«Воздушные замки. Тайны прошлого»

Воздушные замки. Тайны прошлого (fb2) - Воздушные замки. Тайны прошлого 756K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Маринью Эуклидес Эуклидес Маринью ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ Тайны прошлого Глава 1. Ослепительная молния расколола небесный свод, и почти сразу же раскатился оглушительный гром, словно рухнула вся Вселенная, а следом сомкнулась тьма, беспросветная, неизбывная… Что страшнее: вспышка слепящего взрыва? Рухнувший привычный мир? Бесконечный мрак? Жулия изредка поднимала голову от блокнота, в который привычной скорописью заносила впечатления прошедшей недели, и, поглядывая в иллюминатор, следила, как сияющую синеву сменял огнистый пурпур, потом он померк и уступил место ночной темноте. Они летели уже семь или восемь часов, в салоне почти все спали, но Жулия чувствовала, как нарастает в ней нервное возбуждение, и продолжала нервно писать, стремясь погасить его работой. Томилась от бессонницы и сидевшая рядом с ней пожилая женщина. Ее донимали возрастные недуги и всевозможные тревоги, свойственные старости. Женщина с любопытством посматривала на свою красивую молодую соседку, с невольным вздохом отмечала белоснежную гладкую кожу, золотистый отлив каштановых, рассыпавшихся по плечам волос, длинные загнутые ресницы. «Должно быть, на свадьбу летит, – решила она, – вот ей и не спится». Затосковав по молодым заботам, столь не похожим на ее стариковские, она протянула соседке карамельку.

– Угостись, с конфеткой вроде бы успокаиваешься, – приветливо проговорила она.

– Спасибо, не откажусь, – поблагодарила Жулия, одарив соседку теплым взглядом своих золотисто-карих глаз. – Хотя мне помогает забыться моя работа. Жду не дождусь, когда, наконец, Рио-де-Жанейро. В Бразилии почти пять лет не была и вот лечу на встречу с дорогим мне человеком…

Женщина обрадовалась, что не ошиблась, и тем охотнее продолжила разговор:

– Замуж собралась? Очень за тебя рада. Мужчина — лучшее средство от бессонницы, куда лучше сладкой конфетки. У меня в твоем возрасте уже двое детей было.

И она приготовилась рассказать и о муже, которого не так давно потеряла, и о выросших детях, которые, слава Богу, не так уж плохо устроились в жизни, и дать множество советов, которые помогут славной соседке наладить семейную жизнь.

– Нет, замужество мне не грозит, – засмеялась Жулия, – я говорю об отце. Он болен вот уже восемнадцать лет, находится, будто в полусне, ничего не говорит, не помнит, ест и пьет с чужой помощью.

– Да как же такое с ним случилось? – искренне заинтересовалась соседка и приготовилась выслушать необыкновенную душещипательную историю. Такое только на нервной почве случается. С ним, должно быть, какая-то беда произошла, какое-то потрясение…

Но Жулия и сама не знала, что случилось с ее отцом, какое с ним произошло несчастье восемнадцать лет назад. Сама она тогда была девочкой, и ни о чем, не задумываясь, больно переживала приключившееся горе. Но теперь, встав взрослой, дорого бы дала, чтобы услышать о произошедшем из его собственных уст, когда он поправится. И не могла не поделиться своей надеждой:

– Он провел в таком состоянии много лет, и как только не пробовали его лечить, но ничего не помогало. Но вот где-то с месяц назад в Рио приехала из Англии врач, сеньора Лидия, специалист по такого рада болезням. У нее особый метод лечения, и она использует совершенно новые препараты. Случай отца ее заинтересовал, она начала его лечить и добилась улучшения. Мне написали, что он словно бы начал возвращаться издалека, словно бы оживает. Господи! Неужели я увижу отца и смогу, наконец, поговорить с ним?! – воскликнула Жулия.

Теперь я поняла, отчего ты так волнуешься, – сочувственно сказала соседка, – и желаю тебе счастливой встречи, но все-таки советую выйти замуж, вряд ли ты на всю жизнь предпочтешь карамель. В Рио-де-Жанейро они прилетели ранним утром. Какое блаженство вдохнуть в себя свежий южный воздух, наполненный ароматом цветущих деревьев! Жулия успела забыть, как благоухает воздух ее родины. А когда ехала в такси к Алексу, почему-то вспомнила шутливый совет соседки по самолету, и отрицательно покачала головой. Нет-нет, замужество ей не грозит. Мужчины разочаровали ее. После голландца Питера, с которым она прожила около трех лет и рассталась в Африке, у нее больше никого не было. Не получалось. В общем, рубрики «любовные истории» и «семейный быт» не ее тематика. Жулия с любопытством поглядывала по сторонам, отмечая цепким журналистским взглядом, множество перемен, которые произошли в городе за долгие пять лет. Он стал еще красивее, прекрасный Рио-де-Жанейро! Сама она все эти годы жила в Японии, а до этого, где только не побывала — и в Африке, и в Европе, и в Азии, каких только не брала интервью, с кем только не встречалась и прослыла, чуть ли не самой отчаянной журналисткой. Отчаянной она была всегда и всегда лезла в самое пекло. После несчастья, случившегося с отцом, она отчаянно сражалась за его жизнь. А когда поняла, что может быть только сиделкой при безнадежно отсутствующем человеке, отступилась. Жулия могла многое, но сиделкой быть не могла, ее деятельная страстная натура не выдержала бы тягот мелких каждодневных обязанностей. Вот если бы за лекарством для отца нужно было поехать на край света! Сиделкой Отавиу Монтана стал Алекс. Когда-то Отавиу очень помог ему, вытащил из нищеты, устроил на работу, а потом и вовсе случилось настоящее чудо: подаренный Отавиу лотерейный билет оказался выигрышным, и на полученные деньги Алекс купил себе дом! С тех пор он стал считать себя во всем обязанным семейству Монтана и сделался самым преданным его членом. После случившегося несчастья он ходил за Отавиу как нянька и регулярно извещал Жулию о состоянии здоровья ее отца. Жулия привыкла относиться к Алексу как к ближайшему родственнику, тем более что, кроме младших сестер, у нее никого на свете не осталось. Мама умерла, отец был тяжело болен. Она прекрасно знала, что может появиться в доме Алекса в любое время дня и ночи и всегда встретит радушный прием, потому что нет в мире человека более преданного ей и сестрам, чем Алекс. Жулия не ошиблась, обрадованный Алекс заключил ее в объятия:

– Как же я соскучился, Жулия!

– А я-то! – расцеловав его в обе щеки, отозвалась Жулия.

– Почему не сообщила заранее? Я бы встретил тебя в аэропорту.

– Люблю путешествовать инкогнито, – рассмеялась Жулия. – Я же журналистка!

Она с удовольствием смотрела в открытое улыбающееся лицо Алекса. Он был среднего роста, плотный, добродушный.

– А ты, мне кажется, помолодел, – весело сообщила она.

– Очень может быть,– рассмеялся он в ответ. – Вот он, мой эликсир молодости, – и Алекс указал на приятную молодую женщину, которая вошла в комнату, вытирая руки, – знакомься, это моя Онейди.

«Вот и Алекс обзавелся семейным гнездом, – невольно мелькнуло в голове у Жулии, я припоминаю, что он и меня приглашал на свадьбу, вот только не помню, почему я тогда не приехала».

– Извините, руки мокрые, посуду мыла, – улыбнулась Онейди, и сразу стало видно, что она душа этого уютного дома.

Женщины расцеловались, а Алекс, словно бы отвечая на мысленный вопрос Жулии, сказал:

– Мы очень жалели, что ты не смогла приехать на нашу свадьбу, но ты тогда была в Африке, в Южной Африке, писала про их президента.

– Нельсона Манделу? – вспомнила Жулия.

– Про него самого, – подтвердил Алекс.

– И как это ты все помнишь? – удивилась Жулия.

– Вовсе не помню, у меня сохранилась твоя поздравительная открытка. Я и все другие храню — из Африки, России, Боснии, Пакистана. Ты же нам все равно, что родня!

Жулия энергично закивала: да, так оно и было, она чувствовала себя здесь как в родном доме, тем более что после смерти деда у них больше не было дома. Их дед, Гргориу Монтана, был не просто состоятельным, он был богатым человеком, оборотистым дельцом, небездарным журналистом. У него была целая сеть ресторанов, в одном из которых работал Алекс, была собственная газета «Коррейу Кариока», но после его смерти все пошло с молотка. Да и умер он при каких-то странных обстоятельствах. Хотя в чем была странность, никто из домашних тоже не знал. Может быть, и не было никакой странности, потому что дед был уже старым и очень больным человеком. Но нельзя отрицать, что в то время семейство Монтана преследовали сплошные неудачи и беды. Жулия вспомнила какие-то разговоры о том, что в день, когда умер дед, обвалился балкон, и с отцом случилось несчастье. Сели родилась, но отец не узнал о рождении третьей дочери. Вскоре умерла и мать. И они остались сиротами. Что произошло с отцом, никто из детей не знал. Однако Жулия очень часто размышляла об этом, и ей очень хотелось докопаться до правды. Иногда Жулия думала, что, если бы отец узнал, что их мать, а его обожаемая жена Ева умерла, он бы сошел с ума… В общем, лишившись, матери, они неизбежно теряли и отца, так он был к ней привязан. Девочкам самим пришлось пробивать себе дорогу в жизни. Деньги, пусть не очень большие, у них были, а вот близких людей не было. Поэтому Жулия так дорожила Алексом. Может быть, он был единственным в целом свете человеком, который любил сестер Монтана и помогал им. В целом на жизнь Жулия пожаловаться не могла, ее журналистская карьера складывалась довольно удачно благодаря энергии, напористости и талантливому перу. Энергия энергией, а от очередного зевка Жулия удержалась с трудом — сказывались последствия бессонной ночи.

– Пойду-ка сварю кофейку, – улыбнулась Онейди и направилась к кухне, – тебе, Жулия, наверное, не терпится поехать в больницу. Вот сейчас выпьешь чашечку кофе покрепче и поедешь.

– Спасибо, Онейди! Кофе — именно то, что мне нужно, я ведь из Японии летела целых двадцать четыре часа!

Онейди вышла из комнаты, а Жулия с Алексом удобно устроились в уютном широком диване, который расположил бы к отдыху любого, но только не Жулию. Она хоть и зевала, но внутри была словно натянутая струна. Боже мой! Через четверть часа она увидит отца! Боже мой! А что если он заговорит с ней?!

– Про папу мне ничего не рассказывай, я все увижу сама! А Бетти? Сели? Кстати, а почему я не вижу здесь Бетти?

Алекс замялся. Он всегда говорил о Элизабети, средней сестре Жулии, с невольным вздохом. И с таким же вздохом он говорил и о покойной Еве, жене Отавиу, которого чуть ли не боготворил. Отавиу и впрямь был необыкновенно привлекательным человеком, открытым, сердечным и вдобавок талантливым журналистом. Талантом Жулия пошла в отца, а внешностью в мать. Она была очень на нее похожа внешностью, но не характером.

– Видишь ли, Бетти… Бетти не слишком-то верит в новые методы, – принялся объяснять Алекс. – Говорит, что все это глупости, что Салвадор далеко, а билет стоит дорого.

– Далеко? – возмутилась Жулия. – После больницы я немедленно отправлюсь к Бетти. И если понадобится, привезу ее силком!

– Я надеюсь, что ты сначала хоть немножечко отдохнешь, – сказал Алекс, любуясь Онейди, входящей с подносом, на котором стояли чашки с ароматным кофе. – Мы уже приготовили комнату для гостей, она у нас такая славная!

– Не надейся, – прервала его Жулия. – У меня очень мало времени. Сначала в Сальвадор за Бетти, потом в Сан-Паулу за Сели.

Кстати, в Сан-Паулу находилась и та газета, для которой она писала в Японии, посылая оттуда корреспонденции, так что заодно она и в редакцию заглянет. Алекс только головой покрутил: своей энергией Жулия могла смести, словно вихрь, все и вся, и принялся за свою чашку с душистым кофе, благодарно поглядев на жену: она знала его вкус и сахара клала ровно столько, сколько он любил. После кофе они отправились в больницу. Отавиу Монтана лежал в отдельном боксе. Тонкие проводки тянулись к нему от сложных аппаратов, стоявших вдоль стен, и огоньки, пробегавшие по экранам, говорили, что в этом отрешенном от всего человеке усилился таинственный процесс жизни. К сожалению, пока только аппараты говорили об этом. А нетерпеливая Жулия так мечтала поговорить с отцом! С нежностью и любовью смотрела она на спокойное молчаливое лицо с прядью пушистых полуседых волос на лбу, как-то по-особенному бледное из-за темно-синего ворота пижамы, и слезы подступили у нее к горлу. Она бросилась к отцу, обняла его и принялась шептать как в лихорадке:

– Папочка! Как же я по тебе соскучилась! Я так часто тебя вспоминала, но не решалась приехать. Я знаю, ты бы меня поддержал, узнав, что я строю свою жизнь вдалеке от тебя, хотя иногда мне становится стыдно, что меня нет около тебя. Но теперь я уверена, ты меня слышишь и понимаешь, и мы снова будем самыми близкими людьми на свете! Папочка! Как я надеюсь на новое лечение!..

Стройная женщина в белом халате сочувственно смотрела на Жулию.

– Я тоже очень надеюсь на свой метод лечения, – сказала она. – Поверьте, не слишком заметные для вашего глаза, но улучшения уже есть.

– Так вы доктор Лидия? – обрадовалась Жулия. – Могу я поговорить с вами? Мне бы хотелось узнать…

– Конечно, пойдемте, поговорим, – согласилась Лидия и повела посетительницу к себе в кабинет.

Алекс проводил их взглядом и вышел подышать воздухом на крыльцо. Он и сам был очень взволнован. Неужели такие чудеса возможны на свете? Неужели Отавиу вернется к нормальной жизни? Пока это стало газетной сенсацией. Досужие журналисты громко трезвонили о вот-вот ожидаемом чуде. Но Алекс прекрасно знал, что на газетных полосах чудеса свершаются быстро, а вот в жизни все всегда гораздо сложнее… И все-таки предположить, что Отавиу, которого он столько лет кормил с ложки, будто малого ребенка, выводил за руку на прогулку, смирившись с тем, что взрослый человек навсегда останется во мраке беспамятства и, приготовившись жертвенно служить ему, вдруг очнется и вновь станет взрослым, вновь станет другом, отцом семейства. Журналистом… Алекс нервно закурил, уже не пытаясь унять сердцебиение. Пожилой, невысокого роста человек в бежевом костюме подошел и поздоровался с Алексом. Тот ответил, но его недоумевающий взгляд ясно показал, что он не знает, кого приветствует.

– Не узнаете? – усмехнулся незнакомец. – Я — Элиу Арантес, в прошлом личный адвокат семейства Монтана. Все газеты полны сенсационных новостей об Отавиу. Неужели и впрямь появилась надежда?

Алекс кивнул, и его лицо осветилось улыбкой.

– Теперь я вас узнал, – сказал он, – и рад видеть.

– Я тоже, – кивнул Элиу. – Мне бы хотелось поговорить с вами. Меня мучает одно воспоминание. По ночам оно снится мне, и я просыпаюсь в холодном поту. Мне бы хотелось, чтобы… – Но тут, словно бы напугавшись чего-то, Элиу поначалу замолчал, а потом проговорил торопливо:

– Я позвоню, на днях позвоню вам, – и он быстро зашагал прочь.

Алекс проводил его взглядом и покачал головой. Еще одна семейная тайна Монтана! Этих тайн одна других темнее было немало у этого семейства. Стоит ли ворошить прошлое, отыскивая в нем пропавшие тайны? Алекс не обратил внимания, что какая-то машина выехала с территории больницы и, не отставая ни на шаг, поехала с за торопливо шагавшим Элиу. Она скоро догнала его и ехала не спеша за ним следом, что вряд ли предвещало что-то хорошее… Глава 2. Бетти расхаживала по своей маленькой спальне и с тоской твердила себе, до чего же эта комнатка крохотная. Открывала шкаф и ужасалась скудному гардеробу. Где та роскошная жизнь, о которой она мечтала в юности? В своей нищей и несчастливой юности? А сколько было надежд, когда она выходила замуж! Неужели она навсегда погребена в этой глухомани, как в склепе?! Неужели так и похоронит свою красоту, свою молодость? И больше у нее в жизни никогда и ничего не будет?! Она подходила к зеркалу и горевала еще больше — и красота, и молодость были налицо. Яркие синие глаза, грива белокурых волос. А фигура? Она ничуть не уступала самой сексапильной из кинозвезд, и что же? У тех поклонение, успех, деньги, а она вынуждена гнить в этой жалкой провинции! Чем больше растравливала Бетти себя этими горькими мыслями, тем больше раздражалась против своего мужа, который увез ее сюда и обрек на это убогое существование! Как она теперь жалела, что вышла замуж за Николау! А ведь когда-то была так влюблена в него! Да и кто бы не влюбился в красивого стройного молодого человека, к тому же самого многообещающего на факультете? Вдобавок он ей проходу не давал, твердил, что любит и обожает. Вот теперь и стало видно, чего стоит его любовь. Бетти понимала любовь совсем по-другому. Если бы муж любил ее, он бы из кожи вон лез, чтобы быть на виду, сесть в самое престижное кресло, зарабатывать большие деньги. Он выводил бы ее в свет, одевал в самые роскошные туалеты. А среди знакомых у них были бы только самые модные актеры и самые богатые бизнесмены. И все бы они были без ума от нее, от Элизабети. Вот тогда бы она ничего не имела против того, что Николау пропадает по целым дням на работе, она бы прекрасно проводила время в веселой компании, в каком-нибудь клубе, каталась бы на яхте… Подумав о яхте, она тут же вспомнила яхту сеньора Кавальканти и усмехнулась. Сеньор Кавальканти был из местных весьма состоятельных людей и явно положил на нее глаз. И хотя это был далеко не первой молодости низкорослый толстячок, она решила не упускать подвернувшегося случая. От нее не убудет, если она переспит с ним, только пусть он на нее раскошелится, а там видно будет. Здесь все средства хороши! Ей уже было невмоготу влачить это жалкое существование, и она готова была на все, лишь бы изменить жизнь. А Николау свалял страшного дурака! После окончания института он получил завидное место: несмотря на молодость, он сразу был уже в директорате, и поначалу они зажили в Салвадоре просто чудесно. Кто мешал ему делать карьеру и дальше? Расти, расти и расти? Бетти была бы ему только в помощь. Уж она помогла бы ему занять самый высокий, самый выгодный пост! Но Николау в ответ на ее мечты вдруг заявил, что кабинет — это смерть для геолога, и попросил отправить его в эту глухомань и теперь пропадает целыми неделями неведомо где, что-то изучает, что-то ищет, наверняка какие-то пустяки и глупости! Возвращается грязный, искусанный комарами из каких-то там болот и доволен своей свинской жизнью. Элизабети вздохнула и еще раз посмотрела на себя в зеркало, огладила крутые бедра, кокетливо стрельнула глазками, потом томно потупила взгляд. Нет, она пропадать не собиралась! Она собиралась вырваться из этой дыры любой ценой! Услышав стук в дверь, Элизабети удивленно направилась в прихожую: она никого не ждала сегодня, кто бы это мог быть? Распахнув дверь, она обомлела:

-Жулия! Вот уж кого не ожидала увидеть!

Отношения сестер были сложные. Конечно, они были привязаны друг к другу, но Бетти всегда соперничала со старшей сестрой, в школе ей казалось, что та старается оттереть ее на второй план, забирает у нее поклонников. Детские обиды по-прежнему жили у нее в сердце. Она была недовольна сестрой точно так же, как мужем, как всем окружающим.

– Ты разве не в Японии? – изумленно вытаращила глаза младшая.

– А почему ты не в Рио-де-Жанейро? Почему не рядом с отцом? – сурово спросила старшая.

– Ну вот, пять лет не виделись, и ты сразу ругаться, – обиженно надула губы Бетти.

Жулия оглядела сестру и сменила гнев на милость: из милого, но не слишком складного подростка Бетти превратилась в красивую зрелую женщину.

– Ты, наверное, счастлива в замужестве? – спросила Жулия. – Расцвела — глаз не оторвать. Судя по письмам, ты была влюблена в жениха до безумия, а теперь, наверное, до безумия любишь мужа?

– До безумия хочу с ним расстаться, – с вздохом призналась расцветшая красавица. – Ты думаешь, можно любить мужа, который отправил тебя в такую дыру?

– Думаю, что можно, – ответила Жулия.

Профессия заставила ее побывать в самых разных дырах, и ее сердечная жизнь мало зависела от того, где она в тот или иной момент находилась.

– Ты так думаешь, потому что не замужем. И никогда замужем не была, – авторитетно произнесла Бетти. Она вдруг почувствовала себя старше и опытнее сестры, которая мотается по белу свету и знать не знает, что такое серьезные отношения между мужчиной и женщиной. – Невозможно любить человека, если он получает гроши, – назидательно заявила она. – Любовь испаряется, как только начинаются материальные проблемы. Кстати, как у тебя с личной жизнью? У тебя сейчас, конечно, какой-нибудь япончик, и мне очень интересно, каков он в постели?

– Да никак, – равнодушно пожала плечами Жулия, – потому что у меня вообще никого нет, мужчины мне надоели, от них одни неприятности.

Твердый тон Жулии говорил яснее ясного, что она высказывает свое нынешнее кредо.

– Не может такого быть, – томно протянула Бетти. – Ни за что не поверю. Жить без секса…

– Секс — это еще не все в жизни, – отрезала Жулия.

– Не все, – согласилась Бетти, – но девяносто шесть процентов.

– А ты знаешь, зачем я приехала? – поинтересовалась Жулия.

– Повидать свою младшую сестренку, – кокетливо ответила Бетти.

– И сообщить ей, что отец начал новый курс лечения.

– Сто двадцать восьмой по счету за эти восемнадцать лет, – равнодушно уронила младшая сестренка.

Услышав такое, Жулия обрушила на сестру град упреков в черствости, безразличии, дочерней неблагодарности.

– Ты невротичка! У тебя один секс в голове! Ты ненормальная! Я и представить себе такого не могла! – закончила она свою гневную тираду.

– Ненормальная ты, Жулия, – совершенно спокойно отвечала сестре Бетти. – Ты никак не можешь усвоить, что отца вылечить невозможно. Два года назад я говорила с врачом, и он мне клятвенно это подтвердил.

– Да за эти два года изобрели столько нового, что не то что нашего отца, а весь мир можно исцелить.

– Что-то я не заметила вокруг особого здоровья. Заруби себе на носу, Жулия, наш отец умер, и я приеду в тот день, когда нужно будет делить наследство.

Жулия уже подняла руку, чтобы отвесить сестре хорошую оплеуху за такие слова, но Бетти очень ловко от нее увернулась. В детстве они частенько заканчивали свои выяснения отношений дракой, и, как видно, память об этом сохранилась у них до сих пор. Правда, после детской перепалки обычно очень скоро наступало примирение. Но на этот раз Жулия не собиралась мириться с сестрой. Она не могла простить ей ее цинизма.

– Я-то думала, что мы улетим вместе, я даже билет тебе купила, – бросила она, направляясь к двери, – но теперь оставайся в своей дыре! – У порога она обернулась: – Если хочешь, чтобы у тебя были сестра и отец, прилетай в Рио-де-Жанейро.

– Ну, кто, спрашивается, невротичка, она или я? – покачала Бетти головой, глядя вслед сестре. – Угрохать столько денег на то, чтобы разругаться? Выкинуть на ветер стоимость билета до Рио! Да это уже не невроз, это сумасшествие!

Скажи Жулия сразу, что купила ей билет, Бетти бы еще подумала. Хотя нет, все равно бы отказалась. У нее завтра встреча с сеньором Кавальканти, а на него она возлагала большие надежды. Еще часок она мысленно выясняла отношения с сестрой, признала себя во всем правой, а потом до вечера строила самые радужные перспективы, прикидывая, сколько денег одолжит ей Кавальканти и как она ими распорядится. Может, ей и вправду отправиться с ними в Рио, снять роскошную квартиру, завести себе знакомства и найти себе надежного покровителя? Или пойти на телевидение и сняться в рекламном ролике? Или попробовать стать фотомоделью? В общем, во сне ей виделись всевозможные чудеса, и она проснулась очень рано и очень долго просидела перед зеркалом, наводя красоту. Она хотела быть обворожительной, соблазнительной, очаровательной! Такой она и была, когда отправилась на пристань: сеньор Кавальканти пригласил ее в этот день покататься на яхте. Познакомились они случайно, и Бетти пудрила ему мозги, говоря, что живет с больной матерью, что хотела бы продать квартиру, потому что нуждается в деньгах, давая всячески понять, что рассчитывает на щедрость своего поклонника. И не сомневалась, что сегодня он, наконец, расщедрится и определит, какую сумму готов отвалить ей. Взаймы, конечно, взаймы, недаром же она твердит ему о продаже квартиры. Она разведется с Николау, они продадут квартиру, и она выплатит свой долг, но для начала ей нужна кругленькая сумма денег, с которой она уедет в Рио или Сан-Паулу. День, в самом деле, располагал к щедрости — щедро светило солнце, ярко синело море, и на белокожей Бетти был такой же ярко-синий купальник, щедро выставлявший напоказ ее прелести. Кавальканти пришел в восторг и усадил Бетти к себе на колени. Бетти что-то залепетала о больной мамочке, не слишком уклоняясь от щедрых поцелуев, о деньгах, о квартире, и сеньор Кавальканти, целуя ее в шею, а потом в розовое ушко, прошептал:

– Не вешай мне лапшу на уши, курочка, я прекрасно знаю твоего мужа. А если хочешь всерьез заняться квартирой, я посоветую тебе банк, где ты сможешь оформить кредит под ее стоимость.

Ах, вот оно что! Значит, ей на него не рассчитывать? Ну, так пошел к черту, старый бочонок! Бетти выскользнула из объятий старого ловеласа и кокетливо сказала:

– Хорошо, что вы мне об этом сказали, но ваше знакомство с моим мужем делает невозможным наше с вами знакомство.

Прогулка на яхте была испорчена, старый сластолюбец остался ни с чем, но ведь и Бетти тоже. Правда, восторжествовала добродетель, однако Бетти вернулась домой злая как черт — не так-то она дорожила дурацкой добродетелью! Расплатился за все неудачи Бетти, разумеется, муж, который, на свою беду, на следующий день вернулся из экспедиции и предвкушал, как будет наслаждаться радостями семейного очага. Однако вместо нежного поцелуя и вкусного обеда он неожиданно получил смертельный удар.

– Я родилась не для того, чтобы быть домохозяйкой, – для начала заявила ему Бетти.

– Что случилось, любимая? Устала? Я тоже, – признался Николау, поставив дорожную сумку в угол. – Сейчас приму душ, пообедаем, тогда и поговорим.

Он притянул к себе жену, собираясь ее поцеловать, но она вырвалась из его объятий.

– Я не понимаю… – растерянно начал он.

– Ты никогда меня не понимал, – со злыми слезами в голосе заявила Бетти, – обеда дома нет, так что обедай, где хочешь. Собственные удобства для тебя всегда были важнее жены!

– Я же люблю тебя, Бетти! – Николау опять попытался привлечь к себе жену, чтобы поцеловать покрепче. Он так соскучился по ней!

– А я тебя нет! Я не люблю тебя, Николау!

Главное было сказано, и все остальное сказалось само собой.

– Мы расстаемся, Николау, моему терпению пришел конец, – уже без всяких слез, холодно заявила Бетти. – Мне не нужна любовь на расстоянии четырехсот километров.

– Значит, тебе все-таки нужна моя любовь? – оживился он. – Тебе не нравятся мои разъезды. Но подожди, рано или поздно мы с тобой вернемся в Салвадор! Для тебя я на все готов!

Он еще не понял всех серьезности намерений Бетти, в ее обиде ему виделось проявление ее любви. Но разве можно удержать горную лавину? Она сдвинулась с места, и никому ее не удержать! Бетти уже решила для себя все: она уезжает! Оставляет эту мерзкую дыру, обманувшего ее надежды мужа, отвратительного Кавальканти! Она летит в Рио! В конце концов, у нее есть семья: сестра, отец. Ее там ждут, там ее место! Николау понял, что, в самом деле, теряет Бетти, только тогда, когда она достала чемодан и принялась укладывать в него свои платья. Она уже не жаловалась, на скудность своего гардероба, будь он обширнее, сборы заняли бы куда больше времени!

– Я не люблю тебя, Николау, постарайся это понять, – говорила безжалостная Бетти, аккуратно и бережно складывая юбки и кофточки, – наша история закончена, и конец у нее несчастливый. Я ухожу. Я буду жить своей жизнью. Я сама заработаю себе то, чего хочу и чего достойна. Разумеется, нам нужно будет уладить кое-какие формальности, но я думаю, что мы обо всем договоримся.

Николау пытался что-то возразить, становился на колени, умолял, но все было без толку. Чем горячее он умолял Бетти остаться, тем неприступнее она становилась. На ночь она закрыла дверь их спальни, и он понял, что это все. Николау был раздавлен. От него ушла любимая женщина. Женщина, которую он обожал, боготворил, мысль о которой поддерживала его в самые трудные минуты жизни. Что же делать? Как жить дальше? Он сидел на полу в гостиной, вперив взгляд в пустоту, застыв в оцепенении. Глава З Мать-настоятельница, немолодая монахиня в коричневом платье и белоснежном чепце, с доброй улыбкой смотрела из окна на двор, где хорошенькая рыжеватая девочка-подросток со смехом подставляла под струю воды чумазого поросенка.

– Ты злодей-чумазей, — хохоча, говорила девочка, – сейчас умоешься, от грязи отмоешься!

Поросенок опасливо хлопал своими белесыми ресницами, но послушно подставлял толстенькое брюшко и бока под сверкающую струю воды, а девочка, хотя вернее ее было уже назвать юной девушкой, весело мыла его и кончила тем, что и сама оказалась под той же струей. Лицо матери-Настоятельницы стало серьезным и сосредоточенным, она взяла колокольчик и позвонила. Появилась монахиня в таком же коричневом платье и таком же белом чепце, но низкий поклон, которым она приветствовала мать-настоятельницу, свидетельствовал о незыблемости внугримонастырской иерархической лестницы

— Позовите ко мне послушницу Сели, — распорядилась мать-настоятельница.

Через несколько минут запыхавшаяся Сели входила под своды сумрачного кабинета матери-настоятельницы. Монахиня придала своему широкому доброму лицу самое суровое выражение, но про себя невольно улыбалась, глядя на озорное личико Сели, которая старалась придать ему смиренное выражение.

— У нас есть определенные правила, Сели. — Строго начала мать-настоятельница. В этом месяце ты уже четвертый раз не приходишь на богослужение.

Сели виновато потупилась. Она готова была целыми днями пропадать на своем любимом скотном дворе, ухаживая за маленькими поросятами, но ведь много времени отнимали школьные занятия, обязанности по столовой, приготовление уроков, так что на поросят его почти не оставалось и приходилось…

— Простите, матушка, больше этого не повторится, — Покаянно проговорила Сели, свято веря, что так оно и будет.

— Ты в этом уверена? — спросила монахиня.

— да! — Пламенно ответила Сели, и было видно, что так оно и есть, что она и в самом деле хочет исполнять все монастырские правила и, конечно же, ходить на богослужения. — Если Господь создал зверюшек в один день с человеком — продолжала Сели, простодушно глядя на настоятельницу, – То Карл Великий…

— Какой Карл Великий? — не поняла настоятельница.

— Так я зову этого поросенка, матушка, будет и в самом деле великим. Он понимает все, что я ему говорю!

Мать-настоятельница вздохнула: ребенок сущий ребенок!

— Ах, Сели, Сели! Рано тебе еще избирать путь в жизни. Монахиня предана всем сердцем нашему Господу, она отрешена от земных забот, собранна, дисциплинированна. Подумай, дочь моя, истинно ли ты желаешь посвятить себя религии?

— Клянусь, желаю! — отозвалась Сели. — Больше всего на свете я хочу быть монахиней. Я не хочу жить нигде, кроме монастыря, моя Семья — вы!

Мать-настоятельница сокрушенно покачала головой: сколько еще придется пережить этой страстной душе! Помолчала и сказала:

— Ну что ж, тогда прочитай сто раз Богородицу и положи сто земных поклонов в знак покаяния. Сегодня ты опять провинилась перед Господом. И пока никаких забот о поросятах.

Сели понурила голову и вышла. Мать-настоятельница, мерно перебирая четки, и сама прочитала нужное количество молитв, прося помочь своей воспитаннице. На столе у нее зазвонил телефон.

— Я — Жулия Монтана, старшая сестра Сели Монтана. Я хотела бы забрать Сели на несколько дней в Рио. Наш Отец начал новый курс лечения и на днях у него день рождения. Могу я приехать за ней?

— Приезжай, дочь моя, — разрешила настоятельница, подумав, что дева Мария в случае необходимости необыкновенно скора на помощь.

Своей поездкой в Сан-Паулу Жулия решила воспользоваться еще и для того, чтобы подзаработать денег. Ей предстояло пробыть в Рио еще одну или даже две недели, и не одной, а вместе с младшей сестрой, так что гонорар ей бы совсем не помешал, да и вообще, почему бы не повидать своих работодателей? Так что сразу же по приезде она отправилась к Жуану Карлусу, главному редактору, с которым вот уже несколько лет общалась только через компьютер. Увидев Жулию, он и удивился, и обрадовался.

— В Бразилии?! Жулия Монтана! Какими судьбами?

И не выслушав ответа, продолжал говорить сам:

– Вот это удача! Слушай, у меня тема специально для тебя, к нам приехал один арабский банкир и собирается заключить серию контрактов, но он напрочь отказывается давать интервью. Может, ты его раскрутишь?

– Может быть. — Жулия многообещающе сощурила свои золотисто-карие глаза. — Только мне бы хотелось пересмотреть ваши расценки, мне предстоят большие расходы.

И вот переодетая официанткой Жулия толкает перед собой столик с завтраком, направляясь в номер загадочного араба. Она не сомневается, что сумеет поговорить с этим дельцом на самые разнообразные темы. Однако в номере араб оказывается не один, а с роскошной блондинкой, вместе с которой приникает ванну. Ну и накладка! Жулия лихорадочно соображает, как ей себя вести, но тут в номер врываются два официанта, в одном из которых она узнает своего старинного знакомого, коллегу, журналиста Франсиску Мота, а попросту Шику. Жизнь не раз сводила их вместе и всегда в самых конфликтных ситуациях вроде этой. Оттесняя Шику, она заметила, что второй журналист, настоящий папарацци, уже изготовился фотографировать голого араба, отнимая возможность работать у нее, у Жулии! Ну, нет, такого Жулия никому не позволит! Жулия отважно вступила в борьбу за свое право зацепить араба первой, пытаясь оттеснить соперников. Однако оба малых оказались не промах. Они не собирались уступать дорогу даме и тоже ринулись в бой, отстаивая свои права. Потасовка шла не на жизнь, а на смерть, в пылу битвы Жулия укусила Шику за ухо. Но и Шику не остался в долгу, влепил Жулии… страстный поцелуй! Не удержался. До того оказались соблазнительными ее розовые полуоткрытые губы… Оба застыли в растерянности и… оказались в кабинете комиссара полиции: охранники отеля не теряли даром времени, они вызвали полицию и таким образом мгновенно избавили своего постояльца от назойливой прессы. Журналистам пришлось давать объяснения в полицейском участке. Комиссар с любопытством посмотрел на сидящую перед ним красивую молодую женщину, потом на взлохмаченного молодого мужчину приятной наружности, которые с ненавистью смотрели друг на друга, вздохнул и начал задавать Вопросы. Он выяснил, что журналистка Жулия Монтана, спецкор бразильской газеты из Сан-Паулу в Японии, намеревалась всего-навсего взять интервью у арабского предпринимателя по поводу заключаемых им контрактов.

— Почему вы не воспользовались традиционными каналами для получения интервью? — поинтересовался комиссар. — Вы едва не спровоцировали международный конфликт.

— Никакого конфликта не могло быть, — проворчала Жулия, — Потому что араб приехал инкогнито.

— А вы как оказались в номере нашего гостя? — осведомился Комиссар у Шику.

Я работаю в ‘Коррейу Кариока, в Рио-де-Жанейро, но мне сообщили, что в Сан-Паулу приехала инкогнито Моника Левински и остановилась именно в этой гостинице и в этом номере, я не мог не проверить сообщение, а тут вместо Моники появляется эта сумасшедшая и кусает меня за ухо! Я не Ван Гог, комиссар, поверьте!

— А кто такой Ван Гог? — заинтересовался Комиссар.

— Еще один ненавистник своих и чужих ушей, мрачно, но ответил Шику.

Документы у молодых людей были в порядке, гостиничный скандал был ликвидирован, связываться с журналисткой братией комиссару не слишком-то хотелось, и он предложил сидевшей перед ним взъерошенной тройке: Жулии Монтана, Франсиску Мота и Раулу Педрейра:

— Кладите мне на стол отснятую пленку и отправляйтесь на все четыре стороны!

— Вы опоздали, сеньор комиссар, — так же сумрачно сообщил Шику, — охранники из отеля уже позаботились об этом.

— Тогда убирайтесь поживее, если не хотите оказаться в кутузке, — скомандовал комиссар, и молодежь как ветром сдуло.

По дороге на улицу Шику и Жулия успели обменяться новыми любезностями, наградив друг друга самыми нелестными именами. Раул помалкивал, восторженно поглядывал на Жулию. «Ножки-то, какие! Ножки!» — восхищался он про себя. На улице Жулия сразу же увидела такси, замахала шоферу и кинулась к машине так стремительно, что потеряла туфлю, но останавливаться не стала, мигом села в машину и укатила. Вся эта дурацкая история очень ее задержала, она планировала освободиться через полтора часа, а проторчала два с половиной, и что обиднее всего — без толку. А ведь ей предстояло еще заехать за Сели в монастырь, потом ехать с ней на аэродром, а потом лететь в Рио, потому что на следующий день у отца был день рождения. И кто знает, какой подарок могла подарить им всем судьба? Шику подобрал изящную туфельку, став, сам того не подозревая, похожим на принца из сказки о Золушке.

— Ты меня с ней познакомишь, ладно? — толкнул его в бок Раул, и глаза его загорелись. — Вот увидишь, рано или поздно она станет моей женой!

— Гадючки замуж не выходят, – уронил Шику, глядя вслед уехавшему такси.

Когда Жулия приехала за сестрой в Монастырь, мать-настоятельница высказала ей все свои сомнения.

— Я совсем не уверена, что монастырь — самое лучшее место для Сели, — сказала она. — Скорее я уверена в обратном. Конечно, она девочка очень нежная, и это естественно для сироты, но в то же время она полна энергии и жизни. Я буду рада, если она поживет с вами, посмотрит на мир, разберется с собой. Не торопитесь с возвращением, и да поможет Бог вашему отцу поправиться!

Она опять позвонила в колокольчик, и сестра Агнесса привела Сели. Какая же это была счастливая встреча! Сестры не могли наглядеться друг на друга!

— Как же я соскучилась по моей крошке! Солнышко мое! Да я смотрю, мои сестрички стали за это время совсем взрослыми! — говорила Жулия, обнимая и оглядывая Сели.

— Я тоже по тебе страшно соскучилась, — отвечала Сели. — А где же Бетти? Она что, не приехала?

— У нее очень много работы, — ответила Жулия. — Она позвонит. А ты не забыла, что у папы завтра день рождения?

— Нет, конечно! Если бы ты знала, как я молюсь, чтобы он поправился!

Сели сказала это с таким чувством, что Жулия подумала: кто знает? Может, по молитве этой сиротки Бог и даст их отцу выздоровление… День рождения Отавиу Монтана праздновали Жулия, Сели, Алекс. День рождения, но не день выздоровления. Отавиу лежал по-прежнему отрешенный, то ли в полузабытье, то ли в полусне. Но Жулия была уверена, что он уже все слышит, все понимает.

— Ты будешь в восторге от своей младшенькой, – Говорила она. — Она такая сладенькая! Сели!

Говорят, съесть кусочек торта новорожденного — значит, принести ему счастье! И поговори с папой, расскажи ему о себе! Сели послушно наклонилась к отцу и очень по-детски сказала:

— Папа! Я — твоя младшая дочь, мне очень не хватает тебя и мамы, я решила стать монашкой. Я все время молюсь за тебя, я верю, что ты совсем-совсем поправишься. Вы ведь вылечите его, доктор, правда?

Сели с такой надеждой смотрела на Лидию, словно она и была самим Господом Богом. Лидия подошла к Сели поближе и сказала ей шепотом:

— При нарушении мозговых функций, деточка, никогда ничего нельзя гарантировать, но в Англии я добилась хороших результатов, у некоторых моих пациентов память восстановилась на восемьдесят процентов. Через две-три недели мы уже кое-что увидим.

— Только на восемьдесят? — испуганно переспросила Жулия. — Но мы бы очень хотели, чтобы он поправился полностью!

— Поймите, – с вздохом попыталась объяснить Лидия, — после почти двадцати лет болезни прежним он не станет. Невозможно, чтобы он поправился полностью. Чудес не бывает.

— Еще как бывает! — с убежденностью возразила Сели. — Вот увидишь, Жулия, наш папа будет снова таким, каким был еще до моего рождения!

Жулия крепко прижала к себе сестренку — бедная девочка! Она и не знает, что такое отец, что такое мать! Не знает ни отцовской, ни материнской ласки. И ей так захотелось прижать к себе и согреть сестру.

— Погоди! Ты еще узнаешь, как ласково гладит по голове отцовская рука! — пообещала она сестре.

Глава 4. Гонсала подошла к бару и плеснула в рюмку немного коньяку, выпила, и ей стало легче. В последнее время она все чаще прибегала к этому успокоительному средству. Жизнь ее не задалась, и с возрастом она все болезненнее это чувствовала. В молодости она не сомневалась, что победит соперницу, но сейчас… Ее муж, Антониу Сан-Марино, был влюблен в женщину, которая стала женой другого: Ева предпочла Сан-Марино человека, с которым он вместе рос, который считался его лучшим другом, она предпочла Отавиу Монтана. Проходили годы, Антониу из бедняка стал богачом, из служащего — хозяином, из сотрудника — владельцем. После смерти Григориу Монтана Сан-Марино купил его газету Коррейу Кариока, потом купил дом семейства Монтана, а Ева так и осталась вне его досягаемости. И уже навсегда недостижимой она стала после того, как умерла… Недостижимой и непобедимой. Антониу повесил ее большой портрет в особой комнате, и каждый день сидел перед ним, а Гонсала мучилась бессильной ревностью. Ревностью и обидой, которую смягчила алкоголем. Алкоголь затуманивал голову, и непереносимое становилось переносимым. Правда, ненадолго. Гонсалу мучило, что муж предпочитает ей, красивой живой женщине, родившей ему двух сыновей, призрак, какую-то эфемерность, это бесило ее, доводило до исступления.

— Что ты молишься на свою Еву?! – кричала она. — Можно подумать, что она — святая! Да она самая обыкновенная шлюха, которая спала с двумя друзьями! Из-за нее Отавиу чуть не убил себя!

Время от времени она устраивала мужу скандалы и похлеще, но они мало помогали.

— Твое дело — заниматься воспитанием детей, — холодно заявлял ей муж.

«Я для него что-то вроде самки, вскармливающей потомство, — говорила себе Гонсала, и рука ее вновь тянулась к бутылке с коньяком.

— Ты губишь себя, — говорила массажистка Флора, умело, растирая Гонсале спину, — от алкоголя грубеет кожа, разве ты хочешь раньше времени постареть?

— Мне все равно, — отвечала Гонсала. В этом доме я хуже прислуги, никто не обращает на меня внимания.

— Я тебе не верю, но если это правда, то, тем более, нужно быть внимательной к себе, — назидательно говорила Флора, разминая ей позвоночник. — Вот увидишь, все переменится.

— Когда-то и я в это верила, – горько призналась Гонсала, — но время против меня, теперь переменилась я, и я его ненавижу!

Флора проводила не только сеансы массажа, но и сеансы психотерапии и, разумеется, надеялась на успех. Ей хотелось, чтобы эта полная жизненных сил женщина жила любовью, а не ненавистью, У нее должна была появиться какая-то цель в жизни, должна была появиться своя жизнь. Каждый день приходила сеньора Флора к сеньоре Гонсале Сан-Марино и однажды повстречалась в холле с подтянутым молодым человеком в безупречном костюме. Его круглые, чуть навыкате, голубые глаза с интересом остановились на ней. Флора прекрасно знала, что способна произвести впечатление на любого мужчину, она была красивой женщиной, и этот взгляд не удивил ее. Ее удивило, что мастер политического репортажа Боб Ласерда чувствует себя у сеньора Сан-Марино как у себя дома. Интересно, что он здесь делает? Об этом Флора и думала, поднимаясь по лестнице. А Боб Ласерда, осведомившись у прислуги о привлекательной женщине, которая проследовала по лестнице наверх, отправился в кабинет хозяина дома, чтобы приступить к своим непосредственным обязанностям. Дело было в том, что у сеньора Сан-Марино, который всегда жил своей обособленной жизнью, появилась новая цель – он задумал стать сенатором и пригласил в качестве организатора своей предвыборной кампании Боба Ласерду. Этот энергичный молодой человек был известен своей успешной деятельностью именно на этом поприще. Сан-Марино верил в него, как в самого Господа Бога и, страстно желая успеха, готов был платить бешеные деньги и исполнять все, что тот предпишет. Теперь по утрам сеньор Сан-Марино особенно внимательно просматривал всю прессу. Боб Ласерда внушил ему, что залог успеха избирательной кампании — это популярность, а для того чтобы ее снискать, будущий сенатор должен быть в курсе проблем всех слоев населения, с тем, чтобы посулить каждому желаемое. Но у Сан-Марино была и еще одна, глубоко личная причина, по которой он судорожно хватался за утренние газеты. Он хотел знать, как идет восстановление здоровья и памяти Отавиу Монтана. После первого сенсационного сообщения о том, что доктор-чудодей из Англии уже вернула память Отавиу Монтана, он отправил в больницу за сведениями своего подручного Торкуату. Они давно работали вместе и понимали друг друга с полуслова.

— Мертвецы должны оставаться мертвецами, — процедил сквозь зубы Сан-Марино и со значением посмотрел на подручного.

Хитрая лиса Торкуату, слегка облезший и полысевший за долгие годы преданного служения хозяину, когда он выполнял самые сомнительные и рискованные поручения, понимающе закивал.

— Разумеется, разумеется, я все изучу сам, все увижу собственными глазами, — с легким полупоклоном пообещал он.

На следующий день Торкуату проник в бокс, где лежал Отавиу Монтана, и убедился, что тот по-прежнему находится в беспамятстве Может быть, он бы и позаботился, чтобы состояние пациента стало еще хуже, может быть, выдернул бы какой-нибудь проводок или сделал еще что-нибудь пострашнее, но тут в 6окс вошла доктор Лидия и была крайне удивлена, застав в нем постороннего. За ее плечом маячил могучий доктор Сисейру, но и не будь его, Торкуату не стал бы ввязываться в скандал.

– Что вы тут делаете и кто Вы такой? – сурово осведомилась Лидия.

— Жункейра, слесарь, — с улыбочкой ответил Торкуату — Зашел посмотреть, все ли в порядке.

— У нас все в порядке, можете идти, – Распорядилась доктор.

Она была страшно недовольна присутствием в боксе постороннего лица: при лечении сосудисто-мозговых болезней любое вторжение со стороны может оказаться шоком и произвести нежелательное воздействие.

— А дядечка что, отдал концы? — спросил Торкуату, зорко вглядываясь в безжизненное лицо Отавиу.

Ему на секунду показалось, что так оно и есть, что желаемое уже совершилось и его хозяин будет необыкновенно доволен, если он принесет ему счастливую весть.

— Немедленно выйдите, — скомандовала Лидия, — посторонние мне здесь не нужны! Сисейру, ты знаешь этого слесаря?

— В первый раз вижу, — последовал ответ.

Торкуату поспешил выйти, чтобы не привлекать к себе внимания. Получив утешительные сведения о состоянии своего ближайшего друга, как называл Отавиу Сан-Марино, он поехал на следующий день в больницу сам. И не пожалел об этом. Первым он увидел стоящего на ступеньках Алекса, который, очевидно, пришел навестить своего подопечного, а затем… затем к нему подошел человек. Да, так оно и было, зоркий взгляд Сан-Марино не ошибся, он узнал Элиу Арантеса, бывшего адвоката семьи Монтана. Антониу сразу напрягся: этот человек слишком много знал, владел не одной тайной, и, если пришел в больницу, значит, собирается чем-то поделиться с Алексом. Дальнейшее поведение Элиу только подтвердило подозрения Сан-Марино. Очевидно, почувствовав, что за ним следят, он оборвал разговор с Алексом и торопливо вышел на улицу. Сан-Марино сделал знак шоферу, и машина поехала вслед за Элиу. Тот торопливо шел по улице и то и дело сворачивал, явно чувствуя за собой хвост и пытаясь от него избавиться. Антониу ехидно усмехался: что за детские уловки! Неужели зайчик, в самом деле, верит, что способен запутать след? Неужели сеньор Элиу Арантес думает, что способен навредить? Ну, нет! Он, Сан-Марино, всего добился сам, сам все сделал, и никто у него этого не отнимет! На одном из перекрестков они подсекли Арантеса.

— Элиу Арантес? — осведомился Торкуату, выйдя из машины и беря его за рукав. — Где ты пропадал все эти годы?

— Вы ошиблись, Уго Торрес. Меня зовут Уго Торрес, — ответил адвокат, вырвал руку и зашагал дальше.

Сан-Марино кивнул своему подручному, давая понять, что эта нежелательная опасность должна быть устранена в ближайшее время. Тот понятливо кивнул в ответ.

— Мешок на голову! — скомандовал Торкуату мордастому бандиту, который ехал с ним в машине.

Но на этот раз судьба была благосклонна к адвокату, он сумел исчезнуть в лабиринте переулков. Торкуату распорядился завершить начатое, и мордастый медленно опустил веки. Задание он понял, можно было не сомневаться, что он с ним справится. Через несколько часов Сан-Марино уже знал, в какой гостинице проживает адвокат Элиу Арантес. Он держал его на крючке, и отпускать не собирался. Теперь Сан-Марино с нетерпением искал сообщения о состоянии здоровья Отавиу Монтана.

— Отавиу воскреснет только для того, чтобы превратиться в мертвеца, — зловеще пообещал сам себе Сан-Марино, а свои обещания он обычно выполнял.

В это утро газеты не сообщили Антониу ничего нового, и он отложил их в сторону как раз в тот миг, когда, постучавшись и получив разрешение, к нему в кабинет вошел Боб Ласерда. Совещание началось. Просидев не меньше часа, они наметили несколько мероприятий, которые должны были привлечь внимание к деятельности Сан-Марино и к нему самому.

— Вы должны завести специальную рубрику в вашей газете, — советовал Боб, — для общения с вашими читателями и обсуждения разного рода социальных проблем. Пусть вам пишут письма, вы будете отвечать на них.

— Прекрасная мысль, — одобрил Антониу. — Я поручу это своему главному редактору Вагнеру. Он разберется, кто будет писать письма, а кто ответы.

— Вам нужно будет выбрать несколько благотворительных учреждений, которые вы возьмете под свое крыло, а затем мы найдем газету, которая будет регулярно освещать наши благотворительные акции.

— В качестве благотворительных акций я предпочитаю поощрение молодых талантов или что-то в этом роде, — пожелал Сан-Марино.

— Нет, это не годятся, — сразу возразил Боб. — Если молодым талантом окажется молодая девушка, могут возникнуть нежелательные слухи, это вас скомпрометирует. Вы должны всюду появляться со своей женой и покровительствовать сиротам, бездомным детям, оставленным животным. Крепость вашей семьи должна служить гарантией прочного счастья для ваших избирателей.

Сан-Марино поморщился. Крепость его семьи представлялась ему весьма сомнительной, но для пользы дела он готов был и не на такие жертвы. Гонсала следила за собой и вполне могла вызвать симпатии публики, а в том, что она будет послушно исполнять все его предписания, он не сомневался. Жена могла устроить ему истерику, но ослушаться его не могла. Точно так же он не сомневался в своем отцовском праве распоряжаться сыновьями. Старшим, Арналду, он был не слишком доволен, но прекрасно понимал его. Зато младшим, Тьягу, он был недоволен совсем и совсем его не понимал. Арналду был хватким, в меру толковым и очень себе на уме молодым человеком. Любую житейскую ситуацию он стремился обернуть себе на пользу, и, если отец посылал его с ревизией в имения, говоря, что без хозяйского пригляда и соя не растет, Арналду забирал с собой кучу девиц сомнительного поведения, кутил-приятелей, два ящика спиртного и возвращался не через три дня, а минимум через неделю. Возле него всегда крутились безработные манекенщицы, будущие актерки, кафешантанные певички, для которых он не жалел отцовских денег. Но Сан-Марино видел в его разгульном поведении лишь избыток молодых сил и полагал, что с возрастом Арналду поостынет. Смущали Сан-Марино не девицы, а широта, с которой сынок тратил его денежки, это ему не нравилось, и он собирался передать управление всеми своими делами младшему сыну, отличавшемуся куда более скромным нравом. Однако прежде чем доверять ему дела, из него нужно было выбить дурь. Все вокруг твердили о золотом характере Тьягу, о его скромности, воспитанности, доброте, но стоило Сан-Марино войти к сыну в комнату м увидеть кудрявую голову в наушниках и полу прикрытые глаза, как его охватывало бешенство.

— Я буду музыкантом, — твердил этот разгильдяй и без конца слушал оперы.

— Через мой труп, — отвечал ему отец. — Ты будешь управлять финансами моей империи, я так решил, и так оно и будет!

— Музыкантом! — упрямился сын.

— Через мой труп! — не сдавался отец.

Сан-Марино поэтому и собирался покровительствовать какому-нибудь молодому таланту, он хотел это сделать в пику сыну, назло ему. Из-за Тьягу он постоянно злился на Гонсалу, это она внушила сыну дурацкие музыкальные амбиции. Она была родом из Неаполя и обожала, видите ли, классическую музыку. Поначалу только и делала, что слушала пластинки, которых привезла с собой целую кучу. Но мало-помалу ей стало не до пластинок. Хотя и теперь она обожает петь и постоянно что-то там напевает. Вот она и сбила мальчишку с толку, задурила ему голову всякими глупостями и попустительствует увлечению, которое мешает ему заняться настоящим мужским делом! И еще одно страшное подозрение точило отцовское сердце. Он опасался, что музыкальные устремления сына связаны с тем, что он вообще не мужчина.

— Если Тьягу окажется гомосексуалистом, — говорил он себе, — я убью Гонсалу! Это она во всем виновата! Ее единственным делом было смотреть за детьми!

Были времена, когда он надеялся, что дети подарят ему радость, станут его преемниками в компании, которую он создавал с таким трудом, но Гонсала развратила их обоих — один стал бабником, а другой, похоже, гомиком. В том, что во всем виновата жена, у Сан-Марино не возникало ни малейших сомнений. Он привык к тому, что сам он — безупречен, а вот вокруг постоянно нужно наводить порядок, иначе не продвинешься ни на шаг. Сан-Марино не пожалел, что Боб напомнил ему о семье, хотя ничего, кроме неприятностей, эти мысли не приносили. Он сообразил, что младшим сынком нужно заняться немедленно, иначе вся его компания может полететь к черту.

— Я подберу подходящее благотворительное учреждение, куда в ближайшее время вы переведете деньги, которое будете посещать вместе с сеньорой Гонсалой, и где она будет вручать деткам подарки, — говорил между тем Боб.

Сан-Марино кивнул. Согласен. Подробности мы обсудим завтра, — сказал он. Боб корректно наклонил голову и попрощался. Антониу дождался, когда он выйдет, и вызвал к себе Торкуату.

— Мне нужен человек, который следил бы за моим сыном Тьягу, за его знакомствами, за тем, куда он ходит и с кем. Обо всем подозрительном немедленно докладывать мне.

— Я посажу к нему шофером Аурелиу, — пообещал Торкуату. — Он справлялся и не с такими заданиями!

Глава 5 Шику вернулся в Рио очень недовольный собой: мало того, что он упустил такой классный материал, он еще свалял страшного дурака, повстречавшись с гадючкой. И как это его угораздило влепить ей поцелуй? Этой гадине?! Предательнице! Стервозе! Сеньор Вагнер распекал его, грозил всяческими карами, вплоть до увольнения.

— Шеф в последнее время очень тобой недоволен, ты срываешь один материал за другим! — кричал он, сверкая очками. – Если так будет продолжаться и дальше, недолго и вылететь из редакции!

Шику кивал с отсутствующим видом, непрестанно возвращаясь мыслями к Жулии и честя ее на все корки. Она всегда приносила ему несчастье, и только жди от нее какой-нибудь пакости! Вот и на этот раз… Нет, ну надо же было в такое вляпаться!

– Шику! Очнись! – Совсем другим тоном сказал Вагнер. Скажи, что с тобой? Что-нибудь случилось?

Услышав человеческий тон и, человеческие слова, Шику и в самом деле словно бы проснулся.

— Да нет, ничего, простите за срыв, шеф, устал после поездки, как собака.

— Ну, поезжай домой, отдохни, – вздохнул Вагнер. — И имей в виду, что в твое отсутствие в редакцию дважды приходила твоя мама, в первый раз принесла домашнее печенье, очень вкусное. А во второй хотела с тобой поговорить.

— В первый тоже, – Сумрачно усмехнулся Шику.

— Да, конечно, – согласился Вагнер.

Шику был великолепным журналистом, и сеньор Вагнер очень дорожил им, а если и пугал, то только для острастки, но, увидев, что с парнем неладно, тут же пошел на попятную и отбросил все свои угрозы. Мать Шику, сеньора Жудити, была в редакции притчей во языцех. Она регулярно звонила своему малышу и являлась то с печеньем собственного изготовления, то с овощной икрой. Шику тяготился страстной материнской любовью и частенько просил коллег принять удар на себя, сообщив, что Мота в командировке. Со временем в редакции полюбили и сеньору Жудити, и ее стряпню и охотно избавляли Франсиску от смущающих его визитов, уплетая за обе щеки ее угощение. Но на этот раз он и в самом деле был в командировке и поэтому решил навестить обеспокоенную его отсутствием мать, тем более что шеф порекомендовал ему отдохнуть. Он соскучился и по своей дочке Констансинье, и по старшей сестре Жанете, и племяннице Жуане. Единственно, по кому он не скучал, была его бывшая жена Лусия Элена. Сухощавая подтянутая блондинка, она очень следила за собой, за модой и все надеялась, что Шику одумается и вернется к ней. Она тоже любила появляться в редакции в самое неподходящее время, поэтому Шику был всегда начеку: того и гляди, кто-нибудь появится! Он шутил, что именно благодаря своим обожательницам репортер Шику всегда в превосходной форме и готов бежать хоть на край света. В редакции, которая была небольшой и дружной, любили Шику. Красавица Ана Паула занималась зарубежными новостями. Она очень нежно поглядывала на Шику, и будь он повнимательнее, не избежать бы ему романа. Светской хроникой и культурой занимался сеньор Жак, холеный, седовласый, с белоснежными усами, он всегда был одет в безупречно скроенный костюм и белейшую, под стать своим сединам, рубашку. Он всегда очень тщательно готовил материал, помещая в свою рубрику сообщения о жизни и событиях известнейших людей, о самых интересных выставках, эстрадных выступлениях, концертах и театральных постановках. Вагнер внимательно выслушивал его и небрежно ронял:

— Годится. Для этой рубрики годится все, ее все равно никто не читает!

Практикантка Зезе, смуглянка-мулаточка, набивала руку на самых разных заметках под благосклонным взглядом Вагнера, который беспрестанно предлагал ей свою помощь:

— Не стесняйтесь, деточка, я вам в отцы гожусь, — говорил он.

А Ана Паула шептала:

— Не поддавайся старому греховоднику, ему все равно, что племяшка, что монашка!

Дину и Шику занимались всевозможными городскими и криминальными сенсациями, а Раул фотографировал. Получив от Вагнера вольную, Шику простился с коллегами и направился к выходу.

— Стоит выйти за порог, как тут же сцапают! – пошутил он, обернувшись у дверей.

И не ошибся. Лусия Элена в новом брючном костюме бросилась ему на шею.

— Как же я соскучилась! — проворковала она.

— Ты насчет алиментов? — деловито осведомился Шику, разнимая на шее тугой замок женских рук. — У меня через два дня зарплата, получишь через банк. Мне кажется, я плачу аккуратно, так что незачем тебе сюда таскаться!

— В прошлом месяце ты тоже говорил о банке, томно промурлыкала Лусия Элена. — Но я так ничего и не получила.

— Я купил Констансинье компьютер и выплатил налог за твою квартиру, ты что, забыла?

Шику был возмущен такой наглостью бывшей жены. Он невольно остановился, вступил в разговор, стал что-то доказывать. Лусия Элена слушала его и аккуратно подливала масла в огонь, удерживая возле этого огня своего бывшего супруга.

— Заедем ко мне и обсудим все наши проблемы, — наконец предложила она, почувствовав, что Шику всерьез разгорячился.

Предложение подействовало как ледяной душ. Шику сообразил, что чуть было, не угодил в расставленную ловушку, и содрогнулся.

— Мы пять лет, как расстались, — ответил он. — У нас нет никаких проблем. Найди себе кого-нибудь, Лусия Элена.

Он резко повернулся и торопливо пошел к машине. Жестокосердный монстр, — простонала Лусия Элена, глядя ему вслед и поправляя волосы. — Я ненавижу мужчин, у них у всех вместо сердца камень. Сен за руль, Шику подумал, что вместо визита к матушке ограничится телефонным звонком. Две темпераментные женщины для одного дня — это, пожалуй, слишком. И он отправился к коллежу навестить дочку и племянницу, они учились вместе и очень дружили. Увидев сияющие личики двух девчонок, которые вот-вот станут девушками, просиял и Шику. Он любил их безоглядно и безоблачно, они платили ему тем же.

— ну что новенького? — осведомился он, шагал по дорожке и обняв подружек за плечи. — Есть успехи в учебе?

— Есть! — дружно ответили подружки.

— Вот за это хвалю, – одобрил Шику. — Может, мороженого поедим? Отметим? — предложил он.

— Я с удовольствием, – отозвалась Констансинья.

— А я никак не могу, — погрустнев, сообщила Жуана. – Мама просила меня прийти пораньше.

И словно какая-то тень легла на личико девочки.

— Что это с тобой? — спросил Шику. – Ну-ка рассказывай, какие у тебя огорчения?

— Мне не нравится новый мамин кавалер! — выпалила Жуана.

— А старый нравился? — поинтересовался Шику, вспомнив, что говорила Жуана о приятеле матери

— И старый не нравился, — скривившись, призналась девочка.

— И почему вам так не нравится личная жизнь родителей? — с вздохом спросил Шику, предчувствуя, что и у него возникнут те же проблемы, стоит ему завести постоянную подружку.

Жуана пожала плечами, словно бы говоря: не нравятся, и все, чего тут спрашивать?

— А ты подумай о том, что мама у тебя молодая привлекательная женщина. Она рано овдовела, живется ей нелегко, она сама зарабатывает на жизнь и тебе, и себе. Разве ей не хочется побыть немножко счастливой? Любимой?

— Да у нее работа веселая, — упрямо насупившись, проговорила Жуана.

— Учить Нескладех танцам? — Улыбнулся Шику. – Ну не думаю, семь потов сойдет, прежде чем научишь.

Шику представил себе Жанету, и на душе у него потеплело: сестра всегда была озорная, с огоньком. Что же удивительного, что у нее много приятелей? Каждому лестно быть рядом с такой женщиной. А такой женщине трудно подобрать себе настоящего партнера, с которым можно протанцевать всю жизнь. Но как это объяснить девочке, дочке, которая ревнует мать и хочет, чтобы она принадлежала ей одной? Она не понимает, что пройдет еще каких-то года три или четыре и у нее самой появятся кавалеры, и попробуй тогда запрети ей жить личной жизнью. Шику вздохнул и похлопал Жуану по плечу:

— Не огорчайся! Вот увидишь, в один прекрасный день мама найдет себе мужа, а тебе отца, пока она только ищет того, кто тебе понравится.

Жуану, по правде сказать, не слишком порадовала перспектива материнского замужества, но зато она примирила ее с очередным поклонником матери. Поклонник, по крайней мере — не муж, не отец. Сейчас за матерью ухаживал ее очередной партнер по танцам по имени Атила. Он посылал ей записки и букеты, и Жуана намерена была проследить, чтобы ухаживание не переросло во что-то более серьезное.

— Мы в кафе! — объявил Шику.

— Я домой! — откликнулась Жуана.

— Передавай маме привет и скажи, что я на днях зайду к ней потанцевать!

Разумеется, Шику валял дурака, он терпеть не мог танцы, но такой уж у них сложился стиль — они всегда подшучивали. Вернувшись, домой к вечеру, — а они снимали вместе с Раулом вполне сносную квартирку, — он позвонил матери. После традиционных вопросов о делах и здоровье, которые всегда и у всех оставляют желать лучшего, он услышал:

— Лусия Элена с Констансиньей переезжают ко мне.

— Что? — переспросил Шику, решив, что ослышался. — Ты же терпеть не могла Лусию Элену, когда мы жили с ней вместе, ты же бешено меня к ней ревновала! С чего это вдруг вы решили поселиться вместе? Ты понимаешь, чем это грозит? И почему Констансинья мне ничего не сказала? Мы же только что с ней виделись!

— Она ничего еще не знает, — сказала Жудити, — мы решили это только что. И что за глупости ты говоришь насчет моей ревности? Мне такое и в голову не приходило. Просто я видела все недостатки твоей жены, а потом и ты их увидел.

— И что, теперь недостатков у нее стало меньше? — ехидно осведомился Шику. — Или ты стала настолько немощной, что согласна даже на помощь Лусии Элены?

— Я согласна помогать Констансинье, — патетически заявила сеньора Жудити.

— А что такое с моей дочерью? Почему она нуждается в помощи?

Шику стал лихорадочно припоминать все их разговоры в кафе, но ничего настораживающего припомнить не мог, обычная детская болтовня — веселая и радостная.

— Она нуждается в помощи потому, что ее мать ложится в больницу, — заявила Жудити.

Еще не легче! Интересно, почему Лусия Элена сама не сказала ему об этом? Или это по женской части? И для лечения ей нужны деньги?

— Что-то серьезное? — задал он осторожный вопрос.

— Пластическая операция, — последовал ответ.

— Пятая, — простонал Шику.

После того как они разошлись, — а разошлись они, ровно пять лет назад, — Лусия Элена, что ни год, то делала себе пластическую операцию. Для начала она изменила форму носа, потом… Шику и сам не знал, что она там улучшала… Особых перемен он в своей бывшей жене не замечал. Вот если бы хирургическим путем изменяли характер!..

— Что же на этот раз подвергнется улучшению? — полюбопытствовал он.

— Грудь, — последовал ответ. — Лусия Элена считает, что она у нее слишком маленькая.

— А теперь будет большая и силиконовая, — вздохнул Шику.

Он вздохнул потому, что предвидел новую атаку — он уже видел эту новую большую грудь, которой будут его теснить, зажимая в угол. Напрасные старания. Лусия Элена как была дурой, так и осталась. А нет ли врача, который прибавлял бы людям мозгов?

— Я думаю, ты права, и Констансинье, в самом деле, нужна помощь, — на этот раз совершенно серьезно сказал он.

— Ну, то-то! — торжествующе заключила Жудити. — Ты еще поймешь, что мамочка всегда и во всем права!

Глава б Сели, поглядывал с любопытством по сторонам, шагала по улице. В белых аккуратных носочках, юбочке и кофточке, она выглядела совсем девчушкой. Все вокруг было ей интересно: машины, дома, люди, особенно люди. К ним она и присматривалась. Несмотря на то, что она выросла в монастыре, большой город не испугал ее. Под надежной защитой Господа она чувствовала себя в нем спокойно и уверенно и очень полюбила бродить по его красивым, то узким, то просторным улицам. Она и смотрела по сторонам, она и молилась, потому что любила молиться на ходу. Молилась Сели о здоровье отца. Свидание с отцом потрясло ее. Отрешенное и все-таки мягкое и ласковое лицо отца постоянно стояло у нее перед глазами. Как она ждала его выздоровления, как горячо молилась о нем! Она слушала рассказы старшей сестры о детстве, о большом доме, а потом и увидела этот дом, опустелый заброшенный, стоявший за решеткой, в которую пауки оплели паутиной… Жулия специально повезла младшую сестру в Урку, где отец жил еще до своей женитьбы, ей хотелось, чтобы Сели приобщилась к их родовым корням.

— И что же, в этом доме никто не живет? — удивленно спросила Сели, рассматривая заросшую лужайку и облупившийся фасад.

— Похоже, что нет, — ответила Жулия.

— А чей он?

— Не знаю, — пожала плечами старшая сестра. — Кажется, после смерти дедушки, когда с папой произошло несчастье, все имущество нашей семьи скулил его друг Сан-Марино. Этот дом, пляжный домик, магазины, квартиры и даже дедушкину газету.

— А почему ты не стала работать в ней, Жулия? Тебе бы тогда не нужно было уезжать в Японию! — Сели с недоумением уставилась на сестру.

Жулия помолчала: да-а, нелегко, оказывается, приобщать к корням: кроме романтического флера детства, существует еще и объективная реальность, а она чаще всего не слишком приглядна.

— Я не хотела, газета отвратная, типичная желтая пресса. — И прибавила, увидев вопросительное выражение лица младшей сестренки: — Пресса, которая живет за счет скандалов, вранья и использует журналистов для получения прибыли.

— И наш дед этим занимался? — изумленно раскрыла глаза Сели.

– Да. – Жестко ответила Жулия. – Никто из нас не идеален: ни дед, ни отец, ни мать, ни сестры.

Вот таким вышло приобщение Сели к семейным корням, и девушка вновь порадовалась, что приняла правильное решение: раз ее семейство такое грешное, непременно нужен был кто-то, кто бы молился за всех. Сели каждый день навещала отца, а потом разговаривала с доктором Лидией. Однако на все ее нетерпеливые расспросы та отвечала уклончиво, а отец мирно дремал в больничной постели посреди бокса. И все-таки Сели верила в чудо. Вглядываясь в лицо отца, она еще горячее желала стать монахиней, тогда она своей молитвой сможет помочь ему, раз медицина оказалась бессильной! Сели стала торопить сестру, чтобы та отвезла ее в монастырь. Она хотела как можно быстрее принять постриг.

– Я не могу больше терять времени, – твердила она. – Я хочу помочь нашему папе.

– Ну, хорошо, дорогая, хорошо, – сдалась Жулия. Ее отпуск тоже подходил к концу, и ей тоже стало понятно, что выздоровление такого тяжелого больного, каким был их отец, не такое скорое дело, как ей хотелось бы.

Но и медицина не была такой бессильной, как показалось Сели. Другое дело, что Лидия не хотела раньше времени тревожить дочерей Отавиу, сначала внушив им надежду, а потом, не дай Бог, отняв ее. Никто пока не знал, как пойдет процесс восстановления памяти, и до какой стадии он дойдет. Он шел, но шел неровно, толчками. Настал день, и Отавиу открыл глаза. Лидия затрепетала от волнения и радости. Наконец-то! Наконец-то она правильно определила дозу лекарства! Отавиу повел вокруг себя глазами и спросил:

– Что случилось?

– Вы в больнице. Меня зовут Лидия. Я ваш врач, – объяснила Лидия.

– Я в больнице? А кто я? – с недоумением спросил больной. – Голова совершенно пустая.

– Вас зовут Отавиу Монтана, вы попали в аварию, вас привезли в больницу, и я лечу вас.

– Не помню, ничего не помню, – вновь повторил Отавиу и снова погрузился в полусон.

Зато на следующий день он очнулся гораздо бодрее и на вопрос: как вас зовут? – уверенно назвал свое имя. Вчерашнего дня он не помнил. Был уверен, что сейчас тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год и у него через месяц свадьба с его обожаемой невестой Евой.

– Где она? Где Ева? – забеспокоился больной и вскоре снова погрузился в полузабытье.

Пронырливый папарацци из «Коррейу Кариока» стал свидетелем разговора врача с пациентом и тут же тиснул сенсационное сообщение о выздоровлении Отавиу Монтана на первой полосе. Жулия увидела газету в аэропорту, и сестры полетели не в Сан-Паулу, как собирались, а к отцу в больницу. Подумать только! Чудо свершилось именно тогда, когда они перестали его ждать! Счастливые, со слезами радости на глазах, торопились они на свидание со своим воскресшим отцом.

– Какое счастье! – повторяли их дрожащие от волнения губы. – Господи! Какое счастье!

Однако не у всех это сенсационное сообщение вызвало такую реакцию. Прочитав его, да еще в своей собственной газете, Сан-Марино чуть ли не позеленел от злости.

– Вот гад, очнулся, – прошипел он и тут же вызвал Торкуату и распек за дезинформацию.

– Как ты посмел мне врать, что он лежит как бревно? – шипел хозяин.

— Я не врал, — оправдывался Торкуату, — он и в самом деле лежал как бревно. При чем тут я? Можете спросить его врачиху, она сама вам подтвердит, лежал он или не лежал.

— А как посмели поместить информацию о выздоровлении?! Я же сказал, что мертвец должен оставаться мертвецом! У нас был шанс, и теперь мы его упустили!

— Но вы всегда сами говорили, что Отавиу Монтана – ваш самый близкий друг, в вашей газете это всем известно, так что преданные вам журналисты хотели вас порадовать, – нашел объяснение этому факту верный Торкуату.

— Придется мне читать теперь все материалы до то, как их отдадут в печать, — злобно процедил Сан-Марино. — Кретина, который написал репортаж, уволь немедленно! Мне плевать, что у него жена в больнице! И еще, позвони о полицию и свяжи меня с комиссаром Милтоном, пусть поставит охрану и никого не пускает к Отавиу.

После звонка Сан-Марино комиссар Милтон мгновенно отрядил в больницу небольшое подразделение. Сан-Марино лично приехал проверить, как обстоят дела с охраной. С удовлетворением увидел толпу репортеров, безуспешно осаждающих вход в больницу, и снова заметил адвоката Элиу Арантеса.

— Вот теперь я займусь тобой всерьез, — пообещал он и дал знак шоферу ехать.

Черная машина плавно покинула двор больницы. Толпа репортеров продолжала напирать на охранников. Шику был одним из первых, он не сомневался, что сумеет прорваться. Стоит приложить, еще немного усилий, и он скажется у цели, Но тут внезапно он почувствовал, что чей-то энергичный локоть отодвигает его в сторону, Шику возмущенно повернул голову и увидел гадючку. Она с решительным видом раздвигала всех и рвалась к финишу. Чтобы эта гадючка снова испортила ему материал? Нет, больше Шику такого не допустит! И он так же решительно отпихнул в сторону гадючку, но она даже не посмотрела на него.

— Я дочь Отавиу Монтана, — закричала она. — Я имею право пройти к моему отцу.

— Врет! — возмутился Шику. — Она — репортер газеты из Сан-Паулу, и ты, парень, будешь последним кретином, если ее пропустишь, — закричал Шику Охраннику.

— Я никого не пропущу, — твердо заявил охранник. — Никого. Ни единого человека!

— Послушайте! — Жулия старалась говорить спокойно, хотя спокойствие давалось ей с немалым трудом. — Мы с сестрой, — и она подтолкнула Сели поближе, — были в аэропорту, собираясь вылететь в Сан-Паулу. Увидели в газете сообщение и примчались сюда, вот наши пропавшие билеты, вот наши документы. Вы не имеете права не пускать нас, это произвол! Это злоупотребление властью!

— Мы выполняем приказ, девушка, если поступит другое распоряжение, мы вас пустим.

Шику злорадно усмехнулся: так тебе и надо, гадючка! На этот раз ты не опередишь меня с материалом! Но Жулии было не до материалов. Она решила, что, в конце концов, может быть, и правильно, что ее отца оградили от всех этих шакалов, которые стремятся урвать свой кусок, видят не человека, а сенсацию.

— Пошли, Сели, — сказала она сестре. — Мы непременно повидаемся сегодня с отцом.

Она позвонила по мобильнику доктору Лидии, и та подтвердила, что Отавиу действительно пришел в себя.

– Приезжайте в конце дня, мне нужно провести еще кое-какие тесты, — сказала она.

Сестры переглянулись и притихли. Трудно было назвать волнением то, что они испытывали, им было и страшно, и радостно, очень страшно и очень радостно. Они поехали к Алексу, и там их ждал еще один сюрприз. Бетти! Она приехала еще утром, вскоре после того, как они отправились в аэропорт. Жулия не сомневалась, что на приезд Бетти подвигло сообщение в газете.

– Теперь ты убедилась, что была не права? Теперь не будешь спорить и утверждать, что отец не поправится? Ты приехала с ним повидаться?

— Нет, я приехала сюда навсегда, — заявила Бетти. – Я решила разойтись с Николау. Ладно, был бы богатым, а то собирать по грошу деньги, чтобы пойти на рынок. Да и в постели он не бог весть что!

— Сели, — обратилась Жулия к младшей, – Позвони настоятельнице, предупреди, что задержишься, а то она будет беспокоиться.

Сели кивнула и вышла из комнаты.

— Ты хотя бы соображай, что говоришь! — набросилась Жулия на сестру.

— Ничего особенного я не сказала! Подумаешь, какие нежности! — Бетти передернула плечами. — Пусть привыкает, не маленькая уже.

— Я где же ты собираешься жить? — Осведомилась Жулия. — Мы с Сели скоро уезжаем, какие у тебя планы?

— Самые многообещающие. А жить я пока буду здесь, у Алекса с Онейди. Они же не прогонят дочку Отавиу Монтана!

— Разумеется, нет, живи на здоровье, — вступил в разговор Алекс, хотя к Бетти он не испытывал таких теплых чувств, как к Жулии и Сели, он не любил Еву Монтана, а Бетти смотрела на него ее беззастенчивым взглядом.

Минуты тянулись как часы, часы как вечность, сестры слонялись как потерянные, пока, наконец, Жулия не сказала:

— Пойдем. Нам пора!

К больнице они приближались, едва унимая сердцебиение, — что их там ждет?! Что?! И первым на пороге увидели Шику. «Неужели он брал интервью? Да как он посмел?» — мгновенно вспыхнула Жулия. Лидия сразу поняла причину возмущения старшей дочери Отавиу и поспешила ее успокоить:

— Нет-нет, он даже не приближался к вашему отцу и, разумеется, с ним не разговаривал. Было сделано несколько снимков, но издалека.

— А что отец? — спросили дочери.

— Он пришел в себя, но считает, что сейчас шестьдесят восьмой год, когда он еще не был женат. С шестьдесят восьмого по восемьдесят первый, когда с ним случилось несчастье, он ничего не помнит.

— Значит, он не помнит, что у него есть дочери? — спросила Жулия.

— Боюсь, что так, — согласилась Лидия. — К тому же у него нарушена и сиюминутная память. Он забывает все, что видит и слышит, буквально через несколько минут.

— А можно его увидеть? — спросила Бетти.

— Можно, — ответила Лидия, — хотя я не знаю, как это на него подействует. Имея дело с мозгом, мы всегда находимся в стране неизведанного.

Каким горьким оказалось свидание, которого дочери ждали с трепетом восторга и ужаса: отец не узнал их, они для него просто не существовали. Он потянулся к одной Жулии.

— Ева! дорогая! сказал он. — Наконец-то ты пришла ко мне.

— Папа! Я твоя дочь, Жулия, а Евой зовут твою жену, которая стала мне матерью.

— Какая дочь? Жена? Мать? Я ничего не понимаю, — заволновался больной.

— Он устал. Опасно перенапрягать его, — вмешалась Лидия. — Мы будем продолжать лечение. Посмотрим, что будет завтра.

Дети стояли возле отца, и на глазах у них были слезы. Они по-прежнему были сиротами, страна снов не отпускала его. Свидание с отцом получилось совсем не таким, каким дочери себе его представляли. Домой они вернулись напряженные, потрясенные. Бетти тут же предложила сестрам отправиться в дансинг или ресторан.

— Нужно отвлечься, повеселиться, — заявила она. — Мы все равно не уснем. Почему бы не доставить себе удовольствие?

– Нет, я лучше помолюсь за папу и лягу спать, — сказала Сели, — с чего ты взяла, что мы не уснем? Я, например, привыкла ложиться рано.

— Я тоже не хочу никуда идти, — присоединилась к младшей старшая.

— Ну, как хотите! Я иду одна. — Заявила Бетти, нарядилась в свою любимую кофточку с глубоким вырезом и отправилась в ресторанчик неподалеку.

Возле ресторана она сразу же заметила знакомое лицо. Да это же тот самый фотокор, который ей отвешивал комплименты в больнице. Кажется, он фотографировал и отца, собираясь дать о нем материал в своей газете. Сейчас он был с девушкой, но все-таки успел поговорить и с Бетти.

— Вы подходите для любой рекламы, — с восхищением сказал он, — и только для обложки! давно мне не встречалась такая потрясающая блондинка. Вот вам моя визитка. Я в вашем распоряжении в любое удобное для вас время.

Бетти польщено улыбнулась и получила визитку с телефоном. Раул Педрейра, — прочитала она.

— Звоните! — крикнул Раул на ходу, потому что его девушка не собиралась дожидаться, пока он налюбезничается с другой, и энергично тянула его за собой. — Я вас поснимаю!

Бетти сунула визитку в сумочку, заняла место за столиком, и тут же вошла в круг танцующих. Подняв руки над головой, она ритмично поводила бедрами и раскачивалась. Очень скоро она почувствовала на себе пристальный взгляд, чуть скосив глаза, выяснила, кто смотрит, на нее, и продолжала танцевать. Невысокий человек средних лет смотрел на нее, не отрываясь. Бетти понял, что поклонник на этот вечер ей обеспечен, и еще энергичнее задвигала бедрами, самозабвенно откинув голову и затуманив поволокой взгляд. Пока сестра танцевала, Жулия сидела на кухне и взволнованно говорила Алексу

— Я посмотрела на отца, Алекс, и решила — я остаюсь! Я не могу его бросить в таком состоянии! Я и так все время чувствовала себя виноватой из-за того, что рядом с ним была не я, его дочь, а ты, Алекс, совсем посторонний человек.

— Не чувствуй себя виноватой, Жулия, ты должна была так поступить, отец бы одобрил тебя, он будет рад твоим успехам. Разве он обрадовался бы, если бы, выздоровев, узнал, что искорежил твою жизнь? Я — другое дело, он столько для меня сделал, он изменил мою судьбу, я ему обязан своим благополучием, достатком, счастьем с Онейди, поэтому забота о нем была для меня совершенно естественной. И знаешь, что я еще тебе скажу? Она придала моей жизни новый смысл. Словно Господь поручил мне особую миссию на земле, и я очень горжусь тем, что эту миссию поручили мне.

Жулия с восхищением посмотрела на Апекса, она и не подозревала, какие высокие чувства таятся в этом не отличающемся на первый взгляд утонченностью человеке. Они еще долго говорили, и в основном об Отавиу. Алекс вспоминал, каким он был, а Жулия жадно слушала. Ей хотелось знать о своем отце все. Ведь им вот-вот предстоит встретиться, она очень на это надеялась. Пожелав Алексу спокойной ночи и поднявшись к себе в спальню, Жулия еще долго лежала без сна, представляя себе, как они будут жить одной семьей. И вдруг зазвонил телефон. Телефонный звонок в ночи всегда тревожен. Жулия ждала, что трубку возьмут хозяева, но они, видно, крепко спали, и тогда она подняла ее.

— Что?! Что?! — повторила она, не в силах поверить тому, что слышала — Сбежал? Как это сбежал?

Звонила Лидия, она сообщала, что Отавиу сбежал из клиники. Она уже сообщила в полицию. Его ищут. Сбежал он, когда дежурил ее помощник, доктор Сисейру. Сисейру позвали к телефону, он говорил всего несколько минут, но их хватило для того, чтобы Отавиу поднялся с постели, надел его пиджак и не спеша, вышел из клиники. Он шел, куда глаза глядят, с наслаждением вдыхая свежий воздух и удивляясь тому, что ничего вокруг не узнает. Его удивляло все — автомобили, внешний вид прохожих, вывески.

– Может, мне все это снится — недоумевал он. — Каким образом я мог попасть в этот незнакомый город? Сунул руку в карман, достал бумажник и удивился деньгам, которые там лежали. Он привык совсем к другим картинкам на купюрах. Словом, вокруг творилось что-то необыкновенно странное, и он никак не мог найти этому объяснение.

Он добрел до пляжа, и его поразило, как естественно себя чувствуют женщины, хотя на них почти ничего не надето. Он привык к большей скромности, большей сдержанности. Среди этих голых наяд он чувствовал себя не совсем ловко. Море манило его к себе, и он вошел в воду, замочив 6рюки, попросту не обратив на них внимания. Умылся, лизнул языком воду.

— Слава Богу, вода еще соленая — улыбнулся он, чувствуя необыкновенное наслаждение от общения с водой, песком, воздухом.

Он присел на скамейку рядом с немолодой женщиной. Она, слава Богу, была одета, но с кем-то разговаривала по какому-то странному аппарату. Он взял в руки валявшуюся рядом с ней газету, и его поразила дата – 25 марта 1999 года. Этого не может быть, он же точно знает, что сейчас шестьдесят восьмой. И все-таки он решил уточнить, какое сегодня число, у соседки. И она назвала ему – 25 марта 1999 года. Отавиу провел рукой по лбу. Смутная догадка забрезжила у него в мозгу, но он не мог до конца уловить ее смысл. Взгляд его упал на набранное крупными 6уквами сообщение: «Элиу Арантес, известный адвокат семидесятых годов…» Семидесятых? Почему семидесятых? Элиу их семейный адвокат, подающий большие надежды молодой человек… И Отавиу продолжил читать дальше. «… вновь объявился почти двадцать лет спустя и едва не погиб от пули в гостиничном номере». Отавиу всмотрелся в опубликованный портрет Элиу и почувствовал, что лоб у него покрылся холодным потом. На него смотрел старик Элиу, а ведь тот, которого он знал и помнил, был совсем молодым… А я? Неужели и я тоже?.. Отавиу подошел к стоящим в ряду машинам и заглянул в зеркальце. На него смотрело испуганное немолодое мужское лицо с падающей на лоб прядью полуседых волос… Таким он себя не знал. Ему еще предстояло познакомиться с этим человеком… Отавиу почувствовал страшное утомление. Едва передвигая ноги, он вновь добрался до пляжной полосы и рухнул на песок, потеряв сознание. Сообщение о неудачном покушении на жизнь Элиу Арантеса прочитал и Сан-Марино и тут же вызвал в кабинет Торкуату.

— Я заплатил десять тысяч долларов. — Начал он, — я был уверен, что Арантеса больше нет. Как ты можешь объяснить это, Торкуату? — И хозяин ткнул Торкуату носом в заметку.

— Я тоже был уверен, что дело сделано, — ответ тот, но, как видно, сделано оно недостаточно хорошо.

Лицо Сан-Марино от возмущения покрылось пятнами, казалось, он сейчас укокошит своего горе-помощника, но тот сохранял полнейшее хладнокровие.

— Мне позвонили из полиции и сказали, что воскресший Отавиу Монтана сбежал из больницы, — Сообщил он через несколько секунд.

Сан-Марино молчал, переваривая новость.

— Хорошо, в этом случае не будем торопиться. Пусть все успокоится, — вынес он свое веское решение. — Все знают, что Арантес был личным адвокатом Монтана. Если мы сейчас что-нибудь предпримем, могут возникнуть вопросы.

Торкуату склонил голову, он был точно такого же мнения.

— Но мне не нравится, что наша газета плетется в хвосте. Почему о покушении мы должны узнавать из «Глобы»? — снова разъярился Сан-Марино. — Интересно, о чем думает Вагнер?

Для того чтобы узнать, о чем думает его шеф-редактор, Сан-Марино сам отправился в газету. Появление хозяина было большой неожиданностью для редакции и, как обычно, не сулило ничего хорошего. Сан-Марино поинтересовался, кто занимается делом Монтана.

— Я! — тут же отозвался Шику Мота. — У меня есть пока только фотографии и обещание его лечащего врача Лидии Либьен дать мне интервью.

Посмотрев фотографии, на которых Отавиу выглядел, прямо сказать, неважно, Сан-Марино несколько успокоился.

— Имейте в виду, материалы об Отавиу я принимаю очень близко к сердцу, — заявил он, усевшись на председательское место и пригласив всех остальных тоже занять места. — Он мне ближе, чем брат. Мы ведь вместе росли, и еще подростками вместе пришли работать в эту газету. Вы ведь слышали, что он ушел из больницы? Его нужно непременно найти! Нам найти! Самим! Недопустимо, чтобы газеты раскопали его прошлое! В те времена его обвиняли в смерти отца.

Репортеры удивленно переглянулись.

— Кто обвинял? — спросила Зезе. — Газеты?

— Ходили разные слухи, — уклончиво ответил Сан-Марино. Правда, доказано ничего не было. Но дело было в том, что Отавиу часто ссорился с отцом. Во времена диктатуры его даже арестовали, а из нашей газеты он собирался сделать орган коммунистов. Старик был, разумеется, против, да еще как против! Об их скандалах ходили легенды! В вечер накануне смерти они разругались вдрызг, а ведь Отавиу знал, что его отец серьезно болен.

— А вы откуда знаете, что они разругались? — поинтересовался Шику.

— Мне прислуга рассказывала, — ответил Сан-Марино. — Отавиу в тот вечер сильно выпил, он вообще сильно выпивал.

— И еще хорошо разбирался в быках, — вставил Вагнер, который тоже неплохо знал Монтана-младшего и был о нем совсем не такого мнения, как сеньор Антониу.

— Я никому никогда не говорил об этом, — продолжал Сан-Марино, — разве скажешь что-нибудь дурное о брате? У старика был рак, и сердце у него было слабое, так что он вполне мог умереть, переволновавшись из-за ссоры с сыном. Но я никогда не говорил об этом, а вам рассказываю только для того, чтобы вы включились в поиски и постарались найти Отавиу. Не допускайте, чтобы другие газеты делали из несчастья Монтана сенсацию. Мы должны уберечь от них Отавиу, он так настрадался!

Между тем Лидии позвонили из полиции и сообщили, что на пляже Копакабане был найден человек, лежавший без сознания, к нему вызвали Скорую, но он пришел в себя, сказал, что его зовут Отавиу Монтана, и ушел в неизвестном направлении. Нашли его не полицейские, а просто горожане, поэтому и отпустили, убедившись, что человек больше не нуждается в медицинской помощи.

– Как они смели?! Как могли его отпустить?– кипятилась Жулия, стоявшая рядом с Лидией.

– Господи! Помоги моему папочке! Сохрани его, где б он ни был! – Молилась Сели, шагая по улице.

Она не могла усидеть дома, да и молилась горячее на ходу, Онейди отпустила ее, видя, как тяжело ей в четырех стенах.

— Такая хорошенькая девушка, и так по-уродски одевается, – проговорил рядом с Сели голос, но она его даже не услышала, а если и услышала, то не отнесла к себе.

Но, оказавшись в объятиях здоровенного парня, который притянул ее к себе, она вскрикнула и принялась от6иваться. Парень только хохотал, ему нравилось, что эта малышка так отважно и яростно сопротивляется. «Господи! Помоги мне»! — возопила про себя Сели, и будто в ответ на ее просьбу возле них вдруг остановилась машина, из нее выскочил взлохмаченный паренек и кинулся на помощь девушке. Парень мигом отпустил Сели, собираясь накостылять по шее ее спасителю, но узнал знакомого и раздумал.

— Садись, — распахнул перед Сели дверцу машины ее спаситель. — Скажи, куда тебя отвезти.

Сели влезла в машину и горько расплакалась — так велико было пережитое ею потрясение.

— Меня зовут Тьягу, — представился паренек.

— Сели, — всхлипнула девочка.

— Не плачь, не надо, — ласково утешал ее Тьягу, — пожалуйста, не плачь. Не стоит Лулу твоих слез. Он думает, что может приставать к любой девчонке. Он просто дурак, разве ты не видишь?

— Вижу, – улыбнулась сквозь слезы Сели, – и вижу, что бывают чудеса на свете, а значит, случится и самое главное из чудес…

Глава 8. Шику вышел из редакции в довольно мрачном настроении, он недолюбливал сеньора Сан-Марино, и все, что тот говорил об Отавиу, ему не понравилось. Но в эту минуту ему было не до Отавиу. Пока он сидел на летучке, его мать и бывшая жена едва не оборвали телефон. Обе жаждали справедливости, а приговора требовали от Шику. Дело было в следующем: Лусия Элена приехала к свекрови с целым фургоном мебели. Жудити такого не ждала, она собиралась принимать гостью, а к ней явилась завоевательница. Стоило Жудити себе представить, что станется с ее квартирой, когда в ней расставят чужую мебель, как с ней началась истерика. Она запретила выгружать мебель и приказала везти ее обратно.

— Но я же сдала квартиру, — заявила Лусия Элена — Разгружайте!

Так они и препирались, звонив то и дело Шику, а соседи с интересом наблюдали из окон, чем кончится эта баталия. Дозвонилась Шику Констансинья, и он с вздохом отправился наводить порядок, хотя ему страх как этого не хотелось. И вдруг на одном из перекрестков он увидел высокого человека в синей пижаме, который растерянно метался посреди улицы, мешая ехать машинам и подвергая себя смертельной опасности. Шику бросился ему на помощь, и, приглядевшись, узнал в нем Отавиу. Бросить беспомощного старика посреди улицы — а в глазах Шику Отавиу был стариком — он не мог и поэтому для начала решил отвести его домой.

— У вас есть дочь Жулия? — осведомился Шику по дороге.

— Нет, — ответил Отавиу.

И Шику лишний раз возмутился гадючкой, которая готова на любое самое бесстыдное вранье, лишь бы сделать материал. По дороге он успел убедиться, что с головой у старика не все в порядке, потому что тот упорно твердил, что ему двадцать пять лет, и он только что отпраздновал день своего рождения. Однако когда Шику предложил ему переодеться в свой костюм, тот поблагодарил и охотно согласился:

— Неприлично же ходить в пижаме, — прибавил он.

Отавиу с любопытством оглядел квартиру, которую занимали молодые люди, и принялся рассматривать фотографии, лежавшие на столе Раула.

— Ева! — внезапно воскликнул он. — И ты с ней целуешься! Так значит, ты отнял у меня мою Еву? Тогда тебе не жить, мерзавец?

Он едва не задушил бедного Шику, который все пытался ему объяснить, что это не Ева, а Жулия, которая все-таки, скорее всего его родная дочь. А поцелуй — это досадная случайность, неприятная ему самому. После произошедшего Шику больше не сомневался в степенях родства гадючки и принялся отыскивать ее телефон. Для этого он связался сначала с Сан-Паулу и, получив там номер телефона Жулии, позвонил Алексу и передал, по какой причине разыскивает Жулию. Жулия перезвонила ему буквально через несколько минут, а еще через четверть часа приехала вместе с Лидией. Больному сделали укол и снова увезли в больницу.

— Он нуждается в отдыхе, я вколола ему снотворное, пусть как следует, выспится, — сказала Лидия. — При нервных заболеваниях сон — главное лекарство.

— А что, если он снова погрузится в свое забытье? — забеспокоилась Жулия.

— Нет, не беспокойтесь, приборы показывают, что активность мозга за эти дни возросла.

— Мне непременно нужно уйти, а оставить его мне страшно, — проговорила Жулия.

— Мы с Бетти побудем с ним, иди, не беспокойся, — сказала Сели.

— И я еще не собираюсь уходить – присоединился к девушкам Алекс.

Жулия с любовью смотрела на своего спящего отца. Какое счастье, что и эта ужасная история закончилась благополучно! Она тоже страшно вымоталась за эти сутки и тоже нуждалась в отдыхе, но сначала она должна была поблагодарить того, кто так им всем помог! Она позвонила Шику и сказала, что хочет с ним увидеться.

– Встретимся через час на террасе кафе дона Педро. Ты его еще не забыла?

Нет, она не забыла это кафе, хотя могла бы, потому что слишком уж давно они знакомы с Шику Мота! По дороге Шику все-таки заехал к доне Жудити, чтобы разобраться в сути конфликта. Лусия Элена по-прежнему сидела возле грузовика с мебелью.

— Отправь мебель на склад – посоветовал ей Шику, мигом оценив ситуацию, — в свой дом мама пускает только, кого хочет и на своих условиях. Это ее право.

— Поднимись и уговори ее, — потребовала Лусия Элена. — Констансинья не захотела, она не стала даже сидеть здесь со мной!

– Что лишний раз доказывает, что она очень разумная девочка, — улыбнулся Шику. — Не упрямься, если хочешь попасть в дом, отправь мебель на склад, и дело с концом!

— А кто будет платить за хранение? За грузовик?

Шику развел руками:

— Понятия не имею. Вы с мамой заварили этот компот, вы и расхлебывайте. Я с самого начала был против. Уверен, мама угостит тебя своим фирменным печеньем, если ты появишься без стульев и табуреток. Чао!

Шику сел в машину и махнул рукой на прощание: время уже поджимало, а он терпеть не мог опаздывать. Но он не опоздал, они вошли в кафе одновременно и впервые за много лет не начали сразу ссориться, а их ссора тоже насчитывала уже много-много лет.

— Должна признать, что ты повел себя благородно, — сказала Жулия, — и я тебе очень благодарна.

— Я вообще человек с принципами, хоть и работаю в бульварной газетенке, — буркнул Шику.

— Спасибо, что ты не сделал из отца сенсации…

— Я никудышный журналист! — тут же вскипел Шику. Шикарную первую полосу сожрала дурацкая жалость. Мне стало жаль больного растерянного человека, который очнулся в незнакомом для себя мире…

— Просто не представляю, что с ним будет, когда он узнает, что мама умерла, — задумчиво сказала Жулия, — он принял меня за нее…

— Ваше сходство едва не стоило мне жизни, — покрутил головой Шику и заказал себе бокал вина.

Жулия вяла минеральную воду, она боялась алкоголя, ей достаточно было капли, чтобы начать совершать непредсказуемые поступки…

— Ты бы так не поступила, — заявил Шику. — Ты у нас профессионал, главное — новости, а там хоть трава не расти!

— Интересно, что ты имеешь в виду, — мгновенно разозлилась Жулия. — На что намекаешь? Ты что, считаешь, что я когда-то поступила неблагородно?

— Ну что ты! И в мыслях не имел, — отвечал Шику. — Особенно благородно было бросить меня одного в джунглях среди колумбийских партизан, которые жаждали сделать из меня котлету. Знаешь, что меня спасло?

И, не давая ничего сказать, готовой возразить Жулии, произнес:

— Мечта! Мечта, что когда-нибудь я тебя встречу я не спеша, придушу. Но ты не волнуйся, теперь я придушил бы тебя быстро, жажда мести у меня прошла. Теперь я думаю о другом: может, и мне сделаться журналистом-международником, предать всех своих друзей…

— Клянусь, Шику, я тебя не предавала. На моем месте ты сделал бы то же самое!..

Жулия разволновалась и заказала себе вина.

— Никогда, — твердо ответил Шику. — Я бы тебе поверил. Когда-то я верил тебе, Жулия Монтана, и верил в то, что мы будем работать вместе!

Воспоминания нахлынули на обоих, и кто знает, под влиянием вина или воспоминаний, но только Жулия совершила очередной непредсказуемый поступок: она поцеловала Шику! Шику не остался в долгу и ответил ей. Но Жулия уже опомнилась и закатила ему пощечину.

— Что за гнусь! — шипела она. — Сначала напоить, а потом воспользоваться! Ты прекрасно знаешь, что мне нельзя пить спиртное!

Держась за щеку, Шику смотрел на нее с ненавистью.

— Во-первых, я ничего не знаю! — процедил он. — Во-вторых, ты сама захотела вина, а в-третьих, небольшое удовольствие поцеловать змею подколодную!

— Змею?! А ты? Ты-то кто такой? Репортер-ветеран, гроза практиканток? Много о себе понимаешь! Ты — жалкий, дешевый приспособленец!

— А ты предательница и гадюка!

Очевидно, им доставляло удовольствие оскорблять друг друга, потому что они делали это с яростью и не уставали находить все новые и новые эпитеты. Было видно, что у них есть фантазия и лексика тоже не бедная, словом, они — пишущие люди, журналисты-профессионалы Наконец они оба вскочили и, не попрощавшись, вышли из кафе. Они были врагами и остались врагами! Шику долго кипел еще и дома, вспоминая свою встречу с Жулией.

— Она подлая! Подлая! Подлая! – твердил он себе. — Она дважды подставила мне подножку! Она дважды лишила меня классного материала! Журналисткой – международницей она стала за мой счет!

Стоило ему вспомнить, как она оставила его у колумбийских партизан, готовых растерзать его в клочья, а сама улетела на самолете одна, лишь бы дать выигрышный материал первой, и его начинало трясти от возмущения. Ну, можно ли быть до такой степени карьеристкой? Карьеристкой до мозга костей! В результате он не привез никакого материала, вызвал гнев начальства долгим отсутствием, и его уволили. Да какое уволили! Дали коленкой под зад, и дело с концом. А его тогда еще и лихорадка трепала, и он долго не мог найти себе работу… Спасибо, Жулия Монтана, спасибо! Он кипел, но простить себе не мог совсем другого: почему он обо всем забывает, стоит ей только потянуться к нему? Стоит ему увидеть ее глаза, ее губы? Шику не мог дать ответа на этот загадочный вопрос. Глава 9 Бетти вернулась домой поздно и совсем не в радужном настроении. Посидев с отцом, она отправилась проветриться и влипла в историю, которая оказалась не слишком-то приятной. Ее подвело, как всегда, желание найти себе богатого ухажера. Поначалу все было, как бывает в романах: он сидел за рулем роскошной машины и, чуть было не наехал на нее, выскочил, кинулся извиняться. Разумеется, она его простила. Он представился, спросил, куда ее подвезти. Она долго плела ему небылицы о тете, но, в конце концов, согласилась посмотреть, где он живет. Оказалось, в роскошном особняке с бассейном. Ну, кто откажется искупаться, когда стоит такая жара! Правда, у нее нет купальника, но какая в этом беда, когда во всем особняке ни души! Словом, Бетти плавала не только в голубой воде бассейна, но и в самом искреннем и неподдельном блаженстве и готова была поплыть навстречу своему счастью, когда Талис, так звали ее нового знакомого, позвал ее. Но тут вдруг раздался громкий женский голос:

— Что здесь происходит, Талис? Кто эта девица?

— А кто эта дамочка? — спросила Бетти, чувствуя себя не слишком ловко оттого, что не может вылезти из бассейна.

— Моя хозяйка, – ответил Талис.

— А ты кто? — вытаращила глаза Бетти.

— Шофер, — ответил он.

Хозяйка принялась распекать нерадивого слугу, Бетти быстренько вылезла из бассейна, оделась и смылась. Она не была любительницей скандалов. Но по-настоящему настроение у нее испортилось, когда она вернулась домой. Нервозность Жулии — она, видите ли, опять кого-то отшила и даже дала пощечину, — да и вообще какая-то напряженность в доме подействовали на Бетти угнетающе. Сестре она дала совет поскорее найти любовника, потому что кувыркаться в постели куда приятнее, чем раздавать пощечины. И себе пожелала того же самого. Но она хотела богатого любовника, а еще лучше мужа, потому что вечное безденежье надоело ей до крайности! Безденежье напрягало и Алекса, он ведь уже довольно долго был безработным. Онейди делала все, чтобы развеять тягостные мысли мужа, но в последнее время ей это не слишком удавалось. Конечно, Алекс очень радовался выздоровлению Отавиу, но было что-то, что его мучило. Онейди чувствовала это, но не могла понять, что же именно. Только она пыталась вызвать его на откровенность, как он углублялся в воспоминания. Видно, ему было приятно вспоминать прошлое, свою дружбу с Отавиу, свое везение. Сам он был из провинции, в Рио приехал в шестьдесят пятом и устроился работать официантом в ресторан рядом с «Коррейу Кариока». В этом ресторане обедали все журналисты и Отавиу тоже, так они познакомились, потом подружились. И вот уже дружат тридцать лет. В шестьдесят восьмом Отавиу обручился с донной Евой, в шестьдесят девятом они поженились, а в январе семидесятого его арестовали. Ева была тогда беременна Жулией. Время было тяжелое: военная диктатура, репрессии, террор. Арестовали его по анонимному доносу, за коммунистические идеи и подрывную деятельность, но никакой подрывной деятельностью он не занимался и вообще был далек от политики. Критиковал, как все журналисты, цензуру, но не больше. Он был очень веселым, писал с большим юмором, у него была своя колонка «Ночная жизнь Рио-де-Жанейро». А потом Отавиу начал писать роман с продолжением, и до того увлекательный, что газета расходилась, как горячие пирожки. И вдруг такое несчастье…

— Я лишился друга, которому мог сказать все, всем с ним делиться, — как-то жалобно сказал Алекс. — Как это необходимо порой!

Онейди почувствовала, что, наконец, настал миг откровенности, сейчас, если только она постарается, Алекс поделится с ней своей тайной тяжкой заботой. Она прижалась к мужу, я только было открыла рот, чтобы сказать: поделись со мной, я тоже твой верный друг! — как Алекс, отведя от своей щеки ее пушистые волосы, которые она с некоторых пор стала распускать, сказал, и очень сурово:

— Ты, я вижу, подружилась с Бетти!?

Мысли Онейди сразу потекли по другому руслу, я она немножко смутилась. Действительно, с приездом Бетти что-то изменилось в ее жизни. Та так ярко одевалась, носила очень короткие платья с глубоким вырезом, распущенные волосы. Она заставила Онейди перемерить ее легкомысленные кофточки, распустила ей волосы и сказала:

— Ты видишь, какая ты соблазнительная женщина, тебе есть что показать, ну так и показывай!

И скромная сдержанная Онейди сделалась чуть-чуть посмелее. Стала делать другую прическу и кофточку достала поярче, но, видимо, это не очень-то понравилось Алексу.

— Подружилась — признала Онейди, — из всех дочерей Отавиу она мне нравится больше всех, в ней есть что-то необыкновенно притягательное, наверное, обаяние жизни.

— Мне очень жаль, что больше всех. Лучше ей не доверяйся, она похожа на свою мать, а та была опасная женщина.

— А мне кажется, тебе не нравятся женская свобода, и ты боишься, что Бетти дурно на меня повлияет, — засмеялась Онейди.

— Может, и боюсь, — не стал спорить Алекс и тяжело вздохнул. — Я очень дорожу тобой, Онейди. Ты — единственное, что есть у меня в жизни!

— Не преувеличивай, Алекс!

Они оба не привыкли к громким словам и оба смутились.

— Мне пора в больницу, — заторопился Алекс, – пойду, посмотрю, как там Отавиу.

— Сегодня иди попозже, — остановила его жена. — Сей час у него Жулия, а потом собирались пойти Бетти с Сели.

На этот раз Отавиу, едва завидев Жулию, пришел в страшное возбуждение:

— Ева! Ева! — заговорил он торопливо. – Наконец-то ты пришла ко мне!

— Папа! Я — Жулия, твоя дочь.

Взгляд больного стал непонимающим, растерянным. Жулия терпеливо объясняла, повторяла, втолковывала, что он был женат, что у него есть три дочери, которые очень его любят.

— А Ева… Где Ева — повторял Отавиу.

У Жулии недостало духу сказать, что мать умерла.

– Она уехала отдыхать, – сказала она. – Уехала ненадолго.

Во время их разговора дверь открылась, и в бокс вошел Сан-Марино. Торкуату сообщил ему, что в голове больного полный кавардак, и он захотел посмотреть сам, как обстоят дела с памятью у Отавиу Монтана. Но больной узнал его.

– Антониу Сан-Марино! – радостно произнес он. – Сан! Неужели ты?

– Да, дорогой мой брат, – ответил Сан-Марино и застыл, глядя на Жулию. – Ева? – Произнес он неуверенно, откуда ты здесь взялась?

– Жулия Монтана, дочь Евы, – представилась молодая женщина.

Сан-Марино не мог отвести от нее завороженного взгляда, а сам между тем говорил:

– Как я рад, дружище, что ты, наконец, пришел в себя.

– А где я был? — последовал вопрос. — Мы постарели, Сан, у меня стали старыми руки, а я не помню, как пробежало время, я не жил. Я хочу вернуть себе жизнь. Отдайте мне мою жизнь!

Больной очень разволновался, и Лидия сочла, что на сегодняшний день у него слишком много впечатлений,

— Отложим все разговоры до другого раза, — сказала она, — а сейчас примем лекарство и будем отдыхать.

Посетители поняли, что им предлагают уйти, и послушно направились к двери, простились и вместе вышли из палаты. Антониу все смотрел на дочь своего друга, и если и пережил шок, то вовсе не оттого, что к Отавиу Монтана стала возвращаться память…

— Я рада познакомиться с вами, самым близким папиным другом, — говорила между тем Жулия. — Алекс мне рассказывал, что, когда папу арестовали, вы делали все, чтобы его выручить. Вы добивались, чтобы он предстал перед судом, не сомневаясь, что его оправдают, и так оно и вышло.

— Мы больше чем друзья, мы выросли вместе, твой дед заменил мне отца, — отвечал Антониу, не сводя с Жулии глаз. — Восемнадцать лет, которые твой отец провел в забытьи, были самыми печальными в моей жизни, я все время справлялся о его здоровье, и Алекс рассказывал мне не только о нем, но и о тебе и твоих сестрах. А вот о том, что ты так похожа на мать, он не сказал. У меня даже сердце защемило, когда я тебя увидел!

Жулия грустно улыбнулась.

— Папе будет тяжело узнать, что мамы уже нет в живых.

— Не стоит ему говорить об этом, — проговорил Сан-Марино, — он еще слишком слаб, а к Еве он был не просто привязан, она была его единственной страстью.

– Бедный папочка! — снова вздохнула Жулия. — Сколько ему и нам предстоит еще испытаний!

— Но ты можешь всегда на меня рассчитывать! Всегда и во всем, — горячо сказал Сан-Марино, и Жулия с благодарностью ему улыбнулась, потому что почувствовала – это правда.

Он протянул ей свою визитную карточку.

— Здесь все мои телефоны, если что, звони, не стесняйся. Надумаешь работать в Бразилии, двери «Коррейу Кариока» всегда для тебя открыты.

— Спасибо, – растроганно поблагодарила его Жулия.

Друг отца ей понравился. Оценила его и подошедшая к ним Бетти. Она посмотрела, как Сан-Марино сел в роскошный лимузин, и прокомментировала:

— Красив, элегантен, богат. Интересно, женат или холост.

— Алекс говорил, что женат, и у него два сына, оба уже взрослые, — рассеянно отозвалась Жулия.

— Еще интереснее, вскинула голову Бетти. — Хорошо бы, такие же представительные!

Бетти ухитрялась навещать отца, когда он спал. Сели всегда дожидалась, когда он проснется, но чаще всего у его постели сидел верный Алекс. Так было и на этот раз. Бетти посидела минутку возле спящего и ушла. Сели сидела и жала отца за руку, молясь за него, пока он не проснется, а когда проснулся, ласково поговорила с ним ушла, боясь утомить больного. Алекс остался возле Отавиу.

— Ты был совсем мальчиком, Алекс, — грустно посетовал Монтана.

— Да, время летит так быстро, но я так рад, что ты поправляешься, обрел друга, которому могу сказать все…

Да, видно, что-то всерьез тяготило Алекса, если он так нуждался в доверенном лице, в наперснике.

— А где Ева, Алекс? — внезапно спросил больной.

— Она умерла, не задумываясь, ответил погруженный в свои мысли Алекс.

Боже! Что сделалось с Отавиу! Лицо его исказилось, тело забила сильная дрожь, на лбу показались капли пота.

— Не верю! — повторял он. — Не верю! Она уехала! Она уехала!

Алекс перепугался и позвал Лидию. К этому времени Отавиу стало совсем плохо, он метался, что-то бормотал, казалось, еще секунда, и его хватит удар. Лидия мгновенно приказала Сисейру держать больного и сделала ему успокоительный укол. Отавиу начал обмякать, погружаясь в сон.

— Что за день! Столько сильнейших впечатлений! Что здесь еще произошло? — спросила Лидия у потрясенного Алекса.

— Я думал, что он знает… Я сказал ему, что Ева умерла. Доктор, что я наделал! — Алекс в отчаянии смотрел на искаженное страданием даже во сне лицо Монтана. — доктор, а он проснется? Он будет выздоравливать?

— Такая новость и без подготовки? — Лицо у Лидии сделалось озабоченным. — Даже не знаю, что сказать. По следствия могут быть непредсказуемыми. Нам остается только ждать!..

Глава 10 На этот раз Онейди решила допытаться, что мучает ее Алекса. Почему он ходит как в воду опущенный, хотя все, казалось бы, идет на лад — ведь друг его выздоравливает! В ответ на расспросы жены Алекс покаялся, что, возможно, по его вине Отавиу снова погрузится в бездну беспамятства, но не стал говорить, что причиной и этой беды стала другая, которую он носил в себе, которой хотел и никак не мог поделиться.

— Хорошо еще, что Жулия сегодня ушла рано утром делать репортаж, — с тоской заключил Алекс. — Просто не знаю, как стал бы смотреть ей в глаза целый день! Но не рассказать ей я не мог!

Жулия срочно побежала в больницу к Лидии.

— Твой отец провел очень беспокойную ночь, метался, звал свою жену Еву.

Жулия испуганно ждала продолжения.

— Но утром проснулся в прекрасном настроении и с прекрасным аппетитом, позавтракал, сказал, что выпил бы холодного пивка и спросил, когда мы его выпишем.

Жулия облегченно вздохнула и вошла в бокс. Слава Богу, что отец успел забыть все, что узнал вчера вечером. Иногда его болезнь можно назвать благословением.

— Я чувствую себя совсем здоровым, — улыбаясь, сказал Отавиу. — Мне хочется выйти из больницы, наверстать потерянное время, начать работать! Знаешь, я словно бы помолодел!

– Ну что ж, сделаем еще кое-какие анализы и через неделю выпишем, – решительно пообещала Лидия.

Когда Жулия, вернувшись, рассказала потрясающую новость своим домашним, Сели перекрестилась и казала:

– Об этом я и молилась каждый день, Бог услышал меня. Как я рада.

— И у меня на душе полегчало! – Улыбнулся Алекс, — Такого Страха натерпелся, врагу не пожелаю!

Теперь Жулия со спокойной душой могла ехать в Бразилиа за материалом для репортажа о художественной выставке под открытым небом, которую устраивал для бразильцев знаменитый скульптор-авангардист Чак Веласкес, пообещав преобразить площадь Трех властей в площадь Семи стихий. У Жулии кончались деньги, она остро нуждалась в заработке, так что работа подвернулась как нельзя, кстати, и пренебрегать ею она не могла. Зрелище обещало быть грандиозным, и Жулия заранее настраивалась на особый лад, но этот лад улетучился как дым, когда она столкнулась нос к носу с Шику. Оказывается, он тоже собирался писать о выставке. Но в отличие от Жулии смотрел вокруг с откровенной издевкой, и сразу было видно, что ничего хорошего от выставки он не ждет. Уже эта негативная установка безмерно возмутила Жулию.

— Мало того, что ты ничего не смыслишь в современном искусстве, ты и не хочешь в нем ничего понимать, — накинулась она на него.

— Когда я хочу что-то понять — меланхолично отозвал Шику, — я еду в Париж и иду в Лувр.

— Ты Сноб и выпендряла! Он идет в Лувр! А Ты иди вместе с горожанами на площадь и постарайся полюбить то, что любит народ.

— Он любит рис и бобы, и я тоже, — так же меланхолично отозвался Шику.

Когда они вместе с толпой оказались на площади, то ничего особо грандиозного не увидели. Оказалось, что городские власти запретили монтаж оборудования, которое по космическому замыслу Чака должно было преобразить городскую площадь. Оборудование доставил особый самолет, но, как выяснилось, совершенно напрасно. Этим возмущались двое мужчин, явно имеющих отношение и к выставке и к Чаку. Уж во всяком случае, его поклонники, и Шику вступил с ними в разговор.

— Какие же стихии близки мэтру Веласкесу? — осведомился он.

— Чак развивает в людях власть ума, духа, интеллекта и сексуального влечения, — высокопарно сообщил один из них.

— Я не сомневался, что без пошлости тут не обойдется, — поджал губы Шику.

— Все творчество Веласкеса построено на импровизации, на свободном парении — увлеченно продолжал собеседник.

Жулия тут же возмущено наскочила на Шику, крича, что он ретроград, что давно пора выйти на улицы, что народ истосковался по прекрасному. Шику раздражали дурацкие конструкции, которые неизвестно почему стали именовать искусством, ничего прекрасного в них он не видел.

— Не думаю, что народу нужны эти глупости, — назидательно заявил Шику. — Судя по его искусству, я уверен, что это не авангардист, а авантюрист и пройдоха. У него имя, как у торговца наркотиками из Майами. Вот увидишь, дело кончится скандалом.

— У него отец миллионер, — возразила Жулия.

— Тем более он может быть продавцом наркотиков. Можешь оставаться, но дождешься только неприятностей, — заявил Шику и стал пробиваться сквозь толпу.

Он уже составил мя себя мнение об этой выставке, и оно было самое неблагоприятное. Он был зол, что дал себя уговорить Жаку и приехал сюда вместо него. Судьба словно издевалась над ним, подсовывая повсюду Жулию. Дома Раул всюду раскладывал ее фотографии, а Шику рвал их. Фотографию можно порвать, а вот что делать с живой женщиной? Можно повернуть к ней спиной и уйти. Шику так и сделал. Уж лучше поехать и утешить маму, чем рядом с этой змеюкой! А дона Жудити и в самом деле нуждалась в утешении. Бывшая ее невестка доводила ее до белого каления. Стоило ей уйти на полдня из дома, как она перекрасила в своей комнате все стены, раскрасила все в разные цвета, как будто у доны Жудити не квартира, а цирк, или еще что-нибудь похуже – дом свиданий! А когда она выразила свое возмущение, Лусия Элена заявила:

— Но это же моя комната! Я буду в ней отдыхать, заряжаться энергией, я не могу жить в унылом серо-бежевом цвете, я должна вжиться в цвет, понять, какой для меня лучше. Мне нужны положительные эмоции.

— Мне тоже! — крикнула хозяйка дома и побежала пить успокоительные капли.

Напившись обе успокоительного, они стали названивать Шику, требуя каждая образумить противницу. Шику приехал к матери и, как всегда, нашел соломоново решение.

— Сколько тебе нужно на вживание в цвет? — осведомился он у жены.

— Дня два, – ответила она, подумав.

— Ну, так вот, мама. Через два дня у тебя в гостевой комнате стены будут одинаковые. – И, в ответ на ее возмущенный взгляд, добавил: — Да-да, потерпи, потерпи, ты сама этого захотела. Вспомни, что с самого начала я был против!

На это доне Жудити возразить было нечего, и она отправилась за дополнительной порцией капель. А шику отправился домой. На пороге его встретил Раул при полном параде.

— Привет! А я на свидание с блондиночкой! — улыбаясь во весь рот, сообщил он. — Наснимаю целую пленку! Надеюсь, эту ты не будешь рвать?

Раул знал, чем поддеть приятеля: стоило Шику найти фотографию Жулии, он немедленно ее рвал.

— Оставь меня в покое, — буркнул Шику и повалился на кровать.

Он и в самом деле хотел только одного — покоя! Раул решил зацепить сестру Жулии Бетти, и он позвонил ей и назначил свидание. – Однако ему пришлось подождать свою блондиночку. Она все не шла и не шла. И на этот раз не пришла, поэтому ему пришлось подцепить себе другую. Раул не был обидчив, ему нравились все женщины на свете. А Бетти выясняла отношения со своим бывшим мужем — нежданно-негаданно ей на голову свалился Николау. Все это время Николау находился в состоянии страшной депрессии. Сначала он пытался утешиться алкоголем, но хмель проходил, и ему становилось еще хуже. Он пытался с головой уйти в работу, но и работа не помогала. Тогда он понял, что единственное лекарство от его беды — это Бетти, и он ее должен вернуть любой ценой. Тогда он сел на самолет и прилетел в Рио.

— Ты приехал оформить развод? — ледяным тоном осведомилась Бетти, оправившись от неожиданности.

— Я приехал сказать, что люблю тебя.

— Если любишь, оставь меня в покое, — раздраженно сказала она.

— Дай мне шанс! Ты не имеешь права решать за двоих! Если тебе нравится жить в Рио, я перееду сюда. Я клянусь! Я совершал ошибки…

— При чем тут твои ошибки? — устало сказала Элизабети. — От тебя мне больше ничего не Нужно!

— А от кого нужно? — холодея, спросил Николау. — у тебя кто-то есть?

И словно ответ на его вопрос раздался телефонный звонок. По телефону Бетти говорила совсем другим тоном — обволакивающим, мягким, от него у Николау по коже мурашки шли. Это был очередной знакомец Бетти по ночному клубу, он приглашал ее в дансинг, потом на ужин. Бетти мигом забыла о Рауле, который ждал ее у какой-то кафешки. Положив трубку на рычаг и повернувшись к Николау, она твердо ответила:

— Да, есть. Бизнесмен. Щедрый, добрый. Он даст мне все, о чем я мечтаю. Кстати, я с ним сегодня ужинаю. Пойду приму душ, и буду собираться.

Николау понимал, что делать ему здесь нечего, что он должен уходить, но ноги не несли его. Бетти прошла мимо него такая красивая, такая соблазнительная и даже не посмотрела в его сторону, даже не попрощалась. Николау заскрипел зубами, чтобы не разрыдаться, но на глазах у него были слезы. Алекс положил ему на плечо руку.

— Крепись, парень, все еще образуется!

Появилась из комнаты Сели, и Алекс познакомил ее с бывшим шурином.

— Я рада познакомиться с тобой, — ласково сказала Сели, — я знаю, что вы поссорились, но я буду за тебя молиться и помолюсь, чтобы Бетти вернулась к тебе.

Николау был растроган, хотел что-то сказать, и увидел входящую Жулию. Ее он узнал сразу, видел на фотографиях. И Жулия сразу сообразила, кто такой этот красивый молодой человек. Поняла она и причину, по которой он оказался здесь, поняла, что Бетти нет дома. Алекс увидел, что Николау хочет поговорить с Жулией, и пожелал всем спокойной ночи. Ушла к себе и Сели. Николау и Жулия остались одни.

— Я так мечтал познакомиться с тобой, с Алексом, а сейчас думаю, что все это не ко времени. — Он понурил голову и выглядел очень несчастным.

— Я не мастер давать советы, — осторожно сказала Жулия, — но мне кажется, что тебе стоит подождать. Бетти хочет пожить с нами, тем более что папа возвращается домой.

— Как? Неужели сеньор Отавиу очнулся? А я даже и не знал!

— Мы ждали этого восемнадцать лет, — торжественно произнесла Жулия. — Память у него до конца не восстановилась, но говорит он совершенно нормально.

— Поздравляю! От души поздравляю! У вас такая радость, а я тут тебе голову морочу. Ты уж меня извини! И сеньору Отавиу привет передай, я хоть его и не знаю, но очень люблю. И Бетти тоже.

— Будем надеяться на лучшее, — сказала Жулия. — Не отчаивайся.

— Попробую! — Николау постарался улыбнуться. — Хотя мне без Бетти очень трудно. Жулия, ты присматривай за ней, ладно?

Николау уже стоял у двери, и в глазах у него была такая мольба.

— Ладно, — улыбнулась Жулия. — Я рада была с тобой познакомиться. Ты и сам знаешь, что сестра у меня очень упрямая.

— Но я ее переупрямлю! — пообещал Николау. На том они и расстались.

Глава 11 Лидия еще раз внимательно просмотрела все результаты анализов, все тесты и сказала:

— Отавиу! Завтра вы поедете домой. Дальнейшее лечение может проходить в домашних условиях.

– Очень рад. Я прекрасно себя чувствую, сказал Отавиу.

Он сразу представил себе дом, в котором жил с детских лет, большой, просторный и обрадовался, что скоро увидит его. Он соскучился и по саду, и по прогулкам

– Вы сделали мне подарок, доктор, — сказал он, – я Вам бесконечно благодарен.

Лидия улыбнулась, она и сама была счастлива. Этот пациент был самым сложным из всех, но ее метод лечения оправдал себя, она достигла, поистине великолепных результатов. Она позвонила Жулии, сообщила о выписке и попросила семью подготовиться к приему больного.

— У него еще долго будет щадящий режим, – сказала она. — Раз в неделю он будет приезжать ко мне на консультацию в больницу, потому что для полноценного анализа его состояния мне понадобится сложная аппаратура, а вы будете аккуратно давать ему лекарства, посмотрим, как пойдет восстановление памяти. За исключением этого, Отавиу совершенно полноценный и здоровый человек.

Разочарования Отавиу начались с одежды, которую ему принесла дочь. Он пристально рассмотрел костюм и с усмешкой сказал:

— Да это что-то стариковское! Может, ты мне еще и палочку принесла!

— Не капризничай, — рассмеялась Жулия, — вот увидишь, ты будешь выглядеть великолепно: достойный, В годах, джентльмен.

Отавиу хотел, было возразить насчет годов, но осекся, поглядев на свои руки. Он не узнавал их, но — ничего не поделаешь! — они были его. И вот Жулия и Алекс вместе с достойным джентльменом шествуют по улице, направляясь к дому, где их ждут все остальные члены семейства. Жители квартала узнают Отавиу, приветливо здороваются с ним. Отавиу с улыбкой раскланивается направо и налево, а потом шепчет Алексу;

— Скажи, а с кем это я здороваюсь?

— С соседями, ты здоровался с ними каждый день, когда мы с тобой выходили на прогулку, — объяснил ему Алекс.

— Неужели я гулял? Ничего не помню! И никого! Расскажи, как это было. Мне же говорили, что я спал.

— Нет, скорее, ты был в отключке…

— Если сказать честно, то мне не верится, что скоро двухтысячный год, — признался Отавиу, доверительно склоняясь к Алексу. — Где летающие машины? Где космические корабли?

— Корабли летают, но их немного и не видно, а летающих машин пока нет, зато есть сверхзвуковые самолеты. Да и вообще много других чудес напридумывали.

Отавиу недоверчиво покачал головой и ничего не сказал. Зато лицо его выразило несказанное удивление, когда они подошли к дому и вошли в него.

— Доктор Либьен сказала, что я поеду домой, — произнес он и вопросительно оглядел окруживших его женщин.

Он уже усвоил, что это его дочери, но узнать их не мог, они были для него незнакомыми и чужими.

— Мы живем пока у Алекса, папа, — ответила Жулия. — Вот это его жена, Онейди, познакомься.

Очень приятно, — степенно сказал Отавиу, — Мне очень странно, когда меня называют папой, я еще не привык. Но я знаю, что у меня есть три дочери, ты Сели, — обратился он к Бетти, — и хочешь стать послушницей,

— Нет, у меня нет склонности к монашеству, — улыбнулась Бетти.

А Отавиу, глядя ей в глаза, проговорил:

– У тебя глаза Евы, коварные, опасные, соблазняющие. Изменчивые и синие, как море, а синий – мой самый любимый цвет.

– Это я — Сели, я хочу остаться в монастыре, в котором выросла, – подошла к Отавиу младшая. – У меня всегда было только два желания: я молилась, чтобы ты поправился и чтобы мне быть монашкой. Первое мое желание исполнилось, и скоро исполнится второе.

«Как же, как же, — с насмешливой искоркой в морских переменчивых глазах подумала Бетти, — я не раз видела возле дома того самого паренька, который привез тебя на машине. Пока одного, но думаю, вы скоро будете гулять вдвоем!» В этот миг дверь отворилась, и на пороге появился Шику. Глаза Жулии загорелись возмущением, и она уже сделала шаг, чтобы выставить его за ту самую дверь, в которую он вошел, но Отавиу радостно воскликнул:

– Рад тебя видеть, Шику, проходи! Я здесь знаю только тебя и Алекса.

Жулия прикусила язык и промолчала. Шику забежал с утра пораньше в больницу, собираясь все-таки взять интервью у Лидии, и выяснил, что Отавиу уже отправился домой. Не пишите пока о нем, — попросила Лидия, — это может очень замедлить процесс выздоровления. У него сейчас будет и без того много стрессовых ситуаций, и мне придется очень следить за тем, чтобы он с ними справлялся.

— Ладно, не буду, — с вздохом пообещал Шику. — Но мы подружились, и я хотел бы его навестить, так что скажите, где его искать.

Лидия дала ему адрес Алекса, и он тут же отправился к нему. Ему и в самом деле хотелось повидать Отавиу, но еще хотелось послушать, что скажет Жулия по поводу той информации, которую передали по радио. Шику поглядывал на нее, и рот у него расплывался в насмешливой улыбке. Улучив момент, он спросил:

— Ну что? Ты по-прежнему за искусство для народа, выставленное на городских площадях? да здравствует Чак Веласкес?

Жулия недоуменно смотрела на него, зато откликнулась Онейди:

— Вы о том, о котором по радио передавали? Его задержали при попытке вывезти из страны сотни килограммов кокаина, запрятанных в статуи? — спросила она.

— О том, о том, — закивал Шику, а Жулия широко раскрыла глаза — вот это была новость! Вот это была сенсация! И почему только Шику всегда оказывается прав?

Но Шику не успел даже насладиться своей победой, его потянул за рукав Отавиу, прося разобраться с телефоном. Он впервые видел кнопочный и не знал, как с ним обращаться. Потом как завороженный он смотрел цветной телевизор.

— Вот теперь я вижу, что близко новое тысячелетие, — удовлетворенно сказал Отавиу.

Но на телевизоре чудеса не кончились. Дочери показали ему видеофильм про него самого — Бетти снимала целый день, когда приезжала два года назад. Посмотрев на себя, Отавиу расстроился.

— Неужели я стал таким?

— Нет, ты молодеешь с каждым часом, — утешила его Бетти.

— А где все-таки Ева? — забеспокоился больной. — Я хотел бы ее повидать. Уж она могла бы ко мне приехать.

— А, по-моему, тебе стоит отдохнуть, — сказал Шику. — День был долгим, и тебе пора в кроватку.

— Я действительно очень устал, — согласился Отавиу, внезапно сникнув, — ты настоящий друг, если так меня понимаешь! И единственный разумный человек.

Все засуетились вокруг Отавиу, внезапно сообразив, что переутомили его, но сразу уложить его в постель не получилось, потому что в гостиной появился Сан-Марино.

– Я узнал, что ты уже дома, и не мог тебя не навестить, — сказал он, обнимая Отавиу. — Ты даже не можешь представить себе, как я счастлив, что ты снова с нами. Все эти годы я был страшно одинок, но теперь у меня снова есть мой дорогой друг, даже больше, брат!

Сан-Марино обвел всех домочадцев взглядом и продолжал:

– Я пришел, чтобы передать приглашение моей жены тебе и девочкам. Мы хотим видеть всех вас у себя и отпраздновать твое возвращение,

— Спасибо, Сан, спасибо, — бормотал усталый Отавиу Мы обязательно придем, я не хочу никого обижать.

На обратном пути, сидя в машине, Сан-Марино продумывал ситуацию, и остался собой доволен: он сделал правильный ход. Пригласить семейство Монтана в гости предложила Гонсала, и это было Гениально. Антониу даже улыбнулся, так ему нравилось это сближение семей. Вообще в последнее время все его дела пошли в гору. Элиу находился между жизнью и смертью, и ничего не стоило слегка помочь ему в пользу последней. Арналду хоть и устроил, чуть ли не недельную попойку в имении, куда поехал с очередной ревизией, но зато задорого продал урожай, напоив покупателя и снабдив его девочками. Под контролем будет и семейство Отавиу. Словом, благополучию Сан-Марино ничто не грозило, и он спокойно мог заниматься благотворительной деятельностью в детских приютах, что необычайно способствует возрастанию популярности в период предвыборной кампании. Перед поворотом он еще раз обернулся и посмотрел на освещенные окна дома Алекса. Дом выглядел таким мирным, таким спокойным, таким уютным. Отавиу уже отвели в его комнату, Шику прощался.

— Я прошу тебя больше не приходить в этот дом! — угрожающе сказала Жулия. — Сегодня я не стала устраивать скандала, но в следующий раз устрою.

— И зря! Я не буду приходить, когда меня об этом попросит твой отец. Чао, змеючка!

Жулия поджала губы и тоже отправилась отдыхать, они все сегодня очень устали! Только неутомимая Бетти отправилась на очередное свидание и, вполне возможно, на этот раз с бизнесменом. Онейди в кухне домывала посуду. Она была довольна — у них получился настоящий праздник, и ужин был такой вкусный, и места для всех хватило.

— У нас такой хороший дом, Алекс! — ласково сказала она мужу.

— Он уже не наш, Онейди, — вдруг сказал он с отчаянием. — Я его продал. Мы должны освободить его через двадцать дней.

Глава 12 Гонсала прошлась по комнатам, полюбовалась порядком, нарядностью, потом отправилась на кухню и удостоверилась, что и там все идет как нельзя лучше: жаркое издавало аппетитнейший аромат, запекалась рыба, овощи и фрукты были как будто с выставки. Кухарка готовила манговый мусс на десерт, острые приправы к рису булькали на плите. Гонсала обожала свою кухню и охотно сама стряпала, но сейчас ей было не до стряпни, у нее была еще куча дел. Она поднялась наверх и позвонила по телефону: гости вот-вот приедут, а цветы до сих пор не привезли. Что за безобразие! Мимо нее прошел с иголочки одетый Арналду.

— Куда это ты? — окликнула его мать. — Папа просил, чтобы мы все сегодня были в сборе.

— Кроме меня, мама! Не хочешь же ты, чтобы я заодно с вами разыгрывал дурацкую комедию неувядающей любви и дружбы? Мне претит балаган, который вы устраиваете ради этого зомби и его безмозглых дочерей!

— Как ты смеешь так говорить, Арналду? — Гонсала с упреком посмотрела на сына. — Сейчас же замолчи! Отавиу — старинный друг твоего отца, у него замечательные дочки, старшая журналистка, работает в Японии. Им сейчас тяжело, а в такие минуты люди рассчитывают на помощь друзей.

— С каких это пор мой отец стал добрым самаритянином? — иронически поинтересовался Арналду. — Что-то на него это не похоже!

Сказать по правде, ужин предложила я, но отец одобрил мою идею, ему понравилось, что наши семьи снова сблизятся, и мы поможем Отавиу вернуться к нормальной жизни.

— Вот и помогайте, но без меня. Вечером я уйду, на меня не рассчитывайте!

Те же сомнения выражал Торкуату Сан-Марино, он был сбит с толку, ничего не мог понять. Боб Ласерда окончательно запудрил вам мозги своим дурацким милосердием, приютами и сиротами! — возмущался он. — Вы же терпеть не могли этого дурачка, так зачем его приваживать? Мне больше нравилось, когда вы закапывали врагов под землей, чтобы наружу ничего не вырвалось! Помолчи, — приказал хозяин. — Ты знать не знаешь, кто такой Макиавелли.

— Поручите, и через двадцать четыре часа мы будем знать о нем все! — с готовностью заявил Торкуату.

– Дикарь! Макиавелли — это автор, которого я сейчас изучаю по настоянию Боба, и вот что он говорит: подпусти врага поближе, и тебе будет удобнее наблюдать за ним. Распознай его хитрости и вовремя нанеси удар. Ужин — это только начало. Теперь я от него ни на шаг не отойду. Но тебе этого не понять!

Да, Торкуату не понимал таких нежностей, он предпочитал не вникать, а действовать, и с удовольствием рассчитался бы с Элиу, пока тот находился в больнице. Может, с какой-то точки зрения Торкуату и был прав, потому что Элиу тоже чувствовал, что больница для него не самое лучшее убежище, и постарался, как только смог, ее покинуть. По дороге он позвонил Алексу, сказал, что их договор остается в силе, к что он при первой же возможности свяжется с ним. Алекс не сказал никому из домашних о тревожном звонке, у них у всех тревог хватало и без Элиу. Сейчас все были взволнованы предстоящим вечером, дом наполнялся праздничной суетой, запахом пудры, духов и горячего утюга. Наряд Бетти сестры сочли слишком вызывающим для семейного вечера, но она никак не соглашалась с ним расстаться. Наконец дала себя уговорить.

— Только ты, Сели, за это подкрасишь губы и расстегнешь одну пуговку на блузке, слышишь? — заявила она и собственноручно подкрасила сестру, которая хоть и похорошела, но от смущения не знала куда деваться.

Наконец сестры были готовы, и, надо сказать, были очаровательны, но Бетти устроила страшный скандал, когда увидела, какую машину заказал им Алекс.

— Я не поеду на этом драндулете, — заявила она. — У меня все платье помнется!

Отавиу, желая примирить дочерей, заявил, что готов сидеть в тесноте на заднем сиденье, а недовольная Бетти устроилась на переднем. В этот день все невольно щадили Бетти, потому что она пережила крайне неприятную сцену: в дом заявился пьяный Николау и устроил своей бывшей жене страшный скандал, от оскорблений он переходил к признаниям, а любви, то грозил, словом, доставил ей множество неприятностей и вызвал к себе жалость сродни брезгливости. Но неприятности с отъездом на этом не кончились, драндулет и впрямь оказался драндулетом — он не желал заводиться, и его пришлось толкать, толкали все, в том числе и Бетти, она наступила в лужу, что отнюдь не улучшило ее настроения.

— Ох, проклятая бедность! — шептала она, глядя перед собой. — Нет, не за этим я родилась на белый свет!

Собравшийся уезжать Арналду сразу отдал должное соблазнительной блондинке, которая входила в дом. Ну и цыпочка! — восхитился он и тут же поменял все свои планы. Вышло так, что каждого члена семейства Сан-Марино поджидал свой сюрприз. Гонсала была поражена сходством Жулии с Евой и все время невольно поглядывала на мужа, пытаясь понять, как он будет вести себя и что делать. Арналду, приятно поразив родителей своим послушанием, принялся ухаживать за Бетти, рассказывал ей о своих деловых поездках по имениям, которые он умеет превратить в увеселительные, потому что от жизни нужно уметь брать все. Тьягу поразился, повстречав рядом со своей комнатой Сели, она поднялась наверх, услышал музыку, и они встретились в коридоре. Оба и смутились, и обрадовались.

— Я услышала музыку и поднялась, она такая чудесная, — сказала Сели.

Ну, так заходи, послушай, это и вправду чудесная музыка! А я теперь понимаю, почему ты тогда так плакала, — сказал он, сразу вспомнив день их знакомства, — я не знал, что у тебя болен отец. А мама?

— Мама давно умерла, я же говорила, что выросла в монастыре и хочу стать монахиней.

Сели выглядела так трогательно, от нее веяло юностью, свежестью, чистотой и простодушием, она сама была словно музыка, около нее становилось светлее. Во всяком случае, Тьягу был уверен, что это так.

— Мне по душе твое решение,— сказал он, — но ведь оно не мешает нам быть друзьями, правда?

— Не знаю, — честно ответила Сели, — у меня еще никогда в жизни не было друзей.

Было тепло в этом доме и Отавиу, он всем улыбался ласковой улыбкой, на всех смотрел с симпатией. За столом он почти ничего не ел, ему было не до еды, на него наплывали воспоминания детства. Когда-то вся их семья собиралась за таким же красиво накрытым столом, все смеялись, шутили, были счастливы. Он увидел лицо своего отца, своей матери, обстановку своего дома…

— Спасибо тебе, Сан, — сказал он после ужина, — ты воскресил для меня детство.

— Я рад, — отвечал тот, сразу насторожившись, — и что же ты вспомнил?

— Цветные картинки, — с улыбкой объяснил Отавиу. — Честно говоря, с памятью у меня пока еще не все в порядке.

Я мало что помню, а то, что вспомнил, тут же забываю. Меня беспокоит это. Я хотел бы что-то делать, приносить пользу…

— Я что-нибудь придумаю, положись на меня, — пообещал Сан-Марино, — а пока отдыхай, восстанавливайся. По состоянию здоровья ты моложе всех нас, восемнадцать лет без стрессов, экономических кризисов, житейских треволнений и алкоголя! Да у тебя печень и сердце, как у юноши! Ты нам всем сто очков форы дашь!

Отавиу рассмеялся.

— Ты настоящий друг, Сан, ты всегда умеешь вселить надежду и утешить, — сказал он растроганно.

На обратном пути все тепло вспоминали проведенный вечер. Как хорошо иметь таких друзей, как семья Сан-Марино, — думал каждый про себя и каждый на что-то надеялся. Бетти представляла себе личный самолет, роскошные имения, апартаменты с бассейном, роскошные туалеты, драгоценности… В ушах у Сели звучала чудесная музыка, и вместе с ней ей хотелось унестись высоко-высоко в небо. Жулия почувствовала себя увереннее и спокойнее, оттого, что рядом с ними семья папиного друга. Усталый и расслабившийся Отавиу потихоньку дремал углу машины, что-то похожее на счастье согрело его сердце, Когда они вернулись домой, Алекс отвел в сторону Жулию и сообщил ей первой о своем несчастье с домом.

— У меня были долги, и я никак не мог их выплатить, поэтому пришлось заложить дом в банк. У меня там работал друг, он оформил закладную на льготных условиях, я аккуратно выплачивал проценты, и все было хорошо. Но потом друг ушел, и сразу все переменилось. Проценты стали возрастать, я не стал с ними справляться, и вот дело дошло до того, что дом мне больше не принадлежит. Он продан. Я так вас подвел, девочки! Мне так горько!

– Это мы подвели тебя, Алекс, — горячо сказала Жулия. — Ты столько лет содержал нашего отца, и поэтому не сумел отстоять свой дом. Прости нас, если можешь.

— Я и в мыслях не имел ничего подобного, давайте думать, как нам быть дальше. Через десять дней дом должен быть свободен.

Все тихонько ахнули. За это время к Жулии и Алексу подошли Сели и Бетти и сразу поняли, что им грозит.

— Не расстраивайтесь, сестрички, — воскликнула оптимистка Бетти, — мы поедем жить в наш дом!

Все недоумевающе уставились на нее.

— Вы же говорили, что теперь он в собственности Сан-Марино, ну так вот, почему бы ему нам не помочь, раз ан такой близкий папин друг? Я охотно отправлюсь и поговорю с ним, — вызвалась Бетти.

Жулия с первого дня знакомства заметила, что Бетти ничего не имела бы против, если бы Сан-Марино-старший стал за ней ухаживать. Ее не смущало, что он в годах, что он женат, что у него двое взрослых сыновей. Старшая сестра видела всю неуместность подобною визита и принялась отговаривать Бетти.

— Хватит того, что Сан-Марино принял в нас участие, нельзя отягощать его просьбами. Он не обязан возвращать нам дом. Мы поставим его в неловкое положение, если по каким-то причинам он будет вынужден нам отказать.

— Мне? Откажет? Да ты с ума сошла! — передернула плечами Бетти.

— Нет, я не могу отпустить тебя в семейный дом, если уж идти кому-то к Сан-Марино, то мне! — решительно сказала Жулия, выразительно посмотрев на сестру.

Глава 13 Гонсала налила себе еще один бокал, потом еще. Теперь она поняла, почему Сан-Марино так охотно согласился на ужин в честь Отавиу. Почему захотел вновь восстановить с мим дружбу. Достаточно было посмотреть на его старшую дочку, чтобы это понять. Но если Гонсала мирилась с портретом, хотя и портрет доставлял ей множество страданий – ведь унизительно чувствовать, что тебе предпочитают картинку! — но влюбленности в живую женщину она не собиралась терпеть! Правда, взглянув на Жулию, сразу становилось ясно, что ей и в голову не приходят истинные намерения Сан-Марино. Муж подошел к ней, на этот раз он был в отличном настроении, но она тут же испортила его, сказав:

— Ева сошла с портрета все той же юной женщиной, но ты-то не Дориан Грей. Смотри, как бы тебе не стать посмешищем!

Антониу скривил рот, но ничего не сказал. А если быть честным, то сказать ему было нечего. Однако всю ночь ему снилась Ева, и проснулся он в скверном расположении духа. Не улучшило его настроения и утреннее свидание с Бобом Ласердой, тот порекомендовал ему изменить имидж, носить более легкие очки, Светлые костюмы теплых тонов и пастельные галстуки. Вы — будущий отец народа, а народ сирота, — внушал Боб. — Он должен тянуться к вам, а вы радовать его взор. И потом, вы должны откликаться на его просьбы.

– Строить очередную аптеку? — желчно спросил Сан-Марино. Так можно и разориться. Одно утешение — любую смету можно урезать!

– Должен изменить имидж и ваш ближайший сотрудник Торкуату, — сказал Боб. Он носит допотопные костюмы и галстуки. У людей, приближенных к будущему сенатору, вид должен быть безупречный.

Антониу сообщил Торкуату мнение Боба Ласерды, но, услышав известие, принесенное Торкуату, о том, что из больницы исчез Элиу Арантес, пришел в настоящую ярость, и ему стало не до имиджа.

— Он же одной ногой стоял в могиле, откуда я мог предположить, что он сбежит? — оправдывался тот.

Антониу в гневе шагал по кабинету.

— Ты что, не понимаешь, насколько опасен Арантес на свободе?

— Понимаю, сеньор, он для вас словно человек-архив, покаянно вздохнул верный исполнитель всех замыслов хозяина.

— И я приказал тебе его сжечь! — рявкнул хозяин.

— Сожгу, шеф, — пообещал Торкуату.

Антониу пожелал узнать, не просочились ли какие-нибудь сведения об Арантесе в прессу, и отправился в «Коррейу Кариока». Все в редакции разом присмирели, чувствуя, что хозяин мрачнее тучи, а значит, в любую минуту жди грозы и молний. Вот в такую грозную атмосферу и попала Жулия. Первый, на кого она наткнулась, был Раул. Увидев Жулию, он пришел в восторг и тут же протянул ей конверт с фотографиями:

— Я сделал их специально для вас, — галантно проговорил он, — только убрал кое-что лишнее.

Жулия взглянула на фотографии и поняла, что это были те самые, которые Раул сделал в Сан-Паулу, только он убрал все компрометирующие моменты, что мгновенно расположило ее к молодому человеку. К тому же и фотографии были отличные.

— Спасибо! — искренне сказала она.

Увидев появившегося на пороге Шику, Жулия мгновенно напряглась.

— Ты чувствуешь перед ним свою вину? — догадался Раул. — Я тебя понимаю. Он ведь тогда едва вернулся. Его тогда взяли вместе с партизанами, похоже, даже пытали. Худющий, бледный, еле живой. А за то, что материал уже был не нужен, его и из газеты выставили. Так что он, конечно, по твоей милости натерпелся!

Жулия почувствовала угрызения совести, она не знала, чем кончилась та давняя история, ей-то казалось, что Шику просто хотел опередить ее с материалом и вернулся буквально на следующий день. Ей стало, в самом деле, очень стыдно, она подошла к нему и сказала:

— Шику! Я прошу у тебя прощения. Я не знала, что тебя взяли вместе с партизанами.

– Самое время попросить прощения за то, что произошло шесть лет назад, — иронически усмехнулся Шику, чем мгновенно отбил у Жулии охоту покаяться.

Кто знает, почему так получалось, что эти двое, едва увидев друг друга, начинали ссориться? Шику даже растрогала эта запоздалая просьба о прощении, но от иронии он удержаться не смог. А ведь у него сложились такие хорошие отношения с Отавиу. На днях он взял его с собой на прогулку, чтобы показать, как изменился за это время их город, какими стали пляжи и парки. У него возникла мысль записывать их разговоры и потом написать книгу, которую можно назвать: «Человек, который проснулся в другом мире». Нет, ему не было никакого резона ссориться с Жулией, и все-таки он начал ссору. Его привела в раздражение доброжелательность, с какой Жулия разговаривала с Раулом. А тот мигом воспользовался этим и продолжил прерванный появлением Шику разговор.

— Честно говоря, Жулия, я хотел вручить тебе эти фотографии совсем в другой обстановке, за ужином в хорошем ресторане. Может, ты исполнишь и вторую часть моей мечты — поужинаешь со мной?

— Ты не знаешь Жулии Монтана, Раул, — все с той же язвительной иронией проговорил Шику, — и совершенно напрасно приглашаешь ее, она не умеет ни на что соглашаться.

— А ты слишком самонадеян, Шику, если полагаешь, что знаешь меня, — спокойно отвечала Жулия. — В девять тебя устроит, Раул?

— Завтра я заеду за тобой в девять, — в полном восторге подхватил Раул. — А что тебя привело к нам в Кариока?

— Мне нужен сеньор Сан-Марино, — ответила Жулия.

— Пойдем, провожу, — так же радостно предложил Раул, — первосортные посетители проходят у нас с парадного входа.

Шику с раздражением посмотрел им вслед, а потом, чтобы переключиться и отвлечься, стал думать о Констансинье. Вот с ней у них полное взаимопонимание, он сумел ей помочь, и был этим очень доволен. Удочки вышла неприятность на экзамене по математике, ее поймали со шпаргалкой и поставили двойку. Она не хотела говорить об этом родителям и сказала только Жанете. Шику, узнав об этом, тут же отправился, переговорил с учительницей, договорился о переэкзаменовке и с репетитором, все уладил и порадовал дочку.

— Никогда не скрывай своих неудач, я всегда могу тебе помочь, — сказал он дочери.

Но и в отношениях с дочерью было одно черное пятно: ей хотелось, чтобы отец с матерью были опять вместе, а вот это было уже куда труднее. Лусия Элена делала все, чтобы вернуть Шику, и тем отталкивала его от себя. Она уже вернулась из больницы, но Шику ни разу не навестил ее. А она жаловалась ему по телефону, что его мать за время ее отсутствия перекрасила стены в мертвый бежевый цвет. Шику тяжело вздохнул, нет, с женщинами не соскучишься, и лучше вообще не иметь с ними дела! Одна морока! А вот Сан-Марино так не думал. Увидев на пороге Жулию, он почувствовал, что все его дурное настроение как рукой сняло.

— Рад тебя видеть! Согласна у меня работать? — весело спросил он.

— Нет, меня привела к вам менее приятная причина, и я перейду сразу к делу, так уж я привыкла.

Сан-Марино смотрел на чистый овал лица, каштановые волосы, точеный носик и чувствовал давно забытое счастье.

— Я и сам такой. Садись, рассказывай.

И Жулия в нескольких словах рассказала, что Алекс исчерпал свои финансовые возможности, ухаживая за Отавиу, что ему пришлось заложить дом в банк, и теперь банк этот дом продал, а в нем живут не только сам Алекс с женой, но и Отавиу с тремя дочерьми.

— Я чувствую себя ответственной за положение моей семьи, — сказала Жулия. — И вспомнила о доме, который когда-то принадлежал нашей семье. Я знаю, что теперь он принадлежит вам, но прошу честно ответить, не могли бы вы уступить его нам хотя бы на какое-то время.

— На сколько хотите, Жулия, — великодушно ответил Сан-Марино без малейшей заминки и без малейшего колебания. — Я купил его для того, чтобы он не попал в чужие руки, и даже не сдавал его. Он ждал своих хозяев, И когда семья Монтана вернется под свой родной кров, мы устроим что-то особенное.

У Жулии выступили на глазах слезы, хотя она никогда не отличалась сентиментальностью.

— Я восхищаюсь вашим благородством, Сан-Марино! Мы перед вами в неоплатном долгу. Обещаю, что я непременно выплачу арендную плату! — произнесла она.

— Лучше считай меня членом своей семьи, — благодушно сказал Антониу, — и верь мне.

Не прошло и нескольких дней, как Сан-Марино вручил Жулии ключ от дома.

— Этот ключ станет символом… Он откроет новую эру для нашей семьи… Как будто семья Монтана возродилась, — несколько бессвязно повторяла Жулия, держа в руке ключ. — Я знаю, что вы сделали это ради отца, ради чувств, которые объединяли вас в прошлом и живы до сих пор!

Да, чувства были живы, все чувства, которые связывали Антониу с семьей Монтана, этого Сан-Марино не смог бы отрицать. Ом смотрел на взволнованную Жулию и улыбался, и как много чувств скрывалось за этой улыбкой. Глава 14 Раз в неделю Отавиу должен был ездить в свою прежнюю клинику, и это обстоятельство нисколько не угнетало его, а, наоборот, радовало. Находясь в кругу родных, но, к несчастью, незнакомых ему людей, он особенно остро ощущал потребность в общении с Лидией. Любая новая информация ставила его в тупик, вызывая множество сомнений и вопросов, на которые он не мог найти ответа в одиночку. Ему постоянно требовался консультант, способный с легкостью отделить зерна от плевел, все объяснить, растолковать и тем самым вселить в Отавиу спокойствие и уверенность. Разумеется, рядом с ним всегда находился Алекс — бессменный надежный поводырь, помогавший Отавиу продираться сквозь пугающие реалии неведомой современной жизни. Но Алекс был только друг, а Лидия — еще и врач. Она одна могла различать естественные и болезненные реакции Отавиу на все происходящее с ним в последнее время и помогать не только советом, но и эффективным лечением. Поэтому перед встречей с Лидией Отавиу напоминал путешественника, утомленного новизной впечатлений и стремящегося поскорее вернуться домой — в родную, привычную стихию.

— Мне надо задать тебе столько вопросов! — сказал он Лидии, оказавшись, наконец, в ее кабинете и удобно устроившись в кресле. — Я копил их целую неделю, специально старался запомнить все, о чем нужно спросить тебя… А сейчас вот ничего не помню. Все вылетело из головы…

— Не огорчайся, вспомнишь, — приободрила его Лидия. — Выглядишь ты прекрасно! Посвежел, похорошел.

— Ты находишь меня посвежевшим, а я не могу видеть себя в зеркале. Смотрю на свое отражение и пугаюсь его.

Это пройдет. Скоро ты привыкнешь к своей теперешней внешности.

— да, наверное, — согласился Отавиу. — Это не самое главное. Гораздо больше меня пугает мое душевное состояние. Я не могу смириться с мыслью, что отца больше нет. Мне его очень не хватает. А ведь мы с ним далеко не всегда ладили, часто ссорились. Теперь меня это мучает, я чувствую свою вину перед ним.

– Это нормально. Так бывает с любым, кто теряет родителей. Но время лечит, и постепенно ты смиришься с этой утратой.

– Не уверен… Я каждую ночь вижу отца во сне, он мне что-то говорит, а что – не припомню. Похоже, он гневается на меня, потому что просыпаюсь я всегда с тяжелым сердцем.

– Не выдумывай. Это всего лишь болезненная фантазия. Гуляй перед сном на свежем воздухе и побольше общайся с дочерьми. Переключи свое внимание на них.

– К ним я тоже никак не могу привыкнуть. Мне трудно осознавать себя отцом. Я ведь должен любить их, не так ли? А я до сих пор путаю их имена, забываю, кто как выглядит. Что мне делать?

– Чтобы полюбить, надо сначала узнать их как следует, понять, чем они интересуются, что для них главное в жизни.

– Я пытаюсь. Но тут же все забываю. Вот, например, знаю, что одна из них – журналистка. А кто – сейчас не могу сказать.

– Я думаю, тебе стоит завести специальную тетрадку, чтобы делать некоторые пометки для себя. О девочках, и вообще обо всем, что сочтешь важным и нужным. При случае ты всегда сможешь туда заглянуть. А, кроме того, это будет дополнительно стимулировать твою память.

— Точно, я так и сделаю! — Обрадовался Отавиу. — Хорошая идея! Теперь я буду все записывать. И Алексу не придется по сто раз отвечать на одни и те же мои вопросы.

— Твое намерение похвально, — поощрила его Лидия. — Возьми вот эту тетрадь и не забывай, пожалуйста, делать в ней записи.

Пытаясь получше узнать собственных дочерей, Отавиу и не догадывался, что им самим еще только предстояло понять и друг друга, и, прежде всего, — себя. Рано лишившись родительской заботы и любви, они к тому же выросли порознь, а значит, не могли уделять должного внимания друг другу. Теперь же, когда судьба смилостивилась над ними, вернув отца и возможность жить одной семьей, сестры Монтана попросту не представляли, как это делается. В памяти Бетти и Жулии, правда, всплывали отдельные моменты из их далекого совместного прошлого,‚ но это было слабым подспорьем для сестер. Строить новые отношения на их основе тех давних скудных воспоминаний сейчас было бы так же неверно в даже нелепо, как если бы сестры отыскивали в семейном шкафу свои детские платьица и попытались каким-то образом в них одеваться. К несчастью, Бетти этого не понимала и всячески разжигала в себе застарелый детский комплекс, приобретенный ею в раннем детстве: ревностное отношение к старшей сестре.

— Ну, кто из нас был прав? Не я ли утверждала, что Сан-Марино может решить все наши проблемы’? — горячились она, используя удобный случай для демонстрации своего превосходства над Жулией. — А ты сомневалась. Имей в виду, я всегда оказываюсь права!

– Да, на сей раз интуиция тебя не подвела. Я очень рада за папу! Там, в родительском доме, к нему гораздо быстрее может вернуться память.

Казалось бы, такой ответ Жулии должен был удовлетворить Бетти. Но ее уязвила интонация, с какой Жулия произнесла эту фразу, словно бы мимоходом признан правоту младшей сестры. А тут еще Онейди подхватила сказанное Жулией, чем окончательно разозлила Бетти:

— Я тоже так думаю. Слава Богу, мы все теперь можем вздохнуть с облегчением.

Бетти захотелось тотчас же поставить па место зарвавшуюся прислугу, и лишь, присутствие отца сдержало ее. Но когда они с Жулией остались вдвоем, Бетти высказала все, что думала по этому поводу:

– Какова нахалка! Ты слышала: «Мы можем вздохнуть, с облегчением». Кто это – «Мы»? Возможно, она уже считает себя членом нашей семьи?

– Ты все это говоришь об Онейди? – Возмутилась Жулия.

– А то о ком же! Ей и Алексу следовало бы понять, что речь идет о нашем доме и нечего на него раскатывать губы.

– Не смей касаться своим поганым язычком Алекса и Онейди!

— Напрасно ты кипятишься, сестричка, – сразу же успокоилась Бетти, как только ей удалось вывести из равновесия Жулию. — Надо трезво смотреть в глаза реальности. Папа еще болен и потому не понимает, что водить дружбу с официантом — это просто неприлично.

— Замолчи! Для тебя нет ничего святого! Разве ты забыла, что Алекс посвятил нашему отцу восемнадцать лет своей жизни? Ухаживал за ним, оберегал его как истинный друг или брат. Даже мы, дочери, оказались не способны на такой подвиг.

— Ну ладно, мы сердечно поблагодарим Алекса и распрощаемся с ним и Онейди. Этой парочке явно не хватает благоразумия и такта. Зачем ставить нас в неловкое положение? Могли бы сами собраться и уехать.

— Знаешь, чтобы не ссориться с тобой, я постараюсь не принимать всерьез весь этот бред, — подвела итог Жулия. — Так будет лучше для всех. Притворюсь, будто ничего не слышала.

«Тебе легче это сделать, — Промолвил про себя Алекс, оказавшийся случайно поблизости и невольно услышавший разговор двух сестер. — А мне надо посоветоваться с Онейди и решить, как нам следует поступить в такой ситуации». Наступил вечер, и старшие дочери Отавиу стали собираться на свидания: Бетти — со своим бизнесменом, а Жулия — с Раулом Педрейрой, фотографом. Сели издали наблюдала, как сестры ловко накладывают макияж, пока не поймала себя на том, что невольно фиксирует и запоминает те нехитрые приемы, с помощью которых Бетти и Жулия прямо на глазах превращаются в красавиц. Устыдившись своего греховного любопытства, она поспешила на улицу, подальше от соблазнов. Однако там се ждало еще большее испытание — Тьягу. Он уже давно прогуливался вблизи дома Сели, надеясь на случайную встречу с ней, и вот, наконец, его упорство и терпение были вознаграждены. Сели же, погруженная в свои мысли, заметила Тьягу лишь в двух шагах от себя. На короткий миг ее глаза озарились радостью и счастьем, но уже в следующее мгновение Тьягу не увидел в них ничего, кроме испуга. Быстро совладав с собой, Сели резко повернула обратно, шепча на ходу молитву: «Господи, избавь меня от соблазна, убереги меня от греха!» Тьягу тем временем догнал ее и попытался остановить:

— Сели, почему ты от меня убегаешь? Я же не сделал тебе ничего дурного…

Она, не отдавая себе отчета, зашагала медленнее и даже ответила Тьягу:

— Ты ни в чем не виноват. Просто я не привыкла разговаривать с людьми на улице.

— Но я же не чужой человек! — возразил он, шагая рядом и безуспешно пытаясь встретиться с ней взглядом. — Мы с тобой знакомы, ты была у меня дома, ездила со мной в машине. Я хочу, чтобы мы стали друзьями.

— У меня никогда не было друзей-мужчин, я не знаю, как это…— выпалила она и осеклась. — Прости, я должна

идти домой, меня ждет папа. Не сердись…

— Я не сержусь, — мягко ответил он, тем не менее, рискнув преградить Сели дорогу, потому что они уже подошли к воротам ее дома.

На сей раз она даже не попыталась убежать, остановилась. Только слушала Тьягу с обреченным видом, по-прежнему отводя глаза в сторону.

— Я принес тебе диск. – Продолжил он. — Эту музыку ты слушала у меня дома. Она тогда тебе понравилась.

– Да. Музыка чудесная, но мне ничего не надо.

– Почему? Возьми! Это ной подарок.

– Нет! Не настаивай. Я собираюсь дать обет бедности, мне нельзя брать никаких подарков.

— А тебе это нужно быть монашкой? — довольно резко спросил Тылу, не сумев скрыть своего огорчения. — Жизнь так прекрасна, а ты вздумала запереть себя в монастыре!

— В монастыре тоже протекает жизнь! — с обидой и вызовом ответила Сели.

– Прости, я не то хотел сказать, — смутился Тьягу. — Просто ты такая красивая девушка! Удивительная девушка!..

Ну и что? — поспешно прервала его Сели, потому что эти греховные мужские речи были ей приятны, а она не должна была позволять себе подобной слабости. — Служить Господу — мое признание! Пойми это и не приходи сюда больше. Я не хочу с тобой встречаться! Едва сдерживая рыдания, она бегом бросилась к дому. Тьягу растерянно смотрел ей вслед, но его отчаянные, вырвавшийся из самого сердца слова все же настигли ее у двери:

— Сели, возвращайся! Я буду ждать тебя! Ты нужна мне, Сели!

Весь вечер она истово молилась у себя в комнате, пока не пришла к решению, что ей завтра же надо уехать обратно в монастырь. Готовясь к свиданию с Жулией, Раул так волновался и суетился, что своими хлопотами сумел испортить настроение Шику, и, в конце концов, тот попросту взорвался:

— Что тебе еще от меня нужно? Какую надеть рубашку, брюки и галстук, мы с тобой уже обсудили. Куда повести эту змею и чем ее угощать — тоже. Возможно, теперь я должен написать тебе подробное меню? Так знай: в еде для нее противопоказаний нет. А вот предлагать ей вино остерегись. От капли алкоголя она становится невменяемой и буйной. Крушит все, что подвернется под руку. Если не хочешь стать героем скандальной хроники.

— Я это уже слышал, — поморщился Раул, — и принял к сведению.

— Так какого же дьявола ты ко мне опять пристаешь?

— Я только хотел взять твой одеколон. Мне почему-то кажется, что этот запах Жулии понравится больше.

— Ах, тебе кажется?! Так бери его и уматывай отсюда! — окончательно вышел из себя Шику и гневно запустил флаконом в противоположную стену.

— Совсем спятил? В испуге отпрянул Раул, боясь пораниться осколком разлетевшегося вдребезги флакона. — Ладно, я пошел, а ты сиди тут, наслаждайся благоуханием.

Шику распахнул настежь окна, однако это мало помогло; в комнате все равно пахло, как на парфюмерной фабрике. Аромат был столь насыщенным, что вскоре Шику почувствовал головокружение и подташнивание. Проклиная себя, но еще пуще — Жулию Монтана, он запер входную дверь и отправился в бар к Тиао, где позволил себе изрядно накачаться спиртным. Этот бар Шику частенько посещал вместе с Вагнером. В тот вечер Вагнер тоже заехал туда и, обнаружив там сильно захмелевшего коллегу, счел необходимым сопроводить его домой. Шику не стал перечить шефу: послушно уселся в его машину и только всю дорогу твердил одно и то же:

— Нет, я не смогу ужиться с пьющей женщиной! Пьющая женщина омерзительна!

Вагнер слушал это, слушал и вдруг спросил:

— А разве Лусия Элена этим злоупотребляла?

– Чем? – не понял Шику.

— Пьянством. Ты вроде никогда не говорил, что вы разошлись на этой почве.

— А при чем тут Лусия Элена? — тупо уставился на него Шику.

— Да так, ни при чем. Забудь! — махнул рукой Вагнер.

Мы уже приехали. Вон твой дом. Иди, ложись спать и завтра не опаздывай на работу! Шику так и поступил. Завалился спать, не обращая внимания на стойкий парфюмерный запах, который еще не до конца выветрился, хотя окна все это время и были открыты. Ближе к полуночи вернулся домой Раул. Впечатления от свидания буквально распирали его, и он попробовал растолкать Шику, но не смог: тот спал как убитый. Ну и черт с тобой, дрыхни! — проворчал недовольно Раул. — Мне тоже будет полезно хоть немного отдохнуть от твоей персоны. А то Жулия чуть ли не весь вечер только о тебе я говорила, пока мне это не надоело, и я ее не остановил. Но зато потом… Как мы целовались у ее дома!.. Ты болван, Шику! Это ж надо — узреть змею в такой милой и трепетной, в такой бесконечно притягательной женщине!.. Наутро Шику проснулся от сильной головной боли и был мрачнее тучи. Раул попытался заговорить с ним о Жулии, по Шику сразу же пресек эту попытку:

– Помолчи, пожалуйста. Все, что ты можешь сказать, и так написано на твоей идиотски счастливой физиономии. А обсуждать с тобой отдельные интимные подробности я вовсе не намерен.

— Я и не собирался этого делать, — обиженно буркнул Раул. — А ты, похоже, встал не с той ноги.

— Возможно, — примирительно произнес Шику. — Будь добр, скажи Вагнеру, что я приеду в редакцию не раньше полудня. У меня есть важное дело в городе.

Утро в доме Отавиу начиналось нервозно. Здесь вдруг обнаружилось сразу несколько проблем, требующих незамедлительного и в то же время хорошо продуманного, взвешенного решения. Цена ошибки была очень велика, так как речь шла ни много, ни мало — о человеческих судьбах. Прежде всего, это касалось дальнейшей судьбы и всей будущей жизни Сели. Накануне вечером она сообщила Жулии, что не может больше оставаться в семье и хочет как можно скорее вернуться в монастырь. Чем была вызвана такая поспешность, Сели не объясняла, и Жулия, проговорив с ней полночи, так и не выведала истинную причину непонятного поведения сестры.

— Жулия, не сердись и не считай меня эгоисткой, пожалуйста! — умоляла ее Сели. — Я счастлива, что у меня есть ты, Бетти и папа. Но клянусь, именно ради здоровья папы я и должна уехать отсюда! Мне нужно много молиться.

У Жулии шла голова кругом от такой странной логики. Разве нельзя молиться здесь и при этом радовать отца своим присутствием? Этот резонный вопрос она многократно задавала Сели, и та внутренне соглашалась с ней, но не могла открыть сестре всей правды. «Конечно, это было бы возможно и было бы замечательно, — с горечью думала Сели, — но только в том случае, если бы рядом с папой находилась другая — чистая и безгреховная дочка. А я оказалась слишком неустойчивой к соблазнам, и мой грех так велик, что может только повредить здоровью папы».

— Ладно, я завтра поговорю с отцом, постараюсь подготовить его к твоему отъезду, — сдалась, наконец, Жулия, которой не хватило чуткости и элементарного житейского опыта, чтобы не рассудком, а сердцем понять душевные терзания сестры и помочь ей.

С утра Жулия обдумывала предстоящий разговор с отцом и оттого выглядела сосредоточенно-хмурой, чем не преминула воспользоваться Бетти.

— Что может означать твое постное выражение лица? – Насмешливо спросила она. — Фотограф обманул тебя и не пришел на свидание? Или оказался слишком плох в постели?

— У тебя одно на уме — секс! А я не такая, как ты: едва познакомились, и тут же в постель.

— Ты говоришь обо мне? — изумленно закатила глаза Бетти. — Да я уже сто лет ни с кем не спала!

— А бизнесмен? — напомнила ей Жулия.

— У меня с ним ничего не было. Обнимались, целовались… А вчера, когда я намекнула ему, что мне нужна машина, он перевел разговор на другую тему. И я послала его подальше! Кому нужен такой жмот?

— Ну, извини, я не знала…

— Ах, ерунда! Не бери в голову! — беспечно усмехнулась Бетти. – Расскажи лучше, отчего у тебя дурное настроение.

— Из-за Сели. Она вдруг решила вернуться в монастырь, а я так и не смогла выяснить почему.

— Папа ее не отпустит! — уверенно заявила Бетти. — Пойдем, он уже, наверное, ждет нас к завтраку.

Сестры отправились в столовую, однако им пришлось говорить с отцом не о Сели, а об Алексе, и это была другая весьма деликатная проблема, которую предстояло разрешить семейству Монтана. Причем Отавиу заострил ее до предела:

— Если Алекс не переедет с нами в дом моего отца, то и я туда не поеду!

По напряженному виду Алекса Жулия поняла, что между ним и Отавиу состоялся какой-то очень неприятный разговор. Поэтому и обратилась к Алексу:

— Объясни, пожалуйста, что тут происходит. Прежде чем ответить, Алекс сделал глубокий вдох, словно собирался с головой нырнуть в холодную воду, а затем решительно произнес:

— Мы с Онейди считаем, что нам не стоит переезжать вместе с вами. Все, что могли, мы уже сделали, а теперь не хотим быт для вас помехой. Об этом я сказал вашему отцу, и, надеюсь, вы меня поддержите.

— Разумеется, Алекс, — тотчас же подхватила Бетти. — Я тебя очень хорошо понимаю. Папа, ты сам подумай: они столько лет провели в заботах о тебе, неудивительно, что им хочется пожить в свое удовольствие. Неплохо устроить этакий медовый месяц, Правда, Онейди?

Не зная, как ответить на эту провокацию, жена Алекса потупилась, но ее выручил внезапно прозвучавший звонок в дверь.

— Я открою! — бросилась она к двери.

Нежданным гостем оказался не кто иной, как Шику, поскольку его визит в дом Монтана и был тем важным делом, о котором он говорил Раулу.

— Здравствуйте, рад вас всех видеть! — произнес он с такой бесцеремонностью, словно не сам без приглашения вторгся в чужой дом, а наоборот — все семейство Монтана вместе с прислугой прибыло к нему в гости. — Дружище Отавиу, я принес тебе видеопленку про то, как люди высадились на Луне. Обещал — и принес! Прямо сейчас посмотришь?

— Да я… я… Луна?.. Пленка?.. — бессвязно залепетал Отавиу, а Жулия от возмущения сжала кулаки и готова была ринуться в бой, чтобы защитить отца.

Шику, наблюдавший за ней боковым зрением, отметил это с удовлетворением. Он и сам не знал толком, зачем сюда пришел. Это желание возникло спонтанно, когда он увидел счастливое лицо Раула и представил, что Жулия наверняка так же счастлива. В тот момент Шику больше всего на свете захотелось повидать ее и непременно испортить ей настроение. Сейчас он был близок к своей цели.

— Не волнуйся, Отавиу, мы вместе посмотрим запись. Надеюсь, я не слишком вам помешаю.

Последнюю фразу он произнес в откровенно издевательском тоне, адресуя ее непосредственно Жулии. Она заглотила наживку:

— Мешать людям — это твое любимое занятие!

— А мне кажется, у Отавиу на сей счет другое мнение, самодовольно усмехнулся Шику. — Тебе ведь не терпится увидеть, как люди расхаживают по Луне, Отавиу?

Тот ответил неожиданно четко и твердо, выбив у Шику почву из-под ног:

— Нет, не сейчас. У меня и так есть о чем подумать, не буду отвлекаться.

— Ясно, значит, в другой раз посмотрим, вынужден был ретироваться Шику.

— Да, в другой раз, — подхватила Жулия. — Пойдем, я тебя провожу.

— Спасибо, ты очень любезна, — расплылся в улыбке Шику я, направляясь вместе с Жулией к выходу, спросил: — Кстати, как прошел вчерашний ужин с Раулом? Смею надеяться, замечательно?

— Лучше не бывает! — с удовольствием ответила она. — Раул — просто прелесть! Милый, воспитанный, настоящий джентльмен.

— Джентльмен? — изобразил удивление Шику. — Вынужден тебя разочаровать: наверняка ты по ошибке ужинала не с ним, потому что Раул обращается с женщинами как с кошками.

— Неужели? Хуже, чем ты? — с таким же наигранным изумлением спросила Жулия и, не дожидаясь ответа, добавила: — Спасибо, что напомнил мне о Рауле. Я обещала с утра позвонить ему в редакцию.

На том они и расстались. Вернувшись в столовую, Жулия не увидела там отца.

— Он ушел к себе в комнату, подумать, — пояснила Сели. Мне тоже надо кое в чем разобраться, — сказала Жулия и отправилась на кухню к Онейди, где задала ей прямой вопрос: — Признайся, тут не обошлось без интриг Бетти?

Онейди долго отнекивалась, но потом под напором Жулии подтвердила ее догадку, рассказав, как все было на самом деле. Теперь Жулии не оставалось ничего другого, как откровенно поговорить с отцом о Бетти, а заодно и о Сели. Впервые в жизни Отавиу должен был провести воспитательную беседу с дочерью, да к тому же с взрослой дочерью! Не имея подобного опыта, он очень волновался, и, возможно, это помогло ему найти единственно верную интонацию, которая, в конце концов, обезоружила даже спесивую Бетти.

— Мне трудно привыкнуть к мысли, что я твой отец, а ты — моя дочь, — сказал он, — зато я точно знаю, что Алекс — мой друг. И будь у меня возможность выбирать между вами, я выбрал бы его. Знай это.

— Представляю, что тебе наговорила обо мне Жулия! — вспыхнула Бетти.

— Твоя сестра тут ни при чем. Алекс все слышал сам.

— Ну что ж, возможно, это и к лучшему, папа. Твой Алекс получил прекрасную возможность понять, наконец, что мы принадлежим к другому миру и незачем нам повсюду таскать за собой прислугу.

Ее слова привели Отавиу в сильное возбуждение.

— Не знаю, к какому миру относишь себя ты, — произнес он гневно, — а я не стыжусь во всеуслышание заявить, что обязан жизнью прислуге! И не могу представить, как ты — моя дочь, моя плоть и кровь — смогла нанести Алексу такой удар в спину! Лучше бы мне было не выходить из летаргии, чем переживать этот ужас.

Бетти не на шутку испугалась такого заявления Отавиу, но виноватой себя по-прежнему не чувствовала и, пытаясь успокоить отца, сбилась на претензии к нему.

— Ты упрекаешь меня в том, что я будто бы оскорбила Алекса. А сам оскорбляешь меня, отказываясь быть моим отцом. Но мне к этому не привыкать: ты никогда не был для меня отцом! Нянчился только с Жулией, своей любимицей. А я ходила у тебя в падчерицах!

— Бог мой, я ничего не помню! Простонал от боли Отавиу, но Бетти это не остановило.

— Ты не имеешь морального права предъявлять мне счет, — продолжала она. — Я была обделена твоей любовью и, можно сказать, росла как сирота. Наверное, поэтому и выросла глупой. Ведь я наивно полагала, что теперь все будет по-другому, ты, наконец, полюбишь меня. Но твое равнодушие хо мне осталось прежним. Более того, чужой человек, слуга, для тебя дороже, чем я!

Свой гневный монолог она прервала, лишь, когда заметила, что плечи Отавиу вздрагивают от рыданий.

— Папочка, прости меня! Прости! — бросилась к нему Бетти, тоже рыдая. — Ты во всем прав, папочка! Я сейчас же пойду к Алексу и попрошу у него прощения.

Алекс не слишком поверил в искренность столь скорого раскаяния, но, увидев Бетти заплаканной и несчастной, пожалел ее, не стал упрямиться.

– Хорошо, — сказал он, — я и Онейди переедем вместе с вами. Но только потому, что это нужно твоему отцу.

— Спасибо, Алекс! — обрадовалась Бетти. — Не держи на меня зла. Я сама иногда ужасаюсь своим словам и поступкам.

Затем она вновь помчалась к отцу, и между ними состоялась уже совсем другая беседа. Теперь отец и дочь сидели рядышком, прижавшись, друг к другу, и говорили, говорили…

— Сегодня я узнал тебя получше, и ты стала мне гораздо ближе, — признался ей Отавиу. А то, что в тебе победили добрые чувства, хорошо не только для меня, но, прежде всего для тебя.

— Да, ты так считаешь? — недоверчиво спросила Бетти. — А меня, наоборот, все это выбило из колеи — чувство вины, жалость к Алексу… Я презираю всяческие сантименты!

— Почему, Бетти?!

— Потому что у меня есть четкий план, я твердо знаю, чего должна достичь в жизни. И на этом пути я не стану церемониться ни с чужими чувствами, ни даже со своими!

— Тебе это не удастся, — уверенно произнес Отавиу, немало озадачив Бетти.

— Как тебя понимать, папа? — в недоумении спросила она.

— А здесь все написано, — простодушно улыбнулся Отавиу, раскрывая тетрадь, подаренную ему Лидией. — Пока ты говорила с Алексом, я прочитал свою запись о тебе и, не скрою, усомнился в собственных выводах. Но потом ты пришла и развеяла мои сомнения.

— Папа, что это за тетрадь?

— По совету Лидии я записываю сюда все, чему мне приходится учиться. Например, как следует пользоваться мобильным телефоном, видео, микроволновой печкой.… В общем, всеми теми штуками, которые вы изобрели, пока я спал…

— Что ты записал обо мне, папа? — вернула его в прежнее русло Бетти.

— Да, о тебе! Сейчас прочитаю. Так… Элизабети Монтана, двадцать шесть лет, была замужем за Николау… Внешне она не похожа на Еву, но у нее такой же взгляд. Прошлое:

судя по всему, несчастное детство, росла без отца. Красивая, упрямая, плохо воспитанная, эгоистичная пустышка.

— Папа! — возмущенно воскликнула Бетти.

— Зато честная, веселая, привязчивая, с хорошими задатками и добрым сердцем, которого она, похоже, сама боится.

— А мое будущее? — облегченно вдохнув, спросила Бетти с интересом и надеждой, но Отавиу разочаровал ее:

— Увы, я не пророк. Твое будущее во многом зависит от тебя самой.

— Тогда можешь сразу записать: богатая, знаменитая, замужем за миллионером, живет в роскошном особняке, путешествует по свету, покупает все, чего ей захочется. Не сомневайся, я своего добьюсь!

— Нет, лучше я запишу потом, когда все это произойдет в действительности, — проявил осторожность Отавиу.

После разговора с Бетти он пригласил к себе еще и Сели, однако на столь же глубокое проникновение в ее внутренний мир у Отавиу просто не хватило сил.

— Я не могу найти нужных слов, чтобы удержать тебя рядом с собой, поэтому мне остается только уважать твои религиозные чувства, — признал он свою 6еспомощность, отпуская Сели в монастырь.

Глава 5 В дом Сан-Марино тоже нагрянули неожиданные гости — супруги Гомес, вернувшиеся накануне вечером из путешествия по Африке. Правда, пригласил их сам хозяин дома, и нежданными они были только для Гонсалы, которой Патрисия — жена Алвару Гомеса — захотела сделать своеобразный сюрприз. Антониу не стал возражать Патрисии, зная, что Гонсала действительно ей обрадуется, а для него это было и вовсе не принципиально, поскольку он не собирался развлекать гостей и устраивать в связи с их приходом грандиозный обед. Он вообще позвал к себе одного Алвару, чтобы поговорить с ним конфиденциально об очень важном деле, а Патрисия увязалась за мужем исключительно по собственной инициативе — ей не терпелось поделиться с Гонсалой впечатлениями от экзотического путешествия. Встретив гостей, Антониу из вежливости расспросил их о поездке в Африку, а когда правила приличия были соблюдены, сказал Патрисии, что Гонсала находится сейчас в тренажерном зале, где Флора делает ей массаж. Верно поняв его намек, Патрисия не стала утомлять мужчин своим присутствием, и, когда она вышла маска радушия тотчас же исчезла с лица Антониу: в обществе Алвару он мог позволить себе абсолютную естественность. На протяжении многих лет Алвару был не просто личным адвокатом Антониу, но и его постоянным партнером во всех, в том числе и весьма сомнительных, делах.

— Пока ты развлекался с молодой женой на сафари, тут произошли очень неприятные события, — сказал своему гостю Антониу. — Но об этом мы поговорим в моем кабинете, потому что и у стен бывают уши.

Плотно закрыв дверь кабинета, он сообщил Алвару о том, что Отавиу Монтана вышел из летаргии.

— Не может быть! — воскликнул Алвару. — Иначе бы ты не говорил об этом так спокойно, и вообще — не расхаживал сейчас передо мной по кабинету.

— К счастью, он пока не вспомнил ничего опасного для нас. А то бы и ты здесь тоже не рассиживался, — в тон ему ответил Сан-Марино. — Я пытаюсь держать ситуацию под контролем. Предложил Отавиу поселиться в доме Григориу. На днях он туда переедет с дочерьми, а все тамошние телефоны Торкуату уже поставил на прослушивание.

— Но этого недостаточно: память может вернуться к Отавиу в любой момент!

— Нет, он еще слишком плох. Не помнит даже, что был женат, что имел дочерей…

— Напрасно ты затеял его переселение в дом Григориу, — заключил Алвару. — Там Отавиу гораздо быстрее может вспомнить то, о чем ему не следовало бы вспоминать.

— У меня не было иного выхода, — не совсем уверенно произнес Антониу. — Его дочь попросила меня о помощи, я должен был поддерживать имидж верного друга семьи Монтана. Нет, ты зря беспокоишься: Отавиу еще не скоро все вспомнит. А помочь ему в этом никто не сможет — я не позволю!

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Алвару.

— А то, что объявился Элиу Арантес! Воскрес из мертвых!

— Невероятно! Это уже катастрофа! — Совсем разволновался Алвару. — И что он успел натворить?

— Пока ничего существенного. Пытался связаться с Отавиу по телефону. А потом вдруг опять бесследно исчез. Люди Торкуату ищут его повсюду, но…

— Мы не можем так рисковать! — вскочил с места Алвару. — Нельзя допустить, чтобы Арантес вновь позвонил Отавиу и рассказал ему, как погиб старик Григориу. Если не удастся найти Арантеса, значит, надо устранить Отавиу!

— Нет, с этим следует повременить, – твердо произнес Антониу.

— Не понимаю, что тебя останавливает?

Сан-Марино молчал, не желая посвящать Алвару в свои интимные переживания, но ситуация требовала от партнеров полной откровенности, и, сознавая это, он в конце концов произнес:

— Не скрою, тут есть личный мотив. Представляешь, старшая дочь Отавиу — вылитая Ева! Сходство поразительное!

Его ответ возмутил Алвару:

— Значит, ты опять попал в ту же ловушку? Потерял голову из-за женщины! И тебе наплевать, что ты ставишь под удар не только себя, но и меня?

Я принял все необходимые меры. Арантес знает, что его ищут, и потому лег на дно. А Торкуату найдет его гораздо раньше, чем он вновь отважится заговорить.

— Откуда такая уверенность? Случиться может всякое. И тогда мы остаток жизни проведем в тюрьме!

Задетый за живое, Сан-Марино заговорил жестко и злобно:

— Успокойся, это нам не грозит. Даже если станет известно, что я убил старика Григориу, проклятого эксплуататора! Даже если нас будут судить! Самое худшее, что с нами может случиться, — это обеспеченная старость в Майами. Иначе для чего же нужны деньги и власть? Зачем, по-твоему, мне вся эта картотека с продажными комиссарами, судьями и политиками? Они ведь не захотят, чтобы все их грехи однажды всплыли на страницах газет. Пусть только осмелятся тронуть меня! Я уничтожу их, как некогда уничтожил Григориу Монтана!

Гонсала потеряла покой с той самой поры, как увидела Жулию Монтана — точную копию покойной Евы. Это была злая насмешка судьбы: Ева словно сошла с портрета, которым каждый день любовался Антониу, причем осталась такой же молодой и свежей, как двадцать лет назад, а Гонсала, и прежде не выдерживавшая конкуренции с Евой, за эти годы лишь состарилась и увяла. У Гонсалы даже не возникало сомнений в том, что на сей раз ее муж не упустит своего шанса и попытается, во что бы то ни стало обольстить Жулию. Какая разница — мать или дочь, если у них одно лицо! Конечно, Антониу придется очень поднапрячься, потому что прожитые годы наложили свой беспощадный отпечаток и на его внешность. Но зато теперь он стал опытным, изощренным в интригах, и главное — богатым. А, как известно, за богатого мужчину, пусть и пожилого, мечтают выйти замуж многие молодые девушки. Кто знает, может, Жулия Монтана — одна из них? Правда, чтобы жениться на Жулии, Антониу надо будет сначала развестись в Гонсалой. А на это он отважится далеко не сразу. По крайней мере, пока идет предвыборная кампания, в его интересах поддерживать имидж добропорядочного семьянина. И от Гонсалы тоже потребуется хотя бы на людях изображать из себя счастливую супругу, что она фактически и делала всю жизнь. Но теперь ей эта роль не по силам! Если к существованию ирреальной соперницы, изображенной на том злосчастном портрете, Гонсала кое-как притерпелась, то новоявленную Еву ей уже не вынести. И дело тут не в ревности, а в чем-то другом, гораздо более существенном. В чем именно, Гонсала еще не могла определить, но чувствовала, что ее долготерпению пришел конец. Об этом она и сказала Флоре, пригласив ее не столько ради массажа, сколько в надежде на дружескую поддержку и добрый совет. Флора же, увлеченная стремительно развивавшимся романом с Бобом Ласердой, была настроена благодушно:

– Все это обычные издержки семейной жизни. За любовь к мужчине нам, женщинам, приходится дорого платить, в частности – своей свободой. Твоя душа взбунтовалась, но это скоро пройдет. Расслабься! После массажа ты будешь как новенькая!

Гонсала поняла, что обратилась не по адресу, и приуныла. Но тут пришла Патрисия и сама заговорила о том, что в данный момент волновало Гонсалу.

– Мы прекрасно провели время в Африке! — доложила она. — Алвару охотился на экзотических животных, а я на молодых красавчиков. И у него, и у меня охота была успешной.

— Господи, какой кошмар! — всплеснула руками Гонсала. Ты слышишь, Флора?

— Да. Патрисия не меняется, Я бы с удовольствием послушала ее рассказ, но дома меня уже ждет клиентка.

— Запиши меня на завтра! — бросила ей Патрисия и ответила на замечание Гонсалы: — Тебе кажется ужасным мое поведение, а я, наоборот, уже давно хотела сказать, что ты, по-моему, чрезмерно подчиняешься мужу и не ценишь себя как женщину, как личность.

— Ты абсолютно права, Патрисия! — с благодарностью подхватила Гонсала. — Мне самой все это надоело! Я устала от своего брака, от Антониу. Может, настала пора с ним развестись?

— Нет, ЭТО был бы слишком радикальный ход, — возразила Патрисия. — Кто же отказывается от мужа в твоем возрасте? Ты столько лет помогала Антониу создавать все это великолепие, так наслаждайся им!

— Меня не радует наше богатство. Силы мои на исходе. И потом, я ведь всегда жила с Антониу не ради денег.

— Знаю, ты до сих пор веришь в то, что браки заключаются на небесах. Всю жизнь ты преданно служила Сан-Марино и ждала от него такой же отдачи. Но теперь, кажется, и сама видишь, насколько ты заблуждалась.

– Да, мой брак с Сан-Марино — это одна большая ложь!

— Ну, не преувеличивай, дорогая! У тебя все не так плохо. Ты молода, красива, энергична. Попробуй лишь слегка изменить свою жизнь. Пользуйся преимуществами замужества. Деньги, комфорт, поездки… Будь при муже, но наслаждайся жизнью! Думаешь, я безумно счастлива с Алвару? Он ужасный зануда. Если бы не его счет в банке, я бы сказала, что мой муж попросту невыносим! Но, слава Богу, существует одни верный рецепт для всех несчастных жен — любовник! Или несколько, желательно помоложе. Очень помогает! Заведи себе молодого любовника и потом расскажешь, изменилась твоя жизнь или нет.

Гонсала разочарованно помотала головой:

— Нет, для меня этот рецепт не годится. Я слишком старомодна. Мне хочется изменить свою жизнь, но не таким способом. Это ты у нас сумасшедшая

— Да, есть немного, — добродушно улыбнулась Патрисия, — но именно поэтому я и умею радоваться жизни.

Несмотря на то, что Гонсала не во всем согласилась с Патрисией, эта беседа в целом принесла ей заметное успокоение. Мысли Гонсалы потекли теперь в обратном направлении. Она стала ругать себя за то, что еще совсем недавно рассуждала о связи Антониу с Жулией как о свершившемся факте и на этом строила все свои посылки. Иначе говоря — испугалась раньше времени, накрутила себя и едва не сползла в глубокую депрессию. Что же касается Патрисии, то она права в главном: Гонсале и впрямь следует изменить свой образ жизни — почаще ходить в театры, в рестораны, или позволить себе какое-нибудь увлекательное путешествие, например, по Европе. Исполненная желанием без промедления начать новую жизнь, Гонсала в тот же день сделала над собой усилие и как можно ласковее обратилась к Сан-Марино:

— Ты выглядишь уставшим, дорогой. Давай сходим куда-нибудь, развеемся! Поужинаем в ресторане или просто погуляем у моря. Нам обоим это будет полезно. Признаюсь, я тоже очень устала от домашних забот.

Сан-Марино воспринял ее слова с нескрываемым раздражением:

— Я слишком занят важными делами, чтобы разгуливать по ресторанам! А ты перегружаешь себя по собственной глупости! За все хватаешься сама, вместо того чтобы предоставить это горничной или кухарке. Ты даже не допускаешь мысли, что кто-то может управиться и без твоего деятельного участия. Скажи, разве я не смог бы, например, самостоятельно показать Жулии дом Монтана и вручить ей ключи?

Это был серьезный просчет, допущенный Сан-Марино. Не следовало ему сейчас упоминать о Жулии! Он и сам это понял, да было уже поздно: Гонсала впала в истерику.

— Имей в виду, Антенну, второй Евы в своей жизни я не потерплю! — кричала она. — А первая — та, что на портрете, больше не интересует тебя, ты уже несколько дней даже не подходишь к ней. Все твое внимание теперь обращено на Жулию! Так вот, знай: я не вынесу это унижения и подам на развод!

Не говори Глупости! Попытался урезонить ее Антониу. — Я не виноват, что эта девушка Жулия, так похожа на мать они все мне очень дороги, как родные дочери. Успокойся, будь благоразумной!

—.Дочери?! Антониу, не смеши меня! Ты столько лет их не видел, тебя никогда не интересовало, живы они или давно умерли.

— Ошибаешься! Я постоянно общался с Алексом — официантом. Он мне рассказывал об Отавиу, о девочках. Я и деньги ему предлагал, но он всегда отказывался. Ты несправедлива ко мне!

— Твои объяснения ничего не стоят. Я все равно подам на развод, — уперлась Гонсала, и Сан-Марино вынужден был сменить тактику.

— На развод? После двадцати пяти лет совместной жизни? Накануне серебряной свадьбы? — произнес он с укоризной, но не строго, а так, будто собирался лишь слегка пожурить ее. — Ведь мы уже начали подготовку к этому празднику! Представляешь, соберутся наши друзья, мы пойдем в церковь… Такой прочный и долговечный брак стоит отметить!

— Чего стоит наш брак на самом деле, ты знаешь не хуже меня, — ответила на это Гонсала. — двадцать пять лет сплошной фальши и лицемерия! Нам нечего праздновать, Антониу!

— Неправда, у нас прекрасная семья! Мы всегда были нужны друг другу. А твоя ревность к моей юношеской любви просто неуместна. Я ведь все тебе объяснил насчет того портрета…

— Не передергивай! — оборвала его Гонсала. — Я имела в виду вовсе не портрет, а…

— Жулию? Дочку Отавиу? Ты вбила себе в голову, будто я увлекся ею. Но это оскорбительно и для нас с тобой, и для Жулии, которая даже не подозревает, какие тут кипят страсти. Опомнись, Гонсала! Я наверняка не идеальный муж, но ты всегда жила в достатке. Я старался…

Едко усмехнувшись, Гонсала вдруг заметила:

— Кстати, раньше ты никогда ничего не объяснял мне с таким усердием! Что же произошло сейчас? Я оказалась права насчет дочери Отавиу? Или ты панически боишься развода? Боишься, что скандал повредит твоему имиджу и не позволит попасть в сенат?

В их диалоге впервые возникла пауза. Все аргументы Сан-Марино были исчерпаны, он не знал, как в данном случае следует отвечать жене. Просто смотрел на нее с болью и досадой.

— Что, неприятно слышать правду? Спросила Гонсала даже с некоторым Сочувствием. — А мне, представь, тошно жить в нескончаемой лжи! Я устала, мне свет не мил. Уйди с моих глаз, Антониу!

— Хорошо, хорошо, побудь одна, успокойся, — пробормотал он, пятясь к выходу, и думал о том, что Гонсала сейчас опять станет заливать свою печаль текилой или виски.

Новая жизнь Гонсалы закончилась, едва успев начаться. Сидя у себя в комнате с неизменной бутылкой, Гонсала больше и не помышляла о каких-то переменах. Зато Сан-Марино менялся прямо на глазах, изумляя сыновей и прислугу: каждый день посылал Гонсале роскошные букеты рез, одаривал ее дорогими украшениями зазывал в самые престижные рестораны. Идти с ним куда-либо она отказывалась, а, принимая подарки, всегда отвечала саркастически:

— Спасибо. Ты очень мил. Я тронута твоим вниманием.

Сан-Марино без особого раздражения воспринимал ее сарказм: он был доволен уже тем, что она хотя бы не возвращается к своей идее о разводе. Подготовка к празднованию серебряной свадьбы при этом шла полным ходом, организацией церемонии занимался Боб Ласерда, которого Сан-Марино абсолютно не ограничивал в затратах, и даже наоборот — требовал, чтобы тот все устроил пышно, красиво и с большим размахом. Готовясь к столь важному семейному событию, Антониу также затратил немало сил для того, чтобы увлечь этой идеей сыновей и тем самым сделать их своими союзникам. Это было нужно ему на тот случай, если Гонсала опять взбрыкнет и заговорит о разводе. Тогда уже не он, а Тьягу и Арналду будут умолять ее не разрушать счастливую и дружную семью Сан-Марино. Чтобы потрафить сыновьям, Антониу даже стал проявлять завидную терпимость к их увлечениям: старшего не ругал за безделье и бесконечные попойки, а младшему позволял часами слушать компакт-диски с оперными ариями и хоралами. Вскоре его усилия принесли желанные плоды: и Арналду, и Тьягу стали внушать Гонсале, что Антониу и в самом деле изменился к лучшему, а значит, ей пора уже сменить гнев на милость. Гонсала же хоть и отвечала сыновьям, что после серебряной свадьбы Сан-Марино перестанет разыгрывать из себя любящего супруга, но ее сердце потихоньку оттаивало. Теперь она уже не тянулась к бутылке, а вместе с Тьягу слушала оперную музыку и рассказывала, какой прекрасный баритон был у ее отца.

— Жаль, что я не знал его! — сокрушался Тьягу. — Наверное, во мне говорят гены моего деда: я хочу стать певцом.

Гонсала одобрила его намерения, и он признался ей, что уже занимается с педагогом по вокалу, но делает это тайком, чтобы не узнал отец.

— Ты не говори ему об этом, пожалуйста, — попросил Тьягу. — Он считает, что вокал — не мужское занятие.

Тьягу очень хотелось открыть матери и другую тайну — рассказать о своей любви к Сели, о том, как он вновь ходил к дому Монтана и даже решился туда войти, но Онейди сказала ему, что Сели вернулась в монастырь. Эта новость буквально подкосила Тьягу, он не знал, как дальше жить, и только музыка спасала его сейчас, внушал надежду на то, что Сели еще вернется в мирскую жизнь, и они обязательно встретятся. Глядя на мать, которая тоже неосознанно искала спасения в музыке, Тьягу чувствовал, что она смогла бы понять его и разделить с ним его боль. Но не достаточно ли ей своей боли? Может быть, потом, когда все уляжется, когда в семье наступят мир и согласие, Тьягу расскажет матери о своей горькой, несчастной любви… Глава 16 Как только Шику возвращался с работы, на него сразу же обрушивался шквал телефонных звонков. Звонили, конечно, Лусия Элена и Жудити, поочередно сменяя друг друга. Шику строго-настрого запретил им беспокоить его в редакции, поэтому они и отлавливали его дома. На какие только ухищрения он не шел, чтобы избежать этих бесконечных бессмысленных разговоров об одном и том же – не брал трубку, отключал автоответчик, а то и аппарат в целом, прибегал к помощи Раула, и тот беззастенчиво врал, будто Шику нет дома. Но телефон был нужен как Шику, так и Раулу для служебных и личных переговоров, его нельзя было отключать постоянно. И две одинокие женщины, истосковавшиеся по Шику, все же прорывались к нему со своими звонками, а уж тогда их трудно было остановить. Жудити, как всегда, упрекала сына в том, что он ее совсем забросил, но с некоторых пор у нее появилась и новая тема – Лусия Элена.

– Почему я на старости лет должна опекать твою бывшую жену и терпеть ее капризы? – говорила она, нисколько не смущаясь присутствия Лусии Элены, а та на нее не обижалась. – Она утверждает, будто ей прописали особую диету, и требует, чтобы я для нее готовила протертые супы и салаты, а сама лежит в постели как госпожа. Видите ли, ей нельзя двигаться после операции – силикон может вывалиться! Мой душ ее тоже не устраивает, нужен какой-то специальный — опять же, чтобы не размыть силикон! Ты приди и сам с ней разберись…

— Мама, ты приютила у себя Лусию Элену по доброй воле, — всякий раз напоминал ей Шику, — поэтому обходитесь там как-то без меня. Прошу также не забывать, что речь идет о моей бывшей жене!

— А мать у тебя тоже — бывшая?! А дочь?! — возмущалась Жудити, прибегая к откровенному шантажу. — Когда ты в последний раз виделся с Констансиньей и со мной?

— Ты же знаешь, у меня много работы, — оправдывался Шику. — Как только освобожусь — обязательно вас навешу.

— Я уже не верю твоим обещаниям, — обиженно произносила Жудити, и эта ее фраза была своеобразным сигналом для Лусии Элены; понимая, что разговор может в любой момент закончиться, она выхватывала трубку у свекрови.

— Алло, — доносился до Шику ее слащавый голосок. — Здравствуй! Как поживаешь?

— Нормально, – сухо отвечал Шику и затем несколько минут терпеливо выслушивал подробный доклад о школьных успехах Констансиньи, а также о проблемах, связанных с ее переходным возрастом.

Заканчивалась эта тирада всегда одинаково:

— Девочке нужен отец! Ей недостает мужского воспитания. Ты должен видеться с ней не только по выходным! — требовала Лусия Элена.

Шику молча сносил и это. Но когда она переходила к восторженному описанию своего пышного силиконового бюста, надеясь этим заманить Шику к себе, он не выдерживал и швырял трубку. А потом на некоторое время отключал телефон, зная, что мать и бывшая жена будут настойчиво звонить снова, поскольку обе с ним не договорили и не сказали ему свое «До завтра!» ** * В один из вечеров Шику вернулся домой чрезмерно уставшим и помышлял лишь о том, чтобы хорошенько выспаться. Раул уже был дома, к Шику, увидев его выходящим из ванны, обрадовался:

— Замечательно! Ты выручишь меня сегодня: скажешь моим дамам, что я уехал в командировку! Мне надо, наконец, отоспаться.

— Значит, ты будешь весь вечер дома, – помрачнел Раул. — А я хотел тебя попросить… То есть хотел предупредить тебя, чтобы ты не входил ко мне без стука и вообще, желательно, не разгуливал по квартире этой ночью

— Ты посмел пригласить сюда Жулию Монтана?! – сразу же догадался Шику, и его усталость как рукой сняло. — И собираешься здесь провести с ней ночь?!

— Я бы очень хотел этого, — не стал скрывать Раул. — Но пока что мы договорились только об ужине, я уже все приготовил. Хочешь посмотреть? Она будет принята как принцесса!

Шику, скрипя зубами от негодования, вошел в комнату Раула и увидел там не только изысканно накрытый стол, но и… новые шелковые простыни!

— А это что? Я не ослеп? Это — шелк? — завопил он в ярости, стаскивая простыню с постели Раула.

— Да, я специально купил сегодня, — подтвердил тот. — Эй, не устраивай тут беспорядок! Скоро Жулия придет.

— Я же просил тебя не приводить ее к нам домой! Вези ее куда угодно: в мотель, к черту в ад, но только не сюда!

Пока Шику неистовствовал, Раул спокойно уложил простыню на место и накрыл кровать пледом.

— Ну вот, сказал он, — теперь, кажется, все готово. Да ты не сердись, Шику! Я хотел поговорить с тобой в редакции, но ты долго был в кабинете Вагнера. А мне надо было уйти пораньше, чтобы все это купить и сделать здесь уборку.

— Ты, в самом деле, идиот или только притворяешься? Уставился на него Шику. — Эта женщина не стоит ни твоих усилий, ни тех денег, которые ты ради нее потратил!

— А ты, похоже, вознамерился всерьез испортить мне вечер?

— Я? Ну что ты! Нет, конечно, — заверил его Шику, поудобнее усаживаясь в кресле за празднично накрытым столом. — Просто переживаю как друг. Не хочется ведь, чтобы ты попал в передрягу.

— Спасибо за заботу. Но у меня в подобных делах тоже имеется некоторый опыт.

— Не сомневаюсь. Но никогда нелишне предупредить товарища.

— Ладно, я тебе благодарен. А ты весь вечер собираешься тут сидеть? За ужином тоже?

— Не волнуйся, мне вовсе не хочется встречаться с этой гадюкой. Я уйду в свою комнату, — пообещал Шику, продолжая, однако сидеть в кресле.

Раул тем временем успел надеть праздничный костюм и повязать галстук. Жулия должна была прийти с минуты на минуту, и терпение Раула лопнуло.

— Знаешь, — обратился он к Шику, — мне кажется, что будет гораздо благороднее с твоей стороны, если ты вообще уйдешь из дома. Правда, сходи в кино, а потом переночуй у матери. И поторопись, пожалуйста!

— Да, пожалуй, ты прав, – сказал Шику, нехотя поднимаясь из кресла. — Я ведь собирался отоспаться, а с учетом сложившихся обстоятельств это лучше всего будет сделать у моей мамы.

— Значит, если дона Жудити позвонит, я могу обрадовать ее, что ты поехал к ней с ночевкой?

Нет, лучше скажи про командировку. Я хочу устроить ей приятный сюрприз. А то она будет ждать меня, волноваться… В ответе Шику Раул заподозрил явный подвох и строго предупредил приятеля:

– Ты только не вздумай все переиграть и устроить сюрприз мне!

— А ты уж если взял без спроса мои диски, то следи, пожалуйста, за тем, чтобы их не трогала твоя «принцесса»! Это бесценная коллекция! – ушел от ответа Шику.

— На сей счет не переживай. Здесь может произойти все, что угодно, но твою коллекцию никто не тронет.

— Хорошо, тогда я пошел, — громко крикнул Шику уже из-за двери.

— А ты еще здесь?! — в тон ему ответил Раул.

Жулия имела все шансы столкнуться с Шику где-нибудь у лифта или на лестнице, но этого не произошло, и Раул облегченно вдохнул. В первые минуты оба — и он, и она — были несколько напряжены, зажаты, а потом позвонила Жудити, Раул сказал ей, что Шику в командировке, и Жулия сразу же повела себя более раскованно. Вдохновленный ее примером, Раул тоже осмелел и был очень хорош в роли радушного хозяина. Его усилия отнюдь не пропали даром: угощение Жулии понравилось, Раул это видел, чувствовал. И музыка из коллекции Шику также оказалась прекрасным фоном для непринужденной беседы. Одна из прозвучавших композиций привлекла особое внимание гостьи, и тут Раула вдруг понесло:

— У меня вообще Замечательная коллекция дисков, Посмотри! Я собирал ее много лет. Возьми что-нибудь себе. Дарю!

— Нет, я не могу принять такой подарок, — смутилась Жулия. — Возьму кое-что лишь на время. Послушаю дома и верну. Скажи, а Шику тоже нравится такая музыка?

— Не знаю, я не в курсе его музыкальных пристрастий, – ушел от ответа Раул и предложил Жулии десерт.

Но тут, легок на помине, позвонил Шику.

— Алло, Раул? Ну, как там у тебя? Я могу вернуться?

Раула охватили бешенство и жажда чести.

— Нет, Алисинья, — вымолвил он с нескрываемым злорадством. — Шику уехал в командировку! И кстати, он просил передать, чтобы ты не звонила сюда и не искала встречи с ним. Ему больше нравятся Лара и Ана Кристина. Очень сожалею.

— Сукин сын! — выругался в трубку Шику. И услышал очередной пассаж Раула:

— Жулия, ты не представляешь, до чего же трудно управляться с его подругами! Такой бабник!

— Ну, ты об этом горько пожалеешь! — злобно прохрипел Шику, услышав короткие гудки.

Домой он явился как раз в тот момент, когда Раул обнял, наконец, Жулию и собирался ее поцеловать.

— Ой, извините! Я, кажется, не вовремя… — изобразил смущение Шику, вызвав гнев Раула.

— Шику Мота! Как это понимать? Ты же был в отъезде! — подступил к нему Раул, оттесняя его обратно к выходу.

— Уже вернулся, — развел руками Шику. — Но я не буду вам мешать. Здравствуй, Жулия!

— Здравствуй, — глухо промолвила она и обратилась к Раулу: — Мне уже пора домой, Я пойду. Завтра надо рано вставать.

— Я провожу тебя!

Нет-нет! Я сама доберусь! Спасибо за все. Диски я верну.

— Нет, не возвращай! — воскликнул Раул. — Пусть это все-таки будет моим подарком!

— Ну, хорошо, спасибо тебе, — не стала пререкаться Жулия, стремясь как можно скорее покинуть жилище двух холостяков.

На следующий день Шику пришел в редакцию с таким свирепым видом, что к нему не решался подойти никто из коллег. А тут еще Лусия Элена позвонила Вагнеру и полюбопытствовала, скоро ли Шику вернется из командировки. Вагнер ответил, что скоро, и, вызвав к себе Шику, устроил ему разнос:

— Это уже переходит все границы! Ты обнаглел настолько, что уже впутываешь в свои семейные интриги меня, твоего шефа! Я должен был врать Лусии Элене и выслушивать ее жалобы. Оказывается, ты совсем не занимаешься воспитанием дочери, не навешаешь престарелую мать!

— А зачем надо было все это слушать? Разве ты не знаешь Лусию Элену?

— Знаю! И потому прошу избавить меня от общения с ней! — потребовал Вагнер.

Шику не мог ехать к матери и бывшей жене в таком душевном разладе и потому позвонил Жанете:

— Сестренка, выручай! Лусия Элена совсем вышла из берегов. Звонила моему шефу, жаловалась на меня. Пожалуйста, урезонь ее как-нибудь по-своему, по-женски! А мне сейчас ехать туда нельзя, иначе я учиню там грандиозный скандал!

Жанета не могла отказать брату в помощи, хотя прекрасно понимала, какую неблагодарную миссию взваливает на себя. Разве она прежде не говорила с Лусией Эленой, не пыталась втолковать ей, что Шику ушел навсегда, с этим надо смириться и забыть его как можно скорее! Но Лусия Элена об этом и слышать не хочет! Вбила себе в голову, будто Шику развелся с ней из упрямства, а на самом деле все еще любит ее, свою прежнюю жену. И главный аргумент, который она приводит в пользу своей версии, звучит так: а почему же он ни на ком не женится? У него даже нет постоянной любовницы! Все это означает, что он любит меня и рано или поздно ко мне вернется! Жанета однажды всерьез посоветовала Шику:

— Почему бы тебе и вправду не жениться? Это единственно верный способ отвязаться от Лусии Элены.

— Прежде чем жениться, надо полюбить — философски заметил он.

Жанета была полностью согласна с братом. Она не признавала брака без любви. Поэтому и не выходила замуж, предпочитая оставаться одинокой вдовой, воспитывающей дочь и позволяющей себе изредка пофлиртовать с каким-ни6удь приятным мужчиной. Но так было лишь до тех пор, пока в ее жизнь стремительно не ворвался Атила. А теперь Жанета не узнавала себя. С Атилой она становилась беспечной, как подросток, и отваживалась на такие поступки, о которых прежде и помыслить не могла, например, заниматься любовью в машине, на пляже, а то и в танцевальном зале, когда там никого не было. Разумеется, Жанета не стала бы так рисковать по собственной инициативе. Она предлагала Атиле поехать к нему домой, но его роскошный особняк находился на капитальном ремонте — Жанета сама видела, с каким размахом там велись работы, Атила ей показывал. А везти ее в отель он тоже отказывался, считая это дурным тоном. Как ни странно, Атила не любил бывать и в ресторанах, поэтому они с Жанетой гуляли по пляжам или колесили по городу на машине до тех пор, пока страсть не завладевала ими полностью и не бросала их в жаркие объятия друг друга. Атила был щедр на ласки и не скрывал, что хотел бы провести с Жанетой всю свою жизнь. С такой же откровенностью она отвечала ему, что и сама об этом мечтает. Ее счастье было безмерно, и омрачало его лишь воинственное поведение Жуаны, почему-то сразу же люто невзлюбившей Атилу. Как она его только не называла — проходимец, прохвост, дешевый ловелас!.. Жанету просто оторопь брала от всех этих ни на чем не основанных определений, но она старалась быть деликатной с Жуаной, понимая, что в девочке говорит всего лишь обыкновенная дочерняя ревность. А Жуана между тем настроила против Аттилы и свою любимую бабушку Жудити, которая заявила дочери:

– Я должна посмотреть на этого сеньора. Может, не зря его Жуана забраковала!

– Да она забраковала бы любого, неужели не понятно? Хорошо, я познакомлю тебя с Атилой, и ты убедишься, насколько он обаятелен, элегантен, воспитан, – пообещала Жанета, надеясь обрести в лице матери союзницу. – Кстати, и Лусии Элене будет полезно увидеть, какие мужчины живут на свете кроме Шику! А вдруг мой пример ее вдохновит?

Перспектива знакомства с будущей тещей не вызвала у Аттилы энтузиазма, но и отказываться от приглашения он не стал: когда-нибудь это все равно должно произойти! И вот такой день наступил. Пообещав брату навестить Лусию Элену, Жанета решила заодно представить матери Атилу. Надо признать, это был отважный шаг с ее стороны – совместить две такие сложные задачи. И не мудрено, что Жанете далеко не все удалось. Как и следовало ожидать, свою посредническую миссию она провалила: Лусия Элена пребывала в абсолютной уверенности, что Шику не устоит перед ее обновленным бюстом, и никакие доводы Жанеты ее попросту не интересовали. Смотрины же прошли более или менее успешно. Пока Жанета проводила воспитательную беседу с Лусией Эленой, Жудити устроила допрос Атиле.

– Я слышала от дочери, что вы – бизнесмен. А какого рода бизнесом вы занимаетесь? – спросила она строго и получила весьма пространный ответ:

– В современном мире, дона Жудити, стерты все границы. Например, заявление какого-нибудь провинциального политика может привести к тому, что рухнет лондонская биржа или придет в упадок экономика Китая. Поэтому деловой человек должен вкладывать свой капитал сразу в несколько отраслей.

— В какие же отрасли вкладываете свой капитал вы?

– Фондовая биржа, акции, недвижимость. Лошади, наконец! Почему бы и нет!

— Ставить на лошадей? На скачках? – изумленно вскинула брови Жудити.

— Нет-нет! Я имел в виду коневодство! У меня породистые лошади. Это моя гордость. Если хотите, на днях могу показать вам свои конюшни.

Жудити не привлекло это предложение. Она перешла к следующему пункту допроса:

— А где вы живете, сеньор Атила?

— Большую часть времени я провожу за границей. Недавно приехал из Канады, нужно было самому посмотреть, как там идут дела. А здесь я ‚приобрел чудесный дом. К сожалению, в нем сейчас идет ремонт. Знаете ли, дона Жудити, я очень требователен к отделке, очень требователен!

— А где находится этот дом?

— В престижном районе, вблизи моря! Жанета там была, ей очень понравилось! Как только закончится ремонт, буду счастлив увидеть и вас в моем доме!..

Его многословие и восторженные интонации утомили Жудити. Она поняла, что расспрашивать его дальше бессмысленно: у этого сеньора найдется ответ на любой ее вопрос. По окончании смотрин Жудити не смогла сказать дочери что-либо определенное об Атиле.

— Говорит он складно, и улыбка у него приятная, А что за человек — с первого раза не поймешь. Поживем — увидим.

Жанета расценила эти слова матери как своеобразное благословение на дальнейшие отношения с Атилой. В отличие от Жанеты, Атила трезво оценивал происходящее и понимал, что был не слишком убедителен в разговоре с Жудити. Сегодня она проявила благодушие, не стала копать глубже. А завтра? Стоит ей подробнее расспросить дочь и узнать хотя бы то, что Атила ни разу не дарил Жанете подарков не водил ее в ресторан, и этого будет достаточно. Не только дона Жудити, но любой нормальный человек, за исключением фантастически наивной Жанеты, сразу же поймет, что Атила либо редчайший жмот, либо нищий мошенник. Такие опасения и привели Атилу на ипподром, где у него был знакомый маклер по прозвищу Крокодил.

— Помоги, дружище, — обратился к нему Атила, — подскажи верную лошадку!

— Что я слышу? — удивился тот. — Раньше ты ориентировался в лошадках не хуже меня. А потом куда-то пропал. Где сейчас обретаешься, кого потрошишь? Богатую вдову?

— Нет, увы! Если бы все было так, я бы не обратился к тебе с просьбой. Есть одна женщина, она меня зацепила, понимаешь? По-настоящему, всерьез. А я гуляю с ней по городу и не могу купить даже поганый хот-дог. Это же никуда не годится!

— Ладно, выручу тебя, подскажу верняк. Ставь на Чокнутого Красавца. Этот чудак вечно приходил в хвосте, а сегодня придет первым! Не сомневайся! Куш будет огромным.

Крокодил не обманулся в своем прогнозе, и Атила вышел с ипподрома если не богачом, то вполне состоятельным сеньором. Глава 17 Желание начать новую жизнь постепенно возвращалось к Гонсале, и однажды она решила, что продолжит учебу в университете, прерванную много лет назад из-за рождения Арналду. Конечно, учиться в таком возрасте — нелепо и смешно, Антониу первым посмеется над Гонсалой. Но это можно делать и втайне от него, а также от всех домашних и прислуги. Зачем становиться объектом для насмешек, если можно этого избежать! Собравшись поехать в университет, Гонсала отказалась от услуг шофера, села за руль сама. Она давно уже не водила машину и это было для нее тоже новое, приятное ощущение. Гонсала вдруг почувствовала себя абсолютно свободной и самодостаточной. В университете, правда, это ощущение развеялось, сменившись растерянностью, неуверенностью. Обилие факультетов и курсов с мудреными названиями ошеломило Гонсалу. Поэтому она ограничилась тем, что набрала кучу проспектов, надеясь внимательно прочитать их дома и уже, потом определиться с выбором. Возвращаться так скоро домой Гонсале не хотелось, она свернула на набережную и поехала вдоль водной глади, простиравшейся до самого горизонта и таявшей в призрачно-туманной дымке. Набережная в это время суток выглядела почти пустынно. Всего лишь несколько одиноких прохожих медленно прогуливались у самой воды, находясь на большом расстоянии друг от друга. В одном из этих прохожих Гонсала узнала Отавиу Монтана и, выйдя из машины, окликнула его. Отавиу в ответ улыбнулся, но вид у него был смущенный, потерянный.

— Ты не узнаешь меня? — догадалась Гонсала.

— Узнаю улыбку и доброту. Но, если честно, не припомню, откуда я тебя знаю.

Я Гонсала, жена Сан-Марино.

— Гонсала! Ну, конечно же! — радостно воскликнул Отавиу. — Я чувствовал, что мы знакомы. Ты была очень добра ко мне.

– Ты прекрасно выглядишь, у тебя здоровый вид! — заметила она.

— Внешность обманчива. Как видишь, память подставляет мне подножку.

— А прошлое ты вспомнил?

— Нет, к сожалению. Пока нет, я вот смотрел на море и вспоминал стихи — тоже, кстати, не помню, чьи: «Между мною и любимой — тьма вздымается сейчас, океан неодолимый магией соединяет нас».

— Как красиво, Отавиу! — восхищенно произнесла Гонсала.

— Я думал о Еве, моей жене, — Пояснил он. – Наверное, она сейчас по ту сторону океана. Если бы она была по эту сторону, то давно бы приехала.

— Ну да, конечно!

— Как странно, я читаю на память стихи, а вот кто ты вспомнить не смог… Подожди-ка! — раскрыв свою тетрадку и найдя нужную страницу, Отавиу прочитал вслух — Гонсала, жена Антониу Сан-Марино. Двое сыновей. Арналду старший, Тьягу — младший. Любезно пригласили меня на ужин, чтобы отметить мое выздоровление. Подавали прекрасный мантовый мусс. Нотабене: Не забыть попросить рецепт. Видишь, я все про тебя знаю!

Его по-детски непосредственная запись и такое же поведение тронули Гонсалу до глубины души. У нее даже слезы навернулись на глаза — от сочувствия к этому взрослому мужчине, похожему на ребенка.

— Я обязательно спрошу рецепт мусса у Ирасемы! — пообещала она. — Хочешь, поедем к нам прямо сейчас, а потом я отвезу тебя домой.

— Нет, я устал, — признался Отавиу. — Подбрось меня лучше сразу до моего дома, а там мы сможем попить с тобой кофейку. Знаешь, сейчас появились такие машины, которые делают очень крепкий кофе, экспрессо называется.

Гонсала приняла его приглашение, и Отавиу был очень горд тем, что сам смог приготовить для нее экспрессо.

— Говорят, я раньше был хорошим поваром, имел собственный ресторан — сказал он, усаживаясь за столом напротив Гонсалы. — Мне и сейчас нравится, но эти современные кухонные машины постоянно сбивают меня с толку. Вообще меня поражает нынешний ритм жизни. Все куда-то спешат, бегут… Вы все живете экспрессо! А каждого в конце ждет только одно — смерть!

— Это верно, — печально покивала головой Гонсала.

— А ты любишь готовить? — спросил ее Отавиу.

— Раньше любила. А в последнее время уже и не знаю, что я люблю, чего хочу, и вообще — кто я такая… Извини! Сама не понимаю, как у меня это сорвалось!

— Ничего-ничего, я же твой друг, — напомнил ей Отавиу, — И твои ощущения мне хорошо знакомы. Выходит, ты тоже была вне времени, как я?

— В некотором смысле. Мне кажется, я проснулась совсем недавно. Как ты!

— В таком случае у нас одна цель — узнать, кто мы, — вполне серьезно произнес Отавиу, и Гонсала охотно его поддержала.

Пока они пили кофе и беседовали, домой вернулась Жулия. Гонсала внутренне сжалась, но лишь на мгновение, потому что Жулия заговорила с такой же искренностью и непосредственностью, как и ее отец:

— Очень рада вас видеть! Как здорово, что вы к нам приехали! Я хочу лично поблагодарить вас за дом, и вообще за все, что вы для нас сделали.

— Я не имею никакого отношения к тому дому. Это все Сан-Марино…

У Вас благородный муж. Отказаться от такого дома! Я обязательно заплачу вам за него, как только буду в состоянии!

— Не беспокойся, — улыбнулась Гонсала, проникаясь все большей симпатией к Жулии. — дом все равно пустовал. И потом, это же дом вашей Семьи!

— Да, ваш муж говорил мне, что он так и не решился продать этот дом или сдать внаем. Ему все казалось, что в один прекрасный день туда вернется мой отец. Это огромное счастье — иметь таких друзей, как вы!

Тьягу больше не мог оставаться один на один со своими тяжкими душевными переживаниями и решил открыться давнему школьному другу, Сержинью. Произошло это как-то само собой, Тьягу и не от себя, что способен на такую откровенность. Сержинью пришел к нему с новым диском, они молча слушали музыку, как вдруг Тьягу прорвало: он заговорил о своей любви к Сели, о ее намерении стать монахиней, о той нестерпимой боли, которую носил в душе. Сержинью отнесся к откровениям друга с большим сочувствием, утешал его, как мог, говорил, что Сели еще может передумать, а когда увидел слезы в глазах Тьягу, то просто подошел к нему и обнял как брата.

— Перестань, не надо так переживать, говорил он, а Тьягу отворачивался, пряча от него глаза, полные слез.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату сына вошел Антониу.

— Что здесь происходит?! — закричал он в ярости. — Какой позор! Какая мерзость — мой сын обнимается с мужчиной!

Слезы на глазах Тьягу мгновенно просохли. Обернувшись к отцу, он заговорил с ним так, как говорят со слепыми:

— Папа, это Сержинью, мой школьный друг. Ты его знаешь, мы учимся с ним в одной группе. Никаких мужчин здесь нет.

— Я и сам это вижу. Спасибо, что поправил меня. Вы оба не Мужчины!

– Папа, ты не имеешь права так оскорблять меня, а тем более Сержинью!

— Твой Сержинью пусть уматывает отсюда и забудет дорогу в наш дом! А с тобой я отдельно разберусь.

Сгорая от стыда, Тьягу обратился к другу:

— Я очень сожалею, Сержинью. Мой отец не в себе.

— Не расстраивайся, я пойду домой, — Сказал тот. Увидимся завтра.

— На этот раз ты перешел все границы! — бросил Тьягу отцу, и Антониу еще больше разозлился

— Да кто ты такой, чтобы меня упрекать? Я сил не жалею, стараюсь обеспечить твое будущее, а ты!.. Если все это будет продолжаться, клянусь, я изобью тебя!

— Браво, сеньор Сан-Марино! — язвительно усмехнулся Тьягу. — Избив меня, вы поступите как настоящий мужчина, который все решает кулаками!

Антониу стоило больших усилий сдержаться и не ударить сына. Громко хлопнув дверью, он ушел в свой кабинет, где попытался успокоиться. Ему очень хотелось пойти к Гонсале и высказать ей все, чего она заслуживала. Ведь это плоды ее воспитания: «Мальчик любит музыку, у него тонкая душевная организация!» Сюсюкала с ним всю жизнь, вот и досюсюкалась — парень вырос голубым. Но ссориться с Гонсалой сейчас нельзя. А с Тьягу надо что-то делать! Причем тут нужен какой-то радикальный Метод. Арналду не раз пытался затащить этого девственника к своим шлюшкам, но Тьягу всегда отказывался. А однажды прямо сказал, что Арналду действует по заданию отца, и это была истинная правда. С головой у него, слава Богу, все в порядке, его не проведешь. Так и не придумав ничего радикального, Антониу решил просто ужесточить контроль за Тьягу. Если потребуется, то и слежку установить. Надо же, в конце концов, точно знать, где, как и с кем, его сын проводит время! Чувствуя, что уже полностью совладал с собой, Сан-Марино вышел из кабинета. В гостиной Ирасема диктовала Гонсале какой-то рецепт. Антониу стал издали наблюдать за женой, пытаясь понять, в каком она сегодня расположении духа, и что-то в ее облике показалось ему странным, не таким, как всегда. Прическу она, что ли, изменила?

— Ты где пропадала целый день, в парикмахерской? – спросил он Гонсалу, когда кухарка ушла. — Я рад этому. Ты правильно делаешь, что пытаешься как-то развлечься.

— Да, мне тоже надоело сидеть дома и оплакивать свою неудавшуюся жизнь. Я ездила к Отавиу!

— Невероятно! Зачем?!

— Это вышло случайно. Я проезжала мимо, встретила Отавиу, потом мы долго с ним говорили… Я и с Жулией пообщалась!

— Гонсала, этого не стоило делать! — испугался Сан-Марино.

— Не беспокойся, я не устраивала там скандала. Жулия действительно не имеет никакого отношения к твоим тайным помыслам. Как человек открытый и порядочный, она и в самом деле думает, что ты подарил им дом в порыве щедрости!

— Так оно и есть, Гонсала. Я хотел им помочь.

— Они счастливы и собираются переезжать туда уже в ближайшее время. Я так рада за них!

— Ну вот, я знал, что ты меня поймешь! — подхватил Антониу, но Гонсала заговорила совсем в другом ключе:

— Должна тебе сказать, мне очень понравилась Жулия. Но больше всего меня тронул Отавиу. Такого необычного мужчину я еще не встречала. Он беззащитный как ребенок. И очень любит тебя, Антониу. Верит в тебя как в родного брата!

— Ну конечно, мы же выросли вместе…

— Антониу, я не позволю тебе причинить вред этому человеку и ею семье!

Да я же им помогаю!

— Ты неискренен в своей добродетели. Одному Богу известно, что тобой движет на самом деле.

— Твои опасения напрасны, Гонсала. А вот я должен тебя кое о чем предупредить! Ты все-таки держись подальше от этого семейства. Не езди к ним одна. Это может быть опасно.

Антониу сделал многозначительную паузу, подчеркивал важность момента, но Гонсала не усмотрела в его словах ничего, кроме каких-то неведомых ей интриг, и спросила с укором:

— Что ты опять выдумываешь? Для кого это может быть опасным?

— Для тебя! — огорошил ее своим ответом Сан-Марино. — Поверь, я не просто так говорю. Дело в том, что ты мало знаешь о прошлом Отавиу. А я не могу тебе все рассказать, потому что обещал хранить его тайну. Однако у меня есть основания для серьезного беспокойства.

— Не верю! — твердо заявила Гонсала. — Отавиу и мухи не обидит!

— Да, тот Отавиу, которого ты знаешь, возможно, и не обидит! Но это ненастоящий Отавиу. Я тебя очень прошу: будь осмотрительна! Разве тебе не известно, что Отавиу подозревали в убийстве собственного отца?

Антониу выложил свой главный козырь, но и это не помогло ему настроить Гонсалу против Отавиу.

— Я никогда не поверю в эту чушь, сказала она. — И тебе не позволю распространять грязные слухи! Ты уподобляешься той бульварной газетенке, которая когда-то запустила эту мерзкую утку.

— Как же ты несправедлива ко мне! — покачал головой Антониу. — Да я костьми лег, чтобы тот материал не попал в другие издания! Или ты забыла, чего мне это стоило?

— Тогда зачем было предупреждать меня об опасности? — задала встречный вопрос Гонсала. — Почему ты так оберегаешь меня от Отавиу, если уверен в его невиновности? Боишься, что я подружусь с Жулией?

— Боже мой! Гонсала! Тебе всюду мерещится подвох!

— Двадцать пять лет рядом с тобой дают мне для этого основания! Уж я-то прекрасно знаю: из корыстных побуждений ты вполне способен опорочить Отавиу, этого замечательного, беззащитного человека!

Ссора, которой всячески стремился избежать Сан-Марино, становилась неотвратимой после такого выпада Гонсалы. Но Сан-Марино и теперь пытался удержать ситуацию под контролем, поэтому пустил в ход последнее средство, а если говорить точнее — запрещенный прием:

— Он убил Григориу!

Гонсала остолбенела, услышав такое заявление из уст мужа, а Сан-Марино вдруг сам испугался того, что сейчас сделал. Ведь Гонсала — с ее неуравновешенностью и бесхитростностью — непредсказуема. Она может не поверить ему, и тогда… Нет, устроить ему очную ставку с Отавиу она, конечно, не отважится. Зато может прямо сказать Отавиу и Жулии, что Сан-Марино только притворяется другом их семьи! С нее станется! Напуганный этими мыслями, он принялся спешно исправлять допущенный промах:

— Я не хотел тебе этого говорить, но ты меня вынудила. Он убил своего отца! В припадке безумия убил моего крестного. У них были серьезные разногласия, они постоянно ругались. А Отавиу — страшный человек! Это сейчас он превратился в ангела. А тогда много пил и в приступах ярости был неуправляем!

— Я не верю! — стояла на своем Гонсала.

— Я бы тоже хотел, чтобы это было неправдой, — С печалью в голосе произнес Сан-Марино. — Ты только представь, что я испытал, потеряв самого дорогого мне человека, которого жестоко убили, задушили подушкой! Но я при этом еще и должен был скрывать имя убийцы, лжесвидетельствовать, утверждая, что крестный умер естественной смертью, а присутствие там Отавиу в тот момент было случайным совпадением.

— Но почему ты мне прежде этого не рассказывал? — все еще с недоверием спросила Гонсала.

— Потому что я поклялся молчать! Я не мог выдать человека, которого любил как родного брата… Отавиу за свое преступление дорого заплатил: даже в тюрьме он не был бы так оторван от мира, как пребывая все эти годы в летаргии. Поэтому я хочу теперь только одного: чтобы он жил нормальной жизнью и никогда не вспоминал о той давней трагедии. Поэтому я помогаю его семье. Я вовсе не такой изверг, каким ты меня считаешь, я всей душой переживаю за нашу семью, за тебя, хоть ты в это и не веришь. Клянусь, я и впредь буду делать все, чтобы правда о смерти крестного никогда не вышла наружу. Ради счастья наших детей!

Свой исполненный пафоса монолог Сан-Марино закончил на победной ноте, поскольку чувствовал, что Гонсала, наконец, ему поверила. В ее глазах он увидел боль и раскаяние. Теперь Сан-Марино мог перевести дух и расслабиться в ожидании той минуты, Когда Гонсала припадет к нему и, плача, будет просить прощения за то, что посмела усомниться в его благородстве и великодушии. Желанная минута наступила очень скоро, и все было точно так, как предвидел Сан-Марино. Гонсала плакала у него на груди, а он торжествовал свою победу над ней, над обстоятельствами, над судьбой и чувствовал себя всемогущим, неодолимым. Однако торжествовать ему пришлось недолго. Тьягу, по– своему истолковавший слезы матери, бросился к ней со словами:

— Мамочка, не плачь! Он не заслуживает твоих слез! Все, что он тут наговорил тебе, — неправда! Не верь ему!

Сан-Марино оторопел: неужели Тьягу все это время был в гостиной и слышал их диалог? Гонсала очнулась первой и спросила встревожено:

— Почему ты так думаешь, сынок? Почему отцу нельзя верить?

— А кому же, как не мне, знать, что там было на самом деле? Отец считает меня геем, потому что понятия не имеет о мужской дружбе!

— Я убью тебя, гадкий мальчишка! Потрясая кулаками, закричал Сан-Марино. — Вот оно, твое воспитание, Гонсала!..

Дальше последовали взаимные упреки, обвинения. Тьягу дерзил отцу, Гонсала защищала сына, Антониу демонстрировал жесткий мужской подход к проблемам воспитания Разумеется, к соглашению они не пришли, и Гонсала подвела печальный итог:

— Я, было, поверила в твое бескорыстие и доброту, радовалась, что ты защищаешь нас, помогаешь Отавиу, но… Какая же я дура! Разве такой человек, как ты, может переживать за других?..

Глава 18 Семейство Монтана осматривало свой старый фамильный дом. Отавиу был здесь впервые после выхода из больницы и очень волновался. Я ничего тут не узнаю, — говорил он растерянно. — Бассейн? У вас не было бассейна! До шестьдесят восьмого года точно не было! А сад? Это какие-то другие деревья. Старые, неприветливые. И цветов почти не видно. Раньше на этом месте был огромный цветник…

— Здесь никто не жил много лет, неудивительно, что и сад пришел в запустение, — пояснял Алекс. — Но дом очень хорошо сохранился. Нужен только небольшой косметический ремонт.

Они вошли внутрь дома, и тут воспоминания лавиной хлынули на Отавиу.

— Да, это наш дом! — повторял он. — Я узнаю его! Здесь всегда стояло фортепьяно, мама играла, а мы с Саном возились у ее ног на ковре. Я это помню очень четко!

— Ты тоже играл на фортепьяно, — вставил Алекс. — Не помнишь? В ресторане, в Арарасе. Конечно, только для избранных, для особых клиентов.

— Я тоже помню тебя за фортепьяно, — сказала Жулия. — Ты часто играл, когда я была маленькой.

— И я это помню, — добавила Бетти. — Ты играл, а мама пела!

— Ева будет рада сюда вернуться, — вновь заговорил Отавиу. — Здесь мы обручились, в этой гостиной. Почему нет Евы, Жулия?

— Мама уехала, помнишь?

— Да-да, помню… Я уже многое помню. Спальни — наверху! Большие, просторные! Нам здесь будет очень хорошо!

— Я хочу отдельную спальню. Лучшую во всем доме! — тотчас же воскликнула Бетти. — И двуспальную кровать! Умоляю!

— А вы знаете, какая здесь роскошная кухня? — поделилась своей радостью Онейди.

— Ваши кухни и всякие там подсобки меня вообще не интересуют! — грубо оборвала ее Бетти.

— Только в кранах нет воды, — продолжила свое Онейди, уже обращаясь только к Алексу.

— Да, здесь проржавели трубы, — пояснил тот, — и Сан-Марино распорядился полностью их заменить.

— Мне вовеки не расплатиться с Саном, — сказал Отавиу. — Он столько для нас сделал!

Все поднялись наверх и, чихая от пыли, накопившей здесь за долгие годы, стали осматривать спальни. Бетти искала самую большую и не могла ее найти.

— Но я же помню: туг где-то была такая огромная комната! Я поселюсь в ней. Алекс, дай мне ключи, одна дверь почему-то заперта.

— Я думаю, нам не стоит открывать ее сегодня, – тихо почти шепотом, произнес Алекс.

— Почему? – недовольным тоном спросила Бетти и услышала ответ из уст подошедшего в этот момент Отавиу:

– Это спальня моего отца. Он ведь здесь умер, Алекс?

— Да, здесь.

— Я помню! Он ненавидел больницы! И значит, умер дома, здесь…

От волнения Отавиу стал тяжело дышать, ему явно не хватало воздуха, и Алекс даже попытался увести его подальше от комнаты покойного Григориу. Но Бетти уже подобрала нужный ключ, и дверь со скрипом отворилась.

— Вот она, самая большая спальня! — обрадовалась Бетти. — Папа, пойдем, посмотришь мою комнату. Я здесь буду жить!

Отавиу сделал шаг по направлению к комнате отца, но у самого порога вдруг покачнулся и, чтобы не упасть, вцепился руками в дверной косяк. Алекс тотчас же подхватил его, увел в сторону. Онейди тем временем распахнула окно.

— Сеньор Отавиу, вам нужно выйти на свежий воздух. Здесь душно и много пыли.

— Да, у меня закружилась голова, — еле слышно вымолвил Отавиу. — Я не буду туда заходить… Не сегодня… Прости, папа, не сегодня…

Он говорил глухо, почти шепотом, преодолевая вырывавшиеся из груди хрипы. Его бил озноб, а на лбу выступила испарина. Алекс подхватил его под руки и потащил к машине. Лидия, приехавшая к Отавиу спустя час, нашла своего пациента уже вполне оправившимся от внезапного недомогания. Сам он объяснял причину приступа духотой и слишком мощным потоком воспоминаний.

— Ты вспомнил что-то особенно важное для тебя? — осторожно спросила Лидия.

— Не знаю. Возможно, тогда и помнил, а потом опять забыл. Моя память иногда не выдерживает нагрузки, отключается.

Лидия приехала не только осмотреть Отавиу, но и попрощаться с ним. Ее пригласили поработать в группе известного невропатолога из Ливерпуля — доктора Швейдера, и теперь она уезжала в Англию, оставляя Отавиу на попечение Сисейру. Эта новость опечалила Отавиу: Сисейру был для него обычным врачом, а Лидия — спасительницей, другом и советчиком.

— Мне будет очень недоставать тебя, — признался он.

— Через год я вернусь, а ты к тому времени уже окончательно выздоровеешь, — приободрила его Лидия.

Ночью Отавиу вновь мучили кошмары: ему снилось, что он убивает своего отца. Завтракать ему пришлось в одиночестве, и это его тоже огорчило.

— Почему меня все бросили? Ева, дочери… Где они, Алекс?

— Тебя никто не бросал. Просто Жулия вчера вечером уехала в командировку, по своим журналистским делам. А Бетти здесь, дома! Только она была в ночном клубе и теперь отсыпается.

— Скажи, ходить в ночной клуб — это не опасно для девушки?

– Не более опасно, чем ходить в ресторан. Отавиу, ты не волнуйся, Бетти – взрослая девушка, она уже была замужем.

– Да, я помню. Она похожа на мать. Ева тоже любит бывать в ресторанах. Я очень по ней скучаю, Алекс!

– Сегодня прекрасная погода, – вклинилась в разговор Онейди, пытаясь увести Отавиу подальше от опасной темы. – Судя по всему, день будет нежарким.

– Это хорошо, – легко пошел у нее на поводу Отавиу. – Значит, если не ожидается жары, то я сегодня же прогуляюсь пешком в редакцию «Коррейу Кариока». Мне хочется поблагодарить Сан-Марино за то, что он уступил нам дом, и вообще поговорить с ним.

– Я отвезу тебя туда на машине, – сказал Алекс.

– Нет, я пойду пешком, один. Мне хочется прогуляться. А если я устану, то возьму такси. Перестаньте относиться ко мне как к ребенку! Я хорошо знаю эти места. Не заблужусь.

В редакцию он добрался благополучно и спросил у Анны Паулы, где находится кабинет Сана.

– Сана? – удивилась та. – У нас нет такого сотрудника.

– Мне нужен Антониу Сан-Марино, – поправился Отавиу. – Это же его газета?

– Да. Как ему вас представить?

– Отавиу Монтана.

Ана Паула проводила Отавиу в кабинет Сан-Марино и сразу же оповестила коллег о том, какой необычный гость пожаловал к ним в редакцию.

– Дину, не упускай шанса, бери у него интервью! А где Раул? Надо же сделать снимки! – суетилась она, пока Дину не растолковал ей, что ее хлопоты напрасны:

– Отавиу Монтана – для нас закрытая тема. Это приказ шефа!

– Вагнера?

– Нет, бери выше — Сан-Марино! Он запретил нам публиковать информацию о том, что Монтана вышел из летаргии.

Сан-Марино тем временем испытал легкий шок при виде Отавиу. 3ачем он пришел? Что-то вспомнил? Собирается устроить скандал? На все эти непрозвучавшие вопросы Отавиу ответил сразу же:

— Здравствуй, Сан! Я пришел поблагодарить тебя за все, что ты для ‚нас делаешь! За дом, за ремонт, который ты взял на себя. Знаешь, мы были там на днях. Я многое там вспомнил из нашего детства.

Только из детства? — уточнил Сан-Марино.

— Нет, еще вспомнил помолвку, Еву…

— Ты, может, выпьешь чего-нибудь? Кофе, сока, воды?

— Спасибо. С удовольствием выпью что-нибудь со льдом. Знаешь, я долго сидел я думал, не попроситься ли к тебе на работу, но, войдя в редакцию, совсем растерялся. На машинках уже никто не печатает, все уставлено компьютерами, а я даже боюсь к ним подходить. Слишком многое изменилось…

— Это естественно. Прошло много лет. Но когда ты поправишься окончательно, я дам тебе любую должность и почту за честь работать вместо с сыном моего дорогого крестного!

— Как раз о нем я и хотел с тобой поговорить! – оживился Отавиу. — Хотел, а потом забыл, дырявая голова! Скажи, он ведь умер дома? В своей постели?

— Да, – выдавил из себя Сан-Марино, внутренне похолодев.

— Я ведь был там недавно, только не смог войти в его комнату — мне вдруг стало плохо.

– Плохо? Может, ты что-то вспомнил? – вновь насторожился Сан-Марино.

— Увы, ничего! — развел руками Отавиу. — Хотел у тебя спросить, как умер отец.

— У него был рак легких, я же тебе говорил.

— Извини, я пока еще многое забываю из того, что мне говорят. Может, в отцовском доме память моя быстрее восстановится? Я на это надеюсь.

— Я тоже, Отавиу. Если это произойдет, я хочу узнать первым, — сказал Сан-Марино.

Они еще какое-то время поговорили о дочерях Отавиу, и, прежде всего о Жулии, а затем Сан-Марино проводил гостя до двери, предложив ему отправиться домой на редакционной машине. Отавиу от машины отказался и пошел пешком. Пройдя несколько шагов по тротуару, он увидел перед собой Алекса.

— Ты что, следил за мной?

— Нет, просто проходил мимо, случайно, — ответил Алекс. — Тут есть один магазин…

— Друг мой, — прервал его Отавиу, — я хоть и лишился памяти, но дураком никогда не был. Идем домой!

На следующий день Отавиу попросил Алекса отвезти его на кладбище, к могиле отца. И как тот ни пытался переключить его на другую тему, как ни отговаривал его, Отавиу стоял на своем.

— Я все время думаю об отце. Он мне снится. Со мной случился приступ, когда я подошел к дверям его комнаты. Это же все неспроста! Наверное, я все еще не до конца осознаю, что отец мертв. Может, потому, что это произошло без меня?

— Да, возможно, — согласно кивал Алекс.

— Но когда-то же я должен это осознать, если уж не могу это вспомнить?

— Ты обязательно все вспомнишь. Вот скоро мы переедем в ваш прежний дом. Знаешь, я был там, ремонт уже подходит к концу. Хочешь, поедем вместе посмотрим?

— Нет, мы поедем на кладбище! Мне нужно знать хотя бы, где он лежит сейчас. Отвези меня к нему, пожалуйста!

Алекс больше всего боялся, что там, на кладбище, Отавиу ненароком увидит могилу Евы, но этого, к счастью, не произошло. Все мысли Отавиу были сосредоточены лишь на отце, он даже у могилы матери не задержался, только спросил, увидев ее имя, высеченное на гранитной плите:

— Мама?.. Она тоже здесь?

— Да, они похоронены вместе, — ответил Алекс, загораживая своей плотной фигурой расположенную чуть в стороне могилу Евы.

— А вот и он, мой отец! — воскликнул Отавиу. — Да, все так, Григориу Монтана… Здесь все написано…

Он произнес имя отца, все еще не веря в то, что его нет в живых, что его останки покоятся на этом кладбище уже много лет. И, словно желая на ощупь почувствовать реальность, убедиться, что это не сон, осторожно, с опаской дотронулся до отцовского надгробия. Камень, прогретый на солнце, ответил ему странным, как будто потусторонним теплом. Отавиу опустился на колени и припал к надгробию. Теперь он знал, верил в то, что отец здесь и может услышать его.

— Отец, отец!.. — говорил он, бережно оглаживая камень. — Я сожалею, что так долго отсутствовал, был вдали от дорогих моему сердцу людей, забыл о том времени, когда мы были вместе… Я очень хочу вспомнить твое постаревшее лицо, которое видел на фотографии, но не могу! Прости меня, отец, прости за все!

Он умолк, силы оставили его. Алекс, чутко уловивший этот момент, как всегда вовремя подставил ему свое плечо.

— Пойдем, пойдем, — говорил он, уводи Отавиу подальше от могил семейства Монтана. — Тебе надо отдохнуть.

— Нет, я не устал. Наоборот! Мне даже кажется, сейчас был близок к какому-то прозрению! Понимаешь, я просил у отца прошения и не знал за что. Но так надо бы, я уверен! Мне даже стало легче сейчас… Наверно, я все-таки виноват перед отцом. Скажи, я его чем-то обидел?

— Отавиу, что за вопрос? Нет, конечно!

— А я был на его похоронах?

— Нет.

— Почему?

С тобой произошло несчастье.

— Это важно! Я не был на похоронах, потому что не мог сюда прийти. Хотел, но не мог, понимаешь?

— Да-да.

— А я не помню, что это было — автомобильная авария?

— Нет, не авария. Ты упал с балкона.

— Что ты говоришь! — Отавиу был потрясен. — Упал с балкона! Невероятно! А где это было? С какого балкона?

Алекс мысленно ругал себя за то, что утратил бдительность и сболтнул лишнее, но отступать было поздно: Отавиу настоятельно требовал подробностей.

— С того балкона, что находится в большой спальне вашего дома.

— Ты имеешь в виду отцовский дом? Тот, в который мы ездили?

— Да.

— Значит, это была спальня отца! И я в ней находился… А потом вышел на балкон… Как же я мог упасть?

— Вроде бы там шатались перила, ты облокотился на них, потерял равновесие. Упал и сильно ушиб голову.

— Как глупо! Оказаться в такой передряге всего лишь из-за шатающихся перил! Ты уверен, что все было именно так?

— Ну, с какой стати мне тебя обманывать?

— Да, действительно, с какой стати? Прости, пожалуйста! Это уже заговорило мое ущемленное самолюбие: не хочется, чтобы все было так банально. А перила — высокие?

— Достаточно высокие.

Отавиу, наконец, умолк, ушел в себя, что-то обдумывал или вспоминая. Алекс уже вздохнул с облегчением, но тут прозвучал еще один вопрос, не легче предыдущих:

— А Ева где?

— Господи, дона Ева уехала из Рио, ты же это уже сто раз записывал в свою тетрадь! — не смог сдержать раздражения Алекс.

— Почему она не звонит, не объявляется?

— Вот этого я не знаю. Поедем отсюда! Все! Хватит! Поехали!

Даже вернувшись домой, Алекс долго не мог прийти в себя.

— Я уже не знал, как выкручиваться, — жаловался он жене. — Совсем заврался! Он задавал мне вопросы без передышки, я не успевал отвечать, а не то, что думать! Еще неизвестно, как на нем все это отразится.

— А я думаю, это хорошо, что он увидел могилу отца, — высказала свое мнение Онейди. — Так ему легче будет во всем разобраться, а может, и вспомнить что-нибудь.

— Лучше бы ему подольше не вспоминать все, что связано со смертью отца, — сказал Алекс, немало озадачив Онейди.

— Я тебя не поняла. Что ты имеешь в виду?

— Видишь ли, это очень запутанная история, — с явной неохотой заговорил Алекс. — Вокруг нее ходило много слухов… В одной газете даже написали, будто Отавиу убил отца, а потом бросился с балкона. Ужас! Подумать страшно! Ты не говори об этом никому, даже девочкам. Я боюсь за Отавиу: не дай Бог, до него дойдут эти чудовищные слухи!

— Но ведь никто не поверит в эту глупость.

— Дорогая, люди верят тому, что пишут газеты.

— Да, это так, — согласилась Онейди. — Но все слухи и кривотолки были уже потом, сеньор Отавиу и не может это вспомнить, он в то время был уже без памяти. Или я что-то путаю?

— Нет, не путаешь.

— Так почему же ты говоришь, что лучше бы ему вообще не вспоминать о смерти отца? Чего ты опасаешься?

— Все дело в том, что Отавиу в тот вечер страшно поругался с отцом. И я боюсь, не повлияло ли это каким-то образом на сеньора Григориу. Вскоре после их ссоры он умер. Отавиу этого абсолютно не помнит, но даже сейчас чувствует себя виноватым перед отцом. Он сам мне говорил. И на кладбище просил у отца прощения… Конечно, это лишь мои догадки. Дай Бог, чтобы на самом деле все было по-другому. Но я почему-то беспокоюсь…

Глава 19 Командировка, в которую отправилась Жулия, весьма походила на авантюру. Но сенсационные материалы чаще всего и добиваются авантюрными методами, а в данном случае речь шла как раз о возможной сенсации. Еще в Токио Жулия заинтересовалась одной довольно сомнительной информацией, промелькнувшей в тамошней печати: будто бы некая бразильская знахарка с высшим медицинским образованием синтезировала препарат, способный вызывать в человеке чувство любви, — стимулировать не сексуальное влечение, а именно внушать любовь к другому человеку. Это сообщение было опубликовано под рубрикой слухи, поэтому докопаться до источника информации Жулии тогда не удалось. Журналист, готовивший к печати тот материал, сказал, что получил его через десятые руки — вроде бы какой-то путешественник, побывавший в Бразилии, рассказывал об этом в дружеском кругу, откуда эта информация и просочилась. Жулия прекрасно знала, как появляются на свет подобные сенсации. За ними не надо ездить в Бразилию и даже не обязательно иметь знакомого путешественника — они сочиняются самими журналистами в рекламных целях, из желания привлечь к своему изданию побольше читателей. И все же она позвонила своему главному редактору в Сан-Паулу и посоветовала ему заглянуть в банк данных о бразильских знахарях. Главный редактор так и поступил, доверившись ее журналистской интуиции, но ничего заслуживающего внимания не нашел. С тех пор прошло довольно много времени, Жулия уже и забыла о знахарке, и вдруг главный редактор позвонил ей сам, уже в Рио:

— Интуиция тебя не подвела! Срочно отправляйся в командировку. Один делец, торгующий такого рода информацией, продал мне за большие деньги адрес этой знахарки. Она действительно существует, правда, живет в глухой сельве, на острове. Однако добраться туда можно. Записывай маршрут… И не тяни с отъездом, потому что я хорошо знаю этого типа. Информация у него всегда надежная, но продает он ее, подлец, сразу нескольким изданиям. И делает это через подставных лиц, так что поймать его за руку невозможно. А деньги, разумеется, с каждого берет как за эксклюзив. Поэтому поторопись, а то нас вполне может кто-нибудь опередить!

В течение суток Жулия преодолела огромное расстояние сначала на самолете, потом на катере, а потом и пешком, так как дальнейший путь по реке был невозможен из-за обилия каменистых порогов. Здесь, в небольшом индейском поселении, приютившемся на скалистом берегу реки, проживал некто Ногейра — единственный в этих краях владелец моторной лодки и должен был отвезти Жулию на остров. Его лодку — невообразимое сочетание традиционной пироги с элементами современной спортивной яхты — Жулия приметила еще издалека, а, подойдя поближе, увидела и самого Ногейру. Он загружал на борт какие-то ящики, очевидно, готовясь к отплытию. Жулия окликнула его, но не была им услышана. И это оказалось благом нее, потому что в следующий момент она увидела вблизи лодки… Шику Мота! Теперь ей стало абсолютно ясно, куда собирался плыть Ногейра, и кто его подрядил. У Жулии практически не было времени на раздумья, однако она приняла единственно верное решение: она не стала просить Ногейру взять еще, одного пассажира Шику бы этого не позволил, а рискнула пробраться на лодку самовольно, тайком. Мужчины, взойдя на борт, расположились в носовой части лодки, что вполне устраивало Жулию. Проплыв несколько метров под водой, она прокралась к корме, подождала, пока взревет мотор и, никем не замеченная, легко перемахнула через небольшое ограждение. Затем нашла свободное местечко между ящиками и спряталась там. Шику обнаружил ее слишком поздно, когда они, пробиваясь сквозь пороги, уже вышли в открытое море. Не владея собой, он бросился на Жулию и попытался вытолкать ее за борт:

– Я не позволю тебе украсть у меня материал! Пусть тебя сожрут акулы!

— Нет, это тебе придется меня переварить! — не уступала ему Жулия, отчаянно цепляясь за ограждение.

Когда первый, самый мощный приступ гнева понемногу пошел на убыль, Шику оставил Жулию и ухватился за сотовый телефон:

— Я свяжусь с береговой охраной, с вертолетами, но тебя здесь не потерплю! Ты вернешься обратно, Жулия Монтана, еще и заплатишь штраф за самовольное вторжение на частную лодку! Алло! Будьте добры, вашего командира… Командира, девочка, у меня срочное дело! Алло!..

Пока он кричал, преодолевая помехи связи, Жулия выхватила у него телефон и швырнула его за борт.

— Идиотка! Это же была наша единственная связь с миром! Ты что, не понимаешь?

От огорчения и досады Шику даже перестал кричать.

— Уйди с глаз моих! — процедил он сквозь зубы.

— У нас есть возможность договориться, Шику Мота, — предложила ему Жулия. — Раз уж мы оказались в одной лодке…

— Это еще ничего не значит. Все начнется там, в Сельве! Там у тебя не будет никаких шансов обставить меня! Если тебя не слопали акулы, так сожрут ягуары!

— Ты сам не захотел мира, — угрожающе произнесла Жулия. — Поэтому я объявляю тебе войну!

— Ну что ж, война, так война, — принял ее вызов Шику.

Добравшись до острова, они оставили Ногейру на берегу, а сами углубились в лес. Шли молча, каждый сам по себе. Солнце между тем скрылось, наступили сумерки. Тропинка, и без того едва заметная в зарослях, стала совсем неразличимой. Идти было трудно обоим, но Жулия почувствовала усталость первой и стала понемногу отставать. Воспользовавшись этим, Шику еще прибавил скорости, надеясь оторваться. Он оставил Жулию уже достаточно далеко позади, когда прозвучали ее отчаянные крики:

— На помощь! Помогите! Есть туч кто-нибудь? Куда подевался этот кретин? Помогите!

Шик пошел на крик и расхохотался, увидев Жулию в глубокой яме, из которой она не могла выбраться.

— Я провалилась в яму с листьями, помоги мне, Шику!

— Это ловушка для крупных животных, – пояснил он, – Но, как видно, она вполне годится и для змей! Ты не пробовала выползти наверх по стене?

— Шику Мота, это подло – издеваться над человеком в моем положении. Вытащи меня сейчас же!

– А ты попроси, как следует, вежливо. Может, я тогда и вытащу тебя, — продолжал насмехаться он.

– Подлец! дурак!

— Прощай, Жулия, — ответил на это Шику. — Кстати, если в яму провалится ягуар, не обзывай его дураком, он может обидеться.

– Нет, не уходи! — истошно закричала она. – Ради Бога! Помоги мне! Пожалуйста!

Шику, уже отошедший на несколько шагов, вновь вернулся к яме.

— Ты сказала, пожалуйста? Я не ослышался?

— Нет! Вытащи меня, не уходи. Я не стану тебе мешать. Бери интервью у кого хочешь. Я вообще откажусь от этой темы. Клянусь!

Шику ей не поверил. Раз уж она добралась до этого острова, то без интервью отсюда не уедет. Надо хотя бы ненамного опередить ее. Так что пусть уж сидит в этой яме, грех упускать такой шанс.

— Помнится, ты объявила мне войну, не так ли? — заговорил он, приняв жесткое решение. — А на войне как на войне! Ты сама допустила промах, я тебя не сталкивал в яму. Посиди тут, подумай хорошенько о причине своей неудачи, а на обратном пути я тебя заберу и отведу к лодке.

— Негодяй! Подлец! Я убью тебя, как только выберусь отсюда! — в бессильной злобе закричала Жулия, а Шику, прежде чем уйти, дал ей еще один совет:

— Не открывай слишком широко рот: здесь полно муравьев. Береги себя. Прощай!

Он ушел, но вскоре понял, то идти дальше не имеет смысла. В темноте можно запросто сбиться с дороги, и тогда ему придется плутать по этому острову не одни сутки. Выбрав подходящее место для ночлега, он развел костер и принялся готовить нехитрый походный ужин. А тем временем Жулия, вынужденная полагаться только на себя, несколько успокоилась и стала тщательно обследовать яму. Это оказалось занятием небесполезным – на дне среди листьев Жулия нашла довольно длинную палку, вполне пригодную для того, чтобы использовать ее как опорный шест. С помощью этой палки она и выбралась из западни. А затем пошла прямо на свет костра, слабо пробивавшийся сквозь лесную чашу. Увидев ее, Шику не поверил своим глазам:

— Если это не привидение, то ты и вправду змея! Выползла-таки по стене, воспользовалась моим советом?

Не обращая внимания на его язвительный, недоброжелательный тон, Жулия обратилась к нему миролюбиво:

— Я устала, продрогла, проголодалась. Надеюсь, ты не прогонишь меня от костра?

— Присаживайся, — обреченно махнул он рукой. — Похоже, мне сегодня не суждено от тебя отделаться.

Западня для ягуаров отняла у Жулии много сил — теперь она была тихая, молчаливая, не ругалась с Шику и ни в чем его не упрекала. Внезапный треск сучьев, раздавшийся неподалеку, заставил ее вздрогнуть.

— Ты слышал? Что бы это могло быть, Шику?

— Слышал. Не знаю, может, ягуар.

— Мне страшно, Шику!

– Неужели? — засмеялся он. — А я думал, ты ничего не боишься!

– Я очень многого боюсь.

– Вот как? А писать статью о любви ты не боишься? Формула любви – это ведь не твой материал! Насколько я понимаю, тебе неведомо это чувство.

– А ты себя считаешь корифеем в этой области? Ну да, герой-любовник, донжуан факультета журналистики! Я наслышана о твоих подвигах. Но вот что я тебе скажу, Шику Мота: даже если мир рухнет и на земле из всех мужчин останешься только ты один, я и тогда не польщусь на такого мерзавца!

– Примерно то же могу сказать и я. Мне надо прежде сойти с ума, чтобы клюнуть на такое чудовище, как ты!

После обмена такими заявлениями они больше не разговаривали. Шику вскоре уснул, а Жулия еще долго маялась без сна, дрожа от страха: ей постоянно чудилось рычание подкравшегося ягуара. К утру, однако, сон сморил и ее. А Шику проснулся, едва начало светать, и, не разбудив конкурентку, пустился в путь один. Заслышав малейший шорох, он оборачивался, боясь увидеть у себя за спиной ненавистную Жулию, но его опасения всякий раз оказывались ложными. Наконец он вышел к большой поляне, на которой располагалась невзрачная хижина, и сердце его возликовало.

– Ну, Жулия Монтана, чья взяла? – произнес он вслух. – Спи, дорогая, приятных тебе снов!

Ему оставалось пройти всего несколько шагов до хижины, как вдруг сверху на него что-то обрушилось, он упал и в два счета оказался упакованным в мешок из рогожки.

– Помогите! Ради Бога, на помощь! Где эта змея? Помогите! – кричал он, барахтаясь в мешке и безуспешно пытаясь из него выбраться.

Кто-то волоком потащил его куда-то, Шику больно ударился головой о какой-то твердый предмет и потерял сознание. Очнувшись, он увидел склонившуюся над ним женщину, которая собиралась сделать ему укол в вену.

– Где я? – спросил Шику. – Ты кто?

– Я – доктор Датшунт — ответила она, — а ты в моей лаборатории.

— Доктор Датшунт? Та самая, которую я искал? – обрадовался Шику.

— А зачем искал? — спросила она, вонзая иглу в вену.

Шику закричал от боли:

— Не надо! Убери шприц! Я боюсь уколов!

— Не дергайся, — строго произнесла она. — Если эксперимент удастся, твои ощущения будут только приятными!

— Какой эксперимент? Эй, мы так не договаривались! — вскочил Шику, выдернув шприц из вены.

— А мы и о встрече не договаривались, — резонно заметила Датшунт. – Ты ведь журналист? Я терпеть не могу журналистов!

— Нет, ты не права, — глядя на нее осоловевшими глазами, нараспев произнес Шику. — Не хмурься, дорогая, тебе это не к лицу. Позволь тебя поцеловать!

— Подействовало! Получилось — воскликнула Датшунт, от удовольствия потирая ладони.

Однако радоваться ей пришлось недолго. То ли она неверно рассчитала дозу, то ли препарат еще нуждался в доработке, но воздействие его на Шику оказалось чрезмерно эффективным. С криком: «Я тебя люблю!» он набросился на Датшунт и едва не задушил ее в объятиях. Она отталкивала Шику, пытаясь вырваться, но сила его была огромной. Он рвал на докторше одежду и все норовил завалить ее на кушетку.

— Пусти! Пусти! Я должна ввести тебе противоядие! — твердила Датшунт, а Шику отвечал ей:

— Не хочу противоядия! Хочу тебя!

Силы рискованной экспериментаторши были уже на исходе, и неизвестно, чем бы закончилась ее упорная борьба с подопытным пациентом, если бы на помощь не подоспела Жулия. Войдя в хижину, она буквально задохнулась от негодования:

— Какая же ты дешевка, Шику Мота!

Услышав се голос, Датшунт взмолилась:

— Помогите! Кто там? Прошу вас, помогите!

— Да ты просто маньяк, Шику Мота! – Заключила Жулия. — Сейчас ты у меня получишь!

Она принялась колошматить его кулаками по голове, потом вцепилась ему в волосы, а тут уже не подкачала Датшунт: ловко перехватила жгутом обе руки Шику и связала их вместе, крепко затянув узел. Но этого оказалось мало: Шику носился за докторшей по лаборатории, клялся ей в любви и просил избавить его от Жулии:

— Дорогая, сделай ей какой-нибудь укол, чтобы она перестала, наконец, меня преследовать!

— Подонок! — бросила ему Жулия, а Датшунт прибегла к хитрости:

— Хорошо, подожди немного, оставь меня на минутку в покое, я наберу в шприц лекарство и сделаю ей укол.

— Вы с ума сошли! — не поняла ее маневра Жулия. – Сначала просите меня о помощи, а потом…

Она не договорила, потому что в этот момент докторша изловчилась подставить Шику подножку. Он упал, и Датшунт вновь обратилась к Жулия:

— Помогите мне! Его надо связать по рукам и ногам, иначе я не смогу ввести ему противоядие. Он стал таким бешеным от моего предыдущего укола.

— Вы успели опробовать на нем свой препарат?! — изумилась Жулия, с огромным удовольствием затягивая тугой узел на туловище Шику.

Чуть позже, когда буйная страсть Шику под воздействием укола прошла, и дамы его развязали, Датшунт попросила у него прощения.

— Вы были первым человеком, на котором я опробовала оба препарата. До сих пор мне приходилось работать только с обезьянами, поэтому я несколько ошиблась в дозировке.

— Да, я могу засвидетельствовать. Ты был поразительно похож на гориллу! — вставила шпильку Жулия. — Представляешь, сколько страстных поклонниц у тебя прибавится после моей статьи? Они не дадут тебе проходу!

— Не забывай о журналистской этике, — напомнил ей Шику. — Это мой материал!

— Ладно, потом разберемся, — не стала спорить она. — Доктор, а вы можете рассказать нам подробнее о предмете своего исследования?

Датшунт пребывала в эйфории от только что проведенного эксперимента, который вполне можно было считать удачным. Поэтому она пренебрегла своей неприязнью к журналистам, сделав исключение для Шику и Жулии:

— Хорошо, я расскажу. Но сначала угощу вас чаем. Вы ведь устали с дороги.

Потчуя их чаем, она довольно подробно изложила суть своего научного открытия, а заодно предложила и свое определение любви:

— Это всего лишь химическая реакция, протекающая в мозге человека. Она не имеет никакого отношения к сердцу, душе и прочим глупостям, о которых любят распространяться поэты. Я много лет изучала химическую природу любви и нашла вещество, способное стимулировать этот процесс. Мне удалось выделить его из корня одного растения, которое можно встретить только здесь, в сельве. Поэтому я и живу вдали от людей, от цивилизации.

— Но теперь, когда препарат существует, вы могли бы и заявить о нем. У вас не было отбоя от желающих приобрести его, — заметил Шику.

Датшунт сразу же помрачнела, ее глаза злобно сверкнули.

— Это еще одна причина, по которой я вынуждена скрываться от людей, — заявила она, — Люди очень глупы. Любовь привлекает их, как наркотик. Многие даже готовы платить огромные деньги, только бы впасть в состояние любовного недуга. А я — врач! Моя задача лечить людей, а не прививать им болезнь.

— Вы считаете любовь болезнью? – попросила уточнить Жулия.

— Конечно! Это тяжелейшая болезнь! В молодости, наблюдая за любовными страданиями моей сестры, я поклялась изобрести лекарство, способное излечить не только ее, но и тысячи других столь же несчастных людей.

— Жулия, у тебя есть единомышленница! — съязвил Шику.

Датшунт тем временем продолжила свою речь:

— Теперь вы понимаете, что стимулятор любви не был моей конечной целью? Он интересовал меня всего лишь как возбудитель болезни. Я должна была выделить его в чистом виде, чтобы затем найти соответствующее противоядие.

— И вы достигли своей цели! — подхватил Шику. — Я на себе это испытал. Почему же теперь вы не выходите к людям е результатами своих исследований?

– Я ведь только что вам объяснила почему! — раздраженно ответила Датшунт. — Люди так глупы, что не хотят и слышать о препарате, подавляющем любовь. Зато жаждут получить стимулятор этой чудовищной, изнурительной болезни! Моя сестра, для которой я так старалась, попросту высмеяла меня, когда я предложила ей свой препарат. Она всю жизнь сохнет по одному подонку и не желает выздороветь!

— Так что же, выходит, вы поставили перед собой ложную цель? — спросил Шику.

— Вы абсолютно ничего не поняли, молодой человек! — рассердилась Датшунт. — Я посвятила свою жизнь науке, и мои усилия не пропали даром. Мне удалось впервые в истории медицины описать на химико-биологическом уровне механизм любовного недуга. А это в корне меняет нынешние представления о физиологической природе человека! Кроме того, я открыла метод управления процессом любви!.. К сожалению, человечество пока не готово к разумному восприятию моих открытий. Поэтому я не спешу предать их гласности.

— А почему же вы доверились нам? — спросила Жулия.

— Потому что вы первые, кому удалось сюда проникнуть. Но вам все равно никто не поверит. Решат, что вы оба сошли с ума! У вас нет никаких доказательств.

— А разве вы не покажете нам свои отчеты?

— Возможно, и покажу, — уклончиво ответила Датшунт. — Потом, позже. А пока — пейте чай!

Жулия и Шику выпили еще по кружке чая и уже не смогли встать из-за стола, погрузившись в тяжелый крепкий сон.

— Ну вот, голубчики, — удовлетворенно произнесла Датшунт, — после этого чая вы будете спать долго-долго. А когда проснетесь, ни меня, ни моих препаратов, ни лабораторных журналов здесь уже не будет!

Очнувшись ото сна, Жулия и Шику обнаружили себя лежащими рядом на кровати, к которой они вдобавок еще и были привязаны жгутами. Какой кошмар! У меня голова разламывается от боли и все тело ноет, — пожаловался Шику. — А эта сумасшедшая, похоже, сбежала!

— Она не просто сумасшедшая она садистка! — сказала Жулия. — Ей удалось додуматься до самой ужасной пытки: привязать меня к тебе!

— Не трать силы на пустые разговоры, — одернул ее Шику. — Давай лучше вместе поднатужимся, сделаем одновременно рывок, и, даст Бог, ослабим узел. А потом я попробую дотянуться до него рукой.

Далеко не сразу, но все же им удалось освободиться. За окном стояла глубокая ночь, и бушевал ливень. С трудом передвигая затекшие ноги, Шику принялся обследовать хижину и не нашел ничего, что могло бы хоть как-то подтвердить существование уникальных препаратов Датшунт. Лабораторные журналы исчезли, пузырьки и пробирки — тоже. Лишь непочатая бутылка виски одиноко стояла на полке.

— Нет, она действительно изощренная садистка! – Вновь повторила Жулия, взглядом указав на эту бутылку. — Оставила нам утешительные приз: дескать, выпейте, ребята, с горя!

— Да она просто сволочь! — подхватил Шику. — Представляешь, все мои записи исчезли! Можно не сомневаться, что и твои тоже. Мы оба остались с носом. А тут еще и дождь!..

— Меня дождь не остановит! — заявила Жулия. — Я лучше переночую где-нибудь под деревом, чем буду терпеть тебя здесь до утра!

— Не дури, там же гроза, — попытался остановить ее Шику, но Жулия решительно шагнула за порог хижины.

Однако долго она там не выдержала и, преодолев гордыню, вернулась обратно. Шику рассмеялся, увидев ее, насквозь промокшую, стучащую от холода зубами.

– Я запрещаю надо мной смеяться! Понял? — в бессильной злобе закричала Жулия.

— Прости, я не нарочно, — охотно повинился Шику. – Тут действительно смеяться не над чем. Тебе надо согреться, а то схватишь воспаление легких. Снимай эту мокрую одежду и ложись в кровать.

Ни за что на свете! Лучше умереть, чем лечь с тобой!

— Я бы мог сказать: ты не знаешь, от чего отказываешься, но поскольку ты фригидна…

— Это мать твоя была фригидной!

— Ладно, поступай, как хочешь. Я устал от безумных женщин. На сегодня лимит исчерпан.

Жулия сидела в дальнем углу хижины и все никак не могла согреться. Ее бил озноб, душил кашель. Но идти в постель к Шику она тоже не могла, поэтому, дотянувшись до бутылки с виски, тихо откупорила ее. После нескольких глотков дрожь, наконец, унялась, Жулия почувствовала приятное тепло… Очнулась она оттого, что Шику тормошил ее:

— Ты кашляешь. Перестань упрямиться. Иди в постель, укройся одеялом, а я здесь посижу.

К его удивлению, она не стала возражать, наоборот, сама протянула ему руку. Уложив ее в постель, Шику наклонился над ней, чтобы поправить одеяло, и тут Жулия обняла его.

— Не уходи!..

— Жулия! Не могу поверить… Я об этом только мечтал… Господи, как же я люблю тебя, Жулия! – говорил Шику, осыпая ее поцелуями.

— Я тоже тебя люблю! У меня больше нет сил сопротивляться. Твои поцелуи сводят меня с ума…

Сколько времени мы потеряли напрасно! — сказал Шику и, поцеловав Жулию в губы, уловил слабый запах спиртного. — Постой, ты что, пила виски? Да, мне нужно было согреться.

— Ну, теперь все ясно. Ты выпила, и тебя понесло. А я, дурак, принял все за чистую монету.

— Шику, не уходи, я люблю тебя!

— Нет, спи, — а я посижу в уголке.

– Шику, перестань, иди ко мне! – требовала Жулия. — А то я всем расскажу, что ты импотент, и это опубликуют на первых полосах газет!

— Ради Бога, говори что хочешь. Только сначала проспись. Тебя снова надо сунуть под дождь, как под холодный душ.

— Не надо холодный душ, я не хочу!

— Тогда я сварю тебе горячий кофе.

— Шику, я не хочу кофе, я хочу тебя! Иди ко мне, любимый!

– Жулия, прекрати, я же не железный!

— Раздень меня! Поцелуй!

— Лежи тихо, Жулия! Тебе надо проспаться!

— Значит, так? Ты не придешь ко мне? – Обиделась она и пригрозила: — Потом не говори, что я не давала тебе шанса. Не жалуйся! Я буду ненавидеть тебя до конца своих дней!

Она еще долго ворочалась и осыпала Шику оскорблениями, а, проснувшись утром, ничего не могла вспомнить. Шику спал рядом с ней, и это насторожило Жулию.

— У меня голова гудит. Что ты со мной сделал, Шику Мота?

— Ничего.

Жулия ему не поверила, и тогда он рассказал ей обо всем, что произошло минувшей ночью, опустив только свое признание в любви. Жулия сгорала от стыда, слушая его, но из упрямства твердила:

— Откуда мне знать, что все это — правда?

— Хочешь, верь, хочешь не верь, — отвечал ей Шику.

Потом они шли по сельве и мирно беседовали — как коллеги, как добрые приятели. Шику говорил, что все же напишет статью о сумасшедшей Датшунт, а Жулия не советовала ему этого делать:

— Ты хочешь поставить под удар свою репутацию? У тебя же нет никаких доказательств.

— Я сам доказательство — я выпил эту гадость!

— Но тебе ж никто не поверит! Ты только выставишь себя на посмешище, и все. Я думаю, нам обоим надо поставить крест на этой дурацкой теме.

— Да, пожалуй, ты права, — согласился Шику.

Позже, когда они уже плыли в лодке Ногейры, Жулия смущенно поблагодарила Шику за то, что минувшей ночью он не воспользовался ее слабостью. А он оказался не готов к возможной перемене в их отношениях и сбился на привычное ерничанье.

— Я вообще кавалер по натуре, Жулия. Но у тебя на сей счет другое мнение.

— Ладно, я тебя поблагодарила… — еще больше смутилась она.

— А я не ищу твоей благодарности, — продолжил в том же тоне Шику. Я поступил так, как мне подсказывала совесть. Впрочем, это было нетрудно. Во-первых, ты не в моем вкусе, а во-вторых, я просто не мог приставать к девушке моего друга!

Глава 20 Пока Жулия была в экзотической командировке, Бетти тоже даром времени не теряла. В ночном клубе она увидела Раула, снимавшего для светской хроники восходящую эстрадную звезду, и напомнила ему о себе:

— Ты хотел попробовать меня в качестве фотомодели? Я готова! Собиралась тебе позвонить, но судьба сама свела нас в этом клубе. Такую встречу стоит отметить бокалом шампанского. Не возражаешь?

Они выпили, и Бетти предложила Раулу сделать несколько пробных снимков прямо здесь, в клубе:

— Ты увидишь, как я умею танцевать! Это достойно того, чтобы быть запечатленным на фото!

Она действительно была в тот вечер в ударе и танцевала с таким самозабвением, что привлекла к себе внимание нескольких сильно подвыпивших юнцов. Они окружили Бетти плотным кольцом и стали хватать ее за руки:

— Поедем с нами! Ты нас вполне устраиваешь! По всему видать, ты — девчонка что надо!

Бетти попыталась увернуться от них, но кто-то подставил ей подножку, она упала, и тут уже образовалась куча мала. Раул бросился вызволять Бетти, а дюжие парни, следящие за порядком в клубе, растащили в разные стороны ее обидчиков. Из этой потасовки Бетти выбралась, приобрела ссадину на колене, а ее платье было испачкано соусом.

— Боже мой, я не могу появиться дома в таком виде! Вдруг папа еще не спит? Я напугаю его. Что мне делать, Раул?

— Сейчас мы поедем ко мне, приведем в порядок твое платье, перевяжем ногу.

— А это удобно? Ты и так меня уже сегодня выручил.

— Удобно. Поедем!

Спустя некоторое время она вышла из ванной, смыв с себя грязь и краску. На ней была надета пижама Раула, а переночевать ей было предложено в комнате Шику.

— Я постелил свежие простыни, — сказал Раул. — Можешь спать спокойно, здесь тебя никто не потревожит.

— Не понимаю, почему ты так обо мне хлопочешь?

— Потому что ты сестра моей девушки и просто хороший человек. Немного взбалмошная, но это лишь придает тебе обаяния.

— Ты меня совсем не знаешь. Я ужасная! Ведь я собиралась отнять тебя у Жулии, затащить в постель. Был у меня такой план… Но я не подумала об этой ужасной пижаме.

Она засмеялась, а Раул от смущения запинался и путался в словах:

— Пижама… План… Бетти, мне как-то не по себе… Я и не подозревал, что произвел на тебя такое впечатление.

— Прости. Ты просто обезоруживаешь меня своей порядочностью. А я хотела использовать тебя, чтобы досадить Жулии.

— Но зачем? Почему?

— Это давняя история. Она тянется еще из детства. Жулия всегда брала надо мной верх. А я мстила ей. Я очень плохая, Раул. Мстительная. Возможно, слишком честолюбивая. Моя главная мечта — отхватить себе богатенького мужа, миллионера!

— В том, что ты меня дурачишь, я не сомневаюсь. Вот только не могу понять зачем.

— Ну вот, — поморщилась от досады Бетти, — впервые в жизни говорю откровенно, а он мне не верит! Посмотри на меня: я без макияжа, в пижаме. Ни один мужчина меня такой не видел! Я всегда кого-то играю, а сейчас, как никогда, откровенна с тобой. Не знаю, почему. То ли с испугу, то ли оттого, что ты со мной так себя повел. Если бы ты знал меня получше, то не стал бы мне помогать.

— Нет, ошибаешься. Я считаю, ты поступила мужественно, рассказав все это. Знаешь, я тоже не святой… Но это ведь замечательно, если можно с кем-то говорить открыто, не стесняясь своих недостатков.

— Значит, друзья? – озорно улыбнулась Бетти.

— Друзья, — Подтвердил Раул. — Хотя для меня это неожиданно, до сих пор среди моих друзей не было красивых женщин,

Когда Жулия вернулась из Поездки, Бетти рассказала ей о своем ночном приключении, добавив при этом:

— Тебе повезло, Жулия! Раул — отличный парень! Добрый, деликатный. Единственный его недостаток — отсутствие тугого кошелька. Поэтому он не для меня. А то бы я увела его у тебя из-под носа!

Жулия, в свою очередь, тоже рассказала сестре о ночи, проведенной наедине с Шику.

— Представляешь, я не ожидала от него такого благородства! Он повел себя со мной так же достойно, как Раул с тобой. Или ты не все мне рассказала? Раул все-таки приставал к тебе?

— Нет! Перестань ревновать, Жулия! Раул просто помог мне, и мы подружились. Между нами больше ничего нет. И вообще, если бы мне выпало влюбиться в человека без денег, то я выбрала бы только Шику! Признаюсь честно, он меня волнует как мужчина. Хорошо, что он подружился с папой и теперь бывает у нас, Я, пожалуй, займусь им всерьез. А что? Мне ведь надо как-то развлекаться.

— Но только не с Шику, Бетти!

Внезапное волнение Жулии заставило Бетти пуститься в объяснения:

— Ты считаешь меня циничной? А я не вижу ничего дурного в том, чтобы завести легкий роман с таким красавчиком! Ты не выносишь Шику, я знаю. Но мне он нравится!

Нет, я не могу тебе позволить связаться с таким подонком, как Шику! Если уж быть до конца откровенной, то никакой он не джентльмен. Он воспользовался тем, что я была пьяна! Схватил меня и целовал, целовал! Беспрерывно!

— И ты таяла от каждого поцелуя! — насмешливо продолжила Бетти.

— Нет! Он так прижимал меня к себе, что я едва не задохнулась! От злости я готова была, знаешь что сделать?

— Отдаться ему?

— Перестань! С тобой невозможно говорить серьезно!

— Отчего же? Возможно! Ты меня проняла, Жулия! Теперь я абсолютно уверена в том, что ты безумно влюблена в Шику!

Это утверждение сестры застало Жулию врасплох. Она не знала, как поступить, чтобы достойно выйти из этой ситуации, поэтому стала всячески поносить Шику. Бетти поначалу спорила с ней, говорила: «Тебе надо было посмотреть на себя в зеркало, когда ты рассказывала о поцелуях — ты бы увидела лицо страстно влюбленной женщины! Жулия, однако, продолжала это отрицать, и тогда Бетти вновь вернулась к тому, с чего начала:

— Ну, спасибо тебе за то, что предупредила меня об опасности. Лично я обожаю таких мужчин — непредсказуемых, сомнительной репутации! Если он тебе и, правда, не нужен, то я им займусь.

— Смотри, Бетти, не увлекайся слишком, — продолжила в том же ключе и Жулия. — А то влюбиться в Шику, будешь сохнуть по нему, а он тебя бросит. Это точно.

— А зачем мне в него влюбляться? Он же не миллионер. Просто развлекусь немного.

— Ну, если ты ищешь грязи, то, пожалуйста! С Шику ты найдешь ее в огромном количестве!

Упрямство сестры сильно разозлило Бетти. Если бы Жулия честно призналась в том, что любит Шику, Бетти бы и не подумала устраивать на него охоту. А так — сама виновата! Бетти решила непременно завести умопомрачительный роман с Шику и увидеть потом перекошенную от злости физиономию Жулии. Пусть помается! Пусть поревет в подушку — независимая и гордая Жулия Монтана! Воспользовавшись тем, что Жулия и Раул отправились в театр, Бетти поспешила к Шику, рассчитывая застать его дома одного. Предлогом для визита стала пижама Раула, которую Бетти якобы хотела вернуть хозяину. Шику, открывший ей дверь, сразу же с порога предупредил Бетти:

— Если ты пришла поговорить о Жулии…

— Нет-нет, — успокоила его Бетти, — приключения на необитаемом острове меня не интересуют. Я пришла к Раулу.

— Его нет, но ты проходи, садись. Значит, она рассказывала тебе про остров? А что еще говорила? Что я приставал к ней, пытался изнасиловать, да?

— Чуть более романтично, но приблизительно то же, что и ты сейчас.

— Твоя сестра, когда выпьет, сама себя не помнит, это она ко мне приставала!

— Охотно верю, — не стала спорить Бетти и ангел голоском попросила Шику: — Кстати, ты не предложишь мне чего-нибудь выпить? Не бойся, у нас не семейное, когда я пью, то ни на кого не набрасываюсь.

За разговором и выпивкой они не заметили, как пролетело время. Не заметили они и возвращения домой Раула, который уговорил Жулию зайти к нему на чашку кофе, предварительно заверив се в том, что Шику услали в очередную командировку. Таким образом, в квартире с какого-то момента присутствовало уже две пары: на одной половине Раул пытался обольстить Жулию, а на другой — Бетти была совсем близка к тому, чтобы соблазнить Шику. На поцелуй она уже его спровоцировала и теперь только развивала успех:

– О, этот запах, этот одеколон! — зажмурившись от наслаждения, говорила она Шику. — Я узнаю его! Знаешь, мне понравилось спать в твоей постели. Подушка там источала такой же запах. Кстати, вспомнила: я потеряла сережку, очевидно, у тебя в спальне, во время сна. Пойдем туда, поищем!

Они стали искать под подушкой, под матрацем, даже под кроватью. Эта игра увлекла их обоих. Забыв о сережке, они вновь стали целоваться. Бетти внутренне ликовала, но, как оказалось, праздновать победу было еще рано: Шику вдруг отстранился от нее, нахмурился.

— Что с тобой? — спросила Бетти. — Разве я тебе не нравлюсь?

— Нравишься. Но я не уверен, правильно ли мы поступаем.

— Почему?

— Сам не знаю.

— Зато я знаю! Здесь не хватает музыки. Но это я возьму на себя, а ты приготовь нам что-нибудь выпить. Тебе надо расслабиться.

— Мне?!

— Да, тебе. Иди-иди!

Шику вышел и в гостиной столкнулся с Жулией.

— А ты что тут делаешь? — возмутилась она.

— Вообще-то я здесь живу, — напомнил ей Шику.

— Ты же должен был уехать!

— А зачем? — с ядовитой усмешкой произнес он. — Я еду на необитаемый остров, и встречаюсь с тобой. Сижу у себя дома — встречаюсь с тобой. Я могу уехать на Аляску, но ты и там появишься, с тебя станется! Так какой смысл уезжать, пытаться от тебя избавиться, если ты постоянно болтаешься у меня на пути?

— Я болтаюсь? А ты чем таким важным был занят?

— Работал!

— Неужели? А отчего ж у тебя губы в помаде? Или это клубничное желе?

– Угадала. Это именно желе!

— Тут и гадать не надо. Это же твой стиль: прикинуться ненадолго джентльменом, чтобы произвести впечатление, а потом снова предаться домашним оргиям!

Раул, вышедший из кухни с подносом, едва не уронил его, увидев разъяренных Жулию и Шику.

— Как это понимать? Ты не уехал, Шику? — спросил он растерянно.

— Как видишь, я тихо сидел дома, а эта истеричка набросилась на меня.

– Какая же ты сволочь, Шику Мота! – отреагировала на оскорбление Жулия.

Шику тоже в долгу не остался:

– Я сволочь? А кто приставал на острове? Не ты ли готова была лечь под меня только потому, что выпила каплю ВИСКИ? А теперь обхаживаешь моего лучшего друга в моем же собственном доме!

– Постой, постой, я не понял, вы что, встречались на острове? Жулия, объясни! — потребовал Раул, дотронувшись до ее руки.

Она отдернула руку так, словно ее ужал.

— Оставь меня! Я давно должна была догадаться, что эта квартира — бойня, на которую вы приводите коров и забиваете одну за другой!

— Жулия, перестань, я и, правда, не знал, что он дона, — принялся оправдываться Раул. — Идем в комнату!

— Нет, я ни на секунду здесь больше не задержусь! Не хочу быть очередным трофеем в вашей коллекции!

— Да, кстати, о коллекции, — с нескрываемым удовольствием ввернул Шику. В прошлый раз ты прихватила мои диски…

Жулия недоуменно уставилась на него, и Шику охотно ей все объяснил.

— Раул, к твоему сведению, терпеть может такую музыку. Это моя коллекция!

Клокоча от негодования, Жулия гневно припечатала обоих приятелей:

— Вы одного поля ягоды: дешевые ловеласы! Наверняка поспорили, кто первый затащит в постель безмозглую жертву!

— Жулия, помолчи минутку! Дай мне сказать — взмолился Раул, не теряя надежды хоть как-то оправдаться.

— Я верну вам диски по почте! — бросила Жулия уже с порога.

Когда дверь за ней закрылась, из соседней комнаты не без опаски выглянула Бетти, слышавшая все, что тут происходило. Увидев ее, Раул схватился за голову:

— Непостижимо! Шику! Ты и Бетти?!

Шику не успел ему что-либо ответить, потому что в этот момент на пороге вновь появилась Жулия.

— Я забыла здесь свою сумку — бросила она, и тут в полб ее зрения попала Бетти. — А ты что тут делаешь? — Не удержалась она от вопроса.

— То же, что и ты — развлекаюсь. В этом доме много интересного! — с невинной улыбкой ответила Бетти.

— Ладно, дома поговорим! — Пригрозила Жулия сестре, на Шику посмотрела с презрением, а к Раулу обратилась с укором: — Вчера она была с тобой, сегодня с ним. Может, вы и меня планировали пропустить через обоих? Не звони мне больше, Раул. Забудь обо мне!

— Нет, я тебя провожу!

Он выбежал вслед за Жулией, а Бетти, как ни в чем не бывало, позвала Шику обратно в спальню:

— Не обращай внимания! Пойдем, мы еще не нашли сережку!

Ответ Шику прозвучал неожиданно грубо:

— Никаких сережек! Все! Хватит с меня девушек из семьи Монтана. Знаешь, я начинаю думать, что единственный разумный человек в вашем доме — это Отавиу. Вот твоя сумочка, Бетти! До свидания!

У лифта Бетти встретилась с возвращавшимся домой Раулом — Жулия отвергла его как провожатого. Он потребовал от Бетти объяснений:

— Как тебя понимать? Вчера ты утверждала, что хотела отбить у Жулии меня, а сегодня я застаю тебя с Шику!

— Вчера я промахнулась! — нисколько не смутилась Бетти.

– То есть?.. – опять не понял ее Раул.

– Не того отбивала! Надо было отбивать Шику!

– Но ведь Шику с Жулией ненавидят друг друга!

– Я тоже так думала, но, оказывается, ошиблась.

– Ты с ума сошла! Они видеть друг друга не могут!

– А ты подумай хорошенько, подумай…

– Ладно, подумаю, – озадаченно произнес Раул. – Но ты на всякий случай держись подальше от Шику: он бабник!

– И к тому же он не миллионер, – засмеялась Бетти, рассмешив и Раула.

– А с тобой, кажется, и в самом деле можно дружить, – сказал он на прощание.

Дома Раула встретил разъяренный Шику:

– Я запрещаю тебе произносить имя Жулии в этом доме! Ты больше не посмеешь звонить ей, видеться с ней и даже думать о ней! Потому что я этого не хочу!

Такое заявление косвенно подтверждало догадку Бетти, и Раул прямо спросил Шику:

– Не означает ли это, что ты влюблен в Жулию?

Шику ответил ему с такой же прямотой:

– Да, Раул, я без памяти влюблен в эту истеричку! Не просто влюблен – я без ума от нее! Меня надо схватить и держать за решеткой, в смирительной рубашке!

– Не могу поверить…

– Я и сам не могу поверить. Презираю, ненавижу ее, и в то же время люблю! Это сильнее меня. Что мне делать, Раул!

– Ну, так и люби ее. В чем загвоздка? Если ты из-за меня переживаешь, то у нас с ней, в общем, так ничего и не получилось. Я ей, похоже, безразличен, да и она меня не слишком зацепила. Так что действуй!

– Нет, я сам этого не хочу. В ней сконцентрировано все, что я презираю в женщинах, и вообще в людях. Она вероломная, заносчивая, холодная.

– Неправда! – возразил Раул. – Ты нарисовал портрет какой-то другой женщины. А Жулия – человек прямой и откровенный, честный и чуткий.

В глазах Шику зажегся огонек надежды.

– Ты в это уверен? – спросил он, явно рассчитывая на положительный ответ.

И Раул его не разочаровал:

– Абсолютно! Я ее достаточно хорошо изучил.

– Но она меня ненавидит!

– У Бетти на сей счет другое мнение, – лукаво усмехнулся Раул. – Ты поговори с ней.

– Бетти такая же сумасшедшая, как и ее сестра!

– Может, и так, но человек она неплохой. А впрочем, я не настаиваю. Чем ходить вокруг да около, не лучше ли сразу во всем признаться Жулии?

– Нет, лучше умереть!

– Ну ладно, не спеши, подумай еще, – посоветовал Раул. – Любовь ведь такая штука, от которой просто так не отмахнешься.

Глава 21 Дата серебряной свадьбы неумолимо приближалась, а согласие и желанный порядок в семействе Сан-Марино по-прежнему не наступали, хотя Антониу делал для этого все, что считал нужным и возможным. Прежде всего, он положил конец безделью и круглосуточным пьянкам Арналду, усадив его за компьютер в редакции «Коррейу Кариока».

– Отныне тебе придется ходить на работу каждый день, а отдыхать и развлекаться будешь как все нормальные люди – по выходным, – сказал он сыну.

Арналду вяло поторговался насчет должности, однако вынужден был уступить отцу, поскольку на днях разбил дорогостоящий автомобиль и сам чудом остался в живых. В наказание за ту пьяную аварию отец и сослал его в редакцию, но Арналду не терял надежды вскоре там развернуться и занять подобающее место в семейном бизнесе, а точнее – в руководстве компании. Антониу также перестал заискивать перед Гонсалой, чтобы не вызывать в ней дополнительного раздражения своими подарками. При этом он старался ни в чем ей не перечить и вообще поменьше с ней разговаривать — во избежание случайной ссоры. Ради мира в семье — пусть даже временного и зыбкого — оставил в покое и Тьягу. Не приставал к нему со своими нравоучениями, помня о том, что Гонсала всегда принимает сторону сына, причем бросается на его защиту как разъяренная тигрица. Правда, кое-какие меры предосторожности Сан-Марино все же предпринял, попросив Аурелиу и Торкуату на всякий случай присматривать за Тьягу и докладывать обо всех его сомнительных контактах с лицами мужского пола. И вот такой сигнал поступил: Аурелиу позвонил Сан-Марино в редакцию и сообщил, что Тьягу вместе с неизвестным юношей вошел в какой-то подозрительный дом. Прервав совещание, Сан-Марино тотчас же выехал по указанному адресу. Как потом выяснилось, в доме, показавшемся Аурелиу подозрительным, жил преподаватель, у которого Тьягу брал уроки вокала, и там же располагалось хоровое общество, В тот день как раз была репетиция хора, и Сан-Марино получил возможность увидеть сына поющим вместе с другими такими же юнцами, как он. Сан-Марино не стал устраивать публичного скандала, дождался окончания спевки и лишь, затем, усадив сына в машину, высказал ему все, что думал по этому поводу.

— Ты позоришь меня, позоришь нашу фамилию! — кричал он. — Распевать в хоре, как девчонка! Это, по-твоему, достойное занятие для мужчины?

Тьягу нисколько не испугался отца и отвечал ему дерзко, задиристо: — да, я хочу стать певцом! Это моя мечта! Может, как певец, я даже сумею когда-нибудь прославить нашу фамилию! Ссора, начавшаяся в машине, продолжилась и дома. Ан тонну требовал от сына покончить раз и навсегда с занятиями по вокалу и распрощался с мечтой о поприще певца. А Тьягу стоял на своем и так разозлил Антониу, что тот влепил ему увесистую пощечину. Произошло это, к несчастью, на глазах Гонсалы, и хрупкий мир, воцарившийся на время в доме Сан-Марино, вновь рухнул

— Ты относишься ко мне и к детям так, будто мы — твоя собственность, — гневно упрекала мужа Гонсала. — Тебе плевать на наши интересы, наши пристрастия. Мы вправе заниматься только тем, на что укажешь ты. А если кто ослушается, то может и в глаз получить. Так? И после этого ты еще собираешься отмечать серебряную свадьбу, Антониу? Что тут отмечать? Двадцать пять лет твоего диктата?

Уединившись с Тьягу в его комнате, она умоляла сына не сдаваться, не пасовать перед Антониу.

— Не повторяй моей ошибки, сынок! Когда-то под давлением твоего отца я бросила университет, отказалась от собственной жизни. А теперь у меня остались только мои дети да титул — сеньора Сан-Марино.

— Ты по-прежнему хочешь развестись с отцом?

— Нет, в моем возрасте на это трудно решиться, К тому же я должна думать не только о себе, но и о вас с Арналду.

— Мы уже не маленькие, мама. Арналду — взрослый мужчина. А я тоже в состоянии позаботиться о себе.

— Это тебе только кажется. Арналду вырос, да ума не вынес. И ты еще не определился в жизни, я должна оставаться в семье хотя бы затем, чтобы отстаивать твои интересы в схватке с отцом и поддерживать тебя. Я не хочу, чтобы ты слепо исполнял его волю. Следуй своей мечте и ничего не бойся!

— Мама, я так люблю тебя! — обнял ее Тьягу. – Ты одна меня понимаешь. Я обязательно стану музыкантом, буду зарабатывать себе на жизнь и обеспечивать тебя! Если ты когда-нибудь все же захочешь уйти от отца — мы будем жить с тобой вдвоем.

С умилением, глядя на сына, Гонсала сочла нужным возразить ему:

— Это было бы неправильно, сынок. Я хочу, чтобы ты встретил хорошую девушку, полюбил ее, чтобы у вас сложилась действительно счастливая семья, а не такая, как у меня с твоим отцом.

— Я бы и сам этого хотел, мама, — признался Тьягу. – Но девушка, которую я, кажется, полюбил, никогда не сможет стать моей женой. Она выбрала для себя монастырь!

— Ты говоришь о младшей дочке Отавиу? – догадалась Гонсала.

— Да, мама.

— Вот, значит, как все оборачивается… — задумчиво произнесла Гонсала. — Ну что ж, эта девушка мне сразу понравилась…

— Правда, мама? — оживился Тьягу. — Она необыкновенная! Она вся светится, от нее исходит какое-то животворящее сияние! Ты заметила это, мама?

— Я заметила, что сияние исходит от тебя, когда ты говоришь о Сели, — улыбнулась Гонсала. — И могу посоветовать тебе только одно: борись за свою любовь, не отступай! Сели еще очень молода, она может и передумать, Может не стать монахиней.

В доме Отавиу тоже была напряженная атмосфера. Жулия и Бетти откровенно враждовали, ссорились даже иногда в присутствии Отавиу, забывая о том, что его следует щадить, не расстраивать семейными дрязгами. Отавиу это, конечно же, угнетало, он постоянно говорил Алексу о своей отцовской несостоятельности, Алекс же слушал Отавиу вполуха, считая эту про6лему далеко не самой главной и актуальной. Алекса и Онейди гораздо больше беспокоило другое: внезапный звонок Элиу Арантеса. Он снова объявился, позвонив Алексу, но едва успел представиться, как в телефоне что-то щелкнуло, и связь прервалась. Алекс и Онейди, естественно, не могли знать, что это люди Торкуату зафиксировали звонок и не просто прервали связь, а тотчас же пустились по следу Арантеса. Обеспокоенные супруги продолжали ждать повторного звонка, моля бога о том, чтобы трубку случайно не взял Отавиу.

— Что нужно этому Арантесу от тебя? — спрашивала Онейди мужа, и Алекс отвечал так:

— Не знаю. Но чувствую, что за ним скрывается какая– то опасность для Отавиу.

К счастью, сам Отавиу был далек от тревог Алекса и его жены. Воспитание дочерей — вот что занимало в те дни Отавиу. Он неумело, неловко пытался вызвать каждую из них на откровенность, но Жулия всякий раз утверждала, что вовсе не ссорилась с сестрой, что отцу это просто показалось, а Бетти вообще увертывалась от разговора. Однажды она, правда, не выдержала и сказала Отавиу, что у его любимицы Жулии несносный характер, отсюда и все распри. Отавиу не мог оставить это без внимания и строго спросил Жулию:

— Почему ты придираешься к Бетти?

– Я? – изумилась она.

– Да. Бетти говорит, что зачинщиком ссор всегда являешься ты.

— Папа, это не так, — стала оправдываться Жулия. — Думаешь, мне хочется с ней ссориться? Но меня действительно зачастую бесит поведение Бетти. Она постоянно соперничает со мной. Ей хочется первенствовать во всем, поэтому она готова отнять у меня даже мужчину! Это сущий ад!

— О каком мужчине ты говоришь? — заинтересовался Отавиу.

Жулия поняла, что сказала лишнее, и поспешила исправить оплошность:

— Да она вбила себе в голову, что я влюблена в Шику Мота, и стала строить ему глазки.

— Мой приятель Шику Мота? — обрадовался Отавиу, услышав знакомое имя. — Он тебе нравится?

— Нет, разумеется, нет. Я презираю Шику, на дух его не выношу! Он отвратителен и раздражает меня, как никто другой!

— Он чем-то тебе насолил? Что он сделал? Я с ним поговорю!

— Нет, папочка, ни в коем случае! Он ничего мне не сделал. Забудем о нем! Шику тут ни при чем. Я вообще с трудом выношу мужчин. Они у меня поперек горла стоят!

— Поэтому ты до сих пор и не замужем?

— Да. Все мои романы почему-то заканчивались плачевно. И я поняла, что лучше быть одной, чем испытывать новые разочарования.

— Как жаль, что у тебя все так неудачно складывается, — Пригорюнился Отавиу. — Бедная моя девочка! Если бы я мог тебе чем-то помочь!

— Не расстраивайся так, папа! — испугалась его реакции Жулия. — У меня все в порядке! Я люблю свою работу, люблю тебя, Сели и даже Бетти!

— Но мне хотелось бы, чтобы ты полюбила еще и какого-нибудь хорошего парня. Я думаю, не все мужчины такие уж плохие. Даже уверен в этом! Тебе просто не везло до сих пор.

— Ладно, папа, оставим этот разговор — сказала Жулия. – Ты не переживай: я постараюсь быть терпимее к причудам Бетти.

В тот же день за обедом она села рядом с Бетти и бодрым голосом сообщила отцу:

— Видишь, папа, у нас опять мир и согласие! С нашими ссорами покончено. Правда, Бетти?

— Я вообще ни с кем не ссорилась, — пожала плечами Бетти.

— Ну вот, все хорошо, мы помирились, — подвела итог Жулия, но Отавиу этого оказалось недостаточно. Он потребовал:

— Тогда обнимитесь при мне! Обнимитесь! Я хочу это видеть!

Бетти и Жулии ничего не оставалось, как выполнить желание отца. И хотя обнялись они достаточно сдержано, Отавиу все равно был доволен.

— Как это мило! Как трогательно! — воскликнул он. — Сестры должны дружить, не так ли? Три сестры! Замечательно… Мы с Евой однажды смотрели спектакль с таким названием «Три сестры»! Это пьеса известного русского драматурга… забыл его фамилию.

— Чехов, — подсказала Жулия.

— Да, точно! — обрадовался Отавиу. — Ты тоже видела этот спектакль?

— Видела. Только, Наверное, в другом театре и в другом исполнении.

— Жаль, что ты не видела того спектакля, — огорчился Отавиу. — Нам с Евой он очень понравился… Постойте, а почему вас только двое? Должно быть три сестры! У меня ведь три дочери! Я ничего не напутал?

— Нет, папа, ты не напугал, — успокоила его Жулия. — Нас действительно трое. И скоро мы соберемся все вместе! Я говорила по телефону с настоятельницей монастыря, она считает, что Сели просто необходимо снова побыть в кругу семьи, поэтому и отправляет ее домой на время каникул. Как хорошо, что наши мнения тут совпадают!

— В этот раз я займусь ею всерьез, — Пообещала Бетти. – Она цепляется за монастырь только потому, что не знает мирской жизни. А я покажу ей, насколько прекрасен мир!

– Да уж, ты покажешь!.. — проворчала Жулия, но вовремя осеклась, чтобы не разрушать иллюзию полного примирения с Бетти.

— А я попрошу ее больше не оставлять меня, – по-детски жалобно произнес Отавиу. – Я вот уже привязался к вам, двоим… Да что там — полюбил вас! А ее почти не знаю…

— Папа, летние каникулы долгие, — пояснила Бетти. – Она сама не захочет уезжать. Я в этом не сомневаюсь!

— Дай-то Бог… — пробормотал рассеянно Отавиу, погружаясь в какие-то свои размышления.

После обеда Жулия и Бетти умчались куда-то по делам и, надо сказать, многое потеряли, потому что как раз в это время дом Монтана осчастливил своим присутствием Шику. Поводом для его визита стала записка Жулии, приложенная ею к компакт-дискам, которые она отправила Шику по почте. В записке она обзывала его бабником, лицемером и позером, а, кроме того, Шику недосчитался одного диска. Все это привело его в ярость. Но Раул рассудил иначе:

— А, по-моему, это хороший знак! Если верить Фрейду — Жулия хочет сохранить маленькую частичку тебя. На память, для души.

– Ерунда! Ты бы знал, как она меня пинает ногами в записке! — возразил Шику.

— Это ничего не значит! Сам подумай: если женщина дошла до того, что пишет записки, стало быть, ты задел ее за живое. Ты должен читать между строк, понимаешь? Поищи хорошенько, наверняка там есть какой-то важный намек или оговорка… А я дойду спать, не буду тебе мешать.

Шику до дыр зачитал записку, ничего обнадеживающего там не нашел, но повидать Жулию ему очень хотелось, и в качестве предлога для визита он решил использовать недостающий диск. Отавиу, как всегда, обрадовался появлению Шику и встретил его приветливой улыбкой. Но когда тот спросил, дома ли Жулия, в памяти Отавиу всплыл обрывок недавнего разговора с дочерью, и он, мгновенно помрачнев, пошел на Шику с кулаками.

— Ты обидел Жулию! Я должен ее защитить. Я — отец!

— Я ничего плохого ей не сделал. Поверь мне, Отавиу! – вынужден был оправдываться Шику. — Это она по своей дурости настроила тебя против меня!

Отавиу не счел возможным спускать Шику такое оскорбление и обеими руками впился ему в шею.

— Не смей так говорить о моей дочери, или я тебя задушу!

— Да я безумно влюблен в нее! — проскрипел Шику.

Отавиу сразу же отпустил его, но на всякий случай спросил:

— Ты сказал правду? Или обманул меня с испугу?

— Я сказал тебе истинную правду! – подтвердил Шику, но Отавиу и этого было недостаточно.

— Повтори то же самое сейчас, когда я не держу тебя за горло, — не потребовал, а попросил он.

— Ты выудил из меня то, о чем я и не собирался тебе говорить, — улыбнулся Шику. — Но раз уж так вышло, то придется повторить; я безумно люблю твою дочь Жулию!

— Ну, прости меня, пожалуйста, – смущенно произнес Отавиу. — Как отец я еще очень неловкий. Знаю, что должен защищать своих дочерей, но пока этому не научился…

— Не беда, научишься, — Приободрил его Шику. — Все было, в общем, и так нормально. Я на тебя нисколько не обиделся.

— Спасибо. Я рад, что ты любишь Жулию. Она дочь Евы, а Ева — замечательный человек! У тебя 6удет прекрасная теша!

— Ну ладно, Отавиу, не будем забегать вперед, – остановил его Шику. — Не говори, пожалуйста, Жулии о том, что от меня услышал. У нее весьма своеобразный характер. Непредсказуемый… Знаешь, я лучше зайду к вам в другой раз. Тогда все и обсудим…

— Не волнуйся, я и сам все забуду. Если не запишу в тетрадь.

— Не надо ничего записывать, Отавиу! — Испугался Шику. — Вдруг кто-нибудь прочтет!

— А тот фильм, что ты мне принес, о полете человеке на Луну, я помню! — похвастался своими успехами, Отавиу. — Мне хочется побольше узнать о мире, о том, что было раньше.

— А ты газеты читаешь?

— Читаю, но многого в них не понимаю. Какие-то неизвестные термины, фамилии… Вы все это усваивали постепенно, а я…

— Ты прав, – согласился Шику. Я достану тебе еще какие-нибудь кассеты. С шестьдесят восьмого года многое произошло. Кстати, я даже знаю, с чего следует начать твое образование. Не переживай. Желаю хорошо провести воскресенье!

— Сегодня воскресенье?

— Да.

— Девяносто девятого года?

—Да.

Отавиу изумленно покачал головой, все еще воспринимая это как некую фантастику. Он не стал ничего записывать в свою тетрадь, но когда Жулия вернулась домой, сразу же вспомнил о Шику и сказал ей, что тот был у него в гостях.

— Зачем он приходил? Кто ему разрешил? — возмутилась Жулия.

— Он просто зашел ко мне. Мы же с ним друзья!

— Папа, я ведь просила тебя!.. Я не хочу, чтобы он здесь появлялся!

— Но ничего же плохого яс случилось. Мы просто с ним поболтали… Он и о тебе говорил…

— Что он говорил? Наверняка наврал с три короба!

— Нет, он сказал, что у тебя какой-то характер… Я забыл, какой. Сейчас попробую вспомнить.

— Не надо, не напрягайся. Я и так знаю, что мог сказать обо мне этот гад.

— Нет-нет, он сказал что-то очень важное! Очень важное! Жаль, я забыл записать!..

— Неслыханная наглость! — продолжала возмущаться Жулия. — Прийти в мой дом и меня же обругать! А еще выдает себя за друга!.. Папа, ты держись от него подальше. Он отпетый мерзавец!

— Да? — удивился Отавиу. — А мы с ним снова подружились, я это хорошо помню.

— Боже мой! — всплеснула руками Жулия. — Для него нет ничего святого. Он не пожалел тебя, папа! Это ведь еще хорошо, что ты сразу все забыл. Но я ему не прощу! Я выставлю тебя на посмешище, Шику Мота!

Глава 22 Пока Шику собирался с духом, чтобы вновь посетить семейство Монтана, Жулия в нарушение их договора опубликовала статью о странном докторе Датшунт, о ее сенсационном изобретении а, также о первом добровольце, на себе испробовавшем «таблетки любви». Имя добровольца Жулия, разумеется, тоже предала гласности. А как же иначе? Ради этого, собственно, и была затеяна публикация. Жулия не пожалела красок, описывая, как вел себя Шику под воздействием стимулятора любви. Все изложила: и как он бросался на Датшунт, и какие слова ей при этом говорил, и с каким трудом его удалось унять. Статья произвела эффект разорвавшейся бомбы. Телефон в редакции не умолкал ни на минуту: читатели жаждали получить таблетки любви. Каждый второй готов был отправиться в сельву на поиски Датшунт и требовал более точных координат той хижины, в которой побывали Жулия и Шику. В отличие от легковерных обывателей ученые восприняли эту публикацию как оскорбление их собственного достоинства. Скандал разразился громкий, но он принес журналу неслыханную популярность. Жулию, помимо высокого гонорара, поощрили также значительной прибавкой к жалованью. Она торжествовала. А вот Шику… Бедный Шику! Над ним не подшучивал только ленивый. Коллеги прыскали со смеху, едва завидев его, а Вагнер устроил ему разнос и пригрозил увольнением. Из кабинета Вагнера Шику вылетел стрелой. А спустя несколько минут эта стрела, отравленная Жулией, настигла ее же в се собственном доме. Шику рвался к Жулии в комнату, а Отавиу неловко преграждал ему дорогу

– Господи, Шику, сейчас Онейди позовет Жулию, а мы с тобой пока поговорим.

— Извини, папа, — как из-под земли выросла рядом с ними Жулия, — я хочу тебя попросить: дай нам поговорить с глазу на глаз. Не бойся, он ничего мне не сделает. Ты же не будешь бить женщину, Шику?

— Это не в моих правилах. А вот ты, Отавиу, допустил серьезную ошибку в воспитании. Надо было ее почаще пороть!

— Пороть? — встревожился Отавиу.

— Да ты не беспокойся, друг, — несколько смягчился Шику. — Не беспокойся. Я не стану ее бить.

— Ладно, я оставлю вас, — сказал Отавиу, неохотно покидал гостиную.

— . . .Хотя руки у меня так и чешутся, — продолжил свою речь Шику. — Ну что, довольна? Ты единственная написала статью. Тебе аплодировать?

— Нет, не обязательно. Ты хоть не сломался, и на том спасибо.

— А мне в отличие от тебя не надо никому подставлять подножку, для того чтобы хорошо себя чувствовать. Ты же обещала, Жулия! Мы же с тобой договорились похоронить эту дурацкую тему. И вдруг заголовок: «Таблетки любви»! Какая пошлость! Какая гадость!

– А ты всерьез воспринял наш договор? Поверил?

— Да, представь себе, поверил! А ты все такая же обманщица, как и прежде! Поздравляю, Жулия, тебе вновь удалось поломать мне карьеру. Знаешь, что меня теперь хотят уволить?

Чем больше он укорял Жулию, тем агрессивнее становилась она, поскольку для нее сейчас это было единственным средством защиты.

— Слушай, Шику Мота, и ты, и я зарабатываем себе на жизнь новостями. И если ты до сих пор не понял правил игры, я ничего не могу поделать. Это твои трудности.

— Если бы ты иногда смотрела по сторонам, то заметила бы, что в мире есть что-то еще помимо твоей потрясающей карьеры, Жулия!

Она приняла и этот вызов:

— А знаешь, что я вижу, когда смотрю по сторонам? Беспринципных типов вроде тебя и твоего дружка Раула, которым только бы посмеяться надо мной да над моей сестрой. Вот что я вижу!

– Так ты только поэтому напечатала статью? Из мести? – изумился своему открытию Шику. – Не из профессиональной конкуренции, а из мести?

Жулия не поняла, что именно его так потрясло и огорчило. Не все ли равно, каким мотивом она руководствовалась, решаясь на эту публикацию? Не его это дело, пусть катится отсюда! И Жулия опять прибегла к испытанному средству – агрессии:

– А что тебя так уязвило? То, что ты проиграл женщине? Остался в аутсайдерах?

– Лучше уж быть аутсайдером, чем подлецом! – парировал Шику. – Прощай, Жулия Монтана!

Он ушел, а Жулия лишь теперь осознала, какой жалкой и мерзкой выглядит ее месть на самом деле. В комнату боязливо заглянул Отавиу:

– Шику уже здесь нет?

– Нет, папа, – припала к нему Жулия. – Обними меня, как в детстве, папочка! Мне так плохо!

– Отчего, девочка моя? Он тебя обидел?

– Нет, Шику ни в чем не виноват. Я сама ошиблась. Со статьей ошиблась, папа.

– Ну, это не беда, – как мог, успокаивал ее Отавиу. – В любой работе случаются ошибки. Но ты – опытная журналистка, и в следующий раз у тебя все получится гораздо лучше.

В то время когда Жулия не находила себе места от раскаяния и страданий, Бетти, наоборот, пребывала на верху блаженства, поскольку ее мечта о молодом красивом миллионере неожиданно обрела черты реальности, воплотившись в образе Арналду Сан-Марино. Все произошло случайно, и Бетти сама удивилась, как она не додумалась до этого раньше. Ведь она уже была знакома с Арналду, но почему-то не брала его в расчет, помышляя о каком-то гипотетическом богаче. А тут вдруг увидела его на пляже, и ее как током ударило: да вот же он, тот самый богач! О лучшем и мечтать невозможно! Бетти только еще пришла на пляж, а Арналду уже уезжал оттуда, садился в машину. Как раз в этот момент Бетти и осенило. И она, не желая упускать такую прекрасную возможность для более тесного контакта с Арналду, решительно шагнула на проезжую часть, а точнее, прямо под колеса его автомобиля. Возможность серьезной травмы Бетти не пугала: она в малую долю секунды сопоставила свою траекторию с траекторией движения машины, учтя также и то, что Арналду еще не успел набрать высокую скорость. По результатам этого блицанализа выходило, что Бетти в худшем случае грозит лишь небольшая ссадина да ушиб. Так оно и вышло. Бетти даже не слишком сильно ударилась о капот машины, а упала и вовсе по собственной инициативе, нарочно, чтобы Арналду вынужден был оказать ей первую медицинскую помощь. Резко затормозив, Арналду вышел из машины и принялся на чем свет стоит ругать зазевавшуюся на дороге девицу. При этот он помог ей подняться, оглядел ее, пытаясь оценить степень нанесенной им травмы, и только тут до него дошло:

– Постой, а ты, случайно, не дочь Отавиу Монтана?!

– Арналдинью, ты? – изобразила удивление Бетти.

– Да, это я. Ты ранена?

– Кажется, нет. Только нога болит!

Арналду деловито, но с нескрываемым удовольствием ощупал ее колено, определил, что перелома нет, и посоветовал ей приложить лед к месту ушиба.

– Ты далеко живешь? Я отвезу тебя.

– Нет, недалеко, но скоро мы оттуда переедем в другой дом.

– Да, я об этом знаю.

Несмотря на то, что путь до дома Монтана был коротким, его оказалось достаточно для того, чтобы Арналду и Бетти успели сговориться о свидании.

— Я заеду за тобой в девять! — пообещал Арналду. – А ты не забывай прикладывать лед.

Забыв о травме, Бетти не просто вбежала в дом, а впорхнула на крыльях, внезапно выросших у нее за спиной.

— Сегодня я встречаюсь с Арналду Сан-Марино, самым завидным женихом, который решит все мои проблемы! Объяснила она сестре и запрыгала от радости, довольная тем, что теперь-то уж она точно утерла нос Жулии.

— Не может быть, я не верю, — сказала в ответ Жулия. – Сын сеньора Антониу!..

— А ты хотела забрать его себе? Да? Но ты опоздала: Арналду сходит с ума по мне!

— Господи, да никто мне не нужен! — вспылила Жулия и, чтобы хоть как-то отвлечься от неутихающей душевной боли, пошла на кухню к Онейди.

А там Отавиу и Онейди как раз обсуждали возможные перспективы использования «таблеток любви».

— Прошу вас, не упоминайте при мне об этой статье! — взмолилась Жулия, — черт меня дернул ее напечатать!

Передумав оставаться в кухне, она вышла, хлопнув дверью.

— Я что-то не так сказал? — растерянно спросил Отавиу.

— Нет, это она переживает из-за ссоры с Шику, — пояснила Онейди.

— Ссоры с Шику? — повторил Отавиу, что-то припоминая. — Ну конечно! Ссора с Шику! Я вспомнил, что он мне сказал. Жулия, где ты? Я вспомнил!

Догнав Жулию в коридоре, он радостно сообщил ей:

— Я вспомнил, что мне сказал Шику!

— Что же? — спросила она скорее из вежливости, чем из интереса, потому что не далее как сегодня сама услышала все, что мог ей сказать этот человек. Но ответ отца стал для нее шоком:

— Он пришел и сказал, что любит тебя.

— Этого не может быть!..

— Нет, он именно так и сказал: Я ее люблю, — повторил Отавиу и вдруг спохватился — Господи, он же просил никому об этом не говорить! Ты ему не скажешь, что я проболтался?

— Разумеется, не скажу. Хотя бы потому, что это вранье. Или, может, ты все-таки что-то напутал?

— Нет, я могу вспомнить даже более точно его фразу! Он сказал: «Я безумно в нее влюблен»! Хотя, может, он не тебя имел в виду?..

— Папа, запомни: Шику нельзя верить. Ни одному его слову. Тем более, когда он несет такую чушь!

— А мне показалось, он говорил искренне…

— Он может быть каким угодно, только не искренним. Забудь о нем! Пока!

— Ты куда-то уходишь!

— Да, немного прогуляюсь. А ты, пожалуйста, выбрось из головы Шику и все, что он тебе наговорил!

Тем вечером Шику должен был дежурить в редакции, но он попросил себе замену. Работать в таком состоянии он не мог, заняться чем-либо другим тоже не мог. Даже заснуть и то не мог, поэтому вынужден был прибегнуть к снотворному.

— Я лягу пораньше спать, а ты не буди меня, кто бы ни звонил, — попросил он Раула. Первой ему позвонила Лусия Элена, и Раул, выполняя поручение друга, тяжело вздохнул: отшить ее всегда бывало сложно.

— Мне известно, что у Шику сегодня дежурство, но я звонила в редакцию, его там нет, – скороговоркой доложила Лусия Элена и перешла к главному. – Где он? С ним что-то случилось? Он заболел?

– Нет, просто поменялся с Дину. Ему надо отоспаться после напряженной работы, – терпеливо пояснил Раул. – Он спит, Лусия Элена! И просил не будить его.

— А ты от меня ничего не скрываешь? Он не с Анной Паулой встречается сегодня вечером?

— Успокойся, он дома, спит, — Произнес Рауд на пределе терпения. — Позвони ему завтра. До свидания.

В течение всего разговора Жудити пыталась выхватить трубку у Лусии Элены, поскольку услышала, что ее сын болен. И теперь Лусия Элена повторяла ей то, что узнала от Раула, правда, со своими комментариями:

— Раул явно чего-то недоговаривает. Шику никогда не прогуливал дежурства. Интуиция подсказывает мне, что он все-таки заболел. Я поеду к нему!

— Погоди, куда ты? Я с тобой! — увязалась за ней Жудити, но Лусия Элена жестко осадила ее:

– Нет, вы останетесь здесь. Не надо вмешиваться в наши дела! Я лучше знаю, как о нем позаботиться!

— Если бы ты знала, он бы тебя не бросил,— проворчала Жудити ей вдогонку.

Ворвавшись в комнату Шику, Лусия Элена и впрямь обнаружила его лежащим в постели.

— Тебе плохо, дорогой?

Шику уже задремал и теперь с трудом раскрыл глаза.

— Что тебе здесь нужно? — спросил он усталым, измученным голосом.

— Раул сказал, что тебе плохо.

— Так и сказал?

— Да. У тебя температура? Я сейчас пойду в аптеку, принесу тебе лекарства.

— Оставь меня! Я здоров как бык, — окрысился на нее Шику.— Просто устал и хочу поспать. Иди домой!

— Ладно-ладно, спи, а я пока приготовлю тебе ужин.

У Шику не было сил с ней пререкаться. Повернувшись на бок, он снова заснул. А тем временем в дверь его квартиры позвонила Жулия.

— Я открою! — крикнула Лусия Элена Раулу. — Ты работай спокойно.

Одета она была в махровый халат Шику, и это сбило с толку Жулию.

— Прости это квартира Раула и Шику?

— Вам нужен Раул? Я позову его.

— Нет, я хотела поговорить с Шику. Он дома?

— А что тебе от него нужно? Кто ты такая? — резко переменила тон Лусия Элена.

— Жулия Монтана. А ты? — в таком же тоне спросила Жулия.

— Лусия Элена Мота, Жена Шику!

— Жена?! — опешила Жулия.

– Да, милочка, жена! Говори, что ты хотела сказать Шику. Я ему потом передам. Мой муж не любит, когда его отвлекают от работы по пустякам.

— Ладно, это не срочно, — отступила Жулия. — Скажу в другой раз.

Лусии Элене очень не понравился этот странный визит. Она заподозрила в Жулии соперницу и тотчас же растолкала Шику.

— Скажи, кто такая Жулия Монтана!

— Журналистка, мерзкая особа, — ответил он, с трудом открыв глаза. — А что?

— Так, ничего, – многозначительно усмехнулась Лусия Элена, намереваясь вывести Шику на чистую воду, но он сам продолжил эту тему:

— Ты тоже читала ее статью?

— Какую статью?

— Репортаж, который эта предательница у меня украла. Лусия Элена, дай мне поспать, у меня глаза закрываются!

— Спи, милый, спи. Вот тебе еще одна подушечка!

Домой Лусия Элена вернулась мрачной и против обыкновения молчаливой. Ей было неловко перед Жудити за свое поражение, поэтому она предпочла не вдаваться в подробности. Сказала только, что Шику здоров и спит.

— А я думала, ты там и заночуешь, — не преминула упрекнуть ее Жудити.

Утром Лусия Элена подловила Шику по дороге на работу и, гневно сверкая глазами, еще раз спросила, кто таки Жулия Монтана.

— Ты затем сюда и приехала? — с укоризной посмотрел на нее Шику. — Почему она тебе покоя не дает? У меня с ней ничего не было!

— Очень странно… — задумалась Лусия Элена, — Если ничего не было, то зачем она к тебе приходила?

— Что ты сказала? — Встрепенулся Шику.

— Вчера она приходила к тебе домой.

— И ты до сих пор молчала? Почему ты мне сразу не сказала?

— А разве это так важно?

— Что ты ей наговорила? — ухватив Лусию Элену за плечи, Шику стал трясти ее. — Отвечай! Не увиливай!

— Я сказала правду — что ты мой муж…

— Лусия Элена, твое безумие погубит мою жизнь! — бросил ей Шику уже на ходу.

В дом Монтана он ворвался вихрем.

— Вам нужна сеньорита Жулия? — догадалась по его встрепанному виду Онейди. — Я сейчас ее позову.

Жулия вышла к Шику в боевом настроении. Со вчерашнего вечера ее уже не мучили угрызения совести по поводу статьи — теперь она раскаивалась лишь в том, что ходила к Шику домой и хотела перед ним повиниться.

— Ты меня разыскивала, — начал он. — Зачем? Что тебе нужно?

– Сама не знаю. Наверное, сошла с ума!

— Моя бывшая жена сказала, что ты приходила ко мне домой. Зачем? Хотела принести свои извинения?

— Бывшая жена? — скорчив гримасу, передразнила его Жулия — Какой же ты бессовестный!

Пять

— Да, бывшая. Мы уже пять лет с ней в разводе. Пять лет я живу один, у меня с тех пор никого не было, но очень скоро ситуация изменится: ты станешь моей!

Выпалив это, он обхватил Жулию обеими руками и жадно поцеловал ее в губы. Поцелуй вышел долгим, потому что Жулия не сразу нашла в себе силу и — главное — желание для сопротивления. Но когда она все же высвободилась из его объятий, то сразу же заявила:

— Этому не бывать никогда!

— Нет, все будет, как я сказал.

– Ты слишком самонадеян!

— Ничуть. В последний раз я целовал тебя по собственной инициативе. А в следующий раз поцелую, когда ты будешь умолять меня это сделать.

— Не дождешься!

— Ждать осталось недолго. Очень скоро наступит такой день, когда ты будешь сходить с ума от любви и просить меня о поцелуе!

— Смешно! Ты лучше сядь, а то устанешь ждать… Папа? — вздрогнула Жулия, увидев отца. — Когда ты вошел? Я не заметила… У нас тут ранний гость…

— Да, вижу, вижу… Мой старый друг Шику Мота! Здравствуй! Ты принес мне кассеты?

— Да, представь себе, принес! Чемпионат мира по футболу семидесятого года!

– Пеле играл? — сразу же включился Отавиу.

— Конечно! Готовься, дружище, Я покажу тебе лучшее из истории бразильского футбола!

Не обращая внимания на Жулию, Шику включил видеомагнитофон, а Отавиу тем временем позвал Алекса и Онейди. Вся компания уселась перед экраном, и страсти закипели:

— Пистола отдает мяч Жералду, Тосау выходит вперед, отдает чуть назад, на Пиаццу, тот — Клодоалдо, Клодоалдо пасует… — вещал телекомментатор, а зрители дополняли его:

— В той сборной в полузащите играли одни гении, – говорил Алекс.

Шику восхищался мастерской техникой Клодоалдо:

— Великий футболист!

— Еще бы! — подхватывал Отавиу. — Сколько угодно защитников может пройти!

Будто в подтверждение этих слов Отавиу комментатор произнес:

— Проходит одного, второго, третьего…

И тут Отавиу вдруг закричал, перекрыв мощью своего баритона голос телекомментатора и оглушительный рев трибун:

— Я вспомнил! Четвертый гол забьет Луис Венеру!

Вскочив с места, он запрыгал по комнате, а потом стал обнимать всех присутствующих, как делают это футболисты, забил очень важный гол в ворота Противника. Потом он снова сел на место и продолжил свой комментарий, все время опережал экранное изображение:

— Он отдаст пас Жаирзиньу, в центре поля, а тот передаст его Пеле. Вон Пеле, в центре! Алмейда и Карлус Алберзу, чего вы медлите, капитан свободен! Ему отдай! Все!.. Бразилия забивает гол! Мы трехкратные чемпионы мира!.. Шику, я вспомнил! Вспомнил! Вспомнил!..

Глава 23 В тот счастливый для Отавиу момент, когда он вспомнил подробности давнего футбольного матча, и его переполняла радость, в гостиную дома Монтана вошел Антониу Сан-Марино.

— Я звонил в дверь, но меня никто не услышал — произнес он достаточно громко, стараясь перекричать всеобщий шум и гвалт, однако опять не был услышан.

— Да что здесь происходит? — спросил он с улыбкой, поддавалась настроению веселья и радости, которое испытывали все, кто был в гостиной. — У вас какой-то праздник?

Его, наконец, заметили, и Отавиу первым подошел к нему.

— Сан, дружище, как хорошо, что ты здесь! Ты знаешь, ко мне вернулась память, я вспомнил!

От такого сообщения Сан-Марино едва устоял на ногах, но это осталось никем не замеченным, потому что Отавиу заключил его в свои объятия, приговаривал:

— Представляешь, я все вспомнил, до мельчайших подробностей!

— Это чудесно, Отавиу, я счастлив, — выдавил из себя Сан-Марино.

— Он вспомнил победный матч Бразилии на чемпионате мира, — пояснил ему Алекс.

– Да, и не только матч! — подхватил счастливый Отавиу. Я помню еще, как игроки сборной ехали по городу в открытой машине, начался карнавал, играла музыка… Тантан-тан-та, тан-тан-тан-та… Я помню это настолько четко, словно передо мной крутят пленку.

«Это конец! — пронеслось в сознании Антониу. — Память вернулась к нему. Скоро он вспомнит все! Алвару был прав: я оплошал!»… От таких мыслей голова его закружилась, пол поплыл из-под ног, и Шику, оказавшийся поблизости, подхватил Сан-Марино под руку.

— Вам плохо, сеньор Сан-Марино? Выпейте воды!

Онейди не мешкая, подала ему стакан с водой, Сан-Марино сделал глоток, глубоко вздохнул и попытался объяснить свое состояние:

— Это от избытка чувств. Я так счастлив, Отавиу! Даже не знаю, как выразить свою радость.

– Я тоже, — сказал Отавиу. А сегодня мы еще и переезжаем в наш старый дом. Помнишь его, Антониу? Там прошло наше детство… Я очень надеюсь на этот переезд. Мне кажется, там я перестану чувствовать себя дурачком и снова буду здоровый.

– Я также на это надеюсь. А ЧТО ЕЩЕ ТЫ ВСПОМНИЛ? – отойдя с Отавиу в сторонку, спросил Сан-Марино. Мне хочется знать все новости о тебе.

Отавиу задумался, а потом призвал на помощь Алекса:

— Я что-нибудь еще вспомнил, Алекс?

— Нет, пока только про футбол. Но и это уже неплохо, не все же сразу.

У Сан-Марино отлегло от сердца. Но тут выступил со своими идеями Шику:

— Я еще на днях понял, что видеозаписи лучше всего стимулируют твою память, Отавиу. Ты многое сразу же забываешь, но вот запись про полет на Луну запомнил прочно. А сегодня, с футболом, вообще все получилось замечательно! Я принесу тебе еще кое-что. У меня дома много старых записей. Может быть, ты посмотришь их, и к тебе окончательно вернется память. Как ты думаешь, Жулия?

— Я согласна на все, что может хоть как-то помочь отцу.

Лицо Шику просияло такой заговорщески-задиристой улыбкой, что Сан-Марино не смог сдержать своего раздражения.

— Разве ты не должен быть сейчас в редакции? — спросил он Шику гораздо строже, чем того требовала непринужденная обстановка, царившая в доме Монтана.

— Я заехал только на минутку, чтобы проведать моего приятеля Отавиу, — пояснил Шику. — А теперь уже мчусь на работу.

— Я тоже заехал к вам ненадолго, — сказал Сан-Марино. — Хотел узнать, не нужна ли вам какая-то помощь при переезде…

Говоря это, он так внимательно и проникновенно смотрел на Жулию, что ответ за всю семью она взяла на себя:

— Спасибо, вы и так нам очень помогли. У нас все готово к переезду. Мы ждем только Сели.

— Моя младшая дочь едет домой на каникулы! — поделился еще одной своей радостью Отавиу. — Ее зовут Сели.

— Что ж, это хорошая новость, — согласился Сан-Марино. — Теперь вся семья будет в сборе, и я вас всех приглашаю на наше семейное торжество — серебряную свадьбу!

— Спасибо, мы обязательно придем, — пообещал Отавиу. – Только моя семья еще не полностью собралась. Ты забыл о Еве, Сан. Боюсь, она не успеет приехать на твою серебряную свадьбу…

Созывая гостей на семейное торжество, Сан-Марино отнюдь не был уверен в том, что оно пройдет гладко. Его беспокоило дурное настроение Гонсалы, которая опять стала затворничать у себя в комнате и прикладываться к бутылке. Причине для такого настроения у Гонсалы, конечно, была, Сан-Марино это понимал и казнил себя за то, что сам все испортил. Можно сказать, он попросту перестарался в налаживании контактов с женой и детьми. Поначалу все шло вроде бы правильно, в нужном направлении. Даже самые неординарные шаги, на которые отваживался Антониу, приводили его только к желанному результату. Например, по совету Патрисии он попросил прощения у Тьягу — в присутствии всех членов семьи. Это обезоружило Тьягу и Гонсалу, что было особенно важно для Сан-Марино. Именно этого он, собственно, и добивался. Там же, на большом семейном сборе, удостоился отцовской похвалы и Арналду за то, что предложил несколько новых рубрик, с интересом воспринятых читателями. На какое-то время в семье Сан-Марино установились отношения, близкие к идиллическим. Гонсала охотно беседовала с мужем о детях, о своем намерении учиться — если не в университете, то хотя бы на каких-нибудь курсах, и он не высмеивал ее, поскольку и в самом деле не находил это желание странным. Он была благодарна Антониу за понимание и впервые благосклонно отнеслась к празднованию серебряной свадьбы.

– Ладно, если уже все подготовлено, то пусть будет праздник! Только я хочу, чтобы это было торжество не показушное. Не для публики, а для всех нас, членов семьи Сан-Марино. Пусть Арналду и Тьягу позовут своих друзей – кого захотят! Мальчики не должны скучать на нашем юбилее. Вообще мне хотелось бы видеть вокруг себя нормальные живые лица – например, сотрудников твоей редакции, ваших с Арналду коллег. Я первая умру со скуки, если моими гостями будут одни важные персоны, чьи фотографии вы каждый день публикуете в разделе «Светская хроника»!

Сан-Марино учел все пожелания Гонсалы и успокоился, расслабился. Даже чересчур расслабился, потому что проявил неосторожность, обернувшуюся в итоге чудовищной ошибкой. А камнем преткновения для Сан-Марино уже в который раз стал его младший сын Тьягу. Во время одной из откровенных бесед, которые были внове как для отца, так и для сына, Антониу вдруг ударился в воспоминания, пытаясь отыскать там истоки своей черствости и крутого нрава.

– Мне трудно найти с тобой общий язык, потому что мы получили разное воспитание. Ты в свои юные годы сумел сформировать тонкий музыкальный слух, а я в музыке совсем не разбираюсь. Вообще искусство меня никогда не привлекало. Моя мать была простой женщиной, а крестный, старик Григориу, интересовался исключительно бизнесом. Великий был человек! Но грубый и черствый. И меня воспитал таким же. Он любил повторять, что я гораздо больше похож на его сына, чем Отавиу…. Тьягу, мы с тобой почти никогда не разговариваем. Ты очень мало знаешь обо мне, а я о тебе и подавно! И все же я мечтаю о том, что ты когда-нибудь займешь мое место в нашем фамильном бизнесе. Ты всегда был намного серьезнее и ответственнее, чем твой брат.

Сморщившись, как от зубной боли, Тьягу мягко выразил протест:

— Но я совсем не разбираюсь в бизнесе! Это не мое признание.

— Ты еще очень молод. Со временем твои пристрастия могут измениться… Да, я, признаюсь, сам виноват, надо было тебя давно уже приобщать к делу. А я не уделял тебе должного внимания. Мы не ходили с тобой в кино, не гуляли в парке, все заботы легли на плечи твоей матери. Как думаешь, нам еще не поздно подружиться?

— Нет, конечно.

— Так почему бы прямо сейчас не начать наверстывать упущенное? Давай сходим куда-нибудь вечером!

— Вдвоем?! — изумился Тьягу, никогда до той поры не слышавший от отца ничего подобного. — А куда мы пойдем?

– Сюрприз! — загадочно улыбнулся Сан-Марино. — Я отведу тебя в одно место, которое всегда мечтал тебе показать. Теперь я займусь твоим воспитанием!

Он не ошибся в одном: это место и впрямь оказалось для Тьягу сюрпризом, да еще каким! Парень испытал настоящий шок, увидев, что отец привел его в… публичный дом. Он буквально остолбенел, и только поэтому не убежал оттуда сразу, а вынужден был еще выслушивать увещевания Антониу:

— Давай, Тьягу, не робей! Заведение сегодня полностью в нашем распоряжении, я все оплатил, чтобы ты не стеснялся. Девушки тут приличные, выбирай любую. Поговори с ними, а дальше все само получится. Ты молодой, можешь сразу четверых себе взять.

— Папа, это!.. Это!.. — Задыхаясь от негодования, Тьягу даже не мог говорить.

— Да не волнуйся ты так. — На свой манер понял его Антониу. Все оплачено, развлекайся!

– Папа, меня не интересует любовь за деньги, – прорезался, наконец, голос у Тьягу.

— А кто говорит о любви? Речь идет об опыте, – ответил ему Антониу. — Мужчина должен обладать такого рода опытом! Ты же не собираешься жениться девственником.

— Это мое личное дело! И я не намерен тут оставаться.

— Тьягу, постой, не позорь меня! – попытался удержать его Сан-Марино.

— Если бы ты хоть заранее сказал, куда хочешь повести меня, тогда бы тебе не пришлось и позориться, а так… Говоришь, все оплачено? Вот и развлекайся сам!

Антониу, разумеется, было теперь не до развлечений, он покинул заведение сразу же вслед за сыном. Но Тьягу приехал домой чуть раньше, и Гонсала испугалась, увидев, что на парне лица нет. Подступила к нему с расспросами, но Тьягу отмалчивался — ему было стыдно, не мог он рассказать матери правду. А тут как раз вернулся домой и Антониу. Гонсала потребовала объяснений теперь уже от него и получила их:

— Я отвез его туда, где он давно должен был побывать, чтобы стать мужчиной. Специально выбрал приличное заведение… Но твой сын возмутился! У него аллергия даже на женщин!

— А ты спросил, что ему нужно? Как ты вообще додумался до такого? Как ты посмел? — в отчаянии восклицала Гонсала.

— А что я такого сделал? — недоумевал Антониу. — Подумаешь, трагедия! Да если хочешь знать, я был гораздо моложе, когда мой крестный отвез меня в бордель! И ничего, как видишь, я стал мужчиной!

— Боже мой! Какой ужас! — обхватила голову руками Гонсала. — С кем я живу столько лет!

— А я не хочу становиться мужчиной! — Истерично закричал Тьягу, вызывая огонь на себя. — И скандалов этих больше не могу терпеть! Ты добивался от меня откровенности, отец? Так знай: твой сын — гей!

Это было уже слишком для Сан-Марино, и он опять не сдержался — ударил Тьягу. Потом, правда, сразу же попросил у него прошения. Но на сей раз это не подействовало. Гонсала сказала, что подыщет квартиру и переедет туда вместе с Тьягу. Все это случилось за два дня до серебряной свадьбы. И теперь у Сан-Марино вся надежда была только пи Патрисию и Флору, которые пообещали ему убедить Гонсалу в том, что отменить торжество уже невозможно, и она должна как-то его вытерпеть. Под давлением подруг Гонсала вынуждена была смириться с обстоятельствами, но призналась, что не представляет, как она сможет выйти под руку с Антониу и весь вечер улыбаться гостям, изображал из себя счастливую супругу.

— А мы можем попросить Боба внести изменение в сценарий, — нашлась Патрисия. — Ты выйдешь к гостям не в начале, а хотя бы в середине церемонии. Так все будет выглядеть даже более эффектно! А тебе все-таки, какое-никакое облегчение… Флора, поговори с Ласердой, у тебя это лучше получится.

— Нет, я с ним уже давно не общаюсь, — ответила та. У него душа с телом не стыкуется.

— Как это? — не поняла Патрисия,

— А так: секс отдельно и чувства отдельно! Если когда-нибудь у него совпадет одно с другим, тогда, может, я с ним я поговорю.

— Господи, какие же вы с Гонсалой сложные и утонченные! — покачала головой Патрисия. — Даже удивляюсь, как вы еще меня терпите. Ладно, я сама с ним поговорю.

Она уговорила Боба Ласерду внести изменения в сценарий, не подозревая о возможных последствиях. Патрисии даже в голову не пришло, что Гонсала, оставшись в одиночестве, выпьет сначала для храбрости, потом с горя, а потом и вовсе не захочет выходить к гостям.

– Вы празднуете, а мне праздновать нечего, — Сказала она Патрисии, когда та заглянула к ней, чтобы поддержать ее морально и рассказать, как замечательно складывается начало церемонии.

— Все это я уже слышала, и не раз. Но сейчас не время горевать, — строго произнесла Патрисия. — давай бери себя в руки! Приободрись и — вперед! Пойдем, тебе незачем здесь больше сидеть. Чем раньше ты выйдешь к людям, тем лучше. А то вон совсем раскисла.

— Нет, я туда вообще не пойду!

— Ладно, я пришлю к тебе Флору. Может, у нее найдутся какие-то свои доводы, вы лучше понимаете друг друга.

А тем временем гости, поздравив Антониу и услышав от него, что невеста в соответствии со сценарием должна появиться позже, предавались застолью, танцам и другим развлечениям — кому, что больше нравилось. Семейство Монтана привлекло к себе особое внимание гостей. Три дочери-красавицы, одна из которых — популярная журналистка, и отец — тоже в своем роде знаменитость просто не могли оставить равнодушными присутствующих. Отавиу сразу же окружили репортеры из «Коррейу Кариока». Им хотелось узнать, как он, выпавший на столько лет из жизни, оценивает те или иные достижения современной науки и техники.

— Что вы думаете о клонировании овец и людей? — спросила у него Ана Паула.

— А что такое клонирование? — задал ей встречный вопрос Отавиу.

— Воспроизводство живых организмов.

— Теперь это называется клонированием? — удивился он.

— Да.

— А в мое время это называлось сексом.

С трудом сдерживаясь от смеха, Ана Паула дала более пространное определение процесса клонирования:

— Речь идет о воспроизводстве путем деления клеток на основе генетического кода. Естественно, в лабораторных условиях.

— Это так же приятно? — вновь насмешил репортеров Отавиу.

— Могу поспорить, что нет! – вмешался в разговор Вагнер.

— А зачем же менять то, что хорошо работало? — задал резонный вопрос Отавиу, вызван уже гомерический хохот у собеседников.

Спас его от бесконечных расспросов Шику:

— Пойдем, Отавиу, посидим где-нибудь в тихом местечке. Ты, я вижу, несколько устал от всего этого шума.

— Да, ты верно заметил. Мне вообще лучше было бы остаться дома, но я не смог отказать Сану… Мы вчера переехали в дом моего отца, ты знаешь?

— Да, знаю… А вот и твоя замечательная дочь, Отавиу! — воскликнул Шику, имея в виду подошедшую к ним Жулию. — Ты позволишь мне с ней потанцевать?

— Разумеется. Мне будет приятно посмотреть на вас.

— Жулия, ты же не откажешь отцу в удовольствии полюбоваться такой замечательной парой? — не оставил ей выбора Шику.

Она пошла с ним танцевать, и он сразу же прижал ее к себе крепко-крепко. Жулия, как и следовало ожидать, воспротивилась этому. Шику слегка ослабил объятия, но не отпустил ее. Они продолжали танцевать и пререкаться: он объяснялся ей в любви, а она твердила, что никогда не ответит ему взаимностью. При этом их истинные чувства друг к другу были столь очевидны, что любой сторонний наблюдатель мог бы сказать: это ссорятся двое влюбленных. Одним из таких наблюдателей случайно оказался и Антониу Сан-Марино. Кровь ударила ему в голову, и он сразу же позабыл обо всем на свете — и о Гонсале, которая по-прежнему отказывалась выходить к гостям, и о серебряной свадьбе…

— Жулия и Шику?! — произнес он вслух, не владея своими эмоциями.

— Да, — услышав его, подтвердила Бетти. — Все это кончится свадьбой!

Боясь выдать себя окончательно, Сан-Марино не стал с ней разговаривать — ушел в дом, в свою потайную комнату, к портрету Евы. Он должен был как-то унять свои чувства, просто обязан был это сделать. Но волнение Сан-Марино было настолько сильным, что он забыл закрыть за собой дверь, войдя в потайную комнату. И Арналду, последовавший за ним, чтобы поговорить о бастующей Гонсале, увидел отца стоящим перед портретом Евы. Существование этой комнаты и особенно портрета женщины, в которой без труда можно было узнать Жулию Монтана, стало потрясением для Арналду.

— Жулия?! — произнес он изумленно, стоя за спиной у отца.

Антониу вздрогнул и, обернувшись к сыну, злобно прошипел:

— Уйди отсюда! Сгинь!

Арналду молча удалился, размышляя над тем, что бы все это могло означать. Сан-Марино также вышел из комнаты, и был он мрачнее тучи. А тут еще Патрисия доложила ему, что Гонсалу никому не удалось вразумить — ни Флоре, ни Бобу, ни Арналду, ни даже Тьягу.

— Придется тебе идти к ней, Антониу, — сказала Патрисия. — делай с ней что хочешь: умоляй на коленях, целуй, гони в шею… Это единственное, что мы еще не испробовали. Иди, не бойся. Я буду тут поблизости.

Сан-Марино предпочел кнуту пряник, он буквально валялся в ногах у Гонсалы, моля ее о прощении, взывая к ее благоразумию, но все это оказалось бесполезным.

— Иди к гостям и выдумай красивую отговорку, почему меня нет, — сказала ему Гонсала. — Что-что, а врать ты всегда умел!

Он ушел, а Гонсалу вновь принялась обрабатывать Патрисия — уже по инерции, без всякой надежды на успех. Теперь Сан-Марино не оставалось ничего, как воспользоваться подсказкой Гонсалы, то есть придумать правдоподобную отговорку. Пока он думал, его отыскал всклокоченный Боб Ласерда:

— Что будем делать? Уже надо выносить торт. Обычно в таких случаях его разрезает хозяйка дома, «невеста». И предлагает гостям.

— На Гонсалу больше нельзя рассчитывать, — твердо произнес Сан-Марино. — Я найду другую невесту!

И он направился к Жулии.

— У нас вышла неприятность, — сказал он ей, — Гонсала залила вином свое праздничное платье, специально сшитое для этой торжественной церемонии. Ну и, конечно, расстроилась. Теперь ищет, чем бы его заменить, но ни один наряд ее не устраивает.

— Да, действительно неприятность, — согласилась Жулия. — То-то ее нигде не видно!

— И я хотел тебя попросить помочь мне, — продолжил Сан-Марино, наклонившись к самому уху Жулии: — Скоро подадут торт, его должна разрезать «невеста», но поскольку ее нет, то…

В этот момент, проходивший мимо Отавиу увидел Сан-Марино с Жулией, и вдруг из глубин его помутневшей памяти четко всплыла картинка: Сан-Марино целует Еву! Находясь во власти этого видения, Отавиу закричал:

— Нет. Только не Ева, она моя невеста! — и, бросившись к Сан-Марино, ударил его кулаком в лицо. Потом обернулся к Жулии, крепко вцепился в ее руку и сказал:

– Она выйдет замуж за меня, Антониу! Ты ее не смей целовать!

— Папа, успокойся! Папа, это я, твоя дочь, – в отчаянии повторяла Жулия, но Отавиу ее не слышал.

Вокруг них собралась толпа зевак. Никто не мог понять, из-за чего Отавиу подрался с хозяином дома. Жулия тем временем продолжала твердить свое, а Отавиу по-прежнему видел в ней Еву и все норовил поцеловать ее в губы. Сан-Марино в течение всей этой сцены стоял ни жив, ни мертв. И все остальные, кроме Жулии, тоже оцепенели. Но тут из толпы вынырнул Арналду и встал между Отавиу и Жулией.

— Тихо, успокойся, — сказал он Отавиу.

Тот медленно перевел на него взгляд и вдруг упал как подкошенный. Арналду поднял его, усадил на стул. Обморок Отавиу длился не более секунды. Открыв глаза, он затуманенным взором огляделся вокруг, увидел Сан-Марино, виновато улыбнулся:

— Прости, Сан, у меня немного голова закружилась. Я посижу тут, отдышусь…

Жулия попросила для него стакан воды. А Арналду предложил ей выпить шампанского. Жулия взяла из его рук бокал, они чокнулись, она стала благодарить Арналду за помощь и объяснять ему, что произошло с ее отцом. Внезапно к ней подбежала Бетти и, выхватив у Жулии бокал с шампанским, швырнула его на пол:

— Мерзавка! Ты опять за свое? Пытаешься очаровать Арналдинью?

— Бетти, опомнись! — попыталась вразумить ее Жулия. — Ты ведь не знаешь, что туг произошло!

— Знаю! думаешь, я слепая?

Вокруг них вновь стала собираться толпа, и Арналду пришлось еще раз вмешаться:

— Бетти, не шуми! давай лучше выпьем.

Она посмотрела на него уничтожающим взглядом:

— А ты тоже хорош! Пошел за шампанским и пропал! Моя сестра тебя перехватила?

— Да нет же, Вот оно, шампанское!

— Спасибо. С меня хватит! В прошлый раз ты меня продинамил: назначил свидание и не приехал. Теперь опять то же самое. Нет, дорогой, поищи для таких развлечений кого-нибудь другого!

Ее последняя фраза потонула в хоре голосов, восторженно приветствовавших появившуюся, наконец, Гонсалу. Она вышла из дома, поддерживаемая под руку Патрисией, и Сан-Марино тотчас же устремился ей навстречу. Патрисия передала ему из рук в руки «невесту», все зааплодировали, Ласерда подал знак дирижеру, и оркестр грянул свадебный марш Мендельсона. Супруги прошествовали на украшенный гирляндами, подсвеченный со всех сторон подиум, сооруженный к этой дате вблизи бассейна. Виновникам торжества поднесли шампанское, музыка смолкла, и Сан-Марино, подняв бокал, произнес тост:

— Друзья мои, сегодня мы отмечаем двадцатипятилетние счастливого брака, от которого родились двое сыновей, — Арналду и Тьягу. Я благодарю Бога за то, что он свел меня с этой чудесной женщиной, которую я все больше люблю и уважаю. Пусть наше счастье послужит примером для молодого поколения. Если в семье есть взаимное доверие и уважение, любовь может длиться вечно! Я пью за тебя, Гонсала!

Он уже успел поднести бокал к губам, когда Гонсала, подняв руку, громко обратилась к гостям:

— Подождите минутку! Прежде чем выпить, я бы хотела сказать пару слов, если, конечно, муж позволит.

Не заподозривший подвоха Сан-Марино сделал галантный жест в ее сторону

— Прошу, дорогая!

— Я хотела сказать, — начала Гонсала, — что за эти пять минут услышала больше комплиментов и похвал в свой адрес, чем за все двадцать пять лет совместной жизни.

— Гонсала! — в шутливом тоне укорил ее Сан-Марино уже догадываясь, что у нее на уме, но, все же пытаясь спасти ситуацию.

— Я говорю правду! — продолжила она. — Если бы о нас каждый день писали в прессе, мы бы замечательно жили, совсем не так, как сейчас.

— Хорошо, а теперь давайте выпьем! — перебил ее Сан-Марино.

— Я еще не все сказала, — бросила ему Гонсала и вновь обратилась к гостям: — Знаете, почему я так долго к вам не выходила? Потому что мне было стыдно! Я ведь не актриса, а по сценарию должна была выйти на эту сцену. Или — на арену цирка, так будет правильнее.

На ее выпад ошеломленные гости отреагировали гробовой тишиной, и в этой тишине громом прозвучал голос Сан-Марино:

— Хорошо, достаточно. Маэстро, музыку! Друзья мои, продолжаем праздник!

Дирижер взмахнул палочкой, но уже на первых тактах оркестр вновь умолк, потому что Гонсала потребовала:

— Ну-ка перестаньте играть! Тихо! Ты двадцать пять лет затыкал мне рот, Антониу, но теперь я все скажу!

— Ради Бога, только не здесь и не сейчас! — взмолился он.

— Почему? Ты меня ударишь? — с вызовом произнесла она. — Все, что сейчас тут говорил мой муж, — сплошная ложь! Уважение, доверие… Как бы не так! Весь наш брак соткан из обид. Да, именно такой брак был предложен в качестве примера для подражания!

Сан-Марино, уже не заботясь о том, как это будет выглядеть со стороны, в буквальном смысле попытался закрыть ее рот ладонью, но она увернулась от него и закричала в толпу:

— Так выпьем же за долгие, мрачные, невыносимые двадцать пять лет! — Потом обратилась и к Сан-Марино — Прими мои поздравления, Антониу! Тебе удалось сделать из меня самую несчастную и униженную женщину на свете!

Пока она пила свое юбилейное шампанское, он обхватил ее обеими руками и поволок с подиума. А она упиралась и кричала:

— Ты недоволен мной? Ну да, я знаю, ты предпочел бы, чтоб она была рядом с тобой! Вместо меня!..

Жулия растолкала отца, который после приступа уснул сидя в кресле.

— Пойдем, папа, нам пора домой.

— Да? Уже все закончилось? А где твои сестры?

— Сели уехала давно, а Бетти… сама доберется!

Глава 24 В суете праздника Жулия потеряла из виду Сели и далеко не сразу сообразила, что ее вообще нет среди гостей.

— Куда подевалась Сели? — спросила она у Бетти. — Ты же вызвалась ее опекать!

— Не знаю… Она тут вроде бы подружилась с одной девочкой, Жуаной. Кстати, это племянница Шику! А потом ее пригласил на танец Тьягу. Сели, конечно, отказывалась, но я уговорила ее потанцевать. … Слушай, а может, она уединилась с Тьягу?

– Думай, о ком говоришь! Это же Сели! – одернула сестру Жулия.

Как раз в это время к ним подошел Тьягу и хмуро сообщил, что Сели уехала домой.

– Одна?! И ты ее отпустил? – возмутилась Бетти.

– Я ее не отпускал, – потупившись, ответил он. – Но вы не волнуйтесь: они с Жуаной уехали на машине моего друга, Сержинью. Он подвезет Сели прямо к ее дому. Извините, я должен идти… Меня зовут…

– Прямо беда с ней! – огорчилась Бетти. – Каких трудов стоило уговорить ее прийти сюда, да еще и надеть нормальное праздничное платье, и все напрасно. Сбежала!

– Не забывай, откуда она только вчера приехала. Не все сразу, – сказала Жулия.

Этот разговор состоялся между сестрами еще до того, как Бетти затеяла ссору с Жулией. А после ссоры они уже не общались, и домой вернулись порознь. Едва Жулия ступила на порог, как к ней бросилась встревоженная Онейди:

– У Сели жар! Было почти тридцать девять. Я дала ей лекарство, сейчас температура немного спала.

– Она давно приехала?

– Давно. Я сразу почувствовала что-то неладное, несколько раз заглядывала к ней – она все молилась. И сейчас молится! Не знаю, разве так можно? Это, конечно, не мое дело, но мне кажется, что она просто изводит себя.

Жулия пошла к Сели и долго сидела у ее постели, пытаясь хотя бы таким образом отвлечь сестру от молитв.

– Ты уехала рано, потому что почувствовала недомогание, или вы все же поссорились с Тьягу? – задала ей прямой вопрос Жулия, а Сели, волнуясь, ответила:

– Тьягу тут абсолютно ни при чем! Я, наверно, там простудилась, выпила воду со льдом.

– А, по-моему, ты нервничаешь! Что случилось на празднике?

— Ничего. И я вовсе не нервничаю, тебе показалось.

Оставив Сели в покое, Жулия заглянула к отцу, который поселился, в бывшей спальне Григориу, не считаясь ни с какими доводами Алекса и дочерей, отговаривавших его от этого,

— Я должен здесь пожить! — настаивал на своем Отавиу. — У меня предчувствие, что эта комната всколыхнет мою память!

И теперь все домашние, за исключением не посвященной в некоторые подробности Сели, периодически подходили к спальне Григориу, напряженно прислушиваясь. У всех еще была свежа в памяти первая реакция Отавиу на эту спальню. Когда Жулия зашла к отцу, то увидела его на балконе в очень странной позе: он словно завис в воздухе, сильно перегнувшись через перила. Тело его мерно покачивалось из стороны в сторону и набирало обороты… Это был обморок. Придерживая отца руками, Жулия громко позвала на помощь Алекса. Вдвоем они уложили Отавиу на кровать.

– Онейди, позвони доктору Сисейру, попроси срочно приехать! — распорядилась Жулия.

— Все-таки не следовало бы ему пока находиться в этой комнате! — сказал Алекс.

На шум прибежала Бетти, и даже Сели.

— Он умрет? – спросила Сели обреченно, так, словно и не могла ожидать ничего другого.

— Нет, это всего лишь обморок, успокойся, — обняла ее Бетти,

Отавиу том временем пришел в себя, а приехавший вскоре Сисейру сказал, что это, вероятно, реакция на переезд: усталость, избыток эмоций. Жулия попросила доктора осмотреть заодно и Сели. Сисейру поставил диагноз: вирусная инфекция. Когда Жулия принесла Сели таблетку антибиотика, та отказалась от лекарства:

— Это не поможет. Я должна молиться!

— Хватит молитв! — строго произнесла Жулия. Тебе надо отдохнуть.

— Нет, я знаю, отчего папе стало плохо. Это я виновата, но я буду молить Бога, и он даст мне еще один шанс.

— Если ты сейчас же не уснешь, я затолкаю в тебя снотворное! — пригрозила Жулия.

Утром самочувствие Отавиу и Сели заметно улучшилось, и все стали понемногу успокаиваться. Но тут между Бетти и Жулией вновь вспыхнула ссора – из-за того, что Арналду вздумал прямо с утра послать им обеим цветы. Бетти сразу же ополчилась на сестру и угомонилась, лишь прочтя записку, адресованную Жулии, — это было приглашение на работу в «Коррейу Кариока». А Бетти Арналду приглашал вечером в ресторан. Наученная горьким опытом, Бетти уже не слишком доверяла Арналду, поэтому решила обезопасить себя от возможного подвоха. Позвонив Раулу, она пригласила его в тот же ресторан, на то же самое время, которое было указано в записке Арналду. При этом она была по-дружески откровенна с Раулом:

— Там будет Арналду Сан-Марино, и я хочу, чтобы он приревновал меня к тебе. Поможешь? Как друг!

— С тобой не соскучишься! — засмеялся Раул. — Конечно, помогу, раз уж мы с тобой такие друзья.

Еще на празднике, сразу после инцидента с Отавиу, Алвару потребовал от Сан-Марино:

— Ты должен, наконец, принять решение. Отавиу становится все более опасным. С ним надо кончать!

— Да-да, ты прав, — согласился Сан-Марино. — Тянуть с этим мы уже не можем. Бедная Жулия!..

Потом было скандальное выступление Гонсалы, и проблема Отавиу отступила для Сан-Марино на задний план. Да и Алвару пришлось потратить много энергии совсем на другие дела: в течение всей ночи он выполнял поручение Сан-Марино— договаривался с различными влиятельными людьми о том, чтобы информация о вчерашнем скандале не просочилась ни в печать, на телевидение, ни на радио. В ход шли любые средства: от дружеской просьбы до неприкрытых угроз и шантажа. К утру Алвару уже смог доложить Антониу, что ни одна газета не вышла с сообщением о семейном торжестве в доме Сан-Марино.

— А теперь готовь документы для развода — сказал ему Антониу. — Гонсала сделала все, чтобы получить развод, и она его получит! Я выпущу ее из этого дома без гроша! А ты обоснуешь все юридически.

— Но зачем тебе это нужно? Скандал мы уже практически заняли. Гонсала просто лишнего выпила, сорвалась. Все утрясется, — принялся отговаривать его Алвару. — Ты же сам утверждал еще не так давно, что развод может сильно повредить твоей избирательной кампании.

— Я повержен собственной женой, а ты говоришь о какой-то там кампании!

— Ну, Антониу, не ожидал я от тебя такой слабости, — покачал годовой Алвару.

— Это не слабость, а трезвомыслие, — возразил ему Сан-Марино. — Скандал удалось замять, и это хорошо. Но только при условии, что я лягу на дно. А если продолжу участие в избирательной кампании — мои конкуренты используют этот козырь в самый неудобный для меня момент. Поэтому я сниму свою кандидатуру. Я уже и Боба поставил в известность.

— А я советую тебе не торопиться. Время еще есть, сойти с дистанции ты всегда успеешь, — рассудил Алвару. — Там сейчас Патрисия беседует с Гонсалой. Вполне вероятно, что ей удастся отговорить твою жену от развода.

– Ты ничего не понял! — раздраженно бросил ему Сан-Марино. — Ее желание или нежелание для меня теперь ничего не значат. На разводе настаиваю я сам, по собственной инициативе!

— Ну, это уж совсем зря, – сказал Алвару. — Успокойся, одумайся. В любом случае не торопись, чтобы потом не раскаиваться.

Пока они спорили, Гонсала и Патрисия тоже обсуждали тему развода.

— Он мне прямо сказал: «Я даю тебе развод»! Значит все уже решено, отступать некуда, — говорила Гонсала.

Но ты же не хочешь развода, я вижу это, – отвечала ей Патрисия. — Ты по-прежнему ревнуешь Сан-Марино, а значит, любишь его! Вчера ты выплеснула все, что в тебе накипело за долгие годы. Так почему бы теперь не начать с чистого листа? Мой тебе совет: не разводись. Отстаивай свои права, дерись, но не так, как прежде. Попробуй использовать совсем иное оружие!

— Какое, Патрисия? Где его взять?

— А вот об этом стоит хорошенько подумать!

После завтрака Отавиу уединился с Алексом в бывшей спальне Григориу и рассказал ему о своем ночном кошмаре. Я вспомнил, Алекс, как все было!

— Что было?!

— Я вспомнил сон. Сначала был сон. И мне опять привиделось, будто я убил своего отца! Признайся, ты мне чего-то недоговариваешь? Может, это было на самом деле?

— Ну, опять ты за свое! — рассердился Алекс. — Прислушайся к тому, что ты несешь! Разве ты способен убить человека?

— Нет. Но почему же мне это снится? Вчера ночью я даже не сразу понял, что это был сон. Мне вдруг стало страшно, и что-то подтолкнуло меня к балкону. Потом я услышал чьи-то голоса, голова закружилась, и я упал в обморок!

– Да, ночные кошмары – это ужасно, – посочувствовал ему Алекс. – Но доктор Сисейру сказал, что ты здоров, а о6морок твой всего лишь от усталости и перенапряжения.

– Но почему я пошел на балкон? — не унимался Отавиу. – В тетрадке у меня записано с твоих слов, что я упал с балкона. С этого балкона?

— Да. Сколько можно возвращаться к одной и той же теме!

— А ты точно знаешь? Ты ведь не жил тогда с нами. Откуда тебе известно?

— Об этом тогда все говорили. Наверняка это записано даже в твоей истории болезни.

Отавиу его ответ не удовлетворил, и он стал собираться в дорогу.

— Куда ты? — встревожился Алекс.

— Пойду к Сану, его расспрошу. Он уж точно знает все подробности.

— Не стоит этого делать сегодня, после обморока.

— Нет, я пойду к нему прямо сейчас.

Не в силах остановить Отавиу, Алекс обратился за помощью к Жулии, но и ей не удалось повлиять на отца. В итоге Отавиу поехал к Сан-Марино вдвоем с Жулией. Бетти тоже вскоре ушла из дома, в парикмахерскую: она обстоятельно готовилась к решающему сражению за свое счастливое будущее, которое по-прежнему связывала с Арналду Сан-Марино. И так уж получилось, что Тьягу посетил дом Монтана в отсутствие Отавиу и его старших дочерей. Онейди сказала ему, что Сели заболела, однако навестить ее позволила и, более того, с нескрываемым удовольствием проводила Тьягу до ее комнаты. Сели же, наоборот, сразу попыталась прогнать его:

— Уходи! Тебе нельзя меня видеть!

– Я уйду, но ты сначала выслушай меня!

– Нет. Я не могу. Уйди, пожалуйста!

– Прости меня, я не хотел тебя обижать, — не отступал Тьягу. А тот поцелуй…

— Я ничего не помню! Я много молилась и все забыла!

— Нет, не забыла. Я знаю. Не надо притворяться. Я помню твои губы. Вчера я понял, что тоже тебе нравлюсь!

– Ты заставил меня, так нельзя! Ты знаешь, что я стану монахиней, это грех!

— Я не смог удержаться, прости. Обещаю, в следующий раз, если только ты сама…

— Следующего раза не будет! Пожалуйста, забудь обо мне!

— Но я не могу тебя забыть! Я еще никогда никого так не любил, Сели! Что мне делать? Я просыпаюсь с мыслями о тебе и засыпаю с ними!

Он опять не удержался и, нарушив только что данное обещание, попытался обнять ее и поцеловать.

– Нет! Нет! — закричала Сели. — Пусти меня! Я все равно уйду в монастырь!

– Хорошо, ты имеешь на это право. Но у меня сеть право бороться за тебя, любить тебя. Ведь ты еще не дала обет!

Сил для сопротивления у Сели почти не осталось, она испугалась, что может опять не устоять, поддаться соблазну, и произнесла как заклинание:

— Тьягу, я тебя не люблю! Не люблю!

– Не верю! Ты меня любишь, я это чувствую!

— Нет, ты ничего не понял. Перестань меня мучить, а то я еще сильнее заболею и умру. Тебе это нужно? Оставь меня в покое и выйди отсюда!

— Я люблю тебя, Сели, — сказал ей Тьягу на прощание. И если ты передумаешь, знай: я жду тебя!

После ухода Тьягу Сели заметно повеселела и с удивлением обнаружила, что у нее уже нормальная температура. Произошедшую с ней метаморфозу Сели объясняла для себя тем, что она сумела устоять перед соблазном. А Онейди связывала это исключительно с визитом Тьягу, но помалкивала и лишь лукаво улыбалась. Жулии было очень неловко оттого, что они с отцом приехали в дом Сан-Марино сразу после вчерашнего скандала, не дав человеку возможности прийти в себя. Но Отавиу вообще не помнил о том, что вчера был здесь в гостях, поэтому остановить его не представлялось возможным Предупрежденный Жулией по телефону, Сан-Марино успел внутренне подготовиться к этому внезапному визиту, и встретил их с такой безоблачной улыбкой, как будто и впрямь не пережил никаких потрясений накануне.

— Отавиу, здравствуй, проходи… Мой друг, Жулия, как я рад! Усаживайтесь поудобнее.

— Ответь мне. Сан, на один вопрос. Я больше не могу ждать! — сразу же приступил к главному Отавиу.

— Спрашивай!

– Это очень важно, Сан. Пообещай, что скажешь только правду.

— Да, конечно!

– Это я убил отца?

— Да что ты такое говоришь, папа! — в ужасе воскликнула Жулия.

– Умоляю, Сан, не щади меня, — продолжал в том же духе Отавиу. — Скажи правду. Я должен знать! Это я убил отца?

Он так сильно разволновался, что Антониу м Жулия принялись вдвоем его успокаивать, А Сан-Марино при этом еще раз повторил всем известную историю про рак легких, от которого якобы и умер несчастный Григориу. Отавиу несколько успокоился, но потом опять недоверчиво спросил:

— А ты меня не обманываешь?

Сан-Марино стало не по себе от пристального взгляда Отавиу, но ответил он твердо, уверенно:

— Истинная, правда! А с чего это ты вдруг?

— Понимаешь, мне снилось, будто я убиваю отца. Ужасное ощущение! Алекс говорит, что это всего лишь ночной кошмар, но я должен был спросить у тебя, у моего брата.

Сан-Марино вновь принялся успокаивать от Отавиу, уверяя, что это и вправду не более чем дурной сон. В конце концов, Отавиу ему поверил и поблагодарил его.

— Спасибо, брат. Ты снял камень с моей души.

Домой Отавиу вернулся не просто в хорошем, а в приподнятом настроении. Да еще и Сели порадовала его своим чудесным выздоровлением.

— А где моя дочь Бетти? — спросил Отавиу. Вас должно быть трое!

— Мы разбирали вещи в подвале, Бетти нашла там какое-то платье и захотела примерить его у себя в комнате, пояснила Онейди.

— Платье? Это интересно! — оживился Отавиу. — Чье же это может быть платье? Пожалуй, я пойду к Бетти, посмотрю.

Он ушел, а Алекс с тревогой взглянул на Жулию.

— Я уже всего опасаюсь, — признался он. — Любая вещь из прошлого вызывает в нем болезненные реакции. Спальня сеньора Григориу, балкон… Кстати, там, в подвале, мы нашли портрет сеньора Григориу, но я пока его на всякий случай припрятал.

— А вы не видели там портрета моей мамы? — оживилась Жулия. — Он висел у нас над обеденным столом и очень нравился папе. Я это хорошо помню.

— Нет, не видели

— Куда же он подевался?

Возможно, еще найдется. Мы ведь не все ящики разобрали. Пока они тут беседовали, Отавиу заглянул в комнату Бетти, увидел ее в свадебном наряде Евы и радостно воскликнул.

— Ева! Наконец-то ты приехала!.. Нам уже пора к венцу?

Он очень напугал Бетти. Она бросилась к отцу, подумав, что он сейчас опять лишится чувств. Но Отавиу лишь тряхнул головой, словно прогоняя остатки мелькнувшего перед его глазами видения, и произнес удивленно:

– Бетти?

— Да, папочка, это я, Бетти.

— А куда у тебя это платье? Точно такое я купил Еве к нашей свадьбе.

– Вероятно, это оно и есть. Я нашла его в подвале, в каком-то сундуке. Мне захотелось посмотреть, как я буду в нем выглядеть. По-моему, оно прекрасно сохранилось и мне к лицу.

– Ты тоже собираешься замуж? – удивился Отавиу.

— А почему бы и нет? — озорно улыбнулась Бетти.

— А кто твой жених? Я забыл.

— Мой жених — Арналду. Но он и сам еще об этом не знает, папа

Уверенность, с какой Бетти продвигалась к своей цели, в тот же вечер принесла первые плоды: Арналду заглотал крючок под названием «ревность» и, отшив соперника, роль которого успешно исполнил Раул, увез Бетти в роскошный отель, где они и провели ночь. Глава 25 После того как Шику осознал, что любит Жулию, и признался в этом самому себе, а потом и ей, он уже ни от кого не скрывал ни своих чувств, ни своих намерений относительно строптивой Жулии Монтана. Коллеги сначала подшучивали над ним, так или иначе обыгрывая скандальные Таблетки Любви, а потом даже стали сочувствовать ему. Были среди них и те, кто отказывался верить Шику: уж слишком долго он считал Жулию своим заклятым врагом, имея на то все основания после колумбийской командировки. А потом ведь была еще история с украденной темой для статьи! Такое далеко не всякий сможет простить, не говоря уж о том, чтобы влюбиться в человека, поступившим с тобой так подло.

– Я понимаю, что это розыгрыш и мистификация — говорил Шику, например, его товарищ по работе Дину — никак не соображу, в чем же тут смысл. Что ты затеваешь? Это наверняка какой-то хитроумный план мести. Я прав?

— Тебе так же трудно что-либо втолковать, как и моей бывшей жене, – отвечал ему на это Шику. — Ты же знаешь Лусию Элену? Она если что вобьет себе в голову, то выбить это можно только вместе с головой. Мы пять лет в разводе, а она все думает, что я в нее тайно влюблен. Я ей уже открытым текстом сказал, что люблю Жулию, но она, точно как ты, не верит! У Лусии Элены своя логика: если не женишься, значит, не любишь, а просто блефуешь!

— У твоей Лусии Элены богатая фантазия! — засмеялся Дину. — А я даже представить не могу тебя рядом с Жулией, да еще в свадебном фраке! Ха-ха-ха!.. Не смеши меня!..

Между тем откровенный разговор с Лусией Эленой оказался не совсем бесполезным: до нее, наконец, дошло, что Жулия — не очередное мимолетное увлечение Шику, а нечто более серьезное. Об этом она и сказала Жудити. А та ее просто высмеяла:

— Я знаю эту Жулию! Она отдала Шику в заложники колумбийским боевикам! Ты что-то не так поняла и все перепугала.

— Нет, он мне прямо сказал, что любит ее и хочет на ней жениться.

— Если ты не бредишь, то, значит, мой сын сошел с ума, — пришла к заключению Жудити. — И его надо срочно лечить!

Приехав к Шику в редакцию, она громко, не обращал ни на кого внимания, спросила:

– Это правда, что ты влюбился в предательницу Жулию Монтана?

– Говори тише, мама, – поморщился от досады Шику.

— Франсиску Мота, отвечай, я приказываю! — произнесла она еще громче.

— Мама, пойдем, я тебя провожу, и по дороге мы поговорим.

— Не надо меня выгонять, я все равно никуда не уйду, пока не услышу от тебя да или ‘нет’.

— Да! — сделал ей одолжение Шику.

— Так, значит, ты все-таки спятил! И жениться на ней собираешься?

— Пока нет, мама.

– Тогда я ничего не понимаю. Ты выдумал все это, чтоб отвязаться от Лусии Элены?

— Да она-то тут при чем, мама?! — вышел из себя Шику.

— Ну вот, теперь я все поняла! — сказала Жудити. — А зачем же в таком случае надо медлить со свадьбой?

— Ты издеваешься надо мной?

— Нет, серьезно спрашиваю.

— Невеста еще не дозрела до столь ответственного шага.

— Понятно. То-то я вижу, что ты не похож на счастливого влюбленного!

— Мама, перестань! Ты отвлекаешь меня от работы.

— Я сейчас уйду. Но прежде скажу тебе вот что: если женщина не любит моего сына, то грош ей цена!

Дома, вспомнив эту сцену, Раул беззлобно уколол Шику:

— Что сидишь, пригорюнившись, Ромео? Обдумываешь замечание доны Жудити насчет твоей избранницы?

– Мои мысли действительно вращаются неподалеку от Жулии, — в серьезном тоне ответил ему Шику. — Я думаю об Отавиу. Ты помнишь тот эпизод во время серебряной свадьбы, когда Отавиу ударил Сан-Марино?

– Я был далеко от того места и ничего не видел.

— Я тоже не видел самого начала этой сцены, но успел заметить, что Сан-Марино был напуган до смерти. Его ведь не так просто испугать, ты знаешь, да и Отавиу человек миролюбивый, доброжелательный, он без причины махать кулаками не стал бы.

– Но говорят же, будто на него тогда нашло какое-то затмение.

– А если не затмение, а наоборот, прозрение?

— На что ты намекаешь?

— Мне кажется, Отавиу в тот момент что-то вспомнил, причем что-то очень неприятное, а может, даже и опасное для Сан-Марино. Мой нюх мне подсказывает, что наш шеф вообще не заинтересован в выздоровлении Отавиу. Я был свидетелем еще одного эпизода. Помнишь, я тебе рассказывал, как мы смотрели старую запись футбольного матча?

— Ну, припоминаю.

— Так вот, Сан-Марино в тот раз тоже чуть удар не хватил, когда он услышал, что к Отавиу вернулась память. Я тогда не придал этому значения… А он сказал, что задохнулся от радости за Отавиу.

— Слушай, зачем тебе нужно в этом копаться? — спросил Раул. — У тебя и так не слишком устойчивое положение в редакции.

— Нет, я хочу все выяснить, и уже запросил кое-какие материалы в архиве. Мне нужно доподлинно знать, что произошло в ту ночь, когда умер или был убит Григориу Монтана!

— Ты считаешь, в этом как-то замешан Сан-Марино?

— Пока это все лишь на уровне интуиции. Но я сам видел панический страх в глазах Сан-Марино и готов поспорить, что он боится разоблачения. А вот в чем — это вопрос! Я должен найти на него ответ!

— А я бы советовал тебе не ввязываться в эту темную историю, — еще раз повторил Раул.

Приехав к Сан-Марино и задав ему тот страшный вопрос об убийстве отца, Отавиу тем самым спас свою жизнь или, по меньшей мере, получил отсрочку в исполнении приговора. Сан-Марино не мог удержаться от смеха, рассказывая Алвару о душевных терзаниях Отавиу:

— Ты можешь представить, какая ирония судьбы! Пришел ко мне спросить, не он ли убил своего отца!

— Значит, насколько я тебя понял, ты решил еще на какое-то время оставить его в покое, — недовольным тоном произнес Алвару.

— Ну, в общем, да. Знаешь, с ним была Жулия…

— Тогда мне тем более все понятно!

– Нет, ты не спеши с выводами. Я затем и позвал тебя, что нуждаюсь в твоем совете. Вопрос Отавиу ее очень испугал, и она теперь тоже невольно будет думать о вероятных причинах смерти Григориу.

— Ну да, а если учесть, что она еще и журналистка, — верно, понял ход его мыслей Алвару, — то ей проще всего будет покопаться в архивах. А дальше все покатится само, стоит только зацепиться за какую-нибудь подробность.… Так, значит, убрать следовало бы и ее, но на это ты не пойдешь…

— Нет! Это выше моих сил! — признался Сан-Марино.

— В таком случае, тебе надо прибегнуть к хитрости. Покажи ей все статьи о смерти Григориу, пусть она это узнает от тебя и угомонится. Ей ведь не захочется выискивать доказательства вины собственного отца!

На том они и порешили. Сан-Марино, позвонив Жулии, предупредил ее, что беседа будет конфиденциальной, но она все равно сказала о своей поездке Алексу.

— Ты не говори папе, что я туда поехала. Сан-Марино хочет что-то рассказать мне без свидетелей. Я очень волнуюсь.

– Я тоже, — сказал Алекс. — Что же он может такого сообщить, чего мы не знаем о смерти сеньора Григориу?

Сан-Марино беседовал с Жулией долго, используя возможность любоваться ею. Постоянно повторял, что ему тяжело обо всем этом вспоминать, но раз уж Отавиу зацепил болезненную тему… А если отбросить все ужимки и словесную шелуху, то сказал Сан-Марино о смерти Григориу примерно следующее: старик умер сразу же после ссоры с Отавиу, а тот, осознав свою вину, решил покончить с собой и выбросился с балкона. Жулия, разумеется, была ошеломлена услышанным, и Сан-Марино обнял ее этак по-отцовски, а затем стал взволнованно говорить ей слова утешения:

— Не волнуйся, дорогая моя Жулия. Даст Бог, Отавиу никогда не вспомнит о той трагедии. А если это и произойдет, мы оба ему поможем… Ты такая красивая, Такая необыкновенная!.. Я никогда не брошу ни Отавиу, ни тебя!

– Спасибо! Вы так добры к нам, — растроганно отвечала ему Жулия. — Я даже не знаю, как вас благодарить.

Вернувшись, домой, она спросила у Алекса:

— Ты знал, что дедушка умер после ссоры с моим отцом? Почему ты мне об этом не сказал?

— Не хотел добавлять тебе хлопот.

— А о той публикации тоже знал?

— Но это же грязная ложь! Мало ли чего люди тогда болтали! Если хочешь знать, то я даже не уверен, поругался ли на самом деле Отавиу с твоим дедом.

— Это правда. Мне Сан-Марино сказал. Прости, Алекс, но ты не должен от меня ничего скрывать.

— Хорошо, — согласился он. — В таком случае, я должен рассказать тебе об Элиу Арантесе.

— Кто это?

— Бывший адвокат сеньора Григориу. Много лет о нем ничего не было слышно, а когда Отавиу очнулся, Арантес разыскал меня и хотел рассказать что-то важное о смерти твоего деда. Потом в него стреляли, и он снова исчез!

— Что же он мог знать?

— Понятия не имею! Но мне известно, что к той фальшивке в газете Арантес тоже приложил руку!

— Так это он организовал ту публикацию?

— Не могу этого утверждать. Но знаю одно: твой отец его не любил. Не доверял ему. Все время повторял, что Арантес занимается какими-то темными делами. Жулия, я опасаюсь, как бы сеньор Элиу не начал нас шантажировать. Скажет, например, что хочет показать Отавиу ту заметку об убийстве… Или рассказать ему о попытке самоубийства… Отавиу такого удара не переживет!

– Нет, мы не должны этого допустить! Где он сейчас?

— Не знаю. Кто-то его преследует, он скрывается. Но не так давно опять пытался поговорить со мной по телефону, только нас разъединили.

— Господи, что ему от нас нужно? — совсем расстроилась Жулия.

— Если бы я знал! Но этот человек всю жизнь был связан с бандитами, так что ждать от него чего-нибудь хорошего не приходится.

— Мы должны его найти! — решительно заявила Жулия. — До того, как он успеет что-то сделать папе.

— А как его найти? Мы можем только ждать, пока он снова не появится, — развел руками Алекс.

— Нет, я знаю, кто может нам помочь! — воскликнула Жулия. — Это влиятельный человек, и ему можно доверять. Я поговорю с Сан-Марино, Алекс!

Находясь под впечатлением от встречи с Жулией, Сан-Марино пришел в свою потайную комнату, к заветному портрету. А там его ждал сюрприз: Гонсала!

— Что тебе здесь нужно? Как ты сюда вошла? — рассердился он.

— Мне хотелось понять… — в задумчивости произнесла Гонсала. — Ведь это она лишила меня твоей ласки, твоего внимания.

— Ну и что, поняла? — грубо бросил ей Сан-Марино

— Да, кажется, сегодня до меня кое-что дошло

— И что же?

— А то, что этот портрет переживет нас всех, но не пере станет быть всего лишь картиной на стене! Эта женщина, к которой я ревновала тебя всю жизнь, мертва! Я соперничала с хостом и красками, а не с живой женщиной. Только сегодня я поняла всю абсурдность своей ревности, своих страданий. А ты продолжаешь жить в этом абсурде, воспринимая его как норму! Но ты взгляни: это портрет, и больше ничего, и ты не в силах что-либо изменить, Антониу!

— Гонсала, я не ожидал от тебя такого!

— Мне следовало давно это понять, чтобы не мучиться самой и чтобы вырвать тебя из твоего чудовищного плена. Надо было прийти сюда, позвать тебя и сказать: потрогай эту рогожку, эти засохшие краски, Антониу! Чувствуешь, они холодные, они отдают мертвечиной? А теперь дотронься до меня! — Говоря это, она взяла руку Антониу и приложила ее к своей груди. — Я живая! У меня горячее тело, гладкая кожа! Ты потрогай, потрогай! Я еще молода, мне нужна любовь, нужен секс… Господи, почему я раньше тебе этого не сказала? Почему не кричала, как я люблю тебя!.. Перед тем как мы расстанемся, я хочу быть с тобой здесь, у этого портрета! По-моему, это будет правильно!..

Ее страстный монолог закончился столь же страстными объятиями Сан-Марино.

— Как я соскучился по тебе, по твоему телу! — говорил он Гонсале. — Я уже и забыл, какая ты восхитительная женщина!..

В ту ночь они впервые за много лет спали в своей супружеской постели. А утром Сан-Марино отозвал документы о разводе и приказал Бобу Ласерде с новой силой раскручивать избирательную кампанию Он был счастлив, доволен жизнью и собой. А когда услышал, с чем к нему пришла Жулия, то и вовсе почувствовал себя на верху блаженства

— Значит, Алекс думает, что Арантес хочет вас шантажировать? — переспросил он, с трудом удерживаясь от смеха.

— Да, — подтвердила Жулия. — Не зря же он сказал Алексу, что знает какую-то тайну о гибели моего деда.

— А что еще он говорил Алексу? Какие-нибудь подробности сообщил?

— Нет, он обещал все это рассказать только при встрече.

— Тогда вы с Алексом абсолютно правы: он намерен вас шантажировать! Вот гад! Но ты успокойся, я его близко не подпущу к Отавиу! У меня есть способы его остановить. Как только он позвонит — немедленно сообщи мне!

— Да, конечно!

— Тут любая зацепка важна, понимаешь? Если ему нужны деньги, хорошо, я готов заплатить. Спокойствие Отавиу и всей вашей семьи не имеет цены!

После ухода Жулии Сан-Марино пригласил к себе Алвару, чтобы вместе с ним порадоваться такой немыслимой удаче.

— Да, за это, пожалуй, даже стоит выпить! — сказал, выслушав его, Алвару.

Сан-Марино с удовольствием произнес тост:

— За нежную Жулию Монтана и ее трогательную наивность! Она преподнесет мне Элиу Арантеса на блюдечке, и я же еще прослыву героем!

— Да, у этого официанта богатое воображение! — вспомнив о версии Алекса, захохотал Алвару.

— А представь себе, все чудесно укладывается в этот мнимый шантаж! Алекс — гений!

— А что ты скажешь Жулии, когда найдешь Элиу?

— Ты имел в виду, когда найдут его труп? – поправил Алвару Сан-Марино. — Просто сообщу ей эту новость и скажу, что кто-то добрался до него раньше меня. НО в любом случае бандит получил по заслугам!

— Вот теперь я узнаю старого доброго Сан-Марино, похвалил его Алвару.

Воскресный день Шику решил провести в библиотеке, но нужной ему подшивки газет за восемьдесят первый год получить он не смог.

— Ее уже взяли, — пояснила библиотекарша. – Кто-то еще изучает те же архивы, что и вы. Сейчас посмотрю Жулия Монтана! Вы с ней знакомы? Она в читальном зале.

— Спасибо, я думаю, мы сможем поработать вместе с ней, — улыбнулся Шику.

Отыскав Жулию в читальном зале, он подсел к ней за стол.

— Вижу, нас с тобой посетила одна и та же мысль?

— А зачем тебе надо копаться в прошлом моей семьи? Тебе-то что за дело? — как всегда не слишком любезно отреагировала на его появление Жулия.

— Затем, что мне нравится Отавиу, и я люблю тебя. Мне хочется вам помочь, и я знаю, что могу это сделать!

— Ладно, давай поговорим. Может, ты уже нашел что-нибудь такое, чего не знаю я.

— А что ты ищешь? Вообще, почему ты заинтересовалась событиями тех лет? Что-то хотела прояснить для себя? Или для Отавиу?

— И то и другое. Все началось с того, что отец видел кошмарный сон, связанный со смертью деда…

Она вкратце рассказала Шику все, что узнала от Алекса и Сан-Марино. А потом, словно спохватившись, вдруг осеклась:

— Не знаю, почему я это тебе рассказываю?..

— Потому, что мне можно доверять, я бы никогда не сделал ничего такого, что может навредить Отавиу.

– Кажется, ты говоришь искренне, — с некоторым удивлением отметила Жулия.

— Конечно, искренне!

— Шику, я запуталась, мне не на кого — призналась ему Жулия. — Алекс чудесный человек, но он знает все только с чужих слов. А Сан-Марино очень занят, я не могу все время отвлекать его своими сомнениями и перекладывать на него наши заботы.

— Он причастен к этой истории, — уверенно произнес Шику. — Я думаю, Сан-Марино многое мог бы рассказать, но почему-то не хочет.

— Мне кажется, ему просто больно об этом всем вспоминать. — Выдвинула свою версию Жулия. — Он всегда считал деда своим отцом, а папу — братом. Поэтому он всячески оберегает папу. Сан-Марино благородный человек, я им восхищаюсь!

Шику лишь озадаченно хмыкнул и не стал убеждать Жулию в обратном. Только произнес с уверенностью и даже с вызовом, мысленно брошенным Сан-Марино:

— И все же я не верю, что Отавиу мог причинить зло, кому бы то ни было, тем более родному отцу. Даже неосознанно! Что-то в этой истории не сходится, а что именно, пока не знаю. Но со временем все встанет на свои места.

Глава 26 Каждое утро Отавиу открывал глаза и замирал на секунду в тревоге ожидания: неужели сегодня? Он ждал свою жену Еву. Она должна была вернуться. Он это знал, он в это верил. С его верой смирились даже домашние.

— Папа отказывается верить, что умерла, говорила Жулия Сан-Марино, — И я не знаю, хорошо это или плохо.

Жулия была нео6ыкновенно доверчива с Сан-Марино и охотно делилась с ним и заботами и беспокойствами, а тот охотно выслушивал ее и давал советы. Так, он посоветовал ей говорить подольше с наглецом и шантажистом Элиу Арантесом, если он вдруг снова позвонит.

— Нам важно выяснить, где он находится, и тогда, вот увидишь, мы избавим отца от его преследований — пообещал Антониу.

Жулия благодарно закивала, подумав про себя: «Какое счастье, что у отца есть такие преданные друзья». Отавиу тоже с благодарностью вспоминал своего друга Сана. Сколько он для них для всех сделал! И каким дружеским и теплым был тот ужин, на который он пригласил Отавиу вместе с девочками. Отавиу непременно хотелось порадовать Сан-Марино с Гонсалой теплом и гостеприимством, и он позвонил другу и пригласил его к себе. А, пригласив, захлопотал, сам отправился сначала за покупками, а потом на кухню. Отавиу уже не раз удивлял домашних своей изысканной стряпней. Он мог приготовить что угодно — блинчики, салаты, жаркое, заливную рыбу. Накрытый его руками стол выдавал профессионала.

— Откуда ты этому научился, папочка? — спрашивали дочери, садясь за стол, выглядевший как будто картина самого лучшего из любителей натюрмортов.

Я и сам не знаю, — пожимал плечами Отавиу. Я ведь был журналистом, а вот, оказывается, и готовить умею.

— Да вы же держали ресторан, — напомнил ему Алекс. — Люди дорого платили, чтобы посидеть у вас в «Тригу», и меня вы к себе взяли работать из небольшого кафе возле редакции. Наверное, не случайно вашей рубрикой была колонка, посвященная ночной жизни Рио. Эту жизнь вы знали как никто!

— Может быть, может быть, — задумчиво покачал головой Отавиу, — но я ничего про это не помню.

Голова не помнила, зато помнили руки, и ловко резали овощи, приправляли пряностями, смешивали, раскладывали, а у домашних текли слюнки от аппетитных запахов, которые неслись с кухни. Гонсала пришла в восторг, увидев накрытый Отавиу стол и всю дружную семью, которая за него уселась. Она с грустью подумала о том, как холоден ее собственный дом и каким теплом дышит этот. Но до настоящего тепла было далеко и этому. Однако сестры сделали уже немалые успехи в отношении совместной жизни, которая оказалась совсем нелегкой наукой и требовала очень большой любви друг к другу для того, чтобы из ада превратиться в рай. Да, любому дому легко превратиться в ад; мешают друг другу привычки, сталкиваются характеры, темпераменты, вступают в спор убеждения и вот уже никому нет покоя под домашней крышей — всюду идет война, ожесточенная, непримиримая. Однако воюют всегда дети, подростки, а любящая мать умеет примирить их всех. Она терпеливо выслушает каждого, улыбнется резкости юношеского максимализма, утешит, посоветует, накормит, и вот уже под ее теплое крыло собрались все ершистые птенцы, раздумав враждовать, радуясь теплу и уюту… Но эти птенцы, лишенные теплого материнского крыла, только искали живительного тепла любви, только жаждали его, но не знали, как и где его отыскать. У каждого под этой крышей были свои представления о ней и своя к ней дорога. И жизнь покажет, у кого она была короче и прямее и кого куда завела…

— Представляешь, Сан, я вспомнил свою свадьбу! — сообщил Отавиу.

Антониу метнул на него быстрый острый взгляд, но Отавиу не обратил внимания, каким взглядом смотрел на него друг детства. Он был погружен в свой внутренний мир и не спеша, говорил:

– Я спустился в подвал… Помнишь, мы часто там играли в детстве?

Антониу кивнул.

– Ну, так вот, там стояла моя средняя дочь Бетти нашла в сундуке материнское подвенечное платье и нарядилась в него. Как только я ее увидел, в моей памяти будто что-то сдвинулось, и картинки стали возникать одна за другой.

— Интересно, — протянул Сан-Марино.

— Я нашел очень много фотографий, каких-то вещей и вещичек, комодов, столов и статуэток из нашего детства. Этот подвал похож на мою голову, если в нем покопаться, многое может всплыть.

Разговор происходил в гостиной уже после десерта, и Сан-Марино загорелся:

— Я тоже хочу спуститься туда!

— Пойдем! — охотно согласился Отавиу.

Спустившись вниз, они оба попали в мир прошлого.

— Сколько времени мы тут провели, целыми днями не вылезали! — задумчиво проговорил Отавиу.

— Ты по целым дням читал, — подхватил Антониу. — Смотри, трость твоего дедушки! Он гонял ею Бибело, твою собачонку.

— А вот дедушкина шарманка! Она так мне нравилась… Мужчины путешествовали по стране детства, а женщины сидели тесным кружком в гостиной.

— Хорошо, если бы и мы время от времени могли убегать от реальности, – с вздохом сказала Гонсала.

Она убегала, но алкоголь — дурной друг, он только истощал душевные силы и делал все вокруг еще непригляднее.

— А зачем от нее бежать? — С удивлением спросила Бетти, сияя своими голубыми глазами. — С ней надо бороться и побеждать!

— Да, я уже поняла, что ты девушка настойчивая. — С улыбкой признала Гонсала, — И точно знаешь, что тебе нужно.

Что ей нужно, Бетти знала давно, а вот кто — узнала совсем недавно. Ей нужен был Арналду Сан-Марино. После того как она так оригинально возобновила с ним знакомство и была эта сладкая ночь на пляже, рассыпающаяся бубенцами смеха, Бетти твердо решила дождаться и звона свадебных колоколов. Ради этого она готова на все, даже на то, чтобы не встречаться с Арналдинью. Пусть в нем проснется охотник и кинется вслед за ускользающей добычей, пусть он ищет ее, пусть стремится к ней!

— Ты настойчивая, и Жулия тоже настойчивая, — продолжала задумчиво Гонсала.

— Только младшенькая у нас отстает, — улыбнулась Бетти.

— Нет, дона Гонсала. — обиженно возразила Сели, — это неправда, я тоже знаю, чего хочу. — Осунувшееся личико девушки говорило о тайном страдании, и глаза у нее были тоже очень печальными.

— Сели хочет уйти в монастырь, — вступила в разговор Онейди, — твердит, что таково ее признание, но мне ее решение не по сердцу.

Онейди всей душой привязалась к Сели, детей у нее не было, но Сели словно бы пробудила в ней материнский инстинкт, и она всей душой болела за милую беззащитную девочку. Гонсала смотрела на Сели очень внимательно, она знала, что Тьягу теперь любит не одну только музыку, что под музыку он частенько уплывает в страну грез не один.

— В твоем возрасте ничего не знаешь наверняка, — ласково сказала она девушке, которая смотрела на нее так доверчиво, — но за свое признание, конечно же, нужно бороться.

Сели и боролась за свое признание. Боролась днями и ночами. Поцелуй, которым она обменялась с Тьягу на серебряной свадьбе его родителей, жег ей губы. Он был и сладким, и горьким. Она хотела забыть о нем, она молилась, но молитвы не помогали, и Сели считала, что уста ее осквернены. Она наложила на себя жесточайший пост, закрылась в комнате, не желая никого видеть, и отсылала обратно всю еду, которую с такой любовью готовила для нее Онейди.

— Ты себя совсем изведешь, — Чуть не плакала жена Алекса. — Посмотри на себя! Скоро совсем растаешь!

Этого и хотела Сели. Ее плоть согрешила, и она должна была наказать ее, а главное, расправиться с источником соблазна, потому что она продолжала соблазнять ее, и вместо самых страстных молитв у нее в душе начинала звучать записка Тьягу: «Сели! Сели! Я столько всего хотел сказать, но ты не стала слушать. Почему? Чем я тебя обидел? Мне хочется понять. Я пишу эти строки и словно смотрю в твои глаза, вижу твою чудесную улыбку, твои губы, вспоминаю нежный вкус твоего поцелуя. У меня даже сердце начинает биться сильнее. Пожалуйста, дай мне еще один шанс. Я люблю тебя, Сели!» И тогда Сели зажимала руками уши, закрывала глаза и настойчиво твердила привычные слова молитв, прося оградить ее от наваждения. Собравшись с духом, она пошла к исповеди, приготовившись к страшной каре.

— Я не достойна, преклонять колени перед Господом, падре, — сказала она, и слезы полились у нее потоком из глаз, — я согрешила против обета безбрачия. Я обещала посвятить свою жизнь Господу, а сама поцеловала мужчину в губы и почувствовала то, что не положено чувствовать монашке.

— Сколько тебе Лет? — спросил священник.

— Восемнадцать. И еще я грешу, говоря неправду, отвечая на вопросы, я лгу. — Сели залилась краской, вспомнив, как на все расспросы Бетти о Тьягу, на все ее намеки, всегда отвечала: нет, нет и нет, а сама… — Но я раскаиваюсь, сразу же раскаиваюсь — торопливо прибавила она. — Если Бог не захочет простить меня, я пойму. Я достойна, гореть в огне преисподней веки вечно!

— Прочти три раза «Богородицу» и три раза «Отче наш», — сказал священник, — и больше не целуйся.

От такого легкого наказания Сели легче не стало, она казнила себя ежедневно и ежено1цно, но чем яростнее казнила, тем явственнее и горячее помнила грех. Она не хотела и в этот вечер покидать свою комнату, но сестры уговорили ее. Сели уступила сестрам только потому, что для нее это было нелегкое испытание.

— Да, мы все упрямые, — улыбнулась Жулия. — Все в отца. Он ведь так и не хочет верить, что мамы больше нет с нами. Он ждет ее каждый день. Бегает, делает зарядку, чтобы быть в форме. Покупает каждый день мамины любимые фрукты… И мы не знаем, как нам поступить.

Гонсале было знакомо это странное наваждение, ее муж тоже был подвержен чарам покойницы. Может, она и впрямь обладала какой-то особой силой, но не создающей, а разрушающей, раз до сих пор не отпускала от себя тех, кто был нужен живым, не отпускала отца к своим детям?..

— А я уверена, что отец со временем примет правду, — уверенно сказала Бетти. — И как знать, может быть, найдет себе кого-нибудь…

Гонсала ожидала, что старшая и младшая возразят средней, что сама мысль о возможности личной жизни у их отца покажется им чудовищной, но Жулия задумчиво сказала:

— Мне показалось, что его лечащий врач Лидия как-то необыкновенно на него смотрела…

— Да что ты? — вдруг заинтересовалась Гонсала.

— Точно, точно, — кивнула головой Жулия. – Он ей очень нравится, у меня в этом нет сомнений, и сейчас, когда она, а очередной раз уехала в Англию, она присылает такие чудесные открытки и звонит часто.

— Я восхищаюсь вашим отцом, — искренне сказала Гонсала, — И лучшего ему пожелать не могу!

Когда она возвращалась вместе с Сан-Марино после вечера домой, она впервые думала не о прошлом, а о будущем, и это было так необычно, так странно… Может быть, оттого, что Отавиу так чудесно играл на пианино, а она пела, чего не делала так давно… Пение словно бы вернуло ее в давние времена девичества… Обычно, если речь шла о будущем, Гонсала сразу представляла себе своих сыновей и погружалась в мысли об их проблемах: что будет с Тьягу? Что будет с Арналду? А о себе она думала только в прошедшем времени, и невозможность ничего поправить в этой несчастливо прожитой — уже прожитой — жизни мучила ее. Но если есть будущее и у Отавиу об этом говорят его собственные дочери, предполагая, что даже он способен найти свое счастье, хотя его больше чем кого бы то ни было, не отпускает прошлое, то почему нет будущего у нее, Гонсалы? Эта простая мысль так потрясла ее, что она даже огляделась вокруг себя, жизнь перестала быть клеткой, тюремной камерой, о прутья которой она отчаянно и бестолково 6илась, она сделалась дорогой, и впереди замаячил свет. Сан-Марино думал совсем о другом. Отавиу проявлял все большую активность. Сегодня он, правда, робко и деликатно, но попросил работу, и Антониу не отказал ему. Он должен был знать обо всем, что происходит с Отавиу Монтана, поэтому пусть пишет, пусть предоставляет материалы в редакцию, а Антониу посмотрит, что с ними можно будет сделать… И особая улыбка зазмеилась на губах человека, который уверенно смотрел в темноту перед собой и вел машину. Глава 27 Утро в доме Отавиу началось с того, что посыльный внес в столовую целый цветущий сад, и он был так прекрасен! Бетти захлопала в ладоши: это мне! Арналдинью! Никто другой не мог послать такого роскошного букета, который стоил целое состояние! Она торопливо схватила карточку и удивленно взглянула на Жулию, которая завтракала, сосредоточенно о чем-то думая, наверное, об очередном репортаже.

— Сестричка, а ведь это тебе, — сказала чуть разочарованно, но и не без лукавства Бетти, протягивая карточку Жулии.

— От поклонника, но не тайного, а явного. Шику Мота, — прочитала Жулия, и тут же поджала губы. Букет был началом кампании по ее завоеванию, и она сама дала на нее согласие, заключив с Шику пари.

«Ты будешь встречаться со мной два раза в неделю, и, если спустя два месяца не скажешь, что любишь меня в ответ на мое «люблю», я навсегда исчезну из твоей жизни, — предложил ей Шику. — И знаешь еще что? Если ты устоишь, явлюсь в костюме уроженки Байи, с бусами и бананами на любом официальном празднестве при губернаторе и президенте! Жулия не могла не рассмеяться, но, разумеется, отказалась. Но ее подначила Бетти, которой она рассказала об очередной выходке Шику.

— Шику Мота не способен любить, и я знаю, что он затеял, говорила возмущенная Жулия, — он хочет доказать, что возьмет надо мной верх, а потом посмеется мне в лицо и уйдет!

— Ну и трусиха же ты! — улыбнулась Бетти. Кто не любит, тот не старается так, как он. Но ты-то что теряешь, Жулия? Ты же уверена, что не полюбишь Шику. Или сомневаешься?

— Уверена! Жулия гордо вскинула голову.

— Ну, так принимай пари и обломай ему рога. Докажи что ты неукротимая! Вперед, сестренка! Мы же знаем, что ты навек останешься со своим шоколадом! Давай действуй!

И Жулия приняла пари.

– Сели, помолись за нас, — попросила Бетти, — обе твои сестры пошли на крутой вираж, и их ожидают большие перемены в жизни.

Раул, наконец, всерьез занялся ее альбомом, и во время съемок Бетти посоветовалась с ним насчет своей тактики относительно Арналду.

— Ты считаешь, меня бабником и поэтому советуешься? — поинтересовался Раул.

— Конечно, — серьезно ответила Бетти. — А разве это не так?

– Так, — согласился он.

Честно говоря, он уже устал от калейдоскопа своих бесконечных возлюбленных, но пока ничего не мог поделать: мужская честь вынуждала его соответствовать их желаниям. «Лучше много женщин, чем ни одной!» — по-прежнему оставалось его девизом.

— Ну, тогда как бабник я скажу тебе следующее: ничего не задевает нас так, как пренебрежение нашими мужскими достоинствами. Чего ты хочешь от Арналду?

— Чтобы он на мне женился, — твердо ответила Бетти.

— Молодец! Так и надо! — одобрил Раул. — Тогда секс только в медовый месяц! Я уверен, что ты победишь, Бетти, ты этого заслуживаешь!

Бетти подкрасила губы самой яркой кроваво-красной помадой и улыбнулась: она тоже так считала. Теперь уже Бетти не исчезала из дома по вечерам, она сделалась такой же домоседкой, как Жулия.

— У Арналду везде полно знакомых, — говорила она, — я вовсе не хочу, чтобы ему кто-то донес, будто я веселюсь по вечерним клубам.

Зато проехаться по вечерним клубам пожелал Отавиу. Он всерьез собирался заняться прерванной журналистской деятельностью и мечтал восстановить свою давнюю колонку о ночной жизни Рио. Его спутником и чичероне по ночному городу стал Раул, они объехали с десяток злачных мест, но Отавиу постигло огромное разочарование — куда девались маленькие уютные кафе, каждое со своими завсегдатаями и своими певцами или музыкантами? Где трогательное, берущее за душу пение? Где злободневный городской романс, чутко откликающийся на потребности публики? Ор, несущийся с эстрады, напугал Отавиу. Вихляющиеся девицы, безвкусные костюмы или полное их отсутствие, мигание света, полупьяная публика произвели на него самое неблагоприятное впечатление. Вдобавок в одном из темных закоулков подгулявшая компания пьяных молодчиков едва не пристрелила их, и только благодаря ловкости и сообразительности Раула они избежали самых страшных последствий. Отавиу был потрясен ночным путешествием.

— Мне кажется, я побывал в какой-то клоаке, — сказал он. — Раньше я странствовал по миру удовольствий и встречал в нем радости, которые объединяли всех, например пение и танцы. Люди собирались вместе, чтобы пошутить, посмеяться, словом, повеселиться. Теперь я попал в мир истерики.

Раул с удивлением посмотрел на этого человека, который считался больным, но судил не только здраво, но и проницательно.

— Я вижу, что рано сделал заявку. Мне нужно было бы сначала взвесить свои силы, — продолжал сокрушаться Отавиу.

— Вы могли бы вести какую-то тему из номера в номер, – предложил ему Шику.

— Нет, для этого нужны сквозные сюжеты, а у меня нет памяти, — вновь очень трезво оценил свои силы Монтана.

— Тогда напишите о том, к чему у вас душа лежит, а там будет видно, — мудро решил Шику, который, сменив Раула, взял на себя обязанности проводника в мире технических достижений и учил Отавиу, как обращаться с компьютером.

Отавиу охотно работал на нем, но искренне обрадовался, когда нашел на одном из шкафов пишущую машинку. Он снял ее, заботливо стер пыль и сел работать. Сотрудники редакции удивленно поглядывали на чудака, но ловили себя на том, что чувствуют к нему приязнь и симпатию. Отавиу словно бы замедлял сумасшедший темп жизни, расцвечивая ее давно забытыми нюансами: чувствительностью, добрым вниманием, юмором. Шику проникался к Монтана все большим интересом, и желание писать о нем книгу крепло в нем с каждым днем.

— Кстати, вы не возражаете против того, что я ухаживаю за вашей дочерью? — нашел нужным осведомиться он у того, кого считал своим будущим тестем, а заодно и героем.

— Я очень рад этому, — искренне ответил Отавиу.

– А чем бы вы посоветовали мне ее порадовать? Что она любит?

— Молиться, — сразу же ответил Отавиу и тут же спохватился. — Нет! Ты же ухаживаешь за Жулией, а она любит шоколад.

На другой день Жулия получила, чуть ли не ящик лучшего шоколада, но не притронулась к нему. Она твердо решила не поддаваться ни на какие ухищрения Шику. Теперь и Отавиу сидел вечерами, как Жулия, и писал. Он был благодарен дочери, потому что идея вернуться в журналистику исходила от нее, и вот эта идея осуществлялась, и он чувствовал себя счастливым.

— Я приготовлю вам всем сюрприз, — шептал он, — вам и моей дорогой Еве, которая вот-вот вернется.

Когда Вагнер получил от Отавиу материал, он недоумению пожал плечами. Это было что-то вроде лирического этюда, портрета или своеобразного признания в любви, написанного очень талантливо и проникновенно, но совершенно не для публики желтой газетенки «Коррейу Кариока», привыкшей в лучшем случае к скандалам и пикантным подробностям, однако, памятуя о распоряжении шефа, Вагнер пообещал опубликовать эссе в ближайшем номере.

— Как обрадуются мои девочки, прочитав в газете добрые слова о своей матери, — говорил во время прогулки Отавиу Алексу. — Только ты уж, пожалуйста, не выдай моей тайны раньше времени, пусть они раскроют газету и моя статья будет для них нежданным подарком.

– Конечно-конечно, – кивал Алекс, с грустью думая о том, что работа нашлась и для Отавиу, а вот он, Алекс, все никак не может найти себе никакой работы. Он обошел уже, наверное, три десятка ресторанов и кафе в поисках места официанта, но всюду просили прийти через неделю, через месяц, а потом снова через неделю. На работу задумала устроиться Онейди, собравшись пойти продавщицей в спортивный магазин. Там было место, и можно было выходить на работу хоть на следующий день.

— Через мой труп, — воспротивился Алекс. — Пока я жив, моя жена не будет работать! Это что же: ты будешь стоять за прилавком в спортивном магазине, а молодые здоровые бугаи будут любоваться моим сокровищем? Никогда в жизни!

Онейди не настаивала: для нее самым главным было мнение Алекса. Если был доволен он, то и она чувствовала себя счастливой.

– Вот бы мне такой характер, – вздыхала Жулия, видя, какой мир и покой царят в семействе Алекса, но в себе не находила ни мира, ни покоя.

Отавиу с нетерпением раскрыл поутру газету, просмотрел ее всю, но своей статьи не нашел. Не было ее и на второй день, и на третий… Он загрустил и не мог понять, что же случилось. Ведь Сан-Марино так торжественно привел его в редакцию, объявил сотрудникам, чуть ли не на первой полосе собирался объявить, что в газету вернулся Отавиу Монтана! Он даже назначил ему приличный оклад, его материал приняли, и.… Или все это была только видимость? Своеобразная благотворительность? А может быть, психотерапия? С памятью у Отавиу Монтана были по-прежнему нелады, но глупцом он не был. И в своих догадках был недалек от истины. Взглянув на трогательное и талантливое эссе Отавиу о его возлюбленной, Сан-Марино пренебрежительно распорядился:

– В корзину! Он все равно ничего не помнит!

Но, перебирая впечатления от вечера, который устроил им Отавиу, и их совместное путешествие по подвалу и в прошлое, чувствовал беспокойство – его друг был вовсе не таким уж беспамятным и в любую минуту мог вспомнить все. Торкуату крайне разозлил Сан-Марино, он накричал на него и выгнал. Ищейка состарилась, потеряла нюх, пора было выкинуть ее вон. Подумать только! Упустить Элиу Арантеса, когда он уже повис на крючке! Антониу собственными ушами слышал разговор Элиу с Алексом, адвокат собирался сообщить что-то важное Отавиу и просил о встрече. Алекс согласился, но тут же сам перезвонил Сан-Марино, сообщив о желании шантажиста. Сан-Марино успокоил Алекса, посоветовал поехать на встречу и поручил Торкуату ликвидировать, наконец, этот опасный элемент. Встреча произошла в пустынном зале ожидания, но как только Арантес понял, что вместо Отавиу его поджидают псы Сан-Марино, он побежал и сумел скрыться, хотя Торкуату был на машине, набитой вооруженными бандитами. За это Сан-Марино и выгнал его.

— Я умею только служить тебе, — жалобно сказал Торкуату, — как служил ровно тридцать лет!

Он так унижался, так просился обратно, что спустя какое-то время Антониу дал ему новый шанс — пусть все-таки доведет дело до конца и отыщет Арантеса. Уж больно не хотелось Сан-Марино подключать к этой истории новых людей. Он не был уверен в успешности действий Торкуату, но был уверен в его преданности, а в таких щекотливых вопросах это тоже немаловажно. Торкуату воспрянул духом и с удвоенной энергией пустился отыскивать след пропавшего. Сначала он сообщил, что отыскал дочь Элиу. Через некоторое время он отыскал его сына.

— Теперь он у нас в руках! — радостно заявил он Антониу. — Вот увидишь, не пройдет и нескольких дней, как мы с ним поквитаемся!

Однако прошло куда больше времени, но Арантес по-прежнему оставался живым и невредимым и прятался неизвестно где. Совершил Торкуату прокол и с домом, который был отдан семейству Монтана. Он клялся и божился, что принял все меры предосторожности, хвастался тем, что поставил телефон на прослушивание, и это было действительно так, потому что Антониу регулярно прослушивал интересующие его разговоры, но Торкуату не заглянул в подвал, оставив в распоряжении Отавиу массу фотографий, документов, вещей, которые могли вывести его на след, пробудив в нем память. А если он вспомнит… Своими опасениями Сан-Марино поделился с Алвару, но тот только рассмеялся.

– Тебе ли 6еспокоиться? Монтана целиком и полностью у тебя в руках и под твоим контролем. Стоит ему сделать неверный шаг, и ты найдешь, как направить его на путь истинный!

Да, Сан-Марино знал, как ему поступить, если его старинный друг сообразит, каким образом названый брат Антониу поступил со своим благодетелем сеньором Григориу. Сан-Марино и толстяк Алвару понимающе переглянулись. Домой Сан-Марино вернулся уже во вполне сносном настроении. Едва ступив на порог, он почувствовал дразнящий запах чего-то вкусного. Побывав в гостях у Отавиу, Гонсала, как видно, под впечатлением от его кулинарных способностей тоже вспомнила о своих кулинарных талантах и баловала домашних великолепной итальянской кухней. Патрисия, застав хозяйку дома за стряпней, была страшно удивлена.

– Я не могу приготовить и яичницу, — призналась она, — боюсь даже подходить к плите.

— Все итальянцы прирожденные повара, — улыбнулась Гонсала. — Я готовлю блюда, которыми баловала нас мама в детстве.

— Но в этом пироге, наверное, масса калорий — вздохнула Патрисия, глядя на румяный пирог.

— Кто тогда думал о калориях? — отмахнулась Гонсала — Ели с аппетитом и радовались.

С аппетитом ели пирог Гонсалы и ее сыновья. Правда, в этот вечер Арналду хоть и ел с неизменным аппетитом чудесный, с хрустящей корочкой пирог, но вид у него был отсутствующий. Он думал о красавице блондинке по имени Бетти Монтана, которая подала острые закуски, но никак не несет горячего. Он звонил ей без конца, но она все время была занята, и он всерьез разозлился. Кто она такая, чтобы ‚пудрить ему мозги? Он спортсмен, его спорт — женщины, и он не позволит обойти себя на дистанции. Арналду продумывал тактику отмщения и не обращал внимания на присутствующих. Он даже не заметил, в каком виде явился к ужину его младший брат. Гонсала ахнула. Зато настроение Сан-Марино сразу улучшилось: теперь было видно, что его сын — мужик, а не баба.

— Надеюсь, у твоего противника не меньший фингал под глазом? — осведомился он.

— Его, кажется, отвели в медпункт, — нехотя отозвался Тьягу.

— Вот это по-нашему. Никому не давай спуску, сынок. Я зарывал всех своих противников. — Гордо сообщил Сан-Марино. — А из-за чего вышла драка?

— Из-за футбола. Нам назначили пенальти несправедливо, — так же нехотя ответил младший сын. — Я не сдержался и врезал.

— И это по-мужски, — одобрил отец. — Помни, что ты — Сан-Марино, и расшвыривай всех с дороги. Ты преподнес мне замечательный сюрприз, я и не звал, что ты играешь в футбол

Но Гонсала своим чутким материнским сердцем сразу поняла, что дело совсем не в футболе и была права. К Тьягу прибежала Жуана, с которой в классе у него были очень дружеские отношения, и сообщила, что девочки, Рана в Сели, отправились на пляж, а за ними увязался Лулу. Тьягу не нужно было объяснять, кто такой Лулу и чего можно от него ждать, он однажды уже обидел Сели, готов был сделать это и сейчас. Тьягу тут же сорвался с места и побежал на пляж. Он не ошибся. Лулу облапил Сели, а та отбивалась от него изо всех сил. Тьягу налетел на негодяя, как ястреб.

— По-твоему, раз хорошенькая девочка так ее и тронуть нельзя? — вызывающе произнес Лулу и тут же получил по морде.

Еще секунда, и, сцепившись, мальчишки покатились по песку, а перепуганная Сели в слезах убежала. Она не выносить подобных сцен, ее ужасали приставания Лулу, не менее страшила и драка. Тьягу был в такой ярости, что сделал из Лулу просто котлету. Он и сам не ожидал от себя ничего подобного, а девчонки из его класса тем более — отличник, всегда вежливый и спокойный, Тьягу так дерется?! Вечером, делая сыну примочки, Гонсала спросила:

— Ты подрался из-за Сели?

Тьягу не стал таиться от матери.

— Да, мама, один парень хотел ее обидеть, но я из него котлету сделал, честное слово!

«А он из тебя», — хотела сказать Гонсала, разглядывая кровоподтеки сына, но удержалась и не сказала, только ласково потрепала его густые спутанные волосы. Если бы ты знала, мама, как трудно соперничать с самим Господом Богом! — с тоской сказал сын. И Гонсала — что она могла поделать? — перекрестила его. Глава 28 Ближе к вечеру Жуана обычно заглядывала к матери танцзал. Занятия уже заканчивались, ученики расходились и можно было посекретничать с Жанетой, которая, отдыхая, сидела в углу на банкетке. Но нередко Жуана заставала мать в обществе Аттилы, он сидел на маленькой скамеечке и преданно снизу вверх смотрел на нее. «Моя Королева! — с издевкой повторяла про себя в таких случаях Жуана излюбленное обращение Атилы к матери, и ее чуть не тошнило от отвращения. Она насквозь видела этого типа, который просто-напросто умело, подольщался к Жанете, смотрел на нее восторженными глазами, но, разумеется, ни на волосок не любил ее. Жуане было обидно за мать: разве можно быть такой близорукой? Почему она не видит, что рядом с ней мошенник и притворщик? Почему терпит его? Ее любимая мамочка такая красивая, легкая, как перышко, и так отлично танцует! Неужели она не понимает, что унижает себя? Жанета, видно, не понимала. Блестящими глазами смотрела на разглагольствующего Атилу, и лицо ее выражало искреннее восхищение. А Жуана, видя Атилу, всегда расстраивалась. Ей так хотелось побыть с матерью наедине, рассказать все свои новости. На этот раз Жуана застала мать одну и с восторгом принялась рассказывать ей о своем однокласснике, отличнике и умнице Тьягу, который отколотил несносного задиру Лулу.

— Этот Лулу никому проходу не дает! — говорила Жуана. — Как увидит девочку посимпатичнее, так и пристанет. А Тьягу, он как даст ему!

Жанета внимательно смотрела на свою раскрасневшуюся дочь.

— Наверное, если он такой драчун, это все-таки не очень хорошо, — с сомнением сказала она.

— Нет, что ты, мама! Он очень добрый! И заступился за всех нас. Вернее, за Сели.

Произнеся имя Сели, Жуана немного запнулась, ей было не слишком приятно, что Тьягу, с которым она дружила и который так здорово помог ей подготовиться по истории, в последнее время только и думает, что об этой девушке. Он даже записку ей передал с Жуаной, но Сели разорвала ее, и Тьягу ужасно расстроился, когда она ему об этом рассказала. Жуана приготовилась рассказывать дальше, но тут к ним подошел Атила и напыщенно заявил:

– Королевский двор в полном составе: королева-мать и красавица принцесса! В твоих глазах, принцесса, появился особый блеск, и он делает их еще прекраснее.

– До чего же ты наблюдательный, – восхитилась Жанета. – Я думаю, что глаза у Жуаны блестят из-за Тьягу.

Жуана обиделась на мать, ее замечание показалось ей страшно бестактным.

– Я просто рассказала тебе о драке, – сухо сказала она. – Тьягу нас спас, вот и все.

– Значит, твой приятель хорошо дерется? – снова влез в их разговор Атила, чем раздосадовал Жуану еще больше.

– Да, он хорошо дерется, – так же сухо подтвердила она, – точь-в-точь, как бывший мамин друг. Серьезный товарищ!

– Серьезный товарищ? – переспросил Атила и изменился в лице.

Занервничала и Жанета. Она припомнила, как серьезный товарищ чуть было не разнес всю школу, когда кто-то из учеников пригласил ее на танец. Ревнив был как черт, и вдобавок обманул ее доверие. Оказался недостойным ее любви. Он нуждался вовсе не в ней, а в ее деньгах. Жил за ее счет, наделал долгов, у нее перебрал в долг кучу денег, а потом исчез. Стоило Жанете вспомнить этого негодяя, как у нее портилось настроение. А Атила? И Атила — ревнивец не из последних. Сколько придется его успокаивать! Дернул же бес Жуану за язык! Видя, как мать изменилась в лице, как виновато смотрит она на Атилу, Жуана поклялась себе, что избавит мать от этого проходимца! А в том, что это проходимец, она нисколько не сомневалась. Своими планами Жуана поделилась с Констансиньей — девочки с детства были не разлей вода, — и они принялись следить за Атилой. Их усилия не пропали даром, однажды им удалось увидеть, как поклонник Жанеты встретился в кафе с тем, кого Жуана назвала серьезным товарищем, кто обманул ее мать и исчез с деньгами. Селиу Манинью! Жуана сразу его узнала! Мужчины встретились как старинные приятели, более того, Атила вручил Селиу какие-то деньги.

— Они сообщники! — догадалась Жуана. — Вот оно! Наконец-то! Наконец я выведу его на чистую воду!

Недаром говорят, что устами младенца глаголет истина: по-детски простодушная Жуана видела мир таким, каков он был. Ей сразу стало ясно, что Атила и Селиу давно знакомы. Так оно и было, и занимались они одним и тем же ремеслом, живя за счет ищущих любви женщин. Селиу и навел Атилу на Жанету и теперь ждал от коллеги денежной благодарности. Атила протянул ему пятьдесят реалов.

— Думаю, я расплатился с тобой сполна, — сказал он.

— А я думаю, что ты шутишь. Я продал тебе всю подноготную вдовушки за триста реалов, а ты хочешь отделаться за полцены. Я навел тебя на дурочку, чтобы она тебя кормила-поила, а ты теперь хочешь меня кинуть? — Вид у Селиу был очень грозный.

— Думай, что говоришь, старик, — возмутился Атила. — Речь шла о дурочке, а Жанета — совсем другое дело, она трудится, не покладая рук. Мне даже стыдно брать у нее деньги, потому и говорю, что не получил так много, как собирался. Ясно тебе?

— Значит, даришь свою любовь задарма? Уж не влюбился ли ты, Атила? Смотри! Мы с тобой кореши, или ты платишь, как положено, или пеняй на себя!

Жанета попросила прощения у Атилы за то, что сказывала ему о своем прошлом.

— Конечно, я не святая, – сказала Она, – но с тех пор как мы с тобой вместе, оно ничего для меня не значит!

При этом она смотрела на своего возлюбленного с таким обожанием, что он все великодушно простил своей королеве. Жанета решила устроить небольшой вечер и пригласила на него своих родственников. Раз уж они с Атилой решили пожениться, то мало всех перезнакомить друг с другом, нужно потихоньку всех друг к другу приучить, Начала она, разумеется, с Жуаны. Ласково обняв ее, она сказала:

— Мне кажется, что Атиле давно пора приходить к нам открыто. Он очень хороший человек, безумно меня любит и все, что я рассказала ему о своем прошлом, никак не сказалось на наших отношениях.

— Очень рада, — ответила Жуана. — Я бы переживала, если бы что-то тебе испортила. Послушай, а почему бы нам не пригласить к нам всю нашу родню — бабушку, Шику, Констансинью, Лусию Элену, ну и Атилу, разумеется, и не посидеть всем вместе, по-семейному? Что ты на это скажешь, мамочка?

Жанета бросилась обнимать дочь. Как они понимают друг друга! Как чувствуют! Ведь именно это она и собиралась сделать! Она не рассчитывала на такое великодушие со стороны дочери, куда чаще Жуана ревновала ее и обычно была настроена против ее личной жизни… Если бы Жанета знала, что ее ждет, она бы навсегда отказалась от мысли о вечерах в семейном кругу, и мысль о замужестве отложила бы на неведомый срок! Но кто знает, что подстерегает его за поворотом дороги? Кто готов к очередным превратностям судьбы? Хотя в тот день, когда родня должна была собраться у Жанеты, судьба словно бы предупреждала, а может быть, даже пыталась уберечь ее от грядущих гроз, устроив сама невероятную грозу с ливнем. Жудити при первом знакомстве Атила не слишком понравился, и она со свойственной многим матерям высказала своей непутевой дочери, которая никак не могла найти себе положительного и солидного спутника жизни, свое нелицеприятное мнение. Поэтому, собираясь на этот раз к Жанете, Жудити была заранее в дурном расположении духа, а тут еще и проливной дождь с грозой! Как всегда, они поцапались с Лусией Эленой, но приехавший за ними Шику быстро навел порядок в своем домашнем курятнике, усадил всех в машину, и они отправились в гости. Дверь открыла Жанета, за ее спиной маячил Атила, приветствия, улыбки, но одними улыбками дело не обошлось. Жудити сразу стала выговаривать дочери за то, что та не слушается советов матери и продолжает водить знакомство с всякими малопочтенными личностями. Жанета всеми силами старалась урезонить мать, этот вечер она устроила не для того, чтобы ссориться. Наконец все семейство уселось за красиво накрытый стол, чтобы отдать должное кулинарным талантам хозяйки. А они того стоили, в этом не было никаких сомнений, потому что лазанья, которую приготовила Жанета, так и дразнила своим аппетитным видом и запахом. Напряженная атмосфера взаимной неловкости смягчилась, все расслабились, и вечер обещал стать приятным, но тут дона Жудити вновь вернулась к теме солидных мужчин, прочно стоящих на своих ногах и зарабатывающих хорошие деньги.

— А то кругом так и шастают всякие прощелыги, разевают рот на готовое, — заявила она, сверля глазами Атилу в ярко-зеленой рубашке и белоснежном костюме.

Он приветливо улыбался, но чувствовал себя не слишком уютно. Тут и Жуана выступила со своим разоблачением:

— Бабушка права, я должна всем вам открыть глаза, особенно маме, — начала она и рассказала все, что успела узнать о поклоннике своей матери. — Они друзья с Селиу Манинью, настоящие друзья!

Будь проклят этот Селиу Манинью, подлец и обирала, живущий за счет доверчивых женщин! Память о нем была еще слишком свежа, чтобы семья могла равнодушно слышать его имя. Нетерпимее молодости только старость, Жуану тут же снова поддержала Жудити:

— Я никогда не заблуждалась на твой счет, Атила! Я сразу подумала, что ты выполз из того же змеиного гнезда, что и тот подлец.

Услышав такое, набросился на Атилу и Шику:

— Ах ты, гад! Задумал обмануть мою сестру!

Жудити оставила Атилу сыну, а сама занялась дочерью и опять принялась учить ее уму-разуму и наставлять на путь истинный.

— Видишь, что бывает, когда не слушаешься матери? — говорила она. — Видишь, какой плачевный результат! Мне кажется, тебе есть о чем подумать!

Атила не стал отрицать своего знакомства с человеком, которого слишком явственно и слишком горько помнили в этом доме, но он попытался что-то объяснить, как-то оправдаться.

— Ничего плохого я не сделал! А с этим человеком я познакомился в тот самый день, когда нас с ним видела Жуана.

– Да?! — возмутилась девочка. — И поэтому вы сразу стали на «ты» и повели себя как старинные друзья? Нет уж, лучше признайся, что ты обманул мою маму, а сам заодно с этим отвратительным типом!

— Ты пробрался в школу, чтобы обобрать Жанету! — догадался Шику и уже был готов хорошенько проучить мошенника.

Жанета сидела, будто окаменев, зато все вокруг ругались. И как же было бедной Жанете и больно, и неловко, и стыдно! А Атила? Что ему оставалось? Только уйти. Другого выхода у него не было. Разве мог он продолжить оправдываться, стараясь сохранить Жанету? Нет. Любые оправдания только подтвердили бы его корыстолюбие, его нечестность. И Атила жалобно обратился к своей возлюбленной:

— У меня сердце кровью обливается, но я ухожу! Исчезаю из твоей жизни, любимая! Меньше всего я хочу, чтобы ты плакала от стыда! Прощай! Никогда не забывай, что я люблю тебя, обожаю, преклоняюсь перед тобой, целую землю, по которой ты ходишь, моя королева!

Произнеся эту патетическую речь, Атила направился к выходу, а разгневанное семейство кричало ему вслед оскорбления. Жудити даже ткнула в афериста пару раз своим красным зонтиком, надеясь, что это поможет ему забыть сюда дорогу навсегда. Атила ушел, Жанета осталась сидеть, но кому было лучше и легче — неизвестно. Скандал был так ужасен, так безобразен. Как жестока юность в своем стремлении к гармонии! Сколько бед она приносит своим бескомпромиссным максимализмом! Жуана не раскаивалась в совершенном, но чувствовала, что можно было бы поступить более мягко, пощадив мать и не выставляя ее раны на всеобщее обозрение. Чувствовать она чувствовала, но как это сделать, не знала. Если высказать все Атиле с глазу на глаз, он мигом перевернет все в свою пользу, привлечет на свою сторону Жанету, а Жуану выставит клеветницей, глупой девчонкой, которая только и знает, что воду мутит из ревности к матери. Этого Жуана опасалась больше всего и поэтому пошла на публичное выяснение отношений. Жанета сидела как оплеванная. Мать тут же ста винить ее в извечном легкомыслии, а у Жанеты не было сил, чтобы защищаться. Слезы текли из ее глаз, и ее было очень жаль, но родня не обращала на нее внимания, продолжая кипятиться, ругать на чем свет стоит теревшегося к ним в доверие подлеца. Наконец-то вспомнили и о Жанете.

— Мы тебе поможем забыть его, сестра! – Обратился к ней Шику. — Будь сильной и не сдавайся! Вычеркни навсегда его из своей жизни! А если у него хватит наглости появиться снова, вызови полицию и пригрози ему как следует!

— Шику, я очень тебе благодарна, – начала Жанета, и из ее глаз полились слезы, — но мне нужно по6ыть одной, поплакать, выплакать все слезы сегодня, потому что завтра у меня будет очень трудный день.

Шику понял сестру и поднялся, позвав с собой Констансинью, которая весь вечер просидела как на иголках, опасаясь, как бы Жуана не упомянула, что они занимались слежкой вместе. Ей было очень жалко тетю Жанету, и она совсем не хотела участвовать в семейном скандале. Жудити и Лусия Элена хотели остаться, чтобы поддержать несчастную жертву, но Шику вовремя сообразил, каково будет сестре с такой поддержкой, и он стал торопить и ту и другую.

— Если у Жуаны достало сил, чтобы заварить такую кашу, — заявил он, — то она вполне может и мать поддержать! А поддержать ее стоит, она в полной прострации! Не обязательно было устраивать такой балаган и унижать мать!

Жуана и сама уже не чувствовала себя такой правой, но что было делать? Все уже свершилось. Гости разошлись, и Жанета, не раздеваясь, не смыв макияжа, повалилась на кровать. Жуана села рядом.

— Я все поняла, – начала она, — я перегнула палку, опозорила тебя при всех, но ты самая лучшая мама на свете, и я хотела тебе помочь. Я не хотела, чтобы повторилась прошлая история, и ты чувствовала себя оплеванной. Я хотела защитить тебя и защитила. Этот Атила хотел одного: жить за твой счет, и я не могла скрыть от тебя горькой правды!

Она прижалась к матери, и та ласково провела по ее волосам.

— Это было ужасно, — призналась она, — но ничего, как видишь, я осталась жива.

— Ты молодая, красивая, и обязательно будешь, счастлива, — горячо принялась убеждать ее дочь. — Вот увидишь! А на Атилу я должна была тебе раскрыть глаза, иначе ты бы еще больше мучилась. Он же сам признал, что он — мошенник!

Как только речь заходила об Атиле, Жуана начинала кипеть и снова рвалась в бой. Жанета ласково ее остановила:

— Все, что ты сказала при всех, все, что ты о нем узнала, — проговорила она со слезами на глазах, — я давным-давно знала и сама. Я довольно скоро поняла, кто такой Атила, и ничуть не заблуждалась на его счет. Но знаешь, доченька, почему я молчала и притворялась дурочкой?

Жуана с недоумением уставилась на мать.

– Потому что я безумно его люблю! Люблю так, как никогда и никого еще в жизни не любила!

Вот это было открытие! Жуана просто рот открыла от неожиданности, ушам не поверила. Да как такое может быть? Но по мере того как она вникала в слова матери, ей становилось все больнее и больнее, потому что ситуация представлялась ей совсем уж безнадежной и отчаянной. Она хотела защитить свою мамочку, а принесла ей только горе. Но, не принеси она этого горя, мать все равно не могла бы быть счастлива, потому что как можно быть счастливой, если знаешь, что любимый тобой человек — аферист и подлец? Жуана сидела, застыв в скорбном недоумении. Как же он сложен, этот мир взрослых! Глава 29 Материал Отавиу так и не появился в «Коррейу Кариока», и он, наконец, понял, что его время как журналиста ушло. Собственно, не нужно было и обольщаться, что он вновь способен работать в газете, но ему так хотелось встретить Еву во всеоружии… Отавиу расхаживал по комнате, думая, что ему делать дальше, время от времени останавливаясь и вглядываясь то в один портрет Евы, то в другой. Она тоже любила рассматривать свои портреты, и они всегда во множестве висели по стенам их квартиры. Ева гордилась своей красотой, и Отавиу тоже ею гордился. Снова развесив портреты жены, он словно бы приблизился к счастливым временам, когда они были вместе. За стеной о чем-то болтали Онейди с Бетти, голос Бетти всегда напоминал ему голос Евы, и он стал невольно прислушиваться.

— Арналду мне не звонил? — спрашивала Бетти.

— Звонил и расстроился, когда узнал, что тебя нет, — отвечала Онейди. — Как ты думаешь, неужели твой план сработает?

— Мой план разработал величайший специалист, — важно отвечала Бетти, вспоминая консультацию Раула, — никуда этому Арналду Сан-Марино не деться! Ты только подумай, как мне повезло: и богат, и красив, и я стану его женой, чего бы мне это ни стоило! А потом выпотрошу!

Будто кто подхлестнул Отавиу, с такой быстротой он появился в соседней комнате.

— Что? Что ты сказала? — возмущенно спрашивал он, глядя на дочь. — Ты задумала обобрать сына моего друга. Оставь нас вдвоем, Онейди! Порядочной женщине такое и в голову прийти не может! Ты соображаешь, что говоришь?

– Ну что ты раскипятился, папа? Пустяки, какие! – Бетти ласково взглянула на отца. – Я совмещаю приятное с полезным, только и всего! Поверь, я очень люблю Арналду!

– Врешь, – наступал на дочь Отавиу. – По глазам вижу, что врешь! Я уже записал однажды твои слова, что ты хочешь выйти замуж за богатого, но счел их за шутку! Моя дочь не может быть охотницей за богатыми женихами!

На этот раз Бетти рассердилась: хорошо ему провозглашать прописные истины и требовать всяких глупостей. Сам-то родился в богатом доме, а они? Чего они только не терпели, как только не мыкались!

— С такими взглядами не ты не можешь быть дочерью Евы, – преподнес Отавиу Бетти самый убедительный, с его точки зрения, аргумент, желая, во что бы то ни стало заставить се отказаться от своих постыдных взглядов.

— Папа! Ты сам постоянно твердишь, что мы с мамой очень похожи, — заявила дочь. — Так оно и есть! Я очень любила маму и, хотя была маленькой, всегда ее понимала, а вот ты — нет! И всегда с ней ссорился! Вы же постоянно ругались, я помню…

Лучше бы Бетти такого не говорила! Отавиу едва не хватил удар.

— Неправда! — произнес он страшным голосом. — Ты только и умеешь, что врать! Ты страшный человек, Бетти! Я запрещаю тебе со мной разговаривать! Я тебе больше не отец. Избавь меня от этого несчастья!

Бетти разрыдалась и выбежала из комнаты. Она лежала на постели, когда к ней пришла Жулия. Старшая сестра принялась выговаривать средней за несдержанность.

— Нужно же было поберечь отца! Как ты не понимаешь таких простых вещей! Ему пришлось дать успокоительное после разговора с тобой. Ты ни в чем себе не отказываешь, живешь в свое удовольствие и ни за что не отвечаешь.

Бетти и сама раскаивалась, но выговор сестры задел ее за живое: как всем легко упрекать ее! А кто поинтересовался, что делается у нее на душе?!

— Ты точь-в-точь, как отец– 6уркнула она. — По-твоему, все должны быть одинаковыми, а если кто-то отличается, то он плохой! Но это не так, поймите же, наконец! Бетти присела на кровати и горячо заговорила.

— Нас всех обидели, всех троих! Мы росли без отца, без матери, мы были предоставлены сами себе! Вот ты, например ты, изображаешь из себя уравновешенного человека, а сама смертельно боишься подойти к мужчине! Боишься поцелуев, боишься любви! И Сели тоже пошла по этой дорожке, а меня за то, что я полноценная женщина, считаете потаскухой! Но это вам нужно избавляться от своих комплексов, вам! А не мне!..

Жулия тоже не осталась в долгу, и в результате сестры снова поссорились. Раул был крайне удивлен, когда в их с Шику квартире появилась Бетти. Еще больше он изумился ее слезам. Чтобы никогда не унывающая красавица плакала? Выслушав все ее печали, узнав, что в семье никто ее не понимает и не любит, хуже того, считают распущенной, Раул как мог, утешал бедняжку, по-хорошему, по-товарищески, а потом уложил ее спать в своей спальне, а сам пристроился на диване в гостиной. Поутру, когда она еще спала, он отправился к Отавиу парламентером. Дочь и отец должны были помириться, они нуждались друг в друге, они друг без друга страдали. За ночь Отавиу чего только не передумал, он мучился из-за того, что обидел свою девочку, но и обида за жену тоже терзала его сердце. Однако, выслушав Раула, он немедленно отправился к ним на квартиру и там обнял свою дорогую Бетти. Он жалел свою девочку, которая так долго плутала одна по житейским дорогам, что могла и заблудиться… Не так уж много прошло времени с того дня, когда Отавиу Монтана вернулся в жизнь, но, сколько произошло перемен! Он не знал, что у него три дочери, и узнал каждую из них, он не был отцом и стал им!.. Бетти, наконец, соизволила согласиться провести вечер с Арналду, и он заехал за ней. Пока она наряжалась и подкрашивалась, плейбой благовоспитанно сидел в гостиной, наслаждаясь обществом Отавиу, Алекса и Онейди. Поговорив, как положено, на нейтральные темы вроде погоды, Отавиу спросил:

— Какие у тебя намерения в отношении моей дочери? Я спрашиваю тебя как отец.

— Самые лучшие, Сеньор Отавиу, — отвечал молодой человек, который до этой поры не пропускал мимо ни одной юбки.

— Вы поженитесь? — уточнил Отавиу.

— Я бы сказал, мы в начале пути, — дипломатично вышел из положения Арналду.

— Очень рад, — добродушно сказал будущий тесть. — Только я вам советую получше узнать друг друга.

Появилась сияющая Бетти, и молодые люди ушли, а Отавиу все продолжал повторять: да-да, очень важно получше узнать друг друга… Алекс и Онейди о чем-то горячо спорили в уголке, и Отавиу пожелал узнать, о чем именно.

— Мы хотим открыть свое маленькое дело, но у нас нет денег, — пояснила Онейди. — Я предлагаю Алексу продать мои драгоценности, а он не соглашается.

Алекс упрямо затряс головой, давая понять, что продажа осуществится только через его труп.

— А мне было бы так радостно стоять рядом с тобой и продавать все, что мы наготовили, — заговорила Онейди. — Я ведь все равно не ношу их, так зачем им лежать, Алекс?!

Отавиу послушал, как супруги спорят и, не желая им мешать, пожелал всем спокойной ночи и отправился к себе. По дороге он спустился в подвал и прихватил с собой старинную шкатулку, которую давно собирался разобрать. В ней лежали документы, фотографии, письма. «Да, нужно очень хорошо знать друг друга», – снова повторил он, собираясь насладиться письмами Евы. За окном бушевала гроза, и лил отчаянный ливень, когда Отавиу, уютно устроившись на постели, перебирал пожелтевшие листки бумаги. Ласковая улыбка то и дело трогала его губы: слабо мерцающими пятнами память то и дело возвращала ему давние, дорогие его сердцу времена. Но вот все письма прочитаны, разложены по стопкам и вот-вот будут увязаны и положены обратно. Прежде чем расстаться с ними, Отавиу еще походил по комнате, взглянул за окно, где свирепствовала гроза, вдыхая свежий воздух. Ему все чудилось, что сейчас он вспомнит что-то чрезвычайно важное. Он пытался вспомнить, морщил лоб, напрягался — и не мог. Взглянув еще раз на шкатулку, он увидел вдруг на дне небольшую петельку, подошел, потянул за нее и открыл потайное отделение. В нем лежало несколько листочков, он взял и стал перебирать. Один пустой листок, второй тоже, а вот третий был весь исписан. Почерк Евы — красивый, уверенный и твердый. Отавиу начал читать его с той особой улыбкой, с какой читал письма любимой жены, но никак не мог понять, о чем ведется в этом письме речь. То есть, нет, о чем, было ясно — о любви. Но не к нему, не к Отавиу. О нем говорилось с пренебрежением и насмешкой. Речь велась так, словно он был досадной помехой, третьим лишним в счастливой и благополучной жизни любящей пары, более того, Ева собиралась уехать с тем, кого любила, и оставить постылого и надоевшего мужа… Только после этих строк до Отавиу начала доходить страшная истина. Он не хотел ее. Он от нее отстранялся, заслонялся. Она пугала его, но, несмотря на все свои усилия, он понял: у Евы был любовник, а его, Отавиу, она не любила! Привычный мир, в котором он столько лет прожил, вдруг рухнул в одночасье, и его обломки погребли под собой несчастного Монтана.

— Господи! Господи! — только и мог он повторять, ни на что уже не надеясь.

И вдруг ослепительным видением перед ним возникла Ева в подвенечном платье, такой он повел ее к алтарю, такой сохранила ее его память. Как же она была хороша — с лучезарной и ясным взглядом! И тут же его взгляд упал на фотографию Евы, она явно смотрела на кого-то, но на кого? Половина фотографии была оторвана. Кого оторвала Ева? Кого она спрятала? На кого рассердилась? Кто мог ее скомпрометировать’? Сотни вопросов стучали в голове несчастного Отавиу, и ему казалось, что от них разорвется его несчастная голова. Ему необходимо было получить ответ. Хотя бы один, но самый главный! И Отавиу ринулся во тьму под проливные потоки дождя. Все встревоженное семейство Сан-Марино, вскочив с кроватей, столпилось у дверей, недоумевая, кто может так отчаянно стучаться в такой поздний час? Увидев насквозь промокшего, со страдальческим лицом Отавиу, Гонсала, повинуясь материнскому инстинкту, обняла этого несчастного.

– Что-то с дочерьми? — спросил Сан-Марино.

– Ему нужно переодеться, — проговорила Гонсала, принимая на себя заботу еще об одном, если не блудном, то заблудившемся в дебрях жизни сыне. — Ирасема! Принеси что-нибудь из вещей Арналду. Скажи, Отавиу, может, мне стоит позвонить Жулии?

– Нет-нет, — торопливо отнекивался гость, — я хочу поговорить с Саном, только он может мне помочь.

– Смотри, тебе виднее — согласилась Гонсала, но отпустила Отавиу в кабинет Сан-Марино лишь после того, как он переоделся в сухое.

— Ева не любила меня! – Произнес Отавиу, и по его лицу потекли слезы. — Я нашел письмо, у нее был любовник. Она собиралась с ним уехать. Кто это был, ты знаешь, Сан? Ты меня познакомил с Евой, был посаженным отцом на свадьбе, ты должен знать, кто это был…

Отавиу умоляюще уставился на Сан-Марино.

— Ты говоришь не о Еве, – Отвечал Сан-Марино. – Ева безумно любила тебя, больше ничего я не могу тебе я тоже женился. Вы уехали в Арарас. Мы долгие годы не виделись…

— Прочти! Прочти это письмо! – настаивал Отавиу.

— Но я даже почерка ее не знаю, — Сан-Марино нехотя взял письмо и пробежал его глазами, — Мы никогда не переписывались. Он вернул письмо Отавиу и прибавил: Все осталось в прошлом, успокойся, брат, все давным-давно обратилось в прах!

— Я хотел бы посмотреть в глаза этому человеку, — говорил Отавиу, глядя в глаза Сан-Марино. — Почему она меня не любила? За что мне такие страдания именно сейчас, когда я не сомневался, что она вернется!..

Взгляд Отавиу блуждал, он явно был не в себе, и нельзя сказать, что это сильно огорчило Сан-Марино.

— Я позвоню Жулии, — сказал он, направляясь к телефону. — Она приедет за тобой.

— Нет! — резко вскрикнул Отавиу. — Я не хочу, чтобы дочери видели меня в таком виде. И прошу тебя, никому не рассказывай о том, что я тебе сказал! Никому! Никогда!

Сан-Марино кивнул, давая понять, что его и просить об этом не нужно, он молчал бы и без просьбы.

— Переночуй у нас, — предложил Сан.

— Нет, я пойду в отцовский дом, — отказался Отавиу.

Добравшись до дома, Отавиу спустился в подвал и схватил подвенечное платье Евы. Еще совсем недавно его примеряла Бетти, собираясь именно в нем праздновать свою собственную свадьбу, но для Отавиу оно не было символом будущего, оно было его прошлым. Под руку ему подвернулся какой-то старый таз, и он бросил в него платье, которое застыло в нем облаком пены, потом зажег фотографию Евы, одну, вторую, третью и все кидал их на платье, пока оно не загорелось. Миг, и оно сгорело дотла. Отавиу испустил громкий крик и потерял сознание. Так и нашли его прибежавшие дочери: он лежал распростертым на полу подле горстки серого пепла. Алекс помог донести его до постели, по телефону вызвали доктора Сисейру, чтобы он осмотрел больного. Сисейру измерил пульс, давление, послушал сердце — ничего, внушающего опасения, не было.

— За его здоровье я ручаюсь, — сказал он. — А вот что будет с психикой, поручиться не может никто. Вы можете предположить, на какой почве произошел этот срыв?

— Нет. Но срыв очень серьезный. Ко всему, что связано с памятью мамы, папа относится как к святыне, — сказала Жулия. — То, что он сжег мамино подвенечное платье, говорит об очень плохом состоянии, я опасаюсь самого худшего, может быть, он повредился в рассудке.

— Позвоните мне завтра, сейчас я сделаю ему успокоительный укол, и он выспится, — сказал Сисейру.

В доме Монтана никто не спал, забываясь лишь короткой дремой, и вновь просыпаясь при малейшем звуке. Утром все собрались за столом, мечтая выпить кофе покрепче, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Подняв глаза, Жулия увидела на верхней площадке лестницы отца. Он был бледен, подавлен, очень плохо выглядел, но никаких признаков безумия не было на его осунувшемся лице.

— Что с тобой случилось, папа? — осторожно спросила Бетти. — Ты помнишь вчерашний вечер?

Отавиу горько усмехнулся: если бы он мог забыть его, он был бы счастливейшим на земле человеком!

— Я наконец-то понял, что ваша мама умерла, – сказал он.

Сестры переглянулись: так вот оно в чем дело! Бедный папочка! Они усадили его на диван и сами сели рядышком.

— Спасибо, что вы берегли меня от боли, и я прожил эти дни счастливо, — сказал Отавиу, с нежностью глядя на дочерей, — вдруг на меня нашло просветление, и я понял: она умерла…

— Но зачем нужно было жечь ее вещи, папа? – удивилась Сели. — Я совсем не знала маму, и мне так нравилось их рассматривать.

— На меня нашло минутное помешательство, – признался Отавиу. Заболело все: тело, душа, мне хотелось избавиться от этой нестерпимой боли. Ведь я не забывал ее ни на минуту. Мне кажется, что все эти восемнадцать лет я видел ее во сне, и, если бы я не сжег своих воспоминаний о прошлом, я бы умер. Я не мог поступить иначе, Простите меня.

— Я все отдам, лишь бы ты не мучился, — горячо сказала Сели, обнимая отца.

— У меня есть мамины фотографии, я отдам их тебе, – предложила Бетти.

— Не упоминай при мне ее имени, прошу тебя, — попросил Отавиу. — Я должен научиться жить заново, совсем по-другому, без нее. Если бы не вы, мои дорогие девочки, я бы просто не знал, что мне делать. Я стал отцом, я очень люблю вас.

— А мы тебя! — горячо подхватила Жулия. — Мы поможем преодолеть эту боль, мы будем о тебе заботиться! Жулия не отличалась сентиментальностью, но у нее выступили слезы на глазах. Она посмотрела на сестер, ища у них поддержки, и увидела, что все они тоже плачут.

Так они и сидели, счастливые и страдающие — семья, объединенная общей болью. Раздался телефонный звонок: Жулию торопили сдать материал в газету. Схвати папку, она заторопилась выходу и на пороге столкнулась с Шику. В нескольких словах она передала ему события предыдущей ночи и попросила пооткровенничать с отцом.

– Я рада, что ты пришел, — сказала она.

— Какой прогресс! — обрадовался Шику.

— Это совсем не то, что ты думаешь — отмахнулась Жулия. — Поговори с папой. Может, он тебе расскажет, что вдруг с ним произошло? Почему он вдруг понял, то она мертва? Почему он сжег все ее вещи?

Шику и самому хотелось бы разобраться во многих загадках, что окружали жизнь Отавиу.

— Задание понял, — кивнул он. — Иду разбираться Жулия, а ты поняла, что сейчас призналась мне в любви?

— Не надейся, — тут же возмутилась Жулия. — Я люблю только моего дорогого папочку и озабочена состоянием его здоровья.

— Тогда до вечера! — попрощался Шику. — Не забывай, что мы сегодня встречаемся!

Глава 30 Прошло несколько дней, а Лусия Элена все еще находилась под впечатлением разыгравшегося у золовки скандала. Бедная Жанета! Как ей не везет! Заодно она пожалела и себя. Шику за весь вечер не только не сказал ей ни единого слова, но даже не взглянул на нее, как будто она стенка или пустое место. Мало этого, за все эти дни он ей даже не позвонил! Но Лусия Элена знала теперь, в чем дело… Перед ее глазами вновь возникло лицо Жанеты, только в тот вечер хозяйка танцзала счастливо смеялась, поглядывая на стоящего рядом с ней Атилу. Лусия Элена зашла к золовке просто так, от нечего делать, и мучительно позавидовала влюбленной паре. Когда-то и она с Шику так смеялась. … И тут она увидела среди танцующих Шику! Как он танцевал! Как смотрел на свою партнершу! Лусия Элена пригляделась и узнала Жулию Монтана. Шику всегда был в контрах с этой красивой самонадеянной девицей ,а теперь… У Лусии Элены не осталось ни малейшею сомнения насчет его отношения к своей партнерше! Расталкивая танцующие пары, она добралась до той, что танцевала так самозабвенно, и грохнулась в о6морок прямо у их ног. Она вернула на землю этих двух голубков и не только их. Разумеется, больше уже никто не танцевал. Все суетились вокруг Лусии Элены, даже чертыхающийся Шику. Она поглядывала сквозь ресницы на склонившееся к ней лицо бывшего мужа, надеясь прочитать на нем сочувствие, но ничего, кроме раздражения, не прочитала и только крепче зажмурила глаза. Она дала себя поднять и, убедившись, что тащит ее Шику, крепко обняла его за шею: пусть не надеется, она никому никогда его не отдаст! После этого вечера Лусия Элена точно знала, кто ее соперница, как она выглядит, и готова была вступить с ней в борьбу. Придавало ей сил и то, что в этой борьбе и свекровь, и дочь были на ее стороне. Жудити, сочувствуя бывшей невестке, а главное, из любви к своей внучке, которой она желала спокойной, внимательной и участливой матери, всячески ухаживала за Лусией Эленой, готовила ей любимые блюда, кипятила травяные отвары, словом, стала роднее мамочки. Констансинья тоже сочувствовала матери, она поняла ее страх, потому что и сама испугалась, что потеряет отца, И поэтому решила поговорить с ним, и поговорила, когда они сидели в кафе и пили у стойки сок.

— Все уже знают о твоем романе с Жулией Монтана, – заявила она. — Надеюсь, ты не собираешься на ней жениться? Имей в виду, ты принадлежишь только мне!

Шику опешил: еще одна узурпаторша! Только этого ему не хватало! Кто бы мог подумать, что и Констансинья будет качать права! Однако позиция, занятая женщинами его дома, вовсе не расхолодила Шику, напротив, их сопротивленье только подливало масла в огонь. А упрямые женщины продолжали свою борьбу. Лусия Элена взглянула на себя в зеркало, и осталась собой довольна: выглядела она что надо, чувствовала себя в форме, а значит, готова была отвоевывать свое счастье. Эту мысль нужно было внушить и Жанете. Она, наверное, сдалась, опустила руки, так вот пусть пример Лусии Элены послужит для нее ободрением, она борется пять лет и собирается бороться дальше. На этот раз Лусия Элена решила отправиться в дом Монтана и поговорить напрямую с Жулией. Дверь ей открыла Онейди, которая как раз собралась на рынок и поручила Жулии присматривать за стоящим в духовке пирогом. Жулия в этот день работала дома. Увидев посетительницу, Онейди своим женским чутьем сразу поняла, что дело пахнет жареным, и решила остаться.

— Иди, я сама поговорю с этой девушкой, — проговорила появившаяся в гостиной Жулия, и Онейди послушно вышла.

— Привет! Мы, кажется, знакомы? Меня зовут Лусия Элена, — представилась гостья. Мы встречаемся всегда в крайне неприятных ситуациях.

Жулия молчала, пристально глядя на гостью. Она уже высказала Шику все, что думала по поводу его семейной ситуации, и ей было крайне неприятно, что чудесное лучезарное утро должно было уйти на выяснение отношений, а не на плодотворную работу — а у нее так хорошо пошла начатая статья. От каменного молчания Жулии Лусия Элена несколько смещалась и заговорила просительно, чуть ли не заискивающе:

— Пожалуйста, не волнуйся, я вовсе не собираюсь устраивать скандал. Мы современные интеллигентные женщины, и я пришла просто поговорить, обсудить проблему. Ты готова меня выслушать?

– Почему бы нет? — уронила Жулия, не отрывая глаз от непрошеной гостьи.

— Я не истеричка, — нервно заговорила та, – хотя тебе вполне могло так показаться. Для меня это был просто шок! Ты и Шику! он всегда твердил, что ненавидит тебя и вдруг! Но ты не сердись. Ты не представляешь, каких мучений мне стоило решение прийти к тебе!

— Если можно, переходи прямо к делу, — посоветовала Жулия.

Белоснежная рубашка, расстегнутая у ворота, брюки — спортивный стиль одежды Жулии, ее сдержанная манера общения резко контрастировали с подчеркнуто женственным нарядом гостьи и ее манерной умильно-просительной интонацией. Но после просьбы Жулии Лусия Элена и впрямь перешла прямо к делу.

— Я люблю Шику, — заявила она. — В разводе мы всего только пять лет, а прожили вместе гораздо дольше. У нас дочь, она нуждается в отце, у нее возрастные проблемы. Я прекрасно понимаю, что брак распался по моей вине, я была слишком молода, нетерпелива, нетерпима, неопытна. Но за это время мы оба повзрослели, и я попыталась восстановить наши отношения и должна сказать, что добилась некоторого успеха. И тут появляешься ты…

— Я… — Жулия попыталась прервать ПО ток, но Лусия Элена ей не позволила.

— Я все знаю! Мне сказали, что Шику ухаживает за тобой, потому я и решилась к тебе прийти. Оставь его в покое, дай мне шанс вернуть себе мужа. — Голос просительницы предательски задрожал, на глазах появились слезы, она стала похожа на несчастных вдов, которые обивают пороги учреждений, выхлопатывая себе пенсию. — Моя бедняжка Констансинья, она так страдает, ты не можешь отказать влюбленной женщине и заботливой преданной матери! У моей дочери трудный подростковый период, начались трудности с учебой, как никогда раньше ей нужен отец! Если бы ты сама была матерью, то ты бы лучше поняла мои проблемы…

Жулию передернуло от фальши этой преданной мамаши, и она посочувствовала Шику, которого черт сподобил обзавестись таким сокровищем.

— Мне жаль, что ты потеряла так много времени и совершенно напрасно, — ровно и бесстрастно проговорила она, по-наполеоновски складывая на груди руки.

Лусия Элена внутренне напряглась, готовя новые мощности, с тем, чтобы обрушить их на соперницу.

— Я не имею к твоему мужу ни малейшего отношения.

Лусия Элена обмякла и с изумлением уставилась на своего главного врага. Такой быстрой победы она не ожидала.

— Можешь бороться за него сколько угодно, — великодушно разрешила Жулия, — и вполне возможно, что вы будете счастливы как голубки. У меня на Шику нет ни малейших притязаний. Так что разбирайся с ним сама, я скажу тебе только спасибо.

Говоря все это, Жулия, полуобняв, вела свою гостью к двери, и та покорно шла и сама толкнула дверь.

— Кто я такая, чтобы встать на пути у такой счастливой и многообещающей семьи?

Эти слова Жулия сказала уже в спину спускающейся с крыльца гостьи, а та, обернувшись, восторженно произнесла:

— Жулия! Спасибо тебе большое! Бог воздаст тебе за доброту! Теперь я твоя преданная поклонница номер один! Ты просто прелесть! Чудо!

Жулию чуть не затошнило, и она поспешила захлопнуть дверь. А, захлопнув дверь, принялась ругать себя за то, что в последнее время позволила себе расслабиться, что слишком дружески общалась с Шику. Виной всему состояние отца и пережитый ими всеми стресс. Но она расставит все по местам и как можно скорее. Но сначала нужно было дописать статью. Жулия поднялась к себе в комнату и села за компьютер. Лусия Элена, завернув за угол, торопливо поплевала во все стороны, как плюют суеверные люди, прогоняя черта, и на всех парах понеслась домой. Ее распирал восторг, она была счастлива, и кто бы видел, с каким высокомерием и пренебрежением рассказывала она свекрови о своей поверженной сопернице, которая была ей нипочем! Просто тьфу! Внимания не стоила! Жудити хоть и не слишком верила невестке, но все же была довольна. Она чувствовала в Жулии соперницу куда более опасную, чем Лусия Элена, и как умудренный годами человек предпочитала старое зло новому. И потом, она жалела внучку, раз уж ей так не повезло с матерью, то пусть у нее хотя бы будет отец. А эта красотка способна так закрутить мужчину, что он и знать не будет, на каком он свете. А Жулия, наоборот, хотела быть как можно дальше от Шику. Ее раздражало, что ее душевное состояние зависит от совершенно чужих людей, которые бесцеремонно вторгаются в ее жизнь. Как ни спокойно она выдержала визит незваной гостьи, он все-таки вывел ее из равновесия, работать она уже не могла. В голове все время вертелась дурацкая сцена. Похоже, что рабочий день был безнадежно испорчен. Рассерженная, Жулия нервно походила по комнате, потом выключила духовку, убедившись, что пирог не сгорел, и вышла из дома. Но если утренний визит Лусии Элены испортил настроение Жулии, то ее визит оказал совершенно противоположное воздействие. Шику просто обомлел от счастья, увидев на пороге Жулию, которая наконец-то сама пришла к нему. Он потерял дар речи, смотрел и не мог наглядеться, видел ее чудесный свежий рот и совершенно не слышал слов, которые он выговаривал. А Жулия между тем возмущенно твердила:

— Я сыта по горло неприятностями, которые ты обрушил мне на голову! Я не желаю участвовать в твоей семейной жизни! Мне нет дела ни до тебя, ни до нее! Я не желаю больше видеть твою бывшую супругу!

На этих словах у Шику включился слух, и он быстро сказал:

— Я тоже! Ты чувствуешь, какое у нас с тобой удивительное взаимопонимание?

Жулия не могла не улыбнуться, но все-таки договорила:

— Наш спор окончен, Шику. Мне ни к чему причитания твоей бывшей. Я не намерена терпеть ее преследования. Она сумасшедшая, разбирайся с ней сам!

— Разумеется, — мигом согласился он и, не отрывая своих глаз от ее, повторял: — Я люблю тебя, люблю, люблю. Как я счастлив, что ты, наконец, пришла. Жулия! Ты не могла мне сделать лучшего подарка!

Хмель, который бродил в Шику, невольно подействовал и на Жулию, она поддалась ему, раздражение ее куда-то испарилось, и на его место заступило что-то вроде приятного легкого возбуждения. Рядом с Шику ее привычное напряжение ослабевало, она расслаблялась и невольно чувствовала себя счастливее. Так было и на этот раз. А Шику продолжал ворожить взглядом, словами, а вернее всего, своей любовью, притягивая ею как магнитом ответную любовь, которую Жулия запрятала так глубоко и никак не хотела поделиться.

— Дай мне шанс, Жулия, дай мне шанс, пойдем, пойдем, — повторял Шику, и его руки уже полуо6нимаили ее и вели, как совсем недавно вела она сама свою незваную гостью. Но разница была в том, что она выпроваживала из своей жизни вторгшееся в нее инородное тело, а Шику вводил в свою жизнь ту, которую полюбил.

Как часто безоглядно стремясь к цели, люди добиваются совершенно противоположного! Так, похоже, случилось и на этот раз. Не приди Лусия Элена к Жулии, разве пришло бы той голову отправиться к Шику? Словом, и Шику, и Жулия должны были бы сказать спасибо одержимой безумице за еще один шаг друг к другу, который они благодаря ей сделали. Но когда они сидели вдвоем в кафе, пили минеральную воду и смотрели друг другу в глаза, то вряд ли они вспоминали Лусию Элену… Наоборот, они давным-давно позабыли о ней, словно ее и на свете-то не существовало, и разговаривали о чем-то своем, интересном для них обоих, смеялись, шутили. Смеясь, Жулия, может быть, вспоминала про себя слова сестры, прозвучавшие так горько: «Нас всех троих обидели… ты смертельно боишься подойти к мужчине… вот она, правда, о дочерях Монтана…» Сейчас никто не мог ей бросить подобного упрека. Нет, она не боялась приблизиться к мужчине, она смотрела ему прямо в глаза. Глава 3 Шику всерьез задумал писать книгу об Отавиу Монтана. По-человечески он был очень симпатичен ему, но вместе с тем как журналиста Шику интересовало и время, которое будущий герой считал своим, и его прошлое. Шику хотелось разгадать тайну его прошлого, он хотел знать, что так потрясло мягкого, обаятельного Отавиу, погрузив его на столько лет в летаргический сон. Для начала он пошел в архив, который есть в каждой уважающей себя газете, и хотя «Коррейу Кариока» была газетой малопочтенной, архив у нее был. Шику попросил подобрать ему все публикации Отавиу, а также все, что есть относительно деятельности молодого и старого Монтана. Сотрудник архива рассыпался в обещаниях, но как только за Шику закрылась дверь, тут же позвонил самому Сан-Марино и доложил, что журналист Шику Мота интересуется семьей Монтана. Он прекрасно помнил летучку, на которой шеф говорил о том, что не желает никакой утечки информации по поводу прошлого его названого брата, и наложил на эту информацию запрет.

— Не отказывайте, но тяните, — распорядился Сан-Марино и взял Мота на заметку. Этот молодой человек в последнее время довольно часто попадался ему на дороге, и, стало быть, нужно не упускать его из поля зрения.

Снова зазвонил телефон, и Сан-Марино поднял трубку. На этот раз звонок был уж совсем неприятным. Звонил главный рекламодатель и спонсор газеты, он был вне себя: в колонке «Светская хроника» опубликовали фотографию его молодой жены в объятиях какого-то актера с телевидения. Мало этого. Фотографию сопровождал крайне недвусмысленный комментарий.

— Фигейреду! Мы дружим уже столько лет! — запел Сан-Марино. — Это недоразумение! Чистейшей воды недоразумение! Кто-то из идиотов в редакции, не иначе! Он будет наказан за клевету, и мы сообщим нашим читателям о наказании, чтобы впредь было неповадно клеветать на самую достойную из семей!

Однако Фигейреду бросил трубку, не пожелав слушать никаких оправданий. Лихость какого-то репортеришки могла обойтись Сан-Марино в несколько миллионов долларов. Удивительно ли, что он пришел в ярость и жаждал крови? Хозяин немедленно вызвал к себе Вагнера.

— Придурка, автора заметки, выгнать в шею, – распорядился он. — На первой полосе опубликовать семейный портрет Фигейреду и рассказать с восхищением, какая крепкая и замечательная семья у этого козла! Все ясно?

Вагнеру было все ясно, но он хотел возразить кое-что, объяснить, попросить… Антониу не дал ему вымолвить и слова, он грозно взглянул на своего главного редактора, и тот с почтительным поклоном ретировался. Посидев несколько минут за своим столом, он вызвал к себе Жака Делона. Жак был журналистом старой школы, всегда одет с иголочки, надушен, изысканно остроумен и любезен. Глядя на его благоухающие седины и безукоризненные воротники, каждый принял бы его за английского лорда или французского аристократа.

— Я… э-э-э… насчет материала в отделе «Светской хроники» в последнем номере, — начал Вагнер.

— Получился отличный материал, — сразу же оживился Жак, и глаза его озорно заблестели. — Ничего не скажешь, сенсационный репортаж, гвоздь номера! Эта девица работала раньше в кабаре, но ей удалось подцепить Сириу Фигейреду, она забеременела, и они поженились. Но это ее ничуть не остепенило, она по-прежнему любит молоденьких мальчиков. Разница только в том, что теперь платят за удовольствие не ей, а она деньгами мужа. Недаром я веду столько лет эту рубрику, Вагнер! Ты оценил, как прозрачно и деликатно я намекнул на самые разные обстоятельства? Да, ничего не скажешь, этот материал получился.

— И ты тоже за него получил, — меланхолично продолжал Вагнер.

— Неужели премию? — расхохотался Жак самодовольно.

— Скорее нагоняй, а точнее, выгоняй, — так же меланхолично сообщил Вагнер.

— Не понял, — проговорил Жак, разом потерян всю свою веселость и игривость, — повтори еще раз.

— Сеньор Сан-Марино просит тебя оставить нашу газету сегодня же, — справился, наконец, с решением шефа Вагнер.

Делон вдруг стал ловить открытым ртом воздух.

— Я сердечник, я сердечник, – жалко повторял он. — Моя колонка — это моя жизнь. Материал вышел такой остроумный.

— Ты перестарался, Жак, — мрачно сообщил Вагнер, — и уволен. Но это ничего, главное, дышать, дыши глубже, дыши глубже…

— У меня двое племянников, я плачу за их учебу в университете, — прибавил он с жалкой улыбкой, которая так не вязалась с его выхоленным лицом и благородными сединами. Вагнер! Помоги мне! Сан-Марино не может быть таким жестоким! Всю свою жизнь, весь свой талант я отдал этой газете, и теперь…

Рано иди поздно, все люди уходят, – поставил точку Вагнер. — Сан-Марино принял решение и не желает его обсуждать. Я лучше всех знаю, чего ты стоишь, Жак, старина, но ничем не могу тебе помочь! Когда Делон вернулся в редакцию, на нем лица не было. Коллеги обступили его с веселыми вопросами, пытаясь свести на нет шутками и подначками разнос, который, судя по виду Делона, устроило ему начальство.

— Меня уволили, — наконец нашел в себе силы выговорить Жак. — Моя жизнь кончена!

Услышав такое сообщение, даже самые языкастые репортеры примолкли. Остаться без работы во времена, когда она на вес золота да еще в возрасте Делона, тут было о чем задуматься!

– Я думаю, имеет смысл поговорить с Вагнером, – решил Шику. — А ты, пожалуйста, возьми себя и руки, а то, не дай Бог, тебя хватит удар и помогать будет некому.

– Спасибо тебе, моя жизнь в твоих руках, – лепетал Делон, с восторгом глядя на своего молодого коллегу.

Шику незамедлительно отправился к Вагнеру, но вышел от него довольно скоро. Вагнер очень доходчиво объяснил, что не он хозяин газеты и, стало быть, ничем помочь Делону не может.

— Я пытался, поверь, но он меня и слушать стал, – сказал Вагнер. — Делон уволен, с этой данностью мы все должны смириться.

Смириться? Вот еще! Если они позволят сегодня скушать Делона, завтра скушают их всех по очереди.

— Мне посоветовали принять увольнение Делона как должное и смириться, но мне показалось, что нам нужно объединиться, друзья, и объявить Сан-Марино, что, если он не берет назад Делона, мы уходим все! объявил Шику редакции, которая ждала с нетерпением решения начальства.

Нужно отдать должное коллегам Делона — никто из них не колебался. Предложение показалось им отчасти веселой шуткой, отчасти шалостью. Все они были молодыми, полными сил людьми, и безработица пугала их куда меньше, чем Делона. Они готовы были поставить на карту свое благополучие ради товарищества и вместе с тем не сомневались, что даже если их уволят отсюда, то они очень скоро найдут себе работу. Словом, забастовка была объявлена, вся редакция сидела на местах, но не работала Узнав о неповиновении, более того, о возмутительном бунте, Сан-Марино рявкнул:

— Уволить всех!

Зезе и Ана Паула побледнели: женщинам с работой труднее, чем мужчинам. Они все же рассчитывали на победу, а не на поражение. Шику ринулся разговаривать с шефом.

— Вы совершите величайшую глупость, уволив всю редакцию, — заговорил он, испепеляя Сан-Марино гневным взглядом, — во-первых, вы понесете колоссальные убытки, если «Коррейу Кариока» не появится завтра во всех киосках. Во-вторых, убытки станут еще больше, пока вы будете набирать новый персонал и приучать его к нашему читателю.

Сан-Марино с любопытством смотрел на молодого человека, он был явно неглуп, энергичен, напорист.

— И что же ты предлагаешь? — поинтересовался он.

— Я был зачинщиком этой забастовки, поэтому самое правильное уволить меня, оставив остальных на своих местах, — сказал Шику.

«И дать тебе возможность собирать обо мне информацию? — усмехнулся Сан-Марино. — Безденежьем подтолкнуть тебя к написанию книги? Ну, уж нет, голубчик!»

— Я давно за тобой слежу, Шику Мота, — с благожелательной улыбкой сказал Антониу, — и должен сказать, что ты мне нравишься. Ты не только талантливый, но и смелый, а это всегда вызывает уважение. Словом, я не хочу тебя увольнять, у меня на тебя другие планы.

Шику опешил. Он искренне приготовился уйти и даже был рад этому. Мнение Сан-Марино ему слегка польстило, но с другой стороны, он не был таким уж дураком, чтобы принять его за чистую монету.

— Какие планы? — поинтересовался он.

— Разнообразные, — обтекаемо ответил шеф. — Например, года через два наш друг сеньор Вагнер уйдет на пенсию, и я подумываю о том, кто заменит его на посту главного редактора. А пока мне кажется, что твоя зарплата не соответствует твоим способностям и талантам.

Как умного человека, радужные перспективы, нарисованные Сан-Марино, не столько порадовали, сколько насторожили Шику.

— Увольнять вы меня не хотите, хотите повысить мне зарплату, если я вас правильно понял.

Сан-Марино кивнул, давая понять, что Шику его понял правильно.

— Так скажите прямо, что вам, собственно надо? — задал Шику тоже совершенно впрямую вопрос.

Сан-Марино еще раз подумал про себя, что парень очень и очень неглуп и с ним лучше сразу играть в открытую, у таких открытая игра пробуждает доверие.

— Отавиу Монтана, — сказал он.

— При чем тут Отавиу? — спросил Шику. Он искренне не понял, что имеет в виду шеф.

— Мы оба в нем заинтересованы, — мягко продолжил, Сан-Марино. — Мне он почти что брат, мы вместе выросли, и я привязан к нему даже больше, чем к брату, у тебя профессиональный интерес, ты собираешь о нем материалы, хочешь писать книгу…

Шику чуть было не присвистнул от удивления: ну и ну! Быстро, однако, становятся известными даже твои не слишком явные планы, стоит только сходить в архив! Нужно будет в дальнейшем иметь это в виду!

— Да, вполне возможно, но это всего лишь идея, за ней пока не стоит ничего конкретного.

— Я надеюсь, — тут Антониу со значением посмотрел на Шику, — что она так и останется идеей. Иначе ты навредишь моему брату. Могут возникнуть щекотливые темы, которые будут ему неприятны. Словом, скажи, сколько бы ты хотел получать в месяц.

— Вы хотите меня купить? — с той же прямотой поинтересовался Шику.

— Я хочу купить спокойствие своего брата, — сказал Сан-Марино. — Разве это плохо?

— А я хочу купить спокойствие редакции. Откажитесь о мысли уволить всех, и мы будем квиты!

Сан-Марино пристально посмотрел на Шику, и тот выдержал его взгляд.

— Включая Жака Делона, — прибавил он.

— Хорошо, — медленно сказал Сан-Марино, — забудем об этом инциденте. Зарплату я тебе все-таки прибавлю, но она будет на порядок меньше по сравнению с тем, чем могла бы быть.

— Я согласен, — кивнул Шику.

— Надеюсь, что ты меня не разочаруешь — с нажимом сказал Сан-Марино, а Шику пожал плечами.

Редакция торжествовала победу и готова была увенчать победителя Шику лавровым венком. Счастливее всех был Жак Делон, он не надеялся на счастливый исход затеянного предприятия и после того, как оно увенчалось успехом, он почувствовал себя перед Шику в неоплатном долгу.

— Ты всегда можешь рассчитывать на меня, — повторял он и тряс ему руку. — Знай, что я всегда приду тебе на помощь.

Только один Раул понимал, что дело не так-то просто, и хотел знать, что происходило за закрытыми дверями кабинета Сан-Марино.

— Он попытался меня купить, — ответил Шику.

— И ты согласился быть купленным, — с некоторым разочарованием протянул Раул.

— В некотором роде, признал Шику. — Цена была предложена неплохая. Как видишь, все остались на месте.

Раул с интересом посмотрел на друга.

— Я бы сказал, что это хорошая цена, но только за что?

— За Отавиу Монтана. Шеф не хочет, чтобы я копался в его прошлом, — ответил Шику.

— И ты больше не будешь в нем копаться? — с сомнением спросил Раул.

— Наоборот! — с энтузиазмом воскликнул Шику, – Вот сейчас у меня и возник к нему подлинный интерес! Но копаться я буду за большую зарплату!

Приятели переглянулись и расхохотались Глава 32 Сан-Марино был доволен произведенной сделкой. Ему хотелось приручить Шику, а если тот не приручится, то иметь возможность бросить на него тень. А Боб, узнав о его поступке, пришел в настоящий восторг:

— Вот что значит всерьез войти в роль! — воскликнул он. — Вот это я понимаю! Всегда приятнее чувствовать себя великодушным львом, чем злобной крысой. Вы войдете в историю бразильской прессы как истинный миротворец! Редакция должна быть безмерно вам благодарна за ваше великодушие и щедрость. Человек, понимающий нужды рабочего класса, более того, умеющий соответствовать им!

Сан-Марино почувствовал себя польщенным.

— Надеюсь, это принесет мне лишние голоса, — мечтательно произнес он. — На одном престиже не разбогатеешь.

Но после разговора с Бобом он пришел в прекраснейшее расположение духа и решил продолжить свою избирательную кампанию, сделав сюрприз своей жене, у которой был на днях день рождения, и младшему сыну Тьягу. Он позвонил по телефону, отдал распоряжение и с довольной улыбкой снова уселся за стол. Гонсала была изумлена, когда два дюжих молодца внесли в дверь и поставили в гостиной перевитое алыми лентами пианино.

— Что это? Откуда?

Вложенная карточка гласила, что любящий муж радует жену и младшего сына. От радости Гонсала смеялась как ребенок. Она немедленно уселась за пианино, начала играть то одно, то другое, прерывая игру восторженным смехом. Могла ли она надеяться, что исполнится ее мечта? Что Сан-Марино, который запретил ей слушать ее любимые пластинки, который изводил Тьягу, запрещая ему мечтать о профессии музыканта, вдруг настолько переменится, что сам подарит ей пианино?! Не меньше матери изумлялся и младший сын, когда увидел стоящее посреди гостиной черное элегантное пианино. Он тут же сел рядом с Гонсалой, и они, наслаждаясь звучанием нового инструмента, стали играть в четыре руки. Мать с сыном так понимали друг друга, что совместная игра была для них несказанным удовольствием. Они смотрели друг на друга и улыбались, хотя улыбка Тьягу была грустной. Гонсала понимала, почему и не спрашивала ни о чем. В свой день рождения, подняв за ужином крахмальную салфетку, Гонсала обнаружила вишневую коробочку, в которой лежало кольцо с бриллиантами. Подарок был царским, она надела кольцо и взглядом поблагодарила мужа.

– Оно тебе нравится? — спросил он.

— Очень, — ответила она.

Воцарившийся мир в семье радовал сердце Гонсалы. Она уже перестала надеяться, что такое возможно, и вдруг! Своей радостью она поделилась с Флорой.

— Думаю, что покоем в доме я обязана Бобу Ласерде, — Смеясь, сказала она. Антониу мало-помалу становится отцом народа и, проникаясь своим отцовством, стал лучше относиться к собственному сыну.

— Если это будет единственный успех Боба в этой кампании, я буду считать, что он многого добился, — тонко улыбнувшись, ответила Флора, мягко разминая спину и плечи Гонсалы.

Флоре было приятно упоминание о Бобе, она соскучилась по нему. Похоже, он был тем самым мужчиной, с которым она хотела бы быть. Вот только нужно было, чтобы он поверил не только в свои возможности как организатора, но и в то, что его можно полюбить просто ни за что.

— Интересно, — задумчиво проговорила Гонсала, опершись на руку и повернув голову к Флоре, почему все заботы достаются только нам, женщинам? Мы заботимся о доме, о детях, о собственной внешности. Мужчины лысеют, толстеют и считают, что по-прежнему привлекательны. Разве это справедливо?

— Бог с ней, со справедливостью, — ответила Флора. – Несмотря на все свои заботы, ты сохранила молодость, жизненный тонус, добрую расположенность к людям, сохранила свои надежды, свои иллюзии. Разве этого мало?

— Ну, кое, с какими иллюзиями я бы хотела расстаться – вздохнула Гонсала и, подложив руки под подбородок, стала смотреть вперед.

— С какими, например? — поинтересовалась Флора.

— С иллюзией, что я что-то могу сделать для счастья моих детей, — серьезно ответила Гонсала.

Гонсалу заботили оба ее сына, но Тьягу гораздо меньше, чем Арналду. Даже если любовь Тьягу будет несчастливой, она обогатит его, потому что он любит, а любовь всегда созидательна. А вот Арналду… Похоже, он не знает, что такое любовь… Арналду после нескольких отказов Бетти всерьез разозлился и перестал звонить, дожидаясь се звонка. Бетти забеспокоилась.

— Если из-за твоей хваленой тактики я потеряю Арналду, — сказала она Раулу, — я сама не знаю, что сделаю!

— Тактика самая правильная, — успокоил ее Раул, — Я же говорю, исходя из собственного опыта.

Бетти подождала еще день или два и позвонила сама.

— Мне жаль, что я тогда не смогла пойти с тобой, — сообщила она с большой теплотой в голосе, — если бы не роды у моей подруги, а она так одинока, но сегодня я совершенно свободна, и мы могли бы…

— В следующий раз, — ответил довольный Арналду, — у меня сегодня переговоры со швейцарцами.

Он даже дал Ирасеме, очень симпатиной девушке-служанке, которую тоже не обходил своим вниманием, поручение:

— Всегда говори Бетти Монтана, что я на переговорах. И называй какую-нибудь престижную страну, вот как я, например, поняла?

Ирасема кивнула, рассмеявшись.

— Ну, ты мне за это заплатишь, — сердито сказала Бетти, получив очередной отказ и повесив трубку.

— Спинка уже подпеклась, — сказал довольный Арналду, тоже повесив трубку, — повернись теперь животиком!

Но, в конце концов, они всерьез соскучились друг по другу, и тогда обоим стало не до тактик, вот тут-то они договорились о встрече, решив пойти на большой ежегодный праздник, который устраивался в Рио. Ах, как готовилась к этой встрече Бетти! Какое соблазнительное платье она надела, на первый взгляд такое скромненькое, изящное, но при определенных ракурсах позволяющее видеть кое-что из ее прелестей. Она как раз любовалась собой в этом чудесном платье, когда ей позвонил Раул и попросил выручить его.

— Один снимок, и ты свободна, — умолял он. — Понимаешь, модель подвела, а мне сдавать буклет. Ну что тебе стоит, Бетти?

В самом деле, она сейчас прекрасно выглядела, так что, почему бы ей не появиться на буклете? Раул столько раз выручал се, выручит и она его на этот раз.

– Только имей в виду, я иду с Арналду на праздник, — предупредила она, — не задерживай меня.

— Да что ты! Ты меня знаешь!

Но когда она пришла, Раул объяснил, что зазвал ее всем с другой целью.

— Какой это еще целью? — Подозрительно и возмущенно спросила Бетти.

Дело в тон, принялся объяснять Раул, что с минуты на минуту к нему должна приехать с визитом одна дама. Ему очень не хотелось оставаться с ней наедине. Бетти насмешливо хмыкнула.

— Если у меня в студии будет рабочая обстановка, она очень скоро уйдет, так что побудь немножко, выручи

— Ты с ума сошел! — закричала Бетти. Через полчаса за мной заедет Арналду, чтобы ехать на праздник!

— Мы управимся не за полчаса, а за четверть, — пообещал Раул и пошел открывать дверь, потому что раздался звонок.

Бетти торопливо нырнула в спальню. Ее прелестное платье мало подходило для рабочей обстановки, поэтому она быстренько натянула на себя рубашку Раула, его белые джинсы, очки, подколола волосы, и, взглянув на себя в зеркало, очень себе понравилась: настоящий синий чулок и зануда, которая только и думает, что о разметках, слайдах и качестве снимков. Для толстухи ее появление было полнейшей неожиданностью, но она очень мило справилась со своим изумлением и что-то там такое защебетала. Раул недвусмысленно давал понять, что им еще предстоит всерьез поработать, что время не ждет и т.д. Но толстуха, казалось, ничего не слышала, она продолжала щебетать, о чем-то расспрашивала Бетти, та машинально отвечала, а сама сидела как на иголках, она прямо-таки чувствовала, что Арналду уже подходит к дому. Вот он поднялся на крыльцо. Вот вошел в холл. Вот Онейди подает ему чашку кофе… Толстуха болтала без умолку. Раул время от времени вставлял замечания, Бетти молилась про себя, чтобы Арналду ее дождался. Но он не дождался, он просто не мог дождаться, потому что, когда толстуха наконец-то собралась уходить, Бетти окончательно поняла, что и на этот раз она продинамила Арналду. Можно себе представить, в каком он ушел расположении духа! Он больше никогда ей не позвонит. А она? Что она скажет в свое оправдание?

— Этого, Раул, я тебе никогда не прощу! — проговорила она со слезами. — Никогда!

— А я твой должник, — растерянно проговорил Раул. — Я тебе очень признателен за этот вечер! Не сердись. Ты меня еще благодарить будешь за то, что мы с тобой прокатили Арналду. Теперь он у тебя с руки будет, есть, с твоей маленькой беленькой хорошенькой ручки.

Раул поцеловал хорошенькую ручку, но Бетти осталась безутешной. Она подождала звонка, но Арналду не позвонил ей, тогда она сама взяла трубку и набрала номер.

— Привет! Я звоню, чтобы извиниться. Мне очень жаль, я очень хотела пойти вчера с тобой, — проговорила она самым ангельским голоском, на который только была способна.

— Могу себе представить, — хмыкнул Арналду.

— Я так рада, что ты не сердишься, — продолжала все тем же ангельским голоском Бетти. — Я никак не могла оставить свою подругу, ну просто никак…

— Да ладно, не переживай! — великодушно отпустил ее вину Арналду.

— Когда мы сможем увидеться? Если хочешь, сегодня. Я не занята.

— Да когда-нибудь пересечемся, — небрежно бросил Арналду заготовленную еще с вечера фразу. — Пока, Бетти! А то я уже опаздываю!

Положив трубку, Бетти сидела, и, по-кошачьи сузив глаза, сосредоточенно смотрела перед собой. «Ну, Раул, – мысленно говорила она, – ты мне за все заплатишь, за все!» А в ее памяти всплывали слова, произнесенные голосом Раула: «Он будет есть с твоей маленькой белой ручки.… В бабниках я разбираюсь… Стоит посмотреть в их сторону такой милашке, они от нее ни за что не отцепятся!»

– Не отцепляйся, Арналду, не отцепляйся, – жалобно говорила Бетти.

Глава 33 Сели молилась. Она молилась день и ночь, прося простить ей все ее грехи и избавить от наваждения. Но лицо Тьягу стояло перед ней, а его умоляющие глаза не давали ей покоя.

— Я хочу только дружить с тобой. Почему ты меня избегаешь? — словно бы говорили они.

— Нет, не дружить, не дружить, — возражала она и тут же чувствовала на своих губах поцелуй, и, открещиваясь от него, вновь принималась шептать молитву.

В комнату Сели входила Онейди с подносом. Для этой милой кроткой девочки она всегда готовила что-нибудь вкусненькое — то кокосовую кашу, то банановый коктейль. Ей хотелось видеть Сели здоровой и веселой, а вовсе не печальной и унылой, какой она находила ее всякий раз. Завтрак и обед всерьез осложняли жизнь Сели. Она очень привязалась к Онейди и совсем не хотела ее огорчать, но есть она не могла, она постилась, наказывая и укрощая свою непослушную плоть. Объяснить все это Онейди — значило придать слишком много значения отношениям с Тьягу, значит, признаться вслух, что он совсем небезразличен ей. Нет, Сели предпочитала молчать, читать про себя молитвы и находить тех, кто с удовольствием полакомиться вкусной стряпней Онейди. Сели подружилась с маленьким мальчуганом, который добывал себе пропитание нищенством. Он охотно прибегал в погожие дни к решетке сада и съедал все, что предлагала ему девушка. А в непогоду Сели скармливала свою еду бродячим собакам или кошкам, выбросить ее она не могла, не было греха страшнее, чем выбросить на помойку кусок хлеба. Бетти была слишком занята своей жизнью, своими проблемами, чтобы заниматься еще и младшей сестрой. В лучшем случае она посмеивалась над чудачкой, которая отказывается от жизни. Жулия видела, что с сестрой что-то творится, но не считала себя вправе вмешиваться, хотя время от времени и давала советы. Но на асе советы Сели отвечала, опустив глаза:

— Я хочу быть монашкой и живу по-монастырски, молюсь и пощусь, нам так положено.

Бетти в таких случаях пренебрежительно фыркала, давая понять, что эту дурь желательно бы выбить из головы, а Жулия замолкала, не находя в себе сил возражать, чтобы не ранить еще больше и без того страдающую сестричку. Гораздо проще для Жулии было разговаривать с Тьягу. Он то и дело заглядывал к ним, но Сели не хотела его видеть, и он, проникшись доверием к Жулии, полюбил разговаривать с ней. Поначалу желая порадовать Сели, он приносил пленки, компакт-диски, но Сели не брала подарков и закрывала дверь. Когда Жулия попыталась замолвить словечко за Тьягу, Сели сурово сказала:

— Мне он не нравится, я имею право на свое мнение? И я не понимаю, почему вы все должны вмешиваться в мою жизнь?

Жулия замолчала. Но при случае сказала Тьягу:

— Сели решила уйти в монастырь, но настоятельница неслучайно отправила ее пожить с нами. Она не возражает против того, чтобы перевести Сели в обычную школу, так что двери еще не закрыты. Пытайся Тьягу, и я всем помогу тебе!

Черные глаза юноши благодарно блеснули. Чем бы о ни занимался, он думал о Сели. Играл на пианино и представлял себе, как она его слушает. Ему хотелось познакомить ее со всеми своими любимыми музы произведениями, ввести в тот мир, в котором жил он сам потому-то он и приносил ей компакт-диски. Ему хотелось читать с ней одни и те же книги, любить одни и те же стихи, видеть мир и радоваться ему.

— Неужели это так плохо, Сержинью? — спрашивал он своего друга, делясь с ним своими планами и мечтами, – я хочу ей только добра, только счастья! Ты не можешь себе представить, что я чувствую, когда вижу девушку, которую люблю.

— А ты уверен, что любишь ее? — с сомнением спросил закадычный друг. — Нравиться — одно, а любить — совсем другое. Она же уйдет в монастырь! И что ты будешь делать?

— Не знаю, — с тоской ответил Тьягу. Я и сам все время думаю об этом, она такая мягкая, такая ласковая. Она у меня все время перед глазами.

— Я думаю, что ты любишь ее всерьез, — уважительно вздохнул Сержинью. — Я бы и сам хотел полюбить так, как ты.

Тьягу советовался и с Жуаной, пытаясь понять, что происходит с Сели и что ей может понравиться.

— Вы обе девушки одного возраста, тебе легче понять ее, — говорил он доверчиво, не понимая, что причиняет сердцу бедной Жуаны боль. — Посоветуй, как мне себя вести, чтобы Сели захотелось быть со мной.

Но что могла посоветовать ему Жуана? Она была несказанно рада тому, что Тьягу идет с ней рядом, и ей хотелось бы, чтобы говорили они совсем не о Сели, а о них двоих. Дорогу им преградил хорошенький белый котенок.

— Ах, какая прелесть! — растроганно проговорила Жуана, залюбовавшись тупым носиком и большими глазками маленького перса.

— Вот что я подарю Сели! — радостно объявил Тьягу, подхватив котенка на руки.

Как потом мучилась Жуана, ругая себя за то, что не попросила котенка себе в подарок.

— Почему я его отдала? Почему? — корила она себя. Из-за своих отношений с Тьягу Жуана стала лучше понимать чувства матери. Вот и она страдает точно так же из-за Атилы, и ей становилось очень жалко свою дорогую мамочку.

Атила пропал, и Жанета нигде не могла отыскать его. Квартира, которую он показывал ей как свою, оказалась выставленной на продажу агентством по недвижимости, а никакого другого адреса у Жанеты не было. Когда, пропустил несколько дней из-за того, что никак не могла привести свои нервы в порядок, Жанета вернулась в школу танцев, Жизела сказала, что все у них в порядке, появилось два новых ученика, и они внесли плату вперед, остальные ученики ходят исправно, кроме одного — Атилы, он вдобавок взял из кассы триста реалов и исчез, не вернув долга.

— Этот долг я ему простила, — устало сказала Жанета и, надев на лицо дежурную улыбку, пошла заниматься.

Она кружилась как заведенная, стараясь усталостью отогнать от себя неотвязные мысли, а мысли были об одном: где разыскать Атилу? Жанета думала, что он уже нашел себе другую, смотрит ей в глаза, говорит ласковые слова, ласкает, и от одного этого ей хотелось горько плакать. Неизвестно, стало ли бы ей легче, если бы она увидела, как несчастный Атила сидит у стойки бара и опрокидывает один стакан за другим, не в силах справиться со свалившимся на него несчастьем — он не притворялся, не лгал, когда говорил слова любви Жанете, он, в самом деле, любил ее. Любовь, наконец, поймала в ловушку того, кто так долго и безнаказанно пользовался ею в корыстных целях. Для обманщика настал наконец час расплаты, и он был вдвойне горек, потому что не оставлял ему никаких надежд. Мать и дочь, Жанета и Жуана, теперь частенько сидели, обнявшись. Одна думала об Атиле, другая – о Тьягу. А Тьягу по-прежнему думал только о Сели и был счастлив, что увидит ее, шагая поутру с корзинкой в направлении ее дома. Онейди удивилась, увидев нежданного посетителя, но то показал ей жителя корзины, и она с улыбкой закивала, показывая рукой на дверь комнаты Сели. Сели стояла на молитве, глаза ее были полны слез. Она просила, чтобы добрый Иисус ответил на ее горячую молитву, и вдруг прямо перед ней появился пушистый белый котенок, который косился на нее, смешно перебирая своими толстыми лапками. Котенок был настоящим чудом, и Сели замерла от восторга, а потом нежно и бережно прижала пушистый комочек к сердцу. Ей так не хватало живого тепла! Как она любила всех животных, живших в монастыре! Как скучала без своего Карла Великого! Так что это? Неужели ответ на ее молитву? Сели повела глазами по сторонам и у приоткрытой двери увидела счастливое улыбающееся лицо Тьягу. Ах, вот оно что! Опять соблазн! Сели отвернулась, но выпустить из рук беленький пушистый комочек не смогла. Так она и молилась, прижав его к груди и прося дать ей ответ. Тьягу спускался по лестнице и впервые улыбался во весь рот. На этот раз он сделал Сели настоящий подарок, к тому же он сможет навещать его, должен же он знать, как поживает его питомец. У дверей он столкнулся с Жулией и не мог не поговорить с ней.

— Жулия, почему Сели так рвется в монастырь? — спросил он, надеясь разрешить, наконец, свое недоумение. — Может, с моей стороны это нахальство, но я уверен, что я ей нравлюсь, а сам я ее люблю безгранично и никогда бы не обидел.

Жулия с сочувствием посмотрела на пылающее лицо юноши, который буквально у нее на глазах превращался в мужчину.

— Понимаешь, Сели выросла и воспитывалась в монастыре, она жила там с раннего детства, с тех пор, как умерла наша мама. Ничего другого она не знает, она привыкла к мысли, что будет монахиней. Но настоятельница прислала ее в Рио, чтобы проверить, в самом ли деле для нее это — признание.

— Значит, сама настоятельница сомневается? — обрадовался Тьягу. — А ты как думаешь?

— У нас есть время, — осторожно сказала Жулия. — На твоем месте я бы не отступала. Может, она сама поймет, что монастырь ей ни к чему.

— Ты настоящий друг, Жулия! Спасибо тебе!

А Жулия подумала, что ей нужно поскорее позвонить настоятельнице и перевести Сели в коллеж в Рио. Окрыленный, Тьягу заторопился домой, безнадежность, в которой он жил все последнее время, сменилась самыми радужными надеждами. Все обитатели дома Монтана приняли близко к сердцу появление нового жильца. Его приняли в члены семейства и стали гадать, какое дать ему имя.

— Я бы предложила назвать его Неженка, он словно белая пена, — говорила Онейди.

— Да не, он Усатик, а то и Жулик, — рассмеялся Алекс, показав, как котенок пытается стянуть кусочек 6рынзы, стоило поставить его на стол.

Сели подхватила котенка на руки.

— А мне хотелось бы для него что-то более романтичное, — мечтательно протянула Бетти. — Он такой красивый! Вот, кстати, и имя неплохое — Красавчик! Садись, Сели, что ты стоишь? — обратилась она к сестре, которая так и стояла неподвижно возле накрытого стола.

— Я поем у себя в комнате, — отозвалась Сели. — А имя Красавчик мне нравится!

— Неужели она так ничего и не ест? Спросила Жулия и обвела глазами всех сидящих за столом. Не было за ним только Отавиу, он тоже лишился аппетита и не принимал участия в семейных трапезах, зато вот уже несколько дней как выходил на прогулку.

— Как положено, в трауре, — сочувствовали ему дочери, глядя вслед. — Как же он переживает из-за мамы! Но папочка у нас сильный, он справится со своим горем, острота пройдет, и его будут согревать приятные воспоминания.

Если бы так! Воспоминания и жгли Отавиу каленым железом, от них он и бежал, надеясь быстрой ходьбой и калейдоскопом впечатлений отгородиться от горькой памяти о своей жене. Но удавалось ему это с трудом. Стоило вернуться домой, и боль снова подступала к горлу. На этот раз Отавиу не торопился к себе в комнату, так как там он оставался наедине с тем, что хотел позабыть и превозмочь. Он остался с Алексом и Онейди, обсуждая с ними их будущий бизнес. Алекс наконец-то продал драгоценности Онейди, и они собирались купить передвижную палатку, чтобы торговать горячими сосисками. Во время их разговора в столовую вошла Сели, она хотела подойти к отцу, но не дошла нескольких шагов, пошатнулась и упала. Перепуганные домашние бросились к ней, она была без сознания. Отавиу вызвал такси, и они повезли Сели в больницу, нужно было срочно выяснить, что с ней, и оказать необходимую помощь. Денег на платную больницу у них не было, поэтому ее отвезли в самую обычную, для бедняков. Но Отавиу ню надеялся, что там его дочери помогут. Он хотел попросить денег у Сан-Марино, но не мог отлучиться из больницы. Алекс отказался звонить Сан-Марино наотрез: кто он такой, чтобы просить у него деньги. Позвонила Сан-Марино Онейди, она относилась к Сели как к дочери и не могла оставить ее в беде. Сан-Марино вошел во вкус благотворительности и отрядил в больницу Алвару. Отавиу лишний раз отдал должное своему другу – настоящему, который в трудную минуту всегда приходит на помощь. Разумеется, в частной клинике Сели мгновенно занялся опытный врач. Отавиу с трепетом ждал результата обследования. Он корил себя за то, что уделял так мало внимания своей маленькой Сели, той, что так заботилась о нем и молилась о его здоровье. Врач поставил диагноз: пневмония. Сели давно подкашливала, но никто не обращал на это внимания. Очевидно, она простудилась в ту страшную грозовую ночь, когда Отавиу постигло его страшное потрясение. Однако состояние больной было тяжелое, так как, несмотря на молодость и здоровье, организм был очень истощен.

— Надейтесь, — сказал врач, — надейтесь. Единственное, что я могу вам гарантировать: ваша дочь находится в надежных руках.

Отавиу поблагодарил, но когда вышел из клиники, то направился не домой, а в церковь, где не был уже с незапамятных времен, может быть, со времен своего детства… Он зажег свечку перед девой Марией и стал горячо молиться за ту, которая сама молилась день и ночь, и после молитвы впервые за многие дни на душе у него стало спокойнее. Отавиу удивился, увидев в церкви и Бетти, его средняя дочь тоже пришла помолиться, она чувствовала себя виноватой, проглядела сестру. Все в доме Монтана чувствовали себя виноватыми перед милой кроткой Сели, все беспокоились за нее и желали скорейшего выздоровления. Но больше всех встревожился Тьягу, когда из разговора отца с матерью понял, что Сели находится в клинике. Ни минуты не медля, он помчался к ней. Сердце у него упало, когда он увидел бледную, неподвижно лежащую Сели и, наклонившись к ней, он начал шептать;

— Сели, поправляйся поскорее, пожалуйста! Ты меня слышишь? Это я, Тьягу. Я не могу видеть тебя в таком состоянии. Если с тобой что-то случится, я тоже умру. Выздоравливай! И прости, если я скажу тебе то, что говорить не следовало, но я не могу больше ждать… Если бы т знала, как я тебя люблю! Когда ты, наконец, поверишь, что я никогда тебя не обижу? Я уверен, мы сможем быть счастливыми. Позволь мне любить тебя. Мне ничего больше не нужно, только любить тебя. Только думать о тебе, быть с тобой рядом. Спи, а завтра просыпайся здоровой! Я буду каждый день к тебе приходить.

Сели слышала слова Тьягу, но не обрадовалась им, а пришла в отчаяние. Что же ей делать, если негде укрыться от страшного наваждения, если тот, от кого она бежит, настиг ее даже в больнице?! Но она была слишком слаба и могла только отчаиваться. Как сквозь сон она видела отца, который сидел у ее постели, потом сестер, они уговаривали отца отдохнуть и дали ему успокоительное, потом Сели сама впала в забытье. Но ночью внезапно проснулась. Отец дремал рядом на стуле. Странная решимость овладела несчастной — среди этого кромешного мрака она поняла, что должна умереть. Бороться с собой и с любовью Тьягу у нее не было сил, она принадлежала Богу, и значит, должна была идти нему Сели отворила окно, и в него ворвался холодный ночной воздух, она легла на пол и прошептала:

— Господи! Возьми меня к Себе, я готова, — и потеряла сознание.

Ночью Тьягу приснился страшный сон: Сели звала его, ей было плохо, грозила какая-то опасность. Тьягу проснулся и сел на кровати. Ощущение опасности было так реально, что он не сомневался: Сели в беде. Утром он поехал в больницу и узнал печальную новость — Сели в реанимации, она между жизнью и смертью, врачи делают все возможное для ее спасения, но поручиться ни за что не могут. Глава 34 Сан-Марино находился в дурном расположении духа. Еще на праздновании серебряной свадьбы он заметил, что Шику неравнодушен к Жулии, но тогда она отвергла все его притязания, что доставило Сан-Марино немалое удовольствие. Такая женщина, как Жулия, и должна была щелкнуть по носу зарвавшегося репортеришку. Но на этот раз стал невольным свидетелем их поцелуя, и этот поцелуй не давал ему покоя. Есть между этими двумя что-нибудь или нет? Дурное настроение Антониу объяснялось еще и недовольством собой, ему неприятна была собственная зависимость от своенравной красавицы.

— Привязанность к этой женщине тебя погубит, — как-то сказал ему Алвару. Разумеется, он имел в виду Еву, на которую так походила его дочь…

— Я знаю, — мрачно согласился с ним Антониу.

И вот теперь он вновь убедился в правоте своего адвоката, и это было ему неприятно. Домой он вернул нервный и расстроенный. «Как в худшие времена привязанности к портрету», отметила про себя Гонсала, но все-таки сочла необходимым поделиться с мужем своей заботой. А озабочена она была неприятностями Ирасемы, симпатичной молодой служанки, которая работала у них в доме. Оказалось, что она оставила маленького сына в родной деревне и теперь вынуждена отдать его на усыновление, потому что у нее не хватает денег на его содержание.

— Мне кажется, мы в состоянии помочь, – говорила Гонсала. — Она работает у нас, и мы вполне можем как-то решить ее проблемы, например, платить за содержание ребенка.

— Что? Что? — переспросил Антониу. Он сидел, погрузившись в свои мысли, и не услышал ни единого слова из того, что говорила ему жена.

Гонсала вздохнула, она привыкла к невниманию мужа, но сейчас невольно вспомнила Отавиу. Какой он тонкий и чувствительный человек, как близко принимает к сердцу все, что касается его детей и вообще всех окружающих. Сегодня она лишний раз убедилась в этом. Когда она приехала в больницу, первым, кого она встретила, был Отавиу. Он был потрясен несчастьем с Сели, в глазах у него стояли слезы, когда он повторял:

— Я не должен был засыпать ни на секунду! Я мог понадобиться ей! Я — плохой отец. Все, что произошло на рассвете, было ужасно. Как я мог не доглядеть и позволить ей встать!

А вот Антониу никогда не занимался детьми, пока они были маленькими, он был к ним совершенно равнодушен. Это она с ума сходила из-за кори Арналду, из-за свинки Тьягу… Разговаривая с Отавиу, Гонсала всякий раз удивлялась тишине и покою, которые нисходили на ее душу. Да, Отавиу был необыкновенным человеком, рядом с ним она не опасалась, что ее застанут врасплох, оскорбят, обидят. Она даже как-то высказала это Отавиу.

— Тебя кто-то обижает? — удивился он.

Гонсала вообще не любила жаловаться, а уж позволить себе пожаловаться на собственного мужа не могла ни при каких обстоятельствах.

— Да нет, разве что сама жизнь, — прибавила она с усмешкой.

— Жизнь обидела и меня, — горячо подхватил Отавиу. — Ева, очаровательная, прекрасная женщина, которую я любил, перестала существовать. Ее никогда и не было, той Евы, которую я любил. Жизнь сыграла со мной дурную шутку, она обманула меня. Я любил свою иллюзию, а не реальную живую женщину, поэтому мне и было так трудно с ней расстаться. Но теперь это произошло, я не хочу думать о прошлом, моя жизнь начинается заново, я только отец и хочу одного — чтобы выздоровела моя любимая Сели!

Вот что вспоминала Гонсала, глядя на занятого своими мыслями Антониу, который, даже не взглянув на нее, отобедал и отправился в свой кабинет.

— Придется еще подождать, Ирасема, — сказала она служанке, которая смотрела на нее страдальческими умоляющими глазами, — сеньор Антониу сегодня очень занят, но я попробую поговорить с ним вечером.

Она и в самом деле нашла минуту и с иронической усмешкой сказала мужу:

— Ты рискуешь своей славой отца народа! Что о тебе скажут, если ты не поможешь простой бедной девушке, живущей в твоем собственном доме?

На этот раз Антониу ее услышал.

— А что там с ней? — спросил он.

И узнав, в чем дело, распорядился:

— Разумеется, помоги ей! Сделай все, что считаешь нужным.

Тьягу не спускался в столовую, не обедал и не ужинал, и Гонсала заглянула к нему в комнату. Он лежал на кровати и смотрел в пустоту.

— Видишь, предчувствие не обмануло меня, мама, – сказал он, — Сели и в самом деле очень плохо, и я молюсь нее, молюсь за нас обоих.

— У нас обоих есть дар предвидения, – задумчиво сказала Гонсала, — и что-то мне подсказывает, что Бог услышит твои молитвы, и Сели поправится. Вот увидишь, Бог тебе поможет, сынок. Одно то, что твой отец устроил ее в лучшую клинику, уже о чем-то говорит.

— Да, я очень благодарен за это папе, — горячо сказал Тьягу. — Он сделал по-настоящему доброе дело! Видишь, и он бывает добрым, чутким, внимательным.

— Конечно, сынок, — с вздохом сказала Гонсала, — и у твоего отца есть много хороших качеств. А пока Сели в тяжелом состоянии и врачи беспокоятся за нее, будем молиться, чтобы она пришла в сознание и выздоровела.

Тьягу кивнул и вновь уставился в потолок. За Сели молился не один Тьягу, за нее молились и Бетти, и Жулия. Обе они были равнодушны к религии, но в тяжелый час испытаний обратились душой к тому, кто способен творить чудеса и один может поддержать нас. Жулия отказалась от приглашения Шику, и он ни на чем не настаивал. Он видел, что она не обиделась на него за поцелуй, почувствовав, как он хочет утешить ее и успокоить. Ему показалось, что случившееся несчастье сблизило их, понимал, что Жулии хочется быть поближе к сестре, и оставил ее в холле клиники.

– Если что-то понадобится, звони, — сказал он. — Я буду дома и примчусь в один миг.

Жулия кивнула, прикрыв глаза — да-да, она так и поступит. Шику вернулся домой гораздо раньше, чем всегда и чем ждал его Раул. Вытянутое лицо Раула сразу показало Шику, что вернулся он не вовремя.

— У меня ужин с Аной Паулой, — объяснил Раул. — Мне надоело гоняться за каждой юбкой, и я решил наконец-то остепениться. Как видишь, мои добрые намерения, и старания не остались втуне, Ана Паула приняла мое приглашение.

— Поздравляю, старик, — Шику похлопал приятеля по плечу, — но, клянусь, я тебе не помешаю, запрусь у себя и носа не покажу!

Раул вздохнул: конечно, было бы куда лучше встречаться с Аной Паулой без свидетеля за стеной, но… В дверь позвонили, Раул кинулся открывать и с изумлением увидел за дверью целую компанию — первой стояла Ана Паула, а рядом с ней Лусия Элена, дона Жудити м Констансинья. Раул в изумлении отступил.

— Я, кажется, не вовремя, — язвительно сказала Ана Паула.

— Что ты! Что ты! Я так ждал тебя! — воскликнул Раул, бросаясь ей навстречу.

— А я-то считала тебя другом, — не менее язвительно произнесла Лусия Элена, — я не думала, что ты так ловко будешь покрывать походы Шику налево!

Вся компания вошла в квартиру, и Шику едва не застонал, увидев свою матушку и бывшую жену. Однако, взглянув на Констансинью, сдержал свое недовольство. Выяснилось, что в доме Жудити морят тараканов, поэтому оставаться там невозможно, и все семейство решило переночевать у Шику. Ана Паула мгновенно поняла, что ей лучше всего ретироваться, она не была любительницей семейных сцен, на которые были такими мастерицами дона Жудити и Лусия Элена. Раул был раздосадован донельзя и мрачно удалился в свою комнату: в кои-то веки он собрался вступить на стезю добродетели, а его заподозрили Бог знает в чем! Шику с тоской смотрел на свое семейство, а они принялись устраиваться на ночлег.

— Я простая женщина, — говорила дона Жудити, – мелочи меня не беспокоят, и привередничать я не люблю, мне в любом уголке хорошо!

Она внимательно осмотрела комнату Шику и похвалила ее:

— Очень славная комната! Мне как раз подходит!

— В комнате Шику буду спать я, – тут же заявила Лусия Элена. — Как-никак, он — мой бывший, то есть настоящий, то есть отец моего ребенка, вот что я хотела сказать. И поэтому с Шику буду спать я, а не вы!

Тебе он — отец ребенка, а мне родной сын, поэтому на кровати буду спать я. К тому же у меня спина больная, а ты, Лусия Элена, можешь и на диване поспать, раз ты даже не член нашей семьи.

— Как это не член семьи, когда она моя родная мама? — подала голос Констансинья.

– Не член моей семьи, — подчеркнула слово «моей» Жудити, — но, разумеется, она — член твоей.

– На диване я не улягусь, я слишком высокая, — тут же стала возражать Лусия Элена. — Но если Шику будет спать в гостиной, то я согласна.

Шику молча смотрел на спорящих. Он тихо стоял в сторонке и поглядывал на суетящихся женщин. Потом тихонько подошел к комнате Раула и постучал.

— Посидите тихо, пожалуйста, — попросил он, и женщины разом притихли, — мне нужно поговорить с моим приятелем, а когда я вернусь, мы разберемся, кто, где ляжет.

— Уступить постель?! Ну, знаешь! — возмутился спросонья Раул. — Мало того, что разбудил!

— И ты мог уснуть в этом гвалте? Никогда не поверю, — вздохнул Шику. – Уступи всего на одну ночь, а то мы до утра так и будем маяться.

С охами, вздохами, сопеньем и кряхтеньем Раул поднялся и вышел в гостиную.

— Ты, мамочка, будешь спать в комнате Ра уда. — И Шику пригласил дону Жудити в комнату.

Непритязательная дона Жудити тут же устроила Раулу разнос за беспорядок.

— Я просто представить себе не могу, как ты можешь жить среди этого развала, — возмущалась она.

— Могу! — сурово отозвался Раул и прибавил: — Вы меня очень обяжете, если ничего не будете трогать.

Тон его был так суров, что дона Жудити мигом успокоилась и вполне миролюбиво пообещала:

— Конечно, не буду, не беспокойся.

— Вот и прекрасно, — буркнул Раул.

Мужчины подождали, пока улягутся и успокоятся женщины, а затем, поругавшись, какое-то время из-за дивана, улеглись и сами. Улеглись недовольными, раздраженными и точно такими же проснулись. Стоило Шику открыть глаза, как женщины наперебой защебетали, обещал приготовить ему завтрак, напечь печенья, сделать фруктовый коктейль.

— Терпеть не могу фруктовых коктейлей, — огрызнулся Шику и поспешно сбежал на работу. Провести еще и утро в обществе преданных ему женщин было свыше его сил.

Он мечтал повидать Жулию. Стоило ему увидеть ее, как он чувствовал себя омытым живой водой, и он жаждал приникнуть к этому волшебному источнику. Если бы он знал, что Жулия искала его! Она хотела попросить его приехать к Отавиу, которому стало очень плохо после того, как он не уследил за Сели. Единственный, кого он соглашался повидать, был Шику, и Жулия пыталась его отыскать. Она позвонила ему домой, трубку взяла Констансинья и, осведомившись, кто Шику спрашивает, произнесла вслух: Жулия Монтана. Жудити тут же вырвала у внучки трубку из рук:

— Алло! Это говорит мать Шику, — сообщила она. – Девочка! Хватит ему названивать, мой сын занятой, порядочный человек, у него нет времени на разговоры с кем попало! Или ты уже забыла, что из-за тебя, его чуть не колумбийские партизаны? Оставь его в покое, ему и без тебя отлично живется! Всего хорошего!

Дона Жудити с чувством выполненного дол гордо положила трубку. Зато Жулия на другом конце провода еще несколько секунд подержала ее, внимательно на нее глядя, потом тоже опустила на рычаг и сказала:

— Ненавижу Шику Мота! И все, что с ним связано!

Глава 35 Отавиу смотрел на изможденное лицо дочери, посиневшие губы, подрагивающие во сне веки. Он чуть не застонал, едва увидел иглу, пронзившую руку Сели. Только бы она осталась жива, только бы эти капельницы, наконец, помогли ей! Отавиу попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но на поверхность всплывали лишь отдельные бессвязные слова, которые, как он ни силился, не желали складываться в ладные молитвенные строки. Он опять почувствовал себя бессильным — бессильным вспомнить молитву, бессильным помочь дочери, бессильным уберечь ее от невзгод и болезней. Его потерянный взгляд встретился с напряженным взглядом Жулии, внимательно следившей за ним. «Ну вот, вдобавок ко всему напугал и Жулию!» Отавиу взъерошил волосы и улы6нулся дочери.

— Все будет хорошо, Жулия. Только бы Сели выкарабкалась. Но она сильная девочка, да и все мы так поддерживаем ее.

На последних словах Сели приоткрыла глаза, и Отавиу воспринял это как доброе предзнаменование. Оно и вправду было добрым. Уже к утру следующего дня Сели стало лучше: упала температура, анализ крови показал хоть незначительное, но все же снижение лейкоцитов, а это означало, что болезнь отступает. Девушка медленно пошла на поправку. Появился аппетит, за ним прибавилось и силенок, и она уже пыталась ходить по палате. Отавиу с радостью отмечал все приметы выздоровления и был готов часами обсуждать их с матушкой-настоятельницей. Именно на эту немногословную женщину возлагал Отавиу особые надежды, понимая и оценивая ее благотворное влияние на Сели. Физически Сели крепла на глазах, так что не прошло и десяти дней, как лечащий врач разрешил семье Монтана забрать Сели домой, пожелав девушке на прощание бодрости и энергии. Отавиу мысленно присоединился к словам доктора: младшая дочь по-прежнему выглядела подавленной и грустной. Отавиу нередко казалось, что Сели плачет, и это повергало его самого в отчаяние и уныние. Старшие сестры, особенно Жулия, всячески старались поддержать младшую, но отец понимал, что ни Жулия, ни Бетти не знают тех слов, которые сейчас необходимы Сели. Их знают мать-настоятельница да девушки-монашки, что приехали вместе с ней навестить Сели и поддержать ее. В их присутствии она оживала, присоединялась к их ежеутренним и вечерним молитвам, с наслаждением слушала матушку, читавшую наставницам Евангелие. Да и Отавиу не раз ловил себя на мысли, что ему самому приятно присутствие в доме этой степенной, мудрой женщины, так по-матерински нежно относящейся к одной из своих послушниц. Вот молоденькие сестры-монашки, поселившиеся вместе с настоятельницей монастыря в доме Монтана, нередко загоняли его в тупик, и Отавиу, уже считавший себя абсолютно здоровым, готов был немедля бежать к доктору. Монашеские одеяния делали неразличимыми сестер Луизу и Ирени, а сестра Жуссара была копией сестры Зилды. Договорившись утром музицировать с сестрами Лизой и Жуссарой (Отавиу предусмотрительно записал в блокнот имена монашек — любительниц музыки, хотя про себя не без гордости отметил, что запомнил их с первого раза) вечером он решил уточнить время концерта и репертуар.

— Сестра Луиза! – окликнул он монашку, сидящую с молитвенником в кресле. — Думаю, что мы встретимся в шесть часов…

— Но меня зовут сестра Ирени. — Монашка вскинула на него удивленные глаза.

Отавиу смутился, потянулся за блокнотиком с памятью, быстро перелистал его и нашел собственноручно сделанные записи: «Сестра Луиза и сестра Жуссара».

— Извините, верно, я ослышался или неправильно записал. — Отавиу покрутил в воздухе блокнотик. — И, тем не менее, что мы будем вечером играть? Я предлагаю остановиться на «Аве Мария»

— Но я не играю на пианино…

Ее зовут Ирени, и она не играет на пианино… Господи! С кем же я говорил утром? Отавиу снова стал листать заветный блокнотик в поисках телефона доктора Сисейру. Его отвлек нежный девичий голос:

— Сеньор Отавиу, в шесть часов вечера вас устроит?

Отавиу поднял голову: перед ним стояла милая сестра Луиза. Или сестра Жуссара? А может быть, ее зовут Ирени? Или Зилда?

— Простите, я плохо вас понимаю. В чем меня должно устроить шесть часов?

— Но мы же договаривались утром о дуэте… — Девушка явно выглядела растерянной

– Но вы же не умеете играть…

Девушка испуганно направилась к стоящей поблизости подруге, и до Отавиу долетели слова: «Бедненький, странный, за него помолимся…» Отавиу спустился в холл и наткнулся на тех же самых девушек в темных одеяниях, которых только что оставил в гостиной на втором этаже. Он попытался выяснить, каким образом им удалось так быстро оказаться в холле, но их изумленно-испуганные взгляды заставили его замолчать и отступить в сторону комнаты Алекса и Онейди. Отавиу постучал в дверь и вызвал Онейди в коридор.

— Что-то случилось? — Онейди запахнула халат и поправила растрепавшиеся волосы.

— Прошу тебя, загляни в холл и скажи, сколько там монашек?

Онейди покорно исполнила просьбу хозяина.

— Я вижу двух…

— А мне кажется, что их здесь не меньше четырех… Наверное, я сошел с ума…

Женщина взяла его под руку, отвела на кухню, приготовила кофе и достала из шкафчика миндальное печенье.

— Вот, ваше любимое!

Отавиу пил кофе, слушал щебетание Онейди и наблюдал в окно за Сели и матерью-настоятельницей, бродившими под руку по саду. Отавиу было жаль дочь, ведь монашки завтра покидали Рио, и это была одна из последних их прогулок. Внезапно перед глазами Отавиу встала Ева, нежно прижимающая к себе Сели… Господи, за что ты так наказал мою дочку, лишил ее материнской ласки и заботы? Чем я, чем Ева провинились перед тобой, что ты так сурово наказал нашу дочь?

— Сеньор Отавиу! — услышал он за спиной тихий голос матушки. — Простите за то, что нарушаю ваш покой, но пришло время проститься, завтра мы уедем очень рано…

Отавиу поднялся ей навстречу:

— Не знаю, как и благодарить вас за вашу доброту…

— За доброту не благодарят… Она ведь от сердца идет! Отдавать не менее приятно, чем получать, так что не за что меня благодарить.

— Верно. — Отавиу склонил перед матушкой голову. Тогда позвольте мне пригласить вас приехать к нам еще. Ведь столько времени отдали Сели, что город не успели посмотреть, нигде не были, кроме дома и клиники.

— Приедем. Я хочу, чтобы и другие мои послушницы знали не понаслышке о жизни, что течет за стенами монастыря. С людьми достойными познакомятся и поймут, что и в миру можно жить, следуя заповедям Христа.

Матушка не успела договорить, как к ее груди приникла Сели и умоляюще подняла на нее свои серые печальные глаза.

— Матушка, пожалуйста, возьмите меня с собой!

Отавиу подошел к Сели и попытался притянуть ее к себе.

— Девочка моя, неужели тебе так плохо с нами?

Сели оторвалась от монашки и встала между ними. Отавиу увидел, как слезы заблестели на глазах дочери.

— Нет, папочка, дело в другом…

Теперь уже сама матушка обняла Сели и, прижав ее к груди, тихо сказала:

— Твои слезы — верное подтверждение моей правоты. Твое место здесь. Живи здесь, дочь моя, а Бог не оставит тебя, укажет верный путь…

Все последующие после отъезда монашек дни Отавиу не оставлял Сели своим вниманием. Только старался не особенно докучать ей. Но когда дочь приходила к нему, усаживалась рядом, Отавиу позволял себе пофилософствовать, стараясь вызвать Сели на откровенность, разговорить ее, а главное, понять, что стоит за ее всегдашней печалью. Она ведь так молода, так хороша, так любима всеми, она преодолела такие испытания, перед ней открыты все радости жизни!.. И все это не имеет для нее никакого значения. Абсолютно никакого.

— Ты ведь заново родилась, — он гладил дочку по русым волосам, собранным в скромный пучок, — тебя должна захлестывать радость, а ты не можешь скрыть своей грусти.

— Просто я скучаю по матушке-настоятельнице. Прости меня, папочка! И не думай, что я не люблю тебя. Просто я чувствую себя в Рио не в своей тарелке.

В Рио не в своей тарелке… Отавиу отлично понимал дочь, он до сих пор не мог привыкнуть ни к незнакомому облику родного города, ни к новому облику людей, новой музыке, машинам, словам — всему тому, что принято называть образом жизни.

— У нас много общего… Для тебя чужой Рио, мне незнаком весь мир. Часто я тоже бегу в свою комнату, чтобы спрятаться от непонятного, чужого, но жизнь продолжается. И я делаю усилие, поднимаюсь, двигаюсь вперед, спотыкаюсь и снова иду вперед.

— Я не такая сильная, как ты, папа. И потом, я знаю, что для меня лучшее — уйти в монастырь.

— Ты боишься того, чего не знаешь. Ты и себя не знаешь. Ты не сильная? Да за твоим милым личиком скрывается твердый характер и железная сила воли. Только все это надо направить на пользу себе. И я тебе в этом помогу. Только сначала тебе надо окрепнуть и оправиться после болезни. Но настраиваться на эту новую жизнь ты должна уже сейчас.

— Мне надо будет ходить в коллеж. — Сели подняла на Отавиу глаза, полные слез.

Но Отавиу постарался не заметить их и бодрым голосом ответил:

— И в коллеж, и в кино, и на пляж. Тебе надо заводить друзей, встречаться с молодыми людьми, путешествовать. Не самый плохой рецепт, согласись, дочка!

Отавиу хотел еще добавить про свои планы, но назойливый звонок телефона прервал их беседу. Отавиу снял трубку и услышал встревоженный голос.

— Я — Элиу Арантес, твой друг…

Это имя ничего не говорило Отавиу, а незнакомец продолжал взволнованным голосом убеждать Отавиу, что им нужно безотлагательно встретиться и переговорить. Это нервозное беспокойство собеседника передалось и Отавиу, он заволновался и оттого сразу же забыл имя собеседника, стал переспрашивать, потянувшись с карандашом к спасительному блокнотику. Но голос на другом конце провода торопливо попросил записать лучше адрес места встречи.

— Нам необходимо встретиться, сейчас я не моту продолжать разговор…

Отавиу покорно записал продиктованное, подивившись столь неотложному желанию этого неизвестного голоса увидеться с ним. Где-то в темных глубинах памяти пробивалось смутное воспоминание, связанное с именем этого человека. Отавиу замер у телефона, потирая виски. Но, как он ни напрягался, память не откликнулась… Элиу Арантес… Если он так хочет меня видеть, я приду! — с этой мыслью Отавиу спустился на кухню, где сразу же включился в разговор Алекса и Онейди, обсуждающих детали их совместного предприятия. Ничто так не радовало и не возбуждало Отавиу, как разговор с друзьями о новом деле. Здесь ему было все ясно и понятно: хот-доги, фирменный соус Отавиу Монтана, его общительность вкупе с практичной рассудительностью Алекса принесут им грандиозный успех. В этом успехе Отавиу не сомневался ни одной минуты. Монтана поглядел на часы — стрелки показывали 21.30. Он поднялся со стула и заторопился на встречу с Элиу Арантесом. К завтраку Отавиу спустился в приподнятом настроении. Видеть за столом своих красавиц-дочек, встречать их улыбающиеся взгляды, обращенные к нему, слушать неторопливый голос Алекса, пить вкусный кофе, сваренный заботливой Онейди, — Господи, да он, Отавиу Монтана, может считать себя просто счастливчиком! Он нежно погладил тонкие пальчики Сели, подмигнул радостной Бетти, попытался отвлечь от грустных мыслей Жулию.

— Представляете, вчера я встретился со своим другом, сейчас вспомню его имя, — Отавиу было потянулся к блокноту, но тут же остановился: — Вспомнил! Элиу Арантес!

— А кто он такой, папа? — Элизабети подняла на него свои сияющие глаза.

Отавиу на секунду смутился.

— Такой видный господин – Еще он сказал, что он мой друг. Алекс, — Отавиу с надеждой поглядел на приятеля, — ты помнишь Элиу Арантеса?

— Что-то припоминаю, — неуверенно пробормотал Алекс.

— Знаете, — Отавиу понизил голос, — я заметил одну любопытную вещь. У моего друга были наклеенные усы. Я сразу это заметил. — Отавиу обвел всех победным взглядом.

— Расскажи-ка нам поподробнее об этой встрече, папа. — Жулия осторожно откусила кусочек горячего тоста.

— Мы разговаривали очень мало. Он сразу подошел ко мне, назвал меня по имени и попросил разрешения меня обнять. И я разрешил.

— А потом? Что было потом, папа? — Жулия ободряюще улыбнулась отцу. — Тебе надо тренировать память. Вспоминай подробно.

— Потом? А-а, он попросил у меня прощения за то, что когда-то сделал. Или собирался сделать?

— И что же он сделал?

— Мой друг не успел объяснить. Подъехала какая-то машина, из нее вышла симпатичная девушка, ее сопровождали несколько мужчин. Кажется, это была дочь Элиу Арантеса, во всяком случае, она называла его «папа». Он не очень обрадовался, когда увидел ее, почему-то сразу заторопился… И мы не успели поговорить. Должен сказать: мне ужасно не понравились эти мужчины, что приехали вместе с его дочерью, ужасные типы. — Отавиу поднялся. – Я устал от этой тренировки памяти. Мне надо прилечь.

Он проспал несколько часов и, проснувшись, долго не мог понять, который час и почему так тихо в доме. Отавиу накинул кофту и повернулся к зеркалу. На него заспанный, взъерошенный мужчина. Монтана попробовал пригладить волосы рукой, но они упрямо продолжи топорщиться в разные стороны. Тогда он полез в карман за расческой, но вместо расчески его пальцы нащупали какой то металлический предмет. Отавиу поднес его к глазам. Совершенно незнакомый ключ от неведомой ему двери. Он ощутил тревогу, исходившую от этого серебристого ключика, неизвестно как очутившегося у него в кармане. Отавиу покинул комнату, спустился в гостиную и оклику поочередно дочерей. Дом ответил гулкой тишиной. Отавиу торопливо взбежал по лестнице и решительно толкнул дверь, ведущую в комнату Онейди и Алекса. Супруги, обнявшись, лежали в постели. Поняв, что нарушил любовную идиллию, Отавиу повернул обратно. Но ключ жег ему ладонь. И он, многократно извинившись, постучав, отворил дверь в комнату друга. Алекс уже сидел в кровати, застегивал на груди рубашку.

— Мне очень неловко, Алекс, Онейди. Но не волнуйтесь, завтра, возможно, я уже ничего не вспомню… Даже если буду помнить, то все равно скажу, что не помню. Так что вы не стесняйтесь меня. — Отавиу совершенно запутался и забыл, зачем ворвался в супружескую спальню. Он разжал руку, и на пол упал ключ. — Господи, Алекс, я в полном замешательстве вы не знаете, откуда у меня этот ключ?

Супруги отрицательно покачали головами.

— Может, я нашел его на улице?

Онейди и Алекс дружно пожали плечами, и Отавиу грустно поплелся к себе: он так радовался, что память возвращается к нему, но радость оказалась преждевременной. Последняя надежда была на дочерей, и он стал с нетерпением их дожидаться. К вечеру одна за другой дочери появились в доме. Отавиу вошел в спальню девочек и порадовался, что застал их всех вместе. Он приступил к расспросам, показывая им поочередно ключ, но громкие звуки гитары, сопровождавшие чье-то пение, мешали ему сосредоточиться. И, тем не менее, он остановил Жулию, предложившую закрыть окно.

— Это серенада! — Отавиу уже забыл о ключе, с восторгом прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. — Неужели в девяносто девятом году я слышу серенаду — песню моей молодости?

— Серенада? — хором переспросили девушки. Элизабети и Сели немедленно оказались у окна.

Выглянул и Отавиу: внизу стоял небольшой ансамбль из двух гитаристов и одного солиста. Монтана приветственно взмахнул рукой: он был рад видеть своего друга Шику Мота, распевающего серенады. Глава 36 Жулия словно окаменела.

— Пусть Шику видит, что ты слушаешь его. — Отавиу легонько подтолкнул ее к окну.

Жулия стояла как вкопанная.

— Нет, такая серенада заслуживает более серьезной награды: спустись и поцелуй этого парня, сестренка. Элизабети игриво тряхнула копной светлых волос.

Даже скромница Сели и та не удержалась совета: выйти на улицу и поблагодарить Шику. На шум прибежал Алекс и тут же присоединил свой голос к общему хору:

— У серенад есть свои правила: ты обязана выйти, потому что это песня — для тебя!

— Ну, все, хватит! – В сердцах бросила Жулия. Я выйду, только потом не вините меня! — Она громко хлопнула дверью и вышла на улицу.

Под ее гневным взглядом Шику немедленно замолчал, хотя гитаристы все еще продолжали наигрывать. Легкая улыбка пробежала по лицу Шику, Жулия почувствовала, что тонет в нежности его бархатных глаз, но все же совладала с собой. Словно со стороны она услышала свой строгий голос, требующий прекратить безобразие. Улыбка немедленно сползла с лица Шику, он пытался скрыть свою растерянность, шутил, а заодно пытался понять, насколько серьезна строгость Жулии.

— Какая муха тебя укусил? Это прекрасная музыка… — Шику окинул Жулию долгим взглядом. Что с тобой происходят?

Жулия чувствовала себя безмерно усталой. Перед глазами неизвестно почему вдруг возникла несчастная Сели; потом пронеслись тревожные мысли о встрече отца с Элиу Арантесом… Она вспомнила о ненаписанной статье… Ей нужно работать, а вместо этого она стоит здесь и под прицелом десятка глаз изображает любящую девушку, свято чтящую традиции исполнения серенад. С нее довольно!

— Послушай, Шику Мота. Все было замечательно, большое тебе спасибо… Теперь ты можешь катиться отсюда с чистой совестью на все четыре стороны. Будь добр, исчезни с моих глаз, а еще лучше — из моей жизни вообще!

Шику пытался удержать ее, требовал объяснения, но Жулия твердым шагом двинулась к дому, лишь коротко бросив на ходу;

— Я не нуждаюсь в твоей любви!

Жулия поднялась в гостиную и, натолкнувшись на осуждающие взгляды родных, сказала, как отрезала:

— Я больше не хочу слышать имя Шику Мота в этом доме! Спокойной ночи! — Она повернулась к двери и уже на выходе услышала голос Бетти:

— Страх жить, любить и быть любимой – это наше фамильное заклятие!

…Жулия долго ворочалась в кровати, перебирая в уме сначала события уходящего дня, а потом и всех предыдущих дней. Она думала о сестрах, о том, какие они разные и как по-разному не просто складываются их жизни. Вот Сели: с ней предстоит еще немало повозиться устроить в коллеж, найти ей друзей, но основная задача — помочь девушке найти свое место в этом незнакомом, а потому и непростом для нее мире. Перед глазами Жулии встало по-детски трогательное личико младшей сестры, заливающееся краской от любого намека Бетти на чувства Тьягу. Жулия была согласна с Бетти: Сели избегает влюбленного в нее юношу лишь из-за боязни покинуть свою скорлупу… Собственно, и монашеская обитель притягивала Сели не более как надежное убежище, где можно было бы укрыться от враждебного ей мира. «Глупая, милая девочка». – Жулия повернулась на другой бок и вспомнила слова матушки-настоятельницы: отказываясь от мирской жизни, ее хотя бы надо немного знать, чтобы после не мучиться напрасными сожалениями о потерянном навсегда… Жулия разделяла мнение мудрой монашенки на все сто процентов, но что-то в этих словах больно задевало ее, словно касались они не только Сели, но и ее лично. Неужели Бетти права и она, Жулия — журналист, современная женщина, находящаяся в самой гуще событий, — такая же трусиха, как и серенькая мышка Сели, стращавшаяся всего и всех? Но та хоть любит Бога, а кого любит она, Жулия? Но сейчас ей не хотелось думать о себе, о своих проблемах, и она стала думать о Бетти. Вопрос, кого любит Элизабети, не стоял. Ответ на него представлялся Жулии предельно ясным: Бетти любит мужчин, предпочтительно красивых и молодых, обязательных и щедрых. В настоящий момент наиболее полно всем этим критериям отвечал Арналду Сан-Марино, и Бетти не делала секрета из своих планов — заполучить красавчика в свои сети. И, кажется, в ее планах Арналду отводилась роль отнюдь не очередного любовника. Во всяком случае, мечта об обручальном кольце, которое наденет ей на палец старший сын Антониу Сан-Марино, заставила Бетти переменить тактику ведения любовных войн. Она, не без помощи друга Шику Раула, разработала особую тактику неторопливого движения вперед, постепенного захвата и абсолютного воздержания. Последнее давалось Бетти невероятными усилиями. Теперь, возвращаясь со свидания, сестра регулярно подставлялась под струи ледяной воды, а на вопросительные взгляды Жулии, смеясь, отвечала:

– Я слишком сильно разогрела себя, надо было затушить пожар….

Жулия невольно улыбнулась, представив себе, как Сели, выслушав очередные игриво-фривольные признания Бетти, срывается с места и бежит поить молоком котеночка, которого ей недавно подарил Тьягу. «Маленькая трусишка, отгораживается от греховных напастей блюдечком с молоком…» Но сейчас, глубокой ночью, наедине сама с собой, Жулия ясно осознавала, что и Сели, и Элизабети, и она сама, Жулия, — все они принадлежат к одной породе женщин — темпераментных, обуреваемых страстями, искренних и готовых на любые жертвы ради любви. Перед глазами Жулии возник Шику Мота, поющий серенаду, сгорающий от страсти… А ведь все начиналось с нелепого полудетского спора: кто — кого… Жулия победила, но радости эта победа не принесла. Почему? Внезапно она ощутила себя неким аккумулятором, к которому десятками проводов подключены отец и сестры. Ее энергией возрождается к жизни Отавиу, она направляет Бетти и поддерживает Сели. Жулия видела перед собой Шику Мота и чувствовала только одно: этот симпатичный парень, с которым у нее так много общих интересов и который вовсе не безразличен ей, тоже не прочь подключить к ней свой проводок, на котором болтаются, помимо него, его стервозная мамаша, бывшая супруга и дочь-подросток. Нет, с нее достаточно обязательств перед собственной семьей, а любовь пока не для нее. Сейчас ей нужен не пылкий певец дурацких серенад, а надежный советник, крепкое мужское плечо, на которое можно было бы переложить часть непростых проблем. Уже засыпая, Жулия решила завтра же встретиться с Сан-Марино и рассказать ему о появлении Элиу Арантеса. Эта мысль не оставила ее и утром, и, выбран минуту, когда рядом никого не было, Жулия набрала номер Сан-Марино. К телефону подошла Гонсала, и Жулия терпеливо отвечала на ее расспросы о здоровье Сели и Отавиу и обо всем том, что составляет предмет насущных интересов скучающей женщины. И все же Жулия, улучив момент, попросила передать сеньору Сан-Марино ее просьбу:

— Мне очень нужно повидаться с ним…

— Конечно, дорогая. Как только он появится, я передам о твоем звонка. Обнимаю тебя! Всем привет!

Жулия едва успела повесить трубку, как в столовую впорхнула Элизабети. Капельки воды искрились в ее ниспадающих на плечи волосах, свежий румянец играл на щеках, глаза сияли молодостью, здоровьем, предвкушением радостного дня.

— У меня есть что-то, способное развеселить мою строгую сестрицу. — Элизабети уселась напротив Жулии и протянула ей плитку шоколада. — Если отказываешься от сладостей любви, съешь хоть шоколадку.

— Ты не забыла мою просьбу — не говорить о Шику? – Жулия постаралась сразу оборвать сестру и закончить неприятный разговор.

Элизабети обиделась:

— Я ведь забочусь о тебе и о твоем счастье, ведь ты моя сестра, и я люблю тебя.

— А кто сказал, что мое счастье – это Шику? Этого не будет никогда! — Жулия поднялась и стала складывать сумку.

Повисла пауза, которую прервала Бетти:

— Ах, Жулия! Тебе не повезло, в твоей жизни встречались только плохие мужчины. Но они не все такие, уверяю тебя. Просто нужно измениться самой, и тогда изменятся люди вокруг тебя. Посмотри на меня! Раньше кто только ни крутился вокруг меня, но я решила изменить себя, свою жизнь — и возник Арналду! Его не просто завоевать и удержать, но, правду говорят, за собственное счастье надо бороться! И Шику, мне кажется, и есть твое счастье, твоя возможность изменить жизнь к лучшему. — Бетти наклонилась к сестре. — Он очень хороший, Жулия, хотя и у него есть существенный недостаток — он беден, но ведь ты – не я, для тебя деньги не важны…

— Деньги как таковые не важны… Но меня вряд ли можно покорить исполнением серенады под окном. Я хочу видеть рядом с собой сильного, самостоятельного человека… — Жулия замолкла под лукавым взглядом сестры. — Ну что ты так на меня смотришь?

— Ничего. Просто я знаю такого человека. Зрелый, самостоятельный, сильный… Богатый… Обаятельный. И знаешь, как его зовут? Антониу Сан-Марино.

Щеки Жулии залились алым цветом.

— Бетти!

– Я шучу, это ты все воспринимаешь всерьез…

Они сидели в глубине маленького ресторана, составлявшего гордость закрытого клуба, членом которого был Сан-Марино. Жулия с наслаждением положила в рот серебряной вилкой кусок лангуста и отпила глоток восхитительного белого вина. В зале было прохладно, что в этот жаркий день воспринималось как особая благодать. Где-то вдалеке остались все треволнения и проблемы. Покой и умиротворение окутали Жулию, давая ей столь желанную передышку.

— Сан-Марино, ты уверен, что Элиу Арантес больше никогда не будет беспокоить моего отца?

— Можешь быть спокойной. Вряд ли мы когда-нибудь его увидим: в полиции с ним поговорили как надо, и, надеюсь, отбили всякую охоту соваться в чужие дела. Главное, чтобы он уже не наболтал лишнего твоему отцу. — Сан-Марино кивнул официанту и попросил подать десерт. — Отавиу подробно передал их разговор?

— Насколько он в состоянии это сделать, я не знаю. Он что-то запоминает сразу, что-то вспоминает потом, что не задевает его памяти абсолютно. А про их встречу с Элиу Арантесом он сказал немного: встретились, тот обнял его, попросил прощения — за что, отец так и не понял, потом подъехала машина, в которой находились дочка Арантеса и какие-то подозрительные типы. На этом их встреча закончилась.

Сан-Марино задумался.

— Наверное, в машине были помощники негодяя.

— Я тоже так думаю. Жулия отодвинула опустошенную креманку и потянулась за сумкой. — Спасибо за все, Сан-Марино.

Он накрыл ее руку своей большой и теплой рукой:

— Может, ты хочешь чего-нибудь еще?

Она покачала головой:

— Ты же знаешь, журналисту сидеть на одном месте подобно смерти. — Она на секунду прижалась к его плечу. Я даже не знаю, как мне тебя отблагодарить.

Через она уже стояла на плавящемся от жары асфальте и пыталась поймать такси, чтобы успеть в редакцию на вечернюю летучку. Редакция встретила ее несмолкаемым говором, стрекотом клавиатур и неким непрекращающимся движением сродни броуновскому — появлением людей, мельканием лиц, шуршанием бумаг, хлопаньем дверей, передвижением стульев. Иногда эта суматоха раздражала Жулию, чаще развлекала, но обычно она ее не замечала, потому что сама была ее частью, плотью от плоти. На столе у секретаря лежала верстка ее статьи, и Жулия принялась читать и править.

— Хорошо, что я тебя застал. Нам нужно поговорить, – Жулия нехотя оторвалась от чтения.

— Я думала, что мы уже все сказали друг другу, Шику Мота.

— Не беспокойся, я не собираюсь раздражать тебя разговорами о моих чувствах. Скажу честно, я тоже от всего этого устал, — Шику протянул руку и положил ей на плечо, — или почти устал. Давай отойдем в сторону. — Он взял ее за руку и потянул за собой в дальний конец редакционного коридора.

— Расскажи мне, что ты знаешь об Элиу Арантесе, адвокате твоего деда. Мне кажется, он наведет нас на верный след, и мы, наконец, получим ответы на все наши вопросы.

Жулию будто стегнули кнутом. Она резко подняла голову и отчеканила:

— Забудь все, что касается моего деда, если ты друг моего отца и если у тебя есть хоть капелька сочувствия к нему.

— Жулия, неужели ты не хочешь знать, что произошло на самом деле? Ты!

— Нет. Что произошло — то произошло: дело прошлое. Мой отец, моя семья — мы должны жить настоящим. — Жулия посмотрела в глаза Шику и с мольбой в голосе произнесла: — Забудь об этом. Сделай мне последнее одолжение.

Шику медленно кивнул головой.

— Спасибо! — Жулия шла по коридору, и, пока она не скрылась за дверью кабинета ответственного секретаря, Шику не сводил с нее глаз. Влюбленных глаз.

Глава 37 Шику не спеша, брел на работу, пытаясь переключиться на деловой лад. Из-за двери корреспондентского зала доносились громкие звуки музыки, перебиваемые всплесками смеха. Шику настороженно прислушался: сквозь смех до него долетела до боли знакомая мелодия — то была серенада, которую он накануне исполнял под окном Жулии. Едва он появился в комнате, смех разом смолк. Раул, Дину, скрывал улыбки, склонились над бумагами.

— Вы уже достаточно повеселились. — Шику выключил магнитолу, достал кассету и кинул ее в ящик стола. — Теперь пора и поработать. Раул, Сейчас мы с тобой поедем, мне нужны снимки к статье.

Раул не успел подойти к столу и перекинуться с Шику парой слов, как над ними навис пыхтящий Вагнер и недовольно пробурчал:

— Хватит водить нас за нос, Шику, и болтать о статье, которая вызовет настоящую сенсацию. Где она, твоя хваленая статья? Или никакой статьи нет, и не будет, есть только отговорка, чтобы шататься без дела, когда есть куча срочных заданий. Вот, например, — Вагнер надел очки и стал листать блокнот, — сегодня в пять конференция в Центре социологических исследований…

Шику прикрыл блокнот шефа.

— Вагнер, через полчаса у меня встреча с очень важным человеком. Пожалуй, это ключевая фигура, без нее нам не получить сенсационной статьи, – Шику поднялся и похлопал толстяка по плечу. — Терпение, Вагнер, терпение. Кто спешит, тот проигрывает. — Шику выключил компьютер. – Раул, бери аппаратуру — и в машину.

Они подъехали к мотелю на окраине Рио и, заняв столик у окна в пустующем кафе, попивали пиво, не сводя глаз дороги, ведущей к мотелю. Время тянулось медленно, и неугомонный Раул уже заскучал и заныл, так что Шику пришлось пару раз одернуть его.

— Хватят скулить! Терпи, вознаграждение будет достойным. Он появится с минуты на минуту.

— Ага, с минуты на минуту, второй час сидим без дела. — Раул с ворчанием принялся расстегивать кофр и доставать камеру. — Что у тебя за зуд к расследованиям, просто мания какая-то. И дело Монтана роешь, и здесь что—то вынюхиваешь.

Шику усмехнулся и повторял слова, сказанные Вагнеру:

— терпи, брат, терпи. Может быть, мы даже будем обласканы с тобой, в качестве премии. — Шику отставил бокал с пивом в сторону и тихо сказал: — А вот и они, Раул. — они указал на обнимающуюся парочку, показавшуюся в дверях гостиницы.

Шику не сомневался в друге и отошел в сторону, чтобы не мешать, ему. Они уже без слов понимали друг друга, Шику лишь попросил Раула сделать несколько крупных планов.

— Сейчас они подойдут поближе, и все будет чудненько. — Раул осторожно приоткрыл окно и пристроился с камерой.

Когда джип, увозящий парочку, скрылся, Шику заторопил приятеля, упаковывавшего технику:

— Торопись, нам надо успеть к началу.

— К началу чего?

— Как чего? Стриптиз-шоу. Я же должен отблагодарить тебя-..

Но визит в стриптиз-бар им пришлось отложить — вежливый охранник в изысканных выражениях пояснил им, что шоу начнется не раньше половины двенадцатого. Шику посмотрел на часы — оставалась куча времени, и они с Раулом двинули в редакцию. Несмотря на вечерний час, жизнь в недрах редакции бурлила. Они двигались мимо столов, перекидываясь шуточками с Жакесом и Дину, хохмили. Раул остановился у стола Ана Паулы и присел на край, перегородив своими длинными ногами проход.

— Паулиниья, я научился готовить креветок. Учти, прекрасно готовить! Так что, если у тебя разыграется аппетит, приходи ко мне без приглашения.

— Я тоже люблю креветки. — Жакес закатил глаза и облизнулся. — Жди меня сегодня попозже.

— Милый, ты не забыл? Для тебя, их готовит Роналдинью. Боюсь, что мой рецепт тебе придется не по вкусу.

— Просто не представляю, как ты живешь с ним под одной крышей, Шику!

Шику, занятый бумагами, словно не слышал их, зато Раул тут же нашелся с ответом:

— Скажу тебе по секрету, дружок: я очень мягкий.

Шику, наконец, оторвался от чтения и позвал Раула.

— Займись лучше делом. — Он указал ему на коробку с пленкой. — Возможно, это срочно понадобится.

Раул взял со стола отснятый материл и торжественно вручил его Ане Пауле.

— Прими материал, Паулинья. Прояви пленку наилучшим образом и отпечатай. Фотография, возможно, срочно понадобятся Шику.

Как всегда при упоминании имени Шику, Паулинья опустила глаза. Довольный Раул уже готов был выдать следующую остроту, но Шику, видя смущение девушки, одернул приятеля:

— Хватит трепаться!

— Вот именно, хватит трепаться! Шику Мота и Раул Педрейра. Я жду вас у себя. Немедленно. — Тон Вагнера не предвещал ничего хорошего.

Приятели переглянулись и поплелись в кабинет… Они вышли через полчаса и еще полчаса, сидя баре, обсуждали разговор с Вагнером. Стоило ли посвящать его во все обстоятельства, связанные с получением горячего материала — Шику до сих пор не знал. Но передача компромата на столь серьезную фигуру, как Пабло Фернандес, представлялась ему не самым безопасным делом, и с этой точки зрения поставить в известность редактора газеты было просто необходимо. Риск и так был слишком велик: Пабло Фернандес и его молодчики — люди серьезные, шуток не любят, так что страховка в виде главного редактора газеты казалось не лишней. Раул, несмотря на все свое легкомыслие, слушал со скепсисом доводы друга.

— Зачем было называть ему адрес бара? Явится туда раньше нас, приведет с собой дружков из полиции, кого спросить — он знает, вот и прощай ударный материал.

Шику задумался — сам того не зная, Раул высказал сомнения, мучившие и самого Шику.

— Не забывай, Раул Педрейра, доктор Вагнер готов делить с нами успех, а браться самому за изъятие кассеты, которая была обещана нам, — для него слишком рискованное мероприятие. Он, возможно, придет, но исключительно для того, чтобы посмотреть на все это издали. Все-таки Вагнер на редкость любопытен, хотя и труслив.

— Шику, к тебе пришла сестра — окликнул его на бегу Дину.

Шику поднялся и неспешно зашагал в холл, где его ждала Жанета. Они не виделись уже несколько недель, нарушив сложившееся правило хотя бы раз в неделю ужинать где-нибудь вдвоем. Шику стремился к этим встречам по многим причинам. Во-первых, он нежно любил Жанету и всегда был рад провести часок-другой в ее компании. Во-вторых, эти ужины позволяли им регулярно обсуждать насыщенную событиями жизнь матери в компании с Лусией Эленой и Констансиньей. Жанета, как женщина, неизбежно знала больше о планах сеньоры Жудити и бывшей супруги Шику, а он хотел быть в курсе их планов — слишком уж деятельными натурами были эти две особы. До определенного момента они тратили свою энергию друг на друга да на воспитание Констансиньи, но с недавних пор наблюдательный Шику стал примечать, что все чаще мать заговаривает с ним о замечательном характере Лусии Элены и о своем желании видеть сына не холостяком, а в семейном кругу. Он отлично знал свою мать, дону Жудити, никогда не ограничивающую себя в желании руководить жизнью детей. Результаты этого руководства Шику сполна испытал на себе и теперь, при всей своей любви к матери, стремился знать о ее планах заранее. В этом Жанета всегда отлично помогала ему. В свою очередь, Шику непременно предупреждал Жанету о готовящихся мероприятиях по наведению порядка в ее жизни. Жудити любила обсуждать проблемы дочери с сыном и наоборот… Несколько раз за последнее время Шику удавалось выкроить из своего сумасшедшего жизненного графика пару часов, чтобы повидаться с сестрой, звонил ей, даже заказывал столик в ресторане, но она под любым предлогом отклоняла приглашение. Это нежелание видеться с ним, любимым братом, да звенящий счастливый голос явно свидетельствовали о том, что в жизни Жанеты происходят немаловажные события. Но Шику слишком хорошо помнил сестру, страдающую и униженную, и желал уберечь ее от новых разочарований, но чувствовал себя бессильным в этом — Жанета избегала его. И вот неожиданность: она сама явилась в редакцию, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Она поднялась ему навстречу, и, глядя в ее сияющие глаза, Шику все понял без слов.

— Ты приехала сообщить мне, что снова сошлась с этим… Атилой? — Шику сразу, как только увидел сестру, догадался, зачем она приехала. Новость не обрадовала его, хотя он всей душой был бы рад счастью Жанеты. Но Атилу он не любил, не понимал и не принимал.

— Я не выдержала… Да и все мои старания выкинуть его из головы, вычеркнуть из моей жизни были напрасными. Тебя смущают все эти рассказы про его увлечения? Я воспринимала и воспринимаю их спокойно. Атила, в сущности, большой ребенок, который очень… очень привязан ко мне. Теперь, когда мы снова…

— Жанета…

— Я достаточно настрадалась за те дни, что провела без него. Ты же сам все знаешь, насмотрелся на мои слезы. — Жанета припала к груди брата. — Я слишком привыкла к тому, что рядом есть нежный, веселый человек, с которым мне очень и очень хорошо. Я с ним счастлива, Шику! Посмотри на меня, я бы умерла, если бы он исчез навсегда, я бы даже спустилась в ад, чтобы найти его и быть рядом с ним…

Шику отошел к окну и долго смотрел вниз — на гудящий поток машин, на изгиб залива, на растянувшуюся, словно разморенная змея, Капакабану. Разглядел он и стоящую у подъезда машину сестры, из открытого окна которой свешивалась мужская рука.

— А ты не думаешь, что создаешь себе проблему на всю оставшуюся жизнь? Атилу может оказаться непосильной ношей.

— Атилу может обладать всеми пороками, какие только есть на земле. Но для меня это ничего не меняет. Пойми, Шику, он — мой единственный мужчина, для меня не существует никого другого. Моя судьба — быть рядом с ним.

Шику понимал, что всякое его слово, сказанное сейчас против Атилу, пройдет мимо Жанеты. Она уже приняла главное решение, и сейчас она не ищет совета у брата, она извещает его о принятом решении. Что ж… Шику поднялся:

— Мне пора. Дела.

— Погоди! — Жанета тоже встала. — Не хочу, чтобы между нами возникло непонимание. Пойми: ведь я тоже не святая. Быть его судьей не хочу, да и права не имею — своих грехов девать некуда.

— Я тоже не собираюсь спускать с него шкуру… — грустно улыбнулся Шику.

Жанета чутко уловила перемены в настроении брата: он пошел на попятную, и открытый конфликт с Атилу в его планы не входит. Жанета прильнула к брату.

— Поверь, все будет хорошо. Атилу дал слово, что больше не будет играть. Он по-настоящему раскаивается. — Жанета замолчала, будто рассматривала сновавших туда-сюда людей. — Атилу любит меня. Он сам хочет сказать тебе об этом. Пожалуйста, поговори с ним, он ждет тебя в баре Тиао.

Шику с грустью посмотрел на сестру, но упираться не стал и, влекомый Жанетой, уже через несколько минут входил в бар Тиао Алемау. Шику любил это уютное местечко недалеко от редакции. Сотрудники «Коррейу Кариока» здесь часто выпивали по маленькой, встречались с людьми, обсуждали редакционные проблемы. Теперь вот навстречу Шику поднялся сердечный друг сестры. Они говорили недолго. Шику сразу оборвал Атилу, пытавшегося исповедаться ему:

– Мне ничего не надо объяснять. Если Жанета простила тебя, я не буду в это вмешиваться. Она взрослый человек и знает, чего хочет.

— Но ты должен знать, как я люблю ее…

Шику жестом остановил Атилу:

— Я пришел сюда по ее просьбе. Ты для меня пройденный этап, но она действительно тебя любит.

— Ты увидишь, я сделаю ее счастливой!..

Шику неторопливо допил пиво.

— Именно на это я и надеюсь, я очень надеюсь, Жанета будет счастлива с тобой. Она заслужила это счастье, хотя ей предстоят еще объяснения с матерью и дочерью. Я хочу, чтобы ты знал: ей придется многим пожертвовать, чтобы жить той жизнью, которую она выбрала.

— Я люблю твою сестру, Шику, и постараюсь доказать это и твоей матери, и твоей племяннице.

Шику поднялся.

— Дам на прощание тебе один совет. Не переступай черты. Если я увижу слезы на глазах сестры, я покончу с тобой. Понятно?

— Понятней не бывает.

По дороге в редакцию Шику все еще обдумывал решение Жанеты вернуться к этому проходимцу. Как бы он, Шику Мота, ни относился к Атилу, сестра прямо светится от счастья. Конечно, ей было важно, как он, ее брат, отнесется к такому повороту ее жизни — иначе, зачем ей было приезжать сюда? Шику подумал о Жуане: девушке, конечно, будет нелегко жить под одной крышей с Атилу. Шику дал себе слово, что не даст племянницу в обиду. Вся без исключения редакция с удовольствием наблюдала за Раулом и Аной Паулой, которая уже четверть часа колебалась, принимать или нет цветы, преподнесенные ей влюбленным фотографом. Дину, Зезе, Жакес, Эм-Си, забросив свои дела, наперебой давали советы Паулинье и морально поддерживали Раула. Наконец все благополучно разрешилось: Ана Паула взяла букет и даже, по настоянию зрителей, наградила галантного фотографа поцелуем Раул, сраженный невиданным успехом, а еще более уничижительным взглядом Шику, поплелся в лабораторию за отснятым материалом. Ана Паула, приткнув букет в первое попавшееся место, подошла к столу Шику.

— Давай-давай, занимайся Раулом. Ему пора остепениться, а для тебя он готов на все. — Шику не без удовольствия оглядел ладную фигурку девушки.

Паулинья резко вздернула голову;

— Зачем ты так шутишь?! Ты же знаешь, что я мечтаю о другом…

Шику ласково остановил ее:

— Ана, ты заслуживаешь гораздо лучшей доли, а тот, о ком ты мечтаешь… Послушай меня. — Шику старался говорить как можно убедительнее. — Обрати свое внимание на Раула. Он, при всех его недостатках, парень славный. Поверь мне.

Девушка невесело усмехнулась;

— Вот и он говорит, чтобы я ему верила. Но я не верю: слишком он старается. — Девушка подняла на Шику свои огромные шоколадные глаза. — Если бы на его месте был ты… Шику, у меня действительно нет никаких шансов?

Шику посмотрел на часы.

— У тебя есть стопроцентный шанс выпроводить меня отсюда. Где этот Раул? Нам уже давно пора быть в условленном месте.

На освещенной маленькой сцене танцевала Клеопатра. Ее движения, удивительным образом сочетавшие в себе чувственность и целомудрие, производили на зрителей необыкновенное впечатление. Шику, достаточно искушенный в откровенных зрелищах, впервые видел такое. Внутренний жар и внешняя холодность, раскрепощенность движений и сдержанность чувств — Шику еще долго пытался определить секрет производимого эффекта. Но что-то неуловимо знакомое было во всем облике танцовщицы, в плавных поворотах головы, изгибе рук… Все это казалось Шику безумно знакомым.

— Ты узнал ее? — с трудом удерживаясь в границах шепота, проговорил Раул. — Не знаю, что она делает здесь, но ее танец — просто сумасшествие. — Он в экстазе пнул Шику по ноге. — Она танцует лучше, чем сама Ванесса Уау… На это невозможно смотреть спокойно, Шику… Перед этим невозможно устоять. Шику, согласись, что это по-настоящему здорово!

Шику молча смотрел на сцену, пытаясь хоть как-то осмыслить происходящее. Наконец, когда Раул в очередной раз пнул его в бок и кивнул на танцующую девушку, не выдержал:

— Стерва! Настоящая стерва. Я знаю, почему она явилась сюда. Хочет украсть мою тему, сумасшедшая баба. Она, в самом деле, сошла с ума, согласившись выйти на сцену. Если узнают, что она — журналистка, Фернандес просто пришибет ее.

— Никому и в голову не придет, что она не профи. Смотри, как она движется — дух захватывает.

Но Шику смотрел на другую танцовщицу, прошедшую мимо них в сторону кулис. Шику дернул за руку друга, и они, пригнувшись, стали пробираться между столиками в сторону служебных помещений. Шику торопился: возможность потерять материал представлялась ему очень реальной. Из-за двери гримерной Ванессы Уау — звезды стриптиз-шоу — доносились голоса, обсуждающие «Клеопатру». Вернее, Ванесса расспрашивала о ней свою приятельницу, которая перекинулась с новой танцовщицей несколькими фразами перед началом шоу. Шику и Раул застыли у двери и настороженно прислушались

— Несла какую-то ерунду, говорила, что участвовала в шоу в Буэнос-Айресе. Прямо-таки горела желанием выступать именно сегодня. Управляющий согласился. Как ты думаешь, Ванесса, она его любовница?

— Понятия не имею, но все это кажется мне очень странным.

Со словами: «Раул, внимание» — Шику постучался и, дождавшись разрешения, распахнул дверь. В тесной гримерке спина к спине сидели две девушки в накинутых на плечи халатиках, еле-еле прикрывающих обнаженные тела. Шику смущенно потупился, но девушки выглядели совершенно невозмутимыми. Шику подошел к одной из них — яркой, высокой, с фантастической по красоте фигурой — и присел рядом.

— Есть проблема, Ванесса?

— Да нет, просто обсуждаем новоявленную Клеопатру. Впервые слышу, чтобы нанимали в шоу девушку только потому, что она выступала в неизвестном аргентинском казино, которое никто, кроме нее, не знает.

Раул присел рядом и игриво поправил сползшее плечико халатика танцовщицы.

— Да, но у девушки большой эротический талант. Даже Шику она понравилась, а он у нас известный скромник.

Девушка, подружка Ванессы, засмеялась и вышла из комнаты, оставив Ванессу наедине с гостями. Лишь только дверь закрылась, Ванесса посерьезнела.

— Боюсь, не Пабло ли прислал ее следить за мной.

Шику понимающе кивнул головой.

— Танцует она, конечно, здорово, но твои подозрения справедливы. Ради собственной безопасности тебе лучше держаться от нее подальше. Мой тебе совет: избегай даже разговоров с ней.

Ванесса кивнула и попросила их подождать за дверью. Приятели вышли и остановились у прохода на черную лестницу. Раул закурил.

— Впервые слышу о казино в Аргентине. Разве они там есть?

— Она решила, что есть, — ответил Шику, ему стало очень страшно за Жулию Монтана.

Ванесса вернулась, и Раул, быстро забыв, что они на работе, начал ухаживать за Ванессой, используя весь свой нехитрый, весь апробированный арсенал: комплименты на грани дозволенного, немножко развязности, игривый тон, побольше юмора, нахальства — и успех почти наверняка гарантирован. Однако Ванессе явно было не до ухаживаний Раула Педрейры. Она закрыла дверь на ключ, быстро подошла к своей сумочке и протянула Шику дискету.

— Я скопировала все файлы из ноутбука Пабло. А здесь, – она протянула крошечный блокнотик, — все телефоны, имена и цифры из его ежедневника. — Ванесса усмехнулась. Записи вел при мне, думал, наверное, что дура ничего не поймет. Дура не дура, а все поумнее его крашеной блондинки.

Шику листал блокнот, и его бросало в жар. Еще бы! Заполучить все расчеты, имена поставщиков и кредиторов одного из крупнейших мафиози Рио-де-Жанейро! Шику оторвался от блокнота и внимательно посмотрел на девушку:

— Ты уверена, что не передумаешь? Ведь обратной дороги не будет.

— Я знаю. — Ванесса закурила. — Но он предал меня. За что? За то, что я любила его, выполняла все его желания, была предана ему как собака. — Она глубоко затянулась. — Когда-то он уговаривал меня танцевать в этом баре, теперь затанцует сам. — Она засмеялась, потом закашлялась и замолчала, уставившись в одну точку.

— Послушай, Ванесса, ты представляешь, какие проблемы у тебя могут возникнуть? — Раул поддержал друга.

— Мести я не боюсь. Просто не желаю, чтобы все ему сходило с рук, — Ванесса поднялась и прошлась по гримерной, — Я что, постарела? Ужасно выгляжу? — Она остановилась перед огромным зеркалом и внимательно посмотрела на себя. Видно было, что она осталась довольна увиденным. — Нет, он просто предал меня, а предательства я не прощаю!

— Ты просто восхитительна! — Раул встал и поцеловал ей руку.

— Ты думаешь? — тихо спросила Ванесса почему-то охрипшим голосом.

Шику пригляделся: роскошная красотка безутешно плакала, как самая никудышная девчонка. Раул кинулся искать носовой платок, но поиски затянулись, и Шику снова принялся говорить девушке об опасности и об осторожности, о необходимости избегать всяких незнакомых людей, будь то мужчина, женщина или даже ребенок.

— Помни, любой может быть подослан Фернандесом. И эта новая танцовщица тоже. Держись от нее подальше.

Они стали прощаться.

— Если тебе понадобится помощь, ты знаешь, где меня искать. Я твой должник. — Шику еще раз проверил, надежно ли спрятаны драгоценные материалы.

— Рассчитывай на нас, даже если вдруг тебе понадобится носовой платок — с сегодняшнего дня он всегда будет со мной. — Раул послал красотке воздушный поцелуй и был вытянут за дверь Шику.

– Пошли быстрей, пока нам не встретилась Жулия.

На следующее утро они появились в кабинете Вагнера ни свет ни заря.

— Что за нашествие в мой кабинет? — Вагнер поверх очков посмотрел на заспанные лица репортеров.

Шику молча уселся в кресло перед столом Вагнера, Раул выбрал стул, стоявший рядом с креслом шефа. Плюхнулся и положил ноги на выдвинутый из стола Вагнера ящик.

— Убери ноги, Раул. Совсем сошли с ума. Врываются без стука, рассаживаются без приглашения, да еще суют ноги мне под нос, бездельники.

— Спокойно, Вагнер, — Раул невозмутимо потянулся, зевнул, — будь снисходителен, я всю ночь трудился в поте лица.

— То, что ты называешь работой, называю безделье.

– Вагнер, жизнь прекрасна! — Шику открыл настежь окно, и в тот же миг порыв ветра взметнул вверх бумаги на столе редактора.

Вагнер вскочил и неуклюже стал ловить их. Закрыл окно, а Раул помог собрать бумаги. Вагнер водрузил в кресло свое грузное тело и окинул приятелей взглядом, полным скепсиса.

— Вы, кажется, хватили лишнего. Еще одна подобная выходка, и я выкину вас на улицу, что будет совершенно справедливо.

Приятели переглянулись и хором начали считать:

— Один, два, три…

На счет три они выложили перед Вагнером пакет. Он вытряхнул его, и через минуту Шику услышал торжествующий вопль:

— Шику, Раул, мальчики вы мои золотые! Это суперматериал. Супер! Вы уж мне поверьте. Это настоящая бомба, которая взорвет предвыборную кампанию. — Вагнер принялся давить на кнопки телефона.

Все дальнейшее стало происходить с невероятной скоростью. Шику немедленно был вызван с материалами в офис Сан-Марино. Тот долго листал статью, просматривал распечатки счетов, скривил губы в улыбке, глядя на фотографии Пабло Фернандеса, снятого Раулом в обнимку с пышногрудой крашеной блондинкой. Боб Ласерда, стоявший за спиной Сан-Марино, с трудом радость, возбужденно потирая руки. Шику знал о причинах столь радостного возбуждения иджмейкера Сан-Марино. Еще бы! Получить такой компромат на главного соперника в самый разгар предвыборной кампании в сенат. Сан-Марино оторвался от чтения, подозвал к себе Шику и ткнул пальцем в статью.

– У тебя есть доказательства?

— Я готов их предоставить в любой момент.

Сан-Марино одобрительно кивнул головой и повернулся к Бобу:

– Мне кажется, это пример настоящей журналистики.

Вагнер не скрывал удовлетворения, будто хвалили лично его, и Шику на какой-то момент показалось, что все происходит не с ним. Этот шикарный кабинет, всемогущий Сан-Марино хвалит его за работу, довольно улыбающийся Вагнер, Боб Ласерда, потирающий от предвкушения победы руки.

— Я могу рассчитывать на первую полосу?

— Почти наверняка. Это сенсация недели. А может быть, даже и месяца. — Сан-Марино поднялся с кресла и протянул руку. — Горжусь, что ты работаешь у меня, мой мальчик. А теперь можешь идти.

Шику заехал в редакцию за Раулом, послушал всегдашний треп, разобрал почту и, поняв, что совершенно обессилен бессонной ночью и визитом к Сан-Марино, решил поехать домой и отоспаться. Раул с удовольствием присоединился к нему. Они проспали часа три, а, проснувшись, долго не могли сообразить, какое время суток. Вставать не хотелось, но голод заставил их вылезти из кроватей. Шику вспомнил, что обещала прийти Констансинья, и, сиди на постели в трусах, раздумывал, чем будет угощать дочь. Из душа доносился голос Раула: «Мы витаем с тобой в облаках…» Шику зажал уши: пение Раула, начисто лишенного слуха, не самое лучшее, что можно слушать спросонок.

— Раул, умоляю, замолчи.

Раул вышел из душа с мокрыми волосами, раскрасневшийся и… возмущенный недовольством Шику.

— Твое дурное настроение утомляет. Даже прекрасное раздражает тебя…

— Прекрасное — имеется в виду твое пение? — А что, соседка не раз намекала, что мне следует петь где-нибудь в кафе или ресторане.

– Я ее отлично понимаю. Почему бы тебе и вправду не пойти куда-нибудь. Туда, где ценят не пение, а крик. Ты не поешь, а орешь.

Звонок в дверь не дал Раулу достойно ответить. Он вопросительно посмотрел на Шику:

— Ты ждешь кого-нибудь?

— Констансинью, но она собиралась прийти позже, – Шику торопливо натягивал брюки.

— Ну, тогда это ко мне. Какая-нибудь соседка просит повторить меня мой хит или лучше исполнить для нее серенаду. Раул распахнул дверь, и Шику увидел Ванессу, стремительно входящую в квартиру.

По ее лицу Шику понял, что произошло нечто непредвиденное.

— Не знаю, откуда он узнал, но меня уже ищут его охранники. — Ванесса судорожно закурила сигарету. — Прости, что пришла к тебе, но мне больше некуда идти.

Шику на мгновение растерялся. Он не исключал того, что Фернандес захочет расквитаться со своей бывшей подружкой, но он не был готов к тому, что Ванесса придет за помощью к нему. Она застала его врасплох. Девушка сидела, низко склонив голову. Шику сочувствовал ей — и врагу не пожелаешь иметь противником Пабло Фернандеса. Куда же деваться этой испуганной, растерянной девушке, разом поблекшей и потерявшей свой шик.

– Раул, – Шику посмотрел на друга, — ты не будешь возражать, если мы оставим Ванессу здесь: мне нужно время, чтобы подготовить документы и достать деньги, — Ванесса должна уехать за границу. Только за пределами Бразилии она будет хоть в относительной безопасности.

Раул подошел к зеркалу выдвинул вперед нижнюю челюсть, скосил глаза к носу и сморщился. Рожа получилась престрашная. Раул повернулся к Шику и направил на него воображаемый автомат:

– Вот такие миляги теперь будут охотиться за нами? Нет уж, доставай поскорей документы и пускай девочка поедет куда-нибудь отдохнуть. А пока, — Раул галантно поклонился Ванессе, — я не возражаю, чтобы такая популярная личность, почтившая своим вниманием мою скромную обитель, задержалась в ней на некоторое время.

Было заметно, что у Ванессы отлегло от сердца, она сразу как-то подтянулась, расправила плечи, достала пудреницу и помаду — и через мгновение превратилась в прежнюю Ванессу Уау, пожирательницу мужских сердец. Ванесса принялась устраиваться в комнате, когда снова раздался звонок в дверь.

— Теперь это уж наверняка Констансинья. — Шику в растерянности замер посреди комнаты и прислушивался к пению Ванессы, доносившемуся из спальни. — Мы договаривались, что сегодня она останется у меня. Теперь надо что-то придумывать, не рассказывать же ей о том, что у нас ночует звезда стриптиз-шоу.

Шику и сам не помнил, что мямлил про срочную работу, про ночной выезд на объект, обращался за поддержкой к Раулу, пялящему смеющиеся глаза в экран телевизора. И Констансинья уже кончила дуться и почти что поверила ему, как вдруг дверь в коридор распахнулась и на пороге возникла Ванесса, одетая в рубашку Раула, и громко поинтересовалась, где ее полотенце. Дочь, сверкнув глазами, словно грозовой молнией, бросилась к двери и, сколько Шику ни кричал, ушла не оборачиваясь. Он вернулся и обреченно посмотрел на Раула, скорчившего очередную гримасу, видимо, означавшую соболезнование.

— Тебе смешно, а зря! Даю руку на отсечение – завтра сюда прилетит дона Жудити и устроит фантастический скандал, борясь за мою нравственность.

Дверь ванной комнаты отворилась, и на пороге возникла Ванесса, которой очень были к лицу старенькая пижама Шику и тюрбан из махрового полотенца. Раул заворожено смотрел на гостью, пожирая ее глазами.

– Вот что я тебе скажу, Шику: главное, чтобы опасения доны Жудити не были напрасными! Раул подошел к девушке и, подав руку, повел показать ей спальню, пожертвованную им в ее пользу.

Затем они еще долго сидели за столом, пили легкое вино, за которым не поленился сходить Раул, разговаривали о пустяках… Глядя на улыбающиеся лица Раула и Ванессы, Шику молил Господа, чтобы этот вечер никогда не кончался. Известный журналист был не из трусливого десятка, но он отлично понимал, на что способен Пабло Фернандес. Шику проснулся от нескончаемого звонка, спрыгнул с кровати и отворил дверь. Он не ошибся в своих лучших ожиданиях — на пороге стояла дона Жудити. Он оглянулся и краем глаза отметил, что ни Раула, ни Ванессы нет в квартире, и облегченно вздохнул. Сеньора Жудити с места перешла в атаку, ей для этого хватило одного вида дамской расчески, оставленной Ванессой у зеркала. Размахивая гребнем перед носом Шику, почтенная сеньора прочла сыну лекцию о безнравственности и об ответственности перед матерью, дочерью и женой.

— Бывшей женой, — только эти два слова удалось вставить Шику в гневную речь матери.

— Ты все равно отвечаешь перед нами своим добрым именем, которое ты должен беречь ради нас. А вместо этого путаешься неизвестно с кем, с какой-то журналисткой. Скоро ты, наверное, притащишь в дом какую – ни6удь потаскушку из соседнего бара.

«Мать даже не представляет себе, как она близка к истине. Но то, что они решили, будто здесь была Жулия, мне только на руку». И Шику быстро сочинил историю об отъезде Жулии в Японию, об их прощальной встрече. Все-таки я неплохой рассказчик — думал Шику, провожая вдосталь накричавшуюся и оттого успокоенную дону Жудити. Он уже сварил кофе, когда дверь отворилась, и на пороге появились Ванесса и Раул. Раул принялся деловито вынимать из пакетов свежие булочки и фрукты, Ванесса стояла рядом в задумчиво переминалась с ноги на ногу.

— Что вы молчите? Что-то случилось? Вы встретили бандитов Фернандеса? Я же предупреждал, что лучше из дома не выходить, а вы меня не послушались…

Девушка положила перед Шику утренний номер «Коррейу». В глаза бросились огромный портрет Пабло Фернандеса к аршинные буквы заголовка: «Сенат не представляет интереса для Пабло Фернандеса. Он снял свою кандидатуру».

— А где же мои материалы? — Шику не заметил, что льет кофе мимо чашки.

— Их положил под одно место сеньор Сан-Марино. — Раул сел за стол и со смаком откусил булочку.

Глава 38 Дела Антониу Сан-Марино складывались как никогда удачно. Наконец-то Торкуату разобрался с Элиу Арантесом, с этим старым болтливым кретином, разобрался раз и навсегда и тем самым решил для Сан-Марино давнюю и серьезную проблему. Вместе с Элиу Арантесом ушла в небытие стародавняя история, ворошить которую Сан-Марино не позволял никому. Во всяком случае, он очень надеялся, что ни Отавиу, ни кто-либо другой никогда ничего не узнают о событиях почти двадцатилетней давности. Теперь, когда главный источник опасности был устранен, Сан-Марино мог спокойно вздохнуть и целиком погрузиться в бушующее море избирательной кампании. Теперь он не боялся ничего, или почти ничего, — Антониу имел привычку не зарекаться и никогда не сбрасывать со счетов самый худший вариант развития событий. Но сейчас судьба была благосклонна к нему. Избирательная кампания набирала обороты, и Боб Ласерда исправно докладывал шефу о растущем рейтинге. Сан-Марино выслушивал отчеты имиджмейкера с бесстрастным лицом, хотя внутри крепла уверенность в близкой победе. Но Сан-Марино тут же гасил радость и продолжал слушать Боба со сдержанным, если не холодным вниманием. Однако советы опытного имиджмейкера Сан-Марино старательно выполнял. Надо быть более открытым — и Сан-Марино стал регулярно появляться то на открытии крупного супермаркета, то на народном гулянье в парке. Мелькал он и в воскресных семейных телешоу, а на страницах собственной «Коррейу» рассказывал о собственной же благотворительности. Благотворительность была главным коньком Сан-Марино. Еще никогда в своей жизни он не спускал так много денег на ветер, мо впереди маняще рисовался сенат, и Сан-Марино не жалел денег. Хорошо бы помочь приюту! И Сан-Марино без излишней задумчивости давал указание перечислить кругленькую сумму на адрес, указанный Бобом. У Ирасемы проблемы с жильем, — подкрадывалась Гонсала, и Сан-Марино согласно кивал головой, быстро прикидывая в уме, во сколько обойдется покупка небольшого дома для верной служанки. Но каждый свой шаг, каждую трату денег Сан-Марино умело обставлял, привлекая к этому всеобщее внимание. Как ни странно, избирательная кампания изменила к лучшему и семейные дела Сан-Марино. Антониу не верил собственным глазам, наблюдая за старшим сыном, без опозданий появляющимся в офисе каждое утро. Будто подменили парня, — поражался он такому волшебному превращению шалопая в примерного сотрудника и начинал доверять и поручать Арналду все более ответственные задания.

— У нас довольно неплохой сын, Гонсала. Я, честно говоря, не ожидал обнаружить у него какие-либо способности. Но, представь, он полом отличных идей, он инициативен, грамотен, смело берется за дело, умеет договариваться с людьми. Хотя амбиций у него тоже предостаточно… Но, впрочем, это не плохо: чтобы в жизни добиться настоящего успеха, надо знать себе цену и надо многого хотеть. В этом мы с Арналду схожи.

Гонсале слова мужа казались сладкой песней. Но она не спешила все успехи сына приписывать темам мужа. За всеми переменами к лучшему ей виделось положительное влияние Бетти Монтана. Однако Сан-Марино был далек от мысли радоваться крепнувшим отношениям старшего сына с дочерью Отавиу. Гонсала удивлялась такому оппозиционному настроению мужа, на что он всегда невозмутимо отвечал:

— Это не оппозиция, а позиция, я считаю, что наши отношения с семьей Монтана должны оставаться на том же уровне, где они находятся сейчас.

Гонсала огорчалась, и Сан-Марино ласково, насколько это удавалось ему, добавлял:

— Поверь, дорогая. Лучше не пытаться совместить несовместимое. Супругой Арналду я вижу девушку нашего круга, к примеру, дочь адвоката, того же Алвару, в конце концов. У нас много общих интересов, совместных проектов, а это, как известно, всегда цементирует любой союз, в том числе и брачный. А что такое Элизабети Монтана? Да, она дочь моего друга детства, я к нему очень тепло отношусь, готов всячески помочь… Но глупо забывать, что они сейчас относятся к совершенно другому слою, с которым у нашей семьи очень мало общего. Да к тому же не стоит забывать, что любое охлаждение между Арналду и Бетти неизбежно осложнит мою дружбу с Отавиу. Поэтому пусть Арналду не спешит, осмотрится и выберет в жены лучшую во всех отношениях девушку. Ему есть из чего выбирать. А семья Монтана пусть живет своей жизнью.

Сан-Марино поймал скептический взгляд жены и безошибочно точно угадал его происхождение: Гонсала, конечно, думала о Жулии, вернее, о его отношении к старшей дочери Отавиу. Впрочем, с того момента, как он сменил портрет Евы на портрет Гонсалы, ревность последней пошла на убыль. Сан-Марино и сам до конца не понял, почему в один момент вдруг решил убрать столь дорогой его сердцу портрет. Потому что боялся, что дотошные журналюги, обслуживающие его противников на выборах, пронюхают, что в своей потайной комнатке Сан-Марино прячет портрет чужой жены? Потому что захотел преподнести еще один подарок Гонсале по случаю серебряного юбилея? Потому что появилась Жулия — живое воплощение его юношеской любви? На все эти вопросы он мог ответить «да», но несомненно, что появление девушки сыграло здесь решающую роль. Он не искал с ней встреч, не докучал своим вниманием, просто старался, чтобы она всегда чувствовала рядом его надежное плечо, защиту, потому что знал: любая женщина, даже такая сильная, как Жулия, нуждается в поддержке сильного мужчины. Такого мужчины рядом с Жулией не было — Отавиу больше напоминал ребенка, для которого Жулия была скорее матерью, чем дочерью. Ну а про увивающегося вокруг нее журналиста Шику Мота и говорить нечего: обременен бывшей семьей, беден, легкомыслен, сумасброден. Именно таким до недавнего времени представлялся Сан-Марино ведущий корреспондент «Коррейу» и настойчивый поклонник Жулии. Но расследование темных делишек Пабло Фернандеса, проведенное Шику, заставило Сан-Марино отчасти изменить мнение об ухажере Жулии. Ловок, предприимчив, смел, находчив… В душе Сан-Марино был чуточку благодарен ему. Еще бы! Притащить материал («Не материал — бомбу» — как справедливо заметил Ласерда), раскрывающий все махинации Фернандеса, счета, открытые на подставные имена, суммы полученных взяток, список нелегальных игорных домов и борделей. А чего стоили фотографии будущего сенатора в обнимку со шлюхами из стриптиз-шоу! Сан-Марино вспомнил, как горели глаза у Шику, когда он придумывал название своей статьи: «Ночной король утопает в море грязи»… Но дело Шику Мота — таскать жареные каштаны из огня, а призвание Антониу Сан-Марино — употреблять эти каштаны на пользу собственному здоровью. Сан-Марино зажмурился от удовольствия, перебирая в памяти подробности своего разговора с «ночным королем».

— Ты знаешь, Пабло, передо мной лежит любопытная статья. Сказать, как она называется? «Ночной король утопает в море грязи»… Ты не представляешь, сколько в ней всего любопытного. Здесь даже есть адреса всех твоих подпольных казино и борделей, даже названы суммы, которые выплачивали тебе уличные сутенеры, и еще много всего интересного. Вот держу в руках твои фотографии с очаровательной длинноногой блондинкой. А я всегда думал, что тебе нравятся брюнетки, дорогой Пабло. Нет, я не сказал, что этот материал уже опубликован, я хочу сказать, что он может быть опубликован, хотя, честно говоря, я предпочел бы видеть на первой странице «Коррейу» другой заголовок:

«Ночной король снимает свою кандидатуру». Тебе не кажется, что так звучит гораздо пристойнее, а главное, абсолютно безопасно и для бизнеса, и для имиджа, и для твоего здоровья. Ты, я слышал, собирался поехать полечиться, отдохнуть? Почему бы тебе не сделать этого прямо сейчас, а объявить об этом завтра? Я готов немедленно поставить твое обращение на первую страницу газеты. Ты согласен? Отлично! Я с самого начала знал, что мы поймем друг друга. Обнимаю… Привет супруге. Даже на опытного Ласерду, категорически запретившего вступать в контакт с противником, этот разговор произвел впечатление: такого в книгах не прочтешь, ситуацию надо чувствовать спинным мозгом. А такого, спинно-мозгового чутья Сан-Марино не занимать. И это чутье подсказывало Антониу объясниться с Шику. Как ни круги — парень он толковый, дело свое знает, пригодится еще не раз. ..Сан-Марино закончил завтрак, поднялся из-за стола и нежно поцеловал Гонсалу:

— Мне кажется, мы давно никуда не выезжали с тобой. Я измотан, ты тоже устала, у меня есть неделя — дней десять перед главной схваткой. Я хочу куда-нибудь съездить и отдохнуть вдвоем с тобой. Жду твоих предложений!

Гонсала проводила его до машины, что не случалось с ними е десяток лет, и Сан-Марино счел это добрым предзнаменованием: наступающий день предвещал удачу. Вид мечущегося по коридору Шику Мота не испортил настроения Сан-Марино. Он распахнул перед ним дверь.

— Хорошо, что ты пришел, Шику. Заходи.

Они проговорили около часа. Для начала Сан-Марино позволил Шику выговориться, и когда тот закончил свою возмущенную речь, поблагодарил его за прекрасно подготовленный материал.

— Я благодарю вас, сеньор Сан-Марино, за вашу высокую оценку, но мне была обещана первая полоса для вот этого самого прекрасного материала. — Шику ткнул пальцем в распечатку своей статьи.

— Я понимаю твое негодование и вполне разделяю его. — Сан-Марино поднялся и заходил по кабинету. — Но ведь ты писал не с целью быть опубликованным на первой странице? Ты хотел разоблачить Фернандеса! Ведь так? — Сан-Марино повысил голос, и Шику ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть головой. Преградить ему дорогу к сенаторскому креслу – вот в чем я, вижу нашу с тобой общую цель. И я добился этого, он снял свою кандидатуру! Ты ведь уже знаешь эту новость? Но я счел, что есть более эффективные способы влияния на Фернандеса, хотя, не буду скрывать, твоя статья дала мне определенные козыри, которые я с успехом разыграл. Но публиковать статью, считаю, было бы неверным и по политическим, и по эти этическим нормам. У меня на тебя большая ставка, я вижу в тебе задатки крупного журналиста, может быть, самого яркого в современной журналистике. – Сан-Марино обернулся и увидел Шику, направляющеюся к двери. — Я что-то не так сказал?

— Все так, просто я не вижу достойной газеты для моих гениальных статей.

Сан-Марино проводил его тяжелым взглядом и вдруг почувствовал, как его прекрасное настроение куда-то улетучивается. И причиной тому были дурные предчувствия, захлестнувшие кандидата в сенат. Назревавшая гроза разразилась вечером с приходом Алвару. Тот положил на стол перед Антониу вечерний номер «Новостей», с первой страницы которых Сан-Марино широко улыбался Пабло Фернандес, обнявший за талию шикарную блондинку. «Качество печати неважное, на фотографии девица выглядела куда как моложе», — мелькнуло в голове Сан-Марино. Он начал читать и вскоре понял, что все факты, разоблачающие Фернандеса, были хорошо ему известны: взятки, подпольный игорный бизнес, проституция… Он быстро пробежал текст до конца и вперился глазами в подпись автора: Жулия Монтана. Алвару с нетерпением ждал реакции шефа, и тот, неимоверным усилием совладав с Собой, спокойно произнес:

– Жулия Монтана — отличный журналист, от Бога. Не по6ояться опубликовать компромат на самого Пабло Фернандеса! Сенсационная статья, и я нахожу, что она косвенным образом мне помогла.

– Ну и как же, интересно, она тебе помогла? — В голосе Алвару прозвучало сомнение.

— Я не мог в своей газете опубликовать всю эту грязь, потому как договорился с ним накануне: я молчу — он снимает свою кандидатуру. Но мне было противно, что этот подонок хоть и вышел из предвыборной гонки, но по-прежнему считается порядочным человеком.

— Скажи мне, а как Жулия узнала обо всем этом?

— Я же говорю, она очень талантлива, и я рад, что с Пабло Фернандесом покончила именно она. – Чем дольше говорил Сан-Марино, тем убежденнее, увереннее звучал его голос. — Эта красивая, милая девушка помогла мне убрать главного конкурента в борьбе за сенаторское кресло.

– Только не говори, что это ты передал Жулии все доказательства. Такая грубая игра не в твоих правилах.

– Я не понимаю твоего сарказма, Алвару. Где раздобыла Жулия компромат — пусть будет ее журналистской тайной. Главное, — Сан-Марино поднял вверх указательный палец, я абсолютно чист перед моим другом Фернандесом, я сдержал данное ему слово: в моей газете он не прочел о себе ничего дурного. И я оказался человеком слова… А теперь, извини, у меня полно дел.

Он выпроводил Алвару, и устало сел в кресло. Разговор с адвокатом окончательно испортил ему настроение. Убедил ли он старого лиса в том, что непричастен к появлению статьи Жулии? Впрочем, это было не самым важным. Главная неприятность скрывалась в другом: Сан-Марино догадывался, кто снабдил Жулию неопровержимыми доказательствами, что стали гвоздем ее статьи. А это означало лишь одно… Сан-Марино быстро набрал номер телефона.

– Жулия? Я звоню, чтобы поздравить тебя с замечательной публикацией…

Целый день она принимала поздравления от друзей, коллег, издателей, даже сам Сан-Марино и тот позвонил, наговорил кучу любезностей. А один из сенаторов, у которого она когда-то брала интервью, прислал длиннющую поздравительную телеграмму. Жулия прочитала ее и небрежно бросила на стол.

— Ты думала, это от Шику? — Сели подняла с пола не долетевший до стола листок.

Жулия замерла с расческой перед зеркалом: «Как Сели, совершенно ничего не понимающая в этой жизни, додумалась до такого: ждать поздравления от Шику?!» Жулия хмыкнула:

— Он слишком завистлив, чтобы признать мой успех.

— Он очень хороший, Жулия, — с чувством произнесла сестра, — как ты этого не понимаешь? Он, я в этом уверена, очень рад твоему успеху.

Жулия подошла и обняла сестру за худенькие плечи.

— Это ты очень хорошая и очень добрая девушка, Ли. Но мужчин ты не знаешь. Они скорее проглотят собственный язык, чем похвалят коллегу, а тем более женщину.

— Но для Шику ты не просто коллега! Ты — женщина, которую он любит.

— Я же просила не говорить о Шику…

— Хорошо, не буду, — Сели покорно кивнула головой, — только я знаю, что и ты его любишь.

Это было слишком! Жулия спустилась на кухню, где под руководством Отавиу у плиты проворно суетилась Онейди. Жулия не стала им мешать. Налила себе кофе и уселась здесь же за столом, вдыхая странно-приятную смесь запахов кофе и умопомрачительного соуса — изобретения Отавиу. На это кулинарное чудо отец делал особую ставку в новом предприятии, о котором столько говорилось в их доме. Еще бы! Отавиу и Алекс с Онейди организуют новое дело — продажу хот-догов, самых обычных сосисок с хлебом, но вот вместо привычной горчицы или кетчупа к ним будет добавляться изобретение Отавиу — фантастический по вкусу соус, над которым сейчас и корпела Онейди, доводя изобретение до совершенства. Жулия поинтересовалась отсутствием Алекса и получила ответ, что он занят покупкой фургончика.

— А потом он поедет договариваться об оптовой закупке сосисок. — Отавиу довольно улыбнулся. — Ты только попробуй, Жулия, какой соус! Он принесет нам баснословные деньги, помяни мое слово!.. — Отец снова бросился к плите, выхватил у помощницы ложку и стал что-то быстро перемешивать на огромной сковороде.

Деньги, о которых мечтал Отавиу, пока приходилось тратить, покупая все необходимое: холодильник, фургончик, одноразовую посуду. Алекс теперь не расставался с калькулятором, беспрестанно просчитывая все возможные варианты покупок, стараясь побольше сэкономить. Денег было в обрез, хотя вкладывали их совместно — семья Алекса и Онейди и семья Монтана. Потраченных денег Жулия не жалела, как не ждала и баснословных прибылей — она просто тихо радовалась жизнерадостному виду отца, его энергии, задорному блеску глаз, которые так благотворно действовали на его физическое и душевное здоровье.

— Мы завтра же начнем, а пока я покажу тебе наши фирменные костюмы. Посмотри! — Отавиу предстал перед дочерью в симпатичной синей курточке и белом фартуке, на котором красовалась эмблема с надписью «Папины сосиски». — Да что я все о себе и о себе. Сегодня наш герой — это ты! Ведь это полный успех. Мы с Алексом утром смотрели интервью с тобой по центральному каналу. Ты прекрасно смотрелась, Жулия. Я рад, очень рад за тебя, дочка.

— Забыла сказать: звонил Сан-Марино, поздравлял с большим успехом, говорил, что хотел бы видеть такую статью в своей газете, а меня — сотрудником «Коррейу», а тебе передавал огромный привет.

— Мой друг Сан всегда очень любезен. Но есть еще один друг, который меня очень беспокоит.

Жулия, заранее зная ответ, все же спросила, кого имеет в виду отец.

— Моего друга Шику. Разговаривал с ним сегодня. Он показался мне очень грустным. Говорит, проблемы на работе…

— Папа, — всплеснула руками Жулия, — ну неужели у нас мало своих проблем? Зачем обсуждать проблемы Шику, который и сам большая проблема для меня! А теперь еще он расстраивает и тебя.

— Девочка моя! — Отавиу передал ложку Онейди и отошел от плиты. — Шику никакая не проблема, просто ему сейчас неважно. Я очень горд за тебя, за твой успех, но мне кажется, что жизнь, наполненная только профессиональными делами, пусть и очень успешными, в конце концов, окажется безумно пустой, если в ней не будет близкого человека, о котором хотелось бы заботиться…

— Ты должна ему позвонить.

Жулия услышала за спиной тихий голос Сели, незаметно появившейся в дверях кухни.

— Ни-за-что!

— Я вот все думаю, — Онейди вытерла о фартук руки и присела за стол, — а если это он послал тебе те материалы, которым ты так радовалась вчера?

Жулия дернула плечом:

— Он слишком эгоистичен, чтобы поступать так великодушно. — Она допила кофе и торопливо вышла из кухни.

Девушка вернулась в свою комнату, легла на диван и задумалась, припоминая все странные события последних дней. Она давно охотилась за Ванессой Уау, любовницей Пабло Фернандеса, надеясь «раскачать» девушку на разговор о делах «Ночного короля», но та всячески избегала ее. В охотничьем азарте Жулии пришлось устроиться танцовщицей в бар, которым владел Фернандес и в котором танцевала Ванесса. Ей казалось, что так она быстрее все разузнает. Но и опять все хлопоты оказывались пустыми. Ванесса молчала как рыба, более того, в последний вечер, после выступления Жулии в костюме Клеопатры, Ванесса просто шарахалась нее как от прокаженной. Что здесь можно было разнюхать? Жулия уже потеряла всякую надежду раздобыть «жареный» материал, как вдруг Онейди, словно Санта-Клаус в Рожественский Сочельник, приносит ей подарок — конверт без обратного адреса, без письма… Но лежащая в нем дискета содержала сногсшибательную информацию, которой так не хватало Жулии. Она не верила своему счастью: ей на блюдечке выложили то, за чем она охотилась уже несколько месяцев. Но кто этот благодетель, Жулия не знала, хотя первой ей на ум пришла Ванесса Уау. Но чем дальше, тем более невероятным казался Жулии этот благородный жест стриптизерши. Нет, здесь было что-то не так. И догадка Онейди выглядела не такой уж дурацкой. Ведь Шику тоже крутился вокруг Ванессы, она явно благоволила к нему. И уж если она решилась заложить своего неверного любовника, то, скорее всего она сдала бы его Шику. Из гостиной до Жулии донеслись голоса и какая-то возня — девушка вспомнила, что отец горел желанием сводить Сели в зоопарк. Впрочем, сам Отавиу — большой ребенок — мечтал посмотреть на зверей с не меньшей силой, чем Сели. Жулии внезапно стало стыдно: за всей этой возней со статьей она забыла о сестре, не устроила ее в коллеж, и до сих пор грустная Сели печально бродит по дому, изредка выходя на улицу либо в одиночестве, либо в сопровождении Онейди или отца. Бетти же целыми днями пропадает в компании с Арналду и появляется домой к ночи, погруженная в собственные заботы и успехи, и при всей любви к Сели сейчас ей было явно не до младшей сестры. Несмотря на восторженное состояние Бетти, Жулия скептически относилась к планам сестры окрутить Арналду Сан-Марино. Жулия регулярно наблюдала этого загорелого красавчика на светских тусовках, в дорогих клубах, на пышных презентациях окруженного толпой холеных девиц. В последнее время он стал ей попадаться в коридорах «Коррейу» — со слов Бетти она знала, что Арналду как никогда увлечен работой в офисе отца, который поручил ему курировать газету, — но она не могла отделаться от ощущения, что «плейбой» смотрелся бы куда естественнее на пляжах Капакабаны. Жулия не раз пыталась вызвать Элизабети на разговор об их отношениях с Арналду, но Бетти не хотела копаться в сложных проблемах, о которых говорила Жулия.

— Сначала я завоюю его целиком и полностью, а уже потом буду разбираться, насколько он мне нужен и насколько я ему нужна.

Жулия встала с дивана и направилась в гостиную, где застала Бетти, погруженную в телефонный разговор. Бросив один только взгляд на нее, Жулия безошибочно поняла, что сестра разговаривает со своим кумиром. Бетти быстро закруглилась, и трубку взяла Жулия — наконец она решилась позвонить Гонсале, которая лучше, чем кто-либо из знакомых, могла помочь с устройством Сели в коллеж. Гонсала рада была слышать Жулию, расспрашивала ее об отце и сестрах, о делах. В расспросах Гонсалы слышалось неподдельное участие и нелицемерньий интерес к их жизни, и Жулия легко простила Гонсале излишнюю болтливость и с удовольствием отвечала на ее вопросы. Улучив момент, Жулия изложила свою просьбу: помочь устроить Сели в тот же коллеж, где учится Тьягу.

— Помогу с удовольствием! Думаю, что эту проблему я улажу без труда.

Мерное течение их разговора внезапно нарушила Бетти, стараясь привлечь к себе внимание сестры. Жулия попрощалась с Гонсалой и обернулась к Бетти:

— Что случилось?

— Только что передали. Будет большая пресс-конференция президента. — Бетти выразительно округлила глаза. Соберется вся пресса. Жулия! Ты не забыла про ваш спор с Шику? Мне кажется, настал тот самый момент, он захочет его выиграть…

Глава 39 Шику вспотел, пока натягивал платье, забытое впопыхах Ванессой. Однако молния никак не хотела сходиться на животе, и он, не обращал внимания на брюзжание раздраженного Раула, с остервенением тянул замок, проклинал осиную талию Ванессы Уау. Раул подошел и, молча, стянув края платья, смотрел, как Шику обряжается в черно-желтый декольтированный наряд стриптизерши.

— Шику, ты просто сошел с ума. Всему есть свои границы. Вы расстались с Жулией, и ты свободен от вашего спора. Тебе мало неприятностей? Надо быть полным кретином, чтобы идти в резиденцию президента страны в таком виде! Пока не поздно, позвони Ане Пауле — пусть она пойдет туда и впервые напишет о пресс-конференции президента. Для девчонки это так престижно! А тебе твоя дурацкая затея выйдет боком и закончится крупным скандалом!

Шику, стоя у зеркала, придирчиво рассматривал себя в ярком платье национально костюма штата Баия.

— Ничего ты не понимаешь, Раул. Я — мужчина. Настоящий мужик! И я, как мужчина, сдержу свое слово. — Шику аккуратно поправил пышный волан, обрамляющий глубокий вырез декольте. — Какие проблемы? Я сказал, что приду на пресс-конференцию президента в женском платье? Значит, приду — и точка! — Хорошо, хорошо, только приведи в порядок макияж — ты ужасно выглядишь, хмыкнул Раул, глядевший на приготовления друга со сложным чувством ужаса и удовольствия.

Шику быстро причесался, задумчиво подержал в руках забытый кем-то тюбик губной помады и махнул на прощание рукой.

— Пробил мой час. Помни одно, если тебя пошлют делать репортаж о какой-то ненормальной бабе, рвавшейся на пресс-конференцию, эта тетка — я!

Раул кинулся на лестницу и прокричал вслед удаляющемуся другу:

— Шику! Вернись! Не делай этого!

Но отклика не было. Он вернулся в квартиру, подошел к телефону и набрал номер.

– Я хотел, Жулия, чтобы ты поговорила с Шику. Но сейчас его нет. Он ушел. Ушел на пресс-конференцию к президенту. И знаешь, что на нем было одето? Женское платье. Национальный костюм штата Баия. Представляешь? Но это еще не все, что я хочу сказать тебе, Жулия Монтана. Твою грандиозную журналистскую удачу подарил тебе Шику. Ты ведь не знаешь, кто прислал тебе дискету. Так вот, имей в виду — тебе прислал ее Шику Мота. И знаешь, почему? Потому что, между нами говоря, он тебя очень любит! Жулия! Але! Але!

Шику не слышал всех этих-слов, он несся на машине и думал о Жулии, о том, как сильно он ее любит. Подаренный сенсационный материал, а с ним и подаренный успех, редакция, осудившая его за этот широкий жест, затаившийся, но явно недовольный шеф Сан-Марино, — все эти события и люди казались ему еле видимыми черными точками, меркнувшими рядом с его страстью. Это была малая толика той цены, которую он готов был заплатить, чтобы доказать Жулии силу своего чувства. Он давно не испытывал ничего подобного. Нет, Шику Мота не был бесстрастным, наоборот, он был очень страстным, но страстным журналистом, с вожделением, отдающимся во власть событий, захватываю историй в небезопасных приключений. До недавнего времени Шику Мота — тридцатипятилетний журналист, почти что свободный мужчина — считал себя крайне уравновешенным, ироничным и чуть усталым человеком. Но Шику теперешнего отделяла от Шику прошлого целая вселенная, имя которой — Жулия Монтана. И вот появился шанс покорить эту вселенную — Шику не мог не воспользоваться им. Он нажал на газ и, остановившись перед резиденцией президента, быстро вышел из машины. Его появление, а особенности наряд, вызвали бурю восторга окружающих, ему пришлось просто продираться сквозь смеющуюся и улюлюкающую толпу, стараясь при этом сохранить целостность костюма, невозмутимость и хоть какую-то долю серьезности. Он торопливо поднялся по ступенькам и уткнулся в шеренгу секьюрити, охранявших подступы к святая святых. Шику держал наготове свое журналистское удостоверение и карточку аккредитации и по первому же требованию протянул их крупному мужчине в полицейской форме. Тот внимательно прочитал документы и уставился на Шику:

— Какое вы имеете отношение к этим документам?

— Прямое! Я и есть Шику Мота — репортер «Коррейу». — Шику протянул руки за документами, но схватил вместо бумажек пустоту.

— Вам придется задержаться. — Полицейский вызвал по рации охрану и оттеснил Шику от прохода в здание.

Шику сначала рассмеялся, пытался поговорить с парнем по-свойски, уж этим искусством он владел в совершенстве. Но неприступный охранник оставался неприступным, и как ни старался Шику, тот был неумолим. Не помогали и рассказы о споре с девушкой, о женском платье, напяленном с таким трудом, чтобы уломать любимую, и о… Шику заткнулся, бросив взгляд на лицо охранника — оно оставалось бесстрастным. Терпение иссякало, Шику дождался, когда у входа собралась изрядная толпа спешащих журналистов, попытался смешаться с ней и проникнуть внутрь резиденции. Охранник, расталкивая всех, кинулся за ним, образовалась давка, послышались свист, крики. И сквозь весь этот гвалт до Шику долетел знакомый голос, беспрестанно выкрикивавший его имя.

— Жулия! — Он рванулся и выкрутился из железных лап охранника.

Через толпу к нему пробиралась Жулия, заплаканная, смятенная, со спутанными волосами, но такая желанная и родная!

— Умоляю, Шику, прекрати комедию. Я… Я признаю себя проигравшей. Ты выиграл пари.

Шику не видел ни орущих стражников, ни летевших на него с дубинками и наручниками полицейских, ни Раула, пытающегося что-то им объяснить. Он видел только лицо — испуганное лицо Жулии с дрожащими губами. Среди невозможного шума он различал лишь ее тихий голос, все звавший и звавший его.

— Жулия, я люблю тебя!

— Что ты орешь? — Раул на мгновение оттеснил его от полицейских и прикрыл спиной. — Лучше сними с себя этот мешок! Я бессилен что-либо им доказать. — И тут же, повернувшись к лейтенанту полиции, быстро заговорил: — Неужели вы не узнаете его? Это же Шику Мота, самый лучший репортер «Коррейу». Вы же читали его статьи…

Лейтенант молча оттолкнул Раула, схватил Шику и приковал его к себе наручниками.

— Я не оставлю тебя! — Жулия крепко уцепилась за него. И сколько ни старались полицейские разорвать их руки, оттянуть Жулию, девушка стояла насмерть. Она лишь протянула им газету с нашумевшей статьей и свое журналистское удостоверение.

— Еще раз тронете меня — завтра же появится статья о ваших злоупотреблениях властью.

Лейтенант, злобно ухмыльнувшись, открыл дверь полицейской машины и помог Жулии усесться. Их втолкнули в крошечную комнатку полицейского участка, отгороженную от длинного коридора толстой стенкой. Однако эта жалкая облупленная комнатка показалась Шику волшебным подарком судьбы. Он не сводил с Жулии глаз — и она смотрела на него безотрывно. Он протянул руки навстречу девушке — и она приникала к нему, он стал гладить ее волосы — и она склонила свою голову на его плечо. Он нежно целовал ее — и она отвечала ему тем же… Ни он, ни она не заметили, как нежность превратилась в ненасытную жадность, которую им обоим страстно хотелось удовлетворить. Их вели по длинному коридору мимо зарешеченных камер, к решеткам которых прижались десятки заключенных, но Шику казалось, что они находятся в пустыне, и потому все эти любопытные взгляды, провожающие их, остались незамеченными. Шику остановился и крепко прижал к себе Жулию.

— Ты ведь станешь моей женой? — Шику на секунду оторвался от ее губ и посмотрел в ее затуманенные глаза. — Жулия Монтана! — Он легонько встряхнул ее. — Ты выйдешь за меня замуж?

Она не успела ответить, их оглушил хор заключенных, скандирующий только одно слово:

— Замуж! Замуж! Замуж!

Шику первым преодолел оцепенение и засмеялся, благодарно раскланиваясь во все стороны.

– Только в кошмарном сне такое может присниться. — Жулия тряхнула своими густыми волосами и посмотрела на Шику долгим взглядом — Мне делает предложение мужчина, одетый в женское платье. Предложение делается в полицейском участке, а свидетели — три десятка заключенных. Но самое любопытное то…

Жулия не успела договорить, конвоир обернулся и зычным окриком приказал им не задерживаться — комиссар заждался. Они вошли в кабинет комиссара, сияя счастливыми улыбками и держась за руки. В самом углу кабинета, у окна, спиной к двери, стоял мужчина.

— Ну что же, Шику Мота, придется вас отпустить. — В голосе комиссара явно читалось сожаление. За вас ручается такой уважаемый человек! — Комиссар кивнул в сторону «спины».

Человек обернулся, и Шику увидел перед собой бледное лицо Сан-Марино, на секунду остановившего свой брезгливый, высокомерный взгляд на желто-черном декольте. Но ровно через секунду Сан-Марино уже смотрел на Жулию.

— –По правде говоря, не ожидал тебя увидеть в полицейском участке, Жулия… — Сан-Марино повернулся к комиссару: — Надеюсь, все опросы решены, формальности будут немедленно улажены, и мой сотрудник может быть свободен?

Комиссар поднялся и подобострастно закивал. Сан-Марино молча прошел мимо Шику и вышел из кабинета, в котором Шику и Жулии пришлось задержаться еще часа на полтора: слово «немедленно», к удивлению Шику, оказалось на редкость растяжимым временным понятием. Они вышли из здания полиции, когда темнело, и наступающим сумеркам Шику обрадовался вдвойне: во-первых, его фантастический наряд уже не так бросался в глаза, а во-вторых, он мог спокойно, без оглядки на прохожих, дать волю своим чувствам. Он остановился и крепко обнял Жулию.

— Ты еще не ответила мне на мое предложение, ты не сказала мне…

— Жулия! — Донесся из темноты знакомый голос.

Шику почувствовал, как напряглась Жулия. Он обернулся и увидел знакомый Мерседес, из которого появилась знакомая фигура его хозяина — Антониу Сан-Марино. — Садись, Жулия, я подвезу тебя! Сан-Марино подвел девушку к шикарной машине и распахнул перед ней дверцу. Шику не расслышал слов, сказанных Жулией, он услышал звук хлопнувшей дверцы и увидел, как рванул места «Шестисотый».

— Шику, — услышал он за своей спиной тихий голос, – давай спрячемся, или я никогда не отвечу на твое предложение. Ты знаешь какое-нибудь совершенно дикое место, где нам не встретится ни одно живое, а главное, говорящее существо?

Шику молча кивнул, поднял руку, остановил машину и назвал свой адрес. ..Они лежали блаженно-усталые и с замиранием следили за сменой картинок на рекламном табло. Красно-голубые отсветы падали на знакомые предметы, умиротворенное лицо Жулии, незаметно превращая до боли знакомый мир в ожившую сказку. «Неужели это я — Шику Мота? А рядом со мной — Жулия? Недосягаемая, словно божество. — Он потерся подбородком о ее плечо. — Нет, она не божество, она просто божественная, несравненная женщина. И она моя. И от этого я счастлив так, как никто и никогда не был счастлив». Шику повернулся на живот и стал медленно целовать свою возлюбленную — ее волосы, глаза, губы, шею, грудь, живот, бедра…

— Если бы ты знал, какая я дура, — услышал он божественный голос и, не желая ничего слышать дальше, увлек ее за собой…

Шику проснулся от упоительного запаха свежеиспеченного хлеба и долго соображал, откуда может исходить столь восхитительный аромат. Но дверь спальни открылась, и на пороге возникла Жулия, с мокрыми после душа волосами, одетая в его клетчатую ковбойку. Она беззвучно поманила его за собой, и он с удовольствием подчинился ей и вскоре сидел за накрытым к завтраку столом напротив необыкновенно хорошенькой женщины. Шику не мог оторвать глаз от Жулии, он узнавал и не узнавал ее. Куда подевались ее резкость, надменная уверенность в себе? Перед ним сидела нежная, мягкая, женственная Жулия. Жулия Монтана. Он потянулся к ней и поцеловал ее. Она осторожно отпрянула и указала на стол:

— Давай завтракать!

Шику, не отрывая от нее глаз, взял с блюда румяный открытый пирожок и откусил большой кусок. Соединение сладкого теста и рыбной острой начинки показалось ему удивительным. Он с наслаждением откусил еще, и пирожка не стало. Шику развел руками:

— Вкусный был пирожок! — Он потянулся за следующим и за одну секунду проглотил еще несколько штук.

— Это не пирожок, это макимоно. Я полюбила их в Японии.

Шику взял с блюда то, что Жулия назвала макимоно, и протянул ей. Она откусила кусочек и с наслаждением облизалась. Он почувствовал, что не в силах устоять перед желанием немедленно, сейчас же поцеловать эту чудную девушку, и притянул ее к себе.

— Вкуснотища! — Жулия доела пирожок.

— Кто? Я? — Шику снова приник к ней, но она каким-то неуловимым, осторожным движением устранилась и наполнила пиалы зеленым чаем.

— Ты тоже. Но я говорю о еде. — Она сделала глоток и отчего-то погрустнела. — Я скучаю по жизни в Японии, по японцам… Они такие удивительные — на работе ужасно деловые, серьезные, а после — жизнерадостные, словно дети. Знаешь, я давно решила: если мне суждено быть одинокой, я вернусь обратно в Японию…

— Этого никогда не случится, Жулия. Я тебе обещаю, что ты больше никогда не будешь одна, по крайней мере, до тех пор, пока я жив. — Шику встал перед ней на колени. — Я дам тебе столько любви, столько радости, что ты, – он поднялся и взял ее на руки, – навсегда забудешь и Японию, и всю свою прежнюю жизнь. Останемся только мы и наша любовь.

— Повтори еще раз!

– Я тебя люблю! Ты — женщина моей жизни!

Жулия крепко обняла его за шею и поцеловала.

— Ах, любовь моя, если бы все так и было…

Они лежали на маленьком диванчике, а гостиной и тихо рассказывали друг другу о своей жизни, о детстве, о друзьях и романах, о событиях последних дней. Шику поведал Жулии о том, как помогла ему Ванесса, как он прятал ее, как, снабдив документами и деньгами, помог уехать из страны. Рассказал он и о скандале в редакции, оценивший поступок Шику как некое предательство.

— Еще бы! Я их понимаю, такой материал опубликован в другой газете!

— Ничего ты не понимаешь. Здесь все гораздо сложнее. Сан-Марино никогда бы не опубликовал мою статью. Так что у меня был выбор: либо спрятать все в стол, либо отдать в другое издание. А я нашел третий путь, совместил приятное с полезным: мы с тобой вместе разоблачили гнусного подлеца.

– Думаю, что Сан-Марино не простит тебе непокорности.

Не бери в голову, это решаемая проблема. Ведущий журналист «Коррейу Кариока» не пропадет. Жулия ласково обняла Шику и потянула его за собой на Кухню. Они продолжали болтать, пока Жулия готовила нехитрый обед: зеленую фасоль с бараниной, салат. Шику смотрел на ее неспешные уверенные движения, на накрытый скатертью стол, салфетки и вдруг ощутил себя безумно счастливым.

— Жаль, что сегодня не выходной…

Жулия хитро покосилась на него:

— А что, в «Коррейу» у журналистов бывают выходные?

Шику огорченно замотал головой:

– И не предвидятся, к сожалению.

– Что ж, может, это и к лучшему, незачем витать в облаках, надо побыстрее спуститься на землю. – Жулия вздохнула и собрала со стола грязную посуду.

Шику подошел к ней сзади и поцеловал.

— Я согласен с тобой, но только в одном. Мы действительно были в облаках, и я очень рад, что смог построить для тебя пусть воздушный, но замок.

— Ты знаешь, я впервые улетела так высоко… Шику привлек девушку к себе и долго не отпускал, разглядывая каждую черточку на ее милом лице.

— Пусть выходной сегодня не случился, зато случился праздник. Разве это не праздник, когда наступает день и люди, наконец, понимают, что любят друг друга? Почему не объявить такой день национальным праздником, только каждая пара отмечала бы его в свой собственный день. Настоящий большой праздник. Ты согласна?

— На все сто! Жаль только, что такого дня пока нет…

— И придется идти выпускать газету.

Шику подвез Жулию домой — она переживала, что напугала родных, пропав на целые сутки. Они опять долго не могли оторваться друг от друга, наконец, Жулия высвободилась из его объятий и вышла из машины.

– Думаю, что хочу быть с тобой всегда. — Шику тоже вышел из машины и снова обнял девушку. Его рука ощущала трепетную податливость ее тела, такого знакомого и родного теперь. Сладостные воспоминания пронзили Шику. — Я не думаю, я уверен, что хочу быть с тобой всегда.

— Я буду твоей навсегда.

Эти слова не выходили из головы Шику весь путь до редакции. Только у входа в здание он собрался с мыслями и стад думать о предстоящем нелегком дне. В том, что он будет нелегким, Шику не сомневался. Но он был готов ко всяким поворотам и потому спокойно распахнул дверь редакционной комнаты. Все столпились стола Раула. Шику подошел и заглянул через плечо Дину: на столе лежала куча фотографий, запечатлевших Шику в декольтированном наряде.

— Красивая женщина, что скажешь, Шику? – Дину хмыкнул и протянул ему один из особенно удачных снимков. — Похожа на одну знакомую журналистку.

— Ладно вам. — Шику уселся за стол и включил компьютер.

Тут же около стола оказался Эм-Си и не без ехидства спросил:

— Именно так, а не иначе можно завоевать сердце женщины, да? Чем больше мы выпендриваемся, тем больше вокруг нас вьется красоток?

— А я вот что ни делаю, все никак. – Жакес задумчиво почесал затылок.

— А ты попроси фасончик у Шику! На такой наряд девушки клюют без колебаний, правда, Шику? Раул присел на край стола и окинул Шику саркастическим взглядом. — Великий Шику! Ты добился своего? И не улыбайся так загадочно! Твоя улыбка выдает тебя. Сразу видно, что у тебя на уме… А на уме у тебя, — Раул обвел смеющимся взглядом коллег, одна известная особа, которую зовут…

— Да ладно, – Дину отстранил Раула и встал перед Шику. — Мы все тебя поздравляем, — Дину оглянулся на поникшую Ану Паулу, — за исключением некоторых, конечно.

По лицу Аны Паулы пробежала печальная улыбка, и она, сделав над Собой Усилие, пожелала Шику счастья. Шику вконец растрогался и потянулся к девушке:

— Дай-ка я тебя обниму как друга.

— Только не перестарайся, не забывай, что мы сегодня празднуем! – Многозначительно предупредил Раул.

Шику подмигнул приятелю и ласково обнял девушку.

— Достаточно. — Раул развел их в разные стороны и нежно улыбнулся Ане Пауле. — Чего только не сделаешь во имя любви, я имею в виду любовь между Шику и Жулией, конечно. — Теперь Раул повернулся к Шику: — Надеюсь, ты не пробил в потолке дыру, подпрыгивая от счастья?

Шику хлопнул приятеля по плечу и с признательностью произнес:

— Спасибо за все! Но особенно за квартиру…

Они отошли в сторону и еще долго болтали о всяких пустяках, которые свидетельствовали лишь об одном прекрасном настроении друзей.

— Тебе повезло с Жулией. Замечательная девушка, — неожиданно печально сказал Раул.

Шику без труда догадался, откуда дует ветер.

— Бетти?

— Да, мы все разыгрываем разные сценки, вызывающие приступы бешеной ревности у Арналду. Он на меня зверем смотрит, а я чист как младенец. Но страдать безвинно — не в моих правилах. — Фотограф задумался. — Впрочем, Бетти не в моем вкусе, слишком падка на деньги, слишком расчетлива. А ее Арналду — настоящий балбес. Вчера после пресс-конференции заставил Вагнера отправить меня на выставку, где я должен был, знаешь, что делать? Фотографировать его и Бетти. В обнимку! А потом эта… эта зара… эта замечательная девушка позировала мне. Представляешь? Мне! Королю репортажей! Хотя, конечно, следует признать, Бетти чертовски хороша. — Раул окинул взглядом выходящую из комнаты Ану Паулу. — Вот эта девушка стоит моих страданий, но она отвергает меня и все мои…

— Шику Мота! — раздался зычный голос Вагнера. Шику двинулся навстречу шефу:

— Сегодня я сделаю любой репортаж, возьму любое интервью, даже на войну готов поехать.

— На войну не надо. — Вагнер поправил очки и откашлялся. — Ждет тебя. — Он поднял указательный палец вверх. Шику вернулся через десять минут и, насвистывая, шел в кабинет Вагнера.

— Быстро ты отделался, теперь пришел ко мне, но я здесь ни при чем…

— Вагнер, — перебил его Шику, — я пришел проститься.

Вагнер поднялся и долго ходил кругами по кабинету, а потом разразился проникновенной тирадой о настоящих журналистах, которые волокут на себе газету, которые работают по ночам, чтобы в утреннем номере был хороший материал, которые не боятся спорить с шефом, даже если сами не правы… Шику уже утомился и еле дождался пафосного окончания речи:

— Ты был одним из них…

— Да ладно, Вагнер, я еще жив, и твой некролог слегка преждевременен. Меня всего лишь уволили, и то, заметь, по моему личному желанию.

Шику встал рядом с Вагнером и стал смотреть на залив, утыканный парусниками. Красивая, легкая, беззаботная жизнь обеспеченных людей… Или это лишь кажется с высоты десятого этажа? А подойдешь ближе — все то же. Шику посмотрел на расстроенное лицо шефа.

— Не бери в голову, Вагнер, это наши личные отношения с Сан-Марино — Он хлопнул шефа по плечу и пошел в редакционный зал, который уже через минуту загудел, как разворошенный улей.

Шику никогда не задумывался о своей жизни в редакции. Он любил свой компьютер, как доброго преданного друга. Любил стол, стоящий посреди комнаты и заваленный вырезкам, гранками, снимками, дискетами. Любил запах бумаги, запах типографской краски. Теплые листы свежих страниц, казалось, согревали ему душу. Он любил ощущать себя частью этого улья, очень сложного по устройству. Здесь сосуществовали в непростых отношениях очень разные люди, но все без исключения, наделенные профессиональными амбициями и стремлением к успеху, лидерству. Но это лидерство, успех завоевывались горбом, усталостью ног и бесконечной работой мозгов, выбирающих в океане информации то главное, что обречено на читательский успех. Они соперничали и сопереживали друг другу. Они помогали и завидовали, дрались за интересный материал и не прощали друг другу промахов. Здесь не было места пафосу и комплиментам, а превыше всего ценились скепсис и ирония, острый взгляд и столь же острый язычок. И теперь, глядя на возбужденные лица товарищей, Шику вдруг почувствовал, что дорог им. Что за этой каждодневной толчеей они стали безумно близки и нужны друг другу, так, что каждая потеря была весомой, ощутимо нарушал некий сложившийся баланс. Он сидел и в раздумье перебирал бумаги, освобождая ящики и не замечая, что постепенно вокруг него смыкается круг. Он не выдержал:

— Вы все стоите надо мной с такими лицами, что хочется немедленно попросить вас отойти от моего гроба… Сначала Вагнер прочитал мне некролог, посвященный моей безвременной кончине, теперь вы нависли надо мной со скорбными лицами! Я еще жив! Эй! Ана Паула, Делон, Зезе, Дину! Только без драм. Ради Бога! Слушайте, если вы хотите, чтобы я ушел в хорошем настроении, давайте обойдемся без красивых фраз и пафосного прощания. Будем считать, что я просто вышел выпить кофе и ненадолго задержался. — Шику встал и направился к двери. — Так всем и говорите, сейчас, мол, вернется…

Он вышел и, не разбирал дороги, не видя людей, не обратив внимания на мать и Лусию Элену, выходящих из лифта, кинулся по лестнице вниз и, усевшись в машину, замер. Что же делать дальше? Раньше он поехал бы к Жанете: сестра всегда знала, как его утешить. Но теперь ему, верно, уже нет места в ее жизни, там безраздельно царит Атилу. Нет, Жанета отпадает. Мысли Шику осторожно обратились сторону Жулии. И поразмыслив, он направился в дом Отавиу Монтана. Глава 40 Отавиу Монтана второй день пытался торговать, продвигая вперед торговую марку «Папины сосиски», столь удачно придуманную Жулией и уже оцененную покупателями. Отавиу покосился на хмурого Алекса. Пока они не заработали денег, но успех уже пришел, их хот-доги, в особенности «папин соус», пользуются невероятным успехом… Но! Отавиу не хотелось ни думать, ни говорить об этом но, однако, глядя на распухшую скулу Алекса, он мысленно все время возвращался к этому «но». Да, он, Отавиу Монтана, раздавал сосиски бесплатно, не продавал, а угощал ими всех желающих. Конечно, с точки зрения бизнеса, прибылей, доходов это, может быть, и не совсем верно, но! С точки зрения маркетинга — это правильная акция, и называется она продвижением торговой марки. А самое главное, это так приятно — быть добрым, радушным и кормить всех желающих досыта. Вот одну беременную женщину он накормил за троих — досталось и ей, и будущему ребенку, и его отцу. Отавиу уже давно не получал от жизни такого удовольствия, как в эти часы бесплатной торговли. Жаль, конечно, что деньги утекали с невероятной скоростью. Продвижение «Папиных Сосисок» принимало неожиданные повороты. Накануне их выгнали из парка, где Отавиу успешно продвигал хот-доги среди студентов, окончивших занятия. Дармовые хот-доги просто улетали, приводя в замешательство Алекса, на которого не действовали заклинания Отавиу: «Так надо!» или: «Это рекламная кампания!» Рекламная кампания, к сожалению, в первый день закончилась довольно печально: налетели какие-то бандиты, заявили, что территория парка является их торговой точкой, и отобрали все, что чудом удалось выручить Алексу за целый день торговли. Правда, это была сущая мелочь, но Алекс все равно горевал, весь вечер и все утро подсчитывая убытки под тоскливым взглядом Онейди. Отавиу пришлось пообещать ему, что рекламная кампания закончилась и с сегодняшнего дня они начнут продавать свои сногсшибательные хот-доги за деньги. Но сегодня повторилась вчерашняя история, только с еще более печальным концом, — их вытолкал взашей хозяин бара, Тиао Алемау, которому они загородили подход к бару. Теперь они возвращались домой. Алекс потирал разбитую щеку, а Отавиу с грустью думал о том, как неприятно ему брать деньги за свой товар. Нет, не товар! Это было угощение, которым он охотно делился. Слава Богу, что хоть дочери не лезли в его дела, не осуждали, не поучали. Да что там говорить, умницы, красавицы! — он души в них не чает. Глядя на них, Отавиу не раз думал о том, как странно распорядилась судьба, наградив Жулию внешностью Евы, а Бетти так была похожа на мать характером. Тот же напор, страсть в достижении своей цели. Цель Бетти он знал, это был Арналду, и дочь была уверена, что совсем скоро Отавиу поведет ее к венцу. Вчера Бетти показала ему изумительный перстень, который подарил ей Арналду. Перстень с большим бриллиантом смотрелся шикарно и стоил, по словам Бетти, кучу денег. Бетти, Бетти, она говорит только о деньгах, о состоянии Сан-Марино, о поездках, дорогих отелях и ресторанах. Отавиу казалось это очень скучным и неинтересным, однако он готов был радоваться радости дочери, но удавалось ему это с трудом. Порой он не сдерживался и просил Бетти не торопить события, не обманываться в надеждах, вскоре предстать перед ним в подвенечном платье под руку с Арналду Сан-Марино. Отавиу забыл многое, но он отлично помнил, что жизнь не так проста, как хотелось бы. Он не раз напоминал Бетти о ее прежнем замужестве, волновался, знает ли об этом Арналду. Все его сомнения и вопросы раздражали Бетти, ей хотелось говорить о скором счастье, хотелось, чтоб отец восторгался подарком Арналду.… А вместо этого он призывал ее вспоминать собственные промахи, прерывал радостные мечтания.

— Не буду больше сердить тебя, Бетти. Ты взрослая девочка, хозяйка своей жизни. Но умоляю, будь осторожна, не обманись. Мне кажется, что твой сегодняшний избранник не главный мужчина твоей жизни.

Но Бетти упрямо стояла на своем:

— Я выйду замуж за Арналду Сан-Марино. Я выйду за него замуж и проживу с ним долго, пока смерть не разъединит нас. Мы будем счастливы так же, как ты и мама. Она поцеловала его в кончик носа, и Отавиу вздрогнул. Всеми своими манерами, жестами, интонацией, мимикой лица, даже этим поцелуем в кончик носа Бетти напоминала Еву, и Отавиу опять стало не по себе — неуловимая тревога, словно зудящая заноза, лишила его покоя.

А вот малышка Сели порождала в нем противоречивые чувства. Сели по-прежнему держалась настороженно, с неохотой выходила за порог дома, предпочитала чтение Евангелия всем остальным занятиям. Правда, в последнее время она очень привязалась к маленькому котеночку — Отавиу с умилением наблюдал за дочерью, прижимающей к груди маленький пушистый комочек, слыша ее ласковый тихий голос, обращенный к котенку, Отавиу понимал, что дочь грустит. И разделить ей эту грусть здесь не с кем. Потом неожиданно котенок куда-то пропал. Онейди сообщила, что Сели подарила его соседке, а Сели как-то совсем замкнулась, все чаще молилась, поднимая к Образу девы Марии заплаканные глаза. «Скорее надо устроить ее в коллеж, там среди сверстников, занятая делами, она не найдет времени для грусти», — думал Отавиу, а пока пытался как мог развлечь дочь: водил ее в зоопарк, беседовал, гулял по парку. Эти прогулки помогали и ему — все чаще из черной дыры беспамятства поднимались на поверхность отдельные куски воспоминаний. Радовался он, радовалась Сели, радовались все. Но чем больше он вспоминал, тем тревожнее становилось на душе, а с чем была связана эта тревога — он не помнил. Дома он застал дочерей в радостном возбуждении. Утром пришла Жулия и рассказала сестрам обо всем, что произошло с ней и Шику за последний день. Отавиу слушал сбивчивый рассказ, который вели все сразу, и периодически всплескивал руками:

— Моя дочь Жулия и мой друг Шику — вместе! Как замечательно!

Онейди восторгалась героизмом Шику, явившегося на пресс-конференцию в женском платье. Алекс, несмотря на спиртовой компресс и нулевой доход, не смог удержаться и тоже подал голос:

— Конечно, он нарядно помучился, — Алекс покрепче прижал компресс, — но выиграл такой приз! Жулия, это прекрасно! Я думаю, что у них с Жулией не будет проблем.

— А я буду замечательным тестем. И кто знает, может, и внуки скоро будут, — размечтался Отавиу.

— Да, но не забывайте про его жену! – напомнила Онейди.

Отавиу всполошился:

— Как жену? Он разве женат?

— Нет, папа, он разведен. Вот уже пять лет, как Шику не живет со своей женой, а разводы разрешены в Бразилии с 1990 года.

— Какое чудо! — всплеснул руками Отавиу. — В 99-м люди могут жениться второй раз! — А у тебя, папа, есть возможность выдать всех дочерей замуж в один день. — Глаза Бетти загорелись от прекрасной идеи. Она оглянулась на скромно сидевшую в уголке Сели. — Ли, почему бы не подумать о замужестве? Ведь Тьягу наверняка все еще сохнет по тебе. Какой будет праздник — три Сестры Монтана выходят замуж в один день, — Элизабети подмигнула Сели, мы с тобой за Сан-Марино.

Отавиу ласково погладил покрасневшую Сели и, вдаль, промолвил:

— Три мои дочери выходят замуж в один день? В день я отдаю всех моих девочек. Как это прекрасно, – Счастливая улыбка, блуждавшая на губах Отавиу, вдруг сбежала. — Нет. Нет и еще раз нет! — Он хлопнул кулаком по столу. — Я лишусь моих девочек в один день. Останусь один?! — Отавиу встал и приказным тоном объявил: – Я запрещаю вам думать и говорить об этом! Я ваш отец, и вы обязаны меня слушаться!

— Папа, пойдем, мне надо с тобой поговорить, — сказала Жулия и повлекла за собой отца.

Она положила голову ему на колени и рассказывала обо всем, что пережили они с Шику.

— А теперь, папа, расскажи мне, что вспомнил ты за эти дни.

— Я вспомнил, что не был на свадьбе Гонсалы и Антониу. Ты вдруг заболела, и я не мог уйти, зная, что в доме больной ребенок. — Отавиу задумался. — Мне кажется, что я был вам хорошим отцом. Я помню, как я радовался рождению Бетти, как я переживал, когда тебя положили в больницу, Я не уходил оттуда три дня. А сейчас, когда болела Сели, я чуть не сошел с ума…

— Давай вернемся к моей болезни… Я заболела чем-нибудь серьезным?

— Да, была очень высокая температура, и я сначала позвонил Сан-Марино, сообщил, что не приду, а потом сразу же вызвал врача… — Отавиу потер виски, лоб. — Очень странная лихорадка, Похожая на менингит. Но не менингит. Врачи так и не смогли поставить точный диагноз.

— Боже, сколько я вам доставила хлопот!

— Да что ты, милая! — Отавиу гладил ее по волосам и смотрел вдаль, словно пытался разглядеть ускользающие подробности давних событий. — Ты всегда была очаровательной, славной малышкой. Никаких хлопот… И вдруг, совсем перед свадьбой, ты появляешься на дорожке, вся горишь и одновременно дрожишь от озноба. Болезнь сильно сказалась на тебе, ты заговорила только через неделю после болезни.

— Как странно, я ничего не помню. А что же мама?

Отавиу порывисто поднялся и заторопился:

— Хочу пойти еще поработать. Онейди, надеюсь, приготовила нам новую партию сосисок.

Жулия спустилась с ним вместе и, пока Отавиу собирался, обсуждала с Бетти последнюю новость: фотография Бетти, сделанная Раулом, появилась в «Ночном Рио». Бетти протянула сестре журнал и указала на небольшую фотографию в разделе светской хроники:

— Это только начало. Первый шаг. Сан-Марино помогут мне добиться успеха. — Она поднялась и прошлась походкой манекенщицы по кухне. — Ну, скажите, скажите, разве я не модель?

Алекс вытаращил глаза и словно прирос к полу. Онейди даже пришлось немного подтолкнуть его. Но и без слов было понятно, что Бетти произвела на него неизгладимое впечатление. Оглушительный и продолжительный звонок в дверь заставил всех вздрогнуть. Онейди пошла открывать, и из холла донеслись незнакомые женские голоса, громкие и возбужденные. Сели поднялась:

— Пойду, посмотрю, что там происходит.

В холле Онейди испуганно смотрела на двух незнакомых женщин, называвших ее Жулией и явно что-то от нее требовавших.

— Вот, не хотят верить, что я не Жулия. Онейди отступила назад, и Сели оказалась лицом к лицу с двумя разгневанными дамами.

— Что вы хотите? — робко промолвила Сели.

Одна из дам, что была потолще и постарше, выступила вперед и испепелила девушку взглядом.

— Ах, вот ты какая, Жулия Монтана? Ты столько принесла несчастий в наш дом. Из-за тебя мой сын остался без работы… А я с таким трудом, с такими жертвами, отказывая себе во всем, вырастила моего мальчика, дала ему образование. Он никогда не брал взяток, не подсиживал товарищей, всего достигал своим трудом и талантом…

Дама помоложе пыталась вмешаться в разговор, но пожилая не давала ей сказать и слова.

— Одну минуту, остановила ее Сели и позвала сестру. – Жулия, мне кажется, это к тебе.

Дама постарше растерялась и на секунду замолчала.

– Нам нужна Жулия Монтана, — придя в себя, промолвила она,

— Жулия — это я. А кто вы? И почему вы устраиваете скандал в моем доме?

— Я его мать, а это, — дона Жудити откашлялась и указала на Лусию Элену, — это его жена.

— Не жена, а бывшая жена.

Все обернулись и увидели стоящего в дверях Шику. Он подошел к Жулии и поцеловал ее, к изумлению непрошеных гостей.

— На этот раз вы очень кстати. Одну из вас, — он посмотрел на Лусию Элену, я хочу попросить дать мне официальный развод. А другую, – он кивнул матери, — хочу поставить в известность – я собираюсь жениться на Жулии Монтана.

Лусия Элена стала медленно оседать на пол и упала бы, если бы Жудити не поддержала ее. Шику вызвал скорую помощь, и приехавшие санитары погрузили еще не до конца пришедшую в себя Лусию Элену на носилки. Жудити поехала с ними.

— Твоя мать сказала, что ты остался без работы. Это так? — Жулия смотрела на уставшее и расстроенное лицо Шику и чувствовала только одно — она безумно любит этого сумасбродного, легкомысленного и, кажется, безработного человека.

— Она права. — Шику сел напротив Жулии, чтобы хорошо видеть ее лицо. — Наконец-то у Сан-Марино появилась возможность расквитаться со мной и за забастовку в поддержку Делона, и за прочую строптивость. Но если ты готова терпеть мой ужасный характер, то мне никто не помешает быть самым счастливым человеком — ни Сан-Марино, ни эти две сумасшедшие бабы. Хотя, — Шику тяжело вздохнул, — эти неразлучные подруги постараются создать мне кучу проблем, начиная с того, что лишат меня возможности видеться с Констансиньей. — Шику поднял на Жулию глаза. — Я бы очень хотел познакомить тебя со своей дочерью. Констансинья славная девочка. Она тебе понравится.

— Твои слова да Богу в уши! — Жулия поднялась и повела Шику на кухню, где их радостно встретили Сели и Онейди.

— Где Бетти?

— Отавиу попросил ее сесть за руль, у Алекса заплыл глаз…

Они до поздней ночи сидели за столом, ели приготовленные Шику салат и жареное мясо, пили кофе, обсуждали появление родственников Шику, а он все не сводил влюбленных глаз с Жулии, отвечавшей ему тем же.

— Не представляю нашего мирного сосуществования. Я так привыкла к нашей конкуренции, к соперничеству. Это как бы подстегивало меня. Быть не хуже тебя, быть лучше тебя — для меня это чувство стало, чуть ли не основным стимулом. А теперь, — Жулия прильнула к Шику, с кем прикажешь мне соперничать?

Шику оглянулся на Сели, сразу вскочившую с места, и ласково потрепал Жулию по щеке:

— Бороться мы будем с тобой в другом месте, а что касается работы, то на этот раз у нас сложился славный тандем. Я раскопал, ты написала, и вместе мы свалили «ночного короля». Лично меня и процесс, и результат вполне устраивает, но я не уверен, что долго буду без работы. Да и в редакции наверняка затевается небольшая заварушка, слишком уж всех потрясло мое увольнение. — И Шику подробно рассказал Жулии о последнем разговоре с Сан-Марино.

— Ты ведь не торопишься домой? – Жулия оглянулась на часы.

— Нет, сегодня моя очередь уступить квартиру Раулу. Пусть ему будет так же хорошо, как и мне.

— Ты останешься у меня?

– Если ты не против!

Жулия покачала головой, и глаза ее затуманились. Глава 41 Гонсала лежала в постели и слушала музыку, доносившуюся из комнаты Тьягу. Шопен… Как замечательно, что мальчик любит классическую музыку. Как и она, сын находил в ней отдохновение, забывался, искал утешение. Почему так часто мальчик слушает Шопена, Гонсала догадывалась – причиной Тому была Сели Монтана. Опытная женщина, Гонсала видела, как Тьягу мужественно пытается преодолеть, изжить эту безответную любовь, чуть не приведшую Сели к гибели, до недавнего времени чувства не поддавались голосу разума, но с появлением Жуаны, племянницы Шику Мота, все стало меняться. Конечно, сын говорил о Жуане только как о друге, но девочка все чаще бывала в их доме, вместе с Тьягу делала уроки, слушала музыку. Гонсала исподволь приглядывалась к ней, находя ее хотя и простоватой, но неглупой, чувствительной и очень привлекательной. От наблюдательной Гонсалы не укрылось, что девочка нередко грустит, часто задумчиво сидит в одиночестве у бассейна и никогда не торопится домой. Не укрылось то, что Тьягу тянется к ней, скучает в ее отсутствие, беспокоится о ней. Она расспрашивала сына о семье Жуаны, но он отвечал неохотно, отделываясь лишь короткими фразами: «У нее, кажется, скоро появится отчим. Жуане он не очень нравится». Тьягу знал, конечно, больше, но Гонсала внутренне одобряла сына за сдержанность мужчина-болтун – это ужасно! Она часто сожалела, что Антониу не видит этих очень мужских качеств Тьягу, отец чаще испытывал недовольство, глядя на скромного, деликатного сына. «Ты воспитала из него девчонку», — не раз слышала Гонсала упрек мужа, да и самого Тьягу Антониу старался задеть побольнее. Все, что так не любил Антониу в младшем сыне, наоборот, привлекало Гонсалу. Тонкий, чувствительный, с обостренным чувством справедливости, жалостливый, нежный Тьягу казался Гонсале полной противоположностью Арналду — уверенному, знающему себе цену, влюбленному в себя и во всех красивых женщин Бразилии. Эти постоянно меняющиеся подружки сына давно не нравились Гонсале, и она искренне радовалась, что, наконец, сын, кажется, остепенился. Его нынешняя пассия — Бетти Монтана — представлялась Гонсале прекрасной партией. Красивая, чувственная Элизабети явно положительно влияла на сына, и Гонсала не понимала мужа, категорически противящемуся их союзу. «Хорошо, что он еще не знает, что Элизабети состояла в гражданском браке, иначе ни о чем не могло быть и речи». Гонсала ценила доверительность отношений с Элизабети и всячески привечала девушку в доме. Бетти стала одной из ее подруг, с которой она ходила за покупками, обсуждала последние новинки моды, понемногу сплетничала. Она познакомила Элизабети с Патрисией. Конечно, избалованная великосветская красотка Патрисия нашла много изъянов в Бетти, но и при всем своем злорадстве не смогла не отметить ее привлекательность. Гонсалу иногда настораживало упорное желание Патрисии познакомиться с девушкой Арналду. Иногда Гонсале чудилась некая особая предвзятость Патрисии к подругам Арналду и особенно к Бетти. Но сейчас, в это солнечное утро, Гонсала постаралась прогнать дурные мысли и настроилась на положительные эмоции. Для начала она позвонила Патрисии, и в десятый раз они подробнейшем образом обсудили, чем поездка на Таити лучше, чем плавание на Северный полюс. Они договорились встретиться днем, и Гонсала, поглядев на часы, заторопилась: скоро должна была прийти Флора. Гонсала с наслаждением отдавала себя на откуп энергичным пассам Флоры. Но сегодня ей показалось, что Флора выглядит усталой, хотя и старается изо всех сел не показывать этого. Гонсала завернулась в простыню, блаженно вытянулась на кушетке и незаметно разглядывала Флору.

— Ты сегодня, кажется, мало спала? Слишком хорошо выглядишь. — Гонсала засмеялась.

Засмеялась и Флора — они отлично поняли друг друга, потому что говорили об одном — о свидании Флоры с Бобом Ласердой.

— Ну что, мальчик день ото дня становится все лучше и лучше?

Флора кивнула и снова заливисто рассмеялась:

— Какой же он темный, этот советник твоего мужа. Я учу его самым простым вещам — расслабляться, слушать свое тело, понимать его желания… Боб приходит в восторг от того эффекта, который получается.

После ухода Флоры Гонсала сделала несколько звонков: назначила встречу в туристическом агентстве, а еще ей без труда удалось договориться об устройстве Сели Монтана в коллеж, где учились Тьягу и Жуана. Гонсала повесила трубку и задумалась над вопросом, чем занять себя дальше. Проехаться по магазинам, обновить к поездке гардероб? Или прогуляться по парку? Иногда ей хотелось в одиночестве прогуляться по парку. Неспешное вышагивание по грунтовым дорожкам, шорох вековых деревьев, залитые солнцем лужайки всегда настраивали Гонсалу на позитивное восприятие жизни. На парковых дорожках она часто вспоминала прошлое, думала о будущем, о детях, обдумывала свою жизнь с Антониу. Гонсала остановила свой выбор на парке и, одевшись в светлый льняной костюм, неспешно вышла из дома, пересекла улицу и вошла в парк, примыкавший другой стороной к коллежу, где учился Тьягу. Гонсала купила мороженое и собралась, было присесть на скамейку, но, приглядевшись, заметила сидевших на соседней лавочке Тьягу и Жуану, — юноша нежно убирал волосы с лица девушки и что-то говорил ей. Гонсала улыбнулась и торопливо прошла мимо, ей хотелось, чтобы Тьягу, наконец, забыл о Сели, перестал переживать из-за нее. И влюбленность в Жуану представлялась ей отличным лекарственным средством. Гонсала свернула на центральную аллею и наткнулась на небольшой фургончик с надписью «Папины сосиски», около которого толпились люди. Гонсала протиснулась вперед и увидела перед собой… Отавиу! Они давно не встречались, и Гонсала поразилась тем переменам, что произошли в друге. Он преобразился: живое лицо, расторопные движения, веселые шутки, которыми он перебрасывался со студентами, окружившими фургончик. Она окликнула его.

— Гонсала? — Отавиу бросился ей навстречу, – Здорово, что мы встретились, правда? Я хочу угостить тебя фирменными сосисками с моим фирменным соусом … Он потянул ее за руку к фургончику и быстро вложил сосиску в маленькую булочку, подогрел и, полив ароматным соусом, протянул ей.

Гонсала осторожно откусила.

— Слушай, Отавиу, это по-настоящему вкусно! Можно мне еще один? И соуса, пожалуйста, побольше.

Она попыталась узнать у него цену, но он обиженно замахал руками.

— Я тебя угощаю. Мне так это приятно!

— И все-таки я хочу расплатиться, Отавиу. Один реал? Два? — Гонсала стала рыться в кошельке.

— Ты меня обижаешь.

— В чем дело, Отавиу? Ты должен брать деньги. Так не годится. Ты же прогоришь.

— Я буду брать деньги, Гонсала, только не с тебя.

— Хорошо, протестую, но подчиняюсь. — Гонсала улыбнулась. — Только ты должен пообещать мне одну вещь.

— Для тебя — все, что угодно. — Отавиу склонился и поцеловал ей руку.

Гонсала увидела, что он весь седой. Почему-то на глаза навернулись слезы.

— Я хочу, Чтобы ты пришел ко мне, и мы поиграли бы на пианино.

— У тебя уже есть пианино? — с детским изумлением спросил Отавиу, будто речь шла о космическом корабле.

— Есть. Антенну подарил. Гонсала поднялась, сняла черные очки и долго смотрела в ясные глаза Отавиу. — Помнишь, как было замечательно в тот вечер, когда мы играли у тебя дома?..

— Было замечательно.

Гонсала заторопилась, видя, как к фургончику подходят люди, и, взяв с Отавиу слово, что он придет к ней, пошла дальше. По дороге она вспомнила, что не сказала Монтана о Сели, о ее устройстве в коллеж. Но, вспомнив, что Бетти наверняка будет у них к вечеру, не стала возвращаться. К вечеру в доме собралось много народу. Бетти, с которой Гонсала успела проехаться по магазинам, Патрисия, Флора, Тьягу, Жуана, позже вернулись со службы Антониу и Арналду. Вся компания расположилась у бассейна. Гонсала сидела с бокалом мартини и наблюдала за Патрисией, беззастенчиво кокетничающей в воде с Арналду. И опять ей показалось, что Патрисия слишком выделяет Арналду из всех присутствующих. Да и он не без удовольствия помогал ей выйти из воды, поддерживая за талию. Гонсала оглянулась и нашла глазами мужа, удалявшегося в дом вместе с Бетти. Она задумчиво смотрела им вслед, когда за спиной раздался голос Тьягу:

— Мама, у меня к тебе есть небольшая просьба. Я прошу разрешить Жуане пожить у нас несколько дней. Дома ей совсем невмоготу.

— Хорошо, только пусть Жуана предупредит маму, чтобы та не волновалась.

— Но я не хочу звонить ей, слушать их вранье про то, как они любят меня. Я ведь им помеха… Никому я не нужна.

— Да что ты, девочка! Как может мать не любить своего ребенка? Просто у нее сейчас такой момент — ей нужно устроить свою личную жизнь. Потерпи, поживи у нас, все образуется.

— Ничего не образуется, вы просто не знаете маминого жениха, Атилу. Я ненавижу его. И звонить я им не буду. Переночую у бабушки, пусть она сама объясняется с мамой.

Гонсала слушала Жуану и не выпускала из виду вход в дом, ожидая, когда оттуда появятся Сан-Марино и Бетти. Первой появилась Бетти и тут же подлетела к Арналду, который только что проводил Патрисию. Она легко поцеловала его в кончик носа и радостно защебетала. Гонсала подняла глаза и увидела, что за этой любовной идиллией из окна пристально наблюдает Сан-Марино, и жестом позвала его спуститься вниз. Антониу присел на шезлонг рядом с ней, снял очки и закрыл глаза.

— Ты выглядишь усталым, Антониу. Что-то случилось?

— Так, все нормально. — Он постарался уклониться от ответа, — Хочется поскорее уехать, переменить обстановку, забыть обо всех этих журналистишках, скандалах, забастовках.

— Ты о чем? — Гонсала с тревогой посмотрела на мужа.

— Пустяки. Ты знаешь, что Арналду отправляется с Элизабети на нашем самолете завтракать в Сан-Паулу?

— Нет, но я отношусь к этому скорее положительно, чем отрицательно.

— А я отношусь к этому очень отрицательно. Пусть они встречаются, ходят по ресторанам и… — Сан-Марино с трудом нашел забитое слово, — дансингам. Я не против, но я категорически против каких-либо серьезных отношений.

— Но почему?

— Потому что я не хочу портить отношения с Отавиу. Помяни мое слово, весь этот роман кончится именно этим.

— Кстати, об Отавиу, забыла сказать, но я встретила его сегодня в парке. Как ты думаешь, что он делал? Торговал хот-догами! У него такой маленький фургончик со смешным названием «Папины сосиски». — Гонсала налила себе мартини, положила лед, и не спеша, отпила. — Изобрел фирменный соус, смеется, прекрасно выглядит… я пригласила его к нам, помузицировать, вспомнить прошлое.

Сан-Марино поднялся и спрыгнул в воду, обдав Гонсалу холодными брызгами. Улыбка сбежала с ее лица, и она, нахмурившись, поднялась и пошла в дом, чтобы переодеться. Она причесывалась у зеркала и вдруг увидела в нем фигуру Отавиу, робко стоявшего у входа.

— Отавиу, молодец, что пришел!

— Только что приехала Бетти, сказала, что была у Вас, рассказала о том, что ты договорилась насчет Сели. — Я очень признателен тебе, Гонсала! – в глазах Отавиу стояли слезы. – Спасибо!

Сначала Гонсала хотела крикнуть Антониу, но раздумала. Они уселись в маленькой гостиной, включили негромко музыку и выпили по бокалу вина — за встречу.

— Я часто вспоминаю нашу молодо, дружбу, что связывала нас… — Гонсала достала из шкафа кожаный альбом с фотографиями. — Хочешь посмотреть?

Отавиу рассматривал фотографии двадцатилетней давности. Вот они на пляже, вот хорошенькая молоденькая Гонсала влюблено смотрит на Антониу, держащего на руках грудного Арналду… Отавиу передал альбом Гонсале. Она смотрела страницу за страницей и вспоминала прошедшую жизнь, молодость. Гонсала перевернула очередную страницу и увидела снимок: Антониу держит на руках Жулию, а рядом стоит улыбающаяся Ева.

— Несмотря ни на что, мы были счастливы! Ведь так, Отавиу?

Но Отавиу смотрел на старое фото и молчал. Гонсала решила, что ему дурно, но то, что с ним происходило, не было похоже на физическую боль. Он страдал, но его страдания относились к чему-то иному.

— Отавиу, с тобой все в порядке? Может, вызвать врача?

— Нет-нет, — еле прошептал он, — никого не зови. Просто я все вспомнил. Я не был счастлив с Евой. Она не любила меня. Я знаю, у нее был любовник!

— Любовник? — Гонсала попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкая.

— Да, любовник! Я все вспомнил, Гонсала! У нее был любовник. Или, может быть, их было несколько. Я нашел любовное письмо, его писала Ева своему любовнику

— Где же оно?

— Сжег. — Отавиу сосредоточился, словно 6оясь потерять возникшую перед ним картинку из далекого прошлого. – В приступе гнева. — Он повернулся к Гонсале и с мольбой голосе проговорил: — Прошу, Гонсала, умоляю, девочки ничего не должны знать. Пусть память о матери будет светлой и ничем не омраченной.

Гонсала крепко сжала ему руку. Отавиу благодарно посмотрел на нее.

— Я очень верю тебе. Такое признание дается нелегко, но ты мне очень хороший, дорогой друг. Кроме тебя и моих названных братьев — Сана я Алекса, — мне не с кем разделить эту боль и горечь.

— А Антониу знает об этом? — осторожно спросила Гонсала.

— Знает, я расспрашивал его, думал, он мне назовет имя этого негодяя. Но для него мое открытие тоже было шоком

— Представляю…

Гонсала не могла больше сидеть на месте. Она встала и заходила по комнате. Ей было жаль Отавиу, но сейчас ей до боли хотелось остаться одной. Однако Отавиу — он ни в чем не виноват, он такой же несчастный обманутый человек, как и она.

– Извини, я не должен был тебе все это рассказывать, но так все неожиданно случилось. Я не мог удержать все это в себе. Извини, я не имел права.

Гонсала все-таки нашла в себе силы улыбнуться.

— Ничего, все правильно, мы же старые друзья. Кому еще скажешь о сокровенном?

— Только ты не подумай, что я подавлен. Нет, все в порядке, я работаю, у меня дочки, я должен жить для них. Правильно?

— Я восхищаюсь твоей смелостью, Отавиу.

Отавиу поднялся и засобирался домой. Гонсала не задерживала его, проводила до дверей, постояла, пока он не скрылся из виду, и медленно пошла к себе. Она не помнит, сколько просидела, тупо глядя в одну точку. Наконец набрала знакомый номер и попросила Патрисию срочно приехать к ней. Они просидели до глубокой ночи, перетирая все подробности, все мелочи, которые отлично помнила Гонсала, несмотря на то, что с тех давних пор прошло уже более четверти века.

— Неужели ее любовником был Сан-Марино? Бедный Отавиу! Столько времени быть без памяти и, наконец, вспомнить такие подробности.

— Мы с ним друзья по несчастью. Только он не помнил ничего, а я все время пыталась обманывать себя, что Антониу забыл Еву, как только она вышла замуж. Какая же я дура!

— Но почему ты решила, что именно Сан-Марино был ее любовником? Пока это только твои предположения. Объяснись с Антониу. Вам нужно объясниться!

Гонсала устало облокотилась на руку.

— Что тут объяснять, Патрисия? Он, конечно, расскажет мне какую-нибудь небылицу, одну из тех, которыми он потчевал меня всю жизнь. А я старалась в них верить. Ради детей, семьи… А теперь дети выросли, и я больше не хочу верить в то, во что давно не верю.

— Ты что, собираешься менять свою жизнь? По какой такой причине? Ты знаешь, и всегда знала, что Сан-Марино неравнодушен к Еве. Какая теперь разница, были они любовниками или нет?

— Потому что я не хочу чувствовать себя идиоткой, которая всю жизнь прожила с мужчиной, любившим другую женщину…

— Но она умерла. Все в прошлом, одумайся, Гонсала, не понимаю тебя. — Патрисия закурила.

— Потому что не дослушала меня. – Гонсала встала и заходила по комнате. — Одно дело, что у них был роман, они спали вместе до нашего брака. Другое, когда муж всю жизнь врал и изменял мне с другой женщиной. Всю нашу совместную жизнь у него была любовница, портрет которой он хранит и по сей день.

Патрисия докурила и тщательно загасила окурок.

— И все-таки давай рассуждать логически: может, это письмо было написано до вашей женитьбы? Ты видела это письмо? Видела дату?

— Я видела письмо на столе у Антониу. Там не было даты, но написано оно было женской рукой. Отавиу нашел только одно письмо, а, сколько их еще было?

– Ты очень эмоциональна, дорогая. Пойми, все в прошлом. Нет ни писем, ни Евы. Вы с Антониу начинаете новую жизнь и отправляетесь в сказочное путешествие на Таити. Зачем ворошить прожитое?

— Пат, ты же понимаешь, о чем я говорю. Ты сама человек самолюбивый и гордый. Так ответь мне, могла бы ты жить с мужчиной, который всегда любил другую женщину? Ответь мне как беспристрастный умный человек.

– Я ведь только на первый взгляд беспристрастна. На самом деле я очень привязана к тебе и не хочу, чтобы ты страдала. Мой тебе совет: успокойся и не принимай решения до тех пор, пока не объяснишься с мужем. Не провожай! — Патрисия поднялась, одернула юбку и вышла из спальни Гонсалы.

Она шла по коридору, когда услышала тихий скрип двери. Патрисия повернулась на звук, но неожиданно погас свет, и она почувствовала себя в крепких мужских объятьях… Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg