужа, - вторю ему и все-таки поднимаюсь.

Я даже не пытаюсь прикрыться, да собственно, мне и не чем. Пусть смотрит и видит меня такой, какая я есть. Я до сих пор каждый день даю своему телу физические нагрузки и стесняться мне нечего, но, конечно, у меня типичная фигура модели: маленькая грудь, узкие бедра, излишне худощавые ноги. Я поворачиваюсь, чтобы поймать взгляд Ма’ну, и вижу, что этот паршивец заложил руки за голову и наблюдает за мной из-под полуопущенных ресниц. И имеет наглость облизываться, из-за чего меня тут же бросает в краску. Ставлю носок ему на грудь и несильно нажимаю. Ма’ну одними губами говорит: «ой!», но улыбается так, будто готов лежать так всю жизнь.

— У нас даже вещей нет, - сетую я, а он вскидывает брови и снова беззвучно говорит губами: «О да, детка…» - Ты извращенец.

Глава тридцать вторая: Ма’ну

Проходит несколько дней, за которые «Атлас» буквально преображается. Вслед за мной и Авророй восстает из пепла, словно феникс. Теперь здесь всюду охрана, хоть эти ребята в черном больше похожи на наемных убийц. Правда, после их появления Аврора вздыхает с облегчением и говорит, что теперь мы здесь защищены лучше, чем в правительственном доме.

На следующий день, после того, как мы перебрались в «Атлас», появились двое адвокатов. Я мало что понимаю в юридической волоките, но по итогу нам говорят, что «Атлас» останется за нами при условии, если мы внесем некоторую сумму и пойдем на уступки по поводу посещения. Мы с Авророй соглашаемся на все - кажется, этих хватких ребят прислал какой-то ее надежный знакомый и она полностью им доверяет.

Доверие. Вот, значит, что это такое.

— Держишь меня? Крепко?

Аврора стоит на стремянке и протирает настенный светильник. Рожок с розовым плафоном в форме лилии. Помню, что здесь их было много, но теперь целый остался только один. Я хотел полезть сам, но Аврора запретила.

— Держу крепче, чем решающий мяч, - подмигиваю я и несильно щипаю ее за задницу.

— Вот поэтому я и переспрашиваю, - немножко ворчит она.

Устал, да я, признаться, еле на ногах стою. Смешно сказать, но наша первая брачная ночь была же и последней за прошедшие дни. Встаем рано, едим на ходу и то, что можно приготовить на быструю руку, и занимаемся домом. Конечно, нам не под силу сделать все своими руками, но пока не ясно, чем именно закончится эпопея с объявлением меня невменяемым, лучше не пускать на территорию «Атласа» незнакомых людей.

— Ну вот, - говорит Аврора, тыкая в меня уголком телефона, - теперь мы с тобой официально бедны, как церковные мыши. Осталось, как любит говорить Марго, только на салфетки и черствый бублик.

Обед - я приготовил нам омлет и в который раз похвалил себя за то, что в моей голове есть какой-то неприкосновенной резерв воспоминаний, благодаря которому я хотя бы помню, как обращаться с кастрюлями и кухонным комбайном.

— По крайней мере у нас есть бублик, а он неплохо делился пополам.

Я выкладываю обед на тарелки, и мы с жадностью набрасываемся на еду. Правда, поесть толком не успеваем, потому что на пороге появляется охранник и голосом киборга говорит, что приехал какой-то груз и нужно расписаться в накладной о доставке.

Мы с Авророй вместе спускаемся вниз и натыкаемся на несколько грузовиков. Пока Аврора заполняет форму, я успеваю заметить кровать: она кажется знакомой. Помогаю ребятам спустить ее вниз и приминаю матрас рукой. Он старый, продавленный и заметно скрипит. Звук отдается эхом в голове, как будто кто-то ударил камертоном по виску. Перед глазами все кружится, и я едва успеваю схватиться за спинку. Картинки сменяют друг друга так быстро, что я едва ли могу разобрать хоть некоторые. Но все же там есть я и Аврора, мы прижимаемся друг к другу так сильно, и вздохи в моей голове не оставляют сомнений в том, чем мы занимаемся.

«Это просто никто», - звучит в моей голове ее голос.

Пытаюсь вытряхнуть его оттуда, но ничего не получается - торчит в черепе, словно заноза.

— Все хорошо? - спрашивает Аврора, возвращая меня в реальность из дымки воспоминаний.

— Просто голова разболелась, - отвечаю я, хватаю первую же попавшуюся коробку и несусь с ней к дому, по пути пытаясь поймать единственную ниточку воспоминаний.

Почему я так разозлился за эти слова? Сейчас злости нет, но я очень хорошо чувствую ее отголоски. Тогда мне казалось, что именно в этом кроется корень всего, что три простых слова перевернули всю мою жизнь. Мою ли?

Оставляю коробку в прихожей и иду в ту часть замка, которая перекрыта балками. Говорят, там все и случилось. Сейчас я смутно помню, что именно произошло в тот день. В отчете медиков было сказано, что на меня напали неизвестные - так им сказал Шэ’ар. А я… я помню только эхо выстрела и бабочек, которые улетали на свободу под градом стеклянных ножей.

Все, что со мной случилось - чистая случайность, череда жестких совпадений, которую Шэ’ар же и замял. Я до сих пор не понимаю, зачем ему это понадобилось - не из родительской любви так точно. И все же - зачем?

Вход в ту часть замка все еще заколочен досками, на которых висит табличка: «Осторожно! Стекло!» Странно, что мне удается без труда оторвать несколько. Это достаточно, чтобы пробраться внутрь. Голос внутри шепчет, что лучше бы не лезть в капкан прошлого без каски, но я не знаю, будет ли у меня еще озарение и хочу использовать, возможно, последний шанс найти себя и узнать правду.

Внутри много битого и растоптанного стекла. Я ступаю осторожно, обходя по широкой дуге пятна крови на полу. От времени они потемнели и теперь похожи на черные проплешины в полу, но я точно знаю, что это кровь и она - моя. Поднимаю голову: в стеклянном куполе огромная дыра и перед мысленным взором вспыхивает образ сотен разноцветных крылышек. Что я тогда говорил?

Слова вертятся на языке, голова раскалывается. Что же я тогда говорил?

— Не улетай, моя любимая ар’сани, - произносит Аврора у меня за спиной.

Поворачиваюсь, немного ошарашенный тем, что она повторяет их в унисон со мной, секунда в секунду, синхронно, словно по невидимой отмашке кукловода.

— Ар’сани, - повторяю я.

— Бабочка. Ты говорил, что я - твоя бабочка. - Ее улыбка вымучено-грустная, как будто она боялась этого момента, а не ждала вместе со мной, когда же наступит хоть какое-то просветление. - Поэтому я и стала бабочкой.

Она прижимает руку к животу, потому что там, под мешковатой футболкой, на ее коже нарисована бабочка Комета.

— Ты была здесь в тот день?

— Ма’ну, я… - Она запинается, делает глубокий вдох. - Ты же сам говорил, что должен вспомнить без подсказок.

Да, я сам это говорил, но именно сейчас чувствую себя слепцом из притчи, который трогает слона за хвост и думает, что это - удав. Я слепой кусок говна, и неведение просто убивает. Почему я так зациклен на Авроре и именно она - единственное, что начисто исчезло из моей памяти? Как будто я вообще никогда ее не знал?

Но хуже всего другое.

Аврора. Была. Там.

И это, блядь, подтверждает слова Шэ’ара о том, что она в меня выстрелила. И он может прикрывать ее, а не меня. Тогда все становится на свои места. Кроме того, зачем бы ему так ради нее стараться.

У Авроры звонит телефон, и мы разрываем зрительный контакт.

— Ма’ну, уходи оттуда, - она показывает пальцами в осколки купола, которые действительно выглядят угрожающе. - Пожалуйста. Хотя бы пока эту гадость не демонтируют.

Я соглашаюсь и выхожу вслед за ней. Она о чем-то негромко говорит по телефону, но до меня доносятся слова «выставка» и «я не могу так быстро».

— Снова какая-то поездка, которую ты пропустишь из-за меня? - спрашиваю, когда она отключается. Понятно, что я невыездной, поэтому и речи быть не может, чтобы поехать вдвоем.

— Ничего серьезного, - отмахивается она. - Но у меня всего пара дней, чтобы приготовить пристойную картину, которую Алекс сможет презентовать на вернисаже.

— Без тебя?

— Мне все равно. - Аврора перестает хмуриться, упирает руки в бока и спрашивает: - Поможешь мне?

— Я же не умею рисовать, - тушуюсь в ответ, как будто она попросила сделать для нее подделку «Джоконды».

— А тебе и не нужно. Ты будешь позировать.

Со стороны это звучит как сущий пустяк, если бы не два «но»: я не хочу позировать, а Аврора вроде заявила свои права собственницы. Но я даже не успеваю рот открыть, чтобы высказаться против - она меня опережает.

— Мне нужна только твоя спина.

Я видимо слишком активно перевожу дух, потому что Аврора смеется и обнимает меня. Плохие мысли тут же улетучиваются из головы. Сомнения - это хуже, чем не отмоленные грех. Они грызут нас куда сильнее. Что бы там ни говорил Шэ’ар и как бы это не соотносилось с реальностью и моими осколками воспоминаний, я никогда не смогу поверить ему безоговорочно. Да и не хочу.

— Ну… наверное, это можно устроить, - соглашаюсь я, совершенно бессильный против ее поцелуя и улыбки.

— Никто тебя не узнает, - как великая заговорщица шепчет она мне на ухо.

Мы заканчиваем распаковывать вещи, среди которых часть новой мебели - об этом позаботилась Нана, а часть - вещи Авроры из дома ее родителей. И хоть ситуация совсем не подходящая, я постоянно ловлю себя на мысли, что мне хочется испытать кровать на прочность совершенно недвусмысленным способом. И все это читается в моем взгляде, раз Аврора несильно шлепает меня по руке, делая вид, что страшно недовольна ходом моих мыслей.

До самого вечера мы занимаемся домом - это настолько вошло в привычку, что мы даже составили план, какие комнаты в какие дни собираемся приводить в порядок. Но предстоящая выставка и необходимость представить пару картин вносят свои коррективы. Как там говорится? Расскажи о своих планах - насмеши Богов.

Аврора радуется, как ребенок, что у нее есть пара холстов и все необходимые инструменты, чтобы рисовать картину прямо на месте. Она все еще боится выезжать из дома и оставлять меня одного, но и со мной пока тоже нельзя. Чувствую себя драгоценной принцессой, а ее - моим принцем на белом коне.

Аврора долго бродит по дому, выбирая подходящее место, и останавливается на мансарде: здесь большие открытые окна и сейчас, когда стемнело, открывается прекрасный вид на звездное небо.

— Рисовать будем на рассвете, - сообщает она, расставляя художественные принадлежности. - Жаль, нет мольберта, но придется постараться.

Мы сооружаем конструкцию из коробок и ящиков, на которую можно поставить кусок доски, вокруг которого Аврора оборачивает холст. Чувствую себя мальчишкой, который собирает из пиратского комплекта «Лего» модель космического корабля: получается не то, чтобы хорошо, но зато какой простор для фантазии.

И если сначала я не понял, почему Аврора ждет утра - свет подведен сразу к двум лампам - то, когда она будит меня на рассвете и сонного тащит наверх, я понимаю, в чем вся идея. С первыми лучами солнца комната наполняется приглушенным золотистым светом. Просто чудо, что после затяжных дождей утро такое ясное и обещает чудесный день. Я открываю окно и в комнату врывается прохладный весенний воздух. Тянусь, чувствуя себя медведем после долгой спячки. И впервые за кучу времени у меня появляется желание вновь взять в руки мяч. Не просто ради поддержания спортивных навыков, а выйти с ним на поле и сыграть так, чтобы трибуны снова взрывались овациями и в один громкий рев скандировали мое имя.

Впервые за долгое время я хочу жить полноценной жизнью.

Глава тридцать третья: Аврора

Я усаживаю его лицом к окну, немного боком, чтобы свет падал на спину. Отхожу в сторону, любуясь полученным видом. У него красивая спина: при его худощавом сложении достаточно широкие «крылья» и потрясающи рельеф. Ма’ну ведет плечами, и мускулы перекатываются под кожей, и я невольно кистью по воздуху повторяю их ход. Узкая талия и поношенные домашние джинсы, которые сидят так низко на бедрах, что видны ямочки на верхней части ягодиц.

Сейчас мне уже не кажется, что нарисовать его было такой уж хорошей идеей, ведь на картину будут смотреть все, кому не лень. Приходится утешиться тем, что они не будут знать имени модели и смогут увидеть лишь часть того, чем я владею безраздельно до конца своих дней.

— Тебе придется сидеть так довольно долго, - предупреждаю я, и Ма’ну молча кивает. Уверена, его это совершенно не беспокоит.

Я люблю рисовать. Всегда любила и всегда хотела стать художницей. А после того случая это оказалось моим единственным спасением, благодаря которому я не погрязла в депрессии окончательно. Пытаюсь выбросить из головы слова Шэ’ара, которые он сказал в больнице. Я провела там несколько дней, не приходя в сознание, и он, по словам сестер, все время был там. Конечно, они не могли знать, что между нами давным-давно ничего нет, а этот мерзавец наплел им целую историю о нашем тайном романе. А в придачу к нему - басню о моем нервном истощении, от которого он меня якобы спас. Конечно, с оглядкой на мой прошлый замкнутый и нелюдимый образ жизни его слова прозвучали убедительно. Шэ’ар знал мою жизнь даже лучше, чем знала ее я. И это пугало.

«Скажешь журналистам, что произошло на самом деле - и я всем покажу те самые снимки, - сказал он в тот день. - Человека, Рора, всегда можно купить, а особенно легко купить агента, который остался без хлебного клиента».

Так я узнала, что миром правят деньги и предательство. Не самое лучшее открытие в моей жизни.

— Расскажи мне о Но’лу, - просит Ма’ну.

Я закончила набросок и как раз исправляю мелкие огрехи, поэтому вопрос застает меня врасплох. Растираю пальцем слишком жесткий контур позвоночника, собираясь с мыслями.

— Он был хорошим. - Звучит по-идиотски, но другого слова у меня нет. Образ в памяти наполнен светлыми воспоминаниями и ничем больше. - Он всегда знал, что сказать, чтобы я улыбнулась. И еще именно он сказал, что я должна быть художником.

— Я не помню его, - говорит Ма’ну. Плечи тяжело поднимаются и опускаются. - В голове только размазанный образ. Он всегда плохо засыпал и просил рассказывать ему сказки. А я любил выдумывать, мог ночь напролет сочинять белиберду.

— Ты выдумывал для него сказки? - переспрашиваю я. Неясное чувство бултыхается глубоко внутри, словно к берегам моей души прибилась бутылка с тайным шифром к прошлому. Это Но’лу рассказывал сказки, когда мне было грустно, и я поражалась его неуемной фантазии.

— Да. И для него, и для мамы. Она… много болела и, бывало, не вылезала из постели несколько суток подряд. У нее были перепады настроения и затяжные депрессии. Помню, что находил на ее столе целые клондайки всяких таблеток, пластиковых баночек, капель и прочей ерунды, которую привозил Шэ’ар. Он привозил врачей, которые нас обследовали и назначали лекарства всем троим.

— Странно, что он так о ней заботился, - говорю то, о чем думаю в эту минуту и тут же замолкаю. Ма’ну наверняка неприятны эти слова, учитывая его болезненную связь с матерью, и я пока не знаю, как далеко он смог продвинуться в своем лечении.

— Я сам об этом часто думаю, Аврора, - без обиды отвечает он. - Мы всегда были за кадром его жизни. Он на виду, а нас как будто и не существовало, потому что о нас случайно могли узнать больше, чем нужно.

Теперь и я понимаю, почему ничего не знала ни о жене Шэ’ара, ни о его детях. Хоть, казалось, в наше время подобные вещи просто невозможно скрыть, но деньги, проклятые деньги, творят чудеса, даже если они во зло. Не представляю, чтобы Марго стыдилась меня, хоть в своей звездной жизни я много чего натворила.

— Что случилось с твоей матерью? - осторожно спрашиваю я.

Ма’ну дергается, как будто его ударили кнутом, и я почти уверена, что прямо сейчас встанет и уйдет, но он продолжает сидеть на месте и даже не меняет позу.

— Она погибла в аварии. Никогда не любила ездить, а потом вдруг захотела сесть сама за руль. Сказала, что я должен помочь ей в одном важном деле, кажется, связанном с деньгами. В последние месяцы она стала тревожной, все время боялась, что ее ограбят. Даже личные вещи держала все время при себе. Ходила по дому с огромной сумкой через плечо, где держала ключи, кредитки и кучу каких-то документов.

Я продолжаю рисовать, но ловлю каждое слово, потому что именно сейчас Ма’ну откровенен как никогда. Кажется, он и сам впервые заглядывает так глубоко в прошлое.

— Я плохо помню, что случилось в той аварии, - продолжает Ма’ну. - Помню, что пытался помочь ей справиться с управлением. - Он вытягивает руки и несколько раз сжимает и разжимает пальцы на воображаемом руле. - Но, видимо, у меня ничего не вышло, потому что последнее, что помню - удар, который меня вырубил. Врачи сказали, что я сильно стукнулся затылком, поэтому и не помню последние минуты аварии.

— Тебе ее очень не хватает? - Я развожу краски и делаю пробные мазки, пока не добиваюсь нужного цвета.

— Раньше казалось, что и я умер в тот день, а теперь… Не знаю, Аврора. Прошлое такое размазанное, как будто кто-то взболтал его в шейкере. И чем больше я туда лезу, тем отчетливее чувствую, что и сам себя как следует не знаю.

Я меняю тему, предлагая обсудить передачу, которую мы смотрели перед сном. Дурацкое ток-шоу про детектор лжи, над которым мы от души посмеялись, хоть сценаристы наверняка думали, что создали настоящую жизненную трагедию. Но до самого вечера я не могу выбросить из головы его слова. Возможно потому, что они как-то странно перекликаются с той аварией, которая перечеркнула мою карьеру. Тогда за рулем тоже была женщина и молодой мужчина, она погибла на месте, а о его судьбе я так ничего и не узнала кроме того, что он остался жив. Тогда моя жизнь катилась коту под хвост и мне было не до того, чтобы выяснять, что случилось с людьми, виновными в моем падении с модельного Олимпа.

Должна ли я сказать об этом Ма’ну?

— Все хорошо? - спрашивает он, как всегда безошибочно угадывая мое настроение. Я рисовала почти весь день, и мы делали короткие перерывы на перекус бутербродами, но к ужину Ма’ну уплетает запеканку за обе щеки, а я без аппетита ковыряю еду.

— Просто все время вспоминаю о том, что ты рассказал. Авария, в которой погибла твоя мать.

Он медленно пережевывает и взглядом дает понять, что ждет продолжения.

— Ты не помнишь, когда это произошло? Какие-нибудь подробности?

— Мало что.

Он морщится, но все-таки называет дату и даже марку машины.

Я сглатываю.

— Что-то знаешь об этом? - спрашивает Ма’ну напряженно. Теперь и у него пропал аппетит.

— Дата и марка машины совпадает. Ма’ну, кажется, это твоя мать сбила меня в тот день.

Несколько минут мы сидим в полной тишине, не решаясь продолжить мой вывод. А потом Ма’ну встает, берет меня за руку и тянет в прихожую. Берет ноутбук и начинает мучить запросами поисковик. Снимков мало, как и информации о том, что произошло. Тогда я думала, что таким образом Шэ’ар защищал меня от журналистов, но, когда мы все-таки откапываем небольшую заметку из архива электронной газеты, которой больше нет, я понимаю - он просто заметал следы. Он совсем не меня прятал, а свою ненормальную жену. И мне не нужны доказательства, чтобы сделать единственный логический вывод - эта авария не была совпадением, и мать Ма’ну хотела меня убить.

На лице Ма’ну ясно читается, что и он пришел к тому же выводу. И чем больше он на меня смотрит, тем сильнее хмурится. В конце концов, вскакивает с дивана, словно ужаленный, запускает обе пятерни в волосы, яростно сжимая отдельные пучки в кулаках.

— Она сказала, что я должен тебя убить, - говорит с таким надрывом, будто стреляет в упор. - Потому что ты… ты…

— Я была его любовницей, - продолжаю за него. - И я ждала от него ребенка.

Ма’ну зажмуривается, делает еще шаг назад - и теперь я ясно вижу, как между нами, прямо посреди гостиной, пролегает огромная пропасть. Образ настолько реальный, что приходится потихоньку ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что все это - лишь плод моего воображения.

— Ма’ну, это давно в прошлом. - Я не оправдываюсь, потому что все это - моя личная тропа по раскаленным углям и битому стеклу, и у меня были месяцы, чтобы избороздить ее вдоль и поперек. Но сейчас прошлое снова стоит между нами, и оно все так же ранит до крови. - Я ничего не знала о ней, клянусь. Узнала уже когда ждала ребенка. И я сразу порвала с ним. Ты должен мне верить.

Ничего в его лице не меняется. Он все так же ошарашенно смотрит сквозь меня.

— Я держал в руках проклятый руль, - бормочет он. - Хотел остановить ее. Хотел помешать.

Из моей груди вырывается невольный вздох облегчения. Что ж, хотя бы это мы выяснили - Ма’ну, как бы там ни было, не хотел моей смерти. Возможно, благодаря его вмешательству я осталась жива.

— Аврора. - Взгляд Ма’ну становится острым, почти злым, хоть эта злость направлена не на меня. - Это он стрелял в меня в тот день?

Знаю, что не должна ничего ему говорить, поэтому до боли прикусываю губы. Ма’ну уже рядом: опускается на колени, обнимает меня за лодыжки. И теперь я вижу, что он больше не потерянный мальчишка без прошлого. Передо мной рассерженный зверь, и он жаждет крови. Не псих и не эксцентрик, а цельная личность, которая не боится посмотреть в глаза прошлому.

— Мне надоело быть слепым идиотом, - жестко произносит Ма’ну. - Я хочу знать, что случилось. Это он стрелял?

Я молча киваю.

И осознаю, что теперь наша жизнь совершит еще один резкий поворот в неизвестность.

Ма’ну зачем-то кивает, но это явно никак не связано с моими словами. Скорее всего, соглашается с собственными догадками. Я хочу спросить, о чем он думает, но мне страшно. Мой сумасшедший лунник далеко не так прост, так может показаться, и за внешностью растерянного мальчишки скрывается что-то неподконтрольное, чего он и сам боится.

— Я догадывался, - наконец, говорит он. Приподнимается, напоследок чуть сильнее стиснув пальцы у меня на коленях. Жест, которым он словно проверят меня на крепость: смогу ли, выдержу ли новую трансформацию?

Я успеваю поймать его ладонь - и Ма’ну смотрит на мои пальцы, которые я крепко переплетаю с его. Мне хватит слов, чтобы сказать, как много он для меня значит, и это совсем не связано с любовью, но слова не нужны ни одному из нас. Разговоры нужны людям, которые пока не достигли пика понимания, когда достаточно просто взгляда или жеста, который все равно будет красноречивее всех придуманных человечеством эпитетов.

— Он никогда не любил ни меня, ни брата. - Ма’ну стоит около окна и методично ударяет кулаком в подоконник. Это не бесконтрольная ярость, это - чистая, незамутненная эмоциями злость, где нет места безрассудству.

И я с облегчением выдыхаю. Знаю, что в эту минуту могу казаться жестокой стервой, но я бы с удовольствием посмотрела, как мой раненый, но выживший в жерновах жизни зверь вцепится в шакала и перегрызет ему глотку. В том, кто выйдет победителем в этой схватке, у меня нет сомнений.

— Он за все ответит, Аврора, - обещает мой лунник. Это не пафосная клятва, это непреложная истина - он сделает все, чтобы увидеть врага поверженным, и когда все закончится, Шэ’ару придется очень постараться не сдохнуть.

Может быть, Ма’ну необходимо личное пространство в эту минуту - я не знаю. Но и дальше сидеть в стороне просто не могу. Порывисто встаю и бегу к нему, чтобы крепко - сколько есть сил! - обнять за талию и прижаться к его спине. Он накрывает мои ладони своими.

— Ты все еще не против завести кота, Аврора? - Он сует руку в карман брюк и достает скомканную газетную вырезку. Вот, значит, ради чего он кромсал ее утром. - Приют за городом.

— Не уверена, что…

— Я уверен, Аврора, - перебивает он. - Хватит прикрывать меня своей спиной. Я смогу дать сдачи.

Глава тридцать четвертая: Аврора

Мне нравится, как он выглядит, хоть вряд ли это можно назвать деловым стилем. Р’ран в рубашке и пиджаке выглядит настоящей акулой бизнеса, и я не сомневаюсь, что даже если рубашка будет мятая, а пиджак из дешевого супермаркета готовой одежды, он все равно будет выглядит так же. Просто потому, что это Р’ран.

А Ма’ну…Я прикрываю рот рукой изо всех сил стараясь сдержать эмоции, а это ой как не просто, потому что эмоций много. И желание глупо хихикать, и улыбаться, и взять моего психа за шиворот, затащить его обратно в дом и снять с него все до последней нитки. Потому что мой Ма’ну в рубашке, пиджаке и джинсах выглядит просто каким-то сексуально расхлябанным студентом престижного универа. Воротник рубашки расстегнут и поднят, поверх него болтается лишь бы как наброшенная петля люксового галстука, приталенный пиджак сидит просто идеально. И в комплект к этому всему - потертые джинсы и кеды. Надругательство над всеми правилами, но чем больше я на него смотрю, тем сильнее верю, что именно так и нужно носить все эти вещи.

— Терпеть не могу рубашки и галстуки, - сетует мой муж, то и дело поправляя манжеты. - Чувствую себя похороненным заживо.

— Фи, что за невкусные ассоциации, - подтруниваю я. Чтобы не передумать и не поддаться собственной фантазии, тяну его с порога к машине.

Это наша первая вылазка из «Атласа» с тех пор, как Шэ’ар заявил о своем намерении упечь Ма’ну под опеку санитаров. И с каждым днем я все больше убеждаюсь, что он не просто так сказал об этом в лоб. Рассчитывал, что Ма’ну испугается и сбежит, или снова натворит глупостей, или - этот вариант самый мерзкий - хотел таким образом ударить его неокрепшую психику. Лиса, попавшая в капкан, способна отгрызть себе лапу, лишь бы освободиться, а Ма’ну устроен в миллион раз сложнее.

Я немного нервничаю, но быстро успокаиваюсь под взглядом мужа. Эти перемены в нем не могут не радовать. Как там в сказке? «Рос не по дням, а по часам»? Так вот, мой лунник становится скалой куда быстрее. Больше не ворочается ночами в постели, не ходит по ночам, застывая в лучах лунного света. Спит крепко и без сновидений. И пресекает все мои попытки разузнать, что происходит в лабиринтах его разума.

— Ты же не против, если мы возьмем не породистого котенка? - спрашивает он, уверенно ведя машину одной рукой. Поворачивает голову, и я вижу себя в отражении темных стекол солнцезащитных очков.

— Совершенно не против.

— Я хочу заехать кое-куда.

Я обращаю внимание, что он принял это решение самостоятельно, так что просто пожимаю плечами и отдаю бразды правления в его руки.

На перекрестке он не сворачивает в пригород, а едет по шоссе в город. Волнение атакует меня липкими мыльными пузырями. Знаю, что пообещала во всем ему доверять, но все равно не могу сдержать вопрос:

— Ты уверен?

— Абсолютно, Аврора.

Мне не хватает его глаз, и он наверняка нарочно прячет их за очками, потому что погода далеко не солнечная.

— Я знаю, что делаю. Тебе не о чем волноваться.

Через сорок минут мы в столице: едем по наводненной полуденными заботами дороге, словно нарочно выставляясь под прицел невидимого снайпера. Но Ма’ну полностью расслаблен и на каждый мой взгляд отвечает спокойной полуулыбкой. Что он задумал - тяжело предугадать, но это явно не сиюминутный порыв.

Он паркует машину около старинного здания центральной библиотеки.

— В наше первое свидание ты водил меня в музей, - посмеиваюсь я. - Нужно было догадаться, что ты останешься верен себе.

— Не хочу тебя расстраивать, Аврора, но мы здесь по очень важному делу. - Довольная ухмылка не соответствует серьезному тону и, в конце концов, мы улыбаемся друг другу, обмениваясь беззвучными сигналами понимания и доверия.

— Будем читать старые городские сплетни? Искать заначки в старых пыльных фолиантах? - перечисляю я.

— Все не так романтично. Всего лишь искать семью моей матери.

Мы пробираемся через настоящую полосу препятствий из строгих работниц: заполняем какие-то формуляры и анкеты, выслушиваем монотонную лекцию о том, что старинные книги и газеты требуют бережного обращения. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем нас запускают в архив. Девушка в очках и кофточке серой мышки помогает разобраться в хитросплетениях каталогов, а потом нехотя уходит, на прощанье чуть не прожигая в моем муже дыру. Невзрачная и тихая, а по взгляду так настоящая хищница. Я не глядя хватаю с полки первую попавшуюся книгу и даже успеваю замахнуться, но Ма’ну перехватывает мою руку.

— Боюсь, это противоречит параграфу три пункту два, - открыто насмехается он. И так же не скрывает, что наслаждается моей ревностью.

— Тому, где сказано, что к работницам нельзя применять изощренные пытки? - все еще злюсь я.

— Порча драгоценных книг, злюка.

Ладно, ну и пусть живет засранка. А я спускаю пар, хватая Ма’ну за галстук и вынуждая его наклониться для поцелуя. Его губы твердые, а на подбородке суточная щетина, от покалывания которой меня атакуют микроскопические разряды удовольствия. Я слишком чувствительна к этому парню. Чересчур, иначе почему вдруг думаю о том, что массивный деревянный стол выглядит достаточно крепким, чтобы выдержать небольшое цунами.

— Сначала дела, дорогая, - дразнит интонацией мой лунник, и я фыркаю, как кошка, которую окатили ледяной водой. - Может все-таки скажешь, что именно ты хочешь найти?

Ма’ну прикусывает кончик большого пальца, и в который раз подкидывает мне непростую задачу: вот о чем он сейчас думает? Почему как будто сердится, но и смеется одновременно?

— Хочу найти доказательство того, что не только Нана вышла замуж за «принца».

Я знаю, что мой Ма’ну не сумасшедший и точно не фантазер, и нет ни единого повода подвергать разумность его слов сомнению, но меня так и подмывает спросить, что именно он имеет в виду. И что за неожиданное поразительное озарение на него нашло.

— Аврора, я правда не знаю, как объяснить. - Ма’ну потирает переносицу и разводит руками, отвечая на мои безмолвные вопросы. - Ты поверишь, если я скажу, что это просто интуиция? Ну и капелька рассуждений о том, ради чего человек пойдет на сделку с совестью.

Я киваю. Конечно, я ему верю. Не понимаю - возможно, но доверяю настолько, что беру первую стопку со стеллажа и сажусь за стол. Страницы кое-где выцвели, но большая часть текста читается легко. Нас с Ма’ну даже заставили одеть специальные перчатки, чтобы мы не стирали недолговечные буквы.

И так, страница за страницей, заметка за статьей, я понемногу узнаю историю семьи Ма’ну. На фотографиях его мать красива, словно неземной цветок: светлая, голубоглазая, с кожей, словно подсвеченной изнутри серебристым сиянием. Чистокровная лунница из тех, чьи предки ведут свой род от Перворожденных. Даже на черно-белых снимках видна ее невинность. И еще - Ма’ну полностью похож на нее. Те же волосы, тонкие черты лица, узкий подбородок и просто фантастические губы. Мы вместе рассматриваем фотографию и молчим, любуясь совершенством.

— Я не помню ее такой, - говорит Ма’ну с грустью. - Наше с братом рождение очень подкосило ее здоровье. Физическое, но больше душевное.

Мы находим заметки о том, что девушку собираются отдавать замуж за наследника крупной корпорации и это будет не только свадьба века, но и грандиозное слияние капиталов. Готово свадебное платье и на торжество приглашены все сливки общества. А потом - кричащий заголовок: «Наследница миллиардного состояния тайно вышла замуж за простого банковского служащего!»

И я даже не удивляюсь тому факту, что со множества старых фото на меня смотрит молодой Шэ’ар. Конечно, он не совсем «простой» и газетчики как всегда все приукрасили ради громкого скандала. По чуть-чуть мы с Ма’ну выуживаем крупицы истины, словно две Золушки, которые раздумали ехать на бал, а вместо этого с упоением отделяют чечевицу от кукурузы. Шэ’ар был амбициозным, подающим надежды молодым мужчиной, который точно знал, чего хочет от жизни: несколько коротких интервью наполнены грандиозными, но приземленными планами на жизнь, среди которых нет места ни романтике, ни внезапности. Одно только это говорит о том, что и свадьбу на единственной наследнице он тщательно спланировал. Но она выглядит счастливой и почти везде так или иначе прижимает руку к животу.

Следующие несколько лет не блещут радостными заголовками: «разгневанный отец лишил дочь наследства», «неожиданная болезнь подкосила будущую молодую мать», «неблагоприятные прогнозы». Я чувствую себя воровкой, которая крадет у Ма’ну его право побыть наедине с тайнами своей семьи, но по его глазам вижу - он хочет, чтобы я была рядом.

Потом жизнь делает еще один виток: умирает дед Ма’ну.

— Мы с братом роились в этот же день. - Ма’ну постукивает пальцем по дате в уголке статьи.

Журналисты, наплевав на траур, на все голоса, не стесняясь выдвигать самые бестолковые теории, поднимают шумиху вокруг огромного наследства. Мне на глаза попадается статья под пафосным заголовком о прощении, где говорится, что из надежного источника, пожелавшего сохранить инкогнито, стало известно, что отец все-таки передал опальной дочери все имущество и миллиардные счета.

Дальнейшая жизнь молодой матери понемногу выпадает из поля зрения журналистов. Я пережила подобное совсем недавно, поэтому хорошо прослеживаю знакомые тенденции. Она не дает повода для скандалов, не появляется на людях без сопровождения охраны и все вопросы предлагает адресовать мужу.

И при этом всем о судьбе детей говорится ничтожно мало. Больше никому не интересна судьба двух рожденных в лунное затмение мальчишек, потому что эта тема давно себя исчерпала.

Но больше всего меня поражает, как плавно Шэ’ар отстраняется от своей жены. Больше нет их совместных фото, зато он все чаще появляется один: блестящий бизнесмен, создатель собственной банковской империи и просто мечта всех женщин. Проходит еще пара лет - и мать Ма’ну просто молча исчезает, словно человека никогда и не существовало. Несчастная женщина превращается в слепое пятно, которое бывает, если смотреть на кончик своего носа. Она вроде как есть, но уже давным-давно никому не интересна. То ли дело Шэ’ар: он всегда в кадре и всегда в окружении красивых женщин: открывает новый филиал, собственноручно закладывает фундамент под будущий медицинский центр, посещает показ мод или просто отдыхает на яхте посреди безлюдного океана. Никому и дела нет до того, есть ли у него жена и дети, ведь куда интереснее смаковать новую любовницу известного столичного мачо.

Мне до боли в груди противно, что я, как и другие, бессмысленно вляпалась в патоку его лжи. Боги, а ведь когда-то я совершенно искренне считала его красивым, мужественным и щедрым. Могла выцарапать глаза любому, кто скажет, что он - не идеал мужчины. Меня оправдывает лишь то, что все-таки то была другая я. И все это было до Ма’ну.

— Аврора. - Голос Ма’ну, словно удочка, подцепляет меня и вытаскивает из глубин личного ада. - Я думаю, что мать оставила мне не только «Атлас».

Я тоже так думаю, но не хочу форсировать эту тему. Плевать, что он, вероятно, богат, как джин - я любила и буду любить в нем парня в потертых кроссовках, который скрепил наше обещание любить друг друга простым медицинским браслетом на мосту. Не все в этой жизни измеряется деньгами и количеством машин, а многое даже не стоит пытаться подвести к денежному эквиваленту. Тем более моего сумасшедшего лунника, ведь для меня он бесценен, даже если порвет последние шнурки.

— Я проголодался, - говорит Ма’ну, когда я заканчиваю раскладывать газеты по ячейкам.

— Поддерживаю любое твое предложение, - охотно соглашаюсь я.

Нам нужно поговорить, но не здесь.

Глава тридцать пятая: Ма’ну

Мы занимаем стол в ближайшей кулинарии: кажется, у нас с Авророй взаимная любовь к простым местам, где готовят простую сытную еду и не морщат нос от вопроса «А есть ли в меню «Пепси» без сахара?»

У нас одно на двоих какое-то по истине бездонное ведерко с картошкой-фри, пара сливочных соусов и еще одно ведерко с куриными крылышками в хрустящей панировке. И я, подперев щеку кулаком, любуюсь тем, как Аврора наслаждается едой. Не жует капустный лист с постным лицом и чувством выполненного перед желудком долга, а щедро макает мясо в соус с паприкой и аппетитно обгладывает косточки. Правда, большую часть всего этого она сбросит уже завтра утром: бегает вокруг дома хоть в дождь, хоть в туман, и намекает, что рано или поздно, но мне придется составить ей компанию.

Я готов вернуться в спорт. Я чертовски сильно этого хочу, но не раньше, чем разберусь с тараканами своей жизни. В идеале, выведу их хорошим средством, но сгодится и пара приемов, которые научат их маршировать и плясать под мою дудку. Я устал, что прошлое меня определяет - и, пожалуй, эти слова стоят того, чтобы высечь их на личных скрижалях души.

Почему я доверился интуиции? Потому что в мире есть лишь две вещи, ради которых человек пойдет на все: любовь и деньги. Любовь бывает всякая: любовь родителей к своим детям, любовь патриота к родной стране, любовь мужчины к женщине. А вот деньги предельно просты: их нужно как можно больше и это не обсуждается. Вся разница лишь в личном отношении каждого из нас. Шэ’ар всегда был заложником денег, потому что любил красивую жизнь. Я просто менял дорогие тачки, потому что это было частью имиджа беззаботного капитана-красавчика, но в «Атласе» мне было плевать на то, есть ли у меня дизайнерское джакузи или мазня модного криворукого художника. А Шэ’ар всегда был одержим идеей купить все, что можно купить, и даже то, что купить нельзя. И ради этого он мог сделать все.

Когда я сложил простые и очевидные вещи, долго не мог перестать на себя злиться. Все же так предсказуемо и легко выполнимо для человека, умеющего ждать.

— Я помню, что пил какие-то желтые таблетки, круглые и противные, - неожиданно прорывает меня. Образы наваливается скопом, и я безумно рад, что рядом есть Аврора, которой я могу просто «проговаривать» их вслух, зная, что она все запомнит и не упустит ни одной детали.

Закрываю глаза, сжимая в пустой ладони призрачный пузырек. Белый, с красной полосой сверху и синей - внизу. Названия нет, но мне сказали, что это - витамины. И что их обязательно нужно класть под язык и рассасывать до полного растворения. Под тонкой сахарной глазурью - горькая гадость, после которой во рту сухо, будто в пустыне. Есть еще таблетки - прозрачные желатиновые капсулы, наполненные мелкими белыми гранулами. Эти нужно пить перед сном. Они для того, чтобы я лучше спал и не был таким рассеянным и вечно все забывающим. Вместе с воспоминаниями возвращаются и жуткие головные боли. Знаю, что это лишь эхо прошлого, но даже воображаемая боль настолько сильна, что я откидываюсь на спинку диванчика и закрываю глаза рукой.

Что-то ускользает от меня. Что-то намного важнее сегодняшнего открытия, но наше с Авророй уединение нарушает звонок ее телефона. Она так характерно смотрит на экран, что это красноречивее слов озвучивает имя звонящего. Почему он до сих пор не оставит ее в покое? Почему находит, невзирая на смену номера и постоянную прописку в «черном листе»?

— Я отвечу, если ты не против. - Протягиваю руку - и Аврора, немного поколебавшись, вкладывает его в мою ладонь.

Шэ’ар сразу несет какую-то дичь, и я, чтобы не вникать в его романтический пафосный влюбленный бред, четко и ясно произношу:

— Покушение на убийство с отягощающими обстоятельствами. - Я ни черта не смыслю в юридических вопросах, но, кажется, это должно звучать именно так. - Присвоение денег, подлог и подделка документов. Мне продолжать?

В трубке полная тишина, и я слышу лишь работающий на заднем фоне кондиционер. И приглушенный писк селектора, которым Шэ’ар вызывает секретаршу.

— С твоим прошлым и психушкой я бы даже не стал пытаться переиграть меня, - наконец, говорит он.

— Проверим?

— Ма’ну? - испуганно шепчет Аврора, но я рукой призываю ее молчать.

Она сглатывает, и паника растекается по ее щекам бледными пятнами.

— Хочешь разговор тет-а-тет? - спокойно спрашивает Шэ’ар. - Чтобы снова показать, что мордобой - вершина твоего развития.

— Да или нет? - повторяю я. Меня больше не взять этим подтруниванием и попыткой вывести из себя. Некоторые приемы никогда не работают дважды. - По-моему, ты просто боишься. Наверняка прямо сейчас от страха сморщиваются чьи-то крохотные яйчишки.

В трубке поселяется долгая, совершенно беззвучная пауза. Уверен, что этот мудак просто прикрыл динамик рукой, чтобы я, не дай боги, не услышал его злость. Отлично. Я хочу его разозлить, хочу расшатать, как лодку, чтобы потом просто утопить одним завершающим пинком. Потому что моя жизнь - лишь препятствие на пути к его цели, которую он пестовал так много лет, что и подсчитывать противно. И я должен знать все. Не придумывать, не фантазировать. Он сам мне скажет, потому что я не оставлю ему выбора.

Начинает казаться, что Шэ’ар просто выключил телефон, но я держусь и не проверяю. Не хочу отрывать телефон от уха, чтобы не нарушать цепочку событий. Они идут друг за другом в правильной последовательности, как будто мы с Судьбой, наконец, играем в одной команде и сейчас она дала хороший пас, который я должен поймать и донести до зачетной зоны. Даже если это будет стоить проломленной башки. Нет, даже если это будет стоить жизни - я должен, потому что Красный ворон никогда не роняет мяч.

Телефон оживает: Шэ’ар назначает встречу в том самом кафе, где и раньше. Вся разница во времени. Обычно мы «виделись» днем, но сегодня встреча будет в девять вечера, за час до закрытия. Я почти разочарован, потому что был уверен, что он выберет безлюдное место, чтобы свести со мной счеты.

Соглашаюсь коротким «Я буду» и заканчиваю звонок. Еще несколько секунд верчу телефон в руке, прежде чем вернуть Авроре. Но и она не спешит его забирать.

— Аврора, я должен.

— Должен что? Совать голову в гильотину? - Боль в ее голосе ранит.

Мне очень хочется взять ее за руку, которая лежит на столе и нас разделяет всего пара сантиметров. Пальцы с короткими, покрытыми бесцветным лаком ногтями мелко дрожат, и Аврора нервно сжимает их в кулак.

Нам так о многом нужно поговорить, что разговаривать, по сути, не о чем. Это может прозвучать странно, но именно так и есть. Так бывает, если накупить много любимой еды или совершить набег на магазин видеофильмов: когда перед тобой все, то выбор, с чего же начать, выматывает сильнее забега на длинную дистанцию. Так же и с разговорами: я просто не знаю, с чего начать.

— Ты имеешь право поступать, как считаешь нужным, - сдается она, не дождавшись моего ответа. Поднимается, потеряв всякий интерес к еде. - Мне нужно рисовать. И аппетит пропал.

Домой едем молча, а когда приезжаем, Аврора выскакивает из машины и опрометью несется прочь, как будто ей невыносимо противно дышать со мной одним воздухом. И одиночество болит сильнее, чем все шрамы на моем теле.

Глава тридцать шестая: Ма’ну

Я приезжаю ровно в указанное время, минута в минуту. На улице уже стемнело, и грозовые тучи висят угрожающе низко. Где-то за горизонтом сражаются молнии, время от времени устраивают такое световое шоу, что позавидует любой мастер фейерверков. Ночь безветренная и душная. Природа, словно опытный декоратор, создала идеальную сцену для напряженной драмы.

Официантки уже заносят столики внутрь, но я упрашиваю оставить один на улице. Девушка то улыбается мне, то отводит взгляд, явно смущенная шрамом. Честно говоря, рядом с Авророй я совсем о нем забыл, разучился ходить, опустив голову, чтобы не портить окружающим аппетит.

Девушка приносит чашку горячего шоколада и кекс с изюмом. Я ужасный сладкоежка, но без Авроры все не то. Мое сердце словно раскололи пополам, и лучшая его часть осталась дома. В груди горячо от боли, и я изредка задерживаю дыхание, чтобы дать передышку этому жалкому комку мышц.

Шэ’ар появляется через двадцать минут: приезжает на крутой черной тачке, за рулем которой сидит лысая рожа с выражением убийцы. Интересно, он правда думает, что сможет безнаказанно у всех на виду пустить мне пулю в лоб?

— Честно говоря, твоя смелость заслуживает уважения. - Шэ’ар садится напротив и с усмешкой смотрит на украшенный полосатой бело-розовой глазурью кекс. Как будто любовь к сладостям автоматически превращает меня в слабака.

— А ты почему без сопровождения? - Я так же выразительно смотрю на плохо замаскированные синяки на его лице. Хочется рассмеяться в голос: хорошо я его отделал, раз рожа не зажила даже спустя столько времени.

— Я подстраховался, - многозначительно говорит он.

«Понимающе» киваю.

— И так, правильно я понимаю, что речь пойдет о твоих нелепых попытках меня шантажировать? - Шэ’ар сразу берет быка за рога.

— Нет, не правильно.

— Хватит валять дурака, Ма’ну. Я деловой человек и привык говорить по существу, и какие-то твои предположения меня только смешат. Даже сочувствия не вызывают. Ты - сумасшедший придурок - это знаю я, это знала твоя мать и это знает мозгоправ, который окончательно превратил тебя в идиота. Я даже подумывал натравить на него адвокатов и лишить лицензии, но сейчас готов выразить благодарность в денежном эквиваленте.

— Ты сделал меня таким. Это знаешь ты и это знаю я.

Шэ’ар усмехается и закладывает ногу на ногу. Именно так и выглядит сраный король жизни: вседозволенность стоит позади него и разве что не стегает никчемных людишек невидимым кнутом. Но тем приятнее будет выбить трон из-под его жопы и наслаждаться громким падением.

— Предлагаю удобный для нас обоих компромисс, Ма’ну: я забываю о твоем существовании, а ты отваливаешь от Авроры и больше никогда не появляешься в ее жизни.

Я был готов к чему-то подобному, но яркая вспышка злости просто разрывает легкие сдерживаемым воплем ярости. Жаль, что в нашем цивилизованном мире мужчина не может открыто выразить свою звериную первобытную сущность: броситься на соперника и разорвать в клочья. Остается только отпустить фантазию и воображать Шэ’ара огромной бесформенной кучей мяса и переломанных костей. Мне бы доставило невероятное удовольствие сломать каждую из них, даже суставы пальцев.

— Зачем она тебе? - Я надеюсь, что не только мой голос, но и лицо ничего не выражает. Только холодный интерес к предмету «сделки». - Что ты вцепился в нее, как клещ?

— Тебе не понять.

— Это стандартная отговорка сопляка, который сам не знает, чего хочет.

Ему не хочется отвечать на этот вопрос, но мы оба понимаем, что в противном случае разговор не сдвинется с мертвой точки. И чем все кончится? Неизвестно, но для мордобоя еще явно недостаточный накал страстей.

Дьявол, не знаю, кто тот язвительный сукин сын, который думает все эти мысли в моей голове, но он мне определенно нравится.

— Я люблю ее, - говорит Шэ’ар, и на этот раз я демонстративно, громко смеюсь. Кстати, от души. Потому что он понятия не имеет, что значит любить. Он постукивает пальцем по столу, но не предпринимает никаких попыток меня остановить. - Я люблю Аврору Шереметьеву, как никогда не любил ни одну женщину.

Это означает: «Не любил твою мать». И он даже не пытается прикрыть тот факт, что делает это нарочно, дразнит зверя во мне запахом крови, порезав палец. Рассчитывает, что я сорвусь и дам ему повод. Видят боги - я этого хочу так же сильно, как умирающий от жажды, но он больше не сможет мной манипулировать.

— Те таблетки давно кончились, Шэ’ар. И у меня в голове все прояснилось.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Все ты прекрасно знаешь, ублюдочный хер. Ты обокрал мать и хочешь обокрасть меня. Хуй тебе.

Он прищуривается, и правое веко его глаза начинает предательски подергиваться. Человеческое лицо - лучший детектор лжи, достаточно просто внимательно смотреть.

— Я не обираюсь ни о чем с тобой договариваться, Шэ’ар. И не собирался, если тебя это утешит.

Шэ’ар ударяет кулаком по столу: резко, тяжело, неожиданно. Застывший воздух прорезают вибрации ненависти.

— И кстати, Аврора моя жена. Официальная.

Это словно положить вишенку на торт. Завершающий акцент, без которого даже самое воздушное в мире безе не будет вкусным.

— Ты врешь. - Он смотрит на мой палец с кольцом. И понимает, что нет - я не вру. Потому что обручальное кольцо из обсидиана могла подарить только такая небанальная девушка, как моя бабочка. Хотя вряд ли он знал ее настоящую.

Я почти готов праздновать победу. Но что-то в его взгляде мешает насладиться даже коротким триумфом.

— Ну и за кого из вас двоих она вышла замуж? - интересуется Шэ’ар с видом человека, который заранее знает, что любой ответ будет в его пользу, но наслаждается неведением жертвы.

Это очередная путаница, прикрытая паутиной обмана волчья яма, в которую он меня заманивает.

— Я всегда был собой. Второй раз ты меня психом не выставишь.

— Ты никогда не был собой, Ма’ну-Но’лу. Даже сейчас. Просто, мать его, удивительно, как до сих пор не превратился в овощ со всем тем дерьмом, которое плещется в твоей башке.

Он нарочно медленно тянется к внутреннему карману пиджака в надежде, что я занервничаю и выдам страх. Но мне правда все равно, даже если наставит мне в лоб пистолет. Но это никакой не пистолет, а простой желтоватый конверт. Шэ’ар бросает его на стол и взглядом предлагает ознакомиться с содержимым. Возможно, я совершаю глупость, но сразу же заглядываю внутрь и достаю оттуда целую кучу фотографий и каких-то бумаг. Медицинские выписки из роддома, какие-то экспертизы, записи непонятным почерком врачей, где все буквы больше похожи на неаккуратную кардиограмму. И фотографии: мать, Шэ’ар и лысый мальчишка между ними. Снимок вроем - первый на моей памяти.

— Тебя не смущает, что ребенок здесь один? - интересуется Шэ’ар.

— Меня смущает, что здесь есть ты.

— Но’лу умер в роддоме, на третьи сутки после рождения. И я не врал в тот день, когда сказал, что своими руками положил его в гроб. Не было никакого второй брата, Ма’ну. Его придумала твоя мать, и она всю жизнь травила тебя ядом своего горя.

— Пошел ты! - Я смахиваю со стола все: кекс и чашку, и посуда плещется на пол, разлетаясь брызгами осколков.

Официантка жмется неподалеку, глядя на наш «разговор» испуганными глазами. Шэ’ар делает ей знак, чтобы убралась, и девчонка пулей несется прочь.

— Вы оба были обречены еще до рождения. - Шэ’ар продолжает вливать отраву мне в уши. - Если бы Рина поняла это раньше и не пыталась перехитрить судьбу, ничего этого не было бы. Я всегда говорил, что аборт - лучшее средство от разочарования в детях.

Мне нужно оспорить его слова, разбить их одним неоспоримым доказательством, но… я просто не могу. Во мне словно открылись разом все двери всех потайных коморок, о существовании которых я даже не подозревал. И оттуда полезли чужие воспоминания.

Нет, не чужие - мои.

В тот день, когда бабочки улетели из моего дома, я вспомнил, что Но’лу сочинял истории. А я сказал Авроре, что всегда был фантазером. И это несоответствие режет изнутри, как будто прошлое обрело физическую форму и собирается вспороть мне брюхо, чтобы родиться.

— Не понимаю, как ты можешь быть рядом с ней, - добивает Шэ’ар, - если даже не знаешь, кто ты такой.

Я знаю, кто я: Красный ворон, спортивная звезда с тысячами фанатов. Я знаю все о бабочках, я люблю гонять на шикарной тачке по ночному городу и терпеть не могу галстуки. Я взял в жены самую красивую и умную женщину в мире, и она сделала меня безумно счастливым.

— Я понял, что она безумна, когда увидел, что Рина носит одного и того же младенца из кроватки в кроватку и называет его разными именами. Знаешь, на что способна убитая горем мать? На все. Даже уничтожить личность единственного ребенка, лишь бы самой поверить, что их все еще двое. Не было никакого второго брата, Ма’ну, его придумала твоя мать, а твоя же больная голова материализовала ее бред.

— А ты ей помог, пичкая меня фармакологическим дерьмом.

— Вы слишком зависели друг от друга, чтобы нормально жить по отдельности. Считай, что ты был ее любимой игрушкой и единственной успокоительной пилюлей.

Я хочу придумать сотню возражений против, но их попросту нет. Все равно, что черпать воду из высохшего колодца: сколько ни опускай ведро, единственное, что можно достать - грохот жести о камень.

Вот почему я так хорошо знал Но’лу.

Самый простой ответ, зачастую, единственно верный.

— Поехали, я хочу кое-что тебе показать.

Шэ’ар предлагает сесть с ним в машину и я, не задумываясь, соглашаюсь. Кроме водителя, здесь еще один мордоворот. Но безопасность - последнее, о чем я думаю. Вернее, не думаю о ней вовсе. Если я сегодня не узнаю всю правду, то просто сойду с ума.

Пока мы едем, я все еще отчаянно пытаюсь зацепится хоть за что-то. Как скалолаз хочу взобраться на отвесную скалу, но каждый выступ тут же срывается, и я вместе с ним. Не важно, сколько раз буду пытаться взобраться на нее - падаю снова и снова, и этому не будет конца.

Это я был Но’лу, и я был Ма’ну. Мать любила своего несчастного Но’лу и пичкала его рассказами о бабочках, а Ма’ну всегда был только придатком, чье сердце качало кровь в призрака.

Это Но’лу любил Аврору. Сейчас я отчетливо помню, как замирало его - мое! - сердце рядом с ней. Как он - я! - придумывал для нее миллионы историй, лишь бы красавица не грустила. Чудовище было готово на все ради ее улыбки, взгляда, возможности просто быть рядом. Она была такой красивой на маскараде: в маске бабочки, платье с кучей блесток и маленькой короне в черных локонах. Настоящая эльфийская принцесса из сказок. Две половины души любили одну и ту же девочку, и тогда, именно тогда, Ма’ну решился дать «брату» пинка под зад. Даже принес колечко в подарок, и плевать, что пластмассовое и с куском цветной стекляшки вместо драгоценного камня. Снял ослиную шкуру, чтобы она увидела его настоящего, с улыбкой до ушей. Встал на одно колено, как это всегда делали принцы из сказок… и его осмеяли все ее гости. Тыкали пальцами и кричали: «Смотрите, осел клеит принцессу!» А она мотала головой и говорила: «Я тебя не знаю, я тебя не знаю».

Я сбежал.

Меня нашли на обочине и отвезли в больницу. Где я сказал, что меня зовут Но’лу. Тогда же мое сердце впервые остановилось. Я чувствовал разряды тока, которыми врачи пытались снова его запустить. И им это удалось. Но чтобы жил один, другому пришлось лечь в могилу. Ма’ну решил, что это будет Но’лу.

Я убил сам себя, потому что не мог с этим жить. В реанимации «воскрес» Ма’ну. Врачи не могли этого знать, но в тот день они совершили уникальную, единственно в своем роде операцию - разделение души.

Мы приезжаем на кладбище и молча идем между рядами красивых готических памятников. Кладбище лунников - настоящая ода посмертию. Я знаю, что будет дальше, и иду на это сознательно, как на эшафот.

По приказу Шэ’ара мордовороты быстро раскапывают могилу. Он знал, что так будет - у меня нет другого объяснения, откуда бы еще взяться лопатам в багажнике его тачки.

Гроб пуст.

Точнее, он до краев полон ложью всей моей жизни.

Глава тридцать седьмая: Ма’ну

С ложью жить легче. Это аксиома, которую знает каждый из нас.

Но ложь - самый сильный наркотик. На него «подсаживаешься» сразу, с первого раза. Потому что, простите за каламбур, всегда проще, когда проще.

Я смотрю на пустую могилу и вижу там несуществующий труп. Это я там лежу. Частичка меня. Потому что вдвоем мы не могли существовать. Потому что мы никак не могли поделить между собой Аврору.

Мне странно и тепло от того, что моя любовь к ней - длиною в жизнь. С того самого дня, как красивая девочка на детской площадке подсела на скамейку к маленькому уродцу и попросила его почитать ей книгу. Конечно, она могла сама, но она сделала это нарочно, чтобы ему не было одиноко. И не важно, влюбился в нее выдуманный брат или я сам - это все была моя душа. Одна, как я теперь знаю.

Я знал, что обречен на нее. Не в этой жизни - так в следующей. И даже если Аврора Шереметьева станет моей на старости лет - она будет все так же прекрасна, а мое счастье - безграничным. И это никакая не одержимость.

Это Любовь. Ради которой я пройду сквозь огонь, прыгну со скалы и выживу, даже если во мне не останется ни единой целой кости.

— Ты ничего не знаешь о любви, Шэ’ар. - Собственный голос спокоен и звучит уверенно. Ни намека на тревогу или неуверенность. Потому что впервые в моей жизни механизм в моей голове работает четко, как часы. И я в ладу со своими демонами. - Ты даже себя не любишь, потому что не рискнул бы приводить меня сюда.

— Аврора в обмен на твою свободу, - словно и не слышит меня Шэ’ар.

Я улыбаюсь и медленно поворачиваюсь к нему. Внутри загорается огонь. Как будто крохотные человечки пустили пламя по венам моей жизни. Чувство такое невозможно сильное, что я почти с восторгом встречаю первые тяжелые капли дождя. Они падают на лицо, стекают по губам, и я слизываю их, словно живительный эликсир.

— У меня есть встречное предложение, Шэ’ар, - улыбаюсь от уха до уха. Наверняка есть в этом что-то ненормальное, потому что он косится себе за спину и оба охранника тут же становятся позади него. Это просто смешно. - Ты возвращаешь мне наследство, публично каешься в том, что сделал и проводишь за решеткой всю оставшуюся жизнь. Взамен я оставляю тебе жизнь.

Мордовороты синхронно улыбаются, словно они - киборги, и работают по одному алгоритму. Конечно, они же по меньшей мере втрое шире и крепче меня, и даже Шэ’ару я уступаю в массе.

Но мне плевать, потому что только на первый взгляд может показаться, что я здесь один. На самом деле нас тут много: я и правда, и любовь, и желание защитить Аврору даже ценой собственной жизни. Немного пафосно, но именно так и есть.

— Точно придурок, - качает головой Шэ’ар. - Но ладно, ты ведь уже взрослый мальчик. В конце концов, перед богами моя совесть чиста - я предлагал безболезненный вариант.

Наверное, думает, что я не вижу этот короткий кивок, но я ловлю каждое движение. Мир как будто замедляется, и можно даже рассмотреть ниточки дождевых капель.

Мордовороты выходят вперед и точно так же синхронно сжимаю кулаки.

Улыбка все так же приклеена к моему лицу, но за ней звериный оскал. Я готов к чему угодно, я не сделаю и шага назад, потому что здесь и сейчас решается моя судьба. Наше с Авророй счастье. И я выкуплю его кровью, если понадобится.

Когда эти двое идут на меня, почему все, о чем я могу думать - сколько же раз вот так же смотрел в лицо смерти? Многоликая она, сука. В толпе точно не узнать, и невозможно убежать, даже если бы и захотел. Но я не хочу. За моей спиной - Аврора. Я не могу отдать ее без боя. И я не должен оставить ее одну.

Честно говоря, я даже не чувствую боли, когда пропускаю первый же удар. Кулак «прилетает» ровно в челюсть, а второй подхватывает его и отправляет меня в короткий полет прямо в грязь. Есть что-то символическое в том, что сейчас я валяюсь в болоте на расстоянии вытянутой руки от крышки гроба. Внутри она вся в грязной испорченной обивке. Интересно, если я проиграю, меня тут же и закопают? А что, очень удобно, и главное - никто не станет искать свежий труп в старой могиле.

Я понемногу встаю на колени, но парочка остервенело, словно бычье, лупит меня ногами в живот. Нет сил даже послать их на хер. Просто сцепил зубы и мычу, пытаясь хоть как-то держать удар. Это тяжело, потому что каждый новый пинок утраивает боль от предыдущего. И просто чудо, что я до сих пор не отрубился. Но… боль понемногу отступает. Я словно выскальзываю на миг из своего тела и наблюдаю за происходящим со стороны. Шэ’ар кривится и нервно мнет сигарету, потому что его последний нелюбимый сын, кость в глотке его жизни, никак не хочет подыхать. Он даже окрикивает одного из ребят и тот, дав знак напарнику, отступает.

Металлический шепот накручиваемого глушителя режет слух. Я знаю, что буде дальше. Я чувствую вонючий запах триумфа, который расползается от Шэ’ара, словно от скунса. Хотя, зачем же обижать милую зверушку таким мерзким сравнением?

Стоять под прицелом - не слишком приятное удовольствие. Особенно когда понимаешь, что бежать некуда и бежать просто позорно. И правду говорят, что вся жизнь проносится перед глазами: все сделанные ошибки, все несказанные слова, все желания, которых вдруг оказывается так много, что в горле саднит от молчаливого крика. Интересно, что бы сказала Аврора, если бы я предложил завести детей? Если бы у нас родилась девочка, похожая на нее? Почти вижу, как буду носиться с ней и завязывать огромные банты, и драть уши мальчишкам, которые посмеют тронуть мое сокровище хоть пальцем.

Кажется, я и сам не заметил, как повзрослел. И стал сильнее.

И хрена с два я отдам свои мечты просто так.

Это тяжело объяснить словами, но я отклоняюсь в сторону до того, как звучит выстрел. Пуля пролетает в сантиметре от уха, и ее смертельная песня обрывается за моей спиной. Мордоворот ошалело хлопает глазами, потому что не может понять, как могло случиться, что он промахнулся, стреляя почти в упор. Почти жаль, что его последняя осознанная мысль в жизни будет такой бессмысленной.

Я прыгаю на него. Буквально. Отрываюсь от земли, словно тугой мяч и просто падаю сверху, придавливая ногами к земле. Слышу, как под тяжестью моего тела хрустят его ребра, а глаза вылезают из орбит. Я бы с радостью просто вырвал ему трахею, чтобы посмотреть, как его жизнь будет вытекать через дырку в горле. Никогда не замечал за собой такой кровожадности, но теперь упиваюсь силой, которая переполняет мышцы и бьет через край.

Когда второй увалень спешит другу на выручку, я в одно движение хватаю с земли пистолет. Даже целиться не нужно, чтобы попасть. Мы словно одно целое: рука и кусок смертоносного железа. Короткий хлесткий выстрел беззвучно прошибает колено. Амбал воет и заваливается набок, катаясь по земле и скуля.

— Встанешь - убью, - предупреждаю того, кто все еще конвульсивно дергается подо мной.

Для остроты легонько толкаю дулом его между глаз. Здоровенный детина, который без жалости пинал меня, словно использованный гандон, пускает слюни и сопли, и просит его пощадить, потому что у него жена и маленькая дочь. Наверное, я бы пощадил их, если бы вышиб ему мозги, но сегодня на моих руках не будет крови. Я не мясник и не вселенский судья. Да и разговор «по душам» у меня не с ними.

На лице Шэ’ара паника. Он пытается сохранять лицо, но чем ближе я подхожу, тем хуже у него с самообладанием. И я даже понимаю, почему он не пытается спрятаться в машине. Потому что паника сковала по рукам и ногам. Вот он, передо мной, словно груша для битья.

Я улыбаюсь, слизывая с губ собственную кровь. Наверное, совсем ошалевший, раз во взгляде Шэ’ара растекается столько ужаса. Он заполняет всю радужку, до самого зрачка. Хоть снимай кадр для научно-фантастического хоррора.

Кладу ладонь ему на глотку и резко сжимаю. Он хватается за мою руку, пальцы сдирают кожу в бесплодных попытках разжать. Он почти синеет и едва ли может говорить. Момент моего триумфа, который мне даже смаковать не хочется. Потому что я не такой, как этот ублюдок. Я не могу упиваться страданиями и пихать свое я без смазки в каждую дырку.

Возможно, я покажусь слабаком, вещая о великодушии после того, что со мной обошлось это существо, но его смерть не доставит мне удовольствия.

Поэтому разжимаю пальцы и без интереса наблюдаю за тем, как Шэ’ар сползает на землю, жадно глотая жизнь.

— Ты… малолетний… долбоеб, - скалится он.

Я без сожаления ставлю ногу ему на затылок и втаптываю рожу в грязь.

— Приятного аппетита, - говорю глухо.

Глава тридцать восьмая: Аврора

Я жду Ма’ну всю ночь и все утро. Сижу возле окна, как девица из сказки, глотаю слезы и проклинаю себя за то, что не увязалась следом. Тогда это казалось каким-то неправильным. Мой псих - не маленький мальчик, чтобы прикрывать его своей юбкой, и он бы никогда не принял помощь в таком деле. Но сейчас мне кажется, что все это такие ужасные мелочи, ради которых не стоило и мешкать. Нужно было просто плюнуть на все и пойти с ним. Не думать о последствиях для его мужского эго, не думать о том, что он - мужчина, а не сопливый мальчик. А подумать о том, что у нас с ним - одно сердце на двоих.

Я знаю, что ему больно. У меня горит за ребрами, словно меня отпинала футбольная команда. И во рту стоит вкус крови.

Я сижу на подоконнике и громко, наплевав на все, скулю. У меня были такие планы на жизнь, что хватило бы приключений до старости, но без Ма’ну рядом это не имеет никакого смысла. Без него все не то.

Я почти готова бежать за ним на край света, когда замечаю во внутреннем дворе знакомую фигуру. Срываюсь с места и бегу. Нет, не бегу - лечу. На лестнице спотыкаюсь и кубарем падаю вниз, больно ударяюсь лбом о какой-то выступ. Перед глазами все плывет, что-то теплое стекает по ресницам, но я смазываю надоедливый ручеек.

— Аврора, боги!

Я честно хочу улыбнуться, но ничего не получается. Ма’ну берет меня на руки, прижимает к груди - и его сердце так быстро бьется, как будто это я неизвестно где шаталась всю ночь. Голова кружится, язык путается в простых словах. Что же я хотела сказать ему?

— Тебе нужно в больницу, - бормочу я, когда сквозь завесу тумана проступает любимое лицо.

Синяки на скулах успели потемнеть, верхняя губа распухла, под носом кровоподтеки.

— Это тебе нужно в больницу, неуклюжая моя, - говорит он мягко, но… что-то в его интонации изменилось.

Это говорит человек, который не примет отказ. Это говорит мужчина, который посмотрел в лицо смерти, а потом плюнул на нее и переиграл все по своим правилам. И я неожиданно для себя затихаю, совершенно послушная. Ма’ну чуть-чуть удивленно выгибает бровь и тут же стонет.

— Болит? - Прижимается губами к моему лбу. Нежно и так трепетно, что я тут же подтаиваю в его руках, словно желе. Закрываю глаза и крепко обнимаю за шею. Грязный и весь взъерошенный, но самый красивый на свете. Моя бесконечность всего.

— Уже не болит, - ни капли не вру я. - Ты как?

— Кажется, у меня пара ребер сломана, - говорит так, будто речь идет о порезанном пальце.

— Тогда нам точно нужно в больницу. Не обсуждается. И все разговоры на потом.

— Последний раз командуешь, женушка, - подначивает он.

И на его лице сверкает улыбка. Такая яркая, озорная, мальчишеская. Выстрел мне в сердце, но я готова раскинуть руки и попросить сделать это снова.

— Что? - не понимает Ма’ну.

Мотаю головой, потому что вряд ли смогу сказать что-то вменяемое.

В больнице нас с Ма’ну разводят по разным палатам. И я, как девушка из мелодрамы, чуть не реву из-за того, что нам приходится расстаться. Зависимость в чистом виде, но мне все равно, даже если это выглядит сопливо, ванильно, уныло и смешно. У всех своя любовь, а у меня вот такая - нож у сердца с рукоятью из цветущей веточки сакуры.

Ма’ну настоял, чтобы мне сделали все анализы, хоть я изо всех пыталась доказать, что просто стукнулась лбом. Тоже мне, было бы из-за чего разводить панику. Но врач встал на его сторону и в итоге мне сделала рентген, наложили пару швов и даже сделали развернутый анализ крови под предлогом: «Это могла быть слабость из-за низкого уровня гемоглобина». Я смирилась, хоть после нервной бессонной ночи пенять на гемоглобин просто глупо.

Доктор входит в смотровую и, бросив последний взгляд на приколотый к планшету листок, смотрит на меня с видом фокусника, готовящегося выудить кролика из шляпы.

— Что-то не так? - осторожно интересуюсь я. Никогда не любила сюрпризы. А сегодня они мне тем более не нужны.

— Вы беременны, Аврора. Это, я так понимаю, для вас новость?

Я сглатываю. Точнее, пытаюсь, но ничего не получается, потому что во рту все немеет от тошноты. Зажимаю рот ладонями и одновременно втягиваю воздух через нос. Не помогает. Бросаюсь к приоткрытому окну и жадно, как рыба, глотаю влажный после дождя воздух.

Это не может быть правда. После выкидыша врачи сказали, что я совершенно безнадежна.

— Вы уверены? - переступив через страх, переспрашиваю я.

Наверное, так себя чувствует человек, который после долгой, обреченной на инвалидное кресло жизни, вдруг чувствует покалывание в пятках. Это так неожиданно, что хочется отмотать время вспять и включить на повтор, чтобы не потерять ни одного слова, не упустить даже секунды. Потому что этот момент - он куда более невероятный, чем все фокусы мира вместе взятые.

— Абсолютно. Срок маленький, но ребенок есть.

Я реву в три ручья и быстро, путаясь в ногах, выхожу в коридор. Доктор что-то кричит вслед, но никакая сила не удержит меня на месте.

Ма’ну в соседней смотровой: сидит на кушетке топлес и даже не морщится, когда медсестра дезинфицирует рану на щеке. И при этом паршивка даже не скрывает, что чуть не облизывает его глазами.

Я больная ревнивая женщина. Но было бы что потяжелее в руках - уже бы огрела девицу по… по чему придется.

— Что такое? - ловит мой взгляд Ма’ну, отбрасывает руку девчонки и встает мне навстречу. Судя по всему, с его ребрами все в порядке. - Аврора, ты бледная. Что случилось? Не пугай меня, бабочка.

Не думала, что сказать: «У нас будет ребенок» - так сложно. Получилось только с третьей попытки. И я снова реву, потому что мой поломанный, но не сломленный псих заливается румянцем. Становится буквально красным, как рак. Прикусывает нижнюю губу, собирает слова, но не слишком успешно.

— Мы не планировали, - сбивчиво говорю я. - Была уверена, что у меня никогда не будет…

— Помолчи, Аврора, - просит Ма’ну.

Всего два шага - и он уже рядом. Забрасывает мои слабые руки себе на шею, приподнимает за талию, и я оплетаю его ногами. Мой сумасшедший крепкий, как дьявол, держит меня, словно невесомое перышко.

— По-моему, мы будем больными родителями, - выдает на удивление серьезно.

— Самыми чумовыми на свете, - так же деловито соглашаюсь я. - Рожу тебе гусеницу, мой ненормальный.

У жизни на все есть план. И на нас с Ма’ну тоже, хоть мне немного неприятно думать о нашей маленькой семье в таком ключе. И все же, когда мой сумасшедший лунник протягивает ко мне руки, обнимая так нежно, что сердце щемит, я мысленно прошу прощения у судьбы за миллионы укоров, которые посылала ей на голову. Я-то была уверена, что Ма’ну - мое проклятие, воплощенное и неуничтожаемое.

— Я никогда не дам вас в обиду, - говорит Ма’ну глухо.

— Мы знаем, - отвечаю, легонько целуя его в пластырь на щеке.

Пожилая медсестра качает головой и, задернув шторку, выходит из смотровой. А мы так, сплетаясь руками и душами, садимся на кушетку. В пахнущей медицинскими препаратами тишине слышен лишь тихий шепот невысказанных слов. Мы друг для друга - больше чем родственные души. Мы - сильнее неразрушимого. Мы крепче всего, что создано богами.

— Поехали домой, бабочка, - наконец, говорит Ма’ну.

Потихоньку отодвигает меня, поднимается и поднимает на руки. Ничего не могу поделать - весело хихикаю.

— Что? - не понимает он и озадачено хмурится.

— Привыкла, что ты меня все время на руках носишь, - улыбаюсь в ответ.

— Ну знаешь, самая ценная ноша в моей жизни, - чуть-чуть оттаивает он. Вижу, что тяжелые мысли все еще топятся в его голове, и даже приятные новости не в силах развеять тучи грусти, но это посильная задача. Главное, не опускать рук. - Аврора, я хочу вернуться на поле.

Это многое означает. В первую очередь - его желание жить дальше. Выйти из тени и снова заявить о себе. Встряхнуть спортивный Олимп новостями о возвращении Красного ворона - нападающего, который так ни разу не упустил мяч, и не потерял ни одной выигрышной подачи.

И боюсь, на этот раз Ма’ну не собирается спрашивать моего мнения. Он просто ставит меня перед фактом. Чтобы не дала ему минувшая ночь и встреча с Шэ’аром - все это полностью переменило моего лунника.

Я даже не перечу, когда Ма’ну на руках выносит меня на улицу и осторожно усаживает на заднее сиденье. Точнее, я там лежу, подложив под голову мягкую игрушку в виде улитки. Даже не представляю, откуда она взялась, но сейчас очень кстати.

Когда возвращаемся в «Атлас» Ма’ну предлагает не заходить в дом. Поднимается в комнату, чтобы вернуться уже с пледом, укутывает мои плечи, и мы садимся прямо на ступени. Кладу голову ему на плечо, мысленно представляя, как круто изменится наша жизнь в самое ближайшее время. И дело не только в детях.

— Я должен кое-что рассказать тебе, бабочка, - говорит мой лунник.

И я слушаю его исповедь длиною в целую жизнь: беззвучно плачу и иногда улыбаюсь, и снова плачу, вместе с ним, кусочек за кусочком, склеивая картину прошлого. Мне больно из-за того, что стала невольным катализатором его горя, но Ма’ну проскальзывает по этой части воспоминаний пунктиром, стараясь не задеть мои чувства.

Я так мало помню о прошлом. О том, что случилось, потому что психика маленькой девочки оказалась неспособна принять тот факт, что мальчишка, в которого она была влюблена, умер. Просто взял - и исчез. Если бы не Марго - не знаю, что бы со мной было. Марго - и чудесные маленькие таблетки. Забвение, изобретенное фармакологией.

— Мы с тобой как в той сказке: солдатик без ноги и балерина, которая не танцует, - улыбаюсь сквозь слезы. На самом деле, в сказке все не так, но Но’лу-Ма’ну рассказывал свою версию. И у нее был счастливый конец, потому что маленькая Аврора не любила плакать. И всегда просила, чтобы герои жили долго и счастливо.

«Пообещай, что все будет хорошо», - слышу свой собственный, по-детски тонкий и капризный голос.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍«Все, что ты захочешь», - обещает лысый мальчик с темными кругами под глазами.

— Я отвез его в полицию, - наконец, говорит мой муж.

Мы нарочно избегаем болезненную для нас обоих тему, но невозможно вечно прятать голову в песок.

— Может быть, нужно было… - Он судорожно сглатывает и пальцы на моем плече сжимаются сильнее. Наверное, останутся синяки, но я не издаю ни звука. Я - его опора, а он - моя. И если ему нужно держаться покрепче - я подставлю и второе плечо. - Он делал столько гнусностей со всеми нами. Я должен был, но не смог.

— Потому что ты не такой, как он, - говорю я.

И аккуратно поворачиваюсь, чтобы согреть лицо Ма’ну в своих ладонях. Он самый красивый мужчина на свете - теперь я это точно знаю. У него огромная душа, где хватит любви на всю нашу семью. Может быть, и выглядит тонким деревом, но нет такого урагана, который бы сломил его или поставил на колени.

— Хочу каждый день заново в тебя влюбляться, мой сумасшедший, - улыбаюсь ему самой безумной своей улыбкой. - И домогаться с разными пошлостями пока твой ребенок не превратил меня в лягушку, проглотившую футбольный мяч.

Ресницы Ма’ну дрожат, губы медленно растягиваются в улыбку, на щеках все те же безумно-сексуальные ямочки. Мы тянемся друг к друга, обвиваемся руками и ногами. Муж тянет плед выше, заворачивая нас обоих.

И наши поцелуи на вкус как счастье цвета радуги.

Эпилог: Ма’ну

Восемь месяцев спустя

 Я люблю, когда стадион взрывается воплем. Люблю, когда фанаты скандируют мое имя и выкладывают его красно-белыми флажками на трибунах.

Я люблю игру. Люблю ощущение адреналина, бешено колотящегося сердца и пота, стекающего за шиворот. Даже если вымотан под завязку - как сейчас - не могу просто так уйти с поля. Просто сижу на коленях и пытаюсь отдышаться, мысленно прокручивая в голове каждый свой прокол. Мои удачи и так зафиксировали сотни спортивных телеканалов, и теперь решающий мяч точно войдет в историю. Потому что благодаря ему «Вороны» получили Чемпионский кубок.

Но для меня куда важнее ошибки. Учусь на них, чтобы не допускать в будущем. Мог ли я сыграть лучше? Безусловно, и в следующем сезоне я это обязательно докажу, а пока…

Пока стадион неожиданно, одним махом, умолкает. Потому что на табло огромными неоновыми штрихами написано: «Твоя жена рожает, капитан!»

Какой-то человек, кажется, физик, придумал, что обогнать ветер невозможно. Он очень заблуждался, но ему простительно - ведь у него не было бабочки-кометы. С двумя гусеницами внутри.

Я быстрее урагана и если кто-то встанет у меня на пути - снесу на хрен!

Плевать, что в клинику приезжаю, как есть: грязный, потный и в охапку с кубком. Ребята из команды решили, что наши с Авророй гусеницы первым делом должны увидеть именно его. Ну, конечно, после того, как познакомятся с мамой и папой.

Папой! Я буду отцом!

Медсестра не хочет меня пускать, хоть у нас с Авророй партнерские роды. И да, это была моя идея, потому что в такой момент мой руконогий мячик не должна быть одна. Глупо звучит, но за эти восемь месяцев семейной жизни мы не только отстроили «Атлас» и завоевали главный приз на Художественном вернисаже, но и конкретно обогатили лексикон друг друга всякими нелепыми нежностями. Все парочки делают это. А если говорят, что не делают - мне их жаль, этих скучных неудачников.

— А ну стоять! - слышу командный голос в спину.

Дело дрянь, потому что это - Марго. А Вселенная еще не изобрела способ сражаться с этой женщиной. Как-то мы с Р’раном обменялись впечатлениями от старшей Шереметьевой: оказалось, не только мне она угрожала прибить яйца к полу ржавыми гвоздями, если обижу ее малышку-сестричку. И мы даже скрепили рукопожатием наш союз, пообещав во что бы то ни стало отыскать пресловутые гвозди и молоток, и спрятать их получше, чем Кощей - яйцо. На этой почве мы с Р’арно сдружились даже сильнее, чем на любви к регби. А еще он здорово помог, когда началась тяжба за мое наследство. В итоге, смешно сказать, из голодранца в старых кроссовках я стал … миллионером. И по чуть-чуть осваиваю хитрую науку ведения дел, ведь мы с Авророй запустили сеть ресторанов, под общим названием: «Маска Кометы». Оказалось, клиенты просто балдеют от того, что все наши официантки носят маски и специальные крылышки за спиной.

Кстати, Аврора преподает в своей художественной студии. И очередь из желающих попасть на ее мастер-классы просто огромная. Такого же размера, как и очередь за билетами на сегодняшний матч. И именно под ее чутким руководством я собственноручно разрисовал стены детской. Если честно, получилась какая-то разноцветная мазня, но Аврора, подумав, заявила, что во мне явно есть задатки импрессиониста. А гриб, который оказался похож на пораженный ветрянкой детородный орган, на всякий случай прикрыла картиной с бабочкой-кометой. Той, которую я купил на судьбоносном аукционе.

— В таком виде я тебя даже к палате не подпущу, - продолжает расстреливать мою спину Марго.

Нет смысла спорить - только смириться и топать за медсестрой. Хорошо, что здесь у них есть душ. Плохо, что после душа приходиться переодеться в голубой костюм санитар, который мне явно мал: штаны задраны до самых икр, а стоит пошевелить руками - футболка задирается выше пояса.

Ничего удивительного, что когда меня, наконец, запускают в предродовую, первое, что я слышу - смех Авроры. Она стоит около шведской стенки, одной рукой держится за перекладину, а другой поглаживает живот. И хохочет, как ненормальная.

— Расплата за грехи, - делаю вид, что ворчу. Целую ее в макушку и начинаю медленно массировать поясницу, когда мою бабочку простреливает болезненная схватка. - Надеюсь, наши гусеницы не запомнят меня таким.

— А я очень надеюсь, что именно таким и запомнят, - отвечает Аврора, когда схватка отступает. - Ты само очарование.

— Похожее на придурка. Эй, бабочка, я привез кубок, - торжественно шепчу ей в ухо.

И моя сумасшедшая жена бросается мне на шею, хоть со стороны это наверняка выглядит забавно: ее животик такой большой, что мешает дотянуться до моей шеи. Становлюсь на колени, давая взъерошить себе волосы, и, украдкой задрав ее розовую батистовую кофточку от пижамы, говорю прямо в пупок:

— Хватит мучить маму, гусенички.

Может, и выгляжу придурком, но мне правда плевать. Только идиоты стыдятся счастья.

Наши малышки - Э’ли и Со’ла - появляются в три и половину четвертого часа ночи, озаренные голубым светом полной, нереально чистой луны. У них темные глаза с обсидиановыми искрами и серебристый пушок на голове. И они совершенно точно самые очаровательные малышки на свете.

— И правда на гусениц похожи, - улыбаюсь во весь рот, словно коршун, нависая над кроваткой.

— Я бы сказала - на сморщенных личинок, - зевая, бормочет Аврора.

— Я запишу эти твои слова, - посмеиваюсь над ней, и замолкаю, потому что моя бабочка проваливается в сон.

И кстати, мы правда чумовая семейка. Почему? Потому что я забыл рассказать про ручного енота, двух кошек и сову.

— Эй, гусеницы, - я присаживаюсь к кроватке, откуда на меня смотрят две пары глаз на сморщенных личиках. - Я расскажу вам сказку, у которой обязательно будет счастливый конец…

Оглавление

Часть первая Глава первая: Аврора

Глава вторая: Ма’ну

Глава третья: Аврора

Глава четвертая Ма’ну

Глава пятая: Аврора

Глава шестая: Аврора

Глава седьмая: Ма’ну

Глава восьмая: Аврора

Глава девятая: Аврора

Глава десятая: Ма’ну

Глава одиннадцатая: Аврора

Глава двенадцатая: Ма’ну

Глава тринадцатая: Аврора

Глава четырнадцатая: Ма’ну

Глава пятнадцатая: Аврора

Глава шестнадцатая: Аврора

Глава семнадцатая: Ма’ну

Глава восемнадцатая: Аврора

Глава девятнадцатая: Ма’ну

Глава двадцатая: Ма’ну

Глава двадцать первая: Аврора

Глава двадцать вторая: Ма’ну

Глава двадцать третья: Ма’ну

Часть вторая Глава двадцать четвертая: Аврора

Глава двадцать пятая: Аврора

Глава двадцать шестая: Ма’ну

Глава двадцать седьмая: Аврора

Глава двадцать восьмая: Ма’ну

Глава двадцать девятая: Аврора

Глава тридцатая: Аврора

Глава тридцать первая: Аврора

Глава тридцать вторая: Ма’ну

Глава тридцать третья: Аврора

Глава тридцать четвертая: Аврора

Глава тридцать пятая: Ма’ну

Глава тридцать шестая: Ма’ну

Глава тридцать седьмая: Ма’ну

Глава тридцать восьмая: Аврора

Эпилог: Ма’ну Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg