«Девушка у Орлиного перевала»

Глава 1

Клянусь богом, не понимаю! Никогда не поверю, чтобы кто-то из семьи Руни был способен на такое предательство! — Лицо Майкла покраснело от гнева, когда он выпрямился во весь свой стошестидесятипятисантиметровый рост — из-за своей шаровидной внешности он выглядел еще ниже — и посмотрел поверх заваленного бумагами стола на свою абсолютно спокойную племянницу Джорджину.

Некоторое время она продолжала сортировать пачку писем, занимавших все ее внимание. Она быстро просматривала каждое письмо, делала на полях пометки, чтобы ее опытная секретарша смогла составить ответ, приличествующий компании «Электроник интернейшнл» — американскому производителю медной фольги для использования в компьютерах, одним из директоров которой она была. На него не обращали внимания, и Майкл начал закипать. Его глаза налились кровью, так что вены на лбу превратились в узлы. Джоржина кивнула, отодвинула в сторону бумаги и взглянула на дядю, чтобы вовремя предотвратить взрыв. Она спокойно достала сигарету и закурила, заставляя себя не слушать очередное повторение истории, которую слышала уже много раз, и особенно часто в последние месяцы.

Желая опередить его, она решила еще раз высказать свое мнение, да так, чтобы он окончательно убедился в ее намерении выполнить намеченный план, против которого он так неистово возражал.

— Предприятие, — ясно произнесла она с легким американским акцентом, должно быть построено здесь, на северо-западе Англии.

Когда дядя разразился бурными возражениями, она замахала руками, попросив замолчать, и твердо повторила:

— Это решено, дядя Майкл, окончательно и бесповоротно. Я больше не хочу слышать ни единого слова об изумрудно-зеленом острове и его прекрасном народе. Предприятие, — для усиления впечатления она направила свой указательный палец вниз, — будет построено здесь!

Лицо Майкла сморщилось, как у ребенка. В поисках стула, он отвел руку назад, грузно сел, расстроенный, и недоверчиво уставился в решительное лицо девушки.

— Ты не можешь так думать, Джорджина, — он помолчал, его гнев сменился полным унынием, — не можешь, зная, как крепки твои семейные связи с Ирландией. Вспомни истории, которые рассказывал отец, когда ты была ребенком, о твоем деде Симусе Руни, который, отчаявшись найти работу на родине, покинул дом и поехал искать лучшую жизнь в Америку. И как после женитьбы на твоей бабушке он встал на ноги и начал путь к преуспеванию. Он любил землю, которая усыновила его, но она не могла заменить родину. Он так любил Ирин, — так называл он Ирландию, — что эта любовь передалась его семье вместе с яркой надеждой. Ты знаешь, на что он надеялся, Джорджина. Он мечтал возвратиться в Ирландию, к народу, который он любил. Он хотел помочь стране, переместив туда часть своего дела, чтобы дать работу семьям тех, с кем провел свое детство. Он умер так же, как и твой отец, не успев осуществить мечту, но я уверен, — Майкл приподнялся со стула и с мольбой обратился к Джорджине, — уверен, ты не сможешь не выполнить его желание. Как ты можешь планировать строительство завода здесь, в Англии, зная, что этим разрушишь мечту двух поколений людей, которым ты и твоя мать обязаны благосостоянием и престижным положением в обществе?

Джорджина фыркнула — ни одно слово не прозвучало бы так осуждающе.

— Сентиментальная чушь, дядя Майкл! Сколько раз надо повторять: в бизнесе нет места сантиментам. Как ты знаешь, есть два места для нашего нового производства: одно здесь, другое в Ирландии. Настоящее месторасположение идеально подходит для наших нужд, так что нет никакого смысла тратить время, ехать в Ирландию, искать место там. Мы пообещали работу и знаем, что у нас есть возможность набрать достаточное количество рабочих на местном рынке рабочей силы. Власти стараются выполнить любое наше желание. Короче говоря, дядя Майкл, это место полностью отвечает нашим требованиям, и я не собираюсь обсуждать проблемы Ирландии и ее чувствительных беспомощных обитателей, имеющих репутацию не браться за дело сегодня, если его можно отложить на завтра. Я должна вести дело в условиях сильной конкуренции и не могу позволить себе просто возить за собой пассажиров, даже таких, которые носят за ухом трилистник.[1]

— Ты циник! — взревел Майкл, когда она остановилась, чтобы перевести дыхание. От ярости он затанцевал на месте: его гнев был так силен, что после первой же реплики он потерял дар речи.

Наблюдая за ним, Джорджина подумала, что, рожденный и выросший в Америке, он был больше ирландец, чем сами ирландцы. Фанатичный патриот с горячим темпераментом, способный смягчить любое сердце, когда ему этого хотелось, хладнокровно подумала она, — чтобы добиться того, чего он не мог получить иным способом.

Она еще больше распалила его гнев, когда, небрежно облокотившись о стол, начала выпускать в воздух кольца дыма, всем своим видом показывая, что готова сколько угодно ждать, пока он возьмет себя в руки. Майкл, до глубины души оскорбленный тем, как она манипулирует разговором, окинул племянницу возмущенным взглядом, раздраженно отмечая, что туго стянутые в узел черные волосы еще больше подчеркивают властность характера. На его вкус, женские волосы должны мягко обрамлять лицо, а не казаться вырубленными из мрамора. Не нравился ему также строго скроенный, без лент и рюшей костюм, который придавал ей вид недотроги, прекрасно подходящий для деловой обстановки, но убивающий надежды молодых людей на тайные объятия. Но больше всего он был оскорблен юмором в ее глазах, юмором, которым, по его мнению, мог обладать только он, и это его раздражало. Воинственно и громко он высказал свое мнение.

— Сантименты? Тебе не знакомо значение этого слова! Ты холодная бесчувственная женщина, играющая в деловые игры в мире мужчин! Где твоя женственность, девушка? Где та мягкость и теплота, которые ищет каждый мужчина в женщине? Ты подобна механической кукле с компьютером вместо сердца, прекрасная копия своей матери, это факт!

Ее лицо дрогнуло. Убежденный, что его выстрел попал в цель, довольный собой, он громко продолжал:

— Да, твоей матери!.. Женщины, которая несет ответственность за смерть моего брата, я уверен, в той же степени, как если бы она сама толкнула его под автомобиль, который задавил его. Он был бы более счастлив, если бы женился на айсберге! Ты хочешь стать такой, как она? Строгая, прямая, ужасно деловая женщина с пустым сердцем и., пустыми руками!

Неожиданная слабость охватила Джорджину; гневное лицо дяди исчезло в сером тумане и затем появилось вновь. Ощупью она дотянулась до стоящего на столе пузырька с пилюлями. Дядя безжалостно продолжал свою тираду; она подождала, когда будет в силах дойти до раковины в углу комнаты и наполнить стакан водой. Майкл разъярялся все больше, не замечая, как она быстро проглотила пару пилюль и жадно запила водой из стакана. С той бесстрастностью, на которую могла быть способна, Джорджина подошла к окну и заставила успокоиться свое протестующее сердце. Такие приступы становились слишком частыми. Доктор, у которого она консультировалась в Нью-Йорке, наверное, был прав, когда поставил диагноз: «Переутомление от слишком напряженной работы». Как она смеялась тогда над его предложением взять длительный отпуск! Ведь это было бы время, проведенное впустую. Она снова стала воспринимать слова Майкла. Его речь была возбужденной, чисто в ирландской манере, слова выскакивали, опережая друг друга:

-..Холодная бессердечная женщина…убила брата ледяным пренебрежением… пустое сердце… пустые руки.

Что-то переключилось внутри Джорджины, и она набросилась на дядю с гневом, сравнимым только с его собственным:

— А слышал ли ты, дядя, что рассказывали женщины из нашей семьи? Нет? Тогда позволь мне посвятить тебя в это, но лучше сначала сядь, потому что будешь потрясен!

Сбитый с толку, ошеломленный бешенством в ее глазах, он повиновался команде. Она оперлась рукой о его стул, нуждаясь в опоре.

— Если бы в семье не было женщин, не было бы и бизнеса! Бабушка говорила это моей матери, а та передала мне, но я могу добавить от себя, что сказала она это только после того, как обрела горький опыт, который показал, что слова моей бабушки — истинная правда.

Пока она переводила дыхание, Майкл сидел молча, уставившись на нее от удивления.

— У дедушки была прекрасная голова, и он воспользовался ею наилучшим образом, когда выбрал невесту-американку. После того как он сделал открытие, на котором основывалось дело, он удобно устроился в мягком кресле, позволив жене искать рынки сбыта и отдавать приказы. Бабушка сносила до дыр уйму подметок в поисках заинтересованных покупателей и нашла их. Именно ей должны быть благодарны ты и мой отец за унаследованное процветающее дело, а не вашему беспечному отцу!

Майкл попытался возразить, но она оборвала его.

— История повторилась в случае с моим отцом и матерью, с другим обаятельным ирландцем и другой деловой женой-американкой. А спрашивал ли ты когда-нибудь себя, дядя Майкл, что делал мой отец в том дурной славы месте в день, когда погиб? Он навещал одну из своих многочисленных подружек и перебрал спиртного. Другими словами, ни моя мать, ни другой человек не толкали его под колеса автомобиля — он был просто мертвецки пьян!

Побежденный, Майкл тяжело опустился на стул. Он не услышал ничего нового, чего бы не знал раньше, но он отказывался смотреть правде в глаза и гнал от себя воспоминания о реальных событиях, и по прошествии лет они стерлись из его памяти, так что он уже мог верить, будто их вовсе не было. В то время как Джорджина шаг за шагом наступала на него, он отступал.

— А ты, дядя Майкл? Что сделал за всю свою жизнь? Ты не преуспел в бизнесе, потому что у тебя не было жены, которая служила бы опорой. Ты решил забрать свою долю наличными, оставив отцу полное управление делами, и спускал деньги то на один дурацкий проект, то на другой, пока ничего не осталось, и ты вынужден был уговаривать мою мать, чтобы она дала тебе работу. И у тебя еще хватает наглости, — ее голос дрогнул от возмущения, — порочить ее имя!

Он не пытался ответить. Резкие слова глубоко его ранили и не оставили камня на камне от его версии. Она взглянула в серое лицо, и в сердце ее шевельнулось сочувствие. Будучи ребенком, она боготворила обоих: и отца, и его такого же непоследовательного брата. Дети редко видят спрятанное за фасадом, а у Майкла и Брендана Руни было что скрывать от доверчивого ребенка. Капелька сочувствия, что осталась с дней детства на дне души, заставила ее устыдиться. Ведь сейчас она сорвала последнюю заплатку былой его гордости.

Джорджина намеревалась протянуть ему руку — его неподвижность стала неестественной. Но когда она наклонилась вперед, неожиданно перед глазами поплыл серый туман, перехватило дыхание, серое облако стало черным, и она по-детски позвала: «Дядя Майкл!». Он вовремя подставил руки, чтобы успеть подхватить ее при падении.

Он был напуган, потрясен, когда понял, что впервые в жизни высокомерная своевольная молодая племянница нуждается в его помощи. Ее неподвижность и хрупкая невесомость вселили в него чувство тревоги, пока он нес ее к кожаному дивану у окна. Усадив девушку, он некоторое время с болью в глазах изучал ее побелевшее лицо. Он страстно желал, чтобы длинные черные ресницы дрогнули и открылись затуманенные серые глаза. Не имело значения, что эти глаза могли выражать раздражение или надменность. Он понял, что независимо ни от чего, чувство, которое он питал к ребенку своего брата, не уменьшилось с годами, как он думал, оно все еще владело им, сильное чувство клана. Волнение росло внутри него, пока не встало комком в горле. Их резкий разговор, несовпадение взглядов унесла волна сочувствия. Ультрасовременная маска, которую она носила, как доспехи, спала, открыв беззащитного ребенка, лежащего без сознания.

Молча проклиная свою невестку Стеллу Руни, которая позволила случиться такому с единственным ребенком, он пытался снова и снова привести в чувство Джорджину.

Почему здесь нет матери, обязанной присматривать за ней, вместо того, чтобы сидеть за столом в нью-йоркском офисе и отдавать приказы мужчинам? Мужчинам, по мнению Майкла, достойным лишь кнута за свою бесхарактерность при исполнении приказов тирана в юбке. Ничего из того, что сказала Джорджина в защиту своей матери, не смягчило неприязни Майкла к женщине, на которой был женат его брат. Она всегда казалась лишенной сочувствия к окружающим черствой женщиной, которую не могла принять его живая ирландская натура. Это неестественно для любой женщины, говорил он себе, оставаться равнодушной и чужой, какой он находил ее всякий раз, когда Брендан приглашал брата за семейный стол. К удовольствию обоих братьев, случайные встречи их совместными усилиями превращались в хорошие попойки. Какая женщина может отказать двум братьям в праве пропустить одну-другую рюмку и вспомнить о том, о сем? А теперь это. Отправив мужа в могилу, она переложила бремя большого бизнеса на плечи молоденькой девушки, которую должно беспокоить только одно: удачно выбрать парня, который оценит ее по достоинству.

Все усилия привести племянницу в чувство оказались безуспешными, и Майкл, бранясь про себя, дотянулся указательным пальцем до сигнальной кнопки на столе. В ожидании ответа он беспомощно смотрел в восковое лицо Джорджины и призывал на помощь всех ирландских святых. В гневе он произнес клятву: «Нет, Стелла Руни, я не позволю тебе снова выйти победительницей. Не знаю, как я это сделаю, но я остановлю, клянусь, что остановлю тебя!».

Сьюзен Честерман, секретарша Джорджины, услышав длинный звонок, ворвалась в комнату с записной книжкой наготове. Она остановилась у двери и задохнулась от изумления и ужаса, увидев Джорджину, лежащую на диване, и Майкла, со взъерошенными седыми волосами, в ногах дивана, наклонившегося над ней. Не имея привычки подслушивать частые ссоры между Майклом и его племянницей, секретарша пришла к ошибочному заключению. Уронив записную книжку, она подбежала к дивану с криком:

— Что вы сделали, господин Руни?

Прежде чем Майкл успел объясниться, в комнате раздался требовательный голос Кассела Уолли, молодого администратора. Стелла так доверяла ему, что сделала правой рукой Джорджины на все время работы над новым заводом. Майкл питал к нему неприязнь. Этот молодой человек являл собой то, что Майкл особенно не любил в молодом поколении американцев: дерзость, неуважение к старшим, самонадеянность, намерение идти по головам для достижения желаемой цели. Правда, против своей воли он все-таки вынужден был признать, что Кассел Уолли вовсе не был дураком. Тот понимал, что если он хорошо зарекомендует себя во время испытательного срока, успех обеспечен. Кроме того, Майкл хорошо знал, что Кассел Уолли считает его старым дураком, чье присутствие в фирме так же излишне, как возмутительны его попытки воздействовать на племянницу. Вражда между ними была открытой.

— Думаю, Руни, — кратко вынес обвинение Кассел Уолли, — на этот раз вы превзошли себя.

Не удосужившись выслушать бессвязные негодующие объяснения Майкла, он жестом показал Сьюзен на телефон.

— Позвони доктору, быстро, а затем убери отсюда старого идиота, или я не отвечаю за себя!

Не обращая внимания на взрыв негодования Майкла, он направился к Джорджине и начал слегка похлопывать ее по щеке, настойчиво повторяя:

— Джорджина, очнись, ты слышишь меня? Джорджи!

Майкл оттолкнул мешающую руку Сьюзен, когда увидел, как племянница пошевелилась и тихо вздохнула. На его озабоченном лице появилась улыбка облегчения, когда он услышал ее приглушенный голос, но отпрянул назад, мрачнея при словах, произнесенных шепотом:

— Уолли, милый, не смотри так тревожно, через минуту я буду в порядке, в полном порядке.

«Уолли, милый!». Так вот куда подул ветер! Майкл сгорбился и вышел из комнаты прежде, чем его могли с позором выгнать. Погруженный в размышления, он прошел в свой кабинет и сел в ожидании. Нет нужды ждать приговора доктора: слишком часто видел он, как взрослые мужчины с таким же, как у племянницы, натянутым и уставшим выражением лица выходили из строя. Те мужчины подобны лошадям на бегах. Стремясь бежать быстрее и быстрее, некоторые из них были достаточно умны, чтобы понять: они бегут в никуда. Но они слишком зачарованы бегом или боятся сойти с дистанции, и поэтому продолжают бежать, убежденные, что страстно желаемая пачка денег представляет собой все самое лучшее в этой жизни. Майкл вздохнул, жалея их. Никогда не узнают они радости от прогулки в одиночку по мягкому пружинящему торфянику прекрасным весенним утром, не познают наслаждения, забрасывая блесну в сверкающее чистое озеро, чтобы поймать одну из обманчиво скользящих близко к поверхности воды пятнисто-коричневых форелей. Погрузившись в воспоминания, он снова вернулся в Ирландию, где, как сказала племянница, он растранжирил свою долю семейного состояния на стоящие один другого пустые проекты. Может, она права, но дома, на земле предков в графстве Керри, где он растратил свое наследство, его, возможно, помнили и отзывались о нем с любовью и уважением.

Неожиданно его опущенные плечи распрямились, а затуманенные голубые глаза засияли вдохновенным светом. Телеграмма — вот все, что может потребоваться! Телеграмма могла бы стать предвестником свободы его племянницы, — он почти подпрыгнул в кресле от охватившей его дикой радости, — а может быть, и свободы для других!

Глава 2

Майклу удалось удивительно легко претворить свой план в жизнь. Возможно, удача, которая так часто покидала его в прошлом, на этот раз оказалась на стороне ирландца, ибо любое усилие, направленное на достижение цели, с успехом вознаграждалось. Немедленный ответ, который он получил на телеграмму, был первой моральной поддержкой, и в последующие дни он носил ее как талисман, похлопывая по ней всякий раз, когда накатывалась волна сомнения.

Джорджина провела три дня не вставая с постели, находясь под воздействием сильных снотворных лекарств. Доктор определенно высказался против посещений, и Майкл сбил каблуки, топчась вокруг ее комнаты, пока наконец не поймал доктора после одного из его ранних утренних визитов.

— Доктор, — он схватил его за руку, когда тот проходил мимо, — мне надо поговорить с вами. Я — Майкл Руни, дядя Джорджины.

— Что же вы хотели узнать, господин Руни? Голос доктора звучал натянуто. Майкл быстро определил в нем практикующего врача, который не тратит времени на любезности, чтобы не кривить душой.

— У меня нет нужды спрашивать, что с моей племянницей, доктор, — лицо Майкла — лицо состарившегося уличного мальчишки, сморщилось. — Все, что мне надо знать, — это когда я смогу вырвать ее из этого порочного круга бизнеса? Можете быть уверены, если девушку не увезти, она погибнет. Я ее единственный родственник в этой стране и намерен взять на себя бремя ответственности за нее, — он глубоко вздохнул, — понравится ей это или нет! И когда вы скажете мне, что она в состоянии передвигаться, я вырву ее из лап проклятого бизнеса на время, достаточное, чтобы научить ее жить нормальной жизнью.

— Хм, — как бы взвешивая сказанное Майклом, доктор внимательно осмотрел его с ног до головы, начиная с носков, не подходящих друг другу даже приблизительно, потертые брюки на коленях и кончая галстуком, который своим кричащим цветом уступал только клетчатой рубашке, — и наконец улыбнулся.

— Господин Руни, вы единственный из окружающих, кто не докучает мне просьбами разрешить моей пациентке говорить о делах. Не будет ли сегодня слишком рано?

Лицо Майкла просветлело, и он охватил руку доктора крепким рукопожатием, выражающим крайнюю степень благодарности.

— И еще одно, доктор.

Брови доктора вопросительно поднялись.

— Можем ли мы сохранить наш разговор в тайне? Я бы хотел забрать ее без лишнего шума.

На губах доктора мелькнула улыбка, и он уклончиво ответил:

— У меня жесткое расписание, господин Руни, так что я едва ли смогу заглянуть сегодня еще раз к вашей племяннице. Я отдал распоряжение, чтобы ее не беспокоили и держали подальше от этих хищников. Прописанное мною лекарство будет поддерживать ее во время путешествия в полусонном расслабленном состоянии, и я уверен, вы проследите, чтобы ее ничто не вывело из равновесия.

Легким кивком простившись с Майклом, доктор повернулся на каблуках и быстро направился к лифту.

Майкл вздохнул с облегчением: легкость, с которой разрешился самый трудный вопрос, почти пугала его. Он направился к комнате Джоджины в приподнятом настроении. Теперь все пойдет как надо — ирландская удача на его стороне!

Когда он на цыпочках вошел в комнату, было слышно только легкое дыхание Джорджины. С сочувствием он посмотрел на белый овал ее лица, такого безмятежного во сне, но трагически бледного в полутьме задернутых окон. Майкл тихо направился к шкафу, где, он знал, стояли чемоданы. Осторожно вынув из груды один из них и поставив его на пол, пошел к стенному шкафу с одеждой. Он в смущении оглядел многочисленные, сшитые на заказ, костюмы и платья, схватил охапку того, что было ближе, и положил на пол рядом с чемоданом. Затем вынул из ящиков изящное нижнее белье, надеясь, что она не задаст вопрос, как он смел влезть в ее личные вещи. Добавив несколько джемперов и две пары обуви, он торопливо втиснул все в небольшой чемодан. Когда замки захлопнулись, он вытер со лба выступившие бусинки пота, подобные слезам. Ослабив галстук, сжимавший горло, он ринулся в коридор со своей добычей. И снова ему повезло. Вокруг не было ни души, и он на пару секунд вернулся обратно к себе в комнату. Его руки дрожали, когда он наливал крепкий виски.

— Слава тебе, Руни, — клял он себя со злостью, — но ты никогда не станешь шпионом! Что если бы тебя схватили за кражу одежды Джорджины или пристрелили на месте!

Затем с торжествующей уверенностью он поднял стакан и, перед тем как влить спиртное в пересохшее горло, произнес тост: «Ирин, вперед!».

За завтраком он получил и другие добрые вести. Отель был тихий, небольшой, но удобный, и его персонал полностью посвятил себя обслуживанию сотрудников фирмы «Электроник интернейшнл»: в это время года, в начале мая, дела шли неважно. Без возражений они отвели свободные номера под временные офисы, а в одной из комнат внизу устроили общую столовую, которая служила также приемной для бизнесменов. В результате такой стесненности неизбежно приходилось есть всем вместе. Майкл уселся на свое обычное место за столом с Касселом Уолли и Сьюзен Честерман. Стул Джорджины пустовал, напоминая о ее отсутствии. Завтрак уже заканчивался, когда Кассел Уолли нарушил молчание.

— Руни, я послал телеграмму Стелле о болезни Джорджи, но в головном офисе с ней не могут связаться. Она отправилась в деловую поездку, но не оставила никакого адреса, по которому с ней можно связаться; ты знаешь, она не любит, чтобы ее беспокоили в пути письмами и телефонными звонками. Во всяком случае, в офисе говорят, самое большее, что они могут сделать, это дать знать, когда она вернется.

— Но между тем, — он бросил через стол сердитый взгляд на Майкла, недвусмысленно возлагая на него вину за задержку, — надо принять тысячу и одно решение. А чтобы довести дело до конца и подписать необходимые бумаги, нет ни одного лица, кто бы имел на это полномочия.

Майкл изобразил вежливое сочувствие, за которым надеялся скрыть набежавшую волну надежды. Здоровье Джорджины было первой заботой, но с отходом ее от дел в отсутствие Стеллы останавливалась подготовка к строительству завода в Англии. Значит, надежда еще оставалась!

Он издал горлом звук, который можно принять за тихое сочувствие, но пронзительные глаза Кассела Уолли обратились к нему, полные подозрения.

— И не надейтесь, Руни, — сказал он с уверенностью, имеющей под собой почву в виде личных взаимоотношений с Джорджиной, и усмехнулся — Ваша мечта о заводе в Ирландии остается несбыточной, как и раньше, и если все ирландцы так же не предприимчивы, как и вы, я этому рад. — Широко улыбнувшись, он повернулся к Сьюзен. — Ты знаешь, какой анекдот об Ирландии мне вчера рассказали? Пересекая реку Шаннон вблизи Афлоны, надо выбрасывать часы и покупать календарь! И этот парень хочет, чтобы в такой стране мы строили завод, можешь себе представить?

Сьюзен, очевидно, не могла этого представить, потому что разразилась звонким смехом. Майкл сидел, внутренне кипя от злости, а внешне глухой к их издевательским насмешкам. Он подождал, пока они успокоятся, затем встал, с достоинством, как он надеялся, раскланялся и отбыл в полной тишине.

Его уши горели, когда, подымаясь по лестнице, он услышал новый взрыв смеха, но стиснул зубы и сдержал себя.

— Посмотрим, как ты засмеешься, когда узнаешь о нашем отъезде, негодяй, сквозь зубы произнес он. — Могу поклясться, что скорее зальешься слезами!

Гнев Майкла утих от успокоительной мысли: отсутствие во время ланча и обеда припишут его плохому настроению, и к тому времени, как их хватятся, он и Джорджина будут уже далеко на пути в Ирландию.

На этот раз Майкл по достоинству оценил силу денег. Фирма по прокату автомобилей, куда он позвонил, обещала ему прислать водителя лимузина, который доставит их в ближайший аэропорт. Там же его уверили, что их будут ждать в аэропорту Дублина, чтобы отвезти в Керри. Еще не наступило время отпусков, и поэтому не составило труда получить два билета на дневной рейс. Осталось только подготовить к путешествию Джорджину. Он знал, что Уолли назначил деловую встречу в городе, куда должен взять с собой Сьюзен. Усевшись в кресле, он не отрывал взгляда от окна, пока не убедился, что они уехали, затем поспешил в комнату Джорджины.

Когда он подошел к кровати и громко кашлянул, она не шевельнулась, продолжая спать глубоким сном. Ничего не оставалось, как поднять ее силой. Чувствуя себя человеком без сердца, он взял ее за плечи и слегка встряхнул.

— Джорджина, проснись!

Она издала протестующий стон и повернулась на бок. Он снова попытался ее разбудить.

— Джорджина, ты слышишь меня? Проснись, детка, мы должны сделать нечто важное!

Она с трудом подняла тяжелые веки, ее серые глаза с удивлением остановились на его покрытом испариной лице.

— Уходи, дядя Майкл, — она по-детски зевнула, — уходи, я хочу спать.

— Нет, ты не можешь, — он снова энергично и настойчиво встряхнул ее. — Ты должна встать и немедленно одеться. Это приказ, — его вдруг осенила идея. Через пятнадцать минут ты должна быть на совещании в городе, иначе нарушатся все твои планы по строительству завода!

Он был восхищен ее неукротимым духом. Когда его слова дошли до затуманенного сознания, она храбро попыталась сесть и выйти из состояния, вызванного действием снотворного.

— Хорошо, дядя, дай мне, пожалуйста, одежду, — кротко согласилась она. Пойду приму душ.

Торопливо выполнив ее просьбу, он заплясал от счастья. Когда дверь в ванную за ней закрылась, он ринулся из комнаты по коридору в свой номер. Быстро схватив багаж он поспешил вниз по лестнице в небольшое фойе. Как только он поставил вещи на пол, снаружи на подъездной дороге послышался скрип тормозов, а секундой позже в открытую дверь вошел шофер. Майкл приветствовал его и, просияв, вручил чемоданы.

— Моя племянница спустится через пару минут. Человек уважительно коснулся рукой фуражки.

— Надеюсь, что она задержится не дольше, чем на несколько минут, сэр, до аэропорта большое расстояние, и не хотелось бы опаздывать к отлету.

Мысль об этом заставила Майкла вернуться в комнату племянницы. Он вздохнул с облегчением, увидев, что она уже почти готова. Но когда Джорджина подошла к нему, ее колени подогнулись и, если бы он вовремя не поддержал, она бы упала.

С некоторым недовольством она спросила:

— А разве Уолли не мог поехать вместо меня на совещание и сделать то, что нужно, дядя Майкл?.. Боюсь, я чувствую себя неважно.

Она сделала движение по направлению к кровати, как будто ее притягивало туда магнитом, но Майкл упредил ее намерение лечь, схватив за руку и направив к двери.

— Не беспокойся, я обещаю, ты будешь чувствовать себя значительно лучше, как только выйдешь на свежий воздух. А до тех пор опирайся на меня.

Странно покорная, она повиновалась ему, пока они спускались по лестнице и шли к машине, где ждал шофер, чтобы помочь Майклу усадить ее на удобное заднее сиденье.

В течение десяти секунд, пока они отъезжали, Майкл не переводил дыхания, ожидая, что в последнюю минуту какое-нибудь непредвиденное обстоятельство сорвет его план. Но ничего не случилось. Когда отель исчез из вида, он обернулся к Джорджине, и улыбка счастья разгладила его напряженное лицо при взгляде на удобно устроившуюся, погруженную в глубокий сон девушку, являющую собой трогательную картину.

Майкл был благодарен судьбе за то, что эта сонливость, которая могла оборваться в любую минуту, длилась все время полета. В аэропорту обошлось без задержек. Шофер, которому сказали, что девушка больна, помог Майклу доставить ее на борт самолета. После нескольких бессвязных вопросов, на которые Майкл дал, как ему казалось, вполне удовлетворительные ответы, Джорджина положила голову на мягкую спинку сиденья и снова заснула.

Только когда исчез из вида берег Англии, Майкл почувствовал себя в полной безопасности и молча поздравил себя: самая опасная часть предприятия позади, он на пути к друзьям, в страну, которую считает своей родиной. Какие бы треволнения ни предстояли, — а у него не было сомнений, что они неизбежны, когда Джорджина очнется, — дело того стоило. Его охватил азарт игрока, выигравшего крупный приз. В целях самозащиты он старался избавиться от комплекса вины. И к тому моменту, когда самолет кружил над Дублином, он убедил себя, что его племянница должна быть счастлива, а возможно даже, и чувствовать себя в долгу перед ним за то, что он умеет так хорошо устраивать ее дела.

Когда самолет приземлился, он сумел поднять ее и вынести из самолета. Ему пришлось практически нести ее к автомобилю, который ждал их. Без возражений она уселась на заднее сиденье, пока он ходил за багажом. Он не удивился, когда по возращении нашел ее снова в глубоком сне. Он взвесил, стоит ли перекусить перед тем, как пуститься в дальнее путешествие в Керри, и решил не задерживаться. Она осталась равнодушной к еде, предложенной в самолете. Если он будет настаивать, чтобы она поела, успех мероприятия окажется под угрозой, едва она придет в себя. Поэтому он сел рядом с шофером и показал, как выехать.

Они ехали много часов, и Джорджина ни разу не проснулась, чтобы полюбоваться веселым пейзажем и видом разбросанных мелких владений и небольших коттеджей, проносящихся мимо них. Много раз Майкл намеревался разбудить ее, чтобы вместе с ней восхищаться красивыми местами, названия которых у нее на слуху с раннего детства. Но осторожность пересиливала эти порывы, и он сдерживал себя, уверенный в том, что все, что она не может сейчас увидеть, не идет ни в какое сравнение с тем, чем она будет наслаждаться во время пребывания в графстве Керри.

Так они проехали графства Килдар, Лейке, Типперери, пока в наступивших сумерках не переехали границу Керри, где поверх невысоких холмов начали подыматься горы, и свежий ветер принес с моря соленый привкус Атлантического океана. Постоянно поднимаясь в гору, они продолжали ехать прямо по пустым дорогам, пока наконец в темноте не пробился свет. Майкл удовлетворенно кивнул.

— Приехали, — сказал он шоферу. — Этот свет впереди идет с Орлиного перевала.

Джорджина пошевелилась, услышав дядин голос, пытаясь понять, что происходит, но по каким-то причинам голова отказывалась служить ей. Она наморщила лоб, борясь с беспокойными мыслями и странным предчувствием, посылающим сигналы тревоги в ее заторможенный мозг. Почувствовав голод, она решила обратиться к дяде с вопросом, но тут автомобиль дернулся, останавливаясь, и она услышала, как мужской голос с чарующе теплыми и живыми интонациями приветствовал Майкла. Они обменялись несколькими словами, и автомобиль открылся, впустив струю холодного воздуха, который вызвал у нее дрожь.

— Быстро, — сказал голос. — Ее надо отнести в дом, пока она не простыла.

Джорджина почувствовала, как пара сильных ласковых рук подняла ее, прижала к бьющемуся сердцу и понесла ее в дом, вверх по лестнице. Голове удобно было лежать на широкой груди незнакомца. Она снова услышала его голос, когда он положил ее на что-то мягкое. Голос сказал:

— Кейта, уложи, пожалуйста, гостью в постель и проследи, чтобы выпила чего-нибудь горячего.

Ласковые женские руки раздели ее, поправили одеяло. Выпив бульон, который ей предложили, она хотела поблагодарить хозяйку заботливых рук, но слишком устала, чтобы совершить над собой усилие.

Глава 3

Проснувшись на следующее утро, Джорджина изумленно осмотрела чужую комнату, и в какое-то мгновение ей показалось, что она потеряла рассудок. Десятки смутных противоречивых образов смешались в ее памяти. В самом ли деле она находилась на борту самолета? Почему она думала очутиться, проснувшись, на заднем сиденье несущегося автомобиля? Последним ясным воспоминанием была ссора с дядей, а после этого — провал. Но нет, что-то еще! Она вспомнила сильную пару рук, обнимающих ее так уверенно, что она сразу почувствовала себя в безопасности. И голос, низкий голос с акцентом — ирландским акцентом!

Она резко поднялась, вмиг проснувшись: в ее сердце закралось подозрение. Она вспомнила другие ирландские голоса, женский — ее называли Кейтой, но других имен она не знала, за исключением дяди, чей акцент усиливался, чем ближе к Ирландии он находился: вчера вечером он произносил слова с четко выраженными провинциальным ирландским акцентом!

Она выскочила из старомодной, с балдахином, кровати, подбежала к окну, но на последних шагах пошатнулась от головокружения. Ловя воздух ртом, она схватилась за тяжелые шторы, которые закрывали окно, и, приложив огромные усилия, едва смогла их раздвинуть. Ее самые худшие опасения подтвердились. Предстал вписавшийся в большую раму окна вид, который мог быть только в одной стране мира и только в одном графстве. Сотни раз она слышала описание покрытых травой склонов холмов, которые она видела сейчас далеко слева, и озера, разместившегося у их подножия, с молочным отливом, но меняющее свой цвет в зависимости от цвета неба. Справа от нее находились усыпанные валунами горы, которые служили приютом для царственной птицы — орла. Глядя вниз, она представила, как орел осматривает суровые владения — свои владения, прилегающие к зубчатой цепи вершин. Дом стоял высоко на вершине холма, каменистый склон которого обрывался под окном и исчезал в хаосе океана, пенящегося и вздымающегося у его основания. Камни, отколовшиеся от основной массы неизвестно сколько лет назад, образовали когтистую лапу, протягивающую костяшки своих пальцев в бурлящий океан; шелестящий ветер подхватывал среди темных расселин и глубоких трещин мрачные крики кружащих морских птиц в их нестройном горестном пении, которое заставило ее отпрянуть от окна.

Услышав сзади шум, она обернулась, но так быстро, что почти потеряла равновесие. Чтобы устоять, она схватилась за тяжелые шторы, испуганными глазами поискала источник шума.

— Боже мой, дитя мое! — Пожилая женщина поставила поднос и поспешила к ней. — Вы не должны вставать с кровати. — Она взяла руку Джорджины и твердо отвела ее от окна. — Сам будет мной недоволен, если вы схватите простуду в его собственном доме после успешно проделанного и такого тяжелого пути из Англии!

— Сам?

Путающееся сознание Джорджины ухватилось за эту ниточку информации и потребовало большего. Пожилая женщина энергично закивала.

— Если быть точной, то именно сам перенес вас сюда на руках вчера вечером и именно он сказал мне: «Присмотри за ней, Кейта,» — что я и делаю. Идите обратно в постель, дитя мое, и быстро ешьте свой завтрак, пока он не присох к тарелке.

Запах поджаренного с корочкой бекона, доносившийся с подноса, напомнил Джорджине о смертельном голоде, и потому без дальнейших колебаний она повиновалась приказу Кейты, убедив себя, что требовать ответы на вопросы, которые срывались с губ, лучше после еды.

Кейта уселась на дежурство у постели с намерением проследить, чтобы было съедено все до последнего кусочка. Во время еды Джорджина украдкой изучала своего надзирателя. По виду ей можно было дать и шестьдесят, и все девяносто. Складки на лице указывали на возраст, и тем не менее на приятной мягкой коже не было морщин, но только до тех пор, пока на ее лице не появлялась улыбка. Уголки рта приподнимались, мгновенно появлялось множество смешинок, ясно говоря, что только долгие годы могли оставить такие неизгладимые следы.

Она была крупного телосложения с красноватыми от многолетней работы руками. Однако, судя по мягкому спокойствию, с каким она ожидала, когда Джорджина закончит еду, положение прислуги не вызывало в ней чувства горечи. Ее возраст, решила Джорджина, можно определить по фасону одежды: множеству юбок, которые доходили до верха высоко зашнурованных ботинок, и легкой шали, накинутой поверх чопорной блузки, застегнутой на шее брошью из витой золотой проволоки, сложенной в слово «Мама». Тот, кто носит на груди символ преданности матери, не опасен, решила Джорджина, и на сердце у нее потеплело.

— Скажи мне, Кейта, что я делаю в этом доме? Кейта недоуменно посмотрела на нее.

— Ваш дядя, Майкл Руни, привез вас сюда, чтобы вы поправились после тяжелой болезни, разве не знаете?

Ее проницательные глаза встретились с дымчато-серыми, выделяющимися на заостренном лице глазами Джорджины; на какое-то мгновенье облачко недовольства пробежало по ее лицу.

— Бьюсь об заклад, это самый мудрый поступок из когда-либо совершенных молодым негодником. Лучшего, чем у нас, воздуха для выздоровления больного не найти, а вам, я вижу, дитя мое, он необходим. Как семья позволила вам дойти до такого состояния?

Она сжала губы и, не ожидая ответа, потянулась к опустевшему подносу.

— Не волнуйтесь, — успокоила она и поднялась, собираясь уйти, — ко времени, когда соберетесь уезжать, вы станете самой красивой девушкой Ирландии! А теперь еще немного поспите и затем, если наберетесь сил, можете за часок до ланча встать.

Джорджина открыла рот, чтобы возразить, но затем передумала и положила голову на подушки. Еда придала ей сил, и она чувствовала себя отдохнувшей, голова прояснилась. Но для предстоящей схватки с дядей, когда она потребует вернуть ее в Англию, ей необходимо собрать силы. Она вняла совету Кейты и еще раз удобно устроилась на подушках.

Пару часов спустя Джорджина проснулась, чувствуя себя значительно лучше, чем долгие месяцы до того, и готовая встретиться лицом к лицу с дядей Майклом. Поднявшись с постели, она с радостью обнаружила, что слабость и головокружение прошли. Она направилась к задней двери, за которой оказалась ванная комната, и чтобы принять ванну, включила воду. К ее удовольствию, вода оказалась достаточно горячей. Джорджина погрузилась в старомодную ванну, наслаждаясь мягкой водой, затем насухо вытерлась и вернулась в комнату за одеждой.

Майкл не забыл ничего. Она вынула из ящика голубой джемпер и кремовую юбку из гардероба. Туфли, колготки, белье находились именно там, где должны находиться, а щетки и расчески разложены на туалетном столике с зеркалом. Она не торопясь наслаждалась роскошью быть свободной, что случилось с ней, похоже, первый раз в жизни. Она праздно уселась за столиком и расчесывала свои черные волосы, пока они не стали достаточно мягкими, чтобы зачесать их назад в обычный валик.

Наконец, почувствовав, что готова спуститься вниз, она направилась к двери, решительно повернула ручку и вышла в коридор в поисках Майкла. Но вдруг остановилась. Долгое время проведя в спальне, Джорджина не готова была увидеть громадный дом. Высокий коридор тянулся так далеко, что обе стены терялись в непроглядном пугающем мраке. Выгоревшая пыльная обивка закрывала верхнюю часть стен, а темные дубовые панели, потемневшие от времени, доходили до пола; потертая ковровая дорожка безуспешно пыталась сберечь тепло от холодного каменного пола. Высоко наверху через застекленные прорези в толстых стенах еле-еле проникал слабый солнечный свет и рассеивался еще до того, как его лучи могли разогнать темноту. Девушка несмело шла по коридору к балюстраде, указывающей, что лестница где-то там впереди, и когда нашла ее и начала спускаться мелкими шажками, вдруг услышала низкие голоса, идущие снизу. Ступив на нижнюю площадку, она оглядела громадный холл, напоминающий средневековые иллюстрации в школьном учебнике истории. По сторонам было множество дверей, но только одна из них приоткрыта, и она направилась к ней. Голоса стали громче, слава Богу, один из них дядин, и она уже готова была постучать и войти в комнату, когда услышала с особой значительностью произнесенные им слова:

— Скажу тебе, Лиан, это необыкновенная возможность и ее нельзя упускать! Я пытался — Бог знает как старался, — чтобы она прислушалась к моим доводам, но она так же упряма, как мать, ее ничем не убедишь. Уверен, если кто-то и сможет это сделать, так только ты. Все, что от тебя требуется, — пустить в дело свое обаяние и немного польстить ей. Не успеешь оглянуться, — она будет приручена, а «Электроник интернейшнл» переедет сюда и начнет подыскивать землю под свой завод. Что скажешь, Лиан?

Джорджина замерла в изумлении. Она услышала низкий смешок и затем:

— А разве не вы говорили, Руни, что ваша племянница — состоятельная, сильная и практичная деловая женщина, у которой нет времени на сантименты и обычные женские занятия? Не потрачу ли я время зря, нашептывая любезности на ухо… как вы описали ее?., на ухо бесполого компьютера!

Смешок повторился, но еще более легкомысленный, затем заскрипел стул и тот, кто занимал его, пошел к двери. Охваченная необъяснимым страхом, Джорджина побежала обратно по лестнице и не останавливалась, пока не укрылась в своей спальне.

Очутившись там и закрыв спиной дверь, она, приложив к горящим щекам дрожащие руки, с болезненным чувством неловкости стала анализировать необычный разговор. Острое чувство стыда и боли охватило девушку. Как мог дядя так унизительно отзываться о ней? Да, конечно, у них случались размолвки, но всегда, даже сквозь запальчивые слова, звучала привязанность, и ей тогда казалось, она была взаимной. И вдруг такое! Он фактически поощряет — нет, призывает! — этого незнакомца спровоцировать ее на покупку бесполезной земли и какими средствами! Лестью, игрой на ее чувствах, чтобы она поддалась его ирландским чарам и стала безумно, по собственной воле, ссыпать доллары в ею пустые сундуки. Она почувствовала физическую боль. Если поразмыслить, мать права в своем мнении об ирландцах вообще и о семье Руни в частности. Ребенком Джорджина часто спорила с матерью, когда та обвиняла ирландцев в слабости и медлительности. Да и позднее, не откликаясь вслух на убедительные доводы матери, про себя отказывалась согласиться, что обожаемый ею дядя полное ничтожество, как утверждала мать. Она поежилась, когда стала размышлять на болезненную тему.

У нее был небольшой опыт общения с мужчинами вне делового мира. И в этом тоже вина матери. Ее неприятные воспоминания о замужестве с Бренданом Руни обсуждались так часто и детально, что Джорджина подсознательно обросла панцирем недоверия, которым отвращала каждого питающего надежды воздыхателя. Всех, за исключением Уолли. Джорджина вспомнила его подчеркнутое внимание: на заботу и очевидное восхищение она отозвалась растущей привязанностью, которая расцвела под теплым одобрением матери. Конкретно ничего не обсуждалось, но Джорджина знала: только громадный объем работы не позволил Уолли сделать ей предложение выйти за него замуж.

Мысли об Уолли в какой-то мере восстановили утерянную уверенность в себе, и Джорджина начала действовать. С тихим раздражением она опустошала ящики, чтобы упаковать вещи и отряхнуть пыль Ирландии со своих ног. Она вернется к людям, которые знают и понимают ее, и постарается забыть спланированное дядей предательство. Неожиданно в голову пришла мысль: почему дьявольские козни этих беспринципных мошенников должны заставить ее бежать? Есть другие, более доверчивые души, которые могут попасть в их лапы, и было бы непростительной слабостью позволить мошенникам безнаказанно обманывать их.

В задумчивости она подошла к окну. По неписанным правилам, существующим в бизнесе, следует сначала поймать противника на оплошности, а затем побить его же оружием. Не принятый дядей в расчет, ее ум холодно разрабатывал план действий. Она взвешивала каждую деталь, выстраивала систему, пока не уверилась, что план сработает. После этого с холодной улыбкой прошествовала к чемодану и стала его распаковывать.

Она была погружена в свои размышления и не услышала, как в комнату вошла Кейта. Ее удивленное приветствие явилось для Джорджины неожиданностью.

— Рада, что вы уже на ногах, дитя мое. Как себя чувствуете? Джорджина вздрогнула.

— О, я чувствую себя превосходно, спасибо, Кейта. Достаточно здоровой, уверенно заявила она, — чтобы спуститься вниз к ланчу.

Кейта почувствовала, что спорить бесполезно, и согласно кивнула.

Отлично, тогда я пойду и скажу самому, что вы составите приятную компанию. Ланч уже готов, я потороплюсь накрыть на стол.

Джорджина спустилась вместе с ней в холл и не торопясь пошла к двери, которая, как указала Кейта, вела в столовую. Когда женщина скрылась из вида, она сделала глубокий вдох, чтобы отогнать вдруг возникшую панику, прежде чем повернуть ручку и уверенно войти в комнату.

Дядя вскочил на ноги и подбежал к ней, приветствуя:

— Джорджина! — он схватил ее руки в свои. — Ты выглядишь уже намного лучше.

Ее мать одобрила бы метод, выбранный Джорджиной для борьбы. Не показывая, какую рану он нанес ей, она ответила на его приветствие любящей улыбкой и сделала еще один шаг к цели, ответив:

— Как можно не почувствовать себя лучше в столь прекрасном месте, дядя Майкл? Никогда в жизни я не видела более захватывающего вида и такого дома!.. Когда я гляжу из окна спальни, у меня возникает чувство, что нахожусь высоко во владениях орла!

— Рад, что вам нравится дом, мисс Руки. Обладатель голоса, который она не в силах была забыть, появился перед ней и стоял, улыбаясь сверху вниз.

— Он и в самом деле зовется Орлинное Гнездо. Буду польщен, если вы останетесь в нем моей гостьей столько, сколько захотите.

Джорджина подняла черные ресницы и взглянула в глубокие голубые глаза, которые посылали ей радостное приветствие.

Ее взгляд неторопливо пробежал по высокой худощавой фигуре, отметив и легкую небрежность, с которой он носил поношенные простые брюки, и упругие мышцы, которые обозначались под рукавами старенькой, когда-то дорогой куртки. Белые ровные зубы, твердо очерченный рот и волосы, такие же черные и непослушные, как у сына дьявола, — так выглядел человек, которого она поклялась ненавидеть; но на ее лице, обращенном к нему, как и в тихом голосе, не было и следа враждебности.

— Вы так великодушны, господин..? Майкл воспользовался моментом. Приятное изумление, что удача не покидает его и что племянница, похоже, хочет остаться в Ирландии, удерживало его в стороне во время короткого обмена любезностями. Но теперь плотину прорвало, и он взволнованно представил:

— Джорджина, это наш хозяин, Лиан Ардулиан, глава рода.

Последнее было сказано с такой гордостью и уважением, что ей пришлось изобразить глубоко произведенное впечатление. Дядя повернулся к хозяину:

— Лиан, моя племянница Джорджина. Черные брови приподнялись.

— Джорджина! — насмешливо произнес он. — Никогда бы не дал мужское имя такой прелестной молодой женщине! Вы не будете возражать, — он дерзко улыбнулся ей, — если я стану называть вас коротко — Джина?

Ей пришлось заставить себя не реагировать на дерзкий выпад. Хладнокровие чуть не покинуло ее, когда она почувствовала мощь оружия противника, но быстро оправилась и, слегка помедлив, привела в порядок свои чувства, вернувшись к той роли, которую должна играть. С выражением потревоженной застенчивости она с запинкой ответила:

— Почему бы и нет? Конечно, не возражаю; думаю, Джина звучит восхитительно.

— Тогда давайте обходиться без формальностей и зовите меня Лиан, предложил он.

— Хорошо… Лиан.

Ее щеки вспыхнули, но казалось, это ему нравилось, глаза его подразнивающе блестели, пока он вел ее к столу, где их ждала Кейта.

Во время ланча Майкл деликатно ушел в тень, в то время как Лиан полностью завладел ее вниманием. Несмотря на предвзятое мнение, Джорджина невольно была заворожена его низким мелодичным голосом, рассказывающим об истории дома и об отчаянно смелых поступках основателя рода Ардулианов, который возглавлял соплеменников в походах на многочисленных соперников. Ему сопутствовала удача., и он продолжил путь через всю Ирландию, до самого западного побережья, где, угомонившись наконец, он и его люди построили крепость на самом берегу Атлантики.

— Ты не удивилась. Джина, впервые увидев дом, что люди хотят жить в таком уединенном месте?

— Забываешь, — ответила она, — пока все, что я видела, — вид из окна.

Он кивнул, и на мгновенье выражение его лица стало пасмурным.

— Боюсь, это так. Место достаточно уединенное, чтобы дать приют орлу, чье имя носит дом. Птицы сейчас почти вымерли, уцелели лишь немногие, на некоторых островах Шотландии. Они могут выжить только здесь, где нет ни промышленности, ни транспорта, ни многолюдия. Насколько меня радует соседство гордых птиц, настолько желал бы, чтобы в остальном дела обстояли по-другому.

— Как по-другому? — спросила она, заранее зная его ответ.

Он постучал нетерпеливыми пальцами по столу и продолжал:

— Я хочу, чтобы в Ардулиан вернулась жизнь! Жизнь — это люди, людям нужна работа и жилье, им нужен отдых и транспорт, чтобы добираться до места, а это означает строительство дорог. Боже упаси нас от небольших квадратных домиков и уродливых фабричных зданий, но у меня болит сердце, когда я вижу умирающую местность и пожилых жителей, тоскующих по сыновьям и дочерям, уехавшим в чуждые места!

Она не показала своего чувства торжества, когда он, глубоко погруженный в свои мысли, смотрел вниз. Какой актер! Если бы она не подслушала разговор между ним и дядей, то подумала бы, что он всем сердцем печалится о людях, а не о своих пустых карманах. Негодование трудно было спрятать, и она резко ответила:

— Простым желанием ничего не достигнешь, но даже если бы этого было достаточно, значение достигнутого меньше, когда не прилагаешь усилий, не правда ли?

Он удивленно поднял голову, услышав критические нотки в ее голосе, и она пожалела о том, что выдала себя. Поспешно она попыталась выйти из неловкой ситуации, напустив на себя простодушие, и положила свою руку на его крепко сжатые пальцы.

— Вижу, ты принимаешь близко к сердцу происходящее в округе. Лиан, но я уверена, ты сделал все возможное для здешних жителей. Как бы и я хотела чем-нибудь помочь!

С задумчивым видом она посмотрела на него. Мгновенно тени из его глаз ушли и мрачный взгляд посветлел, сделав лицо живым. Сильная темная рука легко накрыла ее руку.

— Благодарю за участие. Джина, которое ты проявляешь к моим проблемам. Я уверен, если бы было в твоей власти, ты помогла бы нам. Но это не так, и давай не говорить на эту тему, а найдем что-нибудь более интересное для твоего первого дня пребывания в доме у Орлиного перевала.

Джорджина расслабилась, ее тревоги улеглись; она с трудом пыталась удержать рвущийся изнутри торжествующий смех. Если каждый день будет таким же забавным, а похоже на то, — она получит большое удовольствие от вынужденных своих каникул!

Глава 4

За обедом этим вечером Джорджина еще раз сделала приятное дяде, попросив послать телеграмму Уолли о ее решении остаться в Ирландии по крайней мере на неделю.

Она почувствовала беспокойство при мысли, что подумает Уолли, когда получит ее. Их работа в Англии была почти завершена, требовалась только ее подпись на заключительных документах. Но она утешала себя мыслью, что ей действительно необходим перерыв, и несколько дней задержки мало повлияют на успех предприятия. Она не включила в послание обратный адрес и чувствовала себя поэтому виноватой. Но у нее не было никакого желания, чтобы он примчался к ней в Ирландию. Ей необходима полная свобода, чтобы самой одолеть Лиана Ардулиана, а присутствие Уолли может отвлечь ее от достижения цели; цели, которая становилась уже навязчивой идеей.

Она была уверена, что правильно оценила ситуацию на сегодняшний день. Поведение Лиана днем, когда он показывал ей окрестности, приняло определенное направление: именно то, на которое она рассчитывала. Развлекая ее забавными рассказами о своих арендаторах, он не отрывал глаз от ее лица. Несмотря на то, что его лестное внимание явно было искусственным, она не в силах была подавить веселье, вызванное его умышленным преувеличением забавных ситуаций, которые возникали с иностранцами, сталкивающимися с логикой местных жителей. Даже сейчас, вспоминая один пересказанный им случай, она одерживалась, чтобы не рассмеяться. С недоверием выслушала она рассказанный с бесстрастным лицом случай с американским туристом, который, проезжая в автомобиле и наслаждаясь мирными деревенскими пейзажами, вдруг обнаружил, что его путь перекрыт шлагбаумом, закрывающим только одну сторону дороги. Он подождал в нерешительности, пока вторая половина шлагбаума не встанет на место, показывая прибытие поезда, или же другая половина вернется на место, разрешая следовать дальше. Но не случилось ни того, ни другого. Наконец, устав ждать, он нажал на сигнал автомобиля и держал его до тех пор, пока из будки не появился Педди Мерфи.

— Скажи, парень, — прокричал он Педди, когда тот появился перед ним, отчего задержка? Педди почесал затылок:

— Задержка? Какая задержка? Американца чуть не хватил удар:

— Шлагбаум, мужик, шлагбаум! — закричал, он, энергично кивая в сторону раздражающего препятствия. — Почему он открыт только наполовину?

Медленно соображая, Педди наконец-то понял, в чем дело.

— А-а-а… — его взгляд полон был презрения к невежественному американцу. — Это затем, чтоб показать, что я уже наполовину ютов пропустить поезд!..

Джорджина почувствовала себя глупо, когда громкий дядин смех вернул ее к действительности.

— Чему ты так улыбаешься, детка? — спросил дядя, а его расплывшаяся улыбка показывала меру его удовольствия.

Девушка мгновенно покраснела и взглянула в сторону сидящего во главе стола Лиана, но тут же отвела взгляд, увидев в его глазах улыбку. Какой же дурой она выглядит, взволнованной дурой, легко поддающейся на медоточивые речи! Мысленно она стала искать себе опору, и обретя ее в чувстве гнева, поддерживающего ее в минуты слабости, Джорджина смогла улыбнуться обоим мужчинам.

— Я вспоминаю прекрасно проведенный день, — легко солгала она.

Она постаралась не заметить быстрый торжествующий взгляд Майкла, брошенный через стол Лиану, который, она чувствовала, ответил ему тем же. Неожиданно наступившая смертельная усталость охватила ее. Очевидно, это отразилось на ее побелевшем лице, потому что Лиан вскочил со своего места и склонился над ней.

— Тебе нехорошо, Джина? — быстро спросил он. Внимательные голубые глаза изучали ее изнуренное лицо. Выражение тревоги казалось искренним, но она была слишком подавлена, чтобы заметить это. Ей требовались сон и уединение, и она едва смогла прошептать:

— Я думаю, вы извините меня, день был такой длинный; я хотела бы подняться наверх. Лиан почувствовал свою вину. — Конечно, ты должна отдохнуть. Я обязан был вспомнить раньше, что ты еще нездорова. А я, эгоист, забыл обо всем и радовался твоей компании. Идем, — к своему ужасу она почувствовала, как его руки поднимают ее, — я отнесу тебя в твою комнату и позову Кейту помочь лечь в постель.

Не обращая внимания на протесты, он без видимых усилий перенес ее через слабо освещенный холл, вверх по лестнице, через коридор к ее комнате. Он не отпускал ее, пока не положил на кровать, и даже после этого не выпрямился, а стоял, наклонившись над ней, с непроницаемым выражением на темном лице. Он был близко, пугающе близко, и она не могла отодвинуться — его руки удерживали ее с обеих сторон. Она отвернула голову, чтобы не видеть его взгляда, который беспокоил ее даже больше, чем прикосновение. Она проклинала волну слабости, заставившую трепетать ее тело, виня в этом болезнь, от которой еще не оправилась. Она не переставала спрашивать себя, почему его серьезность приводит в замешательство, почему грозит рассыпаться на куски оборона, которую она держала против целенаправленных, настойчивых попыток обольстить ее.

Невольные слезы хлынули из глаз, вызвав у него тревожное восклицание. Когда, нежно коснувшись рукой ее лица, он повернул ее к себе, она задохнулась от горя и с ужасом почувствовала, как задрожали губы.

— Тихо, милая, — его мягкий голос старался успокоить. — Что случилось? Тебе плохо?

Джорджина не ответила, и его испуганные глаза потемнели от тревоги, он выпрямился и направился к звонку, долго и сильно нажимал на него, — очевидно, вызывая Кейту. Когда он вернулся к кровати, она уже справилась со слабостью. Сквозь закрытые веки она не видела его, но в нависшей тишине, заполнившей комнату, ощущала его близость. Хотя он молчал, она чувствовала, как его встревоженные глаза наблюдают за ее лицом, и ей потребовалось большое усилие, чтобы остаться спокойной, и приход Кейты явился громадным облегчением. Он сказал несколько слов пожилой женщине, а затем быстро вышел из комнаты, оставив позади себя грозовую атмосферу, с которой Джорджина не в силах была справиться. Расстроенная и безутешная, она отдалась в заботливые руки Кейты и плакала до тех пор, пока не заснула.

На следующее утро у нее горели щеки и она проклинала себя, вспоминая хитроумную фразу, сказанную накануне вечером. После освежающего сна исчезла слабость, на которую она возлагала вину за нерешительность и уязвимость перед скрытой под легкой маской силой обольщения Лиана Ардулиана. Если бы нужно было какое-то предупреждение, то она могла его получить вчера, проходя по картинной галерее и рассматривая с десяток или больше фамильных портретов предшествующих вождей рода. Они выглядели как разбойники, все до одного с голубыми глазами под черными мошенническими бровями, гордым носом с расширенными ноздрями и ртом, обещающим осыпать градом поцелуев плененную красавицу или бросить оскорбление в лицо противнику. Все они были изображены облокотившимися о каминную полку, на которой глубоко высечен фамильный герб: орел с готовыми для полета распростертыми крыльями, и под ним девиз: «Мы смеем все!»

Несмотря на изысканную небрежность костюма для верховой езды, который выбрал Лиан для позирования художнику двадцатого столетия, в нем виден тот же разбойник — гордый разбойник, потомок диких предков, способных грабить по всей Ирландии вплоть до западного неприступного побережья. Так что имеющий глаз, да увидит. Мы способны на все! Основатель рода оказался способным отхватить такой приз, как Орлиный перевал. Но до какой же степени готов поддержать вековые традиции глава клана в наши дни?

Она задрожала и выскользнула из постели, чтобы посмотреть на вид из окна, имевший над ней странную власть. У Лиана Ардулиана, допустила она, есть в арсенале сверхоружие, которое его предшественники считали бесполезным в эпоху примитивной простоты, но которое в настоящее сложное время он считает бесценным: хитрость. Нельзя точно предсказать, какой тактике он намерен следовать. Поэтому Джорджина посчитала, что ее лучшей защитой может стать острый холодный ум, так хорошо выручавший в бизнесе. Ее не проведешь: Но что было бы с ней, если бы вместо роли сдержанного обольстителя, которую он играл до сих пор, он разразился страстью, которая, она знала, пряталась под маской добродушия? При этой мысли подступила волна страха, и ее серые, как дым костра, глаза расширились от ужаса. Выдавая волнение, она нервно перебирала драпировку, окаймлявшую окно. За исключением нескольких моментов беспокойства, которые случались, когда нарастала усталость, слава Богу, голова ее снова прояснилась, и она была почти здорова. Если она станет избегать его, как только почувствует усталость, то никогда не повторится случившееся с ней вчера.

После завтрака, убедившись в ее хорошем самочувствии, Лиан предложил ей сопровождать его и нанести визит одному из арендаторов. Она с готовностью согласилась, сомневаясь, что он от этого выиграет, и поспешила наверх за пальто, пока он шел готовить транспорт. Выйдя из дома через несколько минут, она не предполагала увидеть его управляющим двухколесным ирландским экипажем, запряженным резвой кобылой. От удивления она потеряла дар речи, а он тем временем спрыгнул и помог ей взобраться наверх. Она засмеялась, когда он поднял ее в экипаж, и испытала необычное ощущение, усевшись подобрав ноги на краю узкой деревянной скамьи. Лошадь заржала и сделала шаг вперед, как если бы обиделась на легкомысленный смех Джорджины. Джорджина вскрикнула и ухватилась за край экипажа, когда от неожиданного движения чуть не потеряла равновесие.

Лиан засмеялся глубоким гортанным смехом.

— Нет никаких причин волноваться, — убедил он ее. — Лошадь в этих местах более надежный транспорт, чем любой ваш хваленый американский автомобиль, и, предупреждаю, на первый взгляд менее темпераментный, чем есть на самом деле.

Он взобрался на кучерское место и похлопал пустое место рядом с ним.

— Может быть, сядешь здесь, впереди, или Тебе кажется безопаснее там, где сидишь? — спросил он.

Вопросительные интонации сопровождались уверенным взглядом, который Джорджина сочла за лучшее не заметить, но тем не менее румянец прилил к ее щекам, когда она натянуто ответила:

— Мне вполне удобно здесь, спасибо.

Откинув голову назад, он громко засмеялся, натянул вожжи, щелкнув языком. Лошадь повиновалась и тронулась с места.

Джорджина успокоилась и сидела, завернувшись в пальто. Было мягкое спокойное утро, но солнце уже обещало жаркий день. Ее радовал ровный бег быстроногой лошади и приятное покачивание экипажа.

Открывался восхитительный вид. Они еще были высоко, но уже спускались в заполненную пышной растительностью зеленую долину. В центре долины переливалось красками озеро, которое она видела из окна. Оставленная позади крепость, казалось, с орлиной цепкостью прилепилась к темной горе, словно породившей ее. Ни один луч солнца не смог оживить темную массу.

Она отвернулась от вызывающего страх величия, чтобы порадовать глаз одержанной красотой внутренних склонов. Было тихо, только ритмичное цоканье копыт о твердую тропу нарушало привычную тишину, и никакой дым из трубы промелькнувшей мимо хижины не портил чистоту легкого воздуха. Они достигли подножия горы и очутились в огромном амфитеатре, окруженном горами, нагроможденными друг на друга и поросшими вереском, в уютной долине, защищенной от атлантических ветров широкими плечами скал, среди буйной растительности лесов, контрастирующих своим темно-зеленым цветом со слегка затененными торфяными болотами.

Лиан только пару раз обернулся назад и казался довольным; пейзаж говорил сам за себя, и она матча поблагодарила его за это понимание. Джорджина проводила свою жизнь в Нью-Йорке среди ослепительной иллюминации, и подобная красота была для нее неожиданной, ей требовалось время, чтобы привыкнуть к ней, слиться с очарованием, окружающим ее. Лиан был достаточно проницателен, чтобы понять это, и только через час их пути он нарушил молчание, завидев своего арендатора Даниела Каванаха, сгорбившегося под тяжелой корзиной с торфом. Он направлялся в свой маячивший вдалеке домишко.

— Доброе утро, Даниел! — приветствовал Лиан, натягивая вожжи.

Джорджина увидела мужчину, когда-то, видимо, высокого, но сейчас ссутулившегося от прожитых лет, с радушной улыбкой на иссохшем лице. Он опустил свою тяжелую ношу со спины и, еще не выпрямившись, протянул Лиану руку для приветствия.

— Как приятно видеть вас, Ардулиан, именно сегодня, когда только что вернулась Дейдра.

Сказано с какой гордостью, что к горлу Джорджины подступил комок. Кто бы ни был этот слабый старик, нет никакого сомнения в его любви к дочери Дейдре. Ее имя, произнесенное с перехватившей дыхание радостью, звучало, как музыка, в голосе отца слышалась нежность. Лиан воскликнул:

— Дейдра дома? Какая превосходная новость! Даниел, клади скорей свою ношу в экипаж, мы преподнесем ей сюрприз, явившись все вместе!

Старик охотно вскарабкался в повозку, и прежде чем отправиться, Лиан представил:

— Даниел, это Джина Руни, племянница нашего старого друга Майкла и одна из наших американских кузин.

Затем представил его Джорджине:

— Познакомься с Даниелом Каванахом, отцом самой прелестной девушки Ирландии!

Ей пришлось подавить внезапную острую боль, которую по необъяснимой причине вызвали эти слова, подтвержденные стыдливым, с быстрой улыбкой кивком старика. С явным ирландским акцентом, который напомнил ей, что она находится в сердце ирландского района Гельтах, пае еще сохранились древняя ирландская речь и обычаи и где английский язык до сих пор второй после ирландского, он выразил свое удовольствие от знакомства с нею. Всю дорогу он запинаясь вел разговор, который Джорджина понимала лишь наполовину, но по частому упоминанию имени Дейдры предположила, что речь идет о дочери, и отец выражает радость по случаю ее возвращения домой. Она почувствовала приступ неприязни к неизвестной Дейдре. Очевидно, ее визиты были редкими и радостными событиями в его жизни, и Джорджина, которая до сих пор ощущала потерю своего отца, удивлялась, как можно быть такой бессердечной, чтобы оставить родителя в преклонные годы. Лиан назвал ее самой прелестной девушкой Ирландии, а это значило, что он очарован ею. Почему-то Джорджина не испытывала особого желания познакомиться с образцом совершенства. Но десять минут спустя они встретились с занимавшей их мысли девушкой.

Сначала они увидели жилище Даниела: клуб дыма из низкой трубы, которая венчала соломенную крышу, и побеленные стены, увитые плющом и бутонами шиповника. За низкой каменной оградой, окружающей узкую полосу плодородной земли вокруг дома, Джорджина смогла различить фигуру девушки, стоящую за ней. Даже не расстоянии она как магнит притягивала к себе внимание. Взгляд привлекала гордая посадка головы на красивой шее и бессознательно подчеркнутое прилегающей крестьянской блузой красивое тело. Когда они подъехали достаточно близко, чтобы оказаться в поле ее зрения, она радостно побежала им навстречу, и тут Джорджина увидела, что она действительно самая привлекательная девушка, какую ей когда-либо доводилось знать. Свободная как птица, та летела к ним, освещенные солнцем длинные огненно-рыжие волосы развевались за спиной. Блестящие глаза зеленели, как покрытая росой трава, которую она босыми ногами приминала на бегу. Она выглядела кинозвездой в роли ирландской девушки, и если бы над ее головой послышалось жужжание камеры, а режиссер картины крикнул «готово!», Джорджина бы не удивилась, ибо несмотря на то, что Дейдра являлась истинной дочерью Ирин с глубоко ушедшими в ирландскую почву корнями, было очевидно, что ей не довелось испытать тяготы бедности и лишений.

Лиан осадил лошадь, и не дождавшись остановки, спрыгнул вниз и расставил руки, чтобы поймать мчащуюся на него девушку. Мгновение — и она уже в его объятьях, смеясь и целуя его так, словно долго не видела, и получая объятья и поцелуи в ответ. Джорджина с Даниелом наблюдала за восторженной встречей и вдруг почувствовала себя незваным гостем. Даниел имел право наблюдать, он был одним из них, а она чувствовала себя лишней, человеком со стороны, который оказался свидетелем семейной встречи. Она старалась спрятать свою досаду и приветливо улыбнулась, когда Лиан наконец-то вспомнил о ее существовании и обратил внимание взволнованной встречей девушки на ее присутствие.

— Дейдра, мне бы хотелось познакомить тебя с Джорджиной Руни, американкой ирландского происхождения, которая гостит у нас, выздоравливая после перенесенной болезни. Надеюсь, вы станете подругами; каждая может многое дать другой.

Он не смог продолжить свое неопределенное утверждение: Дейдра мгновенно переключила свое внимание и обаяние на Джорджину. С широко раскрытыми глазами она быстро подошла к Джорджине и протянула свою руку в безотчетном жесте дружбы.

— Я счастлива встретиться с вами, Джорджина, — искренне сказала она. Надеюсь, ты не возражаешь, если мы сразу станем звать тебя Джорджиной?

— Конечно, нет, — ответила Джорджина. Ее сомнения утонули в дружеском пожатии девушки с искренним взглядом, которая, казалось, должна заниматься чем-то другим, а не бегать по диким местам Гельтаха.

— А ты будешь звать меня Дейдрой? — задорно спросила она.

— Да, пожалуйста, — без колебаний ответила Джорджина.

Смеясь и болтая, они вместе забрались в экипаж, чтобы проехать в нем всего несколько метров до дома. Дейдра села впереди рядом с Лианом, но через плечо оживленно переговаривалась с Джорджиной, пока лошадь не спеша везла их по дороге.

— Ты должна обязательно зайти к нам в дом и поесть, Джорджина. У Лиана и отца есть что обсудить: мне нужна его помощь, чтобы убедить упрямого старика принять мое с Лианом предложение, о котором мы договаривались в письмах.

Холод сжал сердце Джорджины, но она взяла себя в руки. Ее не касается, что Лиан и Дейдра регулярно переписываются. И совершенно не волнует суть предложения, с которым Даниел должен согласиться.

Когда они доехали до дома, Дейдра без тени смущения провела ее в бедную, чтоб не сказать нищенскую комнату. Даниел немедленно прошел к груде сухого торфа, наваленного рядом с открытым очагом, и кинул пару кусков к уже тлеющим под большим, черным от копоти чайником, который висел над огнем на цепи с крюком. Затем, когда Дейдра стала вынимать из облезлого кухонного шкафа глиняную посуду и расставлять ее на выскобленном деревянном столе, он взял один из четырех стоящих у стены стульев и поставил его поближе к огню для Джорджины. Она постаралась скрыть жалость, вызванную окружающей обстановкой, и старалась не блуждать взглядом вокруг, чтобы не смутить хозяйку. Но ей не надо было беспокоиться. Лиан небрежно вытащил для себя стул, поставил его рядом с Джорджиной и начал задушевный разговор со стариком. Лицо Дейдры приняло выражение нетерпеливого ожидания, а ее ноги, теперь обутые в мягкие тапочки, казалось, танцевали на мощенном камнем полу, пока она готовила еду для гостей.

Чайник уже начинал закипать и все было готово, когда Дейдра взглянула в сторону Джорджины и молча подала ей знак выйти, пока Лиан и Даниел не закончат разговор. Не потревожив поглощенных разговором мужчин, они направились в сад и к загону с курами, занимающему большую часть заднего двора. Дейдра с трудом сдерживала нетерпение.

— Надеюсь, Лиан уговорит его, — впервые ее лицо выражало беспокойстве.

— Я тоже. — медленно ответила Джорджина, — если это так много значит для тебя.

— Много значит… — Дейдра взглянула с удивлением. — О, я забыла, что ты представления не имеешь, о чем речь! Извини, Джорджина, ты должна считать меня дурой, болтающей без умолку. Разговор так важен, что не могу сдержаться. Но мной владеет суеверное чувство, что если я расскажу об этом, то все сорвется.

Джорджина поняла, о чем речь. Когда девушка и мужчина испытывают привязанность друг к другу так, как она и Ляан, тогда понятно, почему они не хотят выставлять свои чувства напоказ. Она испытала неожиданную жалость к девушке, ожидающей, она была уверена в этом, разрешения отца на ее брак с Лианом Ардулианом. Возможно, Даниел, несмотря на дружеские чувства к хозяину, не решался отдать ему свою дочь. Возможно, в отличие от Дейдры он понимал, каким беспринципным человеком был Лиан? Может быть, стоит открыть девушке, что только вчера он с дядей строил планы завлечь ее флиртом, одурачить, чтоб достичь своей цели? Пока она боролась с желанием рассказать все Дейдре, открылась дверь и на пороге появился улыбающийся Лиан.

— Лиан, все в порядке? Ты смог убедить его?

Сомневаясь, она мучительно ждала ответа, и когда он улыбнулся еще шире, девушка вскрикнула от счастья и бросилась в его объятья.

«Слишком поздно», — сказала себе Джорджина, чувствуя боль за Дейдру и сочувствие к девушке, не замечающей пороков в любимом человеке. Ясно одно сейчас об этом говорить не следовало. Дейдре самой придется открыть недостатки в человеке, за которого она собирается выйти замуж.

Глава 5

Когда волнение Дейдры улеглось, Лиан собрался покинуть дом Каванахов, чему Джорджина очень удивилась. Он вежливо отказался разделить трапезу, приготовленную Дейдрой, твердо заявив, что у него много дел. Дейдра выглядела расстроенной, но не обиженной, и Джорджина терялась в догадках, почему та разрешает своему жениху столь неожиданно покинуть дом, даже не обсудив планы на будущее. Она искала следы боли на ее лице, когда та прощалась. Но искреннее лицо Дейдры отражало, как и раньше, лишь бескрайнюю радость.

Джорджина неохотно последовала за Лианом в экипаж и прощально помахала рукой Каванахам. Она испытывала недоумение, сотни вопросов готовы были сорваться у нее с языка.

Когда две фигурки исчезли из виду, она успокоилась и удобно устроилась на своем сиденье. Казалось, Лиан доволен собой. Она украдкой взглянула на его твердо очерченный профиль и увидела улыбку удовлетворения на его губах. Он еще более озадачил ее, спросив:

— Тебе понравилась Дейдра? Как думаешь, вы могли бы подружиться?

Этим вопросом он привел ее в замешательство, и она, запинаясь, ответила:

— Но… что можно сказать после столь короткого знакомства? Его брови приподнялись, и он сухо ответил:

— Некоторых людей узнаешь инстинктивно с первой встречи… — он остановился на полуслове. — Как я, когда впервые увидел тебя.

Возмущение на мгновение связало ей язык, так что она не смогла найти слов обвинения в его адрес, а он как ни в чем не бывало продолжал, словно и не слетали с его губ холодные лживые слова.

— Дейдра прекрасная девушка. Когда ей было всего четырнадцать, мать умерла, и Даниел настоял, чтоб она уехала в Лондон к своей тете, сестре ее матери, и жила там до окончания обучения, как он обещал жене. Но это чуть не разбило сердце девушки. Она всеми силами сопротивлялась решению отца. Но Даниел знал, что без достойного образования такая умница, как его дочь, пропадет. Во всяком случае, когда мисс Догерти, школьная учительница, поднажала, Дейдра вынуждена была сдаться. Она закончила школу в Лондоне и поступила в Королевскую академию драматических искусств, которая всегда была ее Меккой и учеба в которой превосходила самые смелые ее надежды.

Лиан оглянулся убедиться, что не наскучил ей, и, почувствовав искреннее сочувствие девушки, продолжал:

— Сейчас она актриса, пользующаяся успехом, у нее много предложений, но Дейдра ставит условие включать в контракт статью о том, что три месяца в году она свободна от обязательств перед театром. Эти три месяца, — просто закончил Лиан, — она посвящает Даниелу. Теперь ты можешь понять его гордость, когда он говорил: «Моя дочь только что вернулась домой».

Комок подступил к горлу Джорджины, и она вынуждена была смахнуть слезы, вызванные простым рассказом. Лиан почувствовал ее боль. Его голос звучал почти торжественно, когда он говорил:

— Не горюй о Дейдре и Даниеле, плачь обо всех семьях Керри! В каждой деревне, в каждом доме и даже в отдаленных деревушках, прилепившихся к склонам гор, живут одинокие престарелые родители, молящие Бога дать им возможность перед смертью хоть раз взглянуть на своих сыновей и дочерей. Подобно птицам, вылетающим из гнезда, они разлетаются во все уголки земного шара. Священники в Чикаго, мостостроители в Южной Америке, дорожные рабочие в Англии, даже девушки работают в госпиталях, разбросанных по всему свету. А оставшаяся молодежь испытывает нетерпеливое желание уехать вслед за ними. Знаешь, обращение к ней заставило ее вздрогнуть — я думаю, ни одна жертва не будет чрезмерной, чтобы исправить существующее положение вещей!

Завороженная силой его чувств, она заглянула в холодно-голубые, поблескивающие льдом глаза. Он был так разгневан, что она в испуге отпрянула. Пока она переводила дыхание, его настроение изменилось. Только сейчас он сердито смотрел на Джорджину, будто она одна несет ответственность за то, что молодое поколение покидает Ирландию, но уже в следующее мгновение он, откинув голову, громко смеялся. Буквально за секунды его переменчивое настроение перешло от гнева к веселью. Взглянув в ее испуганное лицо, он извинился:

— Джина, пожалуйста, прости меня. Боюсь, что когда говорю на эту тему, я склонен давать волю своему темпераменту. Я забыл, что ты совсем не привыкла к подобному выражению чувств. — Он направил голубые стрелы своих глаз на ее вспыхнувшее лицо, и его губы изогнулись в кривой улыбке. — Было бы прекрасно никогда не позволять эмоциям мешать здравому смыслу! Иметь возможность думать обо всем бесстрастно и не бояться обидеть человека и потерять старых друзей.

Она почувствовала себя виноватой, от нее ждали ответа. Но он опередил ее:

— Достаточно об этом. — Он тронул лошадь вожжами, торопя ее бег. — Слишком много говорю о политике. Я привез тебя сюда развлекаться и выполню свое намерение.

Когда лошадь пошла быстрее, он повернулся к ней спиной и Джорджина обессиленно откинулась на спинку сиденья, только теперь заметив, что ее руки крепко сжаты, а тело напряжено от страха. Она чувствовала усталость от брошенных обвинений и обиду за презрительные косвенные намеки, которые слетали с его языка. Как он смел обвинять ее в бессердечии и пренебрежении к людским проблемам? Ей дороги и Дейдра, и Даниел, и судьба многих других людей тоже не безразлична, но она не предполагала, как трагичны обстоятельства, иначе непременно построила бы завод в Ирландии.

Она остановила себя; воспоминание о заводе подействовало как хороший душ на ее разгоряченную голову. Какую дьявольскую ловкость он проявил! Холод пробежал по жилам, остудив чувства и призвав на помощь здравый смысл. Она почти поверила, что его первой заботой было благополучие людей; еще одно касание сердечных струн — и она бы пообещала ему что угодно. Испугавшись невозможности отступления, Джорджина стала перебирать оставшиеся резервы, мрачно решив, что выставит оборону против дальнейших атак Лиана Ардулиана.

Вскоре стало понятно, почему для поездки он выбрал именно лошадь. Никакой транспорт не мог бы заменить эту небольшую крепкую лошадь, не мог бы проехать дорогой, которой они следовали. Позади остался пышный пейзаж долины, и они начали подниматься по малозаметной извилистой тропе с валуяами вдоль нее, будто разбросанными рукой великана. С каждым неожиданным резким поворотом перед ними открывался новый, не менее прекрасный вид, и Джорджина, словно завороженная, любовалась то голубым озером, то прячущимися под темно-лиловой накидкой склонами гор, появляющимися на мгновенье, чтоб, блеснув красотой, пропасть из вида за серыми скалами. Они проехали мимо водных потоков, небольших горных озер, красивейших горных ландшафтов, когда наконец Лиан остановился на узком каменном мосту, покрытом густой листвой. Он дал девушке возможность полюбоваться обрушивающимся вниз потоком воды, бегущей по склону горы, подпрыгивая и дробясь на скальных уступах, и далее сливающейся в сплошной серебряный поток, который, клокоча, исчезал под мостом у их ног.

— Прекрасно, просто прекрасно! — выдохнула Джорджина восторженно. Лиан улыбнулся:

— Это проем Данло, который, согласно легенде, проделал сам великий Фин Мак-Коул одним ударом своего всесокрушающего меча. Впрочем, — неожиданно он перешел на подтрунивающий тон, — если нет желания, можешь этому и не верить.

Но она уже готова была поверить в любые рассказы о маленьких старых волшебниках и «маленьком народце»; в этом сказочном краю, где жители до сих пор перед сном оставляют для «них» несколько глотков молока и кусочки еды, верилось во все фантастическое. Кейта говорила, самое ужасное, что можно сделать, — это рассердить их. Она осталась недовольной, когда Джорджина высмеяла ее суеверия, но вспоминая тот разговор сейчас, девушка не была так уж в себе уверена, — она почти физически чувствовала, как воздух пропитан волшебством.

— Ты не проголодалась? — прозаический вопрос Лиана нарушил молчание.

Она ответила утвердительно, и он, соскочив с повозки, вытащил из-под сиденья плетеную корзину и протянул ей руку, чтобы помочь спуститься.

— Теперь пойдем поищем удобное местечко, где сможем отведать то, что нам приготовила Кейта.

Вверх по течению они нашли полянку; тенистые кусты спускались к кристально чистой воде, а ее брызги, проходя через преграждающие путь пороги, отражали маленькие, танцующие в солнечном свете радуги. Он расстелил на траве скатерть, и когда она присела, открыл корзину с видом человека, готового воздать должное всему, что найдет внутри.

Они обнаружили толсто нарезанную ветчину со свежеиспеченными булочками, вкусные маленькие пирожки, начиненные мясным фаршем со специями и нарезанными кубиками овощами, а на десерт зеленые хрустящие яблоки. Джорджина не могла вспомнить, когда еще еда доставляла ей такое удовольствие. Старательно доев яблоко и отбросив огрызок, она легла на спину, чтобы погреться под припекающим солнцем. Закрыв глаза, она вслушивалась в пение невидимой птицы, перелетающей с ветки на ветку и призывающей свою пару. Она почувствовала движение и поняла, что Лиан последовал ее примеру и лег рядом с ней на расстоянии руки, но она не стала открывать глаз. Она слушала шум потока, кажущийся громче из-за тишины вокруг, затем незаметно шум стал тише, пока совсем не исчез. — девушка уснула.

Джорджина не знала, сколько проспала. Она беспокойно пробудилась от легкого покалывания на лице и подняла руку, чтобы смахнуть, как она думала, надоедливую муху, И широко раскрыла глаза, почувствовав, что ее крепко схватили за запястье; от неожиданности у нее перехватило дыхание, когда она увидела темную голову Лиана, заслонившую небо. Он с пугающей улыбкой наклонился, и Джорджина увидела в его руке длинную травинку, с помощью которой он, очевидно, пытался разбудить ее. Румянец прилил к ее щекам, и она попыталась сесть. Не касаясь ее, он наклонился еще ниже. Пугающая близость заставила ее отпрянуть.

Небо над ней было такого же цвета, как и глаза Лиана, но его взгляд не вызвал в ее опустошенном сердце ответной теплоты. Осада началась. Даже то обстоятельство, что он недавно обручился с другой, не заставило его отказаться от разработанного дядей плана. Ее охватила внутренняя дрожь; мысль о том, что ее чувствами сознательно и цинично играют, используя в своих корыстных целях, заставляла ее страдать. Ну что ж, она готова вытерпеть знаки его фальшивого внимания, она не выдаст себя; а когда дело дойдет до расплаты, ее месть окажется завернутой в обманную бумажку.

Ей было интересно, может ли сила духа справиться с физической слабостью: может ли жестко контролируемый дух соседствовать с предательскими импульсами телесной слабости. Возможность испытать себя представилась немедленно.

Он был мастером общаться без слов. Первая атака была совершена молча, легким прикосновением пальцев и медленным ласковым движением сверху вниз по руке. Голубые глаза встретились с серыми и сообщили ей: «Ты мне интересна, ты привлекаешь меня, и я хочу узнать почему!» Смесь ненависти, желания и страха переполнили ее. Улыбка тронула его губы, и вопрошающие пальцы скользнули ниже запястья, чтобы взять ее холодную руку в свою. Это была точка, из которой нет пути назад. Она знала о любовных играх достаточно, чтобы понять, что сейчас наступил момент или оттолкнуть, или ободрить. Если она выразит недовольство или испугается, он мгновенно отпустит ее, возможно, повторив попытку завтра.

Она легонько сжала его руку в ответ и бросила короткий взгляд — не сделала ли она ошибки? — в затененные длинными ресницами глазами, мгновенно забыла обо всем, когда он наклонился и его губы соединились с ее трепещущим ртом в поцелуе, утверждая: «Я мужчина, и несмотря ни на что я желаю тебя!» Инстинкт подсказывал ей закричать, протестуя, однако она не сделала этого, но едва начала терять контроль над собой, холодный мозг взял верх и приказал ей возобновить сопротивление.

Как только она позволила себе ответить движением губ, его объятия усилились, и он заставил ее отклониться назад, пока она не почувствовала за плечами землю. Когда он поднял голову и прошептал: «Джина!» — ее охватил дикий победный восторг. Невероятно, орел был пойман!

В интимном жесте она подняла руку и провела, легко касаясь, ладонью по его щеке, что воспламенило его еще больше. Его глаза были как лава, расплавленная синим пламенем, уже не изучающие ее, а наполненные смесью мужской агрессивности и удивления. Она добилась своей цели, перехитрив орла Ардулиана. Она старалась не выдать ликующую радость победителя; и одновременно ее сердце переполнялось такой болью, что она отпрянула и отвернула лицо, когда он попытался поцеловать ее снова.

Он коротко засмеялся и отпустил ее. Затем стал искать в кармане сигареты. Она наблюдала, как он закурил, сузив глаза от пламени спички, и заметила с удовлетворением, как дрожала его рука, когда он глубоко затянулся, будто призывая на помощь все свое самообладание. Она ненавидела его не только за коварно спланированное ухаживание, но и за неверность Дейдре. Она чувствовала глубокую жалость к девушке, обрученной с человеком, который не остановится и принесет в жертву любовь ради достижения собственных целей.

Он отбросил в сторону сигарету и снова взглянул на нее. Она чувствовала себя пригвожденной его тяжелым голубым взглядом, изучающим ее с головы до ног. Она заставила себя улыбнуться, но его лицо оставалось озабоченным, он не отвечал на ее улыбку. Ей были неприятны его молчание и внезапно возникшая тревожная атмосфера, и она решила заставить его заговорить.

Она лениво потянулась и, поморщившись, спросила:

— Что случилось, Лиан? Я только начала радоваться возникшей… дружбе… Уверена, ты не позволишь мыслям о Дейдре помешать нашему общему желанию получше узнать друг друга.

Она засмеялась, как бы шутя, но в голосе прозвучала горечь, — и слегка придвинулась, коснувшись его своим бедром.

— Дейдре? — его голос сорвался. — Какое отношение Дейдра имеет к нам?

Она села и стала смахивать сухие травинки с плеч, делая вид, что полностью ушла в это занятие.

— Мне показалось, вы очень привязаны друг к другу, или я ошибаюсь?

— Нет, — обдуманно сказал он, наблюдая за ней через узкие щелки глаз. — Ты права. В определенном смысле.

Ее брови поднялись в молчаливом вопросе, но игривые слова, которые она приготовилась произнести, застряли в горле, когда она почувствовала опасность, исходящую от его напряженного тела. Орлиный профиль был мрачен; казалось, он вот-вот сорвется: с таким трудом сдерживаемые чувства готовы были прорвать плотину. Только теперь она поняла, насколько опасную игру затеяла. Спокойствие в ее глазах сменилось страхом. До сих пор ее глаза отражали как в зеркале холодное самообладание, и мгновенная перемена не ускользнула от его внимания. Мрачная улыбка удовлетворения еще более усилила ее страх, заставив вскочить и бежать от вспышки жестоких эмоций, но она опоздала. Он вскочил на ноги и схватил железной хваткой ее запястье.

— Ты осмеливаешься играть со мною, — сквозь зубы проговорил он, — но ты за это заплатишь!

Она отчаянно боролась, поняв, что он далек от легкого флирта, и злясь на себя, что позволила себе по недоумию и отсутствию опыта попасться в ловушку. Как только он наклонился, она обрела голос; его ищущие губы были на расстоянии дыхания, когда она воскликнула:

— Лиан, я не играю, я люблю тебя!

Он мгновенно остановился, а его теплое дыхание согрело ее щеку. С недоверием он изучал ее открытое лицо. Она без дрожи выдержала его взгляд, но ее сердце забилось спокойно только когда она увидела, что дикая страсть сменилась нежностью. Ласковая улыбка и выражение удивления на его лице сделали бы честь актеру.

— Это правда? — орел Ардулиан, казалось, терзался сомнениями. Она поборола стыд и охотно прошептала:

— Истинная правда, любимый. С первого вечера, когда я приехала в дом у Орлиного перевала, я влюбилась в чарующий голос и сильную пару рук, которые, обнимая меня, казалось, говорили, что я, наконец, дома. Пожалуйста, скажи, что ты тоже любишь меня!

Когда он прижал ее к сердцу, согревая дыханием, в его голосе не было слышно победного ликования, которое он должен был испытать.

— Джина, любовь моя, с трудом могу поверить тому, что ты говоришь! Тем вечером, когда я поднимал тебя на руки и увидел бледное личико, усталое, но такое прекрасное, я знал, что нашел женщину, которую ждал всю жизнь. Я хотел закричать об этом на весь мир, но вынужден был скрывать свои чувства и ждать, пока не наладятся наши отношения. Видишь ли, — он отвел ее лицо от своего плеча и глядел сверху, наморщив лоб, с выражением глубокого раздумья, — из рассказов твоего дяди я получил неверное представление о тебе. Я ожидал, что ты окажешься холодной и расчетливой, погруженной в работу сухой женщиной. Вместо этого я обнаружил обаятельную и отзывчивую, веселую и нежную девушку. Поверь, мне есть что сказать этому старому негоднику Руни!

— О, Лиан! — она зашлась смехом и надеялась, что он примет слезы, которые текли по ее щекам, за слезы радости. Она не могла объяснить даже себе, почему она плачет и почему у нее так тяжело на сердце, если все идет по разработанному плану. Он осушил ее слезы, его орлиный профиль смягчился теплотой, которую, казалось, он надел как маску. Затем он поднял ее на руки, перенес к экипажу и усадил на сиденье рядом со своим.

— Никаких слез, Джина, девочка моя, — со смехом скомандовал он, вытирая последние, сверкающие на лице, слезы. — Иначе Кейта ни за что не поверит, что ты по доброй воле хочешь стать хозяйкой дома у Орлиного перевала.

Она забыла обо всем на свете, когда он наклонился и поцеловал ее.

Глава 6

Вернувшись в Орлиное Гнездо, Лиан ворвался в холл, громко скликая всех, пока не появились Кейта и Майкл. С удивлением оба наблюдали, как Лиан, словно одержимый, вальсирует с Джорджиной в центре зала. Его восторженное лицо и нервное, напряженное Джорджины одновременно служили им сигналом, что произошло нечто чрезвычайное.

— О Боже! — Кейта вопросительно подняла руки, любопытство переполняло ее. — Скажите же наконец, что происходит?

Глаза Майкла азартно сверкали, когда он приказал:

— Оставь девушку в покое, Лиан, и расскажи, что такое должно было произойти, чтоб ты затанцевал. Клад нашел?

Лиан сделал последний круг, затем остановился так резко, что Джорджина вынуждена была схватиться за его руку и подождать, пока все вокруг, люди и вещи, не перестанут кружиться перед глазами. Он еще крепче прижал ее к себе и засмеялся, глядя в раскрасневшееся лицо.

— Больше, чем золото, — я нашел бесконечное счастье! Поздравьте меня оба, сегодня я самый счастливый человек на свете!

Он взял Джорджину за локоть и, улыбаясь ее смущению, представил:

— Познакомьтесь с будущей хозяйкой Орлиного Гнезда. Кейта, обняв Джорджину, воскликнула:

— Возрадуются небеса! Какой счастливый день для всех нас!

Майкл, казалось, потерял дар речи. Он уставился на Лиана, словно не мог поверить своим ушам, затем перевел взгляд на Джорджину, ожидая подтверждения или опровержения сказанному. Она не могла смотреть ему в глаза. Да, он предатель — они предатели оба, но ей так стыдно за собственные недостойные поступки. А Майкл ее опущенные глаза и порозовевшие щеки принял за смущение, которое подтверждало неожиданное заявление Лиана. Джорджина поразилась, увидев глаза дяди, наполненные слезами, и услышав его дрожащий от волнения голос; он взял ее руки в свои.

— Джорджина, дорогая, ты выбрала самого прекрасного человека, лучшего из лучших в Ирландии, я бы сам не смог выбрать тебе мужа достойнее. Я, конечно, желаю тебе счастья, но это излишне: уверен, что так оно и будет. Благословляю тебя, дорогая, сегодня ты сделала меня таким счастливым!

Джорджина не могла больше выдержать. Глядя в их улыбающиеся лица, она думала, что ей надо бежать сейчас же, спасаясь из хитрой сети, которую она помогла сплести сама. Она отступила назад с видом затравленного зверька, а затем убежала наверх в свою комнату.

Джорджина ходила взад-вперед по комнате, мучимая сомнениями и поражаясь тому, как далеко готов был зайти Лиан Ардулиан. Она рассчитывала на легкий флирт, который можно скрыть при удаче от Дейдры, но его восторженность, его намерение известить весь свет об их предполагаемом союзе смутили и обеспокоили ее. Каковы бы не были его настоящие намерения, можно определенно сказать (при этой мысли сердце у нее защемило): он, наверняка, не станет доводить дело до женитьбы на ней, — это могло бы разбить сердце Дейдры, — нет, даже он не мог быть настолько бессердечным!

При стуке в дверь она застыла в напряжении, но тут же успокоилась, когда в комнату энергично вошла Кейта, широко улыбаясь.

— Я пришла помочь тебе справиться с волнением, дорогая. Уверена, для тебя не явилось неожиданностью предложение выйти замуж за хозяина. Хотя он и большой человек, но в глубине души он так же как все простые люди тоскует от одиночества без жены, с которой мог бы разделить трудности. Но сейчас, слава Богу, все решилось, и как была бы счастлива его обожаемая мать, если бы узнала, что ее мальчик нашел, наконец, свое счастье.

Джорджина нервно улыбнулась.

— Его мать?.. — спросила она, вынуждая Кейту продолжить дальше.

— Умерла пять лет назад, упокой, Господи, ее душу, — Кейта перекрестилась. — А его отец — за два года до этого. Да, с тех пор, как она покинула сей мир, мальчик ведет уединенную жизнь, и даже загоняя себя в гроб работой, не может забыть о потере. — Она смахнула слезу с глаз и затем уже бодро продолжала:

— Но теперь все позади. Могу сказать от лица всех жителей Керри, что сердца их возрадуются в этот день и бокалы будут высоко подняты в поздравительном тосте за хозяина и невесту, принесшую, мы в этом уверены, ему счастье, которое он давно заслуживает.

Последние слова были сказаны так убежденно, что Джорджина поморщилась, мучимая угрызениями совести. Она несмела думать, какую боль причинит людям из окружения хозяина, когда назовет его беспринципным бесчестным человеком, но это должно быть сделано ради спасения новых жертв — и как можно скорее.

Этим вечером Лиан настоял, чтобы они принарядились к ужину, который является праздничным для всех троих. Кейта обещала отметить событие, приготовив нечто необычное; в огромных серебряных канделябрах должны быть зажжены свечи; в последний раз их зажигали, когда во главе обеденного стола сидела мать Лиана. Впервые за многие годы были извлечены серебряное блюдо и хрустальные бокалы. Голова Джорджины кружилась от быстрой смены событий, когда она искала в шкафу подходящее случаю платье. Только одно, хотя и с натяжкой, могло ему соответствовать: платье для коктейля, сильно облегающее, из белой тафты с пропущенной серебряной нитью, присобранное у горла и отделанное по шее и рукавам серебряным кружевом. Она не знала, зачем дядя положил его в чемодан, но была благодарна провидению, которое направляло его руку.

Ее вдруг переполнило все возрастающее волнение, которое заставило особенно внимательно позаботиться о своей внешности. Она тщательно оттенила серые глаза, так чтобы в них отражалась голубизна летнего озера, покрытого легкой дымкой. Затем расчесала длинные шелковистые волосы и свободно распустила их по кремовой белизны плечам. Губная помада едва ли была нужна: ее губы пылали со времени бурных поцелуев Лиана и сейчас горели даже от прикосновения ее пальцев, так что она только слегка тронула их перламутрово-розовым карандашом, оставив тончайший слой на горячих губах.

Она накинула легкое платье, недавно купленное Стеллой и которое еще ни разу не надевала, и взглянула на себя в большое, во весь рост, зеркало на дверце шкафа. На фоне массивной мебели ее фигурка казалась бесплотной. Она выглядела как эфирное существо, которое, по ее представлению, могло быть привидением из прошлого — например, женой одного из Ардулианов, чья душа вернулась в крепость, видавшую такие сцены страсти, какие могли устроить только подобные орлам мужчины. Ее фигура растаяла, как приведение, в сумеречном свете: ее спугнуло собственное смущение при взгляде в свои светящиеся, как звезды, глаза; она помедлила у двери, чтобы собраться с мыслями перед тем, как выйти на гонг, созывающий к обеду.

Лиан ждал внизу лестницы, — совсем другой Лиан, а не тот, небрежно одетый, как прежде. Сегодня он прекрасно подходил на роль главы ирландского клана. Он держался бессознательно гордо, заставив ее сразу почувствовать, что он аристократ, наделенный по праву рождения привилегий повелевать. Ее сердце билось все сильнее, по мере того как она медленно спускалась к нему. Он выглядел серьезным, насмешливая улыбка не изгибала его губ, даже веселые искорки, так часто досаждавшие ей, исчезли из его глаз. Едва она приблизилась, Лиан взял ее руки в свои, и в полной тишине они долго изучали друг друга.

Он выглядел необычайно красивым в безупречно сшитом черном вечернем костюме, подчеркнутом свежей льняной рубашкой с выступающими манжетами, застегнутыми алмазными запонками. Его обычно беспорядочные волосы были расчесаны, и вместо запаха обычных сигарет от него исходил аромат сигары. Он отбросил наполовину выкуренную сигару в камин и повел ее в небольшую теплую гостиную, где в ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского, а в языках пламени радужно светились хрустальные бокалы. С необычной солидностью, как будто заимствованной из другого мира, он сказал:

— Нам надо многое обсудить. Позднее, после обеда, мы поговорим наедине обо всем, а сейчас я должен сказать тебе только одно.

Когда он остановился, Джорджина, не в состоянии обрести голос, взглядом задала мучивший вопрос. Его руки потянулись, чтобы обнять округлые нежные плечи и привлечь к себе.

— Ты прекрасна, моя любимая, знаешь ли ты? Я не осознавал этого вполне, пока не увидел тебя скользящей вниз по лестнице в серебряном облаке. Не заставляй меня долго ждать, Джина, любовь моя, мне кажется, я прождал целую вечность!

Его рука легко и ласково коснулась плеча, а полуприкрытые глаза говорили больше, чем нашептываемые на ухо слова. Джорджина сказала себе, что он прекрасно осознает, какие чувства в ней сейчас должны проснуться. Что ж, он заслужил аплодисменты за мастерство, с каким исполняет свою роль. Ей страстно хотелось немедленно разоблачить этого обманщика и объявить, что все только легкий флирт, доказав тем самым, что спланированная атака не удалась. Если бы она выговорилась, может, язвительность слов помогла бы ей преодолеть сомнения в собственной справедливости! Она была недовольна собой и с трудом скрывала это. Ожидая ответного слова или знака, он находился так близко, что ей не пришлось ничего говорить, достаточно было посмотреть прямо в синие глаза и притворно улыбнуться.

Когда он наклонился, она призвала на помощь все свое мужество, чтобы противостоять властной силе его поцелуев. Но вдруг сзади раздался озорной голос Майкла и избавил ее от непосильного испытания.

— Надеюсь, не помешал? Кейта хочет накрывать на стол, она потратила на него много сил, и я уверен, вы не заставите ее долго ждать.

Лиан рассерженно оглянулся. Его руки опустились, когда он с наигранной свирепостью уставился на улыбающего Майкла.

— Черт тебя побери, Руни, ты появляешься совсем не вовремя. Какими бы хорошими качествами ты ни обладал, тактом похвастаться не можешь! Однако, — он предложил Джорджине свою руку, чтобы провести в столовую, где суетилась беспокойная Кейта, — возможно, это к лучшему, — если бы ты не прервал нас, мы бы могли стоять так долго. Но я предупреждаю тебя, Майкл, сразу после обеда ты должен исчезнуть. Джина и я должны многое обсудить, прежде чем начать приготовления к нашей свадьбе, и твое присутствие нам будет мешать.

Его улыбка сгладила обидный смысл слов, и румянец прилил к щекам Джорджины, когда Майкл понимающе улыбнулся ему в ответ.

За обедом Джорджине с трудом удалось выдержать бьющую через край радость Майкла и поддразнивающий тон шуток Лиана. Казалось, оба решили поднять ее настроение, но они добились только того, что она, как улитка, уползла в раковину, внутри которой чувствовала себя в безопасности от двойного натиска их обаяния. Она решила не сдаваться, и тем не менее в течение всего обеда испытывала угрызения совести и сожаление, что не дала себе волю расслабиться в праздничной радостно-возбужденной атмосфере. Одно блюдо следовало за другим; друзья устроили шутливое соревнование: кто из них окажется способен вызвать чаще улыбку на устах девушки; но были обескуражены, когда поняли, что затея не удалась. Она предельно вежливо, со вниманием выслушивала все их остроумные замечания и одобрительно улыбалась на шутки Майкла, но в ее глазах не хватало блеска, а в ответах остроумия. Ощутив на себе настойчивый взгляд Лиана, она осознала, что играет кусочками еды, в приготовлении которой Кейта превзошла себя. Торопливо она проглотила сказочно красивую лимонно-желтую морскую губку, чтобы он не думал, будто у нее нет аппетита. Но когда мгновение спустя взглянула, он озабоченно хмурился, обеспокоенный ее состоянием. У Майкла не было дурных предчувствий, он был абсолютно уверен, что знает причину беспокойства внезапно притихшей племянницы. Он перевел взгляд с нее на Лиана и жизнерадостно возвестил:

— Я знаю этот взгляд! Взгляд делового человека на отдыхе, когда он начинает волноваться, воображая, что незаменим. Забудь об «Электроник интернейшнл», душа моя, позволь Стелле и Уолли самим загнать себя в гроб, если они этого очень хотят. А ты должна помнить указания доктора: полный отдых!

Лиан перебил его:

— Отказываюсь верить, что Джина настолько глупа, чтобы беспокоиться о бизнесе, к которому у нее пропадет всякий интерес, как только она выйдет замуж. После этого она не станет принимать в делах активного участия, потому что полностью будет занята другими, я тебе обещаю.

Его заявление было столь категоричным, не допускающим даже слова возражения, что Джорджина возмутилась. Не привыкшая, чтобы решали за нее, она восстала против его деспотизма и способа, при помощи которого он переворачивал ее жизнь, даже не спросив у нее согласия.

— А что если я скажу, что хочу продолжить свою работу после замужества? спросила она с обманчивой кротостью.

Лиан без улыбки взглянул на нее.

— Тогда бы я ответил, что об этом не может быть и речи, — мягко настаивал он. — Ирландцам нравится быть главой семьи. Так же как им нравится, чтобы их жены следили за домом, и я не исключение.

В ответ на ее возмущенный смех он крепко сжал губы.

Отчаянно, не обращая внимания на сигнал опасности, она презрительно бросила:

— Моя мать и бабушка могли бы подловить тебя на ложном представлении, будь они здесь. Они обе были замужем за ирландцами, и обе пожалели об этом!

— Могу ли я спросить, почему? — сурово спросил Лиан.

Мгновенно побледнев, она, запнувшись, продолжала:

— Потому что их мужья были совершенно безответственными, без малейших признаков морали, и отличались такой чертой, которой, я полагаю, обладают все ирландцы — ленью!

На лице Майкла отразился беспредельный страх, но он быстро оправился и через весь стол прокричал:

— Я слышу слова твоей матери, девочка моя, а не твои, и это ложь, все ложь!

Он бы развивал свою мысль и далее, но Лиан прервал его:

— Обед закончен, Майкл, может быть, ты извинишь меня, если попрошу покинуть нас. Я хочу поговорить с Джиной наедине.

Майкл был достаточно понятлив, чтобы за мягко высказанной просьбой не услышать приказа, и немедленно поднялся, сердито взглянув на Джорджину.

— Я иду наверх упаковывать вещи. Я договорился с Томом О'Коннелом провести несколько дней на рыбалке на озере Лох-Дерг, завтра рано утром уеду. Надеюсь, — он многозначительно взглянул на Джорджину перед тем, как снова повернуться к Лиану, — что к тому времени, как вернусь, ты сможешь вразумить мою племянницу!

Когда он покинул комнату, стояла тишина, гнетущая тишина, которую Джорджина не смела прервать. Она знала, что Лиан сердит, и ждала, сжавшись в комок, когда он обрушит на нее свой гнев, и пришла в замешательство: прекрасно владея собой, ровным голосом он предложил:

— Не перейти ли нам в гостиную?

Не взглянув в его сторону, она поднялась из-за стола и прошла в соседнюю комнату. Она села недалеко от огня — неожиданно ей стало зябко — и оказалась в невыгодном положении, ибо он остался стоять, опершись плечом о каминную доску и возвышаясь над ней.

Она завороженно смотрела на медленно подымающийся клуб дыма — тлеющий очаг грел не больше, чем загораживающий его мужчина. Она не собиралась именно сейчас развязать все узлы, она намеревалась вести игру с ним еще несколько дней до самого отъезда и прекратить ее только убедившись, что он совершенно уверился в своем успехе. Вот тогда она разобьет его окончательно! Но то, что она точно не учитывала, так это нервное напряжение, охватившее ее. Неподвластные ей предательские чувства превращали ненависть в страстное желание, а силу воли — в слабость всякий раз, когда он касался ее. Она презирала себя и за то, что стоило ему обратится к ней, называя Джиной, сердце ее радостно откликалось.

Он тоже глядел не мигая, в середину очага, погруженный в собственные размышления, но неожиданно повернулся к ней и спросил:

— Чем можешь ты объяснить свое, вызывающее сожаление, обвинение в адрес моих соотечественников? Если я правильно понял, у тебя сложилось весьма низкое мнение об ирландских мужчинах… твоем дедушке… твоем отце… Включаешь ли ты и меня в их число? И как уживаются твое неприятие и презрение с намерением выйти замуж за одного из презираемых? Полагаю, ты не забыла, что мы обручены…

Она резко вскочила на ноги, выдав свое волнение, но храбро сумела встретиться с ним взглядом. Теперь, когда пришло время, она намеревалась отомстить, расплатившись сполна за свое разбитое сердце.

— Я бы не вышла за тебя замуж, даже если бы ты остался последним мужчиной на земле! — четко произнесла она в тишине комнаты Он ничем не выдал своего удивления, а стоял неподвижно и молча, ожидая, когда она продолжит.

— Я слышала, — горячо обрушилась она на него, — как ты строил планы с моим дядей обольстить меня и втянуть в строительство нашего завода здесь, в Керри! Я поняла тем вечером, что все, что говорила моя мать об ирландцах, правда: вы беспринципные ленивые бездельники, которые скорее будут жить за счет иностранцев, чем сами думать о собственном спасении. Я терпела твое наигранное внимание к себе единственно чтобы одурачить, так же, как ты обманывал меня. И я уверяю вас, старший из рода Ардулианов, здесь не будет построено никакого завода, все ваши усилия напрасны!

По мере того, как она говорила, Лиан становился все бледнее, и когда она закончила, лицо его казалось высеченным из мрамора. Стройное тело Джорджины дрожало от гнева, она тяжело вздохнула и сморгнула унизительные слезы, которые грозили покатиться ручьем; она хотела казаться твердой и, не доверяя больше собственному предательски задрожавшему голосу, замолчала.

Он выпрямился, расправив плечи, словно готовился принять неожиданную тяжесть. Его губы были так крепко сжаты, что, когда он заговорил, казалось, с трудом двигались; звук его голоса болезненно раздражал ее напряженные нервы.

— Позволь поздравить тебя. Я думал, только Дейдра обладает великим даром перевоплощения, но она не смогла бы сравниться с тобой. Театр потерял вас, мисс Руни; во время любовных сцен вы ни разу не выдали отвращения ко мне! Несомненно, сказалось ваше воспитание. Майкл предупреждал, но я не прислушался к его предостережению: вы действительно деловая, что называется, женщина с головой на плечах и без лишних чувств. С опозданием, но я верю ему!

Она слушала, в гордом вызове откинув голову; но увидев его руки, сжатые в кулаки так крепко, словно он боролся с самим собой, внутренне содрогнулась. Вид едва сдерживаемой силы внушил ей панический страх. Он навис над ней, как хищная птица, орлиный взгляд пронзил ее лицо, пытаясь найти хоть какой-то намек на раскаяние. Она ответила ему презрительным взглядом, молясь, чтобы ее уверенность не дала трещину под угрозой скрестить шпаги с человеком бурного темперамента, потомком древнего рода безрассудных бунтарей, которые отказываются признавать, тем более следовать цивилизованному кодексу поведения.

Она собрала все свои силы, чтобы казаться спокойной и равнодушной и четким голосом произнесла:

— Меня не интересует, во что вы верите; я намерена уехать отсюда как можно скорее. Саркастически улыбнувшись, она затем спросила:

— Могу ли прибегнуть к вашему гостеприимству в последний раз и попросить подать автомобиль завтра утром, чтоб я могла добраться до ближайшей железнодорожной станции?

И не дожидаясь ответа, быстро повернулась на каблуках и почти выбежала из комнаты.

Глава 7

Добравшись до своей комнаты, Джорджина поздравила себя с успехом и бросилась, горько рыдая, на кровать. Она не могла понять, почему испытывает такой стыд за свои поступки, ведь он заслуживал наказания. Но она знала, что его растерянное лицо, доверчивость, а затем презрение, которые она прочла в его глазах, будут преследовать в воспоминаниях всю ее жизнь. Она могла себя немного успокоить лишь тем, что он не извинился и не отрицал то, в чем она обвиняла его; похоже, его особенно разгневала критика в адрес ирландцев, а осведомленность Джорджины в его собственных бесчестных планах, казалось, беспокоили его меньше всего.

Она наконец разделась и легла в постель, но ей предстояла мучительная бессонная ночь, до первой трели птиц, приветствующих рассвет. Она была благодарна проснувшейся природе: ей легче снова встретиться лицом к лицу с Лианом Ардулианом, чем провести еще одну такую страшную ночь.

Перед тем как спуститься к завтраку, она с больной головой и сонными глазами упаковала свои вещи. Завтракала она в одиночестве. Кейта, отметив усталость на ее лице, сообщила, что Майкл, прихватив рыболовное снаряжение и смену одежды, уехал на рассвете, а сам, рано позавтракав, просил передать, что автомобиль будет готов к девяти часам.

Казалось, Кейта думала, что на сегодня запланирована прогулка, и Джорджина решила: разлука будет не так болезненна, если не говорить ей о своем отъезде. Она испытывала большое расположение к пожилой даме и знала, что та отвечает ей взаимностью. Но чувствительность Кейты, которую выказывала она даже при счастливых случаях, вызывала тревогу. Девушка мучительно переживала, что это их последняя встреча. Она оживленно болтала во время завтрака, только чтобы скрыть отсутствие аппетита. Ровно в девять Джорджина встала из-за стола и расцеловала Кейту в обе щеки, тайно попрощавшись с доброй душой.

Кейта порозовела от удовольствия и ответила заботливо:

— Смотри не забудь, когда поедете на прогулку, взять с собой пальто, дорогая. Хотя в последние дни и стоит прекрасная погода, думаю, это не продлится долго, и лучше взять теплые вещи, чем потом жалеть об этом.

— Хорошо, я так и сделаю, Кейта, — улыбнулась Джорджина. — Вы так добры ко мне. В отличие от вашего хозяина… — ее голос отчаянно оборвался.

— Дай Бог, если ты в самом деле это чувствуешь, — Кейта засмеялась, довольная. — Только никогда в жизни ты не сможешь искренно повторить то, что сейчас сказала. Нет, наверняка, насколько я знаю самого, а я думаю, что хорошо его знаю. А вот и он! Уверена, он посмеется, когда я передам то, что вы мне сейчас сказали.

— Нет, пожалуйста, не надо! — задохнулась Джорджина, неожиданно увидев в дверях фигуру Лиана.

Но Кейта не вняла ее просьбе.

— Вам должно быть совестно за то, что пренебрегаете своей будущей невестой, — упрекнула она с непринужденностью женщины, нянчившей его в детстве. — Она так подавлена, когда не видит вас, что чуть не плачет, и говорит, что чувствует себя покинутой. Вы слышали когда-либо подобное? Оставляю вас объясниться и переубедить ее.

Она поторопилась выйти, даже не взглянув на помертвевшую Джорджину.

Лицо Лиана было непроницаемым. Делая вид, что не замечает ее вспыхнувших щек, он прошелся по комнате и сухо сказал:

— Если вы готовы, то едем. Автомобиль подан. Все еще взволнованная, она задержалась у дверей.

— Только возьму сумку, она в комнате, наверху. Он протянул руку, чтобы остановить.

— Не надо, я сам возьму. У вас есть пальто?

— На кровати, — с запинкой произнесла она, болезненно ощущая холод, исходящий от него. — С перчатками и сумочкой.

Он через три ступеньки взлетел наверх и через несколько секунд вернулся обратно с вещами. Менее чем через пять минут она сидела на заднем сиденье роскошного, к ее удивлению, автомобиля, сквозь слезы наблюдая, как исчезает вдали Орлиный перевал.

Они ехали по сельской местности, которая казалась ей странно знакомой. Она вспомнила, что видела некоторые места во время их последней прогулки в экипаже, тогда они ехали по тропам, а не по дороге, как сейчас. Через некоторое время ландшафт изменился: унылое болото тянулось на мили от берега, словно не было красоты побережья и горных вершин, приютивших орлов Ардулиана. По крайней мере они будут благодарны ей за подаренную отсрочку. Вершины останутся их домом, пока местность останется нетронутой. При быстром ходе цивилизации среди заводских зданий могучим орлам места нет, так же как и человеку, сидящему впереди нее, поглощенному скоростью, такой неуместной на этих пустынных дорогах. Он был слишком свободолюбив и необуздан, чтобы принять оковы делового предприятия, влекущие за собой проблемы и потери.

После нескольких миль езды в молчании она почувствовала неладное. Определенно, давно пора появиться следам обитания людей! Она не знала этот край, но инстинкт подсказывал, что железнодорожная станция не может быть расположена в безлюдном месте. Ее нервные пальцы смяли перчатки в комок.

— Куда вы меня везете? — осмелилась она запротестовать. — Это не дорога на станцию. Не видно никаких следов, никаких признаков жилья!

Он не повернул головы, но увидев жесткую линию его профиля, она приготовилась услышать самый невероятный ответ.

— Тебе еще рано домой. Чувствую, некоторые уроки ты плохо усвоила, а способствовать успеху, думаю, может временное пребывание в условиях менее комфортных, чем Орлиное Гнездо!

— Не понимаю! — вскрикнула она, отказываясь верить собственным ушам; нет, он не посмеет совершить то, что можно назвать похищением! Но память услужливо подсказала девиз его рода: «Мы смеем все!» — правило, не скрывающее угрозы. Испуганная, полная отчаянья, она посмотрела вокруг, стараясь обнаружить путь для спасения, но не нашла ничего, подающего надежду: даже если ей удастся выпрыгнуть на скорости из автомобиля, бежать некуда и взывать о помощи не к кому.

И тут она заметила светлое пятно размытых очертаний, которое по мере приближения стало принимать вид белого домика, похожего на жилье Даниела Каванаха. Лучик надежды согрел ее душу — избавление было, если только она этим воспользуется! Она почувствовала с облегчением, что автомобиль неожиданно замедлил ход, и она напряглась, готовая выскочить, когда машина максимально приблизится к строению. Едва ей показалось, что уже достаточно близко, она раскрыла дверцу и прыгнула на обочину, моля Бога не переломать кости при падении. Приземление сопровождал глухой звук, у нее прервалось дыхание. Боли не было, но потребовалось несколько секунд, чтобы придти в себя и приготовиться бежать в сторону жилища.

Скрип тормозов останавливаемой Лианом машины поторопил ее, но едва она попыталась встать, как почувствовала, будто тысячи невидимых рук держат ее мертвой хваткой. Стараясь перебороть панику, она собрала все силы для следующей попытки, но, к ее ужасу, ноги охватила жирная черная слизь, и она ощутила, что тело погружается все глубже в болотную трясину, как теперь она поняла это. Тело пронизал никогда не испытываемый ею страх, и она издала крик ужаса. В детстве она часто слышала от отца и дяди рассказы о торфяных болотах, которые за считанные минуты способны были засосать лошадь, их обманчивая зеленая поверхность веками служила саваном для великого множества несчастных людей. При мысли о таком ужасном конце она издала еще один испуганный крик, оборвавшийся при виде бегущего к ней Лиана.

— Дурочка! — прорычал он сквозь зубы, подбежав. — Я бы с удовольствием оставил тебя здесь.

— Пожалуйста, о, пожалуйста, поторопись!.. — взмолила она.

Он наклонился, протянув ей руки, и она, судорожно схватившись, чуть не пригнула его к себе, но он быстро восстановил равновесие и начал с усилием вытягивать ее, пока с ужасным чавкающим звуком, напоминающим стон испуганного чудовища, трясина не выпустила ее из своих мерзких объятий.

Несмотря на покрывающую ее черную жирную слизь, она прильнула, содрогаясь, к нему, как к последней спасительной соломенке, и напрочь позабыв, что именно он виновник происшедшего. Обвив руками его шею, она несколько секунд, не говоря ни слова, стояла, прижавшись к нему, как вдруг ощутила дрожь, пробегавшую по его телу. Очнувшись, Джоржина почувствовала раскаяние за причиненную ему неприятность. Подняв голову, она увидела красное лицо и крепко сжатые губы. Едва она произнесла слова сожаления, как он потерял контроль, и с негодованием она увидела, что он безудержно хохочет. Она смотрела на него, изумляясь столь быстрому переходу от суровости к веселью. Перепады его переменчивого настроения переливались как ртуть от одного полюса к другому. Она смотрела на него как обиженный ребенок, а по щекам текли слезы, а он умирал от смеха. Пожалуй, залепив ему пощечину, она получила бы некоторое удовлетворение, но чувствовала, что подобное наказание только усилит его веселье, и, кипя от злости, она ждала, пока не прекратится этот дурацкий смех.

Прошло некоторое время, прежде чем он справился с собой и извинился. Он произносил слова прощения так подозрительно кротко, что она поняла, — он до сих пор борется с приступами смеха. С застывшим лицом она уставилась на него, когда он выдавил:

— Мне очень жаль, я знаю, это непростительно, но если бы ты могла увидеть себя со стороны!..

Чтобы успокоиться, он глубоко вдохнул, но широкая улыбка так и не исчезла с его лица, когда он смотрел на покрытую подсыхающей грязью фигурку. Джорджина едва сдержала слезы. Она прекрасно знала, как сейчас выглядит, но это пустое по сравнению с тем, что испытывало ее тело. Жижа стекала по спине, ноги хлюпали в туфлях, полных грязи, а липкая влага так пропитала одежду, что озноб пробирал до костей. Но она бодро ответила:

— Не думай, пожалуйста, об этом. Я рада, что рассмешила тебя.

Слова сопровождались зябкой дрожью, с которой она не могла справиться. Полный угрызений совести, он обозвал себя дураком.

— Ты должна снять мокрую одежду, иначе схватишь пневмонию.

Он тут же приступил к действиям и шагнул к ней. Не зная, чего ожидать, она нервно отпрянула. Неожиданно ее оторвали от земли, она оказалась на руках, и эти сильные руки без видимых усилий быстро понесли ее в сторону дома.

Они приблизились к жилищу, но никто не вышел встретить их, чтоб пригласить войти в дом. Только когда Лиан полез в карман за ключом, вставил его в замок и тот легко открылся, только тогда она начала подозревать, что коттедж, так похожий на другие, разбросанные по всей местности, мог быть домом Каванахов.

После того, как они вошли внутрь, у нее не осталось никаких сомнений: бедная обстановка дома врезалась ей в память. У Дейдры было много картин, цветных живописных пятен над лестницей, дверьми и окнами. Но картины только подчеркивали убогость стен, на которых висели, пастельные краски плохо сочетались с пропускающими сквозняки незаделанными щелями и слабо подогнанными дверями. В очаге не было огня, и Лиан, опустив ее на пол, устремился к комоду, вытащил одеяло и приказал:

— Снимай мокрую одежду и заворачивайся в одеяло, пока не разведу огонь. Он насупился. — Что тебе сейчас действительно необходимо, так это горячая ванна, но пока вода закипит, потребуется время, поэтому тебе сейчас необходимо вытереться насухо. По крайней мере у тебя есть во что переодеться; как только разгорится огонь, я схожу и принесу из машины твои вещи.

— Сп…спасибо тебе… — ответила она сквозь стучащие зубы. — Но я должна помыться хотя бы холодной водой. Где здесь ванная комната?

С нескрываемым удовольствием он сообщил:

— Здесь нет ванной комнаты.

— Нет? — в ее голосе прозвучало недоверие.

— Ни ванны, ни электричества, ни даже водопровода, — с вызовом ответил он. — Может быть, здесь ты поймешь, что я имел в виду, когда говорил о том, что тебе пойдет на пользу время, проведенное в менее комфортных условиях, чем ты привыкла. Вы только представьте, мисс Руни, — она передернулась от насмешки в его голосе, — если бы ваш дедушка не эмигрировал из страны, вы тоже могли бы родиться и вырасти в домишке, подобном этому, где, если вы хотите принять ванну или просто выпить чашку чая, должны взять ведро и прогуляться к ближайшему ручью!

Джорджина пыталась понять тайный смысл его слов. Неужели он серьезно намеревается держать ее здесь, в пещерных условиях, в наказание за колкие высказывания в адрес его соплеменников? Если учесть его великолепно развитое чувство юмора, похоже, дело обстоит именно так! Тревожась все больше, она спросила:

— Где Каванахи? Вы никогда не сможете заставить их держать меня здесь против воли! Он согласно кивнул головой:

— Конечно. Поэтому я ждал, пока они не уехали. Ее испуганные глаза обежали комнату, словно она надеялась увидеть хозяев.

— Уехали? Куда уехали? Я тебе не верю. Дейдра рассказывала, что Даниел за всю свою жизнь ни разу не покидал долины, так что вряд ли он согласился покинуть ее теперь!

Девушку снова охватила дрожь, но не от холода, а от страха, и Лиан, присматривающий за огнем, взглянул вверх как раз вовремя, чтобы заметить это.

— Оставим вопросы на потом, — резко приказал он. — Не стой здесь и не дрожи, а немедленно снимай мокрую одежду!

Приказной тон заставил Джорджины гордо поднять голову.

— Я не сдвинусь с места, пока ты не скажешь, где Дейдра и Даниел!

С тихими проклятьями он оставил очаг и, подойдя к ней, схватил за плечи.

— Ну хорошо, упрямый дьяволенок, я скажу. Даниел уехал в Лондон. После уговоров Дейдры и моих увещеваний он согласился лечь в больницу на операцию по удалению катаракты, которая грозит ему слепотой. Дейдра устроила все еще несколько месяцев назад, но Даниел наотрез отказывался, потому что некому было присмотреть за животными и посадками. Дейдра попросила меня помочь и, пообещав Даниелу послать человека присмотреть за хозяйством, мы сумели переубедить его. Однако, — его орлиный взгляд пронзил ее, — я решил не посылать человека, а приехать самому и взять тебя с собой. Уверен, с твоим холодным умом и великолепными способностями ты быстро наладишь дело. У тебя есть шанс показать нам, пустым и ленивым ирландцам, как надо управлять нашим нехитром хозяйством, чтобы превратить его в прибыльное дело. Подобное мелкое хозяйство типично для графства Керри, именно поэтому я привез тебя сюда. Буду ждать с великим нетерпением твоих критических замечаний, в чем мы ведем свои дела не правильно, равно и твоих советов, как прокормиться на двух дюймах почвы и акрах скальной породы! А теперь, — он сильно встряхнул ее, — у тебя есть ровно пять минут, чтобы снять мокрую одежду. Если не позаботишься о себе сама, это сделаю я!

Рассерженный, он вышел, оставив ее одну разбираться в противоречивых чувствах. Она начала снимать наполовину высохшую заскорузлую одежду. Смятенный уме трудом понимал смысл его слов, высказанных с уверенностью хозяина положения. Одно только определенно ясно: он не обручен с Дейдрой. Встреча, которая, она думала, была помолвкой, оказалась просто дружеским визитом, состоявшимся по просьбе Дейры с целью уговорить отца лечь в больницу.

Джорджина энергично растирала себя, чтобы удалить оставшуюся грязь, но не от этого кровь прилила к ее щекам. Она вспомнила, в каких ужасных вещах его обвиняла. Даже представить себе нельзя, что можно скрыть одновременное обручение с Дейдрой и с ней. Здравый смысл подсказал, но слишком поздно, что подобное мероприятие противоречит нравственным законам гордого главы рода Ардулианов, который ставил честь имени превыше всего.

Она чуть не расплакался от бесполезности усилий счистить с себя грязь, но в этот момент в дверь постучали.

— Я принес твои вещи, можно войти? Ее голос дрожал, когда она, завернувшись в одеяло, ответила:

— Я отказываюсь одеваться, пока на мне грязь, я должна помыться. Пожалуйста, не можешь ли ты принести немного воды?

— Извини, — последовал ответ, — у меня есть другая работа, тебе придется сделать это самой. Думаю, — в его голосе слышались нотки раздражения, — пока можно надеть какие-нибудь брюки и свитер. Немного грязи тебе не повредит!

Джорджина едва сдержалась от резкого ответа. Он был несносен! Он принял ее молчание за согласие и слегка приоткрыл дверь, чтобы просунуть ее сумки.

Брезгливо морщась от грязи, она достала белье из сумки и стала одеваться. Что бы ни случилось, поклялась она сквозь стиснутые зубы, она примет ванну, даже если для этого ей надо будет нырнуть в холодный поток. Веселое насвистывание Лиана, занимающегося своими делами, добавило злости, которая еще больше укрепила ее решение: как бы он ни старался, ему не удастся сломить ее. Она американка, из предприимчивого рода с материнской стороны, и никакому ирландскому разбойнику ее не победить!

Глава 8

Пять минут спустя, чувствуя себя грязнее, чем когда-либо в жизни, Джорджина вышла на поиски Лиана. Она предусмотрительно прихватила два металлических ведра, которые нашла у плоской каменной плиты, служившей для стока воды. Она нашла его позади дома кормящим двух свиней. Погремев ведрами, надменно спросила:

— Где я могу их наполнить?

Он не торопясь выпрямился, затем помахал рукой в направлении хорошо утоптанной тропинки, ведущей в сторону от дома и исчезающей за уступом.

— Тебе туда, вверх. Нос приведет, не пропустишь.

— Спасибо!

Она гордо вздернула тот самый нос, показав свое возмущение его невежливостью. Джорджина скорее бы умерла, чем попросила сходить за водой второй раз, но когда она двинулась в указанном направлении, даже ее спина говорила о негодовании.

Джорджина не знала, что такое «туда» и как выглядит то, что ей предстоит отыскать, но шла по тропе, пока не наткнулась на изгородь. В ней был проем, за которым тропа пролегла между двумя не содержащимися в порядке изгородями. У нее участилось дыхание, когда дорога начала медленно подниматься в гору, но журчание воды, идущее из заполненной крапивой ямы где-то рядом, указывало, что это правильный путь, и она пошла дальше.

Затем тропа затерялась, и Джорджина стояла, одна среди камней и папоротника, потеряв след. Девушка замерла, прислушиваясь. Звук журчащей воды говорил, что цель близка, но обнаружить ее никак не удавалось. Проведя с полчаса в бесплодных поисках, она мысленно дала себе слово, что никогда больше не будет относиться к этому величайшему удовольствию равнодушно, как к примитивному средству гигиены. Она расчесывала свое тело до боли, стараясь избавиться от болотного ила, его запах не переставал раздражать ее, и она знала, что не сможет успокоиться, пока не смоет с себя всю грязь. Крапива обжигала ноги, когда она ощупью пробиралась сквозь густой подлесок, кусты ежевики рвали одежду и царапали лицо, но она продолжала поиск, проклиная на ходу Лиана Ардулиана.

Джорджина чуть не плакала от досады, вынужденная смириться с поражением. Она споткнулась о камень и села, устало всматриваясь в растущую повсюду зелень, которая умела так хорошо скрывать свои тайны. От мысли, что придется вернуться назад с пустыми руками, она расплакалась. Как он будет радоваться ее поражению, как будет злорадствовать, когда предоставится еще одна возможность бросить ей в лицо, что она не выдерживает трудных условий, в которых живет народ, презрительно названный ею ленивым! Сейчас она испытывала стыд за свою несдержанность; только теперь она начала понимать, что совсем не народ графства Гельтах повинен в собственной бедности. Теперь девушка знала, чему именно хотел ее научить безжалостный Лиан Ардулиан, принуждая к подневольному пребыванию здесь. Он намеревался добиться, чтобы, расставшись с этой землей, она постаралась сделать все возможное для облегчения участи жителей, а если не удастся, то чтобы уехала с таким чувством вины, которое не оставило бы ее в покое до конца жизни.

Она сидела с опущенной головой, не желая пускаться в обратный путь. В сердцах с силой ударив по кусту папоротника, она приготовилась было подняться и идти в обратный путь, как вдруг среди качнувшейся зелени ее глаз заметил серебряный блеск. Едва веря в удачу, Джорджина наклонилась вперед, раздвинула папоротник, и перед ней оказалась заводь шириной в полметра, темная и неподвижная, с кристально чистой водой. Радостно вскрикнув, она опустилась на колени и, погрузив руки в холодную глубь, зачерпнула воду ладонями и поднесла к губам, чтобы почувствовать ее ледяной вкус. Напившись, она до краев наполнила ведра и повернула обратно к дому, испытывая такое ликующее чувство победы, что не замечала тяжести ведер.

Когда Джорджина, пошатываясь, преодолела несколько последних метров к дому, Лиан разбрасывал зерно пронзительно кричащим курам. Мимолетная улыбка дрогнула в уголках его губ. Он бросил последнюю пригоршню и пошел ей навстречу.

— Я думал, ты заблудилась, — вежливо сказал он. — Наверное, с трудом нашла источник?

Понимая, что он смеется над ней, она вздернула подбородок и солгала:

— Нисколько, там было так спокойно, что я решила посидеть немного и… задумалась.

— А, — насмешливо протянул он, — полагаю, это большая удача — найти место, где можно успокоить свое сердце. Надеюсь, ты думала о приятном?

Разгневанная, она повернулась уйти прочь от его несносных насмешек, однако вспомнив, что без его помощи не обойтись, холодно спросила через плечо:

— Не будете ли вы так добры показать, как тут разогревают воду? Если я не смою эту грязь, то больше не выдержу и закричу!

Возможно, он понял, наконец, что обращается с ней несправедливо жестоко, или вызывающий тон не смог скрыть ее уныния. Так или иначе, голос Лиана звучал тепло, когда он ответил:

— Дай мне ведра. Не могу гарантировать горячую ванну, но если налить воду в то, что Дейдра называет «ведьминым котлом,» поставить его на сильный огонь и добавить к этому еще пару ведер, то теплая ванна тебе обеспечена.

«Ведьмин котел» Дейдры оказался громадным железным чаном, который Лиан подвесил над разгоревшимся огнем. Он вылил всю воду из ведер и прежде чем снова пойти за водой к источнику, вытащил из сарая огромный цинковый таз и поместил его перед огнем.

— Пожалуйста, миледи, — усмехнулся он. — Ваша ванна почти готова.

Она с напряженным удивлением осмотрела голую комнату; по-своему поняв ее немой вопрос, он сухо пояснил:

— Не беспокойся, мне надо до наступления сумерек вспахать клочок земли. Так что когда твоя ванна будет готова, я уйду. Работа займет у меня по крайней мере два часа, — он сделал ударение.

Девушка смутилась: он не так понял ее, но еще до того, как она пришла в себя, Лиан подхватил ведра и вышел из дома.

Джорджина наслаждалась ванной и совсем потеряла счет времени. Никогда в жизни этот ежедневный ритуал не доставлял ей столько блаженства. Там, дома, ее ванная комната была истинной симфонией в голубом: голубая ванна, отделанные голубым кафелем стены с зеркалами, громадные махровые бледно-голубые полотенца и стеклянные полочки, уставленные всевозможными туалетными принадлежностями. Но каждый раз она проводила среди этой роскоши не больше десяти минут, словно даже не замечая щедрого потока горячей воды.

Здесь вода едва достигала высоты шести дюймов, была еле теплой и быстро остывала. У цинкового таза дно оказалось шершавым, и в нем было неудобно лежать; жар от огня яростно подогревал с одной стороны, в то время как другой бок морозил идущий от дверей жестокий сквозняк. Тем не менее было истинным наслаждением намылиться толстым куском хозяйственного мыла с резко бьющим в нос запахом и смыть с себя прилипшие остатки болотной тины.

Насухо вытершись и сменив грязную одежду на свежую, она снова почувствовала удовольствие и подумала, что стоило пережить все испытания ради этого мгновения; точно так же, как стоит пережить боль ради того ни с чем не сравнимого ощущения, когда она отступает.

К тому времени как она помылась и вернула таз в сарай на место, у нее проснулся волчий аппетит. Время ланча давно прошло без какого-либо напоминания Лиана. Гордость не позволяла ей спрашивать, поэтому она потуже затянула пояс и заставила себя не думать о пище. Но голод брал свое, и она поспешила в дом и приступила к поискам съестного в надежде отыскать какие-нибудь припасы. Все, что она нашла, — миска с маслом и несколько картофелин; но даже их вида было достаточно, чтобы у нее потекли слюнки. Начистив картошки на двоих — ведь она не могла не считаться с его присутствием, даже если он того не заслуживал, она положила ее в котелок с водой, оставленный греться над огнем. Она посолила ее и осторожно подложила еще кусок торфа сверху уже горящего. Довольно скоро картошка закипела, и пока она варилась, Джорджина накрыла голый деревянный стол клетчатой скатертью и поставила два прибора.

Когда Лиан вернулся домой, она тихо мурлыкала про себя, наклонившись над котелком, проверяя, готова ли картошка. Он вошел так тихо, что, услышав за спиной его голос, она резко обернулась и от неожиданности уронила вилку.

— Поздравляю, — с усмешкой сказал он. — Я бы никогда не поверил, что ты можешь варить картошку. Интересно, узнали бы тебя твои коллеги по работе? Ожидая ответа, он наклонился поднять вилку.

Стараясь скрыть смущение, она деловито сказала:

— Чтобы ответить на вопрос, им надо самим побывать здесь, но поскольку это невозможно, то не лучше ли нам сесть за стол без них? Я умираю от голода.

Он оглядел стол, где почетное место занимала миска с маслом, а затем перевел взгляд на котелок с картошкой, и его брови поднялись от удивления. Но не сказав ни слова, сел за стол и стал ждать, когда ему подадут еду.

Они ели в полной тишине: она была слишком голодна, чтобы отвлекаться на разговоры, а он глубоко погружен в собственные мысли, бросающие мрачную тень на лицо. Но когда, насытившись, Джорджина отодвинула от себя пустую тарелку, почувствовав, что наступило время требовать объяснений, он откинулся на спинку стула, закурил сигарету и с вызовом встретился с ней взглядом, показывая, что готов отбить все ее атаки.

Перед тем как задать вопрос, она от волнения прокашлялась.

— Ты серьезно собираешься держать меня здесь против воли, или твои действия просто блеф, попытка запугать, чтобы я согласилась перевести сюда промышленность? Если последнее, то могу заверить, это не сработает, — любой, кто меня знает, скажет: ее можно убедить, но нельзя принудить! — вызывающе закончила она.

У нее похолодела кровь, когда он холодно и четко произнес:

— Я не собирался тебя запугивать и тем более не вел бесчестную игру. Я хотел преподать надлежащий урок, чтобы помнила на будущее: нельзя обо всем в жизни судить одинаково поверхностно, исключительно по внешнему виду. Точно как то болото, снаружи кажущееся твердым и надежным, есть масса других вещей, о которых ты очень мало знаешь, в которых мало смыслишь, но которым ты осмеливаешься давать оценку и выносить безапелляционное суждение. Пройдут годы, и ты поблагодаришь меня за то, что заполнил пробел в образовании, допущенный теми, кто был ответственен за твое воспитание.

От его холодного нравоучительного тона у нее остановилось дыхание; несколько мгновений она смотрела через полупустой стол.

— Ты невыносим! — выкрикнула она отчаянно. — Слава Богу, что наша помолвка только фарс, мне противно даже представить себя обрученной с надменным, самодовольным типом, каким ты оказался!

— Помолвка состоялась!

Исходящий от него холод и голубые колючие льдинки, сверкавшие в глазах, заставили ее воздержаться от очередной резкости, и установилась тишина. Он наблюдал за ней некоторое время сквозь сузившиеся щелки глаз и затем продолжил;

— Несмотря на то, что наша помолвка официально не объявлена, слух о ней распространился по всему графству. Я не намерен становиться объектом сплетен и не позволю смеяться над именем Ардулианов кому бы то ни было, так что нравится тебе это или нет, ты останешься моей невестой до тех пор, пока я не сочту, что прошло достаточно времени между объявлением помолвки и ее отменой, чтобы не возникло никаких пересудов. Она подскочила, ее щеки алели, как флаги.

— Его заботят сплетни! Подумать только! Его, который держит меня против воли, одну, без сопровождающей старшей дамы, которая могла бы накинуть узду на распустившиеся языки! Я не принимаю твоих объяснений. Как думаешь, что вызовет больше сплетен: разорванная помолвка или то, что я нахожусь здесь одна, и рядом ни одной души, что помогло бы соблюсти приличия, которым твои люди придают такое большое значение?

Ее горячая речь не произвела никакого впечатления. Он, казалось, устал от разговора и, погасив окурок, сказал:

— Сюда никто не заезжает случайно, а только навестить Даниела. Друзья знают, что его сейчас нет, и ни у кого не появится желание совершить бессмысленную поездку. До тех пор, пока знакомые Даниела думают, что дом пуст, не стоит беспокоиться, что тебя увидят здесь.

— Ты забыл о дяде Майкле! — возмущенно бросила она. — Дядя не позволит поступать, как тебе заблагорассудится.

— Он далеко отсюда, на рыбалке, и если ты еще вспомнишь Кейту, то могу успокоить: я намекнул ей, что мы, возможно, на несколько дней поедем к Майклу, и если этим вечером не вернемся, она легко поверит, что мы так и поступили.

Негодующий румянец медленно исчез с лица Джорджины, оно побледнело и стало озабоченным. Дымчато-серые глаза расширились, словно помимо ее воли умоляя отменить жестокое решение. Но его взгляд не смягчился, он пронзал ей сердце и заставлял трепетать, как от укола шпагой. Каждое слово, которое произносил, он взвешивал. Орел больше не был пленником, в этом нет никаких сомнений! Мрачное предчувствие охватило ее, когда она подумала об орлах, сторожащих его дом. Подобно диким созданиям, он тоже способен повернуть против тех, кто нарушал его планы.

Скрип его стула о каменный пол так напугал ее, что она вздрогнула. Теперь, когда она знала, до какой степени он безжалостен, заброшенность одинокого фермерского дома казалась зловещей. Испуганный мозг посылал сигналы опасности, и холодок пробегал по спине. Стоило ему случайно оказаться рядом с ней, как она невольно вскрикнула и сжалась на своем стуле. Он подошел еще ближе, глядя сверху вниз с необъяснимым выражением, и она снова отпрянула.

Он стоял, не двигаясь, в полной тишине, и она почувствовала всевозрастающую панику. Куда исчез тот приятный мужчина, чьей непоследовательной натурой она могла, как ей казалось, управлять! Перед нею был угрюмый незнакомец, более опасный, чем кто-либо, с кем она была знакома раньше.

Она превосходно ориентировалась в мире бизнеса, среди которого выросла, где у нее прорезались зубки, где, повторяя за матерью, она произнесла первые слова и где научилась достойно парировать любую словесную атаку, как подобает деловой женщине, способной за себя постоять в этом мире мужчин. Лицом к лицу с Лианом Ардулианом она теряла всю свою уверенность. Холодное самообладание, над которым она работала многие годы, испарялось, как туман с вершины горы: она направляла свои слабенькие силы против слишком грозного противника. Но было нечто, пугающее ее больше, чем все остальное. Мать подпитывала ее самоуверенность и гордыню, уверяя, что дочь на голову выше любого мужчины. Здесь же, вдали от твердой почвы «Электроник интернейшнл», она чувствовала себя только слабой и беззащитной женщиной, которая оказалась во власти мужчины, непочтительного дикаря, отказывающего ей в элементарных знаках уважения, к которым, как истинная дочь своей матери, она привыкла.

Медленным движением она провела по лбу рукой, — она устала, это был длинный, полный событий день, и вокруг дома сгущались сумерки. О чем еще собирался он спросить? Какие еще коварные планы зреют под этой глухой маской, оживляемой только голубым цветом глаз, внимательно изучающих ее? Она должна знать.

Внезапно она спросила:

— Где я буду спать? — и была удивлена мягкой неуверенностью в его голосе.

Глядя на нее сверху вниз, он ответил:

— Спальни наверху, — он кивнул в сторону лестницы у дальней стены.

Сердце у нее ушло в пятки, но, призвав на помощь все свое мужество, она повернулась к лестнице.

— Если ты не возражаешь, пойду прилягу, я очень устала, спокойной ночи. Он задержал ее.

— Я пойду первым, — мягко настоял он. — Я знаком с домом, ты можешь споткнуться.

Она не возражала; но когда он пошел вперед, холодные пальцы сжали ее сердце, чувство страха сдавило ее горло и парализовало дыхание.

Наверху лестницы было темно. В коридоре без окон единственная дверь вела в единственную спальню. Он открыл ее, пропустив в коридор яркий луч света, и вслед за ним она вошла в комнату. Здесь стояла железная кровать с очень тонким матрацем, — она никогда такого не видела, — покрывающим пружины. Плохо отшлифованные медные шишечки с трогательным великолепием украшали спинки кровати, а ножки стола с мраморной столешницей, на которой стояли кувшин и таз для умывания, казалось, готовы были подломиться.

Такие безыскусные вещицы она видела прежде дома, у друзей в Америке. Их покупали в качестве сувениров в своих поездках на «старую родину» и использовали как подставки для цветов, — они имели большой спрос, ими даже восхищались. Интересно, тупо подумала Джорджина, так бы ли они восхищались, если бы знали истинное предназначение подобных предметов?

Ирония не укрылась от его глаз, и Лиан с усмешкой спросил:

— Примитивно, не правда ли?

Она быстро повернулась, затем отошла в сторону, подальше от него. Он стоял, опираясь о косяк двери и скрестив руки на груди. Его высокая фигура была опасно большой для маленькой комнаты. Она находилась в одном шаге от спинки кровати и поняла, но слишком поздно, что попала в западню. Словно загипнотизированная, она с ужасом наблюдала, как его темная голова наклонилась к ней, и он со значением прошептал:

— Вы уже поняли, мисс Джорджина Руни, что мы простой до примитивности народ. Могу представить, какие мысли роятся сейчас в вашей маленькой испуганной головке. Как поведет себя дальше ирландский дикарь? Достаточно ли он цивилизован, чтобы уважать мою волю, или в его жилах все еще течет кровь варваров?

Он испытывал ее терпение с радостью ребенка, привязавшего жестяную банку к кошачьему хвосту, но ребенку можно простить глупость, мужчине — нет. Ее глаза сверкнули, она с вызовом встретила его взгляд.

— Если судить по прошлому опыту, вряд ли от вас можно ожидать уважения или соблюдения приличий. Мужчины, подобные вам, знакомятся с женщиной исключительно ради удовлетворения собственного тщеславия, им не свойственны глубокие истинные чувства. Мнение моей матери справедливо: «Никогда не доверяй ирландцу!»

Белая линия вокруг его твердо сжатых губ указывала на сильнейший гнев, но она не побоялась посмотреть ему прямо в глаза. Он произнес сквозь зубы:

— Ты уже во второй раз предъявляешь мне это обвинение, и я снова категорически отвергаю его!

— Но ты не опровергаешь его, потому что не можешь! — бросила она в ответ.

— И никогда не стану, — прервал он ее. — Это значило бы придавать глупостям значение, которого они не заслуживают. Я их просто отвергаю, они не заслуживают даже презрения!

Он сердито смотрел на нее, и уверенность Джорджины поколебалась. Может быть, она ошибалась относительно его намерений? Ее обвинения вызвали в нем бурю гнева, заметно было, каких усилия ему стоит сохранить контроль над собой. Неожиданно вспомнились слова, сказанные не то им, не то ее дядей, — Джорджина сама слышала их собственными ушами, и они прочно отпечатались в памяти: «Практичная деловая женщина… бесполый компьютер». Обида проснулась в ней, и она сказала твердо:

— Вы кривите душой, господин Ардулиан, но к несчастью для вас, я не так глупа, чтобы принимать все за чистую монету!

Он напрягся и неожиданно больно схватил ее за руку, так что она вскрикнула.

— Ты действительно веришь, что я просил тебя стать моей женой только из-за денег? Он ждал ответа, но в комнате стояла могильная тишина. Как часто случалось в минуты нервного напряжения, ее глаза остановились на неодушевленном предмете — одной из медных шишечек, украшавших кровать; все внимание сосредоточилось на ней, Джорджина не замечала ничего вокруг. Но он отказывался быть незамеченным.

— Отвечай! — он энергично встряхнул ее. Полсекунды она выдерживала его взгляд, затем опустила глаза и резко выпалила:

— Да, я верю!

Она бы хотела немедленно вернуть свои слова обратно, но все пути назад были отрезаны. Она поняла по выражению его лица, что подозрения глубоко задели его. Так глубоко, что когда он отвечал, казалось, его сердце пронзили ножом.

— Ну что ж! Видимо, нет смысла тратить зря время, пытаясь изменить твое мнение о себе. — Он кивнул в сторону шкафа:

— Постельное белье там. Я буду на сеновале, если тебе понадоблюсь.

И сразу ушел; его шаги по голым ступенькам глухим эхом раздавались на лестнице. Она осталась в комнате одна, с горьким чувством отчаянья в сердце.

Глава 9

Природа Ирландии так же сурова, как и ее люди. Когда солнце с улыбкой глядит вниз, смягчая своим теплым светом жесткие контуры горных вершин, а озера отражают синеву безоблачного неба, кажется, что покой и согласие неотъемлемая часть совершенного целого. Но когда природа, подобно своим непостоянным обитателям, взрывается бурей и штормом, последствия бывают страшными. Ветры, приходящие с Атлантики, врываются без предупреждения и разносят беду по всему западному побережью. Ничто не может устоять против ливневых потоков, проникающих в самые укромные уголки, словно намереваясь подвергнуть мрачному обряду крещения ветром и водой все и вся. Заливы по всему побережью становятся невидимыми: брызги из бушующего моря подхватываются и несутся на берег порывом сильного ветра, образуя туманно-серую дымовую завесу, сквозь которую невозможно ничего разглядеть. Застигнутый в такую непогоду испытывает настоящие мучения: прежде чем сделать шаг, он должен точно рассчитать его и правильно поставить ногу на твердую почву, к тому же не ошибиться, перебрасывая свое тело вперед, и устоять против порыва ветра, сохранить равновесие.

В ту ночь, когда Джорджина безуспешно пыталась заснуть, лежа на странной жесткой кровати, погода резко изменилась. О наступающем шторме неожиданно и мощно возвестил раскат грома, потрясший дом. Она быстро села и через незавешенное окно увидела вспышку молнии, осветившей комнату и сопровождаемой ударом грома. Когда порыв ветра с диким завыванием начал рвать соломенную крышу, она заволновалась и спрыгнула с кровати. Сквозняк пригнал облачко пыли, оно опустилось вниз и тонким слоем легло по всей комнате. Охваченная страхом, она натянула на себя одежду, вздрагивая всякий раз, когда молния освещала комнату, и стараясь не слышать неистовых завываний ветра и грохота дождя, которые обрушились на дом со всех сторон.

Ее охватила паника. Она была не подготовлена к свалившемуся на ее голову испытанию. Джорджина высмеяла бы любого, кто сказал, что она боится бурь, но наблюдать за ними из прочно построенного нью-йоркского офиса или из звуконепроницаемой квартиры с кондиционером, где она жила, — одно, оказаться же в эпицентре разыгравшейся бури, в доме со стенами, как папиросная бумага, и соломенной крышей — это совсем другое.

Она схватила пальто и выбежала из спальни, в которой, казалась, ее подстерегала опасность. Любой скрывающийся в тени предмет словно угрожал-, ей представилось, что комната наполнена субстанцией, протестующей против ее присутствия здесь. Другой удар грома, прямо над ней, сотряс землю, заставив ее замереть, но когда снаружи мелькнула, в поисках своей жертвы, молния, она очнулась и рванулась к двери. Потеряв голову от страха, почти утратив чувство реальности, она не понимала опасности, которая могла подстерегать ее снаружи.

— Лиан! — ее пронзительный призыв, едва сорвавшись с губ, был унесен завывающим ветром.

Сеновал, куда он пошел спать, был всего в нескольких ярдах от дома. Она выбежала в темень и стала всматриваться. Вдруг мощный порыв ветра сорвал ее и бросил назад, к стене. В отчаянии она сделала новую попытку, не собираясь возвращаться в дом. Шаг за шагом продвигалась она боком вдоль стены, — для этого потребовались почти героические усилия, и она вынуждена была остановиться, чтобы собрать силы для продолжения пути. Дождь хлестал по ее слабому телу холодными колющими струями, но Джорджина не собиралась сдаваться. Она подождала, пока ветер не утих на короткое время, и изо всех сил рванулась в направлении сеновала. Она твердо знала, что ее единственное спасение — Лиан Ардулиан; лишь он обладал необходимой силой и уверенностью и способен был не только одержать победу, но и насладиться борьбой.

Ее вольный полет резко оборвался, когда она на полном ходу врезалась в твердый темный предмет, который первым делом качнулся в сторону, а затем двинулся снова к ней навстречу. Дыхание остановилось, и она бы упала, если бы кто-то не схватил ее за руку. К счастью, знакомый голос прокричал ей в ухо:

— Глупышка, почему ты не осталась дома, там безопасно!

— Лиан! О, Лиан!

С рыданиями она упала ему на грудь, слезы смешались с дождем, намочившим его пальто. Она так крепко прижалась к нему, что он мгновенно почувствовал всю силу ужаса, охватившего ее. Он быстро подхватил ее на руки и понес на сеновал. Каркас с крышей и двумя стенами из гофрированного железа служил укрытием для сена, которое было навалено на три четверти высоты стен по двум сторонам. Две другие стороны были открыты для бури и ветра. Грохочущий звук дождя, бьющий по металлу, закладывал уши. Но Лиан рядом, обнимает ее кольцом своих надежных рук; несмотря на весь окружающий ужас, она почувствовала себя в полной безопасности и приникла к нему, прижавшись лицом к пахнущему мокрой шерстью пальто. Он прокричал ей в ухо:

— Как думаешь, ты сможешь проделать путь обратно в дом, здесь плохое место для укрытия?

Она подняла голову с его груди, намереваясь прокричать, что никакая сила не заставит ее вернуться в дом одной и что она пойдет туда только вместе с ним. Но она взглянула в его залитое струями дождя лицо, и их взгляды встретились. Его черные волосы в беспорядке мокрыми кольцами падали на лоб; чтобы избавиться от капель дождя, запутавшихся в густых темных ресницах, ему пришлось энергично встряхнуть головой. Шум бури стих, когда она замерла, глядя на него, среди непроглядной тьмы. Неожиданно она почувствовала их близость его руки обвивали ее талию, ее ладони были так крепко прижаты к нему, что она ощущала биение его сердца.

В это мгновение, почувствовав ее близость, он тоже замер. Не обращая внимания на бурю, свирепствующую вокруг них, они смотрели друг на друга с опасливым, изучающим удивлением. Побуждаемая первобытной силой, она отдалась во власть чувственного волнения, охватившего ее. Подозрения и темные мысли забылись, и с невольным прозрением она осознала правду, которую долго гнала от себя: ее влекло к мужчине, которого она должна ненавидеть, мужчине, который и не скрывал своего презрения к ней!

Творившееся вокруг было отражением происходящего внутри нее, когда она, дрожа, стояла под его настороженным изучающим взглядом. Он всматривался сквозь темноту, пытаясь найти на лице подтверждение того, что поневоле выдавало ее гибкое тело. Она не уклонилась от его крепких объятий лишь тихонько вздохнула. Его чуткое ухо уловило этот звук, и с приглушенным стоном он дал волю своему нетерпению. Кончиками пальцев он приподнял ее подбородок и, не ожидая ответа, обрушил на нее град поцелуев, которые у нее не было желания отвергать.

Она никогда не испытывала подобного. Его первые поцелуи волновали и возбуждали ее и она пожалела о подозрениях, которые лежали между ними. Она отдалась чувству, влекущему к нему, и на орлиных крыльях взлетела на такие высоты, о которых не мечтала. Она ласково шептала его имя и гладила чуткими пальцами его черные спутанные волосы, когда очередной удар грома разорвал путы унаследованной от многих поколений предков страсти, не тронутой цивилизацией. Он еще сильнее обнял ее, его сильные руки укрывали ее, как крылья большой птицы, а дикие поцелуи были такими же волнующими, как у предков кельтов, когда те похищали у врагов их женщин, из мести, врожденной жестокости или привычки к острым ощущениям. Попав в водоворот его страсти, охваченная счастьем, Джорджина осознала, что ей грозит опасность утонуть в море бурных чувств, но была слишком переполнена ими, чтобы беспокоиться. Ее тело жаждало его прикосновений, она все крепче прижималась к исходящей от него силе, растворялась в его ласке, а ее губы с наслаждением и страстью отвечали на его поцелуи.

— Джина! — охрипшим голосом прошептал он на ухо сквозь волосы, затем, опалив ухо теплым дыханием, его губы, легко касаясь, передвинулись к щеке. Джина, любовь моя, ты так нужна мне!..

Пришло время одуматься, если бы она не потеряла голову, но с безрассудной непринужденностью она признала свое поражение тем неизъяснимым способом, свойственным только любящим женщинам, без слов, но с мольбой в глазах и томлением, источаемым всем телом. Рев бури вокруг них был подходящим аккомпанементом к неистовому взрыву страсти, которая держала их на своей волне. Капельки пота выступили на лбу у Лиана, а в его темных глазах отражались зигзаги молний. Затем, когда уже, казалось, их уносит за границы здравого рассудка, он неожиданно остановился. Она тихо запротестовала, когда его руки вокруг нее разомкнулись. Она потянулась за ним, когда он отстранился, и была поражена, когда, поставив ее на расстояние вытянутой руки от себя, он, твердо сжав челюсти, жестко посмотрел на нее.

— Лиан?.. — спросила она в замешательстве. Его лицо побледнело, а руки, недавно обнимавшие ее, невольно сжались на плечах, заставив почувствовать произошедшую перемену.

— Мы идем обратно в жилище, — сурово сказал он; холодность слов противоречила еще заметным в глазах следам страсти.

— Но почему, Лиан? — она не хотела спускаться с небес, покинув его объятья, даже на время короткого пути к дому.

— Потому что мы немедленно возвращаемся в Горный перевал.

Ее лишили права на возражение! Так недавно страстно целуемые губы изогнулись в недовольной гримасе, но ее извлекли из укрытия в сене и поставили лицом к лицу с разбушевавшейся стихией. Ей потребовались все силы, чтобы преодолеть путь к коттеджу. Даже при поддержке сильных рук, это короткое путешествие было настоящим кошмаром. Уходя, она оставила дверь домика открытой, и силой ветра их буквально внесло в кухню. Казалось, буря завыла от несправедливости, когда Лиан с усилием захлопнул дверь, отрезав шум снаружи от тишины темной неосвещенной комнаты.

Джорджина шагнула к нему, испытывая потребность в объятии, но он не ответил взаимностью, когда она обвила руками его шею и подставила губы для поцелуя. Казалось, прошла целая вечность, пока она, закрыв глаза, ждала, но к своему ужасу услышала, как он сухо сказал:

— Я возьму твой чемодан.

Джорджина залилась краской стыда, когда, открыв глаза, увидела его равнодушное, почти скучающее лицо. В ней не осталось больше гордости, и охрипшим от причиненной боли голосом она спросила:

— Лиан, я… больше не нужна тебе? С каменным лицом он нанес удар:

— И никогда не была нужна. Я провел эксперимент, и теперь, когда доказал то, что хотел, мне неинтересно!

Холод сжал ей сердце, но ей необходимо было заставить его продолжать. Проведя языком по неожиданно пересохшим губам, она попросила:

— Объясни, пожалуйста, боюсь, я не правильно поняла, Он пожал плечами и отступил назад, так что его голос раздался откуда-то из темноты.

— Я хотел узнать, действительно ли ты такая холодная и бесчувственная, как считает твой дядя.

Если он и услышал слабый стон боли, то ничем не выдал этого и спокойно продолжал рвать ее сердце на части:

— Вчера ты разыграла настоящий спектакль, притворившись мягкой и нежной, это была игра с целью заманить меня в ловушку. Я хотел узнать, есть ли на самом деле у тебя душа… подлинные чувства… или ты холодная и бесчувственная, как о тебе говорят.

Она закрыла глаза, чтобы переждать нахлынувшую боль. Стыд. Унижение. Он отплатил ей сполна за то, что она осмелилась обмануть его. Она не винила его, она осуждала себя за вызывающую жалость слабость. Она могла поклясться, что в этот раз его чувства были подлинными. Все произошло так быстро, что она с трудом могла поверить в его отказ.

Слезы залили ее лицо, и с рыданиями, которые он не мог не услышать, она с вызовом ответила:

— И ты убедился? Если да, то выскажи свой приговор ради… — у нее сорвался смешок, — ради счастья моего и моего будущего мужа, мне бы очень хотелось знать!

Он долго молчал, и она уже подумала, что он не намерен отвечать; когда же он, наконец, ответил, в его низком голосе слышалась злость, но, она чувствовала, направленная не на нее.

— Я должен признаться, что был введен в заблуждение. Ты истинная женщина, самая привлекательная, самая желанная — ты составишь идеальную пару любому мужчине, которому когда-нибудь сможешь доверять!

Она глядела в темноту, разделяющую их, темноту, которая скрывала выражение его лица, но не могла скрыть чувства приближающейся катастрофы в атмосфере взаимных недомолвок. Она попыталась ответить ему презрением, но сумела только, запинаясь, сказать:

— Так это все была видимость… игра с твоей стороны, достойная презрения игра «око за око»?

— Совершенно верно, — ясно раздался в комнате его ответ. — Вчера ты вела в игре, сегодня — я. Как жаль, — в его голосе послышалась насмешка, — что у нас нет согласия во времени и месте. Результат мог быть многообещающим.

Словно в нетерпении, он шагнул к лестнице и отрывисто сказал:

— Мы уже достаточно долго ведем этот бесполезный разговор. Я возьму твои вещи, и мы уезжаем. Шторм, похоже, утихает; если повезет, чуть позже полуночи прибудем в Горный перевал, не слишком поздно, чтобы не огорчить Кейту и соблюсти правила приличия.

Он прыжками взлетел вверх по лестнице, как бы радуясь этому физическому занятию. Она уставилась в пустоту, оставленную им, с трудом пытаясь справиться с болью унижения, от которой страдала в ней каждая живая клеточка.

Ее везли сквозь дождливую ночь со скоростью, определяемой только желанием попутчика поскорее избавиться от обузы, которую она из себя представляла. В сердце у нее поселилась такая боль, что она не могла проанализировать свои чувства. Она сидела одна, на заднем сиденье, уставившись взглядом в темноволосую голову Лиана, которую недавно ласкала. Даже в своем страдании она не, осуждала его за собственное унижение, подобно тому, которое вчера испытал он сам по ее воле. Признавая, что его месть оправдана, уголком своего сознания она хотела бы ненавидеть его за способ, который он выбрал для наказания. Но она не могла ненавидеть его, потому что все ее мысли были заняты одним осознанием того, как глубоко и безнадежно она любит! Это горестное открытие целиком поглотило ее, не позволяя думать ни о чем другом. Возможно, позднее, когда она вспомнит о невероятной сцене их последнего разговора, ей придется испить до дна чашу горечи и оскорбленного чувства, но сейчас, в эту минуту, не было ничего, кроме мыслей о мужчине, которого она любит. Несмотря на предостережения матери, собственную замкнутость, она бы оставалась в этом простом доме столько времени, сколько он был бы с ней рядом!

— Тебе не холодно? — неожиданный вопрос застал ее врасплох.

— Нет… нет, спасибо, мне тепло, — с запинкой ответила она.

— Хорошо! — он переключил внимание снова на дорогу. — Еще полчаса езды, и мы будем на месте.

Она взглянула в окно, пытаясь рассмотреть знакомые уже места, но летний шторм набросил покров легкого тумана, хмурые небеса спустили облака вниз, полностью закрыв свет, — их окружала плотная тьма. Она отвернулась от грустного зрелища и вздохнула. Его чуткое ухо уловило этот звук.

— Не беспокойся, — с укором сказал он, приняв ее вздох за выражение недовольства. — Завтра в это время ты будешь наслаждаться возвращением к привычному комфорту: роскошный отель, окружение людей, которых ты выберешь сама; конечно, ты сможешь их развлечь рассказами о варварах ирландцах!

Когда он произнес последние обидные слова, ее глаза наполнились слезами. Когда же этот человек прекратит причинять ей боль? У нее не было никакого желания возвращаться в агрессивный искусственный мир бизнеса. Даже те несколько дней, проведенных в Керри, показали ей другую жизнь, о которой она и не подозревала и которую ей довелось узнать. Мысль вернуться в джунгли бизнеса была противна ей. Все эти заседания правления с участием мужчин, собравшихся, как хищники, вокруг стола, готовых наброситься на тебя при любом первом промахе; в спешке созываемые заседания; надрывный звон телефонов — эти воспоминания возвращали ее к тому состоянию усталости, которая была причиной ее болезни. Достаточно хищников! Все, чего она хотела — остаться здесь и дышать чистым, вольным воздухом мест, где обитают орлы…

Автомобиль внезапно остановился, они приехали. Уставшая, она вышла из машины и стала подниматься за ним вверх по ступенькам к входной двери. Едва они подошли, как дверь распахнулась настежь, и их приветствовал теплый взволнованный голос Дейдры:

— Лиан! Сюрприз! Сюрприз! Скажи, что ты рад меня видеть!

Он перелетел последние ступеньки и схватил смеющуюся девушку в объятия.

— Когда ты приехала? — спросил он, с удовольствием расцеловав ее. — Как Даниел?

— Всего десять минут назад, если отвечать на твой первый вопрос. Если на второй, то у отца все в порядке, во всяком случае, на данный момент. Произошла какая-то задержка, и операцию могут сделать только на следующей неделе. Он попросил меня вернуться домой и убедиться, что хозяйство в порядке. Я оставила его в доме тети до тех пор, пока не вернусь за ним накануне операции.

Джорджина вошла в холл, бледная и дрожащая, и встала сзади них в ожидании, когда они ее заметят. Сияющие глаза Лиана пробежали по поникшей фигурке, он нахмурился и приказал:

— Дейдра, иди с Джорджиной в маленькую гостиную, там, я уверен, разожжен огонь, а я схожу за Кейтой и попрошу позаботиться о еде и горячем питье. Мы поговорим позже.

— О, Кейта обещала мне ужин, — сказала Дейдра.

— Она только что пошла готовить.

— Отлично, — Лиан направился в сторону кухни.

— Тогда я скажу, что мы тоже здесь, она могла и не слышать, как подъехал автомобиль.

Когда они обе уселись в кресла, поставленные недалеко от жаркого огня, Джорджина улыбнулась Дейдре, ожидая того проявления дружеского расположения, которое заметила во время их первой встречи, но прекрасное лицо Дейдры стало бледным и жестким.

— Кейта рассказала мне о ваших новостях, — без улыбки, первая начала она. Джорджина смутилась.

— Новости? Какие новости?

— Новости о вашей помолвке с Лианом.

Глаза Дейдры обжигали, когда она наклонилась вперед и со свойственной страстностью заговорила:

— Очень жаль, что приходится говорить это, потому что ты мне понравилась с первой встречи, но у тебя ничего не выйдет!

— Что не выйдет? — беспомощно переспросила Джорджина.

Дейдра была очень красива в гневе, когда медленно произнесла:

— Лиан мой, он всегда был моим. Я не могу сказать тебе, сколько лет уже люблю его. Я ждала, когда он проснется и увидит во мне не только друга детства, а женщину. Я никогда не торопила его и не пыталась изменить наши отношения, потому что была уверена: это непременно произойдет, не мог же он всегда оставаться слеп и глух к чувствам, которые я берегла для него. Но теперь ты перешла мне дорогу. Смеешь думать, что, явившись сюда, сможешь уехать с человеком, которого я любила всю жизнь? Так вот, мисс Руни, этого не случится, потому что я этого не позволю! Серьезно тебя предупреждаю: я намерена бороться насмерть за то, что считаю своим. И когда я говорю бороться, это не пустые слова, я стану бороться любым имеющимся у меня оружием!

И у нее оно есть, вынуждена была признать Джорджина. Ее испуганные серые глаза расширились от восхищения, когда она глядела на пылкую красавицу ирландку. Тут не может быть и речи о соперничестве: ее собственная привлекательность не идет ни в какое сравнение с живой прелестью Дейдры. Только она собралась сказать Дейдре, что та ошибается, как в комнату вошел Лиан с большим подносом, а за ним Кейта с чайником в руках.

— Со счастливым возвращением! — радостная улыбка осветила приветливое лицо Кейты, обращенное к Джорджине. — Слава Богу, вы дома. Я только сию минуту передала солоду хорошие новости, фермеры — его арендаторы — устраивают праздник, чтобы отметить вашу помолвку. Он состоится завтра вечером, съедутся люди со всей округи. Я думала, вы поехали к дяде, поэтому мы вынуждены были отложить празднование знаменательного события.

Никто не проронил ни слова. Кейта суетилась, оживленно болтала, разливая чай, и совершенно не подозревала, что по крайней мере для двоих людей в этой комнате, хранящих молчание, ее слова явились громом среди ясного неба.

Глава 10

Весь следующий день Кейта была занята подготовкой к вечернему «сбору». Утром перед завтраком Джорджина пошла ее искать и нашла Кейту на кухне, где уже в этот ранний час на решетчатых подставках охлаждались пирожные, а из старомодной печи исходил соблазнительный аромат имбирных пряников.

Накануне вечером у нее не было возможности поговорить с Лианом наедине: Дейдра бесцеремонно отняла у нее это право, полностью завладев вниманием Лиана. Поэтому Джорджина, сославшись на усталость, сразу после ужина спаслась бегством в свою комнату. Но несмотря на действительную усталость, проснулась она рано, с предчувствием беды, мучившим во сне; предчувствием, заставившим ее спуститься вниз на поиски Кейты в надежде, что запланированное празднество будет отложено и злосчастная помолвка потихоньку сойдет на нет.

Но первые же радостно произнесенные слова Кейты лишили Джорджину подобной иллюзии.

— С добрым утром! — просияла она. — И благослови тебя Бог за то, что ты дала нам повод для сбора.

— Вам требуется повод для сбора? — тихо спросила Джорджина, поняв, что битва уже проиграна.

Кейта ласково рассмеялась, тонкая старческая кожа собралась в сетку нежнейшего кружева, — Сегодня таким поводом явилась ты. Ирландцев не назовешь любителями одиночества, вид собравшихся людей действует на их головы пуще паров спиртного! И разве можно их осуждать за это? — строго спросила она, приготовившись к защите. — Подолгу не видясь с людьми, каждая ирландская семья тяжелым трудом добывает себе пропитание на клочке неплодородной земли. Кто посмеет осуждать человека, пожелавшего немного повеселиться в кругу друзей и соседей?

— Конечно, никто, — торопливо согласилась Джорджина. — Но нельзя ли провести сбор, не упоминая о помолвке? Ведь она не была официально объявлена и, возможно, Лиан хочет подождать…

— Подождать?.. — увидев на лице Кейты выражение оскорбленного достоинства, Джорджина замолчала. Казалось, даже складки на платье Кейты выражали негодование. Она твердо произнесла:

— Хозяин не опозорит чести рода, взяв назад свое слово. Да разве не представил он тебя как будущую хозяйку Орлиного Гнезда? И разве не разнеслась по всему Керри добрая весть, так что каждый житель захотел пожать ему руку и высказать тебе добрые пожелания? Чего же больше?

Потерпев поражение, Джорджина покачала головой и вернулась на кухню в убеждении, что только авторитет Лиана может произвести впечатление на пожилую женщину.

Расстроенная, она вышла в сад и, не замечая ничего вокруг, пошла по узкой, заросшей травой дорожке. Она была поглощена мыслями о том, как избежать публичного оглашения помолвки, и не заметила начала подъема. По тропинке стало трудно идти из-за попадавшихся на пути валунов и кусков гранита. Где-то внизу билось о скалы море, со звуком, угрожающим миру полным разрушением, но в тщетных усилиях с возбужденным шорохом гальки отступало, чтобы снова собрать силы.

Сильный порыв ветра, словно хлыстом, ударил ее как раз в тот момент, когда тропинка резко оборвалась, оставив ее одиноко стоящей на узком скалистом, выходящим в серые вздымающиеся воды Атлантики, мысу. У нее перехватило дыхание, когда, нагнувшись, она прямо под собой увидела парящих в вольном полете чаек. Внизу была маленькая песчаная бухта — ласковый живой островок земли среди разбитых морем суровых скал, — и на этом фоне вечного покоя силуэт человека, чьи ловкие гибкие движения неизъяснимым образом волновали и завораживали, притягивая взгляд. Джорджина опустилась на колени, чтобы порывистый ветер не сбил ее с ног, и осторожно наклонилась вперед, пытаясь получше разглядеть одинокую фигуру, смельчака, который начал подниматься по скале. Она с восторженным изумлением наблюдала, как осторожно и уверенно мужчина пролагал себе путь по отвесной стене; восхищаясь видимой легкостью, с которой он преодолевал препятствия, она подумала, что опасность здесь подстерегала каждого, но только не крылатых обитателей, которым горные вершины и небо — родная стихия, а полет — образ жизни.

Человек почти достиг вершины, и только тогда Джорджина узнала в нем Лиана. У нее замерло сердце, когда она поняла, что он здесь плавал: загорелое лицо в морских брызгах, вокруг шеи мокрое полотенце. Она крепко зажмурилась, пытаясь избавиться от внезапно представившейся картины, как он рассекает волны враждебного океана, который грозит поглотить его, увлечь на глубину и потом выбросить побитое бездыханное тело на чуждый берег.

Услышав шорох, она открыла глаза и увидела, что Лиан легко подтянулся и присел рядом с ней. На его губах мелькнула улыбка, когда он увидел ее широко распахнутые испуганные глаза, и, пытаясь найти сигареты в карманах черных брюк, он пошутил:

— Какую еще катастрофу обещают мне ваши дымчатые глаза, мисс Руни? Неужели пришли сообщить, что дом мой сгорел дотла? Или всего-навсего боитесь, что я забыл свое обещание доставить вас домой и пришли напомнить мне об этом?

Джорджина словно онемела. Со вчерашнего вечера это их первая встреча наедине, и у нее, казалось, было достаточно времени, чтобы успокоиться после перенесенного потрясения. Она закусила губу, подавляя желание взять с него слово никогда больше так не рисковать и не доверяться жадным волнам, и заставила себя ответить на его вопрос, чего он нарочито спокойно ждал, рассматривая ее из-под полуприкрытых век и пуская в тишине кольца дыма.

— Я… не знала, что ты здесь. Я задумалась и случайно вышла на тропу, которая и привела меня незаметно сюда, наверх.

Минуту он молчал, пристально всматриваясь в ее лицо.

— Так глубоко задумалась? — поинтересовался он. — И о чем же?

Ее охватил гнев. Он обязан знать, что ее беспокоит, в конце концов, и его самого должно беспокоить то же!

— Хочу напомнить, что праздник, устраиваемый твоими фермерами сегодня вечером, будет нашей официальной помолвкой; необходимо что-то предпринять, чтобы отменить ее!

— Зачем? — он откинулся назад и прикрыл глаза от внезапно выглянувшего из-за облаков солнца. Она не могла разглядеть его лица, но сладким вкрадчивым голосом он напоминал ей кота, играющего со своей жертвой. По ее телу пробежала дрожь. Со свойственной ему кошачьей грацией он легко вскочил на ноги, поднял ее с колен и сказал, повернув лицом к себе:

— Разве может тебя беспокоить то, что случится после твоего отъезда, когда ты будешь уже за сотни миль отсюда?

Прикосновение его рук пробудило в ней дремавшее болезненное чувство, которое она попыталась подавить в себе, с тех пор как он неожиданно оттолкнул ее. Она отстранилась. Солнце снова спряталось за облака, оставив на его лице тень и наполнив холодом атмосферу. Он отступил назад, еще больше увеличив расстояние между ними.

Поспешно, чтобы он не успел насмешкой прервать ее, она призналась:

— Мы оба вели себя глупо, по-детски, и я устала от этих игр. Мне бы не хотелось видеть тебя в унизительном положении, но если о помолвке объявить после отъезда предполагаемой невесты, то ты в этом положении непременно окажешься. Если хочешь, — она сделала паузу, — я останусь здесь еще на день, пока не будет доигран весь этот спектакль. Сообщить о разрыве ты сможешь в удобное для тебя время.

Положив руки в карманы, он отвернулся лицом к морю.

— Это очень великодушно с твоей стороны, — его голос звучал холодно и глухо, как волны, бьющие внизу о берег. — Я был бы неблагодарным, если бы отказался. Спасибо, Джина.

Ее сердце взлетело, как птица, при ласковом звуке своего имени, но тут же опустилось тяжелым камнем, когда здравый смысл напомнил, что это всего лишь формальное выражение благодарности.

— Пора возвращаться домой, — обеспокоенно напомнила она, видя, как он глубоко погружен в созерцание горизонта. — Кейта ждет нас к завтраку.

И Дейдра, добавила она про себя, — готовая продолжить свой труд по приручению дикой птицы с того места, на котором остановилась вчера вечером.

Но, похоже, он не торопился уходить. Он шагнул к ней и тихо сказал:

— Иди сюда и посмотри на океан.

Она невольно повиновалась мягкому приказу, встала рядом с ним и посмотрела на бесконечную морскую ширь, которая как бы разделяла земли его страны и ее страны.

Низким бархатным голосом он начал рассказ:

— Недалеко от этого места есть гавань Трейли, откуда в шестнадцатом веке во времена гонений на католиков часто отплывал в Америку корабль «Дженни Джонстон» с ирландскими семьями на борту, покидавшими родину в поисках лучшей жизни и судьбы. Мы связаны кровными узами: мой народ — это твой народ. Как дикую птицу влечет к родному гнезду, которое она никогда не видела, так потомки тех ранних эмигрантов инстинктивно возвращаются к гнезду, некогда покинутому их родителями. Разве ты не чувствуешь эту влекущую силу? Меня тянет сюда, где бы я ни находился. Я бывал в экзотических странах и встречал многих прекрасных женщин, но мое сердце откликается только при виде родного берега и… только на одну женщину.

Так он мог думать только о Дейдре! Джорджина попыталась развеять магию завораживающих слов и резко отвернулась, но его рука задержала ее. Его глаза сверкали, молчаливо вопрошая. Похоже, он ждал ответа, ободряющей улыбки, может быть, хотя бы застенчивого взгляда, но она была занята только одним: не выдать, как ранили ее его слова.

Он убрал свою руку, опалив кожу в том месте, где прикоснулся; теплота в его голосе сменилась холодной сухостью, когда он наконец согласился:

— Ты права, не стоит заставлять ждать Кенту. Я пойду вперед, а ты держись рядом, тропа может быть опасной.

Слезы застилали ей глаза, пока она, спотыкаясь, шла за одетым в черное человеком, который быстрым уверенным шагом выдавал свое нетерпение побыстрее от нее избавиться.

После завтрака Лиан по настоянию Дейдры пошел в конюшню седлать двух лошадей. Он вежливо спросил Джорджину, не хочет ли она присоединиться, но она отказалась, сославшись на то, что никогда в жизни не ездила верхом; но как это ни было больно, главная причина заключалась в том, что она не собиралась мешать планам Дейдры и становиться третьим лишним. Лиан не настаивал, но по сжатым губам она поняла, что он недоволен.

— Ну что ж, — холодно подтвердил он, — я надеялся, что у тебя как раз появилась прекрасная возможность получить первый урок верховой езды, но если ты не хочешь, я не стану уговаривать. И что ты собираешься делать без нас, тебе не будет скучно?

— Нисколько, — поспешно заверила она. — Я помогу Кейте на кухне. Она обещала показать, как печет содовый хлеб, есть еще масса других дел, в которых я могу ей помочь.

Он взглянул в ее искреннее лицо и улыбнулся. Ранняя прогулка пошла бы ей на пользу, этим утром в глубине ее серых глаз солнце поселило проказливые зеленоватые искорки. У нее были глаза хамелеона, перенимавшие цвет окружающего мира: голубой от чистого неба, зеленый от травы или темно-серый от бурного океана, и, похоже, он был очарован этим. Его взгляд задержался на ее лице и мгновенно румянец разлился по нежной коже ее щек. Невольно он потянулся к ней и ласковым легким движением пальцем прочертил ее профиль.

— Как ты себя чувствуешь? — неожиданный вопрос смутил ее, и она молчала. Больше нет головокружения, мучившего тебя? Ты уверена, что достаточно окрепла, чтобы снова начать работу? — продолжал он заботливо.

— О, да, спасибо, — запинаясь ответила она, только теперь осознав, насколько хорошо себя чувствует. За короткое время с ней многое случилось, так что у нее не было времени подумать о своем здоровье. И сейчас, когда прозвучал вопрос, она вдруг поняла, что никогда не чувствовала себя лучше. Упаковки с таблетками, без которых до последнего времени не могла обходиться, лежали где-то забытые в ее спальне, а сегодня утром, одеваясь, она заметила, как тесны вдруг стали в талии ее брюки.

Он снова насупился — он часто хмурился в последнее время: обаятельный мужчина, каким она увидела его впервые, остался в мечтах и воспоминаниях; реальный, настоящий Лиан разительно отличался от того, прежнего, и тем временем настойчиво расспрашивал:

— Ты уверена? Я бы не хотел снова увидеть тебя измотанной и нервной, какой приехала сюда. Это же так очевидно, что кто-то должен заботиться о тебе, тот, кто не побоится вмешаться в случае угрозы здоровью. Есть ли у тебя такой человек?

Вопрос прозвучал как выстрел и требовал такого же быстрого ответа, но она решительно не нашлась, что сказать.

— Нет, в действительности, нет… Моя мать… но она всегда так занята. Да мне никто и не нужен…

— Есть ли кто-нибудь, кому ты дорога и кто мог бы защитить тебя от тебя самой, от ненасытной твоей жажды работать?

Перед ней мелькнуло лицо Уолли. Она почти забыла, что он вообще существует! Она скептически спросила себя: «Как могло случиться, что я совершенно забыла человека, за которого еще неделю назад собиралась выйти замуж?» Но не позволила себе честно признаться: «Потому что на самом деле я не люблю его!» — запрятала этот ответ в самый дальний уголок сознания, чтобы не растревожить еще больше нарушенное спокойствие.

Она ухватилась за Уолли как за спасительную соломинку, и эта вовремя пришедшая подсказка о его существовании зажгла свет в ее раскрытых глазах — их сияние не осталось незамеченным для наблюдательного взгляда.

— Да, да… — с готовностью пролепетала она. — Это Уолли, Кассел Уолли. Мы помолвлены… почти помолвлены, он хочет укрепить свое положение в фирме и потом сделает мне предложение. Мы… — она подавила вздох, — без слов понимаем друг друга и прекрасно ладим.

— Так! — сквозь зубы сказал он. Его лицо при этом ничего не выражало. Короткое слово, казалось, отскочило от стен и еще усилилось эхом, вместо того чтобы смягчиться среди тяжелых парчовах портьер и громадного ковра, в котором утопали ноги. Джорджина не понимала, почему он так сердит; да, без сомнения, он зол, он был просто в ярости! Он так крепко сжал кулаки, что суставы пальцев побелели, а глаза грозили надвигающейся бурей.

Она сделала шаг назад, удивленная неожиданным эффектом своих слов и обеспокоенная случившейся в нем переменой. И добавила еще огня в горящее пламя его гнева, с волнением спросив:

— Разве Дейдра не ждет тебя?

Он протянул руки и схватил ее за плечи: чувствовалось, он едва сдерживает себя. Его слова ранили так, словно с нее живьем снимали кожу.

— Да, Дейдра! Ты кстати напомнила о ней! Завидуешь ее чувству долга и порядочности, соблюдения которых она требует и от других? Кажется, ты испытываешь наслаждение, соединяя наши имена, и кто знает, может, мне следует прислушаться к твоим советам. Она по крайней мере не станет разыгрывать любовь, которой нет, только для того, чтобы успокоить задетое самолюбие, как и не станет принимать предложение от мужчины с положением только ради утоления жажды мести за воображаемое к ней неуважение! Да, я должен бы с большим вниманием относиться к Дейдре. Она бы никогда не приняла мое предложение, если бы дала слово другому!

Он так неожиданно отпустил ее, что у нее подогнулись колени, и чтоб не упасть, она вынуждена была за что-то схватиться. Выходя из комнаты, он через плечо послал ей последний гневный взгляд, сильно хлопнул дверью и оставил поникшей и сбитой с толку своим непонятным чувством обиды.

Глава 11

С трудом поднимаясь наверх к себе в комнату, Джорджина слышала цоканье лошадиных копыт о булыжную мостовую перед домом и веселый голос Дейдры. Девушка торопила Лиана быстрее ехать, пока не взбунтовалась под седлом ее лошадь. В голосе Лиана, отвечающего ей, не осталось и следов гнева, который он, похоже, припасал исключительно для Джорджины. Продолжая подниматься по лестнице, Джорджина с горечью подумала, что это ее последний вечер в Орлином перевале: она, как розовый шип, доставляла одни только неприятности гордому хозяину дома.

У нее не было никакого желания помогать Кейте на кухне, и несколько часов она занималась упаковкой вещей к отъезду на следующий день. Потом машинально стирала пыль с мебели в своей комнате и смотрела в окно на полюбившийся пейзаж, жадно запоминая каждую черточку волшебной красоты, пока не убедилась, что все отпечаталось в памяти.

К ланчу Лиан и Дейдра не вернулись, так что она в одиночестве кое-как перекусила, затем вернулась в свою комнату и вымыла волосы, готовясь к вечернему празднику. Наконец мимо ее двери прошли легкие ноги Дейдры в направлении отведенной ей в конце коридора комнаты, и вскоре Джорджина услышала звук бегущей воды.

Лишь теперь Джорджина почувствовала в себе достаточно сил, чтобы начать одеваться. Она боялась этого вечера и от волнения пальцы отказывались повиноваться, пуговицы и застежки с трудом застегивались. Она только наполовину оделась, когда вдруг услышала, как легким шагом Дейдра прошла мимо ее комнаты к лестнице, очевидно, готовая присоединиться к Лиану и выпить с ним бокал вина перед тем, как отправиться на праздник.

Джорджина стала поспешно заканчивать туалет. Волосы, мягкие после мытья, не слушались, заколки их не удерживали, так что пришлось отказаться от любимой гладкой прически, и она просто распустила темную как вороное крыло массу по плечам струящейся волной. Она посмотрела на себя в зеркало, в потемневших испуганных глазах поплыл серый туман, ей показалось, что она попала в водоворот. Пришлось подождать, пока успокоятся руки, чтобы обвести губы легкой розовой помадой в тон к прелестному шерстяному платью, на котором она остановила свой выбор, Кейта настаивала именно на скромном платье, объясняя его преимущество тем, что фермеров может оттолкнуть как роскошный, так и строгий наряд. Перед тем как спуститься вниз, Джорджина еще раз окинула критическим взглядом свое отражение в зеркале и состроила гримасу: Кейте она, по крайней мере, понравится. Теперь, если бы кто-нибудь принял ее за настоящую гельтскую девушку, его ошибку едва смогли бы обнаружить, — с нее смылась печать Нового Света, она и выглядела, и чувствовала себя более робкой и застенчивой, чем любой из тех, с кем ей предстоит скоро встретиться.

Торопливо войдя в комнату, где ее должны были ждать Лиан и Дейдра, она остановилась в изумлении. Дейдра в элегантном вечернем платье из переливающегося зеленого трикотажа, которое красиво облегало ее фигуру, в эффектной позе на фоне темно-красных портьер была великолепна. Джорджина перевела взгляд на Лиана, который разливал вино, и отметила, что он тоже одет в элегантный вечерний костюм для торжеств и при галстуке. Слишком поздно она поняла, что надо было обсудить все с Лианом, а не слушаться советов Кейты.

Дейдра первой заметила ее появление и с нескрываемой радостью спросила, окинув внимательным взглядом:

— Так ты не едешь, дорогая? Молящие глаза Джорджины обратились к Лиану, ища сочувствия.

— Очень сожалею, — смущаясь, сказала она, — Кейта посоветовала мне не слишком наряжаться, и так как праздник будет проходить в амбаре, я, естественно, подумала… — ее голос задрожал и смолк.

Выражение лица Лиана ничуть не смягчилось, когда он коротко ответил:

— Не имеет никакого значения, что на тебе надето.

— О, Лиан, нет, — возразила ему Дейдра, — ты и сам знаешь, арендаторы придут в недоумение, ведь они ожидают парада роскоши. Я бы осмелилась сказать, что женщин ждет разочарование…

Джорджина покраснела.

— Пойду переоденусь, — предложила она. — Я быстро, если только подождете меня.

— Не надо! — Лиан многозначительно посмотрел на часы. — Мы уже опаздываем, и я не хочу больше задерживаться.

Он поставил свой стакан и пошел к двери, держа ее открытой, уверенный, что они последуют за ним. Джорджина поняла, что он не захочет выслушивать дальнейших аргументов, и ей не оставалось ничего другого, как вместе с Дейдрой пойти к ожидавшему их автомобилю.

Амбар находился в пятнадцати минутах езды, но веселые возгласы и смех можно было услышать намного раньше, чем они доехали до крепко сбитого деревянного сооружения. Кейта пояснила, что фермеры остановили свой выбор на этом здании не случайно: оно самое большое в округе и должно вместить всех желающих побывать на празднике и поздравить хозяина.

Машина не успела остановиться, как из-за полуоткрытых дверей раздался возглас: «Приехали!», и в изумлении Джорджина увидела высыпавшую на улицу веселую толпу нарядно одетых людей, со смехом и веселыми возгласами приветствий окруживших машину. Времени на смущение и тревоги не было: ее и Лиана торжественно препроводили в амбар, где незнакомые люди с радостными лицами по очереди поздравляли и жали им руки.

Джорджина, оживленная, с разрумянившимся лицом и сверкающими глазами, светилась счастьем, чувствуя доброжелательность и радушие, с которым ее здесь принимали. То, что все эти люди любили Лиана, было очевидным. Мужчины хоть и подшучивали над ним, но относились с искренним уважением, а женщины не сводили с него глаз с момента их появления. Когда музыканты начали настраивать свои инструменты, толпа разошлась, образовав круг в центре, и она почувствовала на своих плечах заботливое прикосновение руки. Он быстро снял ее, и Джорджина подняла, вопрошая, глаза. Тогда он обнял ее и, наклонившись, на ушко пояснил:

— Боюсь, от нас ждут, чтобы мы открыли танец. Ты не возражаешь?

— Нет, конечно, нет, — спокойно ответила она. Он склонил голову и обнял ее за тонкую талию. Музыканты, только и ожидая сигнала, заиграли мелодию медленного вальса, и под аккомпанемент рукоплесканий они проделали круг, потом к ним присоединились остальные танцоры.

Она была на седьмом небе — находиться в его объятиях на глазах всего народа, чувствовать себя его избранницей, пусть только несколько часов!.. И вместе с тем она помнила, что ей оказывают большую честь, позволяя понежиться в лучах любви и преданности, которая изливалась на нее как на будущую жену хозяина и друга. Их танец был вскоре прерван веселым великаном, которого Лиан представил как Тима О'Донована. Победно взглянув на своих друзей, тот обнял Джорджину и увел ее в вальсе, гордый тем, что первый осмелился пригласить на танец будущую хозяйку Орлиного перевала.

Вечер продолжался, музыка становилась все более быстрой. Джорджина сначала удивила, а под конец и вовсе привела в восторг присутствующих неожиданным искусством исполнения ирландского деревенского танца. Да она и сама удивилась, что до сих пор помнит те замысловатые па, которым терпеливо обучали ее отец и дядя, когда она была еще ребенком и едва стояла на ногах. Уроки прекратились со смертью отца, но обучение не прошло даром, и сейчас, даже по прошествии многих лет, она безо всяких усилий, легко выполняла сложные фигуры дикой зажигательной джиги.

В пьянящей атмосфере энергичной музыки, ритмичного танца, аплодисментов и громких возгласов одобрения ее новых друзей в необычной ситуации, когда мужчины соперничали за право быть ее партнером, она забыла о боли, причиненной Лианом. Хоть это и требовало огромных усилий, она даже не смотрела на него и Дейдру, которые не расставались с того момента, как ее выбрал Тим О'Донован. Она старалась запомнить фамилии и лица новых знакомых: Мерфи, О'Риганы, О'Рурки — имена слетали с языка быстрым сверкающим потоком — и слушала рассказы о своем прадедушке, которого хорошо помнили люди старшего поколения. Память запрещала доверяться обманному дурману; в глубине сознания она чувствовала неуверенность и сомнительность своего положения, Джорджина замечала каждый хмурый взгляд Лиана, посланный в ее адрес, и каждую теплую улыбку, которой он награждал Дейдру.

По крайней мере, она заслужила симпатию, да и сама полюбила этих простодушных добрых селян, которые очень скоро дали почувствовать, что приняли ее в свои сердца. Трудно сказать, что повлияло на их отношение, то ли Кейта была права, посоветовав не пугать их роскошным туалетом, то ли все они знали и любили дядю Майкла, но к тому времени, когда объявили в танцах перерыв, Джорджина знала, они безоговорочно, не выдвигая никаких условий, признали в ней достойную жену их хозяина. Равно и она получила представление о соотечественниках Лиана, угадав в них великое терпение и жизненную стойкость. Девушка наконец смогла понять и сердцем принять дядину заботу и тревогу о судьбе жителей этих мест и его настойчивое стремление облегчить их участь.

Вино лилось рекой, и веселье достигло высшей точки, когда вдруг возбужденный мужской голос выкрикнул:

— Боже, посмотрите-ка, кто пришел! Быстро спрячьте свои кружки: Майкла Руни вечно мучает дьявольская жажда, он осушит их за всех нас!

Веселая толпа на мгновение раздвинулась, и Джорджина увидела в дверях ухмыляющегося дядю, очевидно, уверенного, что его здесь всегда ждут.

— Где же мне еще быть, если не на вечеринке, устроенной в честь помолвки моей племянницы? — загремел он в ответ. Продвигаясь к ней, он энергично пожимал руки каждому, кто попадался на пути.

— Ты наконец пришла в себя, а? — с сияющим лицом обратился к ней Майкл тихонько, чтобы слова достигли только ее ушей. Затем взял ее руки в свои и взволнованно сказал:

— Я услышал о празднике только сегодня утром и, не теряя ни минуты, поехал сюда, чтобы никто не мог лишить меня права самому объявить помолвку. Бог благословит тебя, дитя! Я знаю, ты настоящая дочь своего отца и резкие слова были в прошлый раз сказаны сгоряча. Лиан прекрасный человек, лучший, кого я знаю, и я буду счастлив отдать тебя в его заботливые руки.

Ее пронзила внезапная боль, и она сразу не нашлась, что ответить, а Майкл горел желанием публично огласить помолвку и не замечал тревоги в ее глазах, которые сделались черными. Когда Майкл решительно направился к импровизированной сцене, где музыканты с упоением исполняли народные мелодии, Джорджина предприняла отчаянную попытку остановить его:

— Нет, дядя Майкл, прошу, пожалуйста!.. Она попыталась вырваться, но Майкл, полный решимости разыскать в толпе Лиана, не желал останавливаться.

— А, вот и он! — дядя поманил свободной рукой Лиана, жестом объяснив свое намерение и указав на сцену. Когда Лиан с застывшим лицом ответил ему кивком согласия и оставил, извинившись, Дейдру, Джорджина смирилась с неизбежным и прекратила борьбу: Майкл закусил удила, и теперь даже землетрясение не могло помешать ему произнести заготовленные слова оглашения помолвки, которых все в нетерпением ждали.

Когда они взошли на сцену, все головы повернулись к ним. Музыка смолкла, а танцоры сгрудились вокруг них, желая получше расслышать то, что будет сказано. Джорджина старалась избегать взгляда Лиана.

— Сограждане, друзья, соседи! — таково было начало его цветистой, хотя и несовершенной речи, произнесенной, однако, с искренностью и глубоким чувством. — Я должен признаться, что это знаменательный день в моей жизни, день, когда я счастлив сообщить вам, что ваш хозяин Лиан Ардулиан оказал большую честь моей племяннице Джорджине, попросив стать его женой. Нет нужды говорить, что она приняла…

Шумные возгласы одобрения прокатились по всему залу, топот ног и оглушительные свистки наполнили помещение, более сдержанные хлопали в ладоши с такой неистовой радостью, что у Джорджины появились слезы на глазах. Как бы перепоручая свое самое дорогое сокровище, Майкл чуть подтолкнул ее вперед, вложил руку Джорджины в холодную руку Лиана и оставил их вдвоем под градом аплодисментов, которым, казалось не будет конца. Аплодисменты не смолкали, прокатываясь над ними волна за волной; рука Джорджины трепетала в руке Лиана, и когда он попытался говорить, его не было слышно. Он тоже казался потрясенным тем, с каким восторгом встретили эти простые люди его выбор. От волнения он до боли стиснул ее пальцы. В первый раз с момента объявления помолвки Джорджина осмелилась посмотреть на Лиана; сердце ее дрогнуло и бешено забилось, едва она заглянула в его глаза и увидела в них вспыхнувшую искру, которая, казалось, родилась из костра, пламеневшего много часов назад. Он наклонил голову, и когда их губы оказались рядом, насмешливо, дразнящим шепотом сказал:

— Тебе придется перетерпеть мои объятия на публике, иначе они будут требовать этого всю ночь. Так принято…

Когда она в панике отпрянула, Лиан положил руки ей на плечи и к радости десятков людей, под их одобряющие и ликующие возгласы, крепко обнял. Спасения не было. Она не могла позволить себе испортить их игру, оттолкнув его, не могла избежать это испытание, ожидание которого, судя по всему, его втайне радовало. Но прежде чем покориться, ее испуганный, отчаянный взгляд пробежал поверх голов и отыскал Дейдру. Девушка стояла одна в углу, выпрямившись, и напряженно, с гневом в глазах ожидая вместе со всеми дальнейшего. Джорджине хотелось подбежать к ней и уверить, что ей нечего бояться, что это только притворство, розыгрыш, комедия, не заслуживающая внимания и не таящая угрозы ее, Дейдриному, счастью и покою. Но нет! Устав ждать, Лиан притянул ее к своей груди и перед тем, как поцеловать, обдав дыханием щеку, сказал:

— По крайней мере, притворись, что тебе приятно!

И когда его страстные губы потребовали ответа, уже не было сил сопротивляться и не было нужды притворяться. Тихо вздохнув, она обняла его за шею и словно снова оказалась на сеновале, вслушиваясь в поток несвязных ласковых словечек, а гром все сотрясал под их ногами землю, и двойные зигзаги молний отражались в полных страсти глазах Лиана.

Арендаторы продолжали аплодировать, пока помолвку не скрепили не только печатью поцелуя, но и обычной печатью. Но веселые звуки сразу стихли, когда двери амбара внезапно распахнулись и на пороге появились две чуждые фигуры. Джорджину, никого не замечающую, кроме Лиана, вернул к действительности резкий американский голос, ударом хлыста пересекший зал:

— Джорджина, черт возьми, что ты делаешь! Она вырвалась из объятий Лиана, как только что проснувшись от гипнотического сна, и уставилась на женщину, прокладывавшую себе путь через толпу. Джорджина почувствовала себя куклой-марионеткой, которой пытаются управлять все, дергая ее за ниточки.

— Мама!

Едва она произнесла это слово, Лиан оценил ситуацию и начал действовать. Губы Стеллы только еще готовились произнести гневные слова, а Лиан дал сигнал музыкантам играть и повел Джорджину вниз по ступенькам, прочь от любопытных глаз собравшихся. С врожденным тактом люди отвернулись от непрошенных гостей и продолжали танцевать, оставив Лиана и Джорджину лицом к лицу со Стеллой и сопровождающим ее мужчиной.

Стелла была в ярости. Не женщина, а динамотростинка, деятельная, энергичная, она впервые в жизни потеряла дар речи. Стараясь взять себя в руки, она требовательно спросила дочь:

— Ну и как ты нам все это объяснишь? И тут Джорджина впервые заметила мужчину, стоящего рядом с матерью.

— Уолли! — с удивлением произнесла она.

— Да, Уолли, — резко бросила мать. — И он имеет право узнать, почему девушка, обещанная ему в невесты, целуется на виду у половины населения Керри с другим мужчиной!

Лиан деликатно напомнил, пытаясь разрядить обстановку:

— Здесь не место для бурных объяснений. Я предлагаю поехать на Орлиный перевал, где мы сможем продолжить разговор без свидетелей.

— Что еще за Орлиный перевал, и кто вы такой? — бесцеремонно осведомилась Стелла. Лиан вежливо ответил:

— Я Лиан Ардулиан, а у Орлиного перевала находится мой дом. Джорджина с дядей гостили у меня всю неделю, и я буду рад, если вы присоединитесь к ним и захотите остаться в Керри.

Когда Лиан представился, в глазах Стеллы что-то мелькнуло, и Джорджине показалось, мать не впервые слышит это имя, но занавес опустился прежде, чем что-либо можно было прочесть по ее глазам, и загадка матери осталась неразгаданной.

В ответ на приглашение Лиана проницательные глаза Стеллы блеснули подозрением. Она повернулась к Лиану и с таящей опасность мягкостью в голосе сказала:

— Мы поедем в ваш дом, но не думаю, что нужны какие-либо объяснения. Я достаточно хорошо знаю своего деверя, чтобы не сомневаться: здесь затеяна какая-то грязная интрига. Похоже, я прибыла вовремя, во всяком случае, надеюсь на это. Я сумею вырвать мою дочь из когтей дяди, — при этих словах холодные голубые глаза Стеллы с вызовом встретили взгляд Лиана, — и его таких же коварных друзей!

Ноздри Лиана трепетали, гордость кельта возмутилась в нем, но он быстро взял себя в руки и спокойно ответил, обезоружив тем самым противника:

— Для меня будет большой честью принять мать Джорджины в качестве гостьи в своем доме. Пожалуйста, следуйте за мной, машина ждет.

Глава 12

Джорджина хоть и старалась не смотреть на Уолли, пока они ехали в Орлиное Гнездо, но чувствовала на себе его полный упрека взгляд всю дорогу. Объясниться было нельзя, — между ними на заднем сиденье устроилась Дейдра. Зато Стелла, расположившись впереди рядом с Лианом, пользовалась сполна возможностью выразить свое мнение на происходящее с резковатой прямотой и откровенностью. Джорджина не могла слышать слов, и в ней росла тревога по мере того, как лицо Лиана все мрачнело, а интонации Стеллы становились все более агрессивными; бой гигантов начался. Она внутренне сжалась, страшась и гадая, чья возьмет, чей характер выйдет победителем.

Наконец они подъехали к дому. Стелла вышла из машины и, оглядевшись вокруг, театрально всплеснула руками.

— Удивляюсь, как может человек прожить всю жизнь в таком мавзолее! воскликнула она, пренебрегая правилами хорошего тона. — Спорю на тысячу долларов, здесь нет центрального отопления…

Лиан не ответил, он был задумчив; но пока он вел их в дом, Джорджина успела в отчаянье шепнуть Стелле:

— Пожалуйста, мама, успокойся и не шуми, все не так, как тебе кажется…

Но Стелла сделала вид, что не слышит; с подчеркнуто прямой спиной и гордо поднятой головой, всем своим видом демонстрируя враждебность, она прошествовала в дом. Дейдра, которая все время сохраняла вежливое молчание, предложила сварить кофе и оставила их в маленькой гостиной, где уютно горел в камине огонь. Джорджина взглядом проводила ее грациозную фигуру до дверей и увидела как та, прежде чем выйти из комнаты, остановилась и с довольной улыбкой оглядела собравшуюся компанию.

— А теперь я требую, — Стелла вставила сигарету в длинный мундштук и послала Уолли многозначительный взгляд, — рассказать всю историю и предупреждаю вас обоих, что это должно прозвучать достаточно убедительно!

Уолли услужливо поспешил к Стелле с зажигалкой в руке. Джорджина взглянула на Лиана. Он тоже наблюдал за Уолли, при этом губы его изогнулись в усмешке, чем он сильно смутил Джорджину. Подняв удивленно брови, он перевел взгляд на нее, требуя ответа на немой вопрос, и Джорджина была очень рада, что ей не пришлось в самом деле на него отвечать.

— Ну? — резко сказала Стелла хрипловатым голосом и откинулась на подушки дивана. — Я жду.

Лиан стоял, опершись локтями о мраморную полку камина; мгновение он хмуро глядел на нее, собираясь с мыслями.

— Полагаю, первый вопрос, на который вы хотите получить ответ, это почему я целовал вашу дочь на виду… — он помолчал, затем, едва заметно улыбнувшись, повторил слова Стеллы:

— перед доброй половиной населения Керри? — Когда сердитый взгляд Стеллы подтвердил это, он продолжил:

— Ваша дочь оказала мне неоценимую услугу, выручая из весьма щекотливого положения. Она избавила меня от необходимости разъяснять моим арендаторам, что помолвка, в которую им позволили поверить, на самом деле недействительна. Сообщение о ней было сделано с самыми добрыми намерениями вашим деверем Майклом, но я и Джорджина знали, что помолвка объявляется только ради одного-единственного вечера, а потом, когда слухи улягутся и о ней забудут, по взаимному согласию договор будет аннулирован.

Стелла попыталась прервать его, но он поднял руку, прося тишины. Любопытство заставило ее замолчать, и он смог продолжить:

— Возможно, это покажется глупым, но мы так поступили из лучших побуждений. Мои арендаторы устроили праздник в честь события, и у нас с Джорджиной не хватило духу разочаровать их и лишить одного из редких удовольствий в их жизни. Не так ли. Джина?

Тепло его голоса и обращенное к ней «Джина» тронули ее и привели в замешательство одновременно; отчаянно покраснев, она, запинаясь, согласилась:

— Да… да, это так.

Уолли было открыл рот, но Стелла взглядом призвала его к молчанию и потребовала объяснений у дочери:

— А как же Уолли, Боже правый, не кажется ли тебе, что соглашаясь на идиотское представление, ты поступила непорядочно по отношению к нему?

Джорджина почувствовала напряжение Лиана, когда он, с возрастающим вниманием, со всеми остальными ждал ее ответа.

— Я… не подумала об этом, — выдавала она, и лицо ее вспыхнуло от стыда. Но в душе вдруг поднялся протест против назидательного тона матери и разобиженного, жалкого вида Уолли. — Мы с Уолли официально не обручены, и считаю, что вольна поступать, как хочу.

Краешком глаз она видела, как просветлело лицо Лиана, но размышлять над этим не было времени. Стелла тут же повернулась к ней и с гневом, словно обращаясь к противнику, набросилась на дочь:

— Ну что ж, в таком случае, вам пора обручиться официально, девочка моя! Тогда, возможно, ты не станешь бросать работу, когда она идет полным ходом, чтобы отправиться в увеселительную поездку. Ради нее ты оставила неподписанными важные документы и незавершенным дорогой проект. Если бы Уолли не разыскал меня и не заставил принять дела, английская сделка сорвалась бы, ты это понимаешь? — резко спросила она.

Джорджина потеряла дар речи. Она никогда не видела свою мать в таком состоянии. Это выдавало, как она напугана поступком вышедшей из-под контроля дочери. Джорджина подумала, что нелепо упрекать ее б срыве английского проекта: они обе прекрасно знают, что в спешке нет никакой необходимости.

Прежде чем Джорджина сумела справиться с собой и ответить на обвинения, Лиан ледяным тоном обратился к ее матери:

— Кажется, вы не знаете, что здоровью вашей дочери угрожала опасность и она следовала указаниям доктора, когда решила отдохнуть?

Стелла покраснела, услышав справедливую критику, но золотое правило стоять на своем до победного конца всегда выручало ее в деловой жизни, и она решила ответить атакой на атаку.

— Все это чушь! — с вызовом бросила она, и холодный взгляд ее голубых глаз остановился на противнике. — Что такое легкая головная боль и небольшое головокружение по сравнению со сделкой, на которой мы могли потерять тысячи долларов? Мы, американки, не трясемся над собой, господин Ардулиан, и не нуждаемся ни в чьей опеке. Если бы я обращала внимание на собственную головную боль, от которой страдаю уже многие годы, то не существовало бы никакой «Электроник интернейшнл»! И вообще, — она отрывисто рассмеялась, — именно для того, чтобы спасти мою дочь от страданий, я ехала по стране, на которую не желала бы ступить ногой снова. К величайшему несчастью, я была замужем за псевдоирландцем. Именно поэтому, пока у меня хватит сил и воли, я не допущу, чтобы такая же участь постигла Джорджину!

Под градом преднамеренных оскорблений Лиан выпрямился во весь рост и стоял перед Стеллой, крепко сжав кулаки и стиснув зубы. Джорджина замерла, со страхом ожидая, что над головой матери сейчас разразится буря; даже Стелла на сей раз поняла, что зашла слишком далеко. На лице Лиана проявилось все аристократическое высокомерие, унаследованное им от многих поколений гордых предводителей ирландского рода. Казалось, ему большого труда стоило не дать волю словам, вызванным ответным гневом. Джорджина поразилась перемене, происшедшей вдруг с матерью: с нее мгновенно слетела напускная храбрость, и она выглядела маленькой и беззащитной, как испуганная ласточка, попавшая в тень распростертых над ее гнездом крыльев орла.

Невыносимое напряжение прервалось страшным грохотом: парадная дверь, распахнувшись, со всего маха захлопнулась; звон задрожавшего стекла и хрусталя жалобно прокатился по дому. В гостиную ворвался Майкл.

— Мне сказали, вы уехали, — с укором начал он, но увидев Стеллу и Уолли, сразу все понял. — А-а, — весело воскликнул он, словно не замечая враждебности Стеллы. — Я знал, что это ты!

— Если так, то почему ты не догоняешь улетающий самолет? — с холодным высокомерием спросила Стелла.

Майкл с ходу бросился в ближайшее кресло, промокнул пот со лба и ангельски невинно улыбнулся в ответ.

— Стелла, дорогая, не каждый умеет распознавать за серьезным тоном скрытую шутку. В действительности все без исключения присутствующие здесь меня уважают, не так ли? — беспечно обратился он к собравшимся.

Невероятно, — напряжение, грозившее взрывом, спало именно благодаря отказу Майкла замечать его. Невольная усмешка тронула уголки губ Лиана, когда он перехватил предостерегающий взгляд Майкла, посланный Стелле, которая не считала нужным скрывать презрения. Джорджина готова была расцеловать его за своевременное появление. Ее голос был пронизан теплотой, когда она сказала, извиняясь:

— Я виновата, дядя. Я должна была предупредить, что мы уезжаем, но все случилось слишком быстро. Ты простишь меня?

— Не думай больше об этом, девочка. Теперь я здесь, и это главное.

— Почему ты говоришь с жутким акцентом? — в голосе Стеллы звучала откровенная издевка. — Считаю отвратительным и неестественным, когда такой же американец, как и я сама, ломает язык!

— Может, я и рожден американцем, но сердцем я всегда здесь, в Керри, и ты прекрасно это знаешь! — ответил ей сердито Майкл, задетый за живое.

Стелла передернула плечами.

— Тогда почему ты не останешься здесь навсегда? — спросила она с подозрительной сладостью в голосе, которая в следующих словах обернулась кислотой:

— В Америке тебя уже ничто не держит: ни дома, ни близких родственников…ни работы!

Майкл вскочил на ноги, его лицо побагровело от ярости.

— Возможно, я так и поступлю, ты, бесчувственная… робот, а не женщина! Да, я так и сделаю!

Единственно почему я так долго работал на тебя, это чтобы присматривать за Джорджиной, не позволить ей превратиться в твою копию. Но теперь, когда она выходит замуж за прекрасного молодого человека — за ирландца, — я чувствую, что долг мой перед покойным братом выполнен, и я могу жить собственной жизнью и той стране, которую считаю своей родиной. И катись ты к дьяволу, Стелла Руни!

Сказав последние слова, он тяжело прошагал через всю комнату, и дверь за ним захлопнулась, оставив пораженных слушателей среди мертвой тишины.

— Ну и ну!.. — едва выдохнула Стелла и замолчала. Прежде чем мать собралась с духом и начала обвинительную речь против Майкла, Джорджина поспешила вставить:

— Мама, ты, наверное, устала. Я пойду посмотрю комнату, где ты сможешь отдохнуть. Думаю, Кейта еще на празднике, но я постараюсь быстро приготовить комнаты для тебя и Уолли.

Но в этот момент в гостиную вошла Дейдра с приготовленным кофе.

— Нет такой необходимости, — весело сказала она. — Кейта вернулась вместе с Майклом, и все в ее руках. Если хотите, миссис Руни, — она улыбнулась Стелле, — я провожу вас наверх. Кофе не успеет остыть, пока вы умываетесь.

Стелла была не в восторге от этой идеи, а Джорджине вовсе не хотелось оставаться наедине с Лианом, поэтому она возразила:

— Ты очень добра, Дейдра, но я все сделаю сама. Оставайтесь здесь и пейте кофе, — и вместе с матерью направилась к двери.

Только оказавшись в комнате матери, что находилась рядом с ее спальней, Джорджина вздохнула с облегчением. Битва далеко не закончена, но передышка давала ей возможность придти в себя. Радуясь возможности перевести дыхание, она принялась разбирать чемодан матери, но Стелла, которая в задумчивости смотрела в окно на так полюбившийся дочери вид, неожиданно повернулась к ней и требовательно спросила:

— Майкл, похоже, думает, что эта твоя помолвка с хозяином дома настоящая? Почему вы не сказали ему правду?

Джорджина сжала платье, которое держала в руках, и, испуганно отведя взгляд, замерла, пытаясь найти ответ.

— Он… он был в отъезде, на рыбалке, — едва выговорила она. — Дядя услышал о празднике сегодня утром и возвратился только ради того, чтоб принять в нем участие. Мы не успели ничего ему сказать.

В голубых глазах Стеллы мелькнуло подозрение.

— Ты хочешь сказать, Майкл впервые услышал о помолвке сегодня вечером? В это трудно поверить, Джорджина. Твой дядя, может быть, и негодяй, но отнюдь не дурак, и сегодня он имел вид человека, почувствовавшего наконец облегчение, а не потрясенного удивительным известием. Ты говоришь мне правду?

Платье выпало из онемевших рук Джорджины, она отвернулась, пряча взгляд от проницательных паз матери; было бесполезно обманывать ее, дочь знала это и никогда раньше даже не делала таких попыток.

— Голубка моя, — голос Стеллы поразительно изменился, и Джорджина отреагировала на его тепло, как цветок на солнце. Едва мать раскрыла свои объятия, она бросилась в них с долго сдерживаемыми рыданиями, которые говорили о многом.

Стелла долго гладила ее волосы, прижимая к своей груди и словно желая оградить от всех жизненных тревог и волнений. А во взгляде, устремленном поверх склоненной головы дочери, любой из ее соперников заметил бы победный блеск.

— Тише, тише, моя сладкая, — шептала она. — Ни один мужчина не стоит этих слез. Давай вытрем глазки, и ты обо всем мне расскажешь.

Но даже перед родной матерью Джорджина не могла облегчить свою израненную душу, никому она не могла признаться в том, что отчаянно полюбила Лиана Ардулиана, что он знал о ее любви, но отверг самым безжалостным образом. Стелла спокойно ждала, когда дочь заговорит. Но вот рыдания смолкли и слезы ужи высохли на щеках, а Джорджина продолжала молчать. И тогда Стелла, наклонившись, прошептала на ухо дочери:

— Ты любишь его, не так ли, моя голубка? — Джорджина невольно вздрогнула, и мать продолжала:

— Я бы сделала все, чтобы уберечь тебя от этого, дитя мое. Много лет назад, испытывая такие же муки, я не думала, что моя дочь будет нуждаться в сочувствии, которое я нашла у твоей бабушки. Ей тоже довелось узнать сердечную боль, когда она открыла в мужчине, которого любила, равнодушие и эгоизм. Вместо любви, в существование которой верила, она обнаружила только холодный расчет и эгоизм, чего не разглядела сразу. О, я не отрицаю, ирландцы могут быть неотразимыми и обаятельными — разве то, что я вышла замуж за твоего отца, не служит доказательством этого? Но весь их блеск слетает, как старая краска, едва они добьются своей цели… на смену любви к нам приходят сожаление, разочарование… которые длятся всю жизнь.

Она обняла поникшую Джорджину и грустно посоветовала:

— Забудь о нем, голубка, забудь сейчас, пока не поздно! Вернемся в Штаты, где ты будешь в безопасности и где его чары окажутся бессильными. Работа прекрасное средство от печали, поверь мне, я знаю!

Сильной рукой она взяла Джорджину за подбородок и приподняла ее голову, так что смогла увидеть себя в полных боли серых глазах, казавшихся еще более темными, чем мятущееся внизу под окном море.

— Обещай мне, что ты вернешься, Джорджина, пожалуйста, обещай!

Слишком измученная, чтобы сопротивляться, Джорджина кивнула. Глаза ее наполнились слезами, а голос прозвучал хрипло, когда она, преодолевая боль, сквозь застрявший комок в горле едва выговорила:

— Я рада, что ты приехала, мама. Мне нужна твоя сила; мне необходимо только немного времени, чтобы придти в себя и снова стать, как ты, сильной.

У Стеллы от жалости заныло сердце, когда Джорджина усталым движением убрала с лица прядь волос; силы ее были на исходе, она чувствовала себя побежденной.

— Какая же я дура! — задыхаясь, сказала Джорджина. — Зная заранее, что он станет играть мной, используя в корыстных целях, я не смогла преодолеть своих чувств к нему. Даже узнав, что Дейдра имеет на него право, я все еще лелеяла надежду завоевать его любовь. Можно ли быть глупее? — горько повторила она. И если даже бы он ответил на мою любовь, разве могла бы я уважать человека, способного проводить дни в бездельи, нежась в лучах меркнущей славы предков, вместо того, чтобы использовать свои способности на благо процветания родины, которую он якобы любит? Девиз его рода: «Мы смеем все!» — она принужденно рассмеялась, но смех вдруг оборвался. — Его следовало закончить так: «Только бы не трудиться!»

Джорджина слепо уставилась в пространство. Ее слишком занимали собственные горестные мысли, чтобы она могла заметить, как вздрогнула и удивленно посмотрела на нее мать при последних словах. Но Стелла давно научилась владеть собой и брать ситуацию в свой руки. Она как бы между прочим спросила:

— У Лиана нет работы?

— Нет, он ни разу о ней не упоминал, — Джорджина подавленно помолчала. Насколько я знаю, он проводит все свое время здесь, на Орлином перевале, мечтая о несбыточном. Он полон вечного оптимизма и убедил своих людей в том, что просто сидеть сложа руки и ждать чуда достаточно, чтобы это чудо свершилось!

Стелла спрятала торжествующую улыбку, тронувшую ее губы. Полная энергии, готовая действовать, она поднялась на ноги и потянула Джорджину за собой.

— Значит, так! Завтра утром, как можно раньше, мы отправляемся в Штаты, уверенно заявила она. — В нашей семье история повторилась дважды, но на третий раз мы сами построим собственную судьбу. Мы говорим прощай Ирландии, а возлюбленному ирландцу — прощай навсегда!

Джорджина вымучила согласную улыбку, но про себя суеверно подумала: как осмеливается ее решительная храбрая мать бросить такой вызов богам?

Глава 13

Стелла не испытывала желания снова сойтись в схватке с Лианом, под его острым взглядом она неважно себя чувствовала, и ей вовсе было не по вкусу, что последнее слово в спорах всегда оставалось за ним. Она решила не выходить из своей комнаты и попросила Джорджину извиниться перед Дейдрой.

— Скажи ей, голубка, что я страшно устала и не могу спуститься, — велела она, снимая платье и надевая толстый стеганый халат. — Но я была бы благодарна, если бы ты выпросила у этой с ястребиным взглядом экономки стакан горячего молока.

Джорджина помедлила у двери и, слабо улыбнувшись, возразила:

— Ты о Кейте? Стоит только тебе узнать ее поближе, мама, и ты поймешь, как она добра. Стелла состроила гримасу:

— Я поверю, дитя мое, если ты принесешь мне молоко.

Легким шагом Джорджина прошла по слабо освещенному коридору, хранящему мрачное молчание, к лестнице. Тихие голоса из холла снизу заставили ее задержаться. Она смертельно устала, и все, чего ей хотелось, это отнести молоко матери, побыстрее добраться до своей постели и заснуть. Не желая ни с кем встречаться, она спряталась в полутьме, ожидая, пока говорящий уйдет. Осторожно вытянув шею, она заглянула вниз. Из холла все еще доносился гул голосов, сопровождаемый слабым запахом особого сорта сигар, аромат которых ей был так мучительно знаком и напоминал только об одном человеке. Голоса становились все отчетливее, и в центр зала прошла Дейдра с Лианом; ее лицо было спокойно, а рука Лиана лежала на плече девушки, как бы защищая ее. Джорджина отпрянула, словно от опасности, сердце готово было выскочить из груди.

— Значит, вы никогда не собирались доводить дело до конца? — ясно прозвучал голос Дейдры, в котором слышалось облегчение. — Тогда зачем надо было связываться с этим, Лиан, дорогой? — упрекнула она его. — Я удивлена, что ты, кто так не любит сплетен, подверг себя опасности и сделался объектом пересудов в таком деликатном деле. Что заставило тебя пойти на это?

Джорджина едва не выдала себя: склонившись с балкона, рискуя быть замеченной, она ждала его ответа, но расслышать ей так ничего и не удалось: он сказал что-то слишком быстро и тихо. Она увидела только, как его темноволосая голова склонилась и он быстро поцеловал Д сидру в висок, когда они входили в библиотеку, и дверь за ними закрылась. Удивительно, как один поцелуй может сделать одного человека счастливым, а другого смертельно ранить. Не приходилось сомневаться, что Дейдра испытывала радость: ее журчащий голос доносился даже через закрытые двери, а Джорджине пришлось крепко зажмуриться и изо всех сил сжать кулаки, чтобы перетерпеть обжигающую, рвущую на части боль. Он сейчас обсуждает ее, рассказывает Дейре об их мнимой помолвке и, возможно, о многом другом тоже… Она оперлась о перила и постояла так, ожидая, пока не схлынет горячая волна стыда. На дрожащих ногах она еле-еле сумела спуститься вниз по лестнице и прошла на кухню, молясь про себя:

— Пожалуйста, Лиан, не рассказывай ей всего… и что я почти умоляла любить меня и быть со мной!…

С ее губ сорвалось приглушенное рыдание и, подхваченное эхом, покатилось по сводчатому потолку. Холодный камень усилил и вернул звуки, которые раздались неожиданно громко и дико среди стен с развешенными на них повсюду потрепанными выцветшими шелковыми стягами и стоящими будто на страже рыцарскими доспехами. Звуки взвились высоко, в самый центр потолка, и запутались среди дрожащих льдинок хрусталя, составляющих старинную люстру. Потревоженные хрусталинки тоненько и жалобно зазвенели, словно откликаясь на ее грустные мысли, и ее исстрадавшийся мозг воспринял это как выражение сочувствия.

Она замерла, глядя на дверь в библиотеку, и стояла так, не смея пошевелиться, страшась, что Лиан, услышав эти звуки, может выйти, но дверь оставалась закрытой, и зал снова погрузился в свое обычное состояние вековой дремоты. От волнения Джорджина до крови прикусила губу. Осторожно она двинулась по коридору, ведущему к кухне. Оттуда не доносилось ни звука, Кейта, работая по дому, любила напевать; Джорджина с облегчением вздохнула: если ей повезет, она добудет молока и вернется в свою комнату через несколько минут.

Не тут-то было! Вылив в стакан разогретое молоко, она поставила его на серебряный поднос и двинулась назад к лестнице, стараясь держаться в тени. Но едва она добралась до первой ступеньки, тяжелую тишину прервал мужской голос:

— Джорджина, подожди, мне надо с тобой поговорить!

— О, нет! — с отчаяньем выдохнула она, прежде чем обернулась. Пожалуйста, Уолли, не сейчас, мы поговорим завтра, я так устала…

Но когда Стеллы не было поблизости, Уолли умел настоять на своем.

— Нам необходимо объясниться, Джорджина, и ты должна это понимать, укоризненно сказал он.

Она нехотя признала, что его требование обоснованно и попыталась хотя бы на время выкинуть из головы мысли о Лиане, чтобы сосредоточиться и правильно ответить на вопросы Уолли. Она не возражала, когда он взял из ее рук поднос и повел в гостиную, где камин дарил теплом от еще не погасшего огня.

— Сядь сюда, — он подвел ее к дивану, придвинутому к очагу, и сел рядом.

Какое-то время стояла тишина, пока он решал, с чего начать, но после первых слов речь полилась потоком.

— Не знаю, с чего начать, Джорджина… Как ты думаешь, что я почувствовал сегодня вечером, когда попал на это странное мероприятие и увидел тебя в амбаре целующейся с незнакомым мужчиной на виду всего народа — и ты выглядела так, словно тебе все это доставляет удовольствие! Насколько я знаю, ты сказала матери, что между нами ничего определенного не говорилось, но ведь мы прекрасно понимали друг друга. Ты знала, что я хотел упрочить свое положение в фирме, прежде чем просить твоей руки, считал, что ты готова ждать. Что случилось, Джорджина? Почему ты позволила Майклу увезти тебя, не обсудив это со мной? Я с ума сходил от беспокойства, когда, вернувшись в отель, обнаружил, что ты уехала несколько часов тому назад, даже не оставив адреса. Задумалась ли ты о моих чувствах хоть на минутку?

Он остановился, будто задохнувшись от недостатка кислорода, его квадратное невыразительное лицо исказилось от волнения. Джорджина очень устала и даже не пыталась ничего объяснять, она только молча смотрела на него, как бы желая заставить понять ее без слов.

Негодование переполняло Уолли: он ждал от нее компенсации в виде раскаяния и сочувствия за доставленное беспокойство. Но вдруг его охватила паника: что если в этом странном случае с помолвкой дело обстоит вовсе не так, как представил сладкоречивый Ардулиан? Возникшее подозрение мучило его больше, чем задетое самолюбие.

В Джорджине он не мог не заметить разительную перемену, это точно был другой человек. Прежде ему особенно нравились в ней холодная собранность, изысканный вкус и безупречный стиль в одежде. Первое, что бросилось в глаза, когда он приехал и увидел ее, — отсутствие ухоженности. Джорджину можно было принять за кузину любой из деревенских девушек, с румяным простым лицом, в дешевом ярком платье, так раскованно чувствующих себя в толпе прибывших на праздник. Уолли пристально всматривался в расстроенное лицо, — изменилась не только внешность. Никогда раньше не обнажала она своих чувств перед другими. Он мог лишь угадывать, что таят ее дымчато-серые глаза. Но сейчас он был потрясен отражавшейся в ее взгляде болью, скрыть которую у нее не находилось сил.

Почти боясь услышать ее ответ, он все-таки спросил отрывисто:

— Джорджина, что для тебя значит Лиан Ардулиан? И опять этот измученный пугливый взгляд ответил ему все без слов. Но он не стал спорить, когда она прошептала:

— Ничего! Он ничего для меня не значит. Да и что между нами может быть, если он обманул меня. Они с дядей разработали целый план действий, как получше меня одурачить.

Нервное напряжение, которое он испытывал, ослабло; верит он или нет, уже не имеет значения, у него все-таки остается шанс.

— Значит, ты уезжаешь завтра с нами? — спросил он, ожидая услышать ее уверенный голос, но она была слишком измучена, чтобы говорить, и ему пришлось удовлетвориться слабым покорным кивком.

У него даже голова закружилась от радости, и он попытался утешить ее:

— Бедняжка, я позабочусь о тебе. Как только мы вернемся в Штаты, официально объявим о помолвке и назначим день свадьбы. Я стану твоим мужем и тогда смогу облегчить твою ношу, родная, так что тебе ни о чем не придется беспокоиться.

Джорджина не ответила. Тепло камина и монотонный голос Уолли подействовал усыпляюще на ее сознание. Измученная, она не воспринимала смысл слов и тем более была не в состоянии возражать или спорить, и когда он осторожно обнял ее, Джорджина не сопротивлялась, а положила голову ему на плечо и позволила глазам, потемневшим от усталости, закрыться.

Но несколько мгновений спустя прохладная струя воздуха пробежала по ее щеке, и, вздрогнув, Джорджина очнулась. Она посмотрела через плечо Уолли, желая выяснить причину сквозняка, и побледнела, встретившись с жестким взглядом синих глаз Лиана, стоящего в дверях. Когда Уолли обернулся к нему, Лиан, едва поклонившись, холодно произнес:

— Прошу простить за невольное вторжение, я не знал, что вы вместе. Миссис Руни в нетерпении: целых десять минут она звонила в колокольчик и явившейся на зов Кейте приказала найти вас, Джорджина. По ее предположению, — тут он сделал легкое, но многозначительное ударение, — вы должны принести ей горячего молока. Естественно, я забеспокоился, когда Кейта сказала, что на кухне никого нет, поэтому и начал поиски. Извините, если прервал ваш… разговор.

Джорджина сразу почувствовала, что под внешними обходительными манерами Лиана скрыт вулкан гнева. Его губы изображали дежурную улыбку, но она, испытавшая на себе обаяние его искренней улыбки, приняла ее за гримасу неудовольствия. Недовольство усиливалось холодным пронзительным взглядом, задержавшимся на руке, обнимавшей ее за плечи; взглядом, в глубине которого таилась опасность. Она поежилась, подумав, что ей видна только капля гнева, и забеспокоилась, как бы в ответ на некстати сказанное Уолли слово не прорвался с таким трудом сдерживаемый бурный кельтский темперамент.

Она поспешно вскочила на ноги, не дожидаясь, пока Уолли очнется от удивления, и подхватила поднос со стаканом уже остывшего молока.

— Я отнесу его матери, — пробормотала она и скользнула мимо Лиана.

Конечно, с ее стороны было наивно предполагать, что он, столь мрачно настроенный, позволит ей так легко сбежать. Когда она проходила мимо него, он схватил ее за руку, и Джорджина поняла, что попала в плен. Удерживая ее, он учтиво произнес фразу, предназначенную для ушей Уолли:

— Не думаю, что ваша мать обрадуется остывшему молоку, если просила горячего. Мы пойдем на кухню и приготовим свежее.

Джорджина тяжело вздохнула и послала через плечо умоляющий взгляд Уолли. Но тот, не чувствуя подводных течений, только пожал плечами и, зевнув, сказал:

— Ну тогда я пойду в свою комнату. Страшно устал.

Он направился к лестнице и, проходя мимо нее, небрежно чмокнул в бледную щеку.

— Спокойной ночи, Джорджи, не забудь, завтра рано вставать, нам предстоит долгая дорога и лучше выехать пораньше.

Коротко кивнув Лиану, он ушел, оставив их одних в полумраке зала, наполненном тяжелой выжидающей тишиной.

— Джорджи! — голосом, полным презрения, прошипел сквозь зубы Лиан.

Нетерпеливым жестом он направил ее к кухне, где на белых стенах бродили зловещие тени, а умирающий огонь время от времени вспыхивал в массивной черной кухонной печи. Он подождал, пока она налила свежего молока в кастрюлю и поставила греться, прежде чем начал допрос.

— Итак, ты уезжаешь завтра с Уолли, даже не объяснившись со мной?

— Но ты и сам знаешь, что я собиралась… — ей было горько от его несправедливых упреков.

— Ты собираешься за него замуж? — прервал он раздраженно.

В сумраке его лицо казалось еще мрачнее. Она подошла к раковине и дрожащей рукой вылила ненужное молоко, стараясь на этом простом действии сосредоточить все свое внимание. Он подошел к ней, больно схватил за плечи и повернул к себе лицом.

— Отвечай! — вышел он из себя, разозленный ее молчанием.

Стараясь скрыть боль, которую вызвало его прикосновение, она заставила себя рассердиться.

— Если даже и так, что с того? — дерзко бросила она, вызывающе вздернув подбородок, не поднимая, однако, на него глаз, которые могли выдать ее истинные чувства. Для этой обороны понадобилась, как никогда, вся ее храбрость. — Уолли хороший, добрый человек, и он меня любит, так почему я не могу выйти за него замуж?

Лицо Лиана напряглось так, что походило на застывшую маску; живыми оставались только сверкающие гневом голубые глаза. Она посмотрела на него снизу вверх; никакие смелые ее речи не могли бы скрыть испуга широко распахнутых серых глаз. Почувствовав, как его руки кольцом сжимаются вокруг нее, Джорджина попыталась освободиться, но ей не позволили. Его объятия становились все крепче и не расслабились, пока их сердца не оказались рядом, а губы почти соприкоснулись.

— Почему бы нет, в самом деле? — его дыхание обдало теплом ее щеку, когда он наклонился к ней. Взгляд его полыхнул синим пламенем, он пронзил ее, как рентгеном, испугав своей силой.

— Почему бы нет, если, когда он обнимает тебя вот так, как я сейчас, ты пылаешь от восторга! Если, когда он глядит в твои глаза вот так, как я сейчас, ты читаешь в его взоре обещание страсти, способной вознести тебя к небесам. И если, — голос его окреп, обрел твердость, — если тебе хочется забыть весь мир ради любви всякий раз, когда он… делает вот так! — Его жесткие губы прижались к ее дрожащему рту в поцелуе настолько безжалостном, что вместо желаемого он достиг обратного результата.

В этом поцелуе она разгадала панику человека, который понимает, что все его планы рушатся, — его безжалостная сила проложила пропасть между ними. Он пытался вызвать к жизни чувства, в существовании которых был уверен, но она оставалась пассивной и никак не откликнулась на его объятия. Веки болели от закипающих слез, но им не позволено было пролиться: никогда она не доставит ему удовольствия узнать, какой кричащей болью отзывается жестокая игра в ее сердце. Поверив, наконец, что она не ответит на поцелуй, рассерженный и разочарованный, он неохотно отпустил ее, стараясь, однако, скрыть свое поражение под маской безразличия. Его губы изогнулись в презрительной усмешке, когда он подвел итог своим наблюдениям.

— Итак, ты намерена поставить на безопасный вариант? С Касселом Уолли ты никогда не узнаешь ни высот, ни глубин, только земное. Ты уверена, что тебе необходимо именно это?

Своими словами он рвал на части свое и ее сердце, нанося раны, которые, она знала, никогда не заживут.

— Скажи мне, — продолжал он дьявольскую пытку, — с ним ты так же пуглива и робка, как со мной, или только дикий варвар ирландец способен разрушить твое равнодушие? Неужели только я могу заставить тебя забыться хотя бы на мгновение, отбросив честолюбивые мысли о положении в обществе, и неужели только в моей власти заставить тебя вспомнить, что ты женщина, — теплая, нежная, страстная женщина! И если это так, то выйдя замуж за Уолли, ты вынуждена будешь отказаться от своих естественных желаний и превратишься вскоре в автомат, просто говорящий автомат, напоминающий женщину, но без той пленительной слабости, которая выдает истинную женщину. Мужчинам, сидящим рядом с тобой на собраниях правления, никогда и в голову не придет, что ты можешь иметь чувства и слабости, свойственные женщине. Никогда больше не прильнешь ты к мужчине с мольбой во взоре, никогда не откроешь сердечную боль человеку, способному понять без слов твои желания…

— И похожему на тебя, я полагаю! — яростно набросилась Джорджина на своего мучителя; ее тело била дрожь. — Как смеешь ты воображать, что я прочитанная книга, ты, кто еще неделю назад был мне незнаком!

С самого начала разговора она хотела избежать боли и щадила его, но доведенная до отчаяния его безжалостностью, она перестала выбирать слова.

— Ты настолько самоуверен, что считаешь себя неотразимым мужчиной, которому нет равных. Допустим, это так, господин Ардулиан, но кроме умения целоваться, на ваш взгляд, какие качества в мужчине могут привлечь женщину, когда она выбирает мужа? С Уолли я чувствую себя в безопасности, нас объединяют общие интересы, и самое главное, он мне надежный друг. Я могу довериться Уолли, но никогда не смогу поверить тебе, потому что он заботится о моих интересах, а ты только о своих собственных. И я тебе скажу, что этими качествами ты не обладаешь ни в коей мере!

Лицо Лиана потемнело. Он понял, что прозвучал окончательный приговор. Последовало долгое молчание. Гнев оставил Джорджину, сердце больно билось. У нее вдруг появилось предчувствие, что никогда больше она не узнает счастья. Раненая гордость отомстила за себя, и теперь девушка должна была сознаться, что его слова содержали правду, хотя она и вынуждена отрицать ее, чтоб не сгореть от стыда. Но победа, одержанная ложью, ненадежна и не приносит радости. Она знала, если он продолжит свой безжалостный допрос, все ее надуманные доводы лопнут, как мыльный пузырь.

Но он и не пытался возражать. Ни один мускул не дрогнул на его лице, оно по-прежнему оставалось сумрачным. Он выпрямился и ответил ей голосом безнадежным и холодным, как ветер с Атлантики, сотрясавший сейчас стены старого дома:

— Ну что ж, мне не остается ничего, как пожелать вам спокойной ночи, мисс Руни.

Когда он повернулся, чтоб покинуть ее, она вскрикнула от боли, но придушенный звук не достиг его ушей, и она осталась так стоять, прикрывая рукой дрожащий рот и вслушиваясь в звук его удаляющихся безвозвратно шагов.

Глава 14

За стенами освежаемого кондиционером офиса в удушающей августовской жаре запекался как в духовке Нью-Йорк. Джорджина стояла, глядя в окно, на столе лежала аккуратная стопка документов. Она закончила дела и могла бы уйти, но ничто не влекло ее. С обязанностями руководителя фирмы Джорджина успешно и без труда справлялась. Но когда рабочий день подходил к концу, она не знала куда себя деть, ее одолевали грустные воспоминания. Со дня их последнего мучительного разговора девушку не покидало чувство опустошенности из-за потерянной любви — ее любви к Лиану.

Уже прошло почти три месяца с тех пор, как она покинула Ирландию, три мучительных месяца, проведенных в поисках спокойствия души. Мать уверяла, что боль пройдет, но она не оставляла ее ни ночью, ни днем. Даже сейчас она думала об Ирландии и представляла ее такой, какой видела в последний раз: с крошечными полосками полей, зарослями ярко-желтого дрока и пурпурного вереска, с осликами, везущими корзины только что собранного торфа, дорогами с пьяно покосившимися указательными столбами и табличками на них на местном наречье, и птицами, конечно, величественными птицами, которых она встречала только на Орлином перевале и которые не позволяли забыть о себе.

Воспоминания спугнул голос матери. Она вошла, помахивая листом бумаги.

— Я получила письмо от Уолли, дорогая! У Джорджины сжалось сердце. Она надеялась, что мать перестанет на нее давить. Но Стелла оставалась верна своему характеру.

— Уолли все еще страшно переживает твой отказ выйти за него, — начала она с упрека. — Новый завод готов к пуску. Все-таки это была великолепная идея оставить его в Англии присматривать за строительством. Он пишет, что как только наладит все дела, вернется сюда и попросит тебя еще раз подумать над его предложением.

— Он напрасно потеряет время, — ответила Джорджина с таким холодным безразличием, что даже Стелла поняла всю безнадежность затеи. — Я имела в виду, что никогда не передумаю. Я не смогу выйти замуж за Уолли, никогда.

Стелла нахмурилась. Безразличие Джорджины начинало ее беспокоить. Она была так уверена, что за пределами влияния обаяния Лиана Ардулиана дочь снова станет покладистой, живой и энергичной девушкой, которую она знала раньше. Но эта холодная замкнутая незнакомка, со взглядом, погруженным в воспоминания, немного пугала ее. Она чувствовала опасность потерять дочь, и эта угроза заставила Стеллу впервые испытать страх. Она поспешила сменить тему разговора.

— Давай-ка, дорогая, уедем в дом на побережье; действительно, давай соберем чемоданы и укатим на несколько дней. Что ты скажешь, если мы на какое-то время забудем о делах?

Но ее попытка пробудить в дочери интерес не удалась. Джорджина, глядя в пространство, сказала с виноватой улыбкой:

— Прости, мама, у меня дела. Может, в другой раз?

— Дела? Какие дела? Нет ничего, с чем не могла бы справиться Сьюзен…

— Личные дела, мама.

Голос Джорджины прозвучал сухо, она явно давала понять, что не настроена вести дискуссию, и Стелла не решилась задать вопросы, готовые сорваться с губ. Она знала, у Джорджины действительно есть свое дело, и сознание того, что дочь держала его в тайне, отравляла ей существование. Но Стелла училась ступать осторожно в отношениях с дочерью: спрашивать, а не требовать и молчать, когда мнения ее не спрашивают.

— Хорошо, — сказала она, с трудом сохраняя выдержку. — Тогда поеду одна, если ты не возражаешь.

Джорджина едва удержалась, чтоб не сказать, как будет рада. Она только спокойно улыбнулась:

— Конечно, нет, мама, поезжай, тебе полезно отдохнуть. И не смей возвращаться, пока не наберешься сил. Воспользуйся прекрасной погодой.

Уже не в первый раз за последние три месяца Стелла почувствовала, что от нее стараются избавиться, — довольно неприятное ощущение для женщины, привыкшей выбирать себе компанию. На ее скулах вспыхнули яркие пятна, будто у человека глубоко задетого или оскорбленного, и она поспешила оставить дочь, как никогда сознавая, что не имеет больше на нее влияния и пора, наконец, избавиться от старых привычек входить во все дела дочери и вовлекать ее в свои: пришло время приспосабливаться к новому порядку вещей и во многом обходиться без Джорджины.

Через полчаса в комнату постучали и вошла Сьюзен Честерман с пачкой бумаг. Джорджина все еще стояла у окна.

— Пожалуйста, подпишете письма, мисс Руни. Джорджина послушно подошла и взялась за ручку. Ставя последнюю подпись, она сказала:

— Я жду мистера Дрисбера, Сьюзен. Когда он приедет, проводите его сюда и можете быть свободны. На сегодня все, так что воспользуйтесь хорошей погодой, я знаю, вы любите загорать. Не знаете, моя мать уехала?

— Спасибо, мисс Руни. Да, миссис Руни недавно уехала. Джорджина успокоенно кивнула и подвинула письма к Сьюзен.

— Хорошо, тогда не беспокойте меня. Пять минут спустя Сьюзен провела в комнату плотного мужчину среднего роста. На нем был хорошего покроя костюм, а обветренное лицо, казалось, выдавало в нем фермера, хотя на самом деле он был юристом.

— Добрый день, мистер Дрисбер, — Джорджина протянула ему руку. — Надеюсь, у вас есть для меня хорошие новости? Он энергично потряс ей руку и просиял:

— Конечно, есть, мисс Руни, даже самые наилучшие! Все идет по вашему плану. Прежде всего я связался с бюро по коммерческому рыболовству Соединенных Штатов, где меня заверили, что исследовательская группа, которую послали несколько лет назад на западное побережье Ирландии, единодушно пришла к оптимистическому выводу относительно перспективы развития рыбоперерабатывающей промышленности в тех местах. Они говорят, все побережье там богато рыбой: сельдь, мерлан, камбала, треска, пикша, омары и лангусты, а в реках увеличивающиеся косяки лосося. Вооружившись информацией, я связался с фирмой, замораживающей продукты, и после длительных переговоров они благосклонно посмотрели на вашу идею построить в Керри рыбоперерабатывающей завод. Очень помогло то, что вы инвестируете значительную сумму денег на этот проект. — Он наморщил лоб и стал похож на обеспокоенного гнома. — Это единственная часть проекта, которой я не совсем доволен, мисс Руни. Вы абсолютно уверены в том, что хотите вложить все деньги, полученные в наследство от вашей бабушки? Вы должны понимать, что останетесь практически без капитала!

— Совершенно уверена, — кивнула Джорджина; ее глаза светились интересом. Продолжайте работу в том же направлении, мистер Дрисбер.

Он пожал плечами, смиряясь с тем, что она не изменит своего решения.

— Ну что ж, пусть так, если вы этого желаете.

Он открыл портфель и вынул стопку писем и, перелистывая их, рассказывал:

— На следующем этапе я связался с Лианом Ардулианом.

При упоминании имени Лиана сердце Джорджины подскочило, и ей пришлось крепко взять себя в руки, чтоб не выдать своих чувств и понять смысл слов собеседника.

— Нет нужды говорить, он был обрадован, когда я сообщил о предлагаемом проекте. Он заверил меня, что Управление рыбной промышленности Ирландии готово поддержать проект и предоставит суда, оборудование, обеспечит программами по обучению и информацией о новой технологии рыболовства. Он считает, с рабочей силой проблем не будет, так как ему известны сотни семей, чьи сыновья работают в Англии, они только и ждут случая вернуться домой.

На глазах Джорджины заблестели слезы, но она быстро справилась с собой и прервала удивленного помощника.

— Надеюсь, мистер Дрисбер, вы сдержите свое слово и мое имя по-прежнему не будет фигурировать в дальнейших переговорах.

Он утвердительно кивнул, убедившись теперь, что его предположения оказались верными: для нее это была не просто сделка, а благотворительная акция, вызванная глубокими чувствами, что не было в традициях ее семьи, если верить слухам. Он и сам относился к глубоко чувствующим натурам, и поэтому хорошо понимал ее.

— Не стоит беспокоиться, уверяю вас, я не выдам вашу тайну. Никто кроме меня никогда не узнает имени анонимного благодетеля графства Керри. По крайней мере, пока вы сами не захотите сделать это достоянием публики. Однако есть один момент, который я должен обсудить с вами. Ирландское правительство настаивает на личном выражении вам благодарности, и они просят принять одного из министров, который сделает это от лица всего правительства. Согласны ли вы на подобную встречу?

Он заметил признаки волнения и, предчувствуя отказ, добавил:

— Я бы настоятельно советовал вам принять это предложение, мисс Руни, хотя бы ради спокойствия. Не знаю, знакомы ли вы с ирландским характером, но они способны настаивать до тех пор, пока не согласитесь на встречу. Для вас это будет формальностью, — резонно заметил он, — необходимо соблюсти этикет.

Джорджина неохотно согласилась:

— Понимаю, мистер Дрисбер, и вы можете сообщить правительству Ирландии: я рада принять их представителя в удобное для них время, при условии, что связанная с визитом информация не попадет в печать. Если это условие не будет встречено с поминанием, я откажусь от своего проекта, хотя, поверьте вовсе не хочу, чтобы так случилось.

После ухода мистера Дрисбера она еще долго оставалась за столом, размышляя над их разговором. Он достиг больших успехов за три месяца со дня их знакомства; тогда план еще только зрел в ее голове. Лиан пробудил в ней желание найти способ принести благосостояние в Керри, и она подумала, что без помощи мистера Дрисбера ей бы не удалось сделать и половины. Но от Лиана она не хотела принимать никаких благодарностей, — все, что она сделала, было ради людей Керри, а не только ради главы рода Ардулиана, — она бы не вынесла, если бы он пришел к заключению, что чувства к нему явились побудительной причиной ее действий. Джорджина уронила голову на руки и дала волю слезам. Грустно, но ее мало успокаивало сознание того, что благодаря ей сотни человек обретут свое счастье.

Она успокоилась от приступа жалости к себе, когда комната утонула в сумраке наступившего вечера. Усталая и безразличная, она стала собираться домой. С окончанием рабочего дня опустевшие кабинеты наполнила оживленная армия уборщиц, которые радостно перекликались друг с другом, перекрывая шум пылесосов. Ей показалось, что у дверей спорят: кто-то хотел войти в кабинет, но его не пускали. Вспомнив, что распорядилась не беспокоить ее, она распахнула двери сказать, что кабинет свободен, но тут же отступила назад, когда увидела одного из спорящих.

— Дядя Майкл! — только и смогла выговорить она от удивления.

Он прошел мимо разгневанной уборщицы с веселым восклицанием:

— Вот видите, не говорил ли я вам, что я ее дядя! — и повел Джорджину обратно в кабинет, плотно закрыв за собою дверь.

Тысячи вопросов пронеслись у нее в голове в течение тех нескольких секунд, что они смотрели друг на друга. Но она только спросила:

— Что ты здесь делаешь, дядя Майкл? Я думала, 182 ты решил навсегда остаться в Ирландии.

Майкл прищурился и, не отвечая, стал беспечно бродить по комнате; он брал в руки предметы, долго изучал их и ставил на место. Ее взвинченные нервы не выдерживали молчания. Она вынуждена была поторопить его с ответом:

— Ну, дядя Майкл?

Он перестал расхаживать и повернулся к ней лицом.

— Я приехал занять денег — и довольно крупную сумму.

Джорджина от неожиданности села.

— Но зачем? Что ты будешь с ними делать в Ирландии?

— Мне предложили партнерство с большой коневодческой фермой, Джорджина, о чем я всегда мечтал: ты знаешь, как я люблю лошадей. Я верну тебе весь долг до последнего цента, клянусь честью, верну. Это очень выгодное предложение, я могу представить тебе доказательства, все, что требуется, — вложить большой капитал, и тогда ферма станет лучшей во всей Ирландии. Мне нужна твоя помощь, Джорджина. Это, может, единственное по-настоящему интересное для меня дело, которое, кроме того, обеспечит мою старость.

— Но, дядя Майкл! — расстроенное лицо Джорджины, казалось, взывало к пониманию. — Мне ужасно жаль, но это невозможно. Все деньги находятся в деле, ты ведь знаешь.

Он выглядел разочарованным.

— А что с деньгами, оставленными тебе моей матерью? Я думал, ты можешь свободно распоряжаться ими.

Джорджина смутилась. Она очень хотела помочь дяде, но сейчас это была невозможно, как невозможно назвать причину отказа.

— Мне жаль, дядя Майкл. Я не могу тебе все объяснить, — нерешительно сказала она, — ты должен поверить мне на слово, я не имею возможности помочь тебе. Неожиданно он склонился над ней и засмеялся, глядя в смущенное лицо.

— Верно, не можешь, да, крошка, потому что ты вложила каждый свободный доллар, которым владеешь, в Керри, не так ли?

— Откуда ты узнал?., что ты имеешь в виду? — запинаясь спросила она.

— Я так и подозревал, — торжественно объявил Майкл. — Но даже моя хитрость не помогла мне разузнать все до конца. Я был ужасно зол на тебя за бегство с Орлиного перевала, но теперь, кажется, начинаю понимать…

Он еще больше смутил ее, неожиданно оборвав речь на полуслове и сменив тему разговора.

— Ты отлично поступаешь, детка, — охрипшим голосом сказал он, — и я горжусь тобой.

— Опять ты провел меня! — вспыхнула Джорджина. — Как ты можешь!.. Лицо Майкла приняло озабоченное и виноватое выражение, и она смягчилась.

— Ладно, забудем. Не думаю, что это имеет теперь значение. Но обещай мне, — она схватила его за лацканы пиджака и встряхнула, — обещай, что никогда ни одной живой душе не расскажешь того, что сейчас узнал!

Дядя по-мальчишески лизнул указательный палец и провел им поперек горла.

— Никогда, — торжественно пообещал он. Джорджина не доверяла запрятанному в глазах веселому блеску, но ей пришлось удовлетвориться его обещанием. Майкл взял свою шляпу и направился к двери; она попыталась его задержать:

— Дядя Майкл! Ты до сих пор не рассказал, что здесь делаешь, и потом, я хочу о многом тебя расспросить.

Но со способным вывести из себя кого угодно безразличием он махнул на прощание рукой и, закрывая за собой дверь, бросил через плечо:

— Это подождет… до завтра!

Весь вечер оставаясь одна в квартире, в которой жила вместе с матерью, Джорджина размышляла над последними загадочными словами Майкла, Почему надо ждать до утра ответов на свои вопросы? Что же такое неотложное нашлось у дяди, если он не смог провести с ней еще несколько минут?

Ответы не приходили все следующее утро и половину дня, в течение которых она механически исполняла свои обычные дела. Даже изучая корреспонденцию, она не переставала прислушиваться к телефонным звонкам, нетерпеливо ожидая дядиного. Конечно, телефон звонил десятки раз, но ни разу ей не ответил радостный голос Майкла.

Последний звонок был от мистера Дрисбера. Без всякого интереса она выслушала новость о том, что министр промышленности и торговли Ирландии прибыл в Нью-Йорк в начале недели и звонил утром узнать, может ли она принять его и если да, то нельзя ли встретиться сегодня днем, так как завтра рано утром он должен улететь обратно в Ирландию. Ее первой мыслью было отказать, она хотела оставшуюся часть дня оставить свободной на случай, если дядя объявится, но затем чувство приличия победило, и она неохотно попросила мистера Дрисбера сообщить министру, что увидится с ним в удобное для него время.

Следующий час тянулся бесконечно долго, и ни одного слова от дяди. Наконец вошла Сьюзен и доложила, что прибыл ирландский министр.

— Проводи его сюда, Сьюзен, — рассеянно ответила Джорджина, размышляя над проблемой, которую в другое время решила бы за секунды.

Несколько мгновений спустя она почувствовала, что в комнату вошли, и, подняв глаза от стола, встретилась взглядом с изумленными голубыми глазами Лиана Ардулиана! Она поднялась навстречу, затем, потрясенная, снова села, потеряв дар речи.

— Джина! — он тоже, казалось, был поражен. Он сделал несколько шагов. Высокий, безупречно сложенный, он хорошо вписывался в окружающую обстановку, чувствовал себя здесь так же уверенно, как дома. С удивлением она отметила кожаный кейс, который он держал в руках, строгий галстук в полоску, безукоризненную белую рубашку и, наконец, от нее не ускользнуло напряженное выражение его лица, которое было гораздо бледнее, чем она помнила, крепко сжатые губы, а в глазах поселилась не то боль, не то горечь. У нее заныло сердце.

— Лиан, что ты делаешь здесь, в Нью-Йорке? Он растерянно провел рукой по волосам, нарушив тем самым прическу, и приведенные в беспорядок волосы легли непослушными волнами, сделав его похожим на того Лиана, которого она помнила.

— Я здесь по делу. Мне поручено связаться с мистером Дрисбером, что я и сделал, а он сообщил, что меня ждут в «Электроник интернейшнл», где состоится деловая встреча с одним человеком. Не спрашивай у меня имени, потому что я и сам его не знаю: она желает остаться неизвестной. Знаю только, что она вкладывает большие средства в промышленность Керри, и мы в таком долгу перед ней, что не сможем отблагодарить за всю жизнь.

— Но мне сказали, что прибудет министр… — прошептала Джорджина. Лиан гордо выпрямил голову.

— Этот министр — я, мне казалось, ты знаешь… Последние слова прервались возгласом изумления: он вдруг все понял! Мгновение Лиан пытался справиться с открытием. Наконец он широко улыбнулся и сказал тихо и мягко:

— Я должен был знать, но мне, дураку, ни разу и в голову не пришло!

Избегая нежного взгляда, Джорджина отвернула свое раскрасневшееся лицо и призвала на помощь всю свою храбрость.

— Так вот что имел в виду дядя, когда говорил, что я получу сегодня ответы на все свои вопросы! Лиан нахмурился.

— Ты уже видела Майкла? Ты хочешь сказать, что старый негодник знал все и не сказал мне ни слова?

— Есть еще кое-что, о чем он не посчитал нужным сказать и мне, — она едва сдерживала слезы. — Например, то, что ты находишься на государственной службе.

Не оставалось никакого сомнения в том, что его удивление совершенно искренне.

— А разве ты не знала, когда гостила у меня в Керри? Парламент был на каникулах, а я всегда провожу свободное время на Орлином перевале. Кто-то же должен был обмолвиться, Кейта, например?..

Она отрицательно покачала головой, пристыженная, вспоминая свои обвинения в его адрес. Она не заметила, когда он сделал несколько шагов и оказался совсем рядом. Со странным блеском в глазах он посмотрел на нее и спросил:

— Но в таком случае, если ты ничего не знала о моей работе, как же, ты думала, я зарабатываю себе на жизнь? Вопрос был задан с такой обманчивой мягкостью и замаскирован такой деликатностью, что она, смутившись, едва нашлась что ответить:

— Присматривая за поместьем… арендаторами… Объяснения замерли на губах, когда его руки опустились ей на плечи.

— Несчастный! — проговорил он сквозь зубы. — Ты считала меня бездельником, паразитом — ничего удивительного, что не доверяла мне!

С мучительными рыданиями Джорджина оттолкнула его.

— Извини, но никто не сказал мне, ни ты, ни Кейта, ни даже дядя Майкл…

— Я сам сказал об этом твоей матери, — сердито сообщил он, — тем вечером, когда мы вернулись с праздника.

Она закрыла глаза, чтобы легче перенести боль от предательства матери.

— Она, наверное, забыла мне передать. Лиан приблизился, и она задрожала. Он мягко спросил:

— Это что-нибудь меняет? То, что ты узнала сегодня, поможет ли это довериться мне, ибо без доверия не может быть любви… - его голос дрогнул. А мне отчаянно нужна твоя любовь, моя любимая.

Она не могла этого больше вынести. Его близость, теплота голоса, подкупающая искренность и полные особого смысла слова снова очаровали ее, и если она уступит его магической силе, то снова испытает несчастье. Однажды она поверила ему — с губительными для себя последствиями. Она отодвинулась, так чтобы он не почувствовал ее слабость и дрожь в теле, и попыталась придать твердость голосу.

— Я тебе однажды предложила свою любовь, а ты швырнул мне ее назад!

Рыдания замерли у нее в груди, когда он подошел к ней и крепко обнял слабое дрожащее тело. Джорджина стала вырываться, но он удержал ее.

— Не сопротивляйся! Обопрись на меня и успокойся.

Он молча прижимал ее к сердцу, тихонько покачивая, пока сухие отрывистые рыдания не перестали сотрясать ее. Потом, когда она затихла, Лиан упрекнул с отчаянной нежностью в голосе:

— Разве ты не понимаешь, моя глупышка, что мужчина не может сдерживать себя бесконечно? — Он наклонился, провел губами по ее теплой щеке и прошептал на ухо:

— Никогда тебе не узнать, каких усилий стоило мне отказаться от радости, которую обещали твои объятья той ночью. К счастью, я почувствовал твою невинность; ты отвечала мне так трогательно, и я был бы свиньей, если бы воспользовался случаем.

Девушка судорожно вздохнула, и он, улыбнувшись продолжал:

— Мне потребовалось собрать всю волю, но я обуздал свои чувства, и слава Богу! Если бы я не сдержался, ты могла потом навсегда возненавидеть меня.

Прижавшись головой к его груди, она заставила себя задать мучительный вопрос:

— Но если ты любил тогда меня, то почему этого не сказал?

— Потому что ты не верила мне, — просто ответил он. — Я страдал, как в аду, эти последние три месяца, мучаясь и сотни раз задавая себе вопрос, не ошибся ли я тогда, может быть, следовало подчиниться случаю в надежде, что ты научишься доверять позднее. Я обзывал себя дураком за то, что позволил Уолли и твоей матери повлиять на твое решение и увезти тебя. Но то, что ты чувствовала ко мне, было недостаточно. Любовь — не только физическое влечение, мне нужна твоя любовь, основанная на полном доверии. Рискуя потерять тебя навеки, я все-таки ждал, что ты поверишь мне. Ты доверяешь мне теперь?

Ее застывшие сердце оттаяло, тело вновь затрепетало от проснувшейся любви. Джорджина чувствовала, как он напряженно ждет ответа. Когда она подняла свои серые глаза и позволила увидеть в них счастье, ему не потребовались никакие слова, он обнял ее еще крепче и наклонился, чтобы встретиться с ее ждущими губами.

Ее сердце трепетало, когда он страстно целовал ее губы, глаза, мягкую ямочку на шее и наконец снова губы, будто никак не мог утолить жажду. Она ослабела от восторга и, словно в бреду, счастливо прошептала:

— Лиан, любимый, может быть, это только сон? Он отстранился от нее только чтобы заверить тоном, не допускающим сомнений:

— Это не сон, родная. Все кошмары прошли, вместе с сомнениями и недоверием, которые нас разлучили. — Он поднял ее подбородок, чтобы пристальными синими глазами еще раз взглянуть на ее лицо:

— Они ушли, не так ли, любовь моя?

Он ждал ответа, настороженный, взволнованный, его ирландская гордость готова была вспыхнуть при первом намеке на сомнение. Она больше не колебалась и не задавала вопросов. Ей не требовались объяснения о взаимоотношениях с Дейдрой, потому что больше не сомневалась в его любви — она полностью доверяла ему. Джорджина прошептала, коснувшись ладонью сжатых губ:

— Да, они прошли…

Объятия его сильных рук стали еще крепче, а бьющееся под ее щекой сердце привело ее в трепет. Он наклонился, чтобы найти ее губы, и перед тем как поцеловать, сказал победным, проникновенным голосом:

— Тогда, любимая, это не сон. Ты здесь, ты моя, и я люблю тебя!

Примечания

1

Трилистник — символ Ирландии.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14 . .