«Ночь волшебства»

Ночь волшебства (fb2) - Ночь волшебства [Magic] (пер. В. Д. Кайдалов) 1374K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Даниэла Стил

Даниэла Стил Ночь волшебства

Danielle Steel

MAGIC

© Danielle Steel, 2016

© Перевод. В. Д. Кайдалов, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

* * *

Моим чудесным детям

Да будет всегда присутствовать в вашей жизни очарование!

Всматривайтесь в него!

Верьте в него!

Лелейте его!

Ибо вы сами очарование моей жизни!

И я люблю вас всем сердцем.

Глава 1

Белый ужин давно уже стал любовной поэмой дружбы, наслаждения, элегантности и самым прекрасным праздником в Париже. Другие города мира пытались создать нечто подобное у себя, но, увы, без особого успеха. Так и получилось, что Белый ужин проводится только в Париже, и это событие там столь почитают и уважают, да и воплощают в жизнь с таким успехом, что ничего похожего невозможно представить себе в другом городе мира.

Это началось около тридцати лет назад, когда морской офицер и его жена решили отметить юбилей со своими друзьями творческим, необычным способом, перед одним из своих любимых памятников в Париже. Они созвали на этот юбилей около двадцати своих друзей, попросив всех одеться в белое. Они приехали с раскладными столиками и стульями, белоснежными скатертями, столовым серебром, хрусталем, цветами и фарфором для сервировки столов, принесли с собой изысканные яства и разделили светлый праздник со своими гостями. Белый ужин имел такой успех, что они повторяли его снова и снова в следующие годы уже в других, но столь же замечательных местах этого прекрасного города. И с тех пор проведение Белого ужина стало традицией, в которой принимали участие все больше и больше людей, собиравшихся, чтобы отметить этот июньский вечер именно таким образом: облачившись в белые одежды.

Участие в этом празднестве только по приглашению стало традицией, которая соблюдается до сих пор абсолютно всеми и превратилась с течением времени в одну из самых заботливо хранимых тайн Парижа. По-прежнему остается нерушимым обязательством являться на праздник одетым во все белое, и каждый участник прилагает множество усилий, чтобы выглядеть предельно элегантно, следуя этой традиции. Каждый год Белый ужин организуется перед самыми различными памятниками Парижа, а город представляет массу возможностей для этого. Участники собираются перед фасадом собора Парижской Богоматери, у Триумфальной арки, у подножия Эйфелевой башни, на Трокадеро, на площади Согласия, между пирамидами у входа в Лувр, на Вандомской площади. К настоящему времени Белый ужин прошел уже во множестве мест, и каждое из них было прекраснее предыдущего.

С годами участников Белого ужина стало так много, что теперь он проводится в двух местах одновременно, а общее число участвующих в нем приближается к пятнадцати тысячам человек. Достаточно трудно представить себе, что вся эта масса людей ведет себя корректно, в соответствии с правилами, и соблюдает все традиции, но каким-то удивительным образом они умудряются делать это. Предпочтение отдается правильному питанию, не допускаются всевозможные хот-доги, гамбургеры и бутерброды. Полноценный ужин должен быть привезен с собой, сервирован на столе, накрытом белой льняной скатертью, с серебряными столовыми приборами, хрусталем и фарфором, совсем как в дорогом ресторане или дома по случаю приема почетных гостей. По окончании вечера весь мусор, вплоть до последнего обрывка салфетки, должен быть упакован в белый пакет и вывезен, причем нельзя оставлять даже мизерного сигаретного окурка. Никаких признаков состоявшегося празднества не должно остаться в прекрасном районе, избранном на этот раз для проведения Белого ужина. Все его участники обязаны вести себя культурно, а затем разойтись так же элегантно, как и прибыли.

Полиция закрывает глаза на подобные сборища, хотя для проведения Белого ужина власти города не выдают никакого официального разрешения, несмотря на значительное число его участников (выдача разрешения была бы несовместима с неожиданностью выбора места), и примечательно, что незваных гостей не бывает. Приглашение на Белый ужин желанно для получившего его, но те, кто не удостоился чести попасть в список гостей, никогда не появляются на празднике и не пытаются утверждать, что они были включены в список приглашенных. До сих пор не случалось никаких недоразумений или попыток проникнуть силой на подобное мероприятие. Этот радостный вечер остается праздником чистого наслаждения, подчеркнутого уважения к другим гостям и любови к городу.

Половина интриги заключается в том, что никто не знает, где в этом году будет организовано подобное празднество. Этот формальный секрет хранится его шестью организаторами едва ли не с религиозной фанатичностью. А когда наступает время, пары получают приглашения, причем каждая из них должна принести свой собственный складной стол и два стула заранее оговоренных размеров.

Организаторы ужина сообщают своим заместителям адрес первого места встречи, куда должны прибыть все участники. Приглашенные гости обязаны появиться в оговоренном месте со своими угощениями, столами, стульями ровно в восемь часов пятнадцать минут вечера. Две группы будут ужинать в двух разных местах. Возбуждение начинает нарастать тогда, когда сообщается первое место сбора, где собравшиеся гости получат информацию о подлинном месте сбора только вечером того же дня. Это позволяет участникам предположить, где же они в итоге соберутся на ужин, но эти предположения остаются догадками, поскольку имеется несколько возможных мест вблизи от первого пункта сбора. Участники ужина быстро собираются в первом указанном им месте одетые во все белое. Друзья находят друг друга в собравшейся толпе, окликают и выражают восторг по поводу того, что оказались вместе. Страсти кипят здесь примерно в течение получаса, а ровно в восемь часов сорок пять минут называется конечный пункт сбора, не более чем в пяти минутах ходьбы пешком от того места, где ждут собравшиеся участники мероприятия.

Как только вожделенный адрес будет объявлен, каждая пара занимает отведенное ей место и устанавливает свой стол, как и другие приглашенные, в длинном ряду. Люди часто приходят группами, состоящими из супружеских пар и друзей, которые участвуют в этом мероприятии уже много лет, и ужинают рядом друг с другом за своими столами, стоящими в длинном ряду точно таких же столов.

К девяти часам семь тысяч человек собираются возле красивых памятников архитектуры и истории, которые оказались счастливыми победителями в качестве антуража этой ночи. И коль скоро участники добрались до избранного организаторами места и получили указание вымеренной до сантиметра точки, где должен стоять их стол, столы эти тут же раскладываются, кресла прочно устанавливаются рядом, скатерти разворачиваются, на них появляются канделябры, столы сервируются как для свадьбы. Спустя пятнадцать минут участники ужина, уже разместившиеся за столами, разливают по бокалам вино и радостно предвкушают впечатляющий вечер в кругу старых и новых друзей. Предшествующее ужину волнение и наконец раскрытие тайны места собрания позволяют его участникам чувствовать себя детьми, неожиданно попавшими втайне на организованную их родителями вечеринку. В половине десятого празднество уже в полном разгаре.

Ужин начинается примерно за час до захода солнца, и по мере того как светило опускается за горизонт, на столах зажигаются свечи, так что после наступления темноты вся площадь или то место, где проводится празднество, освещено только свечами, а семь тысяч его участников произносят тосты в честь друг друга, чокаясь бокалами, в гранях которых преломляются мерцающие огоньки свечей, горящих в серебряных канделябрах, являя собой подлинный праздник для взоров участников. В одиннадцать часов всем раздаются бенгальские огни, оркестр начинает негромко наигрывать танцевальные мелодии, добавляя веселья. На соборе Парижской Богоматери начинают звонить колокола, а священник произносит с балкона собора благословение. И ровно через полчаса после полуночи все собравшиеся исчезают, как мыши в ночи, не оставляя никаких свидетельств того, что они собирались здесь в очередной раз, но никуда не исчезает хорошо проведенное время, которое запомнится надолго, остаются новые друзья и объединяющее всех общее событие.

Другой интересный аспект этого мероприятия заключается в том, что оно не требует формирования некоего денежного фонда для его проведения. За приглашение того или иного лица не взимается никакая плата, каждый участник приносит свое собственное угощение и не может купить приглашение на Белый ужин. Другие города пытались извлечь прибыль из организации подобных ужинов и немедленно скомпрометировали эти мероприятия готовностью включить в список их участников случайных людей, не отличающихся изысканностью, но готовых выложить любую сумму за участие в ужине и тем самым испортить вечер для всех остальных. Парижский Белый ужин остался верен исходной его задумке, и это более чем оправдалось. По мере приближения даты очередного Белого ужина все его возможные участники предвкушают участие в нем. За тридцать лет проведения ни разу не был выдан секрет места его организации, что только добавляет ему популярности и окутывает ореолом таинственности.

Люди целый год живут ожиданием Белого ужина и никогда не бывают разочарованы организацией этого волшебного события. Нет никакого сомнения, что побывавший на подобной церемонии человек никогда не сможет забыть его, с первого момента до последнего. Память о нем долго будут лелеять те, кому посчастливилось получить приглашение участвовать в нем. И каждый согласится с тем, что во время подобных событий воистину творятся чудеса.

Жан Филипп Дюма участвовал в Белом ужине уже в течение десяти лет, с тех пор как ему исполнилось двадцать девять. Будучи другом одного из шести организаторов этого мероприятия, он получил позволение пригласить девять пар, с тем чтобы сформировать группу из двадцати участников. Каждый год Жан Филипп тщательно выбирал свой круг, и наряду с хорошими друзьями, которых приглашал и раньше, он старался включить в эту группу несколько новых людей, которые, как ему казалось, станут уважать установленные правила, будут вполне совместимы со своими соседями и хорошо проведут время. В составляемом им списке приглашенных гостей не было ничего случайного или мало продуманного. Он подходил к этому делу очень серьезно, и если подозревал очередного кандидата в том, что тот не сумеет вписаться в атмосферу вечера либо не сможет ею насладиться, а то и попытается использовать вечер как возможность создать сетевую конструкцию, для чего он совершенно не был приспособлен, то на следующий год заменял их другими участниками. Обычно он приводил с собой основной состав своих проверенных друзей, которые каждый год просили его о подобном приглашении.

Семь лет назад Жан Филипп женился на американке Валерии, она полностью разделила его любовь к этим ужинам, так что каждый год они вместе тщательно оговаривали и составляли список участников.

Жан Филипп занимался международными капиталовложениями одной из крупных компаний. Валерия познакомилась с ним в Париже. Теперь, в возрасте тридцати пяти лет, она была заместителем главного редактора французского издания «Вог» и считалась основным кандидатом на пост главного редактора, после того как нынешний его редактор выйдет на пенсию. Восемь лет назад Жан Филипп влюбился в нее с первого взгляда. Высокая, стройная, умная, с прямыми темными волосами, она была шикарной, но не утомляла своим шиком, как это порой случается, и обладала тонким чувством юмора, прекрасно вписавшись в группу друзей мужа. Она и Жан Филипп отлично ладили между собой, а после женитьбы в течение шести лет обзавелись тремя детьми – двумя мальчиками и девочкой. Они были прекрасной парой, с которой каждому хотелось проводить время. До переезда в Париж Валерия работала в американском издании «Вог» сразу после окончания колледжа. К работе она относилась весьма серьезно, но при этом ей удавалось быть хорошей матерью и женой, каким-то образом совмещая все это. Валерия прилагала большие усилия, чтобы выучить французский язык для общения со своим мужем, хотя и в ее собственной работе знание языка было необходимо. Теперь она могла свободно общаться с фотографами, стилистами и дизайнерами. В ее речи слышался сильный американский акцент, которым ей нравилось поддразнивать собеседника, но по-французски она говорила свободно. Каждое лето Жан Филипп и Валерия отправляли детей в семейный дом в штате Мэн, чтобы они могли общаться со своими американскими родственниками, но для Валерии истинной родиной стала Франция. Она больше не скучала по Нью-Йорку и не хотела там работать. Париж же она считала самым прекрасным городом в мире.

У них был широкий круг друзей, и они вели оживленную светскую жизнь. Их семья занимала великолепные апартаменты. Они довольно часто позволяли себе различные развлечения, порой готовили сами для друзей или же нанимали повара для неформальной дружеской вечеринки. Их приглашения всегда были желанными, особенно на Белый ужин.

Валерия познакомилась с Бенедеттой и Грегорио Мариани на Неделе моды в Милане сразу после того, как переехала работать в парижском издании «Вог». Они тут же пришлись по сердцу друг другу, да и Жан Филипп тоже полюбил их. Впервые они пригласили итальянцев на Белый ужин еще до того, как Жан Филипп женился на Валерии, а только начал встречаться с ней. С тех пор супруги Мариани стали постоянными гостями этого мероприятия, каждый год специально прилетая на него из Милана. В этом году Бенедетта блистала в белом вязаном платье, дизайн которого придумала сама, чтобы продемонстрировать свою великолепную фигуру, а Грегорио был облачен в белый костюм, сшитый в Риме, с галстуком белого шелка, изящную белую рубашку и белые замшевые туфли. Грегорио и Бенедетта всегда выглядели так, словно сошли со страниц роскошного журнала мод. Их семьи уже сотни лет вращались в индустрии моды, и им удалось объединить свои таланты на благо обоих домов. Семейный Дом моды Бенедетты разрабатывал вязаные изделия и спортивную одежду, которые были известны во всем мире, а теперь стали еще более популярны, чем раньше, благодаря ее таланту к дизайну. Семья же Грегорио выпускала лучшие текстильные изделия в Италии уже в течение двух столетий.

Они были женаты двадцать лет, и все это время Грегорио работал вместе с женой, тогда как его братья управляли принадлежавшими семье фабриками, поставляя им большинство своих материй. Мариани были несколько старше Жана Филиппа и Валерии: Бенедетте уже стукнуло сорок два года, а Грегорио – сорок четыре, но им всегда было весело и приятно работать вместе. Детей у них не было, поскольку в свое время они обнаружили, что Бенедетта бесплодна, и решили не брать в семью приемных детей. Вместо этого Бенедетта вложила всю свою любовь в модный бизнес и трудилась бок о бок с Грегорио с впечатляющими результатами.

Единственным болезненным аспектом их брака была слабость Грегорио к красивым женщинам, и порой его скандальное поведение даже привлекало внимание прессы. Хотя Бенедетта и порицала супружескую неверность, на похождения мужа давно уже закрыла глаза, поскольку все его увлечения заканчивались достаточно быстро, не оставляя после себя никаких серьезных последствий. Грегорио никогда не влюблялся по-настоящему в женщин, с которыми заводил романы, и в этом отношении выглядел ничуть не хуже мужей многих ее итальянских подруг. Разумеется, она не приходила в восторг, когда Грегорио заводил очередной роман, и даже жаловалась друзьям, но он всегда был смиренен, клялся в страстной любви к ней одной, и она постоянно прощала его. Ко всему прочему, он безукоризненно соблюдал правило – никогда не спать с женами своих друзей или подругами Бенедетты.

Грегорио испытывал непреодолимое тяготение к моделям, в особенности к самым юным, и Бенедетта старалась не поручать ему никаких работ с ними именно по этой причине. Хотя совершенно не было смысла создавать препятствия на его пути, поскольку искушений у Грегорио и без того хватало. Рядом с ним всегда находилась какая-нибудь молоденькая девочка, внимавшая каждому его слову, когда его жена отвлекалась на что-нибудь, но он не допускал ни малейшего знака неверности при супруге. Он обожал свою жену. Грегорио был поразительно красив, а вдвоем они притягивали все взоры, стоя на площади Дофина вместе с Жаном Филиппом и своими друзьями, пытаясь угадать, где в этот вечер состоится Белый ужин. Все гости высказывали те или иные предположения, но Жан Филипп считал, что это будет площадь перед собором Парижской Богоматери.

Как оказалось, Жан Филипп не ошибся, когда место было объявлено, как и положено, ровно без четверти девять под восторженные возгласы и аплодисменты собравшихся. Это было одно из любимейших мест сбора всех участников празднества. К этому моменту подошли последние участники, и теперь все были готовы отправиться к месту ужина.

Шанталь Живерни, еще одна из ближайших подруг Жана Филиппа, каждый год являлась участницей этих празднеств. В свои пятьдесят пять она была несколько старше остальных его участников и уже много лет успешно занималась созданием сценариев. Она дважды была награждена премией «Сезар»[1], а также номинирована на «Оскар» и «Золотой Глобус»[2] в США, всегда созидая нечто новое. Ее драматическое искусство демонстрировало внушительную силу, порой она создавала сценарии значительных документальных фильмов, обычно обличавших жестокость и несправедливость по отношению к детям и женщинам. Сейчас она тоже работала над сценарием, но не могла пропустить такое мероприятие, как Белый ужин. Шанталь была одним из наиболее близких к Жану Филиппу человеком и его доверенным лицом. Однажды вечером они познакомились во время ужина и почти сразу же подружились. Они часто обедали вместе, и Жан Филипп всегда спрашивал у нее совета по тому или другому случаю. Ее мнению он доверял безоговорочно, так что их дружба и время, которое они проводили вместе, стали подарком для обоих.

Шанталь была в восторге, когда он и Валерия поженились, и считала, что они идеальная пара. Она стала крестной матерью для их первенца, Жана Луи, которому теперь исполнилось пять лет. У нее самой уже было трое взрослых детей, которые разлетелись по свету. Овдовев в молодом возрасте, Шанталь посвятила себя целиком своим детям, и Жан Филипп знал, как она переживает из-за того, что теперь они живут так далеко от нее. Она, однако, воспитывала в них независимость и всячески поощряла их следование своему выбору в жизни. Эрик, ее младший сын, был художником в Берлине; старший, Поль, трудился независимым кинопроизводителем в Лос-Анджелесе, а дочка Шарлотта, окончив Лондонскую школу экономики и защитив диплом в Колумбийском университете, стала банкиром в Гонконге. При этом никто из них не испытывал желания возвратиться во Францию, так что Шанталь жила в одиночестве.

Шанталь всегда была благодарна своей работе за то, что она занимала все ее время. Порой она навещала детей, но не хотела вмешиваться в их жизнь. Они жили своими собственными жизнями и ожидали того же и от нее. Она сожалела только о том, что посвятила всю себя детям и была так привязана к ним, что не делала никаких усилий, чтобы завязать какие-либо близкие отношения с мужчиной, пока дети были еще маленькими. И так и не смогла встретить того, кто бы ее заинтересовал. Но она никогда не жаловалась на одиночество, хотя Жан Филипп беспокоился о ней и желал, чтобы она встретила достойного человека. Только один раз Шанталь призналась ему, как трудно жить, когда дети находятся так далеко, но бо́льшую часть времени она проводила с друзьями, не уставала радоваться жизни и добавляла веселья и интеллектуальной изысканности в любую дружескую встречу.

Остальные из числа их друзей этим вечером тоже участвовали ранее на Белом ужине, будучи приглашенными туда в качестве гостей Жана Филиппа и Валерии. Исключением стал один очаровательный индус родом из Дели, с которым они познакомились в Лондоне около года назад. Дхарам Сингх был самым успешным предпринимателем в Индии. Он консультировал компании по всему миру и являлся одним из признанных технологических гениев. При всех своих выдающихся способностях он был обаятельным, скромным и очень привлекательным внешне человеком. Он имел бизнес и в Париже, поэтому и был приглашен на ужин, главным образом для Шанталь, поскольку у нее не имелось кавалера и ей предстояло сидеть за столом одной. Жан Филипп был уверен, что они поладят между собой, хотя, похоже, Дхараму нравились более молодые женщины. Пусть даже их знакомство не выльется в нечто большее, супруги Дюма не сомневались, что Дхарам и Шанталь интересно проведут время в обществе друг друга.

Дхараму исполнилось пятьдесят два, он был разведен, двое его взрослых детей жили в Дели. Его сын занимался бизнесом вместе с отцом, а красавица дочь вышла замуж за богатейшего человека Индии и родила троих сыновей. Белый костюм Дхарама, сшитый лучшим лондонским портным, придавал ему несколько экзотический вид. Шанталь принесла с собой скатерть и столовые приборы, а он присовокупил к этому икру в серебряной чаше, шампанское и прекрасное белое вино.

Шанталь выглядела в этот вечер чудесно и, как всегда, казалась моложе своих лет благодаря стройной фигуре, не тронутой годами ухоженной коже и длинным светлым волосам. Она живо обсуждала с Дхарамом производство фильмов в Индии, весело смеялась, когда он с громким хлопком открыл бутылку шампанского, предложив по бокалу также Валерии и Жану Филиппу. Обитатели нескольких соседних столиков уже наслаждались кулинарными шедеврами друг друга, праздничная атмосфера захватывала и остальных. К половине одиннадцатого ужин был в самом разгаре, бокалы вскипали прекрасными винами, кулинарным изыскам воздавалось должное, старинные друзья вспоминали минувшее, заводились новые знакомства.

Позади Грегорио и Дхарама оказался столик с группой молодых и очень красивых девушек, которых Грегорио и Дхарам сразу заметили, но затем стали упорно делать вид, будто не видят их, сосредоточив все внимание на обществе дам за своими столиками. Жан Филипп и Валерия были центром этой небольшой привлекательной группы, которая явно наслаждалась вечеринкой, смеясь и веселясь, по мере того как солнце медленно опускалось за крыши домов, а его последние лучи отражались в цветных витражах собора. Вид был изысканный. Церковные колокола начали свой перезвон почти сразу же после того, как прибыли участники торжества, словно приветствуя их. А на балконе появился священник и распростер руки, как будто благословляя гостей.

Через полчаса, когда солнце скрылось за домами, вся площадь перед собором была уже освещена огоньками свечей, горевших на каждом столике. Жан Филипп прошелся между столами, чтобы убедиться, что все гости чувствуют себя прекрасно и наслаждаются мероприятием. Он приостановился, чтобы переброситься несколькими словами с Шанталь, и на долю мгновения она заметила в его глазах тревогу.

– Все в порядке? – тихо спросила она, когда он наклонился к ней, чтобы поцеловать в щеку.

– Я позвоню тебе завтра, – ответил Жан Филипп так же негромко, чтобы больше никто из гостей не услышал этих слов. – Не волнуйся, я со всем справлюсь.

Она кивнула, всегда готовая прийти на помощь другу в тот момент, когда ему потребовалась бы ее поддержка, пусть даже во время дружеского ужина, когда надо было вовремя отпустить реплику или засмеяться в ответ на чью-то шутку.

Жан Филипп направился к другим гостям, краем уха услышав, что у Грегорио зазвонил мобильный телефон. Грегорио ответил по-итальянски, но тут же перешел на английский, поскольку Бенедетта бросила на него обеспокоенный взгляд. Он поспешно встал и отошел, чтобы продолжить разговор, а Бенедетта присоединилась к шутливой перепалке между Дхарамом и Шанталь, стараясь выглядеть беспечной.

Однако наблюдательная Шанталь заметила боль в ее глазах. Она подозревала, что причиной этого стало последнее увлечение Грегорио. Тот отсутствовал уже довольно долго, и Дхарам изящно втянул Бенедетту в разговор. Он старался уговорить обеих женщин побывать в Индии и посетить исторические места, которые им непременно следовало бы осмотреть, среди них был и Удайпур[3], с его храмами и дворцами, который, по его словам, был самым романтичным местом в мире. Шанталь не сказала ему, что ей не с кем поехать туда, поскольку это прозвучало бы излишне патетично. А он был ошеломлен, узнав о том, что Бенедетта вообще никогда не бывала в Индии. Дхарам до краев наполнил вином три бокала, все еще пытаясь уговорить их обеих отправиться в далекую Индию, но тут Грегорио вернулся к столу после получасового телефонного разговора и, отвечая на тревожный взгляд жены, сказал несколько непонятных слов по-итальянски.

Напускная безмятежность вмиг слетела с лица Бенедетты после сообщения мужа, что он должен срочно покинуть праздник. Он говорил негромко, так чтобы не отвлекать от беседы Шанталь и Дхарама, но те, к счастью, не обращали внимания на семейную пару.

– Сейчас? – спросила у Грегорио Бенедетта раздраженным тоном. – Разве это не может подождать?

Последние полгода атмосфера в их доме была довольно напряженной, но ей вовсе не хотелось, чтобы все эти трудности вторгались в ее жизнь в тот момент, когда она проводила время с друзьями, в особенности нынешним вечером. Впрочем, ей было прекрасно известно, что кот, которого, как говорится, в мешке не утаишь, какое-то время тому назад уже выбрался из своего мешка и теперь вовсю гуляет по страницам таблоидов. Однако друзья держались с ней достаточно тактично, ни словом ни намеком не упоминая о недвусмысленной ситуации в семье.

– Нет, это не может подождать, – односложно ответил Грегорио.

В течение последних восьми месяцев у него был роман с двадцатитрехлетней русской моделью, причем девушка оказалась настолько глупа, что полгода назад забеременела от него, причем двойней, но делать аборт отказалась наотрез. У Грегорио было множество и других интрижек на стороне, но никаких детей от этих романов не появлялось. Учитывая же неспособность Бенедетты к зачатию, факт беременности любовницы Грегорио был для Бенедетты чрезвычайно болезнен. Это был самый тяжелый год в ее жизни. Грегорио уверял жену, что произошло досадное недоразумение и он не любит Анечку, обещал, что, как только она родит, он распрощается с ней. Но Бенедетта сомневалась, что девушка будет готова расстаться с ним. Три месяца назад Анна переехала в Рим, чтобы быть ближе к любовнику, и в течение этого времени моталась между двумя городами. Это сводило Бенедетту с ума.

– Аня рожает, – добавил Грегорио, страдая от того, что вынужден обсуждать это с женой.

Если это правда, вычислила Бенедетта, то роды преждевременные, на три месяца раньше срока.

– Она в Риме? – спросила Бенедетта безжизненным голосом.

– Нет. В Париже. – Он продолжил разговор на итальянском. – У нее было какое-то дело здесь на этой неделе. Они только что отвезли ее в госпиталь. Мне совершенно не хочется покидать тебя, но я думаю, что должен ехать. Она там совсем одна и насмерть перепугана. Тебе не нужно беспокоиться, дорогая, я исчезну по-тихому. Ты можешь сказать, что я увидел друзей у другого стола. Никто даже не поймет, что я ушел.

Разумеется, все они поймут, но хуже всего, что она сама будет знать, зачем он ушел, куда и почему. Радость праздника закончилась для Бенедетты в тот же момент. Как ни старалась, она не могла отрешиться от того обстоятельства, что у мужа будет двое детей от какой-то любовницы, а она так и останется бездетной.

Грегорио встал, не желая спорить с ней, но твердо намереваясь уйти. Как бы ни был неудачен роман, завершившийся беременностью, он не хотел оставлять девушку в больнице на целых три дня, охваченную паникой и в полном одиночестве. Бенедетта же принялась уверять Грегорио, что это просто уловка, чтобы вытащить его в больницу, и тревога может оказаться ложной.

– Если с ней все в порядке, пожалуйста, возвращайся, – попросила она, напрягшись всем телом.

Ему было крайне неприятно, что придется скрывать свое отсутствие, не объясняя ничего друзьям, а затем мчаться в госпиталь, испытывая противоречивые чувства.

– Я постараюсь, – хмуро произнес он, все еще разговаривая с ней по-итальянски.

Неприязненно взглянув на поникшую жену, Грегорио быстро смешался с толпой гостей и хозяев, толкавшихся между столиками в момент смены блюд. Он исчез мгновенно, будто испарился, а Бенедетта постаралась сделать вид, будто ничего особенного не произошло и она совсем не расстроена.

Шанталь и Дхарам за соседним столиком все еще увлеченно болтали, но секунду спустя Шанталь извинилась перед собеседником, чтобы приветствовать кого-то из своих знакомых. Бенедетта безуспешно пыталась привести в порядок нервы, обескураженная спешным уходом Грегорио, когда Дхарам повернулся к ней с добродушной улыбкой.

– Ваш муж уже ушел? – осторожно спросил он, не желая излишне любопытствовать, но просто чтобы поддержать разговор.

– Да… Произошла неприятная ситуация… его приятель попал в аварию, и Грегорио отправился, чтобы помочь ему в госпитале, – ответила она, борясь со слезами и все еще пытаясь выглядеть беспечной. – Он не хотел срывать вечеринку, поэтому ушел не прощаясь.

Дхарам в свое время обратил внимание на напряженные взгляды, которыми обменялись супруги, заметил настроение Бенедетты и постарался сделать все, чтобы развлечь ее.

– Так это же чудесно! Должно быть, судьба благосклонна ко мне, – произнес он в ответ. – Я так мечтал провести этот вечер только с вами. Теперь могу не опасаться, что кто-то нам помешает. – Он широко улыбнулся и продолжил: – В столь романтической обстановке мы с вами не должны терять время, ведь ваш муж может вернуться до окончания этого волшебного вечера.

– Думаю, что он не вернется, – печально произнесла она.

– Просто идеально. Боги явно благоприятствуют мне. Так когда вы приедете в Индию, чтобы повидаться со мной?

Дхарам вроде бы шутливо поддразнивал ее, чтобы поднять настроение, однако Бенедетта влекла его куда больше, чем он осмелился бы сознаться самому себе. Он протянул ей белую розу, взятую из вазы на столе Шанталь. Бенедетта приняла цветок и улыбнулась, когда оркестр заиграл красивую мелодию на площади перед собором.

– Не угодно ли потанцевать? – спросил Дхарам.

На самом деле Бенедетте не особенно хотелось веселиться, зная, куда отправился Грегорио и что сейчас там происходит, но она не желала быть грубой с Дхарамом, поскольку он был так добр к ней. Бенедетта поднялась и отправилась за ним к танцевальному пятачку, и он держал ее в толпе за руку. Дхарам оказался отличным партнером, и, танцуя с ним, Бенедетта постепенно избавилась от печальных раздумий, которыми было заполнено ее сознание. Она искренне улыбалась, когда они вернулись к своим столикам и обнаружили там Шанталь, занятую серьезным разговором с Жаном Филиппом.

– А где же Грегорио? – спросил Жан Филипп, и Дхарам ответил за Бенедетту:

– Да я заплатил паре крепких ребят, чтобы они связали его и оттащили подальше отсюда, а я смог пообщаться с его женой.

Дхарам продолжал шутить под дружный смех гостей, и даже Бенедетта улыбнулась его версии событий. Однако Жан Филипп сразу понял, что не должен больше интересоваться причиной исчезновения друга. Один только взгляд, брошенный на лицо вновь погрустневшей Бенедетты, позволил ему заметить, что между супругами произошло нечто малоприятное, а Дхарам теперь пытается отвлечь ее. Жан Филипп подумал, не поссорились ли супруги, в результате чего Грегорио покинул праздник. Если это так, то ему будет скучно без него. Впрочем, ничего не поделаешь: он уже знал от Валерии, что между супругами Мариани витает некая напряженность.

История о беременной модели давно склонялась на все лады в мире моды, и Валерия посвятила его в эту тайну несколько месяцев назад, но Жан Филипп никогда не упоминал от этом в разговоре с Грегорио или Бенедеттой. Он просто надеялся, что их брак останется незыблемым, как это случалось не раз, когда дело касалось многочисленных увлечений Грегорио. Жан Филипп был рад, что они согласились прийти на этот вечер, но все оказалось гораздо сложнее, чем он рассчитывал, особенно для Бенедетты, так что он решил не настаивать на ответе. Жан Филипп был благодарен их индийскому другу за то, что он помогал Бенедетте «сохранить лицо» и тем самым спасал вечер. Дхарам достал фотоаппарат и принялся энергично щелкать затвором, когда Жан Филипп отправился проведать остальных гостей. Похоже, каждый из них веселился от души.

Дхарам фотографировал все происходящее на празднике, чтобы потом показать своим детям. Он был искренне рад, что оказался здесь. Да и все остальные разделяли эту радость, даже Бенедетта развеселилась благодаря Дхараму, весь вечер смешившему и развлекавшему ее. Он все время подливал ей шампанское, чтобы держать ее дух на нужной высоте. Кто-то принес большую коробку вкуснейшего шоколада, которая тут же была вскрыта и щедро поделена между присутствующими, соседний столик угощал всех миндальными «макаронами» с белым трюфелем от Пьера Эрме[4].

А в одиннадцать часов Жан Филипп раздал гостям бенгальские огни, и внезапно вся площадь озарилась, заискрилась звездчатыми огоньками. Гости – кто сидя, кто стоя – размахивали руками и смеялись, а Дхарам фотографировал это зрелище. Теперь у него имелась практически полная история Белого ужина, запечатленная на фото и видео. Шанталь была тронута, когда он сообщил, что снимал, чтобы показать празднование детям. Она не могла себе даже представить, что может послать фотографии этого вечера своим детям. Все они были весьма прагматичны, совершенно не интересовались, чем занимается их мать, а то и могли посчитать ее поступок нелепым, если бы ей вдруг вздумалось отправить им фотографии Белого ужина. В результате она очень мало рассказывала им о том, как живет, да они почти и не спрашивали ее об этом. Подобные вопросы попросту не приходили им в голову. С куда большей энергией они занимались своими делами, и отнюдь не из-за какой-то обиды, а просто не считали ее личностью, которая может вести жизнь, интересную для них. Тем временем Дхарам показывал всем присутствующим фотографии, которые собирался послать дочери и сыну, уверенно полагая, что они придут от них в восторг.

Празднество было в полном разгаре. Люди начали бродить от стола к столу и еще активнее общаться с другими гостями.

Шанталь повернулась, чтобы поздороваться с оператором, которого знала по работе в Бразилии, и увидела еще одного сценариста, сидевшего за столиком позади нее, весьма симпатичного молодого человека. Оператор и сценарист сортировали бумажные фонарики, которые доставали из большой картонной коробки. Один из мужчин за столом показывал всем, как надо обращаться с ними. Он дал несколько таких фонариков и гостям Жана Филиппа. На донышке у фонариков имелась небольшая горелка, поджигаемая спичкой. Горелка зажигалась, и бумажный фонарик наполнялся горячим воздухом. Когда фонарик был полностью надут, его поднимали высоко над головой и отпускали в полет, а горелка внутри еще очень долго не гасла. Гости следили за их полетом в ночном небе. Зрелище освещенных изнутри огоньками и несомых ночным ветром фонариков было чудесным, и гости вокруг восторгались, собственноручно зажигая горелки.

Человек, раздававший фонарики, советовал загадать желание, прежде чем зажигать горелку. Вид плывущих в небе огоньков был великолепен, и Шанталь зачарованно следила за ними. Дхарам снимал это все на видео, а потом помогал Бенедетте зажигать ее фонарики.

– Надеюсь, вы загадали желание? – спросил Дхарам, когда их фонарик взмыл вверх.

Бенедетта лишь кивнула в ответ, не говоря о сути своего желания из суеверной боязни, что оно не исполнится. Загадала же она то, чтобы ее брак вернулся к тому состоянию, каким был до появления в их жизни Анны.

Другие гости были тоже заняты своими фонариками, когда человек, раздававший их и помогавший всем, повернулся к Шанталь. Их взгляды встретились и застыли на несколько секунд. Это был привлекательный мужчина в белых джинсах и белом свитере, с впечатляющей гривой темных волос, и выглядел он примерно на возраст Жана Филиппа – лет под сорок. Девушки за его столом блистали красотой и были значительно моложе его – лет по двадцать, как и дочка Шанталь.

Мужчина обратился непосредственно к ней, не отрывая взгляда от ее лица:

– А вы пустили в небо хотя бы один?

Шанталь отрицательно покачала головой. Она была слишком занята наблюдением за тем, как Дхарам и Бенедетта пускают в полет свои фонарики.

Тогда мужчина подошел к Шанталь, держа в руках один из фонариков, зажег для нее горелку, и они подождали, пока купол наполнится теплым воздухом. Незнакомец сказал, что это последний фонарик. Шанталь показалось, что он наполнился и стал рваться из рук куда быстрее, чем все предыдущие. Она удивилась жару, исходящему от такого маленького пламени.

– Возьмите его, загадайте желание, а потом отпустим его вместе по моей команде, – быстро произнес он ей, и она послушно сделала так, как было велено. Когда фонарик был готов взвиться в небо, он повернулся к ней, пронзая ее взглядом. – Вы загадали желание?

Шанталь кивнула. Они одновременно разжали пальцы, и фонарик рванул в небо подобно ракете, направляющейся к звездам. Задрав голову, Шанталь смотрела на это зрелище словно ребенок, в полном восторге провожающий взглядом аэростат. Незнакомец стоял рядом с ней, не отрывая глаз от уносящегося вверх фонарика. Они еще долго могли видеть огонек, горящий у основания, когда же он пропал из виду, мужчина с улыбкой повернулся к Шанталь:

– Должно быть, это достаточно сильное желание – оно ушло прямо на небеса.

– Надеюсь, что это так, – ответила она, улыбнувшись в ответ. «Такие чудесные моменты не забываются никогда», – подумала Шанталь. Да и весь вечер прошел столь же славно. Белый ужин всегда оправдывал ожидания участников. – Благодарю вас. Это было невероятно красиво. Спасибо, что сделали это вместе со мной и дали мне последний из ваших волшебных фонариков.

Незнакомец кивнул и направился к своим друзьям, а чуть позже Шанталь опять поймала его взгляд, направленный на нее, и они улыбнулись друг другу. Он сидел рядом с красивой юной девушкой, а напротив него расположилась очаровательная женщина.

Время бежало незаметно для всех, и в половине первого ночи Жан Филипп напомнил гостям, что праздник заканчивается и наступило время уборки. Очень скоро Золушки покинут бал. Появились приготовленные заранее белые мешки для мусора, куда отправлялось все предназначенное на выброс. Остальное же укладывалось в тележки, в которых было привезено: серебряные столовые приборы, вазы для цветов, бокалы, оставшиеся вино и еда. Буквально в течение нескольких минут все следы празднества исчезли, скатерти, столы и стулья были сложены, от вытянувшихся в линию элегантно накрытых столов не осталось и следа. Семь тысяч гостей, собравшихся возле собора, тихо покинули площадь, бросив через плечо последний взгляд на то место, где только что совершалось волшебство.

Шанталь снова подумала о прекрасных фонариках, пробивавших своими горелками дорогу в небо, а потом бросила взгляд туда, где совсем недавно стоял стол, за которым сидел тот незнакомец. Но это место уже пустовало и было прибрано. Фонарики к этому времени уже исчезли, унесенные ночным ветром туда, где случайные прохожие смогут полюбоваться ими и удивиться: откуда они появились?

Жан Филипп сновал среди гостей, чтобы убедиться, что все смогут с удобством добраться до дому. Шанталь собиралась взять такси. Дхарам предложил Бенедетте подбросить ее до отеля, в котором они оба снимали номера. Остальные гости уже почти все разъехались. Жан Филипп еще раз пообещал Шанталь позвонить утром и пригласил на завтрак, а она горячо поблагодарила его за этот незабываемый ужин. Белый ужин был не только для нее любимым событием года, но и для всех остальных, которым посчастливилось получить приглашение. А с прекрасными бумажными фонариками, медленно поднимающимися в темное небо, Белый ужин останется в памяти всех присутствовавших гостей.

– Я чудесно провела время, – сказала Шанталь Жану Филиппу, целуя его при расставании.

Жан Филипп усадил ее в такси, уложил туда тележку, складной стол и стулья и попросил водителя помочь ей при выгрузке.

– Да, вечер удался, – сказал Жан Филипп, глядя ей вслед, когда такси тронулось с места, а Валерия помахала подруге рукой, поскольку была занята укладкой своего багажа.

Дхарам и Бенедетта в одном такси отправились в отель «Георг V». Остальные гости рассаживались в свои машины или такси, а то и направлялись пешком к ближайшей станции метро.

По дороге домой Шанталь рассеянно смотрела из окна на ночные улицы. Внезапно ей стало любопытно: сбудется ли ее желание. Она так надеялась на это, но даже если бы чуда не случилось, ужин был безупречным и незабываемым, поэтому улыбка замерла на ее губах.

Глава 2

Дхарам проявил себя истинным джентльменом, провожая Бенедетту до ее номера: нес ее складные стулья и стол, пока она катила за собой тележку с остальным добром. Украшения для стола она купила в Италии, а тарелки и серебряные приборы одолжила в отеле. Дхарам предложил ей еще немного выпить внизу в баре, но Бенедетта стремилась как можно скорее оказаться в своей комнате, чтобы дождаться звонка от Грегорио, поскольку столь серьезный разговор не хотелось вести при посторонних.

Бенедетта отказала Дхараму под предлогом того, что устала, и он все прекрасно понял. Сказал, что провел восхитительный вечер и обязательно перешлет ей фотографии и видео, как только получит ее электронный адрес от Жана Филиппа. Дхарам заметил, что сейчас, по окончании этого мероприятия, она очень напряжена и никак не может отвлечься от своих невеселых мыслей. Было вполне понятно, что произошло нечто неприятное между ней и мужем, в результате чего он и позволил себе так внезапно покинуть их. И точно так же было понятно, что женщина расстроена этим. Бенедетта снова поблагодарила его за помощь и любезность в течение Белого ужина и пожелала спокойной ночи.

Едва оказавшись в своем номере, Бенедетта без сил упала на кровать и первым делом проверила мобильный телефон, но там не оказалось ни текстовых, ни голосовых сообщений. Через некоторое время она еще несколько раз проверяла телефон, но так ничего от своего мужа и не дождалась. Сама же она не хотела ему звонить, чтобы не застать Грегорио в какой-нибудь неловкой ситуации, когда он не сможет говорить с ней открыто. И только в три часа ночи она легла спать, так и не получив вестей от мужа.

Грегорио появился в госпитале за несколько минут до десяти часов вечера. К этому времени Аню уже перевели в палату родильного отделения. Когда он стремительно вошел в палату, роженицу осматривали двое докторов. Аня лежала постанывая на кровати и, едва увидев Грегорио, протянула к нему дрожащие руки. Роды, собственно, уже начались, зев матки еще не начал раскрываться, но схватки шли постоянные и сильные, и внутривенное вливание магнезии не могло их остановить.

Доктора считали, что на этой стадии беременности оба плода были еще слишком маленькими и неразвитыми, так что шанс на благополучный исход незначительный. Аня впала в истерику, когда ей сказали об угрозе для жизни близнецов.

– Наши дети могут умереть! – буквально провыла она, когда Грегорио взял ее руки в свои.

Такого развития событий Грегорио не ожидал. Он бы предпочел, чтобы все прошло гладко и в свое время, тогда он мог бы изящно исчезнуть из Аниной жизни, финансово поддерживая ее и близнецов. Он вовсе не хотел, чтобы она рожала двойню, да и вообще беременела. Какая-то случайность, нелепая ирония судьбы привела его к ситуации, в которой он никогда ранее не бывал и не стремился оказаться. А теперь все оборачивалось куда худшим образом.

Акушер не скрывал от них, что дети могут родиться мертвыми или сильно пострадать во время родов, так что Грегорио придется иметь дело с возможной трагедией, а не только с нежелательным рождением. Вдобавок ко всему он еще беспокоился и о своей жене. Грегорио не мог оставить Аню на сколько-нибудь долгое время, чтобы позвонить Бенедетте и успокоить ее, хотя прекрасно представлял себе состояние, в котором пребывала жена. Раньше Бенедетта была снисходительна ко всем его «шалостям», но сейчас все обстояло куда более серьезно. Ни одна его любовница никогда от него не беременела, а теперь он мог стать отцом двоих совершенно нежеланных детей, рожденных девушкой, которую едва знал и которая просила его оставить жену ради нее самой, что было просто невозможно. Грегорио никогда не вводил в заблуждение ни одну из женщин, с которыми заводил романы, и всегда сообщал им, что обожает свою жену. К тому же ни одна из них никогда не просила его развестись и не претендовала на брак с ним. Но как только Аня забеременела, она тут же стала во всем зависеть от него, буквально как ребенок, а у Грегорио просто не хватало духу противостоять ей. Для него это были шесть кошмарных месяцев, будущее виделось весьма туманно, а теперь, когда доктора описали ему все перспективы, и вовсе превращалось в полный ужас.

Грегорио жалел Аню, рыдавшую в его объятиях, но он не любил ее и не испытывал никаких чувств к тем существам, которые должны появиться на свет. Но они находились в ситуации, из которой не было выхода. А выход непременно нужно было найти. В свои двадцать три года Ане одной ни за что не справиться, а ведь она по своему физическому и умственному развитию оставалась шестнадцатилетней. Сейчас девушка прижималась к нему как дитя, и Грегорио, потрясенный до глубины души, не мог оторваться от нее.

Схватки возобновились около полуночи и стали сильнее, а чуть позже зев матки стал раскрываться. Врачи влили Ане внутривенно стероиды, чтобы обеспечить детям дыхание, когда они появятся на свет, но об этом было еще слишком рано говорить, и в четыре часа утра акушеры сообщили родителям, что маловероятно ее разрешение от бремени.

Особая бригада по спасению новорожденных была вызвана для работы с Анной, и пока ее состояние тщательно отслеживалось различными приборами, роды начались всерьез. Однако вместо радости ожидания новой жизни, которая обычно ассоциируется с родами, в палате повисло ощущение тревоги за роженицу и близнецов, если они все-таки выживут. Как бы ни пошло дело, все понимали, что добром оно не кончится.

Аня была насмерть перепугана и вскрикивала от малейшей боли. Доктора не давали ей больше никаких средств, которые снизили бы интенсивность схваток, чтобы не рисковать детьми, но постоянно проводили эпидуральную анестезию[5]. Для Грегорио все это выглядело жестоко. Из тела Ани во все стороны торчали трубки, мерцали мониторы, вокруг суетилась бригада медиков. Зев матки полностью раскрылся, и врачи сказали, что она может тужиться.

Грегорио был обескуражен видом всего происходящего, но стойко держался рядом с Аней. В конце концов он совершенно забыл про жену, все его мысли были об этой несчастной девушке, припавшей к нему и жалобно стонавшей в перерывах между потугами. В своем состоянии она уже совершенно не напоминала ту супермодель, какой была прежде. Ничего не осталось от той яркой красавицы, с которой он некогда познакомился ради очередной интрижки.

Их сын родился первым, в шесть часов утра. Появившемуся на свет синюшному, хрупкому недоразвитому младенцу пришлось напрячь все силы, чтобы сделать свой первый вдох. Едва только ему перерезали пуповину, два доктора и медсестра переложили его в кювезу для недоношенных детей и откатили к стене. В маске, в которую подавался чистый кислород, малыш начал бороться за свою жизнь. Спустя час после рождения сердце его остановилось, но доктора оживили его, после чего сказали Грегорио, что шансы малыша на выживание невелики.

Когда Грегорио слушал то, что ему говорили, слезы катились по его щекам. Он никак не ожидал, что процесс появления на свет его первенца так потрясет его, вызовет такие душераздирающие эмоции. Ребенок выглядел как существо из другого мира, его широко раскрытые глаза словно молили о помощи. Грегорио не мог прекратить плакать, глядя на него, а Аня тем временем вся сотрясалась от боли.

Крохотная девочка появилась двадцать минут спустя, будучи несколько крупнее брата и с более сильным сердечком. Каждый из близнецов весил менее килограмма. Легкие девочки были в столь же недоразвитом состоянии, как и у брата. Малышке надели на личико кислородную маску, и другая медицинская бригада занялась ее спасением.

После рождения второго близнеца у Ани открылось сильное кровотечение, потребовалось время для его остановки, а затем еще и два переливания крови, а Грегорио оставалось только смотреть, как серело ее лицо. Наконец врачи милосердно дали ей какое-то снотворное, а потом обе бригады неонатологов снова предупредили отца, что дети могут не выжить. Малыши находились в критическом состоянии, и должно пройти немало времени, пока они окажутся в относительной безопасности, если вообще останутся в живых. Следующие несколько дней покажут, можно ли надеяться на лучшее.

Пока доктора объясняли ситуацию Грегорио, Аня погрузилась в глубокий сон. Грегорио подошел посмотреть на новорожденных в кювезах и снова расплакался – так был тронут видом хрупких существ, своих детей. Ночь выдалась тяжелой и для него, а худшее еще предстояло. Грегорио не знал, что теперь ему сказать Бенедетте. Все пережитое по своей интенсивности превосходило то, с чем ему приходилось сталкиваться ранее. Если прежде он считал, что все как-то может уладиться, то теперь стало ясно, что этого не произойдет.

Медсестра сказала Грегорио, что Аня будет спать несколько часов после укола снотворного, и тогда он понял, что у него появилась возможность поехать в отель. Было уже восемь часов утра, а он не звонил Бенедетте всю ночь. Когда Аня проснется, он не сможет отойти от нее. В Европе у нее не было родственников, только где-то в России проживала мать, которую она не видела годами, и ни одного человека, который мог бы помочь ей. Оставался только он, Грегорио. Да еще надо было позаботиться о детях. Он почувствовал, что привязался к ним, и эта мысль поразила его в самое сердце.

Приехав в отель на такси, Грегорио вошел в вестибюль «Георга V», ощущая, будто вернулся домой с другой планеты. Все вокруг выглядело совершенно нормальным, как и тогда, вчерашним вечером, когда они отправлялись на Белый ужин. Казалось странным видеть вокруг себя самую обычную жизнь. Люди спешили на деловые встречи, направлялись на завтрак, пересекали вестибюль, регистрировались у стойки портье. Грегорио прошел в свой номер, где обнаружил Бенедетту за столом, обхватившую голову руками и глядящую на мобильный телефон. Пребывая в отчаянии, она провела без сна почти всю ночь. На Грегорио была все еще та одежда, в которой он ездил на Белый ужин, и он вдруг заметил кровавые пятна на белых туфлях. При воспоминании о том, как появилась эта кровь, у него к горлу подступила тошнота. Когда Аня рожала, там все было в крови.

– Извини, что не мог позвонить тебе ночью, – произнес Грегорио безжизненным голосом, закрыв за собой дверь.

Бенедетта повернула к нему голову, готовая выплеснуть весь гнев, скопившийся за долгие часы, проведенные в неизвестности, но осеклась, увидев выражение его глаз.

– Что случилось? – выдохнула она.

– Два часа назад закончились роды. Они могут не выжить. Это было самое ужасное зрелище, которое мне довелось увидеть в своей жизни. К сожалению, роды начались преждевременно, ей нужно было доходить еще три месяца. Врачи делали все возможное, но они даже не успели провести полное обследование и подготовиться к родам. А каждый из детей весит меньше килограмма.

Грегорио говорил так, словно рожал вместе с Аней, начисто забыв в тот момент о существовании жены.

– Что собираешься делать? – спросила она, прерывисто вздохнув.

Теперь у него появилось двое внебрачных детей, и невозможно было не заметить, что он беспокоится за них. Нет, не такого завершения очередной интрижки ожидала Бенедетта.

– Я должен вернуться. У нее больше никого нет. И я не могу просто уйти от них. Они борются за жизнь и могут умереть в любую минуту. Мне необходимо быть там, рядом с ней и детьми.

Это прозвучало на удивление благородно. Бенедетта молча кивнула, не в силах произнести ни слова. Она чувствовала, что для Грегорио сейчас нет ничего важнее, чем то, что происходило там, в родовой палате. Это был самый тяжелый день в ее жизни.

– Я попозже позвоню тебе и сообщу, как дела, – на ходу бросил ей муж.

Разговаривая, он доставал свою одежду из шкафа и быстро переодевался. У него не было времени принять душ или хотя бы перекусить – не терпелось побыстрее вернуться обратно.

– Я должна ждать здесь? – спросила Бенедетта бесцветным голосом.

– Не знаю. Я позвоню и скажу тебе позже. – Грегорио взглянул на часы: пора ехать в больницу, – переложил бумажник в карман брюк и печально посмотрел на Бенедетту. – Мне очень жаль, что так получилось. Поверь, это в самом деле так. Обещаю, мы выкарабкаемся из этой ситуации. Я что-нибудь обязательно придумаю. Ради тебя.

Бенедетта с трудом сдерживала рыдания, не понимая, что именно он может придумать.

Грегорио подошел, чтобы поцеловать ее, но она резко отвернулась. Впервые в их совместной жизни ей не хотелось смотреть ему в глаза. Она всегда прощала мужу его выходки, но разве можно простить такое?

– Я позвоню, – повторил он хрипло, поспешно выходя из комнаты.

И как только он вышел, слезы у нее хлынули потоком. Она бросилась на кровать и рыдала до тех пор, пока не заснула.

К этому времени Грегорио уже был в госпитале и, сидя между двумя кювезами, безотрывно смотрел на своих новорожденных детей, боровшихся за жизнь, на армию медиков, хлопотавших вокруг них, и на катетеры, торчавшие из крошечных тел.

Спустя час он вошел в палату Ани, поскольку врачи сказали, что она уже проснулась, и провел с ней целый день, утешая ее, а когда удавалось выйти на несколько минут, то тут же снова отправлялся к детям. Было уже около шести часов, когда он вспомнил, что обещал позвонить Бенедетте, но ни ее мобильный телефон, ни телефон в номере отеля не отвечали.

Бенедетта решила немного проветриться, но на выходе из отеля встретилась с Дхарамом. Волосы ее были собраны на затылке в хвост, выглядела она опустошенной. Дхарам сразу же почувствовал жалость к ней, но постарался не показывать этого. Он галантно придержал дверь для Бенедетты и сказал пару ничего не значащих фраз, внимательно приглядываясь к ней. Сейчас женщина была ниже, чем он помнил, но он сообразил, что накануне вечером она была в туфлях на высоких каблуках. Странно. На Белом ужине она вела себя сдержанно и независимо, а теперь он видел перед собой хрупкую женщину с грустными глазами, которые казались огромными на осунувшемся лице.

– С вами все в порядке? – осторожно спросил Дхарам.

Ему не хотелось быть навязчивым, но беспокойство за нее взяло верх. Она выглядела так, словно произошло нечто ужасное. Не связано ли это с внезапным уходом ее мужа вчерашним вечером? В отличие от Жана Филиппа и Валерии он ничего не знал о мире моды, гулявших там сплетнях и похождениях Грегорио с русской моделью.

– Я… да… нет… – Она принялась было выдумывать какую-то ерунду, но эмоции вновь захлестнули ее, слезы хлынули из глаз, и слова застряли в горле. Немного помолчав, она сказала: – Простите меня. Я просто вышла на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.

– Вы предпочитаете гулять в обществе или хотите побыть одна?

– Я не знаю…

Ему претила мысль позволить ей остаться одной. Она думала о чем-то своем и была так погружена в эти неприятные мысли, что было страшно оставлять ее на улице в таком состоянии.

– Могу я сопровождать вас? Мы вполне можем обойтись без разговоров. Мне кажется, вам сейчас не следует гулять в одиночестве.

– Благодарю вас.

Бенедетта кивнула, и он молча пошел рядом с ней. Они миновали несколько кварталов, прежде чем она тряхнула головой и, беспомощно взглянув на него, внезапно заговорила:

– Некоторое время назад мой муж закрутил роман с одной из моделей. Такое случалось и раньше, но он всегда быстро приходил в себя и завершал интригу. Однако на этот раз девушка забеременела, причем близнецами. Сегодня утром она родила, не доходив трех месяцев. И теперь мой муж втянут в драму, связанную с двумя малышами, которые могут умереть в любую минуту, и с молодой женщиной, которой он необходим. К тому же это его единственные дети. Своих у нас нет. Все невероятно запутано, и я понятия не имею, как мы из всего этого выберемся. Ко всему прочему, это может тянуться месяцами. Я не знаю, что делать. Сейчас он с ней в госпитале…

По мере того как она говорила, слезы продолжали катиться по щекам, но Дхарам оставался спокойным, хотя услышанное поразило его.

– Возможно, вам следует вернуться домой, – негромко произнес он. – Это, пожалуй, куда лучше, чем сидеть, ожидая новостей, в своем номере, совсем одной. Привычная домашняя обстановка позволит вам взглянуть на события несколько со стороны. Вы не можете разобраться во всем прямо сейчас.

Совет Дхарама имел смысл. С этой драмой положений должен был в первую очередь управиться Грегорио, но не она, по крайней мере не сейчас. Прежде всего он должен выяснить, выживут ли дети. После этого они смогут обсудить, как им поступать дальше и что делать с их браком.

– Я думаю, вы правы, – с сожалением произнесла Бенедетта. – Все это и в самом деле ужасно. К тому же все об этом знают. Их роман обсуждали на страницах всех газет Италии. Папарацци делали ее фотографии каждый день с тех пор, когда она перебралась в Рим. Грегорио никогда так глубоко не увязал в подобных историях и столь публично, – добавила она, пытаясь сохранить лояльность к мужу, хотя и не могла понять зачем. – Думаю, мне лучше вернуться в Милан.

– Там есть люди, способные поддержать вас в таком положении? – спросил он, беспокоясь за нее, и она кивнула.

– Моя семья, да и его тоже. Все сердиты на Грегорио за то, что он влип в столь некрасивую историю. Я тоже весьма… огорчена.

Бенедетта вскинула на Дхарама полные боли глаза, и он не мог не порадоваться, что она не будет в одиночестве, когда вернется домой.

– Это меня не удивляет. Говорили, что вы были весьма снисходительны к изменам мужа.

– Я думала, что и эта интрижка со временем сойдет на нет, но такого не случилось. По крайней мере вплоть до сегодняшнего дня, до всей этой драмы с недоношенными младенцами, я надеялась на лучший исход, но теперь не вижу, как все это можно уладить. Мне жаль мужа, но и себя тоже жаль, – призналась она.

– Похоже на то, что история эта слишком громкая и забудется не скоро, – согласился с ней Дхарам. – Могу ли я время от времени звонить вам, чтобы справиться, как все идет, просто как друг? Я хотел бы быть уверенным, что с вами все в порядке.

– Благодарю вас. – Ей было невероятно неловко рассказывать ему о своих проблемах, но Дхарам вел себя очень деликатно. – Сожалею, что вам пришлось услышать эту мерзкую историю.

– Из таких историй и складывается подлинная жизнь, – сочувственно произнес Дхарам, однако шокированным не выглядел. – Люди иногда по собственной вине попадают в неприятнейшие ситуации. Пятнадцать лет назад меня оставила жена ради другого человека: об этом судачили все газеты, – причем не абы к кому, а к известному индийскому актеру. Все недоумевали, а меня лишь возмущало, что моя частная жизнь полощется на газетных страницах. Но постепенно все сошло на нет, и люди забыли про это. Мои дети остались со мной, ко всеобщему удовлетворению. – Он улыбнулся. – Вы сильная женщина и справитесь. Вы сможете это пережить, а вскоре и вовсе забудете о том, что случилось. Кстати, муж говорил вам, что намерен жениться на ней?

– Нет, этого он не говорил, – тихо произнесла Бенедетта, чувствуя себя гораздо лучше после разговора с Дхарамом.

Она была рада тому, что встретилась с ним. Довольно унизительно рассказывать почти незнакомому человеку о своих проблемах, но Дхарам отнесся к ней с таким участием, с такой добротой. Его поддержка помогла ей почувствовать перспективу на благополучный исход.

– Мне казалось, что это простая интрижка, которая вскоре закончится. Но теперь он, похоже, вляпался серьезно.

– Я бы тоже так сказал, – отозвался Дхарам, криво усмехнувшись, и Бенедетта улыбнулась.

Еще час назад она не могла представить себя улыбающейся, а ведь это гораздо лучше, чем проливать слезы в номере. Будучи на ее стороне, Дхарам мог объективно оценить ситуацию. Она была невинной жертвой в этой истории, и теперь ей предстояло хорошенько все обдумать и решить, стоит ли подать на развод, или же она сможет простить Грегорио, как прощала раньше…

Когда они медленно шли обратно к отелю, Дхарам сказал, что хотел бы в следующий понедельник улететь в Лондон, чтобы спустя несколько дней оказаться в Дели.

– Дайте мне знать, что вы намерены делать, – добавил он, когда они оказались среди изобилия розовых и пурпурных орхидей, окруживших их в вестибюле отеля «Георг V». – Я бы хотел знать, когда вы отправитесь обратно в Милан.

Она кивнула в знак согласия, поблагодарила его за доброту и заботу и снова извинилась за то, что поделилась с ним своими проблемами.

– Но ведь для этого друзья и существуют, даже недавно приобретенные, – сказал он с теплой улыбкой. – Позвоните мне, если вам понадобится моя помощь.

Дхарам протянул ей визитную карточку, и Бенедетта снова поблагодарила его, пряча ее в карман.

У него были планы поужинать в этот вечер в ресторане, и ему даже пришла мысль пригласить и ее, но он заподозрил, что она слишком расстроена, чтобы поехать с ним.

Дхарам нежно обнял Бенедетту, прощаясь с ней, и через несколько минут вышел на улицу, где его уже ждал автомобиль, чтобы отвезти в ресторан. Мысли о Бенедетте не покидали его. Ему было жаль эту прекрасную женщину, не заслуживающую, чтобы с ней так поступили. Оставалось надеяться, что вся ситуация вскоре разрешится. И еще он был очень рад, что познакомился с ней прошлым вечером.

Бенедетта поднялась в свой номер, легла на кровать, а спустя несколько минут позвонил Грегорио. Голос его звучал тревожно и отрывисто, и он предупредил, что не может долго говорить. Муж сообщил ей, что дети все еще в тяжелом состоянии, но живы, однако Аня все время пребывает в истерике. Грегорио также сказал, что не сможет этим вечером вернуться в отель, поскольку жизнь детей висит на волоске. Слушая его, Бенедетта закрыла глаза. Куда подевался ее любящий муж? Сейчас он говорил только о состоянии здоровья своих детей, и ничто на свете не могло отвлечь его от этой темы.

– Я собираюсь следующим утром вернуться в Милан, – сказала Бенедетта. – Не вижу смысла сидеть в номере и ждать от тебя известий.

Голос ее звучал грустно, но гораздо холоднее, чем ожидал Грегорио. В отличие от него она не потеряла контроль над собой. По крайней мере, оставалась благоразумной и рассудительной, как он понял по ее тону.

Грегорио не мог и представить, какая паника охватила ее, когда он сказал, что не может оставить Аню и детей одних в Париже! Оказалось, что его пребывание здесь может продлиться долгое время, поскольку он будет заниматься здоровьем детей. Врачи сказали, что если младенцы выживут, то останутся в больнице по меньшей мере на три месяца, до положенного срока их рождения. Совладав с собой, Бенедетта даже не стала спрашивать, намеревается ли он возвращаться в Милан.

– Я позвоню тебе и сообщу, что здесь происходит, – произнес он мрачным тоном. Известие о желании жены вернуться домой принесло Грегорио облегчение, поскольку полностью снимало с него обязанность заботиться еще и о ней. – Прости меня, Бенедетта, я не ожидал, что все обернется таким образом.

Ну что можно ответить на это? Бенедетта предпочла промолчать. Их жизнь дала трещину. Трудно было представить, что их семейные отношения останутся такими же, какими были раньше, но понимает ли это Грегорио? Вряд ли. Все, о чем он мог думать сейчас, – это Аня и двое их малышей в кювезах. О ней, Бенедетте, он вообще не думал.

Закончив разговор, Бенедетта упаковала чемодан и заказала ужин в номер, поскольку не ела весь день, а также забронировала билет до Милана на следующий день. Консьерж спросил, полетит ли мистер Мариани вместе с ней, и она ответила отрицательно.

Младенцы ночь пережили. Грегорио спал в кресле, поставленном между их кювезами. Он сразу же влюбился в этих двух крохотных и абсолютно беспомощных существ, но сейчас ему оставалось только молиться, чтобы они выжили. Он совершенно неожиданно стал отцом, сердце его еще никогда не было так заполнено сразу и любовью и болью. Благополучие малышей стало теперь единственным, о чем он мог думать. И когда он смотрел на них, слезы счастья и жалости катились по его щекам.

Грегорио и Аня сидели возле кювезов часами, держась за руки, и впервые он осознал, что влюбился в нее так, как никогда не влюблялся ранее. Аня преподнесла ему величайший подарок в жизни. Этого он никогда не делил с Бенедеттой. Его сердце было теперь здесь, а Аня внезапно приобрела новую роль в его судьбе, стала едва ли не святой для него – матерью его детей. Она превратилась из молодой девушки, которую он вовлек в сомнительные развлечения, в полную достоинства женщину, жизненно ему необходимую.

Ночи они проводили, прильнув друг к другу, как опустошенные родители, молящиеся за выживание своих детей. Этой ночью Аня уснула под гудение кювезов и попискивание мониторов, и, когда голова ее покоилась на плече Грегорио, последняя мысль в его сознании, перед тем как погрузиться в сон, была о Бенедетте. Сейчас, по крайней мере в той вселенской любви, в которой он внезапно оказался, жена перестала существовать. Его любимой была теперь Аня, мать его детей.

Глава 3

Как и обещал, Жан Филипп позвонил Шанталь утром после Белого ужина. Весь вечер накануне он был занят со своими гостями и не мог уделить много времени разговору с ней. Как и всегда, он хотел быть уверен, что каждый из гостей получил удовольствие, что вечер прошел интересно для всех. И очень расстроился, узнав, что Грегорио покинул вечер: счел это недостойным поступком. Но все оказалось не так плохо: Бенедетту взял под свое крыло Дхарам, даже танцевал с ней, – так что она в любом случае неплохо провела время.

Жан Филипп всегда беспокоился о своих гостях и хотел быть уверенным, что о каждом из них была проявлена забота. И он видел, как Шанталь приветствовала нескольких человек, которых знала, сидевших за соседними столами, да и других, обративших на нее внимание. Жан Филипп надеялся, что Дхарам, будучи столь интересной и тактичной личностью, привлечет ее и они сойдутся по духу, но оказалось, что его индийского друга куда больше притягивала Бенедетта. Шанталь была ничуть не против и не проявляла никакого романтического интереса к Дхараму. Искра, которой случалось проскакивать между мужчинами и женщинами, была вещью эфемерной и неуловимой, она либо возникала, либо нет, – и вспыхнула она как раз между Бенедеттой и Дхарамом.

– Какой чудесный вечер, – восторженно произнесла Шанталь, услышав голос друга по телефону. – Спасибо тебе, что вписал меня в число гостей. Думаю, это был один из лучших Белых ужинов. А фонарики под конец вечера сделали его просто очаровательным. Было так приятно смотреть на людей, которые любовались фонариками вместе с нами.

Жан Филипп согласился с ней, а затем завел разговор о неожиданном уходе Грегорио:

– Должно быть, его бегство имеет какое-то отношение к той девушке, с которой он сейчас в связи. Мне не хотелось спрашивать об этом Бенедетту. Она воспринимает все это очень болезненно. Валерия как-то упоминала, что об интрижке Грегорио с супермоделью много писали в прессе. Похоже, в этот раз он действительно привязался к любовнице.

– Ты полагаешь, Грегорио может бросить жену ради нее? – спросила Шанталь, испытывая сочувствие к Бенедетте.

– Думаю, скорее будет наоборот. Должно быть, Бенедетта оставит его. Да и до этого Грегорио вряд ли можно было назвать образцовым мужем. Он чертовски привлекателен, у них громадная империя, которую они вместе построили, но когда-нибудь Бенедетте просто могут надоесть его любовные похождения. Мне очень жаль ее. Вчера для нее было оскорбительно, что муж сбегает куда-то в самом начале вечера. Слава богу, рядом оказался Дхарам.

– О да, Дхарам прекрасный человек, – согласилась Шанталь.

Ей нравилось говорить об этом гениальном и очень скромном при всех своих достижениях мужчине. По словам Жана Филиппа, Дхарам закончил Массачусетский технологический институт в Штатах и стал легендой в своей стране.

– Но он отнюдь не твой тип? – спросил Жан Филипп, переходя прямо к сути дела.

Ему всегда хотелось, чтобы Шанталь встретила мужчину, который мог бы опекать и заботиться о ней. Ее работа была поистине отшельнической, и он знал, как порой ей бывает одиноко, особенно после того как ее дети разъехались по миру.

– Не думаю, что между нами могут возникнуть отношения, – ответила она искренне, – но я с удовольствием встретилась бы с ним снова, просто как с другом. К тому же я, вероятно, слишком стара для него.

Дхарам был поразительно красив и элегантен, само воплощение интеллигента, и лишь на несколько лет моложе ее. Но никакой искры между ними не проскочило. Дхарам, похоже, гораздо больше заинтересовался Бенедеттой или же просто почувствовал жалость к ней и повел себя как рыцарь. Шанталь показалось, что она не привлекла его как женщина, да и ее сердце не билось чаще при его приближении. Это все были фантазии Жана Филиппа, но не ее, так что она не разочаровалась.

Шанталь уже не рассчитывала встретить достойного мужчину. Она подозревала, что для нее это уже пройденный этап, а все подходящие кандидаты в мужья давно женаты. Французские мужчины разводились редко, даже если жили в несчастливом браке. В этом случае они просто устраивали себе «гнездышки» на стороне, что совсем не устраивало Шанталь. Теперь она не особенно стремилась обзавестись мужем, и уж совершенно точно – чужим. Это было одной из причин, почему ее любили и женщины: она всегда оставалась прямой, честной и порядочной.

– Стало быть, Дхараму не повезло. Вообще-то он отличный парень. Если ты когда-либо попадешь в Индию, он познакомит тебя со всеми ее удивительными местами. Валерия и я побывали в Дели в прошлом году и сказочно провели там время. Дхарама все любят. У него, кстати, чудесные дети того же возраста, что и твои.

Похоже, он рассчитывал как раз на это обстоятельство, когда знакомил их, думая, что они заинтересуются друг другом, однако судьба рассудила иначе. Между ними не возникло никакой любовной химии, а они оба знали, что подобное невозможно спланировать заранее.

– Ну так что, пообедаем сегодня вместе? Мне нужен твой совет.

– Относительно нового цвета обоев для гостиной или что-нибудь посерьезнее? – поддразнила она его.

Они обменивались соображениями по самым разным вопросам, и Жан Филипп высоко ценил ее мнение. За дюжину лет их дружбы он принял все ее советы, даже относительно женитьбы на Валерии семь лет назад. Шанталь всей душой поддержала эту идею, да и сейчас одобряла. Она считала их замечательной парой, и они были счастливы в браке.

– Посерьезнее, – загадочно ответил Жан Филипп.

– Деловое или личное?

– Скажу во время обеда. То же место, то же время?

Они обедали вместе довольно регулярно, по крайней мере раз в неделю, в одном и том же бистро в седьмом районе на Левом берегу, не так далеко от ее апартаментов. За годы своей дружбы они перепробовали много ресторанов, но остановились именно на этом.

– Прекрасно. Тогда до встречи, – подтвердила она.

Жан Филипп уже сидел за их любимым столиком на террасе, когда Шанталь, в красном свитере, джинсах и туфлях на низких каблуках, впорхнула в бистро и села напротив. С длинными светлыми волосами, собранными в хвост на затылке, перевязанный красной лентой, она выглядела очаровательно. Жан Филипп пришел прямо из офиса, в деловом костюме, но теперь снял галстук и сунул в карман. Жан Филипп заказал стейк, а она салат, и еще он попросил принести им по бокалу вина. Обычно он не пил вино за обедом, и этот заказ дал ей понять, что он испытывает беспокойство и напряжение.

– Так что, собственно, случилось? – спросила наконец она, не в силах противиться тревожному ожиданию.

Временами Жан Филипп поступал весьма во французском духе, выбирая длинный обходной путь вместо прямого. В последний раз Шанталь обедала с ним всего пять дней назад, и он ничего не сказал о необходимости ее совета в каком-то серьезном вопросе, так что он возник, должно быть, совсем недавно.

Жан Филипп немного помедлил, прежде чем заговорить.

– У меня проблемы, или же вскоре возникнут. Половина европейских стран в шатком положении, и никто не подумает вкладывать в них крупные суммы. Французы годами старались не показывать свои богатства из-за страха высоких налогов на большие состояния. Они старались инвестировать как можно больше за границей и скрывали свои доходы всеми средствами. Меньше всего они хотели вкладывать деньги во французские предприятия и демонстрировать высокие налоги. Они просто не верили правительству.

– Ты на грани увольнения? – Она взглянула на него с беспокойством.

Шанталь знала, что он получал неплохую зарплату в компании, занимающейся капиталовложениями, однако не располагал крупным состоянием, но должен был обеспечивать жену и троих детей и вел к тому же весьма роскошный образ жизни. Еще она знала, сколь щедр он был в отношении Валерии, как любил покупать ей дорогие безделушки и проводить свободное время на шикарных курортах. Его дети начали учиться в частных школах, семья проживала в прекрасных апартаментах в самом модном округе Парижа. Потеря работы означала серьезную проблему и значительные изменения в их жизни. У Валерии была престижная должность в журнале мод «Вог», но получала она намного меньше мужа, поскольку журнал не мог платить более высокую зарплату.

– Нет, меня вовсе не собираются увольнять. Но, будучи реалистом, я прекрасно понимаю, что никогда не смогу зарабатывать больше, чем сейчас, если только не случится переворот в экономике, но никакого переворота не предвидится. По крайней мере, в ближайшие десять лет. Я не могу жаловаться, у меня весьма приличная зарплата, но мы не можем откладывать деньги для семьи, к тому же все дорожает. Я просто боюсь смотреть вперед. Вдруг что-нибудь случится, когда дети подрастут, и я не смогу их обеспечить, если круто не изменю чего-нибудь в жизни. Последние пять лет я только про это и думал, но найти выхода так и не смог. Вплоть до нынешнего дня. Бойтесь своих желаний, ибо они сбываются, как говорят мудрецы. Три дня назад мне предложили работу с невероятно огромным доходом, о котором я мог только мечтать.

– А в чем подвох? – Шанталь сразу заподозрила в этом предложении подводные камни.

И Жан Филипп понимал, что все не так просто, иначе не стал бы волноваться или спрашивать ее совета. Если бы речь шла о переходе в другую компанию, которая предложила ему более высокий оклад, они бы просто отметили это событие.

Собравшись с мыслями, Жан Филипп продолжил:

– Я получил предложение от очень известной холдинговой компании. У них есть американские партнеры, которые уже заработали целое состояние. Они дают мне возможность стать компаньоном, а на этом можно сделать очень большие деньги. Первоначальная зарплата просто фантастическая, а компаньонство еще более привлекательно. Это именно то, о чем я мечтал, когда думал о возможности заработать много денег, чтобы поддерживать свою семью в будущем.

Тем не менее он оставался напряженным, когда официант поставил перед ними заказанные блюда и ушел. Шанталь ждала, что Жан Филипп продолжит свой рассказ с того места, где остановился, но он молчал.

– Тогда почему мы не заказали шампанское, чтобы отметить это событие? – спросила она, а он подавленно взглянул на нее.

– Потому что это Китай. Именно там сейчас крутятся большие деньги. Компания хочет, чтобы я перебрался в Пекин на срок от трех до пяти лет. А это не такое уж простое место для жизни. Я не могу представить себе, чтобы Валерия захотела перевезти туда детей. Она влюблена в Париж и обожает свою работу здесь. Перед ней открывается карьера, и, возможно, она станет главным редактором «Вог», но ее оклад никогда не сможет обеспечить нас, и она это знает. Такие предложения, как мне, не поступают каждый день, и если я отвергну его, то другого может и не быть. Я могу еще двадцать лет оставаться на месте и пытаться откладывать деньги. Если же мы переберемся в Пекин, я смогу заработать приличные деньги и обеспечить свою семью. Но… боюсь, она возненавидит меня, если будет вынуждена распрощаться со своей карьерой. Мне же придется постоянно выслушивать ее жалобы, и это доконает меня. В общем, ситуация достаточно неприятная, – закончил он грустно.

Шанталь погрузилась в раздумья. Непросто принять решение в такой ситуации. Конечно же, Валерия будет расстроена в любом случае. Ей придется пожертвовать своей карьерой ради мужа. К тому же глупо рассчитывать на то, что ее место продержат за ней три или даже пять лет, кто-то другой непременно займет его. Конкуренция в модных журналах всегда была жестокая.

– А ты советовался с Валерией? – негромко спросила Шанталь, стараясь мысленно взвесить все «за» и «против».

Но ведь Жан Филипп старался ради будущего семьи, а потому все «за», безусловно, перевешивали.

– Мне позвонили три дня назад, и наша встреча состоялась только вчера, поскольку их американские партнеры были в городе, а прошлым вечером мы проводили Белый ужин. У меня просто физически не было времени обсудить все с Валерией. Но это необходимо сделать как можно быстрее. Они ожидают нашего решения через пару недель и хотят заполучить меня уже в сентябре.

– И когда ты собираешься рассказать ей?

– В ближайшее время… Шанталь, подскажи, как мне поступить!

– Однако, – мягко произнесла она, откинувшись в кресле и перестав жевать. – Это непростой выбор. Кому-то придется терять – Валерии, если ты ответишь им положительно, или вашей семье в целом, если отклонишь это предложение.

– Да, оно слишком заманчиво, – признался он, – но что, если Валерия не пойдет на это? Что, если она оставит меня?

Он произнес это таким паническим тоном, что Шанталь испытала жалость к другу. Почему всегда возникает недостаток в золотом тельце? Ничего не происходит так просто, когда речь заходит о больших деньгах. И таким осложнением в данном случае выступает далекий Пекин. Шанталь не могла представить, чтобы Валерия перебралась туда по собственной воле. Ему придется чуть ли не силком перетаскивать ее в Пекин, или же она может наотрез отказаться и продолжить свою карьеру, даже если это будет менее доходно, чем предлагаемая мужу работа. Карьера очень много значила для нее, ведь она вращалась в мире моды уже более десяти лет, влившись в коллектив «Вог» сразу после колледжа. Да, нелегкое решение предстоит принять Валерии!

– Перестань говорить ерунду! Никуда Валерия не денется, она любит тебя, – сказала Шанталь, пытаясь убедить его. – Но, конечно, она будет расстроена, мы оба это знаем. А ты не должен упрекать ее за это. Валерия много и упорно работала в «Вог», и ей светит должность главного редактора, когда тот выйдет на пенсию… Слушай, а ты не можешь поехать в Пекин на более короткий срок? Скажем, на год-два, а не на три-пять? За такой срок тоже можно сделать что-то существенное, разве не так?

Но он покачал головой:

– Я могу попытаться уговорить их на первоначальный срок до трех лет, но меньше не получится. Парень, который там сейчас работает, возвращается на родину. Он провел в Пекине четыре года и открыл офис для компании.

– Тебе известно, почему он уезжает?

– Его жена не смогла там жить и уже год как перебралась в Штаты, – грустно ответил Жан Филипп, они оба рассмеялись.

– Что ж, это показывает, чего мы должны ожидать, не правда ли? – сказала Шанталь, утирая выступившие слезы. – Я думаю, уговорить Валерию будет непросто, зато в течение сравнительно небольшого периода времени можно достичь отличных результатов. Для тебя это станет огромным шагом вперед.

Но Шанталь понимала, как и он сам, что Валерия не оставит свою карьеру, чтобы вернуться в Париж через три-четыре года. К тому времени у журнала будет новый главный редактор, и это будет не она. А ведь Валерия так долго ждала этого момента…

– Я совершенно не уверен, что она поймет это, – вздохнул Жан Филипп. – Для нее их предложение будет означать одно: она должна уйти из «Вог» и перебраться с тремя детьми в какое-то ужасное место, о котором все говорят, что это самый жуткий город, в котором невозможно жить. Я не думаю, что Валерия готова пойти на это.

– Тебе следует больше доверять ей. Валерия умная женщина, и если захочет надежного экономического положения в будущем, то согласится на переезд. И в любом случае ты должен говорить убедительно, доказывать преимущества этого предложения, и постепенно вы с ней обязательно придете к разумному компромиссу.

Впрочем, ни о каком компромиссе речь идти не может. Он должен либо принять предложение, либо отвергнуть…

В таком духе они проговорили весь обед, а потом, выйдя из ресторана, Шанталь попрощалась с ним и, прежде чем свернуть в один из боковых переулков, с улыбкой попросила:

– Позвони мне, после того как поговоришь с ней. – Валерия женщина разумная, и Жана Филиппа любит. Как бы ни обернулось дело, Шанталь не сомневалась, что их взаимоотношения останутся незыблемыми. – Я буду здесь еще несколько дней, а в конце следующей недели надеюсь встретиться со своим младшим сыном в Берлине. Я не виделась с Эриком с февраля, он тогда работал над своей новой композицией и не хотел, чтобы ему мешали.

Новые концептуальные инсталляции Эрика казались ей слишком дерзкими, но все же он был одним из самых талантливых молодых художников, и его творения хорошо продавались. Шанталь гордилась сыном и всегда с удовольствием встречалась с ним. Он жил в Берлине уже три года, много и плодотворно работал и даже обзавелся новой подругой, с которой хотел ее познакомить. Эрик уделял матери гораздо больше времени и внимания, чем его брат и сестра, жившие куда дальше от нее, но она все равно видела его лишь несколько раз в году. Он был слишком занят своим искусством и приезжал в Париж только на Рождество, когда вся семья собиралась за традиционным праздничным столом.

После того обеда Шанталь не общалась с Жаном Филиппом несколько дней, что было довольно необычно, поскольку раньше он звонил ей чуть ли не ежедневно. С тех пор как ее дети разъехались, он считал ее буквально членом своей семьи. Она была полностью погружена в работу и сейчас создавала сценарий о группе женщин в концентрационном лагере в годы Второй мировой войны вплоть до их освобождения.

Шанталь подозревала, что признание Жана Филиппа о предложении ему новой работы было не очень-то хорошо воспринято его женой, и поэтому не хотела звонить ему сама и вмешиваться в происходящее. Она проработала без помех всю неделю и была довольна результатами, а в понедельник утром позвонил Жан Филипп.

– Ну и как дела? – спросила Шанталь, услышав его голос в трубке.

– Все, как ты предполагала, – ответил он усталым голосом. – Только ты говорила, что Валерия будет расстроена. Так вот, это не то слово. Она была поражена, раздосадована и зла, кричала на меня. Из хороших новостей только одна: развестись не предложила.

Шанталь ощутила комок в горле. У Жана Филиппа и Валерии вполне устроенная семейная жизнь, замечательные дети, отличное здоровье, хорошие друзья, любимая работа и чудесный дом в самом лучшем городе мира. Теперь же они должны сделать трудный выбор, в котором один из них оказывался в положении проигравшего и приносил жертву.

– Как ты считаешь, она согласится перебраться в Пекин? – спросила Шанталь.

– Вот прямо сейчас – нет, как мне кажется, но ее решение может измениться. Она думает об этом, а я получил три недели для окончательного принятия решения.

Во вторник они обедали вместе, и Жан Филипп выглядел очень напряженным. Валерия все еще не ответила ему. Для Жана Филиппа все было предельно ясно. Он считал, что им непременно нужно принимать это предложение – по тем причинам, которые весьма доходчиво обрисовал жене. С Шанталь они говорили о других вещах за обедом, и он рассказал ей то, что узнал от Валерии: новостями о близнецах Грегорио пестрели страницы всех газет. Малыши по-прежнему оставались в парижском госпитале, и их состояние пока не улучшилось, ведь роды были преждевременными.

– Бедная Бенедетта, – с сочувствием произнесла Шанталь. К этому времени им уже стало известно, что близнецы родились в ночь Белого ужина, из-за чего их отец так неожиданно и покинул празднество. – Я даже предположить не могу, чем все это обернется. Не уверена, простит ли его Бенедетта, как это делала раньше. – Она нахмурилась и, помолчав с минуту, сказала: – Вполне может быть, что не простит и дело закончится разводом, ведь Грегорио обрел сразу двоих детей от любовницы, а Бенедетта так и не смогла подарить ему ни одного.

Шанталь всегда выражала свои мысли прямо и не скрывала эмоций, хотя годами сохраняла мир со своими друзьями. История Грегорио и Бенедетты потрясла ее. Теперь у него есть дети, а у его жены нет, и оставалось только предполагать, станет ли русская девушка важным фактором в его жизни. Все предыдущие интрижки никогда глубоко не задевали Грегорио, однако этот роман все изменил. Шанталь чувствовала жалость к Бенедетте, а Жан Филипп считал, что Грегорио на этот раз повел себя как идиот и зашел слишком далеко. Жан Филипп всегда оставался верным своей жене, к чему Грегорио был просто не способен.

После обеда Шанталь направилась в продовольственный отдел одного из универсальных магазинов, чтобы купить что-нибудь вкусненькое для Эрика. Перед поездками к сыну она всегда старалась запастись французскими продуктами, по которым он скучал, поскольку ему приходилось питаться жирными немецкими колбасами и шницелями.

Шанталь положила в свою корзину паштет из гусиной печени и отборные деликатесы, печенье, кофе и вообще все то, что, как она знала, обожал Эрик. Он очень ценил материнскую заботу и радовался, когда она приезжала в Берлин с целым пакетом французских лакомств, а этот универсальный магазин был прекрасным местом, где их всегда можно было найти. Она как раз укладывала в корзинку упаковку шоколада, когда заметила мужчину, смотрящего на нее. Лицо его показалось ей смутно знакомым, но, так и не вспомнив, где его видела, она прошла мимо.

Они снова встретились в очереди к кассе. Шанталь опять попыталась вспомнить, не встречала ли его раньше. Возможно, в этом самом магазине? Это был весьма привлекательный мужчина явно за тридцать, скорее даже ближе к сорока, в джинсах и шведских мокасинах и черном свитере. Он стоял в очереди позади нее, и когда Шанталь уже забыла про него, то услышала мужской голос:

– Ну как, ваше желание уже исполнилось?

Шанталь обернулась и на этот раз узнала его. Это был тот самый незнакомец, который принес чудесные бумажные фонарики на Белый ужин, подарил один из них ей и предложил загадать желание.

– Еще нет. Возможно, прошло мало времени, – просто ответила она, и он улыбнулся ей в ответ.

– Значит, надо подождать, и оно обязательно сбудется.

Шанталь кивнула, а он бросил взгляд в ее корзину, впечатленный набором деликатесов, выбранных ею. Сверху лежали две бутылки вина, придававшие корзине праздничный вид.

– Судя по всему, вы собираетесь устраивать дома вечеринку.

– Это гостинцы для сына, он сейчас в Берлине.

– Счастливый парень. У него чудесная мать и отличный вкус, – сказал он, увидев паштет из гусиной печени.

– Он голодающий художник и просто устал от колбас и мяса, – со смехом произнесла Шанталь, и тут подошла ее очередь к кассе. Заплатив за товар, она обернулась, чтобы попрощаться с ним: – Еще раз благодарю вас за фонарики. Вы сделали тот вечер по-настоящему сказочным для всех нас.

В устремленном на нее взгляде карих глаз сквозила мощная энергия, и Шанталь показалось, будто ее пронзил разряд электрического тока. Она вспомнила, что обратила внимание на его взгляд еще во время Белого ужина, когда он велел ей загадать желание. Тогда в его тоне звучала настойчивость, а когда их фонарик пустился в полет, он смотрел ему вслед столь же пристально, как и теперь.

– Я рад, что вам понравилось. Собственно, как и мне. – Его красивое лицо осветила улыбка. – Надеюсь, ваше желание сбудется. И не сомневаюсь, что вы хорошо проведете время с сыном.

– Благодарю вас, – еще раз сказала она, и на этом они расстались.

Еще примерно с минуту Шанталь думала о нем, о его очаровании и странной притягательности, а потом направилась домой, где и упаковала купленные для Эрика деликатесы в чемодан. Она не могла дождаться, когда увидит его. Они не виделись четыре месяца. Столь длительный промежуток времени между их свиданиями был причиной того, что она слишком много работала. Ей нравилось то, чем она занималась. Написание сценариев и скриптов для документальных сцен много значило для Шанталь, заполняло всю ее жизнь, так что плоды ее трудов были великолепны. Она вкладывала всю душу и сердце в то, чем жила: в свои сценарии, в своих друзей и своих детей, даже когда они оставили ее, разлетевшись по миру. И сейчас она была рада, что очень скоро встретится с сыном.

Глава 4

Когда Валерия тем вечером пришла домой с работы, напряжение, повисшее в их доме, можно было резать ножом. Она почти не разговаривала с Жаном Филиппом после того, как он сообщил ей о Пекине. Отправив детей спать, они поужинали в полном молчании. Жану Филиппу казалось, что таким образом жена наказывает его, хотя после того скандала она сказала, что ей надо подумать. И тем не менее ничего не обсуждала с ним, хмурилась, будто прикидывала в уме все «за» и «против» того или другого варианта, решив не отвлекаться на остальные темы, казавшиеся ей сейчас малозначительными.

Их дети были еще слишком малы, чтобы понять причину разлада, царившего в доме, но инстинктивно чувствовали возникшее между родителями напряжение. Окончательное решение вопроса о переезде неизбежно должно было так или иначе отразиться на детях. Валерия считала далеко не идеальным воспитание западных детей, росших в Пекине. Даже если никакие другие аспекты не станут помехой, все равно загрязненность воздуха ужасала, жизненные условия были тяжелыми, поэтому большинство западников не брали детей с собой в Пекин. Детям Валерии и Жана Филиппа было пять, три и два года. Валерия беспокоилась о медицинском обслуживании для них, о риске подхватить какую-нибудь заразу. Убеждая жену переехать в Китай, Жан Филипп приводил примеры, когда другие семьи перебирались туда, и это расширяло горизонты их детей с малых лет. Однако она мучилась сомнениями.

Валерию останавливало еще и то обстоятельство, что мир моды был неумолимой и крайне изменчивой средой, и она вряд ли так просто могла бы вернуться туда спустя три и тем более пять лет. Валерия не была готова отказаться от всего достигнутого. Временами она удивлялась, как Жан Филипп мог даже предложить ей такое. И хотя понимала, что он исходил из общих интересов их семьи, не могла не сердиться на него за желание перевернуть всю ее жизнь с ног на голову.

После первого известия о возможности смены работы он пытался несколько раз поговорить с ней, но она непременно отказывалась.

– Почему бы нам просто не обсудить это? – спросил он, заканчивая ужин и умоляюще глядя на нее.

– Потому что я не хочу. Я не желаю, чтобы ты давил на меня! – вспылила Валерия. – Мне необходимо обдумать это все без твоего воздействия.

– Но я не собираюсь уговаривать тебя или заставлять ехать туда, – рассудительно произнес Жан Филипп, но она не хотела слушать его, потому что не верила ему.

– В самом деле? – Валерия посмотрела на него и положила вилку на стол. – А вот мне сдается, что ты только и ждешь, чтобы я просто согласилась. Это не будет моим решением, Жан Филипп. Ты просто не оставляешь мне выбора. Отправиться вместе с тобой в такое место, которое я уже готова ненавидеть, и при этом поставить крест на своей карьере, либо остаться здесь, и тогда ты будешь всю жизнь корить меня за упущенную возможность. Ты зарабатываешь больше, чем я, и мне уже стало казаться, что ты имеешь и более весомый голос в нашей семье. Но я не думаю, что так уж честно противопоставлять его моему. А что, если мы не приживемся там, или дети начнут болеть, или ты не получишь тех денег, которые так тебя привлекают сейчас? Тогда что?

– Тогда мы вернемся домой, – негромко ответил он.

– И к этому времени я потеряю работу. Мне потребовалось тринадцать лет, чтобы занять высокое положение в «Вог». Почему я должна отказаться от всего этого? Только потому, что ты зарабатываешь больше, или потому, что ты мужчина?

– Мы сделали бы это для нашей семьи, Валерия. Ради нашего будущего. Это будет большой шаг вперед для всех нас. Надеюсь, ты понимаешь, что я прав. Время сейчас работает на нас, рынок развивается, я могу сделать состояние.

– Но нам не нужно состояние, – серьезно произнесла она. – Нам вполне хватает того, что есть.

– Тогда пусть это будет наше окончательное решение. Я просто получил шанс зарабатывать больше и отверг его. Возможно, когда-нибудь мы снова получим такой шанс. Но я не смогу зарабатывать так много во Франции или даже в Штатах, – сказал Жан Филипп, хотя никогда даже не думал перебраться за океан: они полностью укоренились во Франции, и она им очень нравилась.

– Почему деньги должны управлять нашей жизнью? Раньше ты никогда не допускал подобного. И это одна из причин, по которой мне нравится здесь жить. Да и что нас ждет в Пекине? Мы же не китайцы, для нас это совершенно другая культура, да и далеко не простой город. Все такого же мнения. И ты хочешь принести все это в жертву деньгам, которые там заработаешь? Я совершенно не уверена, что тоже хочу этого.

– Значит, мы не поедем, – сказал он, подводя итог нелегкому разговору.

Жан Филипп чувствовал себя побежденным ее аргументами, в особенности связанными с детьми, и не мог отрицать их справедливость. Ему не хотелось лгать ей. Он понимал, что они упускают хороший шанс, что те, кто приглашал его, надолго запомнят этот отказ, но не хотел расстраивать жену.

Валерия, все еще сидевшая за компьютером, пожелала ему спокойной ночи, когда он отправился в постель. Она уже несколько дней не целовала его, а ночью превращалась в злобную фурию, готовую обвинить его в чем угодно. Никогда ранее Валерия так не вела себя, но сейчас чувствовала, что не только вся ее жизнь, но и их брак висят на волоске. Что случится, если они станут перетягивать канат каждый в свою сторону? Ничто в пекинском предложении не привлекало ее, но Жан Филипп отчаянно хотел получить эту работу. Она понимала, что между ними началась война, отравляющая их отношения. Они оба чувствовали, как построенный ими мир распадается на части. Из союзников и единомышленников они в один миг превратились во врагов, что абсолютно немыслимо в их прежней совместной жизни. И каково бы теперь ни было их решение, один из них обязательно проиграет, а то и вся семья окажется в проигрыше.

В пятницу после полудня, когда Шанталь поднималась на борт самолета, который должен был унести ее в Берлин, думать она могла только о предстоящей встрече с младшим сыном. Она везла его любимые деликатесы, два новых свитера, поскольку то, в чем она его раньше видела, выглядело ужасно, а также несколько книг, которые, как ей казалось, он был бы рад прочитать. Она даже захватила с собой набор инструментов, чтобы сын мог сделать у себя хотя бы небольшой ремонт. Шанталь всегда следила за всем в доме, и ее дети неизменно добродушно посмеивались над подобной чистоплотностью. Эрик был единственным, кто ценил это и любил, когда мать опекала его. Ей было крайне жаль, что художественное сообщество Берлина было куда более авангардным, чем в Париже, и профессионально Эрик ощущал себя счастливее именно там. Он чувствовал, что со своим искусством будет куда более нужным в Берлине, невольно лишая тем самым мать столь необходимого ей общения с ним.

Отношения Шанталь с дочерью складывались не так хорошо, как с Эриком, поэтому Шарлотте нравилось жить в отдалении от матери на другой половине земного шара. А Поль просто влюбился в Штаты, когда еще учился в кинематографической школе при Университете Южной Калифорнии, и в тридцать один год выглядел куда более американцем, чем французом, прожив там тринадцать лет. И лишь любимый сын Эрик, нежный доверчивый парень, обожал ее общество. Им всегда было весело вместе. Когда умер отец Эрика, ему едва исполнилось три года, и она воспитывала его одна. Именно по нему она больше всего скучала, даже в свои двадцать шесть лет он оставался для нее ребенком.

Эрик по-медвежьи неуклюже обнял мать, встретив ее около стойки выдачи багажа, и на одолженном у друзей автомобиле отвез ее к себе домой, потому что всегда настаивал на том, чтобы она останавливалась у него, а не в отеле. Он наслаждался их совместными завтраками и длительными беседами. Он зарабатывал на жизнь искусством, но Шанталь время от времени помогала ему материально, хотя он ни о чем не просил ее.

Проживал Эрик в районе Фридрихсхайм, платил совсем крошечную арендную плату за подобные конуре апартаменты, но также снимал студию в этом доме, где устраивал свои инсталляции. Студия Эрика представляла собой одну из лучших авангардных концептуальных галерей Парижа. Шанталь гордилась сыном, хотя совершенно не понимала его работ, и восторгалась его известностью. А еще она любила шумные сборища его друзей и ощущение богемности окружающей среды. Нечастые свидания с Эриком всегда становились для нее настоящим праздником.

Когда они добрались до жилища Эрика, Шанталь достала из чемодана продукты, привезенные специально для него, и он пришел в восторг. Сын тут же открыл банки с паштетом, а Шанталь приготовила тосты в старой духовке, которой он никогда не пользовался. В его обществе она снова чувствовала себя матерью, с удовольствием слушала истории, которые он рассказывал, смеялась вместе с ним над его приколами и говорила о своем сценарии из времен Второй мировой войны. Общаясь с ним, Шанталь остро чувствовала, как сильно по нему скучает и как пуста ее жизнь без детей, разлетевшихся по свету. Увы, то время, когда они были маленькими, миновало безвозвратно, и теперь ей оставалось только довольствоваться короткими и столь редкими встречами с ними.

Что ж, таковым оказалось искусство быть матерью взрослых детей, и оно далось ей не так уж просто. С их отъездом в ее жизни образовалась пустота, но она ни намеком не обмолвилась с ними об этом. Она не считала их виновными в том, что они повзрослели и у них появились свои интересы, как бы горько это ни было для нее. Ей оставалось смириться с таким положением вещей, и у нее это получалось с переменным успехом. Вот, например, свидания с младшим сыном всегда поднимали ей настроение на несколько недель. Приезжая к Эрику, она искренне радовалась, проводя с ним время, а он забрасывал работу, чтобы уделять все внимание матери.

В один из вечеров они пригласили на ужин Аннелизу, его новую подружку. Она оказалась милой девушкой из Штутгарта, студенткой, изучавшей искусство и боготворившей Эрика. Аннелиза совершенно не скрывала, что он, по ее мнению, гений, а Эрик смущался ее восхищением, но был очень рад, что она понравилась Шанталь, несмотря на ее многочисленные татуировки и пирсинг на лице. Шанталь давно уже привыкла к таким художествам: видела у его друзей и подруг, – но сам Эрик, к счастью, ничем подобным не обзаводился.

Шанталь забавляло, сколь ее дети отличались друг от друга. Шарлотта всегда была самой консервативной из всех, сторонилась бесшабашных друзей младшего брата и их образа жизни. Порой девушка даже позволяла себе делать замечания матери относительно ее якобы богемных костюмов и просила надевать что-нибудь более строгое, когда мать навещала ее в Гонконге и они собирались в ресторан. Поль же с радостью принял все аспекты жизни в Штатах, включая бодибилдинг и тяжелые силовые тренировки. В течение уже многих лет он придерживался вегетарианства, всегда просвещал мать относительно всевозможных диет и брал ее с собой в гимнастический зал, когда она бывала в Лос-Анджелесе. Шанталь жаловалась Жану Филиппу, что сын едва не угробил ее своими кардиоупражнениями. Зато, едва покинув Новый Свет, она набрасывалась на нормальную еду и даже иногда курила, когда ощущала потребность в этом. Единственное преимущество жизни в одиночестве заключалось в том, что она могла делать все, что ей хочется, но это была слишком слабая компенсация за то, что она так редко видела своих детей…

Перед отъездом из Берлина в воскресенье вечером Шанталь набила холодильник Эрика продуктами, которые он любил, заменила все перегоревшие лампочки в его жилище, отмыла до блеска полы, отремонтировала две перекошенные полки в его студии, заменила сломанный светильник, сводила сына в ресторан и провела довольно много времени с его новой подружкой, чтобы лучше узнать ее. Все вместе они сходили в Музей гамбургского вокзала, один из любимых Шанталь, и от этого похода Эрик и Аннелиза тоже получили удовольствие.

Шанталь долго не отпускала Эрика от себя, расставаясь с ним в аэропорту, и еле сдерживала слезы, не зная, когда они увидятся в следующий раз. Проведенное вместе время было, как всегда, замечательным, но она поднималась по трапу в самолет, отправляющийся в Париж, с тяжелым сердцем, так как время это пролетело слишком быстро.

Когда самолет взлетел, Шанталь сидела, грустно глядя в окно, под которым мерцал вечерними огнями Берлин, и даже, когда самолет приземлился в Париже, а она отправилась получать багаж, мысли об Эрике не оставляли ее. Она сделала несколько дюжин фотографий сына на мобильный телефон, которые собиралась распечатать, оправить в красивые рамочки и развесить по гостиной. Она всякий раз поступала так, навестив кого-то из детей, словно хотела напомнить самой себе, что они все же существуют, даже если она не может видеть их каждый день.

Стаскивая тяжеленный чемодан с багажной ленты, Шанталь задела кого-то позади себя, обернулась, чтобы извинится, и обнаружила, что смотрит прямо в лицо того самого мужчины, который принес фонарики на Белый ужин и с которым она встретилась в магазине, когда покупала деликатесы для Эрика. Мужчина тоже смутился, узнав ее, но быстро пришел в себя и предложил ей поднести ее чемодан, по крайней мере до тех пор, пока она не найдет грузовую тележку.

– Нет, спасибо, я справлюсь сама. Тем не менее я вам благодарна.

– И все же позвольте вам помочь. Я вполне смогу поднести его хотя бы до края тротуара. Вы же видите, у меня нет багажа.

Он был облачен в деловой костюм и выглядел вполне респектабельно, а в руках держал всего лишь черный атташе-кейс. Она же путешествовала в джинсах и свитере: только такой комплект одежды требовался ей для посещения Эрика в Берлине.

– Вам удалось повидать сына? – светским тоном поинтересовался он, неся ее чемодан, а она снова устыдилась за его тяжеленный вес.

– Да, удалось. Вот возвращаюсь.

– И как, был он рад тем вкусностям, что вы привезли ему? – улыбнулся он, вспомнив о паштете из гусиной печени. – Меня вот никогда не баловали ничем подобным. Ваш сын счастливый парень. А что это вы привезли с собой от него? – спросил он с усмешкой. – Небось шары для боулинга?

Его вопрос рассмешил Шанталь.

– Там инструменты. У сына всякий раз нужно что-нибудь отремонтировать в доме.

При этих словах что-то изменилось в выражении его лица. Только сейчас он понял, какая она хорошая мать и как, должно быть, скучает по сыну, который живет так далеко, в Берлине.

– А вот и тележки, можно остановиться. Здесь вам удобно?

– Вполне, – произнесла она.

– Кстати, меня зовут Ксавье Томас, – представился мужчина, ставя ее чемодан на тележку для багажа.

– Шанталь Живерни, – сказала она в свою очередь, пожимая ему руку.

– Где вы живете? – вежливо спросил он.

– На улице Бонапарта, в шестом доме.

– Надо же! Я живу совсем рядом с вами. Может, поедем в одном такси?

Поколебавшись секунду, Шанталь кивнула. Ей представилось странным, что она уже несколько раз столкнулась с ним. В такси он попытался объяснить это:

– Я думаю, это судьба. Когда мы как бы случайно попадаемся друг другу на глаза три раза, это что-то значит. В первый раз на Белом ужине. Там было семь тысяч четыреста человек. Вы могли сидеть за любым столиком, и мы бы никогда не встретились. Потом в гастрономическом отделе универмага, и вот теперь в аэропорту. Мой рейс из Мадрида опоздал на два часа. Если бы он прибыл вовремя, мы бы непременно разминулись. Вместо этого мы здесь, что чертовски удачно для вас, поскольку я не знаю, как бы вы тащили этот тяжеленный чемодан. Совершенно ясно, что мы были обречены встретиться вновь. Из уважения к этому факту и силам, которые управляли нами, не угодно ли вам поужинать со мной? Я знаю одно приличное местечко, которое вам наверняка понравится.

Ксавье назвал бистро, которое Шанталь и Жан Филипп регулярно использовали для совместных обедов. Воистину их мир был полон совпадений, и хотя Шанталь собралась было сказать ему, что устала и хочет домой, но потом решительно тряхнула головой. Какого черта! Почему бы и не поужинать с интересным мужчиной? Он выглядел молодо и явно не старался соблазнить ее, просто был дружески к ней расположен. Шанталь всегда претило возвращаться домой в ее одинокое молчаливое жилище, после того как она гостила у кого-то из своих детей.

– С удовольствием, – согласилась она.

Он улыбнулся в ответ, и на лице его отразилось удовлетворение.

– Тогда давайте сначала забросим ваш чемодан, иначе мне придется заниматься этим после плотного ужина, хоть это и было бы неплохим упражнением. Надеюсь, в Берлине его таскал ваш сын.

– Именно так. Он хороший парень, – с гордостью произнесла Шанталь.

Вскоре они подъехали к ее дому, и она поднялась с чемоданом в лифте, а Ксавье остался ждать внизу. Шанталь задержалась у себя буквально на мгновение, чтобы причесаться и поправить губную помаду.

По дороге к бистро Ксавье объяснил, что у него была встреча с клиентом в Мадриде, которая заняла всего один день. Шанталь узнала, что он адвокат, специализируется на международных авторских правах и интеллектуальной собственности. В Мадрид летал обсудить некоторые вопросы с французским автором, живущим в Испании и являющимся его давним клиентом. Шанталь же рассказала, что она драматург и пишет сценарии для документальных и художественных фильмов.

– У вас красивое имя, – заметил Ксавье, когда они пришли в бистро и он попросил провести их на террасу.

Столик оказался совсем близко к тем, за которыми обычно сидели они с Жаном Филиппом, и владелец ресторана узнал Шанталь, а потом и Ксавье.

– Вы часто здесь бываете? – спросил Томас, задвигая атташе-кейс под стул и, когда она кивнула, добавил: – Я тоже. Возможно, мы могли видеть здесь друг друга и раньше.

– Вполне вероятно.

За ужином Ксавье расспрашивал Шанталь о ее детях, и она рассказала, а затем последовали подробные вопросы о ее работе. Оказывается, он смотрел два фильма по сценариям Шанталь, которые изрядно его впечатлили. Ей было очень приятно общаться с этим человеком, ведь он действительно искренне интересовался ее делами и нисколько не красовался перед ней. Шанталь тоже стала расспрашивать Ксавье о его работе, а на вопрос, замужем ли она, ответила, что овдовела, когда дети были еще совсем маленькими, и потом не выходила замуж. Ксавье, в свою очередь, признался, что жил с женщиной семь лет, но год назад они расстались.

– Не произошло ничего из ряда вон выходящего, не было никакой трагической истории. Она не сбежала с моим ближайшим другом. Мы просто очень много работали и постепенно отдалялись друг от друга. Когда между нами возникла скука, мы оба согласились, что пришло время для перемен. Наши отношения просто исчерпали себя.

– Вы были достаточно умны, большинство людей этого не понимают и остаются вместе, люто ненавидя друг друга.

– Ни я, ни она не хотели ждать такого развития отношений, – негромко произнес Ксавье. – Таким образом, мы остались добрыми друзьями. Сейчас она по уши влюблена в парня, которого встретила полгода назад. Я думаю, они собираются пожениться. Ей сейчас тридцать семь лет, и она отчаянно хочет детей. В этом всегда было главное различие между нами. Я не очень-то верю в брачные узы и совершенно точно не хочу детей.

– Когда-нибудь вы можете изменить свое отношение, – проговорила она, и он улыбнулся в ответ.

– В тридцать восемь лет, учитывая к тому же мое нежелание иметь детей вплоть до сегодняшнего дня, я, вероятно, так никогда их и не захочу. Я сказал ей об этом в самом начале наших отношений. Полагаю, она надеялась, что сможет переубедить меня, но ей это не удалось. А ее биологические часы тикали все громче и громче, что стало еще одной весомой причиной нашего расставания. Мне вовсе не хотелось лишать ее шансов обзавестись детьми, раз уж она и в самом деле стремилась к полноценной семье. Мои убеждения трудно поколебать: отцовству я всегда предпочитал отношения с любимой женщиной. Дети никогда не остаются с тобой. Ты вкладываешь в них свою любовь, а потом они разлетаются из семейного гнезда. Но женщина, которую ты выбрал, надеюсь, останется.

– Слова ваши весьма разумны, – улыбаясь, сказала Шанталь. – В свое время никто мне этого не объяснил, и теперь я мать детей, живущих по всему свету. Они отлично проводят время, а я едва вижу их всех, что отнюдь не доставляет мне особого удовольствия. Они живут в Берлине, Гонконге и Лос-Анджелесе.

– Должно быть, вы много вложили в них, дав им возможность так широко расправить крылья и разлететься по миру.

Это было интересное замечание с его стороны. Жан Филипп всегда говорил то же самое.

– Или разогнала их так далеко, как только смогла, – сказала она, по-прежнему улыбаясь, но в голосе ее прозвучала грусть.

Шанталь казалась ему хорошим человеком, и он уже почти полюбил ее детей только за то, как она говорила о них. Она принимала их такими, какие есть, и не навязывала своего мнения, не учила жить по своему разумению, и это произвело на него впечатление.

– Мои дед и отец были адвокатами и надеялись, что мы с братом пойдем по их стопам. Поскольку брат стал музыкантом, я чувствовал себя обязанным поддержать семейную традицию, и вот я здесь, ужинаю с вами, слетав в воскресенье в Мадрид, чтобы повидаться с клиентом. Но по крайней мере, мне нравится дело, которым я занимаюсь. Я намеревался стать адвокатом по криминальным делам, но, за исключением весьма редких значительных преступлений, это оказалось таким скучным и малоинтересным делом, что я занялся интеллектуальной собственностью и по-настоящему полюбил своих клиентов. Я предпочел не работать в фирме своих родственников. Они занимались налоговыми вопросами, но закрылись, когда мой отец ушел на пенсию. Их дела вызывали у меня скуку и зевоту до слез. Похоже, ваши дети нашли себе интересную работу.

– Так и есть. Я всегда говорила им, чтобы они следовали своим мечтам, когда мы жили вместе. Они верили мне, и вот теперь каждый из них стал тем, кем хотел: банкиром, режиссером фильмов, художником.

Она улыбалась, говоря это, и он смог заметить, как она гордится их достижениями.

– Вы сделали своим детям отличный подарок, предоставив свободу выбора, – с одобрением проговорил Ксавье.

– Жизнь слишком коротка, чтобы заниматься тем, что тебе не по душе. Взять, к примеру, меня. Сначала я была журналисткой, но ненавидела эту работу. Мне потребовался не один год, чтобы понять, что я люблю писать. Для нас наступили трудные времена, когда я лишилась мужа и должна была зарабатывать на жизнь творческой работой. Это меня несколько пугало, но потом все наладилось. Мне очень нравилось писать.

– И у вас это здорово получается, – прокомментировал Ксавье.

Они оживленно проговорили все время ужина, и около одиннадцати часов он проводил ее домой.

– Мне бы хотелось как-нибудь пообедать с вами или снова поужинать, если вы не против, – с надеждой произнес Ксавье, и она не смогла понять, что это было – просто дружеское предложение или приглашение на свидание, что представлялось невероятным из-за разницы в возрасте.

Он не спрашивал, сколько ей лет, но, исходя из возраста ее детей, из чего Шанталь не делала секрета, становилось понятно, что она значительно старше его. По ее прикидкам, между ними была разница лет в семнадцать, хотя это не бросалось в глаза. Безусловно, Шанталь льстила себе, надеясь, что он пытается пригласить ее на свидание, однако не видела причин, по которым они не могли бы просто оставаться друзьями. Обычно она не ужинала с незнакомцами, но их пути пересекались достаточно часто, так что на этот раз она решила сделать исключение, в особенности после встречи на Белом ужине.

– Пожалуй, это неплохая мысль, – произнесла она, улыбнувшись ему.

Довольный ответом Шанталь, Ксавье протянул ей свою визитку и попросил позвонить ему, чтобы и в его телефоне появился ее номер.

– Давайте осуществим это побыстрее, – сказал он улыбаясь, – чтобы нам больше не пришлось встречаться в магазинах или аэропортах. А то я определенно не смогу дождаться Белого ужина следующего года.

Шанталь рассмеялась и решила поддержать его шутку:

– Я тоже вряд ли смогу столько ждать, хотя очень надеюсь, что вы и тогда придете и принесете еще больше фонариков, и сядете недалеко от нас. Вы сделали тот вечер чудесным для всех нас.

– А вы превратили его в праздник для меня, – признался он, устремив на нее интригующий взгляд темно-карих глаз.

Теперь в этом его взгляде было нечто куда большее, чем простая дружба. Шанталь почувствовала вдруг что-то вроде разряда тока, прошедшего сквозь все ее тело, но постаралась убедить себя, что это ей только кажется. У Ксавье был очень выразительный взгляд, в котором отнюдь не скрывался и чисто мужской интерес. Она отметила для себя, что этот взгляд не имеет ничего общего с теплым, дружеским, даже братским взглядом Жана Филиппа. «Уж не бабник ли он?» – подумала Шанталь. Однако в поведении Ксавье не было ничего фривольного – такого, как у Грегорио. Ксавье вовсе не заигрывал с ней, а четко дал понять, что его к ней тянет. Он казался совершенно искренним, и Шанталь решила, что он должен понравиться Жану Филиппу, что было очень важно для нее, поскольку она уважала мнение друга. Может быть, однажды они пообедают вместе, все трое.

Шанталь еще раз поблагодарила Ксавье за ужин, когда он подвел ее к парадной двери, и помахала рукой, нажимая кнопки кодового замка. Открыв дверь, она скрылась за ней.

Ксавье вернулся домой пешком, все время улыбаясь.

Глава 5

Те несколько дней после Белого ужина, которые Бенедетта провела в Париже, пока не вернулась в Милан, оказались куда более тяжелыми, чем она представляла. Кто-то уже успел проболтаться газетчикам, что у Грегорио родилась двойня, и папарацци разбили лагерь у госпиталя, надеясь хотя бы мельком запечатлеть его, Аню или детей. Когда же госпиталь возвел стену молчания и не предоставлял им никакой информации, они стали преследовать Бенедетту в Милане, фотографируя ее по дороге на работу и по возвращении домой.

Папарацци удалось чудом заполучить фотографию Грегорио, входящего в отель «Георг V» с мрачным выражением лица, когда ему понадобилось взять в своем номере какие-то вещи. Все остальное время он не отходил от Ани. В госпитале даже выделили для них комнатку в родильном отделении, где они, по сути, и жили, проводя все время в отделении интенсивной терапии для новорожденных, наблюдая за процедурами над близнецами и глядя, как их тоненькие ручонки двигаются, а пальчики сжимаются и разжимаются. У обоих близнецов по-прежнему сохранялись проблемы с сердцем и недостаточный объем легких, так что они постоянно находились на грани риска. Аня вскакивала по ночам, постоянно неся вахту около них, а поздно вечером, когда заканчивалось время посещения, возносила молитвы за своих малышей в госпитальной часовне, преклоняя перед распятием колени вместе с Грегорио. Неожиданно для себя он стал любящим отцом и был предан Ане в такой мере, в какой должен бы быть предан своей законной жене. И агония, в которой они жили все это время изо дня в день, все крепче связывала его с Аней. Грегорио по-прежнему планировал вернуться к Бенедетте, но пока даже не представлял, когда это сделает, и разговоров об этом с Аней не заводил, чтобы еще больше не огорчать несчастную девушку.

Грегорио пытался звонить Бенедетте почаще, но каждый день появлялись новые проблемы, с которыми приходилось бороться. Близнецов назвали Клаудиа и Антонио, и Грегорио настоял на крещении их госпитальным священником, о чем сразу же проведала пресса. Бенедетте стало неприятно, когда она прочитала об этом в газетах. У Грегорио теперь была другая жизнь, совершенно отдельная от нее. А когда он звонил ей, то мог говорить только об Ане и детях, поскольку они стали единственными близкими для него людьми во вселенной, ныне изолированными в парижском госпитале.

Бенедетта начала страшиться его звонков, хотя Грегорио постоянно обещал вернуться к ней, как только сможет, однако возвращение все время отдалялось в неопределенное будущее, возможно на целые месяцы. Грегорио чувствовал свою ответственность за Аню и детей, но в то же время в Милане у него жена, которой он постоянно твердил, что любит ее и не хочет терять.

Бенедетте только и оставалось, что вести их общее дело да сражаться с папарацци, осаждавшими ее в Милане. Даже спустя недели после рождения близнецов пресса продолжала охотиться за ней и печатать фотографии, на которых она выглядела огорченной. Папарацци не удавалось запечатлеть Грегорио, Аню или близнецов, поэтому они сосредоточились на Бенедетте.

Родители Грегорио были столь же расстроены, как и она сама, читая бесконечные статьи в газетах. Его отец не мог скрыть своей ярости к сыну, а мать названивала невестке, чтобы узнать, когда он появится дома. Однако Бенедетта, измученная ее вопросами, отвечала одно: она понятия не имеет, когда это случится. Малыши чувствовали себя несколько лучше, чем в дни после рождения, но еще рано было давать какие-либо прогнозы. Мать Грегорио постоянно рыдала в трубку из-за позора, навлеченного ее сыном на всю семью, и Бенедетте приходилось утешать еще и свекровь. Ее собственная мать сказала, что не желает его больше видеть, и добавила, что он предал их всех.

Все это отнимало так много времени у Бенедетты, что она едва успевала думать о себе и принимать меры по их совместному бизнесу. Сразу возникли проблемы на одной из шелкоткацких фабрик, из-за чего они не смогли сшить сотни комплектов одежды, которую должны были выпустить. У одного из их самых крупных китайских поставщиков случился пожар, уничтоживший три фабрики, а это означало, что они не смогут вовремя выполнить крупный заказ для Штатов. А потом началась забастовка докеров в Италии, и значительная часть их товаров осталась болтаться на рейде.

Жизнь Бенедетты превратилась в замкнутый круг страданий и проблем, которые она не могла разрешить. Она являлась главой их команды художников-дизайнеров, но без Грегорио, остававшегося недосягаемым в Париже, была вынуждена взвалить на свои плечи и его часть работы, а также принимать сложные деловые решения. До сих пор они были единой слаженной командой. Один из его братьев пытался ей помочь, но он был производственником и хорошим специалистом по вопросам выпуска продукции, однако неспособным заменить Грегорио. При полном отсутствии ответственности в личной жизни Грегорио обладал острым чувством бизнеса и способностью предотвратить катастрофу. Теперь все изменилось.

Бенедетта чувствовала, что ее захлестывают цунами проблем. Но тут в конце июня ей позвонила Валерия. Она не спрашивала Бенедетту о частностях, просто сказала, что очень огорчена всем случившимся. Валерия мельком слышала о проблемах с шелкоткацкими фабриками, но не стала говорить и об этом, предположив, что у Бенедетты и так хватает проблем.

– Это какой-то кошмар, – призналась подруге Бенедетта прерывающимся голосом. Так уж вышло, что Валерия позвонила не в самый удачный день. Контейнеровоз с товарами, в которых они отчаянно нуждались, затонул во время шторма у побережья Китая. День этот стал Литанией о несчастье и обо всех погибших вместе с пароходом. – Все, что могло случиться, случилось, а Грегорио тем временем сидит в Париже с этой девчонкой и ее детьми. Мы даже не можем ему позвонить. Он, видите ли, не желает, чтобы его беспокоили. Это какое-то безумие!

Ситуация выглядела несколько сюрреалистично, а голос Бенедетты звучал так, словно она была готова сдаться. В первый раз за двадцать лет она почувствовала, что лишилась мужа. Он обманывал ее и раньше, но они как-то переживали случившееся, однако никогда еще ситуация не достигала такой поистине эпической напряженности.

– Он не говорил, – осторожно спросила Валерия, – когда собирается вернуться домой?

Валерия надеялась, что Грегорио не совсем идиот, чтобы оставить жену после двадцати трех лет совместной жизни ради какой-то модели, и неважно с близнецами или без. Грегорио вел себя по-глупому, но он был не единственным глупцом в мире, к тому же их семейные предприятия так переплелись между собой, что альянс этот просуществовал более века. Не было никакого смысла рушить этот бизнес и их семью.

– Нет, он только все время твердит, что не может оставить Аню совершенно одну в Париже, где ее некому поддержать. Они по-прежнему не знают, смогут ли выжить их дети. Поскольку они родились преждевременно, у них проблемы с легкими и сердцем. И это все, что Грегорио мне рассказал. Он ведет себя так, словно, кроме близнецов, ничего на всем белом свете нет, а на все дела ему наплевать.

– Вам просто надо продержаться. Когда-нибудь он очнется и придет в себя, и тогда вы сможете во всем этом разобраться.

– Я продолжаю верить в это, но временами мне кажется, что он просто сошел с ума. В его поступках нет никакого смысла, – подавленно произнесла Бенедетта.

– Постарайся оставаться столь же спокойной, как и сейчас, – мягко посоветовала Валерия.

– Я стараюсь, – вздохнула Бенедетта, – но это не так просто. Уже несколько ночей я не могу спать. Лежу без сна и думаю о том, что с нами случилось.

Помимо проблем бизнеса, который она вела в его отсутствие, Бенедетту донимали те же мысли, что и любую женщину, муж которой внезапно обзавелся близнецами от девушки на двадцать лет его моложе. Она начинала подозревать, что он навсегда останется с Анной и вообще не возвратится домой.

– А что делается у вас? Все хорошо в Париже? – в свою очередь поинтересовалась она у Валерии.

Бенедетта даже подумать не могла, что у них что-то не так. Валерия и Жан Филипп были идеальной парой, имели троих прелестных детишек, занимались любимым делом, были окружены чудесными друзьями и жили в великолепном доме. В любом отношении они являлись образцовой семьей, и Бенедетта немножко завидовала им.

– Да не совсем так. У нас здесь что-то вроде внутреннего кризиса. Жан Филипп намерен реализовать грандиозные планы, связанные с бизнесом, но это ударит либо по моей карьере, либо по нашему супружеству – не знаю пока точно. Возможно, и по тому, и по другому.

Бенедетта ужаснулась, услышав ее признание.

– Ох, мне так жаль… Могу я чем-нибудь помочь?

– Нет, нам придется самим во всем разобраться. Это первая по-настоящему серьезная проблема, которая встала перед нами.

Бенедетта далеко не один раз имела проблемы с Грегорио, но она верила, что Жан Филипп и Валерия со всем справятся.

– Жан Филипп хороший человек. В конце концов, он сможет принять правильное решение. Я верю в вас обоих, – тепло произнесла Бенедетта.

– Хотела бы я сказать то же самое. Но не знаю, куда на этот раз подует ветер. И это уже плохо. Ладно, не буду нагружать тебя еще и своими проблемами. Я просто хотела, чтобы ты знала: я помню о тебе, и мы оба с Жаном Филиппом очень тебя любим.

– Это так унизительно, когда весь мир копается в нашей личной жизни. Я чувствую себя просто дурой, – созналась она, едва не плача.

– Ты совсем не дура, Бенедетта. Виноват прежде всего Грегорио, потому что поставил вас обоих в такое положение.

– Нет, я выгляжу как идиотка, поскольку допустила это. Мне бы так хотелось, чтобы все вернулось обратно, на свои места. Я даже не знаю, как посмотрю на него, когда – и если – он захочет вернуться домой.

– Это не может продолжаться до бесконечности. Все уладится, а потом постепенно забудется.

Валерия была совсем не уверена, что все так и произойдет, поскольку ситуация вышла слишком скандальной, но ей казалось правильным утешить Бенедетту.

– Спасибо, что позвонила, Валерия. Для меня это очень много значит, и я сожалею, что у тебя с Жаном Филиппом тоже возникли проблемы. Я буду молиться за вас обоих.

– Спасибо и тебе, – сказала Валерия со слезами на глазах.

Положив трубки, обе женщины вытерли слезы. Их мужчины доставляли только огорчения.

В начале июля Бенедетте пришлось принять еще одно решение. У них была договоренность с друзьями отправиться на следующей неделе в путешествие на Сардинию, и она не знала, стоит ли ехать, поэтому спросила совета у Грегорио, когда тот позвонил.

– Да неужели ты полагаешь, будто я способен сейчас думать об отпуске? Как ты можешь позволить себе даже спрашивать об этом? Сегодня у моего сына была остановка сердца, и врачам пришлось постараться, чтобы вернуть его к жизни. Да плевать я хотел на все эти путешествия! – произнес он разъяренным голосом. Бенедетта разрыдалась на другом конце телефонной линии.

– Тебе плевать? Я переживаю весь этот кошмар, затеянный тобой! Я веду дела и кое-как справляюсь с забастовками докеров, авариями на фабриках и пожарами на предприятиях в Китае, эти чертовы папарацци не оставляют меня в покое из-за тебя и твоей шлюхи, а ты возмущаешься, когда я спрашиваю тебя о нашем отпуске. Почему бы тебе не провести его там вместе с ней? Тебе же все равно. Ладно, забудь про Сардинию. Я решу сама.

Высказав все это, она бросила трубку, но он тут же перезвонил с извинениями.

– Это все из-за угнетающей обстановки, которая здесь царит. Если бы ты их увидела… они такие крошечные и выглядят так, что едва ли выживут, а Аня просто боится прикоснуться к ним. Я должен оставаться здесь ради нее.

При этом он явно ожидал от своей жены понимания и сочувствия.

– Разумеется, – безжизненным голосом произнесла Бенедетта.

Она больше не могла его слушать. С одной стороны, он мгновенно стал ответственным преданным отцом, а с другой – хотел, чтобы она принимала близко к сердцу его тревогу о детях и их матери, которые не имели к ней никакого отношения, разве что все вместе разрушили ее жизнь.

– Я думаю, тебе следует отправиться в Порто-Черво с Флавией и Франческо и отдохнуть там. И надеюсь, к тому времени, когда ты вернешься, я смогу приехать домой, хотя бы ненадолго.

– Так ты теперь планируешь жить на два дома? – поинтересовалась Бенедетта ледяным тоном.

– Разумеется, нет. Но Аня и дети пока должны оставаться в Париже. Лишь в сентябре или октябре они смогут отправиться домой.

– И где ты собираешься быть все это время? – спросила Бенедетта, и он сказал то же, что теперь говорил всегда:

– Не знаю. Я теперь живу одним днем.

– Как и я. Но я не могу делать вид, будто ничего не произошло, и отдуваться тут за тебя. Тебе придется решить в самое ближайшее время, что собираешься делать.

Бенедетта уже устала слышать от него, что дети находятся на грани жизни и смерти, как будто он мог помочь им тем, что сидел рядом. А если он собирается остаться с Аней, пусть так и скажет.

Все это она высказала мужу. Грегорио был поражен.

– Это надо понимать как угрозу?

– Нет, это реальность, – произнесла она негромко, но в ее голосе звучала сталь. – Мы не можем продолжать жить так, как живем сейчас. Это непорядочно. Ситуация была бы завершена, если бы после рождения детей ты выписал ей чек на крупную сумму и отправил домой. Теперь все совершенно не так. Твои дети могут быть не совсем здоровы и будут нуждаться в твоей помощи долгое время. Похоже на то, что ты никак не можешь от нее оторваться и возвеличиваешь как мать своих детей. Для меня в этой истории больше нет места.

Грегорио не мог предположить, как обернется дело с близнецами или какие узы со временем свяжут его с Аней. За тот период, который прошел между их рождением и неделями сидения около их кювезов, он стал проникаться более глубокими чувствами к ней, которых не испытывал ранее. Он влюбился в нее и не хотел отпускать. Грегорио привязался к Ане, хотя никогда прежде даже подумать не мог, что подобное может случиться в его жизни. Они теперь стали едва ли не семьей, но и от Бенедетты и их общего дома он отказываться не хотел, намереваясь туда непременно вернуться. Грегорио обещал обеим женщинам то, чего не мог выполнить. Он мог быть либо с одной, либо с другой, но никак не с обеими. Он заверял Аню, что все будет хорошо, и говорил Бенедетте, что вернется домой, а их супружество продолжится как прежде, но как все сложится дальше, понятия не имел.

– Разумеется, тебе есть в ней место, – произнес Грегорио в ответ на слова Бенедетты и резко добавил: – Ты же моя жена.

– Это очень скоро может измениться, – ответила она холодно. – Я больше не намерена так жить.

– Тебе и не придется. Я только прошу проявить сострадание на то время, пока прояснится ситуация с близнецами.

– На это могут уйти месяцы.

Бенедетта прочитала в Интернете все о преждевременных родах близнецов и знала теперь куда больше. Она знала о рисках таких родов и о том, что детей ждет, когда они появятся на свет. Знала она и о том, сколь ненадежно и осложнено будет их существование, даже если они выживут.

– Я приеду домой как только смогу. Я тебе это обещаю, – сказал Грегорио, словно протрезвев от ее слов. – Поезжай на Сардинию. А после я вернусь домой, даже если мне не удастся вырваться надолго.

В ответ Бенедетта произнесла то, что потрясло ее мужа:

– Если ты не сможешь остаться навсегда, тогда не приезжай домой вообще.

А затем она удивила его еще больше, бросив трубку. Она дала ему достаточно времени, чтобы опомниться, теперь ее терпению пришел конец. Наступило время защищать свою честь.

В Париже Грегорио несколько минут сидел, глядя на зажатый в ладони телефон, а потом направился обратно в палату, где Аня сидела у кювезов и смотрела на близнецов. Услышав шаги Грегорио, она тут же повернулась к нему.

– Ты позвонил ей?

Он молча кивнул.

– И как поговорили?

Теперь Аня относилась к Бенедетте как к врагу. Та была помехой ее жизни с ним и тому будущему, которого она желала для своих детей. К тому же она знала, что Бенедетта имеет довольно сильную власть над Грегорио.

– Как обычно. Она очень переживает. Ко всему прочему, ей приходится в одиночку вести наш бизнес.

Аня не знала, сколь обширна их империя, а у него не было намерения делиться с ней этой информацией. Грегорио всегда нервничал, говоря о своей жене, даже больше, чем когда о ней говорила Аня. Ни одна из женщин не желала терпеть другую, и каждая тянула Грегорио в свою сторону.

– Ты сказал ей? – спросила Аня, жестко глядя на него. Она настаивала, чтобы Грегорио оставил Бенедетту навсегда.

– Еще нет. Я не могу сказать ей такое по телефону. Для этого мне нужно поехать в Милан.

Но Аня не желала отпускать его от себя даже на пять минут. Ее страшила мысль, что может произойти нечто ужасное, когда его не будет рядом. Они оба знали это, поэтому он и оставался в Париже. В определенном смысле Аня была подобна беспомощному ребенку и полностью зависела сейчас от него.

– Ты мог бы поехать, как только дети немного окрепнут. Пусть она знает, что ты теперь принадлежишь не ей, а нам.

Грегорио ничего не ответил на это. Он мог все сильнее и сильнее влюбляться в нее каждый день, но не хотел принадлежать даже ей. Он не был готов принять на себя такое обязательство по отношению к Ане даже сейчас, как не был уверен и в том, что хочет расстаться с Бенедеттой. Он словно сидел на двух стульях, разрываемый неразрешимыми противоречиями, при этом обе женщины предъявляли права на него, и каждая из них думала, что эти права именно на ее стороне. Единственными людьми, которым он целиком сочувствовал и готов был сделать для них все, были двое его детей, боровшихся за жизнь. То, что он чувствовал к ним, ошеломляло его самого.

На следующее утро Бенедетта позвонила своим друзьям в Рим и сказала, что готова отправиться вместе с ними в Порто-Черво, как и было согласовано, но без мужа.

– Грегорио не сможет поехать? – спросила ее Флавия мрачным голосом.

– Нет, не сможет. – Они обе знали почему, и Флавия не стала задавать больше вопросов, а Бенедетта добавила: – Если вас это не устраивает, я тоже могу остаться дома.

– Не глупи, мы же любим тебя. Мне так жаль… ты же понимаешь… – Флавия вздохнула. – Я знаю, у вас сейчас трудное время. Ему тоже может быть очень тяжело. – Она чувствовала сожаление к ним обоим: все же они были друзьями в течение двадцати лет.

– Я уверена, что и ему несладко, – холодно произнесла Бенедетта, задетая симпатиями друзей к Грегорио, который разрушил ее жизнь.

Они договорились, что Бенедетта приедет к ним на следующей неделе и останется на десять дней. У них имелась великолепная яхта, на которой они ежедневно выходили в море, и чудесный домик на берегу, где Бенедетта и Грегорио весело проводили время каждый год. На этот раз ей впервые придется ехать туда одной.

Спустя два дня ей позвонил Дхарам и сообщил, что будет по делам в Риме. Он предполагал навестить ее в Милане и был разочарован, когда она сказала, что ее не будет дома, поскольку она собирается на Сардинию навестить друзей. Какое-то время Дхарам колебался, но потом высказал свое предложение:

– Мог бы я приехать туда, чтобы встретиться с вами? Я остановлюсь в отеле. Так обидно быть недалеко от вас и не встретиться. Разумеется, если это неудобно для вас, я постараюсь найти другое время.

Чем дольше Бенедетта думала над этим предложением, тем больше оно нравилось ей. Коль скоро Дхарам остановится в отеле, это никак не будет стеснять Флавию и Франческо.

– Если вы ничего не имеете против отеля, я думаю, что это будет прекрасно. У моих друзей есть чудесная парусная яхта, мы сможем пройтись днем под парусами, а к вечеру обычно возвращаемся в порт.

Франческо происходил из известной семьи банкиров и был примерно одного возраста с Дхарамом, поэтому Бенедетта надеялась, что мужчины смогут найти общий язык. Флавия же была всемирно известным ювелиром.

Бенедетта сообщила Дхараму свой адрес на Сардинии, и на следующий день он прислал ей по электронной почте сообщение, подтверждающее, что приедет в Порто-Черво на субботу и воскресенье и уже забронировал номер в отеле «Кала ди Вольпе». Дхарам спросил ее, как развиваются события с Грегорио, и она ответила, что ничего не изменилось. Ей не хотелось посвящать его в подробности и вообще говорить об этом.

Как Бенедетта и надеялась, время, проведенное на Сардинии, пошло ей на пользу. Флавия и Франческо замечательно относились к ней, а Бенедетте очень нравилось жить в их доме и каждый день выходить в море на яхте. Это, правда, не изменило напряженных отношений с Грегорио, но позволило ей несколько отвлечься от тяжелых мыслей. Когда же приехал Дхарам, стало еще веселее. Они тут же поладили с Франческо. Лишь в последний вечер его пребывания, сидя на террасе, когда Франческо и Флавия уже ушли спать, Дхарам спросил, как, по ее мнению, будет развиваться ситуация с Грегорио. Бенедетта чувствовала его тягу к ней, но он не сделал ничего, что создало бы неловкую ситуацию для нее.

– Не знаю, – честно ответила Бенедетта. – Я не видела его уже больше месяца. Мне остается догадываться, что он чувствует к этой девушке. Думаю, что-то большее, чем в самом начале. Я слышала это в его голосе. И Грегорио, похоже, относится к своему отцовству весьма серьезно. Может быть, он останется с ней, – с горечью произнесла она, пытаясь смотреть на такой исход философски.

– А чего желаете вы? – осторожно спросил Дхарам.

– Мне бы хотелось, чтобы ничего этого не случилось, но это произошло. Я совершенно не уверена, что мы сможем вернуться к прежней жизни, если вообще захотим. Я смогу понять больше, если встречусь с ним. Он сказал, что приедет домой, когда я вернусь с Сардинии. Не думаю, что наш брак можно спасти. Я даже не знаю, какие чувства испытываю к нему сейчас. Да, я люблю его, но что-то во мне изменилось.

– Жена хотела вернуться ко мне, когда закончился ее роман с актером, но для меня ее решение уже не имело никакого значения, – негромко произнес Дхарам. – Только вы сами можете разобраться в своих чувствах. К тому же прошло слишком мало времени.

– Да, так оно и есть, – согласилась она, когда их взгляды встретились.

Дхарам осторожно взял ее руки в свои.

– Мне бы очень хотелось проводить все время с вами, Бенедетта, но, если вы не захотите рушить ваш брак, я мешать не буду. Я только хочу, чтобы вы знали, что я испытываю глубокие чувства к вам. Но если вы решите остаться с ним, я хотел бы быть вашим другом.

– Благодарю вас, – мягко отозвалась она, и они просидели еще несколько минут держась за руки.

Утром Дхарам должен был вернуться в Рим, а затем на собственном самолете лететь в Дели.

– Вы всегда можете позвонить мне, если что-то понадобится, – сказал он, прежде чем вернуться в свой отель, а она потом почти всю ночь думала о нем.

На следующее утро они позавтракали вместе с Франческо и Флавией, а затем Дхарам целомудренно поцеловал Бенедетту в щеку и уехал, искренне поблагодарив Франческо и Флавию за столь роскошный прием. Он произвел огромное впечатление на хозяев, и они часто вспоминали о нем вместе с Бенедеттой и после его отъезда.

– Потрясающий человек! – восклицали они в один голос.

Супругам было понятно, что Дхарам стремился стать для Бенедетты больше чем другом, но оставался джентльменом и никогда не переступал некой незримой черты, и это в нем вызывало уважение. Дхарам не хотел осложнять и без того нелегкую ситуацию, что было весьма благородно с его стороны. И Бенедетта испытывала огромное облегчение от того, что Дхарам не позволял себе оказывать на нее какое-либо давление.

Грегорио приехал в Милан спустя два дня после ее возвращения из Порто-Черво и, после короткого разговора с женой, пообещал вернуться в семью как можно быстрее, после того как благопристойно расстанется с Аней. Грегорио надеялся, что через месяц близнецы окрепнут, и к концу лета он намеревался быть в Милане.

– И она смирится с этим? – многозначительно поинтересовалась Бенедетта. – Я не допущу скандалов дома после твоего возвращения.

– Ей придется смирится, – заявил Грегорио, хотя Ане перед поездкой в Милан говорил совсем другое.

После двух дней дома Грегорио вернулся в Париж. Ане о своем решении он не сказал, поскольку счел, что время для этого еще не пришло, а когда на следующее утро пришел в госпиталь, случилось самое ужасное. У их маленького сына, который так доблестно боролся за жизнь, произошло кровоизлияние в мозг. Врачи сделали все возможное, но, к сожалению, спасти его не удалось. Грегорио и Аня стояли рядом с его кювезой рыдая, когда сын умирал. Медсестры дали им подержать в руках маленькое тельце несколько минут, а затем куда-то его унесли. Теперь родители занимались приготовлениями к похоронам. Грегорио сообщил о своем горе Бенедетте в ту же ночь электронным письмом. Говорить об этом по телефону он просто не мог. Прочитав его сообщение, Бенедетта закрыла глаза и заплакала, думая про себя, закончится ли когда-нибудь этот кошмар.

Грегорио обговорил захоронение праха сына после кремации на кладбище Пер-Лашез. Это был один из самых ужасных моментов его жизни, когда он держал в руках крошечный гробик с телом Антонио. Аня истерически рыдала в его объятиях, но затем успокоилась и заставила Грегорио пообещать, что он никогда не оставит ее. У него не хватило духу сказать ей, что он уже дал слово Бенедетте вернуться в семью.

Они просидели вместе всю ночь, глядя на свою новорожденную дочь и молясь о том, чтобы и ее не постигла та же участь. Тельце малышки выглядело столь же хрупким, как и брата. Теперь Грегорио испытывал сомнения, что девочка может выжить, а Аня после потери сына была безутешна. Было и вовсе слишком жестоко сообщить ей сейчас, что и он намерен оставить ее: следовало дождаться подходящего момента.

После смерти сына Аня постоянно требовала к себе внимания, и Грегорио осознавал, что она недостаточно сильна, чтобы пережить еще и его уход. Она твердила о самоубийстве, если умрет их дочь, и он осознал, что его беззаботная забава год назад переросла в настоящую трагедию, из которой нет выхода. Он должен оставаться с Аней, а Бенедетте придется смириться с этим. Возможно, когда-нибудь он вернется к жене, но только не сейчас. Бенедетта, вне всякого сомнения, гораздо сильнее Ани, а стало быть, нуждается в нем меньше.

С тяжелым сердцем Грегорио снова полетел в Милан, собираясь на этот раз сказать Бенедетте то, чего она так боялась, а именно: прямо противоположное тому, что обещал две недели назад. Грегорио чувствовал, что сходит с ума, и ощущал себя монстром. Он решил оставить Бенедетту и не видел другого выхода после смерти сына.

Бенедетта потрясенно смотрела на него, когда он ей все рассказал. Грегорио явно нервничал и был смертельно бледен. При встрече он попытался обнять ее, но она в ужасе отшатнулась, как будто его руки превратились в змей и могли ее задушить. Бенедетта была не в силах ни любить, ни уважать мужа. Его обещания ничего не значили. Больше всего он походил на мяч, который перебрасывали две женщины, и каждый день менял свои намерения.

– Разумеется, в деле я остаюсь, – сказал он сочувственно. – Ты не справишься в одиночку.

– Я давно уже сама веду все дела. Нет, Грегорио, ты не останешься. Я над этим долго раздумывала, на случай, если ты примешь такое решение, и хочу расторгнуть наше партнерство. Я выкуплю у тебя твою долю, и ты покинешь эту сферу.

Все это она произнесла с железной решимостью.

– Но… но это же абсурд, – пробормотал Грегорио, не веря своим ушам. – Наши семьи действовали на рынке совместно несколько поколений, и ты не можешь так просто все разрушить. Почему ты хочешь наказать их за мои ошибки?

– А почему должна быть наказана я? Я уже консультировалась со своими адвокатами, и наше партнерство может быть расторгнуто как следствие развода.

Глядя на каменное выражение лица жены, Грегорио пришел в ужас.

– Какой развод? Я сказал, что ухожу, но не развожусь с тобой. Нам совершенно незачем разводиться!

– Это ты так считаешь, а я думаю иначе. Я не намерена сохранять брак, в котором ты живешь со своей любовницей и ее ребенком, а я, будучи фактически брошенной, остаюсь твоей женой и веду наш бизнес от твоего имени. Какой смысл для меня в такой жизни? А когда любовница тебе надоест и ты избавишься от нее, то вернешься на какое-то время ко мне, а затем найдешь кого-то еще? Нет. – Бенедетта холодно улыбнулась. Она лучше подготовилась к этому разговору, чем он, и сейчас отлично владела собой. – Если ты хочешь уйти, то тебе необходимо уйти совершенно: как из нашего брака, так и из бизнеса. Все кончено, Грегорио. Ты сделал свой выбор. Теперь возвращайся к ней. Желаю тебе счастья.

Она поднялась из кресла, давая тем самым понять, что разговор окончен и он может удалиться, но Грегорио от неожиданности не мог двинуться с места. Он почувствовал приступ паники.

– Ты не можешь говорить это серьезно…

– Нет, могу, – отрезала Бенедетта.

Она открыла дверь офиса, выпроваживая его из кабинета.

– Что же я скажу своей семье?

– Это уже твои проблемы. Правда, понадобится некоторое время, чтобы распутать связи наших семей в бизнесе и определить, что кому достается. Наши адвокаты как раз работают над этим. У меня уже готовы документы, которые немедленно удаляют тебя из нашего партнерства.

– Ты не можешь этого сделать! – возмутился Грегорио.

– Могу и сделаю. Я сглупила, выжидая так долго. Я медлила только из любви к тебе, давая возможность вернуться. По крайней мере, теперь у нас все определенно.

– Но нам не нужно разводиться, Бенедетта, – снова стал настаивать он. – Все можно согласовать частным образом между нами, абсолютно неформально.

– Нет, это невозможно. Даже если не тебе, то развод нужен мне. Я хочу, чтобы между нами все было определенно. И кстати, если ты решишь на ней жениться – женись. Ты теперь свободный человек.

Ошарашенный Грегорио направился к двери. Напоследок Бенедетта сказала, что отошлет принадлежащие ему вещи на адрес Аниной квартиры в Риме.

– Я думал, что ты любишь меня, – произнес он со слезами в глазах. – Именно поэтому я и хотел вернуться домой к тебе несколько недель назад.

Но все изменилось, когда умер сын, и Аня стала терять себя от горя. Он решил остаться с ней, однако все же был уверен, что вернется к Бенедетте.

– Я и люблю тебя, – тихо произнесла Бенедетта. – Я все так же крепко тебя люблю, но очень надеюсь, что в один прекрасный день наконец-то избавлюсь от этого чувства.

Бенедетта тихонько закрыла дверь своего кабинета. А Грегорио, уходя, не смог сдержать слез. Ему никогда раньше не приходило в голову, что Бенедетта может решиться на такое.

Глава 6

Вернувшись вечером в Париж, Грегорио из аэропорта позвонил Ане и первым делом спросил, как здоровье малышки. Аня ответила, что состояние девочки не изменилось.

– Ты можешь приехать ко мне в отель? – спросил он нервно.

Не считая смерти сына, это был один из самых черных дней в его жизни. Грегорио почувствовал себя в одночасье потерявшим все, что имел. Бенедетта собиралась изгнать его из их совместного бизнеса, он терял свою работу, свой дом, свою жену, с которой прожил двадцать лет. Грегорио хотел оставить ее ради Ани, но был поражен, что Бенедетта сама потребовала развода. Он считал, что они могут оставаться формально в браке, в то время как он будет жить с Аней и дочерью. Так обстояло дело в большинстве подобных случаев. В Европе содержание любовниц практически не осуждалось в отличие от разводов, в особенности в Италии и Франции. Грегорио ужасала сама мысль о разводе, причем куда больше, чем рождение внебрачных детей.

– Что случилось? – Аню удивило то, как звучит его голос. – Как все прошло? Ты сказал ей?

Она весь день ждала его звонка, но Грегорио так и не позвонил. Перед отлетом он поехал к своему старшему брату, чтобы поговорить о делах, но брат назвал его идиотом, который сам все разрушил: и семью, и бизнес…

– Я сказал ей, что оставляю ее, но о разводе не просил.

Грегорио по-прежнему пребывал в прострации от произошедшего. Бенедетта обошлась с ним жестко, а брат предупредил, что этот развод будет стоить ему и их семье целого состояния. При этом он отнюдь не упрекал свою золовку. Брат сказал также, что Грегорио еще повезло: сделай что-нибудь подобное он, жена просто убила бы его на месте.

– А что ответила она?

Голос Ани, задавшей этот вопрос, звучал счастливо, но Грегорио пока что не стал рассказывать ей обо всем.

– Слишком сложно объяснять все по телефону. Мне нужно отдохнуть. Почему бы нам не провести ночь в отеле? Клаудиа сможет побыть одну ночь без нас.

Он совсем не хотел оставаться в одиночестве. Ему нужно было сменить обстановку, отдохнуть в комфортных условиях. Его короткая поездка в Милан далась ему куда труднее, чем он рассчитывал.

– Мы можем устроить празднество! – Голосок Ани звенел, как у пятнадцатилетней школьницы, и совершенно не соответствовал его настроению.

Грегорио потерял абсолютно все. Может быть, его брат прав и он действительно сошел с ума? Он ушел от жены ради матери своего ребенка, а она даже понятия не имеет, что все это значит для него. Для Ани развод станет очень хорошей новостью, хотя он не намеревался с ходу посвящать ее в это. Ей не надо знать, что в Италии процедура развода занимает до двух лет.

– Встретимся в отеле, – уставшим голосом произнес Грегорио, чувствуя себя выдохшимся до предела.

Взяв такси, он добрался до отеля «Георг V», а спустя пять минут в номере появилась Аня, выглядевшая свежо и соблазнительно в футболке и джинсах – самой обычной их одежде, необходимой в госпитале, удобной и практичной, чтобы денно и нощно находиться в палате интенсивной терапии новорожденных. Они провели там уже больше месяца. Казалось, прошла целая жизнь с памятного им Белого ужина…

Аня заказала шампанское, как только вошла в гостиничный номер, а Грегорио отправился принимать душ. Она лежала на кровати, смотрела телевизор, когда он вышел из ванной, облаченный в один из тех махровых халатов, которые предоставлял отель.

Грегорио лег рядом с Аней, даже не зная, что сказать. Все, что произошло в этот день, было так ужасно, что он никак не мог прийти в себя. Перед внутренним взором до сих пор стояло выражение лица Бенедетты, ее жестокий взгляд, когда она сказала про развод. Ранее она казалась ему такой терпеливой, такой понимающей.

– Так что же она сказала? – снова спросила Аня, прижимаясь к нему.

Они уже несколько месяцев не занимались любовью, но Грегорио знал, что сейчас ни на что не способен. Он чувствовал себя так, словно Бенедетта убила его.

Грегорио неподвижно вытянулся на кровати, ощущая себя жертвой, раздавленной решением жены. Для него это было гораздо хуже того, что сделал он сам. Наказание, как ему казалось, превышало меру его вины.

– Она выбросила меня из нашего общего бизнеса. Наши семьи вели это дело уже больше сотни лет, и теперь она намерена разорвать эту традицию.

Аню, похоже, не впечатлили его слова: она не осознала полностью всю жестокость реакции его жены, – но какое-то время спустя на лице ее проступило беспокойство:

– Это значит, что она заберет все твои деньги?

– Может попытаться, хотя не думаю.

Аня поцеловала его, и Грегорио улыбнулся ей, надеясь, что все каким-нибудь образом утрясется, а Бенедетта, возможно, постепенно успокоится и передумает разводиться. При виде Ани, лежащей рядом, весь ужас развода представился ему сейчас более отдаленным и менее реальным. Аня обняла Грегорио и просунула руку к нему под халат. Несмотря на все произошедшее, ей удалось возбудить его, и в следующие минуты они уже страстно занимались любовью. Все, что случилось в этот день и за этот месяц, померкло, когда они лежали, прильнув друг к другу и тяжело дыша. Он уже забыл, как невероятно искусна может быть Аня в любовных играх. Теперь она принадлежала ему, он нуждался в ней столь же отчаянно, сколь и она в нем.

Они допили шампанское и около полуночи заказали ужин в номер. Эта ночь стала передышкой для них обоих. Проснувшись на следующее утро, они снова занялись любовью.

Грегорио старался не думать о Бенедетте, когда они вместе принимали душ и одевались, чтобы вернуться в госпиталь к дочке. Настроение его немного улучшилось. Пусть пройдет время, а потом Бенедетта наверняка остынет и вполне сможет изменить свое мнение по поводу раздела бизнеса и развода. Обычно жена была весьма рассудительна, и он надеялся, что она останется такой и впредь.

Жану Филиппу всегда нравилось завтракать вместе с женой и детьми, поджидая прихода няни, после чего они могли отправиться на работу. Когда у них было время, он подбрасывал Валерию до ее офиса, но с тех пор, как сказал ей про Пекин, она постоянно опаздывала к завтраку, дети капризничали, еда подгорала, а на работу Валерия собиралась так долго, что он уже не мог ждать, и ей приходилось ехать на своей машине или ловить такси. Их жизнь, похоже, все больше и больше запутывалась под давлением необходимости принять решение, а в это злосчастное утро даже няня опоздала. С четырех часов их двухлетний сын Дамиан плакал не переставая из-за боли в ухе, и Валерия намеревалась перед работой отвезти его к врачу.

– Ни минуты покоя! – в раздражении бросил ей Жан Филипп.

Их пятилетний сын Жан Луи стукнул сестру во время завтрака, и та тоже разрыдалась.

– А как бы мы справились с этим всем в Пекине? – огрызнулась Валерия в ответ. – Как общаться с детским врачом, который не говорит ни по-английски, ни по-французски?

За прошедшие несколько недель она уже поговорила с некоторыми своими подругами, которые знали этот город и уверяли, что там никто не говорит по-английски. Везде необходим переводчик, если вы не обладаете знанием китайского. Компания, сделавшая предложение Жану Филиппу, сообщила, что он сможет нанять переводчика за свой счет.

– Я уверен, что там есть западный доктор. Мы легко найдем его через посольство. Ради бога, это все-таки не третий мир.

– Нет, это как-никак Китай, – съязвила Валерия.

– Так что же ты все-таки решила?

Он уже несколько дней торопил ее с ответом. Она отмалчивалась, но сегодня ее терпение лопнуло.

– Если ты хочешь получить ответ прямо сейчас, – рявкнула Валерия, и дети уставились на нее, пораженные незнакомыми нотками в голосе матери, – если ты настаиваешь… – Она сбавила тон, увидев изменившиеся лица детей, – … то ответ будет отрицательным. Я не готова явиться сегодня в «Вог» и написать заявление об увольнении. Мне нужно больше времени, чтобы все обдумать.

– О боже, Валерия, – расстроенно вздохнул Жан Филипп, – я ведь делаю это для нас, на дальнюю перспективу.

Они оба уже начинали сомневаться, существует ли эта дальняя перспектива, судя по тому, как развиваются события. За семь лет совместной жизни перед ними ни разу не вставали столь разобщающие обстоятельства, и каждый из них винил другого за непереносимое напряжение, которым теперь был пронизан каждый их день. Дамиан снова начал плакать теребя больное ухо, и молодая няня унесла мальчика в другую комнату, чтобы одеть. Жан Луи разлил в этот момент апельсиновый сок, и Валерия бросилась вытирать стол.

– Ты заставляешь детей нервничать, – обвинила она мужа напряженным голосом, после чего Жан Филипп в отчаянии покачал головой и вышел из дому, ни с кем не попрощавшись.

Такого раньше никогда не случалось.

– А куда папа ушел? – округлила глазки трехлетняя Изабель. – Он не поцеловал меня.

– Папа очень спешил на работу, – сказала Валерия, целуя вместо него пухлую щечку дочери.

– А что такое Пайчин? – спросил ее Жан Луи, которому она помогала вылезти из пижамы и натянуть джинсы и красную курточку.

– Это город в Китае, – как можно спокойнее объяснила Валерия, застегивая у него на ногах красные сандалии. – Только не Пайчин, а Пекин.

– Почему же там не говорят на французском или английском?

«Ничего себе! Значит, он слышал каждое слово их разговора, даже если не понимал, о чем они спорят».

– Потому что они говорят по-китайски, глупенький. А теперь я прошу, чтобы ты больше не обижал Изабель. Ты очень плохо поступил, ударив ее за завтраком. Она ведь девочка, к тому же младше тебя.

– Она сказала, что я дурак. А это плохое слово.

– Да, так не надо говорить, – согласилась с ним Валерия и отправилась проверить ситуацию с малышом.

Она по-прежнему хотела заскочить с ним к педиатру, но в этом случае неизбежно опаздывала на работу. В последнее время сотрудникам редакции постоянно приходилось ее ждать.

Спустя полчаса Валерия уже была с Дамианом в машине, около одиннадцати завезла его домой, оставив с няней, а потом помчалась на работу.

– Утро выдалось тяжелым? – сочувственно спросила ее ассистентка, когда она наконец появилась в своем офисе в «Вог».

Валерии не хотелось посвящать кого-либо в то, что теперь каждое утро выдается тяжелым, а ее работа висит на волоске, поскольку муж задумал перебраться со всей семьей в Пекин. Она постаралась выбросить эти мысли из головы и начала разбираться с поступившей к этому времени электронной почтой. В полдень наступило время издательской конференции по скайпу с нью-йоркским офисом относительно сентябрьского номера журнала, поскольку он был самым крупным выпуском в году и парижский офис также участвовал в нем.

Валерия прекрасно понимала, что к концу этого бурного событиями дня в офисе она ничуть не приблизилась к решению того, как надо поступить. Каждая клеточка ее существа буквально кричала, что необходимо оставаться в Париже. Для чего он хочет перетащить их всех в далекий Пекин? Она не видела в этом никакого смысла для себя, да и почему его карьера более значима, чем ее?

К концу дня у Валерии ужасно болела голова. Но по крайней мере, когда вернулась домой, все дети были выкупаны и накормлены, а Дамиан больше не плакал. Антибиотики, которые педиатр закапал ему в ухо, привели малыша в норму. Так что она смогла спокойно почитать им сказки на ночь, а когда Жан Филипп вернулся домой, все дети уже ждали его в пижамках одного фасона с вышитыми на них маленькими медвежатами.

– Ты забыл поцеловать меня утром, папочка, – напомнила ему Изабель, вьющиеся волосы которой, так похожие на материнские, еще были влажными после ванны.

– Тогда я поцелую тебя два раза, когда будешь ложиться спать.

Услышав эти слова, Валерия улыбнулась мужу, страстно желая, чтобы их жизнь стала такой же простой, как и прежде.

– Как прошел день? – спросил он у нее поверх детских головок.

В ответ она только пожала плечами, потому что сказать было нечего. Все, что она могла теперь слышать, был неумолчный рокот барабанов, поторапливавший ее принять решение. Жан Филипп зашел в каждую из детских спален, когда Валерия укладывала малышей спать. К этому времени няня уже ушла домой. Через несколько минут все дети уже лежали в своих кроватках.

Валерия и Жан Филипп вместе пошли на кухню, хоть и не были голодны. Валерия достала из холодильника остатки цыпленка и сделала две порции салата. Оба не решались заговорить, чтобы не начинать все тот же спор. Они поужинали в полном молчании. После ужина Валерия собрала и вымыла посуду, а Жан Филипп просмотрел несколько бумаг в своем кабинете. Когда же он вошел в спальню, Валерия уже лежала в кровати, и голова у нее болела еще сильнее.

Жан Филипп устроился на своей половине кровати. Валерия лежала спиной к нему и, когда он выключил свет, произнесла только «спокойной ночи». Лежа в темноте, каждый из них чувствовал себя самым одиноким человеком в мире. Выглядело все это так, словно любящие друг друга люди внезапно исчезли, а на их месте вдруг оказались незнакомцы.

Ксавье позвонил Шанталь неделю спустя после встречи в аэропорту. Поблагодарив его за приятно проведенное время по электронной почте, она сообщила ему также свой номер телефона и совершенно забыла о нем, вернувшись с новой энергией к работе над сценарием. Встреча со своими детьми всегда вселяла в нее новый заряд сил.

– Я намеревался позвонить вам гораздо раньше, – объяснил Ксавье, – но мне пришлось всю неделю провести в Цюрихе. Я вернулся только прошлым вечером.

– Как много вы разъезжаете, – с улыбкой отозвалась она.

Ей было приятно слышать его голос.

– Да, приходится много ездить, ведь мои клиенты разбросаны по всему свету. Послушайте, вы свободны завтра вечером? Я бы пригласил вас сегодня, но уже слишком поздно, да и я еще в офисе.

Часы показывали восемь часов вечера.

– Завтра было бы чудесно. – Она снова улыбнулась, предвкушая ужин с Ксавье.

– Прекрасно. Какие блюда вы предпочитаете?

– Все, что угодно: я не очень разборчива; главное – чтобы не очень острые.

– Я тоже не люблю острые блюда, – согласился он. – Я заеду за вами в восемь тридцать. Я люблю еду в бистро.

– Как и я.

Ксавье заехал за ней, как и обещал, в восемь тридцать. Шанталь выбрала для себя достаточно скромный наряд: джинсы и туфли на каблуках средней высоты, кашемировый свитер под цвет глаз и блейзер, на случай если похолодает. Ксавье тоже был облачен в неизменные джинсы и коричневые замшевые туфли, которые так ей нравились.

Они подкатили к ресторану в его автомобиле, старом «Эм-Джи», который он обожал, с расположенным справа британским рулевым управлением. Шанталь пришла в восхищение от автомобиля, что явно польстило Ксавье. Усадив Шанталь, он включил зажигание и направился на Правый берег в ресторан, который она не знала, но терраса которого выходила в очень красивый парк. Когда же им принесли заказанные блюда, еда оказалась восхитительной. Само же заведение было типичным французским бистро с дружелюбной и расслабляющей атмосферой.

Ксавье рассказал Шанталь, чем он занимался в Цюрихе, не выдавая, впрочем, никаких секретов своих клиентов, а потом спросил, приходилось ли ей когда-нибудь бывать на Базельской ярмарке искусств. Когда она созналась, что никогда не была на ней, он заметил, что когда-нибудь им следует посетить ее.

– Это примечательное – даже феерическое – событие, поверьте! Большинство произведений выставляют признанные мастера, но встречаются и никому не известные. У меня есть пара-тройка клиентов, которые в ней участвуют, хотя один из них сейчас создает только видеоигры.

Не забывая отдавать должное великолепной кухне и приятной атмосфере, царящей вокруг, они наслаждались неспешной беседой. Ксавье спросил ее о сценарии, над которым она работала, и Шанталь принялась рассказывать о нем в деталях, поскольку обрадовалась его искреннему интересу. На Ксавье произвел огромное впечатление ее рассказ о женщинах, выживших в концентрационном лагере. А когда Ксавье предложил ей отправиться вместе с ним по осени на ежегодную ярмарку современного искусства, она не смогла устоять перед искушением спросить, каковы его намерения относительно выбора спутницы ее возраста. Ей казалось странным желание такого интересного и привлекательного мужчины, как он, общаться с женщиной на семнадцать лет старше, тогда как любая молоденькая девушка пришла бы в восторг от подобного предложения и тут же согласилась бы отправиться с ним хоть на край света. Вот с Жаном Филиппом Шанталь связывала дружба, которая длилась уже шестнадцать лет, однако она испытывала совершенно другие чувства, когда Ксавье каким-то особым тоном разговаривал с ней, совершенно не скрывая, что она нравится ему как женщина, а не просто как подруга.

– А какое отношение имеет возраст к чему бы то ни было? – опешил Ксавье, услышав ее вопрос. – Вы прекрасны, с вами приятно общаться, к тому же интеллигентны. А если повезет, вы не будете терзать меня насчет детей. У вас их уже трое.

– Да, это большой плюс, – рассмеялась она.

Времени у Шанталь было много, имелось в ее жизни и место для мужчины, хотя она уже перестала надеяться встретить кого-нибудь достойного и уж тем более никогда не встречалась с мужчинами гораздо моложе себя.

– Вы серьезно предлагаете мне поехать с вами? И вам в самом деле неважно, сколько мне лет? – Шанталь верилось в это с трудом.

– Ну, вы, слава богу, отнюдь не в преклонном возрасте. Для меня возраст – это всего лишь число, и не больше. Вам могло бы быть как тридцать, так и двадцать пять, какая разница! Вы замечательная, сексуальная, талантливая женщина, Шанталь. Я счастлив, что вы согласились поужинать со мной.

Искренность Ксавье и горящий огнем взгляд, обращенный на нее, неизмеримо вознесли ее «эго». Они мило болтали, смеялись весь вечер и чудесно провели время вместе. После ужина Ксавье подвез Шанталь до ее дома.

В конце недели Ксавье снова позвонил ей с предложением о встрече. Они гуляли в Тюильри, обедали в саду отеля «Кост», а после этого отправились в кино. Это был еще один потрясающий вечер, и Шанталь рассказала Жану Филиппу о нем, когда они встретились за обедом. Она объяснила, что это был тот самый мужчина, который раздавал всем китайские фонарики на Белом ужине.

– Я помню его, он показался мне классным парнем. Да уж, ты воистину хитрый дьяволенок, – улыбнулся ей Жан Филипп. – Когда это началось? Тем вечером? Ты не говорила мне об этом, когда мы обедали в прошлый раз.

– После Белого ужина я сталкивалась с ним несколько раз: в универсаме и в аэропорту, когда возвращалась из Берлина. Он помог мне тогда с багажом, а потом сказал, что это рука судьбы и мы должны ближе узнать друг друга, уж если нам суждено было встретиться трижды.

– Кто знает – возможно, он и прав, – произнес Жан Филипп. Он был рад за нее – похоже, что она увлечена своим новым знакомым.

– Порой меня одолевают сомнения, – призналась Шанталь другу. – Все-таки он на семнадцать лет моложе меня. Это немало. Его вроде бы это не волнует, но, если наши отношения станут более серьезными, раньше или позже он уйдет к какой-нибудь девице своего возраста или моложе, а я останусь у разбитого корыта.

– А может быть, и нет, – рассудительно проговорил Жан Филипп. – Кто может сказать, каким образом складываются взаимоотношения? Мой брак, похоже, начал разваливаться в один момент, да и посмотри, какой кавардак устроил Грегорио после двадцати лет брака. Валерия слышала, что Бенедетта подает на развод.

– Не могу не признать за ней оснований, – с горечью усмехнулась Шанталь. – Я полагаю, что Грегорио слишком часто заходил за черту, в особенности в последнее время.

– Ходят слухи, что она еще и собирается вышвырнуть его из их общего бизнеса. Считаю, что она права и в этом. Невозможно вести бизнес с человеком, который предал тебя. Что же до тебя и твоего поклонника… Ваши отношения только начали развиваться, никто не может предсказать, чем они завершатся. Вполне может быть, что именно такой человек тебе и нужен, Шанталь. Почему бы и нет?

– Я не смогу конкурировать с его ровесницей.

– Тебе и не придется. Он же встречается с тобой, а не со своей ровесницей.

– Это сейчас, – осторожно произнесла она. – А как дела у тебя? Валерия что-нибудь решила относительно Пекина?

Жан Филипп вздохнул, и Шанталь ощутила, как он напрягся. Он казался ей уставшим и несчастным, к тому же здорово похудел.

– Валерия сказала, что она не может решить сейчас. Думаю, что она не согласится ехать. Возможно, мне придется отправиться одному…

Было заметно, что эта мысль претила ему. Шанталь потрясенно уставилась на него.

– Оставишь Валерию и детей здесь? Друг мой, да ты в своем уме? Вы оба еще слишком молоды, чтобы расставаться так надолго. Каждый из вас может пуститься вразнос.

Жан Филипп тоже думал об этом, но он верил Валерии, а сам никогда даже не помышлял изменять ей.

– Я смогу приезжать домой на краткосрочные каникулы. Мы поживем так в течение года и посмотрим, что из этого выйдет. Мне не хотелось бы упускать этот шанс. Понимаешь, это самый значительный шаг в моей карьере.

– Да, но Валерии придется нелегко здесь одной с тремя детьми. Поверь мне, я ведь тоже прошла через такое, но у меня не было другого выхода. У нее есть. – Зная, что Жан Филипп отличный отец, Шанталь предполагала, что Валерия сейчас просто не может представить себе, как это будет трудно. А ведь если она не согласится, хорошего решения быть не может. – Вздохнув, Шанталь добавила: – Она может разрушить ваш брак, если даст отрицательный ответ.

– Я предполагал это, когда мы стали выяснять, каковы наши приоритеты, – с горечью произнес Жан Филипп. – И, как мне кажется, я далеко не на первом месте. Позволив себе заговорить о риске для ее работы в «Вог», я стал врагом номер один. Но ведь и я не могу принести мою карьеру в жертву ради нее.

Ситуация была ужасной, сердце Шанталь разрывалось от жалости. Она надеялась, что брак ее друзей сохранится, но сейчас дело обстояло так, что исход нельзя было предугадать.

После этого они обсудили другие проблемы, а затем Жану Филиппу надо было возвращаться на работу, и Шанталь пошла домой. Еще утром она добавила несколько эпизодов в сценарий по желанию продюсера и хотела перечитать их еще раз перед отправкой.

Этим вечером она вместе с Ксавье поужинала, думая постоянно о совете Жана Филиппа не беспокоиться о разнице в возрасте между ними. Во время ужина он удивил ее:

– Я собираюсь на следующей неделе навестить своего брата на Корсике. У него там очень милый домик, причем с несколькими комнатами для гостей. Могу я уговорить вас отправиться туда вместе со мной? Там очень спокойная, расслабляющая обстановка, мы будем плавать в море, ловить рыбу и загорать. У брата двое взрослых детей и очаровательная жена. У вас будет отдельная спальня.

Шанталь не хотелось принимать решение под каким-либо давлением, так что ей было приятно узнать про отдельную спальню, если она все же отправится на Корсику вместе с ним. Предложение Ксавье звучало для нее весьма заманчиво.

– Но не будут ли они стеснены присутствием постороннего человека в доме?

– Нет, не будут, – просто ответил Ксавье. – Они весьма доброжелательные люди. Я и раньше приезжал к ним с друзьями, и уверен, что вы им очень понравились. Ну как, вы согласны?

Она раздумывала около минуты, вспоминая слова Жана Филиппа, и наконец решила отбросить всякую осторожность. Срочной работы у нее не предвиделось, только надо было закончить вторую половину сценария, а до установленного продюсером срока было еще далеко.

– Мне нравится ваше предложение, – сказала она, улыбнувшись, а он в ответ перегнулся через стол и поцеловал ее, что удивило Шанталь.

Ксавье был непредсказуем, и ей нравилось это в нем.

– Благодарю вас, – сказал он, держа ее руку в своей.

– За что? – удивленно спросила Шанталь.

– За то, что вы доверяете мне. Мы отлично проведем время, – пообещал он, и она нисколько не сомневалась, что так все и будет.

И что бы ни случилось, Шанталь надеялась хорошо отдохнуть. Внезапно оказаться предоставленной только самой себе и делать все, что вздумается, – что может быть лучше! Ей пришло было в голову, что подумают об этом ее дети, но, в конце концов, решила этим не озадачиваться. Она свободная женщина и ни от кого не зависит.

Глава 7

Шанталь и Ксавье приземлились в аэропорту Аяччо на Корсике и сразу же по прибытии взяли в аренду автомобиль. Шанталь предложила оплатить половину аренды, но Ксавье наотрез отказался. Он всегда вел себя по-джентльменски относительно оплаты, когда они выбирались куда-нибудь в ресторан. Такая любезность была очень приятна Шанталь, и она улыбалась про себя, пока они укладывали чемоданы в багажник и садились в салон маленького «пежо». Прошли долгие годы с тех пор, когда Шанталь выбиралась куда-нибудь с мужчиной, десять лет минуло со времени ее последнего романа. Время просто скользило мимо нее, причем ни один мужчина не тронул ее сердце. Но больше всего ее удивляло то, что с Ксавье она была едва знакома. Они ужинали вместе несколько раз, приятно проводя при этом время. Но совместный отдых? Раньше это означало полную включенность в жизнь друг друга, преданность и любовь. Теперь же это было просто хорошим времяпрепровождением с новым другом, который мог стать чем-то большим, а мог и не стать.

– Чему вы улыбаетесь? – спросил он, когда они выезжали из аэропорта, направляясь к дому его брата.

Оказывается, он заметил эту ее улыбку Чеширского кота.

– Ничему. Всему. Нам. Прошло много лет с тех пор, как я путешествовала куда-либо в мужском обществе. Я всегда ездила на каникулы со своими детьми, и в нашей компании никогда не было мужчины, даже того, с кем я встречалась, поскольку не чувствовала себя вправе объединять свои увлечения с моими детьми. Они привыкли получать все мое внимание, а я не думала, что кто-то захочет разделить мои проблемы, связанные с ними.

– А теперь?

Ксавье было интересно, что она ответит. Он уже давно понял, как сильно она любит своих детей, сколь предана им до сих пор. Теперь они жили сами по себе, разбросанные по всему земному шару, но по-прежнему оставались значимыми для нее людьми. Ему пришло в голову: а была ли она столь же важна для них? Но он не позволил себе спросить ее об этом.

– Теперь они думают, что мне уже пора о душе думать, – ответила она улыбаясь, – и им никогда даже не приходит в голову, что в моей жизни может появиться мужчина.

– А вы хотите этого? – спросил Ксавье, повернувшись к ней, когда они остановились на светофоре.

– Даже не знаю, – честно ответила Шанталь. – Я давно уже перестала думать об этом, просто поняла, что мне суждено быть одной. Это не то, чего бы я хотела, но я смирилась. Надежда встретить принца на белом коне растаяла как туман, осталась только моя работа да еще встречи с детьми, когда это удается. Все они живут полной жизнью, так что я не хочу навязываться им или связывать их своим присутствием.

– И тут появляюсь я, – сказал Ксавье, улыбнувшись, и она рассмеялась. – Я начинаю подумывать о том, что же вы загадали отпуская фонарик в полет той ночью, что так околдовала нас.

Он тоже не ожидал встретить ее на Белом ужине, так что их, похоже, бросила друг к другу судьба, совершив неожиданное знакомство, и тот, кто свыше сближал их, совершенно не обращал внимания на возраст.

Шанталь покраснела, когда он вспомнил про эти фонарики.

– Ага! Значит, я прав. Очевидно, вашим желанием был именно я.

– Не будьте смешным.

Шанталь отмела его предположение, но он был ближе к истине, чем думал. Она тогда пожелала кого-нибудь, кого могла бы полюбить, с кем разделила бы свою жизнь. В то время такое желание казалось ей глупым, но она посчитала, что может попытаться, а если оно и не сбудется, то ничего страшного не произойдет. И тут действительно появился он. Вообще-то он стоял рядом с ней, когда она загадывала свое желание, но она вовсе не имела в виду конкретно его.

– Бойтесь своих желаний! – снова подначил ее Ксавье.

Они покатили по чудесной корсиканской сельской местности, с ее строгим ландшафтом и разбросанными по нему летними домиками для отдыха. Дорога заняла примерно час, они миновали множество садов и ферм, увидели в отдалении море и наконец остановились у большого крепкого старого дома, к которому, судя по всему, несколько раз пристраивали новые помещения, а сам дом требовал свежей покраски. По близлежащему выгону бродили лошади, которые, по словам Ксавье, принадлежали соседу. Место это было чудесным и идеальным для отдыха.

Они вошли в дом через заднюю дверь и обнаружили там Матье и его жену Анник сидящими за кухонным столом. По причине жаркой погоды они были одеты в короткие шорты. Дети где-то носились на улице, и родители наслаждались спокойными минутами, прежде чем отправиться на пляж. Время стояло послеобеденное, на столе красовались остатки обильного французского обеда. Матье тут же вскочил из-за стола с широкой гостеприимной улыбкой на лице, заключил в объятия брата и пожал руку Шанталь, когда они были представлены друг другу. Матье выглядел лет на десять старше своего брата и был ближе к возрасту Шанталь, Анник, казалось, лет под пятьдесят. Матье в молодые годы был джазовым музыкантом, а с возрастом стал заниматься недвижимостью и теперь процветал, а Анник зарабатывала переводами для различных издательств.

Дом их был просторным и гостеприимным, здесь хотелось остаться сразу и навсегда. Ксавье предупредил Шанталь, что в доме в изобилии будут присутствовать друзья детей, поскольку Матье и Анник обожали шум и веселье. Они тут же пригласили Ксавье и Шанталь разделить с ними остатки трапезы. Гости помогли хозяевам справиться с холодной курицей и средиземноморским салатом, хлебом и сыром, запив все это сухим вином. Отдых начался.

– Я собираюсь на рыбалку. Хотите, отправимся вместе? – предложил Матье.

– Пока нет, – ответил Ксавье. – Я сначала хочу показать Шанталь окрестности.

– Вам приходилось раньше бывать на Корсике? – спросил ее Матье, пока Анник собирала со стола и мыла посуду, судя по количеству которой, сегодня они накормили за этим длинным обеденным столом не менее дюжины человек.

– Да, только очень давно, – улыбнулась Шанталь. – Я приезжала сюда с детьми, когда они были маленькими. Мы зафрахтовали небольшое парусное суденышко и прекрасно провели время.

– А вы умеете управлять парусами?

Она кивнула, а Ксавье застонал:

– Не следовало говорить об этом моему брату: теперь он будет гонять вас по своей яхте целыми днями. Матье обычно использует гостей как рабов на галерах. За каждый час, проведенный на его посудине, вы пять часов будете драить палубу.

– Это старая деревянная яхта сороковых годов, – с гордостью произнес Матье, – с палубами из тика. Мы часто ходим на ней.

При этих словах Анник закатила глаза, и все дружно расхохотались.

После обеда Анник проводила гостей в их комнаты. Она отвела им соседние комнаты, поскольку Ксавье предупредил, что Шанталь хотела бы иметь отдельную спальню, а хозяйка дома не знала, какие между ними отношения, и не стала спрашивать. Ее деверь и раньше приезжал к ним в гости с женщинами – любовницами и просто подругами. Ни Матье, ни Анник не выразили никакого удивления, что Шанталь старше Ксавье, просто с радостью приняли ее в свое общество. Анник сказала, что ей приходилось видеть ее фильмы и они ей очень понравились.

Они разместили свои вещи по отведенным комнатам. Ксавье уступил ей большую спальню с лучшим видом, а затем, уже во второй половине дня, провез ее на «пежо» по всем окрестностям. К тому времени, когда они вернулись домой, было уже шесть часов вечера, его племянница и племянник вернулись с пляжа вместе со своими друзьями. Все они представляли собой живую сплоченную группу, будучи немного моложе, чем дети Шанталь. Их дочери исполнилось девятнадцать, а сыну двадцать два года. Дочь училась в Лилле, чтобы стать адвокатом, как ее дядя, а сын проходил медицинскую интернатуру в Гренобле.

О таком расслабляющем семейном отдыхе большинство людей только мечтают. Было много подтруниваний и шуток, разговоров запросто с родителями, молодежь беззлобно подначивала своего дядю, который отвечал им в том же духе. Вся атмосфера в доме заставила Шанталь скучать по собственным детям, о чем она ни слова не сказала Ксавье.

За большим столом в кухне все собрались на общий ужин, который помогали готовить все, в том числе и Шанталь. Когда все уселись за столом, оказалось, что за ним около двадцати едоков, включая соседского сына.

– Вам здесь хорошо? – шепотом спросил ее Ксавье посреди ужина.

Он видел, что ей все нравится, но хотел знать это наверняка, понимая, что его семья временами может просто ошеломить неподготовленного человека.

– Мне очень хорошо, – призналась она, склонившись к нему. – Именно такой я и представляю себе семью.

Да, такую семью ей хотелось, когда ее дети были моложе, но потом все они разлетелись из гнезда, и ее мечты пошли прахом. Они появлялись дома на Рождество, но не задерживались надолго, и даже Эрик был слишком втянут в свои художественные поиски в Берлине, чтобы часто ее навещать. Она завидовала Матье и Анник, потому что все члены их семьи были постоянно рядом с ними, и, даже став студентами, дети оставались летом дома. Когда ее собственные дети были гораздо моложе, Шанталь тоже проводила с ними все лето. Она снимала домики в Нормандии, Бретани и на юге Франции, на Лазурном берегу, но теперь в этом не было смысла, потому что никто из ее детей не приехал бы к ней, а жить в одиночестве в летнем домике она не хотела.

– Именно поэтому я не хочу обзаводиться детьми, – произнес вполголоса Ксавье. – Я наслаждаюсь их обществом здесь, на Корсике, но затем возвращаюсь домой.

Ближе к концу ужина Ксавье и Шанталь отсели в сторону и стали смотреть в усыпанное звездами небо, отдыхая после живого, наполненного шутками ужина.

– Мне нравится здесь, – счастливо произнесла Шанталь, – тут я сама превращаюсь в ребенка.

– Я тоже очень люблю приезжать в этот дом, где все связаны тесными узами. Снова вернусь сюда в августе. Если и вы захотите приехать – добро пожаловать. Планирую остаться здесь на две-три недели, а еще, если получится, буду заглядывать сюда на уик-энды.

Когда он повернулся к Шанталь, она увидела покой и счастье в его улыбке. Сама она тоже чувствовала себя прекрасно.

Ему нравилось в Шанталь все. Она не вела себя как важная гранд-дама или манерная женщина, несмотря на свою известность. Она была чрезвычайно талантливой, но в то же время очень скромной. Таким же был и Ксавье. Он не переносил женщин, обожающих красоваться на публике или демонстрировать всем свой успех. Шанталь имела все основания так себя вести, но это был не ее стиль.

– Я собиралась навестить дочь в Гонконге в августе, – с сожалением произнесла она. – Я бываю там каждый год и остаюсь только на неделю. Шарлотта не может выносить меня дольше, я действую ей на нервы. Мы с ней очень разные. Она гораздо более консервативна, чем я, и считает меня безнадежной богемой. Я люблю дочь, но мы не сошлись характерами. Она обожает Гонконг, стала жить там сразу же после окончания школы бизнеса и теперь свободно говорит по-китайски.

Ксавье расслышал в голосе Шанталь как гордость за дочь, так и сожаление. Ситуация напоминала ему расхождение двух пароходов на контркурсах глубокой ночью. И он был недалек от истины.

– А в конце месяца я собираюсь в Лос-Анджелес к старшему сыну, кинорежиссеру. С ним другая история. Мы обычно хорошо проводим время вместе, хотя он стал совершенным американцем. Я не знаю, что пошло наперекосяк, но никто из моей семьи, похоже, не желает быть французом, за исключением младшего сына, но и он не хочет жить в Париже. Говорит, что художественная жизнь здесь замерла, и вполне, может быть, прав.

Все, что Шанталь сказала, не звучало критически по отношению к ее детям, но ясно демонстрировало, сколь различны были личности детей и их выбор жизненного пути. Шанталь, похоже, уважала их выбор, что восхитило Ксавье.

– Я бы хотел встретиться с ними. То, что вы рассказали, кажется мне интересным.

Шанталь рассмеялась в ответ:

– Они все очень отличаются друг от друга, да и от меня тоже.

– Но они ладят между собой?

Ксавье доставляло наслаждение узнавать Шанталь. Его поражало, насколько одинокой женщиной она оказалась по вине семейных обстоятельств. Временами он видел в ее взоре печаль, доставлявшую ему боль. У нее, похоже, не было никаких конфликтов с детьми, но все они проводили с ней очень мало времени. А здесь, на Корсике, она впитывала в себя всю радость от общения с молодежью, окружавшей ее сегодня, и наслаждалась их весельем, как будто это были ее собственные дети.

Прежде чем ответить, Шанталь тщательно обдумала его последний вопрос.

– Они держатся друг за друга, когда они вместе. Но все они убежденные индивидуалисты с совершенно различными интересами. Шарлотта самая консервативная и прагматичная из них. Поль очень увлечен жизнью в Лос-Анджелесе и своей американской подружкой. А Эрик стоит дальше всех от них. Он отъявленный авангардист. Если бы вы увидели Эрика рядом с Шарлоттой, вы вряд ли поверили бы в то, что они кровные родственники. Все было куда проще до того, как у каждого из них появились партнеры. Я крайне терпимо отношусь к тому, с кем они живут, но между собой они далеко не всегда такие открытые и порой критически относятся к партнерам друг друга. Я считаю, что они уже выросли и имеют право любить кого хотят.

Ксавье понравились ее слова, Шанталь показалось ему идеальной матерью.

– Они с таким же пониманием относятся к вам? – серьезно спросил он.

В ответ она только рассмеялась:

– В смысле партнеров? Вероятно, нет. Они всегда ужасно относились к мужчинам, с которыми я встречалась, когда они видели их, что бывало нечасто. А теперь они, наверно, считают, что я одинока и меня это устраивает.

– А на самом деле?

– Не в той степени, как они это считают, – покачала она головой. – Я давно перестала знакомить детей с мужчинами, которые иногда появлялись в моей жизни долгое время назад. Не стоило напрягать их, поскольку не было ни одного, с которым у меня происходило что-нибудь серьезное. Дети вообще не думали, что в моей жизни кто-нибудь появится. Их отец умер, когда они были совсем маленькими, так что они привыкли видеть во мне только мать, а не женщину со своими нуждами. Я слишком долго была для них рабыней, – смущенно созналась она, – и сама создала собственного монстра. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

Ксавье вспомнил о наборе инструментов для ремонта в ее чемодане и с легкостью представил мать – мастера на все руки.

– В этом мало хорошего, – негромко проговорил он, – если они не думают о вас как о человеке, тоже имеющем определенные потребности. Почему вы должны оставаться одинокой? Вы еще молоды, Шанталь.

– Да, в этом нет ничего хорошего, – согласилась она. – Мне давно пора что-то менять. Я никогда не хотела, чтобы дети видели мои слабые стороны, когда они были моложе. Теперь они думают, что у меня их просто нет.

– Похоже на то, что вам нужно жить собственной жизнью. Дети уже живут своей.

Шанталь не могла не согласиться с ним. Но она не хотела пускаться во все тяжкие ради некоего призрака, хотя частенько думала об этом, особенно в связи с Шарлоттой, которая была совсем не заинтересована в проблемах матери, отличалась эмоциональной сухостью и практически никогда не звонила – лишь тогда, когда ей было надо что-то. Она не утруждалась набрать ее номер, чтобы просто спросить, как поживает, или пообщаться. Так поступал только Эрик. Он вырос нежным парнем и был ближе всех к ней даже в период своего мужания. Шарлотта же была, по сути, холодной личностью. Просто удивительно, сколь различны были все они, один от другого и от нее, но это также делало их интересными для Шанталь.

Ксавье и Шанталь поднялись по лестнице и остановились у двери в ее комнату. Ксавье стоял, нежно глядя на нее. Он явно хотел войти вместе с ней, но не стал спрашивать разрешения. Вместо этого поцеловал ее, нежно и ласково, но со сдерживаемой страстью. А когда они стояли обнявшись, открылась дверь одной из других спален, и его племянник прошел мимо них, направляясь в ванную комнату, расположенную в холле второго этажа.

– Не упусти свой шанс, дядя Ксавье, – пробормотал он, захлопывая за собой дверь в ванную, тогда как Ксавье и Шанталь расхохотались.

– Добро пожаловать в мою семью, – сказал он улыбаясь.

– Я ее уже полюбила, – ответила она и прижалась к нему, снова подставляя губы его поцелуям.

Шанталь была столь счастлива, что в один из вечеров просто не захотела расставаться с Ксавье на ночь, и они стали любовниками. В этом старом гостеприимном доме их роман получил наконец логическое продолжение в атмосфере любви, теплоты и взаимопонимания. После этого они спали вместе каждую ночь, радуясь мысли, что никто этого не замечает, однако их секрет раскрылся в конце недели, когда они уступили комнату Ксавье на две последние ночи ребятам, к которым приехал еще один их друг. Шанталь чувствовала себя частью семьи и даже в свой черед драила яхту Матье после выхода на ней в море на послеобеденную прогулку под парусами.

Весь последний вечер Шанталь не сводила глаз с Ксавье, благодарная ему за каждый момент, проведенный вместе. Ее переполняла радость от того, что она приехала сюда, и теперь ей совсем не хотелось уезжать.

– Все было великолепно, – негромко произнесла она, когда они сидели в креслах, целовались и любовались падающими звездами.

Они держались за руки, и Шанталь не могла вспомнить, когда была столь же счастлива. Ксавье тоже выглядел счастливым.

– Ты еще вернешься сюда? – с надеждой в голосе спросил Ксавье.

– Как только ты меня позовешь, – заверила она, и они снова поцеловались. – Ох, если бы мне только не нужно было ехать в Гонконг на следующей неделе… Я не хочу тебя оставлять!

Они привязались друг к другу, и с момента их прибытия на Корсику Шанталь уже не думала о разнице в возрасте. Он был прав: это не имело никакого значения – ни для них, ни для кого-то еще. Никто в доме ни разу не высказался по этому поводу или делал вид, будто ничего не замечает.

А затем ей в голову пришла идея. Шанталь не могла пригласить Ксавье в Гонконг, чтобы ответить такой же любезностью за неделю, проведенную у его родственников. Шарлотта слишком подвержена условностям, с ней необходимо провести определенную подготовку, прежде чем появиться у нее с мужчиной, причем значительно моложе, чего та точно бы не поняла. А Шанталь вовсе не хотелось оправдываться перед ней. Куда более охотно она взяла бы с собой Ксавье, если бы отправилась к Полю в Лос-Анджелес. Сын отличался куда более широкими взглядами, чем его сестра, притом был гораздо терпимее к людям. И Шанталь предложила это Ксавье, когда они ложились спать.

– Как ты, поедешь со мной? – спросила она его, надеясь на согласие.

– Я планировал провести здесь свой отпуск, но я не был в Штатах уже несколько лет. Может быть, мы проедемся по побережью, а потом навестим твоего сына в Лос-Анджелесе? Как ты полагаешь, он не будет возражать?

– Поль будет удивлен, но, думаю, вы с ним поладите. Он очень снисходителен по своим стандартам и взглядам на жизнь, хотя и не всегда в отношении меня. Нам придется слегка расширить его кругозор, но я думаю, он это переживет. – Шанталь легко улыбнулась. – Я была бы благодарна тебе, если бы ты поехал со мной.

– Тогда я согласен.

Шанталь намеревалась провести неделю с Полем в Лос-Анджелесе, а еще они могли добавить несколько дней для того путешествия, которое предложил Ксавье. Она, безусловно, предупредит Поля, что собирается приехать вместе с другом, но, зная сына, могла предположить, что ему даже не придет в голову, что этим другом окажется мужчина. Что ж, тогда он увидит собственными глазами, когда они приедут. Шанталь всегда останавливалась в отеле, когда навещала Поля, так что Ксавье не будет в тягость сыну и его подружке. Только одному Эрику нравилось, когда она останавливалась в его запущенной квартире. Шарлотта же ненавидела всех остававшихся у нее в доме гостей, хотя все же выносила свою мать, которой приходилось жить там как в заключении.

Когда на следующий день они покидали Корсику, все дети пришли, чтобы попрощаться. Матье и Анник поцеловали Шанталь, и она ощущала себя так, словно расставалась со старыми друзьями. Все наперебой приглашали ее возвращаться на остров как можно скорее.

Они прошли регистрацию в аэропорту и нежно улыбались друг другу всю дорогу до Парижа. Для Шанталь это был лучший отдых за много лет. Она поблагодарила Ксавье еще раз, когда он поцеловал ее перед расставанием в аэропорту Шарля де Голля. Теперь им предстояло провести еще один совместный отпуск в Лос-Анджелесе, и они с нетерпением ждали этой поездки.

Глава 8

Ксавье оставался в апартаментах Шанталь каждую ночь, пока она не собралась лететь в Гонконг. Перед отъездом она всего один раз переговорила с Жаном Филиппом, и, по его словам, никаких изменений в его семье не было. Он и Валерия почти не общались друг с другом, но он надеялся, что отношения между ними могут улучшиться, когда они отправятся в ее семейное поместье в штате Мэн, куда они ездили каждое лето. Шанталь рассказала ему о своем путешествии на Корсику, и Жан Филипп был рад за нее. Он сказал также, что хотел бы встретиться с Ксавье, когда все они вернутся домой после летних отпусков, что стало бы возможно только после их возвращения из Мэна. В конце разговора он пожелал ей хорошей поездки в Гонконг.

Ксавье отвез ее в аэропорт, когда она собралась. На этот раз Шанталь взяла с собой два чемодана. Работая в банке, Шарлотта придерживалась консервативного образа жизни и просила, чтобы ее мать тоже была одета по-деловому, когда живет у нее. Привычные для Шанталь джинсы и простые кофточки она именовала не иначе как «хипповый прикид». В жизни же самой Шарлотты в Гонконге не было ничего богемного, поскольку, как молодой, но подающий большие надежды банковский работник, она обязана была соответствовать некоему дресс-коду.

Прощаясь с Шанталь в аэропорту, Ксавье поцеловал ее и вернулся к себе домой. На следующий день он улетел в Лондон, чтобы встретиться там с клиентом, после чего отправился в Женеву, а в конце недели собирался провести еще несколько дней на Корсике. Шанталь жалела, что не может сопровождать его туда, но с радостью предвкушала встречу с Шарлоттой. Она не видела дочь с самого Рождества и огорчилась, что имеет возможность встречаться с ней только два раза в году: Шанталь навещала дочь каждое лето в Гонконге, а Шарлотта приезжала домой на Рождество. Несмотря на то что они почти не общались, Шанталь все же очень любила дочь, хотя Шарлотта была намного холоднее и сдержаннее братьев и всегда напоминала Шанталь ее бабушку по материнской линии – строгую, суровую и немногословную.

Шанталь приземлилась в Международном аэропорту Гонконга после двенадцатичасового перелета. Шарлотта предупредила ее, что будет на деловой встрече, поэтому не сможет встретить ее в аэропорту, и оставила ключи от своей квартиры у привратника, так что Шанталь придется устраиваться самой, а приходящая служанка поможет ей.

Шарлотта жила в новых апартаментах, которые ее мать еще не видела, и Шанталь была ошеломлена их роскошью. Квартира находилась на четырнадцатом этаже совершенно нового здания в районе Пика Виктории, вблизи делового центра, откуда открывался прекрасный вид на сверкающие небоскребы Гонконга. Апартаменты явно были дорогими, но ее дочь могла их себе позволить. Шарлотта обставила квартиру английским антиквариатом, который смогла найти в специальных магазинах. Помещение куда больше напоминало апартаменты в Лондоне или Нью-Йорке, чем в Гонконге, но, хотя британское влияние чувствовалось весьма сильно, квартира не была теплой или уютной.

Шанталь дождалась, когда ее дочь придет с работы. Шарлотта обрадовалась приезду матери. Всю вторую половину дня она провела на важной встрече и теперь, за бокалом легкого красного вина, рассказала, что ее должны повысить и поднять зарплату. Ее мечтой было стать когда-нибудь директором банка. Она была самой амбициозной из детей Шанталь и посвящала работе бо́льшую часть своего времени.

Вечером они приготовили ужин на кухне, и, когда ели его, Шарлотта сообщила, что у нее есть приятная новость. Странным образом внешне она очень походила на мать – те же большие голубые глаза и густые светлые волосы, – однако их энергетика была прямо противоположной.

– Так что это за новость? – спросила Шанталь, глядя с улыбкой на дочь и радуясь оттого, что она здесь, рядом с ней.

– Я помолвлена.

Сердце Шанталь екнуло, когда Шарлотта произнесла эти слова. С одной стороны, она была счастлива за дочь, но с другой – знала, что если Шарлотта создаст семью в Гонконге, то уже никогда не вернется во Францию.

– Он британец, из Лондона, но живет здесь дольше, чем я, – продолжала тем временем дочь. – Он банкир, занимается инвестициями в конкурирующей фирме. – Она улыбнулась матери. – Ему тридцать четыре, окончил Итон и Оксфорд. Его зовут Руперт Макдоналд, и мы намерены пожениться здесь в мае.

Исчерпывающая информация, которую она посчитала возможным сообщить матери, а та уже могла представить жениха, британца до кончиков ногтей.

– Разумеется, ты должна присутствовать на свадьбе, хотя мы хотим сделать ее как можно более скромной. Здесь традиционны многолюдные свадьбы, но мы думаем пригласить не более сотни человек. Мне надо найти соответствующее платье. Мы планируем устроить прием в Гонконгском клубе. Руперт сделал мне предложение две недели назад, но я не хотела говорить тебе, пока ты не приедешь.

Шарлотта вытянула руку, демонстрируя матери прекрасное кольцо с сапфиром, окаймленное мелкими бриллиантами, которое не стыдно было бы надеть и члену британской королевской фамилии. Оно чудесно подходило Шарлотте, и Шанталь восхитилась подарком Руперта. На руке дочери оно выглядело великолепно.

– И какие у вас дальнейшие планы? Останетесь здесь или все-таки вернетесь на его родину, в Англию?

По крайней мере так они были бы ближе к ней, если обзаведутся детьми: Гонконг расположен слишком далеко, – но Шарлотта покачала головой:

– Нам нравится здесь. Никто из нас не может представить себе возвращение в Европу. Я была бы не против пожить в Шанхае, но мы рады остаться в Гонконге, особенно если я получу повышение, как было обещано, а Руперт станет партнером в своей фирме.

Таким образом, они не хотели покидать этот регион.

– Когда я встречусь с ним? – вздохнув, спросила Шанталь.

– Завтра вечером. Он приглашает нас с тобой на ужин в ресторан «Каприс» гостиницы «Четыре сезона».

Шанталь знала, что это один из самых шикарных ресторанов в Гонконге.

– Он хочет снять там номер, чтобы провести нашу первую брачную ночь, – добавила Шарлотта, а затем улыбнулась и посмотрела на мать куда нежнее, чем Шанталь приходилось когда-либо видеть. – Я правда люблю его, мама. Он так добр со мной.

Шанталь тоже улыбнулась и обняла ее.

– Так оно и должно быть. И я очень рада за тебя.

Тем вечером она рано легла спать, но перед сном позвонила из своей комнаты Ксавье и рассказала о помолвке и грядущей свадьбе. Она знала, что должна прийти на свадьбу с ним вместе, если они не расстанутся к этому моменту. До свадьбы в мае еще оставалось время, предстояло прожить едва ли не год. А в течение года многое могло произойти. Шанталь предпочитала считать цыплят исключительно по осени. Они поболтали немного, а потом она крепко уснула.

Шарлотта уже ушла на работу, когда Шанталь проснулась на следующее утро. Она побывала в гонконгском Музее изящных искусств, а потом отправилась купить что-нибудь в знаменитый торговый центр. Он был полон тех же самых товаров, которые она знавала по Европе. Знакомые бренды – «Прада», «Гуччи», «Берберри», «Эрмес», «Шанель». Там были улицы, сплошь состоящие из ювелирных магазинов, и маленькие лавочки, специализировавшиеся на продаже копий дизайнерских изделий по договорным ценам, которые приводили в восторг гостей Гонконга, желавших заключить выгодную сделку.

Одним из самых любимых мест Шанталь был Ночной рынок на Тампль-стрит, который был открыт до четырех часов утра. Во всех смыслах Гонконг оставался Меккой покупателей со всего мира. Шанталь пала жертвой шопинга во время первого посещения Гонконга, но быстро освоилась, уже не приходила в щенячий восторг, но просто наслаждалась этим местом. Когда же день стал клониться к вечеру, она отправилась обратно в апартаменты своей дочери. Было по-прежнему очень жарко – как это всегда бывает в августе.

Они встретились с Рупертом в ресторане в восемь часов вечера. Шарлотта пришла домой в семь, а Шанталь уже была одета в простое черное шелковое платье, которое заставляло ее чувствовать себя бабушкой. Однако она знала, что именно этого ее дочь и ждет от нее, и не хотела смущать ее будущего мужа. Руперт же оказался настолько классическим британцем, что Шанталь едва удержалась от смеха, увидев его. Высший класс, консервативный, чванливый, выглядящий старше своих лет, невероятно чопорный – словом, воплощение британского банкира. Она была разочарована тем, что Шарлотта будет жить с человеком без капли легкомыслия и живого воображения, но Шарлотта сияла от счастья и смотрела на него с обожанием. Для ее дочери он был идеалом. Шанталь представляла, как можно прожить всю жизнь с таким человеком, но он явно был воплощенной мечтой Шарлотты и являл для нее образ прекрасного принца, пусть даже его юмор был настолько высокопарным и банальным, что слушать его шутки было тошно. Шанталь испытала громадное облегчение, когда ужин подошел к концу. Позже, уже дома, Шарлотта в одной ночной рубашке пришла в комнату матери.

– Разве он не чудо, мама? – спросила она с сиянием во взоре.

– Он безупречен, – кивнула Шанталь.

Она хотела, чтобы дочь была счастлива, что бы это для той ни означало, поэтому решила не говорить, что думает о ее женихе на самом деле.

Дочь еще с полчаса всячески превозносила Руперта, а потом отправилась в кровать, и лишь тогда Шанталь позвонила Ксавье и честно описала проведенный вечер, рассказав о том, каким чванливым оказался ее будущий зять, совершенно сухим и лишенным юмора.

– В нем нет даже намека на простые человеческие чувства, – со вздохом произнесла она, отвечая на вопрос Ксавье.

– И ты честно рассказала дочери, что о нем думаешь?

– Разумеется, нет, – прошептала она в микрофон мобильника. – Он не грабитель банков, не наркоман, не сидел в тюрьме, не нападает на прохожих, не имеет десятка незаконных отпрысков, не педофил. Из-за чего мне протестовать? Из-за того, что он унылый зануда или слишком консервативен? Но это именно то, что она ищет в своем муже, и какое я имею право распространять свою систему ценностей и мечтаний на нее? У каждой женщины свое представление о том, каким должен быть идеальный мужчина. Не я собираюсь за него замуж, а она. У него нет никаких отрицательных качеств. Он просто очень скучен, человек не моего типа. Но ведь и Шарлотта нисколько не похожа на меня.

– Ты удивительная мать, Шанталь, – восхищенно произнес Ксавье. – Я бы хотел, чтобы моя собственная мать была бы хоть чуточку похожа на тебя. Увы, она не уставала твердить мне, какую именно девушку я должен взять в жены, так что я решил никогда не жениться, потому что она выбирала для меня тех, которые были по вкусу ей, то есть с таким же характером, как у нее самой. Мои родители были очень суровыми и холодными людьми и ожидали, что мы с братом создадим семьи с такими же девушками. Матье поступил так, как хотел, и женился на Анник, сердечной, веселой и ласковой. Ну а я решил остаться свободным и понял, что женитьба не для меня.

– Не перехваливай меня, Ксавье. Я просто хочу, чтобы она была счастлива, вот и все. Намечается весьма скучная свадьба, – уныло заметила Шанталь. – Я надеюсь, что ты будешь там со мной, – уже с теплотой в голосе добавила она.

– Я тоже надеюсь на это, – ответил он, ничуть не лукавя.

Всю следующую неделю, в каждый из вечеров, мать и дочь говорили только о свадьбе, обсуждая малейшие детали. Они еще раз поужинали с Рупертом в ресторане «Янтарь» гостиницы «Мандарин ориенталь», и Шанталь преподнесла им прекрасный подарок на обручение, который ей посчастливилось случайно купить в одном из ювелирных магазинов. Шарлотта была очень тронута этим подарком, представлявшим собой двух серебряных лебедей, переплетенных между собой. Подарок имел подтекст: лебеди объединяются для дальнейшей совместной жизни – и прекрасно подходил для традиционной супружеской пары.

Неделя пролетела быстро. Шарлотта выглядела воистину очень огорченной, когда отвозила мать в аэропорт. По дороге туда они обсуждали свадебное платье, и Шанталь обещала присмотреть что-нибудь в Париже. На протяжении всей недели она ни разу не упомянула дочери о существовании Ксавье. Они говорили только о предстоящей свадьбе, и дочь не задала матери ни одного вопроса о ней самой. Шанталь казалось как-то неуместным вдруг посреди такого разговора неожиданно сообщить: «О, кстати, у меня появился новый приятель, лет эдак на двадцать моложе меня, который вам, уверена, понравится», – поэтому она хранила эту информацию при себе. Правда, вскоре Полю предстояло встретиться с Ксавье, и уж он-то, без сомнения, поделится с сестрой такой новостью.

Шанталь всегда удивляло, как мало дочь знает о ее жизни. Та никогда не спрашивала об этом мать. Она видела в центре мира только себя, а со свадьбой это обстоятельство только обострилось. Невесты никогда не отличаются чувствительностью по отношению к другим людям, они всегда сосредоточены только на себе, и Шарлотта ничем в этом плане не отличалась от других.

В аэропорту обе женщины обнялись и поцеловались, но вникать в ее жизнь она не желала. Шанталь полностью соответствовала анкетным данным на работе Шарлотты, однако в сердце Шарлотты не было пространства для нее как для человека во всем его многообразии, и кем ее мать являлась в действительности, Шарлотта никогда не знала, да это ее и не интересовало. То же самое касалось и Ксавье: он был всего лишь одной из неизвестных ей деталей жизни ее матери.

Ксавье едва смог дождаться прибытия Шанталь, скучая по ней всю неделю, пока она была в отъезде. Он вернулся с Корсики лишь накануне вечером. Отдохнувший и загоревший, он выглядел еще более привлекательным. Шанталь приняла душ после долгого перелета из Гонконга, как только вошла в дом. Она как раз натягивала любимые джинсы, когда увидела его. Хотя она любила свою дочь, а поездка на этот раз оказалась удачной, Шанталь чувствовала опустошенность, постоянно играя роль идеальной матери, которая никогда не распускает волосы, не поступает глупо, не одевается в несоответствующие туалеты, не заводит любовников и все время живет в одиночестве. Шанталь устала быть «правильной», соответствовать высоким стандартам дочери и теперь понимала, что имеет право быть самой собой, совершать ошибки и жить своей жизнью точно так же, как это сделали ее дети. Нельзя быть только матерью, и никем более. Любовь Ксавье освободила ее, и теперь ей было легко и привольно.

Ксавье и Шанталь провели эту неделю в Париже вместе, занимаясь своими делами. Шанталь искала материалы для своего сценария, чтобы закончить его, а Ксавье должен был встретиться с несколькими клиентами из юридических фирм. В четверг вечером они упаковали вещи, а в пятницу вылетели в Штаты. Прилетев в Сан-Франциско и проведя пару дней в Йосемитском национальном парке, где они совершали долгие пешие прогулки и любовались водопадами, они вернулись в Сан-Франциско и выехали на проходящую вдоль всего калифорнийского побережья дорогу, направившись по ней к югу. Останавливаясь в нескольких точках побережья, они провели одну ночь в Биг-Сур, другую – в Санта-Барбаре. Миновав Малибу и полюбовавшись там закатом, они прибыли в Лос-Анджелес.

Шанталь заблаговременно зарезервировала в отеле «Беверли-Хиллз» бунгало, где был воссоздан романтический ореол Голливуда 1950-х годов. У их бунгало был собственный бассейн, и Ксавье с наслаждением плавал в нем, в то время как Шанталь звонила сыну. Поль в этот день как раз вел съемки в Калифорнийской долине. Он сказал, что вместе с Рейчел приедет, чтобы встретиться с ней в гостиной отеля на ужин в девять часов вечера. Там каждый день собирались голливудские актеры, продюсеры и директора студий, решая насущные вопросы и просто демонстрируя себя.

Шанталь напомнила Полю, что с ней будет ее друг, и по тону его голоса почувствовала, что он несколько удивлен.

– Я и забыл. Кто это будет? – Он никогда не вслушивался внимательно в слова матери.

– Мой парижский друг. Мы с ним доехали сюда с самого севера штата.

То, что Шанталь прилетела к нему с кем-то, было для Поля довольно странно, но он решил, что это ее подруга[6], и не стал больше расспрашивать, однако Шанталь знала, что за ужином он будет очень удивлен.

Она и Ксавье еще какое-то время посидели около бассейна, а потом отправились погулять по Беверли-Хиллз.

– Я всегда хотел жить здесь, – признался он ей. – Тут все так декадентно и в то же время наивно, как в Диснейленде, построенном для взрослых со съехавшей крышей.

Ей тоже нравилась Калифорния, хотя она считала, что не могла бы тут жить постоянно. Зато ее сын никогда не уставал от такой жизни. Прожив здесь тринадцать лет, он полюбил Лос-Анджелес еще больше. Он начинал в долине, потом перебрался в Беверли-Хиллз, а после поступил в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Его подружка была классической девушкой из долины. Шанталь всегда удивлялась тому, что ее сын не нашел себе какую-нибудь более утонченную подругу. Они жили вместе уже семь лет, с тех пор как ей исполнился двадцать один год, а ему – двадцать четыре. Рейчел вполне устраивала Поля, да он и сам во всем напоминал парня из долины, и никто никогда не мог бы предположить, что он из Парижа и является французом по крови.

Ксавье и Шанталь пришли в «Поло Лаундж» раньше Поля и Рейчел, и им указали заказанный столик в саду. Она надела туфли на высоких каблуках и блестящий топик в дополнение к джинсам, что было идеальным туалетом для Лос-Анджелеса. Шарлотта рухнула бы в обморок, если бы ее мать появилась в таком виде в Гонконге. Шанталь по-прежнему обладала тонкой гибкой фигурой и прекрасно смотрелась в бикини, а еще сексуальнее – в коротких джинсовых шортиках. Ксавье был облачен в джинсы и белую рубашку, мокасины, которые носил без носков, что считалось здесь стильным, – и все это отлично сидело на нем. Вне зависимости от того, что было на нем надето, он выглядел истинным французом.

А вскоре появились и молодые. Шанталь едва не расхохоталась при виде выражения на лице Поля, когда он увидел Ксавье. Шанталь представила ему сына с подругой. Рейчел произнесла «бонжур» на ломаном французском, а Шанталь обняла ее, поскольку они уже стали добрыми друзьями. Шанталь и Поль тоже обменялись сердечными объятиями, после чего она внимательно осмотрела его и осталась довольна. Сын выглядел счастливым, здоровым и сильным, а его волосы оказались длиннее, чем были полгода назад, и такая прическа была ему очень к лицу.

Поль сразу решил взять быка за рога и начал выяснять, кто же такой Ксавье.

– Итак, вы вместе работаете над фильмом? – спросил он, думая, что Ксавье режиссер или оператор, и Шанталь рассмеялась в ответ.

– Нет, Ксавье адвокат, специализируется на международных авторских правах. Мы познакомились на ужине в июне.

С того ужина прошло почти два месяца, но даже посторонний наблюдатель смог бы почувствовать их привязанность друг к другу.

– Так вы друзья? – уточнил Поль, явно отыскивая причину, по которой они здесь вместе, и тогда в разговор вступил Ксавье:

– Да, это так. Ваша мама имеет в виду Белый ужин. Вам приходилось бывать на нем?

Молодые люди отрицательно покачали головой, а Шанталь подумала, насколько Ксавье, будучи всего на семь лет старше ее сына, воспринимается более зрелым. Поль на его фоне выглядел подростком: длинные волосы собраны на макушке в некое подобие узла, на футболке, в которой он явился на ужин, красовалось название знаменитой рок-группы. При всем этом у него было совершенно детское выражение лица. Да и Рейчел в свои двадцать восемь вполне могла сойти за шестнадцатилетку в короткой рубашонке, оставлявшей открытым животик, и блестящих украшениях в длинных светлых волосах а-ля Алиса в Стране чудес.

Ксавье описал им организацию Белого ужина, и они пришли в восхищение.

– Такое надо бы организовать и здесь, – мечтательно проговорила Рейчел.

А Шанталь рассказала им про китайские фонарики, которые принес Ксавье, благодаря чему они и познакомились.

– Я думаю, что, если вы попытаетесь внедрить это и в других городах, кое-что непременно изменится, а это уже будет совсем не то, – высказала свое мнение Шанталь.

– Я не знал, что ты ходишь на такие празднества, мама, – с удивлением протянул Поль.

А после того как они заказали блюда, Шанталь рассказала, что сестра Поля помолвлена и намеревается в мае выйти замуж. Ни Рейчел, ни Поль не показались официанту достаточно взрослыми, чтобы заказывать алкогольные напитки, поэтому им пришлось предъявлять водительские права при заказе вин. Поль выглядел моложе остальных ее детей, даже своего младшего брата.

– В мае? – переспросил он, и Шанталь кивнула.

Поль взглянул на Рейчел, и они обменялись улыбками. Шанталь подумала было, не собираются ли они тоже пожениться после всех этих лет, проведенных совместно, но тайна раскрылась только во время десерта.

– У нас будет ребенок, мама, – гордо объявил Поль, обнимая Рейчел. – В марте.

Он сказал, что Рейчел уже два месяца как беременна, а Рейчел объяснила, что они уже все решили: роды будут водные, дома, в присутствии акушерки. Услышав такое, Шанталь несколько занервничала. Роды не всегда бывают такими простыми, случаются и осложнения. Она уже имела собственный печальный опыт.

– Может быть, лучше передумать? Ведь могут возникнуть проблемы. Для Рейчел и ребенка будет куда спокойнее в госпитале, в присутствии квалифицированных докторов. Когда родился ты, у тебя пуповина была обмотана вокруг шеи. Такое случается, и в домашних условиях может быть достаточно опасно.

Ей потребовалась примерно минута, чтобы переварить все новости, которые на нее вывалили. Для нее стало шоком осознание, что ей предстоит стать бабушкой, в чем она и призналась Ксавье, когда они остались наедине. Однако сейчас она постаралась не показывать своего смятения.

– Вы собираетесь пожениться? – с безмятежной улыбкой спросила Шанталь.

Она заметила, что Рейчел за весь вечер выпила всего глоток вина, очевидно из вежливости. Сама же Шанталь больше всего желала допить все оставшееся в бутылке вино перед лицом пугающей ее перспективы стать через семь месяцев бабушкой. Ксавье заметил выражение ее лица и приложил усилия, чтобы не расхохотаться, когда поздравлял молодую пару.

– Да мы вовсе не собираемся жениться, мама, – ответил на ее вопрос Поль, и Рейчел кивнула в знак согласия. – Это только для любителей старомодного образа жизни. Теперь никто не женится.

За исключением разве что его старомодной сестры и такого же жениха.

– Сейчас это просто не нужно, к черту все эти лимузины с куклами да мещанские занавесочки на окнах, – и он махнул рукой, словно отметая старые пережитки.

– Как думаете, вам удастся побывать на свадьбе Шарлотты? Наверняка она будет рада, если ты проведешь ее к алтарю, – сказала Шанталь в ответ на его комментарии.

– Конечно, ведь ребенку исполнится уже два месяца к тому времени. Мы сможем приехать с ним в Гонконг, это будет здорово.

Шанталь сомневалась в том, что это хорошая идея, и не знала, как отреагирует Шарлотта на их появление с ребенком, рожденным вне законного брака, в присутствии своего консервативного мужа. Шанталь принялась расспрашивать Рейчел о самочувствии. Девушка сообщила, что чувствует себя прекрасно, без каких бы то ни было проблем. Она по-прежнему ходит на занятия пилатесом и занимается на велотренажерах, намерена продолжать эти занятия весь период беременности, а ближе к родам прослушать цикл специальных лекций по подготовке будущих мамочек. Этот разговор поверг Шанталь в шок, она ощущала себя ходячей античностью, слушая рассуждения Рейчел о том, как они намереваются разговаривать с эмбрионом в утробе матери, проигрывая при этом специальную музыку.

К тому времени, когда она и Ксавье добрались до своего бунгало, голова у Шанталь шла кругом, а Ксавье расхохотался во весь голос, едва они закрыли за собой дверь. Шанталь выглядела удрученной.

– О мой бог! – воскликнула она, падая в кресло. – И как только у меня получились такие дети? Я чувствую, что становлюсь шизофреничкой. Шарлотта выходит замуж за человека, похожего на директора школы в английском кинофильме, при этом они считают, что все должно быть ультраконсервативно. Поль готовится принять внебрачного ребенка в домашней ванне. Интересно, это я сошла с ума или все они? И если все это закончится благополучно, то тебе через полгода придется спать с бабушкой!

– Думаю, я это переживу, – произнес он, улыбаясь. – Ты просто воспитала вольнодумцев.

– Может быть, я научила их быть чересчур независимыми, – покачала головой Шанталь.

– Тебя действительно беспокоит, женаты они или нет?

– Да в общем-то нет, – подумав, ответила она. – Мне никогда не нравилась Рейчел настолько, чтобы видеть ее желанной невесткой. Ну а сейчас она собирается стать матерью моего первого внука, если только не утопит его во время этих новомодных родов. Как нелепо это все! Я позволяла себе немного выпить и делала, что хотела всякий раз, когда была беременна, и дети прекрасно выжили. Теперь все как-то по-другому, но мне странно слышать эти их современные идеи о музыке для эмбрионов. Надеюсь, это будет не рок.

Ксавье посмеялся над самой идеей, однако не стал задавать много вопросов относительно Поля. Зато вопросы появились у Поля, когда он на следующее утро позвонил Шанталь.

– Что собой представляет Ксавье, мама? Он твой любовник или просто друг?

Поколебавшись несколько секунд, она решила не скрывать от него правды. Почему бы и нет?

– Всего понемногу. Нам приятно общество друг друга, – небрежно ответила она.

– Он ведь примерно моего возраста? – спросил Поль, не скрывая удивления.

– Нет, он постарше тебя. Ему тридцать восемь лет.

– Да ты ему в матери годишься! – неодобрительно воскликнул Поль.

Шанталь не ожидала услышать это именно от него. Скорее так могла говорить Шарлотта, но не Поль.

– Возможно, но я ему не мать. Его самого разница в нашем возрасте не волнует.

– Так чего же ему от тебя надо? – спросил сын с презрением в голосе, и Шанталь порадовалась, что Ксавье сейчас в бассейне и не слышит их разговор.

– Ничего, так уж получилось. Нам просто хорошо вместе. Странно, что ты огорчен этим обстоятельством. Вы с Рейчел собираетесь родить ребенка вне брака, что еще менее традиционно, так что я не могу представить, почему тебя так волнует, что я с кем-то встречаюсь. И если он младше меня, то кому какое дело? Раз он не против, почему это должно беспокоить тебя?

Своей отповедью она нанесла ему ответный удар. Что ж, такой поворот был честной игрой.

– Да я не огорчен, меня это просто несколько удивляет, вот и все. – В голосе Поля звучала обида. – Ты собираешься за него замуж?

– Разумеется, нет. Я же не беременна.

– Господи! – ужаснулся Поль. – Но ведь ты можешь… Я хочу сказать, ведь ты еще способна…

Возможность такого поворота дела буквально ошеломила его.

– Это не твое дело! – резко произнесла Шанталь. – Но если даже и так, то в своем возрасте я достаточно умна, чтобы не допустить этого.

– Ты не хочешь забеременеть? – вроде бы даже огорчился Поль, и Шанталь вздохнула.

– Дети – это нелегкая забота, Поль. Иметь детей – серьезная головная боль. Ребенок может изрядно осложнить жизнь. Это к тому же огромная ответственность. Ты готов к этому?

– Разумеется, готов, – без всяких колебаний сообщил он.

– Современные молодые люди с легкостью вступают в отношения, но без всякого раздумья берут на себя обязательства за детей, рожденных вне брака. Брак куда более простая вещь – его можно расторгнуть, если ты совершил ошибку. Дети же остаются навсегда. Нет ответственности более высокой. И ты будешь связан с Рейчел до конца своей жизни. Каждое решение, которое ты станешь принимать относительно этого ребенка, должно будет согласовано с ней. Так что лучше вам убедиться, что вы любите друг друга по-настоящему, иначе ваша жизнь превратится в ад.

– Мы согласны на все ради нашего малыша, – веско сказал Поль, чтобы это прозвучало по-взрослому для его матери, но отнюдь не убедил ее.

– Вы не сможете всегда быть согласны во всем, но вам придется приходить к компромиссам в пользу ребенка.

– Я знаю это. – Почему ты мне не рассказала о Ксавье?

– Да просто нечего было рассказывать. Мы вместе выезжаем путешествовать, хорошо проводим время. Если это превратится в нечто более серьезное, сообщу. – Она чувствовала, что сын по-прежнему шокирован тем, что у матери появился мужчина. – Вы, ребята, уже все взрослые. У вас будет ребенок, Шарлотта собирается замуж, и я не вижу причин, почему бы и мне не вести собственную жизнь.

– Но почему именно с этим парнем? Для чего он тебе нужен? – Поль явно не видел в этом никакого смысла.

– А для чего тебе нужна Рейчел?

– Но это же совсем другое дело, мама! – возмутился Поль. Ее вопросы только распаляли его.

– Совершенно справедливо. А Шарлотте нужен Руперт, а у Эрика есть Аннелиза. Почему же я должна быть одинокой? Я же не комментирую ваш выбор, не советую жениться или не жениться, заводить ребенка или нет, не обсуждаю того, с кем вас сводит жизнь. Почему бы и вам не следовать подобным правилам?

Логика Шанталь должна была открыть ему глаза.

– Потому что ты наша мать, – немедленно нашелся он.

– Ну да, конечно. Я очень люблю вас и всегда смогу прийти вам на помощь, только вот не могу понять, почему должна прозябать в одиночестве, в то время как у каждого из вас своя жизнь в разных городах и странах.

Поль никогда не думал об этом, и слова Шанталь шокировали его. Причем настолько, что спустя несколько часов он позвонил сестре и рассказал ей про Ксавье. Шарлотта тут же позвонила матери.

– У тебя есть любовник? – выкрикнула она в трубку без обычных приветствий.

– Как быстро распространяются новости, – прозвучал холодный ответ. – Я встречаюсь с мужчиной. Но замуж за него не выхожу.

– Поль сказал, что по возрасту он годится тебе в сыновья!

– Не совсем так, но близко к этому. Что-то не так? – Шанталь почувствовала кураж и приготовилась бороться. – Какое дело тебе или твоему брату до того, с кем я встречаюсь и сколько ему лет? Он интеллигентен, занимается бизнесом и хорошо относится ко мне. Не вижу никаких проблем.

– Но ты могла бы по крайней мере рассказать нам… – с упреком произнесла Шарлотта.

– Кто же знает, будем ли мы встречаться через месяц?

– И все-таки тебе следовало сообщить мне о нем, когда ты была в Гонконге, мама, – настаивала Шарлотта.

– Да ты ведь не задала ни одного вопроса о моей жизни. Мы говорили только о твоей свадьбе.

– Почему ты не привезла его к нам?

– Я хотела проводить все время только с тобой.

– Но ты пригласишь его на нашу свадьбу?

– Я не имею представления, буду ли встречаться с ним через девять месяцев. Впереди еще много времени, давай не будем беспокоиться об этом сейчас. А если я решу приехать на свадьбу с ним, то непременно поговорю с тобой об этом. Я отнюдь не собираюсь делать что-то такое, что может смутить вас или поставить в неловкое положение.

Шарлотта с облегчением вздохнула, услышав эти слова. Однако, по ее мнению, Ксавье чересчур молод, чтобы быть представленным как близкий друг матери.

– Поль рассказывал обо всем этом как четырнадцатилетний мальчишка, – усмехнулась Шарлотта, и ответом ей был смешок Шанталь.

– А такие они и есть, твой брат и его подруга. Они выглядят как скауты из молодежного лагеря. Ксавье взрослый мужчина, адвокат. Надеюсь, он понравится тебе.

Это был самый откровенный разговор, который им когда-либо приходилось вести, и Шанталь обрадовалась, что теперь можно выложить все карты на стол и играть в открытую.

– Я была просто в шоке, когда позвонил Поль и все мне рассказал, – призналась Шарлотта.

– Понимаю, но тебе не о чем беспокоиться.

Голос и доводы матери звучали разумно, но изумление Шарлотты не проходило. Для нее это был совершенно новый взгляд на вещи. Их мать была права: они никогда не задавали ей вопросы о том, как она живет вдали от них, им это даже в голову не приходило. Теперь они непременно станут интересоваться ее жизнью, хотя бы для того, чтобы избежать сюрпризов, подобных нынешнему. По крайней мере, Поль сказал, что Ксавье оказался приятным парнем.

– А что ты думаешь о ребенке Поля и Рейчел? – спросила затем Шарлотта, и Шанталь поначалу замялась с ответом.

– Дети – это всегда прекрасно, если только родители сумеют справиться с теми сложностями, которые у них появятся. Твой брат не имеет стабильного дохода, так что мне время от времени приходится помогать ему, а Рейчел содержит ее отец. При таком раскладе не так уж здорово заводить ребенка. Но я не уверена, что они задумываются над этим.

Шанталь все еще поддерживала Поля финансово, так неужели теперь ей придется взять на содержание и его ребенка? Она не хотела смущать сына в присутствии Рейчел, но этот вопрос было необходимо решить до того, как ребенок появится на свет. Дети обзаводятся детьми… Рейчел двадцать восемь лет, а Полю тридцать один год. Шанталь представлялось несколько странным находиться в таком возрасте в зависимости от своих родителей и при этом заводить малыша.

– Я уверена, ее родители будут поддерживать их. У них куча денег, – сказала она дочери.

Рейчел была единственным ребенком в семье, и родители избаловали ее денежными подачками. Но Шанталь совершенно не хотела, чтобы ее сына и внука обеспечивали родители Рейчел. Она должна поговорить с ним: пусть сын поищет другую работу, а не снимает эти бесконечные фильмы про индейцев. Ему нужна стабильная зарплата, на которую можно жить.

– Мы с Рупертом не собираемся в ближайшие несколько лет обзаводиться детьми, – заявила Шарлотта.

Шанталь с облегчением вздохнула, хотя понимала, что эти двое как раз могут позволить себе детей. Но это было куда более взвешенное решение, чем «водные роды» дома, внебрачный ребенок и его родители с нестабильными доходами.

– Что ж, хорошо, – ответила Шанталь.

Они поговорили с дочерью еще несколько минут, а затем распрощались, но о Ксавье больше не было сказано ни слова.

К концу их пребывания Поль окончательно сошелся с Ксавье. Они каждый вечер ходили ужинать в любимые рестораны Поля и Рейчел, а однажды устроили барбекю около их дома в Западном Голливуде. С рождением ребенка они намеревались найти более просторное жилище. Рейчел пыталась уговорить Поля перебраться в долину, но он хотел оставаться в городе.

К тому времени, когда Шанталь и Ксавье вылетели обратно в Париж, она уже почти смирилась с тем, что у нее появится внук. Поль и Рейчел пригласили ее присутствовать при «водных родах», но она сказала, что все же предпочитает увидеть ребенка в Гонконге, на свадьбе Шарлотты в мае, когда ему или ей будет два месяца.

Вообще вся ситуация продолжала оставаться шоком. Дочь стала невестой. Сын готовился стать отцом. И столь же неожиданно для всех Шанталь обзавелась тридцативосьмилетним любовником. Для всех них, казалось, начиналась новая жизнь.

Глава 9

Пока Шанталь была у Шарлотты в Гонконге, Жан Филипп, Валерия и их дети отправились в штат Мэн, чтобы провести каникулы в доме, который Валерия и ее брат унаследовали после смерти их матери. Все летние месяцы своего детства они проводили в этом доме. Став взрослыми, они так планировали летние отпуска, чтобы двое детей брата Валерии и трое их собственных могли общаться между собой. Для Валерии и ее брата этот дом был средоточием приятных воспоминаний детства и школьных каникул, которые они, вырастая, проводили здесь. Дом имел огромное значение для них, и они ценили то, что их половинкам тоже очень нравилось ездить в Мэн.

Брат Валерии был на пять лет ее старше, работал банкиром, а его жена – педиатром в Бостоне, причем она и Валерия всегда хорошо ладили между собой. Их дети были немного старше, но не настолько, чтобы это осложняло их отношения, и Жан Луи, Изабель и Дамиан искренне любили своих двоюродных братьев.

В этом году Валерия надеялась, что сможет обрести мир в душе в этом доме, где ей всегда было так хорошо и спокойно. Отношения между ней и Жаном Филиппом в последнее время стали такими напряженными, что она с трудом дождалась поездки в Мэн.

Дом был расположен в таком идиллическом месте, что обычно они забывали здесь обо всех своих заботах, обособляясь от остального мира, но в этом году, не в пример прошлым, Валерия никак не могла расслабиться. Она чувствовала, что ее проблемы тащатся за ней подобно хвосту из пустых консервных банок, да еще и мерзко тарахтят при этом. И когда они добрались до места и расположились в доме, напряжение между ней и Жаном Филиппом оставалось столь же острым, каким было в Париже, а ощущение умиротворения так и не возникало.

– Что с вами происходит? – спросила наконец Валерию ее невестка Кэт.

После недолгих раздумий Валерия рассказала ей о решении, которое они должны принять по поводу Пекина.

– Непростая ситуация! – сочувственно воскликнула Кэт. – Твоя карьера против его. Не хотела бы я попасть в такую передрягу. Мы прошли через что-то похожее во время моей ординатуры, но твой брат смог все уладить. Он нашел работу в банке недалеко от моего госпиталя, а потом мы вернулись в Чикаго. Но у вас все намного сложнее.

– Да, ведь я не доктор, – грустно произнесла Валерия. – Моя работа значит для меня очень много, я вкалывала как проклятая, чтобы достичь нынешнего положения. Меня планируют сделать главным редактором через пару лет, но и для Жана Филиппа переезд в Пекин – большой шаг в его карьере, к тому же мне никогда не заработать таких денег, какие он сможет сделать в Китае. Если деньги являются решающим фактором, мне придется сдаться. Но я… не готова поставить крест на своей карьере и перебраться в Пекин. Я уже не смогу рассчитывать на продвижение к тому времени, когда мы с ним вернемся обратно. Место главного редактора займет кто-нибудь другой.

– Мне тоже не захотелось бы перебираться в Пекин, – искренне призналась Кэт. – У меня была возможность отправиться на год преподавать в Шотландию, но мы отказались. Уж больно там гнетущий климат. А жить в Пекине с тремя малыми детьми, по-моему, вообще немыслимо. Я бы не рискнула.

Ее слова укрепили сомнения Валерии, и ей удавалось избегать разговоров на эту тему с мужем в течение двух первых недель, однако больше они тянуть не могли. Жан Филипп стал получать электронные послания, в которых фирма настаивала на принятии решения, в противном случае вопрос будет снят с рассмотрения. Поскольку Жан Филипп не хотел терять эту возможность, ответ следовало дать незамедлительно.

Жан Филипп и Валерия сидели на причале, дети были уложены для дневного сна, брат отправился на рыбалку, а невестка уехала в близлежащий городок за какими-то покупками. Жан Филипп с грустью посмотрел на жену. Этот отдых был для них далеко не самым приятным.

– Я не хочу давить на тебя, Валерия, но мы должны определиться с решением.

– Да, должны, – с горечью произнесла она. – Я и так уже достаточно тянула, но не знаю, что делать. Я не хочу терять тебя, но просто не могу переехать в Пекин. Это слишком тяжело для меня, дети слишком малы, а на моей карьере можно будет поставить крест. Как только я уйду из «Вог», меня тут же выбросят из обоймы. Ты знаешь, как это бывает. Есть другие журналы мод, но я чертовски много проработала именно в этом. Он стал моей мечтой, когда я еще училась в школе.

Он ожидал от нее именно этих слов и не был удивлен.

– Я тоже много думал об этом, голову сломал, прикидывая, какой вариант стал бы наиболее приемлемым. Полагаю, было бы неправильно для нас как для семьи, если бы я отказался от их предложения. Я собираюсь дать положительный ответ, но договориться с ними, чтобы меня отпускали домой на неделю или две каждые два месяца. Я попытаюсь прожить так год. Возможно, за это время смогу там заработать приличные деньги, а может, ты еще передумаешь и переберешься ко мне.

Таким образом, он выторговывал еще год для ее работы в «Вог», а также мог попытаться сделать значительные инвестиции в Пекине. Пожалуй, это было наилучшим решением для них обоих, хотя могло обернуться и иначе, но попробовать стоило.

– Ты ненавидишь меня за то, что я не готова поехать с тобой? – тихо спросила Валерия, но Жан Филипп покачал головой и обнял ее за плечи.

– Я люблю тебя, Валерия. По-моему, это лучшее решение, какое только можно придумать.

Валерия не могла с ним не согласиться. А отсутствие семьи в Пекине дало бы Жану Филиппу возможность работать больше и плодотворнее. Ничто бы не отвлекало его от дел и не заставляло беспокоиться о том, как чувствуют себя жена и дети в чужой стране. В определенном смысле это даже может пойти на пользу делу, если его работодатели согласятся отпускать Жана Филиппа домой. Валерия так и сказала мужу. Жан Филипп немедленно отправил им электронное письмо, в котором описал свой план и на следующий день получил от них согласие. Не будучи в состоянии убрать широкую улыбку с лица, он сообщил Валерии:

– Они согласны! По крайней мере, на год.

Это не было поводом для торжества, но стало значительным компромиссом, снявшим с его плеч тяжкий груз.

– Когда поедешь? – спросила Валерия, изрядно нервничая.

Ей было грустно от того, что Жану Филиппу придется жить в Китае одному, без семьи, не говоря уже о том, какой удар нанесет подобная разлука по их браку. Впрочем, придется потерпеть всего один год, а там можно будет и пересмотреть их решение.

– Где-то в сентябре. Мне нужно сделать много предварительной работы до того, как я уеду.

Кроме того, он должен был известить о своем уходе нынешнее руководство, чтобы они успели найти ему замену, и сделать это сразу же по возвращении в Париж.

Они покинули Мэн раньше чем обычно, потому что Жан Филипп хотел привести все свои дела в порядок. Перед отъездом родственники пожелали ему успехов в Китае.

Согласно плану, который обговорил со своим новым руководством, он должен был возвращаться домой ко Дню благодарения, что было важно для Валерии, хотя это и не французский праздник, к Рождеству, а затем в феврале, апреле, июне и августе, если на работе не произойдет ничего критического, что требовало бы его присутствия.

Жан Филипп рассказал обо всем Шанталь, когда они обедали вместе после ее возвращения из Лос-Анджелеса, и она предостерегла друга, что его отсутствие в течение целого года может иметь катастрофические последствия для их брака.

– Если возникнет такая угроза, она уйдет с работы и приедет ко мне, – возразил Жан Филипп.

– Так Валерия говорит сейчас, но что будет, если она передумает? – спросила Шанталь.

– Тогда я буду сам решать, как поступить. Возможно, захочу уволиться и вернуться домой.

Их жизнь текла так беззаботно в течение семи лет, а теперь настолько осложнилась. Шанталь не могла предугадать, что дальше произойдет с ними и какую плату потребуют обстоятельства от ее друзей.

– А как твои дела? – спросил Жан Филипп. – Как провела отпуск в Калифорнии? Твой роман с Ксавье пережил сложности в отношениях с сыном?

Она ответила другу улыбкой.

– Представь себе, пережил. Я отправилась в Гонконг одна, чтобы повидаться с Шарлоттой, но в Лос-Анджелес Ксавье поехал вместе со мной, и мы встретились с Полем. Мой сын и его подружка ждут ребенка, разумеется, внебрачного. Так что я вскоре стану бабушкой, – сообщила она скривившись. – Наверное, это именно то, чего я заслуживаю: иметь внука, – поскольку на склоне лет обзавелась молодым любовником.

– А что говорит обо всем этом твой Ксавье? – улыбнулся Жан Филипп.

– Сказал, что его это совсем не волнует, – ответила она, не скрывая удивления.

– Так может себя вести только очень хороший парень.

– Похоже, он такой и есть. – На лице Шанталь заиграла счастливая улыбка. А ты, когда будешь в Китае, не забывай связываться со мной по скайпу!

– Обещаю. И буду очень скучать по тебе.

– Когда ты собираешься уезжать в свой Китай?

– Примерно через три недели. Мне еще много чего надо сделать перед отъездом.

Шанталь думала о ситуации в их семье всю вторую половину дня, гадая, сможет ли кратковременное общение каждые два месяца сгладить проблему, но, как и на все остальное в жизни, ответ могло дать только время.

Бо́льшую часть лета Бенедетта провела, с головой погрузившись в семейный бизнес, отделяя доходы и интересы Грегорио от собственных. Это был сложнейший процесс, и она ежедневно просиживала долгие часы с юристами, но к началу сентября стал ощущаться прогресс. Юристы Грегорио работали в тесном контакте с ними, и он был шокирован беспощадностью Бенедетты. Все, о чем она заботилась, – было спасение исключительно своего бизнеса путем устранения его долей и сфер влияния. Она хотела, чтобы у него не было никаких зацепок в ее деле, и вообще не желала иметь с ним ничего общего. Бенедетта общалась с Грегорио только через юристов и реорганизовывала бизнес так, чтобы эффективно управлять им лично, без его участия: устраняла определенные отделы, оптимизировала штаты и сводила на нет использование деловых связей его семейных предприятий.

Это был жестокий удар по их бизнесу, и братья Грегорио были вынуждены вмешаться. Его старший брат лично явился к Бенедетте с целью урезонить ее, но она была безжалостна в своем желании оборвать все связи между двумя семейными империями. Бенедетта ясно дала понять, что не хочет иметь никаких связей со своим бывшим мужем – ни личных, ни деловых.

– Ты не можешь поступить так с ним, Бенедетта, и с нами тоже, – взмолился его брат. – Грегорио допустил ошибку. Ты знаешь, каков он есть. Он просто сглупил.

С каменным выражением лица она ответила на этот довод:

– Сглупил? Интересное определение того, что он натворил. Бросил меня одну вести все дела, взвалил всю ответственность за принятие важнейших решений, а сам сбежал с этой девицей и ее детьми. Сказал, что не хочет жить со мной, хотя я ждала его и пыталась найти хоть какие-то оправдания этим поступкам. Теперь я не желаю даже слышать о нем. Он больше не будет иметь никакого отношения к моему бизнесу. Мне очень жаль, если это досаждает вам и вашим братьям, но Грегорио должен был думать об этом раньше. Он причинил боль всем нам, сделал из меня дуру, вот и получил то, чего добивался: эту девицу и ее ребенка. Я не хочу работать ни с ним, ни с вами, – отчеканила Бенедетта, вставая. – Узы между нашими семьями разорваны, и вы должны благодарить за это Грегорио.

Все братья Грегорио были в ярости на него за то, что он довел Бенедетту до такого состояния. Разделение двух связанных между собой структур и ликвидация заказов для их фабрик стоило им потери миллионов, не говоря уже о том, что она настаивала на разводе. Ей не нужны были деньги, она желала наказать его, и не только за измену с Анной, но и за все совершенное им ранее. Он постоянно унижал ее публично и теперь должен был расплатиться за свои поступки.

– Ты можешь вести свою жизнь, но зачем разводиться? – пытался уговорить Бенедетту старший брат Грегорио.

– А почему, собственно, я должна оставаться замужем за этим человеком? Сейчас не те времена, когда супруги не разводились, сохраняя, так сказать, лицо, но при этом мужчины открыто прелюбодействовали. Грегорио живет с ней, у них ребенок, он должен на ней жениться. Я не могу быть его женой. И не хочу иметь с ним ничего общего.

Брат Грегорио вышел из офиса, кусая губы, а Бенедетта ощутила гордость от того, что с честью выдержала этот нелегкий разговор. Ни один человек с ее стороны не высказал несогласия с ней. Грегорио получил по заслугам.

Дхарам звонил ей несколько раз, чтобы узнать, как идут дела. Сам он был занят работой в Дели. В начале сентября он снова позвонил и пригласил на какое-то фантастическое мероприятие в Лондоне. Искушение было велико, но Бенедетта не могла вырваться даже на пару дней. Она должна была урегулировать последние вопросы по разводу, разделить остающиеся отделы, а затем готовиться к Неделе моды, на которой к концу месяца ей предстояло продемонстрировать новую коллекцию.

– Простите меня, – виновато произнесла она, – но я все лето занималась реорганизацией своего бизнеса.

– Я все понимаю. Только обещайте пообедать со мной, когда уладите все вопросы, – с теплотой проговорил Дхарам.

– Дайте мне только возможность пережить Неделю моды, и тогда у меня появится время.

– Я вернусь в Европу в октябре. Тогда и позвоню вам.

– Это будет чудесно!

У нее едва хватало времени на то, чтобы подумать о Дхараме, с тех пор как она подала документы на развод. Да и гигантскую работу по разделу бизнеса она до сих пор не закончила. А тут еще подготовка к проведению обозрения моды. В общем, дел невпроворот.

Грегорио позвонил Жану Филиппу в Париж несколько дней спустя. Только теперь он смог собраться с духом, чтобы поделиться с одним из своих друзей всем, что с ним произошло.

– Бенедетта разводится со мной, – сказал он, и в голосе его чувствовалась жалость к самому себе.

– Я слышал. – Жан Филипп старался говорить нейтрально, хотя внутренне никакого сострадания к нему не испытывал. Его симпатии были полностью на стороне Бенедетты.

– Она выбросила меня из нашего бизнеса. Я пытаюсь бороться с ней по закону, но мои юристы говорят, что остановить ее они бессильны. Братья готовы меня убить. Я пробыл в госпитале с Аней и ребенком три месяца, и все это время ни с кем не встречался. Мы собираемся вернуться в Милан на следующей неделе вместе с ребенком. Может, пообедаем до моего отъезда?

Похоже, Грегорио было очень одиноко, если попросил его об этом: он так долго был вне всяких контактов со своим обычным кругом общения. Жан Филипп ответил на его звонок исключительно из вежливости, но не одобрял все то, что сделал Грегорио.

– Я бы с удовольствием, но на следующей неделе улетаю в Пекин. Эти три месяца после Белого ужина для меня тоже выдались нелегкими.

Именно тогда они в последний раз и виделись.

Грегорио был шокирован новостью.

– Валерия едет с тобой и детей берете?

– Нет, они остаются здесь. Я собираюсь в течение года иногда видеться с ними. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Похоже, будет трудно, – произнес Грегорио.

– Попытаемся справиться, – ответил на это Жан Филипп, постаравшись, чтобы его слова прозвучали оптимистично.

– Ты знаешь, у меня теперь есть маленькая дочурка, – с гордостью сообщил Грегорио. – Она едва не погибла. Она еще совсем крохотная, но с ней все должно быть в порядке. – По крайней мере, он надеялся на это, но могли пройти годы, пока можно будет сказать наверняка. – У нее был братик, но мы потеряли его.

Его голос дрожал: испытания, которые ему пришлось перенести, изменили его, это уже был не тот беззаботный Грегорио.

– Я знаю. Мне очень жаль, – с сочувствием произнес Жан Филипп, но ему надо было продолжить срочную работу, а Грегорио, похоже, бездельничал и был настроен поговорить.

– Пиши мне на электронную почту: будет приятно пообщаться, – сказал Грегорио таким тоном, точно Жан Филипп его последний верный друг. – Дай мне знать, когда снова появишься в Европе: мы бы очень хотели повидаться с тобой.

Говоря это «мы», он явно имел в виду не только себя, но и Аню, а Жан Филипп отнюдь не горел желанием видеть ее. Он искренне сочувствовал бывшей жене Грегорио, но никоим образом не его любовнице.

Спустя несколько минут они распрощались. Жан Филипп мог только удивляться, каким неудачником стал Грегорио, каким подлецом и негодяем себя выставил. После всего этого он не мог осуждать Бенедетту.

На следующей неделе Аня и Грегорио покинули госпиталь вместе с малышкой спустя три месяца после ее рождения. Когда они вышли под лучи сентябрьского солнца, сердце Грегорио сжалось при воспоминании о сыне, который должен был бы сейчас возвращаться вместе с ними домой. Одетая в вязаные ползунки, розовый свитерочек и вязаную шапочку и завернутая в розовое одеяльце, Клаудиа была очаровательна. В сопровождении няни они направились в отель «Георг V», где Грегорио снял дополнительный номер и планировал провести несколько дней, прежде чем вернуться в Рим.

Во второй половине дня Аня позвонила трем-четырем подругам по модельному бизнесу и пригласила заглянуть к ней в отель, но все собирались в этот вечер в «Барон», любимый клуб Ани. Она уселась в углу с разочарованным видом, а Грегорио заказал ужин в номер и устроился перед телевизором. Это не совпадало с тем, каким ей представлялся их первый вечер свободы. Наконец-то они остались одни, а Грегорио даже не захотел поужинать в ресторане: так и заснул перед телевизором, – а Аня стояла у окна, смотрела на прохожих и грустила. Ей не терпелось как можно скорее вернуться к привычной жизни и вовсю веселиться.

Ее подруги так и не нашли времени повидаться с ней, пока они были в Париже, а парижские друзья Грегорио так ему и не перезвонили, так что три дня спустя они вместе с дочкой выехали в Рим, чувствуя себя изгоями. Оказавшись на родине, Грегорио решил встретиться с друзьями в Милане и поговорить. Он скучал по своей прежней жизни, своей работе, своему дому, даже по своим братьям. Но, начав названивать друзьям и знакомым, обнаружил, что ни один из них, в Риме или Милане, не перезванивает ему в ответ. После нашумевшего скандала с Бенедеттой он стал изгоем. Чувствуя приступы паники, Грегорио вылетел в Милан, чтобы повидаться там с братьями и выпросить у них какую-нибудь работу. Они неохотно согласились, хотя отнюдь не испытывали радости от встречи, а самый младший брат вообще не захотел с ним разговаривать. Но работа в рамках семьи давала ему предлог перебраться обратно в Милан. Он снял для семьи чудесные апартаменты в городе и сообщил об этом Ане, когда вернулся в Рим.

Аня питала радужные надежды вернуться в мир моды, получив работу на подиуме в Милане, но спустя пару дней после их приезда туда ей позвонила ее агент и сообщила, что все ее контракты в Италии расторгнуты и ни один из дизайнеров не жаждет видеть ее в своих шоу. Зато агенту удалось заключить контракты на ее участие в трех показах в ходе парижской Недели моды, и Аня пришла от этого в восторг. А вот Грегорио был поражен. Он сразу же понял, что многочисленные сторонники Бенедетты перекрыли Ане кислород, и в Милане ей на подиуме не выступать.

– Ты намереваешься работать в Париже? А как насчет меня и малышки?

Ему даже в голову не приходило, что она может так быстро их оставить.

– Но меня не будет всего-то неделю-другую.

Аня танцующим шагом прошлась по комнате – так довольна она была возможностью снова окунуться в свой мир и увидеть подруг.

К сожалению, появление ребенка изменило только Грегорио: он постоянно стремился оставаться дома и больше проводить времени с Аней и дочкой, – но сама Аня была еще слишком молода, и теперь, когда ребенок оказался вне опасности, ей страстно хотелось вырваться из закрытого пространства и зажить самой полной жизнью. А для нее это означало появляться на подиуме где только возможно, поэтому она незамедлительно дала поручение своему агенту начать поиски контрактов на полную занятость по всему миру.

Дни перед Неделей моды в Милане были мучительными для Грегорио. Его братья по-прежнему сердились на него, друзья не хотели видеть. Зато все газеты трубили о бесконечных победах Бенедетты с ее новой коллекцией одежды. Аня продолжала жаловаться, что он не хочет никуда выходить. Она жаждала красоваться на вечеринках, и Грегорио был вынужден сказать ей, что они не могут пойти ни на одну из них, если не хотят предстать перед всеми полными идиотами. Да никто, собственно, и не приглашал их, о чем он не стал выкладывать ей. Аня по-своему любила ребенка, но не была готова отказаться от удовольствий и стать затворницей при дочке и Грегорио. Она пришла в восторг, да и он испытал облегчение, когда наконец наступило время ей лететь в Париж.

Вскоре после возвращения Грегорио в Милан его братья начали настаивать, чтобы он поговорил с Бенедеттой и убедил ее возобновить прежние контракты с их фабриками, но она не отвечала на его звонки и общалась с ним только через адвокатов и исключительно относительно развода и расторжения их делового партнерства. Братья Грегорио были до крайности расстроены тем, что она теперь покупала все ткани для своих изделий у их конкурентов во Франции. Для нее это оборачивалось большим расходом средств, но она отказывалась иметь дело с семейным бизнесом Грегорио. И первым поручением для Грегорио, когда братья взяли его в свою команду, стало уговорить Бенедетту изменить свое решение и снова использовать ткани их фабрик.

– Ничего не получается, – печально сообщил Грегорио братьям. – Вы не понимаете: она не хочет даже слышать о ком-либо из нас.

Таким образом, они потеряли половину своих доходов.

Но, несмотря на гнев братьев, Грегорио был рад вернуться в лоно семьи, работать вместе с ними и жить в Милане, даже потеряв друзей. Теперь у него были Аня и ребенок, ставшие утешением после всех потерь, и вечерами он часами просиживал дома и нянчил дочь, заменившую ему все на свете.

Аня звонила ему из Парижа каждый день, но Грегорио пришел в ужас, увидев в газетах ее фотографии в ночных клубах и на вечеринках с другими моделями и их друзьями. Аня вовсю наверстывала упущенное время, вырвавшись на волю после месяцев заточения в госпитале. Она хотела снова наслаждаться жизнью. И хотя Грегорио был рад вернуться в Милан, ее угнетал этот город, поскольку здесь она не могла работать, а только коротала все вечера дома. Париж восхищал ее куда больше, и она с головой окунулась в привычную ей жизнь.

Однажды Грегорио не выдержал и серьезно поговорил с ней по телефону. Тем утром он увидел в таблоидах и в Интернете ее снимки, сделанные в ходе большого приема накануне вечером. На этих фотографиях Аня выглядела великолепно и вовсю наслаждалась жизнью. Платье оставляло ее практически полуобнаженной, когда она, окруженная мужчинами, весело отплясывала в клубе «Барон». К тому же Грегорио понял по ее виду, что в этот момент она была изрядно пьяна.

Он влюбился в Аню во время пребывания в госпитале, когда она, серьезная и подавленная, склонялась вместе с ним над своими младенцами, но теперь в ней опять проснулась развеселая девица, с которой он некогда встретился. После всего пережитого Грегорио превратился в заботливого отца, а Аня осталась всего лишь красивой моделью, желавшей только наслаждений. Он всей душой стремился укреплять узы, возникшие между ними в госпитале. Ради нее он оставил жену и потерял свой бизнес. Но девушка, в которую он влюбился, исчезла без следа. Она снова стала завсегдатаем хмельных вечеринок, растерявшей зачатки материнского инстинкта. Произошедшая трагедия и любовь Грегорио ничуть не изменили ее.

На следующий день, после того как между Грегорио и Аней состоялся неприятный телефонный разговор, Бенедетта должна была принять участие в новом большом показе мод в Милане. Она не могла спокойно дождаться этого события. Ей предстояло выставить свою новую коллекцию, и Бенедетта не сомневалась, что строгие линии одежды, восхитительные цвета, смелые конструкции и новаторские ткани удовлетворят самую взыскательную публику. К тому же она разработала совершенно новую концепцию теперь уже своей собственной компании.

Перед началом шоу Бенедетта, как всегда, была за кулисами подиума. Раньше Грегорио находился рядом, поддерживая ее. На этот раз он впервые отсутствовал, и ей было несколько непривычно участвовать в показе без него, однако она твердила себе, что справится и в одиночку, и даже помолилась про себя, чтобы все ее задумки сработали. Она пошла на крупный риск, перестроив компанию в столь короткий промежуток времени, и теперь нуждалась в безоговорочном успехе.

Мобильный телефон зазвонил именно в тот момент, когда Бенедетта осматривала моделей перед выходом на подиум. Нарядам девушек наводили последний лоск, что-то подшивая, обуживая или укорачивая подолы. Кое на ком платья были только скреплены булавками. Бенедетта ответила на звонок, осматривая прически, макияж и обувь девушек. Сама она надела туфли без каблуков от нового дизайнера, поскольку прежний приходился Грегорио двоюродным братом.

– Да? – произнесла она в трубку, отвлекаясь от процесса подготовки.

Звонил Дхарам, чтобы пожелать ей удачи.

– Твое шоу будет великолепным, Бенедетта, – с теплотой в голосе произнес он. – Я уверен, у тебя все получится.

Дхарам звонил из Дели, там сейчас только начинало светать. Он специально дожидался этого часа, чтобы поддержать Бенедетту перед тем, как ее модели начнут выходить на подиум.

– Я хотел бы побывать на твоем следующем показе, – добавил он поспешно, понимая, что долго разговаривать она не может.

– Ты обязательно побываешь. И спасибо тебе, – произнесла она, благодарная за его звонок. – Я позвоню тебе позднее.

Сразу после этих слов она отключила телефон. Заиграла музыка, в демонстрационном зале вспыхнули огни, и девушки-модели стали выходить на подиум, тогда как Бенедетта за кулисами затаила дыхание, наблюдая за ними. Одна девушка сменяла другую, двигаясь в размеренном ритме, демонстрируя разработанные Бенедеттой прекрасные модели. Через двадцать пять минут все закончилось. Бенедетта показала публике пятьдесят пять комплектов, после чего грянули оглушительные аплодисменты.

Наступила пауза, а затем один из менеджеров просигналил ей, чтобы она тоже вышла на помост. Эта была та часть шоу, которую Бенедетта ненавидела всем сердцем: ей предстояло грациозно пройти до самого конца подиума, быстро поклониться и вернуться обратно за кулисы, однако на сей раз она была просто обязана проделать это безукоризненно, с гордой осанкой и высоко поднятой головой, ведь все в зале ждали ее появления – критики, потенциальные покупатели, журналисты, обозреватели моды со всех концов мира. Бенедетта надела простые джинсы, черный свитер и туфли без каблуков, длинные темные волосы оставила распущенными, и они блестящим водопадом струились по плечам.

Когда Бенедетта вышла из-за кулис и ступила на помост, весь зал встал, повинуясь единому порыву. Она не была готова к подобному, и глаза ее наполнились слезами. Собравшиеся приветствовали Бенедетту криками, аплодисментами и свистом, топали и выкрикивали ее имя. Так, стоя, они устроили ей длительную овацию, в восхищении от великолепной коллекции, но также и для того, чтобы выразить свою поддержку. Каждый человек в зале знал, через что ей пришлось пройти, как отважно сражалась она за спасение своего бизнеса. Грегорио не удалось уничтожить ее. Она стояла на помосте со слезами, текущими по щекам и широко улыбалась публике. Люди пришли сюда ради нее, и ей хотелось расцеловать каждого. Она помахала рукой и чуть ли не бегом скрылась за кулисами, наслаждаясь своей победой.

Этим вечером по всему Милану гремели вечеринки, отмечая Неделю моды, но Бенедетта ушла домой, желая в одиночестве пережить момент торжества. Дхарам позвонил ей опять, чтобы на этот раз поздравить: наблюдал за показом в Интернете.

– Твоя коллекция грандиозна, Бенедетта. Я так горд за тебя!

Она тоже гордилась собой. Она не позволила Грегорио разрушить свой бизнес. Она нанесла ответный удар со всей силой, которой обладала.

– Не могу дождаться, когда увижу тебя в следующий раз, – сказала она, энергично расхаживая по гостиной, как бы освобождаясь тем самым от того напряжения, в котором жила последние несколько недель.

– Я тоже. Тебе бы надо приехать в Индию, чтобы вдохновиться новыми идеями. Здесь так много красоты, ты непременно ее оценишь.

– Когда-нибудь я все это увижу.

– Обязательно увидишь, – пообещал он. – А я встречусь с тобой через несколько недель.

Они попрощались, и Бенедетта, улыбаясь, прошла в спальню, бросилась на кровать и уперлась взглядом в потолок. Какой сказочный был вечер!

Глава 10

Парижская Неделя моды проходила еще безумнее, чем в Милане. Так было всегда. Она была представительнее, в ней участвовало гораздо больше дизайнеров со всего мира. Валерия и главный редактор присутствовали в первых рядах каждого шоу, равно как и ведущие обозреватели американского издания «Вог», прилетевшие в Париж специально для этого мероприятия. Напряжение ведущих дизайнеров было велико, и Валерии приходилось бегать с одного шоу на другое. Но она не забыла отправить букет цветов Бенедетте, поздравив ей с эффектным успехом на шоу в Милане. Люди продолжали говорить о нем, так что это было несомненной победой.

Как и всегда в такие дни, Валерия очень редко видела Жана Филиппа. Она выходила из дому в восемь утра, а возвращалась около двух часов ночи, выжатая как лимон. Напряжения добавляло еще и то, что в конце недели муж должен был улететь в Пекин, а Валерия не могла выкроить даже минутку, чтобы провести с ним. Но он понимал всю ситуацию: такова была ее работа, и она ей очень нравилась.

Жану Филиппу предстояло много сделать на этой неделе. Он провел несколько видеоконференций и дюжину переговоров по скайпу, готовясь к выполнению своих новых обязанностей.

Незадолго до полудня в пятницу Валерия получила звонок от «Бомон-Севиньи», крупного инвестора швейных компаний в средней ценовой категории: они хотели бы встретиться с ней до того, как их руководство улетит вечером обратно в Соединенные Штаты. Валерии пришлось отменить деловой ленч с издателями американского «Вог» и провести часовую встречу с генеральным директором и ведущими специалистами этой компании. Они предложили ей консультировать их на регулярной основе с солидным вознаграждением, то есть делать примерно то же, что она делала в «Вог». Обычно только самые опытные редакторы получали подобные предложения, которые весьма неплохо оплачивались и могли бы стать хорошим дополнением к ее окладу в журнале. Они хотели, чтобы она три дня в месяц посвящала им, давая советы о трендах моды, экспертную оценку цветов, тканей, и посещала презентации. Они были готовы платить ей вдвое больше ее годового заработка в «Вог». Понятно, что, таким образом, ей было предопределено оставаться в Париже, в этом мировом центре дизайна одежды. Вечером она рассказала об этом Жану Филиппу. Даже он был поражен и весьма горд за нее.

– Просто фантастика! – воскликнул он, восхищаясь женой.

Она объяснила ему круг своих будущих обязанностей и добавила, что может достаточно легко справиться с ними.

– И когда ты приступаешь? – спросил Жан Филипп.

– На следующей неделе.

Похоже, дела начали складываться наилучшим образом, и они проговорили об этом полночи, пока наконец сон не сморил их. А когда наутро проснулись, Валерия внезапно ощутила тяжесть на сердце: Жан Филипп сегодня улетал в Пекин. Этот день, в конце концов, наступил после месяцев разговоров и мучительных поисков решения. Валерия чувствовала себя отвратительно при мысли об отъезде мужа, но была куда увереннее в своем намерении не покидать Париж, в особенности после полученного накануне предложения. У нее теперь появились серьезные, обоснованные причины оставаться здесь.

Она и дети пообедали вместе с Жаном Филиппом дома. Малыши помогли ей испечь торт и спели песенку о том, как любят папу, а Валерия сняла все это на камеру его мобильного телефона. Слезы навернулись у него на глаза, когда он целовал детей и жену. Несмотря на то, что она была занята всю эту неделю, у нее все же нашлось время разучить с детьми эту милую песенку.

В четыре часа дня вся семья отправилась в аэропорт. Они подождали в сторонке, пока он регистрировался, а потом вернулся к ним, поцеловал Валерию в губы и крепко обнял.

– Я скоро вернусь, – шепнул он жене, а дочь не преминула упрекнуть его:

– Ты слишком сильно сжимаешь маму. Так же нельзя!

Взрослые всегда упрекали маленького Жана Луи за такие объятия, и Жан Филипп растроганно улыбнулся.

Все они по очереди поцеловали и обняли его. Они провели чудесный день вместе, но теперь наступил момент, когда Жан Филипп уже больше не мог задерживаться, чтобы не опоздать на самолет. Он в последний раз поцеловал Валерию, обнял детей, а потом помахал им рукой и исчез из виду.

– Я хочу, чтобы папа снова подошел к нам, – тут же заплакала Изабель.

– Папа не может, глупая, он тогда опоздает на самолет, – упрекнул сестру Жан Луи, а Дамиан тихо сидел в своей коляске, засунув большой палец в рот, и смотрел по сторонам.

Валерия довела их до аэропортовской стоянки, кое-как уложила коляску в багажник, помогла Изабель и Дамиану забраться на заднее сиденье автомобиля и устроила Жана Луи между ними в детском креслице, пристегнув всех ремнями безопасности. По пути домой она попыталась уговорить их спеть, но никто из малышей не был в настроении, как, впрочем, и она сама. День отъезда мужа казался ей днем траура, и она впервые усомнилась в правильности своего решения не ехать с ним. Что, если, оставшись в Париже, она разрушит их брак? Определенная вероятность такого варианта существовала…

Жан Филипп позвонил еще до того, как Валерия начала выруливать со стоянки, и ей пришлось остановить машину, чтобы поговорить с ним, а потом передать телефон каждому из детей. Он сидел в салоне бизнес-класса, ожидая взлета.

– Я люблю тебя… Прости, что не смогла поехать… – сказала мужу Валерия, когда снова взяла телефон.

Услышав в ее голосе слезы, Жан Филипп был тронут.

– Ты правильно поступила, – сказал он, пытаясь ободрить ее. – Мы с тобой обязательно справимся.

– Спасибо тебе за понимание, – нежно произнесла Валерия.

– И тебе тоже – за то, что отпустила.

Они оба делали то, что должны были делать, и не держали обиды друг на друга. Необходимые каждому из них устремления противоречили друг другу, но иного пути разрешить их не было.

Когда самолет пошел на взлет, Жан Филипп выключил мобильный телефон, а Валерия вернулась с детьми домой, приготовила ужин, искупала их и уложила спать. Но когда сама легла в большую кровать, которую еще утром делила с мужем, волна печали захлестнула ее. Следующие два месяца без Жана Филиппа представились ей бесконечными.

Когда одиннадцать часов спустя Жан Филипп прибыл в Международный аэропорт Пекина, специально нанятый для него переводчик уже ждал, чтобы отвезти его в апартаменты. Это было временное жилище для прибывающих сотрудников компании, где они проводили время, пока не устраивались капитально, но, поскольку Жан Филипп был один, он сказал, что этого вполне достаточно. Апартаменты были расположены на Финансовой улице в районе Хайдянь, находящемся на западе Пекина, в доме современной постройки, который напомнил ему некоторые из уродливых многоэтажек в других городах мира. Но сами апартаменты оказались уютными, скромно меблированными самым необходимым и вполне чистыми, а в холодильнике Жан Филипп даже обнаружил достаточное количество продуктов. Он испытал странное чувство, словно перенесся во времени в свои холостяцкие дни, когда он провел несколько месяцев по программе обмена в Нью-Йоркском университете.

Ничто в его жилище, здании или окрестностях не пришлось ему по вкусу, зато он в полной мере познакомился с густой шапкой смога от промышленных выбросов, висящих над городом. Внезапно Жану Филиппу пришла в голову мысль, как тоскливо ему будет здесь жить без семьи. Он достал из чемодана фотографии Валерии и детей и расставил на письменном столе, словно надеясь, что они внесут радость в унылое окружение. Но что бы он ни делал, все заставляло его чувствовать себя еще более одиноким и размышлять о том, было ли правильным решение приехать сюда. Основной причиной такого решения был шаг в его карьере, который бы принес благо всей семье. Теперь Жан Филипп мог осознать в полной мере, почему жена его предшественника уехала домой раньше срока, и внезапно обрадовался, что не привез с собой Валерию.

Вечером Жан Филипп позвонил жене, после того как распаковал вещи и устроился. От предложенной переводчиком прогулки по городу он отказался и отпустил парня домой, а сам сварил вкрутую пару яиц и сделал тосты, выпил стакан апельсинового сока и решил пораньше лечь спать.

Когда Валерия спросила его, как ему квартира, то у него не хватило духу сказать ей всю правду, потому он ответил, что все в порядке. Однако по тону его голоса Валерия поняла: муж далеко не рад. К концу же разговора она сделала вывод о том, что приняла правильное решение не ехать с ним. Квартиру он назвал довольно простой, что было явным преуменьшением. Прежде всего практически все в ней сделано не очень качественно и выглядело чисто функциональным, как в дешевом мотеле. Кровать, когда он лег спать, оказалась неудобной, так что он заснул только от навалившейся усталости.

На следующий день Жан Филипп встал в шесть утра и, прочитав несколько газет в ноутбуке, отправился к девяти часам в офис. Спустившись, он сел в выделенный ему фирмой автомобиль, и водитель повез его по кишащим пешеходами переулкам, а потом по кварталу, выглядевшему деловым районом, в котором автомобили загромождали улицы подобно тараканам, изрыгая в воздух выхлопные газы, когда стояли в пробках.

Город выглядел совершенно непривлекательным, взору Жана Филиппа не попадались те достопримечательности, которыми он любовался в туристических справочниках перед отъездом и которые непременно собирался посетить. Впрочем, знакомству с основными: Запретным городом, Великой стеной, Терракотовой армией – можно уделить время позже. Прежде всего Жан Филипп хотел познакомиться с будущими сотрудниками. Первый год работы маячил впереди как труднопреодолимое препятствие – так он жаждал своей первой поездки «на побывку» домой, так скучал по оставленной во Франции семье, что сам себе казался тоскующим ребенком в скаутском лагере. Но через пару часов он уже с головой погрузился в работу.

Компания получила несколько крупных деловых предложений, и в некоторых из них содержались очень интересные варианты слияний и приобретений. Все это было как раз по его части, и Жан Филипп обрадовался возможности отрешиться от одиночества, которое ощущал. К восьми часам вечера он уже был в своих апартаментах, поглощая большую чашку риса, оставленную ему уборщицей. К рису прилагались еще какие-то блюда, но Жан Филипп не мог их опознать и потому опасался есть. Все, чего он касался, видел, слышал, обонял или с чем контактировал, было совершенно незнакомым, и он задавал себе вопрос: сможет ли когда-нибудь почувствовать здесь себя как дома или по крайней мере хотя бы привыкнуть к здешним обычаям?

К концу первой недели Жан Филипп уже втянулся в рутину раннего подъема и двухчасовой работы дома, перед тем как отправиться в офис, а в субботу нанял частника-гида, чтобы совершить экскурсию по Запретному городу, весьма, кстати, недешевую. Дворец оказался именно таким – впечатляющим, – как ему говорили, о чем он и рассказал Валерии по телефону тем же вечером. Однако она не могла долго разговаривать: Жан Луи и Дамиан подхватили где-то желудочный грипп, а у нее не было приходящей няни на субботу и воскресенье. Жан Филипп искренне пожалел, что его нет дома, чтобы помочь ей. Они торопливо попрощались, и он взял несколько папок с бумагами с собой в постель. Уже засыпая, он решил на следующее утро связаться с Шанталь по скайпу.

– Ну и как ты там? – спросила она, когда на мониторе появилось его лицо.

– Здесь вполне сносно, – сказал Жан Филипп, стараясь быть великодушным по отношению к принявшей его стране, но чуткая Шанталь по тону его голоса поняла, как ему одиноко.

– Взаправду или так, что ты готов послать все это ко всем чертям?

– Понемногу и того и другого, – смеясь отозвался он на ее вопрос. – По большей части тут мне все незнакомо. Никто не говорит ни по-английски, ни по-французски. Я бы здесь совсем потерялся, если бы компания не наняла для меня переводчика. Но по большей части мне тоскливо, и я очень скучаю по Валерии и детям.

– Уверена, что и они скучают по тебе. Да уж, этот год вам запомнится надолго!

– А как твой роман? Лучше расскажи, что происходит в твоей жизни.

– Да не так уж много. Я наконец закончила свой сценарий и на днях подписала контракт на новый, но пока даже не начинала. Зато постоянно провожу время с Ксавье. В конце этой недели мы побывали с ним на античной выставке и в Музее Орсе. Там было просто чудесно!

Шанталь улыбалась, и Жан Филипп отметил, что выглядит она счастливой.

– Ты по-прежнему без ума от него?

– Больше, чем когда-либо. Он потрясающий человек! Брат и невестка у него тоже замечательные. Иногда мы с Ксавье обедаем вместе. Знаешь, мы просто наслаждаемся друг другом.

Жан Филипп был рад, что у нее все идет так хорошо. Она заслужила это после долгих лет одиночества. С появлением Ксавье ее жизнь стала более насыщенной, а в глазах загорелись искорки.

Они поболтали еще некоторое время, а потом Шанталь сказала, что должна подготовиться к встрече с продюсером своего нового проекта. Выключив скайп, Жан Филипп снова почувствовал себя одиноко. Хотя его дни были заполнены работой в офисе, ночи оставались длинными и тоскливыми. Жан Филипп уже пришел к выводу, что приезд сюда был самой плохой идеей в его жизни, однако понимал, что просто обязан пройти через все трудности, пусть даже из чистого упорства. Он надеялся только на то, что заработает здесь кучу денег в качестве компенсации и единственного возможного оправдания тому одиночеству и той убогости, которые он должен теперь переносить.

Глава 11

После возвращения из Лос-Анджелеса у Шанталь и Ксавье началась уютная рутина повседневного существования. Бо́льшую часть времени он проводил у нее, но ночевал порой дома, чтобы не мешать ей работать. Они ходили по музеям, бывали в кино, на вернисажах. Шанталь познакомила его кое с кем из своих друзей, а Ксавье с радостью ввел ее в круг своих, оказавшийся значительно шире. Первое время она чувствовала себя как почтенный государственный муж среди начинающих политиков, но потом оказалось, что у него есть друзья всех возрастов и социальных слоев, и с ними она сошлась легко.

А к октябрю ее детей уже не шокировали известия, что их мать была с Ксавье там-то и там-то или что они куда-то ездили вместе. Когда он отправился в Германию встретиться с клиентом, Шанталь составила ему компанию, а после они заехали в Берлин, чтобы пообедать с Эриком. Тот пришел в восторг от встречи с матерью и от знакомства с Ксавье, будучи наслышан о нем от брата. Каждый из них понемногу проникал во внутренний мир друг друга, и разница между ними становилась все менее и менее заметной. Их позиции постепенно сближались. Ксавье очень интересовался современным искусством, и это весьма понравилось Эрику. Шанталь поразилась, как много Ксавье знает о концептуальном искусстве, что произвело должное впечатление и на ее сына.

Время от времени она еще тревожилась относительно его гипотетических встреч с более молодыми женщинами, напоминая себе, что не стоит слишком привязываться к нему. Однако к середине октября они уже знали друг друга так, словно прожили вместе много лет. В одно из воскресений Ксавье даже присоединился к Шанталь, когда она говорила с Жаном Филиппом по скайпу, и тот подумал, что они представляют собой прекрасную пару. Он по-хорошему позавидовал им, увидев вместе, и снова признался Шанталь, что неимоверно скучает по Валерии и детям. Шанталь сказала, что не разговаривала с Валерией со времени его отъезда, но собирается пригласить ее на обед.

– Она ужасно занята, просто завалена работой в офисе, к тому же появился новый клиент, которого она консультирует, а это требует много времени, а еще в субботу и воскресенье она сама занимается детьми.

– Теперь будет знать, как отпускать тебя в Китай, – пошутила Шанталь, в глубине души сочувствуя другу.

Шанталь по-прежнему считала большой ошибкой их решение жить раздельно в течение года, что оказалось для обоих тяжелым испытанием, но говорить об этом Жану Филиппу не стала. У него и без этого хватало трудностей, так что не стоило ей превращаться в обличителя. Однако она беспокоилась за их судьбу, а по тону его голоса можно было заключить, что он несчастен в Пекине. Возможности перед ним открывались сказочные, но условия и качество жизни были ужасными. Он до сих пор не обзавелся там друзьями, не вел социальную жизнь в сообществе иностранных специалистов и к тому же тосковал по оставленным в Париже друзьям. Каждый раз, связываясь с ним по скайпу, Шанталь казалось, что она звонит в тюремную камеру.

– Бедный парень, он выглядит таким несчастным, – сказал однажды Ксавье, после того как они поговорили по скайпу. – Почему он поехал без своей семьи?

– Его жена не могла бросить работу, чтобы присоединиться к нему. Валерия много трудилась, чтобы достичь своего нынешнего положения в «Вог», к тому же ей светит должность главного редактора, – продолжала Шанталь. – Поначалу Жан Филипп хотел, чтобы она согласилась поехать с ним на три или даже пять лет, но теперь думает вернуться уже через год, хотя я не знаю, поставил ли он в известность свое руководство. Надеюсь, ему это удастся.

Ксавье кивнул, думая о том, что все больше женщин делают карьеру и не хотят приносить ее в жертву ради своих мужей. А мужья сплошь и рядом не готовы поступиться своей карьерой ради них. Слишком часто это выливается во внутрисемейное противостояние, а отношения становятся жертвенным агнцем, принесенным ими на алтарь собственных деловых интересов.

– Да, не хотел бы я оказаться на его месте, – с чувством произнес Ксавье, и Шанталь согласно кивнула.

Существовала немалая вероятность того, что их брак не сможет выдержать это испытание.

Ближе к вечеру Шанталь и Ксавье отправились в гастрономический отдел магазина «Бон Марше» и запаслись там продуктами, которые каждый из них любил. Они уже хорошо изучили вкусы друг друга и порой наслаждались совместной готовкой, хотя Ксавье утверждал, что лучший повар – он, а Шанталь позволяла ему так думать. Оба они умели подстраиваться друг к другу, причем каждый оставлял партнеру достаточно индивидуального пространства.

Они совершали долгие прогулки в Булонском лесу, а в конце недели выезжали куда-нибудь на природу, чтобы пообедать в маленькой сельской гостинице. После таких вылазок они возвращались в город счастливыми и отдохнувшими, ужинали вместе вечером в воскресенье и забирались в кровать Шанталь, поскольку экран ее телевизора был больше. Все в таком устройстве жизни, казалось, удовлетворяло и радовало их обоих.

В середине октября, после деловой поездки в Рим, Дхарам отправился на субботу и воскресенье в Милан, чтобы повидаться с Бенедеттой. Она все еще наслаждалась фурором, произведенным ее новой коллекцией в ходе Недели моды, и была очень рада увидеть Дхарама. Все необходимое для оптимизации производственного процесса было сделано, так что он мог осуществляться практически без ее участия. Достижения Бенедетты постоянно обсуждались в прессе, освещающей моду, а объемы продаж ее фирмы стали даже больше, чем в тот период, когда она и Грегорио вели этот бизнес совместно. Бенедетта пошла на безумный риск, выдавив его из бизнеса, но через определенное время ее усилия окупились, так что его братьям оставалось только скрипеть зубами и обвинять Грегорио в том, что можно было рассматривать как обрушение их семейного дела. Бенедетта не испытывала никаких сожалений. Годы ее молчаливого унижения внезапно обернулись яростью, но вместо объявления войны она развернула ситуацию в положительную сторону и реорганизовала бизнес. Это была искусная месть, и Грегорио стал посмешищем для всего Милана.

Бенедетта решила не говорить об этом с Дхарамом. Он остановился в гостинице «Четыре сезона» и сразу же пригласил ее в ресторан «Савини» в Галерее Виктора Иммануила II на обед. После обеда в прекрасную солнечную субботу они устроили автомобильную прогулку по окрестностям Милана, а к концу дня вернулись в ее шикарные апартаменты. После ухода Грегорио Бенедетта кое-что изменила в своем жилище, и Дхарам восхитился ее собранием классической живописи.

– Так когда же вы приедете ко мне, чтобы я показал вам Индию? – с улыбкой спросил он. – Такая поездка станет для вас сказочным вдохновением. Вам понравятся Джайпур, Джодхпур, Удайпур и, конечно, Тадж-Махал, но в Индии есть и множество других прекрасных мест, которые стоит посетить. Я бы с громадным удовольствием показал их вам и стал вашим личным гидом.

Бенедетта улыбнулась и протянула ему бокал вина.

– Свет и цвета в Индии совершенно изысканные, – продолжал Дхарам. – В Сринагаре есть отель, считающийся самым романтичным местом в мире, а «Сады Шалимара» на озере Дал просто незабываемы. – Его темно-карие глаза нежно смотрели на Бенедетту. Он как бы предлагал ей свой мир на серебряном подносе. – Даже драгоценные камни способны вдохновить вас в вашем творчестве. Мы могли бы побывать во Дворце драгоценных камней в Джайпуре.

Бенедетта слышала от своих дизайнеров, что оттуда в Европу приезжали коммерсанты, предлагавшие на продажу великолепные ювелирные изделия.

– В ваших устах такое предложение звучит очень соблазнительно. – Вздохнув, она устроилась поудобнее в огромном кресле. Она с удовольствием провела время вместе с ним на Сардинии в июле, и с тех пор часто думала о нем, но была слишком занята расторжением своего брака и реорганизацией бизнеса и теперь была готова вообще не расставаться с ним, зная, что и он питает к ней более чем дружеский интерес.

– Поверьте мне, Бенедетта, я с таким нетерпением жду вашего приезда в Индию, – с надеждой глядя на нее, сказал Дхарам.

– Я тоже очень хочу посетить вашу родину, и, думаю, мое желание скоро осуществится, – заверила его Бенедетта. Она решила быть откровенной с ним. Даже когда муж оставил ее ради другой женщины и их общего ребенка, ей требовалось какое-то время, чтобы освободиться от воспоминаний двадцати лет брака. Жизнь ее и жизнь Грегорио так долго и так тесно были переплетены, что порой они ощущали себя одной личностью, и ей теперь нужен был мощный стимул, который бы разделил эти их два мира. – Документы на развод уже поданы, и мне представляется это правильным решением. В Италии развод занимает довольно долгое время, но по крайней мере намерение развестись выражено ясно. Я не хочу уподобляться Грегорио: пусть знает, что его ожидает впереди.

Сейчас она понимала, насколько неправильно вела себя прежде, закрывая глаза на похождения мужа, хотя он всегда возвращался к ней и заверял, что его очередная пассия ничего для него не значит.

– Он намеревается жениться на этой девушке? – осторожно спросил Дхарам, не желая расстраивать Бенедетту, но интересуясь планами ее мужа и тем, как они могут повлиять на нее.

– Понятия не имею. Звучит нелепо, но Грегорио не ожидал, что я подам на развод. Он считал, что мы должны были формально оставаться в браке, продолжать совместный бизнес, а он жил бы с любовницей и ребенком. Но когда он сказал, что оставляет меня ради нее, я уже не видела никакого смысла что-либо сохранять. Отныне он волен поступать так, как пожелает.

– Вряд ли бы я женился на молодой русской супермодели, – задумчиво произнес Дхарам, а Бенедетта пожала плечами и рассмеялась.

– Может быть, и он тоже на ней не женится. Но теперь это его проблемы.

– Вы в самом деле думаете так, Бенедетта? – спросил Дхарам. – Не так-то просто разойтись после стольких лет брака. – Он не хотел напрямую спрашивать, любит ли она еще Грегорио, но очень надеялся, что нет.

– Да, это непросто, – согласилась Бенедетта.

– Я пережил трудное время, когда мы с женой разводились. По крайней мере, у вас нет детей, которые еще больше осложнили бы ситуацию.

– Это так, но у нас был общий бизнес. К тому же наши семьи работали вместе несколько поколений.

– Должно быть, ваше решение устранить его из дела стало для него тяжелым ударом.

– Да, как и для его братьев. – Она улыбнулась Дхараму. – Просто удивительно, как судьба меняет все в мгновение ока. Когда мы с ним отправились на Белый ужин в июне, я думала, что наш брак незыблем. Теперь же моя жизнь полностью изменилась.

– Порой это весьма неплохо. А перемены приносят иногда чудесные подарки, – произнес Дхарам, пристально глядя на нее. – В тот вечер я ощутил сильную тягу к вам, но старался не быть навязчивым, зная, что эти месяцы были трудными для вас… для тебя.

– Но как мы можем быть вместе? Ты живешь в Дели, я – здесь. И у тебя, и у меня есть дела, которые мы не можем бросить. Я никогда не уеду из Милана, тут вся моя работа. – Ей не хотелось с самого начала кривить перед ним душой. Она не была намерена бросить все и опрометью нестись в Индию, если им обоим довелось снова испытать любовь.

– Да, конечно, и я много об этом думал. Нет никаких причин, по которым мы не могли бы ездить друг к другу, если решим быть вместе. Многие так живут. Я очень мобилен и могу работать практически везде. Я проводил много времени в Лондоне, Париже и Риме. Да и в Нью-Йорке тоже.

Бенедетта знала это по его звонкам и электронным письмам последних четырех месяцев – он всегда был в разъездах, а то и писал ей прямо из самолета или гостиничного номера в самых разных городах.

– Ты готова попробовать начать подобную жизнь?

Бенедетта перевела дыхание. С Дхарамом она чувствовала себя счастливой. Так почему бы не принять его предложение?

– Да, коль скоро ты понимаешь, что я должна жить здесь. Этот дом стал моей базой, здесь мой бизнес, который теперь зависит от меня даже в большей степени, чем раньше.

Она могла бы продать свой бизнес и уйти на покой, или передать его Грегорио и его семье, или продолжать вести его совместно с ним. Вместо этого она приняла кардинальное решение и до сих пор не пожалела об этом.

– Мы современные люди, – здраво произнес Дхарам. – Ты отнюдь не домохозяйка. Да и я в Дели заведую не какой-нибудь бакалейной лавкой в квартале для бедных. Думаю, мы оба имеем куда больше возможностей, чем люди с менее развитым воображением. – На его губах заиграла лукавая улыбка. Не спуская с нее глаз, он поставил на столик свой бокал с вином и пересел в огромное кресло, в котором сидела Бенедетта. – Нам суждено было встретиться в тот вечер во время Белого ужина. Думаю, что судьба, или боги, или назови это как хочешь, свела нас.

Ей тоже много раз приходило в голову нечто подобное. Неоднозначность их встречи именно в тот вечер производила впечатление, и с тех пор Дхарам так или иначе присутствовал в ее судьбе. Бенедетта ценила его ненавязчивость, она знала, что если бы осталась в брачных отношениях с Грегорио, то Дхарам воспринял бы это с уважением. И он выждал приличествующее время, прежде чем встретиться с ней сейчас, позволив ей делать то, что она находила нужным.

– Мне только кажется, что мы забываем нечто весьма важное, – сказал Дхарам, серьезно глядя на нее.

– Что именно? – удивилась Бенедетта.

– То, как мы воспринимаем друг друга, – произнес он мягко. – Человек не в силах все предусмотреть. Сердцу не прикажешь.

С этими словами Дхарам наклонился к ней и поцеловал, сначала нежно, а потом все более страстно, обняв сильными руками, и она ответила на поцелуй. Прошло довольно много времени, когда они смогли оторваться друг от друга.

Дхарам снова посмотрел ей в глаза.

– Я думаю, мы должны просто вместе отдохнуть и посмотреть, что из этого получится. Возможно, ты возненавидишь Индию или отнесешься с неприязнью к моим детям, а они очень важны для меня.

Бенедетта кивнула в знак согласия. Теперь наступила ее очередь познавать жизнь Дхарама и знакомиться с людьми его мира. Он снова поцеловал ее, и она сразу же позабыла обо всем на свете.

Они долго сидели в одном кресле, обсуждая будущую поездку в Индию, а потом он пригласил ее пойти куда-нибудь пообедать, но прежде попросил уточнить время прибытия в Дели.

– Практически весь ноябрь я занята: работаю над нашей новой коллекцией. А в январе – феврале готовлю новое шоу. Как насчет начала декабря? Тогда я могла бы выкроить пару недель, – предложила она, с надеждой глядя на Дхарама.

Бенедетта была готова открыть совершенно новую для нее страну, новую вселенную и нового мужчину. Это немного пугало ее, но и внушало воодушевление. Дхарам заверил ее, что с ним она будет в безопасности. Бенедетта поверила ему. По всему, что она знала о нем, он был ответственным, добросердечным человеком, к тому же заботился о самой Бенедетте, продемонстрировав это своим терпением в прошедшие четыре месяца. Так что теперь перспектива поездки в Индию вместе с ним воодушевляла ее.

Ко времени отъезда Дхарама из Милана утром в понедельник Бенедетта чувствовала себя с ним очень комфортно. Она приходила позавтракать с Дхарамом в его отель, несколько раз побывала в его номере, и он снова держал ее в своих объятиях и страстно целовал. Они провели вместе субботу и воскресенье, и этот уик-энд стоил всех месяцев одиночества. Некая первоначальная неловкость в их отношениях начисто исчезла. Теперь они могли двигаться вперед вместе, чтобы испытать то, что приготовила для них жизнь.

Дхарам проводил ее до выхода из вестибюля отеля, когда ей надо было возвращаться на работу. Шофер уже ждал Бенедетту, но Дхарам, не таясь, наклонился и коснулся ее теплых губ.

– Я позвоню тебе, когда прилечу в Лондон. До скорой встречи, – прошептал он и добавил: – В Дели.

Когда ее автомобиль тронулся, Бенедетта помахала ему рукой, и Дхарам вернулся в отель с улыбкой, унося вкус их прощальных поцелуев. Он был счастлив.

После Недели моды в Париже Аня упорно работала, что требовало массу времени, и ее карьера вновь пошла в гору. Она подписала много контрактов на демонстрацию мод в Лондоне, Нью-Йорке, Париже и Токио, а потом вернулась в Милан, где жила в напряжении, страстно желая вновь оказаться в мире моды. Аня была рада вновь увидеть Грегорио и ребенка, но, по существу, за несколько недель Милан стал местом, которое она изредка навещала, но отнюдь не ее домом.

Встретив Аню в аэропорту, Грегорио в ту же секунду почувствовал произошедшую в ней перемену. Она вернулась в свою былую жизнь и больше не принадлежала ему. Грегорио попытался поговорить с ней на эту тему и обсудить ситуацию, но она всякий раз замыкалась в себе, едва он поднимал этот вопрос. Даже дочка стала иначе реагировать на нее: начинала плакать, стоило Ане взять ее на руки. Центром вселенной Клаудии был отец, а Аня чувствовала себя за ее пределами и лишь жаловалась на то, каким капризным растет ребенок.

– Тебе надо проводить с ней больше времени, – мягко пожурил Аню Грегорио.

Но Аня не могла подолгу оставаться в четырех стенах и при первой возможности сбегала в тренировочный центр, или за покупками, или же просто часами висела на телефоне, болтая со своим агентом или многочисленными друзьями по всему свету. Аня неожиданно стала казаться моложе и не стремилась остепениться. Она хотела забыть трагедию, разыгравшуюся в госпитале, не дать ей перерасти в чувство материнской любви к выжившей дочке.

Все, о чем ныне думала Аня, так это о наслаждениях, страстно желая наверстать упущенное время. Она снова стала той независимой и легкомысленной девицей, с которой у Грегорио случился роман, но отнюдь не матерью, давшей жизнь дочери и опечаленной смертью рожденного ею сына. Она вела себя так, словно Клаудиа была чужим ребенком, и ее нервировал вид Грегорио, постоянно возящегося с дочерью, купающего или кормящего ее, показывающего ей какие-то картинки. В ее глазах это умаляло его как мужчину и лишало сексуальной притягательности. Куда больше он впечатлил Аню год назад, когда их роман только начинался. Она содрогалась, вспоминая теперь об этом. Оба они изменились. Грегорио стал намного серьезнее, а ее куда больше заботили развлечения. К тому же он грустил по всему, что он потерял, а пережитые ими вдвоем испытания сделали его чувства более глубокими.

Несколько раз Грегорио проходил мимо своего бывшего дома, размышляя о том, чем сейчас занята Бенедетта. Ему хотелось повидаться с ней, но у него не хватало смелости. Он знал, что Бенедетта не захочет говорить с ним, но даже если бы и захотела, то он понятия не имел, что ей сказать. Как он может вымолить у нее прощение за то, что своими руками разрушил ее жизнь? Теперь он понимал, что был не в себе в момент рождения близнецов, в его голове царило только внезапно свалившееся на него отцовство, а перед лицом происшедшей трагедии он обманывал себя, считая, что Аня значительно серьезнее, чем она была на самом деле.

Единственной отрадой для него оставалась дочка, которую он полюбил всем сердцем. Он слишком упорно боролся за жизнь малышки, чтобы лишиться ее теперь. А Аня не могла дождаться момента, когда она вырвется из опостылевшего Милана, чтобы умчаться согласно следующему контракту на другой конец света. Работа упрощала ей отлынивание от тех обязанностей, которые, по мнению Грегорио, они должны были делить вместе. Впрочем, Аня, похоже, вообще утратила всякий интерес к созданию семьи с ним.

Аня в полной мере показала свою подлинную сущность, когда неделю спустя после своего возвращения в Милан снова умчалась для работы по заключенным контрактам в Лондон, Париж, а затем и в Берлин. При этом она была рада, что может переложить все заботы о своем ребенке на Грегорио и нанятую няньку. С заметным облегчением она поцеловала его на прощание и уехала, пообещав вскоре вернуться. Однако вся фальшь отношений между ними была уже видна.

Ближе к концу октября Грегорио принялся восстанавливать утерянные связи из своего благополучного прошлого. Двое из его друзей встретились с ним за деловым обедом и посочувствовали ему, но все остальные считали, что он сам разрушил свою жизнь. Так что его и Аню никто никуда не приглашал в качестве семейной пары, даже когда она была в городе. Большинство из их прежних друзей и знакомых питали сочувствие к Бенедетте, но не к нему. За свои ошибки он заплатил высокую цену. Аня же редко бывала с ним, так что бо́льшую часть времени он проводил в одиночестве. Единственным светлым пятном в его жизни была маленькая дочурка, которая всегда доставляла ему утешение. И это стоило всех потерь.

Глава 12

В последний день октября мобильный телефон Шанталь зазвонил в четыре часа утра. Сквозь сон она услышала звонок и решила было не вставать, чтобы телефон принял голосовое сообщение, но с детьми, разбросанными по всему свету, она не могла позволить себе такое. Материнские инстинкты победили, и она сняла трубку, хотя предполагала, что в такой час звонок может оказаться ошибочным.

– Да? – произнесла она сонным голосом, а Ксавье перевернулся на бок и открыл один глаз.

Не отрывая трубку от уха, Шанталь села в кровати и потрясла головой, полностью проснувшись. Звонила медсестра из госпиталя в Берлине, чтобы сообщить неприятную весть: ее сын Эрик попал в аварию. Он был жив и в сознании, но сломал ногу и руку, так что сейчас его готовили к операции, во время которой собирались вживить в бедро штифт.

– О боже! – воскликнула Шанталь. – Я выезжаю немедленно. Могу я поговорить с ним?

Медсестра ответила, что как раз сейчас Эриком занимаются доктора, поэтому пообщаться с ним можно будет только через несколько часов. Отключив телефон, Шанталь растерянно посмотрела на Ксавье, который уже тоже стряхнул остатки сна.

– Что случилось? В чем дело?

Ксавье выглядел озабоченным. Своих детей у него не было, но он разделял беспокойство Шанталь по поводу ее отпрысков, которых уже считал частью их совместной жизни.

– Эрик на мотоцикле попал в аварию, – упавшим голосом сказала она, глядя на него глазами полными ужаса. – Он жив. Ему собираются вставлять штифт в бедро. Он сломал ногу и руку. Слава богу, не погиб! И какое счастье, что при поездках на мотоцикле он всегда надевает прочный шлем. Ненавижу этот проклятый мотоцикл! Эрик считает слишком буржуазным ездить на автомобиле. Теперь ему не удастся открутиться от него.

Она снова взяла телефон и, позвонив в «Эйр Франс», заказала билет на восьмичасовой утренний рейс в Берлин.

– Хочешь, полечу с тобой? – сразу же предложил Ксавье.

Шанталь уже настроилась справляться с этой проблемой самостоятельно: именно так она и поступала бо́льшую часть своей жизни.

– Тебе не надо лететь, – сказала она, наклоняясь к Ксавье и целуя в знак благодарности. – У тебя сегодня много работы.

Она знала, что у него назначены важные встречи. К тому же Эрик был ее сыном, не его.

– Ты уверена? Я могу перенести то, что наметил на сегодня. Мне бы хотелось быть там с тобой, – признался Ксавье, и она почувствовала, что он и в самом деле хочет этого.

– Нет-нет, оставайся, я буду держать тебя в курсе.

Они оба понимали, что Эрик проведет какое-то время в госпитале, а когда выйдет, ему будет нужна помощь дома. С загипсованной рукой он не сможет управляться с костылями, которыми должен будет пользоваться из-за сломанной ноги.

– Я беспокоюсь, не была ли Аннелиза вместе с ним на мотоцикле. Мне не пришло в голову спросить, – пробормотала Шанталь, собирая чемодан.

Она приняла душ и начала одеваться, а Ксавье тем временем приготовил для нее кофе и поджарил тосты, поскольку она всегда завтракала только ими. Было уже половина шестого утра: через полчаса ей предстояло выйти из дому, и Ксавье сел за стол вместе с ней и взял за руку.

– Позвони мне, если захочешь, чтобы я приехал, – сказал он с обеспокоенным видом, переживая и за Шанталь, и за ее сына. – Терпеть не могу говорить это, но я согласен с тобой: мотоциклы слишком опасны, особенно в Германии на автобанах, гоняют с сумасшедшей скоростью. Эрик, наверное, возненавидит меня за это, но ты должна убедить его отказаться от поездок на нем.

– Надеюсь, мотоцикл восстановлению не подлежит, а обзавестись другим я не позволю сыну. Лучше куплю ему машину, собственных доходов ему не хватит.

– Только не слишком буржуазную, – поддразнил ее Ксавье, и она улыбнулась его шутке.

Шанталь было приятно, что он предложил ей свою помощь, но сейчас она могла думать лишь об Эрике в операционной. Она всем сердцем рвалась в Берлин и прикидывала, сможет ли попасть туда до того, как он очнется от наркоза. Она взяла свой чемоданчик, в который уложила свитера и джинсы, туалетные принадлежности и косметичку, надела теплый пуховик на случай холодной погоды. Ксавье проводил ее до двери и обнял за плечи.

– Я люблю тебя, Шанталь. Я брошу все и приеду, если буду тебе нужен.

– Почему мне так повезло, что я нашла тебя? – произнесла она, улыбаясь ему.

Такси, которое вызвал Ксавье, уже стояло внизу, ожидая ее выхода.

– Откуда ты знаешь, что это было не мое желание тем вечером на Белом ужине? Представь, я загадал встретить прекрасную умную женщину, чтобы любить ее до конца моей жизни!

По спине у нее побежали мурашки, как и всегда, когда Ксавье произносил подобные слова. Как он может любить ее до конца своей жизни, если она почти на двадцать лет старше его? Математика вроде бы не на ее стороне. Но сейчас Шанталь не стала спорить с ним по этому поводу. Ксавье снова поцеловал ее, и она вышла из квартиры. Было шесть часов утра, и он снова лег в кровать, думая о ней и ее сыне. Его передернуло при одной только пришедшей в голову мысли: что произойдет, если Эрик умрет? Лучше не думать об этом, поскольку он не знал, сможет ли она пережить такую беду. Шанталь, конечно, сильная женщина, но Ксавье искренне надеялся, что ничего подобного с ней никогда не произойдет. Он любил ее и не хотел видеть страдающей.

Шанталь приехала в аэропорт задолго до вылета и одной из первых заняла свое место в самолете. Рейс не задержался, и она оказалась в Берлине в половине десятого, быстро прошла контроль и взяла такси до госпиталя. Там у информационной стойки ей сказали, что операция уже закончилась и ее сын находится в палате интенсивной терапии, неподалеку от которой имеется небольшой зал ожидания.

Найдя эту комнату, Шанталь подошла к посту медсестры, и та сообщила, что состояние Эрика стабильно и к полудню его переведут в обычную палату. Вспомнив об Аннелизе, Шанталь спросила медсестру, не было ли еще кого-нибудь с ним на мотоцикле в момент аварии. Та сказала, что Эрик ехал один. Тогда она позвонила ему домой, и ей ответила Аннелиза. Громко рыдая, девушка пожаловалась, что Эрик накануне вечером не вернулся домой, а это было совершенно не похоже на него. Шанталь поняла, что в его документах на случай непредвиденных обстоятельств были указаны ее фамилия и номер телефона, поэтому Аннелиза понятия не имела, что произошло.

– С Эриком все в порядке, – ровным тоном проговорила Шанталь, пытаясь успокоить девушку. – Он попал в аварию на своем мотоцикле. У него переломы ноги и руки, но в целом с ним все нормально. Я сейчас у него в госпитале.

Аннелиза заплакала еще сильнее и даже начала лепетать что-то по-немецки, но потом снова перешла на ломаный французский.

– Я уж начала думать, не погиб ли он, – всхлипнула она.

– Слава богу, жив, – с чувством произнесла Шанталь. – Пока он в палате интенсивной терапии после операции. И пробудет там еще пару часов. Вы можете навестить его попозже.

– У меня сегодня занятия, – сказала Аннелиза, расстроенная случившимся, но обрадованная благополучным исходом. – Я зайду ближе к вечеру.

– Эрик будет рад вас видеть, – любезно произнесла Шанталь и отключила телефон.

Она терпеливо стояла в холле, поджидая сына, а когда его провезли на каталке в палату, где находились еще трое мужчин, вбежала следом. Увидев мать, Эрик с благодарностью посмотрел на нее. Она всегда была рядом в трудные минуты со всеми своими детьми. Эрик нисколько не сомневался, что она уже здесь.

– Прости меня, – прошептал сын, когда Шанталь склонилась к нему и поцеловала в щеку, еще грязную после аварии.

Никто не стал тратить время на то, чтобы его умыть: врачам надо было заниматься делами поважнее. У Эрика была гипсовая повязка на руке, и вся нога тоже полностью загипсована. Ожидая сына, Шанталь поговорила с доктором, и тот сказал, что Эрик пробудет в госпитале как минимум неделю. Перелом руки оказался без смещения, так что гипс снимут уже через месяц. А вот нога будет срастаться дольше, в течение двух-трех месяцев. Эрику также предстоит лечение в реабилитационном госпитале, и лишь после этого он сможет двигаться самостоятельно.

– Стыдись, сынок, – пожурила его Шанталь. – Эти мотоциклы давно уже стали историей. Придется тебе влиться в ряды ненавистной буржуазии и пересесть в автомобиль.

Эрик улыбнулся, а Шанталь оставила его и отправилась выбивать для сына одноместную палату, куда его и поместили час спустя. Потом Шанталь и медсестра принялись осторожно смывать с него грязь. Они обходились с Эриком как с ребенком, а он начал погружаться в сон, после того как медсестра сделала ему укол.

Шанталь посидела рядом с Эриком, пока он не заснул, а затем спустилась в кафетерий поесть. Перекусив, она подумала было, не позвонить ли Ксавье, но решила не тревожить его на работе.

Возвращаясь к палате Эрика, Шанталь испытала странное чувство. В течение более чем двадцати лет она в одиночку выполняла все обязанности медсестры и сиделки для своих детей. Царапины, вывихнутые лодыжки, порезы, когда ее дети падали, лазая по деревьям в подростковом возрасте, уход за дочерью после срочного удаления воспалившегося аппендицита в возрасте девяти лет, камень в почках у Поля, когда ему было пятнадцать. Она всегда в одиночестве бродила по больничным коридорам, волнуясь за детей и оказываясь перед необходимостью принимать то или иное решение. Никто и никогда ей не помогал. Она привыкла к такому развитию событий, и, когда думала об этом сейчас, понимала, как долго была в одиночестве и сколь счастлива теперь, с появлением в ее жизни Ксавье.

Повернув за угол коридора, ведущего к палате Эрика, Шанталь бросила взгляд в холл и неожиданно увидела там Ксавье. Направляясь к ней, он выглядел серьезным и озабоченным. Слезы облегчения навернулись у нее на глаза.

– Что ты здесь делаешь?!

Она была совершенно поражена. Еще никто не проявлял такую заботу о ней, как он.

– Я не хотел, чтобы ты была здесь одна, вот и вылетел в Берлин следующим рейсом вслед за тобой. Это куда важнее того, чем я должен был заниматься сегодня. Ну как он?

– Довольно слаб. Его хотели положить в палату на четверых, но я добилась, чтобы ему предоставили персональную.

При этих словах Ксавье улыбнулся, обнимая ее.

– И почему я не удивлен? Мама всегда придет на помощь.

– Для того матери и существуют!

Однако, по его мнению, Шанталь была выдающейся матерью. И сегодня продемонстрировала это, ни секунды не раздумывая выскочив из постели в Париже и прилетев прямо в Берлин.

– А девушка была с ним? – спросил Ксавье.

– Нет, она оставалась дома. Никто не позвонил ей. Она уже думала, что его нет в живых.

– Слава богу, все обошлось, – рассудительно произнес Ксавье, а Шанталь легко поцеловала его в губы и осторожно приоткрыла дверь в палату Эрика.

– Я подожду тебя снаружи, – прошептал Ксавье. – Не хочу вам мешать.

– Вот еще глупости! По крайней мере зайди и поздоровайся.

Ксавье неуверенно последовал за ней, но Эрик все еще спал, посапывая. Они тихонько вышли из палаты, прикрыв за собой дверь, и устроились в креслах в холле, где могли поговорить. С собой в портфеле Ксавье принес несколько папок с бумагами, предполагая просмотреть их, пока она будет занята с сыном. Шанталь же все никак не могла поверить, что Ксавье прилетел ради нее. Так много лет рядом не было никого, кто мог бы разделить с ней заботы, а просить о помощи кого-либо из друзей Шанталь просто не приходило в голову.

– Может, есть смысл пойти зарегистрироваться в отеле? – предложил Ксавье через несколько минут. – А позже я вернусь.

Он заранее заказал для них номер в отеле «Адлон Кемпински» из такси, после того как приземлился в Берлине.

– Могу ли я как-нибудь отблагодарить тебя? – воскликнула Шанталь, и Ксавье подмигнул ей в ответ.

– Я что-нибудь придумаю. Мы поговорим об этом сегодня ночью.

Она засмеялась и вернулась в палату Эрика, где тихонько опустилась на стул рядом с его койкой.

Он спал еще два часа, потом заворочался и открыл глаза.

– Привет, мам… Я должен позвонить Аннелизе, чтобы она не волновалась.

– Я уже сделала это, сынок. Она придет сегодня вечером после занятий. Я так рада, что ее не было на мотоцикле вместе с тобой.

– Я тоже рад, – сказал Эрик, пытаясь повернуться на койке, что оказалось не так-то просто сделать с двумя загипсованными конечностями.

Шанталь позвала медсестру, и они вместе повернули его, после чего мать вышла из палаты, поскольку медсестра взялась за подкладное судно.

– Как быстро я отсюда выберусь? – спросил Эрик, когда Шанталь вернулась в палату.

– Да не так уж скоро. Тебе придется пробыть еще какое-то время в реабилитационном госпитале, пока ты не сможешь управляться сам.

– Черт возьми, – нахмурился он. – Я как раз работал над концептуальным оформлением одного мотошоу.

Но он получил хорошее предупреждение, которое, как очень надеялась Шанталь, заставит его держаться подальше от такого способа передвижения в будущем.

– В твоем возрасте ты должен поправиться довольно быстро. Кстати, ты не хотел бы приехать домой, в Париж, когда выздоровеешь? – быстро спросила Шанталь и разочарованно вздохнула, когда он отрицательно покачал головой.

– Мне лучше остаться в Берлине.

«Ну да, – подумала Шанталь, – теперь его дом здесь». Он хотел оставаться со своими друзьями, в своей мастерской, со своей девушкой и своей работой.

– Со мной все будет в порядке, – заверил ее Эрик, хотя выглядел уставшим к тому времени, когда Ксавье вернулся в госпиталь.

С разрешения Эрика он заглянул на несколько минут в его палату, и Эрик поблагодарил его за все хлопоты о Шанталь. Затем Ксавье спустился в кафетерий, чтобы принести оттуда что-нибудь для Шанталь.

– Отличный парень, – прокомментировал Эрик проявленную Ксавье заботу. – Он приехал сюда вместе с тобой?

Эрик был польщен тем, что почти незнакомый человек приехал издалека ради него, и еще его радовало, что мать выглядела счастливой и спокойной рядом с ним.

– Нет, немного позже. Это очень любезно с его стороны, правда?

Эрик кивнул и улыбнулся ей.

– Так приятно видеть тебя вместе с мужчиной, мама. Да еще с таким надежным.

– Я рада, что ты так думаешь.

Эрик был самым добрым и сердобольным из ее детей, и даже на расстоянии Шанталь всегда ощущала незримую связь с ним.

– Да и почему ты должна оставаться в одиночестве? У всех у нас кто-то есть.

Все верно, у каждого из них и в самом деле рядом был значимый для него человек, но им никогда не приходило в голову, что и мать может нуждаться в таком обществе. Да и она сама не выражала никакого желания по этому поводу в течение многих лет, пока не встретила Ксавье.

Он посидел вместе с ними в палате Эрика, пока Шанталь расправлялась с принесенными из кафетерия бутербродом и яблоком. А когда пришла Аннелиза, они покинули палату, чтобы молодые люди могли побыть наедине. Перед уходом Шанталь успела заметить, как Аннелиза заплакала и обняла Эрика, принявшись упрекать его за то, что он носится на своем мотоцикле как сумасшедший. Шанталь пообещала вернуться утром, и они с Ксавье отправились в отель.

Ксавье снял для них прекрасный номер. Шанталь, едва войдя, бросилась в изнеможении на кровать. Она была на ногах, в постоянном напряжении и беспокойстве за сына с четырех часов утра.

– О боже! – простонала она. – Я и не представляла, как вымоталась, пока не легла. Ну просто смертельно устала!

Ксавье приготовил ванну, которую они приняли вместе, а потом легли в кровать. Закинув руки за голову, Ксавье размышлял о том, как трудно приходится Шанталь – иметь детей, живущих так далеко от нее. Они по-прежнему оставались ее детьми, несмотря на то что давно уже выросли. Шанталь не могла больше быть рядом с ними, чтобы разделять их повседневные заботы. Она превратилась, по сути, в постороннего наблюдателя их жизни за исключением тех случаев, когда с ними случались неприятности, и тогда она неслась им на помощь. Но как только Эрик снова начнет управляться самостоятельно, она опять станет лишней в его жизни.

– Да, не так-то просто иметь детей, – задумчиво произнес Ксавье.

– Далеко не просто, – согласилась Шанталь. – Всегда делаешь для них слишком много или слишком мало; оказываешься не там, где, по их мнению, ты должна быть; крутишься у них под ногами, чем раздражаешь их. И что бы ты ни делал, как бы ни старался, всегда находится нечто, что ты делаешь неверно, и они не могут тебе этого простить. Неблагодарная работа. И все же одна из лучших в мире! – Шанталь улыбнулась ему. – Шарлотта всегда была сурова со мной. Эрик прощал мне все ошибки. Даже в одной и той же семье вырастают совершенно различные люди. И это просто чудо, если тебе удается к каждому подобрать нужный подход.

– Вот почему я никогда не хотел иметь детей. Нужно быть Эйнштейном, чтобы постичь все это.

– Вовсе нет. Нужно просто любить их всем сердцем вне зависимости от чего бы то ни было. И отпускать, когда наступает время, что, оказывается, труднее всего.

– Дети, похоже, никогда не прощают своим родителям. По-моему, это весьма жестоко.

– Ты и в самом деле никогда не хотел детей?

– Не хотел и не хочу. Я никогда не мог представить себе, что буду хорошим отцом. Я предпочитаю иметь дело с племянниками или твоими детьми. Куда проще общаться с ними, когда они выросли и винят кого-то другого за то, что в их жизни что-то идет не так. С маленькими детьми мне просто страшно. Я бы не смог найти с ними общий язык. А женщины, которые отчаянно хотят детей, меня попросту пугают, – заключил Ксавье, наклоняясь к Шанталь, чтобы поцеловать. Он ничуть не жалел, что разделял ее общество, причем с того самого момента, как они встретились. – Ты ничего меня не лишаешь, Шанталь. Если бы я хотел детей, то давно уже обзавелся бы ими.

– Значит, мне повезло, – сказала она, целуя его в ответ.

Проснувшись утром, Ксавье по телефону заказал завтрак в номер, потом они перекусили, и Шанталь снова отправилась в госпиталь, хорошо отдохнувшая после ночи, проведенной с Ксавье. Перед ее уходом он сказал, что зайдет за ней ближе к полудню и принесет что-нибудь поесть.

Когда Шанталь оказалась в госпитале, Эрик сразу начал жаловаться на свои гипсовые повязки, на больничную еду, а потом принялся скулить, что хочет немедленно вернуться к себе домой. Ей удалось успокоить сына, а одна из медсестер принялась обтирать его влажной губкой. К тому времени как это импровизированное купание было закончено, появился Ксавье с двумя большими бумажными пакетами еды, которую он накупил в «пивном саду», расположенном на той же улице.

– У меня здесь шницель, колбаски и еще шницель, и еще колбаски и шницели, – объявил он, и Эрик рассмеялся.

– Обожаю и то и другое! – провозгласил он. – Типично немецкая еда.

Они разложили все на бумажные тарелки, и Эрик сытно пообедал, а потом медсестра сделала ему еще один укол, после чего он стал засыпать. Ксавье и Шанталь, чтобы не мешать ему, побродили по окрестностям больницы, а потом решили заглянуть на часок в музей. Они направились к Новой национальной галерее и осмотрели впечатляющее стеклянное здание. У них хватило времени осмотреть только небольшую часть музейной экспозиции, но это стало прекрасной разрядкой для них обоих после тоскливой атмосферы госпиталя.

Шанталь рассказала об их походе Эрику, когда тот проснулся. Ксавье отправился обратно в отель, чтобы поработать с бумагами и перезвонить клиентам, с которыми было необходимо поговорить. Он обещал вернуться к ужину.

Когда Ксавье появился ближе к вечеру, оказалось, что каким-то чудом он нашел китайский ресторан неподалеку от отеля, в котором накупил еды для всей компании. К этому пиршеству присоединилась и подошедшая Аннелиза. Теперь оставалось только ждать, пока Эрик достаточно окрепнет и его можно будет перевести в реабилитационный госпиталь, что было намечено на конец недели. На следующий день Ксавье вернулся в Париж, поскольку самое плохое миновало, а Эрику предстояло долгое выздоровление. Шанталь намеревалась последовать за ним, когда Эрик обоснуется в реабилитационном госпитале, и была бесконечно благодарна Ксавье за то, что он был с ней в самые трудные дни после операции.

– Кто же будет приносить мне шницель и колбаски? – Эрик состроил капризную мину, когда Ксавье зашел к нему попрощаться, и оба рассмеялись.

– Не огорчай маму, – напутствовал его Ксавье. – Больше никаких мотоциклов.

Эрик неохотно кивнул, соглашаясь с ним.

– Возвращайся и навести меня, когда я снова смогу ходить, – сказал он на прощание Ксавье и в сотый раз поблагодарил за его заботу.

После отъезда Ксавье Шанталь проводила в палате Эрика все свое время до конца недели, а потом помогала ему устроиться в реабилитационном госпитале, оказавшемся современным, напоенным солнцем зданием, в котором восстанавливались после таких же или еще более серьезных операций несколько молодых людей примерно того же возраста, что и Эрик. Это обрадовало Шанталь: значит, ему не будет скучно. Она провела там субботу и воскресенье, а потом оставила его на попечение врачей.

Эрик постоянно отсутствовал в палате, проходя различные физиотерапевтические процедуры, хотя и не мог еще свободно двигаться. Его стали навещать друзья, да и Аннелиза практически не отходила от своего любимого. Эрик больше не нуждался в помощи матери. Шанталь начала ощущать себя лишней, находясь в палате, в которой по вечерам собирались веселые приятели сына. Пообещав Эрику навестить его снова через пару недель, Шанталь поцеловала его на прощание и вечерним рейсом вылетела в Париж. Она всегда не любила уезжать от своих детей, от этого внутри у нее возникало чувство пустоты, однако сейчас все было иначе, ведь дома ее ожидал Ксавье.

Вдоволь наговорившись, они отправились в свое любимое бистро, где заказали плотный ужин. Похолодало, и все равно им не верилось, что уже наступил ноябрь. Время для них пролетело незаметно, но после июня в жизни Шанталь и в судьбе ее друзей произошло слишком много событий. Поужинав, Шанталь и Ксавье рука об руку вернулись домой, не в силах оторвать глаз друг от друга. Когда они встретились на Белом ужине, никто из них не ожидал, что окончание этого года они встретят вместе. А мог ли кто-нибудь предположить, что Жан Филипп будет в это время в Пекине, а Бенедетта разведется с Грегорио? Жизнь оказалась совершенно непредсказуемой. Шанталь приходила в восторг от одной только мысли, что через несколько недель Жан Филипп приедет домой, чтобы навестить Валерию и детей. Она должна была так много рассказать ему…

Глава 13

Валерия поступила несколько необдуманно, согласившись на консультирование фирмы «Бомон-Севиньи», неся при этом полную рабочую нагрузку в «Вог», в то время как Жан Филипп уехал в Пекин. Без него ей приходилось управляться с детьми в одиночку по выходным. Частенько Валерия трудилась с утра до вечера и даже брала работу домой, чтобы сделать ее, когда дети отправятся спать. Каждую ночь она допоздна возилась с бумагами, стараясь выдерживать такой рабочий темп, и частенько просыпалась утром измотанной.

Консультационная работа была затратной по времени, но отнюдь не сложной. Валерия готовила для своих подопечных постоянный обзор их продукции и свое заключение о том, двигаются ли они в правильном направлении или нет. Они поступали в соответствии с опытом Валерии, приобретенным за годы работы в «Вог», а также ее собственными вкусами и стилем. Их целевой рынок не отличался той изысканностью, какой блистали дорогостоящие туалеты в коллекциях, с которыми она обычно работала для «Вог». Однако Валерии доставляло удовольствие давать им советы, и она даже устроила три презентации с целью предложить пути совершенствования их коллекций. Компания была заинтересована в международном рынке, причем в настоящее время сосредоточивалась на Азии, по тем же самым причинам, по которым Жан Филипп отправился туда. Это был регион, в который можно было вложить громадные инвестиции, но и получить взамен куда более значительные доходы. Интересы фирмы захватили Валерию, а они были открыты для ее советов и трепетно воспринимали все ее рекомендации.

Валерия работала в тесном контакте с Чарлзом де Бомоном, одним из владельцев компании, разрабатывавшим общую концепцию их бизнеса. Его отец владел крупной фирмой, торгующей модной одеждой, которую он продал китайцам два года назад, а теперь его сын нацеливался на тот же самый рынок. В большей степени Чарлз был финансистом, однако неплохо разбирался и в моде, и с удовольствием сотрудничал с Валерией на ее презентациях. Тридцатишестилетний француз, в куда большей степени выглядевший моделью, чем бизнесменом, он неустанно флиртовал с каждой женщиной в офисе. Чарлз де Бомон был, безусловно, самым красивым мужчиной, которого когда-либо встречала Валерия. Впрочем, она всегда учитывала то обстоятельство, что он отъявленный бабник, и когда работала с ним, то говорила исключительно о бизнесе, несмотря на самые утонченные попытки Чарлза очаровать ее. Вкус его был безупречен, он понимал то, чего Валерия хотела достичь направлением своих обобщений и презентаций, и часто привносил новые черты, которые улучшали их.

Хотя Валерия со всем пылом отвергала это даже для себя, они вдвоем представляли собой мощную команду. Партнер Чарлза значительно меньше вникал в аспекты бизнеса, касающиеся моды, и куда охотнее решал финансовые вопросы, так что Валерия контактировала с ним гораздо меньше. Почти все ее непосредственное общение происходило с Чарлзом.

Ему всегда удавалось устраивать деловые встречи с Валерией после окончания ее рабочего дня в «Вог» вроде бы потому, что так было как бы удобнее для нее. Таким образом, она постоянно оказывалась наедине с ним в его кабинете, когда все сотрудники уже покидали офис. Обычно он приглашал ее на ужин, но она неизменно отказывалась, говоря, что ей надо спешить к детям.

– Разве ваш муж не может посмотреть за ними? – раздраженно спросил Чарлз в один из вечеров. – Есть еще куча вопросов по следующей презентации, которые я бы хотел обсудить с вами.

– Мой муж сейчас в Китае, – ответила она, надевая пальто.

Часы показывали половину десятого, няня наверняка уже внервно ожидала ее возвращения, а дети должны были спать. Валерия обожала общаться со своими малышами под конец дня, но ее встречи с Чарлзом почти всегда затягивались допоздна.

– Он поехал туда туристом? – поинтересовался Чарлз.

– Муж работает в Пекине, – рассеянно произнесла она, думая о няне, которая в последнее время начала жаловаться на то, что уходит домой все позже.

– Вы разведены? – спросил он с неприкрытым любопытством, шокировавшим Валерию.

– Вовсе нет! Муж получил в Китае перспективную работу, а я осталась здесь из-за работы в «Вог».

На это он лишь кивнул.

– И как вам это? Кстати, я тоже работал там около двух лет, – спокойно произнес Чарлз.

– Да не очень-то. Он был дома только один раз с сентября.

– Вам, должно быть, трудно управляться одной с детьми, – сказал он с сочувственным выражением на лице.

– Так оно и есть, – улыбнулась Валерия. – Потому-то я и не хочу сердить их няню. Мне без ее помощи не обойтись.

– Вам надо бы найти няню с проживанием. Тогда бы у вас появилось больше свободного времени. И вам не пришлось бы сбегать с совещаний и нестись к детям, – с легким неодобрением произнес Чарлз.

– И вовсе я не бегаю с совещаний. Уже почти десять вечера, – вежливо поправила его Валерия. Она и так уделяла больше времени консультациям, чем они обговаривали вначале.

– Тогда почему бы нам не закончить все это завтра? И совместить обсуждение с ужином? – предложил Чарлз. – Таким образом, нам не придется торопиться.

В его устах это предложение прозвучало исключительно по-деловому, но Валерия почувствовала неловкость: такой ужин неизбежно затянулся бы допоздна. Чарлз был холостым красавчиком, а она – замужней женщиной. Ее отнюдь не тешило то, что его тянуло к ней, и не нравилось, как все это выглядело со стороны. Кроме того, Валерия чувствовала, что и Жан Филипп не одобрил бы этого. Ей точно не понравились бы его поздние встречи с женщинами, завершающиеся ужином. Насколько она знала, муж работал еще и дома по вечерам, совершенно не ведя никакой светской жизни. Не было такой жизни и у нее после его отъезда. Она полностью выкладывалась на двух работах, у нее не оставалось сил ни на что, кроме детей.

– Я говорю совершенно серьезно, – вновь вернулся к теме Чарлз, когда они шли по опустевшему офисному зданию к лифту. – Давайте встретимся завтра в офисе, чтобы покончить со всеми вопросами, а потом, если останутся какие-то дела, продолжим наше общение за ужином у меня дома. Я закажу суши, если вы их любите.

– Мне ваша идея не очень по душе, – честно созналась Валерия. – Я замужняя женщина, и мне неловко работать у вас дома.

Выслушав ее, он расхохотался:

– О, ради бога, Валерия, я же не собираюсь вас насиловать! Расслабьтесь. Я меня есть подружка.

Валерия тут же почувствовала стыд за произнесенную глупость и согласилась встретиться с ним в офисе на следующий день.

– Вас подбросить? – с невинным видом спросил он, когда заметил, что она достает телефон, чтобы вызвать такси.

– Да все нормально, – смутилась Валерия. – Я просто сегодня не на своей машине. Иногда я пользуюсь услугами такси, они приезжают буквально через минуту.

– Не смешите меня. Где вы живете?

Она назвала ему адрес. Его шикарный «астон мартин» был припаркован у края тротуара прямо перед зданием компании.

– Я живу совсем недалеко от вашего дома. Доставлю вас в два счета.

Секунду поколебавшись, Валерия скользнула в элегантный спортивный автомобиль, когда Чарлз открыл и придержал для нее дверь. Они продолжали обсуждать деловые вопросы до той минуты, когда автомобиль поравнялся с ее домом. Чарлз был исключительно обходителен, и Валерия снова устыдилась за свои предшествующие сомнения. Еще не хватало, чтобы он принял ее за психованную недотрогу!

– Спасибо, что подбросили.

Она послала ему взгляд, которым просила у него прощение за свои подозрения.

– В таком случае до завтра.

Он улыбнулся и повернул ключ в замке зажигания, лишь когда она набрала дверной код и вошла в дом.

Как и можно было предположить, на лице няни читалось недовольство.

– О, прости меня, Матильда! Я застряла на совещании. И мне придется участвовать завтра еще в одном. Ты сможешь задержаться? Я вернусь только после ужина.

Женщина кивнула: для нее это были сверхурочные деньги, к тому же она привыкла к вечерним выходам хозяев из дома, когда Жан Филипп жил в Париже, – но у нее тоже был муж, она тоже хотела как можно быстрее попасть домой.

Все изрядно осложнилось для Валерии после отъезда Жана Филиппа. Рядом с ней не было надежного мужчины, тылы ее оказались неприкрыты, рассчитывать она могла только на помощь няни, но это все же лучше, чем ничего.

Когда Матильда ушла, Валерия достала план презентации, сделала несколько пометок и задумалась над тем, что же именно Чарлз хотел обсудить с ней завтра. С ее точки зрения, план был вполне завершен. Она положила его обратно в портфель, ответила на несколько электронных писем, проверила свои записи и заглянула в комнату, где спали дети. Внезапно ее охватило чувство, что теперь ей вечно не будет хватать времени.

Это странное ощущение не покидало Валерию весь следующий день в офисе «Вог». В ходе рутинной работы ей пришлось разгребать столько запутанных дел, что на встречу с Чарлзом она явилась с опозданием на полчаса.

– Прошу простить меня. День в журнале был просто сумасшедший, – выпалила Валерия и буквально рухнула в кресло.

– Не беспокойтесь об этом, – махнул он рукой. – Может, сразу же отправимся ко мне? Мой слуга принес суши, поэтому мы сможем одновременно есть и обсуждать рабочие моменты. Нет смысла начинать здесь, все равно покончить со всеми делами не успеем.

Не согласиться с этим предложением ей показалось нелепым, так что она безропотно последовала за ним к выходу из офиса. Чарлз довез ее до своего дома на «астон мартине», и хотя он жил всего лишь через несколько зданий от ее дома, но располагался в прекрасном пентхаусе старинного здания на набережной Вольтера с видом на Сену.

Валерия вышла на балкон, чтобы насладиться видом череды барж, стоявших на приколе у набережных, и речных трамвайчиков, снующих по реке. Подошедший Чарлз протянул ей бокал с шампанским.

– Благодарю вас.

Она не ожидала этого, но сделала глоток шипучего напитка, глядя на стеклянный купол Большого дворца. Отсюда открывался один из самых прекрасных видов Парижа.

– Шампанское поможет нам продуктивно поработать, – с улыбкой заверил ее Чарлз, и она последовала за ним обратно в квартиру.

Слуга Чарлза накрыл стол для ужина в великолепной, отделанной черным гранитом кухне. Валерия достала материалы по презентации и разложила на разделочной стойке.

– Давайте займемся этим после ужина, – предложил Чарлз, вынимая из холодильника блюдо с суши, явно сделанными в каком-то изысканном японском ресторане, а не слепленные в соседней забегаловке, где Валерия покупала себе. И как только они заняли места за столом, Чарлз тут же открыл бутылку великолепного белого вина. Валерия сделала умеренный глоток, чтобы быть в состоянии работать, и принялась за вкуснейшие суши.

Когда они насытились, Чарлз изложил свои идеи относительно последнего проекта, которые показались ей отличными и подвигли ее на более широкие и смелые замыслы. Они подавали один другому все новые и новые идеи в дополнение к первоначальному плану, тем самым многократно усовершенствовав его. Чарлз был гением в своей области, а его суждения блистали куда ярче, чем ее собственные. После двух часов плодотворной работы они сошлись на том, что довели свои идеи презентации до совершенства, чем оба были горды.

Валерия внутренне радовалась, что согласилась приехать к нему, чтобы довести проект до блеска. Создание окончательной версии доставило ей огромное удовольствие.

– Мне очень понравилось сотрудничать с вами, Валерия, – сказал Чарлз, откинувшись в кресле и улыбаясь ей. – Нам следует и в будущем поступать так. Подобные «мозговые штурмы» всегда лучше удаются мне дома, чем в офисе. Здесь ничто не отвлекает.

Она не могла не согласиться, что вечер действительно удался.

– И мне понравилось работать с вами. – Валерия произнесла эти слова с искренней улыбкой. Чарлз очень быстро схватывал идеи, а она всегда ценила в людях сообразительность.

– А что вы скажете относительно совместного похода в театр? – небрежно спросил Чарлз, когда они сидели, расслабившись после сосредоточенной и напряженной работы. – Даже будучи замужней женщиной, – поддразнил он Валерию ее же собственными словами, – раз ваш муж находится сейчас в Пекине, а вы здесь, должны же вы выходить из дому и получать от жизни маленькие радости! Как часто он приезжает домой?

– Он планировал навещать нас каждые два месяца, так что через несколько недель должен приехать.

– Вот об этом и речь. И я бы хотел сходить с вами в театр. Или поужинать вместе где-нибудь. Чем больше мы узнаем друг друга, тем успешнее будем сотрудничать.

Выглядел Чарлз вполне серьезным, но в его голосе послышалась усмешка.

– Или вы предпочитаете балет? – невинно продолжал он. – Сейчас дают великолепную постановку «Лебединого озера».

– Я люблю и театр, и балет, – отозвалась она. – Это очень любезно с вашей стороны.

Валерии было несколько неловко принимать его приглашение, но ей не хотелось выглядеть неблагодарной. Он вел себя исключительно как джентльмен, не приставал и был сосредоточен на бизнесе.

– Вам надо хоть на вечер отдохнуть от работы и детей.

То, что он сказал, было истинной правдой. Валерия понимала, что начинает чувствовать себя ломовой лошадью. Ей уже становилось нечего рассказывать Жану Филиппу, поскольку все, что она делала, представляло собой либо рабский труд в офисе, либо домашнюю возню с детьми, пока те не уснут. Со времени отъезда мужа она не встречалась ни с кем из своих друзей или подруг, целиком погрязнув в делах и заботах.

– Это будет здорово, – просто сказала она, а через несколько минут встала из-за стола.

Чарлз настоял на том, чтобы подвезти ее до дому. Не сказать, что ей было неприятно вновь прокатиться на «астон мартине». Он легонько расцеловал ее в обе щеки, когда она начала выходить из автомобиля, и Валерия поблагодарила его за ужин.

Но она была удивлена, когда он встретил ее через два дня. В последующие три недели они не планировали никаких презентаций, а та, которую они вместе обсуждали за ужином, уже завершилась.

– Все устроено, – победоносно поведал Чарлз. – Мне пришлось вывернуться наизнанку, из кожи вон вылезти, но я все же достал для нас билеты на балет на завтра. Это та самая постановка «Лебединого озера», о которой я говорил. Надеюсь, она вам понравится. Она очень традиционна, но молодая прима танцует просто фантастически.

Валерия не ожидала, что Чарлз придет с билетами так скоро, если вообще вспомнит о них. Ей-то показалось, что он упомянул о балете просто в порядке установления дружеских отношений. Но, поскольку ему пришлось приложить так много усилий, добывая билеты, с ее стороны было бы бестактно отказаться.

– Это очень любезно с вашей стороны, Чарлз, – сказала она, снова почувствовав себя неловко. – Я не думала, что вы сможете достать их так быстро, на них ведь огромный спрос.

– Я просто хочу, чтобы мы лучше узнали друг друга, Валерия. Вы поразительная женщина, и я думаю, мы образуем крепкую команду и сделаем еще много проектов вместе.

Голос его звучал так, словно на уме у него было некое заманчивое обещание, поэтому ей еще меньше захотелось отказываться от его предложения.

– Спасибо вам. Но сначала я должна выяснить, захочет ли няня снова задержаться допоздна.

– А вы скажите ей, что у нее нет выбора, – жизнерадостно предложил Чарлз. – Ну или можно подбросить детей моей матери. – Он явно поддразнивал ее. – Кстати, сколько же у вас детей?

– Трое, – просто ответила она. – Им пять, три и два года. Вряд ли ваша мама придет от этого в восторг.

Внезапно он расхохотался:

– Вам пришлось здорово потрудиться. Трое детей за семь лет. Лихо!

– Они очень милые. И вообще прекрасные дети.

– Как и их мать. Что ж, очень скоро я их всех увижу. Заеду за вами завтра вечером перед началом балета. Вы сможете познакомить нас. А после театра я заказал столик у Алена Дюкасса.

У Валерии перехватило дыхание. Сначала билеты на балет, который рвется посмотреть весь Париж. А теперь столик в таком дорогущем ресторане… Настораживало только то, что все это сильно напоминало свидание. Но поскольку Чарлз де Бомон являлся ее работодателем, она решила, что отвергать такое приглашение было бы бестактностью с ее стороны.

– Очень вам признательна, – произнесла она вежливо.

А следующим вечером Валерия ждала его, одетая в маленькое черное платье для коктейля и черное пальто. Матильда согласилась остаться с детьми, даже не поворчав, стоило ей только увидеть Чарлза в элегантном черном костюме. Валерия, как и обещала, вывела своих детей, одетых в пижамки, чтобы представить Чарлзу. Жан Луи пожал ему руку, Изабель сделала неуклюжий реверанс в старофранцузском стиле, а Дамиан просто уставился на незнакомого мужчину.

– Куда вы забираете мою мамочку? – спросила его Изабель с озабоченным видом.

– На балет, – ответила за него Валерия, – там прекрасные балерины носят такие же пачки, какая есть у тебя, и розовые балетки.

– А мы тоже пойдем? – обрадовалась Изабель, и глазки ее засияли.

Валерия нагнулась, поцеловала дочь и ответила, что когда-нибудь они обязательно сходят на балет.

– Да это же только для девчонок, – с отвращением скривился Жан Луи.

Матильда повела малышей за собой в их комнату, чтобы рассказать сказку перед тем, как уложить спать.

– Милые детишки, – сделал Валерии комплимент Чарлз, тронутый этой семейной сценкой. – Отличная работа.

Они уселись в машину и, оставив позади ее дом, покатили к зданию парижской Оперы.

У них оказались великолепные места в ложе. В антракте они побывали в баре, где выпили по бокалу шампанского, а после спектакля их ждал великолепный ужин у Алена Дюкасса. Они наслаждались деликатесными белыми трюфелями из Италии. Грибы явно измельчили перед самым ужином, и они были столь немыслимо дороги, что продавались отдельно на вес. Чарлз выбирал для Валерии самые чудесные вина. Это был изысканнейший ужин.

– По-моему, вы меня безбожно балуете, – заметила Валерия, наслаждаясь шоколадным суфле, поданным на десерт. – Обычно я не посещаю такие дорогие рестораны.

Вкус белых трюфелей был незабываем, до этого она пробовала их не больше двух раз. Они были очень редкими и росли только в одном из небольших районов Италии и нигде больше.

– Вы заслужили, чтобы вас побаловали, – быстро ответил ей Чарлз. – Вы слишком много работаете, Валерия.

– Как и вы, – попробовала возразить она, но он не согласился.

– У меня только одна работа. У вас их теперь две, и вы выдаете прекрасные результаты. Не думайте, что я не замечаю того, что вы делаете сверх необходимого. И я не возвращаюсь вечером к трем малышам. Похоже, что и там вы тоже выкладываетесь до предела. – С минуту он очень внимательно смотрел на нее. – Меня удивляет, что ваш муж принял предложенное ему место в Пекине и оставил вас в одиночку управляться с детьми.

– У нас практически не было выбора. Насущная необходимость заставила нас не упустить такую возможность. А я просто не могла поехать с ним: не хотела лишиться своего места в «Вог». Но затем ваша фирма сделала мне предложение, и теперь я чувствую, что принадлежу вашей компании. Мой муж понимает, что должен быть здесь. Мы пытаемся как-то совместить все это.

Он выслушал ее слова с серьезным выражением лица.

– Ну и как, получается? – В тоне его голоса чувствовались озабоченность и сочувствие.

– Еще слишком рано делать выводы. С тех пор как муж уехал, моя жизнь стала похожа на бесконечную гонку, но пока все хорошо.

– Это достаточно сложно – сохранять брак на расстоянии в пять тысяч миль. А Китай совершенно другой мир для европейца. Думаю, вы были правы, что не поехали туда. Вряд ли там вы были бы счастливы. Может, в Шанхае и Гонконге, но не в Пекине. Это слишком суровый город, хотя все крупные французские дизайнеры уже открыли там свои магазины. Но у вас важная роль здесь, в особенности теперь, с нами.

– И я очень рада этому, – сказала она улыбаясь. – Сотрудничество с вами – фантастическая возможность для меня. Я всегда хотела быть консультантом – это придает глубину моей работе в «Вог», дает возможность окунуться в подлинный мир моды, а не просто ежедневно крутиться в издательстве.

– Вы нам изрядно помогаете, Валерия. Перед нами открываются широкие горизонты совместной работы, – негромко произнес Чарлз, положив свою руку поверх ее. – Вы необыкновенная женщина. Я надеюсь видеться с вами чаще.

Валерия покраснела и вытащила свою руку из-под его ладони быстро, но так, чтобы это не было воспринято как оскорбление. Чарлз был очарователен, но у нее появилось чувство, будто он начал ухаживать за ней, и она попробовала убедить себя, что это ей просто почудилось. Этого просто не могло быть. Пусть даже он и привык заигрывать с любой юбкой, но Валерия не могла себе представить, что он в самом деле добивается замужней женщины с тремя детьми.

После ужина Чарлз подвез Валерию домой, но так и не дождался от нее приглашения зайти на чашечку кофе, поскольку она посчитала это чересчур личным и даже интимным. Когда Валерия собралась выйти из машины, Чарлз повернулся к ней и, окинув взглядом ее длинные стройные ноги, негромко поинтересовался:

– Когда я смогу снова увидеть вас? Завтра не будет слишком скоро?

Вопрос поразил ее. Он прекрасно знал, что она не только замужем и имеет троих маленьких детей, но на целый год осталась без мужа. Так неужели он решил, будто их брак непрочен и именно поэтому уехал Жан Филипп?

– Я… я не знаю, следует ли нам… – начала было Валерия, но, решив говорить настолько откровенно, насколько могла себе позволить, чтобы не обидеть его, добавила: – Я чудесно провела время, но не хочу никому давать повода подозревать, что мы встречаемся. Это было бы неправильно.

Чарлзу понравилось, что она верна мужу, он уважал подобных женщин, хотя и не всегда сам соблюдал обязательства по отношению к дамам.

– Ваш муж столь же искренен с вами? – спросил он напрямик.

– Думаю, что да, – мягко произнесла Валерия.

– Вы в этом уверены?

– Да, я уверена, – твердо ответила она, стараясь не поддаваться на провокации. Никогда раньше ей не приходилось бывать в столь двусмысленной ситуации.

– Никто не должен знать, что мы встречаемся, – заботливо произнес Чарлз. – Это останется между нами. Все же остальные будут знать только то, что мы работаем вместе и дружим.

– Я не могу ни с кем встречаться, – четко обозначила она свою позицию. – Я замужем.

– В таком случае мы останемся друзьями, пока вы не увидите вещи в другом свете. Возможно, тогда мы лучше узнаем друг друга.

Валерия вздохнула, поняв, что Чарлз отказывается принимать «нет» в качестве ответа и слышать ее не желает. Сознание того, сколь определенным образом он был настроен, нервировало ее. Наконец он чмокнул ее в щеку, и она выбралась из автомобиля. Помахав ему на прощание рукой, Валерия захлопнула за собой дверь. Сердце ее стучало так, словно она пробежала стометровку.

На следующее утро посыльный доставил Валерии самый большой букет алых роз, который ей когда-либо приходилось получать, с запиской от отправителя: «Я не могу расстаться с вами, Валерия, я в восторге от вас. Чарлз». Она совершенно растерялась. Что же ей делать? Ей не хотелось терять работу консультанта, но она не должна была вступать с ним во фривольные отношения.

Спустя два дня он позвонил ей и пригласил на обед, что можно было считать менее опасной и рискованной встречей, чем ужин. Валерия приняла приглашение в надежде снова попытаться объяснить ему ситуацию, однако ухаживания Чарлза были столь изящны, что в определенных рамках выглядели даже привлекательными. Она никогда не посмела бы сознаться в этом своему мужу, но внимание Чарлза было ей лестно. Она сказала себе, что деловой обед вряд ли можно считать изменой, так что ей не следует испытывать чувство вины.

Чарлз не скрывал своего восторга, когда она появилась в бистро «Вольтер», расположенном чуть дальше от его дома и в течение многих лет считавшемся одним из самых шикарных в Париже. Валерия часто бывала здесь и раньше, так что чувствовала себя более свободно, чем когда ужинала с ним у Дюкасса.

Они проговорили за столом более трех часов, пока ей не пришла пора вернуться в офис. Чарлз уверенно вел машину, искусно лавируя в потоке машин. Наконец они приблизились к офису «Вог». Встречаясь с Чарлзом, Валерия с каждым разом чувствовала себя все более свободно, что несколько беспокоило ее.

– Благодарю вас, Чарлз. Я прекрасно провела время за обедом.

– Как и я. Для меня всегда радость находиться рядом с вами. Позвоню вам завтра.

Если бы Валерия была свободной женщиной, то была бы в восторге от встреч с Чарлзом, но при том, как обстояли дела, она почувствовала приступ паники. Что, если Жан Филипп делает то же самое в Пекине: посылает женщинам розы, ужинает с ними в изысканных ресторанах, приглашает обедать в шикарные бистро? Принимая ухаживания Чарлза, она погружалась в бездонные воды, которые грозили сомкнуться над ее головой. Чарлз очень привлекателен и явно увлечен ею… или всего лишь стремится к новой победе? А может, просто играет с ней? Он с легкостью способен завоевать любую женщину – стоит захотеть.

Она попыталась несколько притормозить его со следующим звонком, сказав ему, что не сможет встретиться, поскольку обещала детям сводить их в парк. Однако Чарлз без предупреждения приехал в Люксембургский сад, где, как она сказала, они собирались гулять, с подарками для детей, от которых те пришли в неописуемый восторг. Но куда ужаснее было то, что Валерия тоже была рада видеть его. Он купил всем по мороженому, некоторое время погулял вместе с ними, а потом распрощался и ушел, причем дети долго махали ему вслед ладошками, как будто он был их старинным другом.

– Мне нравится Чарлз, – провозгласил Жан Луи.

Он получил в подарок маленькую красную модель автомобиля, Изабель – красивую куклу, а Дамиан – медвежонка, в которого тут же вцепился.

В субботу и воскресенье Чарлз не давал о себе знать, но в понедельник позвонил и пригласил Валерию на ужин. Он сообщил, что открылся новый индийский ресторан, в котором хотел бы побывать. Валерия начала было отказываться, но потом сдалась: Чарлз прекрасно умел убеждать. Во время ужина он вел себя с ней безупречно вежливо, поцеловать не пытался, хотя, к своему ужасу, Валерия поняла, что желала этого. Она почувствовала, что совершенно запуталась, и никак не могла разобраться ни в его побуждающих мотивах, ни в своих собственных ощущениях. Она любила своего мужа, но неужели ее угораздило при этом влюбиться в Чарлза? Разве такое бывает? Ничего подобного с ней раньше не случалось, но она никогда и не чувствовала себя такой одинокой, как сейчас, когда Жан Филипп был в Пекине.

Жан Филипп позвонил ей вечером, после того как Валерия вернулась домой, поужинав с Чарлзом, и сразу уловил в ее голосе какую-то нервозность.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Да обычные офисные склоки. Грызня между сотрудниками, – туманно объяснила она, чувствуя за собой вину, а затем поспешила сменить тему: – Как там Пекин?

– Эти выходные я провел очень интересно, с пользой для себя, да и для тебя тоже. Погулял по городу, обнаружил невероятные торговые центры. Тебе они понравились бы. А затем отправился на Великую стену.

Валерия знала, что муж уже несколько недель собирался посетить эту достопримечательность, но никак не мог выбрать время.

– Я не могу дождаться, когда вернусь домой, – произнес Жан Филипп дрогнувшим голосом. – Еще десять дней. Я считаю часы до того момента, когда увижу тебя и детей.

Эти его слова заставили Валерию еще острее почувствовать свою вину. Когда Жан Филипп вернется, она не сможет нигде бывать с Чарлзом, к тому же она мучилась угрызениями совести. Ведь ей приходилось скрывать от мужа ухаживания Чарлза.

Жан Филипп понятия не имел, что происходит, и от этого Валерия чувствовала себя ужасно. Однако никак не могла собраться с духом и рассказать ему про Чарлза. Впрочем, ничего криминального она не совершила: всего лишь провела несколько чудесных вечеров в обществе мужчины и теперь смущалась этого. Она не была неверна своему мужу, однако не могла не признаться самой себе, что такая мысль приходила ей в голову – мысль о том, что произошло бы, если бы она пустилась во все тяжкие с Чарлзом. Она никогда не подумала бы, что с ней произойдет нечто подобное, но все-таки Чарлз был невероятно привлекателен. Он даже стал нежно относиться к ее детям, настолько нежно, что они висли на нем и не желали отпускать, когда он уходил. О чем она только думала, подпуская его так близко к себе? Жан Филипп больше не был частью ее повседневной жизни, порой ей казалось, что его вообще не существует.

– Я тоже не могу дождаться тебя, – тусклым голосом произнесла она и тут же быстро добавила, что должна ложиться спать, поскольку завтра рано утром ей предстоит деловая встреча, что было сущей неправдой.

Жан Филипп выглядел разочарованным, ему явно не хотелось заканчивать так быстро разговор, но ведь, в конце концов, ему было суждено увидеть ее через десять дней. Он еще раз сказал, что страстно желает поскорее заключить ее в объятия, и Валерия заверила его, что чувствует то же самое. После разговора она со стоном закрыла свой ноутбук. Что сделал с ней Чарлз! Он абсолютно перевернул ее жизнь. Или же она сама совершила непоправимую ошибку?

Чарлз сразу же почувствовал в ее голосе напряженность, когда позвонил на следующий день, и задал тот же вопрос, что и ее муж:

– Что-то случилось?

Оба они видели ее насквозь. Раньше Валерия никогда не обманывала, да и необходимости во лжи не испытывала.

– Я не знаю, что со мной творится, – страдальческим тоном призналась Валерия. – Прошлым вечером говорила с мужем… и лгала ему. Не смогла признаться, что мы с тобой уже несколько раз ужинали. Веду себя как свободная женщина, Чарлз, но я же замужем.

– Да, конечно. Мне ты ни разу не солгала. Я знаю, что тебе сейчас очень нелегко. Твоего мужа здесь нет, а я тут, совсем рядом. Я не хочу тебя ни к чему подталкивать, но мне очень нужно, чтобы ты была со мной, Валерия, а не с ним. Решение за тобой. Это требует времени, ты можешь раздумывать так долго, как хочешь.

От сказанного Чарлзом у нее буквально прервалось дыхание. Он намерен увести ее от мужа и говорит о своем желании совершенно открыто. А она потворствует ему в этом!

– Но это же неправильно, Чарлз. Я никогда не изменяла ему.

– А ты и сейчас этого не делаешь. Как я предполагаю, прежде он не покидал Париж, верно? Чего же он ожидал? Нельзя же оставлять такую женщину, как ты, в одиночестве, надеясь, что она будет сидеть у окошка и тосковать. Ты заслуживаешь человека, который будет обожать тебя и никогда не оставит одну с тремя детьми. Прости, но он заслужил то, что получил. Ты единственная женщина из всех, кого я знаю, которая устояла передо мной и чувствует себя при этом виноватой.

– Но Жан Филипп уехал в Пекин для нашего счастья, ради нашего с ним общего будущего, – настаивала Валерия.

– Да ничего подобного! Он торчит в Пекине, чтобы ублажить свое «эго», потому что для него важнее всего побывать на новом рубеже и составить там себе имя. Я там тоже был. И тоже делал нечто подобное. Но я не оставлял жену с тремя детьми в Париже.

Валерия нахмурилась, обдумывая то, что сказал Чарлз о мотивах поступка Жана Филиппа. Возможно, мужчины понимают подобные вещи лучше, чем женщины.

– А ты считаешь себя единственно виноватой, хотя не сделала абсолютно ничего плохого. Это он должен был бы не спать ночами, переживая вашу разлуку, которую он сам и устроил.

Так откровенно они еще никогда не говорили.

– Я отказалась ехать с ним, хотя он предлагал. Не забывай.

– Ты имела право так поступить, поскольку должна была думать о детях и собственной карьере. Тогда ему следовало бросить свою задумку и остаться здесь. Если бы я был женат на такой великолепной женщине, как ты, то не выпускал бы тебя из виду даже на минуту.

– Благодарю за комплимент, – грустно произнесла Валерия, – но я не могу оправдать этим мои сомнительные действия.

– Что же дурного ты сделала? Ты лгала мне? Спала со мной? Изменяла ему? Нет, ты не совершила ничего подобного.

– Я изменила ему в своем сердце. Он не знает, чем я тут занималась, а я держала его в неведении. Вспомни: существует грех умолчания.

– О мой бог! – Чарлз от души рассмеялся. – Грех умолчания, нечистые мысли и вожделение в сердце. Я счастлив слышать это, – произнес он явно довольным голосом. – По крайней мере, я не единственный человек с нечистыми намерениями. Я был бы разочарован, если бы оказался одинок в своих помыслах.

Валерия тоже рассмеялась, а он подтрунивал над ней еще несколько минут, после чего ей удалось наконец расслабиться.

– Давай сходим в кино на этой неделе, поужинаем пиццей, и ты перестанешь беспокоиться. Судьба примет за нас решение. Если мы созданы друг для друга, Валерия, то мы это узнаем. А если нет… впрочем, я надеюсь, что этого не случится.

Чарлзу тоже никогда не приходилось бывать в подобной ситуации. Поначалу он пригласил Валерию в ресторан просто как коллегу, но, мало-помалу узнавая ее, понял, что встретился с женщиной, обладающей достойными духовными ценностями, которой он был готов восхищаться, тогда как всю свою жизнь встречался с примитивными простушками. Но Чарлз не был человеком, готовым легко смириться с поражением. И вот теперь он твердо вознамерился отвоевать ее у Жана Филиппа. Честность и искренность Валерии сделали ее еще более привлекательной в его глазах, и он еще настойчивее принялся убеждать ее быть с ним. Вся мощь его аргументации в значительной части оставалась заумной для Валерии. Никогда ни один человек не ухаживал за ней раньше с такой решимостью. Она не знала, была ли ослеплена им, увлечена или же просто влюбилась. И ей становилось все труднее и труднее противостоять ему.

Валерия все-таки поужинала с Чарлзом вечером накануне возвращения домой Жана Филиппа. Он страстно поцеловал ее в машине, когда подвез к дому. До сих пор Чарлз был сдержан, и сейчас она была настолько поражена его напором, что совсем не сопротивлялась.

– Пусть этот поцелуй будет для тебя памятью обо мне, – прошептал Чарлз. – Как долго твой муж пробудет здесь?

Он задал этот вопрос таким тоном, что Валерия, к своему ужасу, почувствовала себя разрывающейся между двумя мужчинами.

– Две недели, – пробормотала она в ответ, и он снова принялся целовать ее.

Валерия столь же страстно отвечала на его поцелуи.

– Звони мне как сможешь, ладно? Я буду беспокоиться за тебя.

– Тебе не надо беспокоиться, – тихонько произнесла она. – Со мной все будет хорошо, и я непременно тебе позвоню.

Валерия постаралась сказать это спокойно, но при этом с тоской смотрела на него, потом, с трудом заставив себя оторваться от него, выбралась из машины. Поднимаясь к себе, она вдруг поняла, что не хочет, чтобы Жан Филипп сейчас явился домой. Только не сегодня. Валерия знала, что будет скучать по Чарлзу, испытывала отчаянную вину за это, и совершенно запуталась в своих чувствах. Он был для нее запретным плодом, и Валерия отчаянно сопротивлялась своему желанию сорвать этот плод. В это мгновение она злилась на Жана Филиппа за то, что, уехав в Пекин, он оставил ее незащищенной и доступной к поползновениям других мужчин. Но больше, чем его, Валерия винила себя за то, что ее так тянет к Чарлзу, а она позволяет ему заходить слишком далеко.

И все, чего Чарлз хотел теперь, – это завоевать ее.

Глава 14

Когда Жан Филипп вошел в дом, дети завопили от восторга и бросились в его объятия. Валерия смотрела из другого угла комнаты на эту семейную идиллию, потом тихонько подошла и обняла его. Увидеть мужа дома – это совсем не то, что общаться с ним по скайпу. Встретив его теплый взгляд, она вспомнила поцелуи Чарлза и тряхнула головой, возвращаясь в реальность. За последние несколько недель Чарлз вытеснил из ее сознания все, что было связано с Жаном Филиппом. И теперь, целуя Жана Филиппа, Валерия снова ощутила смущение. Она знала, что любит мужа, но если это и в самом деле так, то как ее может притягивать другой мужчина? Голова у нее шла кругом. Когда вечером она и Жан Филипп легли в кровать, он занимался с ней любовью со всей страстью, накопленной за проведенные без нее два месяца, а по ее щекам текли слезы, которые она не могла объяснить, да и не пыталась…

Жан Филипп пристально приглядывался к ней в последующие несколько дней всякий раз, когда они были вместе. В ней что-то изменилось, и это не могло остаться незамеченным: она странным образом притихла. Единственным объяснением этому было то, что Валерия безумно устала от двух работ и возни с детьми. Видимо, на все это ее не хватало, однако она отнюдь не жаловалась, просто много молчала, но в то же время оставалась любящей женой и заботливой матерью.

Жан Филипп встретился с Шанталь в их любимом бистро, и она рассказала ему все о Ксавье и о том, как им хорошо вместе. Шанталь была по-прежнему озабочена мыслью, что однажды Ксавье сбежит от нее с какой-нибудь юной девицей, но сейчас она показалась Жану Филиппу божественно счастливой. Она расцвела и, по его мнению, никогда еще не выглядела так молодо.

– Бог с тобой! – воскликнула Шанталь в ответ на его рассказ о Валерии. – Бедная женщина просто вымоталась. Ты свалил в Китай, оставив ее с тремя детьми. Она как рабыня трудится в «Вог», который сам по себе сплошной стресс для любой нормальной женщины, а теперь, помимо этого, еще и подрабатывает консультациями. Чего же ты ожидаешь? Да я бы уже давно рухнула под грузом всего этого, а тебя нет здесь, чтобы ей помочь. Я все собиралась ей позвонить, но была занята под завязку, работая над двумя проектами, а свободное время проводила с Ксавье. К тому же Эрик попал в аварию, и мне пришлось мотаться в Берлин, чтобы помочь ему. Обещаю, что обязательно позвоню ей, когда ты уедешь.

Шанталь не беспокоилась за Валерию. Ей было прекрасно известно, что Валерия и Жан Филипп обожают друг друга. Это не могло измениться за какие-то два месяца.

– Я понимаю, что это звучит нелепо, но ты не думаешь, что у нее случился роман? – настаивал Жан Филипп.

Какое-то смутное предчувствие глодало его. Валерия не была прежней.

– Не будь смешным. Когда бы она нашла время для романа? Ты сам сказал, что она даже не оставляет детей на субботу и воскресенье няне, а сама управляется с ними. Да и с кем ей крутить романы? Разве что с вашим педиатром?

Но они оба знали, что подобные вещи случаются: распадаются даже самые крепкие пары, – однако Шанталь просто не могла представить себе, чтобы Валерия изменила Жану Филиппу. Они сходили с ума друг по другу со дня их первой встречи. Шанталь было известно, какая кошка пробежала между ними во время решения об отъезде в Пекин. И все же она не могла поверить, что Валерия крутит роман с посторонним мужчиной, ведь она всегда была абсолютно верна Жану Филиппу.

– Валерия встречается со множеством интересных людей в «Вог»: с писателями, фотографами, дизайнерами, – мрачно молвил Жан Филипп.

– Большинство дизайнеров – гомики, так что можешь не обращать на них внимания.

Шанталь пыталась шуткой поднять ему настроение, но не преуспела в этом. Жан Филипп явно стал на тропу охоты за ведьмами.

– Ее новая работа консультанта – довольно серьезное дело, – продолжал он. – Ребята, которые владеют этой компанией, что называется, «горячие штучки» в мире финансов. Теперь они инвестируют в индустрию моды, поскольку там реально крутятся большие деньги. Они денежные парни и отнюдь не гомики.

– Кто они такие? – не скрывая интереса, спросила Шанталь.

– Серж Севиньи и Чарлз де Бомон. Я знаю Севиньи, это просто сопляк, хотя и крайне высокого мнения о своей персоне. Я никогда не встречался с Бомоном, но много слышал о нем. Он провернул несколько очень крупных доходных сделок в Китае, совершив инвестиции именно туда, куда следует, и сорвал крупный куш.

– По-моему, я знаю, о ком ты говоришь, – призналась Шанталь. – Мне кажется, это именно он выходил в общество с дочерью моих друзей. Красивый парень, если это именно тот, о котором я думаю, но он предпочитает смазливых малышек из шикарных семей, а не замужних женщин с тремя детьми. Мне кажется, он скорее плейбой.

– Моя жена красива и молода, а он, может быть, остепенился, – сказал Жан Филипп с паническим выражением лица.

– Валерия чересчур хлопотная добыча для подобных парней. Она твоя жена, а ты представляешь собой крайне серьезного соперника для любого. Она мать троих детей, у нее ответственная работа. Она не из тех, кто может свободно резвиться с холостыми прожигателями жизни. К тому же сейчас она осталась без твоей помощи. Вряд ли у нее найдется время для бурного романа, если только какой-нибудь хахаль не согласится сидеть с вашими детьми по выходным. Я не знаю ни одного парня, которого устроил бы такой вариант: все они предпочитают женщин доступных, у которых море свободного времени. А Валерия без тебя буквально тонет в делах.

Слова Шанталь заставили его испытать чувство вины, причем он знал, что она права: уехав в Пекин, он взвалил на Валерию колоссальный груз забот.

– Возможно, она действительно просто устала или в депрессии, – продолжала Шанталь. – Она не может даже выйти куда-нибудь повеселиться. Знаешь, Жан Филипп, тебе надо придумать для нее что-нибудь романтичное, пусть хоть немного отдохнет. Похоже, она здорово в этом нуждается.

– Наверное, ты права. Может быть, я поступил эгоистично, согласившись на работу в Пекине.

– Кстати, как тебе там работается? – озабоченно спросила Шанталь.

Он выглядел усталым и похудевшим, однако глаза его горели.

– Мы проворачиваем там интереснейшие сделки. И платят очень даже хорошо. Но мне там все чуждо. Это не тот город, где я хотел бы провести остаток своей жизни.

– Ты планировал провести там всего один год, насколько я помню.

– Или два, или три. Я еще ничего не говорил Валерии, но теперь я понимаю, почему мое начальство настаивает на трех годах. За меньший срок вряд ли получится совершить что-нибудь крупное.

– Пожалуй, тебе надо быть осторожнее с решением, – предупредила его Шанталь. – Не оставляй Валерию слишком надолго. Она может устать от роли временной жены.

Вечером, следуя совету Шанталь, Жан Филипп пригласил Валерию поужинать в бистро «Вольтер». Она замялась, когда он предложил это, но потом все-таки согласилась. Он знал, что это было одно из ее любимых мест, куда она часто ходила со своими редакторами, поэтому был удивлен, когда жена не проявила особого энтузиазма поужинать там.

Они уже вовсю наслаждались заказанными блюдами, и тут в ресторан вошел мужчина в сопровождении молодой девушки. Жан Филипп заметил, как напряглась Валерия, когда встретились взглядами с мужчиной, но затем тот провел свою спутницу в угловой отсек, отгороженный с трех сторон. Нечто странное промелькнуло между ним и Валерией. Жан Филипп спросил вполголоса, кто этот человек.

– Это художественный директор и один из партнеров фирмы «Бомон – Севиньи», которую я консультирую, Чарлз де Бомон, – делано-беспечным тоном произнесла она.

Но Жан Филипп почувствовал, как у него похолодело под сердцем, когда он перехватил еще один взгляд этого мужчины в угловом отсеке. Тот сидел за столиком с очень привлекательной девушкой, но взгляд его был направлен на Валерию. Когда же он посмотрел на Жана Филиппа, лицо его стало предельно жестким. Жан Филипп понял, что на свободную охоту вышел опытный хищник, а ему самому грозит серьезная опасность.

– Почему же тогда он не поздоровался с тобой? – спросил Валерию Жан Филипп.

Она как раз подцепляла вилкой кусочек жаркого на своей тарелке.

– Понятия не имею. Я с ним не на короткой ноге, к тому же у него, как я понимаю, свидание.

Валерия сделала над собой усилие, чтобы не смотреть на угловой столик, и не стала заказывать десерт. Жан Филипп так и не понял, кажется ему это или же ей и в самом деле не терпелось уйти из бистро.

Он оплатил счет, и они отправились домой. В автомобиле Валерия всю дорогу молчала. На ее мобильный телефон пришла эсэмэска, но она не стала читать ее, что было для нее странно, а просто выключила телефон. Дома она все-таки прочитала послание от Чарлза: «Когда я увидел тебя, мне захотелось увезти тебя далеко-далеко». Она ответила, что скучает по нему, и тут же стерла оба текста.

Жан Филипп понял, что выглядел бы сущим идиотом, если бы стал спрашивать, от кого она получила эсэмэску, – ведь она получала их во множестве каждый день, – но счел поведение жены странным. Когда они готовились отойти ко сну, он не переставал спрашивать себя, не происходит ли нечто между Валерией и Чарлзом де Бомоном. Да нет, этого не может быть, решил Жан Филипп; должно быть, он сходит с ума или становится параноиком: вот уже и начал ревновать ее к красивым мужчинам. Но ведь скоро ему снова придется уехать в Пекин. Теперь он осознал яснее, чем когда-либо, что не так-то просто ей было оставаться одной в Париже и куда труднее придется, если он решит задержаться там на второй год.

Им пришлось снова привыкать друг к другу, чтобы чувствовать себя по-прежнему вольготно. Даже двух недель не хватило, чтобы полностью восстановить урон, нанесенный его отсутствием. Вместе с детьми они отметили День благодарения, что стало традицией, которую Валерия обязательно хотела сохранить и которая до сих пор что-то значила для нее, хотя она уже давно не жила в Америке.

Жан Филипп заметил, что Валерия была особенно грустна накануне его отъезда. Он рассказал об этом Шанталь, когда они обедали накануне его отлета в Пекин.

– Мне кажется, она погружается в депрессию. Кстати, я видел Бомона в ресторане «Вольтер». Он очень привлекательный мужик, но Валерия, похоже, на это не реагирует. Однако я чувствую, что мой отлет причинит нам обоим большой урон. Ей потребовалось две недели, прежде чем оттаять и стать снова прежней со мной, а я опять завтра улетаю. Я уже не знаю, стоит ли…

У него разрывалось сердце от нехороших предчувствий. Жан Филипп больше не думал, что она изменяет ему, но начинал всерьез беспокоиться о том, что, будучи так далеко друг от друга, они отдалятся и как супруги, и это может завершиться разводом.

– В долгих разлуках всегда заключается риск, – напомнила ему Шанталь. – И ты знал это, но все равно решил лететь в Пекин. Мужчины порой бывают глупы. Когда ты снова должен появиться?

– Меньше чем через месяц, на Рождество.

– Ну, это не столь долгое отсутствие, – покачала головой Шанталь.

– Пробуду здесь две недели, а потом уже только в конце февраля – начале марта.

– Тогда молись, чтобы ваши дети занимали все ее время, а на дороге не встречались красавцы вроде Чарлза де Бомона.

Жан Филипп по-прежнему выглядел встревоженным, когда поцеловал Шанталь в щеку по выходе из ресторана.

Последнюю ночь перед отлетом они с Валерией проговорили в кровати едва ли не до утра. Предстоящая разлука огорчала Валерию, но Жан Филипп изо всех сил старался скрасить ее грусть обещанием быть дома менее чем через месяц, чтобы вместе с детьми встретить Рождество. Ей предстояло установить елку и в одиночестве нарядить ее, поскольку он намеревался приехать буквально под праздник.

– Валерия, не слишком ли тяжелую ношу мы взвалили на себя? – спросил он жену, перед тем как они выключили свет. – Сможем ли мы пережить это?

Возможно, права Шанталь и он свалял дурака, пойдя на такой риск? Валерия была очень красивой женщиной, и любой мужчина мог возжелать ее. А Жан Филипп знал, что не сможет перенести ухода Валерии, а развод и вовсе убьет его.

– Я не знаю, – вздохнула она, глядя прямо ему в глаза. – Полагаю, нам остается только ждать и надеяться.

Это был честный ответ, но Жан Филипп озабоченно нахмурился. Она ничего не обещала ему на будущее, что было пугающей перспективой, особенно в ночь накануне его отъезда.

– Я не хочу тебя терять, – печально произнес он.

– Я тоже не хочу терять тебя, да и себя тоже. Все оказалось куда тяжелее, чем я себе представляла.

Он кивнул, прикидывая, стоит ли признаваться, и все-таки решился:

– Когда я приехал, то думал, что у тебя с кем-то роман: поначалу ты была так далека от меня и отстранена, – но теперь понял, что это не так.

– Да, это не так, – подтвердила Валерия, и он облегченно вздохнул.

– Надеюсь, что никогда и не будет никакого романа, – горячо произнес он и заметил, как в ее взгляде промелькнула некая грусть.

– Надеюсь и я, – негромко произнесла она.

В словах этих Жан Филипп не услышал твердого обещания, и ему пришлось удовольствоваться этим.

Перед тем как утром выйти из дому, Жан Филипп перецеловал детей, спящих в своих кроватках, и подошел к Валерии. Она надолго припала к нему и, пока он крепко держал ее в своих объятиях, мысленно пожелала, чтобы он больше никогда не уезжал от нее.

– Я вернусь меньше чем через месяц, – напомнил он, и она, кивнув, снова поцеловала его.

Затем с чемоданом в руке он быстро спустился по лестнице к ожидавшему на улице такси, которое должно было доставить его в аэропорт.

Как только он вышел из дому, Валерия отправила Чарлзу эсэмэску с просьбой встретиться с ней сегодня за обедом. Она должна была увидеться с ним на следующей неделе для обсуждения новой презентации, но не хотела ждать. Не считая того памятного вечера в бистро «Вольтер», Валерия не видела его в течение двух недель и скучала по нему куда больше, чем могла себе представить.

Они встретились в тихом бистро неподалеку от офиса Чарлза. Валерия была одета в красное кашемировое пальто и черные туфли и выглядела необычайно шикарно. Его лицо осветилось неподдельной радостью, как только он ее увидел. Облаченный в пошитый на заказ великолепного кроя костюм из твида и коричневые замшевые ботинки, Чарлз выглядел таким же элегантным, как и она. Едва Валерия подошла к его столику, Чарлз поднялся и страстно поцеловал ее, и она не уклонилась от поцелуя.

– О боже, это были две самые длинные недели в моей жизни! – воскликнул Чарлз, пожирая ее взглядом. – Как все прошло?

Валерия улыбнулась. За это время она только однажды позвонила ему и отправила несколько эсэмэсок по текущим делам. Названивать Чарлзу, пока Жан Филипп был в городе, представлялось ей нечестным.

– Не могу сказать, что все прошло гладко, – призналась Валерия. – Поначалу мне пришлось как бы заново привыкать к нему, ведь я уже достаточно долго жила без него и справлялась со всеми проблемами самостоятельно. А к тому времени, когда наша жизнь снова вошла в прежнее русло, ему уже надо было возвращаться в Пекин. Прошлой ночью он сказал мне, что сначала подумал, будто у меня случился роман, а увидев тебя в «Вольтере», захотел узнать о тебе все. Я думаю, у него появились какие-то подозрения относительно нас с тобой, но он старается не обращать на них внимания.

По выражению лица Чарлза она поняла, что все сказанное ею он воспринял очень серьезно.

– В тот вечер в ресторане я едва сдержался, чтобы не схватить тебя в охапку и не убежать.

Валерии польстило его признание. Чарлз был куда более интересным человеком, но Жан Филипп оставался ее мужем, о чем она никогда не забывала. Проведенные с Жаном Филиппом две недели в Париже вернули Валерии покачнувшуюся веру в брак, который она не намеревалась разрушать, даже если для их супружества наступили сейчас тяжелые времена.

– Я хотела пообедать с тобой сегодня, чтобы сказать, что не могу пойти на измену мужу. Я бы так хотела встретиться с тобой восемь лет назад, до моего знакомства с Жаном Филиппом, но сейчас я замужем за ним. И должна попытаться сохранить наш брак. Я не желаю становиться виновницей развода, иначе позже никогда себе этого не прощу. Я не смогу быть с тобой за его спиной и смотреть ему в глаза, когда он вернется домой. Если я решу уйти, то должна сказать ему об этом прямо. Но сейчас я не готова бросить его. Пойми меня правильно, я должна дать нашему браку шанс выжить.

Чарлз долго молчал, слушая ее сбивчивый монолог. Молчал он и еще какое-то время после того, как она закончила: внутренний голос нашептывал ему, что он не сможет изменить мнение Валерии, и голос этот был прав. Чарлз был донельзя разочарован и уязвлен тем, что она сказала. Но он уважал ее преданность и искренность. В его глазах Валерия была идеальной женой и, сама того не подозревая, только что доказала ему это своими словами. Она играла честно и заслуживала этим уважение.

– Если я пойду на измену с тобой, ты уже никогда не будешь верить мне, да и я сама потеряю веру в себя, и всем будет больно. Если ты хочешь, я откажусь консультировать вашу фирму.

Чарлз с минуту раздумывал над ее словами, а потом медленно покачал головой.

– Нет, это не выход, – сказал он, глядя ей прямо в глаза. – Ты слишком нужна нам. Да и мне тоже. Я прошу дать мне шанс, Валерия. Ты, как и я, столь же хорошо знаешь, что это не имеет никакого отношения к работе. Тебе предстоит страдать таким образом еще года два или три, а потом ты придешь к тому же выводу, что и я. Он, будучи эгоистом, уехал в Пекин без тебя. Я никогда бы не поступил так с тобой. Мы могли бы быть так счастливы вместе.

Говоря это, Чарлз был предельно искренен. Более искренен, чем когда-либо в жизни. Он отнюдь не играл с ней, и поэтому она могла сказать ему все.

– Если бы я была свободна, то пошла бы на это, – грустно произнесла Валерия. – Перед тобой трудно устоять. Но я семь лет назад поклялась быть ему женой «в радости и печали». Мы прожили семь лет «в радости». Теперь мне нужно продержаться «в печали». Так долго, как только смогу. Я должна сделать это для него и наших детей. И будет нечестно просить тебя подождать. Я не могу знать, как все повернется через несколько лет.

– Я завидую твоему мужу, – сказал Чарлз с несчастным выражением лица.

Расставшись с Валерией, он пошел вдоль улицы, засунув руки в карманы и повесив голову, думая о ней, о том редком типе женщин, каковой она была, и о том, каким счастливым человеком должен быть Жан Филипп Дюма. И еще о том, что он, Чарлз, потерпел сокрушительное поражение. Раньше с ним такого никогда не случалось. Его самолюбие было истерзано – так же как и сердце.

Два дня спустя после объяснения с Чарлзом де Бомоном главный редактор пригласила Валерию зайти к ней в кабинет. Направляясь туда, Валерия пыталась вспомнить свои прегрешения по работе, но оказалось, что главный редактор намерена предложить ей новый проект.

Они задумали апрельский выпуск журнала для Китая и хотели бы отправить Валерию в Шанхай и Пекин с целью рекогносцировки и принятия решения, на чем именно им стоит сфокусироваться, какие именно модели и фотографии стоит включить в этот номер. Плохой же новостью, и это понимало и само руководство «Вог», было то, что Валерии следовало отправляться туда уже на следующей неделе.

– Я понимаю, что времени мало, но вы сможете вернуться назад как раз к Рождеству и встретить его с вашими детьми, – извиняющимся тоном произнесла главный редактор.

Валерия молча сидела в кресле, улыбаясь ей и размышляя о том, как неожиданно судьба вмешалась в ее жизнь. Она только что отстранила от себя человека, о котором мечтала и который хотел заботиться о ней, а теперь получала возможность провести время с мужем, ставшим для нее чужим. Поистине это было некое знамение.

– Ваш муж живет сейчас в Пекине, не правда ли? – донеслись до нее слова главного редактора.

– Да, это так. Он провел там только два месяца, однако наверняка сможет дать мне какие-нибудь ценные советы.

Ей представлялось очень интересным побывать в Пекине и посмотреть, как он там живет. Поездка обещала быть весьма привлекательным мероприятием для нее и утешением после разрыва с Чарлзом.

Выйдя из кабинета главного редактора, Валерия написала электронное письмо Чарлзу, сообщив, что не сможет встретиться с ним на следующей неделе с проектом презентации. Журнал отправляет ее в командировку в Китай, но перед отъездом она разработает полный проект презентации и отправит Чарлзу, чтобы он мог внести в него поправки, если посчитает нужным, пока она будет отсутствовать. Она не собиралась подводить его. Чарлз прислал ей краткий ответ, благодаря за то, что поставила его в известность и так добросовестно относится к их работе. Она профессионал до мозга костей, что он весьма ценил.

А затем Валерия отправила письмо Жану Филиппу, сообщив о своей неожиданной командировке. В этот момент Жан Филипп был у себя дома, пребывая в унылом настроении после своего возвращения. Он постоянно думал о Валерии и о том, что он делает здесь, в Пекине, когда семья осталась в Париже. От сообщения Валерии он пришел в восторг и ответил ей, что в Шанхай они должны отправиться вместе.

Ее поездка в Китай была именно тем, в чем они оба нуждались, чтобы попытаться возобновить отношения с мужем и спасти свой брак.

– Когда ты приезжаешь? – спросил Жан Филипп с улыбкой, когда они связались по скайпу.

– На следующей неделе, – сообщила Валерия, просияв лицом и хваля себя за то, что не наделала глупостей с Чарлзом.

Ее неимоверно тянуло к нему, но все же она была замужем за Жаном Филиппом. И она очень надеялась, что впереди их ждут более радостные времена. Чарлз де Бомон едва не завоевал ее, столь ослепителен он был, но Жан Филипп оставался человеком, которого она любила.

Глава 15

Когда Бенедетта садилась в самолет, который должен был перенести ее из Рима в Дели, она понятия не имела, чего ей следует ожидать. Ранним утром этого же дня она уже сделала короткий перелет из Милана в Рим и поднялась на борт другого самолета около полудня. Она уже слышала о чрезвычайной бедности в Индии, о попрошайках и детях-калеках на улицах, условиях жизни, которые могли шокировать ее. Однако ей были известны и рассказы о необыкновенной красоте этой страны, ее храмах, людях, тканях, драгоценных камнях, об атмосфере и магии Индии. Бенедетта читала об этом довольно мало, но очень хотела, чтобы Дхарам снял с этих чудес покров тайны.

Полет казался бесконечным, и, чтобы скоротать время, Бенедетта думала о тех местах, которые Дхарам обещал показать и которые ей так хотелось увидеть. Они намеревались использовать его личный самолет, чтобы побывать в различных местах. Это был бы комфортабельный и роскошный способ путешествия по стране.

Они приземлились в Дели после восьмичасового перелета незадолго до полуночи. Дхарам ждал, когда Бенедетта пройдет таможенный контроль, сопровождаемая двумя местными полицейскими и агентом авиакомпании. Дхарам организовал для нее этот эскорт, чтобы облегчить ее прибытие. Бенедетта широко улыбнулась, как только увидела его, а он поцеловал ее. Дхарам выглядел столь же взволнованным, как и она, и не мог дождаться начала их путешествия. Он отвел на эту поездку две недели, хотя этого едва могло хватить для осмотра основных достопримечательностей, поскольку страна огромная.

Первым, на что обратила внимание Бенедетта в окружавшей их аэродромной толпе, были женщины, облаченные в сари всех цветов радуги, многие из них в украшениях из драгоценных камней. У некоторых на лбу красовались красные бинди, так называемый «третий глаз». Мужчины носили традиционную одежду, состоявшую из длинных рубах и коротких штанов. Выглядело это очень экзотично. Пребывая в любой европейский город, вы вряд ли смогли бы отличить по одежде толпы в аэропорту Париж от Цинтиннати, но в Дели вы немедленно вливались в другую культуру и другую вселенную. Встречались здесь и иностранцы в европейской одежде. Все это смешивалось в единую картину, расцвеченную разными красками и формами, очаровавшими Бенедетту, когда они шли сквозь зал аэропорта, а сотрудники Дхарама несли за ней ее багаж.

Дхарам заказал для нее номер в отеле «Леела», куда они направились в его темно-голубом «бентли» с водителем. Дхарам представил Бенедетте водителя: Манджит, – и они поехали по дипломатическому району Чанакьяпури.

Швейцары, посыльные и портье вышли им навстречу, чтобы поднести чемоданы, и проводили гостью до люкса, после того как она оформила свое прибытие у стойки регистрации. Вместе с ней поднялся Дхарам, чтобы убедиться, что она довольна апартаментами. При этом тут же стояли два менеджера и консьерж, готовые исполнить любое ее желание. Дхарам воспринимался здесь едва ли не как полубог, так что весь персонал отеля старался изо всех сил угодить его гостье.

Отведенный ей люкс поражал своей роскошью, просторной гостиной с видом на сад и спальней, которая, по словам Бенедетты, была куда больше, чем ей приходилось видеть в любой из европейских гостиниц. На столе в гостиной стояла бутылка шампанского, клубника, корзина фруктов, блюдо со сладостями. Как только они вошли, облаченный в ливрею виночерпий предложил им шампанского или чаю. После всего этого трудно было представить себе более великолепное вселение в даже самый знаменитый западный отель. Целые армии служащих отеля сновали повсюду, готовые выполнить любое желание именитых гостей.

Они планировали провести два дня в Дели, и Дхарам проговорил с ней несколько часов, пока служанки распаковывали, развешивали и раскладывали вещи Бенедетты, и лишь около трех часов утра нехотя оставил ее наконец одну в номере отдохнуть.

Когда Бенедетта проснулась утром, стояла чудесная погода, поэтому она надела серые брюки, красный кашемировый свитер и прихватила с собой короткую куртку, на случай если вдруг похолодает.

Бенедетта была совершенно готова к выходу, когда Дхарам появился в ее номере, после того как она позавтракала, а он на часок заглянул в свой офис.

– Ну что, пошли? – спросил он, неимоверно довольный, что она приехала к нему в страну.

– Не могу дождаться, – взахлеб произнесла она, когда они выходили из номера.

Все происходящее представлялось ей одним огромным приключением, и Дхарам был счастлив, видя ее воодушевление.

Внизу, у подъезда отеля, их уже ждал его водитель на «бентли».

Первыми достопримечательностями, которые Дхарам продемонстрировал ей, были традиционные монументы, Красный форт и гробница Хумаюна. Они вышли из автомобиля и осмотрели эти грандиозные сооружения. Затем прошлись вдоль роскошных газонов садов Лоди и ощутили их умиротворяющую атмосферу. Оттуда они отправились осмотреть Кутб-Минар, самый высокий в мире кирпичный минарет. Бенедетта теперь полностью осознала контрасты города, его старой и новой частей, сочетание изобилия, богатства и множества назойливых нищих, о которых она была заранее предупреждена. Красивыми женщинами в сари, оживленно суетившимися на улицах, нельзя было не залюбоваться.

На обед он повел ее в «Оливковый бар», а затем они зашли в торговый центр «Полумесяц» посмотреть на индийскую одежду.

– Ну как, стоило ради этого ехать так далеко? – спросил Дхарам. Впрочем, вопрос был риторическим.

Он был так горд своей страной и своим городом, но особенно тем, что, как это было явственно видно, ей понравилась Индия и она влюбилась в Дели.

Дхарам привез Бенедетту в отель и оставил отдыхать, а сам отправился домой, чтобы переодеться в вечерний костюм, пообещав вернуться в половине девятого вечера и поужинать с ней в ресторане «Смокхауз рум», о котором он рассказывал ей, когда они были на Сардинии. Из его окон открывался панорамный вид на минарет Кутб-Минар, который они осмотрели сегодняшним утром.

Ресторан произвел на Бенедетту огромное впечатление своим необычным интерьером, а ужин – своей изысканностью. Дхарам заказал несколько блюд и объяснял, из чего состоит каждое кушанье. Их столик обслуживал едва ли не взвод официантов, принося одно блюдо за другим. Бенедетта была удивлена количеством прислуги и великолепным качеством обслуживания. Ее уже накрыла волна восхищения индийской магией, а ведь она провела здесь только один день. Красота этой страны превосходила все, что ей когда-либо приходилось видеть в жизни, и это было только начало. Уже сейчас Бенедетта могла сказать себе, что ее ждет незаурядная поездка. Дхарам явно рассчитывал на это и обо всем отлично позаботился.

После ужина Дхарам опять поцеловал Бенедетту и, довезя до отеля, расстался с ней в гостиной ее номера. Он снова и снова благодарил ее за приезд, тогда как она в свою очередь поблагодарила его за все, что он устроил для нее. Он пообещал ей вернуться завтрашним утром и уговорил ее лечь спать пораньше. Он хотел, чтобы она как следует отдохнула и набралась энергии для всего того, что он запланировал для нее на завтра. Ведь было так много интересного, что ей захотелось бы здесь увидеть.

Когда Дхарам появился на следующее утро, она уже была одета и готова к выходу, настроенная гулять многие часы. Вскоре они вышли из отеля и направились осматривать старую часть Дели. Они побывали в храме Лотоса, на рынке Дилли Хаат и в Национальном музее, а ближе к вечеру этого дня Бенедетта вернулась в отель, чтобы насладиться массажем и поплавать в бассейне.

Этим вечером они поужинали в ресторане своего отеля, который носил название «Цирк», а потом легла спать, поскольку на следующий день с раннего утра они отправлялись в поездку по стране. Бенедетта хотела бы также познакомиться с детьми Дхарама, но его сын находился в другом городе на чемпионате по поло и не мог вернуться к ее отъезду, а дочь жила в Джайпуре, который они намеревались посетить в ходе путешествия.

Их одиссея началась в Кхаджурахо, где они посетили с дюжину храмов в течение дня. Все они изобиловали скульптурами богов, богинь, воинов и музыкантов, вырезанными из камня, и Бенедетта сделала несколько дюжин фотографий. Вечером они поужинали в отеле, и Дхарам проводил Бенедетту до ее номера, после чего отправился в свой.

Утром они вылетели в Агру, чтобы посетить Тадж-Махал. Никакие фотографии и красочные описания не могли подготовить Бенедетту к его ослепительной красоте. Воистину это было самое великолепное строение, которое ей приходилось когда-либо видеть; документальные фильмы, просмотренные ею много раз, не были в состоянии передать всю его красоту и очарование. Они обошли вокруг этот потрясающий мавзолей, сделали даже фотографии его отражения в искусственном водоеме, а затем сняли номера в отеле «Оберой Амарвилас», который оказался замечательным дворцом, вдохновленным мотивами мусульманской и могольской архитектуры, расположенным совсем рядом с Тадж-Махалом. Там были прекрасные террасы, многочисленные фонтаны, бассейны, садики; повсюду благоухали пышные цветы. А номера впечатляли инкрустациями из различных пород древесины, мраморными полами и тяжелыми шелковыми шторами, причем из каждого номера был виден Тадж-Махал. Когда Бенедетта вернулась в свой номер отдохнуть после ужина, она обнаружила, что Дхарам распорядился наполнить ее ванну душистой водой и усыпать ее лепестками роз. Он успевал подумать обо всем.

А после ночи, проведенной в Агре, они поехали в Национальный парк Ратхамбор, где остановились в отеле «Ваниавилас», и в каждом из этих мест Дхарам поселялся в номере или люксе рядом с апартаментами Бенедетты. Он хотел быть как можно ближе к ней, чтобы защитить в случае опасности, но главным образом – чтобы наслаждаться ее обществом. Они не переставали говорить целыми днями с момента ее приезда.

В Джайпуре они осмотрели комплекс астрономической обсерватории Джантар-Мантар, дворец восемнадцатого века Хава-Мантал, городскую ратушу и дворец Чандра-Махал. Еще больше Бенедетту обрадовал совместный ужин с дочерью Дхарама, Рамой, в их похожем на дворец доме. Рама представила Бенедетте своих троих маленьких детей, очаровательными и безукоризненно воспитанными. Ее муж отсутствовал, поскольку вместе с братом уехал играть в поло, но она устроила настоящее пиршество. Две женщины прекрасно поладили между собой, а Дхарам выглядел гордым и счастливым.

Они остановились в великолепном отеле «Раджавилас», где после ужина вышли на террасу, чтобы выпить по бокалу вина. Отель окружали потрясающие сады, и запах жасмина витал повсюду в воздухе.

– Как жаль, что ты не встретилась с моим зятем, – с сожалением произнес Дхарам. – Это очаровательный молодой человек. Его семья – одна из наиболее влиятельных в Индии.

Таким же влиятельным человеком был и сам Дхарам. На фоне всех чудес, которые он ей демонстрировал, Бенедетту больше всего поражала его неизменная любезность, скромность и изящество.

Бенедетте стало грустно, когда она осознала, что их путешествие уже скоро окончится. Все виденное промелькнуло перед ней со скоростью молнии, а она хотела бы, чтобы это не кончалось никогда.

– Как бы я хотела остановить время, чтобы я могла увидеть все и запечатлеть каждую деталь в своей памяти, – однажды сказала Бенедетта.

– Ты в любом случае все запомнишь, – с улыбкой произнес Дхарам, и она, конечно, согласилась.

Неужели она когда-нибудь сможет забыть хоть малую толику из того, что увидела в Индии? Каждое впечатление, каждое зрелище, каждый храм, каждое здание были незабываемыми и единственными в своем роде, хотя все же типичными для Индии. А вся поездка сюда превратилась в особенное волшебство, поскольку Дхарам разделял с ней красоту своей фантастической страны.

С сожалением расставшись с Рамой, они на личном самолете Дхарама перенеслись в Удайпур, где посетили городской рынок, чтобы Бенедетта могла полюбоваться местными тканями. Посещение рынка закончилось тем, что она отобрала образцы тех из них, которые могли быть воспроизведены дома во всей их простоте стилей и симфонии цветов, которые было невозможно описать словами.

Дхарам с большим трудом увел Бенедетту с рынка. Она приходила в восторг от всего, на что падал ее взгляд. Бенедетта хотела подробно изучить каждую безделушку и взять с собой столько, сколько могла. Когда они покидали рынок, она несла несколько стопок образцов тканей и охапку браслетов, которые намеревалась раздарить своим подругам в качестве сувениров.

На следующий день они осматривали храмовые комплексы Нагды и Эклингжда, оказавшиеся одними из самых впечатляющих памятников, которые она видела, а потом вернулись отдохнуть в отель. Перед возвращением в Дели они планировали провести последние несколько спокойных дней путешествия в Удайпуре. Они вместе походили по расположенным позади отеля улицам и лавкам, где она нашла еще много интересного для себя. Бенедетта была ненасытна, она хотела увезти с собой на родину каждый звук, каждый запах, каждый вид и каждое воспоминание.

– Ну, Бенедетта, ты довольна, что приехала в Индию? – спросил он в их последний вечер в этом городе.

Через два дня Бенедетта должна была отправиться на родину, и теперь она была переполнена впечатлениями, совершенно очарована этой страной. От этой поездки она получила не только чрезвычайно обильный и глубокий взгляд на его страну, но и узнала Дхарама гораздо лучше как человека. Когда они встречались с ним в Италии и Париже, она еще не смогла в полной мере оценить масштаб его личности. И хотя было невозможно сравнивать этих двух мужчин, она все же смогла осознать, как много ей пришлось вытерпеть от Грегорио, как он мелок, самовлюблен и как мало внимания уделял ей. Дхарам обладал чуткой душой и умением сострадать, которые превосходили все, что ей приходилось встречать в мужчинах. Его единственным стремлением на протяжении последних двух недель было сделать Бенедетту счастливой и показать ей свою страну, жизнь и культуру.

Когда они сидели тем вечером и говорили о том, что повидали, Дхарам осторожно надел на ее руку браслет, которым она восхищалась, когда они осматривали Дворец драгоценных камней в Джайпуре. Это был широкий золотой браслет, усыпанный необработанными индийскими алмазами. Глаза Бенедетты загорелись при виде этой драгоценности, она была ошеломлена таким замечательным подарком.

– О боже, Дхарам! Какое чудо!

Браслет ей очень нравился, и она страстно желала обладать им. Бенедетта также понимала, что Дхарам будет глубоко оскорблен, если она откажется принять его. Поэтому она подалась всем телом вперед и поцеловала Дхарама в щеку. По выражению его лица было понятно, что он чрезвычайно рад тому, что подарок пришелся ей по душе.

– Я хотел, чтобы у тебя осталось что-то на память о нашем совместном путешествии. Надеюсь, это была только первая из многих твоих поездок сюда. Я бы назвал ее беглым обзором этой страны. В следующий раз мы будем путешествовать гораздо медленнее и изучать все намного подробнее.

Значит, Дхарам хочет, чтобы она вернулась «в следующий раз», он выразил это с предельной ясностью. Ее взор сразу затуманился, когда она снова прикоснулась к великолепному браслету. Ее по-прежнему беспокоило одно обстоятельство, о котором она думала с самого начала. Их разделяла целая вселенная.

– Но как это возможно? – мягко произнесла Бенедетта. – Ты живешь здесь. Я – в Милане. И каждому из нас трудно оторваться от своего дела.

Их совместное путешествие действительно требовало тщательного планирования. Дхарам отложил свои профессиональные обязательства на две недели, и теперь должен будет работать интенсивнее, чем до ее приезда, а ей по возвращении в Милан придется заплатить огромный бонус своему заместителю за то, что тот выполнял ее обязанности. Оба они знали, что дело обстоит именно так, они и в дальнейшем намеревались делать карьеру, множество наемных рабочих зависело от них, равно как и значительные проекты и ответственность перед партнерами. И каждый раз, когда Бенедетта задумывалась над этим, на сердце ее ложилась печаль.

– Мы сможем, если захотим, – мягко произнес Дхарам. – Нам подвластно все, даже самое невозможное. Это зависит только от нас, Бенедетта, и от того, сколько усилий мы пожелаем приложить, и сколько времени выкроить. Я совершенно не хочу, чтобы ты бросала свою жизнь там, в Италии. У меня тоже есть здесь семья и определенные обязательства. Очень надеюсь, что мы все же будем вместе. Вероятно, мы и не сможем проводить друг с другом каждую минуту, но я предпочел бы хоть иногда быть с тобой, чем не быть совсем. Я никогда не встречал женщины, подобной тебе, которая работает столь же интенсивно, сколь и творчески, и имеет такие же взгляды на жизнь. Ты гениальна во всем, что делаешь.

А еще он знал, что рядом с ним сидит страстная, любящая и мудрая женщина.

– Ты тоже из гениев, – констатировала она, тронутая его комплиментом.

Бенедетта была так же скромна, как и Дхарам, пусть и по-своему. Она отдала Грегорио все свое доверие и уважение, но ее собственные способности и творческие силы оставались нераскрытыми. Теперь же мир предоставил ей возможность применить их, и она в полной мере этой возможностью воспользовалась. Дхарам был очарован ею.

– У гениев необычная жизнь, – продолжал Дхарам. – Пусть мы и не будем завтракать вместе каждое утро, зато мы сможем объединить два наших мира, добавить счастья каждому из нас, смешать в единое целое жизнь двух незаурядных людей. К тому же у тебя нет детей, а мои уже выросли. Я с удовольствием провожу время с ними, но они больше не нуждаются во мне как раньше.

Произнеся все это, Дхарам протянул к ней руки, в которые она молча вложила свои, и взглянула ему в лицо.

– Я люблю тебя, Бенедетта. Я полюбил тебя в тот вечер Белого ужина, едва мы впервые встретились. Когда я заговорил с тобой, то не мог поверить в свое несчастье – ты замужем за другим человеком. Но затем, без всякого объяснения, он ушел, и я увидел боль в твоем взгляде. Мне захотелось тогда заключить тебя в объятия и увести с собой, но я не мог. Однако судьба оказалась добра к нам, и вот ты здесь, со мной. Я хочу заботиться о тебе и любить тебя. Я не позволю никому причинить тебе боль, Бенедетта. Предлагаю тебе мое сердце и мою жизнь.

Бенедетта была потрясена тем, что он сказал. К этому времени они даже не стали любовниками, только целовались. Теперь она с огромной осторожностью прислушивалась к своему сердцу – после той боли, через которую ей пришлось испытать с Грегорио, – но Дхарам был совершенно другим человеком, любящим, защищающим и щедрым. Теперь она это знала. Никакая опасность ей не грозила.

– Я тоже люблю тебя, – произнесла Бенедетта тихо и очень серьезно.

Чтобы сказать это, ей потребовалась изрядная смелость.

Они поднялись вместе по лестнице, и Дхарам остановился у двери ее люкса, как делал это каждый вечер. Бенедетта сама открыла перед ним эту дверь, как раньше – свое сердце. Этой ночью их мечты свершились и стали реальностью. Они пока еще не представляли себе, что произойдет в дальнейшем или как будут развиваться их отношения, но, засыпая в его объятиях после страстной любви, Бенедетта знала, что их соединила судьба. Это был бесценный подарок, который преподнесла ей жизнь. И отказываться от него было бы глупо.

Глава 16

Когда самолет приземлился в аэропорту Пекина, Валерия была ошеломлена теми картинами и звуками, которые сразу же окружили ее. Неимоверные толпы людей, шум, совершенный хаос в аэропорту, беспорядочные движения людей, повсюду грязь. Раньше ей никогда не приходилось встречаться с чем-то подобным.

Они ехали к городу, и Жан Филипп обращал ее внимание на те или иные виды, мелькавшие за окном. Довольно часто по дороге в Пекин встречались древние строения былого Китая наряду с новыми зданиями города, достойными ее упоминания в «Вог», но первое ее впечатление было удручающим, поскольку Валерия была неприятно поражена неустроенностью жизни Жана Филиппа. Она ужаснулась крошечным размером и неприглядностью его квартиры. Если бы он приехал сюда со всей семьей, то приложил бы гораздо больше усилий, чтобы найти более или менее сносное жилище. Будучи здесь один, он удовлетворялся жилым помещением, которое предоставила ему компания, и не заботился о быте. Сердце его оставалось в Париже, но никак не здесь.

После того как Валерия осмотрела его обставленные со спартанской простотой апартаменты, они поехали в отель. «Вог» забронировал для нее номер в отеле «Дом напротив», элегантном и современном, имеющем даже большой бассейн. И снова ее поразило, что почти никто из служащих не говорит по-английски, несмотря на то что в этом построенном в западном стиле отеле проживают практически только иностранцы. Отчасти это ей даже нравилось, как нечто совершенно противоположное привычному, но теперь она понимала, насколько тяжела была бы здесь жизнь.

«Вог» нанял для нее переводчицу, с которой Валерия должна была встретиться несколько позже этим же утром для знакомства с городом. Ей предстояло многое сделать, будучи здесь миссией для своего журнала. И она намеревалась увидеть все, что только можно, в дневное время, пока Жан Филипп был занят на работе. Муж постарался ужать свое расписание на время ее пребывания в Китае, но он был центральной фигурой нескольких новых крупных проектов, так было замечательно освободиться хотя бы ненадолго для сопровождения ее в Шанхай. Валерия пришла в восторг от перспективы поездки в этот город вместе с ним. Она слышала много интересного о Шанхае, но все же Пекин интересовал ее гораздо больше, потому что теперь здесь жил ее муж, а она хотела видеть прежде всего то, чего лишилась, отказавшись поехать сюда вместе с ним.

Она приняла душ и переоделась, пока Жан Филипп заказывал завтрак через официанта, обслуживающего номера. Последний еле-еле лопотал по-английски, но, несмотря на это, почти в точности выполнил их заказ. Однако после того как они позавтракали яичницей и круассанами, которые почему-то были поданы вместе с чашкой риса и кусочками рыбы, Жан Филипп вынужден был оставить ее, чтобы присутствовать в офисе на совещании, а Валерия спустилась в вестибюль для встречи с переводчицей. Эта красивая молодая девушка говорила на правильном английском, хотя иногда и запиналась в трудных местах, и никогда не покидала Китая. Она работала в государственном учреждении, получила задание сопровождать иностранного бизнесмена и очень обрадовалась, что Валерия оказалась женщиной. Валерия захватила с собой один из последних номеров французского «Вог» и объяснила девушке, чем она намерена заниматься здесь. Поскольку они собирались использовать в фотообозрениях китайских моделей, равно как и тех, которых они должны были привезти с собой из Парижа, Валерия планировала посетить модельное агентство и договориться о проведении фотосессии.

Но в этот день она хотела изучить окрестности с помощью переводчицы и шофера, которого наняла через администрацию отеля. Они объездили значительную часть города, и Валерия сделала множество фотографий Шелкового рынка, а также Земляного рынка, который мог стать отличным фоном для других ее фотографий. Это был, по сути, блошиный рынок с огромным разнообразием товаров. Переводчица провела ее по нескольким огромным торговым центрам, но их Валерия сочла куда менее интересными. Девушка сказала, что в Пекине имеется чуть ли не сотня таких центров, но Валерия не пришла в восторг от того, что увидела. Она желала для «Вог» фотографий более самобытных объектов, чем торговые центры.

Они побродили среди хутунов – узких древних переулков – и аллей, которые тянулись через весь город и могли представить куда более экзотический фон для фотоснимков. Валерию восхитил район под названием «Зона искусств 798» – выставочное пространство для современного искусства, которое изначально было фабрикой электронных изделий, построенной в 1950-х годах и превращенной в территорию галерей, где, по ее мнению, модели смотрелись бы просто замечательно. В дополнение ко всему этому Валерия сделала фотографии и самых известных достопримечательностей: Запретного города, Великой Китайской стены и пекинской Оперы как фона для более традиционных видов.

Валерия не переставала фотографировать весь день, так что и она, и переводчица вымотались до предела, когда вернулись в отель. В номере Валерия легла в постель, чтобы дождаться возвращения Жана Филиппа с работы. Он намеревался провести эти дни вместе с ней в отеле, но, войдя в номер, обнаружил жену спящей, и у него не хватило духу разбудить ее. Он просто лег с ней рядом, улыбаясь и глядя на нее. Он чувствовал себя счастливым и спокойным, впервые со своего приезда в этот город. Все в мире изменялось, когда она была рядом.

Валерия проснулась около полуночи и улыбнулась, увидев мужа. Жан Филипп читал какую-то бумагу, он даже успел заказать какую-то еду в номер, не побеспокоив ее. Валерия почувствовала волчий голод, и они заказали через «обслуживание в номерах» настоящий ужин. Набросившись на еду, она рассказывала ему, где побывала и что повидала в течение дня.

– Да ты объездила едва ли не весь город! – восторженно воскликнул Жан Филипп. – За два месяца я и половины всего этого не видел!

Зато он постоянно работал, не выходя из офиса.

– Я приложила усилия. У меня не так уж много времени, и я должна была проверить, как город будет смотреться на фотографиях.

Одной из самых больших проблем, которые ждали их в будущем, была погода в январе, когда они начнут делать фотографии для журнала. Девушки-модели неизбежно будут мерзнуть в легких воздушных одеждах при температуре ниже нуля.

Жану Филиппу нравилась предприимчивость Валерии, компетентность и созидательность ее натуры. Эти качества ее характера были в числе тех, которые привлекали в ней и Чарлза де Бомона. Его имя ни разу не слетело с ее уст за все то время, которое она провела в Китае. Валерия опасалась, что может сказать при этом нечто лишнее, и не хотела, чтобы Жан Филипп заподозрил за ней хотя бы намек на супружескую измену, прекрасно зная, что если он почувствует нечто подобное, то никогда больше не сможет доверять ей. Он, казалось, был влюблен в нее куда больше, чем когда-либо ранее, и они оба радовались ее поездке в Китай. К этой радости добавлялась интимная обстановка в отеле, где они виделись друг с другом лишь по вечерам, что делало их общение еще более романтичным: зажженные свечи, легкое вино, усыпанное лепестками роз широкое ложе…

В последний вечер ее пребывания в Пекине Жан Филипп взял Валерию с собой на важный ужин, где он должен был присутствовать. Это оказалось пышным мероприятием с бесконечной сменой деликатесных блюд, которое Валерия сочла восхитительным, наслаждаясь присутствием на нем вместе с мужем. Жан Филипп откровенно гордился ею, испытывая радость от того, что она сопровождала его.

К тому времени, когда они отправились в Шанхай, через четыре дня после приезда в Пекин, Валерии казалось, что они снова влюбились друг в друга. Эта поездка спасла их. Все вокруг казалось новым и свежим. Им обоим понравился Шанхай, гораздо больше, чем Пекин, и они изучали его вместе, словно проводили там свой медовый месяц, разве что ей время от времени приходилось делать свое дело. Зато Жан Филипп заранее взял отпуск и мог сопровождать ее всюду.

Она прилетела вместе с ним обратно в Пекин вечером, накануне дня отлета в Париж. И они провели свою последнюю ночь в отеле подобно влюбленным молодоженам. Ей претила даже мысль о том, что назавтра ей придется оставить мужа, а его страшило возвращение в свое спартанское жилище.

– По крайней мере, я буду дома через две недели, к Рождеству, – с грустью произнес Жан Филипп, думая о близком расставании.

Его жизнь стала куда счастливее, пока Валерия была здесь. Но теперь он уже мечтал об отпуске в кругу семьи. Существование в Пекине без нее было невыносимо безотрадным. Когда рядом с ним находилась Валерия, он мог вынести любые испытания. Но Жан Филипп больше не пытался уговорить жену переехать к нему в Пекин, отчетливо понимая, насколько лучше для нее и детей жить в Париже. Его жизнь здесь была жертвоприношением, совершенным им ради семьи, и ничего подобного он больше не требовал от Валерии, даже чувствовал свою вину перед ней за то, что предлагал подобный вариант перед отъездом сюда. Он был счастлив, что благодаря какому-то чуду их брак пережил это испытание.

Жан Филипп едва смог оторваться от Валерии в аэропорту перед расставанием. Для обоих это была чудесная поездка, и громадным подарком судьбы казалось то, что «Вог» послал Валерию именно сюда.

– До свидания через две недели, – весело сказала она мужу, после того как они поцеловались в последний раз.

За время ее поездки они отдавались друг другу при любой возможности, словно стараясь загладить те мучительные месяцы, когда отношения между ними напряглись в преддверии необходимости решения. Каким-то совершенно чудесным образом здесь, в Китае, они вновь обрели друг друга.

Помахав ему издали рукой, она исчезла в секторе контроля безопасности. Все, о чем Жан Филипп мог думать сейчас, – это надежда оказаться через две недели снова в Париже. Никогда еще он не был так влюблен в свою жену, как теперь.

Вернувшись в Париж, Валерия поведала главному редактору обо всем, что видела в Китае. Техники вывели ее фотографии на огромный экран, руководство журнала тщательно их изучило и осталось очень довольно. Фотосессия в Китае обещала стать фантастической. Валерия также сделала фотографии всех девушек-моделей, которых повидала в Пекине. Все они согласились участвовать в фотосессии, так что апрельский номер журнала должен был стать просто сногсшибательным.

А на следующий день у нее состоялась встреча с руководством той компании, которую она консультировала. На ее счастье, Чарлз в этот момент был в Нью-Йорке и не присутствовал на встрече. Она пока была не готова увидеться с ним, хотя и знала, что ей придется сделать это, чтобы не потерять клиента. Но Валерия была теперь куда более уверена в своих отношениях с Жаном Филиппом и знала, что правильно вела себя с Чарлзом. Если бы она изменила мужу и он узнал бы про это, сердце Жана Филиппа было бы разбито. И хотя Валерия сомневалась в любви мужа несколько месяцев, теперь к ней вернулась уверенность в том, что он любит ее. Его решение поехать в Китай подвело их брак к опасной черте, но каким-то образом их чувства друг к другу смогли выстоять и даже стать еще сильнее и глубже.

Валерия разработала презентацию на следующей неделе для консультируемой ею компании и согласовала отправку ее Сержу Севиньи, партнеру Чарлза. Она с интересом выслушала их планы относительно представления отдельных коллекций в торговых центрах Пекина. На Сержа Севиньи ее профессионализм произвел впечатление. Ему стало ясно, что она не только хороша собой, но и прекрасно осведомлена в сфере своей компетенции и отлично разбирается в вопросах современного рынка, как и говорил ему Чарлз. Серж сказал, что они еще будут подробно обсуждать вопросы поставок Китаю после новогодних праздников, когда Чарлз вернется из Нью-Йорка. Он пояснил ей, что Чарлз был в разъездах бо́льшую часть декабря, работая в основном в Нью-Йорке, а потом планирует провести новогодние праздники в своем доме на Сен-Бартелеми. Валерия постаралась ничем не выдать, что вспомнила, как Чарлз приглашал ее с детьми в этот свой дом. На это приглашение она ответила, что собирается провести праздники в Париже со своим мужем. То, что произошло между ними, казалось теперь абсолютно нереальным, и Валерия надеялась, что их отношения не получат никакого продолжения, когда она встретится с ним после Нового года. Она доверяла его профессионализму, он также не хотел терять отличного консультанта.

Валерия рассказала Жану Филиппу про совещание в «Вог» с ее докладом. Она прекрасно слышала в его голосе и могла видеть на мониторе, разговаривая с ним по скайпу, с какой страстностью Жан Филипп мечтал о скорой встрече с семьей. После всего, что им пришлось испытать недавно в Китае, и восстановления их отношений оба с нетерпением ждали этого момента. Это были ужасные шесть месяцев, но теперь появилась уверенность, что самое плохое позади. Кстати, ей пришло в голову, что, вполне возможно, даже при условии жизни на таком огромном расстоянии друг от друга, брак их может окрепнуть.

Пока Валерия была в Китае с Жаном Филиппом, Шанталь и Ксавье побывали на одном из ранних празднований Рождества в Париже. Шанталь недавно вернулась после посещения Эрика в Берлине. Парень уже совершенно поправился, вышел из реабилитационного госпиталя и жил в своих апартаментах с Аннелизой. Шанталь купила сыну автомобиль, чтобы ему не приходилось больше гонять на мотоцикле. Эрик настоял на автомашине, уже бывшей в употреблении, сказав, что не хочет ездить ни на чем новом или современном, и буквально влюбился в старый почтовый фургончик для развозки корреспонденции и небольших посылок. Шанталь попыталась было уговорить его обзавестись уже прошедшим через первые руки «фольксвагеном» или «ауди», но потрепанный почтовый фургончик был именно тем, что он хотел иметь, и она в конце концов сдалась. По крайней мере, ему не удастся попасть на нем в аварию на большой скорости: фургончик едва выдавал пятьдесят километров в час. Шанталь от души посмеялась при виде сына за рулем этого автомобиля. Она сказала Ксавье, что ее сын выглядит теперь совершенным почтальоном: даже купил на блошином рынке потертую фуражку почтового служащего, чтобы полностью соответствовать образу.

– Не представляю, как мне удалось произвести на свет таких сумасшедших детей, – призналась она как-то Ксавье.

Шарлотта только что приобрела в Гонконге новенький «рендж ровер», соответствующий ее статусу, а ее жених водил «ягуар». Поль вложил все свои сбережения в «мустанг» 1965 года выпуска, которым мог щеголять как антиквариатом, а родители Рейчел собирались купить ей «мерседес» – универсал, до того как родит. Они давили на нее и Поля, требуя, чтобы они поженились до рождения ребенка. Поль упомянул об этом в разговоре со своей матерью, но Шанталь предпочла остаться в стороне от этого. Она не собиралась влиять на решение относительно свадьбы, хотя, в преддверии рождения ребенка, настойчиво советовала ему найти постоянное место работы, чтобы иметь надежный источник дохода, что было невозможно в производстве фильмов небольшими независимыми киностудиями. Она считала, что ни Поль, ни Рейчел не созрели для брака, но если они собирались иметь ребенка, то настало время повзрослеть и взять на себя ответственность за него. Пока что Рейчел находилась в зависимости от своих родителей, а Шанталь оказывала Полю материальную помощь, когда он в ней нуждался.

Знаменательный день все приближался: до свадьбы Шарлотты оставалось всего лишь пять месяцев. И Эрик после своей аварии уже стоял на обеих ногах и управлял почтовым фургончиком.

В тот день, когда Шанталь вернулась из Берлина, Ксавье напомнил ей, что они приглашены на вечеринку, устраиваемую одним из его партнеров-адвокатов. Хозяева были людьми немного занудными и весьма традиционного склада, в возрасте под семьдесят, дети их давно выросли и жили отдельно от родителей, у которых была большая квартира в шикарном Шестнадцатом районе Парижа. Они нравились Шанталь, и она собиралась на встречу с ними с особой тщательностью. На вечеринку Шанталь решила надеть довольно скромное черное шерстяное платье, которое было несколько длиннее, чем она предпочитала. Длинные рукава и высокий воротник, к которым она добавила нитку жемчуга, только прибавили ей возраста, но она не осмелилась облачиться во что-нибудь более смелое. Волосы она собрала в пучок, что делала довольно редко, считая, что такая прическа ее старит. К тому же Ксавье предпочитал видеть ее волосы распущенными. Перед выходом Шанталь оглядела себя в высоком зеркале.

– Пожалуй, в этом наряде я похожа на престарелую училку или греческую вдову, правда? – спросила она Ксавье, чувствуя себя неуверенно.

На Ксавье был новый черный костюм и модная черная рубашка от Прада, которую она ему недавно подарила.

– Ты кажешься старше… – дипломатично произнес он.

– Хочешь сказать, я смахиваю на старуху?

– Лично я больше люблю, когда твои волосы распущены, а юбка позволяет любоваться коленками, но я должен признать, что там, куда мы идем, ты будешь вполне соответствовать обществу.

Вряд ли можно было считать его слова комплиментом, это куда больше походило на правду. Чтобы хоть как-то исправить положение, она распустила волосы, но переодеваться не стала, надела пальто, и они вышли из дома. Оказалось, что их пригласили не просто на вечеринку, а на большое праздничное торжество, где каждый гость был из той или иной юридической фирмы. В большой столовой красовался длинный стол, накрытый одной из лучших обслуживающих фирм, поставившей для праздника отборные деликатесы. Хозяйка дома была облачена почти в такое же одеяние, что и Шанталь, так что последняя поняла, что выбрала правильный стиль одежды.

Шанталь разговорилась с женщиной-адвокатом, с которой была знакома, и постепенно оказалась в группе очень интересных, весьма либеральных дам, обсуждавших все ужасы положения женщин на Среднем Востоке и строивших проекты, каким образом можно изменить эту ситуацию. Шанталь проговорила с ними около часа, потом подошла к столу, чтобы перекусить, а затем отправилась искать Ксавье. Найдя его, она слегка удивилась, застав его погруженным в беседу с сексуальной рыжей красоткой в белом платье в обтяжку и едва прикрывающем срам. По четким очертаниям ее фигуры было совершенно понятно, что она не утруждается надевать нижнее белье. Красотка возвышалась в замшевых туфлях на каблуках, напоминавших стилеты.

– Однако, – вполголоса произнесла Шанталь, но решила не прерывать их беседу, чтобы не походить на настырную ревнивую любовницу, а потому включилась в разговор другой группы гостей и стала ждать, когда Ксавье оторвется от рыжеволосой.

Ксавье не спешил отходить от красотки. Более того, вместе с девицей он уселся на диван и от всего сердца смеялся всему, что говорила та, постепенно, дюйм за дюймом, придвигаясь к нему, что не ускользнуло от взора стоявшей поодаль Шанталь.

Она ждала около часа, когда Ксавье закончит свое общение с рыжей красоткой. Наконец девица встала с дивана, достала из сумочки визитную карточку и протянула ему. Не спускавшая с них взгляда Шанталь отметила, что Ксавье взял визитку и положил в карман пиджака, глядя ей вслед, пока красотка удалялась на своих «стилетах». Выждав несколько минут, Шанталь подошла к нему и сказала, что устала и хочет домой, ведь они уже провели на этом празднестве более двух часов. Ксавье взглянул на нее, и по выражению его лица Шанталь поняла, что он вполне доволен своим времяпрепровождением.

– С тобой все в порядке? – заботливо спросил он, протягивая руку, чтобы обнять ее за плечи.

Шанталь напряглась и увернулась от него.

– У меня все прекрасно, – ледяным тоном произнесла она.

Накинув пальто ей на плечи, Ксавье повел ее к двери, и через несколько минут они направились домой. Ему было ясно, что она злится на что-то, хотя он совершенно не мог понять, что стало причиной ее испортившегося настроения. Он предположил, что кто-нибудь из гостей нагрубил ей. Лично он считал, что это была прекрасная вечеринка, на которую собралось около восьмидесяти человек. Все приглашенные были отличными людьми, и все они были веселы и радушны. Хозяева дома приложили много усилий, чтобы праздник удался.

– Что-то не так? – спросил Ксавье, когда они пересекли Сену по мосту с Правого берега на Левый.

– Не так? Нет. Предсказуемо – да. Кто была та женщина, с которой ты так увлеченно разговаривал?

Шанталь ненавидела тон, которым задала этот вопрос, но ничего не могла с собой поделать.

Совершая поворот, Ксавье не отводил взгляда от дороги, а потом посмотрел на Шанталь.

– Какая женщина?

– Та, рыжая, которая ходит без нижнего белья. Ты, насколько можно судить, неплохо проводил с ней время.

– Она довольно забавна. Это наша новая практикантка. Неплохая девчонка. Да и откуда ты узнала, что она не носит нижнее белье? – Он не мог скрыть удивления.

– Если ты заметил, у меня есть глаза. – На облегающем платье девушки не просматривалась линия от резинки трусов, но Шанталь не намеревалась растолковывать ему эти тонкости. – Сколько ей лет?

– Да понятия не имею! Может, двадцать пять – двадцать шесть. Она студентка, будущий юрист, хочет стать адвокатом на бракоразводных процессах, – спокойно произнес Ксавье.

– И, я уверена, сама станет причиной множества из них, – буркнула Шанталь с угрюмым выражением лица, когда они остановились у ее дома и он поставил машину на парковочное место.

– Да из-за чего ты так расстроилась?

– О, из-за сущей ерунды – ты всего лишь провел битый час в разговорах с этой роскошной двадцатипятилетней девицей, которая так и вилась вокруг тебя, а ты хихикал словно школьник. Она дает тебе свою визитку, и ты суешь ее в карман. Я почти на двадцать лет старше тебя. Так что же тебе пришло прежде всего в голову о причине моего расстройства? Что мне не понравился копченый лосось?

– Кстати, лосось был очень вкусный. Ребята, которые накрывали стол, знают свое дело, – сказал Ксавье, стараясь сменить тему разговора, чем еще больше привел Шанталь в неистовство. – Да это была и не визитная карточка. На ней координаты ее брата. Он архитектор, а нам надо кое-что поменять в устройстве офиса. Вот она и рекомендовала его для такого случая.

– Она могла бы дать его координаты и в рабочее время. Честно говоря, я не верю тебе. Она может быть студенткой юрфака, но выглядит как голливудская старлетка, а одевается как проститутка. И мне почему-то не нравится, что она крутится вокруг мужчины, которого я люблю, а я по возрасту гожусь ей в матери, да и, как назло, оделась в этот старушечий наряд. Жена твоего партнера лет на двадцать старше меня, а выглядели мы примерно одинаково. Напомни, чтобы я сожгла эти тряпки.

Ксавье улыбнулся. Даже когда Шанталь сердилась, она знала, каким образом можно его рассмешить.

– Шанталь, девочка моя, перестань, я же люблю тебя. Я просто разговаривал с этой рыжей. Она ничуть меня не привлекает. А ты можешь завернуться хоть в нашу простыню и все равно будешь сексуально привлекательнее любой другой женщины.

– Эта тема для нас не новая, Ксавье, но могу повторить, – произнесла она, когда они вошли в небольшой лифт. – Я не хочу, чтобы из меня делали дуру. Когда-нибудь ты все равно сбежишь, а я не собираюсь рыдать у окна с разбитым сердцем. Если уж ты начал заглядываться на молодых девиц, то мне конец. И я предпочитаю закончить с этим раньше, чтобы потом не пришлось страдать.

Ксавье был поражен тем, что она сказала, хотя ему и приходилось слышать нечто подобное от нее раньше, но только сейчас он в полной мере осознал, что она имеет в виду. Шанталь страшила мысль, что он влюбится в молодую женщину и оставит ее.

– Обещаю, что не стану смотреть на молоденьких девиц. Я люблю тебя. Вероятно, мне не следовало говорить с ней слишком долго, но я был в хорошем настроении и не хотел быть грубым.

– Это то, о чем я и говорила, а именно – твои слова о «хорошем настроении». Ты имеешь право делать все, что тебе угодно, но и я имею право спасти свою задницу до того, как ты разобьешь мне сердце.

– Я никогда больше не допущу такого, – удрученно произнес Ксавье, когда они входили в квартиру.

– Уверена, что допустишь, – парировала Шанталь, проходя в свою спальню и захлопывая за собой дверь.

Через секунду Ксавье услышал щелчок замка. Выждав полчаса, он заговорил с ней через дверь в надежде, что она уже успокоилась.

– Ты хочешь, чтобы я сегодня ночевал у себя? – вежливо спросил он, надеясь, что она скажет «нет».

– Да, – раздался приглушенный ответ.

Ксавье решил не настаивать и спустя несколько минут покинул ее квартиру с тяжелым сердцем. Он чувствовал свою вину за то, что Шанталь была так расстроена, и представлял себе, что она должна была чувствовать, наблюдая за ним и юной кокеткой. Ксавье не стал бы встречаться с этой студенткой, даже если бы был одинок. Ему всегда нравились женщины-интеллектуалки, а не секс-бомбы. Да и разговор их был совершенно безобидным, что бы Шанталь ни думала теперь об этом. Сейчас ее снедала ревность, пусть и совершенно необоснованная.

Вернувшись домой, Ксавье, перед тем как лечь спать, послал Шанталь электронное письмо, в котором заверял ее в своей любви. Она не ответила на его послание, и на следующее утро он ей позвонил. Мобильный не отвечал, и ему пришлось оставить голосовое сообщение. Придя на работу и встретившись там с Амандиной, той самой рыжеволосой красоткой, Ксавье едва не получил инфаркт: она сказала, что звонила ему домой, а его домашним номером в офисном списке телефонов сотрудников теперь числился телефон Шанталь.

– Прошлым вечером я предупредила брата, что вы можете позвонить, и он устроил мне головомойку. Оказывается, я дала вам его старую визитку. Вот эта новая, возьмите. – Она передала ему визитку и ушла.

Ксавье тут же представил себе, какой эффект произвел на Шанталь ее звонок, но пускаться в длинные объяснения по электронной почте ему не хотелось. Он решил объяснить все, когда увидит ее вечером. Весь день Ксавье работал с тяжестью на сердце. Шанталь ни разу не позвонила ему, и он начал беспокоиться, не вступила ли она и в самом деле на тропу войны, особенно теперь, после звонка девушки, который выглядел для Шанталь отнюдь не невинным, несмотря на все заверения и объяснения.

Вечером Ксавье пришел к ней домой с огромным букетом красных роз, чувствуя себя незадачливым героем комедии положений. Все это было столь же банально, сколь и патетично, но он просто не знал, что еще можно сделать. Он искренно сожалел о том, что так рассердил ее и стал невольной причиной ее ревности.

Свет горел только в ее кабинете, во всех остальных комнатах было темно, что он воспринял дурным признаком. К тому же он споткнулся о большой чемодан, стоявший в коридоре. Шанталь посмотрела на него с каменным выражением лица, когда Ксавье вошел в кабинет с букетом роз, на которые она не обратила внимания.

– Ты куда-то собралась? – небрежным тоном спросил он, имея в виду чемодан.

– Нет, это для тебя, – холодно произнесла она. – Я собрала твои вещи. Все кончено. Я не могу этого больше выносить. И не собираюсь ждать, когда мое место займет другая. Я слишком стара для тебя. Тебе нужна молодая женщина, рыжая или какой-нибудь другой масти. Мне уже черт знает сколько лет, а тебе всего тридцать восемь. Тебе надо найти свою ровесницу, с которой ты бы мог развлекаться.

– Шанталь… пожалуйста… не глупи… Я же люблю тебя. Ты самая умная, самая сексуальная, самая прекрасная женщина, которая встретилась мне в жизни. Мне все равно, пусть тебе будет даже двести лет. Не раздувай из мухи слона.

Приблизившись к ней, он бросил букет роз в кресло. Сделал попытку обнять ее, но она не позволила ему этого. По ее щекам катились слезы.

– Я тоже тебя люблю, но хочу, чтобы ты ушел… сейчас же. Пусть я переусердствовала с этой рыжей, но та сцена прошлым вечером показала мне то, чего я не хотела бы пережить однажды в реальности. Не хочу остаться с разбитым сердцем, когда ты влюбишься в девчонку вдвое моложе меня. Ты должен уйти, Ксавье. Я не смогу пережить такого.

Он с ужасом смотрел на нее.

– Все кончено, – повторила Шанталь.

– Это какое-то сумасшествие, – простонал Ксавье.

– Что ж, я и была сумасшедшей. А теперь хочу снова быть нормальной. Мне казалось, что наши отношения могут иметь будущее. Прошлый вечер доказал, что я ошибалась. Пожалуйста, уходи.

Шанталь заплакала еще сильнее, и, бросив последний отчаянный взгляд на нее, Ксавье вышел из кабинета. Не зная, что еще можно сделать, он взял чемодан и вышел из ее квартиры с таким чувством, будто в нем что-то умерло. Он совершенно не мог понять, каким образом столь незначительная ерунда могла привести к таким серьезным последствиям. На протяжении шести месяцев все между ними было идеально, а теперь оборвалось в один момент из-за того, что он однажды мог бы влюбиться в более юную женщину. Шанталь тоже могла полюбить кого-нибудь другого, более старого или более молодого. Любой из них мог умереть. Случиться могло что угодно, но ему хотелось жить с Шанталь до конца своих дней. И разве можно предугадать, кто кого переживет? Он мог умереть молодым, она могла прожить до ста лет. Никому не известно, как все повернется в их жизни. Покончить с отношениями подобным образом – в этом было что-то нездоровое. Ее идея превентивной хирургии была чересчур экстремальной, это примерно соответствовало намерению убить пациента немедленно, поскольку он может умереть позднее.

Ксавье спустился по лестнице с чемоданом, полным его одежды и книг, а когда открыл его у себя дома, то обнаружил в нем пару ее фотографий и поставил их на прикроватный столик и на свой письменный стол. Потом развесил и разложил свои вещи. Он испытывал ужас от того, что произошло.

Вечером Ксавье отправил Шанталь электронное письмо, убеждая ее в том, что любит ее всеми силами своей души, но не получил никакого ответа. Проснувшись на следующее утро, он чувствовал себя так, как будто он уже умер. Шанталь ощущала то же самое, но она была уверена в том, что поступила правильно, и не собиралась давать задний ход. Ксавье уже стал для нее прошлым.

Глава 17

Дети Шанталь приехали домой на Рождество, как делали каждый год. Это было единственным временем в году, когда они снова чувствовали себя единой семьей.

Первым в Париж прибыл Эрик и провел тихий вечер наедине с матерью накануне приезда остальных. Он почти оправился после аварии, хотя металлический штырь и должны были вынуть из его бедра только через год, когда кости окрепнут и полностью срастутся. Но он был на удивление счастлив, боль в ноге испытывал лишь иногда, а еще его очень радовало приобретение почтового фургончика, который он использовал и для перевозки своих творений.

Но Эрик был весьма разочарован, когда на вопрос, где же Ксавье, услышал от матери, что они расстались.

– Его здесь больше не будет, – проговорила Шанталь, напрягшись всем телом, и Эрик заметил в ее глазах печаль.

– Это довольно паршиво, – произнес Эрик. – Он мне нравится. Он сделал что-то плохое?

Шанталь покачала головой, стараясь не встречаться взглядом с сыном.

– Нет, но он мог.

– Господи, что ты говоришь? В этом есть какой-нибудь смысл? – Эрик был ошарашен ее словами. – Почему бы не подождать, пока он и в самом деле что-то сотворит?

– Я бы этого не хотела. Когда ты знаешь, что что-то может пойти наперекосяк, лучше это предотвратить.

– А что, если ты ошиблась?

Эрик воплощал собой голос разума, несмотря на свою молодость.

– Поверь мне, я не ошиблась. И мне бы не хотелось обсуждать это, – твердо произнесла она.

Эрик промолчал, хотя видел, как она огорчена всем произошедшим. Он оценил то, что Ксавье захотел быть вместе с ней в Берлине и стал там поддержкой для нее. Но как же теперь его мать будет жить одна в Париже? Эрик был расстроен, что они расстались, ему было прежде всего жаль мать. Она так долго прожила в одиночестве, прежде чем встретила Ксавье.

Рейс Поля из Штатов прибыл на следующее утро, он и Рейчел оказались в квартире Шанталь в одиннадцать часов, когда его мать и брат сидели за кухонным столом, завтракая. Когда американский контингент семьи появился на пороге, в доме возникла неизбежная суматоха, а Шанталь была поражена размерами живота Рейчел. Та была на шестом месяце беременности, но выглядела так, словно вынашивала двойню. Эрик тоже удивленно присвистнул, братья обнялись, и Поль спросил Эрика, где же его подружка.

– Она празднует Рождество со своей семьей. Я собираюсь вернуться к Новому году, – объяснил Эрик, и Поль сказал, что у них такие же планы.

Они намеревались провести в Париже только неделю, а потом немного погостить у родителей Рейчел после Нового года на обратном пути в Лос-Анджелес. Ее родители приглашали их каждый год, это уже вошло в традицию, они устраивали им теплый прием в роскошном отеле «Пальмилла» в Кабо.

В противоположность своему брату Поль не поинтересовался, будет ли с ними Ксавье. Он даже не думал об этом, пока Эрик, улучив момент, не сообщил брату, что они расстались.

– Это так важно для мамы? – удивленно спросил Поль.

– Полагаю, да, – ответил Эрик.

– Я думал, это обычное светское знакомство, которое неминуемо должно было закончиться, поскольку он намного моложе. Мама должна понимать это. Он никогда бы не остался надолго с женщиной ее возраста.

Для Поля в этом вопросе все было предельно ясно, он и не ожидал снова увидеть Ксавье, считая, что это был просто короткий летний роман либо некая странноватая дружба, на которую мать пошла, чтобы не путешествовать одной. Поль не мог себе представить, что это имело большое значение для нее, поскольку она привыкла жить в одиночестве. Он даже не заметил, в отличие от Эрика, что она выглядит расстроенной, ведет себя тише обычного и кажется печальной.

А вскоре после своего приезда Рейчел захотела отправиться за покупками на авеню Монтень. Кредитные карты Рейчел оплачивались ее отцом, так что она обожала делать дорогие покупки в Париже. Она отлично выспалась в самолете, так что, переодевшись, была готова пуститься по магазинам, и Поль пошел вместе с ней. А Эрик захотел навестить кое-кого из своих друзей и побывать в некоторых галереях около площади Бастилии, в которых были выставлены его работы.

Шанталь была в квартире одна, когда из Гонконга прибыли Шарлотта и Руперт. Руперт был чрезвычайно почтителен, вел себя совершенно по-английски и обращался с Шанталь как с королевой-матерью, упомянув мимоходом, что не был в Париже несколько лет. Шарлотта сразу же по прибытии напомнила матери о своем желании выбрать вместе с ней подвенечное платье и сообщила, что они намереваются через пару дней после Рождества покататься на горных лыжах, поскольку это было страстью Руперта. По этой причине они взяли обратный билет в Гонконг через Цюрих, так что пробудут в Париже меньше братьев.

Шанталь понимала, что очень скоро все ее дети снова разъедутся, но по крайней мере сейчас все они здесь, как бы краток ни был визит, они знали, сколь важным для нее являлся рождественский праздник, хоть он и не проводился так, как когда они учились в школе и оставались дома на все дни школьных каникул.

После обеда Шарлотта и Руперт отправились погулять по Парижу. Шанталь ничего не планировала для себя на период их пребывания, желая всегда быть в распоряжении своих детей.

Поль и Рейчел вернулись домой в шесть часов вечера, нагруженные множеством пакетов. Рейчел рассказала, что разыскала несколько милых маленьких нарядов, в которых она сможет ходить после родов, а также массу очаровательных детских вещей в разделе «Беби Диор», поскольку они уже знали, что у них родится сын. Поль еле-еле смог втащить все пакеты в дом, а Рейчел отправилась в их бывшую мальчишескую спальню, чтобы вздремнуть перед ужином. Она очень устала, бродя по магазинам все послеобеденное время. Это дало возможность Шанталь поговорить с Полем, пока Рейчел отдыхала. Она нашла сына в кухне, где он искал что-нибудь съестное, и снова заговорила с ним о необходимости устроиться на работу до рождения ребенка.

– Ты не должен оставаться на иждивении у ее родителей, – твердо заявила она, и Поль согласно кивнул.

– Я намереваюсь содержать ребенка, а они будут продолжать поддерживать Рейчел.

– Тебя это не волнует?

– Я не могу обеспечивать Рейчел. Ее отец ни в чем ей не отказывает и покупает все, что она пожелает.

Рейчел была весьма избалованной девочкой, Шанталь это знала.

– Мне удалось получить должность режиссера фильмов, так что я смогу откладывать часть моих доходов для содержания ребенка, – продолжал Поль. – Это самое лучшее, что я могу сделать на данный момент.

Судя по всему, его удовлетворяла возможность обеспечивать сына. Рейчел же подобные проблемы просто не интересовали, она даже не пыталась хоть как-то сократить свои расходы. Шанталь все это представлялось малоприятным компромиссом, но Поль смирился с таким положением вещей и был готов жить с девушкой, которую он никогда не будет в состоянии содержать. Покуда он сможет обеспечивать самого себя и своего сына, он так никогда и не задумается о более престижной и денежной работе.

Спустя полчаса вернулись Руперт и Шарлотта. Они ничего не купили, но Шарлотта пребывала в радостном предвкушении, ожидая похода за покупками вместе с матерью завтрашним утром. Эрик появился только в восемь часов вечера. Шанталь устроила обильный домашний ужин для всей компании, справедливо рассудив, что после столь долгих перелетов все будут голодны и порядком измотаны. Она приготовила баранью ногу с чесноком, одно из любимых ими всеми блюд, со стручковой фасолью и картофельным пюре. Восхитительные запахи напомнили всем им семейные ужины из их далекого детства. Баранина получилась на редкость вкусной, а к ней Шанталь решила подать большое блюдо салата и набор сыров на деревянной тарелке. На десерт она задумала торт из мороженого, который они обожали, будучи детьми.

Шанталь возилась на кухне с главным блюдом, когда Шарлотта, взглянув на Поля, негромко спросила:

– А ее дружок приглашен?

Казалось, ее не на шутку волновала эта тема, и брат ответил ей, тоже понизив голос:

– Эрик сказал, там все кончено.

Ответ его прозвучал нейтрально, без тени сочувствия, поскольку он не принимал всерьез эту проблему.

– Что ж, слава богу! – отозвалась Шарлотта, с облегчением вздохнув. – Я отнюдь не горела желанием встречаться с ним. И он был бы явно не к месту на нашей свадьбе, ведь он намного моложе мамы. Не представляю, как она могла вляпаться в столь абсурдную интригу!

Поль был согласен с ней. Ему в общем-то понравился Ксавье, но особой привязанности к этому человеку он не испытывал.

– Ей хорошо и одной, – усмехнулся он.

– Почему ты так уверен в этом? – с вызовом бросил ему Эрик, раздраженный его словами. Он с интересом прислушивался к их разговору. – Никто из нас не живет в одиночку, почему же она должна быть одна?

– У мамы есть своя жизнь и мы, дети. Ей вовсе не нужен мужчина, – заявила Шарлотта, твердо уверенная в своей правоте.

– Маме пока не девяносто лет, а всего пятьдесят пять! – взорвался Эрик. – Тебе не кажется, что ей одиноко? Мы навещаем ее пару раз в году, а все остальное время она проводит одна. Что, если она вдруг заболеет? Да и почему у нее не должно быть мужчины, от которого она могла бы получать простую человеческую радость?

Брат и сестра уставились на него, словно он вдруг заговорил по-китайски. Ни единого из обстоятельств, которые он высказал в отношении их матери, никому не приходило в голову.

– Если она заболеет, мы наймем сиделку, – лаконично произнесла Шарлотта. – У нее достаточно средств, чтобы платить за это. А когда она станет еще старше, мы поместим ее в какой-нибудь хороший дом престарелых. Ей совершенно не нужен какой-то там «дружок».

– Да вы, ребята, одно сплошное милосердие, – язвительно возразил Эрик. – Она все-таки не собака, которую вы можете переправить ветеринару, отдать в приют или усыпить, когда она состарится. Наша мама – человек! Она постоянно заботилась обо всех нас, да сейчас и заботится, когда мы нуждаемся в этом. Почему бы и ей не жить с мужчиной, способным окружить ее заботой и теплом? Большинство людей ее возраста живут в браке или имеют любовников. Она тоже может жить так.

– О, ради бога!

Шарлотта воздела глаза к небу, и Полю стало неуютно. Он терпеть не мог обсуждать серьезные вопросы, предпочитая, чтобы все получалось легко и быстро. Мать никогда не доставляла ему хлопот, не жаловалась на свое одиночество, и отсутствие в ее жизни мужчины он воспринимал как данность.

Эрик считал Ксавье отличным парнем, ему еще не приходилось видеть свою мать такой счастливой, кроме того блаженного времени, когда все они были маленькими. Но в последние годы Эрик временами замечал в ее глазах печаль и испытывал беспокойство от того, что мама живет в одиночестве, даже испытывал перед ней вину, хотя и не был готов переселиться в Париж, чтобы разрешить эту проблему. И никто из них не горел таким желанием. С появлением Ксавье в глазах у мамы появилась искра, и вот теперь они расстались…

– Ну, я все же думаю, что куда лучше, если его не будет здесь и нам не придется терпеть какого-то незнакомца на Рождество, – капризно заявила Шарлотта.

– Руперт тоже незнакомец. Мы его совершенно не знаем, – огрызнулся Эрик, причем достаточно громко, чтобы его слышал будущий зять.

Если бы Шарлотта умела убивать взглядом, Эрик тут же свалился бы замертво к ее ногам.

– Он отнюдь не незнакомец, – прошипела она. – Мы с ним помолвлены!

– Великолепно. Я рад за вас. Тогда почему бы маме не иметь близкого друга?

– Какой смысл в этом разговоре? Она порвала с ним, а значит, он ей тоже не подходит. Так о чем же мы спорим? – вмешался Поль.

– Это дело принципа, – настаивал Эрик. – Я не думаю, что вы двое когда-нибудь задумывались о том, счастлива ли она в своем одиночестве и хорошо ли ей так жить.

– Она привыкла к этому, – возразил Поль, – к тому же у нее есть друзья.

– Друзья далеко не то же самое. Я был чертовски одинок, пока не встретил Аннелизу.

– О, ради всего святого, Эрик, какой может быть секс в ее возрасте! – Лицо Шарлотты отразило ее отвращение к этому предмету.

– Как мы можем об этом судить? И почему она должна ставить крест на своей сексуальной жизни? Некоторые пятидесятилетние женщины в наши дни даже детей рожают.

– Черт возьми! – ужаснулся Поль. – Только представьте, что она обзаведется ребенком. Этого нам только не хватало!

– У тебя же будет ребенок, – подначил брата Эрик, – и мы все с радостью ожидаем его появления на свет.

– Мне тридцать один год.

– Но вы не женаты. И если мы с Аннелизой когда-нибудь заведем ребенка, мы тоже не будем женаты. Никто из нас не верит во все эти формальности. Так что мы, возможно, куда более шокируем окружающих, чем она, но, что бы мы ни делали, мама принимает это как будто так и надо. Женаты мы или нет, есть ли у нас дети, с кем мы хотим жить – она никогда не навязывала нам своего мнения и ничего не требовала от нас. Так почему же вы двое так уверенно порицаете ее за то, что она делает, и почему мы все полагаем, что она обязана жить в одиночестве? – упрямо выступил в защиту Шанталь Эрик.

– Ей, должно быть, лучше жить в одиночестве, – не преминула напомнить Шарлотта. – Ты сам сказал, что она его выгнала.

– Это не значит, что мама в восторге от своего решения. Мне она кажется грустной.

– А по мне, так она выглядит прекрасно, – решительно отрезала Шарлотта. – Завтра мы собираемся идти с ней выбирать мне подвенечное платье. Ее это порадует.

– Это порадует прежде всего тебя. Что мы в жизни сделали для нее?

Братья переглянулись, не найдясь с ответом. Они никогда не думали о матери в этом плане. Она отдавала им всю себя, но им даже не приходило в голову сделать что-то для нее, да Шанталь никогда и не просила их ни о чем, она была абсолютно нетребовательной личностью.

Пока они раздумывали над этим, Шанталь позвала их к столу, поставила красное вино в графине и подала ужин. Все шумно расселись и с удовольствием погрузились в кулинарные изыски матери. Расправившись с ними, они дружно сошлись во мнении, что ее блюда удались гораздо лучше, чем обычно. Ужин был просто великолепен.

– Я наберу не менее десяти фунтов, – забеспокоилась Рейчел, – а здесь нет велотренажеров.

– Да это только хорошо и для тебя, и для ребенка, – заверил ее Поль. – Тебе надо есть побольше.

Про себя он подумал о том, что Рейчел слишком уж увлекается физическими упражнениями: пилатес, велотренажеры, йога – и все это каждый день. Рейчел обладала отличной фигурой и крепким телом, но ведь сейчас она была беременна – ей лучше поберечься.

– Вы собираетесь завести ребенка сразу как поженитесь? – после ужина спросила Рейчел Шарлотту.

Шанталь с интересом прислушивалась к их разговору, но сама говорила очень мало.

– Нет, мы хотим подождать с этим несколько лет. Сначала надо приобрести апартаменты побольше и, возможно, небольшую квартирку в Лондоне, а потом уж дело дойдет и до ребенка. К тому же я в резерве на выдвижение: не хочу упускать этот шанс.

Такое высказывание было типично для Шарлотты, так что никто не удивился. Она привыкла планировать все не только на ближайшее время, но и намного вперед, и Руперт был согласен с ней. Поль отличался изрядной неорганизованностью, результатом чего и стала беременность Рейчел. Это произошло случайно, но теперь они были только рады и с нетерпением ожидали появления малыша. К тому же родители Рейчел уже договорились с няней для ребенка, которая будет заниматься им в течение года, так что новорожденный не очень-то помешает им вести прежнюю жизнь. Это их вполне устраивало.

Совсем иная судьба выпала на долю Шанталь, которая вышла замуж до того, как выбилась в признанные писатели, родила в течение пяти лет троих детей и сама, без чьей-либо помощи, выходила их, оказалась в весьма тяжелом финансовом положении после смерти мужа и была вынуждена браться за любую работу. Никто из них не захотел бы оказаться в таком положении. Они не знали о трудностях, через которые пришлось ей пройти. Шанталь представляла все невзгоды детям как нечто незначительное, всегда оберегала их.

Рейчел и Шарлотта помогли ей убраться на кухне и вымыть посуду после ужина, пока мужчины развлекались видеоиграми в гостиной. Когда к ним присоединились женщины, вся компания решила поиграть в шарады. Все смеялись и демонстрировали хорошее знание предмета, даже лучшее чем обычно, поскольку на этот раз в их компанию влились Руперт и Рейчел, то есть появились свежие идеи и образы. Около полуночи все разошлись по своим комнатам, и уставшая Шанталь с облегчением забралась в кровать. Она любила, когда все дети собирались в ее доме, но ужасно скучала по Ксавье и старалась не думать об этом. Потом ей пришло в голову, что ни Поль, ни Шарлотта не спросили о нем, только Эрик поинтересовался. Шанталь ничего не знала об их разговоре в гостиной перед ужином, поскольку была занята на кухне. Но оно и к лучшему: если бы услышала, то расстроилась бы куда больше. Они отметали саму мысль о ее союзе с мужчиной, а Шарлотта и Поль даже радовались, что она порвала с Ксавье, и надеялись, что никакой замены ему не предвидится.

Жан Филипп прилетел из Пекина утром в рождественский сочельник, но у Шанталь не было времени встретиться с ним на этой неделе, так что они договорились вместе пообедать, когда ее дети разъедутся. Она ни с кем не встречалась, пока дети были в Париже, не желая терять ни минуты из общения с ними, поэтому совместный обед был назначен прямо перед Новым годом.

Валерия установила новогоднюю елку, а потом вместе с детьми принялась мастерить елочные игрушки из картона и папье-маше, украшая их блестками, а также рождественские ясли, инструкцию к построению которых прочла в журнале. А затем Валерия прошлась по магазинам, чтобы купить маленькие фигурки животных и младенца Иисуса. Так что когда Жан Филипп вошел в свою квартиру, она выглядела как рождественская открытка, а все подарки были аккуратно завернуты в блестящую бумагу и лежали под елкой. У него не было времени бегать по магазинам в Пекине, поэтому он привез только наряд маленькой китайской девочки для Изабель, пожарный автомобиль для Жана Луи и игрушечного тигра для Дамиана. Валерии он привез золотой браслет от Картье, который купил заранее во время приезда в Париж в ноябре.

Жан Филипп и Валерия уложили детей спать в рождественский вечер, а после того как на следующее утро открыли свои подарки и еще один, от Санта-Клауса, всей семьей отправились в церковь на торжественное богослужение. После похода в церковь, около полудня, они насладились обильным рождественским обедом. По всей квартире разливался аромат хвои, дети были в восторге от того, что папа с ними дома, и Валерия искренне радовалась этому.

Они оба еще были под впечатлением того удовольствия, которое получили от ее поездки по Китаю две недели назад. Казалось, что минула вечность с той поры, но Валерия уже собиралась снова ехать в Китай в январе для организации и контроля за съемкой для «Вог». Так что даже когда Жан Филипп опять уедет из дому после рождественских и новогодних праздников, они вскоре встретятся в Пекине, а в феврале он вновь вернется домой. Возникшая у них ситуация казалась непростой, но теперь они почувствовали, что смогут справиться с ней при условии тщательного планирования, к выгоде для обеих сторон. Да и с детьми все обстояло неплохо. Как и всегда, Валерия отлично вела дом, дети часто разговаривали с отцом по скайпу, и Жан Филипп был частью их повседневной жизни.

Валерии очень понравился браслет, Жану Филиппу пришлись по душе часы, которые она подарила ему на Рождество, а дети наотрез отказались расставаться со своими подарками. И, ложась спать после этого длинного дня, они согласились с тем, что это был один из их самых лучших рождественских праздников. Жан Филипп еще раз убедился в этом, когда Валерия заснула в его объятиях с улыбкой на лице.

Ксавье сообщил своему брату, что Шанталь порвала с ним, и Матье выразил искреннее сожаление. Когда об этом узнала Анник, она тоже очень огорчилась. Они всей душой полюбили Шанталь, наслаждались временем, проведенным с ней на Корсике, и считали их с Ксавье отличной парой. Причина разрыва отношений казалась им бессмысленной, но Ксавье заверил, что все решено окончательно. Они позвали его провести Рождество с ними, поскольку у них всегда собиралась на праздники целая армия гостей и ему не придется скучать, но он отклонил приглашение, сказав, что он не в лучшем настроении: разрыв произошел совсем недавно, и ему хочется побыть в одиночестве.

На Рождество Ксавье читал и смотрел фильмы по телевизору, потом долго гулял вдоль Сены и в какой-то момент подумал было, не зайти ли ему в один из расположенных вдоль набережной зоомагазинов и не купить ли собаку. Но потом вспомнил, что, как ему говорили, почти все они привезены больными из Восточной Европы, и отказался от этой мысли. Вместо этого Ксавье отправился домой скорбеть по женщине, в которую влюбился, но которая больше не хотела его видеть, поскольку в некий день он мог предпочесть ей более молодую. Это не казалось ему справедливым. Он даже не флиртовал с девушкой, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор, просто разговаривал. Ксавье знал о страхах Шанталь относительно разницы в их возрасте, которые и приводили ее в состояние паники без всяких на то причин.

Шанталь не ответила ни на один его звонок, ни на сообщения, которые Ксавье направлял ей в последние три недели, и явно не собиралась общаться с ним и в дальнейшем. Он наконец поверил ей: их отношения были окончены. Теперь Ксавье мог жить, как ему угодно, но он не хотел такой свободы. Ему необходимо было оплакивать их несостоявшийся союз хотя бы из уважения к тем чувствам, которые он испытывал к ней. Для него это не был случайный проходной роман. Это была настоящая любовь. Ксавье легко представлял себе их долгую совместную жизнь, поскольку они разделяли одни и те же ценности, наслаждались одними и теми же вещами и так хорошо ладили между собой.

Его офис был закрыт на праздники и должен был открыться только после Нового года, поэтому Ксавье проводил все свободные дни в долгих прогулках вдоль Сены или в Булонском лесу, размышляя о том, как ему убедить Шанталь в том, что ее возраст не имеет для него никакого значения. Он больше не мог представить себе свою жизнь без этой чудесной женщины.

Глава 18

Шарлотта и Руперт первыми отбыли из дома Шанталь после Рождества. Они провели у нее только четыре дня, планируя провести еще пару дней на известном горнолыжном курорте Валь-д’Изер и покататься на горных лыжах. У Шарлотты были там друзья, и она обещала Руперту самые лучшие горные трассы в его жизни.

Вместе с матерью Шарлотта нашла великолепное подвенечное платье у Кристиана Диора и пребывала в полном восторге. Оно идеально сидело на ней и не требовало никаких переделок. Они договорились, что Шанталь привезет его в Гонконг в мае. А перейдя улицу, у Нины Риччи они увидели темно-синее платье, которое, по мнению Шарлотты, вполне должно было подойти Шанталь для свадебной церемонии. Оно было несколько более строгим, чем предпочитала Шанталь, со старушечьим жакетом поверх него, но ей хотелось доставить Шарлотте радость и одеться так, как ее дочь считала подходящим для такого торжественного дня. Такой наряд казался ей унылым, но это ее не заботило. Во всяком случае, большинство из присутствующих на церемонии она увидит в первый и последний раз. К тому же Руперт сказал, что его мать будет в темно-сером платье. А получив все указания насчет правил, ограничений и традиций, которых собиралась придерживаться Шарлотта, Шанталь еще более утвердилась в мысли, что это будет не беззаботное событие, но строго формальная и тяжеловесная церемония. И никто из ее сыновей не обрадовался приказу сестры явиться в визитках, но Шарлотта не собиралась уступать. Рейчел же беспокоило, что она не успеет похудеть к маю до своего обычного размера после рождения ребенка, что должно было произойти за два месяца до бракосочетания Шарлотты.

Наряд невесты должен был затмить все своим великолепием. Ее должны были сопровождать к алтарю восемь подружек невесты, их наряды предполагалось заказать в Гонконге проверенным местным мастерицам, которых Шарлотта знала лично. Свадьба начала приобретать свои очертания, так что Руперт и Шарлотта отправились в Валь-д’Изер в отличном настроении, поблагодарив Шанталь за чудесное Рождество.

Руперт сообщил ей, что следующее Рождество они отпразднуют в Лондоне у его родителей, но в будущем хотели бы отмечать то тут, то там. Планы Поля состояли в том, что они с Рейчел скорее всего останутся на следующее Рождество в Лос-Анджелесе, поскольку будет сложно путешествовать с маленьким ребенком, да и родители Рейчел хотели бы видеть их у себя. Однако Поль добавил, что они всегда с радостью примут Шанталь в Лос-Анджелесе.

Стараясь не расплакаться, Шанталь с пронзительной ясностью поняла, что это, пожалуй, было последнее настоящее Рождество, на котором присутствовали все трое ее детей. Но, как всегда, она была любезна и не возражала против их планов; более того – даже никак не комментировала их. Она старалась уважать своих детей как взрослых людей, а также принимать во внимание то, что у них уже есть другие семьи, которые требуют своей доли уважения.

На следующий день после отъезда Шарлотты, хотя и с тяжестью на душе, уехал в Берлин Эрик к ожидавшей его Аннелизе, а потом улетели в Мехико Поль и Рейчел, чтобы встретиться с родителями Рейчел накануне Нового года. Квартира Шанталь стремительно опустела, как опустело и сердце. Так было всегда, когда они разъезжались. Поначалу ей хотелось кричать от горя, но через некоторое время она привыкла к тупой боли и сжилась с нею. Особенно ее уязвляло то, что все благодарили ее за чудесное Рождество, но в то же время с легкостью находили причины, по которым не смогут снова собраться здесь, – все, за исключением Эрика, который узнавал свои планы только накануне наступающего дня.

Шанталь старалась не выглядеть подавленной, когда на следующий день встретилась за обедом с Жаном Филиппом, но он немедленно заметил боль в ее взгляде. Пришлось поделиться с ним своими терзаниями, связанными с тем, что в следующем году рождественские праздники она уже будет проводить в одиночестве. Будучи умной женщиной, Шанталь понимала, что дети давно выросли и имели право на собственную жизнь. Ее же проблема состояла в том, что она никак не могла отпустить их в свободное плавание. Жану Филиппу было больно смотреть на страдания подруги, но он рассматривал проблему с двух сторон. Он испытывал жалость к ней, однако считал, что дети прилагают мало усилий, чтобы быть с матерью, которая посвятила им всю свою жизнь и всегда была готова оказаться рядом с ними в нужную минуту, чего они, похоже, не замечали.

– А как они отнеслись к Ксавье? – спросил Жан Филипп, когда у них приняли заказ. Он опасался, не встали ли они в оппозицию к нему. Шарлотта вполне способна на нечто такое, поскольку всегда вела себя довольно жестко со своей матерью.

– Никак, – сказала Шанталь, избегая его взгляда.

– Почему это?

– Его не было с нами. Мы расстались несколько недель назад.

Вид у нее был такой опустошенный, что Жан Филипп ужаснулся:

– Черт побери! Почему ты мне ничего не сказала?

– Мне требовалось время, чтобы привыкнуть к этой мысли; думаю, ты меня понимаешь.

– Но что же случилось? Всякий раз, когда мы говорили об этом, все, по твоим словам, у вас шло хорошо.

– Я решила предупредить свои потери, пока это хорошее не изменилось.

– Прости, не понял? – опешил Жан Филипп.

– Превентивная хирургия. Мы были приглашены на вечеринку, и он прекрасно провел время в беседе с некой красивой молодой особой. Тогда я поняла, что именно этого я и должна ожидать в будущем. В тот момент он принадлежал ей, а не мне. Я же выглядела скорее как ее мамаша, да и его тоже. Он еще молод, привлекателен и не должен тратить время на старух вроде меня. Рано или поздно он это поймет. Вот я и решила не дожидаться этого момента.

– А что он сказал на это? – Жан Филипп был ошарашен ее поступком, хотя и знал, что с самого начала их отношений Шанталь волновала эта тема.

– Сказал, что любит меня и ему больше никто не нужен… но однажды это все-таки случится. Это убило бы меня. Ну, пусть не совсем, – тут же оговорилась она, – но такую боль я бы не хотела испытать. Поэтому и решила переступить через себя и покончить с отношениями сейчас. Более подходящего времени не будет. И я сделала это.

– И как ты теперь себя чувствуешь?

– Отвратительно, но все равно считаю, что поступила правильно.

– Он звонил тебе?

– Множество раз, но я не отвечала. Зачем? Снова выслушивать ненужные объяснения? Я не желаю ни видеть его, ни говорить с ним. Он должен исчезнуть из моей жизни.

– А что будешь делать ты? – нахмурился Жан Филипп – глубокая печаль в ее взоре ранила его в самое сердце.

– Буду продолжать вести свою обычную жизнь – писать, встречаться со своими детьми, когда они смогут уделить мне время. Правда, видеть их мне придется все реже и реже. Что ж, буду привыкать к общению с ними по скайпу, иного мне не остается.

Жан Филипп понимал, что Шанталь смирилась со своей судьбой. Но зачем ей понадобилось прогонять Ксавье? Напридумывала невесть что и решила, будто расставание неизбежно… когда-нибудь, и поэтому надо резать по живому прямо сейчас. И вот теперь у нее остается одна лишь работа, и со временем ситуация будет только ухудшаться.

– Ты просто не можешь так обойтись с Ксавье. Если он говорит, что любит тебя, да и ты, как я вижу, любишь его, почему бы вам не дать друг другу шанс все наладить?

– Потому что мне будет слишком больно в тот день, когда я потеряю его. А это рано или поздно произойдет.

– Но такое может произойти и при ином раскладе. Представь, что ты влюбишься в другого мужчину… – Не закончив фразу, он прикусил губу.

Нет, с Шанталь такое никогда не случится. Она была преданная, любящая женщина. И Жан Филипп подспудно чувствовал, что и Ксавье был хорошим человеком.

– Верь мне. Я знаю, что права.

– Я так не думаю.

Жан Филипп редко не соглашался с Шанталь, но когда такое все-таки случалось, говорил ей об этом прямо. Однако она отказалась последовать его совету относительно Ксавье. Шанталь была убеждена, что знает ситуацию лучше, и твердо стояла на своем.

– Что ты собираешься делать сегодня вечером? – спросила она, меняя тему разговора.

Как-никак это был канун Нового года.

– Буду дома. На следующей неделе собираюсь лететь обратно в Пекин, а пока что намерен проводить каждую минуту с Валерией и детьми. А ты? Какие планы у тебя?

– Лягу спать часов в девять. – Она грустно улыбнулась другу. – Или даже раньше. Ненавижу новогодний вечер.

– Да и я тоже, – согласился он, желая хоть как-то ее поддержать.

Для Шанталь выдались нелегкие праздники: ей пришлось держать счастливую мину на лице для своих детей, чтобы они не поняли, как ей тоскливо без Ксавье. Догадался об этом только Эрик, обладавший чутким сердцем.

Выйдя из ресторана, Жан Филипп пообещал Шанталь, что они еще увидятся до его возвращения в Пекин. Донельзя расстроенный ее разрывом с Ксавье, он долго смотрел ей вслед.

Бенедетта отправилась с Дхарамом на встречу Нового года в Лондон. Он прилетел за ней из Дели в Милан днем раньше на своем самолете. Он снял свой обычный люкс в лондонском отеле «Кларидж», зарезервировал для ужина столик в «Харрис», их любимом баре. Они были также приглашены друзьями на вечеринку в ресторан отеля «Найтсбридж», но пробыли там недолго. Им не терпелось остаться наедине, так что, когда часы пробили полночь, Дхарам обнял и поцеловал Бенедетту, и они вернулись в отель.

В первый день нового года они поздно позавтракали, а потом бодрым шагом отправились на прогулку в Гайд-парк. А во второй половине дня они лежали в постели в отеле и смотрели кинофильмы по телевизору, а также несколько раз занимались любовью. Пять-шесть месяцев назад Бенедетта даже в своих снах не могла представить, что будет таким образом проводить первый день нового года. Она нисколько не сомневалась, что по-прежнему будет замужем за Грегорио, как бы плохо тот ни поступал. И вот случилось чудо: в ее жизни появился Дхарам. Не зря говорят, что волшебные китайские фонарики исполняют желания.

– Ты счастлива? – спросил Дхарам, когда она посмотрела на него с широкой улыбкой на лице.

– Совершенно, – ответила Бенедетта, потянувшись к нему всем телом.

– Великолепно, – произнес он, снова склоняясь к ней.

Это был прекрасный способ начать новый год.

Грегорио и Аня проводили новогодний праздник в Куршевеле. Сам он предпочитал Кортина-д’Ампеццо в итальянских Альпах, но Куршевель казался идеальным местом для Ани. Вокруг было много русских, и даже названия на некоторых уличных табличках были написаны на русском языке, как и меню в ресторанах. Здесь же проводили новогодние каникулы почти все русские модели, с которыми прежде работала Аня, а также толпа русских бизнесменов. Некоторые из них приехали со своими семьями, а те, что выгуливали здесь любовниц, скрывались в других отелях, так что эти две группы никогда не смешивались. Кое-кто из этих русских имел дурную репутацию, зато все они располагали значительными суммами, которые и спускали в местных казино и ресторанах. Грегорио знал, что Аня наслаждается пребыванием в среде соотечественников, поэтому и согласился на поездку в Куршевель.

Они взяли с собой дочь и няню, которой не пришлось особо напрягаться: Грегорио сам совершал длительные прогулки с Клаудией в детском рюкзаке-кенгуру. Он позволил няне проводить весь день в катаниях на горных лыжах, поскольку предпочитал заботиться о ребенке сам, за исключением тех вечеров, когда вместе с Аней отправлялся в местные рестораны, наслаждаясь каждой минутой, проведенной с ней. Аня по-прежнему много разъезжала по миру, ее карьера снова пошла на подъем. С сентября она провела в Милане считаные дни, однако Грегорио не жаловался, полагая, что она все еще приходит в себя от травмы в связи со смертью сына и постепенно окончательно восстановится. Казалось, поездка в Куршевель пошла ей на пользу. Каждый день она каталась на лыжах со своими русскими друзьями, тогда как он оставался с ребенком.

На Новый год Грегорио подарил ей шубку из красной норки от Диора, и она с гордостью носила ее, спускаясь с горных склонов на городские улицы. Накануне новогодней ночи, отправляясь с ним обедать в ресторан, Аня накинула шубку поверх полупрозрачного топика и черной мини-юбки. На ногах ее красовались высокие замшевые сапоги на каблуках, доходящие почти до подола мини-юбки. Фигуру Ани ничуть не испортило рождение двойни. Возможно, это произошло потому, что близнецы родились преждевременно и были очень малы. Аня выглядела прекраснее, чем всегда, и Грегорио с гордостью вышагивал рядом с ней.

В этот месяц ее портреты появились на обложках нескольких модных журналов, она также подписала контракт на проведение фотосессии в Японии. Присутствие такой сексуальной красавицы придавало Грегорио уверенности в своей значимости, хотя его родные по-прежнему отказывались принимать ее у себя. Его двоюродная сестра неодобрительно относилась к ней, сам же он был уверен в том, что его братья просто завидуют ему, желают они признавать это или нет. Но пребывание с ней тешило самолюбие Грегорио.

Из их отношений давно исчезла та близость, которая сплотила обоих сразу после рождения детей в те мучительные три месяца, но Грегорио по-прежнему радостно встречал ее из поездок по возвращении в Милан, да и она, казалось, была рада видеть его. Они лучше ладили, когда выходили куда-нибудь вместе, хотя его социальная жизнь в Милане значительно сократилась, а в приглашениях, которые он получал, никогда не упоминалось имя Ани. На празднование Нового года они вообще не получили никаких приглашений, поэтому он и решил отправиться в Куршевель, где она могла бы провести время в среде людей, которых хорошо знала.

Новогоднюю ночь Грегорио предложил провести в их уютном номере, устроив романтический ужин, поскольку все рестораны были переполнены. Разочарованно поджав губки, Аня сказала, что друзья устраивают веселую вечеринку.

– Там будут говорить только по-русски, – заметил он. – Я почувствую себя лишним.

Грегорио предложил ей после полуночи пойти одной. Таким образом, они смогут провести прекрасный вечер вдвоем и вместе встретить Новый год. Он отпустил няню, решив сам присматривать за ребенком. Аню, похоже, эта идея устроила, и она облачилась в изумительный вечерний туалет красного цвета, тесно облегавший ее изумительную фигуру. Грегорио заказал икру, шампанское и омара. Они встретили праздник, а Клаудиа спокойно спала в своей колыбельке рядом с ними. Аня время от времени поглядывала на нее, словно пытаясь разгадать, как же туда попала эта девочка. Чувство материнства, похоже, по-прежнему не пробудилось в ней, а теперь, когда она так много путешествовала, у нее вообще не оставалось времени, чтобы привязаться к своему ребенку.

Перехватив взгляд Ани на дочку, Грегорио улыбнулся.

– Она совсем как маленькая куколка, не правда ли?

В возрасте шести месяцев Клаудиа была лишь чуть крупнее обычного новорожденного, но в остальном, подвижная и улыбчивая, ничем не отличалась от своих сверстников.

В полночь они поцеловались, и Грегорио захотел было заняться с Аней любовью, но та очень торопилась встретиться с друзьями, поэтому отстранилась, пообещав вернуться пораньше. Спустя несколько минут компанию ему составляла лишь спящая дочка. Совсем не о такой новогодней ночи он мечтал. Впрочем, он по-прежнему считал, что игра стоит свеч.

Грегорио посмотрел фильм по телевизору и отправился спать, перекатив колыбельку в их спальню. Среди ночи он почувствовал, как Аня забирается в постель. Часы показывали три утра. Грегорио обнял ее, намереваясь все-таки заняться любовью, но она уже сонно посапывала в его объятиях. Он понял, что она много выпила в компании своих друзей.

Когда на следующее утро Клаудиа разбудила его своим плачем, Аня была уже на ногах и полностью одета. Грегорио отнес девочку к няне, чтобы та переодела и покормила ее, а когда вернулся – Аня пила кофе.

– Ты так рано проснулась, – сказал он, наклоняясь и целуя ее. – Кстати, счастливого нового года.

Грегорио сел к столику рядом с ней и налил себе чашку кофе. Лишь после этого он обратил внимание на то, что она одета в дорожные брюки и сапоги на каблуках, а не в лыжный костюм.

– Ты куда-то собираешься? – удивленно спросил Грегорио.

– Я ухожу, – негромко произнесла Аня, не глядя на него.

– Собираешься домой? Но почему так скоро?

Они намеревались провести здесь еще несколько дней.

– Я уезжаю в Лондон с Мишей Горговичем.

Грегорио слышал это имя раньше. Парень сделал целое состояние, играя в Лондоне на бирже.

– А почему ты едешь с ним? – Грегорио никак не мог взять в толк, что она имеет в виду.

– Я лечу с ним на его самолете, – негромко произнесла она, не отвечая на его вопрос. – Он меня пригласил.

– А он знает обо мне и ребенке? – забеспокоился Грегорио, начиная понимать.

У Ани на глаза навернулись слезы. Она все-таки не была бессердечной, но сейчас ее сердце не принадлежало ни ему, ни ребенку, да и вообще никому.

– Я не должна бы этого делать… ты… ребенок… В госпитале все казалось таким настоящим. Теперь мне так уж не кажется. Я не знаю, что делать с ней, не знаю, как ее растить. Она плачет всякий раз, когда я беру ее на руки, а ты стремишься только к одному – быть с ней. Нам было хорошо вместе до рождения близнецов. Теперь же ты не хочешь никуда выходить, заперся в четырех стенах и ухаживаешь за ребенком. Я еще не готова быть матерью. Я чувствую, что не могу дышать, когда нахожусь с ней или с тобой, поэтому хочу уехать в Лондон с Мишей.

Она приняла решение относительно себя, на дочь и Грегорио ей было наплевать.

– Ты бросаешь меня? – Он недоуменно смотрел на нее, не в силах поверить тому, что она сказала. – Ты вернешься обратно?

Грегорио все еще до конца не понимал, что происходит, да и не хотел понимать. Он столь многим поступился ради нее, что все сказанное ею казалось ему немыслимым. В ответ на его вопрос она покачала головой.

– Я ненавижу Милан и не могу работать там по милости твоей бывшей жены.

– А как нам быть с Клаудией?

– Думаю, тебе придется растить ее самому. Мне это не дано.

Изобразив на лице смущение, Анна встала и прошла в спальню, чтобы собрать дорожную сумку. Грегорио проследовал за ней и с ошеломленным видом наблюдал, как она укладывает вещи.

– Вот так? Ты сейчас просто выйдешь отсюда и отправишься к какому-то Мише?

Не отвечая, Аня продолжала аккуратно укладывать вещи, а закончив, поставила сумку на пол и повернулась к нему, надевая норковую шубку, которую он лишь накануне подарил ей.

– Прости. В госпитале я любила тебя, но это было так, словно мы оказались в тюрьме или на необитаемом острове. А теперь я вырвалась на свободу.

Для нее все изменилось с тех пор, как она снова оказалась в мире, который так легко соблазнил ее своими радостями. И, глядя на нее, Грегорио понял, что обманывал сам себя и единственной женщиной, которую он всегда любил, была Бенедетта.

– Ты даже не хочешь увидеть ребенка перед уходом? – спросил он хриплым голосом.

Она покачала головой и позвонила на стойку регистрации, чтобы прислали носильщика за вещами.

Когда Аня уходила, Грегорио не испытывал никаких чувств. Уже стоя в дверях, она еще раз взглянула на него и заявила, что ему не следует пытаться остановить ее. А Грегорио и не думал останавливать Анну. Куда ему тягаться с Мишей Горговичем!

– Клаудии будет лучше с тобой, – сказала она, и он кивнул, благодарный ей за то, что она не пожелала взять с собой дочь.

Затем, не произнеся больше ни слова, она закрыла за собой дверь. Грегорио постоял несколько секунд, глядя на эту дверь, а затем тяжело опустился в кресло. Маразм закончился.

В тот же день после обеда Грегорио вылетел в Милан с Клаудией и няней, а по прибытии обошел апартаменты, которые несколько месяцев делил с Аней. Там стояли шкафы, полные ее нарядов, и сейф с драгоценными украшениями, которые он покупал для нее. Она не взяла их в Куршевель, и он задался вопросом, будет ли она звонить ему, чтобы он переправил все это в Лондон.

Грегорио подождал пару дней, прежде чем установить связь с Бенедеттой. Он отправил ей письмо по электронной почте, послал несколько текстовых и голосовых сообщений на мобильник, но она не отвечала. В конце концов, он позвонил ее секретарше и попросил личной встречи, но та ответила, что свяжется с ним после консультации с госпожой Мариани. Стало ясно, что Бенедетта встречаться с ним не станет. Однако на следующий день ее секретарша ему позвонила, и он счел это благоприятным знаком.

– Госпожа Мариани готова принять вас в девять часов утра завтра, – сообщила она сухим тоном. – Но на девять сорок пять у нее намечена встреча, так что не опаздывайте.

– Прекрасно. Я не стану злоупотреблять ее временем. Пожалуйста, поблагодарите госпожу за то, что согласилась принять меня, – вежливо произнес Грегорио.

– Обязательно, – сказала секретарша и положила трубку.

На следующий день он прибыл точно в назначенное время в ее офис, испытывая странное чувство, поскольку его собственный кабинет располагался прежде как раз под большим холлом на втором этаже. Он старался не думать об этом, направляясь к ее кабинету, облаченный в безупречно сшитый темно-серый костюм, белую сорочку и темно-синий галстук.

Когда Грегорио вошел в кабинет, Бенедетта отметила, что он так же красив, как и прежде, и смотрит на нее горящим взглядом, словно стараясь воспламенить. Зря старается! Когда-то она была готова распластаться у его ног, теперь же его обаяние перестало на нее действовать. Те дни минули безвозвратно. Бенедетта выпрямилась и знаком предложила ему кресло напротив своего.

– Благодарю, что приняла меня, – спокойно произнес Грегорио.

Они не виделись с того дня, когда он пришел, чтобы заявить о своем решении уйти от нее к Ане, а она потребовала у него развода. Это было почти полгода назад, и за это время все изменилось. Грегорио очень надеялся на восстановление былых отношений, ведь они так долго любили друг друга. Это не было неожиданным романом, пятиминутным фейерверком страсти, сжегшим все вокруг. Их любовь он разрушил сам, и единственным оправданием для себя видел только рождение близнецов.

– Смешно и нелепо стараться избегать встреч после того, как ты вернулся сюда, – холодно проговорила Бенедетта. – Милан довольно маленький город. Нам нет смысла скрываться друг от друга. Насколько я осведомлена, сейчас ты работаешь со своими братьями.

У нее хватило такта, чтобы не упоминать Аню или ребенка.

– Для меня это кардинальная перемена, – негромко сказал Грегорио. – Как ты, по-видимому, знаешь, они ведут бизнес дедовскими методами.

– Но это все-таки работает, – вежливо улыбнулась Бенедетта.

У Грегорио появилось странное чувство, будто он смотрит на незнакомку, а не на женщину, которая столько лет была его женой. Он также обратил внимание на то, что она постройнела, а также изменила прическу. Заметил он и изысканный браслет. Обычно Бенедетта не покупала подобных вещей, оставаясь приверженной более традиционным украшениям.

– Хорошо выглядишь, Бенедетта, – осторожно произнес Грегорио.

– Благодарю, ты тоже, – вернула она комплимент.

– Не знаю даже, с чего начать. Я пришел, чтобы сказать, что я очень сожалею о том, что произошло. Я был идиотом, оставил тебя в труднейшей ситуации. В паршивой ситуации, которая полностью выходила из-под контроля.

Бенедетта кивнула в знак согласия, думая о том, в самом ли деле он пришел только для того, чтобы просить прощения. Если так, то он оказался лучше, чем она предполагала, хотя теперь это не имело никакого значения.

– Я и в самом деле не сознавал, что делаю, когда родились дети, – продолжил Грегорио.

Она снова кивнула, и на лице ее отразилась боль. Для нее это были довольно болезненные воспоминания.

– Нам не следует ворошить все это снова, Грегорио. Мы оба знаем, что произошло и почему.

Он согласился с этим, придав своему взгляду выражение полного раскаяния.

– Я только хочу, чтобы ты знала, как я раскаиваюсь в этом. Я понимаю, как был не прав. Могу заверить тебя, что ничего подобного впредь не произойдет.

– Надеюсь, что не произойдет, – серьезным голосом произнесла она. – Кого бы ты в дальнейшем ни выбрал в свои спутницы, помни об этом. Ни одна женщина не заслужила того унижения, которое пришлось пережить мне. – Она немного помолчала, давая ему возможность прочувствовать смысл сказанного, а затем уже другим тоном добавила: – Считай, что твои извинения приняты.

При этом она бросила взгляд на часы. У нее оставалось всего двадцать минут до деловой встречи, однако Грегорио уходить не торопился.

– Прошу, вернись ко мне, Бенедетта, чтобы мы могли начать все снова. Нельзя же просто так разрушить наш брак, ведь мы прожили вместе двадцать лет!

У него навернулись слезы на глаза, но Бенедетта смотрела на него без единой слезинки во взгляде, не веря ни единому слову.

– Лично я наш брак не разрушала. Это сделал ты, когда закрутил роман со своей моделью. И это именно ты сказал мне, что оставляешь меня ради нее. Только тогда я потребовала развод, поскольку не могла поступить иначе, – напомнила она.

– Анна ушла. Она не вернется. Да я и не хочу, чтобы она возвращалась. Это было какое-то помешательство. – «Как и со многими другими», – подумала Бенедетта, но не произнесла этого вслух. – Я теперь единственный опекун малышки. Аня не желает ее знать, а я люблю девочку. Она чудесный ребенок.

На какое-то мгновение Бенедетту тронула теплота в его голосе, но она взяла себя в руки. Да, Грегорио любит свою дочку и заботится о ней, однако он превратил в посмешище их двадцатилетний брак, и все это время Бенедетте приходилось мириться с этим. Больше она этого не потерпит. Теперь она любит Дхарама. Грегорио тщетно пытается вернуть их отношения. Поздно: его поезд ушел.

– Я никогда к тебе не вернусь, – искренне произнесла Бенедетта, глядя на него, и при этом весь ее гнев куда-то пропал.

Она уже не испытывала к нему никаких чувств, кроме жалости. Грегорио ушел от нее к другой женщине, заимел от нее детей, а когда она бросила его, возжелал вернуться обратно. Бенедетта, как и весь остальной мир, читала опубликованные в желтых таблоидах истории о похождениях Ани. Та устроила целый спектакль в Лондоне о своей распрекрасной жизни с Горговичем, заявив при этом, что с Грегорио у нее покончено раз и навсегда.

– Но почему нет? – спросил он Бенедетту.

Грегорио даже не поинтересовался, есть ли у нее кто-нибудь. Такое даже не приходило ему в голову, да она и не призналась бы ему ни в чем, спроси он об этом. Его это уже не касалось.

– Мы ведь любили друг друга более двадцати лет, – продолжал он.

– Я отдала тебе всю душу, но больше тебя не люблю. Я сожалею о том, что так все получилось, мне жаль нас обоих. Но не только нас. Пострадало множество людей – наши семьи, люди, которые потеряли работу, когда я должна была преобразовать наш бизнес. А больше всего пострадали мы двое и, может быть, еще твой ребенок. Я верила в тебя все эти долгие годы, верила, что в конце концов ты поступишь правильно. Теперь во мне все умерло. Я не смогу больше никогда тебе верить. А без доверия не может быть любви.

– Я заслужил твои упреки. Это был жестокий урок для меня.

– Надеюсь, что ты все понял. Кстати, это урок и для меня. – Сказав это, Бенедетта поднялась из кресла. – Благодарю за предложение, оно много для меня значит, – произнесла она с горечью, – но принять его я не могу.

Грегорио выглядел подавленным, словно был уверен, что сможет убедить ее начать все сначала, но не нашел убедительных доводов. Теперь Бенедетта уже не та, что раньше, и никогда к нему не вернется.

Несколько долгих минут Грегорио продолжал сидеть в кресле, с тоской глядя на нее, затем тоже встал.

– Может быть, ты все же передумаешь?

Она отрицательно покачала головой.

– Я бы солгала, если бы сказала, что могу передумать и вернуться. А я никогда не лгала тебе, Грегорио. Никогда.

Грегорио понимал, что иначе она сказать не могла. Назад пути нет. Он очнулся слишком поздно.

С поникшей головой Грегорио направился к выходу. Уже стоя в дверях, он обернулся и посмотрел на нее горящими карими глазами.

– Я всегда буду любить тебя, Бенедетта, – драматически произнес он.

Но Бенедетта не поверила ему. Она не была даже уверена, любил ли он ее когда-нибудь, да и вообще способен ли на такое глубокое чувство. Грегорио отчаянно хотел выбраться сухим из настигшего его шторма и провести сквозь него своего ребенка. А еще, она была уверена в этом, он хотел снова вернуться в бизнес.

Грегорио перешагнул порог кабинета и, остановившись, снова посмотрел на нее.

– Позвони мне, если передумаешь, – сказал он, но она только покачала головой.

– Я не сделаю этого, – твердо произнесла Бенедетта.

Поняв, что все безнадежно, Грегорио закрыл за собой дверь и побрел через вестибюль здания, раздумывая по дороге, как же ему поступить теперь, раз план помириться с ходу провалился.

А в своем кабинете Бенедетта тоже думала о нем, не испытывая при этом вообще никаких чувств.

Глава 19

Вечером перед отлетом обратно в Пекин Жан Филипп и Валерия не торопясь поужинали вместе с детьми, после чего он выкупал малышей, прочитал им на ночь сказку, обнял перед сном и уложил в кроватки. Он безумно скучал по ним, будучи в Пекине. Общение по скайпу было отнюдь не то же самое, что держать их на руках, прижимая к груди.

Вернувшись в их супружескую спальню, Жан Филипп долго разговаривал с Валерией. Через несколько недель она сама должна была прилететь в Пекин, чтобы руководить там проведением фотосъемки для апрельского выпуска «Вог». Она уже подписала контракты с фотографами и моделями. Ее помощник организовал доставку туалетов для девушек, а еще Валерию будут сопровождать две ассистентки. Кроме того, были наняты десять моделей, которых она нашла в Пекине. Валерия была полностью увлечена предстоящей работой, и Жан Филипп опять собирался поселиться в отеле вместе с ней. Из-за занятости Валерии видеться они смогут только поздними вечерами. А затем Жан Филипп должен был вернуться домой на неделю в феврале.

На этот раз Валерия с какой-то странной холодностью отнеслась к его отъезду, что его беспокоило. Он еще не забыл свои опасения по поводу ее гипотетического романа во время его отсутствия.

– Я должна кое-что тебе сказать, – начала Валерия, когда они легли в постель, собрав чемоданы Жана Филиппа. – У меня был серьезный разговор с моим руководством. У них появляется нешуточный интерес к Китаю. Они готовы послать меня туда в качестве пишущего редактора. Ненадолго, на год. В течение этого года главный редактор не будет делать никаких кадровых перестановок в связи со своей работой. Они намерены командировать меня в Пекин начиная с июня. Но если я по-прежнему хочу получить пост главного редактора, то должна буду вернуться. Мы проведем там вместе целый год, потом я вернусь, а еще через два года вернешься и ты. Я даже смогу продолжить консультировать ту компанию, с которой сейчас сотрудничаю. Они тоже все больше и больше интересуются азиатским рынком и хотят, чтобы я нашла им там место для магазина. Что ты об этом думаешь?

С минуту Жан Филипп потрясенно молчал, а потом крепко обнял ее.

– Думаю, что ты фантастическая женщина! Я ну никак не ожидал, что ты сделаешь нечто подобное. И теперь я вижу, как был не прав, давя на тебя, когда сам собирался в Пекин. Но ты уверена, что сможешь продержаться там целый год? Это ведь далеко не самое лучшее место для жизни.

– При таких обстоятельствах я все выдержу, – твердо сказала Валерия, и он тут же понял, что именно она имеет в виду.

Жан Филипп снова восхищенно покачал головой. Только такая отважная и сильная женщина, как его жена, могла решиться на этот переезд с тремя детьми.

– Бог мой, Валерия! И как только мне благодарить тебя? – воскликнул он.

– Возвратись обратно в Париж, когда закончатся твои два года. Не продлевай контракт, – произнесла она серьезным тоном.

– Не стану. Обещаю тебе.

Однако Жан Филипп уже начал заключать очень крупные сделки, которые могли бы принести немалую выгоду для него лично, но решил до поры до времени ничего не говорить жене: ей еще предстоит узнать об этом в Пекине. А пока Валерия пребывала в радостном предвосхищении совместной работы в течение года.

– Я должен буду подыскать просторные апартаменты для нашей семьи, – тут же заявил Жан Филипп. – И непременно в том районе, где живут иностранцы.

Жан Филипп едва смог заснуть этим вечером – столь возбуждающим было то, что она ему сказала. Они смогли найти компромисс, который был выгоден каждому из них. Нет, не они, это сделала именно Валерия. И он знал, что таким путем она спасла их брак. Это был самый лучший подарок, который она смогла ему преподнести, так что на следующее утро Жан Филипп вскочил с постели, готовый сражаться с целым миром, полный радости от возвращения в Пекин и более чем когда-либо влюбленный в свою жену. Валерия улыбалась, глядя на него, когда он одевался после душа.

– Я люблю тебя, ты удивительная женщина! – сказал Жан Филипп, целуя ее, и она засмеялась в ответ.

– Как говорят там, откуда я родом, – произнесла она по-английски, – да и ты сам не так уж плох.

Перед отлетом Жан Филипп позвонил из аэропорта Шанталь, чтобы поделиться с ней радостной новостью, что Валерия с детьми тоже едет в Пекин. Шанталь была поражена мужеством его жены и безмерно рада за своего друга. Голос ее звучал ужасно, когда она поздравляла его, хрипела и кашляла, пояснив, что подхватила где-то грипп, а Жан Филипп пожелал ей поскорее выздоравливать и после этого попрощался.

Шанталь серьезно загрипповала и оказалась прикованной к постели на целую неделю. Грипп перешел в бронхит и синусит. Начав потихонечку вставать, она взялась за новый сценарий, но чувствовала себя еще слишком слабой и в течение двух недель не выходила из дому. При этом питалась она тем, что находила в кухонном шкафу и в холодильнике. Это ее не особенно заботило: она не испытывала голода, поскольку уже около месяца пребывала в глубокой депрессии. Она все еще скучала по Ксавье, но была уверена больше, чем когда-либо, что поступила правильно.

Два дня не переставая лил дождь, превратившийся в мокрый снег как раз в тот день, когда Шанталь решилась выйти на улицу в гастроном и в аптеку за антибиотиками, которые ей прописал доктор. Она натянула старое полупальто, нахлобучила на голову шерстяную шапочку и промокла насквозь к тому времени, когда добрела до гастронома, а потом до аптеки. Купив все необходимое, она поплелась домой, опустив голову навстречу ветру и раздумывая, не перейдет ли грипп в воспаление легких. Сама себе Шанталь напоминала чахоточную Мими из «Богемы», которая, кашляя и не глядя, куда идет, наткнулась на кого-то при переходе улицы. Вот так и она наткнулась на мужчину, рядом с которым шла женщина. Шанталь подняла взгляд и ахнула, увидев перед собой Ксавье, поскольку знала, что выглядит ужасно. Нос у нее покраснел и распух, губы потрескались, глаза слезились от ветра. Она смертельно побледнела и захлебнулась кашлем, а потом у нее перехватило дыхание, когда она разглядела получше девушку, с которой он шел. Это была молоденькая блондинка, лет девятнадцати, не больше. «Что ж, – подумала Шанталь, – Ксавье перешел от одной крайности к другой, что вполне предсказуемо».

– С тобой все в порядке? – спросил Ксавье, поддержав ее за локоть, чтобы не упала.

Вот ведь ирония судьбы! Девушка была одета почти в такой же наряд, что и Шанталь, только выглядела очаровательно, а Шанталь чувствовала себя бабушкой горгоны Медузы.

– Со мной все хорошо, – удалось ей выдавить сквозь кашель. – Я простыла. Но на всякий случай не приближайтесь ко мне, а то тоже можете что-нибудь подхватить.

Она улыбнулась девушке, которая не проявляла к ней никакого интереса и нетерпеливо ждала, когда можно будет продолжить путь. Погода была ужасной, струи дождя со снегом хлестали по лицу, ветер буквально валил с ног. Стоять долго на одном месте было затруднительно, однако Ксавье беспокоился за Шанталь. Он не мог не видеть, насколько она больна.

– Тебе надо вернуться домой, – сказал Ксавье, причем Шанталь поняла это так, что он просто хочет, чтобы она побыстрее оказалась подальше от его юной подружки.

День был субботним, и они явно провели вместе ночь, поскольку было еще слишком рано для прогулок.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Ксавье, прежде чем они разбежались в разные стороны, спасаясь от непогоды.

– Великолепно! – ответила она, что прозвучало неубедительно при ее столь явном нездоровье. – Счастливого Нового года!

Это пожелание было у французов традиционным вплоть до конца января. Шанталь помахала рукой им обоим и побрела вдоль улицы, прижимая к себе пакет с едой и упаковку с лекарствами. Она все никак не могла отойти от неожиданной встречи и вся дрожала, когда добралась до дому и сбросила промокшую одежду и ботинки. Носки тоже промокли, как и ноги, поэтому она натянула еще один свитер, сделала себе чашку чая и приняла антибиотик. Затем села в кресло и прокрутила в памяти всю картину столкновения с Ксавье и его очаровательной новой подружкой, кляня себя за то, что в этот момент выглядела так плохо. Что стоило судьбе быть немного добрее и не сводить их именно сегодняшним утром? Очевидно, это был явный знак ее правоты и доказательство того, что она поступила разумно, порвав отношения с Ксавье.

Шанталь завернулась в кашемировое одеяло и легла в постель прямо в джинсах и двух свитерах да еще натянула согретые на батарее носки, размышляя между тем, что доконает ее быстрее – грипп или разбитое сердце. В восемнадцатом веке дамы умудрялись падать в обморок и даже умирать от душевных переживаний. Она же просто чувствовала себя паршиво и выглядела ужасно. А когда спустя полчаса снизу раздался звонок домофона, Шанталь не стала обращать на него внимания. Она даже не спускалась по субботам за корреспонденцией, а если это было заказное письмо от какой-нибудь компании кредитных карт, то принесший его агент мог отдавить палец о кнопку звонка, но она все равно не стала бы выходить. Бурча что-то себе под нос, Шанталь все же выбралась из постели, подошла к входной двери и, взяв трубку домофона, поинтересовалась, кто там.

– Это я, Ксавье! – крикнул он в домофон, перекрывая вой ветра. – Я промок до нитки. Могу я подняться к тебе?

– Нет… К чему?

– Мне надо поговорить с тобой.

Ей пришло в голову, что вместе с ним может быть и его подружка, но вслух она спрашивать об этом не стала.

– О чем это?

– Я забеременел. Ты не можешь бросить меня в таком положении.

Ксавье произнес это исполненным отчаяния голосом, и Шанталь не могла не рассмеяться. Покачав головой, она нажала кнопку, открывающую замок наружной двери, и услышала, как он, поблагодарил ее. Код внутренней двери парадного он знал, и через минуту раздался звонок в дверь. Шанталь впустила Ксавье в квартиру. Дождевая вода струями скатывалась по его лицу, шерстяная шапочка на голове промокла насквозь, и у ног сразу образовалась лужица.

– Спасибо, что впустила.

Они прошли в кухню, где Шанталь протянула ему полотенце и поставила на плиту чайник. У нее еще оставался чай того сорта, который он предпочитал, так что она, не спрашивая, поставила перед ним чашку.

– У тебя очень красивая подружка, – сказала Шанталь, когда они оба сделали по глотку чая и он поставил свою чашку на стол.

– Она не моя подружка, а моего племянника. Я обещал поднатаскать ее к экзамену в юридическом колледже. Я знал, что ты так и подумаешь, когда увидел тебя.

– А что я должна была подумать? Впрочем, это совершенно не важно.

Шанталь попыталась произнести это равнодушным тоном, но у нее не получилось. Чтобы скрыть свое притворство, она нарочно зашлась в приступе кашля, а когда успокоилась, заговорил Ксавье:

– Послушай, Шанталь, я люблю тебя. Я провел самый ужасный месяц в своей жизни после того, как ты бросила меня, даже не заметил новогодних праздников. Я не могу без тебя жить. Мне не нужна более молодая женщина, да и вообще никакая другая, только ты. Можешь ты хотя бы попытаться понять это? Какого черта, что мы делаем? Ты выглядишь паршиво, а говоришь так, словно умираешь. Я не могу здраво рассуждать. Так счастлив, как с тобой, я не был ни с какой другой женщиной. Разве мы не можем попробовать начать еще раз, прежде чем ты умрешь от голода в своей квартире, а я брошусь в Сену?

Не желая того, Шанталь не могла сдержать улыбки, услышав эти слова. В свое время им было очень хорошо вместе, не признавать этого она не могла.

– Ты чересчур драматичен, – только и смогла она произнести в ответ на его монолог.

– Это я чересчур драматичен? Да я разговаривал с той рыжей всего-то полчаса, а ты уже придумала самое страшное и бросила меня. Насколько драматично подобное?

– В то время это представлялось целесообразным, – чинно ответила Шанталь, наполняя чаем обе чашки и заметив при этом, что снегопад усиливается.

– Это было отнюдь не целесообразно. Это было чистое безумие! Но я обещаю, что никогда не заговорю ни с какой другой рыжей на вечеринке, не приближусь ни к одной женщине моложе девяноста лет, и ты можешь завязывать мне глаза, когда мы будем выходить в общество. Ну же, Шанталь, дай нам еще один шанс!

Ксавье посмотрел на нее с такой мольбой, что Шанталь просто не могла ему отказать. Она слишком сильно любила его и понимала теперь, что поторопилась с выводами.

– Ты все испортил, – упрекнула она его.

– Я все испортил? Позволь напомнить, что это ты запихала все мои шмотки в чемодан и вышвырнула меня вон!

– Я была расстроена.

– Представь себе, я тоже. Чемодан так и стоит неразобранным. Я заливался слезами всякий раз, когда начинал распаковывать его. Кстати, ты не дала мне возможности поздравить тебя с Рождеством и Новым годом. Поздравляю!

– Прости меня. – Шанталь с искренним раскаянием посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Я бы поцеловала тебя, но боюсь заразить.

– Мне все равно, – отмел он ее возражения и поцеловал так крепко, что у нее перехватило дыхание. – Вот так. Теперь мы можем умирать вместе.

– Я только что приняла антибиотик, поэтому скорее всего выживу.

Шанталь, улыбаясь, смотрела на него, и Ксавье тоже улыбнулся, да так, как будто только что выиграл приз в лотерею. Он снова поцеловал Шанталь, а потом подхватил на руки, отнес в спальню и положил на кровать. Шанталь похлопала ладонью по месту рядом с собой, куда он и забрался. Они укрылись одеялом, не снимая одежды, и уютно пристроились друг к другу, проговорив до вечера, потом поужинали и крепко уснули, а снаружи все падал и падал снег, покрывая крыши домов. Когда они проснулись утром, весь город уже лежал под снежным покрывалом.

– Неужели я уже умер и попал на небеса? – спросил Ксавье, глядя на нее, и Шанталь, улыбнувшись в ответ, запротестовала:

– Нет, это именно я умерла.

– Ошибаешься, – сказал он с серьезной миной. – Ты же вчера приняла антибиотик, так что умереть тебе не суждено. А вот не хочешь ли ты выйти на свет божий и поиграть в снежки?

Она радостно кивнула, и несколько минут спустя они выбежали на улицу и принялись лепить снежки, бросая их друг в друга, веселясь как малые дети. Потом вернулись домой, пропитанные снежной влагой, с мокрыми растрепанными волосами, со снежинками на ресницах. Войдя в квартиру, они хохотали до тех пор, пока не свалились на пол. И только минут через пять, стащив промокшую куртку, Шанталь предложила, делано сдвинув брови:

– Нам обоим надо принять горячую ванну, а то ты простудишься, а я разболеюсь еще больше. Поверь, я мать, и знаю эти вещи.

– Ну, если ты так говоришь! – со смехом согласился Ксавье, и она побежала в ванную.

Сбросив последнюю одежду, они забрались в горячую воду. Лежа вместе в ванне, они улыбались друг другу, а потом Ксавье поцеловал ее, начиная заново их совместную жизнь.

Глава 20

Дхарам прилетел в Милан в феврале, чтобы присутствовать на демонстрации моделей одежды, подготовленной Бенедеттой для Недели моды. Это была лишь вторая ее демонстрация после того, как она оптимизировала свой бизнес, и она пригласила его, поскольку Дхарам никогда раньше не бывал на таких мероприятиях. Бенедетта предупредила, что все это время она будет неимоверно занята, но это составляет значительную часть ее жизни, и поэтому она хочет, чтобы он приехал и все увидел сам. Бенедетта забронировала для него одно из лучших мест в Доме моды, и Дхарам целую неделю оставался на заднем плане, не желая отвлекать ее от дел, но с радостью наблюдая, как увлеченно она работает.

Бенедетта позволила ему присутствовать на примерке и подгонке туалетов и даже заглянуть за кулисы. А когда Дхарам занял свое место, вокруг него расселись все самые влиятельные люди в бизнесе моды. Редакторы журналов, стилисты, оптовые покупатели со всего мира, сотни журналистов собрались в залитом огнями зале. Свет постепенно погас, заиграла музыка, и девушки-модели стали дефилировать по подиуму подобно теннисным мячам, выбрасываемым метательной машиной. За кулисами Бенедетта давала каждой из них сигнал выйти на подиум, в последний раз проверив перед этим их туалеты.

Демонстрация моделей была главным событием шоу, а потом оно распалось на отдельные мероприятия, на которых состоялись встречи дизайнеров одежды, разговоры оптовиков и обольщение редакторов модных журналов. Фоторепортеры сделали множество фотографий Бенедетты с Дхарамом. К концу Недели моды они стали самой «горячей» новостью в Милане, а само шоу фигурировало во многих обзорах событий.

– Ну как? Тебе было весело? – спросила Бенедетта Дхарама, когда вечер подошел к концу.

– Мне все очень понравилось, и я безумно тебя люблю, – ответил он.

Этим вечером Дхарам подарил Бенедетте второй браслет с бриллиантами, который купил, заметив, что ей понравился первый, так что теперь у нее была пара этих великолепных украшений. Можно было сразу сообразить, чей это подарок, поскольку они явно были сделаны в Индии. А Бенедетта использовала в созданных ею туалетах множество деталей, цветов и тканей, которые она привезла с собой из Индии. В самой же демонстрации моделей она весьма утонченно, так, чтобы не бросалось в глаза, встроила индийские мотивы. Зато на браслеты, красовавшиеся на ее запястьях, немедленно обратили внимание дотошные журналисты, не преминув упомянуть о них в своих хвалебных статьях.

Бенедетта рассказала Дхараму о посещении ее офиса Грегорио и о сделанном им предложении вернуться обратно к нему. Дхарам безмерно обрадовался, узнав о том, что своему бывшему мужу она ответила категорическим отказом. Во время одной из вечеринок Бенедетта случайно услышала, что Грегорио видели как-то в обществе нескольких девушек-моделей во время Недели моды. Грегорио никогда не терял зря времени. Не стал он терять его и на этот раз.

Бенедетта позволила себе провести несколько дней с Дхарамом, чтобы отдохнуть и прийти в себя, прежде чем вернуться к работе. Они остановились в отеле «Пеликан» в Арджентарио, романтическом местечке у моря. Дхарам был поражен тем, как много ей приходится работать каждый сезон, и не переставал восхищаться ее талантами. Он просил Бенедетту отправиться снова с ним в Индию, но она должна была начинать раскрутку новой коллекции. Она надеялась снова побывать у него через несколько месяцев, а в промежутках они могли бы встречаться в Лондоне или Милане. Подобная возможность представлялась обоим великолепной.

Дхарам намеревался вернуться в Индию сразу же после короткого отдыха, но обещал появиться в Европе уже через несколько недель. Их планы теперь отлично сочетались между собой, а все ее опасения относительно них оказались напрасными.

– Ты счастлива? – спросил ее Дхарам, когда они легли в постель вечером накануне его отлета.

– С тобой – всегда!

Уже засыпая, Бенедетта улыбнулась ему, думая о том, как же ей повезло. Дхарам был самым славным мужчиной в мире, и ей казалось настоящим чудом, что они нашли друг друга на Белом ужине.

Прошло два месяца, как Шанталь и Ксавье помирились. Однажды под утро, когда они мирно посапывали в постели, раздался телефонный звонок. Ксавье проснулся первым и взглянул на экран: 03:40. Теперь он хорошо усвоил заведенный Шанталь порядок: она всегда отвечала сама на любой звонок в любой час дня или ночи, – и потряс ее за плечо. Сняв трубку с базы, он передал ее Шанталь, и лицо ее тут же приняло озабоченное выражение.

– Да?

Она довольно долго слушала голос в телефонной трубке, и, глядя на нее, Ксавье тоже начал волноваться, поскольку никак не мог понять суть разговора по ее репликам.

– В какое время?.. Как она себя чувствует?.. Насколько сейчас раскрылась?.. Перезвони мне попозже и скажи, что происходит. – Шанталь улыбнулась, прежде чем вернуть трубку: – Это Поль. У Рейчел начались роды.

Они снова задремали. Телефон зазвонил через три часа. Поль сказал, что ребенок готов появиться на свет, но акушерке не нравится сердцебиение. Они вызвали «Скорую помощь», чтобы отправить Рейчел в госпиталь, так как ей могло понадобиться кесарево сечение. Поль не отходил от ее постели, снедаемый тревогой за нее и малыша. Шанталь, как могла, успокоила его и только потом положила трубку.

– И почему ему не пришла в голову мысль сразу везти Рейчел в госпиталь? – вздохнул Ксавье, когда они оба отрешились от идеи спокойно доспать эту ночь.

Шанталь надеялась, что с Рейчел и ребенком все будет в порядке. Она с самого начала высказала им свое мнение, что рожать дома сущее безумие.

Двадцать минут спустя им позвонили из клиники «Кедры Синая» и сообщили, что родовые схватки возобновились, а сердце ребенка снова бьется нормально.

– Разумное дитя, он захотел родиться только в клинике, – сказала Шанталь Ксавье, и он расхохотался.

– Вот именно поэтому мне нельзя иметь детей. Я не мог бы с такой ответственностью, как ты, относиться к ним.

За неделю до этого им позвонил Эрик в связи с тем, что брат Аннелизы был задержан дорожной полицией за управление автомобилем в нетрезвом состоянии. Эрик хотел получить совет от Шанталь, что же ему делать: вытаскивать парня из полицейского участка или оставить все как есть, чтобы тот получил хороший урок. Брату Аннелизы было всего восемнадцать лет. Шанталь посоветовала оставить его в участке, чтобы протрезвел, а забрать оттуда только утром, что Эрик и сделал. А теперь Поль ждал, когда Рейчел произведет на свет наследника. К этому времени в госпиталь примчалась мать Рейчел и довела Поля и доктора едва ли не до сумасшествия, требуя немедленно отвезти дочь в родильную палату, а та никак не хотела, чтобы мать присутствовала при родах. Слушая своего сына, Шанталь от души радовалась, что находится в Париже, а не разбирается с очередной коллизией, случившейся в Лос-Анджелесе.

Было девять тридцать утра, когда они получили сообщение от Поля. Текст гласил: «Кесарево сечение через десять минут. Бедная Рейчел». Наконец в одиннадцать часов, что соответствовало двум часам ночи в Калифорнии, позвонил Поль, и голос его звучал восторженно. У них родился сын, назвали его Дешил. Для краткости просто Даш. Он сказал, что кесарево сечение было проведено успешно, хотя Рейчел совершенно выдохлась, поскольку ребенок оказался очень крупным. Шанталь не стала говорить о том, какой катастрофой все могло бы обернуться, если бы роды принимались дома. Идея о родах в воде исчезла сама по себе при первых же болевых схватках. Когда Поль звонил, Рейчел как раз зашивали операционный разрез.

– Когда ты приедешь посмотреть на внука, мам? – спросил Поль, но она уже обдумала этот вопрос.

Ей совершенно не хотелось проявлять назойливость и лезть к ним со своими советами, поэтому она решила посмотреть на внука во время бракосочетания Шарлотты – ему исполнится два месяца. Теперь же Рейчел, измотанная родами и операцией, пытается освоить уход за ребенком, а все окружающие лихорадочно суетятся вокруг новорожденного. На этот раз Шанталь не была готова бросить все и нестись сломя голову на помощь. Ребенок родился здоровым, и она не ощущала необходимости срываться с места. Ей предстояло налаживать собственную жизнь. Она искренне радовалась за Поля и нисколько не сомневалась, что из него получится хороший отец. Он добрый, ответственный и очень любит Рейчел.

Закончив разговор, Шанталь повернулась к Ксавье и поведала во всех подробностях обо всем, что касается ребенка и молодой мамаши. Не забыла рассказать и про Поля, какой счастливый у него был голос.

– Теперь ты понимаешь, что это значит, правда? – спросила она Ксавье, пораженная странным выражением его лица.

– А именно? Неужели они начнут названивать тебе каждую ночь, чтобы спросить, какой грудью на этот раз кормить ребенка? – ужаснулся он.

– Рейчел будет звонить своей матери, которая знает абсолютно все и может дать любой совет. Нет, Ксавье, я о другом. Это значит только то, что теперь ты спишь с бабушкой.

Шанталь смущенно улыбнулась ему, а он от всей души рассмеялся:

– А это делает меня дедушкой?

– Только если сам захочешь, – произнесла Шанталь, снова забираясь в постель.

– Думаю, мне нравится эта идея, – сказал он, искренне забавляясь.

А она, лежа без сна, пыталась привыкнуть к мысли, что у нее теперь есть внук.

В апреле Ксавье переехал к Шанталь. Они оба сошлись во мнении, что больше для него нет смысла платить арендную плату за квартиру, в которой он не живет.

– Если только ты снова не вышвырнешь меня, – хитро прищурился Ксавье, когда они обсуждали этот вопрос. – Я не разговаривал с той рыжей с самого Рождества.

– Тогда, думаю, ты можешь быть спокоен, – рассмеялась Шанталь.

Ксавье избавился от большей части своей мебели. Шанталь освободила для него гардероб, и он разместил там свои пожитки, а она оповестила об этой перемене в жизни всех своих детей. Те выслушали мать почти равнодушно, и только Эрик с восторгом принял эту новость.

В мае они отправились на Каннский кинофестиваль, где демонстрировался один фильм по ее сценарию, оказавшийся в центре внимания публики и прессы. Они ужинали вместе с продюсером фильма и двумя кинозвездами, знакомство с которыми Ксавье в полной мере оценил. Шанталь получила приз за свой сценарий, чего совершенно не ожидала. Они остановились в гостинице «Отель дю Кап» на мысе Антиб и жили в невероятной роскоши, в номере, прозванном «Райской скалой». Ксавье несколько лет слышал об этом номере, но никогда ему не доводилось попасть туда, даже в качестве туриста. Шанталь же останавливалась здесь каждый раз, когда приезжала на кинофестиваль. Ксавье невероятно гордился своей любимой и оставался совершенно равнодушен к массе старлеток, сражавшихся друг с другом за мужское внимание. Было здесь и множество знаменитых актеров, актрис, продюсеров и режиссеров. Кинофестиваль являлся безумно увлекательным событием, и они оба наслаждались пребыванием в Каннах и общением в кулуарах фестиваля с интереснейшими людьми. Один из клиентов Ксавье тоже присутствовал там.

Ксавье взял на работе краткосрочный отпуск и две недели спустя вместе с Шанталь улетел в Гонконг на бракосочетание Шарлотты. Шанталь в течение нескольких месяцев издалека руководила этим событием, но основная тяжесть забот легла на плечи профессионального свадебного организатора, хотя многие частности решила и сама Шарлотта.

Когда они оказались на месте, все приготовления были уже почти закончены. Они остановились в отеле «Пенинсула», и Шанталь наконец напрямую познакомилась со своим внуком, которого видела раньше по скайпу почти каждый день. Они уже настолько сблизились, что малыш сразу же среагировал на ее голос и радостно заулыбался ей. Взяв его на руки, Шанталь удивилась, как он за это время вырос. Ксавье сделал множество фотографий Шанталь с внуком на руках.

– Это для того, чтобы потом дразнить меня бабушкой? – улыбнулась Шанталь, когда он делал очередное фото под каким-то немыслимым ракурсом.

– Между прочим, я тоже в первый раз стал дедом, так что позволь мне насладиться общением с Дашем! – парировал Ксавье, и она расхохоталась.

– Ты слишком молод, чтобы быть дедом, – напомнила она, и он сделал оскорбленную мину.

– Ничего подобного! Учи математику.

Ему совсем недавно исполнилось тридцать девять лет, а значит, он сам вполне мог бы иметь двадцатилетнего сына.

– Если так считать, то я могла бы быть уже прабабушкой. Давай не будем следовать этим путем.

Ксавье посмеялся ее словам. А когда Шанталь вечером стала примерять платье, в котором собиралась присутствовать на бракосочетании, он нахмурился, окинув ее критическим взглядом, и поинтересовался:

– Откуда ты это выкопала?

– В Париже купила, когда Шарлотта приезжала на Рождество. Оно ей понравилось.

– Ты, верно, тогда находилась в депрессии. Ведь ты незадолго до этой покупки выгнала меня. Ну-ка одевайся, пробежимся по магазинам.

– Вот прямо сейчас? Накануне свадьбы? Осталось всего два дня. Я ничего не смогу найти здесь, да еще за такое короткое время. – Шанталь явно запаниковала. – Неужели оно так ужасно?

Она посмотрела на себя в зеркало, из которого на нее глядела испуганная дама в темно-синем платье со старушечьим жакетом, и тоже ужаснулась.

– Хорошо, поищем что-нибудь другое, только завтра. Сейчас уже поздно.

На следующее утро они, словно два заговорщика, выскользнули из номера и отправились на принадлежавшем отелю «роллс-ройсе» по торговым центрам вокруг порта Виктории. Ксавье был непреклонен. Обычно он не любил ходить за покупками, но теперь твердо решил, что они попали в экстремальную ситуацию, и действовал соответственно. Шанталь объяснила, что не может быть в белом на бракосочетании дочери. Ксавье нашел великолепное белое платье, которое прекрасно сидело на ней, но про него и разговора быть не могло. Другое, черное, было сочтено слишком мрачным. Розовое представлялось девчачьим, хотя и было очень хорошеньким.

– Ты сможешь надеть его на наше бракосочетание, – подмигнул ей Ксавье, – хотя мне больше нравится белое.

Однако Шанталь знала, что он шутит. Они не видели необходимости вступать в брак, поскольку и так были счастливы. Шанталь хотела примерить какое-то серое платье, но вовремя вспомнила, что мать жениха будет в сером. Попалось им и яркое платье из красного атласа, которое они сочли чересчур показушным для бракосочетания дочери. В нем Шанталь легко могла бы затмить невесту, так как выглядела невероятно сексуально. В конце концов она примерила бледно-голубой атласный туалет от Диора, выгодно подчеркивавший цвет ее глаз. Туалет этот делал ее очень моложавой, но не смешной, цвет его был вполне элегантным и утонченным, да еще каким-то чудом там же нашлись и бледно-голубые атласные туфли в тон платью. Здесь же она купила и серебряную сумочку для праздничного ужина.

– Бинго! – воскликнул Ксавье, увидев ее в полном облачении.

Даже длина этого туалета идеально подходила ей и не нуждалась ни в каких подгонках, ткань обтягивала ее как перчатка и отлично демонстрировала стройную фигуру. Ксавье посоветовал Шанталь распустить волной волосы, потому что любил именно эту ее прическу. Найденный у Диора туалет был именно тем одеянием, которое она могла бы приобрести, если бы ходила за свадебными покупками с Шарлоттой в декабре, будучи в другом расположении духа. А еще Шанталь купила короткое изумрудно-зеленое атласное платье для предсвадебного ужина, которое делало ее молодой и сексуальной и открывало красивые ноги в серебристых босоножках на высоких каблуках. Семья жениха устраивала этот праздничный вечер в Гонконгском клубе, в том же самом месте, что и собственно бракосочетание. Шарлотта предупредила Шанталь, что предсвадебный ужин будет шикарным и традиционным, как и бракосочетание на следующий день, только в другом зале клуба.

– Благодарю, что ты помог мне найти подходящие наряды, – шепнула Шанталь Ксавье, когда они возвращались в отель, нагруженные покупками.

Поход по магазинам занял у них четыре часа, но дело вполне того стоило. Ей искренне понравилось платье, в котором ей предстояло появиться на церемонии. Оно было, безусловно, очень элегантным и шло ей.

Они прекрасно чувствовали себя на предсвадебном ужине в этот вечер, несмотря на некоторую духоту и консервативность большинства друзей Шарлотты и Руперта. После ужина начались танцы. Шанталь танцевала только с Ксавье. Эрик очень обрадовался, встретив его здесь, потому что сам он чувствовал себя несколько потерянным в толпе приверженных строгим традициям молодых людей, а Поль был весь в заботах о своем ребенке и Рейчел, так что Ксавье стал идеальной компанией для Эрика.

А на следующий день Шанталь помогла дочери облачиться в подвенечное платье, что было одним из самых ответственных моментов всего торжества, и прослезилась, когда распорядитель свадьбы вручил дочери ее букет. Шарлотта выглядела восхитительно, как сказочная принцесса, в одеянии, которое Шанталь привезла из Парижа. Дочь удивилась, увидев мать в светло-голубом атласном платье, с распущенными волосами. Шарлотта ни словом не возразила против присутствия на церемонии Ксавье, а Поль был искренне рад встрече с ним и тронут фотографиями его ребенка, которые презентовал ему Ксавье.

– А что случилось с тем платьем, которое мы выбрали у Нины Риччи? – спросила Шарлотта у матери, пока они ждали Поля, который должен был сопровождать их на машине в церковь, а потом вести сестру к алтарю.

– Понимаешь, дочка, я подумала, что оно немного мрачновато для такого светлого события, как твоя свадьба. Ты ведь не осуждаешь меня?

Ей не хотелось говорить дочери, что она чувствовала себя в нем столетней бабушкой.

– Нет, что ты! Мне это платье тоже больше нравится, – сказала Шарлотта, улыбнувшись, и Шанталь поцеловала дочь, едва сдерживая слезы.

– Ты самая красивая невеста, которую мне когда-либо приходилось видеть, – произнесла Шанталь сдавленным от волнения голосом.

В этот момент появился Поль, и распорядитель свадьбы вместе с Шанталь помог Шарлотте организовать процессию. Подружки невесты были облачены в розовые наряды самого светлого оттенка и держали в руках бледно-розовые розы. Все они разместились в большом лимузине, предоставленном отелем, Поль и Шарлотта сели в «роллс-ройс», а Шанталь и Ксавье – в «бентли» сразу же за ними. На переднем сиденье «бентли» устроился Эрик, которому очень шла визитка. На Ксавье был темный костюм. Поскольку он не был членом семьи и не принадлежал к официальной части сопровождения невесты, он был не вправе надеть визитку, однако и так выглядел весьма элегантно.

Венчание в церкви прошло гладко, последовавший за этим прием был великолепен, и Шанталь чувствовала себя идеально в своем новом туалете.

– Спасибо, что подвиг меня избавиться от того страшного платья, – улыбаясь сказала Шанталь Ксавье, танцуя с ним. – Иначе я походила бы на стареющую кикимору.

Они прекрасно провели время, Шанталь даже плакала, когда новобрачные направились к выходу из церкви. Она не стала пытаться ловить букет, брошенный в воздух невестой, считая, что это ей не к лицу. Она и Ксавье только улыбнулись друг другу через весь зал, когда незамужние женщины пытались поймать этот букет. Они с Ксавье прекрасно понимали друг друга, им было вполне достаточно того, что их связывало.

А на следующий день Поль, Рейчел и Даш улетали в Лос-Анджелес, Эрик сел на самолет до Франкфурта-на-Майне, где собирался пересесть на рейс до Берлина, а Шанталь и Ксавье возвращались в Париж. Новобрачные отправились проводить медовый месяц на Бали. Все опять разлетались по всему земному шару. Но с Ксавье, сидящим рядом с ней, Шанталь больше не чувствовала себя одинокой. Ее желание, задуманное на Белом ужине, стало реальностью. Она обрела человека, который любил ее, и теперь они вели настоящую жизнь семейной пары. Это было именно то, чего она тогда пожелала, причем ее мечта сбылась очень быстро, поскольку их роман начался сразу после Белого ужина, одиннадцать месяцев назад.

Глава 21

Жан Филипп вернулся домой, чтобы помочь Валерии упаковать те вещи, которые они намеревались взять с собой в Китай. Хотя в Пекине он снял для них меблированную квартиру, Валерия считала необходимым все-таки кое-что захватить из дому. Они тщательно рассчитали время. Белый ужин должен был состояться на следующей неделе, так что они планировали вылететь в Пекин после него, с остановкой в Гонконге, где могли прикупить недостающие вещи.

– Что мы будем делать с этим приятелем? – спросил Жан Филипп, держа в руках громадного плюшевого медведя, которого Жан Луи непременно хотел взять с собой.

– Упаковывать, я полагаю, – усмехнулась Валерия.

Повсюду в квартире возвышались горы игрушек, одежды и книг, необходимых ей для работы, и Валерия была очень рада, что муж вернулся домой и помогал ей справиться с багажом. За последние две недели она совершенно выдохлась. После Рождества Жан Филипп появлялся в Париже дважды, и это был его третий приезд. Валерия же побывала еще раз в Пекине в январе, организуя там фотосессию для «Вог». Так что с начала года они довольно регулярно виделись, и она испытывала удивительное чувство счастья и умиротворенности, снова просыпаясь рядом с ним каждое утро.

Они сделали перерыв в паковке вещей, чтобы пообедать, а после этого Валерия исчезла куда-то на несколько минут. Жан Филипп было решил, что она проверяет электронную почту в своем компьютере или пропущенные звонки в мобильнике, но, когда она опять появилась в комнате, вид у нее был растерянный. Постояв молча около минуты, она бессильно опустилась на коробку с книгами, которые он только что упаковал, и устремила на него странный взгляд.

– Что-то случилось? – заволновался Жан Филипп.

– Даже не знаю… Зависит от того, как на это посмотреть.

Жан Филипп перестал работать и в упор посмотрел на нее. Вид у Валерии был такой, что он вдруг понял: у них возникла какая-то серьезная проблема. Вздохнув, Валерия показала ему узкую полоску бумаги – экспресс-тест на беременность. Ему приходилось видеть такое, но с тех пор прошло уже больше трех лет, и теперь он, пораженный увиденным, перевел взгляд с полоски на жену.

– Я беременна, – прошептала она.

Последний раз Жан Филипп был дома в начале мая, и ей пришло в голову провериться на беременность, поскольку несколько дней назад она неожиданно осознала, что у нее уже недельная задержка. Именно тогда Валерия и купила упаковку этого теста, но в предотъездных хлопотах, закрутившись, совсем забыла об этом. И лишь теперь, пакуя для отправки мелочи из ванной комнаты, она нашла эту упаковку и решила провериться. Валерия даже не думала, что тест может оказаться положительным, и сделала это скорее для проформы. Она не была готова к тому, что увидела, во всяком случае, не теперь, когда они собирались ехать в Пекин.

– Ты уверена? – спросил Жан Филипп, явно остолбенев от этой новости.

В ответ она молча протянула ему экспресс-тест. Сомнений не было никаких. Жан Филипп буквально видел, как все их планы развеиваются словно дым. Теперь, будучи беременной, Валерия ни за что не захочет ехать в Китай, и он почувствовал, как у него тревожно защемило сердце.

– И что нам теперь делать? – спросила она сдавленным голосом.

– А тебе чего бы хотелось? – Жан Филипп подошел к жене и сел на соседнюю коробку. – Может, мне все это распаковать? – Широким жестом он обвел рукой заваленную вещами комнату. – Теперь решение за тобой, Валерия. Я не могу заставлять тебя ехать в Китай, если ты беременна.

Он был уверен, что она захочет остаться дома.

– Я не знаю, как поступить, – ответила Валерия, подумав с минуту.

– Ты сможешь вернуться в Париж и рожать здесь. Когда это должно произойти?

Она просчитала в голове все даты.

– Февраль.

Они замолчали, обдумывая ситуацию, в которую попали по собственному легкомыслию. О четвертом ребенке они всегда мечтали, но только не сейчас, перед отъездом в Китай. Когда Жан Филипп приезжал в Париж в мае, они были столь счастливы видеть друг друга, что начисто забыли о предохранении, а потом решили, что все обойдется, однако не обошлось.

– Ты могла бы вернуться домой к Рождеству, если хочешь рожать в Париже. Но стоит ли ехать на шесть месяцев?

Валерия посмотрела на него и улыбнулась.

– Я и в самом деле не ожидала этого, – медленно произнесла она, пытаясь принять решение. Беременность изрядно осложняла их планы, отодвигая на задний план.

Жан Филипп в отчаянии покачал головой. Оставлять беременную жену одну в Париже он не мог, а значит, ему придется отказаться от своей работы. Им через многое пришлось пройти. Валерия была так терпелива в течение девяти месяцев с момента его отъезда. К тому же они оба радовались перспективе совместной жизни в Китае.

Первой тишину нарушила Валерия. Взглянув на мужа, она рассмеялась:

– Бред, не правда ли? Мы узнали, что я беременна, именно в тот момент, когда паковали вещи для отъезда.

– Хорошо, что тебе пришла мысль провериться, – подхватил Жан Филипп. – Я не представляю, что мы стали бы делать, если бы это обнаружилось в Пекине.

– А что, собственно, случится, если я рожу там? Женщины в Китае ведь рожают. Так ли уж немыслимо будет родить ребенка в Пекине? В крупных китайских городах непременно должны работать хорошие врачи.

– Я ничего не знаю о состоянии медицины в этой стране, но мы легко можем это проверить, если пороемся в Интернете, – пожал плечами Жан Филипп.

Раньше Валерия всегда легко переносила беременность и роды, так что сейчас не видела повода волноваться.

– Знаешь, Шанталь рассказывала, что ее внука предполагали рожать дома в ванне с водой, – добавила Валерия с улыбкой, а Жана Филиппа передернуло от ужаса.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты пошутила!

– Да ладно, не переживай, – сказала она, посерьезнев снова, а когда он теснее придвинулся к ней, обвила его обеими руками. – Нас благословили свыше, дорогой. У нас будет еще один ребенок. Мы всегда хотели иметь четверых, разве не так?

– Да, но не сейчас…

Жан Филипп выглядел обескураженным. Женщина в таком положении наверняка предпочтет рожать в цивилизованной стране, и теперь их планам жить всем вместе в Пекине не суждено осуществиться.

– Перестань хмуриться, милый! Женщины рожают во всем мире. Смогу и я. Меня не испугают никакие трудности, если ты будешь рядом со мной. И как только мы сможем найти квалифицированного европейского или американского врача, я вообще не буду беспокоиться. В Пекине должен быть хотя бы один такой. – Она снова улыбнулась и чмокнула его в нос.

– Ты уверена? – Жан Филипп с восхищением посмотрел на свою удивительную жену, чувствуя, что с каждым днем все больше любит ее. Всякий раз, когда у них появлялись проблемы, она находила способ решить их. Так было и тогда, когда она договорилась о работе в Китае без всякого риска для своего будущего в журнале и даже продолжала консультирование в другой компании. – Это очень важное решение, Валерия. Мне бы не хотелось везти тебя туда беременной, если это будет сопряжено с какими-то трудностями.

– Брось, все будет отлично. Если у меня начнутся какие-то проблемы, я всегда смогу вернуться. Но почему бы им вдруг начаться? Раньше у меня не было никаких проблем. И я вправду хочу туда поехать. Думаю, это будет восхитительно.

– Господи, да я с ума сойду от счастья, если ты будешь со мной, – сказал Жан Филипп, глядя на нее с обожанием. – Да и за тобой нужен глаз да глаз, чтобы не вела себя безрассудно.

Он знал, о чем говорил. Валерия слишком много работала. «Скорая» увезла ее из кабинета только при начавшихся схватках и едва успела вовремя доехать до госпиталя, прежде чем на свет появился Дамиан. Изабель она родила чуть ли не прямо во время демонстрации коллекции одежды на Неделе моды. Тогда тоже повезло со «Скорой».

– Я хочу ехать, – твердо заявила Валерия, решительно глядя ему в глаза. – Давай будем паковаться, – добавила она, вставая с коробки.

– Нет! Ты уж сиди. Ставлю тебе условие: ты поедешь со мной в Китай, только если будешь вести себя разумно, – сурово произнес Жан Филипп.

– Есть, сэр! – вытянулась она по стойке «смирно», а он улыбнулся и поцеловал ее, привыкая к мысли, что скоро их семья увеличится.

Теперь уже ничто не могло их остановить. Они отправятся в Китай, и их малыш непременно появится на свет именно там.

Валерия вернулась в ванную комнату, чтобы собрать последние вещи, которые намеревалась отправить багажом.

Жан Филипп упаковал очередную коробку и вошел в ванную в тот момент, когда Валерия укладывала в специальную сумочку лекарства для детей. Услышав его шаги, она повернулась и замерла, глядя ему в лицо. Жан Филипп едва не задохнулся от счастья. Он чуть было не потерял ее за последний год, зато теперь их семья еще больше сплотилась.

– Ты хоть представляешь, как я тебя люблю? – спросил он, едва справляясь с комом в горле.

– Так же, как и я люблю тебя, – мягко ответила она, снова скользнув в его объятия.

Жан Филипп обнял ее, думая о ребенке внутри ее и о том счастливом времени, которое ждало их впереди. Он знал, что может своротить горы, если только она будет рядом, и она тоже чувствовала это.

– Благодарю тебя, Валерия, – сказал Жан Филипп, еще крепче прижимая ее к себе, а она закрыла глаза и счастливо улыбнулась.

Глава 22

Тем утром пришла электронная почта от Жана Филиппа. Он уже слышал, что первым местом сбора будет площадь Пале-Рояль, находившаяся в двух кварталах от Лувра, в трех – от площади Согласия и столь же близко – от Вандомской площади. Таким образом, Белый ужин мог быть устроен в любом из этих мест. Тревожило только одно: с предыдущей ночи дождь лил как из ведра.

Едва встав из постели, Шанталь выглянула из окна и сказала Ксавье, что провести Белый ужин в этом году не будет возможности.

– Нет, он состоится, – как ни в чем не бывало ответил тот, просматривая утреннюю газету, прежде чем отправиться на работу.

– Но при таком дожде погода не прояснится до ночи.

– Не будь такой пессимисткой, дорогая. Разумеется, она прояснится. Дождь прекратится еще до вечера.

С совершенно невозмутимым видом он положил газету в атташе-кейс, поцеловал Шанталь и вышел из дому. А она после его ухода регулярно выглядывала из окна в надежде, что небо хоть чуть-чуть посветлеет, но дождь, наоборот, только усиливался.

Шанталь все же приготовила свой наряд для сегодняшнего вечера: белые брюки и белый свитер, а также белую куртку, на случай если похолодает. На ноги она собиралась надеть изящные белые туфли. Все необходимые для ужина предметы – фарфор, серебро, хрусталь – были аккуратно уложены в коляску для перевозки клюшек для гольфа. Приготовленные яства стояли в холодильнике. Там же охлаждалось и вино. А на улице по-прежнему шел проливной дождь. Это походило на Всемирный потоп, и Шанталь оставалось ждать радугу Ноя, которая воссияла бы над Сеной. В телевизионном прогнозе погоды синоптики обещали продолжение дождя вплоть до следующего дня. А у нее отнюдь не было желания сидеть под зонтом перед любым памятником Парижа, сколь бы прекрасен, романтичен и грандиозен он ни был, и, постепенно промокая, жевать хлюпающий в дождевой воде ужин, пусть даже вместе с Ксавье, Жаном Филиппом и их общими друзьями. Ксавье, должно быть, сошел с ума, если считал, что такой ливень может прекратиться.

В течение дня Шанталь послала Ксавье в офис несколько эсэмэсок, но он упорно отвечал, что все будет в порядке. Свою большую упаковку с китайскими фонариками он оставил рядом с коляской для перевозки клюшек, оснастив ее ремнями так, чтобы нести ее на спине, как рюкзак, оставив руки свободными, чтобы управляться со столом и стульями.

В четыре часа дня небо еще больше потемнело, словно накануне конца света. Раздался удар грома, сверкнула молния, и через несколько минут с неба посыпались градины, барабаня по крыше и отскакивая от оконных стекол. Шанталь стало окончательно понятно, что Белый ужин обречен.

В пять часов несколько посветлело, а дождь вроде бы начал стихать. А когда Шанталь выглянула из окна в шесть часов, на небе появился клочок голубизны, и еще через несколько минут через все небо протянулась радуга. Шанталь смотрела на нее, не в силах оторваться, а в голове крутилась только одна мысль: Ксавье каким-то образом оказался прав. Что-то явно произошло, какое-то необъяснимое чудо, и в последующие полчаса все тучи рассеялись, дождь прекратился, небо засияло чистой голубизной. Белый ужин был готов состояться, и волшебство начиналось. Она никогда бы не могла подумать, что такое возможно: весь день небо затянуто тучами, дождь льет как из ведра, но к концу дня вдруг перестает, и тучи исчезают, словно их и не было.

Ксавье вернулся домой с работы в семь часов вечера с торжествующей улыбкой на лице, ясно дававшей понять: «Я же говорил, что так и будет».

– Все в порядке, я это предвидел. Сегодня совершенно особый вечер. Вероятно, Господь тоже так считает.

Позвонил Жан Филипп и подтвердил, что первое место сбора твердо определено. Они должны встретиться на Пале-Рояль в восемь часов пятнадцать минут вечера. После этого Шанталь и Ксавье стали гадать, где может быть организован ужин. Ей почему-то казалось, что это будет площадь Согласия, а Ксавье настаивал на Лувре. Когда они спросили об этом Жана Филиппа, тот ответил, что и сам не знает, но их догадки могут оказаться близкими к истине.

Потом они облачились во все белое, и без четверти восемь, когда уже собирались выйти из квартиры, Ксавье посмотрел на нее и улыбнулся:

– Год назад я шел с друзьями на такой же ужин и думал, что это может оказаться скучным мероприятием. Поэтому и купил китайские фонарики, чтобы оживить обстановку. И я совершенно не представлял, что благодаря им найду тебя.

Они доехали до площади Согласия и нашли там место для парковки. Шанталь выкатила свою тележку под кроны деревьев, где они увидели тысячи людей в белом, выкрикивавших имена своих друзей, которых находили в толпе, и звонивших друг другу по телефону, чтобы определить местонахождение тех, кого пригласили на Белый ужин.

Всего через несколько минут они нашли Жана Филиппа, обнимавшего за плечи Валерию, а вокруг них стояли их друзья. Жан Филипп пригласил девять пар, как он делал это каждый год. Собственно, это была та же группа, что и в прошлом году, только без Грегорио. Бенедетта пришла с Дхарамом, и они даже не пытались скрыть своих сияющих улыбок, когда смотрели друг на друга. Дхарам сердечно приветствовал Шанталь, помня, что в прошлом году он был ее неофициальным кавалером. Почти все из этой группы знали Ксавье, и Шанталь представила его тем немногим, которые не знали.

Все оживленно общались, а в восемь сорок пять пришло долгожданное сообщение, и Жан Филипп с улыбкой на лице объявил присутствующим место проведения Белого ужина. Ксавье опять оказался прав: этим местом оказалась площадь перед Лувром. Им всем предстояло разместиться между старинным дворцом, превращенным ныне в музей, и двумя стеклянными пирамидами Йо Минг Пея[7]. На закате должен был открыться эффектный вид на город. Прошел слух, что местом проведения ужина для другой группы был выбран Трокадеро напротив Эйфелевой башни, но никто не знал этого наверняка. Говорили также, что в садах Пале-Рояль собралось около восьми тысяч человек, но сосчитать их было невозможно, поскольку люди постоянно передвигались, а группа Жана Филиппа стояла тесно друг к другу. Все вместе они миновали две улицы, прошли под аркадами Лувра и оказались перед фронтоном дворца и между пирамидами, сверкавшими в лучах заходящего солнца. Световой день должен был закончиться примерно через час.

Как только участники ужина находили предназначавшиеся для них места на площади, тут же начинали раскладывать принесенные с собой столы. Жан Филипп в самом лучшем расположении духа наблюдал, как Валерия накрывает стол своей скатертью, а Бенедетта, Шанталь и другие женщины их группы разворачивают свои. Все они привезли с собой льняные салфетки, посуду белого фарфора и хрустальные бокалы. Бенедетта захватила канделябры работы Буччелатти[8], а Шанталь принесла белые свечи и серебряные подсвечники. Накрытые их группой десять столов, поставленные в ряд на пронумерованные места на площади, выглядели великолепно, как, впрочем, и все остальные. В четверть десятого все столы были накрыты, а в половине десятого все участники Белого ужина уже наполняли бокалы. Когда Шанталь взглянула на сидящего напротив нее Ксавье, он ослепительно улыбнулся ей.

– Не могу поверить, что я здесь со всеми вами, – произнес он так, чтобы слышала только она, и поднял свой бокал с шампанским, чокаясь с ней.

Дхарам опять привез для всех икру, закуски передавались с одного стола на другой, все участники выложили свои кулинарные шедевры. Гомон, смех и оживленные разговоры были слышны по всей площади, а к тому времени, когда окружающие принялись за еду по-настоящему, солнце уже село. Тогда были зажжены свечи, и площадь осветилась мерцанием живых огоньков на четырех тысячах великолепно накрытых столов. Восемь тысяч добрых друзей наслаждались общением друг с другом под звездным небом.

– В прошлом году я мог только мечтать снова оказаться здесь с тобой, – сказал Дхарам Бенедетте.

Последний Белый ужин стал теперь для Бенедетты лишь мрачным воспоминанием о том, как Грегорио встал из-за стола и скрылся в ночи. В действительности их брак прекратился именно в ту ночь, когда родились близнецы. А сейчас она здесь с Дхарамом, самым добрым человеком, которого она когда-либо встречала в своей жизни.

Жан Филипп прохаживался вдоль стоявших в ряд столов, убеждаясь в том, что все счастливы и наслаждаются общением. Время от времени он подходил к Валерии и нежно целовал ее. К концу ужина, в одиннадцать часов, участники зажгли бенгальские огни, взорвав яркими искрами темное парижское небо, и заиграл оркестр. Бенедетта и Дхарам в числе первых вышли на отведенную для танцев площадку, тогда как остальные друзья еще беседовали и лакомились десертом.

А спустя полчаса Ксавье достал из-под стола свою загадочную коробку, открыл и начал доставать оттуда бумажные фонарики. Когда его взгляд упал при этом на Шанталь, он улыбнулся так, что она сразу поняла, о чем он подумал: «Родная, это ведь наш юбилей. Все началось в такой же вечер год назад». Теперь они обожали друг друга и жили вместе. Один фонарик за другим Ксавье зажигал для своих друзей за столами, потом – для группы, что сидела за ними, и еще – для той, что сбоку. Мало-помалу сидевшие за другими столами тоже стали зажигать фонарики, держа их над головой. А когда они полностью заполнялись горячим воздухом и ярко освещались изнутри, их отпускали и провожали взглядами огоньки, улетавшие в ночное небо. Зрелище было столь же красиво, как и раньше.

Шанталь с улыбкой наблюдала, как Ксавье напоминает присутствующим о необходимости загадать заветное желание и лишь после этого пускать их в полет.

Уже несколько дюжин огоньков парили в небе, когда Ксавье повернулся к Шанталь и поманил ее к себе. Она встала из-за стола и подошла к нему, как сделала это и год назад. Они вместе держали основание фонаря и смотрели, как он наполняется горячим воздухом и раскрывается во всю свою высоту.

– Загадай желание, – негромко произнес он, обнимая ее одной рукой.

– Мое желание уже исполнилось, – шепнула она, и Ксавье улыбнулся в ответ.

– Загадай другое, – сказал он мягко. – А я загадаю свое.

Ксавье не стал говорить ей, что год назад загадал такое же желание, что и она.

Участники Белого ужина танцевали в аллеях и смотрели на китайские фонарики, а Шанталь и Ксавье подняли свой фонарик высоко-высоко и наконец отпустили его. Сначала он поднимался отвесно вверх, затем его стало относить к крыше Лувра, которую он благополучно обогнул и стал подниматься в парижское небо, пока не пропал из виду. Ксавье повернулся к Шанталь и, поцеловав ее, нежно произнес:

– Нет слов, как я благодарен тебе за то, что сделала все мои мечты явью.

Оба согласились в том, что этот вечер был полон чудес и не скрываемой никем любви.

– Спасибо тебе за твои фонарики, – поблагодарил Жан Филипп Ксавье.

Двое друзей обменялись улыбками. К этому времени уже все фонарики были отпущены на волю и парили над головами людей, завороженных красотой этого зрелища.

– Это просто какая-то магия! – восхищенно проговорил Дхарам, подходя к ним вместе с Бенедеттой.

– Да, дорогой, магия и волшебство! – подтвердила она, глядя ему в глаза.

Как и всегда, это был чудесный вечер под сенью самых знаменитых памятников Парижа – вечер, исполнявший самые заветные желания. Жан Филипп подумал, что никогда еще не бывал на лучшем Белом ужине, в столь идеальной атмосфере, а ведь он участвовал в них уже много лет.

Разговоры велись все оживленнее, по мере того как люди пили изысканное вино, обмениваясь мнениями с друзьями. Негромко, как бы на заднем плане, играла музыка, несколько пар продолжали танцевать. А когда стрелки часов показали половину первого ночи, Жан Филипп дал сигнал своим гостям, и каждый из них достал белый пластиковый мешок и принялся складывать туда остатки еды и мусор. На площади не должно остаться ни малейшего следа их дружеской сходки. Собственно, еда на столах и без того была съедена, вино и шампанское выпито. До зернышка разошлась и принесенная Дхарамом икра. Праздничный вечер заканчивался.

Кто-то спросил Жана Филиппа, когда они уезжают в Пекин, и Валерия ответила, что через пару дней, так что этот вечер станет одним из символов Парижа, который они увезут с собой. На следующий день они собирались вместе с детьми перебраться в отель, чтобы грузчики могли начать отправлять упакованные ими вещи.

Всем не хотелось расставаться со своим местом за столом, однако уже наступила ночь. Гости обнимались и целовались, желая Валерии и Жану Филиппу успехов в Пекине. Далеко не все могли найти время, чтобы проводить их в аэропорту. Валерии еще предстояло многое доделать, а главное – не забыть поставить печати на медицинские сертификаты детей. Ее, казалось, переполняла энергия, и Жан Филипп не мог оторвать от нее взгляда. А Дхарам старался держаться как можно ближе к Бенедетте. Он ждал, чтобы отпраздновать этот момент, целый год.

Волшебство Белого ужина происходило и раньше, случилось оно и в этот вечер. Площадь была озарена жаром восьми тысяч сердец, пламенем тысяч свечей и фонариков, благословлявших их с высоты, перед тем как исчезнуть. Шанталь и Ксавье всем своим существом ощущали это волшебство, как чувствовали его и другие. И они двинулись к выходу с площади, унося с собой дух Белого ужина.

– Готова отправиться домой? – мягко спросил Ксавье, и Шанталь с улыбкой кивнула, а затем последовала за ним в автомобиль, попрощавшись с друзьями.

Она в последний раз подняла взгляд в небо, чтобы убедиться, что их с Ксавье фонарик еще где-то там, высоко, уносит ее желание прямо к звездам.

Сноски

1

«Сезар» – национальная кинопремия Франции; вручается с 1976 г. Академией искусств и технологий кинематографа по результатам голосования. – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

«Золотой глобус» – американская премия, присуждаемая Голливудской ассоциацией иностранной прессы с 1944 г. за кинофильмы и телевизионные картины.

(обратно)

3

Удайпур – город в индийском штате Раджастхан, центр одноименного округа. В прошлом – столица раджпутского княжества Мевар, известного с VIII в. В настоящее время соперничает с Джайпуром и Джодхпуром за звание главного туристического центра западной Индии.

(обратно)

4

Эрме Пьер – знаменитый парижский кондитер, снискавший славу благодаря своим пирожным «макарон».

(обратно)

5

Один из методов анестезии, при котором лекарственные препараты вводятся в эпидуральное пространство позвоночника через катетер.

(обратно)

6

В английском языке слово «friend», употребленное Шанталь, может означать и «друг» и «подруга».

(обратно)

7

Йо Минг Пей (англ. Ieoh Ming Pei) – американский архитектор китайского происхождения.

(обратно)

8

Буччелатти – ювелирные украшения самой высокой марки.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg