«Темная дикая ночь»

Темная дикая ночь (fb2) - Темная дикая ночь [calibre 1.39.0] 2459K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кристина Лорен

«Темная дикая ночь»

Кристина Лорен

серия «Дикие времена» #3

переводчик/редактор/оформитель: Ruby_Miller

оформление: Наталия Павлова

Любое копирование без ссылки на переводчика и группы ЗАПРЕЩЕНО!

Уважайте чужой труд, пожалуйста!

Аннотация:

Лола и Оливер поздравляют себя с тем, что их здравый смысл удержал их от логичного завершения пьяной свадьбы в Лас-Вегасе. Допусти они еще и эту ошибку, их «просто дружеские» отношения не были и вполовину такими замечательными, как сейчас…это согласно официальной версии. На самом же деле Лола хотела Оливера со дня знакомства – и со временем еще больше увлеклась его сексуальным австралийским акцентом и легким характером. Дома, в мастерской и на людях Лола инстинктивно ощущает себя комфортно, когда рядом Оливер, что почти слишком хорошо, чтобы быть правдой. Поэтому зачем портить такие хорошие отношения? Даже в то время как у него нет отбоя от фанаток комиксов, Оливер не может не думать о не случившемся с Лолой, когда у него был шанс. Он знает, чего хочет от нее сейчас… и это простирается далеко за пределы френд-зоны. Когда книга Лолы начинает получать национальное признание – а затем дело стремительно идет к съемкам фильма – Оливер старается быть там, где нужен ей больше всего. Ведь она не та девушка, которая любит все это повышенное внимание, но, может быть, она та, кто полюбит его самого. Иногда, чтобы заметить находящееся прямо перед нами, нужно сильно в это поверить. И иногда темная дикая ночь в Вегасе означает не конец дня, а начало новой яркой жизни…

Лола

Я мысленно рисую на панно, пока мы идем от ресепшн по коридору с мраморным полом: женщина в черных туфлях на пятнадцатисантиметровых каблуках и с просто бесконечными ногами покачивает бедрами с каждым своим шагом.

Покачивает бедрами влево.

Покачивает вправо.

Потом снова влево.

Мой агент Бенни наклоняется ко мне:

– Не нервничай, – шепчет он.

– Я в порядке, – вру я, но, выпрямившись, он только фыркает в ответ.

– Контракт уже составлен, Лола. Ты здесь просто показаться, а не кого-то впечатлять. Улыбайся! Сегодня интересная часть всего этого.

Я киваю, пытаясь сосредоточиться на происходящем вокруг – ах, какой офис! Ах, какие люди! Эти яркие огни большого города! – но все напрасно. Я сочиняла и рисовала свою «Рыбу Рэйзор» с одиннадцати лет и с интересом тратила каждую секунду своего времени на ее создание. Ужасающая же часть – это идти по коридору вдоль стеклянных сверкающих кабинетов и глянцевых плакатов в рамках с семизначными цифрами, затраченными на производство фильмов.

Мой желудок подпрыгивает куда-то в горло, и я снова возвращаюсь в свою тихую гавань.

Покачивает бедрами вправо.

Покачивает бедрами влево.

А ноги длиной, как от земли до небес.

Секретарь останавливается перед дверью и открывает ее.

– Ну вот мы и на месте.

Все офисы студии просто до неприличия изысканные; здание ощущается современным вариантом замка. Каждая стена отделана мрамором и алюминием, каждая дверь – стеклянная. Каждая деталь мебели выполнена либо снова из мрамора, либо из кожи.

Бенни уверенно идет впереди и пожимает руку каждой из бизнес-леди по другую сторону стола. Я следую за ним, но, когда отпускаю дверь, та захлопывается слишком сильно, и звук удара стекла о металл эхом раздается по комнате – и он сопровождается двумя испуганными вздохами на другом конце стола.

Твою мать.

Я достаточно видела себя на фотографиях в стрессовых ситуациях на публике, чтобы знать, что не выгляжу сейчас потрепанной. И даже не втягиваю голову в плечи. Не сутулюсь и не вздрагиваю, хотя, когда дверь с грохотом закрывается, внутри меня все становится словно стянуто сотнями тысяч узелков.

Видимо, я просто хорошо все это скрываю.

«Нью-Йорк Таймс» дал «Рыбе Рэйзор» превосходный отзыв, но описал меня как «отстраненную» во время интервью, хотя сама про себя я бы сказала, что была яркой и обворожительной. «Лос-Анджелес Таймс» дал определение нашему телефонному разговору как «серии длинных продуманных пауз и односложных ответов», хотя мой друг Оливер сказал, что от волнения я наговорила целую тираду.

Повернувшись лицом к присутствующим, я удивляюсь, насколько те выглядят отполированными статуями. Никто ничего не говорит по поводу моего не слишком изящного появления, но клянусь, в воздухе все еще висит эхо того хлопка, пока я иду к столу.

Бенни подмигивает мне и жестом предлагает сесть. Выбрав мягкое кожаное кресло, я разглаживаю платье на бедрах и осторожно сажусь.

У меня вспотели руки, а сердце грохочет. Я снова и снова считаю до двадцати, чтобы сдержать панику.

На панно изображена девушка с высоко поднятым подбородком и с огненным шаром в груди.

– Лорелей, приятно встретиться с вами лично.

Я смотрю на говорящую это женщину и пожимаю ее протянутую руку. У нее светлые блестящие волосы, идеальный макияж и столь же идеальная, несколько безликая, одежда.

Проштудировав с утра пораньше IMDb [imdb.com – сайт с фильмами, знаменитостями, сериалами, новостями шоу-бизнеса – прим. перев.], я решила, что она – Анджела Маршалл, исполнительный продюсер, кто вместе с Остином Адамсом боролась за права снимать «Рыбу Рэйзор» в битве, о которой я даже ничего не знала.

Но на фото она была рыжей. Мельком взглянув на женщину слева, я взглядом изучаю темную кожу, черные волосы и большие карие глаза. Явно не Анджела Маршалл. Единственный человек, кого я часто видела на фото в журналах, – это Остин, но, кроме Бенни, здесь нет мужчин.

– Пожалуйста, зовите меня Лола. Приятно познакомиться… – говорю я с вопросительной интонацией, потому что в обычных ситуациях в этот момент происходит знакомство. Но вместо этого рукопожатие никак не кончается, и сейчас я не знаю, куда деть мой эмоциональный порыв. Почему никто не представляется? Разве я должна заранее знать каждого по имени?

Отпустив мою руку, женщина наконец отвечает:

– Анджела Маршалл.

Складывается впечатление, будто это был какой-то тест.

– Рада познакомиться, – повторяю я. – Не могу поверить…

Моя мысль на этом заканчивается, и все они смотрят на меня, ожидая, что я собираюсь сказать. Честно говоря, я днями напролет могла бы рассказывать, во что я не могу поверить.

Я не могу поверить, что «Рыба Рэйзор» станет известной на весь мир.

Не могу поверить, что люди ее покупают.

И я действительно не могу поверить, что такие интересные люди, работающие в этой огромной киноиндустрии, превратят мой роман в комиксах в фильм.

– Мы ни во что из этого не можем поверить, – приходит мне на помощь Бенни, при этом неловко посмеиваясь. – И в восторге от того, как все повернулось. Просто в восторге.

Женщина рядом с Анджелой всем своим видом показывает «О, ну конечно же, вы в восторге», потому как все мы знаем, что для Бенни это довольно солидная сделка: его двадцать процентов – это приличные деньги. Но это понимание тянет за собой еще одно: для меня случившееся имеет куда большее значение, чем для него. Вся моя жизнь изменилась после одной этой сделки.

И вот мы сейчас здесь, чтобы подписать контракт, обсудить кастинг и составить график.

На панно изображена девушка, вздрогнув, проснувшаяся от того, как ей в позвоночник вонзилась сталь.

Я пожимаю руку другой женщине.

– Привет. Извините, не расслышала ваше имя. Я Лола Кастл.

Она представляется как Ройя Лайани, затем смотрит на бумаги перед собой и готова пояснить, что происходило перед нашим приходом. Но прежде чем она начинает, распахивается дверь, и в стремительно вошедшем я узнаю Остина Адамса, чье появление сопровождается звуками телефонных звонков, стуком каблуков и гулом голосов из соседних помещений.

– Лола! – приветливо окликает меня он, после чего морщится, когда за его спиной резко захлопывается дверь. Глядя на Анджелу, он говорит:

– Ненавижу эту чертову дверь. Когда, блин, Джули организует ее ремонт?

Анджела отмахивается от него, чтобы не беспокоился, и наблюдает, как Остин, не обращая внимания на место рядом с ней, берет стул справа от меня. Он садится и, широко улыбаясь, изучает мое лицо.

– Я твой большой поклонник, – безо всяких вступлений и даже не представившись, говорит он. – Честное слово. Я от тебя просто в восторге!

– Я… Ну ничего себе, – неловко засмеявшись, отвечаю я. – Спасибо.

– Пожалуйста, скажи, что ты работаешь над чем-нибудь новым. Я пристрастился к твоему искусству, историям, – ко всему.

– Мой следующий роман-комикс выйдет этой осенью. Будет называться «Майский Жук», – я чувствую, как Остин взволнованно придвигается ближе, и инстинктивно добавляю: – Но он еще в процессе создания, – а когда снова смотрю на него, он с удивлением покачивает головой.

– Это нереально, да? – его взгляд теплеет, а улыбка смягчается. – Что ты вдохновитель очередного масштабного боевика?

Ситуации, подобные этой – когда я беспокоюсь, что услышу много пустых похвал – обычно заставляют меня затаить дыхание, чтобы сдержать свой скептицизм, но, несмотря на то, что он влиятельный режиссер и продюсер, Остин кажется таким искренним. Он очень привлекательный, но при этом какой-то растрепанный: его светлые золотистые волосы явно были расчесаны при помощи пальцев, он небрит, одет в джинсы и криво застегнутую рубашку, от чего правая половина длиннее левой. И его воротничок так же перекошен. Он являл собой довольно дорогой беспорядок.

– Спасибо, – отвечаю я, сцепляя руки вместе, чтобы не было соблазна теребить мочку уха или волосы.

– Я серьезно, – опираясь локтями на бедра, добавляет он, по-прежнему глядя только на меня. Сомневаюсь, что он заметил Бенни. Костяшки моих пальцев белеют. – Понимаю, что именно так мы и должны всем говорить, но в этом случае это действительно правда. Меня захватило с первой страницы, и я сказал Анджеле и Ройе, что мы должны заполучить этот роман.

– И мы согласились, – совершенно не к месту вмешивается Ройя.

– Что ж, – стараясь найти что-нибудь, кроме очередного «спасибо», отвечаю я. – Это замечательно. Рада, что роман вроде бы собрал свою небольшую аудиторию.

– Небольшую? – саркастически уточняет он, откидываясь на спинку стула и глядя на свою рубашку. – Охренеть. Я даже не успел нормально одеться.

Я прикусываю нижнюю губу, чтобы подавить смех, уже щекочущий горло. До его прихода вся эта ситуация повергала меня в безмолвную панику. Когда я была маленькой, мы делали покупки на Гудвилле [онлайн секонд-хэнд– прим. перев.], много лет использовали талоны на еду, и я по-прежнему езжу на Шеви 1989 года выпуска. Я еще толком не могу осмыслить, каково это – изменить свою жизнь, и присутствие этих идеальных Степфордских Сестер [по аналогии со «Степфордскими женами» – одноименным роману и фильму – прим. перев.] за этим столом только добавляет напряжения в эту незнакомую для меня атмосферу.

Но Остин мне кажется тем, с кем я вполне смогу работать.

– Знаю, у тебя уже об этом спрашивали, – говорит он, – я читал в интервью. Но хочу услышать непосредственно от тебя. Что заставило начать писать эту книгу? Что на самом деле вдохновило?

Меня действительно об этом спрашивали – и так много раз, что у меня появился стандартный ответ: мне нравятся женские супер-героини, потому что они отлично умеют справляться со сложными социальными и политическими ситуациями, в популярной культуре и искусстве. Я написала о Куинн Стоун, как об обычной девушке, в духе Клариссы Старлинг или Сары Коннор [героини фильмов «Молчание ягнят» и «Терминатор» соответственно – прим. перев.]: они обе добились успеха своими собственными силами. Куинн встречает странного, похожего на рыбу мужчину из иного измерения. И это существо – Рэйзор – помогает Куинн найти в себе отвагу сражаться за себя и свое окружение, и при этом понимает, что не может отпустить ее домой, даже когда должен. Эта идея пришла ко мне во сне, когда огромный, покрытый чешуей мускулистый мужчина сказал мне прибраться в шкафу. Остаток дня я провела в раздумьях: а что, если бы он на самом деле появился у меня в комнате. Я назвала его Рыба Рэйзор. И представила, что он не наваляет мне за неубранный шкаф, а скажет послать это к чертям и сразиться за что-то на самом деле важное.

Но это не тот ответ, что стоит говорить сегодня.

– Я была в ярости, – выкладываю я. – И считала взрослых либо придурками, либо засранцами, – я выжидающе смотрю в зеленые глаза Остина, пока он не вздыхает и понимающе не кивает. – Я злилась, что мой папа был в раздрае, а мама такая трусиха. И уверена, что знаю, почему придумала Рыбу Рэйзор: он грубый и не всегда понимает Куинн, но в глубине души любит ее и хочет о ней заботиться. Рисовать его самого, как он поначалу не понимает ее человеческую природу, но потом тренирует ее для сражений и в конце концов уступает ей… Я позволяла себе погрузиться целиком в их историю, когда, закончив с домашними делами и уроками, я ночами в одиночестве проводила время в их компании.

В комнате становится совсем тихо, и я ощущаю незнакомое желание заполнить эту тишину словами.

– Мне нравилось наблюдать за Рэйзором, как он начинал ценить в Куинн то, что было не типичным. Она худая и молчаливая. Совсем не амазонка. Ее достоинства – в мелочах: она наблюдательна, доверяет самой себе, не сомневаясь. И я хочу убедиться, что это не упустят. В книге много действий и жестокости, но Рэйзор не строит иллюзий насчет нее, когда она только учится драться. Его поражает, когда она выясняет, как ему противостоять.

Я смотрю на Бенни – сейчас я говорю максимально откровенно о своей книге, и на его лице ясно читается удивление.

– Сколько тебе было лет, когда ушла мама? – догадывается Остин. Он разговаривает со мной так, будто в комнате больше никого нет, и из-за тишины легко представить, что это на самом деле так.

– Двенадцать. Сразу после того как папа вернулся из Афганистана.

Комната, кажется, погрузилась в еще большее безмолвие, и Остин тяжело вздыхает.

– Блин, это дерьмово.

Я наконец смеюсь.

Он снова наклоняется, и его взгляд становится настойчивым, когда он говорит:

– Я очень люблю эту историю. И этих персонажей. И у нас есть сценарист, который сделает из этого шедевр. Знаешь Лэнгдона Макафи?

Я мотаю головой, смущенная тем, что, мне кажется, я должна его знать, но Остин только отмахивается от меня.

– Он обалденный. Спокойный, умный и организованный. И хочет писать сценарий вместе с тобой.

От неожиданности я открываю рот – я буду писать сценарий – но ничего, кроме сдавленного возгласа у меня не выходит.

Не обращая внимания на мое потрясение, Остин продолжает:

– Я не хочу слишком много об этом говорить, ладно? – и сам уже кивает, будто подсказывая. – Я хочу, чтобы получилось все, чего ты хочешь, – наклонившись, он улыбается: – Хочу, чтобы ты увидела, как твоя мечта претворяется в жизнь.

***

– Расскажи еще разок и по-подробней, – говорит Оливер. – Не уверен, что в первый раз ты говорила по-английски.

Он прав. Я еле дышала – с трудом соображая, какие подобрать слова – с тех пор как ворвалась, болтая без умолку, в его магазин комиксов «Downtown Graffick». Оливер смотрел на меня, и его милая улыбка медленно таяла, превращаясь в замешательство, пока я фонтанировала сотнями бессвязных слов посреди магазина. Я провела два часа в дороге от Л-А [Лос-Анджелес – прим. перев.], вися на телефоне с папой и пытаясь переварить, о чем говорили на встрече. Не то чтобы это действительно помогло, потому что, вот, пожалуйста, говорить об этом вслух в присутствии одного из важных для меня людей ситуацию становится еще более сюрреалистичной.

За все те восемь месяцев, что мы дружим, не думаю, что Оливер видел меня в таком состоянии: задыхающуюся и заикающуюся, на грани слез от потрясения. Я всегда гордилась собой, что я спокойная и невозмутимая даже в кругу друзей, и сейчас пытаюсь взять себя в руки, но это чертовски трудно.

Они

снимают

фильм

на основе моих детских идей.

– Ладно, – я делаю большой вдох и медленно выдыхаю. – На прошлой неделе позвонил Бенни и сказал, с фильмом что-то происходит.

– Я думал, он только разослал…

– Несколько месяцев назад, – перебиваю его я. – Все верно. Или это была тишина перед взрывом? Потому что по дороге от его офиса к их он сказал мне, что была настоящая битва за право… – я прижимаю ладонь ко лбу. – Я вспотела. Ты только взгляни на меня: я вся мокрая.

Он смотрит на меня, и его взгляд смягчается, когда, засмеявшись, он слегка качает головой и возвращает свое внимание к только что вскрытой коробке к книгами.

– Это невероятно, Лола. Просто продолжай рассказывать.

– Всех сделали Columbia и Touchstone, – говорю я. – Мы были в их офисах и встречались кое с кем.

– И? – глядя на меня, он вытаскивает книгу из коробки. – Они были впечатлены?

– Думаю… – я останавливаюсь на полуслове, вспомнив, как это ощущалось, когда Остин перевел свое внимание на остальных, и встреча превратилась в мешанину названий и пометок внести в расписание Лэнгдона первую встречу по обсуждению сценария и посмотреть, можем ли мы к полудню предоставить Митчеллу план кассовых сборов, – да. Там были пара неразговорчивых, но исполнительный продюсер – Остин Адамс – был по-настоящему милым. А я была так потрясена, что не знаю, сколько мне понадобится времени, чтобы к этому привыкнуть, – проведя обеими руками по волосам, я поднимаю голову вверх. – Все это такое безумие. Этот фильм.

– Ага, фильм, представляешь – вторит мне Оливер, и когда я поворачиваюсь к нему, вижу, как он смотрит на меня своими загадочными голубыми глазами. Он облизывает губы, и мне, пожалуй, стоит отвернуться. Он мой муж в прошлом и увлечение в настоящем, но оно всегда будет безответным: наш брак в общем-то никогда не был настоящим. Это было «что мы сделали в Вегасе».

Конечно, две другие пары, что встретились в Вегасе – наши друзья Миа с Анселем и Харлоу с Финном – сейчас счастливо женаты. Но иногда мы с Оливером (особенно, когда выпьем) любим похвалить друг друга, что мы единственные, кто провернули эту свадебную ерунду в Вегасе, как нормальные люди: сначала сожаление, затем аннулирование и похмелье. И учитывая эмоциональную дистанцию, которую он всегда держит, я почти уверена, что из нас двоих он тот, кто на самом деле одобряет такое решение.

– И это было не просто «о-о, нам нравится идея, давайте купим и посмотрим, что из этого можно сделать», – продолжаю я. – Купив, они уже знали, кто будет режиссер. И сегодня мы говорили о кастинге. У них полно больших эффектных парней, кто жаждет принять участие.

– С ума сойти, – бормочет он, придвигаясь ближе и внимательно глядя на меня. И если бы я не знала Оливера так хорошо, решила бы, что он смотрит на мой рот. Но я хорошо его знаю: он просто вглядывается в каждую черту моего лица, пока я говорю. Он потрясающий слушатель.

– И… я собираюсь совместно писать сценарий! – немного задыхаясь, добавляю я, и его глаза округляются.

– Лола! Лола, черт возьми.

Пока я пересказываю сегодняшнюю утреннюю встречу, Оливер возвращается к распаковыванию новой партии комиксов, время от времени поглядывая на меня со своей все поглощающей легкой улыбочкой. Я думала, что за все это время научилась понимать, о чем он думает или как реагирует на что-то. Но он по-прежнему во многом мною нечитаем. Лофт, в котором я живу на пару с моей подругой Лондон, находится всего в паре кварталов от магазина Оливера, и хотя я вижу его почти каждый день, бóльшую часть времени по-прежнему ощущаю себя пытающейся понять, что он имеет в виду, или что означает каждое его слово, или, например, задержавшаяся на мне улыбка. И будь я похожа на Харлоу, я бы просто спросила.

– Значит, ты с нетерпением ждешь его выхода на экраны? – спрашивает он. – Это произошло так быстро, что мы не успели обсудить. Знаю, многие авторы не в восторге от конечного результата адаптации.

– Издеваешься? – восклицаю я. Как он может всерьез об этом спрашивать? Единственное, что я люблю больше комиксов, – это фильмы по комиксам. – Это как снег на голову, но при этом потрясающе.

А потом вспоминаю, что меня ждет email с семнадцатью вариантами сценария в качестве «рекомендации», от чего накатывает легкая тошнота.

– Это почти как строительство дома, – говорю ему я. – Но мне хочется заморачиваться вопросом вселения, а не подбирать ручки к шкафам и светильники.

– Давай просто надеяться, что они не позовут Джорджа Клуни на роль твоего «Бэтмена», – замечает он.

Я поигрываю бровями.

– Пусть позовут мне Джорджа Клуни для всего, чего угодно, сэр.

Из-за полок появляется НеДжо, единственный работник Оливера, находящийся вечно под кайфом чувак с ирокезом, к которому мы ощущаем такую же привязанность и обожание, какую испытывает хозяин к своему домашнему любимцу.

– Клуни гей. Вы же знаете, да?

Мы с Оливером не обращаем на него никакого внимания.

– На самом деле, – добавляю я, – если эти два слова – Джордж Клуни –когда-нибудь включат в оксфордский словарь английского языка в качестве глагола, я тут же добавлю их в список часто употребляемых выражений.

– Типа «вас когда-нибудь клунили»? – предлагает Оливер.

– Точно. «Мы пошли гулять, а потом нас отклунили аж до двух часов. Приятного вечера».

Оливер кивает и убирает в ящик ручки.

– Наверное, мне тоже стоит добавить.

– Видишь? Вот поэтому мы и дружим, – отвечаю я. Быть рядом с ним – как находиться под дозой ксанакса [успокоительное – прим. перев.]. Он меня всегда успокаивает. – Если Джордж Клуни станет глаголом, это будет такое важное событие, что станет не важно, гей он или нет, ты тоже захочешь его использовать.

– Он стопроцентный гей, – уже громче заявляет НеДжо.

Скептически фыркнув, Оливер наконец поворачивается к нему.

– Я так не думаю. Он ведь женился.

– Да ну? – спрашивает НеДжо, облокачиваясь локтями на стойку. – Но будь он таким, ты бы его все равно хотел?

Я поднимаю руку.

– Да. И не сомневайся.

– Я не тебя спрашивал, – отмахивается от меня НеДжо.

– А кто спереди, кто сзади? – уточняет Оливер. – Меня отклунит Джордж Клуни, или это я буду клунить?

– Оливер, – отвечает НеДжо. – Это же Джордж мать его Клуни! Его нельзя клунить.

– Мы потихоньку превращаемся в идиотов, – бормочу я.

Они оба не обращают на меня внимания, и Оливер наконец пожимает плечами.

– Ну ладно. Да. Почему нет?

– И наш IQ медленно, но верно снижается, – продолжаю я.

НеДжо делает вид, будто хватает кого-то сзади и делает несколько толчков бедрами вперед и назад.

– Вот это. Позволишь ему?

Пожав плечами, Оливер отвечает:

– НеДжо, я и так понял, о чем мы. И так же в курсе, как выглядит секс между двумя мужчинами. Я говорю, что если вдруг я буду с парнем, почему это должен быть плохой Бэтмен?

Я машу рукой у него перед лицом.

– Нам нужно вернуться к той части разговора, где шла речь про мой комикс и фильм.

Оливер расслабленно поворачивается ко мне и улыбается так сладко, что у меня внутри все тает.

– Точно. Это офигенно, Лола, – он наклоняет голову и взглядом синих глаз удерживает мой. – Я чертовски горд тобой!

Я улыбаюсь и втягиваю в рот нижнюю губу, потому что когда Оливер так на меня смотрит, я не в состоянии чувствовать себя хоть немного спокойно. Но еще ужасней брякнуться перед ним в обморок; просто мы так себя не ведем.

– И как ты собираешься это отпраздновать? – спрашивает он.

Я оглядываю магазин, будто ответ где-то здесь.

– Потусить здесь? Не знаю. Может, стоит пойти поработать.

– Ну нет, ты постоянно в разъездах, и даже когда появляешься дома, вечно работаешь, – отвечает он.

Фыркнув, я говорю:

– И это говорит парень, не отходящий ни на шаг от своего магазина.

Оливер задумывается.

– Они же снимают твой фильм, Сладкая Лола, – и это прозвище заставляет мое сердце кувыркнуться в груди. – Сегодня вечером тебе нужно устроить что-нибудь грандиозное.

– Что-то типа посиделок у Фреда? – спрашиваю я. Мы там завсегдатаи. – Зачем делать вид, что нужно нечто необычное?

Оливер качает головой.

– Давай сходим куда-нибудь в центре, и тогда тебе не придется переживать о необходимости вести машину.

– Но тогда уже тебе придется как-то добираться до Пасифик-бич, – заспорила я.

НеДжо позади нас играет на воображаемой скрипке.

– А я не против, – говорит Оливер. – Не думаю, что Финн или Ансель где-то в городе, но я могу собрать девочек, – он почесывает небритый подбородок. – Жаль, что не пригласил тебя поужинать, но я…

– О боже, не беспокойся, – сама мысль, что Оливер оставит свой магазин, чтобы поужинать со мной, кружит голову и одновременно с этим погружает в панику. Не то что бы здесь все сгорит, если он уйдет отсюда засветло, но это не означает, что мое тело не начинает инстинктивно паниковать. – Я просто пойду домой и в одиночестве посхожу с ума, а потом как следует напьюсь.

Его улыбка плавит меня.

– Звучит неплохо.

– А я думал, у тебя сегодня свидание, – говорит Оливеру НеДжо, подойдя сзади с огромной стопкой книг.

Оливер бледнеет.

– Нет. Это не… В смысле нет. У нас не свидание.

– Свидание? – я чувствую, как мои брови взмывают вверх, при этом стараюсь игнорировать увеличивающийся узел у себя животе.

– Нет, это нельзя назвать свиданием, – настаивает он. – Просто девчонка через дорогу, работающая…

– В «Хард-Рок Эллисон», – нараспев заканчивает за него НеДжо.

Мое сердце падает – это не просто «девчонка через дорогу», а кто-то, чей живой интерес к Оливеру я замечала не раз – но я стараюсь, чтобы моя реакция выглядела положительной.

– Замолчи! – вскрикиваю я и шлепаю Оливера по плечу, после чего с наигранным французским акцентом добавляю: – Это очень даже свидание.

Оливер ворчит и потирает плечо, делая вид, что это куда больнее, чем есть на самом деле. И кивает в сторону НеДжо.

– Вообще-то она хотела нам обоим принести сюда ужин, в магазин…

– Ага, чтобы потом трахнуть тебя, – перебивает НеДжо.

– Или, может, просто потому, что она милая, – говорит Оливер, и в его голосе звучит игривый вызов. – Но в любом случае я предпочел бы пойти отпраздновать фильм Лолы. Я напишу Эллисон, чтобы она была в курсе.

Я уверена, эта Хард-Рок Эллисон милая женщина, но прямо сейчас – зная, что у Оливера есть номер ее мобильного, и зная, что он может запросто написать ей об изменении в их планах – я бы хотела отправить ее под поезд, ну или что там еще жуткого желают для новой девушки. Эллисон симпатичная и общительная, и настолько стройная, что могла бы поместиться в мою сумку. Это первый раз, когда я столкнулась с возможностью похода Оливера на свидания, и первый раз на моей памяти, когда наша дружба сталкивается с этим. Мы поженились и развелись меньше чем через сутки, и хотя для меня очевидно, что он никогда не был мной увлечен, при всем при этом мы еще никогда не обсуждали свидания с другими.

Поэтому как я должна сейчас реагировать?

Круто, решила я для себя. Рада за него.

– Не переноси, – улыбаясь настолько искренне, насколько сейчас способна, говорю я. – Она милая. И возьми ее в «Bali Hai», там так красиво.

Он поднимает на меня взгляд.

– Я сто лет хотел туда сходить, ты же любишь это место. Нам нужно пойти туда вместе.

– Оливер, ты не можешь взять меня с собой на свидание.

Его глаза округляются за стеклами очков.

– Это не оно. Я не… Не собирался, – говорит он и быстро добавляет: – Лола. Это ни фига не свидание.

Ладно, значит, он не увлечен Эллисон. Узел в моем живота ослаб, и я пялюсь на стол, бросив все силы на то, чтобы не улыбнуться.

И несколько вдохов и выдохов спустя мне это удается.

Я оглядываюсь и вижу, как он, не отрываясь, наблюдает за мной со спокойным, будто гладь горного озера, выражением на лице.

О чем ты думаешь? – хочу спросить я.

Но, конечно же, молчу.

– Лола, – начинает он.

Я сглатываю, не в силах удержаться от мимолетного взгляда – всего на секундочку – на его рот. Я обожаю его рот. Он крупный; нижняя губа и верхняя одинакового размера. Они пухлые, но не женственные. Я рисовала его рот сотни раз: когда его губы чуть приоткрыты, когда сжаты в тонкую линию. Когда уголки губ приподнимаются в легкой улыбке, или выгибаются дугой, когда он хмурится. Прикушенные зубами, и – однажды – когда его рот был расслабленно приоткрыт в момент эротичного вздоха.

Успеть досчитать до двух – это все, что мне удается, прежде чем я снова встречаюсь с ним взглядом.

– Да?

За тот год, который прошел, прежде чем он наконец заговорил, в моей голове пронеслись миллионы его возможных ответов.

Думал ли ты когда-нибудь о том, чтобы меня поцеловать?

Или о нашем сексе в задней комнате?

Устроить косплей Затанны? [персонаж вселенной DC Comics, иллюзионистка и волшебница – прим. перев.]

Но он просто спрашивает:

– А что про фильм сказала Харлоу?

Сделав глубокий вдох, я убираю подальше образ, как он наклоняется ко мне и прижимается своим ртом к моему.

– Ой, как раз собиралась ей позвонить.

И тут до меня доходит, что я только что сказала.

Брови Оливера резко приподнимаются, а позади него НеДжо издает пронзительный панический вопль, означающий, что либо за нами пришли копы, либо всех нас поубивает Харлоу, и это будет целиком и полностью моя вина.

– О че-е-е-е-ерт, зачем я так сделала? – прикрыв ладонью рот, восклицаю я. После папы я одной из первых обо всем рассказываю Харлоу. Она меня укокошит, если узнает, что сначала я пришла сюда. И о чем я только думала, рассказывая ему первым? Шагнув ближе, я делаю угрожающее выражение лица. – Не смей дать ей понять, что узнал прежде нее, и что я была здесь, чтобы…

– Она будет тут через полчаса, – услужливо напоминает НеДжо.

– Полчаса! – почти кричу я. – Да она порубит нас на мелкие кусочки и похоронит где-нибудь в пустыне.

– Блин, тогда звони ей прямо сейчас, – говорит Оливер, указывая на меня пальцем. – У меня нет желания предстать перед Харлоу и ее топором.

Оливер

– А когда ты узнал, Оливер?

Я с улыбкой смотрю через стол.

– Что узнал, Харлоу?

– Давай не придуривайся, – она бросает взгляд в сторону убедиться, что Лола все еще у бара. – Когда узнал, что права выкуплены, и что дали добро съемкам?

Она выжидающе смотрит то на меня, то на Джо, но он наклоняется откусить огромный кусок своего бургера, так что отвечать приходится мне.

– Сегодня, – коротко говорю я, пытаясь прекратить лишние расспросы. Это хреновый ответ, потому что даже Лола узнала сегодня утром. А Харлоу ждет от меня отчет с точностью до часа.

Харлоу прищуривается, но сдерживает рвущийся язвительный ответ, когда с подносом, уставленным стопками, возвращается Лола. Посмотрев на меня, она одаривает меня своей заговорщической улыбочкой. Не уверен, знает ли она сама, что так делает. Та начинается с приподнимающихся уголков губ, полузакрытых глаз, после чего Лола медленно их закрывает, будто фотографирует меня. И будь это так, на фото красовался бы по уши влюбленный мужчина.

В Amazing Spider-Man 25 [комикс 1963 года, 25 – номер выпуска, комикс издавался серией – прим. перев.] есть сцена, когда впервые появляется Мэри Джейн Уотсон. Ее лицо скрыто от читателя и от Питера Паркера, и до этого момента Питер знает ее только как девушку, которую его тетя советовала пригласить на свидание, «милую соседскую девочку».

Но Питера она не интересует. Раз Мэри Джейн нравится его тете, то она явно не в его вкусе.

Потом в 42 выпуске показывают ее лицо, и Питер понимает, какая она потрясающая. Это как удар под дых: Питер оказался идиотом.

Это отличная аналогия для описания моих отношений с Лорелей Кастл. Я был женат на Лоле тринадцать с половиной часов, и будь умнее, воспользовался бы имеющимся шансом, вместо того чтобы решить – только потому, что она была в коротком платье и напивалась в Вегасе – что она не в моем вкусе.

Но спустя несколько часов уже все мы были пьяные… и неожиданно женатые. И пока наши друзья занялись осквернением гостиничных номеров – и друг друга – мы с Лолой прошагали километры, болтая обо всем на свете.

Легко быть откровенным с незнакомым человеком, и еще легче после выпитого, поэтому к середине ночи я почувствовал себя с ней в довольно близких отношениях. А когда на Стрип [участок бульвара Лас-Вегас в Вегасе – прим. перев.] спустилась ночь, намекая на удовольствие внизу живота, какое может предложить этот город, Лола остановилась и посмотрела на меня. Сверкнул маленький бриллиантовый пирсинг Мэрилин в ее губе, и я ощутил себя завороженным ее нежно-розовым ртом, на котором давно не осталось ни капли помады. Я уже протрезвел и думал о том, как завтра мы аннулируем наш брак, когда она тихо спросила, не хочу ли я снять где-нибудь номер. Для нас двоих.

Но я… не захотел. Не захотел, потому что к тому времени, как она это предложила, я понял, что она не девушка на одну ночь. Лола была той, из-за кого я мог бы потерять голову.

А по возвращении в Сан-Диего сквозь ее жизнь пронесся ураган. Во-первых, был опубликован ее роман в комиксах «Рыба Рэйзор» и тут же взлетел на верхнюю строчку чартов. А потом он стал мейнстримом и начал продаваться в крупных магазинах, а «Нью-Йорк Таймс» назвал его «очередным большим проектом». Права были проданы крупной кинокомпании, и сегодня она встречалась с теми, кто вложит в проект миллионы.

Не думаю, что у нее найдется хотя бы полсекунды подумать о романтике, но ничего страшного – я думаю об этом за двоих.

– Не знаю, кто придумал традицию, когда именинница разрезает свой торт, – говорит Лола и ставит передо мной шот с подозрительной зеленой жидкостью, – или же, как сейчас, когда проставляется девушка, по чьей книге снимают фильм. Но я не в восторге.

– Нет, – возражает Миа, – проставляется девушка, которая вот-вот покорит Голливуд.

– В наказание, – добавляет Харлоу. – И заранее.

Все поворачиваются, чтобы скептически уставиться на Харлоу. В отличие от всех нас, вся ее жизнь связана с Голливудом. Ее родители – актриса и оскароносный режиссер, а замужем она за восходящей звездой канала Adventure Channel, и я уверен, все мы думаем об одном и том же: учитывая то, кому Голливуд помогает оплачивать счета, проставляться должна Харлоу.

Словно почувствовав это, она отмахивается и говорит:

– Заткнитесь уже. В следующий раз так и сделаю.

Все приподнимают свои стаканы, и Харлоу провозглашает тост:

– За самую офигенную крутышку на свете: Лорелей Луизу Кастл! Положи на лопатки этих засранцев, девочка.

– Точно-точно! – говорю я, и, поймав мой взгляд, Лола снова улыбается своей заговорщической улыбочкой.

Все вместе подняв бокалы – Харлоу, Миа, Джо, Лола, Лондон и я – мы опустошили их, и всех нас одновременно передернуло.

Лондон, соседка Лолы, чуть не подавившись, говорит:

– Этот зеленый шартрез [ликер на травах – прим. перев.], – она кашляет, и ее светлые волосы, собранные на макушке в растрепанный пучок, чуть не рассыпаются, когда она качает головой, – должен быть запрещен.

– Он чудовищный, – соглашаюсь я.

– Я попросила бармена сделать что-нибудь, что можно было назвать Празднованием, – морщась и вытирая рот тыльной стороной ладони, говорит Лола. – Простите. У меня сейчас ощущение, что нужно в туалет.

Миа кашляет.

– Этот парень спутал праздник со страданием, – стащив мое пиво, она делает глоток и снова поворачивается к Лоле. Я так редко вижу Миа без прилипшего к ней Анселя; общаться с ней очень приятно. Она милая и нежная, как младшая сестренка. – Ну давай рассказывай, мисс Крутышка. Что там произошло утром.

Сделав глоток воды, Лола вздыхает и, широко раскрыв глаза, с ужасом вздрагивает.

– Ну вот честно, что это за жизнь, ребятки?

Прислонившись к спинке, я начинаю внимательно слушать, как Лола рассказывает все то, что по большей части я уже слышал. По правде, думаю, я бы послушал еще сотню раз, это бы не надоело. А еще я не представляю, каково ей от всего этого.

Лола, кто, по ее собственному признанию, тратит больше времени на разговоры с воображаемыми людьми, нежели с теми, кто вокруг нее, была поистине блестящей. Насколько могу, я стараюсь умерить собственную реакцию на новости о ее работе, потому что в этом отчасти заключается моя любовь к ней. Но в любом случае, не похоже, что я могу ей проболтаться, каков гений Творец, что создал эту самую сексуальную и умную девушку из всех, кого я знал. Еще так часто, как только могу, я подчеркиваю в разговоре с клиентами, что ее книга сама по себе необычная и ни на какую другою не похожая, но при этом ощущается знакомой.

От «Рыбы Рэйзор» я чувствовал такой же головокружительный восторг, что и ребенок, впервые покупающий комикс в маленьком газетном киоске. Я был одержим силой, сражениями и мощью истории, рассказанной словом и цветом. Когда мне было одиннадцать, я был самым высоким и худым ребенком в Year Seven [в Австралии группа классов в школе, включает в себя учеников от одиннадцати до тринадцати лет – прим. перев.] – в наш первый год средней школы – и местные засранцы меня метко прозвали Длинный. И даже когда к Year Eleven [то же самое, что и Year Seven, но возраст от пятнадцати до семнадцати лет – прим. перев.] мои друзья меня догнали, имя все равно осталось. Долгое время я возвышался над остальными и занялся велоспортом. А потом я перестал быть тощим – стал сильным и побеждал во всех школьных соревнованиях. И Длинный стало именем супергероя, а не слабака.

Глядя на Лолу, я поражаюсь, насколько мы похожи – предоставленные сами себе в детстве, мы превратились в амбициозных интровертов – и насколько важное место занимают комиксы в жизни каждого.

А пока она витала в идеях ее нового дела, болтая о нереальных офисах и смеясь над малоприятным началом встречи и тем, как в комнату ворвался Остин, я почувствовал, что мне нужно немного успокоиться и, забрав свое пиво, сделать глоток. Мне нужно подавить свои чувства, чтобы ощущать себя комфортно. Ведь на самом деле жизнь Лолы изменится. Туда, где поначалу была только страсть, стремительно врывается бизнес – который принесет напряженность и проблемы, которые я предвижу в большей степени, чем понимает она. Кроме того, Лола невероятно талантлива, но по-прежнему немного наивная: Голливуд воплощает мечты, но так же может быть суровым и безжалостным. Я хочу отбросить в сторону свой беспокойный рефлекс, из-за которого меня тянет немного суетиться с ней и переживать, что это ее сломает или, например, уничтожит ее искрящееся идеями творческое начало – благодаря которому она сочиняет и рисует – и я не уверен, что стоит жертвовать этим ради кусочка жизни, о которой я мечтал.

Это заставляет меня хотеть ее защитить, сказать ей, чтобы слушала свой внутренний голос, потому что для Лолы он куда реальней, чем те, что окружают ее бóльшую часть жизни, начиная с детства. Так же, как и для меня. У меня нет ни братьев, ни сестер, ни родителей. Когда я был ребенком, опеку надо мной взяли бабушка с дедушкой, и лет в восемь мне стали больше интересны Супермен и Бэтмен, нежели то, что бабуля смотрела по телевизору, или те люди, которые приходили в магазин деда.

Когда Лола подходит к концу рассказа – и когда технические подробности стали малопонятными из-за специфического сленга – начинает светиться экран ее лежащего на столе телефона, и она, мельком глянув на него, снова отодвигается ближе к спинке, не сводя с меня глаз.

– Это Остин.

Из-за того, что она смотрит прямо на меня – не на Харлоу, Лондон или Миа – мое сердце оживляется и искрит в груди.

– Ответь, – предлагаю я, кивком показывая на телефон.

Она неловко хватает его, чуть не сбросив со стола, и торопливо отвечает:

– Алло?

Не слыша разговор на той стороне, я не могу понять, почему она краснеет и улыбается, после чего говорит:

– Привет, Остин. Нет, извини. Просто только сейчас добралась до телефона.

Она внимательно слушает, а мы так же внимательно следим за ней, слушая односторонний разговор:

– Я все еще немного в шоке, – говорит она ему, – но в порядке… – она поднимает взгляд и, оглядев стол, продолжает: – Да, я вышла развеяться с друзьями… Просто местный бар… в Сан-Диего, – смеется она. – Это была сумасшедшая и долгая дорога, Остин!

Какого хера?

Я смотрю на Харлоу, которая в этот момент поворачивается ко мне, видимо, думая о том же.

Блин, он же не едет сюда? Я смотрю на часы: сейчас почти десять, плюс два часа дороги.

– Я тоже до сих пор взволнована, – говорит она, поигрывая с сережкой. – Ну, я же никогда еще не писала сценарии, так что хорошо, если буду хоть чем-то полезна… – она хихикает ему в ответ.

Хихикает.

Я снова бросаю взгляд на Харлоу.

Лола хихикает только в нашей компании. И никогда – с людьми, которых знает всего пару часов. Кроме меня в Вегасе – и я предпочитаю считать ту ситуацию чертовски уникальной.

– Не могу дождаться с ними поговорить… Нет, не буду, заключения неплохие… Я знаю, извини. Здесь шумно… Хорошо, буду, – она кивает. – Буду! Обещаю! – очередное гребаное хихиканье. – Ладно… Хорошо. Пока.

Она нажимает отбой и выдыхает, после чего скользит взглядом ко мне.

– Это был Остин.

Смеясь, я отвечаю:

– Да я уж слышал.

Даже с тем странным инородным чувством, поселившемся в моей груди, я могу себе представить, насколько это захватывающе: так быстро ощущать себя комфортно с человеком, стоящим у руля воплощения в жизнь ее главного творения.

– Он же не едет сюда из Л-А? – спрашивает Лондон с некоторым подозрением в голосе, если я, конечно, не ошибаюсь.

Мне всегда нравилась Лондон.

– Нет-нет, – отвечает Лола, улыбаясь и глядя на стол. – Он просто шутил.

Некоторое время мы просто сидим и смотрим на нее.

Харлоу первая нарушает тишину:

– Ну и какого хрена тогда он звонил?

Лола удивленно поднимает голову.

– Ой. Хм, он просто хотел знать, в порядке ли я после встречи… и что он обдумал кое-что по поводу сценария к первому фильму.

– «Первому»? – переспрашиваю я.

Она слегка расстроенно качает головой, и ее длинные прямые волосы прилипают к помаде на губах. Не в состоянии сдержаться, я тянусь вперед, чтобы убрать их. Но она тоже поднимает руку, и ее пальцы оказываются быстрее моих.

Я быстро убираю свою и чувствую, как Харлоу поворачивается в мою сторону, но не могу отвести взгляд от Лолы, которая смотрит на меня с тихим безумием в глазах.

– Черт возьми, Оливер.

Лондон берет телефон и заявляет:

– Сейчас погуглю этого Остина Адамса.

Мне она всегда очень нравилась.

– «Первому»? – снова и чуть мягче спрашиваю я у Лолы.

– Он говорит, студия думает о трех фильмах, – почти пропищала она. – И еще у него есть идеи, которые он хочет со мной обсудить.

Харлоу матерится, Миа визжит, Джо широко улыбается, а Лола закрывает руками лицо, тихо заскулив от паники.

– Вашу мать! – кричит Лондон. – Этот парень горяч! – она поворачивает к нам телефон.

Ладно, кажется, Лондон мне не настолько уж и нравится.

Не обращая на нее внимания, я напоминаю Лоле:

– Это хорошо, – и мягко опускаю ее руки вниз. Не в состоянии удержаться, добавляю: – Он сейчас хочет их обсудить? Или тебе завтра нужно быть в Л-А?

Она качает головой.

– Думаю, по телефону. Просто я с трудом представляю себе написание одного сценария, не говоря уже о трех, – говорит она и прижимает кончики пальцев к губам.

– Все решает сотрудничество, – напоминаю ей я. – Не об этом ли тебе сегодня утром говорил Остин? – ее растущее беспокойство помогает мне сдержать собственное. – Возможно, во втором и третьем фильмах ты будешь больше погружена в процесс, но это же круто, да?

Она быстро кивает, подпитанная моей уверенностью, но потом ее плечи поникают, и она невесело усмехается.

– Я не знаю, как это делается.

Я чувствую, как ее рука, подрагивающая и влажная, ложится на мою.

– Нужно еще выпить! – торжественно заявляет Харлоу, и краем глаза я вижу, как она встает заказать еще.

Джо протягивает руку и гладит Лолу по голове.

– Лола, ты звезда среди серости. Ты будешь на коне.

Я согласно киваю.

– Ты справишься. Лучше тебя эту историю не знает никто. Ты тут главная. А они просто эксперты в съемках.

Когда Лола выдыхает, ее мягкие губы образуют сладкую букву «о», и она держится за мой взгляд своим, чтобы не развалиться на части. Знает ли она, как я хочу быть ее опорой?

– Ладно, – говорит она и повторяет: – Ладно.

***

В конце концов мы расправились еще с пятью шотами каждый и перешли от обсуждения безумного дня Лолы к бурной дискуссии о том, как будет выглядеть конец света. Как обычно, виной тому был Джо, а Лола стала такой расслабленной, очаровательно хихикающей от каждого звучащего предположения – зомби, ядерное оружие, вторжение инопланетян – и кажется абсолютно счастливой и отвлеченной.

– А я говорю, всему виной будет рогатый скот, – чудом умудрившись не зацепить бокал Харлоу, заявляет Джо, размахивая руками. – Какой-нибудь коровий или свиной грипп. А может, и птицы.

– Бешенство, – пьяно кивая, говорит Миа.

– Нет, не бешенство, – качая головой, отвечает он. – Что-то, о чем мы даже еще не знаем.

– Наш оптимист, – Лондон толкает его в плечо, и он поворачивается к ней.

– Ну это же очевидно, – говорит он. – Гребаные курицы станут нашей погибелью.

Лола приставляет палец к своей голове на манер пистолета и, притворяясь, в предсмертных судорогах падает на меня. Ее волосы скользят по моей ладони и голой коже ниже рукава футболки, и это впервые, когда я не борюсь с желанием к ней прикоснуться. Накрыв рукой ее голову, я веду ею вниз, пропуская волосы через пальцы.

Приподняв голову, она смотрит на меня.

– А Оливер стопудово пьян, – объявляет неразборчиво она, и, кажется, я единственный ее слышу.

– Почему это? – спрашиваю я. Моя улыбка в ответ – это что-то подсознательное. Инстинктивная реакция на ее близость.

– Потому что ты прикасаешься ко мне, – чуть тише говорит она.

Я немного отклоняюсь, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Я часто к тебе прикасаюсь.

Она медленно качает головой, потираясь об мою руку, после чего поднимается и садится, опираясь на спинку.

– Как приятель. А сейчас как любовник.

Моя кровь превратилась в ртуть. Если бы она только знала.

– Как любовник?

– Ага, – она выглядит усталой, и глаза закрываются.

– Прости тогда, Сладкая Лола, – говорю я, откидывая ее челку со лба.

Она снова резко мотает головой.

– Не извиняйся. Ты мой герой.

Я смеюсь, но она неожиданно резко выпрямляется и говорит:

– Я серьезно. Что бы я сейчас без тебя делала? – она показывает на Харлоу: – Одна замужем, – потом на Миа: – Другая – тоже.

По-видимому, услышав нас, Лондон наклоняется вперед.

– А я вот нет.

– Ты нет, – пьяно расплываясь в улыбке, говорит Лола. – Но ты постоянно сёрфишь. Или занята в баре. Или же отшивая мужиков.

Джо согласно кивает, и Лондон слегка шлепает его по груди.

– Поэтому Оливер мой герой, – говорит Лола и поворачивается ко мне. – Я могу на тебя опереться. Ты мой угомонитель, – потом хмурится и поправляет себя: – Успокоитель?

– Усилитель, – шепчу я.

– Точно, – щелкнув пальцами, отвечает она. – Он. – Лола понижает голос и наклоняется ближе. Так близко, что мое сердце, как сумасшедшее, начинает биться в горле. – Ты никогда меня не оставишь.

– Не оставлю, – отвечаю я. Блядь. Да я и не смогу. Я бы хотел обнять ее и унести подальше, защищая от всех лживых и жадных людей, которых ей еще суждено повстречать.

– Не смей, – говорит она, держа подрагивающий от выпитого палец у моего лица.

Я наклоняюсь и прикусываю его кончик, и ее глаза округляются.

– Не посмею, – не выпуская палец из зубов, произношу я, и мать вашу, до чего же хочу наклониться еще ниже и прикусить ее губы.

Лола

Пока не выпью кофе, я самый настоящий зомби, особенно после ночи шотов, празднования и черт знает, чего еще. Я даже не помню, как добралась домой из бара, поэтому не до конца поверила своим глазам, когда в 7 утра увидела на своем диване спящего Оливера.

Высокий, он неуклюже распластался, неудобно согнувшись. Одна его нога лежит на полу, вторая упирается в конец дивана. Футболка задралась до ребер, обнажив плоский живот с темной полоской волос посередине. Ноги расслаблены, руки и шея под таким углом, что явно будут болеть, когда он проснется…

Он действительно здесь, и выглядит потрясающе.

Это не первый раз, когда он у меня после попойки, – отсюда до его магазина всего несколько кварталов, и мы дали Оливеру ключ на случай, если понадобится нас впустить, починить протекающий кран или зайти перекусить. За те восемь месяцев, что я его знаю, он спал тут дважды: один раз, когда торжественное открытие продлилось допоздна, и он едва смог добраться до нас, не то что до дома. И ушел, прежде чем я проснулась. А другой – когда после закрытия магазина мы выпили слишком много, чтобы кто-либо был в состоянии вести машину. Правда тогда это был клубок из наших спотыкающихся и рухнувших на первую попавшуюся мягкую поверхность тел.

Лондон уже проснулась и ушла – на пляж с доской, скорее всего – и я еще никогда не была так рада обнаружить его здесь без никого. Для меня самой не новость, что я веду себя как маньячка: пялюсь на него спящего – и потом сделаю все возможное, чтобы отругать себя за это – но сейчас мне просто нравится видеть его с утра. Наслаждаться им.

Я знаю, это всего лишь вопрос времени, когда Оливер отойдет от стресса из-за открытия магазина и сможет сосредоточится на других областях своей жизни… Например, пригласить кого-нибудь на свидание. Ту же Хард-рок Эллисон. Ей-богу, вокруг него в магазине всегда крутится толпа девиц в надежде, что владелец их заметит. И как бы мне ни было неприятно, знаю, что рано или поздно это произойдет. Меня тоже полностью отвлекает собственная карьера, и все эти разъезды помогают не обращать внимания на то, как сильно он мне нравится. Позволяют брать все, что я могу сейчас взять.

Но в эти последние несколько недель, даже со всем сводящим меня с ума, я словно вышла из тумана. Я вынуждена признаться самой себе, что хочу его. А вчера вечером мы флиртовали больше, чем когда-либо. В груди тревожно шевельнулись воспоминания.

Когда мы познакомились в Вегасе, он был хорош и интересен, и у него был самый сексуальный акцент, который я когда-либо слышала, но тогда я его еще не знала. Он меня не захотел? Переживу. Но то, как я проводила с ним время – практически все мое свободное, если уж честно – и видела, как прекрасно он вписался в мою жизнь, превратило мое еле заметное желание в большую ноющую боль. Теперь я узнала его, но не его сердце. Так – еще нет. А в последнее время… захотела. Захотела сказать ему: дай мне неделю. Неделю тебя, твоих губ и смеха у меня в постели. Просто неделю, и тогда я буду в порядке.

Конечно же, это не правда. И даже несмотря на то, что он меня никогда не целовал – не считая быстрого мягкого поцелуя на нашей псевдо-свадьбе – я знаю, мне было бы гораздо хуже, если бы он остался здесь на неделю и потом ушел. После этого мое сердце станет бесформенным, как растянутый от большого тела шерстяной свитер. Хотя кто знает, может быть, оно и до встречи с Оливером было деформированным. Но в отличие от моих прошлых бойфрендов – с кем-то я встречалась пару недель, с кем-то месяц – Оливер, кажется, не станет давить на мои слабые места, желая знать обо мне все подробности. Вместо этого он просто принимает все, что я ему скажу.

Может, именно поэтому у нас такие близкие отношения – ведь у меня еще не было шанса их разрушить, закрывшись именно в тот момент, когда необходима открытость и близость.

В ту ночь, когда наши лучшие друзья своими либидо крушили стены спинками кроватей в номерах в Вегасе, мы с Оливером гуляли по Стрипу и разговаривали о работе. О писательстве и иллюстрации, о женских образах в комиксах, о книгах, которые сейчас читаем. Говорили о «Рэйзоре» и буквально пару слов о его магазине, – я даже не знала, что он переезжает в Сан-Диего.

С ним так легко. Это похоже на тонких вкус какого-то восхитительного лакомства, которое я хочу продолжать есть, пока не лопну. Где-то посреди хаоса, царящего на Стрипе, я набралась смелости, чтобы остановить его на полушаге и, взяв за руку, развернуть лицом к себе.

– Наши номера, наверное, заняты, – начала я, глядя на его подбородок, после чего заставила себя встретиться с ним взглядом.

Он улыбнулся, и я впервые обратила внимания на то, какие у него идеальные зубы – ровные и белоснежные, с заостренными клыками, что делало его почти похожим на волка – какие гладкие губы и насколько голубые глаза за стеклами очков.

– Наверное.

– Но мы можем… – я замолчала, переведя взгляд в сторону.

Он ждал, следя за мной, и его глаза не выдавали, что он знал, какое именно предложение я собираюсь ему сделать.

Собрав все свое мужество, я посмотрела на него.

– Мы могли бы снять номер на эту ночь, если ты хочешь. Для нас двоих.

Выражение его лица осталось совершенно таким же – удивительный покер-фейс Оливера включал в себя милую улыбку и не осуждающий мягкий взгляд – и он очень вежливо отказался.

Я почувствовала себя униженной, но в конечном счете справилась с этим, и с тех пор мы эту тему больше не поднимали.

Позже, когда я обнаружила, что он сюда переехал, и что, помимо общих друзей, у нас есть общая страсть к комиксам, мы часто виделись, и осадок от того отказа исчез. На его место пришла своего рода идеальная дружба.

Оливер никогда меня не осуждает, не высмеивает, не давит. Он не бывает против моего молчаливого настроения, когда все, что я хочу делать, – это склониться над листом бумаги и рисовать. Он не возражает, когда я, фанатея от чего-то, болтаю об этом целый час. Оливер ненавязчиво честен, когда я рассказываю ему о новых сюжетных линиях. Он часто включает для меня странную музыку и заставляет сидеть и слушать, потому что даже если мне не нравится, он хочет дать мне понять, почему ему – да. Он может говорить о чем угодно, начиная от «Вероники Марс» [одноименный фильм и сериал – прим. перев.] и «Гена 13» [фильм и комикс – прим. перев.] и заканчивая NPR [National Public Radio, некоммерческая организация, собирает и распространяет новости с радиостанций США – прим. перев.] и ремонтом автомобилей. Или же он может просто молчать, что я тоже люблю. Он отличный слушатель, он забавный, добрый. Целиком принадлежит себе, и его природная уверенность в себе – лишь часть того, что делает его совершенно неотразимым. А тот факт, что он высокий, великолепный, с самой потрясающей улыбкой на свете, – практически контрольный в голову.

Спустя два месяца после нашего брака и аннулирования я привела его познакомиться со своим папой Грегом. Тем вечером, после куриного барбекю и чипсов с сальсой – и пока я на заднем дворе пыталась масляными красками запечатлеть закат – Оливеру поведали о моей жизни.

Когда мне было двенадцать, папа вернулся домой из своей третьей поездки в Афганистан. Он был в совершеннейшем раздрае: прошел путь от талантливого медбрата к отправленному с честью в отставку ветерану, страдающему бессонницей и прячущему на кухне оксикотин [обезболивающее, схожее с героином и опиумом – прим. перев.]. Не вытерпев и месяца, мама ушла посреди ночи, даже не попрощавшись. Ни с кем из нас.

Сначала я пыталась собрать папу по кускам, потом он меня, и так прошло несколько лет, прежде чем мы поняли, что каждый должен сам нести свою ношу. Некоторое время все было плохо, но потом стало улучшаться, и сейчас мои отношения с отцом – это самое светлое, что у меня есть. Я рассказываю ему обо всех своих мыслях, не зависимо от того, насколько они незначительные. Благодаря этому я могу держаться молодцом. Я бы предпочла больше никогда не видеть солнце, нежели его.

Я никогда не догадывалась, что именно рассказал Оливеру папа, но после того вечера вместо расспросов Оливер просто сложил все услышанное в воображаемый ящичек Лолы и оставил там. Иногда в разговорах всплывали мелкие детали – те, что до сих пор знали только Миа и Харлоу – которые давали понять, что он знал куда больше, нежели я ему говорила.

Когда все это случилось в моей жизни, рядом были Миа и Харлоу, ведь мне никогда бы не справиться в одиночку. Но если и существовал кто-то, про кого я хотела, чтобы он знал меня лучше всех, – это Оливер.

Месяц назад после нескольких бутылок пива я наконец спросила его:

– Как много тебе папа рассказал обо мне?

Он замер, держа бутылку у губ, после чего медленно поставил ее обратно.

– Он рассказал мне свою версию. От твоего детства до взрослых лет.

– Хотел бы ты услышать мою?

Повернувшись ко мне, Оливер кивнул:

– Конечно, хочу. Когда-нибудь. Когда угодно и все, что захочешь рассказать.

Тем вечером я чуть было его не поцеловала, чуть было не осмелела. Потому что когда я ответила, что хочу услышать и о нем, он выглядел настолько благодарным, настолько полным тем, что на моем лице называлось бы любовью. И тогда в первый и единственный раз я подумала, а что если он так же сильно увлечен мной, как и я – им? Но мне пришлось разрушить момент, опустив взгляд на стол.

Когда я снова посмотрела на него, у него на лице красовался фирменный покер-фейс, и он сменил тему разговора.

Я вспоминаю сейчас обо всем этом, наблюдая, как он спит. При этом желая, чтобы проснулся, и можно будет смолоть кофе. Но мой телефон делает это вместо меня, горланя на столе на максимальной громкости рингтоном Бенни.

– Алло? – я отвечаю так быстро, как только могу, едва не уронив телефон.

От звука Оливер резко садится, ошалело озираясь вокруг. Я машу ему рукой из кухни, и он, увидев меня, расслабляется. Потирает лицо и смотрит на меня с неприкрытой нежностью.

Он так же смотрел на меня тем вечером в баре месяц назад. Слегка приоткрыв рот и прищурившись без очков. Его улыбка – как появившееся из-за облаков солнце.

– Привет, – хриплым ото сна голосом говорит он.

– Лола, это Бенни, – раздается в трубке голос Бенни. – У меня тут Анджела на второй линии.

– Да? – бормочу я, не отводя взгляда от лица Оливера. Я вижу, как на нем облегчение и счастье сменяется легким смущением, когда он огладывает комнату.

Он садится, опираясь локтями на бедра и опустив голову на руки:

– Ох блядь. Моя голова.

Харлоу однажды сказала, что по тому, как на тебя смотрит человек, если видит тебя сразу же, проснувшись с утра, можно понять, какие чувства он к тебе питает. Опустив глаза, я провожу ногтем по столу, стараясь никак не интерпретировать утренний взгляд Оливера.

– Сейчас рано, и я прощу прощения, – говорит Анджела. – Ты как?

– В докофейном настроении, – отвечаю я. – И не на многое гожусь.

Оливер хохочет надо мной, сидя на диване, а Анджела в трубке смеется чуть менее искренне. Я включаю громкую связь, чтобы ему было слышно.

– Что ж, – продолжает Анджела, – вчера был большой день, а сегодня выходит пресс-релиз.

– От меня что-нибудь требуется? – спрашиваю я.

– Ничего, кроме того, чтобы ты была готова, – говорит она. – Я не хочу, чтобы ты сегодня отвечала на какие-либо вопросы. Это – наша работа. Позже мы пришлем тебе текст для соцсетей. Еще мы организовали несколько интервью. И все, что мне сейчас нужно, – чтобы ты была в курсе: что это означает.

Оливер наблюдает за мной из гостиной, нарочито выпучив глаза.

– Хорошо… – говорю я, улыбаясь и благодарная уже тому, что он здесь и слышит это из первых уст вместе со мной.

Анджела сейчас говорит чертовски серьезно. И я чувствую, что мне нужен очевидец.

– Это означает, что тебя начнут узнавать.

Оливер выглядит преувеличенно шокированным, и я подавляю смешок. В последние десять недель книга находилась в тройке лучших графических романов в списке «Нью-Йорк Таймс», но пока моя жизнь не сильно изменилась, если не считать появившихся поездок на автограф-сессии и нескольких мероприятий. Очевидно, мы оба серьезно сомневались, что наш район станет объектом паломничества для папарацци.

– Возможно, будут фотографировать и ходить по пятам, – продолжает Анджела. – Будут задавать по сотне раз одни и те же вопросы, и нужно делать вид, словно ты слышишь их впервые, и на каждый придется отвечать. Еще это означает, что ты не сможешь контролировать, что о тебе пишут. Это понятно?

Я киваю, по-прежнему не отводя глаз от смешливого взгляда Оливера, но, вспомнив, что они меня не видят, отвечаю:

– Да.

– Ты будешь великолепна, – обнадеживает Бенни. – Это фантастика, Лола.

– Так и есть, – с писком выдаю я. Знаю, Харлоу никогда не понять это мое настроение, но мне действительно хочется спрятаться и переждать в своей писательской пещерке, пока все не закончится, чтобы потом в парике и солнечных очках пойти на премьеру.

Все нормально. Я в порядке.

– Хорошо, – говорит Анджела. – В течение часа это появится на Variety. [еженедельный журнал о событиях шоу-бизнеса – прим. перев.] Наслаждайся моментом, Лола. Он твой.

Похоже, что разговор подошел к концу, но на заднем плане я слышу уже знакомый грохот стеклянной двери и приглушенный мужской голос, рычащий: «Ну что за хуйня».

Анджела прокашливается.

– А, это Остин, он хотел сказать пару слов.

– Ладно, – отвечаю я. Встав с дивана, Оливер идет на кухню.

– Лола! – кричит Остин, и я радуюсь, что у меня включена громкая связь, иначе бы оглохла.

– Доброе утро, – говорю я и слегка шлепаю Оливеру по носу, чтобы отвлечь его внимание от телефона, на который он сурово уставился.

– Слушай-ка, у меня в пять встреча, – говорит Остин, – и я просто хотел поздороваться, но вот о чем подумал вчера вечером: что, если Рэйзор будет не из параллельного мира, а вообще с другой планеты?

Я часто моргаю, а мои мысли останавливаются на полном ходу.

Глаза Оливера округляются, и он беззвучно произносит: «Какого хрена?»

– Прости, – говорю я и мотаю головой, чтобы прийти в себя. – Пришелец? С Марса, что ли?

– Ну, детали можно продумать по ходу, – как ни в чем не бывало заявляет Остин. – Просто думаю, американцам легче понять инопланетянина, нежели обитателя параллельного мира.

– Но «Доктор Кто» – крутой, – это все, что я могу возразить.

– Его делали BBC.

– То есть британцы умнее?

Он смеется, полагая, что мой вопрос риторический.

– М-да? Ну просто подумай об этом. Полагаю, мы запросто все можем поменять, и это не будет сильно влиять на сюжет – просто сделает его более доступным.

Кивнув, я снова соображаю, что он меня не видит.

– Ладно, я подумаю над этим.

– Превосходно! – горланит он. – Поболтаем позже, Лолс!

Трижды гуднув, мой телефон дает понять, что разговор окончен, и я осторожно откладываю его в сторону.

Скрестив руки на груди, Оливер опирается на раковину.

– «Лолс»?

Мои брови вздымаются практически до самого потолка.

– Мы что, начнем с этого?

Он смеется и медленно качает головой.

– Не уверен, что кто-то из нас жаждет начать с марсиан.

Подойдя к холодильнику, я достаю пачку кофе в зернах.

– Я… – я поворачиваюсь, высыпаю зерна в кофемолку и беспомощно слежу, как та с грохотом их перемалывает.

Мой мозг как каша, сердце ухнуло вниз, а легкие, кажется, просто сдались и сдулись.

Выключив кофемолку, я говорю:

– Не знаю, что и сказать. Марсианин. Натуральный марсианин. Это ведь не серьезное предложение, а? Ну то есть Рэйзор и другие из многопёровых [семейство пресноводных рыб, по-видимому, родственники Рэйзора – прим. перев.] появились в четвертом измерении, но они такие же земляне, как и мы, просто… иные. В альтернативном времени в альтернативных обстоятельствах, – схватившись за голову, я стараюсь не запаниковать. – Весь смысл того, кто он такой, – что он представитель параллельной эволюционной ветви, – я смотрю в его ярко-голубые глаза. – Но – здесь. На Земле. Единственная причина, почему ему есть дело до Куинн и ее проблем, потому что Земля – и его планета тоже. Просто немного иная ее версия.

Я знаю, что для Оливера это не новость, но еще раз проговорить это – такое облегчение. Иначе я слечу с катушек.

– Ты можешь не согласиться, Лола, – говорит он. – Хочу сказать на всякий случай, что не согласен с Остином. Сюжетная линия становится слишком навороченной.

– Я думала, мы будем обсуждать более мелкие детали, – замечаю я. – Например, навыки боя Куинн один-на-один и ее первая схватка, или как Рэйзор с отрядом Шиншилловых пришел ей на помощь.

Оливер пожимает плечами и крутит ложку по поверхности стола.

– Ну да, я тоже.

– Еще этот пресс-релиз, – я качаю головой и высыпаю молотый кофе в кофеварку. – Если ты не против, я спрячусь сегодня в магазине.

– Думаю, магазин не самое удачное место, чтобы спрятаться, Сладкая Лола.

Я киваю, обожая, как он так меня называет. Его «о» всегда получается таким волнующим, и ничто так не поднимает мое настроение, как звук его голоса.

– Есть хочешь?

Нырнув рукой под футболку, он почесывает живот, и мое сердце бомбой падает к ногам.

– Умираю от голода, – пожав плечами, отвечает он.

Махнув рукой в сторону тарелки с фруктами на столе, я достаю из шкафа над холодильником Rice Krispies [рисовые хлопья – прим. перев.], потому что знаю, он их любит. Он уже рядом со мной и достает из холодильника молоко.

– Я живу в мирке, где мне присылают копии релизов для соцсетей, – говорю я. – Наверное, пора уже завести, а?

Он смеется, очищая банан.

– Пусть Джо ведет твой твиттер. У него неплохо получится.

Я изумленно таращусь на него.

– Он будет постить члено-фотки.

Оливер пожимает плечами, будто говоря «Так и есть», после чего делает паузу, уставившись на меня.

– Что? – интересуюсь я.

– Да ничего, – он кивком показывает на фрукт в своей руке. – Просто я теперь не знаю, куда смотреть, когда ем банан. Знаешь, зрительный контакт и все такое. Не хочу наводить на мысли.

– Да уж, особенное после обсуждения члено-фоток НеДжо.

Он морщится, кладет банан в сторону и насыпает в миску хлопья.

– Передай мне нож.

Хихикая, я хватаю один, и он закатывает глаза. Каждый раз, когда он произносит «нож», я ничего не могу с собой поделать. Это один из тех немногих случаев, когда он говорит, прямо как Пол Хоган. [австралийский актер, сыгравший в фильме «Крокодил Данди» – прим. перев.]

– Ты на самом деле думаешь, люди будут меня узнавать? – покусывая ноготь на большом пальце, спрашиваю я.

Я сейчас ни капли не готова столкнуться лицом к лицу с идеей, что Рэйзор марсианин, поэтому, как ни странно, проще сосредоточиться на публичной стороне происходящего.

Оливер смотрит на меня, изучая мое лицо. Знаю, о чем он думает, когда его глаза опускаются на мой пирсинг в губе: я не сильно скрываюсь от людей.

– Разве они уже иногда не узнают?

– Только фанаты, и только дважды.

– Ну теперь их явно будет больше, – с невозмутимым спокойствием говорит он. Порой мне хочется поместить его в клетку со львом и измерить кровяное давление.

– Меня от этого мутит, Оливер. Будто мне теперь нужно надевать на голову пакет.

Он смеется и качает головой.

– Да ладно тебе, Лола. Давай не драматизируй. Ты всегда так грациозна и вежлива, почему ты думаешь, что тебе будет трудно?

– Это не так, – шепчу я.

Продолжая смотреть на меня, он самую малость качнул головой.

– Иногда мне хочется заново с тобой познакомиться, – нарезая банан поверх хлопьев, говорит он. – И уделить больше внимания.

Мое сердце катапультой отправляется в горло.

– И что это значит?

– Это значит именно то, что я сказал, – он перемешивает смесь в тарелке. – Ты чертовски потрясающая. Я хочу встретиться с тобой в первый раз снова. И хочу, что он был другим: только мы с тобой, вот как сейчас.

– С хлопьями и кофе вместо Стрипа в Вегасе?

Оливер встречается со мной глазами, и я знаю – просто знаю, и все– что он вспомнил мое неуклюжее предложение. Я наблюдаю, как он ищет нужные слова.

– Я просто говорю о ситуации, где никто не чувствует себя под давлением…

– Я не виню тебя за ту ночь, – перебиваю я. Мне нужно отделить сам момент от неприятного чувства. – Это было верное решение.

Он удерживает мой взгляд чуть дольше, после чего, слегка улыбнувшись, приступает к еде.

Я опираюсь на стойку, попивая свой долгожданный нектар богов, и наблюдаю, как Оливер ест. Можно сказать, что он худощавый: длинные линии, стройный, размахивает руками при ходьбе, весь состоит из острых углов. Но кроме того, он сильный. Прекрасно вылепленные мышцы бицепсов и плеч. Широкая грудь, переходящая в узкую талию. Я могла бы нарисовать его, думаю я. Я могла бы нарисовать его и даже сама удивляюсь тому, что вижу.

– О чем задумалась? – с полным ртом хлопьев спрашивает он. – Ты так уставилась на меня, будто удивлена, что у меня есть руки.

– Я подумала, а что, если я тебя нарисую.

Чувствую, как мои глаза округляются. Я совершенно не собиралась говорить это вслух, и мы оба это знаем. Оливер застыл так же, как и кровь в моих венах. Он смотрит на меня, словно ждет моих объяснений, но я не в состоянии вымолвить ни слова. Когда я нервничаю, в моем мозгу что-то отключается, словно захлопывается дверь.

Идут минуты, и все, что я слышу, – это собственный пульс и звуки ложки и тарелки Оливера. Нам не в новинку быть в тишине, но сейчас это слишком тяжело.

– Так значит, хочешь?

Я поднимаю взгляд на его лицо.

– Чего хочу?

Он берет ложку рисовых хлопьев, жует и глотает.

– Нарисовать меня.

Мое сердце расширяется

расширяется

расширяется

и взрывается.

– В этом нет ничего такого, Лола. Ты художник. А я осознаю, что я немного полубог, – он подмигивает и наклоняется, чтобы зачерпнуть еще ложку хлопьев с молоком.

Хочу ли я нарисовать его? Черт, да, и давайте уж начистоту: я делаю это постоянно. Но обычно по памяти, и, по крайней мере, он не в курсе, что я его рисую. А идея беспрепятственного визуального доступа к этому лицу, к этим рукам, жилистым предплечьям и широким плечам…

– Хорошо, – почти пищу я.

Он смотрит на меня, немного приподняв брови, как бы спрашивая: «Ну и?» И прежде чем успеваю это обдумать, я выхожу и несусь в свою спальню, копаюсь на столе и нахожу большой блокнот и угольные карандаши. Я слышу, как он поставил тарелку в раковину и включил воду, чтобы вымыть ее.

В моей голове каша, связные мысли исчезли напрочь. Я понятия не имею, что сейчас делаю, но если Оливер хочет, чтобы я его нарисовала… блин, да. Я заполню эскизами весь этот чертов блокнот.

Бегу назад в гостиную и чуть не падаю, поскользнувшись на деревянном полу в своих носках и успев схватиться за стену как раз в тот момент, когда Оливер, стоя ко мне спиной, смотрит в огромные мансардные окна. Он тянется рукой за спину и снимает футболку через голову.

О.

О-о-о.

– Ох, – тяжело вздыхаю я.

Он резко разворачивается и смотрит на меня, выражение его лица становится подавленным.

– Мы так не будем? О боже, мы же не будем так. Только лицо и все такое, – держа футболку у тела, он добавляет: – Твою мать.

– Все в порядке, – наконец выдаю я, уставившись на карандаш в своей руке, будто проверяя, хорошо ли тот заточен. Я смотрю на него так пристально, что уже могла бы поломать его силой взгляда. Оливер. Без футболки. У меня в гостиной. – Это совершенно нормально, я имею в виду, это очень даже хорошо – нарисовать тебя без футболки, потому что так я смогу больше сосредоточиться на деталях мышц, волос и… – я прокашливаюсь, – прочем.

Он отбрасывает футболку и смотрит на меня, словно хочет убедиться, что я уверена.

– Ладно.

Я сажусь на диван и впиваюсь взглядом на него, стоящего у окна. Он смотрит куда-то вдаль, совершенно спокоен. Не то что я, ощущающая, что мое сердце вот-вот выскочит через горло. Дольше, чем должна бы, я трачу время на его грудь, на ее очертания: идеальные круглые маленькие соски; карта мышц, состоящая из квадратов, прямоугольников, стремительных линий и острых углов. Треугольник, где его тазовые кости встречаются с мышцами. Я чувствую, как он смотрит на меня, когда я рисую полоску темных волос ниже его пупка.

– Мне снять джинсы?

– Да, – не подумав, отвечаю я и тут же вскрикиваю: – Нет! Нет. Господи боже, так нормально.

Мое сердце еще никогда не грохотало так тяжело.

Он выдает кривоватую полуулыбку. Мне не жаль потратить и год, чтобы воспроизвести на рисунке точную форму его губ в этот момент.

– Я действительно не против, – тихо говорит он.

Дьявол на моем плече говорит мне: «Давай! Соглашайся. Твой геометрический стиль будет неполным без изображения его ног. Это поможет».

Ангел же просто пожимает плечами и смотрит куда-то в сторону

– Если ты уверен, – говорю я, затем, откашлявшись, поясняю: – Ты же знаешь, мне не очень удаются ноги и…

Уже расстегнув одну пуговицу ширинки, он стягивает ткань вниз, одновременно с этим я слышу легкие щелчки расстегивающихся остальных пуговиц.

Для нашей дружбы было бы правильней, отведи я взгляд, но я не могу.

– Лола?

Мне стоит титанических усилий перевести взгляд на его лицо.

– Да?

Ничего не отвечая, он удерживает мой взгляд, стаскивает джинсы с бедер и отпихивает их в сторону.

– Да? – повторяю я. Я дышу слишком тяжело. Должно быть, это заметно.

Сейчас все по-другому. Сегодня утром произошло нечто, вышедшее за рамки обычных Лола+Оливер. Ощущение, будто мы шагнули через порог Страны Чудес.

– Где ты хочешь?

– Хочу тебя?

– Чтобы я встал.

– О-о, – я откашливаюсь. – Прямо здесь будет хорошо.

– Я не пересвечен?

Есть немного, но я не доверяю сейчас сама себе, чтобы попросить его куда-нибудь передвинуться.

– Я могу и сесть… – начинает он.

– Лучше просто ложись или… – я резко останавливаюсь, когда до меня доходит, что я сказала. Вот дерьмо, – или сядь. Сидя будет прекрасно. В общем, как угодно.

С легкой загадочной улыбкой он идет к ковру в центре комнаты и ложится посередине огромного солнечного луча.

На панно изображена девушка, смотрящая на парня, и ее кожу ласкают языки голубого пламени.

Скрестив ноги в лодыжках, Оливер складывает руки за головой и закрывает глаза.

Член.

ЕГО ЧЛЕН.

Это все, что я могу видеть.

Он там, под его боксерами, наполовину твердый и очевидно не обрезанный; он как продолжение линии его бедра.

Господи боже мой.

Он большой. И если станет тверже, то может выбить женщине все зубы, когда он трахнет ее рот.

Я склоняю голову, а моя рука зависает над бумагой. Почему он почти твердый? Такие мужские штуки случаются всякий раз, когда их рисуют? Вероятно, так. А каково это: потрясающе или дико неловко?

Думаю, у Оливера первый вариант, потому что вы только посмотрите на него. Ну то есть я имею в виду его самого. Оливера, конечно.

– Лола? Ты в порядке?

Точно. Ему ведь слышно, когда я не рисую. Я усаживаюсь на диване поудобнее и начинаю порывисто прорисовывать каждую деталь его тела: темные волоски на ногах, лепнину мышцы бедер, глубокие бороздки у бедер, и да, его очертания под тканью боксеров.

Я изрисовала десятки страниц, чтобы ухватить каждый штрих и позже выполнить в цвете. Мои руки перепачкались углем, а пальцы онемели от быстрой и напряженной работы.

– Перевернись на живот, – прошу я.

Он делает, как я сказала, и я успеваю поймать момент, как напрягаются мышцы его бедер, когда он резко приземляется на ковер – с инстинктивным выпадом вперед.

Каждый мускул в моем теле сжимается в ответ: умоляющее желание улететь за пределы Галактики.

Слева я замечаю шрам, пересекающий несколько ребер.

– Что это за шрам?

– Упал с велосипеда в ту первую поездку, – бормочет он, имея в виду «Разъезжай и Сооружай», когда он познакомился с Анселем и Финном, и они вместе колесили по Штатам и строили по пути дома для малообеспеченных семей.

Шрам довольно большой – четыре сантиметра шириной и где-то с десяток длиной – и мне интересно, как долго Оливер восстанавливался после такого.

– Я даже не знала о твоем падении. И чем ты занимался, если не мог садиться на велосипед и заниматься строительством?

Он пожимает плечами и укладывает поудобней лежащую на руках голову, а я поражаюсь, насколько ему легко в собственном теле.

– Мне наложили швы. И я взял пару дней отлежаться. Это не так страшно, выглядит куда хуже, – я согласно мычу, слушая его рассказ и работая над кривой линией его икроножной мышцы, аркой стопы и выступающей косточки на лодыжке. – В Канберре нет особых косогоров, – продолжает он, – и мы ездили на велосипедах повсюду. Этот город идеальный для этого. Удобные маршруты. Хорошие дороги. И хотя я привык ездить, мои друзья были настоящими идиотами, и из-за их идей мы все много раз падали, – я люблю его голос и растворяюсь в нем, пока рисую его позвонки, люблю изгиб линии роста волос у него над ушами и тень щетины на его челюсти. Одно дело – видеть все это, и совсем другое – касаться его, узнать руками так же хорошо, как я знаю его при помощи зрения.

Вся моя жизнь стóит фантазий на этих страницах, и я убеждена: Оливер только что помог мне создать самый сексуальный комикс, какой я когда-либо видела.

Проведя по лбу тыльной стороной ладони, со вздохом я говорю:

– Кажется, хорошо получилось.

Оливер поворачивается на бок и облокачивается на локоть. Серьезно, это почти запредельно. На белом ковре в своих голубых боксерах он выглядит, будто позирует для Playgirl.

– Сколько времени? – спрашивает он.

Я бросаю взгляд на его трусы… то есть на ЧАСЫ, стоящие на коробке.

– 08:19, – мне пора выбираться отсюда.

Он потягивается – мышцы подрагивают, кулаки сжаты – и в облегчении запрокидывает голову.

– Ты покажешь мне рисунки?

– Ни за что.

– Значит, там порно?

Я хохочу.

– Ты же в трусах.

– То есть да? Тогда я еще больше хочу их увидеть.

– Увидишь, – отвечаю я. – Когда-нибудь. Я хочу добавить нотку несдержанности в свой следующий проект, – наклонив голову, я заправляю прядь волос за ухо. – Ты помог мне с кое-какими идеями. Спасибо.

Сейчас стало неловко? Вроде нет, но, может, я просто не сильно догадливая. Это легко. Ощущается легко.

Поднявшись, он находит свои джинсы и начинает одеваться. А я прощаюсь с самым совершенным наполовину твердым членом, какой когда-либо видела.

– Просто по-дружески помог, – бормочет он. – Был рад.

– Спасибо тебе, – повторяю я.

– Рад, что как минимум немного тебя отвлек.

Я ловлю его взгляд, когда его голова появляется в горловине надетой футболки.

– Отвлек от чего?

Он смеется и подходит достаточно близко, чтобы, протянув руку, взъерошить мне волосы.

– Увидимся, Сладкая Лола.

Выйдя и квартиры, он направился к своему магазину, после чего я вспоминаю про марсианина Рэйзора и что в Variety уже разместили статью.

***

Бросив сумочку на диван, Харлоу усаживается напротив меня.

– Прости, что опоздала.

– Да ладно. Я заказала тебе цезарь, – я оглядываюсь на вход в ресторан. – Ты без Финна? Думала, он прилетел вчера вечером.

– Ему пришлось остаться на неделю. Что-то стряслось не то с предохранителями, не то с панелью управления…

Харлоу делает вид, что падает на стол и засыпает.

– Я никак не могу отследить, где он бывает, – бормочу я, держа у губ стакан воды.

– Даю подсказку. Когда я выгляжу, как сейчас, – она показывает на свой макияж и отлично уложенные волосы, – это означает, что его здесь нет. Будь он утром тут, я выглядела бы измотанной и…

– Понятно, – люблю свою девочку, но она большая любительница рассказать лишнего.

– Так что там с вами, ребята, произошло после вчерашнего Хеннесси-вечера? У вас было не понятно, кто кого тащил домой.

Когда официантка принесла наши блюда, я отодвинулась и поблагодарила ее.

– Я не помню, как мы пришли домой, но Оливер остался на ночь, – когда официантка ушла, ответила я.

Не глядя в сторону Харлоу, пока это говорю, я подскакиваю, когда она шлепает ладонями по столу, привстав со своего места.

– Он что?

Несколько посетителей посмотрели на нас, и я зашипела:

– Он спал на чертовом диване, может, уже усадишь свою задницу на стул?

Выражение ее лица вновь становится нейтральным, и она резко садится.

– Боже. Не делай это со мной.

– Не делать чего? – спрашиваю я. – Это же Оливер.

Она фыркает.

– Вот именно.

Я стараюсь понять выражение ее лица, но с тех пор как в ее жизни появился Финн, она лучше научилась держать язык за зубами, и хотя сейчас явно о чем-то думает, по ее лицу этого не понять.

– Ну ладно… Если об этом… – начинаю я, и она наклоняется ближе, скрестив пальцы и опираясь предплечьями на стол, и ее две идеальные темно-рыжие брови с интересом приподнимаются.

Я не решаюсь выбрать, о чем ей сказать. Понятия не имею, на что похожа личная жизнь Оливера, и чем именно он занят, когда не со мной, и спасибо тебе, господи, за это. Большую часть дней мы проводим вместе, но не вечера. По количеству историй, которые Финн с Анселем рассказывали о том, каким был в прошлом Оливер, – при стандартном покер-фейсе присутствующего Оливера – я подозреваю, что он гораздо чаще меня выходит в люди, просто я никогда об этом не слышала. И приходится признать, что из-за презентаций книги, поездок и мероприятий, свидания – это последнее, о чем я думаю в течение нескольких месяцев. А брак Харлоу и надвигающийся переезд в Штаты Анселя занимали большинство наших девчачьих разговоров.

Так что… я на самом деле не рассказывала Харлоу и Миа о своем влечении к Оливеру. Он всегда был теплым безопасным местом, куда я могу прийти спасаться от стресса – и я с облегчением напоминала себе, что он тот, с кем я могу поговорить, к кому могу обратиться за помощью, когда все вокруг катится к чертям. Кроме того, мы с девочками знаем друг друга еще со школы, и за все эти годы я быстро усвоила, как быстро Харлоу рубит с плеча. У Оливера был шанс в Вегасе, которым он не воспользовался. А сейчас я не могу и представить себе, что он может заинтересоваться и осложнить нашу дружбу, тем более теперь, когда у нас так все хорошо, и я не хочу, чтобы Харлоу обиделась на него, поскольку он не отвечает взаимностью на мои чувства. Сила Харлоу так же может быть и ее слабостью: ее преданность выше всяких пределов.

Господи, все так сложно, когда вовлечены еще и друзья.

Но с выходом книги, с меньшим количеством поездок и с этим затишьем перед съемками фильма… в моем разуме все чаще поселяются мысли об Оливере в сексуальном плане,

и сегодня утром я видела его почти голым

и было заметно все, что нужно

и он был не обрезан

а необрезанные члены – мой криптонит

а еще я слышала истории об оральных навыках Оливера, о которых трепались Финн с Анселем

и, черт меня побери, это сводит с ума.

Сидя напротив меня, Харлоу откашливается и нарочно громко кладет на стол свою вилку. Я поднимаю голову от своего рассеянного рисования на салфетке.

– Испытываешь мое терпение, подруга, – заявляет она.

Мне действительно пора обсудить это… а Харлоу поймет мою нерешительность – поймет же? – потому что она была рядом, когда у меня были те единственные и закончившиеся эпическим провалом отношения.

– Я уже говорила, что Оливер остался вчера, – начинаю я, – потому что, как оказалось… Я обнаружила, что он довольно привлекателен.

Харлоу наклоняется еще ниже, и я ее достаточно хорошо знаю, чтобы быть уверенной: сейчас она контролирует выражение своего лица.

– Даже сраный бесчувственный броненосец уже обнаружил бы, что Оливер Ло довольно привлекателен, Лола.

Я пожимаю плечами, а она так на меня смотрит, будто хочет вскрыть мою черепную коробку и прочитать мысли. Мне очень даже понятно ее желание. Но, если честно, ей далеко копать не надо, мои мысли тут – на поверхности. Единственное, что поверхность, возможно, твердая, как гранит.

– Думаешь, тебя Оливер тоже считает привлекательной? – бесстрастно спрашивает она, тыкая вилкой в латук.

Я снова пожимаю плечами.

– Вряд ли. Ну то есть еще в Вегасе было очевидно, что он совершенно не заинтересован.

Она бормочет что-то похожее на «Как же трудно не соваться» и отправляет кусок в рот.

– Никуда ты не суешься, – говорю я, но она, избегая моего взгляда, таращится в потолок. – Харлоу, какого черта с тобой творится? – перегнувшись через стол, я шлепаю ее по лбу. – Мне просто нужно с кем-нибудь поговорить. Вы обе с Миа замужем, Оливер вроде как мой приятель, а ты ведь знаешь, у меня всегда начинаются ужасные, просто чудовищные проблемы, как только парни становятся…

Харлоу возвращает на меня свой взгляд и, проглотив салат, говорит:

– Как только они становятся чем-то большим?

– Да, – я накалываю спаржу на вилку. – Мы с Оливером видимся чуть ли не каждый день, но еще ни разу не обсуждали знакомства и свидания. В нашей с ним дружбе мы оба эту странную тему, кажется, активно избегаем. Возможно, не без причины.

– Стоит ли мне позвонить Финну? – рассеянно говорит она. – Да, мне стоит ему позвонить. Он напомнит мне держать свой гребаный рот на замке.

– Да не хочу я, чтобы ты держала его на замке! Моя дружба с Оливером, наверное, самая приятная в моей жизни, – она смотрит на меня, сверкая глазами, и я смеюсь. – Кроме вас с Миа. Просто я… – я откладываю вилку. – Ты помнишь, как сильно меня ненавидел Броди даже спустя год после того, как мы расстались?

Смеясь, она кивает.

– А ведь вы были вместе – сколько? Пару месяцев? Господи, случается же головная боль.

Я качаю головой.

– Не знаю… Он был хорошим парнем, и мы так долго дружили. Я по-прежнему не очень понимаю, что тогда произошло, просто… все сдулось.

Я физически ощущаю на себе внимание Харлоу, после чего она переводит взгляд на свой ланч.

– И Джек, – добавляю я. – Ему я тоже была вынуждена сделать ручкой.

Харлоу хмыкает.

– Харлоу, я серьезно.

– Ну ладно, колись, – говорит она, – ты сделала ему ручкой, да?

– Да не только ему, – застонав, когда она начинает хихикать, отвечаю я. – Сделала ручкой им всем. – Харлоу давится кусочком салата. – Господи боже. Я пытаюсь сказать, что облажалась. Как и всегда. Еще я вечно говорю что-нибудь не то или молчу про нужное. Слишком занята либо слишком доступна – не важно, но что-нибудь обязательно происходит, – от ее смеха трясутся плечи, когда она роняет голову на сложенные на столе руки. Вздохнув, я цепляю на вилку кусок курицы и бормочу: – Блин, хорош меня троллить.

Выпрямившись, она вытирает слезы длинными ухоженными пальцами.

– Просто хочу заметить, что ты не та, какой была в свои восемнадцать, девятнадцать и даже в двадцать лет. Вы с Оливером хорошие друзья, а так же оба довольно привлекательные. Все. Теперь затыкаюсь.

– Сегодня утром я его рисовала, – говорю я. – Слушай, Харлядь [впервые об этом прозвище Харлоу зашла речь в «Сладком Развратном Мальчике – прим. перев.], он был без рубашки, – она метнула в меня взгляд, а я шепотом продолжаю: – И без джинсов.

– Он был без одежды, – недоверчиво уточняет она. – Оливер. В твоей квартире.

– Да! Я видела его практически голым, – говорю я. Нет никакого смысла рассказывать ей, что он сделал это, явно чтобы меня отвлечь, потому что ей тут же захочется узнать, от чего, а Харлоу не особенно разбирается в моих комиксных делах, кроме того, что ей нравятся мышцы и шрамы Рэйзора. – Хотела бы я сказать, что было немного странно, но нет, ни капли. Он… хм. Он просто офигенный, это все, что я могу сказать.

Харлоу драматически зажимает свой рот ладонью.

Наклонившись к ней, я шепчу:

– Могу я поделиться секретом?

Взгляд моей лучшей подруги смягчается. Харлоу всегда делает вид, будто сделана из стали, но внутри она не такая. Она как зефирка.

– Ты можешь рассказать мне, о чем угодно, Персик.

Глубоко вдохнув, я настраиваюсь признаться.

– Думаю, мне действительно нравится Оливер.

Снова уронив голову на сплетенные пальцы, Харлоу хохочет.

– Лола. Иногда ты настолько недогадливая, что больно смотреть.

Оливер

Я выхожу от Лолы после завтрака и нашей приватной арт-сессии. Закрыв за собой дверь, мне кажется, будто даже на свежем воздухе член не собирается успокаиваться. От воспоминаний ее в пижаме, пушистых носках и с пятнышками от угля на лбу и щеках, появившихся, когда она машинально убирала волосы от лица… мое сердце сжимается, и я безумно устал от стараний сдерживать эрекцию весь последний час.

Не совсем понимаю, что меня заставило так отреагировать на этот раз. Я уже видел, как она работает, и оставался спокойным. Амбиции Лолы громадны, и единственное, что мешает ей стать известной на весь чертов мир, – это то, как сильно она терпеть не может выползать на публику из своего творческого пространства. И самое главное – ее мысли больше заняты сюжетом «Рыбы Рэйзор», нежели чем-то еще, поэтому даже сама идея изменения решающей детали в книге… Ее срыв уже лежит на поверхности.

И вот он я, лежал на полу в одних боксерах, чувствуя, как ее взгляд путешествовал по моему телу, будто языки пламени. И все, что я мог делать, – это вспоминать о велопоездках и подсчитывать в уме финансы, лишь бы не думать о том, как это может быть, если Лола поднимется с дивана и, раздвинув свои длинные стройные ноги, устроится на моих бедрах.

Близость ее квартиры к моему магазину была одновременно благословением и проклятием. В первые дни я приходил на работу до рассвета и уходил, когда уже давно были включены фонари, а все остальные магазины закрыты. И в какой-то момент после грандиозного открытия Лола вручила мне ключ от квартиры и настояла, чтобы я им пользовался. Уже не раз складывалось так, что проще было остаться у нее, нежели тащиться домой на Пасифик-бич. Но с Лолой с самого первого дня это был скользкий путь. Одна ее мимолетная улыбка, с которой она заходит в магазин, приводит к неконтролируемой моей, от уха до уха, когда я понимаю, что увижу ее и позже, у Фреда. А ее нежный взгляд – к моему пристальному на ее молочно-белую кожу, блестящие черные волосы и безупречные изгибы. Если я не буду осторожным и не перестану у нее чересчур часто оставаться, то это войдет в привычку, и тогда я уже не успокоюсь, пока не найду способ каждую ночь засыпать рядом с ней – между ее простыней и бедер.

Я сбегаю вниз по металлической лестнице, ведущей на E-стрит, залитой ярким январским солнцем, и поднимаю голову вверх. Кислород. Мне нужен кислород. Я разминаю спину и делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.

Бóльшую часть дня я провожу, стараясь как следует себя занять, чтобы не воспроизводить снова в голове, как я проснулся, и она была первой, кого я увидел с утра: расслабленное лицо без капли макияжа, посверкивающий бриллиант над пухлыми и спелыми, как вишни, губами. У Лолы идеальная кожа; я не раз представлял себе, как буду искать веснушки или шрамы. Обычно расчесанные до блеска, ее волосы этим утром были спутаны с правой стороны, выдавая мне, как она спала. Она выглядела такой сонной, и мне хотелось перевести часы назад, чтобы, забравшись к ней в постель, целовать ее сочные раскрасневшиеся губы, пока она наконец не проснется, и, запустив пальцы в ее мягкие густые волосы, оказаться на ней.

Я фантазировал миллион раз и в сотнях вариаций, как мы спим голыми. Иногда я засыпаю сверху нее, и очень часто – когда я все еще в ней. Иногда мы снова начинаем двигаться, толком не проснувшись, и меня будят ее тихие стоны мне в ухо и теплые вздохи. А иногда мы занимаемся любовью до восхода солнца, потому что я люблю, чтобы утро началось с хорошего неторопливого секса.

Витая в облаках, я вытаскиваю из коробки стопку книг и ножом разрезаю картон, чтобы потом отправить на переработку. Сейчас в магазине тишина – Джо еще не пришел, и до обеденной суеты еще далеко – и в моем воображении без остановки крутятся картинки: бедра Лолы движутся в такт с моими, и она охрененно сексуальная. Она не сводит с меня глаз – благодарная за то, что я заставляю ее чувствовать себя такой – и выглядит настолько дерзкой, что мне приходится изо всех сил постараться не кончить раньше ее. Когда в моих фантазиях Лола меня любит, она никогда не бывает скованной. И я чувствую, что сокрушительное напряжение внутри меня под стать выражению ее лица.

И это так всегда, каждая из фантазий. Однажды я подумал, это все фигня, что я трахаю ее у себя в голове чаще, чем разговариваю с ней, но когда по пьяни признался в этом Анселю, он, так же еле ворочая языком, настаивал на совершенно ином смысле:

– Ну, во-первых, я был бы счастлив провести всю свою семейную жизнь с Миа голым в постели. Признаюсь тебе совершенно безо всяких сомнений.

– Понятное дело, – ответил я.

– Но помимо этого, – продолжил он, – вы с Лолой все время общаетесь. Вы так близки, что у вас уже появился свой тайный язык. Секс между вами двумя, ребята, будет чем-то вроде духовного опыта. Все, что ты хочешь от нее услышать, она скажет без слов, когда вы наконец переспите.

Когда.

Его убежденность, что это лишь вопрос времени, попеременно то обнадеживает, то бесит. Более чем когда-либо мне хочется ему верить, но даже с этим рывком вперед в моей дружбе с ней – этим утром, в частности – я все равно сомневаюсь.

Хотя… позволить Лоле меня нарисовать – было одной из моих фантазий, о которой я до этого момента и не подозревал.

Это ощущалось откровеннее самого нежного поцелуя или горячего и дикого траха. Я просто лежал и позволял ей смотреть на меня. Мне не терпелось заглянуть в ее альбом посмотреть, как она изобразила каждую часть меня, и какие именно части – если таковые были – она рисовала снова и снова.

По звукам от соприкосновения карандаша с бумагой я знал, когда она рисовала мои ноги, – линии были явно длинными и с сильным нажимом. Они становились тише, когда она прорисовывала детали лица, и в эти моменты ее дыхание становилось поверхностным и частым. А по тому, как она перестала дышать, я понял, что она перешла к моему полутвердому члену – нервничая, но явно не желая останавливаться.

Это просто нервозность или что-то большее? Когда речь заходит о Лоле, я не могу точно сказать. Она смотрит на меня, как ни на кого другого, но это имеет смысл хотя бы потому, что я ее самый близкий друг-мужчина и осторожно и намеренно взращиваю ее доверие. Доверие – ключ к Лоле. Она вмиг закрывается, если чувствует на себе пристальное внимание, и замолкает при малейшем давлении.

Но это тонкий и медленный процесс, а я, к сожалению, хочу секса и – если конкретнее – той интимности, что приходит вместе с ним. И правда заключается в том, что если не с Лолой, то мне стоит искать это с кем-то еще. В такие моменты в памяти всплывают бесконечные лекции Финна и Анселя, и я думаю, что, может, мне пора прислушаться к их советам: сохранить телефоны, которые мне вручали в магазине – фанатки, как их называет Лола – или ответить согласием, когда приглашают на кофе… или даже принять прямое предложение по-быстрому перепихнуться в кладовке.

Телефон звонит знакомым рингтоном, и я резко хватаю его со стола. Это смс от Лолы.

«Поужинаем сегодня?»

Ничего особенного, но мое сердце срывается в галоп.

«Конечно, – пишу я. – Где?»

«Сегодня у меня будет очень длинный день, так что, может, просто зависнем у тебя?»

Я начинаю набирать еще одно «Конечно», когда приходит сообщение:

«Моему беспокойному мозгу нужно побольше Оливера».

Квартира Лолы иногда похожа на хаос. Когда Лондон дома, то врубает музыку на полную; в отсутствие Финна в городе Харлоу обычно становится слишком много, она больше стихийное бедствие, чем женщина. Добавить туда еще Анселя с Миа, и я удивляюсь, как еще до сих пор никто не вызвал полицию. В дополнение к нашим очевидным сходствам, Лоле так же время от времени нужна тишина. Не только для работы, но и чтобы просто дышать. Это одна из причин, почему нам с самого начала было так хорошо вместе и почему мы по-прежнему проводим столько времени наедине.

Но обычно мы не встречаемся у меня, где нет ни соседей по квартире, ни соседей за стеной. Конечно, бывали случаи, но не после того как я погладил ее по волосам в баре, а потом ночевал на ее диване. И не после того как она рисовала меня и мой член.

Пребывая в неуверенности и напряжении, я отправляю свое «Конечно».

***

Я в патио делаю соус к ребрышкам барбекю, когда слышу доносящийся из дома голос Лолы.

– Я здесь!

Захлопывается входная дверь. Потом слышу, как она скидывает туфли, босиком идет по комнате и с тихим звоном вешает ключи на крючок на кухне.

Это так по-домашнему привычно, что я оказался не готов к незнакомым ощущениям в животе. Нервно оглянувшись на дом, я закрываю крышкой облако дыма в барбекю и пытаюсь напомнить себе, что я друг Лолы. Ничего на самом деле не изменилось.

Когда вхожу в дом, она оборачивается на звук открывшейся москитной двери и улыбается.

– Принесла тут кое-что, – она кивком показывает на кучу пакетов на столе.

– Не нужно было, – отвечаю я, закрывая за собой дверь. – Ребрышки почти готовы, сейчас принесу.

Она держит две пинты мороженого.

– Ну а теперь у нас есть и десерт.

Rocky Road [марка мороженого, традиционно оно шоколадное с орехами и маршмеллоу – прим. перев.] и клубничное. Наше с ней любимое.

Я ощущаю в груди тесноту и дискомфорт, когда подхожу к шкафу и достаю тарелки. Спокойное расстояние между нами рушится на глазах, и я чувствую надвигающийся взрыв. Понятия не имею, в какой форме он произойдет.

Лола ходит взад-вперед позади меня, а когда подходит к морозилке убрать мороженое, я совершенно не смотрю на ее задницу.

***

Этот ужин похож на пытку больше, чем когда-либо. Мне никогда не приходило в голову, что раскладывающая ребрышки барбекю Лола – это плохая идея. Или смотреть, как она их ест. С таким же успехом я вручил бы ей банан или, перегнувшись через стол, заставил ее пососать мой палец.

Бóльшую часть ужина я провожу в полутвердом состоянии – снова – и ерзая на стуле, в то время как Лола сидит напротив меня, погруженная в свои мысли о новой книге и совершенно не обращающая внимание на мою внутреннюю борьбу. Ей явно не нравится идея Остина о Рэйзоре, и я бы поделился с ней своим мнением, но оторвать взгляд от ее рта, когда она слизывает с пальцев соус, стоит мне сверхчеловеческих усилий.

Наконец я сдаюсь, чувствуя необходимость прогуляться до ванной, чтобы глотнуть немного воздуха. Я побрызгал водой в лицо и долгим твердым взглядом посмотрел на свое отражение в зеркале.

Вот почему я не дал зайти этому слишком далеко в Вегасе. Вот почему – и за это сам себе был готов надавать по лицу – отказался от ее приглашения присоединиться к ней в гостиничном номере. Лола умная и красивая, и, зная, что собираюсь жить с ней в одном городе и очень, очень желая быть ее другом, я не хотел разрушить это или сделать странным из-за того, что трахну ее.

Но все это, безусловно, стало странно сейчас.

В комфортной тишине, стоя бок о бок, мы вместе очищаем посуду от остатков еды, загружаем ее в посудомоечную машину и протираем стол. Лола молчит, но по выражению ее лица понятно, что она размышляет и строит планы. Оно мне знакомо, хотя этим вечером кажется немного иным. Я не уверен, почему, но мой живот нервно скручивается, и число причин, задерживающих нас на кухне вдалеке от удобного дивана в моей темной гостиной, потихоньку стремится к нулю.

Что она задумала?

Я говорю ей, чтобы она выбрала фильм, и, стоя рядом с духовкой, наблюдаю, как она прокручивает список на моем iPad, немного скривив рот, пока не находит именно то, чего хочет.

– «На гребне волны»? – предлагает она.

– Давай.

Ограбление банка и взрывы, оружие и тестостерон? Само оно, чтобы держать свои глаза и руки при себе.

Я включаю посудомоечную машину, а Лола направляется в комнату. Прихватив попкорн и два пива, я локтем выключаю свет в кухне.

Когда я вхожу в гостиную, уже идут начальные титры. Две тусклые напольные лампы, достаточно широкий диван, чтобы разместить на нем, по крайней мере, четырех человек. И Лола, сидящая ровно посередине.

Ну ладно…

– Удобно?

Она похлопывает рукой по месту рядом с ней.

– Почти.

Мое сердце медленно тает где-то в районе живота.

Я сажусь, и после некоторых колебаний она пододвигается ближе, плотно ко мне прижимаясь.

Затаив дыхание, я замираю, прежде чем выдыхаю и смиряюсь с тем, что ее тело будет рядом с моим.

Финн и Ансель всегда называли наши с Лолой отношения тактильными – игривые мягкие удары, сцепленные в знак клятвы мизинцы и всякие «дай пять» – но объятия на диване? Это что-то новое.

– Хочешь, принесу мороженое? – поднимая голову, спрашивает Лола.

Я представляю ее, сидящую так близко, поедающую мороженое из коробки и слизывающую с ложки клубничный джем.

Это будет гребаная катастрофа.

– Попозже, – говорю я. Она кивает, берет попкорн и вытягивает ноги перед собой. Кажется, я слышу ее вдох и успокаивающий глубокий выдох.

На ней мягкая серая футболка, открывающая одно плечо, и черные узкие джинсы, а ее босые ноги расположились рядом с моими на журнальном столике. У Лолы изящное телосложение, но она высокая и с изгибами, от которых у меня слюнки текут. Я бы никогда не описал ее как хрупкую – возможно, потому, что она излучает практически стальную ауру – но я намного крупнее ее, гораздо выше, и до этого момента я не ощущал это так ясно.

Подняв ее руку, я кладу ее в свою, ладонь к ладони.

– Ты такая маленькая.

Лола смеется и смотрит на наши руки.

– Да нет, это просто ты гигант. В Австралии все такие? – она приближается своим лицом к моему. – Тогда я запланирую сезон охоты.

– А ты сегодня дерзкая, – говорю я, тянусь свободной рукой к миске попкорна на ее коленях и перевожу взгляд на экран телевизора.

Но, чувствуя, как ее взгляд задерживается на мне, я не могу сопротивляться и не оглянуться на нее. Мы сейчас так близко, плечо к плечу. Краем глаза я вижу, как от дыхания вздымается и опускается ее грудь.

– Все еще рисуешь меня в одних боксерах? – шепотом спрашиваю я.

– Это так очевидно? – она лишь слегка ухмыляется, но щеки уже становятся горячими и розовыми. Она откашливается.

– Замолчи и смотри фильм, – дразню ее я и чувствую, как член в джинсах становится тверже. – Ты уже и так заставила меня пропустить первые десять минут – ну, те, где мы по идее должны вникнуть во все нюансы характера героя Киану.

– Вижу, как сильно ты расстроен, – с небольшим смешком говорит она и садится прямо.

Там, где она прижималась ко мне, стало прохладно, и я использую всю свою силу джедая, чтобы заставить ее сесть обратно и прикоснуться ко мне.

Мои ментальные навыки оказались куда мощнее, чем я ожидал, потому что она делает большой глоток из своей бутылки, ставит ее на стол и кладет ноги на диван.

Ложась головой мне на колени.

Я делаю глубокий вдох и удерживаю взгляд на экране, с растекающимся огнем по венам пережидая, когда она поерзает, устраиваясь поудобнее.

Через некоторое время она укладывается, как хотела, и поднимает голову, глядя на меня с улыбкой.

– Ты такой уютный, – она сглатывает, – ничего, что я так лежу?

– Ты тоже, – говорю я, пытаясь держать миску с попкорном над ее лицом, чтобы отвлечься от того, что ее голова практически прижимается к моему члену. Ее ухо прямо на нем.

Она не может не понимать, что творит со мной.

– Эй, – говорит она, отставляя миску подальше от меня. – Будь хорошим мальчиком, иначе пожалуюсь Харлоу.

Лола хватает горсть попкорна и продолжает смотреть фильм. Герой Суэйзи идет во главе банды экс-президентов, и она смеется.

– Почему мне кажется, что сюда отлично вписался бы НеДжо?

Моя рука блуждает по ее волосам, сначала невинно – чтобы убрать со лба – а затем совсем неприкрыто, разглаживая пряди по всей длине. Даже если это все, что у нас может быть, то, блядь, я все равно в деле.

– Потому что если мы попросим его покараулить заведенный фургон, пока остальные побегут грабить банк, единственный вопрос, который он задаст, – это можно ли сменить радиостанцию.

Приподнявшись, Лола смотрит на меня, но лучше бы ей не двигать головой.

– Или попросит принести ему конфеток.

– Точно, – соглашаюсь я.

Какое-то время мы молчим, и я наматываю на палец прядь ее волос, глядя, как на нем играют блики света от мерцающего экрана телевизора.

– Ну как у тебя, все нормально в магазине? – спрашивает она, кладя руку рядом со своей головой у меня на бедре.

– Ты разве не знаешь? – интересуюсь я. – А ведь уже практически работник месяца.

– Это все потому, что у меня слабость к НеДжо, – снова оглядываясь на меня, говорит она. Я то и дело перемещаюсь, пытаясь отодвинуть ее подальше или придвинуть ближе, – я и сам точно не знаю.

– Не вздумай ему признаться, а то решит, что ты собралась за него замуж.

– Вообще-то нет, – со смехом отвечает она. – НеДжо как-то сказал, что ни за что на свете не женится на разведенке, хотя, думаю, он все время забывает, что мы с тобой были женаты.

– Я убрал тебя из его списка вариантов. Эта мысль доставляет мне удовольствие, – слова звучат слишком откровенно, поэтому, прежде чем она что-нибудь ответит, я возвращаюсь к ее первому вопросу. – А в магазине все замечательно. Гораздо больше дел, чем я ожидал, что намекает о необходимости в дополнительном помощнике по выходным.

– Ого, правда? Круто!

У меня теплеет в груди, когда я смотрю на нее.

– Ищешь работу?

– Ха-ха, – говорит она, снова переворачиваясь и оказываясь на спине. Она сейчас в моем поле зрения, что приятно, но если повернет голову, то ее лицо окажется в нескольких сантиметрах от моего члена. Никогда в жизни это не было настолько желанно. Но я не совсем уверен, к лучшему ли оно.

– Вообще-то я куда более подходящая компания, чем НеДжо, скажу тебе откровенно.

– Он не так уж плох. Но в джинсах ты смотришься чертовски лучше.

– Разве НеДжо носит что-то еще, кроме серферских шорт? – спрашивает она, закрывая глаза, когда я массирую ей голову.

Она тихо постанывает, и мне приходится напрячься, чтобы не запнуться:

– Если у тебя не выгорит дело со всеми этими звездными делами и всемирной известностью, – говорю я, – ты всегда можешь продавать комиксы в Downtown Graffick.

Она молчит, и я пользуюсь поводом спросить:

– Хочешь немного обсудить идею Остина? Или закроем эту тему?

Чем больше я думаю о предложении Остина сделать Рэйзора марсианином, тем больше раздражаюсь. Для человека, утверждающего, что он одержим книгами Лолы, Остин, кажется, вообще их не понимает. И еще неделю назад Лола расхохоталась бы от подобного предложения. Она что, рассматривает его на полном серьезе?

Она пожимает плечами, а в фильме раздаются звуки стрельбы. Она поворачивается лицом к экрану и берет меня за свободную руку.

– Люблю эту сцену, – говорит она.

Избегание стресса. Это суперсила Лолы.

– Еще бы тебе не любить, – замечаю я. – Патрик Суэйзи сейчас снимет рубашку. Черт, даже я люблю эту сцену.

– А Киану Ривз мог бы стать настоящим супергероем, – размышляет она.

Я потрясенно смотрю на нее.

– Ты забыла о Нео?

Она качает головой.

– Нет, думаю, у него есть такая особая черта, которая была бы идеальна для злодея. Типа Саблезубого [персонаж вселенной Marvel, противник Росомахи – прим. перев.] Может быть, Ра’с аль Гул [или Голова Демона, супер-злодей из мира DC Comics, враг Бэтмена – прим. перев.] или Генерал Зод. [супер-злодей из мира DC Comics, враг Супермена – прим. перев.]

– Да ладно, Зод? – переспрашиваю я. – Нет, ты что!

Лола хихикает.

– Люблю, когда ты так говоришь.

– «Нет, ты что»?

– Ага. Это так… Я даже не смогу воспроизвести звук в конце. Это как четыре гласных одновременно.

– Грубишь, – ласково говорю ей я.

– Я про твое «о». Каждый раз, когда я пытаюсь скопировать, у меня не выходит, как надо. Скажи «У твоего отсоса мощность пылесоса».

– Я не стану такое говорить, Сладкая Лола.

– Видишь? Вот оно! Лууоооооааала, – говорит она, растягивая слово и нарочно сильно артикулируя. – Честно говоря, я даже не знаю, какие буквы ты используешь.

– Да самые обычные, – отвечаю я.

Через некоторое время она начинает потирать затылок.

– Как ты там? – спрашиваю я, убирая руку с ее волос, чтобы растереть ей плечи.

– Моя шея сейчас под странным углом.

– Хочешь, чтобы я подвинулся, или… – начинаю я, но Лола садится, оглядывает диван и встает.

– Может… хм. Передвинься сюда, – говорит она, убирает мои ноги со столика и кладет на диванную подушку. – Да, вот так.

Я отставляю попкорн в сторону и делаю, как она сказала, вытягиваясь на диване. Она нервничает? Или мне так кажется?

Она осторожно ложится на свободное пространство передо мной, прижимаясь ко мне спиной. И да… это тоже ново.

– Ты превратила меня в свою большую ложку, – замечаю я, надеясь как-нибудь ослабить напряжение между нами.

Она тянется назад, чтобы ущипнуть меня за бедро, но я перехватываю ее руку и сам не замечаю, как обнимаю ее. Какое-то время мы лежим в тишине, которую нарушают только звуки фильма, а когда я слегка сдвигаюсь, она переплетает свои ноги с моими.

Да чтоб меня.

Уже не интересуясь фильмом, я закрываю глаза и чувствую, как тону, когда она проводит ногтями по тыльной стороне моего запястья, и когда эти замедляющиеся прикосновения становятся все больше похожими на ласки, нежели на случайные касания.

Я был так осторожен с ней, следя, чтобы не стала заметна глубина моих чувств. Не хотел на нее давить и разрушить все, что у нас есть, но прямо сейчас это выглядит, будто мы балансируем на вершине горы, и если достаточно сильно наклонимся в сторону, то соскользнем в нечто потрясающее, в то, чего я хотел и ждал, наверное, долгие годы. Но если для нее это просто дружба, и я совершу ошибку, то рухну с вершины в пропасть: и без ее дружбы, и без любви.

Не уверен, что готов так рисковать. Мне нужно позволить ей решить самой.

– Лола? – зову я, и в этих двух коротких слогах я слышу каждый из собственных страхов и сомнений.

От плеч вниз по ее телу прокатывается волна напряжения, после чего она приподнимается и садится.

– Блин, я и не заметила, что уже так поздно, – говорит она и встает с дивана. – Я хотела закончить пару панно. И еще нужно позвонить Остину.

Мне требуется время, чтобы осознать, как быстро сменилась атмосфера.

– Ты можешь позвонить ему отсюда, – говорю я, наблюдая, как она рассеянно завязывает волосы в пучок на макушке. Не хочу, чтобы она уходила. – Я не буду тебе мешать.

Она идет на кухню, и мне видна ее тень на стене. Собирая свои вещи, она приостанавливается.

– Это здорово, – как ни в чем не бывало говорит она. – Но мне в любом случае сначала нужно обдумать, что сказать.

Я стою и жду, пока она берет свои ключи и надевает туфли у двери.

– Напишешь, когда доберешься до дома?

Она кивает и улыбается мне.

– Конечно. И спасибо за ужин.

– Не за что.

Покручивая ключи на пальце, она оглядывается в сторону гостиной.

– Спасибо за большее, чем просто ужин, – она смотрит на диван, где мы лежали, обнявшись. Там еще витает наше сексуальное напряжение. Интересно, она тоже это видит? – Еще спасибо, что ты такой классный. Понимаю, что моя жизнь сейчас сплошное сумасшествие, а у тебя полно своих дел. Я ценю, что ты миришься со всем этим и пообнимал меня сегодня.

Я улыбаюсь, но ничего не отвечаю, потому что вот честно – что тут можно сказать? Что готов мириться с сумасшествием хоть круглые сутки, если оно ее?

Она наконец поворачивается и подходит к двери.

– Ты мое укрытие.

– Меня называли куда хуже, – отвечаю я.

Слегка улыбнувшись, Лола встает на цыпочки и, подавшись вперед, быстро целует меня в щеку.

– Спокойной ночи, Оллс.

– Спокойной, Сладкая Лола.

И после этого она уходит.

Лола

Чем занимается кое-кто после вечера интимных обнимашек с другом на диване, приехав в свою пустую и холодную квартиру?

Ну, первым делом эта кое-кто достает из прикроватной тумбочки вибратор. А на следующий день она направляется прямиком в магазин этого друга и делает вид, что совсем не наблюдает за ним остаток дня.

Если честно, я не знаю, что со мной не так. Меня настолько разрывает между желаниями держать его во френдзоне и немедленно оседлать, что приходится сдерживаться всякий раз при мысли об этом. А сам факт, что вчера Оливер оказался не против объятий и флирта… и даже поощрял… Я просто… Я серьезно не знаю, что делать, потому что, с одной стороны, человек, с которым мне хочется это обсудить, – это и есть Оливер, а с другой – он последний, с кем буду об этом говорить. Мне хочется его подтолкнуть, совсем чуть-чуть, чтобы посмотреть, не изменилось ли что между нами, и сделает ли он шаг вперед. Просто я никогда не могу точно знать, что происходит у него в голове.

– Ты уже поселилась тут, Лола? – из-за прилавка интересуется НеДжо, когда я прохожу мимо него в конец магазина. – А то давай я покажу тебе, как заполнять ведомость, а сам пойду забью косячок.

– Я все слышу, – кричит с другого конца магазина Оливер. Он смотрит на меня и слегка улыбается.

В этой улыбке тысячи слов, а я не знаю этого языка.

– Преследовать вас обоих – одна из привилегий создательницы комиксов, – отвечаю я и потягиваюсь с альбомом в руках, расположившись на новом диване в конце магазина. В последнее время уголок для чтения вечно полон фанаток Оливера и старшеклассников, пролистывающих «Секс-преступников» [комикс про любовников, которые обнаружили в себе способности останавливать время во время оргазма и решили ими воспользоваться – прим. перев.]. – Я могу проторчать тут хоть весь день и смело назвать это исследованием.

– Она скрывается от папарацци, – Оливер подбородком показывает на окно, за которым стоит мужчина с блокнотом рядом с несколькими терминалами оплаты парковки. – Еще только одиннадцать, а он уже часа два там торчит, – говорит он мне. – Думаю, надеется взять у тебя интервью в свою крошечную газетенку с пятитысячным тиражом где-нибудь в Чула-Виста [городок в округе Сан-Диего на границе с Мексикой – прим. перев.].

Я благодарю его за горячий кофе из Старбакса и думаю, я его не сразу увидела, как пришла, именно потому, что он ходил за ним.

Не смотря на то, что пресс-релиз вышел, где только можно, интернет заполонили популярные хештеги, тонна постов на тамблере, и все до сих пор обсуждали кастинг, не похоже, что кто-то срочно мной заинтересовался. Писатели ведь скучные. А писатели-интроверты, не жаждущие внимания, – тем более. Я заранее ответила на вопросы всех крупных интервью и скинула Бенни на почту. К счастью, хоть здесь Анджела Маршалл ошиблась, говоря о переменах в моей жизни.

– Чем занималась вчера вечером? – спрашивает меня НеДжо, вручая покупателю пакет и закрывая ведомость.

– Была с Оливером.

Когда я говорю это, интересующий меня мужчина не поднимает взгляд, и я снова теряюсь в догадках, что творится у него в голове. Думает ли он о том, каково это было – прижавшись друг к другу, лежать на диване? Или, может, что после моего ухода он слопал все мороженое? Или же о том, какого черта на меня вчера нашло? Уж у меня-то это не выходит из головы.

В то же время я не могу сказать, что жалею.

– Была? – двусмысленно уточняет НеДжо.

– Джо, – в голосе Оливера слышится мягкое предостережение.

– Этот парень делает просто фантастические ребрышки барбекю, – говорю я НеДжо.

На долю секунды Оливер встречается со мной взглядом, после чего отворачивается и старается скрыть улыбку.

– Значит, смаковали горяченькое, да? – ухмыляясь, спрашивает НеДжо. – Обсасывали со всех сторон?

Я люблю этот расслабленный смех Оливера, который следует за этим словами, и его скользящий взгляд в мою сторону. Люблю, что темп его работы не меняется, даже когда мы смотрим друг на друга, вдыхая и выдыхая. Он вытаскивает из коробки стопку книг и кладет ее на прилавок. Берет еще одну и снова кладет.

– Ты опасен, – говорю я, и смотрю на НеДжо, но имею в виду Оливера.

Потому что именно он настоящая опасность. Одна большая спокойная, уравновешенная и охренительно сексуальная опасность.

Пожав плечами, НеДжо склоняется над книгой.

– Говорят, в новом выпуске у Рыжей Сони грудь стала больше. Неистово плюсую.

Оливер поворачивается в его сторону.

– Ну-ка покажи обе руки, Джо.

НеДжо хохочет и поднимает руки.

– Вообще-то это ты тот парень, кто надрачивает на комиксы, а не я.

– А ты парень, который спрашивает: «Я вошел?» – лениво парирует Оливер.

– А ты тот, кто без конца интересуется: «Тебе хорошо, детка, хорошо, скажи?»

– В этом нет нужды, чувак, – говорит Оливер, продолжая смотреть в накладную. – Я знаю, что хорошо.

НеДжо смеется, а чувствую, как мои глаза округляются от внезапно появившегося рыка в его голосе. Я задыхаюсь под тяжестью ревности и желания, когда думаю о нем, занимающимся сексом. Или может, это отголоски вчерашнего ну же, ну же, ну же.

Вообще вчера было странно.

Моргая, я перевожу взгляд на стойку с новинками, чтобы заставить свой мозг перезагрузиться.

– То, что тебе хорошо, не означает, что хорошо им, – заявляет НеДжо.

– Ну, – рассеянно встреваю я, – учитывая лесби-соседок, благодаря которым была практика, практика и еще раз практика…

Я замолкаю, ощутив, как магазин погрузился в полную тишину.

Перезагрузка не удалась. Не могу поверить, что ляпнула это.

Однажды в сильном подпитии я услышала, что у Оливера были соседки лесбиянки, но от Анселя – и у него было очаровательное заговорщическое выражение лица в тот момент. Сам же Оливер фактически ничего мне не рассказывал. Сказать, что я была в шоке, – значит, сильно преуменьшить.

Я ощущаю его взгляд на своем лице и вижу, как одна из его фанаток практически трахает взглядом его через весь магазин.

– Откуда ты… – начинает он.

– Подожди-ка, – останавливает его НеДжо. – Лесби-соседки? А почему я только сейчас об этом узнаю? Так нечестно.

Оливер продолжает на меня смотреть и приподнимает брови, как бы говоря: «И что ты ответишь?»

– Как рассказывал Ансель, – отвечаю я НеДжо, стараясь говорить, как ни в чем не бывало, будто это на меня саму никак не влияет, – у Оливера были две соседки в универе в Канберре. Они обе предпочитали женщин, но поскольку среди студентов обычно мало зажатых и скованных, они взялись показать Оливеру пару важных приемчиков. Ансель говорил, что чудовищное количество женщин нахваливали умения Оливера…

– Ансель о таком никак не может знать, – перебивает меня он, выглядя обеспокоенным. – Все было совсем не так.

– А звучало именно так, – с игривой улыбкой говорю я.

Но он не улыбается мне в ответ.

Вообще-то он выглядит напряженным, словно ему не нравится, что я завела об этом разговор. Еще бы – мы посреди его магазина, где личному нет места. Но… не он ли только что заявлял, что секс с ним хорош?

Смутившись, я опускаю взгляд на комикс в своих руках и несколько раз перечитываю один и тот же диалог.

– Это… – НеДжо хлопает Оливера по плечу. – Эпично. Идеальная тема поглумиться.

Оливер ничего не отвечает, просто хмурится и смотрит в свои бумаги.

Ну а теперь это стало действительно странным. И это моих рук дело, но когда думаю об этом, вспоминаю, что все утро было странным. Вчера у него дома я словно прыжком пересекла невидимую линию между нами. Обнажила фарс наших просто дружеских отношений, по крайней мере, под конец. Режим «просто друзья» годится до тех пор, пока это актуально для каждого. И едва становится понятно, что одному из двоих нужно большее, карточный домик рушится.

Пару дней назад я сказала, что я хочу его нарисовать… Потом вчера вечером мы вместе лежали перед телевизором, плюс те легкие поглаживания… А сейчас знать о его прошлой сексуальной жизни, о чем мы раньше никогда не говорили… Наверное, я разрушила всю тщательно отстроенную крепость и облила ее бензином.

Подойдя к нему, я постукиваю его по плечу.

– Извини, – бормочу я. – Я просто открыла рот, и оттуда высыпалась куча неловкостей.

Он не смотрит на меня.

– Все нормально. Просто не хочу, чтобы ты думала…

– Да. Я знаю, – когда он замолкает, говорю я. Я понимаю. Ему не хочется, чтобы я о нем так думала.

На панно изображена девушка, не отводящая глаз от лежащего в ладонях пульсирующего сердца.

Когда подходит покупатель, мы замолкаем, и, отвернувшись, я направляюсь к своим вещам на диване. Засовываю альбом в сумку, вешаю ее на плечо и, ссутулившись, стараюсь прошмыгнуть мимо Оливера незамеченной.

– Ты куда собралась, Лола? – зовет НеДжо.

– Надо выйти, – бормочу я, толкая входную дверь.

Оказавшись снаружи, я осторожно обхожу репортера, достаю телефон и тут же набираю папу, чтобы выглядеть занятой.

Он отвечает на втором гудке.

– Что стряслось, моя девочка?

Наклонившись, я тихо отвечаю:

– Привет.

– Ну привет.

Он делает паузу, ожидая, что я скажу, зачем позвонила. Я сделала это в качестве прикрытия, но сейчас, слыша его по телефону, понимаю, что в моей груди есть ощущение, будто напирающая на плотину вода. Рисование, писательство, фильм, Оливер. Плюс мои типичные «шаг вперед и два назад» во флирте, то, как тщетно я пытаюсь понять Оливера, и ноль навыков в доверии собственному чутью, когда дело касается парней. Это слишком много всего за раз.

Я могла бы позвонить кому-нибудь из девчонок, но уже почти жалею, что рассказала Харлоу про тот день, и не хочу, чтобы она сейчас любопытничала про Оливера. Лондон на работе, а Миа не сможет сдержаться и все выболтает Анселю.

– Что случилось? – поторапливая, снова спрашивает он.

Поморщившись, я закрываю глаза.

– Я просто раскисла.

– Расскажи мне.

– Кто мне выдал в эту жизнь взрослый билет? Кто решил, что это хорошая идея?

Папа смеется.

– Выдали взрослый билет? Ну-ну. Видимо, меня стороной обошли, – он затягивается сигаретой, и его голос звучит напряженно, когда, задержав дыхание, говорит: – Выкладывай давай.

Боже, с чего начать? У папы есть свое мнение насчет Остина – «форменное трепло, и ты правда думаешь, что он подходит для этого проекта?» – и идеи о Рэйзоре как пришельце с Марса – «он что, охренел? Он хоть читал чертову книгу?» Поэтому разговоры о моей работе для него вроде спускового крючка: они вызывают в нем защитный инстинкт под названием «не позволю никому навешать лапшу на уши своей девочке», и, хотя мне нравится, как он мной гордится, у него совсем нет опыта в Голливуде. Его мнение будет громогласным, но бесполезными.

Но что странно, – мне и не нужно это обсуждать; работа всегда была областью, где я чувствовала себя уверенно, и кроме того, я все еще разбираюсь в собственной реакции на Рэйзора-марсианина. А вот самая запутанная тема – связанная с Оливером, и я могу обсудить это с тем, кто скорее всего не решится слишком далеко заходить в своих расспросах.

Покусав ноготь, я наконец говорю:

– Думаю, у меня странные отношения с Оливером.

– А-а, – я слышу, что он резко затягивается, и представляю, как он прищуривается, держа сигарету в зубах. После чего выдыхает.

– Значит, мы об этом поговорим?

– Судя по всему.

Когда ушла мама, папе пришлось взять на себя все, что касалось воспитания девочки – помогая мне разобраться в душевных драмах, увлечениях парнями, несчастьях и с месячными. Он справился с этим настолько стойко, что я его за это просто обожаю. Папа шутник и приколист, сарказм – механизм его защиты, но я знаю, что внутри он мягкий. И с добрейшим сердцем.

Хохотнув, он выдыхает дым.

– Ну говори.

– В общем… – начинаю я, сощурившись, глядя на небо, – кажется, я хочу большего.

Папа щелкает языком.

– Даже не знаю, Босс. Я не могу до конца понять парня. Думаю, он тебя обожает, но большее ли это для него самого?

Вот именно такая честность мне и нужна. Папа очень любит Оливера, но он не видит нас парой, в отличие от, например, Харлоу.

Нахмурившись, я сознаюсь:

– Я не знаю. В Вегасе он ясно дал понять, что не заинтересован.

– А еще Оливер хороший друг, – добавляет папа. – Будь осторожна, когда пытаешься из этого сделать что-то большее.

Пожав плечами, я пинаю сухие листья на тротуаре. Папа – это зеркало моих собственных мыслей на эту тему.

– Ну да.

Я слышу, как он затягивается и выпускает дым снова, после чего говорит:

– Но я знаю, что все мы получаем меньше, чем хотим.

– Пап.

Он смеется.

– Ты так – да. Ну давай. Постарайся удержать все на легкой ноте. Сейчас твоя жизнь просто чокнутая. Сначала «Рыба Рэйзор», а теперь ты пишешь еще. И еще этот чертов фильм.

Я вглядываюсь в горизонт. Все это так тяжело, что внезапно ловлю себя на желании сменить тему.

– Что делаешь сегодня вечером?

Мне слышно, как он ногой тушит окурок на заднем крыльце, и стук двери, когда заходит в дом.

– Думаю, на ужин придет Эллен.

Эллен. Папина новая девушка, которую я люблю настолько, что так и тянет показать ей фак. Папа самый лучший и самый умный из всех, кого я знаю, и он заслуживает кого-то особенного. А Эллен – с фальшивыми сиськами и вечно жующая жвачку официантка в T.G.I. Friday’s [сеть закусочных – прим. перев.].

– Потрясающе.

– Похоже, она тебе не нравится.

Я хихикаю.

– Я говорила тебе, что она мне не нравится.

– Она забавная, Босс, – говорит он. – И у нее большие сиськи.

– Треш. Вешаю трубку. Разговор был на сто процентов бесполезен.

Он смеется.

– Люблю тебя.

– И я тебя, – я бросаю телефон в сумку и поднимаюсь по металлической лестнице домой.

Знаю, что соврала: это было не совсем бесполезно. Иногда папа своей честностью попадает именно туда, куда мне нужно. Для Оливера это явно не больше, чем дружба, но даже если и так, разве то, что есть сейчас, для нас не лучшее?

Едва я вхожу, снаружи кто-то стучится в дверь. Два коротких удара костяшками ладони. Оливер.

Я открываю дверь, прежде чем его рука успевает опуститься.

– Привет, – говорю я.

Он запыхался и рукой проводит по волосам.

– Привет, – отвечает он. – Могу я войти на минуту?

Я делаю шаг в сторону.

– Конечно.

Он проходит мимо меня в гостиную и несколько секунд смотрит в окно, пока восстанавливает дыхание. Кажется, он здесь не чтобы перехватить бутерброд и не воспользоваться туалетом из-за сломанного в магазине, и чем дольше он молчит, тем тревожнее мне становится.

Наконец он поворачивается ко мне.

– Ты в порядке?

Я впиваюсь в него взглядом, пытаясь игнорировать свалившееся на мою голову за последний час. Почему он решил, что я могу быть не в порядке?

– Ага. А что?

– Ты как-то внезапно ушла. Будто что-то не так.

Мысленно простонав, я отворачиваюсь и смотрю в окно.

– Просто почувствовала себя дрянью, проболтавшись НеДжо про тебя в универе и…

– Блядь, Лола, мне насрать, что Джо об этом знает.

Пожав плечами, я говорю:

– Ты выглядел недовольным.

Схватившись рукой за затылок, он отвечает:

– Не хочу, чтобы ты думала обо мне, как о парне, который склеил соседку, просто чтобы научиться, как себя вести с девчонками, – взгляд его чуть увеличенных очками глаз такой мягкий. – Это фигово звучит.

Я улыбаюсь.

– Я не думаю так об этом. Это же универ. Чего там только не бывает.

– Тот единственный раз случился по большой пьяни больше десяти лет назад. Это не было, – он морщится, подбирая слова, – каждую ночь.

– Все нормально, – тихо говорю я, желая, чтобы он знал, что не нужно что-то объяснять, лишь бы заставить меня чувствовать себя лучше. – Я не хочу, чтобы ты…

– И знать, что ты слышишь такое про меня от кого-то еще… – почесывая шею, перебивает он меня. – Мне это не нравится.

– Честно говоря, с тобой мы подобные темы вообще не обсуждали.

Он ничего не отвечает, и я быстро добавляю:

– То есть, это нормально. Нам и не обязательно. Просто… Вот поэтому я и ушла. Потому что почувствовала себя вторгающейся, куда не надо. Я не хочу влезать в твои личные дела, Оливер. Я уважаю твое пространство.

Когда он смотрит на меня, то кажется запутавшимся.

– Я чувствую… – начинает он и качает головой. – Блядь. Чувствую, нам надо поговорить.

У меня в животе закололо. С таких слов хорошие разговоры не начинаются.

– А сейчас мы разве не разговариваем?

– Ну то есть, – делая шаг вперед, говорит он, – вчерашний вечер был… другим. Или это только мне так показалось?

Опустив глаза, я пинаю носком туфли уголок ковра, ощущая неловкость собственных движений.

– Нет, думаю, я понимаю, о чем ты. И хочу извиниться за это.

Подойдя ближе, он говорит:

– Нет, – а потом еще тише добавляет: – Не извиняйся. Я не это имел в виду.

Он медленно поднимает руку и кладет мне на щеку. Я чувствую поглаживание его среднего пальца на бьющемся пульсе у себя на шее, а он смотрит на свою руку, приоткрыв рот, будто не может поверить, что сейчас сделал.

Словно вглядываясь сквозь густой туман, я так же настойчиво пытаюсь вспомнить, с чего я решила, что поцеловать Оливера – плохая идея. Потому что прямо сейчас я ни капли не сомневаюсь: он тоже думает об этом.

В моем заднем кармане громко орет телефон, и мы одновременно вздрагиваем. Отойдя на шаг назад, я достаю его.

– Прости. Я забыла, что перенесла звонок на попозже…

Когда он оказывается у меня в руке, мы оба смотрим на экран и видим имя Остина Адамса.

– Господи, и часто он названивает? – хриплым шепотом спрашивает Оливер.

– Извини, я… секунду, – подняв палец, я отвечаю: – Привет, Остин.

– Лолс! – кричит он. Оливер поворачивается к окну, но я уверена, ему слышно все, что говорит Остин, потому что от дикой громкости я отодвинула трубку подальше от уха. На заднем плане я слышу порывы ветра и так и вижу, как он на большой скорости несется на кабриолете по голливудским холмам.

– Как насчет увидеться, если на этой неделе будешь в Л-А? Лэнгдону уже не терпится начать. С удовольствием встретился бы с вами обоими как можно скорее.

– Могу приехать в любое время, – отвечаю я.

Оливер поворачивается ко мне, и я ему улыбаюсь, но он кажется слишком погруженным с собственные мысли, чтобы улыбнуться в ответ.

– Супер, – отвечает Остин. – Завтра вечером студия организует небольшую вечеринку в Сохо Хаус в западном Голливуде. Он будет там, и я буду рад, если и ты тоже приедешь. Мы могли бы начать с предисловия, может, обсудить нескольких важных вопросов: какова настоящая история Рэйзора? Сколько лет Куинн? Если ей уже в начале восемнадцать…

– Погоди. Куинн пятнадцать, – перебиваю я. – О чем ты?

Я практически вижу, как он неопределенно машет рукой.

– Не переживай сейчас об этом. И так много чего нужно проработать. Ее силу и сексуальность, сбалансировать обычную жизнь и желание мести.

Сексуальность?

Подняв глаза на Оливера, я вижу, что он хмурится.

– В общем, – продолжает Остин, и шум стихает, будто он въезжает в гараж, – я прослежу, чтобы ты была в списке. В восемь. Завтра. Приедешь?

– Да, – говорю я и тут же добавляю: – Думаю, да.

– Супер, – отвечает он. Захлопывается дверь машины, после чего слышен звук включенной сигнализации. – Постараюсь не сильно собой напрягать.

– Звучит неплохо.

– Тогда пока!

И в трубке настает тишина.

Я кидаю телефон на столик, и тот скользит по гладкой поверхности, а сама, широко раскрыв глаза, смотрю на Оливера, взглядом вопрошая «Какого хера только что произошло?» Еле заметная улыбка мелькает в уголках его губ, после чего он просто изучает меня в наступившей звенящей тишине.

– Как ты? – тихо спрашивает он.

Я ощущаю, как холодные неприятные мурашки поползли по шее и спустились в живот. Эти два разговора – один с Оливером, другой с Остином – плещутся в моих мыслях, не смешиваясь и противореча друг другу.

Я часто моргаю, пытаясь сообразить, за который из них браться сначала. Мой мозг перепрыгивает на идею восемнадцатилетней Куинн, и я чувствую, как вдохи становятся поверхностными и сдавленными.

Ничего не выйдет, она молода даже для своих пятнадцати лет. Она юная и наивная. Сделать ее старше – значит переделать всю ее историю.

Я моргаю сильнее, мыслями переносясь в сторону Оливера, но вместо наслаждения возможностью прикоснуться к нему, почувствовать его и ему принадлежать, мой мозг спотыкается об инстинктивную боязнь потерять то, что сейчас имеем, о неизбежные перемены, что ждут нас, и перспективу жизни без него.

– Лола, – произносит Оливер, и его голос звучит так тихо и так безэмоционально, что я не знаю, то ли он проверяет, как я после всего, что на меня вывалил Остин, то ли пытается вернуться к нашему разговору до этого звонка.

На панно изображена девушка, рисующая так яростно, что ее карандаш ломается.

– Мы можем обсуждать одну тему за раз? – спрашиваю я, наконец глядя на него. – Я как-то внезапно вымоталась, а тут явно важный разговор.

– Я и не ожидал, что ты будешь в состоянии обсуждать вчерашнее после… этого, – он кивает в сторону моего телефона и слегка улыбается.

– Не хочу сказать, будто нам не нужно поговорить. Просто я… – я вздыхаю, – сейчас не сильно для этого гожусь.

Он кивает. Его лицо спокойно, взгляд теплый и внимательный. Кажется, он действительно понимает. Но все же есть ощущение – даже если это вижу только я – что между нами что-то есть, какой-то слой, и будто я взяла этот прекрасный искрящийся момент, когда можно было все прояснить, и смазала грязной рукой.

– Я понял, – он засовывает руки в карманы джинсов, отчего те приспускаются, показывая верх его боксеров. Я смотрю поверх его плеча в окно, а он добавляет: – По одной теме за раз.

Я подхожу к дивану, устало плюхаюсь на него и провожу рукой по лицу. Иногда фантазировать, что у тебя все будет так, как захочешь, гораздо проще, чем принять реальность.

– Хочешь обсудить это? – спрашивает Оливер. – Восемнадцатилетнюю Куинн, я имею в виду, – быстро добавляет он. – Эта идея вынесла мне мозг. Такое ощущение, что они всерьез решили сделать любовную историю между ней и Рэйзором.

Моя леденящая паника тут же возвращается.

– Я знаю. Знаю. Блин, – я потираю лицо, чувствуя себя слишком потрясенной, чтобы прямо сейчас думать об этом. Наклонив голову, я спрашиваю: – А что, если мы поговорим об этом завтра по дороге в Л-А?

Он хмурится.

– Хочешь, чтобы я поехал?

Я колебалась лишь мгновение. Рациональная часть моего мозга машет предупреждающими знаками, в то время как эмоциональная настаивает, что он мне нужен рядом.

– Конечно, хочу, – отвечаю я. – Кто еще поможет не забыть имена и пихнет локтем, когда увлекусь рисованием на салфетках? Разве что ты не хочешь пое…

– Хочу. Просто подумал, почему ты не возьмешь кого-то из девочек.

Я слегка прищуриваюсь.

– Нет… Я хочу поехать с тобой.

Сглотнув, он кивает и смотрит в сторону.

– Ну тогда… конечно.

– Буду ждать тебя в шесть у магазина?

– Хорошо, – отвечает он. Он покраснел. Еще ни разу не видела краснеющего Оливера.

– Мне нужно как-то по-особенному одеться?

Мое сердце колотится со страшной скоростью, и я вспоминаю, как Харлоу уговорила меня пойти на банджи-джампинг [прыжок с большой высоты с эластичным тросом, обвязанным вокруг щиколотки – прим. перев.] и те пугающие и щекочущие нервы секунды перед нашим прыжком. Я прижимаю ладонь к груди, стараясь говорить обыденным тоном:

– Просто будь красавчиком для меня.

Оливер

Я редко беру выходные – на самом деле, с момента открытия магазина несколько месяцев назад не было ни одного – но сейчас они мне необходимы.

Выспавшись, я долго сижу на заднем крыльце и пью кофе, наблюдая, как на карнизе горлицы вьют гнездо.

Потом бегу несколько километров вдоль воды до Коув-бич и обратно.

Отгоняю машину на сервис и мойку.

Убираюсь в доме, принимаю душ. Ем и одеваюсь.

И позволяю себе весь день размышлять над тем, что же происходит между мной и Лолой.

Мне нужно понимать это без иллюзий. Я не хочу бездумно шагнуть с ней во что-то, и не только из-за того, что наша дружба – это нечто лучшее и важное в моей жизни, но и потому, что, хотя мы это и не обсуждали, я знаю: у нее не очень хороший романтический опыт.

Как-то раз Харлоу намекнула, что у Лолы было мало отношений – по большей части непродолжительных – что она, как правило, держала мужчин на расстоянии, и что ее легко спугнуть. Даже если я своими глазами не видел бы ее пугливую два дня подряд – у меня дома и вчера в магазине – это стало понятно после разговора с ее отцом, когда он подробно рассказывал о ней. Ее мать ушла, даже не попрощавшись, когда Лоле было двенадцать. Это как синяк у нее под кожей – он начинает темнеть, когда она позволяет себе иметь с кем-то слишком близкие отношения.

Магазин уже почти опустел, когда я пришел дождаться Лолу. Джо отлично справляется, но интуиция подсказывает мне не оставлять его одного на полный рабочий день.

– Пока тебя не было, где-то час назад приходил чувак с огромной коробкой Tortured Souls [серия комиксов – прим. перев.], – Джо смотрит, как я бросаю ключи на стойку и добавляет: – Отвратительно себя чувствую. Я уже видел за сегодня немало дерьма, но то меня реально напугало.

– Сказал мужик, проколовший себе член.

Он смеется и отходит в сторону, когда я ввожу пароль на компьютере.

– Ну да, – ответил он. – Но ты видел эти рисунки? Младенцев в бутылках с какой-то жидкостью и измученных женщин, вынашивающих собственных убийц.

– Так что ты ему сказал? – в нашем бизнесе можно считать хорошей сделкой покупку и продажу коллекционных предметов: фигурок, комиксов, предметов графического искусства. У Джо глаз наметан неплохо, но он не всегда замечает детали, в отличие от меня. И основное правило гласит, что если Джо не уверен, стоит ли покупать, он должен попросить продавца вернуться, чтобы застать меня. В первые несколько недель он редко понимал, что брать, а что нет, но быстро научился, и я перестал тревожиться, упустим ли мы из-за него что-нибудь ценное.

– Я сказал, что тут постоянно околачиваются дети, и его комиксы нам не подходят, – его заметно передергивает и спустя мгновение еще раз. – А куда это ты вырядился?

– По делу, – отвечаю я.

Я практически слышу, как его брови ползут вверх.

– «По делу»?

Предупреждающе посмотрев на него, я сажусь на корточки открыть коробку канцтоваров. Если честно, у меня никогда не бывает дел.

Джо делает шаг ближе, наклоняется, и его лицо оказывается в десятке сантиметров от моего.

– Дело? – переспрашивает он.

– Ну ёб твою мать, – ворчу я, передавая ему коробки с ручками. – Еду сегодня в Л-А с Лолой.

Три секунды молчания, после которых следует неприкрытый скептицизм:

– У вас свидание?

Я мотаю головой.

– А ты уверен, что нет?

Ставлю коробку новых визиток на стойку.

– Еще как.

– Потому что в последнее время она так смотрит на тебя, будто хочет…

Я перебиваю его:

– Это не свидание, Джо.

Слышится звон колокольчика и как кто-то вошел, стуча каблуками по полу из линолеума.

– Спрашиваю тебя в последний раз, – шепчет НеДжо, – ты точно-точно уверен, что не свидание?

Я открываю рот ответить что-нибудь порезче, но останавливаюсь, услышав вопрос Лолы:

– А где Оливер?

– На коленях под стойкой, – с придыханием говорит Джо и широко мне улыбается.

Зал наполняется ее неуверенным молчанием.

Я бросаю на Джо раздраженный взгляд.

– Здесь, внизу, – говорю я ей и машу упаковкой скотчей над головой. – Копаюсь в коробках.

– Угу, – произносит она и наклоняется над стойкой, что мне видно ее лицо. Я понимаю, насколько я в жопе, раз решил, что смогу сегодня оставаться спокойным. Она выглядит просто офигенно. – Привет.

Я откладываю в сторону последнюю упаковку и чуть не проглатываю язык, когда встаю и вижу ее полностью. Кожаные штаны Лолы нужно запретить законом. А если еще учесть ее туфли, под каблуком которых я бы с радостью умер, и на многое намекающий, но ничего не открывающий топ? Мои шансы не выставить себя дураком в какой-нибудь ситуации равны нулю.

– Потрясающе выглядишь, – говорю я и, не долго думая, обхожу стойку и, наклонившись, целую ее в щеку.

Она реагирует, будто это не из ряда вон, а нормальное дело, улыбается и тихо произносит:

– Спасибо.

Она скользит взглядом к моим лежащим на стойке кошельку и ключам, но я еще не закончил с ней. Ее гладкие черные волосы собраны в высокий хвост. Я смотрю на ее прямую челку, почти незаметный макияж, хотя я вижу, что он есть. На подчеркнутые черным карандашом глаза, розовыми румянам щеки и наводящие на порочные мысли красные губы.

– Оливер?

Мой голос получился срывающимся:

– Ты действительно красивая.

На этот раз она смеется.

– Благодарю, – говорит она и добавляет: – еще раз. Лондон помогла. Честно говоря, позволить нам обеим возиться с макияжем – все равно что выдать мартышке очки.

Когда я отхожу забрать свои вещи, она открыто оглядывает меня сверху донизу. Я следую за ее взглядом по своей одежде: узкие черные брюки и черная рубашка.

Я даже отполировал ботинки ради этой женщины.

– Черт возьми, – замечает она. Она оценила, и довольно высоко. И я понимаю, что мы всегда это делали – флиртовали и сыпали тонкими намеками – просто никогда еще это не ощущалось настолько явно.

– Рад, что ты одобряешь, – отвечаю я. – Я припарковался за углом.

Она идет за мной, по пути прощаясь с Джо. А потом берет меня за руку и улыбается.

– Я очень даже одобряю.

Ага. Я в жопе.

***

Я всегда знал, что Лола затихает, когда обдумывает что-то, ее беспокоящее. Могу предположить, что причина ее нежелания обсуждать свои проблемы – в отличие от Харлоу или даже Анселя – в том, что ей нужно время самой обо всем поразмыслить. Но когда в машине она вспоминает разговор с Остином и начинает перечислять плюсы его идеи, какое-то я время отмалчиваюсь, думая, а вдруг причина ее привычки молчать, прежде чем начать что-то обсуждать, в том, что она не доверяет собственным суждениям.

– Не уверен, что у меня есть что возразить, – уклончиво отвечаю я и сворачивая на 5-е Северное шоссе.

– Ну давай хотя бы теоретически, для полноты картины, – предлагает она. – Чем может быть хорошо Рэйзору быть с другой планеты?

Я молчу, обдумывая ее вопрос. Но мой мозг это рефлекторно отталкивает – обе идеи дерьмовые. Куинн не нужно превращать в сексуальную штучку. А Рэйзор не пришелец. И нет причин это менять.

Машина легко несется по шоссе, а Лола смотрит в окно, тоже раздумывая над собственным вопросом.

Именно в такие простые моменты мне кажется, что я влюбляюсь в нее еще сильнее.

– Думаю, им можно позволить сделать что-то с визуальной картинкой, – после нескольких минут молчания задумчиво произносит она. – Что-нибудь более креативное, типа флэшбэков из его прошлой жизни вместо линейного повествования.

Пожав плечами, я говорю:

– Наверное, но делать флэшбэки книжному Рэйзору из альтернативного времени – все равно что сделать его пришельцем. Я в том смысле, что ты и так сделала его уникальным, плюс эти временные сдвиги. А мультивселенная трансформирует параллельное время в гипер-время.

– Я знаю, но, может, это подтверждает идею Остина. Сворачивание мультивселенной объясняет существование их всех. Может, идею о параллельном времени легче понять, потому что зрителям проще объединить в одно разные ипостаси одного и того же персонажа.

– Думаю, твоя все же проще, – замечаю я и добавляю: – более изящная. Она начинается с параллельной временной петли. И здесь не нужна ретроспектива.

Она согласно кивает.

– Наверное, мне нужно просто услышать, что они скажут. Все просто, пока это только я и мои книги, плюс мои же идеи. И все становится иначе, когда сюда вовлечены большое количество людей.

Произнесенное грузом повисает между нами. Она собирается позволить Остину и сценаристам себя переубедить? Может, ей и стоит. Но у меня такое чувство, что я бы не стал. Будь я на ее месте, не уступил бы.

– Это ведь не потому, что ты трусишь? – спрашиваю я.

Лола наклоняет голову набок.

– У меня здесь нет опыта, – замечает она, добавляя: – я имею в виду фильм.

– Но ты знаешь саму историю. Рэйзора. И Куинн.

Ведь Куинн – это ты, хочу сказать я. Не дай ему изменить тебя. Не позволяй сексуализировать твой путь от хаоса к триумфу.

Кивнув, она снова поворачивается к окну.

– Знаю. Просто хочу понять, как с этим справиться.

– Что, если он будет настаивать на восемнадцатилетней Куинн? – интересуюсь я. – Или скажет, что без романтической сюжетной линии история Голливуду станет не нужна?

Лола оборачивается и смотрит на меня, и ловлю вспышку ярости в ее глазах, после чего перевожу взгляд на дорогу.

– Возможно, он прав, – говорит она. – Тогда это полный отстой. И да, выходит, что история должна быть романтической, чтобы стать коммерческим кино. Мы ведь не делаем из этого арт-хаус, а продали идею крупной студии. Прибыль тут – ключевое понятие. И в общем-то я знала, на что шла.

Я прекрасно понимаю, о чем она, но внутри у меня все сжимается.

– Ты не станешь оспаривать?

– Конечно, стану, – говорит она. – И я знаю, о чем ты скажешь, но думаю, я хочу осознавать, что принимаю правильное решение. Видел бы ты ту встречу. Анджела и Ройя не сказали и по три слова, но они ведь исполнительные продюсеры. А по контракту у меня не очень много места для маневров.

– Правда? – я вполне в курсе обсуждения образов женских героев в индустрии создания комиксов, но по-прежнему удивлен, что фильм Лолы в общем-то ей не принадлежит.

Она кивает.

– Мне двадцать три. Я первая женщина, по комиксу которой создадут большое кино, и одна из немногих авторов, которые сами создают себе иллюстрации. Будь я Стэном Ли [писатель, актер, продюсер, создатель комиксов, председатель совета директоров Marvel Comics, из известных работ: «Человек-паук», «Люди-Икс» – прим. перев.] или Джеффом Джонсом [писатель, сценарист комиксов, креативный директор DC Comics – прим. перев.] – да хоть неизвестным парнем моего возраста и опыта – я могла бы им в подробностях объяснить, какого хрена им нужно делать, и все бы послушались. У мужчин твердое убеждение, что только у таких же, как они, есть так называемое деловое чутье. А если я приду туда как Лола Кастл и начну спорить, скажут, что я бесцеремонная, и что со мной не сработаться. Может, кто-нибудь даже использует термин сука.

Я чувствую, как моя челюсть сжимается. Знаю, она права, но все же.

– Это же хрень какая-то.

– Так устроен мир, – замечает она. – Первый вопрос, на который мне приходится отвечать, – это каково быть женщиной в индустрии комиксов? И так на каждом интервью. Второй вопрос – читает ли кто-нибудь из моих подруг комиксы.

Охренеть. Я никогда не думал об интервью в таком ключе. Кажется, там задают разумные вопросы, но чуть в сторону – и вылезает подобный бред.

– Как думаешь, Брайана Майкла Бендиса [писатель, сценарист, автор комиксов, художник, из известных работ: «Новые мстители», «Сорвиголова» – прим. перев.] кто-нибудь когда-нибудь спрашивал, читают ли его друзья комиксы? – спрашивает она.

Невесело усмехнувшись, я отвечаю:

– Наверное, нет.

– Мы на каждой встрече спорим о куче нюансов, но я хочу готовиться к ним заранее, – говорит она. – Мне нужно сначала убедить саму себя, что эти изменения необходимы, потому что уверена: еще будет от чего впасть в шок, и я не хочу, чтобы обсуждения проходили за моей спиной.

И сейчас, вот прямо в это мгновение, я хочу сделать ей предложение.

Хочу остановить машину и встать на одно колено прямо на пыльной узкой обочине шоссе. Потому что Лоле не важна та чушь, и она понимает, что ей нужно действовать осторожно. Она найдет лучший способ сражаться за то, что создала.

***

Мы проезжаем мимо выглядывающих из-за пышных деревьев и железных оград домов не за один миллион, после чего сворачиваем на Сансет [бульвар в Беверли-Хиллз – прим. перев.] и въезжаем в подземный паркинг.

Кругом чистейшие лифты и отполированные до блеска мраморные полы. Мы находим себя в списке в лобби, еще один ждет наверху. Пока идем, Лола берет меня за руку, но не в романтичном смысле; уверен, это ясно нам обоим. Просто именно это мы хотим сделать, прежде чем шагнуть из одного мира в другой. И наши руки как якорь друг для друга.

Это такая вечеринка, где все в черном, а официанты – в основном модели и актеры – ходят по залу с серебряными подносами, уставленными бокалами с шампанским и изысканными закусками. Грохочет музыка, и людям приходится ее перекрикивать. Зал не сильно переполнен любителями тусовок, но похоже, их все равно здесь немало.

Нас замечает какой-то парень у бара и машет Лоле рукой.

Он на десяток сантиметров ниже меня и повседневно одет – в футболку и джинсы – и среди продуманно одетых гостей он выглядит чуток отстойно.

– Лолс! – приветствует он и, подойдя, заключает ее в крепкие… и почти нескончаемые объятия. Господи. По моим подсчетам, они видятся всего лишь второй раз. – Я так рад, что ты пришла!

Она благодарит его за приглашение и жестом показывает на меня.

– Остин, это мой друг Оливер.

– Оливер, – удивленно повторяет он. Я наслаждаюсь тем, как он, наклонив голову, меня рассматривает. По его ухмылочке сразу понятно, что он собирался сегодня трахнуть Лолу, и я надеюсь, теперь он пересмотрит свои планы. Не уверен, могу ли я претендовать на ее сердце, но хуй ему, а не ее тело, даже полмиллиметра.

Уж прости, дружок.

Он крепко пожимает мне руку.

– Приятно познакомиться.

Больше нам сказать друг другу нечего, поэтому после нескольких секунд молчания он поворачивается к Лоле.

– Хочу тебя кое-кому представить, – он оглядывает зал, показывая нам людей, которых видно с места, где мы стоим.

Парень в черных брюках и рубашке – это сценарист. Другой парень в черном – режиссер. Женщина в черном коктейльном платье – вице-президент какой-то киностудии.

Лола сюда прекрасно вписывается. Наши девочки всегда шутили, что она похожа на крутую супергероиню, и это чистая правда. У нее аура спокойной силы и уверенности в себе, потому что она всегда доводит начатое на конца.

– Теперь пошли, – говорит ей Остин, и она хватает меня за руку. Ее ладонь липкая и с дрожащими пальцами. – Давай найдем Лэнгдона.

Я делаю шаг назад, а из-за того, что Лола держит меня за руку, ей тоже приходится резко отступить и посмотреть на меня.

– Иди занимайся своими делами, – тихо говорю я. – А я что-нибудь выпью и перекушу. Со мной все будет окей.

– Уверен? – спрашивает она.

– Абсолютно, – мне только сейчас пришло в голову, что мероприятие закончится довольно поздно, и мы сегодня домой не вернемся. – И еще забронирую нам номера где-нибудь побли…

– Уже, – с улыбкой успокаивает меня она.

Мое сердце начинает громко биться в груди, а Лола не сразу отворачивается.

– Спасибо, что позаботилась, – наклониться и поцеловать ее в низ щеки, у самой шеи, ощущается настолько правильно, что я так и делаю.

Возможно, сейчас я нарушил все границы, но по тому, как улыбается и сжимает мою руку, кажется, она не против.

***

Я сижу в баре, пью, закусываю и рассматриваю окружающих.

Это любопытно и сильно контрастирует с моей ежедневной жизнью. Мои покупатели – самые обычные люди, вращающиеся в кругах, где ценят скорее комфорт, нежели роскошь.

Буквально никто из моих знакомых, кроме Харлоу и Анселя – а теперь и Лолы – сюда бы не вписался. Но это новая реальность Лолы, поэтому в каком-то смысле и моя тоже.

Она приходит где-то через полчаса и садится рядом.

– Привет.

– Привет, – ставлю стакан и сжимаю ее руку. Я рад ее возвращению.

Несмотря на собственную уверенность, что Лола никогда не сбежала бы с кем-то наподобие Остина, мне особо нечему было радоваться вдали от нее. – Как все прошло?

Она улыбается и кивает кому-то в другом конце зала.

– Хорошо, – не переставая улыбаться, говорит она. – Ну или я так думаю. У них куча идей. А я типа постаралась их выслушать, – повернувшись ко мне, она добавляет: – Без оценок.

– Все плохо, да?

Покачав головой, она отвечает:

– Не все. Просто странно, когда что-то настолько личное больше тебе не принадлежит. Думаю, Лэнгдон уже много понаписал. А я пытаюсь не отвергнуть все, не глядя.

– Хочешь, поговорим об этом попозже? – догадываюсь я.

Она кивает, и когда бармен ее замечает, Лола наклоняется ближе, чтобы заказать напиток сквозь шум толпы. Он смешивает прямо при ней, а она молча наблюдает и выглядит при этом так, будто ей не терпится. Со слишком восторженной, как по мне, улыбкой забирает бокал и снова поворачивается ко мне.

– И о чем ты хочешь поговорить сейчас? – спрашиваю я.

– Мы сейчас на крутой вечеринке, а ты преспокойно себе сидишь за стойкой целых полчаса, и за это время на тебя обратили внимание порядка пятнадцати дамочек, в мечтах уже утаскивающие тебя домой в свои жуткие подземелья для секса.

– Да ну прям, – смеюсь я.

– Точно тебе говорю, – наклоняясь и состроив смешную рожицу, говорит она. – Какой твой любимый метод съема?

– Вообще-то любимого нет. Я просто сижу, вот прям как сейчас, – я раздвигаю колени и выдаю ей свой blue steel [гротескный сексуальный взгляд, это коронный образ героя фильма-пародии на мир моды «Образцовый самец» с Беном Стиллером в главной роли – прим. перев.].

– Широко расставив ноги, – с усмешкой замечает она. – Мне нравится, как ты транслируешь образ на весь зал.

Я делаю вид, что поправляю очки и показываю на себя.

– Это означает, ты сидишь и подпускаешь меду, чтоб слетелись пчелки.

Лола с хохотом шлепает меня по плечу.

Кивнув и сексуально подмигнув ей, я продолжаю:

– Детка, знаю, мы собираемся трахнуться, вопрос лишь в том, как мы попадем к тебе, – я наклоняюсь ближе и, усугубляя эффект, шепчу: – Я сегодня не за рулем.

Когда Лола смеется, она откидывает голову назад, демонстрируя идеальную кожу и длинную стройную шею, и этот звук тоньше, чем ее обычный хрипловатый голос, – более девчачий. Когда она расслаблена, ее смех настолько очаровательный, что сама она это ни за что не признает.

– Теперь это моя любимая шутка, – отсмеявшись, говорит она.

Мне нравится, как она произносит «любимая». Как округляются ее губы на слоге «лю». Будто целует воздух. Это заставляет меня думать о том, как, двигаясь на ней, я захвачу ее губы в поцелуе, пока она не начнет умоляюще задыхаться.

– Блядь.

Она встречается со мной взглядом, в котором пляшут смешинки, не подозревая о том, насколько далеко зашли мои мысли.

– Как можно на такое отказать?

– Если честно, – дразня, отвечаю я, – понятия не имею.

– Как тебе тут? – спрашивает она, оглядывая зал.

Пожав плечами, я осматриваюсь вслед за ней.

– Странновато. Но не совсем. Это не сильно отличается от того, что ожидал. Думаю, что-то вроде отлучиться из магазина.

Она мне улыбается.

– Ты самый чокнутый из всех, кого я встречала, – когда она это говорит, в ее интонации я слышу гордость. Для Лолы это высшая степень похвалы.

Бармен ставит передо мной еще порцию виски, и я кивком его благодарю.

– Так и есть, – слегка усмехаясь, отвечаю я. – И потом, ты, наслаждающаяся этим вечером со мной, разве не такая же?

– Дело просто в алкоголе, – потягивая напиток через соломинку, говорит она.

Я кивком показываю на ее бокал.

– Вообще-то это твой первый.

– А ты наблюдательный, мне это нравится, – с улыбкой отвечает она.

– Это одна из моих сильных сторон. В одном списке с трудоголизмом, математическими способностями и пунктуальностью.

Она качает головой, быстро глотая, чтобы мне возразить.

– Эй, первым в этом списке должен быть акцент!

– Хочешь сказать, что мой акцент важнее умения умножать в уме?

Лола смеется, и, если не ошибаюсь, придвигается чуть ближе.

– Почему ты ни с кем не встречаешься?

Я медлю с ответом, поднимаю к губам стакан и, отпив виски, снова ставлю его на стойку. Очень сильно похоже, что Лола меня поддразнивает, но так даже лучше, потому что немного страшит, как близко, дюйм за дюймом, она приближается к важной теме.

– Разве не я должен тебя об этом спросить? – размышляя, я наклоняю голову набок. – Тобой, кажется, интересуется Остин.

Сложив руки на барной стойке, Лола морщится, после чего смотрит на меня.

– Ты не ответил на вопрос.

– Так же, как и ты.

– Ну так почему же? – не отрывая взгляд, спрашивает она.

– Наверное, по той же причине, что и ты.

Лола соломинкой помешивает свой коктейль, кончиком накалывая одну за другой дольки лайма, и тут рядом со мной кто-то открывает дверь в патио, впуская поток прохладного воздуха.

– Хочешь уйти? – глядя на меня, спрашивает она. – Пойти куда-нибудь набрать обороты.

Я открываю рот и чувствую, как холодный воздух покалывает мой язык.

– Конечно, – интересно, как это возможно, чтобы стук моего пульса звучал громче музыки вокруг.

Она протягивает руку и улыбается своей заговорщической улыбочкой.

– Ну тогда… пошли отсюда.

Лола

На машине Оливера мы возвращаемся назад в отель и оставляем ее там, после чего идем пешком пару кварталов в тихое, по заверению консьержа, местечко. Он оказался прав: там темно и непритязательно, в центре зала барная стойка полукругом с нескольким табуретами и небольшая сцена с фан-зоной сбоку.

Только сегодня здесь нет ни группы, ни фанатов. Тут едва ли вообще кто-нибудь есть.

На вечеринке я выпила всего один бокал, но чувствую себя неуклюжей и глупой, постоянно отвлекающейся на пульсирующее бум-бум-бум в своей грудной клетке и четкое понимание, что у нас с Оливером сейчас что-то вроде мини-каникул.

Есть что-то притягательное в том, чтобы уехать подальше от дома, – внезапно все на свете кажется возможным.

Мы можем остаться здесь хоть на целую неделю.

Можем притвориться, что ни тут, ни дома у нас нет никаких дел.

Можем изменить все происходящее между нами.

На панно изображена девушка, раскинув руки и закрыв глаза, падающая спиной вперед.

Он выбирает два табурета у бара, помогает мне снять пальто и садится. Его прикосновения запускают мой пульс на сверхскорость: руки твердые и уверенные, пальцы без стеснения тянут воротник моего пальто и стаскивают его вниз, касаясь спины. Он кладет ладони мне на голые плечи и спрашивает:

– Нравится?

Мне хочется уточнить, что именно, но когда он кивком показывает на табуреты, до меня доходит, что он имеет в виду место, где сесть.

Нет, все же это не лучшее место, чтобы начать сдвигать границы этих по-прежнему платонических отношений.

– Идеально.

Он ловит взгляд бармена, машет ему, и мы молча ждем, пока тот насухо вытрет стакан, отставит его и направится к нам.

Происходящее ощущается свиданием.

– Тебе «Манхэттен»? – спрашивает Оливер.

– Да, пожалуйста.

Он делает заказ для нас обоих, благодарит и поворачивается ко мне. А мое сердце хочет прыгнуть из моего тела в его. Боже мой. Вот, значит, каково это – окончательно потерять из-за кого-то голову? Когда сердце становится гибридом: наполовину моим, наполовину его. И грохочет так сильно, стремясь выскочить наружу. А грудь болит, желая впустить его сердце внутрь.

– Как ты себя ощущаешь из-за всего этого? – спрашивает Оливер.

В то время как стук в груди усиливается до ощущения приближающегося обморока, удовольствие тянет за собой еще одно менее приятное чувство: страх.

Когда я слышу аромат хлеба, у меня текут слюнки.

Когда вижу карандаш, я тут же хватаюсь за него.

Но когда хочу кого-то, – нервничаю.

Что будет, если разум решит перестать вставать на пути? Или же сердце-гибрид иссохнет, оставив нам обоим такую же половину желаемого?

Должно быть, он ощущает мое напряжение, поэтому, одним пальцем касаясь моего подбородка, поворачивает мое лицо к себе и добавляет:

– Я имею в виду фильм, Сладкая Лола. И книгу. Сегодняшний вечер.

– Ой, – я чувствую себя идиоткой. Паника исчезает, и я так широко улыбаюсь, что смешу Оливера. – Думаю, все довольно неплохо.

– Я едва был знаком с тобой, до того как все это началось, – говорит он. – Рэйзор вышел почти сразу после Вегаса, и с самого начала у меня ощущение какого-то вихря. И ты, похоже, поначалу не особенно верила, что это произойдет. Хотел бы я мельком взглянуть на Лолу до этих забот.

– Та Лола была студенткой, – напоминаю я ему. – Вся на нервах от экзаменов и платы за жилье.

Он кивает и переводит взгляд на мой рот. Никакого смущения; он делает это умышленно.

– Иногда я забываю, насколько ты юная.

Не знаю, почему, но мне нравятся его слова. Это ощущается извращенно, будто он меня немного растлевает.

– Я не чувствую себя такой уж юной.

Он медленно выдыхает через нос.

– Тебе пришлось рано повзрослеть.

– Тебе ведь тоже, да?

Я так мало знаю о его жизни до университета. Он никогда не рассказывал о братьях или сестрах, о родителях. Раз или два упоминал про бабушку с дедушкой, но допытываться не в наших правилах. По крайней мере, так было до сих пор. И мне хочется сломать эту традицию.

Оливер смотрит мне в глаза, но мы оба поворачиваемся в сторону бармена, который ставит перед нами напитки.

– Счет не закрывать? – спрашивает он нас.

– Да, конечно, – отвечает Оливер, достает кошелек и протягивает ему карточку.

Бармен отворачивается, и тут до меня доходит.

– Что? Подожди, – я завожу руку за спину, нащупывая сумочку. – Подожди. Это я должна угощать! Я ведь притащила тебя сюда.

– Лола, – говорит он, останавливая меня и качая головой бармену, чтобы показать, что он по-прежнему платит. – Постой. Не имеет значения, кто угощает.

– Имеет, но спасибо.

Оливер усмехается.

– Всегда пожалуйста.

Виновато улыбаясь, я снова вешаю сумочку на спинку.

– Это странно – забыть, что я теперь могу заплатить за напитки?

– Я так не думаю, – он проводит кончиком пальца по краю стакана. – Господи, я помню, как долго отходил от мышления полуголодного студента. Мой отец умер пять лет назад и оставил мне кое-какие деньги, – длинные пальцы обхватывают стакан, и, поднеся его ко рту, он делает глоток. Мне хочется попробовать виски с его губ. – Это было огромное потрясение. Я не видел его с семи лет. Жил у бабушки с дедушкой. Почти все детство думал, что отец сидел на героине.

Я моргаю, спешно пряча свой полный неуместной похоти взгляд.

– Что?

Он кивает.

– Поэтому когда со мной связался юрист сообщить о его смерти – плюс об отличной новости, что я унаследовал его деньги – я был в ярости. Он жил своей жизнью, успел заработать денег, скопить их, но даже не озадачился вернуться ко мне.

Я ощущаю начинающие выступать слезы, жар и ком в горле, когда на его лице вижу боль.

– Я не знала о этом.

– Ну, в любом случае, – он протягивает мне мой стакан и слегка чокается своим. – За то, чтобы находить своих людей!

Кивнув, я выпиваю вслед за ним, но почти не замечаю, как обжигает алкоголь. Его тоже бросили. Отец. И даже мать. Мы словно два спутанных друг с другом провода, искрящиеся током.

– Лола? – зовет он.

Я смотрю на него и стараюсь улыбнуться.

– Да?

– Потанцуешь со мной?

Меня едва не душит собственный пульс.

– Что?

Оливер смеется.

– Потанцуй со мной. Давай, поживи немного.

Он протягивает мне руку, и что еще я могу ответить после только что рассказанного, кроме как «Хорошо»?

Мы отставляем наши напитки, встаем и идем на танцпол. Помимо бармена, в баре еще три человека, и они ни черта не понимают, почему мы стоим в центре пустого пространства, глядя друг на друга.

– Тут нет музыки, – говорю я.

Он пожимает плечами.

– Ну и ладно.

И тогда включают музыку, слишком громкую, от чего мы оба вздрагиваем. Бармен делает потише, и по бару растекаются звуки Aerosmith.

– Да неужели? – смеюсь я.

Оливер усмехается, игриво извиняясь.

– Уж что есть.

– Это почти настолько же плохо, насколько хорошо, – говорю ему, задерживая дыхание, когда он скользит рукой по моей талии, и ощущая прикосновение каждого пальца. Другая его рука ложится чуть ниже, на поясницу, которая внезапно становится местом пересечения всех нервных окончаний. Оливер притягивает меня к себе. Я ощущаю его ремень у своего живота и как моя грудь прижата к его солнечному сплетению.

Ухватившись за его бицепсы, я вглядываюсь ему в лицо. Темные брови, искорки в глазах, тень щетины на челюсти… Каким-то образом все эти отдельные черты сплетаются в самое важное для меня лицо на свете. В момент, когда Оливер смотрит на меня, на мгновение его губы приоткрываются, и я замечаю, как потом сжимается его челюсть, и как пальцы сильнее впиваются мне в спину. Это – напряжение. Это, вот прямо сейчас, – похоть, и я в жизни ничего так сильно не жаждала, как его поцелуев. Такое желание почти болезненно. Внутри меня что-то бунтует, пронзая меня острой потребностью и заявляя, что спокойствия не будет, пока я не получу желаемое. Я в заложниках у собственного сердца.

Мы движемся, еле переступая и очень медленно поворачиваясь.

– Неплохо, – говорит он. – Я давно не танцевал.

Я продолжаю ждать, когда же наступит понимание, что происходящее – немного странно, но этого не происходит. Ощущение, будто я, перед тем как чихнуть, задержала дыхание.

– Дыши, Сладкая Лола, – шепчет он, и внутри меня что-то оживает.

Оказывается, я на самом деле не дышала. И просто бездыханно стою здесь, ожидая, что он меня поцелует, что мое тело расслабится, а время замрет, и тут внезапно ощущаю, каково это – быть в кого-то влюбленной.

– Я в ужасе, – произношу я. Мы сейчас так близко друг к другу, и хотя не могу покрыть поцелуями каждую черточку его лица, я ощущаю его дыхание и почти могу попробовать его губы с привкусом скотча.

Его взгляд путешествует по моему лицу, а голос мягко утешает:

– Я знаю, лапочка.

– Мне никогда не удавались отношения. Мне хочется, – говорю я и тут же быстро добавляю: – но это пугает.

– Знаю, – снова говорит он и прижимается поцелуем к моему виску. Одна его рука скользит вверх по спине и зарывается в волосы на затылке. – Но я просто хочу тебя. И мне не нужно, чтобы все было легко или идеально. Я не хочу ускорять события.

Вот оно: такое простое и откровенное признание. Его честность ломает плотину внутри меня, и я чувствую, как из меня рвется мое – грубоватое и сбивчивое.

– Мой первый раз был с самым настоящим наркоманом, – выпаливаю я и чуть не плачу, когда он поворачивается и прижимается небритой щекой к моей. Его ухо сейчас как раз у моего рта, и я шепотом признаюсь: – Он работал в 7-Eleven [международная сеть небольших магазинов – прим. перев.] на углу и просто хотел кайфануть и потрахаться. Мы даже никогда толком не разговаривали.

Сглотнув, я продолжаю:

– Мне было всего четырнадцать. Ему двадцать, – я чувствую, как Оливер напрягается всем телом. – О нем никто не знает, даже Харлоу с Миа. Они думают, я лишилась девственности совершеннолетней. Но папа работал до обеда, поэтому по большей части после школы я не хотела сразу идти домой, а искала что-то вроде… – я качаю головой, – чтобы отвлечься или… Даже не знаю. После ухода мамы я принимала не совсем верные решения.

– Ты тогда по-другому и не могла, – замечает он, целуя меня в щеку. Его губы оставляют на моей коже огненный след.

– Но как это ни ужасно признавать, те отношения были самыми легкими. Все, с кем я встречалась, после разрыва меня ненавидели, – я отстраняюсь, чтобы встретиться с ним взглядом. – Всегда было так, что едва все становится серьезным… Я не знаю. Короткое замыкание. Не хочу, чтобы и у нас так было.

Не отрываясь взглядом от моего рта, он спрашивает:

– Ты не хочешь, чтобы это было серьезно, или не хочешь, чтобы закоротило?

– Не хочу все испортить, – отвечаю я. – Наша дружба для меня слишком важна. Что, если… мы сделаем это, и все изменится?

Оливер кивает и снова прижимается ко мне щекой.

– А у меня нет выбора не хотеть этого, Лола. Я влюблен в тебя.

Его слова жгут мои легкие, и я снова замираю, не дыша. Словами не описать, что я сейчас чувствую. Это как находиться на лезвии бритвы между блаженством и ужасом.

– Ш-ш-ш, – шепчет он. – Только не паникуй, ладно? Я просто хочу быть честным в этом. Я люблю тебя. Хочу тебя, – он прерывисто выдыхает у моей шеи. – Пиздец как хочу тебя. Но я понимаю, что все не просто, и не жду этого. Я просто хочу попробовать. В смысле, если мы…

Я быстро несколько раз киваю – мое сердце оказалось уже в горле, стуча без остановки и нуждаясь в нем – и когда он резко притягивает меня к себе и крепко стискивает, я ощущаю его облегчение. Не думала, что возможно быть еще ближе, но это так. Наши тела будто требуют так сильно прижаться друг к другу, чтобы стало трудно дышать.

Какое-то время мы молчим, и я замечаю, что танцевала без единой мысли. Мне далеко до прирожденной танцовщицы, но обычно я не задумывалась о том, куда ступают мои ноги, или как движутся руки и бедра.

А сейчас я представляю, каково это – быть с Оливером: как он будет рядом со мной, надо мной. Он выше, шире, и его прижатые к моим бедра ощущаются такими твердыми. В движении его рук нет ни капли неуверенности; я могу вообразить, как он проводит ими по изгибам моего тела. Хочу его руку у себя в волосах, сгребающую их в кулак и оттягивающую голову назад. И хотя он не станет здесь так делать, в его пальцах, не отпускающих меня, таится обещание.

– Я был на Aerosmith в четырнадцать, – говорит он, а я задаюсь вопросом, он думал сейчас о том, как это было давно, или обо мне в четырнадцать, наедине с обдолбанным парнем. Или же он говорит это, чтобы вернуть внимание в нас двоих, сюда. В то, что мы сейчас делаем, кто-то с признанием в любви, кто-то без него. – Это было как раз после их баллады из «Армагеддона»…

– «I Don’t Want to Miss a Thing»?

– Ага, этой, – смеется он. – Мы сами пошли на концерт и чувствовали себя охренеть какими взрослыми. До Сиднея мы доехали на автобусе, а это почти двести километров, но мои бабушка с дедушкой заявили: «Да, конечно, вперед». Я не шучу, когда говорю, что на автобусах нужно печатать фото каждого такого сумасшедшего.

– Ого.

– Ага, – соглашается он. – Это так по-детски, но я думаю, это был лучший вечер в моей жизни. Моему приятелю билеты дал его двоюродный брат. Я даже не знал ни одной песни Aerosmith. Хотя нет, знал, – продолжает он, – но не думал, что они – их. Песни были потрясные. Может, именно тогда я решил путешествовать. Может, и раньше, кто знает. Но, сев в тот автобус, я научился бесстрашию. Решив, что если я уехал в Сидней на выходные, могу потом уехать, куда угодно.

– Мой первый концерт был Бритни Спирс.

Он тут же хохочет, немного отстраняется и улыбается мне.

– Ужас.

– Потрясающе, – говорю я. – Честное слово. Были я, Миа, Харлоу и Люк – бывший Миа, – я качаю головой и вспоминаю наши приплясывающие задницы и улыбки Люка сквозь зубы. – Бедняга Люк.

– Окруженный тремя девчонками? Ой да, что может быть хуже.

– Он встречался только с одной из нас. Но, – подумав, замечаю я, – думаю, сейчас женская очередь к Люку куда длиннее, чем к Стивену Тайлеру [лидер Aerosmith – прим. перев.] в 1979 году.

Оливер смеется, но песня заканчивается, и он останавливается, выпуская меня из объятий.

– Ты сделала это, – с полуулыбкой говорит он. – Танцевала с австралийцем в пустом баре, и конец света не наступил. Поставь галочку в списке.

– И мы… – начала я.

Мы поговорили. Мы признали очевидное. Сделали это ужасающий шаг вперед. С теплым, но нейтральным выражением на лице он ждет, как я закончу фразу.

– Да, это мы тоже сделали, – наконец говорит он, кивая в сторону бара. – Выпивка ждет.

И все вновь стало легко.

***

Я в одиночестве просыпаюсь на огромной кровати среди белых простыней, купаясь в ярком солнечном свете.

За последние несколько месяцев я путешествовала так часто, что бледно-голубые стены и большое белое кресло в углу не сразу дали мне понять, где я нахожусь. Я переворачиваюсь и замечаю свои сложенные на стуле кожаные штаны и топ с лифчиком, аккуратно висящие на спинке.

Очевидно, Оливер в своем номере.

Скучая по нему, я ощущаю пустоту в животе. Хочу его рядом с собой.

После второго стакана и от признания, что мы явно увлечены друг другом, напряжение быстро развеялось. Нас прервал умеющий потрясающе не вовремя появляться НеДжо, по телефону рассказавший о том, что девушка, с которой у него было свидание, сейчас пьяная спит у себя на диване, а когда он ушел, заметил севшую батарею на телефоне и что оставил кошелек в магазине, поэтому ему пришлось отдать таксисту свои часы, чтобы тот довез его до дома.

Где-то в час ночи мы ушли из бара и, держась за руки, прошли два квартала до нашего отеля. У меня было пять пропущенных звонков от Остина, но поскольку он не оставил ни одного голосового сообщения, я не стала перезванивать. Не хотелось, чтобы еще кто-то, кроме Оливера, занимал мои мысли. Когда мы подошли к моему номеру, он махнул в сторону своего, но прежде чем я собралась с духом пригласить его к себе, он наклонился и поцеловал меня в щеку.

– Давай не будем торопиться, – сказал он. – Увидимся утром.

У меня в голове тут же сформулировался ответ, но я не смогла произнести его вслух: можем ли мы в таком случае заняться неторопливым сексом?

Я снова переворачиваюсь, отключаю телефон от шнура зарядки и проверяю почту. Приподнявшись на локте, я прищуриваюсь, чтобы прочитать написанное на экране.

– Какого хрена?

Я сажусь на постели, скрестив ноги, и увеличиваю текст, чтобы убедиться, что это не плод моего воображения. Оказывается, пока мы с Оливером флиртовали и выпивали, избегая разговоров о свиданиях, Columbia-Touchstone утвердила основной каст. И мне пришло больше трехсот писем и не меньше десяти голосовых сообщений от СМИ, чтобы я сделала заявление.

«Пытался поймать тебя после ухода. По поводу сценария, – написал на почту Остин. Слава богу, я отметила его письма как важные, иначе, кто знает, нашла бы я их теперь? – Там Лэнгдон на прошлой неделе уже кое-что сделал. Но не нервничай, хоть мы и быстро утвердили каст, ты все замечательно успеешь».

Он не догадался рассказать мне об этом вчера вечером? Сказал только, что Лэнгдон только начал писать и еще не закончил.

Проверка банковского счета и обнаруженная на нем огромная сумма чуть не довели меня до тошноты. В панике я начинаю думать, что пора прятать золотые слитки под матрасом.

От стука в дверь я подпрыгиваю и надеваю халат. На пороге стоит Оливер, он выглядит потрепанным и немного нервным.

В выражении его лица мне тут же заметно уязвимое счастье, мелькающее в легкой улыбке и прищуренных глазах – всего на мгновение, после чего он тщательно все стирает.

По моим ощущениям, с прошлого вечера прошла целая неделя, и он выглядит как-то иначе. Меньше чем просто симпатичный друг и больше похож на мужчину с таким телом под одеждой, к которому мне все более отчаянно хочется прикоснуться.

Мы оба молчим, и я боюсь, что вчерашний вечер все изменил. Мне не хочется испытывать неловкость в общении с Оливером.

– Как дела у самого лучшего на свете владельца магазина комиксов по имени Оливер Ло?

Он так широко улыбается, что слегка приподнимаются его очки, а в уголках глаз появляются морщинки.

– Представь, что я говорю смайлами. Так вот: иконка яичницы.

Ага, можно сказать, что дела отлично.

– Пойдем позавтракаем? – предлагаю я. – Или… закажем сюда?

Этот вариант звучит куда интимнее, и Оливер, кажется, тоже это понимает.

– Не-а, – отвечает он. – Давай сходим в ресторан внизу. У них шведский стол, и думаю, я готов съесть там все.

– Заходи, – говорю я и беру свою сумку и одежду. – Дай мне минут пять. Нужно быстренько позвонить Бенни.

Оливер входит в номер, и я замечаю его задержавшийся взгляд на моей вчерашней одежде, так аккуратно сложенной на стуле. Интересно, думает ли он о том же, что и я: если бы он остался вчера здесь, то мои кожаные штаны, наверное, были бы принесены в жертву богам секса.

– Лола! – кричит Бенни через громкую связь, и я съеживаюсь, глядя на экран, будто он меня обжигает.

Еще нет и девяти утра, откуда столько бодрости?

– Привет, Бенни.

– Спорим, я знаю, почему ты звонишь? – пропел он. – Рэйзор вошел в список Sexiest Man Alive в People, и предрекаю, что ты жаждешь оказаться сегодня в Голливуде отпраздновать.

Оливер поворачивается ко мне с округлившимися глазами. Я поднимаю палец, имея в виду, что мне нужно еще пару секунд.

– Я уже в Голливуде, – отвечаю я. – Но собираюсь домой. Остин вчера не слова не сказал о сценарии.

– Наверное, потому, что знал, ты попросишь его прочитать прямо там, на месте, а потом будешь требовать внести правки, прежде чем его утвердить, но он уже утвержден.

Я покусываю губу, подавляя усмешку.

– Ну и что сейчас происходит?

– Я сделал заявление от твоего имени, – говорит он. – Как там пишут? «Подтверждаю, что Лолерей Кастл в абсолютном восторге от каста».

Я жду продолжения, но понимаю, что он закончил. В другом конце комнаты Оливер, кажется, тоже ждет, но потом наклоняет голову, как бы говоря: «А все ведь не так уж плохо». Это еще раз показывает, что я далека от СМИ и с трудом понимаю такие ходы.

– Это идеально, правда, – замечаю я. – Я действительно в восторге от этой новости. И не думаю, что есть необходимость в личном интервью. Но Бенни, может, ты подтолкнешь их прислать мне сегодня сценарий? Если они хотят, чтобы я откорректировала – и я надеюсь, что под этим подразумевается нещадная правка – мне нужно увидеть его как можно раньше. В моем расписании и так полно дел.

– Я уже. А ты иди занимайся своими делами. На тебя скоро будут набрасываться с просьбой получить автограф, поэтому все, о чем я тебя прошу, – это хорошенько надрать всем задницы.

Я благодарю его, шлю воздушный поцелуй и кладу телефон на кровать. Мои руки дрожат.

– Не была уверена, что люблю Бенни, – говорю я. – А теперь да. Не представляю, что бы я без него сейчас делала.

– Они уже провели кастинг? – спрашивает Оливер. – И Остин вчера ничего об этом не говорил?

Когда мы с Оливером ушли с вечеринки, мы практически не обсуждали фильм.

– Он говорил, что ведет переговоры. Лэнгдон – что делает наброски. Либо все произошло довольно быстро, либо, – я обдумываю и добавляю: – они на самом деле не собирались подключать меня в начале работы, – я поднимаю руки и смотрю, как они дрожат, будто листья. Такое чувство, что моему мозгу нужно время, чтобы все случившееся разложить по полочкам.

– Ладно, – с успокаивающей улыбкой говорит Оливер. – Одевайся, и давай поговорим об этом внизу. Я жутко голодный.

Взяв одежду из сумки, я иду в ванную, там собираю волосы в пучок и надеваю джинсы и белую футболку.

Когда я выхожу, Оливер стоит у окна и смотрит в него. На нем темно-синяя поношенная и от того тонкая и мягкая футболка. Поэтому мне хорошо видны крепкие мышцы на плечах и спине. Мое сердце делает резко сжимается, вынуждая меня закашляться.

Он оборачивается на звук и с улыбкой подходит ко мне.

– Готова?

Я не могу смотреть на него слишком долго. Оливер побрился, но все равно я вижу уже пробивающуюся щетину на челюсти. Он не меньше чем на пятнадцать сантиметров выше меня, и мне всегда открывается прекрасный вид на его шею, горло и изгиб нижней губы.

– Готова.

Мы молча идем по укрытому ковром коридору, потом Оливер нажимает на кнопку вызова лифта, отступает и кладет руку мне на поясницу. Этот жест так нежен.

– У тебя есть финансовый консультант? – спрашиваю я его. – Мне нужна помощь.

– Есть, но он скорее спец по бизнесу. Хотя, может, и тебе будет полезен, – отвечает он, жестом пропуская меня вперед, когда подъезжает лифт.

– Пришли деньги от студии.

Он кивает, глядя на отсчет этажей.

– У меня было схожее чувство, когда умер мой отец. Смесь радости и страха. Ощущение, что бездельнику, живущему с бабушкой и дедушкой и питающемуся консервированными печеными бобами, пришла пора стать взрослым. У меня не было внутренней готовности разбираться с такими вопросами, как планирование бюджета или надежное сохранение финансов.

– Ну да, – говорю я, слегка прислоняясь к нему. От Оливера ощущение именно надежности.

– И в общем, какое-то время я не думал об этом, пока не стал готов. И пока не понял, что именно хочу сделать с этими деньгами.

– Магазин?

Он кивает.

– Ты тоже поймешь. Просто оставь эту тему в покое, потом сообразишь.

Лифт останавливается на третьем этаже, мы выходим и следуем указателям ресторана.

– Наверное, стоит купить новую машину.

Он смеется.

– И я знаю, что хочу свое жилье.

Оливер молча идет несколько шагов, после чего спрашивает:

– Дом?

– Думаю, да.

И тут мой мозг сворачивает на мысль, что у Оливера уже есть дом, и если у нас что-то получится, а потом выльется во что-то большее, будем ли мы жить вместе? Нужно ли нам тогда владеть двумя домами?

– Могу помочь с поиском, – разрушая мои разрастающиеся фантазии, говорит он.

Мы заходим в ресторан и садимся за столик с видом на Санта-Монику. Мы с Оливером ели вместе десятки раз, но сейчас все иначе, хотя я совсем не разбираюсь в таких ситуациях, и, может быть, все это только у меня в голове. Может, из-за того, что я позволила вылиться тому потоку чувств, сейчас все ощущается особенным и нагруженным дополнительными смыслами.

Что бы сделала Харлоу? – размышляю я. Она бы спросила. Что-то вроде: «все в порядке?»

Это действительно так просто?

– Все в порядке? – спрашиваю я, претворяя эту мысль в жизнь. Оливер смотрит на меня, вопросительно нахмурившись. – Я имею в виду, после вчерашнего вечера…

Он улыбается и кладет меню на стол.

– Все прекрасно.

Харлоу на была бы такой лаконичной. Она объяснила бы, почему спрашивает. Черт, да Харлоу уже сидела бы у него на коленях.

– Окей, хорошо, – отвечаю я и опускаю глаза, изучая огромный выбор вафель.

Я чувствую, как на мне задерживается его взгляд, после чего он снова берет в руки меню.

А я откладываю свое.

– Все уже совсем по-другому, – говорю я.

– Нет, – мгновенно отвечает он, а когда я поднимаю на него взгляд, вижу его улыбку. Он явно ожидал, что я запаникую.

Я смеюсь.

– А я говорю, да.

Покачивая головой и глядя в меню, он бормочет:

– Чокнутая.

– Придурок, – в ответ выдаю я.

Подходит официантка и наливает нам кофе. Оливер с улыбкой наблюдает, как я отказываюсь от шведского стола и заказываю блинчики. Он тоже просит себе их и яйца. Она уходит, а он облокачивается локтями на стол.

– Чего ты хочешь, Лола?

Начать с малого, мой австралиец.

– Чего я хочу? – бормочу я, придвигая кофе поближе.

Я хочу четче понимать, куда катится моя жизнь.

Хочу нарисовать все, что у меня сейчас крутится в голове.

Хочу быть с Оливером и не потерять его.

– Не знаю, – я добавляю три порции сливок в кружку.

Он скептически вздыхает и кивает.

– Не знаешь.

Я смотрю, как он почесывает небритый подбородок.

Ну ладно.

Я хочу целоваться, пока от его щетины не заноют губы.

Хочу, чтобы на следующей неделе он меня трахнул.

Чтобы будил по ночам, прижимаясь твердым членом.

– Что ж, Сладкая Лола, тогда дай мне знать, когда поймешь, – говорит он.

Оливер кончиком языка облизывает губы и наблюдает, как я слежу за движением.

Он все обо мне знает.

Это тоже так просто?

– И все?

– И все.

Я понимаю, что он сейчас словно подошел на мою сторону на теннисном корте и осторожно послал мячик в центр.

– Все-таки ты придурок, – повторяю я, сдерживая улыбку. Я обожаю его, и так сильно. И эти всепоглощающие и нарастающие эмоции делают мои щеки горячими, а живот скручивают от удовольствия. Не знаю, смогу ли однажды решиться отпустить бортик и поплыть.

На панно изображена девушка, держащая в рука сверкающий метеорит.

Улыбаясь, Оливер подносит ко рту чашку кофе.

***

Я засыпаю где-то в районе Лонг-бич, и когда Оливер паркуется недалеко от магазина, он меня осторожно расталкивает.

– Спасибо за поездку, – говорю я, когда он достает мою сумку из багажника. Он ставит ее на тротуар и засовывает руки в карманы джинсов, от чего те приспускаются.

На нем сегодня красные боксеры. Виден плоский живот. И начало линии бедра.

– И спасибо, что съездил со мной, – говорю я и смотрю в сторону, оттаскивая свой взгляд от дорожки волос. – Я думаю, одной было бы очень скучно.

– Всегда пожалуйста, – замечает он и наставительным тоном добавляет: – А я вот думаю, ты замечательная, Лорелей.

Я улыбаюсь ему.

– Думаю, ты тоже замечательный, Оливер.

Он удивляет меня, когда обхватывает руками мое лицо, наклоняется и прижимается губами к щеке. Поцелуй слишком близок ко рту, чтобы быть невинным, но он не касается моих губ. Это и поцелуем-то на самом деле не назовешь.

Или можно назвать? Я чувствую, как мой пульс колотится в горле, и задерживаю дыхание, чтобы не произнести ни звука. Он задерживается на один спокойный медленный вдох, после чего отстраняется.

– Тогда, – говорю я, – может, встретимся где-нибудь попозже?

– Малышня, вы что это, целуетесь?

Мы инстинктивно отпрыгиваем друг от друга, оборачиваемся и видим с подозрением косящегося на нас НеДжо. Его прическа в жутком состоянии, больше похожа на помятый кактус, чем на ирокез, а футболка надета задом наперед.

– Нет, – отвечаю я. – Мы просто…

Ладно, может, мы действительно вот-вот бы поцеловались. Поганец НеДжо.

– Да мать вашу, – он полукричит-полустонет, – раз не целуетесь, тогда свалите с дороги. Мне нужно прилечь.

Сегодня понедельник – единственный день, когда магазин закрыт для покупателей – и Оливер открывает ему дверь. Мы оба смотрим, как НеДжо вваливается внутрь и направляется в читальный уголок.

– Мне нужно внедрить систему наименований своего похмелья, как у ураганов, – бормочет он, укладываясь на диване. – Это назову Эбби. Первостатейная шлюха.

Оливер наблюдает за ним с оправданным подозрением: ставлю восемь к одному, что НеДжо собирается заблевать диван.

– Что ты вообще здесь делаешь? – интересуюсь я. – Почему не дома?

– Думаю, кому-то понадобился его кошелек, – Оливер достает его из-за стойки и кидает его на грудь НеДжо. – Держи, герой.

– Слишком громко, – стонет тот. – И тут слишком ярко. Наверное, именно так себя ощущают аутисты.

Оливер с ужасом хохотнул, прежде чем ответить:

– Джо, ты совсем ебанулся, ты что несешь?

– Только вот не говори мне, что я не прав.

Раздраженно покачав головой, Оливер идет за стойку и включает музыку. Звуки разрывают тишину магазина, а Оливер достает воображаемую гитару.

– Да! – я подыгрываю ударными на стойке.

– Ну какого хуя, а! – НеДжо переворачивается и утыкается лицом в подушку.

Оливер подходит к читальному уголку и кричит прямо ему в ухо:

– Врежем рок в этой дыре!

НеДжо бьется в конвульсиях, а меня пробирает на хохот.

– Это Revelation [альбом рок-группы Journey – прим. перев.]? – спрашиваю я Оливера.

Он кивает и, высунув кончик языка, «исполняет» гитарное соло.

– А ты когда-нибудь думал об этом? – спрашиваю я, а Оливер возвращается к стойке немного уменьшить звук.

– О чем думал?

Когда я смотрю на него – на эту широкую улыбку, на бегающие пальцы по грифу нелепой воображаемой гитары, на гримасу крутого рокера – то понимаю, что его очки сглаживают его образ, остужают, будто добавляют льда в напиток.

Без них он сплошная резкость и вибрирующий цвет: сверкающие голубые глаза, теплые губы, темная щетина.

– Стив Перри против Арнела Пинеды [в разное время вокалисты Journey – прим. перев.], – видя его непонимание, я поясняю: – Парень, который на YouTube пел каверы Journey… и в конце концов стал их новым вокалистом.

Оливер увлеченно кивает головой в такт музыке.

– А, точно. Кажется, где-то слышал.

– Я про то, что бы ты выбрал: настоящие или трибьют-группы? [группа, специализирующаяся на исполнении песен одного коллектива – прим. перев.]

– Подожди, я думал, Пинеда – это и есть настоящие Journey.

Я притворяюсь, что раздражена.

– Ну ты же понимаешь, о чем я.

Он пожимает плечами.

– Я думаю, это смотря о ком мы говорим.

– Ну хотя бы о Дилане.

Лежа на диване, НеДжо тихо стонет: «А?» – и открывает один глаз. Он мгновение смотрит на нас и медленно моргает от самого странного молчания на свете. Наконец он отворачивается, чтобы спрятать лицо, возвращаясь к своему похмелью.

– Да ну на фиг, – качая головой, говорит Оливер, снова вливаясь в нашу дискуссию. – Боб Дилан – легенда. И потом, по сути все музыканты – это трибьют-группы Дилана.

– Ну ладно-ладно, – отвечаю я. – А как насчет Heart? [американо-канадская рок-группа, основанная сестрами Энн и Нэнси Уилсон – прим. перев.] Ты выберешь сегодняшних молодых телок, горланящих «Barracuda», или же самих сестер Уилсон в их шестьдесят…

Оливер выглядит потрясенным.

– Из тебя какая-то фиговая феминистка.

Смеясь, я ему отвечаю:

– Феминизм тут не при чем. Я просто рассуждаю. Представь себе реалити-шоу, где идет кастинг участниц для трибьюта. Насколько же нужно ненавидеть свою великолепную карьеру длиной в сорок лет, чтобы потом состязаться со своей же трибьют-группой?

Он подходит и ерошит мне волосы.

– Вот почему я никогда тебя не оставлю.

Я замираю, затаив дыхание, и все внутри побуждает меня насторожиться.

Наверное, моя реакция написана у меня на лице, и до Оливера тут же доходит, что он сказал.

– Черт, Лола, – он обнимает меня за плечи и притягивает мое лицо к своей шее. – Я просто хотел сказать, ты такая милая. Конечно же, я тебя никогда не оставлю.

И это правда, говорю я себе. Он серьезно.

– Может, вы двое уже наконец перепихнетесь, и покончим с этим? – стонет НеДжо с дивана. – Господи боже, кто-нибудь, нужно срочно освятить это прóклятое место.

Мы отодвигаемся друг от друга, но на этот раз иначе. Наши руки разъединяются куда медленней: ладони, пальцы, затем их кончики.

– Мне нужно сделать несколько звонков, – говорю я Оливеру. – Чем будешь потом занят?

Он пожимает плечами и смотрит на мой рот.

– Пока не знаю.

Я спиной иду к двери, наблюдая за его медленно расцветающей улыбкой. Внутри меня что-то щелкает. Я словно наклоняюсь и сама подаю тот мячик в центр площадки.

– Окей, я позвоню тебе попозже.

Оливер

Я давно знаю, что Лола редко когда повинуется импульсу. Если не считать нашу свадьбу в Вегасе, ей обычно требуется время – будь то секунды или дни – чтобы взвесить все «за» и «против». Никогда не знал кого-то, настолько осмотрительного.

Впервые я заметил это на пляже одной потрясающей августовской ночью. В тот день вышла ее книга и тут же оказалась на вершинах чартов в своем жанре. Тогда я пьяный рванул к воде и, разувшись на бегу, нырнул прямо в одежде.

Лола была еще пьянее меня, но, еле волоча ноги, она подошла к полосе прибоя и, замявшись, уселась на песок.

– Мне не во что переодеться, – промямлила она. После чего упала на спину, раскинув руки в стороны. – Я промокну и вся буду в песке.

– Ты уже в песке, – заметил я, убирая мокрые волосы со лба.

– Зато не мокрая. И у тебя дома для меня нет одежды.

Я хотел отпраздновать объяснением в любви, пивом и безудержным трахом. Хотел сказать ей: «Да хрен с ней, Лола, можешь переодеться в мое. Ты вообще можешь ни во что не одеваться».

Но я промолчал. Потому что уже тогда знал, что нельзя давить. Ей не хотелось плавать и не хотелось ехать домой в промокшей насквозь и тяжелой одежде.

Именно знание этой черты ее характера позволило мне спокойно отпустить ее из магазина – когда она так многозначительно спросила, что я делаю сегодня вечером – и, расслабившись всем телом, отступить за стойку.

И это же помогает понять, почему все общение с ней за последнюю неделю выглядит как два шага вперед и один назад. Но когда всего через пятнадцать минут она пишет мне, можно ли ей прийти ко мне вечером… по биению своего сердца я чувствую, что Лола уже приняла решение. И остается только надеяться, что оно то, какое я хочу.

Я пишу в ответ простое: «Конечно».

***

Три часа спустя, одновременно с тем, как Ансель берет свои ключи, раздается звонок в дверь.

– Ожидаешь компанию? – он смотрит на дверь и затем поворачивается ко мне. Он приходил взять на время моющий пылесос для своего нового дома, но задержался на час, болтая о новом жилье, о том, как хочет, чтобы Миа забеременела, и о прочих своих идеалистичных мечтах.

В окне виден силуэт Лолы, и это именно та причина, по которой я хотел спровадить его до ее прихода.

– Просто ужинаю с Лолой, – говорю ему я.

– «Просто ужинаю с Лолой», – самодовольно ухмыляясь, повторяет он.

– Давай домой, Ансель.

– А я и собираюсь, – отвечает он, посмеиваясь всю дорогу до двери.

Я открываю дверь, и мое сердце подскакивает при виде ее, стоящей там, и одетой, будто только что пришла с какой-нибудь вечеринки или интервью.

– Что-то Оливер сегодня ворчливый, – говорит ей Ансель.

– Правда? – отвечает она. – А я собиралась предложить сыграть в покер, но теперь сомневаюсь, выдержит ли напряжение этот любитель посостязаться.

– Напои его и обчисти до последнего цента. Это меньшее, чего он заслуживает.

Она поворачивается ко мне с улыбкой, явно довольная этой идеей.

– Так и запланировано.

Я слегка усмехаюсь.

– Ну удачи тебе.

– Как бы ни жаждал посмотреть на эту кровавую бойню, но поеду: я пригласил Миа на ужин. Пока, друзья, – говорит Ансель и наклоняется быстро поцеловать ее в щеку. Я почти отчетливо слышу, как он ей говорит: «Прикончи его», – после чего сбегает с крыльца, и остаемся только мы двое. Снова.

Лола идет мимо меня в дом, и в ее движениях заметно что-то новое. Больше женственности, и она это осознает.

– Все хорошо? – спрашиваю я.

Рядом с кухней она останавливается и поворачивается ко мне.

– Хорошо, – она убирает свои густые волосы за уши. Они тут же падают назад, и она снова улыбается, выглядя моложе, чем есть на самом деле. – Ансель хорошо погостил?

Я озадаченно улыбаюсь.

– Что? Да, он хорошо погостил.

Лола продолжает улыбаться и смотреть на меня.

– Рада, что вы, парни, сегодня повидались.

– Что с тобой? Твои потуги вести светские беседы так же ужасны, как и у моей тетушки Риты из Брисбена.

Смеясь, она идет на кухню, и я слышу звук открывающегося холодильника, звон бутылок и как он закрывается.

– Наверное, я нервничаю, – громко отвечает она.

Мой пульс грохочет в районе шеи.

– Нервничаешь от чего?

Теперь слышен какой-то шелест, позвякивание стаканов и звук льющейся жидкости, после чего она возвращается.

Покачивая бедрами, Лола подходит ко мне, протягивает пиво и шот текилы и смотрит мне в лицо.

– Нам сегодня о многом нужно поговорить, – говорит Лола.

Я сглатываю, желая раствориться в ней. Инстинктивно улыбаясь от ее близости, я спрашиваю:

– Вот как?

Она кивает, мизинцем убирая прилипшую к губам прядь волос.

– В Л-А ты сказал много интересного.

– О чем ты не подозревала? – тихо уточняю я.

– Возможно, не подозревала, да, – так же тихо говорит она, задерживаясь взглядом на моих губах, после чего смотрит в глаза. – Хотя уже давно хотела услышать.

Я уже открыл рот, чтобы ответить, но она перебивает меня уже обычным голосом:

– Но сегодняшнее правило номер один: никаких поцелуев.

Она выпивает свой шот, морщится и делает большой глоток пива. А я поперхнулся своим.

– Что, прости?

– Ты слышал, – отвечает она.

Морщась, я большими глотками пью пиво.

– Никаких поцелуев когда?

– Пока мы пьяные, – объясняет она. – Я хочу поговорить.

Моя грудная клетка ощущается слишком тесной для всего, что внутри: сердце, легкие, эмоции, – и это не дает нормально вздохнуть. Вот оно, да? И происходит уже прямо сейчас?

Я протягиваю руку к ее волосам и спрашиваю:

– А существует правило номер два, если первое будет нарушено?

Ее медленно расцветающая улыбка просто волшебная.

– Не умничай.

Улыбаясь в ответ, я шепчу:

– Постараюсь.

Во мне бушует каждая капля крови. Наконец-то, блядь.

– И что сейчас тут происходит, Сладкая Лола?

Она невинно пожимает плечами.

– Мы будем играть в покер.

– Я тебя в порошок сотру, – предупреждаю я, прежде чем снова поднести бутылку ко рту.

Лола наблюдает, как я пью.

– Скорее это тебе придется стереть тут везде пыль своей одеждой, а я полюбуюсь, – я приподнимаю бровь, и она добавляет: – Мы будет играть на раздевание.

С удивленным смешком я отвечаю:

– Мы действительно о многом поговорим, если будем играть на раздевание, но при этом без поцелуев.

Повернувшись, Лола достает из кухонного ящика колоду карт и жестом приглашает меня присоединиться к ней за обеденным столом.

Все это так внезапно… но в то же время есть ощущение, что я ждал уже целую вечность. Я хочу шагнуть за границы нашей дружбы. Хочу сделать этот шаг и еще один за ним. Лола ворвалась сейчас ко мне, готовая все сметать на своем пути, и хотя я никогда ее такой не видел, ни за что на свете ее не остановлю.

Решительная Лола – это потрясающее зрелище.

Она похлопывает рукой по столу и этим отвлекает меня от своих мыслей.

Я сажусь напротив нее. Мы встречаемся взглядами, и никто из нас не смотрит в сторону и не рушит это напряжение. Мы так долго ходили вокруг да около, что клянусь, кожу покалывает, а в голове крутится вопрос: чем закончится этот вечер.

– Делаем ставки, – шепотом говорит она и убирает в сторону волосы, чтобы снять серьги. Она бросает их в центр стола и выжидающе смотрит на меня.

Я оглядываю себя в поисках, что вообще у меня есть. Часы. Джинсы, футболка, ремень, очки. Нет даже обуви и носков.

– Кажется, мы не на равных.

– Везет же мне.

Она понятия не имеет, что это я себя считаю везунчиком. Раз уже заслужил ее доверие. И особое расположение. А еще что стал свидетелем, как она берет свою долю ответственности за наши отношения. Я улыбаюсь и хочу снова сказать, что люблю ее.

Но вместо этого я снимаю часы и кладу их на стол, пока она сдает нам по пять карт.

Мы смотрим, каждый в свои, разложив их, и мать вашу, у меня две чертовы пары: два валета, две тройки, – и семерка.

– Твой настоящий покер-фейс никуда не годится, – хихикая, замечает она. – Неожиданность века.

– Могу раздеть тебя одной левой, – говорю я, помахивая перед ней картами и ощущая, как внутри меня теплеет, когда замечаю, что она схватывает двусмысленность. – Я открываюсь, – я беру свой ремень, медленно снимаю его и, свернув, кладу на стол. – Открывайся или скидывай, Кастл.

– А ты знаешь, что не аннулируй мы наш брак, я была бы Лорелей Ло?

Я киваю.

– Думал об этом раз или два, хотя всегда считал, ты оставила бы свою фамилию.

– Я до странного традиционна, – положив карты рубашкой вверх, говорит она. Как только я подумал, что Лола будет скидывать, она берется за край своего свитера и снимает его через голову.

Под ним на ней только бюстгальтер.

– Повышай или подтверждай, – говорит она, и тут я понимаю, что уставился на нее.

Посмотрев в свои карты, я понимаю, что могу по максимуму раздеть ее прямо сейчас, но хочу посмаковать так долго, как только получится.

– Подтверждаю.

Кладу свои семь карт рубашкой вверх, и она дает мне новую карту. Я уже подсмотрел: тройка червей. И теперь у меня фул хаус.

Она сдает себе еще три карты – это уже максимум – и гримасничает.

– Круто.

– Твой покер-фейс еще ужасней.

Лола поднимает на меня взгляд и говорит:

– Можешь повысить, если хочешь.

Теперь моя футболка снята и лежит в центре стола.

– Можешь подтвердить, если ты хочешь.

Ее бюстгальтер приземляется на мою футболку, и я выдаю несколько сдавленных звуков, прежде чем дрожащей рукой потянуться к пиву. Я едва соображаю при виде ее обнаженной груди. Такой округлой и упругой. Рот наполняется слюной, и я замираю с бутылкой у губ, не в состоянии ее наклонить, чтобы сделать глоток.

– Ты пялишься, – шепотом говорит она.

– Ничего не могу с собой поделать, – ты же только что сняла с себя лифчик.

– Давай открывайся.

О черт, карты.

Я часто моргаю, потом сильно зажмуриваюсь и просто кладу их на стол. Она со стоном показывает мне пару четверок и три неподходящих карты: валета, туза и семерку. Уронив голову на сложенные руки, она трясется от смеха, посмотрев на меня, когда слышит, как я пододвигаю к себе одежду. Я надеваю футболку, ремень и часы. Нацепив ее лифчик себе на голову, я накидываю свитер на плечи, а серьги оставляю лежать у моей бутылки пива.

Когда она выпрямляется, ее длинные темные волосы скользят по плечам и ложатся на грудь. Такой контраст между темным оттенком ее волос и молочной кожей, когда кончики прядей прикрывают соски.

Теперь я понимаю, почему такой женский образ рисовали миллионы раз.

– Ты снова пялишься.

– Ты все еще без лифчика.

– Я наврала, – рассеянно потирая пальцем нижнюю губу, говорит она.

Ее интонация подсказывает мне, что она забавляется, по крайней мере, самую малость.

– Когда?

– Когда сделала вид, что не хочу тебя поцеловать.

Я чувствую, как мои брови сдвинулись к переносице.

– Ты про правило?

– Ага, про него, – она опускает взгляд и пальцем рисует круги по столу. – И про каждый раз, когда видела тебя.

Мои артерии не в состоянии расшириться и быстро пропустить такой мощный поток крови, поэтому я ощущаю, как перед глазами все плывет.

– Иди сюда.

Она качает головой, подталкивает в мою сторону колоду, после чего встает и берет нам еще по пиву.

– Ты сдаешь.

После очередного раунда двусмысленностей и напряжения Лола снова проигрывает, но на это раз она сообразила поставить только ботинки, прежде чем скинуть. На следующей раздаче она выигрывает назад свои сережки и мои часы, но потом проигрывает и то, и другое, плюс свои носки.

– Согласно моим подсчетам, на тебе остались только две вещи, – пока она тасует колоду, замечаю я. – Штаны и что-то под ними.

Она смеется.

– Я не против насчет джинсов, но не могу проиграть свое нижнее белье.

– Но тебе некуда деваться. Моя очередь вскрываться после раздачи.

Она размышляет, и эффект двух бутылок пива дает о себе знать: ее взгляд быстро теплеет.

– Тогда пиши Харлоу. Скажи, пусть выберет наказание для проигравшего. Только не говори ей, кто проигрывает.

Кивнув, я достаю телефон и пишу сообщение Харлоу:

«Нам нужно наказание проигравшему в покер. Один из нас уже практически без одежды».

Не проходит и полминуты, как она отвечает:

«Чертов приватный танец, малыш».

Смеясь, я говорю Лоле:

– Она думает, это я проигрываю, не ты.

– Что она написала?

– Скажу, когда проиграешь.

***

Лола роняет руку на стол и со страхом смотрит на меня.

– Погоди. Мне понадобится еще пиво, прежде чем я буду готова это услышать. О боже.

– Тебе еще понадобится музыка.

Ее глаза округляются, и она хватает бутылку и залпом ее осушает, после чего берет мой телефон. Она знает мой пароль, и, не долго думая, вводит его.

Прочитав сообщение Харлоу, она застывает с отвисшей челюстью.

– Я не собираюсь это делать.

– Тогда отдавай мне свое нижнее белье.

– Фиг тебе.

Я с хохотом встаю и подхожу к музыкальному центру.

– Ты что предпочитаешь: рок-н-ролл или клубную?

Она стонет.

– Оливер, я в жизни не исполняла приватный танец!

– Значит, клубная! – кричу я и жму на «play».

Развернувшись, я чуть не спотыкаюсь от вида Лолы в полный рост у стола. Пока мы сидели, от талии и ниже мне ее не было видно, но господи.

Лола в одних только трусиках. В черных шелковых. Просто крошечных. Ее тело такое гладкое; мне хочется вонзиться зубами в мягкую плоть верха ее бедер.

Мою кожу начинает жечь.

Чувствуя биение пульса где-то в горле, я сажусь на стул.

Она шлепает мне по подрагивающей руке, и я прячу обе под внешнюю сторону бедер.

– Ты даже знаешь правила.

– Я смотрю, ты тоже.

Шагнув ближе, Лола впивается в меня взглядом.

– И почему бы тебе не проиграть?

Ее колени задевают мои, и я чувствую, как это прикосновение отзывается по всей длине моих ног.

– Было бы не настолько хорошо, правда?

– Это странно – видеть меня топлес? – спрашивает она, перешагивает через мои колени, после чего придвигается ближе и усаживается верхом.

Мне трудно дышать. Трудно думать.

Я оглядываю ее тело. Узкую талию и идеальные изгибы бедер. По всему боку у нее татуировка, и при таком тусклом свете ее не прочитать, но я надеюсь сделать это позже. А прямо сейчас я в миллиметре от того, чтобы прижаться лицом к ее груди.

– Это гребаное наслаждение, а не странно.

По кухне разливается музыка, медленно увлекая за собой мой пульс и, кажется, делая то же самое с пульсом Лолы, и она нерешительно подает бедрами вперед и назад. Ее руки держатся за мои плечи, словно дают зыбкое обещает, что это не последний раз, когда они там лежат.

– Лола… – шепчу я. – Просто делай все, что тебе удобно.

Она наклоняется и так внимательно смотрит мне в глаза, будто ищет упавшую ресничку, чтобы самой загадать желание. Ее взгляд немного нечеткий, но мне нравится подвыпившая Лола. Она словно выползает из своего убежища и вглядывается в окружающий мир. Прямо сейчас этим миром хочу быть я. И хочу, чтобы она видела только меня.

– Твоя тату, что там написано? – спрашиваю я ее.

Облизнувшись, она не отводит взгляд от моего рта, когда отвечает:

– «Лучше зажечь свечу, чем проклинать тьму».

Я начинаю перебирать в голове, где мог слышать эту цитату, но из-за близости ее обнаженного тела, запаха ее шампуня, кожи и легкого намека на аромат ее похоти… в моей голове пустота.

– Откуда это?

– Автор – королева остроумия, та, кто заставила повзрослеть целое поколение женщин: Элеонора Рузвельт, – Лола держится за спинку стула и во время своих движений наклоняет голову.

Тепло ее тела рядом со мной делает мой голос хриплым:

– Сколько тебе было, когда ты ее сделала?

– Семнадцать.

Ее волосы соскальзывают с ее плеча и щекочут мне руку. Когда ее взгляд встречается с моим, мою грудь стискивает при виде ее слегка размазанного макияжа, он делает ее сладко потрепанной, будто я с ней уже делаю, что хочу. Даже мыслей об этом достаточно, чтобы я ощутил отчаянный до дрожи голод.

– Это неловко сейчас? – шепотом спрашивает она.

Мои слова выталкивает резкий от возмущения выдох:

– Ни хрена.

Ее брови приподнимаются.

– Ты имеешь в виду, что привык, когда полуголые друзья танцуют у тебя на коленях?

– Думаю, тебе недостает одного предмета одежды, чтобы называться «полуголой», – поддразниваю ее я. – И, пожалуй, тебя уже нельзя назвать просто другом.

Она пристально смотрит на меня, покусывая свою губу.

– Это не неловко, потому что это – ты, Сладкая Лола. И полуголой ты выглядишь изумительно.

Тишина затягивается, когда она просто не сводит с меня глаз, от чего я не могу пошевелиться.

Но эта пауза не статична. В выражении ее лица есть очевидное изменение от игривости к искренности, и наблюдать это – словно одну за другой разорвать вибрирующие нити, стягивающие мои ребра.

– У тебя стоит? – она опускается ниже и потирается об меня, всего раз.

Ох, блядь.

У меня перехватывает дыхание, когда сердце подпрыгивает в горло. Она знает, что это так; мой твердый член прижался к ней.

– А ты мокрая? – в ответ спрашиваю я.

Я знаю, что она мокрая. Когда она снова наклоняется вперед, я чувствую это легкое скольжение по мне.

Она смеется, и ее внимание переключается с моих глаз обратно на губы. Она так близко, и это сейчас не мимолетный взгляд; он намеренный, длящийся целый век и скользящий по моему носу, щекам, после чего остановившийся на губах. Если она посмотрит чуть ниже, не сомневаюсь, она увидит замерший пульс у меня на шее.

– Ты сейчас думаешь о том, чтобы меня поцеловать? – спрашивает она.

Мой взгляд падает на ее губы. И я облизываюсь.

– А ты сейчас думаешь о том, чтобы я тебя поцеловал?

– Ты ответишь хоть на какой-нибудь мой вопрос?

– Да, но только на этот.

Этот ее смех – мой любимый: легкий теплый выдох. Наверное, она даже не знает, что издает этот звук. А потом время останавливается: наклонившись и после легкого колебания задержав дыхание, Лола прижимается своими пухлыми губами к моим.

Они теплые, мягкие и немного влажные, – это самый сладкий первый поцелуй в моей жизни. Лола дарит мне несколько первых изумительных и еле ощутимых прикосновений, прежде чем приоткрыть рот и осторожно захватить мою нижнюю губу своими.

Когда она посасывает и мягко покусывает, то издает еле слышный низкий звук, от которого я чувствую, что сокрушен.

Когда кончик ее языка задевает мой, мое сердце, похоже, собирается выскочить за пределы грудой клетки.

Блядь, я окончательно и бесповоротно сражен наповал.

Мне с трудом удается держать свои руки под бедрами, когда она отстраняется и облизывает губы.

– Я поцеловала тебя, – шепчет она.

Мой голос срывается, когда я отвечаю:

– Думал, мы не собирались этого делать.

Слегка пожав плечами, она шепотом продолжает:

– А я думаю, что собираюсь сделать это снова.

Сердце колотится так сильно, что я еле умудряюсь выдавить:

– Хорошо.

Когда она снова наклоняется, я со стоном высвобождаю руки и, отчаянно желая почувствовать ее вкус, тянусь к ней и встречаю ее на полпути, обхватывая ее лицо. Это словно взрыв: ощущение нашего соприкосновения в этом месте. Я, как голодный, жадно вбираю в себя каждый поцелуй, и все тело наливается ее сладостью, похотью и несдержанностью. Хочу поглотить Лолу целиком, но эти первые несколько поцелуев удивительно нежные. Ни к чему не ведущие, – поцелуи ради поцелуев. Потому что все сумасшедшее возбуждение спряталось в наших мышцах: в моих напряженных мышцах бедер под ней и в моих руках, еле касающихся ее лица, в ее смявших мою футболку кулаках и подрагивающих ногах. Это словно секс – как она целует меня, скользя своим языком по моему – но при этом медленнее и бесконечно более невинно.

– Не могу поверить, что ты это делаешь, – бормочу я в ее рот. – Я так давно этого хотел.

Мои слова заставляют ее напрячься, и она отстраняется, медленно моргая.

– Теперь все испортится?

Я осторожно убираю руки от ее лица и опускаю их по обе стороны от своих бедер.

– Все может только улучшиться. Ну а мы можем делать все, что ты захочешь, – я тянусь к ней, чтобы поцеловать ее снова, и повторяю: – Все, что захочешь. Мы можем включить фильм и отдохнуть. Можем остаться здесь и целоваться. Или просто еще поиграть в карты.

Тиканье часов в холле раздалось не меньше сотни раз, прежде чем Лола заговорила.

– Я не хочу оставаться здесь и играть в карты.

Мне стало нечем дышать.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

– Или смотреть фильм.

Я киваю, давясь собственным дыханием.

– Все, что захочешь, лапочка.

– И мне будет мало только поцелуев, – она поднимается и тянет меня за собой. Мы стоим так близко, что мое дыхание играет с ее волосами, когда она смотрит на меня с широко раскрытыми глазами.

Лола рукой скользит по внешней стороне моей ладони и, переплетя наши пальцы, разворачивается и ведет нас по коридору.

Лола

В комнате Оливера я была всего раз – когда он что-то чинил в гараже и попросил меня принести его телефон – но тогда у меня особо не было времени осмотреться, как все устроено в его секретном месте. И еще казалось неуместным находиться в его неприкосновенном пространстве; схватив телефон, я быстро ушла. Я тогда не позволяла себе проанализировать свои чувства. Ведь мы были просто друзьями. И находиться в его комнате, где он бывает голым или спит, не имело слишком большого значения. Просто ощущалось подчеркнуто личной территорией, куда обычно те Лола+Оливер не заходили.

Но сейчас – после идеальных поцелуев, после ощущения его твердости под собой и понимания, для чего мы пришли сюда – мое сердцебиение начало отдаваться в ушах.

Это происходит на самом деле.

Я не сплю.

Оливер держит меня за руку, и воспоминание о его губах вызывает покалывание на моих. Его кровать в полуметре от места, где мы стоим. Она напротив двери, рядом с окном, откуда видно океан. Окно открыто, и ароматы соленого океанского воздуха смешиваются с чистым сосновым запахом постельного белья.

Я снова веду его за собой, дрожащей рукой стягиваю покрывало и осторожно откидываю его в сторону. Хлопок его простыней холодит мою спину и делает кожу еще более чувствительной. Оливер наблюдает, как я ложусь, и ждет всего мгновение, после чего медленно крадется и останавливается у меня между ног. Выражение его лица полно удивления, когда он смотрит на меня, и это наполняет меня головокружительным всплеском энергии. Он жаждет происходящее так же сильно, как и я. Знаю это, потому что он сам мне сказал, но вплоть до этого вечера я до конца не верила.

О тепла моего тела и бешеного возбуждения прохлада простыней исчезла в считанные секунды. Я чувствую, как вниз по шее и груди течет тонкая струйка пота. Соски ощущаются набухшими и гиперчувствительными, а жар его кожи, когда я потираюсь об него, вызывает у меня легкий вздох.

– Лола, – мое имя нетерпеливым шепотом срывается с его губ, и, протянув руку, я снимаю его очки. Он забирает их у меня и с такой осторожностью кладет на тумбочку, что от его продуманных движений кажется, будто он под водой.

– Так лучше, – когда он поворачивается ко мне, говорю я.

Пока мои глаза привыкают к темноте комнаты, я провожу кончиками пальцев по его лицу, по резкой линии челюсти. Он – сочетание острых углов и плавных линий. На щеках гладко, а на подбородке колюче. Приподнявшись навстречу, я прижимаюсь своей обнаженной грудью к его, и Оливер, издав прерывистый стон, скользит рукой по моему боку, бедру и колену и закидывает мою ногу себе на бедро. Скрытый джинсовой тканью, его твердый член прижимается ко мне, и я чувствую его очертания, когда мы то приближаемся друг к другу, то отодвигаемся, покачиваясь вперед-назад.

– Ты уверена? – шепотом спрашивает он.

– Уверена.

На панно изображены двое, сплетенные пламенем.

От жгучей необходимости выпустить на волю дикого зверя из своей груди мои вдохи становятся резкими и прерывистыми. За исключением трусиков, я полностью обнажена и наслаждаюсь царапанием джинсовой ткани по мягкой коже моих бедер, но я хочу чувствовать его без них. Хочу ощущать тепло кожи и щекотание его волосков. Пока его рот спускается по моей шее к ключицам и набухшей груди, я веду пальцами между нашими телами, расстегиваю его джинсы и, насколько могу, стаскиваю их. Рокочущий стон в его груди сначала ощущается, а уже потом становится слышен. Он подается бедрами вперед, заставляя меня резко охнуть, когда прижимается – теперь уже в одних только боксерах – прямо к моему клитору.

Оливер наклоняется провести губами и зубами по моей шее обжигающую дорожку.

– Охренеть можно, Лола…

Он перебивает сам себя, когда его рот встречается с моим, уже приоткрытым и ищущим его, и в ту же секунду, когда я пробую вкус его губ, я понимаю: нам мало этого неторопливого изучения друг друга. Его губы мягкие и сильные, и они скользят по моим так нетерпеливо, так небрежно и хаотично – с укусами и нарастающим голодом.

Это желание, подстрекаемое адреналином, бьет меня, словно хлыстом. Я хватаю его за затылок, поторапливая целовать меня жестче и наконец коснуться меня. Звук, что я издаю, когда он проводит большим пальцем по моему соску, – эхо почти одной сплошной боли. Она стягивает нервы в тугой узел и сталкивает в пламя. А он делает так снова и снова – плотно прижимая, вырисовывает маленькие круги. Мое сердце стремительно бьется у него под рукой, когда он крепко удерживает меня для своего рта и наклоняется ради влажного посасывания… и острых укусов… пока его бедра продолжают прижиматься ко моему клитору, а я, царапая, хватаюсь за его плечи, желая, чтобы он вжал меня в матрас, раздвинул мне ноги и толкнулся внутрь.

Я провожу пальцами вниз по его животу, ощущая одновременно безумную жажду и страх.

– Да. Дотронься до меня, – просит он в мой приоткрытый рот.

Я ныряю ему в белье и ахаю от жара. Он нетерпеливо пульсирует в моей руке и по ощущениям в точности такой, как я себе и представляла: шелковистая кожа вокруг раскаленного железа. Лицо Оливера преображается от облегчения, когда я поглаживаю его, мягко тяну крайнюю плоть вверх-вниз и заходя ею на головку, а он начинает двигаться вперед-назад в моей руке, жадными губами ища мои.

Последние восемь месяцев были медленной и мучительной прелюдией, а лихорадочный жар под моей кожей, делающий меня нетерпеливой, заставляет освободиться из его объятий, но только с тем чтобы спустить вниз его боксеры, и он вместе с джинсами отпихивает их подальше.

Оливер не в состоянии оставаться недвижным надо мной, его щетина царапает мне соски, когда он поцелуями гуляет по моим ребрам, по руке, по подмышкам, покусывая бицепс, и продолжает двигаться в моей ладони.

Я чувствую его руку между нами, когда он стягивает вниз мое нижнее белье, чтобы я высвободила одну ногу, и вот наконец его пальцы там, скользят по мне и ныряют внутрь, и это ощущается, будто меня вот-вот унесет за пределы Солнечной системы, и все внутри меня – есть огонь и свет; я извиваюсь под ним, желая его, потому что я уже близко. Мне хочется знать, как он чувствует меня, и как ощущается сам, когда меня трогает, поэтому я тоже уже там, одним пальцем скользя вокруг его, а он смеется сквозь поцелуи и говорит мне, насколько это потрясающе. Как ему удается найти слова, когда я совершенно потеряла дар речи? Его большой палец снова и снова потирает мой клитор, и я ощущаю такое отчаяние, что резко приподнимаю бедра, чтобы впустить поглубже его бесконечно длинные пальцы. Его член касается наших рук, и наконец он приподнимается, убирает в сторону наши руки – он уже почти там, так близко – и, когда у нас обоих перехватывает дыхание, он одновременно с этим толкается вперед и скользит в меня.

– Ох, блядь, – произносит он

и

– Лола. О-о, блядь. О-о, ебать.

И это превращается в безумие.

Он движется

Нет, не просто движется,

а по-настоящему трахает меня

и

Это наконец-то Оливер! Он внутри меня.

Погружается так глубоко и стонет мне в шею.

Оливер упирается коленями в матрас и движется – в темноте вокруг нас нет ничего, кроме звуков: изголовье кровати грохочет о стену, пружины кровати протестующе скрипят. А он рычит мне на ухо, потому что это наконец произошло – трахать меня быстро и несдержанно. Его пальцы скользят мне по подбородку, а следом и его язык, слизывая мой вкус с кожи.

Мы смеемся сквозь поцелуи, потому что это ощущается хорошо – настолько хорошо – и мои руки побывали всюду: на его груди, бедрах и на основании его члена. Где-то в глубине души я знала, что будет именно так, – была уверена. И где-то в ее закоулках, когда я позволяла себе представить себя в такой близости с кем-то – это всегда было про него. У этой фантазии были темные волосы, щекочущие мою шею, длинные пальцы, обхватившие мое бедро, в его улыбке опыт и искушенность, когда я начинала кончать…

– О боже…

Мои слова оборвало удовольствие. В венах вместо жидкости уже пар, обжигающий и невесомый, а я чувствую, что уплываю, впиваясь в него пальцами и ногтями, неразборчиво умоляя его продолжать делать то, что он делает, потому что это хорошо – так хорошо, пожалуйста – и я так громко кричу под ним, что мой вопль эхом раздается по комнате.

Каждую часть тела наполняет удовлетворение, пока я, растаявшая и безмолвная не сгораю, растворяясь в эйфории.

Его ритм просто бешеный сквозь мой оргазм, но как только я замолкаю, захлебываясь воздухом, он резко подается назад и выходит так грубо, что я тут же ощущаю пустоту.

– Пиздец, – он задыхается, садится на пятки, склоняет голову к тяжело вздымающейся груди и потирает рукой лицо. Наклонившись ниже, делает несколько рваных вдохов.

Паника и блаженство в моей крови дают такую странную смесь, что я едва нахожу слова, чтобы спросить:

– Что случилось?

Подрагивающей ладонью он обхватывает мое бедро.

– Я не надел презерватив. И чуть не кончил.

Мое сердце стремительно колотится, кожа влажная от пота, а я сама еще не оправилась от только что произошедшего.

Мы только что занимались сексом.

Едва упав на его кровать, спустя считанные минуты мы трахались, как самые настоящие дикари.

Я инстинктивно хватаю его за предплечье, пока он поглаживает меня вверх и вниз по раскрытым бедрам.

– А ты кончила? – шепчет он.

Я до сих пор не могу найти слов, поэтому киваю, еле выдавив:

– Да. Боже.

На самом деле я думала, что потеряла сознание.

Его горячая рука движется по моему бедру, животу и накрывает мою грудь.

– Не могу поверить, – он тяжело сглатывает и закрывает глаза. – Что мы…

Привыкнув к темноте, я теперь лучше вижу его тело. Одно дело – разглядывать его в нижнем белье при ярком полуденном свете в своей гостиной, но это ничто по сравнению с его очертаниями в полумраке, когда он стоит на коленях между моих раздвинутых ног.

Я рассматриваю его широкий торс, рельефный пресс и резкий изгиб его бедер, ведущий к влажному и тяжелому члену.

Его большой палец с нажимом кружит вокруг моего соска.

– Думал, что это будет сплошное неторопливое смакование, когда мы… если бы это сделали.

Все мои связные мысли мошками разлетелись в разные стороны.

– Сейчас я ощущаю себя слишком сумасшедшей для неторопливого смакования.

– Я тоже, – смеясь, отвечает он. – Еще как.

Хочу его туда, где он был двадцать секунд назад, накрыв меня своим тяжелым вспотевшим телом и двигаясь, подкручивая бедрами, у меня между ног. Я сажусь, хватаю его за затылок и, целуя припухшие влажные губы, спрашиваю:

– У тебя есть презервативы?

– Да, – его пальцы скользят у меня между ног, а рот движется в глубоких и жадных поцелуях.

Я опускаю руку вниз, обхватываю его и наслаждаюсь влажным скольжением вверх и вниз по нему, когда он стонет мне в рот, почти всхлипывая. Свободную руку он кладет поверх моей, но не направляя, а просто чтобы почувствовать мои пальцы на себе, как и я чуть раньше. После нескольких неспешных поглаживаний он начинает двигаться в моей руке, целуя все более жадно и наклонившись так низко, что едва не скользит в меня снова.

– Быстрее, – шепчу я, и он закрывает мне рот своими губами.

– Стой, погоди, – говорит он и мягко убирает мою руку. – Не спеши. Это не… Я хочу притормозить и все прочувствовать, – его поцелуи превращаются в легчайшие прикосновения. – Не хочу так же быстро захотеть кончить, если мы опять возьмем прошлый темп.

Не представляю себе сейчас, как секс с Оливером может быть неспешным, ведь я знаю, каково это, когда он слетевший с катушек. Теперь я вряд ли захочу, чтобы он пытался быть со мной нежным. «Нет, – думаю я. – Я знаю, как ты ощущаешься, когда просто берешь и трахаешь меня».

Он тянется к тумбочке и возится с коробочкой, которая, как я замечаю с легким удовлетворением, была нераспечатанной. Вытащив квадратный пакетик, он бросает его рядом со мной на кровать. Когда я тянусь к нему, он накрывает мою руку своей и с улыбкой целует.

– Не торопись, – смеясь сквозь поцелуи, говорит он. – Подожди.

Всем телом нависнув надо мной, он наклоняется и целует, замедляет меня и одновременно с этим распаляет, словно показывая, как можно смаковать.

Манящий рот, широкие плечи и сильные жилистые руки.

Четко очерченные мышцы его спины, упругая задница под моими ладонями, когда он двигался, врываясь в меня.

Мягкая дорожка темных волос, прижимающаяся к моему пупку.

Секс у нас и был, и не был; проникновение – только формальность. И по его взгляду я понимаю: с каждым поцелуем он говорит мне что-то, с каждым прикосновением к моей коже.

Он так смотрит на меня, что складывается впечатление, будто видит больше, чем мое поднятое к нему лицо. Он видит всю меня. Из-за нарастающего от всего этого жара кожа горит огнем, вскипает кровь, а я превращаюсь в совершенно безумную.

– Кажется, для смакования у нас впереди будет куча времени, – тихо заскулила я. – Я не…

Он берет презерватив, кладет его мне на ладонь, а сам усаживается у меня между ног.

– Знаю.

Я разрываю его, чувствуя необходимость немного сориентироваться. Внезапно занервничав, я вижу, как неуклюжи мои руки от отсутствия практики.

– Давно такого не делала.

Он улыбается, но ничего не говорит, а, затаив дыхание, смотрит, как прикладываю презерватив к головке, удерживаю его там одной рукой и по всей длине раскатываю другой. Свободными остались добрых сантиметров пять, и, восхищаясь, я прикасаюсь к нежной коже, пока он не наклоняется вперед и не кладет руки по обе стороны от моей головы.

Кажется, он хочет что-то сказать, но так же я чувствую, что этого всего слишком много, чтобы слова не прозвучали бы банально или излишне сентиментально. Наверное, именно поэтому я тоже молчу.

Он наклоняется, нежно целует меня и спрашивает:

– Ты хочешь меня так?

Я предполагаю, он спрашивает, оставаться ли ему сверху.

– Да.

На ощупь его член – самая горячая часть тела, как едва сдерживаемый фейерверк. И от его ощущения в моей руке внутри меня все плавится, а перед глазами плывет. Кусая губы, я закрываю глаза, чтоб отрешиться от всего вокруг и чувствовать только его, когда он, растягивая, входит внутрь. Он шокирующе твердый там, где у меня мягкость и нежность, и это заставляет чувствовать себя дикой и задаться вопросом, смогу ли я его принять где-то еще, куда только он может войти.

С тихой руганью он ртом прижимается пониже моего уха.

– Блядь, – снова выдыхает он.

Когда я приподнимаю бедра, чтобы втянуть его еще глубже, он останавливает меня, грубо стискивая мое бедро.

– Подожди, я слишком…

Я все еще под ним, за исключением медленно блуждающих моих рук по его спине в моменты, когда он, опираясь на свои, подавался вперед. Это просто нереально – чувствовать себя соединенной с кем-то, как это происходит сейчас. Не в смысле синхронных движений, а именно одним целым.

Протяжно выдыхая, он слегка подается назад и толкается вперед, со стоном сдаваясь и начиная двигаться по-настоящему.

И я обнаруживаю, что была неправа: медленно и глубоко с Оливером так же идеально, как и буйный трах.

Я изумлена тем, как он выглядит надо мной. Столько раз и в стольких ситуациях видела его как друга: стоящего рядом со мной и сидящего на другом конце стола, в моей машине и в его, на полу, когда его рисовала. Я даже лежала головой у него на коленях и с этого ракурса смотрела на него. Еще видела, как он вылезает из-под моей машины, когда проверял подозрительную утечку. Но таким, как сейчас, я его не видела никогда. Голый, вспотевший, опираясь на руки рядом с моей шеей, он смотрит вниз на наши тела, следя за собственными движениями. Напряженные мышцы рук, зажатая между зубами губа… Это наслаждение даже просто смотреть, и тем более ощущать, как он лениво скользит вперед-назад.

Испустив прерывистый вздох, я закрываю глаза, и его тело резко подается вперед, да так глубоко.

– Лола. Черт. Я…

Мои руки находят его бедра, направляя его, когда он колеблется, потому что я хочу его еще ближе, чтобы он всем телом прижимался ко мне, хочу его, скользящего надо мной и во мне. Одной рукой я провожу по его боку, по плечу к шее и притягиваю его к себе.

Оливер наклоняется, и его волосы щекочут мой лоб.

– Я не могу. Не могу в это поверить. Не могу перестать смотреть на тебя.

Он такой твердый внутри и замирает, успокаивая дыхание, и я знаю, что это от эмоций он на грани потери контроля. А происходящее даже толком нельзя назвать сексом. Это так медленно и так ошеломляюще интимно.

Интересно, а ведь мне казалось, что смотреть ему в глаза, когда он внутри меня, будет неловко. Без очков он кажется еще более обнаженным. Но это ни капли не странно и не неловко, и со взрывом эмоций я обожаю его так сильно, что ощущаю боль. С этим мужчиной я провожу чуть ли не каждый свой день, шутя и болтая, делясь своими победами и страхами. Внезапно мое тело жадно сжимает его изнутри, и он стонет, наконец опираясь теперь на локти и осторожно прижимаясь своей грудью к моей.

– Ты представляешь себе, как долго я этого хотел? – спрашивает он.

Мягко посасывая кожу его шеи, я улыбаюсь.

– Нет. Харлоу говорит, что я настолько недогадливая, что больно смотреть.

Оливер смеется, а когда и я тоже, резко охает и подается назад, почти выходит, но тут же скользит назад. Так глубоко.

– Я думала, что тебе не интересна, – признаюсь я. – Ты же помнишь, как я просила тебя переспать со мной в ту ночь.

Он замирает и целует меня в плечо.

– Когда познакомился с тобой, из-за произошедшего в Вегасе я не думал, что ты девушка, в которую я вообще мог бы влюбиться. Потом ты стала такой, – его рот движется по моей шее к уху. – А потом – я в тебя влюбился. Я не хотел, чтобы наша с тобой история началась с вегассовской хрени. Не хотел трахнуть тебя той ночью в каком-нибудь вонючем отеле. Поторопиться – самый быстрый способ разрушить важное.

– Но не для наших друзей.

Он издает рычащий смешок.

– Это да.

Я осыпаю посасывающими поцелуями его шею. Он такой вкусный, крепкий и теплый, что я представляю, как укусами спущусь вниз по его плотной гладкой коже.

– Я уже давно тебя люблю, – говорит он. Так просто. Боже, эта прямолинейность и откровенность заставляет меня хотеть тоже стать храброй.

Я в ужасе, что люблю его.

Хотя и не знаю, смогла бы я это предотвратить.

– Ты не должна отвечать тем же, – замечает он, целует меня в уголок рта, и я понимаю, что он безоговорочно искренен.

– У меня есть к тебе чувства, и тоже давно, – говорю я, и это признание ощущается куда большим, нежели звучит вслух. У моей любви так много причин, что я сомневаюсь, готово ли мое сердце к такому. К такой всеобъемлющей любви.

– Ты раньше когда-нибудь влюблялась? – спрашивает он.

Я тяжело сглатываю, после чего отвечаю:

– Нет.

Посасывая, он мычит мне в шею. А я и хочу, чтобы он двигался, и нет. У меня никогда еще не было такого разговора даже в каком-нибудь кафе или в машине, не то что когда кто-то на мне и внутри меня, и движется так, что побуждает меня хотеть умолять.

– Могу я заставить тебя кончить еще раз? – бормочет он и скользит ближе, чтобы меня поцеловать, и по его интонации я слышу улыбку. Его рот отрывается от моего и движется ниже, к подбородку. – А потом мы еще немного поговорим.

Я киваю, и он смещается немного выше, скользит вперед и назад, целуя мои скулы и щеки, одной рукой зарывается в волосы, а другой крепко держит за бедро и начинает двигаться по-настоящему жестко. Я вижу эту его обычно скрытую сторону, грязную и непристойную: она в его жестко сжимающих руках, в глубоких толчках, в исступленных грубых поцелуях. Однажды мы сядем в кругу наших друзей и, как обычно, будем болтать на всякие повседневные темы, а я вспомню, как он держал меня за бедра, жадно врываясь в меня и скользя пальцами между наших тел, чтобы потереть клитор. Как хриплым голосом со ставшим более выраженным акцентом он говорил мне, не переставая трахать, что это ощущается настолько хорошо, что он готов держать меня, распластанной под ним, всю ночь.

Он говорит, какие мягкие у меня бедра и как тепло и скользко я ощущаюсь внутри.

Перекатившись на бок, он жестко вколачивается в меня, закинув мою ногу себе на бедро, и хрипло стонет с каждым грубым толчком. Кусая меня за шею, он мимоходом удивляется, как такое возможно, что моя вагина по ощущениям даже лучше, чем на вкус.

От его слов внутри меня сплетаются шок и похоть, а кожу покалывает.

Он потирается о мой клитор снова и снова, каждый раз с все большим давлением, и по тому, как он слегка отодвигается, чтобы не спускать с меня глаз, как сквозь прижатые зубы к моей челюсти он тихо одобряюще рычит, я понимаю: он точно знает, насколько я сейчас близко.

Не в силах вынести надвигающийся взрыв, я закрываю глаза, но он, покусывая мою кожу, шипит: «Открой», – и, обхватив ладонями мою задницу, покачивает меня.

Ахнув, я встречаюсь своими широко раскрытыми от восторга глазами с его спокойным взглядом, знающим, какой электрический шторм нарастает внутри меня, спиралью скользя по моей спине и заставляя раздвинуть ноги еще шире. Он стонет, когда чувствует, как я бомбой взрываюсь вокруг него. Проходит миллион веков, в то время как он с силой прижимается зубами к моему подбородку, а мое тело плавится под ним.

На панно изображена девушка, растворившаяся в усыпанном звездами небе.

– Лола, – он захлебывается воздухом и сбивается с ритма, после чего снова набирает скорость, и если он когда-нибудь умудрится избавиться от своего акцента, я погибну.

Он хрипит мне в шею, поднимает руку вверх по моему телу и сжимает мою грудь, на этот раз даже слишком сильно, после чего стонет:

– Я кончаю… пиздец, кончаю, – и с его глубокими ударами я чувствую его дрожь. Эти звуки, что он издает – сиплое беспорядочное повторение моего имени – теперь вырезаны в моем сердце.

В наступившей тишине слышен шум океана. Далекий гул машин, шелест пальмовых листьев о стену дома. Шеей ощущаю теплое и быстрое дыхание Оливера. Его рука скользит по моей груди, спускается к талии, изгибу бедра и колену, возвращается наверх и снова и снова повторяет этот маршрут, словно эти уверенные движения запоминают меня.

– Мне не нужно, чтобы ты сейчас любила меня в ответ, Лола, но я не могу вести себя с тобой, как ни в чем не бывало, будто случилось что-то незначительное, – шепчет он, когда мои глаза открываются, а я сама возвращаюсь на орбиту. – Я так сильно люблю тебя, что если это всего лишь…

Мое сердце так резко подпрыгивает к горлу и так сильно его сжимает, что я закашливаюсь.

– Нет. Это не незначительное.

Оливер пристально смотрит на мои губы, после чего с облегчением улыбается, дарит один нежный поцелуй, выходит из меня, отпихивает простынь и стаскивает презерватив. Он тянется за салфеткой, а я не свожу с него глаз – он такой подчеркнуто мужественный во всем: как запросто прикасается к своему члену, как точно знает, что делать с презервативом, тень волос на его груди, линии мускулов на плечах, и как он поворачивается и забирается между простыней назад ко мне. Оливер рукой гладит мой живот и между ног, где от недавнего трения и его толчков все еще горячо. Мне нравится его властная ладонь и с какой уверенностью ко мне прикасаются его пальцы.

– Ты в порядке? – бормочет он мне в шею.

– Ага, – отвечаю я, но неосознанно вздрагиваю, когда в меня скользят его пальцы.

Он убирает руку и проводит костяшками мне между грудей.

– Когда ты в последний раз с кем-то была?

Такие вопросы должны ощущаться навязчивыми и странными, когда они звучат почти сразу же после секса с новым любовником, но с ним я совсем не против – мне хочется рассказать все. Все, что произошло до него. Мы делились многими подробностями, но не такими: откровенными и потаенными.

Перевернув руку, он тыльной стороной пальцев скользит по груди, после чего указательным и средним зажимает мой сосок. Наклонившись он касается языком самого кончика.

Я закрываю глаза, изо всех сил проводя подсчеты, пока он так делает.

– М-м… Где-то в марте.

– Прошлого года? – его пальцы спускаются вниз к ребрам, а когда он спрашивает, в его тоне нет ни капли ревности: – Кто он был?

– Парень, с которым я виделась несколько раз, из киношколы.

– Было хорошо?

Я пальцами черчу линию по его челюсти от уха до подбородку.

– В одну из тех встреч вроде было неплохо, – отвечаю я. – А потом… вспомнить особенно нечего, – закрыв глаза, я собираюсь с духом.

– А ты?

– С женщиной во время велосипедной поездки.

– Это твой последний раз? В июне?

Он кивает и целует мою ключицу.

– Вообще-то, это было в конце мая, но да. Я про ту поездку.

– Перед тем как познакомился со мной?

Я знаю ответ на этот вопрос. Ну конечно же, это было перед встречей со мной. Мы познакомились в Вегасе, как раз в конце их приключений. Но кажется, мне нужно дополнительное уточнение, что после нашего знакомства у него никого не было.

– Ага. В Альбукерке. Она работала в ресторане отеля.

– Было хорошо? – вторю ему я

– Вспомнить особенно нечего, – так же откликается он. – Причем ей тоже. Мы все тогда были в стельку, – смеется он и добавляет: – А я был слишком пьян, чтобы закончить.

Мы не называем имен этих людей. Я едва помню лицо того парня или как ощущалось его тело под моими прикосновениями. А с каждым собственническим поглаживанием Оливер стирает с меня следы других мужчин.

– И с тех пор никого?

Улыбнувшись, он целует меня.

– Никого.

– А это не странно для тебя – так долго?

Пожав плечами, он отвечает:

– Я чертовски долго ждал эту великолепную женщину по имени Лорелей Кастл, чтобы шляться по бабам.

Я отодвигаюсь, чтобы встретиться с ним взглядом.

– У тебя был выбор, – в своем голосе мне самой слышна ревность от одних только возможностей вокруг него.

От его улыбки мое напряжение тает, как сахар в горячей воде.

– Как и у тебя, лапочка.

– Поменьше.

Он хохочет.

– Вряд ли.

– В моей голове постоянно вертится пятьсот мыслей и идей, кто захочет с этим мириться?

– Я, – в лице Оливера не остается ни капли веселья, когда он наклоняется меня поцеловать. Со стоном он снова оказывается на мне, прижимаясь носом к подмышке, проводя зубами по плечу, посасывая каждый палец и покусывая каждый его кончик. Его член, снова нетерпеливый и тяжелый, прижимается между нами.

Он стонет, когда я хватаю его, сжимаю и глажу рукой.

И все снова становится безудержным – с укусами и торопливыми прикосновениями. Оливер резко переворачивает меня на живот и, наклонившись пососать заднюю часть шеи и нырнув руками под меня схватить грудь, скользит членом по расселине между моих ягодиц. Его прикосновения лихорадочные, но одновременно с этим уверенные. Тут нет никаких «могу ли я». Никаких «хочешь ли ты». От ощущения его зубов на моей коже и обхвативших меня рук в моей голове проигрываются миллионы разных фантазий.

Я слышу, как снова разрывается фольга, а затем звук скольжения презерватива по члену, после чего он поднимает меня за бедра, удерживая их между своих, и врывается в меня со стонами от моего тепла, мягкости и открывшегося ему вида, когда нависает сзади надо мной.

От того, что мои бедра по-прежнему прижаты друг к другу, и от того, как растягивается мое тело вокруг него, я издаю эти безумные и отчаянные крики, подаваясь к нему навстречу, и чувствую, что вот-вот рассыплюсь на куски. Я как луч света, попавший в призму и рассеивающийся в тысяче разных направлений. Крепко ухватившись за мои бедра, Оливер объезжает меня, агрессивно вбиваясь и чувствительно потираясь на глубине.

Я кричу в подушку, выгибаясь всем телом от ощущения капель пота на своей спине и желая раздвинуть ноги, чтобы принять его в себя полностью, но держу их вместе, чтобы сохранить удовольствие в этой небольшой точке контакта.

Это слишком.

Хочу еще.

Оливер сильно шлепает меня по заднице и стонет от ответного сокращения моего тела внутри.

– Как хорошо, – хрипло произносит он. – Это гребаное блаженство.

Кивнув, я прижимаюсь к нему и чувствую, что уже измотана, но, впиваясь ногтями, он хватает меня за задницу, продолжая неистово двигаться позади меня. Его руки раздвигают ее, а большой палец кружит так близко, и я не знаю… Мне нравится, но…

– Ш-ш-ш, все хорошо, – другую руку он кладет мне на щеку и поворачивает меня лицом к нему, целуя в уголок рта. – Ты никогда не…

Я мотаю головой.

– Все хорошо, – его поцелуй становится грубее, словно в нем что-то загорается внутри.

Я прижимаюсь лицом к его ладони, отчаянно желая большего: его поцелуев, его веса надо мной, звуков, когда он кончит.

– Все, что захочешь, – омывая теплом дыхания мои губы, заверяет он. – Я дам тебе все, что ты только захочешь.

– Хочу тебя видеть.

Оливер выходит из меня и переворачивает меня на спину. Руками скользя по моим лодыжкам к коленям, он обхватывает их снизу и, наклонившись, прижимает их к моей груди. Надавив сверху локтями и не давая мне пошевельнуться, он удерживает меня раскрытой и, глядя вниз, медленно и со стоном скользит в меня. Этот стон – радость, смешанная с болью – толкает меня с острия ножа.

Он сейчас трахает меня скорее нежно, нежели грубо, подкручивая бедрами и заставляя меня кричать, после чего я роняю руки по обе стороны от своей головы и хватаюсь за простынь. Его толчки резкие, короткие и глубокие, и от этих восхитительных настойчивых ударов мне становится нечем дышать.

Я зачарована им, когда он такой: слетевший с катушек мой спокойный и вежливый друг. Мой любовник сейчас, он так нежен со мной и так груб, желая сделать мне хорошо. Он пережидает, пока моя дрожь не начнет стихать и пока мои вопли не сменятся удовлетворением, после чего, со стоном прижавшись своим ртом к моему, он позволяет себе кончить.

Истекающий потом и тяжело дышащий, Оливер падает на меня.

Как только он поворачивает меня на бок и устраивается позади, на меня накатывает чудовищная усталость, будто из меня выкачали весь воздух. Его губы прижимаются к моей шее, а голос хриплый и сонный:

– Я охуеть как устал, но не знаю, как долго смогу спать, зная, что ты в моей постели.

Я согласно мычу и улыбаюсь, прижавшись лицом к его руке, которую он просунул под моей шеей и обнял меня спереди.

– Проснусь и захочу еще, – шепчет он с легким намеком в голосе, наполовину извиняясь, наполовину предупреждая. К моему бедру прижат его все еще твердый член.

– И я.

Я засыпаю, ощущая, как приспособились мои вдохи и выдохи к его вздымающейся груди.

***

Окружающий мир вторгается в сознание сначала гудками машин, потом порывами ветра, а потом и шумом волн. Открыв глаза, я любуюсь неторопливым восходом.

Потягиваюсь в объятиях Оливера, – слишком жарко. Почему-то я оказалась лицом к нему. А он – словно сонный осьминог, так приятно обхвативший меня длинными руками, что мне никак не сдвинуться с места.

Я чувствую, как он начинает просыпаться – по еле заметному подрагиванию его рук вокруг меня – и спокойно жду, что сейчас все станет неловким: этой ночью между нами не осталось ничего скрытого. В комнате витают тяжелые запахи секса, а мы лежим, сплетенные и совершенно голые. Рядом с моей левой ногой валяется обертка от одного презерватива, а за Оливером, на краю матраса, от другого.

Прошлая ночь накатывает на меня вспышками воспоминаний звуков и ощущений: как он шипел сквозь зубы, толкаясь в меня. Как вместе с его движениями надо мной поднимались и опускались его плечи. Как его рот накрывал мой. Какой опытный и нетерпеливый у него язык.

У меня ноет между ног. А кожа помнит прикосновения его рук и губ. Я подозревала, что секс может быть таким, просто никогда не думала, что он может быть таким у меня.

Его твердое тело рядом со мной такое притягательное. Мысль выбраться из его объятий кажется столь же манящей, как идея отрезать руку или ногу.

Что происходит, когда эмоций так много, что они заполняют вены, грудь, руки и ноги? Я представляю, как в меня вливается солнечный свет, пока я не взрываюсь – и остаются покрытые звездной пылью мои осколки на кровати.

Закрыв глаза, я мысленно рисую, как вместо этого солнце обходит меня стороной и не касается ног. Считаю до десяти, потом до двадцати, фокусируясь на том, как воздух покидает мои легкие. Все изменится и не будет прежним. Наши с Оливером отношения станут другими. Внутри меня что-то с треском ломается, что-то постоянное и незыблемое, и это одновременно волнует и страшит…

Моя любовь стала такой глубокой и сумасшедшей.

Он поднимает голову от моей шеи, целует меня и шепотом говорит:

– Доброе утро, Сладкая Лола.

Я натягиваю простыню себе на рот.

– Доброе утро.

Он целует меня сквозь простыню.

– Я по-прежнему люблю тебя, – убрав ее с моего лица, он касается губами подбородка и наблюдает за мной, перестав улыбаться губами, но продолжая глазами. – Что бы ты там себе не надумала… с рассветом ничего не изменилось. Я любил тебя и до этой ночи. Буду любить и завтра. Просто сказал об этом совсем недавно.

Зажав губу зубами, я чувствую, как солнце заполняет мою грудь и кровь и вот-вот польется из глаз.

– Я хотел трахнуть тебя задолго до этой ночи, – с игривой улыбкой говорит он и, нависнув надо мной, коленом раздвигает мои бедра. – А теперь, когда это произошло, хочу еще больше.

Вот на это чувство мне легче ответить взаимностью:

– Давай будем заниматься сексом весь остаток дня.

Его смех такой теплый и счастливый.

– Недели.

– Месяца.

– Года.

Вот он и сказал это. Так долго я не была ни с кем. Мы смотрим друг на друга, и никто не произносит это вслух. Все слишком рано, даже при всех этих заверениях, что дымкой парят в воздухе. Но чем дольше Оливер смотрит на меня, тем больше я догадываюсь, о чем он думает.

Весь остаток жизни.

– Ладно, – бормочет он.

Я отвечаю, прижавшись своим ртом к его:

– Ладно.

Оливер

Сигнал оповещения телефона Лолы прозвучал, пока она пила свой утренний кофе. Мое решение попытаться удержать ее в постели как можно дольше было почти незыблемым, но в конце концов мы оба нуждались в душе, кофеине и еде.

– Вот черт, – взяв телефон и открыв календарь, говорит она.

Мы сидим бок о бок за моим обеденном столом: я в джинсах, она в одной моей вчерашней футболке. Она, конечно, ей длинная, но не настолько, чтобы мне не было видно все ее тело, особенно когда она сидит, закинув одну ногу мне на колени и прижав другую к моей лодыжке. Благодаря кофе мой мозг потихоньку возвращается к жизни, но я все еще ощущаю себя разогретой и тягучей глиной, с которой хорошенько поработали. И на самом деле не хочу, чтобы она уже уходила.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Мне нужно кое-что успеть сделать до одиннадцати, – она хмурится, глядя на часы. На них почти десять.

– «Кое-что»?

– Чат с UCSD Arts publication [издательство Калифорнийского Университета Сан-Диего – прим. перев.], – из ее кружки поднимается пар и клубится между нами, растворяясь в лучах солнца. – Черт, я совершенно выпала из графика. – говорит она, а затем скорее для себя добавляет: – Обычно я никогда о таком не забываю.

Поставив чашку, я подаюсь вперед и беру ее свободную руку в свою.

– Можешь сделать это и здесь. Wi-Fi правда не всегда стабильный, но мой ноутбук в комнате в твоем распоряжении.

Еще на середине фразы она уже начинает мотать головой.

– Это видео-чат, – поясняет она и показывает на свои волосы. Обычно волосы Лолы гладкие и прямые. Сейчас же они могут принять на постой небольшую птичью семью.

Я наклоняюсь и со смехом целую ее в нос.

– В любом случае мне нужно появиться в магазине проверить Джо. Может, встретимся за поздним ланчем?

Изучая меня взглядом, Лола придвигается ближе и, наклонившись к моему рту, говорит между поцелуями:

– Я не знаю, сколько буду занята, – она отстраняется и гладит большим пальцем щетину у меня на щеке. – Мне нужно в душ, потом позвонить Бенни… Давай я напишу тебе, когда закончу?

– Ага. Напиши, – мои слова звучат сдавленно, и я снова наклоняюсь вперед, целуя ее все более отчаянно.

Она мне необходима, как пища и вода. И я никогда не смогу утолить эту жажду.

Резко выдохнув, она отпихивает свой стул и оказывается у меня на коленях, шепча у моего рта:

– Не хочу уходить, – произносит она, скользя рукой по моей голой груди.

– Давай вернемся в постель.

Мои джинсы расстегнуты и еле держатся на бедрах, и все, о чем я могу думать, – это как окончательно их снять, задрать ее футболку и заставить ее кончить прямо здесь, на моем обеденном столе.

Она прижимается ко мне, влажно скользя по моей ширинке.

– Садись на стол, – говорю я в ее приоткрытый рот. – И дай мне поцеловать эту маленькую вагину.

Покраснев, она отпрянула и прикусила губу.

– Мне нравится, как ты говоришь это слово.

– Я заметил. Из-за него ты ерзаешь и стесняешься, – я провожу языком по ее губам. – Не совсем уверен – нужно еще поизучать – но кажется, есть прямая связь между тем, как я это говорю, и тем, как быстро могу заставить тебя кончить.

Тем не менее я замечаю, что она так и не забралась на стол. Скользнув пальцами ей под футболку, я поглаживаю теплую мягкую кожу ее талии.

– Знаю, у тебя там все болит, – говорю я ей. – Но я буду хорошим мальчиком, обещаю.

Звонит ее телефон, и мы оба застываем.

– Увы, вторжение реальности, – бормочу я.

Лола делает недовольную гримасу.

– Ненавижу эти интервью.

– Но с каждым днем у тебя получается все лучше, – поставив ее на ноги, я встаю рядом и, обхватив руками ее лицо, целую ее еще один раз. – Просто дай знать, когда закончишь.

После ухода Лолы я так долго, как только могу, катаюсь на велосипеде, выбрав длинную дорогу, что ведет на пляж и велотреки. Несмотря на наш прерывистый сон, перемежавшийся, нет слов, насколько безумным сексом, я полон энергии, которая кажется безграничной. Я еду от Пасифик-бич до Карлсбада, крутя педали и ощущая, как сердце качает кровь резкой ликующей пульсацией.

Мне было больно, когда умерла мама. Долгое время был угрюм, расстроен и обозлен на весь мир. Я ненавидел своего отца за то, что он оставил меня. И не мог себе представить, что смогу когда-нибудь ощутить настоящее удовлетворение или радость, но теперь у меня есть и то, и другое. Магазин успешно работает. Дом по большей части оплачен. А этой ночью в моих объятиях спала любовь всей моей жизни – в моей постели, где, я надеюсь, останется навсегда. Большего мне и не надо.

***

Над дверью звенит колокольчик, когда я вхожу в магазин, и меня окутывает странное спокойствие. На часах нет и половины двенадцатого, а несмотря на обычный будний день, в проходах между стеллажами толпится народ, кто-то развалился на диване в передней части зала, а кто-то столпился вокруг пинбол-автомата в дальнем углу. Джо стоит за стойкой, перед ним длинная очередь.

Он кивает мне, но воспоминания о сегодняшней ночи еще так свежи, что я не уверен, смогу ли следить за выражением своего лица, особенно рядом с Джо. Учитывая его бзики и шизанутость, я частенько удивляюсь, как ему вообще удается хоть на что-то обращать внимание.

Кивнув Джо в ответ я обхожу стойку, вхожу в свой кабинет и вешаю куртку на крючок. И только сейчас мне приходит на ум, что не совсем ясно, что происходит. Если я все правильно понимаю, мы с Лолой – пара. Просто не знаю, кого еще нужно поставить в известность. Лола не вписывается в стереотипы; она, конечно, делится личным, но в микро-дозах, причем зачастую спустя время. Вполне возможно, она не станет спешить и дождется встречи с Харлоу, чтобы рассказать ей о произошедшем. Лола никогда не была из тех женщин, кто, едва закрылась дверь за мужчиной, бежит выбалтывать подружкам подробности.

И это ставит меня в странную ситуацию: если я расскажу Финну, а он в свою очередь Харлоу, и она узнает от него, прежде чем ей успеет рассказать Лола, у Лолы будут проблемы, и, возможно, у меня тоже. Если же я поделюсь с Анселем, и он проболтается Миа – а он стопудово проболтается – не стоит и надеяться, что Миа в ту же секунду не позвонит Харлоу.

Так что мне никак нельзя ставить в известность Джо: если он узнает раньше всех, у Харлоу лопнет голова от злости. Не говоря уже о том, что он и так собирался сделать хэштег #НеДжо всегда прав, залить картинки и каждую подписать теми же словами, что он без конца нам твердил: «Трахнитесь уже, и покончим с этим».

Как хорошо, что я преуспел в сокрытии очевидного… Хотя кого я обманываю? Нет ни одного человека – кроме, пожалуй, Лолы – кто бы не знал, что я в нее по уши влюблен.

Я иду в переднюю часть магазина к покупателям. Один из моих постоянных клиентов ищет свежий выпуск «Соколиного Глаза», но, проверив, я вижу, что он раскуплен. Следующим пришел сорокалетний мужчина с коробкой всякого старья, который остался после продажи гаража. Покопавшись в ней, я не нахожу ничего интересного. Потом помогаю парочке найти для них первый большой совместно купленный комикс – «Капитан Америка 61». Он был выпущен в 1947 году, где Кэп и Баки обнаруживают, что Красный Череп [все трое – персонажи комикса – прим. перев.] все еще жив, хотя они думали иначе. Этот комикс – нестареющая классика.

И все это время я ощущаю на себе пристальный взгляд Джо.

Когда толпа понемногу редеет, я возвращаюсь к прилавку взять тряпку, чтобы протереть пинбол-автомат.

– Тут сейчас было просто сумасшествие, – вытащив из кассы стопку двадцаток и перебирая, чтобы те лежали лицом к лицу, говорит Джо.

– Ага, как раз подумал о дополнительных людях.

Он на мгновение замирает и потом поднимает голову.

– Кого-то в смысле работать здесь?

– Ну да.

Джо встрепенулся.

– А я буду их обучать?

Он идет за мной следом, и я оборачиваюсь.

– Конечно.

– Значит, я буду тут главный. Аж второй в команде. Как Вонг у доктора Стрэйнджа. [доктор Стрэйндж – герой серии комиксов и одноименного фильма – прим. перев.]

Я смеюсь.

– Ну да. Или Робин у Бэтмена.

– Бэтмена? Давай-ка не заходить слишком далеко. Лучше Фогги Нельсон у Сорвиголовы. Причем в фильме.

Остановившись возле стеллажа, я начинаю поправлять книги серии «Выбери себе приключение». [книги, где можно выбирать сюжетных ходы и создавать множество разных историй с разными концовками – прим. перев.]

– Конечно, – пожав плечами, снова отвечаю я.

Джо громко стучит костяшками по стойке.

– Ну ладно, что случилось?

– Случилось? – переспрашиваю я. – Да ничего не случилось.

– Ты согласился на Бена Аффлека из Сорвиголовы? И просто позволишь мне спокойно разглагольствовать об этом?

Я возвращаюсь к передней части магазина.

– А что? Нормальный же был фильм.

– Норма…

Перебив его на полуслове, звенит дверной колокольчик, и я слышу, как один из наших завсегдатаев окликает Лолу.

Мое тело напрягается, а сердце срывается на галоп.

Допустим, я решил не говорить Джо, Финну или Анселю, и держать рот на замке, но как при этом собирался делать вид, будто ничего не произошло? Это вообще возможно? Чувствую, что одного взгляда на нее будет достаточно, чтобы вся эта ночь стала написана у меня на лице.

Оглянувшись через плечо, я вижу, как собранные в хвост волосы Лолы раскачиваются при ходьбе. Когда она никуда не спешит, ее хвост покоится в середине спины. Но когда она идет вот так, как сейчас – целенаправленно – его будто раскручивает и подгоняет ее энергия.

Она направляется прямо ко мне и явно с каким-то умыслом. Я всем телом разворачиваюсь к ней.

– Эй, ну как там видео-чат?

Непринужденно и спокойно. Все, как обычно.

Джо наблюдает, как она, промчавшись мимо него, игнорирует мой вопрос и, остановившись прямо передо мной, хватает меня за затылок и тянет вниз к себе. С легким вздохом она встречается губами с моими, и с одним резким порывом все звуки в зале исчезают. Нагрев кровь, по моим венам течет похоть, от которой плывет перед глазами.

Лола пахнет, как и всегда – сладким медовым ароматом ее мыла – а ее губы такие же мягкие, как и были, когда я поцеловал ее через открытое окно машины перед отъездом несколько часов назад. Мой мозг настолько занят этим анализом, что ему требуется время, чтобы понять: Лола меня целует. Прямо сейчас. Здесь, посреди моего магазина.

Да катись оно все.

Мои руки погружаются ей в волосы наклонить ее голову, язык скользит по ее, и все это ощущается идеальным способом объявить о происходящем. Хотел бы я, чтобы здесь были все, и мы покончили бы со всем этим одним махом.

Рядом кто-то покашливает, и когда Лола делает шаг назад, картинка снова обретает четкость. Джо стоит, прислонившись к стойке и скрестив лодыжки, а его брови уже почти улетели к полотку.

Лола улыбается и смотрит на меня с поблескивающим в ее глазах обожанием.

– Мы можем немного поговорить у тебя в кабинете? – затаив дыхание, спрашивает она.

Она идет за мной, и ее присутствие позади как радиация с широким радиусом – ее влияние огромно. Я хочу повернуться и целовать ее, пока мы идем. Это пьянящая одержимость, из-за которой я хочу без конца прикасаться, до тех пор пока наша кожа не заболит, или не захочется есть и пить. Я жажду это, жажду ее.

Войдя в кабинет, она закрывает дверь и прислоняется к ней спиной, улыбаясь мне.

– Привет.

– Привет, – не знаю, улыбался ли я когда-нибудь так широко; эта улыбка ощущается чересчур широкой для моего лица. – Было милое шоу.

Она слегка пожимает одним плечом.

– Спасибо.

– Интересно, сможет ли Джо сдвинуться с места. Это было потрясение всей его жизни.

Лола со смехом отвечает:

– Думаю, нам скоро нужно будет всем рассказать.

Она оглядывает все вокруг, и пытаюсь посмотреть на кабинет ее глазами. Лола была тут всего пару раз, и в последние несколько месяцев это пространство стало моей маленькой успокаивающей пещерой. До того как стать моим магазином, это место было модным бутиком, и несколько этих светильников – еще с тех времен. Кремового оттенка стены и стеклянные свисающие с потолка люстры. Ряд зеркал на задней стене наполовину скрыт коробками, которые я еще не удосужился распаковать. Тем не менее они создают ощущение большего пространства. Лицом к двери у длинной стены позади меня стоит мой рабочий стол, а из небольшого рядя окон льется тускловатый солнечный свет.

Когда наши взгляды вновь встречаются, я знаю, что мы молча договорились не упоминать о трудностях, которые сейчас никак не проигнорировать. Ансель с Миа женаты. Финн с Харлоу тоже. Мы не можем себе позволить роскошь напортачить со смешиванием дружбы и интимных отношений.

У наших друзей давно есть эта невысказанная уверенность, что у нас с Лолой очень много общего – имея в виду мой магазин и ее карьеру автора комиксов – и будто бы мы все обдумали друг про друга тщательнее и раньше их самих. Но, глядя сейчас на Лолу, могу сказать, что она совершенно не доверяет сама себе во всем этом. Несмотря на то, что явно ощущаю ее чувства ко мне, я также понимаю, что она лучше бы рисовала комиксы на суд самого Фрэнка Миллера [автор комиксов, иллюстратор и режиссер – прим. перев.], нежели погрузилась бы в эмоции на глазах своих друзей.

Подойдя к ней, я нежно ее целую.

– Что привело вас сегодня в мой кабинет, юная леди?

Поморщившись, она отвечает:

– Я еду в Л-А.

Мое сердце замирает от ее слов.

– Сегодня?

– Ага. Машина приедет за мной в пять.

– Они отправили за тобой машину?

– Думаю, в основном потому, что Остин не уверен в моих способностях водить.

– Везет же тебе, – поддразниваю я, после чего оглядываюсь на часы. Сейчас начало четвертого. – Когда приедешь домой?

– Я останусь там сегодня, завтра и в четверг. Вернусь в пятницу вечером.

Это хреново.

– Поужинаем в пятницу?

– Я собиралась к Грегу. Пойдем со мной?

Я наклоняюсь поцеловать ее снова.

– Конечно.

В ее взгляде заметно напряжение, и я немного отступаю, изучающе всматриваясь.

– Ты в порядке?

Сглотнув, она быстро мотает головой, будто отбрасывает ненужные мысли.

– Нормально. Мне нужно на следующей неделе сдать книгу, а я едва ее начала. На этой мы должны закончить со сценарием, я же его толком не видела. Не знаю, как собираюсь со всем этим управиться.

– Делай шаг за шагом.

Прильнув, она кладет подбородок мне на грудь и поднимает голову.

– Я немного отвлеклась и сбита с толку.

– Это чувство взаимно.

Она мило надувает губки.

– И мне не хочется ехать на несколько дней в Лос-Анджелес.

– А мне не хочется отпускать свою девушку на несколько дней в Лос-Анджелес.

Прикусив уголок губы, она переспрашивает:

– «Девушку»?

– Ну или секс-партнершу, в которую я также влюблен, – предлагаю вместо этого я.

Лола со смехом шлепает меня по груди. А я кладу свою руку поверх ее, чтобы удержать ее на месте, прямо над сердцем.

– Мне больше нравится «девушка».

Она смотрит пристально смотрит на меня, и ее взгляд никак не понять.

– Хочешь, пойдем к тебе на ближайший час? – спрашиваю я, и знаю, что мои намерения очевидны, когда Лола краснеет.

– Там Лондон.

– Лондон придется привыкнуть к моим ночевкам, – напоминаю я ей.

Отстранившись, Лола игриво стыдит меня:

– Но мы ведь не ведем себя тихо.

– К шуму ей тоже придется привыкнуть.

– Особенно к твоему.

Пожав плечами, я поднимаю ее руку поцеловать в середину ладони, все еще пытаясь уложить в голове сам факт, что именно я сейчас позволяю себе делать. Лола наблюдает за мной своими большими голубыми глазами, как поцелуями я продвигаюсь от запястья к внутренней стороне локтя, посасывая там нежную кожу.

– Ну, значит, мы не идем к тебе…

– Лондон не особо ходит на свидания, – выпаливает она, и я узнаю это: появившаяся нервозная болтовня, когда стало ясно, что мы собираемся пошалить. Это так не похоже на Лолу, что я удивленно улыбаюсь. – В смысле, ее постоянно приглашают, но она всегда отказывается.

– Почему? – спрашиваю я, после чего нежно ее кусаю, хотя, если честно, я сейчас не сильно заинтересован личной жизнью Лондон. Уверен, мы оба это понимаем.

Лола протяжно выдыхает.

– На самом деле, не знаю. Долгое время в колледже у нее был парень. Не знаю, что потом произошло, – она делает паузу. – В любом случае, мне не хочется сейчас говорить о ней, – замечает она с намеком на улыбку в уголке рта.

– Правда?

Она наблюдает, как я снова целую ее руку.

– Да.

– И чем бы ты предпочла заняться?

Она мягко отстраняется и идет к столу, я за ней. Ухватившись за мой ремень, она притягивает меня к себе.

– Даже не знаю…

Мои пальцы, слегка касаясь ее, играют с подолом ее блузки. Я выжидаю, на случай если она захочет меня остановить и даст понять, что ей сегодня хочется не спешить. Но, прежде чем я успеваю спросить, ткань выскальзывает из моих пальцев, когда Лола снимает блузку через голову и кидает куда-то рядом со столом.

На ней черный в белый горошек бюстгальтер, приподнимающий ее полную и округлую грудь. Она стаскивает с меня футболку и прижимается ко мне грудью, и, даже зная, что сейчас произойдет, я никак не мог подготовиться к тому, как будут ощущаться ее движущиеся вниз, к джинсам, и сжимающие меня там руки. Ее большой палец скользит взад-вперед по головке члена, и, наклонившись к ней, я прижимаюсь своим лбом к ее, заставляя себя не двигаться и не тереться торопливо об ее ладонь.

Лола за голову притягивает меня к себе и прижимается приоткрытыми губами к моим. Мне хочется понять, как поторопиться и не спешить одновременно, как свести эти чувства воедино. Мы целуемся, постанывая и скользя губами и влажными языками, а осознание происходящего – словно маленький взрыв или фото-вспышки в моей голове. Меня накрыла амнезия: я до сих пор не могу поверить в происходящее. Двадцать четыре часа назад не было ни поцелуев, ни прикосновений – да мы без одежды-то друг друга не видели – а сейчас вот к чему все пришло.

Мое сердце бешено колотится, и когда отстраняюсь глотнуть воздуха, я вижу, что губы Лолы покраснели и припухли от соприкосновения с однодневной щетиной. Глядя на меня, она пробегает пальчиками по ширинке джинсов и расстегивает одну за одной пуговицы. Я чувствую каждый дразнящий тихий хлопок. Прикусив губу, стараюсь не издавать ни звука, так как понимаю, что если я позволю себе даже еле слышный, – это разрушит весь мой самоконтроль, и я швырну ее и оттрахаю быстро и шумно, не заботясь о раздевании или презервативе.

Она привстает на цыпочки пососать кожу моей шеи, после чего делает шаг назад и, скомкав подол юбки, подтягивает ее вверх. Моему взгляду медленно предстают молочно-белая кожа, мягкие округлости бедер… Она не надела нижнее белье. Она такая юная, с чистейшей невинностью во взгляде, о чем, я уверен, не подозревает и сама. Я еще никогда так себя не чувствовал, будто собираюсь сделать что-то непристойное с этим милым существом. Забравшись на мой стол, она раздвигает ноги от отклоняется, давая мне превосходный вид на свою киску.

По венам растекается жар, и я встаю между ее бедер, ощущая, как кожу покалывает от нетерпения. Провожу ладонью вверх по ноге и по внутренней ее стороне, попутно задаваясь вопросом, со сколькими мужчинами она была. Их может быть один или сотня, и я не стал бы вменять ей в вину ни одного из них, но что-то мне подсказывает, что такие отношения для нее в новинку. Краем уха слыша ее разговоры с девочками в последние месяцы, я знаю, что она не приписывает слишком многое сексу, не делает проблему из самого факта траха на одну ночь. Но при этом понимаю, что для Лолы это немало значит, это нечто большее, чем сиюминутное желание подпустить кого-то близко к себе.

Она дрожит, когда я пальцами провожу по очертаниям ее груди, подушечкой большого пальца поглаживая ставший твердым сосок, до тех пор пока она не выгибается всем телом, молча прося, чтобы я его ущипнул. Наклонившись, я скольжу языком по прозрачной ткани и хватаю ее зубами. Она прогибается в пояснице, подталкивая грудь к моему рту, и, воспользовавшись моментом, я тут же завожу руку ей за спину и расстегиваю крючок. Убрав в сторону клочок ткани, я разворачиваю ее, словно охрененный подарок.

Не отводя от нее взгляд, я веду кончиком языка по коже. Лола делает резкий вдох и тянется к моим джинсам, немного стаскивает боксеры, чтобы взять меня в руку.

Я чуть не прокусываю себе губу до крови, когда она сильно проводит большим пальцем по головке, после чего облизывает кончик пальца.

Ее рука возвращается с уже влажным пальцем, и я смотрю вниз, туда, где между нашими телами она держит меня. Вижу свой плоский живот и округлый и мягкий ее, свой налитый кровью и выпирающий член.

Мне становится почти слишком жарко, и я чувствую щекочущие капельки пота на затылке, когда Лола приближает губы к моему уху.

– У тебя тут есть презервативы?

– Ага. В среднем ящике стола. Сегодня принес.

Ее триумфальная улыбка говорит мне, что я гений, и она ложится на спину, чтобы дотянуться и открыть ящик. Я бы и сам достал, но я ни хрена не упущу шанс понаблюдать, как она полуголая растянулась на моем столе.

Когда она выпрямляется, я делаю шаг к ней, обхватываю ее лицо руками и прижимаюсь губами к ее рту.

– Я хочу, чтобы его надел ты, – говорит она у моих губ.

– Да?

– Наблюдать, как ты его раскатываешь… Это, наверное, самое сексуальное зрелище в моей жизни.

Обхватив член одной рукой и взяв презерватив в другую, я делаю паузу, приложив его к головке, и поднимаю взгляд, чтобы убедиться, что она на меня смотрит.

Еще как. На самом деле, не могу сказать точно, моргает ли она и дышит ли вообще, пока, не отрываясь, наблюдает, как я медленно раскатываю его по всей длине. Мне нравится, как она смотрит на мой член: распахнув глаза и приоткрыв рот.

Протянув руку, я обхватываю ее грудь.

– Ты выглядишь удивленной.

– Думаю, я буду удивляться всякий раз, когда ты снимаешь штаны, – рассеянно замечает она. – У тебя потрясающий член.

Слышать, как Лола называет мой член потрясающим, – никогда не надоест. Никогда.

Она опускает руку себе между ног и скользит вперед-назад по обеим сторонам клитора. Я вижу – и даже слышу – как это на нее воздействует: как сокращаются мышцы ее живота, как она сжимает своими бедрами мои, как издает легкие вздохи.

– Достаточно влажно для меня?

Лола кивает и, поднеся пальцы к моему рту, проводит ими мне по губам. Теперь я сам могу почувствовать, насколько она влажная, и попробовать на вкус. Я чуть не закатываю глаза от того, насколько она хороша, насколько грязным хочу быть с ней, и сколько всего хочу с ней сделать. Я издаю сдавленный стон, Лола медленно вынимает пальцы из моего рта и смотрит на меня с таким голодом, какого я еще у нее не видел.

Мне хотелось бы понять, почему на это выражение ее лица во мне откликается нежность и забота, от него мне почти больно.

Дело явно не в том, как наши руки сплетаются друг с другом в стремлении не обделить прикосновением ни полсантиметра кожи, или как она запускает руки мне в волосы, с облегчением вздыхая, когда чувствует меня, вот-вот готового войти в нее. И не в том, как откидывает голову, подталкивая грудь в мои ладони, или как шире раздвигает ноги, чтобы я вошел еще глубже.

Но, возможно, причина в том, что она старается не задерживаться на мне взглядом слишком надолго, и при этом затаила дыхание. Это же чувство у меня бывает, когда я наклоняю велосипед над обрывом и потом пулей несусь с холма.

Я осторожно вхожу в нее – и устремляюсь внутрь и тут же наружу, потом глубже, и снова назад, а она движется вместе со мной, блядь, я знаю и чувствую это: как покачиваются ее бедра, как она сжимает в кулаках мои волосы – но меня так и не оставляет обжигающее покровительствующее чувство. Каждый толчок заставляет ее кричать, давая мне понять, что для нее это ново – эта интимность совсем другая: блаженство, смешанное со страхом.

У меня был секс со множеством женщин, был и полный любви и доверия контакт с некоторыми из них, но с ними я никогда не ощущал себя так, как с Лолой. Когда эмоциональная глубина приносит облечение, а не дезориентирует. Та наша ночь была идеальным сочетанием траха и занятия любовью, но в этот момент не осмелюсь на ту же грубость по отношению к ней. Она сейчас, словно хрупкое выдувное стекло в моих руках, и смотрит на меня, будто хочет, чтобы я ей сказал, что делать.

Тогда я дам ей задание. Прижавшись к ней губами и обнажив зубы, я говорю:

– Ни единого звука.

Я чувствую, как она облегченно выдыхает, и, кивнув, поворачивается в поисках моего рта, но я отодвигаюсь.

– Оставайся тихой, будь умницей, и я тебя поцелую.

Она нетерпеливо несколько раз кивает снова, и это вроде бы не должно быть так просто, но это так. Плескающееся напряжение в ее взгляде тут же сменяется сосредоточенностью. Зато теперь, когда это сказал, я хочу ее рот больше всего на свете – влажный, приоткрытый и прижатый к моему, когда я в нее врываюсь.

Схватив ее сиськи, я посасываю кожу ее шеи, погружаясь в ее тело и чувствуя ее напряжение и капельки ее пота под своими губами.

Сдерживаясь изо всех сил, Лола по-прежнему не издает ни звука, дыша резко и поверхностно.

– Вот так, – говорю я ей. – Я тебя не слышу. А слышу только, как мы трахаемся.

Я люблю звуки, которые она издает, но прямо сейчас ее молчание означает гораздо большее. Эта беззвучная мольба в ее глазах – как признание, что она нуждается во мне, как в якоре, чтобы я помог ей сконцентрироваться на происходящем и только. Не на Лос-Анджелесе. И не на книге, которую она должна дописать. Я всегда догадывался, что она ищет во мне своего рода центр притяжения и спокойствия, но с уверенностью знать это сейчас, когда мы занимаемся любовью, – стягивает что-то плотным узлом у меня в груди.

Кожа Лолы светло-кремовая, а на фоне темных волос кажется еще бледнее. Ее хвост развязался, а пряди разметало по плечам, они скользят по соскам и доходят до нижней части ее груди. Верхняя губа и грудная клетка блестит от пота, а ее вагина сжимает меня так сильно… Она уже совсем близко. Ее дыхание ускоряется, когда мои толчки становятся сильнее, а я прижимаюсь зубами к ее скуле, чувствуя, как сходит на нет моя сдержанность, и рычу:

– Ни звука. Чтоб ни единого гребаного звука!

Найдя ее запястья, я удерживаю их у нее под спиной и глубоко погружаюсь в нее, потираясь именно там, где ей нравится. Она открывает рот еще шире, на лице написана почти боль, а затем все происходит, как в эффекте домино: она изо всех зажмуривается, запрокидывает голову и скрежещет зубами, чтобы сдержаться и не закричать. Ее тело стискивает меня изнутри серией диких интенсивных спазмов. Лола вспыхивает румянцем, а ее пульс становится просто безумным – но моя девочка не позволяет себе даже легкого вздоха.

Мою грудь распирает от гордости, и я впиваюсь в ее рот своим, трахая ее быстро и не глубоко, и, почувствовав свободу, она кричит от ощущения моего языка на ее. Зарывшись руками мне в волосы, она открывает глаза и не сводит с меня глаз.

– Так охуенно хорошо, – я слышу, как хриплю на каждом толчке, а от звуков секса – влажного скольжения, шлепков по коже и скрипа моего стола – я становлюсь еще тверже. – Блядь! – я не могу сдержаться и ору: – Мать твою!

Спасибо оживленному движению на улице и непрерывной суете в магазине, что приглушают наш шум.

«Сильнее, еще, скорей» – задыхаясь, просит она, вцепившись ногтями мне в шею. Она обхватила меня ногами, выступивший пот сделал нас обоих скользкими, и я крепко держу ее за задницу, чтобы притягивать к себе всякий раз, когда вонзаюсь так глубоко, как только могу, и наконец среди лихорадочных ударов кончаю с хриплым воплем. Под закрытыми веками бушуют вспышки света, по позвоночнику водопадом льется блаженство, а по всему телу прокатывается волна маленьких взрывов удовольствия.

Я обессиленно склоняюсь над ней, зубами прижавшись к шее, замедляя движения бедер и постепенно останавливаясь. Мой стол чудесным образом остался цел.

Крепко меня обнимая, Лола восстанавливает дыхание. Она не ослабляет хватку своих ног, не хочет отпускать меня, и черт, я тоже не хочу покидать тепло ее тела.

В комнате внезапно становится так тихо, как в вакууме. Мои вдохи кажутся слишком громкими и быстрыми. Лола падает вперед мне на грудь, и я обхватываю ее руками. В моих объятиях она ощущается такой хрупкой, стройной и нежной. Я же чувствую, что от меня не осталось ничего, кроме основных инстинктов – трахаться, дышать и спать – но мне удается остаться в вертикальном положении. Постепенно удовольствие ускользает, и я осыпаю поцелуями ее шею, остановившись вдохнуть и чтобы сказать, как охуененно хорошо это было.

Прежде чем я произношу хотя бы слово, я замираю и прислушиваюсь.

Нас окружает странная тишина, и я с беспокойством ощущаю, что это интенсивное спокойствие почти мрачное и безысходное, будто мир перестал существовать, пока мы погрузились в безудержный трах.

Взгляд Лолы встречается с моим, и нас осеняет практически одновременно.

Я закрываю глаза, ожидая, когда рванет.

– О чер…

Внезапно на весь магазин взвывает «Посыпь меня сахаром» Деф Леппард. И так громко, будто играет рядом с нами.

Я смотрю на Лолу, у которой все еще горят щеки от оргазма. Прикрыв рот ладонью, она сдерживает смех.

– Боже мой, – бормочет она.

А ублюдочный Джо начинает подпевать во все горло:

– «Женщина-разрушительница, могу ли я стать твоим мужчиной?»

Я наконец выхожу из нее, быстро стаскиваю презерватив и бросаю его в корзину для бумаг. И вместе мы начинаем одеваться: я натягиваю полуспущенные трусы и джинсы, затем футболку, Лола слезает со стола, поправляет юбку и поднимает лифчик с блузкой.

– «Теле-любовница, детка, продолжай ночь напролет!» – поет Джо.

Присоединившись, ему подпевают не меньше четырех голосов.

Лола застегивает крючки сзади, поправляет бретели, а потом закрывает лицо руками.

– О боже. Господи боже мой.

Музыка стихает, и Джо объявляет:

– Покажись, могучий жеребец!

Сквозь смех я кричу в ответ:

– Да заткнись ты, мать твою!

Помогаю Лоле с блузкой и слышу хохот за дверью. Завязав волосы в пучок, она говорит:

– Ну вот он, ответ на вопрос.

– Ты про звукоизоляцию? – спрашиваю я.

Она кивает, снова спрятав лицо в ладонях, но под ними я вижу улыбку.

– Отсюда можно как-то тайно улизнуть, или мы обречены на парад позора?

Мне снова смешно.

– Позора? Да меня будет распирать от гордости. От нашего секса едва не ломаются чертовы столы.

– Я серьезно.

Обхватив ее лицо ладонями, я целую ее.

– Прости, лапочка, но сбежать мы можем только через эту дверь и все равно прямо туда.

Лола кивает в моих объятиях и не сводит с меня глаз.

– Было хорошо? – тихо спрашиваю я. – Тебе понравилось стараться быть тихой?

– Очень, – шепотом отвечает она и целует меня. – Я не хочу в Л-А.

Я обнимаю ее крепче и чувствую ее дыхание на своей шее.

– Я тоже не в восторге от этой поездки.

Лола начинает дрожать, и я хочу отстраниться и посмотреть на нее, но она не дает, прижавшись к моему плечу.

– Посмотри на меня, – говорю я. – Дай мне попробовать этот вкусный рот.

Она запрокидывает голову и лениво скользит своими влажными и горячими губами по моим.

– Я люблю тебя, – произношу я.

Ее глаза с трепетом ресниц закрываются, а поцелуй становится глубже. И мне не нужно слышать от нее то же самое в ответ, потому что все это – ее язык тела, как она целует меня после моих слов, да даже сам факт, как она всем в магазине дала понять, что она моя – и говорит мне о таких же ее чувствах.

После еще десятка секунд, пока я спорю сам с собой, не взять ли ее снова, на этот раз на диване у окна, я отстраняюсь и целую ее в макушку, осторожно убирая ее руки со своей талии. Настало время столкнуться с неизбежным.

Подойдя к двери, я оборачиваюсь. Она вытирает поплывшую подводку под глазами и немного неуверенно поднимает большие пальцы вверх. После оглушительного скрипа дверной ручки, я открываю дверь, впуская порыв прохладного воздуха.

Мое сердце падает, когда я вижу Харлоу и позади нее Финна. Я ожидал Джо. Но никак не это.

– Ну и кто это тут? – интересуется Харлоу с расползающейся по лицу улыбкой. – Кроме двух моих любимых ботаников.

Я выхожу, изо все сил стараясь держать нейтральное выражение лица.

– А ты что, знаешь каких-то других двух ботаников?

Харлоу беззвучно пытается что-то сказать. И наконец ей это удается.

– И как давно вы… – Финн поднимает руку и закрывает ей рот буквально через миллисекунду после ее громкого продолжения на весь магазин: – трахаетесь?

– Примерно часов восемнадцать, – из-за моей спины появляется Лола, а я смотрю на ее, поражаясь самообладанию в ее голосе. Она обнимает меня за талию. – Хотя нужно учесть перерыв между 10 и 15 часами, пока мы работали.

Джо присвистывает у стойки, а потом снова утыкается в свою книгу, будто он тут ни при чем.

– Как насчет включить музыку на несколько минут пораньше? – ухмыляясь, спрашиваю его я.

Он смеется, не отрываясь от книги.

– Может, и стоило бы. Но в чем тогда прикол? Это тебе наказание, что так долго возился.

– И оставил его за главного, – говорит кто-то со стороны уголка для чтения.

– Вонг у доктора Стрэйндж… – напоминаю я ему. – Уж Вонг-то был командным игроком.

Джо поднимает на меня взгляд, изображая оскорбление.

– А вот это обидно, босс.

Приподняв брови, Харлоу выжидающе смотрит на Лолу.

– У тебя есть минутка, подруга? – интересуется она, сдерживая огромную улыбку.

Лола встревоженно смотрит на настенные часы за стойкой. Сейчас почти четыре, и я уверен, она думает о том же, о чем и я: разговор с Харлоу на эту тему вряд ли будет коротким.

– У меня есть немного времени. Но нужно собраться для Л-А, так что для пыток пойдем ко мне.

Повернувшись, она страдальчески смотрит на меня и встает на цыпочки, чтобы поцеловать на глазах у лучшей подруги – которая ахает – после чего шепчет:

– Увидимся в пятницу.

– В пятницу, – повторяю я и до последнего не отпускаю ее руку. Еще раз обернувшись на меня через плечо, Лола позволяет Харлоу выпроводить ее из магазина.

Финн наблюдает за их уходом со смесью веселья и беспокойства. Харлоу еще на тротуаре начинает взволнованно кричать.

– Итак, – произносит он, повернувшись ко мне.

Я улыбаюсь.

– Итак.

Приподняв бейсболку, он почесывает голову.

– Лола снова собралась в Л-А?

Моя улыбка становится шире. Я всегда могу рассчитывать на Финна, если ничего не хочу усложнять.

– На несколько дней.

– Ненавижу Л-А.

– Да ну? – с легким сарказмом спрашиваю я.

Он не обращает на это внимания.

– Вместо того чтобы потратить весь день на дорогу до встречи на другом конце города, можно все решить по телефону и оставаться дома.

– Ну, у них там идет работа над сценарием.

Он кивает.

– Тогда быть там удобнее.

Финн обходит стойку и заглядывает в мини-холодильник, который мы спрятали под ней.

– Уверен, Лола там со всеми разберется, – мне слышно, как он достает пару банок пива, после чего дает мне одну. – Так у вас все хорошо?

Я ухмыляюсь несколько секунд и молчу, после чего спрашиваю:

– Финн, ты что, сейчас задал мне личный вопрос?

Со смехом он отвечает:

– Забудь, – и громко открывает пиво.

– Да, все хорошо, – говорю я и открываю свое. – Охуенно хорошо.

– Значит, вчера вечером… – он оставляет вопрос повиснуть между нами.

Это самое большое любопытство, что бывает у Финна.

– Ага.

Эта новая реальность – что Лола моя – заставляет меня чувствовать себя так, будто я пробежал марафон.

– Наконец-то, мать вашу, – говорит Финн, слегка приподняв одну бровь.

Я смеюсь и делаю глоток.

– Ты когда-нибудь делал паузу и думал, насколько все это дико?

Приподняв подбородок, она спрашивает:

– Ты про жен?

– Ну да. Я про время, прошедшее от Вегаса до сегодняшних дней.

– Часть меня подозревает, что Харлоу все подстроила, – говорит он. – Не удивлюсь, если выяснится, что это она подсунула каждому из нас инфу про «Разъезжай и Сооружай» несколько лет назад.

– До чего продуманная афера, – подняв в его сторону банку пива, замечаю я. – И как поживает уважаемая миссис Робертс?

Он усмехается.

– Спятила. Сейчас, наверное, применяет над Лолой допрос с пристрастием.

Я предполагаю, что это явное преуменьшение, но уж с кем Лола и может справиться, так это с Харлоу.

– Хорошо быть мужиком, – замечаю я. По магазину разносится приглушенное эхо от звона наших банок друг о друга.

Лола

Конечно, я была готова, что Харлоу устроит мне допрос, но чего никак не ожидала, так это уже ждущих нас в квартире Миа и Лондон. В голове муть от предстоящей поездки, секса и от дедлайна в моем календаре; и кажется, я не найду незадействованную часть мозга для предстоящего разговора.

Растерянно моргая, я смотрю на трех женщин у меня дома.

– Я написала им смс, – со взмахом руки объясняет Харлоу. – В разгар трахофеста. После того как ты кончила – как я поняла – но до того как кончил Оливер.

– Ты устроила общий сбор, потому что я занималась сексом с Оливером? – накрыв лицо ладонями, я бормочу: – О боже.

Покачивая головой, Харлоу убирает мои руки от лица.

– Я просто рада, что тебя наконец отымели.

– Харлоу, – оттаскивая ее от меня, встревает Миа. – Не смущай ее.

– Говорит девица, которая сегодня еле ходит.

Не обращая на нее внимания, Миа вталкивает меня в квартиру. Хотя все верно: Миа ковыляет. Но дело не в ее ноге, Харлоу ни за что не стала бы ее поддразнивать этим. Миа движется, как старушка или беременная на очень, очень большом сроке.

Будто ее спина вот-вот разломится пополам.

– Что это с тобой, Бланш? [имеется в виду Бланш Деверо, главная героиня ситкома «Золотые девочки», сюжет которого сосредоточен вокруг четверых пожилых подруг – прим. перев.] – ухмыляясь, интересуюсь я.

– Ш-ш-ш, – отмахивается она от меня.

Мы усаживаемся в гостиной, Миа с Лондон на диване по обе стороны от меня, а Харлоу на журнальном столике передо мной.

– Самое главное, что нужно обсудить, – драматическим тоном начинает Миа, – это как мы тебя подвели.

Повернувшись к ней, Харлоу уставилась на нее в радостном изумлении.

Я отодвигаюсь от Миа и скептическим взглядом окидываю их троих.

– Чего-чего?

– Все это время, – говорит Миа и подносит свою изящную руку к шее, – у тебя развивались отношения с Оливером, и стоит признать: ты не рассказывала нам обо всем этом, потому что мы редко виделись. А ведь мы подруги.

Я уныло смотрю на нее.

– Ты что, пассивно-агрессивный тролль?

Харлоу с Лондон кивают.

А Миа энергично мотает головой.

– Мы просто были слишком заняты.

– Ну да, ты ж покупала дом, балда.

Миа с улыбкой соглашается.

– Я целыми днями так была занята с документами, что некогда было взять трубку, балда.

Я со смехом откидываюсь на спинку дивана.

– Это просто произошло.

– Ну да, и ни секунды на раздумья, – невозмутимо замечает Харлоу.

Кивнув, Миа говорит:

– Это так похоже на нашу Лолу. Столько спонтанности.

– Нет, я имею в виду, вчера вечером… – начинаю я.

– Вчера вечером вы, ребята, впервые флиртовали друг с другом, а потом – бах! И секс? – спрашивает Харлоу и кивает, будто она уже знает правильный ответ.

– Вы просто три жуткие шлюшки, – усмехаясь, заявляю я. – А мне пора собираться.

Встав с дивана, я направляюсь в свою комнату.

– Но нам по-прежнему нужны подробности, – кричит Миа и идет за мной следом.

Подробности.

Моя голова только ими и забита. В ней нет никого и ничего, кроме Оливера. Я хочу вытатуировать на коже каждую подробность: очертания его рта во время его оргазма, мягкое прикосновение его пальцев к моим плечам, когда они скользили к моим волосам, как приподнимались и опускались его плечи от движений во мне.

– Было хорошо.

Стоя на пороге комнаты, Харлоу хмыкает, наблюдая, как Миа и Лондон расположились на моей кровати.

– Он вломился в твое влагалище и – судя по звукам – чуть не разломал мебель, и это было просто «хорошо»?

Я поднимаю голову от ящика в шкафу, откуда доставала одежду.

– Ты не могла бы не произносить слово «влагалище»?

– Это великолепное слово, – спорит она. – И ты должна гордиться…

– Господи, я уверена, мои женские прелести просто невероятны, – перебиваю ее я и отворачиваюсь, чтобы продолжить собираться, – но это не великолепное слово. Великолепное место, да. Но слово – просто жуть.

– Да, нужно придумать получше, – соглашается Лондон. – Хотя лично мне нравится киска.

– Но мы не станем называть свои киски так же небрежно, как парни свои члены, – настаивает Харлоу.

– А это разве плохо? – спрашивает Миа. – Может, нам стоит быть с ними чуть небрежнее?

Харлоу выглядит оскорбленной.

– Ну, например… лазейка, – Лондон обеими руками показывает себе между ног и оглядывает всех в поисках поддержки. – Типа это моя «лазейка».

– Может, лучше что-нибудь другое, не рифмующееся с одноглазой змейкой? – предлагаю я.

– Ой, – весь энтузиазм Лондон тут же испаряется. – Это так странно. Я даже не сообразила. Честно говоря, давно не думала об одноглазых змейках.

– Как новый дом? – спрашиваю я Миа, меняя тему. Затем застегиваю сумку и ставлю ее рядом со столом.

Она пожимает плечами и блаженно улыбается.

– Безумно красивый. Вчера получили ключи.

– И ночевали там? – уточняю я.

Она кивает.

– Там еще ни мебели, ни электричества. Внутри холод собачий, и Ансель голым нарезал несколько кругов по дому, прежде чем атаковать меня прямо на деревянном полу гостиной, – она хватается за поясницу и морщится. – Я в свои двадцать три старовата для секса на полу? Как-то надеялась на бóльшую долговечность.

– Что ж, это объясняет, почему ты согнулась в три погибели, – замечаю я.

Лондон вздыхает.

– Я бы занялась сейчас сексом хоть на отвесных скалах.

Я даю ей пять, но она тут же хватает меня за руку и сильно шлепает по ладони.

– Погоди-ка. Я забираю назад свои пять. У тебя вчера был мега-трах. И еще сегодня.

– В последний раз такое у меня было почти год назад! – не соглашаюсь я. – И я еду в Л-А, где буду три дня без мега- и даже просто траха. Так что давай-ка все же пять.

Лондон вяло касается моей ладони, а при упоминании о Л-А мы вчетвером погружаемся в молчание. Эта тишина говорит, что они закончили надо мной издеваться. Но раз все остаются на своих местах, мне понятно, что они никуда не уйдут, пока наконец не услышат подробности.

Поэтому я рассказываю, что могу.

Рассказываю, как я его рисовала и как после этого ослабла напряженность. Что мои чувства начали расти в геометрической прогрессии, едва я их просто признала. Выкладываю о том вечере обнимашек у него дома, о вечеринке в Лос-Анджелесе и о баре после нее. Об откровенном признании Оливера, что он в меня влюблен.

Давление у меня внутри так сильно нарастает, что трудно сделать глубокий вдох.

Харлоу прижимает руку к своей груди.

– Он так и сказал?

Я киваю, покусывая ноготь, и отвечаю:

– Так и сказал.

– И не занялась с ним сексом в ту же ночь? – уточняет Миа.

– Тем более в отеле, – добавляет Харлоу, в ужасе от моей упущенной возможности.

Это становится уже чересчур, я чувствую, как сильно сказалась на моей жизни эта многомесячная тоска по Оливеру.

– Это слишком важно для меня, – говорю я.

И мои глаза неожиданно наполняются слезами.

Оттолкнув удивленную Харлоу, я несусь в ванную и закрываю за собой дверь.

– Что… – я слышу, как говорит Лондон.

А Харлоу тихо бормочет:

– Понятно.

Я слышу ее тихий стук в дверь, пока ополаскиваю лицо прохладной водой и вытираю мягким полотенцем.

Дыши.

Это просто все и сразу, – говорю я себе. – Дыши.

– Лола?

– Просто дай мне пару минут.

Не знаю, откуда у меня этот мрачный страх. Кровь то холодная от ужаса, то горячая от восторга, – это чередование просто сводит с ума. Все хорошо. Мы в порядке. Тогда почему у меня такое чувство, будто я в руке пытаюсь удержать ураган?

Я расчесываю волосы и снова собираю их в аккуратный хвост. Подкрашиваюсь. Уставившись на себя, я стараюсь не волноваться, что отражающаяся в зеркале женщина непременно все испортит.

– Лола, – шепчет Харлоу через дверь. – Лола. Это ничего, что ощущается так интенсивно. Оливер никуда не денется.

***

Машина останавливается у Four Seasons в Беверли Хиллз, водитель достает из багажника мою скромную небольшую сумку и любезно улыбается, когда я ему оставляю в качестве чаевых единственную жалкую десятку, что была у меня из наличных.

Я вздрагиваю, когда посыльный одновременно со мной тянется к сумке, после чего мы оба хором извиняемся. Его улыбка сочувственная, и он кивает в сторону роскошного входа в отель. Должно быть, я выгляжу, будто коматозник: толком не выспавшаяся предыдущей ночью, я дрыхла, как насосавшийся молока младенец всю дорогу от Сан-Диего. Но даже с приходом сумерек и наличием манящей кровати в моем номере, к сожалению, я знаю, что буду на ногах еще несколько часов.

Номер уже оплачен, и с ключом в руке я поднимаюсь наверх. Роскошный люкс оформлен в нейтральных тонах с яркими цветами в вазе на столе. Огромная двуспальная кровать занимает максимум пространства спальни, а сквозь приоткрытые французские двери, ведущие на балкон, виден горизонт Лос-Анджелеса.

Он очень красивый, а грядущие дни обещают быть захватывающими, но у меня сосет под ложечкой. Как бы отчаянно это ни звучало, но мне не нравится идея несколько дней быть вдали от Оливера. У нас все только началось, и еще не время даже для коротких расставаний.

Беру телефон, чтобы ему позвонить, и вижу два пропущенных звонка от моего редактора, три от Бенни и один от Оливера.

Первым я прослушиваю сообщение Оливера, пока иду в ванную, попутно раздеваясь. Мне нужен душ, еда в номер и полноценный сон.

«Привет, лапочка. Уже соскучился. Надеюсь, дорога была легкой. Сегодня собираюсь поужинать с нашими. Тебя там будет не хватать. Позже тоже, – он понижает голос: – Не хочу сегодня спать один в своей постели. Хочу там тебя и верхом на мне. Лола, я спятил. Позвони, когда приедешь, и мы с тобой поиграем. Я люблю тебя».

Я слушаю запись снова и снова, пока не включаю воду и с улыбкой не вспоминаю каждое его прикосновение, забыв о других сообщениях, мигающих красным на экране телефона.

***

Машина забирает меня у входа в отель на следующий день в девять утра, и по дороге через центр Л-А я глазею в окно. Вчера после душа я перезвонила Оливеру, и мы разговаривали три часа, пока не охрипли от усталости. Внезапно мне хочется иметь его и наше фото – чтобы смотреть на него вместо однообразия зданий, тротуаров и габаритных огней машин впереди.

Но когда я достаю телефон, чтобы посмотреть, какие у меня вообще есть фотки, на экране мигает уведомление о еще одном звонке Бенни.

– Блин, – еле выдыхаю я, большим пальцем чувствуя, что телефон был поставлен на беззвучный режим с момента приезда из Сан-Диего. – Блин, блинский блин! – я забыла, что он звонил. И даже не прослушала его сообщения.

«Лола, это Бенни, перезвони».

«Лола, милая, я только что разговаривал с Эриком. Он ждет, когда ему пришлешь рукопись».

Мой редактор? Что?

«Привет, Лола, это Эрик. Набери мне. Как успехи с «Майским Жуком»? Нужно вычитать, что уже есть, и обсудить, понадобится ли тебе дополнительное время».

– Дополнительное время? – вслух повторяю я. Водитель тут же смотрит на меня в зеркало заднего вида. А я трясущимися руками открываю приложение с календарем.

Я не могла перепутать сроки.

Просто не возможно, чтобы я перепутала сроки.

Ищу и быстро моргаю. Я вроде бы знаю о сроках по книге на следующей неделе – все время себе напоминаю, что пора доделать – но в календаре ничего нет. Прокручиваю вперед на одну неделю, две, три… Ничего. Пролистываю назад эту неделю, предыдущую. Тоже ничего.

Водитель подъезжает к офисам студии, и, рассеянно поблагодарив, я выхожу из машины. Руки становятся влажными от пота. Со страхом где-то в животе открываю календарь на две недели назад. С пометкой на среду там красуются слова:

Сдать «Майского Жука» Эрику.

Это было две недели назад.

У меня готово всего семнадцать панно для следующей книги, а срок сдачи был две недели назад. Теперь я понимаю, почему Эрик писал мне на почту, как обычно, перепроверяя. И теперь понятно, почему Бенни нервничал о книге, как о своей собственной. Никогда в жизни я не запарывала дедлайны – даже такие незначительные, как домашние задания по математике.

Я выбегаю из здания и хотя понимаю, что опаздываю на встречу с Остином и Лэнгдоном, но больше ждать не могу. Бенни на мой звонок не отвечает, и я оставляю ему бессвязное сообщение, истерически пытаясь объяснить произошедшее: что я внесла уведомление в календарь и почему-то запомнила, что это будет в марте, а не в феврале, и пусть он позвонит Эрику и все объяснит, и пожалуйста, пусть скажет, что мне нужно еще время, и я никогда больше о таком не попрошу, и все это полностью моя вина.

Приходит сообщение от Оливера: «Удачи сегодня!» – и моя паника возрастает в разы. Я понятия не имею, как собираюсь сегодня сосредоточиться хоть на чем-нибудь, зная, что так мощно облажалась.

– Доброе утро, Лолс! – окликает меня Остин откуда позади, и, оглянувшись, вижу, как он не спеша направляется со стороны многоуровневой парковки по соседству.

Он широко улыбается, и я бросаю телефон в сумку, все еще дрожа.

– Доброе утро.

Когда, приблизившись, он видит мое лицо – а я не сомневаюсь, что выгляжу бледной и тревожной – то хмурится и притворно сварливо смотрит на меня.

– Ты сегодня не выглядишь крутышкой, готовой надрать всем задницы.

– Просто я сейчас поняла, что пропустила…

Остину на самом деле плевать. Он уже проходит мимо, кивком показывая идти за ним.

Оттянув ворот блузки, чтоб хоть немного охладиться и успокоиться, я вслед за ним иду в здание. И черт бы побрал: на моей синей блузке подмышками уже проступили большие следы от пота. И они явно станут еще больше. Моим первым порывом было желание позвонить Оливеру и обо всем рассказать, после чего расслабиться, когда он спокойно уверит, что все нормально, и предложит вариант, как мне поступить.

– Лэнгдон скоро будет, – говорит мне Остин. – О чем ты говорила? Пропустила что-то?

– Ох, – отвечаю я, стараясь идти в ногу с его быстрыми шагами, пока мы идем к лифту. – Мне нужно было кое-что отослать редактору.

Я чувствую, как голова идет кругом, когда вытаскиваю телефон проверить, нет ли звонка от Бенни.

– Упс, нет-нет, никаких гаджетов! – говорит он и указательным пальцем нажимает на кнопку наверху моего телефона. – У нас сегодня миллион дел, – наклонившись ко мне, он добавляет: – И нет ничего более важного, верно?

***

Остин ведет меня в конференц-зал и вручает распечатанную копию сценария – как мне показалось на первый взгляд – а это значит, что у меня есть полчаса просмотреть его до приезда Лэнгдона.

– Он застрял в пробке, – говорит Остин, хмуро глядя в свой телефон.

– Я еще даже не читала…

– Не волнуйся, – мягко перебивает меня он. Обходит стол и садится рядом. То, как искренне он поморщился, говорит мне, что он знает, насколько все это для меня тяжело. Просто обычно трудно сказать, на моей ли он стороне. – У нас есть целый день на внимательное изучение. Клянусь, Лола, у тебя будет сколько угодно времени на работу с этим сценарием.

К тому моменту, как приезжает Лэнгдон, и мы втроем рассаживаемся вокруг стола, я исписала блокнот малопонятными и хаотичными заметками про первые сцены. Рукопись передо мной – одна из самых захватывающих вещей в моей жизни, но я не могу как следует погрузиться в процесс. Мое внимание перемещается с «Майского Жука» к Оливеру и обратно – то с облегчением, то с тревогой. Но Лэнгдон с Остином ориентируются в сценарии очень хорошо, так что даже без учета паники из-за дедлайна и одержимости Оливером, который не выходит у меня из головы, я чувствую себя так, будто пытаюсь догнать машину на дороге, когда стараюсь не потерять нить разговора.

Мне просто нужно сосредоточиться. И у меня не получится посмотреть, звонил ли мне Бенни или Эрик. Так что нужно просто пережить этот день.

Просто продержись день.

Просто продержись…

– Ну так что, Лола, – в мою усердную работу по сохранению спокойствия врывается Остин, кончиком ручки почесывая голову. В тихом зале хорошо слышен этот звук. Я провожу ладонями по голым рукам, задаваясь вопросом, зачем так сильно включили кондиционер. – Мы думали о первой сцене, – продолжает он. – Куинн вполне себе может возвращаться и из библиотеки, а не просыпаться у себя в постели.

Я пробегаю взглядом по своему списку вопросов и вижу, что тут у меня нет никаких замечаний. Я на самом деле люблю первую сцену.

– Но в библиотеке не так пугающе, чем когда она просыпается и видит его, – не соглашаюсь я.

– Я просто не уверен в расположенности зрителей к Рэйзору, стоящему в спальне восемнадцатилетней девушки, – замечает Лэнгдон.

Я уставилась на них обоих.

– Особенно если учесть, что Куинн пятнадцать.

Остин поднимает взгляд на Лэнгдона, и я замечаю его едва заметное покачивание головы.

– Давайте сначала сосредоточимся на этой сцене и решим, библиотека ли или спальня.

– Зрители и не должны быть расположенными к Рэйзору в начале, – мне что, действительно нужно это объяснять? Я чувствую, как мой прежний стресс сменяется новым, будто кто-то подлил масло в огонь. – Он изуродован шрамами, у него острые, как ножи, зубы. Он не похож на героя, потому что в начале истории он и не такой.

Остин пускается в объяснения о том, как важно зрительское доверие и верное первое впечатление, и использует столько профессионального сленга, что через несколько минут мой мозг начинает отвлекаться и вместо происходящего думать –

об Оливере в его кабинете,

как он сказал мне быть тихой,

как он будто бы знал, что при мысли об отъезде на эти три дня я была близка к панике,

насколько сильно он уже меня любит и как доверяет, что я его правильно пойму,

и как сильно он мне нужен прямо сейчас, с направленным на меня взглядом и помогающий мне справиться со всем этим, шаг за шагом.

– …так что вопрос на самом деле в том, чтобы буквально схватить их за шкирку и орать в лицо, что они обязаны полюбить Рэйзора, – продолжает Остин, – причем независимо от того, что тот делает. И да, прямо в первой сцене. Это потом поможет им простить его за последующие действия.

Я киваю, а в голове каша. В том, о чем он говорит, вроде бы есть смысл.

Но при этом и ни капли нет.

И, блядь, я понимаю, что пропустила бóльшую часть его пояснений, но я не могу не начать спорить.

– Просто я считаю…

Тяжело вздохнув, Лэнгдон раздраженно смотрит в сторону Остина.

– У нас на это нет времени.

– Нет-нет, – отмахнувшись от Лэнгдона и обаятельно улыбаясь, говорит Остин. – Пусть говорит.

Я с трудом нахожу слова, несколько долгих мучительных секунд внезапно пытаясь вспомнить, о какой именно сцене мы вообще говорим.

– М-м…

– Начало… – терпеливо подсказывает Остин.

Несколько раз кивнув, я продолжаю:

– Я предпочитаю, чтобы все осталось, как в книге.

Лэнгдон насмешливо бормочет себе под нос:

– Ну вот и сюрприз.

Я резко поворачиваюсь к нему.

– Прошу прощения? – мое сердце бьется так сильно, что я начинаю дрожать. – Разве это не адаптация книги? Я не одну неделю редактировала эту сцену, чтобы все было правильно.

Лэнгдон саркастически улыбается.

– Сколько тебе лет? – наклоняясь вперед и облокачиваясь на локти, спрашивает он.

Я сажусь.

На панно изображена девушка с канистрой бензина, держащая в руках спичку.

– Двадцать три.

– Двадцать три, и ты написала книгу, которая кому-то понравилась. Ну а теперь ты все стала понимать в Голливуде, – щелкнув пальцами, он откидывается на спинку кресла. – Честно говоря, не понимаю, зачем я здесь.

Температура моей крови превысила кипение. Что он сейчас сказал?

– Я тоже не понимаю, зачем, – наконец выдаю я подрагивающим голосом. – Тебе сорок пять, и ты написал только один адаптированный сценарий для крупного фильма, собравшего в прокате меньше одиннадцати миллионов. Наш бюджет в десять раз больше.

Лэнгдон делает глубокий вдох, от чего становится похожим на дракона, который вот-вот изрыгнет пламя.

– Я занимаюсь инди-фильмами, и это перспективная ниша, которая позволяет мне…

Остин пытается засмеяться, но получается резкий вопль.

– Лэнгдон, остановись. Не звезди. Лола просто говорит, как чувствует. Это все для нее в новинку, – он поворачивается ко мне и успокаивающе говорит: – Что-то из этого – и да, я понимаю, насколько это трудно – ты должна доверить нам. Мне. Лэнгдону. Доверить процесс. Как думаешь, сможешь? – он кивает и улыбается, будто я уже согласилась.

Я же потрясенно смотрю на него.

– Превосходно, – заявляет он. – Мы самую-самую малость изменим первую сцену, и бах! На экранах появится созданный тобой мир!

***

Остаток встречи был таким же ужасным. Лэнгдон наконец справился со своим раздражением, но вся моя история оказалась порезанной на перемешанные между собой куски. Исчезли диалоги, которые я так люблю. В сценарии стали красоваться сцены, которые мне и в голову бы не пришло включить в книгу. Не то чтобы я сильно трясусь над своей работой, но так много изменений просто не имеет смысла. И мы будем продолжать делать это и завтра. И послезавтра.

Я заказала еду в номер и переоделась в пижаму, когда на часах еще не было и восьми вечера. Эрик позвонил во время нашего короткого перерыва на ланч, и мы договорились созвониться еще раз в пятницу, когда поеду домой. Судя по голосу, он вроде не собирался меня прикончить. Но я знаю, что по приезде затаюсь в своей писательской пещере.

Черным безжизненным пятном в центре мягкой кровати лежит мой телефон. Мне хочется позвонить Оливеру и попросить его поболтать со мной, чтобы отвлечься от этого вымораживающего безумия, но воздух при каждом моем вдохе проходит только полпути по горлу и тут же спускается обратно.

Он нужен мне здесь. У меня список дел длиной в пять километров, но от одиночества я чувствую беспокойство. Такая сильная потребность в нем – и так скоро – кажется настоящим помешательством. Большую часть дня вместо работы над сценарием я провела в желании вернуться в Сан-Диего.

Но я не хочу разговаривать с Оливером по телефону, потому что чувствую панику, которую нереально толком сформулировать: по поводу нас с ним, книги, фильма, всего происходящего в целом… И по этой же причине я не могу написать ему смс, ведь уложить эту бездну в несколько слов на экране маленького гаджета – банально и нелепо. Я настолько странно и безрассудно скучаю по нему. Меня тянет уехать отсюда и быть этой ночью с ним. Оливер нужен мне в этом номере, и я точно знаю: он тут же, не раздумывая, приедет сюда, стоит мне только попросить. Успокоит меня, рассмешит, и его подначивания сведут мое помешательство на нет. Отвлечет какой-нибудь ерундой: пушистой штучкой, надевающейся на кончик ручки, яркой пластмассовой слинки. [«шагающая» пружинка-игрушка – прим. перев.] Чем-нибудь дурацким и бесполезным.

Но если он поедет сюда, то будет в дороге один, причем поздно. А люди любят выпить. Они часто неосторожны. Часто за рулем говорят по телефону и пишут смс. А от Сан-Диего ехать больше двухсот километров.

От входящего сообщения вибрирует телефон, и я на экране я вижу его имя.

«Как все прошло?»

Беру телефон и начинаю набирать с десяток различных ответов, но удаляю каждый. Бросив в итоге его на кровать, я выключаю телевизор и иду в душ. После чего беру блокнот, следующие несколько часов провожу за самыми худшими зарисовками, что когда-либо делала, и швыряю его на кровать. Был ли успех «Рыбы Рэйзор» счастливой случайностью? Я начала его создавать в пятнадцать лет, и мне понадобилось три года, чтобы закончить. Следующие два ушли на редактуру и еще два на подготовку к публикации. Как я вообще думала написать следующую книгу во время вечных поездок, работой над фильмом и влюбленности?

На панно изображен грызущий все на своем пути монстр.

Я выжата, как лимон, но ум и не собирался останавливаться. Тогда, покопавшись в сумке, я нахожу снотворное. Эти маленькие белые таблетки всем своим видом словно бросают мне вызов.

Я даже толком не почувствовала, как одна скользнула вниз по горлу. От объемного и пустого мир сужается до размеров точки, где я в руке держу карандаш. Линия удлиняется и выходит за пределы листа, а мои веки резко, как срубленные деревья в лесу, закрываются.

***

На следующее утро у входа в здание меня встречает Остин огромной кружкой кофе в руках.

– Подумал, тебе понадобится, да? – спрашивает он, попивая свой крошечный эспрессо.

Я улыбаюсь и, поблагодарив, беру кружку. Внутренне вздрагиваю: он дает понять, что сегодняшний день будет длиннее и труднее вчерашнего? Или же мне просто нужно быть сосредоточенной, и он решил, что кофе тут в самый раз?

Следуя за ним к лифтам, я слушаю его короткий разговор по телефону. Как только подъезжает лифт, он отключается, и вместе с толпой мы входим в кабину.

– Хочу, чтобы ты знала: Лэнгдон действительно чувствует дух твоей истории, – слишком громко для такого замкнутого пространства произносит Остин.

– Конечно, – мне хочется поговорить об этом с Остином – плюс убедиться, что мы вовремя закруглимся, и я успею поработать в отеле – но только не в переполненном лифте.

– И я понимаю, что та тема с возрастом стала камнем преткновения…

– Именно, – тихо отвечаю я.

– Но у Лэнгдона отменное чутье на кино, он знает, что будет иметь успех, а что нет. Мы не можем показать по большей части мужской зрительской аудитории пятнадцатилетнюю героиню.

Все вокруг притихли и явно ждут, что я отвечу.

– Ну и зря, – замечаю я, и позади кто-то фыркает. Трудно сказать, была ли это поддержка или насмешка. – Хотя той же Натали Портман в «Леоне» было двенадцать, и многие нюансы отношений Рэйзора и Куинн позаимствованы оттуда.

Лифт останавливается на нашем этаже.

– Ну, в свое время были, конечно, обсуждения сексуальных нюансов их отношений, – замечает он.

Я уже открываю рот высказать свое мнение – о больном воображении людей, кто находит то, чего нет, и что между Матильдой и Леоном не было никаких сексуальных отношений – как раздвигаются двери, и Остин выходит из лифта.

– Секс хорошо продается, – бросает он через плечо. – Не зря так говорят.

– Росомаха тоже, – громко кричу ему вслед я, хотя знаю, он слышит меня, даже когда листает что-то в телефоне. – Он обучал молодых девушек, но по отношению к ним не позволял себе ничего мерзкого.

Остин игнорирует мои слова, и мы идем в тот же конференц-зал, где были вчера. Через стеклянную видно, что Лэнгдон уже на месте, разговаривает и смеется с каким-то мужчиной – чуть старше его, но стройнее, с седыми висками и в очках в широкой оправе.

– О, отлично, они оба здесь, – говорит Остин и толкает дверь. – Лола, это Грегори Сент-Джуд.

Мужчина встает, поворачивается и с осторожностью смотрит на меня.

– Наш режиссер, – добавляет Остин.

Я пожимаю ему руку. Он ниже меня ростом, но приветствует меня крепким рукопожатием и дружественным кивком, после чего снова садится рядом с Лэнгдоном.

– Моего отца тоже зовут Грег, – замечаю я, как надеюсь, с приветливой улыбкой.

Он напряженно отвечает:

– Вообще-то, я предпочитаю Грегори.

– Да. Конечно.

Это хреново. Я и так чувствую себя неуверенно после неудачного разговора с Остином, а теперь я словно Рэйзор – представитель совершенно иной версии этого мира. Я откашливаюсь, пытаясь сдержать смешок при этой мысли.

Кладу телефон на стол, и тут меня накрывает острое желание позвонить Оливеру, чтобы рассказать ему об этом. Услышать его голос и попробовать на вкус нормальную жизнь.

И вот так я словно ломаю печать и впускаю поток до этого момента убранных подальше мыслей.

Со вчерашнего вечера я ему не писала, кроме кучи смайликов с сердечками утром и «SOS. С Л-А все странно».

Но он ответил:

«Дрых без задних ног. Кажется, это результат недостатка сна? Набери, как закончишь сегодня».

Но мне этого недостаточно. Я быстренько еще раз обдумываю идею его приезда сюда, чтобы провести эту пару ночей вместе. Но смогу ли я сосредоточиться, когда он будет так близко? И даже если так, когда я вообще буду работать?

– Лола? – зовет меня Остин, и я замечаю, что, оказывается, уставилась на экран телефона, и, кажется, он окликает меня не в первый раз.

– Прощу прощения. Я просто… – я с улыбкой выключаю телефон. – Итак. С чего начнем?

Он устало улыбается.

– Страница шестьдесят.

Лола

Днем в пятницу Оливер стоит у моего дома, когда черная машина подъезжает к тротуару. Открыв мне дверь, водитель достает из багажника мою маленькую сумку и отказывается от чаевых.

– Те все покрыли, – с улыбкой говорит он.

Я падаю духом – ведь на этот раз я заранее подготовилась. Засовываю двадцатку обратно в карман и поднимаю взгляд.

По ночам на телефоне я включала бесшумный режим, днем лихорадочно пыталась оставаться вовлеченной в обсуждения, а с Оливером разговаривала всего пару раз за последние два дня – суммарно где-то минут десять – и моя реакция на него сейчас именно такая, как я и ожидала. На нем темно-синие джинсы, темно-красная футболка и синие конверсы. Прядь волос свисает на лоб. А стекла очков не скрывают сверкающие голубые глаза. Его улыбка, когда он прикусывает уголок губы ровными белыми зубами, – как десяток глотков свежего воздуха.

Он делает шаг ко мне, и я устремляюсь в его объятия, изо всех сил прижимаясь к нему, когда он так стискивает меня, что мне становится нечем дышать. Его рот путешествует от моего виска по щекам к губам, которые он осыпает множеством поцелуев, требовательно скользя языком внутрь.

Руки нетерпеливо поглаживают мою талию, бедра, попу, а по губам скользят его слова, как он скучал, очень скучал, безумно скучал по мне.

Мне хочется подняться наверх, заняться любовью и утонуть в нем. Но на часах почти семь, и нас ждет ужин с папой. Оливер со стоном отстраняется и кивает в сторону своей припаркованной машины. Переплетя наши пальцы, он ведет меня к пассажирской двери.

– Готова?

Я киваю.

– Нет.

Он смеется и открывает мне дверь.

– Поехали.

***

Кажется невероятным, но у меня еще не было таких неловких моментов в общении с отцом. Даже когда он вернулся домой с войны, и мы сидели друг напротив друга за завтраком, оба не в состоянии думать ни о чем, кроме его жутких ночных кошмаров и криков посреди ночи от образов войны, что не уходили из его головы. Даже когда ушла мама, и он потерял остатки рассудка во флаконе с таблетками, а я тащила его в постель, давала попить и слушала бесконечные рыдания. Даже когда он пришел ко мне в комнату, пока я делала домашнее задание, и признался, что нуждается в помощи. У нас бывали трудные времена – даже суровые – но еще никогда не было неловко.

Это начинается еще в момент, когда мы паркуемся у обочины, а папа ждет на крыльце с улыбкой на все лицо.

До этого момента я не задумывалась о том, что в свои двадцать три еще не приводила домой парней.

Едва мы подходим, я понимаю, что это будет именно настолько ужасно, насколько предполагала: его улыбка практически достигает ушей, когда он с резким звуком хлопает Оливера по спине.

В непринужденной улыбке Оливера сверкает веселье.

– Привет, Грег.

– Сынок! – приветствует папа.

В животе все скручивается в узел.

– Пап, не надо.

Он смеется.

– Что не надо, Лорелей?

– Не превращай вечер в странный.

Он уже качает головой.

– В странный? С чего это? Только потому, что поприветствовал тебя и твоего парня? Твоего бойфренда. Твоего…

Я рычу на него, перебивая на полуслове.

Он приносит диск Барри Уайта и ведерко льда с бутылкой шампанского.

– За счастливую пару!

Смешок Оливера – один короткий всплеск веселья, всегда такой не напряжный и никогда никого не заставляющий ощущать неловкость. Он забирает бутылку из рук Грега.

– Не лишай меня этого удовольствия.

– Не думаю, что стану тут спорить, – шутит папа.

Я закрываю глаза рукой. Что они оба так дружат – это и хорошо, и плохо одновременно.

На панно изображена девушка, подбросившая тяжелую сковородку в воздух и тихо вставшая под ней.

Шлепнув каждого по плечу, я прохожу мимо них.

– Если я вдруг понадоблюсь на этом фесте тешащих эго, буду на заднем дворе.

– А как же бокал Шампанского В Честь Новых Отношений, Лола? – окликает меня папа, но я уже прошла через кухню и вышла на бодрящий воздух.

Там великолепно. Лозы маракуйи обвивают забор, отделяющий наш двор от двора Тупиц, и от которого их старое дерево склоняется на нашу сторону. Летом в его ветвях кружит так много пчел, что я всегда представляла, что они сообща смогут поднять дерево, забор, весь двор и дом так же легко, как оторвать наклейку от бумажной основы. А когда маракуйя созревает, она с тихим шлепком падает на жесткую землю. Я закрываю глаза, вспоминая, как жужжали пчелы над головой, когда карабкалась по лозам нарвать спелых плодов.

Я ощущаю себя так, будто все эти дни не дышала, а сейчас, вдали от Л-А, наконец могу. И замечаю сжатость в горле именно тогда, когда чувствую облегчение, будто разжимается стиснутый кулак. Хотя напряжение из живота никуда не девается: мне еще так много нужно сделать.

Сценарий не дописан, а Остин с Лэнгдоном поставили его под угрозу, дав мне отредактировать совместно придуманный вариант при условии, что я не вернусь к оригинальной версии там, где уже все обсудили. Эрик дал мне две недели на завершение «Майского Жука», что потрясающе, потому что сразу после этого я уезжаю в очередной промотур книги и вернусь через неделю, как раз к первому съемочному дню с участием главных актеров. Мне еще никогда не приходилось управляться со столькими делами одновременно, постоянно переключая голову с фильма «Рыба Рейзор» на книгу «Рыба Рэйзор», а потом на книгу «Майский Жук» и снова по кругу. Все это настолько сложно, я будто заново учусь писать. И еще ощущаю себя резервуаром с медленно вытекающей водой.

Со стороны дома слышен низкий голос Оливера, смех папы и звук выскочившей из бутылки пробки. Несмотря на свои беспокойства, прикусываю губу и улыбаюсь при звуке их голосов и беспечного тона. Когда они рядом – это слишком, но я, зная такое за папой, все равно привела Оливера на ужин. Они так искренне обожают друг друга, что меня это и пугает, и вызывает облегчение одновременно.

Голоса в доме смолкают, затем позади меня скрипит дверь, я слышу неторопливые шаги вниз по лестнице, а потом чувствую чье-то тепло рядом с собой на лужайке.

Я облокачиваюсь на него сбоку, закрываю глаза и чувствую острое желание перекатиться на него, чтобы понежиться в его близости.

– Где папа? – спрашиваю я.

Оливер проводит рукой мне по спине и обхватывает талию. Ртом находит шею и отвечает, не отрываясь от нее:

– Заканчивает с ужином в честь нашего Появления На Публике.

Я смеюсь, снова закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

– Тебе не нравится, как он принял это?

– Я… – уклончиво бормочу я. – Просто это все равно что сделать новую стрижку. Тебе вроде бы и хочется, чтобы всем понравилось, но и напрягает повышенное внимание.

Он наклоняется и целует уголок моего рта.

– Ты терпеть не можешь такое внимание, правда ведь? Тебе хочется, чтобы мы – Лоливеры, – тут он подмигивает, – были уже устоявшимся фактом. Чем-то решенным. Не новостью.

Я улыбаюсь ему и чувствую, как в животе порхает миллион бабочек.

– Или же я хочу, чтобы папа с молчаливой улыбкой просто знал, а уж я сама буду той, у кого голова кругом от Лоливеров.

– Как эгоистично, – поддразнивает он. – И так, на минуточку, я ни разу не видел, чтобы твой отец чему-то спокойно улыбался.

Прикусив губу, я поднимаю на него взгляд. Он еле заметно улыбается, и я знаю: он и шутит, и вместе с тем серьезен.

– Знаю.

Повернувшись ко мне, он поглаживает подушечкой указательного пальца мою нижнюю губу.

– Грег счастлив за тебя, – сделав паузу, он рассматривает меня, пока я стараюсь не забывать дышать под его заботливым и пристальным взглядом. Следующие слова он произносит гораздо тише: – У меня такое чувство, что ты не многих парней приводила домой к отцу.

– Или вообще никого, – отвечаю я, и его взгляд становится тяжелым, задержавшись на моих губах. – Ты первый.

– Значит, у тебя ни с кем не было долговременных отношений?

Протянув руку, я касаюсь кончиком пальца его подбородка.

– Я бы пока еще не стала называть наши отношения как долговременные.

Он смеется.

– Думаю, все зависит от того, что ты подразумеваешь под этим термином, ведь мы шли к этому продолжительное время. Я имею в виду кого-то, с кем ты была достаточно долго, чтобы захотеть привести домой.

– Ты спрашиваешь, со сколькими я была?

По его губам скользнула улыбка.

– Не напрямую.

Смеясь, я отвечаю ему:

– Ты мой пятый, – он делает немного сердитое лицо, какого я еще никогда у него не видела, и я спрашиваю: – Хочешь, чтобы и я у тебя спросила?

– Ты можешь, – бросает вызов он и встречается со мной взглядом, может быть, зная, что я на самом деле не хочу спрашивать. Я жду, и он наконец хохочет, подмигивая мне. – Хотя я толком не знаю. Было много случайных встреч на одну ночь в универе. Могу предположить что-то около тридцати.

Я киваю, затаив дыхание и, оглядываясь на забор, выжидаю, когда исчезнет боль от укола в легкие.

– Тебе не нравится мой ответ, – замечает он.

– А тебе – мой?

Он со смехом соглашается:

– Не очень. В моем идеальном мире я забрал твою девственность той ночью.

Закатив глаза, я отвечаю:

– Парни становятся просто нелепыми, когда речь заходит об этом.

– Ну, явно не только парни, – возражает он. – Тебе тоже не понравилось, что я был с другими женщинами.

– Мне не нравится мысль, что ты любил других женщин.

Он не может сдержать хулиганскую улыбку. Оливер наклоняется и ртом скользит по моей шее к уху.

– Ну, не думаю, что любил когда-то, как сейчас. Когда голова кругом, когда все кардинально другое и стирает все предыдущее. Когда я вижу себя с ней на всю оставшуюся жизнь.

Это ощущается настолько по-новому, настолько открыто и откровенно. Хотелось бы мне знать, понимает ли Оливер степень моего страха, когда я привела его сюда, чтобы этим действием признать – даже если сама не могу произнести эти три коротких слова – что мне важна его любовь ко мне. Ведь как только мы открываем свои сердца навстречу любви, мы показываем вселенной простейший способ разбить их на кусочки.

Тридцать женщин. Не то чтобы я сильно удивилась или информация режет слух, не после первого шока, во всяком случае. Просто мы столько месяцев не обсуждали такие вещи, и это очень непривычно. Я не могу решить, нравится мне это или нет, когда, перебирая в уме все, что я о нем знаю, прихожу к выводу: я не знаю о нем ровным счетом ничего. Знаю, какой вид искусства заставляет его любоваться им, не отводя глаз, какие фильмы любит, а какие терпеть не может. Что заказать ему в «Царской Гончей», если он опаздывает. Что он единственный ребенок в семье. Что не любит кетчуп. Но я совсем не в курсе его эмоциональной стороны: как выглядел образ той, в кого он мог бы влюбиться, разбивали ли ему сердце, каким бойфрендом он был для всех тех женщин.

Или что может заставить его уйти.

Маленькими круговыми движениями он поглаживает меня по спине.

– Я соскучился, – шепотом произносит он.

Боже, мое сердце…

– Я тоже.

– Почему ты больше не звонила?

Я пожимаю плечами и облокачиваюсь на него.

– Не знала, что сказать. Встреча была тяжелой. Еще я пропустила важный дедлайн. Все становится таким странным.

– Какой дедлайн? – от отодвигается взглянуть на меня.

– По «Майскому Жуку» – говорю я и ощущаю, как накатывает уже знакомая тошнота. – Срок сдачи был две недели назад.

– Уже прошел? – округлив глаза, спросил он. – Я не знал…

Я киваю.

– Да. В календаре все есть, а я почему-то решила, что он только на следующей неделе. Но даже будь это так, я все равно опаздываю.

– Чем я могу помочь?

Так странно – но при этом замечательно – услышать его предложение помочь. А странно потому, что это получается настолько легко и с такой готовностью, что я понимаю, о чем говорила Харлоу, говоря обо мне как о недогадливой: сколько я его знаю, для Оливера такое предложение всегда было естественным.

– Я не знаю. Собираюсь погрузиться с головой завтра с утра, – зажмурившись, я чувствую, что мне хочется как можно дольше не уделять этому внимание. – Но в любом случае, прости, что не позвонила. Мне не нравилось быть далеко от тебя. Но потом не понравилось, что не нравилось.

Он тихо смеется.

– Идеальная логика.

– Пару раз я принимала снотворное.

Я чувствую, как он повернулся посмотреть на меня.

– Правда? Они тебе всегда нужны?

– Нет. Но работа была очень напряженной, плюс я как-то превратилась в молчаливую Лолу.

– Такую Лолу я тоже люблю, – целуя мои волосы, говорит он. – Я с ней неплохо знаком.

Вдали от него я сходила с ума. Рядом с ним – так легко просто рассказать обо всем, и это не ощущается непривычно. Как вообще мне удалось уехать на три дня?

Его рука поднимается вверх по моей спине к волосам.

– Останешься у меня сегодня?

Мне стоило бы отказаться, но сегодня вечером я вряд ли буду работать. Сегодня мне нужно другое. Нужна перезагрузка благодаря Оливеру. Впахивать по-жесткому начну завтра.

Кивнув, я поворачиваюсь к нему лицом, когда он наклоняется и прижимается своими губами к моим. Слегка приоткрытыми и немного влажными. Кончик его языка прикасается к моему, и это как плеснуть бензина в огонь.

Нависая над ним, я прижимаюсь к нему в жажде успокоить ноющую часть меня. Но она не одна: ноюще болит между ног и под ребрами.

Хотелось бы верить, что я могу дышать и без него, но не уверена в этом и не знаю, что страшнее: думать, что я больше никогда не буду одинокой или попробовать быть вместе.

Я слышу собственный тихий всхлип, вырвавшийся из горла:

– Я скучала по тебе.

Он снова меня целует и шепотом говорит:

– Как и я. Иди сюда, Сладкая Лола.

Он проводит языком по моим закрытым губам, побуждая меня открыть их снова. Я чувствую тихий стон и нетерпение в его прикосновениях, когда, обхватив рукой мое лицо, он наклоняет голову, чтобы было удобней. Мою кровь нагревает жар, заставляющий бедра жаждать двигаться в инстинктивном неторопливом ритме. Кожу покалывает от желания; мое тело помнит, каково это – заниматься с ним сексом. Я хочу, чтобы каждое прикосновение стало более насыщенным и исступленным. Зарычав, он кусает мою губу, а я потираюсь бедрами об него – хочу знать, твердый ли он и такой же отчаянно жаждущий, как и я.

Но он отодвигает меня назад – что разумно, ведь задний двор моего отца не самое лучшее место для подобного. Я все еще не могу смиренно наслаждаться им в малых дозах. Не привыкла целовать его, будто слегка пригубила.

Отстранившись, я своим лбом прижимаюсь к его и пытаюсь выровнять дыхание. Ощущение, будто вместо пяти чувств у меня стало двадцать, и просто все внутри дрожит от сенсорной перегрузки.

– Прости, – шепчу я.

– До сих пор не могу поверить, что ты у меня на коленях, – он проводит руками вверх по моему телу. – Знаешь, сколько раз я давал волю рукам и фантазировал о тебе, сидящей на мне верхом и трахающей меня, пока сосу твои изумительные сиськи?

Я взрываюсь хохотом и тут же зажимаю рукой рот, после чего бросаю взгляд на заднюю дверь.

Он целует меня в подбородок, а на лицо возвращается легкая спокойная улыбка. Внезапно он кажется лет на тридцать старше меня. Он так легко управляется с собственной страстью.

– Мы закончим это позже.

Когда я снова киваю, он перемещает меня со своих колен, и мы ложимся на траву плечом к плечу и смотрим в небо. Оно ощущается, как огромный океан с плывущими в нем звездами. Рука Оливера накрывает мою, и мы переплетаем пальцы.

– Расскажи мне еще про Л-А, – просит он.

Застонав, я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы собрать мысли воедино.

– Я писала «Рэйзора» так давно, что уже не помню, где были трудности. А приезд в Л-А – словно обрушившийся на голову таз ледяной воды. На встречах я сама себе казалась наивной и бесполезной – а ведь речь шла о моей истории – а потом, когда вечером хотела поработать над «Жуком», я даже не смогла начать.

Он сочувственно мне кивает, поднимает наши соединенные руки и целует мою.

– Я скучала по тебе, все мысли были только про нас, и не могла перестать беспокоиться о том, как благополучно пережить эти встречи, – я поднимаю на него взгляд. – Их было трое: Грегори – и упаси тебя боже назвать его Грегом – Остин и Лэнгдон.

– Грегори Сент-Джуд? – уточняет он. – Он ведь сделал «Metadata» в прошлом году, да?

Очевидно, ему все эти имена куда более знакомы – мне-то пришлось по-быстрому покопаться на IMDb в телефоне на следующий день – и я снова почувствовала волну смущения.

– Именно. И он замечательный. Мы с ним не очень долго общались, а вот Лэнгдон – полный мудак. Изначально Остин говорил мне, что Лэнгдон ценит мою историю, но давай я тебе скажу всю правду: это не так. Ну разве что в том смысле, что сорокапятилетний придурок хочет отыметь Куинн.

Оливер стонет.

– Значит, ты еще не закончила редактуру? – спрашивает он, и я ощущаю его взгляд на мне, когда он поворачивается.

– Нет. Мы над многим поработали, но они сказали, у меня есть две недели, чтобы «навести свою красоту», что бы это ни значило, – отвечаю я. – Там немало всего, что мне не позволено менять, и полным-полно деталей, на которые мне как раз наплевать. Например, на одежду Куинн.

Вздохнув, он снова поворачивается лицом к небу.

– Мне жаль, что это получается так разочаровывающе, лапочка. Это отстой.

Я киваю.

– Все нормально. Мы разберемся. Я рада быть с тобой сегодня вечером.

– Я тоже.

Он снова целует мою ладонь, и мы проводим несколько молчаливых минут, глядя на звезды, когда скрипит задняя дверь, и я знаю, что на нас смотрит папа. Представляю, что он видит: его дочь лежит на траве рядом с держащим ее за руку мужчиной, и это происходит впервые на его глазах. Не знаю, что он чувствует: радость вперемешку с печалью или только радость. А может, это для него столь же пугающе, как и для меня.

– Ужин готов, – тихо зовет он.

Стол накрыт скатертью, а салфетки украшают латунные кольца, в центре стола – свечи. Нахмурившись, я смотрю на него, и вижу его скорее восторженный, а не поддразнивающий взгляд. По нему заметно, что он и сам знает, что слегка хватил через край, и я неохотно ему улыбаюсь.

Оливер садится напротив папы и рядом со мной, и в молчании мы кладем себе еду. Не будь здесь меня, они оба беззаботно бы смеялись. Не будь Оливера – мы с папой беззаботно бы смеялись. Уж и не знаю, какой из вариантов лучше. Папа неловко откашливается и смотрит на нас.

– Я действительно рад за вас обоих, – говорит он.

Я открываю рот попросить сменить тему, господи боже, но Оливер словно чувствует что-то, чего не чувствую я, и сжимает мое колено под столом.

– Спасибо. Это до сих пор потрясающе, – он улыбается папе и отправляет в рот вилку с салатом.

– А все началось с дружбы, – кивая, говорит папа.

– С дружбы, – повторяет Оливер.

Отпив воду, папа смотрит на меня, и я наконец вижу, что заметил Оливер: папа обычно прячется за подколками, а сейчас он не скрывает эти редчайшие эмоции.

– Мы с мамой Лолы познакомились в баре, – он склоняет голову набок и улыбается. – Судьбоносная встреча. Как оказалось, быть врагами у нас получилось куда лучше, но пока были друзьями – это было ужасно мило. Хочу, чтобы у тебя был кто-то, с кем бы у тебя хорошо получилось быть другом.

Приподняв брови, я бросаю на него взгляд, молча спрашивающий, мы что, собираемся сейчас это обсуждать? Он смеется. Даже вдвоем мы не говорим о маме, не говоря уже о присутствии кого-то третьего. Это толком не исследованная территория. Этим летом ее нет с нами по срокам на год больше, чем длился их брак. А я знаю самое основное, что должен знать любой ребенок: у них был неплохой брак – не замечательный, конечно – но мы толком никогда не были вместе из-за его командировок в горячие точки. А когда он вышел в отставку и вернулся, для нее все стало еще труднее. Повзрослев, я сделала вывод, что папа ее давным-давно простил за то, что она ненавидела сама себя слишком сильно и поэтому больше не стала пытаться со мной поговорить.

Думаю, она трусиха, которая не хочет никого беспокоить.

В соседней комнате Том Петти поет о свободном падении, мелодия заставляет меня чувствовать, будто время повернуло на новую, более широкую петлю спирали. А мы просто ходим по кругу, и какой-то части меня всегда будет двенадцать лет, она будет идти рядом с родителем, который заботился обо мне за двоих.

Во мне так сильно увеличивается благодарность к отцу, что становится трудно дышать.

Я накрываю ладонь Оливера своей, признательная ему за свое свободное дыхание, за некий шаг в сторону, чтобы увидеть картину целиком, и спрашиваю папу:

– А где Эллен?

Он явно счастлив, что я завела про нее разговор: расплывается в улыбке и начинает подробно рассказывать о ее рабочем графике и планах на поздний ужин с друзьями.

Рука Оливера отвлекает своим теплом – я чувствую сухожилия и кости, гладкую кожу, волоски. Мне хочется поднять ее со стола и прижать к лицу.

***

Оливер рисует маленькие круги у меня на бедре, пока везет нас домой. Не знай я его так хорошо, решила бы, что он рассеян, но Оливер ничего не делает без умысла. Если он молчалив – это всегда намеренно, если расслаблен, то при этом не перестает наблюдать.

– Где ты хочешь заняться сексом? – глядя прямо перед собой, спрашивает он.

Я с улыбкой поворачиваюсь к нему.

– Прямо сейчас?

Он со смехом отвечает:

– Нет, я про какое-нибудь безумное место, чтобы сделать это там когда-нибудь. А прямо сейчас я везу тебя к себе.

Я задумываюсь.

– «Этот маленький мир» в Диснейленде [аттракцион – прим. перев.].

Он бросает на меня взгляд и возвращает на дорогу.

– Немного банально, не? И полагаю, не законно.

– Скорее всего. Но всякий раз я не могу не думать, каково это бы было – найти там укромный уголок.

– Ночью, например, – негромко соглашается он. – Где-нибудь вдали от всех. И разденемся ровно настолько, чтобы я смог оказаться внутри тебя.

Сглотнув, я веду его рукой вверх по своим бедрам, представляя его приспущенные джинсы, мышцы живота и мягкие волоски на нем, и его неистовые быстрые движения во мне.

– Значит, хочешь прокатиться, пока я буду тебя трахать? – как ни в чем не бывало спрашивает он и включает правый поворотник.

От его грубых слов, произнесенных рычащим тоном, у меня по рукам бегут мурашки.

– Только если буду уверена, что нас не видно и не слышно.

– Там в любом случае без конца играет эта идиотская музыка, – он не смотрит в мою сторону, но улыбается. – И мне придется быть достаточно шумным, чтобы ты меня услышала, – говорит он и сворачивает на свою улицу.

А я, как только он это сказал, вспоминаю его ритмичные стоны и хрипы, сопровождающие каждый его сильный толчок.

Оливер паркуется, глушит двигатель и поворачивается ко мне. В тишине тихо пощелкивает двигатель, а я чувствую, как мое колотящееся сердце пытается выскочить через горло, когда он медленно наклоняется, сфокусировав взгляд на моих губах.

Дом – вот он, в двадцати шагах, а мы тут, в машине, целуемся так, будто год не были вдвоем. Поцелуи Оливера длятся минуты, часы, дни, пока мои губы не начинают болеть от его щетины, но мне совсем не хочется, чтобы он ее сбривал. Я тону в ощущениях его языка, зубов и стонах, когда он прижимает меня к двери.

Его голод так очевиден, когда он протягивает руку и обхватывает мой затылок. Я слышу звуки, что он издает, когда с каждым поцелуем наклоняет мою голову под новым углом, и каждый раз я притягиваю его к себе все сильнее, посасывая и покусывая его губы.

– Я хочу уже внутрь.

– Ты получишь меня. Внутрь, – со смехом отвечает он и открывает мою дверь, от чего мы чуть не вываливаемся наружу, и он еле выползает с моей стороны, практически укладывая меня на землю. Любой, кто увидит нас, решит, что мы напились.

Так вот оно какое.

Это – притяжение, я точно знаю. Нечто, одновременно вызывающее оцепенение и пронзающее насквозь. Это заставляет меня чувствовать себя впервые живой и в некотором роде мертвой – когда убиты воспоминания обо всех других до этого мужчины. И когда убиты воспоминания о том, каково это – быть отсюда за две сотни километров.

Мне знакома тяжесть его тела на себе и прикосновения рук, знаю, что всего спустя пару глубоких поцелуев он на вкус – как я. Как его смех превращается в стон и как он следит за моими руками, когда я к нему прикасаюсь.

Оливер ставит меня на ноги и перекидывает через плечо, быстро идет по дорожке и врывается в дом. Он отпускает меня, и скольжу по нему вниз, ощущая его грудь, живот, твердый член под тканью джинсов. Проведя пальцами мне по талии, он слегка улыбается, после чего с меня слетает моя рубашка, а следом за ней и лифчик.

От набежавшего ветра скрипнула открытая входная дверь и молоток в виде R2-D2 стукнул по деревянной поверхности. Прохладный воздух послал мурашки по моим рукам и животу. Я пинком закрываю дверь, чтобы ничто не мешало перестать сдерживаться. Над нами сгущается тишина, и теперь все, что я слышу, – это мягкие звуки поцелуев Оливера на моей шее.

Его руки скользят по моей груди, талии, бедрам. Мои джинсы уже расстегнуты и приспущены с бедер. Я не тороплюсь разом раздеться, потому что с каждой снятой деталью одежды он целует меня все ниже, постанывая и покусывая. Ощущение, будто откупорили бутылку с похотью, и ее пузырьки заиграли у меня под кожей.

– Ты такая мягкая в самых лучших местах, – моя кожа впитывает его голос, когда он становится на колени и спускает вниз по ногам мое нижнее белье. – Или больше сладкая, чем мягкая.

Оливер ртом находит мою грудь, покусывает и дует на соски, в то время как его руки поддерживают меня, пока я выступаю из трусиков. Он поднимает голову и шепотом спрашивает:

– Тебе нравится, когда я сосу твою грудь?

Я киваю и хватаюсь за его плечи. Мы стоим прямо тут, в полуметре от входной двери. Прижавшись грудью к его рту, я осознаю, что стою голая, а он полностью одет, и не могу пошевелиться, потому что не хочу, чтобы он останавливался… но хочу еще. Чувствуя затопляющую тяжесть желания, я не могу сдержаться и прошу вслух. Не прекращая целовать, он улыбается и движется к другой, обделенной вниманием груди, рисуя длинный след языком, и наконец дает мне то, что я от на самом деле него жду: смыкает губы и восхитительно посасывает.

Я смотрю на него, на его каштановые взъерошенные волосы и припухшие от поцелуев губы, играющие с моей грудью.

– Это происходит на самом деле?

Оливер кивает и проводит языком по моему соску – будто облизывает мороженое-рожок – а потом всасывает его так глубоко в рот, что мне кажется, он может меня съесть. Моя грудь округло выпирает из его захвата, и он облизывает и кусает всюду, где не держит руками. Это безумие; мое тело ждало несколько дней, и сейчас в нем ни капли терпения.

– Охренеть, – я пальцами погружаюсь ему в волосы, а он слегка отодвигается и смотрит мне в лицо, пока пальцами поглаживает внутреннюю сторону моих бедер.

Смяв рубашку в кулаках, я стягиваю ее ему через голову и наслаждаюсь ощущением его широких плеч под моими ладонями, пока он целует мои бедра и пупок.

Мне не хочется заниматься этим здесь.

Я делаю шаг назад, а затем еще один, и он поднимается и ведет меня спиной по коридору, держа руки у меня на бедрах, целуя и не переставая говорить, какая я офигенно сладкая и как сильно он меня хочет.

Окружающий мир накреняется, и я чувствую его кровать у себя под спиной.

На панно изображен он, не сводящий с нее глаз. Она полностью открыта для него, во всех смыслах. А он смотрит на нее, как на лакомый кусочек.

Оливер снимает очки и кладет их на столик у кровати. Обхватывает рукой мое бедро и гуляет взглядом по всему моему телу. Краем глаза я вижу, как поднимается и опускается моя грудь, но не могу оторвать взгляд от его лица.

Я вспоминаю, как он меня так рассмешил, что я чуть не залила колой его футболку с принтом из «Восставших их ада».

Вспоминаю день, когда он влетел ко мне в квартиру с 31 выпуском «Детективных Комиксов» [ежемесячный журнал комиксов DC Comics, издаваемый с 1937 года – прим. перев.], который ему кто-то продал.

Вспоминаю, как он сказал «Согласен», а я – нет.

Как, опираясь на кухонную стойку и попивая кофе, я наблюдала за ним, спящим у меня на диване.

– Что происходит у тебя в голове?

Я стараюсь не запаниковать, чувствуя, как влюбляюсь слишком быстро и слишком сильно.

– Я чувствую кое-что, – шепотом отвечаю я.

Он наклоняется и, целуя мой живот, спрашивает:

– Что именно?

– Панику.

Я практически чувствую его улыбку.

– Отставь ее в сторонку.

Закрыв глаза, я запускаю руку ему в волосы. Как такое возможно, чтобы счастье так больно кололо изнутри?

– Все будет хорошо, – обещает он, поцелуями спускаясь к моим бедрам. – Я жаждал этого долгие месяцы. И знаю, ты чувствуешь то же самое. Я люблю тебя. И ощущаю, как ты думаешь об этом всякий раз, когда я произношу эти слова, как ты хватаешься за меня, чтобы удержать.

Его пальцы движутся у меня между ног, скользя по клитору и слегка погружаясь внутрь. Это ощущается роскошью: делать это, чувствовать, находиться здесь. И просто роскошно провести всю ночь, в которой нет ничего другого, кроме происходящего между нами. Он поглаживает меня, сначала так мягко и медленно, а когда ускоряется, у меня перехватывает дыхание, и я раздвигаю ноги шире, пока он поцелуями приближается к моему рту и спрашивает, нравится ли мне и насколько хорошо ощущаются его пальцы. Я киваю, выгибаясь на кровати, чтобы быть ближе, желая его без джинсов, чтобы почувствовать его тяжелую длину сначала в своей ладони, а потом и внутри себя.

Я не знаю, что именно он творит своими пальцами, но это ощущается так скользяще и быстро, что я уже близко, уже почти, все вокруг начинает исчезать и…

На долю секунды его рука оставляет меня, после чего я чувствую там жалящий укус шлепка пальцами.

На панно изображена земля, расколовшаяся надвое.

Захватив губами мой рот, он глубоким поцелуем поглощает мой удивленный вздох и стонет, когда мой жар превращается в лихорадочную потребность, и я еще больше выгибаюсь под ним.

– О боже.

Он выдыхает у моих губ: «Да?» – и нежно поглаживает меня, одновременно с этим медленно целуя, затем быстро и резко шлепает меня еще три раза.

В следующий раз от его нежных круговых поглаживания по клитору я кричу, ощущая наполненность теплом – оно взрывается во мне, скользя по коже и дымкой наполняя кровь. Он настойчиво и с нажимом потирает меня пальцами, широко раскрытыми глазами наблюдая, как я кончаю. Когда я закрываю глаза, ощущая себя расплавленной прямо на кровати, он наклоняется и целует мою шею, рукой скользя по бедру, раскрывая меня еще шире.

– Тебе понравилось, – говорит Оливер, губами поглаживая мою скулу. – Я отшлепал твою киску, и тебе понравилось.

Я издаю стон, и все, о чем могу думать, – это его губы, прижатые к моим.

– Ты совершенно испорченная, – когда он облизывает мою нижнюю губу, его слова звучат, как похвала. – И великолепная.

Я сажусь, притягиваю его ближе, расстегиваю ремень и ширинку и нетерпеливо стаскиваю с него джинсы. Мой рот наполняется слюной от предвкушения, а он, готовый, уже кладет руки мне на плечи. Его член почти чрезмерно огромный, и я чувствую, как Оливер резко сгибается пополам, когда я сдвигаю вниз крайнюю плоть, обвожу языком головку и погружаю ее в рот.

Я не так много минетов делала в своей жизни, но каждый раз это было чем-то вроде целенаправленных усилий, сопровождаемых кучей мыслей:

ему вообще хорошо?

о боже, у меня челюсть болит

нужно ли проглотить?

А сейчас ничего этого нет; в голове гуляют совсем другие мысли: как глубоко я его могу взять, как плотно его обхватывает мой рот, как я чувствую его отклик, когда провожу по нему влажным языком. Как от сосания из уголка рта сочится слюна, как вбираю его настолько глубоко, насколько могу. Моя рука тянется к его яйцам, будто касалась его там уже не раз. Его тело – мое, я знаю его и могу прикасаться повсюду. Он помогает мне двигаться и найти ритм, подаваясь бедрами мне навстречу и подбадривая хриплыми стонами. Я обожаю, как он становится еще тверже. Сосу его, и он уже близко

близко

о черт

так близко

и я сама уже не могу ждать.

Хочу, чтобы он кончил в меня и на меня. Его толчки становятся грубее, руки хватают меня за волосы; он предупреждающе громко и с усилившимся акцентом что-то говорит, но я не хочу выпускать его изо рта, хочу его именно таким: когда, чуть согнув колени, он изливается мне в горло, а я проглатываю. Прижавшись губами к моим волосам, Оливер стонет, содрогаясь от финальных спазмов, а у меня ощущение, будто по коже моей головы танцуют миллионы маленьких молний.

Пытаясь отдышаться, он смотрит, как я провожу языком вверх и вниз по члену.

Никогда раньше я не любила делать это, но, мать вашу, теперь я просто фанатка. Падаю на спину и, прикусив губу, широко улыбаюсь.

Оливер подается вперед и наклоняется надо мной, опираясь на кулаки по обе стороны от моего тела.

– Ты из меня душу высосала.

Я поворачиваюсь на бок и хихикаю, ощущая просто охрененную гордость за свой минет, потому что даже просто смотреть на Оливера было неописуемо. Отпихнув штаны в сторону, он возвращает меня на спину и, нависнув надо мной, целует мою грудь, живот… И сквозь туман в голове я понимаю, куда он направляется и что собирается сделать.

– Нет, – шепчу я и тут же добавляю: – Все в порядке, – я провожу пальцами ему по челюсти, притягивая его назад.

Оливер замирает. Он целует меня один раз и больше не двигается. Изучающе смотрит на меня.

Чем дольше я смотрю на него в ответ – на взлохмаченные каштановые волосы, еще полные удовлетворения голубые глаза, но теперь его взгляд стал особенно проницательным – тем сильнее сжимается сердце, и мне хочется закрыть глаза, чтобы уменьшить эту боль, потому что пока я не остановила его, все было просто идеально.

– Посмотри на меня, – он ждет, а потом с нажимом говорит: – Лола.

Я открываю глаза и смотрю на его рот. На мягкую нижнюю губу и темную щетину на подбородке.

– Ты не хочешь, чтобы я поцеловал тебя здесь? – его пальцы замирают у меня между ног.

– Хочу…

– Тогда почему ты меня остановила?

– Просто…

– Что просто?

– Просто подумала.

– «Подумала»? – он резковато подается назад, и по его движению я понимаю, он не в восторге от услышанного. – Не понимаю, о чем ты.

Господи, мне бы научиться получше излагать.

– Я про предысторию.

– Про что?

Вздохнув, я накрываю лицо рукой и молча благодарна ему, что он не убрал ее в ту же секунду.

– Ты же знаешь. По поводу обучения у соседок. Ну как ты стал легендой орального секса. А дело ведь просто в большом количестве женщин, которым ты это делал.

Убрав руку с лица, я замечаю, как у него на лице промелькнуло веселье.

– Ты только что организовала мне отсос века.

– Я удивлена не меньше тебя, – честно отвечаю я. – Ты меня вдохновил. Этому я не училась.

Он глубоко вздыхает.

– Не могу понять, это тебя беспокоит или ты прикалываешься надо мной.

Протянув руку, я пальцем обвожу по контуру его рот.

– Это меня не беспокоит и не заставляет ревновать. Скорее заставляет меня хотеть заполучить тебя так. Хотя я не люблю оральный секс. Но с тобой… Если я не кончу, дело будет во мне, – он хочет что-то сказать, но я прижимаю пальцы к его губам. – У меня не очень получалось расслабиться, когда парни делали это. И у меня никогда не было такого оргазма; мой ум слишком беспокойный и начинает думать обо всем подряд… Понимаю, все это звучит немного странно.

Он закрывает глаза.

– Ты чувствуешь себя со мной так же, как и с другими мужчинами?

Это почти смешно.

– Нет! Конечно, нет.

– Ты решила, что тебе не нравилось, потому что они были не очень хороши в этом?

– Да, но еще потому что им тоже не нравилось.

Оливер рассматривает меня, склонив голову набок, но выражение его лица совершенно невозможно понять, когда он шепотом спрашивает:

– Или может, чтобы ты смогла расслабиться, тебе просто нужен человек, с которым комфортно?

– Нет… Я просто имею в виду, – так же шепотом говорю я, впервые за этот вечер ощущая себя по-настоящему обнаженной, – что, если тебе со мной это не понравится?

Его взгляд смягчается.

– Как такое вообще возможно?

Когда я ничего не отвечаю, он еле слышно продолжает:

– Лола, я ведь уже касался тебя. Пробовал на вкус.

– Знаю.

– На своих пальцах. На твоих. Ты помнишь мои реакции?

Я закрываю глаза и киваю. Я помню стоны, что он издавал и, казалось, хотел большего. Оливер берет мою руку и целует.

– Я буду очень осторожен с тобой.

– Я верю…

– Начну медленно, – перебивает меня он и снова целует мою руку. – Сначала просто поцелую тебя там.

Моя улыбка испаряется, когда он языком мягко очерчивает большой круг на моей ладони. После чего нежно втягивает в рот кончик каждого пальца.

– Никаких сильных посасываний, никакого торопливого языка.

Скользя по моей ладони, его язык сужает круги, моя ладонь становится влажной и теплой от его поцелуев, а у меня перехватывает дыхание от ноющего желания.

– И потом, это же я. Оливер. Не какой-то там парень.

Улыбнувшись, я немного высвобождаю свою руку, чтобы погладить его по щеке.

– Пусть будут круги, – размышляет он. – Я буду кружить и кружить, нежно и не останавливаясь, пока с широко раздвинутыми ногами ты не начнешь истекать влагой и, смяв в кулаках простыни, будешь просить, чтобы я дал тебе кончить на свои губы. Хочу, чтобы ты просила мой рот для себя каждый раз, когда мы с тобой остаемся наедине.

Он вглядывается мне в лицо.

– Я хочу сделать это для тебя, Лола, – с напором, но тихо говорит он. – Хочу высосать твое сладкое удовольствие. Я не стал бы с тобой играть. Если твое удовольствие в моих силах, я сделаю это, и это будет так часто, как только захочешь, – он проводит языком по всему моему указательному пальцу. – И хочу, чтобы тебе настолько было хорошо, что ты никогда меня не отпустишь.

Мой стон получился хриплым и просящим. Я уже не могу себе представить свою жизнь без него.

– Но после этого мне нужно тебя почувствовать.

– Правда?

Он прижимает мою руку к своему члену.

– Посмотри, даже сама мысль об этом делает меня тверже, а ведь я только что кончил. И уже как камень для тебя.

Спустя долгое мгновение, что я вглядывалась в его лицо, я киваю, и он передвигается и усаживается у меня между ног.

Он наблюдает за тем, как прикасается ко мне, а я изо всех сил сдерживаю себя, чтобы не закрыться руками, и закрываю глаза. Когда он наклоняется, я чувствую его дыхание и прикосновение его мягких волос, а потом и нежный поцелуй. Затем еще один, после чего он накрывает меня приоткрытыми губами и медленно проводит языком.

– Охуеть, – рычит он и подрагивающими руками раздвигает мои ноги шире и помогает поставить ступни на матрас. – Просто охуеть можно, Лола!

И мне больше не хочется, чтобы он был осторожным.

Не хочется, чтобы был и нежным.

Если он заставляет меня так чувствовать себя всего лишь после одного поцелуя, то хочу, чтобы он проделал со мной каждый блядский трюк, каким только владеет. Умираю, как хочу узнать, как это будет ощущаться, если он перестанет сдерживаться.

Поставив мои ноги, чтобы ему было удобно, он возвращается ко мне, стараясь не торопиться. Он с меня глаз не сводит, и у меня трепещет в груди, когда я вижу, как сильно его волнует мое удовольствие. Откинув голову назад, я выгибаюсь над матрасом и шепчу: «Да, хорошо, так хорошо», – и от этого он слетает с катушек. Я без понятия, что он делает; не знаю, есть ли вообще у меня мышцы, которые он использует, но это идеально, стремительно и лучше любой секс-игрушки, какую я когда либо пробовала.

Охренеть…

Мне хочется наблюдать, но тут так много всего, чтобы прочувствовать. Скольжение влажного языка, вибрации его стонов, как начинают дрожать мои бедра и живот от наплыва удовольствия. И о-о-о… Как его голова смотрится у меня между ног, как крепко держит меня раскрытой. Длинные линии его спины, отражение его задницы в зеркале напротив. Как он подается бедрами вперед, ублажая меня всем телом, но прикасаясь ко мне только своим…

Усиливающиеся ощущения разметали мои мысли; это как чувствовать себя поглощенной, все происходящее будто не наяву, это больше чем просто хорошо, это – все и сразу. Его стоны и дыхание подталкивают удовольствие, которое уже блуждает у поверхности кожи и захватывает меня, пока наконец у меня не остается ни одной связной мысли, и оно ракетой пронзает мое тело.

Я чувствую это.

Это произойдет прямо сейчас.

– Я кончаю, – задыхаясь, вскрикиваю я.

И – господи боже – я кончаю безумно сильно.

Он глухо одобрительно стонет, глядя на меня, когда я кричу это снова и снова, попутно удивляясь, как еще не потеряла голос. Ощущения кажутся нескончаемыми, не теряя накал и не исчезая, а я продолжаю произносить это так много раз, что он с гордостью смеется и держит ритм, давая мне все больше – и лучше. Блин, как только у меня находятся силы поражаться происходящему? Ведь это совершенно новый опыт для моего тела, а любой другой оргазм, что у меня был, словно печальный дальний родственник этому, который, кажется, не закончится никогда.

– Ну хорошо, – мне удается произнести, когда он, целуя, поднимается вверх по моему телу. Он так тяжело дышит. – Признаю: ты выиграл этот раунд.

Он смеется и прижимается поцелуем к моим губам.

– Я бы сказал, мы оба его выиграли.

***

Мы еще не спали, когда начало вставать солнце, освещая комнату Оливера. Простыни валяются на полу, подушки зажаты между изголовьем кровати и матрасом, а я расположилась в центре огромной кровати, заботливо укрытая его обнаженным телом.

– Ты сегодня сможешь работать? – спрашиваю я, пытаясь разглядеть время на часах.

– Куда важный вопрос: сможешь ли ты ходить? – бормочет он мне в плечо.

А это хороший вопрос.

Со смехом я выползаю из-под него, встаю с кровати и, пошатываясь, иду по коридору в ванную. Чувствую себя гиперчувствительной повсюду, и мне так хочется весь день оставаться в кровати, свернувшись калачиком рядом с ним. И не думать вообще ни о чем. Совсем. Хочу, чтобы все вокруг исчезло. Впервые в жизни мне хочется послать свою работу куда подальше.

Оливер присоединяется ко мне в душе. После долгих часов отсутствия сна и дикого секса, думаю, мы оба слишком устали для чего-то, кроме поцелуев. Но тут, под горячими упругими струями воды, чувствуя, как его мыльные пальцы скользят по моему телу, спускаются к ягодицам и поглаживают расщелину между ними, – все это заставляет меня просить его о том, чего я никогда раньше не хотела.

Я поднимаю голову.

– Я хочу почувствовать тебя там.

По его лбу стекает вода, а темные и слипшиеся ресницы обрамляют сверкающие голубые глаза, когда он изучает меня взглядом.

– Ты уверена?

– Уверена, – встав на цыпочки, я провожу зубами по его подбородку.

Оливер разворачивает меня лицом к стене и, целуя шею, ведет пальцами вниз по спине, пояснице, ягодицам, пока осторожно не погружает скользкий палец внутрь, а затем наружу. Он добавляет еще один, нежно меня растягивая. Постанывая и шепча, как он будет аккуратен и как сильно любит меня, он наконец, сантиметр за сантиметром, входит в меня.

– Ты в порядке?

Я киваю. Я и в порядке, и нет. Ошеломлена и расколота надвое, желая его повсюду и одновременно.

Он без защиты, дрожащими пальцами поглаживает меня спереди; я чувствую его восторг и точно знаю: начав двигаться, он долго не продержится. Это потрясающе – слышать звуки, что он издает, как дрожит всем телом и скользит без какого-то ритма. Слышать эхо его удивленного финального крика. Все это выпускает на свободу страх его потерять, который я так старалась сдерживать.

Страх, что все хорошее в моей жизни может исчезнуть, а он уйдет от меня.

Что мы выстроим совместную жизнь, а я ее уничтожу.

Что даже когда все вокруг пойдет наперекосяк, для меня ничего не будет иметь значения, кроме этого.

Прямо сейчас он для меня – все.

Оливер моет меня, поглядывая из-под отяжелевших век и благодаря меня каждым поцелуем.

– Как моя девочка?

Я отвечаю на его вопрос, но игнорирую подтекст – а он там огромный – потому что ментально и эмоционально прямо сейчас я совсем не в порядке. Я тону в своих чувствах к нему. Но физически со мной все хорошо.

– Хорошо.

И его влажный рот жадно набрасывается на мой.

Я понимаю, это ужасная банальность, но во мне все изменилось после этого душа. Не думаю, что я способна любить кого-то, как этого мужчину.

Пока мы одеваемся в молчании, он продолжает наблюдать за мной с незнакомой смесью благоговейного страха и облегчения во взгляде.

– Ты точно в порядке? – снова спрашивает он с другого конца комнаты, доставая одежду из шкафа.

Я молча киваю.

Я люблю его. Люблю больше всего на свете, и это вычеркивает из моей жизни все остальное.

Он подходит ко мне, обхватывает руками мое лицо и пристально вглядывается мне в глаза.

– Сладкая Лола, ты не в порядке. Это из-за меня? Из-за того, что мы сделали? – его лицо напрягается.

Мотая головой, я приподнимаюсь и, обняв его за шею, прижимаюсь губами к его теплой коже. Наклонившись, он крепко стискивает меня в своих объятиях. Все, что я сейчас хочу, – это удерживать остальной мир на расстоянии, а самой просто остаться здесь, с Оливером, пока не придет пора снова отправиться в кровать.

***

Я ощущаю себя такой заторможенной, будто напилась. Медленно поднимаюсь по лестнице домой, изнуренная, но в самом лучшем смысле слова.

В квартире тихо – Лондон, скорее всего ушла с доской на пляж – и, сделав себе кофе, я иду в свою комнату начать работать над стремительно пополняющимся списком срочных задач. Я не проверяла почту весь вчерашний день и до сих пор не хочу ее открывать. Мне нравится этот безопасный пузырь.

А еще я практически не спала. Я смотрю на свой компьютер, на так невинно лежащий стилус рядом с графическим планшетом, и вспоминаю, как много всего мне нужно сегодня успеть сделать, но так же знаю, что немного вздремнуть поможет делу.

Рухнув на кровать, я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться на «Майском Жуке», на героине и ее истории. Но вместо этого мой ум отправляет меня к собственному телу и его ноющим частям. В ушах все еще слышен голос Оливера, а губы помнят каждый из его поцелуев.

Я проснулась, когда на улице уже стемнело, а живот заурчал от голода.

Беру телефон и удивленно моргаю несколько раз от количества напоминаний на экране.

Я пропустила четыре звонка от неизвестных мне номеров, плюс еще два Саманты, моего рекламного агента. Тут же ей перезваниваю.

– Сэм, – быстро говорю я. – В чем дело? Я спала.

Я слышу улыбку в ее голосе, когда она старается оставаться спокойной, чтобы не волновать меня. До сих пор я ни разу не видела и не слышала ее в стрессе.

– А-а, ладно. Я перенесла звонки, не беспокойся.

– Какие звонки? – спрашиваю я, садясь и прижимая ладонь ко лбу. – Черт, Сэм, что за звонки?

– Сегодня звонили из The Sun, – отвечает она и тут же добавляет: – Post и Wall Street Journal. Прости, знаю, в субботу – это слишком, потому что проще будет поработать с ними в понедельник. Я перенесла их на следующую неделю.

Внутри меня что-то ломается, и паника, взорвавшись, разливается повсюду.

Извинившись, я отключаюсь и в ужасе смотрю в стену. Пропустила сегодня три интервью. На две недели запорола дедлайн. Я больше не знаю, кто я такая, а ведь единственное, что я про себя всегда знала, – это как писать и рисовать. Заниматься любимым делом.

Телефон жужжит в руке и, посмотрев на экран, я вижу имя Оливера. Первым моим порывом было ответить, лечь в постель и купаться в его медовом голосе.

Вместо этого, затаив дыхание, я с ненавистью к себе кладу его экраном вниз на стол, после чего сбрасываю на пол. Мне нужно работать! Нужно погрузиться и все закончить. Отодвинуть все отвлекающее – и не просто отодвинуть: устранить. Всего-то нужно нарисовать одну линию, потом еще одну, потом еще и еще, и я закончу.

Все, что мне надо сейчас сделать, – это встроить слова и изображения в сюжет, и я буду в порядке.

Все будет в порядке.

Оливер

После ухода Лолы время будто застыло, все вокруг кажется тусклым и не достойным внимания.

Солнечные лучи пересекают мою кухню с утра, бьют прямо в лобовое стекло, когда я веду машину, в витрины моего магазина, окутывая все вокруг меня и засвечивая цвета. Я ничего не хочу делать, кроме как быть с Лолой в своей постели.

Выходные тянутся не спеша; в Анахейме проходит WonderCon [ежегодный гик-фестиваль (комиксы, видео-игры, фильмы), обычно проходит в Сан-Франциско – прим. перев.], поэтому город замер. Я благодарен этому: обычно мои чувства не сказывались на работе магазина, но этот этап наших с ней отношений – когда от голода и одержимости кожу охватывает ноющий зуд в желании прикасаться, трахать, кончать – восхитительно отвлекает. Я не могу отказать себе в этих мечтах наяву – прячусь у себя в кабинете, чтобы избежать встреч с Джо и, уставившись в стену, вспоминаю, как мы проснулись, как целовал теплую кожу груди Лолы, как пошел за ней в душ.

Я старался быть нежным и не торопиться. Но меня невероятно трясло, и я чуть не спятил, когда понял, что именно она хотела позволить мне сделать. Она кончила мне на пальцы, заверила, что ей было хорошо, но я не думаю, что она понимает, как сильно для меня все меняет произошедшее.

Наши отношения ощущаются устоявшимися, будто прошли годы, а не несколько дней. Вот оно: она и есть моя жизнь, мое сердце уже это решило.

Я набираю ей, чтобы убедиться, что ей лучше, что она дома и работает, но попадаю на голосовую почту. Знаю, из-за работы она подавлена, а встречи в Л-А прошли просто ужасно. Не удивительно, что она захотела уйти в себя и сосредоточиться.

Но затем начинает расти беспокойство, потому что Лола весь день не берет трубку и не пишет. Вечер субботы прошел в тишине за просмотров малобюджетных фильмов без звука и в попытке перечитать стопку отзывов на комиксы.

Попытка же ощущать себя как ни в чем не бывало – что нам не обязательно видеться каждый вечер, что это нормально, если она не отвечает взаимностью на мою любовь к ней – полностью провалилась.

Проснувшись в воскресенье, я так и не обнаружил от нее сообщения и, почувствовав легкую тошноту, не стал завтракать.

Загружаю себя бесполезной работой целых четыре часа – пакую излишек товара, мою стойку, навожу кругом порядок – после чего решаю сделать перерыв, иду в кабинет и звоню Финну.

– Хочу тебя кое о чем попросить, – говорю я. – Побудь моим барометром на степень адекватности реакции.

– Ого, – отвечает он. – Дай-ка мне тогда… ага, вот. Я засек начало разговора.

В обычной ситуации я бы посмеялся, но сейчас для такого слишком напряжен.

– В последний раз я виделся с Лолой утром в субботу, а перед этим не видел ее неделю. Она осталась у меня в пятницу. Но сейчас уже вечер воскресенья, и я с ней так еще и не разговаривал. Я звонил и писал, ответа ноль, – я кручу по столу ручку. – Это странно ведь, да?

– Это еще как странно, – я слышу, как он прикрывает рукой телефон и что-то кому-то бормочет. – Ага, в общем, Харлоу сказала, Лола дома и работает все эти выходные, – Харлоу ему что-то еще говорит, но мне не понятно, и Финн повторяет для меня: – Что самое главное, на звонки Харлоу она тоже не отвечает.

Я благодарю его и отключаюсь, чувствуя нечто среднее между смущением и болью. Я понимаю ее желание исчезнуть в своей норе, чтобы поработать – черт, да даже всю ее прошлую неделю в Л-А – но это, мягко говоря, пиздец, что она даже не озадачилась ответить на мои смс, и если дедлайнов и впредь будет достаточно, нам нужно найти компромисс, или, по крайней мере, ей стоит предупреждать меня заранее. А субботним утром она рвалась домой поработать, но при этом, была вялой и расслабленной от удовлетворения, с головокружительной улыбкой на лице.

Вместо того чтобы поехать на лифте, я взлетаю по ступенькам в лофт, стараясь бегом хотя бы частично уменьшить стресс. Иду по длинному узкому коридору к ее двери и останавливаюсь перевести дух.

Ничего не случилось. Все в порядке.

Но все дело в том, что это фигня. Я знаю Лолу. Знаю каждое из выражений ее лица. У меня чертов расширенный диапазон считывания реакций этой женщины, ее страхов, ее молчаливой паники. Даже если у меня все в порядке, с ней что-то происходит.

Через несколько мгновений на мой стук открывает Лондон с лакричной палочкой Red Vine во рту и геймпадом в руке.

– Titanfall [сетевая научно-фантастическая игра – прим. перев.], – объясняет она, кивает мне в знак приветствия и возвращается на диван. – Сыграешь? Лола залегла на дно.

Покачав головой, я выдаю слабую улыбку.

– Просто зашел с ней поздороваться. Она у себя?

Лондон рассеянно кивает.

– Не выходила весь день, только раз взяла кофе и хлопья.

Я иду по коридору, надеясь, что звук моих шагов по деревянному полу предупредит ее о моем приходе. Тихо стучу в дверь, поворачиваю ручку и вхожу в комнату.

Я был у нее в комнате несколько раз, и сейчас все там выглядит, как я и запомнил: упорядоченный хаос. На полу чисто, кровать аккуратно заправлена, но на всех остальных поверхностях беспорядок. В углу стоит огромный стол, на нем компьютер и графический планшет. Все остальное пространство занято карандашами, баночками с красками и стопками эскизов. Сверху повсюду разбросаны клочки бумаги, салфеток и даже обертки от жвачки, на которых набросаны какие-то заметки. Стены, как обоями, увешены панно и рисунками – некоторые из них выполнены углем, а некоторые в цвете, и смотрятся настолько живо, будто изображение на них настоящее. Пучки света пересекают потолок, я представляю, как тут, должно быть, тихо и спокойно ночами. И насколько очевидно для нее комната ощущается уютной пещерой. Комод у окна и оба ночных столика по обе стороны кровати уставлены фотографиями.

Я еще раз оглядываю все вокруг и понимаю, что нахожусь сейчас практически внутри головы Лолы. Островки логики, окруженные нескончаемым мощным потоком идей.

– Тут немного захламлено, – бормочет она вместо приветствия и закрывает за мной дверь.

– Ничего, – отвечаю я. «Я люблю тебя» – вот что хочу ей сказать, но сколько еще раз я должен это произносить, не получая от нее в ответ того же? Вместо этого я наклоняюсь к ее губам, умирая от желания снова почувствовать ее поцелуй.

Но Лола отодвигается сразу после еле ощутимого касания, снимает свои очки и смотрит на меня. Она растрепанная, явно перенапряженная, и сейчас я замечаю четыре пустые кофейные чашки на полу возле стула и ее безумный взгляд.

– От тебя никаких новостей, – говорю я. – И я волновался.

Она кивает и трет глаза.

– Я пыталась наверстать упущенное. Начала паниковать… так что, – глядя на меня продолжает она. – Думаю, это все потому, что я никогда так сильно не запаздывала с проектами.

Я глажу ее по руке.

– Все в порядке, лапочка. Просто дай себе время все решить.

Она морщится и поворачивается лицом к столу.

– Ну, сейчас все совсем не в порядке. Я даже не располагаю роскошью что-то обдумывать. Просто стою посреди обвала всех крайних сроков.

– Если тебе нужен перерыв, ты можешь поработать у меня, – говорю я, оглядывая ее комнату и размышляя, что, возможно, более организованное пространство ей поможет. – Я приготовлю ужин, а ты можешь сидеть за столом и работать.

Лола качает головой.

– Мне не перенести все вещи отсюда. И необходимо просто прорваться и все.

Кивнув, я разворачиваюсь и сажусь на ее кровать.

– Скажи, чем мне помочь.

Лола замолкает, уставившись на незаконченный рисунок на экране компьютера. Кажется, она даже не моргает.

– Лола, как я могу тебе помочь?

Закрыв глаза, она резко вздыхает, будто только сейчас вспомнив, что я здесь.

– Раньше мне было проще, – тихо говорит она. – Я могла отвлечься от всего и не переживать, не упустила ли я что.

Я подаюсь вперед, поставив локти на колени.

– Упустила? Ты о чем?

Вялым жестом она показывает в сторону компьютера.

– Я работаю на этим уже несколько часов и не подобралась даже к середине. Нужно сделать еще двадцать шесть страниц, и пока что получается одно дерьмо, – она поворачивается и смотрит на меня через плечо. – Раньше я могла просто погрузиться в работу. Теперь же я знаю, что ты дома, ты в магазине, ты в кровати. И это все, о чем я в состоянии думать.

Улыбнувшись, я встаю и, подойдя к ней, целую в шею сзади. Она напрягается, потом обмякает, и я мягко провожу губами от шеи до уха.

– Сейчас я здесь. И мы научимся, как все сбалансировать. Мне тоже трудно работать.

– Я просто хочу нажать на паузу, – продолжает она, будто не слыша меня.

– На паузу?

Кивнув, она встает из-за стола и вынуждает меня отступить на шаг.

– Просто… чтобы все доделать. Знаю, мы планируем быть вместе. И я хочу это, правда. Просто я…

Я чувствую резко накатившую тошноту и холод.

– Лола, но ведь происходящее между нами не всегда будет ощущаться настолько всепоглощающе.

Она качает головой.

– Думаю… для меня будет. Но я не могу себе позволить все провалить, Оливер. Это слишком важно для меня. Прекрасно понимаю, так будет не каждый день, но просто умру, если все испорчу.

– Знаю, любимая, я… – я останавливаюсь на полуслове, а сердце замирает от смущения, когда понимаю: она говорит не про нас. Лола снова показывает в сторону экрана.

– Я работаю над воплощением этой мечты с пятнадцати лет, – шепотом говорит она. – И почти не знаю, на что похожа моя жизнь без нее. Но вчера утром я просто легла спать, потому что не спала всю ночь. Я терпеть не могу работать с Остином и Лэнгдоном. И сама себя ненавижу, что запорола дедлайн. Но это именно то, что я хочу делать. И у меня сейчас есть возможность это делать, но я позволяю всему разрушиться.

У меня в груди растет предчувствие беды.

– Нам не обязательно каждую ночь проводить вместе. И я не жду, что ты сбавишь темпы работы ради нас. Я пришел сюда только потому, что после того, как именно мы расстались в субботу, мне странно ничего от тебя не слышать. Я беспокоился.

Она садится на край своей кровати.

– Я знаю. Прости меня.

Сев рядом, я беру ее за руку.

– Тебе не за что извиняться. Мне просто жаль, что ты в таком напряжении.

Она кивает, и кивает, и кивает. Этот жест медленный, непрерывный и выражающий отчаяние. Затем она поворачивается лицом ко мне. У нее покрасневшие веки и белки.

– Давай поставим на паузу.

Мой мозг запинается, пытаясь понять ее слова.

– Что?

Сглотнув, она пытается снова:

– Давай сделаем перерыв.

Мне тоже пришлось проглотить образовавшийся комок в горле, прежде чем смог говорить:

– Не уверен, что понимаю тебя.

– Я про то, что я хочу быть с тобой, но не думаю, что готова сейчас.

Я ничего не понимаю.

– «Сейчас»?

Она кивает.

Нахмурившись, я стараюсь ухватить суть.

– Так значит… тебе нужно неделю поработать в тишине? Конечно же, я за.

Лола смотрит на свои руки.

– Я не знаю. Думаю, может нам стоит попробовать вернуться туда, где мы были пару недель назад, а потом, летом, посмотреть, как будут обстоять дела.

Я смотрю на нее, открыв рот, и чувствую, как мое сердце растворяется в кислоте.

– Но Лола, сейчас март.

– Я знаю, – глотая слезы, она снова начинает кивать. – Знаю. Просто я отстойно справляюсь и с одним, и с другим. Я неудачница, но не хочу облажаться с нами и с этим, – она кивает в сторону компьютера. – И думаю, мне нужно быть одной, чтобы доделать книгу. Без тебя в таком… доступе.

– Я понимаю, что дела в Л-А были просто ужасны, и ты в стрессе от работы, но это неправильный способ со всем справиться. Ты же чувствуешь что-то ко мне, – говорю я, и мой голос хриплый от разочарования и от того, что я тороплюсь. Я знаю о ее чувствах. – И это сильные чувства. Я же не вообразил это, Лола.

– Да, – она смотрит на меня полными слез глазами. – Я без ума от тебя. Но это сейчас – гораздо важнее. Я просто не готова. Мне не стоило приходить к тебе играть в покер. Должна была дождаться, пока не закончу со всем.

Я поднимаюсь и тру лицо.

– Лола, ты придумала ужасную идею. Люди не делают перерывов в отношениях, чтобы доделать работу.

Она закрывает глаза.

– Тут не богатый выбор, – она поворачивается ко мне. – Ты подождешь? Просто… – она качает головой. – Подождешь, пока я со всем не разберусь?

– Три месяца? – спрашиваю я.

– Может, меньше. Я не… – она отворачивается. – Я даже не знаю, что мне нужно.

Я смотрю на хаос на ее столе, чувствуя закипающие в груди гнев, боль и смятение.

– Пожалуйста, не сердись, – шепчет она. – Я не собиралась ничего говорить, но раз уж ты здесь… Я никуда не исчезла, я тут. Просто пытаюсь сказать, что собираюсь довести дела до конца.

Я киваю, желая превратиться в камень.

– Оливер, скажи что-нибудь.

Мой голос звучит низким от боли, когда я отвечаю:

– Ты могла бы просто сказать мне, что на этой неделе собираешься засучить рукава. И в этом была бы логика.

Она проводит руками по лицу и умоляюще смотрит на меня.

– Мне нужно, чтобы больше ничего не происходило. Мне необходимо, чтобы в голове было только одно.

Я подхожу к двери и оборачиваюсь, опираясь на нее.

– Ты уверена, что именно этого хочешь? Нажать на паузу? Взять перерыв?

На панно изображен он, разбивающий стекло, а его грудь полыхает огнем.

Она кивает.

– Когда я работаю, мне важно понимать, у меня больше нет других возможностей. Что быть с тобой – такого варианта вообще нет.

– Значит, мы больше не вместе, – безжизненно произношу я. – И все потому, что это слишком хорошо для тебя и слишком отвлекающе.

– Но мы будем, – возражает она.

– Ты себя-то слышишь? Это так не сработает, Лола.

– Давай просто…

– Нажмем на паузу, да, – перебиваю ее я. – Я понял, – я издаю скептический смешок. – Лола, я люблю тебя. И ты это знаешь. И хочешь, чтобы я… ждал месяцы, пока ты снова не станешь готова?

Она беспомощно смотрит на меня.

– Я должна поставить это на первое место.

– Как мой лучший друг, ты, я думаю, не ждешь этого же от меня, – отвечаю я. – Так что все это хрень собачья. Я вижу, что ты переживаешь из-за работы, но так же слышу, как ты сейчас несешь какой-то бред.

Она выглядит сожалеющей, но одновременно с этим словно выдохнувшей с облегчением, будто я только что согласился принять этот горящий кусок дерьма, что она вывалила между нами.

– Значит, все кончено.

– Может, давай поговорим об этом через пару дней? – спрашивает она, когда я открыл дверь. Ее голос срывается на последнем слове, и я чувствую, до чего же я заебался. Я никогда не ощущал себя достойным. Никогда ни для кого не чувствовал себя важным человеком. Но до Лолы мне это и не было нужно. Да пошло оно все.

– Может быть, мне нужно просто…

Я закрыл дверь, не дослушав конец ее фразы.

Лола

– Мне что, силком тебя тащить на завтрак, чтобы поговорить?

Я испуганно вскакиваю, поняв, что отрубилась прямо за столом, и на пороге вижу Харлоу со скрещенными на груди руками. Глаза горят огнем, стойка боевая. Когда Харлоу в таком настроении, она рвет и мечет.

В мою комнату ворвалось яркое утро понедельника.

– Я собиралась позвонить, – запинаясь и щурясь от солнца, говорю я.

Оглянувшись вокруг, пытаюсь как-то воспрять духом. Если не считать те ужасные десяти минут с Оливером, я работала без перерывов с субботнего вечера. Монитор погас в спящем режиме. А я заснула со стилусом в руке и с прилипшими к ней стопкой стикеров.

– Значит, ты уже в курсе.

– Да, – резко отвечает она. – В курсе, – она подходит к моему шкафу и начинает доставать оттуда мою одежду. – Пойдем.

Я кладу голову на скрещенные на столе руки.

– Харлоу, мне столько всего нужно сделать.

– Часок отдохнешь. А тело нуждается в еде. Давай, Лола.

В обычных обстоятельствах я бы залезла в постель и проигнорировала ее. Сейчас же я куда осмотрительней. Вчера закончила несколько панно и окончание самой истории, от чего голова будто залита клеем, а сердце бьется чисто машинально. Прогнав Оливера, я из витающей в облаках влюбленной дурочки превратилась в бездушного продуктивного робота. Я честно не знаю, кого из них больше предпочитаю. Меня мучает чувство вины за выражение боли на его лице, и я на несколько секунд закрываю глаза, борясь с порывом позвонить ему и извиниться.

Харлоу молчит, плотно сжав челюсти. Все мы знаем, что означает молчание Харлоу. Вот только я не понимаю, злится ли она на меня… или на кого-то еще.

Ты себя-то слышишь?

Я думаю, ты не ждешь этого же от меня.

Слышу, как ты сейчас несешь какой-то бред.

Когда вспоминаю слова Оливера, то чувствую, как мое сердце рассыпается на крошечные частички и оседает где-то в животе.

Да, скорее всего она злится на меня.

– Ты как вообще? – спрашивает она, пока мы едем по Вашингтон-стрит.

Ответ в общем-то простой: «Майского Жука» еще нет, и я не знаю, как найти суть этой истории, тем более сейчас, когда я на взводе. Кроме того, я чувствую, что поступила правильно и налажала с Оливером одновременно. Когда ученые наконец изобретут таблетки мудрости? Или вживят в головы чип, который будет сигнализировать о правильном решении в ситуации выбора между отношениями и карьерой.

И еще мне трудно ехать именно по этой улице без ощущения тошноты, так как именно тут Миа пролежала в крови под грузовиком почти час.

У меня получается проговорить хриплое:

– В порядке.

Харлоу, сидя за рулем, бросает на меня быстрый взгляд, и я чувствую, как ее вопросы нарастают с той же силой, что и бьющий в лобовое стекло встречный ветер. Она паркуется у Great Harvest [кафе и пекарня – прим. перев.] и выключает зажигание.

– Где тебе удобней поговорить: здесь или там, вместе со всеми?

Мой смех больше похож на кашель.

– Давай просто пойдем. У меня на самом деле есть только час.

Решительно кивнув, Харлоу открывает дверь и ведет нас через парковку.

Миа и Лондон уже на месте и радостно мне улыбаются. По лицу Миа я вижу, как она старается не реагировать на мой внешний вид. Мельком глянув в зеркало в ванной перед уходом, я могу справедливо сказать, что выгляжу, будто явилась на съемочную площадку играть зомби в ужастике.

– Привет всем, – говорю я, сажусь и кладу на колени салфетку. – Что нового?

Лондон смешливо фыркает на это, но тут же меняет выражение лица, когда Харлоу хмурится и всем своим видом дает понять, что «мы не позволим ей сейчас отпускать шуточки».

– Вчера на ужин приходил Оливер, – без каких-либо вступлений, наклоняясь вперед и понижая голос, говорит Миа. – Сказал, что ты с ним порвала.

– Я не порвала с ним, – я улыбаюсь официантке, когда та наливает мне кофе, но уверена, с ее стороны это смотрится, будто я оскалилась. Я несколько раз моргаю, облизываю губы и прикусываю их, чтобы не спросить у Миа, что именно он говорил и как выглядел.

И как он вообще.

– Просто передаю тебе его слова, – отвечает Миа. – Он сказал, что вы окончательно расстались.

Я отхлебываю кофе, ощущая в груди странную сжатость и холод. Он меня не понял. Если честно, я и сама с трудом себя поняла, но не думала, что все так получится. Ощущалось правильным попросить его дать мне время, чтобы я убедилась, в нужном ли направлении повернута моя голова. Он всегда понимал все мои потребности. Но почему не сейчас? Когда ушла мама, папа был просто уничтожен, и мы едва перебивались. Друзья привозили нам продукты и делали вид, будто ничего особенного не произошло, но для нас это было очень значимо. И я больше не хочу сводить концы с концами. Не хочу беспокоиться, смогу ли позаботиться о себе. И еще не хочу отказываться от чего-то важного для себя, поэтому если Оливер не может подождать меня, чтобы я почувствовала себя более уверенно, тогда у нас проблемы куда серьезнее.

– Так значит, ты не порвала с ним? – уточняет Харлоу.

По ней видно, что она пытается понять, к чему склониться. Защищать ли меня и мои потребности либо вбить мне в голову немного ума.

– Я лишь сказала ему, что мне нужно поставить наши отношения на паузу.

– Серьезно? – переспрашивает Харлоу, и я понимаю, что только нежелание привлекать внимание удерживает ее от того, чтобы протянуть руку и треснуть меня.

– Слушай, я не знаю, почему это настолько важно, – я глубоко вздыхаю, уставившись на трещинки на деревянном столе. – Я на самом деле опаздываю по всем срокам, поэтому просто решила оставить нас в сторону – и это единственная причина. Мне нужно за полторы недели успеть сделать правки сценария и провести бóльшую часть времени в безрезультатных спорах с одним говносценаристом. Я также должна быть переполнена идеями по новой книге, которая выйдет сразу после «Жука», и от меня уже ждут первые несколько страниц через неделю после сдачи «Жука»… что должно было произойти две недели назад. То есть: первые страницы самой новой книги уже запаздывают на неделю. А еще я уезжаю в промотур к книге на две недели. И я просто… – я ковыряю маленький заусенец на большом пальце. – Я и так была занята с поездками и написанием книг, а как только позволила себе думать о нас с Оливером, то действительно влюбилась – сильно и быстро. В Л-А я была совершенно не способна взять себя в руки, провалила дедлайны. И вижу, как быстро могу лишиться всего, – наконец я смотрю на них. – Я просто хочу постараться управиться со всем, а потом позволить себе насладиться… остальным.

Я вижу, как они обмениваются обеспокоенными взглядами, но, похоже, не знают, что ответить.

– У тебя миллион дел, – говорит Лондон. – Это я понимаю.

– Но это же Оливер, – замечает Миа. – Он не… – она оставляет слова висеть в воздухе, и

я знаю

я знаю

знаю.

Это Оливер. Он не будет давить. И не станет препятствовать.

Ощущение, будто я сама стою у себя на пути.

– Даже когда занята, ты раз в несколько дней все равно с нами созваниваешься и встречаешься. Почему с ним по-другому? – спрашивает Миа.

Я не могу ответить на этот вопрос. Не могу, потому что вряд ли объясню той, кто безумно влюблена в своего мужа, что все по-другому, когда ей приходится выбирать всего лишь между любовью и встречами с подругами. Я хочу быть с Оливером каждую секунду, хочу, чтобы каждая частичка его соприкасалась с каждой моей. Но не уверена, что могу все сбалансировать.

– Как ты справлялась с тем, что Ансель работал, как сумасшедший, в Париже?

Она пожимает плечами и копается соломинкой в ледяной крошке у себя в стакане.

– Я оставляла его в покое, и он работал по ночам.

Господи боже, ну как, как, как? – хочется мне спросить. Эта загадка заставляет меня хотеть разодрать на себе кожу. Если бы Оливер был со мной в комнате, да хоть у себя в магазине, будучи при этом моим, я не смогла бы работать. И «Рэйзор», и «Жук», и все, кого я еще люблю, – все рухнуло бы тартарары. И я это уже доказала.

– Чувствую, что ты к себе слишком строга, – тихо говорит Лондон. – И что, быть может, сама себя наказываешь.

И да, она права. Наказываю. Мы не можем контролировать свои чувства. Я знаю это. И вижу, как три мои подруги вглядываются в меня, будто я живописная трещинка на стекле, потому что – по крайней мере, Миа и Харлоу – они никогда не озадачивались вопросом, как уравновесить личную жизнь и любимое дело. Миа справилась с этим уже давно, а Харлоу просто прогнет под себя весь мир, и он будет ей соответствовать.

Я не настолько наивна, чтобы решить, будто просто спросить об этом – обычное дело.

Мне хочется кричать, что я только сейчас поняла, что попросила Оливера о слишком многом, даже неразумном, но при этом я не уверена, что могу извиниться, и я знаю: он это тоже понимает. Я не хочу уничтожить свою карьеру. Мне не нравится, как легко я пустила все на самотек, едва Оливер стал моим любовником. И чувствую, что мне нужно покорить эту небольшую гору, и тогда стану куда спокойней и уверенней. Стану лучше для него и самой себя.

Достав из сумки ручку и смятый чек, я начинаю рисовать.

На панно изображена сгорбившаяся над столом девушка. Вокруг нее разбросана карандашная стружка и клочки бумаг на полу.

– Так значит, думаешь, он решил двигаться вперед? – опустив голову и ощущая, как сердце медленно разрывается на кусочки, спрашиваю я.

Все замирают, и когда моя ручка зависает над бумагой, где-то под ребрами я чувствую хрупкое собственническое чувство, которое может вот-вот разбиться. Я хочу, чтобы Оливер был мне другом. Он необходим мне, как друг, потому что я его люблю. Ну и кто я, если не самая большая идиотка? Я не думаю, что просила о чем-то экстремальном, просто немного тишины и шаг назад. И я совершенно не понимаю, как с этим справиться, если услышу, что все действительно кончено.

– Просто хочу сказать, что вчера вечером он был жутко злой, – слегка пожав плечами, отвечает Миа. – Он как-то не очень об этом распространялся. Бóльшую часть времени мы бродили по дому, и Ансель с Оливером обсуждали, что они смогут отремонтировать сами.

Будь все нормально, он позвонил бы рассказать мне об этом. Нет, будь все нормально, я бы пошла с ним. Я по умолчанию была его все эти месяцы, а он был моим. Теперь же у меня с ним нет не только секса, но и его звонков.

– Что, разве люди так не делают? – обхватив кружку обеими руками, спрашиваю я. – Разве они не отставляют в сторону отношения, пока не выровняется остальное?

– Лола, это называется порвать, – медленно говорит Харлоу.

– Выходит, это глупый вопрос? – я чувствую себя уязвленной ее защищающей интонацией.

Она тут же раздраженно поднимает взгляд к потолку.

– Мне не понятно, почему ты ему не сказала, что у тебя начинаются сумасшедшие рабочие недели, и ты ему позвонишь, когда появится свободный вечер?

– Потому что все мои способности выключаются, когда я располагаю таким вариантом, – отвечаю я. – Когда я с ним, я не хочу работать. А со мной никогда такого не случалось. И прости, но она должна быть на первом месте. Мое дело и было со мной раньше. Я не могу просто взять и все бросить, потому что стала с кем-то встречаться, а рабочая нагрузка стала почти неподъемной.

Прямо сейчас я вижу, что Харлоу снова хочет меня шлепнуть, но сдерживается. Она просто кивает и тянется через весь стол к моей руке.

***

После завтрака я отправляю смс Оливеру: «Как дела?» – но он не отвечает. На следующее утро я просто выключаю телефон, чтобы перестать его проверять. И перестать ждать.

Не высовываясь из своей пещеры до вечера среды, я наконец отправляюсь в «Downtown Graffick». Дорога от моей квартиры до магазина выложена тысячами моих следов, а стоять у входной двери ощущается странно ностальгически. Меньше недели назад я выскочила из машины и прыгнула в объятия Оливера. Сейчас же меня подташнивает при мысли войти туда и вести себя как ни в чем не бывало.

В течение последних двух дней я начала чувствовать себя самой большой дурой на свете.

Может, приход сюда не поможет сопротивляться искушению. Может, это куда хуже: медленно осознавать, что пауза означает, он больше не мой.

Над дверью звенит колокольчик, и несколько покупателей поднимают головы, рассеянно улыбаются и снова возвращаются к просмотру. За стойкой взмахом руки меня приветствует НеДжо, его улыбка медленно становится безжизненной.

– Привет, – говорит он и откладывает книгу, которую читал.

– Привет.

И что мне теперь делать? Сделать вид, будто пришла купить книги?

– Оливер здесь? – спрашиваю я, сразу же отметая притворство.

Мой вопрос явно доставляет НеДжо неудобство, и он смотрит в сторону двери.

– Ты буквально только что с ним разминулась.

Блин.

– Ладно, спасибо, – я разворачиваюсь и иду мимо стеллажей с манга, пытаясь понять, стоит ли мне ему позвонить, или же просто отправиться к нему домой и сказать, что я идиотка, и не хочу расставаться и даже делать паузу, и можем ли мы притвориться, что ничего такого не происходило?

Я беру в руки книгу и рассеянно ее листаю, когда чувствую, как сзади ко мне кто-то подошел.

– Так, – тихо говорит НеДжо, – Ну и какого хера тут происходит?

Положив книгу на полку, я поворачиваюсь к нему лицом.

– Ты о чем?

Он наклоняет голову и хмурится.

– Выкладывай.

– Ты про меня и Оливера? – спрашиваю я. Ну то есть… это совсем не его дело, но когда это ему мешало хотеть узнать? НеДжо кивает. – Я не знаю, – говорю я. – Мы немного поссорились, и я просто хочу попытаться с ним поговорить.

– Я почему спрашиваю, – он снова хмурится, – вернее, почему сбит с толку, – поясняет он, – он только что ушел с Хард-Рок Эллисон.

Я стою и тупо смотрю на него.

– Они пошли ужинать.

***

Я, будто зомби, плетусь домой, съедаю половину коробки рисовых хлопьев и, надев наушники, работаю, как маньяк, до трех ночи. Я словно переключилась в режим, где даже не думаю о том, что сказал НеДжо, иначе просто разломаюсь пополам.

Когда около семи просыпаюсь, я спотыкаюсь об свой компьютер и просто пялюсь на него, закрывая и открывая глаза, чтобы восстановить ясность зрения.

Ничего. Ничего не помогает. Мне нужна еда. Нужен свежий воздух.

Когда я захожу на кухню, застаю Лондон за кофе, она наливает мне его и молча протягивает мне чашку.

– Спасибо, – бормочу я.

У меня в руке жужжит телефон, и я вижу групповое сообщение Лондон, отправленное мне, Миа и Харлоу:

«Она встала».

Я поднимаю взгляд на Лондон.

– Сейчас половина восьмого… Вы что это, ждали, когда я поднимусь с постели?

– Типа того, – мягко улыбаясь, отвечает она.

Харлоу отвечает:

«Лола, мы сегодня вечером идем к Фреду».

Какое-то время я смотрю на экран, после чего кладу телефон на стол и делаю глоток кофе. Я еще не готова иметь дело с Харлоу.

Лондон обходит стойку и идет в гостиную.

– Ты придешь?

Я сажусь.

– Вряд ли.

– Это означает «да»?

– Это означает «скорее всего, нет», – я морщусь, извиняясь. – Мне надо работать.

Она садится рядом со мной на диван, и впервые за все время, что я ее знаю, глаза Лондон не улыбаются.

– С субботы ты выползала из своей комнаты в общей сложности часа на полтора. А сейчас уже четверг.

Отхлебнув кофе, я киваю.

– Я увлечена процессом. Это хорошо.

– Слушай, – начинает она, – ты не можешь делать вид, что с тобой все в порядке и при этом ни с кем не разговаривать. Если тебе грустно, скажи, и я останусь и предоставлю тебе свои свободные уши. Если же не хочешь с нами разговаривать, продолжай притворяться, что быть отшельником-трудоголиком – это нормально, но притащи свою задницу в бар хотя бы на один чертов вечер.

– Оливер придет?

– Да, – отвечает она. – Твой друг Оливер придет.

Откинувшись на спинку дивана, я закрываю глаза. Мое сердце разогналось до двухсот ударов в секунду.

***

Сегодняшние сборы занимают уйму времени. Я в ярости или чувствую вину? Сама не знаю. У меня полный шкаф одежды, что я купила для автограф-сессий и появлений на публике, и кто бы знал, до чего я ее терпеть не могу! Одно платье слишком короткое, другое слишком длинное, третье – обтягивающее. Стоит ли мне показать декольте, или все скрыть? Одеться ли мне неряшливо, чтобы показать, что мне плевать, с кем он там ужинает, или приложить все усилия, чтобы выглядеть потрясающе?

В конце концов я надеваю черный свитер с V-вырезом (немного декольте), мои любимые джинсы и ботинки. Сейчас мои волосы длиннее обычного – до середины спины – и вместо хвоста или пучка я оставляю их распущенными. Я заправляю их за уши – так, по крайней мере, смогу, если надо, ими прикрыться. Никогда особо не пользуясь косметикой – у меня не было нужды ни в тональной основе, ни в пудре, – сегодня я все же наношу блеск для губ.

Я ненавижу целоваться с ним на губах, так что это своего рода страховка от невинных поцелуев под градусом с отчаянно любимым мужчиной, который, по всей видимости, вчера вечером отправился на что-то вроде свидания.

Когда я приезжаю, все в сборе за нашим постоянным столиком. Вижу Анселя, Миа, Финна, НеДжо, Лондон и Оливера, сидящего спиной ко мне и широкими плечами закрывающий от меня Харлоу, хохот которой слышен за несколько метров.

Мой желудок подпрыгивает к горлу. Я машу рукой Фреду и останавливаюсь у столика, ожидая, что Оливер заметит меня и пропустит. Это немного похоже на падающие домино: один за одним, каждый замечает мой приход и инстинктивно улыбается, после чего улыбка вянет, когда он вспоминает и, повернувшись, смотрит на Оливера.

Клянусь, мое сердце сейчас вот-вот пробьет грудь.

Господи боже мой. У него перехватывает дыхание, когда я встаю рядом, он просто молча смотрит мне в лицо, и кажется, что миг затянулся на вечность.

Прямо сейчас я чувствую, будто схлопотала по лицу: мне не просто его не хватает, – я нуждаюсь в нем. Я не хочу эту дистанцию. Не хочу, чтобы все закончилось. Не хочу его потерять. Какого хрена я воображала, что смогу сегодня с этим справиться?

Наконец он меня пропускает, слегка улыбаясь и глядя вниз.

– Садись.

На нем темно-зеленая футболка с Preacher [рус. «Проповедник» – серия комиксов DC Comics – прим. перев.] и те джинсы, что я стащила с него той ночью и впервые сделала минет.

Я все еще помню ощущение его кожи у меня на губах и прикосновение подрагивающих рук к моим волосам.

Все еще помню его стоны в душе. И что мы там сделали.

На панно изображена стоящая перед зеркалом девушка, а вокруг нее в воздухе кружат слова «Я НЕ ГОТОВА К ЭТОМУ. Я НИ НА САМУЮ МАЛОСТЬ К ТАКОМУ НЕ ГОТОВА!»

– Привет, – наконец выдаю я.

– Привет, – он сглатывает, взгляд на мгновение падает на мои губы, а затем он берет выражение своего лица под контроль, как на это способен только Оливер. С воскресенья я вижу его в первый раз, и это ощущается, будто сердце вывернули наизнанку.

Господи, если это так трудно для меня, я даже не могу себе представить, до чего трудно ему. Ужасающе. Но вы только посмотрите на него: спокойный и уравновешенный, как, впрочем, и всегда. Не думаю, что я когда-либо восхищалась кем-то еще, как им.

– Привет, Лола, – говорит Ансель и улыбается настолько широко, что его ямочки кажутся бездонными.

Я улыбаюсь ему в ответ.

– Ну и как дела с книгой? – чересчур громко спрашивает Харлоу.

Я взглядом отвечаю ей: «Что, правда? Мы сейчас станем это обсуждать?» – а вслух говорю:

– Хорошо.

– Ну да, все хорошо, – бормочет она, и Финн легонько толкает ее локтем.

Это самый неловким момент в истории человечества, а я сижу тут, ощущая себя, будто меня пытают раскаленной кочергой, в то время как вокруг меня начинаются осторожные разговоры ни о чем серьезном. Не долго думая, я откидываюсь назад, вытаскиваю из сумки ручку и начинаю выводить каракули на салфетке. И чувствую, как Оливер поворачивается и смотрит, что я рисую. А это уже его неосознанный порыв, и у меня все внутри разливается теплом от того, что он всегда так делает: придвигается ближе, будто хочет стать частью этого.

Между нами словно тонкая пленка, некая сдержанность, которая тут же растворилась бы от поцелуев. Раньше мы оба испытывали друг к другу чувства, но при этом были в состоянии продолжать дышать, общаться, шутить, выпивать. Сейчас же я просто… оголенный провод, находящийся слишком близко к искрам. Мне хочется стукнуть его за ужин с Эллисон и тут же приласкать, умоляя простить. Воздух между нами словно искажен от нагрева. Я почти ощущаю его руку – такую теплую и твердую, лежащую на бедре рядом с моим. Уголком глаза замечаю, как подрагивает его большой палец.

Я тоже это чувствую, – молча говорю ему я.

Думала, что приняла трудное, но правильное решение, но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что та Лола была самой наивной на свете. Понятия не имею, что сейчас делать – стоит ли мне просто повернуться и сказать, как сожалею… Но, сидя рядом с ним, я уже не помню, с чего я вообще решила, что смогу быть вдали от него. Я выползла из кромешного мрака работы и сижу сейчас рядом с ним – в близости аромата его кондиционера для белья, вида его сильных рук и ног, гладкой шеи, его тихого смеха… Он прав, так это не сработает. Я люблю его. И хочу быть с ним. Просьба о паузе была чушью собачьей.

Боже мой, я идиотка.

Резким движением Оливер выпрямляется, глубоко вдыхает и, видимо, принимает решение покончить с жуткой тишиной.

– Джо, что ты там смотришь?

НеДжо убирает волосы с лица.

– Видео, как доят коров.

Я поднимаю голову. Остальные тоже молча смотрят на него, приподняв брови.

Харлоу поднимает руку, останавливая обсуждения:

– Я даже не хочу знать, – потом машет рукой Фреду и добавляет: – Три важные новости. Первая: я ненавижу самолеты. Вторая: меня тошнит от лодок.

Я мысленно благодарю вселенную за способность Харлоу сгладить неловкое молчание.

– И третья, – продолжает она. – Сегодня одна поганая сучка попыталась отыметь моего мужа.

Все мы с громким вздохом поворачиваемся к Финну, а он бормочет, не отнимая стакан пива от губ:

– Наговоры.

Харлоу поворачивается и недоверчиво на него смотрит.

– Давай-ка разберемся. Положила она или нет свою тебе на плечо и хихикала, как шлюха?

– Положила, – со смехом признается он

– Сжала она или, может, нет твой сочный бицепс?

Он кивает.

– Сжала.

Наклоняясь к нему, она рычит:

– Дала ли она тебе ключ от своего номера?

– Который я тут же вернул, – напоминает ей Финн. – Это не попытка отыметь. Это неудавшаяся попытка.

Ансель дает пять Финну.

– Какая гадость, – Харлоу делает глоток своего вина. – У нее были самые поддельные буфера, какие я только видела, – говорит она уже нам, отвлекаясь от Финна. – Что лишний раз напоминает мне, – она грозит ему пальцем у лица, а он игриво прикусывает его кончик. – Эта дерьмовая идея снимать тебя без рубашки… Терпеть ее не могу.

– У тебя паранойя, – встревает Миа.

– Не можешь утерпеть, глядя на меня без рубашки? – с понимающей ухмылкой спрашивает Финн.

Харлоу так резко ставит свой бокал на стол, что немного вина переливается через край.

– Не тогда, когда все на тебя глазеют!

– Еще какая паранойя, – соглашается с Миа Оливер и кивает ей.

– Ты ведь знала, что будет нелегко, – напоминает Харлоу Ансель.

– Ну еще бы мне не быть параноиком! – кричит Харлоу. – Все хотят трахнуть моего мужа!

Компания по соседству смотрит в нашу сторону, но Харлоу лишь хмурится на них, и те отворачиваются.

– Я вот не хочу, – говорю я ей.

Финн приподнимает свое пиво в мою сторону в знак признательности.

Миа делает глоток своего напитка и кивает.

– Я тоже.

– Ты мне нравишься, Финн, – замечает Оливер, – но и я не хочу тебя трахнуть.

Медленно, невероятно медленно, но напряжение вокруг нас исчезает, и мне почти хочется петь. Звук голоса Оливера, такого глубокого, с акцентом, идеально обволакивающим слова, заставляет мою кожу вибрировать.

– Я бы трахнул, – не отрываясь от телефона с коровьим видео, произносит НеДжо.

Уставившись на него несколько секунд, мы все же решаем болтать дальше.

– Харлоу, – начинает Ансель, – ты замужем за одним из самых верных мужчин на свете. Я трахаю Миа. Финн трахает тебя. Оливер – Лолу. Таков порядок вещей.

Мое сердце останавливается на всех парах, а рядом со мной Оливер резко замирает.

– Эй! – встревает Лондон, изображая обиду, что про нее ни слова.

До сих пор мы оба – единственные, кто заметил оговорку Анселя. Оливер начинает медленно рвать салфетку.

– Ты вполне можешь трахнуть НеДжо, – рассуждает Ансель.

Лондон смотрит на НеДжо, а затем смеется, качая головой.

– Будет странно, если я скажу, что не уверена, смогу ли справиться с ним в постели?

Вокруг стола начинает медленно и неуклюже клубиться тишина, и сначала в нашу сторону бросает взгляд Финн, потом Миа, за ней Харлоу. И только тогда Ансель соображает, что ляпнул, и зажимает рукой рот.

– Merde. Я не имел в виду…

– Все нормально, – напряженным голосом перебивает его Оливер. – Это мне сигнал пойти отлить.

Он бормочет извинения себе под нос, встает и морщится, потому что ему нужно поднять меня, чтобы пройти. Случайно прикоснувшись своей рукой к моей, он отдергивает ее и извиняется снова.

Ощущение, будто меня сжигают заживо.

Мы смотрим ему вслед, пока он не исчезает из вида, а потом я наклоняюсь и кладу голову на сложенные руки.

– Зачем я здесь? Я испортила ему вечер.

– Я такой дурак, – стонет Ансель. – Прости, Лола.

– Нет, – отвечаю я. – Это мне не стоило приходить. Он хорошо бы провел время, не будь меня здесь.

– Не правда, – уверенно возражает Финн. – Вам, ребятки, нужно во всем разобраться. А то все это хуево.

– Кто бы говорил, – резко замечает Харлоу.

– Он смотрит на тебя так, – шепчет Миа, – будто хочет зажечь свет внутри тебя.

– Он всегда так делает, – замечает Харлоу и отпивает вина. – Он смотрит на тебя, словно если будет продолжать впиваться взглядом достаточно долго, то вы сможете услышать мысли друг друга, и ничего не пришлось бы говорить вслух. Будто хочет быть у тебя в голове, и пустить тебя в свою.

– Он так не делает, – говорю ей я.

– Делает.

– Что не делает? – оторвавшись от телефона, спрашивает НеДжо.

– Я говорю Лоле, что Оливер всегда смотрит на нее, будто хочет впитать ее в себя.

– Не впитать, – осторожно поправляет ее НеДжо. – Он просто хотел владеть той ее частью, которая больше никому не доступна. И очевидно, он это уже сделал, – он подбородком показывает на меня в качестве доказательства.

Я даю ему понять, что он прав, когда поворачиваюсь в сторону, куда ушел Оливер, и жду его возвращения…

Все погружаются в задумчивое молчание, словно ошеломлены от сказанного.

– Я к тому, что он не Rogue [персонаж одноименной игры – прим. перев.] или кто-то в этом роде, – бормочет НеДжо и берет Миа за руку, делая вид, будто вытягивает из нее силы, после чего возвращается к своему телефону. – Так что скажи ему, что он владеет этой частью. И исправь накосяченное.

Ансель с Финном, опустив взгляд, теребят подставки под стаканы, но Миа, Харлоу и Лондон смотрят прямо на меня.

– Что? – спрашиваю я.

– Я согласна с НеДжо, что довольно… необычно, – признает Миа, виновато поморщившись. – Тебе нужно хоть что-нибудь сделать. На вас обоих жутко смотреть. Иди поговори с ним. Расскажи ему о своих чувствах, даже если в них бардак.

– Наверное, сейчас не самое подходящее время, – отвечаю я. Даже не представляю, о чем бы мне меньше всего хотелось поговорить тут, в баре: о том, что я натворила, или о его ужине с Эллисон. От самой идеи разговора на публике внутри все сворачивается в пропитанный ядом узел.

Я смотрю в сторону туалета, ожидая появление Оливера и одновременно с этим боясь собственных ощущений, когда он придет. Но что-то другое привлекает мое внимание… Лицо человека, которого я не видела сто лет.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, кого я вижу. Я поворачиваюсь к Харлоу: она улыбается на что-то сказанное Финном. Еще осторожней я оглядываюсь на Миа: ей что-то показывает в своем телефоне Лондон. Но Ансель смотрит то на меня, то на этого человека у бара. Он понял – что-то происходит… хотя не понимает, почему у меня глаза сейчас вылезут из орбит. Потому что он не может знать в лицо Люка Саттера.

Глядя через весь зал, Люк замечает меня и меняется в лице. Я почти ощущаю, как он не хочет посмотреть на остальных присутствующих, не хочет знать. Но не может удержаться: его взгляд скользит по дивану, равнодушно пропуская НеДжо, Лондон, Харлоу и Финна… наконец останавливаясь на Миа. На мгновение, всего на один сердечный цикл, мне видно, как он будто помертвел.

– Кто это? – вернувшись к столику, спрашивает Оливер. Ревность сделала его интонацию резкой.

Я подпрыгиваю от звука его голоса и вибрирующего тепла, когда он так близко ко мне, перед тем как встать пропустить его. Его вопрос заставляет Миа приподнять голову и проследить за его взглядом в направлении Люка, и она бледнеет. Я не могу вспомнить, когда она в последний раз видела Люка, но ей явно все еще тяжело и странно, что все так изменилось. Он сейчас совсем не такой, как раньше.

– Хм-м… Это Люк, – говорю я, и Ансель всем телом напрягается от моих слов, – бывший Миа.

До меня доходит, что я не в курсе, как много он знает о Люке. О том, что они были неразлучны с одиннадцати лет, и все мы были уверены, что Миа и Люк – это навсегда. Рассказала ли ему Миа про их самую крупную ссору? Когда Люк в слезах шептал, что чувствует, будто Миа погибла под колесами того грузовика.

За последние несколько лет Люк оставался парнем, которого я знала, и я всегда буду его обожать, даже не смотря на то, что внешне он кажется самонадеянным ублюдком. Та авария разрушила две мечты двух людей: желание Миа танцевать и его быть всегда с ней. Он справился с этим единственным способом, который смог придумать: ныряя в постель к каждой встречной.

Я оборачиваюсь на Миа с Анселем, и я такого никогда раньше не видела: злость на лице Анселя, – но распознаю ее тут же. Его щеки с нежным румянцем краснеют, а взгляд становится тверже. Миа гладит его по руке и шепчет что-то на ухо, пытаясь повернуть его лицо к ней.

Сначала он сопротивляется, не сводя глаз с Люка, потом, закрыв глаза, кивает и набрасывается на ее ждущий рот, словно помечая территорию.

– Je t’aime, – шепчет он. – Я люблю тебя настолько безумно, что иногда забываю: ты не настолько хрупкая.

Я отворачиваюсь, чтобы дать им немного личного пространства. И снова смотрю на Люка через весь бар. У него на челюсти играют желваки, когда он замечает их поцелуй, но потом снова непринужденно улыбается и отворачивается, флиртуя с парой девушек у стойки.

– Так значит, вот он, тот самый Люк, – говорит Оливер мне на ухо. У меня по рукам побежали мурашки. – Это он водил вас на концерты?

Я киваю, сдерживая желание разреветься, видя усилия, что он прилагает, общаясь со мной.

– Они с Миа были вместе со времен старших классов и какое-то время… после.

– После… Ты про аварию? – негромко уточняет он.

– Да. Для Миа это было тяжелое время, а Люк был просто убит горем, что она уже перестала быть такой, как прежде.

– Значит, он тебе нравится?

Я поднимаю взгляд на Оливера, впервые за вечер глядя ему прямо в глаза. Пока я стараюсь сдержать все, что рвется из меня на свободу при виде него, он как-то умудрился успокоиться. Мне хочется наброситься на него и одновременно хорошенько встряхнуть и зацеловать. Еле заметной пульсацией во взгляде его голубых глаз я вижу его боль, а в остальном он все тот же Оливер: спокойный и уверенный в себе Оливер, какого я знала все эти месяцы. И я ненавижу это, потому что знаю и другие его стороны – например ту, благодаря которой я узнала настолько интенсивное удовольствие, что увидела звезды – и хочу поймать хоть какой-нибудь намек, что увижу ее снова. Вернее, что он позволит мне ее увидеть.

– Нравится, – отвечаю я. – Он наговорил немало гадостей и напортачил столько раз, что я сбилась со счета, но он все равно отличный парень.

В ответ на это я получаю его слегка приподнятую бровь, но, прежде чем Оливер находится с ответом, говорит Ансель:

– Что ж, это было прекрасно, друзья, но мне нужно отвести свою жену домой и срочно заделать ей семнадцать здоровеньких отпрысков.

Оливер берет со стола свой кошелек и слегка наклоняется в мою сторону, чтобы засунуть его в задний карман.

– Ты тоже уходишь? – спрашиваю я. – Я только что пришла.

Он кивает.

– Я знаю. Извини. Это был потрясающий эксперимент, но лучше я пойду домой мыть туалет.

Я смеюсь, хотя все еще не готова дать ему уйти.

– Кажется, я понимаю, о чем ты.

Когда я поднимаюсь и он делает шаг мимо меня, я импульсивно хватаю его за руку и останавливаю. Удивленно глядя вниз, он все же не сопротивляется и идет за мной подальше от столиков, в тень.

Я отпускаю его руку, отступаю на шаг и делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. В мои планы не входило говорить о случившемся сегодня, и я не сильна в импровизации, но не могу дать ему уйти, ничего не сказав и не дав понять о своих мыслях в эти дни.

– Так, ладно, – от его молчания мой голос звучит неуверенно. – Сегодняшний вечер отстойный.

– Есть немного, – вежливо соглашается он со мной, и от меня не ускользает, как он стремительно скользнул взглядом по моему лицу вниз к губам.

Да, я хочу, хочу, хочу.

– Мне очень, очень жаль, – говорю я. – Знаю, это тяжело…

Оливер пожимает плечами и снова кивает. Я внутренне издаю стон. Господи, до чего же больно. Пытаюсь сформулировать мысль – но я не знаю, как – что хочу попытаться сбалансировать эти два состояния: быть его возлюбленной и не снижать скорость своей работы. Кажется невозможным найти слова для всего этого, когда он рядом, а я даже не могу к нему прикоснуться.

Наконец я прерываю молчание:

– Вчера я заходила в магазин увидеться с тобой.

Он слегка напрягается.

– Правда?

– Ты ходил ужинать с Эллисон?

Он потирает подбородок и, похоже, не удивлен моим вопросом.

– Да.

На панно изображена лужица слез, очертаниями похожая на девушку.

Глаза начинает жечь.

– Это… – черт. Я смотрю в сторону и чувствую, как слабею. – Это было свидание?

Когда я поднимаю голову, то встречаюсь с его безучастным взглядом.

– Или… – я начинаю по новой, – я имею в виду, это именно то, чем ты сейчас занят?

– Занят ли я Эллисон? – резко переспрашивает он. – Ты это серьезно, Лола?

– Не знаю, было ли это свидание, и не уверена, имею ли я право спрашивать…

– Не имеешь.

– Знаю, – быстро отвечаю я. – Но меня убивает мысль о вас двоих вместе.

Он ничего не отвечает, крепко сжимает челюсти, а у меня в голове мертвая тишина.

В ответ на мое потрясенное молчание он рычит:

– А разве не это я должен делать? Постараться скоротать время, ожидая, когда ты нажмешь на «play».

Он по-прежнему не ответил на мой вопрос. Я понимаю, ему больно – и это я причинила ему боль, и сейчас воочию вижу результат – но я никогда раньше не видела резкого и саркастичного Оливера. Я так сильно ненавижу себя, но и его немного ненавижу тоже, потому что это кажется изменой… даже если это я сама его попросила.

Чувствую, как в груди все сжимается сильнее и сильнее, пока мне не становится трудно дышать, а в горле начинает жечь от накатывающих слез. Я киваю и пытаюсь улыбнуться, но мое лицо искажается, и я отворачиваюсь, пока он не увидел.

Торопливо иду по коридору в женский туалет, глотая рыдания, но позади слышу его быстрые шаги, после чего рука Оливера обнимает меня за плечи.

– Блядь. Нет. Лола, не уходи. Я дурак.

Я не поворачиваюсь к нему лицом и лихорадочно вытираю щеки. Это так унизительно. Терпеть не могу плакать в одиночку, но при свидетелях еще больше. Я будто попала под дождь: в один миг лицо было сухим, в следующий – захлебываюсь слезами.

– Ты не дурак. Это все я, – говорю я, и по моему голосу понятно, что я плачу. – Я так боялась все испортить с книгами, что в итоге испортила с нами.

Он мягко поворачивает меня к себе, и я смотрю на него и представляю его в своей комнате, снимающего с меня одежду вместе с этим помешательством и возвращающего нам – нас.

– Я не целовал ее, – говорит он. – Мы поужинали, но я не позволил произойти ничему большему.

Я киваю и сдерживаю облегченный всхлип.

– Но ты ожидаешь от меня не пытаться двигаться дальше? – тихо спрашивает он. – Ты предложила мне просто сидеть сложа руки, пока сама без меня налаживаешь свою жизнь. Это чудовищная просьба, Лола.

Я кладу ладонь ему на грудь, и слова вылетают из меня беспорядочным месивом:

– Не думаю, что мы думаем об одном и том же, – запинаясь, говорю я. – Не думаю, что я имела в виду, и то, что ты думал, я имела в виду, – это одно и то же. И с моими словами то же самое. И прости меня.

Он слегка отодвигается от меня.

– Мне не верится, что этот разрыв был просто… из-за недопонимания. Ты говорила довольно ясно.

– Я хочу поговорить об этом, – говорю я. Пытаюсь хоть как-то упорядочить свои мысли, но тут так громко, плюс я чувствую, как все наши смотрят на нас. – Не здесь. Может, позже?

Он кивает и смотрит на мой рот. Потом вместо этого начинает мотать головой и говорит:

– Я не знаю, Лола. Не знаю. Творится полная херня.

Он паники у меня пересыхает в горле.

– Я не хочу, чтобы все закончилось, и…

Оливер останавливает меня мягким «Ш-ш-ш» – и протягивает руку, чтобы заправить мне прядь волос за ухо. Смотрит на свою руку, которая движется сама по себе, после чего безвольно роняет ее.

Где-то в глубине моей груди мое сердце грохочет, не переставая. Знаю, это никогда не прекратится. Мы не можем прокрутить стрелки часов назад или остановить время.

– Я скучаю по тебе, – произношу я.

Он улыбается, глядя в пол, взгляд голубых глаз такой нежный.

– Я тоже скучаю по тебе, Сладкая Лола.

Я чувствую смесь отчаяния и облегчения. Когда он называет сейчас меня Сладкой Лолой, я задумываюсь, если ли шанс у нашей дружбы после всего этого, и чем это будет: счастьем или пыткой.

– Я думала, ты скажешь, что поцеловал Хард-Рок Эллисон.

Оливер слегка морщится, так мило и грустно одновременно.

– Я не стал бы это делать. Я не чувствую по отношению к ней ничего такого, – он потирает свою щеку и смотрит в сторону. – Я злился и просто хотел отвлечься, но не предал бы собственные чувства, – он издает невеселый смешок. – Твоя любовь клеймом выжжена в моем мозгу; и твои поцелуи – по-прежнему единственные, какие я хочу.

Под весом моих чувств у меня внутри что-то переворачивается, и, прежде чем я соображаю, что говорю, выпаливаю:

– Хочешь, я приеду сегодня к тебе?

Оливер на мгновение закрывает глаза и пытается улыбнуться, но у него ничего не выходит.

– Не думаю, что…

О господи. Внутри все плавится от ужаса.

– Вот черт. Забудь. Конечно же, не хочешь.

Оливер отступает на шаг и беспомощно оглядывается вокруг, после чего потирает лицо и снова поворачивается ко мне.

– Не играй со мной, – он изучающе смотрит на меня. – Прошу тебя. Я по глазам вижу, что у тебя в голове по-прежнему неразбериха. Еще вижу, что тебе на самом деле не нравится, что ты сделала. Просто… Несколько дней спустя кажется слишком поздно прийти вот так ко мне с неясными чувствами и паникой наперевес, и я ничего не могу с собой поделать, но все же считаю, это из-за того, что ты услышала об Эллисон.

– Нет, Оливер, это не…

Решительно покачав головой, он не дает мне сказать и продолжает:

– Не знаю, на самом ли деле ты боишься, что наши отношения помешают твоему творчеству, или надеешься попридержать коней, пока не полюбишь меня. И в любом случае я не знаю, что с этим делать. Оба эти варианта отстойные, – он наклоняется, целует меня пониже уха и тихо говорит, почти касаясь губами кожи: – Я влюблен в тебя, Лола, но при этом боюсь, что ты уничтожишь меня.

Оливер

У меня совершенно нет понимания, как вести себя с Лолой. И, если честно, с Джо тоже.

Я не видел ее целую неделю, и когда она появляется в магазине на следующее утро после нашего нескладного разговора у Фреда, то тут же направляется к стеллажам Marvel, едва помахав мне рукой, а Джо ее даже не окликает и не делает предложение руки и сердца прямо посреди магазина, как обычно. Вместо этого, я чувствую, как он с меня глаз не сводит и оценивает мою реакцию.

– Лола здесь, – подбородком указывая в направлении, где она исчезла в проходе между стеллажами, говорит он. Мое сердце, словно на полной скорости вильнувшая в сторону машина.

– Ага, вижу, – вчера вечером она предложила приехать ко мне – и до чего же охрененно было представить, каково это: отбросить все в сторону, упасть на кровать и, ни о чем не думая, заняться сексом – но ни за что на свете я бы не согласился. Я практически чувствовал ее вину и сожаление, но Лола понятия не имеет, чего хочет прямо сейчас. Она – одно сплошное эмоциональное минное поле и не та, ради кого я сейчас готов добровольно по нему пройти.

Джо обходит стойку и встает рядом со мной.

– И ты не подойдешь к ней?

– Не то чтобы это твое дело, Джо, но нет. Может, попозже, но кажется, она пришла сюда за книгами.

– Не понимаю вас обоих, – бормочет он себе под нос.

– Я не собираюсь беспокоиться из мнения человека, который весь вечер смотрит видео, как доят коров, а потом про мужиков, тянущих грузовики веревками, привязанными к их хуям, – шутить куда легче, ведь что еще я могу сказать? Сейчас я и сам не понимаю.

Часть меня – та, которая обожает Лолу и давно на ее стороне, что бы та не сделала – хочет взять на себя ответственность за все и чувствует, что я должен был предвидеть ее панику (по поводу работы и нас), что мне стоило бы быть более снисходительным к ее словам, и что ужин с Эллисон выглядел ужасно. Но тот разговор в ее комнате – когда она захотела, чтобы я просто слонялся где-то поблизости, пока она сосредоточится на работе – показал мне, как молода на самом деле Лола. Скорее наивна. Впрочем, я и так это знал, просто не думал, что мне это аукнется.

Полагаю, я и сам наивен.

Я очень хочу, чтобы Лола обрела всемирный успех, но меня по-прежнему сбивает с толку ее вывод, что я тут буду помехой.

И наверное, я больше чем немного задет. Я всегда был самым верным фанатом Лолы и ее самым громким болельщиком – черт, да я без конца носил футболку с «Рэйзором». Был самым преданным любовником… пусть это и продлилось всего неделю. Это больно, раз так легко от всего этого можно отмахнуться.

Но когда она рядом, я по-прежнему понимаю, что еще никогда так не хотел и не нуждался ни в ком. Это притяжение, почти физическая тяга быть к ней ближе. Одно осознание, что она здесь, в магазине, – и в груди словно поселяется рой пчел, гудящих и заставляющих вибрировать изнутри. Она распустила волосы и не накрасила пухлые губы. Я помню, как, лениво наклонив в сторону голову, она наблюдала за моими поцелуями вниз по ее телу, ощущение ее бедер у меня на плечах, мед ее вагины у меня на языке.

Подняв взгляд над комиксом, что она читает, и поймав меня на подглядывании, Лола несмело машет мне рукой. Я машу ей в ответ, затем поворачиваюсь и вижу, что прямо за мной стоит Джо, глядя то на меня, то на Лолу, после чего качает головой.

– Ну, это просто хуйня какая-то, – замечает он.

– Все нормально, – я вскрываю упаковку монет и бросаю их в кассу.

– Нормально? – переспрашивает он. – Неделю назад она вошла сюда и взобралась на тебя, как на дерево, а я сейчас ведет себя, будто ты тут библиотекарь.

– Сейчас все… сложно, – вздыхаю я. Я люблю ее, но прямо сейчас не хочу быть с ней. Мне нужно куда большее.

– Знаешь ведь, да, она ведь по-прежнему тобой увлечена?

Закрыв кассу, я бросаю на него раздраженный «это не твое дело» взгляд.

– Я знаю, Джо.

Но его это не останавливает.

– И?

– И я начинаю подозревать, она была права, когда беспокоилась, что мы все испортим, – отвечаю я. – Может, нам стоило бы оставаться друзьями.

Я здороваюсь с подошедшим покупателем, и Джо отходит в сторону, пока тот оплачивает покупку. Положив ее в пакет, я с улыбкой протягиваю ее ему. Джо тем временем не сводит с меня неодобрительного взгляда.

– А ты не забыл про ту часть этой теории, где ты в нее влюблен? – интересуется он.

Облокотившись на стойку, я провожу руками по лицу.

– Не забыл.

– Тогда какого хера ты тут делаешь, раз она сейчас здесь?

Я качаю головой и смотрю, как она с уставшим взглядом листает комикс, параллельно слушая кого-то по телефону.

– Джо, это не твое дело, и все не просто.

– Ты собираешься снова встретиться с Эллисон? – спрашивает он.

Мой желудок в ужасе подпрыгивает.

– Это был просто ужин.

Он понимающе кивает.

– Это типа как всю жизнь ешь шоколад Хёршис, и думаешь, что он вкусный. А потом однажды пробуешь Шпрюнгли [одна из старейших шоколадных марок в мире, сейчас выпускается компанией Lindt & Sprüngli AG – прим. перев.], и такой: «Чуваки, Хёршис просто дрянь!»

Я поднимаю на него взгляд.

– Шпрюнгли?

– Местечко в Швейцарии и марка шоколада. У моих предков дом в швейцарских Альпах.

Теперь я поворачиваюсь к нему всем телом, уставившись на него во все глаза.

– Пиздец. Ты кто вообще?

Он со смехом отвечает:

– Ну, очевидно, не парень по имени Джо.

– Нет-нет, не говори мне, – я поднимаю руку. – Это попортит всю тайну.

Слегка пожав плечами, он направляется к кабинету. В это время звенит колокольчик, и входят Финн с Анселем.

– День добрый, Финниган, – приветствую я. – Не знал, что ты сегодня в наших краях.

От этого прозвища он бросает на меня агрессивно-снисходительный взгляд и снимает куртку.

– Взял недельку отдохнуть.

Ансель с улыбкой прерывает нашу светскую беседу.

– Обедать идем? Я тут с голоду умираю.

Мы с Финном с улыбками переглядываемся: Голодный Ансель – это его единственная грубоватая ипостась.

– Да, сейчас я только… – начинаю я, и в этот момент подходит Лола.

– Привет, – говорит она каждому из них, прежде чем посмотреть на меня. Ее щеки розовеют, а улыбка становится шире. – Привет.

– Привет, – сдавленно отвечаю я, чувствуя, как сильно бьется сердце и напрягаются мышцы.

Я так сильно люблю тебя.

Финн поворачивается к Лоле.

– Ты случайно не общалась с моей женой в последний час?

– Мне до сих пор странно, что ты ее так называешь, – покачивая головой, отвечает Лола. – Миа чья-то жена, Харлоу тоже.

А целых двенадцать часов Лола была моей женой. Спустя какое-то время ее статус для меня стал куда лучше, а потом, буквально за считанные дни, – еще лучше.

Финн смотрит на нее, сжав губы в прямую линию и выжидая, когда она ответит.

– И вообще-то да, – продолжает она и протягивает руку шлепнуть его по голове. Он бросает на меня взгляд, будто это я ее подначил так сделать. – Она ездила в Дель Мар получить какие-то подписи от… кого-то… и сам знаешь, какие там пробки.

Финн кивает и, перегнувшись через стойку, выуживает из моего тайника маленькие сникерсы.

Увидев это, Ансель едва не сбивает его с ног, чтобы взять и себе.

– Лола, – разрывая упаковку, говорит Финн. – Можно я у тебя кое-что спрошу?

Она выжидающе приподнимает брови, и у нее на лице сейчас такое милое выражение, что мне приходится отвести взгляд, чтобы сдержаться и не подойти ближе.

– Я думал взять Харлоу в эти выходные в Секвойю [национальный парк, Сьерра-Невада, Калифорния – прим. перев.]. Отдохнуть в тишине и на природе, ну, все такое. Ты случайно не знаешь, как у нее с работой?

Она ухмыляется, а я сам чувствую, как мои глаза округляются.

– И ты что, будешь за рулем? – спрашивает она.

Он кивает.

Лола смотрит, и на мгновение вся неловкость между нами испаряется, и мы с ней сообщники.

– Ты проедешь часов шесть, – продолжает она, – чтобы отвезти Харлоу отдохнуть где-то в лесу? На все выходные?

Он хмурится и поглядывает на меня.

– Так и задумано.

– Ты вообще знаком со своей женой? – спрашивает Лола.

Финн расплывается в самодовольной улыбке.

– Ей понравится.

– Ну ладно, раз ты так считаешь, – подмигнув, отвечает она. Вашу мать. В груди все сжимается от ее игривости. – И да, думаю, она не работает в эти выходные.

– Лола, ты все еще здесь, – замечает Джо, выходя из задней комнаты с бананом в руке и с намеком очищая его. – Еще не готова сбежать со мной?

– Вроде нет, – с улыбкой отвечает она.

– Кстати, чем ты тут вообще занималась? – интересуется он.

Она пристально смотрит на него, после чего бросает быстрый взгляд на меня.

– Искала кое-что. А потом позвонил Бенни. У меня на следующей неделе по плану важное дело. Так что… я перенесла поездку в Л-А еще на неделю.

Я запоминаю каждое ее слово. Даже и не знал, что у Лолы была на носу поездка, не говоря уже о том, что она ее отложила. Терпеть не могу это расстояние между нами – бессмысленность и абсурдность всего происходящего – и вот это: когда что-то происходит у каждого из нас, а мы этим не делимся друг с другом. Я скучаю по ней.

Блядь. Мне пора уже покончить с этим.

– В общем, рад, что ты здесь, – говорит Джо, – потому что я хотел тебе кое-что показать, – он идет туда, где был всего лишь мгновение назад и указывает Лоле на полку. – Смотри, что у нас есть.

– Боже мой, – произносит она и подходит поближе. Оттуда, где я стою, мне не видно, на что они смотрят, но потом Лола взволнованно добавляет: – Можешь достать посмотреть?

Джо улыбается, глядя в мою сторону.

– Оливер! Дотянешься до той коробки с новыми поступлениями?

– Я достану, – вызывается помочь Финн, сделав шаг в сторону лестницы, но Джо его останавливает, положив руку ему на грудь.

– Думаю, Оливер лучше знает, что мне нужно.

Бросив ему предостерегающий взгляд, я нутром чую: он что-то замышляет. Но едва подойдя к лестнице и взглянув наверх, я тут же понимаю, о чем они говорили. Каким-то образом Джо удалось найти набор фигурок героев из книги Лолы, которые он выстроил для нее на полке. Я начинаю объяснять, что еще не успел даже взглянуть на них, но когда поворачиваюсь снять их, замечаю, что ее взгляд, вместо того чтобы быть на полке и фигурках, гуляет по моему обнажившемуся животу под задравшейся футболкой.

Я откашливаюсь, и Лола тут же смотрит мне в лицо, покраснев не меньше чем шестью оттенками розового.

А Джо уже смеется с дико самодовольной «я же тебе говорил» ухмылкой.

– Ну ты и мудак, – под нос бормочет в его адрес она, со смехом ударяя его по плечу и забирая у меня коробку. Я и раздражен, и позабавлен его упорством.

– Откуда вы это взяли? – избегая смотреть мне в глаза, спрашивает она.

Я мотаю головой, потому что вижу их сейчас впервые. Фигурок нет даже онлайн.

– Я даже не знал, что они у нас есть.

– Это я купил сегодня, – с гордостью отвечает Джо. – До этого даже нигде их не видел.

– Кто-то пришел продать? – спрашиваю я и замечаю, что даже Финн – который выглядит, как Супермен, но не в состоянии отличить Женщину-Кошку от Бэтгерл – подошел поближе, чтобы посмотреть. Даже Анселю стало интересно.

Джо пожимает плечами, будто тут нет ничего особенного, и откусывает банан.

– Ага.

– Это сделано специально для книги? – выглядывая из-за плеча Лолы, чтобы получше рассмотреть, спрашивает Ансель.

Кивнув, Лола отвечает:

– Это в рамках рекламной кампании к релизу бумажной версии через несколько месяцев. Даже у меня их нет! Мне только через эти несколько недель дадут их подержать в руках.

Мне нравится ее трепет, и еще больше нравится, что я тому свидетель, потому что с работой было столько проблем, а ей так необходима эта маленькая награда. Я забираю у нее коробку и кладу в фирменный пакет с логотипом магазина.

– Это тебе.

Она приоткрывает рот.

– Я не могу взять.

Джо мотает головой.

– Тот парень притащил кучу всего. Думаю, он спер их вместе с другими рекламными няшками, присланными ему на работу, и понятия не имел, что они еще не выпущены. Я заплатил совсем немного.

– Так бы и расцеловала вас обоих, парни, – говорит она, заглядывая в пакет, а потом тут же соображает, что сказала. Прикусив нижнюю губу, она, не поднимая глаз, смотрит в пол.

Несмотря на весь этот созданный ею беспредел, во мне оживает что-то первобытное, и я вынужден отвернуться.

– Я был бы обеими руками за, – говорит Джо, – но у меня свидание. Так что Оливер может забрать мне причитающееся.

И все сразу же начинают усиленно делать вид, будто рассматривают что-то невероятно интересное.

Джо стонет.

– Ой, ну я вас умоляю. Не знаю, почему вы отрицаете очевидное. Вы же никогда не сможете быть просто друзьями.

После этого он достает из-под стойки свои ключи с брелоком Гринпис и выходит за дверь.

На десять секунд воцаряется самая неловкая тишина в истории.

Наконец Ансель прокашливается.

– Короче… обед. Лола, присоединишься к нам? – сладко улыбаясь, спрашивает он.

Округлив глаза, она смотрит на меня, будто ждет указаний. Я улыбаюсь и надеюсь, что это выглядит лучше, нежели ощущается, потому что внутри меня одна сплошная неопределенность. Мне хочется, чтобы она была со мной рядом, но еще больше – чтобы она сперва разобралась в себе.

У нее в руке звонит телефон, она смотрит на экран и читает пришедшее сообщение. Все мы наблюдаем, как поникают ее плечи, и она издает тихое:

– Вашу мать.

– Что такое? – с инстинктивным желанием помочь и защитить спрашиваю я.

– Это Грег, – отвечает она и со вздохом выключает экран. – Его бросила Эллен, – посмотрев на Анселя, она продолжает: – Спасибо за приглашение, но мне нужно сделать пару звонков и съездить к папе.

– Надеюсь, все будет в порядке, – говорю я, и Ансель с Финном вторят мне.

Послав мне легкую смущенную улыбку, она берет пакет.

– Еще раз спасибо, Оливер. Для меня это многое значит.

Когда Лола выходит из магазина, звенит колокольчик, а мы втроем смотрим, как она идет по тротуару.

Внутри меня все перемешалось: я терпеть не могу видеть, как она уходит, отчаянно хочу ее рядом, даже когда зол, но по-прежнему чувствую необходимость стен вокруг моего сердца. Повернувшись к друзьям, я говорю, почесывая шею:

– Напомните мне уволить Джо, как только увижу его в следующий раз.

Сейчас середина дня, и в магазине пусто. Я беру ключи, поворачиваю табличку, чтобы читалось «Закрыто», и делаю знак выходить.

***

Мы идем несколько кварталов до Bub’s рядом с Петко парком и занимаем столик в патио.

– Как дела с Лолой? – спрашивает Финн, глядя на меня поверх своего стакана. – Вы оба кажетесь…

– Осторожными, – заканчивает за него Ансель. – На что, точно тебе говорю, реально странно смотреть.

– Так же, – я кручу трубочкой в своем стакане. С момента того нашего разговора я толком это ни с кем не обсуждал, но эти двое и так достаточно знают, чтобы понимать: дела у нас с Лолой не фонтан. – Мы по-прежнему «на паузе», – помедлив, я продолжаю: – Хотя думаю, она хочет убрать эту паузу. Вчера вечером она попросилась прийти.

У столика появляется официантка, и мы заказываем бургеры и луковые кольца. Когда она уходит, они оба выжидающе на меня смотрят.

– Блин, ну конечно же, я сказал «нет», – говорю я им.

Тишина вокруг словно уплотняется.

– Потому что, очевидно же, ей нужно разобраться со своей фигней в голове, – добавляю я.

– Разве она не может сделать это с твоим пенисом во рту? – интересуется Ансель, и Финн пихает его в плечо. – Что? Это вообще-то серьезный вопрос.

Приподняв подбородок, Финн спрашивает:

– А у Лолы не возникало мысли, что она в течение ближайших четырех месяцев станет еще больше занята? Ведь еще даже не стартовали съемки. Я про то, что сам, бывает, неделю не вижу Харлоу, и это дерьмово, но понятно же, что не всегда так будет.

– Не знаю, – отвечаю я. – Даже не стану притворяться, что знаю о происходящем в ее голове.

– А у меня всегда было ощущение, что у вас двоих свой тайный язык, – говорит Ансель.

– У меня тоже, – соглашаюсь я. Нам приносят огромную корзину луковых колец и ставят в центр стола. – Но поскольку я форменный мудак, я сделал все еще хуже, сходив поужинать в среду с Эллисон.

У Анселя глаза лезут из орбит.

– С Хард-рок Эллисон? – я киваю, и он, охнув, делает глоток своего пива. – И какого черта ты это сделал?

Пожав плечами, я сознаюсь:

– Это был импульсивный порыв. Она пришла и спросила, не хочу ли я перекусить. Я злился на Лолу и согласился.

– И она думала, что это было свидание? – спрашивает Финн.

– Да.

Финн окидывает меня изучающим взглядом.

– Но ты ведь ее не трахнул?

– Нет! – мгновенно отвечаю я. – Как только мы сели, я дал ей понять, что не свободен. Но все равно чувствовал, будто изменил, потому что знал: Лола будет ревновать, если узнает. И, приехав домой, мне хотелось с самого себя шкуру спустить.

– А если бы Лола сделала то же самое? – интересуется Финн.

По коже пробегает жар при мысли, что Лола может быть с кем-нибудь еще.

– Тогда с него спущу.

– Ну а Лола-то знает? – поморщившись, спрашивает Ансель.

– Да, когда приходила в магазин в поисках меня. А засранец Джо не удержался и выболтал чересчур много.

– Но ты ведь все равно бы ей сказал, – нахмурившись, говорит Ансель, – правда?

– Естественно, – раздраженно глянув на него, отвечаю я. – Я чуть не позвонил ей прямо посреди ужина, потому что чувствовал себя жутко виноватым. Но все же не стал, подумав: «А что, если она работает и всерьез разозлится на меня за мой звонок и признание, что у меня был ужин, пусть и платонический, с другой женщиной?» – я провожу рукой по губам. – У меня в голове такой бардак. И я явно этим куда больше обеспокоен, чем она. Без понятия, как теперь вообще общаться с Лолой, и это ощущается так… неправильно.

– Вы оба идиоты, – заявляет Финн. – И у Лолы бардак в голове не меньший, это я на всякий.

– Но ведь в него и превращаешься, когда влюблен, разве нет? – усмехнувшись, говорит Ансель. – Я вот счастливый идиот, и это благодаря Миа.

– Я… – начинаю я, но чувствую, как меня разбирает на смех. Несмотря на все происходящее, быть в обществе Анселя означает заразиться хорошим настроением. – Лола, несомненно, – в ряду самых умных людей из всех, кого я знаю, но боюсь, что в отношениях она, говоря словами Харлоу, невероятная тупица.

– Миа говорила, что Лола всегда ставила свои комиксные дела на первое место, – сложив руки перед собой, говорит Ансель. – И что так было с подростковых лет.

Мою грудь стискивает от желания ее защитить, и я вступаюсь за нее:

– Она пережила тяжелые времена. И ей было нелегко, вот и все.

– Ну, черт, Оливер, быть может, в этом-то все и дело, – замечает Финн. – Может, ей просто нужно знать, что это… ну, что там между вами – не означает выбор «все или ничего». И что ты не порвал с ней, только потому что она до сих пор в этом разбирается.

Взяв луковое колечко, я весело ему улыбаюсь.

– Приятно слышать твою мудрость на эту тему, Финн.

Он приподнимает подбородок и усмехается в ответ.

– Приятно видеть, что вы, ребятки, тоже облажались, Оливер.

***

К тому моменту, как я закрываю магазин и еду к дому Лолы, на улице начинает темнеть. С облегчением замечаю ее машину – видимо, она еще не успела уехать к отцу – паркуюсь на первом попавшемся свободном гостевом месте, вылезаю и иду к главной двери.

В их лобби обычно многолюдно – кто-то приезжает с работы, кто-то идет прогуляться или поужинать – но сегодня тут непривычно тихо. Я еду один в лифте, наблюдая за сменяющими друг друга цифрами этажей на экране, погруженный в собственные мысли, и пытаюсь понять, о чем будет этот разговор.

Я все еще не знаю, что собираюсь сказать. Просто хочу ее увидеть. Может, стоит просто извиниться за произошедшее с Эллисон; это было хреново, тем более, я был уверен, Лола каким-нибудь образом об этом узнает. Или, может, сказать ей, раз уж я сейчас снова уравновешен – и плевать, что на самом деле она не это имела в виду – что это было жестоко: так отбросить меня в сторону, будто напрягающую помеху.

Не думаю, что мы готовы сделать шаг назад – туда, где мы были, до того как все пошло наперекосяк. Я просто хочу, чтобы она поговорила со мной. Как бы жутко это ни звучало, было хорошо увидеть ее расстроенной у Фреда, потому что так я смог понять, что ей тоже плохо. Я привык чувствовать себя расслабленно рядом с Лолой, и даже без обсуждения наших чувств знал, какое место занимаю в ее жизни, как она стремилась быть поблизости, услышать мое мнение или даже довольствоваться одним зрительным контактом. Она первая американка, с которой мне было легко. Лола всегда была осмотрительной, прежде чем принять какое-то решение, и ничего не изменилось, когда речь зашла о нас. Поэтому я был ошарашен, когда она под влиянием истерики покончила с нами, едва мы стали парой.

Я знаю, что был не единственным всерьез влюбленным той последней ночью у меня.

И знаю, что мне не показалось, насколько подлинно и значительно это было всю ночь, в кровати и в душе после.

Неслышными шагами я иду по лестничной площадке и останавливаюсь, услышав голос Лолы сквозь стальную раздвижную дверь. Достаю телефон посмотреть время. Не увидев снаружи машину Лондон, я решил, что она на работе, тем более по времени в самый раз. Харлоу предположительно должна быть весь день в Дель Мар, и я могу ошибаться, но в это время у Миа уроки. С кем тогда она разговаривает? С отцом? С Бенни?

Я стою прямо у двери, пытаясь решить, стоит ли постучать и войти, рискуя прервать ее разговор с кем-то, или же уйти, как в этот момент ее голос звучит громче.

– Я знаю, – с очевидной резкостью говорит она. – И мы уже обсуждали это на прошлой неделе. Как и сказала тогда, у меня еще один дедлайн. Мне жаль, что ты чувствуешь, будто это изменит весь твой график. Но если вы с Лэнгдоном будете поднимать эту тему на каждой встрече – кстати, я освободила целую неделю, чтобы присутствовать – то услышите от меня ровно то же самое, что я говорю тебе сейчас.

Я словно прирос к месту. Никогда не слышал, чтобы так Лола разговаривала… с кем-либо. Логика подсказывает мне развернуться и уйти, позвонив ей позже, и что никому не нравится, когда его подслушивают. Но еще больше я заинтригован, мне не терпится узнать, с кем она так разговаривает, и я восхищен этой ее гранью.

По ту сторону двери слышен ритмичный звук ее шагов – она вышагивает взад-вперед по деревянному кухонному полу. Я собрался было уходить, как меня снова останавливает ее голос.

– Нет, я полностью понимаю, о чем ты. Но вот что я тебе скажу: Рэйзор не станет такое делать. Я понимаю твои чувства и убежденность, но все это прямо противоположно тому, что будет делать главный герой.

Мои глаза округляются, а желудок сжимается. Она разговаривает с Остином. Ну ни фига себе.

Где-то с минуту ее молчание перемежается возгласами типа «Ага», «Да», «Понимаю», а я задерживаю дыхание, гадая, будет ли она настаивать на своем или же позволит ему завладеть разговором и поддастся на его манипуляции. Мое сердце начало биться так сильно, что я тут же забеспокоился, не услышит ли она его через дверь.

До этого момента я и не понимал, насколько сильно мне нужно было убедиться, что она снова управляет своей карьерой. Иначе это съело бы ее заживо. И изменило бы ее.

– Послушай, – говорит она, и по ее голосу я слышу, как она берет себя в руки. – Я думаю, что действительно согласилась на огромное количество изменений, о которых вы просили, и уже говорила тебе, что понимаю, куда ты клонишь, правда. Ты делаешь фильмы. Я – нет. Но что я умею – так это писать истории, создавать персонажей и придумывать миры. И эти два персонажа в этом мире не могут быть влюбленными друг в друга. Тут нет никакой романтической составляющей, какую нужно обыграть, никакого сексуального напряжения. Изменим это – и мотивы Рэйзора вместе со всеми его действиями окажутся под вопросом. Причина всех его поступков – потому что он видит, кем она может стать, а не потому что в нее влюблен.

Положив руку на дверной косяк, я чувствую, как в груди ослабляются все узлы. И несмотря на все произошедшее между нами за последние дни, я улыбаюсь, ведь Лола сейчас сражается за то, что любит. Она может сама о себе позаботиться. Если Лола может справиться с продюсерами крупной киностудии, она сможет штурмом взять путь ко мне.

В голове крутятся слова Финна, и несмотря на их справедливость, я лучше знаю Лолу. Она может быть неопытной, когда речь заходит об отношениях, но если чего-то хочет, она знает, как это заполучить. Ее не нужно спасать. Если я сейчас войду туда и попытаюсь ей помочь наладить наши отношения, то так всегда и буду гадать: вернулась ли она ко мне по собственной инициативе?

Я должен поверить, что она станет бороться за нас, и что я не ошибся в ней. Поверить, что пусть я и хочу быть всегда с ней, она во мне не будет настолько нуждаться.

Отойдя от двери, я направляюсь к лифту, слыша, как с каждым шагом ее голос становится все тише.

Лола

Я так давно не ночевала в своей детской постели, что, проснувшись, мне понадобилось какое-то время сообразить, где я нахожусь.

Помогла стеклянная ручка на дверце шкафа. Каждую дверь в этом доме украшает такая большая хрустальная ручка. Маме приспичило купить их во время одной из папиных передислокаций, и она провела целые выходные, исступленно заменяя оригинальные латунные на эти. Они тяжелые, и, отражая свет, испускают лучи по всей поверхности двери. Это одна из причин, почему я всегда любила этот старый дом: все здесь кажется таким прочным, даже когда души жильцов вот-вот развалятся на части при малейшем порыве ветра.

В дверь тихо стучат.

– Лорелей?

– Да, пап.

Он делает паузу, потом поворачивает ручку и просовывает голову.

– Не слышал, как ты вчера приехала.

– Я приехала проведать тебя, но ты уже вовсю пилил те огромные поленья. Не удивительно, что ты меня не слышал.

Со смехом он входит в комнату, и я замечаю у него в руке две кружки кофе.

– Уж и не помню, когда ты в последний раз тут спала.

– Я тоже, – я сажусь и убираю волосы с лица. Глянув на часы, вижу, что сейчас только шесть утра. Папа жаворонок еще со времен службы в морской пехоте и считает, что это он еще дал мне поспать.

– Тебе не обязательно было приезжать.

Забрав у него свой кофе, я говорю:

– Мне захотелось. Тебе давно никто так сильно не нравился, как Эллен. Я хочу видеть тебя счастливым.

Папа скептически смотрит на меня.

– Ты терпеть ее не могла.

– Ладно, может, она мне не нравилась, но, может, помимо прочего я хотела увидеться с тобой, бестолочь.

– Я в норме, – ухмыляется он. – А тебе, наверное, просто захотелось сменить обстановку.

Глубоко вдохнув горячий аромат, я чувствую, как он помогает мне проснуться.

– Наверное.

Папа садится на край кровати у моих ног и попивает кофе, уставившись в стену. Я чувствую надвигающийся разговор: сейчас он начнет рассказывать об Эллен или же расспросит о работе и обо мне самой. Мне неспокойно – не уверена, что хочу здесь находиться, но и домой тоже не хочу.

Если честно, именно так я и ощущаю происходящее со мной: мне действительно необходима созданная мной карьера, но хотелось бы, чтобы она была попроще, не такой значительной и более управляемой. Еще я хочу Оливера, но чтобы не настолько сильно нуждаться в нем. Мне необходимо свободно дышать, без ощущения затянутой веревки вокруг грудной клетки. Но в моей жизни сейчас все раскручивается на полную катушку. И больше всего я хочу исправить, что натворила. Хотя это кажется неодолимым.

Папа переводит взгляд на мою раскрытую и наспех собранную сумку в углу.

– Знаешь, мы с тобой говорим, но не разговариваем по-настоящему, – начинает он.

Его голос еле слышен и немного резковат, – так всегда бывает, когда нас захлестывают эмоции. Никто из нас обоих не знает, как начать. Это все равно что в первый раз сажать ребенка на велосипед. Он смотрит на педали и на тебя, не зная толком, что теперь делать.

Мы с папой примерно так же говорим о чувствах.

– Мы общаемся почти каждый день, – напоминаю я ему.

– Я знаю, чем ты занята, но очень мало о том, что у тебя на душе.

Сделав глоток кофе, я испускаю стон.

– Я думала, мы будем обсуждать вас с Эллен.

Он пропускает мой ответ мимо ушей.

– Ты все это время была по уши в работе, – говорит он, повернувшись посмотреть на меня. – Я серьезно. Хочу поговорить с тобой. Ты в раздрае.

Папа в курсе всех моих удачных и не очень решений, знает всю мою жизнь, и поэтому я всегда думала, он знает о моих чувствах – просто потому, что знает меня. Но в целом он прав: это не частая тема для обсуждений. Точнее, исключительно редкая. Мы отпускаем саркастические шуточки, веселим друг друга, но разбираем эмоции. Трудно понять, хорошо это или плохо, но у меня выходит ровно то же самое с Оливером.

– Приходи на кухню, давай позавтракаем. И поговорим.

Я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, где вчера разбросала свои вещи, прежде чем рухнуть в постель.

– Вообще-то, если у тебя все хорошо, я бы поехала домой. У меня куча работы, – я закрываю глаза и сглатываю подступающую к горлу панику.

– Нет, – отвечает папа, и кажется, я с детства не слышала, чтобы он говорил со мной таким резким тоном. От чего мне тут же требуется глоток свежего воздуха и физическая дистанция.

Поставив кружку на столик, я вылезаю из кровати.

– На кухне, – говорит он. – Через десять минут.

***

– Ребенок, ты ужасно выглядишь.

– Ты уже говорил, – я обхожу его, чтобы сварить еще кофе. – Просто очень занята с книгой. Что случилось с Эллен?

Он слегка сутулится, когда отвечает:

– Судя по всему, начала видеться с каким-то парнем с работы.

– Насколько вольно мне трактовать термин «видеться»? – прислонившись спиной в стойке и повернувшись лицом к нему, спрашиваю я.

– Я сказал так из уважения к нежным чувствам моей дочери. А если точнее, то она трахнулась с ним в баре.

Я морщусь.

– Она сама тебе сказала?

Он смеется и растягивает это короткое слово с легкой дрожью в голосе:

– Не-а. Я застукал ее с ним, когда зашел к ней после ее смены. Хотел сделать сюрприз. Он стояла, перегнувшись через барную стойку, с его языком в глотке. И они не выглядели только что познакомившимися.

– Хочешь, я ей врежу?

Снова засмеявшись, он качает головой.

– Я хочу, чтобы ты сделала свою фирменную яичницу и рассказала о чем-нибудь хорошем.

Повернувшись к холодильнику, я достаю картонную упаковку яиц и пачку масла.

– Мне нечего рассказать.

– Нечего? – удивленно посмеивается он. – А как же Оливер?

Я пожимаю плечами, радуясь, что стою к нему спиной, и достаю хлеб.

– У нас примерно то же самое, что и у тебя с Эллен.

– Оливер тебе изменил? – хрипло восклицает он.

– Нет, – тут же отвечаю я, желая его защитить. – Ничего такого, это не… Долго рассказывать.

– На случай если ты не заметила, у меня теперь нет девушки. Так что времени у меня предостаточно, – он наблюдает, как я достаю из пакета два ломтя хлеба и ломаю на мелкие кусочки серединку для Яичной Корзинки – любимого завтрака папы. Когда я ее готовлю, он всегда наблюдает за мной с удивленным выражением на лице, будто это какой-то завораживающий ритуал. Это, конечно, потрясающе, но весь секрет в том, чтобы яйца и хлеб готовить вместе. Иногда я поражаюсь, как он только выживает в одиночку.

– Что произошло? – настойчиво спрашивает он. – Тем вечером вы тут с трудом отходили друг от друга. А сегодня ты приехала одна и спала в своей комнате впервые за долгие годы. Расскажи.

Оставив яйца и хлеб на столе, я достаю сковородку.

– Я не хочу говорить об Оливере, – говорю я, чувствуя, что меня застали врасплох внезапно появившиеся слезы. Понимаю, что папа видит, как я их смахиваю, поэтому бормочу: – Прости, я на взводе. Я испортила все, что только возможно. Фильм, будущую серию книг. Отношения с Оливером. Все.

– Это не похоже на тебя, особенно что касается Оливера.

Я смеюсь и включаю конфорку.

– Не похоже? Вспомни, когда Оливер впервые пришел сюда. Ты смотрел на него как на вымирающий вид.

– Это просто было необычно, – оправдывается он. – Ты еще никогда не приводила домой парня.

– Я паниковала насчет работы и сказала ему, что мне нужно немного пространства, перерыв. Ну а он отправился ужинать с кем-то еще, – потирая глаза, говорю я. – Он злится, и думаю, поэтому-то и пошел, – я кладу кусочек масла на сковородку и наблюдаю, как он тает. – Я сожалею о том, что сделала, но теперь не знаю, как это исправить.

– Но ты ведь буквально… – он делает паузу и качает головой. – Честно говоря, я из-за этого больше расстроен, нежели из-за произошедшего с Эллен.

Ко мне приходит облегчение. Где-то в глубине моего сознания запечатлелся образ папы в тот момент, когда его оставила мама, и я боялась, что он снова станет таким, если Эллен уйдет. Слава богу, что он уже другой.

– Так, давай с самого начала, – говорит он. – Что у тебя с работой?

– Я пропустила срок сдачи книги. Не говоря уже о трех интервью, что я проспала.

Папины брови, кажется, взлетели к потолку.

– В жизни не запарывала дедлайны, но я настолько отвлеклась, что запоздала со сдачей книги, будучи не в состоянии сосредоточиться… – я обжариваю на сливочном масле кусочки хлеба, переворачивая, чтобы они схватились со всех сторон.

– Но – ты только не расстраивайся, – предостерегающе поднимает руки папа, – потому что я просто пытаюсь понять – какое это имеет отношение к Оливеру?

Из-за дискомфорта, что я обсуждаю это с отцом, в животе все сжимается, но у меня уже нет сил сопротивляться.

– В последнее время, сев за работу, я ловлю себя на том, что кручу в голове, что он сказал или сделал. И настолько забылась, что решила, будто у меня есть еще неделя, чтобы закончить «Майского Жука».

– Но ты все же успела ведь, нет?

– Я задержала книгу на три недели. Думаю, я свалила вину на произошедшее с Оливером, вместо… даже не знаю…

Папа ждет несколько секунд, что закончу, а потом мягко продолжает:

– Вместо того чтобы признать, что ты была совершенно и оправданно потрясенной? – в этом ключе причина моего безумия не такая уж и не понятная. – Лола, детка, твоя жизнь перевернулась с ног на голову еще до отношений с Оливером.

Я разбиваю в сковородку два яйца, убавляя огонь, чтобы они не пережарились. Он так легко меня понимает, – от этого снова на глазах наворачиваются слезы.

– Я знаю.

– За последние несколько месяцев ты провела в самолетах больше часов, чем мой сосед-пилот.

– Знаю.

– Ты помнишь, когда впервые начала рисовать? – спрашивает он.

Немного подумав и вытерев слезы, я отвечаю:

– Нет.

– Потому что тебе кажется, что так было всегда. Поначалу были просто каракули на каждом листке бумаги и выигранные конкурсы раскрасок в супермаркетах. Но после ухода мамы все изменилось. Вместо того чтобы развлекаться рисованием, оно стало твоим единственным занятием. Каким-то наваждением. Меня часто мучала бессонница, и, проходя мимо твоей комнаты посреди ночи, я заставал тебя сидящей, сгорбившись, за столом и рисующей. Это было твоим способом спрятаться от невзгод. В те времена я не всегда был приятным в общении, и ты отображала на бумаге все свои мысли и чувства.

Я молча жду, когда он продолжит, наблюдая, как готовятся яйца. Желтки поблескивают канареечно-желтым, а кусочки хлеба схватываются белками. Я практически вижу поднимающийся жар от сковороды, он деформирует воздух над ней.

– Тебе необходим Рэйзор. Необходим твой мир, где ты все контролируешь, где невозможно сказать лишнего или что-то испортить, потому что все там создано тобой. Герои там говорят то, что не можешь сказать ты. И им не важно, сделаешь ли ты что-то не так. Рэйзор от тебя не уйдет. Он твоя семья, – папа делает паузу и потом продолжает: – Уверен, это пугает: хотеть кого-то так же сильно, как ты – Оливера.

Я смотрю на него ничего не выражающим взглядом.

– Пап.

Он возвращает мне такой же взгляд, но его чуть мягче и более понимающий. Мудрый.

– Я не сомневаюсь, что все это подавляет и пугает. Так же уверен, что страшит необходимость поделить свое внимание между этими двумя объектами любви. Ты не хочешь потерять ни один из них. И ни один не хочешь бросить. При том, что Рэйзора ты знаешь дольше.

Оглянувшись на сковородку, я аккуратно переворачиваю хлеб и яйца.

– Ты сделала глупость, а Оливер, вместо того чтобы оставаться сильным и непоколебимым, как скала – таким, к какому ты и привыкла – отошел в сторонку и дал тебе то, о чем ты просила. А на свидание пошел, чтобы убедить тебя в своей точке зрения.

Не оборачиваясь, я чувствую, как он наклоняется вперед, локтями опираясь на стойку.

– Я верно оценил ситуацию?

Я поправляю яичницу краешком лопатки, не глядя на его, уверена, самодовольную улыбку до ушей. Мне неприятно, что этот разговор еще раз прошелся по ранам, оставшимся после ссоры с Оливером в баре.

– Да.

Папа встает и идет к шкафу взять тарелки.

– Но, по крайней мере, он сделал, о чем ты его просила, так что тебе нечему удивляться.

У меня вырывается недоверчивый смешок.

– Намекаешь, что я намеренно саботировала отношения с Оливером?

Папа качает головой.

– Я всего лишь говорю, что ты не простой человек. У тебя есть провальный опыт в отношениях, и не зависимо от твоего решения, будто он распространится на последующие, это не так. Я всегда беспокоился, что у тебя что-то вроде синдрома покинутости [возникает у брошенных кем-то из родителей детей, одно из следствий – трудно эмоционально вкладываться в отношения – прим. перев.], и отчасти я прав, – я смотрю на него, разинув рот и мысленно сочиняя отповедь века, но он продолжает: – Но мне кажется, на самом деле ты боишься не оказаться брошенной, Лола. А боишься, что это тебе придется отказаться от того, кого любишь.

Внутри мне что-то с грохотом рассыпается.

– Папа…

– И поэтому отказываешься заранее. Или же, исходя из того, что хорошо тебя знаю, ты в принципе не позволяешь отношениям становиться глубже.

Я изо всех сил стараюсь проглотить огромный комок в горле, раскладывая лопаткой наш завтрак по тарелкам, что он держит в руках. Мельком глянув на него, я уже не могу отвернуться.

– Ты не твоя мама, детка, – шепотом говорит он.

Горло стискивает еще сильней.

– Я знаю.

– Нет, – он кладет одну руку мне на щеку. И поворачивает мою голову, чтобы я снова посмотрела на него. – Услышь меня сейчас. Ты не она.

Я киваю – торопливо и молча – смаргивая слезы.

– Выясни, как сбалансировать отношения с Оливером с карьерой, о которой ты мечтала всю жизнь, – говорит папа. – Потому что иначе останешься ни с чем, если решишь, что должна выбирать.

***

Выйдя из лифта, на другом конце коридора я вижу Лондон. Она в шортах и топе, из-под которого видны завязки ее бикини.

Закрыв дверь и выпрямившись, она оборачивается и замечает меня.

– Привет, бродяга. Пыталась до тебя дозвониться, но ты не отвечала.

– Извини, – говорю я. – Я была у Грега.

Они кивает и кидает ключи в свою маленькую сумочку.

– Я так и подумала. В ванной нет твоей зубной щетки, но при этом ты была не у Оливера.

Кивнув, я поправляю ремешок сумки на плече.

– Эллен его бросила, и я поехала посмотреть, как он.

Выражение ее лица прекрасно отражает мое двойственное к этому отношение. Она знает, что я была не большая фанатка Эллен.

– Он в порядке?

– В порядке, – покусывая губу, я пытаюсь не выглядеть спятившей или ревнующей, или какой-нибудь еще, когда спрашиваю: – А как ты узнала, что я не с Оливером?

Ямочки Лондон – милейшие на свете, а ее улыбка такая успокаивающая, что мне тут же хочется ее обнять.

– О, я столкнулась с ним в «Царской Гончей».

Оливер был без меня у Фреда? Мое сердце падает.

– Ого.

– Я приходила пообщаться с Фредом насчет работы, – говорит Лондон. – А когда выходила из его кабинета, увидела сидящего за стойкой Оливера.

Избегая встречаться с ней взглядом, я ищу в сумке свои ключи.

– Он был… с Финном, Анселем или с кем-то еще?

Понимающе улыбаясь, Лондон прислоняется спиной к стене и скрещивает руки на груди.

– Не-а. Просто сидел один, мрачный и вызывающий жалость и умиление. Мы поболтали пару минут, потом я сказала, что тебя до завтра не будет, и он спросил, не против ли я устроить дружеские посиделки.

– А-а, – мысль об Оливере, нуждающемся в компании, заставляет меня грустить. Я очень благодарна Лондон, что она оказалась рядом с ним – с ее легким чувством юмора и умением отвлечь от переживаний. Лондон неуязвима ко всякого рода драмам.

Ее волосы собраны в небрежный пучок, и когда она кивает, слегка покачиваются выбившиеся из него пряди.

– Думаю, ему просто была нужна компания, и он не хотел пить в одиночку. Что было очень кстати, ведь все мы знаем, что у меня не бывает планов по вечерам, – она смеется, а потом кивком показывает в сторону нашей квартиры. – Кстати, он по-прежнему здесь.

Мне становится жарко, а взглядом я готова в двери проделать дырку.

– Он что?

– Парню не много было надо. Два пива, три эпизода «Ходячих мертвецов», и он готов. И сих пор не проснулся, – он показывает большим пальцем себе через плечо. – Он на диване.

Я смотрю на ключи в своей руке. В моих планах было ему позвонить или прогуляться до его магазина, но перед этим я хотела немного подумать.

– Спасибо, что составила ему компанию.

– Да не вопрос. Он такой забавный. Если ты не вернешь его себе, и если я не дам себе зарок не поддаваться мужскому вниманию вплоть до менопаузы… – хихикая и делая шаг в сторону лестницы, говорит она. – В общем, я пошла.

– На пляж?

– Через сорок пять минут будет прилив. Но я вернусь к ужину. Присоединишься?

Я киваю и, развернувшись, смотрю ей вслед.

– Ага, у меня тонна работы, и я сегодня буду дома.

Лондон спускается по лестнице, а я жду, когда она уйдет, после чего поворачиваюсь к двери и вставляю ключ в замок.

Внутри тихо, а поскольку еще рано, то занавески закрыты, и от этого прохладно и темно. Закрываю за собой дверь так осторожно, как только могу, и выжидаю, пока глаза привыкают к полумраку. С дивана доносится тихое ритмичное посапывание. Я ставлю сумку на пол и иду на кухню выпить стакан воды, а может, лучше стопку водки, не знаю.

Мусорное ведро заполнено пустыми пивными бутылками, и у меня знакомо теплеет в животе. Подвыпивший Оливер – до чего же он очаровательный: бесконечные глуповатые улыбки и сверкающие счастьем голубые глаза. Мне так грустно, что я пропустила это. Но потом я вспоминаю, как он тут оказался – ему было одиноко – и все приятное тепло тут же испаряется, заменившись на те еле уловимые ощущения, что преследовали меня дни напролет.

Я беру стакан, наливаю воду и выпиваю ее в несколько обжигающе-ледяных глотков.

Даже странно, насколько все привычно. Оливер снова на диване, одна нога свисает, другая подогнута под явно неудобным углом. Он лежит на спине, одну руку закинув за голову, а другую положив на грудь. Голубая футболка перекошена и закручена вокруг тела, от чего обнажился живот и тазовые кости. На столике лежат очки и телефон, а на полу валяется плед.

После ночи на диване у него обязательно будет все болеть, но я не могу определиться, что сделать: разбудить его или продолжать пялиться. Второе, конечно, куда лучше, тем более что за все эти дни без него мои глаза изголодались по этому виду.

Я соскучилась по его рукам, таким сильным и жадным. По животу, гладкой коже и мягким волоскам. По длинным ногам, бедрам и…

– Лола? – произносит он, и я подпрыгиваю, быстро переводя взгляд на его лицо.

– Привет.

Он приглаживает волосы и оглядывается по сторонам.

– Привет. Прости… я заснул здесь. Даже не слышал, как ты вошла.

– Я ниндзя, – отвечаю я, и он устало мне улыбается. – Ты же знаешь, что можешь оставаться, когда захочешь.

Это предложение тяжело повисает в тишине, чем дольше мы молчим, тем больше означая что-то иное. Он потирает лицо и надевает очки. Еще никогда я не чувствовала себя настолько неловко рядом с Оливером. Это больно. Где-то под ребрами что-то ноет и распирает.

– Лондон нашла меня у Фреда, – объясняет он, наклонившись поднять с пола плед. – Она спросила, не нужна ли мне компания – просто компания, чтобы было с кем выпить и все такое – и даже настояла, так что…

– Все нормально, – перебиваю его я, сдерживая улыбку. Это ощущение, словно запущенная по моим сосудам теплая вода: облегчение, что он чувствует необходимость объяснить, почему он пошел домой с другой женщиной, пусть даже она моя соседка. – Я застала ее на выходе, когда она собиралась на пляж. Она рассказала мне про вчера.

Он медленно кивает.

– Ты не ночевала дома.

Ой. Неужели он забыл?..

– Я была у Грега.

Оливер морщится и хлопает себя пол лбу.

– Блин, точно.

Облегчение в его голосе – бесценно.

– Они с Эллен расстались.

Он поднимает на меня взгляд.

– И как он?

Я киваю.

– Кажется, хорошо. Думаю, она просто оказалась парочкой доступных фальшивых сисек.

Он смеется, почесывая голову с большей осторожностью спрашивает:

– А ты?

Господи, хороший вопрос.

– И да, и нет.

Тянется молчание, и мне становится интересно, а что, если это его способ подтолкнуть меня к разговору.

– Я вчера сказала Остину, что в книге есть важные нюансы, которые нельзя менять, и романтические отношения между ними – один из них.

Оливер подается вперед, опираясь локтями на бедра.

– И как он к этому отнесся?

– Не очень хорошо. Сказал, что мы это еще обсудим, но я не собираюсь менять свое мнение. Я буду участвовать только на таких условиях.

Он кивает.

– Это хорошо. Я тобой горжусь. Это стоит усилий, ведь ты права.

– Еще я много думала. О нас.

Молчание ощущается ужасающей бездной, но я жду, потому что мне нужно знать, готов ли он снова говорить об этом.

– Ну хорошо, – наконец отвечает он. – О чем именно ты думала?

– Прости меня, я так сожалею о том вечере, – говорю я. – Я испугалась.

Сощурившись, он наклоняет голову в сторону и изучающе всматривается в меня. Он усталый и небритый, и все эти дни были нелегкими и для него тоже.

– Ты не должна просить прощения за то, что испугалась, Лола.

Я мотаю головой.

– Я жутко накосячила.

Оливер встает, берет свою куртку с подлокотника кресла и надевает ее. Обувается и берет свой телефон.

– Ты трудилась всю свою жизнь для этого, мне понятно, что ты так защищаешь свое любимое дело. И мне так же понятно, что ты не хочешь дать развалиться всему, что создала.

Он подходит ко мне и останавливается так близко, что мне приходится поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Стало больно, – тихо продолжает он, – когда ты подумала, что тебе будет легко меня бросить. И что тебе, казалось, так легко было принять это решение, прямо там, сходу.

На глаза наворачиваются обжигающие слезы.

– Не легко. Это было кошмарно.

Он кивает.

– А потом и я накосячил, – не отводя взгляд, говорит он. – Мне тошно, что я пошел с кем-то еще, даже если и не собирался до нее дотрагиваться.

Мое сердце разрывается на мелкие кусочки.

– Я хочу повернуть вспять, – шепотом отвечаю я, стараясь не разреветься в полную силу.

– Не думаю, что у нас это получится, – говорит он, рассеянно наблюдая за собственными пальцами, играющими с прядью моих волос. Мои слезы жгут горло, а в груди больно. – И не думаю, что даже стоит пытаться.

– Оливер, не надо, – я поднимаю руки вытереть слезы, но он перехватывает их и сплетает наши пальцы.

– Нет, – мягко настаивает он. – Я про то, что в следующий раз мы начнем с чего-то большего, – он проводит пальцами по моей ладони, нежно массируя. – Думаю, нас следующий шаг будет с того места, где ты будешь делиться всем со мной сама, вместо того чтобы я вытаскивал это из тебя.

Я сглатываю, после чего сглатываю снова, пытаясь переварить, что он мне сказал, и понять, не послышалось ли мне.

– Ты говоришь, что мы можем попробовать еще раз? – спрашиваю я, а он поднимает голову, и взгляд блестящих голубых глаз ищуще скользит по всему моему лицу. – Ты все еще хочешь быть со мной?

У него на губах появляется крохотная улыбка.

– Я никогда и не переставал. Мне просто было нужно, чтобы ты разобралась со своей головой.

У меня получается фыркающий смешок сквозь слезы, а накатившее облегчение заставляет чувствовать себя неуверенной и на грани истерики. Я быстро несколько раз киваю, вытираю лицо от слез, пытаясь взять себя в руки прямо тут, в его присутствии.

– Нет-нет, – тихо останавливает меня он. – Я не об этом. Не хочу, чтобы ты скрывала свои эмоции. Я говорю о том, чтобы ты приняла, что я тот самый парень, кто хочет их видеть. И слышать о них.

Икнув, я хрипло отвечаю:

– Сейчас я чувствую облегчение. Огромное, бескрайнее облегчение.

Покусывая губу, он наблюдает за своим большим пальцем, поглаживающим меня по щеке.

– Знаешь, Лола, я был серьезен, когда говорил, что мне не нужно, чтобы это было легко или идеально. Но мне необходимо знать… – он делает паузу и немного хмурится. – Мне просто нужно услышать, что ты не сделаешь это снова. Я на самом деле был сокрушен.

– Нет, – даже сама мысль об этом разбивает мне сердце. Я протягиваю вперед свободную руку и кладу ему на грудь. Ладонью чувствую сильное и уверенное биение его сердца. – Я бы и не смогла.

Пространство вокруг нас заполняет тишина, и я знаю, нам много чего нужно сказать друг другу, но мы этого не делаем. А еще я знаю, что у нас все будет хорошо, потому что эта тишина не удушающая. Мы просто снова Оливер+Лола, не торопясь, собирающиеся с мыслями.

– Как дела с «Жуком»? – спрашивает он и рукой, которой не держит мою, заправляет мне волосы за ухо.

Шмыгнув носом, я оглядываюсь через плечо.

– Сделала где-то три четверти.

– Довольна, что получается?

Поморщившись немного, я отвечаю:

– Пока нет. Но буду.

– Уже неплохо, – Оливер сжимает мою руку и отпускает. – Ты можешь написать мне, когда только захочешь, или позвонить, если понадобится поговорить.

Я быстро моргаю, не желая, чтобы он уже уходил.

– Где ты будешь? Ты можешь остаться здесь, если хо…

– Я буду дома или в магазине, – мягко отвечает он.

– А я?

Я и сама не знаю, что имею в виду.

А может, и знаю, но без понятия, каков будет его ответ.

Как бы много у меня не было работы, я нуждаюсь в нем. И чувствую, что он тоже это понимает, когда с улыбкой наклоняется вперед.

– А ты будешь звонить мне каждый день. И отвечать на мои смс-ки, – он еле касается моих губ своими и тут же отстраняется, когда я подаюсь вперед. – Если тебе нужно будет пообедать, я все принесу. Если понадобится что-нибудь еще, – изучающе глядя на меня, говорит он, – просто позвони мне.

– А если что-нибудь понадобится тебе… – говорю я, чувствуя шквал бушующих эмоций в своей груди.

Оливер улыбается.

– Хорошо. Иди в свою писательскую пещеру, – большими пальцами он аккуратно убирает влагу под моими глазами. – Это у нас не пауза, просто тебе нужно сосредоточиться и закончить. Справляться с этим будет частью нашей жизни. Иногда ты будешь со мной каждую ночь, – внимательно оглядывая мое лицо, говорит он. – А иногда мне придется делить тебя с твоими делами целую неделю или две.

Теперь ему приходится вытирать мои новые слезы.

Со смешком поцеловав меня в кончик носа, он говорит мне:

– Давай-ка иди работай, Сладкая Лола. Ты задолжала мне несколько ночей.

Лола

Я ненавижу каждое написанное слово, каждое панно.

В папке на рабочем столе с надписью «Дерьмо» файлов с иллюстрациями раза в четыре больше, чем в папке «Оставить», но меня это не удивляет. Произошедшее со мной в эти дни с предельной ясностью показало, что иногда всем нам нужно все сделать не так, чтобы потом получилась возможность разобраться, а как же правильно.

Я не виделась с Оливером сначала день, потом два, а потом прошла целая неделя, и я мучительно по нему скучаю. Но мы разговариваем каждый вечер, и он видел каждый штрих и каждое слово книги – и удачные, и плохие, и просто отвратительные – потому что я их ему пересылаю, чувствуя необходимость взгляда со стороны.

А его взгляд и мнение, словно целительное лекарство от моей паники. Оценка этого мужчины беспристрастна, и он умеет оставить в сторону свое желание меня успокоить и понять, что сейчас мне жизненно необходима честная критика.

На панно изображена девушка, сложив ладони чашей, ожидающая дождь. А он стоит рядом и заслоняет ее от иссушающего жара солнца.

***

– Чем занята? – спрашивает он.

Сейчас приятный теплый вечер четверга, мой новый крайний срок через два дня, а Оливер, придя домой после ужина с Харлоу и Финном, позвонил узнать, как у меня дела.

У него хрипловатый голос, будто он уже укладывается в постель. Я представляю его одного дома, лежащего на кровати, положив одну руку на грудь и уставившись в потолок.

Он одет?

Или же на нем ничего нет, кроме боксеров?

Как часто он представляет, что целует меня, прикасается ко мне, двигается внутри меня?

– Сижу за столом, – отвечаю я. – Пялюсь на беспорядок.

Наступает тишина, и я инстинктивно понимаю, что он сейчас задается такими же вопросами.

– Ты закончила сцену финального сражения? – наконец спрашивает он.

Покачав головой, я делаю глоток чая, после чего говорю вслух:

– Еще нет. Но закончу. Все, кроме нее, уже сделано, – я провожу рукой по лицу. – Я только что доделала панно.

– Мне понравились те, с зеленым фоном, что ты присылала, – его голос расслаблен и ленив – он словно теплый сироп, льющийся мне на кожу. – Из-за этого героиня выглядит более торжествующей, словно в окружении деревьев.

Я улыбаюсь.

– Я тоже так думаю. Я еще вернусь к ним. Просто моему мозгу нужно немного передохнуть.

– Обязательно, – он расслабленно охает, поднимаясь в сидячее положение. – Давай-ка посмотрим, что у тебя есть, – я слышу его шаги по коридору, потом шуршащий звук в динамике, когда он придерживает телефон плечом. – Выбирай: «Крепкий орешек»… м-м «Шопо-коп» или «Матрица»?

Я несколько раз кунаю чайный пакетик в чашку.

– Это серьезный вопрос?

Он делает паузу, после чего неуверенно отвечает:

– Вроде да.

– Тогда «Матрица».

Я слышу улыбку в его тоне, когда он говорит:

– Он сейчас на FX [кабельный канал – прим. перев.]. А теперь иди возьми пиво, выключи компьютер и отдохни два часа, посмотрев фильм.

Я понимаю, что он имеет в виду: творческим способностям нужна передышка.

– Почему бы тебе не приехать и не посмотреть его вместе со мной? – тихо хныкая, спрашиваю я. Не видела его целую вечность.

– Потому что я трахну тебя, едва переступлю порог, а тебе надо работать.

Мое сердце ярким шаром взрывается у меня груди.

– О-о.

Оливер смеется.

– Спокойно ночи, Сладкая Лола.

Мне хочется, чтобы он сказал, что любит меня. Нужно услышать, как его голос обволакивает эти слова, но это будет моя финальная награда. Я знаю это.

Когда фильм закончился, я выбросила в мусорку пустую пивную бутылку, вернулась в свою комнату и за час закончила сцену.

***

Я только что получила два напечатанных экземпляра «Майского Жука», и не могу выпустить их из рук ни на минуту. Я раскошелилась на глянцевую обложку с черными матовыми буквами заголовка, хорошую плотную бумагу и красочный иллюстрации. Обложка тоже яркая. Не знаю, захочет ли Эрик оставить эту обложку или нет, но я буду настаивать на ней: вихри синего, зеленого, желтого и красного, закручивающиеся вокруг моей крылатой героини-Жука и ее возлюбленного Трипа. Позади них меркнет хаос, как бы обещая, что, несмотря на все таящееся на этих страницах, в конце их ждет торжество победы.

Я так горжусь ею и до головокружения жажду показать Оливеру.

Припарковавшись у тротуара, я сижу в тишине и слушаю, как издает тихие звуки остывающий двигатель моей старой машинки. Передо мной дом Оливера – небольшой и одноэтажный, голубого цвета, стоящий на крошечном квадратном участке земли. Газон изо всех сил старается остаться живым, но из-за засухи полива все равно не хватает. Краска на стенах выцвела, а в нескольких местах выложенная плиткой тропинка потрескалась. Все это выглядит непримечательным и идеальным. Я вижу себя, живущей здесь. Вижу нас вдвоем здесь.

Мое сердце радостно подпрыгивает при мысли об обыденной жизни с ним. Мне не хватает этой нашей повседневной болтовни. А еще больше – временем наедине, купаться в его любви, дарить свою, заниматься ею.

Я беру книги и рассматриваю их. Один экземпляр мне, другой Оливеру. Мне не нужно его одобрение, я знаю, что книга хороша. Но я хочу, чтобы он первый ее прочитал, потому что это и наша с ним история. Кое-что он уже видел, но я не удивлюсь, если, взявшись, он не остановится, пока не дочитает до конца. Теперь-то я понимаю, как сочиняю: загружаю собственную жизнь на эти страницы, переношу себя в разные ситуации и наблюдаю, как бы я реагировала, выживала, как использовала бы происходящее себе на пользу.

Взявшись за молоток в виде R2-D2, я стучу им в массивную деревянную дверь. Есть что-то обнадеживающее в том, как выглядит Оливер, открывший дверь: одетый в джинсы и футболку, со спутанными волосами и с надкушенным яблоком в руке. Несмотря на произошедшее между нами за последние несколько недель, он по-прежнему единственный мужчина, кого я когда-либо любила.

Увидев меня, он расплывается в счастливой улыбке и открывает пошире дверь, а я на краткое мгновение задаюсь вопросом, неужели я могла бы быть с кем-то еще, кроме Оливера Ло – ставшего понятным для меня, всегда открытого и безоговорочно искреннего.

– Привет, – говорит он. – Какой приятный сюрприз.

– Привет, – я едва не задыхаюсь от этого короткого слова.

– Не думал, что увижу тебя раньше пятницы.

Он опускает взгляд к моей руке, и я протягиваю ему книгу.

– Кажется, это мой пропуск внутрь.

Его смех замирает, когда он рассматривает обложку. А мое сердце взлетает, когда я вижу, как широко распахиваются его глаза, и он протяжно выдает: «Охренеть!»

На панно изображена девушка, из ладоней которой выплескиваются потоки дождя.

– Я люблю тебя, – подчиняясь отчаянному порыву, тихо говорю я. Он переводит взгляд с книги на меня, удивленно округлив глаза.

Выходит на маленькое крыльцо, рассеянно роняя яблоко и засовывая книгу подмышку. Обхватив ладонями мое лицо, он внимательно всматривается в мое лицо.

– Правда? – шепчет он.

Я киваю, повторяя снова:

– Я тебя люблю.

В его голубых глазах сполохи зеленого – словно океан. Слегка улыбнувшись, он прижимается губами к моим, мягко потирается, еле слышно застонав от удовольствия, и весь мой мир сжимается в одну точку.

– Она любит меня.

– Любит.

Мне трудно сделать вдох. Я хочу большего, хочу его близости. Я жила последние полторы недели в ожидании вот этого момента, подбадривая себя перспективой быть прощенной, предвестником чего станет вот такой поцелуй.

Но он только целует меня еще раз, чуть дольше, приоткрыв губы и едва прикоснувшись языком.

– Впусти меня, – прошу я, встав на цыпочки, чтобы поцеловать его подбородок и шею.

– Впущу и не выпущу до утра, – обещает он, чмокнув меня в губы. – Но сначала мы поговорим.

Быстро заглянув в дом, он хватает куртку, берет меня за руку и захлопывает входную дверь. В последние несколько дней мы говорили о многом – о магазине и моей книге, о НеДжо, о Харлоу и Финне, о новых комиксах, которые я еще не успела прочитать – но еще ни разу о чем-то более важном. Мы словно завернули наши сердца в подарочную бумагу и спрятали под деревом.

Пляж всего в трех кварталах, и в этот странный час там нет ни одного серфера. Только редкие прогуливающиеся вдоль кромки воды люди со бегающими вокруг собаками.

Мы находим малолюдную часть пляжа, почти без следов на песке, и останавливаемся в нескольких метрах от набегающих волн. Сейчас ветрено и немного прохладно, но мне тепло в пальто и потому что в полуметре от меня стоит Оливер. Какое-то время мы наблюдаем за волнами, после чего я слышу, как Оливер прокашливается, будто собирается что-то сказать.

Медленно и с улыбкой, он подходит ко мне, двигаясь словно сквозь толщу воды. Небо позади него чистейшего василькового цвета. Сейчас ранние закаты, и вдоль побережья в сторону центра города по небу словно разлиты темные краски, перемешанные с огнями уже зажегшихся фонарей.

– Мы тут будем разговаривать? – улыбаясь, спрашиваю я, заставляя себя храбриться. Я и в самом деле не знаю, почему мы сейчас на пляже, а не на диване в его гостиной, сидя лицом друг у другу.

Я у него на коленях.

Его руки у меня под футболкой.

А губы у моей шеи.

– Не совсем представляю себе, что еще нам нужно сказать друг другу, – мило пожимая плечами, говорит он. – Но точно знаю, что, останься мы дома, занялись бы сексом. А я просто хочу сначала немного побыть с тобой.

Когда я смотрю на него, то его взгляд ощущается чем-то куда более интимным, чем поцелуй или даже секс, – чем что угодно. Я представляю, как цепляюсь за него, карабкаюсь и пытаюсь пробраться внутрь. Мне просто необходима протекающая между нами связь, это соединение.

– Ты все еще злишься на меня? – чувствуя боль в груди, спрашиваю я. – Может, что-то осталось, даже если совсем чуть-чуть?

Он качает головой, а я смотрю на него сквозь пелену выступивших слез. Не знаю, откуда они. Может, от облегчения. Или утомления. А может, от безмерного ликования.

Протянув руку, он смахивает мою скатившуюся слезу.

– Я не злюсь.

Я киваю, надеясь, что смогу проглотить непрошенные слезы. Мне сейчас не хочется расплакаться еще сильнее.

– Я тебя не брошу, – говорит он. – Ты ведь знаешь это, да?

И тут плотину прорывает. Мои слезы, словно реки.

– Дело не в этом.

Но он прав. Мои страхи за последние недели частично были именно об этом – что я изменила его любовь ко мне, сломала ее, как моя мама сломала мою к ней – и теперь этого расстояния в метр между нами недостаточно, чтобы успокоить мою потребность прикоснуться к нему.

– Лола, – его голос становится сильнее. – Я не хочу быть без тебя. И я тебя не оставлю. Даже если ты занята. Даже если ты боишься. Даже если ты поступаешь неразумно или просто безумно. Я тебя не брошу.

– Нет, это не…

– Но мне нужно знать, что и ты от меня не уйдешь. Мне не хочется ощущать себя кем-то на вторых ролях. Ты для меня на первом месте, – продолжает он. – Я никогда не попрошу тебя отказаться от твоего творчества, но и чувствовать себя кем-то, кто отвлекает тебя от главного, не хочу, – он наблюдает за своими большими пальцами, стирающими новые слезы с моих щек. – Я понял, что… до тебя мне никогда не было нужно значить для кого-то так много.

Оливер делает шаг ближе, и, прильнув к нему, я обнимаю его за талию и прижимаюсь лицом к шее. Он пахнет так хорошо, так знакомо. Книгами, кондиционером для белья и океанским ветром. Он руками скользит по моим плечам, и одна остается у меня на спине, а другая зарывается в волосы.

– Что скажешь? – шепчет он.

– Ты очень значим для меня, – тороплюсь ответить я. – Даже не представляешь себе, Оливер. На самом деле ты стал для меня всем, и это пугает. Думаю, напортачить с книгами ощущалось словно потеря члена семьи.

Он изучающе смотрит на меня.

– Я знаю.

– Я просто обезумела, когда из-за меня все стало так плохо. И мне предстоит выяснить, как с этим справиться, – я пожимаю плечами, стоя в его объятиях. – Думаю, у меня получится. А просьба расстаться сделала все хуже. Во много раз хуже.

Он целует меня в макушку и кивает.

– Ты говорил, что знал, как интенсивно это будет, – напоминаю ему я. – Но ты был прав, ведь я действительно никогда не чувствовала ничего подобного.

– И я рад, – отвечает Оливер. – Я хочу быть любовью всей твоей жизни, – наклонив голову в сторону, он что-то обдумывает, после чего добавляет: – Ну по крайней мере среди людей. С Рэйзором я готов тебя делить.

Я пытаюсь засмеяться, но мое горло сдавило от наплыва эмоций, от чего мой голос получается слегка приглушенным, когда я спрашиваю:

– Ты еще встречался с Эллисон?

– Нет! – тут же отвечает он, немного отодвинувшись, чтобы посмотреть мне в глаза. – Лола. Я люблю тебя. Я уже говорил тебе, что не хочу быть больше ни с кем.

Кажется, внутри меня ослаб огромнейший узел.

– Хорошо, хорошо, – я и сама не знаю, зачем про нее спросила. Но ведь он нравится Эллисон. Она для него доступный вариант.

Он глубоко вздыхает, прижавшись ко мне, и я практически ощущаю его вину.

– Я понимаю, что сделанное мною ощущается изменой. В общем-то я и сам так считаю.

Сдержав всхлип, я киваю.

– Это, конечно, не сравнимо с настоящей. Оливер, я такая идиотка.

Он смеется.

– Хотя это так хорошо – наконец-то все обсудить, – говорит он. – Наши чувства и произошедшее. И я не о тех чувствах, которые мы проговариваем во время секса. А здесь, на пляже.

– О да, – со смехом замечаю я. – Кажется, я даже рада, что мы не пошли в дом.

– Мы наделали бы столько шуму. Совершенно не похожего на разговор, – он наклоняется и прижимается своим лбом к моему. Во мне взрывается отчаянная потребность в нем и болезненно-пьяняще растекается по телу.

– Оливер…

Но от отодвигается, и глядя на меня тяжелым от желания взглядом, все же решает продолжать разговаривать.

– Я так давно тебя хотел, – говорит он. – И иногда это чувство так сильно разрастается, что меня начинает слегка мутить. Вскоре после того как мы с тобой познакомились и я переехал в Сан-Диего, я пошел на свидание, и это была катастрофа. Потом приехал домой и много раз прослушивал твое сообщение на автоответчике. То был какой-то бессвязный монолог, как ты терпеть не можешь Принглс, но звучало, будто признание в любви к ним.

Я смеюсь. Знаю, про какое сообщение он говорит.

– Тем вечером я кончил, слушая твой голос, – признается он, оглядывая меня потемневшим взглядом.

Мое сердце теряет ритм, и в груди формируется тепло и, устремляясь вниз, все ниже и ниже, разливается между ног.

– У себя в воображении я делал с тобой очень и очень откровенные вещи.

– Какие, например? – спрашиваю я.

– С участием языка, зубов и жесткого траха, – тихо говорит он. – Как буду кончать внутри тебя. На тебя. Через секунду после тебя, а иногда и до того как ты успеешь, заставив потом тебя играть со мной, чтобы у меня снова встал.

Я не могу отдышаться, не могу вспомнить, как сглотнуть.

Его взгляд темнеет еще больше, когда он продолжает:

– И то, что мы сделали в душе.

Внезапно я слишком остро чувствую, что он меня не целовал с тех пор, как мы пришли сюда. Что прошло уже больше двух недель, с тех пор как он прикасался ко мне. И куда больше времени, когда я могла себе позволить раствориться в тех ощущениях.

Склонив голову, он проводит губами мне по щеке.

– Твой черед делиться воспоминаниями.

– Я была увлечена тобой еще с Вегаса, но справилась с этим, когда решила, что ты не заинтересован, – рассказываю я. – А потом я была занята релизом «Рэйзора» и просто… в основном… фантазировала о тебе.

– Правда?

– Да. С участием языка, зубов и жесткого траха. И о том, что мы сделали в душе, – он беззвучно смеется, и я ощущаю мягкий рокот в его прижатой ко мне груди. – Но потом я нарисовала тебя полуголым, и с тех пор фантазий стало недостаточно. И кстати, у меня примерно рисунков двадцать только твоего члена.

– Наверное, было нелегко найти место для всех портретов, – улыбаясь, замечает он.

– Ну как бы нарисуй я его в натуральную величину, места не хватило бы вообще.

Его руки ныряют под мое пальто и забираются под футболку. Прохладные пальцы касаются теплой кожи на моей талии, ребрах и выпуклости груди над бюстгальтером. Наши взгляды встречаются всего на несколько секунд, и, наклонившись, он оставляет у меня на губах один поцелуй.

– Привет, моя девушка.

Кажется, все мое тело расплывается в улыбке.

– Привет.

– Ты как?

Я киваю.

– Я хорошо. Очень хорошо.

Это комфортное молчание для нас не ново, но в его глазах я вижу искорки. Не существует слов, чтобы выразить ими, что он сейчас говорит мне взглядом, по крайней мере, ни на одном из известных нам языков. Это вроде и отчаяние, но и одновременно восторг. Его тело возбуждено, но речь идет не о сексе, не о жажде оргазма и не о желании удовольствием сгладить шероховатости между нами. Он чувствует сейчас это интенсивное и идеальное единение со мной. Я знаю об этом, потому что то же самое вибрирует и во мне.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу его джинсов, ощущая на себе его взгляд, дающий мне безмолвное разрешение. Три следующие поддаются только после мягких и настойчивых уговоров. Щекой я ощущаю горячее и быстрое дыхание Оливера.

– Ты что задумала, Лорелей?

– Прикоснуться к тебе.

Я смотрю вниз, наблюдая за своей скользнувшей ему в трусы рукой, чувствуя при этом, как он оглядывает пляж, чтобы убедиться, действительно ли мы тут одни.

Откидываю голову назад, молча прося его о поцелуе.

– Эта поглощающая любовь… – бормочет он у моих губ, тут же замолкая на полуслове, когда мои пальцы начинают поглаживать его скользкую головку.

Оливер кутает нас обоих в свое расстегнутое пальто, пряча мою руку, и я достаю его из белья. Его приоткрытый рот скользит по моему, а язык слегка играет с моим, когда он сцепляет руки за моей спиной, чтобы обеспечить нам надежное укрытие.

Существует так много способов признаваться в любви, заниматься ею…

Я впитываю его тихие стоны, медленно, почти лениво его поглаживая, пока он, дрожа, не приподнимается надо мной и перестает меня целовать, став слишком сосредоточенным на своем удовольствии. Его губы становятся расслабленными, они просто замерли на моих. А я жажду еще больше этих хриплых стонов, которые говорят мне, как он близко и готов взорваться. Он прижимает костяшки пальцев к моей спине, умоляя не останавливаться.

Мы почти бесшумны сейчас: просто обнимающаяся и целующаяся на пляже в темноте парочка. Но когда во мне что-то рвется наружу – облегчение, восторг, высвобожденное напряжение – это вызывает всхлип почему-то именно у меня, от чего Оливер, наклонившись вперед, кончает с низким стоном.

Он такой горячий в моей руке и скользкий от влаги, когда еле заметным движением бедер назад Оливер просит меня больше не двигаться. Но мне не хочется его выпускать. Нравится обмениваться этими томными поцелуями, удерживая его удовлетворенную длину в своей руке. Чувствовать себя защищенной рядом с теплом его тела и рядом с обрушивающимися на пляж волнами огромного океана.

Наконец я убираю руку, и он застегивает джинсы, расслабленно посмеиваясь. Поправив одежду, Оливер целует меня в нос, не желая выпускать меня из нашего укрытия. А с плещущейся у ног водой приходит чувство, будто мы с Оливером вместе уже долгие годы, потому что это молчание между нами слишком комфортно, чтобы быть спутником мимолетного увлечения.

Он смотрит на воду, но, почувствовав на себе мой взгляд, поворачивается ко мне и улыбается.

– Мне понравилось здесь погулять, – говорит он.

– Мне тоже.

– Я тут подумал… что тебе не нужно покупать новый дом, – замечает он. – У меня уже есть один, и неплохой.

Внутри смешались волнение и беспокойство.

– Я тоже об этом думала, пока набиралась мужества постучать в твою дверь. Но потом решила… По одному вопросу за раз.

Его улыбка, прежде чем коснуться губ, сверкает в глазах.

– По одному вопросу за раз, – согласно повторяет он. – Ну тогда просто не покупай дом, и все. Немало сэкономишь.

Встав на цыпочки поцеловать его в щеку, я прихожу к выводу: сейчас самое подходящее время сказать ему, что я не уверена, захочу ли когда-нибудь снова замуж, но не знаю, какие подобрать слова, и боюсь, что все испорчу… снова.

– Но я не…

Его пальцы ложатся мне на губы, а потом он заменяет их легким поцелуем.

– Ш-ш-ш. Мы не наши друзья. У нас своя жизнь, правда? А я просто останусь тут оптимистом.

Улыбаясь, я тяну его вниз сесть рядом со мной на песок. И мы вдвоем сидим и наблюдаем за подсвеченными луной идеальными волнами для серфинга. Оливер рассказывает мне о своих первых месяцах в Штатах. Я – о своих первых месяцах после ухода мамы. Мы замолкаем и чуть не засыпаем на пляже, после чего расталкиваем друг друга и не очень правдоподобно спорим, что будем на ужин.

Я счастлива.

Я так счастлива.

На панно изображена девушка и ее парень, которые испачканными в песке пальцами пытаются сосчитать звезды.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg