«Вторая любовь всей моей жизни»

Вторая любовь всей моей жизни (epub) - Вторая любовь всей моей жизни 444K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Виктория Уолтерс

 

 

 

 

 

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2016

 

ISBN 978-617-12-1570-2 (epub)

 

Никакая часть данного издания не может быть

скопирована или воспроизведена в любой форме

без письменного разрешения издательства

 

Переведено по изданию: Walters V. The Second Love of My Life : A Novel / Victoria Walters. — London : Headline Review, 2016. — 320 p.

 

Перевод с английского Карины Хусаиновой

 

Дизайнер обложки Инна Рудая

 

 

Электронная версия создана по изданию:

 

Роуз і Лукас були нерозлучні зі шкільної лави. Здавалося, вони просто створені одне для одного і залишаться разом назавжди. Але їх безтурботне «завжди» зруйнував п’яний водій. Після смерті коханого Роуз втратила смак до життя і натхнення. Вона не могла змусити себе взятися за пензель, а живопис був справою її життя. Однак несподівано містом поповзли чутки про приїзд незнайомця-колекціонера, який має намір скупити всі роботи Роуз. Дівчина не повірила в це. Навіщо тому, хто має доступ до найкращих галерей світу, картини провінційної художниці? Чому він уникає розмов про сім’ю? Як усе це пов’язано з фатальною ніччю, коли життя Роуз розбилося на друзки? І все ж серце дівчини завмирає, тільки-но вона погляне на цього чоловіка…

 

Уолтерс В.

У63 Вторая любовь всей моей жизни : роман / Виктория Уолтерс ; пер. с англ. К. Хусаиновой. — Харьков : Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга» ; Белгород : ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», 2016. — 288 с.

 

ISBN 978-617-12-1065-3 (Украина)

ISBN 978-5-9910-3633-7 (Россия)

ISBN 978-1-4722-2932-8 (англ.)

 

Роуз и Лукас были неразлучны со школьной скамьи. Казалось, они просто созданы друг для друга и останутся вместе навсегда. Но их безмятежное «всегда» разрушил пьяный водитель. После смерти любимого Роуз утратила вкус к жизни и вдохновение. Она не могла заставить себя взяться за кисть, а ведь живопись была делом ее жизни. Но неожиданно по городу поползли слухи о приезде незнакомца-коллекционера, который намерен скупить все работы Роуз. Девушка не поверила в это. Зачем тому, кто вхож в лучшие галереи мира, картины провинциальной художницы? Почему он избегает разговоров о семье? Как все это связано с роковой ночью, когда жизнь Роуз разбилась на мелкие осколки? И все же сердце девушки замирает при одном взгляде на него…

 

УДК 821.111

ББК 84(4Вел)

 

© Victoria Walters, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

© ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», г. Белгород, 2016

 

Виктория Уолтерс всегда любила сочинять истории. Она написала первую книгу в шестнадцать лет, вдохновившись серией книг «Школа в Ласковой долине». Виктория изучала социологию в Университете Уорика и с тех пор работала издателем и продавцом книг в издательстве «Уотерстоунз». Она живет в графстве Суррей с котом Гарри (названным в честь Гарри Поттера, не Гарри Стайлза). Это ее первый роман.

Вы можете узнать больше о Виктории и найти фотографии кота Гарри, подписавшись на нее в Твиттере @Vicky_Walters или посетив ее блог -writes.com

 

Моей маме Кристин. За все

 

Пролог

 

За четыре года до событий

 

— Доброй ночи, будущая миссис Вуд!

Я помахала рукой Глории и Грэхему, которым вскоре предстояло стать моими свекрами. Чуть нетрезвой походкой они спустились по тропинке вслед за нашими друзьями, оставшимися дольше всех, и скрылись в ночной тьме. Я закрыла дверь и взглянула на кольцо со сверкающим бриллиантом, украшавшее мою левую руку. Я никогда не носила много драгоценностей и поэтому долго не могла привыкнуть к нему.

— Я не уверен, что мне нравится, как это звучит, — прошептал мне на ухо Лукас, обнимая за талию.

Я приподняла бровь.

— Передумал?

— Ни за что!

Жених развернул меня лицом к себе. Я увидела до боли знакомые взъерошенные светлые волосы, загорелую кожу и широко раскрытые ярко-голубые глаза. Он указал на висящую в коридоре картину, изображавшую пляж в двух шагах от нашего дома. Его взгляд задержался на подписи в углу… На моей подписи…

— В один прекрасный день ты можешь стать богатой и известной художницей, нельзя менять подписи на работах.

Я усмехнулась, прижимаясь к его груди:

— Не думаю, что стоит об этом беспокоиться.

— Как знать?

— Ты серьезно? Хочешь, чтобы я оставила свою фамилию, когда мы поженимся?

— Пока мы женаты, это не имеет никакого значения, разве не так?

Лукас всегда был самым преданным поклонником моего творчества. Возможно, потому, что на уроках искусства в школе мы и познакомились сто лет тому назад. И еще когда мы с ним были подростками, моя мама повторяла, что Лукас — сокровище, а она никогда не ошибалась. Я потянулась к его губам, не в силах удержаться от поцелуя. Тепло и уют окутывали меня, стоило нашим губам встретиться. И так было всегда.

Нечестно притворяться, будто его предложение в тот день стало для меня неожиданностью. Сомнений, что в конечном итоге мы будем вместе, у меня не было давно, но мы были довольно молоды, и я думала, что должно пройти чуть больше времени. Он охотно ответил на поцелуй и потащил меня за руку в маленькую гостиную, в которой еще несколько минут назад шутили и болтали дорогие нам люди. Лукас хотел, чтобы все они были здесь и разделили с нами особый момент. Ему нравилось, что наша семья и друзья были частью наших отношений. Мы жили в небольшом городке, все вокруг знали нас и были радостно взволнованы нашей предстоящей свадьбой. Я, конечно, любила Толтинг так же, как и Лукас, но мне нравилась мысль, что остаток ночи принадлежит лишь нам двоим. Время, когда мы оставались наедине в нашем доме, всегда было моей любимой частью дня.

Мы свернулись на кожаном диване в нашей обычной позе: Лукас сидел ровно, а я — опершись о его грудь и согнув ноги в коленях. Лукас убрал выбившийся локон с моей щеки и посмотрел на каминную полку, уставленную нашими фотографиями.

— Жаль, что я не мог попросить твоей руки у нее.

— У кого?

— У твоей мамы. Я всегда думал, что попрошу ее разрешения, хотя нет, благословения, ведь отказа я не принял бы. Хотел бы я, чтобы она была с нами, — прошептал он, зарывшись в мои волосы.

Я рассматривала снимки, перемещая взгляд от фото, сделанного на Карибском пляже к тому, где мы с его родителями, когда были младше, затем к тому, где мы с Эммой и Джоном, нашими лучшими друзьями, и наконец, где я с мамой в доме моего детства.

— Я тоже очень этого хотела бы. Но ты же знаешь, что она была бы за нас счастлива. Мне кажется, она любила тебя даже сильнее, чем я.

— Просто она понимала, что я всегда буду о тебе заботиться.

Чувствуя наворачивающиеся слезы, я отвернулась от фото и посмотрела Лукасу в глаза. Он всегда помогал мне успокоиться.

— Ты сам выбирал кольцо? — спросила я.

Он рассмеялся, и я почувствовала, как вздымается его грудь.

— Меня немного беспокоит, насколько хорошо ты меня знаешь. Эмма прямо-таки требовала, чтобы я взял ее с собой, она и Джона с нами потащила. Пару недель назад мы ездили в Плимут. Не шучу, мы были там целую вечность. Она вволакивала меня в каждый ювелирный магазин, твердя, мол тебе носить его всю жизнь, а потому оно должно быть идеальным. Признаться, я думал, что все кольца с бриллиантами одинаковы… я еще никогда так не ошибался, — произнес он, качая головой.

Я могла представить, с какой горячностью Эмма доказывала ему обратное. Втайне я была согласна с Лукасом, но у меня не хватило бы духу признаться в этом подруге.

— Что ж, я в восторге: значит, ты сделал правильный выбор, — сказала я жениху.

Лукас повернулся, серьезно глядя на меня:

— Это то, чего ты хотела, не так ли?

— Ну, я все еще жду Брэда Питта, но раз уж он не спешит в Толтинг… — дразня, я потянулась, чтобы поцеловать его в нос.

— Очень смешно, — с сарказмом ответил он, — я просто хочу убедиться, что ты никогда не пожалеешь о решении провести со мной всю жизнь.

Не так давно мы вернулись из путешествия. Вместо поступления в университет мы выбрали возможность быть молодыми и свободными и отправились посмотреть мир. Эмма даже думала, что Лукас сделает предложение именно в путешествии. «Представь, как он перебирает все романтические места, где можно это сделать», — рассуждала она, пока мы покупали мне одежду в дорогу. Но я не соглашалась с ней. Родной город всегда был саундтреком к нашим отношениям — здесь мы родились и росли и здесь хотели состариться. Я знала, что по его замыслу предложение руки и сердца должно произойти именно в Толтинге.

Я вспомнила, как это было. Он встал на одно колено, держа в руках голубую бархатную коробочку. Я не замечала ни вздохов, ни улыбок вокруг. Все мое внимание поглотил он — мой Лукас. Мой лучший друг, мой партнер, моя родственная душа.

Мое все.

— Не могу дождаться церемонии, — сказала я. — Ты понимаешь, какие мы счастливчики? Иногда я смотрю на других людей и удивляюсь тому, как нам повезло, что мы встретились. Мы просто созданы друг для друга.

— Как Росс и Рэйчел?

Я покачала головой и улыбнулась. Он был помешан на «Друзьях».

— Ты понимаешь, что планирование свадьбы все равно станет кошмаром?

— Здесь это будет новостью года, и все захотят поучаствовать. Будет весело, — возразил он, — мы обвенчаемся в церкви, а потом закатим грандиозную вечеринку. Тебе не придется ничего делать: мама, Эмма и Джо все организуют. Все, что тебе нужно, — это надеть белое платье и прийти.

Я простонала:

— Боже, белое платье.

— Ты сможешь, я верю в тебя.

Я легко толкнула его локтем в ребра:

— Эй, ты сам выбрал пацанку, это только твоя вина.

Он снова посерьезнел и сказал:

— Я сделал идеальный выбор.

Я закатила глаза: все это слишком непривычно. Мы с Лукасом из тех пар, которые знают, что любят друг друга, а потому не испытывают нужды бесконечно это повторять.

— Сегодняшний вечер превратил тебя в невыносимого романтика.

— Не волнуйся, завтра я снова стану просто невыносимым.

— Как скажешь, — я потянулась к нему для долгого поцелуя и снова упала в его объятия, желая, чтобы они длились вечно.

— Мы будем вместе всегда, — пообещал он, будто прочел мои мысли. На самом деле я иногда думала, что он способен на это. И в моем сердце не было сомнений в его правоте.

В тот момент я находилась в счастливом неведении о том, как недолго продлится наше «всегда».

 

Глава 1

 

Наши дни

 

Говорят, что в маленьком городке каждый чем-то знаменит.

В родном Толтинге я была знаменита своей живописью.

Последняя картина?

Я уставилась на жирный заголовок на первой странице «Корнуэлл Ньюз». «Возможно, это ваш последний шанс приобрести картину известной местной художницы Роуз Уокер», — гласила первая строчка статьи.

— Зачем ты снова это читаешь? — строго спросила моя лучшая подруга Эмма, входя и садясь напротив. — Кто оставил это здесь?

Она с осуждающим видом осмотрела комнату. Прошло две недели с момента появления статьи, а написанное в ней не оставляло меня в покое.

Вошел Джо, наш начальник, и увидев газету, виновато взглянул на меня.

— Я думал, мы договорились избавиться от них, — произнес он.

— Это не выходит у меня из головы, — ответила я, мысленно возвращаясь к молодому журналисту, который в этом же баре брал у нас интервью, чтобы опубликовать его в номере к пасхальной ярмарке, запланированной на эту субботу.

Эмма вырвала газету из моих рук.

— Не могу поверить, что ему хватило нахальства, — прорычала она.

Мне не нужно было видеть статью, чтобы помнить, что в ней. «Мисс Уокер не написала ничего нового за последние два года, и не похоже, что мы увидим какие-либо работы этой талантливой женщины в будущем, так что поспешите в ее магазин на ярмарке и купите оригинальную Уокер, пока не поздно».

— Мне жаль, Роуз, — в сотый раз повторил Джо, с ужасом глядя на газету, — я просто хотел дать ему понять, как горд, что ты участвуешь в ярмарке в этом году после всего, через что ты прошла. Насколько все мы горды.

— Он перекрутил все твои слова! — негодовала Эмма, пытаясь успокоить его. Я знала, как Джо переживал из-за статьи. Она скомкала газету. — Мы все очень гордимся тобой. И статья этого не изменит.

Два года назад мой мир перевернулся с ног на голову.

Я больше не была известной в Толтинге художницей. Вместо этого я приобрела известность в роли, которую раньше не могла даже представить, — двадцатичетырехлетней вдовы.

Апрельская погода дарила тепло, а значит, Толтинг начал свое превращение из неприметного прибрежного городка в популярное туристическое место. Таковым его делала полоса золотого песка и — что важнее — отличные волны для серфинга. Наша пасхальная ярмарка всегда была одним из моих любимых мероприятий, но прошлогоднюю я пропустила, не в силах представить себе участие в ней без Лукаса. В этом году впервые за десять лет мне предстояло участвовать без него, и я готовилась смириться с этим. Я все еще не была уверена, что ярмарка в одиночестве мне под силу, но нужно было продать последние картины.

Осколки прошлой жизни.

Я не видела иного способа вернуть саму себя. Мне нравилась ярмарка, и я решила снова принять в ней участие. Она была самой сутью жизни в Толтинге, а жить в другом месте я не хотела. Предыдущие два года испытывали на прочность мою в этом уверенность.

Дверь бара с размахом открылась, вошла группа туристов, шумных и привлекающих всеобщее внимание. Благодаря синоптикам, пообещавшим теплую погоду на эти выходные, ярмарке было суждено принять очень много посетителей, а в гостинице «Толтинг» и всех окрестных мотелях были раскуплены все номера.

Вероятнее всего, эту компанию заманили сюда волны. Я разглядела в них жителей большого города, банковских служащих или кого-то в этом духе, приехавших сделать паузу и выпустить пар. Их наряды казались по-серферски небрежными, но выглядели дорого. Такие могли и не выбраться к морю или сделать это лишь раз — чтобы сделать фотографии и похвастаться друзьям на Фейсбуке.

— Ну вот, началось, — проворчала миссис Моррис, подходя ко мне, чтобы забрать свои сумку и пальто, и, сощурившись, глядя на приезжих.

Ее кафе служило галереей для моих картин с тех пор, как я была подростком, но после ремонта, сделанного перед многолюдным туристическим сезоном, места для них не нашлось. Это дало мне прекрасную возможность освободиться от них.

— Всегда вздыхаю с облегчением, когда это все заканчивается, — добавила она.

Миссис Моррис была еще одной местной знаменитостью. Ей было около семидесяти, но никто не знал ее точный возраст, и у нее, кажется, никогда не бывало дней рождения. Ее единственная дочь переехала куда-то на север после замужества, но внучка Аманда жила здесь с ней.

— Это будут беспокойные месяцы, — уклончиво ответила я.

Миссис Моррис являла собой пример типичной жительницы Толтинга. Любимым нашим занятием было жаловаться друг другу на то, как каждый туристический сезон город наполняют приезжие, хотя все втайне были этим довольны. Среди прочего я любила Толтинг и за эту эксцентричную особенность местных жителей. На самом деле я никогда не была против туристов, оккупировавших город все лето и весь сентябрь. «Добро пожаловать!» — все, что я думала по этому поводу.

— Все закончится раньше, чем вы успеете осознать, — утешил ее Джо, подмигивая мне.

Я точно знала, насколько вырастает уровень доходов бара в сезон. Джо был дядей Эммы, а потому я знала его всю свою жизнь. Он давно отпраздновал шестидесятый день рождения, копна непослушных седых волос и пивное брюшко были постоянными объектами шуток Эммы. Я проработала на него восемь лет, и он тешил себя мыслью, что заменил мне отца. Он часто наведывался ко мне, чтобы «кое-что починить», а на самом деле просто проведать. В его компании невозможно было киснуть из-за статьи, я была просто вынуждена отложить ее и надеяться, что Эмма права и с ее помощью я точно распродам все оставшиеся картины. И умалчивать о главной причине, которая не давала мне разозлиться на журналиста: я боялась, что он окажется прав в том, что это мои последние проданные картины.

— Нам лучше приняться за работу, — сказала Эмма, протягивая мне руку по пути в подсобку, куда мы направились, чтобы надеть передники с надписью «Бар Джо». Ее каблуки стучали по деревянному полу, а каштановые кудри до плеч подпрыгивали при ходьбе.

Бар был совсем небольшой, но место нашлось и для нескольких отдельных кабинок, были и столики на открытой террасе, хотя из-за прохладной погоды их выбирали только курящие. В интерьере было два цвета — темное дерево и беж. Ничто не менялось с тех пор, как мы с Эммой привели в порядок это место, начав работать здесь, когда нам было по восемнадцать. Все, что мы узнали от Джо, — это что летом приезжают туристы, в основном молодежь, а значит, в баре должна быть музыка. И в основном это были «Битлз». Чуть слышно. Он считал, что это делает бар уютнее. На самом деле ему не стоило волноваться, ведь помимо гостиницы «Толтинг», цены в которой были много выше, и рыбного ресторана на пляже, это было единственное место, в котором продавали алкоголь, а потому мы практически всегда были обеспечены клиентами.

Вскоре бар заполнили посетители. Мы с Эммой кружили от столика к столику, разнося напитки и принимая заказы. Джо стоял за барной стойкой. Для меня было загадкой, как Эмма может носить каблуки всю ночь: мои ноги в балетках уже изнывали от боли. Что я любила в этом баре — так это то, что он был центром жизни Толтинга. Я всегда была в курсе всех новостей. Конечно, было мало приятного, когда темой новостей стала я сама, но сегодня, кроме нескольких излишне теплых улыбок и жалостливых взглядов, которые мне дарили посетители, разговоры были легки и ненавязчивы.

Компания туристов вскоре начала нас беспокоить. Крепость напитков и частота повторов сделали приезжих раздражающе шумными и беспардонными. Скрепя сердце я отправилась убирать их стол по окончании трапезы.

— Ты местная, дорогуша? — спросил один из них. Он был примерно моего возраста, коротко стрижен, белая футболка открывала взгляду волосы на груди.

С этими словами он наполовину выскочил из-за стола, пытаясь достать меня, но выпитое лишило его ловкости. Приятель толкнул парня локтем: «Зря тратишь время, посмотри на кольцо», — заплетающимся языком промямлил он. Они все уставились на мою левую руку. Проследив направление взглядов, я сжала стакан так сильно, что побелели костяшки пальцев.

Я покачала головой:

— Иначе у тебя обязательно был бы шанс.

— Ха-ха, приятель, ты попался! — громко расхохотавшись, выкрикнул кто-то из компании.

Они продолжили свой пошлый обмен шутками, а я поспешила убрать со стола и ретироваться. Эмма мгновенно очутилась рядом и забрала один из стаканов, хотя я без труда могла бы нести все шесть.

— Они и ко мне подкатывали чуть раньше, — сообщила она, толкая меня в кухню и отбирая стаканы. Она наклонилась, чтобы поставить их в посудомойку, я оперлась о барную стойку, чтобы перевести дыхание. — Представляешь, что сказал бы Джон, будь он здесь?

Муж Эммы Джон был самым добродушным человеком из всех, кого я знала.

Я на секунду закрыла глаза.

— Забирайте на здоровье?

Эмма выпрямилась с широкой улыбкой.

— Это точно! Ты сама-то в порядке?

Подруга внимательно посмотрела на меня, пытаясь обнаружить признаки плохого самочувствия. Она всегда так делала. Познакомились мы в начальной школе, когда она села рядом со мной в первый день и целую минуту пристально смотрела на меня прежде, чем сказать, что у меня странная прическа. Дернув меня за одну из косичек, она засмеялась. «Мне нравится, что ты не из крутых», — безапелляционно заявила она, после чего заплела свои волосы в такие же косички. С тех самых пор мы не разлучались.

Эмма посмотрела на мои длинные светлые волосы, собранные в пучок, как и всегда, когда я работала, на темные круги под глазами — результат бессонных ночей, охватила взглядом и мою худощавую фигуру, которая стала чертовски более худощавой за последние два года. Она нахмурилась, а я спросила себя, что осталось от той Роуз, которую она знала.

— Со мной все будет хорошо, — пообещала я, глядя вдаль и переминаясь с ноги на ногу от неловкости, вызванной ее осмотром. Обычно, когда она так делала, я просто пялилась в ответ, пребывая в уверенности, что она не обнаружит ничего страшного, но сейчас ее пристальное внимание было некстати, ведь я знала, как сильно изменилась.

Все пережитое после смерти Лукаса переиначило меня.

— Остаток вечера их буду обслуживать я, — отчеканила она с жестом, означавшим бесперспективность возможных возражений. — Держи пять! — и она умчалась через двойную дверь, полная природной силы. Ее логика и решительность уравновешивали проявления моей творческой натуры. Идеальная команда, как она любила повторять. Но в последнее время конструкция пошатнулась, ведь мой творческий огонь почти погас.

После пятиминутной передышки я догнала подругу, раздраженная тем, что позволила каким-то придуркам себя задеть. Убирая посуду в баре, я бросила быстрый взгляд на их столик и обнаружила, что они собираются уходить. Я вздохнула с облегчением. Я гордилась, что удалось вернуться к работе, но от разговоров с незнакомцами мне все еще было не по себе. Местным хотя бы ничего не нужно было объяснять — вот в чем преимущество маленького городка. Но не было ничего хуже, чем рассказывать кому-то, что произошло, смотреть ему в глаза и видеть единственное чувство, наполняющее их.

Жалость.

Я все еще не научилась относиться к этому проще.

Парни не торопились уходить. Они так напились, что даже надеть куртки представлялось трудновыполнимой задачей, но наконец-то они направились к двери, громко благодаря и прощаясь со всем баром, получая в ответ закатывания глаз и покачивания голов. Я проверила их столик как обычно, чтобы убедиться, что они ничего не забыли, и подняла глаза на закрывающуюся за компанией дверь. И в этот момент мой взгляд упал на что-то в руках одного из них. Вспышка серебряного и черного. Отблеск света.

Такое ощущение я переживала лишь дважды в жизни. Лавина внезапного жара и ледяного холода, сбивающая с ног. Чувство, как будто сердце перестало биться. Остановившееся время. Ужас, просачивающийся в реальность.

Ключи от машины. Их вид в его руках возвратил меня в ту ночь.

Это было так, будто я снова услышала стук в дверь и увидела лицо пастора Уокера. Его я тоже знала всю свою жизнь. Я вспомнила лекции, которые он читал в школе, рисуя картины разрушения личности под действием наркотиков. Я никогда не делала ничего, что могло бы привлечь его внимание, разве что подавала ему напитки в баре, поэтому его появление у моей двери стало неожиданностью, но не слишком обеспокоило. Пока я не увидела выражение его лица. Я сразу поняла, что произошло нечто ужасное.

В это раз я хотя бы была способна что-то сделать. Я отогнала воспоминания о худшей ночи в моей жизни и сорвалась с места. Мои ноги двигались автоматически, я протолкнулась сквозь дверь и стала лихорадочно искать их. Краем уха я слышала, что кто-то зовет меня, но все, о чем я могла думать, — это остановить туристов. Сердце билось где-то в области горла, я заметила их через дорогу — они открывали дверцы машины, смеялись и громко болтали, напрочь забыв об опасности, которой подвергали себя и других.

Мой кошмарный сон стал явью. С тех самых пор, как пастор Уокер сообщил мне о случившемся, я с ужасом ждала повторения. Я хотела уйти из бара. Эмма и Джон считали это хорошей идеей. Но мне нужны были деньги в дополнение к тем, что приносило рисование, а работу в Толтинге найти нелегко, к тому же я не чувствовала в себе сил для перемен. Когда мир рушится, держишься за хорошо знакомые вещи. Но сейчас мне все же казалось, что я сделала большую ошибку.

— Остановитесь! — пронзительно закричала я.

Их безрассудство заставляло злость вскипать под моей кожей. С жителями городка я была в безопасности, никому из них такое и в голову бы не пришло после случившегося. Но эта группа идиотов даже не подозревала о том, какой вред они могут причинить. Заметив меня, они только засмеялись. Я приблизилась и услышала шаги за своей спиной. Эмма звала меня, но я не обратила внимания.

— Мы что-то забыли? — с растерянным видом спросил тот, что пытался ко мне подкатывать.

Я уцепилась за дверцу машины, чтобы он не смог закрыть ее.

— Ага, сколько вы выпили.

— О, я в порядке, я постоянно так делаю, — засмеялся он.

— Ты эгоистичный придурок. Ты мог погибнуть или убить своих друзей, а еще ты мог убить невинного человека, — воскликнула я.

Мысленно я кричала на кого-то другого, полностью отдавая себе в этом отчет, но того остановить уже было нельзя, а этого еще можно было.

— Давайте просто поедем, — сказал один из компании.

— Вы пьяны, вам нельзя за руль, — возразила я, приближаясь к машине. Я не отступилась бы, даже если бы они меня переехали.

— Это уже не смешно, отвали, — повысил голос водитель.

К нам подошли Эмма, Джо и еще пара людей.

Один из них выступил вперед.

— Она права, — произнес он спокойным глубоким голосом.

Мне хватило быстрого взгляда, чтобы узнать в нем посетителя, который сидел за угловым столом в баре.

— Она сошла с ума, — запротестовал водитель.

— Дай мне ключи.

— Ни за что.

Парень вырвал ключи из рук пьяного. Тот начал было сопротивляться, но в дело вступил Джо:

— Хватит. Я видел, сколько вы выпили, и за руль вы после этого сядете только через мой труп. До гостиницы отсюда можно дойти пешком.

— Пешком?

— У вас по две ноги, используйте их, — сказала Эмма, беря меня за руку.

— Я тоже там остановился, успокойтесь. А машину сможете забрать утром, — парень из бара потянул одного из них за рукав куртки.

Приятели переглянулись, и к ним вернулось пьяное добродушие. Пожав плечами, они засмеялись и отступили. Незнакомец спрятал ключи в карман, оглянулся и поднял руку, помахал оставшимся, после чего свернул за угол и исчез из виду. Я тяжело прислонилась к Эмме.

— О, Господи! — сказал Джо, — я знал, что от этих чертовых банкиров одни неприятности, я бы запретил им вход, если бы мог.

— Вы в порядке, девушки? — спросил еще один парень, в котором я узнала Стива, нашего почтальона.

— С нами все хорошо, — ответила Эмма, сильнее прижимая меня к себе, — думаю, нам пора все же расходиться.

Я заметила, как подруга с дядей обменялись взглядами.

— Разумеется. Идите по домам. Вы молодцы, — он на секунду коснулся моей руки, прежде чем кивнуть Стиву. Они оба вошли в бар.

Я судорожно вздохнула.

— Ты сделала доброе дело, — успокаивала меня Эмма, — а я ведь даже не задумывалась… Хорошо, что ты была здесь.

Я коснулась своих мокрых щек и только тогда поняла, что плачу. «Не могу поверить, что им казалось, что они в порядке, — как не могла поверить и пастору Уокеру, когда он говорил мне о человеке по имени Джереми Грин. О пьяном водителе, расколовшем мой мир надвое. Ему понадобилась лишь секунда, чтобы сделать неправильный выбор, а последствия этого выбора со мной навсегда.

— Я рада, что оказалась здесь, — ответила я, думая о словах подруги. — Это было тяжело, но если мне удалось кого-то спасти…

— Хочешь переночевать у меня сегодня?

— Я просто хочу спать, — я позволила ей провести себя домой, так как чувствовала, что смысла спорить с ней нет. Я жила у Эммы и Джона после аварии, так как не могла вынести и мысли о том, чтобы остаться в нашем доме без Лукаса.

Честно говоря, я пользовалась их гостеприимством слишком долго. Я никогда не смогу отблагодарить их за доброту. Ни разу они даже не намекнули, что мне стоит поискать другое жилье, и оба были шокированы, когда пару месяцев назад я сообщила, что собираюсь переехать к себе. Но время пришло. Мне необходимо было строить что-то вроде самостоятельной жизни. Нужно было начать все заново в месте, где я снова смогу обрести себя.

И я надеялась, что это может быть место, где я снова начну рисовать. Но этого пока не произошло.

— Звони, если я тебе понадоблюсь, — попросила Эмма, обнимая меня перед дверью. Она немного задержалась: видимо, хотела сказать что-то еще, но не знала, что и как.

— Конечно, — пообещала я, только чтобы отпустить ее и посмотреть ей вслед.

Я вошла в дом, и усталость охватила меня. Похоже, накативший прилив адреналина начал отступать, оставляя меня опустошенной. Поднимаясь по ступенькам, я старалась не смотреть на закрытую дверь второй спальни. Эту комнату я выделила под рисование. Я думала, что наличие отдельной мастерской пробудит мою музу, но пока что дверь оставалась закрытой.

В спальне я забралась в кровать прямо в одежде, слишком вымотанная, чтобы раздеваться. Я свернулась клубочком и прижалась лицом к прохладной подушке. Теперь, когда временами мысленно я отвлекалась от произошедшего, могла улыбаться и жить в настоящем, когда казалось, что счастье находится на расстоянии вытянутой руки, произошло нечто, что вернуло все настолько живо и болезненно, как будто авария произошла вчера. Я снова пережила этот момент. Когда в дверь постучали. Когда сообщили, что мой муж Лукас попал в автокатастрофу. Когда я узнала, что его сбил пьяный водитель. Когда я узнала, что мужчина, с которым я собиралась провести свою жизнь, убит. Он умер мгновенно.

Два года назад я потеряла человека, в которого была влюблена с детства, мое сердце, мое все.

Я потеряла себя, и без него я не знала, как себя вернуть.

 

Глава 2

 

Я проснулась в три часа ночи от звука собственного сердцебиения в темном доме посреди тишины. Я поняла, что прошло несколько недель с тех пор, как я в последний раз так просыпалась. После аварии мне вообще с трудом удавалось уснуть. Кровать казалась невыносимо пустой. Переезжая к Эмме и Джону, я надеялась, что смена обстановки поможет, но я все еще по привычке поворачивалась, чтобы коснуться Лукаса, — а рука сжимала только простынь. Боль одиночества была так пронзительна, что мешала дышать.

Я села, стараясь прогнать мысли о сновидении. Мне снился Лукас, он шел к морю по песку, а я бежала за ним, тщетно пытаясь догнать. Я звала его, но он не слышал, все ближе и ближе подходя к воде. И так до самого моего пробуждения. Я редко видела имеющие значение сны, все больше глупые и неинтересные, из тех, что сразу забываются, но сны о Лукасе оставались со мной на несколько дней.

Я бегло взглянула на часы. Интересно, наступит ли день, когда я перестану регулярно видеть на часах три пополуночи. Не хотелось бы пропустить его. Я снова легла и уставилась в потолок.

Я коснулась пальцами своих колец — подаренного в честь помолвки и обручального. Я держалась за них изо всех сил, за них и за Лукаса. Интересно, покажется ли мне когда-нибудь нормальной жизнь без любви, которая была между нами?

В девять утра я наконец вышла на свежий воздух. Запах моря был слышен даже на расстоянии. Я оглянулась на маленький белый домик, который купила после того, как съехала от Эммы и Джона. Мы с Лукасом жили в особняке недалеко от пляжа; он любил морской вид, но мне пришлось продать особняк. Представить жизнь без мужа я могла только в месте, совершенно непохожем на то, что мы имели. В месте, которое было бы только моим. Домик располагался в стороне от тихой дороги, терялся среди окружающих его дубов. Мне нравилась уединенность. Сад с розовыми кустами и старая крыша — казалось, что я живу в другом времени. Такие места я раньше любила рисовать. Лукас сказал бы, что место подходит художнику. А еще он был бы поражен его чистотой. Постоянным предметом наших шуток было то, что я грязнуля, а он помешан на порядке. Наверное, раньше так было потому, что между рисованием и уборкой я всегда выбирала рисование. Теперь же у меня была куча времени на уборку.

Лукаса я знала практически всю жизнь. Много лет он был для меня просто надоедливым мальчишкой, но когда нам исполнилось по четырнадцать, нас посадили вместе на уроке искусства. Лукас не умел рисовать. Даже людей из палочек. Однажды, глядя на его попытку нарисовать дерево, я разразилась смехом. Он потянулся, чтобы увидеть мой рисунок, готовый к ответным издевкам, а вместо этого посмотрел на меня огромными голубыми глазами и, улыбаясь, произнес: «В один прекрасный день ты нарисуешь дом, я построю его, и там мы вместе состаримся». Как могла четырнадцатилетняя девчонка ответить на такое высокопарное заявление? «Ты хочешь построить дом престарелых?» Теперь была его очередь смеяться. «Нет, я имел в виду не это». Я поняла, что промахнулась, смутилась, и мы оба стыдливо замолчали. Однако после этого мы стали сидеть за одним столом во время обеда, он подружился с Эммой, а я с его компанией.

Первый раз мы поцеловались поздно вечером в парке. Я хотела бы сказать, что это был какой-то особенный момент, но мы были навеселе от дешевого сидра, который купил для нас старший мальчишка. И целовались мы в окружении половины школы. В этом поцелуе было слишком много языков, но все же он предложил мне быть его девушкой, а я согласилась, не имея ни малейшего представления, что значит быть чьей-то девушкой. И я так никогда этого и не узнала, ведь я всегда была только его девушкой. Это хуже всего. Я знала только, каково быть с Лукасом. Мы были вместе так долго, что я так и не научилась быть сама по себе.

Пара чаек пролетела над моей головой и вернула меня к реальности. Я направилась к гостинице «Толтинг», где мы с Эммой договорились позавтракать перед тем, как начнем готовиться к ярмарке. Я шла мимо длинной череды разноцветных пляжных киосков, распахнувших окошки в готовности продавать еду, напитки и какие угодно товары. Я приостановилась, чтобы краем глаза взглянуть на маляров, заканчивающих ремонт в кафе миссис Моррис. Стены красили в кремовый, они выглядели голыми без моих картин. Такое чувство, что заканчивалась целая эра.

Миссис Моррис заметила меня и направилась к двери. Она была одета в неизменные длинную юбку и рубашку, ее прямые седые волосы были заправлены за уши, а на шее висело длинное ожерелье из бисера.

— Роуз, дорогая, ты в гостиницу? Я слышала, там остановился коллекционер живописи, который приехал только ради распродажи твоих картин.

— Серьезно? — новость ошеломила меня. Мои работы пользовались популярностью у туристов, которые хотели увезти домой частичку Корнуэлла, но никто никогда не приезжал специально за ними. — Вы уверены?

— Он сказал Мику, что приехал именно за твоими работами. Судя по всему, увидал ту ужасную статью в газете, — с моей стороны было бессмысленно спрашивать, откуда она все это знает, ведь ничего из происходящего здесь не ускользнет от ее внимания. Она подошла ближе и прошептала заговорщицким тоном: — И вроде бы, у него хорошо подвешен язык, он вежлив и хорош собой к тому же…

Она нырнула в кафе, и через секунду я уже слышала, как она кричит на одного из маляров.

Я покачала головой и продолжила путь на набережную. Я действительно не могла понять, зачем какому-то коллекционеру живописи приезжать на мою распродажу, наверное, он просто интересуется искусством, а сюда приехал по другому делу. Та статья сделала хоть какую-то рекламу.

Я всегда любила все виды рисования. Моя талантливая мама поощряла меня, убеждая, что я смогу ее переплюнуть. Она была учителем и передала мне все свои знания. Мы часто сидели за кухонным столом, рисуя под музыку. Иногда Лукас заходил, чтобы просто понаблюдать за нами. Его всегда поражала моя способность создавать что-то.

Мама говорила, что мне стоит поступить в школу искусств в Лондоне, но я не хотела покидать наш дом, а потом она заболела раком.

Мне было всего шестнадцать, когда мама умерла. Папу я никогда и не знала. Просто как-то летом он проезжал через наш городок.

Тоска по маме не стихала, но я всегда чувствовала, будто она со мной. Нас столько всего связывало, и мы были так близки, будто в мире были только мы двое.

Кое-какие деньги от продажи дома, в котором прошло мое детство, помогли нам с Лукасом купить свой дом, а позже — мне мой собственный. Иногда я сидела за кухонным столом и думала, что, если бы мама все еще была со мной, мы бы рисовали за этим столом, а Лукас смотрел бы на нас с улыбкой, немного растерянный в нашем мире искусства. Но этому домику не суждено было узнать моих родных.

Я почувствовала приближение нового приступа грусти и посмотрела на море. Пляж Толтинга представлял собой полосу золотого песка, омываемую глубокими голубыми водами. Вдали от него находился изгиб скалистого берега, крутая скала, с верхушки которой видны были окрестности на мили вокруг. В тот день волны разбивались о берег, море искрилось от высокого солнца и пляж был заполнен любителями прогулок. Правда, не за горами те дни, когда он будет забит и местные станут обходить его стороной. Сотни раз я писала этот пейзаж, сидя на пляже со своим альбомом, пока Лукас занимался серфингом. Его гидрокостюм подчеркивал мускулы и круглогодичный загар, приобретенный на стройплощадках. Иногда он приходил ко мне, приносил пиво. А за горизонтом садилось солнце. Когда ты растешь на побережье, оно становится сначала твоей площадкой для игр, а позже — алтарем.

Мы с Лукасом бывали на самых известных пляжах мира, но моя душа принадлежала этому.

Я ненадолго остановилась, чтобы насладиться видом, и пересекла изгиб пляжа по направлению к гостинице «Толтинг». В последнее время я стала много ходить пешком. Я никогда не училась водить. Лукас садился за руль, чтобы добраться в любую точку, даже в пределах Толтинга, где все так близко. Ирония в том, что теперь его нет со мной. Мне не помешал бы автомобиль, но именно он стал причиной его смерти, а мне претила мысль учиться обращаться с вещью, забравшей его у меня. Я ездила и на машине, и в автобусе в прошлом году, но сейчас это вызывало у меня беспокойство, чего раньше не случалось.

Эмма в длинном черном платье с огромными красными цветами ждала снаружи. Ее волосы развевал морской бриз. Я жалела, что не надела солнцезащитные очки, когда увидела, как она волнуется, глядя на меня. Выглядела я, должно быть, паршиво. Однако подруга быстро натянула улыбку, и мы обнялись. Она не успела ничего спросить, так как кто-то закашлялся за моей спиной. Я обернулась, и сердце мое ушло в пятки, когда я увидела, что ко мне приближаются двое вчерашних посетителей бара. Оба в темных очках, они выглядели даже хуже, чем я. Я надеялась, что они переживали ужасное похмелье. Эмма уперла руку в бедро.

Тот, который собирался сесть за руль вчера ночью, снова закашлялся.

— Я просто хотел, эм-м-м… извиниться за вчерашнее. Я выпил лишнего и… эм-м-м… спасибо, что остановили меня, — он мельком взглянул на друга, который одобрительно закивал. — Мы уезжаем сегодня, но я не мог уехать, не извинившись. — Он снял очки и посмотрел мне в глаза. — Мне правда жаль.

— Это не твою жизнь она пыталась спасти, а жизни других людей, которым ты мог навредить, — резко оборвала Эмма.

Я вздрогнула от ее слов, хотя она была права.

— Я просто надеюсь, что в будущем ты будешь умнее. Я потеряла близкого человека из-за того, что никто не остановил пьяного идиота-водителя, — сказала я дрожащим голосом и отвела взгляд.

— Нам и правда жаль, — подтвердил второй.

Я услышала, как они уходят, и выдохнула. Эмма коснулась моей руки, и я кивнула ей в знак того, что все в порядке. Надеюсь, они больше не сотворят ничего подобного. Через плечо я смотрела, как они возвращаются к гостинице.

— Ну что ж, я рада, что они уезжают, — призналась Эмма. — Я тебя умоляю, они не стоят того, чтобы продолжать думать о них.

Она схватила меня за руку и увела. Мы поднялись на террасу и сели за столик, который Эмма заняла для нас.

Моя подруга всегда любила командовать, но я просто не могла представить, что было бы со мной без нее. Ее семья приютила меня после смерти мамы. Они позволили мне два года жить в ее комнате и стать фактически второй дочерью. Как только мне исполнилось восемнадцать, я потратила оставленные мамой деньги на дом для нас с Лукасом. Я начала работать в баре Джо, чтобы заплатить за курс живописи в колледже. Эмма присоединилась ко мне. Она говорила, что не хочет идти в университет без меня. Она не блистала в школе, но все же могла бы куда-то поступить. Джона она встретила на отдыхе в Девоне пару лет назад, и он переехал сюда к ней. Так что, как и я, она никогда не жила нигде, кроме этого городка.

Несмотря на то что я прожила всю жизнь в Толтинге, я сменила несколько домов. И искренне надеялась, что не произойдет ничего, что заставит меня покинуть еще один.

Мик, хозяин гостиницы, спешил к нам с чайником и двумя стаканами апельсинового сока на серебряном подносе. Мик был ровесником Джо, у него были густые седые волосы, одет он был в свой обычный деловой серый костюм. Он управлял гостиницей вместе со своей женой Джоан, сколько я себя помнила. Он широко улыбнулся нам обеим.

— Ну и ну, наконец-то зашли на завтрак, — сказал он полушутя. Он знал, что, когда мы завтракаем не дома, ходим в кафе к миссис Моррис, с которой они давно соперничали в том, кто подает лучший английский завтрак. Большинство из нас предпочитало мудро промолчать, когда спрашивали наше мнение на этот счет. — Ремонт ее кафе значительно поднял наши продажи. Послушай, Роуз, я рад, что ты зашла. Слышала о моем новом госте? — спросил Мик, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что мы одни.

Я увидела, как Эмма поднимает бровь.

— Миссис Моррис упоминала…

Мик закатил глаза.

— Кто бы сомневался. В общем, он поселился вчера и, судя по всему, прибыл в Толтинг, чтобы купить картины на ярмарке. Спрашиваю у него: «То есть картины Роуз Уокер?», он говорит: «Да». Как тебе это нравится?

Эмма захлопала в ладоши

— С ума сойти, как здорово! Он приехал специально за твоими работами.

— Но ведь он не мог нигде их раньше видеть.

Эмма вздохнула.

— Ради всего святого, когда у тебя появится хоть капля веры в себя? Наверное, он видел ту статью, там же были две фотографии твоих картин, к тому же, если он коллекционер, я уверена, он слышал о тебе раньше. По-моему, тебе пора поднять цены на распродаже.

Мик кивнул:

— Эмма дело говорит. Ладно, я скоро вернусь с вашей едой, — сказал он.

Совершенно не беспокоясь о том, чтобы спросить, что мы хотим, он исчез.

А я задумалась: быть может, я и правда могла заработать больше, чем рассчитывала.

— Пожалуй, мне не помешали бы деньги, а моему дому — новый бойлер.

— Или ты могла бы потратить их с удовольствием. Как насчет отпуска?

Эмма давно пыталась отправить меня куда-то. Она считала, что мне нужно сменить обстановку, а я хотела оставаться поближе к Лукасу.

— Я совсем не хочу.

Не то чтобы я никогда не покидала Толтинг. Шесть месяцев, которые мы с Лукасом провели, путешествуя, перед тем как обручились, были по-настоящему прекрасны: мы посмотрели мир, но оба чувствовали, что никакое другое место на свете не могло бы стать домом для нас. Здесь мы были умиротворены. Нет, счастливы. Мы были счастливы здесь. И мне очень нужна была вера, что я снова смогу быть здесь счастливой. Я просто хотела бы, чтобы мысль о счастье без Лукаса не наполняла меня страхом и чувством вины.

— Можем поговорить о чем-то другом? — спросила я с надеждой, хватая апельсиновый сок и делая большой глоток.

— Ладно. Собственно говоря, у меня как раз есть кое-какие новости: Джон может получить повышение, — ответила она.

— О, это же отлично, Эм.

Джон работал бухгалтером в Труро. Они с Эммой были вместе уже шесть лет, но, несмотря на это, его по-прежнему считали здесь чужаком, а он, в свою очередь, находил это забавным. Понадобилось изрядное количество времени, чтобы городок принял его после того, как он приехал сюда вместе с Эммой после их курортного романа. Джон стал лучшим другом Лукаса, и мы все время проводили вчетвером.

Смерть Лукаса затронула всех нас. Через три месяца после похорон Эмма и Джон уехали на выходные, а вернулись уже мужем и женой. Они воочию убедились, как хрупка человеческая жизнь, и не хотели больше ждать. Иногда было нелегко наблюдать за их счастливым супружеством, зная, что свое я потеряла навсегда, но я всегда испытывала чувство вины за такие мысли, ведь они как никто заслуживали счастья. И я знала, как был бы счастлив за них Лукас.

— Ага, мы думали, что если он его все же получит, то это может значить, что пришло время для…

Она умолкла, увидев Мика, выходящего из гостиницы с двумя тарелками для нас. Я сразу поняла почему — в Толтинге нужно быть очень осторожным, обсуждая личное на людях. Но я слишком хорошо знала Эмму и, конечно, могла догадаться, что она собиралась сказать. Они давно планировали попытаться завести ребенка, а повышение — это деньги для семьи. Сбывалась давняя мечта Эммы.

Честно говоря, появление Мика стало облегчением для меня, так как дало время подумать над ответом. Мне нужно было поддержать подругу. Просто я всегда думала, что мы с Лукасом будем первыми, кто обзаведется семьей. И я ненавидела эти эгоистичные мысли.

— Вот, пожалуйста! — произнес Мик, церемонно ставя наши тарелки. Я уставилась на гору бекона и яиц. Моя порция была почти вдвое больше Эмминой. Да что не так с этим городом, почему всем здесь есть дело до того, что я ем?

Вдруг Мик нагнулся, притворяясь, что наливает мне чай. «Это он», — услышала я театральный шепот, больше похожий на шипение. Мик повернулся, чтобы одарить улыбкой мужчину, выходящего из гостиницы на террасу.

Эмма пнула меня ногой под столом. Все ее мысли были написаны у нее на лице.

Высокий, точно выше, чем метр восемьдесят, одетый в хлопковые брюки и черную рубашку-поло мужчина провел рукой по темным волосам, а я не могла удержаться, чтобы не проследить за движением, но все же нашла силы быстро отвернуться, тотчас же испытав укол вины за то, что согласилась с Эммой насчет его привлекательности. Это было похоже на предательство Лукаса.

— Роуз, разрешишь представить тебя гостю, о котором я говорил? Это Роберт, — сказал Мик, подводя его к нашему столу. — Роберт, а это известная местная художница, Роуз Уокер.

Наши глаза встретились, и по мне как будто прошел электрический разряд — я узнала его! Это он помог мне остановить пьяниц вчера ночью, и, по всей видимости, этот человек прибыл сюда, чтобы купить мои картины.

 

Глава 3

 

— Рад встрече с вами в нормальной обстановке, Роуз. Вчера мне не удалось представиться, все произошло слишком быстро, — сказал он глубоким, хорошо поставленным голосом, и его губы тронула легкая улыбка.

Я нахмурилась, поначалу удивившись, откуда он знает, кто я, еще ночью, но вспомнила о фотографии, занимающей слишком много места в местной газете. Кажется, эта статья будет преследовать меня вечно.

Роберт протянул руку. Рукопожатие было быстрым, но я все же успела почувствовать тепло его кожи. Я представила его Эмме и сказала:

— Спасибо за помощь с веселой компанией.

— Двое только что извинились перед нами, — с презрительным видом сообщила моя подруга.

— Правильно, вы заслужили извинения, — что-то промелькнуло в его глазах, и я моментально осознала: попросить прощения парней убедил именно он. — Что ж, я рад, что мне выпал шанс познакомиться до ярмарки, уверен, что вы будете там весьма заняты, — мягко сменил он тему.

— Я же говорила, что статья станет прекрасной рекламой, — сказала мне Эмма и тут же смерила Роберта довольно наглым взглядом. — Значит, вы коллекционируете предметы искусства?

— Слишком громко сказано — я не профессионал. Только что купил квартиру и ищу теперь, чем бы ее украсить. Я увидел картины в газете и подумал, что в них запечатлена самая суть этого места; ваши работы великолепны. Я знал, это именно то, что я ищу. Вы очень талантливы, Роуз.

— Спасибо, — пробормотала я, сбитая с толку его похвалами. Я всегда подозревала, что люди покупают мои картины из-за того, что те кажутся им милыми, и из-за желания увезти домой сувенир из Корнуэлла, а не потому, что хоть немного разбираются в искусстве.

— Вы надолго в городе? — спросила Эмма, берясь за вилку и нож.

— Пока не знаю точно, полагаю, на пару недель, — ответил Роберт, не сводя с меня глаз. — Это зависит от того, как долго мой отец сможет обходиться на работе без меня.

— А чем вы занимаетесь? — спросила я.

— Я юрист в Плимуте.

— Как же вы увидели заметку о ярмарке, если живете в Девоне? — продолжала допрос Эмма.

— Я слежу за местными новостями для своих клиентов: полезно знать, что происходит вокруг, — ответил он.

— Нечасто встретишь юриста, который интересуется живописью, — вылетело у меня, прежде чем я успела остановиться.

Он улыбнулся и, кажется, совсем не обиделся на мою ремарку.

— Пожалуй, вы правы. Это все моя мама: она преподавала историю искусств в университете и в детстве водила меня в бессчетное количество галерей. Так что можно сказать, что вкус к искусству я получил в наследство от нее. — Он бросил короткий взгляд на наши тарелки. — Но хватит обо мне, нужно дать вам закончить завтрак. Было приятно с вами обеими познакомиться.

— Нам тоже, — сказала я с ответной улыбкой, и они с Миком скрылись внутри.

Эмма ухмыльнулась:

— Кажется, это самый помешанный на искусстве человек, которого я видела.

— А ты, конечно, множество коллекционеров повидала, — ответила я, закатив глаза.

— Не так важно, что я видела, но этот парень — твой шанс хорошо заработать этим летом. Ты же поднимешь цены, правда?

И с набитым беконом ртом Эмма добавила:

— Он выглядит, как мешок с деньгами.

— Ты серьезно?

— Конечно, — кивнула она, — работа, одежда, голос — в нем все выдает богача. Поверь мне, я вижу их издалека.

— Добавь это к своему резюме, — рассмеялась я.

— И добавлю!

Я с улыбкой кивнула в знак согласия и принялась за омлет, после чего спросила Эмму, будет ли Джон в баре сегодня вечером.

— В последнее время я что-то редко вижу его.

— Ага, он пригласил ребят с работы. Они часто засиживаются за выпивкой и болтовней допоздна и всегда делают это в Труро, но раз уж они собираются повысить ему зарплату, может, оно того и стоит.

— Так странно, что ты связалась с карьеристом.

— Эй, это он со мной связался, по-моему, — возразила она, и мы обе фыркнули.

Никто из нас никогда не собирался делать карьеру: мне приносила удовольствие живопись, Эмма хотела иметь семью, а Лукас предпочитал работу руками. И все же Джон влился в нашу компанию, когда переехал к Эмме.

— Помнишь, когда мы все пришли к миссис Моррис на завтрак? Вы двое тогда впервые увидели Джона, а он так нервничал, что уронил на пол тарелку.

Воспоминания заставили меня улыбнуться.

— Конечно, ты же сказала, что не сможешь быть с ним, если не получишь нашего одобрения. Беднягу заклинило от страха.

— Я сказала, что Лукас — каратист. Правда, он быстро понял, что Лукас всего боится.

Я кивнула, вспоминая, как Лукас просил меня выбросить паука на улицу, потому что самому ему было страшно. Однажды я гонялась за ним по комнате с пауком в руках, но потом он всегда делал вид, что этого не было.

— Я говорила, что ему стоит завести сторожевого пса, потому что он лакомый кусок для грабителей.

Эмма покачала головой:

— И это было бы хорошей идеей. Я не думаю, что он полюбил бы твой дом, сказал бы, что он пугающе тихий.

— Он успокаивающе тихий. И ты просто делаешь вид, что он тебе не нравится, из-за того, что я переехала.

— Иногда мне хочется, чтобы ты оставалась с нами, ненавижу, когда ты не в городе.

— Но я же в городе.

— Едва ли.

— Не могла же я жить с вами вечно, — тихо сказала я.

Секунду она смотрела на меня грустно, потом расплылась в улыбке:

— Я знаю, бедный Джон уже начал догадываться, что я люблю тебя сильнее, чем его.

Я улыбнулась в ответ и съела еще кусочек омлета. Интересно, понимает ли она, как важна для меня ее поддержка? Глядя на то, как волны накатывают на берег, я представляла, что подумал бы Лукас о приезжем, готовом выбрасывать деньги за мои работы, будь он здесь. Я так и слышала его голос в своей голове, говорящий: «Вытяни из него все, детка, из меня получился бы отличный альфонс».

После того как завтрак был окончен, Эмма отвезла меня домой, чтобы я собрала приготовленные для ярмарки картины. Они долго были заперты в моей предполагаемой мастерской, ожидая дня, когда будут извлечены на свет. Я долго откладывала момент, потому что знала: будет больно снова смотреть на них и вспоминать, как писала их, ведь тогда Лукас был рядом.

Я не могла не думать о нем, пока мы ехали по направлению к заросшему травой пустырю, на котором каждый год проводилась ярмарка. Воспоминания — странная штука, иногда я сама старалась оживить их мыслями о том, что говорил Лукас и как он обнимал меня, в другие дни изо всех сил старалась остановить их поток, потому что казалось, что, стоит только подумать о нем, я сломаюсь.

Когда показалась бескрайняя зелень пустыря, я не смогла сдержать улыбку, вспоминая, как, когда нам с Лукасом было по пятнадцать, мы ускользнули рука об руку, воспользовавшись тем, что все, кого мы знаем, — на ярмарке, и в тот день оба лишились девственности.

Естественно, я испытывала неловкость, но совсем не нервничала, ведь я была со своим Лукасом. У него был особый дар заставлять меня чувствовать себя защищенной и бесстрашной в одно и то же время.

Эмма вела машину по ухабам и грязной траве по направлению к центру пустыря, на котором царило оживление. Я глубоко вдохнула, стараясь воскресить в себе это чувство — защищенности и бесстрашия. Представила, будто Лукас подбадривающе сжимает мою руку. Я смогу ради него. Я смогу благодаря ему. Он любил принимать участие в ярмарке, и я чувствовала, что должна продолжить традицию.

Эмма нашла палатку, поставленную для меня, и мы начали выгружать все заготовленное из багажника.

— Помощь нужна? — широко шагая, к нам приближался Джо с парой местных парней. Они помогли нам вытащить мольберты и большую пробковую плиту, на которую мы собирались поместить картины, и три стула — для меня, Эммы и Джона, если они понадобятся. Кроме этого, Эмма сделала большую вывеску с моим именем, чтобы повесить ее на входе в палатку, а я собиралась сделать ценники, как только определюсь с суммами. Возможно, стоило прислушаться к Эмме и немного поднять цены. Раз уж это могли быть последние работы, которые я продам, стоит заработать как можно больше.

Все же мне хотелось верить, что я еще смогу писать. Эта вера была мне просто необходима. Казалось, что, потеряв Лукаса, я и так потеряла большую часть себя, и я не могла себе позволить отказаться от искусства. Мне просто нужно было разрушить внутренний блок.

— Как ставится эта чертова штука? — громко спросила Эмма, вернув меня к реальности, и я усмехнулась, глядя на ее борьбу с одним из мольбертов.

— Этот самый коварный из них, — я вспомнила свою первую попытку установить его, когда Лукас нашел меня лежащей на полу под обвалившейся конструкцией и проклинающей все на свете. Он еще месяц смеялся надо мной, что часто происходит, когда женятся люди, по-разному относящиеся к практической стороне жизни. — Я знаю одну хитрость. — Я отобрала у нее мольберт и установила его. Мне пришлось научиться делать самостоятельно множество вещей, хотя первая же замена лампочки привела к короткому замыканию во всем доме.

— Где его поставить?

Я огляделась и увидела Роберта, идущего вслед за Миком и несущего большую вывеску. Интересно, понравятся ли ему мои картины? Надеюсь, что да. Я мысленно вернулась к своей преподавательнице в колледже, которая называла мои картины «технически правильными», но она всегда казалась разочарованной, как будто моим работам чего-то недоставало.

— Я вижу, Мик не стесняется заставлять гостей немного поработать, — пошутил Джо, проследовав за моим взглядом.

Эмма тоже присоединилась к наблюдениям за Робертом.

— Я могла бы весь день смотреть, как он несет эту штуку.

Я покачала головой:

— Ты сумасшедшая.

— Как и его мускулы, — она толкнула меня локтем. Мне ничего не оставалось, кроме как взглянуть на его руки под рубашкой и молча с ней согласиться.

— Кажется, мы закончили, — сказал Джо, отвлекая нас от Роберта.

Мольберты и доска были установлены и ждали картин, а я почувствовала прилив возбуждения. Никогда еще я не видела все свои работы вместе, как сейчас, никогда сама не продавала их, как сейчас, и от этих новых ощущений у меня началась нервная дрожь. Эта ярмарка — способ попрощаться с прошлым и со старыми работами, чтобы освободить место на мольберте для нового чистого холста. Из-за облаков выглянуло солнце, осветив окружающую зелень и обещая прекрасный день.

Все это было похоже на знак, что у меня есть шанс, и я решила им воспользоваться.

— Все пройдет на ура, — как будто прочла мои мысли Эмма.

Я надеялась, что она права. Мы направились к машине Эммы, и я собрала всю волю в кулак для последней задачи для оборудования моего прилавка — привезти картины. А это значит, что придется войти в комнату, которой я избегала с самого переезда.

 

Глава 4

 

Когда мы жили с Лукасом в домике у пляжа, я любила рисовать на верхнем этаже. Там было три огромных окна, которые я открывала всегда, даже зимой, чтобы впустить морской воздух и свет. Иногда я пропадала там часами, не замечая утекающего времени. Если не было дождя, я писала пейзажи на улице, а в выходные дни в нашем маленьком саду мы с Лукасом пили пиво и жарили бургеры на закате солнца, но в остальное время эта комната была моим убежищем, и я любила бывать там.

Осматривая новый дом, я сразу отметила северную спальню, из окон которой был виден милый садик, — уже предвкушая, какой чудесный свет будет проникать туда летними утрами. Спальня напомнила мой любимый третий этаж, и во мне поселилась надежда на возрождение. Я заставила комнату картинами, мольбертами, красками и кистями, подготовив ее к визиту музы.

И мастерская все еще ждала меня.

Я посмотрела на лестницу и глубоко вдохнула, чтобы привести нервы в порядок. Медленно я поднялась наверх, ухватившись за деревянный поручень, и остановилась перед закрытой дверью, покусывая ноготь.

Глупо бояться этой комнаты. Но она хранит так много прежней меня. Женщины, у которой были мечты, страсть и любовь, которая не боялась будущего и не была одинока.

Мысленно отождествив себя с этой женщиной, я толкнула дверь и взглянула на картины. Мой взгляд сразу приковала церквушка. Она смотрела на Толтинг со склона холма — маленькое, из серого камня здание в окружении пышной травы. Я рисовала ее весной, когда у дорожки, ведущей к большой дубовой двери, цвели колокольчики. Я опустилась на колени перед картиной, которую избегала со дня смерти Лукаса. Здесь мы поженились. И здесь прошли его похороны.

Это место хранило память одновременно о самых счастливых и самых страшных днях моей жизни.

Я почувствовала, как слезы покатились из моих глаз, когда я вспомнила день нашей свадьбы. Все прошло именно так, как мы планировали, — весь город пришел посмотреть на это событие. Вопреки моим ожиданиям белое кружевное платье не сковывало движений, и, когда глаза Лукаса загорелись огнем, я поняла, что сделала правильный выбор. Отец Лукаса — Грэхем — повел меня по проходу. Я всегда относилась к нему скорее как к отцу, нежели к тестю. Он и мать Лукаса, Глория, были очень горды, глядя, как их сын женится. Так как моих родителей не было в живых, они приняли меня в свою семью и были безумно счастливы за нас.

Мы оба считали этот день идеальным.

Но похороны Лукаса я хотела бы забыть навсегда. Вся его жизнь была впереди, и мы планировали провести эту жизнь вместе. И все это у нас отобрали. Нам суждено было быть вдвоем всегда, но мы прожили в браке всего два года до того, как его не стало.

Рыдания подступили к горлу, слезы покатились по щекам, я обхватила руками колени и дала волю своему горю. Боль ожила, когда я увидела картину с церковью. Я изо всех сил старалась не вспоминать, как Лукас выглядел в гробу из полированного дерева рядом с алтарем, перед которым мы стали мужем и женой. Но это было навеки выжжено в моей душе. Я не верила, что смогу пойти туда, но его родители умоляли меня об этом — и я не могла их подвести. Они потеряли единственного ребенка. Быть там — мой перед ними долг. Они хотели, чтобы я произнесла речь, но я не могла вымолвить ни слова. Мне казалось, что Грэхем и Глория разочарованы, хотя они и пытались меня успокоить, говоря, что все понимают. А я просто не могла говорить о Лукасе в прошедшем времени. Я не могла попрощаться.

Глория попросила у меня один из его портретов, и он до сих пор висит у них дома, но хранить остальные мне было не под силу. Слишком тяжело жить в их окружении. В первые недели после его смерти я продала их. Несмотря на то что мы долго были вместе, портретов мужа было не так много. Лукас никогда не мог усидеть неподвижно, чтобы я могла его запечатлеть: он вечно был чем-то занят, о чем-то говорил. Единственной возможностью писать его было поймать момент, когда он был чем-то занят и не замечал ничего вокруг. Он всегда бывал очень удивлен, когда я показывала ему рисунок, будто не верил, что он изображен на картине.

Теперь и остальные картины должны быть проданы. Все очищалось. Жизнь в картинах окружала меня, и я поражалась силе, которой обладали изображения. Силе вызывать чувства. Это и было причиной, по которой я полюбила искусство, почему я хотела сама его создавать и почему я была сейчас так напугана.

С тех пор я не наведывалась в церковь. В первую годовщину смерти Глория и Грэхем пригласили меня пойти с ними на могилу, но мне так и не удалось заставить себя выйти из машины. Я ненавидела себя за слабость, ведь им хватило сил принести цветы и произнести молитву за сына, а я была полностью сломлена. Я никогда не забуду их мужества.

Я вытерла глаза и встала, отряхивая пыль, покрывающую пол, который забывала вымыть. Скоро должна заехать Эмма, — была наша смена у Джо, — поэтому я оторвалась от картин и воспоминаний, которые они вызвали. Я посмотрела на часы и стала раздумывать, чем себя занять. Это было еще одно открытие, сделанное после смерти Лукаса: горе делает тебя одновременно тревожным и бездеятельным. Я как будто забыла, чем занималась раньше, чтобы заполнить свою жизнь. Временами это тянулось бесконечно.

Я спустилась, свернулась клубком на диване и уставилась на каминную полку. Все фото из нашего старого дома были по-прежнему упакованы в коробки и хранились в кладовке под лестницей. Сил достать их у меня не было.

Когда Лукаса не стало, Эмма предлагала мне поговорить с психологом, ведь я провела не один месяц, лежа на их диване в пижаме. Я огрызнулась в ответ, не понимая, как отдалилась от себя прежней, после чего отправилась в ванную, посмотрела в зеркало… и не узнала себя. Мне пришло в голову, как бы огорчился Лукас, если бы увидел меня в таком состоянии. Я сразу же наполнила ванну. Это была мелочь, но, когда я искупалась и оделась, стало немного лучше. И так это и было — я медленно возвращалась к тому, чтобы снова почувствовать себя человеком после почти полного саморазрушения.

Мама умерла спустя год борьбы за то, чтобы остаться со мной, и я думала, что, возможно, пережить такую потерю во второй раз будет не так тяжело. Тогда я начала встречи с психологом, но дальше пары сеансов дело не пошло. Он не знал мою маму. А мне становилось лучше только в окружении людей, которые знали ее и которые скучали по ней так же, как и я. С мамой я знала, что это неизбежно. Я подготовилась, как могла, организовала все заранее.

Но уход Лукаса был столь внезапным, что это не шло ни в какое сравнение. У меня не было никакой возможности подготовиться.

По какой-то странной причине все, что было связано с мамой, ощущалось как прошлое. Я оплакивала все моменты, которые у нас были, все, чему она меня научила, то, как она заботилась обо мне, когда я была больна или грустила, советы насчет Лукаса, которые она мне давала. С Лукасом же я оплакивала будущее. Черную дыру, разверзшуюся передо мной, когда все наши совместные планы развеялись как дым.

Всего пару месяцев назад была наша вторая годовщина. Я все еще не хотела идти на его могилу, поэтому мы с Эммой и Джоном пошли на его любимое место для серфинга. Мы взяли одеяла, устроили пикник, пили его любимое пиво и поднимали тосты за него в тот холодный, но солнечный февральский день. Было невыносимо грустно, что его нет с нами, но нам удавалось улыбаться, вспоминая о лучших временах нашей четверки, о всех глупых и смешных вещах, которые с нами происходили. Было приятно вернуться в памяти к счастливым дням и говорить о нем. Я поняла, что, как бы ни было тяжело думать о нем, это необходимо. Это шаг в правильном направлении. Я вернулась на работу в бар, переехала в новый дом и начала планировать распродажу на пасхальной ярмарке, и впервые за долгое время мои мысли были заняты чем-то еще, кроме потери любимого, хотя в душе была пустота.

До сих пор пустота.

Дедушкины часы в углу пробили наступление нового часа. Глория и Грэхем подарили мне их на новоселье, хотя еще не видели мое новое жилище. Казалось, им было все еще тяжело видеть, что я живу где-то без Лукаса. Часы принадлежали нескольким поколениям семьи Глории, и, когда они громко били в тишине, это будто переносило меня в прошлое. Время — странная штука.

Дверной звонок прозвучал сразу после боя. Я открыла дверь и увидела Эмму, упершую кулак в бедро.

— Так непривычно, что ты открываешь мне дверь, — сказала она, проходя в прихожую, и улыбнулась, увидев картины. — Мне всегда нравилась вот эта, — она показала на картину с пляжем.

— Почему непривычно? — спросила я, надевая пиджак и хватая сумку. Как же меня раздражала ее привычка обронить пару слов и делать вид, будто ты не должен был этого слышать.

— Ты никогда не открывала мне. Обычно ты рисовала под свою дурацкую кантри-музыку, которая заглушала все вокруг. Один раз я стояла под дверью добрых полчаса. В конце концов мне пришлось позвонить Лукасу, — ответила она с выражением вины за то, что подняла эту тему.

— Нет ничего плохого в музыке кантри, — возразила я.

Я всегда любила погружаться в музыку во время рисования. В тот момент я поняла, что скучаю по творчеству, и было странно скучать по чему-то кроме Лукаса. Но это я тоже потеряла вместе с ним.

Я закрыла дверь и последовала за Эммой к машине. На улице было еще светло, с приближением лета дни становились длиннее. Предвкушение нового сезона витало вокруг нас по пути на работу, и я улыбалась, ведь я всегда любила лето в Толтинге.

Только это и осталось неизменным.

И каким-то образом это обнадеживало меня сильнее, чем что-либо за долгое время.

 

Глава 5

 

— Посмотри-ка, кто вернулся, — сказала Эмма себе под нос, когда мы входили в бар. Я взглянула за прилавок, где Адам разливал напитки. Адам учился в университете в Лондоне, но почти всегда проводил здесь каникулы, работая у Джо.

Адам заметил нас, и широкая улыбка озарила его лицо. Вместе с копной светло-каштановых кудрей она делала его похожим на очаровательного щенка.

— Как ты, Роуз? — он внимательно посмотрел на меня и беспокойно заерзал.

Эмма закатила глаза. «Привет, Эмма. Привет, Адам», — проворчала она по пути в кухню, ей казалось, что он запал на меня, во что я, конечно, не верила. Я как-никак на пять лет его старше, но у него имелась досадная привычка всегда находиться рядом.

— Все хорошо. Как дела в университете?

— Я в восторге, — ухмыльнулся он.

Я вежливо улыбнулась и повернулась к Джо, который высунул голову из своего маленького офиса и позвал меня. Я зашла, и он закрыл дверь. Стол и единственный стул занимали все помещение, а потому я застыла у двери в ожидании, что он скажет.

— Уверена, что тебе стоит работать сегодня? Я не против, если ты возьмешь выходной.

Я покачала головой. После смерти Лукаса я не работала почти полгода. Испугаться в тот день — означало бы шаг назад.

— В какой-то мере я рада, что была здесь и смогла… удержать веселую компанию. Не знаю, хочу ли я возвращаться к работе в баре, ты это знаешь, но я помогла остановить что-то, что могло… ну, мы знаем, что могло произойти, и этого нельзя было допустить. Быть может, это немного восстановит справедливость для Лукаса. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю. Я повесил в баре плакат о вождении в пьяном виде, чтобы привлечь внимание и напомнить людям о том, что есть и другие способы добраться домой. Не хочу снова иметь с этим дело. Но ты уверена? Ты обещала дать мне знать, если тебе станет слишком сложно работать, когда возвращалась, помнишь?

Я вздохнула, расстроенная тем, что он не доверяет мне.

— Позволь мне решать самой, Джо. Я не понимаю, почему все думают, что я больше не могу принимать решения, — сказала я и моментально пожалела о своем тоне, увидев, как изменилось его лицо. Я сделала вдох, чтобы успокоиться. — Я не хочу сидеть дома в одиночестве, я хочу быть здесь.

— Я просто пытаюсь заботиться о тебе. Все мы пытаемся. Лукас хотел бы, чтобы ты была под присмотром, он убил бы меня, если бы узнал, что я стою в стороне и ничего не делаю, — сказал он, пытаясь разрядить обстановку.

— Да он и мухи бы не обидел!

— Ну не знаю, он бывал довольно свиреп, когда дело касалось тебя. Помнишь тех пьянчуг, которые приставали к тебе однажды летом, и как Лукас разбросал их?

— Я и забыла, — сказала я, возвращаясь мыслями к тому, как он тогда отреагировал на попытку одного из них перебраться через кассу, чтобы пощупать меня.

Джо поднялся, обнял меня:

— Тогда держись, Эмма закипит, если мы оставим ее одну в самые горячие часы.

Мы с Джо отправились в бар, где Эмма с улыбкой помахала мне рукой у проигрывателя. Пользуясь отсутствием Джо, она сменила Битлз на Тейлор Свифт, единственную исполнительницу из моей коллекции, которую могла воспринимать.

Этот альбом я не слышала два года, хотя раньше он был моим любимым и я ставила его постоянно, заставляя слушать и Лукаса, я открывала окна в машине и громко пела, чтобы повеселить его, потому что петь я совсем не умею. Я, наверное, единственный человек, который любил ее песни в стиле кантри больше, чем новый репертуар.

— Роуз, — позвала Эмма, хватая меня за руки. Я засмеялась, глядя, как она машет руками под музыку. Под эту песню невозможно было не танцевать, и я почувствовала, как мои бедра двигаются в такт сами собой. Господи, как я соскучилась!

— Это еще что? — спросил Джо за нашими спинами.

— Это настоящая музыка, — ответила я, смеясь, пока Эмма кружила вокруг нас, и вдруг встретилась глазами с Робертом. Он только вошел и глядел на нас, улыбаясь.

Эмма наконец отпустила мою руку.

— Когда я слышу эту песню, всегда думаю о тебе, — сказала она, запыхавшись.

Джо уменьшил громкость, и она показала ему язык.

— Я рада, что меня считают местным кантри-фаном, — ответила я.

— Почему вы полюбили такую музыку? — спросил Роберт, весело глядя на нас обеих, пока я у прилавка восстанавливала дыхание.

Джо передал ему пиво через стойку.

— Моей маме нравились старые вещи типа Пэтси Клайн. Она могла слушать это вечно. А потом я стала приносить домой музыку поновее, и мы обе попались на крючок. Я люблю истории. Это поразительно, как музыканты могут рассказать историю за три минуты. Живопись всегда была для меня как музыка, люблю, когда люди смотрят на мои работы и видят в них историю.

Я размяла пальцы, они так давно не держали кисть.

— Поразительно, какую силу имеет музыка, — ответил Роберт. Все его внимание было приковано ко мне, и я поймала себя на том, что тоже смотрю на него с благосклонностью. Бар вокруг нас превратился в белый шум.

— А ты какую музыку любишь?

— Моя любимая группа — «Колдплей», но вообще я люблю любую музыку. Кроме джаза.

— А чем тебе не угодил джаз?

Он покрутил стакан с пивом и поднял руку, чтобы провести по волосам.

— Его слишком любит мой отец. Ты была на многих концертах?

От меня не ускользнула попытка внезапно сменить тему. Интересно, что за история с его отцом?

— Не на многих. Пару лет назад Лукас повел меня послушать Тейлор Свифт в день рождения. По-моему, он визжал громче меня.

Тот вечер был по-настоящему прекрасен. Музыка просто пленила, я вспоминала, как Тейлор пела под аккомпанемент одной лишь гитары всего в нескольких метрах от нас, вспомнила руку Лукаса на моем плече, его глубокий голос, подпевающий прямо мне на ухо. Это был скромный концерт тогда еще начинающей певицы, но для нас он превратился в незабываемый.

Пришло время разнести напитки, и я оставила Роберта, погрузившись в музыку и позволив ей залечить раны; я поняла, как много я упустила. Мне вдруг непреодолимо захотелось отправиться домой и послушать больше любимых песен, чего я не делала уже очень давно. Как же я была благодарна Эмме, что она включила это сегодня.

Не стоило терять все, что я любила, только потому, что я потеряла его.

Время пролетало незаметно, работы в баре прибавлялось. Роберт болтал с завсегдатаями, взгромоздившись на барный стул, а ближе к полуночи объявился Джон вместе с тремя сослуживцами и занял стол, который Эмма зарезервировала для него. Джон — полная противоположность того парня, который бы, по моему мнению, подошел Эмме, возможно, именно поэтому у них все так хорошо. Почти сразу же они с Лукасом стали лучшими друзьями, оба добродушные и уравновешенные, оба любили повторять, что выбрали «альфа-женщин». Джон вошел в бар, поцеловал меня в щеку и попросил:

— Всем пива, Роуз.

— Нет проблем. Кстати, это Роберт, — сказала я, раз уж он оказался рядом, — он приехал на ярмарку.

— За картинами Роуз, — с улыбкой поправил Роберт, и они с Джоном пожали друг другу руки.

— В таком случае у тебя хороший вкус, — сказал, улыбаясь, Джон. — Ты остановился в гостинице «Толтинг»?

— Да, планирую остаться на лето.

— Хотел бы я провести лето не на работе, — с легкой завистью ответил Джон, расплачиваясь за выпивку.

— Ну, я работаю на отца и никогда еще не был в отпуске, так что в этот раз он просто не мог мне отказать, — сказал Роберт, опуская глаза к бокалу, который он сжимал в руке, и я заметила, что костяшки его пальцев побелели.

— А чем ты занимаешься?

— Я юрист, — ответил он и сделал большой глоток.

Он заметил мой взгляд и ответил легкой улыбкой, в которой я почувствовала оттенок грусти. Хотя мне могло это показаться из-за моего собственного настроения.

— Кажется, я создан для этой работы, во мне нет ни капли творческого, — печально добавил он.

— Бьюсь об заклад, ты ходил в школу с портфелем! — попыталась подбодрить его я.

— Вообще-то так и было, — рассмеялся он, — это было обязательно в нашей школе.

— Это не школа ли Святого Иакова? — спросила проходящая мимо Эмма.

— Да! Ты ее знаешь?

Эмма кивнула:

— В школе мы вас ненавидели. Вы однажды выиграли у нас местный футбольный кубок, такое не забывается. Как мы там называли тех, кто там учился?

— Не помню, — соврала я, мечтая о том, чтобы она заткнулась, но вдруг увидела улыбку Роберта.

— А, да, «Иаковы лажают по-всякому», — рассмеялась она, и я не удержалась и тоже захихикала, вспоминая, как мы ехидно их обсуждали.

— Вот уж не думал стать объектом таких шуток в этом возрасте, мне казалось, школьные годы позади? — поднял бровь Роберт.

— В маленьком городке школьные годы никогда не заканчиваются, — отбрила Эмма. — О Боже, да ты небось был старостой?

Его шея побагровела.

— Не помню, — он подмигнул мне, и я поняла, что Эмма попала в яблочко.

— Ладно, я помню, как ты расплакалась, когда не стала старшей ученицей, — сказала я Эмме, толкая ее бедром.

— О нет, об этом мы вспоминать не будем, — ответила она и, тряхнув волосами, удалилась.

— Она так здесь заправляет, как будто все-таки стала старшей ученицей, — признался Джон, забирая выпивку.

— Сколько заплатишь, чтобы я не признавалась, что ты это сказал?

Он показал мне язык, но все же поспешил удалиться, пока я его не сдала.

— Я даже рад, что не поддерживаю дружбу с одноклассниками, предпочитаю не вспоминать то время.

— А мне нравится, что мы с друзьями знакомы вечность. Они знают меня, я знаю их — можно просто быть собой, — сказала я, и от этих слов что-то неприятно сжалось в груди.

Я отвернулась, желая, чтобы компания не расходилась.

— Звучит классно, — тихо ответил Роберт.

К нам подошел Адам.

— Когда я увижу твою новую работу, Роуз? Я бы хотел зайти и взглянуть, — сказал он так, будто заскочить ко мне и посмотреть картины было обычным для него делом. Хотя никогда раньше этого не случалось.

Может, у меня разыгралось воображение, но, по-моему, он стоял прямее, чем обычно, будто стараясь казаться выше, чем есть? Я увидела, как он взглянул на Роберта, пытаясь убедиться, что тот его слышал.

— Не на что смотреть, — оборвала его я, осматривая зал в поисках желающих сделать заказ.

— Почему? — Адам не понял, что это значило: «Я не хочу об этом говорить».

Я ощущала на себе взгляды обоих, и мне становилось жарко.

— Нет ничего готового, нечего показывать, — я оглянулась в надежде, что придет Эмма и спасет меня, но она была в другом конце зала с Джоном.

— Это никогда тебе не мешало, ты показывала мне и наполовину готовые вещи, — произнес Адам, хотя я и не припоминала ничего подобного. Но, может, это потому, что моя память вытесняла все, связанное с искусством. Я ухватилась за прилавок, чувствуя, что нетвердо стою на ногах. — Эй, не стоит делать из этого такую проблему, правда? — сказал он, втягивая в разговор Роберта. На секунду Роберт задержал взгляд на мне. — Полагаю, если ты так же талантлив, как Роуз, то сможешь показывать свои работы кому угодно и на каком угодно этапе.

— Ладно, быть может, мой талант уже исчерпал себя, — я потеряла самообладание, — ты ничего не знаешь о моей живописи.

— Я знаю, что она прекрасна, — ответил он раздражающе спокойно.

— Ничего ты не знаешь, — отрезала я. В комнате было слишком жарко. — Мне нужно на воздух. — Я оттолкнула Адама и поспешила к выходу.

На улице было темно, я вдыхала поднимающийся от моря бриз, а надо мной светили яркие звезды. Я обхватила себя руками и, глядя вверх, пыталась успокоить сердцебиение. Я понимала, что они ни в чем не виноваты. За спиной послышались шаги, я вздохнула, понимая, что повела себя грубо, но не знала, как избавиться от злости. Злости на них. Злости на себя. Злости на ту силу, что забрала у меня Лукаса и изменила все вокруг. Злости на Лукаса за то, что покинул меня. Я никогда не была вспыльчивой, но гнев будто вскипал под моей кожей, готовый взорваться из-за любой мелочи.

— Так статья не врет, у тебя правда сложности с тем, чтобы снова рисовать? — услышала я тихий голос Роберта. — Жаль, если так.

— Да что ты знаешь об этом? Ты только что приехал сюда, и тебе ничего обо мне не известно, ты сам сказал, что в тебе нет ничего творческого, — сказала я, не поворачиваясь, так как чувствовала, что готова разрыдаться.

— Я завидую твоему таланту и думаю, что ты могла бы достигнуть высот. Такой дар не должен пропадать зря. Я действительно только приехал, но это не значит, что я не прав.

Я крепче обхватила себя руками.

— Все не так просто. Я просто не могу писать, — выдавила я из себя, и мой голос смешался с ветром.

Он сделал шаг в мою сторону.

— Почему?

— Просто не могу.

— А ты пробовала?

— Да, — и, задумавшись: — нет.

— Но почему?

Я стерла слезы со щеки. Почему? Сердце не переставало глухо биться в груди.

— Мне страшно, — прошептала я. Меня пугала сама мысль о том, чтобы выплеснуть свои чувства на холст. То, что могло выйти наружу, вызывало ужас, как и то, что, начав, я просто не смогу остановиться. Что я смогу написать без него? Я не хотела знать.

Без него не получалось ничего.

— Я стал юристом потому, что мой отец был юристом, — сказал Роберт, — он всегда ждал, что я буду продолжать семейный бизнес. Даже открыл представительство, предполагая, что я его возглавлю. Мне было страшно даже представить, что я буду заниматься чем-то другим. А однажды, это было в понедельник утром, я вдруг поймал себя на мысли, что не знаю, как я попал в ту жизнь, которой живу. Потому я и приехал сюда. Чтобы выяснить.

— Ты не спросил, чего я боюсь, — я развернулась.

— Все чего-нибудь боятся. Тебе просто нужно понять, какой именно страх ты должна преодолеть, чтобы рисовать снова.

— Послушать тебя, так все очень просто.

— Совсем не просто. Ничего не дается просто, Роуз. Я хорошо это знаю. — Внезапно он замолчал и покачал головой. — Но я вижу, что ты наделена даром, и хочу, чтобы ты его проявила. Знаю, что и ты не хочешь. Ты не злилась бы так, не выходила бы из себя, если бы тебе было безразлично.

Он вернулся в бар, из-за открытой двери прорвалась вспышка света и шума и тут же погасла. Я постояла на улице еще минут десять, думая о его словах, пока не почувствовала, что моя голова сейчас взорвется.

Позже, проходя мимо мастерской, я замерла. Прежде чем мне удалось отговорить себя от этого, я открыла дверь и тут же, оставив ее наполовину открытой, поспешила в спальню. В постели мне стало немного лучше, и я снова задумалась о том, что сказал Роберт.

Что пугало меня больше всего? Рисовать или не делать этого? Ответа не было, но открытая дверь напоминала о необходимости найти его поскорее.

 

Глава 6

 

Утро субботы, дня ярмарки, выдалось светлым и ярким. Я рано поднялась и, когда солнце только показалось, уже пила черный кофе за кухонным столом, стараясь держать нервы в узде. Мне пришла в голову идея прогуляться, чтобы очистить мысли, прежде чем Эмма и Джон приедут, чтобы отвезти картины. Натянув джинсы и толстовку, я направилась к пляжу.

По пути моему взгляду открылся ряд домов, один из которых мы делили с Лукасом. В нем жила молодая семья. По утрам, подобным этому, я скучала по жизни на пляже, здесь почти никого не бывало, кроме редких бегунов и собачников, и всегда можно было остаться наедине со своими мыслями. Дом в Толтинге был необходим мне, но воспоминания о прошлой жизни все еще были со мной.

Невозможно скучать, живя у моря, ведь оно то и дело меняется, напоминая, что ты — лишь крохотная шестеренка в огромной машине мира.

Природа всегда была моим вдохновением. Я писала ее на холсте, пытаясь передать, как солнце согревает лицо, пока ты идешь по песку и смотришь на то место, где море встречается с небом. Я снова шла по пути, по которому ходила множество раз.

В детстве я провела здесь очень много времени, бегая у моря, пока мама со смехом пыталась поймать меня, а в юности — с Лукасом, который хватал меня на руки и грозился бросить в воду, пока я не отвлекала его поцелуем. Это место хранило столько следов любимых мною людей, что было странно, что их призраки не появлялись передо мной. Хотя это было и не обязательно — они в моем сердце навсегда.

День без них не предвещал ничего хорошего. Уход мамы разбил мне сердце, но пока был Лукас, я все еще чувствовала, что у меня есть семья. Теперь я встречала будущее в полном одиночестве. И мне нужно было сделать шаг к принятию этого факта — впервые участвовать в ярмарке без них. Я надеялась, мне хватит сил пережить этот день.

Я уселась на песок, скрестив ноги, и несколько минут смотрела на восход в чистом голубом небе, подставляя лицо теплу солнца. Я стала проводить здесь больше времени. Раньше я просто пробегала мимо по пути домой, но сейчас, когда я живу в другом месте, я стараюсь насладиться пляжем сполна. Горе имеет обратную сторону — начинаешь ценить то хорошее, что осталось в твоей жизни. Я зарылась рукой в песок, пропуская его сквозь пальцы. Песок был прохладен и реален.

Я реальна.

— Прекрасное утро.

Голос ворвался в мои раздумья. Я подняла голову и увидела Роберта, идущего ко мне по песку.

Я вспомнила нашу последнюю встречу и поежилась.

— Ты рано проснулся.

— Хотел прогуляться перед завтраком. Мик пытается кормить меня пять раз в день.

— В этом городе любят кормить, — ответила я, мечтая быть такой же умиротворенной, как он. Я заметила, что он одет сегодня более свободно — в рубашку-поло и джинсы, а на волосах меньше геля. Туфли он держал в руках, стоя босыми ногами на песке, и эта расслабленная небрежность была ему к лицу.

— Особенно если думают, что ты не ешь достаточно, я полагаю, — сказал он, окинув меня быстрым взглядом. Мне показалось, что он видит гораздо больше, чем мне бы хотелось, и я почувствовала себя неловко. — Но я совсем не возражаю, обычно я не готовлю ничего сложнее фасоли на тостах. Типичный холостяк, — он усмехнулся, но было видно, что это далось ему непросто, — он стыдился того, что сказал.

— А ты почему так рано?

— Наверное, чтобы побыть немного в тишине перед сегодняшним сумасшествием, — я заметила, что покручиваю свои кольца — привычка, помогающая привести в порядок нервы. Он взглянул на мою руку в песке: кольца — подаренное в честь помолвки и обручальное — блестели на утреннем солнце. — Я была слишком эмоциональной у Джо, просто….

— Ты не можешь писать без него?

Я в изумлении уставилась на Роберта и покачала головой.

— Статья — полный бред, правда. Они перекрутили слова Джо, — самообладание ненадолго покинуло меня, я вздохнула и продолжила: — то есть мне и правда пришлось нелегко, но дело не только в скорби. Я чувствую, что должна заниматься чем-то другим, чем-то большим. Кажется, я несу бессмыслицу. Хотя сейчас я и вправду не нахожу ни в чем смысла. Просто кажется, что передо мной огромная… стена.

— Тебя можно понять. Ты пережила… трагедию. И сейчас ищешь способ не просто жить с этим, но по-настоящему справиться, наверное. Чтобы сломать эту стену, нужно снова обрести вдохновение, я думаю, — мягко сказал Роберт.

Хотела бы я, чтобы все было так просто.

— Ты знаешь, это хорошо, что я встретил тебя. В котором часу мне нужно попасть на ярмарку, чтобы заполучить все твои картины? — Он явно пытался сгладить впечатление от нашей внезапно мрачной беседы, и я испытала облегчение. Довольно сложно было говорить об этом с близкими, и уж тем более с тем, кто никогда не знал Лукаса.

— Ярмарка начинается в одиннадцать, но я сомневаюсь, что у моего стенда будет толпа, так что ты в любом случае успеешь.

— Я бы не был так уверен.

Я взглянула на него украдкой, встававшее над его головой солнце ослепило меня.

— Тебе и правда нравится моя живопись?

Роберт кивнул.

— Я докажу это сегодня. — Он развернулся в сторону гостиницы. — До встречи, Роуз, — сказал он, сделав акцент на моем имени.

Он шел по пляжу, оставляя следы на песке и покачивая туфлями в руке. Я наблюдала за ним и думала, зачем такому парню проводить целое лето в нашем городке. Он говорил, что ведет холостяцкую жизнь, такой выбор места отдыха казался мне странным для одинокого мужчины. К тому же у него явно были деньги, не лучше ли найти более экзотическое место?

Я достала наушники из сумки и подключила их к айфону. Мне было необходимо заставить мир замолчать еще на несколько часов, и ничто не решало эту задачу лучше, чем музыка. Включив любимый плейлист, я подперла руками щеки и взглянула на море. Кэрри Андервуд зазвучала в наушниках.

Мир вокруг превратился в фон, и когда я наконец заметила, что солнце уже высоко, то посмотрела на часы — пора было выдвигаться в город.

— Роуз! — голос прервал музыку, я повернулась и нахмурилась, увидев бегущего ко мне Адама.

Все то время, что он работает в баре на каникулах, Эмма не перестает повторять, что он влюблен в меня. Лукас не отставал от нее, спрашивая, собираюсь ли я бросить его ради молодого любовника. Поначалу я не воспринимала шутки всерьез, но позже даже мне пришлось признать, что я нравлюсь ему, и я не представляла, как с этим быть. Несмотря на то что утро выдалось прохладным, он был в шортах, что выдавало в нем коренного жителя Толтинга — любая погода нам нипочем. Его лицо расплылось в улыбке, когда он увидел меня, а я слегка приподняла руку в приветственном жесте, продолжая идти в надежде, что он просто пробежит мимо. Но, конечно, он замедлил шаг рядом со мной. С досадой я вытащила из ушей наушники, которые, как мне казалось, красноречиво указывали на мое нежелание разговаривать. Но, очевидно, до него не дошло.

— Итак, сегодня ярмарка… — начал было он, одергивая край белой футболки. Я ждала продолжения фразы. — Ну, мне интересно, не хочешь ли ты пойти на вечернюю… ну… часть вместе? — он пнул ногой песок и отвел взгляд. Его вопрос завис в воздухе где-то между нами.

Боже. На секунду меня охватила паника. Я не хочу со всем этим разбираться. Когда встречаешься с кем-то с четырнадцати лет, ты не ходишь на первые свидания и никого не отшиваешь. Я почувствовала, как вспотели ладони.

— Адам, я иду, чтобы продать картины, могу и не успеть на выступление группы. Я не знаю…

— Но, если успеешь, пойдешь туда со мной? — нетерпеливо спросил он.

Я остановилась и с трудом произнесла:

— Я не могу.

— Ох. Прости. Это… слишком рано? — тихо спросил он, поворачиваясь ко мне лицом.

Рано? А как узнать, когда не рано? Что я знала точно, так это то, что это неправильно. Не с ним и не сейчас.

Адам выглядел не менее растерянным, чем я.

— Думаешь, я слишком молод для тебя?

— Нет… да, — я сжала руки в кулаки, желая провалиться под землю, — прости.

— Я просто подумал…

— Пожалуйста! Я просто не готова ко всему этому, — оборвала я, теряя терпение и не понимая, почему мне нужно оправдываться, — извини, мне нужно идти.

Я резко развернулась и направилась к городу, стараясь увеличить дистанцию между нами как можно быстрее.

Я спешила домой, мои щеки горели. Я никогда не выказывала никакого интереса к нему, почему он решил, что я хочу идти с ним на свидание?

Наконец войдя к себе, я подумала: а что сказал бы Лукас об этом случае? Я представляла, как он сказал бы: «Я польщен тем, что другие парни оценивают по достоинству, насколько моя девушка прекрасна». Но я не была польщена, я не чувствовала ничего, кроме неловкости и раздражения. Пытаясь отогнать эти ощущения, я поднялась наверх, чтобы принять душ и собраться.

Когда спустя час Джо и Джон приехали на арендованном фургоне, переживания о ярмарке вытеснили мысли об Адаме. Я надела балетки, джинсы, рубашку и повязала на шею украшенный бабочками шарф, который Лукас купил мне пару лет назад, — мой любимый аксессуар. Я надеялась, что он принесет мне удачу.

— Да не переживай ты так, — отозвался Джо, погружая картину в фургон, — один покупатель у тебя точно есть, помни это.

— Они же прекрасны, — заверил меня Джон, глядя на полотно у двери. Я глубоко вдохнула и вышла из дома, который теперь, когда работы вынесли, выглядел пустым.

Голубое небо было спокойно и наполнено солнечным светом, а пустырь был похож на пчелиный улей, когда мы проезжали мимо к моей палатке. Эмма уже ждала нас, пока мы выгружали картины из фургона на стенды, она приготовила по пластиковой чашке кофе для каждого.

— Как ты дошла сюда по траве в такой обуви? — спросила я, указывая на ее десятисантиметровые каблуки.

— Я не раскрываю своих секретов, — ответила она.

— Я привез ее, — подсказал Джон, заработав уничтожающий взгляд. Я рассмеялась от радости, что они здесь, со мной, и не позволяют мне паниковать.

Я расставила картины в порядке, в котором они были написаны. В углу каждой была моя маленькая подпись и небольшой ценник на раме. Я так и не заставила себя поднять цены, хотя Эмма настаивала. Я никогда не занималась живописью ради денег, и в этом смысле ничего не изменилось.

— Ну, что думаете? — с этим вопросом я присоединилась к троице у входа в палатку.

— Выглядят роскошно, — обнимая меня, ответил Джо, — и все будут раскуплены, я уверен.

— Да, они просто идеальны, — согласилась Эмма, — к тому же цены, как всегда, слишком низкие, — она взяла Джона за руку. — Прийти сюда было правильным решением.

Джон повернулся ко мне:

— Лукас гордился бы тобой.

К горлу подкатил комок. Солнце нагрело мою шею, ветерок шевелил складки шарфа, я закрыла глаза и на секунду представила, что он здесь, с нами. Он и правда гордился бы, Джон прав. Мне нравилась мысль, что он смотрит на нас сверху. «У тебя получится, детка» — я как будто слышала его шепот. Он никогда не сомневался в моем таланте.

И я была готова доказать, что он не ошибался.

 

Глава 7

 

Вскоре началась ярмарка. Поле было забито палатками и киосками, некоторые продавали местные безделушки и ювелирные изделия, другие — игры для детей. За кулисами музыкальная группа готовилась к выходу на сцену. Запах еды начинал заполнять все вокруг — жарился лук и стрелял попкорн. Происходящее просто атаковало органы чувств, а поле даже отдаленно не напоминало просторный зеленый пустырь, которым являлось в любой другой день года.

Люди были повсюду. Жители всех близлежащих городков собрались здесь. Я заметила Мика и Джоан, ведущих по траве группу людей, которые, без сомнения, были гостями гостиницы «Толтинг». Сегодня им не избежать посещения ярмарки.

В центре я мельком увидела Роберта, на котором были светлые брюки и рубашка поло, рэй-баны закрывали его глаза, руки уже загорели на солнце. Он что-то сказал Мику и покинул группу, направившись к моей палатке. Эмма подошла ко мне и тихонько присвистнула, глядя, как он приближается. Я покачала головой и через плечо сказала Джону, что сегодня у него появился соперник.

— Я пришел, как только нам разрешили, — сказал Роберт, подходя ближе.

— Вау, все уже в самом разгаре.

— Главное событие года по нашим меркам, — пошутила Эмма.

— Кажется, я уже был здесь раньше. Мы приезжали с семьей, когда я был маленьким, — произнес он, взглянул на меня и улыбнулся.

— Я думала, ты из тех, кто проводит каникулы на Карибах, — сказала Эмма.

— Пожалуй, так и было, но, знаешь, тут мне нравится больше.

— Неужели? — спросила я.

Для нас это место было домом, но поверить в то, что кто-то с жизнью как у Роберта привяжется к городку столь сильно, было непросто. Хотя при взгляде на его блестящую на солнце кожу и спокойную улыбку казалось, что, возможно, это место ему подойдет. Толтинг очень размеренный, и порой это именно это и нужно человеку. Я понимала, что совсем не такой ритм принят в адвокатской конторе. И, наверное, это именно то, что он искал этим летом.

— Это были одни из лучших каникул в моей жизни, отец не работал, мама была спокойна, что случалось нечасто, и они на самом деле уделяли нам время. А это значило намного больше, чем любые модные курорты, на которые мы ездили.

— Мы?

Он посмотрел на меня. За его очками не было видно глаз.

— Я и мой брат, — он снова отвернулся, показывая, что не хочет затрагивать эту тему.

— Моя сестра сбежала, чтобы присоединиться к цирку, — полным драматизма голосом заявила Эмма.

Роберт повернулся к ней с поднятыми бровями.

— Серьезно?

— Это не цирк, а танцевальная труппа, — объяснила я ему.

— А я все равно не верю, что танцевальной труппе приходится путешествовать так много, как это делают они. Хорошо, что у меня есть Роуз, она стала мне настоящей сестрой, — призналась она, глядя на меня. Я знала, что она страдает от того, как мало они видятся с сестрой, поглощенной жаждой приключений, которой мы никогда не испытывали.

— Друзья — это семья, которую мы сами выбираем, — кивнув, вмешался в разговор Джон. Мы с Эммой посмотрели на него.

Роберт рассмеялся.

— Чистая правда. Должен признать, я наслаждаюсь тем, что нахожусь этим летом вдали от своей семьи.

Я догадалась, что за несерьезным тоном он скрывает горькую правду. Интересно, что же случилось в его семье и поделится ли он этим когда-то со мной.

— Итак, что ты думаешь? — спросил Джон, указывая на мои работы и отрывая меня от раздумий.

Роберт послушно сделал шаг вперед, чтобы посмотреть на картины. Эмма и Джон отошли назад, встав поближе ко мне, и мы принялись наблюдать за тем, как он рассматривает каждую по очереди, неспешно и внимательно, будто в картинной галерее. Я покусывала губу в полной тишине. Давно меня так заботило чье-то мнение о моей живописи. Я осознавала, что мне важно его признание, и до конца не понимала почему.

Наконец Роберт развернулся к нам.

— Я в восторге, я был уверен, что так и будет. Беру все.

Я удивленно уставилась на него, после чего перевела взгляд на Эмму и Джона. Они выглядели не менее ошеломленными.

— Все до единой? — переспросила я, чтобы убедиться, что не ослышалась.

— Да, все до единой, и ты продаешь их слишком дешево. Я заплачу вдвойне. — Он достал кошелек. — Я так понимаю, ты предпочитаешь наличные?

— Эм… — я будто потеряла способность двигаться, глядя на то, как он пересчитывает купюры и протягивает мне пачку. В ней должно быть было около двух тысяч фунтов.

Джон присвистнул, а Эмма впилась мне пальцами в спину. Я сделала шаг вперед.

— Тут слишком много, — возразила я, но он покачал головой, взял мою руку, вложил в нее деньги и сжал ее в своем кулаке.

— Ты уверен? — я подняла взгляд на него.

На мгновение наши глаза встретились, и он улыбнулся.

— Абсолютно. — Он отпустил мою руку.

— Интересно, разрешит ли мне Мик оставить их в гостинице, пока я не договорюсь о перевозке в мою квартиру?

— Не вижу причин, которые бы этому помешали, к тому же фургон до сих пор в моем распоряжении, так что мы можем перевезти их прямо сейчас, — сказал Джон, уводя его на поиски Мика и Джо.

— Боже мой, — медленно выговорила Эмма, когда они ушли.

— Неужели это только что произошло? — я смотрела на деньги у себя в руке. — Он ведь это всерьез, правда?

— Ну конечно. Кстати, почему бы тебе не спрятать деньги? Я доверяю большинству присутствующих здесь, но…

Я кивнула и аккуратно положила деньги в кошелек в моей сумке.

— Похоже, что на сегодня моя палатка закрыта. — Мы с Эммой встретились взглядами и начали хохотать, немного истерично, над тем, что сегодня произошло.

Когда Джон, Джо и Роберт вернулись, мы уложили картины в фургон, они забрались внутрь и уехали в сторону гостиницы, а я с интересом проводила их взглядом.

Кто же этот парень, которого непонятным ветром занесло в наш город и который купил все мои работы?

Эмме не терпелось всем рассказать последние новости. Я видела, как она нашла миссис Моррис и сообщила ей, что только что произошло. Очень скоро всей ярмарке предстояло гудеть этой историей.

Я вернулась в палатку, села на траву и окинула взглядом пустое пространство. Я это сделала. У меня не осталось ни одной картины. С одной стороны, будто камень свалился с моих плеч, с другой — было страшно, что на их месте может больше ничего не появиться.

Возвратившись, Эмма потащила меня на прогулку по ярмарке. Она была забита людьми, было очень сложно протиснуться сквозь толпу, в том числе и потому, что люди не прекращали поздравлять меня.

— Ты что, сделала объявление по громкоговорителю? — прошипела я.

— Хорошие новости быстро расходятся, — усмехнулась подруга.

— Ты хотела сказать «плохие новости».

— Ну, любые новости в Толтинге, по правде говоря.

— К сожалению, ты права.

Я увидела идущих к нам Джона и Роберта и остановились, чтобы они могли догнать нас.

— Вы быстро.

— Мик сказал оставить картины в его фургоне, а завтра утром он отвезет Роберта домой в Плимут. Он очень настаивал.

— Очень на него похоже, — ответила Эмма, — теперь, когда нет нужды целый день присматривать за стендом, давайте осмотрим ярмарку. — Она взяла Джона под руку и продолжила идти, не оставляя нам с Робертом выбора, кроме как последовать за ними.

Я не находила слов, чтобы обратиться к Роберту, до сих пор чувствуя удивление и смущение из-за того, что он купил все мои картины. К счастью, неловкое молчание длилось недолго и совсем скоро нас окликнули.

— В игру сыграть не хотите, ребята? — крикнул Дэн из своей палатки, предназначенной для сбивания с полок консервных банок. Он устраивает это развлечение на каждой ярмарке, в остальное же время года работает мясником. Не знаю, есть ли какая-нибудь связь между этими фактами.

— Я за, если ты хочешь, — сказал мне Роберт.

— Я в деле!

— Удачи, — улыбнулся мне Дэн.

На протяжении многих лет я играла в эту игру. Лукас научил меня, когда мы были еще подростками, нервничая, пока я промахивалась первые несколько раз. Позже, когда мы стали достаточно взрослыми, чтобы ходить в пабы, он научил меня игре в бильярд и, что было особенно важным для него, научил меня серфингу.

Я сбила все свои банки. Глаза Роберта становились все шире и шире, пока он за этим наблюдал, потом стрелять попробовал он, приподняв очки и концентрируясь так сильно, что мне хотелось рассмеяться. Ему удалось сбить всего одну.

— Не повезло, — сказал Дэн, протягивая мне гигантскую плюшевую панду, — а ты молодчина, Роуз.

— По-моему, ты жульничала, — пожаловался Роберт, пока я забирала у Дэна гигантского медведя и прикидывала, как буду носить его целый день.

— Нам нужно было сделать ставки, — сказала я.

Обернувшись, я поняла, что мы потеряли Эмму с Джоном, которые растворились в толпе. Хм. Я неловко переминалась с ноги на ногу, не зная, стоит ли теперь нам с Робертом оставаться вместе. Я поискала взглядом местных детишек и предложила панду одной из девочек, та приняла ее с восторженным воплем. Роберт проводил взглядом малышку с игрушкой, а после с улыбкой взглянул на меня.

— Что такое «Ферма»? — спросил он, переводя взгляд с меня на вывеску перед нами.

— А, это милое местечко, — ответила я, подводя его к ней. Это был небольшой загон, укрытый соломой, где было полно разных животных — коза, свинья, несколько кур и овца. Детям разрешали заходить внутрь, чтобы погладить их и покормить. — У тебя есть домашние животные? — поинтересовалась я, облокачиваясь на ограду, чтобы заглянуть внутрь.

— У нас есть пес по имени Бэрти, лабрадор.

— В детстве я мечтала о кошке, но у мамы была аллергия, а мы с Лукасом были слишком заняты обустройством дома, чтобы завести ее.

— Чем тебе нравятся кошки?

— Пожалуй, своим умением успокаивать, да и ухаживать за ними легче, чем за собаками. Мне нравится представлять кошку, свернувшуюся клубочком рядом со мной, пока я рисую, — попыталась улыбнуться я. — Эмма постоянно повторяет, что у меня дома слишком одиноко, так что, возможно, завести ее было бы хорошей идеей.

— Там действительно одиноко? — он пристально посмотрел на меня, и я поняла, что на самом деле он хочет знать, одиноко ли мне.

— Тихо, спокойно — мне нравится. Но было бы неплохо, если бы там кто-то был, когда я возвращаюсь домой.

Роберт протянул руку, чтобы погладить по голове козу. Он о чем-то задумался, посмотрел на меня.

— Тяжело, наверное, жить со всеми этими воспоминаниями о нем? О Лукасе?

Я перестала гладить поросенка, который посапывал у моих ног.

— Бывает. Каждый год мы ходили на эту ярмарку вместе. Но бывает и приятно. Я все еще ощущаю, что он где-то здесь. На самом деле я не могу представить себе жизнь в другом месте, — я отошла от ограды, чувствуя, что разговор становится для меня слишком грустным и глубоким. Роберт последовал за мной. — Думаешь, ты всю свою жизнь проживешь в Плимуте?

— Даже не знаю. Отец оставил меня руководить нашим юго-западным офисом, пока сам присматривает за всем в Лондоне. Честно говоря, мне кажется, он открыл региональный филиал только для того, чтобы найти мне в нем место. Он знает, как я ненавижу мегаполис. Но, так или иначе, я все еще работаю на него.

— Тебе это не по душе?

— Я пока не решил до конца, как отвечать на этот вопрос. Как тебе идея прокатиться на колесе обозрения?

— Я за.

Мне стало любопытно, почему он не хочет обсуждать свою семью, но потом вспомнила, сколь невыносимо бывает мне разговаривать о Лукасе. Мы все стараемся избегать боли. К тому же не стоит забывать, что мы познакомились совсем недавно. Я слишком привыкла находиться рядом с людьми, которых хорошо знаю. В конце концов, этот день предназначен для удовольствий, а не для того, чтобы бередить раны, и я уважаю то, что он, вероятно, разделяет эту точку зрения. Мы встали в очередь на колесо обозрения и, когда качающаяся кабинка остановилась перед нами, забрались в нее.

Колесо двигалось медленно, позволяя хорошенько рассмотреть восхитительный вид, открывавшийся по мере того, как мы поднимались все ближе к небу. В верхней точке колесо остановилось на несколько минут. Все, кто был внизу на траве, казались отсюда крохотными, и создавалось впечатление, будто мы пролетаем над ними в нашем личном мыльном пузыре.

Я смотрела на Толтинг и восхищалась тем, насколько по-другому он выглядит отсюда. На мгновение мне захотелось навсегда остаться здесь, вдалеке от любой боли, чувствовать солнечные лучи на коже и чтобы все снова было хорошо. Нога Роберта на мгновение коснулась моей, возвращая меня к реальности.

— Я бы хотела нарисовать это ощущение.

— И что же ты чувствуешь? — спросил он мягко.

Я снова поймала на себе его взгляд, но продолжала смотреть на легкие, пушистые облака, зависшие над нами в голубом небе.

— Впервые за долгое время мне снова начинает казаться, будто этот мир полон возможностей. Понимаешь, о чем я?

— Да, — прошептал он. — Я тоже это чувствую. Я рад, что приехал сюда.

И неожиданно я поняла, что тоже этому рада. Я смотрю на него, и он отвечает мне пристальным взглядом. На мгновение все вокруг померкло, будто бы весь мир, кроме нас двоих, онемел. Сердце в моей груди забилось чаще. И я задумалась: а вдруг в нем и скрыты те самые возможности?

Колесо резко пошатнулось и продолжило движение, разрушив волшебство момента.

Я не знала, чувствовать мне разочарование или облегчение.

Но пульс не успокаивался, пока колесо не коснулось земли и Роберт не подал мне руку, чтобы помочь выбраться.

 

Глава 8

 

— Ты голодна?

Аппетитные ароматы бургеров и лука коснулись моего обоняния, и живот заурчал, как по сигналу. Я понимала, что сейчас шорты туго сидят на моей талии, хотя прошлым летом они спадали.

— Отличная идея, — ответила я Роберту.

В киоске мы взяли по бургеру и баночке колы, после чего нашли свободное место на траве, чтобы присесть и перекусить. На сцене неподалеку играла фолк-группа, их музыка в сочетании с ярким солнцем создавала ощущение, будто мы на музыкальном фестивале в Калифорнии, а не на ярмарке в Англии.

Откусив кусок сочного жирного и невероятно вкусного бургера, я одобрительно застонала, заставив Роберта приподнять бровь. Я нервно хихикнула, и капля кетчупа упала мне на подбородок. Он наклонился и отер ее своей салфеткой. Я замерла, а он быстро отпрянул, будто бы придя в себя и осознав свои действия. Мы обменялись робкими улыбками, и я покончила с едой в рекордное время. Это была еще одна вещь, утраченная после смерти Лукаса, — возможность наслаждаться едой. И меня радовало ее возвращение.

— Вот вы где, — прозвучал голос со стороны.

Я прищурилась на солнце и увидела Эмму и Джона, пробирающихся к нам через людей, сидящих на траве. Я посмотрела на подругу, пытаясь продемонстрировать свое недовольство тем, что они бросили нас, но она, радостно проигнорировав мой взгляд, начала расспрашивать Роберта о том, хорошо ли он проводит время.

— Роуз — отличный гид.

— Не сомневаюсь, — подмигнула мне Эмма, и мне захотелось ее придушить. Спасение пришло от Джона, заговорившего о музыкальной группе, в обсуждениях которой мы и провели время до полудня.

Пустырь постепенно заполнялся людьми, они пришли послушать музыку, устав от игр и покупок. Я откинулась назад, опираясь на руки, вытянула ноги и осмотрелась. Одно и то же чувство всегда посещало меня здесь — будто я являюсь частью чего-то особенного. В наши дни не многим везет жить в столь сплоченной группе людей.

Нервы подводили меня, мысли о Лукасе постоянно приходили в голову, но, кажется, он гордился бы тем, что я пришла сюда, что снова занималась любимым делом и тем, что мне повезло осуществить столь удачную продажу.

Я и сама радовалась, что пришла сюда, это был большой шаг вперед. Слова, сказанные Роберту на колесе обозрения, были правдой — я снова ощущала возможности. Будто бы ветер немного сменил направление.

Но будущее без Лукаса все еще чертовски пугало меня.

Эмма и Джон сели поближе и обнялись. Я смотрела на них и невольно думала, что именно так сидели бы мы с Лукасом. Острая боль пронзила мою грудь. Я ощутила желание снова оказаться в чьих-то объятиях. Мне было интересно, каково было бы взять Роберта за руку. Чувство вины заставило меня прижать колени к груди и обхватить их руками, только бы не потянуться к нему. Я не была уверена, что он этого хочет. Возможно, ощущения того момента между нами на колесе мне просто померещились. К тому же он приехал только на лето. Ему нравились мои картины, вот и все.

И мне этого достаточно.

Наверное.

Группа запела песню о любви, и я прикрыла глаза, чтобы послушать ее. Я никогда не думала, что смогу быть с кем-нибудь кроме Лукаса. Но Роберт мне нравился — без сомнения. Да и могло ли быть по-другому? Кажется, он нравился даже Эмме. С ним мне было весело и спокойно, намного спокойнее, чем я могла бы себе представить. Мысли о свидании с Адамом пугали, а время вместе с Робертом — нет. И я не знала, что с этим делать.

— Все в порядке? — услышала я голос Роберта рядом со своим ухом.

Я прикоснулась к щеке и с удивлением обнаружила слезу. Роберт протянул салфетку.

— Это из-за музыки, ну ты понимаешь, — сказала я, вытирая лицо и мечтая перестать быть заложницей этих безумных эмоций. Взлеты и падения этого дня истощили меня.

— Хочешь, чтобы я… Хочешь пойти домой? Я могу тебя проводить.

Я благодарно кивнула и хлопнула Эмму по плечу.

— Я устала, Роберт проводит меня домой.

— Ты уверена? — на ее лице промелькнуло беспокойство.

— Все в порядке, — я обняла ее и пообещала написать, когда приду.

Джон поцеловал меня в щеку и пожал руку Роберту. Мы шли, обходя сидящих на траве людей, звуки музыки стихали за нашими спинами.

Темнело, я начинала дрожать, жалея, что не взяла кардиган. Небо над нами нахмурилось, появились тучи. Я думала, все ли успеют добраться домой до того, как пойдет дождь.

— Сегодня я отлично провел время; вы, ребята, знаете, как организовать веселье, — сказал Роберт, когда мы дошли до главной улицы.

— Я рада, что тебе понравилось.

— Это отличное место для жизни. Я понимаю, почему ты осталась здесь.

— У нас проходит несколько подобных мероприятий за год. Это оживляет обстановку, особенно когда туристы уезжают.

— Должно быть, странно видеть такое количество людей всего пару месяцев в году?

— Пожалуй, я уже привыкла. Это часть местной жизни. Гости нужны нам для выживания.

— Ты никогда не думала продавать свои картины где-нибудь еще?

— Я и на туристах неплохо зарабатываю, — сказала я, слегка подтолкнув его в плечо.

— И правда. Кстати, в Плимуте я каждый день проезжаю мимо галереи, она всегда в поиске новых художников.

— Мне кажется, я недостаточно хороша для галереи. К тому же, — сказала я, глядя на свои ноги, — я уже довольно долго не могу рисовать, помнишь?

— Мне кажется, это то, от чего не откажешься так просто, тебе всего лишь снова нужно вдохновение.

— Возможно. Посмотрим. Ты в этом, кажется, неплохо разбираешься.

— Когда у тебя нет таланта, начинаешь замечаешь тех, у кого он есть, вот и все.

— Разве, чтобы быть адвокатом, не нужен талант?

— Может быть, для выступлений в суде, — ухмыльнулся он.

Мы вышли на дорогу, ведущую к моему дому, и я указала Роберту на него. Он остановился, чтобы взглянуть, куда я показывала.

— Именно так я и представлял себе твое жилье, когда ты о нем рассказывала. Это дом настоящего художника, — сказал он, немного запинаясь, будто нервничая.

— А как выглядит твое жилье?

— Современная квартира, свободная планировка, сплошные белые стены, собственно, из-за них я и захотел твои картины.

— Надеюсь, они добавят красок.

Он повернулся ко мне.

— Обязательно.

— Спасибо за сегодняшний день. Не только за покупку картин. Но и за то, что был со мной на ярмарке. Я впервые посетила ее без… близких, — тихо сказала я в надежде на то, что он поймет, насколько этот день важен для меня.

— Я был только рад, — ответил он с легкой улыбкой и сделал шаг, сокращая расстояние между нами.

У меня перехватило дыхание от того, насколько близко он находился и насколько серьезным было выражение его лица. Мысль, что мы наедине и как много времени сегодня провели вместе, пульсировала в моей голове.

— Знаешь, Роуз, я хотел сказать тебе кое-что, — произнес он, проводя рукой по волосам.

Вдалеке раздались раскаты грома. Я подпрыгнула.

— Что? — спросила я еле слышным шепотом.

Я бросила взгляд на свой дом, прикидывая, удастся ли мне скрыться. Что, если он скажет, что я нравлюсь ему? А что, если нет? Я не знала, что именно я хотела от него услышать.

— Это не просто… но, Роуз, я… — запинаясь, сказал он, глядя на то, как я покусываю губу, и замолчал. Я задержала дыхание в предвкушении. И вдруг в небе ударила молния, а за ней последовал оглушительный раскат. Теперь подпрыгнули мы оба.

Роберт сделал шаг назад, и я выдохнула.

— Думаю, мне пора, — сказал он, отворачиваясь с печальным выражением лица.

Кажется, моя нерешительность разочаровала его.

— Роберт… — начала я в надежде все исправить, но до конца не понимала, как это можно сделать, ведь я не была уверена, хочу ли я слышать то, что он собирался сказать.

И тут хлынул дождь.

— Иди в дом, Роуз, — громко сказал он, перекрикивая новый раскат. Он отвернулся.

— Постой…

Он покачал головой, заканчивая разговор.

— Тебе стоит зайти в дом. Скоро увидимся. Доброй ночи, Роуз.

Сказав это, он ушел.

Еще немного я постояла в замешательстве, пока ливень окончательно не скрыл его из виду. Я поняла, что промокаю, и поспешила внутрь. Дождь стучал по крыше. Я закрыла дверь и пошла наверх, чтобы снять промокшую одежду. Волосы прилипли к лицу.

Я выглянула из окна, в конце дороги мне померещились очертания чьей-то фигуры. Я прищурилась, чтобы разглядеть ее, но она растворилась в темноте. Я отошла от окна.

Может, стоило позволить ему высказаться? Я вспоминала момент перед грозой и думала о том, как близко мы стояли, его взгляд и голос. Этот напряженный момент не выходил у меня из головы.

Телефонный звонок заставил меня подскочить.

— Эмма?

— Мы промокли до нитки. Нам всем пришлось забежать в церковь. Ты успела добраться до дома?

— Только вошла. Честно говоря, было немного странно, Роберт просто взял и убежал.

— Что ты имеешь в виду?

— Он сказал, что хотел поговорить о чем-то, потом началась гроза, он передумал… и просто ушел.

— Ты ему нравишься, — моментально заявила она, произнося слова, которых я так боялась.

— Мне тоже так показалось, но… почему же он тогда ушел?

— Он волновался. Не был уверен в твоем ответе.

Я кивнула, хотя и знала, что она не видит меня, но понимала, что мне не удастся скрыть волнение.

— Я и сама не была в нем уверена.

На несколько секунд воцарилась тишина.

— Роуз, все в порядке. Он очень милый, да еще и сексуальный. Прости, Джон. Оу, Джон просит меня передать тебе, что ему тоже понравился Роберт, а ты ведь знаешь, какой он разборчивый. Мы хотим сказать, что тебе не стоит особо переживать по этому поводу, ладно? Сегодня был чудный день, и это самое главное.

— Так что, не стоит слишком глубоко в этом копаться?

— Именно. Я понимаю, что легче сказать, чем сделать, но уже поздно. Ложись спать и смотри сладкие сны.

Я улыбнулась телефонной трубке.

— Постараюсь. А вы поосторожнее добирайтесь домой, хорошо?

— Чертова английская погода. Доброй ночи.

— Доброй.

Я повесила трубку, натянула пижаму и халат, все еще дрожа от внезапного ливня. Дождь колотил в окно, я переживала, успел ли Роберт вернуться в гостиницу. Он, должно быть, по пути промок насквозь.

Я забралась в постель, моментально согрелась под одеялом и задумалась, хотел ли он сказать мне, что я ему нравлюсь. А может, его молчание к лучшему. Мы едва знакомы. Этот день был очень долгим, к вечеру я совершенно лишилась сил и была не в состоянии разбираться в чем-либо, особенно в собственных чувствах.

Я пробежалась пальцами по влажным волосам и поджала ноги. Веки начали опускаться, я зевнула, зарываясь головой в подушку, и моментально уснула.

Так я проспала до самого утра.

 

Глава 9

 

Наступило воскресное утро, я проснулась, чувствуя себя так хорошо, как не чувствовала давно. Я приняла долгую и расслабляющую ванну с пеной, надела леггинсы и длинную футболку, небрежно собрала волосы в пучок. Мне предстоял ланч в доме Глории и Грэхема.

Мы с Лукасом ходили обедать к его родителям каждое воскресенье, и после его смерти они продолжали приглашать меня. Сохранение старых традиций утешало, в конце концов они были мне как родители. Но подчас отсутствие его за столом так поражало нас, что повисала тишина, погружающая всех в воспоминания о нем. Иногда Эмма и Джон приходили со мной, они поддерживали милую беседу, а иногда и родители Эммы заходили по пути в паб, принося бутылочку вина. Когда у тебя нет семьи, воскресенье кажется худшим днем недели. Городок живет своей замкнутой жизнью, оставляя тебя наедине с мыслями о том, как все вокруг едят свое обеденное жаркое, и о твоем нарастающем одиночестве. Пару раз я пыталась остаться дома, думая, что это лучше, чем идти к ним без Лукаса. Но становилось только хуже.

Кроме того, я считала, что ему бы понравилось, что мы трое сохраняем традицию. Возможно, это не сможет длиться вечно, но сейчас мне этого хотелось.

Я решила испечь десерт и взять его с собой. Давно же я ничего не пекла. Выпечка всегда была моим способом расслабиться. Ничего, кроме рецепта, меня не заботило. Живопись требовала полной концентрации, а выпечка была приятным развлечением.

Включив музыку, я закатала рукава и принялась за яблочный пирог. Пританцовывая под «The Band Perry», я погрузилась в готовку. Почему я так долго этим не занималась? Мама научила меня печь, когда я была совсем маленькой, дождливыми воскресеньями мы готовили затейливые кексы, поедая ассорти из них прямо из миски, не заботясь о том, что на кухне беспорядок.

Пока пирог выпекался, я надела балетки и вышла в сад, чтобы выпить чашку кофе. На улице понемногу теплело, и моя маленькая лужайка была залита солнцем. Лукас, вероятнее всего, сейчас занимался бы серфингом, но для большинства людей море было еще прохладным. Я вспомнила свой первый урок серфинга, когда мы были подростками. От вида Лукаса в гидрокостюме я потеряла голову, уделяя не так много внимания собственно стоянию на доске, но позже с его помощью мне удалось научиться, и летом мы серфили вместе по утрам. Он всегда был в десять раз лучше меня. Он как будто становился единым целым с доской. На море он был как дома. Иногда я думаю, что то, по чем я сильнее всего скучаю, — это ходить на пляж и наблюдать, как он катается на волнах.

Со дня его смерти я не была в море.

Я вытерла слезу. Поход в дом его родителей всегда оживлял воспоминания о нем. Как бы мы шли туда вместе, моя рука покоилась бы на его талии, а его — обнимала бы мои плечи. Я могла только представлять, как тяжело им было открывать дверь для меня одной. Я посмотрела на часы и поняла, что пора выходить, если я не хотела опоздать. Пирог был извлечен из духовки и упакован так, чтобы его можно было донести. Я взяла сумку и ключи и направилась в гости.

Глория и Грэхем жили на красивой, окруженной деревьями улице в центре города, в доме, который они купили, когда поженились почти тридцать лет назад. Я открыла дверь, постучав как обычно. Запах ростбифа ударил мне в ноздри, мой рот моментально наполнился слюной. Глория была превосходным поваром.

— Роуз, ты выглядишь очаровательно, — сказала Глория, выглядывая из-за кухонной двери.

Мне подумалось, что она немного преувеличивает, особенно учитывая, что эту футболку я утащила из вещей Лукаса, но я все равно поблагодарила ее. Глория всегда выглядела безупречно с ее окрашенной в блонд стрижкой боб. В тот день она была одета в прелестное зеленое платье. Я прижалась к ее щеке, чтобы поцеловать, и, как всегда, испытала эмоциональный шок, глядя в ее голубые глаза. У Лукаса ее глаза.

Были ее глаза.

— Я принесла это к столу, — произнесла я, быстро отворачиваясь, и поставила сверток на рабочую поверхность.

— Ты сделаешь из меня толстяка, Роуз, — сказал Грэхем, поднимая крышку и с одобрением вдыхая запах пирога, — и мне это на самом деле безразлично. — Он обнял меня. — Из достоверных источников нам стало известно, что у нас есть повод откупорить бутылку вина, раз уж есть, что праздновать.

— Мы слышали, что ты распродала все свои работы на ярмарке, — раздался голос Глории, наклонившейся, чтобы заглянуть в духовку.

— Мы действительно тобой гордимся, — кивнул Грэхем, пожимая мне руку. — Кто тот человек, который купил их?

— Он юрист из Плимута, который приехал сюда на лето. Он купил картины для своей квартиры и заплатил гораздо больше, чем они стоили.

— Не-а, у него просто хороший вкус.

Я смотрела на спину Глории, задаваясь вопросом, почему она так молчалива.

— Это было неожиданно. Могу я чем-нибудь помочь, Глория? — спросила я.

— Нет, я справлюсь, а вы оба проходите.

Грэхем схватил бутылку вина и направил меня в маленькую гостиную. Мои глаза невольно устремились к двум фотографиям в серванте. На одной из них мы с Лукасом в день выпускного. Его волосы песочного цвета были слишком длинными и падали на глаза. Он обнимал меня, его смокинг прекрасно сочетался с моим длинным черным шелковым платьем.

Мы оба улыбались в камеру, но выглядели немного нелепо, как могут выглядеть только подростки. На другой фотографии — мы в годовщину свадьбы в баре у Джо. Лукас одет в джинсы и черную рубашку, а я — в длинную юбку, мои волосы короче и подстрижены каскадом. Мы смотрим друг на друга, счастливо смеясь. Я посмотрела на свои глаза, такие пьяные и счастливые, и подумала, буду ли еще так счастлива и если буду, то когда. И правильно ли это — хотеть испытать эти чувства снова.

— Утром мы были на службе, — сказал Грэхем, отвлекая мое внимание от снимков. Он налил нам по бокалу, и я села рядом с ним за обеденный стол красного дерева. Глория и Грэхем регулярно посещали церковь, их вера вызывала у меня восхищение, даже несмотря на то, что иногда ее сложно было понять после того, что случилось с Лукасом. — Положили несколько нарциссов на его могилу, — на слове «могила» его голос слегка дрогнул.

— Если бы мне пришлось выбрать цветок, который описывает Лукаса, это был бы именно нарцисс — солнечный, счастливый и улыбчивый, — я чувствовала, что мой голос тоже дрожит, на этот раз — на его имени. Я всегда чувствовала его присутствие здесь.

— Я полностью согласен, — он быстро сжал мою руку.

Глория с шумом вошла в комнату. Я не знала, слышала ли она нас.

— Вот и я, — сказала она, поставив ростбиф на стол.

Она взглянула на мужа, начавшего разделывать мясо, и он вернул ей ободряющий взгляд. Меня пронзила внезапная острая боль от осознания того факта, что я никогда не узнаю, каково это — быть с кем-то так же долго, как они. Она снова ушла и вернулась с новыми блюдами.

— Не могу вспомнить, любишь ли ты морковь? — спросила она неожиданно веселым голосом.

— Люблю, — ответила я, уверенная, что ей это прекрасно известно. Она вела себя странно, но я не могла понять почему. Я знала, что они хотели бы, чтобы я пошла на могилу с ними, но они ведь говорили, что понимают, почему я не хочу. Я никогда не знаю точно, права ли я в своих мыслях и поступках. Возможно, это потому, что нет правильных или неправильных мыслей и поступков. Руководства по правильной скорби не существует. Хотя иногда мне и хотелось бы, чтобы существовало.

Она присела, налила себе вина и, кажется, глубоко вздохнула.

— Это и правда прекрасная новость о твоей работе. Лукас бы очень гордился.

Я улыбнулась ей, мне было приятно, что она так думает. Быть с людьми, которые знают, что подумал или сказал бы Лукас, каким он был и кем он был, было отрадно. Это значило, что я сама никогда этого не забуду.

— И все же что за человек купил все твои работы? — спросил Грэхем.

— Миссис Моррис уже дала нам подробное описание, — рявкнула на него Глория.

Я окинула ее взглядом, заметив, с каким неодобрением она смотрит на мужа. Это привело меня в замешательство.

— Я уверена, что вы очень скоро с ним познакомитесь. Быть может, на открытии кафе? — предположила я.

В комнате ненадолго повисла тишина, после чего Грэхем заговорил о своем гольф-клубе, а мы с Глорией продолжили молчать. Я совсем растерялась из-за царившей атмосферы. Ланч проходил в молчании, все мы были погружены в свои мысли.

Я всегда воспринимала их как собственную семью, но, видимо, без Лукаса нам предстояло найти новый ритм отношений. Пока он был с нами, мне казалось, я могу говорить с ними о чем угодно. Но в тот день я почувствовала, что нам нужно быть очень деликатными.

Я испытала облегчение, когда с десертом было покончено и я встала, чтобы уйти. Я отказалась от вялого предложения Глории выпить кофе и позволила Грэхему провести себя до двери.

Он наклонился ко мне и прошептал, чтобы жена не услышала:

— Мы слышали о тех парнях в баре. Миссис Моррис рассказала, что Роберт помог тебе остановить их. Я думаю, это просто напомнило… как никто не остановил… ну, ты знаешь. И миссис Моррис фонтанировала от восторга от него, потому Глория… знаешь, ей было нелегко узнать, что он просто так взял и купил все твои картины, вот и все.

Это расставило все на свои места. Глория переживала из-за привлекательного и обеспеченного поклонника моего таланта. И когда я вспомнила, как он стоял передо мной прошлым вечером, мои щеки порозовели, ведь я не была уверена, что ее переживания из любви к искусству. Я поспешно попрощалась с Грэхемом и ушла, вдыхая вечерний воздух и надеясь, что он охладит мои щеки.

Я шла домой и чувствовала, будто сделала что-то плохое.

Мы с Лукасом никогда не говорили о том, что будет, если не станет одного из нас. Наверное, были слишком молоды. Возможно, если бы у нас был такой разговор, я бы знала, как мне сейчас поступать. И несмотря на это, когда я думала о том, что он мог бы сказать, мне не приходило в голову ничего, кроме «я хочу, чтобы ты была счастлива, я хочу, чтобы ты жила за нас обоих, я хочу, чтобы ты была любима». И это было именно то, что сказала бы я ему, случись что-то со мной. И эти мысли очень помогали мне.

Вы не можете заставить кого-то скорбеть так, как вам кажется правильным. И у вас нет выбора относительно того, как вы сами будете справляться. Вы просто чувствуете то, что чувствуете.

 

Глава 10

 

В четверг, когда я была одна на кухне и готовилась к своей смене в баре, меня застал врасплох Адам.

— Слышал, ты неплохо провела время на ярмарке? — с горечью в голосе поинтересовался он, прошмыгнув мимо меня, чтобы повесить пальто.

— Поверить не могу, что Роберт купил все мои картины, — ответила я, думая, что речь идет об этом.

Он резко обернулся, наградив меня свирепым взглядом.

— Одними картинами дело не кончилось, правда? Весь город обсуждает, что вы все время были вместе. Наверное, ты не очень-то была готова к свиданию, но тебе ведь с ним понравилось?

Я прислонилась к стойке в поисках опоры.

— Я не ходила с ним на свидание. Это и свиданием не назовешь. Мы просто прогулялись после того, как он купил мои картины. С нами были еще Эмма и Джон. И вообще, какое тебе до этого дело, Адам?

Хоть сказанное и было правдой, я понимала, что провести время с Робертом для меня было чем-то в порядке вещей, в то время как представить на его месте Адама казалось совершенно неприемлемым. До этого я думала, что причина моего беспокойства кроется в том, что слишком рано проводить время в обществе другого мужчины; но, скорее, меня напрягала мысль проводить его в обществе Адама. Ведь с Робертом таких ощущений не возникало. Однако мне не хотелось ухудшать ситуацию, высказав ему все как есть. Я чувствовала себя виноватой из-за того, что он выглядел таким расстроенным. Меньше всего хотелось быть причиной чьего-то плохого настроения.

— Как бы там ни было, Роуз, могла бы просто честно мне все сказать, — ответил он, снова пробегая мимо меня в бар.

Я вздохнула. Было неприятно, что он рассержен на меня, но я ничего не могла поделать с этим: между нами никогда ничего не могло бы быть. И он должен с этим смириться.

На кухню влетела Эмма.

— Что это с Адамом?

— Он взбесился, потому что думает, что я пошла на ярмарку на свидание с Робертом, а я отрицала это.

Эмма закатила глаза.

— Даже если так, то что? Ты не обязана идти с ним на свидание, если не хочешь. Да чтоб его, как будто он раньше не получал от ворот поворот?

— От ворот поворот? Господи, я что, вела себя с ним как стерва?

Она коснулась моего плеча.

— Что ты, конечно нет. Ты знаешь, как все было на самом деле. Кроме того, это его ни капли не касается. Ты ему ничего не должна только потому, что он запал на тебя. Я знаю, я дразнила тебя из-за этой его влюбленности, но, серьезно, ему надо взять себя в руки. Так ему и скажу.

— А еще он сказал, что весь город знает о том, что я была там с Робертом. Это правда?

— Разумеется, нет. Все были очень рады тебя видеть, вот и все.

Я скептически посмотрела на нее. Уж я-то знаю местные нравы. Все же не стоило появляться с Робертом на ярмарке.

— Это слишком рано после… — Я осеклась и закусила губу. — Что обо мне подумают?

— Прекрати себя терзать. Честно, никто и слова мне об этом не говорил. В любом случае, кому какое дело до того, с кем ты гуляешь? Парень целое состояние отдал за твои картины, ты могла по крайней мере перекусить с ним бургерами, верно?

Это вызвало у меня улыбку. Она погладила меня по руке.

— Роуз, ты не сделала ничего предосудительного, поверь мне на слово. И знаешь что? Пойди ты и в самом деле на свидание с Робертом, в этом бы тоже ничего такого не было.

Я вздохнула, мечтая о том, чтобы меня перестало мучить грызущее чувство вины.

— Не уверена. Мне кажется, я ни в чем сейчас не уверена.

— Не будь к себе строга.

Легко сказать, трудно сделать.

С появлением Джо наш разговор сошел на нет. Он принес приглашения на торжественное повторное открытие кафе миссис Моррис: восстановительные работы были полностью завершены. И все же на протяжении всей смены Адам бросал на меня двусмысленные взгляды, а я продолжала беспокоиться о том, что сделала что-то не так. Ведь я не была уверена, что ответила бы, если бы Роберт пригласил меня на ярмарку так, как это сделал Адам. Это вызывало у меня чувство вины не только перед Адамом, но и перед Лукасом, и я чувствовала сильнейшее смущение из-за того, что мне было так хорошо с Робертом.

Я вспомнила, как Роберт что-то хотел сказать мне той ночью, а Эмма еще решила, что он собирался признаться, что я ему нравлюсь. Внезапно я почувствовала облегчение от того, что он уехал, ничего не сказав. Я бы не вынесла необходимости дать ответ на нечто подобное сейчас.

Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на наполнении пивного бокала, ведь, стоит налить Грэгу-бакалейщику слишком много пены, хлопот не оберешься.

Я не видела Роберта несколько дней. Мик сказал, что он остался в Плимуте, чтобы разобрать картины и повесить их у себя и заодно подтянуть дела. Очевидно, у него была мансардная квартира в шикарном небоскребе на городской окраине. Мне не очень-то удалось представить его в такой обстановке. Однако, напомнила я себе, я его практически не знаю. В конце концов, он корпоративный юрист.

Теплым пятничным днем я в компании Эммы и Джона направлялась на вечеринку к миссис Моррис. По пути я поздравила Джона с подтверждением его повышения, о чем узнала из сообщения Эммы за день до этого. Они шли рука об руку, сияя от счастья, и я не могла избавиться от мысли о планах Эммы насчет ребенка — ведь теперь Джон будет получать гораздо больше. Я задалась вопросом, когда это может произойти, но не хотела спрашивать у нее из боязни собственной реакции на ее ответ.

Как и ожидалось, событие привлекло внимание всего города, и, когда мы прибыли, почти все столики внутри и снаружи были заняты. Мы направились к двери и заглянули внутрь: благодаря дополнительным столикам и диванам все казалось ярче, на стенах вместо картин висела только доска с названиями блюд дня. Новая цветовая гамма — кремовые и светло-голубые оттенки — прекрасно подходила для кафе с видом на море. Мои картины загромоздили пространство, хотя и грустно было больше их здесь не видеть. Мне было всего семнадцать, когда Лукас устроил мне сюрприз на день рождения, договорившись с миссис Моррис о том, чтобы повесить одну из картин в кафе. Впоследствии мои картины стабильно продавались, но она отказывалась брать комиссионные за выставку моих работ.

Появилась Аманда — пятнадцатилетняя внучка миссис Моррис — с большим подносом в руках, и мы не замедлили взять по чашечке бесплатного кофе. К нам подошла сама хозяйка.

— Ну, что скажете?

— Выглядит потрясающе, миссис Эм, — ответила Эмма. — Работники молодцы.

— За ними был нужен глаз да глаз. Рада, что вам нравится: не хочу терять постоянных клиентов. Так, золотце, ты уже спросила у нее, что хотела? — она взглянула на Аманду; девочка отрицательно замотала головой, вспыхнув и бросив на меня взволнованный взгляд.

Миссис Моррис повернулась в мою сторону.

— У нее в школе проект по рисунку, для которого она хотела бы воспользоваться твоими советами. Что ты думаешь по этому поводу?

Я заколебалась: как я могла помочь кому-то, когда сама так безнадежно застряла? Однако миссис Моррис всегда была добра ко мне, и я согласно кивнула.

— Без проблем. Хотите сейчас это обсудить?

— Идите в заднюю часть кафе, мы тут сами разберемся, — миссис Моррис забрала у Аманды поднос и вручила его Эмме, которая только удивленно взглянула на меня.

Я проследовала за Амандой через все помещение на кухню, где мы уселись на стульях у прилавка. Я спросила, какое у нее задание по проекту, и она объяснила, что нужно нарисовать то, что любишь.

— У тебя есть какие-то идеи?

Она сказала, что хотела выбрать пляж, но учитель потребовал, чтобы на рисунке была изображена она сама.

— Я не очень представляю, как это сделать.

— Ну, а какие чувства вызывает у тебя пляж? Навевает какие-то воспоминания? Надо, чтобы рисунок был личным для тебя, а не просто какой-то пляжный пейзаж, который мог бы быть где угодно, понимаешь?

Я вспомнила слова своей учительницы по рисунку о том, что нарисованный мною пляжный пейзаж не вызвал у нее никаких эмоций. Я подумала о матери с дочкой, которые однажды днем вместе строили замок на песке, и это напомнило мне о том, как мы с мамой делали то же самое. В этот момент я поняла, что тогда имела в виду моя учительница.

Я мысленно поинтересовалась, смогу ли воспользоваться собственным советом и нарисовать что-то по- настоящему личное.

Оставив Аманду раздумывать над идеями, я вышла в поисках Эммы и Джона, как вдруг почувствовала чье-то прикосновение — это был Роберт.

— Ты вернулся, — глупо сказала я.

Он расплылся в улыбке:

— О да. Твои картины идеально смотрятся у меня. Я — счастливый обладатель нескольких оригиналов Роуз Уокер.

— Я рада, что они пришлись тебе по душе. Ты вселяешь веру в то, что мой художественный талант еще проявится.

— Ты должна верить. Я знаю, ты снова будешь писать картины, Роуз Уокер: мир не может позволить себе утрату такого таланта, как ты.

— Странно, я никогда не считала себя талантливой. Я любила рисовать, поэтому и занималась этим. В колледже была куча художников лучше меня, и я пыталась с ними конкурировать.

— Нет смысла в конкуренции — нужно просто быть собой.

Мне импонировало то, как Роберт меня видел. Благодаря ему я чувствовала больше уверенности в себе и надежду на то, что однажды ко мне вернется вдохновение.

Вопрос в том, смогу ли я когда-либо сделать то, чему всегда противилась: вложить собственные эмоции в работу. С чего вообще начинать?

Пальцы слегка зачесались из-за жажды рисования. Я чувствовала подъем. Если я и буду снова рисовать, то это должно идти от самого сердца. Теперь я поняла это. Для меня все в жизни изменилось, а значит, должно было измениться и мое творчество.

— Смотри, Глория и Грэхем приехали, — Эмма прервала мои размышления, кивнув в сторону прибывших.

Я увидела их, приветствующих миссис Моррис, и почувствовала, как Роберт проследил за моим взглядом. Он как будто напрягся за моей спиной.

— Это родители Лукаса, — прошептала я. — Мне бы хотелось вас познакомить, — слова вырвались у меня прежде, чем я успела их обдумать. Но это была правда. Я хотела, чтобы они познакомились, хотя до сих пор не была уверена, что между нами происходит. Но если что-то все же есть, скрывать это от них я больше не могла.

— Не могу, — поспешно ответил он и повернулся к ним спиной. — Мне очень жаль, но… я только что вспомнил, что должен позвонить… э-э-э… клиенту.

— Сейчас? — удивленно переспросила я. — Ты же только пришел!

— Прости, я совсем забыл. Так спешил снова тебя увидеть. Ты сегодня работаешь?

Я заставила себя кивнуть.

— Отлично, тогда позже зайду в бар, — бросил он через плечо, торопливо ретируясь.

— Что это с ним? — спросила Эмма, заметив, что он уходит. — Странно, да?

Я смущенно закивала. Он явно не горел желанием знакомиться с Глорией и Грэхемом. В общем-то я понимала его, он бы чувствовал себя неловко. И я буду чувствовать то же самое, подумалось мне. Эмма потянула меня за руку, напоминая, что сейчас миссис Моррис обратится к присутствующим с речью. Я последовала за ней, не понимая, чувствую ли я облегчение или разочарование из-за того, что Роберт ушел, лишив меня возможности представить его родителям Лукаса.

Я начинала понимать, почему художники так часто изливают душу в творчестве. В этот момент эмоции били через край. Мне бы понадобился не один холст, чтобы изобразить все их разнообразие.

Меня пугала перспектива копаться в своих чувствах и выставлять их впоследствии на всеобщее обозрение, и вместе с тем я ощущала желание попробовать. Внутри у меня было нагромождено столько всего, что мне хотелось выбраться из этих завалов.

Хотя сейчас это казалось непосильной задачей.

 

Глава 11

 

В следующий выходной я решила поехать прогуляться в соседний городок Хэмптон. У Эммы был запланирован обед с мамой, и она позвонила мне утром, чтобы пригласить к ним, но я отказалась, поскольку была уверена, что она будет говорить о своих планах с Джоном, а я не хотела все испортить. Я прогуливалась по пляжу мимо террасы гостиницы, выходящей на пляж.

Я увидела Роберта, сидящего за одним из белых металлических столиков с чашкой кофе и газетой. Утро было прохладным, наверное, поэтому, кроме него, на террасе никого не было.

Он помахал мне, и я направилась по песку к нему.

— Ты всегда так рано встаешь? — спросил он, когда я подошла.

— Никогда не любила долго спать, даже когда была подростком. Мне нравится заниматься чем-то. А ты? Ты же вроде бы на отдыхе.

— Наверное, я просто привык рано быть в офисе. Какие у тебя планы на сегодня?

— Собираюсь в Хэмптон, — ответила я.

— А что там можно посмотреть?

— Ну, город немного больше, чем Толтинг, и там несколько неплохих магазинов, но на самом деле туда ведет невероятно красивая дорога, именно поэтому я так люблю его. И кажется, сегодня не будет дождя.

— Мне отец звонил, — сказал он. — У меня должна была состояться с ним встреча насчет одного клиента, когда я вернулся в Плимут, и он считает, что я недостаточно стараюсь по этому делу. Он совсем не понимает суть отдыха. Мне не помешало бы прогуляться перед тем, как взяться за работу, если ты не будешь против моей компании.

Я смутилась; слова Адама эхом раздавались в моей голове, но это же не считается свиданием, верно? Он всего лишь хочет пройтись куда-то, куда и я планировала идти и где он никогда не был раньше, так что будет приятно показать ему это место.

— Буду только рада.

Мы покинули террасу и направились к Хэмптону. Дорога занимала около получаса и бежала через поля, и я наслаждалась мирным пейзажем. Роберт шел рядом. Он выглядел таким же умиротворенным, как и я. Он заметил, что я смотрю на него, и улыбнулся мне.

— Ты была права, здесь прекрасный пейзаж. Я так долго проводил двадцать четыре часа в офисе, что забыл, как выглядит небо, как выглядит трава, какой снаружи запах.

Я поморщила нос:

— Прямо сейчас пахнет навозом.

Он толкнул меня в бок:

— Ты поняла, что я имел в виду.

— Рада, что тебе нравится. Не могу представить, чтобы я не находила времени побыть на природе.

— Это потому что она у тебя под боком. Плюс ты художница, ты всегда ищешь вдохновения.

Хэмптон появился в поле зрения. Возле каждого магазина на Хай-стрит висели корзинки ярких цветов. Тут было несколько классных магазинов подарков для туристов, которые обычно посещают старинный замок, а также букинистический, в котором я обожаю бродить.

— Люблю книжные магазины, их так мало осталось, — сказал Роберт, заметив его.

— Мне нравится запах, — согласилась я, подходя к двери. — Я вдыхаю книги, это странно?

Роберт улыбнулся:

— Я лучше промолчу. — Он открыл дверь, которая весело зазвенела, мы зашли внутрь, и нас окутал восхитительный запах старых книг.

Я могу потеряться в книжном магазине; страницы открывают нам столько новых миров, столько историй, в которые можно погрузиться. Вообще-то Лукасу всегда было скучно, когда я приходила сюда, и он охотнее ждал меня в кофейном магазине, чем таскался за мной. Он никогда не был заядлым читателем; его внимания не хватало надолго.

— Привет, Мари, — обратилась я к женщине, спешащей на звук колокольчика. Этот магазин принадлежит ее семье уже около восьмидесяти лет.

— Роуз, рада тебя видеть. А это кто? — она взглянула поверх очков.

— Это Роберт, он приехал в город на лето, — сказала я, направляясь в отдел классической литературы. — Есть что-нибудь новенькое?

Мари осмотрела Роберта с ног до головы и проследовала за мной.

— Кто-то принес несколько книг Диккенса в милом твердом переплете, — ответила она, показывая их мне. Среди них несколько таких, которых у меня не было, и книги, кажется, в отличном состоянии. — Я знала, что они тебе понравятся. А чем я могу заинтересовать тебя? — Она подошла к Роберту, который рассматривал отдел с детективами. — Вот эта новая, — сказала она, показывая ему книгу и подходя очень близко.

Роберт отступил и попятился к стенду. Как в замедленной съемке, стенд зашатался перед тем, как с грохотом упасть назад, пятьдесят или около того книг разлетелись повсюду.

Роберт выглядел испуганным, его лицо покраснело, когда Мари вздохнула и прикрыла рот рукой. Я ничего не могла с собой сделать: глядя на этот беспорядок и Роберта, такого беспомощного, я расхохоталась. Мой смех нарушил гнетущую тишину, и Мари присоединилась ко мне; в конце концов и Роберт заулыбался.

Так приятно смеяться по-настоящему. Мне было сложно остановиться. Пришлось прислониться к книжной полке, так как дышать стало тяжело.

— Я всегда был неуклюжим, — скромно признался Роберт. — Мне очень жаль, — сказал он Мари и начал собирать книги. Приятно видеть его таким смущенным, когда лопнул пузырь его безупречности. Мари взяла себя в руки и начала помогать ему поднимать стенды, я сделала глубокий вдох и подняла несколько книг, чтобы поставить на место. Я громко икнула, и Роберт схватил меня за плечи, заставив подпрыгнуть от неожиданности. — Испуг останавливает икоту, — оправдывался он, когда поймал мой раздраженный взгляд.

— Нет, тебе нужно выпить воды, — сказала Мари.

— Я думаю, что мне просто нужно перестать смеяться.

Когда мы наконец привели все в порядок, мы с Робертом купили кучу книг, пытаясь загладить свою вину. Мари обняла нас на прощание, щеки Роберта снова немного порозовели, и мы покинули магазин, обещая вскоре вернуться.

Небо стало серым, и ветер растрепал мои волосы.

— Мне нужен кофе после такого, — сказала я, потирая свои голые руки, покрывшиеся гусиной кожей.

— Отличный план. Мне было так стыдно.

— Мне жаль, что я так сильно смеялась.

Он посмотрел на меня. Неправда, но я прощу тебя. Многие смеются надо мной.

— С тобой такое часто происходит? — спросила я, стараясь не рассмеяться снова. Я вела его к старинному замку, в саду которого было неплохое кафе.

— Однажды я опрокинул статую в одном шикарном отеле, когда мы были на отдыхе, и отец не разговаривал со мной все оставшиеся дни. Он думал, что я сделал это специально. А я иногда просто не замечаю вещи.

— Ты хуже, чем Белла Свон.

— Кто?

Я покачала головой. Почему меня не удивляет, что ты не знаешь, кто это?

— Я встречал ее?

— Вряд ли.

Мы зашли на территорию Хэмптон-хаус, высокого импозантного каменного здания, окруженного ухоженными газонами с высаженными по краю розовыми кустами.

— Я часто приходила сюда, когда была маленькой. Они устраивали мероприятия типа охоты за пасхальными яйцами, и люди одевались, как те, кто жил здесь во времена, когда он был построен.

— Мне всегда нравилось представлять, как жили люди раньше, — сказал он, глядя вверх на дом, когда мы проходили мимо.

— Мне тоже. Например, люди в этом доме были счастливы или несчастны? Что происходило здесь? Это так завораживает.

— Подходящее ли время для того, чтобы сообщить, что я член Национального фонда1?

— Они приняли тебя в таком молодом возрасте?

— Эй, история — это интересно, — возразил он.

Я положила руку ему на плечо:

— Я просто шучу. Мне нравится рассматривать здания вот так. Мы с мамой посещали какой-нибудь старинный дом или замок каждое лето. Моим любимым был Чатсуорт-хаус.

— Здорово, — согласился Роберт, открывая дверь в кафе и пропуская меня вперед.

Окно выходило на сады, и мы нашли столик у окна, чтобы смотреть на них.

Роберт купил нам кофе и по кусочку пирога.

— Не могу поверить, что ты любишь морковный пирог.

— Традиционный бисквит скучноват, — сказала я, указывая на его тарелку. — «Лимонный дождь» — мой любимый. Пожалуй, я делаю лучший в Толтинге. Ну, это по моему скромному мнению.

— Я должен попробовать, пока я здесь.

— Ты можешь помочь мне испечь его.

— Ты позволишь мне разгуливать по своей кухне после того, что сегодня видела?

— Хм… хороший вопрос. Я вообще-то очень люблю свою кухню.

Роберт вздохнул:

— Дискриминация неуклюжих. Я могу уже организовать клуб.

— Если у нас будут футболочки, я вступаю.

— Какой же клуб без футболочек? — он улыбнулся мне и протянул свою вилку. Я звякнула по ней своей, закатив глаза.

Мы только начали есть, как зазвонил мой телефон.

— Алло, — спросила я с набитым пирогом ртом.

— Эмма грозится готовить ужин, ты сможешь прийти?

Я рассмеялась, когда услышала голос Джона. По правде говоря, Эмма не самый талантливый повар. Однажды на Рождество она пыталась подать на стол замороженную индейку, и нам пришлось делать сэндвичи с сыром на гриле, поэтому с того момента все сошлись на том, что рождественские ужины готовлю я. Она и Джон или едят в ресторанах, или берут еду на вынос, или едят макароны с соусом, который Эмма научилась делать.

— Что она пытается приготовить?

— Баранину. Мне страшно, Роуз, — прошипел он, как будто скрывая наш разговор от нее, что вполне могло быть.

— Она достала книгу кулинарных рецептов.

— О’кей, я приду, чтобы убедиться, что она не добавит сахар или что-то еще. — Я взглянула на Роберта, который показывал жестами, что никогда не делал ничего подобного. Я покачала головой, показывая, что сомневаюсь в том, что это правда.

— Ты не одна?

— Мы пьем кофе с Робертом.

Повисла короткая пауза.

— Почему бы тебе не взять его с собой? Тогда не будет так очевидно, что я позвал тебя, чтобы спасти ужин.

— Даже не знаю. — Я взглянула на Роберта. Может, это чересчур на сегодня? — Я могу спросить у него. — Роберт приподнял брови.

— Напиши мне смс, чтобы я знал, и приходи к шести, чтобы не было слишком поздно предотвращать катастрофу. — Он быстро положил трубку.

— Это был Джон. Он хочет, чтобы я пришла на ужин, чтобы спасти его от шедевров Эммы — скажем так, у нас еще не было положительных прецедентов. И он спрашивал, хочешь ли ты тоже прийти? — я произнесла это как бы невзначай, потому что не хотела, чтобы это звучало как двойное свидание.

Он недолго думал.

— Ну, это спасет меня от очередного бургера у Джо, — ответил он, не встречаясь со мной взглядом. — Если ты не против.

— Эмма будет занята, пытаясь разузнать все о тебе, так что я смогу следить за ужином, — сказала я, разряжая обстановку и чувствуя легкое порхание бабочек в животе, я была не уверена, хорошо все складывается или плохо и почему.

— Я сделаю все возможное, чтобы отвлечь ее, — сказал он, улыбаясь одной из улыбок, которые озаряют его лицо и не улыбнуться ему в ответ просто невозможно.

1 Британская некоммерческая и негосударственная организация, основанная в 1895 году для охраны «берегов, сельской местности и зданий Англии, Уэльса и Северной Ирландии».

 

Глава 12

 

Чем ближе стрелка часов подбиралась к шести, тем сильнее становилось мое волнение. Я сидела за кухонным столом, просматривая фотографии на телефоне, и думала, как странно ужинать с Эммой, Джоном и кем-то, кто не является Лукасом. Я остановилась на фотографии нашей четверки перед камерой, обнимающих друг друга, корчащих глупые рожицы. Это всего один крохотный момент из нескольких лет, проведенных вместе, момент, который пролетел так быстро, что мы даже не заметили его ценности. Но проблема этих моментов в том, что, когда ты понимаешь, что их больше не будет, они становятся невероятно значимыми. Действительно, все, о чем Лукас и я говорили, стало теперь таким важным. Я бы хотела накрепко сохранить эти мгновения в памяти, но в этом-то и вся их суть: ты никогда не знаешь, когда каждый из них станет последним.

Нашим последним моментом вместе было утро того дня. Лукас собирался уходить в строительную компанию, а я должна была приступить к работе в баре. Мы вместе завтракали, это не было редкостью, однако так получалось не каждый день. Мы пили чай с тостами. На столе не было бекона, яиц, блинов или чего-нибудь необычного, просто старый добрый чаек и тосты, мы сидели за нашим маленьким сосновым кухонным столиком, играло «Радио 1». Это был невзрачный день, правда, ни холодно, ни жарко, только небольшой лучик солнца пробивался сквозь серые облака. Лукас был в рабочей одежде, потрепанных джинсах и футболке, его волосы были взъерошены после сна, а я все еще была в пижаме с волосами, собранными в пучок.

— Во сколько ты придешь? — я не просила его остаться дома; эта мысль даже не посетила меня. Я даже и подумать не могла, что это последний раз, когда я провожала его на работу. Я бы хотела вернуться назад во времени и заставить его остаться, но кто знает, уберегло бы это его или его отняли бы у меня каким-то другим образом? Когда твое время вышло, значит ли это, что другого пути быть не может?

— Наверное, к семи. Я переоденусь и приду в бар, — сказал Лукас. Он всегда приходил, чтобы повидаться со всеми, а потом мы вместе шли домой; иногда он еще и ел у нас.

Я кивнула, и он встал, убрал тарелки в раковину и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. Он пах нашим гелем для душа с магнолией. Подмигнул, взял со стойки ключи от машины.

— До встречи, детка.

Мы не сказали друг другу «я люблю тебя». Некоторые люди говорят это каждый раз, когда прощаются или вешают трубку, а мы — нет. Мы знали это и так; наша любовь окутывала нас, но мы не трепались об этом постоянно. Ночью меня настигла мысль, что я не сказала ему, что люблю, в то последнее утро, но, я чувствую сердцем, он знал об этом и любил меня. Никто из нас не знал, что это была наша последняя возможность сказать эти слова друг другу.

Ты никогда не знаешь, когда произносишь «я люблю тебя» в последний раз.

Я до сих пор жалею, что не говорила ему об этом чаще. Мне повезло: я любила и была любимой. Но не следовало принимать это как должное. Если посчастливиться когда-нибудь снова полюбить, я буду крепко держаться за это чувство, потому что знаю, что значит потерять его. Не думаю, что любить — значит отпускать. Это значит — ценить любовь, пока она есть в твоей жизни.

Я свернула фотографии и заблокировала телефон. Пора выходить.

Стук в дверь испугал меня, я открыла и увидела Роберта в черной рубашке и штанах. Он провел рукой по волосам, приветствуя меня.

— Я подумал, мы могли бы пойти вместе.

Я надела джинсовую куртку, взяла сумку, закрыла дверь, и мы отправились к Эмме и Джону. Я постаралась не думать о том, что теперь это еще больше похоже на свидание. Я знаю, что это — не свидание, и Роберт тоже знает. Надеюсь, что знает, во всяком случае. Я мельком взглянула на него, поняв, что он тоже молчит. Наверное, мы оба нервничали.

Вечер был прохладным. Солнце опускалось все ниже. Город был наполнен людьми, которые большую часть жаркого дня провели на пляже. Эмма и Джон жили в центре Толтинга недалеко от Хай-стрит в трехэтажном доме, похожем на тот, в котором жили мы с Лукасом. Окна их спальни выходили на пляж. Джон с широкой улыбкой распахнул для нас дверь.

— Хвала небесам, — произнес он, указывая себе за спину. — Она уже на кухне.

Он поцеловал меня в щеку, пожал Роберту руку и поблагодарил за красное вино. Джон подтолкнул меня вперед в сторону кухни и повел Роберта в гостиную.

Их дом был наполнен всякой всячиной. Они постоянно собирали безделушки. Везде были фотографии, множество подушек и непонятное изобилие часов. Стены белые, пол покрыт полированным деревом, но все невероятно загромождено. Дом пропах духами Эммы, но сегодня этот аромат был смешан с ароматом баранины. Я открыла дверь в кухню.

— Эй-эй!

Эмма повернулась.

— Он пригласил тебя только для того, чтобы ты помогла мне готовить, так ведь?

Я рассмеялась:

— Ты снова подслушивала его телефонный разговор, так ведь?

Она пожала плечами:

— За ним нужен глаз да глаз. Вино на столе. Я думаю, что все получается, но рецепт просто бессмысленный. Вот почему у меня что-то не выходит: они делают рецепты, которым невозможно следовать. Кстати, он написан не на французском?

Я налила нам по бокалу и подошла к духовке. Уменьшила температуру, поскольку она выставила слишком высокую и баранина наверняка сгорела бы. Я вытащила посудину и заглянула внутрь. Выглядело неплохо, только немного водянисто. Я помешала и сгустила, добавив чуть больше вина и трав, прежде чем поставить обратно в духовку. После того как я убедила подругу, что все в порядке, и пообещала, что не расскажу Джону, что баранина без меня сгорела бы, мы направились в гостиную к Джону и Роберту.

— Все в порядке? — спросил Джон, глядя на меня с надеждой.

— Господи Иисусе, — сказала Эмма, толкая его локтем в ребра. — Я не безнадежна. Правда, Роуз?

— Будет очень вкусно, — ответила я дипломатично, садясь возле Роберта на диван напротив них.

Я сделала глоток вина и заметила, что Эмма без бокала. Она спрашивала Роберта о работе, и внезапно все звуки стихли… Я помню фото нашей четверки, на которое я смотрела дома, и некоторые моменты той ночи всплыли в памяти. Разговор о том, что девочка, с которой мы ходили в школу, уже родила ребенка. «Нам нужно забеременеть в одно и то же время», — твердила Эмма. «Вы не сможете справиться с этим вдвоем», — сказал Джон. «Уверен, наш малыш будет круче, чем ваш», — добавил Лукас, ухмыляясь.

Я вскочила и извинилась, выбегая в ванную. Мне нужно принять это. Я должна поддержать Эмму, но если они хотят завести ребенка, то… Мы не забеременеем в одно и то же время.

Я проглотила рыдания и умылась. Я не могу потерять лицо перед всеми. Я почувствовала себя ужасным другом. Вежливый стук заставил меня подпрыгнуть. Эмма приоткрыла двери, и я выругалась про себя, что не заперлась.

— Роуз?

— Со мной все хорошо, просто стало жарко, вот и все.

— Я всегда вижу, когда ты врешь, забыла? — я посмотрела в зеркало, глядя на ее отражение позади меня. Она выглядела такой взволнованной; я почувствовала вину. Я не хотела, чтобы это становилось между нами.

— Ты ведь не пьешь?

— Я слышала, что это может помочь.

— Ты не говорила мне об этом.

— Нет, — она присела на край ванны. — Я же вижу, как ты реагируешь, когда я упоминаю что-то, что имеет к детям какое-то отношение. Я просто подумала, ты не хочешь говорить об этом, не хочешь ничего знать. И мне понятно это, честно.

— Мы всегда обо всем говорим, — слабым голосом возразила я. Как же неприятно было осознавать, что будущий малыш мог встать между нами. Но я не знала, что делать. Мне не хотелось завидовать, не хотелось возмущаться. Она ни в чем не виновата. И мне это было прекрасно известно. Но оказалось сложно побороть собственные чувства.

Я медленно повернулась:

— Думаю, нам лучше вернуться в гостиную.

Эмма закусила губу и поднялась.

— Скажешь, если можно будет поговорить об этом?

— Не «если», а «когда», — пообещала я, надеясь, что для разговора я смогу в скором времени собраться с силами.

Эмма коснулась моего плеча и выскользнула. Я вытерла лицо, глубоко вздохнула и вернулась к гостям. Я чувствовала на себе взгляд Роберта и задалась вопросом, в каком виде я перед ним предстала. Осушив бокал до дна, я попыталась сконцентрироваться на происходящем.

— Отец даже не рассматривал вариант, что я не захочу с ним работать, — говорил Роберт Джону. — Ему сложно отказать. Но после университета работа в фирме пришлась кстати: он хорошо платит, но и требует сполна. И это касается не только работы, — в голосе Роберта зазвучали нотки горечи. Я услышала настоящую боль в его словах, хотя мне не было знакомо то, о чем он говорил, — мама всегда меня поддерживала и ободряла, но никогда ничего не навязывала.

— Разве он не желает тебе счастья?

Роберт повернулся ко мне.

— Не думаю, что он вообще задумывается о счастье… как, впрочем, и я. Но этим летом я вдруг стал думать над тем, насколько я счастлив и что бы сделало меня счастливым, — наши взгляды встретились, и внезапно я осознала, насколько он ни в чем не уверен. Он казался мне самоуверенным, даже немного пугающим, но сейчас выглядел, как растерянный мальчик.

— Ты разберешься с этим.

— Надеюсь.

Раздался звук таймера духовки, заставив нас обоих дернуться. Я взглянула на Эмму, которая, обменявшись улыбкой и взглядами с супругом, убежала на кухню. На минуту растерявшись, я последовала за ней; щеки продолжали гореть от пронизывающего взгляда Роберта.

Вчетвером мы принялись за еду за круглым столиком в их крошечной столовой. Наши плечи практически соприкасались. Мужчины и я выпили немало вина, и все мы наслаждались пюре с жарким. Эмма вспомнила, что не подумала о десерте, и высказала мне за то, что я не принесла пирог, когда я упомянула, что угостила им Глорию и Грэхема. Хотя я понимала, что на самом деле она довольна тем, что я снова готовлю. Но Джон где-то в кухонном шкафу обнаружил коробку конфет, которыми мы полакомились с бренди и кофе. Слегка опьяневшие, мы с Робертом ушли уже за полночь. Он предложил проводить меня. Эмма и Джон кричали нам вслед и махали на прощание до тех пор, пока мы не скрылись из виду. Мы направились в сторону моего дома. Путь освещала луна.

— Здорово сегодня было, — нарушил приятное молчание Роберт.

— Я рада, — слегка пошатываясь, я поднялась на тротуар. Я сильно перебрала. — Можно кое-что спросить?

Он кивнул, хотя слегка забеспокоился.

— Как так вышло, что ты приехал один? Я имею в виду, что это не похоже на типичное летнее времяпрепровождение для человека вроде тебя.

— Вроде меня? — он коснулся моей руки, чтобы удержать меня в равновесии, и я взяла его под руку, с благодарностью опершись на него.

— Ну… неженатого, с приятной внешностью, обеспеченного…

— С приятной внешностью, значит? — он с ухмылкой взглянул на меня.

Я неопределенно взмахнула рукой.

— Перестань, ты понял, о чем я.

— Если ты спрашиваешь, почему я один, то я не знаю, что ответить. Я встречался с одной девушкой в университете — это длилось три года, и в какой-то момент я предположил, что нам стоит быть вместе и пожениться. Потом я вернулся домой, а она жила в Лондоне, и мы просто разбежались. Оглядываясь назад, я могу сказать, что это была не любовь. Будь по-другому, мы бы не разошлись.

— Но почему сюда? — я давила на него, до сих пор недоумевая, почему он захотел провести лето здесь.

— Как ты поняла, что Лукас был тем Единственным? — спросил он мягко, игнорируя мой вопрос.

— Я не знаю, есть ли Единственный, вторая половинка. Это звучит немного безнадежно. Я знаю только, что Лукас был моим лучшим другом и я любила его. Мы были вместе долгое время, и я не могла себе представить это как-то по-другому.

— Мне правда очень жаль, Роуз.

Мы шли по дорожке, показался мой дом, словно приветствующий меня своим видом. Я снова споткнулась.

— Хорошо бы здесь были какие-то фонарики, — пробормотала я, когда мы уже подходили к воротам. — Мне было весело сегодня.

— Я рад, — ответил он. — Дальше сама справишься?

— Думаю, да. Роб, как ты думаешь, жизнь дает только один шанс на любовь?

Роберт ненадолго задумался.

— Нет, я так не считаю. Думаю, если способен любить, всегда можешь быть любимым. — Он наклонился, и я задержала дыхание. Я замерла, не в силах пошевелиться, испуганная тем, что он может сделать, но он лишь провел своими губами по моей щеке. — До скорого?..

— Да, увидимся, — я выдохнула, в голове роились спутанные мысли, а сердце забилось от смешанных чувств.

— Сладких снов, Роуз. Ты их заслужила.

 

Глава 13

 

Через пару дней я оказалась в доме родителей Эммы. Они не просили вернуть им ключ после того, как я переехала к Лукасу, уверяя меня, что это место навсегда останется моим домом. Войдя в холл, я откинула капюшон и стряхнула капельки дождя, сняла куртку и повесила на крючок у двери. Тот самый, которым пользовалась все два года, что жила здесь.

Тогда здесь кипела жизнь — мы с Эммой слушали музыку на полной громкости, а ее сестренка танцевала под нее у себя в комнате. Родителям Эммы приходилось напрягать голосовые связки, чтобы дозваться нас к обеду. Мы все собирались за кухонным столом, болтая о том о сем под фоновый шум телевизора, на который мы, в общем-то, не обращали внимания.

Этот дом стал для меня утешением после смерти мамы. Здесь обо мне заботились.

Сейчас здесь было гораздо тише, хотя я до сих пор испытывала то же обволакивающее чувство безопасности, что и в первый раз, когда приехала сюда, снедаемая скорбью, нуждавшаяся в доме и семье и в итоге получившая и то, и другое сполна.

— Дорогая моя Роуз! — выбежав в холл, Сью, мама Эммы, заключила меня в горячие объятия. Внешне Эмма — вылитая мать, хотя ни одна из женщин с этим не согласилась бы; они вполне сошли бы за сестер. Эмма родилась, когда Сью сама была еще подростком, поэтому разница в их возрасте была так же мало ощутима, как и во внешности. — Как поживаешь? Как я благодарна, что ты приехала помочь! Я просила Эмму не беспокоить тебя в выходной, но она считает, что где-то здесь могут быть какие-то твои вещи. Невероятно, сколько же хлама у нас накопилось за двадцать-то лет! — скороговоркой выпалила она, выталкивая меня через два лестничных пролета на чердак, который когда-то после ремонта стал использоваться как кладовка. Впоследствии помещение все-таки решили как-то использовать, но прежде всего оно нуждалось в уборке. Что здесь будет теперь — оставалось предметом бурных семейных обсуждений, но Эмма уже сидела на полу посреди комнаты, обложившись горой коробок.

— А где Гэри? — спросила я, удивляясь отсутствию ее отца.

Эмма с ухмылкой подняла голову:

— Пошел чай заваривать.

— Да я только из кухни — его там нет, — недовольно возразила Сью. — Наверняка в пабе околачивается. Ну, я ему устрою! Взвалил все на нас, как обычно. Ну я это так не оставлю! Ладно, скоро вернусь. Роуз, дорогая, выглядишь просто замечательно. — С этими словами она исчезла, прежде чем я вымолвила хоть слово.

— Он в самом деле сейчас у Джо?

— Еще бы! Она нас обоих с ума сводит. Подойди-ка, кое-что покажу.

Устроившись на полу со скрещенными ногами, я взяла у Эммы из рук коробку из-под обуви, доверху набитую фотографиями.

— Помнишь, мы тогда носили пленки в «Бутс», а потом забирали отпечатанные фото.

Бегло просматривая фотографии, я посмеивалась над собой и Эммой, танцующими в ее комнате и воображающими себя при этом «Spice Girls».

— Не самая удачная прическа, — констатировала я, протягивая Эмме фото, на котором у нас слегка безумного вида кудряшки.

— До сих пор считаю выпрямитель лучшим изобретением человечества!

— А это мое, что ли? — заметив свое имя на одной из коробок, я вытащила ее из общей кучи. Внутри оказался плакат со звездой какого-то солиста бойз-бенда с оголенным торсом. — Господи, и это висело у меня на стене.

— Не напоминай, мне потом кошмары снились, — Эмма тоже заглянула в коробку. — Смотри, наши браслетики дружбы!

Она вытащила груду браслетов, купленных нами на одной из прошедших толтингских городских ярмарок и надела половину на запястье.

— Помнишь полуночные разговоры в нашей комнате о том, останемся мы подругами или нет?

Я надела оставшиеся браслеты. В горле застрял комок. Нас всегда волновало, не придется ли нам взрослеть порознь.

— Двадцать лет дружбы, — я приложила свои запястья к ее и проглотила комок. — Эм, скажи мне, я хочу знать…

Она взяла мою руку в свою.

— Я больше не пью противозачаточные таблетки. Кажется, сейчас самое время. Хотя и страшно. Не знаю, сколько придется ждать, но ты знаешь, как мне всегда хотелось иметь семью.

Когда мы были подростками, нас пугал риск забеременеть. Сью твердила, что лучше бы она подождала с Эммой, хотя она и любила дочь каждой клеточкой тела. Но все же Сью была слишком юна, когда дочь появилась на свет. Сью постоянно повторяла, что, прежде чем решиться на этот шаг, мы должны понимать, кто мы есть. В подростковые годы Эмма говорила, как завидует мне из-за того, что у меня есть Лукас. Трудно, когда твои друзья с тобой не на одной жизненной ступеньке. Я прекрасно понимала, почему сейчас она это чувствовала. Наконец она познакомилась с Джоном и говорила, что хочет создать семью. Наверное, желание просто иметь ребенка в какой-то момент переросло в желание иметь ребенка от него. А я ни капли не сомневалась, что из Эммы выйдет отличная мать. Я кивнула, чтобы она продолжала, сжимая ее руки в своих и будучи пока не в состоянии произнести ни слова.

— Но это все сложно. Меня разрывают восторг и страх, и тебя видеть опечаленной невмоготу. Если бы я могла хоть как-то облегчить твою боль! Если бы мы могли пройти через все это вместе. Я всегда думала… думала, что так и будет, — ее голос внезапно оборвался, и я успела заметить, как она украдкой смахнула слезу.

— Все в порядке, — торопливо ответила я, снова сжав ее руку и чувствуя, как у самой на глаза наворачиваются слезы. — Я сама так думала, но ты же понимаешь… — Я сделала паузу, чтобы привести себя в порядок. — Я всегда представляла себе, что у нас с Лукасом будет семья; он обожал детей, и между нами это даже не обсуждалось, понимаешь? А когда ты касалась этой темы, я словно видела все своими глазами. Как мы вчетвером с детьми идем на пляж и на ярмарку, как наши дети дружат и играют вместе и… — Я отерла слезы, Эмма рядом шмыгнула носом. — Но Лукаса больше нет, и у меня нет этой поддержки.

— Ты о чем?

— Я не вижу этого в будущем. У меня нет такой потребности быть матерью, как у тебя. Пока нет. Я предполагала, что у нас был бы ребенок, но я была еще не готова к этому, в отличие от тебя. Я просто еще даже не знаю, хочу ли этого. А узнав, что вы собираетесь пробовать, мне стало просто завидно, потому что у меня с Лукасом этого никогда не будет. У меня никогда не будет частички его, но не знаю, может, это и к лучшему? Как бы я воспитывала ребенка без него? — Я всхлипнула, и Эмма крепко обняла меня.

— Мне так жаль, — пробормотала она, уткнувшись мне в волосы.

Я немного отстранилась и взглянула ей в глаза.

— У меня никогда не будет семьи с Лукасом, и от этого всегда будет больно, но я не хочу, чтобы больно было тебе из-за того, что у тебя есть возможность создать семью с Джоном. Лукас был бы за вас очень рад. И я, честное слово, тоже рада.

— Роуз, ты моя лучшая подруга, — она отбросила назад прядь моих волос и улыбнулась сквозь слезы. — Ты знаешь, насколько ты сильная и храбрая? Ты заслуживаешь того, чтобы быть очень-очень счастливой.

— Боже, я сейчас снова расплачусь.

Эмма отерла слезу с моего лица:

— Просто иногда я чувствую себя такой беспомощной из-за того, что не знаю, чем тебе помочь.

— Просто будь рядом, — я сделала глубокий вдох. — Тогда боль не такая… не знаю, уместно ли здесь слово «сильная», скорее ее становится легче переносить. Я начинаю задумываться о том, что в моей жизни больше не будет Лукаса. Ты знаешь — я никогда не полюблю никого так же, как любила его, но сейчас я хотя бы могу представить себе будущее без него. В этом есть смысл?

Эмма кивнула в ответ:

— Лукас хотел бы, чтобы ты строила новую жизнь и новое будущее без него. Он всегда хотел, чтобы ты была счастлива, и где-то там наверху он поддерживает тебя в этом, Роуз. Я уверена.

— Правда?

— Конечно. Он бы ни за что не хотел, чтобы ты оставалась на месте. У вас были по-настоящему особенные отношения, и этого уже ничто не изменит. А мы с Джоном всегда будем рядом. Обещаю.

Я улыбнулась лучшей подруге:

— Друзья навсегда? — Мне вспомнилось обещание, которое мы дали друг дружке в этих самых стенах, когда нам было по двенадцать лет.

Она улыбнулась:

— Навсегда.

Мы обе погрузились в задумчивое молчание и, кажется, целую вечность сидели обнявшись, пока нас не прервали внезапно объявившиеся родители Эммы.

— У вас все в порядке? — поинтересовался Гэри.

Он недавно уволился с работы продавцом, и ему было трудно привыкнуть к безделью. Заняться игрой в гольф или рыбалкой он отказался наотрез, так что на следующей неделе Сью собиралась идти с ним на урок сальсы.

— Да, все хорошо, — ответила я.

— Хотя мы мало что тут сделали, — заметила Эмма.

Сью примирительно подняла руки.

— Давайте просто оставим как есть — все равно пока так и не решили, что делать с комнатой. Приготовлю нам ланч. Пойдем, Гэри.

Подмигнув нам, Гэри поспешил за женой. Встретившись со мной взглядом, Эмма издала смешок. Я улыбнулась в ответ. Всем хорошо известны внезапные перемены настроения Сью, и я рада, что мы научились просто соглашаться с ней.

— Должно быть, вид у нас кошмарный, — нащупав в кармане резинку для волос, я собрала их в конский хвост.

— Умираю с голоду. Бьюсь об заклад, слезы вызывают аппетит. — Эмма погладила меня по руке. — Спасибо, что выслушала. И знаешь, нужно все делать постепенно. Дальше будет легче.

Она помогла мне встать с пола, продолжая:

— И однажды, возможно, ты полюбишь снова…

Я неодобрительно покачала головой:

— Никакого сводничества. Ни за что. Договорились?

Она подняла руки в примирительном жесте:

— Ладно, ладно. Просто не закрывайся от других, потому что ты никогда не знаешь заранее…

Она бросила на меня многозначительный взгляд, прежде чем выскользнуть из комнаты вслед за родителями. Я прекрасно понимала, что в этот момент она думала только о Роберте, — у нее на лице был написан вопрос: может ли из этого что-то получиться? Я сама понятия не имела, хорошо или плохо то, что она задумывалась об этом. И хорошо ли задумываться об этом мне самой.

Как понять, когда наступит подходящее время и наступит ли оно вообще?

Я спустилась вслед за Эммой. Мы наслаждались чаем с сэндвичами с сыром в компании Сью и Гэри, которые обменивались шуточками, как настоящие старые супруги, и вовсю посмеивались над Эммой, вспоминая истории о ее детских глупостях. Я с улыбкой слушала их, чувствуя, как в этой атмосфере моя тоска понемногу отступает. Было тяжело принять невозможность мечты о совместном будущем с Лукасом, но я не могла позволить, чтобы это мешало мне поддерживать Эмму и Джона. Мне в самом деле стало легче после того, как я призналась, что не уверена, хочу ли иметь семью в будущем, — словно это был секрет, которым нужно было с кем-то поделиться. Возможно, было в какой-то мере неуважительно к Лукасу изменить свое отношение к вещам, когда его не стало, по сравнению с тем, как было при его жизни. Но я должна была принять тот факт, что с его утратой изменилось все, особенно я. И это нормально — думать о том, чего хочется мне. Мне приходится учиться жить без него.

Мы вышли из дома родителей Эммы, когда солнце уже садилось. Мы наблюдали за багрово-пламенными отблесками, испещрившими небо. Я застыла на месте: вот бы передать краски, созданные природой, на холсте.

— Иногда мне так жаль, что я не пишу картины, — пожаловалась я Эмме, шагая вперед.

— Ты к этому вернешься, я знаю.

— Мне кажется, дело в том, что я больше не знаю, что писать. Как будто хочется написать что-то совершенно другое по сравнению с тем, что было, но что — я не знаю.

Эмма наклонила голову.

— Вообще-то звучит интересно. Не то чтобы у тебя застой… Ты просто ждешь, когда поймешь, что ты хочешь сделать.

Мне пришлась по душе ее трактовка.

Мы миновали гостиницу «Толтинг», бегло окинув ее взглядом. Там зажигались огни. Интересно, чем сейчас занимается Роберт?

— Должна тебе кое-что сказать, — внезапно заявила Эмма, заметив мой взгляд.

— Что?

— Роберт должен был остаться здесь только на пару дней, он планировал уехать сразу после ярмарки. Но после встречи с тобой, когда мы завтракали в гостинице, он продлил срок своего пребывания здесь на все лето.

Я нахмурилась, стараясь вспомнить хронологию событий.

— Но когда мы встретились с ним, мы же спрашивали у него об этом, и он ответил, что собирался остаться на несколько недель, разве нет?

— Именно, — согласно кивнула она. — Он нам солгал. Он изменил свои планы после встречи с тобой и разговора с Миком после нашего ухода.

— Это безумие какое-то.

— Да ладно! Когда мы с Джоном только встретились, я поняла, что между нами что-то произошло. Роберт уже влюбился в твои работы, а встретив художницу, решил остаться и узнать ее — то есть тебя — лучше.

Мы приближались к дому Эммы и замедлили шаг.

— Может, той ночью, когда он что-то пытался тебе сказать, он имел в виду это.

— Нельзя просто взять и принять какое-то решение, встретив кого-то: дело не только в этом. Я знаю, что у него вроде бы сложные взаимоотношения с отцом. Наверняка он хотел сбежать от него подальше.

Эмма пожала плечами:

— Может, ты и права, но ясно как день — ты ему нравишься. Все это видят. Вопрос только в том, нравится ли он тебе?

— Конечно, нравится.

— Ты знаешь, о чем я.

Я остановилась у ворот.

— Не уверена, что хочу, чтобы он мне нравился. Понимаешь?

Она согласно кивнула.

— Вообще, он здесь только до конца лета. Как насчет ни к чему не обязывающего летнего курортного романа? — усмехнулась она, толкнув калитку.

— Как будто кто-то из нас что-то в этом смыслит.

До Джона у Эммы было двое парней, и каждый раз отношения длились больше года. Мы были девушками с серьезными намерениями.

Улыбка на лице Эммы померкла.

— Просто я вижу, как с ним ты снова улыбаешься. А это чрезвычайно приятно видеть.

Я потянулась через ворота, чтобы обнять ее на прощание.

— Снова улыбаться — замечательно. Просто я никогда бы не подумала, что смогу взглянуть на кого-то другого, — прошептала я.

— Все дело в том, что ты думаешь, что тебе нужно время осмыслить все это, но бывает, когда жизнь не оставляет времени. Так какой смысл тянуть?

Я наблюдала, как Эмма возвращается в дом, и ее слова звенели у меня в ушах. Медленно я побрела к себе, а на город опускались сумерки.

Я шла и думала о Роберте. Вряд ли он остался только ради меня, но, не стану отрицать, я была рада этому. Мне хотелось проводить с ним больше времени, лучше узнать его. Что-то возникло между нами в момент прощания после ужина у Эммы. Вот только я не знала, готова ли к такому развитию событий.

Я углубилась в мысли о памятных мгновениях. Я не знала, сколько таких мгновений будет у меня с Лукасом. Да мы и не можем знать. Ждать чего-то — значит терять такие мгновения, и об этом однажды придется пожалеть. Возможно, стоит хвататься за возможности, пока они маячат впереди, даже если от этого делается страшно. Кому, как не мне, знать, сколь быстротечно время. Когда думаешь, что у тебя впереди вечность, а ее вырывают из рук. Может, не следует прятаться от того чувства, что зарождается между мной и Робертом, ведь кто знает, когда я снова смогу ощутить такую же искру? Когда еще будет такая возможность? Такой момент?

Может, он уже наступил.

Остановившись у входа в дом, я взглянула на небо с мысленной просьбой ко Вселенной дать мне знак, как поступить. Если бы Лукас мог дать мне этот знак! Если бы я могла поговорить с ним о том, что происходит. Если бы мы были снова вместе хотя бы на мгновение!..

И, наконец, если бы мне не приходилось обо всем этом просить.

 

Глава 14

 

Позвонил Роберт и пригласил меня на пикник на пляже. Погода стояла чудесная, что совсем не типично для Англии, и мне хотелось выбраться на свежий воздух. В полдень я спустилась к пляжу. Он уже ждал меня. Рядом на покрывале была заманчивого вида плетеная корзина. Поднявшись, Роберт помахал мне. Я рассмеялась в ответ.

— Что?

— Ты только взгляни, как мы одеты! — воскликнула я, приближаясь к нему. На нас обоих были светло-голубые джинсы и белые рубашки. — Магазин перепутал?

Он ухмыльнулся.

— Что я могу сказать? Всегда питал слабость к женской одежде, — и слегка коснулся моей щеки губами. — Должен признаться, на тебе это смотрится куда лучше.

— Хочется надеяться, что на мне женская одежда все-таки выглядит лучше.

— Смотри, это мужская рубашка! — запротестовал он, пытаясь показать мне ярлычок.

— Не стану спорить. Что у тебя там? — я заглянула в открытую корзину.

— Это все дело рук Мика. Он весьма увлекся. Кажется, там на пятерых хватит.

Устроившись на покрывале, мы извлекли из корзины съестное. Мик снабдил нас сэндвичами с курицей и фруктами, салатом с пастой, роллами с сосисками, клубникой со сливками, а в довесок — бутылкой крюшона «Пиммс» с лимонадом.

— Надо воздать ему должное — это шикарно! — воскликнула я, накладывая еду себе на тарелку.

Я любовалась безоблачным небом и морскими волнами, миролюбиво плещущимися о берег, подставила лицо солнцу, желая почувствовать его тепло. Телефон Роберта зазвенел, но, увидев, кто это, он сбросил вызов. Должно быть, он заметил любопытство на моем лице и, вздохнув, пояснил:

— Это отец. Снова. Он очень злится на меня за то, что я здесь. Настаивает, чтобы я возвращался. Он думает, что этим перерывом я ставлю под угрозу свое будущее. Он хотел бы, чтобы однажды я взял на себя управление компанией, и считает, что мой поступок дурно выглядит в глазах остальных партнеров.

— А ты этого хочешь — управлять?

— Не хочу об этом думать до конца лета, — ответил он, откусывая большой кусок сэндвича. Меня задел его ответ: немного незрелый подход — откладывать решение проблемы. Однако я сразу вспомнила о том, как откладывала возвращение к живописи, поэтому предпочла промолчать.

Его лицо внезапно просветлело.

— Но есть и хорошие новости. Когда я отправился домой, чтобы развесить твои картины, у меня была назначена встреча в офисе, и я как раз проходил мимо той картинной галереи, о которой тебе рассказывал. В конце концов я решил поговорить с ее владелицей, Хэзер.

Я отложила вилку, чувствуя, как по затылку поднимается горячая волна.

— Зачем?

— Хотел спросить, как они ищут художников, и рассказать о том, кого нашел я. Она была занята, но я оставил ей пару фото твоих картин. Вчера она позвонила и сказала, что в восторге от твоих работ.

Я уставилась на него, не веря своим ушам.

— Ты показывал кому-то мои работы, даже не спросив меня?

Казалось, его удивил мой тон.

— Я думал, тебя это обрадует. Они действительно пришлись ей по душе. Я сказал ей, что сейчас ты не пишешь картины, и она…

Я почувствовала, как внутри закипает гнев.

— Зачем ты это делаешь? Зачем все время подталкиваешь меня?

— Потому что ты должна писать! — он повысил голос. — Она сказала, тебе нужно прислушиваться к своим чувствам и…

— Да что ты знаешь о моих чувствах! — выпалила я в отчаянии. — Боже, да мы только познакомились!

Я вскочила на ноги, будучи не в силах оставаться на месте. Роберт сделал то же самое и теперь смотрел мне в глаза.

— Я всего лишь хотел помочь.

— Не нужна мне твоя помощь.

Он схватил меня за руку, видя, что я собираюсь уйти.

— Хэзер сказала, что с удовольствием посмотрит на другие твои работы. Это может быть отличный шанс. Как же твое будущее? Нужно думать о нем, Роуз.

Я вырвала руку из его ладони.

— Прямо как ты о своем, да?

Я резко дернулась назад, прежде чем отойти. Убегать с пляжа оказалось непросто: ноги проваливались в песок, я чувствовала, как жар обжигает пятки, пока я изо всех сил старалась как можно скорее оказаться подальше от него.

Достигнув конца пляжа, я оглянулась и смогла лишь едва различить Роберта на том же месте, где я его оставила. Я не понимала, почему он так настойчив в том, чтобы я вернулась к живописи. Я не его подопечная, пусть занимается своей жизнью. Очевидно же, что он не горит желанием работать на отца, не хочет принимать дела компании, попросту уходит от этих вопросов. Так с какой стати мне следовать его советам?

— А вот и Роуз! — Я подавила глубокий вздох, завидев миссис Моррис, выбегающую из своего кафе в сопровождении Аманды. — Есть минутка — взглянуть кое на что?

Аманда протянула мне альбом, который сжимала в руках, и робко улыбнулась, закусив губу. Мне показалось знакомым волнение, которое читалось в ее взгляде, — когда надеешься, что кто-то оценит проделанную тобой работу, а вместе с тем сомневаешься в своих способностях. Творческим людям присуща борьба с верой в свои силы. Когда-то я чувствовала то же самое в отношении своих работ. Я смягчилась, не желая вымещать на девочке свой гнев. Сделав вдох, чтобы успокоиться, я взглянула на рисунок. Было приятно видеть, что он соответствовал всем требованиям преподавателя.

— Отличный рисунок, Аманда. Если не получишь за него высший балл, твои преподаватели ничего не смыслят в искусстве.

— Ого, спасибо! И спасибо за вашу помощь, — она порывисто обняла меня.

— Да не за что, — я обняла ее в ответ, а потом снова бросила взгляд на рисунок и почувствовала знакомый болезненный укол. Я так любила это ощущение после создания чего-то совершенного, чем можно гордиться, это чувство удовлетворения и какой-то полноты. Теперь мне так не хватало этого чувства. Больше, чем я могла себе представить.

Я оставила их, склонившихся над рисунком, таких счастливых, и сама ощутила радость от того, что смогла помочь.

Почему гораздо легче помочь кому-то, чем себе самому?

Я медленно шла домой и задавалась вопросом: а не то же ли самое делает Роберт? Пытается помочь мне, потому что себе помочь не может? Может, помогая мне, он откладывает решение собственных проблем?

Я резко остановилась на верхней точке дороги, заметив Роберта, направляющегося к моему дому. Почувствовав мой взгляд, он обернулся, поэтому я перешла на другую сторону, остановившись в нескольких шагах от него.

— Я не хотел тебя расстраивать, — тихо произнес он. — Честно, я старался помочь. Я думаю, что ты действительно талантлива, и мне бы хотелось, чтобы о твоих работах узнали люди. Я понимаю, нужно было сначала спросить тебя. Иногда я так чем-то увлечен, что становлюсь невнимательным. Почти как в книжном магазине, где я натыкаюсь на все подряд, не глядя под ноги, — он робко улыбнулся.

Было невозможно не смягчиться от этой улыбки.

— Послушай, я понимаю, что ты хочешь помочь, у меня нет сомнений в твоих намерениях, просто сейчас это для меня сложно. Во мне происходит настоящая борьба.

— Я вижу. И мне очень жаль. Просто я подумал, тебя может подстегнуть то, что ей в самом деле понравились твои работы. Она считает, у тебя большой потенциал.

По правде, мне это польстило. Я не поддерживала контакт ни с кем из сферы искусства с тех пор, как окончила колледж. Да я никогда и не стремилась к этому, думала, что недостаточно хороша.

— Никогда раньше не была в этой галерее.

— Это чудесное местечко, у хозяйки глаз наметан. Я… — Он снова занервничал. — Я оставил ей твой номер.

— Ты просто нечто, Роберт, — изрекла я, направляясь к себе. — Мне нужно выпить.

Он шел за мной до дома и замешкался в дверях, осматриваясь, пока я искала что-то к чаю, но потом, передумав, достала из холодильника бутылку вина.

Он наблюдал, как я делаю глоток, а затем шагнул внутрь.

— Я представлял себе, как выглядит это место… в этом действительно вся ты.

Я облокотилась на кухонный стол и прикрыла глаза.

— Что, если я не смогу больше писать? — прошептала я.

— Ты сможешь все, что угодно, — так же тихо ответил Роберт. Он был ближе, чем мне казалось.

Я резко открыла глаза — вот он, его лицо всего в нескольких сантиметрах от моего, его глаза утопали в моих, на лице играла слабая улыбка. Я с трудом сглотнула, а он придвинулся еще ближе.

— Я… — начала было я, не имея ни малейшего представления, что собираюсь сказать. Сознание вдруг затуманилось, как будто все окутала дымка. Я попыталась отодвинуться, но уперлась спиной в стол и застыла, неуверенная, хочу ли отдаляться. Он коснулся моей щеки ладонью; под его пальцами ее словно обдало жаром. Сердце ускоренно забилось. Я застыла в нерешительности. Хочу ли я, чтобы это прекратилось?

У меня не было времени подумать над ответом: он придвинулся еще ближе и, не отрывая от меня взгляд, слегка коснулся губами моих губ. Я смущенно выдохнула, а он, зарывшись пальцами мне в волосы, привлек меня к себе в долгом поцелуе. Моим губам недоставало этих ощущений. Они жадно отвечали на его прикосновения, впиваясь в его губы, но как же это было не похоже на то, к чему я привыкла! Поцелуй Роберта был нежен, но полон страсти, и кожей я чувствовала его щетину. У Лукаса ее никогда не было.

Не успела я собраться с мыслями, как Роберт отстранился, стараясь поймать мой взгляд. Я не знала, что он в нем увидел. Не понимала, что чувствовала тогда. Я коснулась пальцами губ, все еще пылающих от его поцелуя. Ощутив внезапную слабость, я ухватилась за край стола. Только что я кого-то поцеловала. Кого-то, не Лукаса.

— Прости меня, Роуз. Не стоило… — произнес Роберт, делая шаг назад, как будто он обжегся об меня.

Жалел ли он об этом поцелуе? А мне бы хотелось, чтобы жалел? У меня из горла вырвался сдавленный всхлип.

— Тебе лучше уйти, — попросила я, изо всех сил стараясь скрыть сомнения.

Он поспешно вышел, закрыв за собой дверь и оставив меня в одиночестве.

Едва держась на ногах, я опустилась на стул у обеденного стола. Меня мучили сомнения. Я не могла понять влечения, которое испытывала к Роберту. Казалось бы, он чувствовал то же самое, но каким же виноватым он выглядел, поцеловав меня. Это из-за Лукаса? Он считает, что для этого слишком рано? Хуже всего то, что мне было хорошо. Мне так не хватало поцелуев. А целоваться с Робертом было приятно.

Нужно было дать волю своим противоречивым чувствам: они словно давили изнутри, и под их тяжестью сердце начало сжиматься, отчего было трудно дышать.

Я поднялась наверх в мастерскую за альбомом для рисования, затем села на кровати в спальне, скрестив ноги и положив перед собой альбом. Я взяла в руку карандаш и почувствовала легкую дрожь, охватившую ее, стоило лишь пальцам сомкнуться. В груди ощутимо заныло. Я провела карандашом по бумаге, начиная штриховку. Приходилось прикладывать усилия, чтобы сосредоточиться: мой взгляд то и дело затуманивался слезами. Я яростно надавливала на бумагу, проводя и растирая темные линии. Вскоре возникли очертания глаз. Все мое замешательство передалось бумаге — она почти рвалась под моими пальцами.

Я шумно выдохнула и в изнеможении отбросила карандаш. С листа на меня глядели почти полностью прорисованные глаза.

Глаза Роберта.

Что же он со мной делает?

И все же я не могла отрицать, насколько приятно что-то нарисовать. На ум пришли слова хозяйки галереи, которые мне передал Роберт, о том, что мне следует прислушиваться к своим чувствам. Разумеется, он рассказал ей о том, что я потеряла Лукаса. Но как я могла передать все свои чувства на бумаге? Это казалось невозможным, хотя даже рисование глаз Роберта придало мне сил. Он сам придал мне сил. Он говорил, что я должна преодолеть страх и вернуться к живописи, и в глубине души я понимала, что он прав. Мне хотелось этого. На самом деле хотелось.

Но как же это сделать?

 

Следующим утром я чуть не поддалась искушению проигнорировать звенящий рядом телефон. Номер оказался незнакомым, и сердце сразу же тревожно забилось. Меня все еще преследовал страх получить плохие новости. Однако, когда я узнала, что мне звонит Хэзер из картинной галереи в Плимуте, сердцебиение участилось уже по другой причине.

— Роуз, я решила позвонить вам, потому что в июне один мой друг собирается устроить пленэр в горах в Шотландии. Сам он невероятно талантлив, и с ним будет группа одаренных художников. Думаю, вам бы очень пошло пользу участие в таком событии. Ваш… друг… — кажется, его зовут Роберт? — заходил в мою галерею и показал мне ваши работы. Я считаю, у вас есть большой потенциал и там вы сможете создать нечто прекрасное. У Дэна большой опыт в том, чтобы научить художников вкладывать эмоции в свои работы. Вы вряд ли сможете не проникнуться вдохновением этих людей и природы вокруг.

Она сказала, что пленэр организовывает Дэниэл Смит, английский художник, чьими работами я восхищалась многие годы. У меня в гостиной даже висела репродукция одной из них — портрет женщины, лежащей на диване. Даже сквозь полотно чувствовалась любовь, которую он испытывал к натурщице.

Я не могла поверить, что мне предложили не только встретиться с ним, но и взять у него урок.

— Конечно, он очень разборчив в отношении участников его пленэров, но моему суждению доверяет и, уверена, с радостью примет вас. Что скажете? — У Хэзер была такая бойкая манера речи, что было ясно — эта женщина получает от жизни все, что захочет. Я почувствовала некое благоговение перед ней.

— Могу я… подумать над этим предложением?

— В группу уже набрано максимальное количество участников, какое обычно позволяет Дэн, поэтому мне понадобится еще какое-то время, чтобы убедить его разрешить вам участвовать. Так что не затягивайте. Это реальный шанс.

Ее слова, словно эхо, повторяли сказанное Робертом. Однако я продолжала лежать в постели еще долго после того, как она повесила трубку, раздумывая над тем, готова ли я воспользоваться шансом.

Весь день я не могла отделаться от мыслей о Роберте и своем искусстве. Я едва дождалась времени, когда нужно собираться на работу, чтобы отвлечься от этого. Но, увидев Эмму, я не смогла сдержаться, потащила ее на улицу и выложила все.

— Подробности! — потребовала она, потряхивая бутылочкой кетчупа.

Я оглянулась, чтобы убедиться, что нас некому подслушивать.

— Я… в общем, Роберт, он… мы…

— Вы переспали? — взвизгнула она с такой силой, что взбодрила бы всех собак в округе.

— Нет, конечно, но… он поцеловал меня, — прошипела я и сразу же закусила губу. — Он попросил прощения, а я велела ему уйти. А теперь не знаю, что и думать и как себя вести, — скороговоркой выпалила я.

Она на мгновение внимательно взглянула на меня.

— Так, а позволь-ка узнать, тебе понравился поцелуй?

Закрыв глаза, я вновь ощутила прикосновение губ Роберта. Я могла поклясться, что мои губы все еще горели после этого.

— Да, но…

— Что — «но»? Вы поцеловались, и что с того?

— Но я о нем с тех пор не слышала и его не видела.

— Еще услышишь, — уверенно заявила Эмма. — Он хороший парень. Наверняка волновался, как ты относишься к тому, что произошло. Он вернется. Ты ему действительно нравишься.

— Я должна испытывать угрызения совести? — поинтересовалась я.

Эмма решительно замотала головой:

— Ни в коем случае. Ты, как никто, заслуживаешь счастья и должна делать то, что тебе это счастье приносит. Роберт шикарен — надо это признать, — и он будет здесь все лето. Он не обязательно должен стать любовью всей твоей жизни, Роуз. Время покажет. Если тебе приятно его целовать и ты хочешь повторить, сделай это, если нет — то нет. Мне кажется, ему небезразличны твои чувства и он своими действиями не причинит тебе неудобств.

Она погладила меня по руке и продолжила:

— Подходящего момента не будет никогда. Ты всегда будешь переживать, что еще слишком рано, ты всегда будешь вспоминать Лукаса — это совершенно естественно. Но новый человек в твоей жизни не отнимет того, что у тебя было с Лукасом, и ты это знаешь.

Я кивнула. Так и есть.

— Ты бы подумала, что поцелуй понравившегося парня должен сделать тебя счастливой?

Она улыбнулась.

— И сделает! Просто позволь этому произойти.

Нас прервал Джо, интересуясь, чем мы заняты. Пора было открывать бар, поэтому я не успела рассказать Эмме о предложении Хэзер.

Первым посетителем оказался Роберт. Он наблюдал за мной из дверного проема с таким лицом, как будто не был уверен, хочу ли я, чтобы он зашел. Почти бессознательно я улыбнулась ему, и он с явным облегчением улыбнулся в ответ. Я вышла навстречу на середину бара.

— Прости меня, — одновременно сказали мы друг другу.

Роберт откинул назад прядь волос.

— Тебе не за что просить прощения, это моя вина.

Я ощутила укол разочарования: он считает наш поцелуй ошибкой? Но, улыбнувшись, он добавил:

— Не стоило вот так оставлять тебя одну.

— Это мне не стоило тебя отпускать, — мягко возразила я, слегка смутившись.

Почувствовав необходимость сменить тему, я рассказала ему о звонке Хэзер и приглашении на пленэр.

— Не знаю, что и делать.

— Никто за тебя не решит, Роуз. Знаю, звучит ужасно клишированно, но ты должна просто слушать свое сердце.

Эмма принесла Роберту выпивку, меня позвали к одному из столиков, поэтому нам пришлось попрощаться. Однако я чувствовала на себе его взгляд через весь зал — я и сама беспрестанно исподтишка наблюдала за ним. Его слова звучали у меня в голове всю ночь напролет.

Слушать свое сердце.

Я понимала желание моего сердца, но сама мысль о его исполнении приводила в ужас.

 

Глава 15

 

Следующие пару недель мы с Робертом проводили много времени вместе, но он ни разу не предпринял попытку снова меня поцеловать. Меня это несколько разочаровывало, но в то же время я получала удовольствие просто от того, что он рядом, и меньше всего мне хотелось торопить события. Оставалось надеяться, что он не жалеет о случившемся. Как-то раз он позвонил и объявил, что меня ждет сюрприз, и мы договорились, что он позже заедет за мной.

Перед этим я заскочила к Глории и Грэхему на воскресный ланч. Было немного странно знать, что между мной и Робертом что-то есть, и не понимать, захотят ли они знать об этом.

— Отлично выглядишь, — констатировала Глория, когда я помешивала соус. — Рада за тебя.

Во мне сразу же проснулось чувство вины за то, что последние пару недель я поддерживала с ней связь только за ланчем по воскресеньям, тогда как ранее мы еще и созванивались. Было очень сложно выбирать тему для обсуждения, чтобы не пришлось упоминать о Роберте. Мне казалось неправильным рассказывать что-либо о нем. По крайней мере, сейчас. Они ведь навсегда останутся родителями Лукаса. Но меня преследовало чувство, что я от них что-то скрываю или, более того, лгу им.

— Как вы поживаете?

— Ну, вообще, мы тут получили сообщение для Лукаса на Фейсбуке от одного из ваших старых друзей. Сэм, кажется.

В памяти всплыл образ Сэма с его коротко стриженными колючими волосами. Я кивнула.

— Сэм считал, что от него все девушки с ума сходят. Господи, как же он заблуждался.

Я повернулась к ней.

— Так вы до сих пор просматриваете его страничку?

Сама я не могла заставить себя зайти в свой аккаунт на Фейсбуке после смерти Лукаса. Эмма говорила, что наши страницы пестрели потоками соболезнований, но мне не хотелось их читать и смотреть правде в глаза. Поэтому Эмма благодарила всех от моего имени.

Иногда я читала его старые статусы, улыбаясь, когда он писал глупости, или просматривала наши фотографии, вспоминала, где была сделана та или другая. Но сама я уже долгое время не делала никаких записей. Да я и не знала, о чем писать.

— Он хотел сообщить нам, что собрался жениться и был бы рад, если бы мы пришли. Сказал, что хотел бы, чтобы Лукас был его шафером. Так мило с его стороны подумать о нас.

— Не могу представить, что он женится.

Лукас и Сэм потеряли связь после того, как Сэм уехал из Толтинга на учебу в университет — и так и не вернулся. Однако в школе они были близкими друзьями, и я не сомневалась, что Лукас бы с радостью побывал на свадьбе друга. Иногда, когда все мысли заняты человеком, которого так не хватает, забываешь о том, что вокруг продолжается жизнь.

— И все же я рада, что люди до сих пор помнят Лукаса. Значит, он оставил какой-то след в мире.

Его мать взяла меня за руку.

— Он оставил особый след в нашем мире — и только это имеет значение.

Я взглянула ей в глаза, и у меня в горле тут же застрял комок. Я заволновалась, что вот-вот расплачусь. В самом деле, я была так благодарна за то, что знала Лукаса. Она права: единственное, что имеет значение, — это то, что мы его знали и любили.

Вошел Грэхем и объявил, что скоро начнется какой-то их любимый старый фильм, и Глория занялась картофелем. Я с облегчением вернулась к соусу — благо, было на чем сосредоточиться.

Было подано жаркое, а на десерт мы попробовали мой пирог с лимонной глазурью. Немного я оставила для Роберта. После того как мы вымыли посуду, Грэхем захотел посмотреть телевизор, и, сверившись со временем, я поняла, что мне пора.

Глория проводила меня до двери. Открыв ее, она подождала, пока я спущусь.

— Какие планы на день? — поинтересовалась она.

— Роберт заедет за мной домой. Хочет мне что-то показать. Очевидно, какой-то сюрприз.

— Мог бы и сюда заехать.

Я согласно кивнула, но подумала, как бы неловко всем было.

— Кажется, местные жители от него в восторге, — произнесла она, не глядя мне в глаза.

— Он оказался хорошим другом, — торопливо ответила я.

Глория мгновение пристально посмотрела на меня, а затем порывисто обняла.

— Спасибо, что не забываешь нас, Роуз, мы тебе очень благодарны.

— Ну что вы говорите, вы же знаете, как я люблю бывать здесь с вами, — я крепко обняла ее в ответ. — Мы же семья, — мой голос слегка дрогнул. Я думала о них как о своих родителях слишком долго, и больно было понимать, что они могут сомневаться в том, что между нами все останется, как прежде.

Глория улыбнулась.

— Мы рады, что ты приезжаешь. А теперь иди! Хорошо проведи время.

Она погладила меня по руке и на секунду задержала взгляд на моих кольцах.

— Береги себя.

— Вы тоже.

Когда я вернулась, Роберт уже ждал меня, припарковавшись напротив дома, поэтому я сходу забралась в его черный БМВ.

— Итак, куда мы едем? — поинтересовалась я.

— Я же говорил — это сюрприз, — он подмигнул и нажал на газ.

Мои разгоряченные ноги приятно овевал поток прохладного воздуха из кондиционера, из радио лилась негромкая музыка.

Я откинулась на сиденье, приготовившись наслаждаться поездкой. Вообще-то я всегда любила сюрпризы. Даже в детстве я не выпрашивала подарки: мне было интересно, что другие выберут для меня. А Лукас от этого был не в восторге: выбор подарков не был его сильной стороной. Помню, как однажды он подарил мне набор инструментов. После этого в дело вмешалась Эмма. Гораздо лучше обстояло дело с открытками: он выбирал такие, от которых я не могла сдержать слез, и всегда добавлял к сентиментальному стишку полные нежности строки от себя. В конце концов добиться моих слез стало для него самоцелью, в достижении которой он каждый раз преуспевал.

Как только Роберт съехал с трассы на посыпанную гравием дорожку, я вытянула шею, чтобы лучше видеть, куда мы едем. Он лишь улыбнулся. Наконец мы добрались до конца узкой аллеи и повернули к небольшому зданию приюта для животных. Повернувшись к нему, я вопросительно приподняла бровь.

— Помнишь, что ты сказала мне на ярмарке? — спросил он, паркуясь напротив. — Ты хотела завести кота. Я как-то проезжал мимо этого места и подумал, что, возможно, ты захочешь заглянуть. Что скажешь?

— И ты запомнил? — спросила я, удивляясь, что он не забыл наш давний разговор. — С удовольствием загляну, — я тут же загорелась идеей.

Мы выбрались из машины, зашли, заплатив на входе благотворительный взнос, и направились к зданию кошачьего приюта.

Внутри стояли выстроенные в ряды стеклянные клетки для кошек, которые вели к небольшим вольерам снаружи. Мы шли вдоль них не спеша, читая каждую табличку, и находили обитателей вольеров либо спящими, либо нежащимися на солнце, либо уставившимися на нас. Некоторые приветствовали нас дружелюбным мяуканьем через стекло.

— Хочется забрать их всех домой, правда? — спросил Роберт, с улыбкой глядя на кота, который даже встал на задние лапы, безуспешно пытаясь добраться до него. — Жаль, что мне нельзя держать питомца в квартире.

Я остановилась у вольера, в самом центре которого сидел, глядя на меня, черно-белый кот с огромными глазищами. Он уперся обеими лапами в стекло и тихонько замяукал. Став напротив вольера, я приложила пальцы к стеклу: кот тут же предпринял попытку вцепиться в них, злясь из-за того, что ему не удавалось этого сделать.

Я рассмеялась.

— Хочешь наброситься на меня?

Подошел Роберт.

— Роуз, он очень милый, — он взглянул на табличку. — И его зовут Тейлор.

— В самом деле? — я прочла сама и обернулась.

Теперь кот терся головой о стекло и урчал так громко, что его было слышно издалека. Он и вправду был прехорошенький, и, хотя он и был мужского пола, у него было такое же имя, как у моей любимой певицы — в свою очередь большой любительницы кошек.

— Похоже, это судьба.

— По-моему, он выбрал тебя, Роуз, — произнес Роберт, тоже протянув руку к стеклу.

— Пойдем-ка найдем кого-то, — взволнованно ответила я.

Мы вернулись в приемную, откуда нас проводили в небольшой кабинет, где какая-то сотрудница вручила мне форму для заполнения, стала задавать вопросы о моем месте жительства и изучать предысторию Тейлора и данные о его характере. Каково же было мое облегчение, когда она сообщила, что я подхожу на роль его хозяйки! Она провела нас в маленькую комнатку, оборудованную специально для котов: в ней было множество удобных кресел, когтеточек и целая гора игрушек. Затем она принесла Тейлора, который тут же подошел к нам, с любопытством принюхиваясь.

— Он оригинал еще тот! — улыбнулась она.

Тейлор встал на задние лапы, положив передние мне на колено. Я погладила его по голове, и он снова оглушительно заурчал.

— Что твой паровоз! Ну, что скажете?

— Думаю, вопрос решен, — сказал Роберт, протягивая руку, чтобы погладить Тейлора по спине. Тот в ответ потерся об него. Я мысленно понадеялась на то, что Тейлор умеет разбираться в людях.

— Я бы с радостью забрала его себе, — согласилась я, с улыбкой наблюдая за попытками Тейлора победить в схватке с игрушкой на полу.

После всех бумажных формальностей и оплаты сбора за принятие питомца мы отправились в магазин, где Тейлор обзавелся переноской, лотком, когтеточкой и, судя по всему, слишком большим количеством игрушек. Сотрудница вынесла нам Тейлора в новой переноске на одеяльце, на котором он здесь спал. Тейлор возмущенно замяукал, поняв, что его заперли в коробке. Я заглянула, пытаясь его успокоить, и засунула туда кошачье лакомство. Это отчасти спасло ситуацию. Сотрудники приюта пожелали нам удачи и помахали на прощание, после чего Роберт вынес кота наружу.

Поддавшись импульсу, я перегнулась через переноску и поцеловала его в щеку.

— Спасибо тебе.

Он казался ошеломленным, но довольным.

— Всегда пожалуйста.

Я забралась на заднее сиденье, чтобы иметь возможность присматривать за Тейлором, и мы уехали из приюта уже втроем.

Роберт остановился у зоомагазина; я выскочила из машины за кошачьим кормом и не смогла удержаться, чтобы не купить для Тейлора кошачий домик в виде пещерки, пока было время. В переполненной кошачьими принадлежностями машине мы добрались до дома. Я внесла Тейлора в его новый дом, а Роберт шел сзади с покупками в руках.

Мы прошествовали в гостиную, где я опустила переноску на пол и выпустила кота. Сотрудница приюта предупреждала, что он может волноваться и лучше бы не выпускать его из комнаты в течение суток. Также, по ее словам, у него мог быть плохой аппетит.

Тейлор выпрыгнул из переноски и обошел комнату, с интересом изучая новую обстановку. Мы поставили в углу его лоток, насыпали немного еды и налили воды, а пока я делала чай, Роберт установил рядом с диваном когтеточку и кошачий домик. Я вынесла нам чай и пару кусков своего пирога с лимонной глазурью.

Не успела я сесть, как Тейлор прыгнул мне на колени, приподнялся на лапах и заурчал, не сводя глаз с моего куска.

— О-о-о… и что ты хочешь этим сказать? — улыбнулась я, глядя, как кот старается получить немного выпечки.

— А он быстро освоился, — Роберт уселся рядом и откусил немного пирога. — М-м-м… а ты ничуть не солгала, сказав, что умеешь печь, — в самом деле очень вкусно.

— Спасибо, — ответила я, довольная тем, что он оценил мое мастерство. Взглянув на Тейлора, я покачала головой: — Так и быть, держи, — и протянула ему небольшой кусочек, который он тут же жадно проглотил, не прекращая урчать.

— У него хороший вкус, — заметил Роберт, отпивая чаю.

Тейлор наспех умылся лапкой и, зевая, умостился у меня на коленях.

— Непростой денек выдался, да? — спросил Роберт, почесывая у него за ушком. Вскоре Тейлор уснул.

Мне пришла в голову мысль, что это первый за долгое время момент, которым мне хочется с кем-то поделиться. Я осторожно взяла телефон и сфотографировала спящего Тейлора, а затем разместила фото на Фейсбуке с подписью: «Познакомьтесь, это Тейлор». Я проследила, как это сообщение появилось на моей странице, и сразу же почувствовала гордость за то, что смогла сделать этот шаг.

Я поняла, что плачу, только когда увидела каплю влаги на головке Тейлора.

— Роуз? — мягко произнес Роберт, заметив это.

— Извини, я просто задумалась над тем, какой счастливой чувствую себя сейчас. Давно не была по-настоящему счастлива, — я задержала на нем взгляд. — В какой-то момент я уже было решила, что никогда не выберусь из этого беспросветного мрака. Спасибо тебе за день, наполненный светом.

Он смотрел в сторону, поэтому я не могла различить выражение его лица.

— Ты заслуживаешь того, чтобы у тебя каждый день в жизни был полон света, — я услышала, как в конце фразы его голос немного дрогнул.

Мы тихо беседовали, пока Тейлор спал, а солнце постепенно скрывалось за горизонтом. Наконец у меня заурчало в желудке.

— Хочешь остаться на ужин?

— С удовольствием.

Я спустила Тейлора на диван; он недовольно глянул на меня, но тут же с готовностью принялся бегать. Я оставила Роберта поиграть с питомцем, а сама проследовала на кухню, чтобы приготовить стир-фрай. Я вернулась с парой тарелок и пакетиком корма для Тейлора. Мы смотрели, как он мгновенно направился к миске и опустошил ее. Не похоже, чтобы у него были проблемы с аппетитом. Я была рада, что он так быстро привык ко всему. Поджав под себя ноги, я принялась за стир-фрай. Роберт разлил вино в бокалы, и комната наполнилась уютом и умиротворением.

Роберт подцепил немного еды со своей тарелки и… с ужасом проследил за полетом кусочка кабачка через всю комнату. Кабачок приземлился недалеко от Тейлора, и кот, заметив, помчался к нему. Однако, принюхавшись, он понял, что это не так вкусно, как пирог, и вернулся к своей мисочке.

— Извини, — пробормотал Роберт, залившись краской, и стремглав соскочил с места, чтобы поднять кусок кабачка, пока я заливалась смехом.

— Хорошо, что я не просила тебя помочь на кухне.

— Я просто ходячая катастрофа, да?

Эта фраза вызвала у меня новый приступ смеха.

Расправившись с едой, я включила легкую музыку. Стало прохладно, поэтому я зажгла дрова в камине. Это мгновенно привлекло внимание Тейлора, и он с удовольствием растянулся перед ним.

— Просто высший балл, — произнес Роберт, отставив тарелку. — Ты никогда не думала над тем, чтобы готовить профессионально?

Я вернулась и села рядом с ним, прислонившись к спинке дивана и поджав под себя ноги.

— Честно говоря, у меня в голове всегда было только рисование. Я люблю готовить, но здесь, — я указала на свое сердце, — первое место отведено живописи. А у тебя? Кем ты хотел быть в детстве?

— Я был помешан на космосе, ужасно хотел стать астронавтом. Брат как-то сказал, что для этого я должен уметь висеть вниз головой целый час. Ну я и решил попробовать. Меня привязали за шнурки к лестничным перилам вверх тормашками. Тут вошла мама и решила, что я собираюсь повеситься. У нее случилась истерика, она не могла развязать. Садовнику пришлось разрезать их садовыми ножницами. После такого о космосе я больше не мечтал.

— Она, наверное, ужасно испугалась.

— Так и было, и мне этого не забыть. Брат был младше, но каким-то образом ему удавалось постоянно надо мной подшучивать. Мне кажется, когда мы стали взрослеть, я взял на себя роль защитника. Думаю, я всегда был более здравомыслящим.

— Значит, ты пожертвовал мечтой о космических путешествиях ради юриспруденции.

— Думаю, на мечте я вообще поставил жирную точку.

Я словно ощутила укол. Я взглянула на него — шикарного, казалось бы, самоуверенного молодого человека, — и увидела кого-то совершенно растерявшегося. Я не знала, как помочь, — я ведь сама была такой. Я коснулась его руки; он осторожно обернулся.

— Разве ты не заслуживаешь того, чтобы бороться за свою мечту? — тихо, почти шепотом спросила я.

Он на секунду заколебался, затем наклонился и поцеловал меня. Второй поцелуй был совсем недолгим, но я снова почувствовала, как от его прикосновений по всему телу разливается тепло.

Я склонила голову ему на плечо, а он, обвив мою талию рукой, притянул меня к своей груди. Я слышала, как совсем рядом учащенно бьется его сердце. Он погладил меня по волосам; я прикрыла глаза.

На секунду я открыла их, глядя на Тейлора, уснувшего на полу перед огнем, и меня захлестнуло волной удовольствия. Я позволила себе отдаться этому чувству. Снова закрыв глаза, я подумала, что это место наконец-то стало мне домом.

 

Глава 16

 

Когда я открыла глаза, первые солнечные лучи пробивались в комнату сквозь стеклянную дверь. Шея резко заныла. Сев на диване, я принялась тереть ее. В этот момент Роберт пошевелил рукой и застонал: я проспала на ней всю ночь, и она затекла. Ну и ну, мы оба уснули на диване. Мы ошеломленно уставились друг на друга. Тейлор вскочил и направился к нам, на ходу потягиваясь и задержавшись у когтеточки. Роберт быстро поднялся с дивана.

— Прости меня, Роуз. Нельзя мне было засыпать, — он запустил руку в волосы, и мне сразу захотелось схватить его за пальцы и остановить. Я поняла, что это его движение означает напряжение.

— Все нормально, не беспокойся, — ответила я, смущенная внезапно охватившей его паникой.

Я наклонилась погладить Тейлора: он сразу отозвался урчанием.

— Да нет, не стоило мне… нам… — он выглянул на улицу, где стояла его машина. — Все теперь узнают, что я ночевал у тебя.

Я проследила за его взглядом и поняла, что он был прав: эта новость мгновенно разнесется по округе, — но мне не хотелось чувствовать вину за то, что у меня ночует мужчина.

— Все в порядке, мы знаем, что произошло. Я имею в виду, не то чтобы… не то чтобы вообще что-то произошло.

— Я не должен был ставить тебя в такое положение. Я пойду, — он уже повернулся, чтобы уйти, но я успела схватить его за руку. Невыносимо было слышать боль в его голосе. Меньше всего я хотела, чтобы очарование вчерашнего дня развеялось вот таким образом.

— Я ничего не имею против того, чтобы ты остался. Мы оба уснули и ничего плохого не сделали.

— Ты себя пытаешься переубедить или меня?

Тейлор замяукал, я наклонилась и подхватила его на руки. Его тепло и урчание действовали успокаивающе. Если бы только Роберту не было так неловко. Я думала, остаться — именно то, чего Роберт хотел бы. Я сделала шаг навстречу и заглянула ему в глаза. Я могла бы вечно смотреть ему в глаза, и мне не надоело бы. Я потянулась к нему, к его губам. Но он шагнул назад. У меня замерло сердце.

— Что? Почему?

— Это была ошибка. Я тебе не пара, — сказал он грубым, но нетвердым голосом.

— Роб, пожалуйста, не говори так. Мне тяжело, я впервые провела с кем-то ночь, с тех пор как… — я замолчала, надеясь, что не расплачусь.

Тейлор стал вырываться, и мне пришлось опустить его на пол.

— Ты первый, кого я вообще поцеловала… — голос все-таки сорвался, и Роберт с выражением боли на лице сделал шаг навстречу.

— Я не хочу причинять тебе боль, — прошептал он, обхватив меня обеими руками.

Я прижалась к нему, пока он держал меня в объятиях, вспоминая, насколько приятно, когда тебя обнимают.

— Тогда не говори, что это была ошибка, — так же шепотом ответила я.

Он запустил руку мне в волосы, а затем немного отступил, приподнял пальцами мой подбородок и притянул мое лицо к себе. Наклонившись, он поцеловал меня. Я обвила руками его шею, а он обнял меня за талию. На этот раз поцелуй был пьянящим и бесконечным; я чувствовала его от губ до кончиков пальцев на ногах. Мне не хотелось, чтобы это заканчивалось.

И все же вскоре наши губы разъединились. Он нерешительно улыбнулся.

— Ты просто невероятная женщина.

Мое сердце слегка затрепетало. Возможно, впервые я почувствовала себя женщиной, а не девочкой, пытающейся повзрослеть.

Тейлор призывно замяукал, и я отправилась на кухню накормить его завтраком. Он поскакал за мной, готовясь исследовать новое помещение. Я покормила его и поставила на плиту чайник.

— Хочешь кофе?

— Мне надо вернуться в гостиницу. Я должен кое-куда позвонить сегодня утром, поэтому лучше я пойду, приму душ, да и Мик уже наверняка раздумывает, куда я делся, почему не завтракаю на террасе, — скороговоркой выпалил Роберт, будто бы занервничав.

— Не вижу ничего плохого в том, чтобы сказать ему, что ты был здесь, — ответила я. Не хотелось, чтобы он думал, будто меня заботит, что скажут люди.

Роберт улыбнулся и поцеловал меня в щеку, а затем вышел через заднюю дверь. Я сидела за столом с чашкой кофе, наблюдая, как Тейлор поглощает завтрак, недоуменно раздумывая, почему Роберт запаниковал. Если кто-то и должен волноваться, так это я.

Я вспомнила, как он сказал, что не пара мне, и нахмурилась, пытаясь понять, что бы это значило. Может, он нервничал из-за того, что он у меня первый после Лукаса? Я коснулась колец на руке, гадая, что нас ждет. Вчера, когда мы возвращались домой с Тейлором, все казалось таким многообещающим. А сегодня снова неуверенность.

Все, что я знала наверняка, — меня к нему тянуло и с ним я чувствовала себя счастливой. С ним ко мне возвращались давно позабытые ощущения. С ним я снова была живой.

Я обхватила руками чашку, пытаясь согреться так же, как в объятиях Роберта.

Должна ли я чувствовать вину за то, что все это во мне пробуждал другой мужчина? Прошло всего два года с тех пор, как я потеряла Лукаса. Слишком ли это малый срок, чтобы хотеть быть с кем-то другим? А наступит ли когда-нибудь подходящее время?

Тейлор пробежал мимо в зал и запрыгнул на игрушку. Я последовала за ним и распаковала еще одну из игрушек, купленных вчера, — мышь, привязанную к палочке. Я поволокла ее по полу, и он сразу же набросился на нее. Вдруг зазвонил телефон. Я зажала его между ухом и плечом, чтобы было удобно говорить. Это была Эмма.

— Так-так, миссис Филлипс, которая живет через дорогу, когда я встретила ее на почте, сообщила, что Роберт ночевал у тебя, — протараторила она, не поздоровавшись.

Я вздохнула.

— Мы всего лишь уснули вместе. Вот и все.

— Не нужно ничего объяснять. Я ее отчитала. Я знаю, это всего лишь сплетни, но, серьезно!

Я пробормотала, что согласна с ней, но тут же меня обдало холодом.

— Не может быть, я совсем не подумала… а как же Глория и Грэхем? — спросила я.

— Никто им и слова не скажет. В смысле, не скажет же, правда? — это прозвучало, как вопрос.

Я услышала пару фраз шепотом, а потом трубку взял Джон.

— Сегодня мы все идем в бар, и Роберт с нами. Не о чем беспокоиться.

До этого я ни о чем не беспокоилась, но теперь меня снедало чувство вины. Мне следовало быть честной с Глорией и Грэхемом: ведь им я сказала, что мы с Робертом просто друзья, а теперь они могут услышать от кого-то о его ночном визите. Они решат, что дело обстоит гораздо серьезнее.

— Но…

— Значит, до вечера, — прервал меня Джон, проигнорировав мою обеспокоенность, и вернул трубку Эмме.

— Терпеть не могу, когда Джон оказывается прав, но сейчас это действительно так. Ты-то знаешь, что произошло — и, в любом случае, только это и имеет значение, — и все знают, что ты заслуживаешь чего-то хорошего. Миссис Филлипс не говорила никаких гадостей, честное слово. Людям просто хочется о тебе позаботиться.

— Все дело в том, что я даже еще не знаю, что происходит, это все так… непривычно.

— Ну еще бы. Все будет хорошо, я уверена. Увидимся вечером, — и она повесила трубку, прежде чем я успела возразить.

Может, они и правы. Нельзя прятаться от всех из-за того, что известно о Роберте. Такое поведение говорило бы о том, что я совершила что-то плохое, а это не так. Хотя я нервничала насчет того, что подумают Глория и Грэхем. Не хотелось бы, чтобы этот случай испортил наши отношения. Стоило бы поговорить с ними, но я не знала, с чего начать.

По дороге к бару Эмма и Джон зашли за мной и заодно познакомились с Тейлором. Он уже мог похвастаться кучей «лайков» на Фейсбуке. Он с наслаждением завладел вниманием, катался на спине животом кверху и понарошку царапался, когда Джон пытался его погладить. Вечер был промозглым и мрачным, идеальным, чтобы уютно устроиться где-нибудь в пабе поближе к огню. Мне же было не по себе от мыслей об этом двойном свидании, ведь все взгляды будут обращены к нам.

Мы оставили Тейлора расправляться со своим обедом и направились в бар, в котором было полно завсегдатаев, выбравших это место своим пристанищем в этот угрюмый вечер.

Меня сразила волна неприязни, исходившая от Адама: взгляд, которым он наградил Роберта, красноречиво говорил о том, что он до сих пор не простил мне мой отказ и считает виновным Роберта. Когда мы вчетвером уселись за столиком с бокалами пива и вина, вокруг зашептались, но кое-кто из присутствующих мне ободряюще улыбался и кивал. Наверное, Эмма с Джоном были правы и все просто проявляли заботу обо мне. Чего, однако, нельзя было сказать об Адаме — было очевидно, что ему уже донесли о нас: всякий раз, когда я поднимала голову, ловила его озлобленный взгляд на Роберте или на себе. Крайне неприятно было осознавать, что я причинила кому-то боль, хоть и ненамеренно. Сама мысль о том, чтобы встречаться с ним, приводила меня в ужас, в то время как с Робертом все получалось само собой.

В этом ведь не было моей вины?

Роберт был молчалив, и разговор поддерживали в основном Эмма и Джон. Джо притащил нам еды и ненадолго присоединился к нашей компании. Я заметила, что он буквально заставил себя задать Роберту пару вопросов, а его мнение здесь имело большой вес, поэтому я почувствовала признательность за проявленное дружелюбие.

Адам подошел к столу и резко выхватил пару пустых бокалов. Я решила, что с меня довольно, встала и пошла за ним, чтобы выяснить, в чем дело.

— Ни в чем, — отрезал он, со звоном забросив бокалы в посудомойку.

— Из-за тебя я чувствую, будто сделала что-то плохое. Это нечестно, — я уже развернулась, жалея, что поддалась импульсу выяснить отношения, как он схватил меня за руку.

— Прости, просто… я ему не верю, — он мотнул головой в сторону нашего столика. — И я знаю, ты думаешь, я это от обиды говорю, потому что мы не вместе, но это не так. Мне кажется, ты легко ранима и…

Я подняла руку, призывая его замолчать.

— Ты не думал о моей ранимости, когда звал меня на свидание.

— Я тебя сто лет знаю, — запротестовал он. — А с этим парнем ты едва знакома.

— Если бы у тебя ко мне действительно были чувства, ты бы желал мне счастья.

Мы стали привлекать к себе внимание. Адам наклонился ко мне, схватил за руку и заговорил тише:

— Я и желаю, только вот сомневаюсь, что он тебе его даст. Кто он вообще такой? Что ему тут надо? Я просто не понимаю, и все.

Я высвободила руку и вернулась к нашему столику, изо всех сил стараясь не придавать значения словам Адама. Я пыталась проигнорировать сказанное им — в конце концов, он просто ревновал.

Я отогнала эти мысли, рассказав Эмме и Джону о Хэзер и ее предложении отправиться на пленэр. Я ощущала на себе взволнованный взгляд Роберта, но уже не была сердита на него за визит к Хэзер. Теперь, кажется, я лучше понимала его и верила, что он искренне пытался помочь. Ему нравилось мое творчество, и он хотел бы видеть меня успешной в том, к чему у меня лежит душа. Наверное, как раз этого ему самому не хватает. Но я все же поделилась своим беспокойством насчет поездки и тем, что мне придется быть вдали от дома целый месяц. А еще ведь был риск, что я не смогу ничего написать там.

— Сдается мне, ты можешь это сделать, только если сама захочешь, — сказал Джон. — Мы-то можем сказать, что это прекрасная возможность и как это здорово, но если ты сама не чувствуешь того же — это все ерунда.

Роберт сжал мне руку, и я слегка дернулась от его прикосновения.

— Иди вперед в своем темпе. Может, еще слишком рано, а может, и нет. Только тебе об этом знать. Подгонять больше не буду.

Я не была уверена, говорил он о моей живописи или о нас. Я взглянула на Эмму — она всегда была моим голосом разума.

— Решать тебе, солнышко.

Я кивнула, и разговор потек в другом русле. Я не знала, что еще добавить по этому поводу. Конечно, все они были правы. Решение должна принять я и только я. Я поймала себя на мысли — а что бы сказал Лукас, будь он здесь? Не думаю, что смогла бы уехать надолго без него. Мне было бы слишком страшно. Хотя он наверняка приободрял бы меня, как обычно. Когда я была с ним, я никогда не испытывала особых амбиций по поводу живописи: мне казалось, все, что у меня есть, — это предел моих мечтаний. Но теперь я задалась вопросом: а не ограничивала ли я себя?

Поздней ночью Роберт проводил меня домой. Я застегнула куртку и туго обмотала вокруг шеи шарф, чтобы уберечься от ветра. Волосы развевались у меня за спиной. Роберт взял меня за руку, согревая ее своими ладонями.

— Ты сегодня молчаливый, — заметила я, когда мы вышли на дорогу к дому. За почти весь путь мы не сказали друг другу ни слова.

Он широко улыбнулся.

— Просто наслаждаюсь вечером. Здесь так спокойно. Теперь понятно, почему ты так любишь это место.

— А как живут в Плимуте?

— Гораздо больше суеты. Конечно, не сравнить с городом вроде Лондона, но там мне никогда не доводилось возвращаться домой, глядя на звезды. Это место действительно располагает к размышлениям.

— О чем, например? — я вдруг поняла, как мне хотелось узнать его лучше. Я привыкла к людям, которых знала очень давно. О Роберте мне почти ничего не известно, и было в этом что-то непривычное. К тому же это немного расстраивало. До встречи с ним я понятия не имела, как может человек считаться загадочным. А он оказался именно таким. Это и интриговало, и беспокоило одновременно. Он пожал плечами, но, судя по сосредоточенному выражению лица, думал он не о повседневных вещах.

— Да о чем захочется. Удивительно: живешь себе, работаешь допоздна каждый день, делаешь то, что от тебя требуется, и даже не можешь остановиться на минуту, подумать — а то ли это, чем ты вообще хочешь заниматься?

Мы подошли к воротам моего дома, остановились. Наши взгляды встретились. Где-то в животе у меня все затрепетало, и, чтобы подавить это ощущение, пришлось сглотнуть.

— Хочешь… хочешь войти? — еле выдавила я, не будучи уверена, какой предпочитаю услышать ответ, но довольная тем, что решение придется принимать ему. На этот раз никаких случайностей не будет.

— Думаю, мне стоит позволить тебе выспаться, — наклонившись, он коснулся губами моей щеки. — Я безумно рад проводить это лето с тобой, — шепнул он мне на ухо.

Выпрямившись, он еще мгновение искал мои глаза и внезапно подался вперед и поцеловал меня в губы. Все произошло слишком быстро, и он сразу же отстранился, как будто следующий поцелуй пошатнул бы его решимость уйти. Мою бы точно пошатнул. Даже от столь легкого, нежного поцелуя по моему телу пошли волны тепла. Я не была уверена, что кто-то из нас смог бы себя контролировать, если бы мы дали волю страсти…

Я наблюдала, как он спускался по дороге, и повернула к дому, с недовольством отмечая чувство пустоты, вызванное его уходом. Ведь я знала, что, даже если бы не поехала на пленэр, он все равно вернулся бы домой к концу лета. Ничто не в силах было предотвратить нашу разлуку. То, что было между нами — что бы это ни было, — было обречено на недолговечность.

У порога меня встретил Тейлор, и его вид отогнал мои мрачные мысли. Он с урчанием побежал за мной к лестнице, и я позвала его с собой наверх. Я забралась в постель, он тут же прыгнул и умостился у моих ног на покрывале. Его присутствие согревало и успокаивало. Как приятно, что я нашла его с помощью Роберта.

Я чувствовала себя в начале новой главы своей жизни и знала, что единственным способом продолжить листать ее страницы и идти вперед было решить, смогу ли я поехать на этот пленэр. Я должна была понять, хочу ли я рисовать. Могу ли я все еще этим заниматься. Время пришло. Бежать или прятаться я больше не могла.

 

Глава 17

 

Когда я приехала, на пляже не было ни души — все из-за затянутого тучами неба. В руке я сжимала альбом, сердце стучало где-то в районе горла. Я разложила на песке покрывало настолько близко к морю, насколько было возможно, чтобы меня не окатило нахлынувшей волной, и уселась на нем с альбомом на коленях. Взяв карандаш, я уставилась на, казалось бы, бесконечную темно-синюю воду. Я начала было делать штриховку моря, как уже делала много раз до этого, но снова почувствовала кризис. Вздохнув, я принялась постукивать карандашом по бумаге. Внезапно тучи стали рассеиваться, кое-где появились светло-голубые лоскутки неба.

— Так и думала, что это ты, — услышала я чей-то голос сквозь пелену своего разочарования. Передо мной стояли Эмма и Джон, держась за руки. Я улыбнулась.

— Мы только что позавтракали у миссис Моррис. А ты что… рисуешь?

— Пытаюсь. Посидите со мной?

Они примостились рядом на покрывале. Эмма в длинном платье сегодня просто источала сияние, а на Джоне были легкая рубашка и светлые брюки. На вид — идеальная пара, но, вместо того чтобы ощутить свое одиночество от этого, я почувствовала прилив вдохновения. Не считая случайных набросков знакомых людей, я преимущественно изображала пейзажи, и каждый раз мои работы были такими… педантичными. Я всегда писала на картинах то, что видела, а не то, какие ощущения у меня это вызывало.

Джон рассказывал Эмме что-то о раздражающем его клиенте на работе, и в том, как она смотрела на него, я увидела любовь. Внезапно я снова ощутила искорку. Мне больше не хотелось рисовать вещи. Своими картинами я должна о чем-то говорить. Я снова коснулась карандашом бумаги и стала делать наброски, как они сидят на покрывале, глядя друг на друга, их руки переплетены. Затем я обозначила глаза Эммы и отметила ту искорку, которую видела в них. Я провела линию между ее глазами и глазами Джона. Рисунок приобрел элемент абстракционизма — я изображала то, как вижу эту связь между ними. Я смотрела сквозь них, как на тени, а рисовала людей, которых знаю. Я нарисовала сердце Эммы, которое билось у нее под платьем, хотя и не могла его видеть; я представила, как оно выглядит, когда она говорит с мужем. Я почувствовала дрожь, которую не чувствовала давно, и потеряла интерес ко всему, кроме того, что создавалось на бумаге. Боже, как же это было чудесно! У меня колотилось сердце, я ощущала, как адреналин распространяется по телу. Я знала, что у меня на лице играет улыбка, несмотря на то что глаза были сосредоточенно сощурены.

— Роуз, — громкий голос Эммы отвлек мое внимание.

Я подняла взгляд:

— Что?

— Нам пора. Мы не хотели тебе мешать, но мы пробыли тут уже два часа, — произнесла она с жизнерадостной ухмылкой. Я могла поспорить, она была довольна тем, что я вернулась к рисованию. — А можно посмотреть?

— Еще нет, — ответила я. — Ничего, я все запомнила, — я снова взглянула на рисунок. — Поговорим позже.

Я ощутила, как мне что-то накинули на плечи: Джон оставил свою куртку. Я подняла голову, чтобы поблагодарить его, но их уже и след простыл. Я взглянула на полуготовую работу и могла сказать, что это было лучшее, что я когда-либо делала. В самом деле могло что-то получиться. Это было что-то другое. Возможно, я наконец дала волю чувствам в своем творчестве. Я закусила губу. Все оказалось не так страшно, как я думала. По правде говоря, было такое чувство, словно тот груз, который я все время чувствовала в груди, немного полегчал.

На бумагу упала капля. Я нетерпеливо смахнула ее, снова начав штриховать. Но тут другая капля смазала уголок моей работы, и мне пришлось поднять голову. Следующая капля упала мне прямо в глаз, и я поняла, что начался дождь. Небо над головой почернело, пляж полностью опустел — осталась одна я. Вот незадача. Я судорожно закрыла альбом, сгребла рюкзак и покрывало с песка как раз перед тем, как полило по-настоящему. Дождь хлестал тяжелыми каплями. Я развернулась, приготовившись к побегу, но в этот момент мой взгляд упал на террасу, ведущую к отелю. Там стоял Роберт. Он наблюдал за мной.

Я выждала мгновение, пока он помахал мне рукой, а затем зашагала к нему навстречу, срываясь на бег: дождь превратился в плотную завесу, сквозь которую почти ничего нельзя было разглядеть, волосы прилипли к лицу. Когда я оказалась рядом, Роберт протянул мне руку, и мы помчались в ресторан отеля. Там не было ни души, и мы расхохотались, стряхивая с себя капли воды и переводя дух.

— Я задавал себе вопрос, как скоро ты заметишь, что идет дождь, — объяснил Роберт.

— И сколько ты там стоял?

— Какое-то время, — он с улыбкой убрал с моего лица мокрую прядь. — Никогда не видел более сосредоточенного на работе человека.

Он бросил взгляд на альбом.

— Было здорово наблюдать за этим.

— Я сейчас ощущаю себя живой, — заметила я, все еще возбужденная от рисования. Я почувствовала на себе его взгляд; он словно обдавал меня жаром сквозь намокшую одежду и проникал под кожу. Я бы никогда не подумала, что люди могут обладать обжигающим взглядом, но у Роберта он был именно таким.

— Ты выглядишь живой, — мягко сказал он, затем притянул к себе и поцеловал.

Я была сама не своя и не смогла не поддаться искушению немного продлить поцелуй. Я провела ладонью по его груди; прилипшая к ней мокрая футболка обнажила очертания рельефных мышц пресса. Интересно, насколько он успел разглядеть меня?

Роберт слегка отстранился.

— Роуз, есть вещи, которых ты обо мне не знаешь, — серьезно произнес он, в ожидании ответа вглядываясь в мое лицо.

Я покачала головой:

— Есть вещи, которых и ты обо мне не знаешь, но мы можем их выяснить вместе.

Он заколебался:

— Но…

Я задрожала от холода, и он сжал руками мои плечи.

— Ты замерзла. Надо бы тебе избавиться от мокрой одежды. Хочешь… в смысле, хочешь переодеться у меня в комнате? Могу тебе дать какие-то вещи.

— Ну что ж, все равно мы носим одно и то же, — ответила я с улыбкой, довольная тем, что он снова выглядел спокойным. Казалось, он нервничал сильнее, чем я.

Роберт взял мои вещи и вывел из комнаты. Мы шли по отелю, и пульс у меня все учащался. Роберт поспешно тащил меня, и я догадалась, что он надеется, что мы не попадемся никому на глаза. Это было уютное местечко, которое украшали деревянные балки и камины, а также картины и статуи, хаотично расставленные повсюду.

К счастью, нам удалось пробраться незамеченными вверх по витой лестнице в единственный номер на последнем этаже. Неудивительно, что он выбрал именно его, хотя его обычно заказывали только новобрачные. Это напомнило мне, что он родом из совершенно иного мира, даже когда наши руки переплетены так тесно, как сейчас, и кажется, будто ничто не в силах разлучить нас. Роберт толкнул дверь и пропустил меня внутрь. Я тихонько ахнула, впервые очутившись в этом месте. Здесь было действительно бесподобно. В самом центре просторной комнаты стояла огромная кровать с балдахином, из окон открывался впечатляющий вид на Толтинг. Комната была выполнена в богатых красных и золотых оттенках, окна обрамляли тяжелые шторы, под ногами был гладко отполированный деревянный пол, а в одном из углов висело зеркало с орнаментом, отражающее нас обоих.

Роберт смотрел, как я двигаюсь по комнате. Я чувствовала на себе его изучающий взгляд, когда рассматривала картину над камином, как вдруг мое внимание привлекла аккуратно сложенная стопка его одежды. Вообще вся комната выглядела поразительно опрятно, хотя, опять же, удивляться нечему. Комната выглядела так же, как Роберт при нашей первой встрече, — отполированной и аккуратной. У меня промелькнула мысль, что на самом деле он и близко не настолько устрашающий, как могло бы показаться, глядя на эту комнату. Я была рада, что знаю об этом, иначе тотчас развернулась бы и сбежала.

— Красивая комната, правда? — мягко спросил он.

— Так и есть, — ответила я, повернувшись и встретившись с ним глазами.

Я уловила его взгляд, на миг остановившийся на моем намокшем топе, который, без сомнения, открывал вид на кружевное белье, но затем он снова поднял на меня глаза, как будто не хотел туда смотреть.

Он провел рукой по волосам. Я подошла и взяла его руку в свою. Я видела, как он сглотнул. Я могла поклясться, что он чувствует жар, что пылал между нами. Не хотелось упускать такой момент, ведь мне было так хорошо. Я жаждала, чтобы меня обнимали, чтобы меня касались. Я хотела раствориться в нем и не думать и не беспокоиться больше ни о чем. Это решение придало мне храбрости, несмотря на волнение, и я шагнула еще ближе.

— Хочешь переодеться? — спросил он.

Я подняла руки над головой.

— Роуз?

Я ободряюще улыбнулась, и он протянул руки, чтобы снять с меня топ. Он отбросил его на пол, а я принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Он коснулся моих пальцев, пытаясь остановить их.

— Не нужно… мы можем не спешить. Может, нам лучше…

— Это то, чего ты на самом деле хочешь? — спросила я.

Он выглядел смущенным. Отстранив его руку, я продолжила расправляться с пуговицами. Он на секунду прикрыл глаза, затем, открыв их, затряс головой, как будто устав сопротивляться.

Я улыбнулась, рывком сняла с него рубашку, и вот она уже упала на пол рядом с моим топом. Я видела, как вздымается его грудь. Слышала его учащенное дыхание. Его сердце билось так же сильно, как мое. Я наблюдала, как его глаза метнулись к моим губам, и я больше не была в состоянии противиться желанию ощутить его поцелуи. Я с нетерпением ждала. Я не хотела останавливаться. Шагнув вперед, я ощутила, как его руки обвились вокруг моей талии. Как же хорошо это было! Ты так привыкаешь к чьим-то объятиям, но, когда тебя этого лишают, это чувство быстро забывается. У Роберта были сильные, но нежные руки, и, когда наши губы сомкнулись, я чувствовала себя в полной безопасности. Он лишь слегка коснулся их, а затем стал покрывать поцелуями мою шею и плечо. Я вздрогнула, стоило ему коснуться моей ключицы и двинуться дальше, опустив бретельку бюстгальтера и поцеловав место, где она до этого находилась.

Он снова остановился:

— Ты точно уверена?

Я обвила руками его шею и поцеловала для пущей убедительности. Я знала, что больше у него не останется поводов для сомнений. Наш поцелуй постепенно стал более нетерпеливым, и то возбуждение, которое я ощущала ранее, загорелось во мне снова, стоило его языку слегка толкнуться о мой. Он приподнял меня за талию и отнес на кровать, забравшись туда следом. Став на колени, я запустила руку в его волосы, в то время как его руки заскользили вдоль моей спины. Мое тело живо отозвалось, инстинктивно реагируя. Оно помнило эти ощущения.

Я притянула Роберта ближе к себе, горя желанием ощущать каждую часть его тела, словно это наркотик. Я хотела, чтобы своими поцелуями он рассеял все до последнего следы моей боли, чтобы он перенес меня куда-то далеко отсюда. Он снова приподнял меня, так что я закинула ноги ему на спину, и осыпал поцелуями мою шею, отчего я чуть слышно застонала. Не думала, что когда-нибудь захочу кого-то с такой силой, но что-то возобладало надо мной, и я вцепилась в него так, как будто он стал для меня воздухом, необходимым для жизни.

— Как ты прекрасна, — выдохнул Роберт, заведя руки мне за спину в поисках застежки от бюстгальтера. — Так невероятно прекрасна, — и он коснулся губами того места, к которому был прикован его взгляд.

В этот момент я была всего лишь женщиной; просто женщиной, обнаженной в его руках, на его постели. Именно этого я хотела. Именно в этом нуждалась.

Он склонился надо мной, и мое тело опустилось на мягкое одеяло; окружающий мир начал куда-то отплывать. Больше не было ничего — только он и я.

 

Глава 18

 

Я лежала в кровати, свернувшись калачиком; мои руки покоились на обнаженной груди Роберта. Кожей я чувствовала, как она вздымалась и опускалась, как замедлялось его дыхание, и это действовало на меня успокаивающе. Мы оба молчали, задумавшись о своем. Я почувствовала, как по щеке скатилась слеза, и осторожно смахнула ее, прежде чем она упала на грудь Роберта. Быть может, это из-за того, что впервые в жизни я была с кем-то, кроме Лукаса, и мне было тяжело от этого. Минуту назад мне было хорошо, но теперь я не была уверена, что должна чувствовать.

Ощущала ли я вину за то, что провела ночь с кем-то другим, не с Лукасом? Роберт погладил меня по волосам. То же самое когда-то делал Лукас. Я закрыла глаза, отгоняя эти мысли, пока я лежала в объятиях Роберта. Но что я могла поделать? Все интимные моменты моей жизни были пережиты с одним человеком, и теперь я не имела понятия, как пережить это с другим.

— С тобой все в порядке, Роуз? — прошептал мне на ухо Роберт, нежно взяв мою руку в свою. Он приподнял мое лицо за подбородок, и наши взгляды встретились. — Ты плачешь? — казалось, он был поражен, и мне было неловко видеть в его взгляде боль. Он отер слезинку большим пальцем, и я невольно вздрогнула от его прикосновения. — Роуз?

— Извини, — произнесла я, отводя взгляд. — Просто…это… ошеломляюще.

Какое-то мгновение он молчал, а затем прижал меня к себе.

— То, что ты чувствуешь растерянность, нормально. Для нас обоих все это ново. Я никогда не чувствовал ничего подобного. И это пугает. Представить не могу, что сейчас чувствуешь ты, но, прошу тебя, не закрывайся. Я здесь, я всегда рядом, что бы ни случилось, понимаешь? Обещаю.

Я приподнялась, оперлась локтем о подушку, посмотрела на него. Все противоречивые чувства вмиг испарились, стоило мне заглянуть в его глаза. Каким-то образом все приобрело смысл.

— Никогда бы не подумала, что снова смогу чувствовать себя так.

Он коснулся моей щеки ладонью, наклонился ко мне и нежно поцеловал в губы.

— Это было великолепно. Ты великолепна. И заслуживаешь счастья. Позволишь мне сделать тебя счастливой? — задавая этот вопрос, он искал мой взгляд, и я понимала, что он совершенно серьезен.

Я улыбнулась и почувствовала, как слезы куда-то исчезли. Я не могла поверить в то, насколько мы хорошо подходим друг другу. Никогда я не представляла себе, что кто-то кроме Лукаса сможет стать мне настолько близким.

— Ты особенный, Роб, — сказала я, немного смущаясь. Не удивительно, учитывая то, что между нами только что произошло. Но он действительно был таким. Все ощущалось по-особенному.

Я почувствовала, как во мне изнутри поднимается волна счастья. Я переживала, что не смогу узнать это чувство, если когда-нибудь оно придет, но это случилось. Оно заново зажгло меня. Я была словно сгоревшим огоньком, который снова воспламенился искорками жизни.

Роберт посмотрел на меня полными удивления и радости глазами, как будто никто до этого не называл его так. Может, и для него это было впервые. Может, он никогда в жизни еще не испытывал любви. Его лицо осветилось улыбкой, которая наполнила меня радостью, и он поцеловал меня в губы с такой страстью, что я упала на подушку. В этот момент я была уверена, что могла полюбить его. Я хотела этого. Я хотела раскрыть ему свое разбитое сердце. Хотела, чтобы он его исцелил.

Как и меня саму.

Во время поцелуя у меня заурчал желудок. Отстранившись, Роберт расплылся в ухмылке, пока я пыталась спрятать лицо в ладони.

— Как неловко, — простонала я, пока он заливался смехом.

Роберт убрал мои руки.

— Я сочту за комплимент то, что у тебя разыгрался аппетит.

Он склонился надо мной, чтобы дотянуться до телефона на прикроватном столике.

— Давно пора обедать, так что я тебя прощаю.

Я улыбнулась и покачала головой.

— Лучшего способа испортить романтический момент не придумаешь.

— Ничего ты не испортила. Давай, я сбегаю в душ, а потом перекусим. К сожалению, доставки в номер здесь нет.

Подарив мне быстрый поцелуй, он выбрался из постели.

В ванную он направился как был, не одеваясь, и я наблюдала за ним, краснея от воспоминаний о его прикосновениях и о том, как же хорошо было их ощущать.

Я тоже поднялась и принялась собирать вещи. Они не успели высохнуть в куче, в которую я их свалила, поэтому я отправилась на поиски футболки, которую могла бы позаимствовать у Роберта.

Открыв шкаф, я вытащила свежую белоснежную футболку, напомнившую мне те, что были на нас в день пикника на пляже. На его вещах оставался мускусный аромат крема после бритья, и я с наслаждением вдыхала его, слушая, как течет вода в душе. Надев футболку, я развернулась полюбоваться своим отражением в зеркале. Я собрала спутавшиеся волосы в хвост и улыбнулась, глядя на свои раскрасневшиеся щеки. Я изменилась. Моя фигура стала возвращать себе привычные округлые изгибы, а круги под глазами исчезли благодаря череде ночей полноценного сна. От поцелуев Роберта губы стали полными и яркими.

Я слегка нахмурилась. Было ли нормальным случившееся? Я думала, что неизменно буду желать, чтобы моим первым и единственным был Лукас. Однако Роберт проявил заботу обо мне, именно то, в чем я сейчас нуждалась. Быть с Лукасом вечно мне не удалось, но он был у меня первым, и это навсегда останется чем-то особенным. Я не смогла подавить кольнувшее где-то в груди чувство вины за то, что позволила обнимать себя другому мужчине, но также я не могла подавить свои чувства к Роберту.

После утраты Лукаса я изменилась. Теперь все стало иным, и я не исключение. Это уже не исправить. Я не думала, что когда-нибудь мне будет совершенно ясно, что является правильным в данный момент. Я не знала, было ли все это правильно или нет. В тот момент казалось, что да. Я вспомнила слова Роберта о том, что это нормально — чувствовать растерянность. Какое облегчение, что он понимает, насколько запутаны мои чувства!

Я отошла от зеркала, озираясь в поисках своего телефона. Мне нужно было написать Эмме: уж она-то поможет разобраться со всем этим. Я нагнулась, чтобы посмотреть внизу, но никак не могла найти на полу свою сумку. Выпрямившись и оглянувшись по сторонам, наконец заметила телефон на столе. Кресло рядом с ним было завалено бумагами, а на самом верху громоздился портфель Роберта. Я потянулась через него за сумкой и зацепила; он упал на пол. Он оказался расстегнутым, и все содержимое вывалилось наружу.

— Вот черт, — пробормотала я, принимаясь собирать бумаги и надеясь, что не устроила окончательный беспорядок в его работе.

Я сложила все документы и взяла в руки папку. Она была открыта, и я заметила торчащий из нее уголок газетной вырезки. Я бросила взгляд на дверь ванной: все еще занято. Я вытащила газету и улыбнулась: это была статья о распродаже моих картин. Как мило, что он хранит ее. Ведь именно это привело его в Толтинг. И ко мне. Я уже было стала засовывать ее обратно в папку, но внезапно остановилась, потому что поняла: там полно других вырезок. Заинтригованная тем, что хранил Роберт, я принялась перебирать их и наконец осознала, на что смотрю.

Я извлекла одну из вырезок. На меня смотрел Лукас. Это было его прекрасное лицо — лицо человека, которого я любила десять лет. Статья гласила об автокатастрофе. Вся папка была полна газетных вырезок об аварии и последующем судебном разбирательстве. В каждой говорилось о Лукасе. Я уставилась на один из заголовков: «Невиновен: в иске отказано из-за ошибок полиции». Я выдохнула и уронила газету на пол.

Мне стало дурно. Что это значит?

Дверь ванной отворилась, появился Роберт.

— Что ты делаешь? — удивленно спросил он, увидев меня на полу на коленях посреди груды бумаг. Наконец он опустил глаза. — Это?.. — он дернулся вперед, но я остановила, подняв руку. — Роуз, я могу объяснить…

Я перебила, глядя на него в растерянности:

— Я не понимаю, зачем ты собирал все это?

Роберт выглядел страшно испуганным. Он медленно опустился на колени напротив меня.

— Роуз…

— Тут все, что газеты писали о Лукасе. Зачем?

Я схватила ручку, лежащую передо мной, чтобы просто держать что-то в руках, и мой взгляд упал на надпись на ней: «Адвокатское бюро Грин».

— Грин? — произнесла я, чувствуя, как забилось сердце. Я медленно подняла глаза на Роберта. В его взгляде застыло выражение боли. — Это твоя адвокатская фирма? Роберт?

Он кивнул.

— Твоя фамилия — Грин? Роберт Грин. Но не тот же Грин, что… — я осеклась, будучи не в состоянии закончить фразу. Казалось, я погрузилась в какой-то кошмар.

Он снова кивнул.

— Джереми Грин — мой брат, — с трудом выговорил он.

Я выронила ручку. Джереми Грин. Пьяный водитель, врезавшийся в автомобиль Лукаса той ночью. Человек, из-за которого погиб мой муж. Тот самый Джереми Грин, которого признали невиновным и который покинул здание суда свободным человеком, не понеся наказания за то, что забрал жизнь человека, которого я любила. Я затрясла головой, не в силах принять это. Голова пошла кругом.

— Ты его брат? — повторила я, отчаянно надеясь, что он скажет, что я не расслышала. Я мысленно заклинала, чтобы он ответил, что это неправда, но все же понимала, что мои надежды тщетны. Все было написано на его лице. Воцарилась тишина; я слышала только, как стучит мое сердце.

Наконец Роберт утвердительно кивнул.

— Да. Прости меня, Роуз.

 

Глава 19

 

— Позволишь мне объяснить? — спросил Роберт, подняв голову и встретившись со мной взглядом.

У меня заныли колени. Я сменила позу, подобрав их к груди и обхватив руками так крепко, что побелели суставы. Я опустила глаза на оброненную ручку. Выдержать взгляд Роберта я не могла, зная, что глаза его исполнены лжи. Я ничего не понимала. И я должна была узнать все до конца, потому что это была какая-то бессмыслица. Я кивнула, предлагая ему говорить. Сама я в тот момент говорить была не в состоянии.

— Думаю, ты догадалась, что у меня не лучшие отношения с семьей. Знаю, особо я ничего не рассказывал, но видел, что ты заметила мое желание быть подальше от них этим летом. В основном от отца, — он помолчал, набирая в легкие воздух. Я почувствовала, что он коротко взглянул на меня и снова отвел взгляд. Он все еще стоял передо мной на коленях. — Моему отцу очень сложно угодить. Сколько себя помню, он всегда держал семью в ежовых рукавицах, возлагая на нас надежды, которые было практически невозможно оправдать. Мне удавалось с этим справляться, делая все, чего он от меня хотел. Я стал юристом и начал работать в его компании. В общем, изо всех сил старался быть идеальным сыночком. А вот мой брат вел себя совершенно иначе. Он терпеть не мог контроль отца. Его без конца исключали из частных школ, он проваливал все, что поручал ему отец. Наконец отец понял, что Джереми никогда не займется семейным бизнесом, как я, и попытался решить проблему деньгами: он отправил Джереми за границу, в университет в Нью-Йорке, заплатив за то, чтобы его приняли. Несколько лет мы с матерью его почти не видели. Когда он окончил учебу, отец вернул его домой в надежде, что он займется карьерой. Однако оказалось, что вдали от дома Джереми пристрастился к азартным играм и при любой возможности просто-напросто сбегал в Лондон — кутить и играть. Однажды вечером они здорово поскандалили — когда отец узнал, сколько Джереми задолжал в казино. Он сказал, что лишает его наследства и больше не будет вытаскивать из финансовых передряг — пусть разбирается сам, как хочет. Он думал, так он исправится. Но брат просто вылетел из дому и сломя голову помчался прямиком в ближайший бар. Об их ссоре мне стало известно вечером, когда я вернулся с работы, а Джереми не отвечал на мои звонки. Я понятия не имел, где он мог находиться, иначе я бы отправился за ним.

Я закрыла лицо руками и затрясла головой.

— Хватит. Пожалуйста, хватит, — в отчаянии прошептала я. Мне не хотелось, чтобы все это было правдой. Мне это не было нужно. Я взглянула на Роберта: у него по щеке катилась слеза.

— Я должен тебе рассказать, — шепотом ответил он, взглядом умоляя меня дослушать.

Я уткнулась лицом в колени.

— Вскоре, около восьми часов, в дверь позвонили. Помню, как нервничал, собираясь открыть. Отец был в бешенстве, и я понимал, что, если Джереми покинул дом в таком состоянии, он мог наломать дров. И все же к тому, что я услышал, я не был готов. Это была полиция. Я думал — ну все, Джереми погиб, — но нет, он был жив, хоть и попал в аварию. Вот и все, что было нам известно на тот момент. Мы сразу же поспешили в полицейский участок. С ним все было в порядке — только пара порезов и ссадин. Помню, какое облегчение почувствовал, увидев его живым и здоровым. Он был моим братом, и я любил его, как бы там ни было. Я знал, как непросто нам было взрослеть, хотя я не оправдывал его поведение. И я чувствовал себя виновным за то, что не уделял ему достаточно внимания. Я так старался услужить отцу, что совершенно забыл о собственном брате. И я его обнял. Я обнял его, — повторил он, словно бы сам не верил в то, что сделал.

Мне показалось, что я не могу дышать. Я хватала ртом воздух, слезы градом сыпались мне на колени, и я не могла их остановить. Как слова Роберта, они лились, не прекращаясь, бесконтрольно. Как же я хотела, чтобы этот кошмар прекратился.

— Когда я отстранился, я уловил запах алкоголя. Он ничего не сказал, только отвел взгляд и отвернулся, но мы все узнали от полиции. Он не пострадал, но, потеряв контроль, врезался в автомобиль, который ехал навстречу; водитель погиб. Он уехал из бара на какую-то вечеринку и убил человека. Он убил Лукаса.

Я охнула. Это было выше моих сил. Вскочив на ноги, я принялась измерять шагами комнату. Взгляд был затуманен слезами, плечи тряслись при каждом вдохе, который давался с таким трудом.

— Твой брат! — в слезах воскликнула я, качая головой. Я была шокирована, опустошена, разъярена. Я резко остановилась и развернулась лицом к Роберту. — Как ты мог скрывать это от меня? — спросила я. — Вставай, — потребовала я, разозлившись, что он все еще стоял на коленях, как бы умоляя о прощении. Как будто это вообще было возможно.

Роберт не спеша поднялся. Теперь в границах этой комнаты он казался как будто бы съежившимся. Он молча плакал, пристыженно глядя на меня.

— Роуз, это еще не все. Мой отец сразу же взял на себя роль адвоката и попытался, как обычно, контролировать ситуацию. Я просто отошел в сторону. Не мог смотреть на них обоих. Если бы можно было повернуть время вспять! Тогда я остался бы там с ними: может, удалось бы предотвратить последующие события. Может, удалось бы убедить их обоих сделать то, что было бы правильным.

— Но тебя никто не узнал, — возразила я, не понимая, как за все время его пребывания здесь никто не установил связь между ним и Джереми.

— Я отказался идти в суд.

На меня лавиной нахлынули воспоминания минувших дней. Я не хотела идти в суд. Просто была не в состоянии. Я была разбита, не могла спать и есть. Да я с трудом вставала с постели. В итоге в суд отправились Джон и Грэхем. Глория тоже отказалась присутствовать. В день вынесения приговора она пришла домой к Эмме, и мы втроем сидели, не говоря ни слова, забыв об остывшем чае в чашках, в ожидании звонка Джона. И когда он позвонил… Как скривилось от недоверия лицо Эммы, когда она сообщила нам, что иск отклонен.

— Он был признан невиновным, — выдавила я, все еще не в состоянии поверить в случившееся в тот день.

Роберт кивнул.

— Да, так и было. Полицейский не применил алкотестер надлежащим образом, поэтому судья заключил, что доказательств недостаточно. Не было подтверждения тому, что он превысил скорость. Никаких свидетелей. Отцу удалось найти эксперта, который подтвердил, что на крутом повороте Джереми мог потерять контроль, будучи трезвым, что было темно и дорога была незнакомой, и на этом месте ранее уже случались аварии. Судья отклонил иск, сказав, что доказательств, что он был в состоянии алкогольного опьянения за рулем или нарушил правила дорожного движения, нет, что это был просто ужасный несчастный случай.

— Мы не могли в это поверить. Полиция была настолько уверена в том, что это вождение в нетрезвом виде. Мы не были готовы к тому, что за гибель Лукаса никому не воздастся по заслугам, — сказала я. — Его родители потеряли единственного ребенка, а человек, который совершил это, просто ушел. А ты, ты ведь знал, что он был виновен, — и ничего не сделал.

— Отец сказал мне, что Джереми будет заявлять о своей невиновности. Я говорил с братом и пытался убедить его поступить правильно: признать, что он превысил скорость и принять все последствия. Я говорил ему, что он раскается в своем поступке, что это будет тяготить его всю жизнь, но он был слишком напуган. Еще бы — папа умел убеждать. Отец сказал ему, что это его второй шанс, что он поможет ему избавиться от вредных пристрастий, что Джереми снова будет частью семьи, если сделает так, как он скажет. Он уверял, что его жизнь будет кончена, если он признает вину. Ему был двадцать один год, он был страшно напуган. Я не оправдываю ни Джереми, ни себя, но отец — не тот человек, против которого можно пойти, его невозможно переубедить.

Роберт смахнул слезу.

— Я должен был приложить больше усилий. Я столько раз пытался, но этого было мало. Я открестился от них обоих, потребовал, чтобы мое имя не впутывали в эту историю. В процессе я не участвовал. Зарылся в работу и делал вид, что происходящее меня не касается. Ненавижу себя за это. Я должен был уговорить Джереми поступить правильно.

Я слегка заколебалась. Ведь это Джереми, а не Роберт был за рулем, однако казалось, будто Роберт несет весь груз вины. Но я быстро отогнала эти мысли. Этот человек лгал мне о том, кем является. Он скрывал от меня все. Я должна была задать вопрос, который вертелся у меня на языке с тех самых пор, как он сказал, кто его брат.

— Зачем ты сюда приехал?

— Я настроил сервис гугл-оповещений на все, что касается этого происшествия, поэтому, когда в Интернете появилась газетная статья о тебе, я получил сообщение на электронную почту. Прочел и понял, что должен приехать. Мне хотелось сквозь землю провалиться от стыда из-за того, что не подумал о родных и близких Лукаса, о том, через что тебе пришлось пройти. Несостоявшееся правосудие. Мне стало противно оттого, что я продолжал жить своей жизнью, не зная, как вы справляетесь с этим. Джереми отправили в реабилитационную клинику, и ему становилось лучше, но вскоре он обрубил с нами всякую связь, и нам пришлось довольствоваться новостями от его лечащего врача. Когда его выпустили, он исчез. Я чувствовал, что подвел брата, и подумал, что у меня появилась возможность помочь тебе здесь, если уж не мог помочь ему.

Я прислонилась к кровати, измученная его откровениями.

— Ты решил, что, купив мои картины, ты как-то компенсируешь то, что сделал твой брат?

— Не компенсирую, конечно, нет. Но, я подумал, если бы я приехал и попробовал помочь тебе, тебе, возможно… станет легче, не знаю. Я вообще это толком не обдумывал. Просто прочел о распродаже и понял, что должен приехать на ярмарку. Я хотел что-то сделать — что угодно, — и это показалось мне единственным способом, наверное.

— Но ты у меня не только картины купил, правда?

Я взглянула на кровать со смятыми простынями; приступ головокружения заставил меня снова вскочить на ноги. Комната завертелась у меня перед глазами. Шатаясь, я сделала пару шагов и ухватилась за стул, чтобы обрести равновесие.

Роберт шагнул ко мне, но я наградила его таким взглядом, что он был вынужден отступить.

— Почему ты остался?

— Сначала я объяснял себе это тем, что видел, как ты несчастлива и как хотела писать, но не могла. Я подумал, что мог бы помочь. И мне здесь понравилось. Моя семья, казалось, так далеко, а здесь я мог быть самим собой. И рядом с тобой. Господи, да я даже не понимал, что происходит. Я совершенно запутался в своих чувствах, прежде чем осмыслил их. Я понимал, что должен уехать и прекратить все это, но не смог. Роуз, ты изменила меня. Я хотел рассказать тебе правду, я пытался сделать это после ярмарки, но просто не смог. А потом случился тот шторм, и я подумал, что это знак… Когда я вернулся домой с твоими картинами, я уже не собирался возвращаться. Я пытался не обращать внимание на то, как ты красива и мила, и на влечение, которые испытывал к тебе. Я знал, что не должен возвращаться. Я слишком боялся рассказать тебе о том, кто я, а если бы я вернулся, если бы остался, мне бы пришлось притворяться кем-то другим, — он тяжело вздохнул. — Но мне хотелось снова увидеть тебя. Я хотел быть с тобой и подумал, что, может, если бы ты лучше узнала меня, ты бы поняла, так что я вернулся… — он замолчал.

— Все, что между нами было, построено на лжи. Я не знаю, кто ты на самом деле. Ты неделями лгал мне. Ты видел, как разбита я после смерти Лукаса, и все равно преследовал меня. Ты меня поцеловал, сказал, что я тебе нравлюсь. Ты заставил меня почувствовать то, что я никогда не чувствовала. Боже, да ты занимался со мной любовью — и все это время лгал мне о том, кто ты на самом деле. И почему — потому что ты думал, мне это поможет? Облегчить твою вину?

Он затряс головой.

— Нет, все с этого начиналось, но как только я стал влюбляться в тебя, все изменилось. Я хотел быть с тобой, думал, что могу сделать тебя счастливой. Не знаю — я уже не хотел говорить тебе ничего, потому что знал, что все будет кончено. Клянусь, я не планировал все это.

— Не могу поверить. У меня возникла слабая надежда на то, что я могу идти дальше, снова быть счастливой, а теперь… вот так, — я принялась собирать свои вещи с пола. — Мне нужно уйти.

Я натянула джинсы и схватила сумку. Мне не хотелось оставаться с ним в одной комнате.

— Не уходи, Роуз, пожалуйста. Я знаю, что должен был сказать тебе. Невыносимо видеть, как тебе больно. Скажи, что я могу сделать, — подойдя ко мне, он протянул руку к моей руке.

Я резко отдернула ее, прежде чем он успел коснуться меня. Мне не хотелось, чтобы он меня касался.

— Все, что я чувствую к тебе, — правда, — умоляюще произнес он.

Я попятилась к двери.

— Если бы то, что ты чувствовал, было правдой, ты бы рассказал мне все раньше. Ты был первым мужчиной, с которым я переспала после Лукаса, и ты знал об этом. Ты знал, какое это имеет для меня значение, но тебе было плевать. Ты вовсе не такой, каким я тебя представляла.

Он вздрогнул, будто я его ударила.

— Прости меня. Пожалуйста…

Я махнула рукой, заставляя его замолчать. Больше не хотелось выслушивать его извинения и ложь.

— Будет лучше, если ты уедешь из Толтинга. Я не хочу тебя здесь видеть — и никто не захочет, когда я расскажу всем, кто ты. Будет лучше для всех, если ты просто исчезнешь.

— Но…

Открыв дверь, я быстро окинула его взглядом.

— Прощай, Роберт, — сказала я и захлопнула дверь перед ним и перед нашим будущим, раскаиваясь, что когда-то ее открыла.

 

Глава 20

 

Я шла по коридорам гостиницы так быстро, как могла, чуть не срываясь на бег. Опустив голову, чтобы никто не увидел мое заплаканное лицо, я пересекла холл, направляясь к дверям, как вдруг услышала свое имя. Я знала, что это Мик, но не могла сейчас выслушивать вопросы о том, что случилось. Я поспешила к выходу и выскочила наружу до того, как он успел меня догнать. Я была благодарна за то, что дождь все еще не прекратился: это лишало шанса преследовать меня. Футболка Роберта мгновенно намокла. Мне хотелось сорвать ее со своей пылающей кожи, но я сдержалась. Его слова эхом отдавались у меня в голове, пока какое-то время я бесцельно брела по дороге, то и дело спотыкаясь. Я с трудом сдерживала слезы. Затем я снова споткнулась, вывернув колено, и сошла с тротуара.

Я остановилась посреди дороги, больше не в силах сдерживать слезы. Я не могла поверить, как быстро момент счастья сменился моментом боли. Я чувствовала, что меня предали, подвели. Я ему доверяла. Я начала влюбляться в него. Кончиками пальцев я чувствовала, что это нечто особенное, а теперь у меня это отобрали. Почему Вселенная снова так со мной поступает? Несправедливость ситуации пронзила мое сердце, будто ножом. Я просто не могла этого понять.

Сквозь пелену слез, перемешанных со льющимся на меня дождем, становилось трудно что-либо разглядеть. Нужно было войти в помещение, но я не знала, куда податься. Я должна была кому-то рассказать все это. Нужно было в этом разобраться. Даже если это окажется невозможным.

Я повернулась и зашагала к дому Эммы и Джона. Кажется, я всегда сбегаю в это место. Когда Эмма открыла дверь, она пришла в ужас.

— Роуз, ты промокла насквозь! — воскликнула она. — Ты что, плачешь? Заходи. Господи, ну и ливень, — она схватила меня за руку и втащила внутрь. Я мельком уловила свое отражение в зеркале в зале — вид у меня был, как у утонувшей крысы. В другое время это было бы смешно.

— Роуз, что случилось? — уже мягче спросила Эмма.

Я поежилась.

— Мне надо снять футболку. Это его. Его футболка, — с ходу выпалила я.

— Хорошо, хорошо. Пойдем наверх, — она повела меня вверх по лестнице. — Чья она? Роберта?

Я кивнула, заходя в ее спальню.

— Не хочу, чтоб она была на мне.

— Садись, — она жестом пригласила меня сесть на ее кровать, и я опустилась на нее. У меня дрожали ноги.

Эмма направилась к шкафу для одежды и достала оттуда просторный пушистый джемпер.

— Вот, надень, а то ты вся продрогла. Джинсы тоже лучше снять.

Пока я переодевалась, она крикнула вниз Джону, чтобы он сделал чай. Она забрала мою промокшую одежду, и я надела вещи, которые она нашла для меня.

— Что ты делала под дождем?

— Мне надо было оттуда уйти. Он оказался не тем, кем я думала. Ты не поверишь, — я натянула джемпер через голову и взглянула на лучшую подругу, которая, в свою очередь, внимательно смотрела на меня. — Я с ним переспала.

Я заметила, как Эмма изо всех сил старалась контролировать свое выражение лица.

— Ты из-за этого расстроена? — мягко и в то же время с улыбкой, как будто услышав хорошую новость, спросила она.

Я откинулась назад и снова поежилась.

Казалось, что холод стал частью меня: он пробирал до самых костей.

— Нет, Эм, я была счастлива. Он сделал меня счастливой.

Она села рядом.

— Все в порядке, Роуз. Ты можешь позволить себе быть счастливой.

Я покачала головой.

— Ты не понимаешь. Он мне лгал. Не могу я быть счастливой. Не с ним.

— Почему нет?

Я опустила голову, не в силах смотреть на нее, говоря об этом. Я не вынесла бы выражение шока на ее лице — такое же, какое было на моем, когда Роберт сказал мне правду. Я не хотела видеть ее гнев, пока мой собственный все еще пульсировал по венам. Я не хотела снова лить слезы.

— Он лгал нам. Он приехал сюда вовсе не из-за того, что ему понравилось мое творчество, а потому что чувствовал вину и полагал, что может успокоить свою совесть, купив мои картины. Все, что он говорил, было ложью. Он все обо мне знал еще до того, как приехал сюда.

— Знал? Что ты имеешь в виду?

Я потерла большим пальцем руку, пытаясь хоть немного притупить боль.

— Его брат, Эм. Это сделал он. Он был за рулем машины той ночью.

— Его брат?

Я медленно подняла на нее глаза.

— Фамилия Роберта — Грин. Джереми Грин — его брат. Человек, который убил Лукаса, — мой голос осекся, когда я упомянула его имя. Я надеялась, что в этот момент он не наблюдал за мной с небес.

Эмма охнула.

— Нет, — выдохнула она.

— Я позволила ему касаться себя. Он меня поцеловал. Мы… Боже мой, Эмма, он стал мне небезразличен, а сам все время скрывал, кто он на самом деле.

— Но зачем? Зачем он сюда приехал? Почему не сказал нам, кто он?

— Нам? — резко переспросила я. — Это мне он лгал. Он не просто купил мои картины, а и переспал со мной! А все потому, что чувствовал вину за то, что сделал его брат. Он признал — представь себе, — что той ночью Джереми был пьян и что он исказил факты таким образом, что дело было проиграно. Не было возмездия из-за каких-то формальностей. Джереми мог признать вину, он знал, что перешел все границы, но он струсил. Никакого наказания за гибель моего мужа, — на последних словах у меня перехватило дыхание, и из груди вырвался всхлип.

Я закрыла лицо руками. Эмма прижала меня к себе.

— Но как же мы ничего не знали о Роберте? Я даже не знала, что у Джереми был брат.

— Он сказал, что не мог смириться с тем, как они поступили, и не хотел быть втянутым в это, поэтому он потребовал, чтобы его имя нигде не фигурировало. В судебном процессе он не участвовал. Его отец настолько могуществен, что наверняка он исказил и сообщения о новостях в газетах. Ни в одной не упоминалось о Роберте. Да и они и не похожи, — я вспомнила, как пристально вглядывалась в фотографию Джереми в газете. Каким же юным он казался! Роберт выглядел совершенно иначе. Никто из нас не смог бы провести между ними параллель. Я задалась вопросом, использовал ли он вообще вымышленное имя для того, чтобы снять номер в гостинице, — так, на всякий случай? Меня бы это не удивило. Сейчас бы ничего не удивило. У меня было достаточно потрясений — на всю жизнь хватит. Больше я не в силах вынести.

— Так что, он думал, что покупка твоих картин будет своего рода компенсацией или что-то в этом роде?

— Очевидно. Он сказал, что хотел мне помочь, но потом влюбился в меня и решил остаться и продолжать мне лгать.

— Не могу поверить. Мне казалось, он был таким искренним. Я думала, между вами что-то есть, понимаешь?

Я шмыгнула носом и вытерла слезы.

— Может, в этом моя вина. Может, я позволяла всему происходить слишком быстро. Может, прошло слишком мало времени после… — я взглянула на лучшую подругу. — Это мне в наказание?

— Нет, — твердо ответила она, сжимая мою руку. — Даже и не думай о таком. Ты ничего плохого не сделала. Он должен был быть честен с тобой.

— Я бы даже на него не посмотрела, — тихо произнесла я.

Минуту мы сидели молча, пока Эмма не сказала со вздохом:

— Мне так жаль, Роуз. Я думала, он… он хотел сделать тебя счастливой. Мне казалось, то, что возникло между вами, — настоящее.

— Ничего не было настоящим.

— Не знаю. Думаю, его чувства к тебе настоящие, — нерешительно произнесла она. — Не могу поверить, что он бы лгал о таком.

— Он лгал обо всем.

В дверь тихо постучали. Это был Джон.

— Вы двое, чаю не хотите? — предложил он, держа в руках по чашке. Его взгляд упал на меня: было ясно, что я плакала. — Ты ей сказала? — обратился он к Эмме.

— Что сказала? — переспросила я, в то время как Эмма яростно качала головой. — Что сказала? — повторила я, повернувшись к ней.

— Уже не важно.

Джон отошел, казалось, поняв, что наш разговор имел более серьезный характер, чем он сначала подумал.

— Я вас остав…

— Нет, — возразила я. — Скажите, что происходит.

Эмма взглянула на меня полным сочувствия взглядом.

— Я сделала тест — прямо перед тем, как ты пришла. Я беременна.

Все застыло. Эмма смотрела на меня так, как будто я могла разбиться на сотни кусочков. Хуже всего было то, что, боюсь, она права. Она не хотела рассказывать мне об этом, когда я ворвалась в ее дом, чтобы порыдать у нее на плече. Это должно было быть одним из счастливых мгновений для нее и для Джона — для них обоих. Я вспомнила об их портрете, который начала рисовать на пляже, о свете, который она излучала. Теперь я поняла, откуда он исходил. Он буквально прорывался наружу. Это ведь было то, чего ей всегда так хотелось. А я не могла радоваться за нее. Я почувствовала себя ужасно от этих мыслей. Я встала.

— Извините, мне пора. Вам двоим надо бы отпраздновать это событие, и я бы хотела к вам присоединиться, но не могу. Просто не могу, — я обошла Джона, который попытался ухватить меня за руку, но я вырвалась. Я слышала, как Эмма звала меня, умоляя вернуться, но я бы только испортила им настроение. Это был их счастливый момент, а я не могла думать ни о чем, кроме того, что произошло со мной.

Я выскочила на улицу. Дождь превратился в морось, носимую ветерком, и я жадно вдыхала свежий воздух, чувствуя себя потерянной и одинокой. Небо было серым, на душе было так же серо. Я подвела лучшую подругу. Меня предал человек, в которого я начала влюбляться. Мне так сильно не хватало моего мужа, что от этого я испытывала боль. Я не знала, что мне делать. Оглянувшись на это место, где я прожила всю свою жизнь, я почувствовала, будто увязаю в своих воспоминаниях и боли. Мне нужно выбраться отсюда куда-то подальше. Нужно снова научиться дышать полной грудью. А здесь я бы это сделать не смогла, не сейчас.

Возвращаясь к себе, я заметила далеко впереди какие-то огоньки.

Нахмурившись, я подалась вперед, пытаясь понять, что это, но я смогла это сделать, только когда добралась до дома и остановилась. На дереве перед моим домом висели китайские фонарики. Кто-то включил их, и теперь они светили прямо на меня. Я уставилась на них в недоумении, откуда они здесь взялись.

А потом я вспомнила, как Роберт упоминал, как темно на этой дороге ночью, и задалась вопросом, не его ли рук это дело. И зачем он так поступил? Как будто ему не все равно. Как будто он хотел мне счастья.

Зачем тогда он лгал мне?

Мне вдруг захотелось, чтобы эти фонарики, которые он оставил, осветили мне не только дорогу домой.

Я отвернулась, не в силах больше задерживать на них взгляд. Я не хотела, чтобы мне что-то напоминало о нем. Мне хотелось забыть его, а он опять вызвал во мне какие-то чувства. Но, казалось, это невозможно.

В телефоне раздался сигнал входящего сообщения. Я взглянула на экран: это была Аманда. У меня замерло сердце: не знаю, от разочарования или облегчения.

«Я получила высший балл за проект по рисованию в школе! Спасибо за совет! Целую».

Я почувствовала искорку гордости за нее и за себя.

Подойдя к двери, я заметила свои принадлежности для рисования, сложенные у входа. Начатый портрет Эммы и Джона. Должно быть, Роберт оставил все это здесь, чтобы я забрала.

Я настолько стремительно сбежала из гостиницы, что все это забыла. Интересно, послушал ли он меня и уехал ли из Толтинга. Хотя выяснять не было желания.

Внезапно я ощутила импульс вдохновения и поняла, как могу избавиться от всей этой боли. Я отчетливо поняла, где хотела бы сейчас оказаться.

Открыв дверь, я позвала Тейлора. Он лежал на диване, свернувшись калачиком, и сразу же поднял голову. Подойдя к нему, я присела рядом, сжимая в руке телефон и собираясь с духом, чтобы позвонить. Пролистав список контактов, я нашла имя Хэзер и мысленно взмолилась, чтобы еще не было слишком поздно.

 

Глава 21

 

Пару дней спустя я ехала в поезде в Шотландию на пленэр. В окне мелькали корнуэльские пейзажи, и я откинулась на сиденье, довольная тем, что отправилась в путь.

Хэзер была удивлена моему звонку. Она было решила, что я сочла идею неподходящей, но согласилась поговорить с Дэниэлом Смитом и убедить его согласиться на мое участие. Я отправилась навестить Аманду и миссис Моррис и попросила их присмотреть за Тейлором весь месяц, что меня не будет. По правде говоря, мне было мучительно расставаться с ним, хотя я была уверена, что они его ужасно избалуют.

Я остановилась у паба поболтать с Джо. Он велел мне не беспокоиться о баре и пообещал присматривать за домом, а также спросил, собиралась ли я попрощаться с Эммой: она выглядела сильно расстроенной на последней смене и пожаловалась ему, что ее сообщения мне остались без ответа. Я почувствовала всю тяжесть вины за то, что в данный момент не в состоянии разделить их с Джоном радость. Просто было слишком много всего. Наконец я просто написала ей сообщение о том, что еду на пленэр. Ответ до сих пор не пришел; не могу сказать, что винила ее в этом. Все, чего ей хотелось, — поделиться с лучшей подругой замечательной новостью, а я подвела ее.

Была еще одна вещь, которую мне нужно было сделать до побега из Толтинга. Роберт рассказал Мику правду о себе перед тем, как покинул гостиницу; я знала, что новость быстро разлетится по всему городу и будет лучше, если Глория и Грэхем услышат ее от меня. Они заслуживали этого.

Было гораздо легче представлять себе пьяного водителя, врезавшегося в Лукаса, неким абстрактным злобным существом, на которое я могла изливать свою ненависть. Я ничего о нем не знала — но теперь знала все. И это было тяжело вынести. Теперь я точно знала, кто он и откуда. Я знала его брата. Знала, почему его признали невиновным, почему он гуляет на свободе, живой и здоровый, в отличие от Лукаса.

Грэхем открыл дверь и впустил меня внутрь, не спуская с меня глаз, пока мы шли в гостиную, где сидела Глория. Я задалась вопросом, о чем им говорило выражение моего лица. Я не могла сесть рядом с ними: я была слишком беспокойна, слишком взвинчена. Шагая перед ними взад- вперед, я рассказывала им услышанное от Роберта. Мне едва удавалось сдерживать слезы, видя, как они воспринимают то, о чем я говорю. В какой-то миг они взялись за руки, и это почти добило меня.

— Я знала, что было что-то большее, чем то, что ты хотела, чтоб мы знали, — сказала Глория, тихо роняя слезы.

— Простите, я должна была вам рассказать. Но мне не хотелось разрушать наши отношения. Вы оба для меня так много значите.

— Могу представить, каково было тебе узнать, кто он, — произнес Грэхем.

— Каково? — Глория повернулась к мужу. — Да его бы здесь вообще не было, если бы не… — Она взглянула на меня, и мне стало страшно стыдно. Она винила меня за то, что он приехал в Толтинг, и была права.

— Глория, вины Роуз здесь нет. Она просто пыталась жить дальше. Ты знаешь, как ей тяжело с этим справляться.

У Глории вырвалось рыдание.

— Простите, я не могу… — вскочив с дивана, она бросилась прочь из комнаты. Я слышала, как она поднялась по лестнице и закрыла за собой дверь.

Со слезами на глазах я взглянула на Грэхема:

— Что мне делать?

— Ничего. Поезжай на свой пленэр, с нами все будет в порядке. Тебе этого не исправить. Ты знала о том, кто он, не больше, чем мы. У нас ушло много времени на то, чтобы пережить произошедшее, даже несмотря на нашу веру. Ты ведь не думаешь, что однажды тебе придется делать выбор — прощать ли кого-то, кто отнял у тебя что-то настолько дорогое, когда ты всю жизнь верил в прощение. И над этим нам предстоит поработать, продолжать прилагать усилия. Это не раз плюнуть.

Поднявшись, он подошел и тронул меня за плечо.

— С нами все будет нормально. С Глорией точно — обещаю. Она, как и я, понимает, что Лукас хотел бы, чтобы ты была снова счастлива. Мы все это понимаем. Мы же знали его. Просто помни об этом.

— Но он не хотел бы, чтобы я была счастлива с Робертом.

— Он бы доверился твоему мнению, как всегда. И мы поступим так же.

Я покинула их дом с тяжелым сердцем. До сих пор я не была уверена, сможет ли Глория пережить все это. Я не хотела терять ни ее, ни Грэхема. Они были моей семьей. И я знала, что Лукас был бы крайне расстроен, если бы наши отношения разладились в его отсутствие вот таким образом. Я лелеяла надежду, что мой отъезд даст нам всем немного столь необходимого свободного пространства и мы сможем со всем разобраться, когда я вернусь в Толтинг.

Телефон завибрировал, оповещая о новом сообщении. У меня чуть не остановилось сердце, когда я зашла на электронную почту и увидела имя Роберта. Он отправил мне письмо с рабочего адреса. Я судорожно выдохнула и уставилась на экран телефона, раздумывая, как поступить. Прочесть или просто удалить?

Желание узнать, что он хотел сказать, было слишком сильно, чтобы ему сопротивляться.

 

Дорогая Роуз!

Я вернулся в свою квартиру в Плимуте. Никогда еще я не чувствовал это место настолько чужим. Я даже двух месяцев не провел в Толтинге, но прикипел к нему каждой клеточкой тела. И сердцем. В основном — благодаря тебе.

Я знаю, тебе сложно поверить, как много ты для меня значишь. Но, клянусь, я не хотел причинить тебе боль. Я приехал в Толтинг исключительно с добрыми намерениями и совершенно не ожидал, что у меня возникнут к тебе такие чувства. Я знаю, это не оправдывает того, что я не был с тобой честен насчет того, кем я являюсь. Но, возможно, однажды ты сможешь понять, почему мне было так сложно рассказать тебе об этом, ведь я знал, что это будет означать конец всему, что между нами. Больше всего на свете я бы хотел, чтобы мы встретились, как незнакомые люди. Я бы хотел многого.

А больше всего, наверное, чтобы между нами все не было кончено. Чтобы однажды я снова смог вернуться в твою жизнь. Я знаю, у нас было нечто особенное. И, может, я и не имею права тебе писать или надеяться на то, что в будущем у нас что-то может быть. Но я бы до конца своих дней сожалел, если бы не попытался до тебя достучаться.

Я люблю тебя, Роуз. Я не планировал этого, и я знаю, ты не хочешь сейчас слышать об этом. Но ты должна знать, насколько ты для меня особенная.

Я не хочу с тобой прощаться, но буду уважать твое желание, если ты меня об этом попросишь. Желаю, чтобы у тебя была такая жизнь, какую ты хочешь. Желаю тебе всей любви, что есть в мире. И чтобы однажды я снова смог сжать тебя в своих объятиях.

Навеки твой,

Роб

 

Отложив телефон, я смахнула скатившуюся слезу, уперлась лбом в окно и отвернулась, чтобы никто не видел меня плачущей. Он любит меня. Было время, когда я не надеялась испытать это чувство еще хоть раз в жизни. И вот, мне предложил его человек, который навсегда будет связан с тем, кто погубил мою любовь. Почему он? Почему он должен был ворваться в мою жизнь и устроить в ней такой хаос?

Я скучала по человеку, по которому скучать не должна. Мое сердце было переполнено этими тремя словами: «Я люблю тебя», и я ненавидела себя за это. Все превратилось в запутанный клубок. Все что я знала, — прочтя его письмо, я не могла ответить, что я бы хотела, чтобы мы расстались навсегда. Это было бы ложью. Но я не понимала, почему теперь, когда я знала, кто он и что все это время он лгал мне, я все равно не могла распрощаться с ним.

 

Глава 22

 

Меня разбудили бьющие в окно солнечные лучи. Я открыла глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Мне понадобилось мгновение, чтобы понять, что я приехала на пленэр и это место станет мне ночлегом на ближайшие несколько недель.

Прибыв на поезде в Лондон, я полетела в Эдинбург, а потом на другом поезде отправилась в региональный парк за город. На местном железнодорожном вокзале я познакомилась с подростком на внедорожнике, который предложил отвезти меня на овцеферму, где должен был проводиться пленэр.

Подпрыгивая в машине, мы пробирались сначала по крутым тропинкам в полумраке, а затем мимо вереницы домиков в конце фермы, предназначенных для участников пленэра. Остальные дома казались пустыми, и после длительного путешествия я была слишком измотана, чтобы продолжать поиски, так что первым делом прыгнула в кровать.

Я зевнула и глянула на часы. Было поздновато, и знакомство за завтраком, должно быть, давно состоялось. Я выскочила из постели и помчалась в ванную принять душ и одеться. Скорее всего, эти домики представляли собой пару амбаров, перестроенных в маленькие уютные местечки для отдыха. В моем было два этажа и две спальни — хоть я ни с кем и не делила его, насколько я поняла. Все было декорировано безвкусным цветочным узором. От столика у двери пахнуло свежим лавандовым ароматом. Я надела теплые вещи: хотя на дворе стоял июнь, здесь было прохладно. Я вышла наружу, чтобы найти остальных.

Хотя я все еще ощущала усталость, умиротворенность этого места начала действовать на меня, пока я бродила вокруг, и у меня возникло то редкое чувство, будто я нахожусь именно там, где должна быть.

Приблизившись к лесу за домиком, я увидела группу из пятерых человек, сидящих в кругу на траве. Все они обернулись, когда я подошла. Мужчина во главе круга встал и протянул мне руку.

— Должно быть, вы Роуз. А я Дэн, — представился он, наклонив голову так, что его солнечные очки немного съехали на нос. В семидесятых Дэниэл Смит был большой шишкой, да и теперь считался одним из корифеев живописи.

Пожав ему руку, я поблагодарила его за то, что нашел для меня место.

— Можете меня отблагодарить тем, что постараетесь. Давайте, присоединяйтесь. Мы начинаем, — у него был сильный йоркширский акцент, одет он был в облегающие джинсы, хотя ему должен был уже идти седьмой десяток. Футболка обнажала татуировки, покрывающие его руки почти полностью. Он был похож на стареющую рок-звезду: именно так я себе его и представляла.

Меня представили четверке художников, и я поняла, что младше самого молодого из них лет на десять. Я уселась рядом с ними на траве, так же скрестив ноги. Я была немного обеспокоена тем, как собирается подниматься из этого положения мой сосед справа, Уильям. На вид ему было за семьдесят.

Дэниэл прочистил горло.

— Теперь, когда мы все в сборе, приветствую вас. Спасибо, что приехали. Главная причина того, что каждый год я провожу пленэр, — помочь художникам обрести вдохновение. Как-то я его утратил. Я был непризнанным молодым художником и влюбился в девушку, которая разбила мне сердце. До какого рисования мне тогда было? Как я мог применить талант, когда меня ничто не вдохновляло? — Казалось, говоря это, он смотрел прямо на меня, и я беспокойно заерзала. — Ответ был в том, что нужно было вглядеться в свое разбитое сердце и нарисовать то, что я чувствовал.

Он взял в руки альбом и открыл его на странице с несколькими изображениями женщины. Я подалась вперед и узнала женщину с репродукции, которую я повесила у себя дома.

— Моя боль стала для меня вдохновением. Было сложно писать ее после того, как она разбила мне сердце, но это был лучший способ превозмочь боль, и в конце концов это помогло мне жить дальше. Ее портрет стал моей самой востребованной работой, потому что люди что-то чувствовали, глядя на нее. Они понимали, что я чувствовал, ведь когда-то они чувствовали то же самое. Это было мгновение, которое я разделил с ними, — он вздохнул, вспоминая те времена.

Очарованная, я наклонилась. Я знала, что могла чему-то научиться у этого человека, но это было настолько схоже с тем, что переживала я!

— Вы все здесь, потому что стали бояться рисовать. У вас нет вдохновения, потому что вы ищете не там, где надо. На ваших лицах я вижу страх, но вы избавитесь от него, стоит вам лицом к лицу столкнуться с ним. Искусство — это страх. Искусство — это боль. И потому оно прекрасно.

Я никогда раньше не думала об этом. В искусстве я всегда избегала риска. И всегда была хорошим — но не выдающимся — художником. Мне захотелось попробовать по- другому, противостоять своим страхам.

Я лишь надеялась, что смогу преодолеть этот барьер.

Женщина слева от меня — ее звали Пэм — согласно кивнула. В ее седых волосах была голубая лента.

— Я никогда не испытывала уверенности в рисовании. Моя семья считала, что никакого таланта у меня нет, поэтому я бросила рисовать, но теперь я на пенсии и… в общем, хочу избавиться от этого страха — что я никуда не гожусь.

— Вам просто стоит прислушаться к себе, Пэм. Нельзя чего-то достичь, делая то, что вам говорят другие, — произнес Дэн.

Признание Пэм, казалось, вдохновило Уильяма: он прокашлялся, и мы повернулись к нему.

— Я алкоголик. Раньше я думал, что алкоголь делает мои картины лучше, но он не давал мне чувствовать все те сложные вещи, которые могли бы меня вдохновить. Я понял, что это все ерунда. Мне хотелось, чтобы мне снова было что сказать. Вот уже два года я не пью, — он выглядел немного смущенным, но Дэн захлопал в ладоши, и мы все последовали его примеру.

Следующей говорила Джулия. Она была ближе всех ко мне по возрасту. У нее были красивые золотисто-каштановые волосы и улыбка, которой можно было осветить всю комнату — разумеется, если бы мы были в помещении.

— Будучи подростком, я родила девочку и отдала ее на удочерение. Я испытывала огромное давление со стороны своей семьи, а ее отец просто исчез. Рисовала я всегда, но вовсе не то, что действительно хотела; потому я и решила сюда приехать и раскрыть ту часть своей души, которая была закрыта столько лет. Сейчас я замужем, у меня семья, но, мне кажется, это все еще не дает мне покоя. Я так и не смогла ее отыскать, — она притронулась к своему сердцу. — Хотя она вот тут, — она провела рукой по глазам. Я сделала то же. Питер сжал ее руку. Он был в длинных шортах, хотя было морозно, и я восхитилась его стойкостью.

— Моя жена бросила меня в прошлом году, а для меня она была музой. Она всегда вдохновляла меня, и я почувствовал себя таким… опустошенным, когда ее не стало рядом. Казалось, я больше никогда не смогу рисовать, но потом во мне проснулась злость и большее вдохновение, чем я испытывал годами. Я хочу прочувствовать эту боль, обуздать ее и умело использовать. Наверное, мне нужно извлечь какую-то пользу из всего этого, — он был в некотором замешательстве из-за своей желчной речи. — Я хочу суметь простить нас обоих.

Я была поражена их мужеством и честностью. Они вдохновили меня. И вот, та девочка, которая терпеть не могла читать вслух настолько, что притворялась перед матерью больной вместо того, чтобы рискнуть ответить на уроке, рассказывает людям, которых никогда раньше не встречала, зачем она сюда приехала.

— Кое-кто, кому я доверяла, обидел меня, и я чувствую себя… преданной. Не знаю, как закрыть глаза на его ложь, но я очень хочу сделать это. Знаете, я чувствую, как будто внутри меня столько всего, что нужно выпустить наружу. Но раньше я никогда не рисовала то, что на самом деле чувствовала. Я боюсь, что, когда разберусь, что чувствую, мне это не понравится.

Я осознавала, насколько свежей была рана, нанесенная Робертом, но также понимала, что хочу найти способ пережить это.

— Это было замечательно, — произнес Дэн, улыбаясь всем присутствующим. — Вы решили, чем хотите заниматься, и в течение этого месяца мы будем это реализовывать.

Мы начали свой путь обратно к ферме, и я отстала от других, задумавшись над тем, получится ли у меня. Дэн коснулся моей руки.

— Просто перенеси все на бумагу, дорогая.

— Дорогая?

Он ухмыльнулся.

— Вижу, с тобой будет непросто. Ладно, думаю, нам всем не помешало бы перекусить в пабе, правда?

Перекус в пабе превратился в пьянку, затянувшуюся до самого вечера. Дэн уговорил меня выпить два бокала текилы, и я вдруг ощутила себя на верху блаженства. И все же я прекрасно понимала, что не хочу пьянеть, чтобы заглушить произошедшее; я хотела сделать то, ради чего нас всех привел сюда Дэн, — изобразить все на картине. И мне не хотелось ждать. Когда мы возвращались домой — а дело шло к полуночи, — я громко, и, скорее всего, заплетающимся языком, объявила, что собираюсь начать прямо сейчас. Сон для слабаков! Пошатываясь, я вошла в дом и постаралась сгрести все, что мне было нужно. Ударившись коленом о кофейный столик, я лишь захихикала.

Выйдя наружу, я подумала, что, наверное, стоило захватить пальто, но вспомнила, что пальто тоже для слабаков. Я отыскала отличное местечко на верхушке холма и взглянула оттуда на ферму и парковую зону за ней, освещаемые только лившимся с неба звездным и лунным светом. Отсутствие искусственного освещения было таким непривычным, почти жутким. Холмы были покрыты травой так далеко, насколько хватало взгляда, а за ними начинался лес с деревьями, которые, возможно, простояли здесь сотни лет. В целом пейзаж выглядел нетронутым, совсем не похожим на Толтинг, но по-своему прекрасным.

Через десять минут сидения на росистой траве я наконец раскрыла на коленях альбом и взяла в руки карандаш, несмотря на то что было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Дэн подошел ко мне и уселся рядом, а за ним по одному к нам присоединились остальные художники. Всем было не до сна.

— Я бы просто написала пейзаж, — шепотом — стояла такая тишина! — произнесла я. Я могла поклясться, что услышала вдалеке уханье совы.

Дэн откинулся назад, опершись на ладони.

— Вместо того чтобы нарисовать то, что ты видишь, подумай о том, о чем тебе это напоминает, что это говорит твоему сердцу, — ответил он так тихо, что я решила, что единственная услышала его слова. — Что бы ты сказала человеку, чтобы объяснить, какие чувства вызывает у тебя это место? Не говори — просто нарисуй. Картина — это визуальный рассказ. Ты стараешься, чтобы человек, глядя на картину, чувствовал то же, что ты, когда писала ее.

— А если ты не можешь понять, что чувствуешь?

— Дорогая, это ведь тоже чувство. Растерянность. Нерешительность. Противоречие. Все это можно изобразить на белом листе. Расскажи ему все, что у тебя на сердце.

Я кивнула, понимая, что он прав. Именно это я боялась сделать с тех самых пор, как впервые взяла в руки карандаш. Обнажить душу на холсте.

— Что, если мне не понравится то, что у меня в сердце? То, что я чувствую?

Дэн поразмыслил мгновение, а затем поднял глаза к мерцающим над нашими головами звездам. При мысли о том, чтобы изобразить свои чувства, у меня болезненно забилось сердце. Было бы так просто снова писать пейзажи, прячась от всех эмоций, кружащих, словно стая птиц, в самом далеком уголке моего сердца. Но действительно ли мне хотелось двигаться легким путем? После потери Лукаса я не могла рисовать: это казалось бессмысленным. Мне приходилось бороться с чем-то настолько опустошительным… Я не думала, что теперь смогла бы вернуться к прежнему. Да мне и не хотелось. Хотелось двигаться вперед. Похоже, разобраться со своими чувствами — единственный способ сделать это.

Наконец Дэн ответил на мой вопрос:

— Так ты узнаешь, что твои чувства чего-то стоят.

 

Глава 23

 

На следующее утро я страдала от сильнейшего в своей жизни похмелья, включая утро после моего двадцать первого дня рождения, когда мы с Лукасом пили на пляже, отключились прямо на песке и были разбужены морскими волнами, лижущими нам пятки. Стеная и пошатываясь, я выбралась из дома.

Чертова текила.

Я направилась в главный фермерский дом, где за длинным сосновым столом, заставленным блюдами для завтрака и бутылями с соком, собрались остальные. Сразу после меня появился Дэн, и мы сели за стол. Я налила себе черный кофе и положила на тарелку бекон, яйца и тост. Нужно было чего-то поесть, чтобы снова почувствовать себя человеком.

— Так, я посмотрел прогноз погоды — никогда бы не подумал, что сделаю это, — дождя не предвещается, так что, я подумал, мы можем начать первый полноценный день работы на свежем воздухе, — объявил Дэн, наливая себе кофе. К еде он не притронулся. — Я не занимаюсь никакими бредовыми упражнениями, которые заставляют делать в художественной школе, типа нарисовать себя в виде дерева или что-то еще.

— Поэтому вас оттуда попросили? — с улыбкой спросила Пэм-Голубая-Лента-В-Волосах до того, как поняла, что она только что произнесла, и приоткрыла в ужасе рот. Хоть, по ее словам, ей и недоставало уверенности в рисовании, в словах она не стеснялась, чем, должна сказать, вызвала мое восхищение. Воцарилось напряженное молчание; все смотрела на Дэна, ожидая, как он отреагирует. Все мы слышали истории об художниках и их манере поведения.

Дэн разразился смехом, и мы все сразу же расслабились и заулыбались.

— Вообще-то да. В художественной школе обучают технике, но не тому, как стать художником. Им либо рождаешься, либо нет. Все дело в страсти к предмету.

Я отхлебнула кофе, пропуская через себя его слова, и вспомнила, как моя учительница рисования говорила, что я не вкладываю себя в работу. Была ли я рождена художницей? Могла ли стать такой же великой, как Дэн? Я находилась в самом подходящем месте, чтобы в этом разобраться. Однако это не освободило меня от внутренней нервной дрожи при мысли о необходимости изобразить свои чувства. Для того чтоб это сделать, я должна была изучить их, пережить их снова. Я должна была погрузиться в них. А я каждый день с той самой кошмарной ночи старалась делать обратное.

После завтрака мы выдвинулись вслед за Дэном через поля к лесистому участку. С собой мы взяли только блокноты и ручки. Он сказал, что перед тем, как начать работу, мы должны составить план. Насчет погоды он оказался прав: было ясно, сухо и солнечно. Однако дул прохладный ветерок, поэтому все были в куртках.

— Я вообще-то никогда не была любителем времяпрепровождения на улице, — поделилась со мной Джулия, пока мы добирались до группы деревьев. Ее золотисто-каштановые волосы вились вокруг плеч на ветру. — Муж постоянно пытается уговорить меня отправиться с детьми в поход с палатками, но я не представляю, как бы я выжила, — произнесла она, нервно поглядывая на темный лиственный шатер, раскинувшийся над нами.

— Я выросла в прибрежном городке, так что кучу времени проводила на свежем воздухе. Так вы и не рисуете на улице?

Передернувшись, она покачала головой.

— А как же жучки? — спросила она, вызвав у меня приступ смеха.

— Пребывание на улице всегда вселяет в меня надежду, — сообщил Питер, оборачиваясь к нам. Сегодня он был в слаксах. — Что бы ни случилось в жизни, природа останется неизменной. Времена года сменяют друг друга, солнце сменяется дождем, все умирает и возрождается. Сентиментально, да?

— Мне нравится эта мысль, — заверила я его. — Меня саму всегда вдохновляла природа. Хотя в последнее время не очень.

— Может, не в том месте искали вдохновение? — предположил он.

Я мысленно поинтересовалась, найду ли я такое место здесь.

Дэн нашел поляну. Мы направились к нему; под ногами хрустели ветки. Он разложил одеяло, на котором все расселись в круг.

— Ну что ж, я всегда стараюсь поставить себе какую-то цель на время пленэра. Думаю, создать нечто достойное за время пребывания здесь — стоящая цель, как вы считаете?

Мы все закивали, пробормотав, что согласны.

— Так, и чем вы займетесь? Я бы хотел, чтоб вы нарисовали то, чего вы больше всего боитесь. В конце концов, этому и посвящен наш пленэр — нашим наибольшим страхам. Вы уже рассказали, почему вы здесь, но я хочу, чтобы вы изобразили то, что всегда избегали изображать, и то, какие чувства у вас это — что бы это ни было — вызывает. Слова вроде «злость», «гнев», «больное место», «боль» — самые подходящие ключевые слова, которые могут подсказать вам идею для рисунка, — он подмигнул нам. — Мне они помогали в прошлом, и не раз.

Он закончил речь, мы погрузились в молчание. Каждый пытался решить для себя, что он будет рисовать. Я уставилась на чистый лист. Всегда есть что-то немного пугающее и в то же время волнующее, когда смотришь на чистый лист. Потенциал для реализации множества возможностей, и вместе с тем беспокоящая перспектива того, что ты не сможешь в итоге ничего выдать.

Я боялась стольких вещей. Исследования того темного пространства, в котором жила после смерти Лукаса. Я испытала столько горя и в то же время злости от того, что его отняли у меня таким образом. Потеряв его, я потеряла саму себя.

Я боялась возвращаться в ту тьму.

Выяснение правды о Роберте снова наполнило меня злостью. Меня предали. Я чувствовала горечь из-за того, что, пережив однажды столько боли, мне пришлось снова справляться с ней. Я открыла ему свое разбитое сердце, позволила меня исцелять. У меня возникла искорка надежды, что я могу снова полюбить.

Теперь эта надежда кажется такой несбыточной.

Но она была.

Эти темные времена позади, и мне неохота когда-либо к ним возвращаться. Я записала ключевые слова, следуя совету Дэна. Он ходил между нами, глядя, как мы пишем, но я не замечала его. Я абстрагировалась от целого мира и заглянула в самую глубину своего сердца.

Страх, гнев, одиночество, предательство, неуверенность, тоска, скорбь.

Но я также заставила себя записать, что я чувствовала до признания Роберта и нашего отъезда из Толтинга.

Страсть, искра, тепло, надежда, счастье, свет.

Две крайности. Роберт и Лукас. Две половинки моего сердца. В моей голове сформировалась идея: а как бы выглядел рисунок моего сердца? Я больше не могла просто писать пейзажи. Я должна была написать что-то значимое, что-то настоящее.

Я взглянула на солнечные лучи, просвечивающие сквозь листву деревьев, и мысленно отправила в небеса послание, полное надежды и желания, чтобы все было хорошо.

 

Глава 24

 

Я слушала на полную громкость Лиэнн Раймс и наблюдала, как в окно стучит дождь. Свернувшись калачиком на диване и укутавшись одеялом, я держала в руках альбом и карандаш. Советы Дэна задуматься над тем, что я боялась нарисовать, оказались полезными. Изобразить свои чувства на бумаге в черно-белой гамме само по себе было волнующе. Это заставило меня признать, что я испытывала боль, которая коренным образом меняла мою жизнь, и я больше не могла от нее закрываться.

Это звучало нереально страшно.

Таково искусство.

Но мне хотелось вдохновлять людей. Я чувствовала, что рождена быть художницей, и теперь мне нужно было ею стать.

Мне нужно было определиться с тем, как изобразить это на холсте. Мне нравился абстрактный рисунок, который получился в результате наблюдения за Эммой и Джоном на пляже. Я закусила губу; нехорошо я с ними простилась. Было странно потерять постоянный контакт с Эммой. Мне хотелось рассказать ей, как тут все обстоит, но я боялась, что после того, как сбежала от нее, она не захочет говорить со мной. Пока я не уверена, что могу быть подругой, которая ей нужна, лучше молчать. Может, нам обеим этот перерыв пойдет на пользу. Иногда я задумывалась, не стала ли я обузой для них обоих.

В рассеянности я изобразила на альбомном листе очертания большого сердца. Я смотрела на него, постукивая карандашом по колену в ритме с музыкой, доносящейся до моего слуха.

Глядя на набросок, я думала над тем, как смогу передать ту тьму, которую ощущала в сердце. Как будто было лето, в котором я счастливо жила с Лукасом, пока его не отняли у меня. Резкий ветер сорвал с деревьев все листья и разметал их. Лето внезапно сменилось зимой.

А потом лед стали растапливать солнечные лучи. Тьма постепенно превращалась в свет. Началась весна — и в моей жизни появился Роберт, продолжая освещать путь, по которому я шла, заставляя меня чувствовать близость лета, которое снова могло наполнить мое сердце.

Мысли, возникая в голове, словно перетекали в мою руку, и я начала делать наброски. На одной части сердца я нарисовала голое дерево на фоне зимнего пейзажа. Некоторые веточки были Лукасом, другие — Робертом, а некоторые — любовью, которую мне еще предстояло найти или потерять. На ветвях были снежинки и сосульки: каждая олицетворяла частичку боли, одиночества и пустоты, которые я чувствовала. Я заметила, как на бумагу закапали слезы. Хоть при этом мне было невыносимо грустно, по мере того, как я изливала все на бумаге, я чувствовала, что часть сил возвращается ко мне. Каким-то образом с каждым прикосновением карандаша к бумаге я исцеляла свою душу. И я знала, что именно это мне нужно, чтобы рисовать. Именно это мне нужно было высказать. Вспышка молнии заставила меня оторвать взгляд от листа. Надвигался шторм; дом погрузился во тьму. Уже три дня беспрерывно лило: казалось, лето избегает этой части Шотландии.

Мы укрылись в гостиной в фермерском домике, разместившись за длинным сосновым столом. У нас за спиной потрескивал камин.

Я закончила набросок левой половинки сердца. Дэн подошел посмотреть на мою работу, и мне захотелось услышать, что он скажет.

— Мне нравится. Хотя ты изобразила все в самом сердце — а что, если выпустить из него пару веточек? Вот так, — схватив карандаш, он изобразил свою идею. — Иначе все как бы закрыто в сердце. Но ты же хочешь выпустить это наружу, правда?

Я кивнула, глядя на лист; образовавшийся в горле комок не позволял мне произнести ни слова. Мне не хотелось бы выпускать все это. Если раздвинуть границы сердца, все, что в нем есть, вырисовывается четче. Это выглядит, как будто эмоции настолько сильны, что они уже переполняют сердце. Именно так и произошло. Дэн потрепал меня по плечу и направился дальше — помогать Уильяму. Ни одна работа еще не вызывала у меня такого волнения, как эта. Мне нужно было переходить к холсту, пока я чувствовала такой прилив вдохновения.

 

На следующий день, когда солнце наконец пробилось сквозь облачную завесу, мы все собрались и осматривали ландшафты вокруг фермы. Мы натянули холсты на мольберты и были готовы начать. Я смотрела вниз на фермерские домики: там бурлила жизнь — совсем не то, что здесь, в тишине и спокойствии. Мы уселись в ряд, каждый на небольшом стульчике; солнце жгло нам шеи, а мы пытались освободиться от своих страхов.

Я окрасила холст в светло-серый цвет. «Зимняя» часть сердца будет в темно-сером тоне, а другая — в светло-голубом. Предстояло сделать точные наброски того, что я хотела видеть на другой части, но этот цвет отлично контрастировал с серым.

Нарисованное углем на холсте сердце выглядело чрезвычайно волнующе; я принялась за ветви и снежинки с сосульками, которые я нарисовала более мягким карандашом поверх ветвей.

Я начала рисовать голые ветви чудесным июньским днем на холме. Мы просидели там весь день, погруженные в свои работы, едва ли замечая Дэна, когда тот подходил, чтобы взглянуть на них. Солнце позади нас стало клониться к закату, и Дэн велел прекращать работу и собирать вещи, чтобы мы могли отправиться куда-то поужинать. Он шел впереди и смотрел назад на закат. Я услышала, как он попросил всех взглянуть на него, и сфотографировал нас.

Когда я увидела фото, которое Дэн прислал мне на телефон, я была поражена его мастерством. Мы все шли в ряд, сзади нас были брызги огненного и розового оттенков, а от солнца была видна только каемка, которая вот-вот должна была скрыться за холмом. Более того удивительны были выражения наших лиц: мы были преисполнены этим мгновением, глядя на Дэна с выражением радости и энтузиазма. У меня был несколько диковатый вид: взъерошенные волосы, кисточка в руке, старая футболка, чуть свисающая с плеча, — но выглядела я счастливой.

— Рады, что приехали? — спросила Джулия тем вечером в пабе, протягивая мне бокал вина.

— О да. А вы?

— Я чувствую, словно наконец некоторые из моих призраков нашли покой, понимаете?

Я кивнула. Я отлично понимала ее. Глядя на нашу фотографию на холме, я подумала о Роберте. Несмотря на то что моя вера в него была подорвана, я не могла отрицать тот факт, что именно благодаря ему сейчас я находилась здесь. Он верил в меня, даже когда мы еще не были знакомы. Он поверил в мое творчество до того, как это сделала я. Он знал, что у меня все получится, когда я сама не была в этом уверена. Даже несмотря на то, что частично причиной того, что я отважилась на эту поездку, стало мое желание сбежать от всего, что происходило дома, я сделала это также потому, что знала, что должна вернуться к рисованию. И он помог мне это понять. Сейчас благодаря ему я чувствовала себя живой.

И после всего, что между нами произошло, это пугало и сбивало с толку. Я думала о сообщении по электронной почте, которое он прислал и на которое я до сих пор не ответила. Я думала о нем, задавая себе вопрос, хотела ли я навсегда распрощаться с ним, — и я до сих пор не знала ответ. Разум говорил — «да». Сердце твердило — «нет».

Поддавшись импульсу, я отправила наше фото ему на почту, сопроводив его лишь одной фразой:

«Мне нужно время».

 

Глава 25

 

Шла вторая неделя пленэра, я поняла, что готова приступить ко второй части рисунка сердца. Это была самая абстрактная картина, которую я когда-либо писала. Абстрактная в том смысле, что я знала, какие чувства она выражала, что я пыталась ею сказать, — но больше этого не знал никто. У каждого будет своя интерпретация; глядя на нее, все будут чувствовать что-то свое, потому что именно так должна воздействовать любая творческая работа.

Левая сторона сердца, на которую словно бы наложили заклятие снежной зимы, охватывала мои самые холодные и темные воспоминания. Было тяжело лицезреть это, но в какой-то мере я даже больше боялась мыслей о счастливых временах, потому что было больно осознавать, что время, проведенное с Лукасом, уже не вернуть, а мгновения, проведенные с Робертом, заставляли меня чувствовать себя виноватой. Нелегко было принять то, что после такой долгой зимы для меня наступит лето, — ведь это означает принять и то, что Лукаса со мной уже не будет. И еще то, что я могу снова быть счастливой.

Я всегда буду горевать о том, что мы не вместе навеки. Однако два года назад я и подумать не могла о том, чтобы строить жизнь без Лукаса. Теперь же медленно, но я начинала понимать, что это возможно. Это будущее не такое, о каком мы с ним мечтали. В нем буду только я и то, чего я хочу.

И я осознала, что это нормально. Нормально хотеть жить дальше, пытаться понять, чего хочешь добиться. Меня всегда будет преследовать грусть. Но смерть разлучила нас, и нужно было жить без него.

Я вложила всю душу и сердце в эту картину, и мне это помогло. Картина — часть моего нового будущего. Я и не подозревала, что могу быть художником такого рода, эта работа заряжала меня энтузиазмом.

Я сидела с альбомом на траве перед холстом, когда Дэн подошел посмотреть на мою работу.

— Зачем вы устраиваете такие пленэры? — спросила я у него, пока он разглядывал картину. Дэн был открытым человеком, и со временем я сама стала чувствовать себя более раскрепощенной, находясь рядом с ним.

На секунду он призадумался.

— Наверное, я понял, что вел себя эгоистично в течение своей карьеры. Зациклился на искусстве в ущерб отношениям, дружбе и семье, а когда почувствовал, что вроде как могу свыкнуться с этим, когда речь уже шла о том, чтобы потрясти мир, я подумал, что мог бы помочь другим художникам сделать это.

— Замечательная мысль.

— Если еще проще ответить на твой вопрос — это «раскрыть талант». У тебя он есть, Роуз. Тебе следует гордиться этой картиной. Думаю, на данный момент это твоя лучшая работа. У тебя здесь самый большой потенциал, — сказал Дэн.

— Я уже ею горжусь. Чувствую, что я жила с таким грузом боли. А теперь задумываюсь, как удалось пережить такое, понимаете?

— Тебе пришлось пережить боль, которую многие в твоем возрасте не испытали. И именно это сделает тебя выдающейся художницей.

Я поразмыслила над его словами.

— Как вы считаете, почему стольким деятелям искусства — не только художникам, но и писателям, и музыкантам — столько приходится пережить, прежде чем достичь успеха?

— Ничто действительно стоящее не дается легко, детка, и борьба как раз и является причиной их успеха. Они превратили свою боль во что-то, что близко нам всем. Нам всем знакомо чувство боли — это в природе человека. Чтобы добиться успеха, нужен стимул. И ничто не стимулирует лучше, чем годы борьбы. Они никогда не сдавались. Те, кто сдался, просто были не способны на прорыв, а те, кто достиг успеха, по большей части — настоящие самородки, понимаешь?

— Я думаю, замечательно — смотреть на это с такой стороны, — ответила я, тронутая его словами.

Во мне пробудилась надежда, из моей тоски я могла бы создать нечто прекрасное. Я решила, что в этом смысл этого рисунка сердца. Ведь сердце вмещает в себе не только тоску, но и счастье. А зима не длится вечно. Каждый год наступает весна. Деревья покрываются листвой. И пустота в сердце заполняется, даже если иной раз чувствуешь, что она будет там всегда. Я думала о том, как Роберту удалось найти путь к моему сердцу, несмотря на тяжесть тоски, под которым оно было погребено. Эта ситуация — точнее, он сам — показала мне, что я все еще способна чувствовать и смогу полюбить снова. И потом, были моменты, которых я никогда не ожидала.

Я начала делать наброски того, как должен был выглядеть второй кусочек сердца, и продолжала работать до заката. Возвращаясь в дом переодеться к ужину, я остановилась полюбоваться чернильного цвета небом, на котором уже начали появляться звезды. Я была в восторге от того, как ясно отсюда было видно небо.

Как там гласило изречение, которое мама повесила на холодильник у нас дома и которое оставалось там, пока я взрослела? «Когда темно — ищите звезды». Раньше я считала это банальной сентиментальностью, но ведь правда — в темные времена моменты радости гораздо более заметны. Мои небеса сильно помрачнели, но звезды снова стали их освещать.

Этими звездами были эмоции, которые должны были воплотиться в правой половинке рисунка сердца.

Любовь, страсть, радость, надежда.

Все это я чувствовала в те мгновения, которые провела с Робертом. Я не предполагала, что когда-либо буду способна на что-то после того, как потеряла Лукаса, но это случилось. А еще я знала, что, возникнув однажды, эти ощущения повторятся. Пребывание здесь и возрождение моей любви к рисованию воодушевило меня. Я поняла, что именно это я хотела сказать своей картиной, изображающей сердце. Сердце — это не нечто неизменное. Оно взаимодействует с человеком и другими людьми в его жизни. Мне подумалось, что с помощью этой картины я училась больше не бояться собственного сердца.

Было ли оно полно любви или боли — больше я не собиралась его закрывать. Говорят, нужно следовать своему сердцу — а это не так-то просто, особенно когда оно разбито. Но я решила, что на самом деле это значит не что иное, как стараться открывать свое сердце всему, чему хочется его открыть. И никогда не бояться впускать в него то, что любишь: будь то люди или увлечения.

И я была намерена никогда не бояться.

 

Следующие несколько дней я провела, заканчивая оставшийся кусочек своего сердца. На правой половине я нарисовала еще одно дерево. Оно было полностью покрыто листвой, устремляющейся в безоблачное лазурное небо, его освещало летнее солнце, а вдалеке кружили стаи птиц. Одна из ветвей поднималась к солнцу, я нарисовала на ее кончиках огонь: пламенные язычки плясали на краешке сердца. Эта ветвь возникла из ниоткуда. Я начала рисовать огонь, до конца не понимая почему. Это не очень-то гармонировало с остальной картиной, но именно поэтому было на своем месте. Большая часть этой стороны олицетворяла счастливые мгновения, которые были у меня с Лукасом, но я сочла правильным также нарисовать то, как я чувствовала себя сейчас. Изобразить это лето, когда мое сердце снова стало оживать.

Другие участники пленэра похвалили меня за то, как удачно картина складывалась в одно целое. Я была наименее опытным участником группы, но сконцентрировалась не на технике, а на своих эмоциях, поэтому в действительности чувствовала больше уверенности в том, что делала. Казалось, будто я прорвалась сквозь какой-то барьер и теперь могла рисовать то, что мне было предопределено.

Ежедневное пребывание на холме в компании талантливых художников со схожими интересами, делало нас продуктивными. Невозможно было не вдохновиться этим местом и людьми. Я нервничала из-за того, что шла уже третья неделя пленэра. Когда я покидала Толтинг, предстоящий месяц вдали от дома казался вечностью, но время летело так быстро. А я не была уверена, что уже готова встретиться со всеми проблемами лицом к лицу.

Однажды утром после завтрака мы отправились на прогулку перед работой. Было облачно, дул легкий ветерок. Вокруг было столько зелени! Я привыкла к тому, что меня окружает море, но природа здесь была более умиротворенной. Я наблюдала, как фермер отпирает ворота загона, чтобы выпустить овец в поле. Я взглянула наверх, на холм, где мы часто рисовали. Это было уединенное место. Оно источало мир и покой, и невозможно было не проникнуться удивительной тишиной. Кажется, нам всем это удалось.

— Вот бы здесь остаться, — произнесла Джулия, как будто прочитав мои мысли, когда мы шагали по тропе, ведущей сквозь заросли.

— Мне страшно возвращаться.

— Вы никогда не думали о том, чтобы переехать? — спросила Джулия. Она жила на окраине Лондона и говорила, что здесь научилась ценить деревенский воздух.

— Раньше — нет. Не знаю. Наверное, было бы легче, если бы я куда-то перебралась. Дома меня ждет множество вещей, с которыми не хотелось бы сталкиваться.

— Думаю, сейчас каждый чувствует то же. Но вы все еще называете это место домом. Нельзя выбрать дом, его можно только почувствовать.

— Это место придало мне храбрости для возвращения домой, — произнес Питер. — Без жены мне будет еще сложно, но у меня остаются дети, и я им нужен.

Уильям кивнул.

— Самым сложным в выздоровлении было идти мимо тех мест, где мне приходилось выпивать.

— Это правда, — вмешалась Пэм, — понадобится больше мужества, чтобы отправиться домой и столкнуться со всем лицом к лицу; а сбежать проще всего. И давайте признаем: мы, художники, никогда не ищем легких путей, правда?

Все согласно рассмеялись. Я не думала, что кто-то выбирает стезю художника потому, что это легко. Но ведь ничто стоящее в жизни не дается легко. А быть здесь — невероятно полезный опыт.

Я не знала, могу ли назвать себя храброй. Я не выбирала испытания: жизнь просто швырнула мне их в лицо. Все, что я могла сделать, — это определить, куда двигаться дальше, — и именно это решение я до сих пор не могла принять.

Я боялась возвращаться в Толтинг и столкнуться лицом к лицу со всеми проблемами, но если я не вернусь, буду ли я дальше носить с собой всю свою боль? Я могла бы найти новое место, которое назвала бы домом, и попыталась бы жить дальше — вдали от прошлого — или вернулась бы к людям, которые были со мной рядом все это время. Я действительно скучала по Толтингу и его жителям, особенно по Эмме. Как будто часть меня тосковала по разлуке с ней. И мы очень плохо простились с Глорией. Я знала, что буду раскаиваться из-за того, что ничего не уладила. Я бы не вынесла, если бы Лукас увидел, что мы отдалились друг от друга.

Было не важно, как далеко от Толтинга я нахожусь, — город был частью меня.

И тут мне в голову пришел ответ. По окончании пленэра я отправлюсь домой.

Мое будущее там.

 

Глава 26

 

До конца пленэра оставалось всего несколько дней. Дэн решил, что мы должны сделать что-то всей группой, чтобы увековечить проведенное вместе время. Мы согласились на его провокационное предложение — сделать тату. Уильяму даже не пришлось пить. Возможно, здесь сам воздух сводил нас с ума.

Мы все забрались в минивэн, и сын фермера, который привез меня сюда, доставил нас в ближайший городок. Никогда раньше я не совершала ничего, даже отдаленно напоминающего это безумие. Я ясно представила себе миссис Моррис, качающую головой, и тихонько захихикала, воображая, как с ее помощью эта новость разлетится по всему городу. Она будет шокирована. Я сама была немного шокирована тем, в чем признаюсь. Но мне хочется запомнить эти недели. Я бы хотела запомнить их как время, когда я стала тем художником, каким всегда хотела быть, и причина этого — Дэн.

Я взволнованно выглянула в окно, когда снаружи показалась вывеска тату-салона.

— Обратный путь отрезан, — провозгласила Пэм, хлопая в ладоши. Если она могла это сделать, и Уильям тоже, то я уж тем более.

Открыв раздвижную дверь, я взглянула на свое запястье и постаралась представить, что бы сказал Лукас, будь он здесь.

— Родители с ума сойдут, ты же понимаешь. Сделаю-ка я и себе такую, — я представила, как он говорит это со своей озорной улыбкой, ударяя ладонью о мою ладонь, будто мы все еще дети, которые вытворяют что-то, чего не одобрили бы родители. Одна мысль о том, как он бы поддержал меня, придала мне смелости. Я расправила плечи и вошла вслед за Дэном.

Я всегда рассматривала татуировки как разновидность искусства, но никогда серьезно не задумывалась о том, чтобы сделать себе нечто подобное. Прошлой ночью я узнала, что у Дэна были татуированы не только руки, но и спина, и грудь, да еще по одной на каждой ноге. У Питера тоже был рисунок на теле, сделанный еще во времена бурной юности, но для остальных это был первый подобный опыт. Я вызвалась идти первой, подумав, что, глядя, как это делают остальным, я могу и потерять сознание. Я насторожилась при виде иглы, но, к счастью, дизайн моей татуировки был несложным, поэтому не пришлось долго сидеть в кресле. Шум был немного неприятен, как в кабинете у стоматолога, а движения иглы ощущались, как будто кожу царапали чем-то горячим, но Дэну удавалось отвлекать меня своими шутками. А шутки у него были до ужаса женоненавистническими, поэтому я без умолку его отчитывала и не замечала боли.

Когда все закончилось, я взглянула на сердце, которое теперь украшало внутреннюю сторону запястья моей правой руки. Его очертания выглядели как карандашные линии, как будто я сама его нарисовала. Я улыбнулась, сразу же почувствовав удовольствие от того, что сделала это. Я хотела, чтобы это было что-то, что символизировало картину, которую я написала здесь, и в то же время служило напоминанием о той любви, которая была у меня в жизни, — и о том, что любовь будет со мной всегда.

Любовь никогда не исчезнет, даже если человек физически больше не может быть частью твоей жизни.

Поднявшись, чтобы уступить кресло следующему, я взглянула на свои кольца — единственное украшение. Я так привыкла к ним, что и не думала, когда наступит время их снять.

— Когда вы перестали носить обручальное кольцо? — поинтересовалась я у Дэна, пока мы наблюдали, как Уильяму делают татуировку.

— Какое из них? Я дважды разведен, — он ухмыльнулся, но сразу же заметил серьезное выражение моего лица. — Знаешь ли, тут нельзя сказать, пора или нет.

В один из вечеров я рассказала Дэну всю историю о Лукасе и Роберте. Поделиться переживаниями с человеком, который не был знаком ни с одним из мужчин, а только со мной, было облегчением. Сказать по правде, я рассчитывала, что он поделится со мной толикой жизненного опыта, но он лишь пожал плечами и изрек: «Жизнь — дерьмо».

Наверное, стоило сделать себе такую татуировку.

— Ты узнаешь, когда наступит подходящий момент, — добавил Дэн, отходя в сторону, чтобы Джулия смогла выбрать рисунок.

Я окинула взглядом запястье правой руки, которое сейчас было накрыто, чтобы защитить свеженанесенную татуировку, и на левую руку, которая тоже была защищена, но по-другому — символом моей любви и преданности Лукасу. Я понимала, что обе эти защиты должны оставаться на месте до тех пор, пока то, что они защищают, не заживет. Оставалось лишь надеяться, что мне удастся понять, когда это произойдет.

Зазвонил телефон, наигрывая мою любимую песню Миранды Ламберт. Я с удивлением увидела на экране имя Джона и выскользнула из салона, задаваясь вопросом, что он хотел мне сказать. Сердце учащенно забилось. Я вздрогнула при воспоминании о том, как они с Эммой поделились со мной радостной новостью. Он имел полное право накричать на меня по телефону.

— Здравствуй, Джон, — нерешительно начала я, бродя туда-сюда у входа в салон, вымещая свое беспокойство на тротуаре.

— Спасибо, что взяла трубку, Роуз, — ответил он; его голос звучал тихо и напряженно. — Я бы не стал звонить, если бы это не было так… Я знаю, ты в Шотландии, но, может, у тебя получится вернуться пораньше? Прошу тебя, я не знаю, что делать.

У меня внутри все похолодело.

— Что случилось?

Он глубоко вдохнул и шепотом ответил:

— Мы потеряли ребенка.

— О нет, Джон, — охнула я, застыв на месте, как громом пораженная. — Мне так жаль.

— Знаю, у нее был срок всего шесть недель, но Эмма очень плохо переживает это. Есть множество вопросов, но я не знаю, что делать. Мне кажется, она хочет тебя видеть; не думаю, что от меня больше толку, чем было бы от тебя, — голос его оборвался.

Казалось, будто он вот-вот заплачет. Мне никогда не приходилось ни слышать, ни видеть его плачущим. Я прислонилась к стене, чувствуя себя невообразимо далеко и осознавая свою беспомощность.

— Ты уверен? После того, как мы расстались? Я не слышала о ней ничего с тех пор, как…

— Вы лучшие подруги, — просто ответил Джон.

Я кивнула, хоть он и не мог меня видеть. Разумеется, он был прав. Я отогнала свой страх вернуться домой, ведь Эмма нуждалась во мне. Не над чем раздумывать. Она была рядом со мной в самые тяжкие моменты моей жизни. Ее семья приютила меня, когда мне было некуда идти. Она ни разу не подвела меня, и я не могла не оправдать ее надежд сейчас.

— Буду, как только смогу, — пообещала я и повесила трубку, сделав глубокий вдох, чтобы морально подготовиться к поездке домой.

Когда все сделали себе татуировки, мы вернулись на ферму. Дэн зашел со мной в дом, стал напротив моей картины и присвистнул.

— Потрясающе, дорогая. Я знал, что у тебя есть потенциал, но… Хэзер должна это видеть.

Я даже прекратила собираться и улыбнулась ему.

— Серьезно?

— Вполне. Ты настоящий самородок, детка. Пообещай, что будешь всем рассказывать, что это моих рук дело, идет?

Я расхохоталась и покачала головой.

— Да вы с ума сошли, никакой я не самородок, — я окинула взглядом картину. — Но работой я горжусь. Это место действительно вдохновляло.

Я закусила губу.

— Как вы считаете, получится у меня так снова? Я имею в виду, дома, самостоятельно…

Теперь он покачал головой.

— После этого у тебя не должно быть никаких сомнений в своем таланте, Роуз. Он у тебя есть.

— Вы назвали меня по имени, — не веря своим ушам, заметила я — после всех уменьшительно-ласкательных выражений, которые он использовал все это время.

— Плохо на меня влияешь, — ответил он, но тут же шагнул вперед и поднял вверх ладонь. — За новую звезду в мире искусства.

Смеясь, я хлопнула по его ладони. Не думаю, что когда-либо встречала кого-то похожего на Дэна.

Закончив сборы, я упаковала холст в оберточную бумагу, обвязала его веревкой и вызвала такси на вокзал.

Надевая куртку и озираясь, я чувствовала, что благодаря этим почти четырем неделям, проведенным здесь, мне удалось залечить свои раны. Я была полна энтузиазма оттого, что снова могла рисовать и преодолела главные трудности в выражении своих чувств на холсте. Я знала, что могу вернуться домой, потому что я была нужна Эмме, и я смогу наладить отношения с Глорией и Грэхемом. Я все еще злилась на Роберта, и мне было больно из-за того, что он лгал мне, но вместе с тем осознала, насколько я успела открыть ему свое сердце до того, как узнала правду. Было невозможно забыть, что именно он был причиной того, почему я сюда приехала.

Дэн стоял снаружи и курил, когда я вышла из дома с вещами.

— С тобой все будет в порядке, Роуз?

— Надеюсь, — улыбнулась я. — Думаю, да.

— Только не позволяй боли взять верх. Однажды ты потеряла любовь: ты ведь не хочешь потерять ее еще раз, если тебе снова придется столкнуться с болью?

Я заглянула ему в глаза и поняла, насколько он серьезен. Глаза были подернуты тоской, и я почувствовала, будто смотрю на человека, придавленного грузом раскаяния, несмотря на все его жизненные достижения. В его словах сквозила мудрость.

— Не позволю. Обещаю.

Он подмигнул мне, и вся его тоска вмиг улетучилась, уступив место озорному настроению.

К нам стали подходить остальные. Я обняла каждого по очереди; было грустно расставаться, но я была уверена, что мы не утратим связь.

Пора было возвращаться домой.

Не думаю, что у меня когда-либо по-настоящему был выбор. Временами мне было бы сложно находиться в Толтинге в окружении стольких воспоминаний и людей, которые знают мое прошлое так же хорошо, как я сама, но он занимал настолько значительное место в моем сердце, что я не могла без него. И не хотела. Там я планировала построить свое будущее. Наверное, там мое место.

Я забралась в такси и, пока мы отъезжали от фермы, махала всем рукой. Потом я взглянула на свою татуировку и подумала, что с этого момента частичка их всех и этого места всегда будет со мной. Я повернулась и стала представлять возвращение, уверенная в том, что за время, проведенное здесь, я стала сильнее.

 

Глава 27

 

Когда такси подвозило меня к дому Эммы и Джона, темнота накрыла Толтинг, но теплый морской воздух приветливо овевал меня. Входная дверь открылась еще до того, как я успела выйти из машины, и Джон выбежал на улицу, чтобы взять мои сумки.

Когда я посмотрела ему в глаза, то увидела, что они были безжизненными. Я притянула его к себе, и мы стояли так несколько мгновений, пока такси не оставило нас одних в безмолвной темноте.

— Не беспокойся обо мне, — сказал он наконец, оттаскивая мои сумки. — Она в постели, но вряд ли спит.

— Я пойду наверх и увижусь с ней. — Я медлила. — Я не знаю, что говорить.

Он потер подбородок.

— Я тоже.

Я поднималась по лестнице, пока Джон нес мои сумки в холл. Я чувствовала его взгляд, пока поднималась. Понимала, что он чувствует себя беспомощным. Я мягко постучала в дверь, но никто не ответил, поэтому я заглянула и увидела Эмму, лежащую на кровати и смотрящую в потолок. Впервые со дня нашего знакомства она казалась мне маленькой.

— Можно? — спросила я.

Я нерешительно присела на край кровати. Эмма избегала моего взгляда.

— Я приехала, как только узнала, — сказала я наконец. — Мне так жаль, Эм.

Она вздохнула.

— Ты не обязана была приезжать.

— Мне больно, что ты так говоришь. — Я скинула ботинки и легла рядом с ней так, что мы оказались лицом к лицу. — Я бы хотела быть здесь с тобой. Я скучала по тебе. Ты мой лучший друг. Я ненавижу себя за то, что ушла от тебя так. Я была дрянным другом после всего, что ты для меня сделала.

— Тебе нужно было во многом разобраться.

— Я все равно должна была быть с тобой.

Она помотала головой.

— Все в порядке.

Я убрала волосы с ее лица и посмотрела в ее блестящие глаза.

— Как ты?

— Я знаю, это глупо, но я чувствую себя виноватой.

— С какой стати тебе чувствовать себя виноватой?

— Потому что я, наверное, сделала что-то не так. Я облажалась в материнстве еще до того, как стала мамой, — сказала она, смахивая слезы.

— Что сказал доктор?

— Только то, что иногда так происходит на сроке до трех месяцев и это не значит, что я сделала что-то не так. Я все еще могу иметь ребенка, но откуда ему знать? Это должна быть моя вина.

— Иди сюда. — Я притянула ее к себе и обвила руками. — Я знаю, что сейчас люди говорят тебе всякие слова и они кажутся тебе обоснованными и имеющими смысл, но если ты не веришь, если ты не принимаешь их в своем сердце, они никак не смогут изменить твоего состояния. Я хочу сказать, что это не твоя вина, что ты не облажалась, что, к сожалению, это обычное дело и однажды ты будешь чудесной мамой, но я прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь.

Эмма положила голову мне на плечо, и я почувствовала, как ее слезы капают мне на одежду. Я бы хотела избавить ее от боли, но знала, что ей предстоит пережить это. Это единственный способ.

— Все будет хорошо, — сказала я мягко. — Я обещаю, — проговорила я, и слеза упала мне на плечо.

Кажется, мне понадобилось два года, чтобы чувствовать себя так, как сейчас. Но я знаю, что, даже когда ты полон боли, рано или поздно любовь найдет способ излечить твое сердце. Эмма сжала мою руку, и я поняла, что она услышала мои слова. Мы погрузились в тишину, и как-то в промежутке между слезами мы уснули, продолжая прижиматься друг к другу.

— У тебя есть тату? — я открыла глаза, когда Эмма взяла мою кисть, чтобы рассмотреть.

Я заморгала от света и начала изучать ее лицо. Она была больше похожа на себя, поэтому надеюсь, он спала ночью, как и я.

— Попала под влияние, — ответила я, криво улыбаясь.

Она помотала головой.

— Я выпустила тебя из виду всего лишь на пять минут… — потом ее улыбка резко сошла с лица, она посмотрела на кровать, ее руки скользили по торчащим ниткам одеяла. — Я забыла, что мне не стоит улыбаться, — прошептала она.

Я знаю это чувство. Я помню, как спрашивала себя, смогу ли снова улыбаться, — наверное, можно было забыть, как это делается, — но потом это происходило, когда я меньше всего ожидала, когда я не думала об этом, и тогда я чувствовала себя виноватой.

— Скажи, что я могу сделать для тебя.

— Ничего, но я рада, что ты вернулась. Я благодарна тебе. Я думала, что ты, наверное… ну, что ты не вернешься.

Эти слова укололи меня.

— Я бы хотела, чтобы ты никогда так не думала. Мне казалось, что Вселенная наказывает меня, забирая этот короткий миг счастья, но это не оправдывает того, что я не могла быть счастлива для тебя. Я хочу, чтобы мы делили все. Хочу, чтобы ты могла рассказать мне все.

— И я. Ты моя сестра: не важно, ругаемся ли мы, мы все равно остаемся сестрами.

Я поцеловала ее в макушку.

— Теперь я приготовлю завтрак для тебя и Джона, хорошо?

— Я не голодна, — слабо сопротивлялась она.

— Моя очередь заботиться о тебе, — сказала я, вставая с постели.

Спустившись вниз, я встретила Джона, он вставал с дивана, на котором спал прошлой ночью.

— Извини…

Он поднял вверх руку.

— Она спала, и это самое главное.

— Я приготовлю завтрак. Попробуй убедить ее принять душ. Я позвоню Джо и скажу, что ее не будет на работе несколько дней. Я вернулась, так что могу подменить ее.

— Спасибо тебе, Роуз.

— Это меньшее, что я могу сделать. Я должна была позвонить ей.

— Тебе нужен был перерыв. Эмма рассказала, что случилось с Робертом. Я понимаю, почему тебе нужно было пространство; это был шок. Я так зол на него! Хотя сейчас я зол на весь мир. Иди, скоро увидимся.

Я вернулась с круассанами и сделала кофе. Эмма не захотела спускаться, поэтому я ела в постели вместе с ней. Она почти не прикасалась к выпечке, но пила кофе. Я наполнила для нее ванну несмотря на протесты. Я знала, что лучшее, что я могла сделать сейчас, — это быть рядом с ней. Я понимала, какой беспомощной она себя чувствовала. Сейчас я должна быть сильной для нее. Я не хочу, чтобы она погрузилась в ту же тьму, в которую погрузилась я. Джон следил за ней, пока она шла в ванную комнату, и я отправилась домой, чтобы разобрать сумки и достать картины, потом зашла к миссис Моррис забрать Тейлора. Меня впустила Аманда, так как ее бабушка была в кафе, и Тейлор подбежал ко мне, как только я вошла. Я подняла его и на мгновение зарылась лицом в его шерсть, давая мурлыканию успокоить себя.

— Я скучала по тебе, — сказала я ему, и кот мрачно посмотрел на меня, как будто понимал.

— Он тоже по тебе скучал. Несколько раз казалось, что он ищет тебя, — сказала Аманда, собирая его вещи. — Он просто душка.

— Спасибо, что присмотрела за ним.

— Без проблем. Мне было в радость. — После того как девочка погладила его на прощание, я засунула его в переноску. — Ты всегда хотела быть художницей? — робко спросила она.

— Я не уверена, что ты можешь выбрать, становиться ли тебе художником, — ты им или являешься, или нет. Мне кажется, я всегда была художницей, но только сейчас я понимаю, какой именно хочу быть.

Похоже, сейчас я также понимаю, какой женщиной хочу быть.

 

Глава 28

 

Вернуться в свой дом с Тейлором — это даже лучше, чем я себе представляла. Я наконец чувствовала, что у меня есть свое место. Я рассматривала картину, сидя на диване в гостиной, закинув ногу на ногу, доедая йогурт. Тейлор умостился у меня на коленях, мурча и пристально следя за мной, поэтому, когда я доела, пришлось позволить ему облизать стаканчик, что он сделал с огромным удовольствием. Я обещала показать Хэзер работу, которую сделаю на пленэре, и мне бы не хотелось идти на попятный, но нажать «Отправить» было крайне сложно. Казалось, я отправляла частичку себя на пристальное изучение. В то же время раньше я не чувствовала ничего подобного по отношению к своим работам.

Вдалеке от защищенного, похожего на мыльный пузырь пленэра, я беспокоилась, что потеряю часть своей радости от картины, но, пожалуй, наоборот, здесь она только возросла. Я была потеряна слишком долго; я чувствовала, что обретала себя, когда смотрела на нее. Остается только понять, что чувствуют другие люди при взгляде на нее. Сделав глубокий вдох, я нажала «Отправить» .

Потом позвонили в дверь, вырывая меня из размышлений. Тейлор спрыгнул с колен и подбежал к двери, поглядывая на меня и как будто спрашивая, кто там за дверью. Я покачала головой в ответ, не представляю. Опустив пустую баночку из-под йогурта, я присоединилась к коту у двери. Я не готова к посетителям — немытая, в майке и шортах, в которых спала прошлой ночью, волосы собраны в хвост — в таком виде я неохотно открыла. Я была удивлена и одновременно взволнована, обнаружив Глорию, и распахнула для нее дверь.

— Извини, что так поздно, я только что занесла цветы в церковь и зашла по пути домой. Миссис Моррис сказала, что ты вернулась…

Она замерла, казалось, она нервничала так же, как и я. Она обвела комнату взглядом, и я поняла, что здесь она впервые. Тейлор подошел к ней, нюхая ботинки, и она улыбнулась, глядя, как я прогоняю его.

— Чаю? — спросила я, ведя ее через кухню. — Извини за мой вид. Я спала пару часов прошлой ночью и до сих пор разбита после дороги, — пробормотала я, пока ставила чайник.

Она села за кухонный стол.

— Это я должна извиняться, мне следовало сначала позвонить тебе.

— Тебе не нужно звонить заранее. — Я оперлась на кухонный стол и ждала, пока вода закипит. — Как тебе дом? — спросила я, стараясь понять, злится ли она на меня.

Я отчаянно хотела, чтобы она простила меня. Я была частью семьи Глории и Грэхема так долго — я всегда чувствовала, что они заботились обо мне как о дочери, а не просто как о невестке. И раз Глория относилась ко мне как к дочери, каково ей было, когда она узнала, что я впустила в свое сердце другого мужчину?

— Он милый, Роуз. Я понимаю, почему он тебе так нравится, — сказала она, робко улыбаясь.

Я поняла, почему она ни разу не заходила после того, как я въехала сюда. Видеть меня в доме без Лукаса было бы слишком тяжело. Тейлор терся у моих ног, и я наклонилась, чтобы погладить его.

— Глория, я сожалею о том, что случилось перед тем, как я уехала, — начала я, и в этот же момент позади меня засвистел чайник.

— Нет, — сказала она быстро. — Это я должна извиняться. Честно говоря, я не могла думать ни о чем, кроме нашего разговора после твоего отъезда. Я знала, что должна буду увидеть тебя, когда ты вернешься. Я хочу объяснить, почему так отреагировала тогда…

Я принесла две кружки и села напротив нее.

— Я понимаю, Глория, я…

Она подняла руку, чтобы я остановилась.

— Роуз, пожалуйста, дай мне высказаться.

Робким жестом я попросила ее продолжать и отпила глоток.

— Я всегда воспринимала тебя как дочь, которой у меня никогда не было, — вымолвила она, ее голос немного дрожал. — Ты и Лукас были вместе так долго, ты тоже стала частью нашей семьи. День вашей свадьбы был одним из самых счастливых дней для нас. Мы были так взволнованы, что вы строите совместную жизнь и, возможно, будете иметь детей… — Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Я потянулась через стол и сжала ее руку. Она кивнула. — Я знаю, как много мы все потеряли, когда умер Лукас. Мы потеряли будущее. Я не думала, что наши отношения изменятся, но после того, как ты ушла, я поняла, что они изменятся, и боролась с этим. Я хотела, чтобы ты оставалась женой Лукаса — так будто он все еще с нами. Мне была неприятна мысль о том, что ты двигаешься вперед, а когда до меня дошли слухи, которые распространялись в городе о тебе и Роберте, я хотела пресечь это. Я хотела убедиться, что ты знала, что мне не нравится эта новость. Я хотела убедиться, что твое сердце осталось с моим сыном, что ты не сняла его кольца, что продолжала приходить по воскресеньям на обед… что ты останешься его женой… потому что я понимала: если все это изменится, мне придется принять то, что жизнь продолжается без моего сына. — Она смахнула слезы, катившиеся по щеке.

Я никогда не думала, что плач так же заразителен, как зевание, но вид Глории заставил меня лить слезы. Как будто за последние два года я нашла короткий путь к своим слезным каналам. Я никогда не относила себя к плаксам, но я ужасаюсь при мысли о том, сколько слез я выплакала после того, как потеряла Лукаса.

— Ничего. Но я хочу, чтобы ты знала, что не кольцо на пальце делает вас моей семьей. Я люблю тебя и Грэхема, вы всегда будете со мной, а я с вами, — с трудом произнесла я. — Я не хочу потерять вас.

— И мы не хотим потерять тебя. Я знаю, Лукас был бы разочарован, увидев нас ссорящимися… — Она пыталась успокоиться, чтобы продолжить. — Если бы мы больше говорили об этом, тебе было бы легче рассказать нам о Роберте. Я должна была поддержать тебя. Последнее, чего я хочу, — это оттолкнуть тебя.

Я помотала головой.

— Это не твоя вина. Я должна была быть честной с вами, но я переживала о том, что вы подумаете, и побоялась испортить наши отношения. Я не хотела отталкивать тебя. А потом я узнала, кто он на самом деле… — Мои слова прервались всхлипом. — Как я могу надеяться, что ты простишь меня?

Теперь была ее очередь сжимать мою руку.

— Мне не за что тебя прощать. Ты снова открыла свое сердце, я знаю, что тебе это было нужно. Я никогда не встречала Роберта, но мне ясно, что у него были чувства к тебе и он стал лгать тебе о его связи с… нами. Это не твоя вина.

— Мне так неловко из-за всего этого. Меня злит то, что он врал. Я не хочу иметь отношений с человеком, который… с его братом, но он вдохновил меня начать рисовать, и я не могу отрицать, что он делал меня счастливой. Я уже давно не чувствовала себя так. Он говорил, что любит меня, и… я… мне кажется, я не могу забыть его.

Какое-то время Глория молчала, и я испугалась, что была слишком честна с ней насчет своих чувств к Роберту.

— Никто не смеет говорить тебе, что делать, — сказала она наконец. — Он совершил много ошибок, и только ты можешь решить, простить ли его. Я думаю, у всех нас много вопросов к нему. Но мы не ограничены во времени. Если он действительно тебя любит, он подождет. И я буду рядом, если тебе будет нужна моя помощь.

— Ты всегда нужна мне.

 

Уходя вечером к Эмме, я ответила на телефонный звонок от Хэзер, которая деловым тоном назначила мне встречу, чтобы посмотреть на картину сердца «в живую».

— Я считаю, нельзя передать весь вид через камеру. У нее есть название?

Я пока что не могла уловить отношение Хэзер к картине. Посмотрев вниз на заживающую татуировку, я сообщила название, которое выбрала для картины: «Без зимы не было бы весны».

Хэзер помолчала.

— Идеально, — сказала она, прежде чем положить трубку.

Эмма сидела в патио, когда я пришла, солнце заливало маленький сад, предрекая приближение жаркого июля. Я взяла два стакана ледяной колы и подсела к ней.

— Слишком рано для алкоголя, да? — спросила она, принимая стакан.

— Сегодня я работаю на баре.

— Я не хочу слишком долго бездельничать. Просто я только и делаю, что думаю об этом. Мне бы хотелось думать о чем-то еще.

— Должно пройти какое-то время.

Она посмотрела на меня.

— Поговори со мной о чем-нибудь еще. Расскажи о пленэре.

Я рассказала ей о своих четырех неделях, потом — об электронном письме, которое прислал мне Роберт, и закончила своим недавним разговором с Глорией.

Она вздохнула.

— Я бы хотела, чтобы Роберт просто был честным с самого начала, но в то же время я не могу винить его за то, что он влюбился в тебя и слишком боялся открыться.

— Я понимаю, почему он сделал это, но значит ли это, что я могу простить его?

— И он не видел брата с того момента, как это случилось?

— Он сказал, что брат отправился в реабилитационный центр, а потом исчез. Я знаю, что Роберт не был за рулем той ночью, но он признает, что не помог брату или не удержал отца от сокрытия преступления. Знаешь, мне кажется, я перестала его уважать. Я думаю, он поступил как трус.

Эмма кивнула.

— Так и есть. И, кажется, он это понимает и пытается все изменить. Не могу поверить, как счастливы мы были несколько недель назад, а теперь…

— Ты снова будешь счастлива, — сказала я уверенно.

Она отвела взгляд и посмотрела вдаль.

— Сейчас кажется, что это будет очень не скоро.

Перед обедом я встала, собираясь уйти, чтобы успеть поесть перед сменой. Джон вошел, когда я была у двери.

— Как она? — спросил он тихо, чтобы Эмма не слышала нас.

— Грустная в основном.

— Она не хочет обсуждать это со мной. Мне не удается достучаться до нее. Это ужасно — видеть ее такой разбитой и быть неспособным помочь.

— Я не уверена, что кто-то из нас может помочь, просто нужно время. Она знает, что мы здесь, с ней, — сказала я, касаясь его плеча. — Как ты?

— Ей должно быть сложнее, я знаю. Но до сих пор тяжело думать о том, как взволнованы мы были, а потом — ничего, понимаешь? Недавно она сказала, что не хочет снова пытаться. Я не знаю, она это всерьез или нет.

— Очень трудно думать о будущем, когда настолько больно, как ей сейчас, — сказала я, вспоминая, как сложно мне было представить себя с кем-то кроме Лукаса. — У вас все будет хорошо, я это знаю.

— Спасибо, Роуз. — Он натянуто улыбнулся и поцеловал меня в щеку.

Я не знаю более сильной пары, чем они. Они справятся с трудными временами вместе, я уверена. Я вспомнила о рисунке, где я изобразила их на пляже, и поняла, что это будет моей следующей картиной. После всего, что они сделали для меня, мне хочется помочь им. Надеюсь, это напомнит им, как сильны они вместе. Мне не верится, что им пришлось пройти через это. Надеюсь, лучшие времена не за горами. Мы все испытали достаточно боли, ее нам хватит на всю оставшуюся жизнь.

 

Глава 29

 

Я была в мастерской. Картина стояла на мольберте. Я устанавливала рядом пустое полотно.

Наконец-то эта комната перестала пугать меня. Я включила колонки iPod так, что «Little Big Town» сотрясали воздух, и собрала волосы в небрежный хвост. Тейлор пришел со мной, лежал, свернувшись клубочком, на солнечном зайчике на полу и следил за тем, что я делаю. Я установила портрет Эммы и Джона и начала переносить его на большое полотно.

Я снова это чувствовала. Это волнение я всегда ощущаю, когда рисую. Я танцевала под музыку и полностью погружалась в картину. Мне не нужно переживать из-за большого перерыва во время пленэра, поскольку мазки удавались так же легко, как дыхание, и теперь я была еще поглощена своей работой, ведь я могу рисовать именно то, что хочу выразить. Резкий звонок в дверь, который установил Джо, раздался внизу и вырвал меня из плена творчества. Я вздохнула, отступая, осматривая, что успела сделать, и осталась довольна тем, что все получается, как я и хотела. Тейлор пошел за мной вниз, и я открыла миниатюрной женщине, которой, как мне кажется, было около сорока, в темно-синем костюме, с русыми волосами, подстриженными под боб-каре. Она протянула мне руку.

— Очень приятно наконец-то встретиться с тобой. — Я глупо смотрела на нее, карандаш до сих пор оставался в руке, потом она улыбнулась. — Хэзер Джонс.

Прояснилось.

— О Господи, извини, — сказала я, торопливо тряся ее руку и отступая. — Пожалуйста, заходи.

Я была так увлечена работой, что не заметила, как утро превратилось в вечер и подошло время нашей встречи. Я почувствовала себя замухрышкой по сравнению с шикарной гостьей, но, должно быть, она знает многих художников, так что, надеюсь, привыкла.

— Я говорила с Дэном, раньше я никогда не слышала, чтобы он так восхищался художником на одном из своих пленэров, — говорила мне Хэзер, пока я вела ее вверх по лестнице.

— Надеюсь, он не преувеличивал, — сказала я, пытаясь быть смешной, но неожиданно очень занервничала.

Я знаю, что Дэн восхищался этой работой, но одно дело — слышать мнение художника, который знает, как сильно ты терзаешься сомнениями, и совсем другое — слышать от критика, который не особо заботится о том, чтобы не задеть твои чувства. А эта картина — часть меня. Мне кажется, Хэзер будет оценивать мои сердце и душу.

Я остановилась и позволила Хэзер пройти вперед в комнату. Подхватив Тейлора на руки, я села на стул в углу, ожидая ее мнения.

Она стояла в нескольких шагах от картины и всматривалась в нее. Потом она начала ходить вперед и назад перед ней, смотря на нее под разными углами. Я следила за ее движениями, и чем дольше она молчала, тем сильнее я нервничала, она была сосредоточена, наморщила лоб. Тишина казалась оглушительной. Я рассеянно гладила Тейлора, пока смотрела, как она снова остановилась и склонила голову. Потом она глубоко выдохнула, я больше не могла этого терпеть.

— Хм… Сдохнуть можно.

Она повернулась ко мне и засмеялась.

— Извини, я забыла, что ты здесь.

— Это значит… значит, она тебе понравилась?

— Очень понравилась. Эта картина заставляет меня вспомнить о людях, которых я любила и потеряла. Знаешь, я не изучала искусство, я выросла окруженная им, и еще в раннем возрасте я поняла, что техника — это хорошо и замечательно, но настоящий художник — это тот, кто рисует что-то, что люди хотят купить и сохранить навсегда из-за того, что они чувствуют, глядя на работу. Ты заставила меня почувствовать что-то похожее, Роуз. Ты настоящий художник, и это великолепная картина. — Она взяла мою руку в свои. — Черт возьми, ненавижу, когда Дэн оказывается прав.

Я внезапно залилась смехом, и она присоединилась ко мне. Когда она смеялась, она выглядела на десять лет моложе. Это навело меня на вопрос, достаточно ли она смеется.

— Спасибо, это так много значит для меня.

— Не ты должна благодарить меня, а я — тебя. Как насчет чашечки чая и я расскажу о том, как мне кажется, нам следует поступить?

Я опустила Тейлора, и он свернулся клубочком на стуле, готовый уснуть, я оставила его там и пригласила Хэзер на кухню.

Приготовив две чашки чая, я поставила их на стол и села напротив гостьи.

— Ты была права еще до того, как я тебя встретила, мне нужно было соединить то, что я чувствовала, с рисованием, — сказала я ей. — Честно говоря, я несколько лет боялась сделать это, но теперь, когда я это сделала, мне намного лучше.

— Как я говорила, у тебя всегда была безупречная техника, но я видела, что между тобой и тем, что ты изображала, отсутствует связь. Откровенно говоря, я не ожидала такого резкого поворота. Очень приятно это видеть. И очень волнительно. У тебя такой потенциал, я думаю, что творческое сообщество ухватится за твою работу. — Хэзер отпила чая. — У меня есть предложение. Я бы хотела показать твою работу у себя в галерее. Но я всегда считала, что лучше выставлять несколько картин, чтобы люди могли действительно прочувствовать мастера. Как думаешь, ты сможешь сделать что-то еще для меня? В идеале я бы хотела решение, которое сводит все части в единое целое.

— Выставка? — повторила я, сомневаясь, что расслышала ее правильно.

Она улыбнулась.

— Я хочу показать твою работу, Роуз. И мне интересно, сможешь ли ты сделать еще три другие, чтобы я выставила их в своей галерее. Я беру пятнадцать процентов комиссионных от того, что ты продашь на выставке, а я не сомневаюсь: ты продашь все. — Она произнесла это отрывисто, сухим тоном. — Не смотри на меня так удивленно, это ты сделаешь мне услугу, если согласишься. Ты бы могла выставиться в галерее Лондона, но, я надеюсь, ты предана этому месту. Я знаю, что ты жила здесь всю свою жизнь. Мне кажется, было бы мило, если бы ты провела свою первую выставку в Плимуте.

Первую? Как будто в будущем может быть намного больше?

— Я просто продаю картины туристам.

— Больше нет, если я возьмусь за тебя. Я бы хотела показать твою работу перед Рождеством, может, в ноябре. Но только если ты чувствуешь, что сможешь сделать еще к этому времени. Было бы здорово продолжить, пока воспоминания с пленэра еще свежи. Учитывая, сколько понадобилось времени для этой картины… и я заметила, что ты уже начала другую.

— Эта для моих друзей… Я планировала подарить ее им.

— Ты все еще можешь, если хочешь. Кажется, она связана с твоей картиной сердца. Серия о любви, наверное?

Кажется, я не могу это осознать.

— Я могу подумать об этом?

Она выглядела немного разочарованной, но с готовностью согласилась.

— Это твое время, Роуз, — сказала она.

Я смотрела, как она уходит, и думала о том, что только три месяца назад переживала, что никогда снова не буду рисовать, а теперь у меня есть работа, которую хочет показать галерея. Такого раньше не бывало. Я всегда довольствовалась малым, а сейчас я в миллиметре от чего-то совершенно нового.

Готова ли я к этому?

 

Глава 30

 

Июль пролетал незаметно. Я проснулась на рассвете в день, когда у нас с Лукасом была бы четвертая годовщина свадьбы. Не было никакого смысла пытаться снова уснуть, поэтому я поднялась и выглянула в окно. Солнце выплывает из-за горизонта, и небо испещрено розовыми и оранжевыми полосами. Утро ясное, и день обещает быть теплым и светлым. Я спросила себя, как бы мы провели этот день, если бы он был здесь, со мной. Думаю, мы бы пошли на пляж, занялись серфингом, может быть, взяли бы завтрак с собой. Неожиданно я почувствовала острую необходимость снова побыть на берегу.

Я отправилась в мастерскую в саду, взяла гидрокостюм и доску, радуясь, что не избавилась от них. Пошла на пляж в гидрокостюме с доской на спине. Для туристов рановато, и я была одна, за исключением парочки собачников и виндсерфера вдали. Я никогда не занималась серфингом без Лукаса. Я недолго посидела на песке, подняв лицо к восходящему солнцу и мечтая поговорить с ним обо всем на свете. Я знаю, он был бы рад тому, что галерея хочет показать мою работу, и я бы не нервничала из-за этого, ведь я всегда знала, что вместе мы можем справиться с чем угодно.

Но теперь я одна.

Я встала и взяла доску. Она прохладная, и некоторое время я привыкала к ней. Я ждала хорошую волну, чувствуя, как пульс ускоряется. Я помню, чему учил Лукас. Я представила, что еду на велосипеде, почувствовала приближающуюся волну, и мое тело автоматически среагировало. Я гребла на доске возле берега, пока волна не пронеслась подо мной, и я начала двигаться вперед на ней, потом я встала на нее и, достигнув нужной позиции, уже могла рассекать волны. Я тут же почувствовала прилив адреналина и заулыбалась: соленая вода брызгала на меня, пока волна несла меня по ней. Мне не нужно представлять, что Лукас здесь со мной, — я понимала, что он как будто рядом. Я каталась на волне, как он учил меня, и знала, что он бы гордился мной.

После я легла на доску и плыла по морю, наблюдая за тем, как пляж заполняется людьми, солнце уже полностью вышло на небосвод и припекало через гидрокостюм. Мгновение, когда я каталась на волне, дало мне почувствовать себя бесстрашной — а именно это Лукас любил в серфинге. У него не будет возможности испытать это снова, поэтому я должна прочувствовать это за него. Я не хочу провести свою жизнь, боясь всего нового. Это как-то неправильно, когда у него уже нет такой возможности. Я знаю, он хотел бы, чтобы я прожила жизнь за нас двоих.

И именно это я собираюсь сделать.

 

Сообщив Хэзер, что согласна на выставку, я направила все силы на завершение портрета Эммы и Джона. Я думаю, она дополнит картину сердца, и серия может быть о любви, как предлагала Хэзер. Без зимы не было бы весны сейчас стоит возле полотна, на котором изображены они. Эмма и Джон, связанные взглядами и сердцами. Связь, которая не может быть разрушена ничем, что настигает их. Без темноты не был бы виден свет звезд.

Эмма пришла ко мне. В ее глазах до сих пор не было блеска. Мне больно видеть ее страдания.

— Я закончила свою вторую картину для выставки, — сказала я, ведя ее вверх по лестнице. — И хочу показать ее тебе.

С любопытством она следовала за мной до комнаты и испустила вздох, когда узнала себя и Джона на картине. Я следила за ней, пока она рассматривала ее.

— Я видела вас на пляже в тот день, и я видела так много счастья и любви между вами. Но самое главное, я видела сильную, уверенную и красивую женщину внутри и снаружи. Ты светилась жизнью; ты всегда светилась. Я всегда завидовала тому, как ты излучаешь ее. Я должна была запечатлеть вас в тот день, потому что я поняла: что бы вам ни подкинула жизнь, между вами прочная связь, которая не может быть разрушена. Не важно, через что вам придется пройти, ваша любовь пронесет вас через это. В конечном итоге это единственное, что важно. Глядя на нее, я вижу, что бы ни случилось, вы это преодолеете, потому что девушка на картине способна справиться со всем.

Эмма тихо заплакала.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно. Я бы ни за что не справилась без тебя. Ты должна знать. Ты была такой сильной. Ты заставила меня поверить, что я смогу вынести всю эту боль. Я почти сдалась, но ты не позволила мне. Я не говорю это часто, но я люблю тебя и не знаю, что бы я делала без тебя. Ты — сестра, которой у меня никогда не было, и меня убивает то, что я не способна забрать твою боль, ведь ты забрала так много моей.

— О, дорогая. — Она заключила меня в объятия, и я крепко обняла ее в ответ. Она отстранилась, чтобы снова посмотреть на нее. — Эта картина прекрасна. Я не помню, чтобы ты делала что-либо похожее раньше. — Потом она посмотрела на картину сердца. — Они обе великолепны; я не удивляюсь, почему Хэзер хочет организовать выставку. Это начало чего-то волшебного, я чувствую.

Я обвила рукой ее талию и притянула к себе.

— Я хочу, чтобы после выставки она была твоей и Джона. Чтобы вы никогда не забывали, как сильны вместе.

— Я не могу принять ее. За нее будут готовы очень дорого заплатить; ты должна продать ее вместе с другими.

Я покачала головой.

— Она принадлежит вам. Разреши мне сделать это, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты была рядом. Эмма, пожалуйста.

Она вздохнула.

— Если ты уверена… но ты не обязана благодарить нас. Ты сделала бы то же самое, если бы произошло… — она всхлипнула, и мы крепко обнялись.

— Джон говорил, что я не хочу снова пробовать? Кажется, что-то, о чем я давно мечтала, сбылось, а потом исчезло. Я боюсь, что это снова повторится. И что, может, я не заслуживаю, чтобы моя мечта сбылась.

— Ты заслуживаешь, чтобы все твои мечты сбылись, — горячо возразила я. — Это дерьмовые времена, но мы справимся со всем плохим, поняла? Ты была моей звездой, и я постараюсь быть твоей. Ты и Джон, вы любите друг друга так сильно, и, я знаю, вы преодолеете это.

Она снова посмотрела на картину.

— Тогда я была беременна. Я была так счастлива. Все светилось внутри.

— Ты снова найдешь этот свет, обещаю.

Она улыбнулась мне:

— Ты тоже.

Я подумала о звезде, которая светила из темноты, но не была уверена, что хочу найти этот свет снова.

 

Глава 31

 

В Толтинге в августе, кажется, отдыхает вся Анлия. Пик туристического сезона, семьи приезжают на летний отдых ради «домашнего отдыха». Серьезные серферы дают дорогу новичкам. Если у вас свое дело, вы работаете до упаду и зарабатываете так много, как только можете. Но если вы хотите сохранить рассудок, вы избегаете крупных городов и суеты.

Я отдыхала в саду, работая над третьей картиной. Я поняла, что рисую значимых в своей жизни людей, но больше не осталось никого, кого я бы хотела изобразить. Эта выставка невероятно личная, и кажется правильным, что она должна оставаться таковой.

Я рисую кусочки своего сердца.

Я потеряла не только Лукаса, но и маму. Я бы хотела, чтобы она была частью моей жизни. Она была бы хорошим слушателем, она сама была творческим человеком.

Но мне повезло иметь в своей жизни и других людей, воплощающих образ матери. Глория и Сью — мамы Лукаса и Эммы, но они всегда были со мной.

Три сильные женщины, у каждой — своя дорога. Все три сформировали женщину, которой я являюсь и которой я хочу быть.

Без страданий не было бы силы.

Я рисую три полосы и штрихую их. Я понимаю, что они немного похожи на перья, и с волнением добавляю больше линий и закругляю концы так, чтобы они заворачивались друг вокруг друга. Я хочу показать, что моей матери больше нет. Сложно, когда ты не уверен, куда уходят люди после смерти, но эта вера есть у Глории. Часть меня хотела бы надеяться, что Лукас в прекрасном спокойном месте и смотрит сверху на меня и людей, которых любил при жизни, но я просто не знаю, верю я в это или нет. Однако моя мама была такой свободолюбивой; мне было бы приятно представлять ее где-то на небесах. Вот так приходит вдохновение, и я зарисовываю, как одно из перьев превращается в птицу. Одной кажется недостаточно, поэтому я представляю перо, качающееся на ветру и превращающееся в летящую птицу. Я останавливаюсь и смотрю на быстрый эскиз. Я могу нарисовать множество птиц, которые заполнят верх картины, летящих через удивительный закат.

И снова я не понимаю, как мысли о маме, Глории и Сью превратились в это изображение, но я могу представить, как оно будет выглядеть, и волнение пронизывает меня, когда я думаю, как изумительно оно будет смотреться на холсте.

Когда картина будет завершена, я хочу показать ее Глории. Завтра годовщина ее и Грэхема свадьбы, и я нашла в Интернете милую, под старину, фоторамку для подарка. Я рылась в фотографиях, и на одной из них были я и Лукас. Судя по фону, мы были на ярмарке. Я вгляделась в наши улыбающиеся лица и улыбнулась сама. Мне до сих пор больно смотреть на себя и Лукаса, но я хочу сохранить наши воспоминания, и я знаю, что Глория и Грэхем тоже этого хотят. Грэхем играл в гольф, поэтому Глория зашла на ланч одна.

— Тридцать лет, — удивилась она, когда мы прикончили лазанью, салат и чесночный хлеб.

— Ты можешь гордиться этим. Сегодня это большая редкость, — сказала я, поднимая бокал вина. — За вас. — Мы обе отпили. — Вы двое вдохновляете меня, — сказала я ей, почти робко. — Я хотела, чтобы мы с Лукасом были вместе столько же времени.

— Вы были бы. Вы были лучшими друзьями, а это самое главное.

Я кивнула, сглатывая комок в горле. Она права, и, боже, как я скучаю по своему лучшему другу.

— Я хотела подарить вам это, — сказала я, передавая фоторамку, завернутую в тишью.

Она развернула подарок и улыбнулась, когда увидела фотографию.

— Мы все выглядим такими молодыми. — Она провела пальцами по фотографии. — Вы были такими юными, хотя я всегда забываю об этом.

— Иногда я забываю, что все еще молода, — сказала я мягко. — Я чувствую себя пожилой.

— Ты была слишком молода, чтобы… — Она коснулась моей руки. — Мы все очень гордимся тем, что ты продолжаешь двигаться вперед, Роуз. Этот дом и твое творчество — ты чудесно справилась со всем. Это заставляет всех нас забыть о том, насколько ты юная. Лукас гордился бы твоей выставкой, ты же знаешь.

Я отвела Глорию в спальню, чтобы показать ей последнюю картину, которую недавно закончила в саду.

— Ты одна из тех, кто вдохновил меня на это. Три пера — это ты, мама и Сью. Она называется «Без страданий не было бы силы».

Глория опустилась на диван.

— Она красивая. Я вдохновила тебя?

Я присела возле нее.

— Ты была мне как мать, ты это знаешь. Я восхищаюсь тем, какой сильной ты была последние два года. Я не могу представить, каково это — потерять ребенка.

— Это очень больно, но я до сих пор чувствую, что у меня есть дочь. — Она погладила меня по руке, ее глаза наполнились слезами. — Ты подарила мне нечто прекрасное. Я собиралась отдать тебе это до выставки, но, думаю, будет лучше сделать это сейчас. — Она подошла к своей сумочке и вытащила маленькую бархатную коробочку, которую положила мне на колени. — Я не покупала ее. Она принадлежала мне, а до этого — моей матери. Она была передана мне, и теперь я хочу передать ее тебе. — Она прикусила губу и нервно посмотрела на меня.

Я уставилась на коробочку. Поведение Глории поразило меня. Она передавала мне подарок, как ее мать передала ей, как будто я действительно была ее дочерью. Я глубоко вдохнула и, открыв ее, извлекла серебряную цепочку.

— Она очень красивая, — сказала я, вспоминая, что Глория носила ее раньше. Я прижалась к ней и поцеловала в щеку. — Спасибо тебе огромное.

— Вообще-то есть причина, по которой я решила, что она должна быть у тебя, — сказала Глория. Я заметила слезы в ее глазах. — Я собиралась подарить тебе кулон, чтобы повесить на нее, но потом я подумала… — Она прервалась, чтобы прочистить горло. — У тебя уже есть кое-что, что отлично подошло бы к ней. — Она дотронулась до моих колец.

Я удивленно посмотрела на свою руку.

— Мои кольца?

Она взяла мою руку в свои.

— Я помню, как впервые надела обручальное кольцо. Было так странно постоянно чувствовать что-то на пальце, но вскоре оно стало продолжением руки, и я не могла представить себя без него. Сначала оно воспринимается как символ любви, но быстро становится привычным. — Она вытерла слезы, катившиеся по щеке, и я пыталась не забыть дышать; кажется, мое горло могло окончательно перекрыться. — Почему ты до сих пор носишь свои кольца? — спросила она осторожно.

Я поняла, что она имеет в виду. Да, это привычка носить кольца, которые были частью меня так долго, но вместе с тем это нечто большее.

— Потому что если я сниму их, это будет значить, что я отпустила его, — прошептала я, и слезы брызнули из глаз, пока я смотрела вниз на свою руку, на бриллиант и полоску из белого золота, которую подарил мне Лукас, обещая будущее, которого теперь не может дать.

— Дорогая, ты никогда не должна его отпускать. Никто из нас не должен. Он всегда будет с нами, но иногда нужно отпустить вещи, которые останавливают нас, не позволяя двигаться дальше, и ты знаешь, я была так напугана, когда представила, что увижу, как ты будешь снимать их, но я поняла, что будет не так страшно, если мы сделаем это вместе. Давай попробуем?

Я кивнула, яростно вытирая слезы и пытаясь собраться. Она перестала плакать, и ее голос больше не дрожал. Она была такой сильной, и я должна быть такой же сильной, как она. Она должна была сказать «прощай» сыну, и я знала, что она делала это для меня, чтобы ей никогда не пришлось говорить «прощай» дочери. Она — самая смелая женщина из всех, кого я знаю.

Она сняла кольца с моего пальца и продела через них цепочку. Я повернулась, чтобы она могла повесить их мне на шею, убирая волосы. Она помогла мне подняться с дивана и подвела к большому зеркалу, которое висело в зале. Я прикоснулась к цепочке, бриллиант, сверкающий рядом с плоской полосой. Выглядело красиво. Даже лучше, чем у меня на пальце.

— Мне нравится, — прошептала я.

Глория коснулась моего плеча, улыбаясь мне в зеркале. Я улыбнулась в ответ, тронутая тем, что она сделала это для меня. Я знаю, это помогло нам обеим. Никогда не отпуская, но двигаясь вперед.

— Он всегда будет с нами, — сказала она снова.

Я повернулась и обняла, притягивая ближе. Она легко прижала меня в ответ, и мы черпали силы друг у друга. Я точно знаю, Лукас хотел бы, чтобы все было именно так.

Когда мы разомкнули объятия, Глория отправилась в ванную комнату, и я коснулась области сердца, где висели кольца Лукаса: он навсегда занял свое место в нем. Наверное, я переживала именно об этом: что когда-то он перестанет быть частью моей жизни и что снять его кольца будет последней точкой — но наша любовь никогда не завершится, она продолжится во в мне.

Я сохраню ее. И его. В себе. Навсегда.

 

Глава 32

 

Лето достигло пика и начало затухать. Эмма подошла к бару, где мы работали с Джо и Адамом в одну из последних ночей сезона. Я вышла на улицу, чтобы протереть несколько столиков, и Адам проследовал за мной. Я посмотрела на темный пляж, слушая, как волны тихо накатывали на песок. Такое ощущение, что лето пролетело в одно мгновение, и тем не менее кажется, что ничего не будет, как прежде.

— Я могу поговорить с тобой? — спросил Адам.

— Давай, — устало согласилась я.

Мы сошли с террасы и ступили на песок, чтобы нас не слышали посетители.

— Завтра я уезжаю, чтобы готовиться к университету, и я не хотел уезжать, не извинившись. Я был зол, что не нравлюсь тебе так, как мне того хотелось бы, — выговорил он быстро и продолжил до того, как я успела что-нибудь сказать. — Я не понимал, почему ты предпочла мне его, но, когда я увидел вас вместе, я понял. Он вдохновляет тебя. Извини, что я заставлял чувствовать себя неловко. Это была моя вина.

— Но ты знаешь, что случилось с Робертом.

Он кивнул. Все знали.

— Я все еще думаю, если ты с ним счастлива, тебе нужно быть с ним. Когда ты находишь кого-то, кто подходит тебе, логика бессильна. — Он невесело улыбнулся.

Прав ли он?

— Я не знаю. Даже если я забуду, кто он, я не уверена, что способна простить ему его ложь.

— Думаю, когда наступит момент, ты будешь знать. — Он улыбнулся. — Ты заслуживаешь того, чтобы быть счастливой. — Он прильнул ко мне, чтобы быстро поцеловать в щеку, и поспешил обратно в бар.

Я смотрела, как он идет, и надеялась, что боль, которую он чувствовал в отношении меня, скоро пройдет. Я знаю, что такое любить кого-то, кого любить не следовало бы.

Я взглянула на темное море и задумалась, насколько любовь может быть сложной. Я не привыкла к этому. Мне очень повезло с тем, как легко все было с Лукасом, а теперь я чувствовала себя плывущей по течению. Я задумалась о том, где сейчас Роберт и чем он занимается, и мне стало стыдно, что я вспомнила о нем. Его брат отнял у меня Лукаса, как я могу забыть об этом? И все же я скучаю по Роберту. Я хочу знать, что происходит в его жизни. Скучает ли он по мне? Я послала эти вопросы в темную пустоту, надеясь, что однажды каким-то образом она даст мне ответы.

Я шла домой после смены пешком, отклонила предложение подвезти, хотела подышать морским воздухом. Я вставила наушники, и Кейси Масгрейс тихо играла, пока я медленно возвращалась к себе, и только звезды в небе и уличные фонари освещали мне путь. Я проходила мимо всех знакомых мест, радуясь, что живу здесь. Иногда меня раздражает, как сплочен этот город, но я благодарна за то, как каждый заботился обо мне последние два года. Я вдруг поняла, что хотела бы воздать должное городу в своей последней картине.

Я рисовала ландшафты этих мест так часто, хотя никогда не изображала, что я чувствую к этому городу. Как он забирается тебе в душу и западает в сердце. Не важно, через что я прошла, я все равно рада называть этот город своим и этих людей своими. Я потеряла семью и мужа, но в некоторой степени Толтинг — моя семья, и он до сих пор присматривает за мной, и я надеюсь, так будет всегда. Создается впечатление, что я способна пройти через все, что угодно, потому что я — часть этого мира. Не у каждого есть такое место, которое можно назвать домом.

Я снова подумала о Роберте, когда увидела свой дом: гирлянды, которые он оставил мне, освещали мой путь. Он полюбил это место. Я видела это. У него никогда не было места, где он чувствовал бы себя как дома. Его семейная жизнь всегда была сложной, и я представляла их дом холодным и пустым. Возможно, если бы у них был дом, как у меня, все обернулось бы иначе. Я не хочу придумывать оправдания его брату или его лжи, но я полагаю, что испытываю сочувствие к мальчикам, растущим в таком доме.

В доме, не похожем на мой.

Я вошла и схватила Тейлора, который прибежал, чтобы приветствовать меня. Положив кота на диван, я включила лампу, чтобы зарисовать идеи последней картины для моей выставки. Тейлор тут же забрался на колени и заснул. Мы сидели так бо`льшую часть ночи, пока я работала над рисунком.

Я изобразила фигуру на перекрестке с двумя знаками — стрелка налево гласила «потерять», а за ней — яркие огни и небоскребы города, стрелка направо указывала «найти», а за ней — Толтинг с золотистым пляжем и плещущимися волнами, цветными пляжными шляпами, а за ними на холме церковь, обращенная вниз на побережье. Рано утром я наконец уснула, измученная, но довольная тем, что создаю, и название пришло, как только я прикрыла глаза.

Не заблудившись, не обретешь дороги домой.

 

Я хранила последнюю картину накрытой. Не хотела, чтобы кто-то из местных увидел ее до выставки. Я бы хотела, чтобы она стала сюрпризом, поэтому прятала ее в мастерской и никому не разрешала заходить. Когда я заканчивала ее, в природе появились намеки на осень. Листва у дома изменила цвет на оранжевый и красный, и нужно надевать кардиган, покидая дом. Туристы пакуют чемоданы и возвращаются туда, откуда прибыли. Темнеет раньше, и лето постепенно становится воспоминанием.

Нужно нанести первый визит в галерею Хэзер в Плимуте, чтобы показать ей картины. Джон арендовал микроавтобус, и они с Эммой отвезли меня. Хэзер с коллегой вышли, чтобы помочь занести картины. Эмма и Джон пошли выпить кофе, пока мы все распаковывали.

Хэзер ходила туда-сюда по длинной узкой комнате, ее каблуки стучали по отполированному деревянному полу в такт моему спешащему сердцу. У нее невероятно спокойное выражение лица, по которому невозможно угадать мысли. Я осмотрелась, чтобы отвлечься. Над нами были стальные прутья со свисающими лампочками, придававшие пространству современный, почти индустриальный облик. Напротив была комната поменьше со стойкой регистрации и картинами. Я представила себе это место в ночь моей выставки. Пространство будет пустым. Только мои работы. И я начала нервничать и волноваться из-за того, как картины будут смотреться здесь.

Хэзер откашлялась. Я медленно повернулась, боясь встретить ее твердый взгляд. Сегодня она в деловом костюме, каждая прядь волос аккуратно уложена. Я восхищаюсь ею, но, честно говоря, мысль о колготках заставляет радоваться тому, что я в джинсах и футболке, с распущенными волосами, завивающимися от дождя. Она расплылась в широкой улыбке.

— Они просто прекрасны. Когда я впервые увидела твою работу, я и представить не могла, как ты расцветешь. Они наполнены светом, и жизнью, и любовью. При этом они задорные и вдохновляющие, и они отлично смотрятся вместе. «Кусочки моего сердца» будет одной из самых обсуждаемых выставок этого года, я чувствую. — Она протянула мне руку для рукопожатия, но мне было этого недостаточно, и я взяла ее за плечи и притянула к себе, чтобы обнять.

— Большое тебе спасибо, — сказала я, стараясь не заплакать. Не похоже, чтобы она умела утешать.

Она засмеялась и отступила, немного смущенная.

— Выставка будет иметь огромный успех, поверь.

— Правда? — я чувствовала одновременно замешательство, счастье, надежду и страх, но больше всего я была рада, что рискнула и поверила в себя, ведь раньше я никогда не гордилась чем-то, что создавала.

— Да, правда. Эта комната будет битком! И каждый будет бороться за эти картины. Я просто знаю.

— Только не продавай ту, на которой Эмма и Джон. Я пообещала им ее.

Она покачала головой.

— Слишком щедро с твоей стороны, как мне кажется, но договорились. Теперь, если мы проводим ее в первую неделю ноября, нужно разослать приглашения за несколько недель. Я начну публиковать в онлайне, тебе также следовало бы. В социальных сетях. Мне нужен список всех, кого ты хотела бы пригласить, а я сделаю список критиков, специалистов и покупателей, людей, которые создадут шум. Давай-ка сядем и выпьем кофе, — сказала она, почувствовав, что я немного растерялась.

Устроившись на маленьком диване с чашкой крепкого черного кофе, я почувствовала себя лучше и была готова к обсуждению. Хэзер достала записную книжку и начала записывать все, что нужно подготовить. Она попросила меня подумать о нескольких цитатах, которые я могла бы дать ей для использования на вебсайте о выставке «Кусочки моего сердца».

— Думаю, что людям понравится задумка коллекции и твои названия картин. Будет интересно сфокусироваться на том, что это твоя самая личная работа на сегодняшний день, как думаешь?

Я кивнула:

— Это хорошая идея. И это действительно самая личная работа. Благодаря тебе и Дэну.

— А Роберт? Могу я спросить о нем? Когда он пришел ко мне рассказать о твоем искусстве, я подумала, что он твой парень, но потом поняла, что все сложнее, и с того времени я не видела его. Но ты упоминала, что он вдохновил тебя на одну из работ.

— Я даже не знаю, где он сейчас. Он заставил меня снова рисовать, и частично он причина тому, что мое творчество стало более личным, — медленно произнесла я. Не уверена, что хотела поделиться тем, что случилось у нас с Робертом.

— Отношения — сложная штука, — сказала она, почувствовав мое смятение. — Я думаю, именно поэтому люди потянутся к твоим картинам: ты показываешь, особенно в картине сердца, свет и тень, которые наполняют наши жизни.

Я кивнула:

— Думаю, поэтому моя работа стала более личной. Было так много чувств… Во всем нужно было разобраться.

Хэзер сделала несколько записей. Потом откинулась на спинку дивана и вздохнула.

— Хотела бы я иметь что-то подобное. Я уже давно не подпускала никого близко к себе. Я не уверена, что хороша в отношениях, какой-то тупик, серьезно. Иногда я думаю о своем последнем парне и спрашиваю, могло ли все закончиться иначе.

— Что случилось, если не секрет? — я была заинтригована, Хэзер кажется такой положительной, не верится, что она не так успешна в личной жизни, как в профессиональной.

Она сделала глоток кофе. Мягкая акустическая музыка была единственным звуком в течение нескольких минут, пока она не продолжила:

— Мы встречались четыре года и жили вместе. Я хотела, чтобы мы поженились, но постоянно находились причины, почему время было неподходящим. Я работала в галерее в Лондоне, но всегда мечтала открыть собственную. Один мой знакомый связался со мной и сказал, что эта галерея продается. Казалось, что может быть лучше: я наконец-то могла иметь свое место и оно не стоило безумных денег, как в Лондоне, плюс оно имело хорошую репутацию у коллекционеров, ищущих местные таланты, и я чувствовала, что могу создать ее и просто сделать ее своей. — Она вздохнула. — Но Гэри не хотел оставлять свою жизнь в Лондоне, даже ради меня. Я поняла, что он не любит достаточно, чтобы поставить мои мечты на первое место. Поэтому я ушла от него в погоне за своей мечтой. И ни разу не пожалела об этом. Мы просто не должны были быть вместе.

— Это вдохновляет. Я думаю, это здорово, что ты пошла за своей мечтой.

— Нелегко следовать за своим сердцем, не так ли?

Я опустила взгляд на свою чашку.

— Да, это действительно непросто.

— С твоим мужем, позволь спросить, вы были счастливы?

Я улыбнулась.

— Очень. Мы были влюблены с детства, и после катастрофы я была опустошена. Я не знала, как жить без него. Мне стоило больших усилий строить свою жизнь в одиночку. Без него я была лишена вдохновения. Роберт был первым мужчиной с того момента как… — я запнулась, боль от всего этого еще очень сильна.

— Мне жаль, Роуз. Потерять любовь всей твоей жизни… Как думаешь, вы окончательно расстались с Робертом? Это большая редкость — встретить кого-то, кто может вдохновить после такой потери. Я не нашла никого, кто вдохновлял бы меня.

Я с удивлением взглянула на нее. Я не рассматривала это с такой стороны. Все о чем я думала, это как мне было стыдно из-за того, что я сблизилась с Робертом, который замешан в катастрофе. Но я поняла, что Хэзер права в том, как сложно сойтись с кем-то, кто может любить независимо от всего и пройти с любимым все хорошее и плохое и кто может вдохновить тебя стать лучшей версией тебя самого. Сидя напротив Хэзер, в преддверии своей приближающейся выставки, я поняла, что Роберт вдохновил меня стать лучше и даже не знал об этом. Я просто хотела бы вдохновить его в ответ. Мысль о нем, живущем здесь, работающем у своего отца, застрявшем в этой семье и несчастном, заставила мое сердце сжаться.

— Знаешь, я верю, что все образуется, — добавила Хэзер, похлопав меня по руке.

Я обратилась ко Вселенной с мольбой, чтобы она оказалась права. У меня было чувство, что эта женщина, сидящая напротив меня, редко ошибается.

 

Глава 33

 

Хэзер прислала мне электронное приглашение, которое сделала для выставки, чтобы убедиться, что оно мне нравится, и попросила выслать ей список гостей. Я почти доделала его, кроме одного имени, которое я продолжала то добавлять, то удалять из списка.

Роберт Грин.

Я не знаю, что скажу ему, если он придет, но мне кажется, что ничего этого не происходило бы без него. Я не могла поверить, что можно так колебаться всего лишь из-за одного человека.

Я отправила Хэзер все имена за исключением его и решила спросить мнения Эммы, пока мы шли в Хэмптон, чтобы пройтись по бутику Джули и подобрать одежду для выставки. Я не имею ни малейшего понятия, что надеть, и Эмма, мой верный консультант по стилю, была растеряна не меньше моего — никто из нас никогда не был на подобном мероприятии. День выдался холодный и серый, и я плотно повязала красный шарф. Я больше не могу игнорировать зимнее пальто.

— Все зависит от того, хочешь ты его видеть или нет.

— Дело не только в этом. Мне кажется, что он дал толчок всему, и я должна признать это. Но я не знаю, что почувствую, когда увижу его.

— Ну смотри, там будет много людей, и вам не придется обсуждать что-либо, касающееся вас двоих.

— Может, он не захочет прийти, — сказала я, задумавшись, расстроит ли меня это.

Она фыркнула:

— Ты знаешь, как сильно он любит твое творчество. Добавить к этому возможность увидеть тебя снова, и — вуаля, перед такой комбинацией он просто не сможет устоять. — Она увидела мое лицо и провела рукой по моей щеке. — Это нормально, что ты хочешь увидеть его. Вот и все, что я могу сказать. Думаю, ты должна отправить ему приглашение. Пусть он решает. — Я кивнула, решив, что она права. — Ты вся в предвкушении выставки?

— Да, но я переживаю из-за общения со всеми этими творческими людьми, которые, как говорит Хэзер, будут там. Что, если я не впишусь в их мир?

— Ты — художница. Конечно, ты впишешься, — сказала Эмма. — Это и твой мир тоже. Не паникуй, все будет классно. Мы будем рядом, чтобы поддержать тебя, — сказала она уверенно. — И мы растопчем всех, кто будет тебе грубить, но таких не будет, ведь они будут ахать от твоих картин и от тебя. Поняла?

— Давненько я не слышала от тебя напутственных речей.

— Я боялась, что не нужна тебе больше. — Она улыбнулась, и я снова увидела свою Эмму. — Все так и будет, милая, обещаю.

Я пнула кучу опавших листьев.

— Все это кажется таким нереальным.

Я представляла себе кошмарные сценарии, в которых картины падают со стен или я стою посреди комнаты и меня выносят на носилках. Уф! Я должна остановить свое воображение, и немедленно. Мой телефон зазвонил, и я ответила.

— Алло?

— Роуз, это Мик. О твоем мероприятии. Во сколько нужно отправлять микроавтобус?

Мои глаза расширились. Микроавтобус?

— Ну да, так много людей хотят прийти, я подумал, что следует взять гостиничный автобус, чтобы отвезти всех туда и обратно.

— Сколько? — я начала заикаться, сильно сжав телефон.

— Около двадцати пока что.

О, боже.

— Э-э-э, будь там к восьми, — сказала я, задумавшись, заметит ли кто-то, если меня не окажется на месте.

— Ладненько, жду с нетерпением, — сказал он, вешая трубку.

— Серьезно, Эм, я не смогу. Там будет микроавтобус.

— Ну, это не самый сексуальный вид транспорта, я понимаю, но…

Я посмотрела на нее уничтожающим взглядом.

— Мик привезет полный автобус людей в галерею. Весь чертов город будет здесь.

— А, точно. Да, он упоминал об этом. Они просто хотят поддержать тебя. — Она коснулась моей руки. — Зато тебе не нужно беспокоиться, что никто не появится. Так было бы намного хуже.

— Не в этот раз.

Я получила е-мейл от Дэна прошлой ночью, он радостно сообщил, что он и все с пленэра тоже приедут. Может, Эмма права и, как минимум, у меня будет поддержка, что само по себе отлично. Я просто хочу немного успокоить нервы. Не хочется, чтобы все, кого я знаю, стали свидетелями моего позора.

Мы добрались до Хэмптона, город был почти пустой, но очень милый — деревья вдоль тротуара в ярких осенних цветах. Мы шли прямо к магазину Джули, она ждала у двери и накинулась на нас с объятиями.

— Девчонки, как же давно мы не виделись! — крикнула она осуждающе.

Джули всего лишь на три года старше нас, но всегда называла нас девчонками и вела себя как старшая сестра. Магазин принадлежал ее семье вечно, но с того момента, как она взялась за него, он преобразился в модный бутик, что вызвало недовольство некоторых пожилых жителей Хэмптона, но удвоило оборот владелицы.

— Я ломала голову после того, как вы позвонили. И вытащила это для вас. — Она отвела нас в заднюю комнату, где две стойки были завешаны одеждой. — Я даже загуглила, и решением для художественной выставки будет смарт-кэжуал.

— Хм, сейчас все — смарт-кэжуал, — простонала Эмма, как будто она жила во времена, когда все носили шляпки и вечерние платья.

— Не переживай, мой смарт-кэжуал превзойдет любой другой смарт-кэжуал, — уверенно сказала Джули. Она держала черное платье. — Роуз, попробуй это.

— Оно больше похоже на блэк тай, чем на смарт-кэжуал, — пожаловалась я, но они так громко протестовали, что я схватила его и неохотно пошла в примерочную.

Понятно, что я не могу просто надеть джинсы, но жалела об этом. Я сняла одежду, растрепав прическу, и надела черное платье до колена. Длинные кружевные рукава, довольно глубокое декольте. На самом деле в нем даже казалось, будто у меня есть фигура, и когда я посмотрела в зеркало, не смогла не улыбнуться. Оно шикарное, но немного необычное, как раз то, что нужно для художницы, рисующей в стиле смарт-кэжуал. Может быть, Джули действительно гений смарт-кэжуала. Я отодвинула занавес и вышла в магазин.

— Роуз, ты выглядишь превосходно, — вскричала Эмма от восторга, осматривая меня с ног до головы, как будто раньше никогда не видела.

— Великолепно, — согласилась Джули. Она протянула мне пару замшевых ботильонов с каблуками-столбиками. — Они сделают тебя выше.

— Мне действительно хорошо? — спросила я, не привыкшая чувствовать себя гламурной.

Я посмотрела на себя, и нервозность исчезла. Если все пойдет прахом, по крайней мере я буду выглядеть обалденно.

— Прекрасно, — сказала Эмма, глядя на меня. — Твои волосы должны быть встрепаны… как бы… И черная подводка для глаз… Много…

— Ты… попробуй это… — сказала Джули, переводя взгляд с меня на Эмму, которая гримасничала мне, но послушно взяла у нее вещи и переоделась.

Я сменила одежду, боясь каким-то образом повредить платье.

— Что думаешь? — спросила Эмма, выходя в юбке-карандаше и топе в горошек.

— Ты похожа на официантку, — констатировала Джули и бросила ей вещь. — Попробуй это.

Когда Эмма вернулась, на ней были красная блузка и юбка и она выглядела отлично.

— У меня есть подходящая помада, — сказала Джули возбужденно, протягивая Эмме пару красных туфлей.

Эмма взвизгнула от восхищения, я захихикала. Я никогда не видела, чтобы у кого-то туфли вызывали такой восторг. Здорово видеть ее воодушевленной. Я была очень рада, что мы пришли.

— Я иду с Мари, — сказала Джули о владелице книжного магазина, неся мое платье и туфли к кассе и заворачивая их в тишью. Я прикусила ноготь.

— Роуз боится каждого, кто там будет, — сказала Эмма шепотом, поддразнивая, будто я бы не услышала.

— Не будь глупышкой, это будет отличная ночь. Все друзья придут, тебе не о чем волноваться, верно?

Из ее уст все звучало так просто, но у меня продолжало сосать под ложечкой и я ничего не могла с этим поделать. Я выдавила улыбку и протянула кредитку, скрещивая пальцы.

Я сфокусировалась на том, что это ради работы, не ради меня, и это немного помогло. Хотя если никому не понравятся мои картины, я пропала.

— Не забивай голову, — приказала Эмма. Она знала меня очень хорошо. — Идем, нам нужно выпить.

Она взяла меня под руку. Мы поцеловали Джули на прощание, вытащили свои сумки и направились в паб напротив. Это было уютное местечко с натуральной соломенной крышей, и мы были единственными клиентами. Мы заняли столик у камина и взяли два пива.

— Может, напиться? — предположила я, делая долгий глоток янтарной жидкости.

— Наверное, не самый лучший план. Знаешь, я вот подумала… — сказала она, глядя вниз. — Я попробую снова.

— Ох, Эмма, это чудесно.

— Мне очень страшно, но это то, чего я — нет, мы — действительно хотим, и теперь я чувствую себя достаточно сильной.

Я коснулась ее руки.

— Ты сильная, Эм, я горжусь тобой.

Она улыбнулась.

— Твоя картина помогла: Джон и я, мы можем пройти через что угодно вместе, и, даже если ничего не получится, мы справимся.

— Конечно, справитесь. Я держу за вас кулачки.

Я подняла бокал, мы чокнулись. Я действительно хочу, чтобы у них все сложилось. Я вижу страх в ее глазах, но он соединен с решительностью, и я поняла, что ее сила вдохновит меня. Мне страшно, но и я, так же как Эмма, хочу, чтобы моя мечта сбылась.

Если твои мечты не пугают тебя, значит, они недостаточно велики.

 

Глава 34

 

Хэзер удивила меня телефонным звонком за несколько дней до выставки.

— У меня есть к тебе предложение, — сказала она, не тратя времени на обмен любезностями. — Как и ожидалось, ко мне поступили запросы на покупку трех твоих картин. Следовательно, ориентировочные цены, которые мы обсуждали, должны быть намного выше. Я знаю, как много Без зимы не было бы весны значит для тебя, и тем не менее хотела бы знать, как ты отнесешься к тому, что я куплю ее для галереи? В этом случае она останется здесь и люди смогут смотреть на нее.

— Ты хочешь купить ее?

— Это главный элемент коллекции, и, мне кажется, она прекрасно подойдет для галереи. Как думаешь?

Картина как будто являлась частью меня, и мысль о том, что она попадет к малознакомому человеку, обеспокоила, но то, что Хэзер будет ухаживать за ней и люди смогут видеть ее, значит, что я могу отдать ее, но при этом оставить рядом. Я знаю, что должна отпустить ее. Я нарисовала то, что чувствовала, и теперь, надеюсь, ею будут наслаждаться другие.

— Я не против, чтобы она досталась тебе, — ответила я.

Предложенная цена показалась мне слишком высокой, но Хэзер посоветовала принять оба предложения на другие картины, которые были так же велики, чтобы я признала: это то, чего стоят сейчас мои работы. Такое чувство, что я принята миром, который, как мне казалось, никогда не откроет свои двери мне, ведь я недостаточно хороша. Не уверена, что когда-нибудь пойму, что хороша достаточно, но знаю, что делаю то, что должна делать.

Наступила ночь выставки, я надела новое платье и встала напротив зеркала, пытаясь узнать женщину, смотрящую на меня. Дело не только в том, что я изменила стиль одежды, что вообще-то бывало редко, а в том, что я больше не выглядела уставшей, изнуренной, слишком худой, грустной — я выглядела… хорошо. Волосы блестели, как и кожа, даже с минимальным макияжем, темные круги под глазами исчезли. В этом платье моя фигура выглядела так же хорошо, как раньше.

Я посмотрела на свою руку без колец. До сих пор без них было немного непривычно. Порой я неосознанно хотела коснуться их, а потом вспоминала, что их нет на пальце. Я посмотрела на них у себя на цепочке. Мне нравится то, что никогда не придется снимать их.

И тут я поняла, в чем заключалась самая большая странность моего отражения. В улыбке. Я улыбалась, и улыбка не сходила с лица. Отражение отвечало мне. Я скучала по улыбке. Я подняла кольца с груди и поцеловала их. Лукас, надеюсь, сегодня ты будешь со мной. Ты мне нужен. И всегда будешь нужен. «Иди и срази их, детка», — я представила, как он шепнул бы мне это, и пообещала ему, что справлюсь.

В дверь позвонили, я направилась открывать. Эмма стояла на пороге. Она выглядела очень мило, Джон помахал мне из машины. На нем был костюм.

— Роуз, вау, — сказала Эмма, одобряюще присвистнув.

Я засмеялась, расстроившись больше, чем когда-либо, что не умею свистеть.

— Давай отвезем наши шикарные задницы к галерее.

— Да, босс. — Она повела меня к машине, и я обернулась, чтобы взглянуть на дом, гирлянды выделялись на темном небе, и возбуждение овладело мной. Я была готова.

Я плюхнулась на заднее сиденье, и Джон тронулся. Я рассмеялась, когда осознала, что они слушают «Take That» — ранние годы. Мы с Эммой были помешаны на них в школе.

— Ты не можешь нервничать, слушая их, — громко объяснила Эмма, перекрикивая музыку, и запела.

Дорога пролетала незаметно, мы пели и смеялись над нашей старой любовью к мальчикам, как вдруг мы приехали в Плимут, и Джон припарковался у галереи, и я несколько раз глубоко вдохнула, прежде чем выйти из машины, и мое сердце выпрыгивало из груди, а мокрые ладошки скользили по клатчу. Но я чувствовала себя более уверенно, чем несколько недель назад. Это моя ночь. В моей походке был стиль.

Или просто я была на каблуках.

Мы поднялись, чтобы открыть дверь вместе. Я так рада, что не пришлось подниматься самой. Я огляделась, и у меня от удивления отвисла челюсть. Галерея залита романтическим оранжевым сиянием, легкая музыка льется из колонок.

Помещение заполнено беседующими и смеющимися людьми.

Надпись на плакате гласила «Роуз Уокер — Кусочки моего сердца», большие жирные красные буквы на белом фоне с маленьким сердечком, нарисованным мной для Хэзер и похожим на зажившую татуировку на запястье. Мы втроем остановились. Каким-то образом, увидев ее воочию, я поняла, что все реально. По рукам под пиджаком пробежал холодок. Я не могла поверить, что сделала это.

— О, господи! — вскричала Эмма, доставая камеру и фотографируя ее.

Подруга заставила меня встать возле плаката для еще одной фотографии, а потом мы зашли внутрь.

— Роуз, — приветствовала меня Хэзер, появившись из ниоткуда и целуя меня в обе щеки. — Ты выглядишь прекрасно. Правда, еще рановато, но здесь уже много людей и всем нравятся твои работы, — с бешеной скоростью прошипела она мне на ухо.

Она приветствовала Эмму и Джона деловитым рукопожатием, узнав по картине и подводя их к ней, чтобы люди могли увидеть сходство, которое я отобразила.

— Твои картины чудесные, — сказала Глория, занимая место Хэзер и обнимая меня. Я взглянула на группу, из которой она вышла, — гости из Толтинга прибыли рано, чего и следовало ожидать, они стояли группой напротив работы, посвященной городу. Они повернулись, помахали и улыбнулись мне. Я почти плакала. О, господи, моя подводка для глаз…

— Думаю, тебя разыскивают, — сказала она, кивая в сторону Хэзер, которая звала меня.

Я поблагодарила Глорию за то, что она пришла, и покинула ее.

Я шла по галерее, глядя на стены, которые сейчас были заняты моими картинами. На белых стенах они выглядели по-другому: больше и выразительнее. Маленькая карточка возле каждой гласила «Продано». На столике сбоку было полно напитков и закусок, и все больше людей подходило сюда, пока я стояла, борясь с желанием ущипнуть себя, потому что на самом деле я не могла поверить в реальность происходящего. Я видела, как кто-то сфотографировал Эмму и Джона, светящихся от гордости, у их портрета, и мне пришлось незаметно вытереть слезу со щеки.

— Роуз, позволь представить тебя Питеру Уэллсу, — сказала Хэзер, подводя мужчину лет пятидесяти в темном костюме. Он выглядел до боли знакомым.

— Приятно познакомиться с вами, — сказал он, быстро пожав мою руку. — Я ваш большой фанат, мисс Уокер.

— Большое спасибо.

— Питер владеет галереей в Лондоне, — тихо сказала Хэзер.

— О, действительно?

Питер улыбнулся.

— Да, и я уже сказал Хэзер, что хотел бы выставить одну из этих работ в коллекции британских художников, которую я демонстрирую в следующем году, если один из покупателей одолжит ее мне. — Он многозначительно посмотрел на Хэзер.

— Я подумаю об этом, Питер. Пойдем, познакомишься со своими покупателями, — сказала мне Хэзер.

Мы попрощались с Питером, и она представила меня двум людям, которые купили другие картины, оба коллекционеры, описавшие меня как «подающую надежды», что было весьма приятно. Сложно поверить, что все это для меня. Я слушала похвалу и поймала себя на мысли, что я жду, пока кто-то крикнет: «Вали отсюда, ты, шарлатанка».

Но, к счастью, этого не происходило.

— Привет, дорогуша, — голос возле уха заставил меня выйти из тумана.

— Дэн, — взвизгнула я, радостно обнимая друга. — Ты пришел.

— Конечно. Я же должен был присвоить славу себе, разве не так? Народ тоже здесь.

Я обняла каждого, кто был со мной на пленэре, потрясенная тем, что они приехали со всех уголков страны, чтобы поддержать меня. Потом подошла Хэзер, Дэн поцеловал ее в обе щеки, и она закатила глаза. Я наблюдала, как он смотрит на нее, приветствующую остальных, и он поймал мой взгляд.

— Что?

— Мне нужно предупредить Хэзер о тебе?

Он вздохнул.

— Она уже знает, она избегает меня много лет. Я, наверное, потерял свое очарование.

Я заметила тень настоящей грусти в его глазах, несмотря на шутливый ответ.

— Ее уже ранили прежде, — сказала я вполголоса. — Ты должен доказать ей, что она может тебе доверять. — Я подмигнула. — И тебе лучше послушать меня, знаешь ли, у меня вся выставка на тему сердца.

Он улыбнулся и поцеловал меня в щеку.

— Горжусь тобой, малышка.

К середине вечера Хэзер вытащила меня в центр комнаты и постучала по своему бокалу, призывая всех к тишине. Все взгляды устремились на нас. Я никогда раньше не оказывалась в центре внимания, это было странно, но в общем-то не так уж и неприятно. Все улыбались, и я немного расслабилась — знала, что мои работы оценили. Никогда не думала, что мне понравится быть в центре внимания.

— Прежде всего спасибо вам всем за то, что пришли. Наверное, эта выставка наиболее посещаемая из всех, которые были у меня в галерее, все благодаря таланту юной леди возле меня, а также роли, которую она играет в своем обществе. — Она кивнула в сторону гостей из Толтинга, которые зашумели в знак согласия. — Я давно не была так взволнована художником. За тот короткий промежуток времени, что я ее знаю, она очень выросла, поэтому я могу представить, какие работы она создаст в следующие годы. Я уверена, что ее будущее будет ярким, и я очень благодарна и горда тем, что ее первая выставка проходит здесь. Итак, леди и джентльмены, поднимите бокалы за талантливую и милую Роуз Уокер, — воскликнула Хэзер, поднимая бокал шампанского и чокаясь со мной.

Позади нас раздался лязгающий звук, все обернулись и увидели Роберта, шарившего по полу, пытающегося спасти два подноса канапе, которые он выбил из рук официанта. Он поднялся, покраснел, и его глаза встретились с моими. Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Вот так просто, прошло четыре месяца после того, как он исчез, и наши глаза встречаются, как будто мы здесь одни. Он застенчиво улыбнулся мне и поспешил помочь официанту собирать упавшее, твердя извинения.

— Роуз, — сказала Хэзер, прокашливаясь, чтобы вернуть внимание. — Ты хочешь что-то сказать? — спросила она тихо.

Я кивнула, выдвинулась вперед и вдохнула, чтобы успокоиться.

— Я никогда не умела хорошо говорить. Полагаю, у меня лучше получается выражать то, что я чувствую, на бумаге, чем произносить это вслух, но я хочу сказать вам огромное спасибо за то, что вы пришли сегодня. Я думала, мои картины просто забава, и я никогда не была уверена в том, что создаю, но, находясь сегодня здесь, я наконец-то поняла, что писать — это то, чего я всегда хотела: чтобы люди увидели мои работы и наслаждались ими. — Я обвела взглядом комнату. — Есть три человека, которые сделали сегодняшний вечер возможным. Роберт, который убедил Хэзер взглянуть на мою работу и помог мне поверить, что я могу это сделать. Дэн, который вдохновил меня стать художницей, которой я всегда хотела быть. И Хэзер, которая поддерживала меня в моем творчестве лучше, чем я могла бы желать. — Я взглянула на Роберта, его голова была опущена, и я не могла видеть его глаза.

Кто-то из обитателей Толтинга тоже посмотрел на Роберта, неуверенный, стоит ли общаться с ним. Что бы он ни натворил, без него я никогда не встретила бы Хэзер, и я должна была поблагодарить его за это. Я увидела, что Дэн поднял бокал, и повернулась к Хэзер:

— Наверное, я проснусь и окажется, что сегодняшний вечер — сон, но если это не так, спасибо тебе за то, что помогла моей мечте сбыться.

Хэзер крепко обняла меня, и все захлопали, потом Эмма выбежала вперед, чтобы обнять меня. Следующие несколько минут были смазаны объятиями, поцелуями, поздравлениями и пенящимся шампанским.

В конце концов мне удалось вырваться, и я стала искать Роберта, которого не видела после тоста. Какими бы ни были наши личные отношения, я рада, что он принял мое приглашение. Если единственная роль, которую он должен был сыграть в моей жизни, — это помочь мне вырасти как художнику, это чертовски прекрасная роль.

Я выглянула на улицу и увидела его прислонившимся к стене галереи.

— Это Роберт? — спросил Дэн, подходя ко мне. Я кивнула. Он забрал мой бокал шампанского. — Иди и поговори с ним, малышка. Не жалей ни о чем, хорошо?

— Спасибо, Дэн, — сказала я ему, улыбаясь.

Я взяла пальто и кивнула в сторону галереи.

— Никаких сожалений, поняла?

Он проследил за моим взглядом туда, где была Хэзер, и подмигнул. Я не знаю, правильно ли поступаю, но я не могу позволить Роберту уйти, не поговорив с ним.

 

Глава 35

 

— Привет, — сказала я, ступая на тротуар. Я подошла и оперлась на стену возле Роберта, засунув руки в карманы.

— Привет, — ответил он, взглянув на меня. На нем были темные штаны, серая рубашка и тонкий черный галстук. Линия двухдневной щетины очерчивала его подбородок. — Спасибо, что упомянула меня в своей речи, — добавил он безразличным тоном.

— Я была очень раздражена, когда ты в первый раз пошел к Хэзер, помнишь? — вспомнила я с невеселой улыбкой. — Я говорила серьезно, когда благодарила тебя там. Ты дал мне толчок, который был нужен.

— Рано или поздно ты все равно оказалась бы здесь, ты слишком талантлива, чтобы не быть успешной.

Его похвала доставила мне удовольствие, и это смутило меня.

— Может, да, а может, и нет. — Я опустила глаза. Было почему- то больно смотреть на него. — Расскажи, как твои дела?

Роберт нервно прокашлялся:

— Ну, я ушел с работы.

Я вскинулась:

— Правда?

— Да. Сказал отцу, что мне нужно делать что-то еще в своей жизни. Я больше не хочу быть его заложником.

Я пыталась осознать его слова, но моя голова внезапно стала туманной.

— Ты поступил смело, — сказала я ему. На сердце стало необъяснимо легко при мысли, что он покинул свою прежнюю жизнь. И это слишком сбивало с толку. — Как он это воспринял?

Роберт скривился:

— Плохо. Мы поссорились, и он сказал, чтобы я больше не приходил домой и что он планирует отречься от меня, но я не изменил решения. Думаю, что странным образом он уважает меня за это, но он никогда этого не признает — он слишком зол на меня сейчас, — но это не имеет значения, я должен был это сделать. Я также выставил свою квартиру на продажу. Мне никогда не нравилось то место, я никогда не чувствовал себя там как дома.

Нужно было переварить эту новость. Я была восхищена и удивлена тем, что он сделал.

— Чем планируешь заниматься?

Он пожал плечами:

— Еще не знаю, но чувствую себя свободным. Я не был счастлив. — Он повернулся ко мне. — Ты поняла это раньше меня. Я не хотел признаваться себе в этом, но я знал, что ты права.

Мое мнение повлияло на него — и мое сердце пустилось вскачь. Он сыграл огромную роль в том, чтобы мои мечты сбылись, и я хотела сделать то же для него.

И его разрыв со своим прошлым миром, который так много разрушил, дал мне надежду.

— Думаю, ты дала мне понять, что каждая секунда жизни имеет значение. Спасибо тебе. — Он протянул руку и коснулся моей руки, и я была удивлена, что по моему телу пробежала дрожь. — Я хочу, чтобы моя жизнь обрела значение.

Я позволила себе коснуться его руки, и его кожа как будто была продолжением моей. Я не понимаю, что такого в прикосновении, отчего оно способно взбудоражить, ошеломить. Я помню его губы на своих, его руки и его улыбку. Я сглотнула и отвела взгляд, чтобы не утонуть в его глазах.

— У меня не будет другого шанса сказать тебе это, — начал он, его голос звучал низко и хрипло. Я затаила дыхание. — Я скучаю по тебе, Роуз. Я думаю о тебе каждый день. Я знаю, что тебе нужно время, но я хотел попросить тебя кое о чем. — Он сделал глубокий вдох и отпустил мою руку, как будто ему было больно прикасаться к ней. И я мгновенно почувствовала потерю. — Я хочу уехать и подумать о том, чем я бы хотел заниматься, и, честно говоря, Толтинг — единственное место, где я был почти счастлив. Ты не против, если я заеду в отель на Рождество? Я не могу быть со своей семьей, просто не могу. — Он закончил почти что шепотом. — Тем не менее я не стану этого делать, если ты будешь чувствовать себя несчастной. Это последнее, чего я хотел бы.

Я представила, что увижу его в городе на Рождество. Я бы хотела еще раз увидеть его там. Не знаю, готова ли я простить его, но я точно не хочу, чтобы на Рождество он был один.

— Если ты приедешь, ты сможешь кое-что сделать?

— Что угодно.

— Ты не будешь против встретиться с Глорией и Грэхемом, родителями Лукаса? Мне кажется, они заслуживают услышать что-нибудь от тебя.

— Ты права. Роуз, я хочу все исправить. Извини, что не был честным с тобой в том, кем я на самом деле был. И если я могу каким-то образом помочь им, я хочу попробовать.

— Спасибо.

— Я давным-давно должен был уйти от отца. Может быть, сейчас все было бы иначе… но я могу все изменить, начиная с этой секунды.

— Я горжусь тобой.

— А я — тобой. — Он кивнул в сторону галереи. — Твои картины прекрасны.

— Я нарисовала все, что было у меня в сердце. Думаю, это помогло мне понять, что я чувствую и что я хочу чувствовать. А еще — кем я хочу быть. В этом есть какой-то смысл?

Он кивнул:

— Есть. Я пытаюсь понять, кем я хочу быть. Я бы хотел изменить все, что случилось, вернуться и начать заново. — Он печально посмотрел в темноту.

— Ты не можешь вернуться назад, никто из нас не может, все, на что мы способны, — это двигаться вперед. Я рада, что ты пришел сегодня.

Он посмотрел на меня:

— Я рад, что ты пригласила.

— Картина сердца с зимой и летом, ты был одним из тех, кто вдохновил меня, — сказала я, и теперь между нами все было честно.

Роберт тряхнул головой:

— Не думаю, что заслужил быть вдохновителем такого. У меня перехватило дыхание, когда я увидел картину. — Он коснулся моих пальцев. — Но я рад, что был в твоем сердце, Роуз. Ты не покидала моего с дня нашего знакомства.

Он взял мою руку и нахмурился, глядя на нее. Я проследила за его взглядом и поняла, что он заметил отсутствие колец. Я приподняла подвеску, чтобы показать ему, где они теперь.

— Он всегда будет в твоем сердце, — сказал он мягко, как будто понимал.

Я кивнула:

— Да, — прошептала я, горло внезапно сжалось.

— Ты прекрасный человек, — сказал он. Он отошел от стены. — Я должен отпустить тебя, чтобы ты вернулась, это твоя ночь.

— Ты уходишь? — я поняла, что не хочу, чтобы он уходил. Я вспомнила, как наши глаза встретились во время моей речи. В этот момент я поняла, что у меня все еще живы чувства к нему.

— Ты дашь мне знать, когда Глория и Грэхем смогут встретиться со мной? Ты тоже придешь? — Я кивнула в ответ. — Спасибо, что даешь мне этот шанс, Роуз. — Он наклонился и коснулся губами моей щеки. — Наслаждайся сегодняшним вечером, ты это заслужила. — Он развернулся и скрылся в темноте.

Я несколько минут стояла одна, смотрела на яркие звезды, светящиеся на темном небе, и размышляла, почему Вселенная свела нас. Я не знаю, что случится на Рождество, но чувствую, что между нами не все завершено. Многое неясно, но я хочу разобраться. Это пугает, но кажется правильным. Я не могу попрощаться с ним. Он не покидал моего сердца с дня нашего знакомства.

Я отошла от стены и вернулась в галерею. Эмма ждала у двери и протянула мне бокал шампанского.

— Все в порядке? — Очевидно, она видела нас.

— Да. Он хочет приехать в Толтинг на Рождество. Он ушел с работы, оставил свою квартиру, свою семью… Он хочет все исправить, я думаю. Я не знаю. Я сказала, что ему стоит поговорить с Глорией и Грэхемом.. Я не могу потерять их, Эмма. Если он останется, город тоже должен принять его, понимаешь?

— Я знаю. Если вам суждено быть вместе, все получится. Он не просто так появился в твоей жизни. — Она улыбнулась мне. — Ты выглядишь счастливой, и я очень долго ждала, чтобы снова увидеть это в твоих глазах.

— Ты тоже, — сказала я ей.

Я посмотрела на свою картину сердца, висящую над нами. Роберт помог мне вернуться к жизни после потери Лукаса. Если бы у меня был выбор, я бы выбрала кого-то, кто не связан с гибелью Лукаса, но в этом вся суть любви, разве нет? Ты не выбираешь ее. Она выбирает тебя.

Подошли Глория и Грэхем, чтобы пожелать спокойной ночи, и все мысли о Роберте исчезли, пока галерея пустела, я прощалась со всеми и смотрела, как новые владельцы моих картин организовывают их доставку. Мое сердце наполнилось гордостью, и, когда я вышла из пустой галереи с Эммой и Джоном, я чувствовала себя на вершине мира.

Возбуждение не прошло и после того, как рано утром я забралась в кровать. Тейлор свернулся возле меня, и его мурлыканье было единственным звуком в тишине. Я погладила его, не в силах заснуть, обдумывая случившееся. Я чувствую себя другим человеком. Я думаю о том, чего хочу и как все изменилось. Сегодня мои мечты отличаются от тех, которые были раньше, но которые мне пришлось изменить, и я собираюсь принять новое будущее, ведь это все, что я могу сделать. Возможно, жизнь не всегда складывается так, как мы планируем, но, несмотря на это, мы можем превратить ее в нечто прекрасное.

Я хочу, чтобы кто-то заставил мое сердце раскрыться. Я хочу, чтобы кто-то подталкивал меня. Я хочу, чтобы кто-то пробуждал во мне страсть. Я хочу, чтобы кто-то вдохновлял меня.

Но этот же мужчина сможет разбить мое сердце. Раньше я была счастлива. Раньше у меня была безопасная любовь. Я знала, что Лукас никогда не оттолкнет. И он этого не делал. Но тем не менее мое сердце разбито. Избежать риска не получилось. Жизнь не безопасна. Любовь не безопасна. Но это нормально.

Теперь я знаю, я могу пройти через боль ради того, чтобы снова чувствовать себя счастливой. Поэтому, хоть я и боюсь возвращения Роберта и того, как справлюсь с этим, хоть и переживаю, что мое сердце — былинка на семи ветрах и что будущие раны во сто крат больнее, я знаю, что хочу обрести еще одну любовь всей моей жизни. Не уверена, будет ли это Роберт, но знаю, что с этого момента я хочу следовать за своим сердцем, куда бы оно ни привело меня.

 

Глава 36

 

Когда вернулся Роберт, зима накрыла Толтинг серебром.

Я впустила его в дом и провела в гостиную, в которой уже сидели Глория и Грэхем, нетронутые чашки с чаем стояли напротив них. Я знала, что мы должны сделать это, если Роберт останется на Рождество, но от этого легче не становилось. Сидеть напротив них было неловко и страшно. Даже Тейлор, кажется, почувствовал это и понесся наверх, чтобы спрятаться от нас.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной сегодня, — сказал Роберт, кашляя и запуская руку в свои волосы. Он наклонился вперед, потом снова назад, будто не знал, куда себя деть.

Грэхем двинулся на стуле.

— Мы бы хотели знать, что ты собирался сказать.

Я благодарно улыбнулась ему.

Роберт снова прочистил горло.

— Я хотел извиниться, даже если слово «извините» кажется слишком незначительным. Я не хотел причинять кому-либо боль, приходя сюда. Теперь я знаю, что мне следовало быть честным со всеми вами в том, кто я и почему на самом деле пришел сюда, но у меня действительно были только хорошие намерения, какими бы ошибочными они ни казались. — Он набрал полные легкие воздуха. — Я бы хотел вернуть все назад и поступить иначе. Я должен был противостоять отцу и убедить брата сказать правду. Мне сложно представить, через что вам всем пришлось пройти из-за того, что дело закрыто. Ваш сын заслуживал правосудия.

— Роуз сказала нам, что ты не поддерживаешь связь с братом? — спросила Глория после короткого молчания.

— Нет. Когда он покинул реабилитационный центр, его забрал друг, и с того времени мы не слышали ничего о нем. В центре сказали, что он делал успехи. Я понимаю, почему он не вернулся к нам. Мой отец страшный человек. Я не оправдываюсь, я должен был быть сильнее. Роуз, она открыла мне глаза на то, что я позволял ему управлять моей жизнью. Сейчас я пробую это изменить. Но я понимаю, что этого слишком мало, слишком поздно.

— Я думаю, тебе следовало быть честным, особенно с Роуз, о твоей связи с братом, но мне кажется, ты винишь себя в несчастье, — сказал Грэхем. Глория бросила на него вопросительный взгляд. — Я не знаю, в курсе ли ты, что мы с Глорией — прихожане местной церкви, — продолжил Грэхем. — Мы христиане, и Господь последний год испытывал нас, как никогда в жизни. Местный священник много говорил с нами о прощении, но как простить кого-то, кто забрал твоего сына?

Роберт кивнул.

— Я не уверен в силе своей веры. Честно говоря, мне тяжело даже в людей поверить. Я не уверен, что могу простить Джереми, а он мой родной брат. И я не знаю, заслуживаю ли прощения за то, что лгал вам…

— Каждый заслуживает прощения, если просит о нем. Ты пытаешься все изменить, и я благодарен тебе за это, — сказал Грэхем мягко. — Как я говорил, не думаю, что когда-нибудь смогу простить твоего брата за то, что он забрал у нас сына. Лукас освещал наши жизни. — Его голос дрогнул, и я почувствовала, что у меня перехватило дыхание. — Но я рад знать, что ты и твой брат… вы пытаетесь стать лучше, чем, возможно, вас учили быть. Я помню твоего отца в суде — он действительно был устрашающим, и я могу… понять.

— Спасибо, — просто сказал Роберт. Он перевел взгляд на Глорию. Как и я.

— Одной из причин, по которой мы хотели правосудия для Лукаса, было желание не допустить, чтобы твой брат снова сел нетрезвым за руль. Мы не перенесли бы, если бы кто-нибудь еще страдал, как мы. — Глория отерла слезы, упавшие на ее щеки. Я хотела встать, чтобы успокоить ее, но она показала рукой, что все в порядке. — Тем не менее, кажется, он пытается принимать другие решения, и, я надеюсь, он вынес урок из того, что произошло. Я вижу, что ты вынес. Я не могу винить тебя в том, что сделали твой брат и твой отец. Как ни трудно иметь отношение к человеку, который отнял моего чудесного Лукаса, я знаю, что это была не твоя вина. Ты не должен возлагать всю их вину на себя.

— Я бы хотел сделать больше.

Глория вздохнула:

— Я думаю, все хотели бы этого. Я хотела бы не позволить Лукасу сесть в машину той ночью. Я хотела бы предупредить его… но мы не могли знать, что случится. Не думаю, что это здраво — погружаться в сожаления. Мы можем изменить только будущее.

Ее слова дошли до моего сознания. На моих глазах выступили слезы. Я чувствовала, что события последних нескольких месяцев учили смотреть вперед. Я взглянула на Роберта, его голова была опущена. Он кивнул в знак согласия. Грэхем взял жену за руку:

— Чего же ты хотел от нас сегодня, Роберт?

Он недолго подумал, прежде чем поднять голову:

— Я думаю, хотел вашего благословения, чтобы остаться здесь. Я больше не хочу причинять боль.

Глория посмотрела на меня.

— Я думаю, это должна решать Роуз. Я понимаю, почему ты хочешь провести Рождество здесь. Я никому не пожелала бы быть одному в это время года.

Роберт посмотрел на меня. Такое чувство, что его глаза проникают мне под кожу, снимая ее слой за слоем прямо до моей обнаженной души.

— Я не хочу, чтобы ты был один, — сказала я почти что шепотом.

Я не упомянула о том, что сама не желаю быть одна. Я знаю, что на самом деле никогда не бываю одна в Толтинге, но я задумалась, будет ли мне одиноко здесь без Роберта. Пожалуй. Я не понимаю, как я могу даже думать о том, чтобы проводить с ним время. Но я вижу рядом с собой мужчину, который хочет, чтобы я была счастлива. Это заставило его солгать мне, но я знаю, как сильно он сожалеет об этом. Я вижу мужчину, который хочет жить своей собственной жизнью и быть тем, кем он хочет быть, и я восхищаюсь им.

Он совершал ошибки. Но кто их не делал? Самое важное — стараться стать лучше. Я не могу винить его за то, что он стремится делать. Нужно много храбрости, чтобы прийти сюда и встретиться с Глорией и Грэхемом. Он смел. И я не могу отрицать, что, когда он смотрит на меня, его глаза полны любви. Слишком многое из того, что случилось, произошло из-за любви ко мне. Я не знаю, как бы я повела себя, если бы оказалась на его месте. Между нами что-то есть. Оно искрит и пенится в воздухе вокруг нас.

Это одновременно волнует и ужасает.

Я не могу ни определить, ни объяснить этого. Но я это чувствую. И не хочу сожалеть о том, что позволила ему уйти. Гораздо больше я хочу, чтобы он остался. Я хочу узнать, что из этого выйдет.

После того как Роберт ушел, я обняла Глорию и Грэхема.

— Хотела бы я быть такой же храброй, как вы, — сказала я им.

— Ты храбрее, чем думаешь, — ответила Глория. — Любить кого-то — это самое смелое, что ты можешь сделать в жизни. Я знаю, ты полюбишь снова. — Она искала мой взгляд. Я понимала, она задавалась вопросом, не влюблена ли я.

Я задавала себе тот же вопрос.

 

Глава 37

 

Улица вдоль набережной украшена гирляндами, и маленькие еловые ветви прикреплены к стенам над всеми магазинами. Рождество в Толтинге всегда празднуют с размахом, но главным событием сезона является церемония зажигания рождественской елки в гостинице «Толтинг». Она проводится ежегодно в выходной за две недели до Рождества, и мы приходим на песни и глинтвейн. Дерево массивное, оно стоит в центре площади. Необходимо три человека и огромные лестницы, чтобы украсить его мишурой, и огоньками, и звездой, которая неизменно украшает верхушку. Думаю, эта звезда старше, чем я.

Становилось все холоднее, но не было и признака снега, только холодный ветер и слой изморози на земле по утрам. Я испекла партию рождественского печенья, чтобы взять сегодня с собой, и украсила его белой глазурью и серебристыми сахарными бусинами. Мы с мамой делали их на каждое Рождество, и я продолжила традицию после ее смерти. Скорее всего, любовь к кулинарии досталась мне от нее. Иногда она поговаривала об открытии магазина кексов в городе, но так и не ушла с работы преподавателя. Иногда мечты просто остаются мечтами. Мне жаль, что эти так и не стали реальностью. Но это придает мне решительность принимать вызов за вызовом в мире искусства. Такое чувство, что потеря мамы и Лукаса заставила меня приложить все усилия, чтобы реализовать свои мечты. Не только для себя, но и для них. Я хочу проживать жизнь в три раза бесстрашнее.

Хэзер позвонила узнать, начала ли я работать над чем-то новым. Она сказала, что мне нужно использовать импульс, достигнутый на выставке, и подумать о новых картинах, а также о принтах, которые могу продавать на своем вебсайте. Я решила заняться этим в новом году. Хочу подождать, пока мне снова будет что сказать. Я не хочу, чтобы мое искусство было обыденным. Не хочу снова становиться обыденной.

Тейлор подошел понюхать коробку, в которой лежало печенье. Он действительно любит сладенькое.

— Не для тебя, — сказала я, улыбаясь оттого, что привыкла разговаривать с котом. Надеюсь, это не признак сумасшествия.

Я взглянула на часы и пошла наверх переодеться. Сегодня на улице будет прохладно, поэтому я натянула джинсы, тонкий красный джемпер, пуховик, красную шерстяную шапку и шарф с перчатками того же цвета. Еще черные сапоги до колена и слой бальзама для губ, чтобы защититься от ветра.

Ветер хлестнул по лицу, как только я вышла из дому, и резкий мороз перехватил дыхание. Я украсила дом на прошлой неделе, и в этом году ко мне вернулось праздничное настроение. Я всегда любила Рождество. Я закрепила ряд огоньков над дверью, в гостиной стояла искусственная елка, которую ставили еще мы с мамой. В спальне на подоконнике была маленькая ель. Ее было видно с дороги. Тейлор играл, пока я украшала: он бегал с безделушками, путался в огоньках, и я смеялась с ним весь день. Так здорово было смеяться. Я хорошо постаралась. Дом стал ярким и приветливым, теперь мне нравилось возвращаться сюда каждый вечер.

Мой путь к городу был освещен разноцветными огнями. Все прониклись рождественским духом и украсили свои дома. Улица казалась волшебной. Огромный светящийся надувной Санта на крыше дома Гилбертов рассмешил меня. Я услышала, как миссис Моррис причитала, что он ухудшает вид города.

Подойдя к гостинице, я заметила толпу людей вокруг незажженной елки у входа. Огоньки висели по всему широкому фасаду гостиницы и, казалось, источали тепло. Я окинула всех взглядом и тут же нашла Роберта. Он переехал в гостиницу и, как и все гости, был сегодня здесь. Роберт стоял у стола, болтая с парой, которую я не знала, поэтому, вероятно, они тоже были гостями в гостинице. На нем был длинное темное шерстяное пальто, ветер развевал его темные волосы. Он обернулся, может быть, почувствовав мой взгляд, помахал мне и отвернулся к собеседникам. Я удивилась, что такого в том, чтобы просто увидеть его, что заставило меня сразу же улыбаться.

— Роуз, — позвала меня Эмма, и я направилась туда, где стояли они с Джоном, болтая с Миком и его женой Джоан.

Я отдала Джоан печенье, и она поставила его на стол, наливая в кружки горячий глинтвейн.

— Пора, — сказал Мик, подойдя к ели, готовой к ежегодной церемонии.

Эмма взяла меня за руку, и мы пошли за Джоном. Я взяла кружку глинтвейна, и все встали в круг. Роберт был возле меня, и я пыталась сосредоточиться на том, что говорит Мик, а не на том, как Роберт на меня смотрит. Мне было приятно, что я заставляю его улыбаться.

— Добро пожаловать. Как всегда, спасибо за то, что пришли отметить начало праздничного сезона вместе с нами, — громко сказал Мик. — Я просто хотел сказать, что мы желаем вам веселого Рождества и счастливого Нового года. Давайте без лишних слов… — Он драматично поднял руку вверх и начал отсчет. — Десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… один. — Он нажал на кнопку, и огоньки загорелись переливающимся золотистым светом. Мы охали и ахали как по сигналу и бурно аплодировали.

Хозяин гостиницы, Дин, принялся бренчать на гитаре, и слова песни поспешно передавали по кругу, чтобы все могли присоединиться. Я заметила, что Роберт удивленно посмотрел на слова, потом взглянул вокруг, и его лицо расплылось в широкой улыбке при виде жителей Толтинга, поющих смешную рождественскую песню, особенно пожилых, которые были сосредоточены, будто пели гимны в церкви. Это довольно смешно, и для новичка город и горожане часто кажутся довольно странными, но я люблю их. Никаких скучных рождественских гимнов — сплошное удовольствие. Я наблюдала, как Роберт присоединился к пению, и задумалась о том, похоже ли Рождество в Толтинге на то, которое он привык праздновать с семьей. Я не перестаю надеяться, что ему понравится здесь так же, как мне.

— Он не может оторвать от тебя взгляд, — прошипела Эмма мне в ухо, указывая взглядом на Роберта.

— Ты сошла с ума, — прошипела я в ответ, но снова посмотрела на него, его глаза встретились с моими, улыбающимися от того, что он поет. Я не могу отрицать, что между нами пробежала искра. Я спрятала улыбку, опуская взгляд.

Вдруг прозвучал громкий стон.

— Мик, ты в порядке? — Он издал громкий крик, заглушая наше пение.

Я посмотрела на Мика, его лицо стало красным, он вздрагивал от боли. Я перестала петь, как и все вокруг меня, Джоан бросилась к мужу. Мы с ужасом увидели, как затряслись колени Мика и он упал. Все ринулись к нему, а он кричал от боли.

— Вызовите «скорую»! — выкрикнула Джоан, стараясь удержать его.

— Я уже вызвал, — сказал Роберт, неожиданно оказавшийся возле меня с телефоном. — Ты можешь его положить? Все сделайте шаг назад, дайте ему немного воздуха.

— Это сердечный приступ, — я услышала, как Джон тихо сказал Роберту, а тот кивнул.

После недавнего веселья неожиданная тишина казалась жуткой.

Мы все ждали в напряженном молчании. Всхлипывания Джоан и стоны Мика были единственными звуками, пока наконец звук сирен не разорвал тишину.

— Гости, — внезапно сказала Джоан, глядя на всех в панике.

Роберт положил руку ей на плечо.

— Я присмотрю здесь за всем, не переживай.

— Я помогу, — добавила я, желая что-то сделать.

Она благодарно кивнула нам, но не свела глаз с мужа.

«Скорая» подъехала к гостинице, и мы отошли, давая дорогу медикам. Я смотрела на убитое горем лицо Джоан и отчетливо понимала, что она чувствует. Мика положили на носилки, а Джоан забралась за ним в машину «скорой», которая исчезла во вспышках синих огней.

— Их дети! — крикнула миссис Моррис.

— У меня есть их номера, — сказал Джон, доставая телефон.

Мы в шоке смотрели друг на друга. Ветер усилился, и я внезапно продрогла до костей.

— Нам всем следует зайти внутрь, — сказала я.

— Я сделаю горячие напитки, — ответил Дин, кивая и пропуская персонал гостинцы вперед.

— Верно, пойдемте внутрь, — позвал всех Роберт.

Мы последовали за ним, проходя мимо сверкающего рождественского дерева.

 

Глава 38

 

Час прошел как в тумане. Роберт взял все под контроль. Дин и персонал кухни раздавали горячий шоколад и бренди. Я помогала Джону и Эмме разжечь огонь в гостиной, где все собрались. Гостиница всегда была уютной: темные балки на потолке, мебель из старого дерева и удобные диваны с грудами подушек. Но нам было сложно согреться, пока мы стояли в напряженном ожидании новостей.

Никто не хотел идти домой. Мы ждали звонка медсестры с сообщением, что Мик стабилен. Наконец позвонили, и Роберт выкрикнул новости:

— Джоан остается с Миком сегодня, и с ним все будет в порядке. Это был относительно легкий сердечный приступ, поэтому, скорее всего, он полностью поправится, но ему нужен отдых.

Все захлопали с облегчением, узнав, что все обошлось. Мику семьдесят, он родился в Толтинге. Он казался нерушимым, поэтому приступ стал шоком для всех нас.

— Если кто-то хочет еще еды или напитков, дайте нам знать, — добавил Роберт.

— Думаю, нам лучше отправиться домой, — сказала Эмма.

— Я останусь на случай, если Роберту понадобится какая-либо помощь.

Она кивнула:

— Позвони утром.

— Хорошо. — Я обняла ее и Джона.

Они вышли вместе с миссис Моррис и несколькими соседями, и комната показалась пустой. Пара гостей отправилась спать наверх.

— Я могу сделать что-нибудь еще? — спросила я Роберта.

— Часть персонала отправляется домой. Я пойду на кухню, чтобы сделать сэндвичей с беконом для гостей, ты поможешь?

— Конечно.

Я прошла за ним на кухню, и мы организовали конвейер — я намазывала масло на хлеб, а он жарил картошку и бекон. Странно, как можно быть голодным после шока, но, тем не менее, у меня скрутило желудок, и Роберт протянул мне сэндвич, а остальные поставил на поднос. Я оперлась на стойку, чувствуя облегчение от того, что с Миком все хорошо.

— Гости только что ушли, — сказал Роберт, возвращаясь с пустым подносом. — Я отправил их спать.

Он попросил Дина и оставшихся сотрудников тоже идти по домам.

— Мне подвезти тебя до дома? — спросил он, хватая сэндвич. — Или ты хочешь остаться? Здесь есть свободная комната.

— Наверное, мне стоило бы, на случай если Джоан понадобится какая-либо помощь утром. Ты отлично справился сегодня; ты точно знал, что делать.

— У моего дяди в прошлом году случился сердечный приступ на работе. Я остался с ним. Отец просто продолжил работать. — Он скривился и отложил полусъеденный сэндвич. — Мик отличный парень, надеюсь, с ним все будет в порядке.

Джоан выглядела опустошенной.

— Они женаты около пятидесяти лет.

— Не могу себе представить, — ответил он. Он взял два стакана и налил в них бренди. — Посидим, поговорим немного?

— О’кей.

Я пошла следом, мы устроились на диване. Я болтала темную жидкость в стакане, глядя на мерцание огня в камине. Я чувствовала взгляд Роберта, и наконец он заговорил.

— Как ты… как ты думаешь, вы с Лукасом были бы вместе так же долго, как и Мик с Джоан?

Я задумалась.

— Думаю, никогда не знаешь, отдалитесь ли вы в конечном счете, но я всегда думала, что мы останемся вместе. Это было сложнее всего принять — то, что мы разлучены навсегда. Строить свое будущее без него, понимаешь? Учиться жить без него после стольких лет вместе. Мы были так молоды. Но я знаю, что Лукас хотел бы, чтобы я жила за нас двоих.

— Что тебе нравилось в нем?

— Его любовь к жизни. Его легкий, добрый, беззаботный стиль. То, как сильно он любил людей и город. То, как я могла говорить с ним о чем угодно. Мы были лучшими друзьями. Командой. Он был смешным. Иногда глупым. Все любили Лукаса, его нельзя было не любить.

— Мне правда очень жаль, — мягко сказал он.

Я посмотрела на него.

— Я знаю. Я счастлива, что знала Лукаса и могла любить его и быть любимой им. Эти годы с ним были особенными. Мне повезло. Его потеря — это самое сложное, через что мне пришлось пройти, и я всегда буду скучать по нему. Но в первый раз я ждала Рождества и Нового года. Я жду чего-то в будущем, вместо того чтобы смотреть назад.

— Я тоже хотел бы.

— Ты и так это делаешь. Ты что-то меняешь. Ты движешься вперед. Когда ты сказал мне, кто твой брат, все, что я чувствовала, это вина за то, что человек, делавший меня счастливой, был связан с тем, из-за кого я потеряла Лукаса.

— Я должен был рассказать тебе, как только мы встретились. Но с каждым днем становилось сложнее. Я никогда не смогу простить себя за то, что не был честным с тобой.

Я покачала головой:

— Мне было трудно справиться с этим, но я понимаю, почему ты не сказал мне сначала, и потом, когда все начало происходить… ты просто боялся. Я простила тебя, Роб. Жизнь слишком коротка, чтобы зацикливаться на негативе и позволять прошлому тянуть нас назад. Особенно когда ты вернул счастье в мою жизнь.

Роберт смахнул слезу, которая покатилась по его щеке. Он взял мой стакан и поставил на стол. Он взял мою руку в свои:

— Ты изменила мою жизнь, и ты изменила меня. Даже если на этом все закончится, это удивительно. Ты знаешь, что я люблю тебя, Роуз. Я хочу попробовать снова. Я хочу показать тебе, что я тот, кем ты меня считала, но я пойму, если ты не сможешь. Я никогда раньше не чувствовал ничего подобного, и это пугает меня, но это так прекрасно. Я так рад, что знаю тебя. — Он придвинулся ближе и откинул волосы с моего лица. — Спасибо, что показала мне, что такое любовь.

Я почувствовала, как мои глаза наполнились слезами. Любовь в его глазах казалась мне судьбоносной. Я так много хочу сказать ему, но я еще не знаю как. Ночь была очень длинной, и я чувствовала себя измученной. Все, чего я хотела, — это заснуть в его объятиях.

— Мы можем пойти спать?

— Вместе?

— Я просто… ты обнимешь меня?

— Конечно. — Он поцеловал меня в подбородок и помог подняться.

Я взяла его руку, и мы поднялись наверх в его комнату.

Мы лежали в его кровати в одежде, он накрыл нас одеялом. Я лежала на его груди и наслаждалась теплом его тела. Я закрыла глаза. Такое чувство, будто я дома.

— Все будет хорошо, — прошептал Роберт.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Тогда я поняла, что его ложь осталась в прошлом. Каким-то образом я приняла его. Я хотела быть с ним. Я открыла рот, чтобы сказать ему, но он заговорил первым.

— Засыпай, Роуз, — шепнул он, крепко прижимая меня к себе. — Я буду здесь всю ночь.

Мои веки опустились, и я решила сказать ему все утром. Этот момент прекрасен такой, какой он есть.

Я приподняла голову и искала его губы в темноте. Сообразив, чего я хочу, он прикоснулся своими губами к моим. У меня по спине пробежали мурашки. Я положила голову ему на грудь и слушала его учащенное сердцебиение. Он втянул воздух и крепко обнял меня. Я слушала, как мы вместе дышим.

Когда все правильно, любовь похожа на дыхание — ты не думаешь о нем, просто дышишь, но без него ты не сможешь жить.

Действительно ли я могла найти такую любовь дважды? И если да, то удастся ли мне сохранить ее в этот раз?

Я уснула до того, как нашла ответ.

 

Глава 39

 

Зимние солнечные лучи проникли в щель в тяжелых занавесках, создавая пятно света на ковре. Минуту я смотрела на него, пока ощущения доходили до мозга. Мягкие подушки под головой — это гостиничные подушки, а сильные руки, обнимающие меня, — это руки Роберта. Туман в голове рассеивался, и события прошлой ночи медленно восстанавливались. Как будто у меня похмелье, но я даже не допила тот стакан бренди. Наверное, просто сказывается стресс от всего, что произошло. Отсроченный шок или что-то вроде того.

Нужно на чем-то сосредоточиться. Я сконцентрировала внимание на тихом, спокойном дыхании возле уха, слегка щекочущего шею. Оно успокаивало меня. Прошлая ночь была кошмаром, но мы с Робертом были хорошей командой, и после всего этого я просто хотела быть с ним. Я не хотела идти домой одна. Мне нужны его прикосновения. Его уют. Это не было секундным порывом, мной управляло нечто более глубокое.

Я подняла голову и немного повернулась, чтобы видеть, как Роберт спит. Он выглядел просто раздражающе великолепно. Его волосы были растрепаны, и я протянула руку, чтобы коснуться их. Он почувствовал, что я двигаюсь, и повернулся ко мне. Открыв глаза, он встретился со мной взглядом, и какое-то мгновение мы смотрели друг на друга. Тепло растеклось по моему телу.

Не думая, я последовала инстинкту и склонилась к нему. Я нежно поцеловала его и почувствовала знакомую искру между нами. Роберт придвинул меня ближе. Наши губы двигались вместе, и я притянула его сильнее к себе, не прерывая поцелуй. Дыхание Роберта прерывалось, он переместил меня так, что я оказалась сверху, его язык искал мой, его руки двигались вниз по моей спине. Мне так легко было раствориться в его поцелуе. Так было всегда. Его губы как будто идеально подходили к моим, как будто они были двумя половинками паззла.

— Я хочу кое-что показать тебе, — прошептал он, касаясь губами моих щек.

Я удивленно посмотрела на него, стараясь восстановить дыхание. Он нежно отодвинул меня, и я села на кровати, пока он подходил к шкафу и доставал что-то завернутое в коричневую бумагу. Он развязал упаковку, и она спа`ла. Он прислонил предмет к двери шкафа, и я тихо ахнула, увидев свою картину сердца.

— Откуда она у тебя? — спросила я.

— Я был покупателем, не Хэзер. Когда ты прислала мне приглашение на выставку, я посмотрел на работы на сайте галереи, и мне даже не стыдно признаться в этом: когда я увидел эту, я заплакал.

— Ты плакал?

— Для меня она точно отражает, какой была моя жизнь до тебя и после того, как мы познакомились. — Роберт подошел и встал на колени, глядя на меня. — Я как будто жил зимой — было холодно и одиноко, но потом я встретил тебя и почувствовал, что все будет хорошо. Снова наступило лето. Впервые за долгое время я был счастлив. Когда я увидел эту картину, то решил: не важно, что случится между нами, я хотел, чтобы она напоминала мне о тебе и обо всем, что ты сделала для меня. Я бы никогда не ушел с работы и не дал бы отпор отцу, если бы не ты. Твоя любовь сделала меня смелым. Я чувствую себя сильнее благодаря тебе. И если то, что между нами было, закончится, я справлюсь, потому что я стал лучше, узнав тебя.

Я покачала головой, комок подступил к горлу.

— Я не могу поверить, что ты купил эту картину, Роб. Бо`льшая часть лета в ней — благодаря тебе. Без тебя она не существовала бы.

Я взглянула ему в глаза и поняла, что хочу быть с ним. Я хочу довериться ему. Я хочу рискнуть и любить его. Я должна это сделать, хотя это до сих пор пугает меня. Просто сейчас между нами все кажется правильным.

И тогда меня осенило — единственный способ двигаться дальше и принять то, что я не проведу свою жизнь с Лукасом, — это провести ее с кем-то другим. Кем-то, кто заставляет меня чувствовать себя совершенно по-другому и чья любовь совершенно иная.

Я не могу сравнивать их, потому что их невозможно сравнить.

Роберт не второй лучший. Он второй шанс.

Я думаю обо всем, что он сделал для меня со дня нашей встречи. Он пошел в галерею и убедился, что мое искусство будет признано, он давал мне толчок для нового. Для творчества, о котором я мечтала, он привел меня к Тейлору, потому что знал, что я всегда хотела кота, он не хотел, чтобы я чувствовала себя одинокой в доме, и повесил фонарики на дереве, чтобы что-то указывало мне путь домой, и он пришел поговорить с Грэхемом и Глорией, потому что знал, что я не смогу простить его ложь, если они его не примут. Он знал, что я не могла принять его любовь, пока он был связан с отцом и всем, за что тот боролся. Но прежде всего он знал, что я никогда не смогу быть счастливой с ним, пока он сам не станет счастливым.

Со дня нашей встречи он делал для меня то, о чем я никогда его не просила, но он и без просьб знал, что мне нужно. Он показал, как сильно он заботится обо мне, вместо того чтобы говорить об этом. И он ждал меня, несмотря на то что не знал, смогу ли я когда-нибудь попрощаться с прошлым и двигаться дальше. Он любил меня, несмотря на то что не был уверен, смогу ли я когда-нибудь полюбить кого-то после Лукаса.

Он покорил мое сердце. С дня нашего знакомства.

Сердце, принадлежащее ему, сейчас бешено билось. Я спустилась с кровати и села на колени напротив него, наши глаза оказались на одном уровне.

— Жизнь стала невыносимой после смерти Лукаса, но ты снова сделал меня счастливой. Нам не было легко, но не знаю, я не могу перестать думать, что нам было суждено встретить друг друга. И я знаю, что ты не уверен в том, что я чувствую, но… — я остановилась, чтобы сделать еще один вдох и попытаться удержать слезы. — Я люблю тебя. И это чувство не слабее, чем прежнее. Если бы у меня не было той другой любви, мы никогда бы не встретились. Иногда я думаю, что это Лукас каким-то образом свел нас. Кажется, нам суждено быть вместе. Что у нас есть его благословение.

И слезы полились, и Роберт плакал тоже.

— Ты любишь меня? — спросил он так тихо, что я еле услышала его.

Я улыбнулась сквозь слезы.

— Да, я люблю тебя.

Его глаза засветились, и он прижал меня к себе, крепко обвивая руками. Я прильнула к нему, довольная, что мы были некоторое время порознь, потому что нам обоим это было нужно, чтобы решить, кем мы хотим быть и хотим ли быть вместе.

— Мое сердце принадлежит тебе, Роуз, — сказал он.

— А мое — тебе.

Он вытер слезы и улыбнулся.

— Ты пугаешь меня, Роуз.

— Почему? — нервно спросила я.

— Я так многого хотел в жизни, но никогда не думал, что это у меня будет. Я так долго хотел, чтобы отец отпустил меня, но мне всегда недоставало мужества осуществить это — ты дала веру в то, что я способен на многое. Это пугает, Роуз. Действительно пугает, но это чудесно.

— Со мной то же самое, — сказала я ему, протягивая руку, чтобы коснуться щетины на его лице кончиками пальцев, и заставив его резко вдохнуть. — Я не знаю, как долго ты будешь здесь. — Теперь моя очередь быть неуверенной.

Он наклонился и прошептал на ухо:

— Я буду с тобой так долго, как ты захочешь.

— Это радует, потому что ты нужен мне надолго. — Отчаянно желая почувствовать его губы на своих, я схватилась за его рубашку и потянула его на себя. Прежде чем наши губы встретились, я остановилась в поисках его взгляда. — Но ты не знаешь, что будешь делать, не так ли?

— Я узнаю, — пообещал он и заполнил паузу, впиваясь своими губами в мои.

Интересно, перестану ли я когда-нибудь чувствовать тепло, пульсирующее по телу, когда мы целуемся, прижимаясь друг к другу, отчаянно пытаясь быть так близко, как только возможно.

Оставаясь на полу, мы сняли одежду. Время, проведенное отдельно, сделало нас намного сильнее, и каждый раз, когда он прикасался ко мне, мое тело горело как в огне, а Роберт наслаждался, зажигая меня.

 

Глава 40

 

На следующее утро мы с Робертом встретили Эмму и Джона в кафе миссис Моррис. Мы присели за столик в углу с чашками горячего чая, чтоб отогнать утренний мороз, а затем миссис Моррис принесла тарелку сэндвичей с беконом и яйцами.

— Итак, приближается большой день рождения… — сказала Эмма, хватая сэндвич и откусывая кусок настолько большой, что кетчуп вытек из уголка ее рта. Джон передал ей салфетку.

Я простонала:

— Не могу поверить, что мне исполнится двадцать семь.

— Погоди, вот когда тебе почти исполнится тридцать один — тогда и жалуйся, — ответил Роберт, подтолкнув меня локтем в качестве напоминания о том, что он старше всех нас.

— У нас уже есть планы, — продолжила Эмма с озорной ухмылкой на губах.

— Какие? — спросила я, сразу заинтересовавшись.

— Надо ей сказать, — сказал Джон Эмме. — Помнишь, что было на двадцатидвухлетие?

Роберт вопросительно посмотрел на меня, и я объяснила, что случилось на мой двадцать второй день рождения.

— В общем, Лукас решил устроить мне вечеринку-сюрприз у Джо. Он не знал, что я попросила у Джо отгул неделей ранее, поэтому ушел с работы раньше, чтобы встретиться со всеми на пляже. Потом они подготовили сюрприз в баре, но был только Джо, — сказала я ему, смеясь. — Лукасу пришлось позвонить мне и позвать в бар.

Роберт усмехнулся:

— Вечеринки-сюрпризы, похоже, всегда идут не по плану.

— Хорошо, тогда ты не слышала этого от нас, но вечеринка-сюрприз все равно будет, — сказала Эмма. — Я хочу убедиться, что ты на ней будешь.

— Ну и как мне выглядеть? Удивленной?

— Придется потренироваться. Она будет в гостинице — кажется, Мик и Джоан хотели всех поблагодарить, так что это прекрасная возможность.

Зазвонил телефон Роберта.

— Не определен — наверное ошиблись, — сказал он, глядя на экран. Он ответил. — Да? Да, я. Кто? Что? Ох…

Он поспешно встал и взглядом извинился, прежде чем выйти и продолжить разговор снаружи.

— Ненавижу праздновать день рождения под Рождество, — сказала я, поглядывая в окно на то, как Роберт бродит возле кафе и говорит по телефону.

— Обещаем, что не подарим тебе общий подарок, — сказал Джон. Эмма ткнула его локтем. — За что?

— Я уже приобрела ей подарок.

Я перестала слушать их спор, увидев, как Роберт положил телефон в карман, провел рукой по волосам и пнул бордюр.

— Что-то произошло, — сказала я Эмме и Джону, поднимаясь и выходя к Роберту, чувствуя их взгляды. — Что случилось? — спросила я и положила руку ему на плечо.

Он повернулся, и я увидела слезы на его глазах.

— Джереми.

Я невольно отошатнулась.

— Что случилось? — спросила я, боясь худшего. Сердце забилось чаще, и волнение запульсировало в шее.

— Он в больнице. Подозревают передозировку. Не знали, кому еще звонить. Он без сознания. В отделе интенсивной терапии.

— О, Роб, мне жаль.

В его глазах я увидела страх.

— Я должен идти к нему. Сейчас.

Я хорошо понимаю, что это значило «пока не поздно».

— Конечно. — Я беспомощно смотрела, как он зашагал к машине, припаркованной в паре футов от кафе, но потом шагнула вперед. — Я поеду с тобой.

Он посмотрел на меня, открывая дверь машины.

— Нет, Роуз.

— Тебе может понадобиться моя поддержка.

— Но ведь… это Джереми.

Я глубоко вздохнула.

— Тебе может понадобиться моя поддержка, — повторила я. Мужчина, которого я люблю, нуждается в моей помощи, и я не позволю прошлому удержать меня в стороне от него. — Позволь тебе помочь.

Он замешкался, и я приняла это как знак согласия, забираясь в машину. Он сел рядом.

— Ты действительно уверена?

— Просто веди, мы теряем время.

Роберт завел машину, и я схватила телефон, чтобы бегло объяснить Эмме причину нашего внезапного ухода.

Я наблюдала, как Толтинг пролетает мимо. Я взяла руку Роберта, и он благодарно сжал ее. Я знаю, что если бы кто-то из моей семьи оказался в больнице, я хотела бы, чтоб Роберт был рядом. Я стараюсь не думать о том, что это Джереми, человек, уничтоживший все. Я просто сижу здесь, с Робертом. Но в сознании всплывает слово «передозировка». Может, он сделал это из-за происшествия? Пытался покончить с собой из-за чувства вины?

Мы добрались до больницы всего за пару часов и нашли отдел интенсивной терапии. Мы шли по коридорам рука об руку, в беспокойной тишине.

В отделе мы нашли доктора Джереми.

— Джереми принял слишком много снотворного. Друг, у которого он остался, нашел его и вызвал «скорую». Когда мы приехали, он был в сознании пару мгновений, но с тех пор не просыпался. Мы очищаем организм, а потом будем ждать и смотреть, не будет ли… осложнений.

— Он принял снотворное? — повторил Роберт с ошеломленным видом. Его лицо было бесцветным.

Доктор мрачно кивнул:

— Мне пора делать обход, но вы можете зайти к нему. Да, у вас есть контактный номер его родителей?

— Я позвоню им, — быстро ответил Роберт.

Доктор кивнул.

— Если будут вопросы, обращайтесь, — сказал он и быстро зашагал прочь.

Роберт подошел посмотреть за стекло. Я стала рядом, и мы увидели Джереми на постели, полной трубок, а рядом пищал монитор измерителя сердцебиения.

— Не могу поверить. Я думал, он ушел потому, что все было нормально, понимаешь? Но…

Я взяла его руку и сжала. Сейчас слов не найти.

— А твои родители?

Он покачал головой:

— Мама впадет в истерику, а папа тут же начнет волноваться о том, что подумают люди. Джереми может сам решить, когда сказать им. — Он посмотрел на меня. — Он же будет в порядке, правда?

Я притянула его к себе и обняла. Мне ужасно больно видеть Роберта страдающим. Я вновь взглянула на Джереми, пытаясь разглядеть в этом слабом и беззащитном парне чудовище, которым я его долгое время считала. Роберт любит его несмотря ни на что; они братья, а потому я желаю ему добра. Затем я снова почувствовала себя виноватой, пусть невольно, но я подумала, что ему может стать лучше, а Лукасу — нет. Я отвернулась и присела на один из пластиковых стульев в коридоре. Если же ему не станет лучше, то из-за одной ночи пропадут две жизни. Могу ли я такого желать?

Мы пробыли в больнице большую часть дня, я купила нам кофе с сэндвичами, к которым мы едва притронулись. Доктор и медсестры заходили и уходили, говоря, что состояние стабильно, но он все так же без сознания лежал в постели. С наступлением ночи никаких признаков пробуждения, поэтому я убедила Роберта остаться со мной в отеле неподалеку и отдохнуть.

Уже там Роберт нервно бродил по комнате, не зная, звонить ли родителям. А вдруг случится самое страшное?

— Если они не смогут попрощаться… — сказала я наконец, не в силах и дальше молча наблюдать за его волнением.

Я легла на кровать, а он продолжал расхаживать передо мной. Я хотела впутывать его родителей не больше, чем он сам, но мне вспомнились Глория и Грэхем, которые сделали бы все, лишь бы быть с Лукасом в его последние мгновения.

Он остановился и кивнул.

— Не могу поверить, что он это сделал. Я и на секунду не мог подумать… Прости, ты права, они должны знать, — сказал он, доставая телефон из кармана и глядя на него так, будто он может взорваться у него в руках. Потом он посмотрел на меня. — Ты действительно согласна на это?

Я ненадолго задумалась. Как мы справимся с этим и любой другой проблемой, которая может возникнуть с его семьей?

— Он твой брат. Он важен, я понимаю. Слушай, если мы собираемся быть вместе…

Он присел рядом на кровать и улыбнулся.

— Если? Я думал, это решено. Для меня так точно.

Я тоже улыбнулась:

— И для меня. Хорошо, вот мы вместе, тогда… как быть с твоей семьей в нашей жизни?

Его телефон зазвонил и заставил нас обоих дернуться. Он тут же ответил и сделал долгий выдох. Затем посмотрел на меня с улыбкой.

— Он проснулся, — сказал он мне. — Спасибо, так и сделаем. — Он повесил трубку. — Они хотят, чтоб он отдохнул сегодня вечером, но утром мы можем его навестить. Пойду позвоню родителям. С ним все будет хорошо. — Он встал, а затем взглянул на меня. — Спасибо, Роуз. Ты чудо.

Я покачала головой.

— Я просто люблю тебя. Я понимаю, что мне этого достаточно. Мы можем справиться со всем, ведь теперь мы есть друг у друга.

Он посмотрел на меня так, словно чувствовал то же самое.

— И я тебя люблю.

Он позвонил родителям, а я улеглась, размышляя о странном повороте событий. Могла ли я представить, что буду столь тесно связана с человеком, который сбил Лукаса той ночью? Но вот я здесь, поддерживаю Роберта, его брата, и чувствую облегчение, понимая, что он будет в порядке. И, похоже, часть моей злобы всегда была связана с тем, что Джереми продолжал нормально жить после смерти Лукаса, но теперь, когда он проглотил целый флакон снотворного, стало понятно, насколько тяжело ему было. Хотя я не чувствую никакого удовлетворения. Вместо этого я чувствую, насколько разбита от того, что другой человек лишился жизни той ночью и от того, что тот, кого Роберт любит, тоже почти погиб.

Ради Роберта я должна прекратить метания. Я не смогу жить, постоянно недоумевая насчет того, хочу ли я, чтобы Джереми был несчастен или счастлив, и смертельно боясь любого семейного события из-за его присутствия. Я хочу начать строить жизнь с Робертом — значит ли это, что нужно принять его семью так же, как он принял бы мою?

Я вспомнила о том, как ему нравилась моя близость с родителями Лукаса. Он никогда не останавливал мои воспоминания или разговоры о Лукасе; каждый день мы окружены воспоминаниями о моей жизни с ним; и все же он хочет быть со мной, он хочет остаться в Толтинге, и он всегда уважал мой брак и жизнь с Лукасом.

Могу ли я сделать то же самое для него? Я закрыла глаза, пожелав увидеть знак, который указал бы мне, что делать. Хотела бы я знать, что Лукас ждал бы от меня. Я ощутила знакомую боль от тоски по нему, которую, видимо, буду ощущать всегда.

Роберт повесил трубку и лег рядом. Он обхватил меня рукой, и я прижалась к нему, как всегда успокаиваясь от его близости. Он нежно поцеловал меня в макушку, и я почувствовала, как засыпаю, утомленная днем и обеспокоенная тем, что может ждать завтра.

 

Глава 41

 

На следующее утро Роберт признался, что мало спал, так что он взял заранее заказанный нами завтрак у прислуги. Очевидно, он хотел увидеться с братом, потому предложил заказать мне такси до Толтинга, но я сказала, что пойду с ним. Я знала, что если не увижусь с Джереми сейчас, то это будет давить на меня, возможно годами, и, если мы с Робертом хотим стать семьей, мне надо сойтись с ним как можно скорее.

В больнице было пугающе тихо, когда мы вошли, только начало светать. Мы вернулись в ОИТ, и сквозь стекло я увидела Джереми, смотрящего в потолок. Он выглядел таким маленьким. Его светлые волосы были растрепаны. Я понимала, почему никто в Толтинге не догадывался об их родстве. Они просто не могли быть более непохожими.

Я наблюдала, как Роберт смотрит на брата — будто на призрак. Они не виделись два года, поэтому описание вполне точное. Он посмотрел на меня. «Ты…» Я взяла его за руку, и мы вошли в палату, медленно приближаясь к кровати.

— Роберт? — спросил Джереми голосом, больше похожим на кваканье.

Роберт приблизился и сел в кресло рядом с кроватью, взяв руку брата в свои. Джереми перевел взгляд на меня. Я стала за Робертом, глядя в глаза человека, который отнял у меня Лукаса и чуть не погубил себя.

— Это Роуз, — спокойно сказал Роберт. Джереми был в замешательстве, и Роберт кивнул. — Роуз Уокер.

— Роуз? — Джереми взглянул на меня, нахмурившись в попытке вспомнить. Интересно, узнает ли он меня по фотографиям из газет.

— Она была женой Лукаса, — подтвердил Роберт мягко. — Мы… вместе.

— Вместе?

Я села в кресло в углу, не зная, куда девать руки. Мне стало неловко от пронзительного взгляда Джереми.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Роберт.

— Бывало и лучше, — ответил Джереми, невесело улыбаясь. Он кашлянул, сморщившись от боли, и повернулся на кровати.

— Зачем ты это сделал? — настойчиво спросил Роберт. — Почему ты не позвонил? Все это время от тебя не было ни слова, я не знал, где ты и что с тобой…

Джереми вздохнул.

— Мне надо было убраться подальше… — Его глаза снова отыскали мои. — От него, — закончил он надломанным голосом.

Я встала. Мне показалось, что комната стала меньше.

— Кофе, — выдавила я. — Я принесу…

Я поспешила из комнаты и зашла за угол, прислонившись к стене и сделав два глубоких вдоха. Я переполнена жалостью к нему, и это тяжело.

Я пошла искать кофе и присела попить его одна, давая братьям время побыть наедине. Я увидела вопросы в глазах Джереми — как может Роберт быть со мной? Не знаю, что Роберт на это ответит. В этом нет никакой логики, но так оно и есть.

Я поняла, что надо возвращаться, просидев с пустой пластиковой чашкой полчаса. Мне надо было кое-что сказать ему. Когда я вошла, братья тихо говорили, и оба оглянулись на меня. Роберт улыбнулся, его глаза зажглись, как и мои в ответ. Джереми выглядел осторожным, взволнованным, напуганным… маленьким.

Джереми взглянул на меня, потом на брата, потом снова на меня. Затем он продолжил разговор.

— Я просто подумал, что всем будет легче, если… — Он запнулся, и повисла гнетущая тишина.

Наконец Роберт произнес:

— Ты ошибся.

— Все сложнее, — не выдержал Джереми.

— Я знаю, — сказала я прежде, чем Роберт ответил. — Твоя ошибка стоила мне мужа.

Он вздрогнул так, будто я отвесила ему пощечину.

— Ты и не догадываешься, как мне жаль, как бы я хотел вернуться в то время. Мне казалось, что я могу водить… — Он кашлянул, и его глаза снова ушли в потолок. — Марку стоило оставить меня… позволить мне…

Он отвернулся, и я подошла к кровати так, чтобы он видел меня.

— Ты знаешь, насколько эгоистично это звучит? — спросила я с нарастающей злобой. — У Лукаса в ту ночь выбора не было. Думаешь, если бы был, то он решил бы умереть? Ты получил второй шанс, и вот как ты им воспользовался? В ту ночь ты тоже мог умереть.

— Жаль, что не умер, — сказал он тихо.

— Не буду тебе врать, будь у меня выбор, я охотно бы выбрала жизнь Лукаса вместо твоей. Это так. Но я полюбила твоего брата и ради его блага надеюсь, что ты поправишься. Он не заслужил того, чтобы ты причинил ему еще больше боли. Ты должен ему, мне, себе, но больше всего ты должен Лукасу — должен что-то сделать со своей жизнью. Сделать из нее что-то стоящее. — Под конец своей беглой речи я стала задыхаться, руки тряслись, и Роберт подошел и обхватил меня за талию.

На глазах Джереми заблестели слезы.

— Как мне это сделать? — прошептал он.

Роберт посмотрел на него.

— Пойди другим путем. Найди что-нибудь радостное. Перестрой себя и свою жизнь. Не позволяй прошлому убивать будущее.

Джереми кашлянул и смахнул слезы.

— Все так просто?

— Конечно нет, — сказал Роберт. — Думаешь, последние несколько лет были для нас легкими? Нет. Было чертовски тяжело, и так все и останется. Но разве есть выбор? Нам стоит просто сдаться? Нет. Нам нельзя. Ради Лукаса мы все должны жить.

Джереми подавился всхлипом, и я отвернулась — теперь мои глаза наполнились слезами. Повисла долгая тишина. Я снова села в кресло, а Роберт вернулся на место возле брата. Джереми тихо плакал. На кровати я видела сломленного человека. Той ночью, похоже, все мы сломались. Теперь нам надо снова собрать себя по кусочкам. Наконец Джереми посмотрел на меня.

— Мне жаль, что так получилось, — прошептал он настолько слабым голосом, что мне пришлось наклониться, чтобы услышать. — Знаю, для тебя это мало что значит.

Я смахнула слезы:

— Кое-что значит. Я вижу, что ты искренен. И мне бы не хотелось, чтобы кто-либо от отчаяния делал то, что пытался сделать ты. — Я прислонилась головой к стене, чувствуя бессилие. — Я понимаю, что ты не собирался той ночью попадать в аварию, но факт есть факт — это случилось и тебе не стоило садиться за руль. А потом ты ушел от ответственности. Мы не добились правосудия для Лукаса, и мне никогда это не будет казаться справедливым. Ты должен был попасть в тюрьму, и, будь моя воля, я бы тебя туда отправила. Надолго. — Меня трясло, и я замолчала, чтобы отдышаться. — Но я не могу изменить прошлое; все, что я могу, — пытаться двигаться дальше и думать о будущем. Не знаю, по какой безумной прихоти судьбы я влюблена в твоего брата, но это случилось, и мне пришлось смириться с виной, которую я ощущала из-за этого, в надежде что Лукас понял бы и хотел бы, чтоб я была счастлива. Жизнь с Робертом будет означать, что ты всегда рядом, пусть и неявно, и я знаю, что Роберт хочет видеть тебя счастливым. Я никогда не прощу тебя за то, что случилось. Я потеряла мужа, который был лучшим мужчиной — лучшим, чем тебе когда-либо удастся стать, и не важно, как сильно ты будешь стараться, и я никогда не забуду его или как его у меня отобрали. Но я бы не хотела, чтобы ты впустую тратил жизнь. Я знаю, Лукас тоже не хотел бы этого. Он любил жизнь и хотел бы быть здесь, если бы мог, а потому уважай свою жизнь и сделай что-то хорошее после всей этой разрухи. — Я подняла голову. — Ты должен пообещать, что сделаешь это, — добавила я, имея в виду нас и Лукаса, где бы он ни был. Я чувствовала, как он неведомым образом давал мне силы для всего этого. Надеюсь, он всегда будет рядом. Думаю, так и будет.

На телефон Роберта пришло сообщение — его родители были в пути.

— Не думаю, что могу… — начала я, пытаясь остановить слезы. Разговор еще и с ними мне сегодня ни к чему. Мне нужно больше времени.

— Я подвезу тебя домой, — твердо сказал Роберт, моментально сообразив. — Джереми?

Джереми протянул мне руку.

— Роуз?

Я нерешительно поднялась, медленно подошла к кровати. Прикоснулась к его руке, холодной по сравнению с моей, и он сжал пальцы. Глаза Джереми встретились с моими.

— Обещаю, — сказал он.

Я кивнула, пока можно было поверить только словам. Я видела, как низко он пал, и надеюсь, что он возьмет себя в руки. Я отпустила руку Джереми и, признаться, почувствовала умиротворение от того, что часть злобы оставила позади. Мне это было нужно. Надеюсь, он исполнит обещание.

Роберт вывел меня из комнаты, крепко обняв. Я разрыдалась, выпустив наконец все, что держала в себе.

Пора оставить все в прошлом.

Пора нам стать свободными.

 

Глава 42

 

Снег выпал на сочельник, чего я в Толтинге никогда раньше не видела. Белые хлопья сыпались, толстым косым покрывалом окутывая крыши и тротуары, словно торт посыпали сахарной пудрой. Город был похож на рождественскую открытку.

Я рассматривала свой наряд, надеясь, что вечер пройдет благополучно. Я выбрала красное бархатное платье, набросила сверху черное плотное шерстяное пальто, чтоб согреться, ожидая, пока Роберт приедет за мной, и слушая рождественскую музыку.

Прошло пару недель с тех пор, как Роберт и я посещали больницу, а Джереми разрешили отправиться домой. Он решил остаться с тетей, и его мать также собиралась быть с ним. Я подумала, что Роберту нравилось решение пожить всем вместе вдали от его отца. Он встретится с ними на следующий день после Рождества. Мне показалось, что сейчас он всерьез настроен помочь Джереми. И я окажу ему любую помощь, в которой он будет нуждаться.

В дверь осторожно постучали, и я открыла, улыбнувшись при виде Роберта. Ему были к лицу белая рубашка, тонкий галстук, темные штаны и темное шерстяное пальто. Я предпочитала видеть его в повседневном толтингском наряде, но сегодня вечером он был сексуален. Он поцеловал меня в щеку, вручив красную розу.

— Ты выглядишь потрясающе, — сказал он, оценивающе осмотрев меня.

— Ты тоже. — Я положила розу на стол и взяла сумку. — Готов к ужину?

Он подмигнул.

— Конечно.

Он взял мою руку, и мы вышли, поспешив к машине, но моментально оказались засыпаны снегом.

— Раньше в это время года снег не выпадал, — сказала я, захлопывая дверь машины.

— Эмма сильно волнуется из-за этого, беспокоится о поставщиках…

— Поставщиках? Насколько же все масштабно?

Роберт ухмыльнулся, включив двигатель, и поток теплого воздуха согрел нас.

— Не думаю, что Эмма делает что-либо наполовину, правда?

Я откинулась на спинку сиденья. «Боже…»

Роберт тронул с места и направился в сторону гостиницы.

— Я думала, что дни, когда я была в центре внимания, закончились после моей выставки.

— И не думай. Будет еще много таких, — ответил он. — На мой взгляд, весьма мило с ее стороны пригласить всех и поздравить тебя. Он протянул руку и сжал мою. — Я, кстати, не забыл о твоем подарке, его просто надо донастроить.

— Донастроить?

— Позже все объясню.

— Любопытно.

Он заехал на парковку у гостиницы, где было подозрительно мало машин. Я засмеялась. И куда же, черт возьми, они их подевали?

— Там заваленная дорога, — сказал он, указав пальцем. — Я сказал, что им стоит оставить место, так как некоторые будут оставаться в гостинице, но я оказался в меньшинстве. Поставщики были очень раздражены, это точно.

— Еще бы. Менять что-либо по такой погоде невесело. Что ж, пошли.

— Ты готовилась выглядеть удивленной?

Я кивнула и прикрыла лицо руками, театрально опустив челюсть.

— Так сойдет? — пошутила я, зная, что выгляжу нелепо.

— Может быть, сильнее откроешь глаза, вот так, — сказал он, скорчив гримасу, похожую на рыбью.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Что?

— Пойдем, балда. — Я вышла и тут же задрожала.

Мы поспешили в фойе и вошли в ресторан рука об руку. Открытый огонь и рождественские декорации были как нельзя кстати после холода снаружи, мне сразу стало теплее.

Мы прошли сквозь дверь в темную столовую, которая внезапно осветилась. С криками «Сюрприз!», размахивая стаканами, меня встретили друзья. Я очень старалась выглядеть удивленной и вскрикнула — возможно, слишком театрально, — слыша, как Роберт посмеивается себе под нос, но ведь на самом деле не так легко прикидываться удивленной, не будучи актрисой. Хотя, на мой взгляд, все были слишком довольны собой, чтобы заметить.

Эмма подбежала ко мне и крепко обняла.

— С днем рождения, милая! — завопила она, непонятно каким образом одновременно сунув мне в руку бокал шампанского и сняв с меня пальто.

Она вручила пальто Роберту и потащила меня дальше. Стоявшие здесь обычно столы и стулья были убраны, и теперь были только стол с едой и напитками, а также вывешенный над ним баннер с золотыми буквами «С днем рождения, Роуз». Двери, ведущие к террасе, были обвешаны лампочками, а под потолком висели золотые шарики. Комната выглядела изысканно и празднично. Рождественская музыка тихо играла, пахло теплыми пряностями и душистыми свечами.

— Это место выглядит завораживающе, — сказала я Эмме.

— Рада, что тебе нравится. Смотри, — сказала она, указав на угол, где меня ждали подарки.

— Я же сказала — никаких подарков, — прошептала я, но она пожала плечами и провела меня к своим родителям, стоявшим рядом с Глорией и Грэхемом.

Я потеряла Роберта из виду, приветствуя всех и пытаясь не расчувствоваться в окружении близких. Шампанское не помогало. Мой прошлый день рождения был скромным, ведь он был без Лукаса — он всегда делал из моих дней рождения нечто грандиозное, — но я была рада тому, что Эмма сделала для меня в этом году; это и вправду выглядело как начало. Для всех нас.

Мать Эммы подошла, чтобы обнять меня.

— Вы с Робертом должны прийти поужинать к Эмме и Джону, — сказала она мне, ласково улыбнувшись.

— Придем, обещаю, — ответила я. Мне всегда казалось, что моя мама наказывала ей следить за мной и, хотя я давно выросла, она до сих пор держит обещание.

— Ладно, не буду донимать тебя, — сказала Сью, глядя через плечо на приближающуюся к нам женщину.

— С днем рождения, Роуз.

— Хэзер, — вскрикнула я, целуя ее в щеку. — Спасибо, что пришла. — Потом я увидела Роберта, общающегося в углу с Миком.

Он выписался из больницы и хорошо себя чувствовал, но Джоан вертелась рядом, тревожно поглядывая на супруга. Роберт почувствовал мой взгляд и улыбнулся. Он выглядел так, будто что-то задумал.

— Я не могла это пропустить. Ты уже работаешь над чем-то новым?

Я улыбнулась тому, что ее мысли все время заняты делами.

— Нет, но у меня есть пара идей.

— Что ж, с нетерпением жду, когда смогу увидеть их.

— Так-так, две мои самые любимые леди, — сказал Дэн, втиснувшись между нами.

На нем была кожаная куртка, несмотря на то что он находился в помещении, и это выглядело забавно в сравнении с изящным черным платьем Хэзер. Они и вправду были бы нестандартной парочкой, но что-то подсказывало мне, что они ужились бы.

— Опять ты? — пошутила я, наклонившись и поцеловав его в щеку.

— Что тут скажешь? Это место мне по душе.

— Может быть, когда-нибудь ты проведешь здесь пленэр.

— Знаешь, после всего услышанного об этих пленэрах мне самой придется посетить один из них, — сказала ему Хэзер.

— Был бы рад, — ответил он.

Она выглядела немного ошарашенной от его серьезного тона, и я удалилась в надежде, что праздничная атмосфера чему-то да позволит расцвести.

Эмма проталкивалась ко мне сквозь группу людей.

— Тебе весело?

— Чудесно, спасибо тебе.

— Для чего же еще лучшие друзья? Ладно, мне нужно тебе кое-что сказать, — прошептала она мне на ухо. — Я собиралась подождать, но и вправду не могу.

— В чем дело?

— Пойдем на улицу.

— Там снегопад.

Она помахала коробкой, обернутой в золото.

— Получишь за это подарок.

— Ладно, пошли. — Я схватила пальто и проследовала за ней на террасу.

Снег прекратился, но было холодно, а от ветра перехватило дыхание. Эмма закрыла дверь, и за ней исчезли шум и тепло вечеринки.

— Итак, это тебе. С днем рождения, — сказала она, передавая коробочку. — О, и да, я беременна.

 

Глава 43

 

Я крепко обняла Эмму.

— Я так рада за тебя.

Она привела нас к столу, и мы уселись, завернувшись в пальто.

— Знаешь, сегодня я вспоминала, когда именно впервые задумалась о том, чтобы иметь детей. И я не могла вспомнить, потому что хотела этого всегда. Не могу даже объяснить почему. Это чувство просто было во мне, эта потребность быть мамой. Знаю, звучит глупо… Но я просто не могу отказаться от того, чего всегда хотела. Хотя я напугана после того, что случилось. Просто надеюсь, что на этот раз…

Я ласково сжала ее руку:

— Знаю.

— Мне просто нужно верить, что все будет хорошо.

— Вы оба этого заслуживаете. Я держу за вас кулачки.

Она улыбнулась.

— Но всем остальным я скажу позже — когда сделаю УЗИ на третьем месяце. Я хочу на этот раз быть уверенной. Но тебе я должна была сказать.

— Я рада этому.

— Теперь открывай свой подарок.

Я улыбнулась и осторожно разорвала серебряную бумагу, достав фотографию нас с Эммой, Джоном, Робертом у Джо.

— О, Эм, она прекрасна. Спасибо.

— Он мне нравится, Роуз, и он делает тебя счастливой. Все фотографии стояли у тебя на камине, помнишь? Может, ты поставишь эту туда же. Начнешь собирать коллекцию заново.

Я подумала обо всех спрятанных фото и о тех, которые храню в телефоне и в компьютере. Было бы приятно снова выставлять фотографии. Мысль об этом меня больше не пугает. Воспоминаний не надо бояться, их нужно хранить. Они сделали тебя тем, кто ты есть, и твою жизнь такой, какая она есть. Хорошими и плохими. Они — часть тебя.

— Думаю, я так и сделаю.

— Выглядит как начало для всех нас, не так ли? — сказала Эмма, прочитав мои мысли.

Дверь позади открылась, заполнив террасу неожиданным светом. Мы обернулись и увидели Роберта, выглядывающего из-за двери.

— Не хотел бы прерывать…

— Все хорошо, — сказала Эмма. — Мне надо кое-что подготовить, — добавила она, подмигнув.

Интересно, что у нее за торт. Всегда странно есть торт, который приготовила не я. Эмма поднялась и поцеловала в щеку меня, а потом Роберта.

— Я обожаю вас двоих, — сказала она и исчезла, оставив нас снаружи.

Роберт подошел и присел рядом со мной.

— Ну что ж, кажется, настало время подарков?

— Этот крест слишком тяжел для меня, — ответила я.

— Наверное, мой подарок нестандартный, — сказал он, достав из кармана рубашки маленький серебряный ключ. Он положил его мне поперек ладони. — С днем рождения, Роуз.

Я с подозрением сузила глаза.

— Это ведь не от наручников? Ты ведь не собираешься рассказать мне о каком-то своем фетише, да?

Роберт рассмеялся и быстро поцеловал меня.

— Ты никогда не перестанешь удивлять меня, мисс Уокер. И нет, это не от наручников, но если ты захочешь приобрести парочку, я не буду возражать. Нет, я скажу тебе, в чем дело. — Он взял меня за руку. — Я думал о том, что делать дальше, с тех пор как сказал отцу, что хочу покинуть фирму. Я знал только, что хочу быть с тобой, но потом я задумался о том, чего бы еще хотел, и мне кое-что пришло в голову. Лето здесь было изумительным, и не только благодаря тебе — я люблю этот город. Он тихий, но веселый, а все вокруг вроде сумасшедшие, но сплоченные. В таком месте я хотел бы состариться. Потом я вспомнил о ночи рождественской елки. Было ужасно видеть Мика в таком состоянии, когда минуту назад все радовались, а затем запаниковали, но я осознал, что кое-что сделал. Я помог восстановить гостиницу, и мне это понравилось. Мне нравилось решать проблемы, общаться с гостями, помогать, управлять персоналом, организовывать.

Я не понимала, к чему он ведет, но кивнула, полностью соглашаясь.

— Ты хорошо постарался.

— Когда Мик вернулся, он был благодарен, но и обеспокоен. Сердечный приступ напугал нас, но все шло к этому долгие годы. Ему становилось тяжело управлять гостиницей вместе с Джоан. Летом было больше работы, а когда они хотели притормозить, она не позволяла им. Он признал, что думал об уходе на пенсию, но слишком беспокоился о том, кто купит это место. Никому из их детей оно не было нужно, а он хотел сохранить его как отель для города, чтобы какая-то компания не пришла сюда и не снесла все это.

Я посмотрела на ключ, все становилось на свои места.

— Это было бы не очень хорошо для города.

— Согласен, поэтому я спросил его, продал бы он его, если бы появился кто-то, кто сохранил бы это место как отель, кто хотел бы, чтобы оно осталось частью города. И он сказал — да.

— Ты купил гостиницу «Толтинг»? — едва слышно спросила я.

— Он предложил серьезную сделку, и мне практически пришлось продать душу, но да, он согласился уступить ее мне. А после продажи квартиры у меня было достаточно денег, чтобы убедить банк занять мне недостающую часть для покупки и ремонта.

Я пыталась осознать новости.

— Значит, ты остаешься? Насовсем?

— Да, я хочу этого. — Он накрыл своей рукой мою, в который был ключ. — Я купил это место, потому что полюбил его этим летом и здесь я хочу остаться. Но Роуз, я соврал бы, если б не сказал, что купил его и ради тебя. Я хочу остаться здесь с тобой. На заднем дворе есть домики, они сейчас не заняты. Я подумал, что они могут стать для тебя хорошей арт-студией.

Мои губы тронула улыбка:

— Правда? Это здорово. Но разве ты сможешь управлять один? Мик и Джоан всегда были командой. — Я посмотрела на ключ. — Я была бы рада помогать, если хочешь.

Его лицо засияло.

— Еще бы. Я бы не хотел, чтобы ты жертвовала искусством, но я могу представить нас работающих вместе, — сказал он, его рука накрывала мою, сжимая ключ между нами.

— И я, — согласилась я.

Из нас выйдет отличная команда, я знаю. Я потянулась к нему, и мы обнялись. Роберт медленно и долго целовал меня. Мне больше не было холодно.

— Я знаю, что не все делал правильно, когда мы только встретились, но я всю жизнь буду признателен тебе, Роуз. Я люблю тебя всем сердцем, — сказал Роберт мне на ухо. Он обхватил мои плечи, и мы смотрели на море, наблюдая за темными волнами, накатывающимися на песок.

— Есть еще кое-что, — прошептал он.

Он провел меня в гостиную к потрескивающему огню, рядом с которым мы сидели в ночь зажжения рождественской елки. Картину с лошадьми убрали, повесив на ее место мою картину с сердцем. Без зимы не было бы весны.

Роберт взял мою руку и сжал, глядя на мою работу, которая как будто была предназначена для того, чтобы висеть там.

Интересно, наблюдает ли за нами Лукас откуда-то и что он думает. Он всегда говорил, что любовь — это дар и что, если тебе посчастливилось найти ее, за нее всегда стоит бороться. Он всегда боролся за нас, а теперь я хочу бороться за новую любовь — к Роберту. Впрочем, я никогда не забуду Лукаса; он всегда будет в моем сердце.

Трагедия превратилась во что-то прекрасное. Я не знала, что мне нужен Роберт, а он не знал, что ему нужна я, и мы оба нашли то, чего неосознанно искали.

— Тут ему самое место, — пробормотал Роберт, обняв меня крепче.

— Как и нам. Давай никогда не переезжать, — сказала я, поворачиваясь к нему и улыбаясь.

— Давай, — ответил он, прикасаясь своими губами к моим. Он страстно целовал меня, согревая мое тело и навсегда запечатлевая себя в моем сердце рядом с Лукасом.

 

Эпилог

 

Полтора года спустя

 

Теплым июньским днем рука об руку мы перешагнули порог церкви в окружении чуть ли не всех жителей городка. Мы заняли места на скамье в первом ряду, и я улыбнулась Эмме, которая стояла у алтаря вместе с Джоном и священником; на руках у нее ерзал их сын.

Сегодня — крестины Лукаса Смита; мы с Робертом станем его крестными. Я была так тронута, когда Эмма и Джон сообщили, какое имя выбрали для первенца. Я знаю, Лукас тоже был бы тронут. Надеюсь, он видит все это, где бы он ни был. Излучаемое ими счастье, казалось, чувствовалось в другом конце церкви и снаружи. И, видит Бог, они его заслуживают.

— Все готово? — прошептала я Роберту на ухо, обеспокоенная подготовкой к празднованию после крестин.

— Не волнуйся, они будут в восторге, — ответил он, ободряюще касаясь моего бедра.

Нам нравится вдвоем управлять гостиницей. Мы отремонтировали ее и вздохнули с облегчением, когда на первое лето, когда мы были соуправляющими, гостиница оказалась полностью забронирована. В номерах теперь висят некоторые из моих картин, и меня до сих пор удивляет доход, который я получаю от продаж своих работ. Я работаю в домиках в задней части гостиницы, которые для меня переоборудовал Роберт, когда мне заблагорассудится, и фактически я сама стала одним из средств привлечения туристов. Дэн даже забронировал номера для того, чтобы организовать здесь следующий пленэр.

И все же мы хотели отделить дом от работы, поэтому сейчас мы занимаемся расширением моего дома, чтобы в нем могли жить двое — точнее, трое, включая Тейлора.

Я поискала глазами Глорию и Грэхема, которые наведываются в отель на еженедельный воскресный ланч и всегда получают лучший столик с видом на море. Они приняли Роберта лучше, чем я могла надеяться. Они всегда будут частью моей жизни. С семьей Роберта пока сложнее, но мы постепенно преодолеем все трудности. Его мать приезжает в гостиницу на ужин, когда отец занят делами. Он продолжает держаться на расстоянии, но я знаю, что Роберт хотел бы, чтобы они снова были вместе. Джереми живет в Лондоне, учится на преподавателя и медленно, но верно меняет свою жизнь к лучшему. Пару раз он приезжал в гостиницу навестить нас. Роберт гордится его успехами, а я рада видеть, что он держит данное нам и себе самому обещание.

После службы я выскользнула из боковой двери церкви. Небольшое кладбище скрывалось за деревьями, и я не спеша направилась к могиле, позволяя умиротворенной атмосфере этого места проникать под мою кожу.

Единственным звуком было пение птиц, кружащих в светло- голубом небе, усыпанном пушистыми белыми облаками. Я всегда считала, что здесь меня никому не достать: это место кажется настолько далеко от мира, как будто бы занимает свое особое место во Вселенной, не омраченное больше ничем.

Лукас не хотел, чтобы его хоронили. Он говорил, что хотел бы, чтобы его пепел развеяли над морем, но его родители и слышать об этом не желали. Я подумала, что иногда чья-то смерть ориентирована на людей, которые остаются в живых, поэтому не стала спорить с ними. Хотя в моем воображении он всегда будет в море, а не здесь, в земле.

Вот почему я не приходила сюда так долго. Я взглянула на надгробную плиту, на которой было высечено его имя, и меня покоробило от того, что это как бы сводило Лукаса до чего-то холодного и безжизненного, но я отказывалась верить в то, что он именно здесь. И в то же время мне хотелось, чтобы он слышал меня; возможно, это место как-то соединит меня с ним.

Я села напротив могилы, скрестив ноги на слегка влажной траве, прокашлялась и начала вслух:

— Утром я думала о том времени, когда мы поссорились и неделю не разговаривали. Это случилось еще до того, как мы стали жить вместе. Я видела, как ты болтал с какой-то девочкой в школе. Даже не помню, кто это был; кажется, она уехала в Лондон. Но в то время я была уверена, что ты флиртовал с ней и она тебе нравилась. И я не могла поверить, когда ты утверждал, что это неправда. На той неделе я осознала, каким беззащитным делает человека любовь. Я боялась, что мы расстанемся, но меня слишком пугала мысль поделиться этим с тобой. А потом ты объявился в доме родителей Эммы с альбомом с вырезками. Ты целую вечность вырезал женские фотографии из журналов — моделей, актрис, певиц. Их были сотни. И ты сказал, что появись любая из них в Толтинге, ты все равно выбрал бы меня — потому что любил меня. Я до сих пор храню этот альбом. Это было глупо, но романтично — очень в твоем стиле. Я никогда не встречала знаменитость, но зато я встретила другого мужчину и поначалу чувствовала себя виноватой. Потому что ты никого, кроме меня, не любил. Ты сдержал обещание, данное, когда мы оба еще были достаточно юны, чтобы не иметь и капли благоразумия. Ты никогда не встречал женщину, которую захотел бы полюбить сильнее, чем меня. А я и подумать не могла, что когда-то полюблю кого-то другого. — Я замолчала, чтобы сделать вдох; по щеке скатилась слеза. — Единственный способ, как я могу оставить нашу историю в прошлом, — это полюбить достойного человека. Я хочу полюбить кого-то, кто заслуживал бы этого так, как ты, и кто любил бы меня так, как ты. Мне кажется, я бы хотела, чтобы ты одобрил человека, которого я выберу. Потому что даже если я не могу сдержать то же обещание, что дал ты, я смогу сдержать это. Поэтому, даю слово, Лукас, я бы хотела, чтобы ты был знаком с Робертом. Звучит безумно, но, думаю, он бы тебе понравился. Ты бы уважал его. И это дает мне силы идти дальше. — Я тронула кольца, висящие у меня на шее. — Я всегда буду носить твои кольца, Лукас, хотя ношу и то, которое подарил мне он.

Я взглянула на обручальное колечко с сапфиром, которое Роберт подарил мне на День святого Валентина. Предложение было идеальным. На рассвете мы отправились гулять по пляжу, сидели на песке и пили кофе с круассанами, принесенными Робертом, а потом, когда мы вместе любовались рассветом, он спросил, хочу ли я провести с ним оставшуюся часть жизни. Инстинктивно он понимал, что я бы не хотела заменять кольцо с бриллиантом, подаренное Лукасом, поэтому он подарил мне нечто уникальное, что бы нам подходило. Мы хотим скромную свадьбу на пляже. Это место всегда будет для нас особенным.

— Спасибо тебе за все эти годы, наполненные твоей любовью, Лукас. Я любила тебя еще сильнее. — Я поднялась и взглянула на небо; к морю летела стая птиц. — Где бы ты ни был, надеюсь, там ты счастлив, — сказала я, взглянула в последний раз на надгробие и послала Лукасу воздушный поцелуй.

После этого я вернулась в церковь — там меня ждал Роберт.

У меня был любимый человек, с которым я взрослела, а теперь есть тот, с которым состарюсь.

И я вечно буду благодарна за них обоих.

 

Благодарственное слово

 

Хочу выразить благодарность моему агенту Ханне Фергюсон за то, что поверила в эту историю и в меня, и за то, что воплотила в реальность мою мечту держать в руках эту книгу.

Спасибо моему редактору Эмили Гриффин за то, что помогла мне выжать максимум из этой книги и привела меня в издательство «Хедлайн»! Огромная благодарность всем сотрудникам «Хедлайн». Особая благодарность моему потрясающему рекламному агенту Фрэнсису Гоу, Саре Адамс за ее нелегкий труд и Шивон Хупер за шикарную обложку.

У этого романа, как и у любого другого, множество черновых вариантов, поэтому спасибо вам, Джульет Мушенс, Сара Брайарс и Элизабет Арройо, за то, что читали первые версии и делали мне замечания.

Спасибо Эмме Капрон и команде «The Hot Bed» за то, что выбрали мой небольшой роман победителем в своем конкурсе и дали почувствовать, каково быть публикующимся автором.

Я не чувствовала себя одинокой, пока писала книгу, благодаря поддержке, которую получала от коллег-блоггеров и писателей, поэтому благодарю всех, кого знаю в Интернете и в реальной жизни, кто писал комментарии к моему произведению, ставил «Мне нравится» множеству фотографий Гарри (простите, но мне все равно), поддерживал публикацию этой книги и в целом поддерживал меня, когда меня стали одолевать сомнения. Спасибо всем в «Вордпресс», Твиттере, Фейсбуке и Инстаграме; я бы хотела назвать всех, но не будем забывать о деревьях!

Особая благодарность Джорджу Лестеру за постоянную поддержку и любезность, а также за отзывчивость к моим бесконечным просьбам о помощи. Ты — лучшая группа поддержки и друг в одном лице, о каком каждый писатель может только мечтать.

Спасибо Гарри за то, что позволил использовать свою внешность для описания кота Роуз, — обещаю, ты получишь гостинец. Спасибо моей семье и друзьям за поддержку и за то, что не смеялись надо мной, когда я сообщила, что бросаю работу, чтобы заняться писательством, — по крайней мере в моем присутствии.

Особую благодарность и любовь хочу выразить моей матери за то, что поощряла следовать за мечтой и всячески меня поддерживала.

И напоследок — спасибо каждому, кто читает эту книгу. Если вы можете мечтать об этом, вы можете сделать это.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg