«Любить Не модно»

Любить Не модно (fb2) - Любить Не модно [ознакомительный фрагмент] 422K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Филон (Helena_fi)

Елена Филон Любить Не модно

ГЛАВА 1

– Почему ты всё ещё в постели? Кристина? Кристина?! Крис…

– Она временно недоступна.

– Давай, вставай! – Мама сегодня больше обычного не в духе. Какая неожиданность.

– Кристина!

– Я тебя слышу, – лениво сверля взглядом уродливый потолок с пожелтевшей побелкой.

Один. Два. Три.

– Кристина!!!

– Всего три секунды? – усмехаюсь. – Не с той ноги встала?.. Хотя… о чем это я? Разве в этой халупе можно проснуться в хорошем настроении?

И вот она замолкает. Тут она всегда замолкает. Не потому, что возмущена поведением дочери, а потому что на все сто согласна со мной – вот уже две недели мы живём в самой, что не на есть двухкомнатной халупе с совмещённым санузлом и крохотной кухней, на которой даже телевизора нет, зато есть очаровательные занавески в рисунок божьих коровок! А ещё здесь на полу линолеум. {Ли-но-ле-ум!} Я даже понятия не имела, что он существует!

– Половина восьмого утра. – Со страдальческим вздохом, мама присаживается на край кровати, и я замечаю тёмные круги под её распухшими глазами; опять полночи проплакала, скорбя по утраченной беззаботной жизни. – Вставай, Крис. Опоздаешь в школу.

Школа.

С головой ухожу под одеяло и жалобно хнычу, будто это способно вразумить мою сумасшедшую мать, отправляющую свою бесценную дочь на каторгу! Не-е-ет, единственное, что всё ещё способно привести мою мать в чувства, это хороший шопинг. Но, увы, в этом Богом забытом городишке нет ни одного приличного магазина – как я уже успела убедиться, – впрочем… даже если бы они и были, тратить наши последние деньги на сумочку от «Lana Marks» было бы верхом безрассудства. Так что моей матери уже ничем не помочь.

– Завтрак на столе. У тебя пять минут. Ну, или десять. – Новый безутешный вздох, и вот мама уже шуршит тапочками к двери.

Выползаю из-под одеяла, недоверчиво глядя ей в спину:

– Ты приготовила завтрак?

– Разогрела вчерашнюю пиццу.

– Она с беконом, – приподнимаюсь на локтях. – Я не ем бекон, ты же знаешь!

– Я… это… почистила её от бекона.

– И на что она теперь похожа?

– Ты её есть собираешься, или смотреть на неё?.. Жду на кухне. И надень что-нибудь поприличнее. Первый день в новой школе… Ты должна произвести хорошее впечатление. – И дверью хлопает. Или дверь сама хлопает? Не знаю, в этой квартире все двери из прошлого века: тяжёлые и дико скрипучие. Бесят, одним словом.

Как и шкаф этот бесит. Зачем вообще производят такие маленькие шкафы? Сюда и малая часть моей одежды не влезла! Про обувь я вообще молчу.

Скольжу страдальческим взглядом по остальной мебели в моей так называемой спальной и решаю, что сегодня же потрачу часть своих денег на новые шторы, ибо на эту тряпочку цвета детской неожиданности без отвращения смотреть невозможно. И так тошно, а тут ещё… эти… Фу.

Как и пицца – Фу. Как и жизнь моя – одно большое Фу. В этой квартире даже интернет провести проблема! А жизнь без безлимитного интернета – что? Точно – полное Фу!

– Ты не переборщила с макияжем? – не с упрёком, а скорее со знанием дела интересуется мама, наблюдая, как я примеряю шерстяное пальто цвета хаки с меховой опушкой, кручусь перед зеркалом, сбрасываю его и вновь направляюсь к коробкам с вещами, содержимому которых всё ещё не нашлось места в нашем «новом доме».

– Кристин, может, стоило надеть сапоги из старой коллекции?

– У меня уже вся обувь из старых коллекций, мам.

– Я имею в виду… – цокает. – Я имею в виду, что с этими сапогами стоило надеть колготки на тон темнее.

– Ма-а-ам. Иди, займись собой, а? Маску для лица сделай, или ещё чего… И реветь прекрати уже! – Застёгиваю молнию на кожаной куртке, которую когда-то приобретала не для того, чтобы носить, а скорее как сувенир из новой коллекции «Giorgio Armani», забрасываю на плечо сумочку, в которую влезли лишь кошелёк, пудреница, помада, телефон, шариковая ручка и скрученная в трубочку тетрадь в клеточку, отправляю маме воздушный поцелуй и со скрипом входной двери покидаю обитель линолеума и жёлтой побелки.

***

Осень, я всё ещё привыкаю к тебе.

Как и к дождям, к опавшей листве под ногами, к грязному небу и отсутствию жары, к тёплой одежде, к меху в ботинках, к перчаткам, к отсутствию океана и солоноватому запаху в воздухе… к вечно поганому настроению тоже всё ещё привыкаю. А к отсутствию безлимитной карточки привыкнуть, пожалуй, сложнее всего, но я пытаюсь, и маме определённо стоит у меня поучиться – у неё всё ещё страшная ломка.

А дело всё в том, что три месяца назад мой отец пропал. Пропал – именно так я предпочитаю думать о его поступке. И всякий раз, когда не особо умные лицемерные подружки моей матери абсолютно ненавязчиво интересуются, что же произошло на самом деле и где находится мой папа сейчас, я, с глубоким чувством в голосе и блестящими от слёз глазами, поведываю им о том, что моего отца похитили! И возможно, к этому причастны никто иные, как инопланетяне! Жестокие зелёные человечки утащили бедного папочку на свой космический корабль и скорее всего уже успели вскрыть ему череп, высосать мозг через трубочку и запить бутылочкой «Пепси».

Некоторые из маминых подружек настолько тупы, что действительно верят в эту несусветную чушь. Всхлипывают, высмаркиваются в платочки и лезут ко мне с сочувствующими объятиями.

На самом деле теория о зелёных человечках, похитивших разорившегося олигарха, меня вполне устраивает. И будет устраивать всегда, лишь бы на мне не висело клеймо с жирно выведенными буквами «дочь самого большого труса в мире»!

Он сбежал. Именно, сбежал! Мой папочка – трус, который сперва годами бегал от партнёров по бизнесу, которым задолжал неприличные суммы денег, затем от государственных структур, которых пытался «надуть», позже от коллекторов и судебных исполнителей, ну и, в конце концов, сбежать пришлось от собственной семьи. Скорее всего, где-нибудь на Майорке припрятал пару миллиончиков и сейчас, как ни в чём не бывало, отмаливает грешки в джакузи, попивая «Дом Периньон».

– Эй! Глаза разуй! Куда прёшь?! – какая-то тётка задевает меня плечом на тротуаре, где полно места, чтобы избежать столкновения, и ещё виноватой меня делает! – Дура набитая! – кричит вдогонку, пока я смотрю на её отдаляющуюся фигуру с приоткрытым от абсурда ртом.

– Класс! – киваю самой себе и продолжаю путь в школу.

Школа. Уже ненавижу это слово. «И за это тебе тоже спасибо, {папочка}.»

Почему благодаря его безответственности и шарику для пинг-понга вместо мозга я должна получать своё среднее образование не в одном из колледжей Лос-Анджелеса, или даже не в одной из элитных школ Москвы, а в старой, занюханной советской постройке, именуемой учебным заведением, где-то в глуши «Мухосранска»? Нет, а как ещё этот город назвать?

Как же я скучаю по побережью океана, по звёздным тусовкам, по небоскрёбам…

Мой папочка жил и работал на две страны, мама всегда таскалась за ним, а за собой таскала меня; постоянные перелёты… туда-сюда… Раньше меня это раздражало, а сейчас понимаю, что даже по этому я скучаю.

И вот у меня ничего не осталось.

Зато появилась халупа, скрипучие двери и линолеум!

Чёрт. Кажется, мигрень начинается.

И кофе смерть как хочется.

– Простите, – обращаюсь к дворнику, очищающему тротуар от палой листвы, – не подскажете, где здесь Старбакс?

И чего это он на меня так смотрит? Будто я из ума выжила.

– Ась?

– Стар-бакс? – повторяю по слогам.

– Чаво-о-о? Вбарыжить мне чаво-та хочешь?! – рявкает, один глаз прищурив.

– Что?.. А! Не-не-не! Я имею в виду: не подскажете, где поблизости можно кофе купить? Кофе, ну… такой, в стаканчике… Ко-фе.

Дядечка с хмурым видом указывает граблями на противоположную улицу:

– Клевер. За тем углом.

– А-а-а… – с тупым видом. – Клевер. Хорошо. Спасибо. Клевер.

«Клевер» – гласит зелёная вывеска над деревянной дверью старого двухэтажного здания с крохотными квадратными окнами и малюсенькими балкончиками.

– А в маленьких квартирках на маленьких кухоньках, на маленьких стульчиках сидят гномики и маленькими ротиками пьют чай из маленьких чашечек, – бурчу себе под нос, скептически разглядывая столь древнее строение, что чудо, как его до сих пор не определили под снос.

И вновь смотрю на вывеску, где рядом с буквами нарисован большой четырёхлистный клевер.

– Ну, или лепреконы чаёк попивают.

К большому удивлению, но внутри оказывается многолюдно. Просторный зал с множеством квадратных деревянных столов в своём оформлении больше напоминает спортивный бар, где вот на таких же массивных и наверняка неподъёмных стульях сидят мужики, пьют пиво и смотрят чемпионат по футболу. Только вместо застоявшегося запаха табака, кафе «Клевер» наполняет аромат кофе и корицы, что даже слегка в замешательство вводит.

Не сразу до меня доходит, какой атмосферы пытался добиться дизайнер этого кафе, а затем вновь название вспоминаю, что помогает обнаружить гораздо больше сходства с ирландским пабом.

{«Ну, во всяком случае, они пытались.»}

Зелёный и коричневый преобладают во всём интерьере, строгая обстановка в мягких, не режущих глаз тонах, играет тихая ненавязчивая музыка. Мебель массивная и, возможно, даже удобная. Никаких галогенных ламп, только светильники, имитирующие люстры со свечами, а с балочного потолка свисают неброские плафоны на длинных проводах. Природные текстуры, приглушенные тона и всё такое…

– Не «Aroma Cafe» конечно, но…

– Что, простите?

– Прощаю, – даже не оглянувшись, двигаюсь к одному из пустых столиков и ещё несколько минут наблюдаю за тем, как у… бара(?), – именно так бы я назвала этот странный прилавок, – столпилась куча народа.

{«А за вон той чёрной ширмой прячутся ряды дешёвого, разбавленного водой алкоголя»}, – цинично усмехаюсь про себя.

Закидываю ногу на ногу, достаю телефон и без особого интереса пролистываю фотки моих друзей, выложенные в Инстаграм. У них там тепло, хорошо, весело… А я… А мне…

Ненавижу всё это. Вот прям вообще н е н а в и ж у!

– Эй? – окликаю парня в зелёной фланелевой рубашке у соседнего столика. – Мне, пожалуйста… эм-м… мне в общем самый лучший кофе, что здесь есть.

И вновь взглядом в дисплей утыкаюсь.

Вот Линдси и Чак на пляже: весёлые, счастливые, улыбаются, целуются.

А вот Брендон за рулём своего новенького мерседеса.

А вот Кайл с… Стоп. Какого хрена Кайл с этой дрянью белобрысой обнимается?

Слышу, как над головой кто-то негромко откашливается, поднимаю голову и сперва утыкаюсь взглядом в клетчатую зелёную рубашку, очевидно не первой свежести, а следом нахожу лицо её владельца.

Я сказала лицо?.. Где раздают такие «покерфэйсы»? Я бы взяла себе парочку.

А это что? Татуировка на виске? Крестик? Ага, крестик на виске, ну ладно. И из-под рубашки какие-то чёрные завитки к шее тянутся, на плющ похоже, или на виноградную лозу только с шипами; далеко тянутся – аж к самым ушам. Меня таким удивить сложно (в Лос-Анджелесе полно таких персонажей), удивляет меня всегда то, что люди добровольно себя уродовать позволяют.

– Уже принесли? – вопросительно вскидываю брови, но кофе в руках парня не обнаруживаю. И вот совершенно не понимаю, чем заслужила такой пристальный взгляд официанта. Теперь слегка глаза щурит, будто я ему заказ на китайском сделала, а у него в голове автоперевод не сработал.

– Что? – выключаю телефон и кладу на столик. – Кофе закончился? – Я девочка вежливая и возмущаться некомпетентности персонала не особо люблю, но этот парень реально напрягать начинает.

Руки в карманы джинсов спрятал, слега ссутулился, голову набок склонил, так что тёмные рваные локоны тень на лицо бросили, и вдруг взглядом по мне бродить начинает: рассматривает с головы до ног! Нагло, пристально.

– Вы не местная?

– Что-то не так? – вопросом на вопрос.

А парень вновь усмехается, вытаскивает забитую татуировками руку из кармана и с задумчивым видом почёсывает подбородок.

– Кофе? – вдруг спрашивает.

– Ну, да. Кофе. – Вообще не понимаю к чему этот разговор. В нормальных заведениях официанты просто выполняют заказ, принимают чаевые и с улыбкой удаляются, а этот…

– А! Здесь чаевые заранее дают?

– Чаевые? – брови официанта лезут на лоб.

– Прости, но я немного опаздываю, – терпеливо вздыхаю. – Не мог бы ты уже принести мне кофе, получить чаевые и заняться другими посетителями? Я, правда, спешу. И уж поверь, желания разговаривать с твоим начальством, у меня абсолютно никакого. Как и настроения, собственно.

– О, – с пониманием дела опускает уголки губ вниз и кивает.

– Дошло, наконец, – бурчу себе под нос и вновь за телефон хватаюсь, как тут…

– Эй! Эй, вы все там! – объявляет парень на весь зал и машет рукой толпе у барно… то есть у прилавка. – Да-да, вы! Ну-ка разойдитесь все! Давайте! В стороны разошлись! Вы ведь никуда не спешите? Подождать можете? А то тут у дамочки срочный заказ кофе! И что самое ужасное – у неё жуткое настроение!

Толпа начинает хохотать. Хохотать. С меня.

– Дамочка? – возмущённым шёпотом вырывается у меня изо рта.

– Алин, сделай ей там самый лучший кофе, что у нас есть! – Кричит парень девушке за прилавком и вновь ко мне обращается: – Так, да? Так вы просили?

А я, как рыба, выброшенная на берег, хлопаю ртом и ничего в ответ сказать не могу, пока посетители глаз с меня не спускают и, не стесняясь, улюлюкают, а девушка-кассир за прилавком – единственная, кто прибывает хотя бы в некотором замешательстве от происходящего.

– Алин?! – посмеивается официант. – Ну чего ты там возишься? Я сейчас чаевых из-за тебя лишусь!

– Ты вообще в этом баре не работаешь! – смеётся кто-то в толпе, и в голове фейерверком вспыхивают сразу два вопроса: «Он не официант?!» и «”Клевер” – это… бар?!»

– Что? Как?! – Парень, разыгрывая драму, с наигранно шокированным видом хватается за сердце и во все глаза смотрит на меня: – Я здесь не работаю?! То есть… То есть я не официант и… Подождите, то есть… О, Боже… это значит, что я не смогу принести вам кофе?!

Такого оглушительного смеха я давно уже не слышала. А чтобы ещё и я была ему причиной!

Дурацкий город. Дурацкий день. Дурацкое кафе!

А это вообще придурок какой-то!

– Не знаю, откуда вы такая взялись, мисс-плохое-настроение, но здесь, как и в большинстве заведений этого города – самообслуживание. Так, на всякий случай сообщаю, если вдруг ещё кого-нибудь припахать захотите. – Толпа притихает, а парень улыбается мне стоит и даже безо всякой язвительности. Ну, вроде как сначала облил помоями, а теперь заверяет, что они мне к лицу.

Забрасываю телефон в сумочку и поднимаюсь с (ни фига не удобного, кстати) стула.

– Дамочка, значит? – повторяю язвительно и с возмущённым видом складываю руки на груди.

Глаза парня в подозрении сужаются.

– Нет? – спрашивает, и вдруг его осеняет словно! – О-о-о-о… а так сразу и не скажешь. Прости, парень.

– Кто?! – Нет, ну это уже ни в какие рамки не укладывается! – Я не парень! Понял, ты, – и слово такое гадкое с языка срывается, – фрик!

Толпа ахает и резко затихает.

Кажется, мне здесь не рады.

– Хм, – смотрит на меня в упор. – Знаешь, если бы я здесь работал, то…

– Вышвырнул бы меня отсюда? – с вызовом.

Глаза щурит:

– Попросил бы больше не приходить.

И тишина.

Прочищаю горло и раз я и так уже дрянь, то быть мне ею до конца.

– Это хорошо, что ты здесь не работаешь, – выдавливаю скользкую улыбку. – Потому что, если бы это была твоя работа, уже завтра пришлось бы искать новую.

Вновь руки в карманы прячет, коротко усмехается, не сводя глаз с моего лица, и словно выжидает чего-то.

– Мить? – зовёт его девушка за прилавком и ставит на него стаканчик с кофе. – Я это… кофе. Как ты просил.

– Ну надо же! – усмехаюсь. – Спасибо… Алина, кажется?

Бодрой походкой шагаю к прилавку, забираю кофе, возвращаюсь к этому придурку, достаю из сумочки купюру в пятьсот рублей и вкладываю в карман его рубашки.

– За кофе заплатишь, а остальные себе на чаевые возьмёшь, – подмигиваю и стучу каблуками к выходу. – Пролетариат.

ГЛАВА 2

– Ну и где здесь шкафчики? – Кручусь посреди школьного коридора второго этажа средней школы номер три, и пытаюсь сориентироваться в пространстве. Та ещё задачка однако, учитывая обстоятельства сегодняшнего утра, когда мне настолько испортили и без того не радужное настроение, что даже вот эти стены, выкрашенные в отвратительный грязно-зелёный, кажутся бесконечным, раздражающим лабиринтом.

Ай, к чёрту шкафчики.

Свет в фойе не горит, как и на всём этаже собственно, отчего приходится подходить к каждой двери вплотную и читать табличку с названием предмета.

– Кристина? – уже знакомый голос завуча Раисы Павловны (кажется, её так зовут), которая несколькими минутами ранее успела отчитать меня за опоздание в мой первый же учебный день, затем ознакомила со школьными правилами, потому что так положено, вручила расписание уроков и отправила в кабинет математики. На каком этаже этот кабинет и какой у него номер, видимо, сообщить забыла, а я в свою очередь напоминать не стала и решила самостоятельно отправиться на поиски, чтобы потянуть время, ведь до конца второго урока осталось не более пятнадцати минут.

– Почему ещё не на уроке? – нравоучительно осведомляется, упирая руки в бока, отчего бирюзовая блузка из стопроцентной синтетики натягивается на объёмной груди так сильно, что одна из пуговиц норовит отскочить мне в глаз.

– Я кабинет ищу.

– А я разве… – замолкает и резко нахмуривается. – Должно быть… Пойдём, я тебя проведу.

– А где мой шкафчик? – интересуюсь, поднимаясь вслед за завучем на третий этаж.

Бросает на меня хмурый взгляд через плечо:

– Шкафчик?

– Шкафчик для моих вещей.

– Но… Кажется, ты что-то перепутала, Кристина.

А… Блин.

Русская провинциальная школа.

– Забудьте.

Раиса Павловна доводит меня до тридцатого кабинета, но дверь открывать не спешит, вдруг поджимает губы и смотрит строго:

– Кристина. Я не стала говорить об этом при педагогах в учительской, но раз уж мы сейчас оказались наедине, то хочу попросить тебя больше не приходить в школу в таком… – пробегается взглядом по моей короткой юбке в обтяжку и вновь смотрит в глаза, – в таком виде. Не знаю, как было принято одеваться в школе в этой твоей… Америке, но у нас… в общем, в наше учебное заведение приходить в таких нарядах не позволяется. Наши дети они… более… более простые, понимаешь? Ты должна соответствовать им, если хочешь завести новых друзей.

– В каких – «таких»?

– Что-что, прости?

– Вы сказали, не приходить в школу в таких нарядах. В каких – «таких»?

– Эм-м… – горло прочищает. – В… в таких.

– В каких? – выжидающе выгибаю бровь, а Раиса Павловна, очевидно жалея, что вызвалась проводить меня до кабинета, терпеливо вздыхает и поджимает, выкрашенные в ярко-персиковый, губы. Кажется, такой цвет был в моде года три назад.

– В таких – скажем так, – вульгарных нарядах. Понимаешь о чём я? У нас нет официальной школьной формы, но есть определённые требования к внешнему виду учеников. И, да… твой макияж – тоже явный перебор. – Скупо улыбается, демонстрируя огромные передние зубы, и распахивает передо мной дверь кабинета.

Вот терпеть не могу такие моменты. Будто и не шло в классе шумного обсуждения чего-то там. Будто какой-то парень у доски с мелом в руках и не решал какой-то там пример. Будто не новенькая ученица в мини, а какая-то там завуч, появившаяся в дверях, поспособствовала гробовой тишине наступившей в кабинете. Вот только… все смотрят на ученицу, а не на завуча, и теперь, пожалуй, я готова согласиться с тем, что мой внешний вид слегка не укладывается в рамки школьных стереотипов.

Откуда вообще всех этих мышей понабирали?

Никто не слышал, что такое помада? Тушь для ресниц? Нет?..

Боже… всё ещё хуже, чем я себе представляла.

– Класс! Это Кристина Маркова – ваша новая одноклассница! – обводя учеников взглядом, сообщает Раиса Павловна, мягко похлопывая меня по плечу. – Кристина, это 11 «А».

Приятно познакомиться.

– Продолжайте урок, – дверь хлопает позади завуча, а такое чувство, что мне кто-то крепкий, невидимый подзатыльник отвесил.

– Тишина!

Следовало ожидать, что оставшееся до звонка время мы не будем решать математические задачки.

– Класс! Тишина! Чего расшумелись?

Следовало быть готовой к тому, что Раиса Павловна, ещё будучи на пороге кабинета, как бы невзначай обронит, откуда я приехала и последующие пятнадцать минут мои новые одноклассники, а также учитель математики займутся ничем иным, как расспросами меня о Штатах.

– Можно мне уже сесть на место? – интересуюсь, обрисовав картину своей жизни в общих чертах, разумеется, и словом не обмолвившись о папочке-предателе и о теперешней бедности моей семьи.

– А, да-да, – кивает мне Иосиф какой-то там, пробегаясь взглядом по классу. – Садись с Женей Карасёвой. Вон там – левый ряд, третья парта.

Пересекаюсь взглядами с той самой Женей Карасевой, которая приветливо мне улыбается и смотрит широко распахнутыми глазами сквозь стёкла толстых очков, отворачиваюсь, и вновь смотрю на учителя.

– Я хочу сидеть там, – произношу без единой эмоции в голосе и указываю рукой на последнюю парту на среднем ряду.

Учитель мешкает с ответом:

– Но… но там ведь никто не сидит.

– И это отлично! – поднимаю к верху большой палец и ободрительно улыбаюсь.

Пока прохожу по проходу к парте, которую выбрала, слышу, как-то из мальчишек свистит, за что тут же получает нагоняй от Иосифа… пф-ф… Яновича что ли, а я ловлю на себе взгляды девчонок, у которых, судя по кислым лицам, новая одноклассница восторга не вызвала.

Что за дискриминация коротких юбок в свободной стране?

И тут слышу:

– Свистят только шлюхам.

Ага.

Круто.

В общем, знакомство с моими новыми одноклассниками не задалось.

А главное что? Верно – мне плевать. Всё, что мне нужно, это парочку месяцев, а если повезёт – недель, продержаться в этом городе, в этой школе, а затем вернуться к своей прежней жизни и забыть всю эту несуразицу, как страшный сон. И да, я верю, что так и будет. Верю, что у папочки проснётся совесть, и он заберёт меня туда, где сейчас находится сам. Ха. Только если его действительно инопланетяне не похитили.

Друзей я тоже заводить не собираюсь. Почему? Потому что у меня уже есть друзья! Настоящие, клёвые друзья, которые, по стечению обстоятельств, просто находятся далеко, и искать им замену не вижу причин. Но, кажется, Женя Карасева посчитала иначе, прилипнув ко мне на всю следующую перемену и даже поинтересовалась (трижды!) не передумала ли я, и не появилось ли у меня желание разделить с ней одну парту.

Нет, ну серьёзно… Я ничего не имею против девчонок вроде неё, а о вкусах вообще не спорят и, уж тем более, презирать человека за то, как он выглядит – последнее дело, но взгляните на неё и на меня. Нам просто судьбой не суждено подружиться, как минимум потому, что у нас не найдётся ни одного общего интереса.

Так что…

– Прости, но я хочу сидеть одна.

– Ладно, – Женя пожимает плечами, поправляет очки, сползающие на кончик носа, одаривает меня дружелюбной улыбкой и удаляется за свою парту.

– Что, Жень, бортанула тебя новенькая? Не по зубам орешек? – посмеиваются девчонки, которых даже разглядывать желания нет.

– Американский орешек!

– Нет, просто она одна хочет сидеть, – без колкости отвечает Женя, и вновь адресует мне улыбку.

Упс. Кажется, я только что скривилась.

– Ага, утешай себя этим. – У одной из девчонок громкий басистый смех. – Посмотри, как её перекосило. Кто она, а кто мы? Таракашки под ногами принцесски. Да, новенькая? Чего уши греешь?

– П-ф-ф… делает вид, что не к ней обращаются.

– Только посмотри на её юбку. А макияж? На панель собралась?

Боже, какие же узкомыслящие дуры.

– Эй, новенькая, кому эсэмэс-ку на своём айфончике строчишь? Своим тупым американским дружкам?

Хохот.

– У меня они хотя бы есть.

Тишина.

– Что? Что ты там вякнула?

Терпеливо вдыхаю, отрываю взгляд от телефона и пытаюсь понять, что этой курице с жутким мелированием, которое, увы, не спасает её от сходства с мальчиком, от меня надо.

– Эй! Америкоска! Что ты там вякнула, спрашиваю?!

– Вякнула? – усмехаюсь. – Странно, обычно всем нравится мой голос. У тебя что, нет чувства прекрасного и проблемы со слухом?

– Умную из себя строишь?!

– А у тебя проблемы в общении с умными?

Ну славу Богу, закончила кудахтать. Краской от злости залилась, фыркнула и демонстративно отвернулась, будто я нанесла ей глубокую обиду. Ну… или мысленно представляет, как будет медленно меня убивать.

Возвращаюсь к фотке Кайла в фэйсбуке, любуюсь его белозубой улыбкой, и ставлю лайк.

Как же я по нему скучаю…

Мы два года вместе. И это были лучшие два года в моей жизни, пока не пришлось уехать от него на другой материк.

Временно уехать, разумеется.

Но Кайл обещал ждать. Он любит меня – точно знаю. Так же сильно, как люблю его я.

– Привет, – какое-то лохматое чудовище в красной рубашке на выпуск, падает за мою парту, подпирает рукой голову и дважды подмигивает, скалясь во все зубы. – Меня зовут Кирюша, и мне поручено передать тебе привет… От кого? От моего сердца, конечно же.

WTF?!!

Да что не так с этой школой?!

– Круто, да? – протягивает мне ладошку. – Дай пять!

Как же вовремя у меня телефон зазвонил!

Теперь этот Кирюша – крупный должник моей матери, потому что отшивать вот таких вот придурков я научилась ещё года три назад. Отшивать так, что к ним до конца учебного года приклеивались прозвища, коими обязаны они были мне.

– Да, мама? Да, мама. Да! Мама! Я в школе, мама! Не знаю, когда буду! Я не брала твои подкладки в лифчик! Всё, пока! – Кладу трубку. – Что? – невозмутимо интересуюсь у застывшего в замешательстве Кирюши.

***

Урок русской литературы проходил мучительно долго, нудно и вообще, я, кажется, уснула под конец.

Проснулась от звонка и шумихи вокруг, сгребла в сумку тетрадь с ручкой и, не дожидаясь от учителя разрешения на выход, первой покинула кабинет. И это, к слову, тоже было не намеренно сделано: в Штатах учитель теряет свой авторитет в классе одновременно со звонком на перемену.

Надо будет почаще вспоминать, что я больше не в Штатах.

***

Ну и почему он не отвечает?

Обычно, задержка ответа на мои сообщения у Кайла занимает не больше трёх-четырёх минут. У него-то нет проблем с интернетом. А у меня, кажется, трафик заканчивается.

Да почему он не отвечает?!

Написала ему уже с десяток сообщений, а он прочитал и молчит!

– Только посмотри на неё!

– Же-е-есть!

– Вот ржака!

А ещё вот это напрягает.

Сижу в столовой, за последним столом у окна, пью подкрашенную в цвет чая воду с сахаром, никого не трогаю, и слышу, как уже третья проходящая мимо компашка откровенно с меня ржёт. Нет – не смеётся, а реально ржёт!

– Да что не так? – Бросаю телефон в сумочку, делаю глоток чая, кривлюсь в отвращении, отодвигаю стакан подальше и решаю покинуть обитель хлебных котлет и яблочного компота.

Кто-то намеренно задевает меня плечом, так что сумочка падает на пол. И хорошо, что только сумочка.

– Глаза разуй, принцесска! Тебе тут не курорт, – летит в спину.

Что ж, слухи в этой школе разошлись гораздо быстрее, чем я предполагала. И страшно представить, какой будет итоговый вариант причины, по которой дочь олигарха переехала в этот Богом забытый город. А я ведь ещё ничего и сделать не успела!

Да и как, вообще, пытаться поладить с людьми, которые заочно ставят на тебе крест только потому, что у тебя блестящие каштановые волосы, стройная фигура и ухоженная кожа, красивый макияж, на тебе короткая юбка, ты переехала из Штатов в чёртову «деревню» и выглядишь в разы лучше, чем любая из этих девиц?..

Ну, что я виновата, что ли, что мой папочка…

– Идиот! – взвизгиваю, увидев своё отражение в зеркале туалета. Впиваюсь пальцами в края раковины и сдавливаю так сильно, что кричать уже от боли хочется. – Вот же… вот же идиот!

Включаю воду и всеми силами пытаюсь отмыть большие чёрные буквы, оставленные кем-то на моём лбу! И этот кто-то, очевидно, тот, кто сидел передо мной на уроке русской литературы и зря времени не терял, когда я позволила себя пару минут вздремнуть!

– Кирюш-ш-ша, да? – шиплю злобно, лихорадочно пытаясь смыть этот чёртов маркер с лица. – Тебе жить надоело, Кирюша, или что?! Блин!

Хватаю бумажные полотенца, отматываю метра два, смачиваю водой и тру лоб! До красноты! До боли тру! Снова отматываю, снова смачиваю водой, и снова тру-тру-тру!

– Да чтоб тебя! – бросаю комок мокрой бумаги в зеркало и молча, тяжело дыша, наблюдаю, как он медленно сползает по гладкой поверхности, подобно большому слизняку.

– Перманентный. Маркер, – за спиной раздаётся довольный смешок, хлопает дверь одной из кабинок и, так как даже на возмущение слов не находится, всё, что остаётся, это наблюдать как скалится этот «мелированный пацан» в юбке по имени Жанна, с рожей не иначе как столяра Петра Петровича.

С важным видом подходит к соседнему зеркалу и подкрашивает губы ярко-розовой помадой. Звонко делает губами «Чп-а!», и я ловлю себя на мысли, что мне хочется открыть дверь одной из кабинок и проблеваться.

– С первым днём в школе, америкоска, – улыбается паскудно, и, виляя толстым задом, обтянутым голубыми джинсами, направляется к двери. – И не забывай, где ты находишься, америкоска, – добавляет напоследок. – Будешь и дальше выпендриваться, и следующим, что будет украшать твою кукольную физиономию, станет фингал под глазом, поняла? Это моя школа. И либо ты затыкаешься до конца учебного года и соглашаешься с этим, либо пи**уешь на хрен в свою долбаную Америку. – Выдерживает паузу и добавляет: – Я просила Кирилла написать слово «шлюха», но так как ты и есть шлюха, он видимо подумал о возможности поиметь тебя, и написал свойственную ему фигню. Дурачок он у нас. Не держи зла. Удачи!

– Спасибо, – бурчу себе под нос, уже после того, как остаюсь в туалете одна.

А в Штатах такие, как Жанна, обычно изгоями школы становятся – не признанные обществом фрики. В России же таких мужеподобных, хабалистых девчонок боятся. Чудеса.

Вновь смотрю на своё вымученное зеркальное отражение, и вижу слёзы в ярких голубых глазах раньше, чем успеваю почувствовать жжение.

– Ну вот… Теперь я, как мама размазнёй стала.

Всхлипываю пару раз, вытираю слёзы, делаю глубокий вдох, настраиваю себя на то, что всё могло быть куда хуже и слово «Сися» на лбу – не самое позорное, что там могло быть написано, и собираюсь с высоко поднятой головой выйти из туалета, как на телефон приходит долгожданное сообщение.

– Кайл, – выдыхаю с трепетом, вновь едва слёзы сдерживая – на этот раз от жгучей потребности обнять своего парня, вдохнуть его запах, уткнуться носом в шею и забыть обо всём на свете. Кайл всегда чувствует, когда мне плохо. Всегда! И сейчас его поддержка – лучшее лекарство от всех невзгод.

Кайл:{ «Детка, привет. Прости, что долго не отвечал. Был занят».}

– Малыш мой… – хлюпаю носом, с любовью и благодарностью вчитываясь в каждую букву.

Кайл: {«Крис. Нам было хорошо вместе и всё такое, но ты там, а я здесь… в общем… Прости, детка, но нам надо расстаться. И это… я теперь с Эшли короче, а она ревнивая очень, так что не пиши мне больше, ок?... Удачи!» }

ГЛАВА 3

– {Кайл… Кайл… }– шепчу себе под нос, выплёвывая его имя, как змея.

«Кайл… Да какой ты Кайл?! Николай Грачёв – вот ты кто! Разбалованный сынок бывшего партнёра по бизнесу моего отца! Думаешь, в Штаты переехал, так и о корнях своих забыть можно? Вести себя со мной как зажравшаяся свинья можно? Скотина. Урод!»

– МАЛОДУШНОЕ ЖИВОТНОЕ!

– Маркова! – восклицает учительница биологии и до меня не сразу доходит, что все присутствующие на уроке, как один вылупились на меня и рты поразевали. – Ты… ты что себе позволяешь, Маркова? Забыла, что на уроке находишься?!

Действительно.

Какого чёрта я на уроке?

Десять минут назад меня бросили! Меня! Бросили!

Он, правда, меня бросил?..

Может это дурной сон? Я сплю?..

Ещё вчера писал, как сильно скучает, как любит меня до беспамятства, а сегодня… а сегодня он рвёт со мной из-за какой-то там Эшли?!

– Урод конченый!

– МАРКОВА!

– Новенькой походу башню сорвало.

– А ну-ка прекратить смех! Маркова, а что там у тебя на лбу?

– Татуха! – ржёт кто-то.

Ну и пусть смеются. Вообще плевала я на них! На школу эту плевала! На город этот плевала с высокой колокольни!

Мне надо в Штаты – вот что!

Но, сперва…

Бросаю телефон в сумочку и на автопилоте бреду по проходу к двери.

– Ты ещё пожалеешь! – шиплю себе под нос. – Ещё умолять будешь, чтобы простила.

– Маркова, ты куда собралась?!

– КОЗЁЛ! – хлопаю дверью позади себя.

Сбегаю вниз по лестнице на первый этаж. Не замечаю ничего вокруг, действую на эмоциях, в глазах пелена из слёз, но нет… не-е-ет! Я больше не заплачу! Только не из-за говнюка, возомнившего себя Голливудским мачо!

Хватаю куртку из гардероба и сходу на кого-то налетаю в дверях.

– Кристина? – слышу уже вслед недоумевающий голос завуча Раисы Павловны. – Кристина, ты куда собралась в середине урока? Что это значит? Кристина!

– Да отвали ты! – рявкаю, толкая дверь на улицу.

Просто нервы сдали. Просто накопилось слишком много. Просто я тоже человек! Обычный… не робот.

***

– Виски со льдом, – бросаю девушке за стойкой и плюхаюсь на высокий барный стул. Алина, или как там её, тут же прекращает натирать бокал полотенцем и во все свои телячьи глазки пялится на меня. Пялится так, будто понятия не имеет, что такое виски!.. Или лёд?..

Да-да… я снова здесь. Снова в этом странном заведении под названием «Клевер». То ли кафе… то ли бар… Одно знаю – слово «бар» я здесь точно слышала, а учитывая то, что в этой деревне чёрт ногу сломит в поисках более-менее цивильного местечка, где можно выпить, то и объяснять особо не надо, почему я вновь направилась сюда, а не в какую-нибудь «барыжку» – любимое место отдыха местной алкашни и забулдыг.

Отстукиваю длинными красными ноготками по лакированной столешнице и взглядом даю Алине шанс принять заказ и сдвинуться с места, наконец!

– Мы… мы не работаем, – растерянно произносит та, шевеля одними губами, и это невольно наталкивает на мысль, что остальное её тело попросту парализовало при виде меня.

Странно. Обычно при виде меня парализует только парней.

– Простите, – добавляет.

Сперва поворачиваю голову направо, затем налево, насчитываю пятерых посетителей за столиками и вновь возвращаю взгляд Алине.

– Я таблички на входе не заметила, или закрыто здесь индивидуально для меня?

– А-а?... А! Нет-нет-нет! – головой затрясла, поставила бокал на стойку и для чего-то принялась вытирать руки полотенцем.

Ну слава Богу – не парализовало. Было бы у меня другое настроение, непременно закатила бы глаза. Но всё, чего хочется в нынешнем расположении духа, это тупо наорать на неё… да за просто так! Просто потому, что тормоз! Просто потому, что бесит меня всё сегодня!

– Я имела в виду: бар открывается только в восемь вечера, – и улыбку из себя любезную выдавливает. – А сейчас и двенадцати дня нет.

– То есть… до восьми вечера это – кафе? – глаза щурю.

– Ага, – улыбка Алины становится ещё шире, и ещё более доброжелательнее. – А после восьми мы можем продавать алкоголь и устраиваем концерты.

Чего-чего?.. А, да пофиг.

Глаза щуру, всматриваясь в это ангельское личико и…

Чёрт! Я знаю, кого она мне напоминает своей внешностью! Упрощённая, не особо эффектная, но вполне симпатичная версия Камерон Диас. Точно! Выкачать из Камерон всю стервозность, самоуверенность и обольстительность и вовсе будет не отличить.

– Как насчёт ромашкового чая? – хлопает ангельскими глазками Камер… тьфу, Алина! – Он отлично снимает усталость и помогает справиться со стрессом.

– Разве, похоже, что у меня стресс?.. А? Разве, похоже, что у МЕНЯ стресс?! – складываю руки на стойке и подаюсь вперёд. – И разве я похожа на ту, кто хочет ромашкового чая?.. Не надо. Не отвечай. Просто сделай одолжение: налей мне виски и можешь продолжать натирать свой бокал.

Улыбка Алины гаснет. Руки опускаются. Тело вновь парализует.

Чёрт.

– Здесь есть кто-нибудь ещё из персонала?

– Как насчёт меня? – раздаётся сбоку уже знакомый мне мужской голос и уровень моей стрессоустойчивости падает ниже плинтуса.

А этот… выскочка, какого дьявола здесь забыл?

Руки на груди сложил с важным видом, подбородок задрал, волосы назад загрёб, будто его физиономию это как-то от простодушия спасти поможет, губы поджал, а глазёнками так зыркает, словно у меня осталось меньше минуты, прежде чем его тяжёлый ботинок смачно пнёт меня под зад через порог двери.

– Она тебе нагрубила? – переводит взгляд «следователя» на Алину.

Да!

– Нет.

«НЕТ?!» – Круто разворачиваю к ней голову.

– Я думал, у тебя хватит совести сюда больше не приходить, – выскочка щурит глаза и впивается в меня строгим осуждающим взглядом.

– Я тоже так думала, – фыркаю и смотрю на бейджик Алины, будто до этого момента понятия не имела, как её зовут. – Алина, так что насчёт…

– Тебе же сказали: алкоголь продаётся только после восьми, – вставляет свои пять копеек татуированный фрик.

– А я вроде как не с тобой разговариваю. Почему? А потому что ты здесь не работаешь!

– Это не помешает мне выставить буйного посетителя за дверь.

– Мить, всё нормально, – тоненьким голоском лепечет Алина. – Уверена, девушка и так всё поняла.

– Слышал, Митя? – многозначительно играю бровями. – У нас всё нормально. Иди, погуляй.

Но Митя не хочет гулять. Продолжает смотреть на меня настойчивым взглядом, до тех пор, пока не замечает надписи на моём лбу и не сдерживает гнусненький такой смешок. Ну, то есть – уверена, – он и раньше заметил эту позорную надпись «сися», потому что только слепой может её не заметить, но видимо тактичность, или что-то вроде этого, останавливала парнишку указать мне на неё с самого начала.

– Ха. Ха. – Поворачиваюсь к Алине. – А теперь виски. Или книгу жалоб.

– И что ты в ней напишешь? – усмехается Ми-и-итя-я.

Да блин! До чего ж назойливый тип!

– Напишу, что сегодня утром, кое-кто высмеял меня перед десятками посетителей, нагрубил и велел больше никогда не переступать порог этого заведения. – Растягиваю губы в гадкой улыбке и хлопаю ресницами. – Уверена, что владельца кафе заинтересует информация о том, что какой-то грубиян нахамил посетителю и выставил его на посмешище, даже не являясь работником данного заведения.

– И что? – в открытую надо мной смеётся, так что только плечи дёргаются.

– А то, что администратор, – для убедительности бросаю ещё один взгляд на бейдж Алины, – не предпринял никаких мер, чтобы сгладить ситуацию и даже не принёс извинений пострадавшей стороне.

И Митя замолкает. Лоб хмурить начинает и слабо качает головой, будто понять что-то никак не может. Что – не удивительно!

– Для чего ты пришла? – негромко спрашивает. – Поскандалить?

– Нет, всё проще – выпить.

И вновь тишина. Такая напряжённая, что кажется я слышу как у этого НЕ(до)работника скрипят челюсти.

Медленно выдыхаю, пытаюсь выдавить из себя улыбку, которая, скорее всего, напоминает злую гримасу, и настойчивым полушёпотом обращаюсь к Алине:

– Я не могу сейчас пойти домой. Просто не могу. Но если прямо сейчас не напьюсь, то не выполню одно из главных правил женского кодекса, понимаешь? Ты-то должна меня понять!

И тут сбоку гадкое, насмешливое фырканье раздаётся:

– У женщин есть кодекс?

Смеряю Митю тяжёлым взглядом из-под бровей и низким, злобным голосом сообщаю:

– Да. И пишется он благодаря таким козлам, как ты!

– Алин, дай ей банку пива и пусть валит отсюда. По кассе не проводи, – смотрит на меня, не моргая, а обращается к девушке за стойкой.

– Банку пива? – удивлённо переспрашивает Алина, и да! Я хотела задать тот же вопрос только с другой интонацией.

Нет, я понимаю, что в этом городе всем плевать на то, что кому-то полчаса назад в дребезги разбили сердце, наплевали в душу, и вообще заклеймили «сисей», и, возможно я повела себя не правильно – на эмоциях, – требуя в кафе предоставить мне алкоголь, но, простите… банка пива? Серьёзно? Этот выскочка велел всучить мне банку пива и проводить до двери?.. Я что… похожа на нищенку, у которой отходяк и ей срочно требуется спасительная банка пива, чтобы справиться с похмельем?

– Ты только что унизил меня. Снова.

– А ты минуту назад назвала меня козлом.

– Мить? – настойчиво зовёт Алина, пока мы с этим гоблином убивает друг друга взглядами. – Мить, прекрати, а?

Неужто Алинка про женский кодекс вспомнила?

– Я сама разберусь. Иди.

– Иди, Митя, – подхватываю Алину и киваю в сторону выхода. Если честно, то во мне даже интерес разгорелся: кто же этот парень, чёрт возьми, такой и почему так долго здесь торчит, даже не являясь работником кафе?

– Слушай, – в поисках шелестящих бумажек, к которым никак не могу привыкнуть, вытряхиваю немногочисленное содержимое сумочки на стойку и вопросительно смотрю на Митю, – а давай я дам тебе ещё пятьсот рублей, а ты мне расскажешь, какие функции выполняешь в данном заведении?

Да, меня понесло. А потому что не надо было одному козлу меня бросать, а второму меня доставать! Можно считать, что я так релаксирую.

– Что это? – А тон Мити вдруг меняется, лоб разглаживается от морщинок, а в глазах появляется настолько весёлый блеск, что даже как-то не по себе становится.

И тут я понимаю причину…

Чёрт!

Не успеваю подхватить со стойки выложенное на неё барахлишко, как Митя уже вцепившись пальцами в тетрадь, которая сегодня была со мной на каждом из уроков, весело присвистывает, а затем начинает… ну, да… ржать. А что ещё ему делать?

Хочется влепить себе пощёчину за тупость.

– Кристина Маркова! – объявляет выразительно, прочитав моё имя на обложке. – Ученица 11 «А» класса!.. Подожди… это шутка, да?

– Отдай! – вскакиваю со стула и пытаюсь выхватить у него эту злополучную тетрадь. – Отдай, сказала!

Митя поднимает руку ещё выше, так что мне не дотянуться, и никак не может избавиться от этого противнейшего, глумливого смеха:

– Так ты школьница, что ли? – Оглядывает меня с ног до головы и ещё громче смеяться начинает. – Стоп-стоп… так это я тут перед школьницей распинался?

Складываю руки на груди и яростно сдуваю прядь волос, упавшую на лицо:

– Не заметила, чтобы ты тут распинался!

– Алина! – кивает на растерявшуюся девушку за прилавком. – Прячь пиво, Алина! У нас тут малолетняя алкоголичка нарисовалась!

– Я не алкоголичка! – сжимаю кулаки, вытягивая руки по швам.

– Да-а? – Митя выразительно выгибает брови. – А кто это у нас тут виски требовал, а? А кто это у нас тут книгу жалоб просил? Не одна ли маленькая, наглая школьница случайно, м?.. Уж очень на тебя похожая!

Замечаю, что не только этот придурок и Алина с меня глаз не сводят, но и немногочисленные посетили глазами хлопать не ленятся и, откровенно посмеиваясь, переговариваются между собой.

– Мне помочь тебе выйти, или сама справишься? – с громким хлопком моя тетрадь падает на стойку и некоторое время я пялюсь исключительно на неё, будто это как-то поможет избежать позора.

В Штатах подделать документы – сущий пустяк, так что с посещением клубов после двенадцати, да и с покупкой алкоголя у меня никогда проблем не было. Да и я в принципе пью редко – балуюсь за компанию скорее, но кто бы мог подумать, что желание напиться вдребезги, впервые в жизни и с большого горя у меня появится именно в России, и именно в баре, где работают идиоты, вроде этого!

Вновь расплакаться хочется.

«Только попробуй и точно получишь пощёчину», – угрожаю себе мысленно.

– Митя, хватит, – на удивление строгий голос Алины, заставляет меня поднять на девушку взгляд. – Она ещё маленькая, перестань.

– Маленькие не заказывают виски в двенадцать дня, – отвечает ей Митя, складывает руки на груди и тяжело вздыхает. – Ладно, Алина права. Давай, забирай свои вещи и иди домой, уроки делай.

– И вот он снова включил режим «милого парня»! – раздражённо выпаливаю.

– Ты – ребёнок, так что я признаю, что погорячился.

Хватаю сумочку со стула, не глядя запихиваю в неё тетрадь и пудреницу, с гордым видом распрямляю плечи и бросаю на этого слепого идиота высокомерный взгляд.

– Ребёнок? – расслабленно усмехаюсь. – Где ты видел ребёнка с такой фигурой и третьим размером груди?

Кто-то из посетителей громко смеётся с моей реплики, и я точно знаю, что в этот раз в дураках осталась не я. Только кто-то вроде этого Мити взглянув на то, как я выгляжу, может сравнить меня с ребёнком.

– Хм, – беззвучно усмехается, кривя губы в повеселённой ухмылочке. – Я знал, что ты это скажешь.

– О, правда?.. – улыбаюсь шире. – Тогда это доказывает, что ты пялился на мою грудь.

Больше не собираясь продолжать эту глупую дискуссию, второй раз за этот паршивый день стучу каблуками к выходу, как вслед доносится:

– Зубная паста!

– Что, прости?

Смотрит вслед и улыбается странной глупой улыбочкой:

– Перманентный маркер… смывается зубной пастой.

***

Вся моя жизнь полетела к чертям. У меня не осталось ничего, что было мне дорого. Любимые люди предали меня. Мама стала плаксивым ребёнком, а я вынуждена быть взрослым, который её утешает. Это сложно… Боже, это так сложно – держаться, быть сильной, не сломаться пополам, не упасть духом и продолжать жить, улыбаться, делать вид, что ничего страшного не случилось. Что всё наладится, вернётся на свои круги, и жизнь моя станет прежней…

Как сильно я должна верить в то, что всё станет прежним?.. Станет ли?..

Как сильно нужно желать, чтобы отец, в котором я души не чаяла, вернулся, прижал к груди и ласково назвал меня своим котёнком. Как сильно нужно молиться, чтобы мама перестала лить слёзы по ночам, просыпаться с кругами под воспалёнными глазами и пачками пить успокоительное?.. Как сильно я должна сдерживать себя, чтобы не срываться на других просто потому, что мне всё осточертело! Как перестать превращаться в бездушную стерву, если у меня… если в этом мире у меня никого не осталось! Нет никого рядом!

Это… всё это – не мой мир. Моего мира не стало. Он рухнул.

Люди могут думать обо мне всё, что угодно, считать сукой, тупой американской девкой, разбалованной папочкиной дочкой… мне всё равно. Люди завистливы, даже если никогда не признаются в этом вслух – так все мы устроены. И у меня нет сил и желания доказывать кому-то свою позицию, оправдывать себя, или же пытаться подстроиться под них… Им не понять, что Маугли, выросшему в джунглях, чужд цивилизованный мир. Ребёнку, родившемуся с золотой ложкой во рту и в одну минуту ставшему нищим, не просто сложно оказаться в новом, чужом для него мире – ему страшно. Ему очень… очень страшно.

Но кого это волнует?

Их не волную я.

А меня не волнуют они. И не имеет значения: гордость это, или простая дурость. И не имеет значения: кто из нас Маугли, а кто ребёнок с золотой ложкой.

Одно я знаю точно – предают все.

Проще быть одному.

***

Два часа спустя

– Эээээй, тыыыыы… – воплю протяжно, с трудом шевеля заплетающимся и странно онемевшим языком.

А почему мой язык вообще онемел, а?!

– Слышшшшь?! К тебе обращаюссссь! Выскочаааа-аауууу! – с демонстративным возмущением захлопываю за собой дверь «Клевера», круто разворачиваюсь на каблуках и по странным причинам едва не теряю равновесие. – Чёэт… увасполы…такиескользике-е-е-е-а-а?..

В глазах плывёт, но я не пьяная! Не-е-е-т! Я просто… просто слегка навеселе! Вот… нет, не пьяная я. Точно говорю!

– Тыыыы! – нахожу взглядом зелёную рубашку в клетку у барной стойки и резко указываю пальцем на её владельца – ну, для пущего эффекта вроде как. – А ну-ка верни мой телефоооооон!

– Я же сказал: вернётся, – слышу фырканье в ответ и целенаправленно двигаюсь к стойке.

– Мить, она пьяная, не горячись.

– Не лезь, Алин.

– Это кто здесь пьяный, ааааа?!..

Физиономия выскочки плавает из стороны в сторону и троится. Трижды с силой моргаю, но она всё равно почему-то плавает! И троится! Что за фигня?

– Теле… фон! – требую, протягивая раскрытую ладонь. – Живоооо!

– Ты сама его здесь забыла, – плавающая физиономия оказывается над моим личиком, и укачивать начинает ещё сильнее. – А теперь заявляешься сюда пьяная в стельку, орёшь как ненормальная и пугаешь посетителей? – шипит недовольно.

Вот же зануда какая! Шипит! Да на меня!

– Сколько тебе? Семнадцать? – плавающие из стороны в сторону глаза придирчиво сужаются. – Не рано так напиваться?

– Мнепчтивосемндацать…

– Что?

Взмахиваю руками, так что – ХА! – этому татуированному упырю приходится выгнуть спину, чтобы по морде не получить. Хаха!

– Чё эт он режим «мамаши», что ли включил? – Звонко и, конечно же, не по-идиотски смеюсь. Я ведь не идиотка! – Упс! Прости, я сказала это вслух?

– Митя, уведи её отсюда.

– Эт кто ща сказал? – перевожу расплывчатый взгляд на белое пятно, маячащее за спиной выскочки. – О! Камерон… приветик.

– Пойдём со мной, Кристина. Я помогу тебе умыться.

– Убери руки от меня, Камерон! Я не твоя фанатка! Тааак… телефон мой гдеее?

Всё… доплавались… вообще ничего не вижу. Всё какое-то мутное, тёмное, размытое… Где я, а? Что происходит?

– Дай телефон, Алин, я позвоню её родителям!

– Дерзай. Спросишь заодно, где моего папуличку носит! – удаётся вскрикнуть, и в глазах ещё темнее становится.

– Здесь есть номер твоей мамы. Я звоню ей, либо звоню в полицию.

– В полицию, однозначно. Ик! Пр-р-ридурок.

– Митя?

– Алин, я сказал: разберусь! Работай.

– Митя?!

– Да что?!

– ЛОВИ ЕЁ, МИТЯ!

Бах.

«А кто выключил свет?»

ГЛАВА 4

– Мммммм… – мычу страдальчески, набрасываю на голову одеяло, так что только пятки остаются торчать, и мычу снова: – Ммммммммм…

Как же плохо-то… Мммммм… Голова болииииит… Во рту сухо, как в пустыне Сахара, и будто песок по глотке скребёт, когда сглотнуть пытаюсь.

– С добрым утром! – намеренно громко объявляет моя великодушная мать и видимо прикладывает все усилия для того, чтобы отдёрнуть шторы максимально шумно.

– Блииин… ТИШЕ, А?!.. – и от собственного крика теперь умереть хочется.

– Божееее… дай мне просто умереть…

– А нечего было пить столько! – Слышу недовольное цоканье, и голос мамы звучит ближе. Слишком… слишком близко!

– Уйди из моего личного пространстваааа… – хриплю демоническим басом.

– У тебя пять минут на то, чтобы принять душ, позавтракать и отправиться в школу. Понятно, Крис?

– Никакого завтрака, – вновь сглотнуть пытаюсь, прогоняя подкатывающую к горлу тошноту.

– Кристина! – строго начинает мама и тут же никнет… – Блин! Ну кто просил тебя так напиваться, а? Сколько раз говорила: знай меру! Если бы отец увидел тебя в таком состоянии…

– Но папочка пропустил всё веселье. Упс! – Фыркаю и кутаюсь в одеяло ещё плотнее, мечтая превратиться в звуконепроницаемый кокон.

– Ну, Крииис… Ну вот зачем, а? Мне и так тяжело, а тут ещё и ты…

{«А тут ещё и я…» }

Какая досада.

У мамы отменно получается ныть. И мама не умеет ругаться. Не умеет читать нотации, не умеет долго злиться, да и вообще родительские обязанности и моя мать – как Дженис Дикинсон до пластических операций и после. Чёрт, да даже этим глупым переездом по большей части заведовала я! Потому что я из нас двоих ответственная, а мама… ну, в общем, моя мама из тех мам, которые с лёгкостью могут сойти за подругу или старшую сестру, и при этом им это дико нравится! Несколько раз она даже настаивала на том, чтобы я обращалась к ней исключительно по имени, то есть просто – Настя.

{Настя.}

Ага.

Учитывая наши отношения, я бы с лёгкостью могла согласиться, но… должна же у меня быть мать! Хотя бы формально.

– Ты бы хоть о нашей репутации подумала, – стонет {Настя}. Ей только захныкать осталось и попросить леденец на палочке, чтобы я бросилась утешать её, как капризного ребёнка. – Меня Маша звонком разбудила! Половина города уже шепчется о том, как дочка олигарха Маркова пила со всем известной алкашнёй в местной пивнушке. Криииис…

– Дочка {бывшего} олигарха, – поправляю придирчиво. – И о какой репутации ты говоришь? Смирись – мы на дне.

– Но Маша сказала…

– Да хватит уже про неё! – отбрасываю одеяло в сторону и тут же морщусь от яркого света и вспышки головной боли. Чё-ё-ёрт… Утыкаюсь носом в подушку. – Эта твоя Маша вообще тётка странная.

– Ничего не странная!

– Да-а-а? – протягиваю с ядовитой насмешкой, придирчиво взглянув на маму. – Тогда что у них с отцом за связь такая? Да что вообще общего могло быть у этой Маши и отца? Кто она? Его бывшая подружка?.. Пфф… с какой такой великой радости она нам квартиру свою предоставила? Ну, не совсем квартиру, скорее – её подобие, но…

– Будь благодарной, Крис! Отец доверяет ей, значит и мы должны. Если бы не Маша…

– Знаю, – перебиваю маму, и та понуро вздыхает, опуская плечи.

Ладно-ладно… только благодаря тёте Маше мы с мамой и оказались в этом чудном городишке, а не на одной из помоек Москвы, где каждый гектар земли подписан за кем-нибудь из бездомных.

Мой отец родился и вырос в этом городе. А когда наступили бандитские 90-ые, обзавёлся гениальной идеей, парочкой последователей, деловым костюмчиком с конфиската, стареньким подержанным «БМВ», и под песни «Modern Talking», гремящие из колонок, отправился покорять Москву. Что у него и вышло собственно.

– Все мужики – козлы, Крис, – вдруг решает просветить меня мама, и я не сразу понимаю, к чему вообще это заявление. – Вот вообще не вижу смысла напиваться до обморочного состояния из-за того, с кем вы даже не смотритесь вместе. Серьёзно, Крииис! Кайл и ты?.. Пф, да это смешно!

– Тридцатисемилетняя тётка, говорящая как Барби, – вот что смешно.

– Что-о?

– Что-о? – повторяю её же тоном.

Вдыхает, поджимая губы:

– Ладно, если бы это был кто-то вроде Эштона Катчера, – мечтательно смотрит вверх. – Хотя, нет. Он слишком стар для тебя. Как насчёт Логана Лермана? Он красавчик.

Так.

Стоп.

А что вообще происходит?

Отлипаю от подушки и резко придаю позвоночнику вертикальное положение.

– Ты копалась в моём телефоне?! – со всем возмущением и тут же за голову хватаюсь. – Чёрт… Болит…

– Я принесу аспирин.

– Стоять! – тыкаю в сторону мамы пальцем, и та замирает, не успев и шага сделать. Смотрит на меня, будто в лёгком замешательстве прибывает! Будто копаться в телефоне дочери – абсолютно нормальное занятие!

Нет, ну в обычных семьях это может и считается нормальным: читать сообщения в мобильных своих детей, проверять контакты в поисках надписи «Дилер» и копаться в фотоальбомах, ища порнографию! Но у нас с мамой это просто неприемлемо!

– Мне собираться надо, Крис, – умоляюще глядит. – В салоне красоты за углом открыта вакансия визажиста, так что…

– Ты копалась в моём телефоне! – рычу обвинительно и вскакиваю на ноги. – Зачем ты копалась в моём телефоне?!

– Я не делала этого! Я вообще твой телефон в глаза не видела!

– Тогда откуда знаешь, что Кайл меня бросил?!

– Тот парень сказал!

– Что?! Кто?!

– Прекрати на меня кричать! Крииис! Мне неприятно!

Замолкаю на несколько секунд, пытаясь собраться с мыслями, крепко зажмуриваюсь и массирую подушечками пальцев виски.

И тут…

– Damn!!!

– Ах! Кристина?! – мама хватается за сердце, пытаясь играть в строгую родительницу. – Что я говорила тебе по поводу ругательств?!

– Чёрт… Чёрт! Чёрт! – запускаю пальцы в волосы и нарезаю круги по комнате. – Этот придурок! Этот фрик! Этот выскочка! Это он копался в моём телефоне! ВОТ КОБЕЛИНА!

Хотя… Как он смог его разблокировать?..

– Кристина!!!

– Да что?!

– С чего ты взяла, что Митя кобелина? – озадачено.

– Что? – во все глаза смотрю на маму. – Митя? О… Митя, значит? Только не говори, что ты с этим козлом подружиться успела!

Мама принимается нарезать круги следом за мной, скрипя старым паркетом:

– Он тебя на руках домой принёс! – лепечет в спину. – Сказал, что понятия не имеет, где ты так напилась, но если бы ты была совершеннолетней, он бы не стал напрягаться и просто выставил бы тебя за дверь кафе, в которое ты для чего-то явилась поскандалить.

Останавливаюсь у кровати, резко опускаюсь на матрас и прячу лицо в ладонях.

Чёрт… я вчера отключилась. Прямо там – в «Клевере»! Прямо на глазах у…

– Неееет… Вот я идиотка! Идиотка какая! – от стыдобы хочется саму себя придушить.

И кстати, почему болит копчик?

– Митя сказал то же самое, – тактично замечает мама, и я стреляю в неё гневным взглядом.

– Так может ты ему ещё и чайку выпить предложила?

– Я предлагала, но он отказался. Такой стесняшка.

Кажется, меня сейчас вырвет.

– Была бы я лет на пять моложе…

– Умоляю, не продолжай.

– … я бы…

– Хватит! – смотрю на маму с укором. – Мы сейчас реально этого гоблина обсуждаем?

– Гоблина? – хмурится. – Митя очень даже симпатичный парень. Никакого сходства с гоблином я не заметила.

{«Отпусти меня, придурок…} – завывала я вчера пьяным голосом, пока этот «симпатичный парень», взвалив меня на плечо, куда-то тащил. – {Отпустиии… я на тебя в полицию заявлю… за растление малолетних»!}

Боже… что я несла?..

– Убейте меня…

– Что? – не понимает мама. – Ах, да! Кстати, я представилась твоей сестрой, – и как дурочка улыбается, – объяснишь потом, как до этого «Клевера» добраться. Хочу ещё раз твоего спасителя поблагодарить.

– Только через мой труп! – Распахиваю шкаф, так что дверь едва с петель не слетает, хватаю полотенце и шагаю в ванную.

Горячая вода не помогает справиться ни с похмельем, ни с лихорадочными мыслями, разрывающими голову.

Холодная вода тоже.

Блин!

Хватаю банку с шампунем и почему-то разговариваю с ней, как с лучшим другом:

– А, впрочем, чего это я переживаю?.. Ну напилась я, ну притащил он меня домой. Ну познакомился с моей чокнутой мамашей… точнее с {сестрой}, и всё! Всё! Больше и ноги моей в том баре не будет, следовательно, и рожу выскочки мне больше не увидеть. Так что и думать тут не о чем… Я ведь права? – Киваю себе банкой с шампунем и довольно улыбаюсь. – Вот и отлично!

***

Ничего не отлично.

В десять часов утра, сидя за последней партой на уроке истории, всё, о чём я могла думать, так это о том, чтобы этот день поскорее закончился. А также о том, что мозг, оказывается, удивительным образом способен превращаться в липкую жвачку.

Аспирин не помог справиться ни с похмельем, ни с дурными мыслями, что выдавала, будто топором надвое расколотая голова. А после встречи с Раисой Павловной, которая будто намеренно поджидала меня у школьного крыльца, уперев руки в бока и топая каблуком туфли с буратиньим носом, так и вовсе жить перехотелось. Минут пятнадцать вливала мне в уши об установленных в школе правилах, о манерах поведения, и… ну и о том, что от семнадцатилетней школьницы не должно нести перегаром. С последним я даже искренне согласилась! Но что я могла поделать? Женский кодекс нельзя нарушать!

В общем, не успела дочь пойти в новую школу, а мамашу уже на ковёр к директору вызывают. Словно у моей мамы других дел нет! Она всё ещё в трауре по своей безлимитной кредитной карточке, какой нафиг вызов к директору? Но не объяснять же это Раисе Павловне. Собственно, как и то, что чёрный «бабулин» лифчик пятого размера, не особо эффектно смотрится под белой полупрозрачной блузкой.

И это я ещё вульгарно одеваюсь?.. Фу. Стыд и срам какой!

А ещё вот это бесит:

– Эй, слыхали? Нашу американскую принцесску вчера принц бросил!

– Да ладно-о-о-о… Что за принц? Откуда инфа?

– Да она вчера в «Шишке» с друганами моего бати зависала! Набухалась и весь вечер ныла, что её на перекаченную шлюху променяли. Зато проставилась!

– Эй, принцесска?! Быстро ты ж до такой жизни-то докатилась!

Сама в шоке.

Закрыть уши руками, прижаться лбом к парте и сделать вид, что вырубилась.

А ещё я не смогла найти свой телефон. М-да…

Времени на поиски особо и не было, но быстрый марафон по «халупе» моего любимого «Айфончика» не обнаружил, а вопли мамы о том, что я опоздаю в школу становились просто невыносимыми, так что пришлось отправиться на каторгу без самого дорогого, что осталось в моей жизни. Нет, маму я тоже люблю, но она не расскажет мне последние сплетни и новости из Лос-Анжелеса.

Так что, честно отсидев целых три урока в школе, будучи примерной девочкой, на все сто умеющей игнорировать нападки этой своры шакалов, что по совместительству являются моими одноклассниками, я направилась домой и принялась переворачивать там всё вверх дном в поисках моего «драгоценного».

«Драгоценный» найден не был. И мамы дома не обнаружилось, так что пришлось узнать у соседки, как звонить с городского на мобильный, и слушать долгих пять гудков, прежде, чем на том конце раздался голос…

– А я всё ждал, когда же ты позвонишь! Очухалась?

Секундочку.

Это же не…

– Оооо…так ты ещё и вор! – едко рассмеялась в трубку, узнав владельца этого низкого гоблинского тембра.

Пауза тишины и весёлое:

– Не понял?

– Что совершенно не удивительно, однако обстоятельства сложились не в мою пользу, поэтому я сделаю тебе одолжение, и повторю ещё раз: ты – вор!

– Прости, конечно, – запредельно весёлый смешок, – но видимо, я настолько туп, что вынужден просить пояснений.

Сжав челюсти до скрипа, сделала глубокий медленный вдох носом, выдохнула через рот, и, вспомнив о чести и достоинстве, произнесла совершенно непроницаемым голосом:

– Ты. Украл. Мой. Телефон. Так понятно?

– Да, предельно. Вот только разблокировать его не могу. Код не подскажешь, а то как-то перед покупателем неудобно будет.

– Очень смешно.

– Не сказал бы. Код скажешь?

– Только если от домофона! Вези мне мой телефон!

Шумный вздох:

– У меня работы много.

– Верни телефон, – требовательно.

– Слушай, чё тебе надо, а? Ты сама мне его вчера отдала, а теперь…

– Что? Я? Где? Когда?

– Вчера, я же сказал. В машине, когда я твоё тело домой доставлял.

В машине?..

Так вот почему так черепушка трещит… Да я вчера в полнейший ноль наклюкалась! Вообще ничегошеньки не помню!

Но… где наша не пропадала? Ведь мы…

Гордые и красивые!

– А как ты мой адрес узнал? – скептически протягиваю.

– Что, вообще ничего не помнишь? – в ответ с насмешкой гадкой. – Сама мне адрес сказала.

– Ладно, пофиг. Телефон привези! – железным требованием. – Я тебе заплачу.

Тишина.

– Алло? Ты тут ещё?

– Нравится тебе деньгами разбрасываться, да? – цинично.

– Тебе-то что? – глаза закатываю и вновь смотрю на своё отражение в круглом настенном зеркале. Да уж… видок жуткий. Надо было лучше синяки под глазами замазывать. А эта уродская надпись на лбу даже после половины тюбика зубной пасты и двух слоёв тонального крема видна.

– Эй? – звучит в трубке.

– Прости, я про тебя забыла, – прочищаю горло и деловито интересуюсь: – Так что? Когда телефон привезёшь?

– А ты со всеми такая вежливая?

– Нет. Только с теми, кто мне особенно «нравится».

В трубке раздаётся крайней степени раздражения вдох, а вслед за ним не менее недовольное:

– Слушай, школьница. Я тебе не нянька, не курьер и не мальчик на побегушках. Нужен телефон – приди и забери. Адрес знаешь.

И раздались гудки.

Уставилась на телефонную трубку, так, точно она мне личное оскорбление нанесла. С трудом удержалась от желания разбить этот старый кусок пластика об стену.

– И что это было?

Набираю снова.

«Абонент временно недоступен».

– Выскочка чёртов!

ГЛАВА 5

Всего за несколько недель этот город успел превратиться в мой личный филиал Ада на земле. Нет, моя жизнь превратилась в Ад ещё в Лос-Анджелесе, но ещё немного и мне начнёт казаться, что филиалы открываются повсюду, куда бы я ни поехала. Словно злой рок следует по моим пятам!

Вот уже третий раз за день я проделываю тот же путь. Спуститься с третьего этажа, старательно затыкая нос рукавом, чтобы задымленный к чёртовой матери подъезд, не превратил лёгкие в дряхлую мочалку. Затем за угол дома по Лермонтова, пиная носами лакированных сапожек куски асфальта на разбитой дороге. Мимо старых блочных пятиэтажек с заваленными хламом балконами. Мимо мусорок, и с пользой проводящих досуг в её недрах товарищей-постояльцев…

– Эй, женщинаааа! Никотину не найдётся?

Боже… Ускорить шаг и скорее выйти к парковой алее. Наискосок мимо обшарпанных лавочек и неотёсанных елей, и вот она – главная улица Заводского района! Проспект Мира. Где в одном затхлом общепите сейчас разверзнется настоящая война!

Свинцовые тучи сгущались на небе под стать настроению. Где-то вдали послышались раскаты грома, и моя больная черепушка, видимо, решила составить ему компанию, загремев в ответ так, что тупая боль пронзила затылок. Первые капли дождя упали на лицо, когда я дожидалась зелёного человечка на светофоре. Тихонечко чертыхнулась себе под нос, и какая-то женщина рядом не постеснялась тут же поделиться состоянием своих скручивающихся в трубочку ушей.

Конечно, ей-то чего? Она-то зонтик с собой прихватила. Да и разве ей понять, сколько я времени угробила на то, чтобы привести себя в божеский вид?.. Макияж такой сделала, словно на вечеринку в «Playhouse Hollywood» собралась, не меньше; смоки айс, чтоб подчеркнуть василькового цвета глаза, все дела. Волосы слегка завила и приподняла на затылке, бижутерия от «PILGRIM», чёрное шерстяное мини от «Prada», кожаная куртка от него же… Выгляжу на все сто! Для чего? Да потому что плевать хотела на то, как смотрят на меня жители этого города, важно лишь то, как чувствую себя я! Почему я должна менять себя просто потому, что кому-то не нравлюсь?.. Мир так устроен: стоит лишь один раз включить заднюю, и кто-то тут же врежется тебе в зад. Лучше уж я буду мчаться вперёд на всей скорости! И даже если этот татуированный неудачник и считает меня безмозглой школьницей, это ещё не говорит о том, что это мешает ему меня хотеть.

Едва успела открыть тяжеловесную дверь «Клевера» и переступить порог, как с неба на землю обрушилась стена из дождя.

«Чудом успела»

Не давая и секунды немногочисленным посетителям кафе на то, чтобы таращить на меня глаза, тряхнула шевелюрой, расправила плечи и уверенной походкой направилась к барной стойке. Словно… словно вчера тут скандалила и угрожала прикрыть эту затхлую лавочку вовсе не я, а, скажем, моя сестра-близнец. Ну, а что?..

Ладно, на самом деле «затхлая лавочка» – громко сказано. Я готова признать, что «Клевер» – не самое ужасное заведение из всех, в которых мне доводилось бывать. В отличие от американских пабов, где всё насквозь пропитано запахом пива, табака и мужского пота, здесь в воздухе витает приятный аромат свежего кофе и выпечки, а ненавязчивая релакс-музыка, льющаяся из колонок, и мягкий жёлтый свет антикварных ламп, как нельзя лучше создаёт в «Клевере» атмосферу теплоты и домашнего уюта.

За барной стойкой никого не оказалось, поэтому выбрав один из множества пустых стульев, присела и, в ожидании появления одной из самых неприятных личностей, что только доводилось встречать в своей жизни, принялась постукивать алыми ноготками по лакированному дереву стойки, и украдкой поглядывать по сторонам.

Ну, вроде бы не всё так плохо. Кажется, интерес перегорел, раз на меня никто больше не смотрит. Вот и чудно.

– О! Привет! – за барной стойкой вдруг появилась Алина, будто просто стряхнув с себя плащ-невидимку, и её доброжелательная белозубая улыбка не могла не вызывать подозрений.

Берёт одну из пустых белых чашек и вопросительно смотрит на погружённую в сложнейшие умозаключения меня:

– Кофе?

– С чем? – интересуюсь, сузив глаза. А вдруг у неё в подсобке целый склад мышьяка?..

Алина тихонько и так миленько усмехается, что мне невольно поёжиться хочется. Бррр! Миленько – именно! Теперь всё, что можно обозвать миленьким, будет ассоциироваться у меня с ней.

– Могу предложить кекс с изюмом! – и аж глаза восторгом загораются. – Ещё тёпленькие.

А мои вот глаза сужаются всё больше, и я даже не пытаюсь скрыть подозрения:

– А кто пёк?

Усмехается:

– Булочная на Маяковского. Мы их постоянные заказчики.

Угу… И что-то всё равно аппетита нет.

– Просто кофе, – расслабившись, выдыхаю и наблюдаю, как получающая очевидное удовольствие от своей работы Алина принимается варить для меня кофе. Варить – это хорошо. Варить – это не кофейный автомат с помоями.

И на вкус очень даже хорош!

– Как себя чувствуешь? – интересуется вдруг, и глоток обжигающего кофе тут же комом застревает в горле, вызывая каркающий кашель и желание громко выругаться. Однако вдобавок ко всему, я ещё испытываю жуткую неловкость и смущение. После… ну, после того самого. {Вчера.}

– Отлично! – заверяю громче, чем следовало, и взгляд Алины наполняется… постойте… чего это она меня так смотрит?.. Будто я пушистый щеночек, лапкой в дождевом стоке застрявший.

Ах, ну да! Теперь ведь весь этот проклятый город знает, что я неудачница-брошенка.

Даже не собираюсь это обсуждать.

– Где Выскочка? – спрашиваю после очередного глотка кофе.

– Кто? Митя?

– Да, Выскочка.

– А… Он… он отъехал ненадолго. Скоро будет, – мило улыбается Алина, натирая белым полотенцем барную стойку. Автоматически выходит бросить взгляд на её правую руку и мысленно отметить, что барышня не замужем, и, судя по полнейшему отсутствию макияжа, туда даже и не собирается.

Интересно, сколько ей лет?..

Прочищаю горло и поглядываю на стеклянную витрину, где красуются целые ряды смертельного оружия, – каждое весом в пятьсот килокалорий.

Обречённо вздыхаю.

Уже забыла, когда в последний раз пироженко ела.

– И когда он будет? – наблюдаю за тем, как Алина разрезает на ровные квадратные кусочки… шарлотку, кажется.

– Скоро.

– Позвони ему.

– Уже звонила. Сказал, что скоро будет, – улыбается. Ну просто душка.

Однако, «скоро» в понимании некоторых малоприятных личностей, оказывается даже не двадцатью минутами и даже не получасом!

– Ещё раз позвони, – в пятый раз, сверля Алину всё более и более требовательным взглядом. – Ну, или дай телефон, я сама…

– Держи, – ставит передо мной ещё одну чашку кофе с молоком и пухлый шоколадный кексик на блюдечке. – За счёт заведения.

Рот тут же слюной наполняется.

– С какой такой радости? – вскидываю глаза на Алину.

Смеётся. Так звонко и так непосредственно, словно мы с ней подруги закадычные и планируем пижамную вечеринку.

– Ты такая забавная, – ещё сахарницу ко мне ближе придвигает. – Для этого скучного города просто чудо какое-то.

Так.

Съем-ка я кексик.

Проходит ещё минут тридцать, а Мити всё нет и нет…

– Может он заблудился?

– Подожди ещё немного, Кристин, – бросает на меня взгляд Алина, обслуживая пожилого дядечку рядом. – Уверена, Митя уже в пути сюда.

– Он с параллельной вселенной сюда тащится, что ли? – кошусь на электронные часы за спиной Алины и ёрзаю на стуле, от которого уже не шуточно болит зад. И копчик.

– Слушай, – недолго думая, решаю как бы ненавязчиво поинтересоваться, – а я тут вчера… ну это… Случайно… Это самое…м-м-м… А, ладно, забей.

– Случайно? Не думаю, – звучит за спиной голос, от которого внутри всё вмиг корочкой льда покрывается, причём не от ужаса, а от желания хоть на минуточку стать ледяной королевой и заморозить этого наглеца к чертям собачим. Пальцы тут же в кулаки сжимаются, а на языке уже вовсю вертится парочка изумительнейших приветствий, но…

Оборачиваюсь.

… но что-то вдруг становится не так.

Идёт не по плану.

И, скорее всего, у меня всё ещё похмелье… раз, едва взглянув на этого типа, невозмутимо взирающего на меня сверху вниз, внутри вдруг так тепло становится, словно оттепель началась, и лёд так быстро тает, что вместо снежной королевы мне скорее светит превратиться в Золушку-альтруиста.

Чёрт… И что это за мурашки такие непрошенные вдруг заиграли на коже, пронеслись вдоль позвоночника и на сердце будто птичьей трелью отозвались.

Этот Выскочка, он… он и вчера был так хорош? Или Алина всё же подсыпала что-то кофе?..

Ещё варианты: не выспалась, почувствовала себя свободной девушкой, сошла с ума… Ну или это просто дождь способен придать шарма даже самому невообразимому чудовищу?

Буквально зависла на нём взглядом… И все остроумные фразочки куда-то подевались. Предатели.

В ответ смотрит… Пристально, хладнокровно.

Кожаная куртка, на которой дождь нарисовал кривые дорожки, распахнута настежь, демонстрируя белую футболку, которая намокла не меньше и липнет к телу.

Ох, прости меня Господи, – да ещё к какому телу!

Каждый мускул, каждый рельеф, как мазок кистью на холсте гениального художника, чья картина способна привести в восторг даже самого занудного критика.

Выходит… сейчас я этот критик, что ли?

Блестящая от влаги загорелая кожа там, где начинается V-образный вырез футболки, будто бликами заходящего солнца играет, благодаря приглушённому освещению в кафе… И как магнитом взгляд притягивает. И вот, даже неприглядная лоза, что затейливой змейкой пробегает по жилистой шее и тянет свои шипы к самому уху, кажется не такой уж и ужасной.

Лицо непроницаемое. Как тёмные глубины океана, что ошибочно кажется спокойным, ведь в слегка прищуренных глазах, обрамлённых потрясающе длинными ресницами, малахитовыми всполохами играют чёртики. Медленно напрягаются челюсти, и я понимаю, что тому причиной мой слишком долгий и неоправданно пристальный взгляд, но, дьявол, заклинило будто, не могу его отвести… И вот я уже считаю капельки влаги, что будто в замедленной съёмке срываются с намокших и теперь чёрных, как смоль, волос, которые, скорее всего, минутой ранее были взъерошены каким-нибудь раздражительно неряшливым жестом.

Почему не увидела этот жест?..

Почему я думаю о том, почему не увидела этот жест?

Я что, под гипнозом?..

Вот же…

– Закончила? – низким грудным голосом, томно, практически с придыханием, и мои глаза мгновенно расширяются.

Что со мной? Он бы не стал говорить со мной в таком тоне.

– Закончила, спрашиваю?! – повторяет. Резко, недовольно, грубо, и я тут же возвращаюсь в реальность. Трясу головой, усмиряя разбушевавшуюся фантазию, и теперь чувствую себя до смерти неловко.

– Да я… я это, – хмурясь, отвожу пристыженный взгляд в сторону и для чего-то массирую подушечкой пальца висок. – Я не хотела так смотреть… С чего бы мне вообще на тебя смотреть? Да! Я просто… Это… В общем… – Блин. – Чего пристал, вообще?! Не смотрела я на тебя!

– Кофе пить, говорю, закончила? – как ни в чём не бывало, кивает на барную стойку, где покоится моей недоеденный кексик и чашка с кофе, и теперь я чувствую себя ещё больше идиоткой. Только вороньего карканья над головой для пущего эффекта и не хватает.

Кто-то из посетителей, не стесняясь, ржёт в голос с моего позора.

Вскакиваю на ноги, игнорируя боль в копчике и, решая, что нужно как можно скорее сменить тему разговора, протягиваю Выскочке раскрытую ладонь.

– Телефон, – слегка закатывая глаза и манерно поджимая губы. – Сюда давай, и я даже не стану спрашивать, какого чёрта была вынуждена здесь столько торчать.

Секунда. Две. Три.

В лице не меняется.

Трясу ладонью, и вот уголок губ Выскочки дрогнул в едва заметной ухмылке.

– Ладно, – расслабленно усмехается и опускает руки по швам, – была б ты постарше, я бы проучил тебя как следует. Но… раз уж издевательство над детьми запрещено законом, то… – подходит к стойке и выкладывает на неё какие-то две странные вещицы, – вот, забирай и проваливай.

– И… и что? – интересуюсь с насмешкой, глядя на маленькую пластиковую коробочку с резиновыми кнопочками и серым экранчиком.

– Это? – с наигранным удивлением вскидывает брови. – Ооо… это твоя сим-карта. И твой новый телефон. Пользуйся на здоровье.

– Очень смешно, – продолжаю цинично улыбаться.

– Ну… – подпирает стойку задом, складывает руки на груди и весело мне в глаза смотрит, – если у тебя есть лишние сорок тысяч, то, согласен, почему бы и не посмеяться?

– Какие ещё сорок тысяч? – выпрямляюсь, как по стойке смирно, а этот гад продолжает давиться гнусной улыбкой.

– Да так… Всего лишь те, что ты мне теперь за ремонт микшерного пульта должна. И тебе крупно повезло, что я люблю детишек, а к таким как ты ещё и жалость испытываю, иначе побороть в себе желание купить новый хороший пульт – а это тысяч восемьдесят, – стало бы крайне затруднительно.

Что?

Что он несёт?.. Что ещё за… Стоп.

Подходит ближе, так что теперь только запах дождя вперемешку с нотками мужского парфюма наполняет мои лёгкие, и терпеливо вздыхает:

– «Yamaha EMX» – если тебе нужны подробности.

– Да хоть Росомаха! Я здесь причём? Какой ещё микшерный пульт? – смотрю на него во все глаза, но… кажется, начинаю припоминать, как вчера рухнула на нечто подобное, не справившись с равновесием, а рука теперь так и тянется к ушибленному копчику…

Поглядываю на одну из камер видеонаблюдения на стене и с трудом удерживаюсь от желания смачно хлопнуть себя ладонью по лбу.

– Мне плевать, какого пьяного змея ты вчера «словила», – говорит строже и резче, – как и плевать на то, какого чёрта тебя понесло на сцену, где была установлена аппаратура. А также мне плевать, каким образом ты собираешься возмещать ущерб, но… пока этого не сделаешь, пользоваться тебе древней пикалкой с резиновыми кнопочками. Поняла?

Кажется… я только что разучилась дышать. И моргать. И вообще…

– Где {мой} телефон? – Вспоминаю, как вчера по пьяной лавочке отдала своего «Драгоценного» этому неотёсанному мужлану, и теперь себя ненавидеть начинаю… Какого чёрта я вообще своего Айфошу ему в залог оставила?! Совсем умом тронулась?

– Ты продал его?! – с ужасом.

– Так ты ж разрешила.

– ПРОДАЛ?!

Смеётся:

– Я что, совсем на идиота похож? Побудет у меня, пока ты с долгами не рассчитаешься.

– И как я, по-твоему, должна это сделать?! – вскрикиваю, так что парочка посетителей за ближайшим столиком вновь хихикать начинает. – У меня… у меня нет таких денег, – тихо, дрогнувшим голосом.

– Серьёзно? – а {этот} глазами сверкает, как самый настоящий дьявол во плоти. Запускает руку в карман куртки и вскоре протягивает мне помятую и сырую купюру в пятьсот рублей. – Держи. Это твоё. – В руку впихивает. – Ты вчера тут разбрасывалась немного. Помнишь?.. Считай, делаю тебе скидку. Теперь ты должна мне всего-то тридцать девять тысяч пятьсот рублей. Кофе и кекс так и быть в счёт включать не буду. – И подмигивает, довольно улыбаясь.

– Да пошёл ты, – хватаю сумочку, сим-карту, и направляюсь к выходу с высоко поднятой головой и таким сильным жжением в глазах, что плевать на грозу снаружи, – мне срочно нужно сбежать!

– Эй? – кричит вслед. – Подожди, я тебе зонт дам!

– В аренду! – поддерживает кто-то из посетителей басистым смехом.

Выбегаю на улицу под стену из дождя, мечтая лишь об одном – смыть с себя весь этот позор.

ГЛАВА 6

И словно бездна разверзлась над головой!

– Это что, моё наказание?! Сколько можно уже?! – кричу. А может быть и нет! Не знаю. Собственного голоса не слышу, потому что, судя по всему, у грома сегодня мозгодробительный и, очевидно, нескончаемый монолог!

Уродливые чёрные тучи, плотным занавесом повисли над городом, всполохи серебра то тут, то там каждый раз вынуждают вздрогнуть, замереть на месте, пережить очередное БА-БА-БАХ! и на подкашивающихся ногах с дрожащими коленками продолжить бег к самому чёрту на кулички!

– Damn! Damn!!!

Вот же… Идиотка!

Угораздило попереться в другую сторону! О чём думала? Чем думала?! Зачем вообще думала?! Надо было просто делать то, что сделал бы любой здравомыслящий человек, наделённый маломальским инстинктом самосохранения! Надо было бежать домой! Ну, или как минимум в каком-нибудь продуктовом магазине засесть! Вот только из-за этого придурка, кретина, гада, козла (!!!), в голове ни одной здравой мысли не осталось, а будучи опозоренной и пристыженной (снова!) на глазах у посетителей кафе, всё, о чём могла думать, так это о том, чтобы как можно скорее убраться подальше от этого поганого заведения!

И вот я чёрт пойми где…

В какую вообще сторону рванула?.. Не помню.

Какая это часть города и что здесь находится? Понятия не имею.

Заводской ли это район вообще?.. Насколько далеко я от «Клевера»? А от дома?..

На улицах ни души, даже кошачьей! Только желтоглазые авто мчатся по дорогам, посылая на тротуары целые волны дождевой воды. Под одну из таких волн я только что угодила. Но, учитывая и без того промокшие насквозь шмотки, – не велика беда.

Останавливаюсь, тихонько всхлипываю и головой вращаю. Ведь как только мозг перестало лихорадить, а самой себе захотелось влепить крепкую пощёчину за глупость и крайней степени идиотизм, вернувшийся на место инстинкт самосохранения завопил о том, что мне сию же минуту необходимо найти укрытие!

В спальном районе, вглубь которого лучше не заходить, а лучшее, что попалось на глаза – это отделение почты и то закрытое на ремонт!

Здорово!

Стучу зубами, дрожу с ног до головы, обнимаю себя руками, и уже собираюсь плюнуть на всё и зашагать в обратном направлении, в лучшем случае обрекая себя на простуду, а в худшем – на воспаление лёгких и обшарпанную палату в больничке, как замечаю арку между двумя блочными домами и, громко выругавшись от счастья, «рву когти» туда!

Нога подгибается, каблук ломается, и ладони ударяют по асфальту, разбрызгивая в стороны двухсантиметровый поток воды.

– Твою мать! Да чтоб тебя на *** ********* *****!!! – Понятия не имею, откуда в моей голове все эти мерзкие ругательства и что они означают, но думаю, что лучших слов не подобрать, чтобы описать моё нынешнее состояние, как физическое, так и моральное! Особенно моральное!

– Ненавижу… Ненавижу его! – поднимаюсь на ноги, забрасываю сумочку на плечо, и безжалостно помогаю каблуку окончательно отвалиться от подошвы.

{Прощайте мои лакированные сапожки.}

Хромая на одну ногу бреду к арке, продолжая проклинать недоумка, по вине которого даже такси себе сейчас вызвать не могу – ведь у меня нет телефона, – и одновременно пытаюсь заверить себя, что не всё так плохо, что бывают в жизни ситуации и похуже, как…

– ОТДАЙ МОЮ СУМОЧКУ! ЭЙ! ВЕРНИ ЕЁ!!! ВЕРНИ МОЮ… сумочкуууусукааааа… – последние слова превращаются в протяжные рыдания, когда спина негодяя, укравшего мою сумку, скрывается за поворотом дома, и я без сил мокрой тряпкой сползаю по фонарному столбу, пряча лицо в ладонях.

Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу свою жизнь.

Не помню, как заставила безвольное тело подняться. Не помню, как заставила ноги двигаться в направлении арки. Не помню даже, чем себя мотивировала; работа мозга, тела, мыслей происходила на автомате и осознание того, что тяжёлые струи дождя больше не ударяют по спине, а глаза можно не щурить пришло ко мне лишь тогда, когда по обонянию ударил застоявшийся запах мочи, а граффити на стенах безоговорочно подтвердили моё местонахождение. Добралась всё-таки… до укрытия… Промокшая до нитки, измученная, замёрзшая, да ещё и обворованная.

Этот день войдёт в мою личную историю самых худших дней в моей жизни. Клянусь! И всё из-за…

– Опа! Пацаны, это мы удачно заскочили на огонёк! Йоу, цыпа! – мерзкий, явно прокуренный и не трезвый голос, да ещё и эффектно усиленный гопницким говором, раздавшийся за спиной, автоматически выносит мне приговор, и я с ужасом осознаю… мне конец.

– Ничё такая!

– Сисястая!

– Гы!

– Моя тёлка, понял? Я её первый…это… того… нашёл короч! – самый высокий из трёх уродов, в спортивном костюме и в чёрной кепке с драным козырьком, забрасывает в рот остатки семечек и, кажется, пережёвывая их вместе с шелухой, отряхивает ладони, надувает плечи и решительно шагает ко мне.

Инстинктивно подаюсь назад, но тело настолько одеревенело от холода, а ноги дрожат так сильно, что со стороны я наверняка похожа на умирающую черепаху, решившую сделать свои последние несколько шагов на закате жизни; каждый из которых длится вечность.

– Хэй, тёлочка, а ты с какого района буш? Чёта я тебя тут раньше того… не видел, – второй, что ростом пониже будет, но комплекцией покрепче, вмиг успевает преградить мне дорогу и, обнажив мелкие жёлтые зубы, посылает в лицо настолько тошнотворный душок перегара, что невольно поморщиться выходит. А не стоило.

– Ты это чё, а? – не упускает из внимания тот же гопник. – Чё такая дерзкая?

– Отвалииии, Воваааан, – рядом с ним, плечом к плечу оказывается третий по счёту, но первый по количеству выпитого мужлан лет за тридцать. Смотрит на меня заплывшим взглядом круглых свиных глазок, криво ухмыляется и подмигивает: – По кактелю, мадааааам?

Не паниковать! Чёрт! Прочь панику! Она только усугубит положение!

Обнимаю себя руками покрепче и стискиваю зубы, чтобы не стучали, с потрохами выдавая страх, что ледяными щупальцами скользит по телу, удавкой на шее затягивается, доступ кислороду перекрывает, делаю вдох – выходит судорожное, жалкое, до чёртиков перепуганное всхлипывание!

– Что… что вам н-надо? – пытаюсь совладать хотя бы с голосом, который дрожит не меньше и не подчиняется. – Пройти дайте! – Делаю шаг вперёд, решая идти на таран, посчитав, что внезапная решительность, как минимум введёт этих трёх пьянчуг в замешательство, и тем самым даст мне шанс на побег. Но не тут-то было! Видимо, уроды не впервые подобным занимаются. Будто наперёд мои действия предвидели! Тут же толкают обратно, и вот я уже вжимаюсь лопатками в стену, а самый высокий из тройки нависает надо мной с высоты своего роста, одной рукой за шею держит, а пальцами другой в талию впивается. Запах семечек и спиртного чувствуется так остро, что желудок теперь не от страха сводит, а от спазма-предвестника того, что его вот-вот вывернет наизнанку.

– Чё ты исполняешь, цыпа? – шипит мне в лицо, гадко скалясь. – Расслабули-балабули и всё будет чики-пики!

Пытаюсь стряхнуть с себя его руки, – не выходит, слишком крепко держит. Пытаюсь глядеть на него с вызовом, с угрозой в глазах и говорить пытаюсь, как можно решительнее:

– Тронешь меня и тебе конец, понял?

Брови мудака на лоб лезут, в глазах дьявольские огоньки пляшут, а губы всё больше в мерзкой улыбке растягиваются, в глумливой улыбке, которая доказывает лишь то, что он ни одно моё слово всерьёз не воспринимает, и, думаю, даже не собирается воспринимать. А судя по расширенным зрачкам и бешеному взгляду, что-то подсказывает мне, что это чмо не только выпить любит, но и иглой побаловаться. Ну, или клеем, – как минимум.

Вот же попала!

Рыдать хочется!

Выть хочется!

Умереть хочется, лишь бы эти мрази и пальцем меня не тронули! Они больные… больные на всю голову ублюдки; изобьют, поимеют, и подыхать бросят.

Боже…

Боже, помоги мне, Боже… Хотя бы раз помоги…

– Ты чё там завис, Шнур? – звучит голос одного из двух, пока этот Шнур продолжает вдавливать меня в стену и пожирать таким диким взглядом, будто несколько лет не трахался, а тут свезло вдруг! – Хватай её уже, и погнали! Чё тут тереться-то? Под окнами светиться?!

Что?

Куда?!

Вновь дёргаюсь! Изо всех сил дёргаюсь, со всем отчаянием отталкиваю от себя ублюдка и рвусь прочь – под стену из дождя, когда чьи-то пальцы хватают за волосы и так резко тянут назад, что слышу, как трещит скальп, а разноцветные пятна салютуют перед глазами, будто рой мух, вырвавшихся на свободу.

Больно ударяюсь задом об асфальт, напоминая копчику о недавних малоприятных ощущениях, и не успеваю до конца осознать, что произошло, как слышу ясный звук рвущейся ткани, а уже спустя секунду скользкие ледяные пальцы Шнура оказываются на моём голом животе.

– Отпустииии… – умолять, всё, что остаётся. – Опустииии… Пожалуйстаааа… Отпустииии…

Восседает на мне, всем весом в асфальт вдавливая, и вонючими руками своими по телу бродит, приговаривая что-то от том, какая я мягкая и приятная на ощупь. И ещё что-то говорит… Не знаю, не понимаю, не разбираю больше ни слова! Бьюсь в истерике, рыдаю в голос, зову на помощь, молюсь, чтобы отпустили! Чтобы не делали Этого со мной!

Кто-то хватает за руки и заводит их за голову, крепко пригвоздив к земле. Кто-то закрывает мне рот ладонью, и я тут же впиваюсь зубами ему в палец!

Громкое:

– СУЧКА! УКУСИЛА Б*ЯТЬ!

Хлопок. И щёку обожгло огнём.

– Потащили! – кричат. – Давай, поднимай сучку! В подвал потащили!

– Рыпается, тварь! Давай, хватай за ноги!

Брыкаюсь из последних сил, кричу, зову на помощь хрипло, почти беззвучно. Пелена из слёз застилает глаза, всё вокруг становится блеклым, серым, размазанным, похожим на старую чёрно-белую фотографию с плохим фокусом. А лютая, дикая, безудержная ненависть жжёт сердце. Так сильно жжёт, что физически больно становится! Эта ненависть… она пожирает! К ублюдкам, что вот-вот меня изнасилуют! К городу, которому никогда не принять такую, как я! К собственному папаше, что бросил меня на произвол судьбы, предал, оставил! К недо-работнику этого чёртового кафе, за то, что лишил меня средства связи! За то, что вообще в моей жизни появился!!! Это из-за него!!! Всё это из-за него!!! НЕНАВИЖУ!!!

Хруст. Пронзительный вопль полный запредельной боли. Грохот. Какая-то возня. Снова хруст.

– Сууукаааааа! Он мне нос сломаааааал!!!

– ДА ТЫ О*УЕЛ?!!

Воздух сотрясает череда ударов, вопли становятся громче, отчаяннее…

– Арчи! Твою мать, это Арчииии…

– Пи*дец!!!

– Валим, пацаны! ВАЛИИИИМ!!!

– Поднимай Вованааа!!!

– Да хер с ним!!! Валиииим!!!

Ритмичный стук ног раздаётся в следующий миг, и становится удивительно тихо.

Так хорошо… и так блаженно тихо.

И нескольких секунд не проходит, как что-то тёплое падает на плечи. Молния чьей-то мягкой, сухой, приятно пахнущей куртки застёгивается на мне под самое горло и тёмное пятно появляется перед глазами… Двоится… троится… как парусник на волнах из стороны в сторону раскачивается. Моргаю… снова и снова моргаю, пытаясь избавиться от пелены в глазах, пытаюсь сфокусировать зрение на своём спасителе, на этом самом Арчи, кем бы он ни был и…

– ТЫЫЫ?!! ПОШЁЛ К ЧЁРТУ! – визжу! Тут же вскакиваю на ноги и тут же об этом жалею; ведёт сторону, и я вновь оказываюсь сидящей на грязном разбитом асфальте. Слёзы продолжают нещадно бежать по щекам, но живущая внутри ненависть вспыхивает с новой силой! С разрушительной силой!

– Не трогай меня!!! Не трогай меня, я сказала! Не прикасайся ко мне, урод!!! – воплю скрипучим, обессиленным, но хорошенько приправленным ядом голосом в лицо этому разрисованному мудаку из «Клевера», которое кажется мертвенно-непроницаемым, словно каменной маской застывшим.

Не обращая никакого внимания на мои вопли и проклятия, а также на сжатые в кулаки руки, что удалось просунуть в рукава куртки и сокрушить о Митину грудь, рывком подхватывает меня с асфальта, не роняя ни слова забрасывает себе на плечо, и будто не замечая череды сокрушающихся о его поясницу ударов, несёт меня куда-то… куда-то под дождь… куда-то, где я вновь могу разрыдаться в голос, и меня никто не услышит.

ГЛАВА 7

Печку на максимум, и уже через минуту запотевшие стёкла избавили меня от уродливого серого пейзажа утопающих в дождевой воде улиц этого города. Однако между мной и водителем старенькой серебристой «Ауди» стекла не было, и я пыталась смотреть куда угодно: на свои дрожащие руки, на рваные колготки и голые колени, на кивающую головой собачку над бардачком, – куда угодно, лишь бы не на Него! Лишь бы не на Митю! Стоит лишь единожды продемонстрировать, что водитель этого ржавого корыта, теперь является для меня кем-то большим (кем-то вроде спасителя, что ли), чем просто водителем ржавого корыта, и разговора не избежать. А я не могу говорить. Не хочу говорить. Не уверена, что даже способна на это. И уж тем более признавать в этом клоуне этого самого спасителя и благодарить за то, что не позволил уродам-наркоманам изнасиловать меня прямо посреди улицы, сейчас выше моих сил.

Я опустошена. Подавлена. Растоптана. Всё происходящее, кажется некой альтернативной реальностью! Кажется, что вот я ущипну себя и открою глаза уже дома – в своей кровати и желательно в Лос-Анджелесе! А всё это… ВСЁ ЭТО окажется самым что ни на есть жутким ночным кошмаром.

Меня чуть не изнасиловали… Меня чуть не изнасиловали!

Боже…

Щипаю себя снова и снова.

Не просыпаюсь.

Не помогает.

Это не сон. Это моя новая больная реальность.

«Смирись, Крис. Ты теперь законченная неудачница.»

Вдруг съезжает к обочине и глушит двигатель.

Ёжусь на сидении, мечтая превратиться в маленький невидимый комочек, но не сдерживаюсь и украдкой поглядываю на водителя.

На меня не смотрит – ровно перед собой в лобовое стекло, на котором танцуют косые струи проливного дождя, и не роняет ни слова.

Вечер опустился на город, один за другим неясными одуванчиками вспыхивают фонари на мостовой вдали, окна жилых домов раскрашиваются в тёплый жёлтый. На грозовом небе всё ещё рисуют кривые дорожки молнии, за которыми неминуемо следуют раскаты грома… То, что я сейчас испытываю напоминает ту же картину. Пусто, мрачно, больно… слишком громко… в голове, которую разрывает от мыслей, от пережитого ужаса, от злости и одновременно бессилия…

Чувствую себя жалкой школьницей… Той самой, кем по сути и являюсь.

Хочу, чтобы меня утешили, пожалели, поняли… Хочу и… и не могу себе этого позволить! Потому что утешать меня некому! Любить меня некому! Я теперь сама по себе.

– Ладно, пойдём, – говорит вдруг, и я вздрагиваю от неожиданности. Смотрю на профиль Мити огромными глазами и мой воспалённый мозг начинает выдавать жуткие картины, где он оказывается одним из тех уродов! А спас меня лишь для того, чтобы самому закончить начатое!

И он замечает это по моим перепуганным до смерти глазам…

– Совсем глупая, что ли? – фыркает, резко выдыхает, проводит рукой по своим мокрым волосам, и смягчается: – Я тебя в больницу привёз. Пойдём и…

– Никуда я не пойду! Со мной всё нормально! Пару ссадин и всё.

Замирает. Переводит на меня настороженный взгляд, а я в свою очередь пытаюсь выглядеть решительно. Но… судя по тому, как вновь меняется взгляд Мити, я выгляжу, как забившийся в угол котёнок, который пытается казаться львом.

– Проверим всё ли с тобой в порядке, и я отвезу тебя домой, – говорит тихо и якобы с пониманием, а внутри меня опять всё бурлить начинает, закипает и толкает на то, чтобы сорвать всю злость, боль, от которой меня разрывает на части на нём одном! На парне, с которым я всего пару дней знакома, но уже ненавижу его всем своим естеством!

– Отвези сейчас. Я не пойду в больницу!

– Тебе нужно…

– Нет!

Замолкает. Настораживается, хмуря брови.

В салоне мрачно, однако я вижу, как недобро блестят его глаза. Он злится? На меня?

Кусаю нижнюю губу до привкуса крови на языке и мысленно приказываю слезам, что вновь жгут глаза, проваливать в седьмое пекло!

«Смирись, Крис! Ты одна всегда и во всём виновата! Лишь ты одна!»

Протягивает вдруг ко мне руку, и я резко отшатываюсь назад, вжимаясь лопатками в запотевшее стекло. Вижу, как неуверенность вперемешку с замешательством отпечатывается на его лице, рука замирает, так меня и не коснувшись, несколько раз вздрагивает в нерешительностии возвращается обратно на руль.

Звучит шумный тяжёлый вздох, а я молча наблюдаю за действиями Мити. Я не доверяю ему. Я никому в этом мире не доверяю. И был бы у меня телефон, деньги и ясное солнышко над головой, я бы не задумываясь уже давно выскочила из авто, а завтра отправилась бы в полицию писать заявление на них всех. И на этого типа напротив тоже.

– Я не обижу тебя, – тихо, проникновенно до самых моих заледеневших косточек, и в глаза смотрит… пристально, долго, внимательно. С пониманием? С сочувствием? С… виной?

Сглатываю горький ком подкативший к горлу, несколько раз трясу головой, и для чего-то кутаюсь в куртку Мити покрепче, словно она – мой персональный защитный кокон от всех ненастий.

– Это всё из-за тебя… – сверлю взглядом приборную панель, даже не моргаю. – Если бы ты… Если бы не ты… Если бы я только…

Впиваюсь зубами в дрожащую губу и вновь пытаюсь не разрыдаться. Только не перед ним. Не могу себе этого позволить. Не хочу.

– Не ходи туда больше, – шепчет, но приказным тоном. – Там одно быдло тусуется. Тебе повезло, что ещё не на самых отмороженных нарвалась.

– Как ты меня нашёл? – скрипуче, всё ещё прожигая взглядом приборную панель, где мне подмигивают зелёные огоньки.

– Видел в какую сторону ты пошла, – вздыхает. – Уж точно не в сторону дома. А город у нас маленький.

– И за мной попёрся? – резко перевожу на него взгляд полный недоверия и встречаюсь с двумя недобро прищуренными глазами. – С чего бы?

Выдерживает паузу и вновь вздыхает:

– Потому что знаю, что в той стороне.

– И что же?

– Сама видела.

– Бандитский район?

– Типа того.

– Похоже не понаслышке знаешь?

– Я там живу.

И теперь замолкаю я.

«И тебе там самое место», – добавить хочется, но сдерживаюсь.

– Какого чёрта тебя вообще в ту сторону понесло? – сердито, и откидывается затылком на подголовник, прикрывая глаза. А я продолжаю смотреть на его профиль неотрывно, взглядом рисуя контур ровного носа, пухлых губ и словно из камня высеченного подбородка, и в собственных чувствах разобраться пытаюсь. Вроде бы и благодарна. Вроде бы и бесконечно зла. Не знаю. Подумаю над этим позже.

– Разбалованная малолетка, вот ты кто! – говорит вдруг, ударяя по рулю, и я решаю, что чёрт с ней – с благодарностью! С чего вообще ради?

– За что только на мою голову свалилась?! Ходячая проблема! – впивается мне в лицо сердитым взглядом. – Нравится тебе другим жизнь портить? Нравится всё усложнять? Нравится повышенное внимание, да? Плевать: любят тебя, или ненавидят, главное, чтобы равнодушных не было, я прав?! Неудивительно, что тебя все бросают и… – осекается, будто и сам понимая, что сказал лишнего, но смотрит на меня в лице не меняясь, словно реакции моей бурной ожидая. Протеста ожидая.

– С чего взял? – тихо шипя, как змея, что стоит мне больших усилий.

Молчать продолжает. Вновь волосы ерошит и отводит взгляд в сторону.

– Сама вчера сказала, – бросает небрежно. – Когда пьяную тебя домой вёз.

– М-м-м… – не знаю, что ответить. Потому что не помню ничего, но зарекаюсь, чёрт, что с этого дня больше ни капли алкоголя мне на язык не попадёт! И плевать на женский кодекс!

– Тебя отец бросил, – добавляет не глядя, а я молча наблюдаю за тем, как дёргается на его шее кадык, так что колючая лоза, что тянется к самому уху, будто на глазах оживает. – Парень тебя бросил. Может пора задуматься над тем, что проблема не в них, а…

– А во мне? – горько усмехаюсь. – По-твоему отец может бросить своего ребёнка просто потому, что тот характером не вышел?

– Нет, я не… я не это имел в виду, – встречается со мной глазами. – Я лишь пытаюсь сказать, что иногда нужно быть проще. У тебя ещё вся жизнь впереди и…

– А знаешь, что? – решительно перебиваю. – Хватит. Не хочу слушать.

Теперь усмехается Митя:

– И это твоя главная проблема!

– Ну и отлично! – Сжимаю челюсти и кулаки, пытаюсь не моргнуть, потому что стоит векам дёрнуться и по щекам покатятся предательские слёзы…

Почему я вообще должна ему что-либо объяснять?! Оправдывать себя должна? Просить прощение? Благодарить?! Серьёзно, что ли?!!

– Да я помочь пытаюсь!

– Да пошёл ты! – открываю дверь, позволяя дождю вновь ударить по лицу, как этот напыщенный индюк рывком хватает меня за куртку, затаскивает обратно в салон и, даже не захлопнув дверь, прижимает к своей груди.

Тихо. Тепло. Спокойно. Безопасно.

Остатки здравого смысла покинули меня?

Я сошла с ума? Сплю? Настолько морально уничтожена, что не хочу, чтобы Выскочка отпускал меня?.. Не хочу, чтобы отстранялся? Не хочу, чтобы оставлял меня одну?..

Как же давно меня никто не обнимал?..

– Прости, я не хотел, – шепчет на ухо, проводя ладонью по моим мокрым волосам. – Ты ещё ребёнок, а я опять забыл об этом. Если бы Алина не уговорила меня пойти за тобой… даже не знаю, чем бы это всё закончилось.

Алина?

Поднимаю на Митю полные слёз глаза и, пытаясь держать эмоции под контролем после услышанного, словно это каким-то невозможным образом могло меня задеть, шепчу абсолютно бездушным, пустым голосом:

– Отвези меня домой. Пожалуйста.

***

Два дня прошло.

Два абсолютно бессмысленных, пустых дня моей Новой ужасной и катастрофически неправильной жизни.

Самое лучшее, что случалось со мной за последние сорок восемь часов, это два пластиковых ведра с пломбиром и новый сезон сериала «Сотня». Ах, да! Ещё нам провели интернет, – третье лучшее событие, что случалось со мной в этом городе.

Ну, а стоило выходным закончиться, и пришло время возвращаться в жестокую реальность моей беспросветной, убогой во всех смыслах этого слова, жизни.

Теперь у меня не осталось даже налички, что была выделена матерью. На вопрос «На что ты так всё быстро потратила?!», пришлось соврать и списать свою расточительность на Spa-салон, который, оказывается, в этом городе есть, о, хвала Интернету и Небесам! Однако выдать мне ещё пару тысяч мама категорически отказалась, так что теперь, как бы сложно ни было признать это, уровень моего нищебродства приравнивается к помятой банкноте в пятьсот рублей, что я предусмотрительно запихнула в карман, а не в сумочку. И я молодец! Теперь хоть пирожок в школьном буфете будет за что купить.

Та самая… купюра, кочующая из моих рук в руки Выскочки и обратно.

Смотреть на неё тошно.

А ещё куртка его в шкафу висит… вернуть надо как-то, хоть и уже в тысячный раз зареклась, что и ноги моей в «Клевере» больше не будет!

И самое ужасное – лицо его до сих пор перед глазами стоит… Вообще из головы не выходит! Как фотография… стоит моргнуть, и сразу его физиономию вижу! Как сейчас вижу… его взгляд… в тот вечер, когда древняя «Ауди» тормознула у моего подъезда, и Выскочка взял меня за руку. Остановить пытался. Задержать пытался. Потому что времени, проведённого в пути, оказалось недостаточно, чтобы прочитать мне все запланированные нотации!

Он кто мне, вообще? Старший брат? Папочка? Тьфу! Не дай Бог!

«Будь осторожна, – сказал мне на полном серьёзе, крепко держа за руку, не позволяя сбежать. – Я не пытаюсь учить тебя, да и смысла в этом не вижу, ты слишком упрямая, чтобы слушать какого-то там выскочку… Так ведь ты меня называешь?.. Я лишь пытаюсь дать тебе совет, потому что знаю этот город, как облупленный и твоё дело верить мне, или нет… Слушать меня, или нет… Но будь уверена хотя бы в том, что этот город под тебя подстраиваться не станет. Ты должна это сделать, иначе… тебе здесь попросту не выжить».

«Всё? – поинтересовалась равнодушно, глядя на него из-под тяжёлых, распухших век. – Если закончил делать вид, что тебе есть до этого какое-либо дело, то я пойду. Отпусти».

Долго на меня ещё смотрел, пристально. Аж вновь не по себе стало, словно рентгеном по телу.

А затем отпустил. Сказав напоследок:

«Да, ты не глупая. Ты обиженная. На весь мир».

«Думай, что хочешь.»

Усмехнулся, стрельнув в меня колючим взглядом:

«Ты хоть кого-нибудь в этой жизни любишь, кроме себя?»

«А смысл? – с горечью усмехнулась в ответ. – Все однажды предают. Любить не модно. Только если в ущерб себе».

И стоило мне хлопнуть дверью, авто с визгом шин рвануло с места.

ГЛАВА 8

– Боже… Криииис, это просто ужасно! Всё это… так ужасно! У меня мигрень который день, а тут ещё и… ЭТО, – причитает мама, отстукивая двенадцатисантиметровыми каблуками своих бархатных сапожек по мрачному коридору второго этажа моей расчудеснейшей новой школы. – Эти стены… Этот цвет… Он вообще разрешён законом?..

– Мг… – мычу, глядя перед собой.

Только что мы были в кабинете директора, на ковёр к которому нас пригласила милейшая Раиса Павловна, и тот, судя по закручивающимся в рогалик усам, раскрасневшемуся лицу и прищуренным, донельзя недовольным глазёнкам, был настроен серьёзно, собираясь отчитать новую ученицу по всем пунктам. Так, как того требует устав школы, о котором мне Раиса Павловна уже все уши прожужжать успела. Вот же неудовлетворённая по жизни баба! Мужика ей надо! Да поскорее! А то нашла отдушину в том, чтобы отчитывать бедных подростков по причине и без. Сегодня утром лично видела, как она в холле первого этажа поучала девятиклассницу за то, что та в блондинку перекрасилась, типа это вульгарно, да и вообще ей не к лицу.

Вот мымра. Не к лицу носить плотные тёмно-коричневые колготки в сочетании с белыми туфлями-лодочками! Вот это – настоящее преступление против моды.

Так вот, вернёмся к Роману Андреевичу – нашему низкорослому, худощавому, но не лишенному своеобразного очарования директору школы. Лет сорок, – не больше, любит костюмчики в стиле «От выпускного и до могилы», густой хаер волосок к волоску назад зачёсывает, всегда гладко выбрит, а ещё не женат. И поняла я это даже раньше, чем отсутствие кольца на безымянном пальце заметила… Его реакция на мою маму-красотку стала неопровержимым доказательством, – холост, свободен, молод в душе.

Бедолага так растерялся, что даже фамилию мою забыл. А о чём разговор вести собирался, забыл и подавно. В общем, пришлось постоять в сторонке, разглядывая обширную коллекцию кактусов на настенной полке, позволяя этим двоим вдоволь наговориться… А теперь вот иду рядом с мамой и слушаю, какого же уродливого цвета в этой школе стены.

– А где у вас шкафчики?

– Здесь нет шкафчиков.

– Как нет шкафчиков?!! – изумлённо.

Боже…

– Дай сорок тысяч, – как-то само собой изо рта вырвалось, ну и не запихивать же обратно.

Мама выдерживает паузу, видимо решая: послышалось, или нет, и чтобы наверняка убедиться, что проблема не в плохом слухе, просит повторить.

Тяжело вздыхаю, глядя исключительно перед собой, и ещё мрачнее говорю:

– Мне нужно сорок тысяч. Не долларов. Тебе жалко, что ли?

– Кристина! – взвизгивает так, что наверняка во всех кабинетах второго этажа слышно, где уже вовсю идёт первый урок. – Ты попала на деньги?

– Что? – фыркаю, останавливаясь. – Ты вообще моя мать, или как?!

– Ну… да.

– Тогда как можешь такое обо мне думать?! – со всем возмущением. Хотя… блин, а она ведь права. Я, выходит, реально на бабки попала.

В общем, договориться не выходит.

«Денег нет, и разговора нет!»

Как и сумочки моей больше нет, как и Айфоши нет, налички нет, даже сим-карты и той больше нет!

Я безнадёжна.

Зато на руках и коленях есть ссадины, которых моя дорогая мать даже не заметила до сих пор. А ещё копчик болит… Надо бы в травмпункт сходить…

А ещё у меня с некоторых пор появились чудесные, великодушные одноклассники, которые, стоило войти в класс, встретили меня дружным свистом и улюлюканьем. И только Женя, с которой случайно вышло пересечься взглядами, глядела на меня с сочувствием. Что ещё хуже. Лучше бы я не видела этого.

На обед в столовую идти даже и не думала, – сразу отправилась в кабинет истории. По дороге туда меня и выловила Раиса Павловна (О Боги!), которая видимо жучок на меня каким-то образом прикрепила, чтобы отслеживать все передвижения; стоит ноге ступить не в ту сторону, и она мчится ко мне как долбаный мотылёк на свет.

– Это лист с перечнем внешкольных занятий, – протянула мне какую-то распечатку. – Мы с Романом Андреевичем посоветовались и решили, что в наказание за пропуски и наплевательское отношение к учёбе, стоит приобщить тебя к…

– Пропуски? Наплевательское отношение? – перебиваю. – Вы когда это понять успели? Ничего что я всего-то здесь несколько дней учусь?!

Поджимает губы и с укором глаза сужает:

– Попрошу тебя не повышать голос на завуча, Кристина. – И себе под нос добавляет: – Ну, что за воспитание?..

Выхватываю распечатку у неё из рук и впиваюсь в чёрные буквы взглядом.

– Считай это факультативом, – добавляет с нажимом Мымра. – Два. Ты должна выбрать два факультатива. Судя по твоим оценкам в прошлой школе, советую выбрать математику и…

– Что? «Горим», да? – перебиваю, глядя в листок. – Скоро конец месяца, проверки и всё такое… Отчёт о посещаемости сдавать надо? Ладно! – не даю Мымре и пяти копеек вставить. – Музыка и Волейбол!

– Но «музыка» – это скорее кружок и…

– Вы сказали выбрать два пункта из всего перечня. Я выбрала. Спасибо. Хорошего дня. – Запихиваю распечатку в сумочку и продолжаю топать по коридору.

– Хорошо! Но ты обязана их посещать! – кричит в спину.

***

– Ты не обязана их посещать, – с полным отсутствием какого-либо выражения на лице, Женя пробегается взглядом по перечню факультативных занятий и одновременно грызёт кончик карандаша. – Это кружки, – усмехаясь, взгляд на меня поднимает. – И их посещение – дело добровольное.

– Разве? – скептически выгибаю бровь, поглядывая на Женю, которая по какой-то непонятной причине решила разделить со мной одну парту на уроке истории. – Но… в Штатах дополнительные занятия – обязательство каждого ученика.

– Ага, но ты не в Штатах. Забыла? – улыбается, возвращая мне распечатку. – Тут скорее это принуждением попахивает.

– Или наказанием, – фыркаю, открывая учебник по истории на середине и просто, чтобы хоть чем-нибудь занять руки принимаюсь листать страницы. – Не буду ходить на них, отчислят на фиг. Может оно и к лучшем?

– Не-не-не! У нас на весь город всего три школы, и поверь на слово: ты не хочешь побывать в двух оставшихся!

Хм. Есть школы хуже этой?..

Женя всё не уходит. Видимо даже не собирается, потому что вот уже и звонок звенит, а она по-прежнему сидит рядом со мной. От её фланелевого сарафана малинового цвета уже реально рябит в глазах. А волосы?.. Боже… ну кто сейчас носит две рыжие тугие косички с бантиками? Она что, первый раз в первый класс пришла?

– Что у тебя с руками?

– А? – поворачиваю к ней голову и тут же спохватываюсь; смотрю на подсыхающую корочку на костяшках пальцев, кожу на которых содрала, будучи прижатой к асфальту.

– Побила кого, чтоль?

– Да. Нет. Вроде того, – прячу руки под парту.

– Я на музыку тоже, кстати, хожу, – переводит тему Женя, вновь улыбку мне широкую адресуя, и я только сейчас замечаю две глубокие ямочки на веснушчатых щеках. Мило. – Туда вообще половина школы ходит. Даже дополнительные часы директор выделил.

– Все такие фанаты музыки?

– Неее… – хрюкающе усмехается. – Все на учителя поглазеть приходят. Точнее, – почти все. Я музыку и вправду люблю.

– Что ж там за учитель такой? – откинувшись на спинку стула, незаинтересованным голосом протягиваю. Был бы в этой школе хоть один стоящий мужик, уж я бы сразу заметила.

– Ну, он не совсем учитель, – пожимает плечами Женя. – Точнее, в состав школьных педагогов не входит. Он просто кружок музыкальный ведёт по вечерам. Училке музыки уже под семьдесят, и кроме «Крылатых качелей» от неё ничего не услышишь, так что... Актовый зал есть, инструменты кое-какие тоже есть, вот директор и дал добро. Вроде как, повышение духовного развития учащихся и бла-бла-бла.

– И на чём играешь?

– А? Я? – И смущённо: – На гитаре. На акустической.

– Ммм… круто.

– Ой, спасиииибо. Сегодня вечером занятие будет. Приходи обязательно! Тебе понравится!

О, да.

Понравится.

Только не в этой жизни.

И только не в этой школе.

***

И только не с этим учителем!

Вот теперь, пожалуй, стоит серьёзно задуматься над тем, какой такой великий грех я совершила в прошлой жизни, что приходится так сильно расплачиваться за него в этой?..

Или же я попросту проклята?.. Может талисман от сглаза прикупить, или бабку-колдунью поискать?..

Что ещё мне делать остаётся?!

Как всё это называется?!

Судьба? Карма?! Нет, – точно проклятие!

Пять часов вечера. Небольшой актовый зал в совдеповском стиле встречает меня приглушённым жёлтым светом, несколькими рядами кресел в пошарпанных велюровых обивках вишнёвого цвета, старым потёртым паркетом под ногами, и несколькими десятками разукрашенных а-ля «Вырви глаз» женских физиономий, что, стоило тяжёлой скрипучей двери сообщить о моём визите, тут же обратились ко мне. Все до единой! Глаза сощурили и так внимательно смотрят, настороженно, будто я – самка из другой стаи, их единственного здорового самца отбивать пришла.

А вот собственно и самец.

Умереть и больше не вставать. Никогда.

Выскочка, замерев на маленькой полукруглой сцене, смотрит на меня, высоко вскинув брови, явно пребывая в не меньшем замешательстве, чем я. Практически сдутые цветные шарики, и плакат с поздравлением ко дню учителя служат его высокой фигуре, облачённой в видавшего виды джинсы и свободную серую футболку, катастрофично нелепым фоном.

Вижу, как медленно выдыхает, так и не сводя глаз с застывшей в проходе меня, и… чёрт… ненавижу… пробегается мало заинтересованным взглядом по моей фигуре, и будто в первые в жизни меня видя, расслабленно интересуется:

– Новенькая?

«Нет. Твоя смерть», – крутится в голове. Не могу язык от нёба отлепить, не могу даже глаз своих стеклянных от лица Выскочки оторвать. С места сдвинуться не могу, даже вдох полной грудью сделать не выходит…

Я проклята.

Я точно проклята!

Господи, за что?

– Ой, Америкоска наша припёрлась, – с какого-то ряда раздаётся знакомый женский голос с хрипотцой, и я заставляю себя оторвать взгляд от лица Мити, и найти это мерзкое подобие девушки в одном из кресел.

Ну-ну… Жанна.

«Ну, привет. Оуч, ты накрасилась? У тебя есть косметика? Да ещё и подобие юбки есть?.. Ну всё, улёт!»

– Чё пялишься, принцесска? – рявкает в ответ на мой излишне долгий и пристальный взгляд Жанна. – Вали давай, дверью ошиблась.

– Проходи, – звучит со сцены спокойный, но твёрдый голос Мити. – Занимай любое из свободных кресел.

Мычу себе под нос что-то несвязное и опускаюсь в ближайшее к выходу из этого Ада кресло.

– Можно и ближе сесть, – комментирует «Сатана». – Мы не кусаемся.

«Ну-ну», – поджимаю губы, и нахожу куда более занимательным занятием разглядывание инструментов в углу зала. Старенькая электрогитара, барабанная установка, акустика, сплошь разрисованная цветными маркерами, бас-гитара, что с виду ровесница моего умершего деда, фоно… и… Скрипка, судя по чехлу?

– … да, именно так Дмитрий Александрович. Америкоска всегда такая. Та ещё стерва. Считает нас кем-то вроде крыс под её ногами.

«Кем-то вроде тараканов, – отвечаю Жанне мысленно. – Их можно топтать. А крыс я боюсь».

Чувствую, как его величество {Сатана Дмитрий Александрович} со своего трона прожигает меня взглядом, но предпочитаю игнорировать его и теперь разглядываю свои ногти. Боже… как же давно я на маникюре не была…

– … ага, да. Ей Раиса Павловна ультиматум поставила… – доносят черти, друг друга перебивая.

– Не успела в новую школу прийти, а уже вопрос об отчислении стоит…

– Ага. Точно. Выдра.

Слушаю этот змеиный гадюшник одним ухом и вообще ничего не испытываю, даже злиться не хочется. Пусть хоть подавятся своими языками грязными, я выше того, чтобы вступать в спор с какими-то там склочными дурами.

– Тупая, избалованная америкоска!

– Ни мозгов, ни вкуса!

А вот это обидно.

– Пришла и воздух испортила! Дышать теперь невозможно! Сколько ты на себя духов вылила?!

– Эй, вали давай отсюда! Слышь?

– Ты нам заниматься мешаешь!

Чего?.. Я вообще молчу.

– Но она ведь ничего не сделала!!! – выкрикивает рыжеволосая Женя, и я невольно поднимаю на неё глаза. – Чего накинулись на неё? Она… она просто… просто пришла…

– Заткнись, Карасева! – рявкает Жанна.

– Варежку закрой, или хочешь к принцесске пересесть?! – поддакивает ей кто-то.

И Женя сдувается. Замолкает. Садится на место и с красным, как помидор, лицом пялится себе под ноги.

Спасибо, Женя. Ты пыталась.

– Закончили?! – мужской голос, что вдруг проносится по залу и мгновенно закрывает рты всем истеричным сукам, кажется не знакомым, чужим и… властным, сильным, авторитетным. Это что… Выскочка так говорить умеет? Пфффф…

– Простите, Дмитрий Александрович…

– Простите…

– {Дмитрий Александрович}, – почти беззвучно бурчу себе под нос с насмешкой, и будто тот смог услышать тут же впивается мне в лицо острым взглядом.

«Что-то не так»? – в ответ говорит ему мой взгляд.

И вот буквально на секунду, на мимолётную и едва уловимую, замечаю, как напрягаются его челюсти, а зубы наверняка скрипят от недовольства, но… Надо отдать должное Мистеру-учителю, – лишнего себе не позволяет, и вот уже снова спокоен и рассудителен.

– Любой, кто ещё выскажется не по теме музыки, сразу окажется за дверью. Ясно? – обводит строгим взглядом своих {учеников}, и на мне намеренно взгляд задерживает. – Ясно?! – повторяет требовательно.

Это он мне?..

Да что не так с этой школой?

Я за последние десять минут и слова не сказала!

Вытаскиваю из сумочки iPod, наушники в уши, делаю звук погромче, откидываюсь затылком на спинку кресла и прикрываю глаза. Всё, что мне нужно сделать – это отсидеть здесь полтора часа. Участвовать в разговоре и не подумаю даже.

Помню ещё, как мысленно подпевала «Green Day», а затем сама того не желая уснула. А когда проснулась…

– Выспалась? – Физиономия Выскочки оказалась так близко, что я от неожиданности аж на месте подпрыгнула и издала такой странный звук, что при большом желании повторить не смогу.

Тряхнула головой, выпрямила спину и с невозмутимым видом прочистила горло, отодвигаясь подальше от наглеца в соседнем кресле.

– Всё уже? – сквозь щёлочки заспанных глаз оглядела помещение. Пусто. За окнами непроглядная тьма. В актовом зале, кроме нас двоих, ни души.

– Минут двадцать, как всё уже.

– А чего не разбудил?

– Так я и разбудил, – губы трогает лёгкая улыбка, а я почему-то дольше необходимого задерживаю на них взгляд и тут же себя мысленно одёргиваю.

– Мне жаль, – говорит вдруг, и теперь я смотрю на него, как на идиота.

Кивает на мой iPod и…

– Твоююю мать, – выдыхаю обречённо и вытаскиваю из ушей наушники, в которых царит абсолютная тишина, потому что провод… Какая-то тварь порезала провод моих наушников!

– Я не знаю, кто это сделал и когда. За всеми не уследишь, – будто из-под воды до моего сознания доносится голос Выскочки.

– А я знаю кто, – отвечаю не сразу, пугающе тихим, озлобленным голосом и смиряю Митю обвинительным взглядом. – Это сделал тот, кто притащил на урок музыки ножницы!

– Скорее всего, маникюрные.

– Да плевать! А если бы она мне ими глотку перерезала?

Усмехается. Устало вздыхает, проводит рукой по волосам, взлохмачивая их ещё больше, и смотрит на меня с сожалением:

– Я узнаю, кто это сделал. Даю слово.

– Мужикоподобная Жанна, кто ж ещё!

– Кто-кто? – ещё веселее усмехается. – Слушай, я…

– Хреновый из тебя учитель! – перебиваю, и брови Мити лезут на лоб:

– Хреновый потому, что не следил за тобой ежесекундно? Я тебе кто – хранитель снов? Это всего лишь наушники. Вставай, мне нужно закрыть зал.

Охренеть…

– А если бы меня пырнули тут?..

– Сказал же: разберусь! – раздражённо. – Поднимайся, – встаёт на ноги и меня следом поднимает. – Я отвезу тебя домой.

Ха.

– А может, сразу переедешь ко мне? Чего тянуть?

– Что? – хмурится.

А я глаза закатываю:

– Тебя и так стало слишком много в моей жизни. И машины твоей. Избавь от удовольствия, – запихиваю в сумочку iPod, разрезанные надвое наушники и направляюсь к двери.

– Ты либо отчаянная настолько, – звучит в спину, – либо больная на всю голову!

Замираю, но и не думаю оборачиваться. Слушаю.

– На улице темно, – это, во-первых. Во-вторых, если с тобой что-нибудь случится по дороге домой, я не хочу быть за это ответственным. А учитывая твои сверх способности находить проблемы на свою задницу, отпусти я тебя и ответственности точно не избежать. Ну, а в-третьих, – оказывается лицом к лицу со мной, выдерживает паузу и смягчившись добавляет: – Мне нужна моя крутка. Я в ней права оставил.

– А если увидит кто? – интересуюсь скользко. – Или у вас в городе считается нормой, когда ученица садится в тачку к своему учителю?

Губы в улыбке повеселённой кривит, складывает руки на груди и глазами своими дьявольскими сверкает:

– За свою репутацию переживаешь?

– За свою? – усмехаюсь в ответ. – Разве есть что-то ниже дна?

– Ну вот и отлично, – выталкивает меня в коридор и принимается запирать дверь. – За меня можешь не беспокоиться.

– Такой правильный?

Заканчивает возиться с замком, прячет ключи в карман и практически вплотную ко мне подходит. Так близко оказывается, что я боюсь сделать вдох поглубже и не дай Бог не задеть его грудь своей. Но назад не отхожу, хоть и очень хочется…

Глаза в полумраке коридора блестят, как у хищника выбравшегося на охоту, рваные локоны падают на лоб и слегка касаются ресниц, что бросают на щёки две длинных зловещих тени. Губы плотно сомкнуты, челюсти напряжены, вены на шее вздуты, словно хищник наконец выследил свою жертву и вот-вот совершит прыжок.

Ну точно – Сатана.

Волоски на шее невольно встают дыбом, а по коже бегут мурашки.

Не знай я, что за тип передо мной, и встреть его в тёмном переулке, бежала бы куда глаза глядят, даже не оборачиваясь.

– Правильный? – шепчет вкрадчиво и его тёплое дыхание скользит по моей щеке. – Я – правильный?..

Ещё ближе наклоняется, так что приходится напрячь каждую мышцу в теле, чтобы не шелохнуться, и ещё тише, ещё опаснее шепчет:

– Уверена?

С мгновенно участившимся дыханием, резко поворачиваю голову и тут же натыкаюсь взглядом на широкую весёлую улыбку.

– Шутка, – подмигивает и первым отстраняется, зашагав по коридору. – Идём, школьница. У меня ещё много дел.

А я ещё с полминуты с места не двигаюсь, глядя как широкая спина Мити исчезает во мраке коридора, и с облегчением думаю о том, как же рада царящей вокруг темноте, ведь в ней не видно моего горящего, залитого краской лица.

ГЛАВА 9

Так-с. Посмотрим.

Вытаскиваю права из внутреннего кармана куртки Выскочки и без тени сомнений, читаю:

– Арчипов Дмитрий Александрович… О, ну теперь понятно почему его те гопники Арчи назвали. Что-то вроде прозвище?.. Да ещё и авторитет похоже, раз они от него поджав хвосты бежали… Ха. {Авторитет.} Тааак. Год рождения… Год рождения… Сколько? Двадцать пять лет? Я бы все тридцать дала. – Фыркаю, запихиваю права обратно в карман и направляюсь к выходу.

Ждёт внизу, у подъезда. Хотел подняться. Ага, раскатал губу. К хорошему быстро привыкаешь…

Обвела коридор унылым взглядом и сделала вывод, что, в общем-то, хорошего в этой квартире и нет ничего. Чтобы привыкать.

Выпархиваю из подъезда, и с абсолютно непроницаемым лицом вручаю Выскочке его куртку:

– Вот. Держите, {Дмитрий Александрович}, – не глядя протягиваю, рассматривая огоньки в окошках дома напротив, будто это крайне занимательное занятие.

Усмехается повеселённо:

– Мы не в школе. Можно просто – Митя. А! Прости… ты же мне другое имя дала, да?

– Я пошла, – отрезаю замогильным голосом, и разворачиваюсь к подъезду, как тут…

Вдруг за руку меня хватает, не грубо – осторожно, и мягко разворачивает к себе лицом.

Вот чёрт.

Что со мной? Отчего вдруг в жар бросило? А сердце в груди, почему так непривычно громко заухало?

Заболеваю? Ну, точно надо в больницу прогуляться.

И смотрит на меня так пристально, что аж слюну сглотнуть не выходит, будто горло от спазма сдавило. И для чего-то ближе подходит; всего на шаг, но кажется, будто весь кислород между нами вытеснил, дышать практически не чем стало.

Тёплый жёлтый свет от фонаря над нами придаёт его коже оттенок карамели, а в глазах, что словно внутрь меня заглянуть пытаются, будто тёмный океан плещется, опасный, таинственный и такой манящий…

Брррр…

Встряхиваю головой и резко выдёргиваю свою руку из его.

Может в России это болезнь такая? Когда замираешь на ком-то взглядом и отвести его не можешь?.. Очень странно себя чувствую.

Молчит. Просто смотрит. Без всякого выражения. С тем же успехом можно смотреть на стену – чтобы просто взгляд куда-нибудь уткнуть, – и думать о чём-то своём.

– Почему ты здесь? – Сперва кажется, ветер листвой зашелестел, а, нет, – оказалось, Митя заговорил. И тон этот не нравится мне ещё больше, чем взгляд, которым он на меня смотрит. Странный, – пожалуй, лучшее ему определение.

Обнимаю себя руками, делая вид, что ёжусь от холода, в то время, когда от жара в пот кидает, и мало заинтересованно спрашиваю:

– О чём ты?

– Почему ты здесь? Зачем в этот город приехала?

Мрачно усмехаюсь:

– Да вот как-то у меня мнение не спросили, понимаешь?

– Чья это квартира? – кивает наверх. – Съёмная?

– Нет, она… – Стоп. – А тебе-то что?

Делает глубокий вдох, открывает рот, чтобы ответить, но тут же закрывает его, говорить передумав. Будто только что дошло, что тратить время на меня – глупость несусветная.

– Ладно, – наконец взгляд отводит, запускает руку в карман джинсов и миг спустя протягивает мне…

Айфоша?!..

– Держи, – кивает.

Держу… держу мину кирпичом, а руки так и чешутся схватить своё сокровище и мчаться домой со всех ног.

– Вот так просто? – невозмутимо интересуюсь.

– Нет, – лоб хмурит и челюсти сжимает, будто с трудом сдерживая себя от желания разбить мой телефон о фонарный столб, но по каким-то причинам не может себе этого позволить. – Забирай. А завтра приходи в «Клевер».

– Что? – звонко. – Очередную сцену устроить хочешь?

– Я? – невесело усмехается, повышая голос. – Устраивать сцены – твоё кредо по жизни! Меня сюда вмешивать нечего.

– То есть это я сама себя вечно дурой выставляю, да?

– Пфф… Понятное дело, да!

– А ты… А ты…

– А я лишь решил поставить на место лишённого совести подростка, вроде тебя.

– Ну и как, поставил?! – кричу уже на всю улицу, со всем возмущением. Боже! Меня никто в жизни ещё не бесил так сильно, как… {этот}!

– Ты невыносима, – понизив голос до разочарованного шёпота, головой качает.

– Так и не выноси. Тебя разве кто-то просит об этом?

– Да я бы с радостью! Вот только ты мне денег должна, помнишь?

– А если я на тебя за вымогательство денег у малолетки заявлю?

Смеётся, выгнув спину и устремив лицо к ночному небу:

– Ну хоть с чем-то согласилась, – шумно выдыхает и вновь одаривает меня взглядом, словно на попавшую в беду пушистую зверушку смотрит. Больше всего ненавижу{ этот} его взгляд. – Слушай, камеры твои пьяные танцы на сцене засняли, и поломку аппаратуры тоже. Правда на моей стороне. Не ты, так твоей матери платить придётся, понимаешь?

Вот же скряга. Жмот!

– И прежде, чем ты придумаешь мне новое прозвище, – перебивает, будто мысли мои прочитав, – что-то вроде скряги, или ещё чего поинтереснее, должен сообщить, что дело не в том сколько ты мне должна, а в том, чтобы с детства привыкать возвращать долги. Это вроде как ответственности за свои поступки учит.

Шикарно.

Теперь он меня ещё и воспитывать взялся.

И ни секунды больше не раздумывая пытаюсь выхватить свой телефон у него из рук. Но не тут-то было! С реакцией у этого придурка всё отлично! А вот с держанием слова что-то не очень, потому что уже в следующий миг мой Айфоша возвращается обратно в карман его джинсов, а два глаза, что теперь похожи на два лазерных прицела, пытаются прожечь дыру в моём лице!

– Завтра. После школы. В «Клевере». Придёшь, тогда телефон и верну.

– Скряга, – сквозь зубы.

– Дурочка, – так весело усмехается, словно забавнее меня в жизни никого не встречал, и вдруг руку ко мне протягивает и… ерошит волосы?..

Он, правда… ерошит мне волосы?

Даже дара речи лишилась. Даже что такое двигаться забыла. Даже о способности дышать с трудом вспомнила. Смесь чувств, что затопила меня от его прикосновения, оказалась такой взрывоподобной, что я как ни пыталась, не смогла понять, какая чаша весов весит больше: та, что полна дикого возмущения за такого рода наглость, или же та, где большими буквами написано: «А это было мило».

Точно. Заболела.

– Мир так устроен: скажешь «спасибо» ты – скажут «спасибо» и тебе. Улыбнешься ты – улыбнутся и тебе. Понимаешь? Всё хорошее начинается с тебя, – прячет руки в карманах, а я прослеживаю загипнотизированным взглядом ту, что касалась моих волос, и…

Что он там только что пробубнил?

– Опять меня учишь?

– До завтра, – не отвечает. Прыгает в тачку, одаривая меня прощальной улыбкой, и жмёт на газ.

Провожаю взглядом «Ауди», и к своей полной неожиданности отмечаю:

– А он бывает забавным.

***

– Он полный придурок! Серьёзно! Занудливый и такой правильный, бууэээ! – щёлкаю шариковой ручкой, сидя за партой на перемене между вторым и третьим уроками, и делюсь с Женей всеми эмоциями, что так и просятся наружу, так и просятся быть высказанными!

Нет сил больше молчать. Хоть кто-то уже должен меня выслушать, иначе… иначе лопну скоро от возмущения!

– Митя правильный? А что в этом плохого?

– Плохое в том, кем он себя возомнил. Учить меня вздумал.

Женя, прикрыв рот ладонью, тихонько хихикает, и стреляет в меня каким-то уж больно загадочным взглядом, словно я ей тут не о первой в своей жизни ненависти рассказываю, а о первой любви, да ещё и безответной.

– Чего ржёшь? – фыркаю, и замечаю, как из школьной столовой в кабинет физики возвращается Жанна и её свита; вальяжно проплывают по проходу, с набитыми пирожками щеками, и занимают свои насесты.

А главная курица на меня такой взгляд бросает, словно я её любимого кота ночью псам скормила, и теперь, в срочном порядке, на корм собакам нужно пустить меня. И вот так смотрит на меня дрянь, что только вчера лишила меня наушников!

– Эй? Ты слушаешь, вообще? – толкает меня локтем в бок Женя, и я одариваю её тяжёлым взглядом:

– Закроем тему. Глупый разговор.

– Так я ведь вообще молчала, – вновь смеётся, демонстрируя ямочки на щеках, и мне невольно улыбнуться хочется. – Так что… что этот… ну этот,{ Дмитрий Александрович}… Странный он. И «Клевер» этот… странный, – запинаясь, бурчу себе под нос, с неоправданным интересом рассматривая надпись ручкой на парте «Вали в свою Америку, сука»! Верх культуры.

– Почему странный? Митя обычный. Хороший парень, – будто бы со знанием дела заявляет Женя, хватает стирку и принимается избавлять парту от надписи. – Музыку любит сильно, вот и преподаёт её кому-то вроде нас… Музыкальной школы-то в городе нет. А у Мити рок-группа своя, они в «Клевере» по вечерам выступают. В основном с каверами, но бывает, что и своё играют.

– А по утрам он чего в «Клевере» трётся?

– Так работает ведь.

– Разве? – хмурясь, наблюдаю, как Женя не теряет надежды стереть все чернила до остатка. – Я слышала, что нет.

– Слышала?

– Ну, да, – отвожу взгляд от неловкости момента и тут же себя корю за это. С чего вообще мне неловкость испытывать?..

– А! – Женю будто великая мысль посещает. – Так он там не числится! Зарплату не получает, просто помогать Алине приходит. С разгрузкой, или доставкой товара. С поставщиками переговоры ведёт и так далее.

– И не получает за это деньги? – брови невольно на лоб лезут. Он что, травой и свежим воздухом питается?

– Отказался видимо, – пожимает плечами. – Я не знаю этого, Кристин. Знаю, что он Алинке с «Клевером» днём помогает, а по вечерам, когда работает бар, концерты организовывает.

– Бар, – киваю, ничего не понимая, и сверлю взглядом одну точку в парте.

– Днём – кафе. Вечером – бар. Всё просто, – решает пояснить Женя. – Город у нас маленький, вот и приходится крутиться.

– И даже разрешение есть? – придирчиво глаза сужаю.

– Да, конечно есть. Как бы ещё они работать могли?

Ну вот вроде и ясно всё. Да не очень.

– «Клевер» – кафе отца Алины. Он умер несколько лет назад от инфаркта. Так что она там с тех пор и директор, и владелец, и администратор в одном лице.

– И продавец.

– Продавец только по утрам, когда я в школе.

– Аааа…

СТОП.

– В смысле? – круто разворачиваю к ней голову, и ещё жду долгих несколько секунд, пока Женя любуется чистенькой партой, собирая крошки от стирки в ладонь, а затем отвечает:

– Я разве тебе не говорила?

– Да вроде нет.

– Я работаю в «Клевере». До пяти часов вечера примерно, когда как получается.

– Офигеть.

– ОФИГЕЕЕТЬ! – звучит с соседнего ряда голос, от которого мне непреодолимо хочется поморщиться, а следом оглохнуть. – Только посмотрите: Принцесска и Нищенка теперь подруги! Сейчас растаю от умиления…

Одариваю Жанну невыразительным взглядом, а мысленно отмечаю, что немножечко «подтаять» не помешало бы её заднице. Как минимум.

– Не ведись, Кристин, – тут же шепчет мне Женя. – Она тебя провоцирует.

– Меня? Так ведь не меня оскорбили.

– А… ну, да… хотя, да… Ты права… – Лицо Жени тут же заливает краска, а взгляд наполняется таким смущением, от которого даже мне неловко становится.

– Эй! Нищенка! – продолжает кудахтать курица. – Там тебя мать звала! Наверное, хочет, чтобы ты помогла половую тряпку отжать!

И половина из присутствующих в классе взрывается от смеха, тут же обращая весёлые взоры к Жене, словно та – пугало на кукурузном поле, но настолько нелепое, что ни одна ворона его не боится.

– Моя мама в школе уборщицей работает, – считает нужным сообщить мне Женя, в то время, когда я даже и не думала о подобном спрашивать. Несмотря на всё смущение и понурый взгляд в парту, ещё объяснять что-то пытается?..

– Зря ты со мной села, – выдыхаю обречённо, глядя на красное, как помидор, лицо Жени. – Я ведь говорила тебе… Теперь и ты получать будешь.

– Да я и раньше получала. Не привыкать, – украдкой поглядев на меня, смущённо, но, чёрт, так горько улыбается, что клянусь всем на свете, у меня аж сжиматься внутри всё начинает.

«Не лезь, Крис. Не встревай. Не твоё это дело! Ты и так выживаешь, как можешь! Не рой себе могилу!»

– Гиблое это дело, Карасева, – с отвращением во взгляде фыркает Жанна. – Принцесски с нищенками априори не водятся. Ну, разве что шмотки свои тебе донашивать отдавать будет…

– Да я и тебе могу что-нибудь подобрать. – Ну вот и всё, понеслось. – Мне не жалко. – Оглядываю Жанну с ног до головы. – Правда, не уверена, что размерчиком сойдёмся.

Ну вот теперь класс смеётся не с Жени, а с этой выдры, что уже вовсю молнии из глаз в меня метает.

«Вот не живётся тебе мирно, Крис! Куда лезешь? Зачем?»

Зачем?.. Ну… по сути, Женя ведь вчера за меня заступилась. По крайней мере, попыталась.

– Я не поняла, – тупо протягивает Жанна, разворачиваясь ко мне всем торосом и хрустя костяшками пальцев. – Ты сейчас нарываешься, или что, америкоска?

– Я интересуюсь, – любезно улыбаюсь. – Нужно чего? Из вещичек? А-то у меня много. Даже в шкаф всё не влезает.

– Кристина, не надо, – с опаской шепчет Женя, сжимая моё запястье ледяными пальцами. – Она тебе и вправду врезать может, у неё брат бывший зек.

А я в это время играю с Жанной в войну взглядами, и даже не думаю проигрывать.

Звенит звонок, и Жанна, пользуясь моментом, отводит взгляд первая, не забыв перед этим угрожающе прошипеть:

– Тебе конец, принцесска.

Конец подкрался слишком быстро и незаметно. Или это было только его начало?..

Думала, в наше время уже никто не устраивает «тёмную».

Видимо я ошибалась.

ГЛАВА 10

– Чего они на нас так уставились? – придирчиво наблюдаю за тем, как Митя и Алина подпирают барную стойку, (в это время суток – «прилавок»), и о чём-то шепчутся, не спуская с нас с Женей глаз.

Переворачиваю пакетик со льдом другой стороной и вновь прикладываю к ссадине на скуле, которая не просто болит, а дико ноет и пульсирует одновременно, словно там не обычная ссадина, а какой-нибудь нехилый нарыв.

Откидываюсь на спинку стула и перевожу взгляд на Женю, которая сидит напротив меня за тем же столиком, и прикладывает точно такой же пакет с сухим льдом к подбородку.

Думаю, со стороны мы выглядим, как две побитые жизнью законченные неудачницы.

Вот только в этот раз меня не жизнь побила, а скорее, – её нелепая ошибка по имени Жанна. И её куриная свита, что устроила нам «тёмную» прямо за воротами школы. Точнее, в потасовку всё это дело переросло лишь тогда, когда я отказалась извиняться по её требованию, да и Жене молчать велела. С чего вообще ради, мы извиняться должны? Ну и что, что я на личности перешла?.. Это ведь Жанна! Для таких, как она, подобные перепалки – смысл всей жизни, оскорбило её лишь то, что я в принципе рот в её сторону открыть посмела.

В общем, где-то между «Извиняйся, или тебе не жить» и «А не пойти бы тебе к чёрту?», меня с такой силой толкнули в спину, что, учитывая ещё и эффект неожиданности, ноги подвели меня и отправили в полёт прямиком к дереву. С мощным и шершавым столбом которого и встретилась моя скула. Женя тут же бросилась ко мне (что было крайне опрометчивым поступком, потому что её бить вроде как не собирались), но как это зачастую бывает, угодила под «обстрел», и получила локтем в челюсть от одной из кур, что замахивалась на меня. А попала Жене по лицу.

Больно было нам обеим.

А дальше… кто-то закричал из окна рядом стоящей пятиэтажки, что вызовет милицию, и мы с Женей, воспользовавшись удачным моментом, как две последние трусихи, поджав хвосты, бросились наутёк.

Даже не знаю, преследовала нас Жанна, или нет… Всё о чём думала, пока бежала, так это о том, что завтра моё лицо будет выглядеть ужаснее не придумаешь, и о том, что адреналин, однако, способен вызвать приступ странного припадочного смеха.

Я всё ещё продолжала давиться смешками сумасшедшего, когда Женя буквально втащила меня в «Клевер» вслед за собой, заверяя, что тут мы будем в безопасности. Вот тут-то я и рассмеялась ещё громче. О, правда? Здесь я буду в безопасности? Да это заведение – сцена для моего позора!

Надо было видеть глаза Выскочки в этот момент. О, это было что-то! Никогда ещё его таким не видела. Первая мысль – выгонит. Вот прямо сейчас схватит за шиворот и вытолкнет обратно за дверь, чтобы посетителей кафе своим безумным видом не пугала. Вторая мысль – а может мне самой уйти? Уж очень странно он на меня смотрел. Третья мысль – как же чертовски хорошо на нём сидит обычная чёрная футболка; идеальная «обёртка» для идеального мужского тела. И четвёртая мысль – «Очнись. Ты его ненавидишь!».

Сперва глаза Мити в удивлении округлились, как теннисные мячики; полный смешанных чувств взгляд пробежался от Жениного лица к моему, затем, будто бы рентгеном всё моё тело просканировал: сверху донизу и обратно, словно проверяя все ли конечности на месте. А затем его глаза с нескрываемым осуждением сузились и впились в меня обвинительным взглядом в стиле «Ни дня без приключений?! Ходячая катастрофа!». Вот только ему то что? Мои приключения, хочу и «приключаюсь».

– Боже! Что с вами, девочки? – а этот голос принадлежал Алине, которая ожила быстрее, словно в пол вросшего Выскочки, выбежала из-за прилавка и уже спустя миг осматривала подбородок Жени со встревоженным видом, задавая множество ненужных вопросов.

Спасибо Жене (в очередной раз), она избавила меня от перечисления сухих фактов, и рассказала этой парочке о том, что произошло во всей красе.

После чего мы и получили по пакетику льда и по чашке ромашкового чая.

И вот теперь эти двое уже как минут десять стоят у прилавка и метают в нас настороженные взгляды.

– Чего уставились? – ворчу во второй раз, и слышу Женин смешок:

– Решают, что с нами делать.

– А что с нами делать?

На Жениных щеках вспыхивает лёгкий румянец:

– Так ведь положено родителям сообщить… вроде как. Да и в школе, наверное, с этим разбираться будут.

– С чем? – фыркаю, плюхая пакетик со льдом на столешницу. – И для чего? Оно тебе надо? Мне – нет. Ладно, я домой пошла.

– О Боже-Боже-Божечкииии! – внезапный Женин писк, будто стереозвуком взрывает голову, вынуждает подпрыгнуть на месте и вновь упасть на стул, так не вовремя напомнив копчику, что такое боль.

– Да чтоб те…

– Он здесь! Он здесь! Он здееесь! – Женя напоминает психопатку, которая пугающе резко вспомнила, что она психопатка! Заёрзала на стуле, глаза, как шары выпучила, взгляд перепуганный до смерти, губы дрожат…

– Ты больная?.. Ну, в смысле: нехорошо тебе? – тут же исправляюсь в выражении. Да мало ли что… Отодвигаюсь подальше и не без опасения смотрю на Женю, которую будто подменили.

– Только не оборачивайся, – умоляюще шепчет, и едва своим травмированным подбородком в столешницу не вжимается, выгибая спину и очевидно прячась за меня. – Не оборачивайся, Крис, умоляю.

Оборачиваюсь.

О… ну теперь ясно всё!

– От парня прячемся? – весело смотрю на Женю, и та злобно шипит в ответ:

– Тшшшшш! Ты чего? Молчи, умоляю. Почему он здесь? Зачем пришёл? Ещё ж не вечер даже... – говорит сама с собой.

А я вновь оборачиваюсь, решая получше рассмотреть объект Жениного обожания. Хм… Ничего такой. Лет двадцать, может чуть больше. Невысокий, но коренастый, широк в плечах, русые волосы ёжиком острижены, светлые глаза блуждают по залу, будто выискивая кого-то, а на груди красуется большое мокрое пятно.

– Эй, Арчи! – находит глазами Митю и тут же бросается в его сторону, шипя с возмущением: – Вот на фига ты моё пиво взболтал, а?!

– Так ты ж сказал, до вечера пить не будешь, – усмехается в ответ Митя.

– Козёл ты, понял?!

– Кто это? – глядя на парня, интересуюсь у Жени, которая всё ниже по спинке стула съезжает, и с виду будто бы всем Богам молится, чтобы те сделали её невидимой.

– Рома. Барабанщик в Митиной группе. Двадцать один год. Живёт в доме напротив моего, – отзывается, будто некролог зачитывая.

– И ты в него по уши влюблена, – хихикаю, и лицо Жени вспыхивает с новой силой.

– Ну только если чуть-чуть, – мямлит.

– А он об это знает?

– Ты что! – резко на меня взгляд вскидывает. – Я с ним даже поздороваться боюсь. Даже смотреть на него долго не могу, разве что, когда он на сцене играет… Смотрю, потому что все смотрят. Ты только взгляни, какой ОН! И… какая я.

Не успеваю ответить Жене, что если она и дальше собирается выглядеть как первоклашка, то этот Рома точно на неё в жизни не взглянет, как внезапно чья-то рука с громким «Хлоп» падает на плечо, и я тут же встречаюсь глазами с очевидно решительно настроенным Выскочкой. Просит оставить Женю ненадолго и идти за ним.

Чёртик на левом плече говорит послать его в седьмое пекло. А назойливый ангелок на правом – приказывает делать всё, что он говорит. В этой битве занудливый ангел выигрывает.

– Присядь, – Выскочка закрывает за нами дверь тесного кабинета, в котором чего только нет, и кивает на старенький диванчик у стены. Приходится ещё потрудиться, чтобы найти на нём место для пятой точки, ибо он сплошь завален всякого рода коробками и бумагами.

Большой письменный стол напротив выглядит такой же свалкой. И я уже молчу про пол, на котором картонные коробки громоздятся целыми башнями.

– Это что, склад?

– Временно, – Митя приседает на краешек стола, складывает руки на груди, что так и хочется пробежаться взглядом по каждой вздутой на них вене, затем склоняет голову набок и смотрит так, будто признания в страшном преступлении требует.

– У тебя новая причёска? – легкомысленно интересуюсь, и глаза Мити тут же недобро сужаются.

– Нет, – коротко и ясно.

– Мм… показалось, значит, – отвожу равнодушный взгляд в сторону. С таким птичьим гнездом волос, как у него, хоть косички заплетай.

– Готова слушать?

– Смотря что, – натянуто улыбнувшись.

– Ладно, – шумно выдыхает и делает несколько шагов в моём направлении, так что теперь приходится задирать голову, чтобы не разорвать контакт глазами. – Я предлагаю тебе работу в оплату долга. Будешь работать в паре с Женей. Рабочий день не полный и только после школы. Оплата небольшая, но для школьников в самый раз; что вам там надо?.. Плюс, каждый месяц буду отнимать у тебя процент в оплату долга, пока не покроются все сорок тысяч. Согласна?

Эммм…

Минуточку.

– Ты и за отдел кадров здесь отвечаешь? – спрашиваю с искренним удивлением. – Дай угадаю: только неофициально, да? А бухгалтер кто? Тоже ты? А пирожки кто печёт?

– Пирожки нам поставляет пекарня.

– Так может ты и в ней «за спасибо» работаешь?

– Я сейчас на полном серьёзе, – смотрит на меня строго и будто бы даже не моргает.

Поднимаюсь на ноги, оказываясь с ним лицом к лицу, и аромат мужского парфюма тут же подкрадывается к носу. Морская свежесть, немного цитрусовых ноток и терпкого кедра.

Кажется, у меня только что закружилась голова.

Последствия встречи моего лица с деревом, – сто процентов.

– Так что? – понижает голос до деловитого полушёпота, а я продолжаю молча смотреть на него и тайно наслаждаться мужским ароматом, в котором вроде бы и нет ничего особенного, – есть парфюмы и получше, – однако… именно от этого у меня почему-то внезапно вспотели ладони и сердце в груди забилось чаще.

Моя реакция на этого парня становится катастрофически неправильной.

«Боже, Крис, ты что творишь? Бери это под контроль! Срочно!»

Вместо этого провожу языком по губам, желая лишь вернуть влагу пересушенной коже, но взгляд Мити тут же падает к моему рту, и я тяжело сглатываю, напрягаясь всем телом.

Ну вот. Теперь он будет ошибочно думать, что я ещё и заигрываю с ним.

– Я жду ответа, – как ни в чём не бывало говорит. И, наверное, этот город превратил меня в полную дуру, но сейчас я почти уверена, что его голос слегка надломился. А затем прозвучал неправдоподобно резко: – Ты будешь отвечать, или нет? – И тут же шаг назад делает, складывает руки на груди и больше в лицо мне не смотрит, – разглядывает башню из коробок, словно та – его новый и, что немало важно, интереснейший собеседник.

– И сколько работать придётся? – голосом с предательской хрипотцой.

– Зарплата около десяти тысяч в месяц, с учётом неполного рабочего дня. Пять тысяч буду отнимать в оплату долго. Итого – работать тебе месяцев восемь.

Тишина.

Кажется, я только что слышала, как где-то пролетела муха. Где-нибудь в другой вселенной.

Десять… тысяч?

Я умываю руки!

Просто разворачиваюсь и без слов шагаю к двери.

– Ты куда?

– Пойду продам почку, – хватаюсь за ручку, ладонь Мити тут же оказывается на моей, и дверь так и остаётся закрытой.

– А я тебе вроде как помочь пытаюсь! – таращится на меня злобно.

– С чем? С оплатой долга тебе? – цинично усмехаюсь. – Ха. Раз уж так велико желание, может проще его простить? Долг. М?

Теперь замолкает он. Сжимает челюсти, что кажется, я практически слышу, как скрипят его зубы. Резко делает шаг вперёд, намеренно меня в дверь толкая, так что лопатки ударяются о пластик, руками по обе стороны от моей головы упирается, и нависает сверху, как здоровый медведь, что одним только взглядом убить способен.

Честное слово, не перестаю поражаться его способности в одно мгновение из сущего ангела в самого настоящего демона превращаться! За это умение, пожалуй, стоит отдать ему должное!

– Думаешь, мне это надо? – шипит, будучи крайне раздражённым. – Думаешь это я такой хороший и понимающий?.. Да, если бы Алина за тебя не попросила, и ноги твоей больше в этом кафе не было бы!

А, так вот оно что. Опять Алина. Опять за меня попросила. Да с чего ради, вообще? Кто она мне, а кто я ей? Мы едва знакомы.

Добрая душа? Плюсики в карму зарабатывает?

– У тебя сегодня плохой день, да? – неотрывно смотрю Мите в глаза и говорю предельно спокойно.

– Чертовски плохой, – продолжает шипеть. – Впрочем… как вижу, не у меня одного, – и на скулу мою поцарапанную смотрит. – Завтра с чем придёшь? С переломом ноги? Или руки?

– Я отдам тебе сорок тысяч. Пусти, – приказным шёпотом, глаза в глаза.

– И каким же образом? На панель пойдёшь? Там малолеток любят.

Сжимаю зубы, чтобы не ответить. Потому что не хочу отвечать. Потому что достало это всё, и кретин этот достал! Вчера ещё только веселился, улыбался, по волосам меня трепал, а сегодня на панель отправляет?..

Какой же гад!

– Пусти! – упираюсь ладонями ему в грудь и оттолкнуть пытаюсь. И с места не двигается, по-прежнему взгляда от меня не отводит. Будто ждёт… ждёт, когда сдамся, когда заплачу…

– Ты понравилась Алине, – меняет тему, ещё больше понижая голос. – Она добрая очень по своей натуре. Вот и хочет помочь тебе. Работа не пыльная, ноготки свои не сломаешь. А насчёт денег… я уже говорил. Мне не сумма принципиальна, а то, чтобы, такие, как ты, учились отвечать за свои поступки.

– Чем я тебя так зацепила, а? – слабая, горькая улыбка касается уголка моих губ, и в ответ на вопрос глаза Мити едва заметно расширяются, кадык нервно дёргается. О, да, теперь мне точно не показалось! – Если ты в этом кафе даже не числишься, а на работу меня взять было идеей Алины, то… то почему не она меня поговорить позвала… а ты? М? Разве не она здесь директор?

– Я… я ей помогаю, – грубо, но неуверенно.

– Точно? Только поэтому здесь ты, а не она?

Ещё пауза тишины, когда кажется, что между нами вот-вот и полетят искры. Напряжение во взгляде, напряжение в мышцах, тяжёлое дыхание, будто воздуха не хватает, – всё это я ощущаю от его близости.

И вот, когда я уже была практически уверена в том, что Митя ощущает то же самое, он вновь поставил меня на место одним лишь позабавленным смешком и тем самым… тем самым, будь он проклят, взглядом, словно я милая плюшевая игрушка, которую срочно нужно прижать к груди и пожалеть.

И вот теперь я чувствую это чёртово непрошеное жжение в глазах.

Почему мне так обидно?

– Глупая, – фыркает с расслабленным смешком и делает шаг назад, ероша свои волосы. – Если ты решила, что я мог положить глаз на школьницу, да ещё и на эгоистичную и несносную, и поэтому не можешь принять предложение о работе, то расслабься, в этом плане ты меня не интересуешь.

Вроде бы он прав. Вроде бы тут нужно расслабиться. А мне наоборот почему-то напрячься хочется. От слов его. От обиды.

А ещё хочется провалиться на этом же месте, просто чтобы в один миг избавить себя от его компании. Или же просто сбежать. От него? От себя?..

– Приходи завтра после школы, – добавляет. – И расписку от матери не забудь, что она не против твоей подработки. Ну? Чего молчишь?

И правда… почему молчу? Почему столбом стою на одном месте, прижатая к двери и слова из себя выдавить не могу?..

– Кристина? – впервые зовёт меня по имени и…

Я сошла с ума.

Пусть повторит. Пусть назовёт ещё раз.

– Кристина? Слышишь меня? – ближе подходит, хмурится, глядя в лицо. И в эту же секунду, по великому закону подлости, дверь за моей спиной распахивается и тем самым отправляет меня прямо в руки Выскочки, прямо в его объятия.

– О, простите, я не… – звучит странно знакомый голос за спиной, пока парфюм Мити вновь наполняет мои лёгкие, а я перепуганными до смерти глазами смотрю в его глаза.

И мне, правда, страшно. Теперь я действительно боюсь того, что чувствую.

– Это что здесь такое происходит?!! – возвращает меня с небес на землю громоподобный крик, и я тут же отпрыгиваю в сторону, в полнейшем потрясении глядя на женщину, появившуюся в дверях кабинета.

ЧТО?!

– А Мымра здесь что делает?!! – настолько ошарашена увиденным, что даже слова контролировать не могу; выпаливаю всё, что вспыхивает в голове: – Мымра тоже здесь работает?!

– Мымра?! – возмущённо вопит Раиса Павловна.

– Мымра? – озадаченно интересуется Митя и поворачивает голову к завучу моей школы, тут же меняясь в лице до неузнаваемости: – Я же сказал тебе не приходить сюда! – гремит ледяным голосом.

– Вообще-то… вообще-то я твоя мать! – кудахтает Мымра, не зная на кого смотреть: то ли на остолбеневшую меня, то ли на Митю. – Ну?! Я жду! Кто из вас соизволит объяснить, почему несовершеннолетняя, да ещё и невоспитанная школьница, посреди белого дня обнимается со взрослым мужчиной?!

– Да чтоб мне сдохнуть… Вот это семейка… – находясь в некой прострации, негромко выдыхаю, и Раиса Павловна вдруг хватает меня за руку и толкает к двери:

– Пошла вон отсюда, маленькая дрянь!

ГЛАВА 11

Два дня спустя

{«Выдохните, заведите левую руку за спину, согните ее в локте и захватите ею левую стопу…»}

Может переезд в этот город плачевным образом сказался на моём рассудке?

А что, если я действительно спятила? Без шуток.

{«Теперь положите правую кисть на внешнюю поверхность левого бедра около колена и…»}

Что если этот странный трепет в груди и щекотание в животе от одного только взгляда Выскочки, симптомы какой-то болезни?..

А что, если дальше будет ещё хуже?..

Что если дальше сердце не только трепетать будет, но ещё и болеть начнёт? А ведь это возможно. Более чем возможно, потому что, уверена, Выскочка при взгляде на меня ничего подобного не чувствует, а это значит, болезнь моя... будет безответной.

Боже…

{«Поместите правую кисть под левое колено, так чтобы ладонь лежала на полу, а пальцы были обращены вправо. Вдохните, с выдохом разверните корпус влево, помогая себе руками…» }

Вдохнула.

Выдохнула.

И закрыла к чёрту ноутбук.

Мне даже йога не помогает. Это конец.

Упала на спину, распластав руки и ноги в стороны.Понятия не имею, сколько времени сверлила взглядом кусок жёлтой отшелушивающейся побелки на потолке, пребывая в некой прострации.

Я не дура. Отлично знаю, как эта якобы «болезнь» называется… Вот только слова этого поганого даже вслух не хочу произносить, даже думать об этом не хочу… Потому что это глупо. Любить глупо.

{ Ну вот… подумала. }

Все, кого я люблю, рано или поздно отворачиваются от меня. И мне надоело каждый раз переживать одно и то же. Каждый раз пытаться быть сильной, заверять себя, что всё наладится, однажды боль от предательства пройдет, и жизнь моя станет лучше.

Вот только она никогда не станет лучше, если все так и будут бросать меня. Это похоже на проклятие, и я всерьёз уже задумываюсь над этим. Неужели я настолько плоха, что стоит только привязаться к кому-то, он тут же исчезает из моей жизни?

Даже родной отец меня бросил.

Кайл меня бросил.

Родственники матери от нас отказались. Якобы потому, что когда наша семья была богата и ни в чём не нуждалась, от нас ни слуху ни духу не было, а стоило случиться беде и… Впрочем я их понимаю. Наверное, я поступила бы также.

{ Наверное. }

Даже подруги со мной общаться перестали. Ха. Какая-то злая ирония судьбы. Вроде бы и горько от обиды, а вроде бы и такая злость пробирает, что на весь мир хочется кричать: «Да пошли вы все к чёрту! Переживу! Справлюсь!».

А потом отойти в уголок и тихонечко поплакать.

Два дня назад я написала Линди сообщение в соцсети. Она до сих пор не ответила. А когда-то Линди клялась, что я навеки-вечные останусь её лучшей подругой. Думаю, эти «веки-вечные» закончились одновременно с банкротством моей семьи.

Вчера я написала Хлое и Вивьен. Оказалось, что я у них в чёрном списке. И думаю уже давно.

Кайлу писать не стала. Смысл? Пошёл он вообще!

Зато с некоторых пор у меня появилось желание написать другому человеку… И я ненавижу себя за эту слабость. Боже, да он во мне ребёнка видит! О чём я только думаю?..

Точно сошла с ума.

Два дня прошло с тех пор, как я «познакомилась» с его мамой. О, это было что-то. Я до сих пор в шоке! То, как она смотрела на меня, то как называла… И это завуч школы, в которой я собираюсь и дальше учиться?.. Да она же меня там живьём закопает!

Но больше всего в памяти отложилось то, что Выскочка за меня вступился. Клянусь, для меня это было большим потрясением, чем перекошенное лицо Мымры в дверях. Более того, Митя был так холоден с матерью, что практически приказал ей проваливать из кафе и больше никогда не переступать его порог. Тогда-то и поняла: не одна я считаю Раису Павловну Мымрой; грубо говоря, конечно, но всё же.

Глаза Мити казались бешеными, когда его мать пыталась отстоять свою позицию, заявляя, что имеет полное право на встречу с сыном и параллельно поливала помоями меня.

Меня он попросил уйти.

А мать попросил проваливать к чёрту.

И вот тогда он снова показался мне сущим дьяволом с перекошенным от ярости лицом и горящими, как два адских котла, глазами.

Ясность внесла Женя по дороге домой. Точнее, она не в курсе, что стало причиной разлада между Митей и его мамой, однако, рассказала о том, что и так известно всем жителям маленького городка.

Митя детдомовец. Родная мать оставила его в роддоме двадцать пять лет назад, а сама укатила туда, откуда приехала тайно рожать. Имя отца не сообщила, да и себя вроде бы не засветила. Зато новорождённому оставила имя и фамилию, а затем попрощалась. Так мальчика и назвали – Дмитрий Арчипов; отчество придумала соцслужба, зарегистрировав Александровичем. Быть усыновлённым сразу Мите не повезло, так что пятнадцать лет своей жизни он провёл в детском доме.

Пока однажды на горизонте не появилась Раиса Павловна и не забрала его к себе, оформив все права на опеку.

«Понятия не имею, почему она взяла из детского дома подростка, – добавила Женя заговорщическим шёпотом, словно все прохожие так и норовят нас подслушать. – Могла бы ребёнка и помладше взять».

«А своих детей у Мым… то есть, у Раисы Павловны нет»?

«Не-а, – пожала плечами Женя. – И мужа нет. Никого нет. Только Митя».

«Да и тот, смотрю, не особо рад такой мамаше».

«Это их дело. Может вообще из-за какой-нибудь мелочи поссорились».

«Что-то не похоже, – усмехнулась я. – Зато теперь понятно, почему он такой весь из себя правильный. Ха. С такой-то опекуншей».

«О, это он только сейчас таким стал».

«В смысле»? – тут же накинулась на Женю с вопросами, но та, к моему НЕ удивлению, оказалась не менее правильной, чем Выскочка! Буркнула что-то о том, что это не наше с ней дело и обсуждать Митю за спиной она не станет, это вроде как некрасиво и бесстыдно, а затем мило улыбнулась, попрощалась и свернула к своему дому.

И вот я уже вторые сутки не могу избавиться от навязчивой мысли, что хочу узнать о Выскочке больше. Гораздо больше. Вот только… он этого не допустит.

Решив, что пора бы заесть грусть чем-нибудь сладким, отправилась на кухню. Прошла мимо давящейся слезами и соплями мамы, которая в одно лицо оформляла бутылку с дешевым вином, устроив поминки по утраченной беззаботной жизни, вытащила из шкафчика пачку шоколадного печенья и вернулась к себе в комнату.

Мама второй день слезами умывается. И если честно, я уже не могу слушать её нытьё! Разве нытьём можно что-то исправить? Разве слезы способны превратиться в деньги, которых у нас почти не осталось?! Почему я должна быть взрослой, а она ребенком, рыдающим мне в грудь?!

Может, я тоже рыдать хочу?

Может, мне тоже плохо?

Может, мне сейчас как никогда раньше нужна мама?!..

Но… нет. Моя мама предпочла мне бутылку вина и сайты модных брендов, где можно посмотреть новые коллекции и страдальчески позавывать из-за того, что не может всё это приобрести.

Маму уволили с работы.

Ага.

Из парикмахерской, в которой она всего два дня проработала.

А ведь она даже никого не стригла! Так, отвечала на звонки, приносила кофе, записывала клиентов на время… Как можно было умудриться придавить дверью собачку владелицы парикмахерской?!..

Собачка жива.

А вот мама теперь пытается выжить и не сойти с ума от горя.

На вопрос «Сколько денег у нас осталось?», ничего не отвечает. А судя по брендовой косметике, что посылкой приехала к ней из Штатов, – ни фига у нас не осталось! Скоро будем землю есть и дождевой водой запивать.

А возможно, ещё и без крыши над головой останемся, ведь сегодня утром позвонила тётя Маша и, даже не поздоровавшись, сходу поставила в известность, что скоро конец месяца и нужно платить коммунальную плату. И раз уж квартиру эту она нам предоставила по доброте душевной (хотя, я больше чем уверена, что отец успел перевести ей деньги), то и платить коммуналку нам.

Маме эту новость я решила сообщить, когда она будет трезвой и с сухим лицом.

Забрасываю в рот очередную печеньку, запиваю диетической Колой и стоя у окна, наблюдаю, как дождь бросает в стекло свои острые стрелы.

«Что-то в школе тихо стало», – задумываюсь.

И это настораживает. Слишком тихо для той, кого по идее должны ежедневно упрекать за то, что она «америкоска», «принцесска», да и ещё и красивая, – что самое больше преступление!

Жанна и её куриная стайка подозрительно притихли: либо действительно от меня отстать решили, либо это просто затишье перед страшной бурей. И чутьё подсказывает мне, что более вероятен второй вариант.

Дождавшись пока дождь закончится, а мама отправится высыпаться, переодеваюсь в спортивный костюм и кеды, обматываюсь тёплым шарфом, куртку под горло застёгиваю и отправляюсь топать по лужам в направлении школы. У меня сегодня первое занятие по волейболу.

Понятия не имею, почему вторым пунктом выбрала волейбол. Ведь я всего пару раз играла в него с друзьями на пляже, и не сказать бы, что особо по мячику попадала. Скорее, это мячик попадал по мне. Наверное, рассчитываю на то, что удастся отсидеться на скамейке запасных, не привлекая к своей персоне особого внимания, а затем тихо-мирно отправиться домой.

Но перед этим у меня было ещё одно дело.

Кое-как, но вчера мне удалось добиться от своей погружённой в тяжелейшую депрессию матери написать расписку о том, что она даёт своё согласие на работу несовершеннолетней дочери в кафе. И теперь мне предстояло эту расписку отнести тому, кого больше всего на свете сейчас видеть не желаю, но при этом желудок тройное сальто совершает, стоит только подумать о предстоящей встрече.

Никогда в жизни подумать не могла, что такое возможно. Ненавидеть человека и одновременно его… Бррр… Нет, точно нет. За какие заслуги вообще? За то, что спас меня от ублюдков однажды? За то, что у него очаровательная улыбка и глаза, в которых можно утонуть? За тембр голоса, от которого мурашки нещадно бегут по коже? За то, что когда касается меня, готова продать душу дьяволу, лишь бы только не отпускал?.. За то, что пахнет от него так, что голова идёт кругом?.. За то, что даже фриком больше не кажется?

Да, но при всём при этом, он полный придурок! А это вполне способно перечеркнуть все выше перечисленные пункты.

Однако, так и не дойдя до дверей «Клевера», замираю на пешеходном переходе на противоположной от кафе стороне улицы и, игнорируя загоревшегося «зелёного человечка», наблюдаю, как у обочины останавливается чёрный мерседес S-класса. Прямо напротив входа в «Клевер». Из дорогущего авто с тонированными стёклами выходят двое в строгих костюмах и солнцезащитных очках, несмотря на то, что небо затянуто серыми тучами. Но… как известно, крутым и ночью солнце светит, а эти – что не вызывает сомнений, – безоговорочно крутые. А такие вообще есть в этом городе?..

И вот я уже собираюсь ступить на «зебру», как из авто на тротуар ступает ещё один человек и либо у меня галлюцинации, либо это действительно… Митя?

Одет, как обычно: синие джинсы, футболка, кожаная куртка нараспашку… И никаких солнцезащитных очков, славу Богу. Вот только вид у него какой-то уж больно мрачный. Я бы даже сказала – мрачно-раздражённый. А ещё будто бы злой немного.

Ветер шумит так громко, тревожа сухую листву на деревьях, что как ни прислушиваюсь, не могу понять, о чём у них идёт разговор. Зато вижу, как лицо Мити напрягается всё больше, а пальцы медленно сжимаются в кулаки.

– Я сказал – нет! – орёт вдруг так громко, что я от неожиданности на месте подпрыгиваю. Добавляет что-то ещё (думаю не очень цензурное) и, оставляя двух своих собеседников на тротуаре, хлопает позади себя дверью кафе.

– Вот тебе и приехали, – выдыхаю себе под нос, провожая взглядом отдаляющийся «Мерседес».

И что это было?

Можно было предвидеть, что на этот вопрос мне Выскочка не ответит. Глупо было вообще задавать ему этот вопрос – ещё больше рассердился! Буквально молнии в меня из глаз метать начал! Словно это я ему настроение испортила! Словно это к нему тех двух «Людей в чёрном» подослала!

Пф… бред вообще какой-то.

Прокляв меня одним только своим взглядом, хлопнул позади себя дверью для персонала и оставил меня посреди практически пустого зала кафе, с опущенными руками, в одной из которых держала расписку от матери, и таким чувством растерянности на душе, которого, кажется, не испытывала никогда прежде.

– Я-то ему что сделала? – спрашиваю у Алины, опустившись на один из барных стульев, и с унылым видом подпираю щеку ладонью.

Та снисходительно вздыхает и пытается улыбнуться мне, как можно ласковей и беззаботней, однако перемены и в её взгляде от моего внимания не ускользают.

– Прости его, – вздыхает, ставя передо мной чашку с чаем. – Он и на мне сорвался… Уверена, Митя и сам потом перед тобой извинится, просто… просто… – И замолчала.

– Просто, что? – я настроена решительно. – Кто это был? Что за терминаторы?

Выдержав паузу, и по второму кругу натирая до блеска одну и ту же тарелку, Алина всё же придвигается поближе и тихонько и коротко отвечает:

– Здание «Клевера» старое, место проходимое и выгодное, а земля дорогая. Понимаешь?.. Они уже не в первый раз приезжают.

О, так вот кем были эти парни?..

– Хотят землю, значит, выкупить?

Алина коротко кивает, и принимается по третьему кругу натирать эту бедную тарелку.

– Так в чём проблема? – не понимаю. – Продайте вдвое дорого, а на эти деньги «Клевер» в другом месте откроете. Ну, можешь и название сменить, если хочешь.

В ответ Алина смотрит на меня так, словно ужаснее слов в жизни своей не слышала. Кажется, даже побледнела немного, а слизистая как-то странно увлажнилась. Развернулась и молча отправилась принимать заказ от только что прибивших посетителей. И я только тогда вспомнила, что «Клевер» – кафе её умершего отца.

Упс.

Надо будет извиниться. Неловко вышло.

– Давай сюда! – вдруг влетает в ухо разъярённое шипение! Я бы даже сказала – бешеное, будто цербер с цепи сорвался и готов разорвать меня в клочья!

О, да это Выскочка в цербера превратился? Вот так перемены! Новый приступ бешенства накрыл?!

Аж смотреть на него страшно, честное слово! Волосы дыбом, челюсти скрипят от злости, играя желваками на скулах, брови сдвинуты к переносице, на виске опасно пульсирует жилка, говорящая о крайней степени напряжения (или бешенства), а взгляд ненавистью по самому сердцу бьёт!

– Да что не так? – поднимаюсь на ноги, так чтобы между нами остался барный стул (на всякий случай). Смотрю на него во все глаза, пытаюсь выглядеть дерзко, а внутри всё в жалкий ледяной комочек сжимается и дрожит от обиды. Ведь на этот раз я точно ничего плохого не сделала! Уверена!

– Сюда давай, сказал! – одним резким движением, вырывает у меня из руки мамину расписку и ни секунды не раздумывая разрывает её на мелкие кусочки, отправляя в воздух салют из бумажек.

Выдерживает паузу, будто окончательно меня запугать пытается, взглядом насквозь прожигая моё ошарашенное и совершенно сбитое с толку лицо, а затем хватает за руку и силой тащит к двери, так что едва ноги успеваю передвигать.

– Да ты чего?!! – кричу на весь зал кафе ему в спину; горький ком вмиг вырастает в горле, слёзы обиды душат. – Что на этот раз?! Что я тебе сделала?!

– Достала меня!!!

Выталкивает меня на улицу, но почему-то не в лицо смотрит, а куда-то за мою спину, где оказывается, подпирая фонарный столб задом, стоит незнакомый парень и, стоит мне обернуться, тут же подмигивает.

– Тебе чего?! – рявкает на него Митя.

– Да так, – парень расслабленно пожимает плечами. – Жду тут кое-кого.

Вижу, как взгляд Мити суровеет ещё больше, но парень у столба его больше не интересует…

– Проваливай, – шипит он мне утробно и так, чтобы только я слышала. – Чтобы я тебя больше не видел. Ни в кафе, ни на уроках музыки! Ясно?..

Молчу.

Молчу просто потому, что стоит сказать хоть слово, и из глаз мощным напором брызнут слёзы.

– ЯСНО?!

Приходится просто кивнуть. А затем ещё несколько одних из самых ужасных минут в своей жизни тупым взглядом пялиться на закрывшуюся за спиной Мити дверь «Клевера», и давить… душить в себе эти проклятые слёзы!

Потому что не заплачу. Нет. Только не в этот раз. И только не из-за какого-то кретина! Все они кретины!

{«Да пошли вы все к чёрту! Переживу! Справлюсь!» }

Снова.

ГЛАВА 12

Оказывается, спортивный зал может стать отличным местом, если мысли в твоей голове похожи на огромный рой пчёл, от предательского жжения в глазах нужно срочно избавиться, а злость внутри вот-вот перевалит за отметку «Не подходи. Убьёт!».

Во-первых, в спортивном зале настолько шумно, что «пчёлы» волей-неволей по очереди выпархивают из головы, как по команде,– одновременно с громкими ударами мячей о деревянный пол. Во-вторых, в зале столько народу, что я ни за что на свете не позволю себе разрыдаться у них на глазах, шакалам на радость. Ну а в-третьих, я не полная идиотка, чтобы срывать злость на ком-нибудь из этих «шестёрок», которым только повод дай настучать на меня Мымре. А той сейчас вообще особого повода не нужно, чтобы записать меня на ещё какое-нибудь внешкольное занятие. А лучше – сразу на все! Так я сдохну быстрее!

Боже… Как я докатилась до всего этого?..

Тихонечко выдыхаю, откидываюсь затылком на стену и прикрываю глаза, слушая, как физрук начинает делить учеников на команды. И, кстати, судя по всему, занятия по волейболу посещают не только школьники из старших классов, но и некоторые куда более зрелые личности, – лет за двадцать пять эдак.

Физрук, к моему удивлению, оказался тем ещё пофигистом, так что на заявление о том, что у меня болит голова и я здесь – на скамеечке тихонько посижу, а потом домой потопаю, лишь развёл руками, буркнул что-то вроде «Лучше утонуть в жире, чем разбиться о кости, да?», и оставил меня в покое.

А Женя говорила, что Виталюша, – как все называют физрука, – большой борец с лишним весом, и даже на уроках физкультуры, полненьких девчонок заставляет наматывать вдвое больше кругов, кичась тем, что однажды они скажут ему спасибо.

На данный момент, я готова сказать Виталюше спасибо просто за то, что позволил сидеть в сторонке и мысленно проклинать Выскочку за то, что тот оказался куда большим мудаком, чем казался изначально.

Чёрт, а ведь ещё сегодня утром я была уверена, что он нравится мне.

Нравится? Мне?.. Серьёзно?..

Боже… сегодня утром я была так глупа.

Пусть подавится моим телефоном! Да, пусть оставляет его себе в оплату долга! Да пошло оно всё! Вот прям всё и в одном направлении!

– И почему я вообще из-за этого психованного переживать должна?

БАХ!

Даже понять не успела, что произошло, и по какой причине я оказалась на полу. Однако боль в черепной коробке безоговорочно намекала на то, что только что мне её конкретно потрясли. Судя по всему, вот этим волейбольным мячом.

Ну вот, говорю же, я – самый настоящий магнит для мячей!

– Маркова?! Маркова, ты как там?! – звучал голос Виталюши, где-то среди леса гадких смешков. – Жива? Маркова?!

Опустился передо мной, помог принять сидячее положение, ладонями лицо обхватил и пробежался взглядом по всему моему телу, словно и не в голову удар пришёлся, а туда, где мягко и выпукло, туда, на чём обязательно нужно задержать взгляд и будто бы одобрительно хмыкнуть, мысленно поставив галочку: «Третий размер. Годно».

– Руки убрал! – что есть сил отталкиваю от себя этого извращенца и пытаюсь подняться на ноги. Ведёт в сторону. Виталюша не теряется и тут же подхватывает, словно удавкой обвиваясь рукой вокруг талии.

– Я на тебя знаешь, куда заявлю? – угрожающе шиплю, игнорируя звенящую боль в голове, и с вызовом смотрю в будто бы ничего не понимающее лицо физрука.

– Ты о чём, Маркова? – хмурится, выставляя передо мной три пальца. – Сколько показываю? Видимо крепко тебя… того…

– Сейчас тебе будет крепко того! Понял?! – ладонью по груди, и Виталюша отскакивает от меня будто ошпаренный, глядя с насмешкой.

– Вот же школьницы истеричные пошли. Скоро глядишь и…

Окончания речи не дожидаюсь; подхватываю со скамейки шарф, куртку и целенаправленно шагаю к выходу из зала.

– Америкоска, что с неё взять! Не обращайте внимания, Виталий Сергеевич, – доносится до ушей чей-то голос, а следом за моей спиной хлопает тяжёлая дверь.

Уже через несколько секунд оказываюсь на улице. Припадаю спиной к кирпичной стене и медленно сползаю по ней, опускаясь на корточки и роняя руки на колени.

Куртка и шарф валяются рядом на асфальте; возможно даже в луже, но мне всё равно.

Делаю глубокий вдох... Ещё один. И ещё… Не могу понять: холодный осенний воздух то ли остужает пыл, то ли наоборот помогает углям разгореться.

Небо чернее чёрного, тучами затянуто, даже звёзд не видно, а судя по порывистому ветру, вот-вот и накрапывать начнёт.

Ещё вдох. Ещё несколько секунд на то, чтобы взять себя в руки. Ещё несколько попыток, чтобы убедить себя – сильная, справлюсь! Сморгнуть пелену в глазах, вернув фонарям на школьной территории ясные очертания, рывком подняться на ноги и потянуться за одеждой на земле.

Однако…

– Ты что делаешь? – в абсолютной растерянности смотрю на наглеца, что без капли стеснений наступил на мою куртку своей грязной кроссовкой и, судя по тому, как нахально на меня глядит и игнорирует попытки вытащить куртку из-под его подошвы, сходить с места он даже не собирается.

– Отдай! – пытаюсь говорить без возмущения. И тут, узнав в лице парня того самого – у «Клевера», часом ранее, добавляю: – Пожалуйста.

– Вежливая типа? – хмыкает, растягивая губы в гадкой лисьей ухмылке. И глазами своими чёрными сверкает. Недобро так, что мурашки невольно бегут по коже.

Лет двадцать пять. Высокий, тощий, в спортивном костюме и куртке-бомбере нараспашку. На голове бейсболка козырьком назад, плечи ссутулены, шея вытянута, руки в карманах, словно на разборки с себе подобным явился, а не перед какой-то школьницей марку держит. А лицом кого-то так сильно мне напоминает… Вот только кого?..

– Поднимай барахлишко и пойдём прогуляемся, малая, – подкидывает носом кроссовки мою крутку и та летит мне прямо в руки. А вот шарф решает не возвращать; ловко цепляет его двумя пальцами, для чего-то нюхает, довольно хмыкает и дважды обматывает его вокруг своей шеи.

Проследила за его действиями настороженным взглядом, но и слова не проронила. Зато воспользовавшись моментом отступила на два шага к крыльцу, вот-вот собираясь стартануть с места и броситься обратно в школу! Там этот тип точно не посмеет мне ничего сделать!

– Эй-эй! Ты куда, малая?

Старт не удался. Стоило ногам двинуться с места, как пальцы вора шарфов тут же впиваются в предплечье, и всё что мне остаётся это с силой прикусить нижнюю губу, чтобы не застонать от боли.

– Прогуляемся, говорю, – весело подмигивает, лопает жевательный пузырь и резко притягивает меня к себе, обхватывая за плечи.

– Не отпустишь – тебе же хуже будет! – угрожать пыталась. – Тут камера!

– Ой… не смеши, малая, а? Эта камера давно уже сдохла.

– Я заору! – быть решительно пыталась.

– Чё, правда?

И почти заорала, как ладонь придурка вмиг оказалась на моих губах, так что всё, что оставалось – это бессвязно мычать, и пытаться дать отпор, пока очередное свалившееся мне на голову Недоразумение, тащило меня к воротам, да ещё и угрожающе советовало быть послушной девочкой!

Да что происходит вообще? Что не так с этим городом? Что не так со всеми этими людьми? Что я им всем сделала?!

Едва покинув территорию школы, сходит с дороги и тащит меня по вытоптанной тропинке к тому самому месту, где курят старшеклассники, к тому самому дереву, о которое была стёсана моя скула… И тут-то до меня доходит, кого мне это чудовище напоминает!

– Падай сюда, – толкает меня к дереву и отходит на шаг назад, с интересом оглядывая меня с ног до головы. Это позволяет мне думать, что ничего сильно плохого этот тип со мной делать не собирается, раз уже не поволок в какой-нибудь совсем тёмный переулок подальше от жилых домов, а всего-то на несколько метров от школы отошёл.

– Ну и что она тебе сказала? – смотрю на точную мужскую копию Жанны Стрелковой, а мысленно уговариваю себя быть помягче, вспоминая слова Жени о том, что братик этой ненормальной вроде недавно как из тюрьмы вышел.

Вытаскивает из кармана деревянные чётки и принимается раскручивать их в руке, вытягивая шею ещё больше и не сводя с меня жутко недовольного взгляда:

– Ты, малая, сеструху мою за что припечатала, а? Нехорошо это, понимаешь?

Я… я что сделала?

Не выходит удержать внутри смех полный абсурда. Такой истеричный и отчаянный смех, когда уже на всё плевать становится, когда страха больше не остаётся! Потому что достало! Всё ЭТО достало!

– Я – её? И как ты себе это представляешь? – с вызовом смотрю в лицо очередного идиота этого города. – Я и, – прости, конечно, – ОНА! Сестра твоя! Ты её видел вообще? А меня хорошо видишь?

– Опа, – каркающе усмехается спустя паузу и делает два шага в мою сторону, так что приходится вжаться спиной в ствол дерева и задержать дыхание, чтобы не задеть своей грудью его. – Мы типа ещё и борзые, ага? – кривит губы на один бок, что ещё большего сходства ему с младшей сестрой добавляет. – Сеструха сказала, что ты её дурой на весь класс выставила, жирной назвала… было, или не было?

Молчу. Тяжело сглатываю и придумываю, как бы незаметно уйти от этой темы.

– Было, или не было?!! – орёт взбешённо, и мне в лицо ударяет запах сигарет, отчего сразу поморщиться выходит.

– Было, – тихонько отвечаю, но взгляда и не думаю отводить.

– Ну вот, – хмыкает. – А за косяки свои нужно отвечать, согласна? Мне вот вообще больше всех надо с вами – малолетками разбираться! Но сеструха – это ж кровинушка моя, а когда кровинушку обижают… можно и это… глотку вспороть.

Подмигивает, а в следующий миг делает резкий выпад рукой и пальцами меня за горло хватает, до боли в затылке вжимая в ствол дерева.

– Мордашка красивая, сиськи, что надо, задница отпад, а мозгов вот ни хрена нет, – склонив голову набок делает заключения, впивается в меня глазами и губы облизывает. – Думать на кого наезжаешь надо, усекла?

Киваю. А вроде бы и нет. Всё на чём могу концентрироваться, это на дыхании, которое изо всех сил пытаюсь контролировать, ведь воздуха становится катастрофически мало, а сил, чтобы отдёрнуть от себя руку Стрелкова старшего, оказывается не достаточно.

– Перед сеструхой моей извиниться по-хорошему надо. И передо мной заодно. За то, что времени на тебя столько своего угрохал. Слышь? Я с тобой тут базарю! – Вторую руку мне под футболку запускает, в глазах вспыхивает грязная похоть…

И вот тут я делаю то, чего вопреки всему не должна была делать. Да лучше бы я сто раз извинилась перед всей их больной семейкой, чем выписала себе смертный приговор тем, что точно и со всей имеющейся у меня силы заехала коленом ровно между ног тому, кто всего минутой ранее угрожал мне вспоротой глоткой.

Идиотка.

Вопль полный запредельной боли уже спустя миг сменяется разъярённым кряхтением, а я в это время уже со всех ног мчусь прочь от больного на всю голову уголовника! Прочь, от приговора! Прочь, по тропинке, к школьным воротам, где надеюсь застать хоть кого-нибудь! Хоть кого-нибудь, кто окажется хотя бы немного адекватнее чудовища следующего по моим пятам!

– А-ну стоять, сука!!! – прокатывается по тёмной улице, но то ли кровь бурлит в ушах так сильно, то ли дыхание моё настолько громкое и частое, что позволяю себе думать, будто бы ор полный ярости звучит далеко, и мне удалось вырваться на свободу.

Ошибочно… было так думать.

Опрометчиво… было злить психа ещё больше.

– КУДАААА?! – влетает в самое ухо, и я плашмя лечу на твёрдую землю, так и не добежав до школьных ворот.

– Помогите! – удаётся жалобно всхлипнуть, и Стрелков одним резким движением переворачивает меня на спину, зажимает рот ладонью, и выглядит так, словно готов разорвать меня на жалкие кусочки. – Ну всё, цыпа, капец тебе!

«Ну всё, конец мне», – проносится в мыслях, и я практически успеваю заключить с собой сделку, что если выживу, то и ноги моей больше в этой школе не будет, как…

– Эй, ты что творишь?!! – мужской голос, что в следующую секунду разрывает пространство, кажется мне самым настоящим чудом света, а силуэту выросшему на фоне чёрного неба не хватает разве что белоснежных крыльев за спиной и золотистого свечения, – настолько прекрасным он кажется. Настолько невероятно прекрасным, что я успеваю позабыть о том, что происходит, о том, что на мне восседает разъярённый уголовник, о том, что сама смерть дышит в затылок, и даже о том, кого собиралась проклясть перед этой самой смертью… Потому что мой спаситель одним своим видом оказывается способен целиком и полностью овладеть моим вниманием, моими мыслями…

– Отпусти девушку! – А голос у него какой… Сильный, решительный, требовательный… Не проходит и нескольких секунд, как Стрелков оставляет меня в покое, резко вскакивает на ноги и будто бы пытается подобрать слова, прежде чем выдаёт самое банальное:

– Тебе чего?!

Незнакомец не отвечает. Бросив на Стрелкова взгляд полный укора, огибает его и протягивает руку мне, помогая подняться. Загораживает меня своей спиной, и пока я пытаюсь отдышаться, не разрыдаться в голос и унять тремор во всём теле, со знанием дела продолжает отчитывать Стрелкова, словно имеет перед ним неоспоримый авторитет.

– Давно за решёткой не был, а, Стрела? – спокойно, но поразительно уверенно в себе, без тени страха, или опасения в голосе. – Напомнить тебе, что такое следственный изолятор?

– Да ты это… Ты чего? – нервозно усмехается Стрела, и вот в его голосе я больше не слышу и капли прежней борзости. – Я ж это… Мы просто шутили, да, малая?

Никак не реагирую. Продолжаю сжимать пальцами ткань куртки своего спасителя и гоню прочь накатывающие слёзы.

– Ты ж папане не станешь доносить, а? – неуверенно посмеивается Стрела. – Я ж это… ничего не сделал. Эй, малая! Чего молчишь там?

– Пошёл вон отсюда! – отвечает за меня незнакомец, кивая в сторону. – И чтоб больше я тебя рядом с ней не видел!

– Дерьмо – вопрос, мажор… ну, в смысле – братан! Обижаешь.

– Вон пошёл! – повторяет твёрдо, и я слышу быстрые отдаляющиеся шаги Стрелкова и парочку его мрачных смешков.

«Даже по морде не получил. Легко отделался», – от обиды закрадывается мысль в голову, и я поспешно стряхиваю с глаз прорвавшие оборону слёзы, прежде чем взглянуть в лицо своего спасителя.

«Спасителя, – новой мыслью вспыхивает в голове. – Очередного… спасителя. Видимо, в этом городе мне суждено быть той, кого то и дело, то обижают, то спасают».

– Ты как? – словно дальними габаритами светит мне в лицо своей широкой белозубой улыбкой, и на душе вдруг немного легче становится.

Всё ещё дрожа всем телом, обнимаю себя руками покрепче и несколько раз киваю, давая понять, что не всё не так плохо, вроде соображаю.

Парень тяжело вздыхает и мягко опускает руку мне на плечо, ещё раз интересуясь, точно ли я в порядке и где болит. А если болит, то насколько сильно. Тут-то и узнаю в нём одного из «взрослых» парней в спортивном зале. Ну точно, один из тех кто со школьной скамьи давно успел вырасти.

{Видимо в волейбол уже наигрались.}

Со спортивной сумкой на плече. Одет опрятно. Симпатичный, светловолосый, с правильными чертами лица и высоким подтянутым телом. Ещё и смелым оказался.

«Ну, или смелым оказался просто потому, что папа какой-то там авторитет.»

«Боже, Крис, нашла время быть язвой!»

– Спасибо, – благодарю невнятно.

– А ты меня извини, – усмехается вдруг, и я тут же устремляю удивлённый взгляд к его лицу. – Это я в тебя мячом попал, – добавляет слегка смущённо. – Не специально конечно! Но ты так быстро убежала, что я даже извиниться не успел.

– Видимо хреновый из тебя волейболист. Советую завязать с мячами, – бурчу с мрачным видом, застёгиваю сырую и грязную со всех сторон куртку под самое горло, ещё раз благодарю парня за помощь и шурую в сторону дома.

Я напугана и слишком измотана, чтобы сейчас отдавать отчёт своим словам и действиям. Будто выпотрошена, растоптана… Всё чего хочу, это как можно скорее оказаться в своей кровати и дать волю этим чёртовым слезам! Только подушке их позволено видеть!

А ещё… я чувствую такое странное, такое горькое разочарование, за которое перед самой собой становится стыдно…

Не этого спасителя я ждала.

Не этого парня хотела увидеть.

А того, к груди которого смогла бы прижаться и вновь почувствовать себя в безопасности… как тогда… когда даже не понимала, насколько спокойно мне в его присутствии.

Вот только плевал на меня Выскочка с высокой колокольни!

– Эй, подожди! – догоняет меня хреновый волейболист, подстраиваясь под мой быстрый шаг. – Меня Никита зовут. Можно просто Ник.

– Пока, Ник, – ускоряюсь.

Сзади слышится смешок:

– А ты забавная! Как зовут?

– А ты-то и не в курсе! – Ускоряюсь на максимум. Обо мне уже каждая собака в этом городе знает.

– Да подожди ты! Не обижу! – догоняет, и вновь мне в лицо своей улыбкой светит. – Давай до дома провожу? А то темно уже… мало ли что, м?

***

{ Митя }

– А ты забавная! Как зовут? – смеётся на всю улицу мажор.

– А ты-то и не в курсе! – Кристина ускоряет шаг.

– Да подожди ты! Не обижу! – догоняет её. Настойчивый, чёрт! – Давай до дома провожу? А то темно уже… мало ли что, м?

И она соглашается. Не слышу этого, но понимаю по тому, как замедлился её шаг, а этот мажористый придурок, расслабившись, зашагал с ней плечо к плечу.

Проклятие… Что я делаю?

Что делаю?!

Прячусь среди деревьев, подсматривая за школьницей?..

Докатился…

Это даже звучит мерзко! Словно я извращенец какой-то! Но что с этой злостью делать? Куда девать?.. Чувство, будто мозг закипает, а пальцы до боли в суставах в кулаках сжимаются; так и хочется их об кого-нибудь почесать! Давно я такого не чувствовал… Отчего вдвойне мерзко.

Хочется догнать её и в самое лицо заорать, что идиотка! Что в очередной раз приключения себе на задницу нашла, глупая школьница! Да и этого мажора от неё подальше ко всем чертам послать! А с другой стороны – какое право на это имею? И какое мне вообще дело до этого всего?! Плевать мне на мажора. И на дуру эту неуправляемую тоже плевать!

Сам сегодня собственными руками её из «Клевера» вышвырнул. Да потому что достало всё! Потому что не хочу быть нянькой для какой-то эгоистичной, ни черта не знающей об этой жизни малолетки! Не хочу, но… но что тогда здесь делаю?

Так и знал, что Стрела… этот ублюдок, не просто так у «Клевера» ошивался… Обычно он со своими пацанами только рядом с затхлыми пивнушками трётся, а тут вон -«на свет» вылез, да и… не ускользнуло от моего внимания и то, как он Кристину глазами пожирал.

Чёрт, успел заречься тысячу раз, что не пойду за ней, что пусть Стрела что хочет с этой идиоткой делает, и всё равно по какой-то абсурднейшей для меня причине сейчас прячусь среди деревьев и провожаю её взглядом.

Я ведь не соглашался на это…

Не соглашался!

Был уверен в себе на все сто, что мне нет до этого дела! Нет дела то такой, как она, пусть хоть этот город сожрёт её со всеми потрохами и… что же? Где я сейчас? Чем я занимаюсь, твою мать?!

Как же низко я опустился…

Но самое ужасное, что совесть грызёт, чувствую себя законченным уродом, стоит лишь представить, что бы здесь произошло не окажись мажор рядом… Выходит, из-за меня… из-за того, что я в очередной раз обидел ребёнка, выставил её на посмешище и собственными руками за порог вытолкнул, могло случиться непоправимое… Стрела, он же… он же отмороженный на всю голову зек.

Ведь я не успел…

Не успел сюда!

И в этот раз даже не Алина меня уговорила пойти к школе и удостовериться, что моя паранойя касательно Стрелы и его преследования Кристины – не больше, чем паранойя.

Вот из-за этих мыслей, сомнений, я и не успел.

Нашёл её только тогда, когда Никитос, в очередной раз прикрываясь авторитетом своего папаши-прокурора, поливал Стрелу грязью.

Даже смешно: один мудак отчитывал другого. Один даже кулаками махать не умеет, а второй умеет на отлично, вот только даже дышать в сторону прокурорского отпрыска боится…

Зато герой! Мажор хренов… И вот опять – мне-то какое до этого дело? Чего злость берёт-то? Я уже давно отошёл от всего этого! От никому не нужных разборок и прочего… А тут злость прям на всё берёт: на себя, на мажора, на глупышку эту… На Стрелу, чёрт бы его побрал!

Выхожу и тени деревьев и словно на автомате целенаправленно двигаюсь к одинокой фигуре, что стоит под окнами пятиэтажки и крайне эмоционально разговаривает с кем-то по телефону.

– Привет, Стрела, – замираю за его спиной. Жду, пока сбросит вызов, жду, пока оберётся, жду, пока усвоит информацию о том, кого видит перед собой.

– Арчи? – хрипло, удивлённо, нервозно каркает. – Здарова, а ты тут чего ошиваешься?

Сжимая челюсти, бросаю взгляд на цветастый вязаный шарф повязанный вокруг шеи этого отморозка и протягиваю за ним руку:

– Снимай.

– Что? – Тупица не понимает о чём его просят.

– Шарф. Снимай. Живо!

Но тупица так и не понял о чём его просили.

***

– Ты как? Нормально? Всё хорошо? – тут же накидывается на меня Женя с расспросами, стоило мне заставить свои ноги переступить школьный порог, который зарекалась больше никогда не переступать. Но Женя и шанса меня лишает ответить, продолжая лепетать, как заведённая:

– Вся школа на ушах! Это просто что-то! Говорят, на тебя Стрела вчера наехал! Сам Стрелааа!!! А Никита Ливанов… ну, тот самый, который НИКИТА ЛИВАНОВ, спас тебя! Прямо как настоящий супер-герой!!! Это правда? Правда? Правдааа?!

Но в ответ мне вновь и слова вставить не даёт. Впрочем… не больно-то и хочется. Скорее хочется взять стул, верёвку и найти надёжную перекладину в спортивном зале.

– Говорят, были свидетели! – без умолку верещит Женя, следуя за мной на второй этаж и будто бы не замечая моего безразличия на лице. И я ловлю себя на мысли, что эта девочка-мышка умеет быть крайне раздражительной!

– Жанна даже в школу не пришла! Представляешь?! Все в шоке! Ты когда с Ником познакомиться-то успела, Кристин?! А, правда, что он тебя вчера до дома провёл? А правда, что… Нет-нет! Расскажи с самого начала! От и До! Пожалуйстаааа! Я должна это от тебя услышать! Как он это сделал? Сначала с правой, или с левой? А когда нос хрустел, слышала? Говорят, у Стрелы ребро треснуто и сотрясение мозга! Офигеееееть!

Стоп.

Так резко останавливаюсь, что ботинки со скрипом проезжаются по полу, и во все глаза смотрю на Женю:

– Какое сотрясение? Какого мозга? Ты о чём вообще?

– О Стреле… – Женя хмурит брови и теперь выглядит неуверенно. – О ком же ещё? Ему ведь вчера Ник за тебя у школы навалял! Или ты что… забыла?!

– Как можно забыть то, чего в принципе не было? – выдыхаю, окончательно сбившись с толку.

Так и стоим посреди коридора глядя друг на друга ничего не понимающими глазами.

– То есть… – Женя оживает первой, тряхнув головой. – Стрелу вчера… никто не бил?

– Насчёт «никто не бил» теперь не уверена… Но могу точно сказать, что это был не Никита.

– Тогда кто?

– Да понятия не имею.

ГЛАВА 13

– Знаешь, если это сделал не Ник, ну… со Стрелой, то выходит, у тебя тайный защитник появился? – застёгивая перед зеркалом свое слоновьего размера пальто, Женя, с загадочным видом выгибает бровь и бросает взгляд на меня, словно я её личный справочник на все затруднительные вопросы.

– Чушь, – коротко и лаконично. Сверху донизу разглядываю огромную тряпку, в которую заворачивается Женя и делаю вывод, что вероятнее всего пальто с принтом настенного ковра в маминой новой спальной, было куплено на какой-нибудь захудалой барахолке (там же где и ковёр). Потому что с мамой Жени я имела честь познакомиться сегодня утром, в женском туалете, где она до блеску натирала полы, и вот размер её одежды определённо на «слоновий» не похож.

Насколько же бедно они с матерью живут?..

Возможно, в скором времени, я смогу проверить каково это на собственной шкуре.

– Ты сегодня ужасно выглядишь, – замечает Женя по дороге из школы. Она идёт в «Клевер», а я в халупу, из которой нас с мамой вероятно скоро выгонят.

– Ты третья, кто сегодня это говорит, – гляжу на асфальт под ногами и чувствую себя максимально заторможенной; кажется, что мир продолжает движение, а я за ним больше попросту не успеваю.

Ещё бы… как мне выглядеть?.. Спать нормально не могу, ем чёрт пойми что, да ещё вот нападения всяких отморозков регулярными стали… Тело похоже на сплошной синяк: ладони в очередной раз стёсаны, спину ломит, колени, живот, шея… всё в синяках. Ещё и на лице ссадина.

Просто красотка.

И самое прикольное, что мама этого не замечает.

– Крииис, это ты? – протягивает звонко, стоит мне переступить порог храма скрипучих полов и барабашек.

– Нет, – бурчу себе под нос, сбрасываю с ног ботинки и резко замираю, во все глаза глядя на пару обуви, которая ни мне, ни маме принадлежать не может. Потому что обувь мужская!

Сумку па пол, куртку туда же и беззвучно двигаюсь по коридорчику в направлении кухни, а сердце в груди колотится быстро-быстро, и я понять не могу: то ли от волнения, предчувствуя хорошие известия, то ли от тревоги.

Ни первый, ни второй вариант не подходит. Потому что я понимаю, кто притащился к нам в гости (какого-то чёрта!), ещё раньше, чем открываю дверь кухни, или слышу голос...

Запах. Тот самый аромат, от которого у меня всего пару дней назад кружилась голова. А теперь меня от него тошнит.

– Проваливай! – одновременно с посылом двери в стену, выпаливаю яростно и тут же встречаюсь взглядом с двумя преисполненными спокойствия зелёными глазами.

Сволочь. Выглядит так, будто в гости к добрым старым знакомым заглянул! Даже принарядился вон! Рубашку напялил! Верхние пуговицы расстегнул, рукава закатал! А чего не причесался? Забыл? Думаешь, так сексуальнее? О да, я подтвердила бы это ещё пару дней назад, но сейчас мне хочется схватить его за патлы и вытолкнуть вон из квартиры, так, как он сделал это вчера со мной! Жаль только зрителей маловато.

И этот взгляд… Чего смотришь? Так пристально, так… будто тебе не всё равно?

Только вот всё равно ему! Всё равно!

Не делай вид, что тебя мои синяки волнуют! Не надо ТАК их разглядывать, словно сильно удивляешься, что они мне не к лицу!

Ненавижу.

– Проваливай! – повторяю ещё требовательнее, и тут в дело как всегда не вовремя вмешивается моя дорогая воспитанница!

– Кристина! Как ты… как ты с гостями разговариваешь?! – вскакивает с табурета и смотрит на меня со всем возмущением. Замечаю, что глаза её распухшие, а цвет лица похож на цвет горохового супа, который сегодня в столовке давали. Опять всю ночь ревела.

– Митя за распиской пришёл, – мама слега понижает голос, пытаясь говорить вежливо и обольстительно, что в нынешнем её состоянии выглядит просто несуразно. Улыбается, глядя на будто вросшего в пол Выскочку, а затем на бумагу на столе кивает. – С той распиской какие-то проблемы возникли? Вот, я новую написала. О боже, Крис, что с тобой? Почему ты так ужасно выглядишь?

«Спасибо, мама. С твоей стороны это было очень мило.»

И самое печальное то, что она имеет в виду вовсе не мои синяки, а…

– Что с волосами? Ты когда в последний раз расчёсывалась?.. А с лицом что? Откуда такие синяки… под глазами?! У тебя закончился тональный крем?

– Заканчивай.

– А одежда! – ахает. – Крис, ты ходила в школу в этих джинсах?!

– Заканчивай, говорю! Он НЕ богат!!! Хватит меня ему «впихивать»!

Мама будто воздухом давится. К лицу мгновенно приливает кровь, и этот цвет ей идёт определённо больше, чем оттенок «горохового супа», глаза суетливо бегают с моего лица на лицо Мити, а изо рта выпархивают несколько неуверенных смешков:

– О Господи, Крис, о чём ты? – легкомысленно, будто дурочка последняя. – Не обращай внимания, Мить. Обычно она и выглядит и ведёт себя куда лучше…

– Хватит! – делаю несколько шагов, подхватываю со стола расписку и рву не мелкие кусочки.

– Криииис! – визгливо реагирует мама. – Ох… ну, ладно… я могу ещё одну написать. Тебе ведь нужна работа! Тебе ведь нужна работа, Крис? – И многозначительно бровями играет, и я душу в себе желание спросить у неё о том же.

Смеряю маму самым хладнокровным взглядом из всех, что есть в моём арсенале. А учитывая то, как жутко я выгляжу, эффект только усилился! Мама тут же засуетилась, закружилась, вскоре сообщила, что у неё дела и она уже опаздывает, подхватила сумочку и трусцой засеменила к выходу, пожелав Мите удачи напоследок. А на мой вопрос: «Куда намылилась такая довольная?», ответила, что если немедленно не снимет стресс в маникюрном салоне, то мне придётся искать деньги на её похороны.

«Да лучше бы на похороны»! – от злости прокричала мысленно, хлопнув за ней дверью.

– Теперь твоя очередь, – вернувшись на кухню, указываю на выход. А этот… стоит даже позы не сменив и на меня всё пялится. Руки на груди сложил, задом подпёр древний кухонный шкаф, а выражение лица такое, что так и хочется схватить табурет и…

– Я извиниться пришёл, – впервые за последние минуты слышу его голос. И вот, вроде бы только что на языке вертелась парочка отменных ругательств, а теперь вдруг испарились все куда-то. Словно этот тип на меня какое-то влияние имеет. Словно по одному щелчку его пальцев я способна, как какой-нибудь прибор, переключаться с одного режима на другой.

И это ещё больше бесит.

Бесит то, что я испытываю настолько мощную обиду на человека, который, по сути, для меня не больше чем пустое место, так – неудачный знакомый.

И он видит это. Чёрт, он видит перемены во мне. Видит, как способен на меня действовать и, зная его привычку поучать других, вероятнее всего, он сейчас думает, что моё перевоспитание наконец сдвинулось с мёртвой точки.

А вот хрен тебе!

– Извиниться? – включаю самую большую Язву на какую только способна. – О, правда? А чего в «Клевер» не позвал? Тут ведь не увидит никто.

– Ты бы не пришла, – так тихо и так просто отвечает, что от тембра его голоса по коже невольно бегут мурашки.

«Держись, Крис. Этот поезд мимо проходящий.»

– Чаю сделаешь? Я торт принёс, – улыбается.

Улыбается!

Ну как… как можно быть таким?

Бросаю взгляд на уже разрезанный на куски торт на столе, и вновь на Митю:

– Сегодня опять в «Ангела» играешь? А где «Демон»? Устал? Вымотался? У тебя проблемы, в курсе? С киданием из крайности в крайность.

– Кристин, я…

– Не надо! – Не хочу слушать его лживые извинения. Потому что ему вновь стыдно лишь за то, что он обидел ребёнка. Ему плевать, что он задел мои чувства, тем, что в очередной раз выставил на посмешище.

Хотя, да, я ведь ребёнок, какие там у меня могут быть чувства?..

Шумно выдыхаю, хватаю со стола торт и не секунды не раздумывая отправляю его в мусорное ведро, хлопнув напоследок дверкой шкафчика.

– Это ведь было предсказуемо, правда? Так по-детски, – скрывая обиду за язвительной ухмылкой, взираю на него снизу вверх; стою так близко, что вновь дышу им одним, его аромат заполнил каждый миллиметр этой крохотной кухоньки. И, кажется, у меня опять кружится голова.

– Если честно, – расслабленно усмехается, – думал, ты бросишь торт на пол.

– О, я не настолько большая идиотка, чтобы после твоего ухода первым делом заниматься уборкой.

– Ты знаешь, что такое «уборка»?

Неудачная шутка.

Резко выдыхает, запуская пальцы в свои волосы и вновь на меня телячьими глазами смотрит:

– Прости, я не хочел тебя обидеть. Снова.

Молчу.

– Так что насчёт… чая?

Кипячу воду, намеренно гремя посудой, наливаю в кружку кипяток, ставлю перед Митей на стол и растягиваю губы в улыбке:

– Сгодится?.. У нас тут эконом-режим. Чаю в «Клевере» попьёшь, у вас там его много, а у меня – нет. Дверь там, – киваю в бок и направляюсь к себе в спальную. – Просто захлопни её за собой. Прощаться не надо!

Плюхаюсь животом на кровать, открываю учебник по истории и пытаюсь начать читать, что, разумеется, не выходит, пока Выскочка сидит на моей кухне.

– Твоя комната? – А, нет. Он стоит в дверях моей спальной.

Бросаю на него незаинтересованный взгляд и вновь возвращаюсь к увлекательнейшему чтению всемирной истории.

– Здесь… м-м… уютно, – звучит оценивающий голос.

– Не ври.

– Да правда. – Слышу шаги, а следом на страницу учебника приземляется мой… Айфоша?

Ни секунды не медля, хватаю его и тут же прячу в комод, угрожающе сообщая:

– Там лежит моё бельё. Откроешь ящик и ты труп.

«Будущий труп» всего лишь смеётся в ответ, и я пытаюсь убедить себя, что мне не нравится его смех. Совершенно не нравится.

– Я не стану его забирать, – сообщает. – Но это не прощает тебе долг.

Пытается быть милым? Пфф…

– Крис? Посмотри на меня.

– Ты стал слишком часто обращаться ко мне имени, – сверлю взглядом пол.

Чувствую, как от веса Мити рядом прогибается матрас, но бабочки в животе оживают совершенно по другому поводу – уверена, – скорее всего, им просто очень нравится всемирная история.

– Я погорячился, – низким полушёпотом, и будто пёрышко по сердцу защекотало. – И я, правда, сожалею, что… так поступил с тобой.

Набираюсь решимости поднять взгляд к его лицу, и тут же жалею об этом. Слишком близко. Так близко, что каждую чёрточку его лица разглядеть могу. Сосчитать каждую ресницу могу. Отчертить взглядом линию его полных губ и… и окончательно двинуться рассудком.

– Алина ко мне отправила? – спрашиваю сухо.

– Нет, – уголок губ в мягкой улыбке приподнимает, и моё сердце вновь несётся галопом.

Я должна злиться на него. Злиться!

Вдруг тыльную сторону ладони будто кипятком обжигает и, пугаясь этого странного ощущения, собираюсь отдёрнуть руку, как вижу, что это подушечки пальцев Мити осторожно касаются подсыхающей корочки на моих костяшках.

Чёрт возьми… это неправильно. Чувствовать всё это так неправильно.

Пока я пытаюсь вспомнить, что такое дышать, взглядом выше поднимается, замирает им на моей шее, и я вижу, как между бровей появляется глубокая морщинка, а в глазах вспыхивает нечто новое, нечто такое, чего не видела прежде… Очень похоже на вину.

– Только не надо меня жалеть, – хрипло, отведя взгляд в сторону. И почему я говорю о жалости, если по лицу его видно, что он чувствует совершенно другое?..

Берёт мою вторую ладонь в свою и теперь практически невесомо касается свежих ссадин, что выглядят воспалёнными и припухшими. А я в свою очередь замечаю кое-что другое… Ссадины на костяшках пальцев Мити выглядят ничуть не лучше моих!

– Это же не…

– Нет, – резко перебивает, всё ещё держа меня за руки и продолжая мягко, немного печально улыбаться. – Давай не будем об этом.

Как не будем?

У меня в голове сейчас настоящий БУМ! случился, а он говорит «не будем»?

Но разве… Как… как такое возможно?..

– Это ты? – выдыхаю не своим голосом, и чувствую, каким мощным напором кровь прилила в голову, так что даже в ушах загудело. – Это был ты?! Но…

– Кристин, – вновь перебивает, оставляет мои руки в покое, поднимается на ноги и тяжело вздыхает, глядя на меня своим излюбленным взглядом, от которого меня скоро начнёт трясти!

– Это был ты?! Это ты Стрелу избил?! – Это кажется невозможным!

В попытке вскочить с кровати, путаюсь ногой в этом дурацком пододеяльнике с дыркой посередине, не справляюсь с равновесием и уже лечу навстречу с полом, как падение вдруг останавливается, а я оказываюсь в тёплых и надёжных руках…

…которые только вчера вытолкнули меня за порог «Клевера».

А потом избили того, кто напал на меня?..

Все слова пропадают, мыслей попросту в голове не остаётся, стоило только оказаться прижатой к груди Мити. Всё ещё держит меня, будто ноги у меня в любой момент отказать могут, и всё ещё смотрит на меня… но иначе. Смотрит так, будто его что-то грызёт изнутри, что-то покоя не даёт и тревожит до такой степени, что даже мне страшно становится.

Этих перемен я не понимаю.

Они слишком неправдоподобны.

– Тебя больше не обидят, – говорит он шёпотом, и я не знаю, то ли у меня внутри всё задрожало, то и всё тело затрясло, что и вызвало у Мити улыбку.

Снова… из крайности в крайность. Какую игру ты ведёшь?

Он говорит что-то ещё, а у меня перед глазами немое кино, где крупным планом взяты его движущиеся губы, и больше ничего не имеет значения. Потому что я там, где мне тепло, спокойно и уютно, – в его объятиях.

– Кристин, в дверь звонят, – наконец доползает до моего сознания смешок Мити, которого явно повеселила моя заторможенность, и я отскакиваю от него как ошпаренная. Прочищаю горло и, чтобы сгладить неловкость момента быстро шагаю к входной двери.

Если даже попытаюсь описать моё удивление, когда на их пороге застаю курьера с большим букетом красных роз в руках, ничего не выйдет. Мне понадобилось как несколько минут, чтобы убедить себя – не мираж, дверью не ошиблись, букет мне.

– Спасибо, – звучит сбоку голос Мити, и я наблюдаю, как по каким-то непонятным для меня причинам мой букет, оказывается у него в руках.

– Э-э-э…

– «Ты очень милая, Крис. Рад знакомству. Ник.», – с выражением, будто что-то кислое на язык попало, зачитывает Митя текст с приложенной к букету открытки и следом смотрит на меня так, словно впервые в жизни видит: – Ты? Милая?.. Пф… Я знал, что мажор идиот, но, кажется, он на всю голову отшибленный. – Как-то уж больно цинично усмехается, вручает мне букет и набрасывает на плечи свою куртку.

– Подожди! – стою на пороге квартиры с охапкой роз в руках и уже кричу вслед его отдаляющейся спине. – Мажор? Ты его знаешь? Расскажи мне о нём! Да постой же ты!

– Приходи в «Клевер», расскажу! – звучит голос Мити с первого этажа. – Завтра у тебя первый рабочий день!

– Я вообще-то тебя не прощала!

– Ой, да ладно! – раздаётся смешок, и хлопает дверь подъезда.

***

Клянусь, не помню, когда у меня в последний раз было хорошее настроение. Была уверена, что подобное моральное состояние мною навеки-вечные утрачено, а оказалось… я всё ещё не потеряна для этого мира!

Сегодня даже солнце выиграло сражение с тучами и приятно защекотало нос, прокравшись сквозь щель в тяжёлых шторах. Сама не заметила, как улыбаюсь, наблюдая за роем пылинок танцующих в тёплом жёлтом лучике.

Сегодня я даже маму в щёку поцеловала и пожелала ей доброго утра, прежде чем уселась за стол и слопала не имеющий вкуса овощной салат, точно тот лучшее блюдо из всех, что доводилось пробовать в жизни! Мама за время моего завтрака не проронила ни слова; смотрела на меня круглыми глазами, с приоткрытым ртом, а под конец даже нервно усмехнулась моему бодрому настроению, отчего мне на душе ещё теплее стало, ведь я так долго не слышала её смех.

В ванной провела дольше обычного, тщательно маскируя синяки под глазами и замазывая тональным кремом пятна на шее. Заплела свободную косу на одно плечо, нанесла освежающий макияж и даже одежду подобрала не столь вульгарную, какой все в этом городе её называют, понятия не имея, сколько все эти бредовые шмотки стоят. Плотные колготки, кожаные сапожки на толстом каблуке, синяя юбка в складку, итальянская хлопковая рубашка свободного покроя, что если не видеть бирки с брендом вполне можно оценить её в тысячи полторы российских рублей, и бежевое пальто из кашемира с воротником-стойкой.

Ну вот. Вполне приличная школьная получилась.

Улыбнулась своему отражению в зеркале и выпорхнула за дверь.

Сегодня даже Мымра занимающая свой пост на школьном крыльце, словно солдат на КПП, не смогла испортить мне настроение. Долго думала, какую бы шпильку пустить по поводу моего внешнего вида, но весомого аргумента так и не нашла, так что просто фыркнула и приказала бегом отправляться в класс. А я ей в ответ улыбнулась. Она ведь мама Мити, как-никак. Когда-нибудь да мне придётся пытаться найти с ней общий язык.

Нападки одноклассников и смертельная стрельба глазами Жанны Стрелковой, сегодня меня тоже не беспокоили. Мне было плевать на них всех, пусть хоть подавятся своим ядом. Проще улыбнуться и оставить их барахтаться в собственных мыслях делая выводы о том, что это было, и что со мной сегодня не так.

А сегодня со мной многое не так.

Сегодня мне хочется улыбаться. Вроде бы и не произошло ничего фееричного, а вот хочется.

Разумеется, на все вопросы Жени о том, что послужило причиной моему такому внезапному преображению, я отмахивалась всякой ерундой, не желая ни с кем делиться тем, во что сама ещё с трудом верю.

Этот Выскочка… Митя… Он и вправду мне нравится! Да! И теперь мне даже не хочется влепить себе за эту мысль пощёчину!

Он умеет быть милым. И весёлым. И надёжным. И смелым. И сильным! Боже, кажется, у меня помешательство начинается!

Не знаю, как это произошло… как Митя узнал о нашей стычке со Стрелковым, как его выловил и навалял по первое число, но от одной только мысли, что это было ради меня, в отместку за меня, улыбка невольно на губах растягивается, а сердце в груди клокочет, как заведённое.

Неужели в этом мире появился кто-то, кому действительно на меня не плевать?..

Вопрос в том… как надолго он в этом мире захочет остаться?..

Но об этом я стараюсь не думать. По крайней мере, пока. Иду на поводу у сердца, а не у того что подсказывает мне чутьё и логика, и вот теперь действительно чувствую себя влюбившейся по самые уши школьницей.

Я не узнаю себя. И не понимаю. Но на это мне тоже плевать.

До тех пор пока мне снова не сделают больно.

А больно будет. Потому что в моей жизни иначе не бывает.

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg