«Маяк Фишера (ЛП)»

Маяк Фишера (ЛП) (fb2) - Маяк Фишера (ЛП) (пер. LifeStyle | переводы книг и не только Группа,Beautiful Bastard Book Club 18+ Группа) 1275K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тара Сивек

ТАРА СИВЕК Маяк Фишера

Предисловие для читателей

Мой отец — ветеран Вьетнамской войны. Сколько я себя помню, он НИКОГДА не говорил о том, через что ему пришлось пройти, и мы никогда не спрашивали его об этом. Но в один прекрасный день, когда над нами было совершенно чистое голубое небо, он начал рассказывать нам о PTSD (посттравматический синдром в результате военных действий) и как по прошествии даже сорока с лишним лет, он отчетливо помнит то время, которое довелось ему провести за океаном, и до сих пор даже по сегодняшний день его участие в военных операциях оказывает на него глубокое давление. На следующий день мне приснился сон о Фишере и Люси. Сон о паре, которой пришлось пройти через ряд боевых заданий главного героя, и как все эти события отразились на их взаимоотношениях. Этот сон так сильно меня поразил, что я проснулась и сразу же начала писать.

Как с любой вымышленной историей, естественно я домыслила и дописала, для того, чтобы эта история вообще смогла воплотиться в жизнь. Но я провела обширные исследования среди военнослужащих и их семей, и с некоторыми из них даже беседовала, пока писала эту книгу. Пожалуйста, имейте в виду, что могут быть какие-то временные несоответствия в показе военных событий, и дислокации солдат и т.д., потому что мне необходимо было написать эту историю именно в том направлении, в каком она мне виделась.

Большое спасибо, что вы читаете эту книгу, надеюсь, вам понравится «Маяк Фишера»!

Джеймсу — моему маяку в темноте!

Пролог

Журнал Фишера

В конце длинного темного коридора есть дверь. Это обычная повседневная деревянная дверь, которая есть почти в каждом доме, и не важно живете вы в собственном доме или в съемной квартире в любой точке мира. Просто, когда вы смотрите на эту дверь, то не видите в ней ничего особенного. Она, как правило, сделана из дуба, имеет несколько вмятин и царапин, от количества прожитых лет, скрипит, когда вы открываете ее, или прижимаете сильнее, из-за разбухшей древесины. Думаю, ни один не захочет узнать, про то дерьмо, которое заперто за этой дверью. Воспоминания, кошмары и масса других причин превратили мою жизнь в херовый бардак, лежащий за этой дверью в куче сожалений. За этой чертовой дверью я потерял все, потому что мой мозг раскололся на тысячи кусочков, и я не мог уже видеть разницы между реальностью фантазией, моделирующейся в моем сознании. Я стал другим человеком.

Опасным человеком.

Человеком, подумывающем о самоубийстве.

В какие-то дни, мне кажется, эта дверь была своеобразным барьером между мной и темными уголками моего подсознания, в которых хранятся и прячутся все мои скелеты прошлого, чтобы я не смог видеть и думать о них. В другие дни, дверь с треском открыта нараспашку, и мне по новой приходится переживать каждую ошибку, которую я совершил. Я могу войди в комнату, пот стекает по моей спине, и провести руками по каждому предмету, который вылепил из меня мужчину, каким я и стал. Я могу копаться в обувной коробке, сидя на краю кровати и пробегать кончиками пальцев по каждому письму, которое она мне написала, я могу взять в ладонь «Пурпурное сердце» с комода и почувствовать холодный вес бронзовой медали с атласной алой лентой, я могу поднять рюкзак с пола, находящийся в углу комнаты, и ощутить запах пустынной жары и металлический оттенок запекшейся крови, брызнувшей на камуфляж.

А потом звуки войны опять заполняют мои уши, и я буду сжимать голову трясущимися руками и с колотящимся сердцем, пытаясь определить источник самого ужасного мучительного крика, который я когда-либо слышал, громкий плач и слова мольбы, что я слышу их даже сквозь выстрелы. Только когда я понимаю, что эти ужасные крики издаю я сам, что именно я умоляю о пощаде, я захлопываю эту дверь в мой разум, моля любого, кто слышал забрать мою скорбь и боль, потому что я никогда больше не вернусь в эту комнату.

Вот, где начинается моя история... за дверью.

Или заканчивается.

Я так до конца и не могу решить.

Мозг — это великая и мощная вещь, разделенная на коридоры темноты с уголками света. Воспоминания могут наполнить твою жизнь радостью и счастьем, и в то же время омрачить в любой момент ночным кошмаром и страхом, и заставить оглянуться назад, задавшись вопросом, а было ли реальным все хорошее. Был ли я счастлив? Улыбался ли я и смеялся так легко, без заботы в этом мире? Как я могу вернуть все это назад, если тьма этого ада с дьявольским упорством держит меня в когтях, и прикладывает все силы, чтобы я никогда не увидел солнца?

Я собираюсь выяснить это, даже если это меня убьет. Я соединю все разломы в своей голове и верну то, что принадлежит мне. Я не виню ее за уход, потому что именно я вытолкнул ее за дверь и сказал уйти. Мне следовало давно понять, что именно она была моим единственным маяком, моим единственным светом. Она была всем ярким и прекрасным, что было в моей жизни, а после ее ухода, осталось только дерьмо.

Я собираюсь исправить это. Я смогу исправить это. Я ненавижу, когда это место наполняется людьми, которые думают, что знают обо мне все. Я ненавижу каждый миг, когда был вдали от нее, но я сделаю все возможное, чтобы вернуть ей того мужчину, которого она когда-то любила.

Я собираюсь выбить ногой эту чертову дверь в конце длинного, темного коридора и показать каждому, что я заслуживаю света.

Глава 1

Люси

24 марта 2006

Крики наполняют мои уши, и я рывком подскакиваю на постели с колотящимся сердцем. Лунный свет струится через окно спальни, освещая тело Фишера, который пинает одеяло и бьет в матрас кулаками по обе стороны от себя. Он кричит так громко и с такой болью, что хочется заткнуть уши и заплакать.

— Фишер! Фишер, проснись! – пытаюсь я перекричать его вопли и проклятия.

Его глаза сильно зажмурены и пот струится вниз по его груди, впитываясь в футболку, которую он одевает в постель. Я быстро протягиваю руку и включаю лампу на прикроватной тумбочке, скидываю с нас одеяло и ближе придвигаюсь к нему, обхватив его лицо руками и повернув его голову к себе.

— Пожалуйста, малыш, проснись. Это просто сон, это всего лишь сон, — негромко, монотонно говорю я, успокаивающе проводя руками по его лицу.

Он перестает кричать, но вылетевшие слова из его рта, кажутся хуже, чем крики.

— Я сожалею, мне так жаль. Я не хотел его убивать, он просто оказался на моем пути. О, Боже, мне так жаль!

Я всхлипываю над ним от агонии рваных хрипов в его голосе, а он продолжает лупить кулаками напротив меня и кричать, отталкивая меня и мои руки от себя. Он потерялся в другом мире, в другом времени, и я не могу просто вот так, смотреть на него в таком состоянии. Он испытывает такую боль.

Господи, пожалуйста, пусть он перестанет испытывать эту боль.

— Пожалуйста, Фишер, проснись. Давай, малыш, открой глаза, — рыдаю я, перекидывая и прижимая со всей силой свою ногу к нему, чтобы заставить его успокоиться и разбудить от этого кошмара.

Его рука взлетает и ударяет меня по щеке, я охаю от боли, но все равно продолжаю удерживать себя на нем. Это не Фишер, он никогда бы не ударил меня, если бы не спал и был в здравом уме. Мне нужно разбудить его, мне необходимо, чтобы он проснулся.

Ох, Господи, я не знаю, что мне делать!

Быстро насколько могу, я влезаю на него сверху, сжимаю колени вокруг его талии с двух сторон, его удары попадают мне по рукам и в грудь, прежде чем у меня получается схватить его за запястья и опустить его по швам, удерживая. Я целую каждый сантиметр его лица, слезы стекают у меня по носу и по щеках, я шепчу его имя снова и снова, и умоляю его вернуться ко мне.

Он вдруг замирает и его глаза моментально открываются. Я приподнимаюсь и смотрю ему в глаза, до тех пор, пока они точно не фокусируются на мне.

— Ты в порядке, малыш, все хорошо, — говорю я ему тихо, прислоняя свой лоб к его.

Я отпускаю его руки, и он быстро обхватывает меня, тянет вниз, чтобы я полностью лежала на нем сверху. Его сердце бьется напротив моей груди, словно барабан, он пытается дышать более размеренно. Через несколько секунд, я поднимаю голову и смотрю на него, его глаза широко открываются, и он с ужасом вскрикивает, дотрагиваясь рукой до моей щеки.

— О, Боже, что я сделал? Детка, что я наделал? — кричит он, рассматривая мою щеку и синяк, который я уверена появляется.

Я накрываю его руку своей и качаю головой.

— Все в порядке, я в порядке. Честно, я в порядке, Фишер.

— Прости, мне так жаль, — он тихо всхлипывает, наклоняется и нежно целует меня в щеку. — Люси, моя Люси. Мне так жаль.

Я двигаюсь вниз, прислонившись щекой к его груди, и слышу сердцебиение его сердца, обхватываю руками его торс и сжимаю его так сильно, насколько у меня хватает сил.

— Ты не хотел этого. Тебе просто приснился плохой сон. Все хорошо, я в порядке, — шепчу я снова.

Мы женаты недавно, и всего два из шести месяцев он находится дома, после своего второго боевого задания, но это не первый кошмар, который ему снится. С каждым разом кошмары становятся все хуже и сильнее, и я не знаю, что мне делать, как ему помочь. Я хочу забрать его боль, которая наполняет его сердце и разум, и избавить его от мучений, но мне кажется, что не смогу с этим справиться, потому что меня преследует чувство, будто я тону и захлебываюсь в глубокой воде.

— Пожалуйста, поговори со мной, Фишер. Я хочу тебе помочь, но мне нужно понять, — нежно говорю я, утыкаясь в его грудь.

— Тут нечего понимать, Люси. Это был всего лишь плохой сон, который пройдет через некоторое время, так происходит всегда, — обещает он, нежно перебирая пальцами длинные пряди моих волос.

— Мне нужно понять, Фишер. Тебе не стоит проходить это в одиночку.

Он выскальзывает из-под меня, и опирается о спинку кровати. Я встаю на колени и приближаюсь к нему, ненавидя то расстояние, которое он пытается создать между нами.

— Не задавай вопросы, на которые не хочешь получить ответы, — говорит он тихо, постукивая головой о спинку кровати и пялясь в потолок.

— Это противоречит всякому смыслу. Конечно я хочу получить ответы. Я хочу знать все. Вот почему я здесь. Я твоя жена, Фишер, и я люблю тебя больше всего на свете. Мы вместе, каждый шаг на этом пути мы пройдем вместе, — напоминаю я ему.

Сначала он кажется очень спокойным, но потом я вижу, как печаль сменяется на его лице полным разочарованием, переходя в раздражение. Я не хочу, чтобы он сердился из-за того, что я прошу его поделиться своими неприятностями, но на данный момент я не знаю, что еще могу сделать. Как я могу облегчить его ношу, если он не поделиться ею со мной?

— Итак, что ты хочешь узнать? — наконец со злой иронией спрашивает он, от которой мои волосы на руках встают дыбом. — Ты хочешь знать, на что похоже, когда находишь изуродованное тело маленькой девочки, которой только вчера приносил еду, а сейчас она валяется на улице? На что похоже военные действия людей, которые убивают детей, при этом отправляя смски домой? Или ты хочешь узнать, что я почувствовал, когда шел по пустынной улице в патруле, перед этим нас убедили, что все чисто, разговаривая со своим другом о футболе и на полуслове, его голова разлетается от пули, и кровь вперемешку с мозгами брызгают мне прямо в лицо?

Он говорит таким монотонным голосом, который я никогда не слышала раньше, чтобы он так говорил со мной. Слезы стекают по моим щекам, и я прикрываю рот рукой, чтобы как-то удержаться от рыданий. Я мотаю головой взад и вперед, сильно желая, чтобы он остановился, но прекрасно понимаю, что напросилась сама. Я хотела узнать все, и сейчас он рассказывает мне это все в подробностях.

— Может быть, ты хочешь знать, что чувствуешь, когда получаешь задание вывести из строя вражеского снайпера и имеешь право самому выбрать, когда спустить курок, и вдруг неожиданно появляется девятилетний мальчик, который бежит на одной линии твоего выстрела. Я уверен, что ты хотела бы знать, каково это смотреть, когда его мать поддерживает его бездыханное тело, крича и рыдая, пытаясь закрыть пулевое отверстие у него в голове руками. Ты знаешь, насколько трудно попытаться засунуть чей-то мозг обратно в голову после того, как ты сделал в нем дыру размером в софтбольный мяч?

Он, наконец, замолкает, и я крепко-при крепко зажмуриваю глаза, пытаясь блокировать видения от его рассказа, которые рисует мой мозг. Я не могу вздохнуть, не могу успокоить мое сердце, чтобы оно перестало болеть, и не могу перестать плакать. Он предупредил меня, но я не послушалась. Я просто хотела прожить его воспоминания вместе с ним, хотя бы в течение одной секунды, больше узнать о нем, чтобы я смогла стать хорошей женой и дать ему то, в чем он нуждается, но с этим я не в состоянии справиться, и это меня убивает окончательно. Я не могу забрать его воспоминания, потому что они прожигают его мозг и его душу. Я всегда подозревала, что, когда он вдали от меня у него совершенно другая жизнь, но то, что он мне рассказал, с этим просто невозможно справиться. Я не уверена достаточно ли я сильна, чтобы заставить его пройти через все это. И не знаю, хватит ли меня, чтобы заставить его все забыть.

— О, Господи. Черт побери, Люси. Прости. Мне не следовало говорить тебе такие ужасы. Какого черта со мной происходит?

Когда мои рыдания вырываются через руку зажимающую рот, он внезапно выходит из своего транса. Он тянется ко мне, скользя ногами вокруг моих коленей и обернув руки вокруг моего тела. Он укладывает мою голову к себе на плечо, гладя меня по волосам и по спине, и убаюкивая, качаясь вместе со мной назад и вперед.

— Я не должна была спрашивать. Прости, что заставила тебя рассказать мне. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это, — я тихо плачу у него на плече, пока он продолжает медленно убаюкивать меня, качаясь из стороны в сторону.

Мне стыдно за то, что я плачу, потому что у меня как раз и нет причин для слез. Когда он ушел совершать все эти ужасные вещи, чтобы защитить нашу страну, я находилась в полной безопасности, находилась в моем собственном маленьком вакууме на этом острове, окруженная океаном, семьей и друзьями.

— Нет, Люси. Никогда не извиняйся. Со мной все будет в порядке, просто дай мне время, ладно? Продолжай любить меня и находится рядом со мной, это единственное, что мне необходимо.

Мы засыпаем в объятиях друг друга, и Фишер больше не просыпается этой ночью и ни в какие другие ночи в течение следующих нескольких месяцев. Я пытаюсь уговорить себя, что все нормально, ему становится лучше с каждым днем, потому что он дома, и воспоминания о войне постепенно стираются из его мозга. На какое-то время в это достаточно легко поверить. Целый год, он принадлежит только мне, и мы так счастливы и спокойны, что я на самом деле начинаю верить, что больше он никогда не уйдет.

Потом он вдруг мне сообщает, что добровольно в третий раз вызвался вернуться туда.

— Я не понимаю, Фишер. Почему? Почему ты возвращаешься туда? — спрашиваю я, стараясь не показывать ему, что его решение убивает меня. Я сдерживаю слезы, пока он вышагивает по кухне, словно тигр в клетке. Я должна была раньше догадаться, что такое произойдет. Каждый раз, когда что-то в новостях появляется про войну, он начинает так волноваться, что не может усидеть на месте.

— Я должен вернуться, Люси, должен. Я не могу находиться здесь, когда мои друзья сражаются там, за все то, во что я верю и при этом рискуют своими жизнями, — объясняет он.

Его слова, что он не может находится здесь, разбивают мне сердце. Почему для него недостаточно нашей совместной жизни на этом острове? Мне нравится, что он испытывает потребность защищать нашу страну и нашу свободу, но в то же время я ненавижу его за это, потому что эта его потребность забирает его у меня.

И отправляет его назад, каждый раз разрушая его еще больше.

После всего, что он пережил, он добровольно решил вернуться. Я хочу разозлиться, закричать и заплакать, одновременно умолять его не оставлять меня снова, но у меня язык не поворачивается. Где-то глубоко в душе, я очень горжусь им, что он участвует в боевых действиях за нашу страну. Я восхищаюсь им за то, что он так бесстрашен и бескорыстен, и сама мысль, что он охотно готов вернуться в эту ужасную бездну говорит мне, насколько он сильный и удивительный. Но эта же мысль заставляет меня бояться того, что же может произойти в следующий раз, когда он вернется домой, ведь человек, которого я люблю, может вернуться еще более душевно искалеченным, утверждаясь на этой войне. Я беспокоюсь, потому что все может только ухудшится, и это пугает меня до чертиков.

— Я не совсем понимаю, зачем ты делаешь это с собой. Зачем ты продолжаешь проходить через все это. А как насчет нас? Что насчет нашей жизни? Мы собирались создавать семью, как мы можем это сделать, если тебя здесь не будет? — спрашиваю я его, ненавидя нотки слабости, звенящие в моем голосе.

— Господи, Люси! Как ты можешь думать о появлении детей в этом мире прямо сейчас? Какое будущее у них будет, если это дерьмо никогда не закончится? — аргументирует он.

Я не в состоянии сдержать слезы от его слов, они сами собой бегут у меня по щекам, Фишер сразу же подходит ко мне и обнимает.

— Прости, детка. Я не хотел ругаться, — говорит он мне тихо, целуя меня в макушку. — Я просто очень хочу, чтобы ты поняла, насколько это важно для меня. Я не могу вынести мысли, что мои люди, мои братья, находятся там без меня. Они оставили свои семьи, и они готовы пожертвовать своей жизнью, сражаясь в этой войне, и мне нужно сделать то же самое. Я ДОЛЖЕН сделать то же самое. Я люблю тебя, Люси, но я должен сделать это. Пожалуйста, скажите мне, что ты поняла меня.

Я хватаюсь за него крепко-при крепко, насколько могу, и мы раскачиваемся взад и вперед, стоя на кухне, и я молча киваю. Он меня любит, мы вместе строим нашу жизнь и в принципе у меня нет причин, чтобы сильно волноваться. Мы сильные, и мы сможем пройти через все. Мы точно пройдем через его боевое задание, потому что Фишер всегда обещал мне, что найдет путь, чтобы вернуться ко мне. Я верю ему каждой клеточкой своего сердца, и поддержу любое его решение, которое бы он не принял, потому что верю в него и в нас. Это всего лишь крошечная колдобина на долгой дороге нашей совместной жизни. Но мы сможем это пережить, и все у нас будет хорошо, потому что я это знаю.

Глава 2

Люси

Сегодняшний день 

Дорогой Фишер,

Я полагаю это оно, да? После четырнадцати лет совместной жизни, начавшейся на нашем собственном острове, пяти боевых заданий и бесчисленных писем, которые я написала тебе, пройдя через все это, я, наконец, подошла к почтовому ящику и обнаружила там именно то, что всегда мечтала увидеть: конверт, написанный твоим почерком. На долю секунды я решила, что ты передумал, после всех тех ужасных вещей, которые наговорил мне, что это было для тебя лишь способом справиться с тем, через что тебе пришлось пройти. Я была все еще здесь на острове, Фишер. Я была все еще здесь, затаив дыхание и ожидая, что ты вернешься ко мне, хотя и сказал, что никогда не сделаешь этого. Но ты всегда говорил мне, что найдешь путь, чтобы вернуться ко мне. Из всей лжи, которую ты мне наговорил, эта была самой горькой.

В письме находятся подписанные бумаги о разводе, как ты и просил.

Надеюсь, ты найдешь, что ищешь. Сожалею, что это была не я.

Люси

Я смотрю на записку, зажатую в своей руке, на сгиб бумаги, который проходит по словам, и так перетерся, сколько раз я уже складывала и раскладывала ее, что остается только удивляться, как бумага до сих пор не разорвалась пополам. Еще видны маленькие следы от слез на растекшихся чернилах, где они попадали на страницу, когда я писала записку в прошлом году. Я помню тот день, как будто это было вчера, и боль в моем сердце не угасает, хоть я и убеждаю себя, что я в порядке, и я счастлива и двигаюсь вперед.

Я в порядке.

Я счастлива.

Я могу двигаться вперед.

Черт побери.

Окинув взглядом мою тинейджеровскую спальню, обклеенную перламутровыми обоями с крошечными розовыми розами, белую с балдахином кровать и ворсистое розовое ковровое покрытие, я понимаю, что, возможно, это не совсем то, чему я соответствую на данный момент. Но вернуться домой после своего развода, наверное, было не самой лучшей идеей, но мне просто некуда было больше идти и нечего было делать. Я работала в «Butler House Inn» с тех пор, как мы переехали на остров, когда была еще подростком, и мои родители взяли под контроль семейный бизнес. «Butler House» был наследством, доставшимся от моих бабущки и дедушки, и мои родители сплотились для его управления, как в кошмарном сне. Мне исполнилось шестнадцать, когда умерли бабушка с дедушкой, и мои родители решили начать все с «чистого листа» на новом месте, они посчитали, что именно это необходимо нашей семьи. Они выдернули меня из моей тихой маленькой жизни в городе прямо на втором году обучения в высшей школе, перевезя меня на остров, где я никого не знала. Они не предполагали тогда, что их родители после своей смерти оставили «Butler House» не в лучшем состоянии. Прошло много лет, прежде, чем мои родители смогли вернуть ему былое состояние, сберегая каждую копейку на его восстановление. «Butler House», расположенный на острове, был лакомым кусочком недвижимости, и очень многие инвесторы обращались с предложением выкупить гостиницу. Хотя родители к тому времени были уже истощены в материальном плане и физическом, и просто хотели уединения и отдыха, но им даже не приходило в голову, продать наследство нашего семейства какому-то незнакомцу.

Я отказалась от своей мечты повидать мир, пройти онлайн бизнес-курсы в колледже, и как только мне исполнилось двадцать один, гостиница «Butler House Inn» стала моей. Я позволила мужчине путешествовать по миру вместо меня, отдав ему свое сердце и душу, оставаясь на месте в полной уверенности, что у него есть место, куда он может всегда вернуть, как к себе домой.

Сейчас я даже не могу представить, что могла бы жить где-нибудь еще. Ну, я могу определенно представить переезд из моей подростковой спальни в примыкающее жилое помещение гостиницы, и, наконец, обрести свое место, но «Butler House» едва собирает достаточную выручку, принимая клиентов. Даже сейчас, в пик сезона — в начале лета, за несколько недель я не смогла собрать нужное количество денег, чтобы выплатить себе зарплату.

Взглянув на записку в своей руке, я поспешно сворачиваю ее и проклинаю себя за то, что опять прочитала. Я была слишком взвинчена, желая отправить ее ему, когда писала, и кто его знает, почему до сих пор я хранила ее все это время. Я была убита горем и так зла, и я чувствовала, что мое сердце, словно вырвали из груди. Это произошло после того, как я надорвала конверт и обнаружила официальные документы о разводе, тогда я и написала эту записку, рыдая и желая причинить Фишеру столько же боли, сколько он причинил мне. В конце, я не вложила свою записку в конверт, когда послала подписанные бумаги о разводе. Хотя то, что он сделал, было равносильно удару ножа мне в грудь, но я не смогла намеренно причинить ему боль. Это всегда было моей проблемой, касающейся Джефферсона Фишера III. Для него я бы сделала все, все, что угодно, даже если это означало пожертвовать в чем-то собой. Я позволила ему не один, а пять раз выполнить свой долг перед страной, хотя каждый раз желала начать умолять его, чтобы он не уходил. Я поддерживала принятое им решение и восхваляла его честь в его самоотверженность. Я писала ему каждый день, успокаивая, чтобы он не беспокоился об острове и людях, которых любил, обещая, что мы все ждем его здесь, когда он вернется к нам домой.

Когда он вернулся в первый раз, то казался всего лишь немного другим — более серьезным, более напряженным, он не так часто смеялся, как бывало прежде, словно бесшабашный восемнадцатилетний парень, в которого я впервые влюбилась. Я знала, что война меняет человека, и тогда мне нравились в нем эти изменения. Он помогал мне с гостиницей, когда вернулся, и я до сих пор храню эти воспоминания и ту нашу любовь, которую мы чувствовали друг к другу, когда он опять ушел защищать нашу страну. Когда он вернулся, я окружила его своей заботой и любовью, и старалась сделать все, что было в моих силах, чтобы стереть из его памяти те ужасные воспоминания о войне, пока он находился вдали от меня, вдали от нашего острова, и вдали от физического доказательства моей любви.

Я наивно полагала, что больше он не изменится. Я не ожидала, что он будет все больше и больше отдалятся от меня с каждым разом, но в последний раз, когда он вернулся, от мужчины, в которого я влюбилась, когда мне было шестнадцать лет, не осталось и следа. Мальчик, который в первый раз уверенно поцеловал меня у Маяка Фишера, а несколько лет спустя попросил выйти за него замуж, заявив, что нет причин откладывать, потому что он очень сильно меня любит, исчез навеки. Сейчас его место занял злой, подавленный мужчина со своими ночными кошмарами, обвиняющий меня в том, что он застрял здесь со своей темнотой, которая казалась только расцветала буйным цветом, по крайней мере, ее не становилось меньше.

Мы были вместе в течение четырнадцати лет, но если сложить время, которое мы действительно провели вместе за все эти годы, живя под одной крышей, работая и взрослея бок о бок... то окажется немногим больше шести. По несколько месяцев находясь то здесь, то там, на подготовительных базах и на пяти боевых заданиях, в течение четырнадцати лет. После пятого задания, у него все усугубилось до такого состояния, что я стала действительно верить во все то ненавистное и жуткое дерьмо, которое вылетало из его рта. Я даже начала задаваться вопросом, действительно ли он любил меня когда-то? Разве, черт побери, можно любить кого-то, кто занимает самую малюсенькую часть твоей жизни? Знает ли он меня? Я думала, что знаю его, и предполагала, что такого сильного мужчину, в которого я влюбилась, ничто не сможет сломить.

Взглянув вниз на обувную коробку, куда я кинула записку, из которой на меня доверчиво смотрели тринадцать одинаковых конвертов из «Банка Фишера». Я вспоминаю свой сберегательный счет, на который каждую пятницу в конце месяца автоматически приходит депозит в течение последних тринадцати месяцев. Я до сих пор вспоминаю первую пришедшую выписку балансового счета, которая появилась, когда я горевала о том, что мой брак распался. Оглядываясь назад, я полностью отдаю себе отчет, что испытывала ярость по поводу того, что мужчина, которого я любила попытался утихомирить меня деньгами, уменьшить мое горе, в котором я не то чтобы тонула, а просто захлебывалась. С тех пор я бросала нераспечатанные ежемесячные отчеты о балансе счета в эту коробку, так что понятия не имела сколько там накопилось. После получения первой выписки по балансу депозита, уверена, что там было более чем достаточно, чтобы на эти же сбережения я смогла наконец-то закончить ремонт, в котором просто нуждалась гостиница и, возможно, смогла бы даже построить, о чем я мечтала вот уже в течение пяти лет, две дополнительные спальни и игровую комнату для детей.

Сердито закрыв крышку обувной коробки, я засунула ее опять под кровать. Я ненавижу саму идею этого проклятого депозита почти так же сильно, как я ненавижу мужчину, который открыл его для меня. Он разбил мое сердце и разрушил часть моей души, которые никогда не заживут, и никогда теперь не будут прежней, и он думает, что посылая деньги своей семьи мне на депозит, может компенсировать то, что он наделал. Возможно, они бесили меня изначально, но теперь просто больно от всего этого. Эти постоянно приходящие выписки с депозита являются напоминанием, что он все еще там, живет своей жизнью, которая полностью исключает меня. Лучшей жизнью, но без меня. Мирной жизнью. Жизнью, в которой нет его ночных страхов и боли. Просто, когда я вспоминаю те обидные слова, брошенные мне в последний раз, и потом пришедшую еще одну выписку по почте, мне становится так плохо, но я снова должна как-то прожить этот день, понимая, что оказалась недостаточно хороша для него, не достаточна сильна, просто была… недостаточно. Я не дотронусь до этих денег, даже если банк заберет за долги «Butler House», и мне продстоит отправиться жить на улицу.

Раздается звонок в интеркоме, прикрепленным к стене в моей комнате, сообщая, что кто-то находится у стойки регистрации в гостинице. Заставив себя вскочить с постели, я быстро бросаю взгляд на свое отражение в зеркале, висящем над моим комодом. Мои длинные светло-рыжие волосы убраны в беспорядочный хвост, и я уже успела немного загореть от работы на улице, хотя только первые недели лета. Мне нравится мой здоровый цвет лица, он делает менее заметными темные круги под глазами, но при этом появляются дурацкие веснушки на носу и щеках, которые я абсолютно ненавижу. Веснушки всегда выглядят милыми и очаровательными, но никак не сексуальными и страстными. Разглядывая свое отражение, я быстро скольжу в отрезанные джинсовые шорты и пытаюсь разгладить складки на моей красной выцветшей майке, рекламирующей мой любимый ресторан на острове «Lobster Bucket», которая вся в грязи и в пятнах пота. Чтобы выглядеть сексуальной и страстной придется ждать целый день, потому что мне нужно разобраться с засором раковины в двух ванных комнатах в номерах, со стиральной машиной, которая почему-то отказывается работать, с морозильной камерой, не охлаждающей ниже тридцати градусов, и с пятнадцатью новыми гостями, прибывающими сегодня, которые естественно надеются, что все эти вещи у меня находятся в рабочем состоянии.

Опять слышится звонок в интеркоме, и я выбегаю из своей спальни, спускаясь вниз по ступенькам, и мои шлепанцы громко стучат о деревянную поверхность. Один из минусов жизни на Фишер Айленд является именно это. Я имею ввиду, именно проживать на Фишер Айленд — городе, названным в честь семьи мужчины, разбившем мне сердце. Везде, куда не кинешь взгляд, видно его имя — на деловых зданиях, названиях улиц или пляже. И совершенно не спасает то, что его дед, Трип Фишер мастер на все руки. Родители Трипа основали этот остров, его отец был удачливым рыбаком, который в последствии превратился в удачливого финансиста, создав многие магазины, которые до сих пор все еще процветали на острове, Трип решил еще в раннем детстве, что с деловой стороной семейного бизнеса он не хотел иметь ничего общего. Он предпочел трудиться руками, работая бок о бок с остальными островитянами, которые и сделали это место своим домом. Я улыбаюсь от этих воспоминаний, выуживая их из закоулков своей памяти, топая вниз по лестнице. Трип единственный из всей семьи Фишер, кто по-настоящему обнял меня и заставил почувствовать, что я достойна носить имя Фишер. В возрасте восьмидесяти трех лет, он по-прежнему такой же активный и трудолюбивый, каким и был в молодости, и всякий раз, когда у меня возникают какие-то проблемы в гостинице, он бросал все свои дела, чтобы помочь. И совершенно не мешает, что он флиртует, как водитель грузовика, при этом однозначно не похож на сынка богатых родителей, и я всегда смеюсь стоит мне только завидеть его.

Он очень быстро добрался, учитывая, что только сегодня утром, пятнадцать минут назад, я оставила ему смску, перечислив все возникшие проблемы. Хотя каждая новая проблема, на которую я натыкалась, когда пробегала по своему ежедневному списку, выпивая свою первую кружку кофе, вызывала у меня такое отчаяние, и мне правда хотелось заорать во весь голос, но по крайней мере, все это дерьмо окончательно отвлекло меня от реальной проблемы. Сегодня у меня действительно возникли проблемы, которые довели меня до края, они были намного больше, чем забившиеся канализационные стоки, и именно из-за этого я вытащила из-под кровати эту глупую коробку, до которой не дотрагивалась месяцами, просто бросая банковские выписки внутрь.

Каждый сегодня обсуждал заявление, сделанное Трипом на городском собрании две недели назад. События, произошедшие тринадцать месяцев назад со мной, не только повлияли на меня, они затронули каждого, кто живет на острове. Мы небольшое, на крепко связанное друг с другом сообщество, потому что все повязаны друг с другом каким-нибудь бизнесом, и не важно хотим мы этого или нет, но так складывается жизнь. Когда блудный сын самой богатой семьи в городе громогласно дает пинок под зад своей жене, любимой еще со школьных лет, выгоняя ее из своего дома, и идет кутить, громя в пьяном угаре несколько торговых точек, а затем устраивает потасовку, в виде кулачных боев с достаточным количеством мужчин на главной улице, это естественно появляется на первых полосах газет. Без преувеличений, слово в слово. Эта история была на первой странице «Fisher Times», несмотря на то, что сама семья является владельцем этой чертовой газеты.

Когда Трип объявил в городе, что Фишер возвращается домой, на остров, живой и более или менее здоровый, собрание возрадовалось и превратилось в полную анархию. Я встала и вышла, не сказав ни слова, и в течение двух недель старалась не думать об этом, вплоть до сегодняшнего дня. Я пыталась полностью занять себя в гостинице и в социальной жизни города. Я старалась не смотреть на след на безымянном пальце левой руки, где раньше было обручальное кольцо, которое всегда искрилось в утренних лучах солнца, когда я вставала с постели. Я вежливо улыбалась, когда люди в городе останавливали и спрашивали меня, что я предполагаю сделать, ведь он вернулся на остров. Я занималась своим бизнесом, не разрешая себе впадать в дурацкую кроличью нору грусти и депрессии.

Да, возможно я не родилась здесь, но это мой остров. Я создала себе здесь имя, здесь же у меня есть друзья и семья, и я строила себе свою жизнь, ну, такую, какая уж есть. Я убрала дерьмо, которое он оставил после себя, и я не стою на месте, а двигаюсь вперед. Так упорно насколько в состоянии, и я верю, что у меня все получится, хотя мне кажется, что это не к добру, потому что сама мысль о нем, вызывает мурашки, бегущие по всему моему телу. Наш остров не настолько большой, поэтому, к сожалению, мне приходится совершать некоторые покупки в магазинах, которыми владеет его семья. Вопрос, заключается только во времени, когда я столкнусь с ним снова, но я надеюсь, что к тому периоду я буду достаточно сильной, чтобы не допустить его появлению разрушить меня еще больше. Я не позволю Фишеру разрушить те стены, которые создала внутри себя, потому что я слишком долго и упорно трудилась, чтобы зацементировать их. Я не имею представления, зачем он вернулся, и, если честно, мне наплевать. Теперь у меня своя жизнь, которая совершенно не имеет ничего общего с Джефферсоном Фишером, собственно этого он и хотел.

Толкнув дверь, соединяющую жилое помещение гостиницы, я на секунду останавливаюсь, увидев задницу мужчины, стоящего на четвереньках, и стучащего молотком по полу, прямо перед стойкой регистрации.

— Наслаждаешься видом, красавица?

Трип перестает бить молотком, и с улыбкой смотрит на меня через плечо.

Я покачиваю головой и смеюсь в ответ, входя в комнату, и протягиваю ему руку, чтобы помочь подняться с пола, но он отмахивается от нее и ворчит.

— Я не такой уж чертовски старый. Когда мне понадобится помощь, меня уже будут предавать земле... — он замолкает, хрипя и постанывая, пока заставляет себя подняться на ноги. Как и его внук, Трип Фишер имеет рост более шести футов, волосы с проседью и при этом поддерживает тело в форме, благодаря прогулкам по всему острову и бесконечно работая руками, я и так знаю, даже не видя его старые фотографии, что он был очень привлекательным мужчиной в молодости.

— Почему ты забиваешь мой пол, Трип? — спрашиваю я, наклоняясь вперед и целуя его в щеку.

— Эта доска через несколько недель отошла бы, и начался бы судебный процесс, из-за того, что один из этих яппи пришел бы сюда, и споткнулся бы об нее, — поясняет он, сунув молоток за пояс с инструментами. — Как ты выдерживаешь все это, милая Люси?

Мы так и не обсудили ту сногшибательную новость, которую он сообщил собранию города, хотя он пытался завести разговор бесчисленное количество раз. Я знаю, что он ужасно беспокоится о возвращении Фишера, но я не хочу об этом говорить, особенно с ним, потому что люблю его, я воспринимаю его, своим родным дедушкой, и он всегда стоял на нашей стороне и был так же убит горем, после того, когда наш брак распался. И совершенно неважно, что я скажу, потому что Трип перефразирует слова и попробует сыграть в сваху.

— Я в порядке, Трип. Просто переживаю за все то дерьмо, которое творится здесь, и по крайней мере хоть как-то удерживает от упадка. У меня пятнадцать новых отдыхающих, которые прибудут сегодня, и я хотела бы, чтобы они могли пользоваться своими раковинами.

Его карие глаза сужаются, пока он окидывает меня сверху до низу.

— Ну, конечно. Когда ты в последний раз ела? Чтобы я тебя здесь не видел, отправляйся в «Lobster Bucket», и скажи Карлу, чтобы сделал тебе ролл из омара. Не забудь мне принести тоже самое и пусть запишет на мой счет. Не возвращайся, пока не наешься до отвала. А я пока прочищу твои раковины, и, если кто-нибудь появиться я присмотрю за ними.

Я начинаю спорить, думая о белье, которое не будет стираться само по себе, но быстро понимаю, что нет никакого смысла вступать в бой с Трипом Фишером, все равно проиграешь. Я все равно ничего не смогу выстирать с неработающей машиной, поэтому я решаю использовать шанс, который выпадает на мою долю не очень часто, и убираюсь из гостиницы, чтобы хоть чуточку времени посвятив самой себе, именно поэтому я цепляюсь за предложение Трипа и собираюсь выбежать за дверь. Я целую Трипа в щеку, хватаю свою сумочку из-под стойки регистрации и быстро звоню моей лучшей подруге, Элли. Мне необходимо забыть о мужчине, который выставил меня из нашего дома больше года назад, и сконцентрироваться на свидание сегодня вечером. Со мной все отлично, я счастлива и не стою на месте. Элли поможет мне отвлечься от прошлого и сосредоточиться на моем будущем, или она просто меня споит. В любом случае, я отказываюсь думать о Фишере в течение оставшегося дня.

Глава 3

Люси

25 январь 2014

Вытаскивая противень с лазаньей из духовки, я направляюсь к столешнице и останавливаюсь на середине кухни. Кастрюля выскальзывает из моих рук и падает на пол, потому что мои глаза затуманились слезами, пока я пялюсь в проем кухонную двери.

— Ты дома, — выдыхаю я сквозь слезы.

В этот раз он отсутствовал шестнадцать месяцев, пять дней и двенадцать часов. Он мог звонить мне каждые две недели, но иногда слышать его голос было очень тяжело, потому что я подстегивала его вернуться домой, из-за того, что мне приходилось ложиться спать в одиночестве и просыпаться рядом без него.

Фишер не двигается, застыв на пороге кухни. На нем все еще одета форма морского пехотинца, и его камуфляжный рюкзак, перекинут через плечо. Я не привыкла видеть его таким. Раньше он никогда не позволял мне увидеть его в форме, всегда накануне вечером он переодевался в гражданскую одежду, останавливаясь в гостинице на полпути домой, приводил себя в порядок, брился, прежде чем вернуться ко мне. Он шутит, что ему не нравится «запах войны», исходящий от него, перед тем, как он прикасался ко мне, хотя я заверила его, что мне все равно, главное, что он возвращается домой, ко мне.

Я пожираю глазами каждый дюйм его высокий фигуры, стоящей в проеме кухни, у него отчетливо видны новые мышцы, разработанные во время сражений, и щетина, которая покрывает его щеки и подбородок. Между письмами, которые я писала ему, я знаю также о начале войны по телевизору, которой все время смотрю, и не проходит и дня, чтобы я не вспоминала, что я жена военного и мой муж — морской пехотинец. Я очень горда, что могу сказать, что мой муж — военный, но страх и беспокойство за него — мои постоянные спутники. Каждый раз, когда звонит телефон или я слышу стук в дверь, я вздрагиваю от неопределенности, но это ничто по сравнению с тем, что я вижу Фишера, стоящего здесь передо мной с рейса из Кувейта, с песком из пустыни по-прежнему оставшегося на его черных походных ботинках. Увидев мужчину, которого я люблю, и то, что он только что вышел из боя и стоит по середине этой яркой, веселой, желтой кухни, заставляет меня чуть ли не упасть на колени перед ним и не зарыдать, понимая, что в любой момент я могу потерять его. Ведь могло так случиться, что вместо него могли прийти военнослужащие, сообщившие ужасную весть.

Мне необходимо прикоснуться к нему и успокоить себя, что он действительно здесь, и он вернулся ко мне целым и невредимым. Как только мои ноги начинают двигаться в его направлении, он сбрасывает свой рюкзак с плеча и устремляется через всю комнату ко мне. Он переступает через упавшую лазанью, схватив меня за плечи и наступает вперед на меня, пока моя спина не упирается в стену рядом с холодильником. Я поднимаю руки и провожу руками по его лицу, пропуская пальцы через его волосы и целуя его в губы, которые отсутствовали очень долго, но он быстро поворачивает меня кругом, прижимаясь своим могучим телом к моей спине, настойчиво подталкивая меня к холодной стене.

Я должна была испугаться маниакального взгляда, который увидела в его глазах, когда он бросился ко мне через кухню или переживать, что он не произнес ни слова. Все это очень отличается от всех его других возвращений, и, вероятнее всего, мне следует немного опасаться этого мужчину, который ведет себя совсем не так, как Фишер, с которым я привыкла общаться.

Но я не делаю этого.

— Я так по тебе скучала, — шепчу я, в тот момент, когда его руки грубо дергают мои брюки для йоги, опуская их вниз, а за ними и мое нижнее белье.

Я не боюсь, я возбуждена больше, чем когда-либо во всей своей жизни. Помимо шестнадцати месяцев без секса, в этой ситуации ей что-то такое, что возбуждает меня и делает мокрой. Я желаю от него получить все, что он хочет отдать мне и желаю получить это именно сейчас.

Я слышу шорох его штанов, спускающихся вниз, и понимаю, что должна попытаться поговорить с ним еще раз, по громче, чтобы он меня услышал, и притормозил, позволив прикоснуться к нему и успокоить ту бурю чувств, которая разворачивается в этой кухне прямо сейчас, но я не хочу его останавливать. Я хочу, чтобы кругом, здесь полыхали гром и молнии, я хочу шторма и разрушений, которые он оставит после себя.

У меня нет времени подготовиться и подумать о чем-то еще, чтобы сказать ему что-то, потому что я испытываю шок от его скольжения внутрь меня, который крадет мой воздух из легких. Он хватает меня за бедра, а я упираюсь руками в стену, и он начинает двигаться во мне, не произнося ни слова, ни звука. Я стала такой влажной для него, как только он прошел через всю кухню, но я все еще ощущаю горечь от того, что он ушел от меня, так надолго. Но сейчас я чувствую себя превосходно и великолепно. Боль покидает меня, потому что он здесь, живой и вернулся домой. Он находится внутри меня, а я так нуждалась в нем все эти долгие шестнадцать месяцев, что не хочу его останавливать.

Он грубо толкается внутрь, и его бедра каждый раз бьются о мою задницу. Мое тело впечатывается в стену при каждом его жестком движении, вколачивая свой член внутрь, я понимаю, что на бедрах появятся синяки от того, насколько он сильно хватает меня, помогая себе двигаться быстрее и глубже, заполняя меня полностью.

Его горячее дыхание согревает мою шею, об этом я мечтала в течение шестнадцати месяцев, это так знакомо мне, как мое собственное отражение. Фишер чувствует то же самое и у него даже такой же запах, как обычно, но раньше такого никогда не происходило. Каждый раз, когда он возвращался с войны, он становился совершенно другим, но раньше он не делал ничего подобного. Раньше он всегда со мной разговаривал, когда возвращался домой, снова и снова произносил мое имя, говорил, как сильно любит и как сильно скучал по мне. Раньше он обнимал меня и нежно с любовью прикасался ко мне, и я всегда чувствовала себя желанной. Но в этот раз, я чувствую себя необходимой. Я чувствую желание, и то что он нуждается во мне. Он словно оголодавшее животное, которое я желаю все больше. Я хочу быстрее и сильнее, и хочу услышать, что он мечтал об этом, мечтал обо мне, находясь там, что он нуждался во мне так же сильно, как я в нем.

Я выгибаю спину и приближаю бедра навстречу каждому его толчку, чтобы он мог наполнить меня еще глубже. Отрываюсь одной рукой от стены, направляя ее между своих ног, скользя пальцами в месте нашего соединения, и распределяя соки по окружности вокруг моего клитора. Устойчиво встав на полу, чтобы я не рухнула вниз, от той силы, с которой он трахает меня, подушечками пальцев я тру свой клитор. Я хочу застонать и закричать, от потрясающего чувства, которое ощущаю, но мое дыхание застревает в горле всякий раз, когда он врезается в меня. Я хочу повернуться и посмотреть на него. Он должно быть похож на дикого зверя, в период гона, так грубо он врезается в меня, и осознание этого еще больше закручивает мое желание, вызывая оргазм, вырывающийся наружу с жаром и удовольствием. Я убираю пальцы, прижимаясь лицом к стене, пока Фишер чертовски продолжает трахать меня. Это даже не траханье, а это самый настоящий захват. Он захватывает меня, он владеет мной, и он наказывает меня своим телом и своим членом, и я хочу наказания. Я хочу испытать боль. Я хочу причинить ему боль за все те месяцы, что я заставляла себя сексуально сдерживаться и отключать свои эмоции, чтобы не сойти с ума от беспокойства за него. Я хочу проснуться завтра с болью между бедер, напоминающей мне при каждом моем шаге, что он сдержал свое обещание и нашел путь вернуться ко мне.

Он безжалостно продолжает трахать меня, не замедляясь и не снижая обороты. Он мчится к финишу, и я чувствую, как пот стекает по его лицу на мое плечо. Он жестко врезается в меня в последний раз перед тем, как кончает внутри меня.

За месяц мы всего лишь перемолвились парой слов друг с другом. За обеденным столом я смотрю на мужа, и понимаю, что я смотрю на незнакомца. Это мой муж, моя любовь, мой Фишер — мужчина, который время от времени оставляет мне, но всегда возвращается ко мне домой. Он любит меня, он заботится обо мне, и он делает все от него зависящее, чтобы заставить меня улыбнуться.

Но не в последнее время.

За последние четыре недели он отвечает слишком односложно, ухмыляясь, когда я пытаюсь расспросить его. С той ночи на кухне мы больше так и не занимались сексом и каждый раз, когда я пытаюсь прикоснуться к нему, он встает и выходит из комнаты. Я понимаю, что сделала что-то неправильно, но понятия не имею, что именно. Мне необходимо слышать его голос, необходимо знать, что он все тот же человек, который называет все мои веснушки бриллиантами, хотя я ненавижу их, и поет «Люси в небесах с алмазами» (известная песня The Beatles «Lucy in the sky is diamonds») громким голосом, особенно когда произносит мое имя. Не буду притворяться, будто знаю каких демонов он пытается прогнать, и не буду притворяться, что понимаю, то что творится у него в голове. Единственное, что я могу сделать, дать ему понять, что я здесь и никуда не уйду.

Я молчу, когда вижу, как он хватает бутылку пива из холодильника или наливает стакан виски из шкафчика. Это происходит несколько раз в течение дня, но кто я такая, чтобы говорить ему об этом? Он ушел на войну, сражался за нашу страну и вернулся ко мне домой, и усердно трудится в гостинице. Я не могу вступить в схватку с ним, чтобы вызвать у него какую-то реакцию, которую хочу увидеть. Я хочу увидеть искры, сверкающие в его глазах вместо холодного мертвого взгляда, который, кажется, в последнее время у него постоянно. Я хочу влепить ему пощечины или толкнуть его очень сильно в грудь, чтобы он упал, короче, что-нибудь сделать, чтобы получить в ответ от него какую-нибудь эмоцию, отразившуюся в его глазах. Я хочу вернуть назад того мужчину, который захватил меня той ночью на кухне, когда вернулся домой. Мужчину, который настолько нуждался во мне, что даже не мог произнести ни единого слова, пока не похоронил себя внутри меня.

Его кошмары стали намного хуже в последнее время. Почти каждую ночь, он просыпается весь в поту, громко крича. Когда он возвращался домой с очередного задания, ему всегда снились кошмары, но раньше он позволял мне обнять себя, перебирать его волосы и разрешал мне делать все, чтобы я смогла успокоить его, пока он снова не засыпал, говоря мне, что я единственная, кто может их убрать. Теперь же он вскакивает с постели и уходит в гостевую спальню, хлопнув и заперев за собой дверь. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, даже когда он был за пол мира от меня. Я по-прежнему живу в этом доме с моим мужем, вижу его каждый день, но такое чувство, что я живу с призраком. Он был с честью уволен со службы из-за повреждения нервных окончаний осколком снаряда, попавшего в плечо, во время последних боевых действий, я не знала, пока он не вернулся домой. Я никогда не забуду испытанный страх, который царапался у меня в горле, видя его шрамы на спине, и понимая, как что я могла потерять его. Даже тогда, когда я бушевала на него вся в слезах, за его отказ позволить своим командирам, связаться со мной, Фишер не проявил абсолютно никакой реакции. Мужчина, который раньше не мог выдерживать моих слез, теперь был абсолютно пустым, без эмоций, он просто спокойно ушел из дома, пока я рыдала.

После того, как военный врач объявил повреждения его нервных окончаний слишком серьезным, заявив, что о службе придется забыть, вопрос с выпивкой у Фишера только обострился. Я была счастлива от того, что теперь снова он никогда не покинет меня, и никогда добровольно не уйдет на целый год, но очевидно, он сам был очень недоволен, что не сможет вернуть в бой. Каждый час он смотрел новости, ожидая информацию о войне и друзьях, которых оставил и проклинал свое плечо, которое подкосило его возможность вернуться к ним туда и помочь. Разве он не понимает, что его жизнь и его психическое здоровье не стоит того? Так же, как и не стоит оставлять нашу совместную жизнь? Каждый раз, набравшись храбрости, чтобы сообщить ему, что я счастлива, что он больше никогда не уйдет от меня, я останавливаю себя в последний момент. Его жизнь заключалась в морской пехоте, в этой войне, в тех идеалах, в которые он верил, защищая страну, именно это он хотел сделать с самого начала, еще до того, как я встретила его. Я не смогу быть счастливой с ним из-за того, что он потерял что-то, что было настолько для него важно. Я просто хочу, чтобы он поговорил со мной и разрешил забрать у него некоторых из своих демонов, но я не знаю, как это сделать. Я не знаю, как, потому что он не допускает меня до себя. Каждый раз он уходит в гостевую спальню и хлопает дверью, и мне кажется, что так он захлопывает дверь в свое сердце, и я не жажду иметь ключ, чтобы еще раз открыть ее.

Глава 4

Фишер

Сегодняшний день

— Это совершенно не важно, пьешь ты или нет, парень, тебе все равно придется прийти к Барни и сказать всем привет, — говорит Бобби, наблюдая за мной, как я пробегаюсь наждачной бумагой по ручке кресла-качалки, над которым начал работать этим утром. Мое плечо болит, но работа с деревом — одна из немногих вещей в моей жизни, которая приносит мне удовольствие. Поскольку осколки от самодельной бомбы повредили нервные окончания в плече на моем последнем боевом задании, мне приходиться ограничивать время, которое я провожу в своей импровизированной мастерской. Если я работаю без перерыва несколько часов подряд, защемление в плечо распространяется вниз по моей руке и начинает так сильно болеть, что я теряю всю чувствительность. Онемение совместно с работой с электроинструментами — это не слишком хороший вариант.

Отбрасывая шкурку, я начинаю двигать плечом и растирать его, проклиная себя за то, что не сделал перерыв раньше. По-прежнему растирая напряженные мышцы, я поднимаюсь вверх по лестнице дома Трипа, и Бобби следует за мной. Когда я решил, что пришло время возвращаться домой, я, естественно, предполагал, что просто вернусь обратно в бывший наш дом с Люси, который стоит пустым уже больше года. Небольшой желтый коттедж с белой отделкой в тихой части острова, стоящий на берегу океана, с нашим собственным, небольшим частным пляжем, вернувшись домой со своего второго боевого задания, я удивил Люси, показав ей его, прямо перед тем, как мы поженились. Окруженный деревьями и цветами спереди, чтобы оберегать нашу частную жизнь, и вид на океан с задней части дома, возможность спускаться вниз к нашему пляжу, это был идеальный дом для нас двоих, чтобы мы смогли начать совместную жизнь.

Прошлой ночью прибыв на последнем пароме на остров, при этом чуть не потеряв по дороге свой ужин, я вошел внутрь нашего коттеджа, который теперь выглядел, как пустая оболочка, начисто стерев все упоминания о Люси. Я знал, что Бобби убирал дом, следил за мебелью, забрав всю мою одежду на хранение, но был не готов зайти в него и увидеть наш дом без моей Люси. Все, что превращало раньше этот коттедж в настоящий дом, и каждое воспоминание о нашей совместной жизни, прожитой в нем вместе, исчезло. Было такое чувство, как будто никогда не существовало нашей совместной жизни, как и тех восьми лет, что мы прожили вместе под этой крышей, ничего этого не было здесь больше, я больше не мог оставаться в этом месте ни секунды. Я вышел из коттеджа, запер за собой дверь, и направился в дом моего деда, как гребаный слабак. Он сказал мне, что я могу остаться у него настолько, на сколько захочу, помогая ему с различными делами на острове, когда у меня будет время.

Я вытираю руки о свои джинсы и разворачиваюсь лицом к своему лучшему друга, как только мы добираемся до кухни. Удивительно, что до сих пор мы остались друзьями по истечении этих лет и всего дерьма, которое произошло между ними. Я практически отбросил его в сторону ради Люси в высшей школе, потому что был настолько погружен в нее и свою жизнь, связанную с пехотинцами, что у меня фактически не оставалось ни времени, ни сил для чего-либо или кого-либо еще, но Бобби был всегда здесь, на острове, ждал меня, и всегда был рядом, когда я нуждался в нем. Он был шафером на моей свадьбе, следил за моим дедом и Люси, когда меня не было в стране, и именно он в прошлом году, врезал мне как следует, заставив приземлиться на задницу, когда я выплескивал все свое дерьмо, устраивая пьяный дебош по всему городу, проволочив два квартала мое пьяное тело к парому на себе и доставив меня собственной персоной к входной двери военного реабилитационного центра.

— Послушай, мы собираемся туда, чтобы побросать дартс и немного расслабиться. Это вечер пятницы и пик сезона, парень. Ты хоть представляешь, сколько горячих телок будут ходить по всему городу, выискивая пару местных жителей, с которыми можно хорошо провести время? — со смехом спрашивает меня Бобби. — Это будет похоже на ловлю рыбы в бочке, забитой рыбой до отказа.

— Ты же знаешь, что я не для этого вернулся сюда, — отвечаю я, желая вернуться вниз и продолжить работу над вещью, которую делал. Мои работы по дереву начались, как хобби, когда я был еще молодым, и мой дед впервые научил меня строгать и вырезать замысловатые узоры из остатков древесины, которые валялись кругом. Когда я полностью освоил это, он научил меня, как использовать циркулярный станок, замерять и резать древесину. Пока он занимался оконными рамами или же потолочным плинтусом, мне стало скучно бесконечно строгать, я стал собирать разбросанные деревяшки, сбивая их вместе. Очень быстро таким образом я смастерил свою первую кресло-качалку. Получился еле стоявший покосившийся кусок дерьма, который, вероятно, не выдержал бы и котенка, чтобы не развалиться, но я был настолько горд своим деянием, потому что создал его с нуля. После этого, я изучил все книги в библиотеке, которые смог найти по изготовлению деревянной мебели, и тогда научился делать все правильно. Прошло совсем немного времени, после того, как жители острова увидели мои работы, и стали заказывать мебель для себя. Я делал все из оставшихся кусков древесины, добавляя что-то свое в каждую модель, например, резные фигурки всех их. Люди заказывали все, начиная от кухонных столов и заканчивая креслами-качалками, кроватями королевских размеров и книжными шкафами. Мое хобби превратилось в довольно прибыльный бизнес, мне не приходилось сидеть сложа руки, когда я вновь оказывался на острове между своим участием в военных действиях.

— Я знаю, я знаю, ты вернулся, чтобы начать с начала со своей женщиной и тому подобное. Но по крайней мере ты можешь хоть как-то поучаствовать в моем свидании. Можешь ты это сделать для меня? — умоляет Бобби.

— Хорошо. Играем одну игру в дартс, и я ухожу оттуда. Я не думаю, что я смогу начать пожимать руки и забыть свое чертово чувство вины перед всему горожанами, — отвечаю я ему, смывая древесную пыль с рук в раковине.

Бобби вздыхает, бросая мне полотенце.

— Они всего лишь кучка сплетников черт побери, которые не знают, как занять свое время. Потерпи пару дней, и все войдет в норму. Важно то, что ты снова здесь, а все остальное уляжется. Ты точно тихо и тайком не покинул остров, ты же понимаешь.

Ему не нужно напоминать мне об этом. К сожалению, я не был одним из тех пьяниц, которые в пьяном угаре могут совершить много глупостей, а потом отключиться и забыть все. Я совершенно отчетливо помню все — каждое слово, которое я кричал, когда шел через город, каждого местного, с которым я стал драться, и каждое окно, в которое я бросил камень или стул. Я чувствовал тогда, что делаю что-то неправильное, но ничего не мог с собой поделать, чтобы прекратить это. Тогда я совершенно запутался окончательно в своих мыслях, и если бы меня спросили, то я был бы не в состоянии сказать где я нахожусь, иду ли я по главной улице острова или нахожусь в засаде в Афганистане, потому что мне казалось, что все смотрели на меня, как на врага. Совершенно ужасные мысли промелькнули у меня в голове тогда, которые я когда-либо видел или делал, и меня совершенно не заботило ничего, кроме, как нападать на тех, кто встречался у меня на пути... Тогда я ненавидел себя, ненавидел свою жизнь, ненавидел тем, кем я стал, и тогда мне хотелось, чтобы страдали все, чтобы все испытали ту агонию, которую испытывал я.

— Я знал, что вернуться сюда будет трудно, но Господи. Сегодня утром я зашел в «Sal’s Diner», чтобы взять чашку кофе, но как только сам Сэл увидел меня, то убежал на кухню и больше не возвращался. Господи, он, именно тот парень, который научил меня кататься на велосипеде, купил первый ящик пива, когда мне исполнилось двадцать один, — говорю я Бобби.

— Ну, ты ударил Сэла в живот и сказал ему, что надеешься, блять, что он умрет, как собака, которым и был всю жизнь, — поясняет Бобби.

Я морщусь, закончив вытирать руки и бросая полотенце на столешницу. Из-за того, что я натворил тогда, я находился в муках моих самых худших воспоминаний. Тогда для меня Сэл выглядел, как фанатик джихада, приставивший пистолет к моей голове, вместо владельца закусочной города с лопаткой для готовки в руке. Мне предстояло извиниться перед многими, блядь, перед тем, как кто-нибудь будет способен доверять мне снова в этом городе.

— Все будет нормально, я обещаю. Две игры в дартс и можешь идти назад домой, — говорит с улыбкой Бобби.

— Мне казалось, я сказал одну.

Бобби молча разворачивается и направляется к входной двери.

— Я сказал именно это. Три игры в дартс и можешь идти домой.

Это была плохая идея. На самом деле реально очень плохая идея. Отправиться к Барни было похоже на гребаный фильм, в котором заела песня, остановившись на середине, и в этот момент все глаза присутствующих оборачиваются и смотрит на тебя с любопытством. Обычно у Барни не многолюдно, даже в летний сезон, когда полно туристов, потому что его заведение стоит на самом краю города, и еще нужно чуть-чуть проехать в сторону, можно сказать заведение Барни находится немного в глуши. Здание намного длиннее, чем его высота и вход в паб все еще имеет свою старинную кедровую обшивку. Огромный тент, раскинулся по всей длине здания, чтобы люди могли выйти, постоять на улице, потрепаться или покурить. Бар так и сохранился в стиле 1950-х годов, и в нем подают только пиво — Jim, Jack, Johnny Red и Jose, любимое для местных жителей, отдающие предпочтение именно этому месту, а не тем, которые обслуживают молодых тусовщиков, предпочитающих фруктовые коктейли с зонтиками, и музыкальное говно в виде техно, звучащее через звуковую систему, под которую они танцуют. Единственная музыка, существующая у Барни, музыкальный автомат тоже 50-х и 60-х годов, и танцы начинаются здесь исключительно, когда кто-то нажимает E14 и голос Патси Клайн «I Fall to Pieces» вырывается из металлических динамиков. Когда Бастер и Сильвия Кроуфорд слишком много выпивали (а это происходило каждый раз, когда они приходили сюда), Бастер всегда приглашал Сильвию потанцевать, и вы могли наблюдать, как два пьяных восьмидесятилетних или что-то около того, у которых в бедрах и коленях металла больше, чем все стальное производство вместе взятое, танцуют в середине толпы, люди всегда молча наблюдали за ними. В основном, чтобы увидеть, как Бастер хватал Сильвию за задницу или спотыкался о стул.

Я никогда не видел, чтобы у Барни было народу под завязку или полно туристов. Но весть о том, что я собираюсь прийти сюда моментально облетела город, потому что фактически каждый, кто был в состоянии передвигаться самостоятельно пришел в это место, чтобы посмотреть не произойдет ли чего-нибудь впечатляющего в этом скучном городишке.

Остров Фишера, расположенный в пятнадцати милях от побережья Южной Каролины, в середине Атлантического океана, был куплен моим прадедом в 1902 году. В то время остров был просто местом для лодок, которые бродили и застревали здесь, перед тем, как вернуться на материк, но мой прадед увидел в этом острове потенциал и воспользовался своими небольшими деньгами, которые у него остались после покупки острова, построив на нем рыбацкую деревню по ловли и сбору морепродуктов для материка и окружающих островов. Прошло еще достаточно лет, прежде, чем он заработал необходимое количество денег, чтобы превратить это место в туристическую достопримечательность с ресторанами, гостиницами, парками, общественными пляжами и с системой переправы для перемещения людей туда и обратно. Здесь есть одна начальная школа, гимназия, банк и население острова по последним подсчетам составляет 3 044. Моему отцу, Джефферсону Фишеру-младшему, принадлежит половина бизнеса на этом острове и его в шутку называют Король Фишер. Я уверен, что мое прошлогоднее поведение съедает его живьем, и мое решение вернуться в город на остров, и я больше чем уверен, что он точно узнает о том, что сегодня вечером я рискнул показаться людям на глаза. Тот факт, что мне насрать, о чем думает мой отец, является единственной вещью, которая придает мне сил, заставляя двигаться вперед через бар, слыша, как все перешептываются у меня за спиной.

— НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ! ОН ОБЕЩАЕТ, ПАРНИ, НИКОГО НЕ БИТЬ СЕГОДНЯ! — кричит Бобби через переполненный бар, поднимая обе руки вверх в знак капитуляции.

Каждый пожимает плечами и возвращается к своим напиткам, и разговоры опять начинают течь своим чередом, но только несколько посетителей нервно поглядывают на меня, пока мы пробираемся к задней части бара, где находится дартс и бильярдные столы.

— Ну надо же, спасибо, что всех успокоил и заставил меня почувствовать себя, как дома, — ворчу я.

— Это и была моя цель, пожалуйста, друг мой. Я собираюсь взять пива. Что за девчоночье дерьмо ты пьешь? — спрашивает он.

— Сан-Пеллегрино с кусочком лайма, мудак, — напоминаю я ему.

Он хлопает меня по спине, прежде чем отправиться в бар. На самом деле, это действительно самое настоящее девчоночье дерьмо, но выпивая именно это, я чувствую себя немного более комфортно среди людей, употребляющих алкоголь. Из далека оно похоже на стакан водки, и мне не придется иметь дело с людьми, спрашивающими меня, почему я не пью или задавая какие-то другие вопросы, в результате которых я должен буду объяснить, что я выздоравливающий алкоголик с тяжелой формой посттравматического стрессового расстройства, которое и вылилось в прошлом в году в полный прибабах и испортило всю мою жизнь.

В то время как Бобби заказывает напиток, я сказал «привет» несколько парням из высшей школы, которые, кажется не прячутся и совершенно не бояться меня, и похоже не думают, что я собираюсь напасть на них в любой момент. Бобби возвращается, и мы начинаем игру, протрепавшись почти целый час. Хотя я побаивался прийти сюда сегодня вечером, я чувствую себя здесь не плохо, находясь в окружении людей, с которыми вырос и делая совершенно нормальные вещи. Последний год своей жизни, я провел, разговаривая каждую свободную минуту с консультантами, посвятившими свою работу, изучению моих эмоциональных проблем и перекраивая по новой все те вещи, которые я испытал за океаном, повредившие мой мозг и превратившие меня в монстра. Прийти сюда оказалось шагом в совершенно правильном направлении. Мне предстоит пройти длинный путь, чтобы доказать всем этим людям, что я больше не тот человек, которым был год назад. Может я не полностью вылечился, возможно, мне всю жизнь будут снится кошмары, и я буду сожалеть, но я не могу жить прошлым, потому что стал совершенно другим человеком, чем был год назад. Я не могу игнорировать многие вещи, но надеюсь рано или поздно, все исправится. Я причинил ужасную боль Люси и куда меня это завело.

— Черт, она хорошеет с каждым разом, когда я ее вижу. Кто, черт возьми, этот счастливчик, который уговорил ее выйти из дома? Я пытался уговорить ее в течение месяца и не один раз, но все, что мне обламывалось в ответ — это полное безразличие.

Эрик, веб-дизайнер и турист, который прошлым летом прибыл на остров, а потом обналичил наследство, купив коттедж на берегу моря, и переселился сюда, не отводя глаз смотрит на кого-то позади меня. В том году Эрик переехал уже после моего отъезда, поэтому, к счастью хоть перед ним мне не приходится извиняться, и он не смотрит на меня с любопытством или страхом. Бобби передал ему краткую суть произошедшего, потому что он обратил внимание, как все глазели на меня, но Эрик просто пожимает плечами и говорит:

— Может произойти, что угодно, и каждый может выплеснуть свое дерьмо сейчас или потом. Кто-нибудь хочет сыграть в дартс?

Я сразу понял, что мне нравится Эрик, но, когда обернулся посмотреть кому, черт побери, он уделяет такое повышенное внимание, то ловлю себя на мысли, что, наверное, не плохо, что сейчас не моя очередь метать дротик, и не плохо, что именно сейчас у меня в руке нет никакого острого предмета.

Примостившись на краешке стула посреди бара сидит моя Люси. Она завила свои длинные волосы, создав мягкие волны, обрамляющие ее прекрасное лицо, и мое сердце начинает биться в пол силы. Она завивала локоны исключительно в особых случаях. Она сделала это на нашу свадьбу, на нашу первую годовщину, во время моих четырех возвращений домой с военной службы и сейчас, когда она сидит за столиком с другим мужчиной, с накрученными волосами, блядь. Гнев и такая ревность закипают у меня внутри, пока я стою здесь, глядя на нее, как придурок, а она опирается локтями на стол и наклоняется ближе к этому козлу. Он целует ее в щеку и что-то шепчет на ухо, она морщит нос и смеется так, охренеть, восхитительно, я так люблю слышать ее смех.

— Дыши глубже, парень. То ли хорошо, то ли плохо, — отвечает Бобби, подходя и встав рядом со мной.

— Какого хрена здесь происходит? — рычу я сквозь стиснутые зубы.

Бобби издает громкий, чрезмерно преувеличенный вздох, делает глоток пива и только потом бутылкой указывает в направлении Люси.

— Позволь тебе представить Люси. Твою БЫВШУЮ жену. Знаешь с той, с кем ты развелся год назад, а потом ушел? Мне кажется, у нее свидание. И поскольку она до сих пор разведена, то я думаю, она свободна и может ходить на свидания, — с сарказмом отвечает Бобби.

Я не в состоянии отвести глаз от женщины, сидящей по середине бара, ради которой я прошел через все, чтобы собрать себя по кускам и сделать цельным снова, для того, чтобы вернуться к ней, я протягиваю руку и хватаю Бобби за рубашку, перетаскивая его в поле своего зрения.

— Ты знал об этом, когда говорил мне, что для меня настало время как можно скорее вернуться сюда, не так ли?

Хотя я сам планировал вернуться, как только началось исцеление, и я понял, что смогу жить нормальной жизнью, если захочу, но телефонный звонок от Бобби, настаивающего сделать это в ближайшее время, потому что «время пришло» пошевелить своей задницей, ускорил мое возвращение в реальный мир, предварительно получив согласие от консультантов.

Бобби просто пожимает плечами и делает еще один глоток пива, совершенно не обращая внимания на мой яростный захват его рубашки, и те кинжалы, которые я продолжаю бросать, поглядывая на Люси и ее блядь «свидание».

— Чувак, ты прожил на этом острове всю свою жизнь. Люди не могут спокойно посрать, чтобы не узнали их соседи, какого размера и цвета? Ты действительно предполагаешь, что Люси смогла бы начать встречаться с кем-то, и весь остров не узнал бы об этом буквально через пять секунд, когда закончилось бы свидание?

Я отвожу взгляд от Люси, когда вижу, как она опускает свою руку поверх руки придурка, с которым сидит за столом.

— Я думал, ты сказал, что она «на свидании», а не «на встречи». Что это такое? Она на свидании или она встречается с ним? Между этими двумя вещами существует огромная разница, так что формулируй более четко, — говорю я Бобби, стараясь не повышать свой голос до определенного уровня, несмотря на то, что я уже совсем близок к тому, чтобы заорать во всю глотку.

Бобби спокойно убирает мою руку со своей рубашки, и отступает на шаг назад, скрестив на груди руки.

— Его зовут Стэнфорд, и он работает на твоего отца в главном отделении банка на материке. Твой отец нанял его, чтобы он провел некоторый аудит по кое-каким проектам, а Трип попросил его взглянуть на бухгалтерские книги «Butler House», пока он бывает здесь. Он пригласил Люси куда-нибудь сходить вечером месяц назад, и она согласилась. Они встречаются каждый раз, когда он приезжает сюда, и это происходит чертовски часто, если тебе это интересно, — добавляет Бобби. — И что за гребанное имя Стэнфорд? Это же название университета, но уж никак не имя для чувака. Блядь, девчонка.

Бобби продолжает жаловаться на имя этого мудака, но я отвожу от него взгляд, уставившись на Люси через всю комнату и мне хочется ее возненавидеть, потому что она решила продолжить жить. Она не должна была двигаться дальше без меня. Она должна была вечно любить только МЕНЯ и быть со МНОЙ всегда. Она стала еще красивее, чем я ее запомнил и фото, которое видел. Светло-голубой пояс на платье, подчеркивает каждый изгиб ее тела, а цвет платья оттеняет ее летний загар, демонстрируя веснушки, которые она всегда пытается скрыть с помощью макияжа. Она скрестила стройные ноги под столом, и мои руки чешутся, пройтись вверх по ее гладкой коже и ощутить, как они оборачиваются вокруг моих бедер. Я скучаю по ее запаху, ее смеху, ее прикосновениям настолько сильно, что мне хочется опуститься на колени посередине этого гребаного бара и разрыдаться, словно ребенок.

Конечно, она не стала стоять на месте и решила идти вперед. Конечно, она перестала любить меня. Я смотрел ей тогда прямо в глаза, говоря, что она не достойна меня, и что она была слабой и жалкой, оставаясь и ожидая меня все это время. Я сломал ее, и причинил ей столько боли, в самом худшем смысле слова, а затем я ушел. Это я не достоин ее, и она всегда знала это, всегда чувствовала, всегда понимала это. Я просто очень хоту, чтобы она была счастлива. Я хочу, чтобы она легко улыбалась и как можно чаще смеялась. Я вижу, как она смеется с этим мудаком в баре, но мне плевать. Я знаю, что это эгоистично, знаю, что это слабость, но мне насрать. Если бы я был лучше, лучшим мужчиной, я бы ушел и навсегда покинул бы этот остров и никогда бы не оглянулся назад. Я бы позволил ей испытать свое настоящее счастье, которое она заслуживает, даже если оно убивает все внутри меня.

Но жаль, что я не такой мужчина, не лучший. Она должна стать моей. Так было всегда и она станет опять моей, черт возьми.

Я прислушиваюсь к Бобби, который зовет меня и предупреждает не делать глупостей, я крепче хватаюсь за бокал, чтобы случайно не запустил его куда-нибудь и начинаю прокладывать путь через бар к своей Люси.

Глава 5

Люси

8 апреля 2014 г. – 1:45 вечера

— Фишер, пожалуйста, не делай этого! — прошу я сквозь слезы, стоя в дверях нашей спальни, обвив себя руками вокруг талии, и наблюдаю, как он мечется по комнате.

Он срывает одежду с вешалок в шкафу и вытаскивает все из ящиков моего комода, запихивая в два чемодана, лежащие на кровати.

За два месяца он почти не произнес больше, чем несколько слов, и сейчас он говорит одну восьмидесятую, чем я услышала за все это время.

— Мы закончили. Все кончено. Я собираю это дерьмо, и ты уезжаешь! — выплевывает он, хватая мои книги и очки для чтения с тумбочки, и бросая их поверх одежды.

Я несусь через комнату и хватаю его за руку, твердо веря, что он внемлет голосу разума, но он отталкивает меня, направляясь обратно к шкафу, хватает мои туфли.

— Ты можешь хотя бы остановиться и просто поговорить со мной? — кричу я, подходя к нему сзади, и потянувшись за туфлями, которые он сжимает в руке.

Он обходит меня, даже не взглянув в мою сторону.

— Не о чем говорить, и так понятно, что здесь происходит. Все хуево, как ты не понимаешь? Все разрушено, все стало хреново и тебе нужно уйти! — кричит он, запихивая мои туфли в чемодан.

Мое тело начинает сотрясаться от страха и рыданий, которые я пытаюсь как-то сдерживать. Я сделала все, что могла. Я пыталась вызвать его на разговор, я пыталась игнорировать многие вещи, изучая книг и общаясь с другими женами, чьи мужья тоже прошли через боевые задания, но ничего не помогало. Ни одного намека, чтобы что-то изменилось, я никак не могла пробиться через стены Фишера, окружавшие его мысли, он отгораживался от меня все дальше и дальше. Я совершила ошибку, предложив за завтраком как бы между прочим, что, возможно, ему следует обратиться к консультанту, и вот тогда мой мир со скрипом замер.

— Ничего не разрушено, Фишер, просто немного сломано, — шепчу я сквозь слезы. — После стольких лет, после всего, что мы пережили вместе, ты не можешь просто так, взять и выкинуть меня. Я всего лишь хочу помочь тебе, я хочу увидеть тебя снова улыбающимся и смеющимся, и я хочу, чтобы ты был счастлив.

Он цинично смеется, наконец-то поворачиваясь ко мне лицом, скрестив руки на груди, и в упор смотря на меня. У меня бегут мурашки по коже, когда я вглядываюсь в его глаза. Я не узнаю этого мужчину, во взгляде которого светится столько вражды и ненависти.

— Ты не можешь мне ничем помочь, и, если честно, я думаю, это выглядит довольно жалко, что ты пытаешься снова и снова. Господи, когда ты только поумнеешь! Ты потратила сколько лет, сидя на этом дурацком острове, ожидая меня? Всю свою жизнь, просто сидя здесь, как хорошая маленькая девочка, ожидая и выжидая чего-то, а жизнь проходит мимо тебя.

Мои губы дрожат от слез, которые я пытаюсь сдерживать. Я хочу закричать и поспорить с ним, но какая-то часть меня понимает, что он прав. Я действительно сидела здесь, ожидая возвращения Фишера. Вся моя жизнь тратилась на ожидание этого мужчины, который возвращался ко мне. Я понимаю, что сейчас мне стоит уйти и дать ему время успокоиться. Он пристрастился к алкоголю, который еще больше усугубляет ночные кошмары и ужасные воспоминания, посещающие его все чаще. Я должна отступить и позволить ему выйти из стресса, но я не могу. Я никогда не буду в состоянии уйти от него, и тем более я не могу сделать это сейчас, когда он сломлен и испытывает такую боль. И совершенно неважно, что он говорит, потому что я знаю, что он нуждается во мне. Ведь, он всегда говорил мне, что я единственная, кто может забрать все это дерьмо, когда он начинает падать вниз. Сейчас он упал еще ниже, чем раньше, и я отказываюсь оставлять его, хотя он делает все от него зависящее, чтобы это произошло.

— Ты же не серьезно, — бормочу я, тревожась за твердый взгляд, возможно, я в чем-то ошибаюсь. Может, в этот раз он действительно имеет ввиду именно то, что говорит.

Он жестко смеется, опустив руки и направляясь ко мне через всю комнату. Я отступаю от него, по мере его приближения, и оказываюсь прижатой спиной к стене спальни. Я не испытываю страха перед Фишером, я никогда не боялась Фишера, но сейчас перед мной стоит совершенно другой Фишер, не тот, кого я знала раньше. Этот незнакомый мужчина имеет явное намерение разрушить мое сердце причем самым неприглядным образом.

— Я видел то, во что ты никогда бы не поверила и испытал такое, что тебе даже трудно представить, пока ты гнила на этом Богом забытом острове, тратя свое время на написание мне всех этих гребанных писем неделя за неделей. Все твои жалкие унылые письма о том, как ты скучала по мне, как ты нуждалась во мне и как ты любишь меня.

Он снова начинает смеяться и качает головой, словно жалея меня. Я ненавижу его за то, что он говорит о моих письмах. Год за годом я писала ему, как мне казалось, «ценные» письма, отправляя их по почте, даже когда появился Интернет, и электронная почта и я могла бы сделать все гораздо легче. Я выкраивала время, чтобы написать ему настоящее письмо на бумаге, чтобы он мог получить какой-то кусочек из дома, дотронуться до него, подержать его в руках, когда находился так далеко. Неделя за неделей, год за годом, я изливала мое сердце и свою душу в этих письмах. И когда я спросила его, почему он никогда не отвечает мне, он сказал, что у него не было времени, но я все равно не прекращала писать, потому что верила, что они давали ему силы нести свою службу и вернуться домой ко мне.

— Ты хочешь знать, почему я никогда не писал тебе? — спрашивает он, смотря прямо мне в глаза и в мою душу, и точно зная, о чем я думаю. — Не потому, что у меня не было времени. Много парней там писали своим женам или подружкам. Проблема была в том, что я просто не хотел.

Я отрицательно мотаю головой и сердитые слезы неуклонно текут вниз по моим щекам.

— Перестань. Просто прекрати это. Я знаю, что ты делаешь, ты пытаешься быть жестоким, чтобы заставить меня уйти, но это не поможет. Ты можешь говорить все что угодно, бросать самые обидные слова, которые ты думаешь оставят внутри меня такие отметины, что бы я возненавидела тебя, но это не сработает.

Оторвавшись от стены, я беру в ладони его лицо и заставляю посмотреть мне в глаза.

— Ты и я против всего мира, Фишер. Всегда были ты и я, и всегда будем. Мне не стоило упоминать о консультанте. Давай сделаем все, что ты хочешь, но ты должен мне помочь, и я сделаю все. Я всегда сделаю для тебя все. Давай сейчас просто успокоимся и забудем об этом. Мы могли бы пройтись прогуляться к маяку, или можем заняться чем-то другим, все, чем ты захочешь. Нам не стоит разговаривать об этом прямо сейчас.

Я не хочу заканчивать этот разговор, но прямо сейчас его не стоит продолжать, когда он уже выпил. Последнее время он так легко впадает в ярость, и теперь я точно даже не знаю, что в очередной раз может вывести его из себя. Единственное на что я способна, это извиниться и молиться про себя, чтобы он излечился, и верить, что не всегда будет так, а со временем ему обязательно СТАНЕТ лучше.

Фишер опускает свои руки поверх моих, удерживающих его лицо. Он наклоняется вперед и прижимается лбом к моему, и я впервые, с тех пор, как вошла в спальню и увидела его пакующим мои вещи, спокойно выдыхаю.

Я провожу рукой вниз от лица до открытого ворота рубашки, скользя пальцами под ткань, ощущая его жесткий теплый пресс и грудь. Целуя и опускаясь вниз по щеке, я слегка прикусываю кожу на его шеи, делая все, чтобы вернуть его обратно ко мне, чтобы он увидел меня, почувствовал меня. Я скучаю по нашим занятиям любовью. Я скучаю по близости с ним, когда мы всегда соединялись вместе на каком-то другом уровне. Все наши проблемы уходят, потому что кроме нас двоих ничто не имеет значения. Возможно, я совершаю неправильную вещь, пытаясь соблазнить его, но у меня нет никаких идей, как я могу прорваться к нему. Мои руки скользят по его груди под рубашкой, и пальцы кружат вокруг его соска, я всем телом придвигаюсь ближе к нему.

Мне следовало его знать гораздо лучше, прежде чем потерять свою осторожность.

— Ох, Люси. Сладкая, невинная, жалкая Люси. Очень мило, и ты действительно думаешь, что ты была единственной все эти годы. Ты была девственницей, когда мы встретились и прости, но я предпочитаю женщин с немного большим опытом, которые имели меня по ночам вдали от дома.

Я рывком выдергиваю руки из-под его рубашки, и отступаю назад, уставясь на него с шоком и ужасом. Я всегда, ВСЕГДА была уверена в том, что я была недостаточно хороша для него в физическом и сексуальном плане, но он никогда не заставлял меня чувствовать себя такой, я всегда была кем-то, кто абсолютно превосходно подходил ему. И сейчас он честно признается мне, что не был верен? Что какая-то другая женщина согревала его постель и давала ему то, что я не могла дать, когда он был вдали от меня? Конечно, он был гораздо более опытным, чем я, когда мы встретились, и мне не нравилось, что я мало что умею. Он прав, я действительно была девственницей, и он помог мне обрести уверенность в себе, обучая меня различным способам, доставляюшим ему удовольствие и обучая меня делать некоторые вещи, которые раскрыли меня в сексуальном плане. За эти годы мы познали тела друг друга, и наша сексуальная жизнь всегда была хорошей, и я никогда не задавалась вопросом, что значит иметь что-то большее, никогда не понимала, что подразумевалось под этим словом «большее». Мы не занимались сексом два месяца, после той ночи на кухне, когда он осуществил захват меня с всепоглощающей страстью, и тогда я поняла, что именно такую страсть я и хотела получить от него. Может быть, именно этого он всегда и хотел, и ему не нравилось, что я не была такой страстной. Я бы стала, зная, что это ему необходимо. Я хотела отдать ему намного больше, чем он даже мог себе предположить, и меня убивает мысль, что он разделял все это с другой женщиной.

— Поздравляю. Ты добился своего, заставив меня возненавидеть тебя, — говорю я ему, пока слезы бесшумно стекают по моему лицу, он идет обратно к кровати, закрывает крышку чемодана, застегивая молнию.

— До тебя доходит достаточно долго, — говорит он с саркастическим смешком. — Господи, сколько дерьма, ты еще готова проглотить, чтобы понять это? Ты просто думала, что мы могли бы жить долго и счастливо на этом проклятом острове, состариться вместе и умереть в один день? Это место съедает меня живьем. Каждый раз, когда я сюда возвращаюсь, я хочу сжечь все к чертовой матери, дотла. Мне совершенно не становится лучше, когда я возвращаюсь домой к тебе, мне становится еще хуевее. Ты со своей надеждой все исправить, и всегда готовая «помочь» мне. Так вот он я, детка. Видишь, что ты получила. Каждый раз, когда я возвращаюсь домой тьма становится все темнее и темнее, и я ненавижу эту жизнь все больше и больше.

Он поднимает чемоданы, подходит к дверному проему, ведущему в коридор и бросает их туда на пол.

— Убирайся отсюда, теперь я, наконец, смогу дышать без тебя, всегда пытающейся «помочь» мне. Я не хочу и не нуждаюсь в твоей помощи. И когда я вернусь, лучше тебе здесь не находится.

Он проходит мимо меня и выходит за дверь, переступая через чемоданы. Я слышу, как его ботинки стучат по деревянному полу, и через несколько секунд, хлопает входная дверь.

Я опускаюсь на колени и падаю на ковер, как под кошенная, плотно свернувшись калачиком. Если я смогу превратиться в достаточно маленькую, возможно тогда, мне не будет так сильно больно. Возможно, я не буду чувствовать, как мое сердце вырвали из груди и искромсали на части. Возможно, если я стану совсем крошечной, то не буду чувствовать себя так, что испытываю сейчас самое большое разрушение в своей жизни и самое большое предательство, от чего моя душа распадается на кусочки.

Если я смогу стать маленькой, крошечной, то возможно, я не смогу умереть от этой чудовищной боли.

Если я смогу стать маленькой и крошечной, то возможно, я не буду чувствовать себя такой неудачницей.

Глава 6

Люси

Сегодняшний день

— Ты такая красивая, что дух захватывает, — шепчет Стэнфорд мне на ухо, оставив поцелуй на моей щеке.

Я смеюсь и неловко кладу руку на его. С тех пор, как меня кто-то называл красивой прошло уже много времени, и я стараюсь посмаковать комплимент, а не отмахиваться от него. Я знаю, что не блещу классической красотой. Вопреки тому, что Трип сказал сегодня утром, будто я кожа да кости, на самом деле это не так. У меня есть изгибы и бедра, которые я ненавижу, веснушки на лице, которые злят меня и слишком маленький нос для моей внешности. Я маленькая и невысокая, и сколько себя помню, люди называют меня миленькой. Фишер всегда называл меня очаровательной, и говорил, что хочет положить меня в карман и носить везде с собой. Но когда мы оставались наедине, обнаженные в постели, он поклонялся и боготворил каждый сантиметр моего тела. Он был единственным, кто называл меня красивой и сексуальной, и я на самом деле верила в это.

Соберись, Люси. Ты на свидании с другим мужчиной. Перестать думать о Фишере.

Пока Стэнфорд рассказывает мне про свой рабочий день, посвященный изучению счетов Банка Фишера и трастового фонда, я рассматриваю его. Ему почти тридцать семь, он на шесть лет старше меня, у него короткие светлые волосы, которые он зачесывает назад, светло-голубые глаза и чисто выбритое лицо, он определенно красавчик. Он не относится к тому типу мужчин, которые меня привлекают, но раньше я даже не могла предположить, что когда-нибудь снова начну ходить на свидания, поэтому думаю, что это не столь важно. Он всегда выглядит собранным, его одежда, вероятно, стоит намного больше, чем моя ежемесячная выручка от гостиницы, и у него никогда не взъерошены волосы, всегда аккуратная прическа, у него есть чувство юмора, и он относится ко мне хорошо. Он невероятно умный и одержим чего-то добиться, просматривая огромное количество бухгалтерских отчетов, хотя моя бухгалтерская книга, вызывала у него не один раз, поднятые от удивления брови. Прошло всего чуть больше месяца, но мне кажется, что я знаю его уже давно. С ним легко общаться и у него всегда имеются отличные идеи и предложения, которые я могу реализовать в гостинице для привлечения дохода, чтобы повысить эффективность своего бизнеса. Поставив в голове все галочки напротив его качеств, я ловлю себя на мысли, что у него есть все то, что нет в Фишере. Независимо от своего семейного состояния, Фишер всегда был обычным мастеровым в глубине души. Он любил капаться в грязи, и никогда не заботился какой бренд одежды на нем одет, или марки. Он был насквозь моряком — интенсивный, целенаправленный, сильный и упрямый, верный...ну, не всегда верный, как выяснилось.

Думать о своем бывшем муже, совершенно неправильно, находясь на свидании с другим мужчиной. Хороший мужчина, надежный мужчина, мужчина, который я это чувствую, никогда не бросит ужасных слов мне в лицо, разрезающих мое сердце напополам. Уже прошел, черт побери, целый год, почему я не могу просто забыть? Год, в течение которого я получила от него всего лишь подписанные документы на развод. Даже после того, что он тогда сказал мне, я все еще верила, что может он вернется. Я верила, что ему становится лучше, и что он захочет получить помощь от меня, и вернется. Документы о разводе означали конец всему. Каждой мечте, каждой надежде и каждой мысли, которые когда-либо проходили мне в голову о нашей с ним любви.

Я ненавижу это чувство, что все на этом острове напоминает мне о нем. Куда бы я не пошла, я все время вспоминаю, что мы были здесь вдвоем, вместе. И то, что Фишер теперь тоже находится в этом городе, совершенно не помогает мне, что он дышит тем же воздухом, что и я, смотрит на тот же океан и ходит по тем же улицам. Я пытаюсь затолкать эти мысли подальше, и беру Стэнфорда за руку, переплетя свои пальцы с его. Он перестает говорить и наклоняется ближе ко мне.

— С тобой все в порядке, Люс? Ты кажешься немного рассеянной сегодня.

Вот оно, один минус в колонке Стэнфорда. Мне действительно не нравится, когда он называет меня Люс. Я знаю, что это распространенное прозвище Люси, но у меня такое чувство, будто он называет меня распущенной. (Luce loose произносится почти одинаково) Каждый раз, когда он говорит ТАК, я внутренне съеживаюсь. Если эта единственная вещь, которая мне не нравится в нем, то мне однозначно стоит считать себя везунчиком. Я облизываю нижнюю губу, и обращаю внимание, как он прищурившись наблюдает за моим движением. От его взгляда по моему телу проходит теплая волна волнения, осознавая, что он хочет меня. Он говорил мне не раз, но видеть его реакцию гораздо лучше, чем слышать.

— Прости, я просто немного устала, — вру я, рассеянно отвечая на его вопрос, пока я брожу среди своих мыслей, он призывает рукой официантку, чтобы заказать нам напитки.

У меня действительно не было никаких задних мыслей, когда я согласилась впервые выйти со Стэнфордом. Фишер был моим первым во всем. Раньше я не знала ни одной вещи об удовлетворении и доставлении удовольствия кому-то другому, чем мужчине, за которым я была замужем, но основываясь на последних сказанных им словах, получается, что это как раз я и не делала настолько уж хорошо. Я разрешила всей своей старой, подростковой неуверенности расцвести по новой буйным цветом, проведя год, погрязнув в нищете, и удивляясь, что же черт побери было со мной не так. Затем появился Стэнфорд и смел всю мою неуверенность своими романтическими и ласковыми словами, нежными поцелуями, легкими прикосновениями, заставляя меня почувствовать себя желанной и достойной его внимания, которое он уделял мне. Мне нравится, как я чувствую себя с ним, но я не готова еще двинуться вперед, вот почему я останавливаю его, когда он пытается перейти на другой уровень в наших отношениях.

Стэнфорд вынимает телефон из бокового кармана пиджака, с входящем звонком. Отвернувшись от меня, он начинает быстро говорить про процентные ставки и рефинансирование, во время паузы, он прикусывает нижнюю губу, и я ловлю себя на мысли, что не могу отвести взгляд от его рта. Мне нравится его целовать, мне нравится, когда его руки обнимают меня, но я не испытываю страстного желания от этого. Я не мечтаю о его прикосновениях, когда нахожусь вдали от него и не чувствую, будто бы собираюсь взорваться, если не получу его внутрь себя, как можно быстрее. Как бы я ни старалась я не испытываю страстного желания от чувства, когда нервы напряжены и испытывают боль от страха, что собираешься сделать что-то неожиданное и захватывающее, добиться чего-то, даже немного грязного.

Со мной было такое однажды.

И посмотри, чем это все закончилось.

Полным дерьмом, оставившее ощущение стыда, кем я была и тех вещей, которые я желала.

Поэтому приятно теперь моя новая норма поведения.

Именно это, ты должна чувствовать, когда влюбляешься правильно. Должно быть легко с кем-то, также естественно, как дышать, и именно это позволит вас соединиться, именно так, я и чувствую себя со Стэнфордом. Мы совсем мало знаем друг друга, поэтому я уверена, что остальное придет само. Шесть недель знакомства на самом деле не такой уж долгий срок, когда думаешь об этом. Возможно, нам просто нужно время для страсти и порханию бабочек в животе. Черт побери, может мне нужно все же продвинуться несколько вперед с ним и попробовать свои силы, сделав первый шаг.

Потянувшись через стол, я пробегаю подушечками пальцев по его руке, пытаясь привлечь его внимание. Он поворачивает голову и вопросительно смотрит на меня, я посылаю ему мою лучшую знойную улыбку.

— Тебе что-нибудь нужно? — шепчет он, закрыв рукой микрофон телефона.

— Только тебя, — говорю я ему тихо, подмигнув.

— Что значит у вас нет времени зафиксировать эту ставку? Я отдал вам документы четыре дня назад, — говорит Стэнфорд в трубку, опять отворачиваясь от меня и игнорируя мои попытки флирта.

В его отрицательной колонке появилась еще одна галочка, итак две вещи.

Когда Стэнфорд работает, он не обращает внимания на все вокруг, включая и меня. К этому немного трудно привыкнуть, когда ты была замужем за человеком, который заставлял меня чувствовать себя центром его мира, когда он был дома, и свободен от своих боевых заданий... до следующего раза, когда он добровольно возвращался туда опять, и я начала задаваться вопросом, может он любит своих сослуживцев больше, чем меня.

Я до сих пор не все рассказала Стэнфорду о Фишере. Он знает только в общих чертах — что я была замужем за сыном его босса, и мы развелись. Он знает, что я одна уже целый год и что у меня нет никого, ни с кем серьезных отношений, тем более здесь, кто не живет здесь постоянно на острове. Всю мою жизнь я была всего лишь с одним мужчиной, и не собираюсь заводить интрижки с отдыхающими. Кто знает, какие слухи он слышал, ходящие по острову, когда бывал здесь? Я не спрашивала, а он не сообщал их. Я не знаю, чем закончатся наши с ним отношения, но я не собиралась начинать портить их своей душещипательной историей. Я позволяю ему думать, что просто одинокая, застенчивая жительница острова, которая живет уединенной жизнью, и он согласился с этим. Я не собираюсь ему говорить, что по-прежнему фантазирую о моем бывшем муже и беспокоюсь, что никогда не найду другого мужчину, который бы смог заставить мое тело чувствовать так, как заставлял меня чувствовать мой бывший муж. Я пытаюсь не допустить мысль о том, что я какая-то бракованная и никогда не смогут почувствовать себя достаточно комфортно, я хочу быть женщиной, которой всегда мечтала быть с кем-то другим, такой, как я была с Фишером. Я, конечно, не сообщаю ему, что я никакая не застенчивая, и не беззащитная, когда дело доходит до секса, и что я боюсь вещей, о которых мечтаю, то чего я хочу и что мне необходимо.

Стэнфорд наконец заканчивает разговор, придвигая свой стул ближе ко мне, пробегаясь рукой вверх и вниз по моей, улыбаясь. У него нет ямочек на щеках, и это еще одна галочка в его пользу. Женщины почему-то обращают особое внимание на эти глупые ямочки, а я не собираюсь быть глупой женщиной, мне достаточно было одного раза.

— Я думаю, мы можем прикончить наши напитки, и вернуться в гостиницу? Я смогу развести огонь, надеюсь, все гости будут в кроватях, поэтому там мы сможем побыть одни.

Пора перестать быть размазней. Я не могу удерживать Стэнфорда все время на расстоянии вытянутой руки. Мне нравится целоваться с ним, и мне нравится, как он прикасается ко мне. Да, мое тело не полыхает, когда он дотрагивается до меня, но мне нравится, и возможно мне необходимо, чтобы в моей жизни было побольше того, что мне нравится. Может быть, все время секс не должен быть в виде наказания, бешенства и отчаяния. Возможно, он может быть мягким, сладким и любящим и, наверное, это нормально. Глядя на Стэнфорда, я понимаю, что секс с ним будет тихим и спокойным, но какая-то часть глубоко внутри меня вопит, требуя чего-то большего, чего-то незаконного и опасного. Я больше не позволю себе употреблять слово «скучный». Стэнфорд не скучный. Он надежный и постоянный. Я тридцатилетняя женщина, имеющая свой собственный бизнес и у меня есть представление утвердиться в этом небольшом городке. Мне нужен мужчина, похожий на Стэнфорда, который позволит мне более устойчиво стоять на земле.

Мы приканчиваем наше спиртное и Стэнфорд встает, помогая мне подняться. Он убирает волосы с моей шеи, и поправляет их на моих плечах. Мы направляемся на выход, он берет меня за руку, и голос из моих снов, из моего прошлого резонирует у нас за спиной. Глубокий, хриплый с легким южным акцентом, от которого у меня подкашиваются ноги и желудок сжимается.

— Люси в небесах с алмазами. Не правда ли, приятное зрелище?

Глава 7

Люси

8 апреля 2014 – 9:12 вечера

— Ты не должны делать этого, знаешь. Он больше не твоя ответственность после сегодняшнего дня. После того дерьма, что он тебе сказал.

Я бросаю взгляд на мою лучшую подругу, Элли, пока мы быстро идем через город к Барни. Как только мне удалось поднять себя с пола нашей спальни, я схватила чемоданы и направилась прямо домой к Элли. Мы подружились много лет назад, когда я направилась в свою первую группу поддержки жен, на материк, солдат, участвующих в боевых действиях. Она была самой активной на той встречи, всегда быстро готова помочь другой жене, очутившейся в таком положении, и она защищала и заботилась о людях, словно бешенный питбуль. Я выяснила на своей второй встречи, что она вдова, потерявшая мужа в возрасте девятнадцати лет, когда он отправился в свое первое плавание. Это поразило меня на столько, что после всего через что она прошла, она все еще выкраивала время, приходя на эти встречи и помогая другим женам. После нескольких посещений острова, мне удалось убедить ее переехать сюда на совсем и помогать мне с гостиницей. Она готовит для всех гостей, поддерживает сайт и делает еще что-то, о чем я ее прошу.

— Он болен, Элли. Это совершенно не прощает то, что он сказал мне, но я не могу отвернуться от него. У нас слишком много прошлого, слишком много лет мы прожили вместе, чтобы просто так сдаться.

Она обнимает меня за плечи, пока мы идем и притягивает меня в свои объятия.

— Ты слишком хороший человек, Люси. Я все еще собираюсь надрать задницу Бобби, звонившему тебе. Он должен сам позаботиться об этой ситуации.

Бобби позвонил мне на сотовый в панике пятнадцать минут назад, и сообщил, что Фишер отсиживается у Барни, выпив Джека Дэниэлса чуть ли не равный своему собственному весу. Когда бармен отказался выдать ему очередную порцию час назад, Фишер стал воинственным и враждебным. Бобби, очевидно, понятия не имел, что произошло сегодня днем, и то, что я последний человек для Фишера, которого он захочет увидеть, поэтому я не могла винить его за звонок. Он волновался за своего лучшего друга и не мог заставить его успокоиться. Я всегда была единственной, кто мог достучаться до Фишера, успокоить его страхи и облегчить его боль. Бобби, естественно, предположил, что я в очередной раз могу поработать волшебником.

— Я не собираюсь надолго задерживаться. Я просто хочу попробовать, может я смогу его уговорить уйти от Барни и проспаться, — отвечаю я ей, пока мы переходим улицу перед баром.

Я не сообщаю, что внутри все же надеюсь, что, как только он увидит меня, он извиниться и заберет те ужасные слова назад, которые сказал днем. Я не понимаю, что все еще держусь за надежду, что не потеряю его окончательно.

Элли толкает дверь Барни и пропускает меня вперед. Звучит кантри, взрывая музыкальный автомат, воздух наполнен привычным запахом несвежего пива и старого сигаретного дыма. Здесь не много народу, но все равно у меня уходит несколько секунд, чтобы отыскать Фишера сквозь небольшие толпы людей, собравшихся вокруг столов и передвигающихся к бару и назад к столикам. Он сидит на стуле перед стойкой, Бобби стоит перед ним. Я вижу, как Бобби вскидывает руки через каждые несколько секунд, и могу сказать, что он расстраивается, потому что Фишер, скорее всего, не слушает его совсем. Волосы Фишера находятся в полном беспорядке, могу только предположить сколько раз он проводил руками по ним в течение всей ночи, пока сидел здесь, пытаясь заглушить свои страдания. Его лицо покраснело от алкоголя, рубашка промокла насквозь от пота. Мое сердце начинает болеть снова, видя его в таком состоянии, он кажется таким потерянным, что не может сфокусироваться на лице Бобби, и он немного покачивается из стороны в сторону.

Мои ноги вросли в потемневший грязный деревянный пол, пока я смотрю на мужчину, которого полюбила в шестнадцать лет и который с тех пор держал в своих руках мое сердце. Я слышу, как мое сердце нервно бьется в груди, и удивляюсь, что оно по-прежнему еще живет. Может в нем еще осталась жизнь, после того, что произошло сегодня. Может быть, мы еще сможем что-то изменить. Фишер посмотрит на меня, и наконец заметит меня, через затуманенный мозг алкоголем и демонов, которые пытаются захватить его разум, и он все же сможет вспомнить что-то хорошее, что у нас было. И когда он вспомнит, то будет чувствовать себя ужасно из-за той лжи, которую наговорил мне, чтобы оттолкнуть меня навсегда. Я все, как следует обдумала, и поняла, что это самая настоящая ложь. Да, я верю, что это была ложь, потому что не смогу дышать без него, двигаться вперед или продолжать жить.

Он будет чувствовать себя очень неуютно, извиниться, и наконец поймет, что ему необходима помощь. Я не хочу, чтобы он думал, что разрушен. Я сказала ему, что все можно исправить и починить, и я искренне верю в это. Можно развалиться на куски, но их можно склеить, они не исчезают. Можно подобрать эти кусочки, положить их обратно вместе, пока все не станет снова одним целым. Возможно останется несколько трещин, но ничто в этом мире не совершенно. Даже, если останется несколько трещит, то ради них стоит жить и не стоит умирать. Я считаю, что наша трещины могут остаться, и мы сможем удержать их вместе. Я хочу дать ему еще один шанс, чтобы вдохнуть хоть немного жизни в ту часть моего тела, которая живет лишь рядом с ним, потому что мое сердце бьется лишь для него и только для него живет. Я смогу это сделать, потому что именно он научил меня, быть сильной, быть бойцом, и я буду бороться за него до последнего дня, пока не умру.

Бобби стоит в шаге от Фишера, ловит мой взгляд через весь бар, и направляется к нам.

— Спасибо, что пришла, детка. Я не знаю, куда податься. Он не хочет меня слушать, он не перестает спорить с людьми, и просто решил напиться до комы, — объясняет Бобби со вздохом.

— И тебе стоит позволить ему это сделать. Пусть он вырубится в луже собственной блевотины и сожаления, — сердито замечает Элли.

— Сбавь обороты, крутая, — парирует Бобби. — Он мой лучший друг, и ему больно. Я знаю, что Люси сможет достучаться до него.

Элли смеется и отрицательно качает головой.

— Он выгнал ее из дома сегодня днем и сказал, что все это время трахался с кем-то еще. Никто не собирается успокаивать этого засранца прямо здесь и сейчас.

Глаза Бобби становятся похожи на две огромные тарелки, он проводит рукой по коротким, вьющимся волосам.

— Господи Иисусе, Люси. Черт. Мне так жаль. Ты же знаешь, что все это туфта, да? Он просто переживает свое дерьмо, через которое ему пришлось пройти. Он никогда бы не сделал этого. Он любит тебя больше всего на свете.

Я киваю, и молю Бога, чтобы он оказался прав.

— Я знаю. Но это... действительно тяжело, Бобби. Трудно наблюдать за ним в таком состоянии, когда я не могу ему помочь. Я предложила сегодня утром обратиться к консультанту и пройти определенную терапию, и он полностью слетел с катушек. Мне кажется, что он не захочет видеть меня сейчас.

Бобби отрицательно качает головой, положив обе руки мне на плечи и немного наклонившись вперед, чтобы смотреть мне прямо в глаза.

— Ты весь его мир, Люси, неважно, какое дерьмо он наговорил тебе раньше. Не верь не единому его слову, слышишь меня?

Я киваю, и он убирает руки с моих плеч.

— Ох, черт, — бормочет Элли, вставая со мной рядом.

Она быстро встает передо мной, взяв мое лицо в ладони.

— Я думаю, что нам следует уйти. Просто развернуться и уйти, и дать ему проспаться. Ты же не будешь пробовать разговаривать с ним сейчас, когда он накачался дерьмовой тонной алкоголя? Давай просто уйдем, Люси.

Я знаю, что она была не рада моему решению прийти сюда, но не ужели она действительно думает, что я, пройдя чуть ли не через весь город, готова поджать хвост и смыться, даже не попробовав поговорить?

Бобби и я смотрим на нее в полном замешательстве, потом он смотрит мне через плечо, и встает рядом с Элли.

— Знаешь, я думаю это неплохая идея. С моей стороны было глупо звонить тебе. Я заберу его к себе домой, и завтра, когда он протрезвеет мы сможем все выяснить.

Элли опускает руки от моего лица, а Бобби хватает меня за плечи, но на этот раз он разворачивает меня и начинает подталкивать на выход. Я освобождаюсь от его захвата, и уперев руки в бока, смотрю на них обоих.

— Что, черт возьми, с вами происходит? Я не уйду отсюда, пока не поговорю с ним.

Мои глаза смотрят в пространство между Бобби и Элли, которое они так стараются прикрыть от меня. Я опускаю руки, отталкиваю их друг от друга, и заторможено, прохожу между ними.

Это не может быть правдой. Это не может быть реальностью.

Я двигаюсь вперед, сначала одна нога, потом другая, хотя единственное, что мне хочется сделать на данный момент, согласиться с предложением Бобби и Элли, развернуться и убежать так далеко, насколько только возможно.

На противоположной стороне помещения, Фишер по-прежнему восседает на высоком барном стуле, но теперь рядом с ним появилась еще одна персона, которая полностью привлекает его внимание. Мелани Сандерс, восседает у него на коленях, обхватив его за плечи руками. Она настоящая заноза в заднице еще со школы, бесстыдно флиртовавшая с Фишером еще в те времена прямо передо мной, даже после того, как мы вдвоем стали парой, и он явно не был заинтересован в ней. За эти годы, она была три раза замужем, но это никогда не останавливало ее от откровенного предложения себя Фишеру, когда он был в городе. Фишер сообщил мне тогда, что он переспал с ней в старшей школе, еще до того, как я переехала на остров, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы во мне вспыхнула ревность, которая жива и здорова по сей день.

Мне было неприятно, что у него было намного больше опыта, до того, как мы стали заниматься любовью, и что я постоянно видела напоминания его завоеваний на острове, но это все не задевало мою гордость до такой степени все эти годы, как Мэлани Сандерс. Она является воплощением всего, что я не представляю, или чего у меня нет. Большие (читай: подделка) сиськи, длинные ноги, тонкая талия, идеальная кожа без следов веснушек, общительная и жизнерадостная на каждой вечеринки. Благодаря разводам у нее теперь достаточное количество денег, поэтому спокойно может путешествовать по миру, когда у нее появляется желание, ей не приходится работать, чтобы свести концы с концами. Ее прическа и макияж всегда идеальны, всегда одета по последней моде, когда расхаживает по городу. Отдернув низ своей домашней футболки, запачканной пятнами от чистки ванных комнатах сегодня утром, я стараюсь от этого не чувствовать себя меньше женщиной, вспоминая, что мои волосы в беспорядке и собраны в хвост, и я даже не помню, когда наносила макияж последний раз.

Хотя мой мозг и сердце кричат не смотри, я не могу этого сделать. Я продолжаю двигаться в полном шоке по направлению к барной стойке, находясь всего лишь в нескольких шагах от Фишера, обнявшего Мелани за задницу.

Я наблюдаю, как ее язык проходится по его губам. По его губам, которые я целовала в течение четырнадцати лет, по губам, которые в ответ целовали каждый сантиметр моего тела и произносили слова любви и желания. Мое сердце разрывается на части. Я обхватываю себя руками, потому что мне кажется, что я сама от этой боли распадаюсь на части. Я чувствую, как у меня к горлу подкатывает тошнота, и что в любую секунду, мои внутренности будут ввернуты наружу, выплеснувшись к моим ногам. Сдавленный вскрик вырывается из моего рта, как Мелани елозит на коленях Фишера, и я слышу его стон.

Они оба поворачивают головы в мою сторону, услышав мой вскрик, и я сожалею, что сейчас подо мной нет ямы, в которую бы я могла провалиться и исчезнуть навсегда.

Мелани ухмыляется, а Фишер смотрит прямо сквозь меня холодными, мертвыми глазами.

— Прости, милая, но похоже, у тебя нет больших способностей в этом, — насмешливо говорит Мелани, она продолжает удерживать свой взгляд на мне, наклоняясь и пробегая языком по губам Фишера.

Я чувствую, как чьи-то руки обнимают меня сзади. У меня даже нет сил сопротивляться, когда они тянут меня прочь от этого кошмара, который я наяву переживаю прямо сейчас.

— Давай, Люси, пойдем домой, — тихо говорит Элли мне на ухо.

— Да, убирайся отсюда, я немного занят, — наконец, говорит Фишер, обнимая Мелани за талию и поворачивая голову к ней, вместо меня.

— Ты хребаный мудак, знаешь это? — кричит Элли, продолжая тянуть меня в сторону выхода.

— Пытаюсь каждой дать понять, что теперь свободен, — кричит Фишер в ответ, все еще продолжая смотреть на Мелани.

Я стараюсь отвести взгляд от них, но не могу этого сделать. Словно проезжаешь по трассе и видишь аварию, и ты не в состоянии отвести глаза от разрушений, хотя понимаешь, что это ужасно, но ты продолжаешь смотреть, понимая, что это реально и случилось на самом деле.

— Какого черта вы все уставились? Не лезьте не в свое собачье дело! — слышу я крик Бобби, в то время, пока его руки обвивают меня, и он помогает Элли Ашер вывести меня отсюда.

И вдруг я замечаю, что в баре наступила полная тишина, даже кто-то выключил музыку, и все смотрят на Элли, Бобби и меня, потом переводят взгляд на Фишера, восседающего на барном стуле. Я испытываю такое унижение, что хочу умереть. Я чувствую себя, какой-то личинкой, которую внимательно разглядывают и изучают под микроскопом, внимательно рассматривая каждую деталь моей собственной жизни для своего удовольствия. Я не хочу становится развлечением для этого города. В течение стольких лет, я оберегала секрет, что происходило с Фишером, никогда никому ничего не рассказывая, кроме Элли, потому что чувствовала, что он ускользает и отдаляется от меня все дальше и дальше. Слишком многие люди хотели, чтобы наши отношения провалились. Слишком много людей говорили нам, что школьные романы никогда не заканчиваются счастливо, особенно если один из пары морской пехотинец, который проводит много времени на боевых заданиях, чем дома. Я не хотела, чтобы они были правы. Я не хочу, чтобы за моей спиной они говорили довольные собой, что их предсказания сбылись, что мы не можем быть вместе.

Больше я не могу притворяться сама себе, что то, что он сказал мне раньше было ложью, которую он выдумал, чтобы оттолкнуть меня, поэтому я отвела взгляд и не стала продолжать смотреть, насколько низко он упал в глубокий темный колодец. Теперь я увидела все своими собственными глазами. Теперь я увидела предательство, и горькая правда его слов предстала живой реальностью в моей жизни.

Мои ноги с трудом перешагивают через порог бара Барни, и останавливаются на тротуаре. Я нахожусь словно в ступоре, поэтому даже не понимаю, кто помогает мне идти. Элли и Бобби обнимают меня, говоря какие-то слова извинения и заверения, но я не слышу их с того момента, как они вывели меня из бара и моих несбывшихся надежд.

Я потеряла его. Все, что он когда-либо обещал мне, было ложью. Он никогда не найдет свой путь, чтобы вернуться ко мне.

Глава 8

Фишер

Сегодняшний день

Люси поворачивается и смотрит на меня, когда я произношу ее имя. Я мог бы добавить своему голосу немного мелодичности, как в старые добрые времена. Я хочу раздразнить, спровоцировать ее. Я хочу получить доказательство, что она все еще испытывает ко мне какие-то чувства. Я ненавижу тот факт, что она цепляется за руку этого мудака с такой силой, что, вероятно, перекрыла у него кровоток, практически умоляя его, чтобы он защитил и уберег ее от большого плохого волка.

Я хочу сказать что-нибудь нахальное, хочу улыбнуться ей и сказать в шутку, что я вернулся, и она может спокойно отпихнуть этого придурка куда подальше, но я не могу найти свой чертов голос. Господи, как, черт возьми, больше года мне удалось находится вдали от этой женщины? Я не хотел этого, это уж точно, но мне пришлось. Я упал слишком низко и отправился в путь, чтобы смог выздороветь, и я не мог взять ее с собой. Я и так причинил ей столько вреда, когда оттолкнул ее, что сам боялся признаться в этом, причинил столько боли, мне трудно даже об этом думать, но именно из-за этого я здесь. Я должен пережить все это дерьмо, и найти способ стереть всю боль, которую причинил ей. Это часть моей реабилитации, и это единственный путь доказать ей, что я на самом деле никогда не подразумевал и не делал, то, что я сказал ей год назад. Я не хотел делать и того, что произошло тогда на кухне в последний раз, когда я вернулся. Это была ошибка. Каждое слово, которое я говорил тогда и все, что я делал, было ошибкой, и я хочу все исправить, сделать еще раз правильно. Она просто должна дать мне шанс, чтобы я мог сделать все правильно.

— Джефферсон.

Мое имя срывается с ее губ, как проклятие. Я никогда не использовал это имя, потому что так зовут моего отца и деда, и это вносит большую сумятицу. Я ненавижу это чертово имя, но сейчас мне кажется, что это самый красивый, черт побери, звук в мире, вырвавшийся из ее рта, поэтому я не жалуюсь.

— Извини нас, но мы уже уходим, — говорит она вежливо, стервозным голосом, собираясь уходить.

— Ты не хочешь представить меня своему другу? — спрашиваю я, кивая на навороченного мудака в костюме, бережно обнимающего за плечи мою девушку. Стоящего слишком близком к моей девочке. Делающего Бог знает, что с моей, черт побери, девушкой.

Я не потеряю контроль, я не потеряю свой контроль.

Я зашел слишком далеко и слишком упорно и много работал, чтобы прямо сейчас вернуться назад на тысячу блядских шагов. Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и пытаюсь изобразить легкую улыбку, которую совершенно не чувствую.

Люси вздыхает и на мгновение закрывает глаза.

— Фишер, это Уоллес Стэнфорд, Стэнфорд, это Джефферсон Фишер.

Мудак, как только услышал мое имя, тут же предусмотрительно убрал свою руку с плеч Люси.

— Вау, так ты Джефферсон Фишер. Я много слышал о тебе от твоего отца, — говорит он, удивленно смотря на меня широко открытыми глазами и протягивая мне руку.

Я сжимаю ее чуть сильнее, чем, наверное, следовало бы, но какого хрена?

— Да, Стэнли, я Джефферсон Фишер. Мои друзья называют меня Фишер, поэтому ты можешь называть меня Джефферсон.

— О, боже мой, — тихо бормочет Люси.

— На самом деле, я — Стэнфорд. Никто не называет меня Стенли, — он нервно смеется.

Продолжая сжимать его руку достаточно сильно, чтобы почувствовать, как похрустывают его кости, я разжимаю хватку и быстро киваю.

— Приятно слышать, Стэнли.

Я подношу бокал к своим губам, задерживаюсь перед тем, как пригубить. Глаза Люси останавливаются на бокале, и я замечаю беспокойство, промелькнувшее у нее во взгляде на долю секунды. Она может не хотеть иметь со мной никаких дел, но она по-прежнему беспокоиться, и это согревает мою холодную душу, чертовски, и останавливает мой кулак, который готов впечататься в изнеженный рот Стэнли.

— Не волнуйся, милая, это просто газированная вода, — говорю я ей мягко.

Ее глаза моментально перемещаются от бокала к моим. Она морщит нос и вскидывает подбородок вверх, и это заставляет каждый мускул в моем теле напрячься, чтобы сохранить расстояние между нами и не поцеловать этот чертов носик.

— Что ты пьешь не мое дело, — небрежно отвечает она.

Я возможно поверил бы ей год назад. Трезвость — это не что иное, как отличный повод ясно мыслить и видеть реальность, которая происходит прямо перед тобой. Например, Люси крутит пальцами свои волосы, а затем теребит вырез платья. Я точно знаю, что она делает так всякий раз, когда нервничает. В первый раз, когда я поцеловал ее мне пришлось удерживать ее руками по бокам, для того чтобы она перестала накручивать свои волосы на палец. В день нашей свадьбы, она беспрерывно дергала вверх белое свадебное платье без бретелек, которое идеально сидело на ней, выглядело, как влитым и нигде не топорщилось, и не спадало. Значит я до сих пор заставляю Люси нервничать, и это все, что мне нужно знать на сегодняшний вечер.

— Ну, нам действительно пора идти, — говорит Люси, ухватившись за руку тупорылого мудака и таща его к двери.

— Эй, Стэнли-мальчик, ты можешь оставить нас на минутку?

Он смотрит на Люси вопросительно приподняв брови. Люси опять поправляет волосы, а затем кивает.

— Все в порядке, подожди меня на улице. Я приду через минуту, — говорит она ему.

Я поднимаю свой бокал в его сторону в безмолвном тосте и с ухмылкой. Он наклоняется и целует ее в щеку, не отводя глаз от меня, затем разворачивается и идет к выходу.

— Это действительно было необходимо? — раздраженно спрашивает Люси, переводя глаза от двери, за которую только что вышел Стоячий-Воротник-на-Мудацкой-Заднице, ко мне.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Она складывает руки на груди, из-за чего ее грудь приподнимается и становится более обозрима в глубоком V-образном вырезе, и я вижу сливочную кожу, мой рот наполняется слюной. Я быстро допиваю остатки напитка, и со звоном ставлю бокал на столик рядом с нами.

— Прекрати называть его Стэнли и перестать пытаться спутывать мои планы, словно я твоя собственность!

Мой член моментально возвращается к жизни внутри джинс, с этим я ничего не могу поделать. Когда Люси начинает разгораться, я возбуждаюсь, это как рефлекс у собаки Павлова.

— Ты серьезно собираешься выбрать какого-то ублюдка по имени Стэнфорд после меня? — возмущенно спрашиваю я.

Она делает шаг вперед, и теперь стоит слишком близко, я даже могу почувствовать тепло ее тела и запах кокосового масла для загара, исходящий от кожи. И неважно, как сильно она старается смыть его, но запах всегда задерживается на ней, и это черт подери, самый лучший запах в мире. Она всегда пахнет летом, пляжем и свежий океанским бризом.

— Я не выбираю никого. Ты ушел, Фишер. Ты именно тот, кто первый сделал выбор, я просто должна была согласиться с ним.

Мои пальцы движутся сами по себе, убирая ее длинную челку, которая свисает на один глаз. Я убираю их в сторону и слышу ее вдох, медленно приближаясь еще ближе, заполняя ее личное пространство и прижимая свое тело к ее. Я чувствую, как ее бедра прижимаются к моим, и ее грудь упирается в мою. С каждым ее вздохом ее груди впиваются в меня, и мои руки начинают подрагивать от искушения взять их в ладони, почувствовать их вес и пробежаться пальцами по ее соскам. Я чувствую себя ужасно, словно с жуткого похмелья. Даже хуже, чем просыпаясь от холодного пота и судорог, сжимающий живот, еще хуже, чем выблевывать свои кишки и испытывать ослепляющие головные боли, при которых хочется воткнуть нож между глаз. Я хочу эту женщину больше всего, больше любого наркотика или бутылки спиртного, и существовать без нее — почти убивает меня.

— Я выбрал неправильно, Люси. Тебе следует знать это. Ты можешь почувствовать это, — шепчу я, смотря в ее голубые глаза, как океан.

Ее полуприкрытые веки трепещут, и она опирается на меня.

— Скажи мне, что ты до сих пор чувствуешь это, — тихо прошу я, приближая свое лицо к ней, не отводя взгляда от ее губ, и желая ощутить их сладость, влажность и теплоту.

— ФИШЕР! ТАЩИ СЮДА СВОЮ ЗАДНИЦУ! ТВОЯ ОЧЕРЕДЬ! — кричит Бобби через весь бар, Люси отпрыгивает от меня с виноватым видом, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться не смотрит ли на нас кто.

Конечно, все глаза в заведении устремлены на нас двоих, стоящих по середине чертова бара. Мне наплевать на них, меня только беспокоит, чтобы это не затрагивало мою девушку, поэтому я приближаюсь к Люси, напоминая, что все еще здесь.

— Я... я должна идти... я должна..., — мямля и на середине обрывая себя, говорит Люси, и быстро выходит из бара, даже не оглядываясь.

Проведя рукой по лицу, я скрываю разочарованный вздох, поворачиваюсь и подхожу к Бобби и парням.

— Вовремя, говнюк, — замечаю я ему, стукнув его по руке.

— Эй, я тебе помог. Ты действительно хочешь, чтобы весь остров Фишера наблюдал за твоим первым поцелуем за год? Это не утешительно. И здесь я думаю, ты продвинулся, — говорит он мне с грустью качая головой.

Он прав, мне не нравится, что наше первая встреча произошла в общественном месте, но это, наверное, и к лучшему, что я не смог ее поцеловать. Если бы мы были где-нибудь одни, я сам не знаю, какого черта я бы сделал. Я ушел от нее больше года, но я уходил еще несколько раз, которые можно пересчитать по пальцам, пока мы были вместе, но всегда она была там, в доме, ожидая, когда я вернусь, и всегда я мог погрузиться в нее и забыть, что я совершал, пока был в дали. Чувство собственного достоинства кровоточит и болит сердце, потому что она не ждет меня в этот раз, но я заслужил ее отставку и даже больше. Я хочу, чтобы она накричала и ругала меня, обозвала меня всеми мыслимыми словами. Я хочу, чтобы она вспомнила все дерьвомые вещи, которые я сказал или сделал, тогда я смогу все исправить и вернуть все назад. Я все еще больной ублюдок, но только когда дело касается ее. На этот раз мне нужно сделать все правильно. Я не могу позволить своим желаниям и своему члену, указывать мне дорогу и затмевать мне мозги, я не могу идти у него на поводу. Я собираюсь напомнить ей, почему мы подходим друг к другу. Я собираюсь показать ей, что больше никого нет на этой земле, кто может любить ее так, как я.

— Я скажу тебе кое-что. Стэнфорд наверняка не получит никакого секса сегодня. Приятно заблокировать поползновения самца, мой друг, — говорит Бобби со смехом, поднимая свою руку, чтобы я ударил его по ладони. — Давай вернемся к дротикам, и ты можешь мне рассказать, что планируешь сделать, чтобы вернуть ее. Я всерьез надеюсь, что это будет нечто лучшее, чем то дерьмовое шоу, которое вы устроили перед нами.

Прежде чем направиться к дартсу, я бросаю последний взгляд на дверь, через которую вышла Люси. Насколько бы далеко я не заглядывал вперед, возвращаясь на этот остров и анализируя все выводы, которые я сделал, я ехал сюда только лишь из-за одной вещи, это лучшее место для меня, где бы я хотел быть, потому что здесь есть Люси и только из-за этого я вернулся, и будь я проклят, если это место станет тем, где мы закончим.

Глава 9

Люси

30 апреля 2014 года

Он уехал с острова уже как три недели и один день. Я знаю, что он уехал только потому, что все на острове заняли места в первом ряду для разборки его крушений, после того, как я ушла от Барни, увидев его с Мелани, и именно об этом все говорили с тех пор. Они наблюдали, как он крушил магазины на главной улице, ввязывался в драку с людьми, которых знал всю свою жизнь, а затем они наблюдали, как Бобби перетащил его на паром и увез с острова. С тех пор он не возвращался.

Бобби заходил несколько раз, чтобы проверить меня, и каждый раз я хотела спросить, где он и что с ним, но я не разрешала себе этого делать. И так было достаточно скверно, потому что каждую секунду перебираю наши последние слова, сказанные друг другу, задаваясь вопросом смогла бы я сказать или сделать что-то по-другому, чтобы был лучший результат, но уже на данный момент это все не важно. Я увидела всю правду своими собственными глазами. Поэтому я не хочу знать, где он находится. Если бы я узнала, у меня может возникнуть соблазн, разыскать его и спросить, как он мог проделывать все это на глаза у меня с Мелани Сандерс, и набрасываться на всех тех людей, причиняя им боль, как он причинил боль мне. Я не такой человек. Я не такая женщина, которая будет кричать и ругаться, устраивая сцены. Он дал мне пинок под зад, когда я ослабела, и теперь я не собираюсь пытаться опять, просто попытаюсь встать распрямить плечи прямо сейчас. Я не знаю, где он и мне плевать.

Бесконечно ходили разные слухи, что он был уволен со службы с хорошей аттестацией и награжден «Пурпурным сердцем» за травму, которую получил на своем последнем боевом задании, что морпехи звали его назад на постоянную службу, что он встретил кого-то другого и уехал жить на материк, и что на самом деле у него давно была другая семья в другом городе, и он, наконец-то, решил быть с ними, или что он лег в реабилитационную клинику. Каждый день появляются все новые странные слухи, я стараюсь не слушать, но это тяжело, когда куда бы ты не шел, все везде только и говорят о том, что произошло той ночью. Он пил все утро перед тем, как мы столкнулись тогда в спальне, и он выставил меня за дверь, только Господь знает, сколько еще он выпил после того, как ушел из дома. Я не могу представить, что он способен сделать что-то настолько разрушительное и неуправляемое, но доказательства его действий находятся везде. След разрушения от неуправляемого Фишера можно увидеть по всем улицам, по которым он прошелся, от заколоченных фронтальных окон «Lobster Bucket», до подбитого глаза Рэнди Миллера, охранника Фишер Банка и трастового фонда, который не сходил у него больше недели.

Я так старалась ненавидеть его настолько сильно, на сколько могла, я постоянно прокручивала все эти ужасные вещи, которые он сказал мне и то, что я увидела его с Мелани, но мой мозг и мое сердце вступили в войну интересов. Я знаю, что должна ненавидеть его. Он разбил мое сердце и озвучил то, что разрывает меня напополам, но как вычеркнуть все годы любви, когда ты взрослела вместе с ним и строила совместную жизнь? Ведь тогда все было не так уж плохо. На самом деле, было совсем не плохо, все началось, когда он вернулся со своего задания, тогда стали появляться несколько странные вещи. Мне приходилось ходить на цыпочках первые несколько месяцев, когда он был дома, но я была готова пойти на это и даже большее, лишь бы убедиться, что Фишер счастлив.

Взяв перерыв от вытирания пыли в зоне стойки регистрации, я кричу наверх Элли, которая меняет белье в номерах, чтобы иду на улицу за почтой.

Как только я открываю дверь, мой нос наполняется соленым воздухом с океана и нежно согревает кожу. Хотя океан находится сзади здания, но, когда я иду по тротуару к почтовому ящику, то слышу шум волн, разбивающихся о берег, крик чаек, ныряющих и скользящих по воде в поисках рыбы. Не однократно я думала переехать с этого острова, продать гостиницу и заняться чем-то новым, захватывающим. Эти мысли особенно преследуют меня почти каждый день последние три недели, потому что все время я задаюсь вопросом, как я собираюсь выстоять и остаться жить на месте, где куда бы я не кинула взгляд всюду вспоминаю что-то связанное с нашей совместной жизнью.

Пахнущий океаном воздух, чириканье птиц, ощущение песка между пальцами ног, когда меня будит каждое утро восходящее солнце над океаном, нет ничего похожего на это. Я жила на материке в течение шестнадцати лет, окруженная высокими зданиями и бесконечным оживленным движением, все несутся мимо и толкают тебя в сторону, потому что они вечно спешат. Я приезжаю туда каждый раз, когда иду на встречу или ужин со старыми друзьями, и не вижу там абсолютно ничего, по чему бы я скучала. Жизнь на острове — это как жизнь в своем собственном кусочке рая. Здесь все становится медленным, тихим, здесь все так красиво. В течение летних месяцев главная улица заполнена, потому что полно туристов. Единственным способом передвижения является велосипед или гольф-кары, которых у каждого постоянно проживающего на острове по меньшей мере несколько. Я машу рукой нескольким людям, которые катят на велосипеде и на карах с клюшками, пока иду вниз по длинной, выложенной кирпичом дорожке к почтовому ящику.

Этот остров может быть наполнен призраками и воспоминаниями, которые я предпочла бы забыть, но это мой дом. Я так перемешалась со всеми людьми, которые мне не безразличны, и мой бизнес, которым я люблю руководить, даже если он и истощает меня.

Я открываю дверцу почтового ящика и достаю бумаги, и пользуясь моментом дышу глубоко, закрыв глаза, чтобы понежиться в лучах солнца, которое ласкает мое лицо. Все будет хорошо. Моя гордость пострадала, и мое сердце разбито, но я живу в одном из самых красивых мест в мире. У меня есть поддержка со стороны близких и любящих друзей, и они помогут мне пройти через все это. Может быть, Фишер найдет то, что ищет, вдалеке от острова, а, может быть, он поправится и вернется ко мне. Причиненные разрушения не могут быть постоянными. Он надеялся, наверное, сделать меня слабой и жалкой, в чем и обвинил меня, но я думаю имею большое сердце, которое умеет прощать. В последние несколько месяцев Фишер был не тем парнем, которого я полюбила, и не тем мужчиной, за которого я вышла замуж, и я знаю, что этот человек находится где-то там очень глубоко внутри него. Он просто должен очень сильно захотеть освободиться из тюрьмы, в которой находится его сознание.

Делая один последний глубокий вдох, я открываю глаза и направляюсь обратно в гостиницу, просматривая бумаги, купоны и счета, которые пришли по почте. Я поднимаюсь вверх по лестнице, толкаю входную дверь, и бросаю всю корреспонденцию, кроме одного большого белого конверта на столе регистрации. Мое сердце урывками бьется в груди, потому что я узнаю почерк в середине конверта. Я провожу пальцами по своему имени и адресу, написанным Фишером маленькими, аккуратными печатными буквами, и стараюсь не обращать внимание на мысли, которые проносятся в моей голове. Вспоминая его холодной, пустой взгляд, и слова, сказанные мне, что он никогда не писал мне, потому что просто не хотел, мои глаза наполняются слезами, и я улыбаюсь про себя, переворачивая конверт и быстро разрывая его. Он наконец-то написал мне письмо. Я почти не могу в это поверить. Я же чувствовала, что не стоит отказываться от него, я же знала, что несмотря ни на что, он сможет вернуть ту личность, которой был, и что он любит меня и вернется ко мне опять.

Я достаю кипу бумаг, сшитых вместе. Моя улыбка исчезает и у меня начинают трястись руки, когда я вижу распечатанные страницы на компьютере со словами Грейсон & Смит, юридическая фирма.

Пробегая по страницам, я останавливаюсь на словах развод по взаимному согласию и непримиримые противоречия. На самой последней странице темно-синими чернилами стоит подпись Фишера.

Страницы разлетаются, падая на пол, и я хватаюсь руками за стойку передо мной, удерживая себя в таком положении, чтобы не упасть на пол.

— Ладно, все кровати готовы. Ты хочешь…

Элли замолкает, когда входит в комнату. Она бросается ко мне, берет документы, разбросанные у моих ног, пролистывает их, я пытаюсь сделать глубокий вдох и сдержать слезы.

— Никчемный кусок дерьма! Я собираюсь пнуть его чертову задницу, — проклинает она, держа бумагами в одной руке и обхватывая меня второй.

Отказываясь впасть в истерику, я глотаю слезы, которые готовы задушить меня. Я испытываю такой гнев на то, как быстро он выбросил меня из своей жизни, который поднимается во мне, и на этот раз я дам ему выход, пусть вырвется из меня. Я высвобождаюсь из рук Элли и захожу за стойку регистрации, раскидывая папки, счета-фактуры, скрепки и степлер, и нахожу наконец.

Я держу ручку перед собой, и протягиваю руку к бумагам.

— Дай мне бумаги, — говорю я Элли низким, взбешенным голосом, который сама едва узнаю.

— Милая, выдохни. Ты не должна подписывать их прямо сейчас. Давай пройдемся, выпьем чуть-чуть и разберемся с этим позже, — пытается она образумить меня.

— Дай мне эти гребаные бумаги, — рычу я на нее.

Она быстро протягивает их мне, уставившись широко раскрытыми глазами, и стоя с открытым ртом. Я вырываю их из ее рук, нахожу последнюю страницу и подписываюсь рядом с Фишером, затем сую их ей обратно.

— Отправь их назад FedEx. Завтра.

Бросаю ручку на стол, пальцами моей правой руки пытаюсь снять обручальное кольцо на левой руке. Это занимает немного времени, потому что оно очень крепко сидит на пальце, но через несколько секунд мне удается стащить его, я кладу его на деревянную поверхность стойки.

— Брось его в конверт вместе с бумагами.

Выхожу из-за стойки регистрации, и направляюсь на выход.

— Куда ты идешь? — кричит Элли мне вслед, несясь за мной к двери, а потом на крыльцо.

— Я собираюсь к Барни. Я собираюсь купить целую бутылку водки и сидеть там до тех пор, пока я полностью черт побери не осушу ее, — информирую я ее, топая вниз по лестнице.

— Господи! По крайней мере, дай мне несколько минут, чтобы я могла взять свою сумочку! — кричит она в ответ.

Глава 10

Люси

Сегодняшний день

Мягкие руки Стэнфорда скользят в V-образный вырез моего платья и двигаются с уверенностью, пока он прикладывает свою руку к кружеву, прикрывающему мою грудь. Его язык дразнит мои губы, и я открываюсь для него, впуская его кружащий язык и позволяя ему двигаться вокруг моего. Когда мы вернулись в гостиницу, огонь в камине уже горел и потрескивал в нескольких футах от нас, согревая прохладную комнату. Возможно, бриз с океана, когда садится солнце, и температура значительно опускается, и из-за открытых окон, огонь в камине создает приятный комфорт в помещении. Я хотела бы сказать Стэнфорду, что моя кожа горит от его прикосновений, но это было бы полной ложью. Уверена, что ему вполне комфортно, дотрагиваясь до меня и прижимаясь, целуя, но вот проблема – ему просто комфортно, просто хорошо. Я чувствую его лицо, но оно мне кажется слишком гладким на моих щеках, его руки слишком мягкими. Закрыв глаза, я легко представляю себе грубые с волдырями и мозолями от многолетней работы по дереву руки, которые умеют держать огнестрельное оружие, дотрагивающиеся до моей груди. Я чувствую щетину, которая кусает мое кожу щеки, когда она скользит вниз по моей шее.

Мои руки запутываются в волосах Стэнфорда, и я сжимаю их пальцами, он отрывается от моего рта, продолжая прокладывать дорожку из поцелуев по моей щеке и ниже к шее. Я сижу у него на коленях полу боком, и чувствую его эрекцию, которая давит мне в задницу. Я чуть-чуть двигаю бедрами, и слышу его тихий стон, когда он покусывает мою кожу в области шеи, переходя к плечу. Его палец проводит по моему соску, и я зажмуриваю глаза с такой силой, представляя еще один палец во рту, и как совершенно другой голос шепчет, насколько хороша на вкус моя кожа.

Я откидываю голову назад, и желаю его открытого рта, почувствовать его зубы на своей коже, чтобы его руки сжали мою грудь сильнее, чтобы было сказано что-то лишнее и грубое вместо приторно сладкого. Прикосновение рук и губ Стэнфорда, такие не похожие, и совсем не то, что мне нужно, чтобы опустошить мой разум и увидеть разницу между прошлым и настоящим, пока я так погрязла в прошлых воспоминаниях и чувствах, что я легко могу себе представить кого-то еще... кого-то совсем другого, который творит все эти вещи со мной.

Вдруг гладкое, чисто выбритое лицо становится грубым, и я чувствую щетину, от чего у меня вырывается громкий стон, скользящую вверх по моей шее к моему ожидающему рту. Нежный язычок, который моментально проскальзывает сквозь мои губы, становится властным и наказывающим, готовый проглотить меня целиком. Ухоженные руки, никогда не знавшие молотка, превращаются в грубое прикосновение, пощипывая мои соски мозолистыми пальцами. Я настолько потеряна между фантазией и реальностью, что мне даже не приходит в голову, что ничего не происходит. Мое тело уже на десять шагов впереди, покалывание между ног становится настолько сильным, что мне кажется, что я могу достичь кульминации вообще без чьей-либо помощи. Я даже не осознаю, как далеко зашла в своих ведениях, быстро повернувшись и оседлав стройные бедра, а не мускулистые, которые грезятся мне в мечтах. Все еще держа его за волосы, я с силой грубо дергаю его голову назад, пока он во все глаза смотрит на меня. Его ясные голубые глаза смотрят на меня в полном шоке, а не те коричневые, которые я представляю в своем воображении, но это все равно меня не останавливает от наваждения похоти и моей потребности, поглотивших меня.

С молниеносной быстротой я хватаюсь за перед его рубашки на пуговицах и дергаю за края, открывая, пуговицы разлетаются и падают с глухим стуком по всему полу. Мне необходимо, я хочу. Мне необходимо почувствовать, насколько сильно он меня хочет, как сильно нуждается во мне. Мне необходимо его взять, и предъявить на него права, пусть на мне останутся синяки, и испытать его голод по мне.

— Вау! Господи, Люси, снизь скорость! — кричит удивленно Стэнфорд.

Его ровный, культурный голос возвращает меня к настоящему, возвращает меня к себе самой. Это не хриплый южный, растягивающий слова голос, который сидит у меня в голове. Я чувствую на своих губах, что его губы не полные, а тонкие, и на груди у него гладкая кожа на руках, а не грубая. Мое лицо начинает полыхать от досады и стыда, я быстро слезаю с его коленей и отхожу на несколько шагов от дивана.

Стэнфорд поднимается, удерживая свою испорченную рубашку двумя руками, и смотрит на меня, как на сумасшедшую. Скорее всего я такой и являюсь. Черта с два, я такой являюсь. Моя полная потеря контроля прямой результат, что сегодня вечером я увидела Фишера. Увидев его снова, хотя я и знала, что он вернулся, слишком запутало меня, вызвав чувства в моем теле, которые давно уже находились в состоянии покоя. Он не должен был выглядеть даже лучше, чем я его видела в последний раз. У него была щетина, так-то вот. Эта чертова щетина, и эти чертовы ямочки, которые внезапно появлялись, когда он глупо улыбался мне. Лицо его было покрыто несколько дневной щетиной, и это напомнило мне тот день на нашей кухне, когда он вернулся домой со своего последнего задания. Наверное, это всколыхнуло во мне все, о чем я мечтала, фантазировала и думала, что держала так давно в себе. Я стала изголодавшаяся по сексу, с ненормальными всплесками гормонов, и возможно, я бы напала на Стэнфорда, словно у него была волшебная палочка, которая была бы в состоянии вылечить то, что со мной случилось.

— Это было...неожиданно, — говорит Стэнфорд неловко смеясь.

Приложив руки к щекам, я стараюсь скрыть свой румянец, потому что точно знаю, что я пунцовая.

— Я сожалею. Я не...я не.

Запинаюсь я, чувствуя себя полностью униженной и не имея понятия, как выйти из этой ситуации.

— Все нормально, Люс. Я просто не ожидал. Мне казалось, что ты предпочитаешь делать такие вещи медленно, ты просто застала меня врасплох. Ты не производишь впечатление тех девушек, которые предпочитают делать что-то... сумасшедшее, — говорит он и проводит ладонью по волосам, чтобы убрать тот беспорядок, который я наделала, когда практически пыталась чуть ли не вырвать их с корнем.

Он так занят собой, пытаясь вернуть волосы в нормальную прическу, и удерживая свою рубашку вместе, что практически не замечает мой раздраженный взгляд. Почему, черт возьми, если женщина жаждет мужчину, и не боится этого показать, то считается сумасшедшей? При условии, что это не Стэнфорд, которого я горячо желаю, но это к делу не относится. Если мой слух, полностью отключил мой ум сегодня вечером, то парень, с которым я встречаюсь, только что назвал меня сумасшедшей.

— Мне кажется, что тебе следует уйти, — сообщаю я ему, скрещивая руки на груди и стараясь остаться устойчиво стоять на ногах.

— Да, наверное, это хорошая идея.

Он сокращает расстояние между нами и целует меня в щеку, проведя рукой вниз по моим волосам, и я удерживаюсь, чтобы не дернуться от его прикосновения. Да, я превратилась в настоящую стерву, и я знаю это. Стэнфорд прав, я действительно сегодня вечером веду себя, полностью не соответствуя самой себе, и я не могу винить его за то, что он пребывает немного в шоке от моего поведения. Мы делали маленький легкий петтинг поверх нашей одежды, и я всегда его останавливала, когда он пытался пойти дальше. И вдруг сегодня, после встречи со своим бывшем мужем, я практически разорвала его одежду прямо на диване посреди гостиной в переполненной гостинице, куда любой из пятнадцати клиентов мог войти в любую минуту.

Да, я определенно схожу с ума.

Я заталкиваю подальше свое отношение и гнев, и водворяю улыбку на лицо, провожая его до входной двери.

— Как насчет сходить завтра на ланч? — спрашивает Стэнфорд. — У меня встреча в банке в одиннадцать, но думаю, она не займет много времени. Может быть, нам устроить пикник на пляже или что-нибудь еще.

Я улыбаюсь и киваю.

— Звучит замечательно. Я думаю, что Элли сможет заменить меня, встретимся в банке. Скажем, около полудня?

— Превосходно, — соглашается Стэнфорд. — Спи крепко, Люс, и не беспокойся о сегодняшнем вечере.

Я сохраняю приклеенную улыбку на лице, он еще раз быстро целует меня в щеку, и выходит за дверь. Я убеждаюсь, что он не захлопнул ее за собой, и делаю глубокий вдох с тревогой расхаживая по гостиной.

Черт тебя побери, Джефферсон Фишер. Почему, черт возьми, ты вернулся именно сейчас, когда все наконец в моей жизни начинает казаться более или менее пришедшим в норму? Стэнфорд — добрый, уравновешенный мужчина, который относится ко мне не плохо. Мне нет никакого дела, как фантазировать о мужчине, который оттолкнул меня и не захотел. Единственная причина, по которой он выдал все это дерьмо сегодня вечером в баре, потому что увидел меня со Стэнфордом и не смог справиться с этим. Какого черта он думает, что имеет основания для ревности по поводу меня. Его эго, наверное, не смогло смириться с мыслью, что кто-то еще на самом деле может захотеть меня, после того, как он разрушил меня на части. В следующий раз, когда я увижу его, я собираюсь совершенно ясно дать ему понять, что ему следует держаться от меня подальше. Я уверена, что Мелани будет более чем счастлива, продолжить с ним дальше с того места, где они остановились в прошлом году.

Глава 11

Журнал терапии Фишера

Памятная дата: Январь 25, 2014

Я монстр.

Если есть более сильное слово, чтобы описать то, кем я стал, я бы использовал его, но пока оставим это, потому что я не могу придумать ничего лучше.

Я не стал зажигать свет, лучше оставаться в темноте, пытаясь убедить себя, что произошедшее неправда, но находясь здесь при мягком свете от ночника, стоящего на прикроватной тумбочке и освещающего комнату, я не могу закрыть глаза на подтверждение моего отвратительного поведения.

Даже импровизированное купание в океане, после того, как Люси пошла наверх готовиться ко сну, не в состоянии очистить те ужасные образы, которые засели в моем мозгу. Как только она ушла из кухни, я вышел через заднюю дверь, спустился вниз по ступенькам на пляж к океану, по-прежнему одетый в свои военные походные ботинки и камуфляжные штаны. Я упал в воду, всем сердцем желая, чтобы вода смыла то дерьмо, которое я быстро проделал со своей женой.

Впервые за все время, моя голова наполнена ужасом того, что я совершил с Люси, а не моими действиями за океаном, я хочу закричать, и кричать до тех пор, пока мое горло не начнет саднить.

Люси мирно спит рядом со мной на животе, и я нежно прохожусь пальцами вниз по ее обнаженной спине, останавливаясь у ее бедер.

Бедра, покрыты синяками точно соответствующие размеру и форме моих пальцев.

Господи, я оставил на ней следы, на моей красивой, прекрасной девушке, я оставил отметины своей злости и потребности, которая полностью захватила меня, стоило мне только войти в дверь и увидеть ее там, что я даже не был способен себя контролировать. На протяжении всей дороги домой, единственное, о чем я мог думать — обернуть вокруг нее руки и заключить ее в свои объятия, почувствовать мягкое прикосновение ее кожи, и смыть с себя все те темные и ужасные вещи, которые я видел весь год. Я даже не стал останавливаться в отеле, как обычно делал, чтобы переодеться в гражданскую одежду. Я не принимал душ, не брился, потому что я хотел единственного, как можно быстрее вернуться к ней, прежде чем мой мозг разорвется пополам.

Как только я вошел через эту чертову дверь, и увидел ее в обтягивающих брюках, которые идеально сидели на ее бедрах, и в обтягивающей майке без бюстгальтера, у меня возникла единственная мысль, как можно скорее очутиться внутри нее. Тогда я мог только сосредоточиться на единственной вещи — зарыться в нее, как можно глубже, и в моей голове не было больше не одной ужасной мысли, только эта. Я набросился на нее, как животное, и взял у стены, словно бешеный зверь. Я хотел наказать ее за то, что она была такой мягкой, сладкой и красивой, хотя при этом я точно знал, что за прошедший год не было ничего красивого, а только слишком тяжело и ужасно. Я не заслуживаю ее. Я не заслуживаю, чтобы она сидела здесь и ждала меня день за днем, месяц за месяцем. Я не заслуживаю возвращаться домой к кому-то, похожему на нее, кто любит меня до такой степени, полностью, всего, несмотря на то, что мое тело и разум пытаются увести меня отсюда, заставляя забыть, как хорошо мне с ней.

Я стараюсь проглотить застрявший комок в горле, когда осторожно провожу пальцами по синякам, оставленным на ее бедрах, но ничего не могу поделать. Слезы наполняют глаза и стекают вниз. Я очень ее люблю, но все время причиняю боль. Единственный человек в моей жизни, который никогда не подвел меня, а я продолжаю разрывать ее на части. Я подвожу ее каждый раз, когда ухожу, подвожу, когда ей приходится все делать одной, подвожу, когда возвращаюсь домой и мне становится не по себе, потому что я все еще застрял в том месте на полпути, и я подвожу, прикасаясь к ней с другими намерениями, кроме любящих рук и боготворящих поцелуев.

Я не называл ее по имени, не говорил ей, как ее люблю и как сильно скучал по ней. Я не произнес ни слова за ночь, потому что боялся, что начну кричать и рыдать и сломаюсь прямо у нее на глазах, если хотя бы открою рот. Она и так вытерпела от меня слишком многое, я не могу добавить еще и это. Она бы хотела вылечить, починить меня, пожертвовав своей жизнью, готовая помочь в любую минуту, но я не смогу позволить ей этого сделать. Она уже стольким пожертвовала. Как я могу продолжать так мучить ее? Как могу я продолжать подталкивать ко всему этому, когда у меня у самого нет уверенности, что дерьмо, которое засело в моей голове когда-нибудь уйдет? За последние несколько месяцев между моей зоной боевых действий и Люси шла непрерывная битва против моих демонов, которые ползали у меня в голове, и эта карусель ночных кошмаров становится только с каждым разом все хуже, а не лучше с каждой милей, которая отделяет меня от войны. Я не пойду на следующее боевое задания, из-за осколков снаряда, которые попали в мое плечо и вызвали повреждение нерва, но это совершенно не значит, что я начну забывать, через что мне пришлось пройти. Это совершенно не значит, что все те ужасы, которые я видел все эти годы, вдруг внезапно исчезнут из моей головы.

Я сдерживаю рыдания и наклоняюсь вперед, прижимаясь губами к синяку на ее бедре. Люси вздыхает во сне, и я замираю, чтобы не разбудить ее. Я пришел к кровати в совершенно мокрой одежде, поэтому сдираю ее с себя и сворачиваюсь калачиком напротив нее, желая побыстрее заснуть, но сон не приходит. И я обнимаю ее спящее тело и стараюсь забыть, что совершил с ней, но, наверное, я причинил ей слишком много боли, поэтому включаю свет, чтобы убедиться, что я действительно с ней это сотворил.

Лучше бы она орала и ругалась на меня, когда я взял ее у стены. Я хотел бы, чтобы она оттолкнула меня и заставила остановиться, заставила посмотреть ей в глаза, чтобы я увидел ее и понял, что собираюсь сделать с ней. Я чувствую такое бремя вины, что даже с трудом могу дышать. У меня сжимается грудь, пульс начинает набирать обороты, чувства зашкаливают, и я понимаю, что это начало панической атаки.

Двигаясь как можно тише, насколько могу, я соскальзываю с постели, чтобы не потревожить ее, и стараюсь успокоиться и перестать лихорадочно хватать воздух открытым ртом, я быстрее выхожу в коридор и ускоряю шаг к ванной. Мои руки так трясутся, что мне с трудом удается открыть дверь. Я поворачиваю выключатель и начинаю огромными глотками хватать воздух, потому что мое сердце стучит все быстрее и быстрее, словно готово выскочить, взрываясь из моей груди. Я подставляю ладони под холодную воду и ополаскиваю лицо, снова и снова, считая в уме до ста, как я неоднократно делал. Я поднимаю глаза в зеркало, и рядом с собой, со стекающей водой с моего лица, вижу мужчину, с закутанным бело-черным клетчатым шарфом на голове, прикрывающим его нос и рот, с автоматом, направленным прямо мне в голову.

У меня вырывается крик, наполненный паникой, я отлетаю от раковины и прикрываю голову руками, чтобы как-то защититься от врага. Когда я опять смотрюсь в зеркало, то не вижу ничего, кроме пустой комнаты позади себя. Рыдая, я падаю на колени на холодный кафельный пол, обхватив голову руками, я покачиваюсь взад и вперед, клянясь самому себе, что никогда больше не позволю Люси страдать из-за моих демонов. Я не могу причинять ей больше боли. Я не могу доверять даже самому себе теперь, находясь рядом с ней, и я отказываюсь причинять ей еще большие страдания, как сделал сегодня вечером. Только одному Богу известно, что может случиться, если мои дела пойдут еще хуже, а я знаю, что они только ухудшаются с каждым днем. Мне становится слишком трудно отличить реальность от видений, которые меня посещают. Я уже неоднократно дрался с ней в середине ночи во время кошмаров, которые я не в состоянии контролировать, и я продолжаю ей добавлять страдания всякий раз, когда она пытается помочь мне, поэтому мне стоит оттолкнуть ее от себя. Она мое сердце, моя душа, мое все, но та ситуация, в которой я сейчас нахожусь, я прекрасно понимаю, что это только вопрос времени, прежде чем я совершу что-то, что сможет убить ее. Слезы бегут по моим щекам при мысли, что моя прекрасная, удивительная жена может быть погребена в земле моими собственными руками. Я не позволю этому случиться. Я не позволю ей провалиться вниз в эту черную дыру вместе со мной. Поэтому падать в эту черную чертову бездну я собираюсь один без нее, так мне будет спокойней, и я буду знать, что ей не причиню зла. Я знаю, что она никогда не оставит меня по своей собственной воли и никогда не отвернется от меня, потому что слишком сильно меня любит, и готова вытерпеть любые страдания, которые я ей причиню, именно поэтому мне нужно оттолкнуть ее, как можно дальше от себя.

Я должен убедить ее уйти, тогда я никогда не смогу заставить страдать ее снова.

Глава 12

Люси

Сегодняшний день

— Черт побери, женщина! Ты выглядишь так сексуально!

Я улыбаюсь Элли присвистнувшей при моем появлении, как только вхожу в зону регистрации в передней комнате. Я смеясь кружусь и приседаю в реверансе, пока она аплодирует мне. Бирюзового цвета облегающая майка, которая открывает спереди до впадинки между грудей, завязывается вокруг моей шеи, и моя грудь в ней выглядит довольно-таки хорошо, так я себя успокаиваю. Невероятно короткие белые джинсовые шорты делают мои загорелые ноги еще длиннее, чем обычно, и бирюзовые с белым туфли на танкетке прибавляют мне в росте на добрых три дюйма, создавая иллюзию. Я оставила свои рыжеватые волосы распущенными, спадающими на мои голые плечи и вниз по спине, и добавила несколько оранжево-коричневых браслетов на свои запястья. Совсем немного, но если исключить, что я одела платье прошлой ночью, то сегодня я явно проявила больше фантазии, чем обычно.

— Хорошо, очень хорошо. Стэнфорд не сможет удержать свои руки подальше от тебя, — дает заключение Элли.

Я краснею, думая о том, что произошло прошлой ночью вон на том диване в этой самой комнате. Я почти уверена, что некоторое время Стэнфорд точно будет держать свои руки, как можно дальше от меня, после того, что я устроила вчера ночью. Но в данную минуту это совершенно не важно. Потому что я собираюсь на пикник на пляж с мужчиной, с которым встречаюсь. Светит солнце и похоже полный штиль, только легкий ветерок, приплывает с океана, поэтому нам не нужно будет беспокоиться о песке, все время попадающий при сильном ветре в пищу. Это самый идеальный день на Фишер Айленде, и я не позволю его испортить ничему.

— Этому маленькому проныре лучше держать свои руки при себе, — ворчит Трип, заходя в парадную дверь и останавливаясь по середине комнаты, разглядывая меня сверху до низу.

— Ох, пожалуйста. Можно подумать, что в былые времена вы не были маленьким пронырой, — смеется Элли над ним. — Я уверена, что вы выбирали такую линию поведения, что дамы просто умоляли вас, чтобы вы положили свои руки на них.

Трип вскидывает бровь на нее и громко фыркая.

— Конечно, был. Ты же не видела меня в то время, а видишь только сейчас?

Элли смеется еще громче, выходя из-за стойки и обвив руками его за шею.

— Ты самый лучший дедушка во всем мире. Я собираюсь усыновить тебя.

Трип качает головой на ее поведение и опять переводит взгляд на меня.

— Я так понимаю, ты собираешься встретиться с Саламандрой?

Я закатываю глаза и качаю головой.

— Он Стэнфорд и да, мы собираемся сегодня на пикник после, как он вернется с совещания в банке.

— Слышал, ты нарвалась на Фишера вчера вечером у Барни, — говорит он как бы между прочим, опуская руку на поверхность бокового столика и пытаясь раскачать его, притворяясь, что проверяет устойчиво ли он стоит на своих ножках.

— Не прикидывайся, это низко, — говорю я ему. — Весь город уже знает, что я столкнулась с Фишером вчера вечером, Трип. Куда ты клонишь?

Он пожимает плечами, перекрещивая руки на груди, и смотрит мне прямо в глаза.

— Ты не совсем права, Люси. Мне просто интересно, потому что я слышал о всех тех искрах, которые летели между вами двумя, вот и все. Если бы я был Сантаной, я бы не слишком обрадовался, что моя женщина становится вся такая сексуально возбужденная при встрече с другим мужчиной.

— О, Боже мой, — бормочу я. — СТЭНФОРД. Его зовут Стэнфорд, и я не стала вся такая сексуально возбужденная.

— Да, вы были оба довольно сексуально возбужденные, — соглашается Элли.

Я сердито на нее смотрю.

— Ты даже не была там, откуда ты знаешь?

— Слухи распространяются быстро в этом маленьком городке, мой друг. Кроме того, Бобби позвонил мне сразу после того, как ты покинула бар, — сообщает она мне, скрывая улыбку.

— Все, я ухожу. Иду на свидание со СТЭНФОРДОМ. A вы двое, кумушки-сплетницы, можете наслаждаться и сплетничать дальше, — говорю я им, прихватив свою сумочку со стола и направляясь мимо них к двери. — Ты можешь объяснить мне, почему Бобби звонит тебе по сотовому телефону, когда последнее время я бесконечно слышала, что ты даже не могла его терпеть раньше.

Я вижу, как улыбка Элли сползает с лица и у нее появляется какое-то нервное выражение. Она определенно собирается объяснить мне это дерьмо позже. Бобби бесконечно наезжал на нее с того первого дня, как только я привезла ее на остров, и она бесконечно жаловалась на него и все время говорила, что не за что не будет встречаться с ним, даже если он окажется самым последним мужчиной на земле. Но похоже, что Апокалипсиса не произошло, по крайней мере я не слышала об этом, поэтому определенно что-то происходит с этими двумя.

Оставив Трипа и Элли в гостинице, которые, вероятнее всего, обсуждают меня, я решаю не брать один из гостиничных гольф-каров, чтобы добраться до города, а пройтись пешком десять кварталов. Сегодня великолепный день, и я хочу насладиться им в полную силу. У меня есть еще целых полтора часа, пока Стэнфорд выйдет с совещания, это как раз достаточно для неспешной прогулки.

Я быстро осознаю ошибочность своего решения, пока иду по главной улице. Тротуары заполнены первыми толпами отдыхающих, рассматривающих витрины магазинов, с этих выходных начинается официальное начало нашего напряженного сезона, но тротуары также заполнены сплетниками-горожанами. Они стоят в проемах дверей или сидят на раскладных стульчиках и скамейках перед своими магазинами, бесконечно болтая о событиях, произошедших на острове. Понятно, что то, что произошло прошлой ночью у Барни — это единственная захватывающая новость, которая волнует всех, даже поток туристов, прибывший на остров и постоянно совершающих какие-нибудь глупости, ушли на второй план. Я слышу свое имя и Фишера, несколько раз произнесенное шепотом, пока прохожу мимо, улыбаясь и махая людям рукой в знак приветствия, но чувствуя себя при этом немного дискомфортно. Я ускоряю шаг, чтобы быстрее добраться до Банка Фишера, и как только я подхожу, передние двери открываются, и выходит Стэнфорд мне навстречу.

— Ты как раз вовремя, я только что закончил, — говорит он, наклоняясь и целуя меня в щеку. — Выглядишь прекрасно.

Он хватает меня за руки и отводит мои руки в стороны, чтобы внимательно еще раз рассмотреть меня.

— Абсолютно прекрасно, — подтверждает он. — Но ты не думаешь, что эти шорты немного... коротки для тебя?

Я стараюсь не закатывать глаза от его замечания. Они поэтому и называются шортами, потому что короткие. Они не должны быть длинными, и моя задница выглядит в них не отвисшей, и сидят они на мне идеально. Стэнфорд не относится к тому типу мужчин, которые даже для пикника могут одеться небрежно, поэтому я просто улыбаюсь и пожимаю плечами, пропуская его комментарий как бы мимо ушей, не вступая с ним в спор о моем выборе одежды.

Мы пересекаем улицу, и он держит меня за руку, направляясь на открытый фермерский рынок.

— Послушай, о прошлой ночи...

Я прикусываю нижнюю губу, сдерживая себя, чтобы попросить его никогда не говорить о прошлой ночи.

— Я сожалею, что так отреагировал, — продолжает он. — Я хотел дать себе под зад, когда вернулся домой.

Я выдыхаю, говоря себе хорошо, что я сдержалась, предполагая, что он опять собирается назвать меня сумасшедшей, поэтому позволяю ему продолжить.

— На самом деле я полный идиот! У меня в руках была красивая, сексуальная женщина, а я оттолкнул ее, когда она, наконец, дала мне зеленый свет, — смеется он.

Я не поправляю его, хотя и стоит. На самом деле мне действительно, реально стоит это сделать. Я не хочу, чтобы он думал, будто бы мое поведение прошлой ночью дает зеленый свет продвигать наши отношения на сверх звуковой скорости.

— Я полный идиот и мне очень жаль. Надеюсь, я не заставил тебя почувствовать себя некомфортно. Я не хотел бы никогда огорчать тебя, Люс, — говорит он нежно.

Я улыбаюсь ему в ответ, пока мы идем вдоль столов, заставленных всякими продуктами, бросая в корзину кое-что из них, что нам может пригодиться на пляже.

— Все нормально, не волнуйся об этом. Я просто была немного не в себе прошлой ночью, мне так кажется, — объясняю я, пока мы двигаемся вдоль рядов.

— Это из-за Джефферсона, не так ли? — спрашивает он, когда я ставлю корзину на прилавок и начинаю вытягивать все, что я туда положила.

— Да, из-за Фишера, он является одной из причин.

Я понятия не имею, почему я поправила его, когда он назвал Фишера, Джефферсоном. Почему меня до сих пор заботит, когда он называет Фишера неправильным именем? Не то, чтобы сам Фишер особенно беспокоился, что его имя произносят неправильно, причем не однократно. Я даже сама назвала его Джефферсоном прошлой ночью, но это исключительно, чтобы позлить, потому что прекрасно знала, что он ненавидит, когда его называют именем его отца.

— Конечно понятно, что первая встреча с бывшем всегда тяжелая. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я здесь исключительно ради тебя. Все, что угодно, но я действительно не собираюсь никуда уходить. Я реально питаю интерес к тебе, Люс, и хочу сделать все возможное, чтобы посмотреть, куда нас это приведет.

Я киваю и улыбаюсь, ничего не говоря в ответ. По идеи я должна согласиться с ним и сказать, что я тоже хочу, чтобы все получилось. Я должна сказать ему, что он делает меня счастливой, и что я долгое время не испытывала чувства, которое бы заставляло меня улыбаться, но ни одного слова не выходит из моего рта.

Краем глаза я замечаю свою мать, которая находится через несколько столиков от нас, я машу ей рукой, она напряженно смотрит в нашу сторону. Я довольно поздно появилась у своих родителей, матери было сорок пять, а отцу пятьдесят один год. Хотя управлять гостиницей стало слишком тяжело и хлопотно для них, но моя мама не тот человек, чтобы просто сидеть и ничего не делать весь день, в отличии от моего отца, который может ловить рыбу днями напролет. Она любит оставаться занятой, поэтому в летние месяцы помогает на фермерском рынке по выходным.

— Лу-Лу, я не знала, что ты придешь на рынок сегодня, — говорит мама, когда я перегибаюсь через стол, чтобы поцеловать ее в щеку, которую она подставляет мне. Свой невысокий рост и внешность я полностью получила от мамы. В свои шестьдесят, даже ближе к семидесяти, Эвелин Батлер стареет изящно. Она по-прежнему имеет тот же, но более темный оттенок рыжеватых волос, как и у меня, хотя мама сейчас предпочитает посещать салон красоты Салли через каждые шесть недель. Она носит все свою жизнь короткую прическу «Боб», и даже в свои года, у нее по-прежнему прекрасный цвет лица, несмотря на знойное летнее солнце, с веснушками, рассыпанными по всему носу и щекам, так же, как и у меня.

— Это было сиюминутное решение, принятое вчера вечером. Стэнфорд и я решили устроить пикник на пляже, поэтому пришли кое-что купить, — объясняю я ей.

Она, наконец, замечает Стэнфорда, стоящего рядом со мной, и ее голова поворачивается то на меня, то на него, словно она наблюдает за теннисным матчем.

— Ой! Ты все еще... я думала... я имею в виду, я слышала... что прошлой ночью. Я не понимаю, вы двое все еще вместе, — неловко бормочет она.

Ох, ради Бога. Неужели сейчас мама начнет перемалывать сплетни?

Я ближе встаю к Стэнфорду, кладу свою руку на его, прижавшись к нему и положив голову ему на плечо.

— Да, мы вместе и очень счастливы, — информирую я ее, посылая ей свою самую искреннюю улыбку.

— Приятно встретиться с вами снова, Эвелин, — говорит Стэнфорд с теплой улыбкой. Он встречался несколько раз с моими родителями за последний месяц, они были добры к нему, но немного скованны. Меня это раздражает, и нам определенно придется поговорить об этом в ближайшее время.

Я поднимаюсь на цыпочки и целую Стэнфорда прямо в губы. Этим я, конечно, хватила через край, но отстаньте от меня, хоть на время. Уж кто-кто, а моя мама могла бы проявить некоторую слабину, и не упоминать все эти сплетни. Она прекрасно знает, через что я прошла с Фишером, и она также прекрасно знает, что сама мысль встречаться с кем-то пугает меня до смерти. К сожалению, она и отец просто обожают Фишера, и каждый раз, когда мы пересекаемся, они спрашивают меня не слышала ли я о нем что-нибудь, потому что они очень беспокоятся о нем. Я знаю, что теперь, когда он вернулся, все только будет намного запутаннее и хуже.

— Да,... очень приятно тебя тоже видеть снова, — говорит моя мама с натянутой улыбкой, складывая наши покупки, и Стэнфорд вытаскивает бумажник, чтобы оплатить их.

Я хватаю сумку с прилавка и стараюсь не смотреть на нее косо, сообщая, что поговорю с ней позже. Мы прощаемся и уходим, пересекая улицу, ведущую к пляжу.

— Прости. Моя мать...

— Проявляет заботу о своей одной единственной дочери? — спрашивает Стэнфорд со смехом. — Все нормально, я уже большой мальчик. Я смогу справиться с этим, до тех пор, пока ты в порядке, я тоже в порядке.

Я крепче сжимаю его руку и кладу голову ему на плечо, для себя в этот раз, а не для отвода глаз. На самом деле этот мужчина обаятельный и добрый, и, честно говоря, я должна быть в восторге, что он хочет быть со мной. Мне нужно перестать сравнивать его, узнать его побольше, и как он сказал, посмотреть, куда это нас приведет. Пока мы спускаемся вниз по лестнице к пляжу, я решаю про себя, что это именно то, что я и собираюсь сделать. Мне плевать на мнение окружающих, что они думают обо мне в этом городе, потому что я уж точно собираюсь сделать себя счастливой.

Глава 13

Журнал терапии Фишера

Памятная дата: 8 Апреля 2014 – 1:45 вечера

— Может быть, нам следует обратиться за психологической консультацией снова.

Слова Люси, сказанные за завтраком, снова и снова прокручиваются у меня в голове. Осушив очередную порцию виски, я кидаю пустой бокал через всю кухню. Он разлетается вдребезги, ударившись о шкаф на мелкие кусочки, разбросанные по полу.

Я также разбит, как эти гребанные осколки стекла. Я точно знаю это, и теперь об этом знает Люси. Консультации не работают, ничего не помогает. Сегодня утром она посмотрела на меня с жалостью, я не могу это больше выносить. Я не хочу, чтобы она, блядь, жалела меня.

С улицы я слышу громкий хлопок и падаю на пол, прикрывая голову руками. Мое сердце замирает, я напряженно лежу, ожидая услышать звуки выстрелов и жалящие пули, пронзающие мою плоть. Но я не слышу никаких похожих звуков, поэтому открываю глаза и понимаю, что лежу на кухонном полу.

— Что за дерьмо с тобой творится, ты тупой мудак? — бормочу я себе, быстро поднимаясь с пола, распрямляя плечи и захватываю новый стакан и неполную бутылку виски. Я наливаю янтарную жидкость на половину и выпиваю одним глотком.

Она не должна здесь больше оставаться, ей не следует видеть меня таким. Она просто обманывает себя, думая, что, если я сяду в кабинет с каким-нибудь мошенником, одетым в костюм, который будет расспрашивать меня о том, что я пережил, это сможет мне помочь. Мне уже ничто не поможет. И чем быстрее она это поймет, тем быстрее она уберется отсюда, подальше от меня.

У меня трясутся руки, я полностью забыл про стакан и просто подношу бутылку виски ко рту. Донесшийся скрип откуда-то сверху, заставляет рывком опустить бутылку. Я не стал ставить ее на столешницу, чуть-чуть пригибаюсь и спокойно быстро выбегаю из кухни, перебегая к дверным проемам и тихо несусь вверх по лестнице, так меня и учили. Единственное, чего мне не хватает сейчас — это чувствовать тяжелый вес моей винтовки в руке.

— КАКОГО ЧЕРТА, КТО НАВЕРХУ ТАМ? — кричу я на полпути бегом поднимаясь по лестнице. — Я ПОЛОЖУ КОНЕЦ ТВОЕЙ НИКЧЕМНОЙ ЖИЗНИ, УБЛЮДОК!

Выбив ногой дверь спальни, я влетаю в комнату, и вижу перед собой песок пустыни и Хаммер вместо кровати и комода. Я падаю на песок и ползу, зная, чтобы спастись, мне просто необходимо добраться до конвоя. Потянувшись вниз со стороны, где всегда находится мой пистолет, пусто. У меня нет оружия. Почему я, черт побери без оружия? Морпех никогда не должен быть без оружия. Я слышу выстрелы и взрывы вдалеке, я ползу еще быстрее, как можно ниже пригибаясь к земле и опустив голову.

— ПРИКРОЙ МЕНЯ! КТО-НИБУДЬ, БЛЯДЬ, ПРИКРОЙТЕ МЕНЯ! — кричу я, ударяя кулаком по песку, и двигаюсь с такой скоростью, на какую только способен.

В мою голову что-то ударяет, словно я напоролся в пустыне на камень, я закрываю глаза и начинаю трястись от боли. Когда я открываю глаза, то вижу, что лежу на кремовом ковре и передо мной стоит кровать королевских размеров, покрытая бледно-голубым одеялом, которое свисает чуть ли мне на лицо. Не песка, не камня, не армейского Хаммера, и не конвоя. Ничего. Я нахожусь в спальне, которую делю со своей женой.

— О, Господи, о, мой Бог, какого черта со мной происходит? — бормочу я, подталкивая себя с пола, и еще раз оглядываясь вокруг, моргая, чтобы точно убедиться, что эта комната реальна.

— Все. Я должен вытащить ее отсюда. Она не может здесь больше оставаться, — бормочу я, мчась к шкафу и вытаскивая два чемодана с верхней полки. Бегу к кровати и бросаю их сверху, быстро открывая.

Я пулей несусь к комоду, открываю верхний ящик и хватаю носки, бюстгальтеры, нижнее белье, все, что могу схватить, и мчусь к кровати, сваливая это все в первый чемодан.

— Фишер, какого черта ты делаешь?

Голос с порога пугает меня и заставляет шарахнуться, я автоматически тянусь к моему боку, где находится мой пистолет. Когда я вижу Люси, стоящую в дверном проеме, уставившись на меня в полном замешательстве, я почти готов упасть на колени от испытанного позора. Я потянулся за своим пистолетом. Я потянулся за своим пистолетом! А если бы он был здесь, а не заперт в гостиной, я мог бы застрелить ее. Я мог бы выхватить его и всадить ей пулю прямо в грудь.

— Ты уезжаешь. Прямо сейчас. Я так больше не могу, — говорю я, моргая, потому что вижу рядом с ней в дверях, повстанца с пистолетом, направленным на меня.

Я опять моргаю, и повстанец исчезает также быстро, как и появился, я вижу только Люси, мою прекрасную Люси, стоящую в дверях со слезами на глазах.

— Фишер, пожалуйста, не делай этого! — умоляет она, и первая слеза скатывается вниз по ее щеке.

Я игнорирую ее мольбу, хотя она разрезает меня напополам, и мне очень хочется изменить свое решение. Но я разворачиваюсь и несусь к шкафу, все срывая с вешалок, хватая все вместе единой кучей — юбки, платья, джинсы и рубашки. Я сваливаю все это в чемодан, потом снова двигаюсь к комоду, открывая нижний ящик и хватая все, что там есть.

Я бросаю все вещи во второй чемодан и вижу, как его медленно начинает поглощать зыбучие пески. Я моргаю и потряхиваю головой, чтобы это наваждение исчезло, и стараюсь не выкинуть все вещи из чемодана.

— Мы закончили. Все кончено. Я собираю это дерьмо, и ты уезжаешь!

Прости, я люблю тебя, пожалуйста, прости меня.

Она хватает меня за руку, но я выдергиваю свою руку. Я не могу позволить ей прикоснуться ко мне сейчас, только не сейчас. Все рухнет, если я позволю ей прикоснуться ко мне. Но мне так нужны ее прикосновения, я хочу дотронуться до нее, я даже не знаю, как я смогу жить без ее прикосновений...

Но больше всего мне необходимо защитить ее.

Она просит и умоляет меня поговорить, просто поговорить с ней. Она понятия не имеет, что я не могу. Я не могу сказать ей о всех этих вещах, которые настолько основательно хреновы происходят со мной.

— Не о чем говорить, и так понятно, что здесь происходит. Все хуево, как ты не понимаешь? Все разрушено, все стало хреново и тебе нужно уйти.

Прости меня, я люблю тебя, пожалуйста, прости меня.

Ее голос звенит по всей комнате, она пытается заставить меня остановиться и выслушать ее. Я не могу этого сделать. Я не могу слышать звук ее голоса, он отзывается во мне такой болью, когда я слышу все слова любви, которые она произносит. Они тут же врезаются в меня и выпотрошат, словно чертову рыбу. Я знаю, она никогда не оставит меня. Она никогда не уйдет от меня, хотя ей это необходимо, она должна быть ВЫНУЖДЕНА это сделать. Потому что Люси должна быть в безопасности, и я хочу, чтобы она поняла, что только так, я смогу ее защитить от того, кем я стал.

Я начинаю говорить горькие и обидные вещи, так много обидных вещей я выплевываю ей в лицо.

— Господи, когда ты только поумнеешь!

Прости, я люблю тебя, пожалуйста, прости меня.

— Все твои жалкие унылые письма…

Я вру, не верь мне, пожалуйста, не верь мне. Я любил твои письма, я сохранил их все, и я дорожу каждым из них.

Она берет мое лицо в свои мягкие и заботливые руки, и я прижимаю свой лоб к ее. Я слабею перед ней, и с этим я ничего не могу поделать. Мне необходимо хотя бы вздохнуть с ней вместе в последний раз. Мне необходимо почувствовать ее, прижавшуюся ко мне, помня почему и зачем я делаю все эти ужасные вещи с ней. Мне необходимо, чтобы она ушла. Мне необходимо, чтобы она возненавидела меня настолько, чтобы смогла уйти, только тогда она сможет быть в безопасности. Я сделаю все, чтобы сберечь ее. Каждое слово, которое я произношу все больше и больше убивает меня, пока я не вижу, что в ней не осталось ничего, кроме пустой оболочки. Она скользит руками под мою рубашку, и я моментально становлюсь твердым. Ее рот прокладывают дорожку вниз по моей шее, и я хочу зарычать от страстного желания, когда ее зубы слегка прикусывают мою кожу. Я нуждаюсь в ней. Я люблю ее.

Но я не могу оставить ее или это доведет меня до убийства.

— Я предпочитаю женщин с немного большим опытом...

На самом деле, я не имею в виду это. Я совершенно не имею ввиду ничего подобного. Потому что я прекрасно знаю, что я единственный мужчина, который был внутри тебя и это заставляет меня чувствовать себя черт побери королем и самым счастливым мужчиной на свете. Прости, я люблю тебя, пожалуйста, прости меня.

Она говорит мне, что я добился своего и теперь она ненавидит меня, да осталась только пустая оболочка, которая рассыпается на куски, и я знаю, что уже ничего не нельзя изменить.

— Мне не становится лучше, когда я прихожу домой, к тебе... я ненавижу эту жизнь...

Я вру! Каждое слово — ложь. Мне нравится, как мы живем, и я бы не за что на свете не изменил ничего. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

Я хватаю чемоданы с постели и выбрасываю их на пол в коридор, пока не передумал. Я прохожу мимо нее, не сказав ни единого слова, несмотря на то, что я безумно хочу заключить ее в свои объятия, и умолять не покидать меня. Но теперь уже слишком поздно. Глядя на ее опустошенное лицо, всю ложь, которую я ей сказал, все те ужасные вещи, играя на ее неуверенности в себе, заставят ее теперь ненавидеть меня... теперь все сработало. Сработало так, как я и хотел. Сработало настолько хорошо, что я знаю, теперь у меня не будет не единой надежды, чтобы она простила меня когда-нибудь.

Я не заслуживаю ее прощения. Я никогда не заслуживал ее с самого начала, так что теперь она сможет стать свободной, находиться в безопасности и обрести свое счастье, совершенно не беспокоясь о разрушенном мужчине, за которого она вышла замуж, и которого уже никогда невозможно починить.

Глава 14

Фишер

Сегодняшний день

— И как ты ощущаешь себя, являясь притчей во языцех? Снова? Господи, ты просто Мистер Популярность, — со смехом спрашивает Бобби, в тот момент, когда я помогаю ему промывать редуктор в воде.

Бобби обеспечивает работу сноркелинг и подводного плавания в домике на берегу в течение всего летнего сезона, а также сдает в аренду гольф-кары и велосипеды, все это бизнес его родителей, но он лихо управляется с ним, и можно сказать, что процветает, потому что ему не приходится даже работать в течение зимних месяцев. Одно из преимуществ нашей дружбы заключается в том, что я смогу заняться дайвингом в любое время, когда захочу, но пока я помогаю ему промывать редукторы. Бобби и я отправились на раннее утреннее погружение прежде, чем все туристы проснутся, и дайвинг был хороший способ для меня прочистить мою голову. Нет ничего лучше, как побыть в одиночестве, глубоко на дне океана, в окружении рыб и кораллов, когда не слышно никаких звуков, кроме звука твоего собственного дыхания, и в этой потрясающей тишине можно подумать о многих вещах.

— Это не моя вина, что всем в этом городе нечем больше заняться, — жалуюсь я, укладывая все чистые редукторы в ведра и таща их обратно к домику для следующего дайвинг-тура.

— Это правда, здесь было довольно-таки скучно, пока тебя не было, — признается Бобби.

Его телефон издает звук о входящей смски, и он вынимает его из накладного кармана шорт, улыбаясь и посмеиваясь, глядя на экран.

— Кто это? — спрашиваю я, кивая на телефон.

Он виновато смотрит на меня, у него исчезает улыбка с лица, быстро засовывая телефон обратно в карман.

— Никто, ничего, ничего особенного, — отвечает он быстро.

— Правда? Не похоже на «ничего». Ты хихикал, как маленькая девчонка, — шучу я, пока мы идем по пляжу.

— Я не хихикал. Я никогда не хихикаю. Отвали, — ворчит он, ставя ведро на прилавок в домике.

Я поставил свои ведра рядом с его, и поворачиваюсь к нему, выгнув бровь, ожидая, что он проболтается. Расколоть его займет всего несколько секунд.

— Хорошо! Это была Элли. Ничего особенного.

Я смотрю на него в полном шоке, а потом закидываю голову назад и начинаю хохотать.

— Элли? Ты серьезно? Я думал, ты терпеть ее не мог. Почему, черт побери, она посылает тебе смски, которые заставляют тебя хихикать. И не пытайся отрицать, потому что ты однозначно, черт побери, хихикал.

Он начинает вытаскивать оборудование из ведер и аккуратно выставляет его на прилавке, чтобы люди, получив соответствующие инструкции, могли воспользоваться им.

— Послушай, только не раздувай из мухи слона. Она нравится мне, понятно? Она оказалось не такой уж большой стервой, как я думал первоначально. На самом деле, она очень милая, — говорит он, пожимая плечами.

— Ты такой дерьмовый лжец, — смеюсь я снова. — Ты никогда и не думал, что она стерва. Ты пытался трахнуть ее с первого же дня, как встретил, и ты разозлился, когда она отшила тебя.

— Конечно, хотел. Ты видел эту цыпочку? Длинные, густые черные волосы, большие голубые глаза, сиськи, которые вызывают во мне большое беспокойство, и задница, в которую я хочу впиться зубами. Кто бы не хотел ее трахнуть? — спрашивает он.

Я поднимаю руку.

— Ну, без дураков. Она лучшая подруга твоей бывшей жены, и она ненавидит тебя. Она бы, наверное, отрезала твой член, если бы ты оказался в пяти шагах от нее.

Мы берем пустые ведра и укладываем их вплотную к задней стенке домика.

— Давай лучше вернемся к более важному вопросу, который стоит на повестке дня. Что черт побери, ты собираешься делать с Люси? Видишь ли, твоя удачная возможность вот-вот захлопнется? Пока мы разговариваем, она отправилась на еще одно свидание со Сфинктером. К сожалению, я имею в виду Стэнфорда. Элли сказала, что это типа романтический пикник на пляже, — информирует он меня.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, стараясь не представлять, как Люси со Стэнфаком уютно устроились вместе на одеяле на песке.

— Я пытаюсь сделать все правильно. Я не хочу вторгаться в ее личное пространство или вызывать у нее раздражение. Прямо сейчас, я просто хочу, чтобы она знала, что я вернулся и никуда не собираюсь уходить.

— Мне кажется, что тебе пора бы уже «вторгнуться в ее личное пространство», — отвечает Бобби, рисуя воздушные кавычки. — Стэн хозяин положения и не собирается отступать. Поговаривают, что он хочет купить у нее «Butler House», и она совсем не способна ответить ему «нет». Он хочет стать ее партнером и превратить гостиницу в курорт с аквапарком и спа. Если они создадут совместный бизнес, ты никогда не сможешь подобраться к ней.

— Дерьмо, что ты имеешь ввиду, когда говоришь, что она не способна ответить ему «нет»? И какого хера, она никогда не продаст гостиницу? Она принадлежала ее семье на протяжении трех поколений, и Люси любит это место, — говорю я ему, моя злость на нее начинает возрастать.

Какая наглость, что этот хер в заднице думает, что он может прийти сюда и вот так запросто купить бизнес Люси прямо из-под нее.

— Чувак, гостиница с большим трудом наскребает деньги. Она еле-еле сводит концы с концами, и это место настолько старое, как и то дерьмо, что находится внутри, которое бесконечно нуждается в починки. Она не сможет позволить содержать гостиницу слишком много сезонов, до того, как банк заберет ее себе. Это, блять, все равно, что выбрасывать деньги в яму, — объясняет Бобби.

Гостиница никогда не приносила большую прибыль все то время, пока я знаю Люси, но давала определенный доход, которого было более чем достаточно, чтобы покрыть ее расходы и оставлять ей что-то на жизнь. Кроме того, она получила половину всего моего имущества при разводе. Я бы отдал ей все до последнего гроша, но адвокаты не разрешили мне это сделать. У нее вполне достаточно денег, чтобы сделать с гостиницей все, что она захочет. Что она сделала с деньгами, которые я ей отправлял? Или она ненавидит меня так сильно, что отказалась дотрагиваться до них, чтобы сделать хотя бы ремонт в том месте, которое она любит? Я чувствую злость и раздражение, предполагая, что она не использовала эти деньги из-за того, что они приходили от меня. Это было ей свойственно, все сделать по-своему, как она хочет. Почему, черт возьми, она не использовала их? Она могла бы сохранить гостиницу для семьи и избежать необходимости продавать ее КОМУ-ТО, особенно, этому ублюдку, который явно имеет другие намерения помимо того, чтобы залезть к ней в трусики.

— Ну, ты только посмотри? Симпатичная леди в одиночестве и на пляже, — говорит мне Бобби, кивая головой за мое плечо.

Обернувшись, я вижу Люси в отдалении, сидящую на одеяле и наблюдающую за океаном.

Говорю Бобби, что я поговорю с ним позже, повернувшись опять в ее сторону. Я наблюдаю, как она откидывается назад на руки и подставляет лицо солнцу, ее длинные волосы, струятся вниз по спине и доходят до одеяла, на котором она сидит. Она так чертовски красива, что захватывает дух. Я не знаю, куда отправился этот урод, и почему она сидит здесь одна, мне плевать. Все, что меня волнует в данный момент, мне необходимо приблизиться к ней.

Я останавливаюсь прямо перед ней, загородив солнце. Ее глаза трепещут открываются, и она смотрит на меня хмурясь.

— Приятно увидеть тебя снова, — говорю я со смехом. — Не возражаешь, если я присяду?

Я указываю на одеяло, но она колеблется. Я решаю все равно упасть рядом с ней по любому, а с последствиями буду разбираться позже. Я сажусь достаточно близко, ее бедро прижимается к моему, и ее плечо трется о мой бицепс. Она с фырканьем отодвигается, и я удерживаю свой смех при себе.

— Где «Санфорд и сын»? Я думал у вас свидание?

Она смотрит на меня и качает головой.

— Есть ли что-нибудь в этом городе личное? Прекрати перевирать его имя, это по-детски.

— Ты действительно интересуешься, есть ли что-нибудь в этом городе личное? Ты что недавно приехала сюда? — спрашиваю я с усмешкой.

Смех вырывается из ее уст, и она наконец улыбается мне. К черту солнце, которое сияет над нами сейчас, ее смех в тысячу раз лучше.

— Да, ты прав, глупо с моей стороны. Добро пожаловать на Фишер Айленд, где все личное — это дело каждого, и если вы этого еще не знали, то вы значит не успели пообщаться с нужными людьми, — говорит она по новой смеясь.

Через несколько секунд тишины, она отвечает на мой первоначальный вопрос.

— Стэнфорда вызвали на встречу. Мы уже закончили с ланчем, так что все нормально.

Чертов-Песок-Попался-В-Моей-Расщелине-Реки. Кто, черт возьми, оставляет такую, как Люси в середине свидания, чтобы пойти на дурацкую встречу? Я вспоминаю сколько раз я оставлял ее годами, и это заставляет меня чувствовать себя полным ослом.

— Так, как твоя гостиница? — спрашиваю я, как бы невзначай.

Она переводит взгляд опять на океан.

— Все нормально, ты же знаешь, как обычно.

Это не совсем то, что я хотел бы услышать, так что я пробую еще раз.

— Все хорошо? В отношении денег и остального дерьма?

Она поджимает губы и смотрит на меня снова.

— Все нормально, — говорит она сквозь стиснутые зубы.

— Я просто...ты же знаешь, если тебе понадобится помощь, ты всегда можешь сказать, верно? Это место было такой же частью моей жизни, как и твоей в течение многих лет. Я беспокоюсь о гостинице, и мне не хотелось бы, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Она цинично смеется, покачивая головой.

— Ты реально еще тот тип, ты знаешь это? Тебе плевать на «Butler House», так что хватит кормить меня этим дерьмом. Ты ненавидел все здесь, и ты ненавидел, что застрял здесь со мной, поэтому не надо проявлять заботу о гостинице. Хватит уже, Фишер.

— Я никогда не ненавидел гостиницу, и никогда не ощущал, что застрял здесь, — пытаюсь поспорить я.

— Господи, ты просто так не остановишься, не так ли? Что ты хочешь от меня? Почему ты до сих пор еще здесь?

Я вздыхаю, понимая, что разговор движется совершенно не в том направлении, в котором я хотел бы.

— Я слышал некоторые вещи о тебе, что ты не в состоянии содержать ее, и я обеспокоен, понятно? Я имею в виду, что случилось со всеми деньгами, которые я посылал тебе? Почему ты не использовала их для поддержания гостиницы?

Она подскакивает вверх с одеяла и сердито хватается за свою сумочку.

— Да иди ты и твои гребаные деньги, Фишер. Я получала твои деньги и меня тошнило. Каждый чертов месяц в течение тринадцати месяцев, я получала очередную выписку из банка по почте про эти дурацкие депозиты, которые приходили мне на счет. Достаточно того, что твой отец всегда заставлял меня чувствовать себя шлюхой, которая воспользовалась деньгами его сына, я никогда не думала, что ты сможешь тоже так низко опуститься. Мне не нужны твои деньги. Я НИКОГДА не хотела твоих денег. Ты можешь забрать свои деньги и засунуть себе в задницу. Почему бы тебе не сосредоточиться на том, чтобы сделать какие-то правильные вещи для людей на этом острове, которые по-прежнему любят тебя и беспокоятся о тебе? Ну, ты же знаешь, это те, перед кем ты потерял контроль и взбесился, прежде чем ушел? Сделай что-то конструктивное, пока ты здесь и перестань злить меня.

Она разворачивается и в полном бешенстве мчится прочь через весь пляж, оставив меня с раскрытым ртом. Какого черта она вообще сказала? Ежемесячные депозиты? Господи, все очень плохо. Это видно не только невооруженным глазом, что она все еще ненавидит меня, но сейчас меня больше беспокоит, как скрыть стояк, черт, когда я поднимусь с этого одеяла и направлюсь за своими вещами к домику, так как я не снял с себя гидрокостюм, когда направился к ней, сюда. Черт возьми... она раньше никогда так не разговаривала со мной. Никогда не повышала голос и, конечно, никогда так окаянно на одном дыхании не говорила, как сейчас. Моя Люси взрастила в себе такую силу воли, и это самая горячая чертовая вещь, которую я когда-либо видел.

Поднявшись с одеяла, я поднимаю его с земли и отряхиваю от песка. Я не только должен теперь понять способ, как заставить Люси простить меня и полюбить снова, но и выяснить, какого черта она имела в виду, сказав все и постараться сгладить острые углы этого. У меня есть пара серьезных вопросов к дедушке причем прямо сейчас. У меня какое-то существует странное подозрение, насчет депозитов, о которых говорила Люси, я надеру ему задницу. Она сказала правильную вещь в середине своей тирады. Мне действительно нужно здесь все исправить с другими людьми, где больше года назад я все разрушил. Для того чтобы она поняла, что я изменился, мне необходимо исправить все, что я натворил.

Не только с ней, но и со всеми.

Глава 15

Журнал терапии Фишера

Памятная дата: 8 Апреля 2014 – 9:12 вечера

Бобби кричит на меня, но я понятия не имею, что он говорит. Я вижу только, как движется его рот, его руки бесконечно летают в воздухе, но единственный звук, который звенит в моих ушах – это плачь Люси. Ее плачь эхом отдается в моем мозгу, вживляясь в мой череп и заставляя еще больше выпить, чтобы как-то успокоить этот звук. Перед моими глазами все кажется слишком размытым и кружится на скорости, я даже не понимаю до сих пор, как не свалился с этого чертового барного стула, на котором сижу. Я хочу вернуться домой. Я хочу направиться в наш маленький желтый домик у воды и сказать ей, что все было ложью. Я хочу доползти до постели и прикоснуться к ее лицу, и объяснить, что я наврал и совершенно ничего подобного не имел в виду. Но я бросаю взгляд Бобби через плечо и вижу группу боевиков, направивших свое оружие на нас, и понимаю, что никогда не смогу вернуться к ней.

— Уходите. Просто идите на хуй отсюда и оставьте меня в покое! — кричу я.

Я обращаюсь к мудакам, стоявшим позади Бобби с автоматами, направленными на нас, но Бобби думает, что я говорю ему и уходит.

Мне еще нужно выпить, чем пьянее я становлюсь, тем труднее сфокусироваться на движущихся силуэтах в баре, которые превращаются в моих врагов.

— Ты выглядишь так, что тебе не помешало бы выпить.

Я слегка раскачиваюсь из стороны в сторону, слыша женский голос у себя над ухом. Может это Люси. Может она проигнорировала все дерьмо, которое я ей наговорил и вернулась ко мне. Я знаю, что это совершенно неправильно, и она не должна быть здесь, но мне необходимо увидеть ее прямо сейчас. Мне необходимо увидеть ее еще раз, и тогда я уйду.

Опустив голову, я наблюдаю, как передо мной появляется наполненный стакан виски. Я хватаю его прежде, чем кто-то сможет забрать его и залпом выпиваю, хлопнув пустой стакан о стойку.

— Прости, я люблю тебя, — невнятно произношу я, хватаю Люси за бедра, и усаживаю к себе на колени.

Она не похожа и не пахнет, как Люси, но это не важно. Она широко расставляет ноги, обхватив мои бедра, и я хватаю ее за зад, притягивая ближе к себе, чтобы она не передумала и не оставила меня.

— Пожалуйста, не уходи, прости меня, — судорожно бормочу я, кладя голову ей на плечо.

— Я никуда не уйду, дорогой, не волнуйся.

Мне не нравится ее голос, он совершенно не похож на тот мягкий, сладкий голос, который всегда заставляет мои уши наслаждаться им, а сердце биться быстрее. Это, наверное, потому, что мое сердце умерло и у меня в груди уже ничего нет, скукошилось, как бесполезный орган. Этот голос звучит пронзительно и раздражающе. Прямо передо мной Люси так изменилась, но мне плевать. Потому что это полностью моя вина. Моя вина, что она стала совсем другой, и я не ощущаю ее так, как и всегда, и у нее совершенно стал другой запах. Это я изменил ее, я причинил ей такую боль... это все моя вина.

Я поднимаю голову и стараюсь сфокусироваться на ее глазах, но вижу только размытое не ясное изображение движущегося ее лица.

Она елозит своими бедрами у меня на коленях, и мой член мгновенно встает, как всегда. Я хочу быть внутри нее. Потому что это единственное место, где я действительно существую и живу, и где я могу забыть обо всем, что совершил.

Я чувствую, как ее язык проходится по моей нижней губе, и что-то заставляет меня оттолкнуть ее. Она совсем не такая на вкус, и мне совершенно это не нравится. Я хочу мою Люси, а не эту пьяную трансформированную версию ее.

Где-то издалека до меня доносится сдавленный крик, и я поворачиваю голову в его сторону. Я понятия не имею, что это за звук и откуда он взялся. Может быть, это враг, который пытается меня обмануть. Они, наверное, прямо здесь и сейчас, только и ждут, чтобы напасть на меня, но мне уже все равно, они могут делать со мной все, что захотят. Они могут стрелять в меня, нашпиговать меня пулями и, наверное, именно в этот момент я бы и испытал настоящее облегчение. Это остановило бы, наконец, ужасные раскалывающиеся головные боли, и положило бы конец полностью разрушающемуся моему телу и все бы закончилось. Я не хочу больше причинять боль никому, я не хочу больше оправдываться не перед кем, я не хочу ничего. Я хочу умереть от горя, и я хочу им крикнуть, да, сделайте уже, просто положите конец моим мучениям. Я пытаюсь открыть рот, чтобы крикнуть, но ничего не выходит, но я чувствую язык Люси на своих губах снова, и я сосредотачиваюсь на ней. Я поворачиваю голову в сторону того, кто стоит рядом с нами, пытаясь несколько раз моргнуть, чтобы попытаться разглядеть. Но Люси у меня на коленях, в моих объятиях, принадлежит мне, и я не хочу ее отпускать. Я говорю человеку, стоящему рядом, чтобы он ушел, потому что я занят с Люси, и они все должны оставить меня в покое.

Я слышу гневные крики словно сквозь туман и шарканье ног, Люси, сидящая у меня на коленях, что-то говорит, и я вздрагиваю от звука ее голоса. Я хочу ей сказать, чтобы она перестала говорить таким голосом. Хватит, пусть вернет свой, и пусть вернет свой запах, который у нее был, и чтобы я опять ощущал ее как прежде... ей нужно это прекратить. Стать МОЕЙ прежней Люси. Мне нужна МОЯ Люси.

Кто-то называет меня мудаком, и я не могу удержаться от смеха. Я мудак — это мягко сказано. Я — монстр, хер и ночной кошмар, перемешанные в одном флаконе с дерьмом, и я рад, что они наконец-то заметили это, говорю я им. Я не герой, я не отличный парень, я плохой муж... я не являюсь положительным ни в одной из этих вещей, и они наконец-то заметили это.

Мне необходимо еще выпить. Я отталкиваю Люси с колен и с трудом встаю со стула. Она обвивает меня руками, чтобы придать мне устойчивости, но я отталкиваю ее от себя. Я не хочу, чтобы она видела меня таким. Она даже не должна находится здесь.

Распихивая толпу людей, я направляюсь к двери, ударяю руками о дерево, и выхожу на улицу. Передо мной нет ничего, кроме жаркой сухой пустыни. Я начинаю двигаться вперед, зная, что мне необходимо вернуться в лагерь. Я не должен быть здесь один. Почему черт побери я здесь в одиночестве? Морпехи всегда должны быть со своим отрядом, на случай вражеских засад. Я чувствую, как пот стекает по моей спине, и ноги начинают болеть, чем дальше я продвигаюсь по суровому песку пустыни. Я просто должен вернуться обратно в лагерь. И пока не будет никаких внезапных вражеский нападений, у меня все будет хорошо.

Вдруг передо мной появляется мужчина, и я настолько поражен, что кто-то еще в одиночестве бродит по пустыне, что не долго думаю, размахиваюсь и мой кулак летит ему прямо в лицо.

— НЕ СТОЙ У МЕНЯ НА ПУТИ! МНЕ НУЖНО ВЕРНУТЬСЯ В ЛАГЕРЬ!

Я начинаю бежать, но мне приходится прикладывать такие усилия, чтобы пробираться через зыбучие пески. Каждый раз, когда моя нога ударяется о песок, то все глубже и глубже затягивается в него, мои ноги уже горят от такого усилия, которое я прикладываю, чтобы передвигаться. Я молниеносно останавливаюсь, когда вижу прямо у своих ног IED (самодельное взрывное устройство). Я быстро сканирую окрестности — ничего и никого, хватаю его рукой и бросаю, как можно дальше. Я слышу треск и звук бьющегося стекла. Это уже галлюцинации — в пустыне нет стекла. Просто взорвалось IED, как только я его бросил. Меня мало это волнует, я сделал то, что должен был. Я отбросил эту чертову штуковину в сторону, поэтому остальная часть моей команды не натолкнется на него по ошибке. Я не могу потерять кого-то еще из своей команды, просто не могу.

Проделывая долгий неутомимый путь обратно в лагерь, я наталкиваюсь на довольно много врагов, но я всех их убираю быстро и эффективно, как меня и учили. Я не могу найти свой пистолет, но, к счастью, я также хорош и в рукопашном бое, как и с огнестрельным оружием. Я слышу свои крики и возгласы, пока иду, особенно, когда внезапно много людей появляются в пустыне рядом со мной. Они смотрят на меня шутя, указывают пальцем и глазеют, и я не понимаю, что они делают. Если они на моей стороне то, они должны помочь мне, а не стоять просто так ничего не делая.

Я начинаю орать на них, чтобы убирали подальше свои задницы. Я выкрикиваю такое количество мата и угроз, что они съеживаются от страха. Хорошо! Они должны бояться меня. Я мать твою морпех в середине военных действий.

Я разворачиваюсь, направляясь в другую сторону, и что-то настолько жесткое, как скала, врезается мне в лицо. Я пытаюсь тряхнуть головой, чтобы прошла боль, но мир вокруг меня начинает вертеться вокруг своей оси. Я качаюсь из стороны в сторону, и мои ноги подкашиваются. Я чувствую, что начинаю падать вниз, вниз, вниз, и понимаю, что сейчас упаду на землю, но вдруг чьи-то руки подхватывают, чтобы удержать от падения. Я закрываю глаза и мир исчезает, я произношу только лишь имя Люси снова и снова, очень надеясь, что она меня услышит.

Глава 16

Люси

Сегодняшний день

— Глупый, напыщенный придурок, — сердито бормочу я про себя, пока топаю по тротуару через весь город.

Меня даже не волнует, сидят ли люди на улице и видят ли, что я говорю сама с собой. Пусть видят, пусть видят все то дерьмо, о котором они постоянно говорили за моей спиной. Если они увидят, что я беспредельно раздражена своим бывшим мужем, то может быть, они тогда наконец поймут своими мозгами, что я не хочу иметь ничего общего с ним. Я не могу поверить, что он имел наглость упомянуть эти чертовы деньги. Сначала он заставил меня потерять бдительность, рассмешив, и тогда бросил это дерьмо мне в лицо. И ей-богу, почему черт побери он выглядит настолько превосходно? Он сбил меня с толку этим своим адским гидрокостюмом, свисающим с его талии, стоя передо мной с обнаженной грудью, на которую не прочь посмотреть весь мир. Я же не могу расхаживать без своей рубашки, следовательно, и Фишеру нужно запретить делать такое. Господи Иисусе, этот мужчина слишком горяч. Он был всегда в хорошей форме, потому что он морпех, но клянусь Богом, он, должно быть, в течение последних тринадцати месяцев сидел на одних сухариках и протеиновых коктейлях. В тех местах, где у него раньше был жирок и сверх объемы, сейчас нет ничего. Его обнаженный торс является не чем иным, как чем-то удивительным, и я приложила максимум усилий, чтобы не облизать его кубики брюшного пресса, когда он присел рядом со мной. Я ненавижу себя, что пялилась на него во все глаза, когда он подошел и закрыл собой солнце, но Господи, я чувствовала себя умирающей женщиной в пустыне, и он был единственным стаканом холодной воды, который остался на всей земле.

Это не справедливо. Это очень даже несправедливо, что он так хорошо выглядит и одновременно так меня злит.

Я так углубилась в свое собственное раздражение, уставясь себе под ноги и проклиная Фишера, пока иду, что совершенно не обращаю внимания, пока не врезаюсь в кого-то и отскакиваю назад. Меня хватают за руки, чтобы я ненароком не споткнулась, и я успокаиваюсь, поднимаю кверху глаза, извиняясь, и издаю еле слышный вздох.

— Мисс Батлер, как приятно вас видеть.

Джефферсон Фишер-младший, мой бывший тесть, отравлявший все мое существование на протяжении четырнадцати лет, возвышается надо мной, приглаживая свой темно-синий костюм-тройку, как бы очищая его от меня, словно я только что сделала его грязным. Он выглядит так же, как и всегда, и меня удивляет, что этот мужчина никогда не меняется. Высокий такой же, как и Фишер и красивой наружности, черные волосы с проседью и морщины на лбу и у глаз. Джефферсон Фишер-младший похож на Джорджа Клуни. Знаете, если Джордж Клуни никогда не будет улыбаться и всегда будет говорить с вами снисходительным тоном, периодически отпуская двусмысленные комплименты, словно они круты.

— Как поживаете, Мисс Батлер?

Он произносит мою девичью фамилию с еле заметной ухмылкой, и мне хочется ударить его по губам, прямо здесь, на главной улице. День моего развода с его сыном закончился тем, что я вернула свою девичью фамилию, и скорее всего, это был, наверное, самый счастливый день в его жизни. Не дай Бог, что кто-то вроде меня по-прежнему может носить фамилию Фишера и бросать на нее тень.

— Я в порядке, мистер Фишер, как вы? — спрашиваю я вежливо. Вежливо только потому, что я не собираюсь устраивать сцену посреди городской улицы, чтобы подтвердить его теорию, что я бедный белый мусор, который прицепился к его сыну только из-за фамилии и денег.

— Очень хорошо, очень хорошо, — рассеянно отвечает он, все еще пытаясь отмахнуться от мнимой грязи на своем пиджаке. — Я на самом деле рад, что мы столкнулись, потому что давно собирался поговорить с вами о «Butler House».

Потянув выше ремешок сумочки на своем плече, я наклеиваю фальшивую улыбку и киваю, ожидая, когда он продолжит. Он всегда более, чем открыто выступал на городском собрании, что гостиница изжила себя и является бельмом на глазу, на острове. Он предлагал либо снести ее полностью или продать кому-то, кто сможет обновить ее и превратить в нечто более достойное по его видению для Фишер Айленд. Я ему несколько раз сказала, что он может засунуть свое мнение в свою высокомерную задницу, не очень деликатно, конечно. Это не совсем легко, когда Фишера Банк и Трастовый фонд держит в своих руках закладную на «Butler House». Да, у меня этой зимой появился очередной круг проблем в гостинице, которые опустошили мой сберегательный счет и сейчас вероятнее всего Банк собирается аннулировать закладную, набросившись на меня, как стая стервятников и забрать гостиницу прямо из моих рук.

— Как вы знаете, у нас было несколько заинтересованных покупателей на недвижимость в течение года, но вы никогда не выражали никакой заинтересованности сотрудничать с ними. Я слышал, что вы познакомились со Стэнфордом Уоллесом, и проводите в последнее время много времени вместе.

В его голосе звучит громко и совершенно ясно неодобрение. Его неодобрение полностью направлено на то, что я со Стэнфордом, и похоже это раздражает его больше, нежели, когда я была с его сыном и, это также бесит Фишера. Его отец никогда не ценил его, и не увидел страсть его выбора, он не направлял его в жизни, в общем-то не делал ничего в отношении своего сына, который не последовал по его стопам.

— Стэнфорд очень интеллигентный молодой человек прекрасно разбирающийся в бизнесе. И я весьма горжусь его работой, которую он проделал для меня в последнее время, и он поделился, что консультирует вас. Но его идеи по поводу «Butler House» и его будущего на этом острове просто потрясающие. Нам надо поднапрячься в следующем столетии, обновить его, сделать его более привлекательным для молодых людей, которые часто посещают остров, выявить самые новые тенденции, построить горячие ночные развлечения и самый стильный декор, — объясняет он.

Все, что он говорит для меня не новость. С самого первого дня Стэнфорд полностью был открыт и честен, выявив желание купить «Butler House» у меня и превратить это место в тщательно продуманный курорт с аквапарком, ночным клубом и спа-салоном. Он знает насколько сильно я обожаю мою семейную гостиницу, и как я не могу представить себя без нее, поэтому он не подталкивает меня. Это не мешает ему выбрасывать идеи по усовершенствованию сейчас и раньше, тем самым пытаясь изменить мое мнение, но по крайней мере, он не груб и не напорист, как мистер Фишер.

— Вам известно, что Фишер Банк и Трастовый фонд держит закладную на «Butler House», я просматривал данные, сделанные Стэнфордом вашего финансового положения. Давайте посмотрим правде в глаза, мисс Батлер. Дела гостиницы не настолько хороши, как следовали бы. Не настолько хороши, как могли бы быть. Вы тоните, и тоните быстро. Вы вполне можете потерять гостиницу с лишением прав на выкуп по закладной ранней весной, до наступления летнего сезона, когда сюда хлынут отдыхающие. Вы молодая женщина, и могли бы потенциально заработать сотни тысяч долларов на продаже этого имущества. Она находится в самом выгодным месте, прямо у парома и ее в первую очередь видят люди, когда выходят на берег. Вы могли отойти от дел в возрасте тридцати лет и прожить всю жизнь проводя с родственниками досуг. Бизнес барахтается, находясь в бедственном положении, и вы уже ушли под воду с головой. Я думаю самое время вам пересмотреть идеи, которые рекомендует Стэнфорд, особенно если вы всерьез вдвоем собираетесь продвигаться в этих отношениях.

Мне не нравится с каким отвращением в голосе он произносит слово «отношения» со Стэнфордом. Это не его дело с кем я хожу на свидания, несмотря на то, что его банк владеет моей закладной, это не его дело, что я собираюсь делать с гостиницей, пока я ни разу не просрочила выплаты по закладной. Сейчас это с трудом удастся сделать, но я добьюсь успеха своей работой. Я сделаю все, что потребуется, чтобы добиться успеха в своем деле, а он может убираться к черту.

— Я ценю вашу заботу, мистер Фишер, но «Butler House» всегда была частью моей семьи, и таковой собирается остаться, — говорю я ему самым милым голосом, на какой только способна, и сдерживаюсь, чтобы не заскрежетать зубами. — Я думаю, что пришло время побеспокоиться вам о вашей собственной семье вместо того, что беспокоиться, что я делаю со своей жизнью. Может быть, если вы сконцентрируетесь на интеллигентном и умном мужчине, который является вашей плотью и кровью, то тогда у вас останется не так много свободного времени, чтобы беспокоиться о том, что делаю я.

Я ощущаю себя настолько хорошо, говоря этому человеку все, что я о нем думаю, что даже не задумываюсь о том, что нас может кто-то подслушать. Я держала язык за зубами столько лет из уважения к Фишеру, но теперь, когда мы разошлись, я могу себе позволить сказать все.

— У вас есть сын — умный, честный, творческий и имеет очень хорошую голову на плечах. Из-за того, что он пошел в своей жизни своим путем, а не тем, который вы для него запланировали, не дает вам право обсирать его и притворяться, будто его не существует. Фишер намного лучший человек, чем вы, даже в свои самые худшие дни, и как это звучит не грустно и печально, но вы даже не смогли его разглядеть, хотя он находился у вас прямо под носом. Все эти годы он выполнял ваши просьбы, за исключением работы в семейном бизнесе. Он лгал для вас, выкладывался для каждого в этом скучном городе, а вы так ни разу не поблагодарили его. Черт побери, ваш сын служил этой стране в течение почти тринадцати лет, а вы ни разу не сказали ему, что гордитесь им. Неудивительно, что он терпеть не может это место и все, что оно из себя представляет.

Я наконец-то останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, и замечаю жилки, проступившие на лбу мистера Фишера, словно он собирается треснуть. Его лицо стало пунцовым, и меня несказанно удивило, что не видно дыма, исходящего из его ушей.

Он угрожающе делает шаг в мою сторону и тычет своим пальцем прямо мне в лицо.

— Как ты СМЕЕШЬ говорить со мной в таком тоне. Ты была ничто, колючкой на моей стороне дороги, пока не впилась своими когтями в моего сына, когда он был подростком. Ты и твое бедное, дрянное семейство искренне думаете, что являетесь частью этого острова? Единственная причина, по которой мой сын и типа такого умного, как Стэнфорд не хотят иметь ничего общего с тобой, потому что легко поиметь шлюху, которая широко расставляет свои ноги…

— Достаточно. Убери свой палец от ее лица, иначе я уберу его сам.

Низкий, наполненной яростью голос позади меня обрывает мистера Фишера, но я даже не собираюсь оборачиваться. Даже, если бы я не слышала его голоса, я бы почувствовала жар его тела, находящееся у меня за спиной и легкий запах одеколона, смешавшийся с соленой океанской водой, который всегда остается на нем.

— Держи свою бывшую жену на привязи, сынок, — рычит мистер Фишер сквозь стиснутые зубы.

— Я сказал достаточно! — на этот раз Фишер повышает голос. — Если ты еще скажешь, хоть одно слово о ней, я подмету, блядь, тротуар твоим лицом на глазах у всего твоего драгоценного города.

Голос Фишера с едва скрываемой яростью вызывает дрожь на моей спине и мурашки на коже, несмотря на то, что близится вечер, и солнце светит на нас сверху. Дрожь не от страха или беспокойства, что Фишер может сделать что-то сумасшедшее, нет, это чистое, неподдельное вожделение. Он всегда защищал меня от своего отца, но он всегда пытался это сделать тихо и мирно. Сейчас же это был Альфа-самец, который защищает-то,-что-принадлежит-мне, черт побери, что здесь творится, это самая горячая вещь, которую я когда-либо слышала.

Это не хорошо. Это СОВСЕМ не хорошо.

— Фишер, я…

— Больше не слова, — рычит Фишер. — Люси, ты не собираешься прямо сейчас отправиться домой?

Он спросил тихим, твердым голосом, и это на самом деле больше напоминало приказ, чем вопрос. Мне не нравится, что он приказывает, мне вообще не нравится, когда кто-нибудь приказывает, но я не дура. Я достаточно сообразительна, чтобы понять, когда стоит уйти, и прямо сейчас мне нужно это сделать.

Я молча ухожу, не сказав ни слова, и не оглядываясь на Фишера, пока обхожу его отца, по-прежнему направляясь в сторону гостиницы. Я отказываюсь признавать, что Фишер мог услышать, как я перечисляла все его достоинства в своей речи перед его отцом. Не стоило подпитывать его и так раздутое это, но, в конце концов, я должна была это сделать. Меня так достал мой бывший тесть, думая, что он может оттолкнуть каждого, потому что имеет больше денег, чем Бог.

Я ускоряю свой шаг и добираюсь до гостиницы в рекордно короткое время, промчавшись через входные двери, и не сказав ни слова Элли и Трипу, который все еще находится в фойе, не обращая внимания на то, что они бросают на меня вопросительные взгляды, я, не останавливаясь пулей мчусь мимо них. Мне необходим холодный душ. Однозначно, очень долгий холодный душ. Возможно, именно он сможет стереть голос Фишера и то, что происходит у меня сейчас в голове из-за него.

Глава 17

Журнал терапии Фишера

Памятная дата: 30 декабря 2005

— Ох, Фишер, как красиво! — восклицает мама, снимая полиэтилен с лавки, которую я сделал для нее. Я хотел сделать ей подарок на Рождество, поэтому у меня было всего лишь пара месяцев с тех пор, как прибыл домой со своего задания в сентябре. Мне потребовалось гораздо больше времени, чем я ожидал, чтобы акклиматизироваться и вернуться в своей нормальной жизни здесь, на острове, и я старался проводить все свое время с Люси, чтобы наверстать прошедшие полтора года, которые мы провели в разлуке.

Она проводит руками по лакированному дуба с круговыми узорами, вырезанными на спинке сиденья вокруг имени Фишер, которое я выжег на дереве. Это наиболее сложный дизайн, я не делал такого раньше, впервые применив выжигание по дереву, и получилась чертовски хорошая вещь.

— Я не могу утерпеть, чтобы не показать это всем. Я собираюсь поставить ее прямо в фойе, и это будет первое, что все будут видеть, войдя в дом, — взахлеб говорила она, обнимая меня и крепко сжимая.

— Ты все еще тратишь свое время на эту ерунду? — с раздражением спрашивает мой отец, войдя в гостиную и присев на диван, уставившись на скамейку, как на мертвую тушу, которую я притащил в дом и оставил гнить на его ковре. Мама отстраняется от меня и раздраженно смотрит на отца.

— Это не ерунда, Джефферсон, и это не пустая трата времени, это искусство. Фишер невероятно талантлив. Просто внимательно рассмотри, как сделана эта лавка! — защищает меня мама, опять с любовью проходясь руками по дереву.

— Это однозначно хобби, поэтому является пустой тратой времени. Ему необходимо пойти в колледж, чтобы подготовить себя к реальной карьере, а не заниматься легкомысленным времяпрепровождением, которое не принесет никакого заработка или воевать в какой-то дурацкой войне, которая к нам не имеет никакого отношения, — с раздражением говорит мой отец.

Я даже не собираюсь объяснять ему, что мое «легкомысленное времяпровождение» приносит мне больше денег, чем он даже может себе представить. После того, как я подарил Селу на день рождения кресло-качалку, которую он поставил перед своей закусочной, я стал постоянно получать телефонные звонки от людей, которые увидели ее и хотели такую же. Через некоторое время, люди просили меня сделать другие предметы мебели. Для меня это было настолько захватывающим и привлекательным, и мне нравилось заниматься этим каждую свободную минуту. И сейчас я уже не так беспокоюсь, как буду обеспечивать Люси, нежели в то время, когда мы только поженились. Я не мог позволить своей жене содержать нас, и взять на себя все финансовое бремя нашего брака, потому что прекрасно понимал, что на мизерную зарплату ефрейтора, особенно на острове, где все очень дорого прожить невозможно. Это «хобби» позволило мне внести залог за дом за нас двоих. Он не был таким уж большим, и совершенно не был похож на дом моих родителей, но он был новым и стоял на берегу океана, и я был уверен, что Люси его полюбит.

Я также даже не стал отвечать отцу по поводу моих военных вылазок. Он был зол, когда узнал, что я записался в морские пехотинцы, и находился в полной ярости, когда меня призвали на действительную службу. Он никогда не был патриотом, единственное, что его волновало это зарабатывание денег, и я просто не видел смысла, доказывать ему, что у него есть возможность свободно зарабатывать эти деньги, которые он так любит, только благодаря мужчинам и женщинам, сражающимся в другой части мира.

— Фишер, нам необходимо продумать меню для предсвадебного обеда. Может ты и Люси заедите на ужин как-нибудь вечером на этой неделе? — спрашивает мама, пытаясь разрядить обстановку.

Маме вероятно следует знать, что помимо разговоров о моем выборе профессии, другая вещь, которая безумно раздражает моего отца — это разговоры о Люси и нашей предстоящей свадьбе.

Мой отец вздыхает, расположившись на диване.

— Я не понимаю, почему такая необходимость жениться в таком молодом возрасте. Тебе всего лишь двадцать два, а ей только двадцать. Ради Бога, почему такая спешка?

Я сжимаю руки в кулаки и делаю несколько глубоких, успокаивающих вдохов. Я не понимаю, почему сейчас на него так реагирую. Именно таким он был всегда, сколько я себя помню, всегда не доволен моими решениями и всегда знал, что лучше мне следует сделать. По правде говоря, хоть мы и прожили в одном доме почти восемнадцать лет, мой отец ничего не знал обо мне.

— Мы и не спешим. Мы вместе уже почти четыре года и любим друг друга. У меня опасная работа и мы знаем, что так будет лучше для нас двоих. Какая разница поженимся мы через две недели или через два года? — спрашиваю я.

— Важно то, что для тебя существует намного лучший выбор, мой сын. Женщины с деньгами и социальным статусом, соответствующим носить фамилию Фишер. Она и ее родители относятся к среднему классу, в лучшем случае, как ее бабушка и дедушка, которые основали эту Богом забытую гостиницу, являющуюся бельмом на глазу для всех на краю острова. Почему ты хочешь опуститься до такого уровня, когда у тебя есть намного больший потенциал, — сетует он.

— Во-первых, ты ничего не знаешь о Люси и ее семье. Она удивительная, умная, замечательная женщина, которая любит меня. Ее родители заботливые и поддерживают нас постоянно, и они принимают меня таким, каков я есть, а не мой банковский счет. Ты бы узнал их намного лучше, если бы смог выкроить пару минут и познакомиться с ними, а не судить о них издалека, — спорю я.

Мой отец только раздраженно качает головой, я поворачиваюсь к нему спиной, целуя в щеку маму, сказав, что перезвоню насчет ужина, когда Люси и я будем свободны, чтобы мы еще раз проработать все, касаещееся свадьбы, перед важным днем, который наступит через пару недель.

Как только я выхожу из входной двери гигантского дома на берегу моря, где вырос, я удивляюсь сам себе, почему продолжаю приходить сюда и постоянно мучиться от неодобрения отца. Я понимаю, что прихожу сюда исключительно, чтобы повидаться с мамой, но даже это не стоит того, потому что она никогда не защищает меня. Она никогда не защищает меня перед моим отцом, хотя, когда мы оказываемся с ней с глазу на глаз, она всегда говорит, как гордится мной.

Стоя на дорожке, ведущей к дому, я смотрю на огромный, трехэтажный в европейском стиле особняк, который мой отец любовно называет «поместьем». Это чудовище, находится в несколько милях за пределами города, возвышаясь на скале, с целыми акрами ухоженных садов — с одной стороны и ничего, кроме океана с другой. Внизу раскинулся город, и с этой высоты отец чувствует себя королем, каковым себя и считает. Я никогда не ощущал себя комфортно, живя в этом доме, и самым лучшим решением, которое я когда-либо принял, оказалось жить с моим дедушкой, и в тот же день я сообщил своим родителям, что записался в морпехи, вместо поступления в колледж.

Я никогда не буду таким человеком, как мой отец. Я никогда не буду ставить значение денег выше, чем моя собственная семья и мое счастье. Мой отец все время заставляет чувствовать Люси, что она даже не достойна входить в дверь их дома, и это его поведение наполняет меня яростью. Я ненавижу то, как он заставляет ее ощущать себя неуверенно из-за своего происхождения и своей семьи. Я ненавижу то, что он отказывается увидеть, насколько она делает меня счастливым, и насколько прекрасна моя жизнь с ней. Чтобы ни было, но я никогда не заставлю Люси почувствовать, будто она ничто по сравнению со мной, потому что она само совершенство и драгоценность, а все что говорит мой отец — это бред собачий. И мне совершенно наплевать, что он может купить и продать ее семью со всеми потрохами десять раз. Единственное, что меня заботит — они порядочные и неравнодушные люди. Мало таких людей осталось в этом мире, и мне повезло, что я смогу назвать их своей семьей всего через какие-то две короткие недели.

Я просто падаю в свой грузовик, и еду с приличной скоростью по узким дорогам острова, пока с визгом тормозов не останавливаюсь перед отелем. Я врываюсь внутрь и наталкиваюсь на Люси, стоящую перед стойкой регистрации, спиной ко мне, перебирающую какие-то бумаги. На ней одета короткая, темно-серая шерстяная юбки с высокими черными сапогами и мягкий белый свитер, который подчеркивает ее грудь и тонкую талию, мои руки просто чешутся от необходимости пробраться под материал и дотронутся до ее кожи. Она оглядывается через плечо и улыбается, и все напряжение после разговора с отцом испаряется.

— Я почти уже закончила здесь, — говорит она, поворачиваясь вокруг ко мне лицом. — Как все прошло? Твоей маме понравилась лавка?

— Да, она полюбила ее с первого взгляд, — отвечаю я, не желая даже говорить о всем том дерьме, который на меня вылил отец. Я хочу забыть о нем и просто сконцентрироваться на женщине, стоявшей передо мной, которая скоро станет моей женой. Я хочу сделать ее счастливой и хочу осуществить все ее мечты. И совершенно не важно, что думает мой отец, потому что никто не имеет значения, кроме нее.

Она, наконец, кладет свои документы и направляется ко мне, легко устроившись в моих объятиях и прижавшись щекой к моей груди.

— Я скучала по тебе, — тихо говорит она, когда я целую ее в макушку.

— Я тоже по тебе скучаю. Всегда, — отвечаю я, крепче сжимая ее в своих руках.

Хотя мы расстались только сегодня утром, с тех пор, как я вернулся домой после своего боевого задания, каждый миг, проведенный отдельно от нее вызывает во мне тревогу и раздражение.

Я нехотя отстраняюсь и беру ее за руки, потянув за собой к двери.

— Давай прокатимся. Я кое-что тебе покажу.

Мы рука об руку идем к моему грузовику, и Люси пристает ко мне каждые пять минут, спрашивая, куда мы едем и зачем. Я просто улыбаюсь ей в ответ, отказываясь отвечать, пока мы едем к дому по дороге, бумаги на который я подписал несколько дней назад.

— Что мы здесь делаем? — с любопытством спрашивает она, следуя моему примеру вылезая из машины.

Я встречаю ее у передней двери, хватаю за руку и тяну к боковой лужайке к крыльцу, с которого открывается вид на океан.

— Эм, нам разве разрешено входить на крыльцо этих людей? Мне кажется, что это частная собственность, — шепчет Люси мне в спину, пока я веду нас к двери.

Я смеюсь и отпускаю ее руки, ищу ключ на связке ключей именно тот, который мне нужен. Вставляю его в замок и поворачиваю ручку, открывая дверь настежь, и поворачиваюсь к ней лицом. Ярко светит луна, оставляя сияющую дорожку на воде позади Люси, которая смотрит на меня с растерянностью вперемешку с удивлением, и я не могу сдержаться, чтобы не наклониться к ней и не поцеловать. На середине поцелуя, я сгребаю ее в свои объятия. Она визжит и обхватывает руками мою шею, крепко прижавшись к моему телу.

Я делаю шаг назад через дверной проем и улыбаюсь.

— К сожалению, я не могу включить свет, потому что я не заплатил за электричество. Но добро пожаловать в новый дом, будущая мисс Фишер.

Я вижу, как ее глаза становятся огромными от удивления. Я медленно ставлю ее на ноги, и она поворачивается, рассматривая все помещение, освещенное светом Луны, пробивающимся сквозь окна вдоль фасада всего дома.

— Ты шутишь? — со страхом шепчет она.

Я смеюсь, подходя к ней сзади и обняв за талию.

— Нет, не шучу. Я купил его, он наш. Я действительно надеюсь, что он тебе понравится, потому что я не смогу вернуть его назад.

Она не говорит ни слова, продолжая осматриваться по сторонам. Мы стоим на открытом пространстве, которое сочетает в себе гостиная/кухня/столовая. Первый этаж большой открытой планировки, независимо от того, где вы находитесь можете увидеть все. Вся передняя стена сделана из окон от пола до потолка, выходящих на океан. Дом небольшой, с двумя спальнями, одной ванной комнатой, но он мне очень понравился в первый же раз, как я только его увидел, я четко представлял Люси в нем и нашу совместную жизнь, что я однозначно решил купить его. Теперь мне было интересно, правильно ли я все сделал. Люси долго молчит, и я начинаю нервничать.

— Ну на самом деле, если тебе не нравится он, я думаю, что возможно смогу отказаться от предложения. Мы можем посмотреть что-нибудь еще, и ты сможешь…

Она быстро разворачивается ко мне лицом и прижимает пальцы к моим губам.

— Я влюбилась в него. Он такой совершенный, что мне хочется плакать. Я не могу поверить, что ты это сделал.

Я беру ее руку в свою и целую ее ладонь.

— Конечно, сделал. Я готов сделать для тебя все, что угодно. Я знаю, что он не слишком большой, но мы можем расширить его и покрасить, как нам хочется. Мне просто хочется просыпаться с тобой каждое утро, сидеть на крыльце и наблюдать, как встает солнце.

Она подымается на цыпочки и прижимает свои губы к моим. Я скольжу своим языком по ее губам, и она тут же открывает их для меня. Наш поцелуй превращается из сладкого в более напористый, наши языки кружат вокруг друг друга, в то время, как наши руки лихорадочно бродят по телу другого. Я поднимаю ее вверх, не прерывая поцелуя, и она обхватывает ногами мою талию. Я иду до ближайшей ровной поверхности, которую могу найти здесь — столешница на кухне — и опускаю ее.

Ее руки тянуться к кнопке на моих джинсах, и мои руки скользят вверх по бедрам под шерстяную юбку. Она расстегивает мои джинсы, я захватываю ее трусики и стягиваю их вниз по ногам, отбрасывая в сторону. Моя рука сразу же скользит между ее бедер, она совершенно влажная и готовая для меня. На мгновение я теряю самообладание, когда ее маленькая ручка обхватывает мой член и начинает гладить его по всей длине.

Я стараюсь отвлечь себя мыслями, не думая о том насколько мне хорошо, чтобы не кончить прямо ей в руку, и первое, что всплывает в моей голове — это мой отец мудак со своими словами, которые он говорил сегодня вечером. Его слова наполняют меня гневом, и я рассеянно отталкиваю руку Люси от своего члена, проводя им по ее складочкам и резко толкаюсь в нее. От ее удивленного вскрика я чуть ли не вздрагиваю, пытаясь взять себя в руки и застыв внутри.

— Господи, прости меня, Люси. Прости, я сделал тебе больно? — судорожно шепчу я, начиная выходить из нее.

Черт, мне нужно успокоиться. Что, черт возьми, со мной не так?

Ее руки впиваются мне в задницу, и она направляет свои бедра ко мне, затягивая мой член глубже внутрь.

— Нет, нет, не останавливайся. Пожалуйста, не останавливайся, — шепчет она тихо.

Я прислоняю свой лоб к ее, пока мой член пульсирует внутри. Я хочу двигаться в ней жестко и сильно, и это убивает меня. Она такая мягкая, такая теплая и такая красивая, и я боюсь начать в ней двигаться. Я боюсь, что тот гнев, который кипит во мне, может вырваться на наружу и снова причинить ей боль. Я знаю, что она только будет ободрять меня, потому что она не хочет, чтобы я думал, что шокирую и причиняю ей боль. Я всегда был медленным и нежным с ней. Я никогда не вбивался в нее прежде, перед тем, как полностью не подготовлю ее для себя, показывая, насколько сильно я дорожу ею.

Глава 18

Фишер

Сегодняшний день

— Объясни, старик.

Я стою в кухне Трипа со скрещенными руками на груди, и моя нога тихо отбивает так об пол.

— Следи за своим ртом, парень. Я до сих пор еще в состоянии вымыть его тебе с мылом, — отвечает он с раздражением, шаркая по маленькой комнате, и делая себе бутерброд.

— Ты забываешь, что раньше мне нравился вкус мыла, — говорю я ему с намеком на улыбку.

— Ты всегда был самоуверенный маленький засранец. Клянусь, я мог положить тебе мыло в рот, и ты всегда говорит, что это вкусно. Помнится, тогда…

— Хватит тянуть резину, — прерываю я его. — Я догадываюсь, что это твоих рук дело — ежемесячные вклады для Люси. Она думает, что это был я, а я даже понятия не имел, о чем она говорит, и теперь она злится на меня.

Трип смеется, открывая холодильник, чтобы положить майонез и болонскую копченую колбаску.

— В тот день, когда ты облажался перед ней, в тот день бедная девочка будто заледенела в аду.

Он захлопывает дверцу холодильника, берет свою тарелку и садится в угол комнаты за маленький столик. Затем начинает медленно откусывать и также медленно пережевывать, исключительно, чтобы только позлить меня. Честное слово, я уже собираюсь вырвать этот чертов сэндвич из его рук и отшвырнуть его через всю комнату, когда он наконец начинает говорить:

— Эта девчонка практически погибала в прошлом году. Ты поднялся и ушел, а ее от всего этого чуть не переломило пополам. Элли и мне приходилось практически вытаскивать ее из постели, заставляя принимать душ и есть. Потом она ползком отправлялась обратно в кровать и не выходила несколько дней.

Его слова рвут меня на части, но я знаю, что мне нужно узнать и выслушать все. Я и так наказывал себя видениями Люси, после того, что выложил ей и сделал тогда, но слыша эти слова — они гораздо страшнее пыток.

— Потом стал появляться твой папочка, говоря ей, что он с самого начала знал, что это только вопрос времени, и хорошо, что наконец-то ты пришел в себя и оттолкнул ее к обочине, и что ты продержался намного дольше, чем он даже мог предположить. Ее девичье сердце итак было уже разбито, но ему необходимо было растоптать ее гордость. Когда он был ребенком, этого маленького засранца следовало отправить служить в армию, — бормочет Трип себе под нос. — Наконец, когда Люси начала приходить в себя и стала наконец-то выбираться из этой чертовой спальни, учиться снова быть счастливой, черт побери, лопается труба в гостинице и затапливает все. Вода текла с потолка на пол до первого этажа, едва ли не обрушив все перекрытия. Я не мог справиться с таким большим объемом работ, поэтому мы вызвали специалистов с материка, чтобы все починить и переделать. Новая сантехника, новые потолки и полы, новые трубы и новые ванные комнаты. Тринадцать ванных комнат, которые необходимо было заменить. Это была очень большой объем работ и стоил немеренных денег. Огромных денег, у нее не было столько на банковском счету, даже если взять твою компенсацию за развод, но она отказалась прикоснуться к ней. Понимая, что я владелец большинством акций Фишер Банка и Траста, я действовал у нее за спиной, просто воспользовался твоими деньгами. Парень, после того, когда она узнала, что я сделал, она точно ожила. Я никогда не слышал, чтобы она так громко кричала и чертыхалась.

Он замолкает, посмеиваясь и качая головой, сидя за столом, и вспоминая, как это все произошло. Теперь я тоже могу себе это представить, особенно после нашего разговора на пляже, и у меня появляется невольная улыбка, и сожаление, что меня не было с ней рядом в тот момент. Ведь именно мне следовало ей помочь, когда у нее с гостиницей что-то пошло не так. И тот факт, что мои деньги не смогли ее утешить, заставляет меня чувствовать себя еще хуже. Я никогда не хотел, чтобы она думала, будто этими деньгами я хочу все исправить или, что она не может ничего делать без моей помощи. Мне больно осознавать, что она не хотела дотрагиваться до денег, как бы она в них не нуждалась. Я могу только представить, какую боль она испытывала от своей оскорбленной гордости.

— Это не объясняет откуда взялись ежемесячные депозиты, которые приходят на ее имя. Откуда, черт возьми, они взялись?

Трип пожимает плечами и продолжает есть свой сэндвич.

— Я могу только предположить кое-что, твоя мать подкидывала. Знаешь, просто было видно не вооруженным глазом, как девчонка барахтается из последних сил, находясь в бедственном положении, и отказывается что-либо от меня принимать. Ты мог бы поговорить с ней.

Я сердито прищуриваюсь на него, но он полностью игнорирует меня, доев свою сэндвич, берет тарелку и несет к раковине, чтобы вымыть. Он однозначно знает гораздо больше, нежели мне говорит, но сейчас для меня пока достаточно информации. Пора поговорить со следующим участником этого представления.

— Я не могу поверить, что ты вернулся на остров уже как две недели, а я только сейчас вижу тебя.

Я целую мать в щеку, и она кладет руку на мою и ведет меня в гостиную родительского дома. Мы садимся вместе на диван, и я поворачиваюсь к ней.

— Знаю, прости. Я просто был очень занят. Хотел заехать сразу же, как вернулся в город, но все пошло наперекосяк, — объясняю я.

— Я видела новую вывеску на фасаде «Lobster Bucket» сегодня утром, красивая, — она радостно улыбается, погладив меня за руку.

Я принял на вооружение советы Люси и пытался придумать способ загладить свою вину перед людьми, чей бизнес я разбомбил в ту ночь с таким позором. Окна, которые я разбил, уже давно починили, поэтому я не мог заменить на новые, но по крайней мере я мог попробовать сделать что-то еще, чтобы выразить свою признательность за поддержку, которую все эти люди всегда оказывали мне и извиниться за то, что я совершил. Я потратил две недели, делая абсолютно новые деревянные вывески для каждого из трех предприятий, а также новые скамейки и лавки, с их названиями на спинках. Я работал не покладая рук, не останавливаясь, только чтобы поспать и поесть, мое плечо и рука безумно болели, но оно того стоило. Я лично доставил подарки, поговорив с владельцами, которых знал с самого рождения, и это дало свои результаты, как и тринадцать месяцев без капли спиртного. Мы поговорили, я извинился и объяснил им, что переживал в тот момент, каждый из них тут же простил меня и пригласил в свое заведение. Это был шаг в правильном направлении, и это заставило меня почувствовать себя просто отлично впервые за долгое время.

— Спасибо, — говорю я маме. — Я пришел к Сэлу этим утром. Старик на самом деле прослезился, когда я отдал ему вывеску. Я делаю еще одну вещь, когда закончу, тогда доставлю.

Моя мама улыбается и еще сильнее сжимает мою руку.

— Ты хорошо выглядишь, Фишер. Здоровым...счастливым. Мне нравится твоя борода, — говорит она с улыбкой.

Я дотрагиваюсь до своей щеки и пожимаю плечами.

— Я не знаю, думаю побриться.

Она быстро качает головой.

— О нет, не делай этого. Я слышала, что щетина повальное увлечение у леди. По крайней мере, так написано в моем «Cosmo».

Мы оба беззаботно смеемся.

— Да, но меня интересует только повальное увлечение одной леди, в частности, а она, похоже, увлекается чисто выбритыми и в костюмах на сегодняшний день, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком подавлено.

Хотя последние две недели я провел в уединении, в подвале моего деда, но мне приходилось выбегать в город за продуктами, где я видел Люси несколько раз издалека, и она всегда была с мудаком Станкфордом, всегда красивая и смеющаяся. Это мне она должна смеяться, меня держать за руку, когда идет по городу. Я ненавижу, что каждый раз, когда я ее вижу, она одета в модную одежду, с уложенными волосами и макияжем — такая вся идеальная. Она выглядит более прекраснее, когда не накрашена и одета в простые шорты и футболку.

— Вещи не всегда такие, какими кажутся, Фишер, ты должен знать это. Посмотри, сколько времени я не понимала, как сильно ты страдал? Это убивает меня, что ты испытывал такую боль все то время, а я даже не знала об этом, — говорит она мне с грустью.

— Мам, не надо. Никто не знал, даже Люси. Это было не совсем то, чем бы я хотел поделиться с людьми. Это было мрачное время, и я разваливался на части. Я причинил боль многим людям, и я рад, что тебя тогда не было рядом, я не хотел бы, чтобы ты была свидетелем всего этого, — говорю я ей.

Тогда я оттолкнул от себя не только Люси, но и свою мать. Я перестал приходить сюда на ужин, и перестал принимать ее приглашения встретиться в городе. Я и так уже тянул Люси вниз за собой, и я не хотел делать тоже самое со своей матерью.

— Поговорим о Люси, ты случайно не знаешь ничего о ежемесячных депозитах, которые приходят на ее имя?

Она отворачивается от меня и начинает виновато теребить золотые браслеты на своем запястье.

— Мааааааааам? — я растягиваю слова и касаюсь рукой до ее ноги, ожидая ее ответа.

Она вздыхает, складывает руки на коленях и, наконец, поднимает на меня глаза.

— Хорошо. Да, это была я. Я просто беспокоилась о ней после твоего ухода. Я подслушала, как твой отец разговаривает с кем-то по телефону, и сказал, что она с трудом оплачивает счета, а затем Трип сообщил про кучу ремонта, который полностью уничтожил ее сберегательный счет, и мне стало так плохо, и я создала счет в тот же день, когда твой отец уехал по делам. Прости, мне, наверное, не стоило было этого делать, но я не знала, чем еще я могла бы ей помочь. Понимая, что она никогда не обратится к нам за помощью, чем? Твой отец так и не признал ее, и я испытывала угрызения совести от того, что все эти годы я позволяла ему так плохо обращаться с ней. Я сделала это за всю ту боль, которую мы причиняли этой семьи на протяжении многих лет.

Мне тяжело, я не могу злиться на нее, хотя ее действия по-королевски закрутили штопор между Люси и мной. Она просто пыталась помочь единственным способом, который знала. Она не могла знать, как сильно это может ранить гордость Люси, что ей посылают деньги, показывая тем самым, что она не в состоянии сама позаботиться о себе, хотя и сильно нуждается в помощи.

— Все хорошо, мам. Это была хорошая идея, которую ты придумала, но не могла бы ты сделать мне одолжение и перестать теперь посылать ей эти депозиты? У меня немного натянутые отношения с Люси, и это не совсем полезно для моего случая, — объясняю я с улыбкой, пытаясь не слишком сильно ранить ее чувства.

— Сделаю. Я позабочусь об этом завтра, — соглашается она кивком головы.

Несколько минут мы сидим молча, наслаждаясь шумом волн, разбивающихся о скалы, доносящимся через открытое окно.

— Я так счастлива, что ты становишься лучше, Фишер. Ты действительно хорошо выглядишь. Я уверена, что это только вопрос времени, и Люси заметит, что ты стал другим, — мягко говорит она, с улыбкой.

Я качаю головой, откинувшись на спинку дивана, поглядывая в окно через ее плечо, смотря на океан.

— Я не знаю, мам. Я просто не знаю, что мне сделать. Я совершил столько ошибок с ней и причинил ей столько боли. Мне хочется, чтобы она увидела, что теперь я стал совсем другим, что я никогда не вернусь на тот путь, по которому прошел, но каждый раз, когда я пытаюсь с ней поговорить, она бесконечно злиться на меня. Я хочу иметь с ней будущее. Я буду любить ее вечно, и хочу заботиться о ней до конца своих дней. Я просто даже не знаю, с чего я должен начать, чтобы сделать все правильно...

Я замолкаю, переведя свой взгляд с океана на мать. Хотя мы никогда не были настолько близки из-за моего отца, с ней до сих пор легко говорить или обращаться за советом. К этому можно еще добавить, что она всегда обожала Люси, и она, пожалуй, единственный человек, на которого я могу рассчитывать, способный помочь мне разобраться в этой ситуации.

Она встает и тянет меня за руку.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — говорит она, ведя меня через дом, вверх по главной лестнице, по коридору в мою старую комнату.

Она толкает дверь и тянет меня внутрь, я останавливаюсь и пытаюсь утихомирить свое скачущее сердце, оглядываясь вокруг. Много лет назад мама превратила эту комнату в свой кабинет, чтобы у нее было место, где она могла бы работать над многими волонтерскими проектами, которые организовывает. Ее компьютерный стол по-прежнему находится в углу возле окна, картины и другие произведения искусства, которые раньше украшали комнату, были заменены темными рамками. Часть меня хочет стремглав убежать прочь из этой комнаты, чтобы не видеть все мои памятные вещи, которые она повисела на стену и поставила в другие места, но я понимаю, что не могу уйти вот так. Тогда был ли смысл проходить терапию в течение года, чтобы окончательно изгнать этих чертовых демонов. Каким же трусом я стану, если не смогу встретиться со своим прошлым лицом к лицу, причем прямо сейчас?

Медленно идя по комнате, я вижу свое «Пурпурное сердце», лежащее внутри темной коробочки вместе с официальным письмом, пришедшим с ним. Моя травма плеча стала причиной возвращения домой с последнего боевого задания, именно тогда я и сотворил такое с Люси на кухне. Я не хотел оставлять своих людей в зоне боевых действий и я, конечно, не хотел оставлять их, из-за того, что совершенно не учел — «реального» ущерба. Мужчины теряли жизни и конечности, а я был вынужден отправиться домой из-за каких-то несколько кусков металла, застрявших в плече и повредивших нерв. Я был так зол, когда получил медаль за мою гребаную работу, так разозлился, что отказался присутствовать на церемонии вручения и запихнул ее в ящик комода, даже не взглянув, как только она пришла по почте.

Рядом с пурпурным сердце в рамочке находится статья из нашей местной газеты, рассказывающая о «местном парне», отправившимся за океан в свой первый поход. Мой мундир висит на дверце шкафа, камуфлированный рюкзак, обагренный моею кровью из-за травмы плеча, лежит на полу у стены.

Я сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы они не тряслись, сажусь на корточки и протягиваю руку к рюкзаку, вспоминая вес его на спине через столько лет и столько боевых заданий. Все предметы в этой комнате были запихнуты в баул и спрятаны за шкафом в доме Люси, я не мог смотреть на них, они вызывали во мне плохие и ужасные воспоминания. Бобби сказал мне, что отдал баул моей матери, когда очищал весь тот беспорядок, который я сотворил с нашим домом, но я никогда не мог предположить, что она вытащит их и превратит эту комнату в храм, в котором находилось все, через что мне довелось пройти. Слезы наворачиваются у меня на глазах, когда я думаю о всех мужчинах, которые отдали свои жизни, мужчинах, с которыми я вместе ходил на задания, и мужчинах, которые стали моими братьями. Так много жизней было потеряно, а я никогда не понимал, почему должен возвращаться домой год за годом. Я никогда не мог понять, почему именно я был одним из тех счастливчиков, которых не отправили домой в гробу, покрытым флагом.

Я поднимаю глаза, и сверху на меня смотрит фотография в рамке, с изображением Люси и меня в день нашей свадьбы, и теперь я наконец-то понял, почему мне так чертовски везло.

— Я так горжусь всем, что ты делал, Фишер, и прости меня за то, что ты пережил, — говорит мама, пока я смотрю на фотографию и поворачиваюсь к ней лицом. — Я надеюсь, ты не возражаешь, что я вытащила все это барахло, но я не хочу, чтобы оно было засунуто в угол. Ты должен гордиться тем, что ты делал.

Впервые, осматривая все эти вещи я не чувствую ужаса, не слышу криков и взрывов в своей голове, не чувствую потребности высосать бутылку виски, чтобы хоть как-то убрать эти воспоминания. Я служил своей стране, делая лучшее, что мог сделать. Я пожертвовал годами находясь вдали от женщины, которую любил, и в этот раз, я стою в полный рост и горжусь тем, чего я достиг.

Мама подходит к шкафу, где висит мой мундир, открывает дверь и вытаскивает коробку, протягивая ее мне.

— Возможно, это тебе понадобиться, перестань беспокоиться о том, что принесет будущее и сосредоточься на прошлом. Только так ты сможешь дойти до конца — начни все с начала. Может Люси просто стоит напоминать с чего все началось.

Я беру коробку, сдвигаю крышку и… не могу поверить, я забыл об этой коробке. Я засунул ее вниз баула, когда вернулся из своего последнего задания, решив полностью игнорировать доказательства того, что моя жена слишком сильно меня любит, и продолжить борьбу в одиночку со своими демонами, пытаясь найти в себе силы прогнать ее из своей жизни. Просматривая письма, фотографии и эскизы моих проектов по дереву, я обнаруживаю журнал, который я писал в средней школе и еще потом. Очень похожий на тот журнал терапии, который меня обязали писать, записи же в этих моих журналах больше похожи на короткие рассказы, вероятно, сказывается моя пожизненная любовь к литературному творчеству. Посмотрев некоторые страницы, я поднимаю глаза вверх и встречаюсь с улыбкой мамы.

Отлично, это именно то, что мне нужно. Мама права, единственный способ, доказать Люси, что мы принадлежим друг другу — это напомнить ей, где мы начали.

Глава 19

Из журнала Фишера средней школы

30 сентября 2001

— Я не могу поверить, что ты сделал это, чувак.

Держа перед собой футболку Морской пехоты США, я улыбаюсь, когда Бобби хлопает меня по спине и качает головой.

— Ты слышал, парень. Наша страна нуждается в нас сейчас больше, чем когда-либо. То, что произошло здесь несколько недель назад неприемлемо. Наша страна, наша свобода и наше будущее на кону. Я не могу просто сидеть здесь, в захолустье, ничего не делая, — объясняю я, скатывая футболку и запихивая ее в задний карман джинсов.

Морские пехотинцы пришли сегодня в нашу школу сделать презентацию по подбору новых рекрутов. Единственная причина, по которой я подписался пойти на нее, была избавиться от высшей химии, но чем больше парень говорил, тем больше я слушал. Не только став морпехом я мог слинять с этого острова, когда закончу в июне школу, но это дало мне шанс действительно сделать что-то важное после того, что случилось 11 сентября. Эта страна стала чувствовать себя беспомощной и жить в страхе в последние несколько недель, я не отходил от телевизора, желая оказаться там и что-то предпринять, урыть этих мудаков, которые въехали в нашу страну и погубили столько жизней.

— Ты настоящий американский герой, мой друг. Ты знаешь, что твой отец сильно разозлиться, правда ведь? — Бобби смеется.

Мне насрать, что будет делать мой отец. Я давно хотел смыться с Фишер Айленда, сколько себя помню и это мой шанс.

— Он сказал мне, что на следующей неделе заплатит за колледж и я должен пойти на бизнес экономику, мне придется ездить на материк. Я собираюсь бросить эту футболку ему в лицо и показать кукиш, когда вернусь домой сегодня вечером, — говорю я Бобби, пока мы идем в кафетерий на перемене.

Единственное, что меня останавливает сразу же записаться в рекруты и оставить этот остров — мой дед. Трип Фишер лучший отец для меня, чем мой собственный. И не смотря на то, что отец Трипа основал этот остров, он никогда не заботился о зарабатывании большого количества денег, чем мог потратить за свою жизнь или привлекать больше туристов на остров. Он обычный разнорабочий и живет в небольшом коттедже с двумя спальнями на Мейн Стрит. Он дружит фактически с каждым и не прочь испачкать руки, чтобы помочь людям этого острова, которые являются для него семьей. Трип научил меня всему: как сделать пристройку к дому, починить протекающий кран, и это все слишком сильно раздражало моего отца. Насколько сильно я хочу уехать из этого места, но я не могу себе позволить оставить деда на долго. Он стал вдовцом еще до моего рождения, потеряв бабушку, которая болела раком, когда мой отец был еще маленьким. И мой дед часто говорил мне, что отец стал таким из-за того, что, когда рос с ним не было рядом женщины. Трип и так делал все, что мог, но иногда мальчику просто нужна мягкая рука и нежная любовь матери, которая сможет вылепить из него хорошего и заботливого мужчину. Так как мой отец думает, что его дерьмо не воняет и действительно крайне редко общается с Трипом, если это не приносит ему какие-то блага, то получается, что я единственный из семьи, которая осталась у деда.

Громкие голоса, стук подносов, и звон столовых приборов отвлекают меня от моих мыслей, как только мы входим в столовую. Меня постоянно окликают приветствуя, и так по меньшей мере пятнадцать раз, пока Бобби и я пробираемся через кафетерий к нашему обычному столику в углу к остальным нашим друзьям. Буть сыном самопровозглашенного короля Фишер Айленда означает, что я пользуюсь довольно высокой популярностью. Не хочу, чтобы это звучало, будто я высокомерный маленький засранец или что-то в этом роде, но все парни хотят дружить со мной, и все телки хотят со мной потрахаться. У меня не бывает такого, чтобы в пятницу я не зависал на какой-нибудь вечеринке, и у меня всегда есть девушка, согревающая мою постель в субботу.

Плюхнувшаяся на скамейку за наш столик телка, с которой я допустил ошибку, закрутив роман несколько недель назад, придвинулась ближе ко мне, обхватив руками меня за талию.

— Фишер, я не видела тебя весь день, — мурлычет Мелани Сандерс в ухо. — Я скучала по тебе.

Бобби сидит по другую сторону стола со своей лучшей подружкой Триш МакКалистер, обнимая ее за плечи.

— Ты скучаешь по мне тоже, Триш?

Триш смахивает его руку, хватает его содовую со стола и выливает ему на колени.

— Пошел ты, Бобби.

Все за столом смеются над Бобби в результате выходки Триш, которая тут же скрывается в толпе, а он хватает несколько салфеток, пытаясь вытереть свою промежность.

Высвободив себя из рук Мелани, отодвигаюсь немного подальше, стараясь не морщиться.

— Прости, детка, я был занят. Как насчет того, чтобы принести Бобби новую Пепси?

Я вытягиваю несколько долларов из кармана, и бросаю их перед ней. Она хватает их и скрывается.

Бобби смеется и закатывает на меня глаза.

— Ну, я думаю, что эта завершает твой список. Ты сейчас трахаешь весь женский контингент школы. Я не понимаю, как ни одна из этих девушек не ненавидят тебя за такую наглость.

— Я научился быть вежливым, когда разговариваю с ними, и не собираюсь встречаться с одновременно, в отличие от тебя. Серьезно, чувак, тебе надо научиться быть немного более мягким. Сосаться с Анжелой через два часа после того, как ты «нарезал» с Триш, наверное, не самый лучший ход, — напоминаю я ему.

— Эх, суки достают меня и все это дерьмо, — Бобби пожимает плечами.

Я краем глаза вижу какое-то движение через левое плечо, поворачиваю шею, и замечаю девушку с светло-рыжими волосами, спотыкающуюся о чью-то сумку, взмахивающую рукой и пытающуюся удержать свой поднос, чтобы он не опрокинулся на пол. Несколько человек вокруг смеются над ней, ее щеки становятся ярко-красными, она спешит к пустому столу, и опускается на лавку. Она сидит со склоненной головой и ее длинные волосы фактически полностью закрывают ее лицо, берет вилку и бессмысленно начинает передвигать еду на подносе. Шум, раздавшийся от входа кафетерия, заставляет ее вскинуть голову, и она встречается с моим взглядом. Ее глаза такие синие, что я даже от сюда вижу их синеву. Она не похожа на большинство девушек, которые ходят в эту школу, еле-еле прикрывая себя одеждой, показывая свои сиськи и задницу, и нанося достаточное количество боевой раскраски в виде макияжа, которая больше соответствует ужасному клоуну. Я бы не назвал ее прекрасной. Ей, наверное, больше подойдет слово милой, с ее свежим, без макияжа лицом, крошечным носиком и полными розовыми губами, которые она нервно облизывает, продолжая смотреть на меня. В ней есть что-то такое, что заставляет мой член встать в джинсах, и я не знаю, разозлиться ли мне на эту девчонка, которая так сильно отличается от тех, кто действительно обычно привлекает мое внимание, или подойти к ней и попробовать очаровать ее, чтобы проложить путь в ее трусики.

Она, наконец, отрывает глаза от меня, возвращается к подносу, переставляя еду с одной стороны на другой.

— Эй, кто эта новая девушка? — спрашиваю я Бобби.

Он прекращает свои попытки, как-то высушить свои штаны, и поворачивается в ту сторону, куда я смотрю.

— Ах, свежее мясо десятиклассницы. Кто-то сказал, что ее зовут Люси. Она переехала на остров на этой неделе, ее родители владеют «Butler House Inn».

Он поворачивается лицом ко мне и прищуривается.

— Не в твоем вкусе, парень. Даже не думай об этом.

Я наконец-то отрываю глаза от нее и подтруниваю над ним.

— Ох, очень надо. Она явно не в моем вкусе. Такое впечатление, что она расплачется в любую секунду. Я предпочитаю, чтобы мои женщины имели чуть больше силы воли и большие сиськи.

Я по-прежнему продолжаю поглядывать на нее украдкой каждый раз, как только Бобби отворачивается, чтобы с кем-то поговорить, и понимаю, что все, что я сказал Бобби полное фуфло. Однако, я облажался и у Люси ничего не выпирает из ее футболки, как у большинства девушек здесь, но в ней есть что-то такое, что я не могу отвести от нее глаз. Я хочу подойти к ней и посмотреть, звучит ли ее голос, также мило, как она выглядит, и заставить перестать окружающих пялиться на нее так, будто она какой-то фрик. Я понимаю, что лицемерю, потому что не могу отвернуться, но по крайней мере я не развернулся на сиденье и не пялюсь на нее, словно на зверька из зоопарка, как половина людей в этом кафетерии. Никто даже не пытается с ней заговорить или сесть рядом, они просто молча смотрят. Я понимаю, что не часто к нам переезжают на остров новые люди. Конечно, в течение летних месяцев туристов становится очень много, но они воспринимаются, как люди с материка, словно с другой планеты. О том, что мы живем здесь круглый год, они думают «мило», и называют наш город «оригинальным». Они портят нашу собственность в течение нескольких месяцев, затем отправляются домой, в свои шумные города с огромными небоскребами и смеются над нами, живущими на острове, из-за того, что мы никогда его не оставляем. Не многие люди переезжают сюда, чтобы постоянно жить здесь, и естественно у меня появилось любопытство, кто она и откуда родом.

Пока Бобби обсуждает с парнями предстоящие выходные, я пользуюсь возможностью, чтобы улизнуть из-за стола, направляясь к Люси.

Она удивленно смотрит на меня, когда я плюхаюсь рядом с ней и улыбаюсь.

— Четыре.

Ее длинные ресницы стремительно порхают вверх, а рука тянется к волосам и начинает накручивать локон.

— Эм, что? — спрашивает она мягко.

— Четыре. Четыре вещи я знаю о тебе, — говорю я, изображая на лице свою самую очаровательную улыбку и показываю ей пальцы, начиная загибать по одному перечисляя. — Тебя зовут Люси Батлер, ты десятиклассница, твоя семья владеет «Butler House Inn», и ты чертовски восхитительна.

Я протягиваю ей руку для рукопожатия, мне очень хочется почувствовать, на самом ли деле ее руки такие же мягкие и гладкие, как кожа на раскрасневшихся щеках.

— Меня зовут Фишер.

Она переводит взгляд на мою руку, потом закатывает глаза, и просто подпрыгивает со скамейки вверх.

— Да, я знаю, кто ты. Не интересно.

У меня даже не остается времени испытать настоящий шок, потому что она хватает свой рюкзак со скамейки, перекидывает его на плечо и уходит, не сказав больше ни слова. Я продолжаю пялиться на ее задницу, пока она идет, и не могу стереть расплывающуюся улыбку, словно приклеенную со своего лица. На самом деле, я не привык к отказам, когда дело доходит до девушек. Мой отец отвергает все мои идеи, которые я пытаюсь до него донести, но девушки? Такого не случалось никогда. Единственное, чтобы заполучить любую, находящуюся в этом помещении, мне необходимо просто проявить обаяние, и любая из них будет скакать на моем члене за считанные секунды.

Люси Батлер явно аномалия и именно сейчас, это заставляет меня уважать ее больше, чем любого человека на всем этом гребанном острове. Это делает ее в тысячу раз более привлекательной. Мне, возможно, придется приложить немного больше усилий, чтобы подобраться к Люси. Похоже, это будет забавно.

Глава 20

Люси

Сегодняшний день

Я не могу перестать думать о том, что произошло в городе две недели назад. Слова отца Фишера постоянно всплывают в моей голове всякий раз, когда я оглядываюсь вокруг. Может я сама капаюсь в своей голове? Наверное, я до сих пор живу какими-то фантазиями, думая, что смогу реально поднять бизнес и сохранить гостиницу надолго? Я тону в счетах, слишком часто задерживаю выплаты по ипотеке. Когда мои родители взялись за гостиницу, они думали, что потянут ипотеку, и все бы было неплохо, пока все не стало рушиться и требовать ремонта, требуя все больше и больше вливаний денег месяц за месяцем. Единственная вещь, которая хоть как-то спасает меня сейчас, то что гостиница полна клиентов и в пик сезона у меня есть постоянный доход.

Плюхнувшись на кровать в одном из номеров, я оглядываю комнату с тяжелым сердцем. В каждом номере присутствует тема маяка, но этот номер наполнен Маяком Фишера, и он всегда был моим самым любимым. Оформленный в оттенках синего, как океан, который можно увидеть из двух больших окон, расположенных напротив стены, заполненной фотографиями маяка на южной стороне острова, которые я сделала за все годы, проведенные здесь, а также парой скульптур, собирая их на протяжении многих лет. В этом номере чувствуешь себя как дома. Этот номер и есть мой дом. Заставив себя подняться с постели, я подхожу к окну, и дотрагиваюсь до двухфутовой деревянной копии маяка, которая стоит на полу между двумя окнами. Это почти идеальная копия, сам маяк можно увидеть вдалеке из окна. Я не помню откуда она появилась, но всегда была моим самым любимым украшением. Возможно, из-за того, что когда я смотрю на нее, она напоминает мне лучшие времена... счастливые времена. Столько хороших воспоминаний произошли на этом Маяке, и все они связаны с Фишером.

Я выхожу из спальни, и медленно прохожу по остальной части отеля. С одиннадцати огромными номерами, это было крупнейшее место в городе для проживания прибывающих гостей, когда мои бабушка с дедушкой построили его. Теперь, когда город разросся, есть несколько отелей с более изысканными удобствами, с бассейнами, тренажерными залами, открытыми круглосуточно, и гостиница конечно не может конкурировать с ними. В этом месте всегда присутствовало то, что я любила больше всего — гостиница не подражала любому другому отелю по всему миру, определенным декором на каждом этаже, и людьми, кричащими и бегающими вверх-вниз по лестницам. Как только вы заходите в «Butler House», приехав сюда расслабиться и насладиться тишиной, спокойствием, вы слышите только шум океана. Вы как бы попадает в стиль Старого Света, который переносит вас в прошлое, когда жизнь была намного проще.

«Butler House» — традиционный, деревянный, дом штата Джорджия с центральной лестницей, и двумя большими комнатами на первом этаже — обширной гостиной и зоной регистрации, с одной стороны, и библиотекой с другой. Всю заднюю часть дома, на первом этаже занимает кухня и столовая, а также небольшая прачечная. В традициях домов штата Джорджии, естественно есть камин, здесь один — в гостиной и один — в библиотеке. Большая часть дома все еще имеет оригинальные полы, помимо тех мест, где пришлось заменить из-за этой чертовой трубы, прорвавшейся наверху в прошлом году, уничтожившей паркет из сосны.

Пройдя через кухню и столовую с раздвижными стеклянными дверьми, я выхожу на террасу, которая является изюминкой этой гостиницы, проходя по всей длине задней части дома и выходя прямо к океану. На террасе стоят ряды кресел-качалок, которые сделал Фишер, но я занимаю свое личное мое любимое место, кресло-качалку с маяком, вырезанным на подголовнике. Я просто смотрю на воду, наблюдая, как небо вокруг темнеет и садится солнце.

Два человека сидят в дальнем конце террасы, я улыбаюсь и машу им рукой, они лениво покачиваются взад-вперед и наслаждаются видом. Я стараюсь не плакать, думая об этом месте, еле держащемся на плаву в своем бизнесе и в дальнейшем превращающимся в современный курорт. Тогда никто не будет сидеть здесь, смотреть на океан и сверкающие огни кораблей вдали, разбросанные по всей поверхности морской глади. Люди будут слишком заняты, брызгаясь в огромном аквапарке, который закроет этот прекрасный вид и заставит их забыть об этой красоте, где они остановились. Когда я переехала сюда, я воспринимала это место, типа какого-то перевалочного пункта, прежде чем я поступлю в колледж и в конечном итоге объеду весь мир. Мне так хотелось тогда посмотреть все, что предлагал мир, но я быстро поняла, что это место, мой остров, и это единственное, что мне необходимо.

Ну, и любовь к хорошему мужчине.

Все изменилось, возможно, я и потеряла мужчину на этом пути, но по крайней мере я до сих пор имела гостиницу. Теперь же у меня возникает вопрос, может я слишком долго живу прошлым. Может я пытаюсь удержать что-то, что никогда уже не вернется ко мне — популярность старомодной гостиницы и мужчину, который исполнял все мои надежды и мечты... до тех пор, пока... Возможно, для меня наступило время, наконец, отпустить все это. Оставаясь здесь, будучи так привязанной к этому месту и зданию, удерживая саму себя в прошлом, по-прежнему желая вещи, которые уже нет смысла желать. Оставаясь здесь и сохраняя воспоминания и неосуществившиеся надежды, которые, возможно, я могла бы получить в жизни, но так и не смогла, мешает мне двигаться дальше.

Я слышу свист раздвижных стеклянных дверей и поворачиваюсь, вижу Трипа, который направляется ко мне. Он несколько секунд смотрит на океан, потом садится в кресло-качалку рядом со мной. Мы покачиваемся в тишине несколько минут, прежде чем он, наконец, говорит:

— Ты упрямая, девочка Люси. Это всегда была одной из черт, которую я любил в тебе.

Я улыбаюсь, слыша его грубый голос, упираясь головой о спинку моего кресла.

— Иногда, правда, упрямство может сделать тебя слепой к тому, что находится прямо перед тобой. Я знаю, ты не была в восторге, когда я взял деньги, которые Фишер давал тебе и заплатил за весь ремонт этого места.

Я поджимаю губы, вспоминая тот день, год назад, когда узнала какой ущерб нанесла эта труба гостинице, я хотела отказаться от всего. Я была все еще достаточно зла на развод, когда узнала, что половина денег от Фишера была зачислена на мой текущий расчетный счет без предупреждения, я была просто в ярости. Я поклялась себе никогда не трогать эти чертовы деньги, несмотря ни на что. Затем, Трип за моей спиной воспользовался ими.

— Я понимаю, что ты считаешь, что деньги от него выглядят для тебя, как пощечина, и думаешь, что это был его способ доказать тебе, что он лучше, чем ты, из-за того, что у него больше денег, но ты же знаешь его достаточно хорошо, чем кого-либо.

Я перестаю качаться и поворачиваюсь к старику.

— Я думала, что знаю его лучше, чем кого-либо, но как оказалось, я ошибалась. Допустим, он не посылал эти деньги, но черт побери месячные депозиты были неуместными и жестокими, и ты знаешь это. Он хотел таким образом стереть нашу жизнь, отправляя эти дурацкие напоминания о себе каждый месяц за прошедший год. Каждый месяц, когда я наконец-то начинала забывать о нем, что он где-то там живет без меня, я получала эти чертовы депозиты, которые ударяли меня снова и снова.

Трип перестает покачиваться, и наконец отводит свой взгляд от океана, переведя на меня.

— Это был не он, дочка, и он ничего не знал об этом, пока ты не надрала ему задницу. Он не имеет ничего общего с этими ежемесячными депозитами, и, хотя он готов был отдать тебе каждый пенни, который бы заработал до конца своей жизни, если бы ему разрешили это сделать, но не все зависело от него. Он понимал, что нельзя оскорблять тебя подобным образом, хотя и тяжело ему было не заботиться о тебе. Если бы я знал, как ты взбеленишься по поводу этих чертовых депозитов, я сказал бы тебе правду давным-давно, так что не делай поспешных выводов.

Я сердито щурюсь.

— Трип Фишер, ты подстроил эти депозиты?

Он хрипло смеется и качает головой.

— Я стар, но я не дурак. Ты бы, наверное, избила бы меня моим собственным молотком, если бы я сделал нечто подобное. Нет, это был не я. Если ты подумаешь над этим более усиленно, то поймешь, что есть еще один человек в семье Фишеров, который всегда был неравнодушен к тебе.

Я мгновение смотрю на него насмешливо, но потом ответ ударяет меня прямо по голове.

Дерьмо.

Грейс Фишер, свекровь, которая пыталась по любому принять меня, несмотря на то, что ее муж открыто меня ненавидел. Она всегда хвалила меня, когда мужа не было рядом, навещала, когда Фишер был за океаном, чтобы убедиться, что я была в порядке и гостиница тоже. Я должна была предположить, что она может сделать что-то подобное, но мой гнев на Фишера ослепил меня настолько, что я действительно не видела то, что находилось прямо передо мной, до того, как об этом сказал Трип.

Я чувствую себя ужасно. Я наорала на Фишера на пляже две недели назад, а он понятия не имел, о чем я говорю. Я обвинила его в том, чего он не делал и позволила своему гневу взять вверх.

— Он в моем доме, работает над некоторыми вещами в подвале, — небрежно говорит Трип, возобновляя свои покачивания и опять уставясь на океан.

— Немного самонадеянно для тебя, тебе не кажется? Почему ты думаешь, что меня интересует, где он сейчас?

Трип просто смеется и полностью игнорирует мой вопрос. Конечно он знает, что я беспокоюсь, этот чертов мужчина просто телепат и запросто читает мои мысли, и прекрасно знает, что я испытываю чувство вины за то, что только что узнала и хочу извиниться.

Я небрежно выталкиваю себя вверх из качалки, медленно потягиваюсь и медленно, поскольку не собираюсь бежать стремглав прямиком к дому Трипа, стою на террасе.

— Думаю проверить кое-какие бумаги и позвоню сегодня вечером. Ты собираешься побыть здесь некоторое время? — как бы между прочим спрашиваю у него.

Он кивает и подмигивает мне.

— Ага. Думаю, я еще посижу тут, может час или два, прекрасный вид отсюда. Это самый лучший вид на острове. Удачи тебе с бумагами, не беспокойся обо мне.

Похлопав его по плечу, я поворачиваюсь и иду к раздвижным дверям. Трип кричит мне вдогонку, как только я делаю шаг внутрь помещения.

— Запасной ключ под ковриком на крыльце.

Я рычу на него и хлопаю раздвижными дверьми, проходя через всю гостиницу.

Вызывающий раздражение, сующий всюду свой нос дед.

Распахнув дверь в дом Трипа, я слышу тихую лирическую музыку, доносящуюся из подвала. Я тотчас же узнаю песню и мое сердце пускается вскачь. «Storm» Lifehouse была именно той песней, которую я беспрерывно слушала несколько недель подряд, после расставания с Фишером. Тогда, я была словно девочка-подросток с разбитым сердцем, слушая эту депрессивную песню, и воя в подушку от своей боли.

«Если бы я только мог тебя увидеть, всё было бы в порядке.

Если бы я мог тебя увидеть, свет рассеял бы тьму.»

Песня рассказывает о человеке, которого вы любите, но оставляете, и вы тонете, и это было идеальное воплощение той утраты, которую я сама чувствовала после того, как Фишер оставил меня. Эта песня тогда разрывала и без того мое хрупкое разбитое сердца на еще более мелкие кусочки. Слушая ее теперь, я вспоминаю то время, и мне хочется исцарапать себе грудь.

Я двигаюсь, как в тумане, песня тянет меня к себе, словно она несет с собой какую-то магию, испытывая необходимость в этих тихих разрывающих словах, которые преследовали меня во снах несколько месяцев. Я спускаюсь вниз по лестнице, останавливаюсь и вижу перед собой Фишера, который стоит спиной ко мне, в шортах и темно-синей футболке, согнувшись над чем-то, он сейчас работает. Мышцы на его руках бугрятся, пока он шкурит наждачной бумагой дерево, с нажимом ведя вниз, чтобы сделать его более гладким.

Его руки и плечи покрыты пылью от шлифовки, и я вспоминаю то время, когда сидела на нашей террасе и наблюдала за ним, шлифующим очередную вещь, пребывая в полном восторге от него и той красоты, которую он создавал своими руками. Руками, которые работали, не зная усталости, творившими такую красоту из старого куска дерева, которые дотрагивались до меня с нежностью и любовью.

Я иду по направлению к нему, и понимаю, что мое тело на его присутствие реагирует также, как и всегда. Моя нога случайно задевает какой-то кусок дерева, прислоненный к стене, он с грохотом падает, и Фишер вскидывает голову, глядя в мою сторону.

Он с удивлением смотрит на меня, его глаза, как бы ощупывают все мои черты лица, и мне интересно, что он видит на нем прямо сейчас. Песня все еще продолжает звучать, слова кружатся вокруг меня, унося меня обратно в то время, когда я чувствовала себя потерянной и одинокой, так нуждающейся в нем. Единственно... нуждающейся в нем.

«Я утону в твоих глазах, и все будет хорошо».

Его карие глаза внимательно всматриваются в мои, и я вспоминаю о тех временах, когда он точно также смотрел на меня, и ясно меня видел, и видел мои ясные глаза, чистую душу и чистое сердце. Я хочу сказать ему, что я понятия не имею, что я здесь делаю, что я понятия не имею, что я делаю со своей жизнью, и я вообще понятия не имею с тех пор, как он ушел. Теперь, когда он вернулся, я чувствую себя даже более потерянной и поставленной в тупик, словно меня закручивает вниз головой волны посреди урагана. Я не знаю, как мне выбраться и не могу найти свой путь на поверхность.

Бросив шкурку, не говоря ни слова, Фишер плавной походкой идет через комнату ко мне, взяв мое лицо в ладони и обрушивает свои губы на мои, даже прежде, чем я успеваю моргнуть. Его язык скользит в мой рот, и он напирает своим телом на мое до тех пор, пока моя спина не прислоняется к стене. Как только его язык начинает кружить вокруг моего, все мысли вылетают из моей головы. Я хватаюсь за перед его футболки и притягиваю его ближе, мне необходимо больше. Его бедра и пресс, и весь вес его тела давит на меня так, что мне трудно дышать, но меня даже не беспокоит это. Мне не надо дышать, когда он дышит в мой рот, давая мне жизнь.

Я не представляла себе сколько я упустила его вкуса и ощущений до этого момента. Фантазии и воспоминания — ничто по сравнению с реальностью. Я углубляю поцелуй, дегустируя мяту и кофе и что-то еще, что только принадлежит лично Фишеру, мое сердце бьется быстрее, испытывая восторг от его возвращения после долгого отсутствия. Наши языки кружат друг с другом, губы сливаются в одни, Фишер поглощает все, что я даю его губам и языку. Головы двигаются, его руки властно удерживают мое лицо, и мой рот более жестче, исследует его, и он может наказать меня своими губами и языком за это. Я помню каждое мгновение, когда я целовала этого мужчину, и это бесчисленное количество раз пролетает в моей голове, и я теряю себя в нем, забывая все препятствия по-прежнему стоящие между нами. У меня вырывается стон в его рот, он отрывается от меня также быстро, как и начал целовать. Убирает руки с моего лица, и я сразу же чувствую холодный воздух на своих щеках, вместо тепла его ладоней, он отступает на несколько шагов назад, тяжело дыша и нервно проводит рукой по своим коротким, темным волосам.

— Господи, Люси, — бормочет Фишер себе под нос.

Перед моими глазами встает Стэнфорд, так же бормочущий несколько недель назад, но я отгоняю это воспоминание. В бормотании Стэнфорда явно слышался шок и немного раздражения, у Фишера же сквозит неприкрытое желание и потребность.

Стэнфорд. Дерьмо! Какого черта я делаю?

— Люси, я…

Оттолкнувшись от стены, я обхожу вокруг него и подхожу к тому, над чем он работал, не дав ему ничего еще сказать. Мне не нужны его чертовы извинения. Если он начнет извиняться передо мной прямо сейчас, я вывалю ему все свое дерьмо прямо в этом подвале. Я была идиоткой, сошедшей с ума, хотя бы из-за того, что пришла в этот дом, и эта глупая песня, и этот глупый мужчина, бесконечно присутствующий у меня в голове. С широкими плечами и сильными руками, обвивающимися вокруг меня, в которых я всегда чувствовала себя в безопасности и сохранности. Я до сих пор ощущала древесный запах его одеколона, наполняющий мой нос и привкус его рта, отпечатавшийся на моем языке. Мои щеки и подбородок пощипывают от его бороды и мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы остановить себя и не поцеловать его снова. У меня есть парень. Я не должна целоваться с моим бывшим мужем, который видно сейчас собирается мне сказать, что не хотел меня целовать с такой страстью, что я даже черт побери полностью забыла о мужчине, с которым собираюсь строить свое будущее, и о том, сколько боли мне причинил Фишер.

— Красиво, Фишер, — говорю я, проводя руками по вывеске, над которой он работает.

Он любит говорить о своей работе и это самый лучший способ отвлечь его от той гигантской гребаной проблемы, которая вдруг возникла в этом подвале.

— Спасибо, — отвечает он, становясь рядом со мной, но на некотором расстоянии от меня.

Я смотрю на вывеску «Ruby’s Fudge Shop», выполненную замысловатой резьбой с красивым, разбросанным дизайном конфет и других кондитерских изделий, окружающих ее.

— Я последовал твоему совету и решил извиниться, сделав такие подарки. Это последняя, и я надеюсь закончить ее сегодня к вечеру, чтобы доставить завтра утром.

«Stan’s Diner», «The Lobster Bucket» и «Ruby’s Fudge Shop» — три места, которые он разгромил в прошлом году перед тем, как покинул остров. Это трогает меня за сердце, он прислушался ко мне и решил сделать действительно что-то для этих людей.

— Потрясающе, Фишер. Я уверена, что они оценят это, — говорю я, стараясь не позволить такому милому Фишеру, стоящему рядом со мной, превратить мои внутренности в полную кашу.

Я решила сменить тему, и объяснить реальную причину, зачем я пришла сюда. И она заключалась не в том, чтобы поцеловать его, и увидеть наконец-то того старого, нормального Фишера, который всегда мог запросто растопить мое сердце.

— Слушай, извини, что отвлекаю тебя, но я хотела извиниться за то, как вела себя на пляже. Трип сказал мне, что не ты посылал эти деньги… депозиты, так что... извини. Я была той еще стервой, — объясняю я, засунув руки в задние карманы шорт и подталкивая какие-то обломки древесины, лежащие у моих ног.

— Ты не должна извиняться, Люси, все в порядке. Я уже поговорил с мамой, и она перестанет отсылать тебе депозиты. Она просто... ну, ты же знаешь ее. Она просто не знала, как еще можно тебе помочь, и сказать, что она сожалеет, — говорит он, пожимая плечами.

— Спасибо. И передай ей спасибо от меня. Я знаю, что она посылала от чистого сердце, но... ты же понимаешь, это не совсем уместно, учитывая..., — я останавливаю сама себя, потому что собиралась добавить: «учитывая, что мы разведены, и я встречаюсь с другим мужчиной, несмотря на то, что мы делали несколько минут назад, и мое тело все еще горит, желая больше».

— Я рад, что ты заглянула сюда, — говорит он, направляясь в угол комнаты. Вытерев руки о тряпку, поправляет шорты и поднимает какую-то крышку коробки, пытаясь там что-то отыскать. Он идет ко мне, держа в руках какие-то сложенные бумаги. — Я хочу дать тебе вот это.

Я беру их из его рук, стараясь не закатывать глаза, когда наши пальцы соприкасаются друг с другом, и заставляю себя не вздыхать.

— Что это? — спрашиваю я, начиная разворачивать.

Он быстро останавливают мою руку.

— Не открывай это сейчас. Позже. Потом. Это то, что я нашел, и хотел, чтобы это было у тебя.

Его свободная рука поднимается к моему лицу, и он нежно проводит кончиками пальцев по моей щеке, мое сердце замирает, и я задерживаю дыхание.

— Я испачкал тебя пылью. Прости.

Но глупая улыбка на его лице сообщает мне, что он совершенно не сожалеет о том, что пыльной рукой испачкал мою щеку и напал на мои губы. Я быстро делаю шаг назад, теперь я могу снова вздохнуть, и его рука опускается вниз.

Я вцепилась в его бумаги с такой силой, и продолжаю пятиться от него в сторону лестницы. Мне необходимо находится подальше от него. Если я еще проведу здесь наедине с ним хоть минуту, я черт побери даже не знаю, что могу сотворить, но скорее всего это будет еще более глупое, нежели поцелуи.

— Я должна идти, — запинаясь говорю я. — Я правда сожалею о том, что наговорила тебе на пляже.

Я разворачиваюсь и мчусь вверх по ступенькам. Я уже на верху, но его голос кричит мне вдогонку.

— Скоро увидимся, Люси в небесах с алмазами.

Глава 21

Из журнала Фишера средней школы

28 октября 2001

«Каждый электрон имеет отрицательный электрический заряд, а каждый протон имеет положительный электрический заряд. Заряды равны по величине, но противоположны по знаку. По сути, они своими противоположными полюсами притягиваются друг к другу».

Единственная причина, по которой я еще не сплю, потому что весь день не слышал голоса Люси. Я не знаю, какого черта со мной происходит, но я даже не смотрю ни на какую другую девушку уже почти месяц. Очевидно, я сошел с ума, потому что она полная противоположность любой на этом острове. Она стеснительная и держится отстраненно, никогда не меняя своего отношения и не пытаясь вписаться в остальное стадо в этой школе. Она только отвечает на уроках и постоянно ходит, уткнувшись носом в книгу. Думаю, что половина из имеющихся здесь девушек не читают ничего, кроме журналов мод, но Люси читает «Анну Каренину» и «Унесенные ветром». Единственное время, когда можно увидеть хоть как-то ее индивидуальность или же услышать колкое замечание, когда мы вместе, и от этого я чувствую себя чертовски хорошо, из-за того, что я могу вызывать у нее такие эмоции.

Ко всему прочему, она очень умная. Она единственная десятиклассница, понимающая высшую химию и получающая одни пятерки. Когда учитель сообщил мне, что необходимо подтянуть успеваемость по химии или у меня появляется возможность не окончить школу, я тут же записался на занятия с репетитором. Я не собирался откладывать свое рекрутство в морпехи, а для этого мне было необходимо закончить школу. Как назло, Люси была в списке репетиторов, и я проверил, что все мои свободные часы совпадали с ее, поэтому у учителя просто не было другого выбора, как назначить нас в пару.

Люси делает паузу в своем объяснении, отрывая глаза от учебника по химии, но я не могу оторвать взгляд от ее рта, а не от страницы, которую мы проходим. Я ничего не могу поделать. Ее губы сводят меня с ума. Она никогда не наносит это липкое, блестящее дерьмо на губы, что делают все остальные телки. Губы у нее всегда идеального розового оттенка, и блестящими она сохраняет их достаточно просто, облизывая их кончиком языка, что она и делает прямо сейчас.

— Эй. Соберись, — ругает она меня, постукивая карандашом по книги, заставляя оторваться от ее губ, чтобы посмотреть в ее глаза.

— Я полностью сосредоточен. Ты говоришь, что противоположности притягиваются, — говорю я, подмигивая и улыбаясь.

Я сам не в состоянии себе помочь, но ничего не могу поделать. Я знаю, что это раздражает ее, когда я пытаюсь ее очаровать, и именно это я лю... нравится в ней. Она единственная девушка в этой школе, которая не набрасывается на меня, когда я начинаю с ней флиртовать.

Она стонет и закатывает глаза, моя улыбка становится еще шире.

— Да, но только в научном мире. Почему ты выбрал высшую химию, если ты даже не знаешь основ?

Я ставлю локти на стол и опускаю лицо в ладони, вздыхая.

— Ты поверишь мне, если я скажу, что я подписался на это только лишь из-за того, что ты самая горячая девчонка в классе?

Это единственное, что помогает мне с Люси. Ладно, единственное, что помогает мне, чем постоянные мысли о поцелуях или мыли о том, чтобы дотронуться до ее длинных волос, почувствовав насколько они мягкие, или сжать ее идеальную круглую попку. Но она видит меня насквозь. Ее голубые глаза разрезают меня, как лазеры, когда я пытаюсь нести ей такую чушь.

— Хорошая попытка, — говорит она, вертя карандаш в руке и разворачиваясь ко мне лицом, положив нога на ногу, и наклонив голову в бок. — Есть только одна довольно красивая девочка в нашем классе, и я случайно узнала, что у нее есть очень важный парень, а именно ты. Как насчет правды?

Я ненавижу, когда она всегда занижает свою привлекательность, только лишь из-за того, что не выглядит, как любая другая телка в этой школе. Она прекрасна чисто по-американски, как обычная девушка, но она даже не осознает этого.

— Две, — рассеянно бормочу я, переводя взгляд на ее ноги и представляя, как провожу руками по ее ногам к бедрам.

Она в замешательстве качает головой, глядя на меня.

— Есть две более чем красивые девушки в нашем классе. На самом деле, я бы не стал классифицировать тебя, как просто красивую. Я уверен, что есть гораздо более точное слово то, как ты выглядишь, но не думаю, что оно существует, — говорю я с ухмылкой.

— Ты можешь быть серьезным, хотя бы одну минуту? — спрашивает она с раздражением.

— Я серьезен как никогда. Я не могу отвести глаз от тебя с тех пор, как ты вошла в кафетерий в тот день, — отвечаю я тихо и честно, впервые за долгое время.

Я знаю, что она не верит мне и это дерьмо бесит меня. Но каждый день в школе, она видит очередную девушку, виснувшую на мне, что естественно оправдывает ее недоверие ко мне. Если бы она только знала, как я хочу оттолкнуть их всех от себя и встречаться с ней, потому что каждый раз, как только возникает благоприятная возможность провести с ней время, я отталкиваю их всех. Я отверг свидания, отверг минет, я даже отверг вечеринки, на которых гарантированно могу потрахаться, только чтобы провести час с ней в библиотеке.

— Почему бы тебе не пойти на какую-нибудь вечеринку, которые устраиваются в выходные? — ляпаю я, пытаясь направить разговор хоть куда-нибудь, прежде чем я ляпну что-нибудь совсем уж глупое, что заставит меня выглядеть уж совсем слабаком.

— Я первая спросила, — утверждает она. — Почему ты решил заняться высшей химией?

Я потираю мою нижнюю губы, когда нервничаю или расстроен, я всегда делаю так. Люси же заставляет меня испытывать и то и другое, и главное, я не могу ей врать, я хочу быть полностью честным с ней. Я знаю ее совсем немного, но единственное, что могу сказать о ней наверняка, она никогда не будет осуждать или смеяться надо мной.

— Мой отец заставил меня взять курс высшей химии, — признаюсь я со вздохом. — Сказал, что это будет неплохо смотреться в моем вкладыше к диплому об изученных предметах для колледжа. Знаешь, он выбрал для меня колледж, и также выбрал предметы. Я ненавижу математику и всю химию. Я предпочел бы остаться здесь и помогать моему дедушке ремонтировать какие-то вещи на острове, чем торчать в классной комнате или зале заседаний, но похоже мой отец думает иначе, что я должен быть лучше.

В ее взгляде не отображается шок, когда я все это изливаю ей. Наоборот, ее глаза становятся нежными и в них читается понимание. Слава Богу, что она не смотрит на меня с жалостью, с таким дерьмом я бы не справился точно.

— Ну, подумай вот о чем. Выполняя строительные и электромонтажные работы, тебе не помешает знать немного химии. Так, ты сможешь потихоньку отвязаться от своего отца, узнавая что-то, что поможет тебе делать то, что хочется, — отвечает она мне с еле заметной улыбкой.

Я не могу остановиться и начинаю громко смеяться так, что у меня даже сотрясается живот. Я никогда не слышал, чтобы она так выражалась, хотя это было только «отвязаться», но она произнесла это так, что я просто не мог удержаться от смеха, который клокотал внутри меня.

— Не хочешь выбраться отсюда ненадолго? — спрашиваю я в середине смеха. — Я начинаю испытывать клаустрофобию, столько времени находясь в этой библиотеке.

Она с подозрением приподнимает одну бровь, и я опять смеюсь.

— Не волнуйся, Люси в небесах с алмазами, я обещаю держать свои руки при себе. Думаю, я могу просто устроить тебе экскурсию по острову. Я могу показать тебе свои любимые места, о которых никто не знает.

Слова из песни у меня сорвались сами по себе, но удивительно, она не обиделась и не рассердилась. Я заметил, как ее лицо вытянулось, когда упомянул, что буду держать свои руки при себе, и это позволило мне выгнуть грудь от гордости. Я нравлюсь Люси, и она хочет, чтобы я дотронулся до нее. И для меня уже ничего не имеет значения, единственное разобраться и понять, что заставляет эту девушку так себя вести. Она быстро соглашается на экскурсию, и мы убираем в рюкзаки наши книги, выходим на улицу к моему грузовичку.

Пятнадцать минут спустя, мы поднимаемся на скалы на противоположном конце острова. Вид сверху, как и обычно, захватывает дух.

— Добро пожаловать на Маяк Фишера, — говорю я, пытаясь удержать руки, сжимая их в кулаки или скрещивая на груди. — Это злоупотребление и неприятно, что я вынужден делить свою фамилию чуть ли не с каждой вещью в этом чертовом городе, но это единственное место, с которым я не прочь поделиться.

Защищая рукой глаза от солнца, я смотрю на огромные красные и белые полоски сооружения, возвышающегося над океаном, и Люси делает тоже самое, пока я рассказываю ей немного из истории.

— Раньше давным-давно смотритель маяка жил внутри и следил, чтобы всегда горел маяк для рыболовецких судов, тогда были еще масляные лампы и использовался часовой механизм. Можешь себе это представить? Жить здесь в полном одиночестве внутри этого маяка, день за днем, год за годом, и никто не осуждает и не говорит, что тебе делать или не лезет к тебе? Его единственная работа заключалась в том, чтобы все время маяк светился, и лодки безопасно могли вернуться домой к своим семьям, — говорю я с тоской, засовывая руки в передние карманы джинсов, и смотря куда-то вдаль, наблюдая за гребнем волны, поднимающейся в нескольких милях от берега.

— Теперь все автоматизировано и компьютер запускает свет маяка, и ни у кого не возникает желания подняться сюда, если только что-то ломается тогда приезжают специалисты. Только мне и моему деду, нравится находится здесь, среди этой красоты в полном одиночестве, смотреть на океан, воображая, что мы двое, оставшихся людей в мире. Сейчас здесь лучше, чем ночью, когда все кажется вокруг черным, как смоль, и ты думаешь, будто стоишь на краю мира. Такое чувство, будто ты сделаешь один шаг в сторону, и просто грохнешь вниз, в никуда, в пустоту и исчезнешь навсегда. Иногда, исчезнуть, кажется лучшей идеей в мире.

Я смотрю на бесконечный океан, и удивляюсь сам себе, потому что не чувствую никакого смущения, что рассказал Люси свои мысли и ощущения, которых я никогда никому не говорил. Солнце светит мне в лицо, и я ощущаю полный покой, находясь в этом месте, со стоящей рядом со мной Люси. Она не задает мне тысячу вопросов и не чувствует необходимости хоть как-то заполнить воцарившееся молчание бесполезными разговорами. Она выслушала все, что я сказал и наслаждается тишиной. Я знаю, что когда она смотрит на меня, то видит дерзкого, популярного парня, с которым каждый хочет быть, и это из-за моих денег, а не из-за того, кто я есть сам по себе. В городе я должен держать себя более уравновешенным и лощенным, если можно так выразиться, потому что я сын самого богатого человека на острове, но здесь с другой стороны острова, где меня никто не видит, я могу просто побыть самим собой. И с Люси я могу быть самим собой — провинциальным мальчишкой, который по-настоящему любит это место, в котором живет, но мечтает о чем-то большем и лучшем.

Я слышу ее шаги по гравию и вдруг, ее маленькая, теплая ручка сжимает мою. Она переплетает свои пальцы с моими, сжимая мою руку, пока мы оба молча стоим, уставившись на океан.

И прямо в этот момент я начинаю понимать, что встреча с Люси это моя самая большая и лучшая вещь, случившаяся со мной.

Глава 22

Люси

Сегодняшний день

Прошла неделя с тех пор, как я направилась в дом Трипа, и Фишер поцеловал меня в подвале. Ладно, хорошо, я была тоже равноправным участником этого поцелуя, но я пытаюсь заблокировать ту часть мозга, которая мне постоянно напоминает об этом, особенно после того, как Стэнфорд и я провели действительно замечательную неделю вместе. Мне даже удалось убедить его не показываться в городе, оставаясь здесь, в гостинице, не желая нарваться на Фишера. В мои планы входило все же установить, как можно дальнюю дистанцию между нами, извлечь Фишера из моей головы, чтобы я смогла полностью сосредоточиться на Стэнфорде.

Но он засел так глубоко, что ничего не помогало.

Отсутствие Фишера не только не способствовало успокоению моего сердца, а наоборот усиливало мое либидо, которое уже начинало зашкаливать, вызывая чувство вины, сводившее меня с ума. Один день путешествовать своим языком по горлу своего бывшего мужа, а на следующий день уже целоваться с другим мужчиной, с которым встречаюсь, все это заставляет меня ощущать себя, какой-то потасканной шлюхой, в чем собственно и обвинял меня отец Фишера. Я целую Стэнфорда, до сих пор чувствуя вкус другого мужчины на своих губах, того, кто заставляет мою кровь пульсировать в венах, и сходить с ума причем множеством способов.

— Что тебя беспокоит?

Стоя на коленях в одном из номеров в ванной комнате, и оттирая ее, я бросаю взгляд через плечо, Элли стоит, облокотившись на дверной проем.

— Ничего меня не беспокоит, — лгу я, возвращаясь к своему занятию.

— Ты начинаешь драить туалеты, когда злишься или чем-то расстроена, так выкладывай.

Я продолжаю драить, прикладывая немного больше усилий, и дую на прядь волос, упавшую на глаза из моего хвоста.

— Нечего выкладывать. Эти туалеты были отвратительные и поскольку гости все на пляже, я решила воспользоваться моментом и начать уборку, поэтому тебе не придется делать это, когда ты закончишь с готовкой ланча.

Она смеется, делает шаг ко мне, выхватывает тряпку прямо из моей руки, трясет ею передо мной.

— Ба, да ты просто решила не с того, не с сего использовать одну из старых футболок Фишера для чистки унитазов. Футболку, которую черт побери я неплохо знаю, мне кажется именно ее ты надевала в постель по крайней мере неделю назад точно, — размышляет она.

После этой фразы я вырываю футболку из ее рук и раздраженно возвращаюсь к своей работе. Черт побери, я действительно любила эту футболку. Это была одна из старых футболок Фишера еще из тренировочного лагеря, серая спереди написано черными буквами «Морпех». Буквы поблекли после долгих лет стирки, поэтому их едва можно прочитать, и материал стал настолько тонким, что я боялась, еще одно машинное отжимание и он расползется по ниточкам, но я до сих пор люблю эту футболку. Она доходит мне до середины бедра и представляет из себя самую лучшую ночную рубашку. В ней также легче думалось о Фишере, мечталось о Фишере, но пришло время это все остановить.

Я слышу звук похожий на сдавленные потуги к рвоте, потом легкое покашливание, оборачиваюсь и вижу Элли в пол оборота отвернувшуюся от меня, стоящую зажав рот рукой.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, вставая с пола и направляясь в ее сторону.

Она отмахивается свободной рукой, прогоняя меня прочь.

— Я в порядке, в порядке. Эта футболка действительно теперь воняет, как туалет и.... уууххх, туалет. Я дотронулась до нее и теперь чувствую этот запах повсюду.

Я понятия не имею, о чем она говорит. Я не чувствую ничего, кроме отбеливателя, который использую. Она выбегает из ванной в коридор, и делает пару глубоких вдохов.

— Знаешь, ты ведешь себя как-то странно в последнее время. Какого черта с тобой происходит? — спрашиваю я ее подозрительно, она сгибается, упираясь руками в колени, и глубоко дышит.

Я чувствую себя слегка виноватой, что за последнее время мы мало разговаривали. Я была занята гостиницей и Стэнфордом, пытаясь избегать Фишера, а она была занята с... С кем черт побери она была занята? Я знаю, что она здесь работает — убирает номера и закупает продукты, а вкусные запахи, постоянно доносившиеся из кухни — доказательство всего этого, но чем еще она занимается, потому что это первый раз, когда я увидела ее на недели? Элли и я видим друг друга каждый день, даже когда мы обе заняты.

Она, наконец, отходит в сторону и качает головой.

— Нет, сейчас мы говорим не обо мне. Со мной ничего такого не происходит, о чем стоило бы поговорить, как раз ОЧЕНЬ МНОГОЕ происходит с тобой. Люси, твой бывший муж и любовь всей твоей жизни вернулся назад чуть больше трех недель на остров, и я не могу не заметить, что ты стала больше внимания уделять Стэнфорду. Так, что случилось? Ты стала вести себя так, чтобы показать всем, что вы двое счастливы вместе, но я слишком хорошо знаю тебя. Я знаю, что это тяжело для тебя, видеть его снова спустя столько времени. Ты не должна ломать передо мной комедию. Ты же знаешь, что можешь рассказать мне все.

Прижавшись спиной к стене в коридоре, я закрываю глаза и упираюсь головой в стену.

— Хреново. Это очень, очень хреново, — шепчу я.

Я слышу, как она пошаркивая подходит ко мне, берет за руку и прислоняется рядом к стене.

— Я не знаю, что происходит со мной. Я попрощалась с ним в своей голове и в своем сердце. Я позволила своему гневу занять то место, где раньше жила любовь. Я научилась жить без него. Забудь три недели, ТРЕХ МИНУТ, проведенных с ним хватило, чтобы я все поставила под сомнение, — говорю я ей, положив голову на плечо.

— Ты знаешь, что он сделал на прошлой неделе? — спрашиваю, вытаскивая страницы его дневника-журнала из заднего кармана, которые я прочитала уже много раз и почти начала терять голову. Я передаю их Элли, она разворачивает и начинает просматривать страницы.

— Эти страницы из его журнала, который он писал в школе. Именно в тот год, когда я переехала сюда, и мы познакомились, и я подтягивала его по химии. Он описал все, что чувствовал, все, что было в его сердце, он излил на этих страницах, и этим он убил меня, Элли. Как он впервые увидел меня и то, как впервые открыл свою душу, то чего он никогда не делал раньше ни с кем. Я вспомнила каждый момент, который он описывал, и это больно.

Я замолкаю и еще сильнее зажмуриваю глаза, стыдясь, что сотни раз прочитала эти страницы за последнюю неделю по ночам лежа одна в постели, после того, как Стэнфорд целовал меня на прощание, и мы договаривались о планах на следующий день.

— Вау, — тихо говорит Элли, добравшись до последней страницы и передавая мне их обратно.

— Я знаю, — говорю я со вздохом, сворачивая и запихивая их обратно в задний карман.

— Я знаю, что ты возненавидишь меня за эти слова, — тихо говорит Элли: — Но может быть, это неплохо, что ты вспомнила эти вещи, потому что твоя голова была забита последнее годы только плохими вещами, а он просто пытается заставить тебя вспомнить, что были и хорошие времена тоже. Вы двое выросли вместе, и вместе строили вашу жизнь. Все было не так уж и плохо, и он пытается дать тебе это понять. Он теперь совсем другой, Люси. Каждый может заметить это. И мне кажется, что он хочет, чтобы ты тоже увидела, что он стал другим.

— В этом то и проблема. Я РЕАЛЬНО вижу это. Он так сильно похож на прежнего, того нормального Фишера, что я влюбляюсь в него, и это разрывает меня на части.

— Я думаю, что тебе нужно прерваться, — вдруг объявляет Элли, отрываясь от стены, и встав передо мной. — Тащи свою задницу в душ и сваливай из этого места. Езжай в город и получай удовольствие от сладостей Руби. Мне кажется двойной шоколад и кренделек с арахисовым маслом — это именно то, что доктор прописал.

Она права, я просидела взаперти в гостинице уже неделю, и это время еще больше способствовало, чтобы я зацикливалась на всех этих вещах. Я бегом устремляюсь в свою комнату, принимаю быстро душ, натягиваю старые джинсовые шорты и футболку с надписью «Butler House», закрепляю мокрые волосы на макушке в непослушный хвост.

Поставив гольф-кар на свободное парковочное место через несколько домов от Руби, я тут же вижу мужчину, которого надеялась избежать, когда приехала в город. Мне следовало получше его знать. Стоя на тротуаре, я ничего не могу поделать, как только наблюдать за ним, и я рада, что у меня есть солнечные очки, потому что так, хотя бы не будет настолько очевидно, что я пристально таращусь на него. Сегодня на Фишере одеты обычные шорты с множеством карманов цвета хаки и красная футболка Корпуса Морской Пехоты США, которая обтягивает его верхнюю часть тела слишком хорошо, вырисовывая все накаченные мускулы. На его голове задом наперед надета бейсболка «Butler House», которая выглядит поношенной, заляпанной и невероятно поблекшей. Увидев эту бейсболку, мое сердце начинает колотиться с какой-то бешенной скоростью, я прижимаю руку к груди. Я дала ему эту бейсболку перед его отъездом в тренировочный лагерь. Потом он стал брать ее с собой на каждое боевое задание, сказав, что носил ее чаще, чем неудобный шлем от формы, который ему выдали. Эта бейсболка объездила почти весь мир и возвращалась назад, и я не могу поверить, что он до сих пор по-прежнему носит ее.

Я уже достаточно долго смотрю на него, пока не понимаю, что он стоит у своего черного, F150 грузовика, остановившегося прямо перед входом к Руби, сначала мне показалось, может он просто приехал сюда и никто не заметил, что он нарушил один из главных законов летнего времени на острове: никаких транспортных средств на главной улице. Его грузовик смотрится, как огромный воспаленный палец в море белых гольф-каров и велосипедов, припаркованных вдоль улицы. Потом я замечаю, что он пытается вытащить что-то объемное из кузова, теперь мне понятно, почему он нарушил закон. Он привез вывеску, над которой работал, когда я заходила к Трипу на прошлой неделе. Она занимает почти половину кузова, и естественно привезти ее больше было бы не на чем.

Закрепив очки на голове, я подбегаю к его грузовику, и подхватываю вывеску с противоположной стороны. Я видела ее почти законченной, и поэтому знаю сколько труда и любви он вложил в нее. Она выглядит уже насколько абсолютно превосходной, покрашенная и покрытая в заключение лаком, и я не хочу, чтобы он поцарапал ее, пытаясь поднять в одиночку с больным плечом.

Он удивленно поднимает голову.

— Эй, что ты здесь делаешь?

— Сегодня день двойного шоколада и кренделька с арахисовым маслом, — говорю я ему, пожав плечами, мы вместе вытаскиваем ее.

Он смеется.

— Эта штука действительно тяжелая. Ты надорвешься, если попытаешься помочь мне ее поднять.

Я сердито смотрю на него и продолжаю тянуть вывеску, он тоже быстро возвращается к ней, помогая.

— Я поднимала вещи и намного тяжелее, чем это в течение многих лет, большое спасибо.

Мы продолжаем двигать вывеску, больше не сказав ни слова, но я чувствую себя некомфортно из-за того, что сорвалась. За одну секунду я напомнила о том, что он оставил меня одну и ушел, и мне приходилось все делать самой, но я не хотела его задеть.

Держа с двух сторон длинную, прямоугольную вывеску, мы ступаем на тротуар, а один из посетителей магазина Руби удерживает дверь открытой, чтобы мы смогли поднять ее в вертикальное положение и занести внутрь.

— Фишер! Ах, Боже мой, что ты сделал?!

Взволнованный крик Руби наполняет маленькое помещение магазина сладостей, она даже выбегает из-за кассы. В конце шестидесятых Руби и ее муж Бутч, открыли магазин, переселившись на остров, когда он вернулся из Вьетнама. Руби и я часто беседовали, когда Фишер уходил на одно из своих многочисленных боевых заданий, и она дала мне несколько хороших советов, но мы больше не разговаривали, после того что он устроил в прошлом году. Мне было стыдно из-за того, что она смогла помочь мужу, когда тот вернулся с войны, а я нет.

Мы ставим вывеску на пол в помещении перед прилавком-витриной, и Руби обнимает Фишера за талию.

— Так приятно видеть, что ты вернулся домой, — говорит она мягко, отстраняясь назад и потрепав его за обе щеки.

Он улыбается, глядя на нее сверху вниз и краснеет, рассказывая о подарке, который сделал для нее.

— Я хотел сделать что-то, чтобы загладить свою прошлогоднюю вину. Я извиняюсь, отсутствовал и не смог починить фронтальную витрину. Я знаю, что эта вывеска не загладит то, что я сделал, но это единственное, что я смог придумать.

Руби внимательно рассматривает ее, и я вижу, как ее глаза наполняются слезами. Вывеска на самом деле очень красивая, сделанная из цельного куска дуба, и Фишер покрасил ее в цвета магазина, бледно-желтый и розовый, и на ней красуется «Ruby’s Fudge Shop» в каких-то витиеватых и плавных линиях, и выжжена сливочная помадка, конфеты и другие кондитерские изделия, которыми торгует магазин.

— Ох, Фишер, это очень красиво.

Она любовно пробегается пальцами по вывески, и поворачивается к нему лицом.

— Единственное, в чем мы чувствовали необходимость, чтобы ты поправился и вернулся к нам, но я понимаю, почему ты это сделал, и я благодарю тебя. Она будет выглядеть просто замечательно в передней части магазина.

Руби поворачивает голову и кричит в подсобные помещения:

— БУТЧ! ВЫБИРАЙСЯ СЮДА И ПОСМОТРИ, ЧТО СДЕЛАЛ ФИШЕР!

Несколько секунд спустя, Бутч выходит из задней двери и присоединяется к нам, кивая в знак полного одобрения. Руби хватает меня за руку и тянет за витрины, укладывая в коробку все, что я безумно люблю, пока Фишер и Бутч обсуждают лучший способ, как стоит ее поаесить.

Руби щебечет о летнем сезоне отдыхающих и как продвигается бизнес, но я отвлекаюсь от нее на пару минут, когда слышу, как Бутч спрашивает Фишера, как у него дела.

— Война меняет всех, сынок, и нет ничего постыдного в этом. Если она не затрагивает тебя с самого начала, то значит, ты был уже слишком жесток. Важно другое, что ты все сделал правильно, и нашел свой путь домой.

Фишер кивает, убирая руки в передние карманы шортов.

— Я заплутал ненадолго, но это как раз и помогло найти мне дорогу обратно домой.

Я сглатываю свои слезы и моргаю, задаваясь вопросом, говорит он обо мне или Трипе, или еще о чем-нибудь, что могло поспособствовать ему вернуться обратно на остров.

Бутч похлопывает его по плечу и кивает.

— Не забывай это. Никто не понимает твое желание отдать долг своей стране больше, чем я, но иногда тебе приходится разбираться со всем этим в одиночку, потому что есть более важные вещи, чем битва, которую нам не выиграть. Иногда есть более важные вещи, за которые стоит бороться, чтобы быть здесь дома.

Буч и Фишер оба поворачивают головы в мою сторону, я виновато отворачиваюсь и смотрю на сладости, схватив коробку из вощеной бумаги и помогая Руби заполнять его разными вкусняшками.

Двое мужчин продолжают разговаривать еще несколько минут, и я перестаю подслушивать. Руби передает мне в руки коробку со сладостями, и вместе с Бутчем, обнимая Фишера провожают нас к двери. Фишер просит им позвонить ему, когда они надумают вешать вывеску, потому что он приедет помочь, мы ступаем на тротуар на солнце.

— Ну, я думаю, мне пора вернуться в гостиницу, — говорю я ему с неловкой улыбкой, разворачиваясь в противоположную сторону.

— Люси, подожди, — останавливает он, обнимая меня за плечо, и нежно поворачивая назад, к нему лицом. — Поскольку ты уже здесь, в городе, может сходим на ланч? Не стоит есть десерт, если ты еще не обедала, правда ведь?

Он переводит глаза на мою коробку с помадкой, и я практически вижу, как начинает пускать слюни. Сладости Руби всегда была слабость Фишера и всякий раз, когда я приносила их домой, мне приходилось прятать их от него, потому что он съедал их моментально, я могла просто остаться без всего.

— Ты просто хочешь, чтобы я поделилась своими сладостями с тобой, — смеюсь я.

Он пожимает плечами.

— Виноват. Так, как насчет ланча?

Я замираю, в голове прокручиваются все причины, почему это может быть плохой идеей. Первоначально предполагалось, что я буду избегать Фишера, не тратя на него больше времени, чтобы в будущем у меня не было еще больше полной неразберихи в сердце и голове.

— Я обещаю держать свои руки при себе, — смеется он, поднимая руки вверх.

Тот факт, что он сказал то же самое, что и много лет назад, когда в первый раз он пригласил меня посмотреть на маяк, подействовали на меня. Не знаю, было ли это совпадение или он специально это сделал, но это сработало. Я так потерялась в воспоминаниях, что рассеянно кивнула, позволив перевести меня на другую сторону улицы.

Где-то спустя час, мой живот наполнился морепродуктами, до такой степени, что мне казалось, будто я сейчас взорвусь, я кладу на него руки и откидываюсь на спинку стула.

Фишер мудро выбрал место «Lobster Bucket» для ланча, потому что знает, что это мое любимое заведение. Наш стол завален шелухой от крабов, которых мы чистили, бросая на вощеную бумагу, королевский краб Дангенесс, краб-стригун, креветки, приготовленные на пару, моллюски и пара очищенных початков кукурузы. Я немного удивлена и, мне немного грустно, потому что за всю еду Фишер не пытается даже как-то очаровать меня или высмеять Стэнфорда каким-то образом. Мы говорим о многих вещах — о гостинице, Элли и Бобби, о его работе по дереву и заказах, которые он уже успел получить после возвращения на остров. Наш разговор кажется легким и дружелюбным, точно таким же, как и прежде, до того, как вещи стали казаться настолько темными и сложными.

— Правда, что ты собираешься продать «Butler House»? Ты же любишь это место, Люси. Это же часть тебя, — говорит Фишер, когда мы смотрим на открывающийся вид и очищаем руки влажными салфетками с лимонным запахом, которые подают в ресторане.

— Любить и понимать это разные вещи, — отвечаю я тихо, спрашивая сама себя, что я конкретно имею ввиду — гостиницу или его, как быстро перескакивают мои мысли. — Времена изменились, Фишер. Сейчас люди хотят иметь везде, где они находятся бесплатный Wi-Fi и зарядные станции для своих гаджетов. Они хотят оставаться на связи с миром, делать селфи и иметь в своем доступе эту глупую игру «Веселая ферма», чтобы собрать очередной урожай, — объясняю я с раздражением. — Они не хотят отключаться от мира, потому что боятся пропустить что-то важное. Их не интересует красота этого места или спокойствие, и как течет здесь время. Они не хотят часами просто смотреть в окно на океан, поражаясь его красотой. Они хотят аквапарки и спа-салоны, ночные клубы, а я не могу дать им это. Я не могу дать им то, что они хотят больше всего, и возможно, пришло мое время понять эту проблему.

Я понимаю, что на самом деле прокручиваю в голове свою первоначальную мысль и испытываю смешанные чувства и к Фишеру, и к гостинице, и пока не знаю, кого из них имею в виду больше. Он изменился, но пока так и не понял, что я тоже стала другой. То, что я хотела и то, что он испытывал необходимость быть морпехом, изменили многое во мне, пока он отсутствовал. Он был таким потерянным, а я не могла дать ему то, что он хотел, как бы усердно не старалась. Я не могла дальше жить ни с гостиницей или с ним. Я не могу постоянно биться головой о стену, пытаясь заставить людей увидеть, что не стоит безостановочно все менять, но иногда нет выбора. Ты либо принимаешь решение, либо идешь ко дну.

Фишер вдруг встает со своего места и хватает меня за руку, потянув за собой.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Он тащит меня к выходу, быстро кинув деньги на стол. Я не одергиваю руку, хотя мне явно следовало, мы направляемся на главную улицу и проходим несколько кварталов до центра города, где толпятся отдыхающие. Он толкает дверь, и мы входим в большое с кондиционером здание, подходя к огромной полке, обосновавшейся на дальней стене. Он, наконец, отпускает мою руку и снимает с одной из полок огромную большую, толстую подшивку, заполненную сотнями листов. Он открывает ее и разворачивает ко мне, чтобы я смогла прочитать.

— Вот, посмотри на это.

Я забираю подшивку в полной растерянности, глядя на лист, исписанный рукописным почерком, и прикрепленный скоросшивателем. Я быстро просматриваю написанное и у меня медленно отпадает челюсть от шока. Это письмо в городское собрание от одного из гостей моей гостиницы. Он в подробностях расписывает красоту самой гостиницы и острова, и пишет свой отзыв о том, как он провел неделю живя в гостинице, в которой присутствовал доброжелательный персонал, потрясающе восхитительная владелица, и откуда он был поражен открывшимся таким потрясающим видом острова.

Когда я дошла до конца письма, Фишер переворачивает страницу, и я вижу еще одно письмо, аналогичное первому – описывающее насколько умиротворенная и имеющая старое очарование гостиница оказалась именно тем, что они и хотели. Страница за страницей, отзыв за отзывом, вся подшивка этого гросбухха была посвящена тому, как всем клиентам понравилось, и насколько они полюбили гостиницу, и тем, что она является одним из немногих на острове, не наполненная всеми новейшими технологиями и отвлекающими факторами, и они очень надеются, что это никогда не изменится.

По моим щекам текут слезы, пока я дошла до последней страницы, и Фишер спокойно забрал подшивку из моих рук, вернув ее на место.

— Не все должно меняться, Люси. Иногда, люди вполне довольны теми вещами, которые были раньше. Жизнь просто останавливается на своем пути и на какое-то время заставляет их забыть о том, кто они есть, — говорит мне тихо Фишер. — Мой отец, и некоторые из этих людей, которые приезжают сюда, не замечают тех вещей, которые действительно важны в жизни, но ты никогда не изменяла себе в этом. Поэтому могу сказать, что именно ты имеешь большую ценность на этом острове, за которую стоит бороться. Ты не сможешь перестать бороться, Люси. Ты никогда не сможешь перестать бороться за то, что любишь и во что веришь.

Я утираю слезы, мы выходим на улицу, и я стараюсь не думать, что он явно говорил о гостинице, не обо мне.

Перед тем как нам расстаться, он лезет в карман и протягивает мне несколько сложенных листков бумаги. Я хочу отказаться, хочу просто уйти, сказав ему перестать затягивать меня в прошлое, но я не могу. Я молча без слов беру их, сажусь на свой гольф-кар и устраиваю такие гонки до гостиницы, выжимая из последних сил, все на что способна эта машинка, запираюсь в своей комнате, прочитываю листы, исписанные его почерком, нашей истории, рыдая над ними даже больше, чем я знакомилась с отзывами посетителей в городском центре.

Глава 23

Из журнала Фишера средней школы

22 июня 2002

Звук волн, накатывающих на пляж в нескольких сотнях ярдов от нас, и Люси такая мягкая, с придыханием стонет, пока я медленно вхожу внутрь нее.

Она охает от боли, и я немедленно останавливаюсь, откинув голову назад, чтобы взглянуть ей в глаза.

— Прости! Черт, мне так жаль. Я не хотел причинить тебе боль.

Люси улыбается, и я вижу, как поблескивают слезы в ее глазах при свете Луны, которая светит высоко над нами. Она нежно запускает пальцы в мои волосы, проводя по ним снова и снова, и оборачивая ноги вокруг моих бедер, притягивая меня к себе.

— Я в порядке, Фишер. Клянусь, я в порядке, просто не останавливайся.

Она выгибается вверх, прижимая губы к моим, и у меня нет другого выбора, как продолжать двигаться вперед внутри нее. Я стараюсь производить движения, как можно медленнее, несмотря на то, что это убивает меня. Она чувствуется настолько невероятной, находясь в моих объятиях, что я хочу потопить себя внутри нее, как можно глубже, чтобы облегчить боль, которая возникает в моих чертовых яйцах.

Мой язык медленно проскальзывает в ее рот, в таком же темпе, как и мой член внутри нее, и она сразу же реагирует, прижимая свои бедра ближе.

Мы официально встречаемся чуть больше семи месяцев, и я ей много раз говорил, что меня вполне устраивает то, что есть и я не хочу большего. Впервые с пятнадцатилетнего возраста, как я лишился своей девственности, мне не нужен секс, чтобы доказать что-то девушке, но Люси настаивала на нем и говорила, что уже готова. Я не собираюсь лгать сам себе – я действительно хотел заняться с ней сексом с того раза, как впервые поцеловал ее, но я также хотел сделать это событие для нее удивительным, заставив воспарить ее в небеса. В теории, было бы совсем неплохо, если бы все произошло спонтанно, но дело касалось ее девственности. И мне хотелось, чтобы для нее это было чем-то особенным, романтичным, и я сделал все, на что был способен. В центре в форме сердечек я установил зажженные свечи, создав сердце, я расстелил несколько одеял на песке, на которых мы могли лежать. Это не было похоже на кровать, но было лучшим, что мне удалось придумать, если учесть, что до сих пор мы оба жили дома – она с родителями, я с дедом, поэтому найти место для уединения нам было довольно-таки сложно.

Я привез ее сюда к основанию маяка, где впервые понял, что влюбился в нее, и это место стало для меня еще более особенным.

— Я люблю тебя, Люси. Я так люблю тебя, — шепчу я ей на ухо в тот момент, когда мы двигаемся, покачиваясь друг против друга. Я набросил на нас одеяло, пытаясь защитить нас обоих от посторонних глаз, если кто-то вдруг решит отправиться на незапланированную прогулку к маяку.

Ее ноги обвиваются еще сильнее вокруг моих бедер, и она тянется ко мне еще ближе, притягивая еще глубже, сжимая свои мышцы вокруг меня. Я хочу, чтобы это продолжалось как можно дольше, хотя я не в состоянии уже терпеть. Чувствую, как мой оргазм взмывает вверх, и я всячески стараюсь остановить его, но тихий звук вздоха Люси и ее теплое дыхание на моем ухе делают это невозможным. Я стараюсь быть мягким и нежным с ней, насколько это вообще возможно для меня, но я хочу показать, как много она для меня значит.

Руки Люси пробегаются вниз по моей спине, сжимая мою задницу, призывая продолжать, и я полностью потерян внутри нее. Она испытала два оргазма, которые я доставил ей своими руками и ртом, убеждаясь, что она достаточно готова для меня, погружаясь в нее все глубже – я уже не чувствую нечего, я просто выливаюсь в нее. Я знаю, что ей больно, но я старался сделать все, что могу, чтобы облегчить ее страдания.

Она шепчет, как сильно она меня любит и как хорошо ей ощущать меня внутри себя, и я думаю, что это точно пришел мой конец. Ее мягкий воркующий голос, говорящий что-то мне на ухо, с такой силой толкает меня через край, что я со стоном произношу ее имя, уткнувшись в ее шею, и кончаю.

Отдышавшись в течение нескольких секунд, я медленно скатываюсь с нее и выбрасываю презерватив в полиэтиленовый пакет для покупок с пачкой презервативов, которую купил сегодня. Притянув ее к себе поближе, мы поворачиваемся на бок друг к другу и натягиваем на себя одеяло. Мы смотрим на Атлантический океан, Маяк мерцая подает свои сигналы, отражающиеся на поверхности водной глади каждые пару секунд.

— Я обещаю, что в следующий раз я постараюсь продержаться дольше, чем тридцать секунд. Господи, ты, наверное, думаешь, что это я потерял невинность, — смущенно смеюсь я.

Я чувствую, как ее тело подрагивает от смеха, когда она смеется вместе со мной.

— Я сказала тебе, Фишер, все нормально. Это было прекрасно, абсолютно прекрасно.

Я крепче притягиваю ее к себе, обхватив вокруг талии, и она обхватывает мои руки.

— Ты испугался? — шепотом спрашивает она после нескольких минут тишины.

— Не то чтобы испугался, скорее больше нервничал, — признаюсь я.

Завтра я отправляюсь на двенадцать недель в учебный лагерь для новобранцев в Пэррис-Айленд, Южная Каролина. Это не так уж далеко от Фишер Айленда, но я все равно не смогу вернуться домой раньше и увидеть Люси в течение трех месяцев. Оставить ее сейчас пугает меня больше всего, нежели облажаться в морской пехоте.

— Я знаю, что говорила тебе уже сто раз, но я так горжусь тобой, Фишер. Я горжусь, что ты собираешься сделать, в то, что ты веришь и совершенно не важно, что хочет твой отец. Я буду очень сильно скучать по тебе, но я знаю, что ты сделаешь все классно, и вернешься сюда, прежде чем я это узнаю.

Я не знаю, почему мне так повезло, я никак не могу понять, почему Люси решила дать мне шанс, зная мою репутацию, которая имеется в течение всех этих лет, но я не собираюсь облажаться перед ней. Мои друзья устроили мне дерьмовый нон-стоп с тех пор, как я с Люси стал проводить все больше и больше времени вместе, наконец, заставив ее признать, что мы стали парой. Бобби, пожалуй, единственный, кто не ругал меня. Возможно из-за того, что он решил узнать ее получше, в отличие от остальных друзей в школе. Ему действительно понравилась Люси, и он считает ее своей младшей сестрой, наверное, поэтому он не считает зазорным посылать и осаживать девушек, когда они отпускают свои ехидные замечания по поводу моего поведения, когда видят нас вместе. Этим сучкам просто повезло, что они никогда не говорили мне в лицо те вещи, о которых пытаются судачить за нашей спиной. Мне кажется, что Бобби просто видит, насколько мне хорошо с Люси. Она делает мои поединки с отцом более сносными, и главное мне теперь хочется быстрее вернуться обратно на этот остров, чтобы просто побыть с ней. Она заставила ценить мою родину, потому что этот остров — мой дом.

— Ты думаешь, что как только закончишь учебку морпехов, сразу же получишь распределение? — спрашивает тихо она.

Я пожимаю плечами, положив подбородок на ее макушку.

— Я не знаю, может быть. Во всех новостях слышится одно и тоже дерьмо, которое проявляется за пределами США. Если они скажут мне идти, я должен буду пойти, Люси. Настолько насколько я хочу остаться здесь с тобой и никогда не оставлять тебя, настолько же я верю в это, и я должен поступить так.

Она лежит, прижавшись в моих объятиях под одеялом, мы смотрим друг на друга, и она обхватывает мое лицо руками.

— И это одна из причин, почему я люблю тебя. Ты бескорыстно любишь свою страну, и я понимаю, что тебе необходимо поступить так. Это не значит, что я не буду скучать или беспокоиться о тебе, и я буду хотеть, чтобы ты был здесь со мной рядом, но ты должен сделать то, во что ты веришь, Фишер. Я всегда буду здесь, ждать тебя, когда ты вернешься домой.

Впервые с тех пор, как я записался в новобранцы морских пехотинцев, я сомневаюсь, я не хочу. Я не хочу уходить не потому, что боюсь участвовать в военных конфликтах, а потому что боюсь потерять Люси. Я боюсь, что стоит мне уйти, все может измениться. Мне необходимо обрести больше веры в то, что мы оба достаточно сильные, чтобы вместе пройти через этот путь.

Глава 24

Фишер

Сегодняшний день

Господи Иисусе, я сейчас начну блевать. Я собираюсь покончить с этим прямо здесь на тротуаре.

Я согласился встретиться с Бобби у «Barney’s» в основном поиграть в дартс, потому что мне надоело слушать его нытье, что мне необходимо убираться из дома Трипа, пока я сам не превращусь в старика. Последние пару дней я ничем не занимался, слоняясь из угла в угол по дому Трипа, постоянно спрашивая себя, читает ли Люси мои страницы журнала-дневника. Они заставляют ее грустить или же эти воспоминания делают ее счастливой? Напоминая о том времени нашей совместной жизни, когда у нас не было причин волновать о многом, и мы почти все свое время проводили вместе?

Очевидно, она либо не читала их, либо они всего лишь пустое место для нее. Потому что прямо через дорогу на виду у всех, ее язык находится глубоко в глотке Стоячего-Воротничка-Полной-Задницы-Модели. Ну, хорошо, не совсем у него в глотке, потому что я уверен, что такое вопиющее проявление ласки при всей общественности унизит его достоинство, но все же. Ее руки обхватывают его за плечи, а его лапы держат крепко ее за талию, и их губы вместе соприкасаются.

Люди ходят прямо рядом с ними, а они даже не обращают на них никакого внимания. Разве они не видят, что так нельзя? Разве они не понимают, что хочется стукнуть по стене кулаком и заорать на них обоих, чтобы избавиться от этого дерьма?

Скорее всего, что нет. Я думаю, что это кажется только мне, потому что у меня такое чувство, что мне хочется убить кого-нибудь прямо здесь и сейчас.

Теоретически, я понимаю, что это всего лишь поцелуй, но в моем понимании это похоже, словно они, бл*дь, реально трахаются у стены Банка и Трастового Фонда Фишера. Поцелуй — это интимная вещь, основанная на доверии, и вы не разбрасываетесь ею всякому встречному, но она, черт побери, вот так просто отдает эту вещь Стафилококовой-Инфекционной-Модели, на первый взгляд кажется, что в этом нет ничего страшного, но, неделю назад как будто она не пробегалась своими руками по МОЕЙ спине и не запускала свой язык ко МНЕ в рот, и не дышала тяжело напротив МОИХ губ.

Я сжимаю руки в кулаки и считаю до десяти, они, наконец, разъединяются, Люси машет ему рукой, и он направляется в противоположном направлении по улице. Я должен взять себя в руки и сделать вид, что не был свидетелем этого дерьма, но я не могу. Мои старые друзья — злость и ярость, поднимаются на поверхность, желая выйти и вдоволь насытиться. Я смог управлять ими и изгнал их несколько месяцев назад, когда изучил приемы, с помощью которых можно выражать свои эмоции в здоровом и конструктивном ключе, но сейчас они слишком громко «орут» у меня в ушах.

Я перехожу на другую сторону улицы, сосредоточив все свое внимание на Люси, которая сворачивает в близлежащий переулок рядом с банком. Завидев меня люди окликают и машут рукой в знак приветствия, но я игнорирую их. Свернув в переулок, я вижу ее на середине тротуара, идущей по совсем затемненной стороне и направляющуюся в сторону пляжа. Я наблюдаю за ее гладкими красивыми ножками, и юбкой, колышущейся из стороны в сторону на ее попке от покачивающихся бедер при каждом ее шаге.

Я ускоряю движение, замедлившись прямо у нее за спиной, и чувствую запах ее кожи и тепло. Мои руки обхватывают ее за талию, и я быстро толкаю ее лицом к стене.

Она пытается закричать и начинает бороться со мной, но я моментально закрываю ей рот рукой, и шепчу на ухо.

— Ш-ш-ш, это всего лишь я.

Она сразу расслабляется в моих руках, ее тело становится не таким напряженным, и это заставляет меня еще больше разозлиться. Она только что обхватывала своими руками и покрывала своими губами другого мужчину, но звук моего голоса все еще превращает ее в желе. От этого я должен чувствовать себя счастливым, должен чувствовать себя отлично из-за того, что вернулся на этот остров за ней, но на данный момент меня заполняет одна только ревность.

— Я видел, как ты, бл*дь, целуешь его, — со злостью шепчу я ей на ухо, одной рукой крепко удерживая ее за талию, а другой опускаясь вниз по ее животу к промежности.

Люси тихо всхлипывает, стоит мне медленно приподнять ее юбку и дотронуться до ее кожи между ног.

Она тихо, как ветерок, выдыхает мое имя, но я не обращаю на это внимания, потому что до конца не уверен, хочет ли она чтобы я остановился или призывает меня продолжить, но я не собираюсь разбираться в этом дерьме прямо сейчас.

— Эти губы МОИ.

Моя рука продолжает сдвигать юбку вверх, остановившись, нащупав резинку ее трусиков. Моя совесть кричит, пытаясь приказать мне отойти, но как только моя рука скользит под хлопок, и пальцы чувствуют насколько мокрая ее киска, я знаю, что ничто не заставит меня остановиться.

— Это тело принадлежит МНЕ, и черт побери меня убивает, что ты отдаешь его ему, — яростно шепчу я ей на ухо, кружа средним пальцем по клитору.

Она упирается руками в стену дома по обе стороны от головы, пока я дразню ее своим пальцем.

— Я не могу видеть тебя с ним. Бл*дь, я не могу просто СТОЯТЬ и наблюдать, что ты отдаешь ему то, что должна отдавать МНЕ.

Я быстро скольжу двумя пальцами внутрь ее, и она громко со стоном произносит мое имя, выгибаясь назад и упирая свою задницу прямо в мой член. Я слышу издалека приглушенные голоса людей, смеющихся и разговаривающих о чем-то, и идущих по улице, совершенно не замечающих, что происходит в нескольких шагах от них в темном переулке, они не могут увидеть нас, даже если захотят, но, услышав эти голоса, я должен прийти в чувство и остановиться. Любой желающий может свернуть в этот переулок, если захочет спуститься к пляжу, туда и направлялась Люси, пока я не захватил ее. Мысль, что кто-то может засечь нас, заставляет меня быстрее и интенсивнее действовать, мое тело начинает вибрировать от потребности заставить ее кончить.

Мои пальцы легко скользят внутрь и наружу, и О, Боже! это самое лучше черт побери, что может быть в мире. Я так соскучился по ощущению своих пальцев в ней и теплу ее тела. Я соскучился по ее тихим стонам и вздохам, слетающих с ее губ, когда я начинал ласкать идеальную точку.

— Он заставляет тебя так же стонать, Люси? — шепчу я, проводя пальцами вниз, а потом продолжая кружить по клитору, и вводя их намного глубже, насколько они в состоянии войти.

Она вжимается в мои пальцы своими бедра и просит:

— Пожалуйста, Фишер... пожалуйста...

Мой палец быстрее движется вокруг ее клитора, а другие толкаются еще глубже.

— Ты такая же мокрая для него, Люси? Господи, ты такая чертовски мокрая..., — я замолкаю, опуская губы на ее шею сбоку. Моя рука продолжает двигаться между ее ног, и мои пальцы работают, как насос, с такой скоростью, что я даже чувствую, как сводит мышцы. Я не собираюсь причинять ей боль или оставлять какие-то синяки, единственная мысль, которая крутиться у меня в голове, это поставить на ней метку, которая обращала бы на себя внимание, когда она будет следующий раз с ним. Мои губы двигаются по коже ее шеи, и зубы впиваются в ее плоть.

Каждое слово, которое я произношу напоминает мне мудака, с которым она проводила дни и ночи вместо меня, разжигая мою ревность и гнев, и я понимаю, что должен отступить. Я не должен находиться рядом с ней, когда внутри меня пылают такие чувства, но я не могу остановиться сейчас, потому что нахожусь внутри нее.

Я усилил движения моего пальца на ее клиторн, потирая его взад-вперед, ощущая его пульс, я вижу, как она раскраснелась, и как двигает бедрами все быстрее, помогая мне руководить и приближать свой оргазм.

Мои зубы продолжают погружаться в мягкую плоть ее шеи, усилия свой темп, скользнув пальцами внутрь нее жестко и глубоко, и отголоски людей, говорящих на улице, растворяются в звуках моих движений в ее влажной киске.

Я слышу, как замирает ее голос, и у нее вырывается стон, я чувствую ее быстрые движения бедер в такт моих рук, она находится совсем близко, почти на грани. Я помню каждую клеточку ее тела, со всеми своими нюансами, и все ее звуки, и я ненавижу, что она пытается забыть это с другим мужчиной.

— Ты думаешь обо мне, когда кончаешь, черт возьми, — рычу я, пока мои пыльцы врезаются грубо и быстро в ее киску, издавая чмокающие звуки. — Ты представляешь МОЕ лицо, чувствуешь МОИ руки и стонешь МОЕ имя?

Я вгоняю в последний раз в нее пальцы, как можно глубже и добавляю давление большим палбцем. Люси кончает от моей руки и безусловно, ее чертовские губы произносят мое имя.

Как только мое имя срывается с ее губ, внутри меня что-то щелкает. Дымка злости, затуманившая мои глаза, и ярость, наполнявшая мое тело, ускользают, и я испытываю полный кайф.

Я прерывисто перевожу дыхание и моментально вытаскивая пальцы из нее и отодвигаюсь. Прислонившись спиной к стене здания, я обхватываю голову руками, сжимая волосы.

Люси поворачивается, покачиваясь у стены, словно каждое движение требует от нее усилий. Наверное, из-за того, что ей больно. Я, бл*дь, толкнул ее к стене этого здания, позволил своему гневу взять вверх. Я поклялся сам себе никогда не причинять ей боль снова и гляньте, что я наделал. Я опять вернулся к животному, который не может контролировать свои эмоции.

— Фишер.

Она мягко произносит мое имя, отталкиваясь от стены, и делая шаг ко мне. Свет от соседнего уличного фонаря освещает ее лицо, и я сразу же замечаю красное клеймо, от моих зубов, которое оставил у нее на шее. Я выставляю руки перед собой, останавливая ее, и отрицательно покачиваю головой.

— Нет, не надо. Просто.... стой там. Бл*дь, какого хрена со мной не так? Мне жаль, прости, мне чертовски жаль.

Нежный взгляд ее глаз мгновенно наполняется отвращением, и мне кажется, что ее глаза, как зеркало являются отражением моих собственных.

— Не смей. Не смей извиняться передо мной! — кричит она.

Ее гнев, словно ударяет по мне, и я чувствую себя еще хуже. Я провел месяца вдали от нее, пытаясь найти способ контролировать себя и свои эмоции, и вот буквально спустя несколько секунд, увидев, как она целуется с другим мужчиной, я просто разрушил все те успехи, которых достиг.

— Мне не следовало этого делать. Я не должен был дотрагиваться до тебя. Мне жаль, — шепчу я, искренне желая, чтобы кто-нибудь появился в этом проклятом переулке прямо сейчас и надрал мне задницу.

Люси сердито качает головой, глядя на меня, и слезы текут по ее щекам. Я довел ее до слез. Я опять обидел ее, черт побери, заставил ее плакать. Я хочу, чтобы она ударила меня, накричала и надавала мне пощечин, обозвав меня животным, в которое я превратился на самом деле.

— Ты не понимаешь, ты просто не черта не понимаешь! — рычит она и еще больше слез катятся у нее по щекам.

Я, безусловно, не понимаю. Я понимаю одно, что мне следовало оставить ее в покое. Я не должен был возвращаться сюда, думая, что я стал намного лучше и смогу загладить причиненную ей боль, относясь к ней с нежностью и любовью.

— Это больше не повторится, я клянусь тебе, — судорожно шепчу я, стараясь не дать волю своим слезам.

— Пошел ты, Фишер. ПОШЕЛ ТЫ! — кричит она.

Она разворачивается и бежит по переулку, и я ничего не могу поделать, я могу только стоять и смотреть, как Люси уходит.

Глава 25

Из журнала Фишера

3 марта 2004

— Фишер, давай. Холодно! Я думала, что мы проведем нашу последнюю ночь вместе, где намного теплее. И, возможно, с меньшим количеством одежды.

Мелодичный смех Люси щекочет мне уши, она пытается разрядить обстановку и делает вид, что над нами не нависло темное облако. Каждый раз, как только мы говорили о планах на сегодня, она изо всех сил боролась с подступающими слезами, потому что сегодня — наш последний день вместе. Она заставляет меня еще больше любить ее, я вижу насколько она старается быть сильной, и я знаю, что завтра уйду, не отвлекаясь на тревогу и сожаление.

Крепче держа ее за руку, я тяну ее вверх через пару крупных валунов, находящихся на самой вершине Маяка Фишера. Прислонившись к ее спине, я обхватываю ее за талию и прижимаю к себе, упираясь подбородком в ее вязанную шапку. Мы молча смотрим вперед в темноту на бесконечный океан, раскинувшийся перед нами, и несколько сердитых взбирающихся волн своей пеной создают единственное светлое пятно там, внизу в черной пустоте.

— Я люблю это место. Мне всегда кажется, что, когда мы приходим сюда, мы двое — единственные люди на земле. Весь мир исчезает вокруг, и остаемся только ты и я, — говорит тихо Люси. Я чувствую, как ее спина вибрирует, когда она произносит эти слова, вызывая нежный отклик у меня в груди. Еще крепче обхватив ее за талию, я стараюсь не думать, что завтра уйду от нее. И после завтра, я не смогу дотронуться до ее лица, услышать ее смех или увидеть улыбку целых восемнадцать долгих месяцев. Моя первая военная командировка сразу после учебки длилась всего лишь каких-то жалких девять месяцев, которые еле тащились, поэтому я точно знаю, по сроку в два раза дольше находится вдали от Люси, для меня будет сродни пытки.

Я не задумываясь записался в морские пехотинцы после окончания средней школы. Я не моргнул глазом вернувшись домой сообщил своим родителям, что я не собираюсь следовать по стопам отца и становится следующим чертовым королем Фишер Айленда. Я ни разу не пожалел о принятом мной решение, и той бури, которая разразилась в моей семье — мама плакала, а отец сказал, что отречется от меня. Он разговаривал со мной, только когда мы находились в общественных местах, и ему нужно было показать себя прекрасным семьянином и отцом, который якобы поддерживает меня. Я слышал ложь, которую он вещал на острове по поводу меня, я больше так не мог и переехал из родного особняка к своему деду в коттедж с двумя спальнями в центре города, потому что хотел получить «новый опыт» перед отправкой в учебку. Меня вообще мало что интересовало, кроме как по дальше убраться с этого проклятого острова и наследства, которое никогда не хотел.

В день, когда я подписал эти гребаные документы, я встретил Люси Батлер. После восемнадцати лет жизни в этом захолустном городишке, где все знают друг друга и новое лицо всегда было временным, Люси стала глотком свежего воздуха в моем застоявшемся мире. Она не пролетела через мою жизнь, как ураган, но перевернула мой мир с ног на голову точно так же. Люси больше походила на легкий ветерок, слегка ласкающий кожу, дразнящий, успокаивающий и заставляющий бежать за ним, чтобы просто почувствовать его снова. В первый раз, когда я заставил ее улыбнуться, я почувствовал, что мир наконец-то обрел смысл. В первый раз, когда я заставил ее засмеяться, я почувствовал, что могу ходить по воде. В первый раз, когда она поцеловала меня, прямо здесь на этом самом месте, я почувствовал себя, как чертовый король, которым мой отец всегда хотел меня видеть.

Прошло почти три года, но ничего не изменилось. Я до сих пор ненавижу все в этом городе, но я продолжаю возвращаться сюда, потому что не могу устоять, не чувствовать ее и находится вдали от нее – словно больше ничего не заставляет меня чувствовать, словно я нахожусь там, в середине этого темного океана, барахтаясь в одиночестве и пытаясь не захлебнуться окончательно. Именно Люси удерживает мою голову над водой. Она напоминает мне, что есть еще добрые люди в этом мире, которые тебя любят и ничего не ждут взамен.

Учитывая ситуацию на Ближнем Востоке, вопрос о моей передислокации неизбежен, и я умираю от желания вернуться в эпицентр событий, но получив приказ, я по-прежнему тянул с ним, поэтому и совершил глупость в тот день. Единственная мысль, которая крутилась у меня в голове – Люси, которая вновь будет ждать, ждать мужчину, который не в состоянии дать гарантии, вернуться живым. Ей не плохо жилось здесь, вернее жизнь была хорошей, наполненная пляжными вечеринками с друзьями, работой в гостинице, которую она очень любила, и сейчас она с нетерпением ожидала приближающийся новый туристический сезон с удовольствием и радостью. Я же находился в пустыне среди самодельных взрывных устройств, воздушных налетов и террористов-смертников. У нас была разница в возрасте всего пара лет, но полученной мною жизненный опыт, о котором я рассказывал ей, был для меня слишком большим.

Это был первый и единственный раз, когда она ударила меня. Моя милая, стеснительная, красивая девушка была в ярости, обозвав меня всяческими словами, которые могла только придумать, после того, как ударила меня. Я тихонько хихикаю, когда вспоминаю ту ночь несколько недель назад, Люси разворачивается в моих руках, упираясь руками мне в грудь и смотрит прямо в глаза.

— Что смешного? — спрашивает она с улыбкой.

Свет от маяка, находящегося у нас за спиной, скользит по ее чертам, и мне выпадает возможность хотя бы на несколько секунд, еще раз запомнить ее лицо — порозовевшие щеки от холода, шелковистые светло-рыжие волосы, выбившиеся из-под шапки и спадающие ей на плечи, ее ярко-синие глаза, сверкающие, когда она улыбается и едва различимые веснушки, высыпавшие на носу.

— Я вспоминаю тот день, когда я получил приказ, и ты показала мне свой правый хук.

Уголки ее рта ползут вверх, в тусклом свете луны и повторяющихся вспышках маяка, я замечаю, как ее глаза наполняются беспокойством. Я хотел привести ее на это место и сказать, как сильно я ее люблю, но сейчас я все испортил. Я могу даже сказать, о чем она думает — что я привел ее сюда, чтобы продолжить свой разговор о том, что меня ждет, и о том, что я ей сказал ранее — возможно это плохая идея, что ей приходится все время меня ждать, и может быть, будет лучше, если она двинется дальше. Ее руки крепко хватаются за лацканы моего шерстяного пальто, и она встает на цыпочки, чтобы посмотреть мне прямо в глаза, не запрокидывая голову.

— Даже не думай об этом, Фишер. Мне плевать даже, если морпехи сделали из тебя накачанную боевую машину, я все равно смогу надрать тебе задницу, — угрожает она, вздохнув, видно переводя дыхание, чтобы устроить мне настоящую трепку, но я быстро наклоняюсь и поглощаю ее слова своими губами. Ее губы мягкие и холодные, но от прикосновения моего языка они сразу же согреваются, и она открывает их для меня. Она стонет в мой рот, подняв руки и обнимая меня за плечи, притягивая ближе к себе. Я вдыхаю ее совершенный запах, пытаясь запечатлеть его в памяти, и этот каждый момент ее, когда я буду находиться вдали следующие восемнадцать месяцев.

Я отстраняюсь, убирая ее руки со своей шеи, не отрывая от нее глаз, снимаю с ее левой руки варежку и бросаю вниз к нашим ногам, на камни, целую кончики каждого пальчика, пока говорю:

— Я люблю твой смех.

— Мне нравится, что ты делаешь меня лучше, и я хочу быть лучшим мужчиной, — признаюсь я, целуя кончик ее указательного пальца.

— Мне нравится, что ты поддерживаешь то, что я делаю, хотя это тяжело для тебя, — мягко говорю я ей, целуя кончик ее среднего пальца.

— Мне нравится, какая ты сильная и независимая, — заявляю я, целуя кончик ее мизинца.

Засунув руку в карман, у меня наступает момент паники, потому что я не могу найти то, что там точно должно находиться. Я, наконец, нащупываю его в углу кармана, и вздыхаю с облегчением, вытаскиваю и медленно надеваю на ее безымянный палец.

— Мне нравится, как ты смотришь на меня. Мне нравится наблюдать, как ты любишь меня. И чтобы ни было, я всегда найду свой путь вернуться к тебе, — шепчу я, целуя кончик ее пальца, на котором теперь красуется кольцо с бриллиантом.

Свет от маяка заканчивает свой круг, и я успеваю увидеть, как слеза скатывается по ее щеке. Днем мы спорили, и она убедила меня, что я полная задница, и что ей совершенно не важно, но она может только ждать меня, когда я вернусь домой, потому что, каждый раз, когда я уходил я забирал ее сердце с собой, и что она приходила к этому маяку, когда ей было совсем грустно. Я ответил, что в какую бы точку мира меня не забросило, и не важно какое время суток, я буду знать, что она здесь у маяка и представлять его свет, направляющий меня домой к ней.

— Я знаю, что мы молоды. Черт, я знаю, что ты молода, а я старый чертовый парень, которому уже двадцать два, но мне плевать, — говорю я с нервным смехом. — Я собираюсь провести всю свою жизнь, любя тебя. Было бы намного проще, если бы ты находилась там со мной. Пожалуйста, выходи за меня замуж. Выходи за меня, Люси Батлер. Мы можем путешествовать по миру, можем состариться вместе на этом проклятом острове, можем делать все, что угодно. Меня не волнует, что мы будем делать и где, главное, что ты будешь со мной.

Я, наконец, перестаю болтать и постукиваю пальцами по нижней губе, смотря на нее сверху вниз и наблюдая, как она переводит взгляд на кольцо на пальце, когда мы попадаем в свет от маяка. Я хочу, чтобы эта картина у маяка осталась в моей памяти на ближайшие полтора года. Я также хочу запомнить — кольцо на ее пальце и понимать, что она моя, что теперь мне есть за что бороться, и заботиться о своей собственной заднице, и ради чего стоит возвращаться домой.

— Да, — наконец, шепчет она, и улыбка освещает ее лицо. — Да, я выйду за тебя, Джефферсон Фишер.

Я с облегчением выдыхаю, Люси берет мое лицо в свои ладони и внимательно смотрит мне в глаза.

— Не теряй голову, береги себя, возвращайся ко мне домой, и я совершенно точно выйду за тебя замуж. Только, пожалуйста, вернись ко мне домой.

Ее голос срывается, она старается не расплакаться. Я притягиваю ее к своей груди, крепко обнимая, насколько могу, мне так жаль, я не хочу отпускать ее, и не хочу садиться на первый паром следующим утром, уходящий с острова, не желаю уходить от этой женщины, которая является для меня всем. В этот момент, я наслаждаюсь ощущением ее прижатого тела к моему, кончиками ее волос на своей щеке и кажется, уже в тысячный раз понимаю насколько идеально мы подходим друг другу. Я хочу все это впитать и насытиться, заполнив свое сердце и мысли, потому что после завтра, я абстрагируюсь от всего. Ровно в ноль шесть часов паром отталкивает от острова, держа путь на материк, и мне приходится отключить свои мысли от запаха ее кожи и тембра ее голоса. Я перестаю быть гражданским лицом, я становлюсь морпехом. Я должен выполнить работу, и не могу позволить ничему отвлечь меня. Рассеянность внимания может стоить мне жизни, а я сделаю все, чтобы сдержать слово перед Люси.

Я всегда найду свой путь вернуться к ней.

Глава 26

Люси

Сегодняшний день

Спустившись вниз по парадной лестнице, я отступаю на шаг назад и пристально оглядываю фасад гостиницы. Я только что закончила вывешивать американские флаги под всеми окнами, выходящими на улицу, и это выглядит довольно мило, я сделала это говорю я сама себе. Осталось всего лишь несколько дней до четвертого июля, и в этот день на острове всегда устраивается большой праздник. Прошлым вечером, пока я готовила кровати, а гости находились на ужине, я оставила в каждом номер миниатюрный флажок, который каждый может держать во время парада, а также листовку с перечнем проходивших мероприятий в этот день. Все, кто имеет какой-либо бизнес на острове, украшают фасады, начиная от витрин магазинов и кончая главной улицей, с которой с дух сторон свисают американские флаги, даже с фонарных столбов. В этот день предстоит парад и турнир по софтболу, также на главной улице устанавливаются столы с бесплатной всевозможной едой, которую поставляют фактически все, кто имеет бизнес на острове, а также различные сувениры, и празднование заканчивается огромной вечеринкой на пляже и шоу фейерверком.

Прошлую неделю я занялась тем, что желто-оранжевые бархатцы на клумбе меняла на красные, белые и синии петунии, я позаимствовала печатающий пресс на футболках из сувенирного магазина в городе и сделала пару сотен футболок с надписью «Butler House Inn» на продажу для моего стола, стоящего на главной улице перед парадом, и организовала пикник для гостей гостиницы, заказать который они могут, заполнив форму. Я спланировала меню таким образом, что постояльцы могут выбрать кучу всего, забрав это с собой, упакованным в корзину, прямо из кухни, Четвертого, и смогут это съесть в любом месте, бродя по острову и получая удовольствие. Каждому гостю будет предложено все, что он закажет.

Сказать, что я делала все, чтобы занять себя полностью на последнюю неделю, это слишком мягко сказано. В моей голове и сердце проносилось такое количество смешанных эмоций, что я решительно рассматриваю возможность переезда к «Barney’s», чтобы остаться там и пить всю оставшуюся жизнь. Я долго ворочалась в постели каждую ночь, после того инцидента с Фишером, который произошел в темном переулке, и свою досаду мне трудно было сдерживать внутри. Одна часть меня чувствовала себя виноватой, что я позволила ему так далеко зайти, другая же — умоляла, чтобы это повторилось, но я знаю, что это невозможно. Он скрылся от меня, я не видела его с тех пор, он только оставил несколько страниц журнала-дневника в моем почтовом ящике. Я понимаю, что таким образом, он хочет извиниться еще раз за то, что произошло на прошлой неделе, и эти страницы разрывали меня изнутри, читая его слова и вспоминая, как мы оба были полны надежд на наше совместное будущее.

И от этого я чувствовала себя еще больше виноватой, потому что оставила свои мечты с Фишером, даже по сравнению с тем, что я делаю со Стэнфордом. Даже если я никогда больше не смогу поговорить с Фишером, мне нужно закончить дела со Стэнфордом. Он будет находиться на бесконечных совещаниях на материке всю неделю, поэтому по крайней мере, мне нет необходимости придумывать отговорки, избегая встреч с ним, чтобы он не увидел клеймо, оставленное зубами Фишера на моей шее. Неосознанно я дотрагиваюсь и потираю кончиками пальцев место, где его зубы видно не настолько явно, и мой пульс ускоряется, когда я вспоминаю его прикосновения, и как зубы кусают мою чувствительную кожу.

Убрав руку, я закрываю глаза и вздыхаю, понимая, что поступаю несправедливо по отношению к самой себе и Стэнфорду, продолжая с ним отношения, между нами нет и не будет никакого будущего. У меня в сердце есть только одно место для единственного мужчины, и это всегда будет Фишер, который прекрасно вписывается в это пространство.

Я просто даже не осознавала, насколько сильно я скучала по его прикосновениям, пока не почувствовала, как его рука впервые за столько времени заскользила по внутренней стороне моего бедра. Мне следовало напомнить нам обоим, что у меня есть парень и оттолкнуть его, но я не в состоянии была это сделать. Я хотела чувствовать его руки на себе, так хотела почувствовать его пальцы внутри себя, намного сильнее, чем мой следующий вздох, сильнее, чем хранить верность Стэнфорду, сильнее, чем я хотела быть сильной и рациональной. Я ненавижу то, что он до сих пор все еще имеет такую власть надо мной, с ним я забываю все, когда чувствую его тело рядом и учащенное дыхание на своем ухе, его руки, доводящие меня до оргазма. Это было настолько чувственно, и так сложно, и в тоже время просто... идеально. Почему Фишер не увидел, как сильно я хотела этого? Почему он не заметил, что я наслаждалась каждой минутой его возбуждения? Я понимаю, что он потерял контроль над собой из-за ревности по отношению к Стэнфорду, с которым я целовалась на улице, и мне больно думать, что возможно на самом деле он не хотел меня так сильно, как я, а просто желал наказать за то, что я была с другим мужчиной. За последний год, я стала сильнее, самостоятельнее и, наконец, выяснила, кто я есть и, буквально за какие-то несколько минут в темном переулке Фишер свел все это на нет. Он заставляет меня испытывать потребность в нем, он заставляет хотеть его, и всем этим он делает меня слабой.

— Ох, дорогая, это выглядит красиво!

Обернувшись, я улыбаюсь своим родителям, появившимся позади меня, и оглядывающим фасад гостиницы.

Я направляюсь к ним, обнимая и каждого из них целуя в щеку. Мой отец чуть крепче сжимает меня в своих объятьях, чем обычно, отстраняется и убирает волосы с моего лица.

— Ты выглядишь усталой. Ты хотя бы спишь? И ты слишком похудела. Когда ты в последний раз ела?

Я смеюсь из-за его беспокойства, потому в этом он ужасно напоминает Трипа, и освобождаюсь из его рук.

— Папа, я в порядке. Просто занята гостиницей, ты же знаешь, как это обычно происходит летом.

Он смотрит виновато, и я еще раз целую его в щеку, пытаясь этим успокоить, потому что он уж точно не должен чувствовать себя виноватым. Когда мне исполнился двадцать один год, и я увидела сколько усилий прикладывают мои престарелые родители на содержание и обслуживание клиентов, я вмешалась и убедила их постепенно принять решение уйти на пенсию и наслаждаться островом, сняв с себя груз руководства гостиницей. Мне потребовались месяцы, что бы я медленно приняла и вникла во все вопросы, которыми предстояло заниматься. В конце концов, они поняли, что я могу руководить гостиницей и что у меня есть определенные идеи по ее улучшению. Они видели с какой радостью я работала здесь и взяла в управление многие вещи, и главное видели результат моих действий, поэтому неохотно согласились отойти от управления, переведя гостиницу на мое имя. Я уверена, что они знают насколько сильно я борюсь за это место, несмотря на то, что я многое им не рассказываю, и каждый раз, когда они приходят сюда, на их лицах отражается лишь одно – они хотели бы мне больше помогать. Всегда наши разговоры, когда они появляются здесь, сводятся к моим убеждениям, что мне не нужна их помощь, и им не стоит беспокоиться, о том, что у них не остается лишних денег от пенсии, которые они могли бы давать мне для уплаты кредита. Когда я еще училась в средней школе, и им пришлось принять бразды правления гостиницей от своих родителей, возникла необходимость очень многое отремонтировать в старом здании, и это фактически полностью уничтожило все их сбережения. Хотя, если бы у них были какие-нибудь деньги, которые они собирались отдать мне, я бы никогда их не приняла. Это было мое решение руководить гостиницей и это полностью моя ответственность.

— Трип там? Мне нужно попросить его взглянуть на протекающий кран на кухне? — спрашивает папа, оглядываясь по сторонам.

— Он наверху, в номере «Marblehead», устанавливает новую ручку на дверь ванной, — поясняю я.

Отец похлопывает меня по плечу, прежде чем начинает подниматься по лестнице.

— У тебя не найдется несколько минут для общения со старой матерью? У меня такое чувство — будто мы не общались несколько лет, — говорит мама с улыбкой.

Взявшись за руки, мы направляемся через передний двор, огибаем гостиницу и выходим на веранду. Она садится в одно из кресел-качалок, пока я подхожу к столику и наливаю для каждой из нас стакан свежего, сладкого чая со льдом из двухлитрового кувшина, который я наполняю два раза в день.

Протягивая ей стакан, я занимаю место рядом и начинаю медленно потягивать свой чай со льдом.

— Ты добавила свежей мяты в этот раз? — спрашивает она.

— Да, — отвечаю я.

— Ммм, вкусно.

Проходит несколько минут в тишине, прежде чем она спрашивает:

— Это какие-то новые пляжные зонты там? Я не припомню, чтобы они были желтыми и белыми в полоску.

Она указывает своим бокалом на зонтики, которые мы втыкаем в песок каждое утро для наших гостей.

— Э, нет. Это те же самые, что мы использовали в течение нескольких лет.

— Хммм, — рассеянно говорит она, делая маленький глоток своего чая.

— Давай, мам.

Она ставит свой бокал на стол между нами и поворачивается ко мне лицом.

— Что, так заметно?

— Думаю, да, мне кажется, что ты пришла поговорить со мной не о моем чае и зонтиках, так что да, это довольно заметно, — отвечаю я.

Она смотрит на океан и семьи, лежащие на пляже в нескольких сотнях ярдов, потом глубоко вздыхает.

— Я вчера столкнулась с Фишером в городе.

Мой желудок переворачивается, словно я попала на американские горки, и лечу вниз по ним, и мое сердце начинает биться быстрее.

— Правда? И что же он сказал? — спокойно спрашиваю я, пытаясь отогнать мысль, что почти умираю узнать, как он выглядел, что сказал и что сделал.

У меня возникает настоящая паника от того, что он мог случайно проболтаться о том, что произошло в переулке, а сейчас наблюдает за всем издалека, спрятавшись где-то в шкафу.

— Он любит тебя, Люси, — негромко говорит мама.

Я разворачиваюсь к ней и у меня в прямом смысле отпадает челюсть.

— Что он сказал? — спрашиваю я, пребывая в полном шоке.

Она смеется и слегка качает головой.

— Нет, он не говорил именно так, но я стара, и живу достаточно долго, чтобы понять, когда я вижу перед собой измученного мужчину, который скучает по своей жене.

— Бывшей жене, — напоминаю я ей.

Она машет рукой и усмехается.

— Только на бумаге.

Теперь моя очередь засмеяться.

— Хм, я почти уверена, что именно это имеет значение.

— Ты все еще его жена в его сердце и в его душе. Я вижу это, когда он произносит твое имя и мне просто становится интересно, когда ты увидишь это тоже? — размышляет она.

Я качаю головой и опускаю глаза, потирая друг о друга вдруг вспотевшие руки, чтобы чем-то себя занять. Я вдруг ощущаю себя нервной и беспокойной, у меня так много эмоций, которые роятся в моем сердце и разуме, что я не могу разобраться в них.

— Это сложно, мам. Я встречаюсь кое с кем и Фишер... с ним не все так просто, — пытаюсь я объяснить.

— Любовь сама по себе не легкая вещь, милая. Я знаю, тебе через многое пришлось пройти с Фишером, и я знаю насколько тебе трудно довериться ему, но он старается. Он так боится сделать что-то неправильное. Он хочет быть хорошим для тебя. Он хочет заботиться о тебе и любить тебя, и я не думаю, что...

Она замолкает, делая глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями.

— Ты думаешь, что? — шепчу я, подталкивая ее продолжить.

Она наклоняется через стол между нами и хватает меня за руку.

— Я не думаю, что Стэнфорд будет именно таким мужчиной, который тебе нужен. Я не думаю, что он будет именно тем мужчиной, который будет любить тебя с такой страстью и преданностью. Не думаю, что он будет мужчиной, который будет заботиться о тебе, но при этом отступит и позволит тебе почувствовать свою собственную силу.

Я глотаю слезы и сжимаю ее руку, пытаясь дать ей понять, что я не обижаюсь на то, что она говорит о Стэнфорде. В последнее время у меня возникают те же самые мысли о нем, поэтому это для меня не новость. Прямо сейчас, меня больше всего волнует уравненная страсть, возникшая между Фишером и мной, и это именно то, что я хочу и мне необходимо, но мне кажется, что он как раз этого-то и боится.

— Как я узнаю, что Фишер именно такой мужчина? — спрашиваю я. — Мы были вместе долгое время, и я никогда не могла предположить, что мы сможем разойтись. Перед тем, как он покинул остров, он сказал мне такие ужасные вещи. Я не могу вот так взять и просто забыть их или притвориться, что ничего не было.

— Конечно, ты не можешь притворяться, будто ничего не случалось, Люси. Он разбил твое сердце и изменил тебя. Я не думаю, что он ждет, будто ты мгновенно забудешь и простишь его. Он прекрасно понимает, что ему предстоит приложить много усилий, чтобы вернуть твое доверие, и он хочет объясниться. Единственное, о чем я прошу — это дать ему шанс объясниться. Дай ему шанс объяснить тебе, что он никогда не хотел причинить тебе боль.

Это звучит так просто, когда она говорит это. Отдать ему опять свое сердце и довериться, заботиться о нем. Но, на самом деле, это не так просто. Это пугает меня до ужаса. Возможно, я смогу простить хотя бы то, что он наговорил мне, когда не совсем был здоров, но именно он единственный, кто решил покончить с нашим браком, прислав мне документы о разводе. И он по-прежнему является тем, кто лапал у меня на глазах Мелани, и делал с ней одному Богу ведомо какие вещи, при этом нося мое кольцо на пальце. Как я могу вот так взять и простить такие вещи?

— Он был сломленным человеком, Люси, и я знаю, что он сломал и тебя вместе с собой. Война не просто изменяет морпехов, он она также изменяет всех, кто любит их. Я не могла подумать, что я смогу когда-нибудь простить его за то, что обижал моего ребенка, но увидев его вчера и выслушав его рассказ о тебе, поняв, что ты на самом деле значишь для него... дай ему шанс.

Чувство вины возрождается во мне в полную силу, и я вынуждена отпустить руку мамы, поставив стакан на стол, обхватываю себя руками. Я не знаю, что происходило в его голове в прошлом году, когда он стал упаковывать мои вещи, и говорить мне такие обидные слова, но я знаю, что у него происходило что-то очень плохое. Он медленно отдалялся от меня в течение нескольких недель, и я чувствовала себя полной неудачницей, что не могла сделать чего-то больше для него. Я старалась изо всех сил, но вероятно этого было недостаточно. Я бы отдала все, чтобы остаться с ним и как-то помочь ему, но как я могла, если он этого не хотел? Я хочу, чтобы он честно сказал мне, что случилось с ним в тот день, и помочь мне понять, почему он решил, что развод может стать самым лучшим решением на все его проблемы.

Я чувствовала себя такой лицемеркой, желая, чтобы Фишер обнажил передо мной душу, но я при этом не сделала ничего, а наоборот, пыталась избегать его, словно чумы, и если уж встречаться с ним, то вести себя как мегера. Я не уверена готова ли простить его, что он совершил со мной, но знаю, что он не заслуживает моего гнева прямо сейчас. В наших отношениях у нас никогда не возникало проблем говорить до конца. Даже, если вспомнить ланч в «Lobster Bucket» несколько недель назад, за которым мы сидели и говорили, как старые друзья, испытывая легкость в общении. Я так старалась его забыть и начать двигаться дальше, чтобы стать счастливой, но как только он вновь появился в моей жизни, я поняла, что не в состоянии его отпустить, потому что все еще люблю его. Я пыталась избегать его, пыталась притворяться, что я просто смущена из-за того, что он вернулся на остров, и находится где-то рядом, но ничего не срабатывало.

Я люблю его, и я до смерти боюсь, что он разобьет мое сердце снова.

Глава 27

Из журнала Фишера

23 января 2006 г.

Дом моих родителей, 24000 квадратных фута, заполнен под завязку гостями и обслуживающим персоналом, и я в упор смотрю из окна моей старой спальни, и вижу, как все больше и больше машин приезжают, и парковщики, которых наняла моя мать, указывают им соответствующие места.

Я нервно дергаю бледно-голубой галстук на своем черном смокинге, пытаясь ослабить его, потому что чувствую, что задыхаюсь. Мои ладони уже вспотели, руки трясутся, поэтому я не хочу в добавок еще упасть в обморок. Можно, конечно сказать, что это просто свадебный мандраж, заставляющий меня чувствовать себя подобным образом, но это было бы ложью. Единственное, что удерживает меня не сигануть из этого окна на втором этаже — сегодня я женюсь на Люси. Но у меня возникла проблема со всем этим народом. Такое количество, чертовых, люди. С тех пор, как я вернулся с боевого задания, я избегаю большого скопления людей, предпочитая находится в одиночестве и мастерить мебель или же свернуться калачиком где-нибудь в доме с Люси. Я не могу слышать весь этот шум, болтовню и бесконечные вопросы, которые появляются при таком скоплении людей.

— О, дорогой, твой галстук...

Я по-прежнему тупо пялюсь в окно, пока мама спешит через всю комнату, поправляя и еще туже завязывая мой галстук, чем раньше. Она пробегается ладонями вниз по галстуку, сглаживая его, затем отходит на шаг назад и смотрит на меня.

— Прекрасно! Ты такой красивый, Фишер! — она опять подходит ко мне и застегивает на пуговицы смокинг, проходясь по плечам и вниз по рукавам, чтобы не осталось ни одной пылинки или морщинки, честно говоря мне плевать на это дерьмо.

— Гости уже почти все приехали и кейтеринг предлагает им закуски и шампанское, пока они находятся в ожидании, чтобы рассесться по своим местам. Подожди, ты еще не видел цветочные композиции, которые я заказала для этого приема. Голубые гортензии и белые орхидеи, как раз подходят для свадебных цветов...

Я не слушаю ее и стараюсь считать в уме в обратном порядке до ста. Даже находясь этажом выше всех гостей и обслуживающего персонала, я все равно слышу гул их голосов, смех, звон бокалов и хлопанье дверей. В ушах начинает звенеть, а головная боль пульсирует с такой силой, что мне кажется моя голова вот-вот разорвется. Мне хочется покоя и тишины... и Люси. Мне нужна Люси, чтобы она обхватила меня руками, и прошептала на ухо, что все хорошо.

Возможно я бессознательно пробормотал имя Люси, потому что мама, рассказывающая про еду и украшения, скрещивает руки на груди и пристально смотрит на меня, тем самым вытягивая меня из своих мыслей.

— Нельзя видеть невесту перед свадьбой, это плохая примета, — сообщает она мне.

Нет, невезение – это, когда вы получаете свадьбу не такую, какую хотели, а мы хотели на пляже, на закате, небольшую уютную свадьбу, собрав только близких родственников и друзей. Невезение, когда в этом цирке участвуют сотни людей, собравшихся внизу, которых я и Люси никогда не видели. С первого же дня мой отец был против свадьбы, но сейчас он, конечно, играет роль гордого отца жениха, пригласив всех, с кем ему когда-либо пришлось иметь деловые отношения и чуть ли не целуя их в задницу, как только они появлялются на пороге нашего дома. Он все утро показывал людям «поместье», демонстрируя дорогие произведения искусства и тому подобную ерунду, улыбаясь фальшивой улыбкой, и смеясь фальшивым смехом, как только кто-нибудь спрашивал его, счастлив ли он стать свекром.

Громкий грохот откуда-то в доме заставляет меня инстинктивно прикрыть голову руками и упасть на пол. Я задерживаю дыхание и выжидаю, пока послышатся звуки выстрелов и взрывов, заполняющих воздух, но ничего не приходит. Я чувствую, как мама кладет мне руку на плечо, трясу головой, чтобы прояснить ее и чувствую себя полным идиотом.

— Фишер? — нервно шепчет она, я поднимаюсь с пола и делаю несколько глубоких вдохов.

Я не в пустыне, я нахожусь в доме моих родителей. Все нормально, мне просто нужно успокоиться.

— Я в порядке, мам, ничего, — говорю я рассеянно, обходя вокруг нее и направляясь к двери. Я не вижу смысла ей ничего объяснять, что мне причудилось. Мне кажется, что она и так все поняла, как только я упал на пол и обхватил руками голову.

Мне нужна Люси и мне совершенно плевать, какая существует примета, мне просто необходимо увидеть ее прямо сейчас, или я никогда не смогу успокоиться. Мне необходимо ее увидеть, что она здорова, счастлива и не изменила свое решение выйти замуж и войти в эту долбаную семью.

Как только я выхожу за дверь, то быстро бегу по коридору, поднимаясь по лестнице, ведущей на третий этаж. Я перескакиваю через две ступеньки, мое сердце с такой скоростью колотиться, настроение поднимается, чем ближе я становлюсь к комнате Люси. Добравшись на третий этаж, я припустил на полную скорость, галстук колышется где-то у меня за плечом, я направляюсь в противоположный конец дома.

Я даже не останавливаюсь и не стучу, добравшись до закрытых двойных дверей в конце коридора. Ухватившись обеими руками, я распахиваю настежь двери и делаю шаг внутрь огромного помещения, которое мама специально подготовила для Люси, где она может готовиться к свадьбе. Линия из зеркал стоит у каждой стены, косметика и всевозможные лаки и приспособления для волос загромождают столы, но я вижу только женщину, стоящую в дальнем конце комнаты напротив окна, высотой от пола до потолка.

Она — единственная самое прекраснейшее зрелище, которое я когда-либо видел.

Я, наконец, прекратил свою гонку и вновь обрел дыхание, как только увидел ее. Зимнее солнце, ярко светящее через окно, создает вокруг нее ореол, она выглядит как ангел. Она и ЕСТЬ ангел. Она мой ангел, удерживающий меня на земле, наблюдающий и заботящийся обо мне. Последние несколько месяцев были трудными для нас обоих, но Люси никогда не показывала этого. Она не протестовала, когда я хотел остаться дома, находясь подальше от других людей, она только сворачивалась клубочком рядом со мной на диване и говорила мне, как сильно меня любит. Она не пугается и не смотрит на меня с жалостью, когда мне сняться кошмары, а только будит посреди ночи, обнимает своими руками, и тихо рассказывает, что произошло на острове, пока меня не было и что скучала по мне.

Странное чувство, когда ты понимаешь, что не можешь дышать без другого человека. Я знаю, что физически дышу и мое сердце бьется, даже когда ее нет рядом, но в душе возникает такое ощущение, словно я смотрю фильм, который поставил на паузу, ожидая что она вернется в комнату. Когда я нахожусь вдали от нее, у меня все время такое чувство, что моя жизнь стоит на паузе, и она единственная, кто может на нее нажать.

— Господи... ты такая потрясающая, — шепчу я, оглядывая ее с ног до головы.

Она одета в белое платье без бретелек, которое подчеркивает каждый изгиб ее тела, а волосы завиты в мягкие локоны, обрамляющие лицо, спадающие вниз по ее спине. Я улыбаюсь, понимая, что Люси удалось выиграть хотя бы единственную вещь на этой свадьбе у моей мамы. Мама предложила ей уложить волосы кверху, но Люси отказалась, зная, что мне нравится, когда они распущены и естественные. Фата крепится где-то в волосах, и опускается вниз по спине на пол позади нее. Она приподнимает подол юбки и убирает фату с дороги, поворачиваясь ко мне лицом.

Пока я иду к ней, то наслаждаюсь ее видом. Встав лицом к лицу друг к другу, она смотрит на меня и улыбается.

— А твоя мама знает, что ты здесь? Мне строго настрого приказали, держаться от тебя подальше до начала церемонии, — говорит она со смехом.

Я нежно кладу руки ей на шею и провожу пальцем взад-вперед по ее гладкой коже щеки. Я боюсь прикоснуться и испортить ее прическу вместе с макияжем, но я не могу находиться так близко от нее и не дотронуться.

— Мне плевать, что говорит моя мама. Мне необходимо было увидеть тебя.

Люси краснеет, но затем у нее на лице отражается беспокойство, она внимательно смотрит в мои глаза.

— Эй, ты в порядке? — нежно спрашивает она, проведя ладонями вверх по моим плечам и прижимая их к моей груди.

Я убираю своенравный локон, упавший ей на глаза, кончиками пальцев, и улыбаюсь, глядя на нее сверху вниз.

— Сейчас, да. Мне необходимо было тебя увидеть, — успокаиваю я ее.

Она уютно устраивается в моих объятиях, обхватив меня руками за талию, и прижимается щекой к моей груди.

— Ты можешь испортить прическу и макияж, — протестую я, хотя я уже заключил ее в кольцо своих объятий и притянул ближе.

— Неважно, — отвечает она, крепче сжимая свои руки вокруг моей талии. — Здесь и сейчас это не имеет значения. Ни один из этих разодетых людей внизу, ни одно потрясающее украшение или изысканная еда, нет ничего более важного, чем мы прямо здесь и сейчас. Я люблю тебя, Фишер, и, хотя наша свадьба не на пляже возле Маяка, все равно это самый счастливый день в моей жизни.

Целуя ее в макушку, пытаюсь не разлохматить ее волосы, мы просто стоим в объятиях друг друга и смотрим в окно на наш Маяк, возвышающийся в окружении скал.

— Когда-нибудь в будущем я женюсь на тебе у Маяка. Мы просто возобновим наши клятвы или что-то в этом роде, — говорю я ей.

Люси смеется у меня на груди, отклоняет голову назад, чтобы взглянуть мне в лицо.

— Мы пригласим твою мать? Потому что, если мы это сделаем, она опять попробует украсить Маяк и пригласит весь город.

Я усмехаюсь и пожимаю плечами.

— Возможно, нам просто нужно будет держать это в секрете и пригласить ее за пять минут до начала. Скажем так... в пятнадцатую годовщину, когда я наконец-то смогу убедить тебя пойти со мной на свидание. Встретимся у Маяка, и ты сможешь стать моей женой снова.

Люси кивает, приподнимаясь на носочках, чтобы поцеловать меня в подбородок.

— Свидание, да. Встретимся у Маяка.

Всего несколько минут стоя рядом с Люси и держа ее в своих объятиях, я чувствую себя в тысячу раз лучше. Я до сих пор слышу слабый гул голосов внизу, но теперь меня это не волнует. Я даже слышу, как хлопнула где-то дверь, но я не дергаюсь от беспокойства. Она все исправила... она делает так, что весь мир вокруг исчезает, и остаемся только мы вдвоем, и она права, все остальное совершенно неважно.

Я двигаться вперед и тяну ее за руку за собой в направление к шкафу в противоположном конце комнаты.

— У меня есть для тебя кое-что. Я тайком пробрался в эту комнату утром перед тем, как ты приехала, чтобы кое-что спрятать, — говорю я, подводя ее к шкафу. — Закрой глаза.

Она говорит с огромной улыбкой на лице:

— Мне кажется, что мы решили не дарить друг другу подарки на свадьбу, Фишер. Выйти за тебя замуж — это единственный подарок, который мне нужен.

Я отпускаю ее руку и открываю дверцу, и тянусь внутрь за подарком, который сделал специально для нее.

— Да, хорошо, я солгал. Открой глаза.

Она медленно открывает, и у нее появляются слезы, когда она видит, что я держу перед ней.

— Я подумал, что мы могли бы повесить ее рядом с входной дверью нашего дома, — говорю я.

Последние несколько недель, я трудился, делая табличку для нее. Это не так много, и она определенно не котируется с дорогим жемчугом, на котором настояла моя мать, чтобы я купил для нее, но я знаю, что Люси предпочла бы скорее подарок, идущий от сердца, чем все, что я могу купить.

— Ох, Фишер, это так красиво, — говорит она, пробегаясь пальчиками по деревянному овалу.

Я вырезал слова «Фишеры, год основания 2006» и под ними наш Маяк.

— Я не могу дождаться, чтобы повесить ее на дом. И я не могу дождаться, чтобы стать миссис Фишер.

Я опускаю дощечку вниз на пол рядом с нами, и притягиваю ее обратно в свои объятия.

— Ты делаешь все идеально, Люси. Ты мой свет и моя жизнь и все, что мне необходимо — это твоя любовь, направляющая меня домой, где бы я ни был.

Глава 28

Фишер

Сегодняшний день

— Фишер, сядь иначе ты протрешь дыру в ковре.

Я останавливаюсь и смотрю на Сет Майкельсона, качающегося взад-вперед на одном из стульев, которое я сделал для своей комнаты, пока нахожусь здесь. Ему к шестидесяти, полностью седой, Сет — ветеран Вьетнама, который проводит свое свободное время в виде добровольца в местном реабилитационном госпитале, после своего ухода на пенсию с сталелитейного завода, живет в пригороде Бофорта, Южная Каролина. Я считаю его своим другом, хотя, когда встретил первый раз, возненавидел его. Он консультирует ветеринаров в реабилитационном центре, относящемуся к Медицинскому Центру Ветеранов, где я провел последний год своей жизни. Он не сертифицированный психотерапевт или что-нибудь в этом духе, но он знает все о том, как тяжело акклиматизироваться к гражданской жизни после участия в боевых действиях. Клиника пробовала направлять ко мне психиатров, после того, как Бобби доставил меня к дверям и последний раз в прямом смысле угрожая надрать мне задницу, если я откажусь от помощи и разрешу всему своему дерьму мешать мне жить. Ни один из этих щеголяющих в белых халатах, заходящих ко мне в комнату, никогда не был на войне, все они только о ней читали, оперируя фактами и цифрами, приглашали меня лечь на диван и обсудить мои чувства к маме. После нескольких недель моя бурная истерика только усилилась в связи с последствиями алкогольной детоксикации, Сет вошел, сел на мою кровать и не сказал ни слова. Он сидел, развалившись на моей подушке, потом видно ему наскучило молчание, вытащил книгу из моей тумбочки, и начал читать ее. Это достало меня окончательно, я начал орать на него. Мой ор вызвал еще одну полноценную вспышку гнева, я выхватил книгу из его рук, швырнув через всю комнату. Но он по-прежнему не сказал ни слова. Я продолжал орать, а он сидел и разглядывал свои ногти, пока мои крики не превратились в бормочущие проклятия и мат, а затем медленно перешли в разговор. Я говорил и говорил до тех пор, пока голос не осип, и я полностью выдохся, сполз вниз по стены усевшись на пол. Когда я закончил, он поднялся с моей кровати, подошел ко мне, похлопал по спине и сказал:

— Я вернусь завтра. Мы пойдем на прогулку.

После ланча, я видел Сета каждый день, пока находился в реабилитационном центре. Он рассказал мне о своем участие в военных действиях во Вьетнаме, и как он справился со всем этим, вернувшись домой к жене и новорожденной малышки, но в основном, он слушал. Если у меня был плохой день, и я орал и злился на него, он называл все, что выходило у меня изо рта, полным дерьмом и говорил мне бросить свое нытье. Если я начинал жалеть себя, он говорил, чтобы я перестал быть слабаком и подумал о всех хороших вещах, которые происходили и произойдут в моей жизни. Сет был моим спасителем в самое темное время моей жизни, и наполнившись всеми противоречивыми мыслями, кружащими в голове в течение последней недели, я понял, что мне пора сесть на паром, отходящий на материк, чтобы увидеть его. Я провел последний час, перебирая в голове все события, которые произошли со мной за это время, ибо последний раз, когда я говорил с ним, было чуть больше месяца назад, именно тогда я вышел из клиники.

— Так ты волнуешься, что опять сделал больно Люси, оттолкнув ее от себя и разрушая все планы, чтобы приблизиться к ней снова. В этом суть вопроса? — спрашивает Сет.

— Да, скорее всего, я обидел ее. Сначала я пригвоздил ее к стене гребаного здания и укусил за шею. Я потерял контроль над собой, Сет. Проведя целый год, и учась контролировать свой гнев, я просрал все в мгновение ока, как только увидел ее целующуюся с придурком, с которым она встречается, — говорю я, снова начиная расхаживать.

— Значит она кричала на тебя? Говорила, чтобы ты остановился, боролась с тобой, ударила тебя, проклинала? — спрашивает Сет. Я слышу нотки веселья в его голосе, потому что он знает чертовски хорошо, что собственно ничего такого не случилось из моего объяснения.

— Все произошло так быстро. У нее не было времени, чтобы бороться со мной, но я знаю, что она хотела, — отвечаю я, запинаясь, но не убедительно.

Сет смеется.

— Правда? У тебя открылись телепатические способности?

— Пошел ты, — рычу я. — Я знаю Люси, и она не хотела бы, чтобы я так с ней обращался. Я превратился в гребаное животное, и она, наверное, ненавидит меня сейчас еще больше, чем прежде. У нее есть Мистер Совершенство, который, вероятно, одевает белые перчатки, чтобы прикоснуться к ней, не запачкав, а потом она встречает меня, грубо обращающегося с ней в темном переулке.

Сет встает с кресла-качалки и направляется ко мне, встав напротив.

— Ты провел тринадцать месяцев вдали от нее, так что вполне возможно ты не знаешь ее настолько хорошо, как тебе кажется. Многое меняется и люди тоже. Ты не думаешь, что из-за того, что случилось с тобой после участия в военных действиях, ты изменился, а? Что-то изменилось внутри нее, она стала немного сильнее, немного увереннее и научилась приспосабливаться?

Теперь Сет начинает ходить по комнате, и я наблюдаю за ним, слушая внимательно:

— Моя Мэри Бет была серой мышкой, когда я уехал во Вьетнам. Никогда не повышала голос, никогда не спорила... она была одной из тех жен, которые молчат, смотрят и слушают, так ее научила мама. Она успокаивала мой взрывной характер и это срабатывало, пока я не вернулся немного другим, я был зол на все постоянно. Она подпитывала мой гнев, и мы пришли к «ссоре на ринге» на середине кухни с бросанием тарелок и стаканов в мою голову, пока я разглагольствовал в бреду, и бросался на всех. На следующий день, я встал перед ней на колени и практически рыдал, что мне жаль, она просто рассмеялась, обняла меня и сказала: «Сет, сражение с тобой было самым интересным я за все эти годы. Если тебе нужно как-то выплеснуть свой гнев, нет проблем, вместо того, чтобы выпускать его на улице, ты можешь выпустить его на меня. Но если ты когда-нибудь поднимешь на меня руку или сделаешь что-нибудь еще, чем страсть, которую ты испытываешь, я возьму ружье из шкафа в прихожей и прострелю твою жалкую задницу».

Сет смеется, и я ничего не могу с собой поделать, как тоже начинаю смеяться. Он перестает расхаживать по комнате и смотрит в мою сторону.

— Я даже тогда не мог подумать, что пока я проходил через все это дерьмо и превращался в совершенно другого человека, Мэри Бет менялась вместе со мной. Ей даже больше понравилось иметь немного драматизма и возбуждения, пока ни один из нас не был откровенно жесток или не имел намерение обидеть, или навредить другому. У нас также произошли изменения в спальне, секс стал более энергичным, и теперь у нас еще трое детей.

Сет подмигивает мне, но я закатываю глаза, показывая, как бы свое отвращение на его замечание по поводу «энергичного секса».

— Ты много рассказывал мне о Люси, пока был здесь, и ты всегда говорил, что она сильная. Сильнее, чем кто-либо, включая тебя самого, и именно поэтому ты почувствовал необходимость послать ей бумаги на развод, — напоминает мне Сет. — Ты не хотел, чтобы она стала слабой, такой, как ты в то время. Если она такая сильная, как ты говоришь, тебе не кажется, что она сказала бы что-то, если бы ей не нравилось то, что ты делал с ней? Тебе не кажется, что она бы надрала бы тебе задницу, если бы действительно была зла на тебя?

Закрыв глаза, я вспоминаю каждый момент в этом переулке, хотя какая-то часть меня хочет забыть. Я вспомнинаю, как ее сладкая попка пододвинулась ко мне, и как она умоляла дать ей еще больше. Я думаю о том, как быстро она кончила, и мое имя слетело с ее губ. Я вспоминаю выражение ее лица, когда оттолкнул ее и извинился в этой темноте. Она точно разозлилась тогда, и готова была дать мне пинок под зад, но это как раз было не из-за того, что я с ней творил. Скорее это было потому, что я сожалел об этом. Как только я почувствовал себя виноватым, думая, что причинил ей боль, она разозлилась потому что... вот дерьмо.

Моя Люси любит немного грубое обращение?

Я запихиваю поглубже эти мысли, перед моими глазами стоят синяки, которые я оставил на ее теле в тот день, когда вернулся с последнего боевого задания, и как она обнимала себя за талию, свернувшись калачиком ночью, когда я увидел ее в нашей кровати. Каждый раз, как только я теряю самоконтроль и даю волю своим эмоциям, Люси страдает. Я не могу потерять контроль, иначе она может пострадать.

— Я не хочу причинить ей боль, как в тот день, когда вернулся совсем. Я так боюсь превратиться в того человека снова и наброситься на нее. Лучше мне оставаться спокойным, а не таким, когда меня переполняют эмоции и гнев, — говорю я ему, подойдя к окну, чтобы посмотреть на улицу.

Бофорт очень напоминает мне Фишер Айленд. Здесь нет машин, устраивающих гонки вверх и вниз по улице, или людей, мчащихся по делам. Сет рассказал, что они специально выбрали небольшой городок, успев досыта насытиться шумом и суетой большого города, за свою сорокалетнюю карьеру в Детройте на сталелитейном заводе. До того, как я встретил Люси, я хотел жить в большом городе, где все движется и несется, желая уйти с острова, на котором был мой личный ад. По иронии судьбы, я почти семь лет провел в пустыне на Ближнем Востоке, и это заставило меня оценить красоту моего острова. Я провел год в реабилитационном центре, находившимся меньше, чем за пятьдесят миль от острова, и я мог слышать шум океана и чувствовать запах соли в воздухе, и это придавало мне силы для поправки. Не было ничего лучше, чем находиться так близко ко всему этому, и я хотел ускорить свою работу по выздоровлению, чтобы избавиться от своего дерьма, и вернуть свою задницу обратно на остров, которому я принадлежу и все там имело смысл для меня. Мало того, что мне не нравится быть вдали от Люси, мне так же не нравилось находиться вдали от моего пляжа, Маяка, нашего маленького коттеджа у воды, нашего дружного городка, где все знают друг друга. Даже сейчас, у меня такое чувство, словно по моей коже ползают какие вошки, хочется почесать и смахнуть. Я просто испытываю зуб от необходимости вернуться домой к Люси.

— Ты еще не пил с тех пор, как вернулся домой, верно? —спрашивает Сет.

Я отрицательно качаю головой.

— Нет, и что самое безумное, я не испытываю соблазна, несмотря на то, что в моей голове происходит полная путаница. Я хочу иметь ясную и сосредоточенную голову и чувствую при этом хорошо, без алкоголя, хотя у меня еще бывают моменты, какие-то нечеткие и мне приходится несколько минут приходить в спокойное состояние.

— Конечно, сынок. Это называется посттравматический синдром, и, скорее всего, он будет с тобой всю оставшуюся жизнь. Прошло сорок с лишним лет, но я все равно порой просыпаюсь в холодном поту и проходит минута, прежде чем я понимаю, что не завяз в болоте рисовых полей, промокнув до нитки, и не рискую своей головой, — объясняет Сет. — Ты не сможешь удержать свое дерьмо внутри, или оно съест тебя живьем, ты это очень хорошо знаешь. Ты потратил годы, сохраняя свои кошмары и свои проблемы, пытаясь их как-то решить самостоятельно и посмотри, что получилось — оно разрушило твой брак. Поговори с женщиной, Фишер. Если ты хочешь, чтобы она тебе снова стала доверять, ты должен дать ей тот же уровень доверия. Ты должен поверить, что она достаточно сильная, чтобы принять все, что ты ей скажешь.

Сет и я проводим некоторое время, бродя по этажам реабилитационного центра, и я разговариваю с несколькими парнями, которые прибыли сюда прямо перед моей выпиской. Я вижу в них, так много от себя, и впервые за долгое время испытываю чувство гордости, что мне удалось так далеко продвинуться с тех пор, как я пришел сюда. Сет говорит все правильно — я не смогу ожидать от Люси, что она будет доверять или верить, если я не сделаю то же самое с ней. Она должна знать, что творилось у меня в голове, пока я медленно все это распутывал более года назад здесь в клиники. Страницы журнала-дневника, которые я ей передал о более наших счастливых временах, являются отличным способом, чтобы напомнить, как нам было хорошо вместе, но я не могу ожидать, что она готова дать нам шанс для нового будущего, если я не скажу ей про плохие времена.

Столько, сколько я смогу сдерживать свой гнев и ревность, как можно дальше от Люси, насколько это возможно, мне придется признать, что они все же являются частью меня. Эти чувства живут и дышат внутри меня, и я не в состоянии их просто игнорировать, ожидая что они исчезнут. Я знаю, что никогда не обижу Люси, как в тот день, когда я заставил ее покинуть наш дом, но какие у меня гарантии, что я не причиню ей вреда еще хуже своими словами или действиями, когда эти чувства возьмут надо мной верх, что они и сделали в тот день в темном переулке? Хочется верить, что Сет прав, и что Люси нашла бы способ заставить меня остановиться, если бы она действительно не хотела этого, но это тяжело для меня видеть ее другой, кроме как милую, застенчивую, красивую девушку, на которой я женился, и неважно насколько она изменилась с тех пор. Трудно для меня понять, что она хотела бы таких касаний, а не нежных и мягких, но я также не могу стереть ее стоны удовольствия, стоящие в моих ушах, сообщающие, что ей нравилось то, что я делал с ней.

Получив обещание от Сета, что он привезет Мэри Бет на остров в ближайшее время, я направляюсь на улицу, беру такси до парома, который отвезет меня обратно на остров.

Я знаю, что Люси будет занята Четвертого июля в предстоящих празднованиях, но может я смогу убедить ее выделить немного своего времени. Этот путь в прошлое для меня, чтобы прийти к ней чистым.

Является почти всем.

Глава 29

Люси

Сегодняшний день

— Ты не играешь в софтбол сегодня!

— Не говори мне что делать, мудак. УХОДИ!

Я перевожу взгляд от своих документов, когда слышу крики, доносящиеся с крыльца, и вижу, как Элли влетает через переднюю дверь с Бобби, который не отстает от нее ни на шаг.

— Я, однозначно, могу сказать тебе, что делать, и ты черт побери выслушаешь! — утверждает Бобби.

Я никогда не видела, чтобы Бобби так злился, поэтому просто наблюдаю за ними. Бобби, выглядит не таким горячим парнем, как Фишер, нет, он по-мальчишески мил, с его кучерявыми каштановыми волосами, сверкающими голубыми глазами и легкой улыбкой. Он фактически одного роста с Элли пять футов с хвостиком и ему повезло, что она не надела шпильки сейчас, иначе бы возвышалась над ним и, скорее всего повалила бы его на землю, яростно глядя ему в лицо.

— Ты не чертовый босс! Я знала, что это была плохая идея говорить тебе! — кричит Элли, и топает мимо меня, даже не взглянув в мою сторону.

Бобби все равно не отстает от нее, я бросаю на стол своим бумаги и ручку, и решаю последовать за ними, задаваясь вопросом, какого черта здесь происходит. Слава Богу, все гости уже находятся на Main Street города, в ожидании начала парада, поэтому не могут поудобнее устроиться «в партере», чтобы понаблюдать за этой разборкой.

Бобби наконец догоняет Элли на кухне, обнимает ее сзади, когда она пытается выйти через раздвижные стеклянные двери.

— Когда ты перестанешь пытаться убегать от меня?! — спрашивает он, поднимая ее вверх и перенося подальше от двери.

Она размахивает ногами и руками в его объятиях, пока он опускает ее на пол и отходит, встав между Элли и дверью, теперь она не может убежать снова.

— Ты перестанешь меня преследовать? Господи, уходи!

— Я никуда не пойду, пока ты не согласишься выйти за меня замуж! — кричит ей Бобби.

У меня отпадает челюсть, а глаза становятся огромными от удивления. Что за черт происходит прямо сейчас?

— О, мой Бог, ты прекратишь?! Я не собираюсь выходить за тебя замуж, я даже НЕ люблю тебя! — утверждает Элли.

— Чушь собачья! Ты любишь меня, черт побери, но просто слишком напугана, чтобы признать это!

Элли топает ногой, словно маленький ребенок и скрещивает руки на груди. Мне, наверное, следует что-то сказать, заставить их перестать спорить и попросить сообщить мне, какого черта здесь все же происходит, но я настолько ошеломлена, чтобы предпринять что-то, что могу только стоять в дверях.

— Ты ТАКОЙ мудак! — кричит Элли.

— Ты права, я большой мудак. Это единственное в чем, мы согласны. И я не собираюсь позволять тебе делать это в одиночку, — добавляет Бобби.

— Я вполне способна позаботиться о себе сама. Я сама забочусь о себе с девятнадцати лет, и мне не надо никакого парня, который думает, что он обязан жениться на мне из-за того, что я беременна!

Вау. Какого черта?!

— Элли? — шепчу я, наконец, сообщая о своем присутствии.

Она немного подпрыгивает при звуке моего голоса, ее полные глаза слез находят мои через всю комнату. Я смотрю на нее вопросительно, а она просто пожимает плечами, сердито смахивая рукой слезы, которые катятся у нее по щекам.

Новость, что Элли беременна, выбивает меня окончательно, но то, что она на самом деле встречалась с кем-то еще более шокирует меня. Элли была за мужем только год, Даниэль погиб в бою. Они дружили еще со школы, как я с Фишером, и когда он получил приказ, отбыв из Южной Каролины в Техас, они поженились, как только Элли закончила школу, чтобы она могла быть с ним. Она говорила мне бесчисленное количество раз, после нескольких бокалов вина, что никогда не полюбит кого-то так сильно, как любила своего мужа. Трагедия оставила такие шрамы на ее сердце, я даже не могла себе вообразить, и все эти годы она держала свое сердце под замком. Я защищаю ее всякий раз, когда вижу какого-нибудь парня, подкатывающего к ней или приглашающего на свидание, но я прекрасно понимаю, что настало ее время двигаться дальше.

Бобби обхватывает ее за плечи и поворачивает к себе лицом. Я стою молча в углу, наблюдая и надеясь, что он скажет то, что должен сказать, и знает, какого черта он делает. Если он причинит боль моей лучшей подруге, я надеру ему задницу.

— Я знаю, что я не Даниэль. Я никогда не пытался занять его место в твоем сердце или в твоей жизни, но я надеюсь, что ты сможешь впустить меня в свое сердце и дать мне шанс. На всякий случай, если ты не заметила, я полностью влюблен в тебя, Элли. Я был влюблен в тебя с самого первого дня, когда встретил, и ты сказала мне отвалить, как только я пригласил тебя на свидание, — усмехается Бобби. — Я хочу жениться на тебе, потому что я люблю тебя, я не хочу потрать всю оставшуюся жизнь споря с кем-то еще, кроме тебя. Я не прошу тебя выйти за меня замуж из-за ребенка, я прошу тебя выйти за меня замуж из-за меня самого. Потому что я хочу этого больше всего, больше, чем я когда-либо хотел что-нибудь еще в своей жизни.

Он опускает руки и наклоняется вперед, целуя ее в лоб, прежде чем отойти от нее.

— Не говори «нет». По крайней мере, не сразу. Просто подумайте об этом. Ты знаешь, где меня найти.

Бобби кивает мне перед тем, как выйти через раздвижные двери. Как только он уходит, я спешу к Элли и обхватываю ее руками, она начинает рыдать у меня на плече. Я никогда не видела, чтобы Элли плакала, НИКОГДА, и это разрывает меня на части. Потому что я слышу такую тоску в ее голосе.

— Все будет хорошо, Элли, я обещаю. Я собираюсь быть здесь с тобой рядом все время. Если ты не захочешь выйти замуж за Бобби, я буду здесь. Я никуда не уйду, — говорю я ей.

Она издает стон, освобождаясь из моих рук.

— В этом-то и проблема. Я хочу ВЫЙТИ за Бобби! Он такая высокомерная задница, но он милый и любит меня и, черт возьми, мне кажется, что я слишком сильно влюблена в него!

Схватив ее за руки, я веду ее на веранду, указав на кресло-качалку.

— Садись!

Она сразу подчиняется. Прижавшись спиной к перилам, я скрещиваю руки на груди, и внимательно смотрю на нее.

— Рассказывай.

Она закатывает глаза.

— Я не чертова собака, Люси. Эй, разве ты не должна быть на параде?

— Уход от темы не сработает, Мисси. Объясни, какого черта, только что произошло в этой кухне. Почему ты не сказала мне, что встречаешься с Бобби?

Элли вздыхает, вытягивает ноги, обхватив себя руками.

— Потому что на самом деле мы не встречались, мы просто спали вместе. Это было не таким уж большим делом, пока... это действительно не стало своего рода большим делом. Мне стал нравиться он, и я хотела проводить с ним время. Это адски напугало меня. Я продолжала вспоминать Даниэля, и у меня появились мысли, что я пятнаю его память, имея чувства к другому мужчине.

Оттолкнувшись от перил, я сажусь перед ней на корточки.

— Ах, дорогая, ты не запятнала память Дэниэля. Ты действительно думаешь, что он бы хотел, чтобы ты была одна всю оставшуюся жизнь? Никогда не испытала бы любовь снова, никогда не была бы счастливой? Я не могу поверить ни на минуту, что он бы хотел этого от тебя.

Элли стирает слезы, но их становится еще больше.

— Я знаю, я понимаю это своей головой. Проблема заключается в том, что... мне кажется, я люблю Бобби больше, чем Даниэля. Я не знаю, как это все случилось так быстро, все эти чувства пришли вдруг из ниоткуда. Я не искала любви, и вдруг она ударила меня по башке. Я чувствую себя виноватой, потому что мои чувства к Бобби намного сильнее, чем они были к Даниэлю, и мне совсем не нравится это. Мне не нравится, что я начинаю забывать его, потому что только Бобби заполняет мои мысли.

Я сжимаю ее руки.

— Ты не забудешь Даниэля просто пришло время тебе двигаться дальше, дорогая. Ты любила Даниэля, когда вы оба были очень молоды. Тебе не выпало провести с ним больше времени. Никто никогда не может отнять твою любовь к нему, и нет ничего постыдного в том, что ты влюбилась снова. Ты стала старше, увидела мир и поняла жизнь в целом. Ты узнала больше про любовь, и ты встретила кого-то, кто бросил тебе вызов и не побоялся назвать все твое дерьмо. Если ты любишь Бобби, а он похоже действительно любит тебя, почему ты должна наказать себя, не попробовав это?

Элли вздыхает, запрокинув голову на спинку стула.

— Я действительно хочу выйти за него замуж, Люси. Я не верю, что говорю это, но это правда. Я вижу свое будущее с ним, и это делает меня счастливой и возбужденной. Я никогда в течение долгих лет такого не чувствовала.

— Я думаю, тебе следует сказать ему, — сообщаю я ей.

— Он никогда не поверит, что я говорю «да», потому что на самом деле хочу выйти за него замуж. Он подумает, что я делаю это из-за ребенка. О, мой Бог, у меня будет ребенок, — вдруг шепчет Элли в шоке.

Я смеюсь над выражением ужаса на ее лице.

— Он поверит, если ты скажешь ему именно то, что только что сказала мне. И когда вы двое будете жить долго и счастливо вместе, вы можете назвать ребенка в честь меня в качестве благодарности.

— Я действительно надеюсь, что это не мальчик, или он будет самый изнеженный маленький мальчик в мире, — Элли наконец-то смеется.

— Я так рада за тебя, Элли, — говорю я ей, честно.

— Я счастлива за себя тоже, — говорит она мне со смехом. — А что насчет тебя? Когда ты собираешься жить долго и счастливо?

Я вздыхаю, вспоминая, что на днях сказала мама мне про Фишера. Мне нужно пережить сегодняшний день, и я надеюсь, что мы вдвоем сможем поговорить. Я хочу получить объяснения всего, что произошло между нами и я хочу спокойно и трезво поговорить с ним о том, что чувствую и чего я хочу.

— Я не знаю предназначено ли мне судьбой жить долго и счастливо, но я собираюсь рискнуть, — признаю я.

— Обозначает ли это, что ты собираешься дать под зад Стэнли? — спрашивает она с взволнованным выражением лица.

— Серьезно? — переспрашиваю я ее с раздражением.

— Что? Я имею в виду, что какое-то время он делал тебя счастливой, и я дала парню шанс, но Люси, он просто чертовое барахло. Мне нравится, когда ты с Фишером, вот и все, — говорит она, пожимая плечами.

— И почему, собственно? — задаю я вопрос.

— Ты становишься маленьким фейерверком, когда с ним. Да, я просто сделала Четвертое июля шуткой четвертого июля. Добро пожаловать, — говорит она с сарказмом. — Не знаю, но ты оживаешь, когда он рядом. Ты не просто делаешь что-то автоматически, что тебе необходимо сделать. Ты страстная и злая, и счастливая и сумасшедшая. Ты на самом деле живая, когда с ним. Я не видела, чтобы ты была такой с кем-то еще, однозначно не со Стэном НЕ-МУЖЧИНОЙ.

Элли и я говорим еще пару минут о Фишере, и я рассказываю ей немного о том, что произошло в переулке, не вдаваясь в слишком интимные подробности.

— Прекрасно, Люси нравится грубость, — говорит Элли со смехом.

Я шлепаю ее по руке и закатываю глаза.

— Мне не стоило делиться этим с тобой, — одергиваю я ее. — Дело в том, Фишер думает, что я сделана из стекла. Он думает, что я все та же женщина, на которой он женился, и что он должен дотрагиваться до меня в лайковых перчатках. Он боится своей вспыльчивости и страсти, которые бурлят в нем, а я не знаю, как сказать ему, что их не следует бояться. Что Я не боюсь, а наоборот хочу этого. Я хочу все от него.

Элли пожимает плечами.

— Так как насчет, чтобы показать ему, вместо того, чтобы говорить? Мужчины являются визуальными существами. Ты можешь говорить ему до посинения, а он все равно не поймет. Он до сих пор думает, что способна только успокоить его или говорить только то, что он хочет услышать. Возьми член с яйцами и покажи парню, что ты хочешь получить от него всю интенсивность и страсть.

Я размышляю над советом Элли, пока она помогает мне собирать футболки для продажи на Main Street. Хотя Фишеру и мне действительно надо поговорить о стольких важных вещах, Элли права. Он никогда не поверит, если я скажу, а не докажу ему, не покажу ему, что я не боюсь его гнева или ревности, если он серьезно готов пройти через эти вещи, я хочу получить от него ВСЕ в этот раз, а не только ту часть, которую он решит разделить со мной.

Глава 30

Фишер

Сегодняшний день

Весь город, включая всех туристов, тусовался у маленького бейсбольного поля рядом с Barney’s. Трибуны заполнялись быстро, поэтому большинство людей принесли стулья и одеяла, которые разбросаны по всему ограждению окружающее поле, чтобы подбадривать команды. Каждый год, все собственники бизнеса участвуют в жеребьевки, положив фамилии своих работников в шляпу, которые вытягивает сам мэр, формируя команды, чтобы было все справедливо. Я действительно не собирался играть в этом году, в последнюю минуту травмировал лодыжку начиная с третьего иннинга. Я был капитаном команды последние игры, когда играл два лета подряд, и если честно, то отказаться было не очень хорошо с моей стороны. Мое пьянство, которое тогда полностью вышло из-под контроля, поэтому меня все бесило и раздражало, хотя, наоборот, это должно было быть веселой, дружественной конкуренцией между местными предпринимателями. Я чуть не выгнал игроков из игры, крича на свою команду каждый раз, как только они хреново играли, но Люси старалась успокоить меня и убедить всех, что у меня просто не задался день.

Я был немного удивлен, что сегодня все умоляли меня, чтобы я стал тоже играть с ними. Единственная причина, по которой я согласился — потому что я нуждался в этой команде, там была Люси, которая мне просто необходима и мой отец — капитан. Он поставил перед собой цель не дать возможности отбить Люси, поставив ее далеко в самый дальний угол поля, где она точно не могла принять удар и еще остаться на этом чертовом поле.

Сейчас вторая половина девятого иннинга, и наша команда проигрывает 3:1, базы загружены двумя выходами. Это не очень хорошо для команды «Файербол Фишер». Если мы не вернем наших ребят на свое поле, игра можно считать будет окончена. Я подумывал, что находится с Люси на скамейке запасным будет прекрасной возможностью поговорить с ней, но всякий раз, как только я пытался, она делала все, чтобы как-то сбежать от меня. Я понимаю, что это не самое уединенное место, чтобы начинать долгий разговор, но мне просто хочется, чтобы она улыбнулась и хоть как-то дала понять, что все будет с нами хорошо. Мы играли много раз на Четвертое июля в софтбол вместе в течение многих лет, и сегодня впервые, когда мне приходится всячески сдерживаться, чтобы не подхватывать ее на руки, ликуя вместе с ней, когда наша команда добавляет еще одно очко. Мы всегда вместе вопили в дальнем конце поля, целуясь и хлопая друг друга по заднице, совершенно не обращая внимания на игру. Я скучаю по этому веселью. Я скучаю по обычным вещам, которые мы делали, как пара, и которую все поддразнивали, потому что мы не в состоянии были оторваться друг от друга. Сейчас, я сдерживаю себя, чтобы не обнимать ее за плечи, пока она стоит у забора и болеет за команду. Мне необходимо чем-то занять руки, иначе я намотаю ее длинный хвост на руку и, потяну голову назад для поцелуя.

— Марк, давай вставай! — кричит мой отец владельцу «Lobster Bucket», который похрапывает на конце скамьи.

— Ты серьезно? — тихо спрашиваю я сквозь стиснутые зубы. — Марк был уже четыре раза отбивающим и каждый раз ты должен был будить его от послеобеденного сна. И он должен все же получить удар.

Отец снимает бейсболку и чешет голову.

— Марк следующий на передней линии, так что Марку лучше получить удар в этот раз.

— Поставь Люси на переднюю линию, — противоречу я. — Она может по крайней мере вернуть нас на базу и получить удар, а затем я войду в игру после этого.

— Поскольку ты не капитан команды в этом году, и мудрое решение после твоего поведения в прошлый раз, сядь и держи свое мнение при себе, — парирует он.

Я нахожусь буквально в секунде, чтобы не впечатать своего собственного отца в забор на скамейке запасных, но Люси подходит ко мне и кладет руку на плечо.

— Это нормально, что твой отец не хочет поставить меня, — говорит она тихо. — Если мы в конечном итоге победим, нам придется отказаться от нашей победы и отдать кубок другой команде. Ничего страшного.

Я наблюдаю, как она пожимает плечами, с развязной улыбкой и стараюсь не засмеяться.

— Какого черта ты несешь? — спрашивает мой отец в раздражении.

— Ах, вы не слышали? В этом году установлены новые правила в результате того, что Эрика запустила мячом в голову Стефана в прошлой игре, потому что он постоянно отпускал шуточки по поводу принятия его мячей, когда она стояла с битой, — сообщает ему Люси.

Я тихо про себя посмеиваюсь, даже немного грущу, что меня не было тогда и я не был свидетелем ЭТОГО момента между владельцами городских химчисток, являющимися мужем и женой.

— Больше не разрешается играть супругам в одной команде, каждый игрок должен по крайней мере один раз отбить и получить удар. Любое нарушение правил влечет за собой штраф, — заканчивает Люси с еще одной милой улыбкой.

— Почему я не слышал об этих глупых правилах? — ворчит мой отец.

Люси приподнимается на носочки, срывает с моей головы бейсболку, одевает ее поверх своей собственной, вытягивает в отверстие хвост, берет биту с базы, стоящей рядом с отцом.

— Я уверена, что вы были слишком заняты, пытаясь захватить мир, поэтому не обратили внимание на последнее городское собрание. Вам повезло, что у вас есть я.

Она проходит мимо него и выходит с скамейки запасных, ее бедра покачиваются в такт, пока она идет. Мой отец со злостью отшвыривает свою бейсболку, и я смеюсь прямо ему в лицо, прежде чем пройти к выходу на поле, здесь я могу лучшее разглядывать задницу Люси.

Я имею в виду, выкрикивать подбадривающие слова, пока она стоит в позиции и раскачивается.

Если серьезно, то эти крошечные черные хлопковые шорты, которые одеты на ней мучают меня уже весь день, наблюдая, как она наклоняется вперед и ее задницу поднимается вверх, пока она готовится для первого питча, заставляет меня вспотеть. Мое сердце с таким грохотом стучит в груди, из-за того, что она надела мою бейсболку, как всегда. Всегда даже придя в собственной бейсболке на игру, она всегда снимала или надевала на свою мою бейсболку, если ей нужно было отбивать, у нее была уверенность, что она приносит ей удачу. На самом деле это было не правдой, потому что не было никакого совпадения надета ли на ней ее собственная или моя бейсболка, но то, что она опять это сделала заставило меня почувствовать себя гораздо лучше. Она выглядит сейчас такой чертовски горячей — в белой майке «Butler House», крошечных черных шортиках и с моей бейсболкой на голове.

— Давай, Люси! Хоум-ран!

Толпа кричит и ликует, как только видит ее с битой, теперь я нервничаю, как ад. Она играла в софтбол начиная со старших классов школы, но нужно признаться, что большую часть времени она сидела на скамейке запасных. Мы играли много раз с ней вместе, пока она не начала управлять «Butler House», но ее навыки на самом деле совершенно не улучшались. Но для нее это было не важно, потому что она играла для удовольствия, но я действительно хочу, чтобы она утерла нос моему отцу и заставила его почувствовать себя полным ослом.

Первый пинч мяч летит прямо на нее.

— СТРААААААЙК!

— Ну, вот и кубок этого года, — бормочет в раздражение позади меня отец.

— Давай, Люси! Ты сможешь это сделать! — кричу я ей, игнорируя отца.

Она выбирает позицию и более удобнее держится за биту, немного покачивая бедрами. Мой член сразу же просыпается в шортах и начинает задыхаться.

Следующий пинч приходит, и она слишком поздно отбивает второй.

— СТРААААААЙК!

Половина толпы свистит, в то время как другая половина орет «ура», я ступаю на поле и крича тайм-аут. Буч, который сегодня исполняет роль судьи, пятится с поля, пока я бегу к Люси.

— Черт. Я забыла, насколько я плоха в софтболе, — нервно посмеивается Люси, когда я приближаюсь к ней.

— Ты отлично справляешься, — говорю я. — Просто немного заноси биту.

Схватив ее за руки, я перемещаю их вверх по бите. Она смотрит на меня, но я не убираю своих рук, накрывающие ее на бите, просто смотрю в ее голубые глаза. Я делаю еще один шаг ближе к ней, наши пальцы соприкасаются, и я ощущаю ее дыхание на своем лице.

— Следи все время за мячом весь тайм, не опускай биту, руки питчера соединяются с битой, имея одно целое, — говорю я ей мягко.

Раздвигая ее ноги своей, я отодвигаю носком ее стопу.

— Раздвинь ноги по шире. Твоя позиция слишком жесткая.

Люси наклоняется ко мне, раздвигает ноги, вставая устойчивее, и я глубоко вздыхаю ее кокосовый аромат кожи. Мы смотрим друг другу в глаза, и наши руки по-прежнему прижаты к бите. Я прошу свой член оставаться на месте и не подпрыгивать от наслаждения, утыкаясь ее в живот.

— Может это тебе поможет, представь, что мяч — это моя голова и ты должна выбить те вещи, отправив их в зону, — говорю я ей с мягкой улыбкой.

Ее щеки порозовели, и я надеюсь, что это из-за моей близости, а не из-за солнца, жарящего нас.

— Мне кажется, я справлюсь, — шепчет она, даже не пытаясь отодвинуться от меня.

— Если вы двое закончили сюсюкаться, может вернемся к игре? — спрашивает Бутч, оказавшийся с нами рядом.

Мы оба поворачиваем головы, он довольно улыбается нам. Он подмигивает нам, прежде чем становится серьезным, как бы при исполнении своих обязанностей.

Я отхожу от Люси, посылая ей обнадеживающую улыбку, хотя все, что я хочу сделать, это повалить ее на землю и трахать, держа в своих руках, на основной базе.

— Ты можешь сделать это, Люси. Глаза на мяч.

Я громко хлопаю в ладоши, продолжая подбадривать ее, направляясь обратно к скамейке запасных.

Как только я захожу за ограждение, отец встает прямо рядом со мной.

— Какого черта ты делаешь? — спрашивает он в раздражении.

— Я дал ей несколько указаний. Хотя это тебе стоило сделать, как капитану команды, — с сарказмом говорю я, стараясь изо всех сил сохранять спокойствие, так вся команда встала со скамейки, столпившись вокруг нас, и подбадривает Люси.

— Ты делаешь из себя посмешище перед всем городом. У нее есть парень, который сидит на трибуне, и, без сомнения, видел все это представление, — говорит он тихо. — Поздравляю, ты только что выставил ее полной шлюхой, я всегда знал, что она ею и была.

Мои руки сжимаются в кулаки, и я готов изрыгать на него всю свою ненависть, но кто-то хлопает меня по спине.

— Заткнись, черт побери, Джефферсон, — говорит моя мама.

Я даже не видел, как она спустилась к нам, вниз, но я вижу, что она держит в руках бутылки с водой, должно быть принесла их, пока я был с Люси.

Мой отец на самом деле изображает смущение.

— Грейс, я просто…

— Ты был просто, что? Показал себя полной задницей? — прерывает она его. — Держи рот на замке о Люси. Еще одно грубое слово в ее адрес, и я буду выбрасывать свое дерьмо на лужайку перед домом, и тебе придется найти новое место для жилья.

Я не знаю кто больше пребывает в шоке от маминой угрозы отец или я. У нас у обеих застыло недоверие на лицах, но на моем присутствует еще и усмешка, которую я просто не могу сдерживать. Я широко улыбаюсь маме, она подмигивает мне, прежде чем вернуться к раздаче бутылок с водой.

Отойдя подальше от отца, прежде чем я заеду ему по лицу, я начинаю хлопать в ладоши и громко кричать, насколько хватает сил Люси, выступающей сейчас в роли питчера.

Соединив руки в безмолвной молитве, я прикладываю их к губам и задерживаю дыхание, видя Люси, встающую в свою позицию, которую я ей показал и зажимающую биту. Питчер подбрасывает и бросает очень сильно мяч, насколько может. Несмотря на оглушительные крики и топанье ног толпы, сквозь шум я слышу громкий стук биты, когда она соединяется с мячом. Я медленно опускаю руки, и мои глаза расширяются от шока, наблюдая за мячом Люси, который парит в воздухе по направлению к дальней части поля.

Вся скамейка запасных начинает так орать, обниматься и прыгать от радости. Я присоединяюсь к ним, но вдруг понимаю, что Люси по-прежнему стоит на базе с битой в руке, уставившись в дальнюю часть поля, куда улетел мяч, а бегун с третьей линии уже почти добежал до базы.

— Люси! БРОСЬ БИТУ И БЕГИ, ДЕТКА! — кричу я ей смеясь.

Она выходит из своего транса, бросает биту в сторону и несется в сторону первой линии. Парни на дальней части поля пытаются добраться до мяча, передвигаясь по полю, но она уже добралась до линии. Похоже, им придется долго добираться до мяча, поскольку она вдарила так, что он отскочил почти к линии ограды.

Вся наша команда покидает скамейку запасных, и мы стоим вдоль линии первой базы, ликуя, потому что теперь все бегуны ушли со своих баз. Другая команда кричит ребятам в дальней части поля, как им стоит передвигать свои задницы, чтобы добраться до мяча. Люси находится на третьей линии, когда они наконец добрались до мяча и перебросили его на поле. Она скользит по покрытию базы, как профи, поднимая повсюду пыль, и мяч оказывается у нее в спортивной перчатке.

— Засчитано! — кричит Буч.

Мы все помчались на поле, ликуя и крича, и я прочищаю себе путь среди людей, чтобы добраться до Люси, забыв о том, что мы не вместе и это не та игра софтбол, в которую мы играли раньше. Я подхватываю ее на руки и подбрасываю вверх. Она обхватывает меня за плечи, а ее ноги обвиваются вокруг моих бедер, смеется, пока я скандирую ее имя со всеми остальными.

— Черт, если бы я знал раньше, что тебе стоит представить мою голову в виде мяча, ты бы давно уже выиграла «Большой шлем», я бы сказал это тебе много лет назад, — смеюсь я.

Она запрокидывает голову назад и смеется, каждый наровит похлопать ее по плечу и поздравить.

— Люс?

Люси перестает смеяться, и у нее исчезает улыбка. Она нежно гладит меня по плечам, чтобы я поставил ее на землю, и ее ножки оставляют мою талию. Она сама высвобождается из моих рук и поворачивается лицом к Дерьмовому-Красующемуся-Моднику.

Он хватает ее за обе руки и отрывает от меня, и я сразу же хочу обернуть руки вокруг нее и притянуть ее обратно.

— Я собирался немного подождать и сделать это позже, но мы можем отпраздновать твою победу прямо здесь, на глазах у всех.

Он быстро кидает на меня мимолетный взгляд тайком от Люси, поскольку в настоящий момент она смотрит через плечо на меня. Я запускаю руки в карманы и притворяюсь, что мне совершенно не интересно, какого хрена он тут делает.

Он опускается на землю, и я чувствую, как желчь поднимается в горле, когда Люси поворачивает к нему голову, чтобы взглянуть на него.

— Что ты делаешь? Вставай! — шепчет она лихорадочно.

Он стоит на одном колене и в этот момент я вдруг отчетливо понимаю, что именно он собирается сделать. Этот идиот делает предложение моей черт побери жене, и мне хочется дать ему под задницу с такой силой, намного сильнее чем когда-либо прежде.

— Я знаю, что мы не долго знаем друг друга, но я люблю тебя, Люси Батлер, — говорит ей напыщенный гребаный мудак, вытаскивая светло-голубую коробочку от Тиффани из кармана рубашки и открывая перед ней.

Алмаз настолько большой, гораздо больше, чем ее чертовый палец и так сверкает в лучах солнца. Все собравшиеся вокруг приутихли, и они внимательно наблюдают за этим дерьмовым шоу, которое разворачивается прямо в пяти шагах от меня.

— Ты выйдешь за меня замуж, Люси?

Я не стал дождаться ответа, развернулся и ушел с поля, желая напиться. Целая бутылка виски звучит довольно-таки неплохо, особенно когда я слышу громкие приветствующие крики, доносящиеся с поля, скорее всего в честь помолвки Люси.

Глава 31

Люси

Сегодняшний день

Как только Фишер уходит с базы, я могу дышать, и взять себя в руки. Слава Богу, Боб — владелец сувенирного магазина, дал мне несколько уроков пинча, так что я могу взять себя в руки, и постараться вспомнить все советы Фишера, и когда он стоял рядом я совершенно не могла думать об игре, потому очень сильно хотела почувствовать его руки где-то в другом месте, нежели на своих, держа биту.

Я избегала его весь день, хотя и чувствовала себя трусом. Он пытался поговорить со мной несколько раз, но я придумывала одно оправдание за другим и ускользала от него. Я действительно хочу поговорить с ним, и я на самом деле сделаю это, но не могу не о чем думать кроме секса, когда он находится буквально в полуметре от меня. И мне совершенно не помогает то, что он одет в свои обычные карго-шорты, в которых его задница выглядит просто фантастически и футболку для бейсбола три четверти, очерчивающую верхнюю часть его тела, вырисовывая все его мышцы. Каждый раз, когда он отбивал удар, я в прямом смысле приклеивалась к забору, тяжело дыша, словно собака в течке.

Вместо того, чтобы представлять лицо Фишера, когда Боб подбрасывает и посылает мяч ко мне, я представляю лицо его высокомерного отца, летящее в меня, и я отбиваю его с такой силой насколько способна. Удар мяча о мою биту отдается жалящей болью в руках, я замираю, застыв от полного шока, пока он летит у всех над головами. Я слышу, как люди начинают кричать и хлопать, но я не двигаюсь с места. Я понимаю, что мне нужно бежать. Я точно должна бежать, но я не могу перестать пялиться на мяч, приземлившийся в дальнем конце поля. Вдруг я слышу громкий крик Фишера, сквозь общий вой людей, и когда он добавляет слово «детка», мое сердце замирает, а ноги сами начинают двигаться. Я не могу стереть огромную ухмылку со своего лица, пока ноги вбиваются в грязь, и я бегу быстро, насколько позволяют силы вокруг базы. На полпути между второй и третьей линией, я вижу игроков, добравшихся до мяча и бросающих его в сторону базы. Я изо всех сил ускоряю свой бег, и, хотя вся команда сейчас выбежала со скамейки запасных и стоит у первой линии, но я вижу только Фишера, прыгающего от радости с огромной улыбкой на лице.

Я приземляюсь на базу, и слышу звук мяча, попавшего в бейсбольную перчатку, Буч объявляет засчитано, я кричу сквозь облако пыли вокруг меня. Вскочив на ноги, я быстро пытаюсь пробраться сквозь толпу людей, прыгающих и кричащих вокруг, пытаясь найти Фишера. Я кидаюсь в его объятия, и он поднимает меня вверх, крепко удерживая. Мне кажется, что нас только двое на поле. У меня такое чувство, словно не было последних нескольких лет, и мы вернулись в прошлое, в наш счастливый брак и наслаждаемся еще одним Четвертым июлем, играя вместе в бейсбол. Я снимаю кепку, и сейчас могу лучше видеть его лицо, обнимая его за плечи. Я так наслаждаюсь этим моментом, улыбаясь и смеясь вместе с ним, что совершенно не заметила Стэнфорда, вышедшего на поле и вставшего рядом с нами, пока он не позвал меня.

Я не хочу уходить из рук Фишера. Мне так хорошо в его объятиях, чувствовать, как бьется его сердце напротив моего, слышать его смех, как в старые добрые времена. К сожалению, я как бы до сих пор встречаюсь со Стэнфордом, хотя уже решила расстаться с ним. Он хороший человек, и я не хочу смущать его на глазах у всех этих людей. Со стороны это выглядит не совсем хорошо, потому что я фактически вцепилась в своего бывшего мужа и совершенно не хочу отпускать его, и отводить от него глаза. Но я не собираюсь быть шлюхой, в чем обвиняет меня отец Фишера, но я не могу начинать разбираться с Фишером, пока не закончу со Стэнфордом.

Когда Фишер отпускает меня на землю, Стэнфорд берет меня за руку и притягивает ближе к себе. Я через плечо кидаю на Фишера последний взгляд, пытаясь сказать ему своими глазами и улыбкой, что сожалею. Я слышу вздох толпы, собравшейся вокруг нас и поворачиваю голову к Стэнфорду, опустившемуся на одно колено прямо передо мной.

О, нет! О, мой Бог, что происходит прямо сейчас?!

Стэнфорд улыбается мне, и я вижу, как он лезет в передний карман рубашки аккуратно открывая пуговицу. Я тупо спрашиваю его, что он делает, хотя уже прекрасно понимаю, что ПРОИСХОДИТ, но все равно говорю ему встать. Он, конечно же, меня не слушает, а просто начинает говорить, как он любит меня, и потом просит выйти за него замуж. Я просто тупо обалдела. Мой рот в полном смысле открыт, а он одевает мне кольцо на палец даже прежде, чем у меня появляется шанс дать ему ответ. Оно такое огромное, тяжелое, и я его ощущаю совершенно чуждым на своем пальце. Я сразу же начинаю ненавидеть его и мне хочется снять и забросить его подальше, туда, куда я отправила мяч. Ничто не заставляет меня скучать с такой силой по простому бриллианту в четверть карата, простому золотому кольцу, которое подарил мне Фишер, нежели по этому монстру своим весом, оттягивающего мой палец.

Я так занята нехваткой своего золотого кольца и сожалением, что отправила его с бумагами о разводе, поэтому стою в полном недоумении. Слезы сожаления появляются у меня на глазах от того, что у меня его больше нет, Стэнфорд мои слезы принимает, как знак согласия на его предложение, вскакивает на ноги и заключает меня в свои объятия, толпа вокруг начинает скандировать мое имя и хлопать в ладоши.

Почему они так счастливы, хотя мне хочется просто плакать? Я поворачиваю голову за плечо, чтобы взглянуть на Фишера, но я его нигде не вижу. Я хочу, чтобы он был моим голосом, потому что я не могу говорить, но зачем ему это делать, черт побери, когда я избегала его и ни разу не показала ему, что все еще люблю и скучаю по нему? Я хотела бы, чтобы он сказал Стэнфорд отвалить, потому что я его. Я хочу сказать это Стэнфорду прямо сейчас, но Господи, зачем он СДЕЛАЛ это в присутствии всех этих людей? Я не хочу причинять ему боль, так как он был добрым и ласковым со мной, и я, конечно, не хочу смущать его на глазах у всего города, говоря, что я его не люблю и никогда не полюблю. Я понятия не имею, о чем он думал, предлагая мне выйти за него замуж. У нас даже не было секса, может ему кажется, что он в меня влюблен и кажется, что хочет провести остаток своей жизни со мной? Он что, рехнулся? Я прижимаю бейсболку Фишера к своей груди, а горло просто жжет от невыплаканных слез.

Толпа становится все больше и больше, скандируя и хлопая в ладоши, а я все продолжаю задаваться вопросом — какого черта они все так счастливы, как вдруг ледяная вода льется мне прямиком на голову. Она льется на меня, словно водопад и кубики льда отскакивают от моих плеч, застревая у меня в топике. Я фыркаю, задыхаясь и смеясь, протираю глаза, открываю, вижу толпу, полностью окружающую меня плотным кольцом, которая весело прыгает скандируя.

— Люси, мы решили, что ты находишься на MVP сегодняшней игры! — кто-то кричит.

— Мы не выиграли бы игру без тебя!

— Люси! Люси! Люси!

Я окунаюсь в это веселье и совершенно забываю о бардаке, который происходит в моей жизни, поэтому точно также прыгаю с ними вверх-вниз, смеясь и крича. Я чувствую руку, которая хватает меня мертвой хваткой и вытягивает из круга орущей толпы. Я спотыкаюсь, пока Стэнфорд тянет меня за собой, отводя на несколько шагов от всех, наконец-то отпустив меня, когда мы можем хотя бы услышать друг друга.

Я потираю место на своей руке, которую он сжимал с такой силой и смотрю на него неодобрительным взглядом.

— Черт возьми, Стэнфорд? Это больно.

— ЧТО ты делаешь? — сердито прерывает он меня, указывая на толпу по-прежнему все еще кричащую и веселящуюся.

— Хм, это называется праздновать, Стэнфорд, — отвечаю я с сарказмом.

Я всегда разговаривала с ним очень вежливо, никогда не грубила, но сегодня он меня просто бесит. Сначала с этим своим предложением, а теперь с отношением ко всему этому.

— Посмотри на себя? Это неприлично, — говорит он мне сердито.

Я все еще насквозь мокрая от ведра ледяной воды, вылитого мне на голову, поэтому оглядываю себя, моя белая майка теперь может соперничать в конкурсе мокрых маек. Розовый кружевной бюстгальтер, который я надела этим утром, был не виден, но сейчас его можно прекрасно разглядеть, поскольку мокрая ткань просвечивает и облепляет меня, как вторая кожа.

Я пытаюсь мокрую ткань майки оттянуть от своего тела, но как только я ее отпускаю, он возвращается на место. Мне остается только пожать плечами и засмеяться над своими попытками и над тем, что я похожа на мокрую крысу.

— Это не смешно, Люси. Все пялятся. А эти шорты? Они с трудом прикрывают тебя. Ты понимаешь, что, когда мы поженимся, тебе придется одеваться соответственно леди с Юга, а не как семнадцатилетней девчонки, — информирует меня Стэнфорд.

Я очень стараюсь сохранять спокойствие, но произошедшие события этого дня, настолько эмоциональные, и начинают давить на меня, что мне кажется — плотина вот-вот прорвется. Я забываю о своем намерении, что не хочу смущать его перед всеми, если учесть, что именно сейчас он делает это со МНОЙ.

— Все пялятся только лишь из-за того, что ТЫ устраиваешь сцену, — сообщаю я ему. — И ТОЛЬКО лишь пять минут назад ты сделал мне предложение. Я даже не успела дать тебе ответ, а ты уже планируешь, что я должна носить, когда мы поженимся?

Стэнфорд тянется к моей руке, но я убираю их, чтобы находится вне его досягаемости.

— Ты не хочешь говорить немного тише? Боже мой, что на тебя нашло сегодня? — спрашивает он. — Ты не похожа на тот тип женщины, которая использует такой дрянной язык.

Я ничего не могу поделать, я откидываю голову назад и начинаю хохотать. Я смеюсь до тех пор, пока у меня не начинает болеть живот, и я с трудом могу отдышаться. Стэнфорд пристально смотрит на меня, будто я сошла с ума, и кто знает, может так оно и есть? Видно я растеряла весь свой ум в тот момент, когда начала встречаться с этим мужчиной, предполагая, что он именно тот, кто мне нужен. Все, последние несколько месяцев я пыталась быть той, кем на самом деле не являюсь. Я одевалась соответственно, говорила соответственно, и играла роль, которая не сделала меня счастливой. Я сходила с ума по Фишеру скрывая эту часть себя от себя же, и именно эту часть я скрываю от Стэнфорда. Я не правильная южанка и никогда ею не буду.

— Ты даже не представляешь, какому типу женщин принадлежу я. Я притворялась, чтобы быть достойной тебя, но это все оказалось полным дерьмом, — говорю я ему, ухватившись за подол майки. — Я люблю ругаться, люблю быть громкой и мне нравится носить все, что мне хочется.

Ухватившись за влажную майка, я тяну ее вверх, снимая через голову, и бросая по направлению груди Стэнфорда. Его руки летят вверх, он с трудом старается схватить ее, уставившись на меня широко открытыми глазами. Фактически на мне ничего не одето, кроме моих «неприличных» черных шорт и розового кружевного бюстгальтера, я снимаю обручальное кольцо с пальца и бросаю ему тоже. Он быстро отбрасывает мою мокрую майку, чтобы поймать кольцо.

— Я не хочу выходить за тебя замуж. Я не хочу выходить замуж за ЛЮБОГО, кто стесняется меня, и я вижу по твоим глазам, что ты совершенно потрясен моим поведением. Ну, МНЕ СОВЕРШЕННО ПОФИГ.

Расставив широко руки, я начинаю крутиться по кругу, замечая, толпу, которая подбадривала и скандировала мое имя несколько минут назад, теперь пытается заглушить свой смех.

— Эй, ребята! У вас есть проблема с тем, что я ношу? — кричу я в толпу.

— Не-ааа.

— Черт, нет!

— Хорошо выглядишь, Люси!

— Если бы у меня было такое тело, я бы никогда не носил одежду.

Повернувшись обратно к Стэнфорду, я улыбаюсь, видя непрекрытый ужас, отразившийся у него на лице.

— Я думала, что недостаточно хороша для тебя, и что я никогда не смогу вписаться в твой мир. Оказывается, все совсем по-другому. Ты недостаточно хорош для меня. И ты наверняка не вписываешься здесь.

Позади меня толпа просто ревет, вопит, орет, я отворачиваюсь от Стэнфорда и подхожу к ним с высоко поднятой головой.

— Так, кто-нибудь может мне одолжить футболку?

Все начинают смеяться, и несколько ребят снимают футболки, бросив их мне. Я ловлю одну одеваю, и надеваю мокрую бейсболку Фишера обратно на голову. Я слышу поздравления, но главное все поздравляют меня, что я наконец-то отшила Стэнфорда, я ухожу от них направляясь за пределы поля.

Как только я добираюсь до ограждения с открытыми воротами, я вижу Джефферсон, поджидающего видимо меня, со скрещенными на груди руками. Мне, вероятно, следует найти еще один другой выход, чтобы не иметь дело с ним, но я на взводе прямо сейчас. Если он попытается выдать мне очередное дерьмо, я заставлю его об этом пожалеть.

Он блокирует ворота, преграждая мне путь, как только я подхожу, и мне ничего не остается делать, кроме как вежливо попросить его отойти.

— Вы стоите на моем пути.

Ну, не так уж вежливо, очевидно, чтобы делать ноги.

— Вы удивляете меня, мисс Батлер, — говорит мне Джефферсон с улыбкой на лице.

Я немного растерялась от его улыбки и скорее всего совершила ошибку, замешкавшись вместо того, чтобы попытаться протиснуться мимо него.

— Еще один золотой гусь, которого вы бросили. Еще один мужчина, который готов был дать вам свои деньги, также как и мой глупый сын, а вы все испортили. Довольно забавно, если вдуматься в это, — Джефферсон говорит со смехом. — Ты могла бы выкупить гостиницу, имея кольцо на пальце и фамилию Стэнфорда, но я думаю, что это уже не произойдет, не так ли? Спасибо, что облегчила мне работу. Похоже, «Butler House» будет принадлежать Банку Фишер и Трастовому Фонду довольно-таки скоро.

Я действительно хочу ответить ему, чтобы бы он шел в задницу, и стереть это самодовольное выражение с его лица, но мне кажется за сегодняшний день я нагородила уже всего предостаточно. Городские сплетни будут перемалываться уже и так сверхурочно от того шоу, которое я устроила и мне не стоит еще и добавлять избиение короля Фишер Айленда в этот список. Я глотаю все ругательства, готовые сорваться с моего языка, поднимаю подбородок повыше и обхожу его вокруг и выхожу за ворота. Не стоит доставлять ему удовольствие, показывать, что он как-то задел меня. Не стоит показывать ему, что его слова разрезают меня насквозь и заставляют ужасно злиться, что мне просто хочется заорать во все горло.

Мой гнев растет, пока я иду через город. Как только я вхожу в гостиницу, едва могу сосредоточиться, снимаю мокрую, грязную одежду и залезаю под душ. Я не позволю этому человеку разрушить свое прекрасное настроение после того, как я все сказала Стэнфорду, но я ничего не могу поделать. Его слова крутятся у меня в голове, и это единственная вещь, о которой я все время думаю.

Глава 32

Фишер

Сегодняшний день

— Разве ты не должен быть на пляже? Скоро начнется фейерверк.

Я даже не поворачиваю головы в сторону Трипа, когда он выходит из двери на небольшую террасу, находящуюся у задней части его дома. Я сижу здесь, уставившись на океан, жалея себя и планирую оставаться в таком положение все оставшуюся часть ночи.

— Я слышал, на бейсболе сегодня было довольно беспокойно. Так вот почему ты сидишь здесь, надувшись, как малолетний ребенок весь день? — спрашивает Трип, усаживаясь на верхней ступеньке рядом со мной.

— Я не дуюсь, — недовольно говорю я.

— Чайка кружит над головой, ожидая, чтобы посрать на твою нижнюю губу, которая слишком выпирает. Ты дуешься.

Я почесываю средним пальцем лицо и фыркаю на Трипа.

— Твой уровень зрелости изумляет меня. Подними свою задницу, пойди на пляж и встреться с Люси. Я бы хотел сидеть на крыльце и наслаждаться тихой ночью, не слушая, как ты вздыхаешь, словно влюбленный подросток каждые пять секунд.

Повернув голову в его сторону, я сердито смотрю на него, он приподнимает брови, и смотрит мне прямо в глаза.

— Если ты слышал о напряженной игре сегодня, то уверен, что знаешь, почему нет смысла идти и встречаться с Люси, — напоминаю я ему.

Трип смеется прямо мне в лицо.

— С каких это пор ты стал таким нежным? Я всегда думал, что морские пехотинцы были плохими задницами, которые не принимали ответа «нет»? Последнее, что я слышал, она не пойдет к алтарю и не сказала: «Согласна» сегодня днем. Подвяжи свои военные шары и иди верни свою женщину обратно.

Это довольно грустно, что в свои восемьдесят три года дед должен мне напоминать, что у меня есть яйца. Я чувствую себя так, словно меня кастрировали именно в ту минуту, когда Чрезвычайно-Глупый-Модник опустился на одно колено. Я знал, что они встречались пару месяцев, но не мог предположить, что между ней все стало настолько серьезным и этой трахающейся палкой. Я думал, что у меня еще есть время влюбить ее в себя снова, но мне необходимо было лучше знать ситуацию. Она не относится к типу тех женщин, которых можно так просто отпускать, и я чувствую себя полным идиотом из-за того, что Шартфорт понял это раньше меня. Он воспользовался возможностью, которую я оттолкнул. По крайней мере, мне следует отдать ему должное за такой умный ход.

— Я не могу вернуть ее, если она не хочет возвращаться, — говорю я деду.

Трип качает головой, глядя на меня.

— Как ты можешь быть таким умным во всем остальном, и таким тупым, когда речь заходит о Люси? Если бы ты наконец вытащил голову из задницы и задержался бы на некоторое время на стадионе, то увидел бы лучший фейерверк, чем даже тот, который они собираются устраивать на пляже.

Я поворачиваю к нему голову, пребывая в замешательстве.

— О чем ты говоришь?

Трип поднимается на ноги и дает мне подзатыльник.

— Вытащи наконец свою голову из задницы и выясни это.

Он поворачивается и заходит в дом, больше не сказав ни слова.

Я стою в стороне от всех людей, лежащих на одеялах и сидящих на стульях вокруг небольших костров на пляже, ожидающих начало салюта. Кажется, это была глупая идея, очень глупая идея. У меня не менее десяти человек уже спросили слышал ли я, что произошло после игры с Люси. Почему все эти люди думают, что я хочу ворошить все это дерьмо? Неужели они думают, что если я не выплескиваю на не все это дерьмо, то не беспокоюсь, что она отреклась от нас и пошла дальше с кем-то другим? Я изображаю фальшивую улыбку и киваю, они смеются и рассказывают, насколько «офигенно» все было. Скорее всего, город до сих пор действительно не простил меня за херню, которую я устроил в прошлом году и теперь устраивает мне изощренные пытки.

Решив уже, что мне нет никакого смысла торчать здесь и ругая Трипа всеми словами, заставившего меня прийти на этот чертов пляж, я собираюсь уходить, когда вижу Люси, пробирающуюся ко мне, через рассевшихся людей на одеялах, стульях и даже не обращающую внимание на них, когда они окликают и приветствуют ее. Она идет ко мне и смотрит прямо в глаза, я застываю на месте, уставившись на нее.

Она одета в бледно-желтый без бретелек сарафан, который обтягивает ее тело и струиться по бедрам. Ее волосы завиты в мягкие волны и опускаются на плечи. Она выглядит, словно воин идущий в бой, ее юбка, будто бы развивается огнем вокруг ее ног и свет от пламени костра, отражается бликами на ее лице. Я так загипнотизирован тем, насколько шикарно она выглядит, что на мгновение забываю, что у нее одето кольцо другого мужчины на пальце и ее сердце отдано другому, а когда-то все же принадлежало мне.

Мои ноги просто врастают в песок, пока она пробирается ко мне, и как только мои глаза встречаются с ней, я черт побери, впадаю в полный транс. Она, наконец, останавливается прямо передо мной, и бриз с океана перебирает ее волосы, принося запах ее кожи прямо мне в лицо. Мои колени подкашиваются, но я заставляю себя встряхнуться и выйти из оцепенения, вспоминая, насколько я зол на нее.

— Я слышал, тебя можно поздравить, — говорю я с сарказмом.

— Да, пошел ты в жопу! — отвечает она, скрестив руки на груди и приняв более удобную стойку, словно готовясь к драке.

Я самодовольно ухмыляюсь, при этом зля ее, скрещиваю руки на груди и про себя молюсь, чтобы она не выглядела насколько горячей в агрессивной позиции по отношению ко мне.

— Ааааа, спасибо за совет, милая, но я думаю, что ты уже нашла кого-то, кто отправиться туда теперь.

Она чуть ли не со скрипом сжимает губы, так что ее зубы скрежещут. Я знаю, что веду себя, как полный мудак, но ничего не могу с этим поделать.

— Ты такой мудак, — рычит она.

Черт, она РЫЧИТ на меня, и мой член тут же просыпается, мечтая о ней. Почему, черт возьми, ее такое отношение ко мне заводит меня с пол оборота? Это похоже на ярость, над которой я так чертовски усиленно работал последний год, только чтобы вернуть Люси. Но я пытаюсь все же сделать все правильно, чтобы полностью не потерять ее, она не заслужила этого дерьма. Она выпускает поток своей ярости, и по-видимому, совершенно не беспокоится направляя его на меня.

Это заставляет меня хотеть ее трахнуть прямо здесь и сейчас.

— Ну, тебе не стоит беспокоиться о решении меня мудака. Ты же выйдешь замуж за нового очень скоро, — говорю я ей спокойным тоном, хотя внутри мои эмоции просто выходят из-под контроля.

Я хочу заорать.

Я хочу разубедить ее.

Я хочу забрать, перебросив через плечо и утащить ее задницу в свою пещеру, как какой-то неандерталец, где я смогу ей напомнить, кому именно черт побери она принадлежит.

Мне, черт возьми!

Чувствуя знакомую волну ярости, которая закипает во мне, я делаю глубокий вдох, утрамбовывая ее вниз в пещеру со своим дерьмом и делаю опять ехидное замечание.

— Ты пришла сюда, чтобы показать мне свое кольцо, Люс? — спрашиваю я, специально называя ее чертовым прозвище, и слышу в своем вопросе Чрезвычайную-Дермовую-Модель. Какой мудак не понимает, как именно это звучит?

Она разжимает руки, с отчаянием взмахивает ими и издает звук, сочетающий в себе и вопль и рычание одновременно.

— Почему ты так чертовски бесишься? Может, если бы ты остался подольше сегодня днем вместо того, чтобы убегать прочь, словно чертовый маленький ребенок, который не захотел делиться своими игрушками, ты бы увидел, что я швырнула это глупое обручальное кольцо в лицо Стэнфорда!

Я открываю рот от полного шока и пытаюсь что-нибудь сказать, но у меня получаются только несколько неразборчивых, заикающихся слогов. Она даже не оставляет мне времени осознать до конца все, что она только, что сказала, а уже выдает мне новую тираду.

— Ты всегда убегаешь или замыкаешься в себе, когда все становится слишком тяжело, и мне это черт побери надоело! — кричит она возмущенно. — Что ты хочешь, посылая мне все эти чертовы страницы журнала-дневника, заставить меня ВСПОМНИТЬ и одновременно забыть, что было потом, а? Когда все становится намного сложнее, ты просто сдаешься? Ты просто так уходишь без боя? Мать твою завоеватель?

— Люс…

— ЗАТКНИСЬ! — прерывает она. — Просто заткнись и дай мне закончить!

Мой член через две секунды просто прорвет материю на моих черных шортах с карманами, в результате каждого слова, которое она выкрикивает, я молча поднимаю руки вверх в знак капитуляции и позволяю ей продолжать.

— Какой смысл возвращаться сюда, заставлять меня переживать все эти гребанные воспоминания, если ты не собираешься по-настоящему бороться? Ты не хочешь меня или ты просто ненавидишь любого, кто рядом со мной? Ты не хочешь, чтобы кто-то рыбачил в твоем чертовом пруду, но забываешь, что именно ТЫ толкнул меня в этот чертовый пруд! Ты всегда говорил, что найдешь свой путь вернуться ко мне, но ты ЧЕРТОВСКИ ВРАЛ!

Она проходит мимо меня, задевая меня плечом и быстрым, уверенным шагом идет прочь, удаляясь от меня и от всех людей, которые ожидают фейерверк. Принимая слова Трипа близко к сердцу, я наконец-то высовываю свою голову из задницы и припускаю за ней. Она двигается очень быстро, мне приходится бежать, чтобы догнать ее, темнота практически поглощает ее, пока она движется все дальше и дальше от костров и толпы людей. Она вдруг идет в воду и плюхается в прибой, игнорируя мои крики, когда я зову ее. Я останавливаюсь по щиколотку в воде, но она продолжает идти вглубь океана до тех пор, пока вода не достает ей до груди.

— Какого черта ты делаешь? — кричу я ей, она медленно поворачивается ко мне лицом.

— Бросаюсь назад в этот блядский пруд, в надежде, что ты поймешь этот чертовый намек и поймаешь меня! — кричит она мне.

Для моего мозга достаточно всего лишь двух секунд, чтобы понять, о чем она говорит.

Мои ноги начинают сами собой идти в воде, волны разбиваются о мой торс, пока я двигаюсь по направлении к ней.

— Итак, у тебя все же ЕСТЬ мозги, — говорит она с сарказмом.

Теперь моя очередь зарычать.

— Заткнись.

Схватив ее лицо в ладони, я притягиваю ее к себе и пикирую на ее губы. Она сразу же открывает свои и ее стон вырывается мне в рот, когда я начинаю кружиться в танце своим языком с ее. Я подхватываю ее за задницу и поднимаю вверх, чтобы она была со мной одного роста. Ее язык продвигается глубже в мой рот, а ноги оборачиваются вокруг моего торса, пока я поддерживаю ее задницу под водой.

Поцелуй нарастает и становится просто бешеным, наши рты поглощают друг друга, и языки толкаются все глубже. Люси запускает руки мне в волосы, сжимает их и тянет в тот момент, когда я прикусываю ее нижнюю губу. Она двигает бедрами напротив меня, и я хватаюсь за край ее стрингов, потянув за тонкие полоски и убрав их прочь от ее сердцевины. Она смотрит на меня в шоке сверху вниз и в ее глазах появляется теплота, превращаясь в огонь страсти, она сильнее сжимает свои ноги вокруг меня, используя мышцы бедер, чтобы притянуть меня еще ближе, и прижимаясь губами вновь.

Вода плещется вокруг, я упираюсь ногами в песок, и мы опускаемся на несколько дюймов глубже в океан с каждым приливом очередной волны. Я быстро расстегиваю свои шорты, и стягиваю их вниз, чтобы освободить член для нее. Даже находясь погруженным в воду, я все равно чувствую скользившее тепло ее киски по головке своего члена, пока я медленно на дюйм вхожу внутрь.

Люси убирает свои губы от моих и упирается своим лбом к моему, тяжело дыша и двигая бедрами, толкаясь глубже.

— Я ВСЕГДА, блядь, буду бороться за тебя, Люси, — обещаю я, погружая пальцы глубже в ее ягодицы и направляя ее тело вниз, чтобы оно опустилось еще больше на мой член.

Она хнычет, и я нежно целую ее в нос и щеки, сохраняя себя на половину в ней и делая пару вдохов, чтобы успокоиться и привыкнуть к ощущению ее вокруг меня снова. Этого не было слишком чертовски долго. Пиздец как давно я не был здесь, где всегда должен быть.

— Прости, что я ушел, но я НАШЕЛ свой путь вернуться к тебе, и я никогда не уйду снова.

Делая жесткие толчки, я толкаюсь внутрь Люси так глубоко, насколько могу. Мы стонем вместе, но все равно этого недостаточно. С Люси никогда не будет достаточно.

— Это всегда была ты. И ВСЕГДА будешь только ты, — шепчу я, толкаясь вперед и назад в воде также быстро, насколько могу.

Ее лодыжки соединены в замок у меня на заднице, и она вторит моим движениям. Я обхватываю ее за ягодицы крепко и начинаю нанизывать на свой член. Вода плещется вокруг нас от силы наших движений, и я вспоминаю в тысячный раз, каким же дураком я был, пытаясь быть подальше от нее. И неважно, насколько жестко я попытался заткнуть ее, когда она решила разобраться в моем дерьме, здесь, в сексе так было всегда, мы общались лучше и подходили друг другу идеально. Тьма, боль и кошмары всегда уходили, стоило мне только оказаться внутри Люси, чувствуя ее напряженные мышцы вокруг меня и заставляя меня встать на колени перед ней.

Она двигается напротив меня, потираясь клитором о мой пах, и я перестаю толкаться, удерживая член глубоко внутри нее, начинаю делать небольшие круговые движения своими бедрами, я знаю, что раньше ей это нравилось, ее всхлипывания и стоны удовольствия, говорят мне, что по крайней мере это осталось прежним.

Взрыв фейерверка в небе заглушает шум волн, и я невольно дергаюсь в объятиях Люси. Сердце начинает биться быстрее, и я чувствую, как на меня нахлынывает паника, Люси прижимает руки к моему лицу, заставляя меня встретиться с ней глазами, хотя я едва вижу их, потому что здесь в океане стоит кромешная темнота.

— Все хорошо, это просто салют, — мягко говорит она, приподнимаясь телом по всей длине моего члена, а затем сползая обратно вниз.

Мое тело сразу же расслабляется, даже когда еще один громкий раскат выстрелов эхом отражается вокруг нас, и ливень разноцветных искр вспыхивает высоко над нашими головами. Фейерверк по-прежнему высоко сверкает над нами, и каждый очередной разноцветный взрыв освещает лицо Люси, пока я толкаюсь внутрь, и она двигается вместе со мной. Я смотрю в ее лицо, считая каждую веснушку, и блуждаю в блеске ее глаз, отражающихся с каждой разноцветной вспышкой, мы движемся быстрее, жестче, тяжело дыша и цепляясь крепко друг за друга.

Она не выпускает мой взгляд, ее тело напрягается, и она кончает, выкрикнув мое имя. Обняв ее, я прижимаю ее еще ближе к себе, вколачиваясь в нее словно насос и бесконечно повторяя ее имя, следуя за ней, мощно кончив впервые в течение года, когда я просто вызывал воспоминания о Люси и использовал свою руку.

Оставаясь вместе в воде, я разворачиваю нас, чтобы мы могли посмотреть фейерверк, и у меня возникает такое ощущение, как будто бы я наконец-то вернулся домой, хотя я здесь уже почти два месяца.

— Фишер? — спокойно говорит она через несколько секунд.

Я смотрю на нее и честно говоря немного удивляюсь, видя ее нахмуренное лицо.

— Да? — неуверенно говорю я.

— Никогда не называй меня Люс. Никогда, — отвечает она.

Меня начинает разбирать такой смех, что я просто не могу сдержаться, он извергается из самой глубины моей груди, я прижимаюсь лбом к ее лбу и шепчу:

— Хорошо, Люси в небесах с алмазами.

Глава 33

Люси

Сегодняшний день

— Итак, ты говоришь, что просто использовала меня для секса? — спрашивает Фишер со смехом.

Я смеюсь счастливо вместе с ним, и совсем перестаю злится на то, что сказал мне раньше его отец.

— Ты можешь поблагодарить своего отца идиота за это, — сообщаю я ему, обматываясь потуже полотенцем и приближаясь еще на один шаг к камину.

После нашей маленькой возни в океане, мы тихонько выбрались на берег во время гранд финала праздника. Хотя мы находились достаточно далеко от толпы, собравшейся на пляже и в полной ночной темноте, если не учитывать вспышки от салюта, я все равно не хотела рисковать, чтобы кто-то нас увидел, поэтому мы быстренько побежали в противоположную сторону, пока взгляды всех были прикованы к небу. Держась за руки, мы бежали через безлюдный город, смеясь всю дорогу в нашей насквозь мокрой одежде и радуясь, что все находятся на пляже и не видят нас, бегущих по улицам, словно пара подростков, боявшихся попасться за то, что они натворили.

А мы действительно кое-что натворили, что-то очень, очень озорное и горячее, красивое и такое удивительное, что мое тело до сих пор испытывает жар. Мой гнев на инсинуации Джефферсона весь день копился во мне и в конце концов, именно он подтолкнул меня пойти на пляж и все высказать Фишеру. Я уверена, что мой экс-тесть будет совершенно не рад узнать, что именно он сыграл главную роль в преодолении нами пока одного препятствия, подтолкнув нас, наконец-то, друг к другу, чтобы выяснить, что происходит между нами.

Как только мы вернулись в гостиницу, я схватила пару полотенец, пока Фишер разжигал огонь в камине в гостиной, и мы свернулись рядом на ковре сушась и разговаривая. Приятно иногда побыть в безлюдной гостинице. Хотя фейерверк закончился, народ все равно останется на пляже у костров, делая жаренный зефир на огне или же шоколад между двумя крекерами и тосты.

— Мне жаль, что он такой козел, — со вздохом произнес Фишер, ухватившись за меня и подвинув к себе между его согнутых колен. Я откидываюсь ему на грудь и вытягиваю ноги прямо перед собой, шевеля пальцами в нескольких дюймах от огня, чтобы они скорее согрелись.

— Это не твоя вина. Черт возьми, я просто уже пресытилась его постоянным обсуждением денег. Я не понимаю, почему он считает своим долгом постоянно тыкать меня носом, что я ничто, и я РЕАЛЬНО не понимаю, как ты можешь быть связан с ним родственными узами, — объясняю я.

Он смеется, заключая меня в свои объятия и положив подбородок мне на макушку. Я кладу руки поверх его и вздыхаю удовлетворенно, он продолжает говорить:

— Это, наверное, связано с тем, что в основном меня воспитывала мама и Трип, которые просто не могли позволить, чтобы его линия поведения отобразилась каким-то образом на мне. Ну, по крайней мере не совсем отразилась. Я все еще конечно идиот, а когда дело касается тебя то и полный мудак.

Мы смотрим тихо на огонь в течение нескольких секунд, прежде чем он задает вопрос, который я больше чем уверена прожег дыру уже в его мозгу, когда я орала на него на пляже.

— Итак, ты действительно бросила ему в лицо кольцо, да? — спрашивает он тихо.

Я улыбаюсь про себя и прижимаюсь к нему поближе.

— Да. Тебе действительно следовало бы остаться еще на несколько минут. Я также сняла майку и ее тоже бросила ему в лицо.

Фишер смеется с большим удивлением.

— Так вот, что Трип имел в виду, когда говорил мне, что я пропустил фейерверк. Пожалуйста, расскажи мне все подробно, не упускай никаких деталей.

Он продолжает хихикать, и я стараюсь казаться раздраженной, что он так радостно отреагировал на мое сообщение, но я не в состоянии злиться на него, сидя в его крепких объятиях у камина, совершенно умиротворенная, словно без костей из-за моего оргазма.

— Команда вылила огромное ведро ледяной воды на голову. Стэнфорду не понравилось, что я как бы участвую в конкурсе «мокрая футболка» и также ему не понравились мои НЕПРИЛИЧНЫЕ шорты, — объясняю я. — Он заикнулся, о необходимости быть правильной южной леди, как только мы поженимся и это была последняя капля. Я даже не дала ему ответа, что выйду за него замуж, а он уже говорил, что мне носить и как себя вести. Именно поэтому, в пику ему, я сняла мокрую футболку и бросила в лицо, а потом тоже самое проделала с кольцом.

Фишер смеется еще сильнее, и я толкаю локтем его в ребра.

— Это не смешно!

— Это ОЧЕНЬ смешно! Тем более, что я практически представляю лицо Стэна-Проныры-Модника, когда ты это сделала. Его нежные чувства должны были быть смертельно оскорблены. Да, пошел он нахуй. Я целый день не мог перестать пялиться на твою задницу в шортах. Ты такая красивая в них.

Фишер начинает заразительно опять смеяться, и я хихикаю в ответ, вспоминая ужас, отразившийся на лица Стэнфорда, когда я разделась перед всеми, жар в теле усилился еще больше от осознания того, что Фишер смотрел на мою задницу во время игры.

Через какое-то время мы перестаем смеяться, и единственным звуком в комнате остается потрескивание дров и наше дыхание.

— Я ни разу не спала с ним, — тихо говорю я, нарушая молчание.

Я чувствую, как Фишер напрягся позади меня и еще сильнее обхватил меня за талию.

— Меня это не касается, — бормочет он.

Я решила посмеяться над ним.

— Ох, пожалуйста. Ты вел себя, как пещерный человек каждый раз, когда видел нас вместе, и я знаю почему.

Он глубоко вздыхает у меня за спиной.

— Ты черт побери, даже не представляешь, как приятно это слышать. Я хотел, чтобы ты была счастлива, но мне совершенно не нравилось видеть, что кто-то другой может дать тебе это счастье. Мысль о том, что он может получить всю тебя, то, что у меня было, чуть ли не убивает меня.

— Я не смогла этого сделать, хотя Господь свидетель, я пыталась, — отвечаю я, неубедительно смеясь. — Я все время думаю о тебе. И все время чувствовала, как ты обнимаешь меня своими руками и твои губы целуют меня, и я просто не смогла быть с другим. Всегда везде был ты, Фишер, и я просто... хочу, чтобы ты знал это. Никогда не было никого другого для меня.

Он издает еще один тяжелый вздох и целует меня в макушку.

— Прости меня, Люси. За все. Ты не представляешь, как я сожалею обо всем. Ты оказалась права, мне не стоило убегать. Я просто не знаю, что еще сделать. Я схожу с ума по тебе, и для меня, кроме тебя, ничего не имеет смысла.

Я сижу совершенно неподвижно и не говорю ни слова. Это первый раз, когда Фишер сказал, что произошло между нами, и мне не хочется его останавливать. Я хочу узнать, что он чувствует сердцем и что происходит в его разуме и почему он все это сделал.

— Тебе следует знать, что я никогда, ни разу не сожалел о том, как сильно я люблю тебя. Я просто боялся причинить тебе еще больше боли. Я погряз в ужасных воспоминаниях своей жизни, и думал, что схожу с ума. Мне становилось все труднее и труднее отделить войну от реальной жизни на острове, здесь с тобой, — говорит он напряженным голосом. — Я знаю, что оттолкнул тебя. Мне следовало поговорить с тобой и объяснить, что происходит, но я не хотел перекладывать все это дерьмо на твои плечи, потому что ты уже и так, столько перенесла ради меня, поддерживая мои поездки на войну и оставаясь год за годом здесь, ни разу не жалуясь, и я не мог допустить даже мысли дать тебе еще один повод для беспокойства. Я ненавидел самого себя и не знал, как мне выбраться из этой темноты.

Я зажмурилась, чтобы слезы ненароком не хлынули из глаз. Глубоко внутри себя я знала, что он никогда не хотел отстраниться и вычеркнуть меня из своей жизни, и на самом деле я должна быть счастлива, что мне остается признаться себе самой, что от этого мне еще больше тяжело. Мне грустно от того, что мы потеряли столько времени, и это действительно разбивает мне сердце, и от того, что он не разрешил мне помочь ему, когда нуждался во мне больше всего.

— Ты был всей моей жизнью, Фишер. Всем, что у меня было, все, что я делала было поглощено любовью к тебе. Мы дали обеты — чтобы ни случилось быть вместе. Почему же ты думаешь, что я не могла справиться с твоими проблемами? Или, что я не хочу справляться с ними? — негромко спрашиваю я его. — Я всегда была с тобой и всегда поддержала твои решения, потому мне больше ничего не оставалось делать. Любить тебя означало любить каждую часть тебя, хорошую и плохую, добрую и резкую. Я вышла замуж за морского пехотинца, и с первого дня я понимала, что это может повлечь за собой. Я не витала в слепых мечтах, будто бесконечно будут розы и фейерверки. Я знала, что у нас могут возникнуть проблемы, но при этом всегда думала, что мы достаточно сильные и сможем их преодолеть. Мне казалось, что ты доверяешь мне и мог бы поговорить со мной, когда твои дела стали настолько плохи, потому что я верила в нашу сильную любовь, которая могла бы помочь нам все преодолеть. Я бы никогда не оставила тебя, Фишер. Никогда. Я бы все время была бы с тобой, потому что пообещала быть с тобой всю оставшуюся часть своей жизни.

Я слышу, как он глубоко втягивает носом воздух позади меня, но я не поворачиваю голову в его сторону и не смотрю ему в глаза. Если я увижу слезы в его глазах, то окончательно сломаюсь и не смогу сказать все, что хочу. Ему стоит знать, что я стала сильнее, чем была год назад. Он должен знать, что я могу справиться с чем угодно несмотря на то, что я прекрасно понимаю, что в данный момент он извиняется за то, что совершил, но я считаю, что он должен знать насколько мне было это больно.

— Даже когда ты вышвырнул меня из дома, я все равно не собиралась сдаваться. Я была так зла на тебя за то, что ты вышвырнул меня из своей жизни, хотя я понимала, насколько тебе плохо, но я не собиралась сдаваться. Все, что ты сказал мне тогда было ничто, по сравнению с тем, когда я увидела тебя с Мелани у «Barney’s», — говорю я ему, стараясь, чтобы мой голос не надломился. — Я понимала, что ты был пьян и у тебя серьезные проблемы, но я тогда по-прежнему продолжала верить, даже после того дерьма, которое ты мне сказал о других женщинах, что ты бы не пошел на это, чтобы оттолкнуть меня. В тот вечер ты разбил мое сердце на тысячу мелких кусочков, увидев твои руки на ней и ее рот..., это была единственная причина, по которой я отступила. Единственная причина, по которой я ушла.

Слезы сами собой начинают катиться, несмотря на то, что я пытаюсь сильно зажмурить глаза, чтобы удержать их. Фишер убирает руку с моей талии и прижимает ладонь к моей щеке, поворачивая меня к нему.

Он целует каждую мою слезинку, хотя его собственные слезы катятся вниз по лицу и перемешиваются с моими.

— Мне так жаль. Мне так чертовски жаль, — сокрушенно шепчет он. — Ничего не было с Мелани, Богом клянусь, Люси. Ты, наверное, мне не поверишь, но у меня, бл*дь были галлюцинации, и я клянусь тебе, я думал, что она — это ты. Хотя я ощущал ее не такой, как ты — она пахла не так и голос у нее был другой, но я хотел, чтобы это была ты, хотя и совершенно другой, но меня это тогда мало волновало. Я с трудом пересилил себя, чтобы выдворить тебя из дома, и мне просто хотелось, чтобы в баре была ты. Я хотел сжать тебя в своих объятиях, и чтобы ты сказала мне, что все будет хорошо, но я продолжал пить, погружаясь все глубже и глубже в эту чертовую черную дыру, пока все окончательно потеряло весь смысл и тогда уже ничего не имело значения, мне не о чем было волноваться.

Мое сердце замирает и начинает возвращаться к жизни от его слов, и я всхлипываю сквозь слезы. Даже в ужасном таком состоянии, его больное сознание надеялось найти кого-то, кто смог бы облегчить его боль. Кого-то более опытного, чем я, более красивого, чем я, кого он хотел больше меня. Кого-то, кто не напоминал ему о его боли и его прошлом, которое было связано со мной.

Фишер вытирает мои слезы большим пальцем и внимательно смотрит мне в глаза.

— Я должен был доверять тебе, и мне не следовало оставлять тебя. Прости меня, что не видел, насколько ты сильная. Прости меня, за слабость, позволившей тьме завладеть мною, я должен был знать, что ты всегда была светом и ты всегда могла помочь мне это исправить.

Я разворачиваюсь к нему и беру его лицо в свои ладони.

— Ты был НЕ слабым. Не смей так говорить! Ты через многое прошел и вынес все это на своих плечах. Ты самый сильный мужчина, которого я когда-либо встречала, Фишер. Я так горжусь тобой за то, что ты сделал. Я горжусь, что ты обратился к врачам, и я горжусь, что ты нашел свой путь вернуться сюда.

Он резко выдыхает и прижимается лбом к моему.

— Я ненавидел все это. Я ненавидел каждую секунду, которую находился вдали от тебя. Я был долбанутый на всю голову, Люси. Но я так боялся подмять и разрушить в прямом смысле твою жизнь, что понимал необходимость держаться подальше от тебя, пока не смог бы четко мыслить без галлюцинаций, и перестал бы все время быть таким агрессивным.

Фишер пропускает пальцы через мои волосы и нежно целует меня в губы.

— Я практически слышу, как вопросы крутятся у тебя в голове, — улыбается он мне в губы, и отстраняется, чтобы взглянуть в мои глаза. — Спроси меня. Ты можешь спрашивать меня, о чем угодно. Я ничего не собираюсь от тебя скрывать.

Я опускаю глаза и нервно вытираю концами полотенца юбку.

— В тот вечер у Барни, когда ты вернулся в город сказал, что ты просто пьешь газированную воду. Ты...ты...

Я замолкаю, неожиданно чувствуя себя очень неуютно из-за этого разговора, но я понимаю, что он необходим, потому что его пьянство стало именно той причиной, которая нас в итоге и разлучила.

— Я не пью с той ночи, когда Бобби доставил меня в реабилитационный военный госпиталь, — тихо говорит он. — Это засасывало и превратилось в кромешный ад, но с каждым днем становилось чуть-чуть легче. Помог мне очень один хороший мужчина, с которым можно было поговорить, если я испытывал опять искушение выпить. В госпитале он постоянно надирал мне задницу, но он хороший парень. Он служил во Вьетнаме и понимает через что приходится проходить ветераном после военных действий. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь выпить снова пива, чтобы не испытать соблазна перепить, но в данный момент мне не хочется это даже проверять. Я действую так, как меня учили и это работает пока.

Я смотрю на него снизу-вверх в ясные, карие глаза, которые с тех пор, как он вернулся не разу не были налиты кровью, опускаю взгляд ниже по его лицу, которое не было опухшим и одутловатым от алкоголя в течение последних двух месяцев, и я верю, что он говорит правду. Я провожу руками по его щетине, и мое сердце на минуту замирает, он улыбается мне, и я вижу ямочки на щеках, проглядывающее через его небритость.

— Я горжусь тобой, — говорю я ему честно.

Он пожимает плечами.

— Я чуть-чуть гордился собой тоже. Приятно иметь незамутненный мозг все время и четко видеть, что находится прямо перед собой и мне важно знать, что я остаюсь трезвым.

Подавшись вперед, я прикасаюсь губами к его.

— Ты думаешь четко прямо сейчас? — шепчу я ему в губы.

Он улыбается мне широкой улыбкой и прикрывает глаза.

— Я никогда не думал так ясно, как сейчас, что я очень сильно тебя люблю, и ты мне очень сильно нужна, и я никогда не хочу быть нигде, только здесь, с тобой.

Я слышу голоса за окном и шаги у входа. Фишер и я отодвигаемся друг от друга немного подальше, постояльцы, смеясь и разговаривая о прошедших событиях насыщенного дня, начинают заходить в гостиницу. Они машут нам рукой, проходя мимо к своим номерам.

— Мне вероятно, следует вернуться к Трипу, — тихо говорит Фишер. — Тебе скорее всего нужно многое сделать здесь.

Я заставляю подняться себя с пола, протягиваю ему руку, чтобы помочь ему встать.

— Это может подождать до завтра. Останься, — говорю я ему.

Сейчас, когда я получила его назад, в данный момент, когда мы побороли большинство демонов, живущих все это время в наших головах и сердцах, я не хочу его отпускать.

Он наклоняется и быстро меня целует и немного отодвигается назад.

— Больше нигде я и не хотел бы быть.

Я поворачиваюсь и веду его через гостиную в свою комнату, завожу в маленькую ванную, включаю воду в душе, чтобы она нагрелась. Мы медленно раздеваемся друг напротив друга и ступаем под струю горячей воды. Фишер не торопливо проводит мылом по моему телу, и я вздыхаю от удовольствия, когда он разворачивает меня вокруг и начинает мыть мне голову шампунем. Смыв его, он опускается на колени и мягко разводит мои бедра, погружая рот между моих ног. Он лижет и дегустирует, я вцепляюсь ему в волосы и умоляю еще, быстро толкаясь бедрами к нему. Его пальцы тут же присоединяются к губам и языку, наполняя внутри меня и медленно двигаясь взад-вперед. После стольких лет ублажая и изучая мое тело, он знает точно, что нужно делать, где коснуться и как двигать руками и языком, чтобы свести меня с ума. Я так сильно скучала по этому, что почти начинаю кричать, почувствовав оргазм, проносящийся по телу. Я скучала по тому, кто знает меня настолько хорошо и любит всю меня полностью. Я быстро кончаю, голова ударяется о кафель стены, вода струится прямо на нас, и Фишер мурлычет от своего удовольствия прямо в мою киску.

Я часто и тяжело дышу и пытаюсь успокоить свое бешенное сердце, Фишер выключает воду и вытаскивает меня из душа, оборачивая нас в полотенца. Держась за руки, мы заходим в мою темную спальню и отбрасываем полотенца на пол, сворачиваемся оба под одеялом на моей маленькой кровати, прижимаемся друг к другу, чуть ли не вжавшись друг в друга, я даже удивляюсь, что мы в состоянии еще дышать. Его теплые руки и стук его сердца в унисон моему быстро убаюкивают меня, погружая в самый спокойный сон за последний год.

Глава 34

Фишер

Сегодняшний день

Прежде чем я замечаю пролетает июль, а за ним и август. Я смог вернуться обратно на этот остров и к Люси, но что-то все равно не так. Я занят с гораздо большим количеством заказом по изготовлении мебели, чем раньше, и помогаю Люси в гостинице, когда она мне разрешает. Мы проводим настолько много времени вместе, насколько это возможно, и такое чувство, будто мы встречаемся снова. Мы ходим вместе ужинать, держась за руки и иногда долго гуляем по пляжу, потом сворачиваемся калачиком рядом с друг другом и смотрим фильмы, так же, когда мы были женаты. Все это ощущается настолько правильным, но все равно что-то чувствуется не так.

У нас не было длинного разговора по душам с ночи четвертого июля, но мы проходим через наши личные проблемы, по новой проходя через ту боль день ото дня. Я сказал ей бесчисленное количество раз, что люблю ее, но она ни разу не сказала мне этого в ответ. Я догадываюсь, что она не до конца доверяет мне, это я вижу в ее глазах, но я не знаю, как еще убедить ее, что я никуда не денусь и скорее умру, чем причиню ей боль снова. Гигантскую проблему представляет желтый коттедж на окраине города, который погружен в темноту и заперт, оставаясь в ожидании счастливой семейной пара, которая жила там раньше. Я практически каждую ночь ночую у нее в комнате, в гостинице, хотя больше всего я хочу забрать ее домой. В наш дом, чтобы начать все заново, начать новую жизнь вместе. Я не хочу торопить ее, если она не готова, но не знаю сколько смогу так жить, находясь в каком-то тупике и не двигаясь вперед.

Я чувствую, что она мне что-то недоговаривает, что-то не говорит. Я замечаю это всякий раз, когда мы разговариваем и ощущаю даже, когда занимаемся любовью. Я нахожусь почти в отчаянии, потому что прежде я никогда такого не замечал. Она стискивает меня еще сильнее, умоляя о большем, пытается сдержать слезы, но я замечаю их каждый раз, хотя она пытается скрыть их. Я не понимаю, что делаю не так и не знаю, как это все исправить. Я знаю, что между нами никогда не будет все совершенным, по крайней мере не отношения, но это напоминает мне, словно она вступила в борьбу со мной просто ради удовольствия. Она нажимает на все мои кнопки и говорит слова, как бы проверяя и ожидая, что я взорвусь также, как и раньше и оттолкну ее опять, обидев. Я стараюсь сдерживать свой гнев и спокойно сообщаю ей, что нет смысла спорить об этих вещах, независимо от того, оставил ли я крышку от бутылки шампуня открытой или забыл опустить сиденье унитаза. Я стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы доказать, что не собираюсь срываться, как раньше, но все это выглядит так, будто от этого она еще больше злиться.

— Итак, когда ты собираешься делать детей, или дай это сделать другому.

Люси поднимает глаза на Трипа, а я дергаю головой и продолжаю есть.

Он пригласил нас на ужин, и мы прекрасно разговаривали, совершенно нормально о работе, которую он делал по всему острову, и я рассказывал ему о своих заказах, которые у меня появились за последние несколько недель.

— Серьезно, это уже немного напрягает наблюдать за вами ходящими вокруг да около. Когда ты собираешь снова жениться, чтобы начать производить для меня правнуков? – небрежно спрашивает Трип.

У Люси кусок пошел не в то горло, я опускаю приборы со стуком на стол и посылаю Трипу соответствующий взгляд. Быстро стучу Люси по спине, и еще раз стреляю на Трипа неодобрительным взглядом. Он показывает мне язык, и протягивает Люси бокал с водой.

Она выхватывает его из рук и заглатывает на одном дыхании половину. Этот старик начинает мне действовать на нервы. Он задает один и тот же вопрос каждый раз, как только видит меня, когда я забегаю, чтобы переодеться и захватить с собой чистую одежду, потому что я практически переехал из его дома в гостиницу. Каждый раз я отвечаю ему, чтобы он занимался своими делами, потому что я не хочу торопить Люси, но он явно думает о чем-то своем и слишком любопытен, поэтому каждый раз говорит одно и тоже.

— Давай-ка лучше обсудим, почему ты никогда больше не женился? — говорю я ему, разворачивая разговор в другую сторону. — Пятьдесят лет слишком долгий срок жить одному.

Люси аккуратно ставит стакан на стол и с изумлением смотрит на Трипа, затаив дыхание и ожидая его ответа. Она спрашивала меня об этом много раз на протяжении многих лет, но я никогда особенно не задумывался над этим вопросом до недавнего времени. Мой дед, хоть и иногда меня раздражает, хороший и трудолюбивый мужчина. Он — красив в своей старости, и я видел его флиртующим с большинством женщин в городе, поэтому точно знаю, что в нем осталась определенная искра. Я никогда не понимал, почему он решил остаться в одиночестве на все эти годы, почему не влюбился снова после того, как умерла моя бабушка.

Трип отодвигает тарелку в сторону и складывает руки на столе перед собой.

— Да, пятьдесят лет — долгий срок, чтобы находится в одиночестве, но я предпочел быть наедине со своими воспоминаниями, чем претворяться с другой женщиной, — говорит он нам.

— А зачем тебе притворяться? Ты не думаешь, что смог бы полюбить кого-то другого? — мягко спрашивает Люси.

— Я ЗНАЮ, что не смогу полюбить никого, — сообщает он ей, прежде чем повернуть голову в мою сторону. — Твоя бабушка была удивительная женщина. Я хотел бы, чтобы ты узнал ее получше, Фишер. Она была красивая, умная, добрая и любила меня гораздо больше, чем я того заслуживал. Мы вместе выросли, я когда-нибудь рассказывал тебе об этом?

Я отрицательно молча качаю головой, не желая нарушать момент. Трип редко рассказывал о бабушке, и мне удивительно слышать об их отношениях сейчас.

— Да, мы практически выросли вместе, еще с пеленок. Наши родители были лучшими друзьями и всегда делали все вместе, поэтому мы тоже все время были вместе. О, она ненавидела меня, когда мы были детьми, — говорит он со смехом. — Она была на два года младше меня, и я очень любил подтрунивать над ней, превращая ее жизнь в полный ад. Я дергал ее за косички и гонялся за ней по всему острову. Я не говорил ей, пока мы не стали старше, что единственная причина, по которой я делал это в детстве — хотел, чтобы она бегала за мной.

Люси кладет локти на стол и упирается подбородком в скрещенные ладони, я протягиваю руку на спинку ее стула, покручивая кончики волос, слушая рассказ деда.

— Это не прекращалось и тогда, когда мы были подростками, я не переставал ее сильно раздражать. Но, возможно, она просто поняла в какой-то момент, что я совершал все это, исключительно, чтобы ее позлить только лишь из-за того, что она мне нравилась. Я был в люблен с эту девушку столько, сколько себя помнил, поэтому, когда узнал, что она тоже любит меня, для меня это было просто чудом. Мы поженились еще до того, как закончили среднюю школу и стали жить семьей, прежде, чем получили свои дипломы, — объясняет он с задумчивым взглядом. — Потребовалось несколько лет, прежде чем у нас появился твой отец, потому что мы с радость не прекращали своих попыток.

Он подмигивает Люси, и она смеется ему в ответ, а он продолжает:

— Нет ничего самого ужасного, наблюдать за женщиной, которую ты любишь, и которая медленно уходит от тебя. Наблюдая за ней, когда она была больна, я сидел с ней утром, днем и вечером и знал, что ничем черт побери не могу ей помочь, остановить эти чертовые стрелки отведенного ей времени, которые тикали с гипер-скорость, — говорит Трип.

Люси смахивает слезы, а я перемещаю руку с ее стула ей на спину и начинаю медленно гладить ее. Люси знала основную часть истории, которая произошла с моей бабушкой, все тоже самое, что знал и я: они поженились, у них родился мой отец и им удалось прожить несколько лет вместе, а потом она умерла от рака желудка. Первый раз мой дед говорил так открыто и с такой любовью о ней, и это было замечательно и грустно одновременно.

— Я никогда не пытался найти кого-то другого, потому что знаю, что никто и никогда не сравнится с ней. Кто-то может влюбляться и это здорово. Кто-то может найти кого-то другого и пойти дальше, но я не из их числа. Я нашел свою родственную душу, когда был еще совсем ребенком, и она всегда будет любовью всей моей жизни, независимо от того сколько пройдет лет, — говорит он нам с грустной улыбкой. — Не проходит ни одного дня, чтобы я не скучал по ней, чтобы я не хотел, чтобы все сложилось по-другому. Нет не единого дня, чтобы я не хотел увидеть ее здесь и сейчас, чтобы она смогла воспитать твоего отца, сделав его намного лучше и добрее, чтобы она увидела тебя, Фишер, увидела своего внука такого сильного и верного мужчину, которым ты стал. Я не переживаю, что не нашел никого другого. Конечно, мне бывает одиноко время от времени, но у меня есть воспоминания нашей любви с лучшей из женщин, которых я когда-либо знал, и которая согласилась выйти за меня замуж. Я предпочитаю жить этими воспоминаниями, чем притворяться с кем-то другим.

На кухне воцаряется полная тишина, слышится только тиканье часов на стене над кухонной мойкой, никто из нас даже не в состоянии пошевелиться. Мне кажется, что я и Люси просто пребываем в полном шоке от того, с чем поделился с нами Трип. Судя по тому, что он молча смотрит на свои руки, я думаю, что он сам немного шокирован тем, что впервые поделился своим самым сокровенным. Мне всегда казалось, что он немного не в себе, поскольку никого не нашел, он никогда не с кем не знакомился специально или никогда не стоял вопрос о его женитьбе снова, но именно сейчас я понимаю его гораздо лучше, чем когда-либо раньше.

Я смотрю на профиль Люси, как она передвигает свои руки и накрывает руки Трипа, лежащие на столе. Я смотрю на эту женщину, которая поселилась в моем сердце, в моей душе и является всем моим миром, и я рядом с ней сейчас. Я понимаю, почему Трип выбрал одиночество на все эти годы. Если она решит, что у нас ничего не получится или, что она не сможет доверять и любить меня как раньше, теперь я точно знаю, что в лучшем случае выберу одиночество на оставшуюся жизнь нежели буду притворяться, что смогу полюбить кого-то так же сильно как ее. Любая другая женщина бледнеет в сравнении с ней и в моем сердце больше никогда не будет места для другой. Я знаю, что я должен сделать все возможное, чтобы завоевать ее любовь снова. Я должен сломать эту последнюю пару стен, за которыми она скрывается, и бороться за нее с такой силой, на какую только способен.

Люси для меня навсегда, и я собираюсь сделать черт побери все, чтобы она знала это.

— Ладно, хватит истории одной жизни. Вы двое подростков поднимаете свой зад и убираетесь отсюда, и даете мне посмотреть «Колесо Фортуны», — вдруг объявляет Трип, вставая из-за стола и направляясь в гостиную.

Люси и я смеемся вместе над ним, наблюдая, как он уходит. Я быстро поднимаюсь и поддерживаю ее стул, и мы выкрикиваем «пока» через шум телевизора, и выбираемся на улицу.

Я не позволю Люси отстраняться от меня. Я не позволю ей скрывать все внутри, что беспокоит ее. Если мы собираемся двигаться дальше, нам придется пройти через все, и мы сделаем это вместе.

Глава 35

Люси

Сегодняшний день

Фишер и я идем молча, держась за руки через весь город. Начался шторм в то время, пока мы сидели в доме Трипа, и падает несколько капель дождя, пока мы идем назад в «Butler House». Как только мы находимся в конце Main Street, парочка капель превращается в полноценный ливень, и мы бежим оставшиеся кварталы. Фишер удерживает дверь открытой для меня, и я проскальзываю внутрь, встряхивая мокрые волосы и вытирая лицо, поворачивая голову в направлении кухни.

Уже поздно и Элли выключила почти весь свет на первом этаже, который горит в течение дня. В коридорчике, ведущем на кухню почти темно, только несколько настенных бра освещают мягким светом, указывая путь. Я слышу за собой тяжелые шаги Фишера, и испытываю сильное желание отправить его назад к Трипу. Историю, которую он рассказал нам сегодня, для меня слишком тяжела и слишком будоражит мои чувства, и мне необходимо побыть некоторое время в одиночестве, чтобы все обдумать. Я не могу трезво мыслить, когда рядом со мной находится Фишер. Я не могу дышать из-за страха, что что-то может не получится, а многие только и ждут, чтобы разрушить эту маленькую сказку, которую мы сами создали за последние два месяца. Чем больше я слушала Трипа, тем больше я понимала, что это не сказка. Еще что-то стоит между нами, но я не могу заставить себя спросить его об этом, и не могу этому больше противостоять. Вежливость — явно не работает, потому что он все еще сдерживает себя со мной, и мы не можем двигаться дальше до тех пор, пока открыто не решим все своим проблемы и вопросы.

— Послушай, ты веришь Трипу? — спрашивает меня Фишер, пока мы идем на кухню. Я не заморачиваюсь насчет верхнего яркого света, просто открываю ящик и беру полотенце для посуды, чтобы вытереть лицо и руки. Таймер светиться и этого вполне достаточно, по крайней мере для меня, потому что в этом свете я вижу, что делаю.

— Я не могу поверить, что он рассказал нам все это сегодня вечером, — говорит Фишер, подходя ко мне сзади и положив руки мне на плечи.

Я освобождаюсь из-под его рук и отхожу от него, потом разворачиваюсь.

— Какого черта мы делаем?

Бросив полотенце на стойку, я скрещиваю руки на груди и смотрю на Фишера. Он настолько чертовски шикарен, что дух захватывает. Он еще до конца не побрился, только подравнивает чуть-чуть свою щетину каждые пару дней, когда она начинает выходить из-под контроля. Его мокрая рубашка прилипла к телу, и я вижу бугры его двигающихся мышц. С его мокрых волос стекает вода на лицо, он с раздражение проводит ладонью по влажной пряди.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь — какого черта мы делаем? — спрашивает он.

— Я имею в виду, какого черта мы делаем?! — повторяю я, слегка повышая голос. — Мы встречаемся друг с другом каждый день, возвращаясь к старой жизни и привычкам, делая вид, что ничего не изменилось, но изменилось все! Мы оба стали совершенно другими людьми, но мы все равно пытаемся быть теми, которые были раньше. Я не могу этого выносить, Фишер. Я не могу быть той, кем была раньше, и ты не можешь.

Он делает шаг ко мне, но я поднимаю руку и отступаю.

— Господи, ты хочешь еще раз побороться со мной? — досадливо спрашивает он. — Какого черта я делаю не так, что ты постоянно со мной споришь?

Я так зла на себя, потому что он полностью прав. Я пыталась его провоцировать через совершенно глупые вещи, только чтобы возвыситься над ним. Просто чтобы увидеть, смогу я заставить его потерять свой контроль и открыть мне его ту, страсть, с которой он был в переулке и той ночью на нашей кухне несколько лет назад. Это глупо, совершенно глупо с моей стороны, но я постоянно об этом думаю и мне просто необходима эта его часть. Мне необходимо показать ему, чтобы я не собираюсь ломаться и ничего не боюсь. Мне нужно увидеть, что мой идеальный мужчина — не такой, кто все время спокоен и который не теряет своего самообладания. Он необходим мне, мне необходима каждая клеточка его или ничего не получится у нас.

— Ты не делаешь ничего плохого, ты делаешь все ПРАВИЛЬНО, в этом то, черт побери и проблема! — выкрикиваю я.

Он с раздражением всплескивает руками и качает головой.

— Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты сейчас говоришь. Если я все делаю правильно, почему ты так злишься?

Я наблюдаю за ним, это наконец-то произошло, но, как и всякий раз он понимает, что просто повысил голос и потерял немного своего контроля, и от этого, мгновенно чувствует себя неуютно. Его лицо становится не таким напряженным и закрытым, плечи опускаются, у него уже не такая напряженная фигура, он медленно превращается в без эмоционального, спокойного мужчину, которым он уверен должен быть для меня.

— Ты действительно думаешь, что у нас есть какое-то будущее, когда ты даже передо мной не можешь быть тем, кем ты есть на самом деле? — с сожалением спрашиваю я его.

— Люси.

Он произносит нежно, с любовью и заботой мое имя. По идеи, это должно согревать меня изнутри, но это наоборот вызывает у меня полное чувство отстраненности.

— Ты знаешь, что я делала тем вечером, когда ты вернулся на остров, и мы впервые столкнулись у «Barney’s»? — спрашиваю я его.

Говоря это прямо сейчас, я собираюсь сделать вещи, происходящие между нами, реально неправильными, или реально правильными. Но в этот момент, я готова попробовать что угодно, лишь бы заставить его перестать обращаться со мной, как будто я сделана из стекла.

Фишер отрицательно качает головой, но ничего не говорит.

— Я привела Стэнфорд назад в гостиницу, и сделала все, что было в моих силах, чтобы заставить его трахнуть меня, — сообщаю я ему.

Мои глаза мерцают, а руки медленно сжимаются в кулаки, но я все равно продолжаю.

— Я оседлала его, разорвала его чертову рубашку, царапалась, умоляя его дать мне больше, намного больше. Я хотела ему отдать всю себя. Я хотела стереть тебя из памяти и из своего тела. Я хотела его почувствовать внутри себя, чтобы я могла наконец-то перестать думать о тебе все время!

Фишер знает, что я не спала со Стэнфордом, но я никогда не вдавалась в подробности наших отношений с ним, поскольку не чувствовала себя хорошо от этого, мне не хотелось мучить его.

Я наблюдаю, как быстро поднимается и опускается его грудь, ноздри раздуваются, пока я выбрасываю на него все это дерьмо, отдавая себе отчет, что провоцирую зверя, тыкая в него палкой, желая увидеть его истинное лицо.

— Я позволила ему положить руки на себя, коснуться моей груди, и даже скользить руками между ног, пока он…

Фишер тут же оказывается рядом со мной, его руки крепко хватают меня, грубо притягивая к себе.

— Хватит... просто, бл*ть, достаточно, — произносит он срывающимся шепотом.

Его глаза полыхают ревностью и гневом, и слышатся удары в груди напротив моего тела, он делает глубокий вдох, и я понимаю, что он про себя пытается сосчитать, чтобы успокоиться, но я не позволю ему этого.

— Нет! Перестань, черт побери! Хватит обращаться со мной, как будто меня можно разбить, и я не смогу принять все то, что происходит внутри тебя! — выкрикиваю я ему в лицо. — В моей жизни был другой мужчина! Я позволила другому мужчине прикасаться к тому, что было только ТВОЕ! Это тебя не бесит?

— ДА! — рычит он мне в ответ. — ДА, бл*дь, меня это бесит, и ты знаешь это! Какого хрена ты так со мной поступаешь?

Его руки, очень крепко обнимающие меня, дрожат от ярости, которую он едва сдерживает.

— Я делаю это, потому что устала, что ты скрываешь эту часть себя от меня! Ты думаешь, что я не смогу справиться и пережить твой гнев, или ты думаешь, что у меня не хватит сил противостоять тебе, если ты потеряешь свой контроль со мной!

Он отрицательно качает головой.

— Остановись, пожалуйста, Люси. Я не могу сделать этого с тобой, не могу причинить тебе боль. Как ты думаешь, почему я исчез на год? Как ты думаешь, почему я оттолкнул тебя? Я не могу быть таким мужчиной.

Я выпутываюсь из его рук и грубо отталкиваю его от себя.

— Как ты не понимаешь, Фишер? Ты и есть ТАКОЙ мужчина. Я знаю, что ты не жестокий, ты никогда физически не причинишь мне боль, но я также знаю, что все это Дзеновское дерьмо, за которым ты скрываешь за кружевами свои истинные чувства за этими чертовыми перьями, это не ты. Ты страстный и наполненной жизнью, вспыльчивый, можешь злиться и ревновать. Ты такой есть на самом деле и таким ты всегда был. Как я могу находиться с тобой, когда не вижу тебя таким? Тебе не приходило в голову, что я хочу твоей страсти? Что я специально надавливала на все твои кнопки последнее время, потому что хочу, чтобы ты наконец-то убрал свой постоянный контроль?

Он в расстройстве ерошит свои волосы.

— Однажды я отпустил свой контроль и сделал тебе больно. Я оставил синяки на твоем теле, Люси. Тогда я уничтожил наш чертов брак, потому что я не смог контролировать себя! — утверждает он.

Я вижу отразившееся чувство вины на его лице, и теперь все встало на свои места. Так вот почему весь мой мир развалился сразу же, как только он вернулся тогда домой со своего последнего задания, вот почему он начал пить больше и при этом меньше со мной разговаривать.

— Ты действительно думаешь, что причинил мне боль той ночью, когда вернулся в последний раз и трахал меня у стены кухни? — в шоке спрашиваю я.

Он вздрагивает от моих слов, и я могу точно сказать, что он на самом деле считает, что от потери его контроля той ночью развалился наш брак.

— О, мой Бог, ты действительно так думаешь, — бормочу я, делая шаг к нему. — Если бы ты поговорил со мной, а не держал все в себе, я бы ответила, что это был самый жаркий черт побери секс в моей жизни!

Он усмехается, но смотрим на меня с недоверием, поэтому я продолжаю приближаться к нему, и хватаюсь за его мокрую футболку.

— Я никогда не хотела тебя больше, чем в тот момент. Ты знаешь, каково чувствовать, что муж хочет тебя так сильно, что не может вытерпеть даже минуты вдали от твоего тела? Что ты являешься всем, о чем он думает и всем, что ему необходимо, без объяснений, без слов, он просто берет тебя, владеет тобой и синяки это всего лишь от сильной твоей потребности во мне?

Я приближаюсь еще на один шаг, прижимаясь к нему телом.

— Если бы ты со мной разговаривал, ты узнал бы, что мне нравилось смотреть на оставленные тобой синяки на моих бедрах. Мне нравились они, потому что я понимала с какой силой ты хотел меня, и мне было грустно, когда они исчезли, тем более что ты тогда даже не смотрел на меня, не говоря о том, чтобы прикоснуться ко мне.

Он закрывает глаза, отклонив голову назад, а я продолжаю вдавливаться в него телом, тоже закрыв глаза и вспоминаю другую ночь, когда он заставил меня почувствовать себя живой и желанной.

— И той ночью в переулке несколько месяцев назад. Ты не представляешь, как сильно я хотела тебя. Насколько мне нужны твои руки на себе, и видеть, как сильно ты ревнуешь и нуждаешься во мне, что даже рискнул пометить меня. Ты же слышал, как я просила больше? Ты же слышал, как я выкрикнула твое имя, кончая? Ты единственный, кто заставляет меня чувствовать себя так.

Мои глаза распахиваются от удивления, когда мое тело внезапно поднимается в воздух. Я ахаю от шока, Фишер прижимает меня к себе, и я внезапно врезаюсь в кухонный стол. Он накрывает меня своим телом и у меня нет выбора, как только согнуться над столом, упиревшись в него руками. Он словно впечатывается в меня, прижавшись грудью к моей спине, продолжая тяжело дышать мне в ухо.

— Бл*дь, Люси, какого черта ты со мной делаешь? — рычит он. Его руки с такой скоростью устремляются под мою юбку, срывая трусики.

— Я ВСЕГДА хочу тебя до умопомрачения, что едва могу дышать от этого. Единственное, о чем я думаю — это трахать тебя до тех пор, пока не забуду обо всем, находясь только внутри тебя.

Я слышу, как пуговицы отлетают от его шорт и падают на пол, пока он отрывает их, снимая свои шорты. Я хныкаю, он задирает мое платье вверх, и чувствую жар от его паха на своей заднице и член, скользящий по коже.

— Скажи мне, что ты хочешь этого, — требует он. — Скажи мне, что ты хочешь меня такого.

Я выгибаю спину и стараюсь придвинуться ближе, чтобы его член находился прямо возле моего входа.

— Я хочу, — тяжело выдыхаю я. — Мне необходимо так. Покажи мне, как сильно ты меня хочешь, пожалуйста, — прошу я.

Он хватается за мои бедра, на секунду отстраняется и толкается внутрь с такой силой, что ножки стола с визгом двигаются по полу. У него вырывается рык из горла, я стону в ответ, цепляясь за край стола, пока он начинает вбиваться в меня.

— Я, бл*дь, предъявляю права на тебя, Люси, — бормочет он, пока его член с силой толкается в меня.

— Да, да, да, — стону я с каждым хлопком его бедер о свою задницу.

Он наваливается на меня, проскальзывая одной рукой между моих ног и начинает кружить кончиками пальцев по клитору, неотступно трахая.

— Ты МОЯ, и ты всегда будешь моей, — с хрипом шепчет он мне в ухо.

— Не смей, бл*дь, закрываться от меня снова, — говорю я ему, толкаясь бедрами к его пальцам. — Я нуждаюсь в тебе. Мне нужен ты весь.

Его пальцы начинают описывать круги быстрее, а толчки становятся жестче. Стол трещит под нами, оргазм подкрадывается ко мне, и я беспокоюсь о ножках стола, который не выдержат наш вес и обрушится, разбудив всю гостиницу. Этот старый столетний кухонный стол практически единственный предмет мебели, к которому руки Фишера не имели никакого отношения, поэтому его шаткость и является причиной для моего беспокойства.

Я тут же забываю о столе, как только Фишер берет меня, утверждаясь так, как я и хотела, и мое тело бесконтрольно начинает двигаться и выгибаться, от одного понимая того, что он, наконец-то, дает мне всего себя. Его бедра быстро ударяются о мою задницу, пальцы слегка нажимают на клитор, я цепляюсь за деревянную поверхность стола и стону так громко, что уверена, что если не разваливающийся стол, то мои стоны точно разбудят всех.

При одном невероятно жестком толчке, толкнувшим меня с силой вперед, мне кажется, что я сглазила. Слышится треск, Фишер сильнее обхватывает меня за талию, я начинаю падать вниз, две ноги стола сломались пополам, вместе с деревянной поверхностью.

Мы оба неподвижно замираем и пару секунд смотрим на беспорядок на полу, и прежде чем я начинаю смеяться, Фишер приподнимает меня, ставя напротив кухонной столешницы, не выпуская при этом своего члена. Я упираюсь руками в гранит и держусь крепче, пока он снова продолжает трахать, несмотря на то, что мы просто уничтожили антикварный стол. Я тут же забываю о поломке и перестаю думать, что черт возьми, ответить людям, когда они спросят, что случилось со столом, просто получаю удовольствие, которое дает Фишер моему тело с каждым толчком его члена внутри.

Он удерживает одной рукой меня за бедро, другая же скользит между моих ног, возобновляя сладкую пытку пальцами. Каждое легкое касание его пальцев по моему клитору посылает волны удовольствия, настолько сильные, что ноги начинают трястись и бедра двигаются хаотично, желая достичь разрядки.

— Каждый раз, когда я нахожусь рядом с тобой, хочу трахнуть тебя, пока не забуду все, — рычит Фишер мне на ухо.

Он приподнимает мои бедра, чтобы получить лучший угол для каждого жесткого толчка. Его торс плотно прижимается к моей спине, я слышу, как бешено колотится его сердце, его учащенное дыхание согревает мою шею.

— Твое тело черт побери создано только для меня, Люси, — говорит он снова. — Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я брал тебя так.

Он перестает двигаться и ждет, его слова вызывают у меня очередную волну удовольствия, которая окутывает меня.

— Трахни меня сильнее. Не останавливайся. Пожалуйста, не останавливайся, — прошу я.

Я с трудом выдавливая из себя заплетающимся языком эти слова, он убирает свой член, и потом врезается еще жестче, чем раньше, с рыком, перемешанным со стоном, с бормотанием проклятий, отдавая мне все, что у него есть.

Звуки его удовольствия заполняют мое ухо, пальцы кружат между ног, член работает, как насос, и отдаленный звук дождя, падающий на крышу, все собралось вместе, создавая симфонию наслаждения, струящуюся через мое тело, которую я не в состоянии остановить, даже если захочу. Я шагнула через край, влагалище начинает сжиматься и пульсировать вокруг члена Фишера, я кончаю. Его рука тут же оставляет мой клитор и закрывает мне рот, чтобы заглушить крики, оргазм бьет из меня через край.

Он кончает прямо за мной, в последний раз жестко вбив свой член, изливаясь внутрь, зарывшись лицом мне в шею, чтобы заглушить свои собственные проклятия и крики. Его бедра вибрируют, дрожа от оргазма, накрывающее его тело, пока мы оба лежим на столешнице, тяжело дыша.

Дождь продолжает стучать по крыше, и комната вдруг освещается вспышкой молнии, Фишер лежит на мне, мы медленно приходим в себя.

Наконец через несколько минут он говорит:

— Не волнуйся, я сделаю тебе новый стол. Люси? — спрашивает он.

Приложив щеку к холодной мраморной поверхности, чтобы охладить ее, я отвечаю ему со вздохом:

— Да, Фишер?

— Никогда, даже не упоминай про Стэна-Члена-Гребанного-Модника передо мной снова.

Он целует меня в шею, прежде чем вынуть себя, и я не могу скрыть огромную улыбку, появившуюся на моем лице, поворачиваюсь и обнимаю его.

Глава 36

Фишер

Сегодняшний день

— Какого хрена произошло с кухонным столом? — удивленно спрашивает Бобби, держа Элли за руку, окидывая разгром на кухни.

Люси и я обмениваемся озорными улыбками поверх кофейных чашек, опираясь на столешницу рядом друг с другом.

— Наверное, что-то тяжелое упало на него. Несколько раз, — отвечаю, пожимая плечами, Люси легонько шлепает меня по животу, а я пытаюсь сдержать смех.

— Как у вас дела? Как ты себя чувствуешь, Элли? — спрашивает Люси, пытаясь сменить тему и наливая Бобби чашку кофе, и подогревая чайник для Элли.

Когда несколько месяцев назад Бобби сказал мне, что Элли беременна, я был награни дать ему по морде. Даже если Элли не была моим самым большим поклонником после того, что я сделал с Люси, она до сих пор является для меня, типа младшей сестры, и мне не очень нравится идея, что лучшая подруга моей бывшей жены залетела и мне совершенно на это не насрать. Но больше всего я был удивлен, узнав, что он оказывается влюблен в нее, и самое удивительное, что чувства были взаимными, хотя на некоторое время он оставил Элли, чтобы она смогла разобраться в себе. Люси все лето подталкивала Элли поделиться с Бобби своими чувствами и несколько недель назад она, наконец-то, решилась. Бобби сразу же купил кольцо и предложил, опустившись на одно колено, выйти за него замуж, сказав, как сильно он любит ее, и предлагает замужество исключительно по этой причине, а не потому что она беременна.

Пока Элли и Люси обсуждают ее беременность, токсикоз и планы на свадьбу, Бобби машет головой в сторону двери, и мы выходим на веранду.

Можно спокойно расслабиться в креслах-качалках с кофейными чашками, закинув ноги на перила и смотреть на океан.

— Я не могу поверить, что ты собираешься стать отцом, — говорю я Бобби.

— Серьезно? Я собираюсь быть ответственным за воспитание его или ее и стать им образцом для подражания. Я не могу поверить, что она заставила меня получать ее разрешение.

Мы смеемся, неторопливо пьем кофе и смотрим на еле уловимый туман над водой. Прошла большая часть лета, и туристы начали покидать остров, потому что мы вступаем в сезон дождей и ураганов. Небо становилось более хмурым в последнее время, грозы вспыхивают время от времени повсюду. Осталось совсем чуть-чуть и весь остров нужно будет готовить к ненастной погоде. Сентябрь является серединой тропических циклонов и это означает вытаскивание мешков с песком, закрытие окон ставнями и освобождение всех патио от летней мебели, занося ее внутрь.

— Кажется у тебя все налаживается с Люси, — мурлычет Бобби, пытаясь получить от меня дополнительные сведения.

Я держал его в курсе наших отношений в эти последние несколько месяцев, не вдаваясь в интимные подробности, но он знал, что меня очень беспокоило, что Люси что-то скрывает от меня.

— На самом деле, да, — говорю я ему, не в силах скрыть улыбку. — У нас был хороший... разговор прошлой ночью.

Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться, и уговариваю свой член остаться в покое, вспоминая о прошлой ночи на кухне. Господи, сколько же месяцев я испытывал чувство вины за ту ночь, когда вернулся со своего последнего задания? Это стало причиной, по которой я стал накручивать себя, думая, что Люси однозначно возненавидела меня из-за того, что совершил с ней. Я был таким идиотом. Заставив ее накричать, вызвав жуткую ревность, потерять свой чертовый контроль с ней, но это было лучшее дерьмо, случившееся между нами. Она на самом деле полностью права, мы оба действительно изменились, и мы не можем вернуться к нам тем, какими мы были год назад. Я не должен бояться причинить ей боль, и не должен относиться к ней, как к той тихой, застенчивой девушке, которой она была, когда я женился на ней. Она самая сильная черт побери, женщина, которую я знаю, и она доказала мне это прошлой ночью. Я чувствую себя намного свободнее и спокойнее впервые за долгое время. Я постоянно контролировал и сдерживал себя с ней, и это было совершенно несправедливо по отношению к нам обоим. Я не хотел, чтобы она думала, что я нуждаюсь и желаю ее настолько сильно, как ад, что теряю чувство контроля. Возможно, мне потребуется время, когда воспоминания о войне будут всплывать снова время от времени, но я никогда больше не буду утаивать от нее что-либо, буду всегда открытым и честным с ней в своих переживаниях.

— Я рад, ребята, что все налаживается, парень. Приятно видеть, что ты снова счастлив, — говорит мне Бобби.

— Да, хорошо быть снова счастливым, — отвечаю я ему с улыбкой. — Что у тебя с Элли? Вы уже назначили день свадьбы?

Лицо Бобби освещается при упоминании Элли, я до сих пор не могу к этому привыкнуть. Я никогда не думал, что он в состоянии остепениться, и немного огорчился из-за того, что он мне ничего не рассказывал о своих отношениях с Элли с самых тех пор, как она переехала сюда, возможно на самом деле для него это было слишком серьезно.

— Она хочет подождать, пока родится ребенок. Я ненавижу ждать, тем более так долго, но я согласился, потому что она стала беспокоится о свадебном платье, кроме того, она хотела бы иметь возможность повеселиться на собственной свадьбе. Ну, ты же понимаешь, как можно повеселиться на собственной свадьбе, когда ты беременна, — объясняет Бобби.

Я рад за него, я на самом деле очень рад, но мне почему-то становится грустно, что у меня и Люси нет детей. Мы говорили об этом много раз, когда поженились. Мы говорили сколько у нас их будет и как мы их назовем, как будем их воспитывать в полной противоположности, нежели мой отец растил меня. Шли года и разговор о детях уходил на второй план и ни один из нас его не возобновил. Я не мог мириться с мыслью тогда о ее беременности, и что ей бы предстояло растить нашего ребенка практически в одиночку, поскольку я не мог ей гарантировать, что останусь здесь, с ней на острове, в течение года. Я не мог обременить ее еще и детьми, потому что не знал, сколько я буду еще военным и сколько мне предстоит сделать военных вылазок. Я знаю, что с одной стороны, должен быть благодарен, что у нас не было детей и они не стали свидетелями моего нервного срыва, когда все полетело к чертям. Мне остается только надеяться, что мы оба еще молоды и у нас впереди достаточно лет, и еще есть время и она по-прежнему хочет иметь детей.

— Я до сих пор не могу поверить, что все встало на свои места для нас обоих. Это вообще немыслимо, — со смехом говорит Бобби.

— На данный момент мне необходимо убедить Люси позволить помочь ей с гостиницей.

Бобби смеется еще сильнее и отрицательно качает головой.

— Удачи тебе. Но не надейся.

Я закатываю глаза и делаю большой глоток кофе.

— Я не могу позволить ей потерять это место, Бобби, особенно, когда дело касается моего гребаного отца.

— Ты также не можешь просто дать ей денег, потому что она откажется. Она отрежет тебе яйца и засунет их тебе в глотку.

Да, это правда, потому что она совершенно не была в восторге, когда моя мать отправляла ей деньги каждый месяц, тем более думая, что эти деньги были связаны как-то со мной, и она разозлилась на Трипа, который воспользовался единовременным пособием, которое я отправил ей после развода, к которому она отказывалась прикасаться к нему.

— Так какого черта мне делать, просто сидеть сложа руки и смотреть, как она теряет свою мечту? Свой семейный бизнес и место, которое делает ее счастливой? — спрашиваю я у него.

— Я не знаю, просто не делай глупостей, типа тайком от нее погасить ипотечный кредит. Я уже вижу, как колесики крутятся у тебя в голове, могу сказать одно НИЧЕМ хорошим это для тебя не кончится, мой друг, — сообщает мне Бобби.

Я не говорю ему, что уже думал сделать именно это и притворяюсь, будто понятия не имею, о чем он говорит. Вчера вечером, мы сломали все стены, стоящие между нами, поэтому я не собираюсь опускать руки, и ждать, что само все разрешится.

— Она этим летом заработала достаточно денег, чтобы пережить зиму, поэтому у меня есть немного времени, чтобы составить план действий, — говорю я в ответ.

— Ты обязательно что-нибудь придумаешь. В конце концов, ты должен что-то придумать. Элли хочет сыграть свадьбу прямо здесь, на веранде. Без всякой помпезности или чего-нибудь еще, — говорит он мне с улыбкой.

— Говоря о свадьбах, когда ты собираешься вернуть Люси это чертовое кольцо, которое ты хранишь уже целый год? — спрашивает он.

Я опускаю руку в карман и проводу по бриллианту с простым золотым ободком, я ношу наши кольца с собой с тех самых пор, как только она отправила его обратно с бумаги на развод.

— Скоро. Надеюсь, что скоро. Я просто хочу быть уверенным, что выбрано правильное время, и она на самом деле ХОЧЕТ получить его обратно, — говорю я, пожимая плечами, вытаскивая руку из кармана.

— Она тебя любит, конечно, она захочет его обратно.

Я пожимаю плечами снова.

— Она пока еще ни разу не сказала, поэтому кто знает.

Я не говорю ему, что это убивает меня на самом деле, потому что она не говорит этих слов, которые я очень хочу услышать от нее. Я знаю, что ее действия однозначно доказывают, что она меня любит, но мне нужно услышать от нее эти слова. Я хочу, чтобы она сказала мне, что все еще любит меня также сильно без тени сомнения, и да, я не сомневаюсь в этом, но я хочу услышать это от нее, что она готова взять меня всего. Я не могу винить ее за это, что она до сих не доверяет мне полностью, но надеюсь, что произошедшее прошлой ночью, докажет ей, что она может доверять мне снова.

— Эй, ты помнишь ту дощечку, которую я сделал для Люси в качестве свадебного подарка? На котором написано «Фишеры»?

Бобби кивает, делая глоток кофе.

— Когда я последний раз заходил в коттедж, он не висел рядом с дверью. Я вернулся туда несколько недель назад, пытаясь его найти, но не смог. Я даже осмотрел все вокруг гостинцы, но его здесь тоже нет. Я хотел удивить Люси, повесить его обратно на дверь и попросить ее вернуться со мной туда.

Бобби ставит свою кофейную чашку на столик между нами и с глуповатой ухмылкой смотрит на меня.

— Ты не найдешь его нигде.

Я смотрю на него в замешательстве, а он продолжает:

— В тот день, когда ты прислал Люси документы на развод, она вроде бы немного сошла с ума. Элли ее напоила в пабе и отвезла в коттедж. Люси сорвала эту дощечку и стала бить по ней молотком.

— Вот дерьмо! — отвечаю я.

— А затем она сожгла ее в огне.

— Господи, — бормочу я. — Вот и сюрприз.

Бобби смеется и похлопывает меня по плечу, прежде чем подняться с кресла-качалки.

— Ты романтичный придурок, но я уверен, что ты придумаешь что-нибудь еще. Мне нужно отвезти Элли на материк. Она записана на прием для одного из тех причудливых 3D УЗИ в час. Мне просто кажется, что оборудование дока Уилсона здесь, на острове, недостаточно хорошее, чтобы первый раз увидеть нашего малыша.

Мы пожимаем друг другу руки, и я говорю ему, чтобы Элли дала знать Люси, как все пройдет.

Бобби направляется внутрь дома, я допиваю свой кофе, разрушая мозг всевозможными способами, способными убедить Люси, что я действительно ее люблю, и никуда не денусь, хочу провести остаток своей жизни только с ней.

Глава 37

Люси

Сегодняшний день

— Я не могу поверить, что уже середина сентября, — ропчу я, зарывая себя в одеяло и придвигаясь ближе к Фишеру. — Я явно отношусь к мисс лету.

Фишер смеется, обхватывая вокруг рыками и крепче прижимая к себе.

— По данным метеосводки, сегодня будет один из последних солнечных и жарких дней. Ты должна воспользоваться этим, — говорит он мне.

— У меня как раз есть планы на сегодня, — сообщаю я ему, скользя руками вниз по его груди, к животу и начиная выписывать круги, поддразнивая его чуть-чуть выше паха. — Я встречаюсь сегодня с Элли на пляже, и мы собираемся там проваляться целый день, словно бомжи.

Я оборачиваю руку вокруг его быстро увеличивающегося члена, он стонет, откидываясь на подушку. Я начинаю двигать рукой по его эрекции вверх-вниз, его бедра толкаются мне навстречу, наслаждаясь звуками, которые он издает, пока я дразню его, двигая рукой то быстро и жестко, то медленно, едва касаясь.

После ночи на кухне, когда он наконец-то все понял и перестал все время контролировать себя, последние несколько недель с Фишером были какими-то удивительными. Мы фактически использовали каждый номер в гостинице причем не один раз. У нас был жесткий, быстрый секс, иногда мы были полностью одетыми, но также у нас был секс, когда мы медленно раздевали друг друга и медленно занимались любовью. Он рассказывает, когда у него день не задался, и постепенно он начал говорить о своем пребывании за границей, что видел, что делал и как это отражалось на нем. Он позволил провести пальцами по шраму на своем плече и поцеловать каждое место, из которого были извлечены осколки, он наконец рассказал мне, как получил свое ранение. Мое сердце разрывалось за него, узнав, что находящиеся рядом ребята, которых он считал своими братьями, были убиты во время этого взрыва и теперь я понимаю, почему он вернулся домой таким злым, чувствуя, что ему не нанесено «реального» вреда, по сравнению с другими, когда ему выдали гарантированную путевку возврата в США.

С каждым днем я люблю его все больше и больше, но что-то внутри удерживает меня сказать ему эти слова. Они крутятся на кончике моего языка каждый раз, когда он смотрит на меня, каждый раз, когда он прикасается ко мне и каждый раз, когда показывает насколько сильно он меня любит, но я все еще чувствую себя, словно сидящей на иголках. Я чувствовала себя самой счастливой девушкой в мире тогда в первый раз, когда влюбилась в него, и он ответил мне взаимностью, сейчас словно сон, который дал мне второй шанс. Много ли людей получают свой второй шанс на любовь с единственным мужчиной, которому они отдали свое сердце?

Задвинув свои негативные мысли, я сажусь на него сверху, оседлав его талию. Фишер приподнимает мои бедра, помогая мне привстать, чтобы расположиться прямо напротив его эрекции. Я медленно опускаюсь на всю его длину, раскачиваясь взад-вперед, скользя вверх и вниз, прижимая руки к своей груди, чтобы помочь сохранить свой баланс. Он подносит свою руку к моему лицу и проводит пальцами, наблюдая, как я езжу на нем, двигаясь медленно и испытывая необходимость в нем и реализуя его потребность во мне, стирая все не нужное из головы. Я никогда не устану от таких моментов с ним, единственное, что нам необходимо сделать — посмотреть в глаза друг друга и почувствовать наши тела, двигающиеся как единое целое, и все остальное вокруг исчезает, оставляя только нас вдвоем, без существующих забот мира.

Оргазм приходит быстро и жестко, несмотря на то, что мы движемся медленно, не торопясь. Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к Фишеру, целуя со всей любовью, на какую способна. Он обнимает меня и медленно приподнимает бедра над кроватью, толкаясь в замедленном темпе, пока не испытывает свое собственное освобождение, дернувшись последний раз и кончая с моим именем на устах.

Я падаю на него сверху, через несколько минут скатываюсь рядом и кладу голову ему на грудь. Подушечки его пальцев лениво вычерчивают узоры на моей спине, я не с того не с сего ляпаю то, что не дает мне покоя в течение многих лет.

— Почему ты не писал мне?

Его пальцы останавливаются у меня на спине, и я задерживаю дыхание, ожидая его ответа. Мы много часов провели за разговорами о прошлом и о тех вещах, которые он сказал мне в тот день, когда все вышло из-под контроля, и оказалось ложью, но он никогда, ни разу не упоминал о письмах. Мне очень хотелось верить, что он тоже соврал, когда бросил слова мне в лицо, что не хотел писать, но за столько времени он так и не объяснил мне почему.

Глубоко вздохнув, он продолжает бег своих пальцев по моей коже.

— Я писал тебе. Я просто никогда не отсылал письма, — тихо признается он.

Приподняв голову, я смотрю ему в глаза в шоке.

— На каждое письмо, которое ты написала мне, я ответил. Потом, я прочитывал их и понимал насколько уныло и убого они были написаны, и у меня не было сил отправить их, — объясняет он. — Единственное, что я писал, как сильно я скучал по тебе, как сильно я нуждался в тебе и как сильно я ненавидел быть вдали от тебя. Я знал, что тебе было не легко находится здесь, пока я был вдали все это время, и я не хотел создавать тебе еще и этих проблем. Я также не хотел, чтобы ты волновалась обо мне и, если бы я многое тебе писал обо всем происходящем это бы пугало тебя. Тебе не следовало читать о всех моих днях, что я делал и сколько всякого дерьма видел. Тебе не следовало знать эти вещи. Все было бы еще только хуже каждый раз, когда я возвращался.

Я отклоняю голову в сторону и встряхиваю.

— Тебе следовало бы отослать их, поделиться со мной, потому что все это время, я честно думала, что тебе совершенно не беспокоит то, что ты находишься вдали от меня настолько часто, и что ты не скучаешь по мне так сильно, как я скучала по тебе.

Он берет мое лицо в ладони и открыто смотрит мне в глаза.

— Прости. Мне так жаль. Я ненавижу то, что я так поступил, что ты стала так думать. Я ненавижу, что не позволил тебе узнать, насколько убивало меня находится вдали от тебя. Я ненавижу, что заставил тебя догадываться о том, что я чувствовал к тебе.

Я убираю его руку и целую его в ладонь, опуская ее на свою грудь.

— Больше никаких секретов, обещай мне. Что бы ты ни чувствовал, о чем бы ты ни думал, ты делишься этим со мной. Мы должны быть открытыми и честными друг с другом во всем, — он наклоняется вперед и целует меня в губы.

— Я люблю тебя, обещаю.

Я сворачиваюсь рядом с ним и кладу щеку на его плечо. Он продолжает шептать слова любви, мои веки тяжелеют, и я медленно дрейфую в сон. Через час звонок будильника его сотового будит нас обоих, вытягивая из крепкого сна.

— Чем ты займешься сегодня? — спрашиваю я, когда он выскальзывает из-под одеяла и хватает одежду с конца кровати.

— Ой, ты знаешь, некоторые мотаются туда-сюда. Во сколько ты встречаешься с Элли? Хочешь, я упакую вам, девчонки, ланч или что-нибудь еще? — спрашивает он, быстро меняя тему.

Последнее время он делал это уже несколько раз, когда я спрашиваю его о планах на день. Я чувствую, что он что-то от меня скрывает, но даже когда я настойчиво начинаю расспрашивать о том, что он задумал, Фишер просто тут же меняет тему. Я даже застукала его на чердаке несколько недель назад, и он выглядел, как ребенок, пойманный с поличным — с пачкой печенья в руке, когда я направилась за ним, чтобы посмотреть, что он там делает. Я не могу злиться на него, когда сама скрываю маленький секрет, от которого мгновенно чувствую себя виноватой, но все равно заставила его пообещать никогда не скрывать от меня ничего. Это кое-что, что однозначно решит все мои проблемы, но, несомненно, разозлит Фишера, поэтому я пока позволяю ему иметь свои секреты, поскольку не готова разглашать свои собственные.

Фишер заканчивает одеваться и склоняется к кровати, чтобы поцеловать меня.

— Я соберу кое-что для вас, девчонки, и оставлю корзину на кухонном столе. Не забудьте солнцезащитный крем, и, если ты оденешь тот горячий, красный бикини, не снимай его, пока я не вернусь домой.

Он целует меня в нос, я смеюсь, пока он идет к двери.

— Я так сильно ненавижу тебя сейчас. Почему ты выглядишь так сексуально, когда я похожа на кита? — жалуется Элли.

Я только что вышла из воды и стою перед ней высыхая, она смотрит на меня с отвращением со своего пляжного кресла.

Я внемлю замечанию Фишера и надела красное бикини, хотя тайно ненавижу эту вещь именно с тех пор, как не с того не с сего купила его. Мне кажется, что мое тело явно не соответствует ему, но, когда Фишер увидел его в ящике шкафа на прошлой неделе, начал пускать слюни и попросил меня продемонстрировать. Можно просто сказать, что это красное бикини не задержалось на мне и пару секунд в тот день, поэтому оно начинает приобретать для меня все больший интерес.

— Ты не похожа на кита, ты беременная и красивая, — напоминаю я ей. — И у тебя едва виден живот, поэтому хватит жаловаться.

Я раскладываю полотенце рядом с ней и плюхаюсь на спину, закрыв глаза, позволяя солнцу согревать меня и высушивать капли воды на теле.

— Ты рассказала Фишеру о разговоре со Стэнфордом? — спрашивает Элли.

Я прищуриваюсь, открывая один глаз и проницательно смотрю на нее.

— Нет. Мне казалось, я говорила, что мы не будем обсуждать это, пока я не приму окончательное решение?

Элли пожимает плечами и отклоняет голову назад на спинку кресла, подставляя лицо солнцу.

— Я просыпаюсь от тошноты каждое утро, семнадцать раз бегаю пописать ночью, а мой жених по-детски лопочет, разговаривая с моим животом. Пожалуйста, дай мне что-нибудь жизнеутверждающее. Это является захватывающим, и нам не СЛЕДУЕТ говорить об этом.

Я сажусь на полотенце и скрещиваю ноги перед собой.

— Правда захватывающе? Я имею в виду, что это не совсем безумная идея, да? — спрашиваю я.

— Черт, нет, конечно! Я просто думаю, что, когда ты сообщила мне, что Стэнфорд позвонил тебе с предложением, я смеялась до колик и с трудом остановила себя отправиться на материк, чтобы надрать ему задницу, но я действительно продолжаю подумывать над этим, — сказала она мне.

Главное — я еще не сообщила Фишеру о звонке Стэнфорда. После того как я рассталась с ним, довольно сильно подпортив его реноме в глазах всего города, он покинул остров, поджав хвост, и я ничего о нем не слышала. Я чувствовала себя немного не в своей тарелки, что так все закончилось, но потом вспоминала все то дерьмо, которое он говорил мне. Фишер также приложил все усилия, чтобы стереть воспоминания о нем из моей головы, так что довольно скоро она была пуста, словно Стэнфорд никогда и не существовал.

Услышать его голос по телефону было для меня полным шоком. Он сказал, что бросил работу у отца Фишера, как только вернулся в город, после того, как я бросила его. Он подслушал наш разговор с Джефферсоном в тот день на стадионе и сказал, что были еще кое-какие сомнительные вещи, которые проделывал Джефферсон, пока Стэнфорд работал на него чувствовал себя несколько некомфортно и давал себе отчет, что этот мужчина далеко не был кумиром. Он уволился и уже в течение недели работал в другом местном крупном корпоративном банке, имеющем отделения по всей стране.

Он не совсем уютно себя чувствовал из-за того, как мы расстались, и хотел как-то помочь мне с гостиницей. Я сразу же не стала испытывать к нему доверия, думая, что он по-прежнему пытается выкупить место, на котором стоит гостиница, но у него оказалась идея получше. Банк, в котором он работает, специализируется на кредитах в сфере малого бизнеса, и он просто предложил мне рассмотреть рефинансирование ипотеки гостиницы в его банке. Я вежливо ответила ему «Нет» и попыталась объяснить, что иметь дело с моим бывшим парнем, связанным с моим кредитом, так же плохо, как иметь дело с моим бывшим тестем. Я распрощалась и положила трубку, предположив, что на этом все закончится. Не прошло и часа, как мне позвонил президент банка, и стал заверять меня, что мой счет будет обслуживаться другим менеджером по кредитам, и, что имя Стэнфорда будет только в документах в качестве стороны, направляющей на рассмотрении комиссии. Он разъяснил, что они заинтересованы поддерживать малый бизнес Америки на плаву, поэтому предоставляют самую низкую, насколько возможно процентную ставку, предусмотренную законом. Я не верила, что возможен такой шанс спасти гостиницу, чтобы не ползать на коленях и не умолять отца Фишера, но трудно было в это не поверить, когда банк прислал мне документы. Процентная ставка у них была почти на семьдесят пять процентов меньше, чем я плачу сейчас Банку Фишера и Трастовому Фонду, что урезает мои ежемесячные платежи чуть ли не в половину, а то и больше.

— Когда ты собираешься рассказать Фишеру? — спрашивает Элли.

Я пожимаю плечами и смотрю на океан.

— Не знаю. Когда может быть хорошее время, сказать мужчине, которого ты любишь, что парень, с которым ты встречалась когда-то собирается осуществить твои мечты?

— Никогда, — информирует меня Элли.

— Ааааа, уже появились секреты? Ай-яй-яй, это совсем не хорошо.

Резко крутанув головой, я вижу перед собой единственную персону на этом острове, которую ненавижу больше, чем отца Фишера.

— Я думаю, что ты не туда завернула. Пляж телок находится в полуторе миль отсюда, Мелани, — говорит Элли, указывая налево с милой улыбкой.

— Кто бы говорил, ты залетела до брака, — с насмешкой отвечает Мелани.

Элли все также продолжает улыбаться, поднимает обе руки в воздух и показывает Мелани два средних пальца.

Я вскакиваю, чувствуя себя гораздо более комфортно, находясь на одном уровне с Мелани, чем смотреть на нее снизу, но тут же осознаю, насколько плохо выгляжу, стоя рядом с ней и мне сразу же хочется прикрыться полотенцем. Одетое на мне красное бикини заставляет чувствовать себя сексуальной, рядом с Мелани с ее длинными ногами, фальшивыми сиськами и плоским, загорелым животом. Ее белое бикини состоит только из трех треугольников, сомнительно скрывающих ее тело, и совершенно не придает мне уверенности.

Каждый раз, как только я вижу эту женщину в городе, у меня тут же возникает картинка – руки Фишера на ее заднице и рот закрывающий ее в тот вечер у «Barney’s». Он поклялся мне, что ничего не было между ними, но я до сих пор несколько раз сглатываю свой ланч, чтобы удержать его у себя в желудке, просто думая о той ночи.

— Я понятия не имею, как ты это делаешь, Люси, — говорит Мелани качая головой.

Я вздыхаю и заглатываю приманку, хотя понимаю, что лучше этого не делать.

— Как я делаю что?

Мелани смеется и перекидывает свои длинные, превосходные блестящие светлые волосы с одного плеча на другое.

— Как тебе удалось заполучить самого богатого, самого завидного жениха на острове, который сделал тебе предложение, отшвырнуть его и потом заполучить горячий зад своего бывшего мужа, который таскается за тобой, словно щенок. Я бы сказала, что ты должно быть хороша в постели, но это явно не так, поскольку Фишер практически умолял меня трахнуть его и дать ему почувствовать, чтобы он пропал.

Раскаленная добела ярость струится через меня, я даже не задумываюсь о своих действиях. Поднимаю руку и ударяю ее самодовольное лицо. Она громко визжит, заставляя несколько оставшихся отдыхающих, наслаждающихся одним из последних приятных дней на пляже, обратить на нас внимание.

— Чеееееееееерт, — я слышу тихое бормотание Элли, но я не обращаю на нее никакого внимания.

— Ты отвратительная дрянь и единственная причина, по которой Фишер сидел рядом с тобой год назад, потому что он был пьян, — кричу я совершенно не заботясь слышат меня люди или нет.

— Ты СУКА! — скрипит Мелани.

— По крайней мере я не коварная сука, которая пытается украсть чужого мужа! — выпаливаю я.

— Я никого не крала! Он ВЫБРАЛ меня, а ты просто не можешь свыкнуться с этим? Ты не настолько хороша для него, ты не удовлетворяешь его, поэтому он выбрал того, кто может это сделать, — утверждает она.

— Хорошая попытка. Я знаю, что ничего не было между вами, так что черт побери отдыхай уже, — говорю я ей, закатив глаза.

Она смеется мне прямо в лицо и наклоняется ближе.

— Ты продолжаешь успокаивать себе, милая, может быть, в один прекрасный день ты действительно поверишь в это. Он был так зол и полон ярости в ту ночь, а ты просто ушла. Не волнуйся, дорогая. Я позаботилась о твоем мужчине после того, как ты ушла, прямо в туалете у «Barney’s». Когда он трахал меня у стены, то кричал МОЕ имя, когда кончал, не твое.

Мое сердце начинает бешено колотиться в груди, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, стараясь из последних сил, чтобы не заплакать. Я не позволю себе заплакать перед этой бездушной стервой и не собираюсь показывать ей, что ее слова убивают меня, заставляя сомневаться в Фишере.

— Господи, ПОСМОТРИ на себя! Ты действительно думаешь, что он захочет тебя, когда может быть со мной?

Я бросаюсь на нее и чувствую, как сильные руки обвивают меня сзади, оттаскивая прочь, а Элли вскакивает со стула и начинает орать на Мелани.

— Люси, успокойся, детка, — говорит мне Фишер.

Я рывком сбрасываю его руки, когда он отводит меня достаточно далеко от Мелани, и я уже не в состоянии дотянуться до нее и двинуть кулаком по носу.

Моя гордость и сердце треснули пополам, голова заполнена воспоминаниями, которые я предпочла бы забыть. Я ненавижу Фишера, выставившего меня тогда полной дурой с Мелани, и я ненавижу Мелани за слова, которые она бросала мне в лицо, заставив меня сомневаться во всем. Я ненавижу себя, что так чертовски слаба, но, по крайней мере, я не держала свой рот на замке с ней. Отпечаток моей ладони у нее на лице может остаться на весь день, как напоминание, что ей пора остановиться черт побери со мной.

Я позволяю литься своим слезам, пока стою спиной к Мелани и Элли по-прежнему орет на нее.

— Эй, что случилось? — тихо спрашивает Фишер и тянет меня к себе.

Я отступаю на шаг от него и гневно стираю свои слезы.

— Нет. Пожалуйста, только не сейчас, — прошу его.

Я чувствую себя никчемной, чувствую себя незначительной, и я ненавижу это состояние, что ставлю под сомнение свою собственную значимость. Я ненавижу это чувство, как будто я снова в старшей школе опять и снова, задаваясь вопросом, почему король спортсменов и самый горячий парень в школе хочет иметь что-то со мной. Я превратилась во взрослую женщина, черт побери, и мне жалко, что позволила Мелани добраться до себя.

Я начинаю уходить от Фишера, он пытается схватить меня за руку, но я вырываю ее.

— Нет! Пожалуйста, оставь меня в покое прямо сейчас!

Он понимает, что я серьезно и прекращает попытки. Я быстрее бегу вверх по лестнице к веранде гостиницы, и слышу, как он начинает кричать:

— Что ты сделала? Какого хрена ты ей наговорила?!

Я несусь через раздвижные двери, вбегаю в свою комнату, слезы текут быстро, у меня все расплывается перед глазами.

Глава 38

Люси

Сегодняшний день

— Ты должна с ним поговорить, Люси. Ты не можешь продолжать избегать его, — говорит мне Элли неделю спустя, когда мы вешаем ставни, защищающие от шторма, на окна гостиницы.

После того, как Фишер все разузнал у Элли, он побежал в гостиницу и нашел меня свернувшуюся калачиком в позе эмбриона на кровати, рыдающую взахлеб так, что мне с трудом удавалось дышать.

— Ты же знаешь, что она врет, Люси. Пожалуйста, Боже, скажи мне, что ты не веришь ей. Я тебе клянусь, между нами НИЧЕГО не было. Детка, пожалуйста, ты должна мне поверить. Я не знаю, почему она это делает.

Я не говорю ему в ответ ни слова, не могу. Мне хочется броситься в его объятия и сказать, конечно все это ложь, и я люблю его и верю ему, но я просто не могу этого сделать. Мелани заставила меня почувствовать себя — глупой, некрасивой и никчемной, и это настолько сильно ударило по мне, что я не могу перебороть эту боль. Фишер бесконечно повторяет только эти слова, не знает, что ему еще сделать, и наконец сквозь рыдания я прошу его уйти, потому что мне нужно время.

Он звонил каждый день и заезжал несколько раз, и хотя я не отказывалась видеться ним, я не разговаривала с ним, молча слушала, он упрашивал, умолял и извинялся. Он клялся снова и снова, что ничего не было между ним и Мелани, но я просто была не в состоянии выкинуть ее слова из головы. Она говорила с таким гневом и яростью, что он трахал ее у стены, а для меня это было слишком многим. Это слишком было похоже на то, что я делала с Фишером, поэтому не знаю, как мне пройти через все это. Я не знала, как расценивать ее слова и найти свою истину. Я не хочу походить на тех глупых женщин, которые автоматически верят своим мужчинам, когда они клянутся, что не изменяли, особенно когда так много доказательств, говорящих об обратном. Я не дурочка и не позволю никому заставлять себя чувствовать подобным образом. Наверное, плохо, что я не чувствую себя женщиной достаточно или недостаточно хорошей для Фишера, но уж точно не чувствую себя недостаточно умной.

Наконец, я была вынуждена поговорить с ним прошлым вечером, когда он ворвался ко мне в гостиницу, злой и готовый к бою. Он узнал про телефонный звонок Стэнфорда и был определенно не рад этому.

— Какого черта ты скрывала это от меня?

— Я не скрывала, я ждала, чтобы увидеть действительно ли это возможно прежде, чем сообщить тебе.

— Господи, ты игнорируешь меня целую неделю за то, чего я даже не делал, и при этом ведешь переговоры за моей спиной со своим бывшим парнем!

— Я не веду переговоры за твоей спиной! Я делаю то, что мне необходимо, чтобы не потерять гостиницу. Это не имеет никакого отношения к тебе!

— Здесь ВСЕ имеет отношение ко мне! Я твой чертов МУЖ, ты не разрешаешь мне помочь тебе с гостиницей, но собираешься разрешить ЭТОМУ чмо поручиться за тебя?

— Именно поэтому я ПОЗВОЛИЛА ему поручиться за меня, потому что он не мой муж, и он делает то, что собственно не обязан делать.

— Я не должен делать этого, я, бл*дь, ХОЧУ сделать это. Я люблю это место так же, как и ты. Черт побери, почему ты не можешь позволить мне позаботиться о тебе хотя бы раз? Все, что мое и твое тоже, разве ты не понимаешь этого? Я люблю тебя и ХОЧУ сделать это для тебя!

Мы все ходили вокруг, да около примерно в течение часа, никто из нас не готов был уступить. Когда он попытался опять поднять вопрос о Мелани, пытаясь подтолкнуть меня к решению по поводу гостиницы, которая являлась совершенно другой темой, я выбежала из гостиной и заперлась в своей комнате.

— Я плохой человек из-за того, что не верю ему, когда он сообщает мне, что не спал с ней? — тихо спрашиваю я Элли, сходя с лестницы и вставая рядом с ней. — Я чувствую себя худший человеком во всем мире. Ему пришлось столько пережить, когда все это случилось, и он приложил столько сил, чтобы все изменить и стать лучше, а я не могу отпустить эту боль. Я не могу отпустить такую мелочь.

Элли обхватывает меня руками, и я кладу голову ей на плечо.

— Это не мелочь, это большая мелочь. Даже если он не трахал ее, а я говорю тебе сейчас и говорила уже сто раз, что ОН НЕ трахал, это был из ряда вон выходящий случай. Тогда он разрушил твое доверие в него, а когда у женщины пропадает доверие к мужчине его становится очень сложно вернуть, — отвечает Элли. — Ты не плохой человек, Люси, ты женщина с большим сердцем. Ты любишь его больше, чем все остальное в мире, он тогда оттолкнул тебя, несмотря на то, что ты из последних сил пыталась остаться рядом с ним. Я думаю, что для вас настало время решений, готова ли ты все это отпустить и позволить ему исцелить твое сердце раз и навсегда, или ты собираешься оставить его разбитым.

Я поднимаю голову с ее плеча и прохожусь ладонями по своему лицу. Я чувствую себя совершенно дерьмово, знаю, что и выгляжу также. Я плачу каждую ночь, пока Фишера нет здесь со мной рядом. Я хочу ему поверить, и не хочу, чтобы Мелани получала удовлетворение от своих сказанных слов, понимая, что она разорвала наши отношения в клочья, но я не знаю, как мне это сделать. Всю свою жизнь я была только с одним мужчиной и это самое прекрасное, чтобы было у меня. Хотя Фишер был далеко не девственником, когда мы впервые занялись с ним сексом, я всегда была уверена, что он верен мне. В моем подсознании периодически возникало беспокойство и сомнение, которые, наверное, время от времени появляются у каждой женщины, что, когда-нибудь он найдет кого-то лучше, кто-то красивее, но я никогда не позволяла этим сомнениям одолевать меня, потому что он всегда заставлял меня чувствовать себя единственной, желанной. Пару слов от Мелани, и все это развалилось.

Я убрала складную лестницу, оставив установку остальной части ставень на другой день, потому что Элли направилась домой к Бобби и решила заняться сайтом - поменять летние цены на зимние. Как только я уселась за компьютер, открывается входная дверь, я поднимаю глаза и вижу пожилую пару, входящую внутрь с несколькими чемоданами.

Это не редкость, что сюда приезжают новые клиенты, несмотря на то, что сезон закончился. Некоторые люди не любят шумиху и оживленность, и предпочитают отдыхать на острове, когда тихо и спокойно, но сегодня утром я взглянула на расписание и у нас не ожидалось никаких новых гостей вплоть до следующей недели.

Я поднимаюсь из-за компьютера и обхожу стойку ресепшен, чтобы поприветствовать их.

— Привет, меня зовут Люси. Добро пожаловать в «Butler House», — говорю я им с улыбкой, пожимая каждому руку.

— Спасибо, — отвечает женщина. — Это место потрясающе красивое. Мне жаль, что мы не бронировали ничего заранее. Будет ли это проблемой для нас?

На данный момент у нас живет только одна пара, которая уезжает завтра.

— Нет никаких проблем, — говорю я им, указывая на стойку, обходя ее и открывая страницу регистрации в компьютере. — Сколько вы предполагаете здесь пробыть?

Они смотрят друг на друга, и мужчина опирается локтями на стойку, улыбаясь.

— Мы своего рода решили спонтанно отправиться в отпуск. Если возможно, мы могли бы заплатить за неделю, а потом в зависимости от обстоятельств?

Я киваю и ввожу эту информацию в компьютер.

— Не проблема. Из каждого нашего номера можно увидеть Маяк с разной стороны и вид на океан. В обслуживание входит завтрак, обед и ужин ежедневно, несмотря на межсезонье, и все предприятия в городе будут еще работать по летнему расписанию в течение еще нескольких недель.

Я подаю им брошюру с достопримечательностями, находящимися в основном на Main Street, а также расписание паромов.

— Вы, наверное, обратили внимание на ужасные красные ставни на передней стороне гостиницы, они выглядят, как бельмо на глазу, — говорю я им с улыбкой. — Мы вступили в сезон ураганов и дождей, поэтому использовали фору, что мы готовы к этому, на всякий случай.

— Я увидел в новостях, что здесь было несколько тропических штормов. У вас часто бывают ураганы? — спрашивает мужчина, пока я распечатываю регистрационный бланк и даю ему ручку для заполнения.

— На самом деле последний официальный ураган здесь был около двадцати одного года назад. В основном у нас здесь проходят просто несколько сильных штормов, — объясняю я.

Я едва могу вспомнить этот ураган, обрушившийся на остров, когда мне было всего лишь девять лет. Я приехала сюда навестить моих дедушку и бабушку. Единственное, что я помню в то лето, бесконечные гонки, чтобы поставить ставни и то, как мы прятались в библиотеке с кучей зажженных свечей, потому что не было электричества. Я была тогда слишком маленькой, чтобы запомнить что-то еще, но потом я часто слышала от людей в городе, что все закончилось не так уж плохо, как могло бы быть, и острову не было нанесено слишком большого ущерба, слава Богу.

Мужчина заканчивает заполнять бумаги и протягивает их мне. Я отдаю ему ключ от номера. В отличие от современных крупных гостиничных отелей, «Butler House» использует старомодные ключи для каждого номера. На каждом ключе завязана ленточка с небольшой карточкой, приветствуя гостя с именем номера.

— У вас будет центральный номер «Cape Hatteras», — говорю я им. — Если вы пройдете через эти двери, то выйдете к центральной лестнице, ваш номер справа наверху, пятая дверь. Если вы хотите оставить свои чемоданы здесь, я доставлю их вам всего за несколько минут.

Я смотрю на заполненную мужчиной листок и быстро запоминаю их имена.

— Я надеюсь, вам понравится здесь в «Butler House», мистер и миссис Майкельсон, — говорю я им с улыбкой.

Мистер Майкельсон кивает мне, обняв свою жену за плечо.

— Пожалуйста, называйте нас Сет и Мэри Бет.

Глава 39

Люси

Сегодняшний день

Сет и его жена Мэри Бет находились здесь уже в течение двух дней и, хотя мне нравится разговаривать с моими гостями и больше знакомиться с ними, Сет почему-то касается в большей степени личных вопросов. Всякий раз, когда я пытаюсь расспросить его о жизни, он уходит от ответа и спрашивает меня о моей. Я не знаю ничего о нем. Может быть, его возраст, доброе лицо и его понимающие глаза способствуют этому? Что бы это ни было, я обнаружила, что мое сердце готово излиться ему, причем не единожды.

Мэри-Бет отправилась в город сделать кое-какие покупки, и Сет предложил помочь мне сложить полотенца на столе в гостиной. Я отказывалась неоднократно от его помощи, говоря, что ни в каком случае не позволяю гостям помогать по хозяйству, особенно с прачечной, но он слишком настойчивый старик. Он последовал за мной в столовую, опустился на стул и стал молча складывать. Он игнорировал все мои предложения, поводу того, чем он еще может заняться на острове, просто улыбался, продолжая складывать полотенца, пока у меня не осталось выбора, кроме как сесть напротив и присоединиться к нему.

— Итак, что вы делаете по жизни, Сет? Кроме того, что вручную складываете полотенца, когда должны отдыхать и расслабляться? — поддразниваю я его, пока вытаскиваю полотенца из корзины для белья.

Сет смеется, укладывая сложенное полотенце в стопку.

— Ну, я в отставке уже несколько лет, поэтому провожу свое свободное время в качестве волонтера, как консультант.

Я улыбаюсь про себя, на самом деле совершенно шокированная этим признанием. Я знаю его всего несколько часов, мы вместе выпили кофе, и я готова уже вывернуть ему всю душу наизнанку. Он настолько дружелюбен, что с ним очень легко говорить, и я могу запросто представить его в виде консультанта.

— В военном реабилитационном госпитале на материке, — добавляет он, не поднимая на меня глаз, я перестаю складывать полотенца и смотрю на него.

Ну, разве это не странное совпадение? Что консультант-волонтер из того же госпиталя, в котором Фишер провел весь прошлый год, вдруг появляется у меня в гостинице, именно в тот момент, когда у меня с Фишером возникли проблемы?

У меня начинает першить горло от раздражения, Сет наконец перестает складывать полотенца и поднимает глаза на меня.

— Я знаю, что мне следовало сообщить об этом, когда мы регистрировались, но я не хотел заставлять вас нервничать, — говорит он мне с мягкой улыбкой.

— Безусловно, вам следовало упомянуть, прежде чем я стала изливать вам душу, — говорю я ему с досадой, вспоминая все, что рассказала ему о своих проблемах в отношениях с Фишером. — Итак, я полагаю, что вы консультировали Фишера?

Он кивает, складывая руки на столе.

— Да. Я был единственным, с кем он согласился работать довольно долгое время. Наверное, потому что я настолько же упрям и несговорчив, как и он.

Сет смеется, но я не вижу ничего в этом смешного, поэтому сердито скрещиваю руки на груди. Он наклоняется вперед и хлопает меня по руке.

— Сейчас не сердись на меня и на Фишера тоже. Он еще не знает, что я здесь. Он звонил на днях, хотел посоветоваться, и я решил, что пришло время принять его приглашение и посетить остров, — объясняет он. — И, наконец, встретиться с женщиной, о которой он прожужжал мне все уши каждый день в течение целого года.

Я начинаю ерзать, потому что чувствую себя немного не комфортно. Этот мужчина знает все о Фишере и наверняка обо мне. Он знает, что Фишер ушел на год, что он уходил на свои боевые задания, и я уверена, что Фишер также рассказал ему о многих вещах, которые, наверное, мне не стоит сейчас знать. Потому что это личное, конфиденциальное. Я внезапно чуть ли не умираю от желания узнать их, но в тоже время понимаю, что не имею права спрашивать. Если бы Фишер захотел рассказать мне, что он обсуждал со своим консультантом, он скорее всего рассказал бы мне сам.

— Вы не нарушаете правило конфиденциальности клиента, находясь здесь сейчас со мной? — спрашиваю я.

Сет смеется и отрицательно качает головой.

— Я не врач, я просто старый ветеран войны, которому некуда девать свое время, кроме как проводить свои дни в госпитале для ветеранов, пытаясь помочь мужчинам, похожих когда-то на меня.

Я киваю с пониманием, но все еще не чувствую себя вправе рассказывать ему о Фишере, о том, что Фишер находится в неведении об этом.

— Я не думаю, что Фишер будет счастлив узнать, что вы здесь и сообщаете мне личную информацию о нем.

Сет пожимает плечами.

— Я уверен, что он разозлится, что я здесь уже несколько дней и не сообщил ему об этом, но я планирую позвонить ему позже сегодня вечером и встретиться. Я хотел провести немного времени наедине с тобой, прежде чем встречаться с ним. Фишер в курсе, что я всегда хотел поговорить с тобой, и он ясно дал мне понять, что я могу свободно говорить с тобой обо всем, о чем мы говорили во время его пребывания в госпитале. Он не хочет, чтобы между вами двумя были какие-либо секреты, но ему просто иногда тяжело говорить о своих собственных проблемах.

Я уже хорошо осведомлена об этом факте — разговоры в течение последних месяцев, касались того, что он испытал за рубежом, для него были очень трудными. Он захлебывался слезами, рассказывая о своих друзьях, которых он потерял, останавливался и делал несколько успокаивающих вдохов, потом продолжал рассказывать о страшных ситуациях и снах, которые все еще преследовали его по сей день. И вспомнив все это, я начинаю чувствовать себя ужасно, потому что оттолкнула его из-за пары глупых комментариев женщины, которую я презираю. Сколько ему пришлось пережить страданий и трагедий, сделав такой выбор — защищать свободу людей на родине, которые понятия не имеют, что изо дня в день переживают эти мужчины и женщины, и по сравнению с ними мои проблемы и неуверенность в себе ощущается такой маленькой и жалкой.

— Я не собираюсь утомлять вас своими воспоминаниями относительно характера Фишера или насколько далеко он готов пойти, когда встретил злобного маленького засранца в госпитале, — объясняет Сет с улыбкой, вытягивая толстую папку из-под кучи полотенец, которую я даже не заметила. — Мне кажется, для вас будет лучше прочитать это, его собственные слова.

Сет подталкивает папку к моей руке с улыбкой, я отдергиваю руку.

— Ничего страшного, она не укусит вас. Когда мы наконец-то стали беседовать с Фишером, он сообщил, что раньше, когда был моложе писал журналы-дневники. Я предложил ему снова писать дневник. Он записывал разные вещи, которые даже с трудом мог вспомнить, но я знал, что это может помочь. Он хотел вспомнить все, что натворил, понимая, что это будет тяжело для него. Он отдавал себе отчет, что единственный способ для него стать лучше это пережить все заново каждый момент, когда он слетел с катушек.

Положив папку себе на колени, я запускаю на нее руки. Я читала страницы из его журнала-дневника о том времени, когда мы были моложе, когда он впервые увидел меня, и о наших отношениях, которые были настолько прекрасные. Я до смерти боюсь, что эта папка раздавит, разрежет меня пополам.

Сет встает со стула, проходя мимо пожимает мне плечо.

— Чтобы прийти к хорошему, иногда нужно пережить плохое.

Он быстро удаляется из комнаты, оставляя меня одну. Глубоко вздохнув, я прижимаю папку к груди и встаю из-за стола, направляясь в библиотеку, чтобы свернуться в кресле в углу, рядом с камином. Дрожащей рукой, я открываю папку и вытаскиваю первую страницу, заполненную аккуратным, ровным почерком Фишера.

Я начинаю читать и понимаю, что он описывает примерно тот день, когда вернулся домой со своих последних боевых действий, мы занимались сексом на кухне. Мы уже говорили с ним на эту тему, насколько он корил себя за свои действия, и я сделала все возможное, чтобы убедить его в обратном. Воспоминания, как он переживал и мучился в тот вечер, заставляют приложить руку к груди, чтобы остановить боль. Он наблюдал за мной спящей, проводя пальцами по оставленным синякам на моих бедрах, плача от ненависти и злости на самого себя. Он решил, что сильно обидел меня, запаниковал от того, что я могу его возненавидеть, направившись в туалет испытал ужасные галлюцинации.

Я закрываю рот рукой, потому что по щекам текут тихие слезы от прочитанного, что происходило в его разрушенном разуме той ночью, когда я легла спать такой счастливой и удовлетворенной, а проснулась на следующее утро с мужем, который даже не смотрел в мою сторону, не говоря уже о том, чтобы просто прикоснуться ко мне.

Я переворачиваю страницу и перехожу на следующую запись в журнале-дневнике, это именно тот день, когда я вернулась домой и застала его пакующим мои вещи, приказывающим убираться из нашего дома. То, что я читаю напоминает мне вымышленный триллер, когда он рассказывает о том, что слышал взрыв бомбы и рыскает по нашему дому в поисках врага, которого не нет. Мое надломленное сердце разрывается пополам, когда я читаю строки, как он полз через нашу спальню, полагая, что находится по-прежнему в пустыне, и ему необходимо бороться за свою жизнь. Я еще сильнее заплакала, когда дошла до фразы, что напугала его вернувшись домой, и он автоматически потянулся за пистолетом, которого у него не было на бедре. Он так боялся, что может причинить мне боль, так боялся, что не сможет отделить реальность от своих галлюцинаций, что он не мог ничего придумать лучше, кроме как убрать меня подальше от него, туда, где я точно буду в безопасности.

Я читаю слова, которые он кидал мне в лицо в гневе, и читаю слова, которые он на самом деле повторял про себя все это время, пока орал на меня, и я просто рыдаю, я даже не в состоянии разглядеть исписанную страницу, чтобы дочитать до конца.

— Мы закончили. Все кончено. Я собираю это дерьмо, и ты уезжаешь!

Прости, я люблю тебя, пожалуйста, прости меня.

— Не о чем говорить, и так понятно, что здесь происходит.

Все хуево, как ты не понимаешь? Все разрушено, все стало хреново и тебе нужно уйти.

Прости меня, я люблю тебя, пожалуйста, прости меня.

— Господи, когда ты только поумнеешь!

Прости, я люблю тебя, пожалуйста, прости меня.

— Все твои жалкие унылые письма…

Я вру, не верь мне, пожалуйста, не верь мне. Я любил твои письма, я сохранил их все,

и я дорожу каждым из них.

— Я предпочитаю женщин с немного большим опытом...

На самом деле, я не имею в виду это. Я совершенно не имею ввиду ничего подобного. Потому что я прекрасно знаю, что я единственный мужчина, который был внутри тебя и это заставляет меня чувствовать себя черт побери королем и самым счастливым мужчиной на свете. Прости, я люблю тебя, пожалуйста, прости меня.

— Мне не становится лучше, когда я прихожу домой, к тебе... я ненавижу эту жизнь...

Я вру! Каждое слово — ложь. Мне нравится, как мы живем, и я бы не за что на свете не изменил ничего. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

Я быстро переворачиваю страницу, но не могу разобрать слов сквозь слезы, не в силах терпеть его боль, которую он должно быть испытывал, когда говорил мне все это. Следующая страница не приносит мне облегчения — позже, в тот же вечер у «Barney’s». Именно из-за этого я избегала его всю прошлую неделю, и именно в этом и есть причина, из-за которой я не могу отпустить свою собственную боль и гнев.

Мне так и не был известен точный порядок событий той ночи. Я знала, что он напился у «Barney’s», что он принял Мелани за меня, устроил разгром в городе и я знала, что Бобби вырубил его и потащил на паром, но я не знала всех деталей. Теперь они передо мной, и это заставляет мой желудок сжаться от судороги, а грудь начинает просто болеть. Я читаю именно то, что он думает и чувствует, и мне хочется просто умереть от боли в сердце.

Может это Люси. Может она проигнорировала все дерьмо, которое я ей наговорил и вернулась ко мне. Я знаю, что это совершенно неправильно, и она не должна быть здесь, но мне необходимо увидеть ее прямо сейчас. Мне необходимо увидеть ее еще раз, и тогда я уйду.

Она не похожа и не пахнет, как Люси, но это не важно. Она широко расставляет ноги, обхватив мои бедра, и я хватаю ее за зад, притягивая ближе к себе, чтобы она не передумала и не оставила меня.

Мне не нравится ее голос, он совершенно не похож на тот мягкий, сладкий голос, который всегда заставляет мои уши наслаждаться им, а сердце биться быстрее. Это, наверное, потому, что мое сердце умерло и у меня в груди уже ничего нет, скукошилось, как бесполезный орган. Этот голос звучит пронзительно и раздражающе. Прямо передо мной Люси так изменилась, но мне плевать. Потому что это полностью моя вина. Моя вина, что она стала совсем другой, и я не ощущаю ее так, как и всегда, и у нее совершенно стал другой запах. Это я изменил ее, я причинил ей такую боль... это все моя вина.

Она совсем не такая на вкус, и мне совершенно это не нравится. Я хочу мою Люси, а не эту пьяную трансформированную версию ее.

Я слышу гневные крики словно сквозь туман и шарканье ног, Люси, сидящая у меня на коленях, что-то говорит, и я вздрагиваю от звука ее голоса. Я хочу ей сказать, чтобы она перестала говорить таким голосом. Хватит, пусть вернет свой, и пусть вернет свой запах, который у нее был, и чтобы я опять ощущал ее как прежде... ей нужно это прекратить. Стать МОЕЙ прежней Люси. Мне нужна МОЯ Люси.

Я не герой, я не отличный парень, я плохой муж... я не являюсь положительным ни в одной из этих вещей, и они наконец-то заметили это.

Страницы и папка соскальзывает на пол, я наклоняюсь вперед, обхватив себя руками, чтобы хоть так попробовать удержать себя в руках. Я рыдаю взахлеб, что даже не могу дышать, каждый вдох отражается болью в груди и каждая льющаяся слеза вызывает жжение в глазах. Он все время любил меня так сильно, даже когда запутался и находился в темноте, он никогда не терял веру в меня. Я же позволила нескольким словам женщины, которая ничего не значит для меня, разрушить свою веру в него. Я оказалось такой трусихой и полной дурочкой. Я все время прямо перед собой имела доказательства его любви, но отказывалась в это верить. Стоит лишь обидеть однажды, и становится очень трудно поверить, что тебе не причинят вреда снова. Я должна была доверять ему, должна была верить, должна была принять его любовь, которую он мне отдавал, обхватить его руками и никогда не отпускать.

Я вспоминаю о страницах журнала-дневника, которые он мне сам отдал, как я подтягивала его в химии, как он флиртовал со мной и не сводил с меня глаз и стал потрясающим сильным удивительным мужчиной, которого я и полюбила.

Я вспоминаю тот день, когда он сделал мне предложение и как он сильно нервничал, как сильно он был напуган, что оставляет меня и как у него появилась цель, за которую следовало бороться, жить и возвращаться домой.

Я вспоминаю день нашей свадьбы и как что-то разбилось в доме его родителей, и он запаниковал, и единственной потребностью у него было найти меня, сломав все традиции, увидеть в свадебном платье перед началом церемонии. Как он не смог успокоиться, пока не заключил меня в свои объятия, прижимая к себе и говоря, как сильно любит меня, и мы пообещали, что возобновим наши клятвы на Маяке на пятнадцатую годовщину.

Пятнадцатая годовщина будет через несколько недель.

Воющий ветер снаружи гремит оконными рамами, заставляя меня подняться с кресла, быстро вытереть слезы. Небо, которое с утра было слегка пасмурным сейчас превратилось в черные, как смоль, кружащиеся злые тучи. Деревья вдоль улицы клонятся от порывов ветра из стороны в сторону.

Я быстро хватаю папку и упавшие листки и выбегаю из библиотеки, включив маленький телевизор на столешнице в кухне, диктор сообщает о быстро меняющейся погоде.

— Тропический Шторм Вера сделал неожиданный поворот, и теперь двигается прямо на побережье Южной Каролины. Ветер усиливается до сорока миль в час в некоторых местах, вызывая повреждения, мы предупреждаем всех в данной области о необходимых мерах предосторожности. Пока этот шторм еще не дошел до уровня урагана, но необходимо принять меры безопасности. Мы будем держать вас в курсе шторма Вера, так что следите за новостями.

Глава 40

Люси

Сегодняшний день

Электричество мигает, я пытаюсь дозвониться до Фишера уже в пятый раз, по-прежнему нет ответа на его мобильный или на домашний телефон Трипа. Я попробовала дозвониться Бобби или Элли на сотовые, с таким же успехом, потому что ни один из них не берет трубку. Я расставляю по всему первому этажу беспроводные светодиодные фонари, проверяю есть ли в них батарейки, и сообщаю Сет и Мэри Бет держаться подальше от окон и центральной части дома, на всякий случай. Я слышу, как открывается входная дверь и хлопает с силой от ветра, несусь из гостиной, надеясь увидеть Фишера.

Я замедляю свой бег, надежда не оправдалась, потому что у двери стоит Трип, закрывающий засов и стряхивая капли дождя с волос.

— Не смотри так разочаровано на меня Люси-дочка, — бормочет Трип.

Я бросаюсь к нему на встречу и обнимаю.

— Прости, я подумала, что это Фишер. Я пыталась дозвониться до него целый час, но он не берет трубку.

Взяв у Трипа его плащ, я стряхиваю с него воду и вешаю на вешалку рядом с дверью. Я выглядываю в окно и вижу внедорожник Трипа, припаркованный у гостиницы.

— Наверно, совсем плохо дело, если ты решил приехать. Ты никогда не садишься за руль, — комментирую я.

— Там все действительно летит кувырком. Я хотел заскочить к тебе и убедиться, что с тобой все в порядке. Фишера видел сегодня только утром, — говорит мне Трип. — Уверен, что с ним тоже все в порядке.

Ответы Трипа для меня звучат не убедительно, и от этого мне не становится лучше. Фишер всегда отвечал на телефон независимо чем он занят, и втайне я надеюсь, что он просто избегает моих звонков. Мне не нравится, что он где-то находится в этот шторм. Мне не нравится, что Трип приехал сюда, хотя это очень мило с его стороны, проверить меня.

— Тебе не нужно было ехать в такую погоду, ты мог просто позвонить, — говорю я ему, наблюдая, как он потирает левое плечо и ежится. — Что случилось с твоей рукой?

Он трет ее и улыбается.

— Эх, я просто ударился о дверь машины, когда выходил и ветер сбил меня, ничего страшного.

Я наблюдаю за ним с беспокойством несколько минут, его лицо покраснело и похоже он на самом деле не чувствует себя достаточно хорошо. Я пытаюсь помочь ему идти в библиотеку, но он прогоняет меня, я представляю его Сету и Мэри Бет.

Они пожимают друг другу руки и рассаживаются, все, кроме меня. Я не могу сидеть на месте, пока не узнаю, что Фишер тоже находится в безопасности.

— Подумал, что будет лучше переждать бурю здесь, в этом большом здании. Такой ветер может сдуть мой маленький дом прямо в океан, — говорит Трип со смехом. — Какие сообщают новости?

— До сих пор шторм не классифицируют как ураган, но ветер действительно становится еще хуже, — говорю я ему.

Раздается громкий стук в парадную дверь, Трип и я обмениваемся взглядами, полными надежды, я несусь обратно в гостиную. Как только я вижу мать Фишера, в развивающейся одежде с противоположной стороны двери, прикрывающую лицо от ветра и дождя, я молниеносно открываю засов и удерживаю дверь открытой, чтобы она могла войти. Капли дождя и листья залетают в дом, падая на пол. Я захлопываю за ней дверь.

— Грейс, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, как только она захватывает меня в свои мокрые объятия, прежде чем передать мне большую корзину.

— Обегала уйму жилых домов сколько смогла, доставляя поставку. Я ведь глава Комиссии по экстремальной штормовой ситуации — моя работа никогда не заканчивается, — говорит она со смехом. — Слава богу, это была моя последняя остановка. Ты не возражаешь, если я останусь здесь на некоторое время?

Я заглядываю внутрь корзины — бутылки воды, батарейки, фонарики и некоторые закуски.

— Конечно, нет! Это замечательно, Грейс, спасибо большое. Проходи в библиотеку, все остальные уже там, — говорю я, указывая путь.

— Я надеюсь, ты не будешь возражать, но я захватила твою почту по пути. Дверца почтового ящика была распахнута, и я побоялась, что некоторая корреспонденция может просто улететь, — говорит она мне, вручая пачку влажных писем и счетов.

Я забираю их, отдав корзину с провизией Трипу, она садится рядом с ним на диван. Трип и Сет начинают собирать фонарика, Мэри Бет и Грейс знакомятся друг с другом.

Расхаживая по комнате, я начинаю просматривать стопку писем и счетом, чтобы хотя бы как-то занять себя. Как только я натыкаюсь на большой белый конверт, подписанный почерком Фишера, мое сердце в буквальном смысле падает к ногам. На конверте нет обратного адреса и марки, значит он не отправлял его по почте. Похоже, он просто вложил его в мой почтовый ящик после того, как я доставала вчера почту. Этот конверт так похож на тот, в котором были документы на развод, что я боюсь его открывать. Я наконец-то оттолкнула его слишком далеко? Он устал ждать, когда я разберусь со своим дерьмом? Я отхожу в сторонку от всех, они разговаривают о шторме и заставляю себя разорвать этот чертовый конверт, вытаскиваю лист бумаги.

Дорогая Люси

Я сожалею о многих вещах. Я даже не понимаю, зачем я говорю это тебе снова, потому что слова не могут показать тебе всего. Прямо сейчас, я хочу показать тебе, как я сожалею. Прости, что не писал тебе писем раньше. Ты заслуживаешь тысячи писем, рассказывающих тысячу раз, как сильно я тебя люблю и как много ты для меня значишь. Я знаю, ты боишься, и знаю, что ты переживаешь, но все будет хорошо. Мы были предназначены друг для друга. Нам было суждено влюбиться на этом острове и провести остаток нашей жизни вместе... это судьба. Фото доказывает мои слова.

Маяк ведет нас всех туда, где нам суждено быть. Тебе суждено быть со мной, Люси. Пожалуйста... будь со мной.

Я люблю тебя. Навсегда.

Фишер

Мои глаза наполняются слезами, но я честно говоря удивлена, что слезы останавливаются сами собой. Заглядывая обратно в конверт, я достаю фотографию, и прикрываю рот рукой, начиная задыхаться, письмо и конверт выпадают из моих рук. Смотря на фотографию в своей руке, я почти не могу поверить, что вижу ее.

Оба Трип и Грейс направляются по мне, видя, что я плачу. Трип похлопывает меня по спине, а Грейс обнимает меня сзади руками, заглядывая через плечо, чтобы понять, что меня так расстроило.

— Мне было интересно, отдаст ли он тебе это, — сказала она тихо. — Я нашла это фото в одном из альбомов несколько месяцев назад.

Трип тоже заглядывает и хихикает.

— Ну, черт побери, ты только посмотри? Я и забыл об этом. Это в год великого урагана? — спрашивает он Грейс.

Грейс кивает.

— Да. Ты взял Фишера с собой, чтобы проверить не нуждался ли кто-нибудь в помощи во время урагана. Я переживала за вас тогда, ребята, вы долго не возвращались.

— Возвращаться тогда в другой конец острова было очень плохой идеей, — отвечает Трип. — Последняя наша остановка была прямо здесь, в гостинице, где мы и укрылись от непогоды со всеми остальными.

Я наконец обретаю дар речи и с трудом отрываю взгляд от фотографии.

— Что за черт? Кто-нибудь объяснит мне это? — спрашиваю я дрожащим голосом, размахивая фото перед ними.

Трип ведет меня к дивану, и я сажусь между ними. Он берет фото и несколько минут молча смотрит на него, потом возвращает мне обратно.

— Фишеру в тот год, когда случился этот шторм, было около одиннадцати, поэтому тебе вероятно было около девяти, верно? — спрашивает он.

Я молча киваю, ожидая его продолжения.

— А за год до этого ты приехала погостить к бабушке с дедушкой здесь в гостинице. Как только мы выехали на дорогу, огромная плакучая ива была вырвана с корнем и упала прямо позади моего грузовика. К тому времени уже была затоплена дренажная система, и вода на улице доходила по щиколотку, Фишер и я пробрались к крыльцу и твои бабушка с дедушкой впустили нас внутрь и провели прямо сюда, в эту библиотеку, — поясняет он.

Я опускаю глаза на фотографию и смотрю на двух детей, сидящих у камина с огромными улыбками на лицах — я и Фишер, в возрасте девяти и одиннадцати лет. В это верилось с трудом. Я не помню, чтобы они были здесь, я если честно, вообще очень плохо помню, что здесь происходило во время урагана.

— Вскоре отключилась электроэнергия, после того, как мы пришли сюда. Твои бабушка с дедушкой заняли взрослых делать еду и играть в настольные игры. Но вы, дети были так расстроены и напуганы ураганом, что никто не смог вас заставить успокоиться, — рассказывает мне Трип. Он делает паузу, чтобы откашляться и стучит ладонью по груди, на лбу у него выступила испарина, и мне совсем не нравится, как он выглядит.

— Трип? Ты в порядке?

Он отстраняет мою руку, когда я пытаюсь потрогать ему лоб, чтобы посмотреть нет ли у него температуры.

— Хватит суетиться вокруг меня, Люси-дочка, и позволь мне закончить эту историю, — жалуется он. — На чем я остановился? Ах да, у Фишера был кусок дерева, который он постоянно таскал с собой, он пытался что-нибудь из него сделать. У меня всегда были с собой инструменты, которые мне необходимы, если у кого-то возникают какие-то проблемы, поэтому он взял их, привел тебя за руку к камину и вы двое сидели вон там в углу с этой деревяшкой.

Трип на минутку надевает очки, и мы оба рассматриваем фотографию молча, я пытаюсь вспомнить, но Трип продолжает.

— Фишер начал что-то выстругивать, и ты постепенно успокоилась рядом с ним. Ты сидела рядом и молча наблюдала за его работой в течение нескольких часов. Он рассказывал, как все нужно делать, словно ты были его студентом, и он учил тебя работать с деревом. Бабушка даже принесла ему краски, и он позволил тебе ему помочь, раскрасить то, что он сделал.

Я всхлипываю и вытираю слезы, пока Трип говорит и быстрой вспышкой воспоминание проносится у меня в мозгу. Мне было грустно покидать остров на следующий день, и я не хотела расставаться с мальчиком, который сделал для меня кое-что, что я могла забрать домой.

— В целом, мы, наверное, просидели здесь в течение восьми или десяти часов. Когда ураган наконец-то закончился, стали собираться уходить, а ты начала плакать. И Фишер тогда отдал тебе то, что он вырезал, и твое лицо засветилось, как рождественская елка, — говорит Трип со смехом. — Я хотел бы вспомнить, что за чертовую вещь он тогда сделал.

И вдруг другое воспоминание всплывает у меня в голове, и я начинаю задыхаться. Я вспомнила, как он передавал мне то, что сделал. Он был покрашен в красный с белый, и был таким красивым, и я так радовалась, что помогла ему сделать что-то настолько удивительное.

Схватив фонарик, я вскакиваю с дивана и не говоря ни слова, мчусь к лестнице. Я перепрыгиваю через две ступеньки, несусь по длинному коридору до дверей комнаты «Маяка Фишера», распахиваю дверь и влетаю внутрь. Мое сердце колотится так сильно, словно готово выскочить из груди. Ветер и дождь бьют по стене дома, я медленно подхожу к окнам.

Вытянув руку, я провожу по красно-белому деревянному Маяку, который притягивал меня к себе все эти годы, после того, как я нашла его на чердаке, когда переехала сюда. Я спустила его вниз и поставила прямо здесь, в этой комнате в тот самый первый день, когда мне было шестнадцать лет. Я приходила сюда почти каждый день и сидела перед ним, рассматривая, проводя пальцами и любя его по причинам, которые я никогда не понимала.

Другое воспоминание всплывает в памяти — я вспоминаю, как мои родители запретили взять Маяк с собой домой, потому что он был слишком большим и не поместился бы в наши чемоданы, я проплакала почти всю дорогу с острова до дома.

Опустившись на колени, я поднимаю высокий деревянный Маяк с пола. В голове появляется еще одно воспоминание, и я хочу узнать верно ли оно. Перевернув Маяк вверх ногами, я всхлипываю, встретившись с действительной реальностью. Почерком Фишера, почти таким же, как и сейчас, только немного крупнее, и не столь аккуратным, вырезаны слова, которые заставляют мою трепыхающуюся душу болеть.

Я надеюсь, что однажды ты найдешь путь вернуться сюда.

И если ты это сделаешь, я буду ждать тебя у Маяка.

Я прижимаю Маяк к груди и раскачиваюсь вместе с ним взад-вперед. Как такое может происходить прямо сейчас? Он всегда мне обещал — найти свой путь вернуться ко мне, слова, которые мы сказали друг другу в день нашей свадьбы, о том, что мы возобновим наши клятвы и встретимся на Маяке... именно эти слова он вырезал на этом деревянном Маяке, когда ему было одиннадцать лет. Это кажется невозможным, но тем не менее это так. Я сама держу доказательство в руках и фото, рассказ Трипа, и мои маленькие воспоминания успокоили меня — это все правда и это действительно происходило.

— Я нашла свою вторую половинку, когда была еще ребенком, и она всегда будет любовью всей моей жизни, неважно, сколько пройдет лет.

Мы были предназначены друг для друга.

Нам было суждено влюбиться на этом острове…

Тебе суждено быть со мной, Люси.

У меня всплыли слова Трипа, рассказывающего нам, как сильно он любил свою жену и слова Фишера, которые он написал мне в своей записке, закружились быстрее ветра и дождя, который стучал по окнам.

Я ставлю Маяк на место, выбегаю за дверь и несусь вниз по лестнице. Залезаю в карман пальто Трипа, хватаю ключи от его внедорожника и несусь на улицу в суровый, пронизывающий ветер и дождь, оставшиеся спешат в холл и начинают звать меня обратно.

Глава 41

Люси

Сегодняшний день

Я пытаюсь снова дозвониться до Фишера, медленно пробираясь через затопленные улицы города, но бесконечно слышу один и тот же голос, сообщающий, что абонент вне зоны действия сети. Сердито закидываю телефон на сиденье, включаю дворники на более ускоренный режим и грудью наклоняюсь вперед на руль, пытаясь лучше разглядеть дорогу.

Я проезжаю мимо каждого заведения по Main Street, еду к Barney’s, на пляж, к дому Трипа, но нигде нет грузовика Фишера. Все окна закрыты ставнями, которые все установили сегодня днем, как только начали поступать сообщения о шторме, я единственная идиотка, которая рыскает по улицам.

Поездка в дом к Бобби приводит к тем же результатам, но, когда я добираюсь до Элли, я вижу припаркованные ее и машину Бобби на подъездной дорожке. Ее дом находится на холме, прямо на развилки дороги, разделяющая Main Street на две отдельные улицы, и относится к тем немногим домам, который не выходят непосредственно на пляж. Он стоит в стороне от отеля, которая представляет собой громадное сооружение и также является эвакуационным центром, дом Элли на данный момент является самым безопасным местом, потому что находится далеко от моря, и честно говоря, я рада, что она и Бобби находятся сейчас здесь, нежели у него в коттедже на берегу океана.

Я рванула на внедорожнике мимо их автомобилей прямо к дому, и замечаю, что ставни у Элли распахнуты и хлопают о стену. Дверь не заперта, я начинаю звать их, пробегаю через весь дом, но кругом тишина. Я слышу еле уловимый храп с цокольного этажа, который она использует в качестве дополнительной гостиной, быстро спускаюсь по лестнице, покрытой ковролином.

Я нахожу Бобби с Элли, свернувшимися на диванчике и крепко спящими. Наверное, в любое другое время я бы восхитилась этим милым зрелищем и засняла бы его на сотовый, но только не сегодня.

Я тихо пытаюсь их позвать, чтобы они не напугать, я спешно двигаюсь к дивану и трясу Элли за плечо. Она просыпается с рывком поднимаясь и смотрит на меня с растерянностью, потирая глаза спросонья.

— Что происходит? Сколько времени? — спрашивает она заспанно.

Бобби зевает и привстает за ней, моргая и глядя на меня с таким же растерянным выражением на лице, как у Элли.

— Вы не видели или может общались с Фишером сегодня? — спрашиваю я, пока они быстро пытаются свесить ноги и сесть на диване.

— Сколько сейчас времени? Господи, какой сегодня день? Почему, черт возьми, ты насквозь мокрая? — спрашивает Бобби, подавляя очередной зевок, осматривая мою мокрую одежду, которая закапала весь пол.

Я готова вытряхнуть из них дерьмо обоих, если они не начнут приходить в себя.

— Что такое с вами двумя? — спрашиваю я с раздражением.

— К сожалению, вчера вечером меня рвало каждый час. Каждый. Час. С девяти вчера до девяти утра, — объясняет Элли. — Мы перешли сюда на диван, чтобы посмотреть фильм, но возможно так и не досмотрели до конца. Мы, должно быть, заснули.

Бобби смотрит на часы.

— Вот черт. Мы проспали семь часов.

Он начинает подтрунивать над Элли, и я понимаю, что они вообще перестают обращать на меня внимание.

— ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ! КТО-НИБУДЬ ИЗ ВАС ВИДЕЛ ИЛИ РАЗГОВАРИВАЛ СЕГОДНЯ С ФИШЕРОМ?!

Они замолкают и смотрят на меня с некоторым удивлением.

— Хм, он заезжал сюда сегодня утром, перед тем, как мы заснули на диване. Господи, Люси, в чем проблема? Ты игнорируешь его целую неделю, можешь подождать еще один день? — язвительно спрашивает Бобби.

Элли толкает его рукой, говоря ему «заткнись», и он сразу же извиняется.

— Проблема заключается в том, что мы находимся в самом центре урагана, и я не могу дозвониться до Фишера! — кричу я.

Бобби вскакивает с дивана.

— Ты что, издеваешься надо мной? Мы проспали ураган?

Он мчится вверх по лестнице, Элли и я не отстаем от него.

— Господи Иисусе! — кричит он, как только добирается до верха лестницы и смотрит на кухонную окно. — Я пропустил все новости, сообщавшие об урагане?

Элли подходит к нему сзади и обнимает за талию, поднимается на цыпочки и смотрит через его плечо на дождь и ветер, бушующие за окном.

— Полагаю, теперь мы точно знаем, что подвал звуконепроницаемый, — бормочет она. — Черт возьми, летит мой куст гортензии.

Мы все наблюдаем за кустом гортензии, летящем прямо в окно.

— Дерьмо! — вдруг кричит Бобби, отцепляясь от рук Элли и хватает свой сотовый телефон с кухонного стола.

— Телефонные линии не работают, — говорю я ему. — Что случилось?

Бобби полностью меня игнорирует, пытается воспользоваться телефоном, ругается, когда понимает, что он на самом деле не работает.

— Дерьмо, гребаное дерьмо! — вопит он, отбрасывая телефон на столешницу. — Никто ничего не слышал от Фишера еще?

Паника захлестывает меня, как только он бросается к шкафу и начинает быстро копаться в снаряжении для подводного плавания. Бобби постепенно перевозил свои вещи к Элли, как только они обручились. Ее дом был намного больше, чем его коттедж и в нем достаточно места будет для ребенка не то, что в его крошечном холостяцком коттедже-берлоге.

Вытащив пустой мешок со средней полки, он сыпит проклятьями, со злостью бросив сумку в стену.

— Что, черт возьми, происходит, Бобби? — нервно спрашиваю я.

— Фишер заезжал сюда сегодня утром за кое-каким оборудованием для подводного плавания. Было пасмурно, но ничего не предвещало надвигающийся ураган, — объясняет он, меряя шагами взад-вперед небольшую кухню. — Он хотел использовать последний день для дайвинга, пока погода совсем не начала портиться. Я сказал ему, что я был слишком измучен, чтобы нырять с ним, и что он должен дать мне несколько часов немного выспаться. Но он, бл*дь, решил нырнуть в одиночку, этот сукин сын!

Мой самопроизвольный крик, вырывающийся изо рта, я прикрываю рукой и Элли тут же подходит ко мне и заключает меня в объятия.

— Он, наверное, не пошел, Бобби. Я уверена, что он просто где-то отсиживается и пережидает шторм, — объясняет Элли.

— Его мешок пуст, Элли. Он заходил сегодня утром. Я сказал ему пусть идет один, потому что я не могу даже держать глаза открытыми больше минуты, и что я позвоню, как только проснусь. Я видел, как он забирал оборудование.

Элли сжимает меня еще крепче, пытаясь убедить нас, что с Фишером все в порядке.

— С ним все хорошо, он не будет погружаться в такой шторм, — успокаивает она меня.

— Если он находился под водой то, возможно, не знал, что на поверхности начался шторм, пока не всплыл, — объясняет нам Бобби.

— Я проезжала мимо домика по дайвингу и его грузовика там не было. Мог он пойти куда-то еще? В то место, где вы, ребята, всегда погружаетесь, — говорю я ему, при том, что мой живот просто наполнен ужасом.

Бобби перестает расхаживать взад-вперед и проводит рукой по волосам.

— Он гребаный зануда, который не в духе был всю неделю. Я сказал ему, что домик для дайвинга открыт весь день, чтобы он смог занять свое время и насладиться подводными пейзажами с ясной головой. Он упомянул что-то насчет желания нырнуть в то место, которое напоминало бы ему о тебе, я понятия не имею, чтобы это бл*дь значило.

Маяк ведет нас всех туда, где нам суждено быть.

Я скидываю руки Элли и несусь к входной двери.

— ЛЮСИ! Ты не можешь идти в такой шторм, — орет она.

— Люси, подожди! Я ПОЙДУ с тобой! — в след кричит Бобби.

Я не обращаю на них внимания, быстро передвигаясь через шторм, закрываю лицо руками, сражаясь с ветром и дождем и пытаюсь добраться до внедорожника Трипа.

Единственная вещь, по которой я могу ориентироваться и понимаю, что еду в правильном направлении — это свет Маяка, который ярко озаряет небо даже сквозь проливной ливень. Я быстро еду, несмотря на то, что почти ничего не вижу в нескольких футах перед собой. Внедорожник Трипа качается из стороны в сторону от силы ветра и подпрыгивает вверх-вниз на усыпанной гравием дороге, которая ведет меня вверх к Маяку. Завидев грузовик Фишера, припаркованный за четверть мили от Маяка, прямо напротив дорожки, ведущей к пляжу, я распахиваю дверь и несусь в направлении водительского сиденья, заглядываю внутрь — пусто, я стою по щиколотку в воде, даже не потрудившись закрыть лицо от дождя, который колотит по щекам.

Я громко зову Фишера, идя по дорожке, пробираясь между гигантскими скалами. Вода так намного прибыла, что видно лишь около ста ярдов пляжа слева там, где обычно в три раза больше берега. Я продолжаю звать Фишера, но ветер возвращает мой крик ко мне же. Волны злобно наползают на берег, одна за другой, с грохотом опускаясь на песок, словно сам Бог сошел на землю и решил хлопнуть кулаком по пляжу.

Закрыв глаза рукой, я стараюсь несколько раз сморгнуть, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь дождь, который бьет мне в лицо, но все бесполезно. Я ничего не вижу, кроме волн. Ветер меняет направление дождя, который теперь бьет мне в спину, вместо лица и я вижу хоть что-то. Я стараюсь удержать насквозь промокшие волосы от глаз, но ветер метает их в разные стороны. Быстро осмотрев пляж, что-то не очень далеко внизу привлекает мое внимание. Желудок падает вниз, и я бегом начинаю спускаться, падая на колени в мокрый песок. В воде на берегу лежит рюкзак с двумя баллонами, наполненными воздухом, это именно тот, рюкзак, который Фишер брал с собой на дайвинг.

Зачем ему делать это? Зачем он пришел сюда, даже если не знал о шторме? Он прожил здесь всю свою жизнь, поэтому знает, насколько опасно плавать здесь у Маяка. Течение возле скал совершенно непредсказуемо, и именно из-за него произошли уйма несчастных случаев за многие года с людьми, решившими проигнорировать предупреждение и желающими посмотреть, что находится на дне океана возле Маяка. Он знает об этом лучше всех, черт возьми!

Грохот волн становится с каждым дюймом ближе и ближе ко мне, и я прекрасно понимаю, что мне нужно убираться с этого чертового пляжа, но я не могу двинуться с места. Мое тело, словно приросло к земле, и что-то ярко-желтое кружится в неистовом гребне волны, которая обрушивается на пляж. Предмет находится на поверхности воды и двигается ко мне, выбрасываемый на песок, а вода уходит обратно в море. Я ползу на четвереньках по мокрому песку сквозь слезы и дождь я вижу все расплывчато. Я поднимаю желтую с черным ласту с песка, прижимая ее к своей груди и начинаю громко кричать на сердито грохочущий океан.

Глава 42

Фишер

Сегодняшний день

Я знаю, что мне не следует погружаться в этой области, особенно в одиночку, но мне необходимо было побыть здесь, потому что это место напоминало мне о Люси, с которой прямо сейчас я не могу быть вместе. Я знаю, что ей стоит побыть одной, чтобы во всем разобраться, но меня убивает тот факт, что все это время я нахожусь вдали от нее. Как я могу убедить ее, что нам уготовано судьбой быть вместе, если я не в состоянии прикоснуться и поцеловать ее, показав, как сильно я ее люблю? Сегодня утром я предпринял последнюю попытку — положил к ней в почтовый ящик фотографию и письмо.

Повторяющийся, булькающий свист моего дыхательного аппарата, поставляющего кислород в легкие каждые несколько секунд, единственный звук, отдающийся в ушах на дне океана. Он такой спокойный и умиротворенный, как Люси, которая единственная способна прочистить мне мозги, когда я чувствую себя неуютно и напряженно. Мне нравится находиться здесь, внизу на дне океана, разделяя это огромное пространство с рыбами и кораллами. Я теряю счет времени, как только погружаюсь, и только слабый звуковой сигнал тревоги, сигнализирующий о том, что у меня осталось только около тридцати минут воздуха, говорит о том, что я проплавал здесь довольно долго. Хотя я уже израсходовал четыре галлона, я еще не готов всплывать. Я не хочу всплывать и опять начинать разбираться с реальностью, понимая, что все еще рискую в ожидании женщины, которую люблю. Я хочу быть ценностью для нее, черт побери.

Все шло так прекрасно. Мы вместе преодолели столько препятствий, что я даже не мог себе предположить, что что-то может пойти не так. Тайком от нее я постепенно благоустраивал наш коттедж, я ногой распахнул день в спальню, в которой выплеснул все свое дерьмо тогда, и Бобби помог мне вернуть мебель, которую он отдал на хранение, пока я проходил курс реабилитации, теперь она вернулась домой. Я хотел удивить Люси отвезти ее к нашему дому, встать перед ней на колени и умолять снова стать моей женой. Я хотел подарить ей обручальное кольцо, которое до сих пор ношу везде с собой и спросить ее готова ли она провести остаток жизни со мной и любить меня вечно. Наконец-то в тот день, когда она пошла с Элли на пляж, я все закончил и привел в надлежащий вид, и черт побери, появилась Мелани изливающая всякое дерьмо.

Мне следовало больше времени уделить Люси, и более подробно рассказать ей, что произошло тогда у «Barney’s». Мне следовало сделать все от меня зависящее, все, что было в моих силах, убедить ее, что она единственная женщина для меня с тех пор, как я впервые поцеловал ее. Никакая другая женщина не могла сравниться с ней, и я очень хотел, чтобы она увидела себя такой, какой вижу ее я. Я хотел, чтобы она увидела себя насколько она красива и подходит мне. Когда Элли пересказала все дерьмо, что несла Мелани, первый раз за всю свою жизнь я хотел задушить женщину — Мелани с фальшивыми сиськами, фальшивыми волосами, с ее чувством зависти на все вокруг, все это сделало ее для меня самым уродливым человеком в мире.

Я взглянул на нее с такой яростью, что ее надменный взгляд тут же слетел с лица, впервые на моей памяти. Мелани плакала, как ребенок, но я совершенно не чувствовал себя перед ней нисколько виноватым. Она пережила стольких мужей, что мне кажется, даже не понимает, что такое настоящая любовь. Я трахал ее всего лишь один раз в школе, и эта сука настолько уверенна в своей привлекательности, что по-настоящему верит, будто бы все пятнадцать лет я чахну по ее заднице. Единственная пятиминутная ошибка по пьяни в прошлом году, убедила ее, что я готов продолжить с ней отношения. Я сказал ей в недвусмысленных выражениях, что не стал бы трахать ее даже, если бы она была последней женщиной на земле. Я напомнил ей, что у меня ВСЕГДА была Люси и всегда будет, и, если она не отстанет от нас обоих, я могу сделать ее жизнь более затраханной, чем, черт побери, и так уже есть. Она попыталась извиниться, но я послал ее на хер. Она уже достаточно навредила мне, и ее слова раскаяния совершенно не изменят ситуацию.

Люси опять мимолетно обмолвилась, что недостаточно красива и недостаточно хороша для меня, также она говорила, когда мы были еще молоды, и я не представлял, что по сей день она ощущает эти комплексы. Я не осознавал произошедшее у «Barney’s» до сих пор мучает и терзает ее, и видно рано или поздно это должно было прорваться, разрушив все, что мы оба с таким трудом по новой создавали. Почему я не потратил больше времени, чтобы объяснить ей, что происходило в моей голове в ту ночь? Мы всего лишь однажды поговорили об этом, и я сдуру подумал, что этого будет достаточно. Мне нужно было знать ее гораздо лучше. Я уже ЗНАЮ ее намного лучше, черт побери, и должен понять, что ей необходимо большее. Женщина, которая считает, что ее мужчина изменял ей, не перешагнет через это так легко, сколько бы утешительных слов вы ей не говорили. Я взял ее лицо в руки, заглянул в ее глаза и произнес, что никто и никогда не заставит забыть меня клятвы и обещания, которые я дал ей. Даже когда я был накачен виски и находился в полубредовом состоянии, наполненный галлюцинациями, сама мысль оказаться внутри другой женщины вызывала у меня отвращение.

Я тоже не могу так просто забыть ее предательство, которое ощутил, узнав, что Люси собирается за моей спиной заключить сделку со своим бывшим, чтобы спасти гостиницу. Естественно эту новость сообщил мне отец, когда узнал от очередного доносчика в области инвестиций. Я так до конца и не понимаю, почему она отказывается поверить мне или принять мою помощь, но готова поверить ему и позволить ему помочь ей. Единственное в жизни, что я всегда хотел сделать, это защитить ее и убедиться, что она счастлива, почему она не замечает этого?

Находясь здесь, под водой, где все так спокойно и красиво, я понимаю, что все это обычная ерунда в Великой схеме вещей. Я чуть не потерял ее навсегда. И хочу ли я на самом деле помереться членами с ее бывшим? Какая разница откуда возьмутся деньги, чтобы она смогла получить то, что хочет? И какое я имею право разглагольствовать о не доверии, если учесть тот факт, что я отправил ей документы на развод и оставил ее тяжело переживать создавшее положение в течение целого года после того, как разбил черт побери ее сердце?

Когда будильник на моем баллоне начинает судорожно пищать, я отбрасываю в сторону свои мысли и ударяю ногами по воде, начиная всплытие на поверхность. Чем ближе я поднимаюсь к поверхности, тем вода становится менее спокойной. Я вижу сильные волны намного выше своей головы, и удивляюсь, что за черт происходит наверху, после того, как я погрузился сюда. Мне приходится прикладывать много дополнительных усилий, чтобы пробраться через волны, течение настолько сильное, что пытается оттолкнуть меня обратно вниз, погрузив в водоворот. Я начинаю немного паниковать, понимая, что у меня не так много воздуха осталось в левом баллоне. Используя все свои накаченные мышцы и ласты, я пробираюсь, практически выцарапливая свой путь к поверхности, голова показывается над водой, но очередная гигантская волна падает прямо на меня и толкает обратно вниз. Я кувыркаюсь вверх тормашками, и мне требуется несколько секунд, чтобы взять себя в руки и понять, где находится верх.

Какого хрена происходит? Я нахожусь достаточно далеко от берега, поэтому здесь не должно быть таких волн.

Я начинаю опять подниматься, прикладывая больше усилий, насколько могу, и всплываю на поверхность, но еще одна волна движется прямо на меня. Я плыву к берегу с такой скоростью, пытаясь остаться на поверхности волны, не позволяя другим обогнать меня и толкнуть обратно вниз. Небо над моей головой почти черное, как смоль, и дождь с ветром будоражат поверхность океана вокруг. Я регулярно отплевываюсь, стиснув зубы, мышцы на руках начинают гореть от напряжения от каждого удара, который я совершаю о вихрящуюся, напористую воду.

У меня занимает времени в два раза дольше, чем обычно добраться до берега, и когда я наконец добираюсь, то падаю лицом прямо в песок, чувствуя, что потерял обе свои ласты где-то в воде. Ветер и дождь с такой силой бьют по мне, что мне тяжело даже встать на четвереньки, особенно если учитывать большой вес баллона, закрепленного на спине. Я быстро отстегиваю его от себя, оставляя на песке, по-прежнему ползу по берегу тяжело дыша, не в состоянии до сих пор отдышаться. Мои конечности молят меня остановиться и дать им передохнуть, но один взгляд через плечо подсказывает, что мне нужно двигаться отсюда подальше. Я никогда не видел такой сбесившийся океан, и просто даже не могу поверить в то, что такое могло происходить на поверхности, пока находился внизу.

Медленно поднявшись на ноги, я остаюсь сгорбленным, прикрывая лицо от ветра и бьющего сильного дождя, пытаясь разглядеть в каком направлении двигаюсь. Подняв голову, я замечаю, что шторм заставил меня выбраться далеко от места, где припаркован грузовик перед дорожкой к пляжу. Я нахожусь ближе всего к Маяку и нет смысла двигаться к грузовику. Утопая ногами в песок, я быстро перемещаюсь настолько способен, двигаясь против ветра, нахожу небольшой проход, ведущий меня прямо к двери Маяка.

Несколько секунд, ругаясь и изо всех сил пытаясь открыть старые, проржавевшие двери, которые поддаются с трудом, ветер вырывает дверную ручку прямо у меня из рук, но дверь Слава Богу открывается. Я наваливаюсь на нее всем весом, чтобы закрыть за собой, и падаю замертво на черно-белый кафельный пол. Я лежу на спине, пытаясь отдышаться и смотрю на винтовую лестницу, которая поднимает к самому верху огромного маяка. Я и Трип полгода назад положили новый кафельный пол и установили систему отопления, если вдруг туристы захотят забраться сюда в межсезонье и осмотреть все вокруг, и кроме всего мы провели внутри здания кое-какие отделочные работы. Пол везде ровный и сухой, на нем не видно луж, и я благодарен, что на меня сверху не капает вода, как происходит на некоторых других более старых маяках. Мы укрепляли его много лет подряд и не смотря на завывание ветра и дождя, бьющего о здание, я знаю, оно в состоянии выдержать все, что угодно.

На меня накатывает паника, когда до меня вдруг доходит, что это начало урагана. Я понятия не имею, где Люси в безопасности ли она. Мне плевать, какого черта там происходит за этими стенами, или насколько это опасно, я не могу позволить себе задерживаться здесь больше чем на несколько минут, чтобы чуть-чуть передохнуть. Мне необходимо добраться до грузовика, вернуться на другую сторону острова к Люси. Начинает казаться, что мокрый обтягивающий костюм для подводного плавания, начинает душить меня, поэтому я быстро снимаю его, оставшись только в плавках. В течение нескольких секунд, гул от электрического генератора наверху стихает. Здание погружается в темноту, но к счастью, резервный генератор начинает работать, и настенные светильники сначала тускло, а потом по ярче начинают мигать, наполняя помещение мягким светом. К сожалению, генератор недостаточно мощный, чтобы сохранять тепло, и моя кожа покрывается мурашками от холода. К счастью, Трип явно романтик в душе, и он всегда заботился о том, чтобы здесь слева на небольшом столике у двери была пара теплых одеял, потому что вдруг люди захотят выйти к маяку, свернуться калачиком и насладиться открывающимся видом на океан. Схватив одно из кучи, я оборачиваю его вокруг себя, обнимая себя руками и пытаясь согреть пальцы, дуя на них.

Мне кажется, что я слышу, как кто-то кричит извне, быстрее растираю руки, чтобы согреть, внимательно прислушиваясь, но только дождь бьет в стену Маяка. Я отрицательно качаю головой и плотнее укутываюсь в одеяло.

Я слышу опять крик, он становится громче, словно ветер принес его прямо сюда. Переступив через свою мокрую одежду, валяющуюся кучей у моих ног, я двигаюсь к двери, про себя думая, что в такую погоду никто не выйдет из дома. Если же кто-то настолько глуп, я не могу просто стоять здесь и не помочь ему. У меня даже не возникает мысли попробовать одеть опять свой мокрый гидрокостюм, чтобы он смог защитить меня от стихии, это бы заняло целую вечность запихнуть эту вещь на мое тело. Еще один крик прорывается сквозь ветер и дождь, и он наполнен такой неимоверной болью. Мне ничего не остается другого, как сбросить с себя одеяло, я открываю дверь и несусь обратно в шторм.

Глава 43

Люси

Сегодняшний день

Мне нужно двигаться. Мне нужно убраться с этого пляжа, но я не могу. Мое горло саднит от воплей против ветра, и мое лицо горит от сильного хлестающего дождя, и мне плевать. Волны накатывают все ближе и ближе ко мне, пока я опускаюсь на колени в песок, крича и рыдая, проклиная шторм, но я не двигаюсь с места. Я хочу, чтобы меня смыло в океан. Я хочу дать воде забрать себя с собой в океан и утопить себя от вины и горя. Вода появляется уже вокруг моих ног, жестокие волны продолжают биться с прибоем, колени все глубже уходят в песок с каждой волной. Тонкая футболка прилипла к телу, насквозь промокшие джинсы стали каменными, волосы летят в лицо, стегая по щекам и попадая в глаза. Мне так холодно от ветра и дождя, накатывающих волн, что я уже трясусь от озноба, а мышцы кричат от боли.

Мне кажется, что я слышу свое имя, которое приносит ветер, и всхлипываю, сгорбившись, по-прежнему сжимая в руках ласту Фишера, прижимая ее крепко к своей груди, желая держать ее в руках, потому этот гребаный кусок резины принадлежал ему. Я со злостью бросаю ласту в океан, волны которого уже кружатся у моих ног, нагибаюсь вперед и руки погружаются в воду и мягкий песок. Я бездумно начинаю ползти в набегающие волны, врезающиеся в мою грудь. У меня не осталось сил, чтобы подняться на ноги и начать двигаться. Я продолжаю ползти, рыдая, яростный прилив волн накатывает на меня снова и снова, колени утопают в воде и песке, глотая собственные слезы, и очередная волна соленой воды попадает мне в рот и нос.

Мне кажется я снова слышу, как меня кто-то зовет уже громче и голос, словно наполненный страхом, я медленно поднимаю глаза верх — гигантская волна направляется прямо на меня. Мне необходимо подняться и бежать отсюда, но у меня уже нет времени на это, и честно говорят, мне плевать. Давай вперед поглоти меня, давай перемоли меня в море... мне уже наплевать. Я закрываю глаза и слышу, как в бреду, свое имя, прокричавшее с такой болью, что мое и так уже разбитое сердца, рассыпается на тысячу кусочков, волна обрушивается на меня. Мои конечности отрываются от песка, а плечо наоборот врезается в него, голова проезжает по гальке и ракушкам, меня закручивает волна, заставляя кувыркаться, переворачивая вверх тормашками и наоборот, заглатывая огромные порции воды. Я даже не пытаюсь бороться против океана, просто позволяю своему телу обмякнуть и пусть океан делает с ним все, что хочет. У меня кружится голова, я чувствую оцепенение во всем теле, не знаю, где верх, где низ, меня по-прежнему болтает, как тряпичную куклу. Я автоматически открываю рот, чтобы вздохнуть, но грудь так сдавливает, паника захлестывает меня. Вместо глотка воздуха вода заполняет мое горло и сочиться в легкие, и я начинаю колотить по груди, наполненной болью. Мозг все еще борется за мою жизнь, хотя сердце не хочет ничего, только просто умереть.

Что-то твердое, сильное, наполненное теплом, настолько отличающиеся от холодного океана, хватает меня за талию и тащит назад. Я пытаюсь царапаться и бороться, заставить отпустить меня, позволь остаться здесь, под водой, но он не сдается. Он тянет крепко удерживая меня за собой вверх, сжимая мертвой хваткой, предпринимая усилия, вытягивая до тех пор, пока моя голова внезапно не вырывается на поверхность. Я кашляю, брызгая водой и соплями, пытаюсь кричать, отплевываясь водой, от холодного воздуха, наполняющего легкие, грудь разрывается от острой боли. Меня продолжают вытаскивать из океана, пока я не узнаю эти руки, обхватывающие меня под коленками и вокруг спины, прижимая к каменному теплому телу.

Я закрываю глаза, чувствуя головокружение и полную дезориентацию, меня по-прежнему тащат, не заботясь о ветре и дожде, стучащим по мне, пока все внезапно не замирает на пару секунд, и я ничего не чувствую, даже не слышу завывание ветра в ушах, тишина, вакуум. Кашель сотрясает мое тело снова и снова, одеяло заворачивается вокруг меня, и сильные руки гладят и растирают мою спину, наклоняя меня вперед, чтобы я смогла выплюнуть как можно больше воды, и я вдруг слышу голос, который уже никогда не надеялась услышать.

— Люси, моя Люси, какого черта ты делаешь?

Моя голова непроизвольно дергается вверх, и я встречаюсь с беспокойными, наполненными слезами глазами Фишера, он смотрит на меня сверху вниз, убирая мои мокрые волосы с лица и обхватывает его руками.

— Я боялся, что не успею вовремя. Боже мой, я чуть не потерял тебя, — шепчет он испуганно. — Волна, которая прямо шла на тебя… я чуть не потерял тебя.

Я прижимаюсь к нему, обнимая его за плечи, мои рыдания эхом разносятся по помещению, когда я чувствую его сильные руки, обхватывающие меня за талию и притягивающие к себе ближе, насколько возможно. Он такой теплый, реальный и живой, что я не могу перестать плакать. Я отстраняюсь немного назад, чтобы еще раз взглянуть ему в лицо. Его красивое, прекрасное лицо, о котором я думала, что больше никогда не увижу снова, не прикоснусь и никогда не поцелую.

— Я люблю тебя, я так тебя люблю, — произношу я хрипло, слезы текут вниз, смешиваясь с соленой водой.

Он неуверенно выдыхает, обнимает ладонями мои щеки.

— Ты не представляешь, как сильно я люблю тебя, Люси. Ты даже черт побери не представляешь.

Я киваю головой в его удерживаемых ладонях, мои губы дрожат от слез, которые продолжают литься.

— Я представляю. Я всегда знала, я просто не хотела этого замечать. Но сейчас я вижу все и мне так жаль. Я должна была послушаться тебя и доверять тебе. Я люблю тебя, Фишер всем своим сердцем и полностью своей душой.

Его рыдания присоединяются к моим, и он грубо притягивает меня обратно к себе, к своей широкой груди. Я сижу у него на коленях, находясь в его объятиях, после того, как он притащил нас сюда прямо на пол Маяка. Он отпускает меня на несколько минут, чтобы еще больше обернуть вокруг нас одеяла, укутав плечи, потом притягивает меня к себе назад, прижимая к теплой груди.

— Ты — мой маяк, Люси, — говорит он, как только я обнимаю его лицо руками и провожу по плечам и груди, все еще пытаясь осознать, что он настоящий, находится здесь, рядом со мной и я не потеряла его. — Ты всегда светишь в моей темноте. Из-за тебя я живу, нахожусь здесь, и ради тебя я дышу, каждый день.

Он целует меня в нос, щеки, лоб, прежде чем оставляет нежный поцелуй на моих губах.

— Я сдержал свое обещание. Я нашел свой путь вернуться к тебе, и я всегда найду свой путь вернуться к тебе, независимо от того, куда я направлюсь… всегда, — клянется он.

— Пожалуйста, не оставляй меня, никогда, — прошу я его. — Я люблю тебя. Ты все для меня. Мне плевать на Мелани, меня не беспокоит гостиница, меня не волнует ничего, только быть с тобой, любить тебя всю оставшуюся жизнь.

Он вытирает слезы с моих глаз, прислоняется своим лбом к моему и прикрывает глаза.

— Никогда не было и никогда не будет никого, кроме тебя, Люси. Разве кто-то может конкурировать с тобой? — спрашивает он. — Ты заняла мое сердце, когда мне было всего лишь одиннадцать. Ты — успокаиваешь все мои бури, и я никогда не отталкивал тебя. Мне просто следовало понять, черт побери, что ты сильная и насколько ты всегда была сильной. Убежать от тебя была самая худшая ошибка моей жизни. Я не могу жить без тебя, Люси, не могу. Пожалуйста, вернись ко мне. Выходи за меня замуж. Люби меня. Состарься со мной. Ничего этого я не смогу сделать без тебя.

Я целую его в губы, задерживаясь.

— Я не могу вернуться, потому что никогда не уходила. Я никогда не уезжала отсюда, — шепчу я ему в губы. — Я всегда была здесь, ожидая, когда ты вернешься ко мне.

Фишер наклоняется в сторону вместе со мной, потянувшись к гидрокостюму и придвигая его к себе, при этом по-прежнему прижимая меня. Расстегивает небольшой карман на груди и что-то вытаскивает. Он раскрывает ладонь, я опускаю глаза и вижу свое обручальное и свадебное кольца.

Мои глаза наполняются слезами опять, видя их лежащими прямо передо мной.

— Я все время ношу их с собой ежедневно, как только ты вернула их мне обратно. Я не хочу больше хранить их у себя, — говорит он мне, одевая их на мой безымянный палец левой руки.

Он подносит мою руку ко рту и оставляет поцелуй поверх колец.

— Я люблю тебя за то, что ты такая сильная.

Он переворачивает мою руку и целует ладонь.

— Я люблю тебя, что ты ждала меня, когда я вернусь.

Он берет меня за запястье и притягивает к себе, целуя с любовью, страстью и обещанием.

— Я люблю тебя, что ты встретилась со мной на этом Маяке, несмотря на то, что забрала десять лет моей жизни, — говорит он с усмешкой.

Он наклоняется и целует меня в щеку, передвигаясь губами к моему уху.

— Больше всего я люблю тебя за то, что ты Люси, — шепчет он мне в ухо. — Моя Люси.

Буря бушует вокруг нас за стенами в тот момент, когда мы расположились на полу Маяка на куче одеял, Фишер медленно снимает с меня мокрую одежду. Он нежно прикасается, целует, осматривает каждый дюйм моего тела, шепча слова любви с каждым поцелуем. Он возвышается надо мной, и я оборачиваю ноги вокруг его талии, притягивая его к себе, желая почувствовать его вес и его мощь. Я никогда не привыкну к этому ощущению, когда он входит в меня первый раз, как и к тому, как он любит и заставляет меня чувствовать себя. Наша любовь прошла через многие годы и наполнена столькими воспоминаниями, я даже не могу себе представить прожить хотя бы один день без него, и я молча молюсь, чтобы этого не случилось.

Фишер и я медленно двигаемся, крепко прижавшись друг к другу, а ветер и дождь продолжает биться о стены Маяка

Именно того Маяка, который свел нас вместе, когда мы были еще детьми.

Того Маяка, который помог мне разглядеть в Фишере другого человека, когда мы были подростками.

Того Маяка, где началось наше будущее, когда мы повзрослели.

Прошло столько лет и совсем недавно я еще думала, что наша история подошла к концу. Оказывается, она только начинается.

Эпилог

Фишер

Шесть недель спустя...

Солнце постепенно садится, я смотрю сверху вниз на Люси со смесью любви и грусти. Ее глаза наполнены слезами, и я понимаю ее, потому что мы оба чувствуем себя одинаково. Мы стоим на пляже, возле нашего Маяка с мамой, Элли, Бобби, родителями Люси и Сетом с Мэри Бет в сторонке, министр стоит прямо перед нами, я одеваю кольца ей на палец, именно здесь они и должны быть.

Последние несколько недель выдались слишком сильными на эмоции, и мы назначали и отклоняли дату, но потом все-таки решили сделать это сегодня, до конца не уверенные правильно ли поступили, потому что не хватает одного человека. Единственный человек, который всегда поддерживал нас и был бы самым счастливым, по сравнению с кем-либо, что мы наконец-то нашли свой путь вернуться друг к другу и имеем сейчас небольшую, уютную свадьбу перед нашим Маяком.

— Я объявляю вас мужем и женой. Снова, — говорит министр с улыбкой. — Можете, конечно, поцеловать свою невесту.

Я обертываю руки вокруг Люси и поднимаю ее вверх на уровень своих глаз, целуя с каждой унцией любви, которая живет внутри меня. Наши семьи и друзья хлопают, а я прижимаю рот к ее уху.

— Я люблю тебя, миссис Фишер, — шепчу я.

— Я люблю тебя больше, мистер Фишер, — отвечает она мягко.

Поставив ее вниз на песок, мы идем, взявшись за руки к кромке воды. Я поднимаю китайский летающий фонарик с песка, Люси вытаскивает откуда-то из платья зажигалку и поджигает фитиль у квадратного куска воска, стоящего внутри. Несколько секунд мы держим его в руках, а потом поднимает руки и отпускаем, позволив ветру нести его ввысь. Обняв ее за плечи, я притягиваю ее ближе к себе, и мы молча наблюдаем за крохотным светом поднимающимся все выше и выше над океаном, пока он не исчезает в облаках.

— Ты знаешь, мне кажется он очень злиться на нас сейчас за подобные сантименты, — говорит Люси со смехом сквозь слезы, смахивая их с щеки.

— Точно. Он однозначно называет меня «маленьким засранцем» и качает головой, — смеюсь я в ответ, пытаясь моргать, чтобы тоже стряхнуть слезы.

Джефферсон «Трип» Фишер-старший, мой дед и единственный отец, которого я когда-либо действительно имел, умер от обширного инфаркта в день урагана. Ничто для меня не имеет значения с тех пор, как он ушел, единственное, что удерживает меня не слететь с катушек — эта женщина, стоящая рядом со мной. Люси почувствовала, что что-то в тот день с ним было не так и корит себя до сих пор, что не отвезла его в больницу. Я сделал все, что мог, пытаясь убедить ее, что она ничего не могла предпринять в такой ураган, и похоже, что Трип все равно бы не позволил ей сделать это. Он был упрямым стариком и единственное, что утешает меня, что сейчас он наконец-то воссоединился с любовью всей своей жизни.

— Они наконец-то вместе, — тихо говорит Люси, читая мои мысли, по-прежнему всматриваясь в небо.

— Он, наверное, уже испытывает ее терпение, сетуя на вещи, которые должны быть починены даже на небесах, — шучу я.

Она смеется и этот звук согревает мне сердце. Я поворачиваю ее лицом к себе и беру его в ладони. В простом с длинными рукавами белом платье, с распущенными волосами, прикрывающие плечи, и белым цветком, заправленным за ухо, она красивее для меня сейчас, нежели была на нашей первой свадьбе. Мы сдержали свое обещание ничего не говорить маме, только прямо перед началом церемонии, Грейс Фишер как всегда начала ворчать на меня, когда увидела нас, стоящими босиком, и что на мне были одеты повседневные брюки цвета хаки, закатанные до щиколотки и белая рубашка навыпуск. Она мудро решила придержать свой любящий рот на замке, когда мы сообщили ей, что именно этого хотим, и ей осталось всего лишь смириться.

— Я люблю тебя. Так сильно, — говорю я ей тихо. — Я скучаю по нему, и хочу, чтобы он был здесь, рядом с нами, чтобы увидел нашу свадьбу, но знаю, что он там наверху аплодирует нам.

Она кивает, обхватив руками мои руки, которые удерживают ее лицо.

— Он бы так гордился тобой, Фишер, никогда не забывай об этом.

Я слышу какое-то кряхтение позади себя, и мы поворачиваемся с удивлением, увидев, кто стоит рядом с нами, тем более, что его не приглашали.

— Фишер... Люси, — говорит мой отец, кивнув нам обоим.

У него в руках большой пакет, который он протягивает Люси.

— Я надеюсь, ты не возражаешь. Бобби сказал, что он должен был отдать это вам после церемонии, но я хотел сделать это сам.

Люси забирает пакет у моего отца. Это свадебный подарок я сделал для нее и попросил Бобби сохранить его в тайне до конца церемонии. Я понятия не имею, какое очередное дерьмо мой отец готов сказать, поэтому немного стою в оборонительной позиции, пытаясь при первой возможности защитить Люси. Я ничем не хочу омрачать этот день для нее.

Я обхватываю ее за талию и уверенно притягиваю к себе, пока она медленно разрывает конверт. У нее перехватывает дыхание, как только она видит табличку, которую я вырезал. Как только я узнал, что она разгромила и сожгла дверную табличку, которую я ей сделал на нашу первую свадьбу, я понял, что должен сделать новую, если она когда-нибудь согласиться выйти за меня замуж снова. На самом деле я рад, что она избавилась от той, первой. Мы начинаем все сначала, и эта табличка с новой датой нашего нового начала.

— Красивая, сын, — тихо говорит мой отец, смотря на табличку, Люси бережно проводит пальцами по буквам.

— Добро пожаловать в семью, Люси, — говорит он с улыбкой. — Я знаю, что извинений будет недостаточно за то, как я относился к тебе все эти годы. Кстати, к вам обоим. Я не понимал всей ценности, мне жаль. Мне стыдно за то, как я вел себя, и еще больше стыдно за то, что мне пришлось пережить смерть отца, которая на многие вещи открыла мне глаза. Надеюсь, что когда-нибудь ты все же сможешь простить меня. Я не хочу...

Я вижу, как его глаза наполняются слезами, он делает паузу и прочищает горло. Я честно говоря ошарашен, я просто пялюсь на него во все глаза.

— Я не хотел бы покинуть эту землю с сожалениями о том, что совершил, когда придет мое время. Сейчас мне нужно успеть сделать слишком многое и много всего изменить. Я горжусь тобой. Я горжусь вами обеими, — говорит он нам с грустной улыбкой, прежде чем направиться к группе гостей, стоящих поодаль.

— Какого черта только что произошло? — шепотом спрашивает меня Люси, пока мы оба смотрим вслед моему отцу, который болтает с родителями Люси.

— Я без понятия, — шепчу я в ответ.

Мой отец был довольно открытым, когда скончался Трип, и Люси решила организовать поминки и церемонию прощания в гостинице, отец взял все на себя, сказав ей, чтобы она даже не шевелила пальцем. Он хвастался ее гостиницей каждому, пришедшему, указывая на каждый предмет мебели, который я сделал, нахваливая мои способности и говоря все время, что гордится мной. Когда я спросил маму о том, что происходит, предполагая, что он просто хочет оказаться в центре внимания, как всегда, она сказала, что он скорбит по-своему и хочет измениться. Приятно было слышать, что он говорил обо мне хорошие вещи, но я по-прежнему не собирался приглашать его на нашу свадьбу.

Возможно, он наконец-то понял, что был хреновым сыном или, может быть, он видел насколько я был шокирован смертью Трипа, и понял, что я не стану так горевать по нему. Может быть, он наконец понял, что любовь семьи и друзей — единственная вещь, которая действительно всегда будет поддерживать вас по жизни, а может, письмо Трипа дало ему необходимый пинок под зад. Когда я прочитал письмо Трипа, написанное всем нам, в день его похорон, я впервые увидел, как мой отец заплакал. Трип извинялся в письме перед моим отцом, что не смог уберечь его мать, и что не смог дать ему достаточное количество любви, чтобы восполнить ее любовь. Он сказал моему отцу, что он будет преследовать его до конца его дней, если он не перестанет совершать одни и те же ошибки, и написал, что гордится мной и полностью принимает Люси. Затем, он черт побери разъярился и написал, что оплатил за гостиницу сполна, и чтобы Люси перестала закатывать глаза, а просто поблагодарила его. Также там было написано, что, если мы читаем это письмо, нам, черт побери, не стоит сильно грустить, потому что он, наконец, соединился с женщиной, которую любил всю свою жизнь, и он надеется, что мы наконец-то перестанем быть настоящими идиотами, разберемся с нашим дерьмом и поженимся. Каждый раз, когда мы терялись в догадках — стоит ли нам делать свадьбу в годовщину нашего первого свидания, мы просто вспоминали его письмо и понимали, что поступили правильно.

Какие бы изменения не происходили с моим отцом сейчас, мне оставалось только надеяться, что он продолжит в том же духе, потому что он нужен новому поколению, чтобы быть рядом, любить и заботиться о нем.

Опустившись на колени, я обхватываю Люси за бедра и прижимаюсь губами к ее животу.

— Нет, еще не все потеряно, малыш. Твой дед на самом деле может вполне оказаться приличным человеком к тому времени, как ты появишься на свет, — мягко говорю я.

Люси смеется, запустив пальцы в мои волосы, улыбаясь и глядя на меня сверху вниз. Я наблюдая, как ветер колышет ее локоны, а солнце образует нимб у нее за спиной, напоминая мне еще раз, что она мой ангел и ребенок, которого она носит внутри себя — это только начало удивительного будущего, которое мы собираемся создать на этом острове. Нам больше не придется беспокоиться о сохранности гостиницы, Элли и Бобби могут пожениться на веранде, как они и планировали, наши дети родятся не далеко по времени друг от друга и, очевидно, будет расти вместе, став лучшими друзьями, я и Люси состаримся вместе в этом месте, где и началась наша история, но никогда не закончится. Даже ходят слухи, что Мелани подцепила на крючок Стэнфорда, и они безумно влюблены друг в друга, так что стало меньше неприятностей, о которых Люси и я стоит беспокоиться в дальнейшем. Мне грустно, что Трип не увидит своих правнуков и его будет не хватать, но может, мой отец действительно начнет жизнь с чистого листа и станет намного лучшим дедушкой, чем был мне отцом.

— Спасибо за свидание на Маяке, — шепчу я.

Люся тянет меня, чтобы я поднялся на ноги, обхватывает за плечи, улыбается мне сквозь слезы.

— Спасибо, что ты нашел свой путь вернуться ко мне.

Оглавление

Предисловие для читателей

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg