«Я не твоя собственность-2»

Я не твоя собственность-2 (fb2) - Я не твоя собственность-2 (пер. LifeStyle | переводы книг и не только Группа) (Мафия - 2) 1136K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джорджия Ле Карр

Джорджия ле Карр Я не твоя собственность Серия: Босс русской мафии - 2

Любое копирование текста без ссылки на группу ЗАПРЕЩЕНО!

Перевод осуществлен исключительно в личных целях, не для коммерческого использования. Автор перевода не несет ответственности за распространение материалов третьими лицами.

Переведено группой Life Style ПЕРЕВОДЫ КНИГ

Переводчик Костина Светлана

Посвящается:

Моей любимой музе Снежане Сьют, сокращенно Сноу.

Я просто сказал тебе сколько стоит в долларах — такова цена места в Раю.

1. Александр Маленков

Я забыл их имена давным-давно. Но они все еще здесь, на кладбище моей души, ноющие своими расчлененными телами, проклинающие и ругающие меня, но я стараюсь их не слышать. Я освоил искусство делать вид… что кровь, капающая с моих волос — моя корона, моя жидкая корона. Но ее появление, как лопата врезается в землю, поднимает все похороненные и забытые воспоминания. Я опять начал слышать их голоса. Слишком тихие, но близкие...

— Александр, — зовет меня отец, возвышаясь в своем кресле, как на троне.

Я бросаю своих солдатиков, расставленных боевыми рядами на полу своей комнаты, и бегу, чтобы предстать перед ним.

— Да, папа.

Я восхищаюсь своим отцом. Он высокий, с сильными мясистыми плечами, как рулька ветчины. Он способен поднять маму одной рукой, словно она весит не больше бутылки водки. Не отрывая глаз от меня, он подносит свою большую волосатую руку к правому уху, прислушиваясь.

— Кажется, мои часы снова перестали ходить, — он опускает руку и задумчиво смотрит на меня. — М-да... мама печет пирог на кухне, но сегодня не мой день рождения, и я думаю к чему бы это? — Он приподнимает кустистые брови. — Случайно не твой?

— Да, папа, — взахлеб кричу я.

— Ну тогда, сколько же тебе сегодня исполнилось, сын? — спрашивает он.

— Семь. Мне сегодня исполнилось семь, — говорю я ему, выпрямляясь, и пытаясь вытянуться насколько могу вверх, чтобы стать выше.

Еле заметная улыбка, еле-еле заметная, появляется у него на губах. Его лицо настолько знакомое и родное, что я улыбаюсь в ответ. Не знаю почему, но в квартире вдруг становится совсем тихо. Даже шум маминой готовки на кухне затихает. Так тихо, что я слышу, как тикают папины часы. Тик-так, тик-так. Всплывают какие-то смутные и очень давние ужасные воспоминания. Мама вся в крови, и я прячусь под кроватью. Как я мог забыть об этом?

Испугавшись, я отступаю на шаг назад.

Папа ухмыляется, глядя на меня, счастливой улыбкой еще до всего произошедшего. Я был тогда маленьким мальчиком, и мы вместе, в его большом кресле, пили сладкий черный чай из одной кружки. Тогда мне показалось, что это всего лишь дурной сон. «Мама не была вся в крови, и я не прятался под кроватью». Я усмехаюсь в ответ отцу. Я люблю своего отца, и все сделаю для него. Мне хочется, чтобы мы продолжали пить чай из одной кружки.

Папа наклоняется вперед.

— Мы должны примерить перчатки? — бормочет он.

Я радостно киваю. Когда я родился, папа купил мне боксерские перчатки и в каждый день рождения, сколько я себя помню, мы примеряли их, до рос я до них или нет. До сегодняшнего дня, я пока не до рос.

— Принеси боксерские перчатки.

Я бегу в комнату родителей и открываю ящик. Вижу потрепанные большие боксерские перчатки, объемом с мое лицо, и маленькие ярко-красные, блестящие новенькие, свои. Бегу обратно к папе с ними.

— Снимай футболку, — говорит он.

Я быстро стягиваю ее через голову, зимний воздух заставляет меня подрагивать.

— Бррррр..., — говорю я, специально стуча зубы, пока тело покрывается мурашками и дрожит от холода.

Мама бы рассмеялась и назвала меня клоуном, но папа нет. Я перестаю клацать зубами и дрожать, стою неподвижно, пока папа надевает мне на руки и крепко закрепляет перчатки.

— Папа, они подходят, — с радостным воплем кричу я. Наконец-то папа будет учить меня драться. Он терпеливо столько лет ждал этого дня, чтобы начать мое обучение.

— Да, подходят. Ты стал мужчиной, Александр, — говорит он.

— Я теперь мужчина, — эхом повторяю я, рассматривая свои руки в боксерских перчатках. Папа говорит, что если я буду тренироваться каждый день, то стану таким же большим и сильным, как он.

— А что делают мужчины?

— Дерутся, — гордо кричу я ему в ответ.

— Видно, что это мой мальчик, — говорит папа с большой счастливой улыбкой.

Я так счастлив, что сердце готово просто лопнуть в груди от гордости.

— Надеюсь, ты готов приступить к тренировке.

— Да, папа.

Папа надевает свои перчатки, я встаю в стойку, прикрывая кулаками лицо и пританцовываю на месте, именно так делают боксеры по телевиденью. Чувствуя себя сильным и счастливым (поскольку теперь я стал мужчиной) даже совершил несколько ударов в воздух правой рукой.

— Ты готов? — спрашивает папа.

Я перестаю пританцовывать и остановливаюсь.

— Да.

— Держи руки над головой.

Я сразу же поднимаю обе руки.

— Первый урок — научиться держать удар по-мужски, — говорит он и ударяет меня в бок.

Удар болезненный, но я по-прежнему держу руки вверх.

Папа смотрит мне в глаза и кивает с одобрением. Я чувствую гордость от его взгляда. Я действительно стал мужчиной.

Я глубоко вздыхаю, и он ударяет меня снова. Я резко выдыхаю, этот удар более болезненный.

— Хорошо, — говорит он, прежде чем ударить меня снова, еще сильнее. И прежде чем я восстанавливаю свое дыхание, он ударяет меня в четвертый раз, сбивая с ног, и так два раза, я непроизвольно обхватываю живот руками, чтобы защититься.

— Руки вверх, — приказывает он.

Я смотрю на него в полном шоке. Я не узнаю этого человека, который так сердито глядит на меня. Это не мой папа.

— Руки вверх, — говорит он сурово. — Я делаю это для твоего же блага.

Я медленно выпрямляюсь и поднимаю руки вверх.

— Давай посмотрим, у меня сын или девчонка, — говорит он.

Его рука совершает молниеносный удар. Бух. Боль такая сильная, что горячие слезы чуть ли не текут у меня из глаз. Я не хочу плакать, я же теперь мужчина.

— Если ты не в состоянии это выдержать, то как ты собираешься стать величайшим бойцом в мире?

Удар.

— Ради Бога, перестань хныкать, как маленькая девчонка, я даже не использую и половину своей силы.

Удар.

Он смеется.

— Ты думаешь легко быть лучшим бойцом в мире, да?

Удар.

На этот раз я падаю на пол, не в состоянии дышать.

Отец вскакивает со своего кресла.

— Вставай, жалкий маменькин сынок, — остервенело выплевывает он.

Схватив меня за волосы, тянет вверх, пытаясь поднять. Я начинаю плакать еще сильнее. Он наклоняет свое лицо почти впритык к моему, я вижу маленькие поры у него на коже, его яркие глаза светятся безумным светом.

Мама появляется в дверях с побелевшем лицом.

— Достаточно, — умоляет она. — Пожалуйста, Игорь. На сегодня хватит. Он всего лишь ребенок.

Отец пялиться на меня, по моему ошарашенному лицу текут слезы, и сопли, тело все трясется то ли от страха, то ли от боли.

— Ты отвратителен, — говорит он и отпускает мои волосы.

Я падаю обратно на пол, но он не собирается заканчивать.

— Встать, — приказывает он.

— Пожалуйста, Игорь, — умоляет мама дрожащим голосом, в котором сквозит страх.

— Я сказал встать, — кричит отец.

Я упираюсь на руки и колени, и покачиваясь встаю. Голова немного кружится, коленки, как желе, подкашиваются, живот и ребра сильно болят, мне кажется, что я умираю.

— Сейчас же, бл*дь, руки вверх.

Я изо всех сил стараюсь не плакать, но все мое тело горит в агонии, я поднимаю руки вверх.

Отец наносит удар. Я лечу спиной и падаю в кресло, соскальзывая на пол, ударяюсь спиной.

— Встань и борись, — кричит отец.

Хныкая и ссутулившись, я смотрю с недоумением на маму. Она бежит ко мне, но не успевает. Отец схватил ее за волосы и дергает назад. Я вижу, как у нее открывается рот, но ни звука не выходит. Он отбрасывает ее в сторону, и она врезается в стену с ужасным грохотом. Я ошалело смотрю на нее, лежащую у стены, ноги широко разведены в разные стороны, что вижу ее нижнее белье.

Папа шипит на маму, как змея, называя ее плохим словом.

— Держись подальше, ведьма, для своего же блага.

Затем он поворачивается ко мне, и краем глаза я замечаю маму, ползущую ко мне по полу.

— Не трогай его, Игорь, — огрызается она.

Папа замирает с искаженным лицом до ужаса. Он поворачивается, делая к ней шаг, поднимает ее на руки, словно она тряпичная кукла, и кидает на пол. У нее начинает хлестать кровь из носа. Я не могу дышать, я даже не могу произнести ни звука. Я просто задыхаюсь с открытым ртом, как рыба на суши.

— Не вмешивайся, — говорит папа, пиная ногой маму в живот снова и снова. Она сворачивается калачиком и не издает ни звука.

— Мама! — бесконечно кричу я, но никто не обращает на меня никакого внимания.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, хотя все тело болит, словно его раздавила огромная скала, и с воплями несусь к маме. — Хватит, папа. Стой. Ты убьешь маму.

Папа хватает меня, как только я пытаюсь дотянуться до него.

— Ты плачешь? — рявкает он, и бабах, ударяет меня по голове. Мое тело поднимается в воздух, и я больше не чувствую боли, всего лишь мрак...

Что ты хочешь малышка, я все достану.

2. Далия Фьюри

 Максимальное превосходство достигается в уничтожении врагов без сражения.

Сунь Цзы

Я поворачиваю ручку и открываю дверь без стука. В комнате горит всего лишь одна лампа, которая отбрасывает длинную тень. Он сидит одетый в кресле у окна, со скрещены ногами, лежащими на низком стеклянном столике перед ним.

Наши глаза встречаются.

Его светятся в темноте, как у волка. У меня сердце замирает, колени ослабевают. Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней.

— Ты не должен был похищать мою сестру. Это подло, — говорю я, наступает гнетущая тишина.

Он не двигается.

— Как бы еще я заставил тебя вернуться ко мне?

— Это не оправдывает тебя. Моя сестра не имеет никакого отношения к нам, а ты заставил ее страдать.

— Если бы все страдания в мире могли бы быть такими же безобидными, — сурово говорит он.

— Моя мать сходила с ума от беспокойства. Она пожилая женщина и не заслужила такого обращения.

— Да? А я не чувствую себя виноватым от твоих слов.

Я вздыхаю. Похоже мы будем препираться еще долго.

— Ты мог бы просто пригласить меня куда-нибудь сходить.

— Я не хотел приглашать тебя, я хотел украсть и владеть тобой. И делать все, что я захочу.

— Почему?

Он отклоняет голову на спинку кресла.

— Не знаю, почему. Просто знал, что хочу тебя, именно с того момента, когда положил на тебя глаз.

— Это не оправдание для того, что ты сделал.

— Это для тебя, поскольку именно ты пытаешься найти приемлемое оправдание для меня. Мне не нужно оправдываться. Я не жду ничьего прощения и разрешения, чтобы получить то, что хочу. Я просто беру. Я хотел тебя и получил. Теперь ты моя, пока я не скажу иначе, и пусть небо поможет нам разобраться, что происходит между нами.

— Ты говоришь так, будто я твоя собственность.

— Так и есть.

— Нет. Я человек, — отвечаю я, но в голосе не слышится ни силы, ни осуждения, я чувствую, как тянусь к чему-то грустному и потерянному в нем. Он похож на большое озеро, полное тайн. Под гладкой, спокойной поверхностью, которого скрывается слишком многое в глубокой темноте. Многое напоминает мне трупы, такие же белые, и они пугают меня. Я хочу этого мужчину так сильно, что мне становится даже больно, как только вспоминаю, что не смогу назвать его своим. Я для него — всего лишь еще одно тело, которым он пользуется в течение месяца.

Он устало закрывает глаза.

— Тебе не понравилась быть моей женщиной, рыбка?

Я сжимаю крепко губы. Боже, во мне борется столько противоречивых чувств, и я так запуталась. Ни один мужчина никогда не заставлял меня испытывать такие чувства.

— Понравилось, — правдиво отвечаю я, — но мне не понравилось то, что ты похитил мою сестру и из-за этого страдала моя мама.

— А где-то в глубине тебя ничего не подсказывало, что это я похитил твою сестру?

Холодок пробегает вверх у меня по позвоночнику, я застываю на месте. Сама идея мне кажется такой отвратительной, шокирующей, уродливой, но знакомой до боли. Мы два волка, не в состоянии ничего скрыть друг от друга, от других да, но не от нас самих. Дикость этого поступка скрыта для всех, кроме меня, и я знала об этом. Да, Господи, да, я всегда знала и чувствовала, но настолько глубоко спрятала это, тем самым оправдываясь и делая то, что мне хотелось больше всего: покориться ему.

Теперь, когда он приоткрыл эту дверь, я не хочу больше ничего обнаруживать за ней, продвигаясь вперед по своему пути. Но существуют вещи, которые мне просто необходимо узнать. У меня имеется свое собственное мнение на этот счет, но не более того. Я не хочу быть страусом, пряча голову в песок при первой же опасности, мне пора взять ситуацию под контроль. Я должна узнать правду, и если она соответствует тому, что мне кажется, и он не готов измениться, я не смогу остаться с ним. Неважно, насколько болезненно это будет для меня, но я все равно уйду. Прокашлявшись я наконец произношу:

— Ты... участвуешь в... торговле людьми?

— Нет.

Я с облегчением выдыхаю.

— Но Дейзи сказала, что в том месте были и другие девушки, они слышали их голоса.

— У них была пленка, чтобы создать реальную картину.

— Понятно. — Еще одна вещь, Далия. Еще одна — последняя вещь. — Ты так или иначе связан с детской порнографией?

Он смотрит на меня с отвращением.

— Никогда. Ни за что на свете.

Я моргаю, поскольку слезы неприкрытой радости, готовы пролиться из глаз. Я никогда не смогу быть в отношениях с мужчиной, который может измываться над детьми подобным образом. Для меня это табу, причем жесткое. Все остальное можно как-то пережить.

Я говорю более мягко.

— Я стала бы твоей, если ты попросишь меня об этом.

Он поворачивает голову.

— Это будет итак, без просьб.

— Что ты имеешь в виду? — шепотом спрашиваю я, глядя в его гипнотизирующие глаза, которые поблескивают жестким светом.

— Докажи мне, что ты принадлежишь мне... сдайся, — говорит он мягко и соблазнительно.

Мое сердце ухает.

— Как?

Его глаза похожи на тлеющие угли, в голосе — чувственная ласка.

— Я хочу, чтобы ты разделась, села передо мной нагая и расчесала свои волосы.

Я с удивлением и любопытством поглядываю на него. Определенно с любопытством.

— Зачем?

Он по-прежнему так же тихо отвечает:

— Потому что я попросил тебя.

У меня сдавливает горло, и я начинаю кашлять.

— А после того, как я расчесу волосы?

— А что ты думаешь будет?

— Мы будем трахаться?

Его глаза светятся неистовым светом и проницательностью, голос игривый, он цокает языком.

— Почему так грубо, рыбка?

Существует множество способов, как я могу это сделать — раздраженно, флиртуя, небрежно, сексуально, бесстрастно и даже неохотно, здесь я решаю, как и что. Почему нет, в конце концов? Мне нравится сама идея, что я могу раздеться и буду расчесывать волосы перед ним, наблюдая за возрастающей похотью в его глазах. Я хочу почувствовать себя красивой, нужной для него.

Зачем делать вид, что он принуждает меня к этому, если я сама отчаянно этого хочу?

Я скидываю туфли, берусь за низ своей майки и снимаю ее через голову. Тело начинает подрагивать от прохладного воздуха, касающегося кожи, футболка падает на пол. Его взгляд жадно проходится по моему телу. Холод отходит, и я чувствую знакомое тепло.

Я расстегиваю джинсы, стягиваю их вниз по ногам, снимаю носки. Резинка от носков оставила след у меня на лодыжках, но он не замечает его. Я расстегиваешь лифчик, и грудь выскакивает наружу. Неосознанно, я вздыхаю с облегчением, что освободилась от сковывающего лифчика. Кружево ласкает вниз руку, с тихим шелестом падая на пол.

Я поддеваю с боков резинку моих трусиков и тяну их вниз по ногам. Я стою перед ним голая, с прямой спиной, пальцы вжались в пушистый ковер, грудь высоко вздымается.

Он убирает ноги с журнального столика.

— Садись, — негромко приглашает он.

Я выдыхаю и подхожу к столику. Обойдя вокруг, сажусь перед ним, упираясь ладонями с обеих сторон, соединив колени вместе. Стеклянная поверхность под задницей холодная, и у меня бегут мурашки по всему телу.

Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза.

Не говоря ни слова, он поднимается и идет в ванную комнату, затем возвращается с расческой, которую протягивает мне. Я забираю, и он садится назад в кресло. Я выбираю какую-то точку на занавесках и упираюсь в нее взглядом, медленно и ритмично проводя расческой по волосам. Как только волосы становятся прямыми, блестящими, я кладу расческу рядом с собой на столик и перевожу на него взгляд.

Его глаза завуалированы, но что-то саднящее пульсирует между нами. Он опускает взгляд к моим соскам. От его взгляда я чувствую, будто он прикасается к ним своими теплыми пальцами. Его невидимые пальцы скользят вниз по мне.

— Раздвинь ноги, — говорит он бархатным голосом.

Я раздвигаю ноги и открываю перед ним свои опухшие влажные половые губы.

— Знаешь, твоя киска… трепещет. Твоя мягкая, розовая и готовая киска трепещет для меня?

Я резко выдыхаю, стоило ему лишь протянуть руку, заскользить пальцами между моих ног. Он медленно потирает пальцем мой распухший клитор, и я начинаю задыхаться.

— Наклонись вперед, — бормочет он.

Я резко выдыхаю, догадываясь, что он хочет от меня. Он желает, чтобы я развела, как можно шире ноги и полностью уселась на стекло своей киской.

— Почему ты хочешь, чтобы я делала все эти унизительные вещи?

— Я хочу точно увериться, что у меня над тобой полный тотальный контроль. Если ты до сих пор можешь сказать «нет», значит я еще не полностью твой хозяин.

Чтобы охотиться на змею орел должен летать в подлеске. Я развожу ноги и впечатываюсь разведенными половыми губами в холодное стекло, грудь непроизвольно свешивается вперед.

Он встает с дивана и ложится под стол, точно под открытую киску.

— Теперь начинай тереть свою киску, пока не кончишь, — говорит он.

Я закрываю глаза. Какая-то часть меня хочет подчиниться, хочет совершать эти унизительные вещи, особенно пока он наблюдает. Поэтому я позволяю ему лежать подо мной, бессовестно сама, лаская свою сочащуюся киску, с капающими соками на стекло, пока не кончаю. Несмотря на то, что я испытываю оргазм, я не могу встать и уйти, это не конец. Конец будет, когда его член окажется похоронен глубоко внутри меня... я жду.

Он поднимается с пола передо мной, ни говоря ни слова, его глаза наполнены похотью и триумфом. Мои бессовестные руки сразу же хватаются за ремень его брюк, пытаясь расстегнуть. Его член так напряжен и готов, что выпрыгивает прямиком мне в руку. Он засовывает его мне в рот, и я сосу, через какое-то время слышится животный рык, и он взрывается глубоко внутри моего горла.

Я по-прежнему держу его во рту. Даже не предполагая, что он будет делать дальше. Снова отвернется и уйдет? В эту секунду мы похожи на сцену из книг мастер и его сексуальная рабыня. Он никогда так и не полюбит меня? Моя любовь так навсегда и останется безнадежной и безответной? Он совершает просто то, что хочет. Это безотчетная мысль, настолько мимолетная и такая крошечная, возможно, для кого-то такие вещи не важны, но для меня они имеют большое значение.

Он проходится пальцами по моим волосам.

Всего лишь раз.

Но этого вполне достаточно — он заботится обо мне. Может быть совсем немного, но заботится. Моя бабушка говорила обычно, что даже самый закоренелый преступник имеет в своем сердце самый крошечный кусочек доброты и заботы. Возможно…, хотя это точно невозможно, но этот мужчина ко мне имеет некую слабость в своем сердце.

Я сажусь на корточки на стеклянный стол. Пропахшая сексом, и начинаю медленно подниматься вверх, скользя грудью по его телу, пока соски не дотрагиваются до его лица, я стою теперь во весь рост, возвышаясь над ним на целую голову. Опустив руки ему на твердую грудь, тень скрывает наши лица, но мы находимся в опасной близости друг от друга, разделенные только, словно чугунной решеткой, взаимного недоверия. Его лазурные глаза пристально смотрят на меня.

Напряженные. Красивые. Куда он заглядывает, даже интересно.

Лихорадочно, я беру его лицо в ладони и прижимаю свои губы к нему. Слышится долгий, попавший в ловушку стон. Мы целуемся. Целуется? Нет, он приоткрывает рот, наши языки переплетаются, и мы крепко хватаемся друг за друга, упиваясь поцелуем. Поцелуй такой глубокий, словно мы оба кочевники в пустыне, путешествующие целые недели, чтобы найти родник ледяной воды под землей. Его поцелуй настолько сочный, из него сочится необходимая мне живительная влага.

Мы упиваемся нашим чувством к друг другу, и комната исчезает. Весь мир перестает существовать. Первородное желание пронизывает каждую клеточку моего тела. Это безумие. Это похоже на зависимость и навязчивую идею. Мы растворяемся бесповоротно и бесспорно друг в друге. Время течет, но мы ничего не замечаем. Я поднимаю голову, тяжело дыша, и смотрю ему в глаза, его зрачки расширены, задерживаю дыхание.

— Ты когда-нибудь слышала историю о Скорпионе, который попросил лягушку переправить его через реку? — спрашивает он, голос низкий и непривычный.

Я смотрю в его поблескивающие глаза. Они так блестят, как самый известный бриллиант в мире. Сказочно красивый, но совершенно холодный. Медленно, я отрицательно качаю головой и мои пряди волос щекочут обнаженные плечи.

— Лягушка ответила ему: «Нет». «Ты можешь ужалить меня, пока мы будем на полпути через реку, и я умру». Тогда Скорпион сказал: «Если я ужалю тебя, то тоже умру». Лягушка, поразмыслив над его логикой, ответила: «Хорошо. Забирайся мне на спину, и я переправлю тебя». На середине реки Скорпион ужалил лягушку. Лягушки закричала в пред смертельной агонии. «Ты глупый Скорпион, теперь мы оба умрем. Зачем ты это сделал?» А Скорпион ответил: «А чего ты ожидала от Скорпиона? Я жалю, в этом я весь».

Я чувствую, как спокойствие разливается у меня по всему телу, наверное, даже омывает мою душу. Он не догадывается, что сейчас слишком поздно, чтобы повернуть назад.

— Лягушке следовало бы научиться летать. Ей следовало бы принять бой в воздухе, где Скорпион стал бы беспомощным, — шепчу я сквозь стиснутые зубы.

Он грустно улыбается.

— Из тебя бы получился отличный босс мафии, — говорит он.

— На самом деле это идея Ольги, — отвечаю я.

— Беру свои слова обратно, по поводу босса мафии. Ты слишком честна, чтобы им быть.

— Я же тогда солгала маме.

— Я негодяй и убийца, Далия.

— Трудно дрессирующийся, знаю, — тихо отвечаю я, — но нет ничего не невозможного.

Он стоит неподвижно, напряженно, словно натянутая катапульта.

— Я не хочу переломить тебя.

— Не беспокойся. Я гибкая.

Он поднимает меня со стола, я обхватываю его ногами за талию, и несет меня к кровати. Лежа на спине, я наблюдая, как он сбрасывает с себя одежду, думая: «Ты мой. Ты еще не знаешь этого, но ты мой. Для нас это не мартышкина любовь, а красивая и чистая. Однажды он поймет, что ему кроме животного секса, нужно от меня что-то еще».

Он ложится рядом со мной.

— Ты моя, Далия. Мне принадлежит каждый дюйм тебя, — говорит он мне в плечо.

— Как ты можешь так говорить, если нам осталось меньше месяца?

— Я не отпущу тебя, рыбка.

У меня на лице появляется такая огромная улыбка, как у идиотки. Я открываю рот, чтобы ответить, но он останавливает, положив палец мне на губы.

— Молчи, — говорит он, его глаза наполнены отчаянием, мне становится страшно. Что скрывает этот мужчина? Почему он так страдает?

Я молча смотрю на него. Он ничего не говорит, и в результате я засыпаю в узком кругу его теплых рук.

3. Далия Фьюри

Я просыпаюсь в одиночестве, дотрагиваюсь до вмятины на подушке, вздыхая запах. Я понятия не имею, куда он ушел и увижу ли его сегодня. Мои отношения с Зейном напоминают охотника на соколов обучающего дикого сокола. Он доводит птицу до «полетной массы», сохраняя ее голодной. Только через маленький дар еды охотник проявляется как доброжелательный мастер, способный обучить охоте. И словно сокол, находящийся в период обучения, я чувствую себя «недокормленной» вниманием Зейна.

Я поднимаюсь с кровати, иду в туалет, и направляюсь одеваться к себе в комнату, потом спускаюсь вниз на кухню. Юрий сидит за кухонным островком. Как только замечает меня, кивает, быстро пробежавшись по моему телу глазами.

— Доброе утро, — говорю я с достоинством, на какое способна. Он видел меня вчера в совершенно неприглядном виде, рухнувшую на последних ступеньках лестницы. Я поворачиваюсь к Ольге. Она приподнимается на цыпочках, пытаясь положить что-то в верхний ящик шкафа. Она выглядывает из-за дверцы шкафа и бодро улыбается.

— Доброе утро!

— Я могу поговорить с тобой, Ольга?

Юрий встает, стряхивая крошки со своей одежды.

— Я уже ухожу.

Я смотрю ему вслед и занимаю место рядом, на котором он только что сидел. Ольга закрывает дверцы шкафа, подходит к кофеварке и возвращается с кружкой кофе, поставив передо мной.

— Спасибо, Ольга, — говорю я, делая маленький глоток.

Она садится напротив.

— Ну ... чем Ольга может помочь?

— Я хотела кое-о-чем спросить тебя.

— Ммм...

— Вчера ты сказала, что у меня есть шанс найти путь к Зейну... к сердцу Александра.

— Да, сказала.

— Что заставило тебя так думать?

Она наклоняет голову и внимательно изучая смотрит на меня.

— Потому что он смотрит на тебя так, словно не может до конца поверить, что ты реальна. Так мальчишка рассматривает витрину магазина, полную игрушек, которые ему безумно хочется иметь, но не может себе этого позволить.

Я качаю головой.

— Я чувствую себя в этом доме японской туристкой. Дай мне карту местности, пожалуйста.

Она улыбается.

— С прежними он делал в принципе все тоже же самое. Разные лица, другие тела развлекали его от скуки. Но что касается тебя, он делает именно то, о чем всегда мечтал.

Я краснею.

— Ах, ты имеешь в виду секс?

— Я уверена, что секс очень хорош, но это не совсем то. Как мне объяснить тебе? Его отношение к тебе похоже, словно ты смогла разбудили его от глубокого сна.

Я вспоминаю, как он нежно погладил мои волосы, словно вчера он наконец смог снять свою железную маску.

— Ты единственная, кого он хочет, маленькая рыбка, — тихо говорит Ольга.

После завтрака я выходу через французские двери в сад, полностью сбитая с толку мельтешащими странными мыслями. Здесь никого нет, так тихо и спокойно, что даже не слышу никаких звуков, доносящихся сюда. Я глубоко полной грудью вздыхаю свежий, холодный утренний воздух, и мои вскипающие мозги начинают очищаться. Возможно, мне стоит немного побыть на природе.

Я медленно двигаюсь вдоль стены дома к японскому саду, который видела из окна его кабинета. Оставив эластичную упругую траву, ступаю на каменистую тропинку и следую по ней, пока мне не открывается проход в уединенный сад камней.

Я останавливаюсь и смотрю с придирчивой дотошностью сделанный сад. Прямоугольный участок, выложенный камнями, без единой травинки, тщательно размеченный прямыми линиями, как по линейке. Предполагаю, что он похож на прекрасный новый бренд хромированной кофемашины, правда красивой. Красивой своей сдержанностью, современностью, безупречностью и функциональностью.

Мне нравятся сады, цветы, сорняки, пчелы, птицы, черви, иногда лягушки и пес, бегающий по моей клумбе, выкапывающий какие-то цветы, лающий вперемежку с детскими голосами.

Я поднимаю руки к холодному лицу.

И думаю о Зейне. Именно такой мир он пытается создать снаружи и внутри себя. Безупречный, дотошно точный, холодный мир, в котором каскады воды падают на бережно уложенные в правильной линии камни. Краем глаза я замечаю движение сбоку и поворачиваю голову. В окне своего кабинета стоит Зейн.

Солнечный свет бликует на стекле, мне приходится поднять руку к глазам, чтобы разглядеть его. К моему удивлению, он наблюдает за мной. Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга. Мурашки проходятся у меня по коже и возникает такое чувство, словно я тону в его взгляде и безумные эмоции начинают бурлить внутри.

Словно притягивая меня магнитом, я автоматически иду в его сторону.

Я останавливаюсь у окна и прижимаю ладонь к стеклу, оно такое холодное. Медленно, как во сне, он поднимает руку и опускает свою с противоположной стороны, на мою ладонь. У меня на губах появляется улыбка и еле заметная улыбка подергивает уголки его губ. У него за спиной открывается дверь и отвратительный Ленни заходит в комнату, ожидая в дверях. Я перевожу глаза назад к Зейну, его лицо меняется у меня на глазах.

Призрак улыбки исчезает, до конца и не появившись.

Отстраненная и профессиональная улыбка занимает ее место, глаза становятся холодными и неприступными. Зачарованно и удивленно я наблюдаю, как его грудь тяжело вздымается и опускается, и он убирает ладонь от стекла. Отворачивается от меня, и угрожающая всему миру маска занимает свое место. Я опускаю руку и иду в сторону откуда пришла, мысленно проигрывая в голове произошедшие с ним изменения.

У меня звонит телефон в кармане, как только я добираюсь до качелей. Подношу к уху трубку, и слышу Стеллу, громко тараторившую, долго и мелодраматично, и у меня появляется обычная на нее реакция — смех. Она видно бежит, запыхавшись, с трудом переводя дыхание на полном ходу.

Я сажусь на качели.

— Остановись, — со смехом прошу я.

— Я хочу, но не могу, — отвечает она, продолжая громко визжать.

Мне так до боли, хочется присоединиться к ней, мы раньше так часто делали. Обе визжали и кричали одновременно. На самом деле это довольно весело и заразительно, но если я начну такое вытворять здесь, наверное, весь обслуживающий персонал Зейна в ту же секунду прибежит сюда. — Значит, они тебе понравились? — спрашиваю я.

— Они? Понравились ли они мне? — кричит она мне в ухо. — Я черт побери просто влюбилась в них. Я до сих пор не могу поверить своим глазам. Мне кажется, что это сон. — Она вдруг замолкает, и серьезным голосом спрашивает: — Это же не китайская подделка, не так ли?

— Нет, они настоящие, — спокойно отвечаю я, начиная покачиваться на качелях.

— Господи! Я почти чуть ли не получила сердечный приступ! — выдыхает она с облегчением, затем тут же возвращается в режим визга. — Боже мой, Далия. Они просто сказочные. Это самый лучший чертовский подарок. Я не могла поверить, когда открыла дверь, и курьер ушел. Я была еще полусонная и решила, что ты прислала мне туфли от той женщины, у которой имеются связи в Гонконге, конечно же я была бы на седьмом небе, но черт возьми! Бл*дь это Джимми Чу! Мне показалось, что я умерла и сразу попала в рай.

— Ты в них сейчас? — с улыбкой спрашиваю я.

— Не говори ерунды. Я поставила их на алтарь в своей спальне и буду молиться.

Я смеюсь, холодный ветер обдувает мне лицо, пока движутся качели.

— Они тебе подошли?

— Конечно, подошли. Если они бы не подошли, я бы отрезала себе пальцы, только чтобы в них влезть, — восторженно заявляет она.

— Ты такая сумасшедшая, Стэл.

— Это не порок, а дар. Разве ты не ходила со мной на лучшие вечеринки? Кстати, говоря о вечеринках, мы должны отпраздновать мою новую обувь.

— Да, давай, но угомонись. Ты ходила на свидание вчера?

— Да пошел он, — протянула она со злостью.

— Что случилось?

— Я расскажу тебе все при встрече, — весело отвечает она, — у меня очень много всего интересного, о чем мне нужно тебе рассказать. Встретимся вечером?

— Хорошо, давай.

— Пойдем к Jamie’s. Мы напьемся до совершенно отвратительного состояния.

— Jamies! Я уже чувствую вкус похмелья, — хотя она меня не видит, но я радостно киваю ее словам. Я очень скучаю по Стелле, она настолько неотразима, как смех ребенка.

— Я на диете, — добавляет она, — мы можем встретиться пораньше? Свой ланч я могу употреблять только в виде жидкости.

— Ты хочешь сказать, мы не будем как обычно продолжать в Taki’s?

— Я сказала, что пропускаю ланч, а не ужин.

Я смеюсь.

— Как насчет семи?

— Давай.

— Ох, и я смогу надеть мои новые туфли.

— Ты же носишь их сейчас, не так ли? — интересуюсь я.

Она смеется.

— Ты слишком хорошо меня знаешь.

Мы прощаемся, я поднимаюсь с качелей, отправляясь на поиски Ноя. Подойдя к входной двери, я оборачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть на сад. В конце сада я вижу Нико, молодого застенчивого парня, наполняющего кормушки для птиц семенами. Я стою минуту, наблюдая, как быстро слетаются синицы на зерно и подлетает дрозд, разгоняя маленьких птичек.

Это вызывает у меня удивление, наблюдая за голубями из окна, я видела, насколько они могут быть агрессивными друг к другу, но мне никогда не приходило в голову, что благородный дрозд может быть тоже таким же агрессивным. Я вспоминаю слова Зейна — миром управляет ярость, хотя мысль об этом заставляет меня загрустить.

Со вздохом я открываю входную дверь. Завидев Ноя сообщаю, что собираюсь встретиться со Стеллой в семь вечера у Jamie’s, он даже глазом не моргнул на мои слова.

— Я поговорю с боссом и дам тебе знать, если все будет о’кэй, — говорит он.

— Ты можешь говорить с ним о чем угодно, но я встречусь со Стеллой, несмотря ни на что, — также без эмоционально отвечаю я ему и выхожу из кухни.

Все утро у меня расписано — я немного работаю, затем иду в тренажерный зал и парную.

4. Далия Фьюри

Влажность поднимается, стрелка барометра опускается... 

Парная отделана полностью отполированным черным мрамором, так же как и скамьи, стоящие у стен. Я закрываю дверь и сажусь на одну из них. Сиденье покрыто крупными и не очень, круглыми каплями воды. Прислоняюсь к влажной стене, закрыв глаза, вдыхаю влажный горячий воздух. Не проходит и минуты, как на коже появляются капельки пота.

Вдруг слышу какой-то шум и вижу контуры огромной фигуры через матовое стекло двери. Кто-то стоит за дверь, прикрывшись одним полотенцем. Это может быть только Зейн. Я выпрямляюсь, и дотрагиваюсь смущенно до волос, хотя в парной выглядеть на отлично невозможно. Дверь открывается и заходит Зейн.

Обнаженный он возвышается надо мной, его массивный член гордо поднят вверх. Опускается передо мной на колени. Крошечные капельки пара маячат в воздухе между нами. Черные волосы прилипли и по какой-то необъяснимой причине он мне кажется... опасным.

Я смотрю на него широко раскрыв глаза, у меня сердце колотится в горле. Я не в состоянии отвести взгляд и даже что-то сказать. Чувствую себя чертовым кроликом, забившимся в угол, маленьким и беспомощным. С самого первого нашего вечера он имел надо мной власть — одним своим присутствием полностью обездвиживать. Губы становятся горячими и припухшими, я нервно облизываю их.

Не говоря ни слова, он расстегивает верх моего бикини, наклоняется и берет сосок в рот.

— Я вся потная, — пытаюсь запротестовать.

Он сосет.

Теплая волна возбуждения распространяется по моему телу, заставляя выгнуться. Руки сами собой поднимаются вверх, хватаясь за жесткие, блестящие от пара мышцы плеч. Его кожа горячая, как в лихорадки, у меня настолько мокрые руки, что соскальзывают с его кожи. Я смотрю на него сверху вниз, он ни на секунду не отводит от меня своих пронзительных глаз, удерживая мой сосок зубами и не отрываясь взглядом, прикусывает. Намеренная боль вызывает толчок возбуждения, посылая к моему паху.

Я вскрикиваю.

— Настоящая страсть именно такая, — бормочет он, растягивая слова, и лижет пульсирующий сосок, успокаивая. Задабривая его снова, вбирает в рот. Он вознаграждает причиненную боль, нежно посасывая его. Я беспокойно ерзаю и стону.

Он передвигается ко второму соску, я прижимаюсь к нему ближе, к его сильному телу, испытывая дрожь, потираясь о него жаждуще. Обхватив меня за талию, он поднимает со скамьи и укладывает на влажный пол. У меня застревает приглашение в горле, он стягивает нижнюю часть моего бикини по ногам и отбрасывает назад за собой.

— Да, — шепчу я.

Он приседает, словно волк, над моим обнаженным телом и жадно сосет и лижет каждый дюйм кожи. Наконец, он раздвигает мою набухшую киску и проникает пальцем. Я громко ахаю и выгибаюсь, невольно вбирая его палец глубже в себя.

— Твоя киска настолько чертовски горячая и тугая, — говорит он, жестко трахая меня пальцем, я извиваюсь на полу.

Я почти кричу, чувствуя его теплые губы, обхватившие мой набухший клитор. Он жестко начинает его сосать, а я бесконтрольно дрожу всем телом. Волны наслаждения поднимаются откуда-то из глубины и разливаются внутри, когда я кончаю тяжело и долго. Он жадно пьет мои соки, вылизывая все.

— Твоя очередь, — шепчу я, хотя тело все еще покалывает.

— Моя очередь, — соглашается он и достает из-под скамейки маленький черный предмет — около пяти дюймов в длину, гладкий, толщиной с франкфуртскую колбаску, сужающийся к тупому кончику размером не больше мизинца. Другой же конец выглядит как вантуз.

— Что это? — заинтриговано спрашиваю я.

Он медленно улыбается.

— Это чтобы удержать тебя на месте.

Я поднимаюсь на локтях.

— Что ты имеешь в виду?

— Позволь я научу тебя им пользоваться, — говорит он, поднимаясь на ноги. Он делает шаг и открывает дверь, прохладный воздух врывается в помещение. Я наблюдаю за ним, оставаясь в той же позе, как он берет бутылочку с металлической полке и выдавливает много геля на ладонь. Потом возвращается назад, щедро смазывая черный предмет. Сладкий запах клубники ударяет в нос. Он протягивает руку ко мне руку, и поднимает в вертикальное положение.

Зейн с хлюпающим звуком ударяет предметом, со стороны вантуза, по стене, и тот прилипает, словно приклеенный, к гладкому мрамору.

— Что…, — начинаю я, но замолкаю.

Зейн толкает меня к влажной плитке, я смотрю на него выпученными глазами. Вода струйками стекает и капает у него с бровей и носа. Он прижимается бедрами ко мне, я ощущаю его одеревеневший член, вжимающийся в меня. Я приоткрываю губы.

— Моя услада и моя надежда, — бормочет он.

Наши языки встречаются, обжигающим теплом наполняя мое тело. Пошатываясь, я обхватываю его член рукой и энергично начинаю водить вверх-вниз. Не разрывая поцелуя, он подхватывает меня своими большими сильными руками под ягодицы, приподнимает от пола. Я уверенно обхватываю его ногами, и он тут же снизу проникает пальцем в мою киску.

Я такая мокрая, что его движения создают хлюпающий звук. Направив свое внимание на входящий в меня палец, он подсаживает меня на черный предмет, приклеенный к стене, кончик, которого упирается мне в задницу.

— Зейн, — выдыхаю я, глядя ему в глаза, наполненные похотью.

— Что? — спрашивает он.

— Меня никогда не трахали в задницу, — испуганно шепчу я.

— Девственная попка. Еще слаще, — его глаза поблескивают от удовольствия.

Я рассоединяю ноги и встаю.

— Готова? — хрипло интересуется он.

Я киваю.

— Согни ноги в коленях, — он направляет мое тело, пока кончик предмета не касается моего заднего прохода.

— Теперь толкайся на него, — командует он и наблюдает, как я медленно толкаюсь в сторону этого странного предмета с круглым концом, и он спокойно входит в меня, с меньшим сопротивлением, оказываясь совершенно неожиданно внутри. Я, напоминаю себе бабочку, пришпиленную к стене.

— Посмотри на себя, — говорит он, рассматривая мою представленную ему на полное обозрение киску. — Ты течешь, словно подтекающий кран.

Он не врет. Для меня это ново, но я так возбуждена, что сама ощущаю, как мои собственные соки стекают по ногам, пока затычка входит все глубже, посылая интенсивные мурашки удовольствия по позвоночнику. Я опускаю голову и совершаю несколько глубоких вдохов, прежде чем толкнуться немного глубже. Когда остается три или четыре дюйма, он гладит меня по спине и говорит:

— Расслабься.

— Возьми меня, Зейн. Заставь меня кричать.

— Я хочу трахнуть тебя так, как я хочу, — рычит он.

Шагнув вперед, он с такой силой вбивается в меня своим твердым членом, что я очень глубоко насаживаюсь на эту затычку, что даже чувствую, как конец вантуза раздвигает мои половинки.

— Боже мой, это потрясающе, — ахаю я.

Я никогда не думала, что но мне может понравится двойное проникновение. Это удивительное ощущение, когда его гигантский член растягивает мою кис, а скользкая черная затычка скользит в задницу.

— Ты хотела жестко, — говорит он, отодвигая меня подальше от стены и толкаясь опять. Его член и затычка входят почти одновременно.

— Да, дай мне все, — тяжело дыша говорю я.

Снова его член и затычка выходят.

— Скажи, что ты моя сучка.

— Я твоя сучка, — тяжело дыша шепчу я, снова нашпиливаясь на затычку.

— Кому ты подчиняешься? — спрашивает он, вбиваясь очередной раз.

— Тебе. Тебе я подчиняюсь, — стону я.

И все продолжается. Выход. Жесткий вход. Выход. С меня льет пот, бедра дрожат, моя киска каждый раз сжимает его, словно тисками. Разгоряченная, возбужденная, дрожащая, словно в лихорадке, я дико балансирую на грани оргазма.

— Я не могу больше, — чуть ли не плачу я.

— Кончи для меня, — приказывает он, погружаясь по самые яйца.

Я кончаю, словно разрываясь в клочья, яростно дрожу всем телом, стону и рычу как животное, кричу, срывая горло, он ревет мне в ответ, выстреливая свою сперму глубоко внутри меня. Все в поту и тяжело дыша, мы смотрим друг на друга.

— Тебе понравилось?

Я киваю, задыхаясь.

Он с шумом выдыхает, отодвинувшись, и наблюдает за спермой, вытекающей из меня. Затем снимает меня с затычки на стене, поднимает на руки и выносит из парилки.

— Нет. Нет. Не смей, — кричу я, когда он кидает меня в бассейн. Я всплываю, отплевываясь, убирая волосы с лица, и оглядываюсь, пытаясь его найти. Он в нескольких футах от меня, наблюдает за мной, глаза искрятся смехом.

Вода ощущается чудом на горячей раскрасневшейся коже.

— Да пошел ты, — говорю я, и на спине лениво начинаю плыть в противоположную сторону. В конечном счете я возьму реванш. Несколько всплесков и он появляется рядом. Мы проплываем два круга, он подстраивается под мой темп.

Затем он останавливается, обхватив меня за талию и ставит в вертикальное положение. Он держит меня за талию и притягивает ближе к себе. Наши голые тела соприкасаются, и я кладу руки на его могучие плечи.

— Мы хотим со Стеллой пойти выпить.

Его тело напрягается, но выражение лица остается прежним.

— Хочешь, я зарезервирую для вас столик в Matrix?

— Нет, мы собираемся поехать в Jamies.

Он приподнимает брови.

— Jamies?

— Ты не слышал о нем. Очень низкий ценник и немного улетное на самом деле место, но это наш местный бар и нам там нравится. Они играют музыку, от которой мы тащимся.

Он кивает.

— Хорошо. Во сколько ты будешь дома?

У меня трепещет внизу живот, поскольку его слова напоминают мне отношения настоящей пары.

— Думаю, около полуночи.

— В полночь? Хорошо, я дождусь тебя.

Возникает непрошеная мысль – «Я так влюблена в тебя, Зейн». Я поспешно опускаю глаза, чтобы он ничего не смог прочитать. Провожу кончиком пальца по шраму у него на лице.

— Откуда он?

— У него был нож, а у меня нет, — говорит он просто.

— И что произошло? — спрашиваю я.

— У меня есть шрам, а он лишился жизни, — ни в голосе, ни в лице не отражается никаких эмоций.

О Боже! Как я могу жить в его мире? Но я не могу уйти. Еще нет.

— А что означают эти звезды? — тихо спрашиваю я, проходясь подушечками пальцев по татуировке голубой звезды, спереди у него на плече.

Он молчит несколько минут, и мне уже кажется, что он не будет отвечать, потом пожимает плечами.

— Раз ты спрашиваешь, я скажу. Они показывают высшее отличие, которое может достигнуть vor v Zokone.

— Что это значит? — мне очень любопытно узнать о его прошлом, но я не пытаюсь выглядеть слишком уж заинтересованной. Поскольку впервые он рассказывает о себе хоть что-то, и я не хочу спугнуть его, выглядя слишком настойчивой и назойливой.

— Перевод будет «Вор в Законе».

Я смотрю на него спокойно.

— Вор в Законе?

— Vor v Zokone — элитная русская криминальная организация, опирающаяся на очень строгий кодекс этики. Нарушение кодекса карается смертью. Когда я получил эти звезды, они многое значили. Сейчас очень многие молодые люди делают такие же тату, понятия не имея, что есть такая организация.

— А почему у тебя такие же на коленях?

— Звезды носят те, кто заявляет, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не встанут на колени и не будут сотрудничать с теми, кого мы называем мусором или свиньями, но ты, скорее всего, их знаешь — полицейскими и чиновниками.

— Так ты член этой элитной организации? — с опаской спрашиваю я.

— Был. Давным-давно.

Я вглядываюсь в его глаза, окаймленные роскошными густыми, мокрыми ресницами.

— Ты больше не входишь в эту организацию?

— Когда Советский Союз распался русская мафия изменилась. Кто был настолько глуп, тот быстро оказался за решеткой, умные скупили государственные ресурсы за бесценок и стали миллиардерами, другие нашли новое пристанище вдали от родины, чтобы заниматься гениальной контрабандой.

— Гениальной?

Он пожимает плечами, движение элегантное и не похоже на него.

— Они оказались умными мошенниками.

— Да. Например, что они делали?

— Окрашивали деревянный спирт в голубой, маркировали, как жидкость для ветрового стекла, партиями отгружали на танкерах в Россию, перекрашивали назад, и продавали, как водку. Цель — избежать уплаты налогов на спирт.

— Понятно, — тихо отвечаю я. — Так ты был один из тех, кто переехал в Англию?

— Эээ.... хмм.

— Ты запускал этот алкогольный лохотрон?

— Неа.

— Наркотики?

— Я использовал их. У меня до сих пор остались хорошие каналы, и я могу организовать крупную сделку.

— Наркотики убивают людей, — шепчу я.

Он смотрит на меня совершенно беспардонно и даже не стыдясь.

— Наркотики не производятся в России. Я просто посредник. Знаешь, кто охраняет поля мака в Афганистане и Южной Америке, сначала выясни, а потом начинай учить меня.

Я прикусываю нижнюю губу.

— Тогда чем ты занимался? Проституцией?

— Это отличный вид зарабатывания денег, но не для меня. Слишком неопределенно. Мне не нравится общаться с людьми, со всеми их зависимостями, навязчивыми идеями и стремлениями. Я люблю четкие и чистые операции.

Я киваю, с облегчением.

— Чем же ты занимался?

— Оружием.

Я хмурюсь.

— Переправлял пистолеты?

— Не только пистолеты. После падения коммунизма осталось много государственного арсенала, который можно было продать. Ракеты на большую дальность полета, танки, подводные лодки, короче все.

— Ты продавал террористам?

— Разве мясника заботит, кто покупает его мясо? Я продавал тому, кто больше платил, но я тебе могу сказать, что самые величайшие террористы — правительство, которым я, в основном и продавал, финансируемое государством террористам.

— Если все это в прошлом, чем же ты занимаешься сейчас?

— Я специализируюсь на кибер-преступлениях.

— Каких?

— Мы используем современное программное обеспечение, чтобы обойти банковскую систему безопасности и кредитных компаний, берем под контроль их системы, и переводим деньги на тысячи различных учетных записей, которые находятся под нашим контролем. Когда выводишь деньги очень быстро и зигзагообразно через разные континенты, их невозможно отследить.

Я с сомнением смотрю на него.

— Правда? Ты знаешь, хакеров же все время ловят.

Он отрицательно качает головой.

— СМИ раздувает из мухи слона, как только властям удается загрести горстку мелких хакеров, которые куда-то влезли, находясь в подвале у своих родителей, власти ловят их, потому что прекрасно понимают, что до настоящих преступников дотянуться они не в состоянии. Банки никогда не раскроют, сколько теряют, поскольку если ты узнаешь сколько миллиардов воруется каждый год организованной преступностью, никогда не будешь держать свои деньги в банке.

Я прочищаю горло.

— И этим ты занимаешься с Ленни?

Его лицо внезапно становится каменным.

— Я предупреждал тебя уже раньше, не лезь в мои дела, Далия. Чем меньше ты знаешь, тем ты больше будешь в безопасности.

Внезапный страх я ощущаю у себя внизу живота. Я задумываюсь о его большой структуре мер безопасности, которой он себя окружил.

— Даже ты не в состоянии полностью обезопасить себя?

— Это связано с дележом сфер влияния, — говорит он. — Всегда есть кто-то, кто готов тебя предать, кто-то, кто хочет получить то, что у тебя есть.

— Почему ты выбрал такую жизнь? Постоянно находится на страже свой жизни и с маячившей угрозой тюрьмы на горизонте?

— У меня не было выбора.

— Ты сказал мне однажды, что в конечном счете, всегда есть выбор. Иногда более трудный, чем другой, но все равно выбор тем не менее, есть.

— У меня был маленький выбор, чтобы заполучить тебя, когда я использовал твою сестру, как мой козырь, — тихо говорит он.

Я чувствую легкое головокружение.

— Что случилось с тобой, Зейн?

Что-то мелькает в его глазах, и неосторожно на долю минуты, он выглядит словно терзаемый призраками прошлого.

— Я не хочу говорить о прошлом, — бормочет он и уплывает от меня.

«Почему ты не подпускаешь меня к себе, Александр Маленков?»

5. Александр Маленков

Когда я просыпаюсь, все мое тело так болит, что мне хочется накрыться одеялом и зарыдать, но я прикладываю над собой усилия этого не делать, потому что мама лежит рядом и не сводит с меня глаз. Моя мама непорочная, как белый лебедь. У нее черные волосы и голубые глаза, как и у меня. Она прекрасная, за исключением одного темного зуба и когда-то сломанной челюсти, поэтому ее рот выглядит немного перекошенным.

Она сломала челюсть, когда ударилась лицом о дверь еще до того, как я родился, и зуб потемнел, когда она упала с лестницы. Она говорила, что это случилось как-то вечером, когда она уже была мной беременна. Мама сказала, что ей несказанно повезло, поскольку она потеряла зуб, а не меня. Она объяснила, что могла бы упасть прямо на живот тогда. Я дотрагиваюсь до ее рта и понимаю, что темный зуб исчез, также, как и мой передний зуб, который у меня выпал.

— Ты жива, — удивленно говорю я и касаюсь ее распухшего лица.

— Конечно, — улыбается она.

— Мама зуб! — задыхаюсь я, как только вижу дыру, когда она улыбается.

— Выпал, — задорно говорит она. — Я рада, он был гнилым. — Она проталкивает язык через образовавшуюся щель. — Он спас меня от похода к стоматологу.

— Больно? — с беспокойством спрашиваю я.

— Нет. Ни капельки.

Я дотрагиваюсь до ее разбитой губы.

— Больно?

— Нет. Иногда все выглядит хуже, чем есть на самом деле.

— Мы должны наложить повязку.

— Нет, — со смешком отвечает мама.

Я смотрю на нее удивленно.

— Ты уверена? Выглядит так, словно очень больно.

— Да, уверена. Ты же знаешь, я никогда не лгала тебе.

Я согласно киваю. Это правда. Мама никогда не врет.

— Где папа? — шепотом спрашиваю я.

Ее голубые глаза наполняются грустью.

— Он ушел.

— Он ушел на работу? — мой папа работает сверхурочно. До несчастного случая, когда он повредил голову, и врачи поставили ему в затылок металлические пластины, он и раньше уходил из дома на несколько дней. Мама говорит, что он работает на правительство. Она говорит, что его работа секретная, как у Джеймса Бонда, поэтому мы никогда не знаем, куда он отправился. Все мои друзья боятся моего отца. Их родители улыбаются мне, но я вижу, они всегда нервничают, когда я прихожу к ним в дом.

— Да, думаю, да, — тихо отвечает мама.

— Он все еще злиться на меня?

— Ах, мой дорогой, любимый Александр, он не злиться на тебя.

— Думаю, что злиться. Он думает, что я трус, раз плакал. Я старался не плакать, но ничего не мог с этим поделать, — слезы опять накатывают на глаза, и я опять предпринимаю усилия, чтобы они не пролились.

— Ты не трус, а моя маленькая звезда. Ты храбрее, чем большинство людей, которых я знаю.

— Правда?

— Абсолютная правда.

— Но папа так не думает.

— Папа очень любит тебя и хочет, чтобы ты тоже был великим бойцом, как и он, но иногда он просто не может себя контролировать. Он становится сам на себя не похож. Это стало происходить после несчастного случая, который так отразился на нем. Помнишь, я рассказывала тебе.

— Да, помню.

— Когда-нибудь ему станет лучше. Вот увидишь, — говорит она.

— Надеюсь.

— Я знаю, что так и будет, — с жаром отвечает она.

— Прости, что он обидел тебя. Это все из-за меня.

— Он не обидел и здесь нет твоей вины. Никогда не говори так, — мама мягко улыбается.

Я киваю.

— Мама…

— Да, любовь моя.

— Может, мне еще не стоит тренироваться. Возможно, стоит подождать, пока папе не станет лучше?

Слезы заполняют ее глаза.

— Прости, дорогой, но ты должен будешь тренироваться. Ты — настоящий мужчина. Папа будет ждать тренировок. Но они будут только раз в неделю, может два, и будут гораздо лучше. Я обещаю.

Она ласково дотрагивается до моих ребер, я задыхаюсь от страшной боли.

Она быстро убирает свою руку.

— Неужели я причинила тебе боль, lyubov moya?

Я отрицательно качаю головой.

— Нет, мама, ты никогда не причинишь мне боли.

Мама сжимает губы вместе и смотрит на меня с грустью, мне хочется обернуть ее в вату и спрятать в каком-нибудь месте, где никто никогда не сможет найти.

— Давай мы вместе сыграем на пианино, — вздыхает она.

Медленно, с трудом и очень медленно, поскольку у меня все ужасно болит, я поднимаюсь с кровати, мы вместе поднимаемся. Она протягивает мне руку, я кладу свою. Мне даже трудно сделать вдох полной грудью. Мы идем на выход из комнаты, и я обращаю внимание, что она хромает.

Я останавливаюсь и с тревогой смотрю на нее.

— У тебя что-то с ногой?

— Нет, lybo moya. Ноги совсем обленились, видно еще не проснулись. У меня ничего не болит.

— У меня тоже, мама. У меня тоже ничего не болит.

Мы вместе садимся за рояль, мама поворачивает ко мне голову.

— Что будем играть?

— Ты выбирай.

— Давай, сыграем что-нибудь веселое?

— Да, давай.

— Как насчет «Весенний Вальс» Шопена? — с радостью предлагает она.

— Хорошая вещь.

— Готов?

— Да.

Мы начинаем играть, и музыка наполняет воздух и своими вибрациями проходится по всему телу. Музыка такая красивая, что слезы катятся у меня по щекам. В этот раз мама не плачет. Потом мы продолжаем играть веселые пьесы и плачем, бесконечно плачем. Мы позволяем себе плакать, потому что музыка объединяет меня и маму своей красотой. Музыка очень красивая. Так мы позволяем себе высказать друг другу то, что не в состоянии сказать наши губы.

Слушай...

6. Далия Фьюри

Я приезжаю в Jamie’s первая. Здесь празднуют день рождения, поэтому атмосфера слишком горячая, много народу и очень шумно. К счастью, одна пара поднимается из-за стола, как только мы входим, и Ной тут же летит к их столу, даже не давая им времени одеться. Женщина недовольно смотрит на нас, но ее спутник молча одевается, избегая зрительного контакта с Ноем.

— Хочешь, чтобы я принес тебе что-нибудь выпить? — интересуется Ной, когда они наконец-то уходят, и я подхожу к столику.

— Неее, я подожду Стеллу. Спасибо, — отвечаю я с улыбкой.

— Без проблем. Я буду в баре, — говорит он, кивая головой в сторону бара.

— Ладно, — соглашаюсь я.

Мы любим приходить сюда, хотя зависаем здесь не часто, но дешевая выпивка, отличная атмосфера, близко к нашей квартире, и мы точно знаем со Стеллой, что в этом заведении всегда фантастический выбор песен, и в глубине помещения имеется даже небольшой танцпол, на котором мы можем отрываться всю ночь напролет.

На мне одеты джинсы, коричневые ботинки и свитер изумрудного цвета, на Стелле — изящное мини-платье в черно-белую полоску с короткой белой курткой из искусственного меха, и новые туфли от Джимми Чу, но ее волосы коротко подстрижены и покрашены в красный цвет русалки. Она выглядит потрясающе, и все головы поворачиваются ей вслед.

— Господи, Стэл. Твои волосы, — верещу я, вставая.

Она останавливается передо мной, крутит головой в разные стороны, чтобы я могла по лучше разглядеть ее прическу.

— Ты выглядишь, как охренительная звезда, — говорю я ей.

— Может я не просто звезда? — задиристо усмехаясь, спрашивает она.

— И что ты сделала с лицом? — восклицаю я. — Твоя кожа просто светится.

— Мед, питьевая сода, и маска из сока лайма, — небрежно бросает она, оставляя воздушные поцелуи у меня на щеках. Я кладу сумочку на стол, приседаю на свое место и прищуриваюсь: — Ты выглядишь такой сексуальной. Что с тобой?

— Все объясню тебе через пару минут. Первое, что мы пьем? И кто платит?

Я ухмыляюсь.

— Не мы.

Ее глаза сияют.

— Пузырьки не имеют калорий? — ехидно спрашивает она.

— Точно, не имеют. Они всего лишь воздух, имеющий незначительную оболочку шампанского, — интригующе говорю я.

— В таком случае, — отвечает она, представляя из себя настоящую добродетель, — нам следует исключительно придерживаться шампанского.

— Отличный выбор, мисс Спенсер. Я закажу в баре, а пока ты можешь поздороваться с Ноем. Он вон там, — я киваю в сторону барной стойки, за которой сидит Ной с бутылкой пива.

Стелла вскакивает и практически несется к нему. Я наблюдаю, как она обхватывает его за шею, словно большого ребенка, и задаюсь вопросом, что же делать с этой новой веселой и жизнерадостный версией Стеллы. Но именно сейчас она и похожа на ту девушку, которую я встретила, совершенно другую. Потом я вдруг вспоминаю, что раньше она как раз и была такой, когда я познакомилась с ней, прежде чем она запала на Зейна, впав в свое подавленное состояние.

Энди, бармен удивленно приподнимает бровь, когда я заказываю шампанское.

— Празднуем? — спрашивает он.

— Нас всего лишь угощают, — отвечаю я.

Он достают бутылку из холодильника, устанавливает в узкое ведро, и толкает ко мне два бокала. Я оплачиваю и несу свою добычу туда, где находятся Ной и Стелла. Стелла выглядит настолько сексуально, что Ной все время проходится по ней взглядом с ног до головы, пока разговаривает.

— Не желаешь к нам присоединиться, Ной? — спрашиваю я.

— Нет, я пасс. Девочки, давайте расслабляйтесь и получайте удовольствие.

— Ты уверен, парень? — дуется на него Стелла.

Он внимательно опять осматривает ее с ног до головы, как бы оценивая.

— Не играй с огнем, детка.

Стелла хватает меня за запястье.

— Ооооо, все обещания и обещания, — нахально подтрунивает она и начинает от него пятиться.

Он всего лишь отстраненно качает головой и возвращается к своему пиву.

— Зачем ты флиртуешь с Ноем? — спрашиваю я, когда мы возвращаемся к нашему столику.

Стелла пожимает плечами.

— Думаю, просто так.

— Что?

— Ну, он горячее на самом деле, чем кирпич в дерьмовом доме, всегда настолько контролирует себя, всегда настолько профессиональный. Мне просто нравится все время его провоцировать, предполагая насколько далеко я могу зайти, прежде чем у него встанет, — говорит она, хитро ухмыльнувшись в его сторону.

— Может тебе стоит сходить с ним на свидание? — упорно допытываюсь я.

— Никогда не думала об этом, и мне кажется, я не в его вкусе.

Я поглядываю на нее с любопытством.

— Откуда ты это знаешь, что не в его вкусе?

— Ой, хватит. Когда мужчина на самом деле хочет женщину, это сочится у него из пор.

— Не думаю. Я вижу, что он очень хорошо к тебе относится, — отвечаю я, снимая фольгу с бутылки шампанского.

— Очень хорошо, не самое главное в этом вопросе. Я хочу не совсем этого. Я отчаянно хочу и не могу без этого жить, умираю просто, до безумия хочу, глубоко и т. д. и т. д. Ну ты понимаешь, что я имею ввиду, такие вещи, как у тебя происходят с Зейном.

Я с тихим хлопком открываю бутылку.

— За что будем пить? — спрашиваю я.

— За сексуальных мужчин, — отвечает она мне с озорной улыбкой.

Я наполняю наши бокалы, и мы чокаемся.

— За горячих мужчин, — вместе произносим мы и хихикаем, как две озорные школьницы, пока делаем глоток, и пузырьки проникают в нос.

— О Боже, да. Мммм... это настоящий рай, — стонет Стелла, взмахивая ресницами, показывая насколько она счастлива, попробовав такой вкус.

— Давай рассказывай, как прошло твое свидание.

Выражение ее лица тут же меняется.

— Тьфу... он просто невыносимый идиот.

— Правда? Что он сделал?

Она наклоняется ко мне вперед.

— Он пригласил меня в ресторан и очень старался наесться, поглощая все, даже включая то, что я не смогла доесть. Клянусь, он был похож на убийственного индюка. В тот момент, когда его рот не был занят едой, он хвастался. Насколько он великолепен, первоклассен, короче пускал пыль в глаза. Сколько у него денег. Насколько он хорош на работе. Сколько у него собственности. Боже, ты бы его слышала. У меня было такое чувство, словно я провела вечер с Уорреном Баффетом. (Уоррен Эдвард Баффетт — американский предприниматель, крупнейший в мире и один из наиболее известных инвесторов, состояние которого на 1 марта 2015 года оценивалось в 72,7 млрд долл. США.)

Я улыбаюсь.

— Честно говоря, я пришла к выводу, что каждый отец должен сказать своему сыну то, что говорил мой дедушка моему брату: «Когда мужчина начинает хвастаться, создается впечатление, будто он тем самым компенсирует маленький размер, находящийся у него между ног». Могу сказать следующее: мой брак прекрасно понял слова дедушки и никогда не хвастался.

Она останавливается, делая глоток шампанского.

— После того, как этот индюк забил мне голову всякой хренью, когда принесли счет, он стал шарить по всем карманам. Я сидела и просто наблюдала за ним, — она поправила волосы, — знаешь, со стороны этот парень мог подумать, что полностью запудрил мне мозги, и возможно я напоминала ему ирландского болванчика, качающего головой.

Я начинаю хихикать, поскольку представила себе эту картину.

— После того, как он обрыскал все свои дермовые карманы, посмотрел на меня невинными и изумленными глазами, сказав, что вероятно забыл свой бумажник в боковом кармане машины. Потом глядя щенячьими глазами спросил, не буду ли я так добра оплатить обед, а он компенсирует мне при следующей встрече? Заметь, это был не дорогой ресторан или что-то в этом духе.

— И что ты сделала? — спрашиваю я.

— Честно посмотрела ему в глаза, соблазнительно улыбнулась и сказала: «Сбегай к машине и забери бумажник, а я пока подожду тебя здесь, дорогой».

— Вау, могу с уверенностью сказать, что ты рискованная. Если бы кто-то так поступил со мной, я бы молча заплатила и больше никогда бы с ним не встречалась.

— Я не рискованная. Я довольно-таки милая пофигистка, кто-то, правда, называет меня стервой, наверное, они правы. Но платить за обед, чтобы он потом другую девушку заставил повторить тоже самое?! Для меня это было дело принципа, — твердо отвечает она. — И на всякий случай, чтобы сподвигнуть его рвануть к машине, я провела рукой по его бедру, пообещав, что у меня есть что-то особенное для него, когда мы приедем ко мне домой. И чтобы каким-то образом узаконить нашу сделку, я взглянула на него такими глазами, словно готова была предоставить ему самый лучший секс в его жизни.

— Прекрати сейчас же, ты просто убиваешь меня, — говорю я.

— Да, но этот офигевший идиот! Он действительно думал надуть меня со счетом. Я имею в виду, видно так он поступал с женщинами неоднократно.

Она делает глоток шампанского.

— Я ненавижу мужчин, которые за счет меня «открывают для себя двери» для остальных девушек. Да. Но настойчиво приглашать меня на обед, а потом притвориться, что забыл свой бумажник в машине?!

— Так он вернулся с бумажником?

— Конечно, вернулся. Он выпорхнул из ресторана, как летучая мышь из ада, и вернулся обратно в течение шести минут, — она многозначительно приподнимает брови. — Ты даже не можешь себе представить, насколько мощно я поглаживала его бедро.

— Так он отвез тебя домой...

— Причем на бешеной скорости.

— А потом?

— А потом... я вышла из машины и сказала, что в следующий раз, если он решит быть таким скрягой, то может отсосать свой член сам.

7. Далия Фьюри

 — Ну, ты должна меня научит поглаживать так бедро, — прошу я Стеллу, перестав смеяться.

Она смотрит на меня радостно и удивленно.

— Зачем? Мне не кажется, что тебя не стоит чему-то учить.

К своему удивлению мои щеки начинают ярко гореть.

Почуяв что-то интересное, она наклоняется вперед.

— Боже мой! Посмотри на себя. Ты покраснела сильнее, чем мои волосы. Я хочу знать все, что происходит с тобой.

— Здесь всего лишь очень жарко, — отвечаю я, пригубив шампанское.

— Нет, так легко ты от меня не отделаешься, — говорит она. — Мне необходимо узнать подробности. Ты же знаешь такие вещи: как размер, обхват и частота движений. Очень много вещей!

— Мне казалось, ты не хотела этого знать.

— Ну это было раньше, когда я была полной дурой.

— Да?

— Да. Я вдруг поняла, что твой «перепихон» с Зейном, это лучшее, что случилось со мной. Ты оказалась полностью права, сказав, чтобы я отпустила данную ситуацию и стала двигаться дальше. Не могу поверить, что я так была увлечена им. Какого черта, я это делала, парень даже не знал о моем существовании, а я бы потратила всю свою жизнь ожидая, чтобы он заметил меня. Меня? Супер-пупер сладкую девушку. У меня такое чувство, будто меня тогда точно околдовали. Теперь, когда я оглядываюсь назад, я бы... — она отодвигается, словно в ужасе. — Я сделала это. — Она еще дальше отодвигается назад. — Я так говорила. — Потом со смехом шлепнув себя по колену, говорит: — Боже, я была похожа на страдающую суку, сейчас мне хочется отправить себе той открытку, выражая полнейшее соболезнования.

Я не могу перестать улыбаться.

— Ах, Стелла, я так рада, что ты решила двигаться дальше. Ты даже не можешь себе представить, как я была расстроена по поводу своих чувств к Зейну.

Она подмигивает.

— Да, я поняла, что ты была очень расстроена, ванная комната никогда не выглядела такой чистой.

Я сконфуженно смотрю на нее.

— Так ты простила меня?

Она пожимает мне руку.

— Нечего прощать, дорогая. Я понимаю, если бы у нас все было отлично, а ты бы вклинилась в наши отношения, но у нас ничего не было. Я была тогда такой несчастной, думая, что влюблена в него. Теперь, оглядываясь назад, вижу насколько по-дурацки это выглядело со стороны. Зачем испытывать самому такие мучения, если ты не мазохистка? А все точно знают, что я не мазохистка, я слишком себя люблю.

— Я на самом деле горжусь тобой. Я вижу перед собой новую и восхитительную Стеллу, — счастливо отвечаю я улыбаясь. По правде говоря, я очень рада и впечатлена, насколько быстро она оправилась от своего увлечения.

Она светится улыбкой.

— Ну, добро пожаловать в мой клуб. Я сама очень горжусь собой. Хватит обо мне. У Зейна действительно большой? Каждой королеве нужен королевский размер, и в данном случае я говорю не о постели.

Я смеюсь.

— Давай выкладывай подробности, подруга, — настаивает она.

— Хорошо, ты готова?

— Выкладывай.

— Мне стоит попрактиковаться в том, что мы узнали на курсах минета.

Ее челюсть отпадает вниз.

— Ты глотаешь? — шепотом спрашивает она.

Я спокойно киваю.

Она шлепает себя по ноге.

— А ты не могла бы незаметно выплюнуть, сделав вид, что проглотила?

Я пожимаю плечами.

— Не могла. И сперма оказалась довольно-таки вкусной.

Она ахает.

— Никогда. Ты обтрахавшаяся лгунья. Сперма не вкусная.

Я улыбаюсь во весь рот.

— По сути, очень даже ничего.

— Забудь об этом. Никто, даже ты, не можешь утверждать, что сперма вкусная.

Я хихикаю над высказыванием Стеллы.

— Мне кажется, что сама хотела проглотить, потому что без ума от него.

Стелла наклоняется вперед, зачарованно.

— Да?

— Да, — соглашаюсь я.

— Вау! Ты реально влюбляешься в него, не так ли?

— Я не влюбляюсь. Думаю, что уже влюбилась.

Стелла смотрит на меня с изумлением. Я понимаю, что сейчас самое время, сбросить на нее бомбу по поводу Дейзи. Я никогда не умела хранить секреты, и вообще, мне хочется, чтобы она узнала об этом. До того, как Зейн вторгся в нашу жизнь, мы всегда все рассказывали друг другу, и я не хочу это менять. Хотя точно знаю, как она отреагирует на мое сообщение, и ощущаю нервный трепет в животе.

— Я хочу тебе кое-что сообщить, но желательно, чтобы ты не очень сильно реагировала, — говорю я ей.

— Я никогда не перегибала палку. Когда такое было?

Я приподнимаю бровь и смотрю на нее выражением: «Да, постоянно».

— Не волнуйся, я буду спокойна.

Я предостерегающе поднимаю палец.

— Ну, хорошо, хорошо. Обещаю не кипятиться. Давай, выкладывай.

— Тогда помни, что ты обещала. Без истерик, пожалуйста.

— Говори уже, — с нетерпением говорит она.

Я глубоко вздыхаю и выпаливаю:

— Это Зейн похитил Дейзи.

— Что? — орет она во все горло, многие головы поворачиваются в нашу сторону.

Я оглядываюсь и вижу, что даже Ной повернулся к нам.

— Помнишь, ты же обещала, — шипя говорю я.

Она берет бокал шампанского, молча опустошает и аккуратно ставит на столик.

— Эй, Далия. Ты, конечно же не просто так заставила меня дать тебе обещание. Но это чертовски возмутительно! Как ты можешь требовать, сказав такое, чтобы я оставалась спокойной? Что с тобой? Я черт побери готова взорваться.

— Я отреагировала точно так же, как только догадалась, но уже успела успокоиться.

— Во время траханья? Бл*дь! Когда ты обнаружила это?

— Вчера вечером.

— Господи, Далия, я, наверное, точно схожу с ума, и ты все еще с ним?

Я поднимаю бутылку и наполняю бокал Стеллы.

— Ты не сходишь с ума. Да, я все еще с ним.

— О Боже мой! Боже ж ты мой! Я не верю своим ушам. Неужели ты, уйдя от меня, превратилась в одну из этих странных женщин, которые считают, что иметь романтическую переписку с серийными убийцами, сидящими в камере смертников, вполне приемлемо?

— Перестань драматизировать.

— Драматизировать? Если я не могу драматизировать сейчас то, когда, черт возьми, я буду драматизировать? — рьяно требует она ответа.

Я вздыхаю.

— Ольга многое мне объяснила.

Глаза Стеллы становятся огромными, как блюдца.

— Ольга? Охренительный повар! Каким образом она смогла это объяснить?

— Не знаю, в ее словах есть смысл.

— Он похитил твою сестру, Далия!

— Ты хочешь меня выслушать спокойно, или ты будешь разглагольствовать еще в течение часа на эту тему?

— Я разрываюсь между тем и тем. Я хочу все высказать, но и хотела бы услышать, как повар смогла объяснить похищение, — с сарказмом отвечает она.

— Она считает, что Зейн перенес ужасную травму, поэтому он так себя ведет. У него израненная душа, которая бесконечно испытывает муки, — я замолкаю, — и она думает, что я именно тот человек, который сможет его спасти.

Она скрещивает руки на груди.

— Будет очень интересно услышать, что ты планируешь сделать.

— Ну, я пока не знаю, но работаю над этим вопросом.

Она недоуменно качает головой.

— Ты простила его, и в твоем мире все стало опять тип-топ?

Я вижу перед собой объятое ужасом лицо Стеллы, и не знаю, как ей объяснить, что происходит между мной и Зейном. Как ей объяснить, что моя связь к нему, основана на насыщении, которое я не могу компенсировать ни едой, ни водой, а только им, Зейном? Иногда невозможно объяснить кому-то такого рода отношения, существующие между мужчиной и женщиной, они не поддаются оценки, и невозможно понять саму природу этой связи, которая и удерживает пару вместе. Узы, которыми удерживает меня Зейн, как закаленная сталь. Я хочу его. Мне нужен только он, и я даже не могу себе представить свою жизнь без него. Он держит мою жизнь у себя на ладони.

— Это совсем не значит, что я простила его, — говорю я, — просто пытаюсь его понять. Я родилась в любящей, сплоченной семье, поэтому не имею права осуждать того, у кого такого не было, и он не верит в это.

Я пожимаю плечами.

— Я ничего не знаю о прошлом Зейна. Он не хочет о нем рассказывать, но могу сказать, что он стал таким из-за не любви к нему. Он живет в жестоком мире с ужасно жестокими правилами, которые обязан соблюдать, чтобы выжить, но под его холодной внешностью, которую он позиционирует всем, я увидела проблеск прекрасного, но раненого и страдающего мужчины.

Она молча озадаченно смотрит на меня пару секунд, потом берет бутылку шампанского и наполняет себе бокал. Знаю, она старалась изо всех сил понять то, о чем я говорю, но для нее это слишком тяжело. Стелла делает большой глоток.

— А он тоже знал? — спрашивает она, кивнув в сторону Ноя.

— По-моему, они все догадывались.

— Мать твою! И при этом притворялся таким милым, чтобы помочь мне. Мне есть что ему сказать, так я пойду и скажу ему все, что думаю.

Я хватаю ее за руку.

— Не смей этого делать, Стэл. Это не его вина. Это касается меня и Зейна. Они точно не знали, только догадывались.

— Я удивляюсь, что ты не злишься на него.

Я опускаю глаза на свои руки.

— Думаю, что понимаю, каково это желать кого-то настолько сильно, что ты готов пойти на все, чтобы заполучить этого человека.

Она смотрит на меня с любопытством.

— Ты имеешь ввиду Зейна?

Я прикусываю нижнюю губу и медленно киваю.

— О нет, — в ужасе задыхается она. — Какая ужасная ошибка оказалась отпустить тебя от себя тем вечером.

Я отрицательно качаю головой.

— Не говори так. Можно сказать, что пока я не встретила его, я по-настоящему и не жила, Стэл. Даже если завтра все закончится, я никогда не пожалею о том, что у меня было с ним.

— Ах, Далия. Я буду надеяться и молиться, чтобы у тебя все получилось, — тихо шмыгая носом говорит она, но в голосе слышатся сомнения и беспокойство.

Я улыбаюсь.

— Послушай, чтобы не случилось, я переживу, но вот незадача, мы выбрались сегодня выпить, а не впадать в депрессию. Помнишь, мы собирались напиться. Давай это осуществим. И пусть, будь что будет.

Она улыбается в ответ.

— Ладно, пьем до дна.

Мы ставим опустошенные бокалы на стол, Глория Гейнор «Я переживу» (Gloria Gaynor’s I Will Survive) начинает петь. Мы смотрим друг на друга расширенными удивленными глазами, не веря самим себе.

— Это правда, что Вселенная отвечает нам? — интересуется Стелла.

— И чего же мы ждем? — спрашиваю я, вскакивая.

Вместе мы несемся на крошечный танцпол в глубине бара. Никто не танцует, поэтому мы отрываемся на всем танцполе, мы любим этот трек и танцевали под него много раз.

— Давай. Пройдемся кое-куда, — Стелла и я визжим, пока идем с важным видом в своей новой одежде в дамскую комнату.

Как в старые добрые времена, мы отрываемся на танцполе. Ну, короче валяем полного дурака под музыку.

У края сцены стоит Ной, наблюдая за нами. Мы зовем его к себе, но он отрицательно качает головой и поднимает большой палец вверх, указывая на нас. Заливаясь от смеха, мы танцуем, потом выпиваем, потом опять танцуем и так много раз.

8. Далия Фьюри

— Я однозначно пьяна, — с трудом говорит Стелла.

— Я тоже, — соглашаюсь я, хотя более четко произношу слова.

— Кэбаб? — спрашивает она.

Я отрицательно качаю головой.

Она гримасничает.

— Для тебя это неподходит. Ты предпочитаешь колбаску супер-размера с большим обилием спермы?

Я вытягиваю лицо.

— Перестань говорить всякие грубости.

— Давай. Я голодна, — жалобно говорит она.

— Точно. Тогда тащи свою задницу к Taki’s. Думаю, я могу съесть целый пакет картошки.

— Трусики — это дамские панталоны, а жареная картошка — чипсы в Англии, заплетающимся языком поправляет меня Стелла.

— Точно. Пакетик чипсов, — говорю я.

Мы встаем и чуть ли не падаем в объятья друг друга и начинаем неудержимо хохотать.

Ной подходит к нам.

— Готовы?

— Мы хотим пойти поесть в Taki’s, — говорит ему Стелла, продолжая смеяться.

Ной хмурится.

— Taki’s?

— Это кебаб по дороге отсюда, — отвечаю я.

— Хорошо. Садись в машину и поедем, — Ной поглядывает на часы, затем снова на меня. — У нас нет на это времени. Ты должна вернуться к 12.00.

Стелла дергает головой, повернувшись ко мне и грозит пальчиком.

— Что? У тебя комендантский час, — восклицает она и чуть ли не падает на своих Джимми Чу.

Я хватаю ее за талию и удерживаю в вертикальном положении.

— Нет, у меня нет комендантского часа. Я просто сказала Зейну, что вернусь до двенадцати.

— На очередную порцию колбаски с подливкой? — бормочет она.

Я бросаю взгляд на Ноя, его брови взлетели так высоко, я никогда не видела такого прежде. Очевидно, он понятия не имеет, что делать с двумя падающими пьяными девушками.

— Мы сначала должны доставить Стеллу домой, — говорю я ему.

— Нет необходимости. Водитель отвезет ее домой и проведет через парадную дверь, а я повезу тебя в своей машине.

— Боже, ты очень предусмотрителен, — говорю я, слегка покачиваясь, Стелла же качается, как сумасшедшая.

— Давай-ка, я ее возьму, — и он легко обхватывает ее за талию.

Со Стеллой, почти висящей на нем, и ее бесконечными признаниями в дружбе всем незнакомцам по дороге, мы направляемся к Taki’s. Здесь — очередь, Таки бросает полкурицы на гриль, кричит что-то по-гречески другому мужчине, находившемуся в магазине, и подходит к противоположной стороне прилавка, показывая, чтобы мы подошли к нему.

У него на плече висит полотенце и опираясь руками на стеклянный прилавок, он радостно кричит: «Аййййй, это мои любимые Kouklas». Год назад он объяснил нам, что Kouklas означает красивые куклы в Греции. Сам Таки достаточно стар, он годится нам в дедушки. Но он сказал, что так обычно называют прекрасных молодых девушек или детей.

— Привет, Таки, — говорю я одновременно со Стеллой.

— Давненько вы не ели еды Таки? Где вы были?

— Это она, — жалуется Стелла. — Она ушла от меня и нашла себе мужика, и теперь не хочет со мной никуда выходить.

Таки поднимает свои морщинистые руки, с просвечивающими венами, и трясет перед своим старым лицом с усами, говоря:

— Ты нашла мужчину. Ну и что? Ты же все равно должна съесть.

Я усмехаюсь, он смотрит на Ноя, стоящего неподалеку.

— Это он?

— Нет, он просто друг, — отвечаю я.

— Он очень большой, — замечает Таки, расправляя плечи и делая огромными глаза.

— Ты думаешь, он большой и там, где полагается? — шепотом спрашивает его Стелла.

— Стелла? — я толкаю ее в бок.

— Пойди и узнай, — с ехидной улыбкой отвечает ей Таки.

Стелла собирается отправиться к Ною, но я вовремя хватаю ее за талию.

— Стелла, — предостерегающе говорю я.

— Что? Он даже не почувствует. Я очень тихонько и осторожно, — невинно отвечает она.

— Не делай этого. Ты пожалеешь об этом утром, — шепчу я ей.

— Всего лишь один маленький разочек, — начинает она канючить.

— Помнишь, когда в последний раз ты напилась и не послушалась меня.

— Когда я подпалила хвастуна, ты имеешь в виду? — хихикая спрашивает она.

— И что случилось с нами потом? — задаю я ей вопрос.

— Нам запретили туда ходить, — хмурясь отвечает она.

Я поднимаю глаза на Таки.

— Она пила на пустой желудок, поэтому, прошу тебя, не подначивай ее.

Он поднимает руки в знак капитуляции.

— Что можно поесть? — спрашивает Стелла, икая, прикрывая рот рукой. — Упс, простите.

Таки махает на сырое мясо, готовящееся внутри.

Пока Стелла опирается на стеклянный прилавок и рассматривает блюда в меню, я заказываю жареную картошку, поворачиваюсь к Ною поинтересоваться, не желает ли он что-нибудь. Он быстро отрицательно качает головой и поворачивается к группе молодых парней, которые усиленно пьют и явно рвутся в бой.

— А есть что-нибудь низко калорийное? — спрашивает Стелла.

Таки берет ломтик лимона с тарелки, наполненной мясом на шампурах и, широко улыбаясь, протягивает Стелле.

— Ха, ха. Очень смешно, — говорит Стелла, опираясь щекой на руку. — Знаешь, что? Черт с тобой. Я откажусь от своей диеты на сегодня. Дай мне большой люля-кебаб из баранины с салатом и много чесночного соуса, поскольку я не собираюсь ни с кем целоваться.

— Оки-доки, — улыбаясь говорит Таки, направляясь к вертелу с мясом.

Мы стоим перед окном Таки и с жадностью поглощаем нашу еду, запивая банкой кока-колы. Затем отправляемся к Ною, где припаркован автомобиль. Ной усаживает Стеллу на заднее сидение машины и закрывает дверь.

— Подожди здесь, — говорит он мне. — Я подгоню машину.

Заднее стекло опускается, и Стелла высовывает голову.

— Куда это он ушел? — жалобно спрашивает она.

— За машиной.

Она хватает меня за руки.

— Я знаю, что пьяна и брежу, но ты же знаешь, что я люблю тебя всем сердцем, правда ведь?

Я чувствую такую большую любовь к Стелле в этот момент, что хочу обнять и защитить ее от любого, кто только попытается ее обидеть.

— Знаешь, я тебя тоже очень люблю, правда.

В эту минуту кажется, что Стелла вот-вот разрыдается, я нагибаюсь и целую ее в щеку.

Она очень крепко обхватывает меня.

— Я не могу дождаться, когда ты вернешься. Тебе даже не придется убирать ванную комнату. Я буду делать это сама, — шепчет она мне в волосы, ее голос такой неуверенный, и я чувствую, как у меня сжимается сердце и наполняется грустью. Я на самом деле скучаю по своей подруге. Я понимаю, что мне стоит сказать ей, что не знаю, когда вернусь, но не в состоянии этого произнести сейчас. Еще один день, я скажу ей это в другой раз.

В этот момент раздается рев автомобиля Ноя, и мы одновременно поворачиваем головы, чтобы увидеть огромную черную машину-сюрприз. Она, словно появилась со страниц комиксов про супергероя.

— Вау. Это автомобиль Летучей мыши? — спрашивает Стелла.

— Я так не думаю, но у него чертовски крутой двигатель.

Стелла опять икает.

— Мой брат назвал бы ее «поехать-домой-в-автомобиле-с-шейным-корсетом».

— Лучше бы твой брат оказался не прав. Мне все-таки предстоит ехать в нем.

Стелла громко смеется.

Ной останавливается рядом с нами и подает сигнал водителю, где сидит Стелла, выруливать на дорогу. Автомобиль начинает выезжать с парковки, и Стелла высовывается в окно до талии и начинает нам махать руками.

— Спокойной ночи, мои детки, — кричит она, радостно и заплетающимся языком, я давно ее такой не видела.

— Сядь в машину, — кричу я ей в ответ.

Она быстро залезает в салон, и через пару секунд я слышу ее пронзительный крик «уиииииииии», и в окне показывается ее длинные ноги, помахивающие нам из окна, как танцор Фоли-Бержер. Смеясь, я достаю телефон и решаю заснять видео «танца» ее ног. Утром размещу его на Facebook. Держу пари, она даже не вспомнит.

Больше книг Вы можете скачать на сайте - Knigochei.net

— Пошли, — говорит Ной.

Я уже собираюсь пойти за ним, когда одна туфля Стеллы соскальзывает с ноги и падает на тротуар. Прежде чем я готова что-то предпринять, изменяется свет светофора, Стелла убирает ноги, и машина, набирая скорость срывается с места. Стелла так напилась, что по-моему, даже не поняла, что обронила туфлю.

— Давай, Далия, — снова зовет меня Ной.

— Подожди секунду, — отвечаю я, и бегу в сторону драгоценной туфли, лежащей на тротуаре несколько ярдов позади меня, но, подбежав вижу мужчину, подошедшего с другой стороны, который наклоняет и поднимает ее. Он распрямляется и у меня отвисает челюсть.

— Марк, — шепотом говорю я.

— Привет, Далия, — ласково отвечает он, протягивая мне туфлю.

Я забираю ее.

— Что ты здесь делаешь? — Порыв ветра бросает волосы мне в лицо, я машу головой, чтобы убрать их и смотрю на него.

— Я просто был неподалеку, — отвечает он.

Даже не смотря, на мой опьяненный алкоголем ум, я понимаю, что его заявление, лишено всякого смысла.

— Послушай Марк, я... — начинаю я, и понимаю, что Ной остановился рядом со мной. Я поворачиваю голову, его лицо, словно вылеплено из гранита. Глаза смотрят холодно и враждебно, рот превратился в напряженную прямую линию.

— Все хорошо, Далия? — спрашивает он, хотя его глаза ни на минуту не оставляют мужчину, стоящего напротив.

— Да, все в порядке, Ной. Это мой друг, Марк, — торопливо объясняю я.

Марк тут же протягивает руку, Ной демонстративно игнорирует ее.

— Мы должны ехать, — говорит он, по-прежнему в упор наблюдая за Марком.

Марк убирает руку.

— Рада была увидеть тебя, Марк, — смущенно говорю я.

В какое-то мгновение, мне кажется, что Марк хочет мне что-то сказать, но потом расплывается однобокой улыбкой и говорит:

— Было здорово увидеть тебя. Ты прекрасно выглядишь.

Рядом со мной Ной напрягается еще больше.

Чтобы разрядить обстановку, я протягиваю Марку туфлю Стеллы.

— Отдай Стелле от меня.

Он хватает Джимми Чу и кивает.

Я улыбаюсь ему в ответ и иду с Ноем к машине. У машины я оборачиваюсь, Марк все еще стоит на том же месте, вцепившись в туфлю. Я машу ему рукой, и он машет мне в ответ. У меня возникает странное чувство, словно предупреждение или интуиция подсказывает, что случится что-то плохое, но я слишком пьяна, чтобы об этом задумываться.

Я проскальзываю на пассажирское сиденье, Ной закрывает дверь, и возникшее ощущение испаряется. Оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Марка, но он ушел. Я верчу головой в разные стороны, но его нигде нет, словно он исчез. Может, он зашел в одну из боковых улиц.

Ной садится в машину. Я быстро пишу смс-ку Стелле, что Марк отдаст ей туфлю, прежде чем поворачиваюсь к Ною.

— Что это за автомобиль? — Внутри стоит запах кожи, смолы и полировки. По-настоящему мужской запах.

— TVR Sagaris.

— Хмм ... это великолепный автомобиль.

— Спасибо.

— И с какой скоростью он едет?

— Он набирает 60 миль в час за 3,9 секунды.

— Ух, а максимальная скорость?

— 185 миль в час, — говорит он с гордостью.

— Уверена, что за такую скорость ты имеешь штрафы.

Он ухмыляется.

— Я не получаю штрафы за превышение скорости.

Я поворачиваюсь, глядя на его профиль.

— Как так?

Он подмигивает.

— Коммерческая тайна.

Я поднимаю руки, сдаваясь.

— Хорошо.

Наступает пауза.

— А долго ты работаешь на Зейна? — спрашиваю я, даже не задумываясь об осторожности.

— Не очень.

— Ты всю свою жизнь жил в Лондоне?

— Нет, — отвечает он.

— А Зейн?

— Тебе придется спросить у него.

И чтобы посмотреть на его реакцию, я спрашиваю:

— А какой любимый цвет Зейна?

Он хмурится.

— Без понятия.

Господи, получить от него хоть какую-то информацию, равносильно выжать воду из камня. Я всплескиваю руками.

— А есть что-то, что ты можешь рассказать про Зейна?

Он смотрит на меня.

— Нет.

Я включаю стереосистему, и поет русская попса.

— Кто это поет? — интересуюсь.

— Pussy Riot. (Pussy Riot – бабий бунт, бешенство влагалища, — прим. пер.)

Я смотрю на него.

— Ты издеваешься надо мной?

— Неа. Я большой поклонник.

Я качаю головой.

— Группы Pussy Riot?

Он с издевкой смотрит на меня.

— С таким названием, разве она может не нравится?

9. Далия Фьюри

 Юрий открывает дверь и что-то быстро говорит по-русски Ною, который поглядывает на часы и направляется в сторону кабинета. Мне кажется, мы серьезно опоздали к двенадцати часам, вернее к комендантскому часу, как выразилась Стелла.

— Спасибо, что привез меня домой, Ной, — говорю я в удаляющуюся спину.

Он поднимает руку в знак ответа, не замедляя при этом шага.

— Спокойной ночи, — говорит Юрий.

— Да, и вам спокойной ночи, — отвечаю я и бегу вверх по лестнице.

На самом деле меня немного подташнивает. Видно быстрая езда на автомобиле и учитывая количество выпитого, плюс пакетик жирной картошки фри, все это оказалось совсем не хорошей идеей, по крайней мере для меня.

Я быстро смываю макияж, чищу зубы, хожу в туалет, переодеваюсь в ночную рубашку и спускаюсь в спальню Зейна. Открыв дверь, тут же встречаюсь с ним глазами. И у меня создается такое впечатление, что он с нетерпением расхаживал по комнате взад-вперед, хотя сейчас стоит, расставив широко ноги и смотрит на меня с нарочито отсутствующим выражением на лице. Сексуальным, как черт, на самом деле.

— Привет, — говорю я.

— Ной сказал, что мужчина поджидал тебя, — бесстрастно вместо приветствия, говорит он.

— Марк не поджидал меня, — взрываюсь я. — Мы случайно столкнулись друг с другом возле бара. — Я с сожалением покачиваю головой. — Не могу поверить, что Ной, как старуха, собирает сплетни.

— Это не сплетни. Работа Ноя — замечать мельчайшие детали. Ты не просто столкнулась с ним. Он поджидал тебя, чтобы подойти ближе, когда ты будешь одна.

Я хмурюсь, хотя мне кажется, что он прав. Возможно, Марк действительно поджидал меня. Я пожимаю плечами.

— Это не важно. Мы просто друзья.

— Это тот парень, о котором ты говорила? — тихим голосом спрашивает он, глаза смотрят напряженно.

— Да, но я закончила наши отношения, прежде чем приехать сюда, и у нас не было физической близости.

— Ты все еще общаешься с ним?

— Да. Он хороший парень.

— Я не хочу, чтобы ты с ним встречалась.

— Почему? Мы всего лишь друзья. У меня нет к нему никаких чувств, только дружба.

Он подходит ко мне, накручивает волосы на кулак и тянет, чтобы я посмотрела прямо ему в глаза. Каждая его клеточка сочиться первобытной мужской энергией, данной от природы. Альфа-самец, в прямом смысле этого слова.

— Это ты думаешь, что у вас просто дружба, — тихо, почти шепотом говорит он, — но он хочет тебя, Далия. Мужчина, который ожидает на улице женщину, безумно ее хочет.

Я с трудом облизываю губы.

И он тут же пикирует на меня, прихватывая зубами нижнюю губы и начиная посасывать.

— Можешь ему передать, что если я застану его в десяти футах от тебя, я запихну свой член ему в задницу.

Я смотрю в его горящие яркие глаза.

— Запихнешь член ему в задницу? Ты выражаешься, как неандерталец, — пытаюсь подтрунить над ним, чтобы как-то смягчить обстановку.

— Ты можешь называть меня как хочешь, но смотри не ошибись, думая, что это пустая угроза, — тихо шепчет он мне на ухо, прикусывая мочку. Потом отстраняется и внимательно смотрит на меня, опуская взгляд ниже, на мою грудь, но его голос звучит отстраненно и по-деловому. — Я не позволю другому мужчине что-то вынюхивать рядом со моей женщиной.

— Хорошо, я напишу ему.

Его взгляд меняется и становится не таким собственническим.

— Чем ты занимался сегодня вечером? — спрашиваю я.

Он наклоняется и проходится губами по моей щеке. Я закрываю глаза и упиваюсь этим ощущением, его теплых губ, скользящих у меня по коже.

— Я ждал тебя, — шепчет он.

Внутри меня что-то начинает таять, словно масло на раскаленной сковороде. Похоже, я собираюсь лохануться. Я пьяна, и сама себе не могу доверять, и мне хочется обхватить его руками за шею и признаться, что я влюблена в него. Действуй. Мне следует начать действовать.

Молча, начинаю расстегивать его рубашку. Он помогает мне, снимая брюки, тянет вниз по ногам. Отбрасывает их прочь, и я опускаюсь перед ним на колени. Мое лицо на уровне его боксеров, я хватаюсь зубами за резинку и тяну ее вниз. Его готовый набухший член, выскакивает из трусов, находясь в миллиметре от моих губ.

Я нежно облизываю его. Он атласно гладкий.

— Твой член так чертовски красив, — говорю я ему.

Зейн запускает руку мне в волосы и стонет, а я беру в рот головку и начинаю двигать головой вверх-вниз, заглатывая больше. Я поднимаю на него глаза, он внимательно смотрит сверху на меня, наблюдая за своим членом, исчезающим у меня во рту. Я знаю, что это выглядит очень сексуально и возбуждающе, поэтому с жадностью заглатываю его еще глубже, но как только его головка упирается мне в заднюю стенку горла, мой желудок бунтует. Мои глаза расширяются от испуга.

Боже мой, нет. Нет, бл*дь. Только не это, это не может произойти со мной.

Я резко отстраняюсь, но слишком поздно. Рвота фонтаном извергается прямиком на его промежность и бедра. На его яйцах теперь видны кусочки жареной картошки. Тьфу. Фу. Какой ужас, и это убийственный запах.

До этого момента я до конца не понимала выражение: «Лучше бы земля разверзлась подо мной». Совсем упав духом, я обеими руками прикрываю рот и поднимаю глаза на Зейна. Уверена, рвота при минете — равносильна самоубийству, но я не знаю, чего от него ждать. Скорее всего, он с отвращением смотрит на произошедшее, шоком и, возможно, даже злиться, но в его глазах я ничего этого не вижу. Он смотрит на меня с неподдельным беспокойством.

Он тянет меня за руки вверх, и мимолетно я замечаю, что его член обвис. Дерьмо, как же стыдно, я действительно готова провалиться на этом же месте. Единственная мысль, возникшая у меня в голове: «Слава Богу, я не ела кебаб или гамбургер. Куски непереваренного мяса выглядели бы гораздо более отвратительнее.»

— Что случилось? Тебе плохо? — спрашивает он, хмурясь.

Мне даже стыдно прямо посмотреть ему в глаза.

— Мне кажется, меня немного укачало в спортивном автомобиле, и я выпила немного больше. Прости, — бормочу я, неумело внешней поверхностью рук, пытаясь вытереть подбородок.

Он берет свою рубашку и вытирает пах и ноги. Затем хватает меня за руку и ведет в ванную. Я молча следую за ним, включив душ, он помогает мне раздеться.

— Прости, — еще раз я пытаюсь извиниться. — Я абсолютно уверена, что с тобой такого никогда не случалось.

— Нет, — признается он.

— О Боже мой, — чуть ли не плача говорю я.

— Эй, — вдруг останавливает он меня. — Это всего лишь содержимое твоего желудка. Я же собираюсь вылизать твою задницу!

Онемевшая, с раскрасневшимся лицом, я пялюсь на него во все глаза.

— Ничего страшного. Всего лишь блевотина, — поясняет он.

— Я... э... должна почистить зубы, — двигаясь к раковине, выдавливаю пасту на зубную щетку и быстро чищу зубы. Наши глаза встречаются в зеркале.

— Ты бы видела свое лицо, — говорит он, его глаза полны озорства.

— Ты бы видел свое, — отвечаю я.

Он улыбается, и я тоже. Сейчас мы напоминаем двух детей, пытающихся подружиться. Он перестает улыбаться, как и я. Он прикусывает нижнюю губу, и от такого неосознанного соблазнительного жеста, я чувствую, как внутри живота у меня что-то поднимается, и я очень надеюсь, что это не очередной позыв к рвоте. Я быстро отворачиваюсь, полощу рот и ставлю назад зубную щетку. Поднимаю глаза, он по-прежнему смотрит на меня.

— Я уберу все. Но запах..., — переминаясь с ноги на ногу неловко говорю я.

— Не стоит, — тихо отвечает он. — Сегодня мы будем спать в твоей комнате.

Душевая кабина уже вся в пару. Он открывает дверцу, и мы входим внутрь. Восхитительно теплая вода льется на тело, смывая мой конфуз. Зейн наливает жидкое мыло на ладони и начинает намыливать мою грудь, живот и все тело.

Я тоже немного наливаю на руку жидкого мыла и намыливаю его накаченный пресс, опускаясь ниже. Я замечаю, что его член уже не поникший, а стал жестким, как ад, и стоящим. Я еще добавляю мыла на ладони и нежно ласкаю его. Скользкие пальцы двигаются вверх-вниз, у Зейна вырывается стон. Я сжимаю его яйца и нежно массирую, продолжая двигать другой рукой по члену.

Он разворачивает меня кругом, заставив упереться ладонями в плитку стены. Я с шумом выдыхаю, он хватает меня за бедра и приподнимает. Теплая вода струится на голову, стекает по спине, вызывая еще больше возбуждения, его головка упирается сначала мне в задницу, а затем входит в киску. Я с нетерпением подаюсь ему навстречу, глубже принимая в себя, пока не чувствую его ударяющиеся яйца о мои половые губы. Я выгибаюсь, он посылает дрожь удовольствия по всему моему телу.

— Не останавливайся, — рычит он, и его голос пропитан страстью, став более низким и глубоким.

Я сильнее упираюсь в пол, принимая более устойчивую стойку, чтобы продолжать вдалбливаться ему навстречу.

— Ох, бл*дь. Ты такая чертовски тугая, — стонет он.

Моя киска пульсирует от удовольствия, которое все больше и больше поднимается во мне, глаза полуприкрыты. Я знаю, чего хочу — хочу почувствовать его взрывающуюся, горячую сперму, выстреливающую глубоко в меня. Я начинаю двигаться быстрее на его члене, жестче, но мне этого мало. Я так хочу его, что у меня даже сводит живот. Я хочу, чтобы он трахал меня, как дикий зверь.

— Трахни меня жестче, так, как ты никогда не делал, — начинаю канючить я.

Ему не нужно говорить дважды. Он хватает меня за бедра и вбивается с такой сильной и так чертовски глубоко, что мои ноги отрываются от пола, и я вешу в воздухе. И его жесткий член наказывает мою мокрую, голодную до секса киску, до тех пор, пока умопомрачительный, пульсирующий оргазм не настигает нас. Некоторое время мы продолжаем стоять так, тяжело дыша, вода льется на наши напряженные тела, потом он выходит из меня, и вода смывает всю историю нашего соединения.

Наступают совершенно редкие минуты нежности — он заворачивает меня в мягкое полотенце и аккуратно вытирает. Я смотрю сверху на его темную голову. Если бы так было всегда.

Если бы.

10. Александр Маленков

Завтра мне исполняется десять лет. Я могу бить и держать удар. Завтра я не пойду в школу. Я вешаю форму в свой шкаф и слышу рев отца из гостиной, что-то не так с его чаем. Возможно он слишком сладкий или совсем не сладкий. Стены в квартире тонкие, и я слышу шаги матери, идущие на кухню.

Я закрываю шкаф, довольно-таки старый, с перекошенным зеркалом на двери, и смотрю на свое отражение. У меня такое чувство, будто я впервые вижу самого себя. Я смотрю в свое отражение, словно в глаза незнакомца. Я слышу, как мама что-то отвечает приглушенным, спокойным, испуганным голосом. Слышится звук глухого удара. Я отворачиваюсь от зеркала и иду к двери, направляюсь в гостиную.

— Папа, — говорю я.

Отец поворачивает ко мне, глядя убийственным взглядом и начинает наступать на меня. Он пьян. Мама хватает его за руку и пытается усадить на место.

— Оставь его в покое, — просит она.

Он локтем ударяет ее в шею, и она падает на пол задыхаясь.

У меня сжимаются кулаки. Боже, я ненавижу своего отца.

Кровь стучит и пульсирует в ушах, весь окружающий мир замолкает. Есть только я и он. Он подходит ко мне, замахиваясь кулаком. Я легко уклоняюсь от него. С яростным ревом он снова замахивается, на этот раз более яростно. Я пригибаюсь, и он не достает меня. Кулак врезается в стену, у него глаза готовы выскочить из орбит, он воет от ярости.

Я молчу, мое сердце словно заиндевело, превратившись в лед. Я понимаю, что в конечном итоге, должен позволить ему ударить себя, но для всех будет лучше, если я смогу сначала утомить его. Как-то он ударился головой о стену и потерял сознание, и скорее всего это самый лучший сценарий, который может быть, несмотря на то, что когда он очнулся был в ярости, но это того стоило.

Чертыхаясь, он одевает на руки свой кастет. Затем сгибает и сжимает руку в смертельный кулак, его лицо искажено ненавистью, когда он смотрит на меня.

— Не стоит тебе упорствовать мальчик, клянусь, я убью твою мать голыми руками, — выплевывает он.

Бой окончен. Я смотрю ему в глаза и перестаю уворачиваться. Он подходит ко мне и ударяет меня в живот, я словно наблюдаю замедленную съемку, как в кино. Его рука поднимается в воздух и вдруг опускается мне на живот. Бабах.

Мама кричит.

«Я люблю тебя, мама».

На всю жизнь.

11. Далия Фьюри

На мой день рождения, следуй за политиками.

— Привет Молли, — говорю я в трубку.

— Как дела, куколка? — отвечает Молли весело.

— Отлично. Как ты?

Она вздыхает.

— У меня имеется клиентка, которая настаивает на использовании одновременно леопардового и тигрового принта. Если все узнают, что это я ей посоветовала, моя репутация будет разорвана в клочья.

Я смеюсь.

— У тебя все получится.

— Я очень надеюсь, что ты права. Что я могу сделать для тебя сегодня?

— Мне необходимо что-то к скачкам.

— В такое время года, скорее всего ты собираешься в Челтемхем?

— Да.

— Там не требуется такой высокой моды, чем в Аскот, но может все сложиться очень весело и романтично, если пойдет дождь. (Аскот — знаменитое место ежегодных скачек.)

— Что? Английский дождь мокрый и холодный?

— Ты будешь под навесом, и появится возможность прижаться друг к другу на трибунах.

— Извини, но я не буду делать ставку на дождь.

Она усмехается.

— Возвращаясь к твоему гардеробу. Думаю, у меня имеется одна вещица, исключительно подходящая для тебя. Я случайно ее увидела три минуты назад в бутике своей подруги. Она соответствует французскому стилю. Костюм с юбкой.

— Великолепно.

— Как ты относишься к шляпам?

Шляпам? Я не носила шляпу с тех пор, как была ребенком.

— Тебе стоит примерить. Скачки являются именно тем местом, на которое стоит одеть шляпку.

— Ты отлично убедила меня в этом, — говорю я со смехом.

— Когда?

— Послезавтра.

— О, довольно-таки скоро, — она делает паузу. — У меня есть твои мерки, поэтому я попробую уговорить модистку, чтобы она создала для тебя шляпку. Марни точно сделает это, но если она не сможет, я тебе перезвоню, поскольку мне потребуется найти тебе от готовую шляпку.

— Хорошо, — говорю я, впечатленная списком контактов Молли и умением сотворить идеальный наряд за кратчайшие сроки.

— Увидимся завтра вечером, — решительно говорит она.

— Спасибо, Молли.

* * * 

Я в чулках телесного цвета скольжу в туфли с широким каблуком (Молли говорит, что шпильки будут застревать в траве и мне придется балансировать, чтобы не упасть) и выпремляюсь перед зеркалом, выглядя, как героиня из домохозяек из Беверли-Хиллз. Платье сочно-розового цвета до колен безупречно сидит на мне. Оно идет вместе с пальто такого же материала, только на дюйм длиннее. Шляпка с полями сочетает в себе нежный оттенок розового, украшенная тремя камелиями из шелка в тех же тонах.

— Пойди и доведи его инфаркта, Далия, — шепчу я своему отражению, и спускаюсь по лестнице в комнату Зейна.

Я открываю дверь, он стоит в темно-сером однобортном костюме. Рубашка бутылочного цвета, галстук темной горчицы. Вау! Он выглядит изысканно да, но слишком закрыт для понимания. Так или иначе ошеломляюще, похож на вымершего саблезубого тигра, который тебе очень нравится, и ты приводишь его в свой мир, где он полностью потеряется. Но он настоящий, и я его люблю. Примитивное, животное желание защитить его, настолько сильное, что я чувствую, словно кулак застрял у меня в горле.

Он замирает, не успев пожать плечами и во все глаза смотрит на меня.

Я стараюсь не смотреть ему в глаза, мы собираемся на праздник, прочищаю горло и поворачиваюсь вокруг.

— Ну, что ты думаешь? — весело и задорно спрашиваю я.

Он теребит лацканы пиджака, направляясь ко мне.

— Думаю, — говорит он, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке, — это жестоко, что единственная женщина может быть столь прекрасной.

Я широко улыбаюсь.

— А я думаю, что тоже очень жестоко, когда одному потрясающему мужчине дано от природы столько очарования.

Он улыбается в ответ.

— Я никогда не слышал, чтобы меня так называли.

— Это потому, что ты не до оцениваешь ценность похвалы.

Его глаза светятся.

— Некому было хвалить.

Я легко кладу руку ему на грудь и поднимаю взгляд к его великолепным глазам.

— Хорошо. Я рада.

Он улыбается.

— У тебя есть деньги на ставки?

Я поднимаю свой розовый клатч.

— Даааа.

Он улыбается.

— Для меня сегодня будет очень трудный день, чтобы удержать свои руки подальше от тебя и не залезть тебе под платье.

Я звонко смеюсь.

* * * 

Мы выходим на улицу и перед нами стоит новый, удивительно красивый Aston Martin DB11. Ной открывает для меня пассажирскую дверь, и я проскальзываю внутрь, чувствуя себя как кинозвезда. Сиденье мягкое, глубокое и очень комфортное. В этой машине не чувствуется мужского запаха, как в машине Ноя, здесь пахнет чем-то очень, очень дорогим. Практически все поверхности, включая потолок и задняя часть салона отделаны роскошной кожей или какими-то другими экзотическими материалами.

Я провожу пальцами по гладкой поверхности, Зейн опускается на водительское сиденье.

— Это ручной енот, — говорит он.

— Тебе не следовало говорить мне об этом. Я люблю енотов.

— Угу, ну, когда я умру Aston Martin DB11 с удовольствием возьмет мою кожу, и я буду не против, если она будет украшать машину, подобной этой.

— Ты ненормальный русский, — говорю я ему.

Зейн ухмыляется и заводит двигатель. Раздается хриплый, даже невозможно описать с точностью, рев 12 цилиндров. Не стоит перекрикивать этот рев, поскольку Зейн взрывает салон мощной стереосистемой Olufsen, способной противостоять реву двигателя, слышатся звуки скрипки. Проходит полтора часа, и мы в Челтенхеме.

Зейн только подъезжает, а я уже замечаю Ноя и других людей из его службы безопасности, мне кажется одного из них зовут Борис. Мы выходим из машины, и Борис садится за руль, отправляясь на парковку.

Я удивленно оглядываюсь по сторонам. Окружающие люди очень красиво одеты, это довольно необычно для Великобритании, здесь явно присутствует праздничная атмосфера, многие мило разговаривают между собой и смеются.

Мы втроем пробираемся к одной из частных лож. Друзья и знакомые Зейна уже здесь. Улыбчивый персонал подает розовое шампанское и канапе. Впервые я вижу, как Зейн общается с другими людьми, и если честно то, пребываю в шоке. Он фактически ничего не говорит, обходится однозначными ответами, больше позволяя говорить другим, вежливо слушает, склонив голову и периодически кивает. Вокруг него почти невидимое поле силы, которое отбивает всякое желание познакомиться с ним или подойти поближе.

Примерно через пятнадцать минут, появляются Шейн и Сноу, я радостно улыбаюсь им. Они очень красивая пара, никогда не может не обратить на них внимание, чтобы не оглянуться. Они подходят к нам.

— Привет, Далия, — говорит Шейн.

Сноу целует меня в щеку.

— Ты выглядишь просто прекрасно, — говорит она с милой улыбкой.

— Также, как и ты, — искренне глядя на нее, отвечаю я. На ней с длинными рукавами бледно-голубое платье с маленькими вышитыми птичками.

Пока мы обсуждаем планы по поводу совместного ужина, входит Ленни, и Сноу бледнеет. Шейн обнимает ее за талию, и она смотрит на него. Он улыбается, глядя на нее сверху вниз, и смотрит на нее такими глазами, я хотела бы, чтобы так на меня смотрел Зейн. Его взгляд светится любовью, защитой, уверенностью, и даже вожделением. Его взгляд говорит, я рядом с тобой всегда.

Я перевожу взгляд на Зейна, который наблюдает за Ленни, о чем-то разговаривающим с другими людьми.

— Не беспокойся. Я не оставлю тебя, и он никогда не посмеет приблизиться к тебе, — говорит Шейн своей жене.

— Все хорошо. Я готова, я же знала, что он будет здесь, — усмехаясь отвечает она.

— Мы собираемся спустится вниз к загону. Хотите присоединиться к нам? — приглашает их Зейн.

— Хочешь посмотреть на лошадей? — спрашивает Шейн Сноу.

— Нет, не хочу. Я хочу, чтобы он понял, что я его не боюсь, — отвечает она.

— Хорошо, милая.

— Увидимся позже, — произносит Зейн, уводя меня прочь. Я смотрю на Зейна.

— Что происходит?

— Сноу раньше была с Ленни.

— Что? — Даже сама мысль, что такая красивая женщина, как Сноу могла быть рядом с таким мерзопакостным и скользким, как Ленни, для меня немыслима.

— Это долгая история.

— Мне не нравится Ленни.

Он хмурится.

— Я говорил тебе держаться подальше от моих дел.

— Я не вмешиваюсь, просто констатирую факт.

— Держись подальше от него, насколько сможешь, Далия, — говорит он тихо.

— Не беспокойся, я не намерена вступать с ним в контакт.

Мы внизу, именно там, куда люди приходят посмотреть, как ведет себя лошадь перед началом скачек.

Я никогда не была на ипподроме, и Зейн рассказывает мне обо всем, говоря, что лошади такие же, как и люди. У них также имеются хорошие и неудачные дни, и именно в загоне можно увидеть, нервничают ли они, при этом много потея (тогда выделяются большие темные пятна на корпусе), лошадь может даже заболеть, если пятна пота появятся в районе почек. Он учит меня в чем разница между спокойным конем, рвущемся в скачку, и нервным, кусающимся, поднимающимся на дыбы и гарцующим по кругу. «Лошадь, — говорит он, — перед гонкой обладает храбростью, но много своей энергии расходует перед гонкой, и этого следует избегать».

— Ты часто бываешь на скачках? — интересуюсь я.

— Да. Хотя не так часто устраиваются скачки, чтобы убить целый день и вечер, наблюдая за пиком их возможностей.

— Эта лошадь придет первой, если ее выбрать? — спрашиваю я, указывая на красивого черного жеребца с белой звездочкой на лбу.

— Я бы не советовал, — отвечает он.

— Нет? Ты можешь мне порекомендовать другую? — с любопытством интересуюсь я. Стелла попросила меня поставить и за нее тоже.

— Последним выступает Арабский скакун, — отвечает он, указывая на лоснящийся корпус, цвета шоколада, коня, гордо вскидывавшего голову.

— И сколько мне следует на него поставить? — спрашиваю я.

— Все, что у тебя есть, — серьезно отвечает он.

Я раскрываю рот от удивления, наклонившись шепчу:

— Ты хочешь сказать, что заранее уверен, что он выиграет?

— Не всегда, но этот однозначно.

Я смотрю на него в недоумении. Он выглядит таким красивым, таким эффектным.

— Откуда ты знаешь, что именно этот скакун выиграет гонку?

— Заплатив другим жокеям, чтобы они не выиграли.

— О Господи, — задыхаюсь я. Я никогда еще не видела ни одного человека, который бы был таким расслабленным, сам себе подписывая уголовный приговор.

Он смотрит на меня с любопытством.

— Чем ты так шокирована?

— Я потрясена, — шепчу с отчаяньем.

Он, кажется, удивленным.

— Почему? Все самые важные события в этом мире заранее предрешены. Начиная от цен на золото (дважды в день), ставки по ипотечным кредитам и в какой стране будет проходить Олимпиада. Те результаты, которые ты видишь в Google всего лишь манипуляции. Это коррупция, но так хорошо завуалированная, что ты никогда не узнаешь о ней.

— Почему ты не можешь остановиться, Зейн, у тебя же есть уже достаточно денег? Зачем тебе еще? — спрашиваю я с сожалением.

Он протягивает руку и убирает выбившуюся прядь с моей щеки.

— Если ты вошла в мафию, — говорит он, — то становишься акулой. Акула должна все время двигаться вперед, также как и дышать, чтобы выжить. Мы должны постоянно развиваться. Поглощать больше, чем в состоянии переварить.

Если бы великие империи не поглощали более слабых и молодых, чтобы расширяться, то они бы столько не просуществовали, а умирали бы долго и мучительно. Как правило, в моей сфере — смерть обычно жестокая, но быстрая.

— Жизнь, которую ты выбрал слишком опасна. Я боюсь за тебя, — шепчу я, в голосе слышится страх.

— Я на самом деле имел ввиду то, что говорил — лучше умереть насильственной смертью как лев, нежели вечно жить в дерьме как крыса.

— Знаю, ты говорил, что тогда у тебя не было выбора с этим жестоким миром, но сейчас у тебя есть выбор. Ты можешь все прекратить. Ты можешь выйти из своего жестокого мира.

— Это единственная путь, который я знаю, рыбка.

Арабский скакун выигрывает скачки, буквально в последние несколько секунд. Со стороны это выглядит настолько не реальным. Никто не мог даже предположить и тем более заподозрить что-то неладное. Я поглядываю на Зейна, его выражение лица остается совершенно спокойным и ничем не отличается от других, Шейн и Сноу остаются здесь. Ленни ко мне даже не приближается.

Мы идем в ресторан, наш ужин состоит из пяти блюд, очень вкусная еда, кухня совершенно разноплановая. Я много общаюсь и смеюсь, на самом деле просто чувству себя счастливой. Звонит Стелла и тут же обижается на меня, что я не поставила деньги на лошадь. Позже я все ей расскажу об арабском скакуне. Думаю, она поймет, почему я решила не делать ставки. Я не хочу ступать в мир Зейна, и для меня это единственный способ остаться с ним, как можно дольше и попытаться вытащить его из этого мира.

12 Далия Фьюри

— Знаешь, завтра день рождения Александра, — говорит Ольга, когда я спускаюсь на завтрак.

Я с изумлением смотрю на нее.

— Да? Он ничего не говорил.

— Он никогда и не скажет, поэтому я тебе и сообщаю. На тот случай, если ты захочешь устроить ему праздник..., — она замолкает, начиняя утку фаршем с зеленью и кусочками апельсина.

Я хмурюсь.

— А как обычно он празднует свой день рождения?

Она поглядывается на меня.

— Абсолютно никак.

— Как? А торт со свечами?

— Я работаю на Александра почти десять лет и не видела, чтобы хотя бы раз он отмечал свой день рождения. Я также никогда не видела, чтобы ему приходили открытки с поздравлениями.

Я смотрю на нее с любопытством.

— Но почему никто не отправляет ему открыток с поздравлениями?

Она пожимает плечами.

— Скорее всего потому, что он никому не говорил и никто не знает.

— А откуда тогда ты знаешь, что завтра у него день рождения?

— Я заглянула в его паспорт, лежащий на его рабочем столе, — признается она.

— Ольга, — вскрикиваю я и начинаю хохотать. Честно слово, она такая милая.

У нее на лице отражается смущение.

— Я не специально, мне всего лишь хотелось узнать, сколько ему лет.

— Так сколько же?

— Завтра стукнет тридцать четыре.

Я задумываюсь, буквально на секунду.

— Я обязательно следует что-нибудь придумать. Ольга, как ты думаешь, он может разозлиться на меня, что я сую нос, куда не следует?

— Решать тебе, но я могу испечь торт, если ты будешь не против, — говорит она, передавая мне эстафету в решении этой проблемы.

В течение нескольких секунд я не в состоянии ни на что рещиться. А что если он относится к тем ужасным людям, которые не любят суеты по поводу их дня рождения? Типа деда Стеллы. Он просто приходил в бешенство, когда кто-нибудь поздравлял его с днем рождения, а если уж покупал ему подарки. Он ворчал, что подарки — это пустая трата денег. А потом вдруг у меня возникает мысль: какого черта? Я хотела бы устроить небольшую вечеринку-сюрприз. Будет весело, дом итак выглядит слишком уж мертвым.

— Да, испеки ему торт, Ольга. Мы сделаем вечеринку-сюрприз. Не будет никаких слишком навязчивых гостей, просто персонал.

Ольга улыбается и кивает с одобрением.

— Мне кажется тем вечером мы пойдем поужинать, а когда вернемся, я заведу его в гостиную. Здесь должно быть темно, он повернет выключатель и каждый выскочит из укрытия и закричит «сюрприз». Затем ты внесешь торт с горящими свечами. Мы споем с Днем рождения и, возможно, выпьем.

Ольга счастливо улыбается.

— Это просто замечательная идея. Я испеку клубничный торт, его любимый.

Я улыбаюсь в полном восторге от мысли устроить вечеринку-сюрприз для Зейна.

— Спасибо, что сказала мне. У него должен быть настоящий день рождения.

— Да, он таким и будет, — тихо отвечает она.

— Я куплю ему сегодня подарок.

* * *

Днем я выезжаю из дома вместе с Ноем. Сначала мы заезжаем ко мне на работу, я выкладываю прочитанные (в кавычках) рукописи и беру огромное количество следующих. Потом мы едем по магазинам.

Трудно решить, что следует подарить мужчине, у которого уже все есть. Естественно, в этом вопросе Ной мне не помощник. Просто для смеха я выбираю ему комплект из четырех игр «Звездных войн». Они мне кажутся очень милыми и явно вызовут у него улыбку. Я выбираю — Дарт Вейдера, Йоду, Чубакку и C-3РО.

Флешка лежит у меня в сумке, я прошу отвезти меня в Coco De Mer. Ни водитель, ни Ной даже не проявляют никакой реакции. Ной ждет мня снаружи, пока я захожу внутрь и покупаю ему A10 Cyclone ручной мужской мастурбатор и смазку, которая дается в комплекте.

Когда я выхожу, Ной окидывает взглядом мой пакет.

— Ты все купила?

— Почти. Мне необходимо, как можно быстрее попасть в Non Stop Party в Кенсингтоне, чтобы кое-что еще купить.

В Non Stop Party я закупаю серебряные и черные шары, растяжки, баннеры, оберточную бумагу и забавную картинку с оскалившейся обезьяной, на которой написано: «Не паникуй. Ты врубился».

Последний пункт — Dune, где я покупаю ароматические свечи, чуть более ста.

— Я все купила, — говорю я Ною.

— Если вспомнишь еще что-нибудь, просто дай мне знать. Я готов помочь в любое время, — говорит он.

— Спасибо, Ной, — отвечаю я.

Кончики его губ поднимаются в еле заметной улыбке.

— Рад помочь, — с хрипотцой говорит он.

Мы возвращаемся домой, и он помогает мне перенести все мои покупки ко мне в комнату. Он оставляет меня одну, я усаживаюсь на кровать и начинаю упаковывать подарки в оберточную бумагу, честно говоря, я не могу дождаться завтрашней реакции Зейна. Пока я обертываю флеш-диск с Йодой, по Skype звонит моя сестра.

— Привет тебе, — весело говорю я.

Она даже не здоровается.

— Ты по-прежнему у своего друга? — спрашивает она.

Черт, она увидела другой интерьер позади меня.

— Да. Я по-прежнему у него. Знаю, что я раньше говорила тебе, что это дом моего друга, но на самом деле это мой... эээ... парень.

Она хмурится, глаза подозрительно сужаются.

— Что? Почему ты скрываешь его от меня?

— Эммм... все немного сложно, но в принципе, я не была уверена, что у нас что-то получится, поэтому не видела никакого смысла представлять его тебе.

Она перекатывается на кровати на живот и опускает подбородок на сложенные руки.

— Ты не сказала маме, не так ли?

— Чтобы бы она все время спрашивала, как продвигаются наши отношения? Нет, спасибо!

Она ухмыляется.

— Давай колись, кто он?

— Э-э... его зовут Зейн, ну, это кличка. Его настоящее имя Александр Маленков.

— Он не англичанин? — спрашивает она.

— Нет, русский.

У нее расширяются глаза.

— Ты встречаешься с русским парнем?

— Да.

— И он хорош?

— Я хочу переслать тебе его фото, — отвечаю я.

— Боже мой! — вздыхает она. — Он выглядит огромным и свирепым. Он что борец или кто-то в этом духе?

— Нет.

— А чем он занимается?

— Ммм... он бизнесмен.

— Каким бизнесом?

— Э... связанным с картами, — неопределенно говорю я.

Моя сестра тут же встает в стойку.

— Ты что-то скрываешь от меня, Далия?

— Почему? С какой стати.

— Не знаю, потому что отвечаешь довольно уклончиво. Все в порядке?

— Конечно. У него завтра день рождения, и я пакую для него подарки.

— Ах, да? Сколько ему стукнет завтра?

— Тридцать четыре.

— Боже, это уже старость.

— Нет, могу тебя заверить.

— Что ты купила для него?

Я показываю ей не распакованную коробку с флешкой «Звездных войн».

— Круто, — говорит она.

— А что насчет тебя? С тобой все в порядке? — спрашиваю я.

— Да. Думаю, меня скоро повысят.

Я улыбаюсь ей.

— Правда? Это фантастика.

— Да, мистер Стивенс сказал, что я молодец, и что в следующем месяце скорее всего у него будет для меня очень хорошие новости.

— Это великолепно, милая. Ты всегда была лучшей и дееееействительно заслужила это.

Дейзи улыбается в ответ.

— Дейзи?

— Что?

— Эм... по поводу вашего похищения…?

— Да?

— У тебя нет никаких побочных явлений?

Она хмурится.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, кошмары или плохие сны... или боязнь чего-то, типа фобии?

— Нет, — тут же отвечает она, и я чувствую огромное облегчение. — Сейчас все произошедшее больше похоже на сон, потому что такого не может быть. Но теперь я веду себя более осторожнее. Сейчас я бы не стала доверять незнакомым людям так легко, как раньше.

— Ты, наверное, испытываешь ненависть к людям, которые вас похитили?

— Нет, но чувствую себя виноватой.

— Виноватой? В чем?

— Потому что иногда вспоминаю о тех других девочках. Что случилось с ними? Где они сейчас? Живы ли они до сих пор?

Ее слова заставляют меня саму испытать чувство вины, поскольку я не могу рассказать ей, что не было никаких других девушек, всего лишь прокручивалась запись на магнитофоне.

— Девочек похищают каждый день, Дейзи. Просто такие событие никогда напрямую не затрагивали нас, мы особенно никогда не задумывались об этом, но даже если бы и задумывались, что бы мы могли сделать? По крайней мере, здесь мы не так беспомощны, как они.

— Думаю, ты права, — раздумывая, медленно отвечает она.

— Не думай о них, хорошо? Ты не сможешь помочь им, и тебе следует прекратить роптать, хотя бы в знак благодарности то, что ты вернулась цела и невредима.

— Далия, можно тебя спросить?

— Конечно.

— Этот мужчина, с которым ты встречаешься помог меня найти?

У меня тяжесть на сердце, потому что я никогда ничего не скрывала от своей сестры, но как я могу ей все рассказать?

— Да, — говорю я, хотя в некотором смысле это не совсем ложь. Он все же приложил руку к ее освобождению.

— Возможно, когда-нибудь я смогу лично поблагодарить его, — говорит она.

— Конечно, — отвечаю я с улыбкой.

— Да. Я очень хотела бы его поблагодарить. Дай мне свой адрес, я пошлю ему открытку.

Я диктую ей адрес, и мы заканчиваем разговор. Я долго пялюсь на флешку с Чубаккой, чувствуя себя виноватой и растерянной. Этот большой секрет вероятно мне придется хранить всегда, но, возможно, и нет. Возможно, когда я научусь летать и вытащу Зейна из его мира и этой жизни, я сяду и все расскажу Дейзи… все.

Я обертываю флешки в подарочную бумагу и спускаюсь вниз, чтобы посмотреть, как Ольга ведет подготовку к вечеринке.

13. Далия Фьюри

 Зейн был занят и попросил встретиться с ним в ресторане в восемь вечера. Это просто блестяще, потому что я могу помочь подготовить гостиную и спальню к предстоящему празднику. Я и Ольга заполняем гостиную воздушными шарами и серпантином, вешаем баннеры с днем рождения, потом я поднимаюсь в спальню и расставляю около ста свечей. Я выкладываю путь к кровати. Ольга говорит, что попросила Ноя позвонить ей, когда мы будем в десяти минутах езды от дома.

Я долго лежу в ванной и размышляю о предстоящей ночи. Мой коварный план очень прост — черное платье без рукавов с высоким горлом. Скучное, как ад, и больше подходит для похорон, но оно является прекрасным прикрытием того, что я надену под него. Боди, начинающимся от горловины шнуровкой до конца, а на спине, перекрещивающееся также зашнурованное кружево, оголяющее мою задницу. Я надеваю черные чулки и пугающей высоты туфли на каблуках. Естественно, я не одеваю трусики, при этом ехидно улыбаюсь. Зейн даже не может предположить, какой удар ожидает его.

Монашка снаружи и шлюха — внутри, я еду с Ноем, встречаться с Зейном в Parma. Мы прекрасно обедаем, но меня все же шокирует его скрытность. Ни разу за время обеда он не упомянул, что сегодня его день рождения. Он ведет себя, как всегда, я даже начинаю сомневаться — действительно ли у него сегодня день рождения. Кто ведет себя так, что ничего особенно сегодня не происходит? А что если Ольга ошиблась? Но уже слишком поздно что-либо менять, даже, если сегодня и не его день. Вечеринка все равно состоится, поэтому я улыбаюсь, смеюсь, ем, пью и трепещу от сдерживаемого внутреннего волнения от одной только мысли, какой сюрприз запланировала для него.

Уже почти десять тридцать, когда мы выходим из ресторана, и я поражаюсь — просто фантастически, как русские умеют хранить секреты. Лицо Ноя ничего не выражает, по нему невозможно прочитать о готовящихся планах. Он даже не подмигивает мне тайком, не улыбается и не потирает нос. Господи, глядя на этих выдержанных мужчин, я про себя молюсь, чтобы наша вечеринка прошла как по маслу и не ударила в грязь лицом. Где Стелла, когда она мне так необходима?

Мы входим через парадную дверь в дом и краем глаза я обращаю внимание, что Ной притормаживает.

— Я такая сонная сегодня, — говорю я, подавляя огромный зевок.

— Всего лишь пол одиннадцатого вечера, — отвечает Зейн.

— Может, выпьем, — предлагаю я, и направляюсь в сторону гостиной, за дверью, которой стоит полная тишина. Я открываю дверь, и вдруг Зейн хватает меня за плечи и дергает назад, прикрывая своим телом. От неожиданности я визжу. Какого черта? С молниеносной скоростью Зейн закрывает дверь, по-прежнему удерживая меня за руку, поворачивается к Ною.

— Почему не горит свет в этой комнате? — тут же требует он ответа, выглядя настороженным, голос низкий и напряженный.

Я кидаю взгляд на Ноя, чуть не смеясь. На секунду его лицо выражает классический вопрос: «вот дерьмо, какого хрена, я должен сейчас сказать»? Но я должна отдать дань уважения русским, они, действительно, являются закрытыми книгами, закрытыми, я имею в виду, намертво.

С совершенно каменным выражением Ной отвечает:

— Это моя вина. У нас произошло короткое замыкание, и я забыл включить свет. — Я зайду и включу свет, — тут же предлагает он.

Зейн заметно расслабляется, хотя по-прежнему мертвой хваткой держит меня за руку.

— Нет, все в порядке. Ты можешь идти. Спасибо.

Хотя он говорит совершенно спокойно, но не позволяет мне зайти первой.

— Подожди здесь, — говорит он и открывает дверь. Заходит, включает свет, и тут же ото всюду выскакивают его сотрудники, крича: «С Днем рождения!»

Зейн замирает, хмурится, качает головой, словно не веря, потом смотрит растерянно в мою сторону.

— Ты это устроила?

— S-DYNOM va-RYEN’-ya! — ору я. Ольга научила меня, так по-русски с юмором будет звучать «С Днем рождения». Русским не нравится поздравлять по-английски, можно конечно сказать и серьезно, но… Надеюсь, я произнесла все правильно.

Зейн чуть не смеясь изгибает губы, видно я не совсем правильно все сказала.

Ольга вносит торт со свечами — шоколадный с большим количеством свежей клубникой сверху. Звучит музыка и все поют русскую песню поздравляя. И от этих песнопений у меня возникает такое чувство, словно я нахожусь с греком Зорба. Зейн стоит и ошеломленно смотрит на окружающих. Я вижу, что он совершенно сражен происходящим. Песня прекращается, и все хлопают. (Зорба — прозвище любого человека, грека по национальности, от названия романа Никоса Казанзакиса "Грек Зорба" (Nikos Kazantzakis, 'Zorba the Greek'))

— Za-ga-DAT-zhi-LA-nee-ya, — говорит Ольга. Я понимаю, что она предлагает ему загадать желание.

Он кидает на меня взгляд, я широко улыбаюсь. Он вдыхая полной грудью наполняет легкие и задувает все свечи. Все кричат и хлопают. Тут же появляются рюмки с охлажденной водкой, мне суют в руку одну.

И вдруг Ной кричит совершенно непонятную для меня вещь:

— Ах, торт горький.

Я удивленно пялюсь на него во все глаза. Какого черта он несет? Торт еще даже не резали. Зейн поворачивается ко мне.

— Что? — спрашиваю я, оглядываясь на всех, потому что все хитро поглядывают на меня.

— Это древний русский обычай. Гости просят тебя подсластить еду долгим сладким поцелуем.

Я отдаю свою рюмку Нико, мальчику, который кормит птиц, и нахально улыбаюсь ему.

— Я в игре, если ты тоже.

Зейн обнимает меня грандиозным и театральном жестом, а потом поднимает на руки.

— Не урони меня, — смеюсь я.

И начинает целовать. Я представляла, что поцелуй будет быстрым и немного прикольным, смешным, чтобы развлечь толпу, но наши губы соединяются, и к моему удивлению все начинают считать.

Один, Два, Три...

После счета «пять» я перестаю слышать их голоса. Мой рот открывается, поцелуй становится магическим, как из мира фантазий. Меня никто никогда так страстно не целовал, тем боле перед таким количеством людей. В этом поцелуе столько эмоций, мир вокруг становится размытым, нечетким и перестает существовать. В комнате нет никого — только я и Зейн.

Я могла бы остаться в этом прекрасном мире фантазий навсегда, но Зейн отстраняется. Все перестают считать, поднимая рюмки. Несколько секунд Зейн смотрит на меня страстно, потемневшими глазами, потом глубоко вдыхает, у него даже крылья носа трепещут, и опускает меня на пол, поворачивается ко всем. У меня колени превратились в настоящее желе. Господи, пожалуйста, не позволяй украсть этот поцелуй и этот взгляд.

— Osvezhit, — предлагает Ной.

— Это значит обновить, — переводит для меня Зейн.

Наши рюмки быстро пополняются по новой.

Следующий тост говорит Юрий, который дословно переводится, что перерыв между первой и второй небольшой.

— Мы, русские, не приветствуем длительных перерывов между тостами, — объясняет Зейн, и все выпивают свои рюмки до дна.

Я наливаю себе еще водки. Ольга поглядывает на всех с раскрасневшимися щеками.

— Ну, poneslis, — кричат все выпивая.

— Это тоже своеобразный тост, — переводит мне Зейн.

— А сколько будет всего тостов? — спрашиваю я, чувствуя, как алкоголь несется у меня по крови.

— Сейчас время резать торт, — вдруг предлагает Ольга, кладя кусочек на тарелочку и протягивая ее мне. — Первый кусок для именинника.

Я отламываю кусочек и кладу ему в рот. Он облизывает мои пальцы. Вокруг нас спокойно передвигается его обслуживающий персонал, поедая торт и все вкусности, которые приготовила Ольга. Я поднимаю взгляд на Зейна и единственная мысль, которая крутиться у меня в голове, и которую я хочу озвучить — я люблю его, но не могу произнести эти слова в слух. Знаю еще слишком рано.

Рюмки опять наполняются водкой.

— За прекрасных дам, находящихся в этой комнате, — говорит Зейн, глядя мне в глаза.

Мне кажется, что скорее всего это еще один русский обычай, потому что все мужчины вторят ему эхом по-русски, но несмотря ни на что, я краснею от удовольствия. Водка ударяет мне в голову, по-моему уже стоит остановиться, или я не смогу осуществить все, что запланировала.

Я отправляю немного крабового салата в рот и наблюдаю за Зейном, окруженным своими сотрудниками. Они ведут себя с ним так, словно только что обнаружили, что лев тоже подвергается дрессировки. Они пытаются заговорить с ним, но с большой осторожностью. Сегодня у Зейна много открыток, поздравлений с Днем рождения, но я заметила, что никто не купил ему подарка. Наверное, они встали перед такой же проблемой, как и я, но не купят же они ему мастурбатор, в конце концов? Примерно через час Зейн произносит последний тост.

— Na pososhok, — говорит он, и все пьют до дна.

Он берет меня за руку, и мы оставляем эту вечеринку. Как только дверь за нами закрываются, он смотрит на меня сверху-вниз.

— Значит, это ты решила приготовить мне сюрприз, эх? Похоже на американскую вечеринку?

Я ухмыляюсь.

— Американскую вечеринку с водкой, русскими тостами и клубничным тортом?

— Итак... кто тебе сообщил, что у меня день рождения?

— Э... я не могу сказать.

— Значит Ольга.

— Я не говорила тебе этого.

Он ухмыляется.

— Я хочу ей повысить зарплату.

— Правда?

Он пожимает плечами.

— Возможно.

— Ты должен пообещать, что повысишь ей зарплату, прежде чем я соглашусь раскрыть свой источник, — грозно говорю я.

— Ты уже раскрыла свой источник, глупая голубка, — он запускает руку мне в волосы. — Спасибо. Я не праздновал день рождения с двенадцати лет.

— Вау! Почему?

Тень проходит у него по лицу.

— Потому что эта история для другого дня, — говорит он.

Я не хочу, чтобы он печалился сегодня, когда я приложила максимум усилий, чтобы организовать для него такую вечеринку. Я обольстительно улыбаюсь.

— У меня имеется еще один сюрприз для тебя.

— Да? — самодовольно ухмыляясь, интересуется он.

14. Далия Фьюри

Имеется сладкое.

«Король Карамель»

(Король Карамель (англ. King Candy), также известный как Турбо (англ. Turbo) — главный антагонист полнометражного мультфильма «Ральф».)

— Ах да, — говорю я и веду его наверх в свою комнату. Я открываю дверь и у меня захватывает дух от более ста горящих свечей, видно две девушки успели проскочить наверх, когда резали торт. Пламя мерцает, танцуя по полу, по прикроватной тумбочке, по комоду и подоконнику. Свечи, расставлены так, чтобы показать путь, ведущий к кровати. Я поворачиваюсь, глядя на него, он осматривает комнату с изумлением. Я подвожу Зейна к кровати надавливаю ему на грудь ладонями, чтобы он присел. Он падает на кровать и снизу смотрит на меня.

В мерцающем свете свечей он выглядит таким прекрасным, как падший ангел или совершенная мраморная статуя. С орлиным носом и стальной челюстью, словно Ренессанс годами воял его в своей студии, пронизанной сквозняками.

— Я пришла с дарами, — говорю я ему.

Его брови приподнимаются.

— Ты сама дар, детка.

Я хмыкаю.

— Тебе должно понравится, и хочу тебе сообщить, что я не пользовалась твоей кредитной картой, чтобы купить тебе подарки.

— Хорошо, — говорит он настороженно и садится.

Я протягиваю руку к двум коробкам, завернутым в серебряную подарочную бумагу. Сажусь рядом на кровать и протягиваю ему. Он берет маленькую со «Звездными войнами» с флэшкой, которая постукивает внутри коробки.

— Открой, — говорю я.

Он разрывает оберточную бумагу.

— Ты подарила мне игрушку? — недоверчиво спрашивает он.

— Это не игрушка, а флэш-диски, — я беру Чубакка из коробки. — Видишь, ты должен рассоединить их, вот.

— Хорошо. Отлично. Спасибо, — отвечает он.

Как-то он не очень рад моему подарку. Возможно, флэш-диски «Звездных войн» на самом деле любят только фанаты. Я решаю не зацикливать на этом, потому что, к счастью, у меня имеется мужской мастурбатор.

— Теперь открой вторую, — говорю я, протягивая ему.

Он срывает упаковку, и с еще большим удивлением и недоверием поднимает на меня глаза, нежели, когда я подарила ему игру.

— Ты подарила мне мужской мастурбатор?

— Да и смазку в комплекте. Ты можешь вставить член вот сюда, — говорю я, указывая на отверстие.

— Понятно, — без эмоций отвечает он.

Отсутствие его радости и энтузиазма вызывает у меня недоумение. Мне казалось, что это отличный подарок.

— Только не говори мне, что у тебя уже есть такой?

— Нет, — быстро отвечает он.

Я включаю мастурбатор, раздается жужащий звук и засовываю пальцы в отверстие, происходит массаж.

— Ты думаешь это не смешно?

Он тут же выключает его.

— Конечно, но лучше я вставлю свой член в тебя.

— Он для того, когда меня нет с тобой рядом, — тихо говорю я.

Он ставит подарки на тумбочку и откидывается на подушки.

— Но сейчас ты рядом. Так подари мне настоящий подарок.

У меня пересыхают губы от сексуального жара, горящего в его глазах. Наши тела сами притягиваются друг к другу. Он хочет меня, и я чувствую такую сильную невидимую силу, мощную как магнит. В эту секунду я ощущаю себя сильной и храброй. Хитро улыбаясь, я поднимаюсь с кровати и медленно, не спеша начинаю расстегивать молнию на платье. Упав к моим туфлям на высоком каблуке, я остаюсь в боди с горизонтальной шнуровкой до низу. Его взгляд передвигается от ложбинки моей округлой груди до моей киски.

— Господи, Далия! — восклицает он. — Ты потрясающая женщина. Каждый твой дюйм заводит, бл*дь, меня.

Я поднимаю руки над головой и медленно начинаю кружиться, сексуально покачивая бедрами, чувствуя, как моя задница трется о кружевную шнуровку. Я оглядываюсь через плечо. Он завороженно, потерянно прикованным взглядом смотрит на начало моей ложбинки на заднице, где начинаются две половинки. Зейн медленно поднимает глаза на меня.

— Скажи мне, чего ты хочешь, Александр Маленков? — тихо спрашиваю я. — Алкоголь сделал меня сегодня смелой, поэтому я сделаю все, что ты захочешь.

Его брови приподнимаются.

— Все?

Я оборачиваюсь.

— Любую... чертовую ... вещь.

— Я обязательно воспользуюсь любой... чертовой... вещью, но сегодня ночью я хочу твою тугую, мокрую п*зду, бл*дь, поиметь своим членом в этом боди.

Согнувшись, я снимаю туфли и чулки, бросаю на пол и забираюсь к нему на кровать. Не отрывая от него глаз, расстегиваю ремень, пуговицу на его брюках и тяну вниз молнию. Его член так напряжен, что выпирает из трусов. Он тут же приподнимает бедра, чтобы я смогла снять с него брюки. Я тяну брюки вместе с трусами вниз по ногам, освобождая. Опускаюсь на его ноги в нескольких дюймах от пульсирующего члена. Неторопливо расстегиваю его рубашку. Он приподнимается и снимает рубашку, открывая свою наготу.

Я не могу оторвать взгляда от его потрясающего тела.

Я не могу не смотреть на него. Неважно, сколько раз я его видела нагим, но я словно облизываю его своим взглядом. Его сильные мышцы груди поднимаются вверх-вниз с каждым вдохом. Я просто схожу с ума от этого, мне хочется пробраться ему под кожу. Я передвигаюсь к его члену.

— Потрогай себя, — мурлычет он.

Я по шире развожу ноги и ласкаю опухший клитор, погружая палец во внутрь, стону:

— Я хочу тебя.

Он наклоняется ко мне и приподнимает подол моего боди, собирая на талии.

— Сядь на мой член. Я хочу увидеть, как он входит в тебя.

Я направляю его член к своему влажному входу и опускаюсь. Ощущение внезапного проникновения и растягивания, заставляет меня трепетать от удовольствия. Его член движется внутри меня.

— Скачи, — командует он.

Я скольжу вниз, упираясь в жесткие мышцы его бедер. Наклоняюсь вперед, мой пульсирующий клитор касается его лобка, а киска трется о его кожу. Восхитительно. Мне нравится. Я начинаю двигаться быстрее и быстрее, скользя вверх и вниз по его жесткой плоти.

Я уже начинаю чувствовать накатывающий экстаз, опускаясь на него как можно глубже, бедра дрожат, обильно текут соки. Сейчас меня уже ничто не может остановить. Киска пульсирует и сжимается, кожа покалывает и становится горячей. Пусть он думает, что трахает меня, хотя на самом деле, это я трахаю его — ум, тело и душу.

Без предупреждения он хватает меня за талию и стягивает со своего члена.

— Неееееет, — протестую я, но он даже не обращает внимания.

— Я хочу, чтобы ты опустилась своей текущей п**дой мне на лицо. Хочу полакомиться тобой, пока ты не кончишь, — рычит он, усаживая меня к себе на лицо и втягивая носом запах, исходящий от меня, словно опьяняющие духи.

Я опускаюсь ему на рот.

— Моя киска, — бормочет он, ударяя своим мягким, шелковистым языком по пульсирующей промежности, вылизывая соки, и начинает лакать, как кобель, испытывающий ужасную жажду. Я запрокидываю голову назад, двигаясь на его лице. Удерживая меня за бедра, он трахает своим языком. Потом ой, черт побери, начинает сосать клитор. Я громко кричу.

Меня захлестывает оргазм, прямо на его лицо, я выкрикиваю его имя, кончая. Соки текут прямиком ему в рот, по его лицу и шее. Он хватает меня за задницу, еще сильнее удерживая на своем лице, продолжая сосать, трахать и лизать мою киску, продлевая мне оргазм. От судороги у меня дрожат мышцы, его волосы намокли и блестят при свете свечей, он вдруг резко перемещается, опуская меня спиной на кровать, садится сверху, широко разведя мне ноги и погружаясь в мою горячую плоть.

— О да, — хриплю я со стоном. — Возьми меня, Зейн.

— Так? — он высоко поднимает мои руки над головой, удерживая за запястья, вбиваясь в меня все сильнее.

— Бл*дь, да, — хнычу я.

— Или вот так? — спрашивает он, еще жестче вбиваясь. К своему удивлению я чувствую приближающийся оргазм.

Рот сам открывается в хриплом крике.

— Я не могу больше терпеть, — вырывается у меня. — Я сейчас кончу.

— Нет, — говорит он, замедляя свои движения. — Ты кончишь, когда я тебе позволю.

Мое тело судорожно дергается, голова болтается, как у куклы, из стороны в сторону.

— Я на грани, Зейн. Прости. Я больше не могу выдержать.

Он вытаскивает из меня свой член, ждет секунду, потом с рывком входит по самые яйца. Моя киска сама толкается ему навстречу, жаждя его, чтобы встретиться с ним.

— Иди к черту, парень. Я должна кончить, ты должен разрешить мне, — хныча прошу я.

— Еще нет. Это моя киска. Моя. И я сам решу, когда можно.

Он наклоняет голову и кусает меня за сосок. Боль оттаскивает меня от начинающегося оргазма. Он лижет пульсирующий сосок, и тут же невероятное тепло распространяется от соска во всему моему телу.

Я с силой сжимаю внутренние мышцы влагалища вокруг его эрекции.

— Ты настолько чертовски тугая, — содрогается он, начиная с остервенением вбиваться в меня, рыча, пытаясь достичь своего освобождения. Каждый раз, когда его кожа дотрагивается до моего клитора, я корчусь, извиваясь, словно змея под ним. Я пытаюсь удержать свое собственное освобождение, буквально кончиками пальцев, ожидая, когда он скажет: «Да, кончай».

Он вбивается в меня, мышцы плеч и шеи напряглись, вздулись даже вены, и вот оно, звучит разрешение:

— Сейчас давай, — приказывает он... и я сразу же кончаю. Мучительно. Первородно. Дико. Остервенело. Обнаженно и открыто. Мое сердце раскрылось для него.

Он продолжает изливаться в меня, когда не задумываясь я шепчу: «Я люблю тебя».

Он видит, как моя сжимающаяся киска выдаивает из него последние капли семени.

Что-то появляется в его глазах, он опускает взгляд, хотя и слышал меня.

Я поднимаю его подбородок и смотрю на него, пока его взгляд не встречается с моим.

— Хорошо. Ты можешь мне ничего не говорить в ответ.

Он смотрит на меня с ужасной мукой, и я задаюсь вопросом, что заставляет его испытывать такие мучения. Затем он опускается на мои губы. Поцелуй несет в себе столько чувств и нежности, что я вдруг понимаю.

Он пытается передать мне поцелуем то, что не может сказать словами.

15. Александр Маленков

Мама приходит, чтобы помочь мне подняться с постели.

— Я в порядке, — говорю я.

— Я принесу тебе чай? — спрашивает она.

— Нет, со мной все хорошо.

Я смотрю на нее, ее лицо белое, как мел. Годы изменили ее, она стала более молчаливой. Ее дух сломлен, он сломал ее.

— Мама, почему мы не можем уйти от него?

У нее дрожат губы, она с усилием сжимает их.

— Некуда идти. У меня нет денег, — говорит она.

— Я смогу работать. Я уже достаточно взрослый.

— Тебе всего лишь двенадцать.

— Я могу драться с другими за деньги. Я смогу победить даже взрослых мужчин.

Она хватает меня за руки и энергично начинает трясти, отрицательно качая головой, отчаянным взглядом глядя на меня.

— Нет. Ты не будешь драться, а пойдешь в школу и будешь учиться, чтобы выбиться в люди. Со мной все будет хорошо. Только не вмешивайся, когда мы спорим, мой дорогой сынок.

— Я никогда не позволю ему обидеть тебя, — сердито отвечаю я.

— Он не делает мне больно. Бьет всего лишь несколько раз, но ничего серьезного. Такие вещи случаются между взрослыми.

— Я ненавижу его, — бормочу я.

— Тише. Никогда не говори так, — с грустью замечает она.

— Почему? Он ужасен.

— Я всегда буду благодарна ему.

Я с недоумением смотрю на нее.

— За что?

— За то, что он подарил мне тебя.

Я в отчаянии закрываю глаза.

— И потому что у него никого больше нет. Когда с ним все было в порядке, еще до того, как ему повредили голову, он был очень хорошим человеком. И с этим человеком я пообещала оставаться в болезни и в здравии. Но теперь он болен, Александр. Все что он делает это результат болезни, и я не могу бросить его. Я дала обещание хранить ему верность, и я не могу нарушить свое обещание, — она убирает прядь волос у меня со лба и с нежностью целует. — Когда-нибудь ты очень сильно влюбишься и тогда поймешь — тебе будет совершенно неважно, что делает твоя половинка, ты не сможешь не любить ее, чтобы она не совершала.

— Я никогда не влюблюсь, — с горечью клянусь я. — Никогда.

16. Далия Фьюри 

Спустя два дня после его дня рождения я просыпаюсь утром, и Зейн вдруг говорит мне:

— Мы едем в Рим.

— Что? Когда? — спрашиваю я с глупой улыбкой, растекшейся по моему сонному лицу.

— Сегодня.

— Да? Зачем?

Он небрежно пожимает плечами.

— Наступили выходные.

— Почему ты не предупредил меня?

— Это сюрприз. Типа твоего сюрприза-вечеринки, которую ты мне устроила.

— Хорошо.

— Мы поедем инкогнито.

Моя улыбка тут же угасает.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы отправимся в путешествие в качестве мистера и миссис Живанецких.

Я ошеломлено смотрю на него.

— То есть мы воспользуемся поддельными паспортами?

Он тянется к прикроватной тумбочке и берет два паспорта. Открывает первый, потом передает мне второй. Я смотрю на страницу — моя фотография, которую Юрий сделал в целях безопасности, и рядом имя — Далия Живанецкая, 24 года.

— Я не могу даже выговорить эту фамилию, — шепчу я.

Он медленно повторяет ее несколько раз.

Я с подозрением прищуриваюсь.

— Зачем нам нужны фальшивые паспорта? Мы будем контрабандистами, переправляющими наркотики или еще какую-нибудь лабуду?

— Не наркотики. Ты переправишь бриллианты на общую сумму 15 миллионов евро.

Паспорт выпадает у меня из рук.

— Что? — резко выдыхая, спрашиваю я.

На самом деле он смотрит на меня смущенно, словно упрашивать кого-то незаконно перевести бриллианты на 15 миллионов евро — это просто глупо.

— Не беспокойся, — добавляет он примирительным тоном, — нас не поймают. Мы полетим на частном самолете, и я знаю людей в аэропорту.

Я качаю головой в недоумении. Нас? Это он про меня!

— Ты хочешь, чтобы я стала бриллиантовой контрабандисткой?

Я не понимаю, какой идиот будет перевозить бриллиант через границу, но весь это разговор даже не укладывается у меня в голове. И я начинаю злиться, причем очень сильно.

— Как ты смеешь даже предлагать мне такое?

Кажется, он несколько удивлен моей реакцией.

— У тебя, что с этим проблемы?

— Да, бл*дь, у меня очень большие проблемы… с этим.

— У других не было, — спокойно отвечает он.

Я сердито смотрю на него.

— Не знаю с какими женщинами ты встречался, но видно недалекого ума. Я не буду переправлять бриллианты даже для тебя… через границу. Ты, наверное, сошел с ума, раз думаешь, что я способна сделать такое, — но потом мне озаряет совершенно другая мысль. — И где ты себе предполагаешь, я должна спрятать эти бриллианты?

— В вагине, — медленно отвечает он.

У меня отвисает челюсть.

— О Боже мой! Я не верю в то, что ты говоришь. Ты думаешь, это нормально, попросить меня напичкать свою вагину кучей бриллиантов, которые ты сможешь забрать, когда мы перейдем границу? Я была о тебе лучшего мнения.

— Ты хотя бы подумай об этом, — просит он бархатным голосом.

Это черт побери заставляет меня взорваться.

— Черт побери, неееееет, — кричу я.

— Бл*дь. Это значит, что мне придется взять вместо тебя кого-то другого? — рассуждает он, задумчиво глядя в другую сторону.

Это удар под дых.

— Ты настоящий ублюдок! — кричу я, схватив его подушку и с силой стукнув по нему. Он начинает заливаться смехом.

— Я уже подумала ты серьезно, — говорю я, продолжая избивать его подушкой.

Он хватает подушку и отбрасывает ее в сторону. Я сразу же хватаюсь за свою подушку и начинаю лупить ею, вокруг летят перья. Я встаю на колени, чтобы произвести атаку следующего уровня, но он хватает меня и молниеносно валит на постель, придавив своим телом, улыбаясь во весь рот.

— Ты мудак, знаешь ли? — фыркаю я.

— Ты на самом деле поверила, что я попрошу тебя проделать что-то ужасное? — спрашивает он со смехом.

— Я не на столько хорошо тебя знаю, чтобы играть с тобой в такие вещи, — чопорно отвечаю я.

Он вскидывает брови.

— Ты не настолько хорошо меня знаешь?! Не настолько хорошо, несмотря на то, что я сосал твою киску!

— И все-таки это была самая ужасная шутка, — говорю я, притворяясь сердитой.

Он улыбается мне.

— Прости, я ничего не мог с собой поделать. Ты восхитительна, когда так сердишься.

Я выдавливаю из себя улыбку. Он настолько хорош, я не могу на него злиться, мне даже хочется его поцеловать.

— Так зачем мы на самом деле едем?

— Потому что стоит удушливая летняя жара, а сейчас Италия — это фейерверк цвета. Осень — сезон сбора трюфелей, каштанов и тыкв, лучшее время, чтобы поесть макароны al tartufo и ризотто с тыквой.

Я смотрю на него с любопытством.

— Я могу сделать это и здесь, но почему мы путешествуем инкогнито?

— Потому что мне так нравится. Инкогнито означает, что нет необходимости в охранниках. Мы поедем на виллу, которую арендовал Борис, заплатив наличными. Никто не будет знать, где мы находимся. Мы будем совершенно свободны — будем делать, что захотим и пойдем, куда захотим.

— Только мы вдвоем?

Он кивает.

— И никто не поедет с нами? — спрашиваю я, потому что это что-то совсем новое.

Он положительно качает головой.

— Даже Ной?

Он снова кивает.

— Ни Юрий, ни Борис?

Он опять качает головой.

— Даже водитель?

— Только ты и я, рыбка.

— Это звучит очень круто.

— Я тоже так думаю, — говорит он негромко, и снова лезет в ящик. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть, что он оттуда достал.

— Что это? — спрашиваю я с любопытством.

Взяв мою руку, он надевает мне на палец платиновое кольцо с огромным камнем.

— Кстати это бриллиант, — небрежно, как бы между прочим, говорит он. Затем надевает поверх него простое колечко.

Я открываю рот, пытаясь что-то сказать, но не могу, меня настолько переполняют эмоции.

— Ну вот, подошло идеально, — говорит он.

— Да, — шепчу я и совершаю глубокий вдох. Мне стоит вести себя, словно ничего особенного не произошло, и не выплескивать наружу свои бешенные эмоции. Я должна оставаться совершенно невозмутимой. Возможно, стоит даже немного пошутить:

— Ты же понимаешь, что не получишь этих малюток назад после путешествия, не так ли?

— Они твои, — говорит он, со странной интонацией.

Я с трудом сглатываю. Он вообще понимает, что говорит? «Быстро смени тему, Далия».

— Ты уверен, что поездка с поддельными паспортами безопасна? Что мы будем делать, если нас поймают?

— Это настоящие паспорта. Люди с этим именем погибли в автокатастрофе, и их семья продала их имена фальсификаторам. Эти точно такой же документ, который используют агенты Моссада. Никто не сможет определить разницу, если не будут очень глубоко копать, но никому и в мыслях не придет найти подвох. Мы всего лишь собираемся провести выходные в Риме.

— Хорошо, но если мы окажемся в тюрьме... — спрашиваю я его.

Он опускает голос до шепота.

— Это своего рода приключение, рыбка.

Его руки раздвигают мои бедра, я продолжаю сердито смотреть на него.

— Я все еще злюсь на тебя.

Он скользит пальцем внутрь моего входа, конечно, же я мокрая.

— Нет, ты не злишься, — со смешком отвечает он.

Вот, черт. Трудно сердиться, когда испытываешь такое неземное удовольствие.

17. Далия Фьюри

Я давно была в Венеции, но не в Рим, как говорит Стелла, специально поставив не там акценты, это «ужасно интересно». Мы напоминаем двух туристов, на самом деле я вжилась в эту роль. Я ловлю себя на мысли, и сама себе удивляюсь, что превратилась в Далию Живанецкую. Даже в моих самых смелых фантазиях я никогда не могла себе представить, что буду путешествовать по фальшивому паспорту с русским мафиози.

Должна признаться сердце стучит как угорелое, когда нас попросили предъявить паспорта, Зейн даже глазом не моргнул, полностью оставаясь спокойным. Мы выдохнули, в прямом смысле, после беглого осмотра таможенником наших паспортов. Адреналин сошел на нет, и в этот момент я понимаю самую суть предстоящего приключения. Знаете, сколько я нарушила международных законов при переходе границы, это известно одному Богу? Но во мне бурлит совершенно потрясающее, ни с чем не сравнимое чувство радости и возбуждения.

Скорее всего именно так чувствовали себя «Бонни и Клайд».

Как и другие туристы мы забираем свой багаж и проходим таможню. Мы не держимся за руки. Мне кажется на данном этапе наших отношений — это не столь важно, но вдруг он хватает меня за руку... и я начинаю паниковать... «Боже мой: мы держимся за руки!»

Погода в Риме прекрасная — ярко светит солнце и тепле. Мы садимся в такси, и Зейн называет адрес. Двадцать минут спустя мы оказываемся в сказочном Риме. Вау! Насколько удивительный город. Я разглядываю великолепные здания с богатой историей и неповторимые в своей красоте. Мы проезжаем мимо Колизея, и я выворачиваю шею в такси, глазея на него.

— Мы посетим его завтра, — добавляет Зейн.

Я поворачиваюсь к нему. Отлично. Я всегда хотела посмотреть на Колизей.

— Это одно из самых красивых мест на земле, — тихо говорит он.

* * * 

Вилла расположена в Формелло, примерно в двадцати километрах от Рима, и утопает в зелени. Кованые ворота открывает маленький седовласый человек, который сдержанно нам кивает, пока мы проезжаем к великолепному с желтовато-красным фасадом дому, с белой каменной балюстрадой и деревянными ставнями на окнах, окрашенных в зеленовато-голубых тонах. Возле дома стоит старая зеленая Мазда.

Мы выходим на дорожку из гравия, и крошечная женщина появляется из больших деревянных дверей, улыбаясь в знак приветствия. Человек, открывший ворота приближается к нам, таксист вытаскивает наши сумки из багажника.

— Benevenuto Senor e Senora Zhivanecskaya, — говорит женщина. Ее лицо все испещрено морщинами, карие глаза слезятся, но ее улыбка настоящая, радостная.

— Grazia, сеньора Росси, — отвечает Зейн.

Я молча улыбаюсь.

Бодрый старичок смотрит на нас, и его обветренное лицо озаряется приветливой улыбкой. Он хватает руку Зейна обеими руками. К моему удивлению Зейн бегло говорит с ним по-итальянски. Через некоторое время мужчина поднимает руки в воздух, желая нам всего хорошего, прощаясь. Женщина, скорее всего его жена, кивает, они оба садятся в старенькую машину и уезжают.

— Только ты и я, рыбка, — с улыбкой говорит Зейн.

— Я не знала, что ты умеешь говорить по-итальянски.

— Многие русские хорошо говорят по-немецки, французски и на испанском.

— Вау! Впечатляет.

Зейн берет наш багаж и идет в сторону дома. Пол, выложенный мозаикой, прохладный, стены — белые. Фойе открывает вид на очень большую гостиную с деревянными балками, большим камином и изящными старинными железными люстрами. Она с трудом напоминает стиль рококо своей итальянской мебелью, но в одном углу стоит пианино.

Гостиная выходит на улицу, где находится высокий полированный стол и таких же восемь высоких стульев. В задней части дома имеется большая кухня в стиле кантри с гораздо меньшим столом и деревянными стульями с бледно-желтыми сиденьями. Все комнаты выходят на внутренний дворик, находящийся в центре дома.

Наверху имеется три небольших спальни с двуспальными кроватями, ванными комнатами. Мы заносим наши сумки в одну из спален. Эта комната очень красивая — широкая двуспальная кровать под дамасским пологом, большой гобелен на стене и бархатная аттаманка. Я подхожу к окну, которое выходит на бассейн. К моей несказанной радости здесь есть лимонная роща.

Это высший класс, я поворачиваюсь к Зейну со счастливой улыбкой.

— Что бы вы хотели сделать, мистер Живанецкий?

— А как ты думаешь, миссис Живанецкая? — спрашивает он, приближаясь ко мне.

— Оооо, но мистер Живанецкий я…, — остальные мои слова тонут в его поцелуе.

* * * 

Я лежу на с легким ароматом подушках и размышляю о том, что несмотря на то, что все время весь наш секс был крутым, этот — безусловно лучший. Почему? Потому что Зейн здесь — другой. Его тело не было напряжено, как струна, глаза не смотрят с осторожностью, с которой я всегда ассоциирую его. Он даже помолодел.

Порыв ветра из открытого окна приносит в спальню благоуханный запах лимонов и опавших листьев, обдувая разгоряченную кожу. На улице еще светло, солнце еще не село за горизонт, и это не огни урбанизированной Англии. Я поворачиваю голову к Зейну. Прядь волос упала ему на лоб, я убираю ее. Он открывает глаза и внимательно смотрит на меня.

— Как ты думаешь, дождь будет? — спрашиваю я.

— Нет, — тихо овтечает он.

— Мне на самом деле здесь очень нравится, — говорю я, зевая и лениво потягиваясь.

Он пользуется возможностью, и перебирает по моей коже пальцами, опускаясь все ниже, пока не входит в мой проход. Мое тело начинает жить собственной жизнью, все благодаря его искусным пальцам, которые массируют такие чувствительные точки у меня внутри.

— Ох, Зейн, — шепчу я.

— Мне нравится смотреть, как ты кончаешь, — говорит он, продолжая играть со мной.

18. Далия Фьюрия

Мы быстро принимает душ и одеваемся. Зейн одевает шелковый темно-серый, цвета угля, костюм, рубашку Oyster, а я надеваю белое платье с пышной юбкой и завязываю бледно-голубой свитер узлом на шее. Делая макияж, наблюдаю за ним в зеркало. Его волосы все еще влажные после душа, он выглядит мужественно и полон сил.

— Я подожду тебя снаружи, — говорит он.

— Я выйду, как только закончу, — отвечаю я.

Я наношу легкий макияж, и надеваю синие эспадрильи на каблуках, выхожу за дверь. Воздух постепенно становится прохладным. Я застаю его курящим сигарету на террасе. В небе еще видны последние лучи заходящего солнца, оттеняя его волосы красным. Он оборачивается, услышав мои шаги, и смотрит на меня. Я вздрагиваю, опьяненная магией этого момента.

Его глаза светятся, словно изнутри, он медленно улыбается.

— Ох, черт побери, мне придется весь вечер отбиваться от мужчин.

Я краснею и начинаю крутить кольцо, которое мысленно назвала обручальным, на пальце.

— А мне что придется весь вечер выцарапывать глаза женщинам, которые будут смотреть на тебя?

— Ты на самом деле так думаешь? — со смешком интересуется он.

— Да, думаю, потому что так и будет, — подтруниваю я над ним, но немного стесняюсь при этом. Он так отличается от всех, с кем я встречалась раньше, и я так люблю этого родного, дерзкого, шикарного мужчину.

Он затягивается в последний раз, тушит сигарету в пепельнице, стоящей на кованом столе, и подходит ко мне.

— Ты сильно голодна?

— Голодна, — признаюсь я.

Он обхватывает меня рукой за поясницу.

— Хорошо. Тогда, пойдем.

На дорожке нас ожидает ярко-желтый Fiat Cinquecento.

— Откуда он появился? — спрашиваю я.

— Он стоял в гараже, — говорит он, внимательно разглядывая меня. — Тебе не нравится?

— Нет, мило, но я не ожидала, что ты кого-то наймешь.

— Когда–то в Риме ..., — он ведет меня вперед и открывает пассажирскую дверь.

Внутри пахнет новой кожей и стоит приторный запах освежителя воздуха. Я разворачиваюсь, взглянув на Зейна, садящегося на место водителя. Он чуть-ли не сложился пополам в этой маленькой машине, и мне становится смешно.

— Рим не создан для больших автомобилей, — поясняет он.

Теперь я понимаю почему улицы такие узкие и заставлены повсюду машинами. Здесь с трудом можно найти место для парковки, но когда все же Зейн паркуется в дюймовом пространстве между двумя машина, я понимаю всю мудрость крошечных автомобилей.

Он запирает машину, и мы идем по узкой улице Рима, над головой парит крошечный кусочек неба. Мимо нас со свистом проносятся по тротуару машины и мопеды. Выстиранное белье висит на окнах, а крошечные балконы украшены цветами.

Уличные музыканты играют у входа в ресторан. На улице стоят столики, за которыми сидят люди. Они наблюдают за местными жителями, а также с любопытством поглядывают на нас. Лысеющий мужчина в белой рубашке и длинном черном фартуке выбегает нам на встречу.

— Ahhh Aleksandr, — громко восклицает он. — Che meravigliosa sorpresa.

— Он говорит, какой замечательный сюрприз, — переводит мне Зейн.

Темные глаза мужчины переходят на меня.

— E chi è questa bellezza? — спрашивает он.

Зейн смотрит на меня сверху-вниз, подмигивая с озорством.

— Эта красота, Лука, моя жена, Далия.

Сильная волна жара опаляет мою шею и лицо, но он словно невзначай назвал меня своей женой, будто бы мы не притворяемся, играя чужие роли. Словно мы на самом деле женаты, и я его жена.

Лука показывает на итальянский манер пальцами «белиссимо».

— Bellezza, — кричит он громко. — Конечно, красивый мужчина поймает красивую женщину себе в жены, — говорит он переключаясь на английский.

— Привет, — отвечаю я.

Он наклоняет голову.

— Англичанка? — спрашивает он, нахмурившись.

— Американка, — подтверждаю я с улыбкой.

Он поднимает палец вверх.

— Ах, я так и почувствовал.

— Привет, входите, — тепло приглашает он, жестом ведя к столику, накрытым черно-белой полосатой скатертью. Как только мы садимся, он говорит: «Лука сейчас кое-что сделает…», он соединяет три пальцы и целует их, с громким звуком, — «для вас».

— Хорошо, — улыбаюсь я ему одобрительно.

Он переводит взгляд на Зейна.

— Cacio e Pepe con Tartufi?

Зейн смотрит на меня.

— Не хочешь попробовать пасту, сделанную в ручную, с сыром пекорино романо, черным перцем и трюфелями?

— Звучит великолепно.

Зейн смотрит на Луку.

— Что ты можешь предложить в качестве главного блюда?

— Saltimboca.

— На римском диалекте дословно переводится, как «прыгать в рот», — говорит мне Зейн. — Это обжаренная нежная телятина, маринованная в белом вине, завернутая в пармскую ветчину с шалфеем.

— Конечно, я буду, — отвечаю я.

— Va bene, — восклицает Лука, уходя, высоко подняв голову и мурлыкая себе под нос, совершенно не обращая внимание на людей, сидящих в ресторане.

— Что он за персонаж? — шепотом спрашиваю я Зейна.

Зейн улыбается.

— Это все фарс. Он острый, как бритва. Он подсчитывает пармезан, который стругает на тарелки своих клиентов.

Я смеюсь.

Появляется официант с закусками.

— Что это? — интересуюсь я.

— Это чувство юмора Луки, — отвечает Зейн. — Он сделал тебе «Американо». (Этот вид коктейля очень популярен в Америке. И, конечно же, он не обходится без содовой. Ингредиенты: Биттер «Campari», Красный вермут, Содовая)

— «Американо» для американки. Хорошо, — я пробую. — Хммм... не плохо. Что это?

— Это «Двойной Негрони». Кампари, вернут Мартини Россо и содовая. (Наполни рокс кубиками льда доверх.Налей в стеклянную часть шейкера: кампари 25 мл, красный вермут 30 мл и джин 40 мл. Наполни металлическую часть шейкера кубиками льда. Переливай ингредиенты из одной части шейкера в другую около 5 раз. Перелей через стрейнер в рок. Укрась коктейльной вишней, дольками лимона и апельсиновой цедрой)

Бриллиант на пальце сверкает от электрического освещения, я стараюсь не поддаваться импульсу и не смотреть на него.

— Я так мало о тебе знаю, — говорю я.

— Не так уж много есть, чтобы обо мне знать.

— Зейн, я даже не знаю, какой твой любимый цвет.

— Пурпурный.

Я открываю упаковку хлебных палочек и беру одну.

— Это совсем не мужской цвет. Почему он тебе нравится?

— Не знаю, почему. Может быть потому, что он слишком яркий и сильный. А что насчет тебя? Какой твой любимый цвет?

Я ломаю палочку пополам.

— Мне очень нравится голубой, но я также люблю черный с розовым, зеленый, оранжевый, и все возможные оттенки желтого.

Он улыбается и смотрит на меня, как на ребенка — снисходительно.

— А что насчет еды? Если бы тебе пришлось питаться этим всю оставшуюся жизнь, что бы ты выбрал? — спрашиваю я, кладя палочку в рот.

— Хммм... наверное, аргентинский стейк и гонконгский французский тост.

— Что такое гонконгский французский тост?

— Два тоста, обильно намазанные арахисовым маслом, смоченные в взбитом яйце, обжаренные в масле, подаются с маслом и сиропом.

Господи, похоже этот тост — один холестерин.

Он делает глоток и смотрит на меня поверх своего бокала.

— Это очень вкусно.

— Может, я попробую когда-нибудь.

— Возможно, попробуешь, — тихо отвечает он.

19. Далия Фьюри 

Вау. Его слова вызывают у меня мурашки на коже.

— Хорошо, теперь моя очередь, — быстро говорю я. — У меня в жизни-еда-мой-релакс, шоколад, пицца, теплый брауни и мороженое, жареная курица, утка по-пекински, сыр тако, печеный картофель с сыром и фасолью…

Он начинает смеяться.

— Это попахивает настоящим обманом. Ты должна выбрать самые любимые блюда.

— Прости, но это невозможно, невозможно выбрать между ними, — отвечаю я ему.

— Понятно.

— Любимый алкогольный напиток?

— Конечно, водка, даже без обсуждений. Твой?

— Мне нравится шампанское и ... «Маргарита» и... коктейль Boozy Bubbly Sherbet Punch... и еще... Бейлис.

Он хмурится.

— Каков состав Boozy Bubbly Sherbet Punch?

— Ах, игристое вино, малина, мороженое, водка, имбирное пиво и кока-кола, и все это сверху залито шампанским.

Он улыбается.

— Насколько я помню, тебе и «Белый русский» понравился?

Я улыбаюсь.

— Да, правда, должна признаться испытала к нему слабость, — я делаю паузу. — Теперь любимый фильм.

— «Матрица».

— Правда? Поэтому ты назвал свой ресторан «Матрицей»?

— Да. А у тебя?

— Красотка.

Он смотрит на меня, не понимая, о чем я говорю.

— Ты никогда не видел «Красотку»?

— Нееет, — медленно отвечает он.

— Ну, это романтическая комедия.

— Тогда понятно, почему я не видел.

— Хорошо, поговорим о серьезных вещах. Имя лидера, которым ты восхищаешься.

— Путин, — тут же отвечает он.

У меня глаза становятся огромными.

— Путин? Владимир Путин? Президент России?

Он кивает.

— Э... да.

Я наклоняюсь вперед, махая перед ним хлебной палочкой.

— Ты издеваешься?

Он пожимает плечами.

— Он стратег.

— Ты не серьезно об этом говоришь!

— Почему? Он хорош для России.

— Он преступник, — страстно восклицаю я.

— Не думаю, что нам следует дискуссировать по поводу политики, — мягко говорит он.

— Стелла бы сказала: «А почему собственно и нет?»

Он похотливо ухмыляется.

— Если ты не хочешь в конце сражения поиметь жесткий секс.

Я вопросительно приподнимаю брови.

— Ты не в состоянии спокойно говорить о политике не сражаясь?

Он посмеивается.

— Это не я не способен, лисенок. Это ты не можешь контролировать себя.

— Вау! Мне кажется, я вполне способна себя контролировать. Скорее всего, ты боишься, что я разобью в пух и прах твое несостоятельное мнение, будто Путин чист, как свежевыпавший снег.

Он еще сильнее начинает смеяться.

— Я этого не говорил, но просто любопытно, что ты о нем знаешь?

— Достаточно, — уверенно отвечаю я. — Я читаю газеты и иногда смотрю новости по телевизору.

— Я так и думал.

— Что, черт побери, это значит?

— Это значит, что ты обладаешь не достаточной информации, чтобы рассуждать об этом.

Я запрокидываю голову назад.

— Почему это?

— Хорошо, я буду с тобой дискуссировать по данному вопросу, если ты скажешь о нем что-нибудь позитивное.

— Ну, я... Эм, я не… не могу.

— Видишь, именно это я и имел в виду. Во всем мире не может существовать человек полностью отрицательный или положительный, рыбка, — он ухмыляется. — Пока все, что ты слышала или видела о нем исключительно отрицательного характера. Это значит, что информация не совсем объективна. Ты не можешь объективно дискуссировать по этому вопросу.

Честно говоря, не знаю, что и ответить, но слава Богу, прибывает еда с божественным запахом. Я подумаю о том, что он сказал попозже, когда мое путешествие в качестве жены Зейна закончится. Сейчас главный вопрос — еда, я чувствую ужасный голод.

Сам Люка стоит рядом со мной с мини-теркой и небольшим трюфелем размером с голубиное яйцо. Он с заботой и почтением, словно ювелир обрабатывающий драгоценный камень, начинает тереть его, изредка проводя у меня перед носом, чтобы бы я ощутила запах.

Честно говоря, мне не очень нравится. Мускусный, землистый и немного пахнет чесноком. Скорее всего даже напоминает слабый запах застарелого пота, или не побоюсь этого слова, мочу. Театральным жестом он оставляет тончайшую стружку трюфеля на горке пасты.

— Bon appetito, — взахлеб восклицает он.

Мы благодарим его, и он удаляется, выглядя чрезвычайно довольным.

— Ты раньше пробовала трюфели? — спрашивает Зейн.

— Только шоколадные.

— Тогда, — произносит он и поднимает вилкой пару мелких кусочков, направляя ко мне. Не желая его подводить, я открываю рот. Вкус приятный, неповторимый, но, конечно, совершенно не соответствует всей этой суете и восклицаниям, типа «Оооо!». Я пережевываю и глотаю.

— Ну? — спрашивает Зейн.

— Необычно, — неопределенно отвечаю я.

— Теперь попробуй с пастой, — предлагает он.

Я накручиваю немного пасты на кончик вилки, стружка трюфеля тоже попадает туда, и кладу в рот. У меня расширяются глаза от удивления.

Он довольно ухмыляется.

— Хорошо?

— Чееееееерт побери, да, — говорю я смакуя необычный вкус.

Он беззаботно и радостно смеется, я никогда не видела, чтобы он так беззаботно смеялся.

* * * 

Мы выходим из ресторана и идем по улице. Жара ушла, стало комфортно и прохладно, небо все усыпано звездами.

— Куда мы идем? — интересуюсь я.

— Никуда, просто гуляем и смотрим на окружающую красоту.

Он прав. Здесь красота везде — в каменных фонтанах, в брусчатке улиц, в красивых площадях, заполненных стильной итальянской молодежью, и даже в разрушенных старинных зданиях, которые подсвечены огнями.

Мы останавливаемся, чтобы купить каштаны у пожилого мужчины, обжаривающего их на огромной круглой сковороде. Его лицо разрумянилось от огня, а руки почернели от сажи. Он наполняет бумажный кулечек горячими, с сладковатым запахом орехов, каштанами. Зейн протягивает ему два евро, и мы направляемся к каменной скамье.

— Ты напоминаешь мне мою бабушку, — говорю я ему, снимая кожицу с каштана и отправляя его в рот.

— Вау! Не входи в раж с комплиментами, хорошо? — говорит он.

Я ухмыляюсь.

— Не буду, я имела в виду, как ты ешь. Наслаждаясь вкусом всего по отдельности. Ну, ты не заглушаешь сам вкус кетчупом или соусом барбекю. Моя бабушка предпочитала раздельное питание и ела из пластикового подноса, который используют в самолетах, наслаждаясь каждым вкусом в отдельности.

— Это больше походит на больного с навязчивой идеей фикс, — говорит он.

Я толкаю его плечом.

— У нее ничего такого не было, она была ценителем еды.

Он смотрит на меня, и у него в глазах появляется внезапная нежность, у меня перехватывает горло.

— Единственную вещь, которую я ценю — это твоя сладкая киска.

Я целую его в губы.

— Ты делаешь меня настолько мокрой, но я сейчас ничего не могу здесь сделать с тобой, — шепчу я ему в губы.

Его улыбка озаряет лицо в ночи, становясь ослепительной и опасной.

— Итак, что мы сегодня выяснили?

— Ты любишь мою киску, и я мокрая?

— Мы выяснили разницу между «нравится» и искушать «до безумия», именно это ты и делаешь.

Я кокетливо с удивлением поглядываю на него.

— Докажи на практике.

— Ты не можешь подождать, пока я отвезу тебя домой и раздену?

— Здесь слишком многолюдно, да? — поддразниваю я его.

— Ты настолько сильно меня возбуждаешь, что сделала окончательно жестким, — бормочет он, чувствуя себя несколько неуютно.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от смеха, но он видит смешинки у меня в глазах.

— Тебе будет не до смеха, юная леди, когда будешь восседать на моем члене, — рычит он, его глаза горят жаждой и похотью.

Я прижимаюсь к его разгоряченному огромному телу.

— Ох, Зейн. Я хотела бы, чтобы это было настолько не смешно, я боюсь потерять тебя.

Он резко со свистом выдыхает, в защитном жесте заключая меня в объятия.

— Поехали домой, — хрипло говорит он.

Мы возвращаемся к машине, которая «заперта» другой машиной, перегородившей нам выезд.

— Мне не верится, что кто-то способен такое сделать, — восклицаю я. — Что же нам теперь делать?

— В этом — все римляне, — говорит он, открывая водительскую дверцу и нажимая на гудок. Почти сразу из окна первого этажа появляется голова мужчины, который быстро начинает что-то говорить по-итальянски.

— Он спустится через минуту, — переводит мне Зейн.

Мужчина выбегает меньше, чем через минуту, с извиняющейся улыбкой и что-то усиленно жестикулируя говорит, садится в машину и уезжает.

— Ты похоже очень хорошо знаешь этот город, не так ли?

— Как свои пять пальцев.

У вас есть еда и много изысканной.

Разве вас волнует, что мир истекает кровью и умирает у ваших ног?

20. Далия Фьюри 

На следующее утро мы просыпаемся от звука мотора старенькой Мазды семьи Росси.

— Не вставай. Они всего лишь привезли нам завтрак, — говорит Зейн, выпрыгивая из постели.

Он быстро натягивает тренировочные штаны и выходит им навстречу. Я передвигаюсь на его теплое место, которое еще хранит запах Зейна, и прислушиваюсь к их разговору. В спальне нет ковров, да и во всем доме тоже, поэтому их голоса разносятся эхом по всему дому. Я уже собираюсь встать с кровати, но возвращается Зейн с подносом, на котором стоит роза в маленькой вазе, дымящиеся кружки с капучино и выпечка.

Я сажусь.

— Вау, завтрак в постель. Я даже не могу вспомнить, чтобы кто-то приносил мне завтра в постель.

Maritozzis еще теплые — вкусные булочки из дрожжевого теста со свежими густыми сливками и изюмом, засахаренной цедрой апельсина и кедровыми орешками. Их можно еще назвать — сладкие бомбы. Я опускаю палец в крем и провожу по носу Зейна, он улыбается и выглядит при этом на удивление — мило.

— Оближи, — насупившись говорит он.

— Думала, ты никогда не попросишь, — отвечаю я, упираясь ему в грудь ладонью, и слизываю, высунув язык, оставляя мокрый след у него на носу, словно щенок, радостно встречающий своего хозяина.

Он дергается назад.

— Ты нарываешься на неприятности?

— Сними треники, и я покажу тебе на что я нарываюсь, — отвечаю я.

Он опускает на пол поднос, и схватив меня за плечи, опускает на спину. Я смотрю ему в глаза.

— Возможно я не совсем четко выражаю свои мысли, но ты по-прежнему остаешься мужчиной моей мечты, — говорю я ему, запустив пальцы ему в волосы и притягивая его к себе.

* * * 

Позднее тем же утром, Зейн ведет меня на развалины Колизея. Из трех концентрических кругов только третий, находящийся внутри — подлинный, выложенный каменной кладкой, единственный, неразрушенный временем. Необъятное сооружение вызывает у меня тревожное чувство от того, как использовали эти руины до меня.

Стоя на покрытых мхом кирпичах, торчащих из земли, я смотрю на огромный каменный стадион, и на долю секунды представляю, как в те времена точно также же стояли на этом стадионе люди под крики сотни тысячи голосов, жаждущих твоей смерти.

— Потребовалось десять лет, чтобы его построить, используя труд шестидесяти тысяч рабов из Иудее. В Колизеи восемьдесят входов, тридцать шесть люков, вмещает пятьдесят тысяч зрителей, и зрелища, как правило, продолжались до ста дней. В ходе строительства умерло или было убито полтора миллиона человек и миллионы животных зверски забиты. Это одно из самых грандиозных и известных торжеств насилие человечества. Мне кажется, в те времена мы были намного честнее, — говорит Зейн.

— Человечество же прошло с тех пор долгий путь, — спокойно отвечаю я ему.

Он опускается на каменную скамью.

— Разве ты не видишь, очевидную жестокость, которая приходит в этот мир?

Я качаю головой.

— Нет. Я вижу закон и порядок, демократическое правительство.

Он вздыхает.

— Твое правительство является ярким примером неприкрытой жестокости.

— Что? — со смехом спрашиваю я.

— Если быть уж до конца честным, то могу тебе сказать, что нет никакой разницы, что совершает твое правительство и тем, что делаю я.

Я презрительно фыркаю.

— Это просто смешно.

— Почему же смешно? — спрашивает он, внимательно меня разглядывая, и я вдруг понимаю, что он говорит вполне серьезно. Для меня его слова звучат несколько странно, но более странным, мне кажется то, что он на самом деле верит в то, что говорит.

— Хорошо, — медленно отвечаю я, усаживаясь рядом. — Поправь меня, если я ошибаюсь, чиновники государства не лгут, вымогая деньги, убивая соперников, обучая и инициируя право охранительные органы, постоянно ведя войну с соседями, защищая свои границы и покрывая, защищая рэкет. Я могу продолжить...

Его губы искривляются в улыбке. Сексуальной и одновременно жестокой? Возможно и то и другое. Высокомерный наклон подбородка сообщает мне, что я прямиком угодила в его ловушку.

— Мне не хочется, начинать спор с тобой по этому вопросу, моя маленькая невинная рыбка, — говорит он, и тембр его голоса, словно ласкает, — но правительства, точно, как ты и сказала, совершают все это, а также многое другое. Правительство, защищая свои границы, в большинстве случаев врет и вымогает деньги с помощью налогов. Попробуй не заплатить налоги, и ты увидишь насколько рассвирепеет твое правительство по отношению к тебе. А как относится к самовольным казням и спискам убитых, но этому есть же объяснение, так государство убивает своих врагов и соперников? Как и у меня, у государства имеются соответствующие органы управления, полиция и армия, чтобы реализовывать свою политику. Оно также обеспечивает защиту граждан, как я поддерживаю закон и порядок на своей территории. Единственная реальная разница между нами — мои границы намного меньше и больше подвергается изменениям.

Я хмурюсь.

— Это не одно и то же, — настаиваю я, но как всегда, когда он начинает мне что-то объяснять, рассматривая проблему с совершенно другой стороны, о которой я даже никогда не знала, а может просто не задумывалась.

— Конечно нет, пока ты не увидишь все собственными глазами, — говорит он, и поднимает меня за руку.

Он ведет меня к одному из люков, через который рабы и животные, находившиеся под землей, поднимались на арену, и я чувствую холодок, пробежавший по телу, разворачиваюсь к нему.

— Даже если весь мир жесток. Даже если рассматривать правительство, как защитников насилия, я не хотел бы использовать эти люки, в виде оправдания своего собственного насилия.

Он спокойно смотрит мне в глаза.

* * * 

Мы обедаем в кафе на улице и заказываем именно то, что я ела накануне вечером — пасту с сыром и перцем. Без трюфелей, но несмотря на это, паста он по-прежнему невероятно вкусная. Зейн взял тоже самое.

Потом мы направляемся в Borghese Park и бредем по опавшим листьям. Здесь очень красиво, как осень все преобразила. Я наблюдаю за Зейном и мне с трудом верится, что он реален и на самом деле существует в моей жизни. Скорее он похож на фантазию, которую я себе напридумывала под воздействием своих любимых книг.

Мы едим gelato, мягкое итальянское мороженое, на свежем воздухе. Затем кульминацией нашей поездки становится частная экскурсия, которую Зейн заказал для нас в Сикстинскую капеллу.

Мы входим, и все туристы покидают помещение. Женщина в зеленом брючном костюме с записной книжкой подходит к нам. Она внимательно смотрит на страницу и, запинаясь, читает:

— Мистер и миссис Живанецкие?

— Si, — говорю я с Зейном одновременно, и она улыбается.

Ее зовут Клавдия. Она выглядит дружелюбной и общительной, ведет нас вниз по длинным коридорам к главному зданию, где находится Сикстинская капелла. Ее голос эхом раздается по пустым коридорам, и по мере приближения к часовне, которая занимает восемь тысяч квадратных метров, она начинает нам рассказывать ее историю, про восстановление фресок, изображающих библейские сцены Книги Бытия, Моисея, Иисуса и знаменитый Страшный суд.

Она сообщает, что Микеланджело далеко не восторженно воспринял заказ от Папы Римского расписать Сикстинскую капеллу, наоборот, это известие он воспринял с большим подозрением, считая, что его враги и соперники состряпали этот заказ, чтобы увидеть его падение. Он на самом деле был очень сильно обеспокоен, поскольку дар Божий в нем проявлялся, как в скульпторе, а не в живописце.

Наконец, мы добираемся до капеллы.

Наш гид сообщает, что задача живописца заключалась не только в рисовании сцен, а ему следовала подняться на высоту шестидесяти пяти футов, для чего требовалась определенная сноровка, стоять на помостах и платформе, вставленной в специально сделанное отверстие в стене. Я стою внизу и с трепетом разглядываю потолок.

Микеланджело не верил в то, что он художник, но при этом создал гениальное произведение живописи, признанное всем международным сообществом. Оно настолько совершенно в своем великолепии и грандиозно, что ни одна фотография не способна передать увиденное воочию. У меня возникает такое чувство, что я часами готова любоваться этим потолком.

Понимая, что объяснений больше не потребуется, Клавдия молча направляется к двери. Я бросаю взгляд на Зейна, он не спускает с меня глаз. Мы молчим. Я не религиозный человек, но пока стою здесь, под сводами, с Зейном в полной тишине, ощущаю всю силу творения Микеланджело, словно именно сейчас на единственный миг Бог протянул руку и прикоснулся ко мне. Клянусь, я почти ощущаю его руку в своей.

— Взгляни, — шепчет Зейн и указывает на картину, где здоровый бородач, замахивается ножом, а другой рукой удерживает что-то непонятное, что на первый взгляд выглядит как стекающая одежда с грустного лица.

— Видишь, большое полотно вон там, — говорит он. — Это Святой Варфоломей. С него живьем содрали кожу и обезглавили в Армении, и здесь изображено, как он замахивается ножом в своих муках, удерживая собственную содранную кожу. (Согласно преданию, по наущению языческих жрецов брат армянского царя Астиаг «схватил святого апостола и в городе Альбане» Варфоломея распяли вниз головой, но он продолжал свою проповедь, тогда его сняли с креста, сняли кожу, а затем обезглавили. Верующие взяли «его тело, главу и кожу, положили их в оловянную раку и предали погребению в том же городе, Албане, что в Великой Армении», — прим. пер.)

— Ух ты, — шепотом говорю я.

— Но вот что поразительно. Лицо в этой пустой сущности из кожи — автопортрет Микеланджело.

Я выдыхаю, не в состоянии до конца переварить услышанное.

— Зачем он это сделал?

Он пожимает плечами.

— Это метафора, видно он хотел показать, какие пытки перенесла его душа художника.

Я не могла оторвать взгляд от висящей гротескной кожи. Это было ужасно, но я не жалею, что увидела. На всю капеллу я смотрела теперь другими глазами, на эту потрясающую красоту, распростершуюся надо мной и вокруг меня. Знаю, что трагический и страдальческий портрет Микеланджело, в вид висящей кожи будет преследовать меня в снах, но все-таки у меня перед глазами часто будет появляться его великолепное творение.

Я взяла Зейна за руку.

— Спасибо, что ты показал мне это, — шепчу я, слезы стоят у меня в глазах.

Он нахмурившись смотрит меня.

— С тобой все в порядке?

Я пытаюсь изобразить шаткую улыбку.

— Да. Просто счастлива.

Мы направляемся на выход, и я не могу устоять, чтобы не оглянуться в последний раз на потрясающее грандиозное творение, осознавая, что именно этот момент останется у меня в памяти навсегда.

21. Далия Фьюри 

Вернувшись на виллу, мы направляемся в бассейн. Брызгаясь и смеясь, преследуем друг друга, напоминая детей, плескающихся в теплой воде. Затем Зейн усаживает меня на край бассейна и пожирает мою киску, пока я устремляю свой взор на раскрасневшееся небо и чувствую запах цитрусовых, доносившийся из лимонной рощи.

Птица пролетает над головой, когда я испытываю неповторимый оргазм и нутром чувствую, что сегодня особенный день. Неважно сколько я уже прожила дней за всю свою жизнь, я никогда не забуду этот день — в другой стране с мужчиной моей мечты, открывая что-то неизведанное в себе.

Измученная и насытившаяся, я опускаю ладони на плитку и провожу по ним пару раз, пока лежу на спине на прохладной плитке, мне так хорошо. Зейн выбирается из бассейна, вода капает с его тела на меня, поднимает и несет меня в нашу спальню. Прикрыв жалюзи от яркого послеполуденного солнца, комната погружается в желательный полумрак. Я почти высохла, когда он кладет меня на кровать и начинает поклоняться моему телу своими губами, языком и руками. Как я уже и говорила, сегодня особенный день, который я никогда не забуду. 

Этим вечером мне удалось убедить Зейна отвезти меня в ресторан Луки, чтобы я могла еще раз попробовать блюдо, которое ела вчера. Он предлагает мне другие рестораны, но я отказываюсь, не предоставляя ему ни единого шанса. Какой еще ресторан может сравниться с тем?

— Ну, если ты настолько уверена, что больше никуда не хочешь...

— Абсолютно уверена. Мы завтра уезжаем, и скорее всего я больше никогда не буду в Риме в октябре, а вчера в руке Люка было много tartufo.

Зейн смеется.

После ужина он ведет меня в клуб «Рокси». К услугам гостей бар из красного дерева, мраморный пол, медные осветительные приборы, пальмы в кадках и бархатные темно-красные кресла в стиле рококо. Эффект — сверх утонченная изысканность. Кругом полный шик, начиная от загорелых мужчин и женщин в дизайнерских одеждах, и в самом воздухе, в котором витает изысканный стиль, выглядеть круто и модно, но, вероятно, они слишком уж стараются произвести именно такое впечатление.

Красноречивый официант изливается перед нами, пока ведет к столику.

— Я привел тебя сюда, чтобы ты попробовала affogato. Мороженое с чашкой эспрессо.

— Хорошо, — соглашаюсь я с охотой, чувствуя, что готова для чего-то нового.

Зейн заказывает affogato для меня и коньяк для себя, я осматриваюсь вокруг с любопытством. Рядом с нами двое мужчин играют в шахматы. В клубе есть небольшая, пока не освещенная сцена, с белым роялем. Мне бросается в глаза сильно загорелый мужчина, поднимающий свой бокал в приветствии ко мне. Я отворачиваюсь, и тут же упираюсь взглядом в Зейна.

— Обзаводишься друзьями? — негромко спрашивает он.

— Неа. Все друзья, которые мне нужны, уже присутствуют за этим столом, — отвечаю я широко улыбаясь, улыбка явно выглядит натянутой.

Я замечаю, как какая-то давняя боль, мимолетно проскальзывает у него по лицу, сродни предательству, но тут же исчезает. Я касаюсь его руки.

— Эй, поверь мне. Я не собираюсь причинять тебе боль, — он крепко сжимает мою руку.

Мне приносят affogato в небольшой стеклянной пиале, и он отпускает мою руку. Я окунаю ложку в мороженое, плавающее в горячем кофе и пробую.

— Мммм... очень вкусно, — говорю я. — Хочешь попробовать?

— Нет, у меня до сих пор остался твой вкус во рту, и я не хочу его мешать, — лениво растягивает он слова.

Я моргаю, у меня учащается пульс. Черт возьми, этот мужчина уверен, что может вот так запросто, завести меня с пол оборота.

Зажигаются лампы над сценой, и я отвожу взгляд. Мужчина в белом бархатном пиджаке и бабочке садится за пианино, публика начинает аплодировать. Он начинает играть, женщина с волнистыми волосами в длинном красном платье выходит на сцену и встает рядом с пианино.

Она берет в руки микрофон и начинает петь по-итальянски. На самом деле, песня очень красивая, неповторимый итальянский стиль. Ее темные и добрые глаза беспокойно осматривают собравшуюся публику, пока не находят Зейна, зафиксировавшись на нем. В какой-то момент, видно неосторожно, я замечаю, как она вздрагивает и словно цепенеет на пару секунд, потом быстро приходит в себя. Встряхнув пышными волосами, она отводит взгляд, разглядывая собравшихся людей и поет следующую строчку.

Когда она опять поворачивается к нам лицом, выглядит вполне уверенной. Она поет мелодичным голосом, не отрывая взгляда от Зейна. Она поет для него! Я тайком поглядываю на Зейна, он кажется полностью поглощен ее пением. У меня сердце падает вниз, как камень.

Эта женщина смотрится на фоне белого рояля сексуально и эротично.

Сделав глубокий вдох и стараясь не показать своих чувств, я кладу ложку мороженого в рот. Чувствую, как оно проскальзывает вниз по пищеводу, пытаюсь остановить ощущение нереальности, мне кажется, будто это всего лишь сон.

«Между нами ничего нет, кроме похоти и глупостей», — говорю я себе.

Он привел меня сюда специально, зная, что здесь будет она? Черт побери, это настолько очевидно, что они были вместе или скорее всего продолжают быть любовниками. Зачем мне это? Почему обязательно меня нужно тыкать носом в это дерьмо? Привести меня сюда, чтобы я ревновала!

Я откидываюсь на мягкое сиденье кресла. Я не могу даже встать и уйти, поскольку не знаю, куда идти. Плюс у меня этот чертовый поддельный паспорт. Единственное, что в состоянии делать — спокойно сидеть здесь, словно съела кислый лимон, и наблюдать за женщиной, посылая ей мысленно проклятья, потому что она пытается соблазнить мужчину, в которого я влюблена. Я сижу неподвижно, песня заканчивается, мне показалось, что она длилась несколько часов. Я не смотрю на Зейна.

— Grazia, — соблазнительно выдыхает она в микрофон и идет к нам. Я глубоко вздыхаю. «Возьми себя в руки, Далия. Веди себя достойно. Будь лучше этой женщины».

— Зейн, — зовет она. Даже его имя звучит, как сексуальный брачный призыв. Она не видит никого вокруг, только его, по-моему, она даже меня не видит.

— Ciao, Сильвия, — тихо отвечает Зейн.

Она наклоняется и целует его в щеку, очень близко к губам, оставляя у него на щеке след от помады.

— Я скучала по тебе, — шепчет она, но я слышу ее слова и сразу же чувствую кислоту, поднимающуюся у меня в желудке. Как они смеют такое вытворять прямо передо мной? Если я останусь здесь хотя бы на минуту, мне придется выцарапать ей глаза, я, конечно, никогда не с кем не дралась раньше, и не хотела бы портить свою безупречную репутацию. Ну разве что всего лишь раз, когда пыталась ударить Зейна, и еще один раз, когда пыталась напасть на него, но тогда я была ужасно зла.

Больше книг Вы можете скачать на сайте - Knigochei.net

Я уже собираюсь подняться со своего места и обратиться к ней ледяным голосом, показывая, что я полностью управляю собой, но вдруг слышу слова Зейна:

— Я не знал, что ты теперь здесь работаешь.

— Почему? Разве ты не пришел бы, если бы знал? — спрашивает она с грустью, хотя и пытается ее как-то скрыть.

Она влюблена в него, но мне, в конце концов, плевать. Мне хочется подпрыгнуть на месте и станцевать счастливый танец прямо здесь перед ней. Он не знал, что она будет здесь. Он бы не привел меня сюда, чтобы как-то унизить или заставить ревновать. Это всего лишь одно из странных совпадений.

Она открывает рот, чтобы что-то ответить, но Зейн опережает ее:

— Сильвия, познакомься Далия, моя жена. Далия, познакомься Сильвия, очень давняя моя подруга.

Это известие ударяет ее. Она моргает от шока и растерянности. Нехотя поворачивается в мою сторону, ее глаза тут же фиксируются на кольцах у меня на пальце.

— Поздравляю, — хрипло говорит она. — Вы очень счастливая женщина.

— Спасибо, — отвечаю я.

— На самом деле мне нужно вернуться к моей рутинной работе, — говорит она.

— Приятно было познакомиться, — произношу я.

Она кивает, потом поворачивается к Зейну.

— Надеюсь, ты будешь счастлив, — выдавливает она.

Зейн ничего не говорит, только торжественно кивает.

Она разворачивается на каблуках и возвращается на сцену, начинает петь песню в более быстром темпе, дефилируя взад-вперед, при этом выглядит, как профессионал. Ее сердце разбито, но у нее есть достоинство.

За столом атмосфера меняется, чувствуется напряжение. Зейн поворачивается ко мне.

— Мы можем уйти... если хочешь.

Я молча киваю.

Мы идем по улице, заполненной прохожими, оба погружены в свои мысли. Я беру его за руку. Он смотрит на меня и улыбается. Боже, я люблю его. С каждым днем я люблю его все больше и больше.

22. Далия Фьюри

Даже в самые тяжкие твои времена, я любил тебя.

Римляне 5:8

Мы прибываем на виллу, и проходя мимо бассейна, мне вдруг приходит в голову, что скорее всего такой отличной возможности больше не представится, поэтому я поворачиваюсь к Зейну и с силой толкаю его в бассейн. Секунду он парит в воздухе, на лице отражается полное недоумение, затем с громким плеском падает в воду. Я закрываю ладонью рот, пытаясь не подавиться смехом.

Показываются над водой его голова и плечи, и он тут же начинает освобождаться от одежды, молча. Не ругаясь и не чертыхаясь. На самом деле, меня удивляет, что он полностью спокоен. Я наблюдаю, как он расстегивает брюки, освобождаясь от них, и они опускаются на дно бассейна, туда же следует и рубашка. Затем он плывет ко мне, опускает руки на бортик, удерживая себя у края бассейна.

И улыбается.

— Ты не присоединишься, bella?

Я скрещиваю руки на груди.

— Нет, благодарю.

— Жаль, — говорит он, и его рука молниеносно хватает меня за щиколотку.

Я замираю и перевожу взгляд на его мокрую руку, мертвой хваткой удерживающую меня за ногу, а затем поднимаю на него глаза. В них плещется смех.

— Что случилось, рыбка?

— Пожалуйста, не смей, — умоляю я.

— Назови, хоть одну хорошую причину, почему я не должен тебя толкнуть в бассейн?

Я говорю первое, что приходит мне в голову.

— Я сделаю тебе что-то особенное.

Он приподнимает вопросительно брови.

— Я заинтригован. Начинай.

— Вытащи ногу из воды.

Продолжая крепко удерживать меня за щиколотку, он поднимает ногу и кладет на край бассейна.

Я приседаю рядом.

— Это только начало, — говорю я, соблазнительно улыбаясь, и нежно провожу подушечками пальцев по ноге именно так, как меня научила Стелла, когда она была той ночью с Джейми. Должно быть я сделала все правильно, потому что его глаза расширяются, и под мокрыми боксерами член встает постойке смирно, как солдат.

— Теперь отпусти меня, чтобы я могла проделать остальное, — нараспев говорю я.

Он отпускает мою ногу, и молниеносно хватает за талию и бросает меня в воду. Я в шоке, поэтому даже не в состоянии закричать, пока лечу в бассейн. Стелла смогла заставить незнакомца отвезти ее домой на бешеной скорости всего лишь пообещав продолжения, а я даже не смогла заставить своего любовника отложить его возмездие.

Вода на удивление холодная. Я всплываю на поверхность, ругаясь и отфыркиваясь.

— Ты испортил мое красивое платье, — ворчу я, держась на поверхности.

— Ты испортила мне костюм, — отвечает он.

— Теперь ты никогда не узнаешь, что тебе ожидала дальше, — обиженно говорю я.

Он ухмыляется.

— Ничего, меня не ждет после ласки по ноге.

— Ты знаешь, что ничего не ждет? — с недоверием спрашиваю я. Стелла четко дала мне понять, что это ее личное изобретение.

Он пожимает плечами.

— Все об этом знают. Это же динамо — после этого ничего не будет.

— Что?

Он смеется.

— А тот, кто научил тебя этому не говорил об этом?

Я нокаутирую Стеллу в следующий раз, когда увижу ее. Я плыву к нему, он тут же протягивает мне руку и легко, словно я вешу, как пушинка, вытаскивает из воды. Он опускается на колени и снимает с меня туфли.

— Пойдем, — говорит он, и мы бежим босиком, оставляя за собой мокрый след, в дом. Я сбрасываю мокрую одежду на пол, и энергично начинаю растирать себя полотенцем, мое тело даже покраснело и светиться. Он приносит фен, заставляет меня присесть, и сушит мои волосы.

— Мне нравятся твои волосы, — говорит он.

Я смотрю на него с теплой улыбкой.

— Да?

— Да, — он молчит, потом выключает фен. — Готово. Не желаешь горячего шоколада?

Я поворачиваюсь вокруг, чтобы взглянуть на него.

— Ты сделаешь?

— Да.

— Я бы выпила чашечку.

Я сижу на табуретке на кухне в теплом халате и наблюдаю, как он измельчает плитку шоколада на мелкие кусочки. Затем наливает молоко в стеклянную кастрюлю и ставит на медленный огонь. В горячее молоко он бросает кусочки шоколада, которые растапливаются, образуя густую коричневую массу, распространяя по кухне вкусный запах. Он наливает горячий шоколад в две кружки и кладет в каждую листик мяты.

— А сейчас секретный ингредиент, — говорит он и добавляет немного мятного шнапса.

Мы выходим на улицу и садимся на скамью, которая по своим размерам, больше чем двуспальная кровать, прижавшись друг к другу. Погода прекрасная, все небо усыпано звездами. Он садится первым и похлопывает место рядом с собой. Я залезаю с ногами, с осторожностью держа кружку с горячим шоколадом, сворачиваюсь калачиком у него на коленях, прижимаясь к его горячему, большому телу. Мы молча пьем, и восхитительное чувство истомы разливается у меня по телу.

Я ставлю кружку на землю и лениво потягиваюсь, зевая. С Зейном я чувствую себя в безопасности, защищенной и оберегаемой, но мне хочется, чтобы он тоже ощущал такие эмоции. У него слишком много демонов, и мне хочется быть именно той женщиной, которая сможет удерживать их в страхе.

— Боже, я могла бы остаться здесь навсегда, — шепчу я.

Он крепче прижимает меня к себе.

— Прости за Сильвию.

Я поднимаю на него глаза, в них нет ни капли нежности.

— Все хорошо. Ты не должен извиняться. Я понимаю ее чувства. Я чувствовала бы тоже самое, если бы была на ее месте.

Он опускает на меня глаза, на лбу вырисовываются морщины.

— Тогда зачем ты столкнула меня в бассейн?

Вау, он решил, что я столкнула его в бассейн из-за ситуации с Сильвией. Ну... я задорно улыбаюсь.

— Месть. Помнишь, ты столкнул меня в бассейн в Англии?

Он запрокидывает голову и разражается низким сексуальным смехом.

— Напомни мне, не переходить тебе дорогу, — говорит он.

— Да, я бы настоятельно рекомендовала этого не делать.

Он дотрагивается до моей щеки, словно она настолько хрупкая, как мыльный пузырь, который может тут же лопнуть.

— Ты сводишь меня с ума, рыбка.

— Хорошо, — говорю я, глядя ему в глаза, у него над головой разбросаны звезды. Его глаза темнеют, пока он смотрит на меня, снимая с меня халат.

* * * 

Сквозь сон я чувствую, как он отстраняется и очень осторожно, чтобы не разбудить, сползает с кровати. Бесшумно он крадется по спальни и открывает дверь, осторожно прикрывая ее. Я выдыхаю, уже зная, куда он направляется. Выжидаю несколько минут, потом поднимаюсь и иду к двери, открываю маленькую щелочку и прислушиваюсь.

Тишина.

Я выхожу в коридор и слышу первые аккорды музыки. Осторожно, стараясь не шуметь, иду вниз по лестнице и опускаюсь на нижнюю ступеньку, прислушиваясь к его игре на пианино. Я прикрываю глаза и окунаюсь в его печальную и напряженную музыку. Ох, Зейн, если бы ты только позволил мне войти в твой внутренний мир.

Я замерзла, но все равно продолжаю сидеть с закрытыми глазами и слушать. Не знаю сколько я так просидела, слушая как он играет пьесу за пьесой, но внезапно понимаю, что уже не одна. Открываю глаза, он стоит передо мной.

Я тут же вскакиваю, готовая убежать, поставив ногу на ступеньку выше.

— Не беги, — останавливает он.

Я смотрю ему в глаза.

— Не хочу, чтобы ты боялась меня.

— Я не боюсь, — шепчу я.

— Тогда почему ты хочешь убежать?

Я молча отрицательно качаю головой.

Он подходит и прикасается к моему лицу.

— Ты совсем замерзла, — бормочет он.

И тут я понимаю, что просто дрожу от холода. Он поднимает меня на руки и несет в спальню, укладывая на кровать. Я цепляюсь за его рубашку.

— Кто научил тебя играть на пианино? — шепотом спрашиваю я.

Выражение его лица становится мрачным.

— Не так рьяно, Далия.

— Скажи мне, — прошу я. — Я всегда честна с тобой, и ты знаешь обо мне все.

— Если бы я хотел навредить кому-то, первое, чтобы сделал — забрал бы самое ценное у этого человека — его жену, ребенка или его мать. Если я расскажу тебе, то наврежу тебе, потому что автоматически ты станешь мишенью, и я стану очень уязвим.

— Ты знаешь поговорку: «Когда гусеница решила, что ее жизнь закончена, она превратилась в бабочку»? Почему ты не можешь отказаться от этой жизни? Мы можем не жить в Англии. Мы можем жить здесь или еще где-нибудь. Я поеду с тобой куда угодно.

Он печально отрицательно качает головой.

— В чем тогда смысл твоих денег и богатства, если ты не счастлив? — с отчаянием спрашиваю я.

— Но я счастлив, — говорит он, снимая с меня ночную сорочку, и пожирая взглядом мою обнаженную кожу. — Посмотри, ты напоминаешь, омытую слезами Красоту, — восхищенно говорит он.

Улыбка дрожит у меня на губах. Я так сильно люблю этого мужчину, что мне становится аж больно.

— На самом деле, ты в душе музыкант и поэт, не так ли?

— Если бы я был поэтом, я бы сказал, что твои глаза — светятся в темноте, как шартрез, зелено-желтым.

— Вот именно об этом я и говорю.

Он наклоняется целует меня.

Я беру его лицо в ладони.

— Знаешь, когда твои губы касаются моих, я чувствую, словно парю?

Его губы касаются моих.

— Тогда пари, Далия, лети. Взлетай так высоко, как сможешь.

23. Александр Маленков 

— Мама, я сочинил для тебя музыку.

У мамы открывается рот от удивления.

— Ты что сделал?

— Я написал для тебя музыку, — повторяю я.

Мама смотрит с удивлением.

— С каких пор ты стал писать музыку?

Я пожимаю плечами.

— Сочинение музыки — это совсем несложно, мама.

— Ты сочинил ее для меня? — спрашивает она, касаясь груди с правой стороны.

— Да, — с радостью говорю я. Ее голубые глаза сияют, как звезды, она явно гордиться мной.

— Покажи мне, — говорит она, поспешно вытирая руки о фартук.

Я назвал ее «Плач Ангела», — говорю я, протягивая ей ноты. Она берет их, словно это что-то редкое и драгоценное. Я вижу, как она просматривает строчки, слегка кивая, словно музыка звучит у нее в голове. Дойдя до конца страницы, поднимает на меня глаза.

— Ах, Александр, прекрасно, — говорит она взволнованно.

— Хочешь я сыграю тебе?

— Да, но только быстро. Скоро папа придет домой.

Я сажусь за фортепьяно и открываю крышку, старые клавиши пожелтели со временем. Мама встает позади меня. Я кладу пальцы на цвет слоновой кости клавиши и начинаю играть. Мы оба настолько погружаемся в музыку, что не слышим, как приходит отец.

— Что за херня здесь творится? — рычит он.

Мои руки по-прежнему лежат на клавишах, мама подпрыгивает от страха. Виновато мы поворачиваемся к отцу. Он стоит посреди комнаты, покачиваясь на пятках, голова наклонена вниз, брови вопросительно подняты, глаза широко открыты. Он выглядит как бык, готовый к бою.

— Мне казалось, что я сказал тебе не дотрагиваться до этого гребаного пианино. Как ты собираешься драться, если ты играешь на пианино, как какая-то неженка? — с бешенством произносит он.

Я молчу, поглядывая на него.

— Что ты пялишься на меня маленький урод? Иди сюда, — кричит отец.

— Постой, подожди. Это моя вина, — быстро дрожащим голосом говорит мама, загораживая меня своим телом.

— Конечно, это твоя вина, сука. Мне давно уже следовало разбить эту еб*нную вещь. Бл*дь, это пианино. Ты воспитываешься моего сына безвольным уродом.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — с отчаянием просит мама. — Это пианино моей матери. Я обещаю, я больше не позволю Александру играть на нем.

Он скрещивает свои огромные руки на груди и в упор смотрит на меня.

— Я хочу услышать это от него.

Мама начинает тихо плакать. Я обхожу маму и встаю перед отцом.

— Я обещаю тебе больше никогда не играть на пианино, — четко произношу я.

— Хорошо и тебе лучше не пытаться меня обмануть. Клянусь, если я когда-нибудь увижу, что ты играешь опять на этом чертовом инструменте, я разобью его, — отвечает он.

24. Далия Фьюри 

Прошло два дня, как мы вернулись, и я чисто случайно нахожу ноты. Я отправляюсь в комнату Зейна за книгой, которую читала поздним вечером и замечаю листки с нотами на кровати. Мне достаточно всего лишь одного взгляда, чтобы узнать почерк Зейна, он сейчас в душе. Должно быть он принес их с собой наверх и положил на кровать, решив быстро принять душ.

Секунду я просто смотрю на них, затем совершенно не задумываясь, беру ноты и несусь наверх в свою комнату. У меня в комнате есть факс/ксерокс, который я иногда использую для копирования материалов для работы.

Я включаю и жду, когда эта чертова штуковина нагреется.

— Ну, давай, давай, — шепчу я, но он такой медленный, пищит и пощелкивает, чуть ли не чихает, и до сих пор лампочка светится красным.

— Давай, — говорю я, у меня начинают потеть ладони.

Наконец, когда проходит целая бесконечность, загорается зеленый свет.

Тут же я вставляю первую страницу. Слышится скрежет, медленно заглатывает страницу. Я никогда не могла предположить, насколько эта чертова машина медленная. Страница со скрипом вылезает с другого конца, я вставляю в него вторую страницу, исчезающую черепашьими шагами. Бегу к двери и выглядываю в коридор, прислушиваюсь. Снизу — ни звука.

Я вставляю следующую страницу, потом еще одну, но я так нервничаю, желая поскорее закончить с этими четырьмя страницами. Все, наконец-то готово. Я собираю его листки и торопливо спускаюсь к нему в комнату. Не знаю, что сделаю или скажу, если Зейн уже вышел из ванной, но слава Богу он все еще там. Я кладу ноты на кровать, точно также как они лежали и выбегаю из его спальни. Сердце стучит где-то в горле, под мышками на футболке появились пятна пота, но небольшая загадочная улыбка витает у меня на губах.

— Спасибо тебе, Господи, — шепчу я, прыгая вверх по лестнице в свою комнату.

Я выключаю факс/ксерокс и прячу под груду непрочитанных рукописей листки с нотами, беру телефон и звоню Стелле.

— Что ты делаешь? — спрашиваю ее.

— Делаю арт на ногтях на ногах желтым лаком и жду, когда нагреется духовка и издаст определенный сигнал, — отвечает она.

— А что в ней?

— Пока ничего. Просто разогреваю ее, чтобы потом положить пиццу.

— А как же твоя диета?

— Я решила, что диета мне не подходит. Нет смысла в жизни, если тебе приходится себя сдерживать и голодать.

Я смеюсь.

— Тебе не нужно худеть, не понимаю, о чем ты беспокоишься.

— Все эти чертовы знаменитости и их отретушированные фотографии. Если бы я жила в Америке, я бы засудила их за комплекс неполноценности, который они во мне создают.

— Где ты купила пиццу?

— У Антонио.

Антонио работает в итальянской пиццерии дальше по улице от дома Стеллы, и он делает пиццу, за которую можно умереть.

— А с чем пицца?

— Пепперони плюс двойная порция сыра.

— И через сколько она будет готова?

— Мммм меньше чем за десять минут. А что?

— Я могу приехать, ты поделишься со мной?

— Тебе лучше поторопиться.

— Я уже выхожу.

* * * 

Я не вижу Ноя, но Юрий предлагает отвезти меня к Стелле.

— Позвони, когда будешь готова. Я буду через дорогу в Старбаксе, — говорит он.

— Ладно, — отвечаю я, открывая дверь подъезда ключом и несусь вверх по лестнице. Как только я открываю входную дверь, запах готовящейся пиццы ударяет мне в нос.

— Ты прилетела за фантастически короткое время, — говорит Стелла, открывая духовку. На ней одета красная майка, шорты, и она ходит босиком, поскольку между пальцами зажат разделитель для педикюра.

Я достаю из шкафа большую тарелку для пиццы и две маленькие. Стелла выкладывает пиццу на тарелку и разрезает специальным ножом для пиццы на восемь частей.

— У нас есть салат? — спрашиваю я ее.

— Я не делала, но если ты хочешь, то можем сделать.

Я открываю холодильник, достаю пакет с салатом и вываливаю его в миску. Стелла поливает его соусом из магазина, мы направляемся к дивану. Стелла садится с ногами на один конец дивана, я скидываю туфли и забираюсь с ногами на другой. Наши ноги соприкасаются, и мы улыбаемся друг другу, как в старые добрые времена. Стелла берет кусочек и откусывает.

— Ох, черт побери, — стонет она, прожевывая. — Боже, я скучала по тебе, — говорит она куску пиццы. — Ммм...

Я хмыкаю и откусываю свой.

— Мммм... очень вкусно, правда?

Она вытирает рот бумажным полотенцем.

— Если бы Антонио не был уже женат, клянусь, я бы вышла за него замуж.

— А разве он женат? — с любопытством спрашиваю я.

— Да. Как–то его жена зашла к нему с ребенком.

Я откусываю еще кусок.

— Я забыла тебя спросить, Марк принес тебе твою туфлю?

— Да, на следующий день. Забавно, что он принес ее в коробке, чем произвел на меня впечатление. Большинство мужчин не знают цену Джимми Чу.

— Он хороший парень. Грустно, что с ним так все получилось.

Она кладет последний кусок в рот, прожевывает и глотает. Открывает банку кока-колы и делает глоток.

— Не беспокойся о нем, он очень даже ничего. Кто-нибудь обязательно на него клюнет.

— Знаешь, Стэл, я хотела поговорить с тобой.

Она тянется за очередным куском пиццы.

— Ты не вернешься ко мне и не будешь здесь больше жить, — опережает она меня, впиваясь зубами в пиццу.

Я виновато улыбаюсь.

— Ну, если ты не будешь возражать, мне хотелось бы пока оплачивать аренду, хотя бы какое-то время, пока не понятно, как у меня будут продвигаться отношения с Зейном.

Она машет рукой.

— Ты не должна платить арендную плату, ты же не живешь здесь, Далия.

— Зейн положил мне много денег на счет, поэтому я могу. Я буду чувствовать себя лучше, в безопасности, более уверенной, зная, что у меня есть место, куда я смогу вернуться, если у меня ничего не получится с Зейном.

— Конечно, детка. Это также и твоя квартира, и она будет твоей столько, сколько ты захочешь.

— Спасибо, Стэл.

Она подхватывает ломтик пепперони с пиццы и продолжает жевать.

— Теперь расскажи мне, почему ты примчалась сюда?

Я усмехаюсь, она слишком хорошо меня знает.

— Ну, я хотела спросить о том композиторе Андре Рейю. Какой он?

Она пожимает плечами и с любопытством посматривает на меня.

— Он немного похож на моего отца, но на самом деле вполне дружелюбный. Он фанат Tintin.

— Так он коммуникабельный?

— Да, можно и так сказать.

— И когда ты с ним встретишься?

— Ну, он живет в замке в Маастрихт. Он записывается ко мне, когда приезжет в Англию. А зачем тебе? (Маастрихт, один из самых древних городов, находится на юго-востоке Нидерландов у самой границы с Бельгией (до которой всего 3 км). Старый город здесь совсем не велик, за пару часов можно обойти весь исторический центр.).

— О, так ты не скоро увидишься с ним, — разочарованно отвечаю я.

— Боюсь, что нет.

Я чувствую себя сдувшемся шариком, потом решаю попробовать зайти с другой стороны.

— А другие у тебя есть клиенты, которые играют классическую музыку?

— Да, Андре посоветовал меня одному скрипачу и виолончелисту.

— А ты часто с ними встречаешься?

— Завтра у меня назначен сеанс со скрипачом, его зовут Элиот.

— Я могу пойти с тобой? Мне нужно увидеться с ним всего на одну минутку.

Она в недоумении посматривает на меня.

— Зачем?

— Я хочу показать ему несколько страниц с нотами. Просто интересно узнать, что он думает об этой музыке.

Она морщится.

— О музыке? Чьей?

— Ее написал Зейн.

У нее от удивления приподнимаются брови.

— Зейн!? Зейн? Большой страшный босс русской мафии, похитивший твою сестру, пишет музыку? Может ты мне еще скажешь, что он играет с куклами?

— Очень смешно.

— Нет, я серьезно. Ты точно знаешь, что эту музыку написал Зейн?

— Да, я слышала, как он играл на пианино, и играл он очень и очень хорошо, но я до сегодняшнего дня не знала, что он пишет музыку. Мне нужно, чтобы профессионал взглянул на нее и дал свое заключение.

— Зачем?

— Не знаю. Мне кажется, что на самом деле у него настоящий талант, о котором он не знает. Он может сотворить что-то грандиозное в мире музыки.

— Конечно, я спрошу у Элиота, и если он не будет против, то возьму тебя с собой. Но если он нам не поможет, то мы обратимся к виолончелистке Кэтрин. Она очень общительная.

— Отлично, — говорю я и беру большой кусок пиццы.

Стелла вздыхает.

— По-моему, мне стоит запихнуть в себя что-нибудь более легкое. Не передашь мне этот чертовый салат?

25. Далия Фьюри 

Я так рада, что положила ноты в прозрачный пластиковый файл, поскольку у меня так потеют руки, что страницы насквозь уже совсем промокли бы.

— Прекрати нервничать, глядя на тебя, я тоже неврничаю, — говорит Стелла, поглядывая на меня.

— Я ничего не могу с собой поделать, — отвечаю я.

Мы находимся в лифте, поднимающемся в квартиру Элиота. Она поворачивается ко мне и поправляет шарф на шее.

— Ты что не можешь расслабиться? Это я должна быть королевой драмы, помнишь, а не ты. Все будет отлично, вот увидишь.

— Я так хочу сообщить Зейну, что у него есть определенный выбор — ему совершенно не обязательно быть преступником, ели он имеет талант. Я очень бы хотела, чтобы ты услышала, как он играет.

— Я не фанат классической музыки, я от нее засыпаю.

— Я тоже была не фанатом... пока не услышала, как он играет. Он действительно блестящий пианист, чувствующий каждую ноту, словно она идет у него изнутри.

Она улыбается, пытаясь успокоить меня.

— Ладно, хорошо, ты достигла своей цели, я верю тебе. Тот, кто может написать классическую музыку для меня, кто никогда не зацикливался на ней, уже блестящий музыкант.

Я улыбаюсь в ответ.

— Он именно такой, Стэл, на самом деле.

Двери лифта открываются, и мы идем по небольшому коридору. Стелла поворачивается, глядя мне в глаза.

— Ты готова?

Если честно, у меня сводит желудок, и я нервничаю, словно перед экзаменом, к которому не готова. Я делаю глубокий вдох и выпрямляю спину.

— Да.

Она дотрагивается пальцем до звонка и смотрит на меня с серьезным выражением лица.

— Уверена?

Я начинаю улыбаться.

— Знаешь, ты напоминаешь идиотку?

Она смеется и нажимает на звонок.

— По крайней мере, я не дебилка.

— В этом нет особой разницы, — говорю я ей, дверь открывается.

Элиот выглядит именно так, как я и представляла. В очках, неприметной одежде, тонкие каштановые волосы и серьезные глаза, которые разглядывают меня с нескрываемым любопытством.

Стелла представляет меня, и он неожиданно хватает меня за руку, у него такая мягкая рука, как у ребенка.

— Пойдемте в гостиную, — произносит он и ведет меня по темно-синему коридору. Его гостиная выглядит минималистически, настолько чистая, что напоминает больницу, новые светлые цвета сливок кожаные диваны, с поблескивающей стереосистемой. На синих стенах коллекция фотографий, отображающих его различные награды.

— Присаживайтесь, — приглашает он.

— Спасибо, — говорю я, и бухаюсь на конец ближайшего дивана. Стелла садится рядом со мной.

— Хотите что-нибудь выпить? — спрашивает он.

Я перевожу взгляд на Стеллу, поскольку не совсем уверена стоит ли соглашаться или лучше отказаться. Возможно, его предложение знак вежливости и принять его будет невежливо, а отказаться, возможно, будет совсем неловко, как будто меня интересует только одна вещь — его мнение о музыкальном отрывке.

— Спасибо, но я не пью перед сеансом, — говорит Стелла с улыбкой.

— Я и так в порядке, — быстро добавляю я.

— Итак, — делает шаг вперед Элиот. — Позвольте мне увидеть ваши ноты, прежде чем полностью разбить это произведение в пух и прах, — говорит он с улыбкой.

Я с такой силой сжимаю файл в руке, что почти смяла его в комок.

— О, — говорю я неловко, разглаживая его по краям и протягивая ему.

Он забирает файл и вытаскивает отксерокопированные листки, посматривая на меня с опаской.

— Почему это ксерокопии?

Я впиваюсь пальцами в колени.

— Ну... они... это не мое произведение, — заикаюсь я, внезапно чувствуя себя виноватой, потом прочищаю горло. — Но я их не крала, ничего подобного. На самом деле их сочинил мой парень, но я н сказала ему, что покажу их вам. Мне хотелось его удивить, если... если оно того стоит.

— Я готов взглянуть, — коротко кивая и поглядывая на ноты, он начинает хмурится. — Это напоминает симфонию для целого оркестра, — на его лице отражается заметное удивление. — Ты сказала, что это написал твой парень?

— Да, его зовут Александр Маленков. Я написала его имя, адрес и номер телефона на обороте последнего листа.

Он даже не посмотрел на его координаты, он продолжает смотреть на страницы, а потом недоуменно поднимает на меня глаза.

— Ты говоришь, что у него нет никакого музыкального образования?

— Похоже на то.

— Он не музыкант? — снова спрашивает он с недоверием в голосе.

— Нет. Он... хм... бизнесмен.

— Это невероятно, — заявляет Элиот, продолжая пробегаться глазами по строчкам.

Я бросаю быстрый взгляд на Стеллу, она удивленными глазами смотрит на меня.

— Хорошо?

— Хорошо? Это восхитительно. Это произведение очень талантливого и опытного музыканта. В мире есть очень маленькое количество таких людей, которые могут на таком уровне написать такое произведение.

— Правда? — спрашиваю я, сияя от счастья.

— Я хотел бы показать эту композицию кое-кому, а потом вернуть ее тебе, — Элиот выглядит взволновано и возбужденно.

— О да, пожалуйста. Это просто потрясающе, — тут же отвечаю я, наклонившись вперед всем телом.

Он даже не успевает мне ответить, как у меня звонит телефон. Я достаю мобильный и вижу на экране номер Марка. Я тут же сбрасываю вызов и убираю телефон назад в сумку.

— Простите, — отвечаю я, но мой телефон снова звонит. Я начинаю краснеть, превращаясь в ярко-алую. Вытаскиваю мобильник и снова вижу на экране номер Марка. Я опять сбрасываю и виновато улыбаюсь Элиоту. — Извините. То, что вы сказали отрясающая новость, — мой телефон снова звонит. Я хмурюсь, поскольку это совсем не похоже на Марка. Марк никогда бы не стал так настойчиво дозваниваться.

— Вам следует ответить, видно что-то срочное, — говорит Элиот с ухмылкой.

— Спасибо. Пожалуйста, извините, — говорю я, и нажимаю принять вызов.

— Марк?

— Слава Богу, я дозвонился до тебя, — говорит он с облегчением.

— А что случилось?

— Где ты?

— Я со Стеллой. А что?

— Ты не рядом с домом Маленкова?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— У меня нет особо сейчас времени объяснять тебе все, скажи Маленкову, что в один из его автомобилей заложена бомба. Не могу сказать точно, но думаю, что она может сработать при запуске двигателя.

— Что? — тут же ору я, вскакивая с дивана.

— Послушай, я не должен тебе этого говорить, но я обещал тебе быть лучшим другом, и я сдержу свое обещание. Позвони ему сейчас же и скажи, чтобы находился подальше от всех своих автомобилей, по крайней мере сегодня. В одном их них заложена бомба. Скорее всего в той, который он использует чаше всего.

— Это шутка? — с отчаянием спрашивая я.

— Нет я не шучу. Это, бл*дь, серьезные вещи, Далия. Не могу тебе больше ничего сказать. Просто предупреди его, он думаю поймет, и, пожалуйста, Далия, никому ничего не говори. Я позвоню тебе позже.

— Откуда ты знаешь об этом? — спрашиваю я дрожащим от страха голосом в полной растерянности.

Он вздыхает.

— Я въезжаю в тоннель, здесь не работает связь, но все объясню позже.

Звонок прерывается.

— Что? — спрашивает Стелла.

Я качаю головой.

— Я не совсем поняла, — говорю я, набирая номер Зейна на мобильном, но звонок переходит на его автоответчик. Он всегда отвечает на мои звонки, и я начинаю паниковать.

— Что? — снова спрашивает Стелла уже более истеричным голосом.

Пару секунд непонимающе я смотрю на нее, совершенно не замечая ее выражения лица, направляюсь к выходу. Я не хочу потратить ни одной секунды на объяснения, Зейн находится в опасности.

— Простите, но у меня возникли кое-какие важные дела. Я позвоню Стелле и свяжусь с вами, — говорю я Элиоту, с удивлением посматривающим на меня.

Я чувствую, как по венам струится адреналин, перевожу взгляд на Стеллу. Она смотрит на меня со своим знаменитым «Какого черта происходит?» выражением. Возможно позднее, если все окажется глупой шуткой, мы посмеемся над этим, но сейчас я слишком напугана серьезным тоном Марка, мне необходимо увидеться с Зейном. — Я должна идти. Позвоню позже, ладно? — быстро говорю я и выбегаю из квартиры Элиота.

Из-за того что лифт старый и будет еле ползти вниз, я решаю им не пользоваться. Открываю дверь запасного выхода и бегу вниз по трем лестничным пролетам. Оказавшись на улице, ловлю себя на мысли, что дожидаться Ноя, когда он приедет за мной, будет слишком долго. Первоначально я договорилась с ним, что подожду Стеллу, пока она не закончит свой массаж в течение часа. Кто знает, где он может быть сейчас?

Словно меня услышали Боги, я замечаю свободное такси, свернувшее за угол на улицу. Несусь к нему и машу рукой, что есть сил. Опустившись на сиденье в машине, называю адрес Зейна.

— Прости, милая, — говорит он, отрицательно качая головой. — Не могу отвезти вас туда. В том районе произошла огромная авария. Люди погибли, — отвечает он мне.

— Отвезите меня туда, докуда сможете и, пожалуйста, поторопись, — говорю я ему.

— Это будет стоить денег, — предупреждает он.

— Не вопрос, но, пожалуйста, отвезите меня туда, как можно быстрее, — нервничая прошу я.

26. Александр Маленков

«Где выбор стоит только между трусостью и насилием,

я бы посоветовал насилие».

Махатма Ганди

Зима, полдень. Большие, мягкие, белые хлопья снега, кружась с черного неба падают на меня. Я шагаю по пустынной улице, холодный ветер жжет и кусает лицо, вбегаю вверх по лестнице на второй этаж, вставляю ключ в замок, единственная мысль – поскорее бы очутиться в теплой квартире.

Как только открываю дверь, слышу приглушенный звук ударов, доносящийся с кухни. Звук не хороший, я уже слышал его раньше, причем много раз, так тело ударяется о твердую ровную поверхность, о стены, о пол. Я бросаю рюкзак и бегу в сторону кухни.

Мой отец сидит верхом на маме и душит ее.

В захвате его толстых, обладающих железной хваткой, красных, мясистых рук, ее шея смотрится тонкий, белой, словно лебединая. Звук, который я услышал из коридора — стук ее ног по полу. Он словно поджидал меня, когда я прибуду к этой разыгрывающейся сцене, чтобы все увидеть своими глазами, поэтому медленно поворачивает голову и жестокая улыбка расплывается у него на лице. Жуткая улыбка сумасшедшего. Меня наполняет страх.

— Неееет! — кричу я, накинувшись на него.

Я начинаю бессвязно бить его по голове, шее и спине, но он всегда был мужчиной, обладающим необыкновенной силой. Его руки, словно челюсти питбуля, не отпускают, даже если его атакует другая собака, и он испускает последний вздох, он не выпустит свою добычу. Глаза матери закатываются. Он начинает трясти ее за шею, как тряпичную куклу. Он душит ее прямо у меня на глазах.

Я должен остановить его. В отчаянии оглядываюсь по сторонам, ищу хоть что-нибудь, чем бы мог грохнуть по голове своего отца. Я готов схватить кастрюле с чугунным дном или мамину тяжелую скалку, но мои глаза останавливаются на ноже — восемь дюймов сияющей стали.

Этим ножом мама всегда разрезала курицу. Рядом с ножом на разделочной доске лежит обезглавленная и частично расчлененная тушка курицы. Я сглатываю от страха и не задумываясь, хватаю нож, мне необходимо спасти маму, иначе она умрет. Сердце пускается в гонки, слышится рев крови в ушах, я замахиваюсь.

Рукоятка имеет вмятины, в которые идеально ложатся мои пальцы.

Развернувшись, я вонзаю нож по самую рукоять в широкую спину своего отца. Лезвие рассекает одежду и без всякого труда входит в его плоть. Отец хрюкает, как свинья, но не отпускает свою жертву.

Обеими руками я вытаскиваю черную рукоятку из его плоти. Темная кровь сочится из раны, превращаясь в красный фонтан, брызгая мне на брюки и ботинки, я поднимаю нож высоко над головой и с криком слепой ярости, вонзаю ему в шею. Он издает тошнотворный хлюпающий звук. Похожий, когда ты хочешь уничтожить букашку, которую ты хочешь растоптать, но в тысячу раз хуже.

Кровь хлещет со всех сторон: на маму, кухонный пол и стены, отца и меня. Все красное, все словно окрасилось ярким цветом.

Я становлюсь совершенно ненормальным. Красный туман застилает мне глаза, и начинаю бесконечно ударять его ножом, пока он не падает на пол, так падает мертвое тело, с приглушенным стуком. Я отпихиваю его от матери и оттаскиваю ее, начиная убаюкивать ее безжизненное тело у себя на руках.

Я не трясу ее, слишком поздно. Она умерла. Ее кожа стала такой белой, как у морской звезды, и красивые голубые глаза смотрят в одну точку, напоминая мне голубые камни, но мертвые. В реальной жизни я никогда не видел мертвецов, но теперь все изменилось, теперь уже никогда не будет так, как раньше.

Все, что я так сильно любил когда-то ушло, умерло.

Мое сердце заморозилось, превратившись в камень. Я беру ее руку, до сих пор теплую и такую родную, и прислоняю к своей щеке, закрыв на мгновение глаза. В этот вечный миг я снова чувствую ее теплоту и доброту, словно она со мной. Мы должны были вместе играть на пианино, и жить совсем другой жизнью.

Я слышу хлюпающий звук и поворачиваю голову. Мой бык-отец все еще жив. Кровь больше не льет из него фонтаном, течет медленно, как река. Он лежит в луже собственной крови. По сути, я тоже сижу в луже его остывающей крови, которая ничем не отличается от вязкой грязи.

Темные тени пролегли у него вокруг глаз, лицо стало совершенно белым от потери крови. Еле видный оскал кривит его рот, но в глазах виднеется радость и торжество. Я смотрю на него, совершенно ничего не чувствуя, словно палач.

— Ты молодец, — с трудом говорит он, кровь сочится у него из уголка рта.

Он окончательно сбрендил: он хотел, чтобы его убил собственный сын. Я смотрю на него и вижу, как жизнь покидает его глаза. В квартире устанавливает жуткая тишина, словно нереальный сон. Аккуратно я опускаю мамино тело на пол. Прислонившись к кухонному шкафу, я подтягиваю колени к груди и смотрю на свои руки — окровавленные руки. Я только что убил своего отца. Никакие ужасы не могут подготовить ребенка к этому. Я убийца, навсегда запятнанный кровью своего отца. Но я не кричу, не плачу, не нарушаю священную тишину. Мамина душа возможно все еще здесь, рядом со мной.

Я встаю, иду к раковине и тщательно мою руки, пока они не становятся чистыми. Поднимаю глаза и вижу свое отражение в окне. Кровь капает с волос на воротник рубашки. Я наклоняю голову под кран и мою голову, пока вода не становится прозрачной.

На щеке мамы тоже виден след крови.

Я беру кухонное полотенце, мочу его и иду к ней, чтобы смыть этот след. Готово. Ее лицо теперь чистое, не запятнанное. Я убираю прядь волос, упавшую ей на щеку, я закрываю ей веки, словно она заснула и спокойно спит.

И тяжело выдыхаю.

— Мы сыграем в последний раз, мам? — шепчу я.

В моей голове звучит ее голос счастливый и радостный, когда она говорит: «Да, любовь моя».

— Позволь я открою окно, а то пахнет, как в мясной лавке, — отвечаю я ей.

Я подхожу к окну и открываю его. В комнату взрывается холодный морозный воздух, я иду к фортепиано. Мы сдержали обещание, данное отцу, прошел почти год, как я не играл.

Я открываю крышку и тут же нахлынывают старые воспоминания. Пока я играю любимые музыкальные произведения мамы, я забываю, что мои родители мертвые лежат на полу на кухне, клянусь, у меня такое чувство, будто она сидит рядом со мной и вместе со мной играет, словно ее длинные, белые пальцы двигаются с моими в такт по клавишам.

Я так растворяюсь в музыке, что не слышу, как в комнату вошел мужчина, только когда он встает прямо перед фортепиано, я замечаю его. Я перестаю играть и смотрю на него. Он весь темный, темные глаза, одет в блестящую красную рубашку с толстой золотой цепью и дорогое длинное черное пальто.

— Я убил его, — говорю я, дрожа от холода в ледяном воздухе из открытого окна.

— Ты избавил меня от хлопот, — отвечает он.

Я продолжаю смотреть ему в глаза.

— Ну, — говорит он наконец. — Ты можешь пойти со мной. Мы могли бы сделать из тебя хорошего убийцу.

Я понял, что он плохой человек, но я ушел с ним. Мама была очень хорошей, но жилось ей очень плохо. Я узнал, что папа никогда не был шпионом, не был Джеймс Бондом. Он был член воровской шайки — плохих людей.

Отныне я буду плохим, плохое всегда убивает хорошее.

Не долго у меня продержался аппетит к ненависти

Александр Маленков

27. Далия Фьюри

Купи билет и езжай

Вся дорога была одним сплошным мучением. Мне не удавалось связаться с Зейном, хотя я пыталась много раз. Наконец, такси останавливается в нескольких кварталах от дома. Водитель такси прав, дорога впереди — одна огромная пробка. Всего лишь четыре часа дня, уже стемнело и начинается дождь. Я отдаю ему деньги с чаевыми и выпрыгиваю из машины.

«Пожалуйста, Господи. Позволь мне поспеть вовремя», — молю я.

Я бегу по улице и понимаю, что на таких каблуках далеко не убегу. Снимаю туфли, чувствуя холодную, мокрую мостовую под босыми ногами, пускаюсь на спринтерский жесткий бег, обходя людей на улице. Я бегу, что есть мочи, холодный, морозный вечерний воздух врывается в горло и легкие с каждым вдохом, как только я пытаюсь глубже вздохнуть. Кажется мне не хватает воздуха, пока я лечу вперед, такое ощущение, будто легкие сейчас разорвутся.

Желание остановиться и отдохнуть настолько сильно, но я гоню свое тело вперед, уговаривая дотянуть до следующего фонаря. Всего лишь до следующего, потом еще до следующего и до следующего, пока не чувствую, что у меня горят подошвы ног, дыхание сбивается, в ушах слышу пульс крови, мышцы в животе, так напряжены, что дрожат, и крик от страха застрял у меня в горле, я наконец-то поворачиваю за угол на нашу улицу.

Вздохнув полной грудью, я пытаюсь усилить темп, судорога сводит мышцы икр, и я перехожу на шаг, чуть ли тут же не падая на асфальт, подавшись вперед всем телом. Слава Богу, я приземляюсь на ладони. Я отталкиваюсь руками и поднимаюсь в вертикальное положение. Я вижу криво припаркованный мерседес Зейна на тротуаре на противоположной стороне улицы, примерно в двадцати ярдах от дома. Страх скручивает внутренности, здесь совсем что-то не так. Мерседс всегда паркуется перед домом.

К моему ужасу я замечаю первый автомобиль, обычно в нем едет Антон, стоящий там же на дороге. Я выучила все правила безопасности. Антон всегда едет первым, потом следует машина с Зейном, а затем с Ноем.

Это означает, что мерседес Зейна нарушил эту линию, выехав в сторону!

Я нахожусь в нескольких ярдах от него, но никого не зову, зная, что никто меня не услышит. Я увеличиваю скорость бега, мои ноги едва касаются земли. Я добегаю до машины и хватаюсь за ручку двери обеими руками, замок щелкает и открывается. Не в состоянии отдышаться я отупело вглядываюсь в салон автомобиля.

Никого.

На секунду я чувствую такое облегчение, потом слышу, как кто-то зовет меня. Я поворачиваю голову и вижу Зейна, бегущего ко мне.

— Беги, Далия. Беги, — кричит он, что есть силы.

Я замираю на долю секунды.

Хорошо, что его нет в машине... вот черт.

Адреналин берет верх, и я несусь от автомобиля к нему. Я вижу его лицо в свете фонаря, оно побелело от страха.

«У меня все получится», — думаю я.

От первой вспышки огня позади меня, его лицо озаряется желтым, пока он бежит ко мне, потом меня настигает звук — Вау, оглушительный, и я чувствую, как что-то горячее проходится по моей спине.

Сила взрыва отрывает меня от земли, и я лечу вверх, ветер свистит в ушах. «Ольга, смотри, я лечу». Я вижу ужас, отразившийся на лице Зейна. Я открываю рот и кричу от страха. Потом что-то ударяет мне по затылку. Такое впечатление, словно вся голова в огне, и опускается темнота.

Я не почувствовала, как упала на землю, как Зейн поднял мое бесчувственное тело на руки, и закричал: «Нет, нет, нет, нет, неееееетттт». Я не вижу, как он запрокинул голову назад и завыл в ночь, как ужасный, страшный зверь, испытывающий жуткую муку.

Я любил ее, а она ушла от меня,

Мне нечего больше сказать.

Зейн

28. Зейн 

Я стою у окна и смотрю на серую больничную парковку. Идет дождь со снегом, вождение машин затруднено гололедом и ледяным дождем, который ударяется об асфальт, превращаясь в хаотичные брызги воды.

Женщина в открытую дверь машины вытаскивает сначала розовый зонт, и только потом выходит. У меня когда-то была женщина, которая делала тоже самое. Я не могу вспомнить ее имя, и с трудом припоминаю ее лицо из длинной вереницы женщин, но я точно помню, что она делал точно также. И еще у нее вились волосы, как только начинался дождь. Я отрываю глаза от женщины на парковки и поднимаю глаза на небо, покрытое темно-серыми облаками.

Господи, отчего так случилось, что я не чувствую эту чертовую вещь?

У меня такое чувство, словно сердце превратилось в кусок льда. Руки трясутся, но я все равно протягиваю руку и касаюсь стекла — холодное. Я замечаю кровь Далии на своих руках. Я не смог защитить ее. Все охранники и двадцати четырехчасовое наблюдение — ничто, потому что я не смог ее уберечь. Нет ничего, что бы я смог сделать для нее сейчас, все вышло из-под моего контроля. Сейчас я напоминаю себе опавший лист, плывущий по реке.

От звонка ее телефона, я вздрагиваю и достаю его из кармана, смотрю на экран — Стелла.

Это имя прорывает свой путь, как ледокол через льдины, к моему сердцу. Это часть ее жизни, та часть, которой я никогда не интересовался. Что мне остается делать?

Принять вызов.

— Где тебя черти носят? Ты выпорхнула от Элиота, как летучая мышь из ада, и исчезла. Я переживаю. Я оставила тебе сотню сообщений, — отчитывает она раздраженным голосом.

— Это Зейн, — тихо говорю я.

На несколько секунд наступает полная тишина.

— А почему ты отвечаешь по телефону Далии? — спрашивает она так же тихо, у меня пробегаются мурашки по спине.

— Далия попала в катастрофу и...

— Катастрофу? О чем черт побери ты говоришь? — агрессивно требует она ответа.

— Была заложена бомба, прогремел взрыв, — отвечаю я. Даже для моих собственных ушей это кажется невероятным, неправдоподобным и из рода фантастики.

— Что? — недоверчиво кричит она, и мне в голову от ее крика впиваются кинжалы.

— Это был несчастный случай. Она не была мишенью, — говорю я тихо и спокойно, словно меня это совершенно не волнует, но возможно так и следует отвечать. Мне не стоит впадать в панику в данный момент, я должен быть достоин ее.

— Мишенью? Что ты имеешь ввиду? — спрашивает она с растущим разочарованием.

— Бомба предназначалась для меня, но она открыла дверь автомобиля и запустила механизм, который сработал через тридцать секунд, как только дверь откроется, — пояснил я.

— Где она сейчас? — шепотом спрашивает она.

— В операционной. Если хочешь, то можешь приехать в больницу.

— Ей делают операцию? — в оцепенении спрашивает она.

— Да.

— Как она?

Я сжимаю челюсть, потом сознательно пытаюсь выговорить слова:

— Не знаю. Она не приходила в сознание после взрыва.

Стелла начинает рыдать.

— Это невозможно.

— Я пошлю кого-нибудь, чтобы тебя привезли сюда, да? — спрашиваю я.

Она перестает плакать и уверенным, сильным голосом говорит:

— Нет. Как называется больница?

Я диктую ей адрес и название, возвращаю телефон Далии обратно в карман. Мне следует позвонить ее семье. Я знаю, что должен это сделать, но не могу, пока не могу. Возможно, лучше будет позвонить после завершения операции, чтобы сообщить им хорошие новости. Не нужно их сейчас беспокоить, в любом случае, они ничего не смогут изменить.

Я направляюсь к одному из диванов и опускаюсь на него. Напротив, на стене вижу плакат с анатомией человека — с оголенными сухожилиями, мышцами и кровеносными сосудами. Я просто пялюсь на плакат, совершенно не замечая его. Стелла права, такого просто не может быть. По крайней мере такого не должно было быть.

— Мать твою, — вырывается у меня, и рука непроизвольно двигается вниз ударяя, вымещая накопившуюся злость и ярость.

— Бл*дь, — снова кричу я.

Ной распахивает дверь, вбегая, озирается вокруг и тихо закрывает за собой дверь, уходит.

— Черт.

Она не заслужила этого. Зачем, мать твою, она ринулась к машине и открыла дверь? Почему? Я вспоминаю ее лицо в тот момент, когда окликнул ее, и она обернулась с перекошенным от ужаса лицом, увидела меня и выдохнула с облегчением, которое отразилось у нее на лице — облегчение от того, что меня нет в автомобиле. И вдруг меня словно поражает мысль: она знала о заложенной бомбе в машине. Она решила, что я сидел в той машине и неслась со всех ног, чтобы предупредить меня.

Кто ей сказал? Кто послал ее туда? Я встаю на ноги, и начинаю ходить по комнате, пробегая рукой по волосам.

— Бл*дь.

Дверь открывается и входит Стелла, я перевожу на нее взгляд. Должно быть, она совсем на взводе, ее лицо красное, глаза опухшие, она прямиком шагает ко мне.

— Что, черт возьми, происходит с Далией? — требует она ответа.

— Она по-прежнему на операции.

Стелла качает головой, как будто не может понять, о чем я говорю, явно у нее шок.

— Сядь, — говорю я ей.

Она закрывает глаза ладонями, ее лицо искажается мукой.

— Я не хочу сидеть. Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что случилось.

— Ранее вы были вместе. Можешь ты мне сказать… любую деталь, почему она вдруг решила побежать домой и устремилась к этой машине, думая что там мог быть я?

Она хмурится, пытаясь вспомнить.

— Ей позвонил Марк... похоже было что-то срочное. Я не знаю что именно, но она вскочила, сказав, что у нее есть дела… и убежала.

— Марк?

— Да, ей позвонил Марк.

— Какая фамилия у Марка?

— Не знаю, не могу вспомнить.

— Подожди здесь, — говорю я ей и выхожу за дверь. Я направляюсь в глубь коридора и останавливаюсь у торгового автомата. Достаю ее телефон и просматриваю последние звонки, нажимаю на «соединить».

— Далия, уф, — тут же отвечает мужчина.

— Нет. Это Зейн.

— Где Далия? — хрипло спрашивает он.

Я с трудом сдерживаю свою ярость, но голос полная противоположность — тихий и спокойный.

— Что ты ей сказал?

— Где она? — с мольбой спрашивает он.

— Ее задел взрыв бомбы, Марк. Это ты послал ее прямиком в этот ад, не так ли?

Он издает странный звук, то ли всхлип, то ли стон.

— Нет, нет, нет, — отвечает он. И услышав в его голосе сожаление, мое сердце готово взорваться. Он не прав. Он ни хера не прав, эта бомба предназначалась для меня, но я ничего не могу сейчас поделать, потому что мне стоит быть сильным и сохранять спокойствие, хотя бы ради нее.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я, хотя все мое тело напрягается и начинает дрожать.

— Я знаю, я не должен был этого ей говорить, я вел себя непрофессионально, но я не мог рисковать, я боялся, что она может оказаться в эпицентре взрыва, предназначенного для тебя. Я пытался защитить ее, предупредив.

— Откуда ты знаешь о бомбе?

Он молчит пару секунд.

— Я не могу раскрывать свои источники.

И я все понял. Он был еб*ный musor. Мент!

— Я хочу увидеть ее, — говорит он.

— Если ты хотя бы приблизишься к ней, я придушу тебя своими собственными рыками. Ты и так сделал уже достаточно. Держись от нее подальше.

Я отключаю телефон и в отчаянии хватаюсь за голову. Почему он должен был позвонить именно ей? Зачем она вмешалась в это? Все шло так гладко. Я знал, что Ленни совершает определенные приготовления. Я никогда не доверял этому крысенышу, я хотел позволить ему сделать свой ход, а затем собирался произвести ответный. Все было уже готово. Он со своей шайкой должен был попасть одним махом в мной расставленную сеть. И тут появляется она, и путает все карты.

Почему Далия? Почему?

Я испытываю такой страх, что у меня сбивается дыхание, частое и быстрое, словно мне не хватает воздуха. Я не могу позволить себе раскиснуть, мне необходимо взять себя в руки. И загнать страх обратно, туда, откуда он не сможет просочиться на поверхность. С ней все будет хорошо. Я знаю, что все будет хорошо. Она сможет. Я нанял самых лучших хирургов, они проводят операцию.

Я чувствую тупую боль в глазах. Разворачиваюсь, и возвращаясь к Стелле, Ной приближается ко мне, на его лице отражается полнейший ужас.

— Прости, — говорит он.

Голова гудит, как цепь электропередач, готовая воспламениться, явно требуя перегрузки. Картинки одна за одной смешиваются в один ряд. Я вижу, как она бежит босиком со всех ног под ледяным дождем, как будто гончие ада гонятся за ней. Не задумываясь я выбрасываю вперед кулак, который со всей силы достигают подбородка Ноя. Он явно не ожидал, поэтому с грохотом налетает спиной на торговый автомат.

— Где ты был? — раздраженно спрашиваю я. — У тебя была единственная задача. Одна единственная мать твою. Охранять ее. Никогда не выпускать ее из виду.

Он потирает подбородок рукой.

— Она не хотела, чтобы я заходил вместе с ней, так всегда происходило. Мы всегда дожидались ее в ближайшем кафе, и когда она выходила, то звонила нам, и мы забирали ее.

— Я договаривался с тобой совсем о другом. Ты разрешил ей поменять правила? Ты совсем сбрендил? — скрежещу я сквозь зубы.

— Мы не могли последовать за ней в дом, когда она к кому-то приходила. Она не разрешала нам. Это был первый раз, когда она ушла, не позвонив мне. Я ничего не мог сделать.

Я со всей силы ударяю кулаком по стене, тут же образовываются трещины от удара и сыпется штукатурка.

Медсестра направляется к нам, начиная своим занудным голосом:

— Простите, — сурово произносит она.

Ной и я поворачиваем к ней головы с лицами, перекошенными яростью, что она останавливается на полпути и пятится испуганно назад.

— Мне очень жаль, босс, — снова говорит Ной.

Ярость постепенно уходит, опять лед сковывает все мое тело и сердце.

— Ты забрал его? — спрашивая я, от моего голоса веет ледяным холодом.

— Да, он на складе.

— А остальные его люди?

— Они стали кормом для свиней.

Я разворачиваюсь и ухожу. Краем глаза я вижу двух детективов, направляющихся ко мне. Ну, они точно от меня не услышат ни слова, я отправлю их непосредственно к своему адвокату.

29. Зейн 

Появляется нейрохирург Медхи Хасан. Я увидел его отражение в окне, пока стоял у него, разворачиваюсь с нему лицом, Стелла поднимается из кресла. Он выглядит усталым и мрачным, он был в операционной семь часов.

— Как она? — спрашиваю я жестко.

— Давайте присядем, — говорит он, направляясь к креслу напротив, которого сидела Стелла.

Стелла опускается на свое место, я сажусь рядом.

Доктор Медхи всплескивает руками и откашливается.

— Я сделал все, что мог. Череп был сильно раздроблен, в основном вся левая сторона, произошло кровоизлияние, одни сплошные сгустки крови. Боюсь, что был вынужден удалить ей десять процентов мозга.

Я задыхаюсь, вскакиваю на ноги, возвышаясь над ним.

Лицо доктора Медхи дергается. Он явно боится меня, как и большинство людей. Он снова откашливается.

— Было слишком рискованно удалять все фрагменты. Мы поддерживаем ее жизнь на данный момент, я вставил прибор контролирующий внутри черепное давление, который позволит вмешаться, если давление вдруг повыситься, но, боюсь, вы должны приготовиться к худшему. Вероятность настолько мала, даже если она очнется никогда не сможет стать нормальным человеком. Вы поняли меня... нормальным... она не сможет адекватно воспринимать окружающий мир.

Стелла застыла в шоке.

У меня сжимается горло, и по телу бегут мурашки, создавая неприятный холодок от беспокойства.

— Доктор Хасан я выбрал вас, потому что вы лучший нейрохирург в Европе, и я не хочу слышать ничего, кроме того, как вы собираетесь улучшить ее состояние.

Несколько секунд царит молчание.

Затем доктор Медхи с гордостью отвечает, но очень тихо:

— Я могу вас заверить, мистер Маленков, что мисс Фьюри получила лучшее, что я мог сделать, и не только в Европе, но и в любой точке мира.

Я делаю глубокий вдох. Его гордость удивительным образом успокаивает меня. Да, однозначно, она в лучших руках.

— Ближайшие двадцать четыре часа будут критическими, — говорит он, — но вы сможете с ней повидаться через два часа. Мы вернемся к разговору после завтра.

Он встает.

— Подождите, доктор, — говорит Стелла тоже поднимаясь.

— Да, — вежливо отвечает он.

— Я не понимаю. С ней все будет хорошо?

Уголки его губ опускаются.

— На все воля Божья, — тихо отвечает он и уходит, не глядя на Стеллу, я выхожу из комнаты и в коридоре встречаю Шейна.

— Прости, мужик. Мне очень жаль. Я услышал от ребят.

Я киваю.

— Послушай, позволь я позабочусь о Ленни. Ты должен оставаться со своей женщиной, ты ей нужен.

Я смотрю на него и понимаю, что наконец-то узнал определение слова «тоска». Для меня время остановилось. Я слышу, что он говорит. Я вижу людей, идущих к нам, но я ничего не чувствую, хотя понимаю, что тело продолжает функционировать — дышать, а правая нога бесконечно подергивается от беспокойства, но я не чувствую этого.

— Нет необходимости, — говорю я ему. — Далия в ближайшее время не придет в себя. Я позабочусь о нем. Он мой.

Шейн хмурится.

— Ты уверен?

— Конечно, — отвечаю я и иду в туалет. Как только попадаю внутрь, меня выворачивает наизнанку, словно мои внутренности тоже готовы вывалиться в унитаз. Я умываю лицо, промокаю его бумажным полотенцем и выхожу из больницы. Останавливаюсь у входа и выкуриваю сигарету. У меня есть два часа, чтобы убить этого ублюдка.

* * * 

На цыпочках мы входим в реанимацию, чтобы взглянуть на Далию, предварительно вымыв руки антисептиком. Она не похожа сама на себя — голова забинтована, кислородная маска закрывает лицо и бесчисленное количество трубочек выходит из нее, подключаясь к какому-то устройству. Нам дозволено остаться на пять минут.

— Вы можете поговорить с ней, если хотите, — с улыбкой говорит нам медсестра, но видно Стелла и я пребываем в таком ужасе, что не произносим ни слова.

Как только пять минут истекают, медсестра несется к нам со всех ног, и мы оказываемся в коридоре, не в состоянии понять, что за человек находится в той комнате, совершенно не похожий на Далию.

— Тебя подбросить куда-нибудь?

Она прикусывает нижнюю губу и отрицательно качает головой.

Сейчас три часа утра.

— Пойдем, — говорю я ей. — Ной отвезет тебя домой.

Она следует за мной, как потерянный ягненок. Мы оказываемся на автостоянке. Дождь перестал, но я продолжаю стоять на одном месте, наблюдая, как она садится в машину, и они отъезжают. Я откладываю момент поездки домой, скорее всего мне не хочется оставлять ее здесь одну.

* * *

Улица оцеплена, и Антон высаживает меня перед полицейской лентой. Почерневший автомобиль по-прежнему стоит на том же мести, вокруг кишат полицейские и эксперты. Один из них обращается ко мне. У него в руках какие-то бумаги.

— Я живу в этом доме, — говорю я ему, указывая на свой дом.

— Да, вы хозяин, — отвечает он.

Юрий открывает передо мной дверь, как только я поднимаюсь по ступенькам. Он ничего не говорит, не выражает слов сочувствия, он чем-то похож на меня. Он понимает, что слова это всего лишь пустой звук, ими не всегда можно выразить то, что я чувствую, поэтому почтительно молча кивает и исчезает в своей комнате слежения.

Как только он закрывает дверь, у меня такое чувство, словно я попал в могилу. Ни единого звука, только звенящая тишина. Я медленно иду вверх по лестнице, открываю дверь в спальню, и тут же упираюсь взглядом в кровать. Мне необходимо принять душ, поэтому я направляюсь в ванную и смотрю на себя в зеркало.

И вот тогда я разваливаюсь на части, давая выплеснуться своему горю, ледяное спокойствие исчезает. И адская боль ударяет в солнечное сплетение, я вспоминаю ее лицо, как она целовала и улыбалась мне, и слезы сами собой начинают течь, сначала редкие, потом потопом.

Я сгибаюсь над раковиной, словно мать твою маленький ребенок. Я не сказал ей, что люблю ее. Я ни разу не сказал ей этих слов. Она готова была отдать за меня свою жизнь, а у меня не хватило мужества признаться ей, что я ее люблю.

— Я люблю тебя, детка. Я люблю тебя, — всхлипываю я.

Включаю душ и становлюсь под него. Вода смывает пот, слезы, кровь. Я выхожу, вытираюсь и ложусь на кровать, тупо смотрю в потолок.

Она должна поправиться. Должна. Я заставлю ее вернуться ко мне. Поднимаюсь с кровати и одеваюсь, звоню ее сестре. Разговор не простой и не короткий, взрыв бомбы требует долгих разъяснений.

Я спускаюсь вниз, Юрий подходит к входной двери. Он открывает рот, пытаясь что-то сказать, но я поднимаю руку, останавливая его.

Молча я выхожу из дома и еду на склад. У меня имеется одно дело, о котором мне следует позаботиться.

Я покажу вам, что такое настоящее безумство.

30. Александр Маленков

Господи, помилуй

Христос, помилуй

Моцарт «Реквием»

Ранним утром воздух холодный и морозный, вызывает озноб, легкие с трудом вздыхают. Я включаю музыку и слушаю, пытаясь уловить любой звук, как у леопарда, вышедшего на охоту. Музыка давнишняя и не представляющая особого интереса на пустом складе — ну, не совсем пустом, здесь есть письменный стол и стул — а также имеется хорошая акустика, что заставляет отдельные ноты переливаться и искриться.

Красивая, бередящая душу.

Я вспоминаю, как играл с мамой. Но это было в другой жизни, но сами ноты по-прежнему живые и яркие, словно золотая рыбка, плавающая в пруду. Звуки, наполняют все мое тело. И перед глазами стоит мама, чистая в своей красоте, как белый лебедь. Ах, мамочка. Поведай мне о тех днях, когда мы будем идти по лугам с полевыми цветами.

Я впитываю ее образ и звуки музыки всей своей душой и телом и собираюсь выполнить то, зачем сюда пришел.

Он издает хрюкающий звук, и я поворачиваюсь в его сторону, глядя на него сверху-вниз.

Он раздет до гола, его трясет мелкая дрожь, привязан к деревянному стулу. Во рту кляп из его же вонючих носков, заклеенный скотчем. Крутой парень, нечего сказать. Он издает еще один испуганный звук полного отчаяния, словно индюк. Я начинаю приближаться к нему, пребывая в бешенстве, бл*дь, в ярости. У меня непроизвольно сжимаются кулаки, сердце несется вперед, наполненное адреналином. Я мог бы убить его голыми руками, но я не собираюсь торопиться.

Это слишком легко, а я профессионал.

Музыка звучит у меня в голове. Я вспоминаю первый раз, когда вошел в комнату и обнаружил Далию, сидящую на ковре перед камином в халате, слушающую это произведение. Она повернулась ко мне и улыбнулась.

— Это твоя песня, — сказала она мне и улыбнулась той своей потрясающей улыбкой, словно чертовый ангел. Она больше не улыбается, а просто лежит там в больнице со всеми этими трубочками.

Из-за этого жадного, тупого монстра.

Я останавливаюсь над ним.

— Привет, Ленни.

Его кожа слишком бледная. Без одежды он напоминает трусливого, извивающегося червяка, который очень боится, что его раздавят. Он издает хрюкающие, наполненные отчаянием звуки, желая поговорить. Умоляет и это видно по его глазам. Умоляет поторговаться.

Не выйдет.

— Твоя смерть будет долгой и медленной, — совершенно спокойно говорю я.

Он смотрит на меня, выпучив глаза от страха.

Я с такой злобой пинаю стул, что он падает на спину, у него глаза почти вылезают из орбит. Смешно, если бы я на самом деле выжил из ума, наверное, бы засмеялся от этой картины.

С нечеловеческой силой я поднимаю его вместе со стулом и без особых усилий бросаю об стену. Стул с грохотом ломается, его крик заглушен кляпом. Я подхожу к нему и ударяю по его маленькой белой заднице с холодной свирепостью крокодила. Слезы начинают литься у него из глаз. Господи!

Я достаю пистолет PB/6P9, таким пользуются в армии. Гладкий, поблескивающий, конечно же, русский. Старенький, 1967 года, но он мне нравится. Я вырос вместе с ним. Металл приятно холодит руку, но по опыту знаю, рукоятка очень быстро нагревается от тепла руки. Я привинчиваю глушитель, Ленни смотрит на меня умоляющими глазами. Глупый парень. Он понятия не имеет, что его ждет. Меня бы без причины не называли самым последним сукиным сыном на этой земле.

Твердо я направляю пистолет на его бледное правое колено. Он хрюкает в кляп своих носков. Мрачно улыбаясь, я опускаю палец на курок, и выпускаю свою первую пулю прямо в цель, в его коленную чашечку. Профессиональный киллер наносит мелкие раны, чтобы не было обильного кровотечения.

Он кричит и сам же пачкается своей кровью.

Я прицеливаюсь и выпускаю пулю в его левое колено.

Он крутится, как уж на сковородке, но может не беспокоиться, я сто процентов попаду в цель, даже если он будет извиваться.

Я проделываю в нем раны Иисуса, выстрелив в палюсную кость.

Он воет, больше от ярости, продолжая извиваться и крутиться на стуле.

Цель. Выстрел, такая же рана Иисуса на другой ноге.

Точность потрясающая, я даже удивляюсь, поскольку не занимался этим делом вот уже почти двадцать лет. Я методично прицеливаюсь и расстреливаю у него все основные кости. Перезарядив пистолет, направляю ему между ног на бледного сморщенного червяка, который через секунду превращается в кровавое месиво. У него текут слезы и сопли, но на самом деле, он не так сильно страдает от боли. После первого выстрела, эндорфины выстреливают в кровь, вызывая боль в простреленных местах и онемение. Но настоящей боли необходимо время, чтобы стать сильнее, она будет расти как на дрожжах. Примерно через час раны станут раздуваться до размера грейпфрута и будут пульсировать.

Вот тогда-то филармонический оркестр боли сыграет свою первую ноту.

Я отворачиваюсь от него и тошнотворного запаха дерьма, который исходит от Ленни. Опускаюсь на стул и кладу на стол ноги, и слушаю музыку, выжидая. Я стараюсь не думать о Далии. Она бы точно не одобрила моих действий, но она слишком хороша для мира, в котором я живу, я же нет.

— Поцелуй дождь, когда я буду нужна тебе, — однажды сказала она мне.

— Я целовал дождь прошлой ночью, но ты не пришла ко мне, — шепчу я.

От медленного кровотечения, человек, превратившийся в кусок мяса, хныкающий, плачущий, воющий, рычащий, стонущий, рыдающий и кричащий от боли. Я больше не хочу слушать его рыдания, поэтому направляюсь к нему.

Он все еще отчаянно хочет жить, несмотря на то, что у него нет члена и раздроблены все важные кости. Я вижу это желание у него в глазах.

Я прицеливаюсь.

— Увидимся в аду, — говорю я и выстреливаю, точно в яблочко — прямо между глаз. Можно сказать, что это убийство я совершил, помиловав его.

31. Зейн

Кома! Слово раздается в комнате, и моя голова дергается от ужаса. У меня такое чувство, что она попала в клетку, из которой нет ни одного выхода, словно все двери закрываются и опечатываются. И конец будет совсем не хорошим, вернее, с ней не будет все хорошо. Она в... (я даже не могу поверить в это) коме.

— Кома?! — эхом повторяю я.

— На самом деле в ее нынешнем состоянии все не сосем так плохо, как кажется, — осторожно объясняет доктор Медхи. — По сути ее мозг переформатирует сам себя. В бессознательном состоянии сто миллиардов разрозненных клеток смогут снова найти друг друга. И если это произойдет ее мозг проснется. Человеческий мозг — удивительная вещь, должен вам сказать.

— Если? — спрашиваю я опаской.

— Конечно, имеется шанс, что она никогда не проснется.

У меня отвисает челюсть.

— Есть шанс, что она никогда не проснется?!

Доктор Медхи всплескивает руками.

— По коматозной шкале Глазго, ее кома равна 3.

— И что это значит? Это хорошо или плохо?

— Шкала оценивает степень повреждения мозга или травмы, и функционирования мозга пациента на данный момент. Ответы получаются в результате открывания глаз, словесных и двигательных реакций. Ответы ранжируются по шкале от 3 до 15, 3 низшая степень, 15 -самая высокая.

Я смотрю на него в полном ужасе.

— Ну, на самом деле кома при такой оценке совсем не означает шанс на выздоровление, потому что некоторые пациенты, находясь в глубокой коме, восстанавливаются лучше, чем другие, хотя у них кома более легкой формы. Многие факторы воздействуют на конечный результат — тяжесть травмы, время, сколько человек находится в коме, — он разводит руками, словно продавец подержанных автомобилей, пытающийся меня убедить, что он просто честный парень. — Мы до сих пор не очень хорошо изучили этот вопрос.

— И каковы шансы на ее пробуждение?

— Не могу сказать, но могу лишь добавить, что исследования Королевской Лондонской больницы в неврологическом отделении показало, что почти пятая часть обследованных пациентов, находившихся в необратимой коме, в конце концов, проснулись. И многие из них помнят, что происходило вокруг них все это время, хотя они и не могли воздействовать на происходящее.

— И сколько по времени займет этот процесс?

— Никто не знает. Он может занять несколько дней, недель, месяцев, даже лет. Самый длинный период вегетативного состояния составлял сорок два года. Она может находится в таком вегетативном состоянии длительное время или может выйти из него в ближайшие дни.

— Что подразумевается под выздоровлением? В один прекрасный день она откроет глаза и все будет о’кэй?

Он морщится.

— Восстановление обычно проходит постепенно. В первые дни пациенты бодрствуют всего лишь несколько минут, постепенно продолжительность времени увеличивается. Некоторые пациенты никогда не продвигаются дальше чего-то простого, например, односложных ответов и движений. Другие же продолжают жить совершенно нормальной жизнью.

— А может все вернуться к худшему и... она может умереть?

— Наиболее частой причиной смерти человека в вегетативном состоянии являются вторичные инфекции — пневмония, очень распространена у лежачих больных.

Чем больше он говорит, тем больше я чувствую холод, закрадывающейся мне в душу.

* * * 

Я помню, как мы вышли из маленького кабинета. Помню, как шел по коридору, нажал кнопку вызова лифта. В кабине присутствовали и другие люди, но они напоминали мне тени. Двери открывались на первом этаже. Я вышел вместе с ними, пошел по другому коридору к стойке регистрации, у которой толпился народ. И тут я замечаю Стеллу, спешащую ко мне.

— Что сказал врач? — спрашивает она, ее голос слышится приглушенно, словно из-под воды.

Я отрицательно качаю головой и иду от нее прочь.

— Что сказал врач, ублюдок? — кричит она мне в спину.

Я оборачиваюсь, она выглядит настолько нелепо с рыжими волосами, в помятой одежде. Она смотрит на меня умоляюще, соединив руки в молящем жесте, почти библейском. Далия всегда со смехом говорила, что Стелла королева драмы высшего порядка.

— Он сказал, что она в коме и может никогда не проснуться, — отвечаю я. Голос звучит спокойно, как всегда.

Отупело, вижу, как она опускаться на пол. Мужчина кидается ей на помощь, я отворачиваюсь и выхожу из больницы. И останавливаюсь. Ной должно быть замечает меня, у него в руках парковочный талон.

— Куда? — спрашивает он.

— Не знаю, — отвечаю я.

Мы садимся в машину.

— Хочешь, я отвезу тебя домой?

— Нет.

— Может ты хочешь поесть?

— Нет.

— Выпить?

Десять часов утра, я не спал всю ночь.

— Ага.

К моему удивлению, он везет меня к себе домой. У него большая квартира в Кенсингтоне с видом на парк. Если бы я был в другом состоянии то, однозначно оценил бы роскошный декор и порадовался бы его вкусу. Я был бы рад, что он прошел свой путь, не продув все на женщин и пьянки. Но я не в том состоянии, чтобы задумываться над такими вещами. Я заморожен с головы до ног, и не чувствую ничего. Я сажусь на его диван и наблюдаю, как он наливает большой стакан бренди. Он подходит ко мне и кладет его мне в руку.

Я выпиваю залпом.

— Мать Далии и сестра прилетят в восемь вечера. Если хочешь, я могу сам забрать их из аэропорта, — говорит он.

Все твои грехи вернуться и будут преследовать тебя.

— Нет, — отвечаю я. — Я поеду с тобой.

Мы пьем в полной тишине, не произнося не единого слова. Бутылка кончается, и Ной открывает другую. Я чувствую заторможенность, и это облегчение. Облегчение попасть в какое-то место, где нет не меня, не Далии. Там просто ничего нет и это очень хорошее место.

— Ты разбудишь меня, когда нужно будет выезжать? — спрашиваю я, глядя на него затуманенными глазами.

На Ноя, кажется алкоголь совершенно никак не действует.

— Да, босс. Ложитесь спать, я разбужу вас.

Со вздохом я погружаюсь в блаженный сон.

* * * 

Дейзи совсем не похожа на Далию. У нее темно-русые волосы и веснушки, мальчишеская фигура и голубые глаза. Я могу даже представить, как она улыбается, по ее лицу видно, что она любит улыбаться. Хотя сейчас у нее нет улыбки. Она бережно поддерживает мать и с тревогой оглядывается по сторонам. Мать Далии выглядит совершенно потерянной и испуганной.

Я приглаживаю еще немного влажные от душа волосы и направляюсь к ним.

— Миссис Фьюри, — говорю я.

Она поворачивается ко мне, широко распахнув глаза.

— Да, — шепчет она.

— Я Зейн.

— Оооо, — выдыхает она. — Это вы заботитесь о моей дочери?

Внутренне я весь сжимаюсь от ее слов.

— Она по-прежнему в больнице. Пойдемте, я отведу вас к ней, после того, как вы разместитесь и немного отдохнете в гостинице.

— Да, это было бы хорошо, — говорит она, хотя ее глаза смотрят на меня с замешательством и нерешительно. Теперь я понимаю, почему Далия так защищает свою мать и относится к ней, как к маленькому ребенку.

— Нет, я хочу увидеть Далию сейчас, — говорит Дэйзи. Она поворачивается к маме. — Нам сначала нужно увидеть Далию, мама.

Ее мать энергично кивает в ответ.

— Да, да, это действительно лучше.

Я поворачиваюсь к сестре.

— Хорошо, рад наконец-то познакомиться с тобой, Дейзи.

Она медленно кивает.

— Да. Спасибо, что заботитесь о моей сестре.

— Ладно, пойдемте, — отвечаю я, поднимая чемодан и показываю на рюкзак Дейзи. — Давай я тебе помогу?

— Нет, мне не тяжело, — отвечает она.

Мы выходим из здания аэропорта, Ной забирает у меня чемодан и рюкзак у Дейзи. Пока Ной укладывает их багаж, я открываю дверь, сначала садится в машину Дейзи, а потом ее мать. Я закрываю дверь и опускаюсь на переднее сиденье рядом с водителем. Мы едем в полном молчании. Единственный звук, наполняющий салон, раздается из стереосистемы.

Я жду их в коридоре, пока они в палате Далии. Их нет уже около пятнадцати минут, выходят обе в слезах.

— Я не могу до сих пор поверить, — плачет ее мать.

— Мне очень жаль, миссис Фьюри, — автоматически говорю я. — Мой водитель отвезет вас в отель, — добавляю я им.

— Не могла бы я поговорить с тобой наедине? — спрашивает Дейзи.

— Да, конечно. Мы можем пройти туда, — я показываю ей на дверь, ведущую к лестницам.

— А почему охранник дежурит у палаты моей сестры? Она все еще в опасности?

— Нет, всего лишь предосторожность.

Она хмурится и смотрит на меня с подозрением.

— Предосторожность от чего?

— Ничего. Я параноик в этом смысле.

Она обнимает себя руками и слегка поеживается.

— Бомба предназначалась для тебя, не так ли?

У меня перед глазами все чернеет. Если бы она только знала, настолько чувство вины сжирает меня заживо. Я молча киваю.

— Почему? — спрашивает она с любопытством. — Ты не просто бизнесмен?

— Нет. Я преступник, — категорично признаюсь я. Я на самом деле именно так о себе и думаю, потому что не смог уберечь Далию.

Ее глаза распахиваются от удивления.

— Что?

— Криминальный авторитет. Я управляю крупной, успешной преступной организацией.

Она глубоко вздыхает.

— И чем ты занимаешься? — спрашивает она.

— Это не столь важно. Твоя сестра знает, кем я являюсь и чем занимаюсь.

— И она была согласна с родом твоих занятий? — недоверчиво спрашивает она.

— Нет, — выдыхаю я.

— Тогда почему же ты все еще этим занимаешься?

— Потому что я хорош в этом, — На самом деле, я слишком чертовски хорош в этом. Я настолько хорош, что со стороны может показаться, что это легко. Ленни не мог ничего с собой поделать. Ему казалось, что он сможет занять мое место и руководить моим шоу, если избавится от меня.

Дейзи пристально смотрит мне в глаза.

— Разве ты не видишь, что пожинаешь те плоды, которые посеял. Своей деятельностью ты вредишь другим и испытываешь от этого боль. Ты должен остановиться, иначе боль тебя будет преследовать вечно. Ты должен сказать ей, что ты остановился. Это ты отправил ее в небытие, и ты должен вернуть ее назад.

Я даже не могу ничего сказать, я полностью заиндевел.

— Или ты не любишь мою сестру?

— Люблю, — тихо хрипло отвечаю я.

— Тогда пойди и сделай так, чтобы ее состояние улучшилось. Постой, ты куда?

Она делает ко мне шаг, но я, подавив желание, отступаю. Я сохраняю над собой очень тонкий контроль, я почти уже на грани. Ее невинность и наивность грозит разрушить меня окончательно.

— Нам нужно идти, — резко отвечаю я.

— Да, беги. Можешь нагрузить себя работой по самые уши, но ты никогда не сможешь убежать от мысли, что мог бы сделать для нее что-то большее — совсем другое. Ты смог бы вернуть ее назад.

Я открываю дверь и пулей выскакиваю. Да, я убегаю. Мне необходимо от нее убежать. Я не могу больше слушать ее слова. Просто не могу. Она не знает: во мне нет ничего. Во мне нет ничего ценного, чему бы стоило довериться и любить. Я причина того, что Далия лежит забинтованная, молчаливая, с жизнью на волоске, которую поддерживают аппараты.

32. Дейзи Фьюри 

— Мама, ты не будешь возражать, если я побуду наедине с Далией? — спрашиваю я.

— Конечно, нет. Я пойду выпью чашечку кофе, — отвечает мама, и суетливо выходит из палаты.

Я сажусь рядом с Далией, у нее очень серьезные травмы и в основном внутренние. Ее лицо выглядит таким спокойным и умиротворенным, как у ангела, всю картину портит трубка, торчащая из рта. Глядя на нее, я до сих пор не могу поверить в случившееся. Первой раз проснувшись и еще плохо соображая ото сна, у меня возникает чувство, будто все, что произошло с Далией — взрыв бомбы — всего лишь продолжение кошмарного сна.

— Мне с мамой придется возвратиться домой сегодня вечером, Далия, — произношу я, нежно двигая пальцами по ее коже. — Я же говорила тебе о повышении, помнишь? Ну, оказывается, быть менеджером означает, что ты не можешь брать отгул, если не оговорила его заранее. Мне было сказано, что если я не вернусь на рабочее место в ближайшее время, то потеряю работу. А нам нужны деньги, особенно сейчас, когда ты больна и не можешь больше посылать нам деньги. Мне следует поддерживать маму, зарабатывая самой.

Я прочищаю горло.

— Мне настолько плохо, очень плохо, Далия, но Стелла (кстати она мне очень понравилась) сказала, что нет смысла нам торчать здесь, даже не смотря на твою кому, или если бы ее не было. Ты бы сама не захотела, чтобы я просиживала здесь штаны и ничего не делала. И со слов Стеллы: «Тебе лучше будет здесь». Она смешная, твоя Стелла.

На самом деле, смеяться не над чем, но я фактически одна в палате.

— Стелла сказала, что как только ты выйдешь из реанимации, она отнесет принесет телефон к тебе в палату, и либо через FaceTime или Skype, я или мама сможем увидеть и поговорить с тобой.

Я делаю паузу.

— Мама очень хотела побыть с тобой наедине, но она выглядит такой растерянной и испуганной, Далия. Если она останется здесь с тобой, то окончательно впадет в панику, поэтому я забираю ее с собой. Я боюсь, что она может впасть в глубокую депрессию. Мне кажется для нее будет лучше, если она окажется дома.

Лишь аппарат, подающий кислород, является мне ответом.

— Кроме того, как сказал Зейн, мы можем вернуться в любое время, он согласился даже оплатить нам дорогу к тебе.

Я наклоняюсь к ней и целую ее в прохладную щеку.

— Я буду молиться за тебя. Хорошенько за тебя помолюсь, сестра. С усердием, ты получишь все самое лучшее, хотя знаю, что ты не веришь в это.

Далия так и не отвечает.

Я наклоняюсь близко к ее уху и шепчу:

— Я поняла, что меня похитил Зейн и прощаю его. Поэтому ты не должна беспокоиться на этот счет и чувствовать себя виноватой передо мной. Я люблю тебя всем сердцем, ты же знаешь?

Мне кажется, что после моих слов, Далия обязательно должна открыть глаза, но она не открывает. Я выпрямляюсь и с трудом сдерживаю рыдания, готовые вырваться наружу, мне не хочется оставлять ее.

— До свидания, Далия. Я так тебя люблю, — говорю я, скользя пальцы по ее коже.

Я выхожу из палаты, и вижу мать, стоящую посредине коридора.

— Мне казалось, что ты хотела сходить за кофе, — произношу я ей.

— Я передумала, — тихо отвечает она, и я понимаю, что она слишком напугана, и не рискует пойти за кофе, боясь заблудиться в лабиринте коридоров. Она никогда раньше не была в Англии. И все здесь чуждо и пугает ее. Увидев ее, стоящую по середине коридора, заставляет меня почувствовать себя немного лучше по поводу принятого решения — не оставлять ее здесь одну.

Я верю в любовь Зейна, по крайней мере, на данный момент, именно в это только мне и остается верить.

Я подхожу к Ною.

— Я хотела бы увидеться с Зейном, перед тем как мы сегодня улетим, — говорю я ему.

— Конечно. Я договорюсь с ним и перезвоню тебе.

Зейн

— Веришь ли ты в чудо? — спрашивает Дейзи.

Я медленно отрицательно качаю головой.

Она улыбается своей улыбкой, которая словно светиться изнутри.

— Я верю. Я верю, что чудеса случаются постоянно. Само мое спасение было чудом.

Я сохраняю совершенно нечитаемое лицо. Ее спасение было чудом. Это была ужасная авантюра, произведенная жестоким методом, чтобы заполучить Далию.

Она подходит ко мне ближе и снова у меня возникает неприятное ощущение, мне хочется отвернуться от нее. Возможно из-за того, что она слишком чиста, слишком невинна. Такое ощущение, что я недостойный грешник, стоящий перед алтарем.

— Я тут порылась во всевозможных исследованиях, имеющих отношение к коме и даже не сомневаюсь — чудеса случаются. Есть множество отчетов о пациентах, чудесным образом вышедших из комы, несмотря на длительный период. Некоторые люди рассказывают, как они проснулись после долгих дней, недель и месяцев, но некоторые рассказы действительно напоминают чудо. Парень по имени Терри Уоллис вдруг не с того не с сего начал говорить после девятнадцати лет, проведенных в бессознательном состоянии.

Она говорит очень быстро и с волнением.

— И представляешь его состояние, когда этот польский парень увидел одиннадцать внуков, родившихся, пока он был в коме! И не смотря не на что, он проснулся после стольких лет. И есть еще один парень, который находился в вегетативном состоянии семь лет. Он очнулся именно в тот момент, когда вся его семья собралась у него в палате и затеяла спор — стоит ли дать разрешение на операцию, чтобы удалить скопившуюся жидкость у него в легких или же дать ему просто спокойно умереть. Существует слишком много случаев, когда люди выходят из комы, например, когда рядом звучит музыка. Одна девушка, когда поставили ей диагноз, что она никогда не проснется, стала улыбаться, как только слышала арию Адель, а через два дня она проснулась от долгого сна.

Ее глаза сияют от возбуждения.

— Есть и другой случай, когда человек проснулся и сказал: «Пепси». Многие из очнувшихся говорили именно о том, что им очень помогало участие и забота близких. Они говорили, что несмотря на то, что не могли двигаться, все слышали.

Она хлюпает носом и у нее на глазах выступают слезы.

— Причина, по которой я все это тебе говорю — я увидела великую силу, скрывающуюся в тебе, когда мы разговаривали на лестничной площадке. Слабый человек бы стал врать и изворачиваться, но ты сказала мне правду... ты признался мне, кем являешься и чем занимаешься, хотя сфера твоей деятельности жестока.

Слезы бегут у нее по щекам, но она даже не обращает на них внимания.

— Знаю не имею права просить тебя об этом, очень большом одолжении, но я прошу тебя здесь и сейчас, прежде чем улечу, используй свою силу, чтобы помочь моей сестре. Пожалуйста, Зейн, не отказывайся от нее, каким бы тяжелым не было ее состояние. Она где-то там, и возможно, даже слышит нас. Ей просто нужно время, чтобы найти свой выход. Она выйдет из комы, я знаю… я просто чувствую это.

Я не отмахиваюсь свирепо от ее слов, которые попадают в мою черную клетку, в которой находится взаперти моя душа, и сияют, озаряя все вокруг, как золото или ложное золото. Но я покупаюсь на все, что она говорит.

Время течет так медленно, разрывая нас на части.  

Исход не наступает, и это становится больше похожим на древнюю пытку.

Джанкарло Синьорини

33. Зейн 

После того, как Дейзи с матерью оставляют меня, я впадаю что-то сродни с безумием. Я становлюсь нервным, беспокойным, склонным к приступам ярости и бешенства, теряя весь интерес к бизнесу. Вся работа не вызывает у меня не удовольствия и делаю я ее нехотя. Я все время задаю себе вопрос: «Зачем я вообще все это делаю?» У меня и так полно денег, которые я не могу применить с пользой, у меня пропадает всякое желание что-либо делать. Я начинаю скрываться от общества, прячась от всех и ненавидя всех вокруг.

Я даже перестаю играть на пианино.

Каждый раз дергаюсь, как только звонит телефон и сердце заходится в груди, пока не понимаю, что вопрос не касается ее, только тогда выдыхаю. Стоит мне приехать в больницу, я останавливаюсь перед ее дверью, замирая, нервы вибрируют и дрожат внутри, прежде чем вхожу в палату. Я боюсь входить, я боюсь увидеть ее бездыханное тело.

Боже, я так бл*дь боюсь потерять свою маленькую рыбку.

Для меня мой дом превратился в тюрьму, по ночам я брожу в одиночестве по этому огромному дому, чувствуя себя оболочкой, такой же, как изобразил Микеланджело. Пустой, испытывающей муки и бесконечные страдания.

Как-то я даже решился пойти на исповедь.

Священник сказал: «Покайся, сын мой».

Я спросил: «А это вернет ее?»

«Нет, но это спасет твою душу».

Мне плевать на мою гребаную душу, она уже безвозвратно проклята. И то, что я до сих пор нахожусь в здравом уме, говорит мне о том, что мой конец не будет легким. Покаяться и стереть всю боль, страдания, которые я причинил? Нет, нет и еще раз нет. Это дурацкая затея. Ее сестра права — это мое наказание, сущий ад. Я вышел из храма еще более отчаявшимся, нежели, когда вошел в него.

В конце концов, именно Ной протягивает мне руку помощи, чтобы вытащить меня из глубокой тьмы. Он подговаривает отправиться с ним во Францию, встретиться с очень мужественной француженкой Бернадетт. Она живет в доме, который был построен по ее специальному заказу и назван Mas du bel athléte dormant — Дом Прекрасного Спящего Спортсмена.

Ее история начинается, когда ее муж, Жан-Пьер Адамс, знаменитый футболист, решил сделать плановую операцию по восстановлению коленного сустава после перенесенных спортивных травм. После операции он так и не проснулся от наркоза, тогда ему было тридцать четыре года, и это событие произошло тридцать три года назад.

Одна часть меня не хочет встречаться с этой женщиной. Я отказываюсь верить в то, что Далия не проснется в ближайшие несколько дней или недель, но другая часть хочет чему-то научиться у нее, и я знаю, что она сможет научиться меня многому. Далию в ближайшее время переведут из реанимации, я не хочу оставлять ее в больнице ни дня. Я точно уверен, что высококвалифицированные сестры, которых я найму, смогут гораздо лучше ухаживать за ней дома. Я очень боюсь, что ее ослабленный организм, подхватит один из этих вирулентных штаммов устойчивых к антибиотикам бактерий, которыми заражены больницы. Предупреждение доктора Медхи о пневмонии по-прежнему вызывает у меня дрожь во всем теле.

Бернадетт семьдесят два года, но на ногтях у нее красный маникюр, макияж безупречен и светлые волосы красиво колорированы. Если бы я встретил ее на улице, подумал бы, что она самая обыкновенная женщина, не та, которая посвятила тридцать три года своей жизни заботе о коматозном муже, с надеждой, что в конце концов он когда-нибудь проснется.

Она рассказывает, по-доброму улыбаясь от воспоминаний, что они встретились на танцах в 1960-е годы.

— Он был таким жизнерадостным, — мечтательно говорит она.

Сейчас ее муж чувствует, ощущает запахи, слышит и подпрыгивает, когда лает собака, но не может видеть, шутить, смеяться или танцевать.

Ее день начинается раньше семи утра. Она завтракает в одиночестве, переодевает, бреет его, готовит ему еду, кормит, помогает сходить ему в туалет. Иногда, когда у него выдается беспокойная ночь, она проводит ночь рядом с ним.

Она ведет меня в его комнату и что-то внутри меня умирает. За все эти годы он совершенно не состарился, всего лишь несколько седых волосков. Однако, он напоминает всего лишь оболочку от того яркого, жизнерадостного мужчины, фотографии, которого она мне показывала. Он лежит неподвижно, словно труп, но только дышащий. Я не могу себе даже представить, чтобы Далия жила такой жизнью.

— Он узнает мой голос, — говорит она, посматривая на мое шокированное выражение лица.

Я с удивлением поворачиваюсь к ней.

— Правда?

— Да, — подтверждает она.

— Откуда вы это знаете?

— Когда вы любите кого-то, вы просто это чувствуете, — убежденно отвечает она.

— Понятно, — вежливо говорю я.

— Да, именно поэтому вы должны с ней разговаривать. Любовь способна исцелить многое.

В конце нашей встречи я беру ее за руку, благодаря за то, что она согласилась меня принять, она хватает меня за руки и говорит: «Важно поддерживать ее жизнь, Зейн. Медицина развивается и наступит такой день, когда они поймут, как ее можно вывести из комы, и тогда вы будите готовы. Однажды она очнется».

* * * 

В два часа дня я возвращаюсь в Англию и прямиком направляюсь в больницу. Я захожу в палату, медсестра обмывает Далию, мне слишком больно смотреть на это, видя ее прекрасное тело, руки и ноги, которые были полны жизни и энергии, а теперь они обездвижены и ее омывают, как куклу. Медсестра с улыбкой поднимает на меня глаза, в которых светится надежда.

— Я собираюсь умыть ей лицо, часто именно эта процедура стимулирует и заставляет открыть глаза, также как и выполнение совершенно интимных вещей — чистка зубов или бритье для мужчин.

Я придвигаюсь ближе к кровати и наблюдаю за медсестрой — она выжимает воду из желтой губки и начинает нежно проводить вокруг кислородной маски, закрывающей половину ее лица. Я задерживаю дыхание, как только она начинает массировать ей брови, а потом виски, проходясь губкой по закрытым векам. У меня сжимается сердце от надежды.

Вот оно — она откроет глаза.

Но конечно же она не открывает.

Медсестра поднимает на меня взгляд, наполненный разочарованием и удовлетворением.

— Это может случится в любой момент. Самое лучшее, что вы можете сделать для лежащего любимого человека, находящегося в коме, разговаривать с ним. Она слышит вас. Говорите ей, что вы ее любите. Она должна знать, что вы не покинете ее, а останетесь с ней, тем самым вы не предадите ее, а наоборот предоставите ей надежду.

* * * 

На следующий день я принимаю все необходимые меры, чтобы перевести Далию домой.

Я нанимаю двух медсестер на круглосуточное дежурство, которые будут по очереди следить за ней и передвигать ее каждый час, чтобы у нее не появились пролежни и не возникло никаких других кожных проблем. Я также связываюсь с кинезиологом, рекомендованным мне доктором Медхи, чтобы обеспечить функционирование ее легких и мышц, необходимые меры предосторожности для избежания удушья и атрофирования.

Я также нанимаю профессионала, который появляется у меня в доме и составляет целый список всего, что необходимо сделать, прежде чем пациент сможет прибыть сюда. Он отдает мне исписанный листок, в котором перечислены все необходимые меры. Начинается все с ванной комнаты для медсестер с горячей и холодной водой и заканчивается резервным генератором — аппаратом жизнеобеспечения в случае любых сбоев в электросети, из более очищенных углеродов, на основе воздушных фильтров, это лучшее, что существует на данный момент на рынке.

Следуя его рекомендациям, я решаю расположить Далию на первом этаже в гостиной с французскими дверями. Как только я окончательно принял решение по поводу места ее пребывания, мой ассистент договаривается с бригадой рабочих, которые строят ванную комнату. Я так же дал им указания передвинуть пианино в новую комнату Далии. Она хотела услышать, как я играю, так теперь она услышит мою игру.

Поскольку я готов за все тут же заплатить и доставить все, что требуется из самого далекого уголка мира, дом готов к приему Далии за пять дней.

Завтра мой лисенок возвращается домой.

34. Стелла 

В течение одной долгой секунды, закрыв глаза и сделав глубокий вдох, я стою за дверью, прежде чем войти в новую жилую комнату Далии. Я открываю дверь и медленно захожу.

— Привет, Соня, — бодро восклицаю я.

Медсестра встает и улыбается мне, я возвращаю ей улыбку.

— Вы должно быть Коррин, — произношу я.

— А вы, должно быть, Стелла, — мелодично отвечает она.

— К вашим услугам.

— Я буду снаружи, — говорит она и направляется к двери.

— Вы можете сделать перерыв, пойти в тренажерный зал или еще куда-нибудь. Я буду как минимум час, — говорю я ей.

— Благодарю вас. Я хотела бы недолго поплавать.

Она уходит, я подхожу к кровати и громко чмокую Далию в щеку, осматривая ее лицо. У нее отрасли волосы, хотя они и аккуратно причесаны. Я беру ее руку, ногти короткие, но не покрашены лаком. Это зрелище возбуждает меня — она очень любила свои ногти и всегда ухаживала за ними.

У меня начинает дрожать подбородок.

Я до сих пор не могу поверить, что ей уготована такая ужасная судьба. «Если бы я не взяла ее тогда с собой». Я чувствую, как слезы готовы политься у меня из глаз, но я сжимаю губы и улыбаюсь, хотя знаю, что она не может увидеть мою улыбку.

— Ты никогда не догадаешься, что я тебе принесла — парфюмерию и косметику. Да, знаю, ты готова мне сказать, что никто тебя не увидит и т.д., и т.д., но, честно говоря, ты не должна так выглядеть, — говорю я на одном дыхании.

Открыв сумку, я достаю новый палетку теней.

— Не думай, они все протестированы дерматологами, поэтому однозначно подходят для Сони, — я очень аккуратно наношу тонким слоем коричневые тени, смешивая их с небольшим количеством хайлайтера, и немного отодвигаюсь, чтобы посмотреть на достигнутый эффект.

— О, вау. Ты даже себе не можешь представить, но я действительно хорошо справилась.

Я копаюсь в своей сумке.

— Теперь малиново-розовый блеск для губ. Да, ты почувствуешь малиновый вкус, если только захочешь облизать губы или... Зейн лизнет, — говорю я, нанося ей на губы блеск, обходя трубку, через которую она дышит.

— О, да. Так однозначно в десять раз лучше.

Потом я открываю коробку с румянами и небольшое количество втираю в бледные щеки. Удивительно, как быстро ее щеки лишились естественного румянца. Я убираю руку и критически осматриваю свою работу.

— Ты выглядишь потрясающе. Мне кажется я на самом деле выбрала не ту профессию, однозначно должна стать визажистом. Я думала о тебе — лак для ногтей, но потом решила, что скорее всего не стоит. Ну, знаешь сильный запах и все такое. Если ты на самом деле хочешь покрасить свои ногти, то тебе следует поднять свою американскую задницу и выбраться из постели, причем быстро.

Далия молчит, слышится только постоянный свист ее дыхания через аппарат, поэтому я снова залезаю в сумку.

— Смотри, что у меня еще для тебя есть.

Я достаю браслет, сделанный из органического хлопка с маленьким розовым сердечком, на котором написаны слова: «Обними меня».

— Хммм ... он действительно тебе подходит, Далия. Я очень рада, что надела его на тебя. Я нашла его в новом магазине, который открылся за углом от моего дома. Он мне так понравился, что я купила нам с тобой по браслету, видишь у меня тоже есть такой же, — я показываю ей руку со своим браслетом, словно она может его увидеть.

Я укладываю всю косметику в сумку и сажусь рядом.

— Марк пришел в себя. Он очень переживает из-за того, что случилось с тобой. Он даже плакал. Я была в ярости из-за него, и готова была наорать, но мне хватило одно лишь взгляда в его лицо и весь мой гнев угас. Он выглядел просто ужасно.

Я смотрю на ее пальцы, и мне показалось, что ее средний палец дернулся. Я продолжаю внимательно смотреть на ее палец, говоря:

— Мне так стало его жалко, когда я увидела, в каком он состоянии. Должно быть это ужасно, осознавать какую боль и трагедию ты причинил человеку, которого любил. Мы вышли с ним выпить кофе и говорили все время о тебе, потому что именно ты нас связала. Мы оба пережили торнадо по имени Далия. Мы оба чувствуем вину перед тобой. Мне все кажется, что если бы я настояла в тот момент, чтобы ты отключила телефон, а он бы тебе не дозванивался то, все было бы иначе.

Я несла всякую чушь, и мне было тяжело смотреть на ее руку, но я даже ни разу не моргнула.

— Он рассказал мне все — оказывается он полицейский, и относится к управлению, которое занималось расследованием деятельности какого-то парня по имени Ленни, они взяли его под наблюдение и выяснили, что он собирался избавиться от Зейна, и Марк вдруг случайно увидел, как ты выходила из дома Зейна, когда отправилась ко мне. С одной стороны, это выглядело немного жутко, потому что он следил за тобой, а потом сделал вид, что случайно столкнулся в супермаркете на следующий день. Знаю, звучит это не совсем правдоподобно, но в глубине души, он очень хороший парень. Он ужасно хочет навестить тебя, но, конечно, Зейн никогда не допустит этого.

Я по-прежнему не отрываю глаз от ее пальцев, но они не двигаются. Должно быть, мне показалось. Разочарованная, я опускаюсь на стул рядом с ее кроватью.

— Я виновата перед тобой в том, что винила во всем Зейна. На самом деле я тоже виновата и мне кажется тебе следует знать об этом — я изменила свое мнение о Зейне. Я точно знаю, что он действительно любит тебя, хотя держится таким же холодным и отстраненным, но я чувствую, как сильно он тебя любит. Зейна, которого мне довелось сейчас увидеть, теперь я понимаю, что ты никогда не останешься со мной. Очевидно же как ад, вы оба однозначно поженитесь и будете счастливы, поэтому я нашла себе соседку. Она из совершенно непроизносимого названия маленькой деревушке в Гане.

Я вздохнула и быстро возвращаю радость своему голосу.

— Думаю, я смогу к ней привыкнуть. Я водила ее вчера вечером к Jamie’s, но она не очень то и пьет, взяла лишь бокал белого вина и просидела с ним весь вечер, и ей не понравилась музыка. Поэтому, ты мне просто необходима, ты должна проснуться и пойти со мной потусить.

Зейн

Я вхожу в комнату, медсестра вежливо улыбается и встает. Я жду, пока за ней закроется дверь, потом иду к кровати. Я тут же замечаю макияж на Далии. Могу только предположить, что приходила Стелла. Ближе подойдя к кровати, горько отмечаю: насколько она красива, в этих белых простынях, она лежит словно в стеклянном гробу, а я не в состоянии разбудить ее и поднять на руки.

Я наклоняюсь, чувствуя тепло ее кожи и наблюдаю за крошечным пульсом, бьющемся на шеи. Она еще не мертва, все еще жива. Мне нужно разбудить ее и найти выход, чтобы вывести ее из этой тьмы.

— Ты сегодня потрясающе выглядишь, — говорю я ей. — Хочешь послушать музыку?

Естественно, она не отвечает. Я иду к пианино, открываю крышку и начинаю играть для нее.

Декабрь

35. Зейн

Наши самые лучшие песни, рассказывают о печали.

Перси Биши Шелли

Как только я заканчивая разговаривать по телефону, тут же бегу в комнату Далии. Медсестра делает ей зарядку для ног, я готов прийти позже, обычно так и делаю, но сегодня не могу ждать.

— Вы не могли бы закончить позднее? — спрашиваю я.

— Конечно, — говорит она, медленно опуская ногу Далии на кровать и прикрывая ее одеялом, выходя из комнаты.

У Далии на два дюйма уже отрасли волосы, и Стелла заколола их розовыми заколками. Честно говоря, мне не нравятся заколки. Я никогда не видел, чтобы Далия использовала их, она никогда не носила ничего, настолько девчачьего. Она всегда была насквозь женщиной, а теперь благодаря Ольге, Стелле и медсестрам, она всегда одета и выглядит как ребенок.

Я прохожусь пальцем по ее щеке.

— Ах, Далия, Далия, — тихо вздыхаю я. — Когда ты проснешься и вернешься ко мне?

Стараясь не касаться трубочек, подающих ей кислород, я опускаю свой лоб на ее. Мои губы едва касаются ее ресниц. Я закрываю глаза от такого привычного и родного ощущения. Настолько счастливый момент, но он омрачен грустью.

— Тебе удалось. Ты действительно сделала то, что хотела. Понимаешь, что ты сотворила, мой маленький ангел воровства? — шепотом спрашиваю я ее. — Я только что разговаривал по телефону с великим Андре Рейю. Сначала решил, что это розыгрыш, пока он мне не сообщил, что ему дал телефон скрипач Элиот Скарборо. Я знаю, что ты вместе со Стеллой ходила к клиенту, которого звали Элиот, поэтому я навострил уши и стал внимательно слушать.

Острый край пластика врезается мне в щеку. Я поднимаю голову, вытаскиваю заколку и разглаживаю ее волосы.

— Он сказал, что Элиот переслал ему несколько копий симфонии, которую я напил. По-видимому, их ему отдала моя девушка. Все это стало для меня большим сюрпризом. И поверь мне, это именно так. Скорее всего, невероятный сюрприз, — говорю я.

— Андре сказал, что хочет лично поблагодарить мою девушку. В течение многих лет, пока он является знаменитым композитором и дирижер своего оркестра, он не успевает отвечать на вал звонков, сообщений и писем с ариями, увертюрами и вальсами, все умоляют его сыграть их произведение. Он пришел к выводу, что в ближайшее время не появится новый Иоганн Штраус или Моцарт, которые стали историей, поэтому решил исполнять исключительно классику.

Я улыбаюсь ей. «Пожалуйста, послушай, Далия. Пожалуйста, ответь мне».

— Он сказал, что чуть не упал в обморок, когда услышал кусочек моего произведения. Он думает, что это грандиозно, захватывающе, романтично, волшебно и увлекательно... и, очень ожидает получить все произведение, он хочет сыграть мою симфонию!

Я замолкаю, а потом продолжаю с радостью, на какую вообще способен.

— Ты совсем маленькая, моя рыбка, но ты сделала это, — говорю я, голос слегка дрожит от волнения, а сердце рыдает от грусти.

Она так и не просыпается, пока я дотрагивался до нее, благодарю и рассказываю.

Январь

36. Ольга 

Сегодня день рождения Далии. Я испекла шоколадный торт по рецепту, который нашла в американской кулинарной книги, девушки все утро украшали ее комнату воздушными шариками. Я приготовила много еды для мальчиков, Ной принес ящик водки. Дом сейчас выглядит празднично, но все равно печально. Далия была лучиком света в этом доме, с ее появлением слышался смех, ощущалась радость и суета, а теперь, когда она молча лежит на этой постели, дом стал похож на гробницу.

Утром я видела Зейна, он выглядит так, как выглядит в последнее время — призрак.

Я слышу звонок в дверь и догадываюсь, что это пришла Стелла. Как только она входит, замечаю, что она только что плакала. Я распахиваю свои объятия, и она со всех ног несется ко мне.

— Ах, Ольга. Я не могу видеть ее в таком состоянии.

— Тссс... она проснется. Дай ей время, — мягко говорю я.

Она вырывается из моих рук и быстро утирает слезы.

— А что если не проснется?

— Я знаю, что она проснется.

— Почему ты так в этом уверена?

— Не могу сказать, почему так уверена, просто что-то внутри подсказывает мне. Также было, как она только переехала в этот дом, я точно знала, что в один прекрасный день она станет хозяйкой. Просто знаю и все, она проснется.

— Ну, лучше бы ты была права, — говорит она хрипло.

— Хочешь выпить чашечку кофе или ты хочешь повидаться с ней?

Она шмыгает носом и сморкается в платок, который достает из кармана джинсов.

— Спасибо, сначала, я пожалуй, пойду с ней повидаюсь, — она вытирает глаза. — У меня есть для нее подарок.

— У тебя?

— Да.

— Тогда беги к ней, дитя.

— Ладно, увидимся позже.

Стелла

Я просовываю голову в дверь комнаты Далии и вижу двух медсестер, стоящих у окна и о чем-то разговаривающих. Они поворачивают головы в мою сторону. Джейн, старшая медсестра, улыбается.

— Ты только взгляни на ее комнату! — говорит она.

Я делаю шаг внутрь, в удивлении раскрывая рот.

— Вау! Шарики — это русский обычай?

Она хихикает.

— Это все сделал Нико. Он был похож на обезьяну, ползающую по стенам.

Я бросаю взгляд на Далию, все без изменений.

— Ну, дай нам знать, когда ты закончишь, — говорит Коррин.

— Хорошо, — отвечаю я, снимая пальто.

Как только они скрываются за дверью, я подхожу к кровати.

— С Днем рождения, Соня. Как ты сегодня? — спрашиваю я, доставая компьютер из сумки и кладу его на стол рядом с ней. — Марк передает тебе привет и поздравления с Днем рождения. Я сказала ему, что принесу ему кусочек торта с твоего дня рождения.

Позже я позвоню Дейзи, чтобы она и мама смогли тоже поздравить Далию с днем Рождения, но сейчас у меня другая задача.

— Я поняла, что происходит в этом месте, — говорю я. — Зейн настолько забил твою голову классической музыкой, помнишь, ты мне говорила, что он очень хороший музыкант, но мне кажется, тебе должно быть на самом деле не хватает немного встряски. — Я достаю мой айфон, а также динамики из сумки, подключаю и включаю. Песня «Роллинг Стоунз» наполняет комнату.

Зейн

Все ушли, вечеринка закончилась. Я много выпил, но я не чувствую себя пьяным. Я вытягиваюсь, лежа на полу, поднимаюсь во весь рост и подхожу к французским дверям, смотрю в темное окно. Несмотря на шум и крики, она так и не проснулась.

У с трудом выдыхаю.

Вдруг свет фонарей скользит по саду. Лиса с двумя лисятами забрела в сад. Первая мысль — «Я хотел бы, чтобы Далия смогла увидеть их». Потом подумал: «Бл*ть она увидит это, и пусть это будет последнее, что я сделаю».

Я хватаю свой телефон и включаю запись на камере. Лисята маленькие, пушистые, игривые, и я знаю, что они точно вызвали бы у нее улыбку, словно они пришли ее навестить, пока она спит.

Они ничего не находят в освещенном месте сада и в конечном итоге удаляются в глубь, туда, где не горят огни.

Я сажусь рядом с Далией и осторожно кладу голову ей на руку.

— Я принес тебе подарок, — шепчу я. — Два билета на концерт Бьйонс. Стелла сказала, что ты всегда хотела попасть на ее концерт. Но для тебя будет этот концерт незабываемым, потому что ты сможешь пройти за кулисы и встретиться с ней. Концерт состоится в следующем месяце, 18-го. Мы пойдем с тобой вместе. Я оставлю их здесь на столике, пока не придет время ими воспользоваться.

Я встаю и сажусь за пианино, играю, рассказывая о своей боли и страсти, которой пронизано все мое тело. Я играю до рассвета, пока в дверях не появляется медсестра, и только потом я иду спать.

Март

37. Далия Фьюри

 Я неподвижно стою в белой комнате, в которой фактически ничего нет, только белый стол и шесть таких же белых стульев. Здесь нет окон, но комната наполнена белым светом, очень ярким, но он не слепит глаза. Я не знаю откуда он струится, кажется, что этот свет всюду, пронизывает стол и стулья и даже меня. Она струится по мне, создавая во мне покой и такое блаженство.

Время словно остановилось, я не ощущаю его. Я чего-то жду или кого-то, но не знаю, что именно. Я не нервничаю и не тревожусь, наоборот, чувствую себя совершенно спокойно. Иногда мне кажется, что до меня кто-то дотрагивается. Я не уверена, потому что не вижу своего тела и даже не уверена, что оно у меня есть. У медсестры прохладные, безликие руки. Чувствую, как периодически колит игла мою руку, трубки у меня во рту, как поднимают меня за шею... но я не чувствую тела, наверное, у меня его на самом деле нет.

Странно. Непонятно и чуждо, но мне не страшно. Здесь настолько все идеально.

Все по-другому, а в другой раз до меня дотрагивается другая рука. Мужская. Я знакома с ней, но не могу понять, что он делает, переплетая наши пальцы. Мне кажется его руки такими знакомыми и родными, и это ощущение наполняет меня тоской, но я не могу понять почему.

Слышатся и другие голоса. Невнятные, еле различимые, но счастливые. Они успокаивают меня. Я рада, что они есть, хотя не имею ни малейшего понятия, о чем они там говорят и что делают.

Часто я слышу красивую музыку, в которой столько любви и грусти. Эта музыка, словно зовет меня, но я не могу добраться до нее.

Зейн

Итак, что если мы не пойдем на этот концерт, в конце концов, будут же и другие.

Стелла

Ох! Моя коптилка! Ты не поверишь, что произошло, Далия. Это очень важно. Это на самом деле очень важно. Я поцеловалась с Марком!

Апрель

38. Ной

Я бегу в кабинет к Зейну и стучу в дверь, не дожидаясь ответа, открываю.

— Что? — вскакивая, с тревогой спрашивает он.

— Тебе следует пойти со мной. Я должен тебе кое-что показать, — быстро отвечаю я, едва сдерживая свое волнение, сердце колотится в груди, как ненормальное.

Его лицо становится бледным под загаром.

— Что случилось? — тут же спрашивает он.

— Пошли, — зову я и выскакиваю в коридор.

Он тут же оказывается рядом со мной. У двери Далии я останавливаюсь и поворачиваю голову в его сторону. У него появились новые морщины, которых не было несколько месяцев назад, он очень изменился. Я поворачиваю ручку и пропускаю его вперед.

Он замирает, сделав всего лишь шаг. Затем бежит к ее кровати, протянув к ней руки, дотрагивается до ее кожи, смотрит на ее лицо, прислушиваясь к ее дыханию. Потом поворачивается ко мне.

— Какого черта? — кричит он.

— Новая горничная случайно выключила не тот рубильник, пока пылесосила, — отвечаю я.

Он начинает смеяться, словно безумный.

— Черт, Ной. Она дышит самостоятельно, — кричит он.

Я начинаю тоже смеяться.

Его глаза сияют.

— Это очень хорошо, — говорит он. — Это черт побери очень хорошо.

Я киваю, и он бросается ко мне, заключая меня в свою большие медвежьи объятия. Я слишком потрясен, чтобы что-то сделать, но через пару секунд, придя в себя, крепко сжимаю его в ответ.

Он отстраняется, у него на глазах блестят слезы.

— Бл*дь, я плачу, — говорит он, вытирая их руками. — Я никогда не плакал от радости. Я даже не знал, что такое возможно.

— Я очень рад, — тихо говорю я ему.

— Кто убрал трубки?

Я показываю на Джейн, которая молча стоит у окна.

— Джейн.

Он поворачивается, взглянув на нее.

— Отлично. Просто замечательно. Молодец.

Затем поворачивается ко мне, качая головой и улыбаясь от уха до уха, а потом опять обращается к Джейн.

— Ты вызвала врача? — вдруг спрашивает он.

— Доктор уже едет, — отвечает она.

— Молодец, — говорит он ей и смотрит на меня.

— Горничную уволь, выдав ей бонус — зарплату за два года. Пусть кто-то более опытный убирается в комнате Далии.

— Да, босс.

Он возвращается к кровати и смотрит на Далию, его глаза внимательно рассматривают ее лицо.

Он поворачивает голову в мою сторону.

— Мне до сих пор не верится в это, Ной, — говорит он с широкой улыбкой.

— Знаю, — отвечаю я. — У меня у самого чуть не случился сердечный приступ, когда я пришел и увидел.

Он снова смеется, настоящим радостным смехом, который идет из глубины.

— Хорошо, я буду за дверью, если понадоблюсь, — говорю я и выхожу из комнаты.

Стелла

— Ты не в состоянии увидеть меня сейчас, Далия, но я черт побери танцую убийственный счастливый танец!

Июнь

39. Зейн

Стоит жаркий, душный вечер, и сегодня я настолько остро чувствую потерю Далии. Бернадетт была права — будут хорошие и плохие дни, мне стоит продержаться в плохие дни, потому что за ними последуют хорошие.

Я принимаю решение выпить в Matrix.

Последний раз я был там с Далией. Я вхожу в клуб и оглядываюсь по сторонам — ничего не изменилось, продвигаюсь к моему обычному столику и сажусь. Приходит официантка взять заказ, должно быть она новенькая, раньше я ее не видел. Я заказываю водку.

— Принесите бутылку, — говорю я ей.

— Да, сэр, — отвечает она.

Она приносит непочатую бутылку водки на подносе.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Я дам тебе знать, — отвечаю я, поднимая стакан и поднося к губам.

Она исчезает, а я пью. Когда я опустошаю уже больше половины бутылки, слышу сбоку женский голос:

— Зейн?

Я поднимаю глаза — женщина с светлыми вьющимися волосами и сильно облегающем коротком платье стоит передо мной, вопросительно приподняв брови. Я хмурюсь, пытаясь ее припомнить, вроде бы выглядит знакомо. Ага, я вспомнил. Мы познакомились в казино, она была с мужчиной, которого я знал. Она то ли шведка, то ли норвежка.

Она улыбается мне.

— Помнишь меня? — спрашивает она.

— Не очень хорошо, — отвечаю я.

— Я Эбби, подруга Зио Тито. Мы встречались в казино в Монте-Карло в прошлом году?

Я киваю.

— Ты одна?

Я пытаюсь взмахнуть рукой, но рука плюхается на стол.

Она смеется, низко и сексуально. Да, я помню ее. Эбби, непревзойденная кокетка.

— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?

Я жестом указываю на место рядом с собой, она изящно садится, немного раздвинув свои гладкие ноги и наклонившись ко мне. У нее загорелая, золотистая кожа, такой цвет может быть только у истинных скандинавов.

— Где же обитает Зио Тито сейчас? — спрашиваю я.

Она перестает улыбаться.

— В Италии.

Я скованно улыбаюсь в ответ. Конечно же он в Италии.

— Как он?

— Он получил свой срок за рекламирование онлайн рэкета.

Правда именно в этом — такова судьба большинства преступников — они выходят из тюрьмы и опять через какое время в нее садятся.

Появляется официантка, которая берет заказ у Эбби — «Белый русский». Я не ожидал, но ее слова болью отзываются во мне, будто меня ударили по животу. Именно этот коктейль любила Далия. «Какого хера я здесь делаю? Мы сидели именно здесь, на этих стульях». Глубокий болезненный вдох дрожью проходит через меня.

Она тут же кладет мне руку на бедро.

— С тобой все в порядке?

Я испытываю шок, что кто-то другой прикасается ко мне, я тут же опускаю глаза вниз на ее руку. На какую-то секунду мой затуманенный разум воспринимает ее, как руку Далии, двигающуюся по моему бедру. Я смущенно поднимаю глаза на нее, и вижу в них приглашение… потрахаться, четкое, как день.

«Хочу ли я потрахаться?

Да».

Должно быть у меня на лице отражается желание, потому передвигает свою руку выше. Ее духи ударяют мне в нос, непривычные и слишком тяжелые, меня начинает подташнивать, крутит живот. Я нетвердо встаю на ноги. «Я хочу потрахаться, но не с тобой. Я хочу свою Далию».

Она тоже встает.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Я машу рукой в ее сторону.

— Я в порядке.

Я пробираюсь через толпу, расталкивая людей. Я не хочу находиться здесь. Мне нужно вернуться домой. Мне необходимо быть с ней рядом, вдруг она откроет глаза и не обнаружит меня? Мне однозначно стоит вернуться. Я добираюсь до двери, Ной хватает меня за плечо.

— Пойдем, — говорит он. — Давай я отвезу тебя домой.

Я смотрю ему в глаза.

— Да, отвези меня домой.

Я падаю на задние сидение мерседеса, прикрыв руками глаза. Не уверен долго ли я еще смогу это выдержать, но я не могу ей изменить, что-то должно произойти. Автомобиль заворачивает, и моя голова опускается на окно дверцы.

Боже, я пьяный в стельку.

Машина останавливается, и я с трудом выбираюсь. Ной пытается помочь мне, но я отталкиваю его. Юрий уже стоит у открытой передней двери, я прохожу мимо него, двигаясь по коридору, открываю дверь в ее комнату. Медсестра читает книгу при свете ночника, завидев меня, она тут же встает и откладывает книгу на столик.

— Вы свободны, — резко говорю я.

Она молча выходит за дверь. Я вхожу в комнату, делая несколько шагов, и смотрю на свою маленькую рыбку, лежащую на кровати. Черт, она никогда не перестает удивлять меня, насколько прекрасно она выглядит, даже когда вот так спит, и я готов наблюдать за ней несколько часов подряд, даже, если она не пошелохнется. Я знаю, что она по-прежнему лежит здесь, в этой кровати, я направляюсь к ней, к ее неподвижному телу. Я рад, что теперь стоит тишина, мне был ненавистен этот жуткий скрежет аппарата для вентиляции легких. Мне нравится наблюдать, как она дышит самостоятельно, как поднимается ее грудь. Это означает, что она жива. Я дотрагиваюсь до ее лица.

— Проснись, маленькая рыбка. Пожалуйста, проснись.

Она не открывает глаз, и внутри меня начинают клокотать слезы. Я осторожно отодвигаю одеяло, прикрыв ей верх. Она одета в мягкую свободную хлопчатобумажную ночнушку, я приподнимаю ее наверх — на ней памперс. Осторожно я отдираю липучки — он чистый, и на ее бедрах нет покраснений или сыпи. Хорошо, поскольку медсестры имеют строгие инструкции — проверять памперс, менять его и переворачивать ее каждый час, чтобы у нее не было пролежней.

Я опускаю взгляд на ее лобок — волосы отросли. Они не выбриты и не подстрижены, как она обычно делала. Странно он выглядит совершенно неэротичным. В голове у меня звучит голос, который говорит: «Иногда когда мы делаем что-то интимное, например чистим зубы или бреем, это касается мужчин, они открывают глаза».

Может быть.

Я перевожу взгляд на ее спящее лицо.

Нежно раздвигаю ее ноги и опускаю язык во влажную щель. Никто меня не видит. Даже луна. Как только мой язык прикасается к ее мягкой плоти, мои глаза наполняются слезами. Ой бл*дь. Какого хрена я делаю? Слезы текут у меня по лицу, пока я продолжаю вылизывать ее. Она еще вкуснее, чем прежде.

«Проснись, Далия. Просыпайся».

Она не реагирует, не становится более мокрой, не просыпается, и я начинаю себя чувствовать намного хуже, самым отвратительным извращенцем. Я опускаю липучки памперса на место и прикрываю ее одеялом, целую в щеку.

— Я люблю тебя, маленькая рыбка. Я на самом деле, очень тебя люблю, — шепчу я.

Она не отвечает.

— Хорошо высыпайся, увидимся утром.

Я отхожу от кровати и открываю дверь. Медсестра поднимается со стула, стоящего недалеко от двери. Она входит в комнату и закрывает за собой дверь. Я тащусь наверх и заваливаюсь на кровать, но я не могу заснуть от непередаваемого беспокойства. В конце концов, я поднимаюсь и иду к шкафу. Внутри одного из ящиков я нахожу коробку с мастурбатором, который она мне подарила.

«Он для того, когда меня нет с тобой рядом», — сказала она тогда.

О, Далия.

Я ложусь на кровать, приподнимаю подушки, открываю смазку и включаю гаджет. Я вспоминаю себя, облизывающего ее, не сегодня, а когда она впервые вошла в мой дом. Она настолько светилась жизненной силой и была слишком гордая, как королева. Боже, как бы я хотел сделать все по-другому, если бы знал тогда, как мало времени нам останется провести вместе.

Гаджет мягко жужжит. Я представляю ее бедра и как погружаюсь в ее восхитительное тело, она извивается и стонет подо мной от экстаза.

«Трахните меня жестко, Зейн. Трахни меня».

Ее глаза закрыты, она выгибается, я захватываю ее сосок губами, она стонет от удовольствия.

«Кончи в меня, Зейн, наполни меня своей горячей спермой».

Я кончаю очень тяжело, все тело дергается, желая ее.

В течение некоторого времени я лежу изможденный, не в состоянии даже пошевелить рукой. Я выключаю мастурбатор и салфеткой очищаю себя. Я заползаю под одеяло и пытаюсь заснуть. Завтра. Может завтра она откроет свои прекрасные желтовато-зеленые глаза.

Август

40. Зейн

Я просто напоминаю тебе, маленькая рыбка, что концерт Андре Рейе будет через месяц. Я буду играть в Королевском Альберт-Холле в присутствии сотен людей, но это будет только для тебя. Для тебя даже приготовлено место в ложе. Пожалуйста, постарайся присутствовать на моем концерте, Далия. В конце концов, ты об этом мечтала...

Октябрь

41. Ольга 

В полночь я увидел солнце, сияющее, словно в полдень.

«Золотой Осел» Апулей

Я наклоняюсь и глажу ее волосы.

— Пора просыпаться, — говорю я ей, так я делаю каждый день с тех пор, как ее привезли из больницы. — Давай! Ты сможешь это сделать.

За все эти месяцы, я не чувствую от нее никакой реакции, но сегодня явно что-то изменилось. Я чувствую это, пока прикасаюсь к ее щеке.

— Просыпайся, храбрый американский Орел и поймай змею, — эмоционально шепчу я.

Выпрямляюсь и еще раз смотрю на ее лицо.

Да.

Подергивание.

Ее лицо подергивается.

Я обхватываю себя руками и начинаю молиться. Мне нужно позвать медсестру, но я не зову, я все еще продолжаю молиться.

— Просыпайся. Давай, просыпайся. Сегодня очень важный день. Ты должна проснуться. Ну же. Сегодня ты просто необходима Зейну. Ты должна проснуться, храбрый Орел.

Я жду.

И опять.

Ее палец... дергается.

У меня перехватывает дыхание. О Боже, пожалуйста, пусть это произойдет, и она проснется.

42. Далия Фьюри 

Я все время слышу приглушенные голоса, но я не могу им ответить, потому что сплю или не сплю, не могу понять. Потом мне кажется, что мне говорят почти на ухо. Я почти играюче и без всякого контроля вхожу в свои воспоминания или сны, то мне кажется, что окружена огненными шарами, то я снова ребенок и гуляю по лугу.

Иногда чувствую, как тело перемещается на кровати.

Периодически опять слышу голоса людей, которых люблю. Я понимаю все, что они говорят, и я хочу ответить, ох, я так сильно хочу им ответить, но я похожа на безголосое дерево, одеревеневшая и заиндевевшая, потому что самостоятельно не в состоянии пошевелить своими конечностями.

Я знаю, что сегодня великий день.

Зейн будет давать концерт с Андре Рейе. Я так горжусь им. Несмотря ни на что, я не могу пропустить такое зрелище. Я изо всех сил пытаюсь открыть веки и мне удается приоткрыть глаза. Свет настолько яркий, что вызывает такую резь в глазах, болью отдаваясь у меня в мозгу, слепя, что я тут же их закрываю. Я слышу какое-то движение, шуршание занавесок, я снова с большим усилием пытаюсь открыть глаза на этот раз полностью. В полумраке комнаты я смутно вижу очертание фигуры, которая приближается ко мне.

— О, моя дорогая, моя дорогая девочка, ты очнулась! — говорит размытое очертание чуть ли не плача.

Ольга. Этот голос принадлежит Ольге.

— Удивительно. Ты проснулась сегодня. Я чувствовала, что ты проснешься. Сегодня Зейн играет на концерте. Он уже находится в концертном зале. Я позвоню ему. Он так будет счастлив. Это чудо.

Я медленно отвожу глаза в сторону, а потом опять возвращаю к ней, она хмурится.

— Ты не хочешь, чтобы я звонила Зейну?

Я пытаюсь подвигать бровями и мигаю.

Некоторое время она молча смотрит на меня, потом вдруг говорит:

— Ты тоже хочешь пойти на концерт, ты хочешь его удивить?

У меня в глазах собираются слезы, стекающие вниз по вискам. Я опять двигаю бровями и снова моргаю.

Она начинает плакать.

— Ты на самом деле научилась летать, не так ли? — задыхаясь спрашивает она. — Ладно, я позвоню Ною и Стелле. Они знают, что нужно сделать. Стелла тебя красиво принарядит, а Ной транспортирует в Альберт-Холл. Не волнуйся, мы доставим тебя туда.

Я приподнимаю брови. Кажется, мне удалось более легко это движение, выполнить его оказалось намного легче, чем первоначальное. В этот момент я чувствую, как меня опять накрывает сон, но я почему-то полностью уверена, что они смогут разбудить меня к началу концерта.

Стелла просто орет мне на ухо, и я просыпаюсь. Уже без труда открываю глаза, в комнате царит полумрак, открываю рот и вылетает единственное слово:

— Кебаб, — звук пронзительный и странный, даже для моих ушей.

— О, ты такая идиотка, знаешь ли? — восклицает она, с улюлюканьем и смехом. Она обнимает мое лицо руками и целует меня в губы.

— Я люблю тебя, Далия. Я люблю тебя, — нараспев произносит она.

Я улыбаюсь ей.

— Я позвонила Молли, — говорит она, — она вот-вот привезет тебе одежду. На два размера меньше. Боюсь, что ты превратилась в одну из тех тощих сук, — весело щебечет она.

— Я... не... хочу... одевать... брю... ки, — тихо, почти шепотом говорю я.

— Согласна, на концерте будет выглядеть не очень, — ухмыляется она.

Ольга приносит подушки и подкладывает их мне под голову, я оказываюсь в полу лежачем положении. Медленно по крупицам, я начинаю произносить слова, которые выходят из моего хриплого, давно не практиковавшегося рта. Стелла звонит маме и Дейзи, они обе рыдают от счастья. Дейзи заявляет, что это чудо, но я знаю, что это совсем другое — любовь. Большая и сильная любовь Зейна протянула руку и прикоснулась ко мне, пока я все время находилась в том, белом мире. Я всегда его ждала. Всегда.

После разговора с мамой и сестрой, я в оцепенении наблюдаю за Стеллой, делающей мне маникюр и педикюр, теперь ногти покрашены в перламутрово-розовый цвет.

— Марк, — говорю я.

И ее глаза тут же загораются.

— Ах, Далия. Мне кажется я в него влюбилась.

Я улыбаюсь от счастья.

— Правда?

— Да. Он такой замечательный, — восклицает она.

— Я так рада за тебя, — говорю я.

В этот момент прибывает Молли с платьем.

— Я расскажу тебе все завтра, — обещает Стелла.

— Хорошо.

Платье очень красивое: бархатное, с высоким воротником, темно-зеленое, длинное. Они обе помогают мне одеться, потом Ной нежно, словно я что-то очень дорогое и хрупкое, поднимает меня с кровати, сажая в инвалидное кресло, которое по-видимому Зейн заказал почти год назад.

Я смотрю на всех них с любовью и благодарностью.

— Я так вас всех люблю, — шепчу я.

Со своего места в ложе я наблюдаю, как музыканты выходят на сцену и занимают свои места. Сердце оголтело стучит в ожидании пианиста. Наконец, он появляется. О! Вау! Насколько он красив: в черном фраке, белой рубашке с бабочкой.

Это мой мужчина.

Я так его люблю, что все мое тело начинает дрожать. Он поворачивается к залу и натянуто улыбается, публика продолжает рукоплескать.

Затем, словно против воли, его глаза, как бы мимолетом проходятся по моей ложе. Он отводит взгляд, потом возвращает, мы смотрим друг на друга, и весь рукоплескающий зал отходит на второй план — только наши глаза, встретившиеся друг с другом. Он качает головой, будто не верит себе.

Я улыбаюсь ему.

Зейн открывает рот, желая что-то сказать, с недоверием поднимает вверх руку. Он переводит взгляд на Ноя, видно Ной кивает ему в ответ, потом опять возвращает на меня свой взгляд. Какой-то музыкант дотрагивается до его руки, он не понимающим взглядом смотрит на мужчину. Он что-то отвечает ему и тут же поворачивается ко мне, словно боится, что я мираж и могу исчезнуть в один миг. На его лице отображается радость и любовь, он делает шаг вперед, словно собирается пойти ко мне, но я слегка качаю головой. Он останавливается.

«Сыграй для меня, Александр Маленков», — шепчу я одними губами, улыбаясь ему.

Он медленно кивает и садится за сверкающий рояль, поднимая на меня глаза и не на минуту не отрывает. Андре Рейе выходит на сцену, его встречают овации.

К моему удивлению он начинает рассказывать обо мне!

Он говорит о женщине, которая тайно сделала ксерокс нот своего парня-музыканта. Он смешно рассказывает, упоминая массажистку.

— Это сказка о великой любви, о храброй женщине, которая своей жизнью пыталась спасти музыканта, впав от несчастного случая на целый год в кому. Врачи думали, что она не сможет вернуться к нормальной жизни, но вопреки всему — сегодня она здесь с нами. Пожалуйста, давайте поприветствуем Далию Фьюри.

Он поднимает правую руку и указывает на мою ложу. Все поворачивают головы, с любопытством рассматривая меня, встают и хлопают.

Я краснею, краска заливает мне шею и лицо. Откуда, черт побери, Андре Рейе узнал, что я буду сегодня здесь? С замешательством и смущением, я перевожу взгляд на Зейна. Он улыбается, его сердце переполняется гордостью. Я поворачиваю голову и смотрю на Ноя, и вдруг мне становится все ясно. О, Ной. Молчаливый, сильный и верный до мозга и костей Ной, это он обо всем сообщил Андре Рейе.

— А сейчас... впервые ... дебютное выступление, дамы и господа, Александр Маленков, —

зал взрывается аплодисментами.

* * * 

Произведение Зейна настолько красиво, не передать словами, но мне оно очень знакомо, я уже слышала его тысячу раз. Я изо всех сил на середине концерта борюсь со сном, и на самом деле засыпаю. Я даже не понимаю, как оказываюсь дома.

Я просыпаюсь, еще сонная и вижу Зейна, сидящего рядом со мной на нашей кровати.

— Ты проснулась, — говорит он так, словно я до этого не проспала целый год. У меня такое чувство, будто все произошло только вчера — я взяла его ноты, отсерокопировала и отправилась к Эллиоту, разве нет? Остальное помню совсем нечетко. Я вспоминаю, как бегу, быстро, чуть ли не падая, а потом взрыв. Огненный шар, который поднял меня в воздух и заставил лететь... чернота. Я напрягаюсь, пытаясь вспомнить.

— Что? — спрашивает он.

— Кто-то пытался тебя убить, — шепчу я.

Он кивает.

— Кто?

— Теперь это не важно, все уже давно в прошлом. О чем я действительно жалею, так это о том, что случилось с тобой, потому что бомба предназначалась мне, и от этого становится еще тяжелее.

— Нет, все не так плохо. Но мне необходимо узнать — кто это был?

Он вздыхает.

— Ленни.

— О, мой Бог. Я никогда не доверяла ему. А вдруг он попытается предпринять что-то снова? — обеспокоенно спрашиваю я.

Он смотрит на меня, и я вижу в его глазах жесткость.

— Больше он никогда не сможет обидеть не тебя, никого-то еще. Я отошел от дел. Ты все, что мне нужно. Благодаря твоей изобретательности и храбрости, сейчас — я музыкант.

— Сегодня ты просто был великолепен, — шепчу я. — Я всегда знала, что ты великолепный пианист.

Он отрицательно качает головой.

— Нет, это ты великолепна.

— Мне жаль, что я не дослушала твой концерт до конца.

— О, детка, не думай об этом. Я люблю тебя.

— Я знаю, — отвечаю я ему с улыбкой.

Он с восхищением дотрагивается до моего лица.

— Знаешь?

Я улыбаюсь ему в ответ.

— Да. Я слышала, как ты разговаривал со мной, пока я спала.

— Отлично, тогда ты точно слышала, насколько никчемна моя жизнь без тебя и как сильно я скучал по тебе?

— Может слышала, а может и нет. Но если ты все повторишь, я не буду против.

— Я хочу показать тебе, как сильно я скучал, но все еще боюсь прикоснуться.

— Почему?

— Что если ты опять заснешь на середине действия? Я никогда не смогу оправиться от такой обиды.

Я смеюсь в ответ.

— О, Зейн. Мне так повезло с тобой.

Он вздыхает.

— Мы будем заниматься сексом сегодня?

— Мы будем бесконечно заниматься любовью, поскольку я собираюсь исследовать и вернуть контроль над каждым сантиметром твоего тела, но только не сегодня. Сначала пусть тебя завтра осмотрит врач.

— Тогда чем мы займемся сегодня ночью? Мне кажется, я уже не захочу спать.

Он ухмыляется, как мальчишка, выглядя при этом таким красивым и неотразимым.

— У меня много всего накопилось, чтобы показать и рассказать. Ты пропустила целый год.

— Да, и что же я пропустила?

Он достает из кармана свой телефон.

— Ну, думаю стоит начаться с того, как однажды ночью, пока ты спала, лиса со своим потомством пришла к тебе в гости. Давай, я тебе все покажу.

Я наблюдаю как он скролит все видео, которые специально сделал для меня, и точно знаю, что у нас все будет хорошо.

43. Александр Маленков

Сдается мне, что всю зиму я врал, клянясь в бесконечной любви, пока весна не усилила мою любовь.

«Зарождение любви» Джон Донн

Я медленно раздеваю ее, убирая каждый предмет одежды. Я не собираюсь спешить. Я и так раньше делал все неправильно. Сейчас, в этот раз, я собираюсь сделать все правильно, медленно и с любовью. С любовью, удерживающей душу, залечивающей одним своим прикосновением, одним взглядом. Она моя, а я ее. И это наша жизнь, просто наша.

Я задираю наверх ее юбку.

— Быстрее, — просит она, низким и жаждущим голосом.

— Ш-ш-ш, — отвечаю я, не собираясь делать что-либо быстрее. Любовь — это пытка, уж я-то знаю.

Ее бюстгальтер падает вниз, за ним идут трусики.

Ее нетерпеливый взгляд встречается с моим, мы не можем отвести друг от друга глаз. Я позволяю ей наблюдать за мной, пока мои глаза жадно бродят по ее телу. Она должна увидеть, что я полностью сохраняю над собой контроль.

Это все мое, маленькая рыбка. Я боготворю тебя.

Ее глаза затуманены, как только я кружу языком вокруг ее восхитительно розовых сосков. Я захватываю их в рот, все мое тело отзывается на нее и полыхает жаром.

— Оооо, — стонет она, выгибаясь мне навстречу.

Мы нашли друг друга. Я нежно посасываю ее.

Она запускает пальцы мне в волосы и издает мурлыкающие звуки, словно маленький котенок. Это так мило, Господи, как я скучал по этим звукам. Я перевожу взгляд вниз по ее телу, у нее перехватывает дыхание.

— О да, — хнычет она.

Это было так давно, как давно это было.

Я поднимаю голову и опускаюсь на ее губы. Мне хочется прикусить пухлую нижнюю губу, изнасиловать ее, как пещерный человек, но я не могу. Я медленно ее целую, нежно, как растекающееся масло. Наши языки играют свой танец, губы сливаются в одно, я чувствую, как она тает от моих прикосновений. Мы возбуждены настолько, что сливаемся в своей страсти во что-то единое, становясь одним целым.

Я подхватываю ее руками под задницу. Нежно, аккуратно скольжу в нее пальцем, чувствуя дрожь, поднимающуюся по ее телу и переходящую в вибрирующий стон, который она выдыхает мне в рот. Внутри меня растет и поднимается жар, я никогда не ощущал такого раньше. Он становится все сильнее и сильнее, готовый поглотить все. Я чувствую, как бешено колотится мое сердце, а душа начинает парить.

Она отчаянно желает и стремиться заполучить меня, поэтому двигается навстречу к моей руке. Ее глаза сверкают от похоти, такой же, как и у меня.

— Я не хочу кончать от твоих пальцев, — умоляет она меня, наполовину прикрыв глаза.

Я до сих пор отчетливо помню момент, когда однажды склонился над ее обездвиженным телом. Она смеялась, когда я рассказывал ей. «Тебе следовало продолжать заниматься со мной сексом, — сказала она. — Возможно я была бы первым человеком в коме, испытывавшем оргазм». Она так говорит, потому что не знает, насколько разбитым и потерянным я был без нее и сколько раз я плакал.

Я раздвигаю ее бедра и передо мной открывается потрясающее зрелище: ах... сексуальная, мокрая и голодная киска. Клитор — маленький белый жемчуг, набухший и выпирающий вперед, половые губы припухшие. У меня рот наполняется слюной, я даже чувствую ее вкус, но для этого будет время позднее. Мне необходимо очутиться внутри нее. Мой член должен оказаться в ее тугой, горячей киске. Ее бедра непроизвольно подаются вперед, мне навстречу, ее сладкий секс ищет и жаждет мой член.

Это на самом деле не сон, все по-настоящему.

По истечении столького времени я наконец-то очутюсь внутри моей детки. Она тянется ко мне и зажимает мой член у основания.

— Вот черт, я и забыла какой ты большой, — шепчет она возбужденно с горящими глазами. Она нежно размазывает каплю жидкости по всей головки.

У меня вырывается стон.

— О, да.

Глядя ей в глаза, я шире раздвигаю ее ноги. Она опускает мой член к своему входу и проводит по киске вверх-вниз, потом вставляет его в себя на какой-то дюйм, на какой-то чертовый дюйм. Желание, старое, как мир, побуждает меня скользнуть в нее, и взять то, что я хочу, но я сдерживаюсь, единственная мысль, которая постоянно крутиться у меня в голове — не навредить ей. Она так похудела, стала такой хрупкой, словно сделанная из костяного фарфора. Я очень боюсь повредить ее. Ее грудь стала меньше, по бокам проглядывают ребра, выпирают тазовые кости, кожа болезненно бледная.

— Тебе не больно?

— Нет. Это так удивительно чувствовать тебя внутри.

Она резко вдыхает и перестает двигаться.

— Я сделал тебе больно? — тут же спрашиваю я.

— Нет, я просто наслаждаюсь тобой внутри.

Я знаю, что она обманывает меня, видно я причинил ей боль. Она слишком тугая после столького времени воздержания.

— Позволь мне, — говорю я, и она убирает руку от основания моего члена. Я делаю паузу, давая ей привыкнуть к моему размеру.

— Мне нравится, когда ты заполняешь меня, — говорит она, голос звучит низко с придыханием.

— Я люблю входить в тебя и находиться внутри.

— Я готова, трахни меня.

Очень медленно я вхожу в нее до конца, она приподнимает бедра, устремляясь мне навстречу.

— Ух ты! — выдыхает она.

Я начинаю задавать ритм, не дикий и не сумасшедший, идеально подходящий для двоих, которые недавно столько пережили, фактически оба вернулись с того света. Мои движения позволяют впитать выражение ее лица, звуки, которые она постоянно издает, ее запах, ощущение ее кожи, пот, выступающий у нее на лбу. Я воспринимаю все эти моменты, как что-то святое, так, наверное, ростовщик собирает свои деньги или сорока собирает блестящие предметы, с какой-то одержимостью.

Она быстро устает, ее бедра уже выбиваются из моего ритма, я выхожу из нее, хватаю за щиколотки и приподнимаю ноги вверх к ее голове. У меня мгновенно учащается пульс, такими мы и были раньше. Это никогда не изменится. Я всегда хотел видеть ее такой — готовой для меня, чтобы ее красивая киска была широко открыта. Я скольжу членом внутрь, глубже, проникая вниз в плотный, влажный проход. Ее стенки обхватывают и сжимают, жестко, я замечаю, как у нее расширяются зрачки.

— Еще…, — хрипло просит она.

Я толкаюсь еще глубже, она слишком тугая, невероятно узкая.

— Я могу принять еще больше, — с трудом выдыхает она.

Я хочу продолжить, но замечаю, что она испытывает дискомфорт. Со стоном я останавливаюсь и позволяю ей привыкнуть к моему размеру. Она начинает извиваться и двигать бедрами, вызывая огонь и лаву у меня в крови, я готов кончить.

— Мне очень нравится, когда ты так глубоко находишься внутри меня, — шепчет она.

Я начинаю двигаться, погружаясь в нее все глубже и глубже, забывая себя, пока не слышу короткий всхлип, вылетающий из ее горла, она кончает. Я сразу же отступаю, с трудом выдыхая, от напряжения у меня сжимаются легкие и семя выплескивает в нее. Я кончил так, как не кончал уже очень давно, и только она способна заставить меня почувствовать такое освобождение — жесткое и жестокое, шея выгнулась назад, рычание вырывается изнутри.

Грудь вздымается, я опускаю глаза на женщину, которую безумно люблю, у нее покраснела кожа, и она с трудом дышит.

Я убираю локон с ее лба.

— Прости, что причинил тебе боль.

— Ты не причинил мне боль, это был лучший секс в моей жизни.

Я слышу ее усиленное сердцебиение. Каждый удар ее сердца — это подарок для меня, я, на самом деле, обладаю истинным сокровищем.

— Я хочу всего тебя, — шепчет она. — Я всегда хочу тебя всего до конца, и я опять хочу.

— Ты получишь все, что ты хочешь и не один раз, когда побольше наберешься сил. Нам некуда спешить, — отвечаю я ей. — У нас впереди вся жизнь.

Эпилог Далия Фьюри Маленкова (Прошло пять лет)

Я открываю дверь холодильника и порыв прохладного воздуха, обдувает мне лицо. Я тянусь за кувшином лимонада, закрываю дверь, Марк входит на кухню.

— Привет, — говорит он.

— И тебе привет, — отвечаю я.

Он приходит вперед, на нем одеты плавки, и он босиком.

Я указываю на кувшин.

— Хочешь? — спрашиваю я.

— Господи, да, — говорит он, и опускается за кухонный островок. Он наблюдает, как я наливаю ему лимонад, по мраморной столешнице пододвигаю к нему бокал.

— Вот это да! — с улыбкой говорит он, отпивая.

— Что-то происходит? — интересуюсь я, опускаясь на табурет напротив него.

— Разве жизнь не причудливая? — удивляется он вслух.

— Что ты имеешь ввиду?

— Мне казалось, что ты предназначена для меня. Я имею в виду, если бы мне кто-то сказал, что это не так, я бы, наверное, рассмеялся. Я сказал Стелле, что был тогда полностью одержим тобой. Как только я увидел тебя, решил, что это любовь с первого взгляда. Я даже караулил тебя у твоего дома, Господи, ты ж Боже мой.

— Да, это жутковато, — хохочу я.

— А когда увидел Стеллу, подумал — прекрасная фигура, красивое лицо, но не для меня, несмотря на то, что она одна. Мы всегда ошиблись. Мы не подходили друг другу, чтобы я не пытался сделать. Со Стеллой все шло как-то иначе, наши отношения шли, как по маслу. Ты была предназначена Зейну, а Стелла всегда была предназначена мне. Я даже не могу себе представить свою жизнь без нее.

Я смотрю в его добрые глаза и чувствую себя счастливой, четыре года назад мне, наконец, удалось уговорить Зейна простить Марка. Прежде чем я собираюсь ответить, с улицы раздается крик:

— Дядя Марк, ты где?

— Аннушка требует твоего общества, — с улыбкой говорю я.

— Ну и ладно. Она позовет меня еще ни один раз, — говорит он, поднимаясь во весь рост.

— Удачи тебе! — я улыбаюсь ему, он выходит на улицу на яркое солнце.

Я смотрю в окно, Марк поднимает мою дочурку и сажает себе на плечи. Она цепляется за его шею, как маленький паучок, и они направляются к бассейну.

Я слышу шум из коридора, в дверях появляется в перевалочку Стелла, у нее седьмой месяц беременности.

— Господи, Далия. Какого черта мы делаем здесь, в этой жаркой стране? Здесь просто пекло. Я имею ввиду, еще чуть-чуть и я растаю, преврачусь в огромную лужу.

— Ну, мы все прилетели сюда в самый разгар итальянского лета, потому через два месяца ты родишь ребенка, и ты хотела съездить в Италию до его рождения, помнишь? — спрашиваю я ее.

— Это правда. Дайте мне кто-нибудь лимонад, перед тем как я упаду в обморок, — резко отвечает она.

— Здесь во всю работает кондиционер, — напоминаю я ей, ставя перед ней стакан с лимонадом.

— Ты пытаешься разрушить мой момент королевы трагедии? — спрашивает она, выпив одним глотком и поставив стакан обратно на столешницу.

— Упаси, Господи, — говорю я, и наблюдаю, как она залезает на прохладную гранитную поверхность кухонного островка.

Я залезаю и ложусь рядом с ней.

— У тебя всегда имеются прекрасные идеи.

Она поворачивает голову.

— Где Зейн?

Я переплетаю свои пальцы с ее.

— Наверху, меняет подгузник Алексею.

— О Боже. Вот еще одна радость, которая меня ожидает.

Я хихикаю в ответ.

— Уверяю тебя, это не так уж и плохо.

— Да, верно. Думаю, что следующие твои слова будут: роды — это прекрасно.

Я ухмыляюсь.

— Однозначно.

— Спасибо большое, но восьми фунтовый шар для боулинга, выстреливающий из моего влагалища, мне кажется совсем не прекрасно.

Я улыбаюсь.

— Ты побаиваешься, не так ли?

— По сути, да, если честно, то я в ужасе.

Я посмеиваюсь в ответ.

— Поверь мне, это того стоит.

— Это мы еще посмотрим, мне все кажется таким странным, зарождающаяся жизнь, человек, живущий у меня в животе, писает и опорожняется внутри. Тебе не кажется это странным?

— Ох, Стелла, — хихикаю я, сильнее сжимаю ее пальцы. Они опухли от жары. — Только ты можешь так выражаться, при этом по-прежнему быть милой.

— Кстати, дорогая, я забыла тебе рассказать, что твоя малышка сделала вчера.

— А что она сделала? — спрашиваю я со вздохом.

— На прошлой неделе я долго ей растолковывала, что когда она хочет совершить что-то плохое, означает, что дьявол нашептывает ей на ухо.

— О, так это ты ей сказала, — восклицаю я.

— На этом история не заканчивается, — почти перебивая отвечает Стелла. — Поскольку вчера я застала ее, с наслаждением раскрашивающую стены у меня в комнате. Естественно, я ее отругала, сказав, что это очень плохо, Аннушка. Если в следующий раз я увижу нечто подобное, надеру ей задницу. Она нахмурилась, внимательно глядя на меня и ответила: «Сейчас дьявол говорит через тебя, тетя Стелла?»

Я заливисто смеюсь.

— О, мой Бог. Моя дочь просто невыносима.

— Я знаю, у меня такое чувство, словно она моя дочь. У нее имеются такие же черты характера, как и у меня, ты не находишь?

— Да, она очень похожа на тебя, — соглашаюсь я, все еще посмеиваясь.

— А когда прибудет к нам Ной? — спрашивает Стелла.

— Завтра, и он сможет остаться на один день. Он почти забыл о нас, но я подталкиваю его.

— А чем можно ускорить приезд Ноя?

— Едой.

— Правда?

— Да, за банановый торт он готов пройти много миль, чтобы съесть кусочек.

— Ты шутишь? Он мне казался таким непробиваемым.

— На самом деле нет, именно к этому торту он испытывает огромную слабость.

Она смеется.

— Он по-прежнему все еще один, да?

— Да.

— А как ты думаешь, он когда-нибудь найдет кого-нибудь?

— Конечно, у него золотое сердце. И женщине, которая будет с ним, очень повезет.

Я слегка приподнимаю голову, и вижу Зейна, с Алексеем на руках, направляющегося к нам.

— Мы не помешали вам с Алексеем? — спрашивает он.

— Мама, — кричит Алексей, и Зейн тут же опускает его на столешницу между мной и Стеллой.

Его маленькие пальчики обхватывает мое лицо, и он целует меня мокрым, слюнявым поцелуем прямо в нос.

— Я пойду и взгляну, что там делает Марк, — говорит Стелла, безуспешно пытаясь поднять себя в вертикальное положение.

Зейн протягивает ей руку, она хватается за нее, подтягивая себя в сидячее положение.

— Благодарю вас, мистер, вы очень добры, — говорит она ему, удаляясь с кухни.

— Привет красавица, — мурлычет Зейн, наклоняясь для поцелуя.

Я сажусь, удерживая Алексея на коленях.

Зейн наклоняется, положив руки на столешницу и как бы заперев меня в своих объятиях.

— Довольна? — спрашивает он.

— В полном экстазе, — отвечаю я.

— Я хочу отвести тебя наверх, миссис Маленкова, — тихо говорит он.

— Прямо сейчас?

— Именно сейчас, — на полном серьезе добавляет он.

— Зачем?

— Сегодня наша годовщина.

— Нет, не может быть, — тут же отвечаю я.

— Однако, это так.

— Годовщина чего? — с вызовом спрашиваю я.

— Первый раз, когда я заставил тебя кончить.

Я медленно улыбаюсь.

— Когда Стелла уговорила меня сделать массаж опасному русскому мафиози?

Он кивает. Сейчас он уже не босс мафии, но по-прежнему русский до мозга и костей, и иногда может быть действительно опасным, если его спровоцировать. Я имею ввиду попытаться сделать массаж.

— А что нам делать с сыном? — спрашиваю я, кивая на Алексея.

— Да, брось его в бассейн, — отвечает он, с искоркой в глазах.

— У меня имеется идея получше, — шепчу я, передавая ему Алексея и спрыгивая со столешницы. Я забираю Алексея и выхожу к бассейну, где резвятся Марк и Стелла, играя с Аннушкой.

— Ты не могла бы последить за ним один часик? — прошу я, передавая своего сына Стелле.

— Я? Я что твоя няня?

— Ожидая рождения своего ребенка, мне кажется тебе стоит попрактиковаться… немного, — многозначительно говорю я.

— Давай мне своего сына, — отвечает мне она, протягивая руки.

Я передаю ей Алексея и бегом отправляюсь на кухню.

Вернее, бегом отправляюсь к своему мужу.

Больше книг Вы можете скачать на сайте - Knigochei.net

Конец.

От автора

Эта книга вдохновлена идеей, что каждый заслуживает

второго шанса...

и каждый может измениться

-pSsyiM&nohtml5

а это от меня, переводчика

=

Оглавление

Джорджия ле Карр Я не твоя собственность Серия: Босс русской мафии - 2

1. Александр Маленков

2. Далия Фьюри

3. Далия Фьюри

4. Далия Фьюри

5. Александр Маленков

6. Далия Фьюри

7. Далия Фьюри

8. Далия Фьюри

9. Далия Фьюри

10. Александр Маленков

11. Далия Фьюри

12 Далия Фьюри

13. Далия Фьюри

14. Далия Фьюри

15. Александр Маленков

16. Далия Фьюри 

17. Далия Фьюри

18. Далия Фьюрия

19. Далия Фьюри 

20. Далия Фьюри 

21. Далия Фьюри 

22. Далия Фьюри

23. Александр Маленков 

24. Далия Фьюри 

25. Далия Фьюри 

26. Александр Маленков

27. Далия Фьюри

28. Зейн 

29. Зейн 

30. Александр Маленков

31. Зейн

32. Дейзи Фьюри 

33. Зейн 

34. Стелла 

35. Зейн

36. Ольга 

37. Далия Фьюри

38. Ной

39. Зейн

40. Зейн

41. Ольга 

42. Далия Фьюри 

43. Александр Маленков

Эпилог Далия Фьюри Маленкова (Прошло пять лет)

Конец. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg