«Меня не сломить (ЛП)»

Меня не сломить (ЛП) (fb2) - Меня не сломить (ЛП) (пер. LOVE IS LIKE A DRUG Группа) (Бичвуд Бэй - 1) 692K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мелоди Грейс

Мелоди Грейс Меня не сломить

Пролог

Мама всегда говорила, что в этом мире существует два вида любви: спокойный бриз и ураган.

Спокойный бриз неторопливый и терпеливый. Он наполняет паруса лодок в гавани и поднимает белье на веревке. Он охлаждает тебя в жаркий летний день, а осенью кружит листья. Это происходит из года в год, как по часам. Ты можешь положиться на бриз, ведь он стабильный, верный и настоящий.

В урагане же нет ничего постоянного. Он мчится через город, как безумный, вспенивает прибрежные волны океана, валит деревья, линии электропередач и любого глупца, вставшего у него на пути. Без сомнения, эти острые ощущения несравнимы ни с чем, что ты когда-либо испытывал: твой пульс подскакивает, тело требует продолжения, душа словно одержима. Ураган неистовый и всепоглощающий. Он заставляет задыхаться.

Но что будет дальше?

— Ты видишь приближение урагана и спасаешься бегством, — сказала мне мама тем летом, когда мне исполнилось восемнадцать. — Ты закрываешь все двери и задвигаешь засовы на окнах. Потому что, когда наступит утро, снаружи ничего не уцелеет, останутся только обломки.

Эмерсон Рэй был моим ураганом.

Оглядываясь назад, мне интересно, видела ли мама в моих глазах разбушевавшиеся грозовые тучи и сухой треск электрических разрядов в воздухе. Но, как бы там ни было, уже слишком поздно. Сигнал предупреждающей сирены не прозвучал, чтобы меня спасти. Я думаю, что ты на самом деле видишь опасность только тогда, когда лежишь, свернувшись калачиком на левом боку, на земле, в окружении осколков своего разбитого сердца.

Прошло четыре года после того лета. После Эмерсона. Я снова стала цельной и выползла из-под обломков и пустоты своей разрушенной жизни, сумев построить что-то новое на этом месте, но для этого понадобились все мои силы. Теперь я ураганно-непробиваемая. Сильная. Я заперла ставни своего сердца и нашла свой надежный бриз, который люблю. Я поклялась, что ничто и никогда не уничтожит меня снова, как тем летом.

И ошиблась.

По поводу этой штуки об ураганах. Как только шторм достигает земли, единственное, что тебе остается — это молиться.

Глава 1

Я еду по шоссе со скоростью восемьдесят километров в час с открытыми окнами, мои русые волосы развеваются на ветру как сумасшедшие. На мне солнцезащитные очки Ray-Ban, а из радио звучит классика кантри. В моем потрепанном стареньком «камаро» музыка играет очень громко, словно пытаясь заглушить шепот воспоминаний, возникший в тот момент, когда я выехала с автострады на знакомую прибрежную дорогу.

Сорок пять миль до Сидар Коув.

«Сорок пять миль до Эмерсона».

Я стряхиваю воспоминания и строго напоминаю себе, что мы приезжали сюда в течение многих лет, до того, как я его встретила. Каждое лето, когда я была ребенком. Месяцами наше время целиком и полностью было заполнено игрой на волнах и чтением на тенистом заднем дворе. Должны же быть у меня и другие хорошие воспоминания об этом месте, кроме связанных с ним.

«Но ты не вернёшься сюда вот так просто».

Я заглушаю предательский голос в голове и начинаю орать вместе с музыкой из радио.

«Gone like a freight train, gone like yesterday…» («Унеслось, как товарный поезд, ушло, как будто вчера...»)[1].

Песня права, я приняла решение. Все кончено. То лето осталось далеко позади меня, и я не смогу разглядеть его в зеркале заднего вида, даже если попытаюсь. С тех пор как я в последний раз ездила по этой песчаной дороге, я стала другим человеком. Я больше не та упрямая девчонка, которая постоянно все делала неправильно.

Сейчас мне двадцать два. Месяц назад я окончила колледж и начала новую жизнь. В городе меня ждет идеальный парень и великолепная карьера. В моей жизни все сложилось. Несмотря на то, что произошло здесь тем летом, я все переборола и превратила себя в человека, которым хотела быть. Я все же возвращаюсь в Сидар Коув, и пусть из-за этого я чувствую себя больной, и у меня кружится голова, словно я выпрыгиваю из самолета и лечу в свободном падении, за эти выходные ничего не изменится.

«Это просто невозможно».

К тому же, говорю я сама себе, пытаясь сохранять спокойствие и унять нервный комок в животе, я даже не знаю, здесь ли он до сих пор. Я больше ничего не знаю об Эмерсоне. Он может быть сейчас в кругосветном путешествии, в походе по африканским джунглям или на каком-нибудь австралийском пляже с бутылкой пива и с прилипшей к нему моделью в бикини.

«Которая лежит у него на плече, как и ты когда-то...»

Я делаю радио еще громче. Мелодия кантри кричит так громко, что я не слышу звонка сотового телефона. Я засунула его в держатель для стаканов и вижу лишь свет от экрана на приборной панели.

Лейси. Моя лучшая подруга.

Я отвечаю, стараясь одновременно уменьшить громкость и справиться с управлением. Я знаю, что нельзя разговаривать за рулем, но здесь выезд из города, и на протяжении ближайших километров не должно быть полицейских.

— Привет, Лейси! Что случилось?

— Ты уже на месте? — требовательно спрашивает она.

— Близко, — я снова смотрю на часы. — Ехать еще около получаса.

— Я все еще не могу поверить, что Дэни не поехал с тобой.

Я слышу в трубке приглушенный шум — она устраивается поудобней, после чего снова начинает говорить. Я даже могу представить, как моя подруга, свернувшись калачиком в нашей студенческой квартирке в Шарлотт, смотрит в окно на суматоху центра города.

— Разве это не то, что просто обязан делать будущий жених? — спрашивает она. — Ты поехала в летний домик, а ведь ты ни разу не была там с тех пор как... Ну, ты знаешь, — она умолкает.

Между нами повисла тишина, огромная как гора. Эмерсон не просто призрак, скрывающийся в этом городе. Боль от разбитого сердца была лишь частью тех страданий, которые он мне причинил.

Я сделала глубокий вдох, набрав полные легкие чистого соленого воздуха, и вышвырнула этих демонов из головы.

— Во-первых, мы не знаем, собирается ли он сделать предложение, — я беру телефон поудобнее, зажав его между ухом и плечом.

— Я тебя умоляю, — фыркает Лейси, — его родители тебя обожают, вы живете вместе с выпускного, и последние месяцы он постоянно пытается с помощью тонких намеков узнать у меня твои предпочтения в ювелирных изделиях.

— Ты мне об этом не говорила! — Мой живот снова скрутило, только на этот раз совершенно по другой причине.

— Это было вроде как весело, — добавляет Лейси. — Как думаешь, Джульет предпочитает современный стиль или арт-деко? — передразнивает она заботливый голос Дэниела с акцентом Восточного побережья.

— Что ты сказала? — переспрашиваю я с любопытством. Допустим, Лейси права, и, что скрывать, я предполагала, что этот момент настанет. Но все равно, для меня странно говорить об этом так легко.

Брак. Будущее. Навсегда.

«С кем-то другим, не с Эмерсоном».

Лейси продолжает, не замечая моей отстраненности.

— Огранка принцесса[2], классические установки и ничего меньше двух карат. Да-а.

— Лейси! — вспыхиваю я.

— Что? Ты говорила, что хочешь построить с ним жизнь, — напоминает мне подруга. — Что ты представляла, как вы вместе состаритесь.

— Да, говорила. То есть, говорю, — быстро исправляюсь я. — Дэниел замечательный. Он добрый и милый, и умный.

— И идеальный, я поняла! — заткнула меня Лейси. — Поэтому я не понимаю. Он должен был поехать с тобой. И, разумеется, не только для того, чтобы носить тяжести, которые ты упакуешь. Если бы моя девушка собиралась вернуться, чтобы повидать своего бывшего…

— Я еду не за тем, чтобы увидеть Эмерсона! — протестую я слишком громко и вздрагиваю, когда машину дико ведет на дороге.

Лейси присвистывает.

— Полегче. Я только говорю, что малыш Дэни, должно быть, очень уверен в ваших отношениях, если его совсем не беспокоит твоя первая любовь.

Я задерживаю дыхание, пытаясь успокоиться. Последнее, что мне нужно — это умереть, попав в аварию и улететь в канаву, даже не въехав в город.

Я сбрасываю скорость и сосредотачиваюсь на дороге.

— Дэниел не поехал, потому что я его об этом попросила. Я сказала, что мне нужно пространство для спокойной учебы. И... Он не знает про Эмерсона.

— Что?! — Визг Лейси заставляет меня вильнуть снова. — Ты же говорила, что сообщила ему давным-давно!

— Так и есть, — слабо протестую я. — Я сказала, что встречалась с парнем до колледжа. Но умолчала о том, что он находится там, куда я еду, и о том, насколько серьезно у нас все было.

— Серьезно?! — спрашивает Лейси с неприкрытым сарказмом. — Ты даже не пробовала объяснить!

— Лейси, что я, по-твоему, должна была сказать? — я вздыхаю, почувствовав знакомый привкус вины, который ощущаю всегда, стоит только вспомнить о полуправде, которую я сказала своему парню. — Мое сердце было разбито, я старалась заглушить боль и не думать о том, чтобы вскрыть вены.

Сейчас мне уже легче об этом говорить, но все эти слова — правда.

Долгое время я чувствовала, что балансирую на грани, и всего один неверный шаг отправил бы меня падать в темноту. И хуже всего то, что были моменты, когда я хотела сделать этот прыжок, только бы болезненную агонию навсегда.

— Ох, детка. — Голос Лейси смягчается.

Она знала, что со мной было: как моя соседка, она могла с первых рядов наблюдать за последствиями нанесенного мне ущерба тем летом. Она была рядом на протяжении тех недель, когда все, что я делала целыми днями — это плакала, свернувшись в клубочек, с трудом питалась и выходила из комнаты только для того, чтобы сходить на некоторые важные занятия. Она была единственным человеком, кто усадил меня рядом и вмешался в мою жизнь. Лейси таскала меня на вечеринки и приходила ко мне с чашкой кофе во время каждого перерыва. Она отвела меня к студенческому психологу, который выписал мне огромный список антидепрессантов и успокаивающих. Таблетки помогали, иногда, как мне кажется, даже слишком сильно, но Лейси была моим настоящим спасителем. Она достаточно долгое время вынуждала меня притворяться, что я действительно в порядке, и, в конце-концов, я и сама стала считать это правдой.

Я встретила Дэни в предпоследний год в колледже. К тому времени я почти поверила, что те темные дни навсегда остались позади. У меня сохранился единственный шрам, который можно было разглядеть — это крошечное изображение синей сойки, вытатуированное на моем правом плече. Я хотела ее удалить, чтобы начать все с абсолютно чистого листа, но что-то заставило меня оставить татуировку. И каждый раз, выходя из душа и мельком глядя в зеркало, я вижу ее. Это несмываемое напоминание о моей глупости, чертовом выборе и времени, когда я клялась, что никогда не допущу такого снова.

До сих пор.

— Я буду в порядке, — говорю твердо, словно снова придерживаюсь старой стратегии «продолжай притворяться, пока это не сбудется». Она всегда срабатывает. — Я упакую в доме все вещи перед приходом риелтора и вернусь к понедельнику. Я купила продукты в городе, так что мне даже не придется выезжать из дома.

— Если ты так говоришь… — В голосе Лейси слышится сомнение, но она не настаивает. — Позвони мне позже, детка.

— Люблю тебя.

Положив трубку, я решительно сжимаю руль. Я буду придерживаться простого плана, которым поделилась с Лейси. Соберу все вещи в доме, отдам ключи риелтору в руки и уеду из города, на этот раз навсегда. Без хаоса, без суеты, и черт возьми, без тоски по воспоминаниям из прошлого. Я направляюсь к следующему повороту, и вдруг в поле моего зрения попадает знакомый дорожный знак.

«Добро пожаловать в Сидар Коув.

Население 5654 человека»

Несмотря на все мои удачные попытки оставить прошлое позади, закопать его глубоко в могиле, я ничего не могу с собой поделать. Одного взгляда на потрепанную деревянную доску оказалось достаточно для того, чтобы воспоминания молниеносно перенесли меня на четыре года назад. В тот день, когда я проезжала здесь в последний раз.

В тот день, когда я встретила его.

***

Четыре года назад.

— ...И мы можем пожарить зефиринки на костре и съездить на велосипедах в город за мороженым, как обычно. Джули? Джульет? — Голос мамы вырывает меня из мечтаний.

Я, не отрываясь, смотрю в окно, на серый туман и древний зеленый мох, и яростно думаю о том, что могла бы отдать все на свете, чтобы оказаться где угодно, но только не здесь.

Я поворачиваюсь к смотрящей на меня с водительского сиденья маме.

— Что? — огрызаюсь я, даже не пытаясь спрятать раздражение в голосе.

— Я просто рассуждаю о том, какими веселыми вещами мы можем заниматься этим летом, — мама смотрит на лобовое стекло, по которому начал стучать моросящий дождь. — Ну, когда погода улучшится.

— Мы могли бы остаться в городе еще на неделю, — напоминаю я ей с горьким укором. — Я еле успела со всеми попрощаться. И я пропускаю шикарную выпускную вечеринку. К тому же, Карине остаться разрешили...

— У твоей сестры занятия, — говорит мама. — Они с папой приедут на следующей неделе.

Я вздыхаю. Моей старшей сестре двадцать два, и она заканчивала Университет Северной Каролины. Ее специальность — рекламный маркетинг, и это единственное, что я могу сказать об ее учебе, потому что это все, что я знаю. Большую часть своего времени она проводит в гламурных барах Роли в поисках завидного жениха. На эту роль подойдет будущий адвокат или банковский инвестор из великолепной семьи, который зарабатывает шестизначные суммы, а еще лучше семизначные. Мне не хочется называть ее мелкой сучкой, но она этого заслуживает.

— Мы могли бы их подождать, — бормочу я. — Разве смысл этих летних каникул не заключается в том, чтобы провести их вместе, одной большой счастливой семьей? — Мой голос полон сарказма.

Краем глаза я вижу, как мама вздрогнула, но никак не отреагировала на мои провокации.

— Несколько дней превратились бы в неделю или еще больше, — живо говорит она в ответ. — А потом бы прошла и половина лета, прежде чем мы бы сюда выбрались.

Я не отвечаю. Одна неделя ничего не значит, когда впереди меня ожидают три месяца с моей чертовой семьей, делающей вид, что все хорошо.

Я поворачиваюсь обратно к мокрому окну, и, взяв свою любимую камеру, вглядываюсь в видоискатель объектива. Моя Pentax SLR[3] с ручным управлением — старый, громоздкий антиквариат. Мне ее подарил дедушка год назад, перед самой смертью. Сейчас все пользуются телефонами, делают цифровые фотки и постят их на различных сайтах в интернете, но мне нравится ощущать тяжесть камеры в руках. Я люблю проводить время в темной комнате, аккуратно проявляя фотографии, на каждой из которых запечатлен какой-то момент из жизни.

Я осторожно настраиваю фокус, и картинка приобретает четкость. Я вижу морские волны с пенными гребнями, которые беспокойно перекатываются за узкой полоской песка, и заросший кустарниками участок, отделяющий дорогу от берега. Я ставлю палец на затвор и щелкаю, молясь о том, чтобы это занятие не надоело мне за лето настолько, что я сойду с ума.

— Вскоре и ты будешь приезжать сюда со своими детьми, — добавляет мама, сияя. — Это традиция. Ты же знаешь, я приезжала сюда с твоими бабушкой и дедушкой каждое лето с тех пор, как мне исполнилось…

Звук ее голоса заглушает громкий удар. Машина резко сворачивает, выходя из-под контроля. Мы неуправляемо несемся по мокрой трассе, из-за чего я больно врезаюсь грудью в ремень безопасности. Камера выскользнула из рук, и я отчаянно ее подхватываю.

— Мам! — кричу в ужасе.

Через окно я вижу красные вспышки едущего следом грузовика. Он летит прямо на нас, а затем, в последнюю секунду, сворачивает в сторону.

— Все в порядке. — Костяшки маминых пальцев побелели — настолько сильно она вцепилась в руль, пытаясь восстановить контроль над управлением. — Только держись.

Меня бросает из стороны в сторону, так как машина все еще петляет, и я цепляюсь за край своего сидения. Мы невесомо дрейфуем по дороге. Наконец я чувствую, как шины снова буксуют. Машина постепенно замедляет ход, пока мы в конце концов не останавливаемся на обочине шоссе. Я задыхаюсь, сердце колотится как бешеное. Красный грузовик, под колеса которого мы чуть не попали, съехал с дороги дальше вверх по шоссе, и теперь его передние колеса по бампер зарыты в грязи и песке. Мама все еще сжимает руль и смотрит прямо перед собой. Ее лицо белее мела.

— Ты в порядке? — задаю я вопрос спокойным голосом. Но она не отвечает. — Мам? — снова спрашиваю я и протягиваю руку, чтобы дотронуться до нее. Она дергается назад.

— Что? Ох, да, дорогая, я в порядке, — она сглатывает. — Я думаю, что пробило колесо. Не знаю, что случилось. Повезло, что мы избежали аварии.

— Повезло? — вскрикиваю я в ярости. — Мы не должны даже быть здесь! Никто из нас не хотел приезжать сюда этим летом, и теперь только что мы почти погибли. И ради чего?!

Вдруг грузовик врезался бы мне прямо в грудь? Я не могу дышать, даже не могу здраво мыслить. Трясущимися руками нащупываю свой ремень безопасности, а затем, бросив открытой дверь, спотыкаясь, выхожу на дорогу.

— Джульет? — окрикивает меня мама, но я не останавливаюсь.

Мне все равно, что идет дождь, а моя футболка и шорты намокли, и мне холодно. Мне просто нужно выйти. Мне нужно дышать. Я ухожу от машины, хватая ртом воздух.

Я не хотела этой поездки. Мы не приезжали в домик на пляже с тех пор, как я была ребенком. Мы и приблизительно не были семьей на протяжении многих лет. Но маме пришло в голову, что мы должны провести здесь одно последнее лето вместе, прежде чем я пойду в колледж, а Карина его окончит, и мы все могли бы наконец перестать вести себя так, словно представляли собой нечто большее, чем дальние знакомые, живущие под одной крышей и притворяющиеся перед всем миром, что все в порядке.

Мы, безусловно, практиковались. В конце концов играть на публику члены моей семьи умеют лучше всего. Папа делает вид, что он не конченый ученый, написавший одну неудавшуюся книгу, и что он не накидывается водкой с мартини в четыре вечера. Моя сестра прикидывается, что ее заботят не только поиски богатого мужа-адвоката с членством в загородном клубе и шестизначным бонусом. Моя мама притворяется, будто не жалеет, что потратила жизнь на очаровательного британского писателя, и делает вид, что не замечает его «консультаций» со студентками в офисе до поздней ночи, и презрения в его голосе всякий раз, когда он вспоминает о том, что нужно плестись домой.

А я? Я притворяюсь, что мне не причиняют боль постоянные притворства. Что меня не поедает изнутри то, что я вижу, как сильно она все еще его любит и кротко ждет малейшего знака внимания с его стороны. Что у меня не возникают эти ужасные приступы паники всякий раз, стоит лишь подумать о том, что я оставлю ее одну, когда уеду в колледж осенью этого года.

Вот почему я согласилась на эту пародию на счастливый семейный отдых. Я хотела попытаться заглушить чувство, будто я отказываюсь от матери.

Она хочет одно последнее лето притворства? Я дам ей его. Но посмотрите, куда привело нас это лицемерие: мы почти погибли в автокатастрофе еще до того, как ее драгоценное лето началось.

— Эй. — Я слышу, как меня окликает какой-то мужчина, но настолько доведена до отчаяния, что не замедляю шаг. Мое сердце бьется так быстро, что мне кажется, будто оно собирается выскочить из груди. Я знаю, мне нужно просто успокоиться и подождать, пока паника не пройдет. Но, когда я попадаю в этот ураган, мои глаза застилает пелена, и я не могу даже попытаться овладеть собой.

— Эй, подожди! — Голос приближается, становится громче, и вот тяжелая рука ложится на плечо и разворачивает меня кругом.

— Что? — я, задыхаясь, яростно дергаюсь назад. — Что на хрен ты... — Протест умирает на моих губах, как только я вижу лицо самого красивого парня, которого когда-либо видела.

Первое, что я замечаю — его глаза. Они завораживающие, темно-синие, цвета неба после захода солнца. Момент, когда последние дневные лучи угасают и появляются первые звезды, всегда был моим любимым. Сейчас я смотрю вверх, прямо в эти бесконечные полуночные созвездия. Полные тайн и шрамов.

— Куда ты идешь? — требует парень, все так же до боли сжимая мою руку. — Ты не можешь просто уйти.

Я вырываюсь, все еще ошеломленная. Он старше меня, но не на много, возможно, ему двадцать с небольшим: высокий, широкоплечий, загорелый, с глубоким бронзовым загаром. Его руки обтянуты черной футболкой, влажной и прилипшей к мускулистому торсу. От его стройного, но не худощавого тела, исходит запрятанная глубоко сила. Он стоит в черных джинсах и потрепанных рабочих ботинках, а дождь капает с его темных волос. Они слишком длинные и завиваются вокруг воротника. На его правом бицепсе я вижу темные чернила татуировки, уходящие вверх под футболку.

У меня перехватывает дыхание от его вида.

Мир вокруг наконец обретает четкость, и я понимаю, что снова могу дышать. Это хорошо. Моя паника постепенно проходит сама по себе.

— Ты слышишь? — требует он гневно. Затем недовольство исчезает, сменяясь беспокойством. — Подожди, тебе больно? Ты ударилась головой? — он тянется к моему лицу и с удивительной мягкостью прикасается пальцами ко лбу. Я снова заглядываю в эти глубокие синие глаза и чувствую, как во мне будто проскакивает заряд электричества. Я удивленно отскакиваю прочь.

— Я в порядке, — удается мне произнести. Мой сердечный ритм наконец замедляется.

Какого черта я делаю? Пускаю слюни на какого-то парня с дороги. У меня что, нет более важных проблем, о которых стоит волноваться? Например, о том, что пару минут назад я была на волосок от смерти.

Когда он понимает, что я не пострадала, на его лицо вновь возвращается злое выражение.

— Тебе повезло, что я не убью тебя собственноручно прямо сейчас, — мрачно говорит он мне. — Что, черт возьми, произошло? Разве ты не знаешь, что во время шторма нельзя ездить на высокой скорости?

Я перевожу дыхание, все мое разочарование вырывается наружу.

— Во-первых, за рулем была не я, — кричу в ответ, — во-вторых, это был несчастный случай! Наше колесо пробило, такое случается. Это что, все моя вина? — бросаю я с вызовом, складывая руки на груди.

Его глаза следят за движением моих рук, и вдруг я болезненно ощущаю, как моя тонкая футболка намокла и прилипла к груди. Его взгляд движется вниз по моему телу, задерживаясь на голых ногах, и от голода в его глазах меня пробирает дрожь. Я чувствую покалывание на коже. У меня перехватывает дыхание, но это не причиняет дискомфорт. Это чувство для меня новое, выше моего понимания. Я ощущаю, как внизу живота разливается тепло.

Парень поднимает взгляд назад, чтобы встретиться с моими глазами, а затем смотрит на меня с самой что ни на есть кривой ухмылкой, застывшей возле кончиков его идеального рта.

— Как ты, сумасшедшая? — спрашивает он. — Мой грузовик полностью увяз в грязи.

Я смотрю мимо него и вижу, что нос его грузовика глубоко зарыт в песчаной отмели, а задние колеса развернуты.

— Да нормально, но у нас спустило колесо, а запаски нет.

На этот раз он по-настоящему ухмыляется.

— Какой идиот не держит запаску? Мы же вдалеке от цивилизации.

— Возможно, тот человек, который в основном ездит по городу, где доступны такие мелочи, как звонок по сотовому и автоэвакуация! — Его ухмылка исчезает.

— Так ты из летних приезжих, — говорит он с таким выражением, словно это преступление.

— Дай угадаю, — включаю я ответный огонь. — Ты местный паренек, злящийся на что-то из своего прошлого. Ну, возможно, тебе стоило бы оставить при себе свои проблемы, пока мы отсюда не уберемся.

Он открывает от удивления рот, затем оглядывается вокруг и наконец до него доходит, что я имела в виду.

— Хорошо, — неохотно говорит он, — я позвоню Норму, чтобы он приехал нас забрать.

— Я думала, что здесь нет сотовой связи, — хмурясь, я вытаскиваю свой телефон из кармана, просто, чтобы в этом удостовериться.

— У меня есть Си Би[4] радио в машине, — он разворачивается и идет к своему красному пикапу. — Оставайся на месте!

— Куда же я могу деться? — вздыхаю я, глядя ему вслед. Я пялюсь на заднюю часть его тела, завороженная изяществом походки.

Вдруг он поворачивается и подлавливает меня за этим занятием. Я краснею, отчаянно надеясь, что он не сможет рассмотреть сквозь дождь мои розовые щеки.

— Ты не сказала своего имени! — кричит он.

— Ты и не спрашивал! — кричу в ответ. Он усмехается и ждет, пока я наконец не уступаю. — Джульет, — говорю я и уже жду подкола, но вместо этого он просто изгибает бровь.

— Я Эмерсон, — откликается он.

Затем улыбается, и меня ослепляет вспышка чего-то настоящего и безрассудного, такого загадочно прекрасного, что я чувствую, будто мое сердце замирает. Это то, о чем пишут в книгах, осознаю я, как бы издалека. Все те книги, фильмы и стихи, которые я читала, подготавливали меня к этому дню, когда мне улыбнется странный парень и заставит забыть, кто я такая.

Его глаза встречаются с моими, и я клянусь, что моя кровь бурлит, прожигая вены, несмотря на холод и дождь, стекающий по спине.

— Добро пожаловать в Сидар Коув.

Глава 2

Я отстраняюсь от воспоминаний об Эмерсоне и продолжаю путь. Вскоре на пустынном пляже среди одиноких кустарников в отдалении от берега начали появляться маленькие деревянные коттеджи, скрытые за высокой травой и другие признаки жизни. Белье на веревке. Ржавый автомобиль на блоках у чьей-то подъездной дорожки.

Я пересекаю мост, проезжаю широкий солончак у берега реки и сворачиваю с шоссе в город.

Здесь мало что изменилось даже спустя годы. Я медленно еду по главной улице, испытывая такое чувство, словно вернулась в прошлое. Вот там, на углу, магазин, где дедуля купил бы мне фруктовое мороженое; здесь — блинная хижина миссис Олсен, где подают самые огромные стопки блинов с шоколадной стружкой, которые я когда-либо видела. Бар «У Джимми» на берегу, всегда привлекающий шумные компании. По другую сторону от него — гавань, где вперемешку стоят рыбацкие лодки и новенькие яхты.

Сидар Коув — сонный курортный городок, не привлекающий туристов с большими деньгами из-за своей невзрачности. Но цивилизация коснулась и его тоже. Проезжая по улицам, я замечаю гладкую поверхность новенького торгового центра с пиццерией и кафе, а на месте хижины со старыми снастями множество новых пляжных вилл. По крайней мере, в этот уик-энд я не останусь без кофеина, и мне не грозит абстинентный синдром[5].

На развилке дороги я съезжаю вниз на Сандпайпер-лэйн. Пыльную дорогу, бегущую вдоль берега, окружают дикий розмарин и мирты. Кое-где виднеется золотой песок, начинающийся сразу за кустарниками. Проехав с милю, я приближаюсь к ржавому зеленому почтовому ящику, стоящему на обочине дороги, и сворачиваю на знакомую подъездную дорожку. Дом, построенный в стиле крафтсман[6], стоит в тишине, освещенный обжигающим послеполуденным солнцем. Я вижу широкое крыльцо и синюю черепицу на крыше, выцветшую до бледно-серого цвета. Белая отделка пожелтела, и черепица разрушается, но фасад ухожен, а окна украшают сочная трава и вьющиеся розы.

Я ставлю «камаро» на парковку рядом с блестящим «лексусом» и медленно выхожу из машины.

Мои мышцы были скованы несколько часов, проведенных за рулем, поэтому я потягиваюсь, глядя на старый дом. Вернувшись сюда, я чувствую, как на меня нахлынула новая волна эмоций. Но на этот раз наплыв сильнее того, что я ощутила, увидев знак на обочине дороги. Этот дом полон воспоминаний, копившихся тут на протяжении многих лет — ссоры и смех, любовь и боль.

Там мы играли с разбрызгивателем. А вот там — дерево, на которое я забиралась, чтобы не слышать, как в доме спорят родители. Там наше тайное место, где Эмерсон целовал меня по ночам.

«Его неистовые обжигающие губы, руки, проскальзывающие под лифчик, дразнящие и ласкающие голую кожу...»

Впервые мне хочется, чтобы сейчас здесь кто-то был рядом со мной. Не Дэниел, но, возможно, Лейси. Кто-то, кто помог бы мне прорваться через все это старое эмоциональное дерьмо и вышвырнул его из меня.

Это просто дом. Все осталось в прошлом.

— Джульет? — Со стороны дома подходит изящная рыжеволосая женщина.

Она одета в нежно-голубой костюм и шелковую блузку и держит планшет для бумаги. Задорная и оптимистично настроенная, она одаривает меня сияющей улыбкой.

— Я Холли, из «Кингстон риэлти». Как вы доехали? Вы хорошо добрались из города?

Я стряхиваю воспоминания.

«Соберись, Джульет!»

— Хорошо, — киваю я, делая шаг вперед, чтобы поздороваться.

— Очень рада с вами познакомиться. Большое спасибо, что приехали, — она пожимает мне руку и целует в обе щеки.

Подойдя ближе, я замечаю, что ее волосы неестественно красного оттенка, а зубы ослепительно-белые, по виду винировые[7]. Вряд ли это местная работа.

— Управляющая компания продолжала ухаживать за двором, — начинает она, ведя меня вокруг дома к боковой двери, которую мы всегда использовали в качестве главного входа. — Разумеется, в здании необходимо провести небольшой косметический ремонт, чтобы оно понравилось новым владельцам, но я думаю, что это не проблема.

Она вытаскивает ключи, отпирает двери и заходит на кухню. Я следую за ней и застываю в дверном проеме. Все в доме оставалось нетронутым: фотографии, закрепленные на холодильнике, декоративные тарелки, выстроенные на стене. Я словно шагнула назад в прошлое, на четыре долгих года назад.

— Я знаю, все довольно загромождено, — Холли вздыхает, неверно истолковав мое молчание. — Все это нужно будет убрать, прежде чем мы сможем выставить дом на продажу.

Она идет дальше, в главный зал. Разветвленная кривая лестница поднимается наверх с обеих сторон: от столовой и от гостиной. Солнечный свет падает на потертые деревянные полы.

Поношенные сандалии и туфли выстроились в беспорядке под вешалкой, над комодом висит старое потускневшее зеркало. Мне кажется, будто сейчас вернется с прогулки мама, неся целую сумку продуктов с рынка, и начнет ее разгружать, чтобы приготовить ужин.

Внезапно меня начинают душить слезы, причиняя острую боль горлу. Чтобы вернуться в реальность, мне приходится сжать кулаки и вонзить ногти в ладони.

Холли оглядывается вокруг и неодобрительно бурчит себе под нос:

— Честно сказать, я говорила твоему отцу, что стоит подождать. Рынок восстанавливается, но цены все еще довольно-таки низкие. Учитывая количество новостроек в городе, надо бы подождать с продажей до следующего года и посмотреть, насколько больше вы смогли бы выручить за дом.

— Вам следует поговорить об этом с ним, — коротко отвечаю я. — Продажа — это не моя затея.

Не я решила прервать свой учебный график и приехать сюда всего за неделю до выпуска из колледжа, для того, чтобы собрать вещи в доме. Но папа не собирался ждать какого-то незначительного события, такого как завершение моего высшего образования.

— Ох, — Холли удивленно моргает. — Ну, хорошо. Когда ты была здесь в последний раз? — Своим веселым голосом она пытается переключиться на светскую беседу.

Знаю, я не обязана отвечать на этот вопрос, но я больше не могу увиливать.

— Четыре года назад, — медленно отвечаю я. — Я не появлялась здесь с тех пор, как умерла мама. Здесь, в этом доме.

Глаза Холли расширяются от ужаса.

— О, Господи! Мне очень жаль! Никто не говорил мне...

— Все в порядке, — прерываю я, уже чувствуя вину за то, что поставила ее в неловкое положение.

— Что случилось?.. — спрашивает она с любопытством.

Я заметила, что в последнее время всех стал интересовать этот вопрос. Несмотря на то что иногда это выглядит, как грубое вмешательство в личную жизнь, людям трудно удержаться от расспросов. Каждый должен знать причину.

— Рак, — отвечаю я.

По крайней мере, это половина правды.

Она кивает.

— Мне так жаль. Я постоянно говорю всем своим подругам, чтобы они сделали маммограмму.

Я оглядываюсь вокруг, глядя на вылинявшую обивку и розы, вьющиеся возле окна. Мой голос смягчается.

— Мы провели целое лето вместе. Она всегда любила проводить его тут.

Это правда. Именно по этой причине я так упорно боролась с отцом на счет продажи дома. Бабушка и дедушка мамы построили его сами, еще в двадцатые годы, когда им приходилось выменивать древесину и гвозди. Этот дом, возведенный на прекрасной земле на берегу океана, передавался по наследству из поколения в поколение. Мои предки смогли сохранить его даже в самые тяжелые времена, когда им нечего было поставить на стол. Мама любила эту историю, любила ощущение единения с нашим прошлым. Она всегда говорила нам о необходимости сохранить дом для наших собственных семей и не прерывать линию наследования.

Но у папы были другие планы. Он затянул нашу семью в огромные долги еще когда была жива мама, а как только она ушла, стало еще хуже. Не знаю, чем все это закончится. Он растрачивает деньги на престижные ужины с его старыми чванливыми богатыми друзьями, делая вид, будто он имеет влияние в городе. Но на самом деле отец просто конченый пьяница. Он уже продал наш дом в городе, а сейчас у него появились виды и на пляжный домик.

Карина не понимает, почему я возмущаюсь. Она говорит, что папа возьмет себе только половину от продажи, остальные же деньги будут поделены между нами двумя. Сейчас она обручена уже в третий раз, и изо всех сил пытается казаться ровней своим любящими дизайнерские бренды друзьям. И ее не смущает тот факт, что после окончания колледжа она не проработала ни одного дня. Обычно она приводила мне доводы, что захудалый дом в глуши никому не нужен. И, по ее мнению, я могла бы потратить свою половину от вырученных денег на покупку дома для нас с Дэниелом. Или на отдых в каком-нибудь классном месте вроде Майами.

Сейчас я смотрю на отслаивающиеся обои с газетным принтом на стенах и на заднее крыльцо, где я читала долгими часами. Слово «крутой» никогда не подходило этому дому.

— Итак! — Холли громко хлопает в ладоши, переключаясь с разговоров о смерти, раке и других не риэлтерских проблем. — Твой отец сказал просто все выкинуть, — она, сияя, протягивает мне ключи. — Ты знаешь, тебе не обязательно все делать самостоятельно. Я легко могу позвонить кое-кому, чтобы они все упаковали и вывезли, избавив вас от хлопот. Тут неподалеку, через несколько городов есть большая база Гудвил.

— Нет, — громко протестую я, но быстро подавляю свою вспышку. — Я хочу сказать, что там могут быть вещи, которые стоит сохранить. Старые семейные памятные подарки. Я хотела бы осмотреть все сама.

— Разумеется! — отвечает Холли, неловко покашливая. — Ну, если что-нибудь понадобится, ты просто позвони. Только позвони. И передай от меня привет своему отцу, — добавляет она, усмехаясь. — Он рассказывал мне о своей книге. Когда она выходит?

Я вздыхаю:

— Мы пока еще не уверены, — отвечаю неясно.

Фанаты отца ловят каждое его слово, куда бы он ни пошел. Видимо, единственное оружие, оставшееся у прогнившего насквозь человека, такого как он — это обаяние.

— Ох, ну скажи ему, чтобы позвонил мне, если он когда-нибудь здесь появится.

— Не появится, — коротко отвечаю я. — Спасибо за ключи. Я дам вам знать, когда закончу с уборкой.

Холли выходит, пошатываясь на каблуках. Она явно сбита с толку. Я смотрю сквозь окно, как она садится в «лексус» и мгновенно срывается с места.

Я остаюсь одна.

На минуту я замираю в зале. Вокруг так тихо, слишком спокойно. Не слышно ничего, кроме звука далеких волн, бьющихся о берег, пения птиц и шума двигателей проезжающих в отдалении машин. Я осталась наедине со всеми воспоминаниями.

«С Эмерсоном...»

Чувствуя, как в груди разрастается паника, я роюсь в сумке и нахожу флакон с маленькими белыми таблетками, и они меня обнадеживают. Я снова их пересчитываю: одна, две, три, четыре, пять.

Они остались с прошлого рецепта, и я поклялась себе больше его не использовать. Дэниел и доктор не понимают, почему я не хочу их снова принимать, ведь они прекрасно справляются с моими паническими атаками. Лекарства. Но побочным эффектом этих таблеток является то, что после их приема я чувствовала себя одурманенной и отчужденной, как будто находилась за тонкой водной стеной, отделяющей меня от внешнего мира. При этом все мои мысли и чувства были сглажены, даруя спокойствие.

После смерти мамы я наконец нашла способ отключать свои эмоции, и это казалось блаженством. После того, как я потеряла ее и лишилась Эмерсона, на меня нахлынули страшные мучения и уныние. Тогда все, чего я хотела — это ничего не чувствовать. Но, по прошествии долгого времени, это состояние начало меня пугать. Сколько мне нужно лекарств, чтобы пережить еще один день?

Наконец я отказалась от антидепрессантов, но мои панические атаки продолжали появляться с регулярным постоянством. Я никогда не могу предугадать, когда меня снова накроет. Я буду просто идти по коридору в аудиторию, когда мой сердечный ритм может ускориться, а мир начнет вращаться. В такие моменты кажется, что мою грудь сдавливают железные листы, ломая тело. И я настолько погружаюсь в панику, будто умираю.

И так происходит каждый раз.

Я нашла способ справляться с большинством атак, прежде чем они выйдут из-под контроля, при помощи медитации, дыхательных упражнений и визуализации. Таблетки в сумке напоминают мне о том, что если удар случится снова, то я смогу его остановить. Но я не хочу зависеть от них настолько сильно. Они искушают меня испытать блаженное чувство онемения снова и снова. Я мечтаю покончить с лекарствами навсегда.

На этот раз мне не нужно открывать флакон. Я заставляю себя замедлить дыхание и повторить придуманную мной мантру, при помощи которой я избегаю панической атаки.

«Я здесь. Я в порядке. Я могу через это пройти.»

Постепенно я чувствую, как растворяется паника, и могу снова слышать отдаленный грохот волн и крики чаек, кружащих над пляжем.

«Я здесь. Я в порядке.»

Я смотрю на окружающий меня беспорядок и понимаю, что надо приступать к работе. Поэтому подхожу к своей машине и начинаю выгружать коробки со скотчем и прочными мусорными мешками. Я начинаю уборку с коридора и продолжаю на кухне, сортируя все вещи на три категории: в мусор, пожертвовать и оставить.

Я погружаюсь в эту тяжелую работу и отвлекаюсь только, когда солнце уже село, и на улице стемнело. Я разгоряченная, потная и уставшая, а кухня не упакована даже наполовину.

Меня прерывает звонок телефона. Дэниел. Я кладу скотч и отвечаю.

— Привет, детка.

— Привет, все в порядке? — Голос Дэниела звучит озабоченно. — Ты обещала позвонить, когда доберешься.

— Ох, — я останавливаюсь. — Черт, прости, я забыла. Я полагала, что сразу же все упакую, — быстро добавляю я, оправдываясь. — Я хотела сделать все побыстрее.

— Да, кстати. Как идут дела?

Я смотрю на беспорядок, на окружающие меня коробки и мусорные мешки.

— Это займет больше времени, чем я предполагала, — вздыхаю я. — Не думаю, что вернусь на следующей неделе. Просто тут так много вещей!

Дэниел смеется низким смехом, пытаясь меня утешить.

— У меня было такое предчувствие. Помнишь, когда после смерти дяди Грега я должен был пойти упаковывать его вещи в офисе? Там было столько подшивок старых газетных вырезок, словно он собирал их лет двадцать.

— Верно. — Напряжение в груди немного ослабевает. Дэниел, как всегда, все понимает. Я представляю его карие глаза и ленивую улыбку. Вероятно, он растянулся на диване с бутылкой пива — это его вознаграждение после тяжелого дня в юридической библиотеке. — Тем не менее, мне жаль, — добавляю я, покусывая губы. — Я хотела бы вернуться к учебе, и у тебя на следующей неделе первый большой финал.

— Все хорошо, — отвечает Дэниел, ничуть не обеспокоенный моей задержкой. — Я, наверно, буду работать в бункере все выходные. Но, конечно, буду по тебе скучать.

— Я тоже скучаю, — тихо отвечаю я.

— Эй, может быть мне приехать, чтобы помочь? — предлагает он. — Две пары рук справятся быстрее, чем одна. Я смогу сделать перерыв. Я пялился на одни и те же главы по договорному праву так долго, что почти протер в них дыры.

— Нет! — протестую я громко. — То есть, спасибо, но я тоже должна учиться. Здесь. Я справлюсь с этим сама... — бормочу я, понимая, что не могу совладать с паникой, разрастающейся в груди, когда думаю о присутствии здесь Дэниела. В этом городе, в этом доме. Мое прошлое и будущее столкнутся. Я так старалась, чтобы они не пересеклись. Я знаю, что вряд ли смогу вынести пребывание тут моего теперешнего парня.

— Моя поездка продлится всего на несколько дней, — обещаю я ему быстро. — Неделю, не больше. Даже нет. Я буду паковаться и учиться как можно быстрее.

— Не переутомляйся, — ласково предупреждает Дэниел. — Или я должен присылать тебе напоминания, чтобы ты не забывала есть и спать?

— Нет! — протестующе отвечаю я. — Я могу о себе позаботиться!

— И помни о медитации. Ты знаешь, что у тебя бывают панические…

— Знаю, — быстро перебиваю я его.

— Ладно, хорошо заботься о себе и позвони мне завтра.

— Люблю тебя, — шепчу я и вешаю трубку, оставаясь одна в темной комнате.

Несмотря на мои возражения Дэниелу, я понимаю, что весь день ничего не ела. Мой желудок неустанно урчит.

Я оглядываюсь вокруг. Из привезенных с собой продуктов я могла бы приготовить на плите простую пасту или разогреть замороженную еду. Но в таком случае мне придется ужинать здесь, наедине со всеми призраками... Нет, мне нужна настоящая еда, и что более важно, настоящая выпивка.

Я хватаю свою толстовку, ключи и выхожу.

Бар «У Джимми» — единственное место в городе, где подают еду после девяти вечера и можно найти приличную выпивку. Я въезжаю на уже заполненную в основном старыми раздолбанными пикапами стоянку.

Я ловлю себя на том, что нервно сканирую ряды автомобилей в поисках знакомой вишнево-красной вспышки. Никаких признаков.

«А чего ты ожидала?» — ругаю я себя.

Эмерсон всегда ездил лихо, слишком быстро сворачивая, и непременно с орущим радио. Так что, наверное, к теперешнему времени он окончательно раздолбал свой грузовик.

«Его рука, властно лежащая на моем бедре...»

Я смотрю в зеркало заднего вида и испускаю стон. Мои волосы топорщатся на лбу потными прядями, и макияж, который я нанесла утром уже давно стерся. Я вытаскиваю из сумки блеск для губ и немного провожу им по губам, и на всякий случай заплетаю волосы в свободную косу.

На какой-такой случай?

Я замираю и моргаю, глядя на свое отражение. Это смешно, я не могу ползать по всему городу в надежде найти Эмерсона за очередным поворотом. Несмотря на все дерьмовые вещи, случившиеся между нами, с тех пор прошло уже много лет. Сейчас я распрощалась с той историей. Я счастлива в своей новой жизни. У меня есть чудесное будущее с прекрасным парнем, ждущим, когда я вернусь домой.

Мысли о Дэниеле действуют на меня, подобно холодному душу.

Я расплетаю волосы, вытираю блеск с губ и быстро вхожу через главный вход.

В этом старом дешевом баре меня сразу же окутывает низкий гул разговоров и смеха. Из музыкального автомата доносится песня Бон Джови, а в углу посетители играют в пул.

Направляясь к свободному табурету в дальнем конце барной стойки, я быстро окидываю толпу взглядом. Вижу несколько старых знакомых, которых помню еще со времен моего пребывания в городе, но никто на меня не смотрит, и я не замечаю ни одного проблеска узнавания. Медленно облегченно вздыхаю. До сих пор я не понимала, насколько сильно накручивала себя, переживая, увижу ли Эмерсона вновь. Или даже не только его, а кого-нибудь, кто достаточно хорошо его знал, чтобы подойти, поздороваться и спросить обо мне и моей семье.

— Что я могу вам предложить? — спрашивает бармен, подходя ко мне.

Я вижу его впервые. Передо мной с непринужденной улыбкой на губах стоит молодой блондин, одетый в клетчатую рубашку.

— Джек с колой, — отвечаю я. — И бургер, спасибо.

— Вскоре заказ будет готов, — хватает бутылку с алкоголем с полки позади него и наливает мне. — Вы просто так приехали в город?

Я удивленно молчу, а потом, нахмурившись, отвечаю:

— Что простите?

Он посылает мне ленивую улыбку.

— Я знаю всех в городе.

Его глаза скользят по мне, и я вспоминаю, что так и не переоделась после завтрака с Дэниелом, но сейчас у меня такое ощущение, как будто это было неделю назад. Мое элегантное шелковое платье и босоножки в городе выглядели бы нормально, но в Сидар Коув предпочитают носить шлепки и обрезанные джинсы.

— Подловил, — говорю я ему, смущенно.

— Пойду, узнаю насчет бургера, — подмигивает он мне и отходит от стойки.

Я неловко ерзаю на стуле, отмечая про себя как, должно быть, неуместно выгляжу в этом месте.

Дальше по стойке сидят несколько парней в бейсболках с рабочим загаром и окидывают меня долгими взглядами. Стараясь их игнорировать, я хватаю свой напиток и делаю большой глоток. Крепкий алкоголь вызывает пожар в глубине моего горла, но я продолжаю пить. Сегодня мне нужно отвлечься от старых призраков, которые танцуют на краю моего сознания, пытаясь подставить подножку.

Я переключаюсь на более безопасные вещи, пытаясь вспомнить, когда я была в последний раз в баре одна, без друзей или Дэниела.

Ответ — никогда.

Даже в колледже я никогда не участвовала в Бар-хопинге[8]. Лейси таскала меня на вечеринки и по пабам, но после Эмерсона мое сердце было разбито вдребезги, и мне было очень трудно отойти от нашего разрыва. Я совершенно не хотела заигрывать с парнями из братства, выстраивающимися в линию по пятничным вечерам. Я не хотела заводить даже случайных интрижек, которыми Лейси обычно подавляла боль от очередной вмятины в сердце. Моя боль была слишком глубокой. Ничего не могло бы ее облегчить.

По крайней мере, я так думала.

Я встретила Дэниела на уроке этики на втором курсе весеннего семестра. Несмотря на то, что он старше меня на три года, он оказался со мной в одном классе, так как эта дисциплина является обязательной для юридической школы. Первые пару недель он мне просто улыбался. У него были милые каштановые волосы и карие глаза. Он носил элегантные оксфордские рубашки и брюки. И был со мной самим собой. Поэтому очень скоро я стала замечать, что улыбаюсь в ответ на его шутки. Затем он передвинулся ближе, чтобы сидеть со мной вместе. А однажды просто появился на соседнем стуле, предлагая мне запасную ручку и копию своих записей. Мы начали учиться вместе и выполнять задания в паре.

К концу семестра он наконец позвал меня на свидание. На настоящее свидание. Это было забавно — обычно я была окружена случайными связями на одну ночь, а Дэниел выбрал время, чтобы сделать все правильно. В то время, как Лейси зависала до двух часов ночи и занималась сексом по телефону по СМС со случайными парнями, я узнавала его по старинке. Ужин и кино. Бранч на выходные, прогулки по книжным магазинам и милым бутикам в живописных районах.

Так или иначе, Дэниел понимал, что мне нужно время. После всего, через что я прошла, я не собиралась бросаться в новые отношения снова. Я не хотела рисковать своим только недавно исцелившимся сердцем с другим парнем. Я знала, что новая любовь может меня ранить очень сильно, поэтому я не могла полюбить другого человека так безрассудно, даже если бы и хотела. Та моя часть, которая отчаянно любила, ушла, просто исчезнув.

Но по месяцы спустя рядом с Дэниелом, мои страхи постепенно растаяли, и я пришла к выводу, что, может быть, любовь не всегда действует разрушительно. Может быть, любовь — это не только безумная страсть и поцелуи, от которых хочется умереть. Возможно, любовь может быть и легким бризом, о котором мне рассказывала мама: сильным, настоящим и уверенным.

— Время для следующего раунда.

Я оглядываюсь. Один из парней за стойкой сел рядом со мной.

— Я Кенни, — говорит он, нависая надо мной слишком близко, так, что я чувствую слабую вонь пота и исходящий от его дыхания запах пива и сигарет.

Я не отшатываюсь только чудом.

— Нет, спасибо, — отвечаю твердо.

— Ой, ну давай, — ухмыляется он. Этот парень загорелый и солидный с виду, но с дерзким высокомерием во взгляде. — Что ты будешь? Хочешь один из девчачьих коктейлей или выпьешь чего-нибудь покрепче?

Кенни смотрит на меня краем глаза, скользя взглядом по моей груди. И хотя мой вырез неглубокий — черт, практически скромный, под его взглядом я чувствую себя обнаженной. Моя грудь сжимается, и я чувствую, как к горлу подступает тошнота.

— Я сказала, нет, спасибо, — бормочу я, чтобы мой голос казался низким. Я не хочу закатывать сцену, но, похоже, этот парень настроен продолжать общение. — Правда, я в порядке. Ты можешь возвращаться к своим друзьям.

Улыбка Кенни сползает.

— Что, не хочешь пить с местными?

— Я этого не говорила, — отвечаю быстро.

Я оглядываюсь вокруг, но никто не обращает на нас внимания, а бармен по-прежнему стоит спиной.

— Не говорила, но так и есть, — фыркает Кенни на меня. — Ты думаешь, что слишком хороша для нас, так ведь?

— Нет. — Мой голос повышается.

Я кидаю взгляд на пожилую женщину за соседними столиком, но она просто опускает глаза и смотрит в сторону.

— Так давай выпьем, — он гнусно сужает глаза. — Может быть, это тебя расслабит.

Я сглатываю, точно зная, какое расслабление он имеет в виду, но этого никогда не случится. Хотя я все еще голодна, и моя еда на подходе, я не могу тут оставаться. Я спрыгиваю вниз со своего табурета, быстро вытаскиваю двадцатку из кошелька и кладу ее на стойку.

— Мне нужно идти, — говорю я Кенни быстро, сделав два шага к двери.

Он блокирует мне путь.

— Куда ты идешь? — он протягивает руку, чтобы прикоснуться к моей щеке, и я отскакиваю назад. — Мы всего лишь узнаем друг друга получше.

— Пожалуйста... — Мой голос переходит на шепот, сердце бешено колотится. — Я должна идти.

— Или что? — Его улыбка становится напряженной. — Тебя кто-то ждет? — он фыркает. — Несчастный ублюдок, живущий с такой ледяной сукой, как ты?

Дальнейшие события разворачиваются с такой скоростью, что я едва успеваю все осознать. В один миг Кенни отклоняется от меня, отрывается от земли и летит по воздуху. Затем с треском приземляется на ближайший стол и разбивает очки о пол. Его противник не останавливается ни на секунду. Он идет вслед за Кенни, хватает его за воротник рубашки, чтобы поднять с пола, и в это время бьет другим кулаком ему в лицо несколькими быстрыми ударами. Кровь течет по лицу Кенни, пока он, брызгая слюной, беспомощно размахивает руками, бессильный против нападающего. Другой парень просто продолжает его избивать.

Я задыхаюсь.

— Прекрати!

Я плачу, бросаясь вперед. Хватаю другого парня за плечи, пытаясь его оттащить, но шесть футов каменных мускулов трудно сдвинуть с места. Сухожилия на его спине пульсируют с каждым новым ударом, обрушивающимся на Кенни, теперь окровавленного и скулящего на полу.

— Пожалуйста, — отчаянно прошу я. — Ты убьешь его!

Парень наконец останавливается и замирает на секунду. Я оттаскиваю его за футболку.

Он поворачивается, тяжело дыша. Жажда насилия все еще горит в этих темно-синих звездах, которые я прекрасно знаю.

«Эмерсон.»

Я в шоке застываю, глядя на него.

Я много раз проигрывала мою встречу с Эмерсоном, по миллиону разных сценариев, но ни в одном из них не было избитого, лежащего на полу, парня и полного бара уставившихся на нас людей.

Я слышу шум крови в ушах и чувствую головокружение. Не могу дышать. Но это не похоже на паническую атаку, это нечто совершенно иное. Вот он стоит передо мной, словно пришедший из моих снов, о которых я старалась не думать. Но, тем не менее, я раз за разом воспроизводила каждый момент, каждый поцелуй и все прочие подробности.

Эмерсон. Передо мной. Наконец.

Я жадно впиваюсь в него взглядом.

Он выглядит старше. Конечно, старше. Я вспоминаю молодого парня, которым он когда-то был, но мальчишеский блеск в его глазах исчез, теперь он повзрослел и стал мужчиной.

Его четко вырезанные черты лица стали глубже, темная щетина оттеняет челюсть. Темные волосы коротко подстрижены, подчеркивая крутые изгибы его черепа. Тело, как и тогда, стройное и подтянутое, но сейчас мышцы на его руках сжаты. Даже сквозь ткань его черной футболки я чувствую излучаемую им силу и животную ярость.

— Джулс, — говорит он хрипло, все еще тяжело дыша после драки. Нет, не драки, а, скорее, избиения.

Мы смотрим друг на друга, стоя на расстоянии около трех футов, но между нами будто проскакивает заряд электричества, исходящий от его темного взгляда.

— Я... я... — заикаюсь я, хватая ртом воздух, но не могу больше вымолвить ни слова.

Смотреть на него — это больше, чем я могла себе вообразить. Он наполняет мой мир своим присутствием, подавляя меня, словно в комнате больше никого нет. Как будто комнаты вообще не существует, есть только он, я и буря эмоций во мне. Я думала, что никогда не почувствую себя так снова.

Это слишком.

Господи, это слишком.

— Мне жаль, — ляпаю я, разворачиваюсь на каблуках и сбегаю, протиснувшись мимо людей, столпившихся у двери.

Я как спринтер бегу к своей машине, и мои шаги эхом отдаются на темной стоянке. Слезы обжигают горло. Не понимаю, что там произошло. Как я могла просто развалиться от одного его взгляда. Я ощущаю все по-новому и так неистово, будто мне снова восемнадцать.

«Какая же я дура, если думала, что смогу когда-нибудь с этим покончить.»

— Джулс! Джульет, подожди! — кричит он, идя следом за мной.

Не останавливаясь, я шарю в сумочке в поисках ключей. Я должна уехать, прежде чем он сможет меня увидеть и понять, как я растерялась, покоренная лишь одним его взглядом.

— Что, я даже не заслужил благодарности? — раздается саркастический голос Эмерсона на парковке.

Я останавливаюсь. Я чертовски зла на себя, потому что так легко поддалась его обаянию после всего этого времени, но еще больше негодую на него.

Шипя, я в ярости сжимаю кулаки и поворачиваюсь кругом.

— Спасибо? — выплевываю слова высоким голосом. — Что, черт побери, там произошло? Ты мог его убить!

Эмерсон складывает руки на груди, сжимая губы в тонкую линию, его взгляд полон решимости.

— Он это заслужил.

Я чувствую, как во мне закипает гнев. Теперь я вспоминаю темные стороны вспыльчивости Эмерсона. Ревность ко всем подряд, рука в собственническом жесте на моем плече. Раньше все это давало мне ощущение безопасности, я чувствовала себя оберегаемой, словно сокровище, как будто я была самой важной девушкой в мире. Но сейчас это другое. Он не может поступать так, словно я ему принадлежу, больше не имеет права.

— Я могу о себе позаботиться! — настаиваю я сердито.

— Мне так не показалось. — Голос Эмерсона низкий и напряженный.

Я сдерживаюсь и не реагирую на эти собственнические нотки в его словах.

— У меня все было под контролем. Просто ты больше меня не знаешь!

На его лице мелькает какое-то непонятное выражение, и я чувствую внезапно пронзивший меня укол сожаления. О, Боже, я не должна была так говорить. Затем злость из его взгляда исчезает и, когда он смотрит на меня, в нем проскакивает ранимость и беззащитность.

— Ты вернулась, — тихо говорит он.

Приближается ко мне на полшага, и, несмотря на всю свою злость, я замечаю, что застыла на месте, в ожидании его прикосновений. Я хочу, чтобы он сжал меня в объятиях, как прежде.

«Ближе, — кричит мое подсознание. — Подойди ко мне ближе.»

— Ты вернулась, — снова говорит он, как будто сам в это не верит. В его глазах я вижу нечто удивительное: свирепость и безнадежность. — Все это время я продолжал смотреть на дверь, как будто ты могла в нее войти. И наконец ты здесь.

Я лихорадочно вздыхаю, ненавидя себя за то, что чувствую прилив восторга после его слов.

«Он ждал меня? Хотел снова меня увидеть?»

После нашего разрыва для меня было очевидно, что я последний человек на Земле, кого он хотел бы видеть. Он сказал, чтобы я не писала писем и не звонила. Никаких напоминаний о себе.

То, что он решил исключить меня из своей жизни полностью, даже не притворяясь, что мы сможем остаться друзьями, ранило меня больше всего. Я представляла себе, что он где-то там меня ненавидит. Сожалеет о связи со мной.

Но что означают его слова?..

Сердце подскакивает к горлу, но я притормаживаю безудержные мысли.

— Ты не должен был меня ждать, — быстро говорю я. — Я же сказала тебе, что не вернусь.

Лицо Эмерсона снова темнеет.

— Я помню. Поверь мне, я помню все.

Тот последний день внезапно возникает в моей голове: отпевание, влажный ветер, дующий на пустынном утесе. Эмерсон, стоящий рядом со мной. Он обнимал меня, когда мне казалось, что у меня не хватит сил держать себя в руках.

Но после, когда я думала, что ничего не сможет причинить мне еще большую боль, что ничего больше не сможет разбить мое сердце, Эмерсон доказал обратное.

Я встречаюсь с ним глазами и по выражению его лица могу сказать, что он тоже вспоминает тот день.

— И я не вернулась, — быстро лепечу я, хватаясь за ключи. — Не насовсем. Мы продаем домик, и я приехала только для того, чтобы собрать все вещи. На пару дней. Потом я уеду.

«Навсегда.»

Последнее слово повисает между нами.

Лицо Эмерсона разглаживается. Теперь оно ничего не выражает.

— Конечно, — он небрежно пожимает плечами. — Я должен был понять. То есть, тебя здесь больше ничего не держит.

Его слова больно бьют меня, словно пощечина. Я стараюсь скрыть тревогу.

«Тебя здесь больше ничего не держит.»

Знаю, что не должна была ожидать чего-то другого, но все же мое сердце болит от его небрежного тона, словно он говорит о погоде, а не о нас.

— Верно, — говорю я, сдерживая жгучие слезы, стоящие внутри горла. — Я уеду на следующей неделе. Тебе не придется видеть меня снова.

Эмерсон коротко кивает.

— Тебе не нужна помощь со сборами?

Моя кожа горит. Теперь он вежливо протягивает руку помощи, как будто мы дальние знакомые.

— Нет, — выдавливаю я. Хуже его гнева может быть только его беспристрастное чувство долга. — Мне ничего от тебя не нужно! Никогда не было нужно!

Эмерсон напрягается всем телом.

— Да, — говорит он, посылая мне злую улыбку. Его темные глаза сверкают в темноте. — Тебе от меня никогда ничего не было нужно.

Я снова вздрагиваю от бьющей наотмашь горечи его слов. Звук его голоса разрывает меня изнутри. Но почему я удивляюсь?

Он был тем, кто взял и разорвал нашу любовь на части, как будто я была для него пустым местом. Словно наших жарких яростных летних ночей никогда не существовало. Словно все обещания, произнесенные шепотом, мне приснились. Я знаю, что должна уехать. Просто сесть в машину и уехать, но я все еще не могу сдвинуться с места.

Эмерсон притягивает меня к себе, словно магнит. Даже сквозь его гнев и сумбур в моих чувствах, я ощущаю влечение между нами, здесь, на пустой парковке.

Тишину на миг прорезает шум двигателя проезжающей мимо машины, а затем снова все стихает. Не остается ничего, кроме теней и слабо доносящегося шума и смеха из окон бара.

Застыв, я смотрю на Эмерсона.

Мышечная память — состояние, когда ты делаешь что-то так много раз, что это движение становится автоматическим, выше всякого рационального мышления. Я стою к нему так близко, но не могу дотянуться… Хочу обнять его...

«И поцеловать...»

Я применяю все свое самообладание, чтобы удержаться и не поддаться на искушение.

В его глазах я вижу те же чувства, он так же борется с собой. Но ему всегда было трудно держать себя в руках.

Прежде чем я успеваю как-то отреагировать, он сокращает расстояние несколькими мощными шагами и останавливается от меня всего в нескольких дюймах. Так близко, что я чувствую тепло его тела даже сквозь его футболку.

«Достаточно близко, чтобы прикоснуться.»

Но я все еще отчаянно борюсь с собой. Чтобы остановить свой порыв к нему притронуться. Я впиваюсь пальцами в свои бока, вместо того, чтобы пропустить их через эти темные волосы. Я хочу почувствовать, как его щетина мягко царапает кожу, обвести контуры его скул. Я всегда думала, что смогу нарисовать его лицо, настолько хорошо я его знала. Но сейчас, когда он так близко, я хочу узнавать его снова и снова. Эмерсон смотрит на меня сверху вниз, его глаза пронзают любую мою защиту, и я уверена, он может видеть все, что я сейчас чувствую. Моя душа распахнута и ждет его вторжения. В его глазах вспыхивает огонь, когда он протягивает руку и медленно гладит линию моего подбородка.

Я содрогаюсь. В тех местах, где его рука щекочет мое лицо, пробегают искры. Это горячее и дикое ощущение прожигает меня, словно ртуть и поднимается по моему телу, концентрируясь внизу живота.

«Желание.»

Но я все еще не могу двигаться. Я попалась в ловушку завораживающего взгляда Эмерсона, бессильная что-либо сделать, пока его пальцы медленно путешествуют по моему лицу. Его большой палец останавливается на моей нижней губе. Чувствуя его шероховатость на своей нежной коже, я задыхаюсь и отрывисто дышу. Каждый нерв в моем теле горит, искрясь от необходимости к нему дотронуться. Мой мир сжимается, в нем нет ничего, кроме глаз Эмерсона, его прикосновений и тянущего ощущения в животе.

Я хочу его.

Эмерсон наклоняется ближе, так, что я ощущаю его горячее дыхание на своей щеке и снова вздрагиваю от этого контакта. Меня поглощает чистое, необузданное желание. Мои глаза медленно закрываются, и нет ничего, кроме чувств: ни света, ни внешнего мира. Только его тело, прижимающееся к моему все ближе. Дальняя часть моего сознания кричит, требуя оторваться от него, но я не могу пошевелиться. Я едва могу дышать.

Найдя губами мое ухо, он шепчет мне грубо и низко:

— Да... Почти ничего.

Я чувствую внезапный порыв холодного воздуха, когда он отходит в сторону. Я открываю глаза и вижу, что он смотрит на меня. Его лицо каменеет, а на губах появляется жестокая триумфаторская ухмылка.

«Триумф!»

Я задыхаюсь, униженная и сломленная. Он всего лишь играл со мной в попытке доказать свою правоту. И я на это попалась!

Я чувствую, как горят мои щеки, а желание пропало так же быстро, как и появилось. На его место пришел гнев.

— Ты мудак! — кричу я, отталкивая его от себя.

Эмерсон смеется тяжелым металлическим смехом, как будто это очень смешно.

Внутри себя я сжимаюсь в комочек.

Даже не могу себе представить, насколько нелепо выглядела, задыхаясь от его мимолетного прикосновения. Как отчаянная маленькая девочка, осознаю я, смущаясь. Как жалкий лузер.

— Ты чертов тупица! — кричу я снова, пытаясь скрыть обиду при помощи гнева. — Убирайся от меня!

Эмерсон отступает, подняв руки в знак капитуляции, с насмешкой на лице. В темноте он выглядит совершенно чужим, таким холодным и далеким. Я нащупываю ключами замочную скважину «камаро».

— Просто оставь меня в покое, — кричу я вновь, пытаясь унять дрожь в теле.

Дверь наконец открывается, и я проскальзываю на сиденье. Затем хлопаю дверью и дергаю ключи в замке зажигания, заводя двигатель. Машина устремляется прочь, визжа шинами. Но пока я еще не выехала с парковки, не могу устоять и бросаю взгляд в зеркало заднего вида.

Эмерсона нигде не видно. Он не остался, чтобы посмотреть, как я уезжаю.

Я заставляю себя перевести глаза на дорогу, но больше не могу сдерживать слезы в себе. Они катятся по щекам, горячие и мучительные. Боль заполняет мою грудь. Жалкая боль.

Это уже не тот человек, в которого я влюбилась. На меня обрушивается новый удар. Человек, что так жестоко надо мной насмехается — это не тот Эмерсон, которого я знала.

Конечно, он всегда жил на грани. Но он был игривым, полный стремительной энергии и неугомонной смелости.

Человек, который стоял со мной на парковке был мрачным, ожесточенным и потрепанным временем.

Он смотрел на меня с мрачной решимостью и получал извращенное удовольствие от моего унижения. Эмерсон из моего прошлого никогда таким не был.

Что произошло, почему он превратился в этого человека?

Беспокойство поднимается наружу, шепча, то, что я не могу сдержать.

Что, если эти перемены — моя вина?

Глава 3

Я так и не смогла уснуть.

Пролежала всю ночь без сна в одной из гостевых спален, прижимая одеяло к груди и раз за разом прокручивая в памяти ту унизительную сцену на стоянке. Передо мной снова и снова всплывало лицо Эмерсона с застывшим в глазах насмешливым выражением. Я будто наяву чувствовала его грубую щетину...

Я ощущала, как болит мое тело, взывая к нему.

Нет!

Я спрыгиваю с кровати, натягиваю свитер и начинаю щелкать по всем выключателям, как будто яркий свет сможет прогнать тени, притаившиеся в моей душе. И снова с удвоенной силой приступаю к упаковке вещей.

«Не думай о нем, Джульет, — говорю я себе сурово. — Не думай о том человеке, которым он стал.»

Я нахожу старое FM-радио на одной из полок в гостиной и включаю музыку как можно громче, стараясь заглушить свои своенравные мысли. Сначала я настраиваю его на мою любимую дачную станцию, но каждая песня, кажется, повествует о потерянной любви и сожалении, так что я переключаюсь на поп-канал. Бодрые, взрывные песни звучат из колонок настолько громко, что я уверена — меня могут слышать даже соседи, живущие в полумиле отсюда.

Я пакую ленты и заворачиваю мусор до тех пор, пока не перестаю думать вообще ни о чем. Я не могу заставить себя пересмотреть все фотоальбомы и сувениры. Последнее, что мне сейчас нужно, это вытащить на свет еще больше воспоминаний, поэтому я просто складываю их в коробку и двигаюсь дальше. У меня уже болят мышцы, но я не позволю себе остановиться ни на минуту. Даже на секунду, опасаясь, что мой и так уже затуманенный разум вновь заполонят предательские мысли о глазах Эмерсона.

В прошлом я даже представить себе не могла, что наступит время, когда он будет смотреть на меня с такой горечью. Четыре года назад мы проводили лето на одном дыхании, целуясь, лежа на пляже под жарким пламенеющим солнцем, разговаривая и смеясь. Прижимаясь к друг другу до тех пор, пока мне не становилось слишком мало одних прикосновений его мягких пальцев к моей ладони, и тогда мы отправлялись на поиски местечка поукромней.

Сейчас, оглядываясь назад, я не могу поверить в собственное бесстыдство. Чтобы уединиться, нам подходило что угодно: заросшие кустарниками дюны, кузов его грузовика, пустынные леса на окраине города... Мы везде могли украсть пару счастливых моментов наедине, сопровождающихся головокружительной страстью и нежными касаниями, которые доводили нас до грани. Наши тела плавно скользили в сладком поту...

Я закрываю глаза, ощущая его вкус. Я до сих пор его помню.

Но я с этим давно покончила.

«Что ты делаешь? — ругаю я себя. — Что должно произойти, чтобы ты перестала о нем думать?»

Все мои счастливые воспоминания о нас — это всего лишь прошлое. Я была молода. И глупа. Я думала, что наша любовь будет длиться вечно.

Как же я ошибалась!

Наконец за окном ночь плавно перешла в рассвет. Оглядываю комнату. Я практически закончила с книжными полками. Остальные вещи разложены по ящикам для пожертвований, а несколько семейных реликвий, аккуратно завернутых, лежат отдельно.

Прохаживаясь с чашкой кофе по кухне, я с тоской думаю о новой кофейне в городе. Но если я не хочу еще раз столкнуться с Эмерсоном, мне не стоит покидать домик. Поэтому мне приходится смириться с горьким быстрорастворимым кофе, который я завариваю в кружке с отбитыми краями. Затем отправляюсь на заднее крыльцо со своим варевом и учебниками, чтобы полюбоваться восходом. Я сижу на старом крыльце, расчищенном от хлама, и вдыхаю соленый утренний воздух.

Прямо передо мной расстилается пляж. Его тихие золотые пески, лежащие под бледным небом, омываются мягко бьющимися о берег волнами. Невозможно определить, где кончается наш участок и начинается пляж: дикие травы подбираются к самому краю деревянного крыльца, а затем плавно переходят в дюны.

Помню, когда мы приносили песок в дом, папа всегда на нас орал. Он мог влиять на нас, но точно не на песок. Крупинки оказывались повсюду: на подошвах обуви, между страницами книг, даже на ступеньках лестницы...

Я медленно смакую кофе, ощущая навалившуюся на меня тяжесть ностальгии по тем прежним, простым временам. Мы были здесь счастливы. Тогда мы были детьми, а брак моих родителей еще не распался.

Хотя нет, это неправда — тогда я просто не понимала некоторых вещей. Когда я была младше, я не замечала, как мама тянулась к отцу за лаской, как цветок — к солнцу. Я не видела презрения, появлявшегося в его глазах, стоило ему кинуть взгляд на свою семью. И не слышала жестокости в его голосе, когда он напивался каждый вечер.

Я часто задаюсь вопросом, чего ей стоило скрыть это от нас. Если бы мама прекратила тратить свое время на него и перестала притворяться, будто ничего не нормального не происходит, возможно, она бы прожила дольше...

Я стряхнула с себя воспоминания и начала дрейфовать взглядом по небольшому саду на дальней стороне участка. Там стоит небольшая постройка, сколоченная из деревянных досок и покрытая брезентом. Я откладываю учебники в сторону и иду по лужайке, утопая голыми ступнями в зеленой, еще влажной от росы, траве.

Дохожу до сарая, поднимаю одну руку и медленно толкаю дверь. Давно несмазанные петли издают противный визг, и наконец она открывается. Я делаю шаг вперед.

Вокруг темно. Окна закрыты плотными черными шторами, блокирующими малейший проблеск света. Я распахиваю дверь шире и несколько раз моргаю, чтобы привыкнуть к полумраку. Постепенно я начинаю различать силуэты предметов, стоящих в маленькой комнатке. Раковина, длинная рабочая скамья, пластиковые ведра, полка, заставленная химикатами. Все именно так, как я и оставляла.

Это моя фотолаборатория.

Мой дедушка построил ее, когда женился на моей бабушке. Он был нашим семейным фотографом, но просто любителем. Однако он любил бабушку и сколотил эту маленькую подсобку, чтобы она не жаловалась на запах химикатов и постоянный беспорядок. Именно здесь он показал мне, как правильно извлечь мою первую пленку перед тем, как запечатлеть изображение на специальной бумаге. Затем, погрузив ее в химические составы, следует дождаться, пока картинка постепенно не проявится.

Тем летом я практически здесь поселилась. Если я не была с Эмерсоном, то предпочитала находиться в лаборатории, работая со своими фотографиями. А иногда он приходил сюда, и пока я работала над негативами, стоял позади меня, покрывая мою шею дорожкой горячих поцелуев и плавно скользя руками по моему телу...

«Нет! — сурово одергиваю я себя снова. — Ты не должна об этом думать.»

Я иду к полкам и вытаскиваю одну из коробок, внутри которой нахожу кучу потертых пленок и мой старый фотоаппарат, завернутый в клеенку. Аккуратно его вынимаю. Он пыльный, но, тем не менее, не поврежденный. Рассматриваю большой объектив, стекло видоискателя — все идеально ложится в мою ладонь. Так как фотоаппарат мой собственный, то он специально подстроен под мою руку — еще одно напоминание обо всем, что я оставила в этом городе после того рокового лета.

Чувствовать его привычный вес кажется таким спокойным и правильным. Я не ощущала себя такой умиротворенной ни разу с тех пор, как пересекла черту этого города.

Я хватаю сумку с объективами, свисающую с двери, резко разворачиваюсь и направляюсь обратно в дом. Останавливаюсь только для того, чтобы натянуть на свой бикини и парео джинсовую жилетку. Потом быстро запираю дом и сажусь в «камаро», временно оставляя фотоаппарат отдыхать на пассажирском сидении.

Учеба и дальнейшая упаковка могут подождать. Мне необходимо сделать перерыв, и я как раз знаю одно место, куда можно поехать.

Я удаляюсь от города по пыльной проселочной дороге на расстояние около пяти миль. Все популярные пляжи остаются позади, в Коуве: хорошо охраняемые Золотые пески, со свободным доступом к холодным напиткам и мороженому. Здесь же, на дюнах, где пляж дикий и необустроенный, можно остаться один на один с волнами, трепещущими от ветра.

Я вылезаю из машины, оставляю кроссовки возле нее и чувствую прохладный песок между пальцами. Делаю еще один глубокий вдох, ощущая, как из моих уставших конечностей потоком уходит напряжение. Вот то, что мне нужно: только я и океан, вдали от цивилизации. Я загружаю свежую пленку в камеру и поднимаю ее на уровень глаз. Поначалу все действия кажутся непривычными, так, словно когда ты пытаешься работать рукой, которую отлежал. Но я нажимаю на кнопку перемотки пленки и ко мне постепенно возвращаются забытые ощущения. Цвет, текстура, звук вращения диафрагмы объектива. Но наиболее четко воспринимается чувство того, что ты можешь видеть окружающий мир так ясно, будто смотришь с расстояния одного шага.

Я карабкаюсь по дюнам вверх, а затем, охваченная эйфорией, сбегаю вниз к пляжу. Утренний туман уже рассеялся, и солнце палит, согревая мои голые руки и ноги.

Я добегаю до океана и визжу, когда мои ступни, разгоряченные после бега, соприкасаются с холодной водой. Вдруг ко мне присоединяется взявшийся будто ниоткуда золотистый лабрадор. Он прыгает вокруг меня, тяжело дыша. Я, смеясь, делаю с ним несколько фотографий.

— Эй, приятель!

Наклоняюсь, чтобы его погладить и вижу у него в зубах старый облезлый теннисный мячик. Я беру его и делаю вид будто бросаю.

— Хочешь мячик? — дразнюсь я, еще пару раз его обманывая.

Он, похожий на лохматый комок энергии, непрестанно нетерпеливо скачет.

— Ладно, беги!

Я бросаю мяч как можно дальше и пес высоко подпрыгивает, пытаясь его поймать. Я продолжаю свой путь, фотографируя как можно больше всего. Внезапно мой видоискатель останавливается на владельце собаки, который спускается вниз по дюнам.

Я замираю. Эмерсон.

Надеясь, что ошибаюсь, я приближаю изображение при помощи зума. Но это он. Я вижу его точеный загорелый торс, простые джинсы и... босые ноги.

Он наклоняется, чтобы погладить собаку, ласково ей улыбаясь, а затем посылает ее вдоль по пляжу, требуя принести кусок коряги. Сегодня он выглядит совсем по-другому, не так как прошлой ночью, а спокойным и беззаботным. Сейчас он больше похож на того парня, которого я знала. Но это только потому, что он еще меня не заметил. Я опускаю камеру, чувствуя как мой желудок внезапно скручивается в узел. Я хочу убежать и спрятаться, но здесь, на открытом всем ветрам пляже, не видно никакого укрытия. С тревогой смотрю, как он выпрямляется и внимательно оглядывает береговую линию. Его глаза встречаются с моими, и даже отсюда я могу различить, как он напрягается.

Мы застываем в нерешительности. Мне кажется, что где-то с минуту он колеблется, подумывая о том, чтобы развернуться и уйти. Но потом, не проронив ни слова, он поднимает руку в приветственном жесте. Я машу в ответ.

«Держи себя в руках, Джульет, — выговариваю я себе. — Хватит растекаться перед ним лужицей. Вчерашней ночи было достаточно.»

Я начинаю медленно пробираться обратно к берегу, а Эмерсон — в сторону океана. Мы встречаемся на мелководье, останавливаясь футах в десяти друг от друга.

— Привет, — говорю спокойно.

Я чувствую себя еще более голой, чем накануне вечером. На мне надеты лишь верхняя часть бикини и крошечные шорты. Но в этот раз Эмерсон не пожирает меня взглядом. Он смотрит в сторону, как будто не хочет меня даже видеть. Мне так хочется притвориться, что я чувствую то же самое, но это было бы ложью. Я не могу заставить себя смотреть ему прямо в глаза, скользя взглядом по его телу. Я снова и снова впитываю каждую деталь. При дневном свете хорошо видны покрывающие его плечи веснушки, которые появились там после многолетнего нахождения под солнцем.

— Эй, — выводит меня из размышлений голос Эмерсона.

Собрав всю свою храбрость, я заставляю себя посмотреть на него прямо. Наконец я вижу эти темно-синие глаза. По моему телу, так же как и прошлой ночью, проносится дрожь. Но на этот раз я к этому готова. Я не чувствую себя расстроенной и не задыхаюсь, но осознаю реакцию своего тела на его близость. Мои соски тут же твердеют, и я благодарю Бога за то, что чашечки моего бикини достаточно темные и плотные, а потому способны скрыть признаки моего желания.

«Как он может делать со мной подобное одним только взглядом?»

— Ты завел собаку. — Слова вырываются прежде, чем я осознаю, как глупо они прозвучали.

Ты прямо капитан очевидность, Джульет! Если Эмерсон и подумал, что я веду себя как дура, то он никак этого не выказал. Он кивнул, и с его лица медленно спало напряженное выражение.

— Его зовут Иствуд. Я нашел его пару лет назад на шоссе. Хозяева просто его бросили.

— Это ужасно!

Губы Эмерсона изогнулись в улыбке.

— Ты до сих пор неравнодушна к животным. — Его взгляд смягчается. — Помнишь тех бродячих кошек, которые повсюду за тобой ходили? Ты постоянно оставляла для них молоко, игнорируя предупреждения, что ты потом от них никогда не избавишься.

— Но бедняги голодали! — протестую я. — Я не могла просто взять и позволить им умереть с голоду!

— К концу лета ты курировала уже всех бездомных животных города, — смеется Эмерсон. — Даже не знаю, что с ними стало, когда ты уехала. — Его смех прерывается, когда до него доходит, что он сказал.

«Когда я уехала.»

Увидев промелькнувшую в его взгляде тень воспоминаний, я чувствую, как мою грудь сжимает паника. Я уже приготовилась к последующим колким комментариям, к еще большему проявлению жестокости, нежели он показал прошлой ночью, но, к моему удивлению, Эмерсон лишь ненадолго задерживает дыхание и медленно выдыхает.

— Я... Я хочу сказать, что мне жаль. Я имею в виду прошлую ночь.

Удивленно моргаю. Я ожидала от него чего угодно, но только не извинений. Эмерсон смотрит на волны и наконец встречается со мной взглядом. Его глаза полны отчаяния и сожаления.

— Нет, — говорю я быстро. — Твоя реакция нормальна.

Эмерсон заливается горьким смехом.

— Знаешь, ты была права — я козел. А сейчас я... Я не знаю, что тебе сказать... — он пожимает плечами. — Думаю, что я рад был увидеть тебя снова. Не знаю, зачем я вчера так себя вел.

— Все нормально! — повторяю я с нажимом. — Правда, не думай об этом.

Мой голос сочится ложью, но я прикрепляю к лицу искусственную ухмылку, делая вид, будто мне наплевать на то, что он вел себя как болван. Ну а что я еще могу сказать? Что я проплакала всю дорогу домой, ненавидя то, с каким разочарованием он на меня смотрел?

Эмерсон медленно кивает:

— Ладно.

Между нами повисает долгая пауза, наполненная невысказанными словами.

«Как мы дошли до такого?»

Он на мгновение отворачивается, чтобы проверить, как там Иствуд, и мое сердце екает в груди. Раньше мы могли говорить часами напролет... Я могла поведать ему о таких вещах, о которых не могла рассказать больше никому. Например, о своей гребаной семье, о своих надеждах, мечтах и обо всех тайнах. Мы были так близки, жили душа в душу... А теперь? Как мы дошли до такого? Эмерсон стоит прямо передо мной, но глядя в его глаза, я понимаю, что мой Эмерсон далеко. Как же это тяжело...

«Кого я обманываю? — говорю я себе. — На самом деле я знаю, как мы до такого дошли. Это я привела нас сюда. Я виновата, как никто другой.»

Сегодня наша отстраненность ощущается иначе. Если вчера она выражалась в шоке напополам с гневом, то сейчас — это просто отчужденность.

— Я должна... — я делаю рукой неопределенный жест, больше не в силах терпеть этот неловкий момент.

— Ох. — Могу поклясться, что вижу в его глазах проблеск разочарования. — Конечно, — говорит он, — у тебя, наверное, много дел. Дома.

— Да, верно.

Я чувствую как грудь будто сдавливает тисками, и мне даже приходится себе напоминать, как надо дышать. Я медленно возвращаюсь на берег. Эмерсон шагает хоть и рядом со мной, но на расстоянии вытянутой руки. Мы не прикасаемся друг к другу, но я прекрасно ощущаю его присутствие: уверенные шаги, разворот широких плеч. Рядом с ним я чувствую себя гномом. Я сжимаю камеру изо всех сил, чтобы даже не думать до него дотрагиваться. Но что хуже всего, я вдруг понимаю: я боюсь, что наше общение подойдет к концу. Да, согласна, это ужасно, но быть рядом с Эмерсоном-болваном гораздо лучше, чем вообще без него. Без Эмерсона. Я пытаюсь что-то сказать, но на ум, как назло, ничего не приходит.

— Как Брит? — спрашиваю я. Его младшая сестра всегда была проблемным ребенком. Она начала гулять с парнями и оставаться у них на ночь еще подростком. — Ей сейчас, должно быть, девятнадцать?

— Ага, — Эмерсон кивает. — Я еле-еле заставил ее окончить школу, — добавляет он. — Она работает официанткой в баре несколько ночей в неделю. Я пытаюсь уговорить ее пойти учиться на дизайнера в школу моды, ты знаешь, у нее есть чувство стиля. Но... ты же в курсе, какая Брит, — говорит он грубо, но в его голосе я слышу проблеск нежности.

Эмерсон начал воспитывать своих своенравных младших брата и сестру еще в подростковом возрасте, пока его мать «лечилась» от очередной зависимости. Ему было очень тяжело...

— А Рэй Джей?

Я должна была спросить и о нем тоже, но чувствую, что ответ будет похож на предыдущий. Брат Эмерсона всегда был безрассудным и, так называемым, трудным ребенком. Еще будучи подростком, он был полон гнева и дикой ярости. Эмерсон делал все возможное, чтобы держать его в узде, но Рэй Джей ненавидел его почти так же сильно, как и то, что застрял в этом небольшом городке.

— Он больше не моя проблема, — говорит Эмерсон непринужденно. — Он сбежал из города, как только ему исполнилось восемнадцать. Последнее, что я о нем слышал — это то, что он буйствовал в Таллахасси.

— Прости, — говорю тихо.

Он пожимает плечами:

— Я его не виню. Я хочу сказать, что когда я был в его возрасте, то тоже хотел съебаться из этого города.

— Но ты этого не сделал, — тихо говорю я, думая обо всем, чем он пожертвовал. — Ты остался.

— Ну кто-то же должен был...

Родители бросили его, ушли. Как и я... Мое сердце сжимается от боли.

Ну кто-то же должен был...

«Он говорит обо мне?»

Я оставила его долгих четыре года назад. Я, единственный человек, которому Эмерсон мог доверять, оставила его здесь одного. Конечно, это он разорвал наши отношения, но если бы я боролась усерднее, то, возможно, сейчас бы мы были вместе. Я позволила ему меня оттолкнуть, за что ненавидела себя до сих пор.

Мое сердце было разбито на миллионы крошечных осколков, но только теперь я понимаю, что пережил он. Эмерсон, похоже, тоже ощутил подобное, пока наблюдал за мной. Я чувствую горький вкус грусти и сожаления, в груди нарастает знакомая боль. А я ведь так надеялась, что печаль со временем исчезнет насовсем.

Меня переполняет буря эмоций; я чувствую, как в горле постепенно растет ком. Я быстро поднимаю камеру и делаю несколько снимков собаки. Аппарат на минуту скрывает мое лицо, и я использую это время, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться.

«Ты можешь это сделать, — убеждаю я себя. — Все нормально. Ты пройдешь через это. Боже, так еще хуже.»

Когда я наконец опускаю камеру, то вижу, как Эмерсон смотрит на меня с кривой полуулыбкой на красивом лице.

— Ты все так же занимаешься фотосъемкой, — улыбается он. — Ты, должно быть, уже окончила художественную школу.

— Ох, — я замираю. — Я туда не пошла... То есть, я выбрала колледж. Я не брала фотоаппарат в руки много лет.

— Ты бросила это занятие?! — возмущенно восклицает Эмерсон.

Я непроизвольно делаю шаг назад, шокированная его сердитым выражением лица.

— Нет, просто я была занята учебой в колледже и... другими вещами. Знаешь, для хобби у меня оставалось мало времени.

Особенно если учитывать, что фотосъемка напоминала о нем.

— Я не могу в это поверить, — Эмерсон смотрит на меня в недоумении.— Ты ведь бредила художественной школой, у тебя уже было портфолио. И ты просто так все это бросила?

— Я была занята! — громко протестую я в ответ на обвинение, звучащее в его голосе. Почему он смотрит на меня так, будто я его подвела? Мое дыхание ускоряется от острой вспышки гнева. — Я будущий специалист в области финансов, а еще изучаю бухгалтерский учет. В моей жизни есть более реальные и важные занятия.

— Чушь, — говорит Эмерсон, повышая голос. По тому, как сверкают его темные глаза, я понимаю, что он зол. — Фотосъемка — твоя страсть! Ты любила это.

«Я любила тебя». — Я игнорирую навязчивый шепот.

Какое он имеет право меня осуждать?

— И чем, по-твоему, я должна была заниматься? — бросаю я ему вызов. Я складываю руки на груди, и теперь могу ощущать, как вибрирует моя грудная клетка, когда я говорю все громче. Но уже не могу успокоиться. — Пойти в художественную школу, чтобы всю жизнь существовать на зарплату художника-фотографа, пытаясь выкарабкаться из безденежья? — яростно качаю головой. — Я просто сделала инвестицию в свое будущее. Бухгалтерия является одним из наиболее быстрорастущих секторов финансового рынка. Работа по этой специальности найдется всегда. Это разумный выбор.

— А фотосъемка — легкомысленный? — не сдается Эмерсон.

— Да! — я почти плачу. Чувствую, как я покраснела от гнева, но отступать не собираюсь. — Художественная школа была бы глупым выбором. Я бы жалела об учебе в ней всю оставшуюся жизнь!

Мой голос разносится по пустынному пляжу, открытому всем ветрам. Эмерсон выглядит так, будто я дала ему пощечину. Вдруг я понимаю, мы говорим не о выборе колледжа, а о чем-то гораздо большем.

— Эмерсон... — начинаю я, но сразу замолкаю.

Что тут скажешь?

— Нет, — грубо прерывает он меня. — Я все понял. Отрадно знать, что ты сделала правильный выбор.

«Нет! — хочу я крикнуть. — Я не это имела в виду!»

Эмерсон смотрит на меня исподлобья, еле сдерживая гнев. Его грудь часто поднимается и опадает, словно он пытается сдержать проявление своего крутого нрава. Я отворачиваюсь, и мы оба на мгновение застываем. Никто из нас не готов поменять решение.

Наконец Эмерсон выдыхает:

— Это слишком, чтобы оставаться вежливым, — бормочет он, как будто размышляя вслух.

— Что? — удивленно спрашиваю я.

Он кривовато пожимает плечами:

— Я говорю себе, что хотя бы попытался быть с тобой вежливым.

Вежливым. Наконец я понимаю, что он хотел сказать, и сквозь меня проходят импульсы гнева. Если в разговоре со мной он заставляет себя произносить любезные слова, то ситуация намного хуже, чем я предполагала.

— Мне надо идти! — говорю я, отстраняясь от него подальше.

Я спотыкаюсь и почти падаю на песок, но Эмерсон хватает меня за руку, удерживая на месте. Я замираю, чувствуя, как от прикосновения его руки к моей обнаженной коже по телу проносится волна тепла. Беспомощно смотрю в его глаза, а Эмерсон всматривается в них в ответ. Между нами будто проскакивает искра, заставляя меня вновь вспомнить вожделение, тоску, ощущение его кожи под пальцами... Я пячусь назад, будто спасаясь от огня.

— До свидания, береги себя, — добавляю я. Мой голос звучит отстраненно.

Эмерсон моргает.

— Да, конечно. Тебе пора.

Я не собираюсь оставаться здесь больше ни секунды, чтобы не унижать себя еще больше. Поэтому я карабкаюсь вверх по дюнам так быстро, как только могу. Ноги горят от нагрузки, но я не останавливаюсь ни на миг. Знаю, что мы с ним больше не увидимся, но не могу заставить себя бросить на него хотя бы один, последний взгляд. Мне это не нужно: его образ навсегда выжжен в моей памяти. Разочарованное, суровое и злое выражение его лица, когда он узнал, кем я стала...

Он осуждает меня, и это больно ранит. Слышу вопль моего внутреннего голоса о том, что я зря сюда вернулась. Но я не хотела!

«Ты все сделала правильно, — успокаиваю я себя. — Так надо было.»

После его решительного отказа я смогла взять себя в руки, сделав все возможное, чтобы излечить свое разбитое сердце. Моя теперешняя жизнь стабильна и реальна, в отличие от какой-то детской взбалмошной мечты. Если бы я выбрала художественную школу, то, Бог его знает, где бы я была сейчас.

После всего пережитого, я просто не смогла бы противостоять неуверенности, которую несет подобная жизнь. Существовать от зарплаты до зарплаты, не зная, что ждет тебя впереди... Я достаточно жила в нищете и неуверенности. Мне уже достаточно горя.

Я не хочу жить безрассудно, я желаю спокойной и уверенной жизни. Эмерсон в этом убедился.

Глава 4

Когда я добираюсь до пляжного домика, во мне кипит буря эмоций. Я должна оставить горечь от гнева и осуждающих слов Эмерсона и свои новые сожаления, испытанные мной этим летом, здесь.

Часть меня жалеет, что я сюда возвратилась. Я помню, что когда только собиралась сюда приехать, по-глупому считала, что смогу спокойно находиться в этом городе, не пересекаясь с Эмерсоном, не разговаривая с ним, не распадаясь на сотни маленьких кусочков от одного его взгляда и прикосновения... И что в итоге? Теперь я убегаю прочь так, словно от этого зависит моя жизнь. Насколько было бы проще, если бы чувства можно было так же легко упаковать, как вещи в доме... Например, завернуть в ткань или воздушно-пузырьковую пленку и положить в коробку. И никаких обид или тоски, сжимающих сердце каждый раз при взгляде на него. Я могла бы просто их выбросить, запереть на замок и не думать об этом парне больше никогда...

Я заканчиваю копаться в своих размышлениях и выключаю мотор. Перед домом стоит автомобиль — желтый потрепанный «фольксваген жук» с пушистыми кубиками на лобовом стекле. Я выпрыгиваю из своего «камаро» и бегу навстречу к самому нужному мне в данный момент человеку.

— Лейси!

Я крепко обнимаю свою лучшую подругу, облегченно вздыхая. За сегодняшний день мне приходится сдерживать слезы уже во второй раз.

— Ты не представляешь, как я рада тебя видеть! — говорю я, все еще сжимая ее в своих объятиях.

— Ау! Ты меня раздавишь! — выдавливает Лейси в мою шею.

Я отпускаю ее, ухмыляясь:

— Прости, но я так по тебе скучала!

— Ты уехала всего два дня назад, — замечает Лейси.

Она стоит с развевающимися на ветру светлыми волосами и ярким, в тон своему красному бикини, блеском на губах. Яркая, смелая, дерзкая Лейси.

— Но что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, когда первое удивление проходит. — Ты не говорила, что собираешься приехать.

— Я нужна тебе, — весело говорит Лейси, — чтобы помочь разобраться со всем этим дерьмом.

Откуда она все знает? Я ведь еще не рассказывала ей о том, что произошло прошлой ночью и сегодня утром.

Закусив губу, говорю:

— Я же сказала, со мной все в порядке.

Лейси закатывает голубые глаза к небу:

— Да, и при этом я расслышала не меньше пяти восклицательных знаков в конце предложения. Очень похоже на крик о помощи.

Обдумав ее слова в течении нескольких напряженных минут, я наконец начинаю смеяться. Лейси всегда умела понимать мой бред, а теперь, видимо, научилась читать между строк.

— Я рада,что ты здесь.

— Я тоже, — Лейси наклоняется и достает из машины большой бумажный пакет чипсов. — И я приехала подготовленной. Давай, ты должна рассказать мне абсолютно все!

***

Несколько часов, три бутылки пива и две пачки «Доритос» спустя, я рассказала Лейси обо всем, что произошло за последние сорок восемь часов.

— Дерьмо! — заключает моя подруга, выслушав рассказ.

Мы валяемся в гостиной, вернее, в том, что от нее осталось, в окружении оберток от фастфуда и пустых бутылок.

Я поворачиваю голову к Лейси:

— И это все, что ты можешь сказать? Я поведала тебе эпичную историю о том, как я за один день упаковала все вещи в доме и встретила бывшего, а ты говоришь лишь «дерьмо»? Ну, ты точно русский прапорщик!

— Эй! — Лейси кидает в меня подушку. — Дай мне минуту, чтобы все обдумать!

Я жду, собирая в мешок мусор, оставшийся от нашего пира. Пиво помогло мне расслабиться, а присутствие рядом Лейси заставило почувствовать себя по-прежнему невозмутимо. Теперь я не думаю о том, что произошло на пляже. Наконец Лейси садится и берет в руки бутылку.

— Теперь, когда я все обмозговала, я готова поделиться своими размышлениями с тобой, — я выбиваю барабанную дробь по столу. — Что я могу сказать? — продолжает она. — Он ублюдок!

Я моргаю:

— Твою мать! — хихикаю я.

— Что? Это правда! Он, блять, сначала разбивает твое сердце, а потом имеет наглость осуждать тебя за твой выбор? Мудак! — Лейси делает большой глоток пива и отрыгивает.

— Классика жанра, — шучу я.

— О, нет! Это я, детка! — подмигивает она.

— Честно говоря, дорогая, я не знаю, что сказать. А как ты сама к этому относишься?

— Я ведь уже говорила тебе... — я замолкаю.

— Но далеко не все, — Лейси поглядывает на меня из-за бутылки. — Ты лишь обрисовала в общих чертах, что случилось, и что он сказал тебе, и, ах, то, что ты ему ответила. Но ты так и не поведала мне о том, что при этом чувствуешь лично ты.

Я не могу ответить. Что я могу сказать? Что, несмотря на все обиды, я забываю себя, когда смотрю в его глаза? Что одно его касание заставляет меня изнывать от желания? Нет, я не могу этого сказать. Если я выскажусь о том, что Эмерсон делает со мной одним своим присутствием, то это будет предательством по отношению к Дэниелу и к жизни, которую мы построили вместе. Это останется секретом; моей маленькой темной тайной, очередной в коллекции.

— Я чувствую... что мне нужно еще пива, — говорю я после минутного молчания, потянувшись к сумке. Но она пуста. — Ты купила только одну упаковку? — кричу я, как можно более громко и драматично, желая отвлечь Лейси от ее оставшегося без ответа вопроса.

Подруга бросает в мою сторону взгляд, как будто раскусила меня:

— Я не думаю, что тебе было бы достаточно и трех пожарных машин, — замечает она.

— В городе есть винный магазин, — говорю я. — Мы могли бы просто выпить немного вина или текилы. И съесть пиццу. Я голодна, — хмурюсь зевая.

С нашим «девичником» я потеряла счет времени, но точно помню, что ничего не ела с тех пор... как прошлой ночью съела бутерброд с арахисовым маслом? Я качаю головой. Неудивительно, что я захмелела от пива. Лейси же пока способна удерживать себя в вертикальном положении.

— Ой, подожди! Я знаю, что мы должны делать! — она ползет за сумочкой и роется в ней, после чего вытаскивает ярко-синий флаер. — Время для вечеринки! — объявляет она. — Я подобрала это по дороге в город. Сегодня состоится большая тусовка, внизу гавани.

— Вечеринка? Ни за что! — я сминаю листок, прежде чем она разовьет эту тему. Но... я опоздала.

— Уверена, будет весело. Это именно то, что тебе сегодня нужно! Еда, выпивка, танцы, симпатичные парни... ну, последняя часть для меня, — добавляет она, поднявшись на ноги. — Тебе не о чем волноваться.

— Лейси, я не могу, — говорю я, чувствуя, как меня охватывает нервная дрожь. — Он наверняка там будет.

— И ты позволишь ему управлять своей жизнью?

— Да! — кричу я. — Во всяком случае, до моего отъезда из Сидар Коув.

Лейси качает головой так быстро, что волосы образуют спутанный ореол вокруг ее головы.

— Вот уж не думала, что ты слабачка.

— Я не слабачка, — стараюсь я не дать ей повод меня дразнить. — Просто я рассудительная. Последнее, что я сейчас хочу, это впутаться с ним в еще одну ужасную стычку!

— А может, ты просто боишься, что она не будет такой уж ужасной? — добавляет Лейси, ее глаза блестят от догадки. — Может, ты боишься, что если увидишь его снова, то не сможешь устоять и сбросишь свои трусики? Блять!

Мою грудь сдавливает отчаяние. Это действительно настолько очевидно?

— Все нормально. Хорошо. Ладно, — я встаю. — Мы пойдем туда. Мне на него плевать!

Лейси хлопает в ладоши:

— Мы отправляемся в город... Оу, это интересно! — затем она подходит ко мне и скептически осматривает мой наряд. — Я тебя, конечно, люблю, но ты ужасно выглядишь.

— Мы ведь идем на обычную прогулку, — протестую я, поправляя на голове безумно спутанные волосы. — Вот увидишь, он там точно будет.

— Поэтому тебе и надо выглядеть офигительно сексуально, — заявляет Лейси. — Разве ты не хочешь посмотреть на реакцию этого парня? — спрашивает она лукаво.

— Нет! — ахаю я, складывая руки на груди.

Она вздыхает:

— Что ж, ладно. Значит, из нас двоих хорошо выглядеть буду я. Придется смотреть на твое помятое лицо всю ночь. Хотя бы немного туши... — она подходит ко мне и пытается привести в приличный вид мое лицо и одежду. — А может, милый топ и юбку, и немного помады...

— Хорошо-хорошо! — я знаю Лейси достаточно, чтобы понять, что просто так она не отстанет. — Я сдаюсь! Делай со мной, что хочешь...

— Так обычно говорят парням! — ухмыляется подруга.

Мы уже изрядно напились, поэтому мне удалось-таки убедить ее отправиться в город на велосипедах, но я понимаю, что это было моей ошибкой, как только мы на них взобрались. Мы едем в город по пустой дороге.

— Ты должна была предупредить меня заранее, перед тем, как я оденусь! — фыркает Лейси.

Подол ее короткого розового сарафана задирается каждый раз, как только она крутит педали.

— Как будто тебе не все равно, — смеюсь я — Ты не привезла с собой ни одной юбки, длиннее середины бедра!

— Да, но тогда я бы надела свои счастливые танга, — бросает она, показывая мне язык.

— Надеюсь, теперь-то мои трусики выглядят не слишком скучно? — смеюсь я, напевая под нос замысловатую песенку. Мы всегда спорим насчет моего консерватизма в нижнем белье.

Лейси привезла с собой столько одежды, что хватило бы на месяц, и настояла на том, чтобы я надела ее короткую белую джинсовую мини и яркий топ. После чего дополнила образ металлическими браслетами, которые звенели, стоило мне пошевелить рукой, и завила мои волосы в свободные локоны. Когда она закончила с румянами и блеском и наконец разрешила мне посмотреть в зеркало, я осталась вполне довольна результатом.

Если уж я рискую вернуться в город снова, то должна выглядеть привлекательно. А в том, что все эти приготовления предназначены, в первую очередь, для него, нет ничего плохого. Сейчас, когда мы уже проехали главную улицу и подъезжаем к гавани, я чувствую, как сердце пропустило несколько ударов. Я уже слышу музыку и смех толпы и не удивлюсь, если Эмерсон будет там со своими друзьями... Или что еще хуже, с девушкой...

— Не делай такое лицо! — кричит мне Лейси. — Только не сегодняшней ночью!

— Это мое лицо, что хочу то и делаю, — протестую слабо.

— Да, но у тебя такой вид, словно тебе только что сделали депиляцию горячим воском! — Я не могу удержаться от смеха. — Видишь? Так гораздо лучше! Поверь, благодаря мне к концу ночи ты забудешь, что этот парень вообще когда-либо существовал! Ну, или благодаря текиле...

Мы добираемся до гавани и прицепляем велосипеды к перилам. Посмотрев по сторонам, я понимаю, что в пабе уже собралась огромная толпа. Внутри гремит музыка, столы завалены креветками и прочими дарами моря; есть импровизированный бар с пивом и ликером. А по всей территории гавани гуляют местные, туристы, школьники, семейные пары. Я уже предвкушаю сегодняшнюю ночь.

Вдруг я вижу ее: темноволосую девушку, одетую в крошечные шорты и черный лифчик от бикини. Она позирует убогому парнишке-фотографу, снимающему ее с разных ракурсов. Я замираю.

— Блять! — я чувствую, как рядом со мной напрягается Лейси. — Он здесь?

Я качаю головой:

— Нет. Это его сестра.

Я уже собираюсь отвернуться, как Брит поворачивает голову в мою сторону, и мы встречаемся глазами. Ее лицо темнеет. Она отталкивает парня и идет к нам. Я чувствую, как буквально каждый нерв в моем теле искрит от напряжения. Мы всегда были с ней хорошими друзьями, но... Но это было до того, как я сбежала из города и разбила сердце ее брату. Из долговязой девочки-подростка она превратилась в шикарную девушку, с огромными глазами и пышными формами. Она подошла к нам вне себя от злости.

— Какого хрена ты тут делаешь? — сходу орет Брит.

Ее крик сразу привлекает к нам ненужное внимание, и я чувствую, как мои щеки начинает заливать краска стыда.

— Как дела? — слабо спрашиваю я.

— Ты издеваешься надо мной?! — восклицает Брит. — И тебе хватает наглости появиться здесь после того, что ты сделала?

Я моргаю в замешательстве. О чем она? Брит делает еще один шаг вперед и встает прямо напротив меня. Но прежде чем я успеваю что-нибудь произнести появляется Лейси и говорит:

— Эй ты! Почему бы тебе не отвалить? — у Британи отвисает челюсть от ее наглости. — Мы просто пришли на вечеринку. Так почему бы тебе не вернуться к своему малолетнему любовнику, пока он не успел найти себе другое развлечение на ночь?

Лейси указывает на парня Брит, который уже начал подкатывать к блондинке, нагло пялясь на ее грудь. В глазах Брит тут же мелькает злоба, но уже направленная на него. Я так и вижу, как она решает про себя, с кем стоит разобраться в первую очередь: со мной или со своим парнем. Парень побеждает.

— Просто держись подальше от Эмерсона. Поняла? — она тыкает пальцем мне в грудь.

И тут вновь подключается Лейси:

— Мы так и планировали, милая. Давай, пока! — Зыркнув напоследок на нас, Брит уходит прочь. Я облегченно выдыхаю.

— Ух ты! — подруга снова поворачивается ко мне, ухмыляясь. — Все эти годы я знала тебя как благовоспитанную тихоню, а теперь вижу... ты просто оставила все драмы в этом городе.

— Раньше она вела себя по-другому, — протестую я быстро. — Она была спокойным ребенком. Увлекалась миром моды, дизайном и ездой на пони.

— Это все прекрасно, но, боюсь, теперь она занимается немного другой «ездой», — фыркает Лейси.

— Брит, успокойся! — кричит длинноволосый парень, стараясь прикрыть блондинку, чтобы та успела сбежать.

Я отворачиваюсь от них, все еще смущенная ядом в голосе Брит, но счастливая от того, что удалось избежать выяснения отношений.

— Спасибо, — говорю я Лейси, — за то, что за меня вступилась.

— Я всегда тебя прикрою. Обещаю, — отвечает подруга. — Ты отблагодаришь меня за твое спасение! — она кивает на барную стойку, возле которой толпятся симпатичные парни, ожидающие своей очереди.

Я облегченно смеюсь. Ну, по крайней мере, это в моих силах.

— Ведите, леди! — говорю я, и мы направляемся в бар, по пути заполняя тарелки едой.

***

— Ты не упоминала, что этот город такой милый, — говорит Лейси с сарказмом, глядя на сцену — Полагаю, ты была занята другими делами.

— Угу, — бормочу я смущаясь. Я нервно разглядываю толпу, выискивая мощное тело Эмерсона.

— Земля-Джульет! Земля вызывает Джульет! — Лейси щелкает пальцами у меня перед носом. Я переключаю свое внимание на нее. — Давай, — требует она, — помоги мне завладеть вниманием бармена этого скучного места.

Я послушно пытаюсь помочь подруге, как вдруг... Чувствую это.

Каждый волосок на моем теле встает дыбом, а кожу начинает покалывать. Эмерсон. Мне даже не надо смотреть по сторонам, чтобы понять — он где-то здесь. Даже не могу объяснить, но я просто знаю это на уровне подсознания. Словно мое тело имеет специальный радар, настроенный только на него... Клянусь, я нашла бы его в метель и ураган, даже если бы была глуха и слепа. Мое тело знает его наизусть.

Я медленно оборачиваюсь и вижу его на другой стороне импровизированного танцпола. Он смотрит на меня с непонятным выражением лица, одетый в черные джинсы и выцветшую серую футболку, которая облегает его загорелый торс. Рядом с ним стоит брюнетка в крошечном сарафане. Они мило болтают, будто старые друзья, но он продолжает смотреть на меня. Я тоже не могу оторвать от них взгляд, чувствуя, как будто в мире не осталось никого, кроме нас, мое сердцебиение ускоряется. Я с трудом заглушаю хныканье.

— Победа! — кричит Лейси. Она не заметила, как я вглядываюсь в толпу, потому что была слишком занята лаймом и солью.

— Детка? Серьезно, давай подключайся!

Я с трудом отвожу взгляд от созерцания парочки и, взяв рюмку в руки, выпиваю залпом ее содержимое. И сразу давлюсь от горечи. Хватаю в рот дольку лайма, пытаясь забить резкий вкус.

— Узнаю мою девочку! — радуется Лейси. — Ну как, будем веселиться дальше?

Я оглядываюсь назад в поисках Эмерсона, но его уже нигде не видно.

— Еще! — восклицаю я и тянусь за следующей рюмкой.

— Блять, да! — кричит Лейси. — Еще!

Глава 5

С разгаром ночи вечеринка набирает обороты. Группа, играющая в стиле кантри-рок, установила оборудование в баре, и вскоре открытое пространство превращается в импровизированный танцпол, освещаемый фонарями и огнями из близлежащих зданий. Лейси охватывает дух вечеринки: общение, флирт, танцы с непрекращающимся потоком парней, которые, кажется, о ней уже наслышаны. О ее энергии, заразительной игривости — обо всем, что всегда привлекает толпу. Но будет ли она достаточно бдительной, чтобы удерживать каждого из них на расстоянии... Это другой вопрос.

Достаточно долго я играю на публику: заглатываю шоты, старательно улыбаюсь в ответ на смешные истории Лейси, даже танцую с ней вместе возле группы, пытаясь потеряться в ритме музыки и смехе. Но все равно не могу расслабиться окончательно. Чем бы я не занималась, не могу удержаться, чтобы не выискивать Эмерсона, поглядывая по сторонам и удостоверяясь, что его нет поблизости. И хотя я не обнаруживаю никаких его следов, знаю, что он где-то рядом, должен быть.

Я это чувствую.

И кто, черт возьми, та девушка, которую я с ним видела? Я чувствую укол ревности, хотя и знаю, что это смешно. Она симпатичная, но почему бы и нет? Удивлена, что девушки не выстраиваются в очередь, чтобы попытать счастья с Эмерсоном, но, черт его знает, может, они так и делают. Возможно, с тех пор, как я уехала, они ходят вокруг него стройными рядами, одна за другой, одна за другой...

Я допила напиток — какой-то фруктовый энергетический коктейль, самое то для меня сейчас, — и попробовала не думать обо всем этом. Он может встречаться с кем хочет. У меня есть Дэниел. Эмерсон ничего для меня не значит.

— Я вовремя! — объявляет Лейси.

Я поднимаю голову и, увидев, что она вернулась из бара с очередной порцией напитков, корчу гримасу.

— Наверное, хватит, — говорю я, отмахиваясь от новой стопки. У меня кружится голова, отчего перед моими усталыми глазами расплываются огни.

— Он легкий, — дразнится Лейси. — Ну и ладно, мне больше достанется! Эй, Гаррет! — зовет она и машет кому-то рукой.

Я оборачиваюсь и лицезрею ухмыляющегося в бородку блондинистого бармена из бара «У Джимми», одетого в клетчатую рубашку. Он пробирается сквозь толпу, профессионально удерживая на весу тарелку с кусочком торта.

— Я упомянула, что голодна, и он предложил мне что-нибудь принести. Разве это не мило? — воркует Лейси.

— Ты напряжешь кого угодно, Лейси Салливан, — смеюсь я.

— Правда, он милый? — шепчет мне подруга, когда он приближается. — Ты не против, если я сегодня вечером куда-нибудь завеюсь?

— Конечно, нет, — смеюсь я. — Хотя бы одна из нас должна сегодня заняться сексом.

И это определенно буду не я.

— Это моя подруга, Джульет, — знакомит нас Лейси, когда Гаррет подходит ближе.

— Приятно познакомиться, — я жму ему руку. — Еще раз.

Лейси приподнимает бровь:

— Вы знакомы?

— Мы встречались прошлой ночью, — добродушно объясняет Гаррет. — Она задолжала мне за все те разбитые стекла, которые мне пришлось убирать.

— Подожди, что? — подруга выглядит запутанной.

Я виновато закусываю губу:

— Мне очень жаль! Гаррет работал в ночь драки, — быстро говорю я Лейси.

Она ошеломленно раскрывает глаза:

— Потрясающе! Я имею в виду, не то, что тебе потом пришлось убирать, — добавляет она, непринужденно опустив руку на бицепс Гаррета. — Но ты должен видеть всю картину в целом. Джулс преувеличивает, или Эмерсон действительно поколотил того парня?

— О, он просто его уничтожил, — смеется Гаррет, делая глоток из своей бутылки пива. — Кенни пришлось наложить пару швов.

Я вздрагиваю.

— Мне очень жаль, — повторяю я. Вдруг мне в голову приходит мысль, от которой я начинаю задыхаться. — Черт, у Эмерсона будут проблемы? — спрашиваю с тревогой. — Я не хочу, чтобы он мотал за решеткой пожизненный срок, или что-то в этом роде.

— Нет, с ним все в порядке, — отвечает Гаррет весело. — Не может же чувак засадить сам себя.

Я хмурюсь:

— Что ты имеешь в виду?

Он смотрит на меня:

— Ты в курсе, что он владелец «У Джимми». Верно я говорю, босс? — Гаррет смотрит мимо меня. Мое сердце замирает, и затем я слышу голос Эмерсона, низкий, растягивающий слова, от которого по моему телу начинают бежать мурашки.

— Что, говорите обо мне гадости? — непринужденно, как будто дразня, говорит Эмерсон. — Закрой рот, или я уволю твою задницу.

— И это будет ошибкой, — улыбается Гаррет. — Ведь это я приманиваю толпы цыпочек. Они меня любят, — он подмигивает Лейси, на что та отвечает хихиканьем.

— Ты слишком самоуверен, — она игриво отталкивает его руку, и они начинают флиртовать и стебаться.

Я сижу, не двигая ни единым мускулом. Внезапно на меня накатывает ужасное головокружение, не имеющее ничего общего с бесчисленными напитками, которые я весь вечер употребляла. Я чувствую, что Эмерсон стоит рядом со мной, но не могу заставить себя повернуться или заглянуть ему в глаза.

Еще сегодня утром мы гуляли вместе по пляжу, а прошлой ночью спорили на парковке. Как он смог перевернуть мой мир с ног на голову всего за двадцать четыре часа?

— Привет, Джулс, — говорит он тихо.

— Привет, — отвечаю, глядя вниз и шкрябая свой ноготь. Вот черт, я окончательно уничтожила маникюр.

Лейси наконец-то отвлекается от Гаррета. Она смотрит на меня, потом на Эмерсона, и снова на меня. Вдруг она складывает два и два вместе, и давится своим пивом.

— Вот черт! — восклицает она. — Ты ее бывший!

«Какого черта?» — так и хочется мне крикнуть. Нельзя ли поделикатнее, Лейси! Я посылаю ей яростный взгляд.

— То есть, привет, я Лейси. — быстро поправляется она. — И, э-э, мы собираемся пойти танцевать. Не так ли, красавчик? — говорит она и хватает Гаррета за руку.

— Конечно, милая, — усмехается он, допивая пиво.

Они бросают меня? С Эмерсоном?!

— Подожди, Лейси, — пытаюсь я протестовать, но она просто подмигивает мне, и Гаррет тащит ее прочь, туда, где пары танцуют под рок-группу, поющую живьем.

Дерьмо.

Я задерживаю дыхание и украдкой бросаю взгляд на Эмерсона. Он наблюдает за толпой, постукивая ногой в такт музыке. Как ни в чем не бывало. Вот, значит, как мы собираемся играть. Я тоже могу вести себя непринужденно.

— Итак, ты теперь владелец «У Джимми»? — говорю я. — Здорово. Почему же ты сразу не сказал?

Эмерсон одаривает меня спокойным взглядом.

— Ты не спрашивала.

Я застыла. Разве это моя вина?

— О да, конечно, мне было трудно выбрать подходящее время, когда ты избивал того парня, потом притворялся, что собираешься со мной разобраться, а после осуждая меня за мой жизненный выбор, — говорю я хлестко, словно бью кнутом, прежде чем успеваю себя остановить.

Но затем прижимаю руку ко рту и пялюсь на шокированного Эмерсона. Он явно этого не ожидал!

Но почему, черт возьми, я должна молчать? В конце концов, это правда. Я начинаю хихикать, не в силах удержаться.

Выражение его лица меняется.

— Ты пьяна, — говорит он через секунду.

Я пожимаю плечами оправдываясь.

— И что с того?

— Ты никогда не умела пить, — он качает головой и делает еще один глоток пива. — Интересно, что еще осталось прежним?.. — Эмерсон кривит рот в похотливой улыбке. — Ты так же шумно дышишь, когда кончаешь?

Я шокировано ахаю.

— Иди к черту!

— Уже был там, дорогая.

Он окидывает меня ленивым взглядом с головы до ног. Вдруг на меня накатывают воспоминания, как его рот проделывал тот же путь.

Он медленно скользит языком вниз по моему телу, пока я, уже влажная, задыхаясь, неосознанно выгибаюсь ему навстречу. Я запутываюсь пальцами в его волосах, с силой прижимая его голову ко мне ближе.

Я подпрыгиваю, складывая руки в защитном жесте на груди. Чувствую, как заалели мои щеки, но не могу позволить ему увидеть, как сильно он на меня влияет.

— Как бы то ни было, — я пожимаю плечами, — я иду домой.

Я делаю пару шагов, но из-за внезапного головокружения вынуждена ухватиться за стойку, чтобы удержаться на ногах.

— Полегче, сойка, — Эмерсон пытается поймать мою руку, но я отталкиваю его. — Ты не сядешь за руль, — говорит он, ставя меня перед фактом.

— И не собиралась, — резко отвечаю я. — Мы приехали сюда на велосипедах.

Эмерсон ухмыляется, его глаза сверкают в отблесках света.

— И ты собираешься ехать две мили на велосипеде, по темноте, пьяная?

— Даже не пытайся меня остановить, — вспыхиваю я.

Он качает головой с усмешкой:

— Я должен это увидеть.

Я нахожу Лейси на танцполе рядом с Гарретом и сообщаю, что уезжаю. Она не слишком уверенно стоит на ногах, навалившись на своего партнера и обвивая его руками.

— Я приведу ее домой в целости и сохранности, — подмигивает мне Гаррет.

— Да-да, — щебечет Лейси. — Только вопрос — к кому домой?

Я оставляю их, весело подкалывающих друг друга, и пробираюсь на выход сквозь толпу, туда где мы оставили велосипеды. Эмерсон шагает вслед за мной, и я прикладываю все усилия, чтобы идти прямо.

— Перестань меня преследовать! — кричу через плечо.

— Это свободная страна, — получаю веселый ответ.

Стискиваю зубы и поднимаю велосипед, стараясь не демонстрировать свое нижнее белье на весь мир. И Эмерсону. Мне требуется три попытки, пока я наконец не перекидываю ногу через седло и опускаю ноги на педали.

— Вообще-то я могу тебя подвезти, — замечает он, прислонившись к перилам и глядя на то, как я выезжаю на улицу.

— Нет, спасибо, — я отталкиваюсь и начинаю несмело крутить педали прочь отсюда. Есть! — Видишь? Я в порядке, и вполне способна доехать домой.

Переднее колесо внезапно попадает в выбоину, и я с грохотом падаю на землю, при этом проехавшись коленом по гравию. Я кричу от боли. Свалившись на тротуар, я застряла лодыжкой под металлической рамой.

— Джульет! — слышу я обеспокоенный крик Эмерсона, и через секунду он уже рядом со мной. — Ты в порядке? — спрашивает он, поднимая велосипед, как будто тот ничего не весит. — Иисус, ты на самом деле в хлам. Ты похоже свихнулась, раз поехала в таком состоянии! Ты могла попасть под машину, или с тобой могло еще что-нибудь случится!

— Отлично! Ты прав! Теперь счастлив? — кричу я, пытаясь сдержать рыдания.

Мое колено ужасно болит, лодыжку простреливает острая боль. Но самое неприятное — я испытываю унижение из-за того, что выгляжу перед Эмерсоном полнейшей чертовой развалюхой.

Он смягчает тон:

— Подожди здесь, я подгоню свой грузовик.

— Я в порядке! — продолжаю настаивать я. Пытаюсь встать, но ногу снова пронзает боль. Охнув, опять припадаю к земле.

— Не двигайся, — приказывает Эмерсон и убегает.

И вот я сижу на обочине, хныча от боли. Куда, интересно, я могу уйти? Я едва могу стоять, не говоря уже о беге. Если бы могла, то ушла отсюда и не останавливалась, пока не вернулась бы обратно в город, чтобы оказаться в надежных объятиях Дэниела.

Дэниел. Почувствовав укол вины, я проверяю свой телефон. Сегодня он уже дважды присылал сообщения, поэтому я быстро набираю ответ.

«Все хорошо. Лейси осталась на вечеринке, я еду домой, чтобы лечь спать.»

Через несколько минут рядом со мной останавливается абсолютно новый синий грузовик. Виновато прячу телефон подальше, а Эмерсон спрыгивает вниз и бросает велосипед в багажник.

— Тебя нужно отнести? — спрашивает он.

— Нет! — поспешно говорю я сквозь слезы и как можно более убедительно ковыляю в машину. Это чертовски больно, но лучше, чем альтернатива: я в объятиях Эмерсона, прижатая к его сильной, скульптурной груди...

Когда я вскарабкиваюсь на пассажирское сидение, дверь захлопывается, и Эмерсон усаживается на водительское место. Смотрит на меня и закатывает глаза.

— Вот, — он протягивает мне пачку бумажных полотенец. — Приведи себя в порядок, ты выглядишь жалко.

— Хм, спасибо за сочувствие. — Я снова чувствую себя ничтожеством.

— Я отвезу тебя домой. Сколько сочувствия ты хочешь получить?

— Нисколько. Абсолютно.

Я протягиваю руку и включаю радио, где играет какая-то классическая песня Спрингстина[9], а затем отворачиваюсь к окну. Эмерсон все понимает правильно и больше не заговаривает, пока мы не подъезжаем к пляжному домику. Он выключает двигатель.

— Не двигайся, — говорит он, вылезая из машины и подходя к моей стороне. — Давай, — и протягивает мне руку.

— Мне не нужна твоя помощь, — сообщаю ему ледяным тоном. Игнорирую его помощь и пытаюсь спуститься сама, стараясь не опираться на ноги, но чувствую, как сильно распухла лодыжка.

— Да твою ж мать, Джулс, — рычит Эмерсон, и, прежде чем я успеваю воспротивиться, подкладывает одну руку под мои ноги, а другой обхватывает мое туловище, и словно на качелях спускает меня в свои объятия.

— Отпусти меня! — визжу я, шокированная близостью его тела. — Эмерсон!

Он игнорирует мои крики, шагая вверх по ступенькам на крыльцо. Я пытаюсь вырваться, но его руки словно сделаны из стали. Я беспомощна против подавляющего мою волю потока ощущений: жар его тела, глубокий, мужской запах, трение моих голых рук о его рубашку.

— Эмерсон, — в отчаянии пробую снова. — Предупреждаю тебя!

Он смотрит на меня, пронзая взглядом темных глаз.

— Ты когда-нибудь заткнешься?

Он открывает дверь и несет меня через прихожую в гостиную, мягко опуская на диван. В ту же минуту, как он меня отпускает, я спешу подняться, пытаясь оказаться от него как можно дальше.

— Я же сказала, что со мной все в порядке, — рычу раздраженно.

— Да, но твоя лодыжка говорит об обратном, — Эмерсон смотрит на меня сердито. — Может быть, стоит прислушаться к своему телу?

И он семимильными шагами убегает в глубину дома, оставив меня, слабую и опешившую от его последних слов. Прислушаться к своему телу? Боже, если бы я это сделала, то прямо сейчас лежала бы на нем обнаженная.

«Аргх!» — издаю я беззвучный вопль разочарования.

Вот почему я боялась сюда возвращаться, вот почему пыталась увильнуть от вечеринки. Конечно, я знаю, чего хочет мое тело, но так же чертовски уверена, что никогда не смогу себе позволить это иметь.

Никогда.

Потому что прекрасно знаю, чем все закончится: я одна, с разбитым сердцем, желая никогда его не знать.

Эмерсон возвращается из кухни с влажной тряпкой и со старой жестяной аптечкой в руках. Он опускается на колени возле дивана у моих ног и берет мою травмированную ногу.

Я вздрагиваю от его прикосновения.

— Не шевелись, — приказывает он.

Бросив на него один-единственный взгляд, решаю подчиниться. На его лице застыла решимость, губы сжаты в прямую линию. Ясно, что необходимость обо мне заботиться — это худшее, что могло с ним случиться.

— По-моему, с твоей лодыжкой все нормально, — говорит Эмерсон, аккуратно поворачивая мою голую ногу в своих руках. — Она не сломана и не вывихнута. Я обработаю твое колено.

— Я могу сделать это сама, — огрызаюсь я, наблюдая за тем, как он мягко прикасается влажным полотенцем к ране, очищая ее от грязи и крови.

— Так же, как смогла самостоятельно добраться домой? Или позаботиться о себе в баре? — парирует Эмерсон. — Удивительно, что ты не закончила свои дни в канаве, если поступала так на протяжении предыдущих четырех лет.

Прежде чем я успеваю ответить, он берет бутылку со спиртом, и сделав паузу, говорит:

— Будет немного больно.

Немного?

— Ублюдок! — кричу я, когда он льет спирт на открытую рану.

— Хорошо, я соврал, — усмехается Эмерсон.

Стискиваю зубы и терплю. Печет как в аду, но, к моему удивлению, это даже хорошо: чем сильнее я сосредотачиваюсь на боли, тем меньше времени остается, чтобы ощущать прикосновение его руки, нежно сжимающей мою голую ногу, или для наблюдения за тем, как он склонил голову, полностью сосредоточившись на своей задаче.

Удерживая меня.

Он вытирает растекшийся спирт, а после приклеивает пластырь на рану. Поднимает голову и замирает, желая поймать мой взгляд. Затем, к моему полнейшему удивлению, медленно наклоняется и нежно целует мое колено.

— Уже лучше, — шепчет он, не отводя от меня глаз.

Мое сердце пропускает удар.

Эмерсон медленно поднимается с колен. Удерживая мой взгляд, он ставит колени по обе стороны от меня и наклоняется, кладя руки на диванные подушки по бокам от моей головы. Его лицо всего в нескольких дюймах от моего, он нависает надо мной, не прикасаясь, но так близко, что я чувствую тепло, исходящее от каждой его мышцы. Его взгляд убийственно решительный.

Я закрываю глаза. Для меня все это слишком.

— Эмерсон... — шепчу я.

Я прекрасно его вижу, даже погруженная в темноту своего сознания. Он заполняет все мои чувства, омывая волной чистой тоски. Я слышу рваный, неровный звук его дыхания; чувствую малейшее его движение через разделяющее нас минимальное расстояние.

Затем он до меня дотрагивается. Проводит пальцем по моей щеке, опускается к шее, а после — на ключицы. Я вскрикиваю, моя кожа горит под его прикосновениями.

Сквозь каждую клеточку моего тела словно проскакивают электрические разряды. Все мое естество требует большего.

Я кусаю губу. Мои глаза все еще закрыты, и в темноте я чувствую, как по телу будто проносится лесной пожар. Я должна его остановить, должна оттолкнуть, но единственное, что сейчас для меня имеет значение — его палец, нежно опускающийся все ниже, между моими грудьми.

Он достигает выреза моего хлипкого топа, дразнящим движением нежно ведя вдоль его края.

«О Боже.»

Ему не надо прилагать много усилий, чтобы доставить мне огромное удовольствие. Достаточно одного прикосновения. Плавное скольжение его пальца, и мое тело кричит для него. Я уже влажная, и ощущаю сладкую ноющую боль, такого возбуждения я не чувствовала много лет.

«С тех пор, как была с ним.»

— Открой глаза, — резко рычит Эмерсон.

Я подчиняюсь и смотрю прямо на него. Мое дыхание перехватывает от одного его напряженного взгляда, горящего и свирепого. Похоже, что он отчаянно борется с собой, только чтобы не срывать с меня одежду в эту самую секунду.

— Скажи «нет», — шепчет Эмерсон голосом, полным желания. Я моргаю, мое сознание затуманено и спутанно. — Скажи мне «нет», и я остановлюсь.

Он мягко прокладывает губами дорожку по моей шее, целуя крошечные мурашки, проскакивающие по телу. Его палец скользит ниже, под край топа, пробирается под кружево бюстгальтера. Его дыхание учащается, и он стонет мне в шею, но я его не останавливаю. Просто не могу. Сейчас мой мир составляют лишь его губы и язык, и восхитительный путь, который проделывает его рука к моей груди. Он находит пальцами мой сосок и начинает медленно, лениво кружить вокруг него, одновременно со своим языком, скользящему по моей шее. Я начинаю прерывисто дышать, горло перехватывает, и я задыхаюсь, до тех пор, пока он не обхватывает сосок пальцами, сжимая его и пощипывая.

В этот миг я не могу удержаться и издаю стон.

И это моя ошибка.

В ту же секунду Эмерсон впивается в мои губы обжигающим поцелуем горячим и жаждущим ртом. Он обхватывает меня и задирает топ на груди, обжигая кожу прикосновениями.

«О, Господи.»

Это похоже на взрыв, взрыв желания, разрушающий меня изнутри, блокирующий все мои мысли кроме желания большего. Я хочу чувствовать его еще ближе, сейчас. Я выгибаюсь ему навстречу, обезумевшая от поцелуев, запускаю пальцы в его волосы, прижимаю к себе ближе.

Эмерсон подсовывает руки под мои ягодицы и приподнимает их, опускаясь на меня полностью, со стоном вдавливая меня в диван. Я издаю ответный стон, оборачивая ноги вокруг его талии и, толкаясь ему навстречу, жадно провожу руками по его спине, чувствуя как сокращаются под ладонями мышцы. Цепляя ногтями его футболку, задираю ее. Я изголодалась по ощущениям его кожи под моими руками. Я словно заново его обретаю, и, вместе с тем возвращаюсь домой. Наши языки сплетаются в страстном танце, я впиваюсь в его губы, покусывая их, утопая в его вкусе.

«Мой.»

Эмерсон трется о меня бедрами, и я чувствую его восхитительный вес, отчего по моему телу распространяются непередаваемые ощущения. Я невольно подаюсь ему навстречу и отрываюсь от его рта, чтобы проложить путь вдоль челюсти к уху. Мой рассудок затуманился, все вокруг как в дымке, нет ничего, кроме звука моего дыхания и ощущения его тела, обрушивающегося на меня. Твердый, сильный, подавляющий. Я дразню его мочку языком, и Эмерсон издает животный стон удовольствия. Он хватает меня за запястья, и вздергивает их у меня над головой. Я ахаю, противясь его хватке, но он ловит их одной рукой, а другой блуждает по моей груди, теребя и дразня мои соски, пока я не начинаю кричать от удовольствия.

Эмерсон поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. В его глазах горит неистовое желание, но вместе с ним и какая-то темная решимость, от которой у меня перехватывает дыхание. Он тянется рукой к поясу моей юбки; тяжело дыша, яростно дергает пуговицу на ширинке. Затем медленно ползет вниз по моему телу, оставляя пылающий след поцелуев на обнаженной коже. Ниже, ниже...

«Боже мой!..»

Эмерсон прокладывает языком дорожку вниз, дразнящими движениями погружаясь в мой пупок. Я поймана в ловушку предвкушения, желая ощутить великолепное трение его щетины о мою кожу и пронизывающее меня тепло; пожар, разрастающийся с каждым прикосновением его языка к мучительно ноющей точке между бедрами. Единственное, что я сейчас хочу — это почувствовать его там, как можно ближе, но одновременно с тем, как он проскальзывает обеими руками под мой пояс, собираясь рвануть его вниз, сквозь пелену желания, затуманившую разум, проскакивает крошечный осколок совести.

Дэниел.

Дэниел.

Твою мать!

Я рывком сажусь.

— У меня есть парень! — мой громкий голос разрывает тишину дома. Я задыхаюсь.

Эмерсон застывает. Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша. Я чувствую, как кровь, текущая по моим венам, еще наполнена электрическими разрядами от его прикосновений. Он сжимает мои бедра, нависая надо мной, и замирает.

— Я сожалею, — лепечу я. — Я должна была сказать... но... я сожалею.

Лицо Эмерсона словно скрывается за ледяными ставнями. Внезапно испугавшись, я хватаю ртом воздух. Что он теперь обо мне думает? Я не стремилась к этой близости, но чертовски уверена, что не стала бы сопротивляться.

Намеренно неторопливо Эмерсон выпускает меня из своих объятий. Поднимается с дивана, опуская рубашку вниз и поправляя джинсы.

— Ты ненавидишь меня, — шепчу я. Раскаяние смешивается с желанием, бурлящим в моей крови, вмиг меня отрезвляя.

Его глаза вспыхивают, на губах появляется кривая ухмылка.

— Нет, — говорит Эмерсон сухо и уверенно. — Но момент оставляет желать лучшего.

— Я не... — заикаюсь я. — Я не могла...

Но любые слова бесполезны. Как можно объяснить, какую сокрушительную, безумную власть он надо мной имеет. Как одним лишь прикосновением может отправить меня к самому краю, заставить парить в свободном падении, даже на секунду не задумываясь о том, что у меня есть парень. Человек, который меня любит и доверяет...

Сейчас, когда прикосновение Эмерсона больше не ослепляет, заставляя плавиться от желания, меня окатывает ледяной волной осознания того, что я натворила. Краснея от стыда и вины, я быстро вскакиваю с дивана и одергиваю одежду на место. Неуклюже вожусь с пуговицами, которые Эмерсон так легко расстегнул, и буквально сгораю от чувства вины.

Как я могла так поступить? Как я могу быть такой ужасной девушкой? Я потеряла разум и все свои понятия о верности из-за одного безумного момента, с единственным человеком, с которым я поклялась никогда не делать этого снова!

— Тебе нужно идти, — говорю Эмерсону дрожащим голосом.

Напряженность между нами, чувствующаяся в комнате, достигла опасных пределов; я все еще ощущаю пылающий след от его языка на животе. Качая головой, я отступаю на несколько шагов, как будто расстояние между нами каким-то образом сможет стереть последние десять минут.

— Тебе нужно уйти, немедленно!

— Как тебе будет угодно.

Эмерсон смотрит на меня непонятным взглядом, потом поворачивается, чтобы уйти.

Я осторожно следую за ним на крыльцо. Разгоряченную кожу остужает ночной воздух. Я обхватываю себя руками. Мое пульсирующее, покрасневшее и чувствительное тело, все еще болит от неудовлетворенного желания. Я сжимаю себя сильнее.

— Я не... — заговариваю я, чтобы как-то исправить положение. — Я не могу видеть тебя снова. Подобного больше не должно повториться никогда, ты понимаешь? — Эмерсон коротко кивает. — Прости, — начинаю я снова. Мой голос дрожит. Так же, как и я. К сожалению, я вернулась в прошлое, окунулась в эти старые воспоминания, мне не хватит силы воли, чтобы когда-либо просто оставаться друзьями с этим парнем.

«Но ты не сожалеешь, что поцеловала его, — шепчет мятежный голос в моей голове. — Не жалеешь, что почувствовала его вкус, в последний раз.»

Эмерсон кидает мне прощальный взгляд, медленно спускается по ступенькам крыльца и уходит в ночь.

Несмотря ни на что, я чувствую боль, глядя ему вслед.

Но, пройдя всего половину двора, он останавливается и поворачивает назад.

Наши глаза встречаются в темноте. Мое сердце замирает, и в выражении его лица что-то меняется.

— К черту! — ругается он и уверенно шагает ко мне обратно.

И прежде чем я успеваю что-либо понять, он преодолевает расстояние в несколько коротких шагов, хватает меня, приподнимает вверх и, припечатав спиной к стене, обрушивает свои губы на мой рот. Пошатнувшись, я растворяюсь в нем сильнее прежнего. Этот поцелуй отличается от предыдущих, он наполнен чем-то большим, чем просто желанием. Эмерсон впивается в меня, жестко заглатывает, как будто пытается заклеймить мою душу.

Я сдаюсь. Беспомощно отступаю под его натиском, тону в темноте его бархатного вкуса, пока Эмерсон наконец не отходит, тяжело дыша.

— Ты моя, — рычит он, опаляя меня своим горячим дыханием.

Мои ноги подкашиваются, но он держит меня, сжимая мой подбородок, так что у меня не остается иного выбора, кроме как смотреть ему в глаза. Я теряюсь в них.

— Ты моя, — снова говорит он яростно. — Не его, не чья-либо еще. Ты можешь притворяться и дальше, что не чувствуешь этого, но твои поступки говорят сами за себя. Ты всегда будешь моей.

Его требовательный взгляд сжигает меня, и я понимаю ясно как никогда, что это правда.

Я принадлежу ему.

От осознания этой истины меня пронзает очередной осколок вины. Он прав. Я всегда была его. Если бы он схватил меня прямо сейчас и потянул наверх в постель, я не устояла бы ни на секунду. Я совершенно точно отдалась бы ему, и пропади пропадом Дэниел и каждое мое обещание.

Но кем это делает меня?

Напоследок Эмерсон оставляет на моих губах короткий, обжигающий поцелуй и медленно уходит прочь. Я сажусь возле перил, сжимая их изо всех сил, и смотрю как он забирается в свой грузовик и запускает двигатель. Темноту ночи прорезает свет фар. Он сдает назад и уезжает, огни постепенно исчезают среди деревьев.

Я остаюсь на крыльце одна. Тело до сих пор горит от его прикосновений, а губы распухли от яростных поцелуев. И я чувствую себя более несчастной, виноватой, растерянной и одинокой, чем когда-либо прежде.

Какого черта я теперь буду делать?

Глава 6

Я провожу еще одну ночь без сна, суматошно упаковывая вещи из комнаты для гостей по коробкам, но даже это не помогает стереть из памяти жгучий поцелуй с Эмерсоном. Как будто он все еще здесь, притаился в темноте гостиной или на подъездной дороге во дворе. Я не могу выбросить его образ из головы: взгляд, когда он схватил меня сильными руками, сексуально рыча мне на ушко низким голосом.

«Моя.»

Не знаю, что и думать. Ведь именно он был инициатором окончания наших отношений! Это он растоптал мое сердце четыре долгих лета назад. И, похоже, теперь, когда я больше не с ним, он хочет меня снова. Я нахожусь в полнейшем смятении, и боюсь, что просто не вынесу всего этого снова.

На рассвете я уже в пути, возвращаюсь в Шарлотт на предельной скорости моего «камаро». Я даже не дожидаюсь, пока Лейси притащится домой после бурной ночи, а просто оставляю на столе наспех накарябанную записку, бросаю мою шерстяную байку на заднее сиденье и убираюсь к черту из города.

В глубине души я жду, что Эмерсон, разыскав меня, каким-нибудь образом остановит, и только после того, как надпись «Добро пожаловать в Сидар Коув» исчезает в зеркале заднего вида, я медленно облегченно выдыхаю. Пытаясь расслабиться, я разжимаю пальцы, которыми крепко сжимала руль. Знаю, убегают только трусы, но не могу придумать, что еще можно сделать в этой ситуации. Я не могла оставаться в этом городе больше ни минуты, не тогда, когда стоит мне бросить на Эмерсона лишь взгляд, и я готова забыть предыдущие четыре года. И не тогда, когда я выбросила все свои обещания из окна, стоило ему только ко мне прикоснуться.

Я теряю над собой контроль.

Мой телефон вибрирует, извещая о новом текстовом сообщении, и я беру его в руку, чтобы проверить, кто мне написал.

«Джулс, нам надо поговорить. ПОЗВОНИ МНЕ.»

«Я чувствую, будто схожу с ума.»

«Ты где? Тебя нигде нет. Позвони мне.»

Эмерсон.

Он отправлял сообщения с пяти утра, периодически названивая. Не знаю, где он раздобыл мой номер, наверное, у Лейси, да это и не имеет значения. Он — последний человек на Земле, с которым я сейчас буду разговаривать. Телефон в моей руке снова гудит, и я собираюсь сбросить вызов, когда вижу, что звонит Лейси.

Тогда я отвечаю:

― Привет.

― Привет?! ― восклицает подруга, повышая голос. ― Что, черт возьми, стряслось? Я прихожу домой и вижу только записку: «Уехала обратно в Шарлотт.» Джулс, что происходит?

― Все отлично, ― лгу я. ― Мне просто надо было вернуться в город. Как Гаррет? Вы весело провели время?

― Не меняй тему, мисси. ― Лейси не верит в мою ложь ни секунды. ― И для отчета, нельзя допускать парней с бородой к своей киске. Это очень неудобно. Но вернемся к твоему исчезновению. Я жду деталей, немедленно.

Я вздыхаю, слегка отпуская ногу с газа.

― Лейс…

― Дело в Эмерсоне, я права? ― Ее голос мрачнеет. ― Так и знала, что не следовало давать свой телефон Гаррету в руки. Что он натворил?

― Он не при чем, ― обреченно говорю я и сворачиваю, заметив впереди заправку. ― Подожди секунду, ― прошу я, откладывая телефон, пока паркуюсь.

Парковка пуста. Я поднимаю трубку снова.

― Я вернулась.

― Джулс, что произошло? Эмерсон попытался что-то сделать?

― Он не при чем, я сама виновата, ― я глубоко вздыхаю и озвучиваю ужасающую правду: ― О, Лейси, я не знаю, что делать. Я изменила Дэниелу.

Она задыхается:

― Джульет! Ты переспала с бывшим?!

― Нет! ― моментально откликаюсь я. ― Боже, нет, ничего подобного!

Я не уточняю, что мы были к этому близки, но, так или иначе, мне стыдно.

― Я не понимаю. ― Лейси кажется смущенной. ― Если ты с ним не трахалась, то почему говоришь, что изменила?

Я делаю паузу.

― Мы поцеловались, ― наконец признаюсь, чувствуя еще один виток вины в животе.

― Как, ниже пояса? ― уточняет Лейси.

― Нет, ― отвечаю я. По крайней мере, не технически. ― Мы только занимались петтингом. Но Лейси, это было... потрясающе, ― я вздыхаю, угрюмо глядя на ряды насосов и компрессоров. ― Я — ужасная, просто ужасная, распутная девушка. Что мне теперь делать? Дэниел меня наверняка возненавидит.

― Эй, эй, потише, ― приказывает мне Лейси. ― Для начала, заниматься петтингом — это не измена.

― Но не для меня! ― протестую я.

― Это мелочи, ― отметает подруга мои возражения. ― Но, что более важно, какого черта ты собираешь рассказать об этом Дэниелу, ты сошла с ума или мазохистка?

― Конечно же, я должна ему рассказать, ― я моргаю. ― Лейси, я не могу лгать о таких вещах.

― Почему нет? ― бросает она мне вызов. ― Джулс, только подумай об этом. Всем вокруг ясно, что Дэниел идеально тебе подходит. Ты действительно хочешь все разрушить из-за одного несчастного поцелуя?

Подпускать Эмерсона к своему телу, возможно, и было глупостью, но для меня это не пустяк.

― Не знаю, ― бормочу я. ― Лейси, я чувствую себя ужасно.

― Именно поэтому ты хороший человек, ― заключает она. ― Ответь мне: ты изменила бы Дэниелу с кем-либо еще?

― Бог мой, нет! ― восклицаю я.

― И ты замутила бы с Эмерсоном, если бы не вернулась в Сидар Коув?

― Никогда, ― отвечаю пылко.

― Тогда не вижу никаких проблем, ― настаивает Лейси. ― Это была одна ничего незначащая ошибка — ты вернулась в город, на тебя нахлынули воспоминания… И ничего подобного больше не произойдет, так?

― Так, ― автоматически повторяю я, не имея понятия, правду ли говорю. ― Но Лейси, врать Дэниелу…

― Знаю. Это отстой, ― соглашается она. ― Но если ты все расскажешь, то только причинишь ему боль. И для чего? Чтобы снять камень с души? По-моему, это просто эгоистично.

Я не отвечаю. Какая-то часть меня понимает, что подруга просто ищет для меня оправдания, но другая часть видит смысл в ее словах.

― Эмерсон остался в твоем прошлом, так ведь? ― убеждает меня Лейси, убивая мою нерешительность. ― Твое будущее с Дэниелом. Так почему ты хочешь все разрушить? Послушай, детка, ― добавляет она, ― то, что произошло с Эмерсоном, вероятно, было неизбежно. Ты же знаешь, что от прошлого никуда не деться? И тебе было очень тяжело от него отгородиться. Но теперь ты можешь двигаться дальше. Все просто.

Я облегченно выдыхаю:

― Спасибо, Лейс.

― Всегда к твоим услугам. ― В ее голосе я слышу усмешку. ― Так ты вернешься?

― Не знаю, ― отвечаю я. ― Я не загадывала так далеко.

Я вообще ни о чем не думала: мои линзы так и лежат в пляжном домике на раковине ванной, а учебники сложены в комнате для гостей. Я даже не потрудилась запереть все как следует, а просто села в автомобиль и уехала.

― Ну, ты не возражаешь, если я потусуюсь тут пару дней? ― спрашивает Лейси. ― Я хочу напоследок отдохнуть как следует, и, м-м, расслабиться.

Я чувствую, как впервые за этот день мои губы расплываются в улыбке.

― А я думала, что борода стала виновницей разрыва.

― Он собирается побриться, ― отвечает подруга, смеясь. ― Так что, думаю, можно дать ему вторую попытку.

― Несомненно, ― говорю я. ― Оставайся, сколько тебе нужно. Я наберу тебя, когда разберусь, что буду делать.

― Веди аккуратно, ― напутствует подруга. ― И Джулс.

― Да?

― Не будь к себе так категорична. ― Ее мягкий голос полон сочувствия. ― Это был просто поцелуй.

― Люблю тебя.

Я вешаю трубку и бросаю телефон на пассажирское сиденье. Просто поцелуй? Я знаю, о чем она пыталась сказать, но Лейси не было там вчера вечером. Назвать инцидент с Эмерсоном «просто поцелуем» все равно что сказать: я просто получил пулю в сердце или я просто спрыгнул с горы. Это как угодно, только не «просто».

Лейси утешала меня с добрыми намерениями, но она не смогла ослабить груз вины, сжимающий мою грудь и легкие с каждым вздохом все сильнее…

Задыхаясь, я начинаю поспешно рыться в сумочке, чтобы найти пузырек с таблетками. Я не хочу принимать лекарства, но чувствую разрастающуюся внутри тревогу и говорящее само за себя все ускоряющееся сердцебиение. Предвестники скорой панической атаки. Проклиная саму себя, я кладу таблетку на язык и запиваю ее водой.

И почти сразу, стоит лишь осознать, что у меня все под контролем, мое сердце успокаивается.

Я медленно выдыхаю.

Таблетки ― это порочный круг: я чувствую себя более спокойно просто зная, что они лежат в моей сумочке, но никогда не смогу прекратить эти приступы, пока не найду способ обходиться без лекарств. Такое чувство, что я в любом случае проигрываю. Я не могу контролировать реакцию своего тела, и эта слабость может однажды сослужить мне плохую службу.

Стоит лишь вспомнить о ком-то — или о чем-то.

Я завела двигатель и продолжила путь, решив вернуться к этим размышлениям позже. На миг я подумываю о возвращении в Сидар Коув, но в моей голове проскакивает воспоминание об Эмерсоне и его губах, страстно меня целующих, будто желая заклеймить. Ни за что на свете я не готова встретиться с ним снова, поэтому я сворачиваю на дорогу, ведущую на север, и продолжаю поездку.

Проезжая милю за милей, я по-прежнему чувствую себя виноватой и потерянной, но из-за Лейси в моей душе поселилось еще одно сомнение. И чем больше я оставляю побережье позади, направляясь к городу, тем чаще говорю себе, что, возможно, моя лучшая подруга права. Возможно, не стоит рассказывать обо всем Дэниелу. Какой теперь с этого будет прок? Если Эмерсон действительно остался в моем прошлом, то что произойдет, когда я вытащу ту историю на поверхность? Мое будущее, которое я так упорно возводила, просто разрушится, и больше ничего.

Впервые я жалею о том, что не рассказала своему парню всю правду о том лете. Возможно, если бы он знал, насколько сильно я любила Эмерсона, то смог бы понять ту необъяснимую власть, которую мой бывший имеет надо мной даже сейчас. Я вздыхаю. Слишком поздно для признаний. И, кроме того, Дэниел вряд ли поверил бы, как бы ни старался. Он никогда не сталкивался с той гранью моего «я», которую я посадила под замок. Джульет, которую он знает, скрытная и вдумчивая, и никогда не совершает бессмысленных и спонтанных поступков. Я никогда не вела себя с ним иначе. Для того, чтобы пустить его в свою постель мне потребовалось три месяца, и шесть, чтобы признаться ему в любви. Наша сексуальная жизнь стабильна и неизменно приторно-нежная, но отнюдь не дикая или страстно-неконтролируемая. Я думала, что оставила все это в прошлом. Считала, что подобное бывает, когда тебе восемнадцать, и ты неопытна, когда все кажется новым и рискованным. У настоящих, взрослых отношений отсутствует максимализм, и они не смогут низвергнуть меня в пучину, так же, как и вознести до небес.

Нет, понимаю я, ощущая тяжесть на сердце, Дэниел никогда не поймет подобного. Он никогда не сможет осознать, как я могу распадаться на части от одного прикосновения или от страстного взгляда. Он подумал бы, что я намеренно обманывала и причиняла ему боль. Так же, как когда-то приняла обдуманное решение утонуть в объятиях Эмерсона.

Завидев впереди город, я решаю, что Лейси права. Не стоит огорчать Дэниела только потому, что я хочу избавить себя от сокрушительного чувства вины. Ведь это была единственная ошибка, которая никогда снова не повторится. Так что это бремя я буду нести одна. Мое будущее здесь, с Дэниелом. А Сидар Коув и Эмерсон — остались в прошлом.

Где им самое место.

***

Я паркуюсь на улице и плетусь к нашей с Лейси квартире. Мы живем вне кампуса в довольно оживленном районе. Закрыв дверь, я вижу, что подруга оставила после себя сплошную грязь: немытые тарелки громоздятся в раковине, а учебники валяются в берлоге, устроенной на полу.

Я направляюсь прямым ходом в ванную и встаю под горячий душ; и, стоя под струями воды, омываю свои шорты и пижамную рубашку, как будто все воспоминания о Сидар Коув вымоются с кожи вместе со струйками песка к чертям собачьим. Я прислоняюсь к плитке, позволяя горячей воде бить по телу. Прошло уже более двенадцати часов с тех пор, как руки Эмерсона путешествовали по моему телу, но я до сих пор чувствую отпечатки, которые они на мне оставили.

Желание, пронесшееся сквозь меня подобно лучу света…

«Нет», — ругаю я себя. Для этих воспоминаний в моем сердце нет места, особенно теперь, когда я вернулась в город. Единственный способ не дать своей жизни развалиться на куски, стереть Эмерсона из своих мыслей навсегда. Поэтому я стараюсь изо всех сил: тщательно намыливаю волосы шампунем и ожесточенно тру каждый дюйм кожи мочалкой, пока снова не становлюсь чистой и свежей.

В своей комнате я сушусь и раскладываю чистую одежду. Опрятная юбка-карандаш и шелковая блузка — то, что я никогда не надела бы на пляж. Уложив волосы при помощи фена в аккуратный каскад, наношу косметику и надеваю симпатичные золотые сережки с сапфирами, которые Дэниел подарил мне на нашу годовщину. Я снова стала похожа на себя: отстраненная и собранная.

Снова все контролирующая.

Я подъезжаю к студенческому городку и останавливаюсь возле главного корпуса юридической библиотеки. Обычно Дэниел проводит все утро на занятиях, но в это время он делает перерыв на ланч. Я усаживаюсь на одну из скамей, расположенных у входа в библиотеку, и жду, но он появляется всего через несколько минут, выглядя усталым и отстраненным.

― Эй, малыш! ― махаю я ему рукой, и при виде меня его лицо проясняется.

― Джульет, что ты здесь делаешь? ― он хватает меня в объятия и, усмехаясь, мягко целует в лоб. ― Ты же говорила, что будешь отсутствовать всю неделю.

― Знаю, ― я крепко его обнимаю, расслабляясь от близости его тела. Чувствуя себя в безопасности. И защищенной. ― Но я по тебе соскучилась. И, к тому же, мне нужно проконсультироваться с одним из преподавателей о примечаниях к обзору, ― добавляю я, чтобы оправдать мое неожиданное возвращение.

― Ты сегодня обратно? ― спрашивает Дэниел, глядя на меня сверху вниз.

Его каштановые волосы стильно подстрижены, и даже в обычный учебный день, когда остальные его однокурсники ходят в старье и в поношенных джинсах, он чисто выбрит и одет в застегнутую на все пуговицы оксфордскую рубашку и опрятные брюки.

Я вдыхаю его знакомый чистый аромат цитрусовых и лосьона после бритья, и воспоминания о Сидар Коув безо всяких усилий с моей стороны отступают на задворки моего сознания.

Даже не знаю, о чем я думала, когда собиралась рассказать ему об Эмерсоне. Видимо, вообще ни о чем. Я сумасшедшая, если хотела испортить отношения с таким человеком. Он отличный парень, который меня любит, а не ублюдок, который разбил мне сердце.

― Джулс? ― Я моргаю, смущаясь под пристальным взглядом Дэниела. Он ослабляет свои объятия и хмурится. ― Я спросил, когда ты возвращаешься обратно? Эй, ты в порядке? ― он насмешливо на меня смотрит.

― Все в порядке! ― отвечаю быстро. ― Просто устала с дороги, ― я перевожу дыхание. ― Я еще не знаю, когда вернусь. Там слишком много работы. Возможно, следует нанять уборщиков, ― добавляю я. ― Агент по продаже недвижимости сказала, что может кого-то посоветовать.

― Я думал, ты хотела, чтобы у тебя было время для учебы.

Дэниел берет меня за руку и ведет за собой. Я даже не интересуюсь, куда мы направляемся, потому что знаю: он всегда проводит свой обеденный перерыв в бутербродной, расположенной вниз по улице, и берет жареную индейку на цельнозерновом хлебе, с горчицей, но без соуса.

― Ты говорила, что там тебе будет легче сосредоточиться, когда никто не отвлекает.

Сосредоточиться? Ха. Я сто процентов не смогу учиться в доме, куда в любой момент готов ворваться Эмерсон, чтобы сбить меня с ног и захлопнуть дверь.

― Понимаешь, ― я неопределенно пожимаю плечами. ― В тот доме… слишком много воспоминаний.

Каких именно, я умалчиваю.

Дэниел сочувственно сжимает мою руку.

― Как тебе будет угодно, малыш. Или подожди до окончания занятий, ― восторженно говорит он, ― и мы сможем поехать туда вместе. У нас будет настоящий отпуск в течении нескольких недель. И за то время мы все соберем.

Кровь стынет у меня в жилах, стоит лишь подумать о Дэниеле и Эмерсоне, находящихся поблизости друг от друга. Только не это!

― Нет! ― визжу я. ― То есть, папа хочет продать дом как можно скорее. В следующем месяце. Но так мило, что ты это предложил, ― продолжаю быстро. ― И это — моя проблема. Поэтому я с ней разберусь сама.

― Я в этом не сомневаюсь, ― улыбается мне Дэниел. ― Кстати, я тут вспомнил. Твоя сестра пригласила нас сегодня вечером на ужин с ней и Александром. Я сказал, что тебя нет в городе, но теперь могу сообщить, что мы придем.

Я замираю. Одного упоминания о моей сестре достаточно, чтобы заставить меня напрячься.

― Ужин? Неужели? Вообще-то сегодня вечером я хотела побыть с тобой.

― Да ладно, это будет весело, ― продолжает убеждать меня Дэниел. ― Мы должны пойти. Ты не можешь отказаться от первого за многие месяцы приглашения.

― Вот поэтому я и не хочу идти, ― бормочу угрюмо.

Дэниел смеется:

― Она — твоя сестра, все будет хорошо. И я поведу, так что у тебя даже будет возможность пропустить стакан вина.

― Потребуется целая чертова бутылка, ― добавляю я тихо.

― Так я ее наберу, ― улыбается он, обнимая меня.

Я хочу начать спорить, но знаю, как для Дэниела важна семья. Он очень часто общается со старшим братом и звонит своим родителям каждое воскресенье, как по расписанию. Раньше, когда мы только начинали встречаться, я не хотела, чтобы он знал, насколько отстойные отношения в моей семье, поэтому делала вид, будто мы обычные родственники: живущие отдельно, но от этого не менее дружные. Вместо того, чтобы оставить все как есть, Дэниел решил, что обязан сводить нас всех вместе при любой возможности.

Я смотрю на него. Дэниел так хочет услышать мой положительный ответ, а я чувствую себя настолько виноватой, что я лишь вздыхаю и киваю:

― Прекрасно, давай пойдем.

― Здорово. ― Дэниел выглядит удовлетворенным: еще один шаг на пути по «воссоединению семьи» сделан. ― Сейчас у меня еще одна консультация. Как ты смотришь на то, что мы увидимся позже?

Я снова киваю.

Он улыбается:

― Я рад, что ты вернулась. Я по тебе скучал.

Дэниел притягивает меня ближе и целует, оставляя на моих губах мягкий, медленный поцелуй. Я сжимаюсь в его объятиях, пытаясь отгородиться ото всех своих обвиняющих мыслей, но когда закрываю глаза, то вижу перед собой не лицо Дэниела, склонившееся надо мной, и не его губы, которые прижимаются к моим в этот момент.

Эмерсон.

Я отстраняюсь.

― Тебе лучше поторопиться, если не хочешь опоздать! ― оживленно восклицаю я.

Он смотрит на свои часы.

― Черт, ты права. Увидимся позже у меня? ― он скользит руками по моей талии, сжимая ее с намеком. ― Я действительно соскучился, ― добавляет с многозначительной усмешкой.

С трудом сглотнув комок в горле, я выдавливаю:

― Я тоже! ― и отступаю. ― До скорого!

Дэниел поспешно уходит, направляясь через кампус, а я вздыхаю. Удивительно, как он ничего не понял по моему лицу. Моя кожа покрывается виноватым румянцем, а сердце колотится так, будто я ограбила банк.

«Как обман может быть лучше?»

Я отгораживаюсь от шепота своей совести, разворачиваюсь и спешу через кампус, стремительно пробираясь сквозь полуденную толкучку возле бизнес-центра. Я убеждаю себя, будто действительно вернулась из-за консультации, но в глубине души желаю, чтобы хотя бы часть из моего рассказа Дэниелу была правдой. Я сбежала из Сидар Коув не потому что не в состоянии держаться вдалеке от своего бывшего, а только лишь из-за целиком оправданных учебных нужд.

«В точку.»

Мой маршрут проходит мимо здания искусств, и я на мгновение останавливаюсь. Приверженцев художественной братии можно узнать за милю. И не потому, что их одежда измазана в краске (хотя у некоторых так и есть), но в большей степени из-за их внешнего вида в целом: причудливые и разношерстные, в винтажной одежде. Оригинальные и креативные. Мимо меня проходят несколько девушек, одетых в симпатичные цветастые платья из секонд-хэнда, с красной помадой на губах. Они несут огромные альбомы для рисования и портфели, из которых выглядывают рулоны бумаги.

Я помню, что Эмерсон сказал мне на пляже, смутив меня обвинением, которое явно звучало в его голосе. Когда мы с ним познакомились, я еще собиралась стать одной из тех девушек. Я была зачислена в калифорнийский колледж по направлению «Фотосъемка», и была взволнована возможностью бросить все и начать новую жизнь, полностью погрузившись в искусство. И даже когда я так сильно влюбилась, я не изменила своей мечте, поменяв только свое местоположение. Мы планировали, что я пропущу один год занятий, а после поступлю в художественную школу на Побережье Мексиканского Залива, или даже в Каролине. Роли, Ашвилл — в пределах нескольких часов езды до Сидар Коув есть куча подходящих городов. Эмерсон должен был остаться в городке, чтобы заботиться о Брит и Рэй Джее, но я могла жить с ним и работать в городе, а следующей осенью начать учебу где-нибудь поблизости.

Мои родители сошли с ума, когда узнали об этом плане, но мне было все равно. Я всегда собиралась начать работать поле школы самостоятельно, так что мне было без разницы, когда это произойдет. Пока я была с Эмерсоном, все остальное не имело значения.

По крайней мере, так я тогда думала. Но после все изменилось.

Я чувствую, как меня охватывает острая боль от нахлынувшей грусти, но задвигаю ее обратно.

Я поспешно прохожу мимо здания искусств, направляясь к знакомым библиотекам и аудиториям. До конца учебы остался еще месяц, но на лицах студентов уже написана паника, а под глазами залегли тени. К счастью, меня это не касается: у меня есть личный график исследований с цветной маркировкой и система, благодаря которой я могу сделать всю работу вовремя. Я удерживала свой средний балл на высоком уровне в течении года, беря любые дополнительные проекты, и расширила эссе насколько возможно, поэтому теперь у меня осталось несколько мелочей, которые мне надо уладить перед окончанием. Это часть моей стратегии по сведению приступов тревоги к минимуму: множество мелких контрольных точек вместо одной большой сдать-или-умереть серии экзаменов. Дэниел помог мне все это распланировать в начале года, и теперь я — предмет зависти для всех моих однокурсников, которые носятся сломя голову, пытаясь исправить все вовремя.

«Видишь? ― напоминаю я себе, входя в здание. ― Вот еще одна причина, по которой Дэниел идеально мне подходит.»

Он понимает и поддерживает меня и мои устремления, а не осуждает так, как это сделал Эмерсон.

Я чувствую вибрацию в своей сумке, и проверяю телефон. Еще одно сообщение от Эмерсона. Как будто чувствует, что я о нем думаю.

«Если ты не ответишь, то я к тебе приеду.»

Я виновато озираюсь и проворно ныряю в дальнюю нишу холла, где набираю его номер.

― Джулс? ― отвечает Эмерсон после первого гудка. ― Где ты была, черт возьми? Мы должны поговорить.

― Нет, ― перебиваю я его прежде, чем он сможет сказать что-либо еще. Прежде чем его сексуальное протяжное произношение заставит меня забыться снова. ― Не приезжай сюда, я не буду с тобой встречаться. У тебя ничего не выйдет.

― Я уже в пути.

― Нет! ― кричу я так громко, что окружающие начинают обращать на меня внимание. Он не может сюда приехать, это все разрушит! ― Пожалуйста, Эмерсон, ― прошу я, ― пообещай, что не приедешь. Если ты хоть немного обо мне заботишься, ты не сделаешь этого.

― Джулс...

― Пообещай мне! ― требую отчаянно.

― Только если ты тоже пообещаешь, что вернешься, ― бросает мне вызов Эмерсон. Я колеблюсь. ― Только, чтобы поговорить. Ты не можешь снова просто исчезнуть, ― продолжает он эмоционально, как будто охваченный воспоминаниями. ― Только не после всего произошедшего. Не забывай, ты мне должна.

Я сглатываю ком в горле. Он прав. И если какой урок я и вынесла из предыдущих двадцати четырех часов, так это то, что побег не решит ни одной из моих проблем. Они просто будут потихоньку бурлить, ожидая шанса вырваться наружу.

― Ладно, ― шепчу я, смирившись. ― Я вернусь. Чтобы поговорить. Но не прямо сейчас. У меня есть дела, которыми надо заняться, и мне требуется время, чтобы обо всем подумать.

― Сколько? ― требовательно спрашивает Эмерсон.

― Несколько дней, неделя, ― предлагаю я обреченно. Я могу целый год пытаться взять себя в руки, хотя, черт возьми, у меня было четыре года, но и этого срока оказалось недостаточно.

― Одна неделя. После я приеду сам, ― обещает Эмерсон более чем решительно.

Он не ходит вокруг да около. Если бы он только захотел, то наверняка прошел бы прямо через кампус, ворвался бы посреди лекции и взвалил меня на плечо.

Как бы жалко это не звучало, но от одной этой мысли внизу моего живота разливается тепло от внезапной вспышки желания.

Я так чертовски взвинчена.

― Хорошо, неделя, ― наконец отзываюсь я. ― Но ты не должен сюда приезжать. У меня есть личная жизнь. Ты не можешь вот так просто вклиниться в нее, когда тебе заблагорассудится.

― Почему нет? ― отзывается Эмерсон сдавленно. ― Ты же так и сделала.

Между нами повисло долгое молчание. Я слышу только его частое дыхание на другом конце трубки, но будто могу чувствовать, как он жарко дышит мне в шею.

― Джулс… ― говорит он с низким, грубым рычанием, и меня пронзает дрожь. Мне кажется, что я осталась наедине с его голосом.

Я закрываю глаза и прислоняюсь к стене, представляя, что он там, прямо возле меня.

― Мне очень жаль, ― шепчу беспомощно. ― Я не хотела, чтобы это произошло. Я думала… я правда думала, что могу просто собрать вещи и уйти, и ты даже не узнаешь, что я приезжала.

― Я все равно узнал бы.

Вибрации его хриплого голоса пронзают меня насквозь. Властно. Эротично. Они окутывают меня, и я практически ощущаю, как его руки путешествуют по моей нежной коже…

Внезапно в холле хлопает дверь, и я распахиваю глаза. Я потрясенно наблюдаю за потоком проходящих мимо студентов и чувствую, как в мое уединение ворвался остальной мир: яркий свет, струящийся через окна, гомон спешащих мимо людей.

Что, черт возьми, я делаю?

― Неделя, ― повторяю более уверенно. ― И не звони мне больше.

Я вешаю трубку, прежде чем он сможет возразить. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто по прошествии недели в этой непонятной власти, которую он надо мной имеет, что-то поменяется. Но если в моих силах применить лишь предубеждающую тактику, то я, безусловно, ею воспользуюсь.

Глава 7

Моя сестра, Карина, живет в шикарном пригороде, который расположен так далеко, насколько это возможно, от неблагоприятного района, в котором мы выросли. Тут полно домов в псевдо-тюдоровском и псевдо-колониальном стилях, целые кварталы, демонстрирующие то, чем они на самом деле не являются. Ее дом, конечно же, один из самых больших на улице: фасад с колоннами и тщательно продуманным розарием, за которым, я уверена, она ни разу не ухаживала с тех пор, как тут поселилась. Фактически, особняк принадлежит ее новому жениху, Александру: он купил его в прошлом году после того, как сделал ей предложение. Помимо этого дома у него есть квартира в городе, и я могу поспорить на большие деньги, что едва ли он появляется тут хотя бы раз в два уик-энда.

― Ты в порядке, малыш? ― спрашивает Дэниел, пока мы тянемся по дороге.

― Прекрасно, ― отвечаю я быстро.

Он не правильно понимает мое нежелание ехать.

― Послушай, я знаю, что ты никогда не была близка с сестрой, но она тебя пригласила. Дай ей шанс. Возможно, она готова протянуть руку и навести мосты.

Я вижу на его лице столько надежды и оптимизма. Ему даже не приходит в голову, что некоторые мосты сожжены не просто так. Лучше позволить им потонуть втуне, чем ворошить прошлое.

― Ты прав, ― лицемерно соглашаюсь я. ― Возможно.

Карина встречает нас у двери в безупречном, подогнанном по фигуре платье синего цвета, вся увешанная золотыми драгоценностями, которые, вероятно, стоят больше, чем вся моя стипендия на обучение. Ее окрашенные светлые волосы эффектно развиваются, на ногах надеты дизайнерские сандалии на ремешках.

― Привет! ― воркует она, оставляя на моих щеках воздушные поцелуи, после чего поворачивается к Дэниелу. ― Прекрасно выглядишь.

― Большое спасибо за приглашение, ― Дэниел дарит ей вино и цветы, которые мы купили по пути.

― Ты очень мил, ― отвечает Карина, поворачивая бутылку, чтобы взглянуть на этикетку. Должно быть, та соответствует ее требованиям, потому что улыбка сестры становится еще шире. ― Заходите, пожалуйста! Александр разговаривает по телефону, но скоро спустится.

Мы заходим вовнутрь. В последний раз я виделась с Кариной на Рождество, которое мы отмечали в ресторане в городе. Прежде я никогда не была в ее доме. Я иду за ней через огромную кухню-столовую свободной планировки, разглядывая будто сошедшую с журнала обстановку. Интерьер выполнен в современном минималистическом стиле — всюду низкие белые диванчики и причудливые хромированные журнальные столики. Все выглядит стерильным и безупречным, как будто здесь никто не живет, но я этому ничуть не удивлена. Карина всегда больше заботилась о том, что находится на виду, чем о внутреннем наполнении.

Трудно себе представить, что мы сестры, или вообще как-либо связаны. Мы никогда не были близки, даже в детстве она всегда дразнила меня или просто игнорировала. Она входила в состав одной из самых популярных групп в средней школе, а потом и в старшей, тогда как я всегда плавала где-то на задворках. Дело не в том, что я была общественным изгоем или что-либо в этом духе. У меня были друзья, но мы предпочитали болтаться по подвалам наших домов, слушая музыку и смотря кино, в то время как ее приятели проводили все время на свиданиях, футбольных матчах или вечеринках. Раньше я хотела, чтобы она доверяла мне больше и пустила в свою жизнь, хотя бы немного. Иногда мне казалось, что она была незнакомкой, которая просто жила со мной в одном доме и обращала на меня внимание, только если надо было окатить презрением.

После смерти мамы я некоторое время надеялась, что это несчастье могло бы немного нас сблизить. В конце концов, сестра была единственным человеком, который мог бы понять, через что мне приходится проходить. Но Карина не желала общаться на эту тему, или даже уделить ей хотя бы минуту. Тогда она собиралась в большую поездку после окончания колледжа по Европе со своими подругами, в конце лета. И уехала через неделю после похорон, даже ни разу не написав мне по электронной почте. Я узнавала обо всех ее приключениях из обширных онлайн-альбомов, полных улыбок и счастливых фотографий, сделанных перед Эйфелевой башней и на итальянских пляжах, как будто ничего не случилось.

И это в то время, как я тонула в страданиях, слишком несчастная, чтобы даже встать с кровати. Быть может, таким образом она справлялась со своим горем. Черт, я тоже отрицала, что разваливаюсь на части. Но после этого во мне что-то сломалось. Я потеряла надежду, что мы когда-либо будем сестрами по-настоящему, связанными такими отношениями, какие я наблюдала у моих друзей с их родными: легкими, наполненными любовью и уютом.

Я немного отстала от остальных, поэтому, загнав старые воспоминания поглубже, прохожу официальную столовую и захожу на кухню.

― На столе пять приборов, ― замечаю я по пути. ― Будет кто-то еще?..

И замолкаю на полуслове, когда вижу, кто стоит рядом с Дэниелом и Кариной.

― Привет, тыковка.

Папа. В своих обычных вельветовых брюках, оксфордской рубашке под твидовым пиджаком и с очками в золотой оправе на носу. Идеальная картина эксцентричного британского ученого. Он поднимает свой бокал в приветственном жесте. Почти пустой, замечаю я и задаюсь вопросом, это еще первый или уже пятый.

Но сейчас это не имеет значения. Будь это девятый или десятый бокал, не об этом надо волноваться.

― Папа. ― Я прилагаю все усилия, чтобы cдерживаться, но все равно говорю сквозь зубы, чувствуя, как учащается сердцебиение. ― Я не знала, что ты сейчас в городе.

― Приехал пару дней назад, ― отвечает он бодро, не обращая внимания, что я стою мрачнее тучи, сложив руки на груди. ― Я собирался повидать в Нью-Йорке кое-каких друзей, но когда позвонил Дэнни, я подумал, что отложу все встречи, чтобы встретиться с моими девочками.

Мои девочки.

Черт возьми, от его слов меня тошнит, но я цепляюсь за вторую часть предложения. Дэниел ему позвонил?

Я перевожу на него шокированный взгляд, но Дэниел болтает с Кариной о переделке ее кухни, и, кажется, не замечает больше ничего.

― Нам все сделали заново, ― говорит Карина и обводит помещение рукой, демонстрируя гранитные рабочие поверхности, как ведущая телевикторины.

― Здорово, ― кивает Дэниел.

― А чем тебя не устраивала старая мебель? ― спрашиваю я.

Карина удивленно распахивает глаза:

― О, боже, если бы ты только это видела! Раньше тут были мраморные рабочие поверхности и деревянные полы!

Судя по тону ее голоса, можно подумать, что это тяжкое преступление. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

Карина так же, как и отец помешана на трате денег на симпатичные, но бесполезные вещи. Для него это ― дорогие отпуска, ужины за пятьсот долларов и британские костюмы ручной работы. Для нее ― дизайн интерьера и дизайнерская одежда. Я не понимаю, как они могут жить в кредит, оплачивая все кредитными картами, и зависеть от богатых друзей, которые заплатят по счетам. Они не понимают, что рано или поздно придется расплачиваться, считая, что имеют на подобное поведение полное право.

Мама всегда изо всех сил пыталась контролировать отца, чтобы сводить концы с концами, но теперь, когда ее больше нет, отец порхает с места на место, задерживаясь у старых приятелей слишком долго, выпрашивая их одобрение и сухое гостеприимство. А Карина? Конечно, сестра выходит замуж за сорокадвухлетнего, дважды разведенного мудака-инвестиционного банкира по определенной причине. И это отнюдь не его внутренний мир.

Я никогда не ставила себе целью угодить в эту ловушку. Я всегда искала подработку во время учебы и каникул. Давала уроки в средней школе, а в колледже работала в небольшом книжном издательстве. И по крупицам откладывала сбережения, которые помогут мне оплачивать квартиру после окончания и поддержат, пока я не найду работу.

Я поклялась, что никогда не буду зависеть от посторонних так, как зависят отец и сестра. Но все мои старания отгородиться от любой помощи родственников не значат, что сейчас я должна застрять с ними в одной комнате, чувствуя, как мое дыхание снова перехватывает.

О чем, черт возьми, думал Дэниел?

― Давайте пройдем, чтобы поесть, ― говорит Карина и смотрит на часы, хмурясь. ― Александр уже должен спуститься.

«Пожалуйста», ― посылаю я безмолвную молитву, чтобы мой шурин побыстрее закончил разговор. Чем раньше мы разделаемся с ужином, тем раньше эта пародия на счастливую семью закончится.

Карина с папой идут в столовую, а я задерживаю Дэниела.

― О чем ты только думал? ― шиплю я, чувствуя, как кровь стучит в висках ― первый предвестник скорой панической атаки. ― Зачем ты звонил моему отцу?

― Эй, ― Дэниел берет меня за руки, чтобы успокоить, но добивается обратного. Я хочу оттолкнуть его, наброситься или еще что-нибудь в этом роде. ― Что я говорил о наведении мостов? ― напоминает он спокойно.

Я вспыхиваю:

― Ладно Карина, но отец?..

Я никогда не рассказывала Дэниелу о наших разрушенных отношениях, но, видимо, он замечает, что я действительно здесь одинока, потому что смягчается.

― Прости, ― говорит он. ― Я не хотел заманивать тебя в засаду. Но он позвонил мне, а тут этот ужин…

Кровь застывает у меня в жилах.

― Он тебе звонил? ― Дерьмо, это неспроста. ― Что он хотел? ― требовательно спрашиваю я.

― Только узнать, как твои дела, ― Дэниел озадаченно хмурится. ― Он сказал, что ты не ответила ни на один его звонок.

― Потому что он ни разу не звонил. ― Я стискиваю зубы. Мой отец ведет себя как заботливый родитель только тогда, когда ему это выгодно.

― Попытайся пережить сегодняшний вечер, ― Дэниел пристально смотрит мне в глаза. ― Ради меня.

Я чувствую новый виток вины в животе. Как я могу сердиться на своего парня за его попытки воссоединить мою семью, когда сама напортачила по полной?

― Хорошо, ― киваю я.

Я буду подлизываться к отцу в течении сегодняшнего вечера, это наименьшее, что я могу сделать.

Лицо Дэниела озаряется улыбкой.

― Узнаю свою девушку.

Я жду, пока он отойдет и тянусь в карман за пузырьком. Один, два, три, четыре. С минуту я колеблюсь, но чувствую, как пылает моя кожа под платьем. Поэтому кладу одну таблетку в рот. Бог знает, как я в ней нуждаюсь.

***

Ужин ползет черепашьим шагом. Дэниел счастливо болтает с Кариной и Александром о закусках, о своем поиске работы и о том, сколько всего приходится учить, чтобы успешно сдать экзамен по адвокатуре. Я соскальзываю на своем стуле ниже и про себя считаю, сколько раз Александр оскорбил мою сестру и сколько бокалов выпивает отец.

Выходит чертовски много.

― Как движется подготовка к свадьбе? ― спрашивает Дэниел Александра, когда Карина вносит основное блюдо: что-то невразумительное, состоящее из крошечных голубиных тушек в потеках соуса. ― Вы уже назначили дату?

― Не спрашивай меня, ― фыркает Александр. ― Я удивлюсь, если она мне об этом вообще скажет. Целыми сутками я только и слышу: цыпленок или говядина? Бежевый или морозный белый? ― передразнивает он саркастически. ― Иногда мне становится интересно, для чего я вообще нужен. О, да, правильно, чтобы платить по счетам.

Папа смеется:

― Так долго, как будет нужно, верно, конфетка?

Карина вспыхивает от напоминания ее двух неудавшихся помолвок. В первый раз парень бросил ее ради работы в Азии, а вторую она разорвала сама, когда жених потерял свою высокооплачиваемую работу, и они должны были съехать с квартиры.

― Я просто шучу, дорогая, ― добавляет папа, наливая себе очередной бокал вина из стоящей возле него бутылки. ― Уверен, вы будете очень счастливы вместе.

Сестра садится на свое место, все еще выглядя оскорбленной. Я чувствую легкое сочувствие. Папа в своем репертуаре: выдает резкий комментарий, замаскированный под шутку. Я давно научилась не позволять ему залезть мне в душу, но сестра по определенным причинам продолжает ему это прощать.

― Дэниел сказал, что ты ездила в пляжный домик. ― Папа наконец переводит внимание на меня. ― К чему все эти хлопоты. Я разговаривал с агентом по продаже недвижимости, и она может нанять людей, которые все соберут и выкинут.

― Я хотела бы кое-что оттуда сохранить, ― я сжимаю кулаки под столом. ― Фотографии, книги, мамины вещи. Ты хочешь все это просто выбросить? ― разносится мой громкий обвиняющий голос по столовой.

― Я уверен, твой папа просто имел в виду, что не хочет тебя утруждать, ― встревает Дэниел, приобнимая меня за плечи. ― И он прав. Ты же сама говорила, что тебе нелегко видеть все это снова.

― Это не означает, что я не хочу все сохранить. ― Я чувствую, как снова разрастается мой гнев. ― Я до сих пор не понимаю, почему мы должны продать домик. Мамина семья владела им на протяжении многих лет.

― О, Боже, только не снова, ― Карина закатывает глаза, протягивая руку к бокалу. ― Мы ведь уже все решили. Это просто захудалая лачуга. Какой смысл держаться за прошлое?

― Потому что это важно, ― кричу я. ― Как ты можешь так говорить? Разве тебе безразличны воспоминания о маме?

― Тебе ведь дороги не только эти воспоминания, ― Карина посылает мне злобную ухмылку, и я застываю в панике. Она собирается обсуждать Эмерсона прямо сейчас?

Но прежде чем она снова заговорит, ее прерывает папа.

― Я знаю, что ты привязана к тому месту, но пора покончить с этим ребячеством, ― говорит он покровительственным тоном. ― Агент по продаже недвижимости сказала, что если мы продадим дом сейчас, то сможем выручить хорошие деньги.

― Вообще-то она сказала, что лучше бы подождать, ― не могу не съязвить я. ― К чему же такая спешка? Ты взял ссуду, чтобы покататься на лыжах в Аспене? Или до тебя наконец добрались коллекторы?

За столом воцаряется тишина. Обычно я не высказываюсь так прямо и не говорю подобные вещи, но прямо сейчас я в полушаге от срыва, и мне плохо от этих танцев вокруг правды.

― Сейчас не место для подобных разговоров, ― отвечает отец сквозь зубы. Он выглядит чертовски сердитым.

Хорошо.

― Он прав, ― Дэниел выдавливает неловкий смех. ― Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Александр, как дела в офисе? Ты сказал, что у тебя был новый клиент.

Дэниел снова заводит бессмысленную светскую беседу, и я чувствую, что он расслабляется, как будто предотвратил бедствие. Но я застываю на своем месте как натянутая струна. Мне хочется кричать или потрясти его, сделать хоть что-нибудь, чтобы заставить заметить многолетнюю безмолвную чушь, заполнившую комнату. Но это бесполезно. Он просто не видит, как безмерно испорчена моя семья. Несомненно, с виду все отлично, но глубже ― сломано и прогнило.

Уродливо.

А Эмерсон понял. Он знал, что сходить с ума можно тысячью разными способами. Его семья была по-настоящему шумной и чокнутой. Он называл себя выходцем из низов, и это было действительно так. Его мама была наркоманкой, хотя, наверное, остается ею до сих пор. Она проходила реабилитацию и двенадцатишаговую программу в течение многих лет, но всегда в конце-концов срывалась. А когда Эмерсону было восемнадцать, она сбежала с одним придурком навсегда, оставив его с младшими братом и сестрой, которых он был вынужден поднимать на ноги. По-моему, на фоне всего этого мои семейные проблемы выглядели ерундой, но Эмерсон никогда так не считал.

Он говорил: вред есть вред, боль есть боль, а сумасшествие есть сумасшествие. И без разницы — напивается ли кто-то дешевой текилой или дорогим вином, спит ли с дружками-нариками или пьет с подонками-адвокатами, чтобы заполнить пустоту внутри. Это одно и то же. И вред, который они причиняют своими действиями одинаково ужасен.

Это ― одна из причин, почему я влюбилась в него четыре года назад. Я наконец почувствовала, что кто-то видит мою боль и может помочь мне с этим смириться. До встречи с ним меня мучил вопрос: неужели я обречена быть такой же, как мои родные. Считать неизменное притворство благом, даже если оно наносило непоправимый вред и приводило к отказу от реальности. Эмерсон учил меня, что в изломанной душе нет ничего плохого. Надо просто принять эту боль, почувствовать ее, чтобы не кончить, как они.

«Так что же, черт возьми, ты сейчас делаешь? ― врывается в мои мысли осуждающий голос. ― Посмотри на себя, ты кусаешь губы, принимаешь таблетки и ведешь себя как ни в чем не бывало. Как ты можешь даже смотреть на этих людей?

Ты точно такая же, как они».

Эта мысль до того меня потрясает, что я вытягиваюсь в струнку на своем месте и в ужасе осматриваю стол. Это не так! Я совсем не такая, как Карина и папа, я поклялась в этом себе несколько лет назад. То что я пытаюсь держать всю эту ерунду подальше от своих отношений с Дэниелом, вовсе не означает, что я проживаю свою жизнь, отрицая реальность, подобно им.

Но шепот не спешит покидать мою голову. Оставшуюся часть ужина я сижу, отстраненно погрузившись в собственные мысли. Я всегда полагала, что сокрытие моего трагического прошлого было единственным способом построить новое будущее. Просто оставить все позади и идти дальше. Но теперь мне интересно, не делает ли меня подобное поведение столь же ужасным лицемером, как и других. Я скрываю свою боль и делаю вид, что все в порядке, в то время, как изнутри разрываюсь на части.

Боже, не допусти, чтобы я стала такой как они.

За оставшуюся часть вечера я едва ли проронила пару слов. Мы вышли в холл, и я взяла свою сумочку и пиджак.

― Карина, спасибо за оказанное гостеприимство, ― говорит Дэниел, помогая мне накинуть пиджак. ― Все было прекрасно, не так ли, Джульет? ― он подталкивает меня, и я подтверждаю его слова вежливым кивком.

― Да. Спасибо.

― Готовь как можно лучше, и тогда, возможно, его ты удержишь подольше, ― шутит отец, посмеиваясь. Он обыскивает свой пиджак и брюки, пока наконец не находит ключи.

― Ты не сядешь за руль! ― кричу я громко. Я потеряла счет випитым им за вечер бокалам.

― Все нормально, ― отмахивается он от меня, но сразу спотыкается, потеряв равновесие.

― Ты не... — начинаю я спорить, но к счастью, нас прерывает Карина.

― Папа, останься. У нас много комнат. А завтра мы можем сходить на ланч в городе и, может быть, посетить пару антикварных магазинов.

Папа колеблется лишь мгновение, но затем кивает:

― Теперь, когда я об этом подумал, возможно, неплохо было бы немного отдохнуть...

Я облегченно выдыхаю. Даже не заметила, что задержала дыхание. Обычно он не принимает возражений. Будучи моложе, я делала все возможное, чтобы воспрепятствовать ему сесть за руль, например, крала ключи из его кармана и прятала их, чтобы он не мог найти. В день получения своих водительских прав я поклялась, что никогда не сяду с ним в одну машину.

Дэниел наконец заканчивает церемонию раскланиваний, и мы подходим к автомобилю. Я сажусь на пассажирское сиденье и слегка откидываю голову назад. Никогда не была так рада, что вечер подошел к концу.

― Все прошло хорошо, ― Дэниел заводит двигатель и разворачивается.

Я недоверчиво на него смотрю, не веря, что он говорит всерьез, но вижу, что он действительно так думает.

― Ты серьезно? ― недоумеваю я.

― Да ладно тебе. Карина выглядела милой. А твой папа ― мировой парень, с ним было действительно интересно.

Я уставилась на него, не в силах подобрать слова. У меня все болит, как будто я только что пробежала марафон, и я чувствую себя морально опустошенной, желая свернуться калачиком и проспать не меньше недели. Мой отец весь вечер напивался, подкалывая Карину, в то время как она лепетала о подготовке к свадьбе и о ландшафтном дизайне. Я же только и вспоминала каждый из ужасных ужинов нашей псевдо-семьи. Если бы не мои ненавистные успокаивающие лекарства, мне было бы совсем худо, и, наверное, я бы не смогла дышать.

Однако для Дэниела все прошло хорошо.

― Мы должны собираться так почаще, ― добавляет он, но замечает мое испуганное выражение лица. ― О, малыш. Я знаю, что у вас были определенные проблемы, но теперь это все в прошлом. Ты должна приложить усилие, поверь, оно будет того стоить. У тебя ведь только одна семья, ― веско говорит он, как будто это что-либо оправдывает.

Я сжимаю кулаки и отворачиваюсь. Смотрю на неоновые огни проносящегося мимо города, но не вижу ничего. Вместо этого я представляю свое будущее с Дэниелом, такое, которое запланировала. Мы начинаем жить вместе, находим работу, возможно, даже женимся. Я всегда успокаивалась, думая о безопасной, нормальной жизни, далекой от трагических событий и чертового бедлама моего прошлого. Но теперь впервые вижу все в ином свете.

Десятки, возможно, сотни вечеров похожих на этот, когда я вынуждена буду сидеть со своей семьей только потому, что боюсь раскрыть Дэниелу причину отказа. Годы притворства, разрывающие меня на части из-за пьянства отца и от понимания того, что мама была лишь временной гостьей в его жизни. Рождество, дни рождения, праздники. А вдруг у нас появятся дети, и папа захочет поиграть в любящего до безумия дедушку и с ними тоже? Дэниел будет ему рад, как и все остальные, потому что так и относятся к родственникам в его мире.

Но какова альтернатива? Мое сердце зашлось в безумном ритме. Как я могу объяснить свое столь долгое притворство? Любил бы меня Дэниел так же, если бы изначально знал о шрамах в моей душе?

«Эмерсон любил тебя, ― слышу предательский шепот. ― Ему было все равно, какая боль скрывалась в твоем разбитом сердце.»

Но так было до смерти мамы, когда он решил, что боли слишком много, а теперь то, что осталось от моего сердца полностью разрушено. Бог знает, на что оно теперь похоже.

Так что, возможно, притворство ― лучшее, на что я могу рассчитывать.

***

Сегодня вечером я хочу остаться одна, в своей квартире, но не могу найти вразумительного оправдания, поэтому молча позволяю Дэниелу отвезти меня к нему. Как только мы входим, я иду и запираюсь в ванной, чтобы снова при помощи душа вымыть из головы весь этот беспорядок. Я чувствую себя колеблющимся на ветру карточным домиком, который может развалиться на части от одного-единственного неверного слова. Чувствую себя виноватой из-за того, что произошло с Эмерсоном, но еще я сердита на Дэниела, потому что он спланировал сегодняшний вечер, даже не предупредив меня заранее о деталях.

Конечно, это моя ошибка. Откуда Дэниел может знать о неприятностях в моей семье, когда я так старательно их от него скрывала? Как он может понять мою боль от того, что мои родственники просто игнорируют прошлое, когда я сама поступала так же? Я вспоминаю, как он успокаивающе погладил мое плечо и смягчил нелицеприятную правду, которую я выставила на всеобщее обозрение, но это не может унять жжение в груди.

Я пытаюсь привести дыхание в порядок, судорожно все обдумывая, но не знаю, как поступить. В иной раз я попыталась бы удержать свой гнев в узде и просто признать право Дэниела думать, что он сделал хорошую вещь, проявив заботу. Но теперь, после нескольких дней в Сидар Коув, все мои старые воспоминания и эмоции прорвались на поверхность, раскалывая с трудом обретенное спокойствие. Я начала сегодняшний день, отчаянно желая забыть об Эмерсоне и вернуться к своей теплой, простой жизни с Дэниелом, но теперь вижу, что в возведенной мною лжи нет ничего хорошего.

Притворяться, будто ты не имеешь отношения к своему прошлому, заведомо провальная идея. Если не в этот раз, то когда-нибудь дерьмо вырвется наружу. Но, как бы там ни было, я не могу больше бежать от своей жизни. Не могу скрывать часть себя, даже если боюсь ее, или плохие вещи, которые я когда-то сделала.

Чувствуя эмоциональный подъем, я открываю дверь ванной и выхожу в спальню. Дэниел лежит на кровати, растянувшись на животе и работая с ноутбуком. Он в спортивном костюме и старой футболке с логотипом колледжа, такой сонный и милый, что я на мгновение колеблюсь, проглотив готовые сорваться с губ слова.

― Ты ложишься? ― спрашивает он, затем закрывает компьютер и встает. ― Мы можем продолжить с того места, где закончили… ― добавляет он и подходит ближе, с намеком во взгляде.

Потом обнимает меня за талию, но это становится последней каплей.

― Я не могу этого сделать! ― восклицаю я, пятясь назад.

Дэниел смотрит на меня с недоумением:

― Что с тобой? Что случилось?

― Это. Все это, ― я обвожу рукой вокруг себя. Мое сердце колотится как сумасшедшее, но это не приступ тревоги, а просто нервы, страх и понимание, что я должна сознаться во всем быстрее, пока не передумала. ― Это неправильно. Я совершила ошибку, я все испортила, но не знаю, как ее исправить!

― Ты о сегодняшнем вечере? ― спрашивает Дэниел осторожно. ― Я ведь уже сказал, что сожалею...

― Это ― конец! ― кричу я. ― Я все это время скрывала себя настоящую, но не могу так больше!

― Эй, успокойся, ― он снова приближается ко мне, но я стремительно отступаю, чтобы между нами оставалось несколько шагов. ― Все в порядке, Джульет. Я знаю тебя. Мы же встречались на протяжении двух лет, ― добавляет он с улыбкой. ― Я знаю, что ты немного напряжена из-за окончания учебы и переезда, и...

― Нет! ― прерываю я его, меня захлестывают эмоции. ― Ты не слышишь, что я говорю. Я совершила ужасный поступок. ― Мой голос срывается, и я вздыхаю, но затем спешу признатьcя: ― Я обманула тебя, Дэниел. Мне очень, очень жаль.

В комнате повисает тишина. В ожидании его реакции, я обхватываю себя руками как можно сильнее. Если бы я была на его месте… Нет, я не могу об этом думать. Не знаю, как бы я поступила на его месте, но точно бы не очень красиво.

Я с тревогой наблюдаю, как Дэниел вздыхает и присаживается на край кровати. Мгновение он смотрит вниз, а затем поднимает на меня свой обреченный взгляд.

― Так что произошло? ― медленно спрашивает он.

Я сглатываю.

― Когда я вернулась, я встретила там кое-кого. Парня, ― пытаюсь я объяснить, но все мои слова кажутся пустыми и не значительными. ― И я… мы поцеловались. Я знаю, что не должна была так поступать, но я хотела этого. Вот насколько я испорчена. ― Я чувствую, что из моего горла вот-вот вырвутся рыдания. ― Я хотела его поцеловать и совсем забыла о тебе!

― Но ты не спала с ним? ― громко спрашивает Дэниел с надеждой в голосе.

Я качаю головой.

Он длинно выдыхает, как будто что-то обдумывая.

― Ты не виновата, ― говорит он, как будто убеждая себя. ― Просто вернулись старые воспоминания… На тебя в последнее время много всего навалилось. Возможно, это ― моя ошибка, ― он смотрит на меня печально. ― Я должен был быть там рядом с тобой.

― Нет! ― кричу я. Точно так же этим утром говорила мне Лейси, но мне кажется, что это было миллион лет назад. Как я только могла подумать, что могу оставить произошедшее с Эмерсоном в стороне? Это имело для меня большое значение.

«Господи, огромное значение!»

― Ты не понимаешь, ― пытаюсь я объяснить. ― Моя душа — сплошной хаос! Я безумна, ранена и испорчена, ― я уже рыдаю. ― И я так старалась скрыть все это от тебя…

Я затихаю, разбитая невозможностью подобрать слова. Как я могу объяснить, какой ад царит в моей испорченной душе, когда сама себя не понимаю?

Дэниел подходит ближе и обнимает меня.

― Все в порядке, ― успокаивает он, мягко поглаживая меня по волосам. ― Не знаю, что с тобой происходит, но мы разберемся с этим вместе. Ничего не поменялось.

― Ты не прав! ― я отстраняюсь. Он не слушает меня! Я перевожу дыхание и пытаюсь найти слова, которые могут заставить его понять. ― Я просто… я больше не знаю, чего я хочу.

Дэниел застывает.

― Ты о нас?

Я сглатываю рыдание. Он смотрит на меня так напряженно, как будто я могу забрать свои слова обратно. И я могу.

― Я… да. Нет. Я не знаю! ― восклицаю, поднимая руки вверх. ― Хотела бы я, чтобы все было просто, но это совсем не так.

Дэниел посылает мне взгляд.

― Ты любишь меня? ― спрашивает он спокойно.

― Да! ― отвечаю я горячо. ― Но не знаю, будешь ли ты меня любить, если узнаешь обо мне все.

― Так скажи мне, ― он хватает меня за руки. ― Помоги мне во всем разобраться.

Я изучаю его карие глаза, безумно жалея, что это не в моих силах. Если бы я только могла просто рассказать Дэниелу обо всем, поведать все мои темные, разрушительные тайны, и сделать так, чтобы он уверил меня, что все в порядке, то, возможно мы могли бы вернуть все как было…

Но я знаю, что это невозможно. Теперь пути назад нет. И даже сейчас, рядом с распадающимся на части Дэниелом, я понимаю: я не хочу его.

Я не хочу больше притворяться.

Я не хочу думать о несбывшемся.

Я не могу построить будущее на полуправде и отрицании.

Дэниел отпускает мои руки. Он все понимает, я вижу это по тому, как он отстраняется.

― Ты любишь его? ― требует он ответа.

Я беспомощно пожимаю плечами:

― Не знаю. Когда-то давно любила.

― А теперь?

― Теперь просто не знаю, ― я впервые подпускаю его так близко в душу. ― Возможно.

Я действительно еще не знаю. Может быть то, что я чувствую к Эмерсону является просто желанием, а может ― чем-то большим. Но в любом случае, я не могу игнорировать эти чувства, если собираюсь выяснить, куда мне следует двигаться дальше.

― Так чего ты хочешь? ― резко спрашивает Дэниел, причиняя мне боль.

Я слегка вздрагиваю, но понимаю, что заслужила такое обращение.

― Я не знаю, ― повторяю снова. Все в пустую. ― Расстаться на некоторое время.

― Расстаться.

― Я… да, ― я сглатываю рыдание, печально на него уставившись. ― Мне очень жаль, Дэниел. Поверь, я никогда не хотела сделать тебе больно.

Он качает головой, и мне более чем ясно, что он очень сердит, обижен и чувствует себя преданным. Но сдерживает себя. Даже сейчас он не повышает голос, а спокойно спрашивает:

― Сколько тебе нужно времени?

― Я не знаю. ― Я повторяла эти слова уже несколько раз, но это действительно так. Я не могу ему ничего обещать, но он заслуживает хотя бы такого ответа.

― Но ты возвращаешься туда к нему? ― Глаза Дэниела обвиняюще вспыхивают.

Я киваю, пристыженная.

― Я должна. ― Я хочу, чтобы он меня понял, хотя не имею никакого права этого ожидать. ― Должна его увидеть, чтобы во всем разобраться.

― Но я могу быть тебе хорошим парнем. ― В голосе Дэниела прорываются эмоции, и я чувствую острый удар боли от его страданий, ведь это я их причинила. Он ничего подобного не заслуживает, но я все равно делаю ему больно. ― Я знаю, что ты в расстроенных чувствах и разбита, ― просит он меня, ― но Джульет, мы подходим друг другу. Мы можем построить совместную жизнь.

Я больше не могу сдерживать рыдания.

― Мне очень жаль, ― говорю я ему, сердито вытирая слезы, текущие по щекам. ― Мне очень жаль, что я не могу быть девушкой, которую ты любишь. Я просто... Я должна понять, кто я на самом деле!

С этими словами я поворачиваюсь и поспешно ухожу, захлопнув за собой входную дверь. Бегу по лестнице, на сей раз рыдая открыто. Я с трудом вижу, куда иду, и растягиваюсь на нижней ступеньке, упав на пол. Острая боль пронзает мое колено, то, которое недавно пострадало, а я просто сижу и позволяю слезам течь в полную силу. Боль и мучительные рыдания, полные сожаления и ненависти к самой себе.

И, самое ужасное, облегчения.

Потому что теперь, когда я сказала Дэниелу правду, я не буду чувствовать себя виноватой каждый раз, когда представляю лицо Эмерсона. Что я делаю каждую секунду.

Он теперь всегда со мной, наблюдает своими невероятными глазами. Я встаю на ноги и бегу прочь из здания, на оживленную улицу. Я вслепую машу такси, не заботясь о людях, проходящих мимо, или о том, что они могут подумать о моем помятом виде.

Как такое возможно: мое сердце разбивается и в то же время исцеляется? Как я могу ненавидеть себя за то, что сделала больно любимому человеку, одновременно чувствуя себя более свободной? И в тот миг, когда меня захлестывает вина, напоминая об обреченности на лице Дэниела, я чувствую, как где-то внутри меня зарождается уверенность. Я поступила правильно, и нам обоим так будет лучше, даже если сейчас так не кажется.

Я могу лишь надеяться, что однажды он меня простит. Если когда-нибудь перестанет меня ненавидеть.

Глава 8

— Джульет? Какого черта с тобой случилось? — будит меня голос Лейси на следующее утро.

Я поднимаю голову и медленно открываю глаза. Из окон гостиной бьет дневной свет, и я прикрываюсь от слепящих лучей.

— Ты жива? — спрашивает Лейси.

Она стоит надо мной, держа сумку в руке и озадаченно на меня глядя. Значит, ее приключение с барменом Гарретом закончилось.

Я издаю стон:

— Почти.

Затем разворачиваюсь и опускаю ноги на пол. Я провела ночь в гостиной на диване, слишком измученная, чтобы хотя бы добраться до постели. Сейчас я жалею, что не сделала эти лишние пятнадцать футов: шею простреливает, а правая рука онемела от того, что была поднята вверх и лежала на подушке над головой в течение нескольких часов.

— Ты собираешься рассказать мне, почему выглядишь такой разбитой? — подталкивает меня подруга.

— Вот здорово, — бормочу я, пытаясь с помощью массажа наладить кровообращение в моих онемевших руках.

— Джульет? — Она действительно обеспокоена.

Я смотрю на нее и вздыхаю.

— Я рассталась с Дэниелом, — наконец признаюсь я.

Эти слова даже для меня звучат неправдоподобно, и какую-то долю секунды мне кажется, что это сон. Дэниел вот-вот появится у двери, чтобы позвать меня на завтрак, как будто ничего не случилось.

Тогда на меня наваливаются воспоминания о прошлой ночи, во всей ее грязной, болезненной, израненной красе.

Нет. Это не сон.

Я вновь поднимаю глаза. Лейси стоит, широко открыв рот. Она выглядит так, будто я только что сообщила о своем желании побрить голову налысо или сбежать, чтобы присоединиться к секте. Как будто я полностью сошла с ума.

— Ну, официально у нас перерыв, — добавляю я. Детали вчерашнего разговора медленно наполняют мою память. — На неопределенное время, назови это как угодно.

Лейси по-прежнему смотрит на меня, поэтому я медленно встаю и начинаю приводить в порядок место ночлега: подбираю одеяло с пола, куда я, должно быть, сбросила его ночью, поправляю диванные подушки.

Я чувствую, как не поддается одеяло и тяну сильнее. Лейси вырывает его у меня из рук.

— Какого черта ты сделала? — повышает она голос, и я вздрагиваю. — Джулс, мы же говорили об этом, я не могу поверить, что ты просто все проигнорировала!

— Лейси, — пытаюсь я ее остановить, но она продолжает возмущаться, вышагивая взад-вперед по нашей маленькой, захламленной квартире.

— Ты с ума сошла? — не унимается она. — Нет, правда, ты просто лишилась разума. Что я тебе говорила? То, что произошло у тебя с Эмерсоном — случайность, которая ничего не значит, — она щелкает пальцами. — А Дэниел — это постоянный парень, — Лейси качает головой. — Я не понимаю тебя. Он милый, добрый и может решить любые проблемы! Помнишь, когда перегорели наши предохранители, он точно знал, что делать? Иисус, если бы у меня был такой парень... — она замолкает, и на мгновение я вижу, как ее лицо будто озаряется. — Но такие парни не обращают внимания на девушек вроде меня. Они выбирают таких, как ты, а ты даже не понимаешь, как чертовски тебе повезло!

— Лейси, — хмурюсь я, смущенная ее гневом. — Я не могу ему врать, просто не могу.

— В общем, это твои проблемы! — кричит она. — Делай что угодно, извинись, мне все равно, но исправь это!

— Все не так просто! — ору я в ответ. — Я не могу притворяться, что у меня с Дэниелом все в порядке, когда чувствую что-то к Эмерсону!

— Желание сорвать свою одежду? — Лейси закатывает глаза. — Большое дело.

— Нет, не совсем, — протестую я. — Что с тобой? Ты моя подруга! Ты должна быть на моей стороне!

Лейси задерживает дыхание.

— Я пытаюсь понять, Джулс, правда пытаюсь, — говорит она с мукой в голосе. — Эмерсон чертовски сексуальный, и этим... удерживает тебя. Но он, блять, разбил твое сердце, ты помнишь об этом? И ты решила двигаться дальше, — она пересекает комнату, приближаясь ко мне. — Ты столько раз говорила о том, что хочешь разнообразить свою жизнь, и что не желаешь, чтобы в твоей жизни снова была подобная любовь. А сейчас ты просто возвращаешься к старому? И что дальше? — требовательно спрашивает она. — Ты собираешься остаться с ним в этом крошечном городке и жить долго и счастливо, пока он не решит снова уйти? Зачем надо было добиваться работы, квартиры, всего?!

«И что дальше?» — спросила меня мама четыре года назад.

Она предупреждала, что я не смогу построить будущее с этим мужчиной. Такая страстная любовь всегда перегорает. Она знала об этом лучше, чем кто-либо другой. Она умоляла меня оставить Сидар Коув и Эмерсона в прошлом, и жить реальной жизнью, чтобы не совершать ее ошибок. «Эмерсон доказал, что она была права, — твердила я себе снова и снова, — поэтому в следующий раз я буду осторожна.»

Но посмотрите к чему я в итоге пришла.

— Джулс? — подает голос Лейси, и я понимаю, что застыла, не говоря ни слова.

— Я не знаю, — я обхватываю себя руками и продолжаю. — Я лишь знаю, что должна проверить, есть ли еще над чем работать. Я должна быть честна с собой. Можешь понять меня хоть немного?

Лейси сдается.

— Я понимаю, — говорит она наконец. — Но это не значит, будто я не думаю, что ты совершаешь гигантскую, капитальную, эпическую ошибку.

— Хорошо хоть ты со мной честна, — бормочу я.

Напряженность между нами уходит, и Лейси расплывается в улыбке.

— Ты же знаешь, что я хочу для тебя только лучшего, куколка, — она притягивает меня в объятия. — И по моему мнению Дэниел — лучший. Серьезно, ты бы видела, как этот парень на тебя смотрит: как будто ты самая драгоценная вещь в мире.

Я тяжело выдыхаю.

— Я знаю, какая я в глазах Дэниела. В этом-то и проблема. Он обращается со мной так, будто я особенная, добрая, чистая.

— Джулс...

— Нет, это правда! — перебиваю я ее возражения. — Даже когда я призналась, что целовалась с Эмерсоном, он все равно вел себя так, словно это была просто ошибка, которая произошла, потому что я была под давлением и сбита с толку. Он не мог поверить, что я этого хотела сама.

«Нет, — поправляю я себя. — Не просто хотела. Нуждалась.»

Я сгорала, жаждала и безмолвно умоляла Эмерсона о прикосновении. Я вспоминаю, как лежала под ним на диване, постанывая от удовольствия, потому что ощущала его обнаженную кожу; хваталась за его одежду и извивалась под ним...

Эмерсон смотрит на меня, как на богиню, или как будто я вода, а он блуждает по пустыне тысячу лет в поисках хотя бы одной капли. Как будто он борется с собой изо всех сил, чтобы не накинуться на меня прямо там, где я стою.

Он будто видит мою душу: раны и повреждения, и все равно хочет меня. И в то же время любит.

— Тогда ты должна сделать то, что должна, — вздыхает Лейси. — Ты возвращаешься?

Я киваю.

— Позавтракаешь со мной до того, как я уеду? — спрашиваю, глядя на нее с надеждой. Даже после всего я не вынесу мысли, что она на меня злится. Она была моей лучшей подругой с самого первого дня учебы, и я не могу представить без нее свою жизнь. — Я угощаю, — добавляю я. — Мы могли бы взять шоколадные блинчики, которые ты так любишь...

Лейси закатывает глаза снова, но на этот раз без злости.

— Умеешь ты разрушить весь эффект от моей напыщенной речи, — говорит она мне, улыбаясь.

— Это значит, да? — я широко улыбаюсь в ответ, чувствуя, как меня охватывает облегчение.

— Ты же знаешь меня, я продажная задница, — она хватает свою сумочку.

Я смеюсь:

— Заткнись, — и следую за ней к двери, когда в моей голове будто что-то щелкает. Я останавливаюсь. — Ты ведь на самом деле не веришь во всю эту ерунду? — спрашиваю, нахмурившись. — Ну, то что ты сказала раньше, будто такие парни как Дэниел не обратят на тебя внимание.

— Забудь, — отмахивается Лейси от моей обеспокоенности. — Я была просто не в себе, ты же понимаешь.

— В любом случае, ты ошибаешься, — говорю я, следуя за ней по коридору. — Ты классная, умная и сексуальная, и можешь заполучить любого парня, какого захочешь.

— Прямо сейчас я бы не отказалась от парня, который угостит меня беконом, — шутит подруга.

Я смеюсь:

— Ты же знаешь, что я тебя люблю, верно?

Лейси берет меня за руку:

— Я тоже тебя люблю, детка.

***

После завтрака я собираюсь в дорогу — на этот раз по-настоящему. Я не притворяюсь, что планирую посетить город только на несколько дней. Я честно не знаю, как долго буду в отъезде, так что делаю рассылку по электронной почте моим преподавателям и одногруппникам, чтобы сообщить, что по семейным обстоятельствам вынуждена покинуть город, но буду проверять ящик каждый день, чтобы не отставать, и обязуюсь вернуться к окончанию года.

Наконец около полудня я отправляюсь в путь, на заднем сиденьи лежит ноутбук, все мои учебники и тетради, а также месячный запас одежды и туалетных принадлежностей.

Не то, чтобы я собиралась остаться так надолго. Черт возьми, откуда мне знать, может быть мы с Эмерсоном через пять минут поймем, что прошлое надо оставить в прошлом, и что стоит вернуться к тому, что мы имеем. Он причинил мне такую боль, что сейчас я даже не знаю, смогу ли доверять ему снова. Похоже, я сошла с ума, раз вообще рассматриваю такую возможность.

Но где-то в глубине души я уверена, что должна попробовать. Должна сесть и поговорить с ним, чтобы выяснить: эти захлестывающие меня чувства просто временное желание, основанное на старых воспоминаниях, или что-то большее.

Он хотя бы тот же парень, которого я тогда полюбила?

Всю дорогу к побережью в моей голове крутятся мысли, смешиваясь с музыкой по радио и шумом ветра, залетающим сквозь открытые окна. Я пытаюсь справиться со своими эмоциями. Потому что, черт возьми, знаю, что мне не хватит никакого времени и самообладания, чтобы во всем разобраться, когда я буду тонуть в этих синих глазах.

Или вести языком по его мускулистому торсу, желая почувствовать соленый вкус.

«Соберись! — приказываю я себе, пока не заблудилась в фантазиях, где он уверенно скользит по мне. — Ты не можешь мчаться туда без плана.»

План. Точно! Вот что мне нужно. Потому что четыре года — это большой срок. Мы уже не дети, и сейчас я обдумываю свое будущее, поэтому мне нужно знать, к чему все идет. И вообще, есть ли смысл куда-либо двигаться вообще. Будет ли в этот раз что-то по-другому? Понимаю, что я уже не та девушка, которую он знал раньше, и, судя по тем коротким разговорам, которые у нас были на этой неделе, он изменился тоже. Стал жестче. Требовательнее. Это как взволновало меня, так и напугало. Я всегда считала себя осмотрительной и осторожной, и глядя на те сумасбродные глупости, которые я натворила за последние несколько дней, знаю, что они не растворятся сами собой в тот миг, когда я увижу его снова. Так что же заставляет меня думать, что я могу опять рисковать своим сердцем, если у меня будет выбор?

Проезжая милю за милей, я так и не нахожу ответов. Но я еду сломя голову навстречу всей этой неразберихе и неопределенности, и понимаю, что больше не чувствую скованности или беспокойства по этому поводу. Я дышу легко, ощущая лишь волнение бурлящее во мне. Чем ближе я подъезжаю к Сидар Коув и Эмерсону, тем больше чувствую, как меня словно магнитом тянет к моему Северному полюсу. Любые аргументы, вопросы и все предыдущие мысли, беспокоящие меня — все исчезает с приближением к месту назначения. Я представляю его глаза и губы, и меня охватывает сладкое, горячее предвкушение наконец снова оказаться в его объятиях.

К тому времени, как я пересекаю мост и въезжаю в городок, каждая клеточка моего тела уже звенит от напряжения, звуча как оглушительный хор желания. Я планировала вернуться в домик на пляже, чтобы взять себя в руки, и только потом позвонить ему. Но проезжая мимо «У Джимми», мое тело берет управление на себя. Мои руки, как одержимые, вдруг дергают руль, и машина с визгом сворачивает на стоянку.

«Камаро», дергаясь, останавливается. Я задыхаюсь. Итак, я здесь, так близко, и моя нервозность снова вернулась. Ведь то, что он позвонил и выразил желание поговорить, вовсе не значит, что он не злится или что хочет строить отношения. Он по-прежнему может быть в ярости из-за Дэниела или…

«Хватит раздумывать, поднимай свою задницу!»

Я поскорее вылезаю из машины, прежде чем смогу изменить свое мнение, и даже не останавливаюсь, чтобы посмотреться в зеркало заднего вида. Захлопываю за собой дверь и пересекаю стоянку быстрыми шагами. Нервы выделывают безумные танцы у меня в животе.

Открыв двери бара, я захожу вовнутрь. Сейчас раннее утро, поэтому здесь довольно пусто: несколько парней играют в углу в бильярд и пару человек завтракают в кабинках вдоль стены. Я окидываю зал взглядом, жадно ища его следы. Я даже не знаю, работает ли он сегодня, только понимаю, что не могу ждать ни минуты, так хочу его увидеть. Меня переполняет нервное ожидание, как будто я собираюсь разбиться на тысячу осколков.

Прохожу дальше, все еще оглядываясь по сторонам. И вдруг вижу его.

Эмерсон ставит заказ за угловой столик, повернувшись ко мне спиной. Я застываю, чувствуя, как оживает каждый мой нерв, пока я поглощаю его взглядом. На нем красная футболка, которая облегает каждую мышцу широких плеч, а поношенные джинсы эффектно очерчивают задницу.

Чтобы возбудиться, мне достаточно посмотреть только на его спину. Чувствую, как краснею, и вынуждена унять свое дыхание.

Затем Эмерсон поворачивается и видит меня.

Замирает, как будто не может поверить своим глазам. Но потом выражение его лица меняется. Глаза темнеют, и во взгляде, которым он меня пронзает, столько голода, что я чувствую, как меня сбивает с ног расплавленное, обжигающее желание, затапливая всю без остатка.

«О, Боже.»

Чувствую, как подгибаются ноги, когда Эмерсон оставляет посуду на столе и пересекает комнату длинными, уверенными шагами. Я открываю рот, чтобы заговорить, но он не останавливается ни на минутку, а просто хватает меня за руку и тянет вслед за собой к дальнему концу комнаты. Я охаю от удивления, но он не замедляет шаг и не ослабляет хватку, продолжая тащить меня за барную стойку в небольшое складское помещение в конце коридора.

После захлопывает за нами дверь и изо всех сил прижимает меня к стене, по-прежнему удерживая мертвой хваткой. Я вздыхаю, чтобы перевести дыхание, меня пронзает нервная дрожь. Его жаркое и упругое тело напротив моего, его лицо всего в нескольких дюймах от меня. Я могу чувствовать биение его сердца и тепло дыхания на моих губах, посылающее дрожь по моему телу с каждым рваным глотком воздуха. Даже в темноте комнаты я вижу в его глазах желание, горящее светом тысячи огней, угрожая поглотить нас обоих.

— Скажи мне «нет», — говорит он хрипло, повторяя требование, которое предъявлял всего два дня назад. Тогда у меня не было сил ответить, но в этот раз я беру себя в руки и выдыхаю ответ. Слова срываются с моих губ со стоном чистого, отчаянного желания.

— Да.

Глаза Эмерсона победно вспыхивают, и у меня не остается ни секунды на связные мысли, потому что он преодолевает расстояние между нами и захватывает меня сокрушительным поцелуем.

Я распадаюсь на части.

Его рот требует, и я даю ему то, чего он хочет. Жадно запускаю пальцы одной руки в его волосы, а другой тяну ворот футболки, отчаянно придвигая его ближе, глубже, в меня. Эмерсон страстно извивается, и я стону ему в рот. Наши языки сплетаются, мы как можно глубже погружаемся в опьяняющее ощущение этого поцелуя. У меня больше нет границ, нет чувств, ничего не мешает потребностям его тела и наших губ. Глубоко во мне разрастается болезненная необходимость большего. Моя налившаяся грудь пылает под блузкой. Эмерсон прижимается ко мне с такой силой, что посылает дрожь желания по всему телу, но этого по-прежнему недостаточно.

«Мне никогда не будет его достаточно.»

Эмерсон прерывает поцелуй, прокладывая огненную дорожку вниз по нежной коже моей шеи, одновременно скользя руками по моему телу. Я почти разрываю его футболку, наконец-то стягивая ее через голову, пока он распахивает мою блузку и зарывается лицом в грудь, испуская долгий стон удовольствия.

О, Боже. Я провожу руками по восхитительному теплу голых плеч, задыхаясь, когда его язык танцует по моей груди. Он слегка сжимает мою плоть, отодвигая лифчик в сторону, пока, наконец, не накрывает ее ртом, и тогда я улетаю. Откидываю голову назад и тону в наслаждении, которое дарит его твердый, влажный язык. Он нежно облизывает и покусывает меня, пока я отчаянно, до боли жажду продолжения, и тогда он наконец накрывает губами мой сосок и начинает грубо его посасывать.

«Святые угодники!»

Чужой крик срывает с моих губ, но он не останавливается, а переводит свое внимание на мою вторую грудь, мягко проводя зубами по чувствительной плоти, пока я вне себя от неудовлетворенного, глубокого, ноющего желания. Я беспомощно растекаюсь, с каждым биением сердца посылая отчаянный призыв, пульсирующий глубоко во мне.

Эмерсон поднимает голову. Его глаза — два темных омута желания, туманное ночное небо. Он переводит дух, немного отстраняется, а затем целует меня в губы. Сладко. Почти нежно. Я едва успеваю ответить, прежде чем он хватает меня за плечо и разворачивает обнаженной грудью к стене, прижимая щекой к холодному бетону.

Я вздрагиваю, мое сердце несется вскачь. Чувствую, как он прижимается ко мне — сплошная стена из мышц пригвождает меня к стене, каменный пресс прижимается к спине. Я не могу ни двигаться, ни видеть выражение лица Эмерсона, только слышу его хриплый стон, когда он хватает мои волосы и отводит их в сторону, чтобы проложить обжигающую дорожку поцелуев по моей шее.

Я хнычу, скованная и бессильная против него, но, о Боже, мне нравится каждая секунда этого заточения. Он шарит руками по всему моему телу, по груди, дразня и дергая нежную плоть, потом скользит вниз, и мое сердце замирает в предвкушении. У меня подкашиваются ноги, я прогибаюсь назад, в то время как он скользит пальцами под пояс юбки, пробираясь под тонкое кружево трусиков. Оставляет уверенный след, добираясь до самого сердца.

— Эмерсон! — слышу я свой отчаянный крик будто издалека, сквозь шум крови в ушах.

В мире больше не существует ничего, остались только вздохи, мольбы и отчаянная боль, которая не прекращается до тех пор, пока его ладонь не начинает скользить по моему телу. Его пальцы находят нежную плоть, чтобы, наконец, в меня проникнуть.

«Ох!»

Я подрагиваю, хныча и сжимаясь в его железных объятиях. Судорожно подстраиваюсь под ритм его пальцев. Меня пронзает дрожь удовольствия, словно серебряной паутиной оплетая всю кожу. Эмерсон стонет, и я чувствую глубокую вибрацию его голоса возле шеи. Его пальцы надавливают, дразнят и порхают внутри меня. Но вдруг он вытягивает палец, и я кричу, опустошенная и ноющая, пока он не входит снова, надавливая большим пальцем, заставляя колени подгибаться, а тело болеть. Я молю об освобождении, пока, наконец, где-то глубоко внутри не начинают зарождаться бесконечные, медленные волны. И стоит ему сделать лишь одно уверенное, круговое движение пальцем, как я разлетаюсь на осколки, падая в бархатную темноту.

Задыхаясь, я постепенно прихожу в себя. И обмякаю в его твердых, мускулистых руках, пытаясь отдышаться. Сквозь меня все еще проходят волны удовольствия. Наконец у меня получается отойти от сногсшибательного оргазма, по крови горячими искрами струится адреналин.

Эмерсон разворачивает меня лицом и снова нападает на мой рот с лихорадочными поцелуями, отлетая к противоположной стене. С полок падают какие-то предметы, разбиваясь вокруг нас, но мы не останавливаемся. Да я и не смогла, даже если бы захотела. Он шарит руками возле своего пояса, часто дыша мне в губы, но я отталкиваю его руки в стороны, чтобы заняться застежкой самостоятельно. Спускаю вниз его джинсы и нижнее белье, шокированная голодом, который по-прежнему раздирает мои внутренности даже после испытанного оргазма.

«Больше. Сейчас. Мой.»

Я смыкаю пальцы вокруг его горячего, твердого члена, и Эмерсон начинает толкаться, рыча от желания. Сквозь меня проносится волна наслаждения. Я поднимаю глаза и вижу, что он стоит, запрокинув голову и открыв рот. Из него вырываются стоны, пока я нежно дразню и поглаживаю его ладонью. Он распахивает глаза, чтобы увидеть, как я за ним наблюдаю. Тянется ко мне, но я уворачиваюсь и опускаюсь на колени, прямо на жесткий пол.

— Джулс, — он задыхается и протягивает руку, чтобы ухватиться за стеллажи.

Я опускаю голову и нахожу его член губами. Скольжу руками вниз по каменному прессу и перехожу на ягодицы, чувствуя их рельефные очертания. Провожу языком вдоль всего члена, смакуя и дразня. Он мягкий и соленый, такой знакомый, вкус Эмерсона. Он наполняет меня блаженным чувством умиротворения. Это ощущается как самая естественная вещь в мире: стоять перед ним на коленях, водить губами по всей его длине и затем нежно облизывать чувствительную плоть возле головки. Эмерсон сотрясается всем телом. Он неосознанно хватает меня за затылок, запутывая пальцы в волосах. Волна радости проносится во мне. Теперь его очередь получать удовольствие, чувствовать себя беспомощным, полностью оказаться во власти моих прикосновений и языка, который начинает медленное, мучительное скольжение.

Я притягиваю его ближе и наконец беру в рот полностью. Эмерсон издает стон, когда я сосу глубже, входя в ритм. Наслаждаюсь теплом, пока его тело трепещет и вздрагивает под моими пальцами, а я путешествую руками по его твердым рельефам и неторопливо поглаживаю нежную кожу чуть ниже тазовых костей. Провожу по упругим ногам, добираясь до внутренней части бедер, чтобы, дразня, поглаживать яички.

— Джулс, — он, задыхаясь, дергает меня за волосы, пытаясь заставить прижаться еще ближе, еще глубже. Но я отстраняюсь, поддразнивая, и прокладываю дорожку нежных поцелуев вдоль всего члена, пока Эмерсон не начинает меня умолять. Темную комнату заполняют звуки его тяжелых, отчаянных вздохов. Я свожу его с ума так еще некоторое время, а потом, наконец, беру его член в рот снова и, плотно обхватив губами, начинаю двигаться глубоко и медленно. Он задерживает дыхание, и я чувствую, как он вздрагивает, сокращаясь под моим языком. Полностью в моей власти.

— Джулс, — с отчаянием предупреждает он, задыхаясь.

Пытается оттолкнуть мою голову, но я отпихиваю его руки и заглатываю еще глубже. Сосу долго, упорно и не останавливаюсь, даже когда слышу его крик, затем гортанный стон, а после чувствую горячую струю, текущую по горлу. Я глотаю жидкость, ощущая прилив чистой энергии.

Он расслабляется под моими руками — все его упругое тело, мышцы, и кости словно превращаются в жидкость. Он сутулится и, наконец, сползает на пол.

Я поднимаю голову и смотрю как он распластался передо мной. Он никак не отдышится, на его красивом лице написана растерянность. Он смотрит на меня дикими глазами и выглядит полностью опустошенным.

«Я сделала это.»

Глава 9

Эмерсон медленно натягивает джинсы обратно. Смотрит на меня, а потом неверяще качает головой.

— Иисус, — говорит он, все еще тяжело дыша. — Ты хочешь меня убить?

Я ухмыляюсь, лучась самодовольством и удовлетворением. Он смеется и притягивает меня к себе, укладывая на сгиб руки. Я подчиняюсь и расслабляюсь. Мое учащенное сердцебиение выводит энергичную песню возле его горячей, потной груди.

Постепенно наши дыхания успокаиваются. Я закрываю глаза, окунаясь в безопасный мир его объятий и ощущая, как через меня несутся волны спокойствия. Я чувствую себя просто потрясающе, каждый мой нерв и клеточка тела мерцают торжеством. Я как будто могу перепрыгнуть одним махом небоскреб или спрыгнуть с огромной высоты, широко развести руки и полететь.

Эмерсон заправляет выбившуюся прядь потных волос мне за ухо и нежно целует меня в висок.

— Все хорошо? — интересуется он.

— Угу, — это все, что я могу выдавить в ответ.

Он смеется мне в шею, но неожиданно немного напрягается. Я изворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— Что?

Он внимательно меня изучает, переполняемый невысказанными вопросами.

— Твой парень... — говорит он наконец.

— Мы расстались, — отвечаю тихо. — Давай не сейчас.

— Хорошо, — оживляется Эмерсон. — Потому что если ты думаешь, будто я позволю ему к тебе прикоснуться после этого...

Я хихикаю.

Он мрачнеет.

— Что смешного?

— Ты, — улыбаюсь я, во мне еще тлеет удивительное спокойствие. — Мне кажется, я сама не смогла бы... заниматься этим с ним, после... — я замолкаю, оглядываясь по сторонам. — Дерьмо! — вскрикиваю, увидев беспорядок. — Во что мы превратили это место?

Пол усеян банками и пакетами с едой, которые мы снесли с полок, когда врезались в них.

Эмерсон усмехается:

— Да уж, в тот момент я был занят более важными вещами.

Я смеюсь и тянусь, чтобы подарить ему нежный поцелуй. Эмерсон глубоко и медленно целует меня в ответ, кладет ладонь на мою щеку, поглаживая грубой подушечкой большого пальца, пока я тону в поцелуе.

Вот это, прямо здесь. Это все, что я когда-либо хотела. Это для меня — все.

Вдруг раздается какой-то шум. Я отрываюсь от Эмерсона и смотрю вверх. Двери распахиваются, и в подсобку проникает свет, когда кто-то заходит внутрь. Брит. С зачесанными назад волосами и в фартуке, под которым надета футболка и мини-юбка.

— Какого хрена? — говорит она, изумленно глядя на то, как мы, полуобнаженные, лежим на полу.

Я ахаю от смущения и хватаюсь за свою блузку.

— Убирайся! — кричит раздраженно Эмерсон, вскакивает на ноги и пытается застегнуть ширинку.

Брит выскакивает из комнаты, шокировано оглядываясь.

— Прости! — восклицает она и захлопывает за собой дверь.

Я рывком возвращаю лифчик и блузку на место, пылая от смущения. О, Боже, что она успела увидеть?!

Раздается стук в дверь, и из-за нее доносится нервный голос Брит.

— Эм? Там в баре ждет компания парней, а я не достаточно взрослая, чтобы продавать пиво...

— Отвлеки их немного, я сейчас выйду! — отвечает Эмерсон. Затем поворачивается ко мне и неловко говорит: — Э-э, извини. Я забыл, что эта дверь не запирается.

— Ты чем вообще думал?! — возмущаюсь я. Удостоверяюсь, что одежда в порядке и немного успокаиваюсь.

— Мне лучше поторопиться, пока там не разразился бунт. — Он направляется к двери, а я — следом за ним.

— Как я выгляжу?

Я вспоминаю о том, что Брит видела меня в таком виде, и еще больше краснею. Черт, она, наверное, уже растрезвонила об этом всему бару!

— Словно я только что занимался с тобой кое-чем неприличным, — отвечает Эмерсон с опасным блеском в глазах.

— Нет! — визжу я, судорожно приглаживая волосы — теперь спутанные и грязные.

Он смеется:

— Расслабься, ты выглядишь великолепно. Как и всегда, — и протягивает ко мне руку.

Смотрю на него несколько секунд, поражаясь, как я здесь оказалась после всего, что было в прошлом. Еще неделю назад я бы только посмеялась, если бы кто-то сказал, что вернусь к Эмерсону или что буду стоять перед ним на коленях в подсобке. Сказала бы, что они сошли с ума, и никогда не буду столь безрассудна и глупа, чтобы снова наступить на те же грабли. Но вот я здесь, и не чувствую ничего постыдного.

Я чувствую себя свободной.

Я беру Эмерсона за руку и выхожу с ним в бар, предельно смущенная, ведь каждый может понять, чем мы только что занимались. Но никто даже не поворачивается в нашу сторону.

— Когда ты освободишься? — спрашиваю Эмерсона, переплетая наши пальцы. Это безумие, но, до сих пор ощущая его во рту, я уже снова его хочу — на этот раз по-настоящему. Целиком.

— Когда захочешь, — усмехается Эмерсон, и по тому, как потемнели его глаза, я могу сказать, что подумал он то же самое. Потом он наклоняется так близко, что его губы нежно царапают мочку моего уха, и соблазнительно шепчет низким голосом: — Я могу закрыть это место в течении пяти минут. Только попроси.

Я ощущаю дрожь восторга, но знаю, что мне нужна передышка. Время, чтобы обдумать все произошедшее. Поэтому я отступаю на шаг, слегка упираясь руками в его грудь.

— Нет, давай пока повременим. Приезжай, когда закончится твоя смена.

— Да, мэм.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, как вдруг Эмерсон хватает меня за руку и притягивает обратно. И, прежде чем я успеваю подумать, обнимает меня и наклоняет низко над полом, захватив мои губы в обжигающем поцелуе. Я слышу радостные возгласы и свист. Затем Эмерсон поднимает меня и ставит обратно на ноги. Я моргаю несколько секунд, пытаясь отойти от головокружения и привести дыхание в порядок.

Он подмигивает:

— Увидимся позже.

Я тупо киваю. Не знаю, как мне удается повернуться и уйти, но каким-то чудом я все же возвращаюсь к машине. Открываю дверь и сажусь на водительское сиденье, до сих пор дрожа от умопомрачительного поцелуя.

Боже, этот парень умеет целоваться.

«И многое другое тоже...»

Я мысленно снова переношусь в кладовку, в тот момент, когда он посасывал мой сосок, сводя с ума своими пальцами. Съезжаю на сиденье ниже. Меня бросает в жар только при одной мысли о том, что я с ним делала!

И что хочу делать сегодня вечером...

Позже.

Я стряхиваю с себя эти мысли и запускаю двигатель. Но, даже слушая радио на предельной громкости, всю дорогу до домика я не могу остановить расползающуюся на лице улыбку чистого удовольствия, от которой моим щекам становится больно. Я словно ребенок в ночь перед Рождеством, охваченная волнением от предвкушения. Если не брать в расчет, что Эмерсон не только подарок на Рождество, но и на дни рождения, все праздники, летние каникулы: он олицетворяет собой все прекрасные события, которые я жду с нетерпением.

Сегодня вечером.

***

Вернувшись в домик, я заношу свою сумку внутрь и на этот раз распаковываюсь в одной из гостевых спален наверху, в которой я всегда раньше останавливалась. Эта комната самая маленькая из четырех спален, поэтому другим она никогда не нравилась. Я же любила крошечные пространства, ютясь на чердаке под самой крышей, где стоит слишком большая для комнатки кровать и сломанный комод. Наклееные на стенах обои с цветочным узором уже выцвели, но на окнах сохранились прозрачные голубые занавески, развевающиеся на ветру. Из окна открывается вид на берег.

Я распахиваю окна пошире, чтобы впустить теплый послеполуденный ветерок, и начинаю развешивать одежду в шкаф. Потом спускаюсь в ванную на первом этаже, чтобы положить свои туалетные принадлежности и зеркало для макияжа. И все это время я подпеваю радио, вдыхаю аромат соленого воздуха и лета. Теперь, когда меня не сковывает томительный страх встретить Эмерсона, я стала спокойной и расслабленной, а в доме исчезли скрывающиеся по углам тени.

Некоторые, но не все.

Я прохожу мимо закрытой двери, ведущей в родительскую спальню. Это единственная комната, куда я до сих пор не могу заставить себя войти. Я замираю и прикасаюсь кончиками пальцев к деревянной поверхности, будто чувствуя призраков, таящихся по ту сторону.

Это была мамина комната. Папа никогда не приезжал в домик надолго, поэтому я всегда думала об этой комнате, как о маминой. Она выбрала розовое одеяло и расписала в таком же стиле комод, когда я была еще ребенком. Я помню заляпанные краской газеты на крыльце. Она даже поместила несколько моих фото в рамки и повесила их над кроватью. Перед моими глазами как наяву встает тот день.

Тот день, когда я ее нашла.

Я чувствую боль, разрывающую грудь, но на этот раз не пытаюсь запихнуть ее поглубже. Вместо этого позволяю ей остаться, медленно вдыхая и выдыхая. Вдох-выдох.

Я наклоняюсь вперед и прикладываю голову к двери. Мои глаза застилают слезы, прокладывая дорожку по щеке. Я хочу открыть эту дверь, действительно хочу. Хочу войти внутрь и посмотреть на голый матрас и пустое пространство — доказать себе, что все осталось в прошлом. Что призраков здесь больше нет.

Но что-то во мне противится этому, желая, чтобы дверь оставалась закрытой. Потому что пока я могу представить ее там, за дверью, она по-прежнему жива. Могу себе представить, как вхожу и вижу ее застывшее, неподвижное тело на кровати. Я представляю, как несусь к ней так, как делала это четыре года назад. С отчаянием хватаю ее за плечи и панически встряхиваю. Кричу ее имя, умоляя проснуться. Но на этот раз мой отчаянный крик прорывается сквозь ее беспамятство, ее веки шевелятся, и она открывает глаза.

Я нахожу ее вовремя. И спасаю.

Как не смогла спасти на самом деле.

Никто не понимает, какое чувство вины гложет меня все это время, да и зачем им это? По официальной версии ее убил рак, но это не правда, не правда. Конечно, в конце концов она бы умерла по этой причине, но мама покончила с жизнью, проглотив горсть обезболивающих и запив их бутылкой вина.

Самоубийство.

Отец договорился с доктором держать это в тайне. Я даже не успела рассказать обо всем Эмерсону перед похоронами. После врач сообщил, что мы в любом случае ничего не могли сделать: заболевание было слишком запущено. Не спасли бы ни химиотерапия, ни хирургическое вмешательство. Мама знала об этом, все это время. Вот почему она привезла нас сюда, чтобы мы провели последнее лето вместе.

А когда лето закончилось, она ушла от нас, даже не попрощавшись.

Я провела много времени, ненавидя ее за это и негодуя от того, что она врала мне в лицо. Что просто сдалась, даже не пытаясь бороться, а пошла легким путем. Но когда ярость сошла на нет, я поняла, что ее выбор тоже был нелегким. Она хотела избавить себя от медленной, мучительной смерти, которая постепенно превращала ее в кожу да кости. Она хотела избавить нас от зрелища собственного увядания.

Я простила ее за этот поступок, но не уверена, что смогу когда-нибудь простить себя.

Потому что с наступлением темноты приходит шепот, жестокий и издевательский. Возможно, если бы я была лучшей дочерью, ей было бы ради кого жить.

Я тяжело вздыхаю и медленно отхожу от двери. Социальный педагог в колледже, к которому я обратилась на первом курсе, сказал мне, что каждый раз, когда вспоминаю о смерти мамы, я должна попробовать думать о чем-то хорошем, связанным с ней, чтобы уравновесить негатив. Я посещала всего несколько сеансов: после того получения рецепта на успокоительные таблетки, я решила просто опустить голову и со всем смириться, вместо того, чтобы бесконечно говорить о прошлом. Но теперь, когда в моей голове вновь всплыло видение маминого тела на кровати, я решаю внять ее советам. Я волочусь вниз, на кухню, перебирая в памяти моменты, которыми можно было бы это заменить.

Мясной рулет.

Я вижу форму для запекания, выглядывающую из верхнего ящика, и вспоминаю. Тем летом у мамы появилась странная идея фикс научить меня готовить. У нее была куча старинных рецептов, которые передавались от бабушки к маме, и она третировала меня, чтобы я училась. Но меня это мало заботило — я была поглощена Эмерсоном и фотосъемкой. Поэтому стоять на какой-то жаркой кухне, чтобы готовить, в то время как я могла в это время быть с любимым на пляже, было последним, чего я хотела. Но мама продолжала на меня давить, и в один дождливый день, когда Эмерсон был на работе, я решила позволить ей меня обучить.

Мы поехали по дождю в магазин, потом я плелась за тележкой и смотрела, как она выбирает ингредиенты. Мама рассказала мне, как договариваться с продавцом мясного отдела насчет говядины, выбрать не водянистые помидоры, какие специи подойдут для правильного соуса. В ее энтузиазме было что-то маниакальное, почти бешеное. Всю дорогу она болтала о том, как ее бабушка привезла этот рецепт еще до войны из Европы, и что ее мама в нем изменила. Честно говоря, я по большей части игнорировала ее рассказ, слишком занятая печатанием игривых СМС Эмерсону. Теперь я понимаю, почему она была так настойчива и взволнована. Она хотела передать семейный рецепт, пока не стало слишком поздно.

Мама знала, что у нее осталось мало времени.

Мы провели целый день, готовя на кухне, пока снаружи лил дождь. Мама включила на магнитофоне старую классику кантри, и вскоре я начала подпевать, нарезая и перемешивая продукты у стола. Все наши ссоры из-за Эмерсона и моего выбора колледжа отошли на второй план, как будто мы нажали на паузу в нашей войне поколений. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это был идеальный день: никаких серьезных вынужденных бесед или чего-то подобного, просто уютное чувство единения.

Я никогда не испытаю подобного с ней снова.

Я оглядываю кухню и ловлю себя на мысли, что как будто бы чувствую аромат орегано и базилика, вижу маму, курсирующую между холодильником и плитой. Я обнимаю себя, пытаясь удержать эту радостную картину в голове. Не могу вспомнить, когда в последний раз позволяла себе думать только о ней. После того, как все случилось, и моя душа распалась на куски, я решила, что единственный способ идти дальше — блокировать эти воспоминания: как хорошие, так и плохие. Я так долго работала над тем, чтобы игнорировать любые мысли о маме, потому что до смерти боялась того, что как только позволю этим видениям заполнить мои мысли или вызвать в воображении звук ее голоса, то снова увижу ее тело, лежащее на кровати. И, что еще хуже, почувствую знакомые стальные пластины, затрудняющие мое дыхание, и прилив горячей паники, которая убивает меня заживо.

Но сейчас, думая о ней, я чувствую себя хорошо. Мне грустно. Тоскливо. И я по-прежнему сожалею, чувствуя привычные вину и гнев. Но ничего ужасного, что я не смогла бы контролировать.

Может быть, я готова начать вспоминать.

Я выхожу в кухонную дверь и иду через газон, направляясь к моей фотолаборатории. Внутри я нахожу все, как и оставила: химикаты в бутылках на полке, пластиковые емкости в раковине. И герметичные боксы со старыми пленками, ожидающие, когда их распакуют после стольких лет.

Я чувствую, как меня охватывает спокойствие, и прежде, чем как следует подумать, уже раскладываю свое оборудование в порядке, который знаю наизусть. Я проверяю, чтобы сквозь тяжелые портьеры не проникал свет, и купаюсь в теплом красном свечении ламп безопасности. Послеобеденное время проходит в тихом, спокойном тумане. Я разматываю пленки, смешиваю, мою, добавляю химикаты и промываю негативы, чтобы потом развесить их тонкими янтарными полосами вокруг себя, и, наконец, переношу первые фотографии на плотную глянцевую бумагу.

Я нежно лью химикаты на бумагу в емкости, наблюдая, как на ней начинают появляться слабые очертания изображений. Я уже забыла, как успокаивающе действует на меня вся эта рутина. Большинство людей считают это занятие скучным: они с большим удовольствием прибегают к помощи цифровой камеры, на которой изображения можно увидеть сразу на экране, и загрузить их на компьютер в одно мгновение. Последние четыре года я поступала точно так же: делала снимки на свой телефон, чтобы в следующую секунду их отправить. Я говорила себе, что так лучше, проще и менее обременительно. Но теперь понимаю, что эти слова были ложью, в которую верила, чтобы забыть тот необычный комфорт, который ощущала, находясь здесь, в темноте, делая картинки из ничего, как будто волшебник, способный взять воспоминания и перенести их на лист.

Эта пленка состоит из фотографий, сделанных тем летом, четыре года назад. С каждым новым фото я совершаю путешествие во времени. Смотрящая исподлобья Карина, которая уткнулась носом в свой телефон, чтобы оповестить друзей о том, что ее отпуск, оказывается, переносится. Иногда проскакивает отец, всегда за своим ноутбуком, раздраженный из-за направленной на его лицо камеры. И мама, которую я снимала только во дворе, потому что она часами сидела на пляже, вглядываясь в горизонт.

Я аккуратно переношу ее изображение на бумагу и вешаю фотографию на веревку для просушки. Как мы могли этого не заметить? Мама угасала прямо у нас на глазах, но мы никогда об этом не догадывались. Я думаю, она была полна решимости скрыть правду: всегда накрашенная, одетая в мешковатую льняную одежду, она заставляла свой голос звучать громко и восторженно, чтобы скрыть дрожь неопределенности. На этом снимке она запечатлена на шезлонге, стоящем на песке. Волосы падают ей на глаза, в то время как она накладывает солнцезащитный крем на лицо. Она смеется в камеру, о чем-то меня спрашивая. Мама выглядит счастливой. Умиротворенной.

Я мысленно улыбаюсь и продолжаю свое занятие. Нахожу целые рулоны пленок, заполненные фотографиями Эмерсона. Вот мы вдвоем, обнимаемся на пустынном пляже. А это он за рулем по дороге обратно. Здесь — лежит на своей кровати, наполовину прикрытый смятыми простынями. Эти фрагменты снова отправляют меня в прошлое, но на этот раз приходят воспоминания о том времени, когда я жила в постоянном нервном возбуждении, а мой пульс подскакивал от малейшего прикосновения.

Страсть...

В аккуратных линиях фотографий я вижу бессонные ночи, которые провела, затаив дыхание и прильнув к любимому на переднем сиденье грузовика; тайные вылазки к Эмерсону через черный ход; сдавленный смех под одеялом. Взгляд Эмерсона пронзает меня даже через снимки: темный, волнующий, полный свирепой ласки. Обвожу контуры его лица, более молодого, но такого же мятежного, и чувствую, как из моих глубин поднимается желание.

Боже, как мы были поглощены друг другом. То чувство отличалось от всего, что я до этого знала. Мне было просто необходимо тонуть в его прикосновениях и никогда не подниматься наверх, чтобы глотнуть воздуха. В наших отношениях не было постепенного привыкания: никакого нежного конфетно-букетного периода и застенчивого флирта. С самого начала моя любовь к нему была похожа на прыжок с высокой скалы, во время которого можно только надеяться, что, черт возьми, он будет стоять внизу, чтобы смягчить падение. И когда я ударилась об землю и оказалась одна на всем белом свете, без него, без мамы, я постаралась забыть это лето вообще. Притворилась, что этого никогда не случалось. Чтобы остановить бесконечные страдания, жалкое чувство вины, боль и медленно разрастающееся подозрение, что это моя ошибка.

Что они оставили меня, потому что я оказалась недостаточно хороша для того, чтобы заставить их остаться.

Я думала, что такой подход нормальный. И двигалась дальше. Но сейчас, глядя на фотографии, висящие вокруг меня, я понимаю, что в моем сердце есть одно место, которое до сих пор было пустым и замерзшим. Онемевшим.

Но теперь оно постепенно оттаивает.

Налаживание отношений с Эмерсоном — это только начало, первый осколок, направленный на мою жесткую оборону. Он сломал стальную скорлупу, и теперь я чувствую все эмоции, которые так долго игнорировала: грусть и радость, боль и сожаление. И даже страсть.

Особенно страсть.

Я испытываю прилив волнения снова и снова, но меня это пугает. Потому что, несмотря на то, как сильно я люблю то, что дарит мне Эмерсон, знаю, что бывает после этого — когда врезаешься на полной скорости в конце пути. Это похоже на то, какой разбитой я ощущала себя первое время, когда находилась в безумном отчаянии и депрессии, и тонула в черном облаке безысходности. Лейси была права, когда разговаривала со мной во время возвращения в город: я не могу вернуться сюда, в это место. Поклялась, что никогда не сделаю это снова, и я действительно так думала. Так как я могу вернуться сюда с Эмерсоном, не рискуя снова упасть?

И есть ли способ любить его, не отдавая свое сердце полностью?

***

Я даже не замечаю, как летит время, пока тихий стук в дверь не выбрасывает меня из воспоминаний, и я смотрю на часы, которые показывают восемь вечера. Эмерсон!

— Можно войти? — пробивается его голос сквозь закрытую дверь.

Я ухмыляюсь. Он учится на своих ошибках. Придя в первый раз ко мне в лабораторию, он распахнул дверь без предупреждения и испортил целый рулон пленки, которую я разворачивала. За этим последовала длительная борьба, которая длилась до тех пор, пока он не швырнул меня к стене, заставляя полностью забыть о впустую использованной пленке.

В этот раз мне нужно проявить больше самоконтроля, решаю я. Конечно, несколько часов назад я рыдала в его объятиях, полностью опустошенная, но я не могу открыться ему целиком. Я должна быть неприступной.

— Можно! — наконец откликаюсь я, вешая свежие отпечатки сушиться на веревку.

Дверь открывается, впуская небольшой луч света, но Эмерсон быстро ее закрывает за собой, и мы остаемся наедине в полумраке красного света.

Мой пульс зашкаливает, стоит лишь увидеть его, идеально заполняющего пространство.

— Прости, я потеряла счет времени, — извиняюсь поспешно. Он рассматривает висящие вокруг отпечатки. — Я нашла пару старых пленок, — объясняю пристыженно. — И подумала, что было бы неплохо посмотреть...

— Я помню это, — Эмерсон показывает на фото, снятое под углом, потому что я держала фотоаппарат как можно дальше от наших лиц. Мы стоим, укутаные в кофты и шарфы, на фоне пасмурного неба. — Мы поехали к озеру, но пошел дождь, и пришлось вернуться обратно.

— Мы вынуждены были остановиться на обочине, потому что он лил как из ведра, — вспоминаю я события того ненастного дня. — И переждать в машине.

Эмерсон издает низкий смешок:

— Мы не только ждали.

Я чувствую, как начинают алеть щеки. Кто угодно мог остановиться рядом и застать нас, полуголых и задыхающихся, но мне было все равно.

Эмерсон меняет положение, потянувшись за новым фото. Он касается меня рукой, и я задерживаю дыхание. Мой вдох эхом отдается в тишине, и я замечаю, как Эмерсон слегка искривляет губы в улыбке.

Блин. Хватит быть ледышкой. Он и так знает, как влияет на меня.

Эмерсон рассматривает фото, пока я жду в напряженном молчании. Я чувствую, как желудок завязался в узел. Не знаю, как вести себя дальше. Все во мне кричит только о том, что я должна дотянуться до него и погрузиться в этот экстаз с головой снова, но он не делает попыток дотронуться до меня опять — во всяком случае, намеренно.

Мое сердце сжимается от страха. Значит, он передумал? Быть может, того, что произошло в подсобке достаточно, чтобы унять его любопытство и желание? Возможно, когда это ослепляющая страсть спала, он понял, что ворошить прошлое — плохая идея.

— Как работа? — выпаливаю я, отчаянно пытаясь заполнить тишину. — Все в порядке?

Эмерсон игнорирует мой лепет и наконец поворачивается ко мне.

— Я рад, что ты сюда вернулась, — он не отрывает от меня глаз. — Я всегда любил смотреть на тебя здесь. В твоей стихии.

Я моргаю, задерживая дыхание. Внезапно вспоминаю, как Эмерсон стоял позади меня, склонившейся над рабочим столом, и скользил руками по моему телу дразнящими движениями, пока я не отрывалась от своего занятия, оставляя отпечатки на потом, чтобы слиться с ним в сладком, горячем поцелуе. Здесь, в этом самом сарае, я впервые отдалась ему полностью. Без страха, чувствуя лишь голод, который, по моему мнению, не мог быть удовлетворен, пока я не оказалась прижата тяжестью его тела, чувствуя его глубоко внутри.

Я вижу вспышку в его глазах, понимая, что он тоже это помнит.

Эмерсон делает ко мне шаг и прикасается одним пальцем к моим губам. Меня обжигает его манящий взгляд, и я не могу удержаться от еле слышного вздоха, прикасаясь к его пальцу языком.

Эмерсон испускает рваный выдох, затем осторожно проталкивает его в мой рот глубже. Это невыносимо эротично. Я вздрагиваю, чувствуя, как становится влажно и тепло у меня между ног, но не отвожу глаз. Я смыкаю губы вокруг его пальца и начинаю посасывать.

Он издает стон.

— Черт, Джулс.

Я не могу больше ждать. Тянусь к нему, притягивая его голову ближе, и целую крепким, жарким, голодным поцелуем. Эмерсон, шатаясь, прислоняется спиной к столу, плотно обхватывая меня руками, и ударяется об меня великолепной стеной мускулов. Я издаю стон ему в рот, жадно хватая его за волосы, а затем опуская руки на его крепкие плечи. Я, уже влажная и готовая к продолжению, молю, чтобы он выполнил обещанное. То, что требовали сегодня наши тела. Черт, то, чего я ждала в течении четырех лет, лежа одна в холодной постели, представляя, как мои пальцы переплетаются с его, и он входит в меня, требуя разрядки.

Я тянусь к его ширинке, как вдруг Эмерсон внезапно толкает меня прочь.

— Эй, — он задыхается, хватая ртом воздух. — Подожди.

Затем отставляет меня в сторону и отходит на пару шагов, так далеко, насколько это возможно в столь крошечном пространстве.

Я стою одна, тяжело дыша, возле меня пустота там, где он только что был.

— Мы должны... — Эмерсон показывает на выход, как будто ему не терпится убраться отсюда подальше.

Меня затапливает горячая волна стыда.

«Он меня не хочет.»

— Мне… мне очень жаль, — заикаюсь я. Я хочу умереть — чтобы земля разверзлась под ногами и поглотила меня. Боже, о чем я думала? Я практически раздела его и повалила на пол. Должно быть, он думает, что я течная сука, у которой много лет никого не было! — Я… я думала... что ты...

Черт. Полностью униженная, я прислоняюсь спиной к столу. Убейте меня.

— Просто уйди, — говорю тихо, отворачиваясь. — Ты меня не хочешь. Забудь все, что тут было.

— Что? Нет, я совсем не это имел в виду. — В одно мгновение Эмерсон оказывается возле меня. — Джулс, посмотри на меня. — Он берет мое лицо в ладони и осторожно поворачивает голову так, что мне остается только смотреть на него. — Не то, чтобы я не хочу, чтобы ты... Блин, да все, о чем я мог думать сутки напролет, так это о том, как разрываю на тебе одежду и трахаю до потери сознания.

— Так что же тебя останавливает? — не выдерживаю я. — Я не понимаю.

Эмерсон нежно улыбается:

— Ты думала, что я собираюсь просто сюда войти и завалить тебя на стол?

— Ну, да! — восклицаю я смущенно.

Он смеется:

— Я пришел сюда сегодня вечером, чтобы пригласить тебя.

Я удивлена.

— На свидание?

— Да. — Теперь настала очередь Эмерсона выглядеть смущенным. — Ты сказала, что нам надо поговорить, и... я не хочу, чтобы ты думала, будто нужна мне только ради секса.

— Это была моя инициатива, — перебиваю я, снова краснея.

Он посылает мне дерзкую ухмылку.

— Поверь мне, детка, я бы не отказался раздеть тебя прямо сейчас. Но кое-что запланировал. Так что, если ты сможешь держать себя в руках и не свести меня с ума, пока не увидишь сюрприз...

— Могу попробовать, — говорю, улыбаясь. Меня охватывает облегчение. Все хорошо. Я не облажалась. — Но ничего не обещаю.

— Этого достаточно, — Эмерсон открывает дверь и, держа ее нараспашку, жестом предлагает мне выйти. — Давай продемонстрируешь это по дороге.

Глава 10

Эмерсон ждет, пока я приведу себя в порядок в домике, и мы выходим наружу. В свете заходящего солнца замечаю, что он чисто выбрит, а его влажные волосы зачесаны назад. Он одет в джинсы и лазурную рубашку, которая подчеркивает его загар и цвет глаз, отчего они cтали похожи на глубокие омуты с кристально чистой водой.

Он выглядит потрясающе красивым.

«Очень аппетитным. Снова.»

Я подхожу к грузовику, но когда тянусь к двери, Эмерсон бросается мне наперерез, чтобы открыть ее. Затем протягивает руку и помогает мне забраться внутрь.

— Я не успел сказать, — произносит он, когда я оказываюсь в кабине, — сегодня вечером ты выглядишь действительно прекрасной.

Я краснею.

— У меня было всего три минуты на душ, — замечаю я.

Я так суматошно бегала по своей комнате, что даже удивлена, что мне удалось надеть сарафан не задом наперед.

— Ну и что? — Эмерсон склоняет голову и мягко целует костяшки моих пальцев. — Ты всегда выглядишь удивительно.

Он захлопывает дверь и обходит машину вокруг. Я пытаюсь держать себя в руках и не краснеть. Но в животе словно кружат бабочки, и я чувствую себя девочкой-подростком, за которой приехал парень, чтобы забрать на первое свидание.

Нет, конечно, мы не идем на первое свидание, напоминаю я себе. Мы просто приближаемся к части вечера, где фигурирует заднее сиденье машины.

— Так куда мы едем? — спрашиваю я, когда Эмерсон выезжает со двора.

Он усмехается:

— Это сюрприз.

— И ни единого намека? — я делаю вид, будто надулась, и он смеется.

— Нет. Потерпи.

Теперь моя очередь смеяться.

— По-моему, мы уже выяснили, что я не люблю ждать. По крайней мере, с тобой, — добавляю я и тут же ругаю себя за откровенность. В глубине души до сих пор не хочу, чтобы он знал, какое влияние на меня имеет, более сильное, чем кто-либо другой.

Но Эмерсон, кажется, не замечает моего непреднамеренного признания. Во всяком случае, ничего не говорит.

— Доверься мне, — Эмерсон кладет руку на спинку моего сиденья и проводит кончиками пальцев по моей шее, посылая по телу дрожь. — Ты не единственная, у кого проблемы с самоконтролем. Я постоянно думаю обо всех способах, при помощи которых сегодня вечером заставлю тебя испытывать оргазм.

От его слов начинаю задыхаться, чувствуя, как глубоко во мне зарождается желание. Я поворачиваюсь и ловлю его голодный пристальный взгляд, пронзающий меня насквозь. Он тормозит на перекрестке и наклоняется ко мне, чтобы поцеловать, запуская язык в рот, и я таю.

Но когда поцелуй углубляется, Эмерсон отстраняется. Возвращается к дороге и хлопает рукой по рулю.

— Черт, — ругается он. — Я же сказал, что не буду так делать.

— Как? — спрашиваю я взволнованно.

— Набрасываться на тебя, как дикое животное. Я пытаюсь быть романтичным, помнишь?

Я облегченно выдыхаю. Как это мило с его стороны, пытаться держать себя в узде, в то время как все, чего я хочу — это разорвать на нем рубашку и проложить дорожку языком по мускулистому телу вниз.

— Хорошо, давай заключим договор, — соглашаюсь я. — Ничего такого до конца вечера.

Эмерсон кидает на меня взгляд:

— Я могу развернуть грузовик прямо сейчас и отвезти тебя домой, и на этом вечер подойдет к концу.

Я смеюсь:

— Хорошо, тогда до полуночи. Мы будем держаться друг от друга подальше до того времени. Согласен?

Эмерсон издает мученический вздох и поворачивается, чтобы послать мне взгляд, полный желания, но потом все же кивает.

— Согласен. Но это — не потому что я тебя не хочу... — Его взгляд смягчается. — То, что ты говорила раньше…

— Забудь, — прерываю я его поспешно, чувствуя себя униженной.

— Никогда не думай, будто я тебя не хочу.

Эмерсон останавливается на обочине. Потом тянется и крепко берет меня за руку. Сердце замирает от силы его пристального горячего взгляда, который впивается в меня.

— Джулс, я всегда тебя хотел. Даже когда ненавидел, даже когда желал никогда больше не видеть тебя вновь, я почти сошел с ума, представляя, что с тобой сделаю, если ты вернешься. — Его голос срывается, и он продолжает более грубо, с трудом выдавливая слова. — Я всегда буду тебя хотеть, Джульет. И пусть это меня погубит, но я не могу прекратить.

Эмерсон рывком заводит грузовик и продолжает путь, а я ошеломленно сижу в тишине. В моей голове крутятся его собственнические и непререкаемые слова. Получается, он не хочет связывать со мной судьбу, потому что я бремя, которое он должен нести. И хотя часть меня чувствовала это давно, это открытие наполняет меня печалью.

Проклятие, которое не может быть разрушено — вот кто мы друг для друга?

Эмерсон останавливается у гавани. Я быстро отодвигаю свои страхи обратно и приклеиваю на лицо яркую улыбку. Независимо от того, что между нами происходит, он прилагает все усилия, чтобы быть джентльменом: пригласил меня с собой и завел разговор о всей этой неразберихе. Я не собираюсь разрушать его старания своими домыслами.

Я выбираюсь из машины и озираюсь. Пристань для яхт выглядит не так, как я запомнила с прошлого раза, когда была здесь на вечеринке. Лодки вяло покачиваются вдоль причалов, вечерний океан тих и спокоен.

— Идем.

Эмерсон протягивает руку, я беру ее и следую за ним вниз к одному из доков к лодке, пришвартованной в конце. Это — парусная шлюпка, старая, но в хорошем состоянии, с подвешенными крошечными лампочками, синим парусом и светлой полированной деревянной палубой.

Я невольно раскрываю рот от удивления.

— Она твоя? — восклицаю шокировано.

Эмерсон гордо кивает.

— Я приобрел ее несколько лет назад. Она была в довольно плохом состоянии, но я постепенно ее восстанавливал… Знаю, она не представляет собой ничего грандиозного, — добавляет он немного смущенно. — Но на воде держится уверенно, и на ней достаточно места.

— По-моему, она великолепна, — улыбаюсь я. — Можно взойти на борт?

— Можешь не бояться, — Эмерсон посылает мне один из тех горящих взглядов, которые переворачивают мои внутренности, превращая их в желе.

Я справляюсь с дыханием и следую за ним по трапу на борт. Вдруг я замечаю на боку надпись и снова начинаю задыхаться.

«Сойка».

Прозвище, которым меня наградил он. Причина, по которой я набила свою татуировку.

Мой пульс учащается. Неужели?..

— Не могу поверить, что ты назвал лодку в честь меня…

Эмерсон откашливается.

— Ну, мне показалось, что это название ей подходит, — он дарит мне дьявольскую усмешку. — Она была упрямой сучкой, но как только я ею занялся, она подчинилась.

— Эй! — я игриво бью его по руке. Он смеется уворачиваясь.

— Давай я тебе все покажу.

Эмерсон показывает мне двигатель, оснащение и крошечную каюту ниже палубы с узкой койкой и небольшой кухонькой.

— Это удивительно! — восклицаю я, осматривая пространство. Все убрано и готово к использованию. — Хотя мне не верится, что ты спишь на этой крошечной койке.

Я поворачиваюсь и внезапно оказываюсь прижатой к Эмерсону, в опасной близости от него.

— Она достаточно большая, — бормочет он, и я снова краснею, глядя на койку. Интересно, сколько девушек он приглашал на борт, но быстро отталкиваю эту мысль.

Теперь здесь с ним я, вот что имеет значение.

Поднявшись снова на палубу, Эмерсон выводит лодку из дока и запускает двигатель, медленно направляя нас из гавани в залив.

— Я рассчитываю найти пляж, где можно бросить якорь, — говорит он из-за руля, желая узнать мое мнение. — А потом устроим пикник.

— Ты подготовил пикник? — я широко распахиваю глаза.

Эмерсон, конечно, изменился с того времени, как я видела его в последний раз, но парень, которого я знала тогда, мог разве что поджарить кусок хлеба над костром.

— Не волнуйся, — Эмерсона веселит мое недоумение. — Я заставил Гарретта упаковать для нас несколько жареных цыплят и картофельный салат.

— Фух, — я преувеличенно облегченно выдыхаю. — Ты заставил меня поволноваться.

Мы направляемся вдоль берега. На фоне темнеющего неба постепенно появляются яркие огни вечернего города. Ветер усиливается, поэтому я беру свитер из своей сумки и присаживаюсь в задней части лодки, наблюдая, как Эмерсон управляется с рулем. Он расслабленно и уверенно регулирует скорость, проверяет навигацию и приборы. В сумерках он кажется особенно мощным. В том, как он полностью контролирует нашу поездку, есть что-то невероятно сексуальное.

Эмерсон поворачивается и видит, как я наблюдаю за ним с улыбкой.

— Помнишь ту шхуну, на которую я тебя как-то брал?

— Ту развалюху? — смеюсь я, вспоминая крошечную старую лодку, которую он взял напрокат на один день. Мы плавали на ней по заливу. Я качаю головой. — На ней было столько пробоин, что я удивлена, почему мы не пошли на дно.

— Я тоже, — усмехается Эмерсон. — Я старался справляться с ней как можно круче и увереннее, но все, о чем мог думать, как бы не утонуть, пока я тебя снова не раздену.

Я смеюсь, обхватывая себя руками. Эмерсон это замечает и достает куртку из-под одного из сидений.

— Ты всегда мерзнешь, — шепчет он, поправляя ее на моих плечах.

Я моргаю, вдыхая его запах, смешанный с соленым морским воздухом. Наши глаза встречаются, и я знаю, что мы оба думаем о том, чего нельзя делать до полуночи. Черт, этот вечер обещает быть долгим.

Эмерсон натянуто улыбается и снова становится за руль. Я спешу обратно на свое место и пытаюсь сосредоточиться на прекрасном пейзаже, проплывающим за бортом, чтобы не отвлекаться на великолепие прямо у меня перед носом.

Когда мы огибаем залив, сумерками уже охвачено все темное небо. Берег еле различим в полумраке. Я позволяю себе расслабиться вместе с волнами, удивляясь, что после всех этих лет я сейчас здесь с Эмерсоном, снова.

Я мысленно улыбаюсь и отстраняюсь ото всех эмоций и неуверенности, кружащихся в глубине моего сознания. Сегодня вечером я просто хочу быть с ним, здесь, в океане, вдали от твердой земли. А все трудности подождут до возвращения на берег.

— Почему ты улыбаешься? — спрашивает Эмерсон.

Я смотрю вверх. Он наблюдает за мной, с заинтересованностью во взгляде.

— Просто так, — я смущенно пожимаю плечами. — Думаю о тебе. О нас. — Быстро осознаю свою ошибку и пытаюсь ее исправить, — То есть, о нас, здесь и сейчас... это... приятно. Вот что я имела в виду.

Покраснев, замолкаю. Надеюсь, Эмерсон не будет возмущаться или думать, что я забегаю вперед. Знаю, что одно свидание ничего не значит.

— Ясно.

По его лицу пробегает какая-то тень, которая наталкивает меня на мысль, что он вспомнил что-то неприятное. Но эта эмоция очень быстро исчезает, и Эмерсон смотрит на меня так спокойно и одновременно чувственно, что у меня просто дух захватывает.

Он смотрит на свои часы.

— Еще три часа, — говорит с многообещающей ухмылкой. — И тогда, я обещаю, «приятно» — это последнее, что придет тебе на ум.

— Чувствуешь себя комиком, да? — поддразниваю я.

— Чертовски верно, — отвечает Эмерсон с ухмылкой. — До сих пор ты не жаловалась.

Я смеюсь. Но про себя отмечаю, что шутить о том, как я попаду к нему в постель снова, прекрасно понимая, что это отнимет у меня последние крохи самообладания и разума, просто сумасшествие. Но сейчас нам так легко общаться, просто подсмеиваясь так, как мы всегда делали раньше. Как будто между нами никогда не было секретов.

Мои мысли прерывает бурчание в животе, напоминая, что я давно не ела. Неужели еще этим утром я страдала похмельем, была несчастна и завтракала с Лейси в городе?

Эмерсон, должно быть, тоже услышал недовольство моего желудка, потому что смеется:

— Мы почти у цели.

Мы плывем еще минут пять, пока не добираемся до уединенной бухты. Это красивое место защищено от остального залива скалами, в отдалении виден пляж. Эмерсон заглушает двигатель и мы отдаемся течению, мягко подпрыгивая на волнах вечернего прилива.

Он приносит корзину, одеяло и подушки, разложив все на палубе, как настоящий пикник. Я успокаиваюсь и устраиваюсь поудобнее. Эмерсон протягивает мне пиво.

— Надо произнести тост, — говорю я, поднимая свою бутылку.

— Какой? — спрашивает Эмерсон.

Внезапно из моей головы вылетают все мысли. Все возможные слова кажутся слишком напыщенными. За новые начинания? За то, что у нас было? За то, чтобы двигаться дальше? Все звучит неправильно.

— А может быть, за встречу? — предлагает Эмерсон, когда молчание затягивается.

Я облегченно выдыхаю.

— За встречу, — повторяю я, и мы чокаемся бутылками.

Эмерсон распаковывает корзину, и некоторое время мы увлечены вкуснейшей едой. Непринужденно болтаем, не затрагивая спорных тем. Рассказываем о том, как провели последние несколько лет: где побывали, что я думаю о колледже.

— Если у тебя скоро экзамены, может, тебе надо возвращаться? — хмурится Эмерсон, когда я рассказываю ему о своем неофициальном учебном отпуске.

— Мне не обязательно там находиться до экзаменов, — говорю я. — Учебники я взяла с собой, а для выпуска мне необходимо всего несколько баллов.

— А после? — Эмерсон наклоняет голову и смотрит на меня.

Я опускаю взгляд и неловко пожимаю плечами.

— Не знаю. Я думала, что у меня все под контролем, — начинаю объяснять. — Я собиралась перебраться с Дэниелом в округ Колумбия.

— Дэниел, — медленно повторяет Эмерсон. — Вот как его зовут.

Чувствую укол вины. Я два года встречалась с парнем, о котором уже почти забыла. Эмерсон заслоняет для меня все остальное в мире, как будто мы единственные люди, которые когда-либо существовали друг для друга. Я качаю головой, снова обращая все свое внимание на парня передо мной. Тот терпеливо ждет ответа.

— В любом случае, сейчас это уже невозможно, так что... — я затихаю, впервые осознав, что разрушила не только свои отношения с Дэниелом, но и план на всю свою дальнейшую жизнь. Квартира, работа, переезд... Я точно знала, что ждет меня в ближайшие несколько месяцев. Но теперь? Теперь моя жизнь — чистый лист. И это пугает до чертиков.

Я допила остаток пива, чтобы скрыть беспокойство.

— А что насчет тебя? — спрашиваю живо. — Ты никогда не думал о том, чтобы уехать из города?

Эмерсон смотрит на океан и медленно пожимает плечами.

— На самом деле у меня никогда не было выбора. Я имею в виду, что кто-то должен был присматривать за Брит и Рэй Джеем.

— Но они уже выросли, — замечаю я.

Он фыркает:

— Спорное утверждение. Брит до сих пор оставляет свое дерьмо по всей моей квартире. Она постоянно твердит, что собирается съехать и подыскать другое место, но... не сделает этого.

Я съеживаюсь, вспоминая, как она поразилась, увидев нас в кладовой.

— А что насчет твоей мамы? — неловко спрашиваю я. — Она?.. — я затихаю.

— Трезвая? В порядке? Хрен его знает. — Эмерсон становится грубым, и мое сердце болит за него. — Она появляется раз в пару лет, — добавляет он с горькой иронией в голосе, — и рассказывает, как ей жаль, и что она хочет вернуться и жить с нами вместе.

— Может быть, сейчас она действительно так думает? — тихо спрашиваю я. — Каждый заслуживает второго шанса.

— Неужели?

Эмерсон смотрит мне в глаза, и я понимаю, что мы уже не говорим о его маме. Он удерживает мой взгляд с явным намеком, и я вижу тень, снова промелькнувшую на его лице, как будто прошлое выползает обратно, независимо от того, как сильно мы пытаемся держать его подальше.

Я тяжело сглатываю и киваю.

— Иногда люди совершают ошибки, — тихо говорю, собрав всю свою храбрость. — Но если они сожалеют и хотят все исправить, то, возможно, заслуживают получить вторую попытку. Чтобы объяснить, почему они так сделали, и попробовать все исправить.

— Ты действительно думаешь, что оправдания могут что-то изменить? — спрашивает Эмерсон с болью в голосе. На мгновение он кажется таким уязвимым, что мое сердце начинает биться с мыслью, что в его непробиваемом фасаде есть трещины.

— Все имеет свои причины, — мое сердце нервно стучит. — Как можно узнать, если не попробуешь?

Эмерсон допивает свое пиво и отбрасывает бутылку в сторону. Он открывает рот, и на мгновение наши глаза встречаются. В воздухе между нами будто витают осколки эмоций и правда, о которой мы никогда не разговаривали. Мое сердце начинает биться чаще.

Но затем его глаза гаснут, а рот скручивается в мучительную, задумчивую ухмылку.

— Кое-что нельзя простить.

Эмерсон становится напряженным до предела, будто чего-то ждет, и я чувствую пронзающий меня укол боли и сожаления. Я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не выказать своего разочарования. Он говорит обо мне, или мы снова обсуждаем его маму?

Я не знаю, что сказать и даже не понимаю, с чего начать. Мне нужны объяснения, почему он ушел четыре года назад, но как я могу спросить, когда правда может оказаться хуже, чем я могу себе представить? Что он может сказать такого, чтобы все стало хорошо?

Я горестно сжимаю губы. Невыносимое молчание затягивается. Лодка мягко качается на волнах.

Затем Эмерсон смотрит на меня.

— Почему ты вернулась? — спрашивает он.

— Я уже говорила. — Я смотрю вниз, мой голос еле слышен. — Папа на мели и хочет продать дом.

— Чушь собачья, — ругается Эмерсон. — Ты могла попросить кого-нибудь этим заняться, могла оставить все это в покое. Но ты вернулась. Почему?

Я не отрываю взгляд от палубы, от океана, смотрю куда угодно, но не на него.

— Я не могла никому доверить упаковку. Все воспоминания...

— Не ври мне! — Эмерсон стремительно сметает тарелки и контейнеры в сторону. Хватает меня за обе руки, притягивая к себе так, что у меня нет выбора, кроме как смотреть на него. Погрузиться в красивую голубую бездну, такую темную и мучительную. — Твою мать, Джулс. — Он крепко удерживает меня. — Скажи мне, почему ты вернулась.

Я сглатываю ком в горле и всхлипываю. Он прав. Я твердила себе и всем остальным, что должна здесь быть, потому что у меня нет выбора. Но я действительно не могла остаться в стороне. И не хотела.

— Скажи мне, Джулс, — просит Эмерсон. Его глаза отчаянно умоляют сказать ответ, который я слишком боюсь произнести вслух. Но должна.

— Ты, — кричу я, и мой голос эхом разносится над Тихим океаном. — Это всегда был ты!

На его лице проскакивает удивление, но затем он притягивает меня к себе, захватывая мой рот в отчаянном, оглушающем поцелуе.

Я теряю самоконтроль.

Эмерсон целует меня так, как будто наступил конец света, нам осталось жить только минуту, и он не хочет ничего другого, только обладать мной полностью. Нет сожалений о прошлом, нет душевных страданий, ничего, кроме наших губ и сплетенных языков, и его стальных объятий, когда он прижимает меня к своей груди.

Эти ощущения не сравнятся ни с чем, что у меня было раньше. Это как чувственная приливная волна, которая сбивает с ног, и у меня нет иного выбора, кроме как быть погребенной под ней и падать все глубже в этот опьяняющий вкус. Я хватаю его за рубашку и прижимаю к себе. В одно мгновение все мои волнения и неуверенность растворяются под голодными исследованиями его языка, я чувствую его прикосновения, которые оставляют на моей коже обжигающий след. Он опускает меня вниз, на жесткую палубу.

Я срываю с него рубашку и смыкаю ноги вокруг его талии, выгибаясь под ним. Он дергает вниз крошечные лямки моего сарафана и срывает его через голову, оставляя меня обнаженной. У меня перехватывает дыхание от прохладного ночного воздуха, овевающего мою голую кожу. Он припадает лицом к ямочке на моей шее, посылая острые стрелы удовольствия вниз по телу с каждым новым поцелуем. Между нами будто проскакивают электрические разряды, у меня между бедер горячо и влажно. Он требовательно посасывает и покусывает мою кожу, прокладывая обжигающую дорожку вдоль ключицы и вниз по голой груди.

«О Боже, да.»

Эмерсон скользит рукой между моих ног, и от его прикосновений я выгибаюсь дугой. Издаю стон, когда его пальцы, дразня, поглаживают мою плоть через трусики. Меня пронзают искры чистого удовольствия, но каждый раз, когда я содрогаюсь под его рукой, он отталкивает меня обратно, слегка царапая через ткань кончиками пальцев, пока я не начинаю корчиться, тянуться к нему, крича от неудовлетворенности.

Эмерсон поднимает голову, смотрит на меня темным, нечитаемым взглядом. Задыхаясь, я безмолвно молю о продолжении, и тогда он резко раздвигает мои ноги. Грубо, властно шлепает ладонью и погружает глубоко в меня один палец.

Я кричу, приподнимая бедра, а он начинает толкаться в меня и, опустив голову к моей груди, ласкать ртом соски. Я сжимаюсь вокруг его пальца, обезумев от быстрых движений и стремительных поглаживаний его языка.

«Ближе. Сильнее. Сейчас.»

Я перекатываю нас, сажусь сверху и сильно толкаю его вниз, пока он продолжает мучить мою грудь губами.

Эмерсон проталкивает в меня еще один палец.

Мир вокруг начинает расплываться. Нет даже далекого шума океана, он растворился в реве крови в ушах и громе сердцебиения. Эмерсон продолжает движения пальцами внутри меня, и я кусаю его за плечо, бездумно атакуя с темным, безумно приятным напором, как будто я одержима.

Нам уже не до нежности и поддразниваний, мы задыхаемся и царапаем друг друга, борясь за контроль. Но это никогда не было даже борьбой. Эмерсон снова перекатывается одним стремительным движением, припечатав меня собой. Отрывает голову от моей груди, и холодный взрыв воздуха сменяется теплом его губ на моем соске. Я взвизгиваю, напрягаясь, когда он срывает мои трусики, оставляя меня абсолютно голой, распростертой и задыхающейся на палубе.

Эмерсон смотрит вниз, шаря по моему телу диким взглядом. Он на краю, готов потерять контроль полностью, и я чувствую прилив силы, потому что окончательно сломила всю его оборону. На мгновение он замирает надо мной, дыхание вырывается рваными выдохами, и тогда он скользит вниз, хватает меня за колени, раздвигая мои ноги, и обводит лодыжки вокруг своей шеи. Он склоняет голову и прижимается ртом к нежной коже моих бедер долгими, грубыми поцелуями.

— О, Боже! — кричу я, и мой стон разносится по всей бухте.

Он вырисовывает языком круги на моих самых чувствительных точках, а затем опускается ниже, чтобы попробовать меня на вкус.

«Еще!»

Эмерсон лижет снова и снова, впиваясь в меня пальцами, и из моей головы испаряется последняя связная мысль. Он ускоряет темп, одновременно с пальцами внутри меня. Я чувствую, что волна удовольствия все ближе, и пытаюсь отстраниться от его рта, доведенная до отчаяния каждым новым изумительным прикосновением его языка, посасыванием, легким ударом…

Эмерсон отстраняется, и я кричу снова, на этот раз разочарованно. Я тянусь за ним, страстно желая получить разрядку, но он откидывает мои руки в стороны и припечатывает запястья к палубе одним быстрым движением. Я в ловушке, беспомощная под ним. Его дикий, горящий от страсти взгляд раздирает меня на части. Я борюсь с его хваткой, ненавидя пространство между нами, нуждаясь, чтобы его рот прижался ко мне снова. Но Эмерсон не поддается и, все так же держа меня за запястья, фиксирует на палубе.

Он смотрит на меня, сжав челюсти, напряженный до предела. Вне досягаемости. Я извиваюсь, вырываясь из его железной хватки.

— Пожалуйста, — задыхаюсь я, и мне все равно, что я умоляю. Прямо сейчас, в этот момент, я сделаю все, чтобы ощутить его внутри себя. Я отдамся полностью, только бы обладать им снова. — Пожалуйста, Эмерсон! — хнычу я.

— Скажи! — рычит он. — Чего ты хочешь?

— Трахни меня! — кричу срывающимся голосом.

В выражении его лица что-то меняется, в глазах проскакивает дикая вспышка. Он отпускает мои запястья и опускается на меня с низким, гортанным стоном. Целует меня, пожирая мои губы, пока я резко распахиваю его джинсы и толкаю их вниз. Он твердый и готовый для меня, и я инстинктивно выгибаюсь ему навстречу, разводя бедра шире, испытывая болезненную потребностью ощутить его внутри.

Он входит в меня одним резким толчком, заставляя каждый нерв и клеточку моего тела кричать от удовольствия.

«О, Боже!»

Я падаю обратно с криком, запуская ногти в его спину. Он вонзается в меня жестко, глубоко, безжалостно, и я приподнимаюсь ему навстречу. Он наполняет меня, раскалывая с чувственной болью. Я открываюсь шире, притягивая его все глубже, и боль растворяется, сменяясь удовольствием, которое проходит по всему телу. Эмерсон опускает лицо мне на шею, и издает мучительный стон, а я скольжу рукой по его гладкой, точеной заднице. Я тяжело дышу, обезумев и полностью потерявшись в беспорядочном ритме наших тел и темном желании, зародившимся у меня внутри. Я выгибаюсь к нему, прижимаясь бедрами как можно сильнее, сквозь мое тело проскакивают искры, но этого недостаточно. Я чувствую, как с каждым новым сильным движением Эмерсона в крови распространяется великолепный зуд, спиралью поднимаясь из самых моих глубин.

Я цепляюсь за него, стоя на краю. И начинаю рыдать от необходимости почувствовать больше, как будто я зависла над краем пропасти и замерла, не в силах переступить черту.

Эмерсон погружается все быстрее, твердый, как камень. Дыхание вырывается из него грубыми и мучительными толчками.

— Джулс, — стонет он.

Я отвечаю таким же отчаянным стоном, откидываясь на палубу. Слепо смотрю в ночное небо, крича в пустоту. Темное, усыпанное звездами небо как будто исчезает, тускнеет от крышесносного удовольствия, которое во мне поднимается.

— Детка, — вздыхает Эмерсон, толкаясь в меня еще глубже.

Хватает мое лицо одной рукой, заставляя смотреть ему в глаза. Его взгляд непоколебимо пронзает меня, пока Эмерсон опустошает меня с неумолимой точностью. От этого нет никакого спасения. Я тону в нем, переполняемая ощущениями, и хватаюсь за ускользающий разум, пытаясь отвернуться, но он крепко удерживает меня на месте, заставляя смотреть на него, требуя отдать все, что у меня есть.

Себя полностью.

Эмерсон видит все мои секреты, мою ложь, обнажает меня. Его глаза не отклоняются от меня ни на секунду. Он входит в меня, и мои крики разносятся в тишине темной ночи. Я сжимаюсь изо всех сил, становясь узницей чистого удовольствия, болезненного и цепкого, но больше не могу сдерживаться, освобождение совсем рядом.

— Иди за мной, — рычит он, стиснув зубы. — Черт возьми, Джулс... иди за мной. Сейчас!

Он врезается в меня в последний раз, и его мучительный, гортанный крик разносится эхом по всей бухте. На миг он замирает надо мной, подрагивая от напряжения, потом я вижу проскочившую в его взгляде вспышку, и по нему проходит первая волна удовлетворения. Он кричит, без слов, содрогаясь в меня, и его отчаянной капитуляции достаточно, чтобы я разлетелась на части. Я разбиваюсь, кричу его имя, мой крик смешивается с его, одновременно с бурей восторга, которая проносится сквозь меня, и я с головой падаю в темно-синий мрак его души.

Мы сворачиваемся вместе, переплетаясь конечностями, потные и отчаянно цепляющиеся за свои драгоценные жизни. И пока я пытаюсь отдышаться после самого шикарного оргазма в своей жизни, одна мысль пробивается сквозь бездумное наслаждение и окутывает меня своей неоспоримой истиной.

«Я дома.»

***

Когда я просыпаюсь на следующее утро, он уже ушел.

Глава 11

Я просыпаюсь от непривычного ощущения покачивания, которое создают волны за бортом. Продолжаю лежать в недоумении, не спеша открывать глаза. Но когда мое тело охватывают болезненные ощущения, на меня накатывают воспоминания о случившемся здесь прошлой ночью сумасшедшего, потного секса.

Эмерсон.

Эмерсон и я. Вместе. Объятые такой чертовской страстью, как будто от этой близости зависели наши жизни.

Я сажусь, выпрямляясь со стоном, и осматриваюсь. Я одна на узкой койке в крошечной каюте, вокруг моего обнаженного тела скручены простыни. Помню, я сказала Эмерсону, что мы тут ни за что не разместимся вдвоем, но он просто устало улыбнулся и прижал меня к себе крепче. Я засыпала, лежа в объятиях любимого и положив голову ему на грудь, под мерное биение его сердца и плавное покачивание лодки на волнах.

Сейчас в каюте пусто.

— Эмерсон? — зову я.

Должно быть, он на палубе, занимается лодкой.

Я снова откидываюсь на койку и довольно зеваю. Я чувствую каждую мышцу и сухожилие, между бедрами саднит, напоминая снова и снова о том, чем мы занимались там, на палубе, а потом еще раз, так же ненасытно, на койке, пока нас наконец не сморил сон.

Еще какое-то время я нежусь в полудреме, все еще окутанная приятным ощущением послевкусия. Когда же вновь выныриваю из сна, в каюте по-прежнему не наблюдается никаких признаков Эмерсона. А уже почти десять.

— Эй? — зову снова. Нахожу свой сарафан в куче на полу и надеваю его через голову, потом поднимаюсь по лестнице и выхожу на залитую ярким солнцем палубу. — Эмерсон?

Смотрю по сторонам. Должно быть, он пригнал лодку обратно в Сидар Коув ранним утром, потому что она стоит, привязанная в гавани. Но его нет.

Я чувствую холодный укол страха.

«Нет, — говорю я себе быстро. — Он бы не оставил тебя. Он, вероятно, просто пошел за завтраком куда-нибудь, или за кофе.»

Именно так. Я посылаю ему смс.

«Где ты? Надеюсь, вернешься с пончиками.»

Потом спускаюсь обратно в каюту, чтобы привести ее в порядок. Застилаю кровать и подбираю свое нижнее белье в углу комнаты. Когда я больше не могу себя ничем занять, поднимаюсь обратно наверх и встаю за руль, наблюдая за далеким потоком машин в городе и медленной суетой прибрежной жизни. И изо всех сил стараюсь игнорировать постепенно поднимающееся волнение в груди.

Минуты движутся черепашьим шагом. С каждым взглядом на телефон мой страх растет. Я пытаюсь дозвониться до Эмерсона, но звонок просто переключается на голосовую почту. Уже открываю рот, чтобы оставить сообщение, но слова застревают в горле.

Что я могу сказать? Где тебя черти носят? Почему ты оставил меня голой и в одиночестве?

«Что я сделала не так?»

Я кладу трубку, так ничего и не сказав. Ощущение приятного послевкусия уже пропало. Сейчас я не чувствую ничего, кроме постепенно просачивающейся ледяной паники и темного вихря неуверенности, закипающего в груди. Я стараюсь удержать его в узде и не делать поспешных выводов, но все же не могу остановить поток жестоких насмешек в голове.

«Он оставил тебя. Он оставил тебя снова. Как и в прошлый раз.»

Телефон вибрирует, возвещая о новом сообщении. Я быстро его достаю, нетерпеливо открывая текст.

«В баре ЧП. Увидимся позже.»

Я замираю в ожидании новых сообщений, возможно, с извинениями, но больше ничего не приходит. Вот так.

Хорошо, пробую я уговорить саму себя. Все не так уж и плохо. Если что-то случилось в баре, Эмерсон вынужден был уйти, он ведь босс. Возможно, он не хотел меня будить после нашего секс-марафона прошлой ночью, поэтому оставил досыпать. Это ведь мило, правда? Он очень заботливый.

Пытаясь игнорировать оплетающие меня страхи, приношу свои сандалии и сумочку и аккуратно спускаюсь по трапу в док. До бара «У Джимми» недалеко, но я все равно рада, что я без каблуков.

Я останавливаюсь у кофейного киоска и беру пару латте, а затем захожу в полумрак пустого бара.

— Эй? — зову я, проходя дальше. Что-то не заметно, что тут запара. Вижу коробки с доставкой возле бара — обычная картина для этого времени суток. — Эмерсон?

Дверь в подсобные помещения распахивается, я резко поворачиваюсь в ту сторону и вижу Гарретта с ящиком пива в руках.

— Привет, детка, — он с кряхтением ставит ящик. — Ищешь босса? Он еще не приходил.

Я останавливаюсь, задержав дыхание.

— Что у вас за ЧП? — спрашиваю еле слышно. Возможно, он ошибается, возможно, Эмерсон пришел, и Гаретт не знает…

— Нет никакого ЧП, — хмурится Гаретт.

— Ты уверен? — говорю с легким намеком отчаяния.

Он пожимает плечами:

— Прости, детка, но я здесь с семи часов, поэтому если бы что-то случилось, то я бы знал…

Должно быть, я выгляжу растерянной, потому что он замолкает и бросает на меня осторожный взгляд.

— Дерьмо, я сказал что-то не так?

— Нет, все прекрасно, — говорю поспешно. — Это моя ошибка. Я все напутала. Извини! — лепечу бессвязно, затем поворачиваюсь и выбегаю на улицу, освещаемую резким утренним светом.

Чувствую, как пылаю, ощущая себя полной идиоткой. Конечно, нет никакой чрезвычайной ситуации, это было просто неуклюжее оправдание, которое он использовал, чтобы меня надуть.

Я смотрю на второй кофе в руке несколько долгих секунд, а затем сердито швыряю его в мусор. Уголки глаз жалят подступающие слезы, и я изо всех сил стараюсь не дать им пролиться, несмотря на то, что больше всего на свете хочу разрыдаться прямо здесь, возле бара.

Он лгал мне.

«Эмерсон лгал мне.»

После всего, что произошло вчера вечером, он оставил меня одну и солгал. Теперь он Бог знает где, делает хрен знает что.

Я стою, не двигаясь, несколько минут, затем вытаскиваю телефон, чтобы снова прочитать смс. Пожираю его глазами, разыскивая хоть что-нибудь, что я, возможно, упустила ранее. Но вижу то же самое. Коротко. Резко. Ни капли заботы. Ничего личного, никакой привязанности. Как будто сообщение отправлено случайному знакомому, а не девушке, чье имя ты выкрикивал в отчаянном экстазе всего несколько часов назад.

Что, черт возьми, я теперь должна делать?

Как будто вселенная меня услышала, телефон внезапно загорается и начинает звонить.

Я смотрю на экран и вижу неизвестный номер, но, тем не менее, подношу телефон к уху с учащенным пульсом.

— Алло? — говорю с надеждой.

— Привет. Джульет?

Голос женский.

Мое нервное ожидание тут же распадается на части, оставляя лишь холодную тяжесть в животе. Я сглатываю рыдание.

— Да. Это я.

— Привет! Это Холли! Из «Кингстон риэлти». — Она так и сочится энтузиазмом. — Как поживаете?

Я стою, не зная, что ответить. «Ну, не знаю, Холли. Я провела крышесносную ночь с любовью всей моей жизни, только чтобы проснуться и обнаружить, что он сбежал и оставил меня одну, и теперь я чувствую, будто весь мой мир рушится.»

Я сглатываю свой ответ и отделываюсь неопределенным:

— Прекрасно, спасибо.

— Супер! — щебечет Холли. — Я звоню, чтобы сообщить хорошие новости: нам поступило предложение насчет пляжного домика!

Я слышу, как в ушах начинает стучать кровь.

— Что? — заикаюсь, потому что ее слова обрушиваются на меня всей своей тяжестью.

Скоро у меня не будет и домика тоже?

— Здорово, правда? — воркует Холли, абсолютно не обращая внимания на мои страдания. — Правда, нам предложили немного меньше от запрашиваемого, и я посоветовала вашему отцу потребовать больше, но он хочет продать его как можно скорее. Поэтому мы срочно займемся оформлением бумаг и уладим все уже через несколько недель!

На меня накатывает головокружение и тошнота. Я стою, слушая лепет Холли о крайних сроках и о том, какая часть отойдет мне.

— Вам можно будет возвратиться на учебу! — продолжает она. — Покупатель сказал даже не волноваться об уборке. Думаю, он планирует снести дом и построить на его месте что-то другое.

— Он хочет его снести?! — я в ужасе повышаю голос.

— Ну, дом такой старый, но расположен в стоящем месте, — говорит она. — Так или иначе, дорогая, вы сможете уехать до конца недели? Я не хочу давать им время передумать!

— Несомненно, — шепчу я слабо. — Как скажете.

— Потрясающе.

Я потрясенно вешаю трубку.

Конечно, я в течение многих недель знала, что дом будет продан. Папа и Карина оказались в большинстве. Но все это время я представляла себе какую-нибудь семью, которая его купит. Детей, которые играют во дворе и таскают песок с пляжа. Воображая, как под гонтовой крышей будут создаваться новые счастливые моменты, я чувствовала, как уходит боль.

Но знать, что его снесут?

Эта мысль вызывает в моем животе волнение. Услышав эту новость после побега Эмерсона, у меня складывается такое ощущение, будто все, что я люблю отдаляется, а я не в силах как-то этому помешать.

Вздрогнув, я понимаю, что стою, застыв перед баром уже целую вечность. Перекинув сумочку через плечо, я направляюсь в сторону домика. Это утро просто замечательное: синее небо, легкий ветерок, но внутри я как будто пробираюсь сквозь бурю. Я глубоко вздыхаю, сосредотачиваясь на обочине пыльной дороги, но с каждым шагом ощущаю, как силы меня покидают, а решимость уходит.

Мимо проезжает машина. Водитель сигналит и кричит из окна:

— Классно выглядишь, крошка!

Я вздрагиваю и краснею, понимая, что иду раним утром в помятом платье. Меня затапливает волна смущения, и я обхватываю себя руками и вжимаю голову в плечи, пережидая, пока автомобиль уедет.

Я продолжаю идти, чувствуя, как к горлу подступают слезы. Я не понимаю, почему Эмерсон просто взял и поступил так после всего, что вчера вечером между нами произошло. Находясь в его крепких руках, ощущая его в себе, я снова чувствовала себя цельной, как будто каждая моя недостающая часть и сломанная деталь была исправлена и в безопасности.

Я была дома.

Я думала, он тоже это чувствовал. То, как он пронзал меня взглядом, как будто я была всем, что он когда-либо хотел в мире. Нежность на его лице, когда он подмял меня под себя, заставляя мое дыхание сбиться; ошеломленное удивление, когда он погружался в меня много раз…

Но, вспоминая вчерашний вечер, я с дрожью понимаю, что, несмотря на весь наш смех и разговоры, и фонтанирующий, умопомрачительный секс, вчера ночью мы ни разу не говорили о чем-либо существенном. О будущем. Что, черт возьми, между нами теперь происходит. Чего он от меня хочет. Какого черта он разбил мое сердце и сбежал много лет назад.

Все мои внутренности сжимаются, когда я мысленно возвращаюсь назад, к тому времени, когда я только вернулась в город. Я пробегаюсь по каждому нашему столкновению, каждому слову, все больше волнуясь. Эти воспоминания заставляют мою грудь сжаться от недостатка кислорода. Он никогда не говорил что-либо о других чувствах ко мне, кроме желания. Никогда не упоминал, что заботился обо мне, только то, что хочет сорвать мою одежду — сплошь трезвый расчет.

Вполне возможно, что это все, что он когда-либо от меня хотел.

Меня одолевает оглушительный хор вопросов, и вскоре я уже не могу им сопротивляться. Я обращаюсь к одному событию, к которому поклялась себе никогда не возвращаться. К тому дню, который отнял все, что я любила, и оторвал его от меня. И я никогда не знала, почему.

4 года назад.

Это случилось после похорон, которые уже превратили тот день в худший день всей моей жизни. Сначала была служба, наполненная ничего не значащими формальностями, после медленная процессия к туманной вершине скалы. Эмерсон был тих на протяжении всего пути, но я не могла говорить, даже если бы попыталась. Мы открыли урну, и я наблюдала, как ее прах смешивается с ветром: моя прекрасная, сердечная мама, разлетающаяся вникуда прямо на моих глазах.

После в доме был запланирован прием, но я просто не могла туда пойти. Не могла смотреть, как отец играет роль убитого горем вдовца, как будто не он во всем виноват. Поэтому мы с Эмерсоном бесцельно ездили несколько часов, пока не припарковались в незнакомой роще внизу грунтовой дороги и просто смотрели на капли дождя, стекающие по лобовому стеклу.

И я потянулась к нему.

Я была оцепеневшей от горя и хотела только одного — снова очутиться в его объятиях, чтобы спрятаться от боли с помощью единственного человека, который мог мне помочь. Единственная хорошая вещь, которая у меня осталась.

Но он отстранился и когда повернулся ко мне лицом, его глаза были безразличны, как у незнакомца.

— Я не могу иметь дело со всем этим дерьмом, Джулс.

Его слова разрывали меня, каждым слогом разрезая сердце. Я ошеломленно открывала рот, понятия не имея, отчего он так говорит. И почему именно сегодня?

— Все это… слишком тяжело, — Эмерсон отвел взгляд, потом провел рукой по волосам и хлопнул ладонью по рулю. — Блять. Я не знаю, как это сделать!

— Что? — прошептала испуганно.

Эмерсон — последняя соломинка, за которую я цеплялась, и я не могла поверить в услышанное.

— Это. Ты. Все это эмоциональное дерьмо, — жестикулировал Эмерсон, по-прежнему пряча глаза. — Я думал, что между нами просто летняя интрижка. Я не подписывался на большее.

Я задохнулась от шока.

— Ты не подписывался на большее? Пошел ты! — заорала я. — Что, по-твоему, сейчас происходит? Моя мама умерла. Она мертва! Ты думаешь, я хотела чего-то подобного? — Мой вопль оборвался рыданиями.

Эмерсон упорно смотрел за пределы грузовика.

— Я просто говорю, что… Лето уже закончилось.

— Но… мы же планировали, — я почувствовала, как весь мой мир рушится. Меня засасывало в головокружительную бездну, и ничего больше не осталось, что могло удержать меня от падения. — Ты обещал, что я останусь в городе вместе с тобой. Я устроюсь на работу, а в следующем году поступлю в художественную школу. Мы будем вместе. Ты обещал!

Эмерсон пожал плечами:

— Можешь считать, что я передумал.

Меня начало покачивать, как вдруг он наконец повернулся ко мне. Его глаза были мертвы, ни капли уверенной преданности, которую я обычно там видела.

— Не понимаю, — прошептала я. — Почему ты так говоришь?

— Я все сказал, — Эмерсон упрямо сжал челюсти. — Мы просто обманывались, думая, что это может иметь продолжение. Ты не принадлежишь этому городу.

— Но я принадлежу тебе! — я снова начала рыдать. — Эмерсон, пожалуйста! — умоляла я отчаянно. — Ты мне нужен!

Я прикоснулась к его руке, цепляясь за твердые мышцы, которые чувствовала все это лето, но он оттолкнул меня.

— Не делай так! — произнес Эмерсон резко, ударив меня словами.

Я съежилась.

— Не понимаю, — прошептала снова. — Ты любишь меня. Я точно знаю!

Глаза Эмерсона вспыхнули.

— Любви недостаточно, — сказал он с сердитой насмешкой. — Возможно, ты поймешь, когда повзрослеешь.

По моим щекам стекали слезы.

— Ты так не думаешь, — настаивала я. — Не знаю, почему ты говоришь эти слова, но это не правда! Мы предназначены друг для друга, ты сам так говорил!

— Я лгал, — Эмерсон обхватил руль обеими руками так сильно, что побелели костяшки.

Внезапно я поняла, что не могу больше там находиться. Почувствовала, как меня охватывает паника, все сильнее сжимая грудь стальным обручем. Вцепившись в ручку двери, я распахнула дверь и спрыгнула вниз, хватая воздух ртом. Не удержавшись на ногах, упала на землю, но не остановилась, а встала на ноги и, спотыкаясь, вслепую побрела по дождю.

— Джулс! — услышала позади голос Эмерсона. Я пыталась вдохнуть, но у меня не получалось. Мой мир был разрушен, все потеряло смысл. Я упала на колени, всем телом сотрясаясь от рыданий.

— Джулс! — Эмерсон ухватил меня за руку и встал передо мной на колени. — Дыши, — приказал он. Я пыталась, но не могла вдохнуть. Тяжесть в груди все разрасталась, меня затопила волна боли, накатывая снова и снова. Эмерсон начал меня трясти с решимостью на лице. — Дыши! — повторял он, обхватывая мое лицо ладонями. — Ты можешь это сделать. Давай, детка!

Я тонула в панике, захлебываясь рыданиями.

— Я с тобой, — произнес он. — Пожалуйста, Джулс. Просто дыши со мной. Ты можешь это сделать!

Я протолкнула в легкие один рваный вдох, а затем еще один, глядя в его глаза. Расстояние между нами исчезло, на его место пришла неистовая нежность, которую я так хорошо знала. Он действительно меня любит, сказала я себе. Он не держал бы меня так трепетно, если бы было по-другому. Это все большая ошибка, теперь он это поймет. И все будет хорошо.

Постепенно паника отступила.

Эмерсон дышал в унисон со мной, одним сладким глотком воздуха за другим. Я, плача, упала в его объятия, цепляясь за него всем своим существом. Он мягко поглаживал меня по волосам, укачивая в колыбели своих рук, пока наконец мое дыхание не вернулось в норму.

Я слышала стук его сердца сквозь влажную ткань рубашки. Если я буду держать его достаточно сильно, то, возможно смогу притвориться, будто предыдущих десяти минут никогда не было. Мы можем стереть их из истории и никогда не заговаривать об этом снова.

Но Эмерсон медленно убрал от себя мои руки и решительно отодвинул.

Я смотрела в его красивое лицо. С влажных волос стекали ручейки, капая с густых ресниц и продолжая путь вниз по подбородку. Мой темный, израненный ангел. Мой навсегда.

— Все закончено.

Его глаза снова стали непроницаемыми, установив между нами барьер.

— Нет! — закричала я. — Я тебе не верю!

— Мне жаль, — по его лицу пробежала невысказанная боль, и он поднялся на ноги. Я попыталась его ухватить, но он отстранился. — Я отвезу тебя домой, — сказал он безучастно, протягивая мне руку.

Я проигнорировала его помощь, поднявшись сама.

— Я никуда с тобой не поеду. Пока ты не скажешь, почему все это делаешь.

— Тебе нужна причина? — гневно вспыхнул Эмерсон. — Черт, да их сотни! Мы не смогли бы построить совместную жизнь, Джулс, да любой чертов дурак это видел. Мы свихнулись, раз думали, будто можем даже попробовать!

— Ты неправ, — упрямо покачала я головой. — Я люблю тебя!

— И что в этом хорошего? — закричал Эмерсон в ответ. — Посмотри на наших родителей, на твою маму. Все это время ты говорила, как ее уничтожает любовь к твоему отцу. Любовь сделает тебя слабым, рано или поздно. Все хорошие намерения пойдут прахом, и не останется ничего, кроме страданий!

Я отшатнулась, чувствуя, как от боли сводит живот. Он думает, что я для него балласт? Что я буду его удерживать, тем самым заставляя меня винить?

— Ты так не думаешь, — я пыталась сморгнуть слезы.

— Нет, думаю, — уверенно сказал он. — И ты сама понимаешь мою правоту. Что, черт возьми, мы будем здесь делать, Джулс? Играть в семью где-нибудь в трейлере? Ходить на дрянную работу, пытаясь свести концы с концами, пока тебя не захлестнет ненависть ко мне потому что ты все бросила, только чтобы быть со мной?

— Нет, все должно быть не так! — повысила я голос.

— Боже, прекрати быть таким ребенком. Это — чертова реальность! — Эмерсон, напряженный до предела и разъяренный, сжал челюсти. — После ты просто не сможешь жить счастливо. Люди бросают, обманывают, плюют на чужое мнение и разрушают тебя. Что заставляет тебя думать, будто я буду чем-то отличаться? Я — чертов неудачник, Джулс. Зачем даже пытаться пробовать, когда мы оба знаем, что из этого никогда ничего не получится.

Черная пропасть, которую я подавляла с тех пор, как пришла в ту комнату и нашла маму, наконец вышла из-под контроля и заревела ураганом в моих ушах.

— Вот как? — закричала я, все больше повышая голос и отталкивая его обеими руками. — Ты сдаешься, не так ли? Потому что будет трудно? Потому что мы будем вынуждены трудиться, чтобы построить наше будущее? Ты — чертов трус!

— Джулс, — начал Эмерсон, но я его прервала. Меня распирало от ярости. Я находилась в оцепенении в течение многих дней, но в тот миг весь мой скрытый гнев вышел наружу.

— Трус! — проорала снова. — Ты любишь говорить о том, как собираешься работать над собой, чтобы не закончить, как твои родители. Но ты все равно такой же!

Эмерсон потрясенно нахмурился.

— Пошла ты!

— Что? Это ведь правда, не так ли? — насмехалась я над ним, в душе бушуя от ярости. — Твой папаша слинял, когда поперло дерьмо, а мать больше озабочена, где бы накатить, чем благополучием семьи. Она идет более легким путем, они оба так делают, а ты теперь повторяешь за ними!

Как только слова выскочили из моего рта, я поняла, что они — ошибка. Эмерсон замер, но когда начал говорить, из него вырвался только пугающе холодный шепот:

— Вот так ты обо мне думаешь? Выходец из низов, пустое место.

Я сглотнула.

— Это не то, что я имела в виду.

— Нет, я это заслужил, — Эмерсон послал мне холодную кривую улыбку. — Я просто не понимаю, почему ты не говорила этого раньше. Черт, почему ты вообще озаботилась моей судьбой так надолго, если я лишь бесполезный кусок дерьма?

— Я не говорила этого! — настаивала я, но он не слушал.

— Я всегда знал, что так они обо мне и думали, — продолжал Эмерсон. Его взгляд был наполнен горечью. — Местные жители, твои родители… Но мне было все равно. Я думал, что ты видела во мне что-то другое. Ты заставила меня чувствовать, что я могу быть кем-то большим.

— Я действительно это вижу! — я зарыдала. — Я люблю тебя!

— Ты продолжаешь это повторять, но это уже не имеет значения, — Эмерсон впился в меня взглядом. — Этого недостаточно.

Я открыла рот, но не знала, что сказать, на меня обрушилась беспощадная правда его слов. Он сказал, что этого недостаточно, но на самом деле имел в виду, что недостаточно меня.

Меня недостаточно для него.

Я распадалась на части.

— Просто уйди! — закричала я, чувствуя, как меня пронзает отчаяние, отнимая последние силы. Я не могла допустить, чтобы он видел меня такой растоптанной и опустошенной, когда он никогда на самом деле меня не любил. — Если ты не можешь строить со мной отношения, то просто уезжай! — просила я. — Это — все, на что ты годен. Чертов бесполезный слабак. Уходи!

Я упала на колени, и меня сотрясли неконтролируемые рыдания. Подобной боли я никогда раньше не испытывала, она пронзала грудь, заставляя корчиться в агонии.

— Джулс, — Эмерсон сделал ко мне пару шагов. Его голос колебался. — Давай я отвезу тебя домой.

— Нет! — закричала я. — Мне от тебя ничего не надо. Я никогда не хочу видеть тебя снова! — Мой голос сорвался, и я сжалась в комок, дрожащий от горя, такого беспросветного, что едва могла дышать. Как жаль, что это был не новый приступ паники, который обязательно пройдет. Я знала, что это никогда не исчезнет. Эта боль будет со мной всегда.

Знание того, что меня недостаточно для того, чтобы любить.

Недостаточно для моей мамы, чтобы жить.

Меня никогда не будет достаточно.

Я так и лежала, сотрясаясь от отчаянных, опустошающих рыданий, даже когда наконец услышала, как Эмерсон уходит прочь, а потом звук запускаемого двигателя. Он уехал, оставляя меня под дождем с сердцем, разбивающимся на миллион мучительных частей. Абсолютно одну.

Он ушел навсегда.

Глава 12

Когда я отрываюсь от воспоминаний, то обнаруживаю, что почти подошла к домику. Я сердито провожу по лицу ладонью, пытаясь сдержать слезы и прервать хор жестоких ядовитых слов в голове.

Дура. Чертова дура.

«Почему ты решила, что на этот раз все будет иначе?»

Я сворачиваю к домику и встаю как вкопанная, когда вижу стоящий во дворе грузовик U-Haul[9] с распахнутыми дверями. Я поражена. Новые владельцы еще не должны были приехать! Только что звонивший агент по продаже недвижимости сказала, что у меня есть время до конца недели.

— Привет? — зову я, подходя ближе. Я вижу, как кто-то роется в коробках с хламом для пожертвований, которые я поставила на заднем дворе. Я вздыхаю, раздраженная вторжением, и это в то время, когда я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я изо всех сил пытаюсь быть более дружелюбной, в конце концов, покупатели собираются выложить кругленькую сумму за это место. Я подхожу еще ближе. — Простите за этот беспорядок, но я думала, что у меня больше времени.

— Все в порядке, это я, — доносится до меня знакомый голос, и через секунду я вижу его владельца.

Это Дэниел.

— Привет, — говорит он смущенно.

На нем помятая оксфордская рубашка и штаны цвета хаки. Каштановые волосы вспыхивают рыжим на солнце. Он — последний человек на земле, которого я ожидала здесь увидеть.

Я широко открываю рот в изумлении.

— Что ты здесь делаешь?

Он пожимает плечами, пряча руки в карманах.

— Твой отец сказал мне, что вы нашли покупателя. И я подумал, что тебе надо помочь, чтобы ты успела вернуться в город до урагана...

— Какого урагана?

Дэниел хмурится.

— Неужели ты не слышала, об этом говорят по всем новостям. Сегодня вечером ожидается сильный ураган. Мы должны убраться от океана подальше до того, как он достигнет города.

Я чувствую, как меня окутывает теплом, будто лучик света пробивается сквозь мое холодное, болезненное отчаяние. Как это типично для Дэниела, протягивать руку помощи, даже после всего, что между нами произошло. Несмотря на боль, которую я ему причинила. Он всегда был бескорыстным.

— Все в порядке, — говорю я ему мягко. — Ты не имеешь к этому отношения. Я могу справиться сама.

— Но я хочу помочь, — Дэниел осматривает двор, потом дом, подмечая детали. И улыбается. — Тут красиво. Теперь я понимаю, почему ты не хотела его продавать.

Я снова тру лицо, пытаясь скрыть слезы.

— Большую часть я уже собрала. Кое-что отправится в Гудвил, кое-что я выкинула в мусор… — мой голос срывается от плача, я просто не могу договорить.

Дэниел смотрит на меня, наверное, впервые так внимательно. Выражение его лица меняется, он явно обеспокоен.

— Джульет, — восклицает он, спеша ко мне. — Что случилось? Ты в порядке?

— Все хорошо! — пытаюсь ответить я, но мой голос снова срывается. Прежде чем я успеваю отстраниться, он притягивает меня в свои объятия, крепко обхватывая руками, и начинает покачивать, как в колыбели.

Я пытаюсь вырваться, но не слишком активно, и он не выпускает меня из тепла своих рук.

— Ш-ш-ш, — шепчет Дэниел, мягко поглаживая меня по волосам. — Все в порядке. Все будет хорошо.

Я знаю, что должна отстраниться, но чувствую, как расслабляюсь возле него. Несмотря на то, что обнимают меня совсем не те руки, я отчаянно желаю быть рядом с нежным, теплым Дэниелом. Как прекрасно очутиться в его уверенных объятиях после произошедшего сегодня утром, как будто я снова могу быть в безопасности.

— Мне очень жаль, — шепчу я.

— Все в порядке, — повторяет Дэниел. Наконец он отодвигается, удерживая меня на расстоянии, чтобы изучить лицо взволнованным взглядом. — Так что случилось? — Он мрачнеет. — Дело в том парне? Он причинил тебе боль?

— Я… Нет… — быстро качаю головой, но его бесконечная забота только заставляет чувствовать себя еще паршивее. Почему он так хорошо ко мне относится? Разве он не должен напиваться с друзьями в городе, проклиная день нашей встречи? — Тебе не надо было приезжать, — говорю я виновато. — После всего, что я тебе наговорила. Я думала, ты меня возненавидел.

Он не двигается.

— Я должен был удостовериться, что с тобой все в порядке.

— И на что это похоже? — пытаюсь я отшутиться, но он не улыбается.

— На то, что тебе нужен собеседник.

Похоже, он понимает, что я снова готова разрыдаться. Вместо этого я выискиваю в себе последнюю унцию самообладания.

— Войдешь? — предлагаю я. — Я могу угостить тебя кофе.

Дэниел кивает:

— А после, возможно, ты сможешь мне объяснить, что здесь случилось после твоего возвращения.

***

Дэниел отклоняет все мои предложения помочь и делает для нас кофе сам, достав уже упакованные кофеварку и чашки из коробки. Мы располагаемся в гостиной, где я, свернувшись под одеялом, обхватываю ладонями теплую кружку. И рассказываю ему обо всем.

Об Эмерсоне. О маме. О возвращении сюда. Обо всем.

Я пытаюсь сгладить детали, когда разговор заходит об Эмерсоне, но, по-моему, Дэниел все понимает. Избавившись от груза, я расслабляюсь, нервно наблюдая за выражением его лица и ожидая увидеть там осуждение, которое, я знаю, заслуживаю.

Дэниел глубоко вдыхает и выдыхает, как будто отпуская что-то, что тревожило его все это время.

— Ты любишь его, — говорит он спокойно.

Я киваю.

Дэниел смотрит на меня с болью во взгляде.

— А меня ты когда-нибудь любила?

— Да! — восклицаю я, выпрямляясь, чтобы схватить его за руку. — Дэниел, клянусь. Встреча с тобой — лучшее, что со мной случилось. Ты спас меня. Я любила тебя, правда.

— Но не так, как его, — отвечает он за нас обоих.

Смотрит на мою руку, сжимающую его ладонь, в течение долгих секунд, а затем мягко ее пожимает и кладет на подлокотник дивана между нами.

Снова вздыхает, обреченно проводя пальцами по волосам.

— У меня никогда не было даже шанса, я прав?

Я не тороплюсь с ответом, но он заслуживает правды.

— Прав.

Так и есть. Независимо от того, насколько сильно меня любил Дэниел, или насколько он серьезный и милый, он просто не может выиграть, когда дело доходит до Эмерсона.

Потому что, теперь-то я понимаю, как все происходит. Если тебе повезет, то ты сможешь влюбиться так сильно и глубоко, что это чувство изменит тебя. Любовь просочится в каждый атом и молекулу твоего тела, поэтому, если даже все закончится, и вы вдвоем окажетесь сами по себе, на тебе всегда будет лежать отпечаток вашей общей души, неизменный, как сердцебиение. Навсегда.

Эмерсон Рэй оставил на мне свое клеймо в день нашей первой встречи, и ничего не в силах этого изменить.

— Ты же знаешь, что можешь вернуться в город со мной, — говорит Дэниел.

Я качаю головой:

— Я уже сказала, что не могу…

— Нет, речь не о нас, — прерывает он. — Теперь я понял, что между нами все кончено. Но это не значит, что я не забочусь о тебе, Джульет. И я не могу спокойно смотреть на тебя в таком состоянии.

— Когда я такая разбитая? — удается мне язвительно заметить, но он уверенно качает головой.

— Такая… беспомощная.

Я уже открываю рот, чтобы сказать, что он ошибается, когда лицо Дэниела смягчается и он смотрит на меня более спокойно.

— Мне жаль, но это правда. Посмотри на себя, ты просто сидишь в этом доме сложа руки в ожидании, когда он придет и решится любить тебя. Это не отношения, Джульет, это — кабала.

Его слова бьют по моей броне правдой. Я хочу защитить Эмерсона, но, учитывая, что целый день я общалась лишь с его голосовой почтой, слова застревают у меня в горле.

— Я просто говорю, что девушка, с которой я был знаком, не будет выносить подобное дерьмо ни от кого, — добавляет Дэниел. — Ты строила планы относительно того, какой должна быть твоя жизнь. Куда они делись? Не отказывайся от них вот так запросто.

— Я ни от чего не отказываюсь, — возражаю я. — Просто… я еще кое о чем думаю.

— И где же он? — продолжает Дэниел. — В то время, когда ты все обдумываешь.

— Я не знаю, — отвечаю тихо.

— Ты собираешься остаться здесь? — допытывается он. — А как же колледж и работа?

— Я не знаю! — Мой крик эхом разносится по дому. Я складываю руки в защитном жесте, чувствуя себя загнанной в угол его вопросами. — Я собиралась поехать с тобой, — напоминаю я. — Так в чем же между вами разница?

— Мы приняли это решение вместе, — говорит мне Дэниел упрямо. — Мы разговаривали об этом, рассматривали все варианты, которые подходили бы нам обоим. Согласись же, что я прав.

Я смотрю вниз, теребя потертый край одеяла. Дэниел говорит разумно, но разочарование, которое я испытала сегодня утром, по-прежнему отдается во мне болезненной, кровоточащей раной. Я не знаю, готова ли услышать правду.

Дэниел вздыхает:

— Можно я кое о чем спрошу? — Я смотрю на него и неохотно киваю. — Если эта любовь так грандиозна, как ты утверждаешь — для него, ты не обсуждаешься, — быстро добавляет он, — то, где он, черт возьми?

Вопрос так и остается между нами, замирая на деревянном полу. Все мои худшие страхи вкупе с чувством незащищенности поднимают голову. И, что еще тяжелее, я вижу, какое болезненное сочувствие читается в пристальном взгляде Дэниела.

Я съеживаюсь. Самое ужасное — он прав. Он просто задал тот же вопрос, который мучает меня с сегодняшнего утра. Почему Эмерсона нет сейчас со мной?

— Все в порядке, — говорит Дэниел быстро, видя, что из-за его невинного вопроса я оцепенела. — Давай начнем загружать вещи в грузовик. У тебя есть коробки, которые ты не хочешь забирать в город?

Я киваю, наконец обретая дар речи.

— Я отметила все, которые надо выкинуть или пожертвовать.

— Так уже лучше, — Дэниел посылает мне нежную улыбку. — Я пойду, посмотрю на кухне.

Он оставляет меня одну, в окружении теплых одеял и своих грустных эмоций. Я понимаю, что сейчас не похожа на ту, помешанную на всеобщем контроле, девушку. Ее больше нет.

Но он прав. Я не такая, я не могу сидеть сложа руки. Я должна чем-то заняться, все равно чем, только бы отвлечься от болезненной власти воспоминаний. Прежде чем я успею передумать, я хватаю упаковку мусорных пакетов и несколько картонных коробок для вещей, и поднимаюсь с ними по лестнице на второй этаж. Быстро прохожу по коридору и открываю дверь в мамину комнату. Сейчас царит тихое послеполуденное время. Все покрыто слоем пыли. Которую не вытирали много лет.

Я глубоко вздыхаю и принимаюсь за работу: протираю ночные тумбочки и освобождаю шкаф; упаковываю розовое одеяло и заполняю пакеты старой одеждой. Я слышу, как внизу работает Дэниел, и время от времени вижу, как он загружает вещи в грузовик. Но он ни разу не поднялся, видимо, не желая меня беспокоить, и я не прошу помощи.

Я должна сделать это сама.

Своими руками разобрать старую жизнь, годы воспоминаний. Я работаю до тех пор, пока в комнате не остаются одни голые стены. Я стою там, где раньше жила мама. Но ее здесь больше нет. Как бы там ни было, я спокойно упаковала всех призраков подальше.

— До свидания, мама, — шепчу я мягко.

Вдруг я слышу звук двигателя на улице и выглядываю в окно, думая, что это Дэниел поехал отвозить первую партию вещей в Гудвил. Но вместо этого обнаруживаю грузовик Эмерсона, пересекающий дорогу.

Я замираю, чувствуя, как сердце колотится в горле, и смотрю, как он вылазит из машины, хлопая дверью. Теперь небо потемнело, по нему плывут серые облака, так же стремительно, как и Эмерсон направляется к дому.

Дэниел выходит ему навстречу, и через открытое окно я слышу их разговор.

— Где она? — требовательно спрашивает Эмерсон.

На нем та же одежда, что и вчера, только теперь в беспорядке и помятая, он напялил ее сегодня утром, когда ушел.

«Когда убегал от тебя.»

Я понимаю, что должна испытывать ненависть, но, глядя на него через окно, чувствую лишь, как от тоски сжимается живот. Я хочу, чтобы он обнимал меня мускулистыми руками, хочу чувствовать его упругое тело.

Эмерсон пытается взойти на крыльцо, но Дэниел становится поперек дороги.

— Эй, — Дэниел поднимает руки. — Давай-ка отсюда. Ты не войдешь в этот дом.

Даже из своего наблюдательного пункта я вижу, как напрягается Эмерсон.

— Кто ты, черт возьми, такой?

— Друг, — Дэниел не собирается сдавать позиций. — И ты не можешь просто так заявиться тогда, когда захочешь. Джульет сейчас не в настроении для разговора, она даст тебе знать, если захочет тебя увидеть.

Несколько секунд ничего не происходит, а затем Эмерсон издает короткий горький смешок.

— Это ты, не так ли? — произносит он. — Ее парень. Думаешь, можешь приехать и забрать ее с собой, вот так просто? — он отступает и кричит: — Джулс, ты где?

Смотрит на дом.

Я отскакиваю назад от окна, сердце стучит как сумасшедшее. Но слишком поздно. Он меня заметил.

— Джулс? — разрывается Эмерсон. — Спускайся вниз, мне надо с тобой поговорить!

Мой пульс зашкаливает. Я слышу низкий, уверенный голос Дэниела.

— Я же сказал, что сейчас ты должен оставить ее в покое.

— Отойди нахрен с дороги! — в голосе Эмерсона появляется угроза, которую, я уверена, он выполнит в течении минуты.

«Дерьмо.»

Я колеблюсь не больше секунды, стоя в полумраке комнаты, а затем мчусь на лестницу. Сбегаю вниз, затаив дыхание, и распахиваю входную дверь как раз вовремя, чтобы застать момент, когда Эмерсон бьет Дэниела точным хуком справа, отчего тот падает на газон.

— Эмерсон! — кричу я в панике, яростно распахивая защитную сетку на двери. — Прекрати немедленно!

Но Эмерсон меня игнорирует. Он устремляется вперед, хватая Дэниела за рубашку, но в этот раз тот готов к атаке. Он наклоняется и бьет Эмерсона головой в живот, беря его в захват и опрокидывая на землю.

Я мчусь к ним со всех ног.

— Остановитесь, оба! — кричу отчаянно. — Пожалуйста!

Но они меня не слушают, катаясь по земле и пытаясь одолеть друг друга. Дэниел занимался борьбой много лет, но его изящный стиль не идет ни в какое сравнение с грубой силой Эмерсона. Он лишь слегка напрягает мышцы спины, уворачиваясь от легких ударов Дэниела.

— Тебе следовало отойти в сторону! — бросает Эмерсон. Я в ужасе смотрю, как он еще раз ожесточенно бьет Дэниела в живот, прижимая его к земле и собираясь припечатать кулак к его лицу снова. — Она никогда не будет твоей!

— Эмерсон! — кричу я, рванув вперед.

Кидаюсь на него и пытаюсь удержать за руки, но он с легкостью от меня отмахивается. Меня отбрасывает назад, и, споткнувшись о бугристый газон, я падаю на землю.

При этом с глухим стуком ударяюсь головой о землю и вскрикиваю.

Эмерсон тут же отрывается от Дэниела и падает передо мной на колени.

— Джулс! — задыхается он, укачивая меня на руках. — Черт, прости, как ты?

Я медленно принимаю вертикальное положение. Голова все еще гудит от удара, череп простреливает болью.

— Джулс? Поговори со мной, ты в порядке? — говорит Эмерсон с паникой.

Я поднимаю глаза. От удара Дэниела у него из носу идет кровь, в глазах все еще горит азарт борьбы, а дыхание до сих пор не пришло в норму. Он тянется и мягко берет мое лицо в ладони, слегка поворачивая мою голову, чтобы осмотреть повреждения.

— Не трогай ее! — Дэниел, покрасневший и взъерошенный, поднимается с земли.

— Все в порядке, — говорю я, — все хорошо.

Эмерсон выглядит виноватым, его темные глаза полны муки.

— Я не думал. Я никогда бы… Джулс, ты же знаешь, что я никогда не причинил бы тебе боль!

Я киваю и сжимаю его руку:

— Я знаю.

Какая ирония. Конечно, Эмерсон никогда бы не поднял на меня руку, но вот насчет причинения боли?

Слишком поздно, он уже это сделал.

Они вдвоем берут меня за руки, и аккуратно помогают подняться.

— Все хорошо, — повторяю я, смущенная такой заботой. — Правда, я просто упала.

Дэниел разъяренно поворачивается к Эмерсону.

— Ты этого хотел? — говорит он, повышая голос. Я шокировано на него смотрю. Не думаю, что когда-либо видела, чтобы Дэниел был так сердит. — Что, черт возьми, ты вообще здесь делаешь? — требует он ответа, вставая к Эмерсону лицом к лицу. — Ты разве не видишь, что приносишь ей лишь страдания?

— Все в порядке, Дэниел, — прерываю я его, вклиниваясь между ними, прежде чем кто-то снова начнет драку. — Уйди на минуту.

Дэниел качает головой.

— Я не оставлю тебя с ним наедине.

Я жду, что Эмерсон снова кинется на него, но он отпускает мою руку и начинает вышагивать взад-вперед перед грузовиком. Я возвращаюсь к Дэниелу.

— Доверься мне, — прошу я. — Пожалуйста. Мне надо это сделать.

Дэниел снова впивается взглядом в Эмерсона, достаточно жестоко, чтобы пронзить его насквозь, но в итоге кивает.

— Я буду рядом, внутри, — говорит он громко. — И если он хотя бы повысит голос…

— Спасибо, — выдыхаю я, успокаиваясь.

Дэниел заходит в дом, и я жду, пока за ним закроется дверь, прежде чем повернуться к Эмерсону. Он все еще ходит туда-сюда, склонив темноволосую голову и сжав кулаки.

Я испытываю смесь страха, сомнения, надежды и неуверенности — все сейчас так запутано. Но глядя на него, я ощущаю странную силу. Я могу это сделать, потому что должна знать, что, черт возьми, происходит.

— Итак? — начинаю я, сама не ожидая, что мой голос будет звучать так спокойно и ровно. Я складываю руки в ожидании. — Что ты хотел мне сказать?

Эмерсон поднимает голову:

— Я… я налажал.

Я дрожу, слыша страдание в его голосе и видя глубокую боль в глазах. Но приказываю себе стоять прямо.

— Когда именно? — требую стальным голосом. — Сегодня утром, когда сбежал, оставив меня просыпаться в одиночестве? Или когда лгал, попутно придумывая причину, чтобы свалить? Или же когда я вынуждена была возвращаться домой, будто какая-то шлюха, которая была настолько глупа, думая, что вчерашний вечер что-то значил?

Эмерсон вздрагивает:

— Все это!

— Правда? — выплевываю я неожиданно дрогнувшим голосом. — Потому что мне ясно как божий день, что ты не испытываешь ко мне никаких чувств. Черт, — ругаюсь я, чувствуя знакомое першение в горле от подступающих слез.

В один момент вся моя решимость испаряется. Я не хочу на него орать, мне просто необходимо, чтобы все было в порядке.

— Я не знаю, что тебе сказать! — произношу я, подходя к нему, но Эмерсон отходит и поворачивается ко мне спиной. — Пожалуйста, поговори со мной. Что, черт возьми, творится в твоей голове? Я пыталась быть терпеливой, полагая, что все рано или поздно разрешится, но я так больше не могу. Я не могу испытывать подобные чувства снова и снова!

— Ты не можешь? — Эмерсон зло поворачивается ко мне и сердито указывает в сторону дома. — Что, по-твоему, я чувствую сейчас? Я ухожу на несколько часов, а ты бежишь прямиком к нему!

— Что? Нет! — кричу я в смущении. — Дэниел не… Я его сюда не звала.

— Но и не послала подальше. — Лицо Эмерсона мрачнеет: он становится закрытым и далеким, как будто вся его броня с треском распадается на части. Холодность, появившаяся в его глазах, пронзает меня насквозь. — Видимо, все твои уверения, что ты порвала с ним, были ложью, так? Ты всегда знала, что в итоге выберешь его!

— Прекрати нести чушь! — кричу я. — Он здесь не при чем. Он просто пытается помочь.

— Ну конечно, — безжалостно тянет Эмерсон. — Наверное, его деньги и степень бакалавра тоже никакой роли не играют. Я даже не удивлен. Как могло быть по-другому после твоих слов, что я такой же, как мои родители? — добавляет он, и в моей голове вспыхивает воспоминание о нашей прощальной ссоре и обо всех тех ужасных словах, которые мы друг другу тогда сказали.

— Я не это имела в виду, — шепчу я.

— Конечно, нет, но, тем не менее, ты была права! — орет Эмерсон. — Ты только посмотри на меня, я — ничтожество. И всегда им буду. Вот почему ты выбрала его, не так ли? Я никогда не буду достаточно хорош для тебя!

Я раскачиваюсь вперед-назад как пьяная.

— И ты поэтому оставил меня этим утром? — требую я ответа, внезапно чувствуя ярость. — Ты действительно думаешь, что мне тебя мало?

— Я говорю то, что вижу, — говорит Эмерсон с жестокой ухмылкой. — Ты сразу отправилась к этому парню. Тебя к нему тянет.

— Но я не хочу быть с Дэниелом! — кричу я, пытаясь прорваться через его ледяную броню. — Я хочу быть с тобой!

Мой голос разносится по двору, летит сквозь деревья и дюны, и высокую траву, которая качается и гнется вокруг нас. Я стою, испытывая невероятные муки. Если бы он смог меня услышать! Если бы смог понять!

Но Эмерсон даже не вздрагивает, и когда оглядывается на меня, я вижу пустоту под его бархатными ресницами, его взгляд был таким лишь однажды.

В тот раз, когда он меня бросил.

Меня захлестывают эмоции, я слышу гул крови в ушах.

— Ты опять это делаешь, — шепчу, охваченная таким ледяным страхом, что перестаю чувствовать конечности. — Ты рвешь со мной.

Челюсть Эмерсона напряженно сжата, но поза расслабленная. На миг мне кажется, что я вижу проблеск каких-то чувств в его глазах, но потом его лицо снова становится непроницаемым. И решительным. Он пожимает плечами так просто, что разрывает мое сердце на части.

— Почему бы и нет? — говорит он прохладно, как будто все это для него ерунда. — Черт, Джулс, я тебе никогда ничего не обещал. Я думал, ты понимаешь, что наша связь была единоразовой, — Эмерсон посылает мне кривую ухмылку. — Еще один перепихон, как в старые добрые времена.

На меня обрушивается отвратительное чувство дежа вю.

— Ты же так не думаешь, — я качаю головой в отчаянии. — Не знаю, почему ты это говоришь, но ты так не думаешь!

— Поверь мне, думаю, — Эмерсон встречает мой пристальный взгляд во всеоружии: закрытый и отстраненный, будто незнакомец. Легкой походкой он приближается ко мне с мрачной улыбкой на губах. — Ты знаешь, забавно было наблюдать, как ты ввязываешься в игру, пытаясь быть хорошей маленькой девочкой. Я поспорил с Гарретом на сто долларов, что смогу стянуть с тебя трусики уже через месяц, — добавляет он.

Я задыхаюсь.

— Ты лжешь! — протестую яростно. Он подходит еще ближе, и я отступаю, пока не упираюсь в грузовик.

Эмерсон тянется, чтобы провести рукой вдоль моей ключицы.

— Прости, дорогуша. Я думал, что ты заставишь меня побегать за мои деньги, но оказалась такой горячей, что это не отняло у меня много времени.

— Хватит, — кричу я, отталкивая его руки. Не могу поверить его словам и жестокой ухмылке. Это не мой Эмерсон, этого просто не может быть!

— Что? Ты меня больше не хочешь? — поддразнивает он. — Вчера вечером ты пела по-другому, — говорит он низким голосом и наклоняется ближе, обдавая мое ухо жарким дыханием. — Ты стонала мое имя, — шепчет он, — умоляя трахать тебя сильнее. Разве ты не помнишь?

Я подавляю рыдание, когда он начинает поглаживать мое плечо. Я дрожу от его прикосновения, по щекам текут слезы, но вместе с тем я чувствую, как тело охватывает желание. Я ненавижу себя за дрожь, которая вспыхивает во мне, и за то, как мое дыхание ускоряется только от близости его тела, а соски упираются ему в грудь.

— Видишь? — шепчет Эмерсон торжествующе, и я с ужасом понимаю, что он тоже чувствует мое желание. Он отступает, глядя на меня хитрым взглядом. — Черт, у меня найдется время, чтобы повторить вчерашнее, — он ухмыляется. — А если ты хорошенько попросишь, то я могу тебя даже связать и позволить мне отсосать.

— Хватит! — кричу, отпихивая его изо всех сил.

Меня сотрясают безудержные слезы, я тону в боли и унижении. Теперь все приобретает иной смысл, ужасный, отвратительный смысл. В ту нашу встречу на стоянке возле «У Джимми» он насмехался надо мной точно так же, как сейчас.

Все это время он действовал по плану, понимаю я с ужасом. Я была для него только игрой.

Он никогда не заботился обо мне, ни единой секунды.

Все было ложью.

— Ну же, признайся, — насмехается Эмерсон, подходя снова. — Ты сама понимаешь, что хочешь меня.

Он хватается за молнию на моей кофте и тянет ее вниз, расстегивая, и это становится последней каплей.

— Не трожь меня! — кричу я, отпихивая его снова и снова. Я вырываюсь из его объятий и предательской лжи. — Не смей ко мне прикасаться!

Потом я слышу, как распахивается дверь, и из дома выбегает Дэниел. Сквозь слезы, застилающие глаза, я вижу, как он встает между мной и Эмерсоном, беря меня за руку.

— Вали отсюда к черту, — приказывает он Эмерсону с рычанием.

— Просто уйди! — рыдаю я, чувствуя себя полностью раздавленной. — Пожалуйста, уйди!

С некоторой долей малюсенькой надежды я жду, что стена в его взгляде спадет и он, взяв меня за руки снова, скажет, что все это — ужасная ошибка. Но Эмерсон просто отступает.

— С радостью, — выплевывает он и идет к своему грузовику.

Запускает двигатель и уезжает.

Он ушел. Оставил меня снова.

«Чертова дура.»

Я наблюдаю за тем, как за грузовиком на грунтовой дороге поднимается пыль. Мне не хватает воздуха. Я стараюсь из всех сил не упасть прямо здесь, во дворе.

— Джульет, — Дэниел поддерживает меня. — Посмотри на меня, что он сказал?

Я качаю головой, отступая назад.

— Ты тоже. Мне надо, чтобы ты ушел.

— Я не оставлю тебя в таком состоянии! — протестует он.

Я глубоко вздыхаю и заставляю себя улыбнуться.

— Все хорошо, — лгу я сквозь сжатые зубы. — Я хочу побыть одна.

— Джульет… — снова протестует Дэниел. Но я не отступаю. У меня осталась последняя крупица самообладания, но и она быстро исчезает. Мне просто необходимо, чтобы он ушел до того, как меня полностью захлестнет горе.

— Пожалуйста, ты сделал более чем достаточно, — настаиваю я, толкая его в сторону машины. — Садись в фургон и езжай. Я закончу здесь и вскоре последую за тобой в город.

Он открывает дверцу водительского места, но я его явно не убедила.

— Все в порядке, — повторяю я, несмотря на то, что все во мне кричит об обратном. — У меня здесь больше не осталось дел, — говорю я. — Я приеду домой, обещаю. Мне просто нужно немного времени, чтобы попрощаться.

Дэниел нехотя кивает.

— Мне это не нравится, — предупреждает он меня, взбираясь за руль.

— Я знаю, но, как бы там ни было, ты меня послушаешься, — я приподнимаюсь на цыпочках и коротко целую его в щеку. — Спасибо.

И захлопываю за ним дверь.

— Позвони мне, когда выедешь, — просит Дэниел через открытое окно. — И не затягивай с отъездом. Ураган уже близко.

Я согласно киваю. Ветер усилился, по небу стремительно несутся темно-серые облака. На пляж накатывают пенистые волны.

— Я позвоню. Увидимся в городе.

Он медленно заводит двигатель и уезжает. Я остаюсь одна.

Глава 13

Я чувствую, как кожа начинает красноречиво гореть, возвещая о скорой панической атаке, и начинаю задыхаться. Я дрожу, отчаянно пытаясь не дать ей взять верх, но почти теряю контроль. Это правда. Горькая правда. Все, что у меня осталось, чтобы держать себя в руках после последнего предательства Эмерсона. Все эти годы спустя я думала, что стала более сильной, но опять захлебывалась отчаянным плачем возле него.

«Он никогда не любил тебя на самом деле.»

Паника уже близко. Я мчусь по газону к дому и нащупываю дверную ручку. Мои руки дрожат, и мне требуются несколько попыток, чтобы наконец открыть дверь и забежать внутрь. Я слепо несусь через кухню, к столу, где роюсь в своих вещах, пока не нахожу сумку и в ней маленький пузырек с таблетками.

Одна, две, три.

Я вытряхиваю их на ладонь и засовываю под язык.

Потом иду к раковине, открываю кран и глотаю холодную воду прямо из-под него. После соскальзываю на пол и крепко зажмуриваюсь, ожидая, пока прекратится кошмар.

— Пожалуйста, пусть это закончится, — шепчу я сама себе, качаясь взад-вперед. — Пожалуйста, пусть это останется только воспоминанием.

Я мысленно представляю, как все могло бы быть. Как просыпаюсь этим утром в каюте рядом с обнимающим меня Эмерсоном. Он шепчет мне на ухо всякие милые вещи и говорит, как меня любит. Как сожалеет о прошлом разе, и что никогда не совершит ту же ошибку и не причинит мне боль. Как мы будем счастливы вместе, всегда. А после притягивает меня, чтобы глубоко поцеловать, скользя руками по моему телу, пока мы не начинаем задыхаться и стонать снова и снова.

Вместе. Счастливые. Уверенные в будущем.

Но все это неправда.

Я рыдаю на кухонном полу до тех пор, пока голова не начинает разрываться от боли, а горло саднить. Я оплакиваю девочку-подростка из прошлого, которой разбили сердце, и глупую девушку из настоящего, которая наступила на те же грабли снова, как будто ничему не научилась. Я оплакиваю все надежды и мечты, которые у меня были вчера вечером, когда я находилась в уютных объятиях Эмерсона, и думаю о жестоком ударе, который мне нанесла действительность с приходом утра. Я рыдаю, вспоминая изощренную жестокость в его пристальном взгляде, когда он дразнил и трогал меня, и то, как пылала моя кожа под кончиками его пальцев несмотря ни на что.

Я плачу, потому что люблю его, никогда не прекращала, но этого всегда было мало. Я плачу, пока во мне не остается слез. Я сижу, оцепеневшая и опустошенная от горя, чувствуя, как по моим венам медленно течет кровь.

Я делаю глубокий вдох и открываю глаза. Дом по-прежнему пуст и тих. Теперь мое сердце успокоилось, и меня наполняет уверенным чувством умиротворения, слабым и ненадежным. Это ложное спокойствие, я знаю, но все равно рада. Пусть будет что угодно, только чтобы вырваться из тьмы, которая может захватить меня полностью. Что угодно, только бы не дать мне разлететься на части снова.

У меня здесь больше не осталось дел.

Я встаю на ноги, нахожу свою сумку и пиджак. Потом заполняю еще один мешок своим оставшимся имуществом и оглядываюсь. Скоро все это превратится в руины.

На долгий миг я замираю на крыльце, вдыхая ароматы розмарина и морского воздуха. Затем запираю за собой дверь, загружаю автомобиль и следую по Сидар Коув в последний раз. Проезжаю мимо гавани и бара «У Джимми», мимо ветхого туристического магазина на Мэйн-Стрит, мимо городского пляжа, сейчас безлюдного под порывами ветра. На ветровом стекле появляются капли дождя, и я чувствую облегчение, что выехала пораньше и смогу избежать ужасного урагана. Мне потребуются несколько часов, чтобы возвратиться в Шарлотт, но, по крайней мере, вдали от океана я буду в большей безопасности.

Я проезжаю мост из города, когда мой телефон начинает звонить. Лейси.

— Привет, детка, — отвечаю я, прикладывая телефон к уху. — Что-то случилось?

— Мне звонил Дэниел, — отвечает подруга, ее голос наполнен беспокойством. — Он сказал, что…

— Что это все было просто дурацкой забавой Эмерсона? — заканчиваю я за нее. — Да, я тоже там присутствовала.

— Мне так жаль, — говорит подруга. — Я знаю, что он для тебя значил.

— Вот это я лопухнулась, да? — говорю безразлично. Я выжата досуха, все эмоции схлынули как вода, оставив после себя лишь пустоту. Голый берег. Я вздыхаю. — Думаю, я должна была тебя послушаться.

— Малыш… — вздыхает Лейси. — Это не твоя ошибка. Откуда ты могла знать, что он чертовый конченый мудак…

— Не надо, — прерываю я ее.

— Ты его защищаешь? — повышает она голос в негодовании.

— Нет. Совсем нет, просто… я не хочу о нем больше говорить. Теперь я еду домой, — добавляю я, — и буду в городе сегодня вечером.

— После чего мы пойдем и как следует напьемся, — объявляет Лейси. — И съедим мороженого с нас весом. Хотя нет, это может привести к серьезному дерьму.

— Мне это нравится, — издаю я слабый смешок.

И вдруг замечаю впереди девушку, которая идет по шоссе по направлению к Сидар Коув. Она ежится под порывами ветра, одетая в одну толстовку с капюшоном на голове, короткую юбку и в полусапожки на высоких каблуках, как будто совсем не планировала эту прогулку. Проезжая мимо, я мельком смотрю на ее лицо: это сестра Эмерсона, Брит.

— Черт, — ругаюсь я, не сбавляя скорости.

— Что там? — спрашивает Лейси на другом конце линии.

— Ничего, просто по дождю не очень удобно разговаривать. Я тебе позже перезвоню, хорошо?

— Хорошо, люблю тебя.

Я вешаю трубку, и затем аккуратно разворачиваю машину на мокрой дороге. Возвращаюсь назад, по мере приближения к Брит замедляясь и открывая окно.

— Эй, ты в порядке? — зову я. — Тебя подвезти?

Брит оборачивается, и я вижу на ее щеках потеки туши.

— Нет! — кричит она в ответ, продолжая идти.

Я еду рядом с ней на минимальной скорости.

— Давай же, не хватало еще здесь умереть, — спорю я. — Разве ты не видишь, что приближается ураган?

— Не твое дело! — отвечает она.

Что за бред.

— Ты что, ненавидишь меня настолько, что готова заболеть воспалением легких, только чтобы это доказать? — спрашиваю я. — Потому что это какая-то извращенная логика.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — выплевывает Брит в ответ.

— М-м, оглянись, — говорю я. — На много миль вокруг больше никого нет, так что я единственное твое спасение, — вздыхаю, желая развернуться и удрать из этого чертового города со скоростью, которую только сможет развить «камаро», но она выглядит такой маленькой и жалкой на пустынном шоссе, что я просто не могу ее здесь оставить. — Давай, Брит. Ты можешь испепелить меня взглядом и внутри.

С океана прилетел еще один порыв ветра, от которого она вздрогнула. Ее и так бледная кожа выглядит ужасно белой, ясное дело, что она до смерти замерзла.

— Ладно, — решаю я, нажимая на тормоза и останавливая машину. — Хватит валять дурака. Просто сядь в проклятый автомобиль!

Наконец Брит сдается. Подходит к пассажирской двери и открывает ее, потом скользить в салон и захлопывает за собой дверь.

Теперь я четко вижу, что она дрожит всем телом.

— Боже, ты действительно сумасшедшая? — я включаю обогрев на полную мощность и разворачиваюсь к заднему сиденью, чтобы достать толстый свитер из колледжа. Передаю его ей. — Что ты там делала?

— Загорала, а ты что подумала? — Брит меряет меня взглядом, надевая свитер.

Что ж, так и должно быть.

Я вздыхаю и завожу мотор, чтобы теперь вернуться по мосту обратно в город. Небо потемнело еще сильнее, небольшой дождь превратился в грозовой ливень, бьющий в лобовое стекло. Улицы опустели, окна в некоторых магазинах закрыты деревянными досками.

— Видишь? — говорю я, искоса на нее глядя и указывая на стену воды. — Ты бы оказалась посреди этого.

— Ну и дела, спасибо, — произносит Брит по-прежнему очень саркастично. — В следующий раз, когда мой бывший парень решит меня выгнать, я постараюсь, чтобы это случилось в солнечную погоду.

Я смотрю на нее.

— Ты в порядке? — спрашиваю с сочувствием. — Он тебя обидел?

— Обидел?.. — фыркает Брит. — Хотела бы я посмотреть, как он будет это делать.

— Хорошо… — я бросаю на нее еще один любопытный взгляд, но, несмотря на бледную кожу и косметику, оставшуюся с прошлой ночи, которая испачкала ее лицо, она выглядит неплохо.

— Как бы там ни было, тебе какая разница? — огрызается Брит. — Не похоже, что ты просто слонялась поблизости. Ты снова это делаешь, правильно? Валишь из города. Снова.

Оттенок обиды в ее голосе бьет меня сожалением. Так вот почему она так на меня сердита! Четыре года назад я так увязла в своем горе, плача по маме и Эмерсону, что даже не подумала сказать Брит и слова, когда убегала. Тем летом мы тусовались все вместе, и хотя она вела себя так, будто мы с Эмерсоном были досадным недоразумением, знаю, что она считала меня почти сестрой. То, как я поспешно уехала, было несправедливо по отношению к ней.

— Мне жаль, что я уехала, не попрощавшись, — говорю спокойно, заезжая на парковку у бара.

— Мне наплевать, — Брит снова пожимает плечами.

— Нет, я имею в виду, — говорю искренне, — прости.

— Ладно, но ты не у меня должна просить прощения.

Я хмурюсь:

— Кого ты имеешь в виду?

Брит удивленно открывает рот.

— Ты, черт возьми, меня разыгрываешь? Моего брата! — она смотрит на меня как будто я сам дьявол и полная идиотка одновременно. — Ты разбила его чертово сердце, оставив меня одну разгребать этот бардак.

Она хватает свою сумку и вылазит из автомобиля, захлопывая за собой дверь и оставляя меня ошарашенно сидеть за рулем.

Погодите, что?

Я спешно заглушаю двигатель и выхожу, вздрагивая от холодного дождя, стекающего по коже.

— Стой! — я спешу за ней. — Ты все поняла неправильно. Все было не так!

И это определенно не то, что происходило все это время.

— Неужели? — разворачивается Брит разъяренно. — Не знаю, на какой планете ты жила, но тебе пора спуститься на землю. Он пошел по чертовой наклонной после того, как ты умчалась из города четыре года назад. Ты просто не видела, какой вред ему причинила, — добавляет она с горечью. — Ты не знаешь, как низко он скатился.

Я качаю головой в ярости.

— Но это он со мной порвал! Он просто сделал это!

— И ты ему позволила! — кричит Брит и снова пытается уйти, но я хватаю ее за руку, чтобы задержать.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — требую я ответа. — Объясни, немедленно.

Брит закатывает глаза, потирая руку.

— Так ты не в курсе.

— Так и есть! — ору я, пытаясь перекричать ливень, полностью растерянная. — Именно Эмерсон закончил наши отношения! Он огорошил меня прямо после похорон моей мамы, сказал, что в этом нет ничего необычного, и что он не любит меня больше! — Мой голос ломается на последнем слове этого оскорбительного признания, разнесшегося сквозь проливной дождь.

Брит смотрит на меня с изумлением.

— Ты ведь действительно ничего не знаешь, не так ли? — шепчет она.

Я чувствую, как в ушах стучит кровь. О чем она говорит? Что она знает?

— Скажи мне, — прошу я ее. — Пожалуйста, я ничего не понимаю!

Брит смотрит на меня в течение нескольких секунд.

— Жди здесь, — наконец приказывает она, потом резко разворачивается и несется к наружной лестнице, по которой поднимается в квартиру над баром.

Я беспомощно наблюдаю, как она уходит. Я не знаю, что здесь происходит, но понимаю, что что-то важное. Что-то, связанное с Эмерсоном.

Мое сердце колотится как сумасшедшее. Может быть, он разорвал отношения по некой причине, о которой я не знаю? Какое оправдание у него было, чтобы разбить мое сердце? Даже осознавая, что это глупо, я ощущаю крупицу надежды. Если он чувствовал боль после нашего разрыва, то я, должно быть, что-то для него все же значу. Что-то, достаточное, чтобы оплакивать меня, но недостаточное, чтобы любить.

Я с тревогой жду возвращения Брит. У меня к ней столько вопросов, что я даже не знаю, с какого начать, но секунды несутся, я уже вымокла насквозь, и чувствую, что на грани. Она велела ждать, но, может, стоит за ней подняться? Что, если она просто жестоко подшутила, чтобы мне отомстить?

Мои нервы уже на пределе, пока наконец дверь квартиры не открывается, и Брит спешно спускается по лестнице.

— Ты должна со мной поговорить! — бессвязно лепечу я, спеша ей навстречу. — Мне надо знать, что случилось, пожалуйста!

— Вот, — она что-то мне протягивает. Помятый конверт, на котором что-то написано. — Все объяснения здесь.

Я беру его, по-прежнему в растерянности. Внутри конверта письмо, на лицевой стороне написано имя Эмерсона. Я быстро прячу его под свитер, прежде чем дождь сможет намочить бумагу.

— Что это?

— Прочитай его, — говорит Брит. — Не знаю, почему этот глупый осел не сказал тебе сам, но… — она качает головой. — Это не имеет значения. Уже слишком поздно.

Я молча смотрю на нее.

— Я не понимаю, почему ты мне помогаешь? Я думала, ты меня ненавидишь.

Брит кидает мне пронзительный взгляд.

— Своего брата я люблю больше, — говорит она с горечью. — И почему-то он выбрал тебя, независимо от того, что вбил себе в голову.

Она поворачивается и уходит.

Я же спешу назад в сухой салон автомобиля, так ни в чем и не разобравшись. Я вынимаю письмо, разворачиваю его и вижу обращение к Эмерсону. Я знаю этот почерк лучше, чем какой-либо другой.

Почерк мамы.

Глава 14

Я еду через Сидар Коув к скалам, которые изгибаются вокруг противоположной стороны залива. По лобовому стеклу хлещет дождь, снаружи воет ветер, но я не могу удержаться и каждые пять секунд кидаю взгляд на пассажирское сиденье, где лежит конверт. Белый квадрат бумаги, местами пожелтевший и помятый. Он выглядит слишком невзрачным, чтобы содержать долго хранимые тайны.

Я стискиваю руль так сильно, что белеют костяшки, прорываясь сквозь дождь, пока не достигаю скал. Паркуюсь на смотровой площадке, подальше от обрыва, и наблюдаю за штормящим океаном, съежившись внутри.

Здесь мы рассеяли прах мамы.

Тот день был похож на сегодняшний: пасмурный и холодный, но, стоя там, я не чувствовала порывов ветра.

Я вообще ничего не чувствовала.

В своем завещании мама написала, что не хочет быть похороненной. Ей понравилась идея возвратиться в землю, пройдя определенный путь: сначала стать частью океана, потом растениями и, наконец, попасть в почву. Я думала, что наблюдение за тем, как начинается жизненный цикл, исцелит меня хоть немного. Пепел к пеплу, пыль к пыли. Но когда папа опустошил урну, мне показалось нереальным, что моя родная мама превратилась в несколько горсток грязи. Я наблюдала, как пепел несколько секунд кружил на ветру, а затем она ушла.

Полностью.

За исключением той вещи, которая у меня появилась. Таинственное письмо Эмерсону.

Я беру его и провожу кончиками пальцев по краю бумаги. Тем летом мы находились в постоянном состоянии войны. Я так безумно любила Эмерсона, что не заботилась ни о чем, только бы быть с ним. Я была готова разорвать все свои старые планы. Это казалось настолько романтичным: мы вдвоем, вместе, строим жизнь самостоятельно. Мы бы справились, к черту то, что говорили мои родители. Я помню, как мама просила и умоляла меня не строить всю жизнь вокруг него. И когда я сообщила ей о своем решении все поменять, это ее сильно расстроило. Большую часть ее последних дней мы провели, крича друг на друга, и я никогда этого не забуду.

Оставшееся отведенное нам время пропало впустую, и я никогда его больше не верну.

Когда мама умерла, я чувствовала, как меня пронзает вина тысячей острых лезвий, но все равно была убеждена в своей правоте. Эмерсон был всем, что теперь имело значение, единственный, кто остался у меня в этом мире — по крайней мере, именно так я тогда думала.

До того ужасного дня, когда он ушел, оставив меня под проливным дождем, и доказал, что она оказалась права.

Я с минуту собираюсь с силами, потом открываю конверт и вытаскиваю свернутый лист.

Я разворачиваю бумагу с тихим шелестом, и делаю резкий вдох, внезапно почувствовав нехватку воздуха. Я вижу такой знакомый наклонный почерк, мое сердце охватывает глубокая боль.

«Мама…»

Я чувствую, как в глазах застыли слезы и вынуждена вытереть их рукавом толстовки, потом беру себя в руки и сосредотачиваюсь на чтении.

«Дорогой Эмерсон,

Я знаю, что этим летом мы не всегда сходились во взглядах. Ты должен понять, я люблю свою дочь больше, чем кого-либо, и хочу для нее только лучшего. Ее разговоры об отсрочке учебы, чтобы остаться здесь, в Сидар Коув с тобой, разрывают мое сердце. Дело не в тебе — я увидела, что ты глубоко ее любишь, вот почему я прошу тебя помешать ей совершить эту ошибку. Ее ожидает блестящее будущее. У нее может быть что угодно, стоит только захотеть: построить карьеру, быть независимой, увидеть мир. У нее может быть счастливая, стабильная жизнь, все, что я только могу для нее желать. Но если она останется здесь с тобой, то все пойдет прахом.

Она любит тебя, мы оба это знаем. Но также мы понимаем, что жизнь с тобой разрушит ее. Сейчас она думает, что это все, что ей надо, но в этом городе у нее нет будущего, ты должен это видеть. Будь честен с собой, действительно ли это та жизнь, которую ты выбрал бы для нее? Действительно ли это все, чего она заслуживает? Более двадцати лет назад я приняла решение бросить все ради ее отца, а теперь каждый день наполнен сожалением о том, что я не поступила по-другому.

Джульет упряма, она не станет слушать меня. Я не могу остаться, чтобы заставить ее понять правду. Как только я уйду, эта обязанность падет на тебя. Я снова прошу тебя, если ты ее любишь, не позволяй ей забросить свою жизнь. Поверь мне, вскоре она начнет тебя презирать.

Очень надеюсь, что ты поступишь правильно. Пожалуйста, если ты любишь ее так сильно, как утверждаешь, дай ей жить так, как она того заслуживает.

С уважением,

Джанет.»

Я опускаю письмо дрожащими руками.

Не могу в это поверить.

Вот это причина моего горя и боли? Я ошеломлена и потрясена от нахлынувшего на меня осознания правды. Все это время я верила словам Эмерсона, которые он тогда сказал, что моей любви недостаточно. Но каким-то странным образом, он разрушил все, что у нас было тем летом, потому что любил меня. Потому что это было последним желанием моей мамы. И молчал все это время.

Он ни разу даже не заикнулся!

Я начинаю раскачиваться. Это по-прежнему трудно понять, но вспоминая ту нашу последнюю ужасную ссору, я все вижу в другом свете. Его отчаянный взгляд, когда он отстранялся от меня. То, как мои оскорбления, будто он такой же, как его родители, ударили его своей горькой правдой.

Он причинял мне боль, чтобы защитить. Он пытался сделать все правильно.

И теперь поступает точно так же, снова и снова.

Мое сердце разрывается на части от сострадания. Как, должно быть, ему было трудно сделать это ради моей мамы. Наверняка он знал, что я никогда не откажусь от него по собственной воле, даже если бы он попросил. Вот почему он действовал так холодно и резко — не потому, что меня было мало, а потому, что он полагал, будто это я слишком хороша, и что я заслужила лучшую жизнь, без него.

Он любил меня так сильно, что позволил уйти.

Я чувствую, как слезы снова подступают к глазам, но на сей раз счастливые: горячие от облегчения и радости, со слабой ноткой горько-сладкого сожаления. Я думаю о маме, которая даже перед смертью пыталась сделать мою жизнь лучше.

Я не могу ее ни в чем винить, потому что прекрасно понимаю. Она бросила все ради папы. Мама собиралась поступать в школу медсестер, когда встретила его, обворожительного студента по обмену. Но он мечтал стать писателем, поэтому она отложила все свои планы, чтобы найти постоянную работу и вкладывать все в семью. Но «в следующем году» все никак не наступало. Она забеременела Кариной, потом мной, у папы начали накапливаться долги, а мама к тому времени была слишком занята отчаянными попытками соединить нашу семью, чтобы обращать внимание на саморазвитие.

Она построила вокруг отца всю свою жизнь, внимая каждому его слову. Мама продолжала его любить, даже когда он начал выпивать и она поняла, что такая жизнь ее убивает.

Он был для нее всем, и в этом была ее ошибка. Мама думала, что с Эмерсоном меня ожидает то же самое, но была неправа: он доказал свое отличие, когда отпустил меня. Он принес ради меня такую жертву, о которой отец даже не подумал бы: поставил мое счастье превыше всего, даже несмотря на собственную боль.

Я рыдаю от радости. Он любил меня!

«И, возможно, все еще любит.»

Я цепляюсь за эту драгоценную надежду как будто она светлячок, освещающий темную ночь моей души. Так и знала, что он просто не мог думать так, как говорил сегодня. Только не после того, как вчера вечером его тело рассказывало о другом. Он снова пытался заставить меня покинуть город, так же, как и четыре года назад. Он все еще думает, что без него я буду более счастлива, как будто жизнь без его любви вообще чего-либо стоит.

Один раз я уже позволила ему меня оттолкнуть. Но не могу сделать ту же самую ошибку снова.

Я судорожно вздыхаю и завожу машину. Аккуратно разворачиваюсь на смотровой площадке и еду обратно в город. Вокруг меня свирепствует ураган, порывы ветра сотрясают автомобиль. Увидев потоки воды, стекающие по дороге, меня начинает охватывать паника, но я заставляю себя успокоиться и очень медленно продолжаю путь.

Я проезжаю по пустым улицам, выискивая взглядом грузовик Эмерсона, но, добравшись до бара «У Джимми», вижу пустую автостоянка. Черт! Я выхожу из автомобиля, мчусь вверх по лестнице в квартиру и стучу в дверь, но мне никто не отвечает. Наверное, даже Брит куда-нибудь спряталась от непогоды. Я возвращаюсь обратно к машине и, захлопнув дверь, оставляю снаружи проливной дождь.

Сейчас ветер дует особенно яростно, дождь усилился и хлещет почти горизонтально по улице и между деревьями. Внезапно порыв ветра срывает газетный стенд, и тот проносится по тротуару, пролетает мимо машины и с грохотом врезается в стену. Я подскакиваю на месте, с оборвавшимся от страха сердцем. Снаружи творится настоящее сумасшествие, но я не прекращаю своих поисков. Езжу по улицам, отчаянно желая найти Эмерсона.

Меня не беспокоит ураган или мокрая одежда. Меня не волнует ничего, кроме необходимости посмотреть Эмерсону в глаза и сказать ему, что я его люблю и на этот раз не отступлю.

Моя решимость не гаснет, но я по-прежнему не вижу ни одного его признака, и наконец я разворачиваюсь, чтобы вернуться к пляжному домику. Может быть, его даже нет в городе; может он, к чертям, убрался подальше от урагана, как любой нормальный человек.

Слишком поздно, чтобы даже думать о возвращении на трассу, поэтому я еле плетусь к домику, вздрагивая каждый раз, когда слышу треск деревьев и вижу, как они раскачиваются вдоль дороги. Улица усыпана обломками ветвей и всяким мусором, но я проезжаю перекресток без происшествий. Впереди я замечаю дерево, упавшее на большой грузовик посреди дороги. Я не смогу здесь проехать. Мой «камаро» не преодолеет это препятствие.

Я останавливаюсь на обочине дороги и быстро хватаю сумочку с заднего сиденья. Выхожу и перелажу через дерево, и хотя при этом сдираю кожу на ладонях, в остальном я в порядке. До пляжного домика рукой подать, и я с трудом пробираюсь через дождь, изо всех сил пытаясь устоять на ногах под порывами ветра. В подвале дедушка устроил подземное убежище, и я понимаю, что должна оказаться отсюда как можно дальше, чтобы укрыться от непогоды.

И вдруг я вижу вдалеке проблеск синего цвета. Грузовик Эмерсона, стоящий на дороге.

Мое сердце подпрыгивает от радости.

Я буквально пролетаю оставшуюся часть пути, скользя по грязи.

— Эмерсон! — кричу я, но мои слова относит ветром. — Ты где?!

Я пытаюсь открыть входную дверь, но она так же заперта, как я оставила ее несколько часов назад. Я обхожу дом, недоумевая, где он может быть. Когда вижу, что моя фотолаборатория открыта нараспашку. Я мчусь туда, как вдруг в дверях показывается Эмерсон.

Он, промокший насквозь, идет сквозь шторм, сжимая коробку и кипу моих черно-белых фотографий, которые разлетаются и разносятся ветром по всему двору.

— Эмерсон! — кричу я.

Он удивленно вскидывает голову и видит меня.

— Джулс! — кричит он в ответ, изо всех сил пытаясь перекричать ветер. — Что, черт возьми, ты здесь делаешь? Иди в дом, немедленно!

Я качаю головой, подбегая ближе.

— Я все знаю! — отвечаю я. — О письме моей мамы. Я знаю, почему ты уехал!

Эмерсон замирает, глядя на меня. По его волосам стекает дождь и бежит дальше по мужественному, точеному лицу. Он встречается со мной взглядом, и я вижу, как в глубине его красивых синих озер загорается осознание.

— Я все знаю! — повторяю я. — Ты поэтому меня бросил, не так ли? Потому что она об этом просила.

Эмерсон на секунду закрывает глаза, и когда открывает, от его непреклонной уверенности у меня перехватывает дыхание.

— Она была права! — говорит он. — Ты заслуживаешь большего!

— Прекрати так говорить! — кричу я, кидаюсь вперед и крепко хватаю его за руки, пристально глядя в глаза. Он холодный, но горячее тело под мокрой рубашкой излучает тепло, которое пронзает меня насквозь.

— Я люблю тебя! — кричу я, вкладывая в каждый слог кусочек сердца. — Ты все, чего я когда-либо хотела! Я вернулась ради тебя и не позволю оттолкнуть меня снова. Я все еще тебя люблю!

Эмерсон поднимает на меня глаза, полные муки. Я вижу, как в нем идет борьба между тем, что он твердил себе так долго и тем, что я говорю теперь.

— Ты так не думаешь, — качает он головой, пытаясь отстраниться. — Просто не можешь!

— Могу и думаю! — ору я, сжимая его еще крепче. Вокруг нас бушует ураган, я насквозь промокла, но все это ерунда по сравнению с вихрем эмоций, крутящемся в моей груди. — Верь мне! — прошу я, смаргивая дождь и слезы с глаз. — Четыре года назад ты выбрал за меня. Теперь — это мой выбор! Скажи мне! — требую я, приблизившись к нему еще ближе. — Скажи мне, что ты чувствуешь на самом деле. Только не ври! Потому что, что бы то ни было, я твоя. И всегда буду твоей!

На сей раз мне удается до него достучаться. Я вижу, как падает последняя стена в его взгляде. С рычанием Эмерсон отбрасывает коробку в сторону и обхватывает меня руками.

— Я люблю тебя, — Эмерсон задыхается, его голос наполнен страстью. — Никогда не прекращал тебя любить! Даже когда тебя не было рядом, ни дня не переставал.

И он обрушивает свои губы на мои с силой тысячи ураганов, прижимая меня к груди, запутывает пальцы во влажные волосы, и заявляет на меня права умопомрачительным, требовательным поцелуем, от которого замирает сердце.

Я цепляюсь за него изо всех сил, открываю для него рот, погружаясь в головокружительные ощущения, которые дарят его губы. Ураган вокруг нас исчезает, как будто Эмерсон единственное, что существует в этом мире. Я слышу лишь гром наших сердцебиений, чувствую, как крепко он меня обнимает; ощущаю только его.

«Он мой.»

Эмерсон окружает меня, окутывает целиком, и я дарю ему всю себя, показывая глубину своих чувств, пока мы не выныриваем на поверхность, задыхаясь.

— Ты вернулась ради меня… — шепчет Эмерсон с удивлением. Берет мое лицо в ладони с бесконечной нежностью, в его глазах застыло неприкрытое изумление. — Не могу поверить, что ты вернулась ради меня.

— Так будет всегда! — обещаю я отчаянно и снова прижимаюсь к нему.

Но внезапно вместе с оглушительным раскатом грома небо пронзает молния и поражает одно из деревьев во дворе.

— Назад! — кричит Эмерсон, заслоняя меня собой и отталкивая нас подальше. Раздается пронзительный скрип, и дерево с шумом падает на землю, туда, где мы только что стояли.

Я в панике обхватываю Эмерсона.

— В дом! — приказывает он.

— Там есть подземное убежище! — кричу я. — Сюда, быстрее!

— Но твои фотографии… — Эмерсон озирается. Листки летают на ветру вокруг нас.

— У нас нет времени, давай же! — я хватаю его за руку и тяну за собой, мчась через двор к двери в подвал. Она заржавела от старости, но Эмерсон открывает ее и толкает меня внутрь, чтобы потом зайти самому и, захлопнув дверь, погружает нас в темноту.

Потом запирает ее на засов, тяжело дыша.

— Твой дедушка построил убежище добротно. Пока ураган не утихнет, мы будем здесь в безопасности.

Я нащупываю выключатель на стене, но когда пытаюсь его включить, ничего не происходит.

— Здесь никого не было много лет, — говорю я. — Постой, тут где-то должен быть фонарь и кое-какие припасы.

Эмерсон освещает помещение при помощи телефона, и я осматриваюсь. В углу лежит узкий матрац и какие-то старые консервы, сложенные возле ящика для инструментов. Открыв его, я нахожу внутри свечи, спички и старое шерстяное одеяло. Я бросаю его на матрац и зажигаю свечи. Помещение освещается тусклым, мерцающим светом.

— Уютно, — усмехается Эмерсон. При свете свечей я вижу, как он смотрит на меня с намеком. Внезапно я чувствую вспышку гнева.

— Что ты там забыл? — требую я, впервые понимая, как опасно Эмерсону было находится снаружи. Я чувствую липкий страх, просто думая об этом. Вспышка молнии, падающее дерево… Быть так близко к воссоединению и потерять его! — Ты мог пораниться или еще хуже!..

— Твои фотографии, — отвечает он. — Я знаю, как они для тебя дороги. Я не хотел, чтобы ты их потеряла.

— Мне наплевать на фотографии, я могу напечатать новые! — уже кричу я. — Но я не могу заменить тебя!

Мой взбешенный голос разносится по маленькому подвалу. Эмерсон оказывается возле меня снова, прижимая к себе и поглаживая по волосам.

— Ш-ш-ш, все в порядке. Я здесь. Все будет в порядке, — шепчет он.

Я таю от этих слов, крепко его сжимая. Как я оказалась так близко к потере всего этого? Я просто упаковала вещи в автомобиль и уехала, как будто могла повстречать другого такого же мужчину.

Как будто могла найти такую же настоящую любовь.

Я поднимаю голову.

— Обещай мне, что ты никогда не будешь отталкивать меня снова, — требую я. — Я имею в виду, Эмерсон, что бы ни случилось, мы будем бороться с этим вместе. Я не могу потерять тебя. Снова.

— Обещаю, — клянется он, и по уверенности, горящей в его глазах, я понимаю, что он говорит правду.

— Потому что я тебя не оставлю, — говорю я. — Больше никакие твои слова не заставят меня развернуться и уйти. Я твоя. Навсегда.

— Навсегда, — шепотом повторяет он мое обещание и захватывает мои губы в нежном поцелуе.

Я тону в нем. Эмерсон нежно, медленно открывает мой рот языком, скользя пальцами по линии моей челюсти, потом плечам, и опускается к кистям. А после он отступает и, установив со мной зрительный контакт, поднимает мои руки к губам и целует каждую костяшку по очереди, не опуская свой пристальный взгляд, такой темный, страстный и полный определенных намерений.

Меня охватывает желание.

Я снова прижимаюсь к нему, на сей раз целуя горячо и жестко, запускаю пальцы в его волосы и выгибаюсь навстречу. Я хочу его всего, полностью, желаю, чтобы наши тела скрепили клятву, которую мы принесли на словах. Почувствовав его эрекцию, я задыхаюсь, между бедрами уже горячо и мокро. Эмерсон издает стон и внезапно хватает меня за бедра, приподнимая так, чтобы я могла обхватить его ногами за талию. Он шагает через подвал и валится на матрац, я оказываюсь на нем сверху.

Я прижимаюсь к нему изо всех сил и целую в шею, продвигаясь вниз, одновременно с этим жадно скользя руками по его груди. Хватаюсь за край его мокрой рубашки и снимаю ее через голову. Вот он, прямо здесь, все, чего я когда-либо хотела. Как я могла даже думать, что могу без него жить?

Я чувствую жар рук Эмерсона на моей влажной коже, они дарят мне неземное блаженство. Он срывает мою толстовку и сдвигает мокрый лифчик в сторону, чтобы сомкнуть горячий рот вокруг моей груди. Его шершавый язык танцует по моему соску, и я вскрикиваю, закрывая глаза в экстазе. Выгибаюсь навстречу, безумно извиваясь на его коленях. Мне просто необходимо тереться об него, чтобы унять боль, разрастающуюся в глубине моего существа.

Только Эмерсон может мне в этом помочь. Только он может удовлетворить это дикое желание.

Он наконец отрывает голову от моей груди и, задыхаясь, снимает меня с коленей, чтобы снова поставить на ноги. Но они так ослабели от возбуждения, что я вынуждена ухватиться за его плечи, чтобы не упасть. Он уверенно расстегивает мои джинсы и медленно опускает их, мокрые и прилипшие к коже, вниз. Потом на секунду прижимается лбом к моему голому животу, жарко дыша в области трусиков. Каждый новый выдох посылает через меня искрящуюся дрожь. Меня словно прошибает током, который проходит через все нервные окончания, пока не добирается до одного маленького участка между моих ног.

Я издаю отчаянный стон, и Эмерсон наконец снимает и мои трусики тоже. Я извиваюсь возле него, хочу оказаться еще ближе, и когда он прикасается ко мне теплым языком, через все мое тело проскакивает разряд.

«О, мой Бог!»

Он облизывает меня, мягко кружа языком вокруг нежной горошины, пока я не начинаю беспомощно всхлипывать, разлетаясь на осколки. Тогда он хватает меня за бедра и поднимает, чтобы затем уложить на узкий старый матрац, который возмущенно скрипит. Но я так поглощена своими ощущениями, что не обращаю на это внимания.

Наверху бушует ураган, но здесь мы в безопасности. Только мы вдвоем, и наша любовь ярко горит между нашими телами.

Эмерсон избавляется от своих джинсов и нижнего белья, потом становится на колени возле меня, полностью голый. Я приподнимаюсь и обнимаю его лицо ладонями, оставляя на лбу, носу, великолепных скулах множество крошечных поцелуев. Сердце подскакивает, когда он склоняется надо мной. Его упругие мышцы отливают золотом при свете свечей. Боже, я могу любоваться им вечно, впитывая взглядом его великолепные изгибы, как у ожившей древнегреческой статуи…

«Насмотришься позже, — шепчет голос внутри моей головы. — Сейчас тебе необходимо его почувствовать. Каждый дюйм.»

Я откидываюсь назад, утягивая Эмерсона за собой, и раздвигаю ноги шире. Он располагается надо мной, и я выгибаюсь, затаив дыхание, в ожидании его грубого вторжения. Но Эмерсон замирает, сжимая меня за бедра, чтобы удержать на месте. Я издаю недовольный стон, но он отстраняется и затем целует так нежно, что у меня перехватывает дыхание.

И тогда наконец входит в меня, медленно, по дюйму.

— Это — мое самое любимое место в мире, — низкий голос Эмерсона наполнен желанием. — Прямо здесь. В тебе.

Я задыхаюсь, чувствуя, как он скользит во мне, заполняя полностью, заставляя кипеть кровь. Мои вены зудят от сильного, бархатного желания. Я хнычу, борясь с охватывающим меня удовольствием. Сжимаюсь вокруг него, утопая в вихре эмоций.

— Джулс, — шепчет он низко и мучительно, и когда я открываю глаза, встречаюсь с его пристальным взглядом, пронзающим меня насквозь. — Останься со мной.

Он задыхается, медленно выходя и снова возвращаясь обратно, но не отводит от меня взгляд.

Я стону, хватая ртом воздух. Удовольствие нарастает с каждым долгим, медленным толчком. Я извиваюсь под ним, обхватив ногами его бедра, чтобы предоставить более глубокий доступ. Мы находим свой ритм, покачиваясь от медленных, бессмысленных толчков, которые распаляют каждый нерв. Меня охватывает темный огонь, прожигающий кожу.

Глубоко во мне разливается интенсивная изысканная агония от его влажного, горячего вторжения. Эмерсон стонет мое имя, повторяя его много раз, и захватывает мои губы в требовательных поцелуях снова. Они устраняют каждое жестокое слово, которое мы когда-либо говорили друг другу; все годы страданий. Прошлое растворяется от его прикосновений, оставляя только это. Сейчас.

«Здесь.»

Я кричу, когда глубоко во мне подступает волна огненного удовольствия, поднимаясь все выше и выше. Глаза Эмерсона темнеют. Он продолжает толкаться еще сильнее, ворча мне на ухо. Наши тела двигаются все быстрее. Я выгибаюсь, рыдая и цепляясь за его широкие плечи. Раскидываю ноги еще шире. Мы задыхаемся. С каждой новой искрой, я все больше приближаюсь к разрядке. Меня уносит все сильнее, швыряет еще глубже в бесконечность его глаз, губ и тела, качающегося в непрестанном ритме.

— Эмерсон! — кричу я. Он выкрикивает мое имя в ответ, набухая во мне. Вздрагивает раз за разом, пока я распадаюсь, безвольно падая в темный экстаз. Я сжимаю его изо всех сил, чувствуя, как волны взрывного удовольствия проходят через самую мою душу.

Придя в себя, я укладываюсь в его объятиях, чувствуя себя в безопасности. Я делаю длинный прерывистый выдох.

— Привет, — слышу я его шепот. Поворачиваю голову, оглядываясь назад.

— И тебе привет, — усмехаюсь я. Тело все еще дрожит от отголосков оргазма, чувствительное к каждому нежному касанию кончика его пальца. Я прижимаюсь сильнее, обертывая его руки вокруг себя еще сильнее. — Как думаешь, ураган уже закончился?

— Какой именно? — смеется Эмерсон. Я чувствую спиной низкий вибрирующий смех.

Я разворачиваюсь, чтобы оказаться к нему лицом.

— Этот мне кажется довольно спокойным, — улыбаюсь я, переплетая наши пальцы, и покрываю крошечными поцелуями его руки.

— Дай мне несколько минут, и тогда посмотрим, — подмигивает Эмерсон.

Я смеюсь, чувствуя, как по мне растекается блаженное спокойствие. Это не просто приятное послевкусие, нет, это что-то глубже: уверенность, что этот мужчина — мое все. Навсегда.

— Навсегда, — говорит Эмерсон мягко, как будто читает по моим глазам. Он соединяет свои большой и указательный пальцы и мягко двигает их по безымянному пальцу моей левой руки.

Мое сердце замирает.

— Ты?.. — я не могу подобрать слов, но внутри снова парю. Я вглядываюсь в лицо Эмерсона, но вижу лишь непоколебимость.

Непоколебимость и любовь.

Он кидает на меня робкий взгляд.

— Знаю, я не имею права…

— Да! — кричу я, целуя его, как будто в этом мире когда-нибудь будет достаточно поцелуев для этого мужчины. — Да, конечно, я согласна!

— Ты не дала мне закончить, — протестует Эмерсон, удерживая за палец, его глаза горят от радости. — Я хотел сказать… я с тобой. Куда бы ты не пошла, чем бы не хотела заниматься. Я буду рядом.

На глаза наворачиваются слезы радости. Безумно счастливая, я покачиваю наши руки возле сердца, как в колыбели, и кажется, будто оно вырвется прямо у меня из груди.

— Я еще не знаю, чем хочу заниматься, — признаюсь я. — Только то, что буду с тобой.

— Сперва тебе надо окончить колледж, — говорит он. — А потом… Мы могли бы переехать в город, — предлагает он. — А сюда вернешься на летних каникулах, если захочешь.

Я медленно качаю головой, вздыхая с сожалением.

— Слишком поздно. Папа уже продал дом, и, вероятно, он исчезнет с лица земли через неделю.

— Только если новый владелец не будет против, — улыбается таинственно Эмерсон.

Я хмурюсь:

— О чем ты говоришь?

Он целует меня.

— Он мой. В смысле, наш. Я купил его для тебя.

Я широко открываю рот. Эмерсон наклоняется, чтобы поцеловать меня снова, но я отстраняюсь, пытаясь прийти в себя.

— Что? Я не понимаю… — я моргаю в недоумении. — Но где ты взял деньги? Эмерсон! Ты же не можешь себе этого позволить!

— Конечно, могу, — он пожимает плечами, все еще усмехаясь. — Я продал половину бара Гаррету, и, можешь спросить у своего отца, я заключил выгодную сделку. Я получил этот дом за бесценок.

Из моих глаз снова текут слезы.

— Ты купил мне дом, — шепчу я пораженно. — Не могу в это поверить. Никто не делал для меня даже близко ничего подобного.

— Привыкай, — Эмерсон покачивает мое лицо в колыбели своих ладоней. — Я собираюсь любить тебя, Джульет Маккензи, всегда. И хочу провести каждый день, доказывая, что ты — единственная.

— Тебе не надо ничего доказывать, — шепчу я. — Эмерсон Рэй, ты — мой ураган. И я всегда буду твоей.

Эпилог

Мы не выходим из подвала до следующего утра, признаваясь друг другу в любви телами; рисуя будущее на обнаженной коже. Когда же выбираемся из убежища в яркий дневной свет, обнаруживаем, что ураган закончился, но повсюду валяются обломки.

— Ох! — восклицаю я разочарованно, оглядывая поваленные деревья, вывернутые из земли, и обрушившуюся черепицу и рамы, которые валяются на земле. Моя фотостудия превратилась в руины. Полки разбросаны по всему двору, фотографии разлетелись и танцуют на ветру.

— Ш-ш-ш, — Эмерсон прижимает меня к себе, рассматривая открывшийся вид. — Несмотря на то, что ты видишь, дом все еще стоит. Чтобы его разрушить, понадобится что-то большее, чем ураган.

Он прав. Кресла на крыльце могут быть поломаны, окна разбиты, но основа старого пляжного домика все еще стоит, твердая и незыблемая, готовая выдержать еще одну сотню ураганов.

Несломленный.

— Готов? — спрашиваю я.

— Черт, да, — он поворачивается и посылает мне улыбку, заставляющую замирать сердце.

«Она моя», — понимаю я с восхищением.

Эта улыбка и эти глаза будут сопровождать меня до конца моих дней. Меня ожидает целая жизнь впереди с человеком, которого я любила с первой нашей встречи.

Я беру его за руку, и мы вместе идем в наше будущее.

Примечания

1

«Gone» — песня кантри-дуэта «Montgomery Gentry».

(обратно)

2

форма перевернутой пирамиды в линейке Tiffany & Go.

(обратно)

3

фотокамеры PENTAX известны во всем мире.

(обратно)

4

сокращение от Citizen's Band (англ: гражданский диапазон). Любой человек может использовать радиосвязь в диапазоне 27 МГц., они представляют собой переносные СВ рации, автомобильные или стационарные радиостанции.

(обратно)

5

заметное ухудшение самочувствия при уменьшении количества принимаемого наркотика или полном прекращении его употребления. Здесь подразумевается кофеин.

(обратно)

6

Craftsman-style — разбросанный; беспорядочно выстроенный, произвольно расположенный, имеется в виду, что дом спланирован небрежно.

(обратно)

7

виниры — это фарфоровые или композитные пластинки, замещающие вестибулярный слой зубов.

(обратно)

8

англ. Bar-hopping или дринк — марафон по барам города.

(обратно)

9

Американская компания по перевозке и прокату грузовиков.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg